Буржуазная философия и ревизионизм в империалистической Германии - Штайгервальд Р.

Философия и политика в неокантианском ревизионизме
Глава 2. О возникновении философии жизни
Гюстав Лебон и обоснование «психологии масс» с позиций философии жизни
Глава 3. Ранний Георг Лукач и Эрнст Блох как представители философии жизни
Глава 4. Восполнение марксизма психоанализом или ревизионизм на почве «философии жизни»
Псевдобиологическая и механическая картина человека у Фрейда
К критике так называемого принципа удовольствия
К опровержению психоаналитической мифологии влечения к агрессии
Об условиях возникновения и деятельности школы
К критике главных представителей «франкфуртской школы»
Глава 6. Карл Поппер — философ государственно-монополистического реформизма
Апологетика капитализма в попперовской теории исторического процесса
Глава 7. К характеристике современного ревизионизма
Левые социал-демократические и ультралевые варианты ревизионизма
Author: Штайгервальд Р.
Tags: философия история германии буржуазная философия критика буржуазных теорий политические теории ревизионизм кбиир
Year: 1983
Similar
Оправдание ревизионизма
В Плену иллюзий. Критика буржуазной философии в Германии
Империализм и буржуазная социально-политическая мысль. Критический анализ некоторых новых тенденций в идеологии империалистической реакции
Современные критики марксизма
Text
                    Р Штайгервальд
БУРЖУАЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ
И РЕВИЗИОНИЗМ
В ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ГЕРМАНИИ
*
КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ идеологии и ревизионизма
X
0
XI
1
I
X
со
X
о
критика, буржуазной идеологии и ревизионизма

В Штайгервалвд
БУРЖУАЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ
И РЕВИЗИОНИЗМ
В ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ГЕРМАНИИ
€

КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ идеологии И РЕВИЗИОНИЗМА

R. Steigerwald
BÜRGERLICHE PHILOSOPHIE
UND REVISIONISMUS
IM IMPERIALISTISCHEN
DEUTSCHLAND
Berlin
Akademie-Verlag
1980

КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ И РЕВИЗИОНИЗМА
Р Штайгервальд
БУРЖУАЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ
И РЕВИЗИОНИЗМ
В ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ГЕРМАНИИ
Перевод с немецкого Б. А. СТАРОСТИНА
Общая редакция и вступительная статья
доктора философских наук Б. Н. БЕССОНОВА
Москва
«Прогресс»
1983

4
Редакция литературы по философии и педагогике
© Akademie-Verlag, Berlin, 1980
© Перевод на русский язык и вступительная статья «Прогресс»,
1983
„т 10506—092
ш	0	12-83	0302020300
006(01)—83

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
В развитии марксистской философии, в борьбе с бур¬
жуазной идеологией и ревизионизмом важнейшей харак¬
терной чертой нашего времени является объединение
усилий марксистов разных стран. В определенной степе¬
ни это обусловлено тем фактом, что антимарксизм в раз¬
ных странах имеет различные оттенки и формы прояв¬
ления, зачастую «специализируется» на отдельных про¬
блемах философии и социальной практики наших дней,
но главное заключается в том, что марксизм-ленинизм —
учение интернациональное. Его плодотворное творческое
развитие, защита основополагающих принципов — общее
дело подлинных марксистов-ленинцев всех стран.
В последние годы сотрудничество марксистов разных
стран становится все более тесным: все чаще издаются
их коллективные труды; за рубежом выходят в свет ра¬
боты советских ученых — специалистов в области обще¬
ственных наук; в свою очередь в СССР опубликован ряд
актуальных работ философов-марксистов из социалисти¬
ческих и капиталистических стран, посвященных защите
ленинизма от всякого рода буржуазных и ревизионист¬
ских извращений.
К числу таких трудов принадлежит и книга Роберта
Штайгервальда. Имя Р. Штайгервальда — видного уче-
лого-марксиста из ФРГ, члена Правления ГКП — хорошо
известно советскому читателю: в русском переводе выш¬
ли его книги «„Третий путь“ Герберта Маркузе» (М.г
1971), «Марксизм — религия — современность» (М„

6
1976) и др. Новая работа Р. Штайгервальда посвящена
критическому анализу основных течений буржуазной фи¬
лософии, широкого спектра буржуазно-ревизионистских
фальсификаций марксизма и, разумеется, принципиаль¬
ной и страстной защите революционной идеологии рабо¬
чего класса. Ее характеризует высокий эмоциональный
накал и полемическая острота.
Р. Штайгервальд — талантливый ученый, прекрасно
знающий историю философии. Он рисует широкую пано¬
раму развития буржуазной философии от середины XIX
века до наших дней. В своей оценке эволюции буржуаз¬
ной философии автор руководствуется марксистским тре¬
бованием социально-классового, конкретно-исторического
подхода, справедливо подчеркивая, что философия при
наличии собственных структур и форм развития в клас¬
совом обществе в конечном счете имеет классовый харак¬
тер. Поэтому, чтобы понять сущность и роль философских
концепций, необходим прежде всего анализ конкретных
общественно-исторических процессов, обусловливающих
появление этих концепций. Это очень важно, поскольку
в истории философии представители различных
классовых сил в разное время нередко выдвигали сход¬
ные философские построения. Именно классовый конк¬
ретно-исторический подход, пишет Р. Штайгервальд, по¬
зволяет понять, что, например, «номинализм XI—XII, а
затем и XIV века имел принципиально иной смысл по
сравнению с неопозитивистским номинализмом; содержа¬
ние социально-географических тезисов у Монтескьё со¬
вершенно иное, чем у Ратцеля. Учение Сигера Брабант-
ского о двойственности истины и экзистенциалистская те¬
ология наших дней — это абсолютно разные вещи. По срав¬
нению с этикой Канта неокантианский ревизионизм
выступает как своего рода извращение» (с. 26 наст. изд.).
Классическая немецкая буржуазная философия (Кант,
Фихте, Гегель и Фейербах), «равно как и французский
материализм периода буржуазного Просвещения, являла
собой примеры философии еще революционной буржуа¬
зии и в качестве таковой была одним из высших дости¬
жений человеческой культуры и теоретическим источ¬
ником марксизма. Классическая буржуазная философия
выступала как социальное сознание революционного
класса, и именно поэтому она представляла собой опре¬
деленную ступень в развитии философского, научного
познания. Она была направлена против феодализма с

7
его клерикальной идеологией. Отсюда ее в значительной
мере антирелигиозный, просветительский характер, ори¬
ентация на проблемы общества, позволившая ей при¬
знать человека, точнее, буржуазного человека, движущей
силой истории» (с. 28).
Однако послереволюционная буржуазия, одержавшая
победу над феодализмом и укрепившая свое господство,
отказалась от материализма и диалектики в пользу
концепций эмпиризма и позитивизма, апологетически
утверждающих буржуазную действительность и
требующих «во имя разума» не выходить за ее гра¬
ницы.
По мере усиления социальных противоречий в ут¬
вердившемся буржуазном обществе, по мере углубления
кризиса капитализма в буржуазной философии все в
большей степени росло критическое отношение к пози¬
тивизму, к позитивистскому воспеванию действительно¬
сти, рациональности и т. п. Ответственность за растущие
настроения отчужденности многими буржуазными фило¬
софами возлагается именно на дух расчетливости, рацио¬
нальности как результат односторонней ориентации на на¬
уку и технику, приведшей якобы к тому, что место общины
заняли оторванные от почвы индивиды и «масса», место
культуры — цивилизация, а во всех областях жизни воцари¬
лась бездушная механичность, убивающая все живое,
становящееся, растущее. Буржуазная философия на этом
этапе своего развития отрекается от социального опти¬
мизма, расценивает его как иллюзию. Ведется борьба
против фаустовского «В начале было дело», против оп¬
тимизма также и в сфере познания. Логико-дискурсив¬
ному мышлению противопоставляется мифически-ир-
рациональная образность символического типа, познаю¬
щая с помощью некоего интеллектуального созерцания.
Эта тенденция в буржуазной философии утвердилась и
особенно отчетливо проявилась в так называемой «фи¬
лософии жизни», родоначальниками которой были
А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, В. Дильтей и др.
Р. Штайгервальд приходит к выводу, что уже в пос¬
ледней трети прошлого века из буржуазной философии
были полностью вытеснены все материалистические тра¬
диции, в том числе й принципы механистического материа¬
лизма, и окончательно утвердились два варианта идеа¬
лизма: позитивизм и философия жизни, которые и по¬
ныне служат главными направлениями в буржуазной

8
философии, хотя и вступают иногда в ожесточенные
«сражения».
Интересен и глубок данный в книге анализ буржуаз¬
ных концепций, развивающихся в русле философии жиз-
ни. Именно к Шопенгауэру, признает Р. Штайгервальд,.
восходит попытка «натурализовать» противоречия капи¬
тализма, истолковав их как противоречия самого челове¬
ка. Шопенгауэр отрицает научные элементы в оценке об¬
щества и истории, свойственные буржуазным просвети¬
телям, и в результате буржуазное общество, вообще исто¬
рия выступает как господство бессмысленного варвар¬
ства. В сфере теории познания Шопенгауэр сводит пред¬
мет познания к чувственным данным. Причем вслед за
романтиками и Шеллингом придает интуиции более вы¬
сокое значение в качестве источника познания, нежели
интеллекту. Он трактует интеллект лишь как проявление
«воли к жизни», направленной вовне; интеллект доста¬
точен для понимания внешних связей между вещами,,
для поддержания жизни организма, но настоящее позна¬
ние «вещей самих по себе» оказывается будто бы воз¬
можным только с помощью интуиции. В конечном сче¬
те «вещь сама по себе», по Шопенгауэру, — это и есть
мировая воля; все явления природы — исключительна
случаи объективации этой мировой воли. Оценивая инту¬
ицию как главное средство постижения мировой волиг
Шопенгауэр вместе с тем со всей определенностью заяв¬
ляет, что мировая воля познанной быть не может. Она
останется для нас темной и тайной первоосновой всяко¬
го бытия. «Таким образом, — подчеркивает Штайгер-
вальд, — если для классической буржуазной философии
сущностью мира был доступный для нашего понимания
разум, то у Шопенгауэра эта сущность стала таинст¬
венно непостижимым и всемогущим Нечто, которое мы
можем воспринять только в виде бесцельного, беспри¬
чинного и бесконечного движения» (с. 100).
Шопенгауэр рассматривает мир как непрекращаю-
щуюся борьбу стремлений, свойственных отдельным
формам объективации мировой воли; и поскольку эти.
стремления, по его мнению, никогда не достигают своей
цели, никогда не осуществляются, постольку жизнь яко¬
бы всегда страдание. Как отмечает Р. Штайгервальд,
«такого рода философия превосходно приспособлена к то¬
му, чтобы маскировать общественные конфликты под.
«природные», чтобы противопоставить борьбе с социаль¬

9
ным злом слова Данте: «Оставь надежду, всяк сюда вхо¬
дящий!» — следовательно, чтобы помочь разоружить си¬
лы революции... Внутренняя логика шопенгауэровской
философии ведет к проповеди пассивности: если наши
стремления никогда не могут быть удовлетворены, то
лучше всего отказаться от деятельности, отвернуться
от мира. Не социальная революция, но отказ от актив¬
ности, в конечном счете упразднение «воли к жизни»...
вот решение всех проблем» (с. 101, 103). Р. Штайгервальд
очень точно подметил, что по всем этим причинам Шопен¬
гауэра можно считать одним из родоначальников того ре¬
акционного течения в современной буржуазной филосо¬
фии, которое выдвигает ложный идеал антитехнической,
антирационалистической цивилизации, то есть той тен¬
денции, которая в своем развитии привела к утопическо¬
му образу техники, угнетающей человека, к теориям Гер¬
берта Маркузе, к «коммунам» хиппи и т. п.
Большое влияние на формирование традиций филосо¬
фии жизни оказал датский философ С. Кьеркегор, со¬
временник А. Шопенгауэра. В ответ на стремления Ге¬
геля и Гёте переделать мир по буржуазному образцу,
осознав себя единым целым с мировым процессом, с цар¬
ством объективного, с историей, Кьеркегор осуществил
движение в противоположном направлении, призвав к
бегству от грозивших буржуазии гибелью объективности
и историчности в убежище внутреннего мира, где бур¬
жуа мог остаться наедине со своим разочарованием.
Кьеркегор отрицал возможность познания сущности ок¬
ружающего нас мира; сокрытое от нас не может быть об¬
ретено ни в каком познании, поэтому желать разумно
упорядочить непознаваемый мир — «чистейший абсурд».
Революция, следовательно, отвергается. Наше существо¬
вание должно быть основано на достоверности лишь на¬
шего страха, скудости и смерти.
В середине прошлого века буржуазия, чувствовав¬
шая себя еще уверенно, не желала признать свою истори¬
ческую обреченность и потому была еще не готова при¬
нять эту глубоко пессимистическую философию. Время
^е, как отмечает Р. Штайгервальд, пришло позже; лишь
после Великой Октябрьской социалистической револю¬
ции, когда начался общий кризис капитализма, Кьер¬
кегор стал одним из классических философов буржуазии,
близившейся к своему закату.
В качестве родоначальника современной буржуазно¬

го
декадентской философии выступает и Ф. Ницше.
Р. Штайгервальд отмечает несомненную связь между
Шопенгауэром и Ницше: оба были философами буржуа¬
зии, миновавшей свой революционный период, утратив¬
шей уже свою историческую перспективу, и оба занима¬
ли позицию эстетствующего и элитарного отчуждения
от происходящих в капиталистическом обществе процес¬
сов.
Вместе с тем взаимосвязь концепций Шопенгауэра и
Ницше невозможно свести только к отношению преем¬
ственности. Шопенгауэр писал в период домонополисти¬
ческого капитализма, Ницше — в период формирования
империализма. Ницше выступил как философ империа¬
лизма; в конечном счете вся постановка вопросов и отве¬
ты на них в философии Ницше вращаются вокруг одной
проблемы: поддержания господства власть имущих, борь¬
бы с восстаниями порабощенных. Основная категория фи¬
лософии Ницше — власть. Он уклоняется от анализа эко¬
номических и социальных основ власти, тем не менее
власть в концепции Ницше отнюдь не некая безликая,
анонимная власть. Он ратует за то, чтобы власть принад¬
лежала людям «высшей породы», господам, чтобы они
подавляли порывы к власти со стороны людей «низшей
породы». Р. Штайгервальд отмечает, что «достаточно уже
одного имеющегося у Ницше отождествления рабочего
движения и социализма с «низшей породой» людей,
чтобы было ясно, насколько далеко его философия
зашла в своей враждебности к рабочему движению»
(с. ИЗ).
Ницше как подлинный субъективный идеалист, по су¬
ществу, отвергает познаваемость объективного мира, ус¬
траняет категорию «истина». Рациональность или логи¬
ка — это для него лишь субъективное полагание нашего
стремления к завладению миром.
Р. Штайгервальд точно подметил глубокую противо¬
речивость концепции Ницше. Возвещая приближение гос¬
подства новой и «высшей породы» людей и стремясь слу¬
жить ей своей философией, он вместе с тем выдвигал
идею «вечного возврата», что делает невозможным какое
бы то ни было развитие к высшему. Если возможен толь¬
ко вечный возврат, если ничто новое не может возник¬
нуть, то ницшеанская философия с внутренней необхо¬
димостью (как и шопенгауэровская) должна прийти к
представлению о том, что в конечном счете всякое влече-

11
еие к власти бессмысленно. Ницше не смог разрешить
это противоречие, и поэтому конечные выводы его фило¬
софии неизбежно проникнуты духом пессимизма, ощуще¬
нием безвыходности и бессмысленности положения, в ко¬
тором находится буржуазия. Этот глубокий пессимизм
оказал сильное влияние на основателей «франкфуртской
школы», в особенности на М. Хоркхаймера и Т. Адорно.
Видным представителем философии жизни был так¬
же и В. Дильтей, который пришел к этой философии не¬
посредственно от позитивизма, испытав затем также силь¬
ное неокантианское влияние.
Дильтей отрывает «науки о духе» от наук о природе,
считая, что способ познания тех и других принципиаль¬
но различен. Взаимосвязи в природе являются абстракт¬
ными, в духовном мире — живыми и потому постижимы¬
ми лишь в переживании. Жизнь, явление духовной куль¬
туры мы понимаем, согласно Дильтею, лишь посредством
духовного, в конечном счете психологизирующего, мето¬
да— герменевтики.
Философию жизни систематически развивал и фран¬
цузский философ Анри Бергсон. Он выдвинул на первый
план понятия «длительность» и «интуиция». Наука, по
мнению Бергсона, имеет дело с природой, с экстенсив¬
ностью, с численным многообразием, с причинными свя¬
зями. Для науки мир — это однородное пространство, в
котором размещены плотные, протяженные тела. В нас
же самих, как он полагает, — иная действительность. Она
проявляется в признаках качественного порядка, не про¬
странственных и не исчислимых. Эта внутренняя дейст¬
вительность длится, она есть чистая длительность, не¬
повторимое и нерасчлененное деление, жизненный порыв
и т. д. и т. п. Она может быть познана только с помощью
интуиции, способности к непосредственному пониманию.
Интуиция — это и есть, по Бергсону, орган постижения,
специфичный для «человека разумного».
Основные тенденции воззрений Дильтея и Бергсона
совпадают. Оба они расщепляют действительность на две
части: природу и субъективность. Причем познание при¬
роды с помощью рассудка признается ниже рангом по
сравнению с интуицией, постигающей нашу субъектив¬
ность. Выдвигая тезис об ограниченности логико-дискур¬
сивной рациональности, Бергсон и Дильтей пытаются
подменить разум иррационалистической и мифотворчес¬
кой субъективностью.

12
Большое внимание уделяется в книге критика
всякого рода буржуазных концепций «психологии масс»
как одного из «краеугольных камней» иррационадиети¬
ческой философии жизни. Анализируя концепцию «пси¬
хологии масс», разрабатываемую Г. Лебоном, Р. Штай-
гервальд отмечает, что Лебон, противопоставляя «массу»
индивиду, в духе философии жизни отождествляет ее с
«механически-мертвым», с «цивилизацией», со всем тем*
что противостоит «живому», «растущему», «становяще¬
муся». И если, по Лебону, индивид открыт для рацио¬
нальных, логических аргументов, то человек «массы»*
человек «толпы» якобы руководствуется прежде всего»
своими эмоциями и страстями. Подобные взгляды разви¬
вает и испанский философ X. Ортега-и-Гассет, хотя его»
теория в отличие от теории Лебона представляет собой
либеральный вариант концепции «массовой психологии».
Автор выявляет глубокие социальные причины «омас-
совления» как реального феномена «усреднения», кон¬
формизма, отказа от критического мышления, их связь
с господством капитализма. Всякого рода иррационали-
стические предрассудки, националистическая, расистская
или шовинистическая психология и т. п. создаются не
массами, а буржуазной элитой, которая, формируя и рас¬
пространяя подобные предрассудки, стремится отвлечь
внимание от классовых конфликтов и тем самым увеко¬
вечить свою власть.
Разоблачая буржуазные концепции «психологии мас¬
сы», Р. Штайгервальд подчеркивает, что в политическом
отношении сердцевиной идеологии презрения к массам
служит отрицание творческой роли народных масс, кле¬
вета на их политическую активность, изобретение поли¬
тических способов держать массы в повиновении.
Речь идет, в сущности, о старом мифе, будто историю»
делают великие личности. Представляя «омассовление»*
в виде «судьбы» и противополагая «массу» элите, сторон¬
ники этой идеологии фактически поддерживают увекове¬
чение раскола общества на классы, увековечение господст¬
ва немногих над многими. Если бы они высказывали это
открыто, то слишком ясен был бы антидемократизм их
взглядов. Поэтому они и маскируют свою позицию с по¬
мощью «философских» аргументов массовой психологии.
Периодом наивысшего расцвета для философии жизни
явилась империалистическая стадия капитализма. Ее»
влияние в качестве важнейшего направления буржуазной

13
философии распространилось по всему «спектру» идеоло¬
гии капитализма — от крайне правых до «левых» вариан¬
тов. Крайне правые варианты, одним из прямых вырази¬
телей которых был О. Шпенглер, были затем включены в
фашистскую идеологию.
Руководствуясь марксистско-ленинской методологией,
четким классовым подходом, Р. Штайгервальд убедитель¬
но показывает полную научную несостоятельность и апо¬
логетическую, прокапиталистическую социально-классо¬
вую сущность теоретических построений О. Шпенглера,
М. Хайдеггера, Г. Фрейера, А. Гелена и др. Анализируя,
например, взгляды М. Хайдеггера, оказавшего огромное
влияние на формирование философии экзистенциализма,
Р. Штайгервальд отмечает, что последний разрывает связь
между объективностью и субъективностью. В результате
Хайдеггер получает две различные и полностью оторван¬
ные одна от другой области, в одной из которых мы рас¬
полагаем безусловной, неопределенной, недетерминиро¬
ванной свободой решения, а в другой—подчиняемся безыс¬
ходной определенности извне. Совершенно очевидно, что
он превращает в обременительный груз то, что позитивно
обусловливает нашу свободу: объективные законы приро¬
ды и общества. Но в таком случае Хайдеггер не в состоя¬
нии ответить на целый ряд весьма простых вопросов. На¬
пример, на основании чего человек все же может сво¬
бодно выбирать и решать? Как он оказывается к этому
способен, если в природе и обществе все происходит не в
соответствии с законами или человек не может познавать
эти законы и учитывать их при своих решениях? Среди
хаоса просто невозможно существовать и действовать.
С другой стороны, в хайдеггеровской философии че¬
ловек, будучи «заброшен» в «существующее», до такой
степени несвободен, что при этом исчезает самая возмож¬
ность того, что он окажется способен выбирать и решать.
Философию Хайдеггера Р. Штайгервальд характери¬
зует как проявление мировоззренческой позиции крайней
напуганности буржуазии объективными общественными
условиями и (в связи с этим) возмущения против самой
объективности как таковой.
«По своей сущности эта философия убога, — так оце¬
нивает эту философию Р. Штайгервальд. — Однако ее
следует воспринимать в контексте испытываемого буржуа¬
зией «страха перед жизнью», ее «озабоченности» обще¬
ственным переворотом, происшедшим в октябре 1917 го¬

14
да, и тогда мы поймем, что в этой философии нашли свое
наиболее точное выражение основные настроения, свой¬
ственные на данном этапе буржуазии и мелкобуржуаз¬
ным слоям. Именно это и обусловило глубокое и по мере
обострения общего кризиса капитализма все более воз¬
растающее влияние Хайдеггера» (с. 140).
Империалистическая философия жизни послужила
теоретическим источником и для ряда ревизионистских
концепций, возникших в послеоктябрьский период и
имевших большое влияние в самом революционном ра¬
бочем движении. В данном случае Р. Штайгервальд вы¬
деляет прежде всего концепции раннего Г. Лукача, затем
Э. Блоха, а также различные варианты так называемого
« фрейд о-марксизма ».
Примкнув к революционному движению, Г. Лукач
выдвинул тезис — возродить «ортодоксальный марксизм»,
устранив при этом «натуралистически-онтологическое ис¬
кажение» марксизма, осуществленное оппортунистами
II Интернационала. Однако» Лукач сам неверно трактовал
сущность ортодоксального марксизма, сводил его исклю¬
чительно к методу, якобы не зависимому ни от каких
имеющихся в марксизме содержательно-конкретных по¬
ложений. Но чего стоит метод, резонно спрашивает
Р. Штайгервальд, если он не связан ни с какими досто¬
верными результатами? При такой постановке вопро¬
са сразу становится ясной абсурдность позиции Г. Лу¬
кача.
В духе философии жизни и неогегельянства Г. Лукач
отвергал «вещь в себе»* объективную реальность как неч¬
то отчужденно-опредмеченное, доказывал, что бытие есть
понятие социального плана, что природа — это общест¬
венная категория. Он искажал марксистскую трактовку
диалектики, субъективистски рассматривал диалектику
как только отношение субъекта к объекту, утверждал,
что вне такого отношения нет никакой диалектики. В ча¬
стности, он считал, что не существует никакой диалекти¬
ки в природе; признание диалектики природы —это про¬
дукт ложного отношения субъекта к действительности,
когда творение человека предстает как независимое от
человека, диалектика субъекта — как независимая от
субъекта. Из этих философско-теоретических построений
со всей определенностью вытекали следующие полити¬
ческие выводы: субъект способен и должен возвыситься
над косной объективной действительностью; следователь-

15-
но, революция — это прежде всего осознание. Таким об¬
разом, для Г. Лукача революционный процесс равнозна¬
чен процессу развития пролетарского классового созна¬
ния, он и есть это развитие, а тем самым развитие
пролетарской революции.
Конечно, пишет Р. Штайгервальд, ни один коммунист
не оспаривает огромного значения классового сознания.
Однако проблема классового сознания должна рассматри¬
ваться с диалектико-материалистических позиций, по¬
скольку идеи, чтобы они могли стать материальной
силой, нуждаются, с одной стороны, в материально-обще¬
ственной «почве», а с другой—«в сеятеле», обрабаты¬
вающем эту «почву», то есть в пролетарской партии как
субъективном факторе.
Г. Лукач неоднократно выступал с самокритичными
заявлениями, осуждая теоретические положения и поли¬
тические выводы своей ранней работы «История и клас¬
совое сознание». Однако, несмотря на эту самокритику
автора, ошибочные положения книги «История и клас¬
совое сознание» сыграли и продолжают играть немалую
негативную роль. Вместе с аналогичными концепциями
К. Корша еще в 20-х годах идеи этой книги Лукача по¬
лучили в Германии широкую известность и породили пу¬
таницу в умах критически настроенной интеллигенции.
В 50-х годах ревизионисты из загребского журнала
«Праксис» объявили Лукача своим духовным учителем
и наставником. Во «франкфуртской школе» ранняя кни¬
га Лукача особенно сильное впечатление произвела на
Г. Маркузе, в известной степени на Т. Адорно и М. Хорк-
хаймера, а также на А. Шмидта и О. Негта, представите¬
лей «молодого» поколения «школы». Значительное влия¬
ние ранний Лукач оказал и на многих теоретиков «но¬
вой левой». Один из главных тезисов всех «новейших»
буржуазных «марксологов», «неомарксистов» и ревизио¬
нистов— будто Энгельс как теоретик противоположен
Марксу и «изменил» подлинному марксизму как теории
отчуждения, занявшись построением диалектического ма¬
териализма как теории объективной диалектики и отра¬
жения, — происходит не только из писаний неокантиан¬
цев и анархо-синдикалистов (Ж. Сорель и др.), но и из
«Истории и классового сознания».
Подобно Г. Лукачу, Эрнст Блох также представляет^
собой личность, в одно и то же время выдающуюся и про¬
тиворечивую. Причина этой противоречивости заключа-,

16
лась в том, что оба они, желая быть марксистами, участ¬
никами рабочего движения, стремясь в качестве крупных
представителей интеллигенции поставить свой талант на
службу рабочему классу, в философско-теоретическом
плане оказались приверженцами буржуазных интеллек¬
туальных течений — баденской школы неокантианства и
философии жизни, — что и помешало им твердо, принци¬
пиально стоять на идейных и политических позициях ра¬
бочего класса. Оценивая специфический ревизионизм
9. Блоха, Р. Штайгервальд видит его корни именно в
приверженности Блоха философии жизни. Это находит
свое выражение в том, что ведущий мотив многочислен¬
ных работ Блоха — попытка представить субъективист¬
ски окрашенную надежду в качестве предмета филосо¬
фии.
Понятно, что в истории философии надежда стано¬
вится центральной темой не случайно, но именно в пе¬
риоды глубоких общественных кризисов, когда в допол¬
нение к ней выступает еще и такая тема, как страх. При
ближайшем рассмотрении оказывается, что те, кто обра¬
щается к проблематике страха и надежды, в целом нахо¬
дятся в рамках буржуазной культуры: для буржуазии,
вступившей в кризисную ситуацию, страх и надежда ста¬
новятся центральной темой. Апеллируя к духовно-куль¬
турному наследию прошлого, Блох указывает на та¬
кие категории, как «душа», «жизнь», «бессознательное»,
«целостность» и тому подобные «антимеханические» по¬
нятия. Блох упрекает марксизм в том, что он не видит
всего этого «наследства», а потому и нуждается в вос¬
полнении. В частности, как полагает Блох, марксизм не¬
достаточен именно в том, что связано с надеждой, с его
представлением о цели. Марксизм сводит-де все к одной
экономической стороне, он не охватывает всего челове¬
ческого. И чтобы преодолеть этот недостаток, нужен, по
мнению Блоха, союз марксизма с религией. Это, подчер¬
кивает Р. Штайгервальд, самая настоящая ревизионист¬
ская позиция.
Ряд вариантов ревизионизма восходит к так называе¬
мому «фрейдо-марксизму». Это направление выросло из
совершенно ложной концепции, будто в марксизме недо¬
статочно разработана теория человека. «Фрейдо-марк-
сизм» же якобы представляет собой более высокую сту¬
пень теоретической разработки проблемы человека пэ
сравнению с марксизмом. Р. Штайгервальд очень умеет-

17
но отмечает, что буржуазия, развязавшая две мировые
войны и несущая всю ответственность за голод и нищету
трудящихся в капиталистическом обществе, вспомнила о
человеке как раз в тот момент, когда после Октябрьской
революции начался глубокий кризис капитализма; в ко¬
нечном же счете, справедливо утверждает он, все зави¬
сит от того, как понимать сущность человека: следует ли
искать решения этой проблемы, исходя из индивида или
же из общества. С точки зрения марксизма человек мо¬
жет существовать только в обществе и может быть понят
только как общественное существо.
Что касается буржуазной идеологии, то она по своей
внутренней сущности всегда была ориентирована инди¬
видуалистически. Из того факта, что буржуа в конечном
счете является именно частным собственником, ведущим
неумолимую конкурентную борьбу против всех других
частных собственников, вытекает такая мораль, такая
жизненная позиция, при которой человек враждебен
другому человеку, условиям его жизни, его свободе. Ко¬
нечно, в тот период, когда буржуазия еще была носи¬
тельницей общественного прогресса и выступала от име¬
ни всего общества, противоречие между принципами
индивидуализма и социальности перекрывались прогрес¬
сивной ролью индивида как значащей в обществе ве¬
личины.
Однако по мере усиления реакционности буржуазии
как класса буржуазный индивидуализм приобрел чисто
реакционный облик. Теперь индивид вое более противо¬
поставляет себя обществу, а свобода понимается уже не
как общественная свобода, но как свобода индивида о г
общества и по отношению к нему. Коллектив ложно
трактуется как слепая, бессознательная масса, несущая
гибель индивиду.
На почве такой трактовки и развивалась соответст¬
вующая ей идеология, основанная на противопоставле¬
нии «великой» изолированной личности, индивидов-вож-
дей, а с другой — враждебной им, тупой и бессмысленной
массы: это идеология Ницше, Лебона, Шпенглера, Орте-
ги-и-Гассета и т. д.
Наряду с этим 3. Фрейд, всякого рода фрейдисты а
неофрейдисты, исходя из неверного противопоставления
индивида и общества, выдвигают различные концепции
«новой антропологии», в которых решение проблемы че¬
ловека, в сущности, сводится к ориентации на психоло¬

18
гию и психоанализ. Отвергая все требования общества
как что-то «неистинное», сторонники психоанализа свя¬
зывают единственную надежду изменить людей, а тем
самым трансформировать современное общество в свобод¬
ное, с проникновением в их «биологическое измерение»,
где формируются их «витальные потребности». Подобная
позиция «революционизирования» инстинктов фактичес¬
ки снимает вопрос о социальной революции, посколь¬
ку она сводит причины репрессивности системы в ко¬
нечном счете к деформации структуры инстинктов чело¬
века.
Марксистская точка зрения, подчеркивает Р. Штай-
гервальд, принципиально иная. Марксизм видит освобож¬
дение человека прежде всего в революционном преобра¬
зовании социально-экономических отношений. Бесспор¬
но, для достижения гуманных отношений необходимо из¬
менение сознания людей, их представлений и идеалов,
однако массовое изменение сознания возможно только
на путях революционной борьбы, только в ходе револю¬
ции. Опыт истории убедительно подтверждает, что ликви¬
дация бесчеловечных капиталистических отношений про¬
исходит не путем апелляции к «природе» человека, не в.
результате созерцательного углубления в собственный
внутренний мир с целью его «усовершенствования», а на
путях классовой борьбы за социалистическое переуст¬
ройство общества.
Весьма основательно проанализированы в книге кон-,
цепции «франкфуртской школы», представители которой
ныне выступают в качестве приверженцев «нового», «за¬
падного», «гуманного» марксизма и т. д. В действитель^
ности, показывает Р. Штайгервальд, их взгляды по суще-,
ству антимарксистские. Так, и основоположники школы
Хоркхаймер и Адорно, и их современные последователи
А.* Шмидт, А. Вельмер и другие решительно отрицают
первичность материи, природы. Для них природа, рассма¬
триваемая вне зависимости от нашего труда, есть нечто
абстрактное и, следовательно, недетерминирующее: неч¬
то пассивное, подобно аристотелевской материи, которой
противостоит активная форма. Правда, если у Аристоте¬
ля материя вообще чем-то становится лишь благодаря
форме, то лишенная определенности природа у Т. Адорно
и А. Шмидта — благодаря «труду». Независимый от при¬
роды, первичный, по необходимости духовный и недетер¬
минированный труд — это определяющее, творческое на-;

19
чадо. Природа — ничто, наша «практика» — все. Таков
смысл рассуждений «франкфуртских теоретиков».
Понятно, что «франкфуртские» псевдомарксисты от¬
вергают также объективную диалектику и на этой «осно¬
ве»— марксистскую диалектическую теорию познания. С
их точки зрения, у Маркса и у Гегеля диалектические
процессы развития представлены как действие некоего
первичного бытия: у Гегеля это бытие — идея, а у Мар¬
кса — материя. В обоих случаях конкретное подчиняет¬
ся тому или иному господствующему всеобщему. В этом
подчинении Адорно, Маркузе и другие усматривают тео¬
ретическое отражение общественных отношений подчи¬
нения ж господства. Как в обществе единичное и особен¬
ное подчинено всеобщему (власти, государству), так и
в теории, философии основой для иерархичности слу¬
жат, по мнению «франкфуртцев», определенные правила
или же законы формальной логики, а также диалектика
Гегеля — Маркса. Они утверждают, что имеется внут¬
ренняя связь между общественными отношениями гос¬
подства и подчинения и логической иерархией понятий.
А отсюда делается совершенно определенный вывод:
необходима иная, не категориальная форма познания.
Р. Штайгервальд прослеживает здесь старую реакцион¬
ную традицию. «Когда-то еще Шеллинг, признавая ог¬
раниченность метафизического метода, пользующегося в
лучшем случае формально-логическими средствами, тре¬
бовал применения более совершенного метода мышле¬
ния: „Такое знание должно быть абсолютно свободным
(именно потому, что всякое иное знание не свободно), и
оно, следовательно, есть знание, к которому не ведут ни
доказательства, ни умозаключения, ни вообще какое-ли¬
бо понятийное опосредование, но только созерцание”»
{с. 312).
Как видно, Адорно, Маркузе и другие представители
«франкфуртской школы» возвращаются на позиции ирра¬
ционализма, причем они, конечно, «виновнее», чем мо¬
лодой Шеллинг, признает Р. Штайгервальд, потому что
они философствуют после Маркса, Энгельса и Ленина и
делают вид, будто существует один лишь метафизический
метод, которому необходимо противопоставить, по суще¬
ству, эстетически-иррациональную теорию познания.
В политическом плане концепции «франкфуртской
школы», основанные на фактическом отрицании объек¬
тивной реальности и ее законов, на замене научного со¬

20
циализма субъективистскими построениями, характери¬
зуются в книге как замаскированная под «левые» взгля¬
ды мелкобуржуазная атака на революционное рабочее-
движение и его наиболее значительное достижение —ре¬
альный социализм.
Большое внимание Р. Штайгервальд уделяет крити¬
ческому анализу буржуазно-ревизионистских концепций,
развивающих другую основную тенденцию буржуазной
философии, — позитивизму и неопозитивизму.
Позитивизм (как старый, так и современный) стре¬
мится дать объяснение социальных явлений на основе-
методов естествознания и точных естественнонаучных
исследований. Все мировоззренческие проблемы при
этом отвергаются. Игнорируются также все вопросы, ка¬
сающиеся сущности капиталистической системы, ее ис¬
торически преходящего характера, действительно научно¬
го решения проблемы социального развития. Всякая
постановка такого рода проблем отклоняется как метафи¬
зическая.
В русле позитивизма на рубеже веков формировалось
так называемое неокантианство. Если философия Канта,,
несмотря на всю ее половинчатость, в целом все же нахо¬
дилась в рамках процесса подготовки революционной бур¬
жуазной субъективности, то целью неокантианства, под¬
черкивает Р. Штайгервальд, было оказать поддержку
буржуазии, продолжавшей развивать и укреплять капита¬
лизм, но уже не способной к революционной субъектив¬
ности и лавировавшей между прусской юнкерской монар¬
хией и демократическим народным движением. Такой
буржуазии необходима была философия, которая удовлет¬
воряла бы одновременно двум условиям: с одной стороны,
не. отказывалась бы от возможности использования зако¬
нов природы (частные науки должны были сохранить
свою действенность и способность перерабатывать опыт¬
ные данные) и, с другой стороны, не должна была делать
из всего этого материалистических выводов.
Существовали две школы неокантианства: марбург¬
ская и баденская.
Видными представителями марбургской школы были
Г. Коген, Э. Кассирер, Р. Наторп, К. Форлендер и Р. Штам-
млер. Их влияние испытали Штаудингер и Вольтманн,
а в социал-демократии — прежде всего Э. Бернштейн.
Приверженцы марбургской школы не признавали ника¬
кой всеобщей, изучающей объективную реальность в це¬

21
лом философии, то есть не признавали философии как
мировоззрения. Согласно их взглядам, исследованием ми¬
ра должны заниматься только позитивные науки, а фило¬
софия должна ограничиваться изучением процесса позна¬
ния. При этом если Кант делал различие между чувствен¬
ной и рациональной ступенями познания, то неоканти¬
анцы рассматривали познание только как логико-рацио¬
нальную деятельность, которая одна представляет собой
причину и содержание сознания. Таким образом, предста¬
вители марбургской школы изолировали понятийное мыш¬
ление, изображая его как вполне самостоятельное, отде¬
ленное от его эмпирического базиса и от процесса разви¬
тия. Они считали, что содержание мышления происходит
из самого же мышления, конституирующего мир (см.
с. 52).
Главными же представителями баденской школы нео¬
кантианства были В. Виндельбанд и Г. Риккерт; явное'
влияние этой школы испытал Макс Вебер.
Эта школа также отрывала науки о природе от наук
об обществе, причем в отличие от марбургской сосредото¬
чивала свое внимание на исторических вопросах, оспари¬
вая, однако, существование законов истории. Если в сфе¬
ре естествознания можно индивидуальные факты упоря¬
дочить с помощью обобщающих методов исследования,
строя общие понятия и формулируя «законы», то историк,,
имея дело с индивидуальными, неповторимыми события¬
ми, может их лишь описывать, доказывали Виндельбанд.
и Риккерт, он может упорядочивать бесконечно многооб¬
разный исторический материал, лишь применяя к нему те*
или иные культурные оценки, которые имеют этическую,,
эстетическую, религиозную или логическую природу. При¬
чем эти «оценки» трактовались Виндельбандом и Риккер-
том неисторически, как «вечные» и всеобще обязательные..
Философии же приверженцы баденской школы неокан¬
тианства отводили единственную роль: быть всего лишь
логикой научного исследования и теорией упомянутых
оценок.
Р. Штайгервальд убедительно показал, что неокантиан¬
ство выступило основой философской ревизии марксизма,,
что оно в сущности было реакцией на сближение марк¬
сизма с революционным рабочим движением. Позиция-
неокантианства импонировала как правым, так и «левым»
ревизионистам, прежде всего потому, что неокантианство
оспаривает существование и познаваемость объективного

22
мира; отрывает субъективное от объективного и замыка¬
ется в скорлупе одних лишь духовных явлений; оспари¬
вает возможность науки об обществе, а тем самым и науч¬
но обоснованной политики. Ясно, что эта позиция направ¬
лена против марксизма, ведет к замене научного социа¬
лизма всякого рода этическими построениями и в
конечном счете открывает полный простор для оппорту¬
низма и ревизионизма.
Действительно, подчеркивает автор, коль скоро социа¬
лизм не есть научно обоснованная цель, не может суще¬
ствовать и научно обоснованного пути к социализму; в ре¬
зультате неокантианская «мотивация» обосновывает ре¬
формизм правого оппортунизма в духе пресловутой
бернштейновской формулы: «Конечная цель — ничто, дви¬
жение— все». Наряду с этим если субъект, оторванный
от природы и от материальных условий жизни общества,
от социальных закономерностей, сам производит свои
жизненные условия, то неокантианство может послужить
-обоснованию и ультралевого, волюнтаристски-путчистского
активизма.
Диалектическая взаимосвязь движения и цели в этом
случае разрывается в пользу позиции, которая представ¬
ляет собой тот же, но вывернутый наизнанку бернштей-
новский тезис: движение — ничто, конечная цель — все.
Неокантианцы и их ревизионистские последователи
старались создать впечатление, что поддерживают социа¬
лизм, отвергая «лишь» его марксистское обоснование, вы¬
ступая против «предрассудка о его натуралистическом
обосновании». Они утверждали, что основание для пере¬
хода к социализму лежит в чем-то ином, нежели каузаль¬
ные механизмы развития капитализма, а именно в нашей
воле, в нашем целеполагании, в нашем желании осущест¬
вить социализм. Поэтому, доказывали они, марксистский
экономический анализ капитализма должен быть дополнен
анализом развития человеческих желаний, установок, це¬
лей и т. д. и т. п.
Неокантианцы отвергают основные философские прин¬
ципы марксизма: признание объективной реальности и
•трактовку познания как отражения этой реальности в на¬
шем сознании. В философском отношении все это озна¬
чает, отмечает Р. Штайгервальд, что они не «дополняют»,
но просто устраняют марксистскую философию, марксизм
н целом. Нет никакого сомнения в том, что современные
идеи буржуазных псевдомарксистов и ревизионистов об

23>
«открытом» марксизме, о «необходимости» дополнить его-
идеями экзистенциализма и неофрейдизма и т. п., о пра¬
вомерности различных вариантов марксизма, о сущест¬
вовании «восточного» и «западного» марксизма и т. п..
являются перепевом уже давно обанкротившихся теорий.
Марксизм, утверждает автор, будучи наукой, конечно,
должен быть открыт для вновь добываемых знаний, свя¬
занных с его предметом исследования, однако открыт не
в смысле простого перенимания таких знаний, а в смысле'
их обработки в диалектико-материалистическом духе.
В книге справедливо указывается на сходство многих
основных направлений современных оппортунистических
и ревизионистских искажений марксизма с фальсифика¬
цией его истории и теории, осуществленной оппортуни¬
стами прошлого. Это сходство состоит в рассуждениях о
незрелости России для проведения социалистической ре¬
волюции, противопоставлении демократии революции, ут¬
рате классового подхода к анализу социально-политиче¬
ских проблем современности, противопоставлении марк¬
сизма ленинизму, обвинении В. И. Ленина в волюнтариз¬
ме и бланкизме, извращении сущности Октябрьскойг
революции, утверждении возможности перехода к социа¬
лизму без установления власти рабочего класса, только*
через усовершенствование государственного аппарата иг
использование буржуазной демократии и т. п.
Подобно оппортунистам прошлого, идеологи современ¬
ного ревизионизма стремятся создать свой «вариант»
марксизма, а теоретическое наследие К. Маркса и Ф. Эн¬
гельса использовать для того, чтобы нанести удар по
идейному и организационному единству международного
коммунистического движения, подорвать и ослабить при¬
тягательную силу примера нового общественного строя.
Используемое до сих пор антикоммунистами и ренега¬
тами всех мастей противопоставление так называемого
«демократического» социализма социализму «диктаторско¬
му» также восходит к оппортунистам прошлого, в част¬
ности к К. Каутскому. И если Каутский все же не отка¬
зывался от термина «марксизм», то, например, сегодняш¬
ние правые лидеры социал-демократии открыто отрека¬
ются даже от словесного признания марксизма. В про¬
граммах социал-демократических партий сегодня отсутст¬
вуют требования ликвидации капиталистической собствен¬
ности, передачи средств производства в руки народа, без:
которого все рассуждения о полной свободе личности, рав¬

24
ноправии и т. п. превращаются в пустой набор цветистых
•фраз.
Все вышесказанное подтверждает, что проделанный
автором анализ основных тенденций, школ и течений бур¬
жуазной философии, буржуазной и мелкобуржуазной ре¬
визии марксизма-ленинизма имеет важное научное и по¬
литическое значение. Одновременно этот анализ показы¬
вает огромную политическую и теоретическую роль ленин¬
ского идейного наследия, ленинской методологии критики
буржуазных и оппортунистических взглядов, ленинской
принципиальности в борьбе за революционный марксизм
в современных условиях.
Фундаментальные философские работы Р. Штайгер-
вальда, бесспорно, вносят ценный вклад в критику буржу¬
азной философии, в разоблачение социально-политической
сущности ревизионизма, в разработку марксистско-ленин¬
ской теории. Написанные в трудных условийх классовой
борьбы в ФРГ, они являются свидетельством большого
таланта и большого мужества этого человека, представи¬
теля Германской коммунистической партии, последова¬
тельного защитника пролетарского интернационализма,
верного друга Советского Союза.
Книга Р. Штайгервальда «Буржуазная философия и
ревизионизм в империалистической Германии» займет
достойное место в ряду трудов, служащих идеологическим
оружием в борьбе против буржуазной идеологии и оппор¬
тунизма, за чистоту принципов и творческое развитие
ляарксизма-ленинизма.
Б. Бессонов

Глава 1
НЕОКАНТИАНСТВО И РЕВИЗИОНИЗМ *
«...Как особая область разделения труда, философия
каждой эпохи располагает в качестве предпосылки опре¬
деленным мыслительным материалом, который передан
ей ее предшественниками и из которого она исходит... Как
во Франции, так и в Германии философия, как и всеоб¬
щий расцвет литературы в ту эпоху, была также резуль¬
татом экономического подъема. Преобладание экономи¬
ческого развития в конечном счете также и над этими
областями для меня неоспоримо, но оно имеет место ь
рамках условий, которые предписываются самой данной
областью: в философии, например, воздействием экономи¬
ческих влияний (которые опять-таки оказывают действии
по большей части только в своем политическом и т. п.
выражении) на имеющийся налицо философский мате¬
риал, доставленный предшественниками. Экономика здесь
ничего не создает заново, но она определяет вид измене¬
ния и дальнейшего развития имеющегося налицо мысли¬
тельного материала, но даже и это она производит по*
* При подготовке некоторых разделов данной главы я частично
использовал материал из коллективного труда «Философский реви¬
зионизм: источники, аргументы, функции в идеологической клас¬
совой борьбе» (Philosophischer Revisionismus. Quellen, Argumente,.
Funktionen im ideologischen Klassenkampf. Berlin, 1977), а именно
главу, написанную д-ром Кайлем (Берлин) и читанную мной еще
в рукописи. Использовано также новое введение Ганса Йорга Занд-
кюлера к его монографии «Марксизм и этика» (H. J. S a n d k ü h-
ler. Marxismus und Ethik. Frankfurt a. M^ 1974).

26
большей части косвенным образом, между тем как важ-
нейшее прямое действие на философию оказывают поли¬
тические, юридические, моральные отражения» Так пи-
•сал Фридрих Энгельс в письме К. Шмидту от 27 октября
1890 года.
Конечно, марксизм понимает, что однажды возникшие
общественные явления — в том числе, следовательно, и
философия — вырабатывают свои собственные формы раз¬
вития и структуры. Однако вместе с тем история филосо¬
фии есть часть всеобщей истории познания, в сущности,
даже часть мировой истории общества. В классовом об¬
ществе философия относится к идеологической надстрой¬
ке и имеет в конечном счете классовый характер. Таким
образом, встает задача понять философские концепции и
выяснить их роль посредством анализа конкретных обще¬
ственно-исторических процессов, обусловливающих эти
концепции. Но сходные друг с другом философские кон¬
цепции могут формулироваться представителями различ¬
ных классовых сил, в разное время и на основе различных
философских позиций. Номинализм XI—XII, а затем и
XIV века имел принципиально иной смысл по сравнению
с неопозитивистским номинализмом; содержание социаль¬
но-географических тезисов у Монтескьё совершенно иное,
чем у Ратцеля. Учение Сигера Брабантского о двойствен¬
ности истины и экзистенциалистская теология наших
дней — это абсолютно разные вещи. По сравнению с эти¬
кой Канта неокантианский ревизионизм выступает как
своего рода извращение. Даже если бы неокантианству
удалось развить существенные и исторически значимые
черты философии Канта в других социальных условиях,
отличающих деятельность неокантианцев от деятельности
Канта, неокантианство не могло бы стать в буквальном
смысле новым кантианством. В марксизме сохранено (в
гегелевском понимании этого термина) рациональное зер¬
но учения Гегеля; и именно поэтому марксисты не явля¬
ются гегельянцами. Более того, можно даже сказать, что
в наши дни быть подлинным последователем Гегеля — это
значит стать на позиции марксизма-ленинизма!
Итак, не будем стремиться насильственно укладывать
философские воззрения в прокрустово ложе тех или иных
направлений в области изучения истории человеческого
духа: философию необходимо в конечном счете рассмат¬
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 37, с. 419—420.

27
ривать как наиболее абстрактную форму социального со¬
знания классов, служащую в то же время для ориенти¬
ровки конкретных классовых сил 2.
Философия есть наиболее общее теоретическое выра¬
жение миропонимания и самопонимания, которые свойст¬
венны соответствующему классу и отражают его роль в
объективном процессе развития общества. Отношение
марксизма к различным направлениям буржуазной фило¬
софии может подвергаться изменениям в зависимости от
расстановки сил на классовых фронтах и рассматриваться
в двустороннем аспекте единства прерывности и непре¬
рывности. Это означает, что мы при всем уважении к клас¬
сическому наследию буржуазной философии, при всем
стремлении очистить ее от позднебуржуазных идеологиче¬
ских и политических эпигонских извращений, поставить
ее содержание на службу будущему и прогрессу тем не
менее не забываем, что это — буржуазное классическое на¬
следие. Его революционность имела по сравнению с нашей
другое историческое содержание. Она была связана с тре¬
бованиями одного определенного класса, в то время как
пролетариат в своем специфическом классовом содержа¬
нии, напротив, осуществляет рсеобщие требования чело¬
вечества. Однако и эти всеобщие требования опосредуются
«частными интересами» пролетариата, которые не явля¬
ются полностью и безоговорочно тождественными «част¬
ным интересам» других, в том числе и трудящихся, клас¬
сов и слоев населения. Ведь рабочий класс осуществляет
всеобщее требование человечества уже тем, что отрицает
частную собственность, признавая лишь народную собст¬
венность. Целью в данном случае служит способ присвое¬
ния общественного продукта, нужный отнюдь не одному
лишь пролетариату. Однако совокупно-общественное при¬
своение достигается именно благодаря борьбе пролета¬
риата. Пролетариат ориентирован на упразднение всех
привилегий и классов, и именно поэтому он представляет
не те или иные требования частного характера, но требо¬
вания человечества.
Классическая немецкая буржуазная философия в сво¬
ем развитии от Канта через Фихте и Шеллинга к Гегелю
2 При этом мы опираемся на данное Энгельсом в «Анти-Дю¬
ринге» определение марксистской философии как науки о всеоб¬
щих законах движения и развития природы, общества и мышле¬
ния (К. Маркс и ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 145).

28
и Фейербаху, равно как и французский материализм пе¬
риода буржуазного Просвещения, являла собой пример
философии еще революционной буржуазии и в качестве
таковой была одним из высших достижений человеческой
культуры и теоретическим источником марксизма. Клас¬
сическая буржуазная философия выступала как социаль¬
ное сознание революционного класса, и именно поэтому
•она представляла собой определенную ступень в развитии
философского, научного познания. Она была направлена
против феодализма с его клерикальной идеологией. От¬
сюда ее в значительной мере антирелигиозный, просвети¬
тельский характер, ориентация на проблемы общества,
позволившая ей признать человека, точнее, буржуазного
человека, движущей силой истории. Но ей не удалось фи¬
лософски понять процесс материального производства как
ведущий момент практики. Всестороннее философское
осмысление проблем материального труда и присвоения
продуктов труда сопряжено для буржуазии как класса,
распоряжающегося трудом и эксплуатирующего его, с по¬
следствиями, которые ставят под вопрос самые условия ее
существования. Поэтому настоящее раскрытие философ¬
ского смысла материальной практики, процесса производ¬
ства как такового оказалось возможным лишь после появ¬
ления рабочего класса, стремящегося преодолеть капита¬
лизм и утвердить единство процессов общественного тру¬
да и присвоения.
Послереволюционная буржуазия, одержавшая победу
над феодализмом и укрепившая свое господство, в Англии
отказалась от материализма в пользу концепций эмпириз¬
ма (впрочем, возникших еще до всемирно-исторического
изменения роли буржуазии), а позже — позитивистских и
агностических концепций; во Франции — в пользу пози¬
тивизма. Эмпиризм и позитивизм апологетически утвер¬
ждают буржуазную действительность и требуют «во имя
разума» не выходить за ее границы. Существующее уже и
есть царство разума. Всякая разумность за пределами
исторически данного есть метафизика. «Первый» пози¬
тивизм Канта, Спенсера и Милля представлял собой ут¬
верждение буржуазной революции в той мере, в какой она
заменяла неупорядоченное положение вещей порядком,
и позитивизм должен был служить средством для этой
замены. Он стремился с помощью позитивной, то есть в
данном словоупотреблении анти- или не-метафизической,
науки так упорядочить мир, чтобы больше не нужна была

22
никакая (а именно пролетарская) революция. История
достигла данной стадии, и ход ее прекратился. Капита¬
лизм возник, но никогда не погибнет.
В Германии сходная ситуация нашла свое отражение
в более сложной форме. Здесь отсутствовал сильный бур¬
жуазный класс, который, питая надежду на будущее, во¬
площал бы в себе революционное начало. Лучшие из
буржуазных теоретиков, выражавших сознание немецкой
буржуазии, видели, что требования разума в немецкой
действительности еще не осуществлены; стоя на позициях
разума3, они делали критические выводы относительно
окружавшей их немецкой действительности. Особенностью
немецких буржуазных философов была та завышенная
(по сравнению со взглядами на этот вопрос, например, Гё¬
те, Шиллера или Бюхнера) оценка, которую они давали
Реформации. Они хотели изобразить революционизацию
духа в качестве предпосылки революционизации действи¬
тельности. * Благодаря этому хотя немецкие буржуазные
философы дореволюционного (до 1848 года) периода и яви¬
лись открывателями роли субъективной практики, но в их
философии, по необходимости идеалистической, эта прак¬
тика ограничивалась одной лишь духовной сферой. Если
же они искали своих героев в реальном мире, им приходи¬
лось либо ограничиваться порожденными убожеством не¬
мецкой жизни разбойниками типа Геца фон Берлихин-
гена, либо поднимать на щит образы из истории и преда¬
ний других народов, такие, как Вильгельм Телль, Эгмонт,
Лжедмитрий или Жанна д’Арк.
После 1848 года немецкая буржуазия, хотя сама и не
одержала никаких побед, получила возможность, не на¬
ходясь у власти, тем не менее укреплять капитализм.
В 1848 году лишь очень малая часть народных масс по
обе стороны Рейна выступила не с чисто антифеодальными,
но уже и с антикапиталистическими лозунгами; но и это¬
го было достаточно, чтобы полностью лишить испуганную
«ужасами» 1848 года немецкую буржуазию даже тени ре¬
волюционности. Всякая (следовательно, и позитивистская)
философия, утверждавшая реальность в ее наличной, по
преимуществу капиталистической форме, была для нее
3 Ср. по этому поводу: М. В u h r. Vernunft—Mensch—Geschichte.
Studien zur Entwicklungsgeschichte der klassischen bürgerlichen Phi¬
losophie (Schriften zur Philosophie und ihrer Geschichte). Berlin,
1977.

30-
столь же неприемлема, как и революционный диалектико¬
исторический материализм, рассматривавший только еще
возникавшую капиталистическую действительность под
углом зрения социализма как исторически пройденный
этап. Имевшиеся в рядах немецкой буржуазии активные
в промышленно-экономическом и политическом отноше¬
нии силы в тот период довольствовались плоским механи¬
стическим материализмом, который позволял уходить от
всякой мысли об историческом развитии. Влияние, ока¬
занное на образованную часть буржуазии такими старо-
гегельянцами, как Ф. Фишер и Розенкранц, или либе^
ральным антигегельянством, допустим, Р. Гайма, сказан¬
ному не противоречит. Скорее наоборот, на примере этого
влияния тривиальной идеалистически-метафизической фи¬
лософии Тренделенбурга видно, что и образованная бур¬
жуазия была охвачена страхом перед историей и перед
всяким теоретическим осмыслением истории.
В определенной мере, несмотря на все национальные
различия, как немецкий механистический материализм,
так и английский эмпиризм и ранний французский или
английский позитивизм были философиями уже не рево¬
люционной буржуазии.
Причем механистический материализм середины прош¬
лого века в Германии стоял на более низком философском
уровне по сравнению с французским просветительским
материализмом XVIII века. Фохт и Бюхнер ориентирова¬
лись почти исключительно на естествознание, и им не хва¬
тало того более глубокого проникновения в общественные
проблемы, тех попыток подойти к теории общества, кото¬
рые (хотя во многом противоречиво, как показал Плеха-^
нов4) предпринимались французскими мыслителями. Бо¬
рясь с идеализмом, представители немецкой вульгарно-ма¬
териалистической философии вместе с системой Гегеля
отбрасывали и его диалектику. В конечном счете их пози¬
ция не могла эффективно служить буржуазии такой стра¬
ны, как Германия, где были сильны философские тради¬
ции Канта, Фихте, Гегеля и Фейербаха. С другой сторо¬
ны, и пессимизм Шопенгауэра в том виде, в каком он
особенно ярко развернулся после поражения революции
1848—1849 годов, также не мог удовлетворить буржуазию,
4 Ср. в этой связи: Г. В. Плеханов. Очерки по истории ма¬
териализма. — В: Г. В. Плеханов. Избр, филос. произв., т. 2. М.,
1956, с. 33—194 (особенно главу о Гольбахе, с. 36—78).

31
которая в эти годы начала ускоренно развиваться. Столь
же невозможно было для представителей буржуазии, осо¬
бенно либеральной, принять лозунг «Назад к Гегелю!»,
потому что в Гегеле они видели лишь присяжного фило¬
софа реакционного пруссачества5. Они не могли приду¬
мать ничего лучше, чем третировать Гегеля (пользуясь
выражением Маркса) как «мертвую собаку». Еще более
неприемлем для буржуазии стал Гегель впоследствии,
когда рабочий класс восстановил в правах и воспринял в
критически переработанном виде его диалектику как «ал¬
гебру революции» 6.
Сходство положения буржуазии в Германии конца
XVIII и середины XIX века объясняет явление, известное
под названием «возврат к Канту». В обоих случаях бур¬
жуазные силы в Германии еще не были или уже не были
способны действовать в качестве революционного субъек¬
та. Но философия Канта, несмотря на всю половинчатость,
. в целом все же находилась в рамках процесса подготовки
революционной буржуазной субъективности, тогда как
целью неокантианства было оказать поддержку буржуа¬
зии, продолжавшей развивать и укреплять капитализм, но
уже не способной к революционной субъективности и ла¬
вировавшей между прусской юнкерской монархией и де¬
мократическим народным движением. Такой буржуазии
необходима была философия, которая удовлетворяла бы
одновременно двум условиям: с одной стороны, не отказы¬
валась бы от возможности использования законов приро¬
ды (частные науки должны были сохранить свою дейст¬
венность и способность перерабатывать опытные данные);
, с другой стороны, не должна была делать из всего этого
материалистических выводов. Отсюда очевидно внутрен¬
нее родство между неокантианством и позитивизмом. На
эту позитивистскую установку неокантианства указывали
«метафизические» интерпретаторы Канта, подобные Мак¬
су Вундту.
Итак, в 1865 году из уст Отто Либмана прозвучал при¬
зыв «Назад к Канту!». Ф. А. Ланге охарактеризовал ат¬
мосферу, в которой возникло неокантианство, как настрое¬
5 В этом они следовали критике, содержавшейся в работах
Р. Гайма и др. См. в особенности: G. L u к а с s. Die Zerstörung der
Vernunft. Berlin, 1955, S. 432Ü
6 Это прекрасное выражение принадлежит Александру Гер¬
цену.

32
ние «разбитой армии». Однако ни рассмотренный Ланге
и подвергнутый им критике вульгарный материализм, ни
шопенгауэровско-гартмановское течение, воспевавшее пес¬
симизм, не были тем, в чем нуждалась эта «разбитая ар¬
мия», — прочно установленной точкой, возле которой мож¬
но было бы собраться и сомкнуть ряды7. Вульгарно-мате¬
риалистическая позиция была в философском отношении
слишком примитивна, а в шопенгауэровском пессимизме
буржуазия тогда не нуждалась; Кант же представ¬
лялся философом, взгляды которого еще никем не были
опровергнуты. (Отсюда можно видеть, что немецкие уни¬
верситетские философы того времени не знали Гегеля8).
Поэтому и мог прозвучать призыв «Назад к Канту!».
Начальная ступень развития неокантианства связана
с именами Отто Либмана и Фридриха Альберта Ланге и
датируется серединой 60-х годов прошлого столетия, пред¬
ставляя собой раннюю (впоследствии продолженную ре¬
визионизмом) реакцию на рабочее движение и марксизм.
Фридрих Альберт Ланге, учитель Когена и основатель
марбургской школы неокантианства, полагал, что «суще¬
ствует только одно средство, чтобы избежать... переворота
или же мрачного застоя; но это средство состоит не в
пушках, которые наведены на социалистов и демократов...
но единственно и исключительно в своевременном низло¬
жении материализма» 9.
Призыв Либмана и Ланге «Назад к Канту!» по времени
как раз совпал с периодом, когда начался новый подъем
рабочего движения и наметилось его объединение с марк¬
сизмом. Конечно, Меринг был прав, отмечая, что Ланге
совершенно незнаком с материалистическим пониманием
истории, хотя он и умер в 1875 году.
7 См.: Ф. А. Л а н г е. История материализма и критика его зна¬
чения в настоящее время. Спб., 1899, с. 327—328.
8 По этому поводу Маркс в послесловии ко второму изданию
первого тома «Капитала» замечает, что в период написания этого
тома немецкая интеллигенция третировала Гегеля как «мертвую
собаку»; и именно поэтому Маркс «...открыто объявил себя учени¬
ком этого великого мыслителя... Мистификация, которую претер¬
пела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что
именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изобра¬
жение ее всеобщих форм движения» (К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с.
Соч., т. 23, с. 21—22).
9 Ф. А. Ланге. История материализма и критика его значе¬
ния в настоящее время, с. 723.

33
По мере того как рабочее движение развивалось и все
теснее связывалось с марксизмом10 (что привело к даль¬
нейшему значительному обострению классовой борьбы
между буржуазией и пролетариатом), в буржуазной фило¬
софии происходили заметные и глубокие сдвиги. Эмпи¬
ризм, «первый» позитивизм и механистический материа¬
лизм в равной мере выражали удовлетворенность буржуа¬
зии существующим положением дел и отклонение от
ранее свойственных ей тенденций к выходу за пределы
данного исторического состояния. Теперь же, когда насту¬
пающий пролетариат поставил под сомнение буржуазный
порядок вещей, возникла необходимость в такой буржуаз¬
ной философии, которая бы отрицательно реагировала на
марксистское рабочее движение. Решением этих задач и
занялись представители сначала марбургской, а затем ба¬
денской школы неокантианства. Именно в этот период
развивается марбургское направление неокантианства.
Его основное влияние на рабочее движение и в рамках
этого движения относится к рубежу XIX—XX веков, а по¬
тому это направление должно оцениваться иначе, нежели
«первое» неокантианство. Это «второе» неокантианство
есть философия либеральной буржуазии в период перехо¬
да к империализму. Оно направлено против марксистско¬
го рабочего движения и хотя внешне не выглядит агрес¬
сивным и реакционным, но, в сущности, стремится к то¬
му, чтобы рабочее движение отказалось от своих марк¬
систских основ и превратилось в одно из этически
мотивированных реформистских течений в рамках буржу¬
азного строя.
Является ли неокантианство
действительно кантианством?
Учение Канта есть один из источников марксизма; на¬
против, неокантианство есть философский источник анти¬
марксизма. Как оказалось возможным это кажущееся про¬
тиворечие?
Кантовская философия в целом противоречива. На
Канта ссылаются, причем не без оснований, представите¬
10 В 1865 году произошли, в частности, следующие важные для
развития рабочего движения события: был создан I Интернацио¬
нал; появился первый том «Капитала» Маркса; начали формиро¬
ваться направления «эйзенахцев» и «лассальянцев».

34
ли как рабочего класса, так и буржуазии; но рабочий
класс опирается при этом на обращенную в будущее сто¬
рону философского учения Канта, в то время как буржуа¬
зия признает лишь его отсталые моменты, наличие кото¬
рых следует приписать неразвитости общественных отно¬
шений в Германии.
Мало можно назвать философов нового времени, кото¬
рые оказали бы на развитие человеческого мышления та¬
кое большое влияние, как Кант. Еще при жизни его при¬
знали гением среди философов. Уже современникам Канта
было ясно, что по уровню своей философии он не только
оставил далеко позади своих немецких коллег, которые в
основном были лишь второразрядными мыслителями, но
превзошел и крупнейших английских и французских фи¬
лософов того времени. Конечно, большую роль в этом сы¬
грала личная гениальность Канта; однако этим еще не
все объясняется.
Тот факт, что Кант строил свою философию на проч¬
ном фундаменте развитой Ньютоном механики, также не
представляет чего-то особенного: так же поступали и
французские материалисты. Парадокс заключается в том,
что отсталость немецкой действительности обусловила не
только негативные, но и позитивные стороны философ¬
ских работ Канта. Дело в том, что немецкая классическая
буржуазная философия могла использовать лучшие из
достижений английской и французской просветительской
мысли своего времени; не участвуя в революции в мате¬
риальной сфере, немецкие мыслители могли заняться во¬
просами, которых не коснулись английские и французские
просветители; классическая немецкая философия смогла
примкнуть к разработанной (хотя и в мистической и соот¬
ветственно идеалистической форме) в немецкой философ¬
ской традиции проблематике развития, а потому и не ис¬
ходила как из отправного пункта из косных механистиче-
ски-материалистических концепций, наложивших свой
отпечаток, например, на взгляды Гольбаха, Гельвеция или
Ламетри11. Следует также учесть, что ко времени Канта
и в рамках естествознания созрели определенные предпо¬
сылки для применения эволюционного мышления.
В этих условиях важную роль в области философни и
11 Ср. написанное Г. Клаусом введение к изданию:	I.	Kant.
Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels. Berlin. 19.55.
5. 5fL

35
теоретического естествознания сыграло опубликование
Кантом в 1755 году «Всеобщей естественной истории и
теории неба», где с позиций эволюционистского мышле¬
ния ставится под сомнение (и не только применительно к
астрономии) механистически-материалистический образ
мышления. В этом труде Канта развивается мысль, что во
Вселенной все исторично; опровергается как теологиче¬
ское представление о единственности Земли, так и связан¬
ные с теологией телеологические концепции. При этом
аргументация Канта носит во многих отношениях совер¬
шенно диалектический характер 12. Неудивительно, что от
этого Канта буржуазия ничего не сохранила, а предпочла
разбить деятельность философа на «докритический» и
«критический» этапы. «Докритический» этап — это мате¬
риалистический период в творчестве Канта.
Что касается имевшего место в 1781 году поворота от
Канта «докритического» к Канту — автору «Критик» 13, то,
безусловно, этот поворот представлял собой важнейшую
веху в его деятельности. Бесспорно, что по отношению к
специально философским вопросам Кант «критический»,
Кант второго периода стоит гораздо выше Канта первого
периода. Философская сущность этого второго периода
связана со следующей проблемой: в Англии скептический
эмпиризм послереволюционной буржуазной философии так
основательно разрушил идею о возможности знания, что
сам превратился (например, у Юма), даже в области есте¬
ственных наук, в нечто подобное вере. Кант не хотел при¬
нять этой релятивистской концепции. Но он не видел воз¬
можности в теоретико-познавательном отношении обосно¬
вать знание или, как он выражается, метафизику, исходя
из эмпиризма и таким образом, чтобы это знание было
объективным в смысле всеобщей значимости и необхо¬
димости; такая объективность требуется, по Канту, для
естествознания и математики. Это представление об объ¬
ективности осуществлено, например, в необходимости вы¬
вода по правилам силлогизма. Хочу подчеркнуть, что такая
объективность не совпадает с материалистическим поня¬
тием объективности. С материалистической точки зрения
12 Ср. в этой связи также, например, противоречия в понятии
бесконечного, вскрытые Кантом в его «Критике чистого разума».
13 «Критика чистого разума» сама столкнулась с «критикой» —
с угрозой запрета издания со стороны прусского правительства.
После этого Кант при публикации убрал из текста первоначальна
содержавшиеся там материалистические положения.

36
объективность связана с доказательством существования
объекта вне и независимо от нашего сознания.
Но вернемся к Канту. Он признает позицию эмпириков
постольку, поскольку так же, как и они, считает невозмож¬
ным эмпирически-индуктивно обосновать объективную ис¬
тину и вывести из этого обоснования выводы, которые
вели бы к новому знанию. Однако против эмпиризма Кант
выдвигает свое убеждение, что объективное знание суще¬
ствует 14. Чтобы найти выход из образовавшейся дилеммы,
Кант меняет исходный пункт теоретико-познавательной
постановки вопроса: раньше принимали, что наше позна¬
ние должно следовать за предметами. Но что, если дело
обстоит иначе? Может быть, наоборот, «исходить из пред¬
положения, что предметы должны сообразоваться с нашим
познанием — а это лучше согласуется с требованием воз¬
можности априорного знания о них, которое должно уста¬
новить нечто о предметах раньше, чем они нам даны» 15.
Эту поправку Кант называл коперниканским переворо¬
том в теории познания, сравнивая ее с революцией, кото¬
рую Коперник произвел в астрономии.
Исходя из того, что в нашем сознании существуют
определенные, свойственные нам всем «инструменты» для
упорядочения чувственных данных, воздействующих на
нас из внешнего мира, Кант пришел к весьма противоре¬
чивому «решению» проблемы. С одной стороны, он при¬
знал существование вещей самих по себе вне нашего со¬
знания: этот вывод является материалистическим. С дру¬
гой стороны, эти вещи сами по себе не могут быть позна¬
ны в своем самостоятельном бытии, но всегда только в
границах, определяемых регулирующими «инструмента¬
ми» нашего сознания: это агностический тезис. В то же
время за сознанием сохраняется в конечном счете опреде¬
ляющая роль: это идеалистическое положение.
Подчеркивание важности познавательных способностей
человека, попытки диалектически решить основные фило¬
софские проблемы — все это, хотя и относится к «крити¬
ческому» периоду, в той же мере, что и материалистиче¬
ские и диалектические догадки и усилия «докритического»
Канта, принадлежит к фонду тех идей, которые унаследо¬
14 Кант не ставил вопроса, возможно ли такое знание или —
пользуясь его терминологией — метафизика. Он спрашивает толь¬
ко, каким образом оно возможно.
15 И. К а н т. Соч., т. 3. М., 1964, с. 87.

37
ваны марксистами и являются достоянием марксизма.
Главное же в том, что мы являемся наследниками Канта
постольку, поскольку распространяем на человечество в
целом оптимизм Канта относительно возможностей чело¬
веческого познания и поскольку опровергаем его агности¬
цизм аргументами материалистической теории познания.
Противоречивым следует признать также кантовское
замыкание человеческой деятельности в рамках абстракт¬
ной, формальной этики. В историко-социальном плане оно
вполне объяснимо, ибо возникло в период, когда еще не
существовали материальные условия для создания мира
без социальных антагонизмов и войны. Неисторически
перенося кантовский подход к этому вопросу на совре¬
менный этап всемирной истории, когда соответствующие
материальные условия для реализации такого мира уже
созрели, социал-реформисты тем самым превращают ре¬
альное освободительное движение рабочего класса в дви¬
жение, ориентированное на абстрактный этический по¬
стулат.
Поэтому справедливо будет упрекнуть неокантианство
в том, что оно критикует Канта справа и заменяет его
взгляды на более правые, раздувая его исторически объяс¬
нимые слабости и в то же время игнорируя его подлин¬
ные заслуги; в том, что если Кант мог в силу исторических
и социальных условий своей деятельности только абстракт¬
но и формально сформулировать свои основоположения,
то неокантианство неисторическим образом применило
кантовские принципы к совершенно иным условиям; по¬
нятно, что неокантианство, в сущности, в то же время
зависит от Канта настолько, что, можно сказать, без Кан¬
та неокантианства вообще бы не было.
Как отмечал Манфред Бур16, для философии Канта
существенно определяющими явились два фактора: во-
первых, происходивший в Германии второй половины
XVIII века переход от феодализма к капитализму. Этот
фактор характеризует общий социальный фон возникно¬
вения кантовской философии; во-вторых, огромную роль
в формировании философии Канта сыграло естествозна¬
ние, в котором доминировали концепции великого англий¬
ского естествоиспытателя Ньютона. Кант как личность
был явно не чужд многих абстрактно-гуманистических
16 См.: М. В u h г. Zur Geschichte der klassischen bürgerlichen
Philosophie. Leipzig, 1972, S. 22ff.

38
иллюзий, и к тому же он не принимал никакого участия
в классовой борьбе буржуазии, что вообще было гораздо
более характерно для представителей немецкой классиче¬
ской буржуазной философии, чем английской или фран¬
цузской; несмотря на все это, социальные условия застав¬
ляли Канта помещать во главу угла своих политических
трактатов требования гражданской свободы и человече¬
ского достоинства. Те же условия, конечно, не непосред¬
ственно, а в многократно опосредованном виде побуждали
Канта придавать его философии такую форму, которая
соответствовала бы интересам находившегося на подъеме
буржуазного класса, интересам борьбы с феодальными
привилегиями. Второй из упомянутых факторов, естест¬
веннонаучно-математический, определил понимание Кан¬
том окружающего мира как полностью подчиненного за¬
конам природы, которые должны быть познаны. Свобода
и природная необходимость, свобода или природная необ¬
ходимость — таковы великие проблемы, к которым обра¬
щалось мышление Канта.
В этом же плане вставала и еще одна философская
проблема, на почве которой позднее в какой-то мере сфор¬
мировался неокантианский ревизионизм и в целом меха¬
нистический, антидиалектический характер буржуазной
немецкой философии. Для Канта и для его действитель¬
ных или мнимых последователей детерминация была мыс¬
лима только в стиле ньютоновских законов механики, и у
них не вызывало сомнения, что субъект вносит в историю
именно такой детерминизм. Отсюда возникала кажущаяся
дилемма: детерминированность или свобода. По мнению
Канта, в истории господствует не детерминированность, а
свобода, обнаруживающаяся в качестве свободы воли, про¬
явлением которой служат наши поступки, в свою очередь
обусловленные всеобщими законами природы. Кант пы-'
тается обойти упомянутую дилемму путем предположения,
что задатки человека как разумного существа «развива¬
ются полностью не в индивиде, а в роде» и что сама при¬
рода, следовательно, требует, чтобы род человеческий до¬
стиг некоего совершенного устройства17. У Канта это рас¬
суждение имеет к тому же антифеодальную направлен¬
ность: он оспаривает принцип детерминированности в его
средневековой форме, опираясь на дилемму «свобода или
необходимость». В неокантианском же ревизионизме эта
17 См.: Кант. Соч., т. 6. М., 1966, с. 9, 22.

39
дилемма имеет, совершенно иное звучание: социализм не
может возникнуть в силу исторической детерминирован¬
ности, поскольку этой последней якобы не существует.
Поэтому социализм должен быть результатом нашей сво¬
боды. При этом возникает проблема, какова же мотивация
такой свободы, каково ее обоснование, которое может быть
в этом случае дано только на основе этических соображе¬
ний. На самом же деле проблема состоит в том, каково
различие между законами природы й общества. К этому
вопросу мы будем еще не раз возвращаться в ходе изло¬
жения.
В «докритических» сочинениях Канта содержится ряд
мыслей о развитии, хотя и представленных скорее не в об¬
щефилософской форме, а в натурфилософской. В «крити¬
ческой» фазе Кант не воспроизводит этих мыслей, в осо¬
бенности в своей гносеологии. Самое большее в «крити¬
ческих» сочинениях (в «Критике способности суждения»)
мы находим телеологические концепции или рефлексию на
темы истории философии. «Докритическая» гипотеза по
поводу возникновения Солнечной системы или космогония
Канта и поныне в своей основе сохраняют значение иссле¬
довательских средств для серьезных естествоиспытате¬
лей 18. Благодаря этим идеям и благодаря глубоким сооб¬
ражениям Канта, вскрывшим ряд существенных противо¬
речий в некоторых важнейших проблемах философии, он
стал одним из первооткрывателей диалектического мыш¬
ления в современной философии.
Исходя из своих взглядов по социальным вопросам,
Кант сформулировал гуманистическое требование мира
без войн, прогресса человечества. Но фоном для этого бур¬
жуазно-прогрессивного мышления являлась немецкая дей¬
ствительность с характерным для нее слабым развитием
немецкой буржуазии. Английская буржуазия уже давно
совершила революцию, французская стояла на пороге ре¬
волюции. В этих странах буржуазия создала свой мир и
утверждала его политически и философски. Перед англий¬
скими философами, писавшими в период непосредственно
перед Кантом или современными ему, стояла задача по¬
стичь наличный Мйр как подлежащий приятию и форми¬
18 Gm.: H.-J. T r e d e r. Kant und die Begründung der Kosmologie,
Kosmogonie und kosmischen Physik auf Newtnoscher Grundlage.—
in: Revolution der Denkart oder Denkart der Revolution. Beiträge zur
Philosophie Immanuel Kants. Berlin, 1976, S. 35—50.

40
рованию. Но мог ли ставить такую задачу представитель
философии немецкой буржуазии?
Хотя Кант и вынужден был уступать давлению отста¬
лых немецких условий, тем не менее своими произведения¬
ми он присоединялся к силам, стремившимся изменить
мир путем просвещения. В германской действительности
эти силы не находили точки опоры, и некоторых это угне¬
тало в буквальном смысле до безумия. Кант же не хотел
капитулировать перед действительностью в том виде, в ка¬
ком она перед ним представала. Здесь полезно еще раз на¬
помнить его исходную теоретико-познавательную пози¬
цию. Он исходил из предпосылки, что все являющееся на¬
шим органам чувств — это не вещи (вещь) сами по себе.
Вещей самих по себе (или вещь саму по себе) мы не знаем.
Но мы не должны отчаиваться перед фактом своей ограни¬
ченности кругом одних лишь явлений, представленных ор¬
ганами чувств: с помощью рассудка мы упорядочиваем мир
явлений. Содержание этого упорядочения — притязания
человеческого рассудка: прогрессивная буржуазия претен¬
дует на то, чтобы говорить от лица человека как такового.
Буржуазный человек притязает на упорядочение мира с
помощью своей идеологии.
Кто и как конкретно должен совершить буржуазную
революцию? Этот действительно существенный вопрос ре¬
волюции Кант не ставил. Для его теории познания этой
проблемы не существовало; согласно этой теории, мир
распадался на две сферы: на сферу явлений, которые мы
можем чувственно воспринять, и на скрытую за явления¬
ми, непознаваемую для нас «вещь в себе» или «мир вещей
в себе». Кантовская теория познания расщепляет мир,
утверждая, что мы можем познать только явления дейст¬
вительности, а не их сущность; а определенную форму
хаос явлений приобретает под воздействием субъектив¬
ных духовных сил — форм созерцания и категорий рас¬
судка, свойственных (буржуазному) мышлению. Так, при¬
знавая примат сознания, буржуазный мыслитель получал
возможность возместить в философии то, чего не хватало
в тогдашней Германии: реального материального субъек¬
та революции. Тем самым Кант явился приверженцем той
свойственной всему Просвещению иллюзии, что револю¬
ция может быть осуществлена посредством духовной дея¬
тельности. Эта идея позже была отчетливо сформулирова¬
на Гегелем в его письме к Нитхаммеру от 28 октября
1808 года: сначала надо революционизировать дух, «и ес¬

41
ли царство представлений уже революционизировано, то
действительности не устоять! Практическое действие не
замедлит появиться» 19. К этому взгляду позже присоеди¬
нились Коген, ревизионисты и социал-демократические
реформисты в области образования вплоть до Герберта
Маркузе и др. Однако, если философия Канта и Гегеля
была адекватной формой, выражавшей приближение бур¬
жуазной революции, неокантианские ревизионисты хотели
и хотят с помощью реформизма отодвинуть революцию на
неопределенный срок. Конечно, это их желание не есть ре¬
зультат философии; но сам отказ от революции нуждается
в обосновании путем философии. Как свидетельствует
пример многих крупных революционеров, испытавших
идеалистические влияния, неправильно было бы устанав¬
ливать прямую причинную связь между философией и по¬
литикой. Однако ложность той образовательно-реформист¬
ской концепции, о которой идет речь, подтверждается
исторической практикой, и не только начиная со времен
Канта. Двухтысячелетняя история христианства и хри¬
стианской проповеди любви к ближнему и прочих пре¬
красных вещей, которая не была историей одной лишь де¬
магогии, показала все историческое бессилие исходящих
из морали попыток преобразования мира. Не случайно
марксизм начал с преодоления утопического социализма,
который в своих моральных призывах стоял гораздо бли¬
же к Канту, чем неокантиански ориентированные ревизио¬
нисты с их благоговейно-теологическим преклонением
перед Кантом.
Указанные условия определили в высшей степени про¬
тиворечивый характер философии Канта. Как подчерки¬
вал В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме»,
«основная черта философии Канта есть примирение ма¬
териализма с идеализмом, компромисс между тем и дру¬
гим, сочетание в одной системе разнородных, противопо¬
ложных философских направлений» 20. В этом же заклю¬
чается причина того, что мы, стоя на позициях револю¬
ционного социализма, считаем Канта одним из своих
предшественников, и в то же время буржуазные идеали¬
стические философы и политики вновь и вновь находят
возможным опираться на Канта.
19 Г. В. Гегель. Работы разных лет, т. 2. М., 1971, с. 302.
20 В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 18, с. 206.

42
В своих концепциях практики Кант, следуя дуалисти¬
ческому расщеплению действительности (присущему его
философии и долженствующему разрешить проблему сво¬
боды и необходимости так, чтобы стало возможным бур¬
жуазное преодоление феодальной «необходимости»), так¬
же разделяет человека на два различных существа. По¬
скольку человек есть чувственное существо, он подвержен
действию строгой природной закономерности. Поскольку
же человек есть существо духовное, он может вырваться
из-под этого действия и расчистить место для свободы. Тем
самым Кант, находясь под влиянием французского Про¬
свещения и присоединяясь к его революционным выводам,
хотел именно освободить человека как думающее, духов¬
ное существо от необходимости реакционных условий тог¬
дашней Германии и открыть ему путь постоянного про¬
гресса в направлении лучших социальных условий. Отсю¬
да вытекало, конечно, и то отрицательное следствие, что
для Канта духовный прогресс выступал как нечто первич¬
ное по отношению к прогрессу материальному, подобно
тому как Фридрих Шиллер — «ученик» Канта — провоз¬
глашал, что человек вполне может быть «свободен, хоть
связаны руки»21.
Кант полностью стоял на точке зрения революционной
буржуазии, разделяя ее неизбежную иллюзию, будто она
возвещает требования всего человечества. В действитель¬
ности буржуазия в борьбе с феодализмом выдвинула свои
требования. Так, выдвигалось требование, чтобы человек
никогда не рассматривал других людей как средство22..
В условиях капитализма — исторически более передового
строя, чем феодализм, — это требование также станови¬
лось иллюзорным, потому что в этих условиях «человек»
существует как капиталист или как пролетарий, а проле¬
тарий должен продавать свою рабочую силу, то есть себя,,
капиталисту в качестве средства. Но во времена Канта это
требование связывалось с освобождением «человека» от
употребления его (как при феодализме) в качестве сред¬
ства, с признанием его самоцельности. Французская ре¬
волюция вполне сознательно поэтому даровала Канту
звание почетного гражданина Франции, а Генрих Гейне,
понимая революционное значение классической немецкой
21 Ф. Ш и л л е р. Избр, произв., т. 1. М., 1959, с. 114.
22 В этическом плане это требование составляет сущность ка¬
тегорического императива.

43
философии, справедливо ставил Канта рядом с якобинца¬
ми; впрочем, ошибка Гейне заключалась в том, что он ви¬
дел революционность Канта и в его критике познания23.
Строго говоря, категорический императив Канта, его
этика, был в такой же мере просто «общечеловеческой»
фразой, как знаменитое «Обнимитесь, миллионы!» у Шил¬
лера и Бетховена или призыв «забыть месть» у Шикане-
дера и Моцарта *. Однако кантовская концепция с ее об¬
щечеловеческой формой призыва к борьбе против феода¬
лизма, за построение нового мира была привязана к кон¬
кретному прогрессивно-буржуазному содержанию; Кант
не призывал к тому, чтобы в условиях «классовой гармо¬
нии» оздоровить путем реформ существовавший порядок
вещей. Иначе он развивал бы свой эмпиризм в стиле Юма,
а вместо своей формальной этики, сознательно отказав¬
шись от всякой историко-социальной конкретизации, вы¬
работал бы, употребляя современные термины, прагмати¬
ческие нормы поведения.
Убожеству немецких условий следует приписать то,
что Кант в рамках своей антропологии трактовал идеи
свободы, равенства, справедливости, человеческого досто¬
инства и вечного мира как нечто, к чему надо постоянно
стремиться, но чего тем не менее никогда нельзя вполне
осуществить, то есть заносил эти признанные им и теоре¬
тически оправданные, обоснованные (применительно к
поднимавшейся буржуазии) идеи в число этических посту¬
латов. Если теоретики ревизионизма и правой социал-де¬
мократии и примыкают к Канту, то при этом в действи¬
тельности они совершенно игнорируют его подлинные
идеи и намерения — идеи и намерения деятеля буржуаз¬
ного Просвещения, который стремился к миру без войн, к
миру социальной справедливости и «разума»; социал-де¬
мократический неокантианский ревизионизм хотел бы
упразднить исторический прогресс, лишь бы сохранить —
в рамках конкретного «неразумного» — буржуазный мир с
его антагонистическими общественными классами и агрес¬
сивными войнами.
23 См.: Г. Гейне. К истории религии и философии в Герма¬
нии. — В: Г. Г е й н е. Собр. соч., т. 6. М., 1958, с. 96—101.
* Имеется в виду текст оды Шиллера «К радости», использо¬
ванный Бетховеном в финале Девятой симфонии (1824) и либретто
Э. Шиканедера к опере Моцарта «Волшебная флейта» (1791).—
Прим. перев.	.	,

44
Кант освобождал нашу способность к познанию, кото¬
рую считал специфически-существенным отличием чело¬
века, от необходимости, мысля последнюю в социальном
плане только как подлежащий преодолению старый строй;
Кант хотел, таким образом, предоставить буржуазному
субъекту свободу буржуазного изменения немецкой дей¬
ствительности; но все же здесь мы видим существенное
отличие от подобных же (если смотреть на них с формаль¬
но-поверхностной точки зрения) попыток неокантианско¬
го ревизионизма. Неокантианский ревизионизм в наше
время стремится избежать диалектического решения проб¬
лемы свободы и необходимости, «освободить» субъект (и
это уже не буржуазно-прогрессивный субъект) от объек¬
тивной детерминации, возведя его в ранг единственного
конституирующего фактора истории и общества. Зачем?
В данном случае речь идет уже не о борьбе с феодальной
детерминированностью, но о неокантианско-ревизионист¬
ской атаке на признание объективной реальности, объек¬
тивной закономерности в природе и обществе, на понима¬
ние проблемы свободы с позиций материалистической
диалектики. Целью этих нападок является устранить на¬
учный социализм и создать полный простор для проник¬
новения в партию реформизма и стихийности, присущих
мелкобуржуазно-индивидуалистической интеллигенции.
Живя в условиях немецкой действительности своего»
времени, Кант не мог трактовать выдвигавшиеся им цели
как непосредственно реализуемые. Когда теоретики пра¬
вой социал-демократии придают идее освобождения рабо¬
чего класса от эксплуатации и угнетения извращенную
форму «демократического социализма», представляемого-
ими как этический постулат, как неосуществимая идея, к
которой тем не менее вечно надо стремиться, то — если
учесть преобразующую мир мощь рабочего класса, если
учесть возможность того, что рабочий класс, опираясь на
содружество социалистических стран и выступая в союзе
со всеми антиимпериалистическими силами, откроет, в
частности, перспективу для исключения войн из жизни
общества и для освобождения народов от эксплуатации и
угнетения — позиция этих теоретиков выступает как пря¬
мая попытка разрушить эти великие и реальные надежды
человечества путем мнимой апелляции к Канту. Кант вы¬
двигал требование: войн не должно быть. Тем самым не
ставился вопрос, реален или нет вечный мир, но требова¬
лось, чтобы мы действовали для его достижения. Таков

4 5*
наш долг, таков моральный закон; скорее следовало бы от¬
казаться от разума, чем от борьбы за установление проч¬
ного мира.
Хотя современный «демократический социализм» уже
не тождествен ревизионизму периода до 1914 года, он все
же продолжает делать вид, что в чем-то связан с Кантом.
Но если мы сопоставим с рассмотренными выше основны¬
ми политическими идеями Канта проповеди отказа от ре¬
волюционной борьбы, которые характерны для социал-де¬
мократических апостолов «этического» и «демократическо¬
го» социализма, например Айхлера или Брандта24, то уви¬
дим, что эти «проповеди» далеки от воззрений Канта, как
небо от земли.
Однако здесь прежде всего встает вопрос: что озна¬
чает привнесение прогрессивной для своего времени кон¬
цепции Канта в ряды возглавляющего революционный
процесс класса сегодня, после осуществленного Гегелем
преодоления кантовского расщепления мира на непозна¬
ваемый мир сущностей или мир явлений, после диалекти¬
ческого преодоления противоположности свободы и необ¬
ходимости, после выработки диалектико-материалистиче¬
ской теории познания и преобразования мира, в период
всемирного, начатого Октябрьской революцией перехода
от капитализма к социализму? Что означало и что озна¬
чает для «левых» ревизионистов такое привнесение, сопро¬
вождаемое притязаниями восстановить ортодоксальный
марксизм в противовес его механистическому искажению
правым социал-демократическим оппортунизмом?
Философия и политика
в неокантианском ревизионизме
Какова социально-политическая основа такого проти¬
вопоставления? Ее необходимо выявить, чтобы мы поняли,
почему определенные, склонные к марксистской фразео¬
24 Ср., в частности, сопровожденный оговорками отказ Брандта
от возможности осуществить «демократический социализм»: «Для
нас демократический социализм — это не схема общественного уст¬
ройства и не догматически заданный список мероприятий. Демо¬
кратический социализм следует понимать не как конечную цель,
но как постоянно присутствующую задачу» (W. Brandt. Rede
auf dem SPD-Parteitag, Hannover, 10.-14.4.1973, unkorrigiertes Proto¬
koll, 11.4.1973, S. 24). Итак, движение без цели, без содержания.
Впрочем, такое «движение» и наблюдается в социальной действи¬
тельности ФРГ: движение без... движения!

46
логии представители «франкфуртской школы», экзистен¬
циализма, группы «Праксиса», а также приверженцы те¬
зиса о некоем «западноевропейском марксизме», который
якобы должен быть противопоставлен «советскому марк¬
сизму», все снова и снова обращаются к работам теорети¬
ков неокантианства.
Уже современные Канту его приверженцы полагали,
что Кант при попытке построения гносеологии не развил
последовательно, до конца существенный, центральный ее
пункт, тот пункт, который он сам назвал коперниканским
переворотом, очерчивая и расценивая его следующим об¬
разом: «До сих пор считали, что всякие наши знания
должны сообразоваться с предметами. При этом, однако,
кончались неудачей все попытки через понятия что-то
априорно установить относительно предметов, что расши¬
ряло бы наше знание о них. Поэтому следовало бы попы¬
таться выяснить, не разрешим ли мы задачи метафизики
более успешно, если будем исходить из предположения,
что предметы должны сообразоваться с нашим позна¬
нием» 25.
Французский материализм XVIII века оказался не в
состоянии разрешить проблему познания. Философия Кан¬
та переняла эту нерешенную проблему, причем Кант от¬
казался от представления о познании как о простом отпе¬
чатке внешней реальности на нашем сознании. Оценивая
его «коперниканский переворот» без идеалистических ил¬
люзий, то есть материалистически, мы должны признать,
что заслуга Канта, не осознававшаяся им самим, состоит
в следующем: в противоположность механистически-ма-
териалистической теории рефлекса он выяснил, что в по¬
знавательном процессе наше сознание само играет актив¬
ную творческую роль. Это достижение Канта, его веру в
мощь познавательных способностей человека, мы рассмат¬
риваем как наше наследие и, кроме того, освобождаем это
наследие от агностических, исторически вполне понятных
ограничений.
Уже упоминавшиеся нами критики Канта, например
Фриз (представивший к защите диссертацию Маркса)26,
25 И. К а н т. Соч., т. 3, с. 87.
26 Маркс защитил свою докторскую диссертацию в Йенском
университете в апреле 1841 года, причем сам не присутствовал на
защите. Одним из его (как докторанта) научных консультантов
был Якоб Фридрих Фриз, прогрессивный по своим политическим

47
или Шопенгауэр27, в своей аргументации исходили из
того, что получило название теоретико-познавательного
парадокса. Если в действительности нам доступны только
наши чувственные данные и познание непосредственно
начинается с этих данных, если любая попытка доказать
согласованность этих чувственных данных с обусловливаю¬
щим их объективным предметом приводит нас обратно к
чувственным данным, то допущение о вещи самой по се¬
бе, существующей помимо наших чувственных данных
и обусловливающей их, не может быть выведено из чувст¬
венных данных. Поэтому не только кантовская агности¬
ческая позиция по отношению к вещи самой по себе, но и
самое ее признание есть непоследовательность Канта, при¬
чем непоследовательность двоякая. Ибо Кант к тому же
заключает о вещи самой по себе на основании чувствен¬
ных данных как о чем-то обусловливающем эти данные и
исходит при этом только из соблюдения принципа при¬
чинности. Но в самой же философии Канта принцип при¬
чинности есть априорное требование нашего рассудка.
Заключать с помощью этого принципа о вещи самой по
себе как объективной причине нашей чувственности —
значит тоже переступать (в направлении признания объ¬
ективной причинности) границы, в пределах которых дей¬
ствителен чисто субъективный каузальный принцип, по¬
добно тому как это имело место у средневекового мысли¬
теля Ансельма Кентерберийского, когда он из своего по¬
нятия о боге как высшем существе выводил также и его
существование28. В действительности как в ансельмовском
доказательстве, так и в кантовском умозаключении, в сущ¬
ности, уже заранее предполагается то, что еще должно
быть доказано.
взглядам буржуазно-демократический философ. В течение 1818—
1824 годов Фриз был отстранен за свои убеждения от преподава¬
ния. В филбсофском плане придерживался субъективно-идеали¬
стических взглядов.
27 По поводу шопенгауэровской критики Канта см., в частно¬
сти: А. Шопенгауэр. Отдельные, но систематически распреде¬
ленные мысли о разного рода предметах.—В: А. Шопенгауэр.
Полн. собр. соч., т. 3, ч. 2. М., 1904, с. 467—477; A. Schopenhau-
е г. Fragmente zur Geschichte der Philosophie.—In: A. Schopenha¬
uer. Sämtliche Werke, Bd 5. Leipzig, 1922, S. 84ff; A. Schopenha¬
uer. Schriften zur Erkenntnislehre.—In: A. Schopenhauer.
Sämtliche Werke, Bd 1, S. 21, 28ff.
28 Кант сам в «Критике чистого разума» убедительно опроверг
это «доказательство бытия божия» Ансельма Кентерберийского.

48
Таким образом, упомянутые критики Канта выдвигают
на передний план его тенденцию к субъективному идеа¬
лизму и, исходя из этого, критикуют его колебания в сто¬
рону материализма, которые, по существу, не могут быть
обоснованы на почве гносеологической позиции Канта.
Против такой философской критики Канта возражал
уже молодой Маркс, о чем мы будем говорить ниже.
Хотя неокантианство с самого начала своего существо¬
вания в философском отношении не ушло дальше аргу¬
мента о гносеологическом парадоксе у Канта, этот факт
маскируется тем, что неокантианцы внесли большой, в
определенной мере значимый вклад в изучение истории
познания, в том числе (особенно Кассирер) и после Канта,
а кроме того, тем, что они отделили «номотетические» на¬
уки о природе от «идиографических» наук о духе (работы
Виндельбанда, Риккерта, Дильтея). Тем самым неокан¬
тианство подготовило почву для создания буржуазных
концепций, противостоящих марксистской концепции исто¬
рического материализма, и именно эта сторона философ¬
ского влияния неокантианства является решающей. А все
«богатство» его содержания в философском плане состоит
в конечном счете из вариаций на одну тему и выводов из
того же аргумента. Выводы эти сводятся к следующему:
Во-первых, невозможно познать вещь саму по себе, или,
если говорить философски обобщенно, объективную реаль¬
ность.
Фридрих Альберт Ланге формулирует Эту мысль еще
с некоторой осторожностью, утверждая, «что предметы
опыта суть вообще лишь наши предметы — словом, что
вся объективность вовсе не есть абсолютная объективность
для человека и какого-нибудь подобно ему организован¬
ного существа»29. Для Ланге есть различие между «абсо¬
лютной объективностью» и «объективностью для челове¬
ка». Позиция Германа Когена более «радикальна». Он
категорически утверждает, что мир вещей определен за¬
конами мышления. «Вещи не существуют иначе, как в
мышлении и на основании мышления» 30, — заявляет он
аподиктически. Позже он дал тому же положению не¬
сколько иную формулировку, согласно которой о вещах мы
29 Ф. А. Ланге. История материализма и критика его значе¬
ния в настоящее время, с. 329.
30 H. Cohen. Das Prinzip der Infinitesimalmethode. Berlin,
1883, S. 126.

49
знаем то, что сами в них вкладываем31. Наше мышление
есть свободная творческая деятельность32. «Все содержа¬
ние мышления представляет собой целостность, которая
неизбежно есть продукт самого мышления. Вся целостная
деятельность мышления как раз и есть то, что образует
содержание мышления»33. Мышление как бы из ничего
творит целый мир. Как говорит сам Коген, «суждение
представляет собой косвенное выведение чего-то из ни¬
чего... Нечто не может быть выведено из чего-то, что уже
есть нечто» 34. Эта позиция поистине парадоксальна и аб-
сурдна. Весь мир здесь фактически выводится из ничего.
Ни один серьезный естествоиспытатель, да и ни один серь¬
езный философ не может отстаивать такую позицию. Так
называемый когеновский критицизм в действительности
лишь но форме своей аргументации отличен от религиоз¬
ного иррационализма худшего толка. Впрочем, не все нео¬
кантианцы предлагают столь открыто бессмысленную вер¬
сию своего основного тезиса.
Однако другие, помимо Когена, представители марбург¬
ской школы неокантианства также близки к его ходу мыс¬
лей, хотя и выдвигают при этом ряд оговорок. Так, со¬
гласно Форлендеру, все «материальные предметы сущест¬
вуют в конечном счете лишь в нашем сознании и при его
посредстве», но дело обстоит так только потому, что «дру¬
гая конкретность — помимо мыслимой и ощущаемой на¬
ми — нами вообще не может быть представлена» 35. Или
как говорит Наторп: «Любой объект существует только
как способ отношения к субъекту»36. Иными словами,
объективная реальность не существует сама по себе, само¬
стоятельно, но только через отношение субъекта к объек¬
ту, причем объективное зависит от субъективного.
Совершенно так же выглядит и исходный пункт «не¬
мецкой юго-западной школы» (баденской школы). Как
разъяснял Риккерт, для неокантианства субъект вновь
оказывается в центре внимания философии. «Теперь сно¬
31 См.,: H. Cohen. Kants Theorie der Erfahrung. Berlin, 1918,
S. 138f.
32 Там же, с. 312.
33 H. Cohen. Logik der reinen Erkenntnis. Berlin, 1914, S. 59.
34 Там же, с. 84.
35 K. Ф о p л e н д e р. Кант и Маркс. Очерки этического социа¬
лизма. Спб., 1909, с. 16.
36 Р. N а t о г р. Hermann Cohens philosophische Leistung unter
dem Gesichtspunkt des Systems. Berlin, 1918, S. 9.

50
ва все «вращается» вокруг субъекта. «Природа» не есть;
абсолютная действительность, но соответственно общей
сущности своей она определена «субъективными» форма-,
ми понимания, и именно «бесконечная» Вселенная есть не
что иное, как «идея» субъекта»37. Любое бытие, по Рик-.
керту, есть лишь «бытие в сознании», и в любой объект
необходимым образом включен сознающий субъект. «До
сих пор, — заявляет Риккерт, — мы не знаем никакого ос¬
нования, которое могло бы побудить нас оставить эту точ¬
ку зрения имманентности»38. Здесь, таким образом, мы
имеем явную ссылку на тот же гносеологический пара¬
докс.
Второй вывод из основного аргумента неокантианства
гласит: субъект — а в неокантианстве это некий внеоб-
щественный, по существу, основанный на полном «ничто»
призрак — должен быть полагаем абсолютным образом, а
его активное значение в познавательном процессе должно
быть возвышено вплоть до признания того, что субъект
конституирует объект.
Этот вывод можно не иллюстрировать цитатами, пото¬
му что он вытекает уже из приведенных нами выше вы¬
сказываний неокантианцев.
В-третъих, поскольку нет объекта, независимого от
субъекта, объект не может и отражаться субъектом. Субъ¬
ективное первично, объективное же выводимо, вторично,
производно от субъективного. Если в библейское повест¬
вование о сотворении мира подставить вместо антропо¬
морфных образов неокантианские понятия, то мы увидим,
что основные элементы неокантианской философии были
сформулированы в своей совокупности уже тысячелетия
тому назад. Так обстоит дело с «современным» характе¬
ром этой якобы критической философии.
Неокантианцы выступали также и с открытым отри¬
цанием природы познания как отражения. Так, Форлен-
дер говорит по поводу Маркса и Энгельса: «Оба они в
своей «теории отражения» возвращаются к постановке
врпроса, которая уже преодолена (по крайней мере в прин¬
ципе) критической философией и является метафизиче¬
ской, ненаучной, почти что схоластической» 39. Риккерт же
37 Г. Риккерт. Философия истории. Спб., 1908, с. 131.
38 Г. Риккерт. Введение в трансцендентальную философию.
Предмет познания. Киев, 1904, с. 84.
39 K. Vorländer. Kant und Marx. Tübingen, 1911, S. 71.

51
полагает, что для того, чтобы представить себе действи¬
тельность как таковую, надо разделить ее на действитель¬
ность физическую и духовную; но и та и другая суть лишь
представления, и только в качестве представлений рав¬
ным образом и физическая, и духовная действительность
могут быть чем-то реальным. А такую реальность, кото¬
рая существовала бы не в нашем сознании, Риккерт от¬
рицает 40. Так что, с его точки зрения, философски непра¬
вомерно проводить различие между представлениями (как
отображениями) и независимыми от них оригиналами41.
Кассирер же в своих работах признает, что неокантиан¬
цы представляют себе отражение только наподобие меха¬
нического фотокопирования. Впрочем, в неокантианстве
отрицается не столько определенное истолкование процес¬
са отражения, сколько само отражение как таковое. Нео¬
кантианцы как бы сами выдумывают себе оппонента, ко¬
торого тут же и опровергают; что же касается марксист¬
ской теории отражения, они в своей полемике даже не
вступают с ней в соприкосновение 42.
Как мы видели, на втором этапе своего развития нео¬
кантианство выразилось в двух формах, причем предста¬
вители одной из них концентрировались в Марбурге, дру¬
гой — в юго-западной Германии. Формирование неокан¬
тианских взглядов на данном этапе совпало с периодом
возникновения империализма в странах, где буржуазия
столкнулась со стремительно усиливавшимся и марксист¬
ски ориентированным рабочим движением. Следовательно,
не случайно, что в этот период неокантианская эпидемия
разразилась не в Англии, но наряду с Германией также
во Франции, где еще в 1891 году Жан Жорес стремился
к синтезу неокантианства и социализма43, и в России.
40 См.: Г. Р и к к е р т. Введение в трансцендентальную филосо¬
фию. Предмет познания, с. 77—84.
41 Там же, с. 82.
42 Например, Вольтманн выдвигает против марксистской теории
отражения тот аргумент, что познавательный процесс «...представля¬
ет слишком сложное явление, чтобы его можно было прямо сравни¬
вать с отражением» (JI. Вольтманн. Исторический материализм.
Изложение и критика марксистского миросозерцания. Спб., 1901,
с. 219). Кассирер ошибочно истолковывал отражение как пассив¬
ное восприятие реальности и в таком смысле его отвергал (и был
прав) (Е. G a s s i г е г. Das Erkenntnisproblem in der Philosophie
und Wissenschaft der neuesten Zeit, Bd 1. Berlin, 1922, S. V., 1).
43 Например, в своей диссертации: J. Jaurès. De primis socia¬
lisme Germanici lineamentis apud Lutherum, Kant, Fichte et Hegel.
Toulouse, 1891.

52
Марбургская школа в большей мере ориентировалась
на кантовскую «Критику чистого разума» и в целом скло¬
нялась к философской созерцательности, включаясь в ши¬
роко распространенное в буржуазной, в особенности в
позднебуржуазной, философии позитивистское течение, в
то время как возникшая позже баденская школа уже ис¬
пытала влияние философии жизни и больше опиралась
на «Критику практического разума» и аксиологию.
Важнейшими представителями марбургской школы
были Коген, Кассирер, Наторп, Форлендер и Штаммлер.
Их влияние испытали Штаудингер и Вольтманн, а в со¬
циал-демократии прежде всего Эдуард Бернштейн.
Марбургская школа не признавала никакой всеобщей,,
изучающей объективную реальность в целом философии,
то есть философии как мировоззрения (в данном смысле,,
а не в смысле философии жизни). Согласно «марбуржцам»,,
исследованием мира должна заниматься только позитив¬
ная наука, а философия должна изучать процесс позна¬
ния. При этом они отвергали выраженное у Канта разли¬
чие между чувственной и рациональной ступенями позна¬
ния. Они рассматривали познание только как логико-ра¬
циональную деятельность, которая одна представляет
собой причину и содержание сознания.
Таким образом, представители марбургской школы
изолировали понятийное мышление, изображая его как
нечто вполне самостоятельное, отделенное от его эмпири¬
ческого базиса и от процесса развития. Они считали, что
содержание мышления происходит из самого же мышле¬
ния, конституирующего мир.
Отделение философии от всего «нефилософского» ми¬
ра проводилось ранее позитивистами, однако в другом
смысле. Для них само «позитивное» знание уже имело-
философский характер. Что касается превознесения ак¬
тивной роли мышления марбургской школой, для которой
существенным казалось только духовно-логическое произ¬
водство, то здесь мы обнаруживаем прямую линию, веду¬
щую к более поздним неопозитивистски-аналитическим
концепциям, а также к ультралевому философскому реви¬
зионизму Корша. Отрыв мышления от его эмпирического
базиса и отрицание его эволюции, приводящие в конечном
счете к иррационализации мышления, стали исходным
пунктом попперовского «критического рационализма»; хо¬
тя в поздних работах Поппера знание рассматривается
как эволюционирующее, эта эволюция понимается вне-

53*
исторично и антидиалектично и тем самым иррационали-
зируется. Вся концепция марбургской школы является
субъективно-идеалистической. Следует отметить, что су¬
ществовали определенные связи между, с одной стороны*
марбургской школой и, с другой — махистами, Коршем,
Паннекуком и прочими близкими к ней «левыми» реви¬
зионистами.
Конечно, в отличие от «рационализма» «марбуржцев»
махисты и Паннекук больше делали упор на эмпирико-
сенсуалистской области познания, в то время как Корш
в большей мере воспринял «марбургскую» исходную пози¬
цию логического «рационализма».
Главными представителями баденской школы неокан¬
тианства были Виндельбанд и Риккерт; явное влияние
этой школы испытал Макс Вебер. Эта школа также отры¬
вала науки о природе от наук об обществе, причем в от¬
личие от марбургской сосредоточивала свое внимание на
исторических вопросах, оспаривая, однако, существование
законов истории. По мнению «баденцев», неисчерпаемый
материал истории должен быть упрощен и преобразовав
наукой; историческое существует как индивидуальное, ес¬
тествознание же в своей области исследования может упо¬
рядочивать индивидуальное с помощью обобщающих ме¬
тодов, строя общие понятия и формулируя «законы». Но
все эти понятия и «законы» не отображения чего-либо ре¬
ального («вещей самих по себе не существует»), но только
орудия нашего мышления, с помощью которых оно упо¬
рядочивает уже данный материал представлений.
История, согласно учению баденской школы, не может
в этом отношении следовать естествознанию; наука об
истории может лишь описывать отдельные события, и в
историческом материале нет никакой «сущности», так
что историк должен лишь упорядочивать бесконечно мно¬
гообразный исторический материал, применяя к нему те
или иные культурные оценки. Эти оценки вводятся про¬
сто и безапелляционно; это различные, носящие сами по*
себе неисторический характер критерии, имеющие этиче¬
скую, эстетическую, религиозную и логическую природу 44.
Они объявляются всеобще обязательными. Философия же
должна быть не чем иным, как логикой научного иссле¬
44 Свои взгляды по вопросу о ценностных критериях я уже
излагал в книге «Марксизм—религия—современность» (Р. Ш т а й-
гервальд. Марксизм — религия — современность. М., 1976).

54
дования и теорией упомянутых оценок. Основополагающее
для данной школы понятие «культура» определяется как
сумма благ, воплощающих в себе вечные ценности и вклю¬
чающих в себя, следовательно, государство, право, искус¬
ство, религию, экономику45. При этом социально-истори¬
ческий момент, классовый характер ценностей и институ¬
тов растворяется в тумане «вечного», и все это неизбежно
сводится к оправданию буржуазной природы данных цен¬
ностей и институтов. В этом находит свое выражение по¬
зитивистская сторона баденского неокантианства.
Несмотря на содержащиеся в ее взглядах позитивист¬
ские моменты, баденская неокантианская школа не была,
однако, в своей основе позитивистской, напротив, она
конвергировала в своем развитии с приобретавшей в ту
пору влияние философией жизни. Баденская школа также
оказала воздействие на более позднее течение «левого» ре¬
визионизма; проводником этого воздействия стал Георг
Лукач, взгляды которого еще до влияния на него баден¬
ской школы формировались под впечатлением философии
жизни.
Таким образомг уже в самом начале перехода неокан¬
тианства на второй этап его развития наблюдалось опре¬
деленное расщепление тенденций, в ходе которого в заро¬
дыше выделились оба основных направления, характери¬
зовавших впоследствии буржуазную философскую мысль
в империалистической Германии. В то время как старшая
из школ неокантианства, марбургская, оказалась связан¬
ной с позитивизмом, более поздняя, баденская школа раз¬
вивалась в направлении философии жизни. Поэтому не¬
правильно — а так иногда делают — характеризовать две
основные тенденции буржуазной философской мысли в
империалистической Германии как неокантианско-сциен¬
тистскую и иррационалистическую (философию жизни).
Это неверно по меньшей мере по двум причинам: во-пер¬
вых, это неверно уже потому, что само неокантианство,
как мы показали, расщепилось на два направления, из ко¬
торых одно сближалось с позитивизмом, а другое — с фи¬
лософией жизни; во-вторых, основное противопоставление
двух тенденций шло не по линии «сциентизм — иррацио¬
нализм». Так, крайне сциентистский «критический рацио¬
нализм» Поппера находится в русле позитивистской тен-
45 О характере этой позиции, близкой философии жизни, см.:
Р. Штайгервальд. Марксизм — религия—современность.

55»’
денции, но в то же время Поппер не скрывает, что по от¬
ношению к источникам теоретического знания его пози¬
ция является принципиально иррационалистической46.
С другой стороны, так называемая «франкфуртская
школа» должна быть причислена к иррационалистическим
направлениям, несмотря на то что в работах ее представи¬
телей акцентируется «рациональность». В действительно¬
сти же основное, чем противоположны друг другу две ве¬
дущие тенденции буржуазной философии в империали¬
стической Германии, — это то, что одна связана с пози¬
тивизмом, а другая — с философией жизни. Между
прочим, этот тезис направлен против главной концепции
работы Георга Лукача «Разрушение разума» (хотя в этой
книге и содержится немало ценного по ряду отдельных
вопросов) 47.
Каково же практическое значение неокантианства для
буржуазии?
Неокантианство подчеркивает существование мира ду¬
ховных явлений, причем в этой сфере находит свое отра¬
жение повседневная капиталистическая действительность.
Материальное производство и эксплуатация субъективи¬
руются. «Не существует» никакого познания лежащих за
ними «вещей самих по себе», то есть всей системы капи¬
талистического общества и законов его развития. Такое
познание было бы метафизикой! То же, что остается, —
это всего лишь субъективный духовный мир.
В этом неокантианство родственно позитивизму. Так
же как и позитивизм, оно оспаривает существование или
по крайней мере познаваемость объективного мира. Оба
учения отрывают субъективное от объективного и замы¬
каются в скорлупе одних лишь духовных явлений, призна¬
46 Происхождение теорий К. Р. Поппер приписывает только-
интуиции. Ученый выдвигает теории, а затем их проверяет. Но-
вопрос о том, как же ему удается выдвинуть теорию, лежит за
пределами логики познания. Следует четко различать появление-
идеи и ее употребление. Поэтому логика должна игнорировать во¬
прос о том, как же возникают теории (K. R. Popper. Logik der
Forschung. Tübingen, 1971, S. 6). «Я неоднократно признавал,— пи¬
шет Поппер,— что не могу рационально обосновать свой рациона¬
лизм... Мой рационализм не автономен, но покоится на иррацио¬
нальной вере в точку зрения разума» (K. R. Popper. Gewalt und
Utopie. — In: G, L ü h r s u. a. Kritischer Rationalismus und Sozial¬
demokratie, Bd 1. Berlin (West) — Bonn — Bad Godesberg, 1975r
S. 306).
47 Cm.: G. Luk а с s. Die Zerstörung der Vernunft. Berlin, 1955.

56
вая только их в качестве позитивно данного. Оба оспари¬
вают возможность науки об обществе, а тем самым и на¬
учно обоснованной политики. Эта точка зрения направ¬
лена против марксизма и должна вести к замене научного
социализма этическим, марксизма — ревизионизмом.
Рассмотрим эти основные положения неокантианства
в политическом плане: и буржуазный, и пролетарский
субъекты существуют в сфере творческой свободы, «кон¬
ституируя» свой мир в процессе активной деятельности,
оба они противостоят непознаваемой реальности. Разница
лишь в том, что аспект деятельности остается за буржуаз¬
ным субъектом, имеющим для этого состояние (и в смыс¬
ле способности, и в смысле денег), а пролетарский субъект
может в лучшем случае стремиться к «социализму» как
этическому, реально же никогда не осуществимому посту¬
лату. Удобная философия для предпринимателя против
рабочих!
Развивая свои принципы, неокантианство разрушает
связь между природой и обществом, между естественными
и общественными науками. Каким же образом оно мо¬
жет философски обслуживать как правые, так и «левые»
варианты ревизионизма?
Отвергая возможность или познаваемость объективных
законов общества, неокантианство «мотивирует» отказ от
научного социализма и превращает социализм в этическое
требование. В соответствии с этикой Канта, точка зрения
которого, однако, как мы показали, относилась к совершен¬
но иным общественно-историческим отношениям и имела
другую нацеленность, такие этические требования хотя
и могут служить мотивом наших поступков, но никогда
полностью не выполняются. Так что социализм отклады¬
вается на неопределенный срок. Коль скоро социализм не
есть цель и не может существовать научно обоснован¬
ного пути к социализму, то неокантианская «мотивация»
обосновывает реформизм правого оппортунизма в духе
бернштейновского изречения: «Конечная цель — ничто,
движение — все».
С другой стороны, если субъект, оторванный от при¬
роды и от материальности общества, от социальных зако¬
номерностей, сам производит свои жизненные условия, то
можно неокантиански «мотивировать» ультралевый, во¬
люнтаристско-путчистский активизм. Диалектическая
взаимосвязь движения и цели в этом случае разрывается
в пользу позиции, которая представляет собой выверну-

57
тый наизнанку бернштейновский тезис:	«Движение —
ничто, конечная цель — все». Философские установки «ле¬
вого» ревизионизма известны. Примером этого субъекти¬
вистского направления могут служить взгляды Фридриха
Адлера, сформулированные перед первой мировой войной.
В философском отношении Фридрих Адлер был привер¬
женцем связанного с неокантианством позитивиста Маха.
Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» дал фило¬
софскую критику взглядов Фридриха Адлера48. В годы
первой мировой войны Фридрих Адлер обосновывал путь
индивидуального террора, а позже перешел на позиции
правого оппортунизма.
Однако также и неокантианский «австромарксистский»
ревизионист Макс Адлер одно время в своих политических
сочинениях склонялся к волюнтаристскому активизму.
То же можно сказать и о взглядах «махистов» в немец¬
кой социал-демократии, а позже и о Георге Лукаче. Впро¬
чем, мы никоим образом не хотим устанавливать автома¬
тическую связь между неокантианством или позитивиз¬
мом и волюнтаристским активизмом. Напомним об упомя¬
нутом выше сотрудничестве неокантианства также и с
правыми в политическом отношении концепциями. Об
этом нам еще придется говорить в главе 6 (посвященной
Попперу) данной книги.
Правые варианты ревизионизма исторически предше¬
ствовали «левым». На словах они поддерживали социа¬
лизм, отвергая «всего лишь» его теоретическое марксист¬
ское, материалистическое обоснование или требуя допол¬
нить это обоснование с кантианских, «этических» позиций,
«пересмотреть» учение о классовой борьбе и поставить
под сомнение историческую миссию пролетариата. При
этом целью правого ревизионизма было заменить револю¬
ционный путь к социализму врастанием пролетариата в
буржуазное общество. Этой цели соответствовала и со¬
циал-реформистская политическая концепция.
«Левые» варианты ревизионизма, также прибегавшие
к услугам неокантианства, соответствовали иным истори¬
ческим условиям. Дальнейшее обострение борьбы между
рабочим классом и буржуазией в условиях общего кризи¬
са капитализма и в связи с первой мировой войной и Ок¬
тябрьской революцией усилило в рядах буржуазной и
мелкобуржуазной интеллигенции ожидание катастрофы,
48 См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 47—53.

■58
которое и нашло свое философское выражение в весьма
разнообразных, но неизменно субъективистских филосо¬
фиях с преобладающими мотивами гибели и надежды,
В этих настроениях и лежит исходный пункт эклектиче¬
ских «левых» вариантов ревизионизма, пытавшихся объ¬
единить в себе неокантианство, фихтеанские и связанные
•с философией жизни тенденции. Эти варианты ревизио¬
низма, к числу представителей которых относятся Лукач,
Корш и Блох, заявили о себе и в молодом коммунисти¬
ческом движении. На эти же настроения опирается и
современный ревизионизм, пытающийся выдать себя за
подлинный марксизм.
В марксистских работах, посвященных связи неокан¬
тианства и ревизионизма, хотя и признается родственность
марбургской и баденской версий неокантианства, но кон¬
кретно (что удивительно) изучается только связь марбург¬
ского неокантианства с ревизионизмом на рубеже столе¬
тий. О баденском неокантианстве говорится лишь во вто¬
рую очередь и гораздо менее конкретно. При этом не
принимается всерьез тот бросающийся в глаза факт, что
ревизионизм, вскормленный на баденском неокантианстве,
развивался и позже, сформировался как особое течение в
рядах молодого коммунистического движения, будучи от¬
личным от марбургского неокантианского ревизионизма
как в философском, так и в политическом плане. В поли¬
тическом отношении имеется различие между правым и
«левым» ревизионизмом, между реформизмом и мелкобур¬
жуазной революционностью. В философском отношении
подобное же различие выражается в изменениях, проис¬
ходящих в неокантианстве благодаря проникновению в
пего неогегельянских (после Виндельбанда) и экзистен¬
циалистских элементов. Все эти варианты и изменения
должны приниматься во внимание, поскольку и правый, и
«левый» ревизионизм все еще проявляют активность в те¬
чение различных периодов развития рабочего движения
и сохраняют влияние на разные его отряды.
Неокантианская критика марксизма
Рассмотрим несколько подробнее и конкретнее первый
из упомянутых выше вариантов соединения неокантиан¬
ства с ревизионизмом и покажем прямую взаимосвязь, су¬
ществующую между неокантианством и правым социал-
демократическим ревизионизмом.

59
Второй этап развития неокантианства начался непо¬
средственно перед тем, как появились первые представи¬
тели ревизионизма в социал-демократии. Однако интерес¬
но, что первые призывы к соединению неокантианства с
формировавшимся ревизионизмом исходили от буржуаз¬
ных философов, от самих неокантианцев. Вполне четко эту
задачу поставил в 1896 году Герман Коген. Он выступил
против марксистской теории общества. Марксизм, уста¬
навливая зависимость политико-идеологической надстрой¬
ки от экономического базиса, угрожает самим основам
буржуазной идеологической легенды о самостоятельности
и независимости государства, о его существовании, якобы
поднятом над текущими интересами классовой борьбы.
Коген пишет: «Если стоять на этой точке зрения, со¬
гласно которой общество есть нечто чисто конкретное, по
сравнению с чем право и государство всего лишь бледные
схемы и тени, то возникает опасность, что реформы права
и государства будут скатываться по наклонной плоскости
революции. Материализм надеется найти научную под¬
держку в таком понимании общества как настоящей ре¬
альности и свести тем самым всякое право и государство
к простой фикции. Чтобы избежать этой опасности, пред¬
отвратить революционный взрыв и воспрепятствовать по¬
искам решения этих острых вопросов путем непрерывных
революций, необходимо полностью разъяснить понятие
общества и устранить из него двусмысленность. По отно¬
шению к действительному понятию общества «право» и
«государство» представляют собой понятия идеальные,
причем именно в позитивно-этическом смысле. Они... до¬
стигают реальности, силы и ценности этических идей, вся¬
кое посягательство на которые влечет за собой разруше¬
ние морали.
Впрочем, право и государство — это лишь искусствен¬
но созданная система для поддержания социального рав¬
новесия, а экономическое общество воплощает реальные
условия, которые и представляют собой действительность,
отражаемую правом и государством. Несомненно, к со¬
жалению, и то, что это искусственно созданное равнове¬
сие — на самом деле вообще не равновесие, и, скорее на¬
оборот, общественные движения никак не соприкасаются
с сущностью права. Но тем не менее верно (в моральном
плане) и то, что это равновесие всегда должно быть неус¬
тойчивым: его даже нельзя и помыслить как устойчивое.
Столь же верно, что такая фикция равновесия необходима

60
и не может быть заменена никаким иным понятием... В
противоположность материальному экономическому обще¬
ству право и государство — это идеи, требующие и нахо¬
дящие по отношению к себе благоговение... Где не при¬
знается эта необходимая фикция, там начинается разгул
индивидуализма и гибнет автономия... Без воплощенной в
государстве и праве фикции равновесия нет, следователь¬
но, и соответствующей подлинной общности нравственно¬
го бытия» 49.
Этот текст совершенно ясен. Необходимо бороться про¬
тив марксистского материализма, потому что он несет с
собой опасность для буржуазного политического аппарата
принуждения. Необходимо бороться против марксистско¬
го материализма, потому что он обосновывает революцию.
Рабочему движению надо привить «благоговение» перед
«буржуазными фикциями классово-нейтрального государ¬
ства, вечного и священного права. Чтобы это было легче
сделать, надо в то же время поддерживать борьбу за ре¬
формы. Реформизм — это необходимое дополнение реви¬
зионизма, необходимое постольку, поскольку успех попыт¬
ки отклонить рабочее движение от революционной цели
обеспечивается тем, в какой мере удастся обмануть рабо¬
чих ложной надеждой с помощью социал-реформистской
«классово нейтральной» государственной власти испра¬
вить «недостатки и злоупотребления» капитализма50.
Таким образом, Коген совершенно открыто заявляет,
что его цель — помешать пролетарской революции. В чем
он открыто не признается, однако, это в том, что его кон¬
цепция направлена против социализма как такового. Он
пишет: «Социализм прав в той мере, в какой он основан
на этическом идеализме. Идеализм в этике есть основа¬
ние для социализма» 51. Он договаривается до замечания,
что в настоящее время будто бы больше никто и не вы¬
ступает с возражениями против здравого разрешения со¬
49 H. Cohen. Einleitung mit kritischem Nachtrag.—In:
F. A. Lange. Geschichte des Materialismus, Buch 1. Leipzig, 1902,
S. 528f.
50 См. там же, с. 530. Коген утверждает, что эта точка зрения
«уже сама по себе влечет за собой связанную с ней нетерпимость
к недостаткам и нарушениям». Социалисты, по Когену, должны
защищать государство от анархистов, а консерваторы не должны
препятствовать необходимым реформам.
51 Там же, с. 524.

61
циального вопроса52. У Когена мы найдем и прямую кри¬
тику капитализма — с позиции морализирования53. Коро¬
че говоря, он старается создать впечатление, что поддер¬
живает социализм, но только отвергает его марксистское
обоснование и тем самым «лучше обосновывает» его. Он
выступает против «предрассудка о натуралистическом
обосновании», то есть против всякого материалистическо¬
го обоснования социализма54. Социализм, согласно Когену,
должен решительно отказаться от материализма. Взамен
этого надо будет заново подкрепить социализм в гносеоло¬
гическом и этическом плане55.
Неокантианцы полагают, что если материалистическое
понимание истории и позволяет понять, как возник капи¬
тализм, то отсюда еще не следует, что капитализм должен
смениться социализмом. Основание для перехода к социа¬
лизму лежит в чем-то ином, нежели каузальные механиз¬
мы развития капитализма, а именно в нашей воле, в нашем
целеполагании, в нашем желании осуществить социализм.
Следовательно, марксистский анализ должен быть допол¬
нен анализом развития человеческих желаний, установок
и целей; для этого и нужна философия Канта.
Эта точка зрения получила развитие в самых различ¬
ных работах Форлендера, Вольтманна, Штаудингера,
Штаммлера и других неокантианцев, исходящих из аргу¬
ментации Когена. Вольтманн писал: «Что касается буду¬
щей судьбы социализма, то марксисты считают экономи¬
ческой, естественной необходимостью, что социализм
должен заменить капитализм по тем же неизбежным зако¬
нам экономического развития, по каким капитализм за¬
менил феодализм; идеалисты же видят в социализме эти¬
ческую и культурную необходимость»56. По мнению Штау¬
дингера, «анализ законов, по которым люди ставят перед
собой цели, основан на исследованиях Канта, в то время
как анализ законов, по которым до настоящего времени
развивалась экономика, основан на исследованиях марк¬
52 Там же, с. 526.
53 Там же, с. 525—530.
54 В определенном смысле он критикует за «натуралистич¬
ность» обоснования даже труды Ф. А. Ланге по рабочему вопросу
{там же, с. 523).
55 См. там же, с. 523 и след., в особенности заключительный
раздел.
56 Л. Вольтманн. Исторический материализм, с. 320—321.

62
сизма»57. Подобные высказывания имеются и у Вольт-
манна.
Любопытно, как ревизионисты в неизмененном виде
перенимают важнейшие лозунги своих неокантианских
авторитетов. Можно подумать, что следующий отрывок из
бернштейновских «Проблем социализма» — это просто пе¬
ресказ цитированного нами выше длинного отрывка из
Когена: «Вся практическая деятельность социал-демокра¬
тии клонится к установлению такого положения вещей и
выработке таких непременных условий, которые бы спо¬
собствовали свободному от конвульсионных проявлений
переходу современного общественного устройства в более
совершенную форму и обеспечивали этот переход. Из
сознания, что они являются пионерами более высокой
культуры, черпают ее приверженцы свое вдохновение, и в
нем же кроется моральное основание их стремления к об¬
щественной экспроприации. Классовая же диктатура при¬
надлежит более низкой культуре»58, и нет никакого смысла
«стоять за идею диктатуры пролетариата в то время, когда*
где только возможно, представители социал-демократии
становятся на почву парламентской деятельности, число¬
вого народного представительства и народного законода¬
тельства, которые противоречат идее диктатуры»59.
В пределах неокантианства мы сталкиваемся преиму¬
щественно с двумя тактическими вариантами борьбы
против марксизма. Во-первых, имеется тактика, направ¬
ленная на открытую борьбу и представленная, например,
Когеном и Риккертом, которые не скрывали своего наме¬
рения отделить социализм от марксизма, в особенности от
марксистского материализма. По отношению к Когену это
достаточно и однозначно видно из приведенных нами ци¬
тат. Но это верно и по отношению к Риккерту, хотя по¬
следний и отрицал, что является «философом буржуазии»,
на том основании, что якобы он оспаривал исторический
материализм «не из политических, но из чисто логических
соображений» 60.
Разумеется, и в этом практическом варианте мы не
найдем явно высказанной агрессивной враждебности со¬
циализму. Напротив! Коген объявляет, что стремится при¬
57 F. Staudinger. Ethik und Politik. Berlin, 1899, S. 159.
58 Э. Бернштейн. Проблемы социализма и задачи социал-
демократии. М., 1901, с. 250.
59 Там же, с. 249.
60 Г. Р и к к е р т. Философия истории. Пб., 1908, с. XIV.

63
дать марксизму теоретическую завершенность. Но тут же
выясняется, что он хочет применить прием удушения в
объятиях: вместо полемики с сохранением дистанции он
хочет сотрудничать с марксистами таким образом, чтобы
побудить их внести поправки в их материалистическое
понимание истории61.
Во-вторых, имеется тактический вариант, развитый ря¬
дом приверженцев Когена, в особенности Форлендером,
которые стремятся создать видимость, будто хотят не раз¬
рушить марксизм, а «только» дополнить его. Форлендер
хотел бы объединить каузальный метод Маркса с телео¬
логическим методом Канта62. Форлендеру вторят Вольт-
манн и Штаудингер. С их точки зрения, марксизму уда¬
лось объяснить, каузально обосновать возникновение
капитализма; но невозможно, опираясь только на материа¬
листическое понимание истории, обосновать, почему ка¬
питализм должен быть преодолен и почему он может быть
преодолен именно социализмом. Для такого обоснования
нужен иной метод, — метод, который объяснил бы нам,
как в нашем сознании образуются цели и задачи. Это буд¬
то бы и есть телеологический метод, обоснованный Кантом.
Как можно видеть, этот второй тактический вариант
сводится к тому, чтобы притупить остроту историко-мате¬
риалистической теории общества, дав ей в помощь кантов¬
скую «практическую» философию. А что же означает де¬
кларированное намерение «только дополнить» марксизм?
Можно «дополнить» здоровый организм смертельным ви¬
русом, и точно так же можно попытаться «дополнить»
марксистский материализм идеализмом, что означало бы
смерть материализма и тем самым марксизма. Сам же
Форлендер отвергает основные философские принципы
марксизма: признание объективной реальности и трак¬
товку познания как отражения этой реальности в нашем
сознании. В философском отношении это означает, что он
не «дополняет», но просто устраняет историко-материали¬
стический метод.
Наиболее наглядно этот второй тактический вариант
борьбы с марксизмом выступает у Макса Адлера. Здесь
для борьбы с марксизмом выдвигается не только чисто сло¬
весное признание социализма, но даже делается попытка
61 См.: H. Cohen. Ethik des reinen Willens. Berlin, 1921, S. 314.
62 См.: K. Форлендер. Кант и Маркс, с. 29; см. также:
F. Staudinger. Ethik und Politik, S. IV.

64
создать впечатление, будто автор защищает марксизм, да¬
вая только новую интерпретацию его существенному со¬
держанию. Прежде всего Макс Адлер сводит Марксов
материализм к одному лишь материалистическому пони¬
манию истории. Затем он ограничивает это понимание
экономическими отношениями, а эти последние сводит к
духовным отношениям и связям между людьми. Далее из
этих отношений и связей он устраняет объективную детер¬
минированность, то есть дематериализует их. Так в основе
этого «материалистического понимания истории» оказы¬
вается духовное. Марксизм представляется каким-то идеа¬
листическим подкидышем, и после этого Макс Адлер бро¬
сает Марксу упрек в том, что он дал своей теории такое
неудачное название. В обществе, которое нематериально,
неоткуда взяться материальным классам и классовой борь¬
бе. Классовая борьба превращается в своего рода интел¬
лектуальное упражнение, а ее критериями становятся
культурные ценности.
Подтвердим это несколькими высказываниями Макса
Адлера: «Уже при кратком размышлении над сутью марк¬
сизма становится ясно, что он не может вообще иметь
ничего общего с материализмом»: ведь материализм — это
метафизика, потому что он говорит о материи как о сущ¬
ности вещей. На самом же деле марксизм представляет
собой не философию, а «науку о социальной жизни»; он не
ставит вопроса о сущности вещей; он совершенно нейтра¬
лен в главном для материализма вопросе — в вопросе о
сущности духовного и его отношении к материальному.
В действительности материалистическое понимание исто¬
рии вообще имеет дело не с чем иным, как с действием
духа в той форме, в которой он посредством общественно¬
го труда полагает и расширяет условия жизни. То, что
марксизм называют системой материализма, произошло
вследствие «неудачного обозначения его основополагаю¬
щей теории как материалистического понимания истории»,
тогда как «экономические отношения только обеспечивают
идеальному свободу для передвижения». Поэтому «мате¬
риальное как таковое... уже есть нечто духовное... Эконо¬
мическое — это духовное, действующее в истории». Адлер
критикует (как опасное и вводящее в заблуждение) пред¬
ставление об отношениях между базисом и надстройкой,
поскольку оно ведет к «материалистическому предрас¬
судку», будто «базис, экономическая структура, не имеет
духовной сущности». Для Макса Адлера экономика и

65
идеология — это «лишь две различные ступени одной и
той же духовной связи» 63.
Впрочем, и у некоторых авторов, стремящихся защи¬
тить марксизм от неокантианских нападок, мы находим
сходные в принципе рассуждения и родственную неокан¬
тианству позицию. Карл Каутский, когда он еще был «в
основном» марксистом, в своей критике неокантианства
опирался на точку зрения, принципиально не отвечающую
марксистской материалистической философии. Допуская,
что рабочий класс в своей борьбе за социализм не может
отказаться от этических мотивов, он считал, что эти моти¬
вы неуместны в научном социализме, «в научном исследо¬
вании законов развития и движения общественного орга¬
низма, — исследовании, задача которого — познание необ¬
ходимых тенденций и целей пролетарской классовой борь¬
бы» 64. Но тем самым он отрывал науку, и в частности
социальные науки, от идеологии, вводил разрыв между
наукой об обществе и классовой борьбой. При этом, так
же как и в случае неокантианской критики, у марксизма
отнималась присущая ему мировоззренческая позиция.
Различие только в том, что трактовка Каутского окра¬
шена более позитивистски. В целом из нее, как и у нео¬
кантианцев, следовал вывод, что марксизм надо понимать
в качестве классово нейтральной «чистой науки», наподо¬
бие математики. Сходные же тенденции встречались в тот
период и у некоторых других сторонников марксизма,
например у Р. Гильфердинга в его определении понятия!
науки. Позже эти тенденции стали исходным пунктом для
«левой» критики марксизма со стороны деятелей II Ин¬
тернационала, которая сопровождалась и антиленинской
критикой, в частности, у Лукача, Корша и подобных им
представителей «левого» ревизионизма.
Форлендер еще не отрицал открыто, что Маркс и Эн¬
гельс признавали теорию отражения, и за это их крити¬
ковал, считая, что они вернулись к точке зрения, уже пре¬
одоленной кантовской философией65. Напротив, сегодняш¬
ние эпигоны неокантианства хотят создать впечатление,
что в этой области якобы имеется противоречие между
Марксом, с одной стороны, и Энгельсом и Лениным. —с
63 М. Adler. Das Formalpsydiische im historishen Materialis¬
mus.—“Die Neue Zeit”, 1907/1908, № 26, S. 54.
64 K. Каутский. Этика и материалистическое понимание?
истории. Спб., 1906, с. 134.
65 См.: К. Уо г 1 ä n d е r. Kant und Marx, S. 71.

66
другой. Эту позицию они соединяют с тезисом, будто тео¬
рия отражения (толкуемая ими как теория механического
отображения косных неизменных внешних реальностей)
сводится к отстаиванию и приукрашиванию в марксист¬
ских терминах примата объективного как недоступного
для субъективной практики. Такая (по их ошибочному
представлению) объективирующая «овеществленная» тео¬
рия отражения якобы послужила идеологическим основа¬
нием для того, что они обозначают ложным понятием «ста¬
линизм», пытаясь вывести это понятие идеологически.
Марксистская антикритика
Неокантианская критика теории отражения в своей
основе проста. Представители этой критики истолковы¬
вают понятие отражения в смысле механического копи¬
рования. Они не дают себе труда анализировать исходные
тексты, из которых могли бы обнаружить, что марксист¬
ское понятие отображения, отражения, духовного освое¬
ния объективной реальности не имеет ничего общего с
механической копией, что это понятие непосредственно
указывает на активность субъекта в познавательном про¬
цессе. Такое искаженное представление о теории отраже¬
ния и критику, вытекающую из этого представления, мы
находим у Кассирера66.
Неокантианцы, настаивающие на активной, творческой
роли субъекта, не могут представить себе, что как раз
творческая, активная роль субъекта — общественного че¬
ловека — возможна и ведет к успеху только тогда, когда
основывается на твердом фундаменте объективной реаль¬
ности. В неокантианстве же творческая активность субъ¬
екта развертывается из ничего. Ни один серьезный есте¬
ствоиспытатель, ни один здравомыслящий философ, хотя
бы и идеалистического направления, не может принять
такой точки зрения в ее открытой формулировке. По ви¬
димости, рациональные, критически мыслящие неоканти¬
анцы оказываются здесь в плену иррационального, мифо¬
66 См.: E. Cassirer. Das Erkenntnisproblem in der Philosophie
und Wissenschaft der neuesten Zeit, Bd. 1. Berlin, 1922, S. 1. Здесь
Кассирер представляет марксистскую позицию как ограничиваю¬
щую отражение простым воспроизведением реальности и таким об¬
разом упускает из виду активный, творческий момент марксистской
концепции.

67
логического мышления, возвращаются на почву древней-
ших религий с их мифологиями чистого творения.
На самом деле анализ творческих процессов в области
материальной или духовной деятельности всегда показы¬
вает нам диалектику прерывности и непрерывности в от¬
ношениях между старым и новым. При этом в каждом
конкретном случае различие между прерывным и непре¬
рывным может быть больше или меньше, а на начальной
стадии творческой деятельности диалектика прерывного
и непрерывного может испытывать отрицательное влия¬
ние старого, традиционного, так что результат, причем
относительный, достигается только после очень долгого,
мучительного процесса. Но в то же время и в этих слу¬
чаях новое появляется не без подготовки, не просто вне¬
запно: это может быть непосредственно проиллюстриро¬
вано — приведем несколько примеров из бесчисленного
множества возможных — происхождением теории относи¬
тельности, теории эволюции, марксизма, современной му¬
зыки и т. д.
Сказанное вполне применимо и к рассматриваемым
неокантианцами проблемам детерминизма и свободы, кау¬
зальности и телеологии.
С точки зрения неокантианцев, нет никакой внутрен¬
ней взаимосвязи между каузальностью и телеологией. По¬
скольку неоспоримые факты подтверждают, что человек*
способен ставить перед собой цели — и, в частности, со¬
циализм как цель рабочего движения есть одно из таких
основополаганий, — все эти случаи должны быть объясне¬
ны без привлечения каузальности, только этически-мораль-
ными мотивами; марксово причинное объяснение прошед¬
шей истории должно быть «дополнено» кантовским эти¬
ческим обоснованием целей, устремленных в будущее.
Эта аргументация прежде всего страдает логической
противоречивостью. Вся история есть дело людей и осу¬
ществляется через субъективное воздействие огромного
множества людей. Следовательно, или надо объяснять
причинно и прошедшую, и будущую историю, а также бес¬
спорную телеологичность человеческих поступков, прояв¬
ляющуюся в соответствующих каузальных взаимосвязях,
или этого делать не надо. А в таком случае неокантианский
аргумент недействителен либо в связи с тем, что метод
Маркса объясняет возникновение капитализма, а значит,
применительно к прошедшему причинное объяснение
имеет силу; либо же в связи с тем, что этот аргумент для

68
объяснения будущих социальных процессов нуждается в
кантовском анализе целеполагания.
По существу же рассматриваемая проблема есть лишь
конкретизация проблемы творческого действия. Человек
производит для того, чтобы удовлетворять свои потребно¬
сти. Проблема потребностей будет подробно рассмотрена
в главе 4. Здесь я упоминаю эту проблему только потому,
что потребность есть субъективный базис телеологическо¬
го характера нашей производственной практики. В про¬
цессе производства человек познает объективные законы.
Пытаясь учесть их в своей практической деятельности и
использовать для создания новых предметов или для об¬
легчения своего труда, употребляя при этом наиболее
подходящие, возможно и новые, комбинации этих законов,
человек приходит к постановке целей. «На деле цели че¬
ловека порождены объективным миром и предполагают
его, — находят его как данное, наличное. Но кажется че¬
ловеку, что его цели вне мира (или вне закономерных
процессов объективной реальности, из недетерминирован¬
ной формальной этики кантовского типа.—Р. Ш.) взяты,
от мира независимы („свобода”)»67, — замечает Ленин,
изучая гегелевские соображения по поводу телеологии. Это
та же мысль, которую ранее сформулировал Маркс, гово¬
ря о том, что люди сами делают свою историю, но делают
ее в определенных и находимых ими, а не свободно изби¬
раемых обстоятельствах. Гегель же полагал, что «цель
через средство соединяется с объективностью и в послед¬
ней с самой собой» 68.
Отметим, что еще Фридрих Энгельс опроверг неокан¬
тианское представление, будто социализм как цель может
быть определен только посредством этики Канта, а по¬
средством марксова метода историко-материалистическо¬
го анализа общества этого сделать нельзя. В «Развитии
социализма от утопии к науке» он на новом, и более высо¬
ком, уровне воспроизвел свою и Маркса раннюю критику
утопического социализма: если бы соответствующая со¬
циализму постановка целей не вытекала из уже созревших
объективных исторических условий, к числу которых от¬
носится и наличие общественных сил, способных осущест¬
67 В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 29, с. 171.
68 Я цитирую здесь мысль Гегеля по ленинскому конспекту
(там же). Приведенная мысль высказана Гегелем во 2-м томе
«Науки логики» (см.: Г. В. Ф. Гегель. Соч., т. 6, 1939, с. 200).

С9
вить социализм, то тогда дело сводилось бы лишь к тому,
что раньше «не было просто того гениального человека,
который явился теперь и который познал истину... Этот
гениальный человек мог бы с таким же успехом родиться
пятьсот лет тому назад и тогда он избавил бы человечест¬
во от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий»69.
На самых разнообразных примерах Энгельс показы¬
вает, каким образом материальные общественные условия
формируются в конкретном и определенном историческом
процессе; он прослеживает формирование капитализма с
его основными классами и мощным обобществлением про¬
изводства, которое приходит в противоречие с сохраняю¬
щейся частной формой присвоения, показывает, что это
противоречие воспроизводится на общесоциальном уровне
в виде противоречия между тончайшим планированием
производства на отдельном предприятии, с одной стороны,
и анархией в совокупном общественном производстве — с
другой, результатом чего являются циклические кризисы
перепроизводства, вытекающие из тенденции к неограни¬
ченному росту производства при наличии рынка, кото¬
рый вследствие эксплуатации отнюдь не является неогра¬
ниченным. Но отсюда же необходимым образом следует
и возможность выхода в виде обобществления средств про¬
изводства, приводящего способ присвоения в соответствие
со способом производства и при условии планирования в
масштабах всего общества дающего возможность созда¬
ния такого общественного строя, который будет свободен
от эксплуатации и при котором как производство, так и
распределение будет направлено на благо народа. В лице
пролетариата возник класс, способный добиться именно
этого выхода и исторически к тому призванный.
Показывая все это в основном каузально, Энгельс в то
же время решает и проблему телеологии. Он указывает:
«Пробуждающееся понимание того, что существующие
общественные установления неразумны и несправедливы,
что «разумное стало бессмысленным, благо стало муче¬
нием» *, — является лишь симптомом того, что в методах
производства и в формах обмена незаметно произошли
такие изменения, которым уже не соответствует общест¬
венный строй, скроенный по старым экономическим усло¬
69 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 19, с. 191—192.
* Здесь Энгельс цитирует «Фауста» Гёте (часть I, сцена чет¬
вертая — «Кабинет Фауста»). — Ред.

70
виям. Отсюда вытекает также и то, что средства для уст¬
ранения обнаруженных зол должны быть тоже налицо —
в более или менее развитом виде — в самих изменившихся*
производственных отношениях. Надо не изобретать эти
средства из головы, а открывать их при помощи головы
в наличных материальных фактах производства» 70. Здесь
в числе прочего выявлено также и рациональное зерно-
проблемы творчества, столь мистифицированной всякого
рода субъективистами. СгеаКо ех пШПо, творение из ни¬
чего, — бессмыслица в естественнонаучном и философском
отношениях так же, как и неокантианско-ревизионистское
противопоставление свободы и закономерности. Недетер¬
минированная свобода предстает как внесение в хаос на¬
чала деятельности и существования, следовательно, пла¬
нируемое™ и управляемости, иными словами, это секу¬
ляризация Я до ранга творца и упорядочивающего прин¬
ципа по отношению к хаотическому миру; по сравнению*
с таким представлением библейская легенда о творении
выглядит образцом рациональности.
Итак, повторим неоднократно воспроизводившееся
элементарное разъяснение проблемы свободы: с трезвой
точки зрения, свободной от тумана политической или фи¬
лософской демагогии, совершенно очевидно, что свобода
есть наша способность с помощью материальных и духов¬
ных средств влиять на природные и социальные условия
нашей жизни и изменять эти условия сообразно нашим
потребностям. В мире, лишенном закономерностей, в хао¬
се ничто не может быть запланировано или осуществлено;
здесь человек является не свободным, но рабом всех не¬
предвиденных стечений обстоятельств. Поэтому упомяну¬
тая способность воздействовать на природные и обществен¬
ные условия нашей жизни мыслима только на основе по¬
стижения независимых от нашего сознания законов при¬
роды и общества. Только на этой основе можем мы пла¬
нировать и успешно действовать.
Что делают неокантианцы и неокантианствующие ре¬
визионисты из позиции Канта, заключавшейся в том, что¬
бы во имя (разумной, то есть буржуазно-революционной)
«человеческой природы» объединить всех против отжив¬
шего свой век феодализма, по существу, следовательно, в
том, чтобы бороться с феодализмом? Они хотят объеди¬
70 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, с. 210.

71
нить всех во имя «человека» как некоего абстрактного,
внеобщественного субъекта, то есть хотят закрепить рабо¬
чий класс в существующем обществе таким образом, что¬
бы предотвратить революцию. Это «объединение» не есть
борьба против старого, отжившего, но интеграция с ним,
а значит, извращение идей Канта. Попытки такого «объ¬
единения» идут рука об руку с пропагандой реформы су¬
ществующего строя.
Что касается «рецепта» Иммануила Канта осуществить
революцию посредством разума, — рецепта, признанного
всем немецким философским идеализмом, то в этой связи
необходимо подчеркнуть, что история неоднократно и на¬
глядно опровергала этот рецепт. Так, бесспорно, что в хри¬
стианстве (мы не задаемся здесь вопросом, почему это так)
имеются прекрасные гуманистические идеи, например
идея о равенстве всех людей (перед богом) или идея люб¬
ви к ближнему. Неоспорим и тот факт, что в ходе истории
неоднократно возникали крупные движения масс, выстав¬
лявшие в качестве своего идеологического знамени подоб¬
ные аргументы с их «христианской» мотивировкой. Не¬
смотря на большую самоотверженность в борьбе, которую
проявляли сторонники этих движений, например Рефор¬
мации, если рассматривать ее как христианское массовое
движение, они в лучшем случае достигали цели лишь ча¬
стично. Отсюда совершенно ясно, что в конечном счете на
историю влияют не аргументы разума, не разумные точки
зрения, но лишь концепции, глубоко укорененные в мате¬
риальных общественных отношениях, причем в таких
общественных отношениях, которые исторически ведут к
прогрессу. В Реформации мы наблюдаем между целями
и результатами не только расхождение, но до известной
степени и общность. В качестве аналогичного случая
можно рассматривать и революцию 1789 года. Конечно,
в периоды истории, предшествовавшие формированию ре¬
волюционного рабочего движения, глубоко укорененные в
материальных общественных отношениях концепции не¬
редко выступали под знаменем «разума». Однако неокан¬
тианский ревизионизм использует кантовскую концепцию
разумной революции и этико-морального обоснования пре¬
образования мира для превращения научного социализма
в какое-то новое издание утопического социализма.
Выступая против такого воззрения, мы должны обра¬
тить особое внимание на то, что оно уже опровергалось в
процессе возникновения марксизма. В. Врона и Ф. Рихтер

72
справедливо указывали71, что в «Манифесте Коммунисти¬
ческой партии» и в других работах Маркса и Энгельса
того же периода была дана уничтожающая критика дан¬
ного типа утопического социализма и его философского
обоснования в кантианстве. Концепции, выдвигаемые про¬
тив марксизма в качестве современных и претендующих
на роль нового типа теорий общества, в действительности
оказываются домарксистскими.
Здесь мы сталкиваемся со старой философской пробле¬
мой, занимавшей уже древнегреческих мыслителей, а так¬
же Августина, одного из ранних «отцов церкви». Маркс
отмечал нелогичность сомнения в реальности всего внеш¬
него по отношению к субъекту, впрочем, эти высказыва¬
ния Маркса связаны с критикой предрассудков, относя¬
щихся к творческому процессу, а потому не направлены
непосредственно против неокантианства, которое начала
развиваться хронологически только к концу его жизни. Не¬
логичность состоит в том, что стоящий на такой позиции
тем не менее не ограничивает себя своим собственным су¬
ществом, но вступает по поводу этой позиции в спор с дру¬
гими. Маркс в своих «Экономическо-философских рукопи¬
сях 1844 года» саркастически возражает: «Я говорю тебе:
откажись от своей абстракции, и ты откажешься от своего
вопроса; если же ты хочешь придерживаться своей абст¬
ракции, то будь последователен, и когда ты мыслишь чело¬
века и природу несуществующими, то мысли несуществу¬
ющим и самого себя, так как ты тоже — и природа и чело¬
век. Не мысли, не спрашивай меня, ибо, как только ты
начинаешь мыслить и спрашивать, твое абстрагирование
от бытия природы и человека теряет всякий смысл. Или,
быть может, ты такой эгоист, что полагаешь все несуще¬
ствующим, а сам хочешь существовать?» 72
К этой стороне проблемы мы еще вернемся в главе 6,
посвященной Попперу. Отметим, что и Энгельс критико¬
вал агностицизм и связанный с ним теоретико-познава¬
тельный парадокс. Энгельсовская критика относилась не¬
посредственно к самому Канту, на которого во времена
Энгельса ссылались агностики и неокантианцы; но сверх
того, эта критика была направлена и собственно против
неокантианцев.
71 См.: F. Richter, V. W г о п а. Neukantianismus und SoziaL-
reformismus.—In: Neues im Revisionismus? Berlin, 1975, S. 129ff.
72 K. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 126.

73
Энгельс обратил внимание на то, что упомянутую пози¬
цию трудно опровергнуть одними лишь логическими аргу¬
ментами, и апеллировал в целях опровержения этого и
всех подобных философских вывертов к критерию практи¬
ки. Вслед за Гегелем он отвергал содержащееся в канти¬
анстве полное разделение и противопоставление сущно¬
сти и явления. В являющемся заключено существенное,
и наоборот. Силой нашего познания мы можем пробиться
к сущности через множество явлений, даже в тех случаях,
когда это очень сложно, как, например, когда мы посред¬
ством трудоемкого процесса проникновения через явления
прибыли, процента, земельной ренты достигаем катего¬
рии прибавочной стоимости. В интересующем нас здесь
плане это означает, что если бы мы познали «все» явле¬
ния некоторой сущности, то мы знали бы и саму сущность,
проявляющуюся в данных явлениях. Помимо того, если мы
можем воспроизвести вещь в соответствии со своим зна¬
нием ее «явлений», то и получаем не только «явления»,
но саму вещь в воспроизведенном виде; это и значит, что
мы ее познали73.
Энгельс рассуждает аналогично Гёте и Марксу: «Но
прежде чем люди стали аргументировать, они действова¬
ли: «Im Anfang war die Tat» *. И человеческая деятель¬
ность разрешила это затруднение (то есть вопрос о том,
отражает ли наша способность реальный мир.—Р. Ш.)
надолго до того, как человеческое мудрствование выдумало
его. Проверка пуддинга состоит в том, что его съедают.
В тот момент, когда сообразно воспринимаемым нами
свойствам какой-либо вещи мы употребляем ее для себя,—
мы в этот самый момент подвергаем безошибочному испы¬
танию истинность или ложность наших чувственных вос¬
приятий. Если эти восприятия были ложны, то и наше суж¬
дение о возможности использовать данную вещь необхо¬
димо будет ложно, и всякая попытка такого использова¬
ния неизбежно приведет к неудаче. Но если мы достигнем
нашей цели, если мы найдем, что вещь соответствует на¬
шему представлению о ней, что она дает тот результат,
какого мы ожидали от ее употребления, — тогда мы имеем
.положительное доказательство, что в этих границах наши
восприятия о вещи и ее свойствах совпадают с существую¬
73 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, с: 303—306.
* «В начале было дело» (Гёте. «Фауст», часть—I, -сцена
третья — «Кабинет Фауста»). — Ред.

74
щей вне нас действительностью... До тех же пор, пока мы
как следует развиваем наши чувства и пользуемся ими,,
пока мы держим свою деятельность в границах, поставлен¬
ных правильно полученными и использованными восприя¬
тиями, — до тех пор мы всегда будем находить, что успех
наших действий дает доказательство соответствия наших
восприятий с предметной природой воспринимаемых ве^
щей» 74. Ни в одном случае не бывает так, чтобы врож¬
денные способности всего нашего аппарата органон
чувств, будучи подвергнуты научному контролю, приве¬
ли бы к противоречию с внешней реальностью.
Приверженцы рассматриваемой идеалистической пози¬
ции в дискуссиях охотно приводят, помимо теоретико-по¬
знавательного парадокса, также тот аргумент, что хотя
воспринимаемые нами вещи и наличны, но уже из их
воспринимаемости должно быть ясно, что каждая такая
вещь есть не что иное, как представление. Здесь особен¬
но отчетливо выступает в существе своем субъективист¬
ский характер данной позиции. В конечном счете ее при¬
верженцам приходится согласиться с тем, что материализм
признавал с самого начала, гораздо проще и яснее и без
ненужных отклонений; но и к признанию объективной
реальности они добавляют оговорку: все это существуетг
но при условии, что мы признаем, что все это лишь гал¬
люцинация! Конечно, здесь против субъективизма можно
обратить то правило, на которое он сам охотно ссыла¬
ется, а именно правило так называемой экономии мыш¬
ления. Зачем нам признавать такие метафизические при¬
зраки, как «вещь сама по себе» и тому подобное, если мы
вполне можем обойтись признанием наличных ощуще¬
ний? Мы в свою очередь спросим: зачем нам признавать
совокупность беспричинных ощущений? Ощущений, кото¬
рые «точь-в-точь» совпадают с тем, что есть реальность?'
Где здесь, во-первых, экономия мышления, а во-вторых,
объяснение генезиса способности к представлению? Ведь
эта способность тогда и выступает как окончательная, ир¬
рациональная, мистическая «реальность».
Однако остановимся вкратце на этой философии гал¬
люцинаций: в сущности, спор между нами и неокантиан¬
цами идет об основной проблеме философии. Согласно*
неокантианству, эта проблема есть лишь представление,,
да и нас самих не существует. Происходит битва одних
74 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 22, с. 303—304.

75
представлений с другими. Но мы как представление нахо¬
димся все же вне их представлений. Происходящий спор
включает в себя реакцию одних представлений на дру¬
гие. Представления во мне возникают как реакция на
представления вне меня, которые смогли, таким образом,
стать причиной моих представлений. Последние при этом
выглядят уже не как причина самих себя, но как нечто,
•обусловленное внешней причиной. Что же это за внешняя
причина? Откуда взялся этот чуждый психический факт?
Как он включен в субъект, который ведь и сам есть всего
лишь представление? Этот факт оказывается похожим на
кантовскую «вещь саму по себе». Он возник как бы околь¬
ным путем; но только по сравнению с Кантом, для кото¬
рого «вещь сама по себе» существовала позади явления,
вне его, объективно и в качестве источника наших ощу¬
щений, теперь она психологизирована и иррационализи-
рована. Таким образом, точка зрения отказа от «вещи са¬
мой по себе» непоследовательна уже в силу неизбежности
признания со стороны приверженца теоретико-познава¬
тельного парадокса того, что духовная борьба между раз¬
личными представлениями поневоле должна вылиться в
спор «его собственного» сознания с другим. Если же он
захочет ускользнуть от этой дилеммы путем солипсиче¬
ского признания только «своего собственного» сознания,
•его положение легче не станет, ибо как он тогда объяснит,
что внутри «его собственного» сознания происходит по¬
стоянный спор между противостоящими друг другу эле¬
ментами? Кроме того, такое сведение мира к «своему
собственному» сознанию неприемлемо ни с теоретико-по¬
знавательной, ни с логической точки зрения, потому что
то, что мы сами являемся, следовательно, в данном случае
«наше собственное» сознание, мы можем выделить толь-
жо по конфронтации с чем-то другим. Нечто существующее
«только» в бесконечном небытии было бы неспособно и
рефлектировать о себе самом, было бы неспособно осознать
собственную идентичность: такое «нечто» было бы чистым
ничто.
Добавим к этому еще одно соображение.
Известно, что наше математическое мышление скон¬
струировало различные формы геометрии, каждая из ко¬
торых является логически непротиворечивой. Наше созна¬
ние, будучи предоставлено самому себе, не может решить,
даст ли та или иная из этих геометрий результаты, каким-
либо образом применимые в нашей практике; с этим со¬

76
гласятся и неокантианцы, хотя, конечно, они будут при
этом понимать практику исключительно как субъектив¬
но-духовную. Однако такого рода проблемы представляют
не только математический интерес. На такую проблему
мы наталкиваемся, например, при исследовании космоса.
Еще Эйнштейн в своей общей теории относительности
сформулировал гипотезу, что мировое пространство, воз¬
можно, искривлено, а потому обладает какой-то другой
геометрией, а не евклидовой. Как же решить этот вопрос?
Следует ли искать критерий для его решения в наших
представлениях? Но не привело ли развитие математиче¬
ских «представлений» к трем типам геометрий? Значит, с
помощью одних наших представлений данную проблему
разрешить нельзя, и нам приходится подвергнуть наши
представления критике со стороны практики, причем ре¬
альной и материальной, а не такой «практики», какую
предполагают неокантианцы. Конечно, в данном случае
мы столкнулись с чрезвычайно сложной проблемой. Мало
того, что общая теория относительности пока еще прохо¬
дит только начальные стадии своей проверки; помимо
этого и в связи с этим критерий практики здесь может
применяться только весьма опосредованно, поскольку мы
имеем дело с весьма сложным и противоречивым соеди¬
нением геометрии с физикой.
Еще Риман, столкнувшись с этой проблемой, писал:
«Общеизвестно, что геометрия предполагает заданными
заранее как понятие пространства, так и первые основные-
понятия, которые нужны для выполнения пространствен¬
ных построений. Она дает номинальные определения по¬
нятий, тогда как существенные свойства определяемых
объектов выступают в форме аксиом. При этом взаимоот¬
ношение между этими предпосылками остается невыяс¬
ненным: не видно, является ли и в какой степени связь
между ними необходимой; не видно также a priori, воз¬
можна ли такая связь.
Начиная от Евклида и кончая Лежандром (я называю
наиболее выдающегося из новейших исследователей основ
геометрии), ни математиками, ни философами из числа за¬
нимавшихся интересующим нас вопросом упомянутые
неясности не были устранены. Причина этому обстоятель¬
ству, как я полагаю, заключается в том, что общая кон¬
цепция многократно протяженных величин, к которым
относятся пространственные величины, оставалась вовсе
не разработанной. В связи с этим я поставил перед собой

77
задачу — исходя из общего понятия о величине, сконструи¬
ровать понятие многократно протяженной величины. Мы
придем к заключению, что в многократно протяженной
величине возможны различные мероопределения и что
пространство есть не что иное, как частный случай триж¬
ды протяженной величины. Необходимым следствием от¬
сюда явится то, что предложения геометрии не выводятся
из общих свойств протяженных величин и что, напротив,
те свойства, которые выделяют пространство из других
мыслимых трижды протяженных величин, могут быть по¬
черпнуты не иначе как из опыта. В таком случае возни¬
кает задача установить, из каких простейших допущений
вытекают метрические свойства пространства, — задача,
естественно, не вполне определенная, так как не исклю¬
чено, что возможно несколько систем простых допуще¬
ний, из которых каждая достаточна для установления
логических свойств пространства; важнейшая среди них с
точки зрения поставленной нами цели есть система, по¬
ложенная в основу геометрии Евклидом. Допущения, о
которых идет речь, не являются (как и всякие допуще¬
ния) необходимыми; достоверность их носит эмпириче¬
ский характер; они не что иное, как гипотезы. Их прав¬
доподобие (которое, как бы то ни было, очень значительно
в пределах наблюдения) надлежит подвергнуть исследо¬
ванию и затем судить о том, могут ли они быть распрост¬
ранены за пределы наблюдения, как в сторону неизмери¬
мо большего, так и в сторону неизмеримо малого»75.
Хотя неокантианство по своему философскому содер¬
жанию отнюдь не представляет собой сколько-нибудь убе¬
дительной философии, тем не менее среди ревизионистов
оно нашло широкий отклик.
Неокантианство и II Интернационал
Как объяснить, что ревизионизм в конечном счете ут¬
вердился во II Интернационале? При ответе на этот воп¬
рос мы обычно — и справедливо — исходим из того, что
первоначально в ходе длительного процесса в немецком
рабочем движении, бывшем тогда ведущей силой между¬
народного рабочего движения, преобладающим стал марк¬
/5 Б. Риман. Соч. М.—Л., 1948, с. 279.

78
сизм. Но этот вопрос требует более подробного рассмотре¬
ния. Что означает, когда говорят о победе марксизма в
немецкой социал-демократии? Не следует ли соотнести это
с идеологическими условиями данного периода? Если
учесть, что еще в период I Интернационала влиятельными
были домарксистские социалистические учения и мелко¬
буржуазные представления о революции, например в фор¬
ме прудонизма или бакунинского анархизма, то ступень
сознания, достигнутая немецкой социал-демократией в пе¬
риод борьбы против исключительного закона о социали¬
стах, и уровень усвоения основных марксистских знаний
социал-демократической партией действительно могут
быть охарактеризованы как проникновение марксизма в
эту партию. Однако было бы неверно недооценивать не¬
которые проблематичные стороны ситуации. Широкое
распространение получило определенное поверхностно¬
механистическое понимание материализма и обществен¬
ного прогресса. Механистическими в какой-то мере были
и представления о детерминации общественного прогрес¬
са. Конечно, причиной этого нельзя считать одни лишь
идеолого-теоретические факторы, дело здесь также в том,
что перед этим партия добилась важных успехов, и этот
факт имел для партии двоякого рода последствия. С одной
стороны, он породил справедливую уверенность в конеч¬
ной победе, но привел также к некоторой беспечности в
работе на идеологическом фронте. С другой стороны, сама
успешная борьба партии в профсоюзной и парламентской
областях привела к тому, что в ряде партийных организа¬
ций распространились реформистские иллюзии. Этому
способствовала и международная ситуация: во-первых, это
был период перехода к монополистическому капитализму
со свойственной ему тенденцией к оппортунизму, во-вто¬
рых, это было довольно длительное время сравнительно
мирного развития капитализма (1871—1914 годы). Су¬
ществовали, как известно, и способствовавшие реформизму
социально-экономические факторы, на которые особое вни¬
мание обратил В. И. Ленин.
Проблемой, нуждающейся в более подробном анализе,
является роль, которую в рядах немецкой социал-демо¬
кратической партии сыграли некоторые представители
интеллигенции и развитие их взглядов, например разви¬
тие взглядов Каутского от полемики против Бернштейна
к полемике против Ленина. Важен, далее, и тот факт, что
интеллигенты, происходящие из буржуазной и мелкобур¬

79
жуазной среды, присоединялись к успешно действовавшей
партии, занимали в ней иногда руководящие посты и при¬
вносили с собой элементы буржуазно-реформистского
мышления. Следовало бы предпринять социально-истори¬
ческие изыскания, чтобы выяснить, какова была актив¬
ность этих интеллигентов на ключевых идеолого-политиче-
ских позициях в партии и в чем конкретно состояло их
влияние на партию. Речь при этом, конечно, идет не об
антиинтеллектуализме: ведь и основатели марксизма, и
многие из их крупнейших учеников были революционны¬
ми интеллигентами. Дело в том в конечном счете, что про¬
тиворечащие друг другу тенденции в партии отражали
общественные процессы. Но мы не должны игнорировать
полученный урок, показывающий необходимость опреде¬
ленной бдительности в этой области, необходимость раз¬
вития рабочим классом своей собственной интеллигенции
и выработки партией рабочего класса конкретной поли¬
тики по отношению к индивидуальным выразителям идео¬
логии.
Негативных последствий не мог не иметь и тот факт,
что даже среди марксистски ориентированных сил в пар¬
тии не было действительно глубокого понимания марк¬
систской философии. Мы вкратце уже указывали на это
в связи с Каутским. Однако необходимо также заметить,
что даже основательные критические разборы, посвящен¬
ные Францем Мерингом и Розой Люксембург неокантиан¬
скому ревизионизму, показывают, что, зная политическую
опасность этого направления и правильно рассматривая
целый ряд его философских аспектов, они все же не смог¬
ли достичь подлинно глубокого понимания вопроса в све¬
те принципов марксистской философии и в плане ее связи
с политикой.
Еще один важный пункт заключается в том, что, кри¬
тикуя неокантианский ревизионизм, марксисты — кроме
Ленина — не исходили из понимания связи между импе¬
риализмом и оппортунизмом. Были изучены многочислен¬
ные отдельные аспекты этой связи, но целостной теории
построить не удавалось, а потому не было должным обра¬
зом установлено и историческое место, занимаемое в рабо¬
чем движении ревизионизмом, для которого неокантиан¬
ство и служило философским «обоснованием». Впрочем,
пельзя не учитывать того, что левые социал-демократы
своей хотя бы и недостаточной борьбой против неоканти¬
анского ревизионизма способствовали созданию предпосы-

so
лок для того, чтобы после 1917 года ленинизм смог относи¬
тельно быстро и глубоко распространиться в немецком
рабочем движении. В то же время отмеченные нами недо¬
четы в этой борьбе частично объясняют недостаточность
той критики, которой подвергались идеалистические истол¬
кования марксизма в 20-е годы.
История марксистской критики неокантианского реви¬
зионизма в основном освещена. Помимо многих работ по
отдельным проблемам76, здесь надо упомянуть также весь¬
ма ценную и содержательную книгу «К истории марксист¬
ско-ленинской философии в Германии» 77.
Наступление ревизионизма после смерти Ф. Энгельса
выразилось в объединенной атаке со стороны ведущих
теоретиков немецкой социал-демократии (Э. Бернштейн)
и неокантианских профессоров философии марбургской
школы. Содержательную сторону этого наступления мы
вкратце уже охарактеризовали. Отпор ему был дан преж¬
де всего А. Бебелем, выступившим с критикой Бернштей¬
на на штутгартском съезде партии в 1898 году, и Розой
Люксембург, опубликовавшей глубоко убедительную по¬
лемическую работу «Социальная реформа или револю¬
ция?». Тем не менее и самим марксистским критикам ре¬
визионизма не было ясно, как именно надлежит вести эту
полемику. Если Роза Люксембург и Клара Цеткин осоз¬
навали классовый характер ревизионизма и стремились
очистить партию от лиц, подобных Бернштейну, то Бебель
и Каутский откладывали решение этого вопроса и даже
обращались к Бернштейну с требованиями резюмировать
его позицию в публицистической форме78. В то же время
и в блестящих выступлениях Розы Люксембург проявля¬
лась недооценка марксистской философии, в особенности
материалистической диалектики. Сознавая, что Бернштейн
подрывает самые основы марксистской экономической
науки и материалистического понимания истории, она тем
не менее ограничивалась в своей критике сферой полит¬
экономии и материалистического обоснования политиче¬
76 Из числа книг, опубликованных в ФРГ, хотелось бы упомя¬
нуть по крайней мере работы Ганса Йорга Зандкюлера, в особен¬
ности старый и новый варианты его введения к книге «Марксизм
щ этика» (H. J. S а n d k ü h 1 е г. Marxismus und Ethik).
. 77 См.: -М. Klein, E. Lange, F. Richter. Zur Geschichte
der marxistisch-leninistischen Philosophie in Deutschland. Berlin,
1969;
78 См. там же, т. 1/2, с. 301.

81
ской стратегии, по существу не затрагивая неокантианст¬
ва как философии. Следовательно, такого рода критика
ревизионизма оставляла место для взгляда, высказанного
впоследствии Каутским, будто материалистическое пони¬
мание истории совместимо с любым общефилософским
мировоззрением, хотя бы и с неокантианством79!
Бебель вполне сознавал, что идеи Бернштейна не про¬
сто ложны в своей основе, но и отражают определенные
материальные отношения. Бебелю было также ясно, что
бернштейновское понимание диалектики ничего общего не
имеет с пониманием Маркса и Энгельса. «Но относитель¬
но конкретных вопросов диалектики из бебелевской кри¬
тики Бернштейна видно, что Бебель не понимал всего
значения диалектического материализма для теории и по¬
литики социализма. В качестве особой ошибки Бернштей¬
на он даже указывал на то, что тот вообще занимался «фи¬
лософскими понятиями, такими, как закон причинности,
детерминизм, фатализм и т. п.»80 А как раз те ошибки
Бернштейна, в которых конкретно проявлялась его теоре¬
тическая враждебность диалектике, Бебель рассматривал
как маловажные, как если бы они не стояли в прямой свя¬
зи с вопросами партийной тактики и ревизионистского
наступления. В силу недостаточного понимания материа¬
листической диалектики Бебель и пришел к ошибочному
мнению, будто из партийной дискуссии по вопросу о ре¬
визионизме надо исключить все связанное со «свободным
исследованием в чисто научной области»81, потому что,
как он полагал, «свободное научное исследование» не име¬
ет ничего общего с тактикой и политикой партии.
«По своей основной направленности выступление Бе¬
беля против ревизионизма на ганноверском съезде было
верным, но он не смог в конечном счете понять всей тео¬
ретической сложности и политического значения философ¬
ской проблематики, связанной с антиревизионистской
борьбой. Отсюда и возникло его представление о том, что
вопросы диалектики и материализма должны быть остав¬
лены за рамками партийной дискуссии. Объективно это
79 Там же, с. 316; указанный взгляд сформулирован Каутским
в его двухтомном опусе о «материалистическом понимании исто¬
рии» (см.: K. Kautsky. Die materialistische Geschichtsauffassung,
Bd 1—2, 1927-1929).
80 Там же, с. 303.
S1 Там же.

82
представление неизбежно должно было затруднить сведе¬
ние философских счетов с неокантианством» 82.
Полемика, которую (притом на заметно более высоком
теоретическом уровне) вела против Бернштейна Роза
Люксембург, в своей философской части также ограни¬
чивалась вопросами материалистического понимания ис¬
тории.
На данном раннем этапе своей деятельности Каутский
был еще в основном марксистом. Однако и он не сознавал*,
насколько обширен фронт, на котором должна вестись,
полемика. Это совершенно очевидно, например, из того,,
что, редактируя статьи Плеханова о возникновении уче¬
ния о классовой борьбе, он вычеркнул как раз те отрывки,,
которые были направлены против ревизионизма; при этом
он основывался на том, что ревизионизм, по его мнению,
и так уже вышел из моды83. Если же говорить в наибо¬
лее общем плане, то Каутский, как и немецкие левые*
уклонисты, недооценивал мировоззренческий характер
марксистской философии. Недостаточно понимая материа¬
листическую диалектику и марксистскую теорию позна¬
ния, он в своей борьбе с бернштейновскими нападками на
диалектику ограничивался тем, что просто повторял цита¬
ты из Маркса и Энгельса и подчеркивал ложность приво¬
димых Бернштейном исторических аналогий84. Поэтому
его сопротивление ревизионизму было гораздо слабее, чем
у Розы Люксембург и Бебеля.
Впрочем, верно и то, что на съездах немецкой социал-
демократической партии ревизионисты терпели все более
решительные поражения; так что еще тогда оправдыва¬
лось утверждение, которое любят повторять (конечно, в
модифицированном виде) современные левые в СДПГ от¬
носительно того, что на этих съездах принимаются левые
решения, за которыми следует правая политика.
Важный вклад в борьбу с ревизионизмом внесли в рас¬
сматриваемый период также Франц Меринг и Г. В. Пле^-
ханов. По своему философскому образованию они стояли
выше, чем Бебель и Каутский, а в какой-то мере и чем
Роза Люксембург. Поэтому их работы, посвященные кри¬
тике ревизионизма, являются более основательными в фи¬
лософском отношении. Отметим прежде всего,, что Плеха-
82 Там же.
83 См. там же, с. 307—308.
84 См. там же, с. 308.

83
;нов решительно отвергал всякие попытки подвести под
марксистскую теорию иной «фундамент», кроме диалек¬
тико-материалистического, и с глубоким пониманием дела
«отстаивал единство трех составных частей марксизма.
В своих трудах он показал, что диалектический и истори¬
ческий материализм представляет собой единственную за¬
конченную философскую систему, отвечающую требова¬
ниям как естествознания, так и общественных наук. Он
отрицал, что марксизм сводится к одному лишь материа¬
листическому пониманию истории: «...Маркс и Энгельс
были материалистами не только в области исторического
исследования, они были таковыми и в области понимания
■отношения между духом и материей» 85.
Большое место в трудах Плеханова занимает борьба с
неокантианством, в ходе которой он указывал, что в осно¬
вании системы Канта лежат противоречащие друг другу
жатериалистические и идеалистические компоненты и что
в дальнейшем развитии философии это противоречие
.должно быть преодолено. Как могло быть достигнуто та¬
кое преодоление? Только либо путем перехода к субъек¬
тивному идеализму, либо путем перехода к материализму.
Но стоя на данной точке зрения, Плеханов при рассмот¬
рении вопросов теории познания все же совершал агно-
стицистские ошибки, которые сами по себе представляли
явный уклон в сторону неокантианства и были подверг¬
нуты критике Лениным в «Материализме и эмпириокри¬
тицизме». Констатация этих ошибок не означает, что
жожно недооценивать заслуги Плеханова в деле пропаган¬
ды и развития марксистской философии. Ленин всегда
чрезвычайно высоко ставил эти заслуги и призывал моло¬
дых марксистов изучать Плеханова86.
Францу Мерингу принадлежит ряд направленных про¬
тив ревизионизма работ, в которых содержится также кри¬
тика кантианства. Однако поскольку в некоторых вопро¬
сах Меринг так и не смог подняться от кантовского уровня
рассмотрения до уровня хотя бы гегелевской диалектики,
85 Г. В. Плеханов. Избр, филос. произв., т. 2, с. 352.
86 Три года спустя после смерти Плеханова Ленин в статье
ч<Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троц¬
кого и Бухарина» писал, что «нельзя стать сознательным, настоя¬
щим коммунистом без того, чтобы изучать—именно изучать —
¡все, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во
всей международной литературе марксизма» (В. И. Ленин. Полн,
«собр. соч., т. 42, с. 290).

84
то в этой своей критике он нередко склонялся к тому,
чтобы защищать Канта не только от неокантианцев, но и
от критических замечаний Энгельса.
Рассматривая полемику Меринга с неокантианцами,
мы должны особо подчеркнуть отпор, который Меринг дал
неокантианскому «этическому социализму». Опираясь на
свою обширную эрудицию в вопросах исторического раз¬
вития, Меринг обосновал концепцию, согласно которой
этический идеал имеет социальные корни и только при
опоре на них может стать направленной на благо или во
зло исторической и политической силой. Следовательно,
этический идеал может действовать как ориентир только
тогда, когда соответствующие ему этические суждения
каузально обоснованы. В противном же случае, если он
добавляется «телеологически» к действиям, которые и по¬
мимо него должны иметь причинное обоснование, такой
этический идеал невесом, как воздушный замок87. Но в
целом и у Франца Меринга борьба против неокантианст¬
ва и ревизионизма ограничивалась, по существу, защитой
и развитием материалистического понимания истории. Он
не смог выработать полного представления о мировоззрен¬
ческом значении марксистской диалектики.
Обращаясь теперь к критике ревизионизма В. И. Ле¬
ниным, мы должны прежде всего подробнее остановиться
на значении ленинизма как учения, в большой мере воз¬
никшего и развившегося именно в непосредственной борь¬
бе с ревизионизмом. Естественно, что Ленин в начало
этой борьбы не осознавал все те ее аспекты, которые в
ходе своего дальнейшего исторического развития в конеч¬
ном счете привели к выработке ленинизма как системати¬
ческой концепции. Но с самого начала Ленину было ясно,
что ревизионизм — это враждебное рабочему классу тече¬
ние в рядах рабочего движения, стремящееся в условиях
торжества марксизма в рабочем движении выступать под
маской марксизма и разрушать марксизм путем вносимых
в его сущность «исправлений». Ленинское понимание
марксизма с самого начала основывалось на убеждении
в единстве трех составных частей марксизма и в том, что
марксистская философия включает не только историче¬
ский материализм, но и диалектический материализм. По¬
87 Gm.: F. Mehring. Die Neukantianer.—In: Aufsätze zur Ge¬
schichte der Philosophie. Leipzig, 1975, S. 279.

85
этому Ленин защищал марксизм, борясь против ревизио¬
низма систематически и на всем фронте марксистского
мировоззрения. Не случайно, таким образом, что борьба
Ленина с ревизионизмом привела к созданию столь осно¬
вополагающих для марксизма трудов, как «Материализм
и эмпириокритицизм», где полностью опровергнуты фило¬
софские основы ревизионизма, или «Империализм, как
высшая стадия капитализма», где рассмотрена вся струк¬
тура современного капитализма и показана взаимосвязь,
существующая между империализмом и оппортунизмом.
К этим трудам примыкает и множество работ Ленина (ко¬
торые мы не можем здесь подробно рассмотреть или даже
перечислить) по проблемам стратегии и тактики револю¬
ционного рабочего движения, а также работ, вскрывающих
как взаимосвязь оппортунизма с буржуазной идеологией
и политикой, так и экономические, социальные, политиче¬
ские и идеологические корни оппортунизма.
Тем самым мы получили ответ на напрашивающийся
вопрос о том, было ли неизбежным торжество неоканти¬
анского ревизионизма в социал-демократии. История от¬
ветила на этот вопрос:	в	русской	социал-демократии
оппортунизм и ревизионизм не восторжествовали. Это за¬
слуга Владимира Ильича Ленина; в его борьбе за утверж¬
дение и дальнейшее развитие марксизма его поддерживал
отряд последовательных и решительных марксистов-рево-
люционеров, ставший центром русского марксистского
рабочего движения и большевистской партии, — партии,
которая затем закалилась и развилась в ходе пролетарской
революции и вышла из нее победительницей.
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин раз¬
громил философские неокантианские обоснования как
правого, так и «левого» ревизионизма, уделив при этом
особое внимание критике позитивизма; поэтому и до на¬
шего времени правые и «левые» ревизионисты в таком
трогательном согласии друг с другом негодуют на эту кни¬
гу. Они непосредственно заимствуют приводившиеся в
20-х годах Г. Лукачем аргументы против марксистской
философии, добавляют к ним позднейшую компиляцию
Паннекука «Ленин как философ» вместе с рецензией Кор-
ша на нее и публикуют все это с предисловием Пауля
Маттика. Тем самым они только лишний раз подтверж¬
дают справедливость тезиса, красной нитью проходящего
через весь «Материализм и эмпириокритицизм»: все нео¬
кантианские «измы» сводятся в конечном счете к одному

86
и тому же. Исходящее из взглядов Маха и Авенариуса
«неогуманистическое» и «необерклианское» направление
ревизионизма только продолжает и развивает неокантиан¬
скую линию отрицания объективной реальности, объек¬
тивных законов природы и общества. Необходимо подчер¬
кивать общность всех этих течений, показывать легкость
перехода от одного к другому, вскрывать фидеистский ха¬
рактер неокантианской философии и не давать вводить
себя в заблуждение новыми терминами, не меняющими
общей сути всех этих разновидностей субъективного идеа¬
лизма.
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин дал
значимое также и в международном масштабе опроверже¬
ние ревизионизма в философии. Можно с уверенностью
сказать, что все, кто с целью умалить ценность основных
положений ленинизма говорят о его исключительно рус¬
ском характере, искажают смысл как «Материализма и эм¬
пириокритицизма», так и произведений Ленина вообще.
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин анализи¬
рует основные философские тезисы многих мыслителей,
и в частности тех, которые вовсе не были русскими: Берк¬
ли, Юма, Канта, Фихте, Маха, Авенариуса. В главе 5
исследуется противоположность материализма и идеализ¬
ма применительно к проблемам новейшей революции в фи¬
зике в Англии, Германии, Франции, России. Изучая спи¬
сок проработанной Лениным литературы, мы найдем, что
его анализ развития физики доведен непосредственно до
работ, послуживших Эйнштейну для обоснования специ¬
альной теории относительности. Мы встречаем у Ленина
ссылки на работы Лоренца, Максвелла, Ланжевена, Пуан¬
каре, Фарадея, Герца, Зеемана. Философские оценки, ко¬
торые Ленин давал результатам физических исследова¬
ний, оказались превзошедшими даже тот уровень, кото¬
рого достиг в этом отношении один из всемирно извест¬
ных физиков — прямых предшественников Эйнштейна, а
именно Анри Пуанкаре. Что же касается ревизионизма
как такового, то ленинская критика не миновала ни Берн¬
штейна, ни Фридриха Адлера, ни Конрада Шмидта, ни
Карла Форлендера; и все это помимо также рассмотрен¬
ных Лениным теорий русских философов, физиков или
представителей ревизионизма данного периода.
«Материализм и эмпириокритицизм» обобщает опыт
международной классовой борьбы на уровне новейшего
(дця того времени) и достигнутого в международном мае-

87
штабе состояния исследований и дискуссий в области
науки.
На партийных съездах СДПГ неокантианский ревизио¬
низм, как мы можем констатировать, потерпел ряд поли¬
тических поражений. Однако не было преодолено его
влияние на теоретические органы партии и на ход парла¬
ментских дискуссий, равно как его влияние также и в ру¬
ководстве партии. Даже левые социал-демократы не толь¬
ко совершали в борьбе с неокантианством теоретические
ошибки, вытекавшие из обрисованных нами выше недоче¬
тов, но и недооценивали важность борьбы за преодоление
неокантианства в партии в плане теоретической работы и
в плане партийно-организационном. Таким образом, то,,
что проявилось в период подготовки к первой мировой
войне, уже готовилось ранее, а именно то, что руководство
партии все более скатывалось на позиции национализма,
поддержки империалистической армии, соглашательства с
буржуазным государством, а в определенной мере и с им¬
периалистической социальной политикой и в конце концов
на позиции полной поддержки империалистической пер¬
вой мировой войны. Четвертое августа 1914 года показало,,
что Коген «победил», то есть что удалось (пользуясь его
формулировкой) снова внушить рабочему движению поч¬
тение к государству, законности и идее бога. В результа¬
те всего этого процесса сползания руководства партии на
реакционные позиции революционная социал-демократия:
в Германии была разрушена.

Глава 2
О ВОЗНИКНОВЕНИИ ФИЛОСОФИИ ЖИЗНИ
Начало XX столетия буржуазная идеология встретила
в состоянии углубляющегося кризиса. Даже такой автор,
как Ю. М. Бохеньский, которого невозможно заподозрить
в каких-либо симпатиях к марксистскому подходу, свою
книгу «Современная европейская философия» начинает с
главы под названием «Кризис». В этой главе дан обзор
кризиса, происходившего в физике при смене ньютонов¬
ских воззрений эйнштейновскими, — кризиса механицизма
и механистического детерминизма, кризиса теоретических
представлений о пространстве. Бохеньский рассматривает
и проблему критики научного знания и кризиса математи¬
ки, а также обсуждает связь кризиса мышления с вопроса¬
ми технического прогресса и с утратой буржуазных иллю¬
зий в этой сфере. Касается он и проблематики человека
«как такового», человеческого страдания и смерти, говорит
об отражении этой темы в учении о человеке и в теологии,
упоминая в этой связи иррационалистические, феномено¬
логические и виталистические попытки найти выход из
кризиса1. Но конечно, собственно социальные проблемы
1 См.: J. М. Bochenski. Europäische Philosophie der Gegen¬
wart. München, 1951, S. 24ff. Где только ни обнаруживали кризиса!
Случайно я заглянул в «Путеводитель по концертам» Г. Вестерма-
на и в разделе «Новая музыка» прочел: «После первой мировой
войны музыка вступила в полосу глубокого стилистического кри¬
зиса, зарождение которого может быть прослежено до рубежа XIX
и XX веков». Так что «новая музыка»—это и есть музыка, порож¬
денная этим кризисом! (См.: G. V. Westermann. Konzertführer.
München—Zürich, 1956, S. 409.)

89
Бохеньский обходит стороной. И тем не менее именно эти
проблемы во все возраставшей мере вставали в тот период
перед буржуазным сознанием, выступая в форме кризиса
духовной жизни и кризиса власти.
Эта проблематика нашла свое отражение, хотя и не-
сколько запоздалое, например, в шпенглеровском «Закате
Европы»; впрочем, написана эта книга была еще до пер-
вой мировой войны. В изданном в ФРГ четырехтомном
«Словаре религии и теологии» говорится: «Первая мировая
война расшатала тот базис, на котором ранее основывалось
все характерное для евангелической теологии мышле¬
ние»2. Новая теология началась (как утверждает
Г. Царнт) с «разрушения буржуазно-идеалистического
мышления, свойственного XIX столетию»3, с утраты в
августе 1914 года Карлом Бартом, Эмилем Бруннером,
Паулем Тиллихом и Карлом Ясперсом иллюзий относи¬
тельно «здоровья» буржуазного мира. Барта угнетал
вопрос, как же вообще при создавшихся условиях можно
быть священником. Его известная книга о «Послании к
римлянам» апостола Павла, первое издание которой было
опубликовано в 1919 году, была задумана как попытка
с помощью христианской любви разорвать «порочный круг
от зла к злу, от реакции к революции» 4. По существу же
это была попытка противопоставить нечто в духовной сфе¬
ре Октябрьской революции, хотя сам Барт, конечно, этого
не осознавал. Ясперс же открыл Кьеркегора. Короче гово¬
ря, приблизившийся и разразившийся общий кризис капи¬
тализма наложил свой отпечаток на все формы буржуаз¬
ного мышления.
Не только упомянутые кризисные тенденции послужи¬
ли причиной проявления в этот период склонности к ирра¬
ционализму. На сферу индивидуальной жизни глубоко воз¬
действовало усиливавшееся противоречие между все боль¬
шей рациональностью во всех областях производства, с
одной стороны, и кризисным характером капиталистиче¬
ского производственного процесса в целом — с другой. Это
противоречие вело к превращению все более гигантских и
2 Taschenlexikon Religion und Theologie, Bd 4. Göttingen, 1971,
S. 159.
3 H. Z a h r n t. Die Sache mit Gott. München, 1968, S. 14.
4 K. Barth. Der Römerbrief. 7. Abdruck der neuen Bearbeitung.
Zürich, 1940, S. 480. Отметим во избежание недоразумений, что лич¬
но Барт в социальном отношении стоял на прогрессивных (левых)
позициях.

90
общественных по своей природе комплексов средств про¬
изводства во враждебные человеку системы. В результате
создавались условия, способствующие ощущению бесси¬
лия духа перед лицом действительности. В условиях рас¬
пространения этого ощущения рост интереса к якобы иде¬
альной и свободной от техники азиатской культуре, религии
и медитации не был случайным явлением, так же как не
случайно было возрождение романтизма, например в моло¬
дежном движении, или появление стиля модерн.
С другой стороны, можно предположить, что если разум
отрекается от действительности, то это происходит оттого,
что этот разум, являясь слишком односторонним и не до¬
статочным, сам нуждается в «восполнении» и «возвыше¬
нии на новую ступень». Когда буржуазия была на подъе¬
ме, стоял вопрос о том, как развить разум применительно
к естественнонаучным, техническим и математическим
научным дисциплинам, оказывавшим столь большое и ре¬
волюционизирующее воздействие на ход индустриализа¬
ции. Образцами рациональности при этом служили физика,
построенная на механистических основах, и математика.
Теперь же положение должно было измениться.
Питательной средой для отхода от всего технического,
«аппаратного» и цивилизаторского служили также и успе¬
хи биологии. Работы Дарвина, Геккеля и даже членов
Союза монистов, конечно, не были иррационалистически-
ми, но они могли способствовать противопоставлению био¬
логии физике, в которой механистическое мышление зашло
в тупик; они облегчали для буржуазной идеологии про¬
цесс, в ходе которого «мертвая машинность» механики
уступала свое господствующее положение царству живого,
становящегося, растущего5.
Если в «биологическом» плане выдвигались такие те¬
зисы, как «жить значит умирать» или «все в природе либо
пожирает, либо является пожираемым», то и они, как ка¬
залось, лучше, чем рационализм, соответствовали трагиче¬
скому мироощущению буржуазии.
Далее, теоретико-познавательная схоластика марбург¬
ского неокантианства была наполнена реакционным содер¬
жанием и позднебуржуазными «мифами XX столетия». До
5 Речь идет о тенденции, благодаря которой переход к фило¬
софии жизни стал ясно ощутимым явлением. Георгу Лукачу в
книге «Разрушение разума» удалось показать это вполне убеди¬
тельно и лучше, чем кому-либо еще (хотя к основной концепции
этой книги необходимо относиться весьма критически).

91
тех пор буржуазная философия рассматривала мир под уг¬
лом зрения «деятельности» и «овеществления», то есть как
сферу «материализованной» рациональности, а в этой сфе¬
ре, как предполагалось, все подчиняется рациональному
исчислению, расчету, планированию, принципам согласо¬
вания и соответствия между целью и средством. Теперь же
появилась критика, исходящая из того, что такой рацио¬
нализм упускает из виду все живое, становящееся, расту¬
щее. Это живое мыслилось не в границах биологического
определения жизни, но как вообще «позитивная» цен¬
ность»: как община в противоположность обществу, чув¬
ство в противоположность рассудку и т. п. Выдвигавшаяся
в этих условиях мнимая критика капитализма ввела в за¬
блуждение многих, например Томаса Манна. Критика,
осуществлявшаяся философией жизни, в действительности
была критикой справа, которая прямым путем могла по¬
вести далее, к фашистской идеологии.
При этом неокантианство марбургского типа с уклоном
в позитивизм отнюдь не исчезло в качестве одного из
основных направлений буржуазного образа мышления и
философствования. Однако в то время, как философия
жизни с ее мифологизированием стала обоснованием ак¬
тивной контрреволюции, в какой-то мере даже предфа-
шистских идеологических течений и фашизма, неоканти¬
анско-позитивистское направление со своим «антиметафи-
зическим» релятивизированием мировоззрения, со своей
«борьбой против догматизма и фанатизма» больше удовле¬
творяло мировоззренческим потребностям «просвещенной»,
либеральной, более или менее склонной к реформам части
буржуазии, оказывая в то же время немалое влияние и на
социал-демократию.
Между неокантианско-позитивистским и связанным с
философией жизни вариантами буржуазной философии
много раз разыгрывалась ожесточенная борьба6, и борьба
эта все еще продолжается: говоря словами Генриха Гейне,
«и конца не видно спору, и не может стихнуть злоба» 7. Но
все это битвы в рамках буржуазного мышления. Они отра¬
жают различное присущее тем или иным слоям буржуазии
понимание того, какова должна быть тактика в борьбе про¬
6 Вспомним прежде всего о вновь и вновь возникающей дис¬
куссии относительно ценностей и ценностных суждений, о «спорах
в позитивизме» и т. д.
7 Г. Г е й н е. Собр. соч., т. 3. М., 1957, с. 153.

92
тив рабочего класса. Впрочем, ошибочно было бы прово¬
дить прямое отождествление, скажем, неокантианства с
реформизмом или философии жизни с терроризмом.
Буржуазия, ставшая контрреволюционной, боится ис¬
тории и не хочет признать, что капитализм, возникший
исторически, является и исторически преходящим. Она хо¬
чет, чтобы образовался некоторый специфический разрыв
в исторической преемственности, чтобы было опровергну¬
то диалектическое объяснение этой преемственности как
единого непрерывного процесса, который в то же время
дискретен, так как прерывается узловыми моментами.
Буржуазия предпочла бы уподобить историю органическо¬
му росту, ложно истолковывая притом и этот рост, в том
смысле что в нем сохраняется то, что было, и происходит
лишь его увеличение или уменьшение. Это была бы исто¬
рия как возврат к одному и тому же, как круговорот, в
ходе которого не случается ничего нового.
Те, кто знаком с диалектикой, знают, что такое пред¬
ставление имеет свою обратную сторону: единство пре¬
рывности и непрерывности в процессе развития снимается
не на почве преемственности как основного фактора в раз¬
витии, но в виде «негативной диалектики», то есть на поч¬
ве одной лишь прерывности.
Поэтому буржуазия отрекается от своего собственного
революционного и прогрессивного прошлого. Она отказы¬
вается теперь (путем критики справа) от принципов
равенства, свободы и братства вместе с буржуазной демо¬
кратией, а также от всего того в культуре, что отражает
эти принципы. Встает задача «уничтожить Девятую сим¬
фонию» Бетховена с ее «Одой к радости»; в романе Томаса
Манна «Доктор Фаустус» выявлена связь этого стремле¬
ния с попыткой в то же время извратить гётевского «Фа¬
уста». Против всех подобных попыток Манн выступает с
позиций своего буржуазно-гуманистического антифа¬
шизма.
Буржуазия на данном этапе отрекается от буржуазного
гуманизма как от иллюзии и обмана. Она должна бы, в
сущности, признаться, что хочет уже не истины (dem
Wahren), но только материальных благ (den Waren).
Путь, по которому шла буржуазия на своем прогрессив¬
ном этапе, объявляется тупиком. Ведется борьба против
фаустовского «В начале было дело», против оптимизма в
познании. Когда Эльза Брабантская задает Лоэнгрину
«запретный вопрос», когда она стремится познать то, что

93
вторгается в человеческую жизнь как потустороннее, как
чудо, то над Эльзой разражается катастрофа. Всякое «Я
тебя знаю!» запрещено, вместо этого вводится культ нова-
Лисовского «голубого цветка», найти который невозможно.
Логико-дискурсивное мышление классической философии
критикуется как проявление буржуазной расчетливости,
направленной на овладение миром, как выражение того
духа лавочиичества, который все время оказывал обезли¬
чивающее воздействие своей буржуазной массовидностью,
демократией и разговорами о равенстве и в конце концов
вызвал к жизни социализм.
За распад личности и индивидуальности ответствен¬
ность возлагается на массы, на демократию, за распад
буржуазной культуры — на «филистерство» буржуазно¬
торгашеского духа. Вся буржуазная рациональность реду¬
цируется к скучной и трезвой «расчетливости», которая
вытеснила из мира все эстетическое. В противоположность
этой рациональности, или расчетливости, выдвигается
принцип иррациональности, в конечном счете сверхрацио¬
нальности. Логико-дискурсивному мышлению противопо¬
ставляется мифически-иррациональная образность симво¬
лического типа, познающая с помощью некоего интеллек¬
туального созерцания, подобного тому, которое можно
найти еще у Шеллинга. Реакционный эстетизм во имя
сверхлогического и жизненного борется с механически-
массовым, мертвым. В противовес рационалистическому
оптимизму в познании отстаиваются иррациональные, по
существу сверхрациональные формы познания. Такая
переориентация сопряжена с выдвижением на первый
план критики всякой метафизики, однако не для того, что¬
бы прорваться к диалектике, а только для того, чтобы от¬
вергнуть все логико-рациональное, объявив его метафизи¬
ческим, и перейти, таким образом, к эстетизму и этицизму
в духе философии жизни.
На почве указанных тенденций возникли, варьируясь
в соответствии с той ступенью углубляющегося общего
кризиса капитализма, на которой они возникли, мифологи¬
зирующие разновидности философии жизни правого, либе¬
рального и «левого» толка: Шпенглер, Клагес, братья
Юнгеры, Розенберг и Фрейер, Ортега-и-Гассет, Сорель,
Фрейд и фрейдистские школы, начиная от правых до
«фрейдо-марксизма». Чтобы избежать недоразумений, на¬
до сказать, что эту мифологизацию нельзя смешивать с
мифами, существовавшими на ранних этапах истории.

94
Мифы были формой познания, предшествовавшей образо¬
ванию научного мышления. Мифологизация же, произво¬
димая превратившейся в реакционную силу буржуазией,
направлена против уже установившихся познавательных
методов, а тем самым (если учесть, что эти методы про¬
шли через исторически различные фазы) и против ранне¬
исторических мифов, потому что они были формой позна¬
ния, то есть как раз тем, чем не является позднебуржуаз¬
ная мифология.
Хотя в процессе исторического развития буржуазной
идеологии философия жизни начала оказывать массовое
воздействие позже, чем неокантианство, появилась она
еще в последней трети XIX столетия, а подготавливались
ее предпосылки еще ранее.
Источники философии жизни:
Шопенгауэр — Кьеркегор — Ницше
Сказанное нами во вступлении к предыдущей главе по*
поводу проблемы факторов истории философии сохраняет
силу и применительно к философии жизни. Еще на самых
ранних стадиях истории капитализма наиболее проница¬
тельные буржуазные мыслители и писатели ставили проб¬
лемы, возникавшие в связи с противоречиями и антигу¬
манностью буржуазного строя. В значительной мере'
именно из требования преодолеть эти противоречия бур^
жуазно-прогрессивными методами исходили такие дея¬
тели, как Гёте и Гегель, причем теоретическая значитель¬
ность их воззрений видна уже из того, что они, утверждая
буржуазный строй, отнюдь не хотели скрывать его проти¬
воречивых и антигуманных сторон. Образ Фауста у Гё¬
те — воплощение буржуазного преобразователя мира, ко¬
торый шагает вперед, вызывая при этом трагедии, а в
итоге тем не менее оказывается «спасенным» 8. В диалек¬
тике Гегеля прогресс принципиально сопряжен с нега¬
тивностью.
Параллельно с этим, однако, развивался и плоский
буржуазно-либеральный эволюционный оптимизм, рас¬
сматривавший прогресс как итог непогрешимого «свобод¬
8 Это хорошо удалось показать Г. Лукачу в книге «Гёте и его
время» (G. Lukács. Goethe und seine Zeit. Berlin, 1950).

95
ного» действия законов капиталистической конкуренции,
которое в конечном счете должно автоматически приве¬
сти к гармонии целого.
В качестве прямого отрицания этого поверхностного
оптимизма в тот же период развивался и романтический
пессимизм с его критикой капитализма, усматривавший в
капитализме только негативное. Капитализм топит все в
«ледяной воде эгоистического расчета», не оставляя «меж¬
ду людьми никакой другой связи, кроме голого интереса,
бессердечного „чистогана”», превращая «личное достоинст¬
во человека в меновую стоимость» 9; к этим формулиров¬
кам могли бы присоединиться и немецкие романтики, хотя
при этом они призывали к возврату в идеализированное,
идиллическое добуржуазное время. В этом отношении
они расходились, в частности, с определенными формами
русского, английского (Байрон) или французского роман¬
тизма, связанных с иными философскими предпосылками
и принимавших капитализм.
Романтическая критика капитализма боролась против
€уржуазно-рационалистического духа (в котором она ви¬
дела первопричину человеконенавистнического буржуаз¬
ного строя), во имя идеализированного и приукрашенного
задушевного переживания единства человека с природой,
духа с таинствами бытия. Эта критика противопоставляла
буржуазному строю и морали романтическую «независи¬
мость». Против духовного уродования человека капитализ¬
мом и капиталистическим, основанным на погоне за при¬
былью разделением труда романтическая критика выдви¬
гала гениальную личность, свободно и суверенно
презирающую буржуазную мораль и скованность.
От «гениальной» романтической расхлябанности, ро¬
мантического неряшества через анархизм обезумевшего
мелкого буржуа прямой путь ведет к хиппи и битникам
современного, кичащегося своей «свободой» капиталисти¬
ческого Запада.
Артур Шопенгауэр
Мы не стремимся и не можем дать здесь исчерпываю¬
щий анализ работ Шопенгауэра. Для наших целей доста¬
9 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, с. 426.

96
точно будет привести лишь несколько замечаний для
характеристики его сочинений.
Жизнь и деятельность Шопенгауэра приходится на пе¬
риод после Французской революции 1789 года. Он прини¬
мал завоевания этой революции в той мере, в какой они
служили интересам крупной буржуазии. Шопенгауэр
жил в посленаполеоновскую эпоху, по завершении освобо¬
дительных войн, во время Священного союза и реставра¬
ции. Это был период, когда буржуазия впервые пережила
крупный кризис в международном масштабе. Всего этого
непосредственно было, однако, еще не достаточно, чтобы
пробудить в Шопенгауэре буржуазно-классовое сознание.
К этому надо добавить, что он жил в Германии в те го¬
ды, когда там происходили события, за которыми он на¬
блюдал с тревогой: возникло и открыто заявило о себе ра¬
бочее движение, были выдвинуты ранние формы социа¬
лизма; буржуазному строю, который в Германии еще не
успел и сформироваться, уже угрожало разрушение от
натиска наступавших на него классовых сил. Он жил во
времена революции 1848 года, но неоднократно утвер¬
ждал, что не интересуется развертывавшимися политиче¬
скими событиями и занимает как бы возвышающуюся над
ними позицию. На самом же деле позиция его была впол¬
не партийной, а именно контрреволюционной. Он завещал
свое довольно крупное состояние тем, кто стоял в 1848—
1849 годах на стороне контрреволюции и был ранен или
оставил после себя сирот. Сохранились знаменательные
свидетельства о том, как он поддерживал контрреволюци¬
онные войска в расправах над революционными силами 10.
Будучи рантье, паразитом развивавшегося капиталисти¬
ческого общества, Шопенгауэр не был прямо вовлечен в
процесс производства и воспроизводства буржуазного
строя. Это порождало у него иллюзию, что коль скоро он
избавлен от каждодневных забот о благосостоянии Гер¬
манского союза, то он может и вообще воздержаться от
участия в политических конфликтах11. Благодаря этому
своему непониманию реального положения вещей Шо¬
пенгауэр получал возможность усматривать также бесче¬
ловечность капиталистической системы с ее противоречия¬
10 См.: G. Lukäcs. Die Zerstörung der Vernunft, S. 162.
11 См. там же; см. также: А. Шопенгауэр. Полн. собр. соч.,
т. 3. М., 1903, с. 130.

97
ми и возмущаться по этому поводу12. Его критика не идет
дальше представления о том, что буржуазный строй явля¬
ется непрестанным взаимным истреблением индивидов;
на этой арене мучений и запугивания существование со¬
стоит только в том, что один пожирает другого. Конечно,
Шопенгауэр замечал и силы, готовившие революцию масс;
и в своих произведениях нападал на эти силы: на младо¬
гегельянцев, на рабочее движение, на социализм. Он пи¬
шет: «В результате такого образования наших юношей
мы и видим, что теперь (1844 г.) в Англии в среде испор¬
ченных рабочих — социалисты, а в Германии в среде ис¬
порченных студентов — неогегельянцы спустились до
уровня абсолютно-физического мировоззрения, которое
приводит к результату: edite, bibite, post mortem nulla
voluptas *, и поэтому заслуживает имени бестиализма» 13.
Сочинения Шопенгауэра отражают — ив этом они
«родственны» гегелевским — колоссальную динамичность
периода столкновений буржуазной революции и феодаль¬
ной реакции. Однако там, где Гегель выступает в качестве
идеолога буржуазной революции, Шопенгауэр видит толь¬
ко, что гора родила мышь, и приходит к убеждению в бес¬
смысленности происходящего. Шопенгауэр видит траге¬
дии «духовного царства животных», буржуазного мира, и
в этом он тоже сближается с Гегелем. Но, в то время как
гегелевская диалектика пыталась отразить противоречи¬
вость буржуазного прогресса, произведения Шопенгауэ¬
ра соответствуют уже более позднему периоду развития
капитализма со всем свойственным этому периоду страхом
буржуазии перед народом и народной революцией: именно
поэтому позже Шопенгауэр и смог стать философом, наи¬
более близким реакционным направлениям буржуазной
идеологии.
Мы не найдем у Шопенгауэра ни следа понимания глу¬
бинных общественных процессов. Это облегчило выработ¬
ку его апологетической тенденции к десоциализации этих
процессов, к тому, чтобы лишить их историчности, «нату¬
рализовать» их. В результате Шопенгауэр рисует картину
одной лишь динамики бессмысленного варварства: он
отрицает научные элементы в подходе, свойственном бур¬
12 См.: А. Шопенгауэр. Полн. собр. соч., т. 2. М. 1901
с. 600.
* Ешьте, пейте, после смерти не будет желаний (лат.).
13 А. Шопенгауэр. Полн. собр. соч., т. 2, с. 477.

жуазным просветителям, и в результате буржуазное об¬
щество действительно выступает у него как царство зве¬
рей; в этом он является одним из родоначальников позд¬
небуржуазной философии жизни.
Теоретическое снятие общественных явлений на почве
раскрытия специфических общественных законов было
подготовлено классической буржуазной политэкономией,
работами буржуазных историков и буржуазных теорети¬
ков политики эпохи Французской революции и классиче¬
ской буржуазной философией, в особенности же общест¬
веннонаучными концепциями Гегеля. Наконец, марксиз¬
мом была создана подлинная наука об обществе.
С Шопенгауэра же берут начало попытки обратить
вспять весь этот ход развития, истолковав противоречия
капитализма как противоречия самой природы или соот¬
ветственно человека. Шопенгауэр последовательно довел
такую попытку до фатализма.
Такой же фатализм был развит несколько позже в кон¬
цепциях Ницше, хотя он и не хотел этого признать, что
привело к внутреннему противоречию в его философии:
это связано с тем, что во времена Ницше буржуазная фи¬
лософия уже не могла надеяться отравить сознание рабо¬
чего класса фатализмом, но должна была решать иную
-задачу — обеспечить активность буржуазии в защите ка¬
питализма, в отражении натиска рабочего движения.
Шопенгауэр стремится разъяснить, что такое кантов¬
ская «вещь в себе», если исходить из того, что мир — это
только представление, чистое явление. Шопенгауэровская
гносеология прежде всего сводит предметы нашего позна¬
ния к чувственным данным, причем этот субъективистский
сенсуализм у Шопенгауэра «дополнен» еще и интуицией
как источником познания 14.
Этой интуиции Шопенгауэр (вслед за романтиками и
Шеллингом) придает более высокое значение по сравне¬
нию с интеллектом. Он продолжает начатое Шеллингом и
романтиками развенчание разума, причем (опять-таки
как они) отворачивается от классической буржуазной фи¬
лософии с ее требованием перестроить по нормам разума
(буржуазного) мир, находившийся в состоянии беспоряд¬
14 В этой концепции, развитой в особенности во многих раз¬
делах книги «Мир как воля и представление», Шопенгауэр при¬
мыкает к романтикам. Ср. также: А. Шопенгауэр. Полн. собр.
соч., т. 2, с. 65—86.

99
ка (тогда еще феодального). Но по мере того, как это при¬
тязание на разумность оказывалось всего лишь требова¬
нием разумной прибыли, а задача «разумной» перестройки
мира переходила к пролетариату, буржуазная философия
послеклассического периода все больше отрекалась от
своего собственного исходного пункта.
Шопенгауэр выступает как предшественник поздней¬
шей философии жизни (и антропологии Гелена) также и
в том отношении, что он понимает интеллект как орудие
выявления жизни (точнее, «воли» к жизни) вовне 15. Жи¬
вотный организм развивает интеллект, чтобы быть в со¬
стоянии избавиться от затруднений в своей жизни, кото¬
рые находят проявление в форме потребностей. Имея
такое происхождение, интеллект достаточен для понима¬
ния внешних связей между вещами, для поддержания
жизни организма, но настоящее познание «вещей самих
по себе» оказывается возможным, конечно, только с по¬
мощью интуиции. Ибо шопенгауэровскую «вещь саму по-
себе» мы можем воспринимать посредством нашего тела
в качестве ближайшей к нашему сознанию реальности;
даже в самом нашем теле мы сталкиваемся с ней как со
способностью воли. Отсюда Шопенгауэр делает далека
идущий вывод по аналогии и интерпретирует эту «вещь,
саму по себе» вообще как волю, а все явления природы —
исключительно как случаи объективации некоей вездесу¬
щей мировой воли 16.
Здесь, как нам кажется, уместно подчеркнуть, что ре¬
акционная буржуазная философия, и особенно философия
жизни, в своем развитии все больше подменяла методы
научного доказательства рассуждениями по аналогии. Вы¬
воды, основанные на аналогии, все чаще появляются в
реакционных буржуазных философских системах как раз
в тех ключевых местах, где более всего требовались бы
строгие доказательства. Шопенгауэр одним из первых мас¬
терски освоил такой образ действий, которому потом
суждено было так пышно «расцвести» у Ницше, Шпен¬
глера и других реакционных буржуазных философов.
У Шопенгауэра он выразился в том, что о «вещи самой по
себе» «по прямой аналогии с телом» можно заключить как
о воле. Этим замечанием мы не хотим принципиально*
15 См. там же, с. 199—247.
16 См. там же, с. 189—198.

100
отрицать выводы по аналогии, но говорим только о необ¬
ходимости учитывать, что такие выводы оправданны
лишь при вполне определенных условиях 17. Если же вы¬
вод по аналогии носит чисто иррациональный характер и,
следовательно, не опирается на объективные и доказуе¬
мые факты, явления и взаимосвязи, то такой вывод в ито¬
ге превращается в базис для иррациональной системы
утверждений.
Интуиция, согласно Шопенгауэру, таким образом, дол¬
жна вести нас к постижению мировой воли как «вещи са¬
мой по себе». Притом над вратами к этому постижению
как бы начертано: «Ты не должен сомневаться!» Мировая
воля познанной быть не может. Наоборот, она для нас
остается темной и тайной первоосновой всякого бытия. Та¬
ким образом, если для классической буржуазной филосо¬
фии сущностью мира был доступный для нашего понима¬
ния разум, то у Шопенгауэра эта сущность стала таинст¬
венно непостижимым и всемогущим Нечто, которое мы
можем воспринять только в виде бесцельного, беспричин¬
ного и бесконечного движения 18.
Шопенгауэр предпринимает философскую попытку,
признавая движение, опровергнуть подлинное развитие.
Это тоже метод, свойственный буржуазной апологетике,
который мы находим и у Ницше, Фрейда и т. д. Согласно
Шопенгауэру, мировая воля как бы пронизывает каждую
из форм своей объективации. Тем самым эта форма всту¬
пает в конфликт с другими формами объективации и вы¬
тесняет их или же сама оказывается ими вытесненной.
Следовательно, все в мире наполнено борьбой и страда¬
нием. Этим объясняются и общественные конфликты и
столкновения, равно как и взаимное пожирание в живой
природе: все это с «необходимостью» вытекает из само¬
реализации мировой воли в различных формах объектива¬
ции. В условиях этой непрекращающейся борьбы стрем¬
ления, свойственные отдельным формам объективации
мировой воли, никогда не достигают своей цели, никогда
17 С наиболее общей точки зрения аналогия имеет свое осно¬
вание в единстве мира, во всесторонней взаимосвязи всех предметов
и явлений. Однако при применении вывода по аналогии возникает
опасность упустить из виду качественное различие между объек¬
тами разной природы (см.: G. Klaus. Moderne Logik. Berlin, 1964,
S. 418ff).
18 См.: A. Шопенгауэр. Полн. собр. соч., т. 2, с. 155—188;
ср. также с. 149—150.

101
не осуществляются. Поэтому жизнь по необходимости
ость страдание 19
Очевидно, что такого рода философия превосходно
приспособлена к тому, чтобы маскировать общественные
конфликты под «природные», чтобы противопоставить
борьбе с социальным злом слова Данте: «Оставь надежду,
всяк сюда входящий!» — следовательно, чтобы помочь
разоружить силы революции.
Уже у Шопенгауэра воля (а в этом он также следует
имеющимся у романтиков мотивам) не просто равносильна
воле к жизни, но в конечном счете сводится к сексуально¬
сти, ибо что, как не «естественные» влечения, остается по¬
сле обесценения интеллекта, после десоциализации соци¬
альных процессов, после их превращения в «природную»
данность?
Мы уже отмечали, что Шопенгауэр признает движение,
но оспаривает развитие. Как у элеатов движение есть лишь
видимость, а подлинное бытие вещей неподвижно, так у
Шопенгауэра (в чем он примыкает к Канту) движение
свойственно только миру явлений, но не «вещам самим по
себе»: на этом основании он дискредитирует развитие,
становление, историю как всего лишь атрибуты бытия,
лишенного сущности. История для Шопенгауэра есть
лишь воспроизведение всегда одних и тех же бесполезных
и трагических деяний. Если Гегель в истории, несмотря
на все ее трагедии, усматривает работу прогресса, то Шо¬
пенгауэр видит в ней лишь руины на месте побоища бес¬
смысленных стремлений, отвергая всякий общественный
прогресс. Конечно, и Гегель ставит преграды прогрессу
общества, если этот прогресс преступает границы буржу¬
азного существования. Но в своей «философии права» он
открыто сообщает, где должны быть проведены эти грани¬
цы (причем указывает и средства их определения), а так¬
же какова их цель: эта цель заключается в том, чтобы за¬
щитить буржуазный строй от восстания неимущих20. На¬
против, Шопенгауэр, защищая интересы определенных
слоев буржуазии, не просто оспаривает общественный про¬
гресс из страха перед народной революцией, но и сводит
все человеческое бытие к бытию природному, выступая
19 Этому вопросу посвящена целиком глава 46 «Мира как воли
и представления» (см.: А. Шопенгауэр. Полн. собр. соч., т. 2,
с. 594—610).
20 См.: Г. В. Ф. Гегель. Соч., т. 7. М.—Л., 1934, с. 254—258.

102
как противник Гегеля и других мыслителей в области об¬
щественных наук и как предшественник «философии
жизни».
В соответствии с шопенгауэровским пониманием неиз¬
бежного страдания как цели, к которой стремится всякая
форма объективации мировой воли, страдание и нужда
обусловлены не социально, но самой «волей к жизни».
Больше того, страдание есть нечто' положительное, а удо¬
вольствие — нечто отрицательное, поскольку упомянутой
стремление присуще любой объективации воли, причем
между ним и стремлениями других объективаций не су¬
ществует какой-либо предустановленной гармонии в плос¬
кобуржуазном смысле, и поскольку, наоборот, все эти
стремления сталкиваются друг с другом и в результате не
могут быть удовлетворены. «Всякое удовлетворение, то
есть всякое удовольствие и всякое счастье, имеет отрица¬
тельный характер, между тем как страдание по своей при¬
роде положительно... Мы чувствуем желание так же, как
чувствуем голод и жажду; но как только это желание
удовлетворено, с ним происходит то же, что и со съеден¬
ным куском, который перестает существовать для нашего
чувства в то самое мгновение, когда мы его проглотим.
Болезненно жаждем наслаждений и радостей, когда их
нет; отсутствие же страданий, хотя бы они и прекрати¬
лись после того, как долго мучили нас, непосредственно
нами не ощущается — мы можем думать об их отсутствии
разве только намеренно, посредством рефлексии... благо¬
получие имеет чисто отрицательный характер. Что дни
нашей жизни были счастливы, мы замечаем лишь тогда,
когда они уступают свое место дням несчастным» 21. К это¬
му Шопенгауэр добавляет следующее разъяснение: «Все
это потому, что только страдания и лишения могут ощу¬
щаться нами положительно и оттого сами возвещают о
себе» 22.
Мы ощущаем боль, а не безболезненность, чувствуем
заботу, а не беззаботность. Тот, кто знаком с фрейдовским
учением, обнаружит здесь явное предвосхищение не
только, как уже было показано выше, концепции о роли
сексуальности в культурной жизни, но и идеи о стремле¬
нии к избежанию всего неприятного, то есть о «принципе
нирваны».
21 А. Шопенгауэр. Полн. собр. соч., т. 2, с. 596.
22 Там же.

103
Для Шопенгауэра то, что выступает в природе в каче¬
стве жестокой борьбы за существование, а в обществе —
в качестве классовой борьбы, на самом деле есть резуль¬
тат действия «воли к жизни». С этих позиций он рисует
и картину капиталистического варварства. Некоторых это
вводило в заблуждение, и они усматривали в шопенгау¬
эровской позиции критику капитализма. Но ни на каком
этапе своей деятельности, ни в одном из своих сочинений
Шопенгауэр не принимал стороны эксплуатируемых и уг¬
нетенных. Наоборот, он неизменно выражал мнение, что
масса с ее глупостью и неполноценностью неизбежно под¬
чиняется руководству со стороны выдающихся лично¬
стей 23.
Внутренняя логика шопенгауэровской философии ве¬
дет к проповеди пассивности: если наши стремления ни¬
когда не могут быть удовлетворены, то лучше всего отка¬
заться от деятельности, отвернуться от мира. Не социаль¬
ная революция, но отказ от активности, в конечном счете
упразднение «воли к жизни» (прежде всего полового акта
как высшего выражения этой воли) — вот решение всех
проблем 24.
Здесь Шопенгауэр приблизился к отвергавшим про¬
гресс концепциям древнеиндийской философской мысли.
Поэтому Шопенгауэра можно считать одним из родона¬
чальников того (неоднократно критиковавшегося и крити¬
куемого марксистами) реакционного течения в поздне¬
буржуазной философии, которое выдвигает ложный идеал
антитехнической, антирационалистической цивилизации,
то есть той тенденции, которая в своем развитии привела
к теориям Герберта Маркузе, к утопическому образу угне¬
тающей человека техники и к «коммунам» хиппи.
В дальнейшем при рассмотрении взглядов Зигмунда
Фрейда мы увидим, что очень многие тезисы его психо¬
анализа и теории культуры восходят к Шопенгауэру или
же к Ницше. Это верно даже в подробностях. Например,
Шопенгауэр полагал, что наш инстинкт, неукротимая во¬
ля к жизни выражает себя в форме символических и фан¬
тастических образов наших неудовлетворенных желаний.
Находим у Шопенгауэра и концепцию, согласно которой
в бодрствующем состоянии наш интеллект способен вы¬
теснять желания, противоречащие нашим интересам или
23 См. там же, с. 599—600.
24 Там же, с. 581; см. также с. 593 и след.

104
принятым в обществе нормам25. Таким образом, здесь мы
имеем предвосхищение теории сновидений Фрейда, равно-
как и его представления об осуществляемой сознанием
цензуре.
Крайне многозначительно и то предвосхищение фрей¬
дистских концепций, которое мы находим у Ницше, ког¬
да он, говоря о понятии «жизни», рисует его в виде как бы
«биологизированного» и мифологизированного принципа
необходимости накопления капитала (хотя, конечно, это
было сделано бессознательно, вероятно, просто в резуль¬
тате случайной двусмысленности выражения). Фрейд в
данном отношении только еще больше заостряет этот же
прием. Здесь мы видим ницшеанский по своей сущности
источник фрейдистского представления о «влечении к
жизни». Ницше пишет: «Воля к накоплению силы специ¬
фична для самого феномена жизни, для питания, зачатия,,
наследования, а также и для общества, государства, нрав¬
ственности, авторитета... Жизнь как наиболее известная
нам форма бытия представляет собой по своей специфич¬
ности именно волю к накоплению силы. В этой воле заклю¬
чается движущий рычаг всех жизненных процессов: ни
один из них не стремится просто к самоподдержанию, все*
должны суммироваться и накопляться». «Сама жизнь оз¬
начает для меня инстинкт роста, стремления к устойчи¬
вости, к накоплению силы, к власти: где нет воли к власти*
там наступает гибель» 26.
Сёрен Кьеркегор
В собственно философском смысле сочинения Кьерке¬
гора не представляют особенно большого интереса. Во
всей их настроенности выражен всего лишь страх перед
жизнью, характерный для буржуазии в период ее заката,
страх перед предчувствуемой, предвосхищаемой катастро¬
фой. В этих условиях Кьеркегор оказался подходящим
для нее советчиком, в то время как в те годы, когда он пи¬
сал свои работы, они еще были не ко двору, потому что
тогда буржуазия была восходящим классом. Скорее ими
мог заинтересоваться психолог, который захотел бы изу¬
чить опустошительное и разрушающее воздействие на лич-
25 См.: А. Шопенгауэр. Полн, собр. соч., т. 4, с. 400—418~
26 F. Nietzsche. Werke, Bd 2. München, 1969, S. 775, 1167.

105
ность реакционных социальных порядков и лицемерной
религии, враждебной жизни.
Кьеркегор жил в первой половине прошлого столетия.
Его деятельность относится к периоду, предшествовавше¬
му революции 1848 года. Как и его современник Шопен¬
гауэр и как после него Ницше, Кьеркегор происходил из
состоятельной семьи и фактически вел жизнь рантье.
Взгляды Кьеркегора формировались под воздействием, с
одной стороны, сложных и разрушительных для личности
предреволюционных, реакционных по своему характеру
общественных условий, свойственных социальной среде,
представлявшей (в тот период) периферию по отношению
к быстро развивавшемуся центру Европы; с другой сторо¬
ны, столь же реакционно ханжески настроенной семьи.
Отец его происходил из беднейших слоев и, будучи глубо¬
ко религиозным, рассматривал как грех свое внезапно
приобретенное богатство. Его отношение к жене, родив¬
шей ему много детей, не было основано на любви, и Кьер-
кегор-отец не только прекрасно это понимал, но также вос¬
принимал и осуждал это свое отношение как глубоко
грешное; поэтому, уединившись в своем жилище, он соз¬
дал воображаемый, расшитый цветами фантазии свой
собственный мир, в который увел и любимого сына Сёрена.
Так создалась обстановка, способствующая тому, чтобы
Сёрен Кьеркегор, человек чувствительный и интеллигент¬
ный, а вместе с тем и глубоко религиозный, создал в ходе
чрезмерного сосредоточения на проблемах своего собствен¬
ного Я особого рода субъективистскую философию.
Кьеркегор был одновременно и критиком, и вполне со¬
знательным защитником окружавшей его буржуазной и
мелкобуржуазной среды. Противопоставляя этой среде
некую альтернативу, по видимости столь далеко от нее от¬
стоящую, он отрицал в то же время какие-либо промежу¬
точные ступени между реальным миром и этой альтерна¬
тивой, то есть созданным им самим в воображении лучшим
миром. Поэтому его «либо — либо», по существу, своди¬
лось к выбору между капитуляцией перед существующим
миром, с одной стороны, и бесповоротным и безрезультат¬
ным бегством от мира — с другой27. Его полная сосредо¬
точенность на своем собственном Я заставляла его рас¬
сматривать как нечто невозможное и недостойное какую
27 См.: S. Kierkegaard. Gesammelte Werke, Bd 6. Jena, 1910,
S. 235.

106
бы то ни было систему, в которую это Я могло бы войти в
качестве составной части. Ситуация, послужившая Геге¬
лю отправным пунктом для развертывания обширной об¬
ласти диалектического мышления, Кьеркегору дала повод
лишь для совершенно субъективированной, основанной на
чистой фантазии, лишенной связи с реальностью диалек¬
тики идеального, и только идеального, «либо — либо». Тог
что он в качестве своей собственной диалектики противо¬
полагал диалектике Гегеля, развертывалось в виде его
разрушительного негодования на себя самого, в виде не¬
престанного мечтательного самопогружения, в виде непре¬
рывно обновляемого мелочного мудрствования; и все этьг
споры с самим собой, которые имели почти что талмудист¬
скую по своей скрупулезности форму, совершались в со¬
кровеннейших глубинах его Я28.
В начале 1840-х годов Кьеркегор слушал в Берлине
лекции Шеллинга, который к тому времени уже давно стал
реакционером и был приглашен в Берлинский универси¬
тет, чтобы искоренять там «крамолу» гегелевской филосо¬
фии. На Кьеркегора тщеславный старый реакционер про¬
извел одновременно и неприятное, и вдохновляющее впе¬
чатление. Содержание поздней, «позитивной» философии
Шеллинга, отразившись на творчестве Кьеркегора, но*
определило тем не менее его полностью.
Не забудем: это были и годы деятельности младогегель¬
янцев; Маркс тоже был тогда в Берлине. Это были годы,
подготовившие немецкую буржуазную революцию. Все это
отразилось в произведениях Кьеркегора лишь в той мере,
в какой он был готов воспринять революционера как тип
деятельной личности29. В целом же Кьеркегор выразил то*
отвращение к начавшему уже загнивать буржуазному ми¬
ру, которое характерно для представителей буржуазии в
послереволюционный период. В ответ на попытку Гегеля и
Гёте переделать мир по буржуазному образцу, осознав се¬
бя единым целым с мировым процессом, с царством объек¬
тивного, с историей, Кьеркегор осуществил движение н*
противоположном направлении, призвав к бегству от гро¬
зивших буржуазии гибелью объективности и исторично¬
сти в убежище внутреннего мира, где буржуа мог остаться1
наедине со своим разочарованием.
28 См.: Р. Р. R о h d е. Sören Kierkegaard’ in Selbstzeugnissem
und Bilddokumenten. Reinbek, 1959, S. 106, lllff.
29 См. там же, с. 114.

107
Вообще говоря, Кьеркегор чувствовал тщетность уси¬
лий буржуазии погрузить субъект в объективное. Поэтому
-его философия представляет собой широко задуманную
атаку на самое признание существования чего-либо объек¬
тивного, в той или иной мере познаваемого30. Конкретно
для него только мышление, осознающее свою глубочай¬
шую потребность: такое мышление, которое сознательно
ставит под сомнение свое собственное существование31. Но
от индивида, пришедшего к такому сознанию, нет никакого
«моста» к всеобщему. Этот индивид в своем становлении
не следует гегелевской диалектике количества и качества.
В этом индивиде не может произойти допускавшегося Ге¬
гелем «примирения» противоположностей: имеется только
взаимоисключающее «либо — либо». Общества при таком
рассмотрении тоже нет: есть только индивиды, сумма ко¬
торых предстает как нечто подобное рыбьей стае в океане.
Нет и никакого познания абсолюта: сокрытое от нас не
может быть обретено ни в каком познании, а желать ра¬
зумно упорядочить непознаваемый мир — чистейший аб¬
сурд. Следует оставить этот мир попечению правительств,
признав их компетенцию. Революция — от лукавого32. На¬
ше существование должно быть основано на достоверности
лишь нашего страха, скудости и смерти. Существует толь¬
ко отчаяние, из которого мы спасаемся неким прыжком в
абсурдное — парадоксами христианской веры. Так Кьерке¬
гор приходит к своей направленной против Гегеля, при¬
знающей только скачки «качественной» диалектике.
Буржуазия того времени, чувствовавшая себя пока
уверенно, а в Германии приближавшаяся к своей револю¬
ции, еще не созрела для этой глубоко пессимистической
философии и не была готова признать свою ненужность
для истории. Только после начала общего кризиса капи¬
тализма пришло время и для Кьеркегора. После первой
волны «кьеркегоровских» публикаций (конец XIX века —
книга Гёффдинга о философии Кьеркегора; затем напи¬
танные под влиянием Кьеркегора книги Лукача «Душа и
ое формы», 1911, и «Теория романа», 1916; «Римские пись¬
ма» Карла Барта) Карл Ясперс, уже современный эпохе
30 См.: S. Kierkegaard. Gesammelte Werke, Bd 6, S. 275ff.
31 П. П. Роде приводит много вполне ясных указаний по этому
поводу. Он подчеркивает, в частности, что у Томаса Манна Адриан
Леверкюн, герой романа «Доктор Фаустус», происходит как раз из
Дании (см. об этом: P. P. R о h d е. Op. cit.).
32 См.: В. Kierkegaard. Gesammelte Werke, Bd 6, S. 114.

108
кризиса буржуазный философ, в 1919 году обратил внима¬
ние на Кьеркегора, который к тому времени стал одним из
классических философов буржуазии, близившейся к свое¬
му закату33.
Фридрих Ницше
Рассуждения по поводу Фридриха Ницше нередко стра¬
дают из-за того, что не учитываются с достаточной основа¬
тельностью общественно-исторические взаимосвязи и ус¬
ловия его деятельности. При этом встречаются две ошиб¬
ки. Одна состоит в том, что высказывания Ницше отры¬
ваются от контекста его произведений или же сами эти
произведения берутся как свидетельство мировоззрения
автора без учета их общественно-исторической обусловлен¬
ности. Вторая ошибка заключается в том, что у Ницше
«вычитывают» положения, выдвинутые лишь на последую¬
щих этапах, в ходе позднейших политико-идеологических
процессов; такое «вычитывание» неправомерно, несмотря
на несомненную связь Ницше со всеми основными тече¬
ниями реакционной позднебуржуазной идеологии и фило¬
софии.
Итак, весьма важно уяснить себе, что именно необхо¬
димо для адекватного понимания произведений Ницше*.
К какому периоду исторического развития буржуазии, к
какому переходному моменту в этом развитии относится
деятельность Ницше, с точки зрения какой перспективы
должна рассматриваться эта деятельность? Какие силы
в этих условиях он представлял и какие явления предвос¬
хитил? При таком подходе мы не будем ошибочно призна¬
вать в Ницше лишь простого преемника Шопенгауэра, как
это часто делается, или ставить его в прямую связь с фа¬
шизмом, который впервые появляется (при определенных
условиях) только в государственно-монополистической фа¬
зе империализма34.
33 Особенно заметно влияние философии Кьеркегора было в
первые годы после свержения фашизма в Германии, когда среди бур¬
жуазии наблюдался настоящий культ Кьеркегора.
34 Конечно, Ницше как родоначальник вообще позднебуржу-
азно-декадентской философии оказал воздействие на фашизм, но*
неисторично и поверхностно будет ограничиться простым сближе¬
нием взглядов Ницше с нацистской идеологией.

109
Что касается философских взглядов, несомненно, меж¬
ду Шопенгауэром и Ницше имеется связующая линия, и
это является следствием, с одной стороны, того факта, что-
оба были философами буржуазии, миновавшей свой рево¬
люционный период, и что деятельность обоих с самого на¬
чала протекала в условиях, когда буржуазия уже утра¬
тила свою историческую перспективу, а с другой стороны,
поразительного сходства социального положения обоих
философов, ведших в рамках буржуазного класса сущест¬
вование одного и того же вида, а именно существование
рантье. Благодаря этому оба они могли выдерживать меж¬
ду собой и занятыми в товарном производстве и обраще¬
нии слоями буржуазии определенную дистанцию и стать
на позицию эстетствующего и элитарного отталкивания от
происходящих на поверхности капиталистического обще¬
ства явлений. В свою очередь это привело к тому, что не¬
которые мелкобуржуазные интеллектуалы и деятели ис¬
кусства, настроенные оппозиционно по отношению к капи¬
тализму, ошибочно стали представлять себе этих филосо¬
фов, и в особенности Ницше, в качестве критиков капита¬
лизма.
Тем не менее указанных важных моментов сходства
между Шопенгауэром и Ницше недостаточно для того, что¬
бы признать между ними просто отношение преемствен¬
ности. Шопенгауэр писал в период домонополистического
капитализма, Ницше — в период формировавшегося импе¬
риализма. Деятельность Шопенгауэра приходится на эпоху
Священного союза, деятельность Ницше — на время после
образования немецко-прусской империи, когда пошатну¬
лись устои существовавшего до того порядка и немецкая
буржуазия вступила в полосу кажущегося расцвета. Кро¬
ме того, у Ницше имеется критика неокантианства, поверх¬
ностного либерального гуманизма и реформизма, нападки
на социалистические идеи рабочего движения (но если
буржуазные тенденции, против которых Ницше выступал,
он хотя бы понимал, то рабочего движения он, по сущест¬
ву, и не знал) и другие моменты, которые нельзя просто
свести к зависимости от Шопенгауэра или отталкиванию
от него. Во всяком случае, Ницше стимулировал развитие
не только реакционной буржуазной философии жизни, но
практически всех наиболее существенных концепций позд¬
небуржуазной философии.
В конечном счете вся постановка вопросов и ответы на
них в философии Ницше вращаются вокруг одной пробле¬

110
мы: поддержания господства власть имущих, борьбы с
восстаниями порабощенных. При этом он, говоря о госпо¬
дах и рабах, достаточно прозрачно расшифровывает, кого
имеет в виду под теми и другими, так что правильно бу¬
дет отнести его к числу философов империализма (а имен¬
но тех, чья деятельность протекала в начале эпохи импе¬
риализма) 35. Именно в качестве философа империализма
Ницше, как мы уже сказали, стимулировал все направле¬
ния позднебуржуазных идеологии и философии.
Уже при разработке гносеологических проблем у Ниц¬
ше выступает характерное для философии жизни элими¬
нирование всего в подлинном смысле слова социального.
Познание, по Ницше, есть присвоение36. Этот тезис был
позже перетолкован приверженцами философии жизни в
том смысле, что в познании субъект делает внешний мир
частью себя самого, причем «присвоение» на человеческом
уровне принципиально не отличается от того, которое про¬
изводится амебой. Соответствующий представленный у
Поппера37 аргумент об амебе в действительности восходит
к Ницше.
Имеющий место в философии Ницше отказ от позна¬
ния, а следовательно, и от теории познания тесно связан
с его учением о становлении. Становление он понимает та¬
ким образом, что какое-либо распознавание отдельных ве¬
щей и явлений в потоке вечного становления оказывается
невозможным. «В становлении проявляется природа вещей
как представлений: ничто не существует, ничто не есть,
все становится, то есть все есть представление» 38. В другом
месте Ницше еще отчетливее говорит о «характере стано¬
вящегося мира как о чем-то неформируемом, «мнимом»,
«самопротиворечивом». Познание и становление друг дру¬
га исключают» 39. Следовательно, бытие — это только ус¬
35 В качестве недвусмысленных нападок на рабочее движение
и социализм укажем у Ницше следующие места, число которых
можно было бы значительно увеличить: F. Nietzsche. Werke,
Bd 2. Leipzig, о. J., S. 327, 349, 350; Bd 3, S. 352; Bd 9, S. 425. Ниже
мы (кроме особо оговоренных случаев) цитируем Ницше по этому
16-томному изданию, выпущенному в 1903—1923 годах в Лейпциге
издательством Альфреда Крёнера.
36 См.: Th. Schwarz. Sein, Mensch und Gesellschaft im Exis¬
tentialismus. Frankfurt a. M., 1973, S. 44.
37 Cm.: K. R. Popper. Objektive Erkenntnis. Ein evolutionärer
Entwurf. Hamburg, 1973, p. 37.
38 F. N i e t z s с h e. Werke, Bd 9, S. 197.
39 Cm.: F. Nietzsche. Werke, Bd 16, S. 31.

Ill
ловная предпосылка, фикция. «Только и есть один мир —
«кажущийся», «истинный мир» был лишь долгим обма¬
ном» 40.
Однако Ницше не только биологизирует сознание и де-
социализирует его в уже указанном нами смысле, он так¬
же лишает его объективности, релятивизирует, признавая
«истинным» только то, что ведет к увеличению власти. Но
ведь власть не есть нечто мистическое и таинственное: она
представляет собой социальное явление, исторически воз¬
никшее с появлением классов и классовой борьбы. Суще¬
ство этой проблемы было раскрыто Фридрихом Энгельсом
в связи с его критикой Дюринга. Уже из нижеследующих
немногих соображений видно, что данная проблема долж¬
на решаться и была решена с историко-материалистиче¬
ских позиций.
Естественно, и в повседневной жизни встречаются слу¬
чаи, когда один индивид подчиняет себе другого. Это мо¬
жет быть физическое подчинение, подчинение с помощью
убеждения; может иметь место и простое подчинение об¬
щественным условиям, изменить которые человек не в си¬
лах, если, конечно, он вообще хочет их менять. Однако все
это не разъясняет проблемы власти и насилия, поскольку
она не относится к индивидуальному случаю, но связана
с некоторым «нормальным» социальным явлением, суще¬
ствующим в течение тысячелетий. Энгельс выступал про¬
тив воззрения Дюринга, рассматривавшего уже отношения
между Робинзоном и Пятницей как отношения господства
и подчинения, основанные на том, что Робинзон оказы¬
вается могущественнее Пятницы.
Дюринг исходил из того, что Робинзон подчиняет себе
Пятницу не удовольствия ради, но в силу хозяйственной
необходимости, происходящей из того, что Робинзон про¬
изводит больше, чем это требуется для поддержания era
собственной жизни. Насилие, таким образом, предстает как
средство, а экономическая выгода — как цель. Цель пер¬
вична по отношению к средству, экономика — по отноше¬
нию к политике.
Однако за этим рассуждением скрываются некоторые
предпосылки, которые, как правило, всегда игнорируются
поверхностными теоретиками насилия, подобными Дюрин¬
гу, ставящему «на голову действительное отношение».
«Принуждение человека к подневольной службе, во всех
40 Ф. Ницше. Собр. соч., т. 3. М.. 1902, с. 107.

112
его формах, предполагает, что принуждающий имеет в
своем распоряжении средства труда, с помощью которых
он только и может использовать порабощенного, а при су¬
ществовании рабства — сверх того — жизненные средства,
необходимые для поддержания жизни раба. Во всех слу¬
чаях предполагается, таким образом, обладание известным
имуществом, превышающим средний уровень. Откуда же
взялось оно? Ясно, во всяком случае, что хотя оно и мо¬
жет быть награблено, следовательно, может основываться
на насилии, но что это отнюдь не является необходимым.
Оно может быть добыто трудом, украдено, нажито торгов¬
лей, обманом. Оно вообще должно быть сперва добыто
трудом, и только после этого его можно отнять грабе¬
жом» 41.
Мы не можем здесь дальше воспроизводить данное Эн¬
гельсом описание развития экономических предпосылок
возникновения власти. Достаточно того очевидного выво¬
да, что разъяснение насилия как происходящего из наси¬
лия ничего не разъясняет. Насилие и власть имеют рацио¬
нальную общественную основу, сами же они отнюдь не
являются первичными по отношению к обществу.
«Присмотримся, однако, несколько ближе к этому все¬
могущему «насилию» г-на Дюринга. Робинзон «со шпагой
в руке» порабощает Пятницу. Откуда же он взял шпагу?
Даже на фантастических островах робинзонад шпаги до
сих пор не растут на деревьях, и у г-на Дюринга не нахо¬
дится никакого ответа на этот вопрос. Если Робинзон мог
достать себе шпагу, то с таким же основанием можно пред¬
ставить себе, что в одно прекрасное утро Пятница являет¬
ся с заряженным револьвером в руке, и тогда все соотно¬
шение «насилия» становится обратным: Пятница коман¬
дует, а Робинзон вынужден работать изо всех сил. Мы
просим читателей извинить нас за постоянные возвраще¬
ния к истории Робинзона и Пятницы, которой в сущности
место в детской, а не в науке. Но что делать? Мы вынуж¬
дены добросовестно применять аксиоматический метод
г-на Дюринга, и не наша вина, если мы при этом посто¬
янно вращаемся в сфере чистейшего ребячества. Итак, ре¬
вольвер одерживает победу над шпагой, и тем самым даже
наиболее детски-наивному приверженцу аксиоматики дол¬
жно стать ясным, что насилие не есть просто волевой акт,
а требует весьма реальных предпосылок для своего осу¬
41 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 165.

113
ществления, в особенности — известных орудий, из кото¬
рых более совершенное одерживает верх над менее совер¬
шенным; далее, что эти орудия должны быть произведе¬
ны и что уже вследствие этого производитель более совер¬
шенных орудий насилия, vulgo * оружия, побеждает про¬
изводителя менее совершенных орудий; одним словом, что
победа насилия основывается на производстве оружия, а
производство оружия, в свою очередь, основывается на
производстве вообще, следовательно... на «экономической
силе», на «хозяйственном положении», на материальных
средствах, находящихся в распоряжении насилия» 42.
Итак, Ницше вырывает «власть» как конкретное обще¬
ственное явление из ее контекста, абсолютизируя ее. Это
позволяет ему уклониться от анализа ее экономических и
социальных основ, так что он может превратить «власть»
в некий вечный природный момент своего философство¬
вания.
Однако при этом он отнюдь не имеет в виду некоей
безликой, анонимной власти. Напротив, для него влечение
к власти дифференцируется соответственно тому, идет ли
речь о людях «высших» или «низших», о «высшей» или
«низшей» породе людей, при этом он ратует именно за то,
чтобы власть высшей породы людей, господ, подавляла по¬
рывы к власти со стороны людей низшей породы, то есть
рабов43. Достаточно часто он прямо признает, что знает
о той опасности, которую для власти господ представляет
социалистическое «движение рабов», хотя для него эта
опасность и заключается в «биологически обоснованной»
неустранимости конфликта между высшей и низшей поро¬
дами людей. Достаточно уже одного имеющегося у Ниц¬
ше отождествления рабочего движения и социализма с
«низшей породой» людей44, чтобы было ясно, насколько
далеко его философия зашла в своей враждебности к ра¬
бочему движению. Таким образом, когда Ницше вводит в
философию такие откровенно «биологические» категории,
как «человеческий род» и «жизнь», и «биологизирует»
власть — категорию социальную, то он делает это, чтобы
защитить власть буржуазии от социалистического рабоче¬
го движения.
■* Попросту говоря (лат.).
42 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 20, с. 170.
43 См.: F. Nietzsche. Werke, Bd 9, S. 153; Bd 3, S. 349—350;
Bd 2, S. 327; Bd 8, S. 303—304; Bd 7, S. 315—316 u. v. a.
44 В этой связи см. также прим. 35 и 43 наст, главы.

114
Но все это ведет Ницше и дальше, в частности к отвер¬
жению категории «истины», к упразднению ее в качестве'
вообще чего-то постоянного и определенного45: он высту¬
пает, таким образом, как один из предшественников манн-
геймовской социологии знания. Обосновывая свою точку
зрения, Ницше интерпретирует гераклитовское «все течет»
с позиций не Гераклита, а Кратила: если мир — это вечная
текучесть, то в нем нельзя распознать ничего постоянного.
Вещи, субъекты, объекты, субстанция, материя, причин¬
ность и т. д. — ничего этого в действительности не сущест¬
вует, как не существует и чего-либо объективного, что
соответствовало бы логике. «Чтобы иметь возможность
мыслить и делать выводы, надо допустить, что нечто суще¬
ствует: логика манипулирует только формулами для пребы¬
вающего. Поэтому такое допущение, если рассматривать
его по отношению к действительности, не должно было бы
иметь никакой доказательной силы: «существующее» —
это просто нечто такое, что нам кажется»46. Субъект,,
объект, предикат — это, по Ницше, искусственные упроще¬
ния, употребляемые для того, чтобы как-то обозначить
силу, которая творит, изобретает, мыслит. Когда прибе¬
гают к этим упрощениям, то на самом деле речь идет толь¬
ко о том, чтобы описать определенную способность, по¬
ступок или действие47. Итак, устраняется само бытие, сама
объективная реальность, а остается только непрерывная
текучесть, в которой ничего нельзя различить и которая
в конечном счете сводится к действию или поступку как
таинственной «активности», к деянию без субъекта. В дей¬
ствительности же субъект, предикат, причинность и т. д.—
это якобы лишь вспомогательные орудия нашего духа, при
помощи которых мы творим в этой вечной текучести неч¬
то мнимоустойчивое, чтобы тем самым как-то справиться
со своей жизнью. На самом деле существуют якобы одни
лишь наши чувственные данные, а все остальное — фик¬
ция. Ницше, таким образом, — подлинный субъективный
идеалист. Рациональность или логика — это для него лишь
субъективное полагание нашего стремления к завладению
миром. Подобное представление впоследствии явилось оп¬
ределяющим для того описания нашего отношения к ло¬
45 См.: К ]Ч1е1г8с11е. \Verke,. Вс116, Б. 191
46 Там же, с. 30—31.
47 Там же, с. 52, 61, 275.

115
гике, которое мы находим у Адорно и Маркузе48, для их
интерпретации логики как знания в целях господства; и
аналогичным образом ницшевский субъективистский сен¬
суализм воспроизведен в философии Маха49.
Ницше — вслед за Шопенгауэром — пытается оспорить
развитие, внешне признавая постоянное движение. Таков
характерный для нового времени прием, с помощью кото¬
рого философы буржуазного класса «воскрешают» воззре¬
ния элеатов. Поэтому одной из важнейших проблем в идео¬
логической борьбе пролетариата против буржуазии стано¬
вится правильное разъяснение понятия развития, анализ
характера и законов развития (в частности, в связи с ка¬
питализмом и социализмом в их исторической перспекти¬
ве). Не случайно, таким образом, что ревизионизм в своих
нападках на марксизм сосредоточивается прежде всего на
диалектике как наиболее глубоком истолковании пробле¬
мы развития.
В своем отрицании развития Ницше доходит до утвер¬
ждений, подобных следующему: «Прежде всего человек
как род вообще не прогрессирует. Пожалуй, могут возни¬
кать высшие типы людей, но они не удерживаются. Уро¬
вень человечества в целом не меняется» 50. Применительно
к человечеству Ницше отрицает дарвиновскую теорию раз¬
вития, утверждая, что вообще при переходе от одного вида
к другому не происходит совершенствования. Человек,
«если его рассматривать как вид, ничуть не выше любого
другого животного. Да и весь мир растений и животных не
развивается от низшего к высшему. Для Ницше все сту¬
пени развития представлены «одна одновременно с дру¬
гой и одна через другую; одна противостоит другой и про¬
ницает ее» 51.
Как же «решает» Ницше свою задачу — опровергнуть
развитие? Как позже Фрейд со своим представлением об
устойчивом энергетическом равновесии между влечения¬
ми, Ницше исходит из допущения, что в основе бытия ле¬
жит некий неизменный запас квантов силы: не следует
смешивать их с энергетическими квантами физики, по¬
48 У Адорно в его «Негативной диалектике», у Маркузе в его
книге «Структура влечений и общество» (см. ниже главу 5).
49 Разумеется, это не означает, что мы должны клеймить как
«ницшеанца» Маха, который в политическом отношении все же
мыслил прогрессивно и был крупным естествоиспытателем.
50 F. N i е t z s с h е. Werke, Bd 16, S. 147.
51 Там же.

116
скольку Ницше понимает свои кванты «биологически»,,
как это вообще свойственно философии жизни. Ницше1
(опять-таки так же, как позже поступал и Фрейд) зло¬
употребляет законом сохранения энергии, чтобы получить
возможность обосновать с его помощью антиэволюцион-
ную концепцию. Его кванты силы, как и объективации
воли у Шопенгауэра, находятся в непрестанной борьбе
друг с другом, образуя при этом различные сочетания.
В силу того что имеется постоянное число этих квантов,
уже бывшие когда-то сочетания должны вновь появиться
по истечении достаточно долгих периодов времени. «Кру¬
говращение — это не нечто ставшее, это празакон, так же
как празаконом является и наличие определенного (без
изъятий из этой определенности или нарушений ее) коли¬
чества силы. Все становление имеет место только в рам¬
ках вечного круговращения и постоянного количества
силы» 52.
Мир для Ницше есть конечная, определенная, неизмен¬
но остающаяся себе равной сила53. Бытие в том виде, в
каком оно наличествует, лишено смысла и цели, но неумо¬
лимо повторяется вновь и вновь, никогда не завершаясь
небытием, — речь идет о неизбежности вечного возвраще¬
ния 54.
В результате такого движения не может, следователь¬
но, возникнуть никаких новых качеств. Ницше полемизи¬
рует с теми, кто стремится приписать миру возможность
вечного обновления. Ограниченность количества и возмож¬
ностей движения квантов силы предполагает конечность
мира и необходимым образом, по мнению Ницше, ведет
к вечному возврату того, что уже есть, к ограниченности
форм и объективаций движения. В действительности это
вовсе не доказательство; то, что должно быть доказано,
здесь в скрытом виде уже введено как предпосылка. Но
если логика противоречит реакции, то тем хуже для ло¬
гики!
Кванты силы «биологичны», а аргументация относи¬
тельно их предполагаемой конечности механистична. Та¬
кого рода механистическое опровержение развития, озна¬
чающее в данном случае регресс к механистической фи¬
зике и ее восстановление (когда это понадобилось), в
52 F. N i е t z s с h е. Werke, Bd 12, S. 61.	•_	,
53 См.: F. N i е t z s с h е. Werke, Bd 16, S. 396.
54 Cm,: F. Nietzsche. Werke, Bd 15, S. 182; Bd 16, S. 101. 1

117
правах в ущерб биологии представляет собой необходи¬
мый для философии жизни прием, поскольку она стре¬
мится присоединить к своей картине «кругообращения
природы» (смены посева и жатвы, чередования времен го¬
да и т. д.) еще и тезис о том, что нет ничего нового под
солнцем. В то же время такой образ мышления базируется
и на реальном факте постоянного воспроизводства отно¬
шений, основанных на капитале. «Наше поколение не мо¬
жет дать своему великому прилежанию и своим деньгам
иного исхода, как употребить их на приобретение новых
денег и на новые труды» 55, читаем мы у Ницше. Здесь
имеется по крайней мере нечто вроде понимания посто¬
янно происходящего процесса воспроизводства капитали¬
стических отношений.
На этом эклектическом фундаменте позднее смогла
возникнуть такая философия и соответственно идеология,
как опирающаяся на лозунги «крови» и «почвы» идеология
немецкого фашизма.
Согласно Ницше, наше познание уведомляет нао толь¬
ко о том, что содержится в наших чувственных данных,
так что наш образ действительности является поверхност¬
ным. Однако субъективистский «сенсуализм» — это лишь.
одно из оснований ницшеанской теории познания. Его до¬
полняет крайний инструментализм и столь же крайний
волюнтаристский метод истолкования, абсолютизирующий
прием «интерпретации». Воля к власти интерпретирует,,
а интерпретация при этом — средство стать господином?
над чем-нибудь. Познание — не объяснение, а интерпрета¬
ция, «разъяснение», вкладывание смысла. Нет ничего пре¬
бывающего, все текуче, неуловимо. Самое устойчивое —
это мнения. Когда же наше познание пытается с помощью*
субъективных фикций «извлечь» из непрерывного потока,
нечто идентифицируемое и сделать это так, чтобы резуль¬
тат можно было сообщить другому, то такое «познание» по*
необходимости ограничивается усредненными, массовид¬
ными данными; даже сами термины, которыми Ницше'
обозначает все регулярное, необходимое, закономерное, яв¬
ляются уничижительными56. Такое «познание» лишено?
всякой индивидуальности и особенности: оно есть созна¬
ние, свойственное «стаду». Здесь также мы видим «биоло¬
гизирование» социальности и стремление принизить все*
55 Ф. Ницше. Полн. собр. соч., т. 6. М., 1901, с. 92.
56 См.: F. N i е t z s с h е. Werke, Bd 5, S. 105; Bd 16, S. 53, 56—58.

118
общественное уже с помощью самого подбора эпитетов.
Этот дух презрения к массам отразился затем и на разви¬
той Г. Лебоном «массовой психологии», равно как и на
выросшем из нее тезисе (характерном для сочинений
Ж. Сореля) о том, что «великие личности» могут в целях
воздействия на толпу выдвигать любые принципы, неза¬
висимо от их истинности.
В то же время из «биологизирующей» концепции Ниц¬
ше вытекает и отрицание им народного образования, ко¬
торое он считает основой для некоего нового рабства, имея
при этом в виду клеветнически изображаемый и прези¬
раемый им коммунизм. Беззастенчивый отказ от массо¬
вого образования и просвещения, поддержка обскурантиз¬
ма и рабства возводятся у Ницше в принцип теории куль¬
туры: «Если и верно, что греки погибли из-за рабства, то
гораздо вернее другое: мы погибнем из-за того, что у нас
недостаточно рабства» 57. Он возмущается тем, что якобы в
новое время мерой всех вещей стал «раб», а не ценитель
искусства; принципы достоинства человека, достоинства
труда и тому подобные «фантомы» — это как раз плоды
«рабства». Он бичует «вредных смутьянов», соблазняющих
рабов вкусить от древа познания и тем самым делающих
их опасными для аристократической элиты. Если прежнее
просвещение стремилось к уравниванию всех в едином
демократическом стаде, то новое укажет путь повелеваю¬
щим натурам. Принципы такого нового просвещения, а за¬
одно и новой морали, Ницше сформулировал в черновых
фрагментах к своему «Заратустре»: «Нет ничего истин¬
ного, все позволено». «Я отнимаю у вас все, и бога, и
долг, — говорит Заратустра, — вы должны пройти вели¬
чайшее испытание в благородном деянии, ибо вот вы ви¬
дите, открыт и путь для всего гнусного». — Идет борьба за
господство, и в конце ее стадо станет больше стадом, а
тиран — больше тираном, чем когда-либо. — Тайных сою¬
зов не надо! Пусть последствия вашего учения будут ужас¬
ны и разрушительны: но так и должно быть, чтобы из-за
него погибло бесчисленное множество людей! Мы ставим
опыт над истиной! Может быть, человечество при этом
погибнет — пусть!» 58 Он возмущается тем, что всюду вкра¬
лась мораль рабов. Ни у кого больше нет мужества при¬
своить себе исключительные права — права на господство,
57 F. Nietzsche. Werke, Bd 9, S. 153; Bd 6, S. 182.
58 F. Ni e tzs сh e. Werke, Bd 12, S. 410.

119
на пафос дистанции. Аристократизм взглядов, считает
Ницше, подорван ложью о равенстве личностей и ведущей
к революции верой в «права большинства». Эти варвар¬
ские ницшеанские тезисы во многом легли позже в основу
работы Адорно и Хоркхаймера «Диалектика просвеще¬
ния» 59.
Как мы видели, логика у Ницше выступает в качестве
признака «сознания стада», поскольку это «сознание»
якобы стремится с ее помощью достичь свойственной ему
уравнительной формы присвоения и власти. Эта мысль
также в дальнейшем пустила глубокие корни в полемике
против логики, ведущейся Адорно и Маркузе60 с их эли¬
тарным эстетизмом.
Согласно Ницше, наше сознание — это всего лишь по¬
верхностная, небольшая часть нашей жизненной силы.
Этой идеей он нивелирует разницу между сознанием и
биологической основой жизни, биологизирует и иррацио-
нализирует сознание, выступая в этом (и не только в этом)
предшественником Фрейда. Разве не ощущается фрейдов¬
ская концепция влечения к жизни, стремящегося к инте¬
грации живого вещества, в словах Ницше о том, что «для
самого феномена жизни, для питания, зачатия, наследова¬
ния, а также и для общества, государства, нравственности,
авторитета» существенна некая тождественная в конеч¬
ном счете с самой жизнью «воля к накоплению силы», при¬
чем в «этой воле заключается движущий рычаг всех жиз¬
ненных процессов: ни один из них не стремится просто к
самоподдержанию, все должно суммироваться и накоп¬
ляться» 61. Однако здесь мы должны предупредить об од¬
ном возможном недоразумении. Верно, что у Ницше
предвосхищены и употреблены почти во фрейдовском
смысле такие основные понятия позднейшего психоанали¬
за Фрейда, как «Оно» и «Я», «вытеснение» и т. д. Верно
также и то, что у Ницше, а до него и у Шопенгауэра
59 См.: Th. Adorno, М. Horkheimer. Dialektik der Auf¬
klärung. Amsterdam, 1948. Следование авторов этой книги за Ниц¬
ше видно даже из ее композиции. Однако то самое дезавуирование
просвещения, которое у Ницше открыто проводится справа, они
протаскивают с «левых» позиций. У Ницше с его критикой справа
просвещение вырождается в буржуазную демократию, у Адорно и
Хоркхаймера в качестве результата такого вырождения предстает
буржуазная действительность в целом—разницы никакой!
60 Эта полемика содержится в «Негативной диалектике» Адор¬
но и в «Одномерном человеке» Маркузе (см. главу 5).
61 F. Nietzsche. Werke, Bd 2. München, 1969, S. 775.

120
представлена одна из форм «принципа удовольствия». Од¬
нако у них в противоположность Фрейду этой концепции
дано чисто негативное истолкование. Согласно Ницше,
принцип удовольствия есть нечто противоречащее влече¬
нию к жизни, ориентированному на борьбу. У Ницше речь
больше идет о влечении к власти, чем о влечении к удо¬
вольствию. Проповедует он не принцип удовольствия, а
авантюризм. Жизнь для него не тяготение к удовольствию,
но процесс расширения власти, а этот процесс может быть
даже стимулирован неудовольствием.
Понятие истины у Ницше в конечном счете выводится
из моральных представлений. В этом отношении было бы
интересно исследовать, в какой мере заимствовал у Ницше
свою гносеологическую концепцию Л. Альтюссер62. Ниц¬
ше изображает мораль как порождение рабской, низшей
породы людей, решительно ее отвергает, а следовательно,
требует отказа от ориентированной на истину науки и пе¬
рехода к некоей иной, «веселой науке», которая должна,
оправдав волю господ к власти, заменить моральное, раб¬
ское понятие истины знанием, лежащим «по ту сторону
добра и зла» 63.
Центром тяжести всей философии Ницше служат такие
понятия, как «влечение к власти», «стремление к власти»,
«власть господ». У Ницше «биологизированная» (как это
характерно для позднебуржуазной философии) душа за¬
нимает место разума в качестве основы буржуазно-идеа¬
листического мировоззрения. От Ницше берет начало тот
своеобразный позднебуржуазный идеализм с мнимобиоло¬
гической окраской, стыдящийся выступать открыто под
именем идеализма и представляющий в своей подлинной
сущности «объективацию» идеологических стереотипов
эпохи империализма, преобразование их в псевдоприрод-
ные константы. Предтечей этой концепции был, несомнен¬
но, Шопенгауэр. Впоследствии в столь же изощренной,
как у Ницше, форме мы находим эти псевдоприродные
константы у Фрейда и его учеников, а также у представи¬
телей «франкфуртской школы» и затем в особенности в
развитом за последние годы Альфредом Шмидтом вари¬
анте антропологизации марксизма.
62 Ср. например: L. Althusser. Elemente der Selbstkritik,
Berlin (West), 1975, S. 77.
ß3 F. N i e t z s с h e. Werke, Bd 5.

121
Мы уже отмечали, что, несмотря на все это, мелкобур¬
жуазные интеллектуалы и деятели искусства, смутно ощу¬
щавшие в капитализме угрозу их изолированно-индивиду¬
алистическому способу существования, ошибочно воспри¬
нимали сочинения Ницше как антикапиталпстические.
И действительно, Ницше, используя в качестве источников
романтические традиции и спекулируя на возмущении
грязной буржуазной действительностью, подвергал поверх¬
ностной критике отдельные стороны капитализма. Он на¬
падал на фабрикантов и крупных коммерсантов, в которых
не обнаруживалось признаков высшей породы людей, —
признаков, собственно только и делающих людей интерес¬
ными64. Не будь этих коммерсантов, считает он, не была
бы, может быть, и социализма масс. Позже Федер, соста¬
витель программы нацистской партии, «развил» на этой
основе целую концепцию о «противоположности» между
негативно оцениваемым «присваивающим» и позитивно
оцениваемым «творческим» капиталом. Отправным пунк¬
том для мнимой критики обывателей-буржуа служит у
Ницше отрицание «социализма масс», а феодальное благо¬
родство по рождению он берет в качестве мерила для этой
критики, согласно которой капитализм есть просто про¬
явление закона нужды65. Надо жить — значит, надо себя
продавать, но при этом следует и презирать всякого, кта
использует чужую нужду и покупает работника.
Такого рода морализирующая «критика капитализма»,
а также непонимание его реальных общественных основ
обусловили родственный интерес некоторых мелкобуржу¬
азных интеллигентов к Ницше. Здесь снова надлежит на¬
помнить исходную позицию ницшеанской «критики»: эта
позиция отнюдь не является стремлением к преодолению
капитализма. Ницше был безоговорочным противником
социализма. В капитализме он отвергал не базис, но сохра¬
нившиеся в период перехода к империализму в качестве
«пережитков» буржуазно-либеральные и демократические
идеи. Ницше осуществлял свою критику справа, исходя
из стремления к буржуазному устранению определенных
устаревших с появлением империализма идеолого-полити-
ческих явлений буржуазной жизни. Вновь и вновь он под¬
черкивал, что предпосылкой культуры является наличие
классов и масс, которые бы трудились, что только на этой
64 См.: К N 1 е г ъ з с Ь е. Werke, В(1 5, Э. 77.
65 См. там же.

122
основе возможно существование праздной господствую¬
щей элиты. Неоднократно выступал он в роли «сильного
человека», провозглашая, что будущая тирания и будущее
рабство должны быть еще хуже современных, еще более
жестокими, чтобы могла возникнуть и более высокая куль¬
тура. Ницше — философский предшественник и политики
антидемократической власти «сильных личностей», — вла¬
сти, существующей за счет безудержного угнетения и экс¬
плуатации «многих, слишком многих». В определенных
же общественных условиях «сильные личности» — это
именно крупные представители капитала, короли монопо¬
лий. Об этой конкретно-общественной стороне данной кон¬
цепции нередко забывают.
По существу, то, на какой почве стоял Ницше, крити¬
куя устаревшие (с точки зрения империализма) идеоло-
го-политические формы капиталистического существова¬
ния, вполне ясно уже из ключевых для него понятий
«нигилизм» или «декаданс»; из направленности его глав¬
ного удара против рационализма, либерализма, демокра¬
тии и социализма, а также и против слишком еще либе¬
рально окрашенного позитивизма его времени; из того, что
он защищает некий неоцезаризм и стремится к такой пе¬
реоценке всех ценностей в духе этого неоцезаризма, чтобы
можно было оправдать новое, и более жестокое, рабство
и угнетение66. Его толкование жизни, его представление о
власти новых «цезарей» требовало, чтобы массы приноси¬
ли огромные жертвы, и оправдывало страдание масс. Для
этого и служила его «переоценка всех ценностей». И ни¬
кого не должно вводить в заблуждение, что, например, в
сочинениях Герберта Маркузе67 эта «переоценка ценно¬
стей» не выглядит как нечто варварское. По своему дей¬
ствительному смыслу, по своему действительному проис¬
хождению она является ницшеанской и несет на себе
печать того же варварства, что и все ницшеанство.
Ницше знал о существовании рабочего движения и ви¬
дел в нем опасность для власти господ. «Кого более всего
я ненавижу между теперешнею чернью? Чернь социали¬
стическую, проповедников царства париев, которые со сво¬
им маленьким бытием хоронят инстинкт, удовольствие,
чувство удовлетворенности рабочего, которые делают его
66 См.: F. Nietzsche. Werke, Bd 5, S. 335, 336, 343, 359.
67 Например, в виде понятия «опьянение утопией» в книге
Маркузе «Структура влечений и общество».

123
завистливым, учат его мести... Нет несправедливости в не¬
равных правах, несправедливость в притязании на «рав¬
ные» права»68. Ницше видел, что рабочее движение не
дает рабочим оставаться нетребовательными: составляя
большинство, они шаг за шагом будут требовать все боль¬
ше и больше. Ницше недоволен тем, что рабочих призы¬
вают на военную службу, что они получили право объеди¬
няться в профсоюзы и имеют политическое право голоса;
он считает, что это способствует пробуждению у них со¬
знания несправедливости их существования. Но все жало¬
бы по этому поводу бессмысленны: ведь если хочешь цели,
то должен хотеть и средства; если тебе нужен раб, ты
будешь глупцом, воспитывая его как господина. Против
вновь образовавшихся скотских масс, считает Ницше, надо
и	£0
организовать новый террор .
Ницше включает рабочее движение в измышленную им
непрерывную последовательность от христианства как ре¬
лигии рабов до власти либералов и далее наконец до стрем¬
ления к власти низшей, выродившейся породы людей —
так он называет сторонников социализма, стремящихся, на
его взгляд, привести к власти толпу с ее стадными добро¬
детелями. Выступая против социализма, он призывает к
сочувствию господам в их борьбе против силы «слишком
многих» и сопровождает это атаками на христианство, де¬
мократию, либерализм и социализм, а равно и на эманси¬
пацию женщин.
Призывы Ницше тогда же и позже нашли весьма бла¬
гоприятный отклик в определенных кругах мелкой и круп¬
ной буржуазии. Ницше был предшественником не только
фашизма, но во многом и всей буржуазной идеологии пе¬
риода ее упадка; но именно в силу этого он и смог подго¬
товить почву для появления в дальнейшем демагогической
идеологии фашизма.
Негодование Ницше против буржуазной обывательщи¬
ны, негодование эстета против мелочности и неприглядно¬
сти дельцов импонировало многим из тех, кто, как и он
сам, не был непосредственно втянут в процесс капитали¬
стического производства и воспроизводства. Многих же
других раздражали его выпады против наиболее низмен¬
68 См.: Ф. Ницше. Антихристианин. Опыт критики христиан¬
ства. Спб., 1907, с. 85.
69 См.: F. N i е t z s с h е. Werke, Bd 14, S. 334.

124
ной из всех форм существования, какие до тех пор име¬
лись в истории, против «капитализма» как господства од¬
ного лишь закона материальной нужды. Но сочетая эту
мнимую критику капитализма с характерным для буржуа¬
зии периода упадка возвратом к тем или иным уже изжи¬
тым формам идеологии и выдавая от случая к случаю
будущим «господам» такие маскирующие эпитеты, как
«новая аристократия труда» и т. д., он готовил тем самым
лозунги для будущей псевдоантикалиталистической стряп¬
ни Шпенглера, Юнгера и немецкого фашизма.
Такое использование ницшеанства было заложено уже
в самих приемах Ницше, посредством которых он с легко¬
стью замещал (и разрушал) понятийные формы сознания
с помощью мифологических образов. В конечном счете
этот же метод характерен и вообще для буржуазной мыс¬
ли периода упадка, включая ее «левые» версии, например
Маркузе с его книгой «Структура влечений и общество».
В соответствии со своим мифологизирующим методом Ниц¬
ше усматривает три действенных мифологических прин¬
ципа: принцип разума, объяснительно-духовный принцип
аполлоновского начала; экстатически-производящий дио¬
нисийский принцип творчества с его чередованием зарож¬
дения и смерти; сократический принцип познавательного
оптимизма, связывающий друг с другом мораль и счастье
и проявляющийся в буржуазном либерализме и в рацио¬
нализме с его признанием вымышленной предустановлен¬
ной гармонии 70. Ницше борется преимущественно с сокра¬
тическим принципом, связывая эту борьбу с опроверже¬
нием «варварского» буржуазно-гуманистического истолко¬
вания древнегреческой культуры. Тем самым можно
считать его основателем общераспространенной в период
упадка буржуазной идеологии тенденции «отказа» — отри¬
цания всего культурного развития после определенного
момента: после классической древности в целом (так Ниц¬
ше отрицал развитие философии в период после античной
Греции), после Реформации (католические реакционеры),
после Платона и Сократа (Хайдеггер). Существует мно¬
жество форм и вариантов такого «отказа». Они встреча¬
ются как у Ницше и Шпенглера, так и у томистских кри¬
тиков марксизма — Густава А. Веттера или Я. Хомма, а
также в экзистенциалистско-теологической критике марк¬
70 См.: Th. Schwarz. Sein, Mensch und Gesellschaft im Exis¬
tentialismus, S. 85—86.

125
сизма, например у Л. Ландгребе. Литературно эта тема
блестяще разработана в романе Томаса Манна «Доктор
Фаустус».
Рассматривая исходную концепцию Ницше в целом, мы
видим, что она глубоко противоречива. С одной стороны,
он возвещает приближение эры господства новой, высшей
породы людей и хочет служить ей своей философией.
С другой стороны, его идея вечного возврата делает невоз¬
можным какое бы то ни было развитие к высшему, а тем
самым становится на пути им же провозвещенной пер¬
спективы. Если возможен только вечный возврат, если
ничто новое не может возникнуть, то ницшеанская фило¬
софия с внутренней необходимостью (как и шопенгауэров¬
ская) должна прийти к представлению о том, что в конеч¬
ном счете всякое влечение к власти бессмысленно. Крах
попытки Ницше разрешить данное противоречие означал,
что конечные выводы из всей его буржуазно-реакционной
философии неизбежно проникнуты духом пессимизма,
ощущением безвыходности и бессмысленности положения,
в котором находится буржуазия. Этот глубокий пессимизм
оказал сильное влияние на основателей «франкфуртской
школы», в особенности на Хоркхаймера и Адорно. Хорк-
хаймеровский пессимизм при этом несколько больше на¬
поминает шопенгауэровский, а пессимизм Адорно более
непосредственно примыкает к Ницше.
Помимо Ницше, одним из ранних немецких «филосо¬
фов жизни» был Вильгельм Дильтей (1833—1911). К этой
философии Дильтей пришел непосредственно от позити¬
визма, испытав затем также неокантианские воздействия.
Он осознавал крушение религиозных традиций и метафи¬
зических философских концепций. Выступая против воз¬
никшей дилеммы «релятивизм или академический форма¬
лизм», он выдвинул призыв к целостному по возможности
пониманию продуктов творчества в духовно-культурной
области. Он считал их составной частью некой охватываю¬
щей весь род человеческий взаимосвязи; этот тезис он на¬
правлял против релятивизма. В то же время он выступал
и против формализма и позитивизма, указывая на то, что
каждый из этих духовно-творческих продуктов есть некое
проявление того или иного момента той же взаимосвязи.
В понимании таких проявлений он видел задачу своей
теории познания. Внешний мир, по Дильтею, следует по¬
нимать как сопротивление субъекту. В основание своей
теории познания Дильтей кладет переживание субъекта,

126
обнаружение субъектом внешнего сопротивления, субъек¬
тивность. Эта субъективность, «переживание», возведение
психических способностей, чувства, желания и пережива¬
ния в ранг эпистемологических ориентиров становятся ре¬
шающими моментами для дильтеевской философии в це¬
лом. Вместе с тем он отрывает «науки о духе» от наук о
природе, считая, что способ познания тех и других прин¬
ципиально различен. Взаимосвязи в природе являются
абстрактными, в духовном мире — живыми и потому по¬
стижимыми в переживании.
Жизнь, явления духовной культуры мы понимаем, со¬
гласно Дильтею, посредством духовно-научного, в конеч¬
ном счете психологизирующего метода — герменевтики.
Этот термин производен от имени Гермеса, древнегрече¬
ского мифологического персонажа, который был «послан¬
ником богов» и играл роль истолкователя или посредника
между богами и людьми. Герменевтика должна вскрывать
способы существования, смысл, внутреннюю взаимосвязь
и значение знаков, как и вообще всех проявлений жизни;
историчность вскрываемых ею духовно-культурных явле¬
ний постигается посредством самосознания, понимании
же их сущности есть, согласно Дильтею, нечто большее,
чем «разъяснение». Речь здесь идет не о простом рацио¬
нальном разъяснении, но о выявлении внутреннего смыс¬
ла с помощью душевных сил, с помощью духовности. По-
нимание выступает при этом как направленность от жиз¬
ни к жизни же, а действительность объявляется проста
тождественной жизни. Посредством такого рода «гносео¬
логии» Дильтею удается всего лишь выделить три типа
миросозерцания (зависимых, как он полагает, от позиции
по отношению к жизни): преобладание рассудка ведет к
позитивизму и материализму, преобладание чувства — к
пантеизму, преобладание воли — к идеализму. Все эти ис¬
ходные мировоззренческие позиции он рассматривает как
в равной мере истинные и вместе с тем неистинные, так
что в конечном счете релятивизм остается непреодолен¬
ным.
Философия жизни не была чисто немецким течением.
Одним из систематически развивавших ее мыслителей был
французский философ Анри Бергсон (1859—1941), выдви¬
гавший на передний план понятия длительности и интуи¬
ции. Наша картина мира сложилась под воздействием
науки, а наука имеет дело с экстенсивностью, с числен¬
ным многообразием, с причинными связями. Для науки

127
мир — это однородное пространство, в котором размещены
плотные протяженные тела. Благодаря этому все стано¬
вится определимым, все подчиняется неизменным зако¬
нам. Исследуя движение, науки о природе должны рас¬
сматривать его как смену положений в пространстве, не
останавливаясь при этом на том, что такое движение само
по себе и каковы его причины. Согласно Бергсону, науки
о природе по необходимости имеют дело только с резуль¬
татами, а не с причинами; им недостает подлинного дина¬
мизма, жизни. То, что наука называет временем, в дейст¬
вительности есть пространство. Его естествознание и изме¬
ряет вместо времени.
Но в нас самих, полагает Бергсон, есть и иная дейст¬
вительность. Она проявляется в признаках качественного
порядка, непространственных и неисчислимых. Эта внут¬
ренняя действительность длится: она есть чистая длитель¬
ность, отличная от естественнонаучных пространства и
времени; она есть неповторимое и нерасчленимое деяние,
жизненный порыв, нечто текучее и неизмеримое.
Первый мир — пространственная материя — соразмерен
нашему рассудку или оперирующему понятиями и отра¬
жающему предметы духу, понимаемому Бергсоном как
техническое мышление. Оно пригодно только для дейст¬
вия, оно есть орган homo faber, «человека деятельного», и
ориентировано прежде всего на производство орудий. Рас¬
судок есть определенное, различающее, аналитическое.
В то же время он неспособен постичь сущность второго
мира — внутренней действительности с ее непрерывным
потоком жизни и движением, которые для рассудка пред¬
стают только как парадоксы зеноновского типа. Поэтому
для постижения внутренней действительности требуется
иной орган: интуиция, способность к непосредственно¬
му пониманию. Это и есть, по Бергсону, орган пости¬
жения, специфичный для homo sapiens, «человека разум¬
ного».
Механистический и телеологический способы объясне¬
ния, свойственные техническому рассудку, не могут по¬
нять длительности. Мыслители-механицисты понимают
организм, считает Бергсон, как машину, а телеологи,
напротив, рассматривают организм как нечто готовое, соот¬
ветствующее плану мироздания. Философия должна осво¬
бодиться от обоих этих способов мышления. Жизнь по¬
добна потоку, разливающемуся сквозь отдельные организ¬
мы и стремящемуся преодолеть препятствие, представляв-

128
мое их вещественностью. Жизнь, как ее мыслит Бергсон,
не следует логическим законам. Ее поток может попасть
в те или иные тупики, но все это не отменяет существо¬
вания неуклонного натиска жизни, расщепляющегося на
два русла, на мир растений и мир животных. С возникно¬
вением человека впервые (хотя еще в примитивной фор¬
ме) возникает интуиция, способная духовно постичь
жизнь, а тем самым освободить сознание. Такая интуиция
в своей направленности совпадает с потоком самой жизни,
в то время как рассудку якобы свойственно направление,
противодействующее жизни: рассудок направлен на ма¬
терию, а интуиция, наоборот, на истинную действитель¬
ность жизни.
Мы видим, что основные тенденции воззрений Дильтея
и Бергсона совпадают. Оба они расщепляют действитель¬
ность на две части, природу и субъективность, из которых
природа является вторичной. Соответственно и познание
природы как вторичного признается ниже рангом по срав¬
нению с субъективностью как первичным. Провозглашая
примат субъективности, оба они делают мерилом философ¬
ской истины произвол. Место объективного познания дол¬
жно занять мировосприятие буржуазии, содрогающейся
от страха перед катастрофой. Чтобы это оказалось воз¬
можным, Дильтей и Бергсон используют тезис об ограни¬
ченности логико-дискурсивной рациональности — доста¬
точно вспомнить соответствующее этой цели замечание
Бергсона о том, что физика как механицистская наука, по
существу, не может понять даже факта движения. С по¬
мощью этого тезиса они пытаются подменить диалектику
реакционным обращением к иррационалистической и ми¬
фотворческой субъективности. В этом отношении надо
вспомнить хотя бы о беспонятийности, которую Бергсон
выдвигает, ссылаясь на Зенона, чтобы отвергнуть неизбеж¬
ное в противном случае признание диалектически пости¬
гаемой сущности движения, отвергнуть объективную про¬
тиворечивость движения. После такого отвержения остает¬
ся лишь пространственно-временной континуум как чистая
длительность. Что же он представляет собой? Ведь то, что
является только непрерывным и лишено всякой прерыв¬
ности, в чем совпадают начала и концы, — это, как точно
заметил еще Аристотель, есть просто ничто! Чистая дли¬
тельность не существует. Конечным выводом бергсонов-
ской философии является Ничто.

129
Гюстав Лебон и обоснование «психологии масс»
с позиций философии жизни
Одним из краеугольных камней, характерных для фи¬
лософии жизни иррационализма и индивидуализма, слу¬
жит так называемая «психология масс», разработанная
Лебоном и еще недостаточно, как мне кажется, подверг¬
нутая критике марксистами. В сущности, культ индивида,
оторванного от масс с их деятельностью, чувствами и отно¬
шением к жизненным благам, нашел свое уродливое отра¬
жение во всей истории ревизионизма вплоть до его нынеш¬
них « антиэт атистских »,	« орфических »,	«	эмансипацион¬
ных» и «гуманистически-социалистических» форм.
Лебон возлагает на демократические общественные ин¬
ституты, на урбанизацию и современные средства массо¬
вой коммуникации ответственность за разложение тради¬
ционных социальных форм поведения и деятельности. Это
разложение, согласно Лебону, выразилось в появлении
«масс», то есть нестабильных, случайных конгломератов,
состоящих из эмоционально неустойчивых человеческих
групп. Такие конгломераты якобы типичны для современ¬
ного общества, причем особенно подвержены «омассовле-
нию» те части народа, которые почему-либо оказались
оторванными от корней. Поведение человека, ставшего*
элементом массы, характеризуется растворением личности
во влечениях этой массы; перекрыванием рациональных
факторов чисто эмоциональной мотивировкой; отказом от
интеллекта в пользу поведения, основанного на легкове¬
рии; исчезновением сознания личной ответственности*
Альтернативой такому поведению служит для Лебона по¬
ведение индивида как сильной личности71.
Таким образом, непосредственный подход Лебона к
решению своих задач является позитивистским; беря оп¬
ределенные явления, ведущие к формированию «масс», он
упускает из виду специфические отличия различных яв¬
лений такого рода: масса, присутствующая на футбольном
матче, есть нечто иное, чем масса, участвующая в забасто¬
71 Основные излагаемые ниже тезисы были развиты Лебоном в
1895 году в его книге «Психология народов и масс» (русский пере¬
вод: Спб., 1896). Большое влияние на Лебона оказал Ш. Сигеле,
в особенности его тезис о том, что массы являются чем-то неодно¬
родным и разрозненным. По существу, Лебон всего лишь система-,
тизировал уже сформулированные до него другими буржуазными
идеологами стереотипы психологии масс.

130
вочной борьбе! Далее, он игнорирует причины формиро¬
вания масс, в частности капиталистическую индустриали¬
зацию, служащую причиной разрушения традиционных
семейных и производственных структур, причиной урбани¬
зации и скученности «оторванных от корней» масс; ответ¬
ственность за сам этот процесс он возлагает на вторичные
явления (прежде всего на буржуазную демократию), соот¬
ветствующие общественным условиям процесса формиро¬
вания современного капитализма. Характерная для данных
условий форма образования «масс» имеет глубокие соци¬
альные корни и, будучи значимой для длительных перио¬
дов времени, затрагивает все общественные отношения;
Лебон же обсуждает эти явления на уровне образования
такой «массы», как охваченная паникой публика на фут¬
больном матче. Но если рассматривать подобные поводы
для образования «масс», то ясно, что они представляют
собой лишь частный и второстепенный случай, да и дейст¬
вуют эти поводы только в течение кратких отрезков вре¬
мени. Тем не менее Лебон приравнивает друг к другу оба
(и социально значимый, и случайный) типа образования
масс и анализирует их в соответствии с критериями, при¬
годными только для второго типа. Отсюда с необходимо¬
стью следуют ложные обобщения. Так, явления паники
свидетельствуют, по его мнению, о том, что масса теряет
рациональность реакции. Как будто бы индивид в усло¬
виях крайней опасности реагирует иначе! Между прочим,
экзистенциализм черпает свои аргументы именно из тако¬
го беспорядочного реагирования изолированного индиви¬
да. Кроме того, в социально значимых массах возникают
и структуры, созидающие потенции нового типа (коллек¬
тивизм), на это указывают такие факты, как возникнове¬
ние партий, профсоюзов и т. д. Как раз с помощью таких
структур массы и преодолевают спонтанные и ложные
«массовые» реакции. Противоположность масс и вождей—
это не проблема какой-либо особой науки о психологии
масс, это не закономерность из области такой науки, но
всето лишь реакционный миф. Что касается рабочего дви¬
жения, то именно на его основе диалектика масс и руко¬
водства, раскрывается в качестве явления, характеризуе¬
мого специфической структурой.
Из ложных исходных посылок Лебон извлекает реак¬
ционные выводы, на примере которых наглядно видна
связь между мифологией философии жизни и позитивиз¬
мом. Ибо у Лебона «марса», коллектив не только противо¬

131
стоит индивиду, но прямо отождествляется с «механиче-
ски-мертвым» и с «цивилизацией», противопоставляется
всему живому и растущему. Здесь опять, таким образом,,
противопоставлены подходы механики и биологии.
Различие между представителями «массы» и индиви¬
дами, принадлежащими к элите, Лебон сводит к противо¬
положности между рациональностью и поведением, сле¬
дующим чувству. Индивид открыт для рациональных,
логических аргументов, а человек толпы зависит от эмо¬
ций и страстей. В обращении к нему нельзя поэтому апел¬
лировать к истине, но надо иметь в виду только эмоции
(Лебон даже не рассматривает вопроса об их истинности
или ложности!). Это напоминает Сореля, а также методы
«убеждения» немецких идеологов нацизма.
Но индивид не есть нечто полностью детерминируемое
самим собой. Остается верным то, о чем говорил Гёте в
одном из своих разговоров с Эккерманом, а именно что
индивид тем богаче, чем разнообразнее его общественные
взаимосвязи. В соответствии с этим, следовательно, даже
индивидуалистическое отношение личности к массе всегда
опосредованно социально!
«Теоретики» психологии масс в конечном счете не мо¬
гут сказать ничего сколько-нибудь содержательного о том,
что составляет центральный момент их концепции лич¬
ности. Если проследить их высказывания по этому поводу,,
то мы найдем одни лишь стереотипы, подобные тем, ко-
торые встречаются и в развившейся позднее философии
экзистенциализма. В этих стереотипах на уровень фило¬
софской субстанциальности возводятся такие понятия, как
опасность, бытие индивида между безднами прошлого И
будущего, непреодолимое одиночество и т. п.
Конечно, мы не отрицаем, что и в этой области имеют¬
ся требующие решения проблемы. Мы только не можем
согласиться, чтобы верные наблюдения ложным Ъбразом
соединялись с несущественными проблемами и чтобы зД-
тем эти проблемы возводились в абсолют. Фактически
человек может вести себя как рационально, так и эмбрио¬
нально. Неверно оценивать эмоциональный способ реаги¬
рования просто как неполноценный и ложный, а рацио¬
нальный— как неизменно лучший и точный.
В пределах каждого данного социального строя име¬
ется определенный уровень, отождествляемый с рацио¬
нальностью: например, при капитализме это уровень
обмена товарами в соответствии с их стоимостями; рабочий

132
класс, напротив, развивает иную рациональность, а имен¬
но такую, которая подразумевает, что капитализм, возник¬
нув исторически, также и погибнет в ходе истории, погиб¬
нет не автоматически, но путем революции, причем эту
последнюю осуществят не какие-либо потусторонние си¬
лы, но рабочий класс, выросший в недрах самой же капи¬
талистической системы.
Поэтому следует поставить вопрос: какую рациональ¬
ность (а вместе с тем и какую элиту) имеют в виду, когда
хотят обосновать права рациональности и «элит»?
Эмоции тоже не являются беспричинными и не обла¬
дают одной и той же ценностью. Если говорить о двух
рассмотренных выше типах «массы», то уже в соответст¬
вии с условиями формирования того и другого типа эмо¬
ции в обоих этих случаях не будут одинаковы. В массах
первого типа глубже и в более общем, социальном плане
сказывается воздействие идеологических ориентиров, и
это воздействие, конечно, имеет более высокую обществен¬
ную значимость, чем среди случайно собравшихся болель¬
щиков за определенную футбольную команду. Это каче¬
ственное различие между разными видами эмоционально¬
сти Лебон тоже игнорирует, чтобы получить возможность
«измерять» эмоции масс на более примитивном уровне
«массы» зрителей футбольного матча. Но ведь эмоция «не¬
нависть», скажем, во Вьетнаме была, во-первых, отнюдь
не равноценной, если говорить об обеих враждующих сто¬
ронах, а во-вторых, ничем не походила на те чувства, ко¬
торые испытывали друг к другу, например, болельщики
команд «Бавария-Мюнхен» и «Боруссия Мёнхен-Гладбах»
во время матча этих команд. Столь же неверно и утверж¬
дение, будто одинаково легко завоевать массы на сторону
той или иной эмоции. Скорее легкость или трудность в
этом случае целиком зависит от идеологических момен¬
тов. Нельзя противопоставлять одни лишь эмоциональные
приемы вредному воздействию антикоммунистической
идеологии, напротив, «переход» к таким приемам возмо¬
жен только в рамках уже выработанной (по меньшей мере
демократической и антимонополистической) позиции; для
рабочего же класса такая позиция в конечном счете рав¬
носильна социалистическому классовому сознанию.
Уже отсюда видна внутренняя связь между рациональ¬
ной и эмоциональней формами сознания и их зависимость
от идеологии. Не бывает поэтому, чтобы «масса» одно¬
родно реагировала на те или иные социальные процессы.

133
Наоборот, ее реакции будут противоречивы в зависимости
ют идеологической ориентации соответствующих групп
людей, от их классового дознания и т. д.
Массовая психология использует свои мифы против
рабочего класса, ибо именно численность — это то, что ра¬
бочие непосредственным образом «имеют». Но численность
становится эффективным общественно-прогрессивным
фактором только тогда, когда рабочие., объединенные со¬
циалистической (идеологией (включающей в себя как ра¬
циональные, так и эмоциональные моменты), начинают
действовать солидарно и становятся активными массами.
Именно против такого солидарного поведения рабочих
выступил во имя индивида и его изолированности испан¬
ский философ Ортега-и-Гассет. В отличие от Лебона Ор¬
тега представляет либеральный вариант массовой психо¬
логии, включающий в себя также известные антифашист¬
ские компоненты. По его мнению, либеральная демокра¬
тия выражает высшую волю общества как целого, идеал
непосредственного действия, воплощенный в форме при¬
знания одной личности другими; массовидность же соот¬
ветствует всему юбратному. Элита (существующая, впро¬
чем, во всех классах и слоях населения) подвергается
опасности уже вследствие того, что те, кто принадлежит
к «массе», считают мерилом поведения только поведение
усредненное. Место действительно первичного, классового
расчленения общества занимает здесь разделение на мас¬
сы и элиту. Но ведь реальные общественные конфликты не
разыгрываются между буржуазной и пролетарской эли¬
той, с одной стороны, и буржуазными и пролетарскими
массами — с другой. Ортега защищает капитализм, пере¬
кладывая на рабочих вину за его негативные последст¬
вия72. Его «снятие» рабочих масс во имя «индивида»
играет на руку капиталу, а индивиду — рабочему — ни¬
чего не дает.
На основе рассмотренных нами измышлений массовая
психология развивает свою специальную «теорию» мас¬
совой коммуникации, центральной темой которой (в той
мере, в какой сторонники изображают ее как критиче¬
скую) служит манипуляция сознанием масс. Здесь мы
снова видим «точки соприкосновения» между империали-
72 Cm.: J. 0 r t eg a y G a ss e t. Der Aufstand der Massen. Rein¬
bek, 1956.

134
стической массовой психологией и «критической теорией к.
Само собой разумеется, мы оспариваем не существование*
самого явления манипуляции, но его «обоснование» с точ¬
ки зрения массовой психологии.
При условиях (как мы уже упоминали) относительно¬
го спокойствия, благоприятной конъюнктуры и т. д., а так¬
же слабости субъективного фактора такая манипуляции
принимает широкие масштабы. Благодаря этому и прег
политических кризисах правящим кругам часто удается
свалить вину на «подставного» врага (на какие-либо на¬
циональные или расовые группы) или затуманить созна¬
ние трудящихся посредством мифологизации социальных
проблем, превратив, например, войну в «закон природы»,,
кризис в «судьбу» и т. п. Однако в основе этих приемов»
лежит не существование «массы», а действие реакционных
«элит», создающих и эксплуатирующих ложное сознание.
Это означает, что не массы, способные якобы только на
эмоциональные реакции, но мнимо «рациональные», реак¬
ционные в духовном плане «элиты» служат источником*
невежества и тупости. И они могут выполнять эту роль,,
поскольку располагают такими стоящими на их службе
идеологическими инструментами, как газеты, радиовеща¬
ние, телевидение, церковь, школы, университеты. А вывод,,
который из этого следует, именно тот, что надо экспро¬
приировать эти «элиты», передать в собственность народа
средства формирования общественного мнения.
Массовая психология в целом упускает также из виду,,
что подобная манипуляция сознанием масс имеет свои
границы. Такая граница проходит там, где речь идет о не¬
посредственных социальных интересах рабочих, следова¬
тельно, там, где затрагиваются вопросы заработной пла¬
ты, рабочего времени, условий труда. Именно поэтому
область, связанная с этими вопросами, и служит важней¬
шим пунктом с точки зрения развития сознания рабочих
масс. Далее, ни при каком сколь угодно изощренном ме¬
тоде манипуляции массовым сознанием не может быть
изменен тот факт, что самое первичное для рабочего пред¬
ставление остается связанным с различием между теми,,
кто «внизу», и теми, кто «наверху»; что для рабочего дви¬
жения исключительно важными являются именно пони¬
мание иерархической структуры предприятия и борьба
против этой иерархичности, за ее разрушение, борьба, на¬
пример, за право рабочих участвовать в управлении пред¬
приятиями.

135
Третьим (и недостаточно пока еще оцененным) факто¬
ром, ограничивающим возможности манипуляции созна¬
нием, служит то обстоятельство, что при современном
уровне развития техники возрастают требования к обра¬
зованности в научно-технической области, в том числе и
применительно к массовому образованию. Отсюда выте¬
кает, что рабочее движение должно использовать сферу
образования и профессиональной подготовки в качестве
исходного пункта для развития сознания масс.
В политическом отношении сердцевиной всей рассмот¬
ренной в настоящем разделе идеологии презрения к мас¬
сам служит отрицание творческой роли народных масс,
клевета на их политическую активность, изобретение по¬
литических способов держать массы в повиновении. Речь
идет о современной версии старого мифа, будто историю
делают великие личности, о новом варианте измышления
о том, что индивид противостоит коллективу. Представляя
«омассовление» в виде «судьбы» и противополагая «мас¬
су» «элите», сторонники этой идеологии фактически под¬
держивают увековечение расщепления общества на клас¬
сы, увековечение господства немногих над многими. Если
бы они в наши дни высказали это открыто, то слишком
ясен был бы антидемократизм их взглядов. Поэтому они
и маскируют свою позицию с помощью «философских»
аргументов массовой психологии.
В литературе уже отмечалось, что «омассовление» как
феномен имеет глубокие социальные причины, связанные
с капитализмом. Однако отмечалось и то, что независимо
от своей сознательности массы могут активно действо¬
вать в защиту своих интересов. Унаследованные от прош¬
лого предрассудки могут быть использованы в целях ра¬
систской или шовинистской идеологии, но создается и
распространяется такая идеология не массами, а «элита-
-ми». Она является продуктом деятельности идеологов, в
особенности идеологов господствующего класса, которые
стремятся создать «подставных врагов», отвлечь тем са¬
мым внимание от подлинных конфликтов и увековечить
свою власть. Социально-политический климат капитали¬
стического общества в современных условиях в значитель¬
ной мере определяется идеями о мнимой атавистичности
человеческой души, к которым не перестают взывать
идеологи капитализма. Массовая психология эпохй импе¬
риализма, разрабатывая эти идеи, меняет местами причи¬
ну и следствие. Получается, будто «атавистичность души»

136
есть причина капиталистического варварства, между тем
как в действительности верно как раз обратное.
Опровергая миф о якобы имеющей биологические кор¬
ни человеческой активности, мы покажем в ходе дальней¬
шего изложения, что человек как коллективное по своей
природе существо отнюдь не обязательно приходит к про¬
явлениям агрессивности и что любая идеология, зижду¬
щаяся на мнимой агрессивности человеческого сознания*
ложна в своей основе.
Некоторые поздние типы философии жизни
Империалистическая стадия капитализма явилась для
философии жизни периодом расцвета. Ее влияние в каче¬
стве важнейшего направления буржуазной философии рас¬
пространилось на все «участки спектра» идеологии капи¬
тализма — от крайне правых до «левых» вариантов. Край¬
не правые варианты, одним из прямых выразителей кото¬
рых стал уже упоминавшийся нами Освальд Шпенглер*
были затем включены в фашистскую идеологию.
Воззрения Освальда Шпенглера (1880—1936) сформи¬
ровались под воздействием Ницше и Дильтея. Шпенглер
выдвинул концепцию культурных циклов, каждый из ко¬
торых продолжается около тысячи лет; любой вариант
философии, естествознания, математики всего лишь выра¬
жение своего времени, а истина существует только по от¬
ношению к определенным культурным общностям. Идея
развития общества заменяется у Шпенглера теорией цик¬
лов, причем каждый из выделяемых им циклов проходит
(подобно циклам экономической конъюнктуры) через не¬
сколько фаз. Шпенглер был непримиримым врагом социа¬
лизма. Основные тезисы его философии могут быть до¬
статочно ясно проиллюстрированы следующей схемой.
Антиномия жизненных явлений (по Шпенглеру)
Живые существа пер¬
вого типа связаны с внеис-
торическим пространством.
Таковы растения и расти¬
тельноядные животные.
Последние по своей при-
Живые существа вто¬
рого типа не связаны с
пространством: они под¬
вижны и, следовательно у
связаны с временем. Сюда?
относятся подвижные жи-

137
роде служат добычей для	вотные, а именно хищни-
живых существ второго	ки. Высшие среди хищни-
типа.	ков создают орудия и ору¬
жие, воплощая в себе наи¬
высшую форму свободно¬
подвижной жизни.
Данная антиномия проявляется на уровне органов
чувств:
Специфическим для
второго типа животных яв¬
ляется обоняние. У них
«сильная душа», живут
они поодиночке, не терпя
соперников на своей тер¬
ритории. В этой их особен¬
ности заключен корень
«царственного принципа
собственности». Работа,
которую они выполняют,
это — главенство.
У животных, относя¬
щихся к первому типу,
преобладает зрение. Соот¬
ветственно у них «слабая
душа», и для компенсации
этого они объединяются в
стада. Сюда же принадле¬
жат массы рабов, предна¬
значенных для выполне¬
ния изнурительной рабо¬
ты, обязательно под чу¬
жим руководством.
На «социальном» уровне та же антиномия выражается
в следующем разделении:
Представитель первого
типа живых существ —
крестьянин, в котором на¬
ходит свое выражение спо¬
собность чувства и кото¬
рый привязан к крови и
почве. Его идеология —
миф. Природа — его выс¬
шая ценность.
Представитель второго
типа живых существ на
этом уровне — житель го¬
родов, обладающий чувст¬
вом истории {время!). Для
его сознания характерно
мышление, дух (абстракт¬
ное мышление). Символы,
соответствующие этому
«духу»: зима, распад, ги¬
бель.
Из этой антиномии Шпенглер делает вывод, что клас¬
сы обусловлены природой и могут быть уничтожены толь¬
ко вместе с самой «жизнью». Закон — это не что иное, как
право сильнейшего. История предстает в виде картины
изнурительного труда неполноценных рабов, которыми
командует стая хищников-вождей. Высшее, что только
может пережить человек, это чувство торжества хищника,

138
схватившего когтями добычу. В зачатке каждое органи¬
ческое существо снабжено своей техникой как выраже¬
нием «тактики» его жизни. Однако человеческая техника
(не из-за возникновения сознания, но по причине устрой¬
ства нашей руки) есть нечто иное с тех пор, как в резуль¬
тате некой прамутации из когтей хищного зверя развилась
рука. По мере роста техники человек все больше отчуж¬
дается от природы, что проявляется в антагонизме между
вождем и толпой, природой и техникой, инстинктом и
мышлением. Что касается мышления, оно, согласно Шпен¬
глеру, возникло в результате еще одной мутаиии, привед¬
шей к появлению языка, а тем самым и мышления, рас¬
чета, способности (у «хищной обезьяны» — вождя) за¬
мышлять различные предприятия. На той ступени, когда
появились «вожди», организующие экономику, эта способ¬
ность достигла высшей витальности. Она должна была
теперь, с одной стороны, использовать массу «неполно¬
ценных», а с другой (и в том ее трагизм) — оказалась ско¬
ванной этим использованием. Техническая, предметная'
жизнь достигает кульминации в городе, но при этом отры¬
вается от почвы и находит свое конечное выражение в бо¬
гатстве и роскоши. Вождей перестают признавать; массы,,
служившие орудием, начинают бунтовать. Вожди отсту¬
пают перед машинами, техника попадает в руки низших
рас. Это приводит к катастрофе белой расы, западная ци¬
вилизация гибнет.
Во время первой мировой войны Хайдеггер выступил
с тезисом, будто бы на действия людей накладывает своя
отпечаток тот факт, что они верят в объективные законы
общества и потому либо занимают позицию пассивного'
приятия существующих отношений, либо действуют, оши¬
бочно доверяясь этим законам. В обоих случаях человек
оказывается, по Хайдеггеру, не свободным, но рабом исто¬
рии, рассматриваемой в качестве науки. Это один из ва¬
риантов свойственного как неогегельянству, так и филосо¬
фии жизни тезиса об отчуждении. Но что же получается,
если, как мыслит Хайдеггер, исторических законов вовсе
нет, если они всего лишь изобретены людьми? Люди, по¬
лагает он, должны освободиться от этого ошибочного*
мнения о законах, чтобы стать свободными личностями.
Ниже мы увидим, что и Поппер в своих концепциях неда¬
леко ушел от этой точки зрения.
Такое оригинальное представление о бытии Хайдеггер*
считает нужным дополнить столь же своеобразной кон«*

139
щепцией времени: время не может быть чем-то объектив¬
ным, оно необходимо является продуктом сознания. От¬
сюда вытекает некая философская программа: подвергнуть
'бытие и время рассмотрению уже в качестве нематери¬
альных способов существования.
Программу эту Хайдеггер выполняет в своих сочине¬
ниях, начиная с книги «Бытие и время» (1927). Каково
же, согласно этой программе, отношение между человеком
(по терминологии Хайдеггера, «здесь-бытием», Dasein) и
‘бытием?
Человек (хайдеггеровское «здесь-бытие») помещен в
.мир «существующего» (Seienden) и тем самым носит на
себе отпечаток «заботы».
Под заботой Хайдеггер имеет в виду, по существу, чув¬
ство, связанное с нехваткой чего-либо, однако он берет
это чувство только с его негативной стороны, понимает
его (как мы попытаемся показать в дальнейшем) не в ка¬
честве потребности, включающей в себя и ощущение не¬
хватки, и деятельность, направленную к устранению этой
^нехватки.
В свою очередь «забота» имеет три формы проявления:
«забегание-вперед», «бытие-уже-в-мире» и «бытие-при».
Как это понимать? Человеческая экзистенция всегда
есть «забегание-вперед», когда она может решать, выби¬
рать. Жизнь — это, по Хайдеггеру, прежде всего возмож¬
ность решаться на что-то. «Бытие-уже-в-мире» должно
означать, что человек брошен в мир, что «здесь-бытие»
всегда определенным образом «настроено», мир для него
не выглядит нейтральным, а обязательно окрашен теми
шли иными настроениями. Эта окрашенность предстает
перед «здесь-бытием» как «ноша», что является причиной
тяжелого (как это, по Хайдеггеру, должно быть чаще все¬
го) расположения духа. Соответственно хорошее настрое¬
ние— это просто выражение «забвения о бытии»! Суще¬
ствует только одно основное настроение, делающее для
нас возможным поворот и возврат к «бытию», — это страх
(die Angst). Только этот страх дает возможность вырвать¬
ся из «мира повседневности» (Хайдеггер вслед за Кьерке¬
гором обозначает его неопределенным местоимением
«man»), чтобы обрести «бытие». Испытывая страх, чело¬
век оказывается лицом к лицу с Ничто, а благодаря этому
выпадает из мира «слишком многих» (это уже из Ниц-
але!). Он превращается в изъятую из мира экзистенцию
{снова кьеркегоровская мысль).

140
Далее Хайдеггер переходит к анализу этого страха*
представляющего собой нечто иное по сравнению с как
бы нормальной боязливостью. В основной тональности та¬
кого страха сливаются все оттенки, поскольку «здесь-бы-
тие» больше не находит для себя никакой опоры. Это*
именно и означает, что «существующее» ускользает от
него; человек испытывает это и во второй из упомянутых
выше форм проявления «заботы» — в форме «бытия-уже-
в-мире».
Если «забеганию-вперед» соответствует чувство «за¬
брошенности», а «бытию-уже-в-мире» — только что рас¬
смотренная основная тональность «страха-томления», то«
третьей форме проявления «заботы», «бытию-при», свой¬
ственно чувство «обреченности»: человек ощущает себя
«при вещах», занимается ими («тем, что под рукой»)'.
В этом «бытии-при» человек обесценивается, превращает¬
ся из «здесь-бытия» в кьеркегоровское «таи».
В соответствии с тремя структурными формами «забо¬
ты» Хайдеггер строит и свое учение о времени. С «забега-
нием-вперед» связано будущее. Человек в меру своих воз¬
можностей «забрасывает» себя в будущее. «Бытие-при»,,
эта «обреченность» вещам, «тому, что под рукой» и заня¬
тию всем этим (работе, технике) соответствует настояще¬
му. «Бытию-уже-в-мире», непрерывно накладывающему на
нас свой отпечаток, соответствует у Хайдеггера прошлое.
Итак, это — субъективное, зависящее от форм «заботы»
учение о времени. Всякое время направлено к некоему
неизбежному событию, а именно к смерти. Решаясь на
предвосхищение смерти, мы делаем все «существующее»
равнозначным. Как отсюда явствует, Фрейд не был одннок
в своем провозглашении «влечения к смерти». Согласно*
Хайдеггеру, это влечение возвращает нас через смерть в
подлинное бытие, в котором хайдеггеровский человек
(«здесь-бытие») перестает быть чем-то существующим;
По своей сущности эта философия убога. Однако ее*
следует воспринимать в контексте испытываемого буржуа¬
зией «страха перед жизнью», ее «озабоченности» общест¬
венным переворотом, происшедшим в октябре 1917 года,
и тогда мы поймем, что в этой философии нашли свое-
наиболее точное выражение основные настроения, свойст¬
венные на данном этапе буржуазии и мелкобуржуазным»
слоям. Именно это и обусловило глубокое и по мере обо*-
стрения общего кризиса капитализма все более возрастают
щее влияние Хайдеггера.

141
Впрочем, хайдеггеровская философия не может отве¬
тить на целый ряд весьма простых вопросов. Приведем
здесь только немногие из них. Например, на основании
чего человек все же может свободно выбирать и решать?
Как он может быть к этому способен, если в природе и
обществе все происходит не в соответствии с законами,
или человек не может познавать эти законы и учитывать
их при своих решениях? Среди реального хаоса просто
нельзя было бы существовать и действовать. С другой
стороны, в хайдеггеровской философии человек, будучи
заброшен в «существующее», до такой степени несвободен,
что при этом исчезает самая возможность того, что он
окажется способен выбирать и решать. Разрывая связь
между объективностью и субъективностью, Хайдеггер про¬
сто упраздняет оба эти момента, представляющие собой
необходимые условия нашего бытия, нашего познания,
нашей деятельности, — условия того, что мы, как при¬
знает Маркс, сами делаем нашу историю, хотя и не при
свободно выбираемых нами обстоятельствах. При этом
Хайдеггер получает две различные и полностью оторван¬
ные одна от другой области, в одной из которых мы рас¬
полагаем безусловной неопределенной, недетерминирован¬
ной свободой решения, а в другой — подчиняемся безыс¬
ходной определенности извне. Хайдеггер превращает в об¬
ременительный груз то, что позитивно обусловливает нашу
свободу: объективные законы природы и общества. Тако¬
во проявление мировоззренческой позиции крайней напу-
ганности объективными общественными условиями и (в
связи с этим) возмущения против самой объективности
как таковой. Это явствует также из того, что для Хайдег¬
гера «хорошее настроение» проявляется как «забвение о
бытии». В этой философии, выражающей отчаяние бур¬
жуазии, уместно только тяжелое расположение духа, страх
перед будущим. Буржуазия объявляет, что перед лицом
охватившего ее глубокого кризиса все становится безраз¬
личным. Она стремится навязать свой пессимизм и борцам
за новый, социалистический и коммунистический порядок
вещей, отравить их этим пессимизмом и тем самым разо¬
ружить. Принципиальная негативность Хайдеггера выра¬
жается и в его отношении к труду, который он определяет
(исходя из своего принципа обреченности вещам) как
судьбу и как выражение несвободы. Труд для него — это
сфера отчуждения. Философия Хайдеггера измеряет все
критерием страха буржуазии перед своей собственной

142
гибелью, перед своим собственным закатом как класса.
Однако необходимо было рассмотреть здесь эту фило¬
софию, поскольку на нее опирается, в частности, такой
типичный представитель «франкфуртской школы», как
Герберт Маркузе, в своих нападках на социализм с пози¬
ций философии жизни. Предпринимались также попытки
«обновления марксизма» с использованием философии
Хайдеггера, например, тем же Маркузе или идеологами
чехословацкой контрреволюции в 1968 году.
Если говорить о концепции «одномерности» у Маркузе,
то соответствующая попытка отчасти опиралась на позд¬
ний тезис Хайдеггера о «забвении бытия» и на исходящую
из этого тезиса критику отчуждения в «существующем»;
далее отсюда же выводилась идея о необходимости искать
подлинное бытие с помощью методов негативной или ка¬
чественной диалектики кьеркегоровского образца. Эти кон¬
цепции (не в их абстрактной форме, но приспособленные
к конструированию политических мифов, объявленных
«неомарксизмом») представлены в работах Маркузе «Со¬
циальное учение советского марксизма», «Одномерный
человек», «Структура влечений и общество», «Опыт об ос¬
вобождении».
Вследствие этого непрекращающегося влияния филосо¬
фии Хайдеггера (которое, видимо, будет усиливаться в
связи с дальнейшим углублением общего кризиса капита¬
лизма) необходимо вкратце остановиться и на ее поздней
фазе, после происшедшего в мировоззрении Хайдеггера
«поворота». Если в «Бытии и времени» речь шла о попыт¬
ке объяснить «бытие» через «здесь-бытие», то есть исходя
из субъекта, субъективистски и антропологически, то по¬
сле упомянутого «поворота» Хайдеггер занимает уже иную
позицию: его обращение к проблемам кризиса капитализ¬
ма не позволяет ему остаться на точке зрения субъектив¬
ного антропологизма. Более настоятельно выдвигается
момент «объективности», и Хайдеггер стремится теперь
дойти до понимания «здесь-бытия», исходя из «бытия».
Человек, как считает Хайдеггер, одинок в своем бытии
и потерян среди ничтожного. Эта концепция отчуждения
является по своему происхождению неогегельянской. Од¬
нако, по мнению Хайдеггера, начиная с Сократа и Плато¬
на, западная философия забыла истинное «бытие» и зани¬
мается только «существующим» как суммой всех «нечто».
Поэтому тот, кто стремится пробиться к истинному «бы¬
тию», должен порвать с традицией западного философство¬

143
вания, восходящей к Сократу и Платону. Этот мотив имел¬
ся уже у Ницше. Столь же ницшеанским является у
Хайдеггера и призыв возвратиться к мифологическому
сознанию. Его объективность ирреальна. Бытия, считает
он, нельзя найти среди предметов, и, однако, оно опреде¬
ляет собой все существующее. Отношение существующего
к «бытию», к философской истине остается у Хайдеггера
непостижимой тайной. Возможна наука лишь о «сущест¬
вующем», но не о «бытии». Тем не менее Хайдеггер далее
вновь возвращает эту псевдообъективность в субъект: язык
есть обиталище «бытия», а также и людей. Тем самым фи¬
лософия жизни сближается с лингвистическим позитивиз¬
мом.
Ганс Фрейер (1887—1969) воспитывался в атмосфере
буржуазного молодежного движения, пронизанной влия¬
нием философии жизни. На философии жизни основана
и его социология, в которой шпенглеровская концепция не¬
посредственно связывается с гитлеровским фашизмом.
Фрейер исходит из типичного для философии жизни
противопоставления общества и общины, цивилизации и
культуры. Эту «антиномию» он возводит к двум различ¬
ным типам человеческой деятельности. Первый из них —
это деятельность крестьянина, его поведение, заключаю¬
щееся в приспособлении к природе, которая выступает в
качестве чего-то более мощного, надежного, вообще чего-
то лучшего, чем человек. Второй тип человеческой дея¬
тельности — это техническое производство, изготовление.
Обоим этим типам деятельности соответствуют и различ¬
ные способы поведения: крестьянин ведет оседлый образ
жизни, а технический «делец» подобен беспокойным цы¬
ганам. «Изготовление-делячество» (Machen) служит ис¬
точником «тенденции» к завладению миром. Из деятель¬
ности первого типа (крестьянской) возникает «первичная
система», в то время как «делец-изготовитель» соответст¬
вует некоей «вторичной системе», которая подавляет пер¬
вичную. Сфера первичной деятельности покоится на непо¬
средственно личностных качествах и охватывает общин-
ность и исторически вырастающую культуру. Вторичная
же сфера, охватывающая все технико-цивилизаторское и
общественное, есть сфера отчуждения. В этой сфере чело¬
век якобы теряет свою субстанцию, а это и есть то, на чем
основано понятие пролетария, который представляет собой
неотъемлемый и в то же время отчуждаемый компонент
технического цикла от производства к потреблению (пони-

144
мая и то и другое как в материальном, так и в «культур¬
ном» отношении). Этот же тезис мы находим и у «левых»
культурреволюционеров от Маркузе до Хабермаса и Ха-
веманна, утверждающих, будто пролетариат вследствие
потребительского фетишизма утратил свою революцион¬
ную миссию. Мы вернемся к этому вопросу в связи с кри¬
тикой взглядов В. Райха.
В своем варианте философии жизни Фрейер, таким об¬
разом, заимствовал у Маркса элементы критики капита¬
лизма, но лишь для того, чтобы использовать их в целях
подрыва этой критики: отчуждение рождается не из капи¬
талистической собственности, а из техники. Такое абстра¬
гирование от производственных отношений ведет к сгла¬
живанию классовых различий между буржуазией и проле¬
тариатом, поскольку оба эти класса сливаются у Фрейера
в общем понятии «пролетариата». Здесь мы видим одну из
форм защиты капитализма; хотя на первый взгляд эта
форма выступает как радикализация марксовой критики
общества, в действительности Фрейер всего лишь мисти¬
фицирует важные реальные проблемы в духе философии
жизни.
После второй мировой войны Фрейер, само собой разу¬
меется, изменил неприкрыто нацистский характер своих
идеологических позиций и стал изображать свою типич¬
ную для философии жизни апологетику в виде «плюра¬
лизма».
Следует также отметить, что Ганс Фрейер был учите¬
лем Арнольда Гелена (1904—1976), исходным пунктом
для которого послужила критика культуры, развитая фи¬
лософией жизни и экзистенциализмом. Эта критика пы¬
талась противопоставить разрушению всех ценностей (при
капитализме) «раскрытие» истинных ценностей бытия.
Политически такая точка зрения, сформулированная в
годы непосредственно перед захватом власти Гитлером,
вполне вписывалась в фашистскую (также связанную с
философией жизни) критику буржуазной демократии как
проявления рационалистической дегенерации. Гелен, ра¬
ботая при нацистах, развил свою антропологию, исходив¬
шую от Ницше и продолжавшую основные тенденции фи¬
лософии жизни. Ницше учил, что человек есть неполно¬
ценное существо, употребляющее технику, чтобы выров¬
нять свою неполноценность. Шпенглер также говорил о
технике как о «тактике жизни». В своей антропологии Ге¬
лен развил эти мысли.

145
Чтобы предотвратить возможное недоразумение, заме-
тим, что представление о человеке как о не специализиро¬
ванном существе, более слабом, чем все другие, выдвига¬
лось до Ницше. Оно имеется, например, у Фейербаха, од¬
нако здесь оно сочетается с другими, более существенны¬
ми (и ускользнувшими от «философов жизни») мыслями
относительно того, что как раз на неспециализированно-
сти, универсальности человека и основана его сила в отли¬
чие от любых других форм жизни. Философская антропо¬
логия периода империализма употребляет представление
о человеке как о «неполноценном существе», чтобы пере¬
вести все проблемы, связанные с человеком, в плоскость
техники и организации как средств, которые человек «по¬
мещает» между собой и природой с целью преодоления
своей предполагаемой неполноценности. В этом круге
представлений коренятся и идеи о якобы неизбежном от¬
чуждении как результате техники. Маркузе и другие ак¬
тивные деятели современного «экологического» движения
выводят отсюда «необходимость» противопоставить техни¬
ке либо отказ от техники, либо какую-то технику совер¬
шенно другого типа. Но здесь же коренятся, с одной сто¬
роны, геленовская «позитивная» точка зрения, согласно
которой слабый человек для поддержки своего сущест¬
вования нуждается в «подпорке» в виде общественных
институтов; с другой стороны, и псевдолевая, анархист¬
ская позиция участников антиинституциональных сту¬
денческих беспорядков 60-х годов, равно как «экологиче¬
ское» (с креном к философии жизни) движение нашего
времени под лозунгами типа следующих: «Покончим с но¬
вой технологией» (или «с атомной энергией»), «Скажем
людям правду о том, что мы чрезмерно индустриализова¬
ны и технизированы, что мы должны ограничить себя и
бежать от материалистического образа мыслей, вернуть¬
ся к природе и охватить весь мир экологическим движе¬
нием» и т. д.
Здесь имеется злоупотребление (в духе философии
жизни) оправданным беспокойством по поводу хищниче¬
ской капиталистической эксплуатации человека и приро¬
ды, а также по поводу того, удастся ли нам решить не свя¬
занные непосредственно с капитализмом вполне реальные
проблемы отношений между человеком и его средой. Но,
выступая против этих злоупотреблений, мы не должны
легкомысленно относиться к самим проблемам, которыми
злоупотребляют. Дело лишь в том, чтобы понимать, что ни

146
одна из этих проблем не будет познана в своей подлинной
сущности, а значит, не будет решена, пока философия'
жизни, теория конвергенции, антитехнические воззрения,
призывы бороться с машинами и т. п. будут уводить от
сути проблемы, апологетически затуманивать эту суть.
Пример весьма различных и, по видимости, не соотно¬
сящихся идеологических движений показывает, сколь
сильно установка на философию жизни повлияла и про¬
должает влиять на псевдолевые концепции. Упомянем в
этой связи Даниэля Кон-Бендита с его (внешне) классово
нейтральным лозунгом «Сопротивление и жизнь» или
идиллически настроенных интеллектуалов, покупающих
дома в деревне и переселяющихся туда, чтобы самим себя
обеспечивать всем необходимым. Вполне понятное возму¬
щение бетонными коробками, пластиковой и неоновой
культурой и т. д. не должно выливаться в проповедь нос¬
тальгического возврата к дереву, керамике и крестьянским
дворам под влиянием реакционной идеологии, основанной
на философии жизни.
Выдвигая такое предостережение, мы боремся отнюдь
не с ветряными мельницами. По Франции и ФРГ прокати¬
лась волна такого рода проповедей, подхваченных всеми
средствами буржуазной пропаганды и в своей основе вос¬
ходящих к некогда «левым» вариантам философии жизни.
Во время студенческих волнений во Франции, в Париже*
образовалось (в частности, в кругах учеников ориентиро¬
ванного на философию жизни психоаналитика Лакана и
структуралиста Фуко) некое «неомарксистское», а в дейст¬
вительности исповедовавшее философию жизни «левое»
направление. Среди его руководителей можно назвать
Андре Глюксмана, Бернара Анри Леви, Ги Ландро и др.;
в ФРГ аналогичную роль сыграли Руди Дучке, Краль и
т. д. Во Франции все это движение, пройдя через проме¬
жуточную промаоистскую стадию, явило затем картину
весьма экзотической идеологической мешанины. Во имя
защиты индивидуальной свободы оно объективно оправ¬
дывало существующую империалистическую действитель¬
ность и боролось (с позиций философии жизни) против
разума (ratio) и духа. Высшим продуктом этого разума
(характеризующего европейское мышление со времен Пла¬
тона) признавался марксизм, но вместе с тем ему при¬
писывалось стремление все подчинить истине, притязаю¬
щей па всеобъемлемость, а следовательно, он объявлялся
учением цо своей внутренней сути тоталитарным и терро^

147
;ристическим. Каждая революция ведет будто бы к усиле¬
нию гнета. Одним из вариантов аналогичного хода мыслей
можно считать попперовскую концепцию «открытого об¬
щества», а другим — хайдеггеровскую концепцию «забве¬
ния о бытии», начало которому положили якобы Сократ и
Платон. Однако еще до Поппера и Хайдеггера о том же
писал и Бакунин, а из более поздних авторов, например,
Адорно.
Прудоновский анархизм был связан теснейшими уза¬
ми родства с буржуазным либерализмом, поскольку и пру¬
донизм, и либерализм ожидали возникновения обществен¬
ной гармонии из спонтанной активности отдельных инди¬
видов. Бакунинский анархизм был близок философии
жизни своей исходной установкой: деятельность человека,
если освободить ее от пут доктрин, станет воплощением
жизни как таковой. Сорель, являясь типичнейшим теоре¬
тиком анархизма, исходит из бергсонианского возвеличе¬
ния воли к жизни, причем эта воля, согласно Сорелю, как
и у Ницше, находит свое внешнее выражение в виде вла¬
сти. Именно власть разрывает оковы «рацио», высвобож¬
дая таким образом первооснову всякой жизни. Необхо¬
димо освободить марксизм от его рациональности, чтобы
он нашел доступ к массам, к иррациональному (это уже
взгляды Лебона!). Массы, по Сорелю, действуют инстинк¬
тивно, их возбуждают и направляют мифы. Идеологии и
мифы, мотивирующие действия масс, вовсе не должны
быть истинными, они должны быть лишь эффективными
для масс: Муссолини и Гитлер вполне могли бы подпи¬
саться под этим тезисом. Такие мифы не что иное, по
мнению Сореля, как спонтанные формы коллективного
сознания; как таковые они не подлежат рациональному
обсуждению. Эта идея была развита также в юнговской
психологии коллективного бессознательного.
Сорель противопоставляет, с одной стороны, буржуа¬
зию — рацио — декаданс — трусость, а с другой — пролета¬
риат — миф — насилие; в конечном счете он сводит все
вообще проблемы к насилию независимо от того, будет ли
на его стороне истина. К этому тезису присоединились не
только Муссолини и Гитлер, как мы уже сказали, но так¬
же и «левые» террористы нашего времени, для которых
насилие как метод — это все, а содержание политики —
ничто. Однако Сорель оказал немалое влияние и на ран¬
него Лукача, а также на Грамши и на определенные левац¬
кие направления в рамках рабочего движения.

148
Империалистическая философия жизни, будучи (наряк
ду с позитивистскими течениями) одной из форм мировоз^
зренческого отражения кризиса буржуазного общества,,
возлагает ответственность за опредмечивание и отчужде¬
ние на дух расчетливости, на рациональность, возникаю¬
щую на основе применения техники и приводящую к тому,
что место общины занимают оторванные от почвы инди¬
виды и «масса», место культуры — цивилизация, а во всех
областях жизни воцаряется бездушная механичность.
Этому противопоставляется другая духовная позицияг
поворот, преодоление враждебного жизни рационализма
путем некой иной настроенности, которая придала бы
должную значимость человеку как целостной личности и
его действительному внутреннему достоинству. При этом
должна быть преодолена ложная антиномия духа и чувст¬
ва; должен быть открыт доступ к ценностям общинности,
культуры, подлинной и всесторонней, полной жизни;
должны быть устранены все мнимые ценности механиче-
ски-аппаратного бытия и все мертвящее. Такая полная
жизни духовность якобы по-новому приведет нас к бытию
подлинному, которое уже не встретит нас искаженной пер¬
спективой мира, предстающего лишь как объект действия,
манипулирования, овладения. Прекратится процесс раз¬
рушения основ нашей жизни, являющийся результатом
ложной духовности. Мы освободимся от конфликта между
человеком и миром, составляющего сущность «бессилия
духа», а вместе с нами освободится и природа. Это должно
означать прорыв к новой жизни, а также и к освобожден¬
ной технике. С этими идеалами и связаны: шопенгауэров¬
ская концепция мира без техники; псевдоромантика бур¬
жуазного молодежного движения на рубеже XIX и XX ве¬
ков; недавняя ностальгическая идиллия «дерева, кера¬
мики и деревенского дома»; маркузеанский «Великий
Отказ»; колонии или коммуны хиппи; организации защи¬
ты окружающей среды.
Однако при этом мы попадаем в замкнутый круг. Что
именно представляет собой эта духовность, освобожден¬
ная от псевдоромантических бумажных цветов? Она вы¬
двигает требования: учитывай то, чем ты располагаешь, и
довольствуйся этим! Бережно обращайся с тем, что у тебя
есть! Ограничивай себя! Чьи же это слова? Это требова¬
ния буржуазии, развитые еще в то время, когда она вы¬
ступала в качестве представителя стремительно развивав¬
шихся производительных сил. Сама по себе эта настроен¬

149
ность, эта духовность есть нечто исторически прогрессив^
ное. Рабочий класс тоже принимает принципы бережного-
обращения с рабочей силой и с природой, принимает тре¬
бование экономии времени. Больше того, если сама огра¬
ниченность формы буржуазной собственности и стремле¬
ние к прибыли не давали буржуазии осуществлять рацио¬
нальные принципы обращения с живыми силами общества
и природы, то именно рабочий класс в полной мере дол¬
жен провести в жизнь соответствующие прогрессивные
установки и ценности.
Однако буржуазия все чаще обращается к упомянутым
вполне прогрессивным принципам для того, чтобы приме¬
нить их в ущерб массам и их справедливым интересам.
В ответ на требования масс о повышении их жизненного
уровня со стороны буржуазии раздаются усыпительные
призывы или советы затянуть ремень потуже. Именно в
этом — в защите буржуазных порядков, в демагогическом
извращении того, что исторически выступает первона¬
чально как прогрессивное, — и лежит смысл философии
жизни с ее агрессивностью. Если рекомендуемый филосо¬
фией жизни «отказ» и представляет собой лишь косвен¬
ную защиту капитализма, он тем не менее реакционен по
своему действительному содержанию независимо от того,
используется ли философия жизни крайне правыми или
«левыми» течениями. Ибо под предлогом защиты высших
ценностей жизни эта философия пытается навязать мас¬
сам самоограничение. И в итоге весь поднятый филосо¬
фией жизни шум завершается идеологией буржуазной
рационалистичности, то есть той самой идеологией, для
борьбы с которой этот шум якобы и был поднят.

РАННИЙ ГЕОРГ ЛУКАЧ И ЭРНСТ БЛОХ
КАК ПРЕДСТАВИТЕЛИ ФИЛОСОФИИ
ЖИЗНИ
Философия жизни эпохи империализма послужила ис¬
точником для ряда проникших в послеоктябрьский период
в коммунистическое движение ревизионистских концеп¬
ций; этим мы не хотим сказать, что второе из основных
философских направлений этого периода, позитивистское,
не было также одним из источников для этих концепций.
Что касается ревизионизма, окрашенного в тона фило¬
софии жизни, то сначала следует рассмотреть концепции
раннего Георга Лукача, а затем Эрнста Блоха. «Фрейдо-
марксистский» ревизионизм, также испытавший влияние
философии жизни, будет рассмотрен в отдельной главе.
Георг Лукач и философия жизни1
Ревизионизм, в философском отношении связанный
прежде всего с «марбургским» неокантианством, подорвал
основы некогда марксистской немецкой социал-демокра¬
1 Очевидно, что в настоящее время намечается начало новой
дискуссии о взглядах Лукача. Отчасти это связано с тем, что в марк¬
сизме появился ряд новых подходов к важнейшим вопросам идео¬
логического и политического характера, а также и с тем, что не
прекращаются попытки противопоставить «советскому марксизму»
(термин Г. Маркузе) развиваемые, например, А. Шмидтом концеп¬
ции «западноевропейского марксизма». Основательный и подроб¬
ный, вероятно, осуществимый только коллективными усилиями
критический анализ обширных трудов Лукача необходим, в частно¬

151
тии. Не случайно это произошло в период, когда развер¬
нулся общий кризис капитализма, началась первая миро¬
вая война и совершилась Октябрьская революция. По¬
скольку основной цитаделью марксизма в Германии в
это время стала уже не социал-демократия, но только что
образовавшаяся Коммунистическая партия Германии, про¬
изошли определенные изменения как в расстановке борю¬
щихся сил, так и в содержании борьбы между марксизмом
и ревизионизмом. Решая вставшие перед ней проблемы,
КПГ с самого начала учитывала опыт катастрофического
воздействия ревизионизма на немецкую социал-демокра¬
тию и проявляла бдительность по отношению к оппорту¬
нистическим тенденциям. Вскоре и созданный в 1919 году
Коминтерн стал оказывать немецким коммунистам по¬
мощь в деле решительной борьбы с оппортунизмом. В то
же время знакомство с факторами победы большевизма,
понимание ленинского этапа развития марксизма были в
Коммунистической партии Германии на этой ранней ста¬
дии совершенно недостаточными. Важнейшие труды Ле¬
нина и его соратников по борьбе не были еще переведены
на немецкий язык. Роза Люксембург (если говорить о по¬
литических и идеологических вождях партии) владела
русским языком и знала многие из произведений Ленина,
но в январе 1919 года она была злодейски убита контрре¬
волюционерами.
В этих условиях в ряды оставшейся верной марксизму
части немецкого рабочего движения, в том числе и в ком¬
мунистическую партию, проникла специфическая версия
ревизионизма. Ее сторонники, конечно, должны были от¬
межеваться от старого ревизионизма, иначе она вообще не
могла бы развиваться в партии. Рабочее движение находи¬
сти, и для того, чтобы воспрепятствовать ревизионистским спеку¬
ляциям на многочисленных и важных ошибках Лукача и чтобы
сохранить то из его работ, что имеет непреходящую марксистскую
ценность. Помимо анализа работ Лукача, необходима, конечно, пуб¬
ликация и самих этих работ; и если мы не склонны переоценивать
их, то это еще не означает, что мы должны отождествлять необхо¬
димую критику с огульным осуждением. В связи с новым этапом дис¬
куссии о работах Лукача заслуживают внимания следующие рабо¬
ты: Dialog und Kontroverse mit Georg Lukäcs. Der Methodenstreilr
deutscher sozialistischer Schriftsteller. Leipzig 1975; A. Grünen-
b e r g. Bürger und Revolutionär. Georg Lukäcs 1918—1928, Köln—
Frankfurt a. M., 1976; U. Apitzsch. Gesellschaftstheorie und Äs¬
thetik bei Georg Lukäcs bis 1933. Stuttgart, 1977; R. de la У e g.a^
Ideologie als Utopie. Marburg, 1977.

152
лось на революционном подъеме. Отход от оппортунизма
выразился, в частности, в поисках способов более четкого
идеологического размежевания. Ряд молодых интеллектуа¬
лов, готовых перейти с буржуазных позиций на пролетар¬
ские и в то же время возмущенных оппортунистическим
преклонением перед «фактами», перед «объективными»
(объективность получала при этом ложное механистиче¬
ское истолкование) процессами, выражали недовольство
имевшей место бюрократизацией партийного и профсоюз¬
ного аппарата. В своих мировоззренческих поисках эти
интеллектуалы, еще не стоявшие на марксистских пози¬
циях, подпали под влияние философии жизни с ее «тео¬
рией отчуждения» и скатились на субъективистско-реви¬
зионистскую точку зрения. Так в молодом немецком ком¬
мунистическом движении образовался новый вариант
связи между буржуазной философией и ревизионизмом —
«левая» версия ревизионизма, приверженцы которой
(вслед за склонявшимися к философии жизни неогегель¬
янцами) критиковали «старый», преклонявшийся перед
фактами оппортунизм с позиций гипостазирования субъ¬
екта. Свое неогегельянство они формулировали в марк¬
систских терминах и выдавали за подлинный, «современ¬
ный» марксизм. Но в действительности вопреки своим, ка¬
залось бы, благим намерениям они подвергали атаке
материализм, материалистическую диалектику, объектив¬
ные общественные закономерности; они требовали для со¬
циализма этической мотивации. А это значит, что в «но¬
вом» ревизионизме сохранились основные элементы «ста¬
рого» ревизионизма! На словах они признавали В. И. Ле¬
нина, большевиков, Октябрьскую революцию, но объектив¬
но они выступали против ленинизма в отличие от тех
ревизионистов, которые в наши дни, стоя, впрочем, на
почве возникшего уже в тот период «нового» ревизионизма
(концепции Лукача, Блоха, Корша, Паннекука), открыто
ведут борьбу против ленинизма.
Рассмотренные события, как мы уже указывали, были
проявлением процессов, выходивших за национальные
рамки. Речь идет обо всем комплексе проблем, связанных
с общим кризисом капитализма, создавшим, в частности,
новые факторы для развития оппортунизма. По мере того
как в период империализма (прежде всего в странах с уси¬
лившимся и ориентированным на марксизм рабочим дви¬
жением) драматически обострялась классовая борьба меж¬
ду буржуазией и пролетариатом, изменялся и характер

153
требований, предъявляемых буржуазией к мировоззрению.
Ревизионизм старого типа, опиравшийся (в целях опро¬
вержения научных основ социализма) на неокантианство
марбургского направления, в условиях кризисной для ка¬
питализма ситуации уступил место новой системе реви¬
зионистских воззрений, основанной уже на иной филосо¬
фии. Старый ревизионизм отвергал материалистическое
обоснование социализма и пролетарскую революцию, за¬
меняя ее реформами; отвергал историческое призвание
рабочего класса и выдвигал вместо этого общечеловече¬
скую, антропологическую мотивацию социализма. Но все
же он, хотя и на словах, признавал социализм, а это для
буржуазии стало слишком рискованно. Перед лицом пере¬
растания многообразных аспектов кризиса буржуазного
общества в его всеобщий кризис буржуазия нуждалась те¬
перь в философии активного энергичного утверждения
власти монополий. Тенденция к реакции и агрессии тре¬
бовала отказа уже не «только» от социализма, но даже и
от буржуазного демократизма и гуманизма.
По моему мнению, уже в рамках второго этапа разви¬
тия неокантианства баденская школа, сформировавшаяся
несколько позже других неокантианских направлений,
оказала по сравнению с ними иного рода стимулирующее
воздействие на ревизионизм хотя бы в силу самой своей
«духовно-научной» ориентации и, следовательно, в силу
своей связи с философией жизни. Причиной этого было то,
что марбургский неокантианский ревизионизм еще (имен¬
но «еще»!) выражал преимущественно либерально-рефор¬
мистский этап борьбы буржуазии против марксизма, в то
время как на баденцев уже сильнее повлиял сдвиг в ми¬
ровоззренческой позиции буржуазии, вступившей в ста¬
дию империализма. Этот факт, как мне кажется, недо¬
статочно учитывается в работах, посвященных критике
ревизионизма.
Конечно, здесь следует остерегаться схематизма. При¬
веденные различия не имеют абсолютного характера.
В пределах неокантианства, прежде всего баденского, име¬
ются не только ревизионистские варианты, но и открыто
империалистические и агрессивно-реакционные. Достаточ¬
но в этой связи вспомнить о Максе Вебере. Среди пози¬
тивистов в настоящее время левых реформистов стало
меньше, чем реформистов, высказывающихся в пользу го¬
сударственно-монополистического капитализма. С другой
стороны, в пределах философии жизни имелись деятели

154
политически новой ориентации: например, Теодор Лес¬
синг, а в наше время — Сартр. Гуссерля тоже никак нель¬
зя отнести к «правым». Особенно же надо подчеркнуть,
что имеются и «левые» варианты ревизионизма, черпаю¬
щие свои тезисы как из философии жизни, так и из пози¬
тивистских источников. Так, Паннекук и Корш были ма¬
хистами, относясь, следовательно, к позитивистскому
течению, а Лукач, да и большинство современных «левых»
ревизионистов испытали гораздо более сильное влияние
со стороны неогегельянских и фрейдистских вариантов
философии жизни, чем со стороны неокантианско-пози¬
тивистских направлений. В рамках «левого» ревизионизма
был развит окрашенный в тона философии жизни «мате¬
риализм» и опирающаяся на философию жизни «диалек¬
тика»; была создана спиритуалистическая трактовка «дея¬
телей» и «практики», направленная против «опредмечен-
ной институциональной науки», по утверждению Альфреда
Шмидта и Оскара Негта, якобы отстаиваемой «советским
марксизмом».
Однако все эти явления отражают новый этап борьбы
между марксизмом и ревизионизмом, начавшийся после
победы Октябрьской революции. На послеоктябрьский пе¬
риод падает и деятельность Лукача и Корша, которая про¬
текала уже среди коммунистического, а не социал-демо¬
кратического движения. Лукач испытал влияние филосо¬
фии жизни, а также неокантианства баденской школы.
Напротив, Корш, бывший перед первой мировой войной
сторонником фабианского реформизма, не имел прямого
отношения к неокантианству. Паннекук, объединившийся
позже с Коршем, до Октябрьской революции был маркси¬
стом, но затем и он разделил «судьбу» большинства веду¬
щих марксистов II Интернационала, которые пришли к
недооценке подлинных философских основ нашего миро¬
воззрения. Его ревизионизм (точнее будет говорить о ре¬
визионизме Паннекука — Корша — Маттика) испытал
влияние не баденского неокантианства, а скорее позити¬
визма марбургского и махистского толка, хотя первона¬
чально взгляды Лукача и Корша были во многом сходны.
На это мы указываем только для того, чтобы предостеречь
от поспешного и безоговорочного выведения современного
ревизионизма, хотя бы и только правосоциал-демократи-
черкого, из старого неокантианства.
- Ревизионизм никогда не был чем-то самостоятельным.
представляет собой влияние буржуазной (империали¬

■155
стической) идеологии: в (революционном) рабочем движе¬
нии. В результате для него, как это очень рано установил
В. И. Ленин в работе «Марксизм и ревизионизм»2, харак¬
терны заимствования из модных на соответствующем эта¬
не направлений буржуазной философии. В период между
старым и современным неокантианством развился в каче¬
стве современного ревизионизма ряд «модернизированных»
форм эклектической «нищенской похлебки», с одной сто¬
роны, удерживающих неокантианскую постановку вопро¬
сов и аргументацию, а с другой — опирающихся на фило*
софию жизни или современный позитивизм и использую¬
щих те или иные модные философские построения
экзистенциалистского, фрейдистского, «франкфуртско¬
го», а на более современном этапе «критико-рационали¬
стического», структуралистского и системно-теоретическо¬
го типа (мы имеем в виду не математическую или биоло¬
гическую, но философскую теорию систем).
Сабайс утверждает: «Христианское учение о равенстве
людей и этических критериев для них; человеческие пра¬
ва, провозглашенные Французской революцией; кантов¬
ское просветительство и этика; гегелевская теория исто¬
рического процесса; данная Марксом критика капитализ¬
ма; критический марксизм Бернштейна; теория спонтан¬
ности и критика большевизма у Розы Люксембург;
свободный социализм Шумахера; новейший вклад Эрнста
Блоха, Хоркхаймера и Адорно, Хабермаса, Лешека Кола-
ковского, Милована Джиласа и других — все это, так ска¬
зать, следовавшие один за другим и в то же время оказы¬
вавшие влияние параллельно один с другим акты сознания
демократического социализма, которые все сводятся в ко¬
нечном счете к одному этическому мотиву» 3. Нелепость
этого утверждения, конечно, уже в том, что здесь объеди¬
няется то, что в действительности вообще не может быть
объединено. Однако недостаточно определить данное вы¬
сказывание как нелепость; дело в то же время и в том, что
оно отражает суть сегодняшнего ревизионизма: он и на
самом деле есть всего лишь пестрая смесь всех форм бур¬
жуазной идеологии.
2 См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, с. 15—26. .
3 H. W. S а b а i s. Demokratischer Sozialismus ist gesellschaftlich
angewandter Humanismus.—“Die neue Gesellschaft”, 1972, № 19,
S. 859. Этот «гуманист» является в ФРГ одним из вдохновителей
запрета на профессии для участников демократического движения.

156
Ниже я ставлю своей целью показать воздействие не¬
которых важных тезисов раннего Георга Лукача на реви¬
зионизм в ФРГ. Речь идет, следовательно, о подробной
оценке и критике (как в биографическом, так и в предмет¬
ном плане) деятельности Лукача. В ней, несомненно, име¬
ются по меньшей мере элементы неокантианского влияния,
хотя, конечно, было бы неверно делать неокантианство,
в данном случае неокантианство баденской .школы, исход¬
ным пунктом всех соответствующих работ Лукача. Тем
самым я вношу коррективы в сформулированный мною
ранее тезис4. Находясь в тесном контакте с представите¬
лями баденского неокантианского направления, Лукач
уже благодаря этому испытал влияние философии жизни.
В годы перед первой мировой войной наибольший ин¬
терес Лукача вызывали Новалис, Кьеркегор и Достоев¬
ский. На раннем этапе, уже в 1902 году, он обратился к
изучению работ Дильтея и Зиммеля. С последним он в
1906—1907 годах познакомился лично и позже стал его
учеником.
Так как Зиммель оказал большое влияние на Лукача,
следует вкратце охарактеризовать здесь зиммелевскую со¬
циологию. Он хотел «восполнить» материалистическое по¬
нимание истории, подведя под него «фундамент», в каче¬
стве которого и рассматривал свою социологию, позволяю¬
щую якобы понять экономику как результат более глубо¬
ких тенденций и оценок. Главным Зиммель считал то, что
б соответствии со своими влечениями, склонностями, ин¬
тересами и другими психическими мотивами люди всту¬
пают между собой в определенные социальные отношения,
такие, как подражание, согласие, спор, господство или под¬
чинение и т. д. Экономику и материалистическое понима¬
ние истории с помощью такой оторванной от исторической
почвы и экономического базиса формальной психологиче¬
ской социологии Зиммель превращал в некое абстрактно-
внеисторическое идеалистическое учение об обществе,
причем в это учение могли входить и марксистские кате¬
гории, например категории отчуждения, но, конечно, тоже
в оторванном от реальной исторической и общественной
почвы виде, наподобие каких-то вечных антропологиче¬
ских тем.
4 Р. Шт айгервальд. Общий кризис немецкой позднебур¬
жуазной философии.— «Вопросы философии», 1965, № 8, с. 165—
167.

157
В годы, последовавшие за первой мировой войной, ста¬
ло быстро развиваться испытавшее на себе влияние фи¬
лософии жизни неогегельянство, в особенности в Герма¬
нии (Крекер, Глокнер, Геринг, Либерт, Лассон, Литт,
Фрейер); впрочем, это развитие было подготовлено уже
ранее, хотя тогда это течение как бы «повисло в воздухе».
Распространившееся ощущение кризиса, «бессилия духа»,
равно как и предчувствие надвигавшейся катастрофы и
обусловливавших ее противоречий — все это вновь обост¬
рило восприимчивость буржуазных мыслителей к диалек¬
тике как теории противоречия, движения, «катастрофы» и
проложило путь к переоткрытию Гегеля. Но неогегельян¬
ство формировалось на почве неокантианства, истолковы¬
вая Гегеля как завершителя дела Канта, которое в свою
очередь подвергалось при этом субъективно-идеалистиче¬
ской неокантианской трактовке, преимущественно в духе
баденской школы. Таким образом, здесь имела место лож¬
ная интерпретация Гегеля с помощью столь же ложной
интерпретации Канта.
С самого своего возникновения неогегельянство было
буржуазной философией, представлявшей собой реакцию
на кризис и отражавшей утрату доверия к капитализму
свободной конкуренции и веры в его постоянный прогресс.
В то же время неогегельянство противопоставляло себя
я простому позитивистскому утверждению существующей
реальности. Напротив, ставя реальность под сомнение,
неогегельянство не хотело воспринимать ее пассивно и со¬
зерцательно. Такое пассивное восприятие с неогегельян¬
ской точки зрения представляло собой результат ложной
философской позиции; рационализм, стремясь к объектив¬
ным, внесубъективным критериям истины, пытаясь ра¬
зумно охватить мир, исходил из разделения, мышления и
бытия. Однако это означало, по мнению неогегельянцев,
что тому, что в действительности связано с субъектом,
придавалось самостоятельное значение: происходило оп¬
редмечивание5, так что процесс отчуждения якобы яв¬
лялся результатом рационалистической философии. Разум
же, согласно данной концепции, может признать только
5 См.: Г. 3 и м м е л ь. Понятие и трагедия культуры. — В:
«Логос», М., «Мусагет», 1911—1912, кн. 2—3, с. 1—25. Вполне в духе
своего учителя Зиммеля развивает те же мысли и Георг Лукач
в своей книге: «История и классовое сознание».

158
то, что было им самим конституировано; таким образом*,
объект созерцания должен быть преодолен в духе как:
активном принципе бытия, а антиномии должны быть уст¬
ранены путем возврата объективного в целостность духа.
Если бы объективное существовало самостоятельно, то по
отношению к нему имел бы место кантовский тезис о не¬
познаваемости «вещей самих по себе»; в этом опять-таки
проявляется воздействие неокантианской исходной пози¬
ции на формировавшееся неогегельянство. Познание свя¬
зывается только с процессами, происходящими в субъекте.
В результате такого искажения позиции Гегеля его объ¬
ективный идеализм превращается в субъективный, хотя
концепция в целом все же сохраняет обманчивый объек¬
тивно-идеалистический вид благодаря тому, что «субъек¬
тивный дух» замаскирован под «жизнь» (а «жизнь» на
самом деле трактуется в виде субъективного пережива¬
ния).
Из всего этого Лукач в работе «История и классовое
сознание» извлекает следующую интерпретацию диалек¬
тики. Прежде всего диалектика может иметь только субъ¬
ективный характер. Какая бы то ни было диалектика при¬
роды служит выражением определенного, отчужденного»
мышления. Хотя Лукач направлял свою неогегельянскую
критику непосредственно против механистических, мета¬
физических воззрений Бухарина, он заходил в ней так да¬
леко, что ставил под сомнение даже естествознание. Он
объявлял, что как капитализм, так и естественные науки—
это сферы опредмеченного мышления, выражение прак¬
тики и теорий низшего порядка, а именно рационалисти¬
ческих, основанных на простом приятии фактов, без по¬
нимания их текучести и единства в них объективности и
субъективности (и примата субъективности в этом един¬
стве). Следовательно, в этой сфере опредмеченного и чи¬
сто рационального «бытия» не может возобладать подлин¬
ная духовность, диалектика. Пока наука является естест¬
вознанием и вообще эмпирической наукой, то есть чем-то*
опредмеченным, отчужденным, в ней нет места диалекти¬
ке; в той же мере, в какой наука поднимается над этой
опредмеченностью, она покидает почву рационального и
эмпирического, становится иррациональной, а для неоге¬
гельянства это и означает становиться диалектичной. При
этом с необходимостью подразумевается, что объективной
диалектики не существует и что диалектика возможна
только в субъективистски истолкованной истории. Бур-

159
экуазия, которую уже сама история (объективная) еде-
.дала ненужной и приговорила к гибели, отрицает объек¬
тивную диалектику, хочет возвратить объективное в субъ¬
ективность и, отождествляя всякое овеществление,
юцредмечивание с отчуждением, объявляет признание
объективной реальности актом, выражающим опредмечен-
но-отчужденное (а значит, в упомянутом смысле ложное)
мышление.
Следствия такого подхода очевидны: не только отчуж¬
дение изображается в качестве внеисторической катего¬
рии, но отрицается и наличие его социальных корней
(хотя еще в 1844 году эти корни были в значительной
мере вскрыты Марксом). Вместо этого отчуждение объяв¬
ляется чем-то присущим человеческой судьбе как при ка¬
питализме, так и при социализме; причем «исчезают» и
объективные законы истории: распахивается дверь перед
«субъективизмом, волюнтаризмом и концепциями спонтан¬
ности, а затем и буржуазным активизмом. На стадии импе¬
риализма сочетание ревизионизма с неокантианством ока¬
залось сопряженным с нежелательными для капиталисти¬
ческого строя последствиями, но появилась возможность
заменить это сочетание на другое, на союз «активистско¬
го», субъективно «левого», а также (как показывает пар¬
тийная принадлежность некоторых современных сторон¬
ников таких концепций) и правого ревизионизма с рас¬
смотренным нами неогегельянским «активизмом» с оттен¬
ком философии жизни. Для «старого» оппортунизма
II Интернационала было типично, что он, стремясь обос¬
новать «теорию» «реалистичной политики», злоупотреб¬
лял значительными успехами социал-демократии в проф¬
союзной и парламентской борьбе, а также в борьбе за
реформы. «Новый» же оппортунизм, пытавшийся внед¬
риться в III Интернационал, отверг какую бы то ни было
«мелочную» заботу о фактах буржуазного общества, да и
вообще игнорировал объективную реальность с ее закона¬
ми, в том числе и социальными, «втянул» ее в субъект,
объявил «текучей» и соответственно открыл дорогу субъ¬
ективизму и волюнтаризму.
Как уже говорилось, философская концепция, соеди¬
нявшая в себе принципы философии жизни и неогегель¬
янства, широко распространилась в Германии только пос¬
ле первой мировой войны, но она заявляла о себе и рань¬
ше. Учитель Лукача Зиммель относится к числу тех
йшого*чйсл£нных авторов, которые подготовляли развитие

160
этой концепции. Впрочем, к ним следует причислить и
самого Лукача.
Хотя настроения буржуазии, отражавшие в себе кри¬
зисную ситуацию, оказали на Лукача значительное влия¬
ние, сам он не смог правильно понять кризис. Сознавая
антиномии буржуазной жизни, он стремился опровергнуть
эти антиномии как таковые. Для него общество — это
жизнь, проявляющаяся в социальных структурах; хотя мы
сами их производим, но, будучи объективированными, они
столь же чужды нам, как и природа. Наша жизнь, по мне¬
нию раннего Лукача, утратила первоначальную гармонию
и протекает теперь в антиномиях Я и мира, бытия и дол¬
женствования и т. д., а место переживания и преодоления
этих антиномий — человеческая «душа». Ее самоосущест-
вление должно проложить путь к новой человеческой
общности, к гармонии. В качестве средства осуществления
этой гармонии он рассматривает искусство, а это приво¬
дит его к теме отношения между категориями формы и
жизни. Художественная форма для него есть априорная
категория, по ту сторону которой лежит жизнь в полном
смысле этого слова недосягаемая; напротив, обычная
жизнь лежит «по сю сторону». В мистическом, достигае¬
мом средствами искусства соединении души и формы осу¬
ществляется мгновенное единство обычной жизни с жиз¬
нью подлинной и высшей.
В искусстве средством кратковременного соединения
основных противостоящих друг другу начал является, по
Лукачу, прежде всего трагедия с ее конфликтами. Он за¬
дает вопрос: чего может достичь наше сознание перед
лицом противостоящей ему реальности? Как в художест¬
венном произведении (для того, чтобы оно стало конкрет¬
ной целостностью и объективной утопией) могут быть объ¬
единены форма и содержание, субъект и объект, бытие и
долженствование? Сочетание надысторических категорий
и конкретной истории в художественном произведении
создает возможность того, что на смену трагедии приходит
роман в качестве художественного жанра, реализующего
такое сочетание и упомянутую конкретную целостность,
в которой вновь обретается утраченная гармония. Проис¬
шедшая когда-то потеря этой прагармонии вызвала рас¬
щепление на Я и мир, на бытие и долженствование; и со¬
ответственно роман стремится восстановить эту утрачен¬
ную целостность бытия, а тем самым преодолеть
опредмечивание и вывести нас (через общество со всеми

161
его противоречиями) к стадии общинности, к обновленной
гармонии.
Мы видим, что воззрения Лукача вполне укладывают¬
ся в русло формировавшегося в данный период направле¬
ния немецкой культурфилософии и культурсоциологии,
исходящего из вымышленной противоположности между
обществом и общиной. В каком отношении стояло это на¬
правление к философии жизни? «Переживание» истории
буржуазными интеллектуалами было связано с представ¬
лением, что все появляющееся в историческом процессе
приобретает некое самостоятельное наличное бытие и пол¬
ностью отрывается от своего создателя, от его желаний
и целей6. Таким образом, уже у Зиммеля и раннего Лука¬
ча находим то истолкование марксовой концепции отчуж¬
дения, которое позже (в 30-е или в 70-е годы) было раз¬
вито экзистенциалистскими интерпретаторами «молодого
Маркса» вплоть до современных ревизионистов, применяю¬
щих антиисторически трактуемые, антропологизированные
категории «отчуждения» и т. п. равным образом к социа¬
лизму и капитализму. Примеры такого применения мож¬
но было видеть в ходе дебатов о Кафке в ЧССР7, когда
6 См.: G. Lukács. Die Seele und die Formen. Berlin, 1911,
S. 336f.
7 Возможно, уместно вспомнить здесь о различных точках
зрения, встречавшихся у активных деятелей так называемой
«пражской весны», и задать (без всяких эмоций) вопрос, каково
отношение этих точек зрения к марксизму. Я буду цитировать по
выпущенным издательством Чехословацкой Академии наук мате¬
риалам конференции, посвященной Кафке (Franz Kafka aus Prager
Sicht 1963. Prag, 1965). И. Свитак говорит в своем сообщении
«Кафка как философ»: «Только с позиции философской антропо¬
логии мы можем в полной мере понять Кафку... ибо именно в рам¬
ках этой позиции написанное им превращается в философему»
(с. 87). Какая же антропология имеется в виду? «Философский
базис сочинений Кафки — это открытая система человеческого
опыта о мире, а отнюдь не мировоззрение какого-либо одного мыс¬
лителя. Это философия конкретного человеческого бытия; это
вообще не система, а малое зерно на том древе мышления о лю¬
дях, чьи корни уходят к сократическому призыву, пробуждающему
человеческое самопознание, и к стоицизму. Сказать о Кафке, что
он — философский экзистенциалист — это ведь почти ничего не
сказать, ибо всякая философия в определенном смысле есть ва¬
риант проблематики человеческого бытия» (с. 87—88). Отсюда
весьма характерное, по видимости, лишенное классовой специфи¬
ки, всеобщечеловеческое высказывание: «Сочинения Кафки — это
как бы философская поэма в том смысле, что они представляют
собой встречу человека с тайной его собственного существования,
провозглашение убеждения в осмысленности мира и человека и в

162
было объявлено, что отчуждение не производится специ-*
фическими отношениями между частной собственностью
й средствами производства, а также общественным разде¬
лением труда, но является судьбой человеческой деятель¬
ности вообще. При этом духовное бессилие (которое нам
хотят навязать буржуазные мыслители эпохи кризиса)
стилизуется в философском смысле под безнадежность
всякой попытки рационально понять и преобразовать дей¬
ствительность. Остается только путь возврата в субъек¬
тивное, в сферу иррационального переживания, изолиро¬
ванного от якобы неполноценного рационального начала.
И однако, это только первый шаг. Империалистической
буржуазии недостаточно такой деструкции самих попыток
овладеть объективной действительностью с помощью аде¬
кватной, материалистической теории познания и с помо¬
щью материальной практики. Империалистическая бур¬
жуазия не хочет и не может ограничиться одной лишь
оборонительной борьбой против марксизма. Она нуждает¬
ся в концепциях, с помощью которых можно было бы ак¬
тивизировать силы, борющиеся против рабочего движения,
за цели империализма, за контрреволюцию. Если реаль¬
ность — это отчужденный хаос вещного мира, то встает
проблема существования мира высшего порядка, — мира,
обретаемого в глубине иррациональности «переживаний».
Такое обретение должно быть как теоретическим, через
философию, так и художественным.
то же время они не основаны на рационалистическом, констатирую¬
щем знании» (с. 89). Итак, иррационалистическая (по отношению к
истории) мистификация восприятия мира объявляется «теорети¬
ческим базисом социализма с человеческим лицом», а это лицо в
свою очередь провозглашается «загадкой»! «Второй момент, свя¬
зывающий Кафку с экзистенциальным мышлением, — это взгляд
на человека как на особую форму бытия в ограниченной ситуации»
(там же). Говоря далее о том, что, согласно Кафке, конечный ре¬
зультат всей нашей деятельности—это катастрофа, смерть, молчание,
Свитак берет эту точку зрения, отражающую отчаяние буржуазии,
за основу своей «версии» того, что он считает «марксизмом». Ыа
той же конференции Роже Гароди в своем посвященном Кафке
докладе «Кафка, современное искусство и мы» заявил, что Кафка
нечто может сказать и тем, кто живет в социалистическом обще¬
стве, потому что и в этом обществе «еще имеется отчуждение»
(с. 205). Конечно, при социализме еще встречается и бюрократизм,
и бездушное отношение к людям, и различные трагедии, вообще
много такого, чего не должно было бы быть. Однако попытка ре¬
шить эти проблемы с помощью экзистенциалистского иррациона¬
лизма равносильна попытке черпать воду ситом.

163
В ранних работах Лукача упорядочение этого хаоса
осуществляется искусством, а вместе с тем и художником.
Искусство он понимает как упорядочивающую и осмысли¬
вающую форму. Отличие этих взглядов от неокантианства
марбургской школы соответствует различию между «ра¬
циональным» и «художественным» (сформированным ир¬
рационально) субъектом; это — различие внутри субъек¬
тивизма, и не более того, хотя упор и сделан на другой
форме активности субъекта. Согласно философии раннего
Лукача, хаотичный, враждебный духу мир формируется
и одухотворяется художником. Если, по Канту, мы пред¬
писываем миру свои законы, то, согласно этому эстетизи¬
рующему варианту субъективистской философии жизни,
тот же мир «формируется» художником.
Однако как это должно происходить? Возможность это¬
го допустима только при условии, что тезис о «бессилии
духа» будет заменен другим, утверждающим силу субъек¬
тивно-волюнтаристской иррациональности. И действитель¬
но, Лукач пошел этим путем, постулировав, что данная
иррациональность (субъект) в своих «глубинах» связана
с метафизической необходимостью8! Этот постулат у него
сопряжен с обесцениванием всякого индивидуального со¬
держания психики, с принципом «духовной нищеты»; бла¬
годаря этому была подготовлена почва для псевдообъек-
тивного оправдания распространившихся в то время бур¬
жуазных измышлений относительно смысла жизни, а
равно и для фабрикации подобных измышлений в мифо-
логически-мировоззренческом обличье. Реальные капита¬
листические отношения, раскрытые марксизмом, при этом
оказываются лишенными исторического и социального-
характера для того, чтобы можно было их вознести на
уровень метафизического всемогущества.
Данная концепция, таким образом, является столь же
субъективистской, как и неокантианство, от которого она
отличается тем, что человек здесь производит мир не с по¬
мощью извлекаемых из своей субъективности законов, а
своим художественным творчеством. Итак, на место мар¬
бургской «рациональности» ставится искусство. Такая за¬
мена вполне может быть понята как вывод из художест¬
венных концепций Лукача, связанных с философией жиз¬
ни. Сконструированная на почве этой философии художе¬
8 См.: G. Luk а с s. Von der Armut am Geiste. Ein Gespräch
und ein Brief.—“Neue Blätter”, 1912, № 5/6, S. 85.

164
ственно-утопическая форма играет здесь ту же роль, что
у «марбуржцев», — понятие или соответственно нравст¬
венный идеал. Но в обоих случаях и нравственный идеал,
и художественно-утопическая форма привлекаются для
одной и той же цели: для того, чтобы «устранить» реаль¬
ные общественные противоречия.
Сталкиваемся мы у раннего (периода философии жиз¬
ни) Лукача и с псевдоантиномией духа и власти. Она вво¬
дится у него посредством изображения реальности как
чего-то чуждого, враждебного субъекту. Проблема отчуж¬
дения отрывается (в духе Зиммеля) от исторической поч¬
вы. Получается реакционный, характерный для философии
жизни контекст, в который «интегрируются» опосредован¬
ные Зиммелем воззрения Маркса; реальность превраща¬
ется в иррациональную судьбу, а марксизм используется
даже для «обоснования» этой иррациональной, основанной
на философии жизни позиции.
Таким образом, работы, опубликованные Лукачем до
первой мировой войны, субъективно-идеалистичны. Если
он и говорит в предисловии к переизданию «Истории и
классового сознания», что в годы перед первой мировой
войной у него произошел поворот в сторону Гегеля, то все
же поворот этот совершился в рамках субъективизма. Вслед
за своими «авторитетами» (представителями философии
жизни, а позже и баденского неокантианства) он отрывает
конкретные науки от философии. Внутренняя логика это¬
го отрыва ведет к тому, что он изолирует философию от
материальной практики, сводя ее к духовной активности
субъекта, никак не связанного с природой. В этом прояв¬
ляется большая близость раннего Лукача к тем направ¬
лениям в неокантианстве, которые сближали его с филосо¬
фией жизни, а не с позитивизмом. Но далее та же пози¬
ция в конечном счете ведет к теологии и к появившемуся
позднее экзистенциализму. Вот о такой «практике» идет
речь в только что рассмотренной нами концепции; эту
практику Лукач позже (в книге «История и классовое со¬
знание») понимает как метод, и такой метод он «динами¬
зирует». Здесь очевидна д абсолютизация метода в каче¬
стве теории, что представляет собой кантианскую интер¬
претацию Гегеля, у которого, напротив, диалектика есть
теория и в качестве таковой — метод. А что же такое Ге¬
гель без природы, Гегель, сведенный только к концепции
социального? Недоверие ко всему априорному, спекулятив¬
ному в натурфилософии Гегеля было и остается оправ¬

165
данным. Однако переходить во имя этого недоверия к ин¬
терпретации Гегеля с позиций философии жизни — это
значит не преодолевать мистицизм Гегеля, а усиливать
его. Ибо какая диалектика возможна на основе пусть со¬
циальных моментов и практики, но таких, которые отор¬
ваны от природы? В конечном счете это даже не объек¬
тивно-идеалистическая, как у Гегеля, но субъективно-идеа¬
листическая диалектика. Таков Гегель в понимании фило¬
софии жизни! И поэтому не случайно, что Лукача не
устраивает как раз связанная с природой сторона диалек¬
тики Гегеля (в 1923 году он бросает Энгельсу упрек в том,
что тот при разработке вопросов диалектики естествозна¬
ния исходит именно из этой стороны гегелевской диалек¬
тики) .
Короче говоря, гегельянство Лукача имеет неокантиан¬
ский характер, причем в смысле неокантианства, трактуе¬
мого с позиций философии жизни.
В стиле той же философии жизни Лукач выдвигает и
требование о необходимости интуиции как специфическо¬
го средства познания. В соответствии со своими преиму¬
щественно эстетическими интересами и со своей неокан¬
тианской исходной позицией он представляет себе мир
как хаос, которому художник придает форму, упорядочи¬
вает его. Субъект его философии, художник, организует
мир, применяя при этом искусство в качестве упорядо¬
чивающего принципа. Эта точка зрения связана с типич¬
ными стереотипами кризисного буржуазного мышления.
Мир не только выглядит для него хаотичным и отчужден¬
ным (позже он спутает эту иррационалистическую кон¬
цепцию философии жизни с марксовой теорией отчужде¬
ния) ; больше того, самая жизнь художественного субъек¬
та, формирующая этот мир, есть в конечном счете для
него «бытие-к-смерти». Отголоски ли это Кьеркегора или
предвосхищение Хайдеггера, но написано это до первой
мировой войны9.
В период, когда писалась «История и классовое созна¬
ние», на философские взгляды Лукача определяющее
влияние оказала проблематика, связанная с борьбой за но¬
вую культуру. Средство для создания этой культуры —
9 Нельзя не согласиться с JL Г. Гольдманом, когда он называет
Лукача кьеркегорианцем и в то же время одним из главных пред¬
шественников экзистенциализма (L. G о 1 d m а n n. Dialektische Un¬
tersuchungen. Neuwied—Berlin (West), 1966, S. 173—174).

166
политика. При этом, по мнению Лукача, хотя и необходи¬
ма классовая борьба, однако такая, которая будет разы¬
грываться в конечном счете в рамках кантовской этики.
Борьба пролетариата должна привести к осуществлению
этой дедуцированной Кантом этики, с помощью которой:
будто бы можно будет преодолеть связанные с развитием1
общества необходимость и закономерности.
Представления Лукача о классовой и культурной борь¬
бе выработались на фоне обостренного ощущения непо¬
средственно наличной революционной ситуации, но ослеп¬
ленный этим ощущением, он не учел, что рабочий класс
должен быть готов и способен применить все доступные*
формы борьбы и организации. Особые факторы развития1
венгерской революции, в основе которых лежало объеди¬
нение венгерской коммунистической партии с социал-де¬
мократической партией, породили в нем веру, что отныне
партия растворится в «чистом действии» пролетариата как
единства. Он, таким образом, неверно понимал вопрос о
партии и истолковывал отношение между рабочим клас¬
сом и партией в плане концепции спонтанности. Он счи¬
тал, что коммунистическая партия — это организационное*
выражение революционной воли пролетариата и должна
подчинить себя этой воле. С его точки зрения, не партия
является руководящей силой, но класс ведет за собой
партию. В качестве подтверждения этой теории Лукач
приводил свое неприятие (оправданное) социал-демокра¬
тического бюрократизма, сковывавшего партию и парали¬
зовавшего инициативу масс. Однако это имевшее свои
основания возмущение социал-демократическим оппорту¬
низмом и вредным действием бюрократии, окопавшейся в
оппортунистических партийных органах социал-демокра¬
тии, Лукач переносил и на коммунистическую партию, об¬
наруживая тем самым, что для него проблема бюрократиз¬
ма — это не проблема классового господства буржуазии и
не проблема, связанная с проникновением буржуазной
идеологии и политики в партию рабочего класса; что он
исходил из некой абстрактной модели бюрократии и счи¬
тал, будто вообще организация автоматически порождает
бюрократию; что, по его мнению, бороться с этой бюро¬
кратией лучше всего, по возможности оттесняя организа¬
цию на задний план по сравнению со спонтанностью*
масс.
Наконец, Лукач, как и Корш в тот же период, высту¬
пал с притязанием «восстановить и обновить» марксизм.

167
Этот «новый марксизм» должен был быть некой демате¬
риализованной субъективной диалектикой, которую Лукач
вводил со ссылками на В. И. Ленина. Но Ленина он при
этом .интерпретировал волюнтаристски и ложно.
«История и классовое сознание»
Примкнув к коммунистической партии, Лукач надеял¬
ся, в частности, поддержать ее возврат к «ортодоксальному
марксизму», устранив при этом «натуралистически-онто-
логическое искажение» марксизма, которое опиралось яко¬
бы на Энгельса, в свою очередь исходившего из Гегеля с
его преодолением кантианского противопоставления при¬
роды обществу. Программа эта, развитая Лукачем в сбор¬
нике статей «История и классовое сознание», была доста¬
точно претенциозной. Особенно если учесть, что его марк¬
систско-ленинская подготовка, несомненно, была недоста¬
точной, и это в какой-то мере было неизбежно. Положение
осложнялось еще и тем, что в условиях быстро развивав¬
шегося революционного подъема Лукач выступил как
приверженец ультралевой теории наступательных дейст¬
вий и возлагал чрезмерные надежды на спонтанное дви¬
жение рабочих масс, что неизбежно было сопряжено с
недооценкой роли партии.
Сущность же ортодоксального марксизма Лукач сво¬
дил исключительно к его методу как независимому ни от
каких имеющихся в марксизме содержательно-конкретных
положений. Тем самым Лукач оказывался даже позади
Гегеля с его диалектической попыткой решения проблемы
•системы и метода. Лукач настаивал на принятии лишь
марксистского метода и отказе от всего того, что было вы¬
работано в марксизме в качестве содержания, считая, что
такой отказ не будет означать отказа от марксизма. Таким
образом, был объявлен научным метод, результаты кото¬
рого в каждом отдельном случае можно поставить под
•сомнение. Но чего стоит метод, если он не дает никаких
достоверных результатов? Если так поставить вопрос, то
абсурдность подобной позиции не вызывает сомнений. Од¬
нако едва ли из сегодняшних псевдомарксистских мифов
найдется хотя бы один, которого мы не встретили бы в
опубликованной в 1923 году работе Георга Лукача «Исто¬
рия и классовое сознание».

168
Характер обсуждения всех соответствующих проблем
у Лукача ясно показывает, на какой мировоззренческо-
философской позиции он стоял, когда писал свою книгу.
Во-первых, тезисы Лукача относительно марксистской
философии были следствием недостаточного во многих от¬
ношениях знакомства (что, как уже говорилось, отчасти
было неизбежно) с трудами Маркса, Энгельса и Ленина;
во-вторых, эти тезисы были построены на философской ос¬
нове, связанной с традициями неокантианства и филосо¬
фии жизни, определившими развитие взглядов Лукача.
Нападки Лукача на признание объективной реально¬
сти и объективных закономерностей природы и общества*
вполне вписывающиеся в эту же традицию, а также дан¬
ный им в этой связи комментарий к проблеме свободы
излагались им сначала под видом критики Каутского, Бу¬
харина и т. п. В той мере, в какой эта критика у Лукача
была связана с его субъективным сознанием (согласна
которому он защищал революционный субъект от мнимо¬
революционного механистического объективизма этих
теоретиков, полагая, что В. И. Ленин, Карл Либкнехт т
Роза Люксембург поддержали бы его концепцию борьбы
против механистически-объективистской элиминации ре¬
волюционного субъекта). Можно сказать, что на примере
Лукача и иже с ним мы имеем дело (в лучшем случае}
с субъективистски искаженным отражением большевист¬
ских воззрений. Впоследствии же его атаки на механисти¬
ческий объективизм были использованы как повод для от¬
каза от диалектико-материалистической объективности, а
вместе с тем как критика, направленная против Энгельса и
позже (у ряда почитателей Лукача) против Ленина. Ибо*
объективно дело здесь было вовсе не в Каутском и Буха¬
рине, но в том, чтобы предоставить свободу действий бур¬
жуазным и мелкобуржуазным интеллектуалам. Различе¬
ние между законами природы и общества, несомненно*,
способствовало такой цели. История конституируется (од¬
ним лишь) субъектом, посредством его (нематериальной}
практики. Это вывод из субъективизма, основанного на
неокантианстве и философии жизни; из позиции этого*
субъективизма по отношению к познавательным пробле¬
мам, из его отказа от диалектико-материалистической тео¬
рии отражения; из принятия старого идеалистического*
тезиса о том, что познать можно только общесоциальный
мир — единственный являющийся нашим собственным?
творением и потому также и единственный познаваемый^

169
После Лукача ранний Корш и Паннекук, а также те,
кто разделял их убеждения (в наши дни, например, Дуч-
ке), неоднократно становились в позу защитников «под¬
линного» марксизма, хотя в то же время прямо выступали
против Ленина, тогда как Лукач всегда выказывал уваже¬
ние по отношению к Ленину.
Итак, для последователей Лукача «истинными маркси¬
стами», помимо самого Маркса, были Лукач, Паннекук и
Корш, тогда как Энгельс и Ленин причислялись к реви¬
зионистам, в лучшем случае бессознательным, непреду¬
мышленным. В «Истории и классовом сознании» Лукач
разъяснял, что полемизирует «против отдельных выска¬
зываний (!) Энгельса... исходя из духа системы в целом
и из представления о том, что в этих отдельных пунктах
автор отстаивает позицию ортодоксального марксизма,
хотя бы даже и против Энгельса» 10. Но уже вскоре после
опубликования книги Георга Лукача ее марксистскими
критиками, было установлено, что речь идет вовсе не о по¬
лемике против каких-то отдельных высказываний Эн¬
гельса и.
Фактически книга Лукача «История и классовое созна¬
ние» стала ларцом Пандоры (может быть, даже основным
из подобных «ларцов») для современных ревизионистов
и фальсификаторов Маркса. Это отмечают даже такие
буржуазные авторы, которые в остальном склонны к дезо¬
риентирующему восхвалению Лукача как настоящего
творческого марксиста. Так, Гюнтер Рормозер небезосно¬
вательно утверждает, что «Лукач — родоначальник всего
сколько-нибудь заслуживающего в теоретическом плане
внимания ревизионизма» 12. М. Ватник показал, что «Исто¬
рия и классовое сознание» — книга для противников марк¬
сизма, источник ревизионизма, что эта книга оказала
«интенсивное влияние на множество современных евро¬
пейских философских школ» 13, имея при этом в виду со¬
циологию знания К. Маннгейма и экзистенциализм.
10 G. L u к а с s. Geschichte und Klassenbewusstsein. Neuwied-
Berlin (West), 1968, S. 164.
11 Cm.: L. Ru da s. Orthodoxer Marxismus?—“Arbeiterliteratur”,
Wien, 1924, H. 9, S. 493ff.; Die Klassenbewusstseinstheorie von Lu-
kacs, I.—Ibid., H. 10, S. 669ff.: II.—Ibid., H. 12, S. 65ff. Эта работа
несколько раз перепечатывалась. Ср.: F. Gerutti и. а. Geschichten
und Klassenbewusstsein heute: Diskussion und Dokumentation Am¬
sterdam, 1971, S. 67—89, 131—161.
12 Marxismusstudien, 5. Folge. Tübingen, 1968, S. 25.
13 Der Revisionismus. Köln, 1966, S. 191, 202.

170
Между марксистами, е одной стороны, и Георгом Лу¬
качем и его последователями — с другой, развернулась,
борьба по ряду важных вопросов. К ним относится, на¬
пример, проблема отношения марксизма к его источни¬
кам, в особенности к Гегелю, а также вопрос об интерпре¬
тации марксистской философии. Из более частных вопро¬
сов здесь можно было бы упомянуть, например, следую¬
щие: оценка роли материализма в марксистской филосо¬
фии; характер диалектики в марксизме; интерпретация
материалистического понимания истории; проблематика^
марксистской теории познания; значение практики в марк¬
сизме; роль субъекта. Наряду с этим можно назвать проб¬
лему партии и ее роли, а также основные вопросы марк¬
систской стратегии и тактики.
Дискуссия о работах Георга Лукача в целом и о книге
«История и классовое сознание» в частности (хотя начало
ее специфического, активизирующего ревизионизм влия¬
ния приходится только на 60-е годы) представляет собой
один из центральных эпизодов в борьбе между марксизмом
и буржуазной идеологией в ее неприкрытой и ревизио¬
нистской формах проявления. Постановка вопроса «клас¬
совое сознание и партия», стимулированная, в частности,
и упомянутым сборником Георга Лукача, очень актуаль¬
на, например, в ФРГ. Об этом свидетельствуют книги, упо¬
мянутые выше, в примечании 1, а также дискуссия по
выступлению Ф. Черутти и сборник (впрочем, критиче¬
ский по отношению к Лукачу), подготовленный для изда¬
тельства «Люхтерханд», но затем отклоненный. Об инте¬
ресе к вопросу «классового сознания и партии» свидетель¬
ствуют и работы, опубликованные западноберлинской
группой «Классовый анализ». Упомянем также работы из¬
вестного марксиста Эриха Хаана и франкфуртского Ин¬
ститута марксистских исследований 14.
Обсуждение всех этих вопросов, по существу, связано
с основным вопросом классовой борьбы между буржуазией
14 См.: F. С е г u 11 i, H.-J. С 1 а и s s e n, H.-J. К r a h 1, 0. Ne gt,
A. Schmidt. Geschichte und Klassenbewusstsein heute: Diskussion
und Dokumentation; Facit, MSB Spartakus, Beiträge zur marxistischen
Theorie und Politik, H. 32; Tagung des Instituts für marxistische Stu¬
dien und Forschungen (IMSF), Frankfurt a. M., 26—27 Mai 1973*
(эта работа представляет собой материалы совещания по двум ос¬
новным темам, одна из которых: «К формированию и развитию клас¬
сового сознания в ФРГ»); E. Hahn. Materialistische Dialektik und'
Klassenbewusstsein.—“Konsequent. Beiträge zur marxistisch-leninis¬
tischen Theorie und Praxis”, 1974, Sonderheft 1.

171
и пролетариатом, а именно с вопросом о революционной
марксистской рабочей партии, о ее поддержке (или о борь¬
бе против нее во имя мнимой марксистской ортодоксии).
«История и классовое сознание» (1923) была и остает¬
ся ключевой для понимания всех работ Лукача книгой,
несмотря на то что в период своего опубликования, в годы
Веймарской республики, она не сыграла почти никакой
роли. Позже он критиковал эту книгу, причем в различ¬
ные периоды его деятельности собственная оценка им дан¬
ной работы бывала неодинаковой. Мы не можем останав¬
ливаться здесь на анализе всех этих высказываний.
По своей философской сущности «История и классовое
сознание» — неогегельянская работа, написанная в духе
философии жизни, причем в период, когда Лукач, еще на¬
ходясь под влиянием абстрактной социологии Зиммеля и
его «деисторизации» основных исторических процессов,
объединял опредмечивание с отчуждением в общем поня¬
тии «овеществление». Это позволяло ему, как вообще по¬
ступали неогегельянцы, отвергать «вещь в себе», объек¬
тивную реальность как нечто отчужденно-опредмеченное
и формулировать программу возвращения ее в субъект.
Диалектика тем самым интерпретируется как исключи¬
тельно субъективная. Если все объективное признано толь¬
ко выражением ложного сознания, если критика этого
ложного сознания опирается на критику оппортунистиче¬
ского принятия «фактов» и если подобный субъективизм
•объявлен единственной революционной позицией, то впол¬
не может оказаться, что критика оппортунизма служит в
♦основном лишь прикрытием субъективно-идеалистической
¡направленности данной концепции. В качестве основы
■овеществления, отождествляемого с отчуждением, Лукач
рассматривает ставшее универсальным товарное производ¬
ство, товарный фетишизм, а в качестве результата ове¬
ществления — созерцательно-механистическую жизненную
позицию тех, чье мышление сковано этим овеществлением
( = отчуждением). Разорвать оковы овеществления, как
полагает (опять-таки в духе неогегельянства) Лукач,
можно только с помощью возвращения объективного в
субъективность.
Поэтому Лукач рассматривает в качестве центральной
.для марксизма точки зрения не материалистическое обос¬
нование теории общества, но подход с позиции тотально¬
сти, имея при этом в виду неогегельянскую позицию,
объединяющую в этой категории субъект и объект, бытие

172
и сознание, теорию и практику. Конечно, материалистиче¬
ски истолкованное понятие тотальности находит свое ме¬
сто и в общественной теории Маркса, но мы здесь возра¬
жаем не против этого понятия, но против его интерпрета¬
ции в плане идеалистической философии жизни. С пози¬
ций марксизма (как материализма) категория тотально¬
сти имеет иное значение, нежели у Лукача, который с ее*
помощью просто устраняет гносеологическое различие*
между объектом и субъектом. Впрочем, Лукач нередка
избегает категории «тотальность» по причине обусловлен¬
ных ею неогегельянских ассоциаций и заменяет ее в соот¬
ветствующих случаях категорией «связь», которая, одна¬
ко, у него имеет в принципе тот же самый смысл, а имен¬
но означает упразднение противоположности между
субъектом и объектом, их синтеза на субъективно-идеали¬
стической основе. Сложность оценки его позиции заклю¬
чается в том, что, употребляя обе эти категории (как «то¬
тальность», так и «связь»), он иногда формулирует содер¬
жательные в теоретическом плане положения; поэтому
необходимо критику идеализма, находящего свое выраже¬
ние в этих категориях и их толковании у Лукача, сочетать,
с попыткой сохранить те действительно важные тезисы^
которые содержатся в соответствующих высказываниях
Лукача, несмотря на несомненную идеалистичность обще¬
го хода его мыслей. Во всяком случае, следует отделять
материализм в этих высказываниях от содержащегося в.
них отождествления субъекта и объекта, сознания и бытия
или от «снятия» этих пар противоположностей в единстве
теории и практики. Согласно Лукачу, освобождение есть
результат осознания, а объективное — это только субъек¬
тивное под формой отчуждения. При этом получается
неогегельянская версия диалектики господина и раба из
гегелевской «Феноменологии духа». Раб добивается осво¬
бождения от господина, достигнув сознания того, что вещи
производятся именно им, рабом, а потому как раз госпо¬
дин зависит от раба при посредстве произведенных по¬
следним вещей. Материализм, согласно Лукачу, означает
разрушение отчужденной видимости, состоящей в приня¬
тии «овеществленных» экономических категорий, за кото¬
рые необходимо прорваться, чтобы понять историю как
таковую.
Основной ход таких рассуждений мы находим уже в
философии жизни с ее отождествлением отчуждения и
овеществления, с ее возвращением объективного в лона

173
субъективности и далее, в поставленной Лукачем в на¬
чальный период развития его взглядов проблеме: преодо¬
леть антиномии эмпирической буржуазной жизни и тем
самым прорваться к действительной жизни. Хотя понятия,
участвующие в рассуждении, видоизменены, но сохраня¬
ется его основа и в конечном счете та философская почват
на которой оно развито.
Это выражается и в том, что Лукач продолжает попыт¬
ки вскрыть подлинную историю (как ранее подлинную
жизнь) за категориями, представляющими для него в от¬
личие от Маркса объективные формы наличного бытия (в
ранних работах Лукача они имели априорный характер).
Противоречия, осознанные Лукачем еще в ранний период,
теперь изображаются как противоречия капитализма: в ка¬
честве крайнего выражения противоречий между формой
и содержанием, объектом и субъектом, бытием и созна¬
нием и т. д. предстает существование пролетариата (геге¬
левского «раба»), однако именно на почве такого край¬
него выражения эти противоречия оказываются познавае¬
мыми и, следовательно, устранимыми. Центральной
подлежащей решению проблемой становится полагание
революционного субъекта в результате достижения проле¬
тариатом его классового сознания.
Объединение субъекта и объекта, сознания и бытия в
категории тотальности приводит к отмене энгельсовской
формулировки основного вопроса философии, которая в
этом случае, по существу, выражает отчужденность мыш¬
ления. Поскольку Лукач не хотел заходить так далеко, он
признал значение формулировки Энгельса, а с ней и про¬
тивопоставления материализма идеализму, но только для
процесса формирования и преодоления овеществления как
отчуждения, следовательно, самое большее для стадии,
предшествующей образованию бесклассового общества.
Данная точка зрения позже была воспринята Хоркхайме-
ром и оказала влияние на развитие всей «франкфуртской
школы», согласно которой философская в подлинном
смысле слова и верная концепция по этому вопросу долж¬
на растворить объект в субъективных отношениях и про¬
цессах и свести все к истории. Всякое бытие в конечном
счете превращается в «деятельность», подобно тому как
товарный фетишизм во всех своих формах растворяется в
социальном действии. У Крёнера аналогичное место за¬
нимает «практика». Эту неогегельянскую позицию воспри¬
няли и загребские философы из группы «Праксис». При

174
этом они использовали некоторые неоднозначные и оши¬
бочные положения Грамши, искаженно толкуя наследие
этого выдающегося коммуниста15. Диалектика в таком
контексте по необходимости становится исключительно
субъективной. И если человек — творец своего мира, то
теория отражения, отвергаемая при таком подходе как
якобы энгельсовская «прибавка» к марксизму, конечно,
выражает тупик отчуждения (коль скоро отражение пред¬
полагает существование объективного мира). Такое от¬
чужденное мышление оказывается несостоятельным под
углом зрения тотальности, ибо оно, исходя из самостоя¬
тельного существования объектов, оспаривает единство
субъекта и объекта.
Суть «Истории и классового сознания» сводится к то¬
му, что бытие есть понятие социального плана 16, приро¬
да — только общественная категория17, а диалектика —
отношение субъекта к объекту, и вне такого отношения,
следовательно, никакой диалектики быть не может. В част¬
ности, нет никакой диалектики природы 18, а если есть, то
только как продукт ложного отношения субъекта к дей¬
ствительности, когда творение человека предстает как не¬
зависимое от человека, диалектика субъекта — как незави¬
симая от субъекта. Таким образом, по Лукачу, диалектика
природы на самом деле есть выражение овеществленного
мышления. Энгельс, разрабатывая свои идеи диалектики
в естествознании, подпал якобы под влияние гегелевской
натурфилософии 19, игнорировавшей на основании тожде¬
ства субъекта и объекта основополагающее различие меж¬
ду природой и обществом; следуя примеру Гегеля, Энгельс
хотел развить некую всеобщую диалектику. Но, считает
Лукач, подобная попытка ведет лишь к построению марк¬
сизма по образцу овеществленно-объективистских естест¬
венных наук. Это и нашло будто бы выражение в энгель¬
совской концепции отражения и практики, где созерца¬
тельному сознанию противостоит овеществленно-самостоя-
тельный мир20, так что утрачен упразднивший бы всю
15 Весьма актуальной сейчас является задача марксистской
разработки этого наследия и его защиты от ревизионистских лже¬
толкований.
16 См.: G. Luk а с s. Geschichte und Klassenbewusstsein, S. 192.
17 См.	там	же,	с.	309.
78 См.	там	же,	с.	175.
19 См.	там	же,	с.	175, 396.
20 См.	там	же,	с.	312, 387.

175
проблематику отражения взгляд Маркса на человека как
на творца и внутреннюю сущность своего мира, а не как
на его пассивного созерцателя извне.
Итак, точка зрения Лукача противостоит точке зрения
Маркса, Энгельса и Ленина. В этом заключается централь¬
ный момент рассматриваемой проблемы, если и мы под¬
ходим к ней, последовательно продумывая до конца тезис
Лукача о том, что общественное бытие и познание консти¬
туируются практикой субъекта. Такую формулировку
дает этому тезису О. Негт21, и это неокантианско-неоге¬
гельянский ревизионизм. Такое понимание не оставляет
места теории отражения, потому что в субъекте не долж¬
но отражаться то, что им самим сконструировано; а диа¬
лектика природы оказывается химерой, потому что Лукач
по-прежнему держится неокантианского отрыва познания
явлений, которое может развиваться безгранично, от по¬
знания сущности, которое якобы вовсе невозможно.
Остается только тождество субъекта и объекта, характер¬
ное для субъективного идеализма. Политические выводы
из этого тождества Лукач к 1923 году уже сделал: когда
субъект достигает сознания, происходит всеобщий перево¬
рот; революция — это сознание. Субъект, ставший созна¬
тельным, способен возвыситься над косной объективной
действительностью. В процессе этого возвышения субъект
познает, что на самом деле эта косная объективная дей¬
ствительность всего лишь его овеществленная самость.
Это все меняет, даже и характер организации. Она тоже
должна освободиться от овеществленных форм, принятых
ею под влиянием отсталых русских условий. Нужна не
централизованная, страдающая иерархичностью и бюро¬
кратизмом партия, но живая, подвижная. Она может от¬
казаться как от пафоса «объективности», так и от «меха¬
нистических» выводов из этого «объективизма», требую¬
щих «неизбежного признания полной нерелевантности
«субъективного фактора» 22.
Что же касается интерпретации, которую давал Лукач
материализму, марксистской диалектике и марксову ма¬
териалистическому пониманию истории, что касается
ложного утверждения Лукача и его последователей, вклю¬
21 См.: F. Cerutti и. а. Geschichte und Klassenbewusstsein
heute, S. 22—23, 26, 29, 31.
22 Там же, с. 38; см. также предисловие О. Негта к книге: Kont¬
roversen über dialektischen und mechanischen Materialismus (A. De-
borin, N. Bucharin). Frankfurt a. M., 1969, S. 45.

176
чая современных, будто по этим вопросам имеется корен¬
ное расхождение между Марксом и Энгельсом, причем
Ленин примыкал якобы к Энгельсу, а не к Марксу, то по
этому поводу надо сказать следующее.
Уже непосредственно после появления «Истории и
классового сознания» Ладислав Рудаш, до того сотрудни¬
чавший с Лукачем, опроверг его утверждения как в фак¬
тическом, так и в философском плане23. Я включил в свою
книгу «„Третий путь” Герберта Маркузе» экскурс «О мни¬
мой коренной философской противоположности между
Марксом и Энгельсом» 24. Тот же вопрос обсуждался и в
нескольких докладах на конференции «Франкфуртская
школа в свете марксизма», проведенной в 1970 году Ин¬
ститутом марксистских исследований во Франкфурте-на-
Майне25. Курт Райприх в своей монографии заново осве¬
тил эту тему, представив дополнительные серьезные до¬
казательства 2б. Сущность развитых в ходе данной
полемики аргументов была тщательно подытожена Андре
Лейсевицем27.
Доказательства неопровержимо свидетельствуют про¬
тив Лукача, равно как и против вторящих ему Альфреда
Шмидта, авторов загребской группы «Праксиса» и т. д.
Но дело не в аргументах, а в противостоящих друг другу
классовых позициях — на это указывает уже то, что при¬
верженцы Лукача вовсе и не пытаются опровергнуть эти
доказательства. Так, Альфред Шмидт просто заявил, что
они его не убеждают28. Другие же пытаются укрыться от
23 См. документальное приложение к книге: F. Cerutti и. а.
Geschichte und Klassenbewusstsein heute.
24 См.: R. Steigerwald. Herbert Marcuses “dritter Weg”. Ber¬
lin-Köln, 1969, S. 28ff.
25 Cm.: Die “Frankfurter Schule” im Lichte des Marxismus. Frank¬
furt a. M., 1970.
26 См.: K. Reiprich. Die philosophisch-naturwissenschaftlichen
Arbeiten von Karl Marx und Friedrich Engels. Berlin, 1969.
27 Cm.: Facit, MSB Spartakus. Beiträge zur Marxistischen Theorie
und Politik, 9 Jg., H. 30. Dortmund, o. J.
28 Альфред Шмидт пишет: «По-прежнему не могут убедить ав¬
тора возражения, приводимые ортодоксальной стороной и направ¬
ленные против высказанной автором во втором разделе главы I кри¬
тики принадлежащих позднему Энгельсу фрагментарных набросков
«диалектики природы» (A. Schmidt. Der Begriff der Natur in der
Lehre von Marx. Frankfurt а. M.—Wien, 1971, S. 208—209). В этой
же связи он прямо указывает (по поводу того, кого же он называет
«ортодоксальной стороной») на цитированный нами выше, в прим.
25 сборник «“Франкфуртская школа” в свете марксизма». Таким об¬

177
прямой полемики за антикоммунистической словесной
«дымовой завесой», заимствуя в буржуазной идеологии
термин «сталинизм» и объявляя позицию своих противни¬
ков «сталинистским начетничеством».
Итак, дело не в том, чтобы философски и исторически
доказать неправоту Георга Лукача и современных защит¬
ников его концепции, а в противоположности классовых
позиций участников данного спора. В этой связи умест¬
ным было замечание Й. Хайзелера: «Когда диалектику
ограничивают одной лишь сферой исторического и соци¬
ального, то поражает содержащееся в таком взгляде недо¬
верие к закономерности как к категории и к реальности
в истории и обществе. При таком ограничении из реаль¬
ного существенного различия между природной и истори¬
ческой закономерностями возводят какую-то непреодоли¬
мую преграду, чтобы в конечном счете иметь возможность
сохранить применимость понятия закономерности к исто¬
рии и обществу только в метафорическом смысле» 29.
Наряду со страхом перед закономерностями природы
и общества для позиции, занятой Лукачем и его сторон¬
никами, характерен страх перед закономерно происходив¬
шим процессом пролетаризации все большей части интел¬
лигенции, а равно и страх перед все более непосредствен¬
ным подчинением науки интересам монополистического
капитала, домогающегося прибылей и власти и лишающе¬
го интеллектуалов традиционной свободы в их сфере. Но
в то же время страх перед закономерностями отражал и
страх перед закономерно совершающимся в мировом мас¬
штабе переходом от капитализма к социализму.
С другой стороны, характерное для сторонников той
же позиции «расщепление» диалектики выражало их
упорное неприятие теории как таковой, неприятие един¬
ства мира <(в понятии и реальности), основанного на ма¬
териальности мира.
Абсолютизация различия между природой и общест¬
вом, естествознанием и социальными науками ставит (хо¬
тя и в замаскированной форме) под вопрос принципиаль¬
ную познаваемость мира как целого. Наряду с этой позна¬
ваемостью такая абсолютизация «в конечном счете ставит
разом, Шмидту известна наша критика отстаиваемых им тезисов,
однако он уходит от обязанности сколько-нибудь основательного от¬
лета на нее с помощью высказываний приведенного типа.
29 Die “Frankfurter Schule” im Lichte des Marxismus, S. 142.

178
под вопрос и любую попытку изменения мира, сколько-
нибудь выходящую за рамки одних лишь чисто прагмати¬
ческих, повседневных политических задач. Для того, кто
оспаривает принципиальную познаваемость мира, господ¬
ство человека над обществом и природой путем использо¬
вания социальных и природных законов выглядит как
чистая утопия» 30. Хайзелер в своей цитированной выше
критике, приводя одну из работ Хоркхаймера начала 30-х
годов, соглашается с ним в том, что «тезис о неразделимо-
сти партийного отношения к господствующему строю и
к научности, возможно, мог оказать поддержку также и
тем философским течениям, которые стремились противо¬
поставить «науки о духе» или «науки о культуре» иссле¬
дованию природы, а в конечном счете и вообще науке» 31.
Тот же тезис должен был способствовать размыванию ма¬
териалистического характера марксизма, «очищению»
природы от диалектики, диалектики от природы. Речь
идет, таким образом, о своего рода идеологии („напуган¬
ной интеллигенции”, не примкнувшей еще к рабочему
движению и боящейся общественных процессов, развер¬
тывающихся помимо ее участия, боящейся как утратить,
возможности маневрирования, так и оказаться принуж¬
денной занять ту или иную конкретную партийную пози¬
цию» 32.
В критике со стороны марксистских авторов в адрес
«Истории и классового сознания» проблема партийности
не играла роли, по крайней мере внешне. Отсюда могло
возникнуть мнение, что по этой проблеме позиция Лукача
не вызывала возражений. И действительно, в своем очер¬
ке по вопросу о партии и в своей полемике с Розой Люк¬
сембург он стремится приблизить свою точку зрения к
взглядам Ленина. Однако мы должны проверить, в самом
ли деле такое сближение имеет место: ведь трудно пред¬
ставить себе, чтобы идеалистические воззрения Лукача«
могли позволить ему верно обосновать рассмотрение воп¬
роса о субъекте истории.
Лукач исходит в этом вопросе из ложного утвержде¬
ния, что, поскольку пятидесятая глава «Капитала» оста¬
лась незаконченной, у Маркса и Энгельса не было разра-
30 H. Regius (псевдоним М. Хоркхаймера). Dämmerung, 1934*
S. 91 (оттиск без указания места издания).
31 Die “Frankfurter Schule” im Lichte des Marxismus, S. 14¿L
32 Там же, с. 143—144.

179
Мотанной теории классов и классовой борьбы33. Он не
скрывает, что ставит перед собой задачу заполнить этот
«пробел» в марксизме. Делает он это, конечно, на базе
своей очерченной выше теоретической позиции.
Пролетариат он толкует как воплощение тождества
субъекта и объекта. Противопоставление субъекта и объ¬
екта он отвергает как догматизм, а тождество их обосно¬
вывает принципом деятельности34 (точка зрения, послу-
.жившая одним из источников модной в наши дни реви¬
зионистской «философии практики»). Суть бытия заклю¬
чается в общественном процессе, бытие есть продукт
человеческой деятельности. Я производит не-Я. Это самый
несомненный фихтеанский субъективный идеализм. Про¬
летариат «является идентичным субъект-объектом исто¬
рии» 35. В соответствии с фихтеанским характером этой
концепции сознание носителя такой идентичности, созна¬
ние пролетариата, выступает в качестве решающей кате¬
гории в том смысле, что «акт самосознания» совершает
переворот в «предметной форме своего объекта» 36. Созна¬
ние для Лукача — это «практический исходный пункт» 37.
Поэтому «вопросы классового сознания — это в конечном
счете определяющие моменты»38, и «для пролетариата
правильное понимание сущости общества, быть может,
непосредственно является средством для самоопределе¬
ния» 39. Сущность классовой борьбы пролетариата может
быть «определена именно тем, что здесь ведущим момен¬
том является познание без перехода к действию» 40. По¬
этому «такая реформа сознания и есть сам революцион¬
ный процесс»41: это уже, подходя объективно, социал-де-
тиократический реформизм, признающий единственным
средством борьбы образование. Для Лукача революцион¬
ный процесс «равнозначен процессу развития пролетар¬
ского классового сознания»42, он и есть это развитие и
тем самым «развитие пролетарской революции» 43.
33 См.: G. Luk а с s. Geschichte und Klassenbewusstsein, S. 218.
34 См. там же, с. 190 206, 301, 304.
35 Там же, с. 385, 394.
36 Там же, с. 363.
37 Там же, с. 218—219.
38 Там же, с. 226.
39 Там же, с. 243.
40 Там же, с. 400.
41 Там же, с. 435.
42 Там же, с. 503.
43 Там же, с. 506.

180
Конечно, ни один коммунист не оспаривает огромного
значения классового сознания. Известны слова Маркса о
том, что идея становится материальной силой, когда ов¬
ладевает массами. Однако проблема классового сознания:
должна рассматриваться с диалектико-материалистиче¬
ских позиций, поскольку идеи, чтобы они могли стать
материальной силой, нуждаются, с одной стороны, в ма¬
териально-общественной «почве», а с другой — в «сеятеле»
для этой почвы, то есть в партии как субъективном фак¬
торе. Прежде всего как революционная роль пролетариа¬
та, так в конечном счете и источники его силы связаны
в первую очередь не с его сознанием, но с его материаль¬
но-общественной ролью и значением. В вопросе о партии
Лукач также аргументирует как идеалист. Еще Гегель
полагал, что, как только будет революционизировано цар¬
ство представлений, действительность не замедлит за ним
последовать. Маркс же считал, что материальное воздей¬
ствие классовой борьбы важнее, чем реформы в сфере
образования, и представляет собой условие подлинного
революционизирования сознания масс.
На основании своего понимания вопроса о партии Лу¬
кач делает вывод, что она представляет собой форму про¬
летарского классового сознания и организационное выра¬
жение революционной роли пролетариата (на почве соот¬
ветствующего экономического положения), того, что
пролетариат начинает действовать так, как ему свойствен¬
но44. «В этом процессе, которого партия не может ни
вызвать, ни предотвратить» 45, и заключена,, по Лукачу,,
моральная сила рабочего класса, равно как и постижение
им своей исторической миссии46.
Здесь неожиданно оказывается, что Лукач, враг вся¬
кого «овеществления», объективного принуждения, те¬
перь упорно отстаивает объективные механизмы, силу
порыва, которая добивается своего независимо от того,,
чего хочет пролетариат и партия как выразитель его воли.
Но какую волю может выражать партия, если силы, от
лица которых она действует, это только «порыв»? Где
здесь место для субъективного вмешательства? Партия
как представитель воли, а не авангард, да к тому же еще
как представитель чего-то такого, что и воли не имеет!
44 См. там же, с. 244.
45 Там же, с. 214.
46 См. там же, с. 214—215.

181
В этом и состоит квинтэссенция данной теории, которая
призывает на помощь субъективизм как раз там, где речь
должна идти о разъяснении объективной стороны диалек¬
тики объективного и субъективного, и которая искореняет
субъективность как раз там, где она необходима для при¬
ведения в действие объективных исторических законов,
поскольку ведь механизм исторического развития капита¬
лизма нельзя фетишизировать как нечто движущееся
само собой. По существу, сквозь ультралевую платформу
Лукача просматривается старая оппортунистическая кон¬
цепция спонтанности.
Вполне в духе этой оппортунистической концепции
спонтанности Лукач пишет: «Роза Люксембург давно вы¬
яснила, что организация в гораздо большей мере служит
следствием революционного процесса, нежели его предпо¬
сылкой» 47. Для диалектика не представляло бы трудно¬
сти понять организацию как предпосылку революционно¬
го процесса и в то же время как его следствие. Все же
надо признать и то, что Роза Люксембург, в качестве
партийного функционера стоявшая на столь любезной Лу¬
качу позиции, вступает здесь в противоречие с Розой
Люксембург как теоретиком. И также не обязательно, ко¬
нечно, было присоединяться к действительно совершен¬
ным Розой Люксембург как теоретиком ошибкам, которые
сыграли роковую роль после ноябрьской революции в
Германии. Если в России революцию возглавляли боль¬
шевики, то в немецкой революции не было коммунисти¬
ческой партии. Однако представление о том, что вопрос
о революционной партии пролетариата встает только тог¬
да, когда революция становится задачей дня48, принадле¬
жит в гораздо большей степени самому Лукачу, чем Розе
Люксембург, на которую он ссылается. А в этом пред¬
ставлении как раз и проявляется хвостистская политика,
с которой боролся не только Ленин, но также (в течение
всей своей деятельности) и Маркс и Энгельс. Этот факт
не должен заслонять от нас того, что именно на империа¬
листической фазе капитализма встает проблема «истори¬
ческой актуальности» пролетарской революции, а тем
самым и проблема создания партии нового типа, — пар¬
тии, способной возглавить рабочий класс и его союзников
в процессе революционных преобразований. Итак, обнов¬
47 Там же, с. 214.
48 См. там же, с. 473.

182
ленного решения вопроса о партии требовали не только
«русские особенности», но и всеобщие, присущие всему
капиталистическому миру черты данной эпохи. И здесь
также Лукач не стоит на ленинской позиции!
Однако оппортунизм книги Лукача проявляется не
только в этом центральном вопросе, но и в связи с проб¬
лемами внутреннего строительства партии. Мы уже дол¬
жны были, конечно, признать, что многие из тезисов
Лукача периода «Истории и классового сознания» сле¬
дует понимать как реакцию на оппортунистическую ли¬
нию социал-демократии. В те годы не только Лукач, но
и некоторые другие известные представители интелли¬
генции пришли к марксистскому рабочему движению,
выражая этим, в частности, протест против предательской
тактики оппортунизма. Этот процесс сопровождался у них
некоторой идеализацией советов как организационной
формы, что было следствием политической неопытности,
ведшей этих интеллектуалов к «фетишизации» советов и
самостоятельности масс. В определенном смысле для тя¬
готевших к левым течениям интеллектуалов с их буржуаз¬
ным гуманизмом такая «фетишизация» была почти неиз¬
бежным способом реагирования. Этим объясняется, что
Лукач, базируясь на классических буржуазных представ¬
лениях об идеале целостного, интегрированного, гармо¬
ничного человека49, уделяет немало внимания тому, ка¬
ким шагом на пути к бесклассовому обществу будет
мыслимая им партия. Исходя из этого же идеала, он рас¬
суждает и о проблеме партийной дисциплины, отношения
между индивидом и коллективом в партии. Об этом гово¬
рит тот же Лукач, который перед тем нарисовал картину
полного духовного и культурного распада личности из-за
товарного производства и его опредмечивающего воздей¬
ствия! Откуда же возьмутся в таком обществе эти идеаль¬
но-типические (в смысле Макса Вебера) пролетарии, о
которых пишет Лукач? Капитализм их не воспитывает.
А вера, что коммунистическая партия в капиталистиче¬
ских условиях жизни может воспитать этот идеальный
тип, сводится, по существу, к утопически-анархистскому
представлению об «островках» и «оазисах» посреди капи¬
талистического общества, всего лишь конкретизированно¬
му применительно к пролетариям этого общества.
49 См. там же, с. 491 и след.

183
Конечно, эти воздушные замки возводятся и на идее
о том, что рабочие советы — выражение преодоления ка¬
питалистического отчуждения50, они включают и призна¬
ки победы рабочих в их борьбе с бюрократизмом партий¬
ных лидеров51. Такой способ рассуждения прежде всего
является буржуазно-формалистическим: разве не было
советов, возглавлявшихся меньшевиками? Может ли вооб¬
ще один какой-либо социальный институт быть «сам по
себе» пролетарским, а другой — «сам по себе» буржуаз¬
ным? Революционны ли институционализация и форма
«сами по себе» или оппортунистичны? Что надо считать
определяющим — форму или содержание? Именно классо¬
вые силы используют ту или иную форму, а решающим
при этом является содержание их политики. Классовые
моменты явились определяющими и для формалистиче¬
ской, непродуманной критики реального социализма со
стороны Лукача.
В его аргументации, которую мы разобрали выше,
применен и буржуазный стереотип «бюрократии»: отстаи¬
вается спонтанность масс (как таковая) против «бюро¬
кратизма вождей». На словах, впрочем, Лукач не игно¬
рировал того, что всякий процесс исторического переворо¬
та от капитализма к социализму требует взаимодействия
сознательного элемента с массами, спонтанно поворачи¬
вающимися к социализму, и что имеется и революцион¬
ная деятельность вождей коммунистического движения,
а отнюдь не только оппортунистическая. Но отрицатель¬
ная оценка всякого лидерства имплицитно заключена в
самой концепции «антибюрократизма», которая служит в
действительности выражением индивидуализма и анар¬
хизма буржуазной интеллигенции. Движущей силой этой
концепции явилось старое аиархо-синдикалистское про¬
тивопоставление живой энергии масс бюрократическому
лидерству. Это политический способ выражения филосо¬
фии жизни.
При всех этих критических замечаниях необходимо
учесть, что взгляды Лукача на партию критиковались и
справа, а именно со стороны «левых» «франкфуртцев»:
О. Негта, Г.-Й. Краля и др. Они обвиняли Лукача в том,
что он своими (хотя бы и фихтеанскими, субъективно¬
идеалистическими, буржуазными) аргументами способст-
50 См. там же, с. 511 и след.
51 См. там же. с. 514.

184
вовал основанию партии ленинского типа; в том, что он
сам не готов сделать из своей анархо-синдикалистской
позиции выводы относительно организационной модели
и что он под влиянием успеха Октябрьской революции
склоняется к «заблуждению», будто эта революция есть
нечто большее, чем просто специфически русское явле¬
ние, и может послужить примером для революции в Цен¬
тральной и Западной Европе 52.
Если читать книгу Лукача «История и классовое со¬
знание» и то, что написано по ее поводу благосклонными
к ней критиками, и если, в частности, проанализировать
отношение Лукача и его сторонников к проблематике
партии в марксизме, то может создаться впечатление, что
по этой теме почти отсутствует конкретно-исторический
материал, который позволил бы нам судить, как подхо¬
дили к ней Маркс, Энгельс и Ленин и как они разраба¬
тывали диалектику субъективного и объективного в воп¬
росе о партии53. Еще Рудаш критиковал Лукача за его
абстрактный «философский жаргон»; и на том же жарго¬
не Альфред Шмидт, Краль, Черутти, Клауссен «философ¬
ствуют» о проблеме партии. Живой, конкретный марк¬
сизм задыхается в разреженной, бескислородной атмо¬
сфере абстрактных теорий.
Реально концепция коммунистической партии, кон¬
цепция партии рабочего класса прошла в своем развитии
у Маркса и Энгельса ряд этапов. До 1847 года и затем
вплоть до 1850—1851 годов, то есть до поражения револю¬
ции, это была концепция партии как небольшой между¬
народной кадровой организации. Позднее они рассматри¬
вали партию как пропагандистское (в основном) движе¬
ние без жестко фиксированной организации. В начале
1860-х годов эти концепции претерпели изменение, по-
52 См.: F. С е г u 11 i и. а. Geschichte und Klassenbewusstsein
heute, S. 10—13ff.
53 В этой связи весьма своевременным было опубликование в
1974 году во Франкфурте-на-Майне издательством «Марксистише
блеттер» сборника «Маркс, Энгельс, Ленин о партии рабочего клас¬
са» (“Marx, Engels, Lenin: Über die Partei der Arbeiterklasse”). Изу¬
чение содержащегося в сборнике материала предохраняет от столь
излюбленного мелкобуржуазной «левой» интеллигенцией соскаль¬
зывания в мифологию. Чтобы увидеть коренным образом иной по
сравнению с Лукачем подход к проблемам формирования сознания
в целях построения партии рабочего класса, достаточно привлечь
для сравнения марксову «Анкету для рабочих» 1880 года (см.:
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 19, с. 233—240).

185
скольку Маркс и Энгельс пришли к пониманию партии
как широкого международного объединения, включающего
ряд рабочих организаций (партий): такое объединение
было реализовано в I Интернационале как международ¬
ной ассоциации рабочих. Вместе с тем (в связи с созда¬
нием партии эйзенахцами) Маркс и Энгельс развили кон¬
цепцию массовой национальной партии. К 1880 году,
когда I Интернационал был уже распущен, а деятельность
немецкой социал-демократии была запрещена, Маркс и
Энгельс продолжали свою разработку концепции партии,
показав возможность (применительно к английским усло¬
виям) пролетарской массовой организации чартистского
типа на национальном уровне. В то же время несомненно,
что при основательном изучении подхода Маркса и Эн¬
гельса к проблеме партии необходимо освободиться от
схематического представления о том, будто бы в их тру¬
дах содержится раз и навсегда разработанная, оторванная
от конкретных условий классовой борьбы теория марк¬
систской партии. Однако относительно некоторых исход¬
ных моментов такой теории у Маркса и Энгельса не было
колебаний еще с конца 1840-х годов. Энгельс в 1889 году
писал Герсону Триру: «Для того чтобы пролетариат в
решающий момент оказался достаточно сильным и мог
победить, необходимо — Маркс и я отстаивали эту пози¬
цию с 1847 г., — чтобы он образовал особую партию, от¬
дельную от всех других и противостоящую им, сознающую
себя как классовая партия» 54.
Проблема соотношения объективной и субъективной
сторон социального развития (применительно к уровню
партии рабочего класса) была решена Марксом и Энгель¬
сом в ее существенных содержательных моментах. Карди¬
нальные положения этого решения, обнаруживаемые в
произведениях Маркса и Энгельса, могут быть подытоже¬
ны следующим образом. По объективным социальным
причинам рабочий класс является могильщиком капита¬
лизма и создателем нового, социалистического обществен¬
ного строя. Сила рабочего класса в его многочисленно¬
сти и в занимаемых им ключевых позициях в сфере мате¬
риального производства, но она становится эффективной
лишь при наличии общего научного убеждения и органи¬
зованности. До своему содержанию эта субъективная сто¬
рона проблемы партии становится объективно определен¬
54 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь о. Соч., т. 37, с. 275.

186
ной, поскольку на условия жизни рабочего класса незави¬
симо от тех или иных национальных, расовых и прочих
барьеров воздействуют капиталистические отношения.
Поэтому рабочий класс по своей сущности интернациона¬
лен, и таковой также должна быть его теория. Рабочий
класс в ходе исторического процесса и в соответствии с
конкретными, объективно формируемыми интересами, за
которые он должен бороться, развивает определенные
организации. Важнейшей из них является политическая
партия, ибо она в своей деятельности выходит за пределы
частичных, относящихся к данному моменту интересов;
выходит за рамки тех интересов, которые могут быть удов¬
летворены и при существующем капиталистическом строе.
При этом она должна руководствоваться теорией, отража¬
ющей коренные интересы рабочего класса, и проводить эти
интересы в жизнь путем классовой борьбы против бур¬
жуазии,—борьбы, которая ведется во всех областях обще¬
ственной жизни и имеет своей целью свержение господст¬
ва буржуазии. Здесь также мы видим внутреннее диалек¬
тическое единство объективного и субъективного: отличие
такой партии от всех других компонентов рабочего класса
заключается в том, что она объединяет именно тех предста¬
вителей этого класса, которые, как писали Маркс и Энгельс
в «Манифесте Коммунистической партии», «...в борьбе про¬
летариев различных наций... выделяют и отстаивают общие,
не зависящие от национальности интересы всего пролета¬
риата... на различных ступенях развития, через которые
проходит борьба пролетариата с буржуазией... являются
представителями интересов движения в целом. Коммуни¬
сты, следовательно, на практике являются самой реши¬
тельной, всегда побуждающей к движению вперед частью
рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении
у них перед остальной массой пролетариата преимущест¬
во в понимании условий, хода и общих результатов
пролетарского движения» 55.
Таким образом, коммунистическая партия не тождест¬
венна с рабочим классом, но только с определенной его
частью, причем отличительные особенности этой части
(которые и соответствуют субъективной стороне пробле¬
мы партии) заключаются в том, что коммунисты с наи¬
большей четкостью отстаивают интересы класса в целом
и, обладая знанием закономерностей общего социального
55 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, с. 437.

187
процесса, выступают в качестве наиболее прогрессивных
представителей рабочего класса.
Но все это связано опять-таки и с объективным мо¬
ментом: партия не противостоит классу, но есть его часть.
Успех борьбы коммунистической партии зависит от того,
найдет ли она верную позицию по отношению к другим
частям и организациям класса, развивая все более полное
понимание хода исторического процесса и тем самым все
более точное предвидение будущего, она должна стре¬
миться, таким образом, вести, убеждать и воспитывать
их. Это понимание и предвидение служат решающей пред¬
посылкой для руководства. Для достижения этой пред¬
посылки партия должна постоянно и с максимальным
сознанием ответственности воспитывать своих членов в
целях проведения одновременно и непоколебимо принци¬
пиальной, и динамичной в тактическом плане политики.
Чем разнообразнее будут методы и формы активности,
осуществляемые различными отрядами рабочего движе¬
ния, и чем шире оно развертывается, тем важнее стано¬
вятся твердость принципов и ясность цели, обеспечивае¬
мые деятельностью идеологически единой, стоящей на
позициях социализма партии пролетариата.
Ленин исходил непосредственно из этих указаний
Маркса и Энгельса о характере партии. При этом он на
основании своего анализа империалистической стадии
капитализма (следовательно, на основе анализа объектив¬
ной стороны проблемы) выяснил, что империализм есть
канун пролетарской революции. Вопрос стоял для него
не так, как для Розы Люксембург и для Лукача, которые
считали, что революционная партия пролетариата должна
появиться только к моменту непосредственного созрева¬
ния революции. Ибо Ленину было ясно, что империализм
сам по себе является эпохой пролетарских революций.
Отсюда и ленинская формулировка: «Работать над созда¬
нием боевой организации и ведением политической агита¬
ции обязательно при какой угодно «серой, мирной» обста¬
новке... более того: именно при такой обстановке и в такие
периоды особенно необходима указанная работа, ибо в мо¬
менты взрывов и вспышек поздно уже создавать органи¬
зацию; она должна быть наготове, чтобы сразу развер¬
нуть свою деятельность» 56.
56 В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 5, с. 6.

188
Достаточно сравнить эту позицию, которую мы нахо¬
дим уже в ранних работах Ленина, с позицией Розы Люк¬
сембург и Лукача, чтобы увидеть существенное различие
между этими двумя решениями вопроса о партии. Прак¬
тический результат выявляется с непосредственным нача¬
лом революции, однако именно характер этого практиче¬
ского результата представляет собой наиболее убедитель¬
ное опровержение концепции, отстаиваемой Лукачем
вслед за Розой Люксембург.
Естественно, ленинское понимание партии не было чем-
то достигнутым сразу и потом не развивавшимся. Ряд кри¬
тиков этого понимания исходили из того, что брали из
всего развития ленинской концепции только тот или иной
определенный этап, чаще всего этап, соответствующий
периоду, когда Ленин работал в условиях царской России
в глубоком подполье, а затем они сопоставляли этот этап
с совершенно другими стадиями развития классовой борь¬
бы пролетариата, чтобы сделать из этого сопоставления
негативные выводы относительно партии ленинского
типа57. Таков излюбленный прием в особенности мнимо
«левых» критиков современного коммунистического дви¬
жения.
Все это не случайно. Партия рабочего класса пред¬
ставляет собой живое воплощение единства марксистской
теории и революционно-социалистической практики. Соот¬
ветственно и нападки в области «проблемы организации»
являются частью идеологической классовой борьбы и на¬
правлены в конечном счете на то, чтобы подорвать это
единство теории и практики и воспрепятствовать превра¬
щению революционной теории в конкретную практику. Из
сказанного вытекает, что дискуссия по вопросу о партии
в рядах «левых», будучи одним из участков классовой
борьбы, представляет собой борьбу пролетарской идеоло¬
гии против идеологии буржуазной в ее различных формах
проявления, против ее попыток разоружить рабочий класс.
Маркс, Энгельс и Ленин исходили из того, что органи¬
зация во всем, что делаем мы, люди, а следовательно, и в
классовой борьбе, играет важнейшую роль. Особенно это
57 В частности, эти авторы представляют концепцию Ленина
о том, как организовать партию в условиях глубокого подполья
при царизме, в качестве противоположности концепции кадровой
и массовой партии и одновременно в качестве ядра ленинской тео¬
рии партии вообще — и это несмотря на то, что сам Ленин проте¬
стовал против такого искажения его взглядов!

189
справедливо применительно к рабочему классу, многочис¬
ленность которого, согласно Марксу, приобретает весомый
характер лишь тогда, когда он действует организованно
на основе общих целей. И Ленин говорил в работе «Шаг
вперед, два шага назад», что «у пролетариата нет иного
оружия в борьбе за власть, кроме организации» 58.
Если не действовать организованно, а это значит коор¬
динированно и планомерно, то невозможно осуществить
никаких целей. Отсюда явствует, что организация, органи¬
зованность — необходимый элемент победы в борьбе и за¬
воевании власти.
Однако организация «сама по себе» еще не есть доста¬
точное условие успешной борьбы рабочего класса. Ведь
поставленные цели бывают различными: как реальными,
так и утопическими или реакционными. В конечном счете
именно усвоение пролетариатом марксистско-ленинского
мировоззрения является решающим условием того, что он
выполнит свою миссию, для осуществления которой име¬
ются материальные основания, что его борьба будет побе¬
доносной. Это вытекает из того, что теория Маркса, Эн¬
гельса и Ленина правильно отражает коренные общест¬
венные процессы, а тем самым позволяет в основных
чертах предвидеть и их дальнейшее развитие. Только пу¬
тем соединения марксистской теории с организованностью
может возникнуть пролетарская партия как центр проти¬
водействия пролетариата капиталистической системе.
Только боевая марксистская партия рабочего класса пред¬
ставляет собой решение «проблемы организации» с про¬
летарских позиций.
Лучшая, наиболее решительная и способная к борьбе,
наиболее сознательная часть рабочего класса сплачивает¬
ся на основе идей Маркса, Энгельса и Ленина в партию
рабочего класса. Действительная сила этой партии опре¬
деляется уровнем марксистской сознательности ее членов.
Поэтому для укрепления партии необходима непрестан¬
ная работа над повышением идейно-политического уровня
всех членов и руководящих органов партии. Чем глубже
будет знание членами партии основных общественных
процессов и исторических задач рабочего класса, чем чет¬
че будет понимание партией единства наиболее общих и
первостепенных интересов пролетариата в целом, понима-
58 В. И. Л е н ж н. Полн. собр. соч., т. 8, с. 402.

190
ние связи между борьбой за повседневные интересы с*
борьбой против монополий, за цели социализма; чем ре¬
шительнее будет интернациональная ориентация членов^
партии, ее ячеек и руководства и чем больше эта ориента¬
ция будет выражаться в практической солидарности; чем
энергичнее будет вестись борьба за единство класса и за
его организованность на основе классового сознания; чем
бескомпромисснее партия будет бороться с правым и «ле¬
вым» оппортунизмом и ревизионизмом, тем она будет силь¬
нее. Это не означает, что она может ограничиться простым1
усвоением идейного наследия Маркса, Энгельса и Ленина.
Сила партии является результатом того, насколько она в
состоянии применить это наследие к конкретным пробле¬
мам современности и творчески развить его в ходе этого
применения. Механическое повторение выученных наи¬
зусть, а тем самым превратившихся в мертвую схему фор¬
мул отнимает способность решать вновь назревающие во*
просы и тем самым открывает для ревизионизма возмож¬
ность внести замешательство в ряды рабочего движения.
Подлинное усвоение марксизма означает следование при¬
зыву Энгельса о том, что марксизм должен быть руковод¬
ством к действию, а не догмой.
Итак, проблема партии связана с воплощением вполне
определенных организационных принципов: прежде всего
демократизма и централизма, как это показал Маркс (в
особенности в борьбе против прудоновско-бакунинского
анархизма), а позже и Ленин.
Итак, необходимо стремиться к глубокому взаимопро¬
никновению обоих этих элементов. Особенностью партии
рабочего класса является то, что она представляет собой*
зиждущееся на одинаковом классовом положении и об¬
щем марксистско-ленинском мировоззрении содружество'
единомышленников. Отсюда единство воли в партии, кото¬
рое есть основа единства и координированности действий.
Эта единая и координированная активность необходима
также потому, что капитализм высокоорганизован и цен¬
трализован. Пытаться бороться против его мощи мелкими,,
разрозненно сражающимися спонтанными группами, как
это рекомендуют некоторые «левые», было бы донкихот¬
ством. Больше того, независимые от групповых интересов
той или иной части рабочего класса, от локальных особен¬
ностей подобных групп рабочего класса и т. д. всеобщие
(современные и будущие) классовые интересы в их проти¬
воположности интересам капиталистического класса могут

191
быть выявлены только тогда, когда речь идет о массе ра¬
бочих в целом, о классе и его (в масштабах всей страны)
конфронтации с буржуазией и ее властью. Отсюда оче¬
видно огромное значение элемента централизма среди
организационных принципов марксистской партии.
Боеспособность и боеготовность партии основываются
на диалектическом единстве демократического и центра¬
листского принципов. В своем конкретном применении оба
эти организационных принципа представляют собой непо¬
средственное воплощение единства страны, класса, пар¬
тии, дисциплины. А из этого вытекает, что партийные
решения обязательны для каждого члена данной партии,
независимо от поста, который он занимает, что высшие
партийные органы должны являть собой пример дисцип¬
лины.
К числу организационных принципов марксистской
партии рабочего класса относятся, далее, выборность всех
руководящих органов; их периодическая отчетность пе¬
ред соответствующими партийными организациямии; кол¬
легиальность принятия решений; обязательность решений
большинства для меньшинства, а равно и решений выше¬
стоящих органов для подчиненных, причем верховным
органом для партии в целом является партийный съезд,
все участники которого избираются демократическим пу¬
тем.
Организационные принципы боевой марксистской пар¬
тии включают также недопустимость фракций внутри
партии. Фракция — это замкнутая группа, выступающая
со своей политической платформой, посредством которой
она отграничивает себя от политики, определенной пар¬
тийным съездом и другими образованными, согласно уста¬
ву, партиийными органами. Дисниплину по отношению к
выборным органам партии фракция подменяет своей
фракционной дисциплиной. Допущение фракции необхо¬
димым образом ведет к нарушению единства партии, к ее
расщеплению. Наличие фракций и «плюрализма» (идео¬
логического и политического) различных, антагонистичных
ДРУГ другу классовых позиций могло бы означать только
то, что в ряды партии рабочего класса неизбежно проник¬
нут буржуазная идеология и политика (между прочим,
фракций с различными классовыми позициями не сущест¬
вует и ни в одной из партий капиталистической системы:
они допускают в своих рядах «плюрализм» только буржуа
азных идей).	^	_

192
Поэтому борьба за единство партии, против фракцио¬
низма есть борьба за единство на основе пролетарской
идеологии и политики, против проникновения буржуазной
идеологии и политики в партию рабочего класса. Это
борьба за обеспечение самого существования и силы этой
партии, на что указывал В. И. Ленин в своих выступле¬
ниях на X съезде РКП (б), направленном против троцкист¬
ских попыток раскола и ликвидации партии.
Таким образом, ни в коем случае нельзя сводить марк¬
систскую теорию партии к теории (к тому же еще немарк¬
систской) классового сознания, например к теории Лукача.
Напротив, марксистская концепция партии базируется на
кардинальных для капитализма экономических и общест¬
венных процессах, которые, с одной стороны, отнюдь не
ведут автоматически к гибели капитализма, а с другой —
готовят и усиливают в лице рабочего, класса материальную
силу — могильщика капитализма; тем самым эти же про¬
цессы объективно подготавливают почву для развития
марксистско-ленинской теории, осваиваемой затем наибо¬
лее сознательной частью рабочего класса и придающей си¬
лу тому порыву, который и сметет капитализм с лица зем¬
ли. Такое проникновение марксизма в сердцевину рабо¬
чего класса приобретает форму организации с присущими
ей нормами, рождающейся в ходе выполнения рабочим
классом его исторической роли и закаляющейся в классо¬
вой борьбе. Эта организация есть партия рабочего класса,
за укрепление, развитие и расширение которой все созна¬
тельные пролетарии должны бороться, выступая, в част¬
ности, и против мелкобуржуазно-интеллектуалистских по¬
пыток мифологизации и извращения всех центральных
вопросов концепции партии.
Эрнст Блох и философия жизни
Эрнст Блох (1885—1977), как и его друг Лукач, пред¬
ставляет собой личность в одно и то же время выдающую¬
ся и противоречивую, глубоко трагическую, причем в зна¬
чительной мере трагизм для обоих имел одни и те же
истоки: они стремились быть марксистами, участниками
рабочего движения и в качестве крупных представителей
интеллигенции поставить свою незаурядную одаренность
в интеллектуальной области на службу рабочему классу,
вооружить этот класс духовными средствами борьбы с ог¬

193
ромной опасностью со стороны фашизма, — борьбы за ши¬
рокий антифашистско-демократический союз; но при этом
они потерпели неудачу в своих стремлениях, хотя и сама
эта неудача сопровождалась отдельными значительными,
непреходящими достижениями. Кроме того, во многом
схожи были и испытанные обоими этими теоретиками глу¬
бокие интеллектуальные влияния: прежде всего, со сто¬
роны баденской школы неокантианства, к тому времени
уже принявшей близкие к философии жизни формы.
Исходным пунктом для понимания Эрнста Блоха и яв¬
ляется тот факт, что его воззрения лежали в «русле» фи¬
лософии жизни. Может быть, правильно будет сказать,
что корни его специфического ревизионизма заключены
именно в мотивах этой философии, которые Блох наиболее
решительным по сравнению с другими ревизионистами
образом пытался применить, видя в их использовании свой
наиболее несомненный и ценный вклад в марксизм. Блох
стремился найти своей деятельности приложение в анти¬
фашистской борьбе и ослабить (интеллектуально и поли¬
тически) лагерь фашизма как своего противника; при этом
он ставил проблему духовного наследства по отношению
к рабочему классу таким образом, чтобы уже самой по¬
становкой этой проблемы вырвать у злейшего врага рабо¬
чего класса духовные ценности, на которые фашизм лживо
претендовал. Книга «Наследние нашего времени» (1935)
должна была представлять собой работу, написанную в
порядке выполнения решений VII Всемирного конгресса
Коминтерна. Блох, как и Лукач, хотел помочь рабочему
движению сформировать действительно широкий анти¬
фашистско-демократический фронт. Если ему это не уда¬
лось в тех пределах, какие он предполагал, то причина
этого, на мой взгляд, лежит в том, что Блох в философ¬
ском отношении в конечном счете не был марксистом. По
существу, это же засвидетельствовали Юрген Хабермас,
назвавший Блоха «марксистским Шеллингом» 59, и Ганс
Гейнц Хольц, сближавший воззрения Блоха с пантеисти¬
ческими представлениями о природе60. Однако всякая не
являющаяся действительно и полностью диалектико-мате¬
риалистической позиция обусловливает отрыв от револю¬
. 5? Cm.: J. Habermas. Theorie und Praxis. Neuwied—Berlin
(West), 1963, S. 159, 296.	'
60 Cm.: H. H. Holz. Philosophie in der Zeitwende.—«Deutsehe.
Volkszeitung», Düsseldorf, 25.8.1977.	.	‘ i -..u ■ v .

194
ционного рабочего движения. Поэтому, в частности, Блох
не мог составить адекватного представления по вопросу,
каковы могут быть критерии того, что именно рабочий
класс может использовать в качестве духовно-культурного
наследия в борьбе с фашизмом, а также что именно он мо¬
жет принять в качестве средства в своей борьбе за широ¬
кое единство антиимпериалистических и демократических
сил. В обществе, в котором в конечном счете возможны
только две основные позиции — позиция рабочего класса
или позиция буржуазии, — тому или иному деятелю, не
занявшему последовательной мировоззренческой позиции
рабочего класса, неизбежно приходится отступить от пар¬
тийности по отношению к рабочему классу в пользу пар¬
тийности по отношению к буржуазии. Мы не ставим при
этом вопрос, хотел ли Блох этого сознательно или не хо¬
тел. По моему убеждению, он этого не хотел. Однако ведь
в классовой борьбе дело отнюдь не в том, чего кто-то хо¬
чет или не хочет!
Блох написал много работ, и его влияние вполне
можно сопоставить с влиянием Лукача. Мы остановимся
здесь только на главных из них, отсылая в основном чи¬
тателя к лучшему из имеющихся критическому разбору
работ Блоха, написанному Манфредом Буром61. Мы так¬
же ниже используем этот разбор. К важнейшим работам
Блоха принадлежат, в частности:	«Дух утопии» (1918,
1923); «Томас Мюнцер как теолог революции» (1921),
«Колеи» (1930), «Наследие нашего времени» (1935),
«Субъект-объект» (1951), «Принцип надежды» (1954—
1959), «Тюбингенское введение в философию» (1963,
1964), «Атеизм в христианстве» (1969).
Ведущий мотив этих многочисленных работ — попыт¬
ка представить надежду в качестве предмета философии.
Блох сам указывал, что это постоянная тема его творче¬
ства.
Однако в истории философии (а еще чаще поэзии) на¬
дежда становится центральной темой не в любые случай¬
ные моменты, но именно в период глубоких общественных
кризисов, когда в дополнение к ней выступают еще и та¬
кие темы, как томление и страх.
В нашем столетии поразительно много философов и
поэтов обращаются к проблематике страха и надежды. При
ближайшем рассмотрении оказывается, что в целом эти
61 См.: «Deutsche Zeitschrift für Philosophie», I960, № 4, S. 374ff.

195
авторы находятся в рамках буржуазной культуры; для
буржуазии, социально-экономическая основа существова¬
ния которой вступила в кризисную ситуацию, страх и на¬
дежда становятся центральной темой. Поэтому и у Эрнста
Блоха философия надежды далеко не является чем-то
чисто личностным и единичным, напротив, по своему воз¬
никновению эта философия связана с импульсом, отра¬
жающим положение буржуазии.
Выражением этого служит тот факт, что Блох связы¬
вает принцип надежды с принципом духовно-культурного
наследия. Немецкий романтизм и мистицизм, Ветхий за¬
вет и каббала — вот духовные источники, из которых Блох
черпает свою версию философии надежды. Уже давно
Манфред Бур обратил внимание на то, что вполне можно
было бы исключить из работ Блоха упоминание о великих
диалектиках — Гегеле, Лейбнице, Аристотеле — и это не
привело бы к потере существенного содержания этих ра¬
бот; но если устранить Франца Баадера, Новалиса, различ¬
ных мистиков и библейских пророков, то это зачеркнуло
бы все сочинения Блоха.
Как Блох связывает с вопросом о наследии то, что он
называет «надеждой»? Ему известно, что капитализм при¬
ближается к своему концу и будет разрушен рабочим
классом; знает он и то, что деятельность революционного
рабочего движения следует принципам марксизма. Чтобы
эта позиция могла быть использована как основа для ре¬
визионистских действий, необходимо добавить к ней неко¬
торые дополнительные соображения. Каков подход Блоха
к проблеме надежды? Он полагает (и ошибка здесь не в
каких-либо случайных формулировках, но в самом ходе
блоховского обобщения), что антикапиталистические дви¬
жения основаны не только на пролетарском, но и на мел¬
кобуржуазном и даже свойственном крупной буржуазии
образе мыслей. Это проявляется, как он считает, в ирра¬
ционализме, действие которого поэтому отнюдь нельзя
рассматривать как только реакционное, напротив, в ирра¬
ционализме есть нечто, что должно быть унаследовано
рабочим движением.
Как мы видим, здесь он занимает иную позицию по срав¬
нению с Лукачем. Последний придает преувеличенное зна¬
чение линии духовной преемственности от иррационализма
в истории мысли к фашизму; напротив, Блох подходит к
иррационализму дифференцированно и пытается выделить
из иррационалистических течений то, что могло бы быть

196
унаследовано рабочим движением. О чем здесь идет речь?
Говоря об этом (мнимом) наследовании, Блох указывает
на такие категории, как «душа», «жизнь», «бессознатель-
ное», «целостность», «и тому подобные антимеханические
понятия». Он выдвигает упрек в адрес марксизма, что тот
не видит всего этого «наследства», а потому и нуждается
в восполнении. В частности, как полагает Блох, марксизм
недостаточен именно в том, что связано с его надеждой, с
его представлением о цели. Это представление будто бы
сводится к одной экономической стороне, не охватывает
всего человеческого. И чтобы преодолеть этот недостаток,
нужен, считает Блох, союз марксизма с религией!
Что означает эта концепция по своему содержанию?
Блох интерпретирует буржуазные, даже прямо реакцион¬
ные, содержательные моменты в виде «наследия» и вклю¬
чает их в свой принцип «надежды», присоединяя их к
марксизму в качестве его восполнения. Это самая настоя¬
щая ревизионистская позиция.
При этом Блох, по существу, отождествляет надежду
с религией, рассматривая религию как в конечном счете
определяющий всю историю принцип. Так мог бы посту¬
пить богослов; но необходимо решительно воспротивиться
попыткам изобразить подобный образ мыслей в качестве
марксистского.
Не только мировоззренческая основа философии Бло¬
ха является религиозной, но и диалектику он подвергает
теологической ревизии. Он отменяет диалектику как дея¬
тельное начало, заставляя ее функционировать в качестве
принципа, ориентированного на достижение свободы как
объекта надежды. Тем самым диалектика оказывается не
только исторически ограниченной, как это уже имело ме¬
сто в неогегельянстве, но к тому же еще и подчиненной
теологии. Это тоже весьма характерное проявление свой¬
ственного Блоху религиозно-антропологического мыш¬
ления.
Как указывает Бур, тот же характер мышления нало¬
жил свой отпечаток и на стиль блоховского философство¬
вания. Он с большим пренебрежением относится к четко
формулируемым тезисам и к поддающимся отчетливому
определению понятиям, развивая свои мысли посредством
сравнений и метафор, в образном ключе, более подобаю¬
щем искусству, нежели философии; это затрудняет пони¬
мание его концепций и облегчает игру с предполагаемой
или действительной «темнотой» мысли. Под прикрытием

197
этой темноты протаскивается не только ревизионизм, но
и открытый буржуазный антимарксизм. Поэтому Блоху и
^симпатизируют те силы, сочувствие которых основывается
на том именно, что его работы можно зачислять в разряд
немарксистских, а соответственно и антимарксистских.
Трагизм положения Блоха связан и с вопросом о кри¬
терии партийности. Как раз в области проблем культур¬
ного наследия установление такого критерия играет зна¬
чительную роль. На что мы должны ориентироваться при
установлении критерия партийности? Марксизм-лени¬
низм — это теория, связанная с тем классом, который са¬
мим ходом истории призван к тому, чтобы стать могиль¬
щиком капитализма и построить новый, социалистический
общественный строй: с рабочим классом. Марксистско-
ленинская теория дает нам ключ к пониманию истории.
Пока мы живем в классовом обществе, классовая борьба
остается движущей силой истории и ведется в экономи¬
ческой, политической и идеологической областях. Обсуж¬
дая идеологические явления, мы всегда должны доводить
янализ до их социальной основы и спрашивать, о какой
идеологии идет речь в конкретном случае — буржуазной
или пролетарской? Если речь идет о каком-либо идеологе,
^сознательно или бессознательно выражающем интересы
буржуазии, то какую именно роль играет буржуазия или
какая-либо ее часть в детерминации ее идеологии? По от¬
ношению к мыслителям буржуазии периода ее революци¬
онного развития как класса наша позиция будет совер¬
шенно иной, нежели по отношению к буржуазным идео¬
логам империалистического периода. Так, Монтескьё в
XVIII столетии выдвинул тезис о том, что развитие обще¬
ства определяется географическими условиями, в которых
протекает это развитие. Этот тезис был ложен, но в то же
время представлял собой переход от теологического к ес¬
тественнонаучному истолкованию истории, явился рево¬
люционным шагом. Но когда подобные тезисы сформули¬
ровал Ратцель в последней трети прошлого столетия, уже
после того, как Маркс и Энгельс открыли основные законы
общественного развития, то тут уже Ратцель боролся не
против теологии, а против марксизма.
Утопии домарксистского социализма, критика капита¬
лизма со стороны мелкобуржуазных течений в социализ¬
ме — все это было проявлением прогрессивных идей в тот
период, когда еще не существовало научного социализма.
Но воскрешение тех же идей «этическим социализмом»,

198
хотя бы в той форме, в какой это делали приверженцы
Фрейда или Маркузе, является уже прямо реакционным.
Таким образом, марксистско-ленинский критерий пар¬
тийности при суждении об исторических феноменах носит
общественно-историчеекий характер и основан на возмож¬
но более точном изучении того, как протекают конкретные
общественные процессы и какую роль играют в них раз¬
личные классовые силы. Только такое изучение позволяет
занять партийную позицию при поддержке исторически
прогрессивных сил против сил реакционных; только такой
образ действий объективно правилен, ибо только он соот¬
ветствует ходу исторического процесса.
По изложенным вопросам вряд ли может быть сколь¬
ко-нибудь значительное расхождение мнений относитель¬
но позиции Блоха. Однако более острые проблемы встают
именно тогда, когда данные всеобщие и «вообще верные»
оценки соотносятся с тем, что конкретизирует эту (и сход¬
ные с ней) позиции в ходе классовой борьбы: с вопросом
о стратегии и тактике марксистско-ленинской партии ра¬
бочего класса. Вопрос этот вновь обсуждался и на VII кон¬
грессе Коминтерна. Причем именно под углом зрения
антифашистской борьбы. На этом конгрессе была не про¬
сто показана связь фашизма с капитализмом, но выявле¬
на природа фашизма как открытой, жестокой, террористи¬
ческой диктатуры наиболее реакционных и наиболее
шовинистических элементов финансового капитала. Это
означало, что борьба против фашизма должна не развер¬
тываться в духе классово нейтральной борьбы за демокра¬
тические права, но должна быть направлена против такой
основы или сердцевины современного капитализма, как
финансовый капитал. Антифашистская ориентация
VII конгресса Коминтерна требовала не просто поворота
или возврата к буржуазной демократии, но стремления
добиться новой демократии, такой, которая позже, со свер¬
жением фашистских режимов, развилась в форме народ¬
ной демократии и антифашистской демократии и которая
(в более расширенном смысле) выкристаллизовалась в на¬
ши дни в форме антимонополистической демократии как
цели коммунистического и рабочего движения в развитых
капиталистических странах. Лозунги борьбы, таким обра¬
зом, основывались на противопоставлении фашизму не¬
просто демократии, но антифашистской демократии как
понятия, уже подразумевающего упомянутое выше опре*-
деление природы фашизма.

199
Если говорить в данном контексте о разбиравшихся
нами ранее позициях Лукача, то легко выявить их оши¬
бочность, связанную именно с тем, что при всей своей
демократической ориентации он сводил специфически ан¬
тифашистскую сторону борьбы к общедемократическим
моментам, по существу забывая при этом об антимонопо¬
листической направленности главного удара. Что же ка¬
сается Блоха, то положение осложняется тем, что у него
вообще не идет речь о демократической борьбе. Но приня¬
тая им система ценностей, столь мало заостренная против
монополистического капитала, что как раз адвокаты этого
капитала вполне могут ее использовать в своих целях, го¬
ворит об отсутствии классовой определенности как о спе¬
цифическом недостатке позиции Блоха. А это отсутствие
определенности в конечном счете является следствием ге¬
незиса этой позиции из философии жизни, что помешало
Блоху по-настоящему перейти на позицию рабочего клас¬
са. По моему мнению, отсюда и обрисованная нами выше
в общих чертах ущербность философских и политических
воззрений Блоха. Утверждая это, мы не хотим замалчи¬
вать тот вклад в антиимпериалистически-демократическую
борьбу, который в отличие от Лукача внес Блох (в ФРГ,
в последние годы жизни). Мы говорим в данном случае о
его участии в борьбе против чрезвычайных законов, про¬
тив американской агрессии во Вьетнаме, против запретов
на профессию и других антидемократических мероприятий
в ФРГ.

Глава 4
ВОСПОЛНЕНИЕ МАРКСИЗМА
ПСИХОАНАЛИЗОМ ИЛИ РЕВИЗИОНИЗМ
НА ПОЧВЕ «ФИЛОСОФИИ ЖИЗНИ»
Ряд вариантов ревизионизма восходит к так называв*
мому «фрейдо-марксизму». Это направление выросло из
совершенно ложной концепции, будто в марксизме недо¬
стает теории человека; во «фрейдо-марксизме» же таковая
якобы имеется, и поэтому «фрейдо-марксизм» стоит на
более высокой ступени теоретического развития по срав¬
нению с марксизмом.
Буржуазия, на стадии своего нисходящего развития
развязавшая две мировые войны и несущая всю ответст¬
венность за голод в «третьем мире», вспомнила о «челове¬
ке» в тот момент, когда после Октябрьской революции
положение капитализма стало критическим. На ранних
этапах развития капитализма проблемы человека стави¬
лись в связи с анализом знания и социальным изучением
личности, причем постановка этих проблем могла приво¬
дить к тем или иным значимым в общественно-научном
плане воззрениям: в качестве примера может служить
классическая английская политическая экономия. Напро¬
тив, соответствующие направления в позднебуржуазной
антропологии ограничивали проблему индивида психоло¬
гическим планом, считая к тому же его достижимым ис¬
ключительно лишь средствами психоанализа
1 Данные соображения были впервые развиты Манфредом Бу¬
ром в статье «Отчуждение, философская антропология, критика
Маркса». См.: М. В uh r. Entfremdung—Philosophische Antropologie—
Marxkritik.—“Deutsche Zeitschrift für Philosophie”, 1966, № 7,
S. 806ff.

201
В ходе «антропологической» дискуссии недавних лет
эти представления вновь выдвигались на передний план.
В целях такой «антропологической» защиты империализ¬
ма предпринимались попытки использовать критику (на
XX съезде КПСС) имевших место нарушений норм пар¬
тийной жизни и социалистической законности. Буржуаз¬
ный антикоммунизм пытался воспользоваться этой крити¬
кой, чтобы изобразить социализм «негуманным». С другой
стороны, ревизионизм выдвигал ложное утверждение, что
эта критика недостаточна и должна быть «углублена», а
в качестве такого «углубления» предлагал дополнить марк¬
сизм якобы отсутствующей в нем теорией человека2.
Если рассмотреть сущность предлагаемой теории, то в
основном она сводится лишь к попытке подчинить марк¬
сизм буржуазной идеологии, злоупотребляя фактом пре¬
емственной связи между марксизмом и его буржуазно-ре¬
волюционными источниками. При этом марксизм подме¬
няется субъективно-идеалистическими представлениями.
Назовем здесь прежде всего концепции, развитые в книге
Лукача «История и классовое сознание» (1923), отчасти
основанную на них позицию так называемой «франкфурт¬
ской школы», тесно связанную с теми же концепциями
философию группы, сложившейся около журнала «Прак-
сис», а также экзистенциализм. Но в этой же связи надо
упомянуть и психоанализ.
Для всех перечисленных направлений, включая психо¬
анализ, общей является, в частности, связь субъективист¬
ски интерпретируемой диалектики с неокантианским прин¬
ципом конституирования. Согласно этому принципу, прак¬
тика субъекта (по существу оторванного от природы,
дематериализованного субъекта) полагает, производит,
конституирует действительность. Сознание же того, кто
признает эту действительность объективной, то есть суще¬
ствующей независимо от субъекта, как предполагается,
искажено под воздействием «опредмечивания» — резуль¬
тата капиталистического товарного производства с его то¬
варным фетишизмом. Когда «опредмечивание» преодоле¬
вается, устраняется ложная видимость и субъект полно¬
стью восстанавливается в своих правах. Таким образом,
первичность материального по сравнению с идеальным
якобы должна исчезнуть, а основной вопрос философии —
2 Такая критика может относиться, например, также к
Ж-П. Сартру.

202
потерять свой смысл; материалистическая теория обще¬
ства и истории перестает быть правильным описанием
имеющих место процессов 3.
Если эта концепция сначала была предложена Г. Лу¬
качем (испытавшим влияние неокантианства и неогегель¬
янства) внешне в форме прежде всего критики механи¬
цизма II Интернационала и Бухарина, то в последние де¬
сятилетия она выдвигается как основа для критики марк¬
сизма-ленинизма. Утверждали и продолжают утверждать*
будто подобное «опредмечивание» марксизма привело к
его так называемому сталинистскому искажению, превра¬
щению в «институциональную» теорию, следствием чего
явилась возможность «дегуманизации». Необходимо якобы
снова открыть субъективность и первичность «практики»*
противопоставляя эти принципы различного рода объек¬
тивации субъекта. Это ведет к отказу от всякого следова¬
ния объектам, а значит, и от теории познания как отра¬
жения 4.
Так диалектика объекта и субъекта искаженно пред¬
ставляется в виде неокантианско-неогегельянской диалек¬
тики субъекта и «объекта».
Хотя мы здесь не рассматриваем специально работ
Альтюссера, отметим, что в своей концепции «теоретиче¬
ского антигуманизма» он, правильно указав на недостаток
идеологической бдительности в рядах ФКП, выступил про¬
тив антрополого-гуманистического правого ревизионизма.
Однако, критикуя правый ревизионизм за неверно трак¬
туемые им преемственность между классовой буржуаз¬
ной философией и марксизмом и завуалированное этой
трактовкой подчинение идеологии рабочего класса буржу¬
азной идеологии, Альтюссер пришел к тому, что вообще
разорвал связь между марксизмом и его теоретическими
истоками в буржуазной философии. А тем самым он ли¬
шил марксизм его исторического характера, что прибли¬
зило опасность ошибочной структуралистской интерпрета¬
ции, а также (вследствие абсолютизации момента прерыв¬
ности) ревизии марксистской диалектики.
3 Критика этой концепции, впервые развитой в 1923 году Лу¬
качем, а затем подхваченной «франкфуртской школой», дана в
соответствующих главах настоящей работы.
4 Такую точку зрения развивают в своих работах А. Шмидт
и О. Негт, а также философы группы «Праксиса» и отчасти Л. Аль¬
тюссер.

203
В опровержение обеих рассмотренных нами позиций
можно утверждать следующее. Марксизм не упал с неба,
но развился на столбовой дороге европейской культуры5.
К домарксистской прогрессивной культуре марксизм от¬
носится как к наследию, будучи моментом в развитии той
же линии преемственности и вместе с тем в ее «снятии»,
но именно в «снятии», включающем в себя упразднение,
сохранение и переход на высшую ступень. Поэтому в от¬
ношении между марксизмом и его домарксистскими источ¬
никами главным является момент прерывности. Причем
прерывность и непрерывность здесь не находятся в равно¬
весии. Напротив, марксизм — это радикальный разрыв с
буржуазным прошлым6, совершившаяся революция в
идеологической области и «руководство» к революции в
обществе. Это верно и для всех отдельных компонентов
марксизма, начиная с марксистского материализма и диа¬
лектики и кончая теорией человека.
Фрейд в своем понимании науки испытал влияние
неокантианства. Однако в целом он примыкает не к оха¬
рактеризованной выше неокантианско-неогегельянской
традиции, а к философии жизни. Психическое он связы¬
вает с влечениями, а эти последние основываются в его
учении (как обычно полагают) на биологическом. Так что
фрейдовская теория, конечно, за исключением учения об
обществе, может быть все же истолкована как форма есте¬
ственнонаучного материализма. Но в действительности за
природу во фрейдизме выдаются только буржуазные идео¬
логические стереотипы, которые якобы детерминируют
все в человеке.
Маркузе и другие ведущие представители «франкфурт¬
ской школы», оказывающие сильное влияние на современ¬
ный ревизионизм, необоснованно утверждают, будто ма*
териалистическое понимание истории с помощью фрей¬
довского психоанализа становится более универсальным,
восполняется понятием о дообщественном отношении че¬
6 В этой связи см. статьи В. И. Ленина «Три источника и три
составных части марксизма» (В. И. Лени н. Полн. собр. соч., т. 23,
с. 40—48) и «Карл Маркс» (там же, т. 26, с. 43—93), а также его
знаменитую речь на III съезде комсомола «Задачи союзов моло¬
дежи» (там же, с. 41, с. 298—318).
6 Об этом писали уже К. Маркс и Ф. Энгельс в «Манифесте
Коммунистической партии» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
т. 4, с. 437—447).

204
ловека к природе, которое якобы не было социально опо¬
средованным, и будто бы такое «восполнение» поможет
устранить предполагаемые «фрейдо-марксизмом» недоче¬
ты в марксистском анализе общества.
Те самые философы, которые утверждали, что и марк¬
систская диалектика природы, и марксистская теория от¬
ражения — это искажения марксизма, выражение его оп¬
редмечивания, а в действительности нет никакого мира,,
независимого от субъекта и его практики, — те же самыа
Г. Маркузе, А. Шмидт и другие впоследствии стали изго¬
нять из философии понятие природы самой по себе, то
есть материалистическую основу марксистской философии,,
во имя некоей всеобъемлющей социальности, которая на
деле есть не что иное, как дематериализованная субъек¬
тивность, нуждающаяся только в духовной «практике».
И они же обвиняли марксизм в том, что он, по существу,,
не признает той роли, которую играет в формировании
собственно человеческого в человеке непосредственное, со¬
циально не оправданное отношение человека к природе.
Однако противоречия, содержащиеся в аргументации
«франкфуртской школы» против марксизма, являются от¬
нюдь не диалектическими, но просто формально-логиче¬
скими и в то же время служат выражением общей тенден¬
ции позднебуржуазной философии, в особенности же
философии жизни; и соответственно те же противоречия
наблюдаются не только во «франкфуртской школе», но и
в попытках экзистенциалистов или Э. Блоха создать некшг
«более всесторонний» марксизм.
Первое, против чего направлена эта аргументация (ис¬
ходящая в конечном счете из философии жизни), — эта
марксистское решение проблемы законов общества и ис¬
тории. «Франкфуртская школа» релятивизирует это ре¬
шение, выдвигая на первый план природные условия. Как
мы увидим ниже, многого из этих природных условий на¬
шим критикам извлечь не удается. Маркузе смешивает
потребности и влечения, чтобы иметь возможность путем
этого трюка «обосновать» марксистскую теорию потребно¬
стей на психоаналитическом учении о влечениях. У Аль¬
фреда Шмидта подобный же подход окрашен в псевдома-
териалистические тона: он прибегает к авторитету Фейер¬
баха и утверждает, что в марксистской критике Фейербаха
упущены из виду существенные моменты фейербахов¬
ской концепции природы. Хабермас подменяет труд физио¬
логическим процессом жизнедеятельности, для которого

205
безразлично его содержание, и противопоставляет эту аб¬
страктную жизнедеятельность антропологически и психо¬
логически конкретизованным процессам социального взаи¬
модействия. За всем этим скрывается антисоциалистиче¬
ский стереотип, согласно которому социализм якобы не
смог дать действительного решения проблемы свободы и
господства. Итак, одна из центральных идей буржуазной
идеологии и антикоммунизма выступает здесь с притяза¬
нием быть в теоретическом отношении восполнением,
улучшением марксизма!
То, что «франкфуртская школа» называет природой,
есть в действительности мниморациональное переосмысле¬
ние идеологических стереотипов замаскированного в духе
философии жизни мировоззрения современной буржуазии
и мелкой буржуазии, причем представителям этой школы
приходится рядить свои нападки на марксизм во имя «при¬
роды» в тогу современного, усовершенствованного марк¬
сизма, ибо авторитет идей Маркса, Энгельса и Ленина уже
давно столь высок, что некоторым идеологам буржуазии
тактика троянского коня представляется более удобной,
нежели прямая атака.
С центральным пунктом «франкфуртской» критики, а
именно с нападками на марксистское объяснение общест¬
венных и исторических процессов, а тем самым и сущно¬
сти общества, тесно связан и второй пункт: попытка ата¬
ковать марксистское решение вопроса об отношении от¬
дельной личности к обществу, марксистскую теорию лич¬
ности. При этом выдвигается ложное утверждение, будто
в марксизме отсутствует теория человека, и предполагает¬
ся тем самым, что марксизм враждебен свободе. За этим
скрывается, следовательно, буржуазный стереотип мыш¬
ления о социализме, враждебном свободе; выдвигается
и претензия на теоретическое обоснование этого стерео¬
типа.
Речь идет о том, как понимать сущность человека: сле¬
дует ли искать решения этой проблемы, исходя из инди¬
вида или же из общества. С точки зрения марксизма че¬
ловек может существовать только в обществе и может быть
понят только как общественное существо. Эта позиция
унаследована от классического гуманизма революционной
буржуазии. Достаточно вспомнить замечание, сделанное
Гёте в беседе с Эккерманом о том, что все мы коллектив¬
ные существа, или также принадлежащие Гёте высказы¬
вания о том, что его вообще нельзя понять как духовную

206
индивидуальность, если не учитывать множества его ду¬
ховных предшественников 7.
Можно упомянуть в этой связи также одно из лучших
стихотворений Гёте из его «Западно-восточного дивана».
Там Зулейка (ее прототипом послужила Марианна фон
Виллемер) говорит своему собеседнику Хатему (то есть
самому Гёте): «Счастлив мира обладатель/Только лично¬
стью своей» 8. Эти слова Гёте буржуазные авторы часто
цитируют, но при этом они забывают ответ Хатема, то есть
Гёте, возражающего Зулейке: «Да, я слышал это мненье,/
Но иначе я скажу» 9. Как именно иначе, понятно не толь¬
ко из множества замечаний по этому поводу в эккерма-
новских «Разговорах с Гёте» и в других местах, но и из
внесенной Гёте поправки в очень важный заключительный
монолог во второй части «Фауста», где в окончательном
тексте Фауст называет высшим из мгновений своей жизни
то, когда он осушил взморье и постиг ценность ежеднев¬
ного отстаивания свободы (и то и другое в содружестве с
другими людьми) 10.
Несомненно, что буржуазная идеология по своей внут¬
ренней сущности всегда ориентирована индивидуалисти¬
чески. Марксизм здесь радикально прерывает всякую пре¬
емственность с этой идеологией, совершает по отношению
к ней духовный переворот, переход к качественно иной,
а именно пролетарской, классовой позиции и к соответст¬
вующей ей идеологии. Из того факта, что буржуа в конеч¬
ном счете является именно частным собственником, веду¬
щим неумолимую конкурентную борьбу против всех дру¬
гих частных собственников, вытекает такая мораль, такая
жизненная позиция, при которой человек враждебен дру¬
7 Здесь можно упомянуть хотя бы гётевскую статью «Литера¬
турное санкюлотство» (И.-В. Гёте. Об искусстве. М., 1975, с. 344—
350), а также его высказывания в том же плане в разговорах с
Ф-Я. Соре в 1830 году и с И.-П. Эккерманом 17 февраля 1932 года,
когда Гёте сказал, что и он со своим творчеством, и вообще «все
мы — коллективные существа, что бы мы о себе ни воображали»,
а гений и оригинальность состоит в том, чтобы «уметь действовать
вместе с другими и через других» (И.-П. Эккерман. Разговоры
с Гёте в последние годы его жизни. М.—Л., 1934, с. 844—845).
8 И.-В. Гёте. Собр. соч., т. 1, М., 1975, с. 375 (перевод В. Ле¬
вина) .
9 Там же.
10 Иоганной Рудольф в ее статье «Поправка» в газете «Ноейс
дойчланд» от 24 августа 1963 года отчетливо показано, как именно
эволюционировала данная мысль у Гёте в ходе его работы над
«Фаустом».

207
гому человеку, условиям его жизни, его свободе. Изолиро¬
ванный от всех остальных людей индивид, например Ро¬
бинзон — романтический герой Дефо, — это не просто
персонаж художественной литературы, но как раз класси¬
ческое и еще прогрессивное воплощение буржуазного
представления о человеке. Робинзон в романе Дефо — об¬
раз производящего, активного, побеждающего природу
буржуа. Различные созданные буржуазно-апологетической
литературой робинзонады варьировали этот образ, толкуя
его как прототип изолированного, внеобщественного ин¬
дивида.
В тот период, когда буржуазия была носительницей
общественного прогресса и выступала от имени всего об¬
щества, противоречие между принципами индивидуализ¬
ма и социальности еще перекрывалось прогрессивной ро¬
лью индивида как значимой в обществе величины. Великие
ученые — открыватели новых истин, художники, крупные
предприниматели, энергичные политики — словом, вари¬
анты «фаустовского человека», — все они представляли
собой индивидов, воплощавших в себе революционную
тогда буржуазию, которая выступала против тормозящих
ее деятельность добуржуазных влияний, концепций и уч¬
реждений.
Однако по мере отпадения этих прогрессивных черт
индивида, по мере усиления реакционности буржуазии как
класса она теряет свою роль представителя общества и
его исторического прогресса; утрачиваются коллективист¬
ские моменты в буржуазной картине мира; выявляется
чисто реакционный облик буржуазного индивидуализма.
Теперь индивид противопоставляет себя обществу, а
свобода понимается уже не как общественная свобода, но
как свобода индивида от общества или по отношению к
нему. В качестве трагического выступает требующее со¬
чувствия положение индивида перед лицом общества, чьей
власти он подчинен; коллектив ложно трактуется как сле¬
пая, бессознательная масса, как гибель индивида. На поч¬
ве этой трактовки развивается соответствующая ей идео¬
логия, основанная на противопоставлении «великой»,
изолированной личности, индивидов-вождей и враждебной
им, тупой и бессмысленной массы — это идеология Ниц¬
ше, Сореля, Лебона, Ортеги-и-Гассета и т. д.
С самого своего зарождения это противопоставление
находило свое выражение в формулировках, близких к фи¬
лософии жизни. «Толпа» противопоставлялась не только

208
индивиду, но (вместе с такими категориями, как «меха¬
ническое», «мертвое» или «цивилизация») также и жизни
вообще, органическому.
В мировоззрении буржуазии на прогрессивном этапе
ее развития одним из ведущих мотивов был определенный
философский подход к истолкованию физики и математи¬
ки. Прогрессивная буржуазия исходила из механистиче-
ски-материалистического понимания этих наук. Отсюда
вытекало стремление довести мировоззренческие данные
до такой же ясности и рациональности, какая была полу¬
чена в механике путем применения к ней математики.
О мировоззрении, то есть о воззрении на мир, при этом,
речь могла идти в конечном счете лишь в той мере, в ка¬
кой этот «мир» мог быть наиболее удобно использован в
капиталистическом производственном процессе. Против
данной тенденции рано выступили реакционные романти¬
ки, предложившие иную «естественнонаучную» ориента¬
цию, а именно выдвинувшие на первый план «жизнь»,
«таинственность жизни».
Став контрреволюционной, буржуазия отказалась от
наследия своего классического периода. Внешне здесь то¬
же имела место переориентация с одного ественнонаучно-
го подхода на другой, однако теперь это произошло в из¬
менившихся общественных условиях и с использованием
новых биологических теорий, на основе ложного «социаль¬
ного» истолкования дарвиновской идеи борьбы за сущест¬
вование. Согласно этому истолкованию, в социальной сфе¬
ре идет такая борьба за существование, при которой сла¬
бейшие подчиняются сильной индивидуальности. В дей¬
ствительности же такое понимание, как мы уже выше
пытались показать при характеристике процесса возник¬
новения и развития философии жизни, представляло собой
лишь мифологизированное осознание буржуазией заката
капиталистического строя.
Попытка соединить марксизм с психоанализом пред¬
ставляет собой существенный компонент реакционного по
своей природе поворота буржуазной и мелкобуржуазной
идеологии в сторону философии жизни. Атомизация и
психологизация человека являются одним из основных
моментов буржуазной идеологии эпохи империализма и
в особенности эпохи общего кризиса капитализма. На этой
стадии, как мы уже говорили, буржуазные идеологи, об¬
ращаясь к превратно истолкованным категориям «жизнь»,
«становление» и «органически растущее», переходят от

209
механистически-материалистического образа мышления к
органицистскому, при этом понятия жизни и роста в есте¬
ственнонаучном смысле подменяются иррациональными,
мировоззренческими буржуазными стереотипами. Эти по¬
нятия истолковываются как основные константы учения
о человеке и вводятся в философию наряду с такими кате¬
гориями, как «природа», органичность, растущее, здоровье
и т. п. Вместо поворота от механистического естественно¬
научного материализма к биологическому естественнона¬
учному материализму в действительности мы имеем здесь
поворот к идеализму типа философии жизни с псевдоесте-
ственнонаучным камуфляжем.
Переходя далее к рассмотрению психоаналитического
ревизионизма, не следует иметь в виду при этом психо¬
аналитическую концепцию возникновения и лечения пси¬
хических расстройств, поскольку эта область не относится
к марксистской философии. Речь же должна идти о по¬
пытках ревизовать марксистскую теорию общества и куль¬
туры с помощью психоаналитического подхода, путем зло¬
употребления им, его раздувания до масштабов мировоз¬
зрения.
Поскольку психоаналитический ревизионизм утверж¬
дает, что марксизм следует восполнить фрейдизмом, рас¬
смотрим прежде всего вопрос о том, какова должна быть
научная постановка проблемы дополнения марксизма.
В качестве критериев для ответа на этот вопрос В. Хол-
личер предлагал использовать следующие соображения:
«Очевидно, всякое учение нуждается в дополнении, если
им не разрабатывалось то, что существенно для его пред¬
мета... Однако не происходит никакого дополнения тогда,
когда к учению прибавляется нечто, что не относится к
существу его предмета» п. Кроме того, Холличер указы¬
вает, что недопустимы такие «дополнения», которые не со¬
гласованы друг с другом. Ранее аналогичные три критерия
«потребности в дополнении» предлагались позитивистом
К. Гемпелем, а также Г. Путнамом; критерием же истин¬
ности все эти авторы считали только логическую свободу
от противоречий: истинные суждения, как и дополнения,
должны быть «согласованы друг с другом».
Однако возможно, что должное отражение действи¬
тельности окажется внутри себя непротиворечивым. Впол¬
11 В. Холличер. Человек в научной картине мира. М., 1971,
с. 283.

210
не можно придумать не противоречащую себе самой сказ¬
ку или миф. Следовательно, свобода от противоречий не
гарантирует верного отражения объекта. Между тем пра¬
вильность отражения есть необходимое условие того, что¬
бы с его помощью можно было дополнить некоторое уче¬
ние. Поэтому к приведенным трем критериям необходимо
добавить четвертый: недопустимыми являются и такие
дополнения, которые хотя и согласуются друг с другом, но
не согласуются с объектом, к которому относятся. Иными
словами, недопустимы также и такие дополнения, которые
не отражают объекта или отражают его превратно.
Зададим теперь вопрос, что является объектом изуче¬
ния для марксизма и связан ли этот объект каким-либо
образом с психоанализом.
В марксизме имеются три составные части: диалекти¬
ческий и исторический материализм как философия; по¬
литэкономия капитализма, а также социализма и комму¬
низма; наконец, политическая теория, научный социализм.
Будучи наукой, марксизм должен быть всегда открыт
для новых знаний, связанных с его объектом; однако от¬
крыт не в смысле простого перенимания и подтверждения
таких знаний, а в смысле их обработки и придания им
формы философского обобщения.
Психология — это специальная научная дисциплина,
которая так же, как, допустим, физика, биология или ма¬
тематика, не может представлять собой составной части
марксизма. Поскольку психология открывает объективные
законы происходящего в нашем сознании процесса отра¬
жения, постольку она затрагивает сферу теории познания.
Психология индивида не может быть частью марксиз¬
ма потому уже, что марксизм имеет дело с общественным
сознанием. Если же нам надо поставить вопрос о взаимо¬
зависимости между марксистским учением об обществен¬
ном сознании и психологическим учением о сознании, то
нетрудно показать, что не марксизм должен быть обосно¬
ван психологически, а, наоборот, психология нуждается
в марксистском обосновании своих важнейших теоретиче¬
ских положений: индивидуальное сознание формируется
в уже существующем мире, к которому принадлежит и
общественное сознание. Не идеология определяется инди¬
видуальным сознанием, но это последнее определяется
общественным бытием и сознанием. Без научного, то есть
историко-материалистического, обоснования психология
оказывается в тупике всякий раз, когда пытается сформу¬

211
лировать теоретические высказывания относительно своих
принципов; отсюда следует вывод, что, хотя психология
должна быть обоснованной марксистски, сама она не яв¬
ляется составной частью марксизма.
Конечно, между научной философией и специальными
науками имеются взаимосвязи. Однако если полагать, что
получивший обработку со стороны отдельных наук мате¬
риал уже поднят тем самым на характерную для филосо¬
фии ступень обобщения, то это будет позитивистское по¬
нимание философии. На самом деле этот материал отдель¬
ных наук, взятый сам по себе, еще не есть философия.
Маркс создал общественную теорию, на основе кото¬
рой могут исследоваться явления духовной области. Од¬
нако он не создавал специально психологической теории,
с помощью которой надо было бы изучать социальные
процессы. Например, он объяснял отчуждение не психо¬
логически, а социально-экономически: не как результат
психических нарушений, а как следствие искаженных со¬
циальных отношений. Он показал, что ложное обществен¬
ное сознание классово обусловлено.
Исходя из изложенных соображений, мы должны от¬
вергнуть попытку «подкрепить» марксизм психоанализом.
Впрочем, большинство из тех, кто верит, что сущест¬
венные положения фрейдовской теории могут быть вклю¬
чены в марксизм, не знают или не учитывают, что, во-пер¬
вых, теория Фрейда имеет свое собственное и вполне раз¬
работанное мировоззренческое основание, а во-вторых,
Фрейд сам однозначно высказывался против марксизма и
против его «объединения» с фрейдизмом. Фрейдовская
концепция человека исходит из того, что происшедшие
будто бы некогда в первобытном обществе «семейные»
катастрофы закрепляются в виде передающихся по на¬
следству комплексов и тем самым продолжают оказывать
свое воздействие и поныне. Поэтому уже в наследственной
природе человека заложены влечения как основа и глав¬
ное содержание его судьбы, которая вместе с тем есть ре¬
зультат подавления самого нашего Я, определяемого, с
одной стороны, Оно и сверх-Я (как «инстанциями»), а с
другой стороны, внешним миром («принципом реально¬
сти»). На этих трех понятиях (Я, Оно и сверх-Я) мы ниже
еще остановимся. Уже в 1890-х годах биологическое для
Фрейда есть не более как весьма абстрактный фон; тогда
же подход с позиций биологии уступает в его работах
место мистицизму, почерпнутому из философии жизни. Он

212
подсовывает эти «философско-жизненные» спекуляции на
место естественнонаучного исследования.
Перед тем как перейти к обстоятельной критике идео¬
логии, основанной на этой подтасовке, составим сначала
представление о том, как развивался психоанализ, учиты¬
вая при этом «многослойность» работ самого Фрейда.
В частности, в ранних работах он выдвинул одну из теорий
возникновения и лечения неврозов. Это не философская
проблема. На следующем этапе он построил определенный
вариант психологии, а на третьем — систему философских
взглядов. Мы займемся прежде всего критическим рас¬
смотрением этого третьего «слоя», который, впрочем, свя¬
зан и со вторым. Несомненно при этом, что некоторые
неврозы возникают из сексуальных расстройств, но в то
же время этот вопрос не относится к сфере марксизма.
С философской же системой Фрейда дело обстоит иначе.
О развитии концепций Фрейда
В ходе дальнейшего изложения я нередко буду созна¬
тельно анализировать те выводы из фрейдовской позиции,
которых сам Фрейд не делал, но которые с внутренней не¬
обходимостью содержатся в его воззрениях. Что касается
концепций так называемых фрейдо-марксистов (Райха,
Фромма, Маркузе), то к ним этот метод, конечно, уже не¬
применим. Но отмечу, что по крайней мере применительно
прежде всего к концепциям об отношении между инди¬
видом и обществом, а также между общественным и био¬
логическим такое извлечение последовательных выводов
правомерно.
Фрейд учился в возглавлявшемся тогда Эрнстом Брюк-
ке Физиологическом институте при Венском университете
и, еще будучи молодым ученым, опубликовал ценные ра¬
боты, в основном по вопросам физиологии головного мозга,
локализации мозговых функций и др.12. Закончив курс
обучения, он уехал в Париж, где прежде всего вступил в
научный контакт с Шарко. Шарко учил, что истерические
явления происходят вследствие расщепления сознания и
психических процессов. Погрузив человека в гипнотиче¬
ское состояние, у него можно вызвать или устранить бо-
12 Пытаясь разработать теорию нейрона, он производил опы¬
ты с малоизученным тогда алкалоидом кокаином.

21В
лезненные представления, в результате чего разовьются
или соответственно излечатся связанные с ними органиче¬
ские заболевания. Согласно Шарко, также и в результате
внешних воздействий могут возникать представления, ве¬
дущие к органическим сдвигам 13. Фрейд представил эту
идею в другом виде, считая, что причиной таких сдвигов,,
помимо внешних воздействий, могут быть и стимулы, ис¬
ходящие из сферы бессознательного.
Вернувшись в Вену, Фрейд стал работать там совмест¬
но с известным физиологом Брейером. Последний придер¬
живался мнения, что возникающие вследствие определен¬
ных жизненных ситуаций истерические феномены прояв¬
ляются как таковые лишь тогда, когда больной забывает
об этих ситуациях, вытесняет их из сознания. При гипно¬
тическом лечении больной должен вспомнить об этой си¬
туации, послужившей причиной его заболевания. Вспо¬
миная, больной может изжить свой душевный конфликт*
а с ним и возникшее на его почве невропатическое рас¬
стройство 14.
Фрейд же полагал, что гипноз вызывает только ремис¬
сию, поскольку хотя таким путем и удается «перехитрить»
сопротивление бессознательного, но успех может быть
лишь временным. Если стремиться к действительному
успеху в лечении расстройств психики, то необходимо
преодолеть это сопротивление без гипноза, на фоне пол¬
ного сознания. Но для этого нужен уже не метод гипноза,
но такой метод, который можно было бы использовать
при полном сохранении пациентом его сознания. В каче¬
стве такого метода Фрейд предложил то, что он назвал-
«свободным ассоциированием» 15.
Таким образом, Фрейд синтезировал подходы Шарко и
Брейера. Первый объяснял психические заболевания
внешними воздействиями, а второй лечил расстройства, за¬
ставляя пациента осознать эти воздействия. Однако в от¬
личие от Шарко и Брейера Фрейд выдвигал в качестве
главной причины нервных и психическиих расстройств:
бессознательное влияние «изнутри» психики. Поэтому ь
центре внимания Фрейда оказались бессознательные кон¬
фликты. Из биографии Фрейда неизвестно, как он при^-
13 См.: М. Г. Ярошевский. Психология в XX столетии. М.*
1974, с. 80.
14 Там же, с. 223.
15 Он разработал этот метод в 1892—1898 годах, а опубликовала-
впервые в 1900 году в книге «Толкование сновидений».

514
шел к данной концепции, которая в определенной мере
противоречит тому, что он писал в своих первых научных
публикациях. Однако, когда эта концепция определилась,
она оказалась в полном соответствии с буржуазными пред¬
ставлениями о «бессилии духа», которые в свою очередь
являлись отражением (в сознании особенно «пророчески»
настроенных буржуазных идеологов) начинавшейся эпо¬
хи империализма.
Исследовательские интересы Фрейда сместились от
конкретного изучения физиологических основ нервных
процессов к выработке умозрительных теорий, поскольку
он стал склоняться к убеждению, что психические забо¬
левания нельзя ни объяснить, ни лечить средствами фи¬
зиологии.
Точка зрения, развитая Фрейдом в работе «Толкование
сновидений» (1900), сводится к тому, что в сновидениях
табуированные представления выступают в виде символов,
замаскированными, измененными и искаженными: пере¬
хитрив таким путем «цензуру» нашего Я, они прорывают¬
ся в сознание и достигают некоего подобия удовлетворе¬
ния 16.
Откуда же берутся эти табуированные представления?
Ответ на этот вопрос Фрейд связывает со своей сексуаль¬
ной теорией неврозов. Согласно этой теории, сексуальная
жизнь индивида начинается вскоре после его рождения и
затем проходит через различные фазы развития. Ее со¬
держанием является получение удовольствия от тех или
иных участков тела, и первоначально она не ограничивает¬
ся генитальной формой сексуальности; притом представ¬
ленные еще в раннем детстве определенные сексуальные
желания оказываются социально не допустимыми и табуи¬
руются. Так с неизбежностью возникают сексуальные
травмы, а тем самым создается и возможность невроти¬
ческого заболевания 17.
В 1904 году Фрейд опубликовал работу «Психопатоло¬
гия обыденной жизни», а в следующем году — «Остроумие
и его отношение к бессознательному». Здесь он привел ряд
доводов в пользу своего представления о наличии области
«бессознательного» в психике и в пользу того, что движу¬
щей силой человеческих поступков служат бессознатель¬
16 E. Jones. Das Leben und Werk von Sigmund Freud, Bd 2.
¡Bern, 1961, S. 207.
17 Эта мысль присутствует уже в работах Фрейда 1890-х годов.

215>
ные влечения, коренящиеся в глубинах души. Психическое
якобы не связано с деятельностью мозга и не зависит от
внешних влияний; внешний мир воздействует в высшей
степени тормозящим образом на реализацию душевных
устремлений. Психическая жизнь в основном в том и вы¬
ражается, что последние оказываются вытесненными в
этом конфликте между ними и реальностью, а в результа¬
те создается область бессознательного. Если моральные
понятия и проблемы, связанные с реальностью, воспре¬
щают осуществление влечения, оно оттесняется в бессозна^
тельное и там может получить удовлетворение только кос¬
венно, в виде различных случайных ошибочных действий
наподобие обмолвок, описок, забывания, неправильного
прочтения знакомых слов, а также как образы, являю¬
щиеся во сне, или как остроты. Путем всего этого бессо¬
знательное обходит «цензуру» нашего Я. Таким образом,
самую сердцевину бессознательного составляют, по Фрей¬
ду, желания как заряженные определенной психической
энергией и стремящиеся разрядиться психические корре¬
ляты влечений. Подобная терминология — след происхож¬
дения фрейдовских идей из школы Э. Брюкке с ее меха-
нистически-материалистической ориентацией; но, по суще¬
ству, термины эти нельзя воспринимать серьезно, потому
что в подлинном смысле этого слова не существует ника¬
кой «энергии» психического. Регулятором процессов вы¬
теснения и косвенного (замещающего) удовлетворения
служит, согласно Фрейду, принцип удовольствия как
стремление, во-первых, получить удовольствие и, во-вто¬
рых, избежать неудовольствия. Весь ход бессознательных
процессов зависит от того, как соотносятся эти два момен¬
та принципа удовольствия 18.
В том же 1905 году появилась книга Фрейда «Три ста¬
тьи о теории полового влечения», где в качестве основного
и определяющего психическую жизнь влечения он рас¬
сматривает половое влечение^ либидо. Оно развивается в
два этапа. На первом, в раннем детстве, развивается пре-
генитальная сексуальность в форме неадекватных влече¬
ний. Эти неадекватные влечения оказываются подчинен¬
ными генитальным только на втором этапе, после наступ¬
ления половой зрелости 19.
18 См.: S. Freud. Gesammelte Werke, Bd X. Frankfurt a. M.,.
1973, S. 214; Bd XIV. Frankfurt а. M., 1972, S. 120—121.
19 См.: S. Freud. Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie. —In:
S. Freud. Gesammelte Werke, Bd V. Frankfurt a. M., 1972.

216
Почему же сексуальность не достигает своего полного
проявления? Почему ее «энергия» переключается на дру¬
гие цели и принцип удовольствия не может беспрепятст¬
венно осуществляться? Это связано с требованиями внеш¬
него мира, навязывающего нам принцип реальности как
необходимость отказа от удовлетворения влечений. Ре¬
зультатом этого отказа и отвода энергии полового влече¬
ния на иные цели служит культурная деятельность людей.
Итак, в основе культуры лежит отказ от удовлетворения
влечений, аскеза, а отсюда возникает и «патология куль¬
туры» 20.
Мысль о том, что культура возникла из духа бережли¬
вости, накопления и тому подобной «аскезы», издавна пред¬
ставляет собой составную часть буржуазной идеологии и
может быть прослежена уже в пуританстве, так что Макс
Вебер даже полагал, что, исходя из этого духа, можно
объяснить самое происхождение капитализма. Далее,
Фрейд считает, что в раннем детстве действует своего рода
фактор детского сексуального любопытства или стремле¬
ния узнать о сексуальной области. Исходя из этого, он
приводит спекулятивно-мифологические «обоснования»
для ряда общественных явлений и «архетипов». Так, на¬
пример, он «обосновывает» неравноправие женщин в со¬
циальной жизни. Согласно этому «обоснованию», у маль¬
чика, узнавшего об отсутствии пениса у девочек, появля¬
ется страх перед кастрацией, который в свою очередь фор¬
мирует у него убеждение, что женщина как не имеющая
пениса есть существо низшего порядка. Таким образом,
Фрейд «объясняет» психологически в плане структуры
влечений угнетенное положение женщины в классовом об¬
ществе.
Фрейд вообще рассматривает женщин как силу, тормо¬
зящую развитие культуры: «Женщины воплощают инте¬
ресы семьи и половой жизни; культурная же деятельность
присуща мужчинам, перед которыми в ходе этой деятель¬
ности встают все более трудные задачи, что принуждает
их к сублимированию влечений, мало характерному для
женщин» 21. Отсюда видно, что Фрейд здесь, по существу,
имел в виду только праздных дам из среды венской бур¬
20 Такое название носит появившаяся в 1929 году работа
(S. Freud. Unbehagen in der Kultur.—In: S. Freud. Gesammelte
Werke Bd XIV. Frankfurt a. M., 1972) .
21 S. Freud. Des Unbehagen in der Kultur. Frankfurt a. M.,
1953, S. 139.

21£
жуазии, а об активности женщин-работниц, о их тяжелом
труде и о том, как они «сублимируют влечения», не имел
ни малейшего понятия. «Поскольку мужчина располагает
лишь ограниченным запасом психической энергии (здесь
мы видим следы влияния ранее применявшегося Фрейдом
к психологии представления о гомеостатическом равнове¬
сии в нашей психике, пример механистически-материали-
стических моментов в эклектическом мировоззрении Фрей¬
да. — Р. Ш.), ему приходится справляться со своими зада¬
чами путем целесообразного распределения своего либидо.
По большей части дело обстоит так, что на культурные
цели он расходует ту долю энергии, которую не потратит
уже на женщин и половую жизнь. Его постоянное совмест¬
ное пребывание с другими мужчинами, его зависимость
от отношений с ними отдаляют его даже от его обязанно¬
стей как супруга и отца. Поэтому женщина рассматривает
притязания культуры как нечто, что оттесняет ее на зад¬
ний план, а потому испытывает к культуре враждебное
отношение»22. Итак, у Фрейда нет сомнений в низшем па
природе положении женщины.
Свой тезис о том, что ранние этапы развития индивида
определяют его позднейшую судьбу, Фрейд пытается под¬
крепить аналогией с развитием первобытных племен. Эта
он делает в опубликованной в 1912 году книге «Тотем и
табу». Здесь он развивает свой миф о происхождении
культуры, знания, сверх-Я. Далее мы еще остановимся на
этих вопросах.
Во время первой мировой войны появились его рабо¬
ты «Заметки о войне и смерти» (1915) и «По ту сторону
принципа удовольствия» (1920), где он пытался объяс¬
нить возникновение империалистической бойни биологи¬
чески, из признанного им к этому времени еще одного вле¬
чения, влечения к смерти и разрушению, и этим снять
всякую вину с империалистической буржуазии.
Имеется тенденция (наблюдаемая иногда и среди марк¬
систов), критикуя Фрейда в целом, брать его под защиту
в отдельных пунктах: например, толковать сформулиро¬
ванное им во время первой мировой войны отношение к
войне как простое проявление пессимизма. Однако для
этого нет оснований. По своим политическим установкам
Фрейд был буржуа и нередко реакционер. Его высказы¬
вания, относящиеся к первой мировой войне, вполне впи¬
22 Там же.

218
сываются в рамки немецко-австрийского буржуазного ура-
патриотизма. Эрнест Джонс, ученик, сотрудник и биограф
Фрейда, в написанной им биографии Фрейда цитирует (в
данном случае как англичанин, критически по отношению
к Фрейду) его письмо к Карлу Абрахаму от 26 июля
1914 года. В этом письме Фрейд «даже циничный образ
действий Берхтольда» (так говорит Джонс об австрийском
министре иностранных дел.—Р. III.) называет «освобо¬
дительным и мужественным поступком» и пишет, что
впервые за тридцать лет он «почувствовал себя австрий¬
цем... был просто вне себя от радости, не мог думать ни о
какой работе и долго ничего не делал, а только беседовал
со своим братом Александром»; а в другом месте Фрейд
признавался, что Австро-Венгрия — это «предмет всех его
влечений» 23. Джонс свидетельствует, что Фрейд был так¬
же ярым приверженцем империалистической Германии.
Даже еще 22 марта 1918 года в своем письме к Карлу Аб¬
рахаму он желал немецкой победы. Да и спустя много лет
он так ничему и не научился и выражал вполне в стиле
немецкой реакции уверенность в том, что вина за развя¬
зывание войны лежала исключительно на врагах Герма¬
нии 24.
Итак, в условиях войны Фрейд пришел к признанию
още одного первичного влечения, воздействующего наряду
с либидо на нашу психику, а именно влечения к разруше¬
нию, проявляющегося как в отдельных людях, так и в сово¬
купных человеческих индивидах (это фрейдовская версия
идеологии народа как единой общности) и ведущего в ко¬
нечном счете к катастрофе в форме войны. Фрейд до кон¬
ца своих дней так и не отказался от этой мысли, которая,
по сути, освобождает буржуазию от вины за агрессию и
войны. Он воздвиг целую теорию вокруг этой мысли. Еще
в 1932 году, обмениваясь с Альбертом Эйнштейном пись¬
мами по проблеме войны, Фрейд отстаивал представление,
будто в человеке действует влечение к ненависти и унич¬
тожению; это влечение к разрушению всего живого и к
возвращению жизни в состояние неживой материи может
быть названо влечением к смерти. Живые существа сохра¬
няют свою жизнь тем, что разрушают чужую. В таком
23 E. Jones. Das Leben und Werk von Sigmund Freud, Bd 2.
Bern, 1961, S. 207.
24 Там же.

219-
случае война — это всего лишь результат переориентации
действующего в нас влечения к разрушению на объекты
вне нас25.
В 1920 году Фрейд опубликовал работу «Психология
масс и анализ человеческого Я», где объявляет себя сто¬
ронником реакционных представлений Лебона и пытается
оправдать разделение общества на классы, равно как и
преклонение перед великими индивидами (он употребляет
даже термин «фюрер»!). Этой позиции Фрейд придержи¬
вался до конца жизни. Некоторое время после установле¬
ния в Германии фашистского режима он еще продолжал
отстаивать идеи, которые объективно можно оценить как
оправдывающие фашизм, хотя субъективно Фрейд, конеч¬
но, к этому не стремился, будучи в политическом отноше¬
нии либералом, преследуемым фашистским правительст¬
вом. Все это показывает, что объективные ведущие
тенденции работ того или иного автора могут прийти в
противоречие с его личными политическими взглядами.
Незадолго до своей смерти (он умер в 1939 году)
Фрейд дал законченное изложение своей системы в «Очер¬
ке психоанализа» (1938). В этой работе мы видим наме¬
тившийся у него с 20-х годов постепенный отход — в пре¬
делах принятого им истолкования психического — от чи¬
сто биолого-сексуального варианта этого истолкования в
сторону философии жизни. Так, начиная с 1920 года («Па
ту сторону принципа удовольствия»), он все чаще упо¬
требляет для обозначения сексуальности (во фрейдовском
смысле получения удовольствия от тех или иных участков
организма, а отнюдь не в смысле чего-то связанного толь¬
ко с половыми органами) мифологическое понятие «эрос»г
чтобы сделать свое понимание приемлемым для филосо¬
фии жизни и близкой к ней философско-мифологической
традиции. Влечение к жизни как таковое у Фрейда также
постепенно все более отделялось от биолого-сексуальнога
истолкования и сближалось с идеей о накоплении все
большего числа живых частиц вокруг единого центра, при¬
нятой в философии жизни. При этом понятие «либидо»
все более совпадало с художественно-литературной и фи¬
лософской концепцией эроса, объемлющего все живое.
25 Данная тема впервые намечена Фрейдом во время первой
мировой войны в «Заметках о войне и смерти», а более подроб¬
но — в 1920 году, в работе «По ту сторону принципа удовольствия».
Но в особенности она характерна для более поздней «Патологи©
культуры».

220
Попытаемся теперь рассмотреть фрейдовскую теорию в
том аспекте, который соответствует стоящим здесь перед
нами целям. Для этого надо вкратце обрисовать и крити¬
чески рассмотреть представления Фрейда о человеке и об¬
ществе.
Представление Фрейда о человеке
Согласно Зигмунду Фрейду, определяющими для чело¬
века являются три уровня психического, каждый из ко¬
торых соответствует той или иной «инстанции». «Инстан¬
ции» — это Оно, Я и сверх-Я, а уровни — бессознательное,
сознательное и социальные нормы.
Что следует под этим понимать? Уровню бессознатель¬
ного соответствует инстанция Оно, слагающаяся из на¬
следственных, а также из возникающих в силу самой на¬
шей телесной организации влечений. Эта инстанция под¬
чинена «принципу удовольствия». Источником наследст¬
венно закрепленных влечений, табу и воспоминаний, то
есть всего, что составляет Оно как содержание бессозна¬
тельного, служит «родовое бессознательное». Под наслед¬
ственно закрепленными влечениями здесь имеются в виду
«накопленный в генотипе опыт пережитого в период, когда
человеческое общество было еще первобытной ордой.
Уровню сознания соответствует инстанция Я. Эта ин¬
станция подчинена Оно, а непосредственно определяющим
.для нее является «принцип удовольствия» как стремление
получить удовольствие и избежать неудовольствия. Поэто¬
му Я, служащее для проведения в жизнь «принципа ре¬
альности», есть посредник между Оно, то есть нашими
влечениями, обусловленными физической организацией и
возникающими из нее, и внешним для нас миром. Воздей¬
ствие реальности («принцип реальности») ограничивает
«принцип удовольствия», а отсюда в Я и возникает кон¬
фликт между этими двумя принципами. Наконец, в лич¬
ности функционирует еще одна инстанция, сверх-Я. Это
воплощаемые первоначально в родителях социальные тре¬
бования, следовательно, например, мораль. Сюда же отно¬
сятся и табу, которые человечество наложило на себя в
■результате происшедших в доисторические времена ката¬
строф и которые по учению Фрейда наследственны, а так¬
же «цензура», которая заботится о том, чтобы влечения
не прорывались в сознание в своем непосредственном ви¬

221
де, но только в замаскированном. И хотя сознание связано
(через органы чувств) с внешним миром, связь эта менее
интенсивна, чем его связь с психическими инстанциями,
потому что они как нечто свое и внутреннее стоят к со¬
знанию ближе, чем внешний мир. С этим соотношением
связано возникновение чувств удовольствия и неудоволь¬
ствия, которые Фрейд сводит к удовлетворению или не¬
удовлетворению влечений. Это означает, что для него
наше сознание в конечном счете детерминировано струк¬
турой влечений.
Таким образом, в нашем организме, согласно Фрейду,
под прямым воздействием Оно работают два основных
влечения. Это, во-первых, «эрос», влечение к жизни, а во-
вторых, «танатос», влечение к смерти. Первое стремится
образовать из живого вещества все более обширные и дол¬
говечные комплексы. Проявлением такого стремления
служат и любовные отношения между полами. Однако то
же стремление, по Фрейду, выражается и в образовании
различного рода социальных связей, например племен, ро¬
дов, наций. А влечение к смерти, наоборот, стремится вер¬
нуть состояние до рождения, когда не было никакой боли.
О фрейдовской теории общества
Как Фрейд на изложенных принципах строит свою тео¬
рию общества?
Он считает, что существует однозначное соответствие
между родовым и индивидуальным сознанием. Общество,
как каждый человек в своем индивидуальном развитии,
с необходимостью проходит через определенные фазы. Это
своего рода «основной психогенетический закон».
Оба основных влечения, то есть влечение к жизни и
влечение к смерти, в ходе своей реализации сталкиваются
с внешним миром, с действительностью. Так возникает
конфликт между организмом с его двумя основными вле¬
чениями и действительностью. Ибо эта последняя для не¬
посредственного удовлетворения влечения к жизни слиш¬
ком убога, да и прямо враждебна ему. Но она не допускает
и того, чтобы осуществлялось влечение к смерти, к разру¬
шению, направленное против собственного же организма,
ибо тогда погибнет и весь биологический вид. Итак, усло¬
вия окружающей среды отклоняют оба основных влечения
от цели и тормозят их.

222
Как это происходит? Влечение к жизни действует по¬
средством стремлений получить удовольствие и избежать
неудовольствия («принцип удовольствия»). Исходно, по¬
лагает Фрейд, это стремление к удовольствию господст¬
вует над всем нашим организмом. Получение удовольствия
от различных частей тела — это, по Фрейду, и есть перво¬
начальная сущность сексуальности. Поэтому сексуаль¬
ность, связанная с полом, не равнозначна сексуальности в
целом. Однако в нашем нищем и враждебном мире эта
сексуальность, это влечение к удовольствию не может раз¬
виться полностью. Она, как уже отмечалось, отклоняется
и тормозится в своем развитии («принцип реальности»).
С самого начала поэтому рука об руку с влечением к удо¬
вольствию необходимым образом развивается и отказ от
влечения. Так, первоначально охватывающая весь орга¬
низм сексуальность отводится в определенное русло, ока¬
зывается ограниченной одними лишь половыми органами
как служащими для размножения, а остальной организм
освобождается для того, чтобы человек мог выполнять не¬
обходимую работу.
Это означает, однако, что труд и удовольствие — две
оторванные друг от друга вещи, что вполне соответствует
тому ложному сознанию, которое возникает в классовом
обществе в условиях принудительного характера труда.
То, что фрейдовские теории во многом приспособлены
именно к этому ложному сознанию, и есть одна из при¬
чин их распространенности. Неизбежный отказ от удов¬
летворения влечений, как говорят психологи,—подавление
влечений (некоторые даже смешивают это «биологиче¬
ское» подавление с понятием подавления или репрессий,
имеющимся в социальных науках!), ведет к переводу энер¬
гии влечения к удовольствию в иную форму. Только часть
этой энергии по-прежнему остается свободной для целей
получения удовольствия с помощью половых органов. Дру¬
гая часть той же энергии превращается (в форме труда,
лишенного удовольствия) в основу нашей культуры. У са¬
мого же труда Фрейд отнимает его значение важнейшего
жизненного проявления человека и основы его практиче¬
ских, теоретических и социальных отношений: труд изо¬
бражается в виде плода конфликта между нашим нена¬
сытным влечением к удовольствию и внешним миром с его
бедностью. Мы как бы потеряли рай и должны в поте
лица своего зарабатывать свой хлеб. А наша культура с
самого начала обременена необходимостью подавлять вле¬

223
чения, «репрессивностью», ибо она происходит из угне¬
тающего, лишенного всякого удовольствия труда.
Такова, по фрейдовскому учению, одна сторона меда¬
ли. А как же другая, сопряженная с влечением к смерти
и разрушению? Это влечение тоже тормозится и отклоня¬
ется от цели в своем развитии, потому что иначе челове¬
чество истребило бы само себя. Оно должно быть откло¬
нено и сдержано так, чтобы само стремление разрушать в
какой-то мере было поставлено на службу стремлению к
жизни.
Как это возможно? Энергия влечения к смерти должна
быть направлена в социально приемлемое русло, превра¬
щена во враждебность, полезную для общества, в агрес¬
сивность по отношению к внешнему для данного конкрет¬
ного общества миру. Под этим миром имеется в виду при¬
рода и различные враги, вражда по отношению к которым
социально разрешена.
Итак, мы имеем здесь обоснование представлений о
том, что отношение человека к внешней для него природе
само по себе деструктивно, разрушительно и что это про¬
исходит оттого, что энергия человеческого влечения к
смерти и разрушению должна быть трансформирована, от¬
клонена, сдержана, чтобы человек не направил этого вле¬
чения против себя самого, погубив тем самым род чело¬
веческий.
«Объясняя» с помощью ссылки на деформирование си¬
стемы наших влечений эксплуататорский, безрадостный
труд, возлагаемый во всех классово антагонистических
обществах на эксплуатируемые и угнетенные массы,
Фрейд, как мы видели, оправдывает тем самым эксплуа¬
таторов. Теперь же мы видим, что с позиций своей псев-
добиологической теории влечений он «объясняет» и хищ¬
ническое отношение человека к природе, являющееся не¬
изменным спутником капиталистических принципов при¬
были и эксплуатации; «объясняет» агрессивность человека
по отношению к другим людям, войну и освобождает,
в частности, от ответственности за все это империа¬
лизм.
Трансформирование и соответственно сдерживание
влечения к разрушению может происходить, по Фрейду, и
иным путем. Посредством образования совести, морали
создаются силы сверх-Я, которые служат для того, что¬
бы с влечениями можно было совладать социально. Война
же означает восстание влечения к смерти против сдержи¬

224
вающих его сил, а потому и война биологически «объяс¬
няется» с точки зрения структуры влечений.
Здесь Фрейд привлекает третью «инстанцию» психики,
а именно сверх-Я, рассматривая его как продукт откло¬
ненного, преобразованного влечения к смерти или разру¬
шению. Поэтому объявляется, что наша культура, в ко¬
торую включаются также мораль и совесть, возникла
путем отклонения или соответственно трансформации обо¬
их древнейших влечений.
Полезно вкратце остановиться здесь на том, как (по
Фрейду) в ходе истории человечества образовалось это
сверх-Я.
Согласно Фрейду, человеческая история начинается с
некоей первобытной орды, в которой сильнейший из ее
членов, «первый отец», добивается единовластного господ¬
ства. Укрепляя свою власть и господство, он предъявляет
претензию на сексуальное обладание всеми женщинами
своей орды и подкрепляет эту претензию угрозами каст¬
рации и осуществлением этих угроз, так что прочие муж¬
чины, входящие в ту же орду, оказываются лишенными
полового удовлетворения. Такой представляется Фрейду
первоначальная форма подавления влечения к жизни, пер¬
вый запрет на влечение, наложенный «первым отцом» на
всех прочих мужчин его орды. В ответ на этот запрет сы¬
новья поднимают восстание, убивают отца и пытаются
ввести некий иной порядок вещей. Однако после этого му¬
чения совести 26 приводят сыновей к тому, что они решают
учредить власть, которая в данном случае и выступает во
фрейдовской теории как сверх-Я. То, что «первый отец»
осуществлял путем грубого насилия, а именно запрет на
половое влечение, теперь осуществляется этим сверх-Я
первобытной орды. К сверх-Я относятся и те табу, кото¬
рые налагаются на орду сыновьями «первого отца», на¬
пример запрет на инцест и другие моральные нормы, ко¬
торые затем интериоризируются, а вытеснение влечений
тем самым увековечивается.
Таково в конечном счете происхождение вытеснения
влечений (по Фрейду), так что угнетенные классы якобы
26 По сути дела, внезапному появлению мук совести в этой
нарисованной Фрейдом картине не должно было бы быть места.
Ведь оно предполагает, что уже существовала мораль. Но мораль,
по Фрейду, возникает позже, после образования сверх-Я. Здесь
признается уже существующим то, что еще должно быть выве¬
дено!

225
оказались вынуждены играть свою роль в обществе в ре¬
зультате биологического процесса, сопровождающего это
вытеснение. Революция же якобы, как видно уже на при¬
мере «восстания сыновей», основана на бунте и недоволь¬
стве эдиповым комплексом, а ведет она только к возоб¬
новлению старого угнетения в новой форме. Тем самым
Фрейд оправдывает реакцию.
Безрадостный труд, на который человек обречен и ко¬
торый есть искаженная форма влечения к жизни, агрес¬
сивность как направленная против природы и «дозволен¬
ных» врагов энергия влечения к смерти и разрушению,
мораль и совесть как неизбежные следствия запрета на
влечения — таковы в созданной Фрейдом мифологии осно¬
вы человеческой культуры и цивилизации.
Таким образом, фрейдовское учение о человеке непо¬
средственно связано с его доктриной о культуре и обще¬
стве.
К вопросу о фрейдовском психоанализе
Энергия влечения к жизни, как мы уже видели это у
Фрейда, первоначально исходит от «эригоиных зон». Они
распределены по всему телу и отнюдь не тождественны
половым органам. Согласно Фрейду, сексуальность, начи¬
ная с младенческого возраста, проходит через ряд ступе¬
ней. Начальная из них — оральная фаза; это ступень раз¬
вития, соответствующая раннему детству, когда ребенок
извлекает удовольствие преимущественно посредством ро¬
товых органов, приученный к этому первоначально соса¬
нием материнской груди. Следующей является анально-
садистическая фаза, когда ребенок получает «удовольст¬
вие», например, как об этом знают многие родители,
нарочно задерживая в себе кал. Третья, фаллическая фа¬
за — высшая ступень развития сексуальности. Когда в ре¬
зультате задержек развития ребенок не проходит нормаль¬
но три перечисленные фазы своего полового созревания,
но частично задерживается на первой фазе или вообще его
эротизм оказывается приуроченным лишь к какой-либо из
дофаллических стадий, то возможно возникновение поло¬
вых извращений или появление неврозов. При нормальном
развитии достигается некоторая равновесная смесь «час¬
тичных» (относящихся к каждой из трех упомянутых фаз)
влечений и в конце концов их подчинение генитальной

226
форме сексуальности, В связи с этим процессом выкри¬
сталлизовываются определенные способы поведения, в
частности и те, которые Фрейд объединил в понятии эди¬
пова комплекса.
Почему же человек сам ничего не «знает» об этих фа¬
зах? По словам Фрейда, это вытекает из специфического
характера человеческой психики, которую нельзя отожде¬
ствлять с сознанием, ибо она в своей основе бессознатель¬
на. Бессознательное же, по Фрейду, бывает двух видов.
Первый вид — это бессознательное, которое является тако¬
вым лишь в данный момент, но всегда может снова под¬
няться в сознание. Например, в какой-нибудь момент мы
вполне можем не держать в своем сознании той или иной
строки из таблицы умножения, но как только нам зададут
соответствующий вопрос, она сразу же окажется в поло
сознания. Второй вид — это динамическое бессознательное
как бессознательное вытесненное. Вытесняются определен¬
ные желания, необходимым образом сопровождающие, по
Фрейду, развитие сексуальности: например, возникающее
у мальчиков желание сексуально обладать своей матерью
(эдипов комплекс). Вытесняются в бессознательное и вооб¬
ще желания, вступающие в конфликт с общественными
нормами и табу, то есть со сверх-Я.
Здесь также видна внутренняя связь психоанализа и
психотерапии Фрейда с его теорией культуры и общества.
Нельзя поэтому руководствоваться принципом, что тео¬
рия культуры у Фрейда бессмысленна, реакционна и т. д.,
а его психоанализ и методы психотерапии по меньшей
мере приемлемы.
Согласно учению Фрейда, желания, связанные с нор*
мальным сексуальным развитием и возникающие необхо¬
димо, но противоречащие моральным нормам и табу
сверх-Я, вытесняются в бессознательное. В нашем Я име¬
ются «запреты», навязанные ему со стороны сверх-Я и
препятствующие тому, чтобы такие желания всплывали в
сознании. Из-за этих запретов мы и не знаем ничего о бес¬
сознательном второго вида, которому все же удается «пе¬
рехитрить» сознание в сновидениях и ошибочных дейст¬
виях. Но если бессознательное второго вида прорывается
в сознание индивида, возникает невроз или психоз.
* Фрейд вполне допускает, что такое бессознательное мо¬
жет предстать в преображенной, социально приемлемой,
«сублймйрОванной» форме. Так, энергия влечения к раз¬
рушению может стать полезной, например, в форме дея¬

227
тельности хирурга (и соответственно может стать компо¬
нентом культуры).
По учению Фрейда, психические заболевания (психо¬
зы) представляют собой отклонения Я от реальности. На¬
против, неврозы, а равно и извращения, — это случаи,
когда Я не может справиться с Оно (то есть с энергией
влечений) или же со сверх-Я (с моралью, с табу). Возмож¬
на такая терапия, при которой расстройства, связанные с
неполным изживанием детских фаз сексуальности, будут
устранены путем применения «дополнительного воспита¬
ния» к личности нервнобольного.
Итак, мы рассмотрели представления Фрейда о чело¬
веке, учение Фрейда о культуре и обществе, его взгляды
на природу и лечение психических расстройств.
По поводу критики теории Фрейда
Ряд принципиальных критических замечаний был
сформулирован нами выше, по ходу изложения позиций
Фрейда. Теперь нам хотелось бы добавить к ним еще не¬
сколько указаний критического характера, а отчасти по¬
пытаться углубить эти замечания.
Фрейдовский психоанализ, а равно и построенное на
нем учение об обществе, истории и культуре, в строгом
смысле слова не является наукой. Они, по существу, от¬
вергают самый метод науки, заменяя его спекулятивными
построениями. Фрейд, который сам же называл психо¬
анализ «авантюрой», тем не менее рассматривал его в то
же время и как науку. Но этому противоречит свойствен¬
ная ему подстановка мифологии на место ясных и отчет¬
ливых понятий. В этом отношении Фрейд тесно примы¬
кает к Ницше, к которому восходит и вся столь характер¬
ная для буржуазной идеологии эпохи империализма
тенденция сводить теоретический уровень познания
к мифу.
Отстаивать характерную для капитализма и интересов
буржуазии иррациональность против принципов рацио¬
нальности, воплощаемых в рабочем классе, это и означает
утверждать «бессилие духа», господство иррационального
на уровне как индивидуально-психических, так и общест¬
венных явлений.

228
Псевдобиологическая и механическая картина
человека у Фрейда
Противопоставление бессознательного и сознательного
у Фрейда является психоаналитической версией антитезы
жизни и духа в философии жизни. Той же антитезе отве¬
чает и фрейдовское противопоставление принципов удо¬
вольствия и реальности, когда первому из этих принципов
ставится в соответствие Оно, включающее биологическое
влечение, а второму — рациональное Я и сверх-Я.
При этом не должно возникать недоразумения: мы не
оспариваем существования области бессознательного, да
и вообще мы не оспариваем использованных Фрейдом фак¬
тов (как-то наличия неврозов, имеющих нередко сексуаль¬
ную этиологию, ошибочных действий, связи сновидений и
бессознательного и т. д.), но отвергаем построенные на
них мифы.
Согласно Фрейду, бессознательное, иррациональное в
своей основе и есть, собственно, фундамент индивидуаль¬
ного психического развития. Это развитие совершается
еще до включения индивида в трудовые процессы, больше
того, раньше, чем он научится говорить. Здесь психика
трактуется на основе отрицания социальности, языка, тру¬
да и сознания, в конечном счете как некая дочеловеческая
психика, которая, детерминируя человека, в итоге его
обесчеловечивает. Больше того, хотя человек и детермини¬
рован психически, но само это психическое иррациональ¬
но. Такова психоаналитическая версия тезиса философии
жизни о «бессилии духа».
Таким образом, на первый план выдвигаются прирож¬
денные, якобы биологические силы: инстинкты, влечения
и т. п. Они не подвержены никаким внешним влияниям,
но зато испытали влияние праисторических семейных ка¬
тастроф. Эти катастрофы отразились даже на передавае¬
мых по наследству психических характеристиках.
Как мы уже говорили, посредством этого тезиса Фрейд
вводит нечто подобное «основному психогенетическому за¬
кону». Такого рода «биологизмы» составляют у него фун¬
дамент бессознательного, досознательного и сознательного
психического развития. Они принципиально внепростран-
ственны и вневременны, а значит (в плане основного воп¬
роса философии), идеальны. Однако это отнюдь не само-
развивающееся идеальное в гегелевском смысле, ибо фрей¬
довские категории — это нечто неизменное, то, что Гегель

229
называл метафизическим. А если Фрейд и допускает раз¬
витие, то как развертывание врожденных неизменных сил
на основе борьбы двух основных влечений (влечения к
жизни и влечения к смерти). Размах этой борьбы ограни¬
чен просто заимствованным из механики законом сохра¬
нения энергии, а также взятым у Ницше принципом не¬
изменности количества «квантов»: и то и другое Фрейд
перенес в психологию в виде гомеостатического равнове¬
сия «энергии влечений». На основе такого подхода можно
увидеть лишь количественные сдвиги: только в них для
Фрейда и заключается основа болезни или здоровья, и ни¬
какого другого развития фрейдизм не признает. Поэтому
и общественная жизнь в конечном счете статична. В таких
условиях воспитание, всякие социальные реформы и во¬
обще изменения оказываются возможными только в рам¬
ках количественных сдвигов внутри системы, которая в
целом по необходимости статична. Отсюда и неизбежная
недиалектичность психоанализа.
В этой теории сознательное есть результат механиче¬
ской игры двух бессознательных компонентов, а имепно
влечения к жизни и влечения к смерти. Такой подход в
лучшем случае соответствует той ступени развития диа¬
лектики, когда признается лишь колебание вокруг одного
и того же состояния с усилением то одного, то другого из
двух действующих принципов, — это неподвижность, йри-
крытая иллюзией движения. Это существенный регресс по
сравнению хотя бы с гегелевским уровнем рассмотрения
проблемы противоречия.
Равным образом не следует упускать из виду, что имею¬
щаяся у Фрейда концепция конвергенции обоих основных
влечений враждебна развитию. Ее можно считать чем
угодно, но не диалектическим синтезом. Его идеи об об¬
ратном развитии влечений, о стремлении бессознательно¬
го к смерти как к подобию бытия до рождения человека
и т. п. ничего общего не имеют ни с подлинной диалекти¬
кой, ни с развитием. Мы говорим это не в адрес Фрейда,
который ведь и не хотел быть диалектиком, но по поводу
путаных рекомендаций, даваемых «фрейдо-марксизмом»,
К критике так называемого
принципа удовольствия
Фрейдовская «теория» принципов удовольствия и не¬
удовольствия, как и большинство других «теорий» Фрейда,

230
рассматривает реальные факты, но только для того, чтобы,
связать это рассмотрение со стереотипами позднебуржуаз¬
ной идеологии и затем мифологизировать их. Поэтому-то
фрейдизм и пришелся последней так ко двору.
Г. Таут в своей работе, посвященной анализу пробле¬
мы потребностей27, показал, как в ходе развития нашей
психики образуются определенные установочные схемы,,
причем их формирование идет в непрерывной взаимосвязи
с природно-биологической основой нашей жизни. Эти схе¬
мы, глубоко воздействуя в качестве своего рода цервичной
эмоциональности на все остальные установки и ожидания*
преодолеваются лишь с трудом, а их удовлетворение или
неудовлетворение вызывает у нас соответственно положи¬
тельные или отрицательные эмоции. Физиологический
процесс, лежащий в основе подобных схем, разъяснил еще
И. П. Павлов с помощью своей теории динамического сте¬
реотипа 28,
В этой связи Г. Таут обращает внимание на аргумен¬
тацию Фрейда, разъясняющую рациональное зерно тех
представлений, которые он спекулятивно «возводит в ранг»
принципа удовольствия. Таут прежде всего вкратце, изла¬
гает павловское понимание динамических стереотипов и
останавливается на вопросе о том, каково их значение для
формирования чувств и привычек. Затем он продолжает:
«Интересно и, насколько нам известно, до сих пор еще не
отмечалось, что Павлов сам открыл данные соотношения.
Согласно Павлову, необходимо признать, что все, что
обычно называют чувствами и делят на две основные ка¬
тегории положительных и отрицательных чувств и далее
на неизмеримое множество степеней по интенсивности, —
все это как раз соответствует нервным процессам в полу¬
шариях головного мозга, связанным с образованием и под¬
держанием динамического стереотипа; процессы появле¬
ния, развития и фиксации стереотипа, а также его нару¬
шения в субъективном плане предстают как самые раз¬
личные позитивные и негативные чувства. В другом месте
Павлов также указывает на наличие достаточных основа¬
ний допустить, что упомянутые физиологические процес¬
сы в полушариях головного мозга соответствуют тому, что
27 См.: H. Taut. Zur Dialektik von Arbeit und Bedürfnissen im
Sozialismus und Kommunismus. Habilitationsschrift. Berlin, 1967.
28 См.: И. П. Павлов. Динамическая стереотипия высшего
отдела головного мозга. — В: И. П. Павлов. Полн. собр. соч.,
т. 3, кн. 2. М.—Л., 1951.

231
мы субъективно обозначаем обычно как «чувства» с их
вариациями, например чувство бодрости, усталости, радо¬
сти, страха, неуверенности и т. д.; в частности, отрица¬
тельные эмоции при смене образа жизни, при отказе от
обычных занятий, при потере близких имеют свой физио¬
логический коррелят в нарушении старого динамического
стереотипа и трудности Построить новый. Если же такое
нарушение будет сильным и продолжительным, то, как
считает Павлов, оно может привести и к психическим рас¬
стройствам» 29. Таут подчеркивает, что данный механизм
находит свое отражение и в проблематике, связанной с
эмоциональными «кризисами». Когда привычное и усто¬
явшееся поведение, основанное на каком-либо чувстве,
срывается, ставится под сомнение, и образуются новые
отношения с людьми, иное ощущение жизни, новые по¬
требности, —^ когда все это происходит в условиях бурного
конфликта, то создается почва для весьма трагических или
же комических ситуаций.
Если мы исходим из того, что чувства можно понимать
как своего рода, по выражению Г. Таута, психический
«аккомпанемент», сопровождающий удовлетворение или
неудовлетворение наших потребностей, которое зависит от
того, каковы базис и идеолого-политическая надстройка
при некотором социальном порядке, то мы можем утвер¬
ждать, что только марксизм в состоянии осветить с науч¬
ной ясностью данную проблематику, по поводу которой
Фрейд измышлял свои мифы.
Основные модели чувств и установок, возникшие в хо¬
де исторического общественного развития, Фрейд превра¬
щает в нечто фатальное, в антропологические константы.
Из позитивных моделей такого типа он конструирует прин¬
цип удовольствия, из негативных — его противополож¬
ность, принцип неудовольствия. Социальные нормы, ока¬
зывающие воздействие на реализацию упомянутых
(возникших общественно-исторически) основных эмоцио¬
нальных моделей, фрейдизм превращает в мифологические
табу.
Г* Таут подробно анализирует значение, которое имело,
например, товарное производство и связанный с ним
принцип эквивалентного обмена для формирования опре¬
деленных потребностей, а тем самым и определенных
29 Gm.: H. Taut. Zur Dialektik von Arbeit und Bedürfnissen im
Sozialismus und Kommunismus, S. 98—99.

232
чувств удовольствия и неудовольствия: например, потреб¬
ностей, связанных с установлением равенства между людь¬
ми, с терпимостью, с требованиями свободы.
В рамках данной работы невозможно подробно изло¬
жить все результаты анализа, проведенного Таутом. Од¬
нако интересно рассмотреть его понимание отношения,
(существующего уже при простом товарном производст¬
ве) между фиксацией материальных нужд индивидуаль¬
ных потребителей, выступающих в качестве производите¬
лей всеобщесоциальной взаимосвязи, и сопровождающим:
эту фиксацию осознанием (хотя и неполным) производи¬
тельных и творческих способностей как формы, в которой
выражается потребность придать потреблению произво¬
дительный характер30. Что означает все более глубокое
на протяжении столетий проникновение в сознание каж¬
дого индивида укорененного в товарном производстве н
эквивалентном обмене представления о том, что при экви¬
валентном обмене происходит переход из рук в руки дей¬
ствительно равных ценностей? Указывая на диалектич-
ность этой проблемы, Таут подчеркивает, что данное пред¬
ставление ведет к холодному равнодушию по отношению
к людям и в конечном счете к положению, при котором
«человек человеку волк», но, с другой стороны, то же пред¬
ставление послужило началом раннебуржуазной гумани¬
стической терпимости, как она выражена, например, в
притче о трех кольцах в лессинговской драме «Натан Муд¬
рый». Однако мы здесь, как уже было сказано, не можем:
вдаваться в анализ самого этого огромного и глубоко про¬
никающего воздействия законов капиталистического то¬
варного производства на характер (по видимости, чиста
личный) человеческих чувств и потребностей, а также и
человеческого ощущения удовольствия и неудовольствия;
в то же время по крайней мере упомянуть об этом мы бы¬
ли должны.
Критика фрейдовского учения об обществе
Понимание культуры и общества у Фрейда несостоя¬
тельно уже потому, что «первобытная орда» и «первый:
отец» просто перенесены на человеческое общество из из¬
вестных описаний стадной жизни в мире животных, а по¬
тому и не являются сколько-нибудь ценными в научном.
30 См. там же, с. 151—152.

233
отношении представлениями. Даже применительно к сов¬
ременным человекообразным обезьянам эти представления
отвергаются новейшими приматологическими исследова¬
ниями31. Отнюдь не подтверждаются они и историческим
исследованием, которое до настоящего времени, напротив,
могло обнаружить где бы то ни было на земле в качестве
первичных только матриархальные, но не патриархальные
отношения. Если фрейдовская организованная по патри¬
архальному принципу орда действительно существовала,
то она должна была существовать до возникновения пер¬
вобытного общества. Но как же из построенной по прин¬
ципу власти отца — на началах подавления и агрессивно¬
сти — первобытной орды образовалось бесклассовое обще¬
ство с материнским правом? По «законам» фрейдовской
теории это было бы и невозможно.
То, что Фрейд называет «нуждой в жизненно необходи¬
мом» (ЬеЬеп8по{), которая должна менять направленность
обоих основных влечений, на стадии ранней истории че¬
ловечества должно было, очевидно, быть выражено гораз¬
до больше, чем в наши дни. Соответственно и запреты на
влечения в первобытном обществе должны были быть куда
строже, чем в современном. Оставаясь на почве учения
Фрейда и выводя подавление человеческих влечении из
агрессивности и насилия, свойственных людям по отноше¬
нию друг к другу и к природе, следует признать сущест¬
вование гораздо более резких и жестоких форм насилия
и войн между людьми, чем сейчас, потому что нужда в
жизненно необходимом тогда была гораздо острее. Однако
вто противоречит фактам, а кроме того, опровергается сле¬
дующим простым соображением. Война, согласно учению
Фрейда, должна быть изначальным явлением как бунт
против подавления влечения к смерти. Но даже Макс Ве¬
бер указывал, что война впервые появляется лишь как
организуемая государством охота за рабами. Если чело¬
век, столь уступавший своим природным врагам по физи¬
ческой силе и специализации, по превосходивший их имен¬
но своей гибкостью и многосторонностью, вообще выжил в
31 См.: J. van L а w i с k-G о о d а 11. Wilde Schimpansen. Ham¬
burg, 1971. Здесь речь идет о шимпанзе; об аналогичных исследова¬
тельских результатах, касающихся остальных приматов, см., на¬
пример: Kein Pascha in der Affenhorde? Die Vorstellungen von der
Rangordnung in Primaten-Gruppen müssen revidiert werden.—“Frank¬
furter Allgemeine Zeitung”, 4.2.1976, S. 27.

234
период самой ранней своей истории, то для этого оц дол^
жен был развить не агрессивность и подавление, человека
человеком, но формы совместного труда и кооперации.
Как для человека, так и для непосредственно предшест¬
вовавших ему человекообразных обезьян характерно в ос¬
новном кооперативное, а не агрессивное поведение. Это-
показали и новейшие эмпирические исследования в обла¬
сти поведения человекообразных обезьян, полностью опро¬
вергшие противоположный тезис, который был измышле¬
нием некоторых этологов, в том числе Конрада Лоренца.
Фрейд просто перенес в своем истолковании варвар¬
ские особенности образа жизни при империализме на ха¬
рактеристику человеческого существования в целом — эта
издавна известный прием защитников буржуазных обще«
ственных доктрин.
В отличие от фрейдовского учении марксистская тео¬
рия возникновения классов, классовой борьбы, государст¬
ва и войны опирается на доказательства.
Несколько большее знакомство с уже накопленным
этнографическим материалом помогло бы Фрейду избе¬
жать той ошибочной точки зрения, которая пронизывает
все его работы и которую можно назвать европоцентриз¬
мом (имея в виду ограниченность этой точки зрения рам¬
ками Европы и США), Есть обширные части земли, к ко¬
торым сексуалистская теория Фрейда неприменима ужа
потому, что они не знают сексуальных табу, продиктован¬
ных аскетической и враждебной жизни иудейско-христи¬
анской моралью, а соответственно и рассмотренных выше-
форм агрессивности и насилия, которые, таким образом,
являются результатом не сексуальных факторов и не био¬
логических явлений, но общественных процессов. С другой
стороны, те народы, которые развивали бы культуру пу¬
тем отказа от влечений, как это постулирует Фрейд, были
бы исключительно бедными в культурном отношении.
Против взглядов Фрейда говорит и тот факт, что греко¬
римскую культуру создали не угнетенные в половом от¬
ношении рабы, но гораздо больше себе в этом плане по¬
зволявшие рабовладельцы.
Как мы уже неоднократно подчеркивали, фрейдовская
доктрина предполагает наследование признаков, приобре¬
тенных человеком в ходе происшедших в первобытные
времена психических катастроф. Но передача по наслед¬
ству прижизненно приобретенных свойств, какой бы прав¬
доподобной на первый взгляд она ни казалась, до настоя-

235
щего времени не обнаружена даже для физических при¬
знаков, не говоря уже о психических «инстанциях». Ко¬
нечно, существует не только биологическая, но и социаль¬
ная передача, или «наследование», отличающееся от био¬
логического тем, что в ходе такого «наследования» пере¬
даются исторически приобретенные, а следовательно,
изменчивые признаки, к числу которых можно отнести,
конечно, также и такие оценки, установки и т. д., от кото¬
рых мы должны избавиться в процессе освобождения че¬
ловеческого рода, преодоления им ступени классового
общества. С научной точки зрения недопустимо прирав¬
нивать связанные с биологическими особенностями и на¬
следуемые задатки агрессивного поведения у индивидов к
социальной агрессивности как явлению совершенно дру-
того плана, исторически возникшему при вполне опреде¬
ленных условиях и отмирающему с этими условиями. Еще
менее допустимо объявлять биологически обусловленную
индивидуальную агрессивность причиной социальной
агрессивности, имеющей абсолютно иной характер. Нако¬
нец, поскольку во фрейдизме индивидуальная, якобы пер¬
вичная по отношению к социальной агрессивность пред¬
стает, кроме того, и как нечто неустранимое из самой
структуры влечений, то в итоге можно сказать, что этот
совершенно ненаучный подход предназначен для изобра¬
жения в «наукообразном» виде веры в вечность войн.
Однако, помимо упомянутых возражений, требует от¬
вета следующий вопрос: оправданно ли вообще заключать
о явлениях сферы общественного сознания, исходя из
интерпретации психической жизни индивида, построенной
на уровне структуры биологических влечений? Несмотря
на неоспоримую, хотя и опосредованную связь между со¬
циальными факторами и характером человека, в каждом
из борющихся друг с другом классов и слоев населения
без труда можно обнаружить весь спектр присущих лю¬
дям типов характера. Социальная агрессивность основана
не на индивидуальных особенностях психики, а на чем-то
совершенно ином. И скорее верно обратное: поскольку об¬
щественные условия, а в том числе классовое сознание и
вообще формы общественного сознания, служат в то же
время факторами формирования индивидуальной психики,
то классовое сознание есть нечто действующее и на уров¬
не индивидуального развития человеческой психики и со¬
знания. Итак, очевидно, что для различения процессов
сформирования сознания социологическое, по возможности

236
конкретное исследование дает гораздо больше, чем любая
основанная на «структуре влечений» мистика.
С тех пор как Фрейд сформулировал свои конкретные
психоаналитические доктрины, в них открыли такое коли¬
чество ошибок или недостатков, что никак невозможно»
расценивать эти доктрины как крупное достижение психо¬
логической мысли. Так, фрейдовскую теорию ошибочных
действий проверяли на материале экспериментов с массо¬
вой обработкой ошибок, и было показано, что она по мень¬
шей мере некорректно сформулирована. Так называемый
принцип нирваны у Фрейда, то есть идея о том, что все
наши влечения направлены к достижению состояния по¬
коя, опровергнут экспериментами, которые были постав¬
лены в связи с исследованиями в области космической ме¬
дицины. Теория сновидений Фрейда опровергается тем
фактом, что именно в период «выключенной» активности
или моторности нашего психического аппарата мы никог¬
да не видим снов. Фрейдовская концепция психозов ста¬
вится под вопрос находящей множество подтверждений
гипотезой о том, что они являются в гораздо большей мере
результатом расстройств обмена веществ, чем тех явлений,
в наличии которых уверяет Фрейд. Особенно же сомни¬
тельной в своем существе оказывается фрейдовская тео¬
рия неврозов, ибо доля неврозов, которые после фрейдов¬
ской терапии без дополнительного лечения снова возвра¬
щаются, составляет 90%. Этот факт настолько противоре¬
чит психоаналитическим представлениям о неврозах, что
вся психоаналитическая теория личности и невротических
явлений выглядит несостоятельной. Некоторые авторы,,
например Г. Айзенк и С. Рахман, перешли от этой теории
к представлениям о происхождении и лечении неврозов,
в основном ориентированным на взгляды Павлова, и доби¬
лись благодаря этому значительных успехов32.
Подытожим выводы, к которым мы пришли. Во-первыхг
марксизм как всеобщая социальная наука, и в частности
марксистская теория общественного сознания, не нужда¬
ется в восполнении со стороны психологии индивида9 ко¬
торая тем не менее в качестве конкретной науки должна
развиваться в такой же мере, как, допустим, биология, хи¬
мия и т. д.
32 См.: H.-J. Eysenck, S. Rachman. Neurosen. Ursachen:
und Heilsmethoden. Berlin, 1971, S. 255ff.

23 Г
Во-вторых, «восполнение» марксизма психоанализом
невозможно и в связи со спецификой предметной области
марксизма, а также в связи с тем, что вопрос об основопо¬
лагающей теории по отношению к остальным теориям об¬
щественных явлений можно считать однозначно решен¬
ным в пользу марксизма. Марксизм не нуждается в «вос¬
полнении» или «обосновании» со стороны психоанализа,
по, наоборот, для того чтобы поставить этот последний на
научную основу, он должен быть марксистски переориен¬
тирован.
В-третьих, «восполнение» марксизма психоанализом
невозможно и потому, что психоанализ содержит в себе
ряд очевидных и чрезвычайно существенных ошибочных
положений.
Приведем в заключение принадлежащее Вальтеру Хол-
личеру замечание по поводу того, что попытки взаимно
«дополнить» марксизм и психоанализ обречены на неуда¬
чу уже в силу принципиальных соображений, связанных
со спецификой материала психологии. Холличер пишет:
«Если человек есть в конечном счете творец самого себя,
как полагает марксизм, то любая картина человека, биоло¬
гизирующая психологию и психологизирующая историю,
как это сознательно делал Фрейд, уже по этому самому
несовместима с марксизмом. Психологизм стремится све¬
сти общественный процесс к поведению индивида; биоло¬
гизм стремится свести поведение индивида к якобы внут¬
ренне присущим природе индивида и неизменным ин¬
стинктам» 33.
Последователи Фрейда: Адлер и Юнг34
Из числа непосредственных учеников Фрейда следует
назвать прежде всего Альфреда Адлера и Карла Густава
Юнга, которые, правда, еще до 1914 года порвали со сво¬
им учителем, но не смогли освободиться из-под влияния
психоанализа с его мифологизирующим подходом.
Для психологии личности Альфреда Адлера исходным
пунктом, как и для Фрейда, остается ницшеанская мифо-
33 W. Hollitscher. “Kain” oder Prometheus? Berlin, 1972,
S. 32.
34 Ниже мы даем лишь краткое изложение основных положе¬
ний Адлера и Юнга.

238
логин. Ницше в книге «Воля к власти» утверждал, что
именно эта воля в качестве (в конечном счете) субстан¬
ции жизни действует и в каждом человеке, но приходит в
конфликт с реальной слабостью человека, откуда и разви¬
вается чувство неполноценности. В стремлении к компен¬
сации этого чувства, которое может быть и органически
обусловленным (в этом, между прочим, исходный пункт
антропологии А. Гелена), развивается якобы некая пси¬
хическая надстройка в виде желания добиться «полноцен¬
ности». Неосуществленность этого желания ведет к бег¬
ству в невроз, в болезнь, к стремлению, тираня других,
вынудить у них больше любви.
Таким образом, Адлер сохраняет представление о том,
что направляющим для нашей психики является некое
врожденное основное влечение. Только место либидо
в качестве такого влечения занимает у него воля к
власти.
Иногда отмечают, что у Адлера и общество также вы¬
ступает в качестве еще одного внешнего, определяющего
для психики фактора, поскольку Адлер был основателем
вошедшего позже в моду учения о психокультурном па¬
раллелизме. Однако сходные представления были уже у
Фрейда, в его соотношении между Я и «реальностью».
Кроме того, данное соотношение и у Адлера, и у Фрейда
представляет собой связь между двумя фикциями, кото¬
рые ни сами по себе, ни как члены взаимосвязанной пары
не могут стать основой науки. Поэтому и у Адлера все сво¬
дится в конечном счете лишь к индивидуальной психоло¬
гии. На основе ее данных он и стремится сделать обобще¬
ние, полагая, что отличительной особенностью человека
служит воля к власти. Это обобщение в научном отноше¬
нии совершенно неприемлемо, и Адлер не может объяс¬
нить, как он его произвел: оно у него выступает просто
как предпосылка. Зато вполне ясно, что из такой психоло¬
гии уже можно вывести и «обосновать» империалистиче¬
ские войны и снять с буржуазии вину за них. Столь же
ясно, что принцип стремления к власти над себе подобны¬
ми может быть использован для оправдания существую¬
щего строя и угнетения. Больной, согласно Адлеру, не
может удовлетворить своего стремления к власти и, скры¬
ваясь из мира ответственности в болезнь, тиранит своей
беспомощностью других людей, чтобы вырвать у них лю¬
бовь и добиться тем самым «власти» над ними. Цель тера¬
певта — освободить больного из этой ситуации, заставить

239
его осознать требования сообщества людей. Здесь также'
очевидно, что адлеровский вариант психоанализа—это»
теория приспособления к существующему капиталистиче¬
скому общественному строю.
В варианте психоанализа, построенном К. Г. Юнгом,
роль полового влечения ослаблена; сновидениям, равно как
и «вытеснению», он также придавал несколько меньшую
роль, чем Фрейд. На место же фрейдовского «вытеснения»
он ставит понятие «комплекс», имея при этом в виду
проявление бессознательного, связанное с подавленными
бессознательными мотивами, выступающими в сновиде¬
ниях. «Поправка», внесенная здесь Юнгом по сравнению
с Фрейдом, таким образом, минимальна. В отличие от
Фрейда и Адлера, психоанализ которых ориентирован ин¬
дивидуалистически, Юнг развил «комплексную психоло¬
гию». Аналогом для фрейдовских праисторических семей¬
ных катастроф, определяющих судьбу индивида в отноше¬
нии его влечений, у Юнга служит «объективное», коллек¬
тивное бессознательное как основа индивидуального
бессознательного. Предполагается, что в этом «коллектив¬
ном» бессознательном существуют все возможные типы
символических, первичных для психики образов — архе¬
типы. Следовательно, главное отличие от Фрейда состоит
здесь в том, что мифам дается не индивидуалистическое,
но «коллективистское» обоснование. Однако сохраняется
сама мифологизирующая сущность психоанализа и его
связи с теорией влечений, а тем самым и его принципи¬
ально ненаучный характер. Важно отметить, что Юнг при¬
знает своеобразие психических архетипов для различных
народов. Архетипы эти являются врожденными и опреде¬
ляют собой коллективное бессознательное. Воздействие
их, по Юнгу, многообразно. Они возникают в сновидениях,
в психических расстройствах, но могут оказаться также
стимуляторами культуры. Культура, считает Юнг, не со¬
здается исторически, но есть всего лишь материализация
неисторически-мифологических коллективных архетипов
души. В концепции Юнга оставлена удобная лазейка для
проникновения в психоанализ расистских тезисов, для
обоснования тезиса о высших и низших расах, для каждой
из которых допускаются свои архетипы. И действитель¬
но, в работах Юнга находим в конечном счете и антисе¬
митские рассуждения наподобие того, что неправильным
будет для медицинской психологии к «германской душе»
применять «еврейские категории». Итак, у Юнга сущест¬

240
вуют еврейская, германская и т. д. душа, еврейские и гер¬
манские неврозы, еврейская и германская терапия!
Отметим, наконец, получившую известность юнговскую
концепцию человеческого характера и его типов. Соответ¬
ственно доминированию той или иной из основных психо¬
логических функций Юнг выделяет мыслительный тип
личности, эмоциональный, воспринимающий, интуитивный
тип. Все эти типы он увязывает со своей классификацией
людей на экстравертов и интровертов. Но на подобной ос¬
нове невозможно построение какой-либо научной харак¬
терологии.
Неофрейдизм и «фрейдо-марксизм»
Историю неофрейдизма мы здесь не будем рассматри¬
вать. Она представляет собой весьма сложное явление
хотя бы уже вследствие разнообразия представителей,
направлений, их отношения к марксизму, а отчасти и
вследствие резких разногласий между неофрейдистскими
авторами, например между Фроммом и Маркузе. На эту
тему американским марксистом Уэллсом написана боль¬
шая работа, к которой мы и отсылаем читателя35. Ниже
мы остановимся только на тех аспектах неофрейдизма (а
соответственно и «фрейдо-марксизма»), которые приобре¬
ли определенное значение в ходе современных идеологи¬
ческих конфронтаций.
Неофрейдизм в лице таких его представителей, как
В. Райх, Э. Фромм, Карен Хорни, развился еще в конце
20-х годов. Он был заострен против фрейдовской «биоло-
гизации» человека и стремился ослабить тот упор, который
у Фрейда делался на воздействии тех или иных принимае¬
мых им влечений и комплексов36. При этом создавалась
видимость, будто в неофрейдизме статическая и тем самым
35 См.: Г. К. Уэллс. Крах психоанализа (от Фрейда к Фром¬
му). М., 1968.
36 По этому поводу часто приводят работу В. Райха «Диалек¬
тический материализм и психоанализ» (W. Reich. Dialektischer
Materialismus und Psychoanalyse.—“Unter dem Banner des Marxis¬
mus”, 1929, № 5. Русск. перев. см.: В. Рай х. Диалектический ма¬
териализм и психоанализ. — «Под знаменем марксизма», 1979, № 7—
8). Однако столь же заслуживают упоминаний в данной связи и
работы Э. Фромма.

241
в конечном счете пессимистическая доктрина Фрейда
преодолена путем допущения детерминации личности так¬
же и со стороны социокультурных факторов. По мнению
некоторых неофрейдистов, такое допущение социокуль¬
турных факторов представляет собой синтез марксизма и
фрейдизма как дополняющих друг друга теорий в некую
всеобъемлющую науку, которая и есть современный марк¬
сизм — «фрейдо-марксизм» 37.
В действительности же социокультурный фактор встре¬
чался еще у Фрейда в виде принципа реальности. Кроме
того, данная неофрейдистская концепция представляет со¬
бой (помимо желания своих авторов) возврат к развитой
просветителями XVIII столетия теории влияния среды.
Противоречия этой концепции вскрыты Плехановым, ко¬
торый показал, что исходным пунктом для марксизма
послужила, в частности, ее критика и преодоление 38.
В работах Вильгельма Райха можно проследить не¬
сколько этапов развития. Остановимся прежде всего на
основных тенденциях его деятельности в тот период, когда
он пытался соединить Фрейда с Марксом, принимая в
основном марксистскую критику некоторых отдельных
пунктов фрейдизма, и прежде всего с мировоззренческой
стороны39. Однако и эти пункты он отказывался расценить
в качестве буржуазных и идеалистических.
С точки зрения Райха, решающим моментом психиче¬
ской жизни является половое влечение, обусловленное
физической природой человека, то есть биологически. Та¬
ким образом, он отвергает, как и Фромм, существование
влечения к смерти и разрушению в качестве самостоятель¬
ной силы, тем более в качестве второго из основных влече¬
ний. Напротив, он считает, что влечение к разрушению
производно от развития либидо и происходит в результате
37 Активизация подобных «концепций» всегда сопровождает
определенный подъем ревизионистских движений в среде левой
интеллигенции. Особенно очевидным в данном случае это стало,
когда в конце 60-х — начале 70-х годов в ФРГ появилось множе¬
ство соответствующей литературы. Внезапно прогремело имя
Вильгельма Райха, начался культ Маркузе: с копцепциямп сход¬
ного типа выступили Петер Шнайдер, Раймут Райхе, Гюнтер
Аммон (он, впрочем, все же оставался марксистом) и многие дру¬
гие.
38 См.: Г. В. Плеханов. Очерки по истории материализма. —
В: Г. В. II л е х а н о в. Избр, филос. произв., т. 2. М., 1956, с. 33—194.
39 См. в особенности относящуюся к 1929 году статью В. Райха
(прим. 36 наст, главы).

242
появления «плотин» перед либидо, то есть в результате
социально обусловленной фрустрации (отказа в удовлетво¬
рении) полового влечения. Общество выступает, следова¬
тельно, в виде негативного момента. Оно фрустрирует
половое влечение и ведет тем самым к появлению разруши¬
тельных тенденций; Райх не хочет отказаться от фрейдов¬
ского неисторического, консервативного понимания прин¬
ципа реальности и только поясняет, что такое в сущности
эта реальность, а именно что она есть общество. Маркузе,,
не внесший позже ничего нового в этой области, выступает
просто как плагиатор, заимствуя идеи у Вильгельма
Райха.
Далее Райх утверждал, что психоанализ диалектичен.
В нем имеется триада «потребность — вытеснение — про¬
рыв вытесненных влечений в сознание». Первичнымй пси¬
хоанализ якобы считает рациональные стремления, а во¬
прос о том, будет ли рациональной или иррациональной
соответствующая деятельность, решается ее значением
для общества. Однако он провозглашает и тезис о том, что
корни общественной деятельности индивида связаны с его
влечениями40. Психология обобществленного человека
представляет собой посредствующее звено между двумя
посылками: экономической структурой и идеологической
надстройкой. С одной стороны, развитие либидо вторично
как зависимое от общества. Но с другой стороны, оно ре¬
шающим образом влияет на само общество, поскольку
сублимированное либидо как способность к труду превра¬
щается затем в производительную силу. Итак, Вильгельм
Райх выступает также и в качестве приверженца доктрины
дуализма социального и психического.
Райх не отказался от фрейдовской концепции влече¬
ний, но лишь допустил их социальное модифицирование в
духе упоминавшейся выше попытки замаскировать инди¬
видуализм с помощью буржуазно-просветительской теории
влияния среды. Райх, как и Фрейд, выводил труд из раз¬
вития либидо, считая, что труд есть сублимированное
влечение. То, что определяется влечениями, затем модифи¬
цируется обществом 41 — в этом точка зрения Райха совпа¬
дает с взглядами Фромма. В целом, таким образом, у Райха
40 См.: W. Reich. Dialektischer Materialismus und Psychoana¬
lyse, S. 763. Этот тезис следует уже из райховского истолкования
труда как сублимированного влечения (см. там же, с. 760).
41 См. там же, с. 759—760.

243
мы имеем дело с дуализмом, с одной стороны, субъек¬
тивных, биологически определенных влечений и, с дру¬
гой — экономической обусловленности, результатом чего
является уже подвергнутый нами критике психофизиоло¬
гический параллелизм.
Что делает Райха пророком «политически не ангажи¬
рованных» левых, а по существу, анархистски настроен¬
ных интеллектуалов, так это его концепция (она представ¬
ляет собой развитие одного из первоначальных фрейдист¬
ских тезисов), заключающаяся в следующем.
Если разрушительные силы просыпаются в человеке
только под влиянием общества, налагающего запреты на
проявление его сексуальной энергии, и если, далее, пред¬
ставителем общества при этих запретах служит прежде
всего семья, то для формирования нового (свободного от
агрессивности) человека необходимо исключить социаль¬
ные запреты путем преодоления семейного влияния как
их проводника, путем замены общественно-семейного авто¬
ритарного воспитания на воспитание антиавторитарное,
свободное в сексуальном плане. Человек, избавленный от
деструктивности и подчинения, не даст более себя эксплу¬
атировать. Соответственно итоговую роль для всей теории
Вильгельма Райха играет его концепция «сексуальной
экономии», понимаемая как некая связанная с массовой
психологией и социологией половых отношений научная
дисциплина. Эта дисциплина, по замыслу Райха, должна
быть основана на социологическом фундаменте учения
Маркса и психологическом фундаменте учения Фрейда.
Как мы уже говорили, такая идея является заблуждением:
в действительности в концепции Райха имеется всего лишь
соединение буржуазного индивидуализма с буржуазной же
теорией «влияния среды».
В 1933 году Вильгельм Райх сделал попытку подверг¬
нуть анализу фашизм, а точнее, то, что он понимал под
фашизмом42. При несомненно антифашистских намерени¬
42 Так, он пишет: «Фашизм по своим объективным целям и по
своей сущности есть наиболее крайнее воплощение реакции в по¬
литической и экономической области» (W. Reich. Massenpsycho¬
logie des Faschismus, 2 Aufl., S. 13). Это определение лишено клас¬
сового содержания. Поскольку в каждом осужденном на гибель
эксплуататорском классе имеются реакционные в политическом
и экономическом отношении силы, получается, что фашизм типи¬
чен для всей истории классовых обществ; таким образом, действи¬
тельно типичное в фашизме Райх не выявляет!

244
ях Райха, исходной для него в этой попытке явилась
отчетливо антикоммунистическая установка. Вместе с тем
работа «Массовая психология фашизма» не объясняет
действительных причин прихода фашизма к власти, то
есть не выполняет именно того, что обещано в заглавии.
Райх пытается в психоаналитическом стиле раскрыть яко¬
бы связанную со структурой влечений сексуальную основу
фашизма, что совершенно не убедительно, поскольку, даже
если представить себе, что подход Райха верен, остается
неясным, почему одна и та же основа в одних странах
приводит к данному результату, в других нет. Следова¬
тельно, подлинные причины прихода фашизма к власти
совершенно иные. Проблема, связанная с выяснением этих
причин, была решена VII конгрессом Коминтерна, в до¬
кладе Георгия Димитрова.
Насколько «глубоким» было психоаналитическое пони¬
мание фашизма, развитое Райхом, можно себе представить
хотя бы на такого рода примерах: «Сдерживание полового
влечения структурно изменяет экономически угнетенного
человека так, что он действует, чувствует и мыслит вопре¬
ки своим материальным интересам. А это означает его
идеологическое уподобление буржуазии» 43.
О чем говорит данный тезис? О том, что ответствен¬
ность за фашизм возлагается на импульсы, связанные
с половым влечением! Во-первых, фашизм представлен
как результат сексуальной фрустрации. Однако, во-вто¬
рых, поскольку Райх, как мы увидим в другой связи, из
фрустрации коренных потребностей выводит и пролетар¬
скую революцию, то получается, что либо фашизм и про¬
летарская революция для Райха тождественны, либо же
из приводимой им «причины» вытекают два противополож¬
ных следствия, а это полностью опровергает его тезис.
Или возьмем его объяснение того, каким образом мили¬
таризм приобрел воздействие на массы. «Воздействие ми¬
литаризма основывается, в массово-психологическом отно¬
шении, на механизме, связанном с либидо. Сексуальное
воздействие униформы, эротизм ритмики марширования
на парадах, эксгибиционистский характер военных смот¬
ров — все это пока что лучше понимает какая-нибудь при¬
слуга или средняя служащая, чем наши просвещенные
политики» 44.
"	*г
43 \У, Не1сЬ. МазБепрвусЫЖ^е йев ГазсЫзшиз, Б. 54.
44 Там же, с. 53.	щ.

245>
Бесспорно, милитаризм может оказывать массовое воз¬
действие. Однако суть здесь вовсе не в униформе, а в со¬
вершенно других идеологических основных структурах,
в особенности же в национализме, который может и дол¬
жен быть объяснен только с общественно-исторической,
а не пансексуалистской точки зрения.
Столь же произвольно и «объяснение», которое Райх
дает антисемитизму. Он приводит следующий пример де¬
магогии Геббельса: «Если кто-нибудь ударит твою мать
по лицу плетыо, ты ведь скажешь: это же не человек!-
А сколько зла нашей матери Германии принесли и продол¬
жают приносить евреи! Они испортили нашу расу, подор¬
вали нашу силу» и т. д. По этому поводу Райх замечает::
«Чтобы ясно видеть, как подобные вырывающиеся из бес¬
сознательного фразы действуют на бессознательную эмо¬
циональную сферу их массового читателя, необходимо по¬
нимать роль представлений о кастрации как о наказании
за сексуальные проступки и вожделения; необходимо по¬
нимать сексуально-психологический фон фантазий (в том
числе и антисемитизма), связанных с обвинениями в ри¬
туальных убийствах; при этом надо правильно оценивать
сексуальное чувство вины и сексуальный страх мелкого
буржуа. Во всем этом и заключены психологические корни
национал-социалистского антисемитизма» 45.
Конечно, антисемитизм играл важную роль в идеоло¬
гии немецкого фашизма, но такой роли у него не было в*
фашистских идеологиях Италии, Испании, Португалии^
Греции; а как обстоит дело с идеологией тех сил, несом¬
ненно существующих в Израиле, которые приближаются^
к фашизму, этого с помощью такого рода психоаналитиче¬
ской болтовни вообще невозможно понять.
Отметим, что нацистская идеология связывала свой»
антисемитизм с «антикапитализмом», различая «граби¬
тельский» (еврейский) и «созидающий» (арийский) капи¬
тал и нападая при этом именно на торговцев-евреев, что
помогло не только убрать из-под удара Круппа и ему по¬
добных, но в какой-то мере и привлечь к нацизму мелких
ремесленников, испытывавших давление со стороны торго¬
вых концернов.
Даже свастику Райх истолковывал не иначе, как сим¬
вол двух соединенных в половом акте тел! С помощью этого*
45 Там же, с. 93—94.

246
символа нацисты якобы воздействовали на глубинные, бес¬
сознательные пласты души46.
На основе эклектического соединения психоанализа с
марксизмом Вильгельм Райх организовал свое «сексуаль¬
но-политическое» («секс-пол») движение. Оно замышля¬
лось как широкое массовое движение, и поводом к нему
/послужило реальное явление, а именно угнетенное поло¬
жение женщин при капитализме. Путем психоаналитиче¬
ского сексуального просвещения это движение должно
было так изменить характер людей, чтобы они могли выр¬
ваться из тисков жизни, навязанной им авторитарными
условиями, и сами распоряжаться своей жизнью. В основе
всего этого лежит точка зрения самоосуществления чело¬
века, представляющая собой завуалированную форму ста¬
рой буржуазной идеи «манчестерского либерализма», то
есть концепции, согласно которой на социальном уровне
воцарится некая предустановленная гармония, как только
станет возмояшым свободное самоосуществление каждого
индивида. Эта концепция, представлявшая собой класси¬
ческую форму буржуазной идеологии, послужила равным
образом и в качестве одного из ранних типов антиавтори¬
тарного движения конца 60-х годов, использовавшего свя¬
занную со «структурой влечений» мотивацию.
Райх исходит из того, что фрустрация влечений ведет
к авторитарной деформации личности, а применительно
к рабочему движению — к авторитарной, в конечном счете
буржуазной, организационной форме, делающей это дви¬
жение непригодным для осуществления его освободитель¬
ной миссии. Основу (в плане «структуры влечений») для
возможности такой деформации рабочего движения Райх
видел в повышении жизненного уровня масс. Здесь мы
сталкиваемся с прямым игнорированием действительных
условий жизни рабочих: с таким же, какое в конце 60-х го¬
дов находим в писаниях так называемых «неангажирован-
ных левых», приверженцев «третьего пути». Райх выдви¬
гает просто одну из версий оппортунистической теории
«общества всеобщего благосостояния». Он утверждает да¬
лее, что в отличие от массовой нищеты раннебуржуазного
периода этот повышающийся жизненный уровень рабочих
приводит к затуханию классовых противоположностей.
Здесь мы сталкиваемся, следовательно, с одной из версий
теории, выводящей революцию из страдания масс как про-
46 См.: АУ. И е 1 с й. Маззепрзус1ю1(^1е с1ез ГавсЫвшиз, Э. 152—153.

247
стой его рефлекс. В то же время все эти представления
Райха вытекают из тезиса Фрейда о негативной роли со¬
циально навязанной половой аскезы, фрустрации. При слу¬
чае Райх ссылается и на следующую весьма противоречи¬
вую аргументацию. Прежде всего, человек по причине-
фрустрации его полового влечения является авторитар¬
ным, агрессивным, склонным к разрушению. Это тоже
можно найти уже у Фрейда с его трактовкой революции
как восстания сыновей против первобытного отца и ere
притязаний на сексуальную монополию, вызывавших
фрустрацию полового влечения у сыновей. Однако в этом
отождествлении у Райха агрессивности с революционным
поведением и заключается противоречие, поскольку вместе
с тем тот же самый человек у него внезапно теряет свок>
революционность именно из-за упразднения фрустрации.
С одной стороны, он должен по причине фрустрации сог¬
нуться под тяжестью угнетения, а с другой—после устра¬
нения фрустрации он уже более не восстает против угне¬
тения, а это опять-таки означает, что он уступил угнете¬
нию! Фрейд, Райх, Фромм, Маркузе выводят авторитет,
подавление и агрессивность из отказа от влечений. Ниже
мы посвятим особый раздел мифологии психоаналитиков;
связанной с понятиями агрессивности и фрустрации, и по¬
кажем, что вся эта аргументация лишена научного обосно¬
вания и относится к царству фантазии.
Согласно Райху, повседневные условия существования
превращают рабочего в мелкого буржуа. Следовательно,
если он хочет остаться верным революционным задачам,
эти условия должны быть изменены. В этом изменении
Райх видел необходимое восполнение политической и эко¬
номической борьбы масс.
По мнению Райха, воздействие мелкобуржуазных усло¬
вий существования является непрерывным и проникает во*
все сферы повседневной жизнв^ в то время как фабричный
труд и пропаганда, напротив, оказывают свое влияние в
течение каких-то часов47. Партия, как полагает Райх, не
учла этой ситуации. Необходимо дополнить пропагандист¬
скую деятельность партии в области экономики и политики
революционизацией быта. Снова мы видим, что поздние
работы Маркузе представляют всего лишь, приукрашен¬
ный в современном стиле вариант старых тезисов Виль¬
гельма Райха.
47 См. там же, с. 106.

34 8
Таким образом, Райх усматривает в жизни два различ¬
ных плана: мелкобуржуазный быт, охватывающий все в
человеке, и сферу экономики, которая для него определяет
жизнь в гораздо меньшей степени, чем мелкобуржуазный
'быт. Создается впечатление, будто рабочий в свое свобод¬
ное время выпадает из механизмов классовых взаимоот¬
ношений в том виде, в каком эти механизмы определены
основными экономическими закономерностями. У Райха
отсутствует хотя бы зачаточное понимание того факта, что
условия воспроизводства рабочей силы, а значит, и усло¬
вия свободного времени рабочих создаются отнюдь не вне
производственных процессов. Говоря более современным
языком, он не понимал, что проблемы свободного времени
и инфраструктуры не составляют каких-либо оторванных
ют производства областей жизни и что общественные и
индивидуальные потребности, развивающиеся в свя¬
зи с этими проблемами, определены в конечном счете
потребностями и возможностями производства. Имен¬
но поэтому капиталистическая экономика и оказывает¬
ся в состоянии навязывать свои законы даже вкусам
рабочих в их повседневной жизни, даже их развлече¬
ниям.
Поэтому можно считать Райха одним из первых, кто
замаскировал под «левые» фразы буржуазную демагогию
ю мнимом обществе всеобщего благосостояния. Для капи-
•чалйста это «благосостояние»—повод требовать от рабо¬
чих большей бережливости. Для «левых» оно повод упре¬
кать рабочих в том, что они утратили свое революционное
призвание.
Рабочий тратит основную часть заработанных им денег
на воспроизводство своей рабочей силы, и, следовательно,
его сбережения не могут принести сколько-нибудь замет¬
ную пользу в социальном плане, потому что капитализм
(и рабочий всегда это глубоко ощущает, другой вопрос,
сознательно или бессознательно) непрерывно снова и сно¬
ва воспроизводит исходные общественные условия, опре¬
деляющие положение рабочих. Помимо того что Райх всего
этого не учитывает, он явно руководствуется в своих кон¬
цепциях чисто статическим понятием о потребностях и
удовлетворении потребностей. Оп не принимает во впима-
иие ни возросшей производительности и интенсивности
•труда, ни новых структур потребностей, ни новых возмож¬
ностей удовлетворения этих потребностей. Он не учиты¬
вает того, что возникшие в повых условиях производства

249>
на основе весьма увеличившейся производительности и-
интенсивности труда возможности для развития и удовле¬
творения потребностей ни в малейшей степени не меняют
основного противоречия между трудом и капиталом, опре¬
деляющего не только сферу производства, но и всюобще-
ственную жизнь при капитализме.
Мы подробно остановились на концепциях Вильгельма-
Райха потому, в частности, что они оказали большое влия¬
ние на взгляды Герберта Маркузе в поздний период era
деятельности и повлияли как на правый, так и на «левый»
ревизионизм нашего времени. Эти концепции исходят из*
представлений Фрейда о влечениях, из допущения, чта
препятствия в удовлетворении влечений ведут к агрессив¬
ному и репрессивному поведению.
Райх дополняет все это допущением, что многократное
удовлетворение потребностей влечет за собой отказ or
агрессивности и репрессивности. То, что рабочие все время
удовлетворяют свои потребности (впрочем, необходима
еще более точно исследовать, действительно ли рабочие н
условиях современного капитализма лучше могут удовле¬
творить свои потребности, чем сто лет назад!), притупляет
их «готовность нападать и действовать насильственно»,,
что в данном контексте должно означать: притупляет их
готовность к революции. Здесь надо прежде всего заме¬
тить, что утверждаемая Райхом внутренняя связь между
отклонением от нормального хода удовлетворения потреб¬
ности и ростом агрессивности научно не доказана. А если
бы такая связь и существовала, то этим, конечно, еще на
было бы показано, должна ли такая «агрессивность» рабо¬
чих безусловно означать революционную готовность к*
борьбе. Ведь это вполне может быть и «готовность»
сыграть на руку тем или иным контрреволюционным идео¬
логическим силам. Об этом свидетельствуют исторические
примеры. Следовательно, развитие революционного созна¬
ния и революционной готовности к борьбе (такое развитие
представляет собой насущную проблему) зависит не от
мнимой связи между неудовлетворением потребностей и
склонностью к агрессии, но от идеологического воздейст¬
вия субъективного фактора на рабочий класс. Место фрей¬
дистских басен о влечениях и их удовлетворении должна
занять марксистская позиция, утверждающая необходи¬
мость развития классового сознания в рабочем классе по¬
средством деятельности марксистской партии как ведущей
сйлы и субъективного фактора*

250
Насколько ложной является позиция Райха, можйо ви¬
деть уже из того, что те слои рабочего класса, которые
живут в нищете, отнюдь не являются наиболее революци¬
онной частью этого класса. В определенных обстоятельст¬
вах крайняя бедность выступает для представителей этих
олоев даже фактором, в большей мере склоняющим их не
«идти на баррикады», а дать себя подкупить. Сейчас, как
и прежде, наиболее готовые к борьбе ударные силы рабо¬
чего класса происходят из слоев, связанных с самыми со¬
временными формами производства, например с металлур¬
гией, а это никогда не были ниже всего оплачиваемые
группы рабочего класса. Причиной является то, что имен¬
но на крупных предприятиях рабочие собраны большими
массами, организованны и дисциплинированны и что для
Выполнения своей работы они должны иметь определен¬
ный уровень образования, который служит предпосылкой
также и для более глубокого понимания революционных
задач рабочего класса.
Особенностью психоаналитических мифов, подобных
созданным Райхом и Маркузе и создаваемых их сегодняш¬
ними эпигонами, является фиксация внимания на старых
формах бедности рабочего класса. Они игнорируют специ¬
фически «современные» формы этой бедности, вызванные
варварскими империалистическими войнами. Конечно, как
мы уже говорили, ни «традиционные», ни «современные»
формы бедности не влекут за собой автоматически появле¬
ния революционного сознания, а стихийно возникающие
•бунты отнюдь не служат безусловно целям общественного
прогресса. Считать, что революционное сознание будет
истощено в результате удовлетворения потребностей, —
значит предполагать прямую связь между обнищанием и
революционным сознанием. Но такое предположение
ошибочно по нескольким причинам. Во-первых, оно под¬
меняет теоретически-каузальное знание относительно бо¬
лее глубокого социального контекста обнищания наличным
у всех, кто находится в данном состоянии, знанием о соб^
ственной бедности. Во-вторых, в вопросе об отношении
между бытием и сознанием данное предположение пред¬
ставляет собой механистически-материалистический тезис.
В-третьих, оно связывает революционное сознание, рево¬
люционный потенциал непосредственно со сферой потреб¬
ления и распределения; это вульгаризованная концепция
источников революционного потенциала. Далее, упомяну¬
тое предположение игнорирует объективные основы воз¬

251
никновения революционного сознания: присущие империа¬
лизму неразрешимые противоречия, кризисы и войны. Та¬
ким образом, если рассматривать признание прямой связи
между обнищанием и революционным сознанием в целом,,
то это есть типично буржуазная точка зрения. Помимо’
всего, при этом не учитывается, что поводы к формирова¬
нию революционного сознания (опосредованного н стиму¬
лированного империалистическими противоречиями) могут
быть различными. Это может быть материальная нужда,,
ущемление демократических и национальных прав, войны,,
катастрофическое положение в сфере образования; короче
говоря, революционные импульсы могут исходить из всех
основных областей общественной жизни и тем не менее
окажутся растраченными впустую, если отсутствует орга-
низованная, воспитывающая сознание масс сила, которая
доведет эти импульсы до сознания и форсирует с их по¬
мощью политическое движение.
В более поздних работах Райх придал своей позиции
форму критики реального социализма, что с особой отчет¬
ливостью выявило индивидуалистическое ядро его теории.
Наиболее это заметно во второй части его книги «Сексу-'
альцая революция» 48_49.
Здесь он изображает сексуальную революцию в. качест¬
ве ядра культурной революции. Такой подход есть не что
иное, как вывод из фрейдовской теории влечений. Главное
же в этой книге — «защита» индивидуальной свободы от
«посягательств» со стороны социалистической политиче¬
ской власти. В качестве примера таких «посягательств» он
приводит запрет на искусственное прерывание беремен¬
ности, одно время действовавший в СССР и направленный,
по его мнению, против свободного самоопределения лич¬
ности. Он считал этот запрет мероприятием, целью кото¬
рого было подчинение женщины и мужчины исходящему
извне или сверху принуждению50.
Что означает все это в теоретическом плане? Мораль
есть, по Райху, нечто обосновываемое индивидуалисти¬
чески, а не общественно. Вполне возможно, что при реаль¬
ном социализме создадутся такие общественные условия,,
при которых государство (государство рабочего класса)
будет вынуждено, исходя из конкретных социальных осно¬
48-49 См.: ,\У. Ке1сЬ. Ше зехиеПе Кеуо1ийоп. ЕгапИиг! а. М.г
1966, Б. 25111.
50 См. там же, с. 251.

252
ваний, рассматривать мероприятия наподобие упомянутого
запрета в качестве необходимых. Марксисты при обсуж¬
дении таких мероприятий исходят не только из того, как
•они воздействуют на отдельного ипдивида, но из того, что
сказывается общественно необходимым. Мы здесь не рас¬
сматриваем (да и не могли бы решить) вопрос о том, были
ли мероприятия, на которые ссылается Райх, оправданы
сложившейся в обществе в тот период ситуацией или нет.
Речь идет о том, чтобы выяснить принципиальную теоре¬
тическую подоплеку аргументации Райха. Главное, что он
берет в качестве мерила этику и мораль некоего изолиро¬
ванного робинзона. Поэтому его позиция подпадает под
критику, направленную Марксом еще в 1843—1844 годах
против таких робинзонад. Это глубоко индивидуалистиче¬
ская позиция, противопоставляющая индивида всем мо¬
ральным связям, источником которых служит общество.
Райх последовательно придерживается этой принципиаль¬
но индивидуалистической позиции. Для него существует
некая «человеческая природа» со свойственными ей потреб¬
ностями, и эту природу он противопоставляет «морали»51.
Как эта «природа», так и потребности людей воспринима¬
ются им неисторично и несоциально52, а материальные
условия, по его мнению, должны приспосабливаться к
этим неисторическим потребностям (а не наоборот: по¬
требности следуют условиям экономики).
По отношению к семье Райх исходит из такой же не-
истаричной и необщественной установки, из абстрактного
отрицания семьи. Основанием для такого отрицания у него
служит вполне открытое признание семьи буржуазным
институтом и рассмотрение ее только в качестве такового.
Но в своей сущности такая позиция сама буржуазна, ибо
для буржуа существует только один вид семьи, а именно
семья буржуазная. Райх просто «переворачивает» буржу¬
азную позицию, но ведь простое отрицание отнюдь не
есть преодоление, «снятие».
Позже, в годы студенческих выступлений, немало
«фрейдо-марксистов» высказывались так же, как Виль¬
гельм Райх и Герберт Маркузе. Для наших целей нет не¬
обходимости подробно разбирать соответствующие выска¬
зывания: не только потому, что общественное развитие
давно оставило за бортом таких людей, но и потому, что
51 См. там же, с. 270.
52 См. там же, с. 298.

253
к их позиции полностью применимы наши принципиаль¬
ные возражения против фрейдизма и «фрейдо-марксизма».
Эриха Фромма многие представители левого движения
расценивают как критика Фрейда, внесшего свой вклад в
дело соединения марксизма с психоанализом. Однако по
целому ряду соображений такая оценка неправильна.
Во-первых, Фромм интерпретировал марксизм экзи¬
стенциалистски, а значит, фальсифицировал его53. Во-вто¬
рых, и к этому фальсифицированному «марксизму» он
подходит с представлением, будто Маркс, над которым еще
тяготело наследие просветительского гуманизма, переоце¬
нивал роль политики и не понимал иррациональных аспек¬
тов человека54. В психоанализе же Фромм отказался от
фрейдовской теории культуры и от концепции влечений
к смерти и к жизни. Однако он колеблется между призна¬
нием психики как приспособления к «жизненной практи¬
ке» и сведением самой этой практики к «психическому» 55.
Юн принимает основной тезис Фрейда о том, что социаль¬
ная жизнь возникла в результате первичного конфликта
между рациональными и иррациональными силами в чело¬
веке, причем придает детерминирующую роль силам ирра¬
циональным 56. Когда Фромм утверждает, что психоанализ
есть естественная наука, поскольку «показывает», что мы
беспрекословно повинуемся исходящим из физиологиче¬
ских влечений порывам, и что психоанализ даже материа¬
листичен, потому что приписывает сознанию подчиненную
роль, то этот фроммовский «материализм» равнозначен
биологизму и философии жизни 57.
Однако что же первично по отношению к сознанию?
Первична действующая под ним глубинная структура бес¬
сознательного. Она-то и находит выражение в индивиду¬
альных и коллективных идеологиях, в различных формах
ч<рационализирования» бессознательного. Итак, фроммов-
53 Это показал А. Геде (A. Ged ö. Der entfremdete Marx. Zur
existentialistisch-“humanistischen” Marxismus-Deutung. Berlin, 1971,
S. 20, 27ff). Несмотря на критическое отношение Фромма к Фрейду,
он в то же время во всем существенном с ним согласен.
54 См.: E. Fromm. Der moderne Mensch, und seine Zukunft.
Frankfurt a. M., 1960, S. 233.
55 См. там же, с. 232—233.
56 См.: A. G е d ö. Der entfremdete Marx, S. 78.
57 Эту тождественную философии жизни позицию находим
уже у Фрейда. Данный тезис о примате (по отношению к созна¬
нию) бессознательного, влечений, инстинктов и т. п. ничего обще¬
го не имеет с материализмом.

254
ская «материя» — это жизнь наших влечений, это в луч¬
шем случае нечто биологически материальное, однако по
большей части (так же, как и во всей психоаналитической
идеологии) это одна из категорий буржуазной идеологии,
переряженная под «естественнонаучный» биологизм.
Однако для Фромма его вариант психоанализа еще и
историчен, поскольку он считает, что структура влечений
образуется из первичных и существующих до нее биологи¬
ческих признаков конституции человека, то есть возникает
в результате взаимоотношений между индивидом и куль¬
турой. Ниже мы покажем, что и это чистейшая фикция.
По Фромму, первичным является «влечение» к само¬
сохранению, а половое влечение есть средство приспособ¬
ления58. К условиям своего функционирования влечения
могут приспосабливаться активно или пассивно. Тем са¬
мым Фромм в своем рассмотрении переходит от индивида
к обществу. Общество же для него — это сумма, конгломе¬
рат индивидуальных активностей; именно так соотносятся
у него друг с другом индивидуальное и социальное, инди¬
видуальная и социальная психология. Научным понятием
об обществе Фромм, таким образом, не располагает. По его
мнецию, исторический материализм прекрасно может быть
«восполнен» психоанализом.
Аппарат влечений, по Фромму, биологически обуслов¬
лен и является необходимой предпосылкой социального
базиса, хотя и выступает в исторически опосредованной
форме, будучи подвержен далеко идущим модификациям;
социально-психологические процессы — это процессы ак¬
тивного или пассивного приспособления аппарата влече¬
ний к данному социально-экономическому порядку. Соци¬
ально-экономические условия — первичный фактор форми¬
рования аппарата влечений, семья же — объект действия
этого фактора, а история — сам процесс приспособления.
Психические ситуации, оказывающие социальное воздей¬
ствие, происходят из биологической природы человека, но
в то же время обусловлены экономически. Так взаимодей¬
ствуют друг с другом природа и общество59.
58 Таким образом, Фромм, оставаясь полностью в рамках пси¬
хоаналитической концепции о доминантности одного влечения над
другим, всего лишь переносит доминантность с влечения к смерти,
которое являлось господствующим с точки зрения Фрейда, на
«влечение» к самосохранению.
59 Однако как можно думать о материалистическом обосновании
этого взаимодействия, если Фромм исходит из примата индивиду-.

255
Таким образом, центральная проблема критики воззре¬
ний Эриха Фромма заключается в том, чтобы понять, в ка¬
кой связи друг с другом он ставит в человеке общественное
и природное. Природу он интерпретирует как «философ
жизни» и экзистенциалист и уже поэтому не может при¬
близиться к марксистской позиции в вопросе о материа¬
лизме. Фромм — представитель так называемого социал-
психологизма, принимающего определенный параллелизм,
дуализм социального и психического. Признавая, что инди¬
вид подвержен общественным влияниям, он в то же время
недиалектически противопоставляет индивида и общество
как две самостоятельные области, так что в результате не
может адекватно объяснить ни индивида, ни общество.
Притом общество у него — это своего рода скопление ряда
явлений (таких, как семья, профессиональная группа,
культурные феномены: ценности, традиции, нормы, табу),
противостоящих индивиду, который определен прежде все¬
го биологически.
По существу, в этой теории индивидуализм замаскиро¬
ван только заимствованиями из старой просветительской
теории влияния среды. Общество, согласно этой теории, не
является диалектически единым с человеком, но есть для
него среда, к которой он соответствующим образом при¬
спосабливается. Важный для понимания фроммовских
взглядов вопрос о связи между человеком и природой рас¬
сматривается ниже, в разделе «Влечение или потреб^
ность?».
Обратимся теперь к воззрениям Александра Мичерли-
ха. Он тоже исходит из фрейдовских представлений о том,
что у нас есть три «инстанции» психической деятельности:
Оно, Я и сверх-Я, й что в нас действуют два основных вле¬
чения: либидо и агрессивность. Как и Фрейд, Мичерлих
считает, что наша психика приобретает свою форму под
действием этих влечений, которые не меняются ни из-за
ального по отношению к социальному, да и не может поступить
иначе, будучи экзистенциалистом? Так, говоря о том, что многие
из его читателей спросят, «можно ли данные, полученные путем
наблюдения над индивидами, применять для понимания психоло¬
гии групп», он даёт утвердительный ответ на этот вопрос. «Каждая
группа состоит из индивидов и не включает в себя ничего, кроме
них», а значит, и психический механизм группы тот же, что и у ин¬
дивида (E. Fromm. Escape from freedom. N. Y., 1941, p. 137). В-та¬
кой концепции «общественное» только и может быть таким внеш¬
ним, эклектическим конгломератом, о котором было сказано в тек¬
сте.	-	1

256
образа жизни индустриального общества, ни под действием
условий массового производства и потребления60. В чистом
виде эти влечения выступают под влиянием крайних усло¬
вий, а в остальных случаях, в нормальных условиях, —
в смешении друг с другом61. Помимо этого, Мичерлих счи¬
тает, что на те или иные промежутки времени либидо мо¬
жет отступать на задний план, и это ведет к агрессивным
реакциям, к актам насилия. В этом Мичерлих усматривает
постоянную причину войн. Когда не получают удовлетво¬
рения потенциалы агрессивности многих индивидов, углуб¬
ляется готовность общества к агрессии, а его «наделенные
властью представители» воспринимают эту готовность и
переводят недовольство в унифицированную форму агрес¬
сивных действий62.
С помощью такого рода аргументации с империалисти¬
ческих сил снимается вина за их агрессивность, и объяв¬
ляется, что социалисты, так же как империалисты, могут
быть зачинщиками агрессии.
Мичерлих не может не видеть, что агрессивность имеет
экономические условия, и считает их практически важны¬
ми, но в то же время только вторичными63.
Если бы Мичерлих не погрузился до такой степени во
фрейдовскую мифологию влечений и больше изучал дей¬
ствительную историю войн, имевших место в течение но¬
вейшей истории, то от него не ускользнуло бы, что эти вой¬
ны были развязаны правящими империалистическими
кругами из корыстных мотивов. Например, если бы он кон¬
кретно исследовал войны последних десятилетий, хотя бы
вьетнамскую войну, он увидел бы, что это были конфлик¬
ты, связанные не со структурой влечений, а с вполне ре->
альными проблемами: с одной стороны, со стремлением
к империалистическим захватам и поддержанию господст¬
ва, к обеспечению империалистических прибылей, с дру¬
гой — к защите элементарных прав.
Перспектива умиротворения якобы коренящейся во
влечениях склонности к агрессии представляется Мичерли-
ху безнадежной. Поэтому выводы из его концепции отно¬
сительно возможности предотвращения агрессии и исклю¬
чения войн из жизни народов крайне пессимистичны. Со¬
60 См.: A. Mitscherlich. Die Idee des Friedens und die men¬
schliche Aggressivität. Frankfurt a. M., 1969, S. 16.
61 См. там же, с. 35.
62 См. там же, с. 124.
63 См. там же, с. 137.

257
гласно этой концепции, не может быть вечного мира. Тем
самым Мичерлих невольно выступает в роли адвоката
империалистической агрессивности, хотя его собственные
убеждения, несомненно, демократичны. Его теорией могуг
злоупотребить реакционные силы.
Итак, неофрейдизм (и соответственно «фрейдо-марк-
сизм») в принципе сохраняет концепцию Фрейда, согласно
которой автономный, мотивированный «структурой влече¬
ний» индивид противостоит столь же автономной реаль¬
ности, и между обеими этими данностями существует чре¬
ватое конфликтами отношение, поскольку реальность по¬
лагает границу для удовлетворения влечений. Отличие
между традиционным фрейдизмом и неофрейдизмом со¬
стоит в том, что тому и другому фактору придается раз¬
личный вес в рамках их взаимоотношения, а также в не¬
одинаковой (внешне) интерпретации действия обоих фак¬
торов, в различном представлении о том, которое из этих
двух основных влечений первично.
В особенности на примере Герберта Маркузе можно по¬
казать, насколько низка научная ценность подобных нео¬
фрейдистских и «фрейдо-марксистских» концепций, на¬
сколько спекулятивными и помогающими ревизионизму
они были и остаются. По Маркузе, общественный человек
с его ценностями и моралью превращается в такового не¬
посредственно из некоего биологического существа на поч¬
ве конфликта между природой (влечениями) и реаль¬
ностью 64. Однако этот общественный человек выступает
в одно и то же время как оторванный от природы и как де¬
гуманизированный, «приспособленный» к эксплуатации и
угнетению человек. Революции, производимые этим чело¬
веком, могут привести лишь к расширению того же конти¬
нуума эксплуатации, хотя и в измененной форме, как это,
но мнению Маркузе, произошло с Октябрьской революци¬
ей. Поэтому революция должна исходить из преобразова¬
ния человека65, из возврата к такой его природе, к такой
его чувственности, эстетике, сексуальности, в которых нет
подавления, и к соответствующей всему этому морали,
к переоценке всех ценностей66. Фальсифицируя научный
64 См.: H. М а г с u s е. Triebstruktur und Gesellschaft. Frankfurt
а. M., 1965, S. 18.
65 См.: H. Marcuse. Psychoanalyse und Politik. Wien, 1968,
S. 11.
66 Маркузе во многих своих работах выдвигает эту ницшеан¬
скую идею, полностью заимствованную им у его учителя, Хайдег¬

258
социализм, Маркузе ставит на его место «гуманистически»
интерпретированный _ ницшеанский утопизм, подменяя
науку об обществе антиобщественной утопией, исходящей
из ложной концепции философии жизни.
К опровержению психоаналитической мифологии
влечения к агрессии
В этой главе мы неоднократно сталкивались с «фрейдо-
марксистскими» попытками обосновать необходимую связь
между фрустрацией влечений и агрессией (насилием).
Подытожим теперь эту проблематику.
Слово «агрессия», взятое из латыни, проникло в
XIX веке через посредство французского языка в немец¬
кую литературу, посвященную политической теории, где
его стали применять для обозначения негативно оценивае¬
мой наступательной войны. В начале XX столетия Аль¬
фред Адлер, а в 20-е годы в особенности Зигмунд Фрейд
ввели этот термин в психоанализ; Фрейд использовал его
и в своей теории культуры. В тот же период и в этологии
стали говорить об «агрессии», ассоциируя это понятие с
дарвиновской «борьбой за существование».
Поскольку данный термин по-разному употребляется
'в различных дисциплинах и обозначает в них качественно
различные явления, невозможно дать единообразное опре¬
деление этого понятия для всех случаев. Можно выделить
три отчетливо разнящихся способа применения слова
«агрессия». Первый касается дочеловеческих форм жизни,
второй относится к человеку как индивиду. Эти первое и
второе значения данного термина родственны друг другу,
будучи как бы «досоциальными». Третье значение относит¬
ся к человеческим обществам и общественным классам.
Буржуазные теоретики агрессии по большей части игнори¬
руют эту дифференцированность значений. Это выгодно им
с идеологической точки зрения. Чтобы не воспрепятство¬
вать пониманию сущности капиталистического обществен¬
ного строя, его исторически преходящего характера, бур¬
жуазные идеологи должны все в большей мере внедрять
гера, в качестве центрального пункта своей «теории», а также и
»своей критики марксизма. Более подробно эти вопросы рассмот¬
рены мной в книге «“Третий путь’ Герберта Маркузе» (см. с. 146—
177).

259
в общественные науки «современные мифы», затрудняя
познание общесоциальных закономерностей. Намеренно
спутывая различные понятия агрессии и их объективно
реальные основы, они сводят агрессию, связанную с обще¬
ственными классами, к природе индивидов, а эту послед¬
нюю — к биологическим закономерностям. Тем самым они
дезориентируют социальную терапию, направляя ее на
индивидуально-биологические рельсы.
Это и является причиной политической и мировоззрен¬
ческой значимости понятия «агрессия», по существу не
относящегося к философии.
Марксизм не может согласиться со смешением всех
этих качественно различных значений слова «агрессия».
Наоборот, необходимо учитывать их расхождение и, изу¬
чая агрессивное поведение, принимать во внимание при¬
чины и возможные взаимосвязи его различных типов,
активно привлекая для этой цели данные разных научных
дисциплин.
Агрессивность в мире животных
В соответствующей области научных исследований под
агрессивным понимают поведение, направленное к тому,
чтобы причинить вред другому индивиду того же вида.
Для многих видов животных с несомненностью доказа¬
на мотивированная с точки зрения поддержания существо¬
вания вида роль этой агрессивности. Причем, как правило,
она путем различных «ритуалов», «изъявлений покор¬
ности» и т. д. удерживается в границах, приемлемых для
сохранения вида.
Недопустима «конкретизация» данного определения с
помощью его приурочения к признаку «нападение на дру¬
гую особь»; и в то же время необходимо ограничивать это
определение рамками одного лишь внутривидового пове¬
дения. Мы говорим так потому, что бессмысленно будет
оценивать нападение хищника на жертву как агрессию и
что поведение индивидов одного и того же вида в их сра¬
жениях друг с другом характеризуется иными особенно¬
стями, нежели поведение хищника, убивающего жертву.
Признак «нападение» надо отвести потому, что нередко^
животное, загнанное в тупик, защищается тем, что само
переходит в нападение. Поверхностный анализ поведения
в конкретной и непосредственно данной ситуации не мо¬
жет выявить, которая из двух особей одного и того же вида!

260
в действительности является агрессивной: об этом может
рассказать только анализ более обширной этологической
системы.
Агрессивность животных находит себе различные объ¬
яснения. Имеются прежде всего теории инстинкта, влече¬
ния и фрустрации. Их критику целесообразно в данном
случае вести в связи с проблемой агрессивности у челове¬
ка, потому что буржуазные теоретики агрессии применяют
к анализу этой проблемы те же теории.
Агрессивность человеческого индивида
Нет сомнений, что у индивидуального человека может
развиться агрессивное поведение. Однако оно отличается
от такового у животных, поскольку человек может напа¬
дать на других людей не только непосредственно, но и кос¬
венно, например путем повреждения принадлежащих им
вещей. Основная же проблема в данном случае заключает¬
ся в том, чтобы дать научное объяснение самому явлению
индивидуальной агрессивности. В этой связи к настояще¬
му времени сформулированы следующие концепции: био¬
логическая, в свою очередь подразделяемая на две близ¬
кие, если не тождественные, концепции, а именно орга-
низмическую, основанную на теории инстинктов (ее пред¬
ставители: К. Лоренц, И. Эйбль-Эйбесфельдт, а из вульга¬
ризаторов — Р. Ардри), и психологическую, основанную на
теории влечений (ее представлял прежде всего 3. Фрейд).
Далее, имеются фрустрационная теория агрессии
(Дж. Доллард, Л. У. Дуб, В. Райх, Э. Фромм) и теория
агрессии как обучения (А. Бандура, Р. X. Уолтерс). На¬
конец, есть и эклектические теории (Ф. Мерц, В. Шмид-
бауэр). Ни одна из этих концепций не имеет ничего обще¬
го с марксистским объяснением явлений агрессивности.
Переходя теперь к критическому разбору этих концеп¬
ций по отдельности, мы отнюдь не стремимся ограничиться
психоаналитическими в узком смысле слова теориями, по¬
тому что все эти буржуазные концепции к настоящему
времени оказали определенное массовое воздействие, а не¬
редко под их влиянием развивался и ревизионизм.
Лоренц, Эйбль-Эйбесфельдт и другие объясняют агрес¬
сивность индивидов в мире животных и людей, исходя из
инстинкта, и сводят социальную агрессивность к агрессив¬
ности поведения индивидов, мотивируемого инстинктами.

261
Согласно Лоренцу, инстинкт в большой мере независим
от внешних влияний, а следовательно, не является реаги¬
рующим поведением. Внутри организма инстинкт дейст¬
вует как спонтанный мотив, который затем усиливается и
в конце концов прорывается вовне, так что не просто жи¬
вотное и человек обладают наследственной способностью
становиться агрессивными, но все животные и люди вы¬
нужденно становятся таковыми.
Абсолютно ясно, что эта теория агрессивности «науч¬
но» освобождает агрессивные силы от ответственности за
агрессию, а тем самым потворствует империализму. Если
бы Лоренц и другие были правы, то в конечном счете борь¬
ба с социальной агрессивностью была бы бесперспектив¬
ной.
Первая ошибка Лоренца и его школы заключается в
том, что они просто переносят на людей экспериментально
доказанное агрессивное поведение животных. Результаты
исследований показывают, что как раз наиболее родствен¬
ные человеку виды животных малоагрессивны. Уже это
говорит против теории инстинкта. У этих видов нет выяв¬
ленного Лоренцем для некоторых видов животных «терри¬
ториального императива» как тенденции к захвату опре¬
деленной территории и к ее защите и от представителей то¬
го же вида. Лоренц и его сторонники приводили этот «им¬
ператив» в качестве признака агрессивного поведения67.
Ближайшие к человеку приматы живут открытыми
группами, а их сексуальные отношения, как удалось по¬
казать Джейн Лавик-Гудолл и другим авторам, свободны
от фрустраций, так что если возможность агрессивного по¬
ведения коренится в фрустрациях, то здесь она в значи¬
тельной мере отпадает. Интерпретация Лоренца натолкну¬
лась на резкую критику даже со стороны его коллег по
специальности. Так, Р. Хайнд упрекает его в пренебреже¬
нии уже имеющимся эмпирическим материалом68. Дока¬
67 Р. Ардри утверждает, что такой «территориальный импера¬
тив» существует у людей (R. AYdVe’y. The territorial imperative.
London, 1966). Но другие авторы доказали его отсутствие даже у
приматов. (G. S с h а 11 е г. The mountain gorilla. Chicago, 1963; J.
van L a w i с k-G о о d a 11. Wilde Schimpansen. Hamburg, 1971). До¬
полнительные доказательства этого отсутствия дает В. Холличер
(см. прим. 139—146 в кн.: W. Hollitscher. “Kain” oder Prome¬
theus?).
68 См.: R. A. H i n d e. The nature of aggression.—“New Society”,
2.3.1967; ср. также статью H. Тинбергена (“Science” (London),
1968, № 160, p. 141,1—1418).

262
заны случаи агрессивного поведения, обусловленного сре¬
дой, следовательно, являющегося реакцией69, а также-
обусловленного фрустрацией70. Притом «нет неоспоримых
доказательств, что агрессивность проявляется спонтан¬
но при отсутствии стимулов»71. Напротив, было пока¬
зано, что способность к агрессивности затухает, когда ее
ничто не стимулирует72.
Таким образом, инстинктивная теория агрессии может
быть отнесена к разряду современных мифов. Так обстоит
дело уже применительно к миру животных, а в особенности
применительно к человеку. Таким образом, агрессивность*
если она находит свое проявление у человеческого инди¬
вида, должна исследоваться конкретно, и она основывается
не на инстинктах.
Теории Лоренца и его школы объясняют человека как
инстинктивное существо. Однако существенная разница
между человеком и животным заключается в том, что у
человека инстинкт отступает на задний план по сравнению
с другими регуляторными механизмами. Необходимость
приспосабливаться быстро и все снова и снова к тем или
иным требованиям, сменяющим одно другое иод влиянием
социальной практики, побуждает человека вместо косных
наследственных способов поведения развивать пластиче¬
ские формы реагирования. Благодаря этому даже инстинк¬
тивные реакции оказываются транспонированными в куль¬
турные. Действие биологических закономерностей у чело¬
века модифицируется социально. Верно говорит Холличер:
«Мы могли бы сказать, несколько утрируя: что специфич¬
но в человеческом поведении, то не является врожденным;
то же, что врожденно для человека, не носит специ¬
фически человеческого характера» 73. При таком положе¬
нии дел основанные на теории инстинкта варианты биоло-
гизации человеческого поведения всегда вынуждены зани¬
мать пассивно оборонительную позицию. По сравнению с
ними биологизация, основанная па теории влечений, и свя¬
занные с этой теорией варианты объяснения агрессивности
имеют определенные преимущества.
69 Cm.: “Scientific American”, 1969, № 7, p. 110.
70 Cm.: J. Do liar da. o. Frustration and aggression. New Haven,
1939
71 W. Hollitscher. “Kain” oder Prometheus? S. 92.
72 Cm.: W. Schmidbauer. Die sogenannte Aggression. Ham¬
burg, 1972, S. 34.
73 W. Ho 11 i t s c h e r. “Kain” oder Prometheus? S. 99.

263
Понятие влечения к агрессии ввел в 1908 году А. Ад¬
лер 74. Но поскольку у него это влечение действует исклю¬
чительно в связи с неудовлетворенностью первичных по¬
требностей, анализ его точки зрения должен быть дан при
разборе «теории фрустрации».
В годы после первой мировой войны выведением агрес¬
сии из мнимого влечения человека к смерти занимался
преимущественно 3. Фрейд75.
Экспериментально такого влечения к смерти не было
обнаружено ни у зверей, ни у людей. Фрейд дошел до идеи
об этом влечении чисто умозрительно. Основой для этого
умозрения послужил его «анализ» душевной жизни нерв¬
нобольных из буржуазной среды, а также «анализ» первой
мировой войны. Фрейдовский миф о влечении к смерти
предполагает, как уже было сказано, наследование психи¬
ческих констант, в основе которых лежат доисторические
психические катастрофы. Однако гипотеза Ламарка о на¬
следовании приобретенных свойств не доказана даже для
физиологических признаков; тем менее она убедительна
для признаков психических.
Итак, не приемлемы ни фрейдовское влечение к смер¬
ти, ни выведение агрессивности из этого влечения. И то и
другое лишь отражает в многократно опосредованном виде
реакцию буржуазного человека на целый ряд явлений,
связанных с общим кризисом капитализма.
В других попытках объяснения агрессивности теорией
влечений (Г. Гартман, Э. Крис) принималось первичное
(следовательно, того же типа, что голод, жажда и т. д.)
влечение к агрессии, которое обостряется, если его не
удовлетворить. Однако эта теория не может быть признана
правильной, поскольку доказаны случаи исчезновения
способности быть агрессивным, когда эта способность не
стимулировалась. Против этой теории говорит и многое
другое. Так, приматологические данные опровергают на¬
личие первичного влечения к агрессии у наиболее близких
к нам животных. Проявилось ли такое влечение у чело¬
века, надо еще доказать. Вывод же о неоспоримой социаль¬
ной агрессивности человека как о следствии первичного
влечения к агрессии ложен еще и потому, что данные
первобытной истории и этнографии показывают: в тече¬
74 Cm.: A. Adler. Der Aggressionstrieb im Leben und in der
Neurose.—In: Fortschritte der Medizin, Bd 26. Wien, 1908, S. 557ff.
75 Cm.: S. Freud. Gesammelte Werke, Bd XIII, S. 3—69.

264
ние сотен тысяч лет человек жил, в сущности, без прояв¬
лений агрессии, хотя он гораздо больше, чем сейчас, был
подчинен прямому действию законов природы, которые
лишь слабо модифицировались социально. То, что стало
причиной решительного изменения и привело к развязы¬
ванию социальной агрессивности, так это классы, классо¬
вая борьба и собственность (сформировалась частная соб¬
ственность) 76.
Хотя в наследственных задатках человека, безусловно*
имеется способность развивать агрессивное поведение, че¬
ловек не является первично агрессивным в своих влече¬
ниях. В. Холличер разъясняет это следующим образом.
Человек уступает своим природным врагам в физической
силе, быстроте передвижения, выносливости, природной
вооруженности. Человеческий род смог сохраниться толь¬
ко благодаря тому, что развил прежде всего кооператив¬
ные формы поведения, и именно этим он превзошел все
остальные живые существа77.
Биологи и психологи называют влечением ставшее
осознанным органически обусловленное возбуждение. По¬
скольку с термином «влечение» связывалась редукция ро¬
ли сознания в человеческой деятельности до уровня по¬
средника между различными органическими возбуждения¬
ми, биологизация и механистичность в анализе сознания,
абстрагирование от социальных моментов, то марксизм не
принял этого термина. Вместо него марксизм применяет
понятие потребности, которое учитывает, с одной стороны,
объективные природные (общественно опосредованные) и
социальные основы соответствующего содержания созна¬
ния, с другой — относительно самостоятельную роль созна¬
ния. Доказано, что зверь убивает, действуя для сохране¬
ния своего вида, но не сознательно. Когда лев сыт, он не
убивает представителей тех видов, на которых обычно охо¬
тится; а когда он убивает их, то делает это не потому, что
хочет убить, но потому, что так ему легче их съесть. Че¬
ловек способен сознательно убивать других и себя. Если
он разовьет потребность в этом, то либо это основано на
патологически обусловленной агрессивности, либо для это¬
го имеются конкретные социальные причины. Во всяком
76 См.: В. Холличер. Человек в научной картине мира; см.
также: W. Schmidbauer. Die sogenannte Aggression, S. 74—134.
77 См.: W. Hollitscher. Aggression im Menschenbild. Frank¬
furt a. M., 1970, S. 153.

265
случае, ни о каком влечении к агрессии здесь не может
быть речи.
А. Мичерлих, отстаивающий теорию влечения к агрес¬
сии, иногда отклоняется от нее, приближаясь к объяснению
агрессивности как реактивного поведения. Тем самым его
позиция является переходной в направлении к теории
фрустрации.
Итак, биологизм во всех своих вариантах, основанных
на теории как инстинкта, так и влечения, не решает проб¬
лемы агрессии. В 1908 году А. Адлер выдвинул тезис о
том, что агрессия — это реакция на фрустрацию, на запре¬
ты, на вынужденный отказ или срыв, а также на оттяж¬
ки и обман; позже к этому тезису присоединились В. Райх
и Э. Фромм78. Теория фрустрации, таким образом, объяс¬
няет агрессию неудовлетворенностью первичных, несо¬
циальных (внесоциальных) влечений и уже тем самым
связана с той биологизацией основного содержания чело¬
веческого сознания (влечения вместо потребностей), кото¬
рую мы выше критически рассмотрели.
Как псевдомарксистские сторонники Фрейда, например
Райх, так и Маркузе и прочие представители «франкфурт¬
ской школы» интерпретировали и интерпретируют поня¬
тие фрустрации на основе конфликта между воздействием
общества и этими несоциальными (внесоциальными) вле¬
чениями. Создается ложное впечатление гармонического
синтеза марксистской науки об обществе и механистиче-
ски-биологизирующей теории фрустрации, равно как и
психоанализа, причем фрустрирующее воздействие обще¬
ства обосновывается с помощью понятия подавления,
которое имеет не более чем словесное сходство с поня¬
тием подавления в марксистской теории классовой борьбы
и государства.
В самом деле, Райх, Маркузе и прочие применяют по¬
нятие подавления совершенно не так, как марксизм; для
них подавление — это социально вынужденный отказ от
мнимо первичных и внеобщественных (соответственно до-
общественных) влечений, прежде всего от полового вле¬
чения. Этот отказ или подавление они не только связы¬
вают с существованием классов и классовой борьбы, угне¬
тения и эксплуатации человека человеком, но «обосновы¬
78 Cm.: A. Adler. Der Aggressionstrieb im Leben und in der
Neurose; W. Reich. Cbarakteranalyse, o. 0., 1933; E. Fromm. Die
.Flucht vor der Freiheit. Frankfurt a. M., S. 177ff.

266
вают» и с помощью метапсихологической теории культуры
позднего Фрейда79.
Бесспорно, доказано и экспериментально, в особенно¬
сти Дж. Доллардом и Л. У. Дубом80, что фрустрация пер*»
вичных влечений у животных, равно как и неудовлетво¬
ренность человеческих потребностей, могут вести к инди¬
видуально-агрессивному поведению. Но это не оправды¬
вает теории, абсолютизирующей фрустрацию в качества
источника агрессивности. Такая теория не может объяс¬
нить даже индивидуальной агрессивности, не говоря уже
о социальной; ибо фрустрация не обязательно ведет к
агрессивному поведению, она может вылиться и в другие
формы. Как показали А. Бандура и Р. Уолтерс, бывает
агрессивность и без фрустрации81.
Ложная по содержанию и методу, абсолютизированная
фрустрационная теория агрессивности ведет В. Райха,.
А. Плака, Г. Маркузе и многих «новых левых», поборни¬
ков так называемого антиавторитарного воспитания, к
ошибочным выводам. Если только влияние со стороны об¬
щества доводит индивида до агрессивного поведения, то
вся ответственность за это поведение лежит на обществе.
Это воскрешает точку зрения Руссо. Из данного тезиса
следует, что любая попытка преодолеть индивидуальную
агрессивность тем самым должна быть направлена против
общества. То, какое именно общество действует как источ¬
ник фрустрации, здесь остается вне поля зрения, и поэто¬
му эта теория апологетична по отношению к капитализ¬
му. Типичным проявлением апологетики служит доклад
Маркузе перед Американским психиатрическим общест¬
вом 82.
С точки зрения этой апологетики надлежит оправдать
и любые агрессивные действия индивидов. Тем самым от¬
влекается внимание от подлинной проблемы, которую, в
особенности для условий социалистического и коммуни¬
стического общества, можно рационально сформулировать
79 Cm.: H. Marcuse. Versuch über die Befreiung. Frankfurt a.
M., 1969; H. Marcuse. Triebstruktur und Gesellschaft. Frankfurt
a. M., 1965.
80 Cm.: J. D o 11 a r d a. o. Frustration and aggression.
81 Cm.: A. Bandura, R. H. Walters. Social hearing and per¬
sonality development. N. Y., 1963.
82 Cm.: H. Marcuse. Aggressivität in der gegenwärtigen Indu¬
striegesellschaft. — In: H. Ma r c u s e u. a. Aggression und Anpassung:
in der Industriegesellschaft. Frankfurt a. M., 1969.

267
так: обучение индивидуально-контролируемому поведе¬
нию против индивидуально-агрессивного поведения.
Критикуемая нами фрустрационная концепция есть
версия механистической просветительской теории влияния
среды, примененная к совершенно иным условиям. Эта
версия разрывает внутреннюю и нерасторжимую связь
общества и индивида, игнорирует психические проявления
этой связи, а именно, как показал С. Л. Рубинштейн, тот
факт, что внутренние условия складываются у индивида
только под действием объективных причин83. Этот отрыв
индивида от общества превращает в исходный пункт дан¬
ной теории необщественного, а значит, чисто биологиче¬
ского индивида.
С этой ложной теорией связано мнение, что если будет
создано общество, свободное от фрустрации (прежде всего
в сексуальной области), то оно, искоренив индивидуаль¬
ную агрессивность, тем самым избавится и от источников
общественной агрессивности. Это мнение противоречит
реальности и смешивает два совершенно различных и
лишь носящих общее название способа поведения: обще¬
ственную и индивидуальную агрессивность, первая из ко¬
торых сводится здесь ко второй, что в итоге ведет к оправ¬
данию империализма.
Нельзя отрицать, что борьба против социальных фак¬
торов, препятствующих удовлетворению потребностей,
должна быть составной частью воспитания личности. Од¬
нако здесь необходим строго дифференцированный подход.
Эксплуататорские производственные отношения в силу ,са-
мого своего эксплуататорского, угнетательского по отно¬
шению к массам характера, в силу сопровождающей их
конкурентной борьбы, волчьей морали и т. д. вызывают
фрустрации. Против этих отношений необходимо бороть¬
ся. Недостаточное развитие производительных сил ведет
к другого рода фрустрациям, объективно обусловленным,
которые при свободных от эксплуатации производствен¬
ных отношениях могут быть уменьшены, прежде всего по¬
средством развития производительных сил. Напротив, тот,
кто называет фрустрацией неизбежно возникающие в хо¬
де общественной жизни людей нормы, в рамках которых
должен существовать индивид, тот избирает в качестве
критерия буржуазно-индивидуалистические настроения и
83 См.: С. Л. Рубинштейн. Проблемы общей пспхологип.
М., 1973.

26»
концепции. Но такой критерий антигуманен, ибо он, как:
показал К. Маркс, означает, что другой человек — это гра¬
ница, отрицание, фрустрация моей свободы, а следова¬
тельно, что без других людей я был бы свободнее, в том
числе свободнее от фрустрациии и агрессии. На самом же*
деле тот, кто один, тот и несвободен. Более того, в дейст¬
вительности уже по биологическим причинам одинокое Я
не могло бы существовать. Впрочем, как любое удовлет¬
ворение первичных влечений, так и всякое воспитание
личности тоже предполагает наличие других людей-
В этом обнаруживается порочный круг индивидуалисти¬
чески заостренной теории фрустрации.
Псевдомарксистская фрустрациониая концепция аг¬
рессивности по нескольким основаниям может использо¬
ваться защитниками капиталистической системы. Она де¬
зориентирует (в особенности критически относящиеся к
этой системе элементы среди молодежи), поскольку может
быть воспринята как левая теория и практика. Она ме¬
шает разглядеть общественные корни социальной агрес¬
сивности. Побочным продуктом развития фрустрационной
теории явилось истолкование этой агрессивности с пози¬
ций «структуры влечений» 84, а такое истолкование есть
оправдание империализма85.
Марксизм исследует проблему агрессии только в пло¬
скости общественных явлений. Не связанные с ними воп¬
росы агрессивности у животных или отдельных людей
затрагиваются при этом лишь в той мере, в какой из этой
проблематики выводятся правильные или неправильные-
положения, релевантные в мировоззренческом плане. Лю¬
бая унифицированная и монокаузальная теория для каче¬
ственно совершенно разных способов поведения, просто
обозначенных одним и тем же словом «агрессия», с точки
зрения марксизма является ложной как по содержанию,
так и методологически.
По вопросу о социальной агрессивности марксизм ис¬
ходит из результатов исторической науки, археологии, эт¬
нографии и других общественных наук.
Прежде всего сразу исключается всякое ложное идил¬
лическое представление о первобытном обществе. Это бы¬
ло общество, перед которым скудость наличных ресурсов:
84 См.: F. М е г z. Aggression und Aggressionstrieb.—In: Hand-
buch der Psychologie. Bd 2. Gottingen, 1965, S. 569—601.
85 Это в особенности видно из статьи Г. Маркузе, цитирован¬
ной выше, в прим. 82 к наст, главе.

269
ставила трудные проблемы, связанные с самим его суще¬
ствованием, и поэтому неизбежна была борьба между
племенами, кланами, родами за источники поддержания
жизни. В течение этого периода, далеко превосходящего
по длительности все остальные эпохи истории человечест¬
ва, оно просто не могло «позволить» себе развить инсти¬
туционализированную агрессивность, для которой тогда
не было еще прямых социальных поводов. Люди жили не¬
большими открытыми группами, были кочующими охот¬
никами и собирателями и в качестве таковых не обладали
ни землей, ни иной частной собственностью, кроме оружия,
непосредственно употребляемого для охоты (это были
орудия производства), и потребительских благ (собранные
плоды, охотничья добыча). Потому и не развились в этот
период никакие социально обусловленные и явные устрем¬
ления, направленные на грабеж или оборону. Для сохра¬
нения вида необходимо было скорее сотрудничество, а не
агрессивное поведение. Война нанесла бы участвующей в
ней группе такой ущерб, что под угрозу было бы постав¬
лено добывание пищи, а тем самым и дальнейшее сущест¬
вование этой группы. Где только было возможно, группы,
скорее всего, охотно уступали друг другу место. Только в
исторически более позднее время возникла агрессивность
социального типа, которая имеет именно общественное, а
не биологическое и не индивидуальное происхождение.
С повышением производительности человеческого тру¬
да и появлением необходимости в обновлении рабочей си¬
лы образовалась возможность жить на прибавочный про¬
дукт, производимый другими. Переход первоначальных
кочевников к оседлости вызвал к жизни формы поведе¬
ния, обусловленные наличием территории: возникла част¬
ная собственность на средства производства и борьба за
присвоение прибавочного продукта; возникли классы и
классовая борьба, государства и агрессивные отношения
между государствами. Создавались эти государства имен¬
но господствующими, эксплуататорскими классами, хотя
индивиды из этих классов имели гораздо меньше неудов¬
летворенных потребностей, чем представители угнетенных,
порабощенных классов, и больше практиковали социаль¬
но агрессивное поведение, чем те же угнетенные, которым
агрессивность была навязана только в результате пропа¬
ганды и манипуляций их сознанием со стороны господст¬
вующих классов. Отнюдь не обязательно, чтобы организа¬
торы этой социальной агрессивности сами были индиви¬

270
дуально агрессивны. Иными словами, теории инстинкта,
влечений и фрустрации здесь ничего не объясняют. На¬
против, борьба с социальной агрессивностью неразрывно
связана с борьбой против ее причин, против частной соб¬
ственности на средства производства и, что из этого вы¬
текает, против эксплуатации и угнетения человека чело¬
веком. Устранение причин социальной агрессивности об¬
легчит также изучение механизмов контроля, направлен¬
ных против индивидуальной агрессивности; облегчит и
устранение условий, при которых агрессивность может
усваиваться человеком путем наблюдения агрессивного
поведения других или путем соучастия в таком поведении.
Несмотря на биологически данную возможность индиви¬
дуальной агрессивности, несмотря на отчасти оправдан¬
ные аргументы теоретиков фрустрации, верным остается
следующее: поскольку человек есть прежде всего общест¬
венное существо и поскольку законы его совместной жиз¬
ни, а значит, социальные законы, глубоко и неослабно
влияют на все формы его индивидуальной жизни, даже на
его биологический статус, то борьба против агрессивного
поведения, в том числе и на уровне индивида, должна вес¬
тись прежде всего общественными средствами (что не
означает пренебрежения остальными методами).
Влечение или потребность
Теперь мы подошли еще к одному из центральных
пунктов критики психоаналитической мифологии: что
именно, влечение или потребность, является «внутрен¬
ним» связующим звеном между человеком и природой?
А также что, собственно, имеется в виду под «природой»
во «фрейдо-марксистском» понимании?
Важнейший для этой психоаналитической идеологии,
а также и для опирающихся на нее разновидностей реви¬
зионизма вопрос заключается в том, чтобы выяснить по¬
ложение человека по отношению к объективной реально¬
сти. Постановка этого вопроса означает, что дискуссион¬
ным объявлено решение соответствующих проблем, дан¬
ное диалектическим материализмом. На словах (хотя в
философском смысле очень путано) Маркузе, Альфред
Шмидт, Хабермас и прочие за то, чтобы признать челове¬
ка природным существом. Однако в реальном контексте
их теории человек самым прямым образом оторван от при¬
роды. Выражением этого служит их полемика против ма¬

271
териалистической «онтологии», против «чуждой сути дела,
натурдиалектической примеси» к марксизму у Энгельса
и т. п. Своей практикой человек прежде всего конституи¬
рует свой собственный мир. Признание объективности —
это идеальное выражение отчуждения, фетишизма, овеще¬
ствления, которые марксизм якобы возвращает родовой
практике человечества, признавая все это наиболее при¬
сущим ей продуктом. Здесь мы имеем субъективизм нео¬
кантианского толка с примесью философии жизни, замас¬
кированный под «западный марксизм». Все, что произво¬
дит субъект, оторванный от природы, по необходимости
будет чисто духовным; не имея материального субстрата,
он не может быть субъектом общественного производства.
Это не общественный субъект как категория марксизма, и
практика здесь понята не в марксистском смысле. Это в
конечном счете завуалированная теология, а материализм
здесь только словесная оболочка.
Говоря о «природе», «фрейдо-марксисты» подставляют
на ее место психоаналитическую мифологию, называя ее
природой, и такая фальсифицированная природа служит
им базой для ревизии марксизма в плане философии жиз¬
ни. Они утверждают, что в марксизме человеческое бытие
лишено природного основания. Выясним прежде всего,
верно ли это.
Человек — это высший результат истории природы, а
потому он и сам есть природное существо. Каков специ¬
фический характер той связи, в которой человек стоит с
природой? Является ли эта связь инстинктом или влече¬
нием? Как действуют имеющиеся у нас влечения и потреб¬
ности и что служит движущим началом в инстинктах и
влечениях животных? Представлены ли инстинкты (и
много ли их) на социальном уровне?
Несомненно, что в наших материальных потребностях
присутствует биолого-физиологическая основа. Хотя обще¬
ство и природа — две качественно различные ступени в
процессе развития объективной реальности, но между ни¬
ми существует диалектическое отношение, представляю¬
щее собой единство непрерывности и прерывности. И ме-
ханистически-материалистическая позиция отрицания ка¬
чественного своеобразия общества, трактующая его как
механический агрегат, и позиция философии жизни, отри¬
цающая общество путем его «биологизации», неприемле¬
мы в такой же мере, как и идеалистическое (а значит, так¬
же и неокантианское, «франкфуртское», «праксис»-фило-

272
софское) абсолютное разделение природы и общества.
Органические основные потребности людей имеют свое
всеобщебиологическое обоснование. Однако в качестве
всеобщебиологических они еще малоспециализированы.
Во всякой дочеловеческой форме жизни основные тре¬
бования организмов к среде замкнуты в узкой сфере спе¬
циализации. Это до такой степени имеет место, что каче¬
ственное изменение этой сферы влечет за собой либо ги¬
бель вида, либо коренную перестройку всего его образа
жизни, что нередко требует модификации вида. Таким об¬
разом, дочеловеческая жизнь должна осуществлять свое
приспособление в пределах сферы своей специализации.
Но в отличие от нее на уровне человеческой жизни всеоб¬
щебиологические основные требования активно модифици¬
руются посредством хозяйственной деятельности и нахо¬
дят свое удовлетворение с помощью процесса труда. Это
ведет, например, к таким последствиям: если животное
уже благодаря своему аппарату влечений и инстинктов
находит способ удовлетворить свои всеобщие и основные
биологические требования, не нуждаясь для этого (в су¬
щественных моментах) в процессе обучения, то человече¬
ский индивид в своем онтогенезе прежде всего должен в
огромной мере освоить социальные способы использова¬
ния и удовлетворения своих потребностей. Как показал
Г. Таут в своем уже упоминавшемся нами марксистско-
ленинском анализе проблемы потребностей, Маркс и Эн¬
гельс исследовали данный круг вопросов еще в начальной
фазе создания своей теории, в особенности в ходе противо¬
поставления своих взглядов фейербаховским. Отметим, что
Таут основательно рассмотрел и отношение марксизма по
данным проблемам к взглядам Фейербаха, причем это
рассмотрение включало в неявном виде и опровержение
позиции Альфреда Шмидта (за несколько лет до того, как
Шмидт сформулировал эту позицию по данной проблема¬
тике в своих ошибочных тезисах!) 86.
Таким образом, было бы совершенно недостаточно при
рассмотрении специфического характера отношений чело¬
века к природе ограничиться физиологически-органиче-
ской стороной. Это не приведет нас к пониманию специ¬
фически человеческого и его места в истории природы.
Физиолого-органические основы нашей психики в течение
последних десятков тысяч лет, по существу, не изменя-
86 См.: H. Taut. Zur Dialektik von Arbeit und Bedürfnissen im
Sozialismus und Kommunismus. S. 75ff.

273
лись, в то время как именно психическое претерпевало
стремительное развитие. Следовательно, биологические ос¬
новы нашей психики оказались перекрытыми некоторым
иным базисом, который и есть в собственном смысле де¬
терминирующее начало нашей психической жизни. На
уровне человеческого бытия биологическая эволюция пе¬
рекрыта некоторым высшим качеством, обществом, отли¬
чительной особенностью которого служит коллективный
трудовой процесс. Этот процесс сформировал также и че¬
ловеческую чувственность в самом широком смысле этого
слова. Моторные реакции, сопровождаемые аффектами,
очень давно перестали быть чем-то первичным для нашей
психики. Сами эти реакции осуществляются при посред¬
стве нашего общественного трудового процесса, который
представляет собой обмен веществ между человеком и
природой. Этот факт определяющим образом действует
на биологическое в человеке, как это можно видеть даже
и на материале развития человеческой сексуальности, ко¬
торая в условиях налаженного постоянного производства
продуктов питания освободилась от годовой цикличности,
а в значительной мере и от своей первоначальной биоло¬
гической функции, превратившись в фактор получения
удовольствия и развившись в формах, нигде не наблюдае¬
мых в мире дочеловеческой жизни. Равным образом мож¬
но было бы упомянуть здесь и относительное «обеднение»
наших инстинктов.
Итак, вместо основанной на инстинктах (и соответст¬
венно влечениях) связи живых существ с окружающей
средой на уровне человека выступает связь иного харак¬
тера. Опосредованное одними лишь инстинктами или вле¬
чениями отношение живого существа к его условиям су¬
ществования есть выражение его полной зависимости от
этих условий. Специфически человеческое отношение че¬
ловека к природе является иным; он приспосабливается
к ней посредством своего трудового процесса. Это предпо¬
лагает, что потребности, к которым природа сама «приспо¬
сабливается» в ходе производства, представляют собой
такое отношение человека к природе, которое определяет¬
ся носящей в большей или меньшей степени целесообраз¬
ный характер деятельностью, а значит, и представлением
о «целях», сознанием. Человек не только зависит от при¬
роды, но и знает об этой зависимости, ощущает, пережи¬
вает, понимает ее — это пассивная сторона отношения че¬
ловека к природе; но он знает и о возможности и необхо¬

274
димости для него воздействовать на природу — это актив¬
ная сторона. К этой стороне следует отнести и знания,
дающие человеку возможность действовать целесообразно.
Итак, потребность имеет иной характер по сравнению с
инстинктами и влечениями. Характер этот является двой¬
ственным, будучи пассивным и активным; он представляет
собой ощущаемое противоречие, опосредуемое эмоциональ¬
ностью, переживанием зависимости от природы, чувством
нехватки чего-то, внешней нуждой, которая выступает
как внутренняя необходимость преодолеть эту нужду. Сле¬
довательно, в этом противоречии есть и момент стремле¬
ния преодолеть (посредством целесообразной деятельно¬
сти) данную «нехватку» и нужду. Поскольку человеческие
потребности развиваются в определенных общественно-ис¬
торических условиях, как ощущение потребности, так и ее
реализация должна иметь общественно-исторический
базис, наличие которого является одной из характерных
особенностей структуры человеческих потребностей.
Мир наших потребностей находится в изменении и раз¬
витии. Потребности возникают как результат появления
новых общественных средств для их удовлетворения. Та¬
ким образом, не индивидуальное детерминирует социаль¬
ное, а социальное детерминирует отношения индивида к
миру вплоть до таких показателей этих отношений, как
структура потребностей и способ их удовлетворения. По¬
этому если, исходя из интересов (необщественного) инди¬
вида и его (внеисторических) потребностей, делают вы¬
воды, направленные против «общества», то такой подход
представляет собой извращенное толкование реальных
отношений между обществом и индивидом. При попытках
его осуществления теряются из виду действительно суще¬
ствующие в мире антагонизмы и детерминанты, а именно
те, которые связаны с классами и классовой борьбой. Тот
же, кто хочет дойти в области исследования потребностей
до «снятия» социального, должен при этом идти путем,,
указанным марксизмом.
Итак, потребность и возникающая на ее основе дея¬
тельность (труд для ее удовлетворения) есть специфиче¬
ская и практическая связь человека с окружающей его
средой. Потребность есть характеризуемая сознанием
связь биологически-природного с социальным, связь бес¬
сознательного с сознанием в нашем существовании, зави¬
симая от уровня развития общества, общественного произ¬
водства и производительных сил общества.

275
Если теперь исследовать содержание тех факторов, ко¬
торые, согласно психоанализу, якобы детерминируют че¬
ловечество в целом и отдельных индивидов, то выявляется
следующее. Из конфликта между двумя автономными ве¬
личинами, индивидом и реальностью, с помощью пред¬
ставления о структуре влечений выводятся: агрессивность,
подавление, отчужденный (лишенный удовольствия) труд,
отцовское право и т. п. В основе всего этого выведения
лежит якобы тот факт, что индивидуальная, коренящая¬
ся в структуре влечений мотивация в ходе своего кон¬
фликта с действительностью стремится к реализации, но
при этом сублимируется и фрустрируется.
Следовательно, при такого рода выведении социальные
явления, свойственные классовому обществу вообще, а ка¬
питализму в особенности, деисторизуются и десоциализу-
ются, будучи истолкованными как природные константы
человеческого бытия. Тем самым эти явления объявляют¬
ся неустранимыми, но не только это: с буржуазии снима¬
ется вина за ее агрессивность и т. д. как за черты, укоре¬
ненные в «природе», «жизни», «влечении». Буржуазное
поведение и формы переживания, буржуазная идеология
мифологизируются по образцу философии жизни и затем
выдаются за природные основы нашего родового и инди¬
видуального человеческого бытия.
Что же касается социокультурной «ревизии» психоана¬
лиза со стороны «фрейдо-марксизма», то ведь, по сущест¬
ву, социокультурный фактор наличествовал уже у Фрейда
в форме принципа реальности. Если неофрейдизм проти¬
вопоставляет индивида и общество как две автономные
величины, причем общество представляет собой те рамки,
в которых реализуется, сублимируется и фрустрируется на¬
ша основанная на структуре влечений мотивация, то это
противопоставление тоже имелось у Фрейда. Внесенные не¬
офрейдизмом поправки, таким образом, не затрагивают ос¬
нов фрейдизма, но носят лишь количественный характер.
В действительности как фрейдизм, так и «фрейдо-марк-
сизм» исходят из двух фикций, пытаются их синтезиро¬
вать и основать на этом синтезе свою «научную теорию»
человека. Ибо индивид «сам по себе» есть в такой же мере
фикция, как и общество «само по себе». Для исследова¬
тельских целей имеет смысл и полезно бывает работать с
обоими этими понятиями как изолированными, но при
этом нельзя забывать, что реально не существует ни инди¬
видуального вне общественного, ни общественного в отры¬

276
ве от индивидуального. И то и другое, будучи взято обо¬
собленно, представляло бы собой такую же фикцию, как
аристотелевское пустое пространство, в котором вещи на¬
ходятся как в некоем вместилище.
Поэтому невозможно обосновать теорию человека, опи¬
раясь на полярность или же на параллелизм обеих этих
фикций, индивида и общества «самих по себе». Включение
в психоанализ социокультурного фактора, определяющего
(внешне и фиктивно) личность, не отменяет индивидуали¬
стического (в теоретическом плане это означает иррацио-
налистического; в классовом — буржуазного) характера
психоанализа. Психоанализ ничего общего не имеет с ма¬
териализмом, хотя бы и с естественнонаучным, потому что
«биологическое» в психоанализе служит в конечном счете
только мифологическим стереотипам буржуазной идеоло¬
гии.
Подлинно материалистическая теория человека долж¬
на исходить из специфических признаков, определяющих
существование человеческого рода. Отсюда необходимость
учитывать прежде всего моменты, связанные с трудом, е
производством как специфическим процессом обмена ве¬
ществ между человеком и внешней для него природой,
вообще со спецификой человека, накладывающей свой
отпечаток на все его поведение и психику и определяющей
их. Марксистская теория человека — это, в сущности, весь
марксизм или (ограничиваясь более узким кругом вопро¬
сов) это разъяснение наиболее важного измерения наше¬
го творческого потенциала, который создается лишь в ходе
исторического процесса становления человеческой инди¬
видуальности. В этом процессе развертывается и способ¬
ность (выступающая как потребность) к производству,
открытию, изобретательству, художественному творчест¬
ву, а также к политико-моральным решениям.
Психология, которая хочет быть чем-то большим, не¬
жели простое позитивистское накопление фактов, но в то
же время и чем-то большим, чем чисто физиологическое
исследование субстрата психических процессов, должна
поэтому основываться на материалистическом понимании
истории и общества. Такая психология не стремится избе¬
жать развития в направлении материалистического под¬
хода и не нуждается в «спасительных» концепциях физи¬
ко-психологического или социально-психологического
параллелизма, которые представляют собой не что иное,
как тупики буржуазной идеологии.

Глава 5
К КРИТИКЕ «ФРАНКФУРТСКОЙ-ШКОЛЫ»
(«КРИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ»)
О предмете нашей критики
К «франкфуртской школе» принадлежит два поколения
философов-социологов. Первое, старшее поколение: Макс
Хоркхаймер, Теодор Адорно, Эрих Фромм (однако
Фромм — фрейдист, что не характерно для «франкфурт¬
цев»), Герберт Маркузе, Лео Левенталъ и Фридрих Пол¬
лок. С ними сотрудничали Карл Август Виттфогель, Ген¬
рик Гроссман и Франц Нойманн.
Вальтер Беньямин, родственник Адорно, также перио¬
дически работал в контакте с данной группой. Находясь
в эмиграции в период фашизма, ее представители, прежде
всего Адорно, были в определенной мере связаны с Ган¬
сом Эйслером, а также и с многими другими деятелям®
культуры, в том числе (в особенности Хоркхаймер и Адор-
но) с Томасом Манном.
Второе поколение школы — это работающие сейчас в*
ФРГ Юрген Хабермас, Альфред Шмидт, Оскар Негт, Аль¬
брехт Велльмер и Герберт Шнеделъбах.
Первоначальное наименование того, что сегодня назы¬
вают «франкфуртской школой», было «критическая тео¬
рия». Это название дал ей еще в период фашизма Хорк¬
хаймер, который, собственно, и был основателем школы.
Такому выбору способствовало своеобразное сочетание
объективной и субъективной причин. Объективной причи¬
ной было стремление замаскировать свою позицию в уело*
виях фашистской диктатуры. Субъективной причиной
была попытка Хоркхаймера основать собственную «версию*

278
^марксизма». Альфред Шмидт открыто заявлял, что необ¬
ходимо создать «западноевропейский» вариант «марксиз¬
ма» 1. Такие призывы надо понимать в связи с их эмоцио¬
нальным подтекстом: «западный», «западноевропейский»,
значит, направленный против Востока, против Восточной
Европы; это соответствует и другим эмоционально окра¬
шенным терминам: «свободный» против «тоталитарного»,
«цивилизованный» против «варварского». Итак, если в на¬
чальный период имелись иллюзии об антикапиталистиче-
ском пути развития этой школы, то в конечном счете дело
свелось к попытке остановить движение истории, создав
фронт борьбы во имя капитализма, против социализма.
К этому надо прибавить, что в числе первых предста¬
вителей этого «нового», «западного марксизма», его «пер¬
вопроходцев» фигурируют такие теоретики, как Сартр,
Лефевр, Гароди, Альтюссер, Леви-Стросс, Лупорини, Лом-
бардо-Радиче, Ди Марко. В качестве же своих предшест¬
венников «франкфуртцы» также называют Лукача, Кор-
ша, Мерло-Понти2. Следовательно, мы имеем дедо с
эклектической мешаниной. Объединяющим же принципом
служит здесь по большей части открытая, непосредствен¬
ная борьба (на правооппортунистической или ультралевой
платформе) с партией рабочего класса и реальным социа¬
лизмом. Подчеркнем, что эта борьба ведется под флагом
возврата к первоначальной позиции Маркса; «франкфурт¬
ские» теоретики заявляют, что они сторонники марк¬
сизма, но только не современного, якобы искаженного, а
исходного, марксизма самого Маркса3. В конечном счете
основная позиция данной школы и стоящих за ней сил
является антисоветской и антикоммунистической. Было
бы не вполне адекватным назвать эту позицию ревизио¬
нистской, потому что приверженцы «франкфуртской шко¬
лы» не принадлежат к марксистскому рабочему движению.
Но их деятельность является ревизионистской в той мере,
в какой они выполняют роль поставщиков идеологии для
некоторых интеллектуалов, примыкающих или отчасти
близких к рабочему движению.
1 См.: М. Н о г k h е i m е г. Kritische Theorie der Gesellschaft. Bd
2. Frankfurt a. M., 1968, S. 336 (редакционное послесловие Альфреда
Шмидта). Ср. также: A. Schmidt. Die “Zeitschrift für Sozialfor¬
schung”. München, 1970, S. 4.
2 См. M. H о r k h e i m e r. Kritische Theorie der Gesellschaft,
©d 2, S. 337.
3 См. там же, с. 339 и след.

279'
Распространенное сейчас название «франкфуртская!
школа» происходит от того, что ее колыбелью был осно¬
ванный в 1924 году во Франкфурте-на-Майне Институт
социальных исследований. В 1931 году во главе этого ин¬
ститута встал М. Хоркхаймер, после чего издаваемые ин¬
ститутом «Журнал социальных исследований» и другие
публикации стали выражать взгляды Хоркхаймера и его
школы. Из фашистской Германии Хоркхаймер и Адорно
эмигрировали сначала во Францию, затем в США, а в на¬
чале 50-х годов вернулись во Франкфурт-на-Майне.
Фромм, Маркузе, Лёвенталь и Поллок остались в США;
Беньямин умер в 1940 году. Во Франкфурте же с 50-х го¬
дов развернулась деятельность второго поколения пред¬
ставителей школы, воспитанного Хоркхаймером и Адорно.
Об условиях возникновения
и деятельности школы
Обрисуем вкратце общие социальные условия, в ко¬
торых сложилась школа, и сопоставим с ними основные
направления ее деятельности.
Важнейшим материально-общественным фактором воз¬
никновения и функционирования «франкфуртской шко¬
лы» был начавшийся общий кризис капитализма. В 1922
году во Франкфурте-на-Майне с участием Лукача и Кор-
ша была проведена «первая марксистская рабочая не¬
деля» — конференция, в историческом плане явившаяся
подготовительной ступенью для создания школы4. В вос¬
приятии буржуазных идеологов Октябрьская революция,
раскол мира на капиталистический и социалистический,
кризис капитализма представали «экзистенциальными»
феноменами. Кризис буржуазии они изображали как кри¬
зис человеческого существования вообще. Когда основы
капиталистического порядка оказались под угрозой, капи¬
талистический строй вспомнил о человеке «как таковом»,
чтобы свести кризис капитализма к кризису человеческой
сущности. В этих условиях понятно обращение буржуаз¬
ной философии к проблемам «представления о человеке»,
к антропологии. У основателей «франкфуртской школы»
мы также находим это обращение в форме их «марксизма».
4 Об этой конференции см. статью А. Шмидта (“Frankfurter А1К
gemeine Zeitung” 24.6.1974).

.280
Манфред Бур уже давно привлек внимание к тому,
что если в ранней классической буржуазной литературе
и поэзии революционно-буржуазная теория человека яв¬
лялась компонентом общефилософских представлений о
природе, об обществе, -о человеке, то буржуазная теория
человека, развитая в период общего кризиса капитализма,
напротив, совершенно лишена такого природно-социально¬
го обоснования. Эта теория разрабатывает псевдоантропо-
логические, «всеобщечеловеческие» и неизменные призна¬
ки. В то время как более ранняя, революционно-буржуаз¬
ная теория человека опиралась на внутренне связную
систему философских, экономических и социологических
положений, буржуазная картина человека периода общего
кризиса капитализма все в большей мере ограничивается
одной лишь психологией, а преимущественно психоанали¬
зом5. Наиболее удачные формы ранней буржуазной ан¬
тропологии включали в качестве своей составной части
сравнительно высокоразвитую политическую экономию.
Буржуазная антропология периода общего кризиса капи^
тализма уже не имеет никакого отношения к основам по¬
литической экономии как таковой даже тогда, когда речь
заходит об экономических по существу вопросах. При бли¬
жайшем рассмотрении оказывается, что в период позднего
капитализма буржуазное учение о человеке исследует в
области экономики исключительно проблемы техники или
же обмена товаров и обладания ими, но не собственно про¬
изводство и относящиеся к нему производственные отно-
•шения. За рамками исследования остается как раз сам
процесс капиталистического производства, взаимоотноше¬
ния классов в этом процессе, отношения собственности и
эксплуатации. В крайнем случае отношения между клас¬
сами изображаются на уровне процесса товарного обра¬
щения и распределения. Если Хоркхаймер и Адорно заго¬
варивают о законе стоимости, то только как о регуляторе
именно для этих сфер, не привлекая самого процесса ка¬
питалистического производства.
На такой основе и развилась «франкфуртская школа».
В этом смысле она антропологизировала все основные ка¬
тегории Маркса, включая материю, диалектику, практику.
Еще один, часто упускаемый из виду, источник теорий
«франкфуртской школы» — это философия жизни. В по¬
5 См.: М. В uh г. Entfremdung—Philosophische Anthropologie—
!Marx-Kritik.—“Deufcsöhe'Ze'itschrift für Philosophie”, 1966, № 7, S. 816ff.

28 Г
следней трети прошлого века в буржуазной философии*
произошел значительный перелом. Механистический ма¬
териализм, для которого характерны были прежде всего
естественнонаучное обоснование и ориентация, все в боль¬
шей мере уступал место двум вариантам идеализма — по¬
зитивизму и философии жизни, которые и поныне служат
главными направлениями буржуазной философии и иног¬
да вступают друг с другом в «ожесточенные» и сопровож¬
даемые большой театральной помпой «сражения». Пози¬
тивизм стремился удержать предоставленную промышлен¬
ной буржуазии механистическим материализмом возмож¬
ность использовать точные естественнонаучные исследова¬
ния, отсекая при этом все касающиеся более глубоких
мировоззренческих проблем части философии, игнорируя
все вопросы о капиталистической системе в целом и исто¬
рически преходящем характере этой системы или даже*
сознательно препятствуя постановке таких вопросов, от¬
казываясь от действительного научного решения пробле¬
мы развития. Всякая постановка такого рода проблем-
отвергалась как метафизическая.
Второе направление, философия жизни, обрушивалось
на буржуазную «расчетливость» и критиковало «рациона¬
лизм» справа, с позиций иррационализма, распахивая две¬
ри перед иррационалистическим субъективизмом в фило¬
софии. В доимпериалистический период критика в адрес
буржуазии со стороны приверженцев этого направления в
действительности предвосхищала позднейшие нападки на*
политические, философские, вообще идеологические фор¬
мы выражения капитализма свободной конкуренции. Эта
критика подготавливала почву для позднейших, уже не¬
прикрыто фашистских преследований не только рабочего*
класса и его марксистского мировоззрения, но и еще но
перешедшей на реакционные рельсы части буржуазии:.
Причем критика эта, эта борьба и полемика часто препод¬
носились в таком плане, что их можно было использовать
против источников марксизма. Такова была прежде всего
критика в адрес классической буржуазной философии и ее
модернизации (например, неогегельянской); фальсифика¬
ция с позиций философии жизни как этой философии, так^
и ее позднейших вариантов, а также ранних произведе¬
ний Маркса. Элитаризм в теории и методах, элитарный
эстетизм немалой части этих идеологов (который, впро¬
чем, воздвиг определенный барьер между ними и домогав¬
шимся воздействия на массы фашизмом) также объясняй

282
стся этой антидемократической направленностью поздне-«
буржуазных вариантов философии жизни.
Основатели и ведущие деятели «франкфуртской шко*
лы» исходили из взглядов тех или иных предшественников
или главных представителей философии жизни. Так, Хорк-
хаймер основывался на взглядах Шопенгауэра, Адорно —
Ницше, Маркузе — Хайдеггера как оракула империалисти¬
ческой, «онтологической» версии философии жизни. В ра¬
ботах Хабермаса и Альфреда Шмидта по теории познания
наблюдается определенная близость к Ницше6. Кроме
того, философия жизни оказала воздействие на «франк¬
фуртскую школу» и через работы раннего Георга Лукача,
прежде всего через его «Историю и классовое сознание».
Вся эта совокупность влияний привела к своеобразной
картине колебаний между субъективистскими, субъектив¬
но-идеалистическими и близкими философии жизни кон¬
цепциями природы (например, у Адорно, Маркузе, позд¬
него А. Шмидта), а также к явной амбивалентности в воп¬
росе об объективной реальности и о материализме (напри-
меР> У раннего Хоркхаймера). Это осложняет задачу
критики, потому что, к примеру, обвинения в субъекти¬
визме «франкфуртцы» могут отклонить, ссылаясь на то,
что окончательных и последовательных выводов из него
они не делают, и подчеркивая свой «объективизм», осно¬
ванный на философии жизни, но выдаваемый за «мате¬
риализм».
Та же философия жизни оказала влияние и на харак¬
тер освоения «франкфуртской школой» Гегеля и Маркса,
наложила отпечаток на ее представления о диалектике и
теории познания, легла в основу элитарного (в конечном
счете) эстетизма, например у Адорно, а равно и понятия
науки, которое наиболее неприкрыто сформулировал тот
же Адорно: «Подытоживание существенного искажает
сущность... Аналогичным образом философию нельзя вы¬
разить в категориях, но только в известном смысле сочи¬
нить, как музыку»7. Здесь совершенно явствен отказ от
понятийного, обращение к эстетическому, размывание гра¬
ниц между наукой и искусством; такой отказ в зародыше
6 Об этом свидетельствует книга Хабермаса «Познание и ин¬
терес» (J. Habermas. Erkenntnis und Interesse. Frankfurt а. M.,
1973).
7 Th. W. Adorno. Negative Dialektik. Frankfurt a. M., 1961,
S. 41—42.

28&
имелся еще у наиболее реакционных романтиков и у позд¬
него Шеллинга, а в произведениях представителей рас¬
сматриваемой школы из него нередко делаются самы^
крайние выводы.
Однако, учитывая влияние философии жизни как об¬
щей основы позднебуржуазной идеологии, мы не должны
упускать из виду существенных различий в рамках этой
идеологии. Перед лицом фашистской угрозы буржуазный
лагерь оказался разделившимся.
Реакция буржуазно-гуманистической интеллигенции, с
одной стороны, на фашистскую опасность, а с другой —
на начинавшийся процесс перехода от капитализма к со¬
циализму (Октябрьская революция) была весьма болез¬
ненной, причем эта реакция носила буржуазный характер.
Возникали не только реакционные, фашистские направле¬
ния в эволюции позднебуржуазных «представлений о че¬
ловеке», но и колебавшиеся между левыми и правыми, а*
также, например, в случае «франкфуртской школы» бур¬
жуазно-демократические направления. Хотя «франкфурт¬
ская школа» и критиковала буржуазную демократию, кри^
тика эта была неоднозначной, а из-за содержавшихся в
ней нападок на социализм несла в себе и элементы аполо¬
гетики. Буржуазно-демократические направления нужда^
лись в своем собственном, но в то же время опирающемся
на идеологическую традицию представлении о человеке.
Такое представление и выдвинула «франкфуртская шко¬
ла». В возврате к классическим вариантам буржуазного»
мышления и литературы ее представители пытались найти;
лекарство от глубоко ощущавшегося ими кризиса их соб¬
ственного класса. Поэтому они интенсивно изучали на¬
следие буржуазно-гуманистической идеологии, в философ¬
ской области — прежде всего Гегеля, труды которого*
будучи одним из важных источников марксизма, сопри¬
касались и продолжают соприкасаться с центральными
вопросами классовой борьбы. Но при этом было заранен
ясно, что такой поворот к классике не мог не носить нео¬
гегельянской или вообще искаженной в позднебуржуазном
духе окраски. «Преодоление» Гегеля в форме его неоге¬
гельянской фальсификации было, как правило, борьбой
против Маркса8. Обращение к буржуазно-гуманистиче¬
скому наследию со стороны упомянутых нами буржуазно¬
демократических сил имело целью отграничение по воз-
8 См. о Лукаче выше, во вступительной части главы 3.

ш
можности как от фашизма, так и от марксизма-ленинизма.
Больше того, проведение в жизнь такой программы долж¬
но было в то же время благоприятствовать устремлениям
«буржуазно-демократических сил к гегемонии в антифа¬
шистской борьбе, которую вели рабочее движение и бур¬
жуазный гуманизм. Но это было мыслимо лишь постоль¬
ку, поскольку удалось бы инкорпорировать «марксизм» в
рамках данного идеолого-политического течения буржу¬
азной демократии.
В области философии и социологии это означало, что
должно было возникнуть не только империалистическое,
извращенное в плане идей философии жизни неогегельян¬
ство, но и своего рода переиздание левого неогегельянства,
искаженного с тех же позиций. Такой и была «франкфурт¬
ская школа». Ее представители вслед за опубликованной
в 1923 году книгой Лукача «История и классовое созна¬
ние», этим настоящим «ларцом Пандоры» для ревизиони¬
стов, и за появившейся в том же году брошюрой Карла
Корша9 пытались истолковать марксизм как простой вы¬
вод из философии Гегеля. Так определенные компоненты
марксизма оказались использованными современным ле¬
вым гегельянством, близким к философии жизни. В извест¬
ном смысле тем самым отрицалось все развитие марксиз¬
ма, поскольку была сделана попытка вернуться к взгля¬
дам, развитым Марксом примерно к 1844—1845 годам.
Исходя из этих взглядов (которые к тому же подверглись
ревизии и многочисленным изъятиям), представители
«франкфуртской школы» предприняли попытки извратить
марксизм. При этом те области марксизма, которые не
удавалось фальсифицировать, объявлялись посторонней
примесью, внесенной, например, Энгельсом или Лени¬
ным 10. Другие же, помимо немецкой классической фило¬
софии, источники марксизма почти совсем не упомина¬
лись.
Искаженный таким образом «марксизм» мог частично
быть принят в рамках так называемой критической тео¬
рии. Она восприняла, в частности, определенные моменты
из области политической экономии, а именно концепции
9 К. Ко г sch. Marxismus und Philosophie (1923). Frankfurt а.
M., 1966 (русск. перев.: K. Корш. Марксизм и философия. Д.,
1924).
10 Первым применил этот прием Лукач в «Истории и клас¬
совом сознании».

285
обращения и распределения, в то время как собственно
процесс производства не обсуждался.
При оценке «франкфуртской школы» надо постоянно
учитывать сложную ситуацию в период ее возникновения
и своеобразное положение школы между боровшимися
идеологическими силами. Основатели и ведущие предста¬
вители школы занимались антифашистской деятельностью;
они были вынуждены эмигрировать из Германии. Ими
«были выполнены интересные работы в области критики
культуры и идеологии. Но они всегда держались по мень¬
шей мере на расстоянии от реального рабочего движения
и от реально существовавшего социализма, стараясь в то
же время затруднить оппозиционным силам общества пе¬
реход на социалистические позиции.
В США они синтезировали свои воззрения с опреде¬
ленными традициями англо-американской социологии; в
ло же время сложная ситуация в американском рабочем
и антифашистском движении, а в особенности (на более
позднем этапе) «холодная война» повлияла негативно в
теоретическом и политическом плане на эти воззрения (а
через них и на позиции второго поколения школы).
Все это свидетельствует также о том, что не только
взгляды отдельных представителей «франкфуртской шко¬
лы», но и школа в целом в своем развитии прошла ряд
этапов. Их дифференциация в рамках настоящего изложе¬
ния невозможна. Наличие этих этапов создало возможно¬
сти для критики одного из них с позиций другого: напри¬
мер, взгляды позднего Хоркхаймера «снимаются» его же
взглядами на более раннем этапе. Ниже будут критически
рассмотрены те аспекты деятельности «франкфуртской
школы», которые явились релевантными для современно¬
сти преимущественно в политическом отношении.
В условиях ФРГ в период наибольшего обострения «хо¬
лодной войны» и наиболее жесткого проведения запрета
КПГ, когда даже упоминание о марксизме было «табуи¬
ровано», «франкфуртская школа» в известной мере способ¬
ствовала пробуждению критического отношения к неко¬
торым явлениям позднекапиталистического общества
среди тех социальных слоев, на которые она имела влия¬
ние, в том числе среди части студенческой молодежи. Это
было в те годы, когда буржуазия в ФРГ вновь на какой-то
момент поверила, что марксизм мертв. Тогда «критической
теории» удалось пробудить интерес к некоторым аспектам
марксизма, конечно во «франкфуртской упаковке». В кри¬

286
тике капиталистической массовой культуры и в других
областях «франкфуртская школа» подняла вопросы, иссле¬
дование и ответ на которые и для марксистов оставались
еще не решенной задачей. Но в то же время лжетолкова¬
ния марксизма, негативная оценка социализма и рабочего
движения со стороны «франкфуртской школы» приносили
все больше вреда. В частности, ее кампания против орга¬
низованной классовой борьбы рабочих, вообще против
социалистической организованности, против создания еди¬
ного антиимпериалистическо-демократического фронта со¬
действовала оживлению анархистских установок и такти¬
ки, созданию анархистских групп.
Группы интеллигенции развитых капиталистических
стран, принявшие участие в антиимпериалистической оп¬
позиции в 60-х годах, нашли в ряде случаев в работах
«франкфуртской школы» концептуальное выражение сво¬
их настроений. Отсюда на некоторое время возникло сбли¬
жение студенческих выступлений и «франкфуртской
школы».
К критике главных представителей
«франкфуртской школы»
Перейдем теперь к критическому разбору философско-
политических позиций ведущих представителей «франк¬
фуртской школы»: Макса Хоркхаймера, Теодора Адорно,
Герберта Маркузе, Юргена Хабермаса и Альфреда Шмид¬
та. (Взгляды Эриха Фромма были рассмотрены выше в
связи с психоанализом.) Само собой разумеется, я нигде
не ставил своей задачей характеризовать хотя бы в общих
чертах всю их деятельность. Я сосредоточивался в каждом
случае на основной философско-политической тенденции,,
являвшейся в конечном счете решающей для произведе¬
ний соответствующего автора и повлиявшей на ход идео¬
логической борьбы в ФРГ.
«Критическая теория»: Макс Хоркхаймер
Мы ставим здесь целью не столько проследить теорию
Хоркхаймера в ее историческом развитии, сколько дать ее
изложение применительно к заключительной и оказавшей
наибольшее влияние фазе этого развития. Хотя отдельные
аспекты «критической теории», в частности понимание

287
диалектики, наиболее полно были представлены другими
лидерами «франкфуртской школы», например Адорно, тем
не менее настоящим основателем школы следует считать
Хоркхаймера. Незадолго до своей смерти, в 1970 году, под¬
водя в работе «Критическая теория вчера и сегодня» ито¬
ги своей теоретической деятельности, он назвал в качестве
родоначальников своих воззрений Маркса и Шопенгауэ¬
ра. Это верно в том смысле, что первоначально Хоркхай-
мер хотел «дополнить» марксизм, как он его понимал, с
помощью Шопенгауэра. Он хотел привить такому «марк¬
сизму» шопенгауэровский пессимизм. Сама мысль о воз¬
можности подобного соединения в завуалированном виде
выражает упадочнические настроения буржуазии в период
общего кризиса капитализма. Поводом'к «синтезу» Марк¬
са и Шопенгауэра служит для нее тот факт, что все, что
возникает, должно и погибнуть. Несомненно, преходящий
характер всякого конкретного бытия есть составная часть
диалектики Гегеля и Маркса. Достаточно сослаться в этой
связи на высказывания Энгельса в «Диалектике природы»,
а также в работе «Людвиг Фейербах и конец классиче¬
ской немецкой философии» и. Нет никаких оснований пре¬
подносить в качестве «восполнения» марксистской точки
ярения глубоко пессимистический взгляд Шопенгауэра на
человека, его неверие в исторический прогресс. Таким об¬
разом, у Хоркхаймера речь идет не о восполнении марк¬
сизма, но о релятивизации исторического прогресса интел¬
лектуалами из рядов утратившей историческую перспек¬
тиву буржуазии.
Итак, то, что позже стали называть «критическая тео¬
рия», с самого начала было попыткой разрушить марк¬
сизм, привив ему пессимизм Шопенгауэра и «нейтрализо¬
вав» с помощью упаднических настроений буржуазии
историческую перспективу пролетариата. Ставилась зада¬
ча разорвать линию преемственности, связывающую марк¬
сизм с буржуазно-революционной классикой. При этом
предлагался следующий рецепт: «немного меньше Гегеля»,
а вместо него «немного Шопенгауэра». Гегель являлся
камнем преткновения в двух отношениях: во-первых, раз¬
дражала прогрессивная сторона его учения, его тенденция
к революционной диалектике; во-вторых, представители
«критической теории» не принимали его «онтологической»
диалектики, не выражая этого вполне открыто. У раннего
	 1	-*р;1
11 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, с. 275 и след*

288
Хоркхаймера это неприятие не было еще явным, так как
он хотел быть материалистом, и его критика в адрес геге¬
левской онтологии не всегда являлась субъективно-идеа¬
листической. Иногда его критика гегелевской диалектики
была критикой объективного идеализма как идеализма. Но
позже Хоркхаймер явно перешел к субъективному идеа¬
лизму. «Онтологическая» диалектика Гегеля шокировала
неокантианство, а Хоркхаймера по его профессиональной
подготовке можно считать неокантианцем, поскольку та¬
ковым был его учитель, Ганс Корнелиус; кроме того,
и Шопенгауэр уже внес в Канта субъективистские «кор¬
рективы». Таким образом, если уж принималась диа¬
лектика, то только такая, которую «конституирует»
субъект.
Эта критика по адресу Гегеля на самом деле была на¬
правлена против марксизма. Отказываясь от материали¬
стической, «онтологической» диалектики марксизма, во-
первых, обвиняли ее в прямом происхождении от Гегеля,
от его «онтологической» диалектики, которую Маркс «все¬
го лишь» поставил с головы на ноги, а во-вторых, отсекали
эту гегелевскую основу с помощью неокантианского субъ¬
ективизма.
Речь, следовательно, шла о материалистическом ядре
марксизма. «Онтологическую» диалектику Гегеля крити¬
ковали, чтобы дискредитировать тем самым преемственно
связанную с ней марксистскую «онтологическую» диалек¬
тику и ограничить материализм одной лишь экономиче¬
ской сферой, а эту последнюю — рамками субъективиро¬
ванной практики. Выступая против так называемой орто¬
доксальной интерпретации марксова материализма, ссы¬
лались на то, что Маркс и Энгельс были якобы прежде
всего критиками политической экономии 12.
По существу же, Хоркхаймер совсем отказался от ма¬
териализма. Основная для него проблема — как оторвать
материалистическое понимание истории и материалисти¬
ческую теорию общества от диалектического материализ¬
ма, сохранив при этом на словах марксову аргументацию.
«Диалектическим материализмом называют точку зрения,
заключающуюся в том, что рост производительных сил,
будучи сам обусловлен производственными отношениями,
12 См.: М. Horkheimer. Gesellschaft in Übergang. Aufsätze,
Reden und Vorträge, 1942—1970. Frankfurt a. M., 1972, S. 152ff.

289
в свою очередь разрывает существующие производствен¬
ные отношения и трансформирует их в новые» 13.
Если мы сознаем, что для построения теорий в рамках
некоторой мировоззренческой системы решающее значе¬
ние имеет философский аспект (материалистический или
идеалистический, диалектический или метафизический)
этой системы, то нам должно быть ясно, что хоркхаймеров-
ская критика есть не только критика философии марксиз¬
ма вообще и исторического материализма в частности, но
и атака на марксизм в целом.
Хоркхаймер ведет свое наступление на марксизм, стре¬
мясь по мере возможности развить такую теорию исто¬
рического процесса, которая могла бы притязать на звание
марксистской.
«Сочетание» Маркса с Шопенгауэром Хоркхаймер пы¬
тается обосновать также ссылками на то, что в истории
марксизма якобы имело место некое вытеснение истори¬
ческой диалектики сциентистской диалектикой «ортодок¬
сального» марксизма, приведшей к допущению бессубъект¬
ной объективности 14. Историческую диалектику он пони¬
мает просто как итог родовой практики человечестваг
примыкая в этом к старому направлению неокантианской
ревизии марксизма, выдававшему себя за материализм:
вспомним хотя бы о Максе Адлере. Он маскирует диалек¬
тической терминологией неокантианскую проблематику
«конституирования». Он критикует как «отрыв от исто¬
рии» и как «дегуманизацию» самопризвание объективной
реальности и включение в теорию диалектики основных
данных естествознания. Все это завершается ревизией
марксизма как целого. Все эти «преобразования» марксиз¬
ма Хоркхаймер развивает в контексте своей критики Диль-
тея, Хайдеггера и Шелера.
Так, Хайдеггера он критикует за то, что его аналитика
наличного бытия подчиняет историю неисторической ре¬
альности 15. Однако Хайдеггер включает в историю не че¬
ловеческую жизнь или общество, но лишь идеальные прин¬
ципы, конституирующиеся человеком. Критика Хоркхай-
мера направлена не только против идеалистической онто¬
13 Там же, с. 146.
14 См.: A. Schmidt. Zur Idee der kritischen Theorie. München,
1974, S. III.
15 M. Horkheimer. Kritische Theorie der Gesellschaft. Frank¬
furt a. M., 1968, Bd 1, S. 19, 25; Bd 2, S. 344 (послесловие A. Шмидта).

290
логии Хайдеггера: хотя Хоркхаймер в то время именовал
себя диалектическим материалистом, его аргументы про¬
тив Хайдеггера означают, что он отвергал всякую онто¬
логию, в том числе и онтологию диалектического материа¬
лизма, то есть материалистическую онтологию, которую
он, следуя за «Историей и классовым сознанием» Лукача,
считал неприемлемой (как одну из форм овеществления)
концепцией. Критика Хайдеггера Хоркхаймером, по сути
дела, следовательно, имеет своей целью противодействие
«материалистической онтологии», то есть диалектическо¬
му материализму. Тем самым объективно эта критика,
признающая, что только наша практика может консти¬
туировать предметы 16, есть критика марксизма. Согласно
Хоркхаймеру, марксизм не развил категорий для понима¬
ния исторического процесса, но дал лишь указания, где
их следует искать, причем результаты поисков оказывают
обратное воздействие на характер этих первоначальных
указаний.
Марксизм, естественно, не догма, но прежде всего руко¬
водство к практическому и теоретическому действию. Ра¬
зумеется также, что познания, добытые в ходе действия,
влияют на исходный теоретический базис. Еще Энгельс
отмечал, что каждое эпохальное открытие требует усовер¬
шенствования материализма 17, а Ленин поставил и ^ешил
задачу развить материалистическую философию таким
образом, чтобы она отвечала новейшим требованиям есте¬
ствознания. Ошибочно у Хоркхаймера не указание на
необходимость дальнейшего развития марксизма, но то,
что он, следуя за соответствующими положениями «Исто¬
рии и классового сознания» Лукача, отрывает теорию от
метода и сводит марксизм к одному лишь методу, как если
бы это могло привести к каким-либо положительным ре¬
зультатам. Ошибочна и его полная релятивизация марк¬
сизма. Во всякой науке (иначе это вообще не наука) с
помощью относительных данных происходит накопление
абсолютных истин. При этом всегда сохраняется некое
объективно установленное ядро нашего знания, тогда как
само это знание постоянно продолжает развиваться. В фи¬
лософии таким ядром является признание первичности (в
естественно-историческом и теоретико-познавательном
16 См. там же, т. 1, с. 19—20, 25, 30; т. 2, с. 350 (послесловие
А. Шмидта).
17 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, с. 286.

291
плане) природы по отношению к нашему сознанию; при
всем дальнейшем развитии отдельных моментов этого
знания, оно тем не менее не принадлежит к числу устаре¬
вающих по мере дальнейшего прогресса познания истин.
В противном случае мы должны были бы перейти к кон¬
цепции духа, обосновывающего бытие, то есть к идеализ¬
му. Хоркхаймер в принципе и пришел к этой концепции;
этой цели служит вся его «Критическая теория» под при¬
крытием марксистской фразеологии. И мы не находим
здесь никакого вновь выработанного философского зна¬
ния, а только изначально заданные позиции основателя
«франкфуртской школы».
Однако сопоставляя взгляды Хайдеггера, выводившего
историческое из надындивидуальной обусловленности,
с позиций Дильтея, Хоркхаймер признает их более пра¬
вильными 18. Дильтея с его концепцией исторических эпох
как проявлений духовного единства можно считать пред¬
шественником «философской антропологии»: великие эпо¬
хи в истории культуры представляют собой, по Дильтею,
развертывание единой человеческой сущности, которая в
свою очередь подлежит постижению с позиций «понимаю¬
щей психологии». Хоркхаймер выступает против этой по¬
зиции, поскольку она признает единую (а следовательно,
гармоничную) духовную основу для каждой эпохи, в то
время как общество не гармонично; концепции Дильтея,
а также и Шелера антиисторичны19. Исторический мате¬
риализм же исходит из объективности исторического про¬
цесса и отвергает всякое сведение исторического к инди¬
видуально-психическому. Но согласно Хоркхаймеру, во-
первых, сама объективность опосредуется нашим трудом,
а во-вторых, объективная экономическая детерминирован¬
ность наших действий может быть понята только под углом
зрения ее возникновения из специфического способа наше¬
го реагирования20.
Итак, объективное в конечном счете оказывается субъ¬
ективным. Этот весьма многозначительный в философском
отношении тезис Хоркхаймер выводит из своей критики
концепций Дильтея и Шелера о вечном природном базисе
18 См. послесловие А. Шмидта в кн.: М. Horkheim er. Kriti¬
sche Theorie der Gesellschaft, Bd 2, S. 344.
19 См. там же, с. 345.
20 См.: М. Н о г k h е i m е r. Kritische Theorie der Gesellschaft,
Bdl,S. 19.

292
человека, основанных на философии жизни. Критика про¬
тивников марксизма перерастает у Хоркхаймера в ревизию
марксизма, в утверждение, что объективное — это в конеч¬
ном счете и есть субъективное! Дальше отсюда следует
(для Хоркхаймера), что поскольку нет человека «самого
по себе», а значит, нет и психики «самой по себе», то ос¬
новной для концепции исторического процесса темой ста¬
новится исследование психологии людей каждой конкрет¬
ной исторической эпохи. Таким образом, «конкретный»
человек Хоркхаймера растворяется в «конкретной психо¬
логии». Альфред Шмидт подчеркивает, что «франкфурт¬
ская школа» объединила исследование истории с психоло¬
гией21.
Таким образом, уже в ранний период существования
«франкфуртской школы» в ней преобладал субъективизм.
Признавалось, что субъективное полагает объективное.
Однако на этой стадии, несмотря на субъективистскую тен¬
денцию, еще не выдвигалось открытое отрицание объек¬
тивного внешнего мира. Отношение Хоркхаймера к вопро¬
су об объективной реальности было неоднозначным. Одна¬
ко в целом упомянутый субъективизм вел к стиранию
принципиальных различий между «франкфуртской шко¬
лой» и вариантами позитивизма. Борьба между ними была
борьбой в пределах одного лагеря. В определенном смысле
(имея при этом в виду, что главной задачей теории Хорк¬
хаймера была критика не позитивизма, а марксизма) мы
можем говорить здесь о борьбе между двумя версиями
субъективизма: неокантианская — в соединении с фило¬
софией жизни — версия субъективизма «франкфуртцев»
выступала против позитивистской, обвиняя ее в мифологи¬
зации факта. Позитивизм критиковали за непоследователь¬
ность в проведении субъективизма, недостаточное акцен¬
тирование активной, конститутивной но отношению к
объектам функции родовой (нематериальной, мотивиро¬
ванной психически) практики. Принимая то, что создано
нами, в качестве независимых от субъекта фактов, пози¬
тивизм служит тем самым духовным выражением отчуж¬
дения или фетишизации, которой подвергаются объекты в
условиях примата товарного производства22. Очевидно, что
21 См. послесловие к книге Хоркхаймера: М. Horkheimer.
Kritische Theorie der Gesellschaft, Bd 2, S. 345; см. также: Bd 1,
S. 11.
22 См.: A. Schmidt. Zur Idee der kritische Theorie, S. 61, 65.

29а
здесь марксова концепция отчуждения субъективистски
перевернута. А поскольку «ортодоксальный» марксизм
признает объективность независимой от субъекта, он для
«франкфуртской школы» также есть выражение отчужде¬
ния23. Согласно неокантианской версии субъективизма,
воспринявшей философию жизни, роль субъекта и его
практики истолковывается качественно иначе, а именно
как конститутивная по отношению к предметам. Связь это¬
го истолкования с философией жизни проявляется не не¬
посредственно, но в процессе включения в него психологи¬
ческих компонентов, точнее, психоанализа с его мифоло¬
гией (эрос, танатос, эдипов комплекс); путем биологи-
зации общественного, которая служит предпосылкой
для всех главных представителей «франкфуртской шко¬
лы».
Бесспорно, практика всегда определена также и субъ¬
ектом, однако при этом вопрос стоит о материальной или
идеальной природе субъекта и его практики. Материали¬
стический ответ на данный вопрос включает в себя конста¬
тацию Того, что наша практика не является детерминиро¬
ванной только субъективно; субъект — это природно-обще¬
ственный человек. Решающее значение в определении
характера практики приобретают, таким образом, матери¬
альные аспекты. Следовательно, практика в конечном сче¬
те есть объективный и объективно детерминированный
процесс.
Проблема, как ее представляет «франкфуртская шко¬
ла», состоит в отрыве — по существу, теологическом! —
рода (субъекта) от природы, из которой он произошел в
ходе эволюции. Находиться к природе в отношении «обме¬
на веществ» (практики) — одно из условий существования
рода и родового познания. Все дело в том, что «франкфурт¬
цы» субъективистски истолковывают практику и в этой
связи приходят к допущению, что объективность объяв¬
ляется невозможной.
Это особенно отчетливо видно на примере хоркхайме-
ровской «критической теории». В чем заключается подлин¬
ное ядро этой теории, если обратиться непосредственно к
се содержанию?
Традиционная теория (Хоркхаймер возводит ее к Де¬
карту и включает в это понятие эмпиризм, рационализм,
феноменологию, позитивизм и то, что он называет «орто-
23 См. там же, с. 61—62.

294
доксальным» марксизмом) исходит из признания несколь¬
ких, по возможности менее многочисленных, основных по¬
ложений, связываемых по принципу логической непроти¬
воречивости 24. Из этих положений дедуцируется наука как
таковая; идеалом такой теории служит математика; эта
теория должна быть операционально применимой. Призна¬
вая роль «традиционной теории» для развития производи¬
тельных сил, Хоркхаймер тем не менее критикует ее со
следующей точки зрения.
Эта теория подменяет рациональность вообще своим
статусом «практичной» рациональности. Она не сознает
историчности условий своего возникновения. Ей остается
чуждым понимание ее взаимосвязи с конституирующими
ее производственными отношениями. То, что она рассмат¬
ривает в качестве твердо установленных фактов, в дейст¬
вительности возникло исторически и воспринимается исто¬
рически же возникшим органом. Хотя наука и формирует¬
ся на основе своих объектов, но сами эти объекты находят¬
ся в нерасторжимой связи с субъективностью. Нельзя раз¬
делить субъект и объект. Нет фактов, свободных от теории.
Но если, с одной стороны, невозможно разделить субъект
и объект, то, с другой стороны, невозможно и полностью
согласовать их. Отсюда вытекает отрицание гносеологиче¬
ской теории отражения, ложно истолковываемой в смысле
механистической концепции копирования. В результате
предлагается некая «теория познания» наподобие кантов¬
ского тезиса о конституировании 25.
Данная концепция была развита Хоркхаймером в его
получившей большую известность работе «Критическая
теория общества». Позже он неоднократно давал ей новые
формулировки, в частности в написанной им совместно с
Адорно «Диалектике просвещения».
Центральным вопросом «Диалектики просвещения»
является то, каким образом просвещение перешло в пози¬
тивизм, в мифологизацию фактического. Или, иначе гово¬
ря, как могут быть оправданы надежды, связывавшиеся с
буржуазной революцией? Неудача просвещения при этом
выводилась из его собственных недостатков, из того, что
оно оказалось связанным со слепыми силами, стремивши¬
24 См.: М. Horkheimer. Kritische Theorie der Gesellschaft,
Bd 2, S. 137—138.
25 Согласно этому тезису, субъект конституирует «объектив¬
ность» посредством своих интеллектуальных актов.

295
мися к господству, и встало на позицию утверждения су¬
ществующего 26.
Таким образом, центральным пунктом этой теории яв¬
ляется прежде всего ориентация на буржуазную револю¬
цию в качестве масштаба. Эта революция воспринимается
во внеисторическом измерении, что проявляется в непони¬
мании Хоркхаймером и Адорно того факта, что буржуазная
идеология после совершившейся революции необходимым
образом переключается с негативно-критического отноше¬
ния к феодальной действительности на позитивное отноше¬
ние к буржуазной. Для Хоркхаймера и его школы позити¬
визм плох «сам по себе», при этом, например, практическое
и теоретическое утверждение уже завоеванного социализма
они тоже отвергают как «позитивизм». В качестве единст¬
венно правильного для теории и практики постулируется
чисто негативный образ действий, «негативная диалекти¬
ка». Это не конкретно-историческая диалектика марк¬
сизма, а некая иная диалектика, для которой все пози¬
тивное, а значит, и утверждение марксистами социа¬
листической действительности, является изменой по отно¬
шению к диалектической теории, мифологизацией «факти¬
ческого». В этой негативной диалектике господствует один
лишь «дух отрицания». Это диалектика, для которой при¬
менительно к условиям классового общества всякое гос¬
подство «само по себе» достойно осуждения. Это диалек¬
тика анархизма, и именно поэтому она стала средством
теоретической ориентации для мелкобуржуазно-анархист¬
ских студенческих выступлений.
В статье 1970 года, на которую ранее мы уже ссыла¬
лись, Хоркхаймер в определенном плане развивает свои
первоначальные воззрения, значительно более отчетливо
выделяя их анархистское ядро. Более уверенно, чем рань¬
ше, он обвиняет Маркса в мелких ошибках: в непонима¬
нии того, что рабочий класс утрачивает свою революцион¬
ность, когда достигает благосостояния (здесь Хоркхаймер
просто воспроизводит буржуазный миф об обществе все¬
общего благосостояния); что кризисы становятся все более
редкими (этот же самый довод Эдуард Бернштейн выдви¬
гал против марксизма на рубеже XIX и XX столетий; и в
тот раз этот довод оказался столь же быстро, как и хорк-
хаймеровский, опровергнут наступлением очередного кри¬
26 См.: М. Н о г k h е i m е г, Th. W. Adorno. Dialektik der Auf¬
klärung. Amsterdam, 1947, S. 10.

296
зиса); что свобода и необходимость противоречат друг
другу 27. Поэтому нельзя иметь сразу и то и другое, нельзя
объединить социализм со свободой: в этом, собственно*
и заключен смысл подобного рода аргументации, которая
в новейшее время связывается с концепцией тоталитариз¬
ма, но вообще является старой составной частью консерва¬
тивной идеологии, например токвилевской критики бур¬
жуазной демократии28. В стиле Макса Вебера Хоркхаймер
рассматривает мир как тотально манипулируемый, а лич¬
ность — как нечто обесцененное. В ходе растущего удовле¬
творения потребностей достигается все большее равенство.
Поэтому отпадает и необходимость в революции, которая*
впрочем, все равно ни к чему бы теперь и не привела, кро¬
ме новой волны терроризма. История якобы уже показала*
что прогресс покупается лишь ценой многих отрицатель¬
ных последствий29.
Иными словами, Хоркхаймер отчетливее, чем в период
становления «критической теории», демонстрирует ныне*
что лозунг ее: «оставьте надежду все, кто хочет вступить
в социализм». В итоге «критической» эта теория оказы¬
вается только в своих выпадах против социализма: конеч¬
но, речь здесь идет не о внешней стороне явлений, а о сути
дела, ибо внешние проявления капитализма школа Хорк-
хаймера немало критиковала. Что же касается реальности,
теории и мифологии современного капитализма, ко всему
этому «критическая теория» относится полностью и эле¬
ментарно позитивно! Так что противоречие «франкфурт¬
ской школы» и позитивизма — это в конечном счете ле¬
генда.
Разумеется, анализ науки и истории науки необходима
осуществлять в контексте всеобщей истории, что означает
(для марксистов) — в рамках соответствующих конкрет¬
ных производственных отношений. Весьма стимулирую¬
щим является здесь подход Бернала в его книге «Наука в;
истории общества», впервые опубликованной в 1954 году30.
Однако «франкфуртская школа» явно не может осво¬
бодиться от смешения науки и идеологии, причем рас¬
27 См.: М. Horkheimer. Gesellschaft im Übergang, S. 165—
166.
28 Эту аргументацию развивал еще в 1856 году французский
историк Алексис де Токвиль, говоря в своих «Воспоминаниях»
о революции 1848 года.
29 См.: М. Horkheimer. Gesellschaft im Übergang, S. 168.
30 См.: Дж. Д. Бернал. Наука в истории общества. М., 1956.

297
ценивает науку как идеологию, затем идеологию — как
нечто негативное, соответственно прямо связанное с дан¬
ным конкретным базисом и подлежащее разрушению
вместо с этим базисом. Из этой позиции, естественно, сле¬
дуют непосредственные обратные выводы и по отношению
к философии самой «франкфуртской школы», — выводы,
которых нельзя избегнуть, утверждая, что в теоретическом
плане эта школа представляет «совсем иную» идеологию.
«Франкфуртская школа» не делает в конечном счете
различия между наукой о природе и наукой об обществе.
Конечно, развитие и использование науки о природе тоже
связано с интересами классов, а тем самым подвержено
влиянию идеологии. Уже вследствие связи естествознания
с развитием производительных сил в нем оказываются
заинтересованными различные классы с их различными
устремлениями; так возникает целый ряд идеологиче¬
ских способов использовать естествознание и влиять на
него. Однако, несмотря на это, естествознание в отличие от
науки об обществе само не есть идеология. Отметим здесь
следующие важные отличия. Естествознание непосредст¬
венно связано с производством и техникой. Можно сказать
(рассматривая данную проблему в общем виде), что науки
об обществе могут достигать той же степени объектив¬
ности в отражении своего объекта, как и естествознание.
Марксизм-ленинизм служит тому примером. Однако истин¬
ные (и ложные!) представления, добытые общественными
науками, непосредственно затрагивают классовые интере¬
сы. Этого нельзя сказать ни об арифметике, ни о геометри¬
ческих аксиомах, ни об основных законах природы. В по¬
знании, например, законов свободного падения интересы
чех или иных классов не играют роли. Поэтому в науках
об обществе необходимо различать, как известно, с одной
стороны, теорию, носящую идеологический характер, а с
другой— эмпирию, выявляющую множество фактов и взаи¬
мосвязей, которые могут представлять собой правильные
сведения, даже если они включены в ложную идеологию.
В естествознании, математике и формальной логике дело
обстоит иначе, поскольку здесь подобное различение тео¬
рии как идеологии и эмпирии было бы неверным. Только в
области оснований естественных и математических
наук это правомерно, потому что здесь теории и
гипотезы уже переступают (в направлении философии)
рамки естественнонаучного, математического или логиче¬
ского исследования. Таким образом, применение к той или

298
иной естественнонаучной дисциплине, в частности, поня¬
тия «буржуазная наука» будет путаным, неточным. Есть
буржуазная и пролетарская наука об обществе, но не о
природе. Если буржуазная наука об обществе в процессе
превращения буржуазии из революционного класса в
контрреволюционный вырождается от идеологии, открыва¬
ющей истины, до уровня идеологии, обманывающей обще¬
ство, то мы не можем серьезно говорить, что возникшие в
раннебуржуазных условиях физика и химия революцион¬
ны, а сейчас они стали контрреволюционны. Конечно, не
исключено, что использование естествознания капиталом
может как-то повлиять и на познавательные интересы в
соответствующей отрасли. Однако, скажем, квантовая тео¬
рия, теория относительности или молекулярная биология
возникли в условиях капитализма. Научно-техническая
революция тоже имеет место при капитализме, а не только
при социализме, причем в отдельных областях она может
в развитых капиталистических странах продвинуться даже-
дальше, чем в некоторых социалистических странах, что ш
фактически иногда имеет место, хотя это и находит себе-
историческое объяснение. Добытое, накопленное и пере¬
данное дальше математикой и естествознанием в качество
истины не подлежит «преодолению» путем социальных
революций, в то время как буржуазная идеология должна
быть преодолена.
«Франкфуртская школа» характеризует «традицион¬
ную теорию» как позитивистскую и противопоставляет ей
«критическую теорию». «Традиционная теория» объяв¬
ляется ни больше ни меньше как буржуазной, а «критиче^
ская теория» марксистской. Однако диалектика в «крити¬
ческой теории» занимает место, сходное с тем, которое она
занимала у Кьеркегора. Сходство это не бросается в глаза,
но в конечном счете существует. Адорно написал книгу а
Кьеркегоре, где рассмотрел его взгляды во многих отноше¬
ниях критически; только у Хоркхаймера, который в пре¬
клонном возрасте стал религиозным, это сходство прояви¬
лось открыто, в то время как в других случаях религиозный
характер «критической теории» завуалирован, что затем¬
няет также и ее родственность Кьеркегору. Изучая «кри¬
тическую теорию», необходимо последовательно доводить
содержащиеся в ней посылки до логических выводов, даже
когда, например, тот же Адорно и другие останавливались»
перед этими выводами. Уже самое понятие негации в адор-
новской диалектике абсолютизирует момент скачка, пре-

299
рывностй. Если бы «франкфуртцы» последовательно при¬
менили это понятие к анализу естественнонаучной стороны
«традиционной теории» (той стороны, которую они призна¬
ли буржуазной и позитивистской), им пришлось бы прийти
к абсурдным заключениям. Они должны были бы аннули¬
ровать всю историю науки. Именно присущая «критиче¬
ской теории» и замаскированная под марксизм тенденция
отрывать марксизм от его источников ведет к абсурдной
«новой теории».
Свой вариант неокантианской философии жизни в при¬
менении к теории исторического процесса и общества
Хоркхаймер именует «материалистическим», потому что
в качестве фактора, мотивирующего действия, у него вы¬
ступает товарное производство. Но общественную действи¬
тельность он сводит к одной лишь практике, а практику
не считает материальным процессом, так что в итоге его
«практика человечества» есть идеализм.
Таким образом, Хоркхаймер дает на основной вопрос
философии в конечном счете субъективистский ответ в
духе кантианского тезиса о конституировании. Отличие от
этого тезиса заключается у него, правда, в том, что он ссы¬
лается на слова Маркса и Энгельса в «Немецкой идеоло¬
гии»: «Мы знаем только одну единственную науку, науку
истории» 31. Этот тезис Хоркхаймер, а также Маркузе, Аль¬
фред Шмидт и другие связывают с часто высказывавшейся
Марксом мыслью о том, что люди сами делают свою исто¬
рию. При этом сознательно опускается вторая половина
этой мысли, представленная, например, в «Восемнадцатом
брюмера Луи Бонапарта», где Маркс пишет: «Люди сами
делают свою историю, но они ее делают не так, как им
вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они
выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны
им и перешли от прошлого» 32. Представители же «франк¬
фуртской школы» редуцируют бытие до истории, а эту
последнюю — до недетерминированной практики в духе
учения о конституировании, ведущего к субъективному
идеализму. Полемизируя против догматизма и механициз¬
ма Каутского и II Интернационала якобы с позиций марк¬
сизма, они имели целью защиту именно этого учения.
Снискав же себе репутацию критиков социал-демократи¬
ческого оппортунизма, они затем (так же как в 1923 году
31 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 16 (примечание).
32 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 8, с. 119.

300
Лукач и Корш) использовали ее для нападок на ленин¬
скую ступень развития марксизма как на «механистиче¬
скую». Это обвинение они обосновывали ссылками на
ошибки Каутского и Бухарина. Представители «франк¬
фуртской школы» обвиняли ленинизм и в том, что он исхо¬
дит из существования объективности и объективных за¬
конов, в то время как на самом деле объективность с ее
законами есть якобы всего лишь субъективное полагание.
Объективация такого субъективного полагания, имеющая
место в ленинизме, выражает будто бы овеществленное,,
отчужденное мышление.
«Франкфуртская школа» исходила из тезисов, сформу¬
лированных Лукачем в «Истории и классовом сознании»*
и, во-первых, интерпретировала марксистскую философию
лишь как исторический материализм, а во-вторых, истори¬
ческий материализм истолковывала в конечном счете как
субъективный идеализм. Такой марксизм она принимала
и называла его «критической теорией».
В доказательство того, что эта теория есть замаскиро¬
ванный субъективный идеализм как одна из версий «прин¬
ципиальной координации», я хотел бы привести здесь осо¬
бенно типичное высказывание Хоркхаймера, где речь идет
о том, что субъективное неразрывно переплетено с объек¬
тивным; при его чтении создается впечатление, будто оно
принадлежит Ясперсу: «Отношение между субъектом и
объектом... не должно описываться в виде отношения двух
постоянных, в понятийном отношении полностью прозрач¬
ных друг для друга величин, как бы двигающихся одна к
другой, напротив, в том, что мы называем объективным*
имеются и субъективные факторы, а в так называемом
субъективном — объективные... Причем все это происхо¬
дит так, что мы воспринимаем взаимопроникновение тех
и других моментов... не имея возможности полностью отде¬
лить одни от других по характеру их действия» 33.
Итак, «утверждая» существование субъекта и объекта*
Хоркхаймер ближайшим образом сводит его к их «взаи¬
модействию». Затем он переходит к основанной на тезисах
Дильтея полемике против «теоретико-познавательной при¬
митивности» материализма и объявляет, что последний, ш>
его мнению, философски несостоятелен. Таким образом*
здесь «взаимодействие» уже выступает как «дематериали-
33 М. Horkheimer. Kritische Theorie der Gesellschaft, Bd 1*
S. 50.

30 V
зованное». Именно из такого взаимодействия исходит Аль¬
фред Шмидт, ученик Хоркхаймера, заявляя: «...субъектив¬
ность вмешивается во все, что мы испытываем». Выраже¬
ние «что мы испытываем» прежде всего неоднозначно,
потому что может относиться как к самому опыту, так и к
испытываемому; как к познавательному акту, так и к объ¬
ективному предмету, на который направлен этот акт. Пу¬
тем таких двусмысленных изречений Шмидт подбирает
аргументацию в пользу того, что познание объективной ре¬
альности принципиально невозможно, а ленинский «Мате¬
риализм и эмпириокритицизм» — это «не последнее слово
материалистической теории познания». Что же тогда, со¬
гласно Шмидту, будет «последним словом»? Шмидт вспо¬
минает слова Ленина о том, что «сознание человека не
только отражает объективный мир, но и творит его» 34,
и пишет: «Будет большим успехом отделить то, чем яв¬
ляется этот сущий сам по себе объективный мир, от того,
что в нем создаем мы сами» 35.
С чем же мы имеем дело в высказываниях А. Шмидта?
Прежде всего он игнорирует тот факт, что слово «испыты¬
вать» означает не одно и то же с точки зрения двух глав¬
ных философских направлений. Субъективно-идеалистиче¬
ское понимание опыта остается внутри субъективно-духов¬
ной сферы. С точки зрения материалистического понятия
опыта признается (хотя, конечно, учитываются и субъек¬
тивные моменты всей нашей материальной и духовной
деятельности), что в опыте нам даны вещи как таковые.
Аргумент Шмидта обыгрывает эту неоднозначность тер¬
мина и сводится к тому, что, во-первых, не существует
объективности вне ее субъективного преломления и, во-
вторых, в силу этого мы «познаем» только это субъектив¬
ное преломление, но не саму объективную реальность. Свою
субъективно-идеалистическую интерпретацию Шмидт пы¬
тается поддержать ложным перетолковыванием слов Ле¬
нина, выступая против материализма, якобы «основываясь
на Ленине». В действительности же в цитированном отрыв¬
ке Ленин в связи с «Наукой логики» Гегеля говорит, что
субъект преобразует, творит объективную реальность
посредством практики (а не познавательного акта). Но
сам этот субъект еще со времен «Экономическо-философ-
34 В. И. JI е н и н. Полн. собр. соч., т. 29, с. 194.
35 Цит. по: Die “Frankfurter Schule” im Lichte des Marxismus.
Frankfurt a. M., 1970, S. 137, 140.

-302
*жих рукописей» Маркса есть для диалектических мате¬
риалистов природная сила, природное существо, общест¬
венное существо. Применительно же к нашему процессу
познания важно то, что путем практики и развития знания
происходит постоянно прогрессирующее приближение
субъективного к объективному.
Из своей релятивизации материализма Хоркхаймер
делает вывод (как это делал в 1923 году и Лукач в «Исто¬
рии и классовом сознании»), что в будущем, возможно,
создадутся условия, когда отношение между материаль¬
ным и идеальным изменится на обратное. Он предполага¬
ет, что в «будущем данная упорядоченность заменится на
противоположную, а именно изменится значение экономи¬
ки и психологии по отношению к истории» 36. Выражаясь
точнее, речь идет о том, что экономика перестанет быть
базисом общественной жизни, а надстройка (Хоркхаймер
преимущественно говорит здесь об одной психологии) пре¬
вратится в первичное в историческом процессе.
Хоркхаймер отстаивает представление (к которому
позже присоединились Адорно и Маркузе), что Маркс от¬
казывается от объективного, признавая его в действитель¬
ности за субъективное, отчужденное, фетишизированное 37.
Такое превращение общественно-объективного в отчуж¬
денно-субъективное служит Хоркхаймеру основанием ос¬
паривать существование природно-объективного. Это ведет
его к принятию неокантианского «учения о конституиро¬
вании», а следовательно, к представлению о том, что объ¬
ективное конституируется субъектом. У Хоркхаймера эти
соображения все еще нередко маскируются внешне дуали-
стичными формулировками: например, критикой Дильтея,
которая, по существу, направлена против материализма
(по крайней мере в такой же степени, как и против Диль¬
тея), причем материализм изображается как нечто прими¬
тивное в специально-философском плане. Этот «аргумент»
опирается на приемы идеалистической критики мате¬
риализма. Она не может или не хочет понять, что сущест¬
вует качественный скачок от свойств материального дви¬
жения, представленных в нашей центральной нервной си¬
стеме, к сфере сознания, а потому объявляет, что
36 М. Horkheimer. Kritische Geschichte der Gesellschaft,
Bd 1, S. 19.
37 См. там же, особенно разделы «Материализм и метафизика»,
т. 1, и «Традиционная критическая теория», т. 2.

303
материализм не в силах ни объяснить происхождение соз¬
нания, ни оспорить его существования и, следовательно,,
он недостаточен в специально-философском отношении.
Далее Хоркхаймер исходит из того, что материя, буду¬
чи лишенной интеллектуального начала, не может дать
никаких критериев для деятельности38. Из этого он тоже
делает вывод о том, что материализм необходимо реляти-
визировать39. Понимаемая таким образом материалистиче¬
ская диалектика снимает якобы в предметной практике
противоположность материализма и идеализма. Так ока¬
зывается релятивизированной и эта противоположность:
она предстает в качестве важнейшей только в свете «на¬
шей исторической ситуации». Это означает, что в других
исторических ситуациях данная противоположность утра¬
тит свое значение40. В XVII и XVIII столетиях материа¬
лизм был механическим и математическим; материализм
наших дней — это материализм экономический41.
В соответствии с этим субъективистским, конститутив¬
но-неокантианским характером теории Хоркхаймера на
первый план у него выступают те самые понятия, которые
позже приобрели столь важное значение в экзистенциализ¬
ме Сартра, а именно понятия «проект» и «конструкция» 42.
Исходя из этой теории, Хоркхаймер еще завуалированно,
а Адорно, Шмидт и Негт вполне открыто43 выступают
против теории отражения в марксистской гносеологии. При
этом они ложно истолковывают теорию отражения как ме¬
ханистическую. В работе «Людвиг Фейербах и конец клас¬
сической немецкой философии» Энгельс показал на при¬
мере философии Гегеля, что для идеалистической теории,
для которой мир есть нечто сотворенное субъектом, про¬
блема познания отпадает, ибо объект есть не более как
проявление субъекта44. Именно в этом духе Хоркхаймер
38 См.: М. Horkheimer. Kritische Theorie der Gesellschaft,
Bd 1, S. 40.
39 См. там же, с. 53.
40 См. там же, с. 34.
41 См. там же, с. 45—46, 55.
42 См. там же, с. 53 и след. А. Шмидт в своем послесловии
отметил, что эти понятия у Хоркхаймера следует везде истолко¬
вывать в смысле подчеркивания роли субъекта (см. там же, т. 2,
с. 355).
43 В особенности Адорно в «Негативной диалектике», а Шмидт—
в своей статье в сборнике «Экзистенциализм и марксизм» (Existen¬
zialismus und Marxismus. Eine Kontroverse zwischen Sartre, Garau-
dy, Hyppolite, Vigier und Orcel. Frankfurt a. M., 1965).
44 См.: K. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, с. 283.

■304
и его ученики отвергали теорию отражения как излиш¬
нюю; тем самым они раскрыли идеалистический характер
своей теории познания, согласно которой проблема отраже¬
ния отпадает потому, что реальность — это наш собствен¬
ный продукт, а мы не можем не знать того, что мы сами
произвели.
Маркс неоднократно указывал, что он сторонник мате¬
риализма как мировоззрения, что его материализм отнюдь
не является чисто экономическим.
Так, уже в «Экономическо-философских рукописях» мы
находим те формы материализма, которые послужили, не¬
сомненно, предшественниками позднейшего историческо¬
го и диалектического материализма: эти формы материа¬
лизма были связаны с естествознанием, и в частности фи¬
зиологией. Так, Маркс подчеркивает, что «...совершенно
неверно говорить: самосознание обладает глазом, ухом,
сущностной силой. Самосознание есть скорее качество че¬
ловеческой природы, человеческого глаза и т. д., а Не чело¬
веческая природа есть качество самосознания». Как мы
видим, человек — это природное и общественное существо,
поднявшееся над природой благодаря своему труду. При¬
роду характеризует вечность, самообоснованность, объек¬
тивность; «только натурализм способен понять акт всемир¬
ной истории» 45.
В той части «Немецкой идеологии», которая посвящена
Фейербаху, Маркс и Энгельс дали первый очерк своего
материалистического понимания истории. При этом они
подчеркнули, что в качестве несомненно данного они
предполагают существование материальных индивидов и
их отношение к остальной природе. Эта данность охваты¬
вает физическую природу человека, географическую среду,
включая климат, ландшафты, водные ресурсы, полезные
ископаемые и т. д. «Всякая историография должна исхо¬
дить из этих природных основ и тех их видоизменений,
которым они, благодаря деятельности людей подвергаются
в ходе истории» 46.
В послесловии ко второму изданию первого тома «Ка¬
питала» Маркс соглашается с характеристикой, которую
дал его философско-методологической позиции русский
рецензент. Этот рецензент писал, например: «Маркс рас¬
сматривает общественное движение как естественноисто¬
45 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 160, 162.
46 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 19.

305
рический процесс, которым управляют законы, не только
не находящиеся в зависимости от воли, сознания и наме¬
рения человека, но и сами еще определяющие его волю,
сознание и намерения...»47 Несколькими строками ниже
Маркс отграничивает свое мировоззрение и свой метод от
гегелевских знаменитыми словами: «Мой диалектический
метод по своей основе не только отличен от гегелевского,
но является его прямой противоположностью. Для Гегеля
процесс мышления, который он превращает даже под име¬
нем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург дейст¬
вительного, которое составляет лишь его внешнее проявле¬
ние. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как
материальное, пересаженное в человеческую голову и пре¬
образованное в ней» 48.
Следует упомянуть, что та же позиция была развита
Энгельсом в его книге «Анти-Дюринг». Энгельс указывал,
что вся ее рукопись была им прочитана Марксу, который
даже написал к ней одну главу. Кроме того, Маркс снаб¬
дил особым предисловием опубликованную на француз¬
ском языке брошюру Энгельса «Развитие социализма от
утопии к науке», которая представляла собой (употребляя
собственную формулировку Маркса) «наиболее существен¬
ные извлечения из теоретической части этой книги» 49 (то
есть «Анти-Дюринга»). В этом же предисловии Маркс дал
ей весьма высокую оценку. В основу «Развития социализ¬
ма от утопии к науке» легли именно те главы «Анти-Дю¬
ринга», в которых наиболее полно изложены философско-
мировоззренческие позиции.
Мировоззренчески-материалистический характер марк-
сова материализма нашел свое однозначное выражение
также в самом «Капитале», в частности во многих приме¬
чаниях к нему, в письмах Маркса к Энгельсу, в многочис¬
ленных исследованиях и конспектах Маркса, .затрагиваю¬
щих естественнонаучные, а также и математические
вопросы. Иными словами, позиция, занятая по данным во¬
просам Хоркхаймером, его учениками и другими предста¬
вителями «франкфуртской школы», является несомненным
искажением позиции Маркса. Марксизм имеет не экоио-
мическо-материалистическую и не философско-дуалисти¬
ческую основу, но представляет собой однозначно фило¬
софско-материалистическое мировоззрение.
47 К. М а р	к с и	Ф.	Э н	г	е л ь	с. Соч., т.	23,	с. 20.
48 Там же,	с. 21.
49 К. М а р	к с п	Ф.	Э н	г	е л ь	с. Соч., т.	19,	с. 245.

306
Хотя понятие практики в «Экономическо-философских
рукописях 1844 года» Маркса еще не было полностью диа¬
лектико-историко-материалистическим, Маркс выступает
здесь с язвительной иронией против идеалистических кон¬
цепций практики, подчеркивая, что существо, которое
само не является предметным, не может воздействовать на
предметы50. Сведение практики к чисто субъективной ак¬
тивности в конечном счете есть субъективный идеализм,
есть практика, не имеющая объективно-реальной основы.
Подобные представления о диалектике и практике сами по*
себе неприемлемы, как показывает следующее простое
теоретическо-познавательное соображение:	как	может
наша диалектическая практика воздействовать на природу,
если эта последняя развивается по совершенно иным (не¬
диалектическим) законам? Подвергая сомнению объектив¬
ную диалектику, диалектику в природе, мы отрицаем тем
самым и диалектику в развитии общества.
Если бы Хоркхаймер и другие теоретики «франкфурт¬
ской школы» были последовательны, они должны были бы
признать свой агностицизм. Хотя Хоркхаймер этого не де¬
лает, но по своей внутренней логике его философия ведет
к утверждению, что мы ничего не знаем о природе вне нас.
Однако и наше собственное тело есть по отношению к на¬
шему сознанию нечто внешнее, природа. Каким же обра¬
зом мы о нем что-то знаем? Тот, кто отрицает природу вне
нас, должен был бы, чтобы быть последовательным, отри¬
цать и свое собственное существование. По существу, дан¬
ная позиция «франкфуртской школы» отрывает человека
от природы. Всякая доктрина о субъекте, в которой разо¬
рвана его генетическая и теоретико-познавательная связь с
природой, ведет к признанию человеческого духа чем-то
абсолютно самостоятельным. Это и есть идеализм.
Из такой доктрины вытекают как теологические, так и
экзистенциалистские выводы, поскольку эмоциональные
аспекты индивида, «отражающие» отношения между людь¬
ми или отношения человека к природе, превращаются в
необъясненные и необъяснимые «экзистенциалии», такие,
как «страх», «забота» и т. п. Конечно, на первый взгляд не
наблюдается безусловного тождества между религиозной
доктриной и экзистенциалистской, которая, например,
у Сартра внешне выступает даже как антирелигиозная.
Однако неоспоримо, что тот феномен, на котором основы¬
50 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 161—163.

307
вается экзистенциализм, феномен «опасности» для Я,
представляет собой первичный источник религиозных на¬
строений и аргументации.
Связь именно с этим кругом представлений мы вновь и
вновь встречаем в сочинениях «франкфуртской школы».
Хоркхаймер в преклонных летах стал религиозным. Из
работ Маркузе как раз те, которые оказали наибольшее
влияние, например работы по теории влечений, полны
экзистенциалистских ассоциаций вплоть до терминологии.
Они основаны преимущественно на экзистенциалистской
концепции человека, но в более поздних работах Маркузе
все в большей степени стремился подкрепить эту концеп¬
цию организмически-биологическими доводами. Таким об¬
разом, позиция Маркузе — это философия жизни, а тем са¬
мым объективно она в своей основе связана с теми же кон¬
цепциями, в которых коренится и реакционное поздне¬
буржуазное мировоззрение. Отличие при этом только одно:
в своей связи с философией жизни «франкфуртская шко¬
ла» ориентирована на оппозиционные тенденции.
Другие «философы жизни», например О. Ф. Больнов,
напротив, говорили (применительно к империализму!)
о «новой безопасности»51. Но несомненно, что «оппози¬
ция», не затрагивающая основной для империализма про¬
блемы, социалистической ориентации рабочего класса и его
партии как решающей силы перехода от капитализма к
социализму, «оппозиция», направленная скорее против
реального социализма, — такая «оппозиция» в современ¬
ной империалистической системе выполняет задачу охра¬
нительную, задачу дезориентации, прежде всего по отно¬
шению к молодежи, все более критически настроенной
относительно этой системы.
На Маркса Хоркхаймер в своей концепции, безусловно,
ссылается без всяких оснований.
В «Немецкой идеологии», первом опыте Маркса и Эн¬
гельса, посвященном целостному изложению концепции
истории, эта концепция со всей очевидностью разверты¬
вается как теория исторического процесса, начиная от про¬
исхождения человека и до капитализма52. В знаменитом
предисловии Маркса к работе «К критике политической
51 Так звучит название одной из книг О. Ф. Больнова, точно
выражавшее эйфорическое настроение западногерманской буржуа¬
зии второй половины 50-х годов.
52 См.: К. Маркс иФ. Энгельс. Соч., т. 3, с. 20—24.

308
экономии», написанном в 1859 году, не сказано, что теория
Маркса предназначена только для обоснования революци¬
онного перехода от капитализма к социализму. Напротив,
мы находим там следующее обобщение: «В общественном
производстве своей жизни люди вступают в определенные,
необходимые, от их воли не зависящие отношения — про¬
изводственные отношения, которые соответствуют опреде¬
ленной ступени развития их материальных производитель¬
ных сил. Совокупность этих производственных отношений
составляет экономическую структуру общества, реальный
базис, на котором возвышается юридическая и политиче¬
ская надстройка и которому соответствуют определенные
формы общественного сознания. Способ производства ма¬
териальной жизни обусловливает социальный, политиче¬
ский и духовный процессы жизни вообще. Не сознание
людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное
бытие определяет их сознание. На известной ступени
своего развития материальные производительные силы
общества приходят в противоречие с существующими про¬
изводственными отношениями, или — что является только
юридическим выражением последних — с отношениями
собственности, внутри которых они до сих пор развива¬
лись. Из форм развития производительных сил эти отно¬
шения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха
социальной революции. С изменением экономической осно¬
вы более или менее быстро происходит переворот во всей
громадной надстройке... Ни одна общественная формация
не погибает раньше, чем разовьются все производительные
силы, для которых она дает достаточно простора, и новые
более высокие производственные отношения никогда не
появляются раньше, чем созреют материальные условия
их существования в недрах самого старого общества...
Буржуазные производственные отношения являются по¬
следней антагонистической формой общественного процес¬
са производства, атагонистической не в смысле индивиду¬
ального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастаю¬
щего из общественных условий жизни индивидуумов; но
развивающиеся в недрах буржуазного общества производи¬
тельные силы создают вместе с тем материальные условия
для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной
общественной формацией завершается предыстория чело¬
веческого общества» 53.
53 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 6—8.

309
Кто будет после основательного изучения данного тек¬
ста серьезно утверждать, что, по учению Маркса, материа¬
листическое понимание истории имеет значимость только*
для периода перехода от феодализма к капитализму и от
капитализма к социализму? А представители «франкфурт¬
ской школы» именно это и утверждают. Впрочем, еще ж
1847 году Маркс в своей направленной против Прудона
работе «Нищета философии» дал очерк тех изменений, ко¬
торым подвергнутся в условиях коммунистического обще¬
ства диалектические закономерности социального разви¬
тия. Когда «франкфуртская школа» вслед за «Историей ж
классовым сознанием» Лукача утверждает, что в условиях
коммунизма материальное бытие окажется вторичным по*
отношению к идеальному, а материализм, следовательно,
есть только философия «на данный момент», то это — ис¬
кажение позиции Маркса. По существу, в таких утвержде¬
ниях Хоркхаймера и всей «франкфуртской школы» скры¬
вается гегельянский тезис о том, что человечество, несво¬
бодное в своем отношении к природе, станет свободным,
лишь расторгнув это отношение. У Маркса нет ни одного^
высказывания, которое хотя бы в самом отдаленном смыс¬
ле позволило сделать такой вывод.
Иными словами, в этом пункте воззрения «франкфурт¬
ской школы» тоже представляют собой совершенно лож¬
ное толкование и искажение подлинных взглядов Маркса.
В заключение мы должны здесь еще по крайней мере*
упомянуть, что это сведение материализма к субъекту ж
его практике, будучи конструкцией, полностью парящей
в воздухе абстракций, в то же время дает представителям'
«франкфуртской школы» теоретическое «основание» для
критики идеологии, в ходе которой они развивают психо¬
логическую в своей основе концепцию человека, стремясь
к трактуемому ими по-своему «синтезу» марксизма с пси¬
хоанализом.
«Негативная диалектика»: Теодор Адорно
Для Адорно (и это полностью недиалектично!) исто¬
рия — это процесс, в котором господствуют лишь случай
и разрушение54. Когда молодая буржуазия, восстававшая
54 Вся цитированная выше книга Т. Адорно «Негативная диа-*-
лектика» есть разъяснение этого тезиса.

310
против феодализма, видела в средневековье только «мрач¬
ную эпоху», то эта недиалектическая позиция, с которой
марксизм никогда не соглашался, все же была выражени¬
ем революционности. Так ли обстоит дело с Адорно?
Его воззрения лежат в русле совершенно иной полити¬
ческой и духовной преемственности. Он, как и «философы
жизни», полагает, что исторический процесс — это процесс
подчинения природы. Далее он связывает этот процесс с
процессом установления господства человека над челове¬
ком: связывает больше с помощью намеков, чем аргумен¬
тов (в обоих случаях речь идет о «господстве»). Инстру¬
менты господства как такового — разум, логика, которые
все стремятся подчинить закону тождества. Значит, восста¬
ние против господства должно быть восстанием против та¬
кого разума, против логики, должно состоять в последова¬
тельном переходе на позицию отрицания тождества. Речь
идет о позиции «логики» абсурда, сюрреальности (о ней
учит, например, адорновская теория искусства) или об
обращении к тому, что (как бессознательное или влече¬
ния) есть не-разумное. Гегелевская логика, диалектика
¡прерывности и непрерывности, тождества и не-тождества,
должна уступить место логике и диалектике непосредст¬
венного противопоставления в пределах таких пар катего¬
рий. Место гегелевского диалектического отрицания долж¬
но занять некое тотальное отрицание. И Маркса тоже надо
ревизовать, поскольку он связан с Гегелем.
Таким образом, прежде всего мы видим, что Адорно
отступает на домарксистскую позицию, чтобы дать миру
еще одно истолкование55.
При таком истолковании разум предстает (как это было
у Ницше) только в качестве средства нашей воли к власти.
История вплоть до нашего времени выступает (как у Хай-
доггера) тотально отчужденной и подлежащей полному
^отрицанию. Однако в своей непосредственной действитель¬
ности история не может найти никакого выхода из этого
«проклятия»; в ней нет субъекта революции. Если исто¬
рия — это всего лишь процесс установления господства, то
-противопоставлено этому может быть в лучшем случае
только страдание, только пессимистическое истолкование
55 Такой формулировкой я хочу напомнить об известном
марксовом одиннадцатом тезисе о Фейербахе. Но такова и в де&
«ствительности позиция Адорно; см., например: Th. Adorno. Nega¬
tive Dialektik, S. 13.

311
мира (как это было у Шопенгауэра). В основе своей весь
этот «терроризм» «негативной диалектики» бессилен про-
тив существующего порядка вещей, а потому оставляет
его в покое и смыкается в этом с социальными установка¬
ми позитивизма.
Рассмотрим вопрос несколько подробнее.
Адорно, как мы видели, выступает и против гегелев¬
ской, и против марксовой диалектики. Последней он бро¬
сает упрек в том, что она фактически не отмежевалась от
диалектики Гегеля. Основа его «недовольства» такова.
У Гегеля (и Маркса) диалектические процессы развития'
развертываются как действие некоего первичного бытия.
У Гегеля это бытие — идея, а у Маркса — материя. В обоих:
случаях конкретное подчиняется тому или иному господ¬
ствующему всеобщему. В этом подчинении Адорно усмат¬
ривает теоретическое отражение общественных отношений
подчинения и господства56. Как в обществе единичное ж
особенное подчинено всеобщему (власти, государству), так
и в философии: замкнутой социальной системе господства*
соответствует и замкнутая философская система. Общест¬
венной иерархичности соответствует философская. Осно¬
вой же для иерархичности служат, по Адорно, определен¬
ные правила, или же законы, формальной логики, а также*
и диалектики Маркса — Гегеля. В формальной логике име¬
ет место закон тождества: А = А. Логика пытается все под¬
чинить этому закону. Этому служит стремление выразить
отношения между вещами и явлениями, а равно и понятия
этих вещей и явлений однозначно, идентично; понятийное
(begrifflich) фиксировать вещи, чтобы добиться владения
(Griff) ими. Для такой цели необходимо отречься (абстра¬
гироваться) от всех частностей (особенных качеств) вещей
и явлений в пользу всеобщего. Благодаря этой процедуре
вещи становятся до определенной степени чисто количест¬
венными и управляемыми57. Данный тезис Адорно лежит'
в плане восходящей к Ницше традиции критики рацио¬
нализма.
Таким образом, в упорядоченном отношении между на¬
шим познанием и объективной реальностью Адорно видит'
только теоретическое отражение общественных отношений
порядка и подчинения и хочет выступить с критикой этих:
отношений. Это должно быть сделано с помощью нового»
56 См. там же, с. 37, 125.
57 См. там же, с. 37, 43—44, 154—155.

¿312
..истолкования проблемы, а именно с помощью другой, нега¬
тивной диалектики.
Адорно полагает, что имеется внутренняя связь между
общественными отношениями господства и подчинения,
с одной стороны, и логической иерархией понятий — с дру~
гой. А отсюда он заключает, что необходима иная, не кате¬
гориальная форма познания. Между прочим, подобный
подход отстаивает и Маркузе в книге «Одномерный чело¬
век».
Мы имеем здесь дело со старой реакционной традици1
нй. Когда-то еще Шеллинг, признавая ограниченность
метафизического метода, пользующегося в лучшем случае
формально-логическими средствами, требовал применения
более совершенного метода мышления: «Такое знание
должно быть абсолютно свободным (именно потому, что
всякое иное знание не свободно), и оно, следовательно,
-есть знание, к которому не ведут ни доказательства, ни
умозаключения, ни вообще какое-либо понятийное опосре¬
дование, но только созерцание» 58.
Это даже в деталях напоминает ход мыслей в цитиро¬
ванном выше месте из «Негативной диалектики» Адорно.
Шеллинг в свое время продвигался вперед вплоть до пово¬
ротного пункта, где он мог бы и должен был открыть диа¬
лектический метод в его зрелой форме. Однако достиг это¬
го не он, а Гегель. Шеллинг же, напротив, от этого пункта
пошел назад, к иррационализму.
Адорно, Маркузе и вся «франкфуртская школа» в сво¬
ем возврате к реакционному иррационализму, конечно,
«виновнее», чем молодой Шеллинг, потому что они фило¬
софствовали после Маркса, Энгельса и Ленина, но делали
вид, будто существует один только метафизический метод,
которому необходимо противопоставить по существу эсте-
чически-иррациональную теорию познания. Буржуазные
философы «франкфуртской школы» не хотят переходить
на почву марксизма и маскируют это классовое решение
под поиск некоего нового, подлинно диалектического ме¬
тода.
Они понимают, что реальность богаче, чем категориаль¬
ный аппарат формально-логического, а также и (ибо это
не одно и то же) метафизического метода, и пытаются вы¬
работать метод мышления, который позволил бы им со¬
58 F. W. J. S с h е 11 i n g. Sämtliche Werke, 1. Abteilung, Bd 3.
¿Stuttgart, 1856, S. 369.

31$
хранить и то, что ускользает от этого категориального*
аппарата. Но впрочем, так же поступали и ревизионисты
из загребской группы «Праксиса». Это не просто два па¬
раллельных явления. Они оба имеют общие источники,,,
причем «франкфуртская школа» сильно повлияла на груп¬
пу, концентрировавшуюся около журнала «Праксис». Са¬
мый подход к делу у обеих этих групп немарксистский^
поскольку отрицается, что именно материалистическая
диалектика обеспечивает «сохранение» того в природе,,
обществе и мышлении, что богаче, чем формально-логиче¬
ские связи. Адорно, как когда-то Шеллинг, в особенности
поздний, ставший реакционером, хочет уловить это «не¬
тождественное» с помощью эстетических средств позна¬
ния. Прочие познавательные приемы он обвиняет в сциен¬
тистском позитивизме. Это следует учитывать всегда, когда
речь идет о критике (во многих отдельных пунктах спра¬
ведливой) со стороны «франкфуртской школы» в адрес
«критического рационализма» 'Поппера и его учеников.
Данная критика, исходящая из традиции философии жиз¬
ни, нацелена, однако, и на многие компоненты научного
метода как такового, которые никак нельзя отвергать.
Этот факт «критические рационалисты» выдвигают в ка¬
честве встречного довода против «франкфуртской школы»;,
такой довод в свою очередь справедлив в относительном
смысле, и именно этот аспект попперовской антикритики-
сообщает ей известную действенность. Однако действен¬
ностью этой она обязана не диалектической позиции
«франкфуртской школы» (как это утверждают «критиче¬
ские рационалисты»), но заимствованному у философиш
жизни догматизму и иррационализму Адорно, Маркузе и
иже с ними.
Правильным же ответом как на воззрения «франкфурт¬
ской школы», так и на «критический рационализм» являет¬
ся борьба на два фронта, против обоих вариантов поздне¬
буржуазной философии, и укрепление в ходе этой борьбы
позиций диалектического и исторического материализма!
В основе работ Адорно лежит мелкобуржуазно-индиви¬
дуалистическая установка, носящая в то же время идеали¬
стический характер. Ее политическое выражение — про¬
тест против «всеобщего», против «системы», против всякой
власти, социальных институтов и т. д. В политическом
отношении Адорно не был анархистом, но именно его фи¬
лософия стимулировала протест политического неоанар¬
хизма 60-х годов. «Негативная диалектика» послужила

314
философским выражением неоанархистской концепции,
выступая в качестве «диалектики» анархизма именно по¬
тому, что ее политической субстанцией был бесцельный
«Великий Отказ». Конечно, «негативная диалектика»
в образе Адорно и Хоркхаймера ставила под сомнение и
саму анархистскую деятельность, воздерживаясь от уча¬
стия в ней в период студенческого движения. Она притя¬
зала на то, чтобы выявлять противоречия, содержащиеся
в понятиях, и «взрывать» любую замкнутую философскую
систему, любую тотальность.
Для этого Адорно отвергает и внутреннюю преемствен¬
ность в философском развитии от концепций отрицания до
отрицания отрицания. Он аргументирует так: позитивное,
то есть существующий порядок, должно быть разрушено.
Для этого требуется отрицание. Но если отрицание разру¬
шает позитивное не до основания, если, следовательно, оно
что-то из прошлого «снимает» в гегелевском смысле, то
есть одновременно уничтожает, сохраняет и поднимает на
более высокую ступень, то нечто от старой системы, от
старого угнетения и несвободы все же остается. А когда
оно вновь полностью проявится на более высокой ступени
благодаря отрицанию отрицания, оно все же будет про¬
должать сохранять прежнее состояние. Поэтому отрицание
должно быть таким, чтобы не понадобилось больше ника¬
кого отрицания отрицания: требуется тотальное отрицание
прежнего порядка59.
Отрицание отрицания — это уже согласие, утвержде¬
ние, нечто позитивное60. Надо старое не преодолевать,
а разрушать. «Преодоление, хотя бы и нигилистическое...
всегда хуже, чем преодолеваемое» 61.
«Квинтэссенцией утверждения тождественности явля¬
ется сближение отрицания отрицания с позитивностью,
когда формальный принцип выступает в своей наиболее
чистой форме. Вместе с этим принципом в самое сердце
диалектики проникает антидиалектический принцип гос¬
подства, традиционная логика с ее бухгалтерским тезисом
о том, что минус на минус дает плюс» 62.
Дело здесь не в том, что Адорно ложно толкует Гегеля,
но в том, что он однозначно понимает отрицание лишь как
59 См.: ТЬ. \У. А (1 о г п о. Negative Б1а1екЦк, Б. 160.
60 См. там же, с. 161, 383.
61 Там же, с. 371.
62 Там же, с. 159.

315»
чистое разрушение старого. Иначе, рассуждает он, получи¬
лось бы предопределенное прошлым, а значит, несвободное*
будущее63.
Связь прерывности и непрерывности, реформы и рево¬
люции, количественной и качественной формы изменения
должна быть разрушена. «Напротив, неуклонное отрица¬
ние не санкционирует ничто существующее. В отрицания
отрицания, как мы видим, было недостаточно негатив¬
ности... Необходим решительный отход от Гегеля»64.
Здесь выдвигается, хотя и в весьма запутанной теорети¬
ческой форме, требование недетерминированной, лишен¬
ной обусловленности свободы. Отметим, что среди позити¬
вистов ту же самую концепцию индетерминизма отстаива¬
ет не кто иной, как Карл Поппер!
Духовный анархизм выступает у Адорно с весьма ши¬
рокими притязаниями. Но его тезис опровергается простым'
аргументом из сферы повседневной практики: человек сво¬
боден только тогда, когда он может по крайней мере осу¬
ществлять какую-то заранее намеченную им цель. Человек-
может намечать цели и затем действовать ради их осуще¬
ствления только тогда, когда знает, что одно и то же дей¬
ствие, предпринимаемое в одних и тех же условиях, при¬
ведет к одним и тем же результатам. Поэтому существо¬
вание объективных законов и наша способность познавать
эти законы есть необходимое предварительное условие сво¬
боды.
Но отсюда следует, что внутренним и необходимым ус¬
ловием любого человеческого существования является мо¬
мент внутренней и необходимой взаимосвязи, взаимодей¬
ствия, преемственности. Этот момент столь же неотъемлем
вообще от бытия и становления, как и момент качествен¬
ного скачка, прерывности, революции. Только оба эти мо¬
мента в их диалектическом единстве делают возможным
бытие и становление.
Впрочем, негативную диалектику можно опровергать
с точки зрения двух разных концепций развития: концеп¬
ции развития в единстве количественных и качественных
процессов и концепции, разрушающей это единство. Но*
безразлично, какой из двух (выделенных при разрушении
данного единства) моментов процесса развития будет вы¬
делен и абсолютизирован. Адорно абсолютизирует в про¬
63 Там же, с. 150—151.
64 Там же, с. 160.

316
цессе развития понятий (но отнюдь не в реальном соци¬
альном процессе) момент скачка, качественного изме¬
нения.
Для того, кто отрицает различие между количественны¬
ми и качественными формами развития (признает ли он
при этом одни лишь количественные или одни лишь каче¬
ственные изменения),—для того останется возможным
только такой процесс развития, при котором с самого на¬
чала (хотя в очень незначительных размерах, в еще не
воспринимаемом виде) уже присутствует то, что должно
развиться.
Это в конечном счете позитивистское отношение к ре¬
альности. Соответствующий объект познания увеличивает¬
ся, становится все более воспринимаемым благодаря свое¬
му росту; а уменьшаясь, он вконец исчезает для нашего
восприятия. Как раз так смотрели на онтогенез первые
микроскописты, для которых в сперматозоидах уже были
представлены крошечные формы вполне «развившихся»
живых существ65.
При внимательном рассмотрении правый оппортунизм
и анархизм оказываются явлениями одного порядка: если
изменения бывают лишь скачкообразными, то любое из¬
менение, в том числе тогда и реформа, уже есть скачок,
•а значит, революция, или же приходится отрицать всякое
изменение. Сверхотрицание Адорно оказывается возрож¬
дением взглядов Парменида! Между прочим, с приведен¬
ной точки зрения должна быть оправдана и позиция
Бернштейна (к этому вопросу не имеет отношения тот
ч$акт, что Адорно вообще не хотел никак соприкасаться с
рабочим движением, пусть даже в его правооппортуни¬
стических формах).
Защищая свободу буржуазных и мелкобуржуазных ин¬
теллектуалов и людей искусства (и мистифицируя при
этом понятие свободы), Адорно развивает тезис о том, что
признание закономерностей в нашей «плохой» действи¬
тельности будет выражением и средством проведения в
жизнь «недолжного». Эту мысль он раздувает в конечном
счете до отрицания объективных законов: зло капитализ¬
ма в том и состоит, что он порождает объективные зако-
65 См. об этом: Г. В. Ф. Гегель. Наука логики, т. 1. М., 1970,
-с. 466. Ср. по этому вопросу замечания Ленина в фрагменте
х<К вопросу о диалектике» (В. И. Лени н. Полн. собр. соч., т. 29,
с. 317).

317
•ны! В этом также мы видим точку соприкосновения кон¬
цепции Адорно с позитивизмом. Из этой концепции вытека¬
ет отрицание исторического прогресса. Ибо подчеркива¬
ется, что преодоление всегда хуже того, что преодолевает¬
ся. Так что не удивительны похвалы, которые Адорно
расточает нигилизму: «реабилитация нигилизма» — это,
по его словам, «долг чести» 66. Если «революция» истолко¬
вывается как нигилизм, то во что, кроме беспорядочного
-блуждания в данности, кроме фактического согласия с
существующим строем, может вылиться утверждение та¬
кой «революции»?
Что такое отрицание, которое уже не нуждается в
отрицании отрицания? Это, очевидно, абсолютное «нет»
по отношению к тому, что должно отрицаться. Абсолют¬
ное отрицание находит свое место как раз в той формаль¬
ной логике, на которую Адорно так нападает. Если же
перенести его отрицание в политическую и социальную
плоскость, оно означает, что .под его «нет» капитализму
подпадают и развитые последним производительные си¬
лы. Иными словами, это отрицание недейственно, ложно
и переходит в свою противоположность:	оно оставляет
существовать то, что существует, и именно в силу своей
мнимой радикальности становится позитивистским.
Хотя Адорно вступил в конфликт со студенческим
движением, отклоняя его в своих левогегельянских вердик¬
тах против «практики», конкретные примеры этого адор-
новского «отрицания» мы находим на каждом шагу как
раз в политических действиях антиавторитарного студен¬
ческого движения, отрицающего «тотально» и «сами по
себе» парламентаризм, государство, партии, общественные
институты и т. д. Что же, в частности, означает это отри¬
цание применительно к политической логике? Правый
оппортунизм распознается по его безоговорочной поддерж¬
ке парламентаризма, государства (буржуазного) и т. д.
Антиавторитарный анархизм всего лишь заменяет эту
позицию на обратную. Для него критерием остается отно¬
шение к парламентаризму и к государству (буржуазному).
Отношение это — негативное, тем не менее в обоих случаях
критерием является буржуазное государство в том смыс¬
ле, что в действительности и данное отрицание не выхо¬
дит за пределы того, что оно хочет отрицать. По существу,
66 См.: Тй. А (1 о г п о. Negative Б1а1екИк, Б. 370—371.

318
это отрицание — форма позитивности, поддержки суще¬
ствующего, признание бессилия перед ним!
Мы уже говорили, что позиция Адорно идеалистична-
Это видно уже из того, как он характеризует диалектику -
Негативность — это «последовательное осознание нетожде¬
ственное™67, это «мышление, направленное против себя
самого» 68. Как видно, диалектика у Адорно есть нечто чи¬
сто духовное, она сведена к сознанию: к сознанию проти¬
воречия, к сознанию нетождественности понятия с era
предметом.
Это не только субъективный идеализм, но к тому же и
агностицизм. Если бы между нашим сознанием и его объ¬
ективными предметами существовало одно лишь отноше¬
ние нетождественности, мы ничего не могли бы познатъ-
Такая точка зрения есть следствие отрицания момента
всеобщей связи, следствие убеждения, что между всеми
явлениями имеются только разрывы, скачки, только каче¬
ственные различия. За этой точкой зрения скрывается
страх мелкобуржуазного индивида перед слишком близ¬
ким соприкосновением с кем угодно другим, с какой угод¬
но действительностью, боязнь нарушить или разрушить
свою «блестящую изоляцию» (которую он создал себе к
духовной сфере, чтобы компенсировать свою реальную не¬
свободу), стремление не иметь никакой связи с другими,,
ибо такая связь могла бы означать несвободу, угнетение-
Только не отождествлять себя с чем-то вне себя, ибо инача
можно потерять свою свободу! Я превыше всего. Такова
была, в частности, позиция Штирнера и соответственна
его « ди алектика».
Все же такое положение вещей ставит перед Адорно
философскую дилемму. Он признает только не-тождест-
венность, только не-совпадение между понятием и era
предметным содержанием, а вместо обоснования этой по¬
зиции он подтасовывает аргументацию, сопоставляя по¬
нятие с тем, что не может быть выражено в понятиях: тем
самым он переходит на позицию иррационалистическую.
Но как же он со своей агностической точки зрения
вступит в соприкосновение с вещами и предметным содер¬
жанием? Чтобы избежать этой дилеммы, Адорно признает
(хотя с точки зрения его теории познания это тоже непо¬
следовательно) некие аналогии, прообразы и «модели». От-
67 Th. W. Adorno. Negative Dialektik, S. 15.
68 Там же, с. 142, 356.

319
каз от возможности дискурсивного мышления, обосновы¬
ваемый различием между должным и понятийно невырази¬
мым (а значит, разрушение понятийности понятийными
•средствами!), ведет к подмене диалектической теории «мо¬
делями». Когда «модель» становится единственным сред¬
ством познания, а стало быть, чем-то общезначимым, тог¬
да «понятие» и «предмет» (как «понятие-модель» и «вещь-
модель») сами становятся статичными, недиалектичными.
К этому надо добавить, что у Адорно «модель» выступает
не как вспомогательное средство научного познания, но
как объект для проверки на нем эстетических концепций
«философии жизни. Конструируемая Адорно диалектика
представляет собой набор таких «моделей» 69.
Рассмотрим на примере упомянутую дилемму между
«отрицанием познания и познанием недискурсивным. Диа¬
лектика Адорно применима лишь к индивидуальному. Как
может она выйти за пределы этого индивидуального? Для
-этого надо было бы признать дискурсию от индивида к
другим индивидам, его взаимосвязи с ними и с миром ве¬
щей и явлений. А такое признание — это ведь «утвержде¬
ние», «согласие», «позиция». Как же индивид посредством
чистого отрицания может дойти до чего-либо, кроме чи¬
стого же ничто? Адорновское отрицание не диалектично,
а нигилистично. В его отрицающих концепциях/ столь
милых сердцу анархистски настроенного мелкого буржуа,
«открыт» и «свободен» путь для отрицания только в смыс¬
ле формальной логики. Формально-логическое отрицание
некоторого суждения означает, что все остальные суж¬
дения, кроме отрицаемого, могут быть истинными. Путем
формально-логического отрицания я открываю себе сво¬
боду в бесконечное. Такова позиция Адорно. Одно из ее
противоречий лежит в том, что «негативная диалектика»
возвращает к ранее отвергнутой простой формальной ло¬
гике. Если принимать эту «диалектику» всерьез, то мы
приходим еще и к тому «типично адорновскому» противо¬
речию, что идеализм выступает как критика идеализма.
Марксизм оспаривается лжематериалистическими аргу¬
ментами. Ясная, открытая, честная позиция по вопросу
«материализм или идеализм» заменена увертками.
Исходя из рассмотренных концепций, Адорно полеми¬
зирует против «всеобщего». Всеобщее интересует его толь¬
69 См. там же, с. 209—292.

320
ко как отрицание70. Если отрицать всеобщее, то все.ста¬
новится «открытым», не остается ничего твердого и опре¬
деленного71. Но может ли сведенное лишь к себе самому
Я, отвергающее всякую связь с чем-либо вне себя, быть
действительно открытым? Не получается ли при этом та¬
кая диалектика, которая, замыкая Я само на себя, исклю¬
чает признание им чего-либо внешнего, так что это Я не
сможет быть открытым?
Вполне очевидно, что такая диалектика в действитель¬
ности защищает капитализм. «Двоякий смысл философ¬
ской систематики не оставляет никакого выбора, кроме
единственной возможности: перевести однажды освобо¬
дившуюся от системы силу мышления в открытое опреде¬
ление отдельных моментов» 72. Что это означает, говоря
простыми словами? Негативная диалектика не хочет быть
системой, потому что система есть теоретическое выраже¬
ние определенного социального порядка, причем порядок
отождествляется с подчинением, угнетением. Но тогда
остается только критиковать отдельные моменты сущест¬
вующего капиталистического строя.
Тем самым Адорно вновь оказывается на точке зрения
позитивизма, которая как раз и ограничена позитивным
или негативным (реформистским или реформаторским) от¬
ношением именно к единичному, «позитивно» данному.
После своего «героического» и «тотального» «негатив¬
ного» отрицания всего капитализма, которому противопо¬
ставлена вполне открытая альтернатива в виде чего-то
полностью неопределенного, в виде ничто, — после всех
этих подвигов Адорно и его сторонники могут не только
позволить себе роскошь критиковать отдельные моменты
капитализма, но и получить для такой критики кафедры в
респектабельных буржуазных университетах и материаль¬
ное содействие столь же респектабельных капиталистиче¬
ских издательств. Такая негативность вполне имманент¬
на для системы. Каким бы существенным ни был конкрет¬
ный материал такой критики в подробностях, в целом это
не приведет к тому, чтобы всю «систему» негационной
теории можно было бы расценить как критическую. Страх
перед любой систематичностью, борьба против «ассимиля¬
ции духа (!) господствующим принципом (!)»73, эксцессы
70 См.: Th. W. А d о гп о. Negative Dialektik, S. 319.
71 См. там же, с. 23.
72 Там же, с. 33.
73 Там же, с. 47.

321
негативности (притом только негативности безвыходной,
стимулируемой самой тяготеющей к тотальности систе¬
мой), чисто индивидуальные восприятие и образ действий
по отношению к господствующей системе74 — все это, вы¬
раженное жеманным немецким философским жаргоном,
есть не более как мелкобуржуазный страх перед жизнью
и отрицание коллективных действий революционных сил.
Эта некритическая позиция по отношению к капита¬
лизму соединена с яростным антикоммунизмом и антисо¬
ветизмом, особенно же с вновь и вновь возобновляемой
ожесточенной полемикой против ГДР.
Рассмотрим теперь вкратце, как данная концепция от¬
ражается в теории искусства Адорно.
Одним из сотрудников Франкфуртского института со¬
циальных исследований был в свое время Вальтер Бенья-
мин, который тем не менее в процессе своего сближения с
марксизмом и рабочим движением стремился в своих эсте¬
тических работах конструктивно использовать существую¬
щие отношения масс к искусству в таком плане, чтобы
выявить возможности мобилизации масс посредством
искусства, например кино.
Это коренным образом противоречило основной тен¬
денции «франкфуртской школы»; и в определенном смыс¬
ле можно сказать, что тенденция эта нашла себе наиболее
последовательное выражение в «Негативной диалектике»
Адорно и в его предшествовавших этой книге музыкально¬
эстетических сочинениях. Во всех этих работах Адорно
исходил из критики позиции Беньямина 75.
Теоретической базой данных работ Адорно служит, по
существу, во-первых, истолкование реальных противоре¬
чий капитализма в духе Кьеркегора, «радикализация» про¬
теста и отрицания; во-вторых, синтез этого истолкования
с лукачевской интерпретацией главы о товарном фетишиз¬
ме из первого тома «Капитала»; в-третьих, использование
подхода Макса Вебера к рациональности; наконец, в-чет¬
вертых, массовая психология Лебона.
Современное капиталистическое общество в целом ор¬
ганизовано по образцу буржуазной рациональности. Эту
последнюю Адорно толкует вслед за Максом Вебером в
74 См. там же, с. 18.
75 См.: Th. W. Adorno. Über den Fetischcharakter in der Mu¬
sik und die Regression des Hörens.—“Zeitschrift für Sozialforschung”,
Jahrgang VII (Paris), 1938, № 3, S. 321ff.

322
основном как применение ко всему мерила пользы и рас¬
чета. Капитализм как целое есть неистинное (здесь ис¬
пользуется в «перевернутом» виде известный тезис Геге¬
ля) . Искусство, полагает Адорно, служит для этого целого
средством его организации. Оно включает изолированных,
отчужденных индивидов в систему посредством их гармо¬
низации, посредством условного музыкального вкуса, по¬
средством воспитываемой с помощью этого вкуса иллю¬
зии непосредственной общности. Такое мнимое примире¬
ние, такое воспитание конформизма оставляет нетронутым
реальный антагонизм. Искусство становится средством
стабилизации системы, опиумом, подобно религии. Несом¬
ненно, что в этой аргументации (отчасти, впрочем, заимст¬
вованной у Ганса Эйслера) есть зерно истины: системно-
стабилизирующая роль определенных видов мелодии и
гармонии в сочетании хотя бы с определенным текстовым
содержанием (шлягеры, оперетты) столь же очевидна,
сколь и псевдопротест, содержащийся в некоторых формах
современной музыки. Конечно, и Адорно не выступает
против любого искусства. Он отличает стабилизирующее
систему искусство от такого искусства, которое может
служить средством борьбы против системы. Гармонизи¬
рующее искусство, определяемое как такое, которое отра¬
жает действительность в реалистических произведениях,
является, согласно Адорно, стабилизирующим, а критиче¬
ское искусство (Адорно сводит его к простому отрицанию
«дурной», капиталистической реальности) должно быть
дисгармоничным, сюрреалистическим.
Роль основополагающего «принципа» «негативной диа¬
лектики», выступающей в эстетической форме, по сути, вы¬
падает на долю не Фауста, а Мефистофеля, — Мефистофе¬
ля, интерпретируемого здесь как Мефистофель из «Докто¬
ра Фаустуса» Томаса Манна. Правда, и у Гёте Мефисто¬
фель воплощал в себе диалектические истины, однако, хотя
у Гёте существует неразрешенная «полярность» между
Фаустом и Мефистофелем, исход драмы определяется в ко¬
нечном счете производительно-творческим, деятельным
началом, воплощенным в Фаусте. Поэтому у Гёте путь
героя ведет не к «вечному осуждению», к которому Томас
Манн приводит Леверкюна, но к некоему спасению «на
небесах», которые, конечно, учитывая пантеизм Гёте, ни¬
как нельзя понимать в буквальном смысле. У Адорно же,
если сохранить ту же метафору, речь идет о том, чтобы
найти спасение не на небесах, а «в глубочайших кругах

323
ада». Адриан Леверкюн, он же Сёрен Кьеркегор, обретает
надежду в глубочайшей безнадежности, в истреблении
духа Девятой симфонии, в замене «Оды к радости» на
«Отчаяние Фауста». Искусство (Адорно развивает анало¬
гичные представления применительно не только к музыке,
но и к литературе и другим сферам искусства) должно
выразить истину искалеченных индивидов, противостоя¬
щих континууму упомянутого неистинного общественного
целого. Освобождающим объявляется отказ от «баналь¬
ного» (мелодичного, гармоничного), решимость на диссо¬
нанс как на «отражение» искалеченности.
Можно видеть, что Адорно не считает средством осво¬
бождения требование (как у Брехта или, если говорить
о теории кино, у Беньямина) мобилизующего и объеди¬
няющего массы искусства, воздействующего на эти массы
своим реализмом: нет, такое искусство якобы само явля¬
ется стабилизатором системы, ибо подчиняется условности
общества как в целом неистинного и использует средства,
выработанные именно в целях интеграции людей в этой
системе. Игнорирует оно и то, что в отчужденном мире
капитализма тип «образованной» личности склоняется к
конформизму и авторитарности, к превращению в тип
«массового человека». Освобождает только разрушитель¬
ное, отрицающее, «уродливое» искусство. Как бы ни была
остроумна и даже верна во многих своих аналитических
моментах эта адорновская теория искусства, в целом она
есть нечто противоположное тому, за что она себя выдает.
Ибо на самом деле она является элитарным эстетизмом.
Основные идеи общи у нее со всей презирающей массы
позднекапиталистической эстетикой таких авторов, как
Ортега-и-Гассет или Альфред Вебер 76.
Для критики адорновской теории искусства непосред¬
ственно сохраняют силу тезисы, сформулированные нами
ранее по поводу «негативной диалектики» 77. Отметим так¬
же, что Адорно перенял у Макса Вебера концепцию о том,
что любая общественная организация «как таковая» уже
76 Особенно наглядно такие идеи разработаны в заключитель¬
ной части книги А. Вебера «Третий или четвертый человек. О смыс¬
ле исторического бытия» (A. Weber. Der dritte oder der vierte
Mensch. Vom Sinn des geschichtliches Daseins. München, 1953).
77 Эти тезисы были выдвинуты в иной связи и наиболее по¬
дробно изложены в монографии автора «“Третий путь” Герберта
Маркузе» (М., 1971, с. 252—268). См. также в настоящей работе,
помимо данного раздела, следующий, посвященный Маркузе.

324
подчинена буржуазной рассудочности (в понимании Ве¬
бера) и потому должна быть осуждена. Эта концепция от¬
ражает антиобщественную установку изолированных бур¬
жуазных интеллектуалов и служит выражением буржуаз¬
ного индивидуализма. Презрение Адорно к массам как
нельзя лучше вписывается в эту концепцию. Целое объ¬
явлено неистинным, а что же такое абсолютное «нет»,
противостоящее этому целому, абсолютно иное по сравне¬
нию с ним? Будь Адорно последователен, он должен был
бы сказать, что это «совершенно иное» — просто ничто
(или же: «бог»!), и тогда нигилизм его концепции был бы
явствен. Недаром же он воздавал хвалы нигилизму в своей
«Негативной диалектике». Однако с ним происходит то
же, что с теологами: когда они хотят рассказать, что та¬
кое «вечное» и «бесконечное», они могут это сделать лишь
в сравнении с конечным, лишь путем его логического от¬
рицания. Негативное искусство Адорно может быть опре¬
делено только в соотнесении с реально существующим ис¬
кусством. Стало быть, в обоих случаях то, что предпола¬
гается «совсем иным», определяется лишь через признаки
реально существующего целого. А отсюда (например, при¬
менительно к теории музыки Адорно) ясно, каким обра¬
зом это «совсем иное», которое должно быть «не-музыкой»,
в действительности остается музыкой, и только; и больше
того, сама тональность проповедуемой Адорно «новой му¬
зыки» не взята ни из какой «потусторонней сферы», но
выделена из уже наличной музыки. Отрицание, если гово¬
рить о конструктивных случаях, возможно только в виде
конкретного, определенного отрицания, ведущего к ново¬
му качеству, которое всегда сохраняет в себе преемствен¬
ность по отношению к превзойденному качеству. И именно
при таких условиях наша познавательная способность
оказывается в состоянии «отождествлять», «дифференци¬
ровать», короче, познавать.
Сказанное имеет практическое значение, что явствует
хотя бы из следующих соображений. Пусть какой-либо
изолированный, блестяще одаренный индивид, отгородив¬
шийся от всего мира в своей теоретической деятельности,
достигнет «освобождения» путем смелой реализации своей
внутренней гармонии; и пусть это будет сделано самым
снобистским образом, допустим, на каком-нибудь вообра¬
жаемом горном хребте, ведущем от «посюстороннего» к
«совершенно иному». Но если он действительно открыл
нечто, что может дать культуре масс определенное новое

325
содержание, и если массы должны получить доступ к его
открытию, то это возможно только с помощью уже «хоро¬
шо известных» форм. И как раз в музыке особенно заметно
разнообразие форм, могущих служить путем к содержа¬
нию, по сравнению с самим этим содержанием.
По существу же, в концепции Адорно мы находим ха¬
рактерное для буржуазного эстета презрение к массам,
такое же, как у Лебона. Это презрение как «негативность»,
а также свою кьеркегорианскую интерпретацию открыто¬
го Марксом товарного фетишизма Адорно вводит в каче¬
стве составных частей в «критическую теорию» (ложно
истолковываемую как современный марксизм) и далее,
исходя из такой насквозь реакционной, но замаскирован¬
ной под «левую» позиции, требует создания нового искус¬
ства — для избранных.
«Восстание природы»: Герберт Маркузе
Из числа представителей «франкфуртской школы» Мар¬
кузе наиболее спекулятивен. Его философская и полити¬
ческая деятельность распадается на три отчетливо отде¬
ленных друг от друга периода, из которых последний кон¬
вергировал с развертыванием ультралевых студенческих
волнений, а потому и получил наибольшую известность.
Центральным для понимания как этого третьего пе¬
риода деятельности Маркузе, так и работ Адорно являет¬
ся вопрос о том, правильно ли решил марксизм проблему
свободы и угнетения; представляет ли собой социализм
полное и порвавшее с прошлым осуществление свободы.
Маркузе отвечает на этот вопрос отрицательно и заявляет,
что реальный социализм и реальное рабочее движение
якобы неспособны полностью разорвать с прошедшим, и
неспособны потому, что марксизм недостаточно критиче¬
ски, на взгляд Маркузе, относится к существующему ста¬
рому миру, недостаточно негативен (в этом опять Марку¬
зе солидарен с Адорно) и недостаточно утопичен по отно¬
шению к будущему порядку вещей 78.
Как утверждает Маркузе, это вытекает из происхож¬
дения марксизма, и в особенности марксовой диалектики,
от Гегеля, а также из недостаточной разработанности
78 Cm.: H. M a r c u s e. Vernunft und Revolution. Nachwort von
1954. Neuwied—Berlin (West), 1962, S. 369ff.

326
марксизмом материалистических принципов. Гегелевская
и марксистская диалектика служит выражением такого
отношения к действительности, а тем самым и к освободи¬
тельному движению, которое препятствует настоящей ре¬
волюции, потому что диалектика эта не учитывает сущест¬
веннейшей проблемы, а именно того, что у каждой рево¬
люции есть свой термидор, иными словами, она всегда
достигает того пункта, после которого превращается в свою
противоположность: нет революции за пределами самой
революции, вне процесса полного освобождения. Поэтому
такая диалектика не отменяет постулируемой Маркузе
наличной и явной в каждом индивиде готовности уступить
разрушительным силам, подчиниться им и позволить себя
эксплуатировать79.
В марксизме, таким образом, согласно Маркузе, проб¬
лема угнетения, в сущности, не разъяснена достаточно: ис¬
следование этой проблемы не доведено до уровня индиви¬
да. Поэтому нужна другая форма диалектики и прежде
всего другая форма отрицания: потому во «франкфурт¬
ской школе» эту «другую» диалектику и назвали «негатив¬
ной диалектикой», о чем было сказано выше. Нужно вы¬
работать также другое отношение к целостности (тоталь¬
ности) общества и новые представления о всей проблема¬
тике, касающейся диалектического противоречия80.
Более того, мы должны продвинуться «за» историче¬
ский материализм, к анализу структуры влечений инди¬
вида, к «восполнению» Маркса Фрейдом81. Вокруг этих
задач могут быть сгруппированы все темы работ Маркузе,
как и поздних работ Адорно.
Итоговые выводы Маркузе заключаются в следующем.
Противоречие между нашими никогда не насыщаемыми
влечениями и скупым, враждебным жизни окружающим
миром неизбежно ведет к отказу от удовлетворения вле¬
чений. Благодаря этому отказу внегенитальная часть на¬
шего тела высвобождается для работы как чего-то чуждо¬
го удовольствию. Из того же отказа возникает наша про¬
изводительность в труде, наша культура и техника, над
которыми, следовательно, изначально тяготеет этот отказ
79 См.: H. Marcuse. Psychoanalyse und Politik. Frankfurt а.
M., 1968, S. 46—47.
80 См.: H. Marcuse. Kritische Theorie der Gesellschaft. Franko
furt a. M., 1969, S. 185ff.
81 См. там же, с. 187—188.

327
от влечений или подавление. В таком же плане деформи¬
ровано и наше мышление. Поэтому мы можем мыслить
только в измерении, определяемом существующим поряд¬
ком вещей. (Здесь лежит исток теории Маркузе об «одно¬
мерности».) То же относится к революционерам, откуда
вытекают, по Маркузе, неудачи революций и сохранение
подавления даже при социализме, где существует якобы
такая же опирающаяся на отказ от влечений, а значит,
угнетающая человека техника. Поэтому социализм кон¬
вергирует с капитализмом. А значит, для освобождения
надо прежде всего революционизировать структуру наших
влечений82. Предпосылкой освобождения является форми¬
рование нового человека. Эта мысль берет свое начало от
Ницше, а фактически представляет собой попытку задер¬
жать реальное освобождение, ибо здесь в качестве пред¬
посылки выставляется то, что должно быть и может быть
только результатом борьбы.
Это ведет к уже рассмотренной нами выше, исходящей
из структуры влечений и из биологизма ревизии не толь¬
ко исторического материализма, но и диалектики, а в по¬
литике — к мелкобуржуазному радикализму, критикую¬
щему коммунистов с псевдолевых позиций.
Эта ревизия касается всех основных положений диа¬
лектики. Отрицание должно пониматься так, чтобы была
порвана всякая связь с репрессивным в целом прошлым,
потому что иначе репрессивное прошлое будет в какой-то
мере определять собой мир будущего и тем самым препят¬
ствовать свободе 83. Прошлое должно быть подвергнуто та¬
кому отрицанию, чтобы больше уже никакое отрицание не
было необходимо или даже возможно. Стало быть, никакой
связи между старым миром несвободы и новым миром
(или новым «измерением», новым качеством) быть не
должно. Строго говоря, сам этот тезис уже внутренне про¬
тиворечив, потому что любое, хотя бы и абсолютное, отри¬
цание как-то относится к тому, что отрицается, а следова¬
тельно, само конституирует какую-то связь. Но в понима¬
нии «качественной диалектики» как раз связь количества
и качества, непрерывности и дискретности, реформы и ре¬
волюции оказывается разрушенной.
82 Cm.: H. Marcuse. Triebstruktur und Gesellschaft. Frankfurt
a. M., 1966.
83 Cm.: H. M a r c u s e. Kritische Theorie der Gesellschaft, S. 187.

328
С изложенной позиции сила отрицания должна дейст¬
вовать не изнутри системы, но только извне84. Иначе эта
сила будет деформирована самой системой. Но рабочее
движение и реальный социализм связаны, по Маркузе, со
старой системой, а потому и не являются силой отрицания.
Отсюда вытекает, что политика союза «третьей», негатив¬
ной силы (студентов, жителей гетто, изгоев общества сре¬
ди белого населения, масс «третьего мира») с рабочим дви¬
жением и реальным социализмом не имеет смысла.
Объективно этот тезис сводится к ослаблению фронта
антиимпериалистической борьбы.
Бессмысленно, считает Маркузе, и использование уже
имеющихся социальных институтов (партий, организаций*
парламентов) и форм борьбы. Но отсюда в политическом
отношении следует возврат к анархизму, преимуществен¬
но бакунинского толка85.
Таким образом, ревизия диалектики лежит в основе
пренебрежительного отношения к рабочему движению и к
социализму.
Как судит Маркузе о реальном социализме? С самого
начала он исходит из тезиса, что обобществление средств
производства, не решая проблемы свободы и угнетения, не
есть и главная проблема революции86.
Впрочем, тот же тезис мы можем найти и в програм¬
ме, принятой на съезде СДПГ в Бад-Годесберге. По своему
объективному содержанию этот тезис уводит в сторону от
основных проблем революции. Следствием же его являет¬
ся вывод, что агрессия и другие формы современного вар¬
варства возникают не из капиталистических отношений
собственности, а по другим причинам.
Подобно тому как Маркузе прячет подлинные источ¬
ники контрреволюции где-то в «структуре влечений» ин¬
дивида, объективно оправдывая тем самым империализм*
подобно тому как он видит причины оппортунизма в вы¬
мышленной им неотъемлемой от империализма «законо¬
мерности», по которой рабочий класс оказывается «инте¬
грированным» в капиталистической системе (а тем самым
объективно оправдывается социал-демократический оппор¬
тунизм), подобно тому как он возлагает вину за агрессию
84 Cm.: H. Marcuse. Kritische Theorie der Gesellschaft, S. 189.
85 Cm.: H. Marcuse. Versuch über die Befreiung. Frankfurt a„
M., 1969, S. 82, 85-86, 130-131.
86 Cm.: H. Marcuse. Vernunft und Revolution, S. 371—372..

329
в конечном счете на деформации структуры влечений (зна¬
чит, снимает с империализма вину за агрессивные акты),
таким же образом и возникновение власти он объясняет
в конечном счете не исходя из социальных процессов,
классов и классовых отношений, но исходя из деформиро¬
ванной структуры влечений. Тем самым власть «сама по
себе» есть нечто враждебное, как и организация «сама по
себе», а поскольку рабочее движение не может отказаться
ни от завоевания власти, ни от организации, которые ему
необходимы для освобождения человечества от эксплуата¬
ции и угнетения, то и современная форма рабочего дви¬
жения объявляется противником революции 87.
Сведение всех основных вопросов революционной борь¬
бы к проблемам структуры влечений равносильно такой
постановке этих вопросов, при которой оппортунистиче¬
ская апологетика в принципе уже не отличается от импе¬
риалистической. В обоих случаях ударение ставится на
пунктах, связанных с ложным представлением о природе
человека. Только одни говорят открыто, что коль скоро че¬
ловек в силу самой этой своей природы не способен изме¬
нить реальность, то социализм в лучшем случае есть пре¬
красная греза. Маркузе же говорит, что человек должен из¬
менить свою природу. Но поскольку он при этом не может
сказать, как и посредством чего может произойти такое
изменение (а кроме того, как мы еще увидим, на основе
его теории такое изменение и вообще невозможно), то вы¬
вод получается тот же.
Что же касается аргументации Маркузе по вопросу о
власти и организации, то это не просто фантазирование;
вта аргументация нацелена на разоружение революцион¬
ных сил. Перед лицом столько раз подчеркнутой (и пра¬
вильно) самим же Маркузе силы, организованности и цен-
трализованности империализма, использующего власть,
«организации, общественные институты и т. д., сказать ре¬
волюционерам: не организуйтесь, или по крайней мере не
•организуйтесь централизованно, — это значит сказать: ос¬
тавьте все по-старому.
Таким образом, теория Маркузе пораженческая. В од¬
ной из последних работ, в «Опыте об освобождении», Мар¬
кузе делает из своей теории следующий вывод: мы долж¬
ны бороться за освобождение, но не можем быть уверены,
87 Cm.: H. Marcuse. Psychoanalyse und Politik, S. 46—47;
H. Marcuse. Vernunft und Revolution, S. 371.

330
что ждет нас за гранью этой действительности — свобода
или «тоталитаризм» 88. Не говоря уже о том, что фашизм
существует в рамках этой действительности, остается воп¬
рос: что нас могло бы побудить выйти на борьбу под зна¬
менем такой теории, которая даже не может сказать, к че¬
му мы придем?!
Теория эта, как мы уже говорили, дала понятийное
выражение настроениям целого социального слоя.г Слой
этот входит в состав той недавно сформировавшейся, преи¬
мущественно интеллектуальной по роду занятий мелкой
буржуазии, которая осознала бесперспективность своего
исторического положения, но не готова полностью и безо¬
говорочно перейти на позицию социалистического рабо¬
чего движения. Маркузе, Адорно и другие (впрочем, исто¬
рически можно проследить эту традицию вплоть до Штир¬
нера) непрерывно возвращаются к напряженным попыт¬
кам утвердить свое Я как самотождественное, отринуть
всякую связь с всеобщим, с детерминирующим, будь то
объективно реальные законы или дисциплина организа¬
ции и власти при социализме.
Стоя на такой почве, нельзя прийти ни к какой иной
диалектике, кроме радикального отрицания всякой преем¬
ственности не только с настоящим, но и с будущим. Буду¬
щее должно быть «открытым». Надо сжечь за собой все
мосты и непосредственно путем скачка прорваться к ново¬
му качеству. (Такого рода «диалектика» была подвергнута
глубокому анализу и критике Марксом в его направлен¬
ной против Прудона работе «Нищета философии».) Все
существующее в одинаковой мере достойно осуждения.
Любое «нет» против этого существующего надо поддержи¬
вать, так что «нет» Ницше внезапно оказывается рядом
с «нет» Маркса. А поскольку то, чего ждал Маркс от бу¬
дущего, не было утопией, Маркузе заимствует свои уто¬
пические образы, противопоставляемые сегодняшней дей¬
ствительности, именно у Ницше и других реакционеров.
Из этих установок Маркузе и выводит свою мнимую
новую негативную диалектику. На деле это старая, так
называемая квалитативная диалектика, которую находим,
например, уже у Кьеркегора. Диалектика эта оспаривает
различие между количественными и качественными фор¬
мами изменения.
88 См.: H. Marcuse. Versuch über die Befreiung, S. 10.

331
Практически получается бернштейнианство навыворот:
если существуют только качественные изменения, то либо
каждая реформа уже есть революция, либо не может быть
эволюционного этапа подготовки революции, включаю¬
щего количественные изменения и борьбу за реформы. Ре¬
волюция тогда есть неподготовленный скачок, то есть чудо.
Эта «диалектика» отрицает все важнейшие положения
действительной диалектики, установленные Гегелем и ма¬
териалистически переработанные в марксизме-ленинизме;
разрывает взаимосвязь между реформой и революцией,
между количественным и качественным изменением, не¬
прерывностью и дискретностью; усматривает силы отри¬
цания только вне системы империалистического угнете¬
ния, но в то же время и не в социализме; таким образом,
два полюса одного и того же противоречия отрываются
друг от друга этой «диалектикой», и из них образуются
два различных, совершенно изолированных друг от друга
мира.
Сама по себе эта квалитативная, или негативная, диа¬
лектика легко может быть опровергнута теоретически.
Если между двумя различными качествами или мирами
(«измерениями», по Маркузе) нет ни эволюционно-исто¬
рических, ни иных взаимосвязей, то откуда один мир мо¬
жет вообще иметь какое-то представление о другом? Отку¬
да мы вообще можем знать, что пребываем в каком-то
определенном мире, качестве или измерении? Такое зна¬
ние уже предполагает знание о границах империалисти¬
ческого строя, а обладающий этим знанием в какой-то ме¬
ре уже судит, исходя из позиции, лежащей по ту сторону
этих границ, на другом качественном уровне или в другом
измерении. Так что, хотя мы и существуем в рамках им¬
периалистического порядка, в данном случае наше сужде¬
ние об империализме исходит уже из другого уровня, из
будущего, социалистического общества. Отсюда следует,
что этот другой уровень, социализм как второе измерение,
имеет определенные «корни» уже в первом, капиталисти¬
ческом измерении. Маркузе же о своем втором мире или
измерении может говорить только как о чем-то лишенном
всяких положительных признаков.
Элементы этой чистой отрицательности (мы можем
здесь только вкратце остановиться на этой исторической
параллели) мы находим уже в знаменитом изречении
«Верую, ибо это абсурдно», приписываемом жившему во
II веке н. э. Тертуллиану. Это «отрицательное богословие»

332
получило дальнейшее развитие в VI столетии в трактатах
Псевдо-Дионисия, где противоположность между богом и
человеком заостряется до того, что оказывается возмож¬
ным в лучшем случае только такое познание бога, которое
заключается в отрицании всего конечного. Под влиянием
этой мысли Иоанн Скот Эриугена (IX век) тоже учит о не¬
возможности действительного богопознания. Он говорит*
что богопознание возможно только с помощью аналогий.
При этом признается, что каждый приписываемый богу
предикат необходимо оказывается также и неприменим к
богу: в боге не должно существовать ничто имеющее свою
противоположность, а у каждого предиката есть противо¬
положный. Церковь осудила эту отрицательную теологию*
но все же ее важные элементы были восприняты томиз¬
мом, равно как и Манстером Экхартом (XIII век), у кото¬
рого истолкование бога как абсолютной полноты бытия*
превознесенной над всем конечным, ведет к необходимо¬
сти поставить под сомнение любые позитивные высказы¬
вания о боге. Как возможны позитивные суждения об
абсолютном, хотя бы о самом его бытии? Возможно, только
мистическое погружение в бога, которое в то же, время
есть прорыв из области позитивного в бездну небытия..
В XV столетии Николай Кузанский (в частности, в
своем труде «Об ученом незнании», одном из важнейших
именно в плане истории диалектики сочинений) учил о
возможности приближения к богопознанию только на пу¬
тях отрицательной теологии, посредством «ученого незна¬
ния» как высшего выражения того знания, которое для
нас возможно. Все конечные предметы мы познаем путем
их различения и сопоставления. Однако с чем можно со¬
поставить бога, в котором все противоположности объеди¬
нены? В поздней же схоластике развитие отрицательного
богословия привело в определенном смысле к освобожде¬
нию места для естественнонаучного исследования.
Эта теология способствовала освобождению науки от
религиозных пут, поскольку была связана с тезисом Сиге-
ра Брабантского о двух истинах — божественной, в кото¬
рую можно только верить, и земной, которая открыта для
исследования. Но иначе обстоит дело с диалектикой у
Маркузе. Второе изменение для нее — совсем как бог в
отрицательном богословии — не описывается какими-либо
позитивными суждениями, но есть лишь набор отрицаний
(капитализма и социализма). Однако маркузеанское «нич¬
то» потусторонне не по отношению к миру, а по отноше¬

333
нию к капитализму. Эта теория отнимает перспективу
деятельности у тех, кто борется за свободу.
Неудивительно, что в конечном счете эта негативная
диалектика только и может сказать, что она не знает: при¬
дем ли мы в результате нашей борьбы к свободе или к фа¬
шизму.
Но ведь фактически во многих странах уже совершена
социалистическая революция. Конечно, и для этих стран
остаются сложные проблемы, связанные со строительст¬
вом социализма в мире, где все еще имеются мощные им¬
периалистические державы. Социализм существует в ус¬
ловиях крайне острой классовой борьбы в международном
мастшабе. Иногда забывают, что и атомная бомба была
«опробована» на людях американским империализмом в
Хиросиме и Нагасаки для того, чтобы в СССР поняли,
какое новое и ужасное оружие имеется в руках империа:
лизма. Так началась новая глава в попытках поставить
на колени молодой (в историческом масштабе) социализм.
Дело не ограничилось «одним лишь» атомным шантажом.
НАТО, «холодная война», корейская война89“90, Вьетнам
и т. д. — все это звенья единого и глобального империали¬
стического заговора с целью навязать социализму новые
войны и гигантскую гонку вооружений. Соответствующие
усилия, требуемые тем самым от Советского Союза, пре¬
пятствовали полному удовлетворению многих потребно¬
стей трудящихся в СССР. Этот фактор (сохраняющийся и
теперь) затронул все области общественной жизни в СССР
и других социалистических странах. Вспомним о тех ко¬
лоссальных усилиях, которые должен был приложить в
этой связи Советский Союз.
Однако все эти трудности в развитии, даже если при¬
бавить к ним допущенные теми или иными социалистиче¬
скими силами ошибки, отнюдь не оправдывают мнимора¬
дикальной диалектики «франкфуртской школы».
Вопрос об «обосновании» с помощью теории влечений,
которое Маркузе дал проблематике свободы, и «углубле¬
нии» им (то есть ревизии) исторического материализма в
плане этой же теории и биологизма был подробнее рас¬
смотрен нами выше, в главе 4.
89-90 Отметим, что в конце августа 1953 года даже один из
представителей «франкфуртской школы», Пауль Зете, в передовой
статье в газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг» подверг рез¬
кой критике клеветнические измышления о «северокорейской ком¬
мунистической а га ес сии ».

334
Теория общества у Маркузе и его приверженцев яв¬
ляется буржуазной. Потому-то в центре внимания этой
«критической теории» стоят не вопросы производства
материальных благ, а вопросы их распределения и при¬
своения, а также проблема удовлетворения потребностей
(в самом широком смысле слова, в том числе сексуаль¬
ных). Поэтому же данная теория связывает вопрос о ре¬
волюционном сознании прежде всего с темой обладания
или необладания, расширения или сужения потребитель¬
ских возможностей, причем исключительно в плане бед¬
ности или богатства, которые соответствуют тем или иным
социальным силам. Как мы видим, здесь революционное
сознание выводится не из совокупности общественных от¬
ношений, но из сферы обращения и распределения. Это
дает «критической теории» повод посредством анализа
проблем потребления отвергать революционную роль ра¬
бочего класса как ведущего производителя всего богатства
капиталистического общества.
Ревизия исторического материализма: Юрген Хабермас
Хабермас принадлежит к группе младших представи¬
телей «франкфуртской школы» (ее второго поколения),
причем нельзя умолчать и о том, что за последние годы он
отдалился от позиций «критической теории». Это было не
только результатом коренных недостатков самой этой тео¬
рии, которые Хабермас, очевидно, распознал в ходе своей
многолетней полемики с представителями (Поппер, Аль¬
берт) неопозитивистской теории научного знания, но и
связано с его участием в проводившихся Институтом Мак¬
са Планка исследованиях теоретических основ государст¬
венно-монополистического регулирования и реформирова¬
ния. Понимание кардинальных ошибок «франкфуртской
школы» могло бы послужить ему исходным пунктом для
полного пересмотра его теории в направлении марксизма,
тем более что он и хотел, чтобы его рассматривали как
марксиста. Однако вместо этого можно констатировать его
поворот к концепциям буржуазной герменевтики и в то же
время к идеям, направленным на стабилизацию сущест¬
вующего строя.
Интересы Хабермаса с самого начала сосредоточива¬
лись на проблемах идеолого-политической надстройки,
в особенности на вопросах формирования общественного

335
мнения, руководства и манипулирования им. Здесь, види¬
мо, его личные склонности «удачно» совпали с намерения¬
ми его учителей: Хоркхаймера и прежде всего Адорно
(авторов «Диалектики просвещения»); но это совпадение
выразилось именно в том, что Хабермас стал работать в
противопросветительских «традициях» направления, пред¬
ставленного Хоркхаймером и Адорно. Это привело его с
достаточной последовательностью к концепции о том, что
проблемы кризиса капиталистической системы возникли
из недостатков в ее регулировании, и к соответствующей
этой концепции герменевтической позиции в области тео¬
рии познания. Хотя упомянутый кризис реально имеет ме¬
сто, он обусловлен экономически, чего Хабермас не видит.
Главной целью его исследований в рамках Института
Макса Планка явилась и является выработка рецептов для
устранения предположительных недостатков капиталисти¬
ческого регулирования. Собственно же экономическими
вопросами он занимается разве лишь в связи с анализом
идеологической природы техники.
Но техника представляет собой экономический фактор
лишь в связи с производственными отношениями и с про¬
изводительными силами человеческого общества, в осталь¬
ном же она относится к сфере естественнонаучно-техниче¬
ских разработок. А как раз производственные отношения
Хабермас или совсем игнорирует, или изображает их в
рассмотренной нами ниже «переформулировке».
Первой монографией Хабермаса была книга «Студент
и политика» 91, в составлении которой, помимо Хабермаса,
участвовал также фон Фридебург, ставший позднее мини¬
стром по делам культов (земли Гессен), и другие. В этой
книге исследованы, хотя и без настоящего классового ана¬
лиза, процессы разложения буржуазной идеологии. Здесь
же находим модные сопоставления фашизма с коммуниз¬
мом и подмену классового и вообще реального экономиче¬
ского анализа социально-психологическими соображе¬
ниями.
В следующей своей работе, «Изменения структуры об¬
щественного мнения» 92, Хабермас теоретически исследо¬
вал буржуазно-либеральное общественное мнение. Исход¬
ным пунктом послужило понятие о буржуазном обществе
91 Cm.: J. Habermas. Student und Politik. Berlin (West), 1962.
92 J. Habermas. Strukturwandel der Öffentlichkeit. Berlin
(West), 1962.

336
как о «сфере товарообмена и общественного трудг., харак¬
теризуемой специфическими законами»93. Итак, перед
вами еще один представитель «франкфуртской школы»,
для которого сфера товарообмена и обращения послужила
базисом исследований. Если же он говорит о труде как о
чем-то «характеризуемом специфическими законами», то
в действительности эти слова не наполняются в книге со¬
держанием, ибо производственные отношения «вынесены
за скобки».
До какой степени эта концепция идеалистична, под¬
тверждает убежденность Хабермаса в том, что можно по¬
лучить полное и систематическое представление о буржу¬
азном обществе путем анализа «центральных категорий»,
связанных с общественностью и общественным мнением 94.
Правильное понимание большой политической роли дан¬
ных категорий оторвано у Хабермаса от анализа реальных
основ политической власти, в которых в конечном счете
«инкорпорированы» и эти категории. Обращаясь к кон¬
кретному анализу, он не может не видеть связь общест¬
венных институтов при капитализме с интересами бур¬
жуазии, но он не делает из этого никаких выводов, не
высказывает политических суждений. Известно Хабермасу
и то, что Маркс, поднимаясь от сферы обращения на уро¬
вень производственных отношений, именно на этом уровне
начинал свой анализ95. Но и из этого Хабермас никаких
выводов не делает. Его понимание просвещения основано
на представлении о каком-то существовавшем в условиях
раннего капитализма «неискаженном» рынке со свободной
конкуренцией и эквивалентным обменом. Эта иллюзия
служит для идеологического узаконения идеи свободного
от государственного вмешательства капитализма; но на
той же иллюзорной картине основаны и позднейшие пред¬
ставления Хабермаса, который пришел к убеждению, что
действия членов общества против репрессивных институ¬
тов должны заключаться в проведении обсуждений, сво¬
бодных от какого-либо манипулирования со стороны
власти. Место, которое занимает в концепциях Адорно его
«антисистема», у Хабермаса отведено «антиинституту»
оторванной от материального базиса, антиинституциональ-
ной, свободной от манипулирования, психоаналитической
93 J. Habermas. Strukturwandel der Öffentlichkeit, S. 15.
94 См. там же, с. 16.
95 См. там же, с. 144.

337
и герменевтической дискуссии. Буржуазная теория обще¬
ства, начав с притязания на просветительство, кончила
обскурантизмом. Разве это не обскурантизм, когда Хабер¬
мас уже не только не покушается представить современ¬
ную капиталистическую власть как что-то могущее быть
рационально объясненным, но описывает подвластное мо¬
нополиям государство почти в хайдеггеровских терминах,
как орган «попечения о наличном бытии» (БазетзШгзог-
8в) 96.
Обскурантизмом является и ожидание, что научно-тех¬
ническая революция автоматически повлечет за собой
социальные преобразования: ведь тем самым Хабермас
(в той же книге) усматривает фактор, определяющий ход
исторического процесса, не в общественной практике лю¬
дей, а в воздействии ее средства — техники. Это модерни¬
зация мифа о Големе97 или гётевской сказки об ученике
чародея.
Ошибка не одного только Хабермаса, но и всей «франк¬
фуртской школы» заключена в том, что техническая произ¬
водственная деятельность просто исключается из сферы
практики и трактуется не как практика, но лишь как тех¬
ника. Но ведь и техника есть практика, причем произво¬
дительная практика. А в работах Хабермаса практика все
в большей мере сводится к «интеракции», к чему мы еще
вернемся.
По Хабермасу, благодаря избытку продукции, получае¬
мой с помощью научно-технической революции, плюрали¬
стическая противоположность частных интересов маски¬
рует свой антагонистический характер: как будто бы
прибыль и без того не является регулирующим принципом
для всего капитализма; как будто бы, далее, избыточная
продукция (которая на деле отнюдь не представляет собой
какую-то автономную величину) сама, наоборот, не зави¬
сит от прибыли и ее реализации. Здесь уже совершенно
явный утопизм возникает в итоге абстрагирования от
производственных отношений, а лжетолкованию истори¬
ческого материализма придан вид теории автономных
средств производства. За всем этим стоит, конечно, попыт¬
ка подорвать историческую миссию рабочего класса, за¬
96 См. там же, с. 197.
97 Голем — мифологический образ, символизирующий опас¬
ность, которая угрожает нам со стороны нашего же творения,
вырвавшегося из-под нашей власти.

338
маскированная в виде пессимизма по отношению к ре-
зультатам его активности в империалистических метропо¬
лиях. Пессимизм этот служит и обоснованием для поисков
каких-то иных факторов преобразования мира. Позже в
качестве такого фактора Хабермас стал указывать на
интеллигенцию, что также было связано с ревизией поли¬
тической экономии Маркса. Маркс, чтобы определить
стоимость сложного труда, сводил его к простому; Хабер¬
мас же выдвигает против этого утверждение, что в усло¬
виях научно-технической революции такое сведение уже
невозможно. Исходя из этого, а также из своей критики
установленного Марксом закона о тенденции к снижению
нормы прибыли, Хабермас оспаривает теорию стоимости
Маркса.
Таким образом, роль ведущего (как фактор обществен¬
ных изменений) класса передается Хабермасом не рабоче¬
му классу, а научно-технической интеллигенции. Он свя¬
зывает это с тезисом о том, что уже в первобытном обще¬
стве социальность основывалась не на производительном
труде, но на таких факторах, как язык и семья. Отсюда
он переходит к попытке «переформулировать» то, что он
считает «историческим материализмом». Хабермасовское
«экономическое» обоснование ведущей роли научно-техни¬
ческой интеллигенции в нашу эпоху, несомненно, льстило
левоинтеллектуальной оппозиции, соответствуя ее пред¬
ставлениям о рабочем классе как якобы утратившем рево¬
люционность и ее притязаниям на гегемонию.
Независимо от имеющей место дискуссии между марк¬
систами о применимости закона снижения нормы прибыли
аргументы Хабермаса несостоятельны уже потому, что
стоимостный анализ продукции развитых капиталистиче¬
ских стран, например ФРГ, показывает, что сейчас, как и
раньше, основная масса стоимости производится промыш¬
ленными рабочими. Но прежде всего приведенный тезис
Хабермаса и прочих так называемых левых интеллектуа¬
лов опровергается фактом и масштабами современной по¬
литической борьбы рабочего класса в развитых капитали¬
стических странах.
Наиболее типично «франкфуртские» воззрения выра¬
жены Хабермасом в работе «Теория и практика». Соответ¬
ственно в этой работе он интерпретирует марксизм лишь
как учение о разумном обществе, которое возникнет в ре¬
зультате внутренней логики истории. Это, конечно, не
марксизм, а завуалированная форма гегелевского истори¬

¿539
ческого идеализма. Хотя Хабермас признает существова¬
ние рабочего класса98, рабочее движение он игнорирует.
Это оказывается для него возможным благодаря тому, что
он чисто по-позитивистски ограничивается констатацией
определенных конкретно-исторических особенностей соз¬
нания рабочих масс тех или иных капиталистических
стран. Принимая эти особенности за неизменные, он отка¬
зывается от исторического подхода к ним, то есть не хо¬
чет даже выяснять, какие условия необходимы для раз¬
вития социалистического сознания у рабочего класса.
Что же в таком контексте означает выдвижение прак¬
тики в качестве центральной проблемы? Если Хабермас
абстрактно истолковывает существующий социальный
строй как такой, при котором «человечеству до сих пор не
удалось ликвидировать данную в практике власть внеш¬
него над внутренним» ", то это та же мысль, что и у Лука¬
ча и Хоркхаймера, предполагавших, что когда-нибудь дух
освободится от своей зависимости от материи, а материа¬
листическое понимание истории утратит свое значение.
Учение Маркса о базисе и надстройке Хабермас считает
всего лишь «предрассудком»100; марксизм — это только
«материалистическая трактовка учения об объективном
духе» 101, которая отнюдь не предвосхищает ни состояния
общества после снятия капитализма, ни пути к этому со¬
стоянию; так что же тогда такое практика и чем она долж¬
на быть? Она есть, по Хабермасу, лишь идеальная, теоре¬
тическая критическая деятельность (как некогда полагали
левые гегельянцы), и деятельность эта имеет дело с миром
отчужденным, который в конечном счете невозможно ана¬
лизировать, а можно только принять таким, каков он есть.
Здесь опять проявляется аффирмативная, позитивистская
природа «критической теории».
Материалистическое понимание истории Хабермас счи¬
тает ложным, потому что общество и государство, по его
мнению, не должны противопоставляться, но должны рас¬
сматриваться как взаимозависимые, причем концепция
классов снимается благодаря их интеграции в понимае¬
мом таким образом обществе. Пролетариат, будучи «инте¬
98 Cm.: J. Habermas. Theorie und Praxis. Neuwied—Berlin
(West), 1963, S. 164.
99 TaM Hie, c. 160.
100 Cm. TaM Hie, c. 200.
101 TaM Hte, c. 158.

340
грирован», более не существует в качестве «адресата»
революционной теории, а марксистская концепция идеоло¬
гии стала неудовлетворительной в результате превращения
науки и техники в идеологию 102. По всем этим причинамг
считает Хабермас, исторический материализм должен быть
«переформулирован».
Хабермас выступает против таких всеобъемлющих по¬
нятий марксизма, как производительная, деятельность и
практика 103. Они должны быть дихотомически расчлене¬
ны с выделением понятий коммуникативной деятельности
(интеракции) и целесообразно-рациональной деятельности
(труда), причем двигателем развития общества в конечном
счете служит интеракция. Ее основные сферы — это право
и мораль104; так «переформулированный» исторический
материализм оказывается обычным идеализмом.
Согласно Хабермасу, интеллигенция (вследствие пре¬
вращения науки в решающую производительную силу)
выдвигается теперь на место пролетариата в качестве ре-г
волюционного субъекта истории. А место классовой борь¬
бы занимают непринужденные дискуссии между интелг
лектуалами. До Хабермаса это представление о «респубт
лике ученых» и о подобного рода дискуссиях как о методе
эмансипирующей политики уже развивал Поппер. Резкая
критика, которой подверг его взгляды в этом вопросе
Гельмут Шпиннер, целиком и полностью относится и к
Хабермасу 105.
Работы Хабермаса по теории общества оставляют впе¬
чатление, что он хочет развить эту теорию на основании
одних лишь теоретико-познавательных соображений, что
речь идет о гносеологическом исследовании. В этом прояв¬
ляется сама исходная ориентация Хабермаса, заключаю¬
щаяся в буржуазной установке на осуществлении свобо¬
ды посредством одного лишь просвещения. Отсюда и вы¬
теснение (по крайней мере на первый взгляд) в его рабо¬
102 См.: J. Habermas. Zur Rekonstruktion des Historischen Ma¬
terialismus. Frankfurt a. M., 1966. Критику этих взглядов см. в ра¬
боте: W. R. Beyer. Der Begriff “Interaktion”—eine Sackgasse im
Verwirklichungsprozess der Philosophie.—“Deutsche Zeitschrift für
Philosophie”, 1977, № 3, S. 305ff.
103 Cm.: J. Habermas. Zur Rekonstruktion des historischen
Materialismus, S. 31.
104 См. там Hie, c. 13.
105 См.: H. Spinner. Plüralismus als Erkenntnismodell. Frank¬
furt a. M., 1974, 224ff.

34!
тах социальной теории гносеологией. Поскольку все же*
невозможно полностью заменить в теории общества соот¬
ветствующую ей постановку вопросов на гносеологиче¬
скую, мы находим в теоретико-познавательных работах
Хабермаса, в частности, и вполне определенные суждения
из области социальной теории. Сюда относится, прежде*
всего, тезис о том, что мы живем в индустриальную эпоху.
Как уже давно отметил Р. Дарендорф, такая формулиров¬
ка чрезвычайно неточна. Как США, так и Советский Союз
развивались путем индустриализации, и тем не менее-
именно противоположность систем, представленных обеи¬
ми этими странами, является основным свойственным на¬
шему времени противоречием. Очевидно, что тезис о&
индустриальном обществе недостаточен и для того, чтобы*
объяснить социальную действительность наших дней106..
Притом следует отметить и чрезвычайную поверхностность
тезиса об индустриальной эпохе, который выводит сходство
различных общественных формаций из наличия у них
определенных общих аспектов. Но такой вывод столь же-
неприемлем, как если бы биолог объединил человека и
обезьян в один ряд просто на основании сходных черт их
анатомии. Какими же неточными становятся исследова¬
тельские средства буржуазных ученых применительно к
современным капиталистическим условиям, как только*
речь, заходит о кардинальных категориях изучения мира,
в котором мы живем!
Итак, по Хабермасу, в эпоху индустриального общест¬
ва техника и наука вступают в тесную взаимосвязь, ска¬
зывающуюся на развитии экономики; при этом, однако,.
последняя понимается только как техника, то есть в смыс¬
ле научно рационализированного использования опредме-
ченных процессов; люди же с их производственными отно¬
шениями остаются за рамками экономического процесса.
Конечно, данное положение уже не относится к области
гносеологии, но представляет собой ответственное (и в то*
же время ложное) суждение из сферы теории развития
общества. «Вынеся за скобки» производственные отноше¬
ния, Хабермас потерял тем самым в своей картине обще¬
ства и то, что из них вытекает: общественные цели про¬
изводства, а при капитализме также и принцип прибыли.
Он превратил экономические процессы в технически обус¬
106 См.: R. Dahrendorf. Gesellschaft und Freiheit. München,.
1962, S. 24.

342
ловленные формы принуждения со стороны вещей. Эконо¬
мика становится объективным процессом целенаправлен¬
но-рациональной деятельности и поведения, основанного
на обучении. Однако вместе с производственными отноше¬
ниями «вынесена за скобки» и классовая борьба. Что же
тогда будет движущей силой истории? Такой силой для
Хабермаса служит чисто антропологически обосновывае¬
мая константа, именуемая им «интеракцией». Ниже мы
попытаемся выяснить, что это такое.
Для охраны системы современного капитализма в раз¬
витых капиталистических странах осуществляется интен¬
сивное государственное вмешательство. В условиях уси¬
ливающейся взаимосвязи науки и техники происходит
превращение науки в первостепенную производительную
силу 107. Это приводит Хабермаса к провозглашению геге-
монистских претензий интеллигенции и к постулированию
просветительской деятельности в качестве решающей фор¬
мы борьбы. Как мы видим, все это — дальнейшее развитие
представлений более ранней книга Хабермаса «Изменения
структуры общественного мнения». Он считает, чтб необ¬
ходимость государственного регулирования экономики вы¬
текает из того, что принципы капиталистической конку¬
ренции утратили свою функцию обоснования саморегуля¬
ции капитализма. Причины кризисов переместилиоь- из
сферы экономического базиса в область надстройки. Отсю¬
да тоже следует необходимость вмешательства государст¬
ва в экономический процесс, чтобы преодолеть кризисные
явления. Из данной концепции Хабермас делает вывод,
что экономика перестала быть материальным базисом. По¬
литику же нельзя более считать надстройкой. Это препод¬
несенные в новом обличье старые взгляды Хоркхаймера.
Причем то, что Хоркхаймер относит к более отдаленному
'будущему, Хабермас изображает в качестве уже сущест¬
вующего. Такое изображение было характерно и для «Тео¬
рии и практики», где учение о базисе и надстройке объяв¬
лено «предрассудком». Политика в виде упомянутого
экономического регулирования, предназначенного увекове¬
чить современный капитализм, уже не служит, по Хабер¬
масу, классово эгоистическим целям, но должна быть ори¬
ентирована на «практические цели», исходя при этом из
нужд развития техники. Здесь Хабермас перенимает бур¬
107 См.: J. Habermas. Technik und Wissenschaft als Ideologie,
:S. 80.

343
жуазную аргументацию о «принуждении со стороны ве¬
щей», в соответствии с которой технократическое мышле¬
ние должно стать господствующим. Техника и наука, об¬
раз мыслей технократов станут адекватной формой
идеологии. Но это уже препятствует просвещению, а тем
самым и освобождению. По Хабермасу, техника стабили¬
зирует капиталистическую систему, так что Маркс был
неправ, ожидая освободительных результатов от развития
производительных сил. Итак, Хабермас в противоречии с
известными высказываниями Маркса в его предисловии к
работе «К критике политической экономии» приписывает
марксизму тезис об автоматическом развертывании исто¬
рического прогресса благодаря развитию производитель¬
ных сил. К тому же и это развитие он отождествляет с
развитием техники, исключая тем самым важнейшую про¬
изводительную силу, человека. На самом же деле марксизм
всегда боролся с этим ложным и буржуазно-либеральным
в своей основе эволюционистским тезисом.
Хабермас считает: чтобы преодолеть порочный круг,
в котором техника и капитализм укрепляют друг друга,
необходимо осознать подлинно основной общественный
конфликт и тем самым реформировать сознание.
Но что это за основной конфликт? Для Хабермаса эта
конфликт между трудом и интеракцией. Движущей силой
общественного развития служат «интересы, глубочайшим
образом обоснованные антропологически». Имеются в виду
интересы, побуждающие к познанию, свойственные, па
мнению Хабермаса, антропологической природе человека
и обусловливающие собой границы опыта. Эти интересы
направлены на цели самосохранения (идея, восходящая к
теории познания Ницше с его философией жизни) и про¬
являются в виде наук о природе, духе и обществе. В част¬
ности, в естествознании таким побуждающим к познанша
интересом служит стремление обеспечить надежность опы¬
та и расширение его сферы, чтобы добиться контроля над
опредмеченными, техническими процессами. Данную сфе¬
ру нашей деятельности (естественнонаучно-техническую)
Хабермас связывает с тезисом Гелена о «деятельности,,
обусловленной недостаточностью», который опять-таки
основан на взглядах Ницше.
Гелен считает, что возникновение техники следует при¬
писать нехватке у человека биологических орудий (недо¬
статочность органов!). Техника должна устранить эту не¬
хватку и помочь тем самым человеку в его противоборства

344
е природой. Однако то, что должно было нам помочь, само
оказывается (как мифический Голем) аппаратом, господ¬
ствующим над нами. Это понимание техники как неотвра¬
тимого рока является концепцией, общей для Хабермаса,
Гелена, Хайдеггера, Фрейера, Маркузе.
Но анализ того, что должно, по Хабермасу, быть сущ¬
ностью техники, показывает, что здесь речь идет о прин¬
ципах эксплуатации, максимизации прибыли и т. д., вы¬
текающих отнюдь не из развития проиводительных
сил, к которым относится и техника, но из производствен¬
ных отношений. А эти отношения в свою очередь истори¬
чески возникли и исторически изменяются, не имея ничего
общего ни с какими глубинными антропологическими кон¬
стантами.
В герменевтических науках о духе интересом, побуж¬
дающим к познанию, должно служить стремление к со¬
хранению и расширению сферы интерсубъективности,
к обеспечению взаимопонимания, ориентированного на
деятельность. Соответствующую роль для общественных
наук, обосновывающих социальную эмансипацию, играет
стремление к использованию научных данных в политиче¬
ских целях.
Хабермас полагает, что Маркс ограничивал процесс
самовоспроизводства человека одной лишь сферой труда
в смысле промышленного производства и инструменталь¬
ной деятельности, в то время как на самом деле мы про¬
тивостоим не только природе, но и друг другу. Процесс
человеческого взаимодействия, именуемый у Хабермаса
интеракцией, по его мнению, Маркс подчинил инструмен¬
тальной деятельности, а тем самым диалектике производи¬
тельных сил и производственных отношений. Эта «ошиб¬
ка», приведшая, по Хабермасу, к догматизации и перерож¬
дению марксизма, ведет соответственно к необходимости
ого дополнить и заново сформулировать. Такую попытку
новейшим образом «спасти марксизм» и предпринимает
Хабермас, действуя методами «франкфуртской школы».
Итак, по Хабермасу, мы должны рассматривать позна¬
вательные интересы, распределенные по двум не связан¬
ным друг с другом системам деятельности. Первая из этих
систем — труд, вторая — интеракция. Под трудом Хабер¬
мас понимает действия посредством инструментов. Следо¬
нательно, он вырывает труд из сети его социальных взаи¬
мосвязей и превращает в чисто физиологический природ¬
ный процесс индивидуальной активности. Общественный

345
субъект растворяется в индивидуальном. Под интеракцией!
Хабермас понимает коммуникативные процессы между
людьми/выражаемые в символах, языке, сознании и куль¬
туре. Труд как инструментальная деятельность имеет дело*
с физическими телами; коммуникативная деятельность*,
интеракция —с людьми, с их речью и поступками. Хабер-*
мае, таким образом, отрывает взаимодействие между людь¬
ми, коммуникацию, от общественной практики, с которой,
оно связано генетически, и в частности от трудового про¬
цесса, истолковываемого им как чисто индивидуальный
процесс. С помощью такого обособления он конструирует
некую самостоятельную область социальной деятельности*,
называемую им интеракцией. Хотя труд и интеракция за¬
висят друг от друга, они не могут быть друг к другу све¬
дены 108. Конфликт между ними определяет всю историю..
Маркс, по мнению Хабермаса, дал в работе «К критике по¬
литической экономии» анализ только инструментальной
деятельности (труда в хабермасовском смысле), не поняь
«интеракции». Поэтому, утверждает Хабермас, марксизм —
это нечто вроде замаскированного позитивизма. Маркс не*
понимает подлинной взаимосвязи между господством и
идеологией, ибо господство и идеология возникают не из;
труда, но из интеракции как чего-то самостоятельного.
Для анализа проблем, относящихся к области интерак¬
ции, нужен, считает Хабермас, герменевтический метод,
с помощью которого исследователь мог бы проникнуть во
внутренние смысловые взаимосвязи коммуникативного по¬
ведения.
Труд и интеракция, развитие производительных сил к
развитие общественных отношений — все это совершается
параллельно и вне взаимной зависимости. Взаимосвязи н
пределах каждого данного способа производства оказыва¬
ются расторгнутыми, а значит, отрицается взаимосвязь,
производительных сил с покоящимися на них производст¬
венными отношениями; Маркс же якобы разработал одну
лишь теорию развития производительных сил.
Хабермас выделяет в историческом развитии, во-пер¬
вых, традиционные формации докапиталистического типа*,
во-вторых, формации современного типа, а именно капита¬
листические и позднекапиталистические (государствен¬
но-социалистические) , наконец, «постсовременную» фор¬
108 Cm.: J. Habermas. Technik und Wissenschaft als Ideologie*.
S. 33; J. Habermas. Erkenntnis und Interesse, S. 77.

346
мацию. При этом различение основывается на том, что в
традиционных формациях будто бы господствует непосред¬
ственное отношение власти, в капиталистических и пост-
капиталистических — опосредованное, а в «постсовремен-
ной» формации должна возобладать интеракция, свободная
от всякой власти: коммуникация при «идеальной языковой
ситуации». И снова отчетливо проступает, насколько для
Хабермаса акт освобождения сконцентрирован в области
языка, общения, общественного мнения, интерпретации
и т. д., насколько он целиком сводится к этой области. Не¬
затронутой остается самая суть проблемы: в чем же со¬
стоят и откуда берутся нормы и критерии идеальной и
свободной от господства языковой ситуации? Если они
должны возникнуть из наличной эмпирической действи¬
тельности, то это будет «позитивизм», «защита системы».
Если же в поисках происхождения соответствующих це¬
лей и норм мы должны выйти за пределы современной
эмпирии, опять встает вопрос: с чем связать это проис¬
хождение? С интеракцией? Это был бы явный порочный
круг. А производственные отношения, классы и классо¬
вую борьбу Хабермас «вынес за скобки»: значит, искомые
цели и нормы могли возникнуть лишь каким-то иррацио¬
нальным способом из безбазисной интеракции. В сущ¬
ности, Хабермас не может, да и не хочет предложить ни¬
какой альтернативы существующей капиталистической
системе, а интеракция его введена на основе совершенно
искаженного представления о концепции Маркса в данной
области.
Хабермасовское понятие интеракции остается в конеч¬
ном счете необоснованным и совершенно иррациональным.
Невозможно понять, зачем вообще нужно такое понятие,
которое уводит от проблем реального общественного про¬
цесса, тогда как эти проблемы уже полностью осознаны
с помощью точных понятий развитого Марксом материа¬
листического понимания истории. В этой связи интересно,
что важнейший интеллектуальный инструмент для того,
чтобы сделать наше сознание способным генерировать
идеальную и свободную от господства языковую ситуа¬
цию, Хабермас усматривает в применении психоанализа.
Психоанализ якобы и делает человека способным к сво¬
бодной от всякого господства коммуникации. Наряду с
этим Хабермас выдвигает на передний план и «языковую
аналитику». И то и другое наглядно подтверждает сфор¬
мулированный нами выше тезис о том, что концепция че¬

347
ловека у идеологов империалистической буржуазии отли¬
чается от тенденций классической буржуазной философии
к выработке по возможности всесторонней картины чело¬
века как общественного существа, во-первых, тем, что эта
концепция все в большей мере сводится до уровня психо¬
анализа, а во-вторых, тем, что для нее характерна конвер¬
генция «критической теории», позитивизма и герменевтики
на основе «аналитики (прагматики) языка».
Антропологизация, вытекающая из ложного, несоциаль¬
ного понимания труда у Хабермаса, имеет далеко идущие
последствия. А именно ему приходится отыскивать антро¬
пологические корни ряда кардинальных общественных
проблем, таких, как проблемы власти и идеологии, кото¬
рые он пытается разъяснить непосредственно и в проти¬
воречии с Марксом.
Как он это делает? Путем обращения к биологическим
теориям, что типично для всех представителей «франк¬
фуртской школы»; путем возвращения к Фрейду. Из уче¬
ния о противоречии между энергией наших влечений и
требованиями реальности Фрейд и такие «фрейдо-маркси¬
сты», как В. Райх, Э. Фромм и Г. Маркузе, делали вывод,
что подавление и модифицирование влечений ведет к
появлению репрессивных и агрессивных установок. Вместо*
общественно-научного прояснения проблем власти и идео¬
логии предлагается психологизирование и биологизирова¬
ние, отказ от научного подхода к социальным явлениям.
Различие между империализмом и социализмом в трактов¬
ке этих проблем отодвигается (в сопоставлении с основ¬
ным псевдобиологическим конфликтом) на задний план
как вторичное проявление более глубоко залегающего и
связанного со структурой биологических влечений проти¬
воречия.
Исходя из своей диалектики труда и интеракции, Ха¬
бермас приходит к постулированию двух процессов: тру¬
дового и социального. Это вполне в традициях реакцион¬
ной немецкой буржуазной социологии культуры, связан¬
ных в свою очередь с философией жизни. Если говорить
об истории этих идей, то она восходит к ложному противо¬
поставлению культуры и цивилизации, введенному еще в
1887 году Тённисом и затем ставшему идеологическим сте¬
реотипом всей буржуазной социологии с ее бесконечными
поисками разнообразных оттенков противоречия между
жизнью, природой, растущим, органичным, культурой*
сердечностью, эмоциями, чувством, интуицией, понимани-

348
-ем, искусством, с одной стороны, и тотемом, принципом
техники и аппарата, сконструированным, машиноподоб¬
ным, цивилизацией, с расчетом, рассудочностью, интеллек¬
туально-рациональным — с другой. Это надуманное проти¬
вопоставление, которое могло проводиться или истори¬
чески, «по вертикали», как делал О. Шпенглер, или
социологически, «по горизонтали» (А. Вебер), связывалось
затем с вопросом: что первично — культура или цивилиза¬
ция? Или как у Хабермаса: интеракция или труд? Так
реальная общественно-научная проблематика растворяется
в мнимых альтернативах.
Исключая понятие производственных отношений из
марксистской теории производства, Хабермас трактует за¬
тем эти отношения как нечто самостоятельно существую¬
щее в рамках бессодержательной интеракции, из нее же
выводя власть и идеологию. Марксизм якобы основывает
освобождение на изолированном понятии техники (тру¬
да). Но таковы были взгляды позднего Каутского: это ме¬
ханистический материализм, не имеющий ничего общего
с марксизмом. В действительности же проблема освобож¬
дения человека рассматривается марксизмом не в связи с
развитием техники, но в связи с развитием противоречия
между производительными силами (из которых важней¬
шей является человек) и производственными отношения¬
ми, — противоречия, которое должно быть разрешено ре¬
волюционным путем, но отнюдь не снимается автомати¬
чески.
Отсюда следует, что дуализм Хабермаса беспочвен. Но
для чего он понадобился? В его основе лежит действую¬
щая с подлинной «силой влечения» буржуазная ориента¬
ция на надстройку в ее государственно-политически идео¬
логических формах и соответственно ориентация на интел¬
лигенцию как субъект революции, отрицание революцион¬
ной роли рабочего класса. Невозможно было бы провести
эту буржуазную ориентацию на основе марксистской тео¬
рии целостных общественных формаций, признающей в
качестве базиса производственные отношения, а в каче¬
стве субъекта революции — рабочий класс. Напротив, если
интеракция есть нечто первичное и самостоятельное, а
власть и идеология — нечто производное от нее, тогда воз¬
можна только «классовая борьба» типа диалектики госпо¬
дина и раба в гегелевской «Феноменологии духа», то есть
классовая борьба подменяется понятием «просвещение».
Место радикальной теории общества занимает «радикаль¬

349
ная» теория познания. Абстрагирование от производствен¬
ных отношений ведет в политическом плане к ориентации
на тактику реформы сознания, к элитарным идеям, при¬
чем отменяются любые покушения на материальную
власть старой системы. Эта буржуазная форма классовой:
борьбы носит в конечном счете аффирмативный характер
по отношению к буржуазной системе, а потому стоит к
столь пылко атакуемым Хабермасом позициям, например
Ганса Альберта, гораздо ближе, чем это признает сам Ха¬
бермас. И в то же время именно эта ориентация на над¬
стройку, в особенности на ее аспекты, связанные с госу¬
дарственным планированием, составляет основу продол¬
жающейся и сейчас деятельности Хабермаса в Институте
Макса Планка.
Совместно с К. Ф. Вайцзеккером Хабермас организовал
в рамках Института Макса Планка «своего рода дозорный
центр по раннему выявлению опасностей, которые угро¬
жают (капиталистическому) экономическому и социаль¬
ному строю» 109. Они поставили своей целью привлекать
внимание к имеющимся в империалистической системе
тенденциям, ставящим под угрозу ее стабильность и ве¬
дущим к эрозии ее фундаментальных институтов. В этой
связи они исследуют проблему государственного, а точ¬
нее, государственно-монополистического вмешательства в
экономику и усматривают опасность для системы в том
случае, «если не удастся поддержать все более расширяю¬
щиеся функции государства на удовлетворительном уров¬
не в смысле их соответствия и созвучия с нуждами обще¬
ства» по. Хабермас и Вайцзеккер выдвигают идею регули¬
рования экономики с контролем над заработной платой и
ценами и одновременно с ограничением как производи¬
тельности инвестиций, так и тарифной автономии. По по¬
воду недовольства, зреющего среди молодежи, выдвигает¬
ся требование распространить исследования проблем
социального обеспечения и на юношеские возрастные
группы (а не только на детей). Газета «Франкфуртер аль-
гемайне цайтунг» выдвигает в этой связи только то воз¬
ражение, что собственные-то исследования обоих дирек¬
торов упомянутого центра противоречат всем этим целям,
109 См.: Inventur einer Gelehrtenrepublik. Habermas, Weizsäcker
und das Stranberger Max-Plank Institut.—“Frankfurter Allgemeine
Zeitung”, 15.5.1974.
110 Там же.

350
не давая возможности ни своевременно распознать кризис¬
ные явления в системе, ни выработать против них пал¬
лиативных средств.
Критически анализируя работы Хабермаса позднего
периода, мы можем отметить, что в них уже с самого на¬
чала предположено то, что он затем «доказывает». Он ис¬
ходит из позитивистского понимания производства как
технического акта изготовления материальных, благ, что
ведет к отрыву производственных отношений от производ¬
ства. Общество и экономика отрываются одно от другого,
общественный характер экономических отношений упу¬
скается из виду. Так возникает фикция общественного
процесса, развивающегося независимо от производства.
При этом оказывается «возможным» оторвать государст¬
венное регулирование в условиях государственно-монопо¬
листического капитализма от господствующих в условиях
государственно-монополистического капитализма произ¬
водственных отношений, от противоречий как в рамках
монополий, так и между двумя системами — капитализ¬
мом и социализмом, и «вывести» это регулирование из од¬
ной лишь технократической идеологии. Следовательно,
«революционная практика» для Хабермаса есть идеологи¬
ческая (просветительско-реформистская) форма выраже¬
ния ведущей роли интеллигенции. Левое (и в период сво¬
его появления все же предреволюционное) гегельянство,
из критики которого марксизм исходит, — вот последнее
слово Хабермаса после того, как он отказался от прогрес¬
сивных позиций.
Поскольку мы перешли к рассмотрению представите¬
лей второго поколения «франкфуртской школы», не при¬
ходится удивляться, что в пределах их принципиальной
общности с позициями «франкфуртской школы» в целом
у них имеются и заметные расхождения с этими позиция¬
ми. В особенности во второй половине 60-х годов в рамках
школы появились существенные разногласия по вопросам
ведения активной борьбы против империализма.
Вспомним, что наиболее продуктивный период деятель¬
ности Хоркхаймера приходится на 30-е годы, когда школа
представляла собой группу, концентрировавшуюся вокруг
его «Журнала социальных исследований». Между тогдаш¬
ним и сегодняшним состоянием «франкфуртской школы»
имеются существенные пункты различия, что видно и на
примере Хабермаса. Так, у Хоркхаймера и Адорно отноше¬
ние к диалектике (если говорить об их субъективных наме¬

351
рениях) являлось более позитивным, чем у Хабермаса.
Впрочем, это не должно закрывать от нас того факта, что
и представители старшего поколения «франкфуртской
школы» (Хоркхаймер, Адорно, Поллок) никогда не ста¬
новились на точку зрения марксистской политической
экономии. Отношение Хабермаса к государственно-моно¬
полистическому капиталу и его «демократии» является
еще более некритическим, чем у Хоркхаймера и Адорно
в период основания и начальных стадий развития «франк¬
фуртской школы». Однако поздний Хоркхаймер выступал
с гораздо более открыто консервативных позиций, чем Ха¬
бермас.
Фейербах против Маркса? — Альфред Шмидт111
Деятельность Альфреда Шмидта охватывает все три пе¬
риода развития «франкфуртской школы»; он сотрудничал,
в частности, с Хоркхаймером («поздним» и «средним»),
позиция которого выражена Шмидтом, пожалуй, еще бо¬
лее наглядно заостренно, чем у самого Хоркхаймера. То,
что у Хоркхаймера было только намечено, А. Шмидт
вполне явно (настолько, что бывает трудно понять, зачем
он иногда «присоединяется» к диалектическому материа¬
лизму, «признавая», в частности, позднего Энгельса) вы¬
ражает в своих работах: в выполненной под руководством
Хоркхаймера диссертации «О понятии природы у Марк¬
са», в предисловиях и послесловиях к опубликованным под
его редакцией книгам Сартра, Лефевра, Маркузе и других,
а также в ряде отдельных, опубликованных за последние
годы сочинений. В целом для критики концепций Шмид¬
та сохраняет силу сказанное ранее относительно взглядов
Хоркхаймера как их родоначальника. Эти концепции, ос¬
нованные на фактическом отрицании объективной реаль¬
ности н ее законов, на замене научного социализма субъ¬
ективизмом чистой воды, представляют собой замаскиро¬
ванную под «левые» взгляды мелкобуржуазную атаку на
социалистическое рабочее движение и реальный социа¬
лизм как его наиболее значительное достижение. Всему
этому противопоставляется «западный» марксизм и «за¬
падный» социализм.
111 Анализ работ А. Шмидта см. в монографии: W. М. S к с о j-
Materie, Gesellschaft und Praxis.—In: Philosophie Alfred Schmidts.
Frankfurt a. M., 1977.

350
не давая возможности ни своевременно распознать кризис¬
ные явления в системе, ни выработать против них пал¬
лиативных средств.
Критически анализируя работы Хабермаса позднего
периода, мы можем отметить, что в них уже с самого на¬
чала предположено то, что он затем «доказывает». Он ис¬
ходит из позитивистского понимания производства как
технического акта изготовления материальных благ, что
ведет к отрыву производственных отношений от производ¬
ства. Общество и экономика отрываются одно от другого,
общественный характер экономических отношений упу¬
скается из виду. Так возникает фикция общественного
процесса, развивающегося независимо от производства.
При этом оказывается «возможным» оторвать государст¬
венное регулирование в условиях государственно-монопо¬
листического капитализма от господствующих в условиях
государственно-монополистического капитализма произ¬
водственных отношений, от противоречий как в рамках
монополий, так и между двумя системами — капитализ¬
мом и социализмом, и «вывести» это регулирование из од¬
ной лишь технократической идеологии. Следовательно,
«революционная практика» для Хабермаса есть идеологи¬
ческая (просветительско-реформистская) форма выраже¬
ния ведущей роли интеллигенции. Левое (и в период сво¬
его появления все же предреволюционное) гегельянство,
из критики которого марксизм исходит, — вот последнее
слово Хабермаса после того, как он отказался от прогрес¬
сивных позиций.
Поскольку мы перешли к рассмотрению представите¬
лей второго поколения «франкфуртской школы», не при¬
ходится удивляться, что в пределах их принципиальной
общности с позициями «франкфуртской школы» в целом
у них имеются и заметные расхождения с этими позиция¬
ми. В особенности во второй половине 60-х годов в рамках
школы появились существенные разногласия по вопросам
ведения активной борьбы против империализма.
Вспомним, что наиболее продуктивный период деятель¬
ности Хоркхаймера приходится на 30-е годы, когда школа
представляла собой группу, концентрировавшуюся вокруг
его «Журнала социальных исследований». Между тогдаш¬
ним и сегодняшним состоянием «франкфуртской школы»
имеются существенные пункты различия, что видно и на
примере Хабермаса. Так, у Хоркхаймера и Адорно отноше¬
ние к диалектике (если говорить об их субъективных наме¬

351
рениях) являлось более позитивным, чем у Хабермаса.
Впрочем, это не должно закрывать от нас того факта, что
и представители старшего поколения «франкфуртской
школы» (Хоркхаймер, Адорно, Поллок) никогда не ста¬
новились на точку зрения марксистской политической
экономии. Отношение Хабермаса к государственно-моно¬
полистическому капиталу и его «демократии» является
еще более некритическим, чем у Хоркхаймера и Адорно
в период основания и начальных стадий развития «франк¬
фуртской школы». Однако поздний Хоркхаймер выступал
с гораздо более открыто консервативных позиций, чем Ха¬
бермас.
Фейербах против Маркса? — Альфред Шмидт111
Деятельность Альфреда Шмидта охватывает все три пе¬
риода развития «франкфуртской школы»; он сотрудничал,
в частности, с Хоркхаймером («поздним» и «средним»),
позиция которого выражена Шмидтом, пожалуй, еще бо¬
лее наглядно заостренно, чем у самого Хоркхаймера. То,
что у Хоркхаймера было только намечено, А. Шмидт
вполне явно (настолько, что бывает трудно понять, зачем
он иногда «присоединяется» к диалектическому материа¬
лизму, «признавая», в частности, позднего Энгельса) вы¬
ражает в своих работах: в выполненной под руководством
Хоркхаймера диссертации «О понятии природы у Марк¬
са», в предисловиях и послесловиях к опубликованным под
его редакцией книгам Сартра, Лефевра, Маркузе и других,
а также в ряде отдельных, опубликованных за последние
годы сочинений. В целом для критики концепций Шмид¬
та сохраняет силу сказанное ранее относительно взглядов
Хоркхаймера как их родоначальника. Эти концепции, ос¬
нованные на фактическом отрицании объективной реаль¬
ности и ее законов, на замене научного социализма субъ¬
ективизмом чистой воды, представляют собой замаскиро¬
ванную под «левые» взгляды мелкобуржуазную атаку на
социалистическое рабочее движение и реальный социа¬
лизм как его наиболее значительное достижение. Всему
этому противопоставляется «западный» марксизм и «за¬
падный» социализм.
111 Анализ работ А. Шмидта см. в монографии: W. М. S к с о j-
Materie, Gesellschaft und Praxis.—In: Philosophie Alfred Schmidts.
Frankfurt a. M., 1977.

352
Своему идеализму Шмидт дает псевдоматериалистиче-
ское обоснование. А именно, хотя он утверждает, что при¬
знавал и признает бытие как человечества, так и незави¬
симо от него существующей природы112, признание это
чисто словесное, поскольку природа у него фактически
существует только в той мере, в какой человек ее присваи¬
вает. Больше того, самый акт этого присвоения обуслов¬
ливает вторичность природы и первичность практики113.
Здесь он стоит на почве «тезиса о конституировании», раз¬
витого в неокантианском субъективном идеализме. Далее
он последовательно признает, что по мере роста способно¬
сти субъекта к присвоению становится более выраженным
и примат субъективной практики. Для Шмидта природа,
рассматриваемая вне зависимости от нашего труда, есть
нечто абстрактное, а следовательно, и недетерминирую¬
щее: нечто пассивное наподобие аристотелевской материи,
которой противостоит активная форма (та самая форма,
которую Фома Аквинский по всем канонам идеалистиче¬
ских хитросплетений возвел в ранг первичного, божест¬
венного бытия). Материя у Аристотеля становится вообще
чем-то лишь благодаря форме; лишенная определенности
природа у А. Шмидта — благодаря «труду». Свободный от
природы, первичный, по необходимости духовный и неде¬
терминированный труд — это определяющее, творческое
начало. Природа — ничто, наша «практика» — все — таков
смысл теории Альфреда Шмидта.
Нельзя не признать, что некоторые формулировки, к
которым Шмидт приходит при развертывании своей пози¬
ции, примечательны. Вспомним, что ранее «франкфурт¬
ская школа» сводила марксизм к теории общества, давая
этой последней ложную неокантианскую интерпретацию.
Взгляды Энгельса рассматриваются как отпадение от Мар¬
кса, Ленин же исходит из Энгельса. Поэтому не ленинизм,
а, скорее, напротив, «критическая теория» является настоя¬
щим марксизмом.
112 См.: A. Schmidt. Zum Verhältnis von Geschichte und Natur
im dialektischen Materialismus.—In: Existentialismus und Marxismus.
Eine Kontroverse zwischen Sartre, Garaudy, Hyppolite, Vigier und
Orcel, S. 107ff.
113 Против этой точки зрения выступал В. М. Скцой в своей
цитированной в прим. 111 работе, где ему очень хорошо удалось
(см., в частности, с. 10 и след, этой работы) выявить метод, посред¬
ством которого Шмидт придает псевдоматериалистическую окрас¬
ку своему идеализму.

353
Однако «франкфуртцы» обычно не удерживаются на
почве своего собственного, столь превратно истолкованно¬
го «марксизма», отрываясь от нее и двигаясь в особенно¬
сти в направлении фрейдовского психоанализа. Энгельсу
они вменили в вину включение природы в систему диа¬
лектики, считая, что он (хотя бы бессознательно, сам того
не желая) исказил учение Маркса; взгляды Маркса они
свели к представлению о нематериальной социальности;
а после всего этого, обратившись к фрейдизму, они нашли
некий природный, не опосредованный общественно базис
для своего «марксизма». Как мы уже показали, вообще
целью попыток «восполнения» марксизма фрейдизмом
служит не освоение понятия природы, но обоснование
стереотипов буржуазной идеологии путем маскировки их
с помощью термина «природа».
Альфред Шмидт для такого обоснования привлек один
из вариантов интерпретации Фейербаха. Если в своей уже
упоминавшейся диссертации, написанной под руководст¬
вом Хоркхаймера, Шмидт «денатурализовал» понятие
природы у Маркса, то в работе, написанной по случаю
столетия со дня смерти Фейербаха, Шмидт заново «от¬
крыл» природу. Но каким образом? Путем подведения
концепции природы (в том виде, в каком эту концепцию
толкует «франкфуртская школа») под развитое Максом
Вебером понятие природы как чистого объекта для буржу¬
азно-рационалистического овладения со стороны челове¬
ка114. Это первый шаг. Далее объявляется, что Маркс не¬
дооценивал возможных разрушительных последствий
развития науки и техники115. Фейербах в своем отноше¬
нии к природе не поддался «обуржуазиванию», а потому
надо заново перечесть Маркса уже в свете Фейербаха и
связать марксово материалистическое понимание истории
с антропологическим материализмом Фейербаха116.
Итак, в конечном счете нападки на марксизм перера¬
стают у представителей «франкфуртской школы» в откры¬
тое отрицание воззрений и самого Маркса. Марксизм уже
114 См.: A. Schmidt. Emanzipatorische Sinnlichkeit. Ludwig
Feuerbachs antrhopologischer Materialismus. München, 1963.
115 См. там же, с. 35.
116 См. там же, с. 229 и след. На первый взгляд здесь А. Шмидт
исходит из признания результатов критики Марксом и Энгельсом
ограниченности фейербаховского материализма, однако затем
своими оговорками он фактически забирает назад это признание.
В своей аргументации против Маркса и Энгельса он при этом опи¬
рается на воззрения Г. В. Плеханова.

354
без всякой маскировки «пересматривается» в духе марку-
зеанского варианта философии жизни117, согласно которо¬
му социализм имеет биологическую основу, базис более
«материальный», чем материальный базис Маркса118. Ис¬
ходя из этой точки зрения, А. Шмидт дает и биологиче¬
скую переформулировку понятия о субъективном факторе.
Поскольку в целом мы здесь сталкиваемся с попыткой
ревизовать марксизм по типу психоаналитических и псев-
добиологических шаблонов, напомним, что критика подоб¬
ного подхода уже была дана нами выше, в главе 4, по¬
священной «восполнению» марксизма психоанализом.
117 См. там же, с. 54—55. Согласно А. Шмидту, Маркузе допол¬
нил марксизм принципом «неограниченной чувственности».
118 См. там же, с. 55—56. А. Шмидт, желавший освободить
марксизм от чисто природных моментов, в этом пункте контрабан¬
дой протаскивает маркузеанскую мифологию, основанную на фи¬
лософии жизни. Ведь речь (совершенно по-ницшеански) идет о
появлении нового типа людей с новыми в биологическом плане
жизненными импульсами!

КАРЛ ПОППЕР — ФИЛОСОФ
ГОСУДАРСТВЕННО-
МОНОПОЛИСТИЧЕСКОГО РЕФОРМИЗМА
В данной главе мы будем рассматривать концепции
Поппера именно в том плане, как это указано в ее загла¬
вии, ибо в Федеративной Республике Германии его фило¬
софия в основном используется для теоретического каму¬
фляжа государственно-монополистического реформизма.
В то же время я не хотел бы создавать впечатление, буд¬
то попперовская философия не служит также и более кон¬
сервативным силам. Так, Топич, причисляющий себя к
сторонникам попперовского «критического рационализма»у
является откровенным консерватором. Философия Поппе¬
ра используется и всеми вариантами буржуазной «соци¬
альной технологии».
Студенческое движение 60-х годов, находящееся в ос¬
новном под теоретическим влиянием «франкфуртской
школы», было ориентировано прежде всего на качествен¬
ный скачок, на прямое и тотальное сопротивление, на «ве¬
ликий отказ» по отношению к капитализму, но также (под
воздействием предшествовавшей идеологической обработ¬
ки в антисоциалистическом духе) и по отношению к ре¬
альному социализму. Политически этой ориентации со¬
ответствовала, по существу, путчистская тактика, разви¬
тая небольшими элитарными группами так называемых
«новых левых».
В те годы потускнела на горизонте Федеративной рес¬
публики звезда Карла Поппера, сиявшая некогда столь
ярко. Он предлагал буржуазии систему критики марксиз¬
ма и концепцию государственно-монополистического ре¬

356
формизма. В течение ряда лет до начала студенческих
волнений буржуазия и ее социал-демократические пособ¬
ники все в большей мере подкрепляли свою охрани¬
тельную (по отношению к существующей системе) поли¬
тику ссылками на теории попперовского толка. Однако в
годы, когда готовая к активности молодая интеллигенция
уже не хотела прислушиваться к такого типа социал-де¬
мократическим концепциям, предпочтя им путчистско-
ультралевый мнимый радикализм, издательства и другие
организации, принадлежавшие к «истеблишменту» (тер¬
мин, который некоторые употребляли для классово ней¬
трального обозначения капиталистического строя), вынуж¬
дены были отдать предпочтение маркузеанским и близ¬
ким к ним концепциям перед попперовскими. По сути
дела, конечно, теории как Маркузе, так и Поппера дезо¬
риентировали участников студенческих выступлений, на¬
правляя их, по видимости, «влево», а на деле вправо от
реального социализма, от коммунистического рабочего
движения, препятствуя налаживанию союза между сту¬
денческим движением и реальным социализмом.
Однако неудачи ультралевого студенческого движения
вновь поставили перед апологетами капитализма задачу
освоить (теоретически и политически) проблематику раз¬
вития в этом стремительно меняющемся мире, не престу¬
пая при этом границ капиталистической системы. И вот
для ответа на эти вопросы снова пригодился Поппер, тем
более что в условиях кризиса студенческого движения
немало ранее «левых» студентов предпочитали попперов-
ские ответы марксистским. У этих студентов создалось
впечатление, что направление «критического рационализ¬
ма», представленное Поппером, Альбертом, Топичем, Ган¬
сом Ленком, К. Д. Оппом, Шпиннером и другими, дает им
в научно-теоретическом отношении более надежное ору¬
жие, чем концепция эпигонов «франкфуртской школы»,
многие из которых к этому времени уже постарались не¬
заметно уйти со сцены.
Так началось «возрождение» теорий Поппера. Гельмут
Шмидт в своем обосновании первого проекта долговре¬
менной программы СДПГ прямо сослался на Поппера.
Действительно, весь текст этого проекта, в котором отнюдь
не предусматривались сколько-нибудь крупные и корен¬
ные реформы, был ориентирован на идеи Поппера. В про¬
грамме подчеркивалось, что не только в ФРГ, но и в со¬
вершенно иных по своему характеру общественных систе¬

357
мах проблемы создания нового качества жизни являются
в высшей степени сложными. «Поэтому работать в данном
направлении означает систематически и шаг за шагом
менять отдельные законы и предписания, приступать к от¬
дельным проблемам и решать их, предпринимать конкрет¬
ные шаги в направлении реформ на основе принципа по-
очередности (того, что Карл Поппер называет «piecemeal
social engineering»)» К
В послесловии к работе Вальдемара фон Кнерингена
и Ульриха Ломара «Что остается от социализма?» Петер
Глотц приводит замечание Г. Шмидта: «Демократический
социализм должен остерегаться того, чтобы не впасть в
«историцизм», в теологизирование исторического процесса,
якобы имеющего «необходимый» характер и даже
«смысл» 2. Таким образом, попперовский «критический ра¬
ционализм» привлекается в качестве отвечающей требова¬
ниям момента критики Маркса.
Те же призывы опереться на Поппера содержатся и в
издании под названием «Теория» («Theorie») правого со¬
циал-демократического руководства, где обосновывается
близость между «критическим рационализмом» и право¬
социал-демократической политикой стабилизации сущест¬
вующего строя3. Но дело не ограничивается близостью
в призывах общего плана: в текстах постановлений о за¬
претах на профессию содержатся указания не брать на
работу в правительственные учреждения тех служащих,
которые не ориентируются на «критический рационализм»;
■тем самым теория Поппера возводится в ранг некоего то¬
тального критерия4.
Все это весьма показательно. Ибо теория Поппера от¬
нюдь не является реформистской в «классическом» смыс¬
ле социал-реформизма. Поппер не делает вид, будто стре¬
мится путем постепенных реформ достичь социализма.
Если «классический» социал-реформизм намеревался
столько» заменить революционный путь развития посте¬
1 Langzeitprogramm (SPD), 1, Text. Bonn—Bad Godesberg, 1972,
S. 17—18.
2 W. v. Knoeringen, U. Lohmar. Was bleibt vom Sozialismus?
Hannover, 1968, S. 110.
3 В настоящее время вышло уже несколько томов этого из¬
дания.
4 См., например, изданное министром по делам культов земли
Гессен обоснование запрета на профессию для доцента Марбургско¬
го университета Й Харрера. Ср. также: “Deutsche Volkszeitung”. Düs¬
seldorf, 15.7.76, S. 8.

358
пенным продвижением с помощью реформ, причем (па
крайней мере на словах) соглашался с целью такого разг
вития, социализмом, то реформизм Поппера вообще не со¬
бирается покидать почвы существующего строя. В этом
и заключается причина того, что не только руководства
СДПТ, но и ведущие силы в ХДС и СвДП (то есть не толь¬
ко Гельмут Шмидт, но и К. Биденкопф, и редакция газе¬
ты «Франкфуртер альгемайне цайтунг») ссылаются на
Поппера. Поэтому было бы упрощением утверждать, чта
«критический рационализм» — это именно философия се¬
годняшней социал-демократии. Напротив, в рядах самой
социал-демократии имеются и возражения против этой
философии 5.
Авторитету «критического рационализма» в современ¬
ной ФРГ способствуют и другие обстоятельства. Кому не
хочется быть «критическим» в атмосфере манипулирова¬
ния общественным сознанием (например, со стороны
шпрингеровской прессы и т. д.) и постоянной лжи? Кто не
испытывает потребности (даже до того, как он это осоз¬
нал) поставить все окружающее перед судом разума («ра¬
цио»)? Конечно, необходимо еще разъяснить, о каком ра¬
зуме и о какой критике может идти речь в том или ином
отдельном случае. Что касается попперовского «рацио»
и попперовской критики, то самый факт их поддержки со
стороны столь многих охранительных (для капиталисти¬
ческого строя) сил уже свидетельствует о том, что мы име¬
ем дело с буржуазными разумом и критикой.
Одна из глав книги Андраша Геде «Философия кризи¬
са» посвящена раскрытию внутренней взаимосвязи меж¬
ду попперовской критикой, рационализмом и социальной
технологией, с одной стороны, и направлением (тоже вы¬
ступающим под лозунгом «социальной технологии»), ос¬
нованным Максом Вебером и продолженным Маннгеймом*
Вильсоном и Кейнсом — с другой. Геде здесь показывает
конвергенцию между позитивистскими и иррационалисти-
ческими (в плане философии жизни) основными тенден¬
циями в рамках этой «социальной технологии» как новей¬
шего образца позднебуржуазной философии6. Ниже мы
покажем, что и Карр, этот столь респектабельный буржу¬
5 Так, доводы в пользу безусловной связи социал-демократии
с концепциями Поппера содержатся во втором томе упоминавше¬
гося выше издания «Теория» (1976). Эти доводы приводят, в част¬
ности, Герхард Вайссер и Лотар Ф. Нойман.
6 См.: А. Геде. Философия кризиса, с. 106—130.

359
азный историк, безоговорочно причисляет попперовское
сведение разума и критики до уровня орудий защиты су¬
ществующего строя к бюрократическим теориям, целью
которых служит охрана государственного аппарата.
«Критический рационализм» претендует на строго на¬
учный подход к общественным наукам и социальной
практике. Но такой подход он способен был бы провести
только в том случае, если бы располагал строго научным
инструментарием. Он старается создать впечатление, что
его исходная позиция характеризуется сдержанностью, а
против марксизма он, напротив, выдвигает обвинение в
«претензиях на тоталитарность». Мы, конечно, еще уви¬
дим, причем не только на материале «критически-рацио¬
налистически» обоснованных запретов на профессию, что
не так уж последовательна эта попперовская сдержан¬
ность. Однако, хотя и притворная, она все же явно оказы¬
вает свое воздействие. Тем более что попперовскому «мас¬
совому» читателю уже «известно» о марксизме, что он-де
безудержен в своих требованиях, воплощает в себе зна¬
харство, эрзац-религию, духовную гордыню и т. д. А вот
если о теории (как о попперовской, например) создастся
впечатление, что она исходит как раз из нашей погреши-
мости и склонности заблуждаться, то это будет вполне со¬
ответствовать мышлению человека, который привык, что в
итоге получается нечто совершенно иное, нежели то, что
планировалось сначала. Как говорит один герой у Брех¬
та: «Построй один план, и построй другой план, и построй
потом еще третий план, и все они никуда не сгодятся!»
Ниже мы ставим целью подвергнуть критике лишь не¬
которые аспекты теории Поппера; желающим ознако¬
миться с систематическим разбором его работ в целом ре¬
комендуем монографию Байерца и Шляйфштайна7.
Поппер и позитивизм
Я хотел бы заметить, что не ставлю здесь цели про¬
следить развитие понимания истины у Поппера. Отмечу
лишь то, что, например, поздние взгляды Поппера, содер¬
жащие в себе указание на момент приближения нашего
7 Gm.: K. Bayertz, J. Schleifstein. Mythologie der “kriti¬
schen Vernunft”. Zur. Kritik der Erkenntnis und Geschichtstheorie
Karl Poppers. Köln, 1977.

360
познания к истине, отличаются от той стадии его деятель¬
ности, которая в настоящей главе подвергнута критиче¬
скому разбору преимущественно в плане ее общественно-
политического значения.
Поппер делает упор на том, чтобы его не принимали за
позитивиста. Ибо некоторые из ведущих представителей
логического позитивизма на определенном этапе развития
этого философского направления считали неправомерным
построение общих теорий. При этом они основывались на
своем критерии истинности, признавая истинными только*
такие высказывания, которые являются «осмысленными»^
что согласно логическому позитивизму означает: эмпири¬
чески верифицируемыми. Поппер же не хотел отказывать¬
ся от универсальных теорий. Если же, как это делал Вит¬
генштейн, отчасти также Карнап и Шлик, взять в качестве
критерия принцип верификации, то придется отказаться
и от теории относительности Эйнштейна, как от умозре¬
ния. Ибо нельзя эту теорию непосредственно обосновать
одними лишь верифицированными протокольными пред¬
ложениями. Впрочем, Эйнштейн сам предлагал поставить
для своей теории некий ехрегыпепРит сгишэ *. Так илв
иначе, то, что многие выводы из нее подтвердились, остав¬
ляет все же возможность встретить какое-либо явление,
противоречащее ей; то же соображение применимо и к лю¬
бой другой общей теории. Вообще теоретические высказы¬
вания универсального характера не могут быть верифи¬
цированы эмпирическими единичными суждениями. На
тем самым, замечает Поппер, логический позитивизм от¬
водит как раз наиболее интересные в теоретико-познава¬
тельном отношении проблемы, теоретическое познание,
краеугольные теории из области естествознания8. Поэто¬
му Поппер выступил против критерия верификации в ка¬
честве мерила осмысленности высказываний и отверг этот
критерий как неприменимый и неразумный. Так он при¬
шел к своему принципу фальсификации. Согласно этому
принципу, можно считать какую-либо правдоподобную,
плодотворную в теоретическом отношении гипотезу при¬
емлемой в той, и только в той, мере, в какой она не под-
* Решающий опыт (лат.) — единичный эксперимент, постанов¬
ка которого сразу дает ответ на вопрос, какая из двух альтерна¬
тивных гипотез истинна.
8 См.: K. R. Popper. Logik der Forschung. Tübingen, 1969,
S. XVIff. Особенно важные в данном плане указания см. с. XVIII—
XX, с. И—12, 14.

361
.дается опровержению, «фальсификации». Тем самым до¬
стигается и отграничение от догматических, «метафизиче¬
ских» теорий, природа которых такова, что их в принципе
нельзя «фальсифицировать».
Это действительно было размежевание с логическим
позитивизмом Венского кружка. Однако перед тем, как
перейти к выяснению вопроса, было ли это уже и преодо¬
ление позитивизма вообще, сделаем несколько замечаний
по поводу принципа фальсификации. Как мы упоминали,
не следует игнорировать связи, существующие между гно¬
сеологией Поппера и его же социальной философией. Це¬
лью попперовского принципа фальсификации было имен¬
но отграничение науки от «догматизма», а это для него
означало прежде всего — от марксизма. Книга Поппера
«Логика исследования» по самому своему исходному пунк¬
ту является антимарксистской.
Критерием фальсификации должны были бы быть от¬
вергнуты как догматические уже такие логические зако¬
ны, как закон исключенного третьего, ибо они в принципе
не фальсифицируемы; однако Поппер берет закон исклю¬
ченного третьего за основу своей критики диалектики. Тут
Поппер догматизма не замечает. Как показал Хабердицль,
именно в области науки попперовская «игра в фальсифи¬
кацию» дает мизерные результаты, а применительно к та¬
ким проблемам, как известная гипотеза Гольдбаха в тео¬
рии чисел, критерий фальсификации вообще не приемлем;
с помощью этого критерия можно отвергнуть, например,
астрологию, но он ничего не дает в наиболее интересных
и творческих ситуациях в самой науке, в ситуациях «пе¬
рехода от старых к совершенно новым научным концеп¬
циям, для которых часто возможности фальсификации от¬
крываются только спустя очень долгое время» 9. В этой
связи Хабердицль указывает на концепции Планка и Эйн¬
штейна. Отклоняемые же Поппером приемы «иммуниза¬
ции» против фальсифицирования, по мнению Хабердицля,
часто являются очень полезными. На примере отношений
между классической и релятивистской механикой Хабер-
щицль показывает, что естествознание в своем развитии
следовало диалектике, а не фальсификационистской схеме
Поппера. Ему удалось показать невежество Поппера отно¬
сительно многих моментов «критикуемого» им марксиз¬
9 W. Haberditz 1. Sir Karls neue Kleider. — “Das Argument”.
Heft 88, S. 847.

362
ма, поскольку Поппер «вновь открыл» многие положения,
которые он мог бы просто найти у Энгельса и Ленина:
принцип диалектического развития истины, правильную
постановку проблемы индукции и т. д. Хабердицль дока¬
зал, что Поппер не только вовсе не понял проблемы ин¬
дукции, но еще и опровергал индукцию путем... индук¬
ции 10* притом прибегал к некорректным приемам, напри¬
мер в ходе опровержения подменял опровергаемый тезис
другим п.
Нельзя не согласиться, что научные теории действи¬
тельно должны быть доказуемыми или опровержимыми.
Но что следует понимать под опровержимостью? Для Поп¬
пера, это опровержимость теоретического высказывания с
помощью предложения, основанного на наблюдении. Та¬
кой случай возможен, когда мы имеем дело с единичными
суждениями или с суждениями существования. Со всеоб¬
щими суждениями дело обстоит сложнее. Суждение «Все
лебеди белы» удовлетворяет попперовскому тезису о фаль¬
сификации. Но удовлетворяют ли ему законы, номологи-
ческие высказывания? Поскольку научные законы дейст¬
вуют опосредованно и имеют характер приближений, ока¬
зывается возможным существование в сфере действия
этого закона «фальсифицированных» высказываний, хотя
закон в то же время сохраняет силу. Кроме того, своим
критерием (а также и своей критикой индукции) Поппер
исключает активность человека в познании 12.
Однако если мы хотим точнее выяснить подоплеку поп-
перовского «критерия», лучше всего перейти от его теории
познания к теории общества. Внутреннее единство между
той и другой признает и сам Поппер. Он придает фальси¬
фикации утверждений из области физики такое же зна¬
чение, как и фальсификации утверждений из области об¬
щественных наук. В пределах той или иной социальной:
системы утверждения, например, об условиях или поряд¬
ках, соответствующих этой системе, не является фальси¬
фицируемыми. Если мы не выходим за рамки системных
условий капитализма с его «рациональностью», то не вы¬
ходим тем самым и за рамки искаженного отражения дей¬
10 См. там же, с. 851.
11 См. там же, с. 859—860.
12 Основательный разбор данных моментов, а также попперов-
ской теории науки и познания в целом дан в цитированной выше
(см. прим. 7) книге Курта Байерца «Мифология „критического
разума”».

363
ствительности как на понятийном, так и на пропозицио¬
нальном уровне. При этом высказывания, касающиеся
системы в целом, будут на обоих этих уровнях нефальси¬
фицируемыми. Чтобы это было иначе, необходимо обра¬
титься к не играющим никакой роли с точки зрения поп-
перовского критерия фальсификации проблемам возник¬
новения системы и ее историчности. В этом, но не только
® этом, данный критерий оказывается позитивистским.
Марксистский критерий истины — практика — является
(с точки зрения проверки истинности высказываний в ис¬
торической области) гораздо более конкретным и вместе
с тем более релятивным.
Кроме того, фальсификация конкретных выводов из
той или иной гипотезы ни в коем случае не равносильна
опровержению самой гипотезы. Гипотезы, как правило,
представляют собой комплексы высказываний, так что
возможен вывод, основанный на ошибочной стороне гипо¬
тезы и фальсифицируемый. Речь в таких случаях может
аидти о замене неправильных моментов гипотезы или по¬
иске вспомогательной гипотезы. В данном случае для нас
самое главное — возможность того, что, несмотря на лож¬
ный вывод, гипотеза не обязательно будет ошибочной.
Абсолютизация принципа фальсифицирования в нау¬
ке недопустима уже потому, что наука стремится не толь-
:ко к опровержениям, но и к доказательствам. Если что-либо
товорит против данного доказательства, ситуация должна
рассматриваться с максимальной тщательностью. Но прин¬
ципиальный скептицизм не есть подлинно научный под¬
ход ни в естествознании, ни в марксистском обществозна-
нии. То, что Поппер возводит такой скептицизм в идеал,
есть выражение не научного подхода, но буржуазного
кризисного сознания. Нельзя упускать из виду и того, что
сами методы как верификации, так и фальсификации мо-
тут быть весьма разнообразны. Так, для многих теорий
всеобщего характера необходима историко-генетическая
¡верификация, которую Поппер в своей концепции как раз
исключает.
Признание момента релятивности, исторического мо¬
мента в нашем познании, будучи составной частью науч¬
ного подхода, не должно тем не менее абсолютизироваться.
Каково должно быть марксистское отношение к прин¬
ципу фальсификации? Ведь Поппер утверждает, что в том
и заключается догматичность марксизма, что он не при¬
знает этого принципа. В действительности же здесь как

364
раз и открывается поприще, на котором Попперу и его
сторонникам следовало бы попытаться применить cboio
фальсификацию. Вот возможные указания, в каком на¬
правлении это сделать. Марксизм был бы опровергнут,
если бы удалось обнаружить в каком-нибудь обществе с
весьма низко развитыми производительными силами но¬
сящее всеобщий характер капиталистическое товарное
производство. Марксизм был бы опровергнут, если бы на¬
шлось общество с частной собственностью на средства
производства, но без классов и классовой борьбы.
Совершенно очевидно, что Поппер смешивает предпо¬
лагаемую невозможность фальсификации некоторого те¬
зиса с его ложностью. Из того факта, что марксизм в це¬
лом не является фальсифицируемым в попперовском
смысле, не вытекает, что он занимает догматическую по¬
зицию и не проверяем. Во всяком случае, из того факта,
что принцип сохранения энергии до настоящего времени
не проведен через процедуру фальсификации, Поппер не
сделал бы вывода, что этот принцип есть не физический
закон, а догма. Наша, марксистская, теория не содержит
никаких положений, которые не подлежали бы научной
проверке. Кроме того, как было сказано, попперовский
принцип фальсификации недопустимым образом абсолю¬
тизирует момент относительности научных теорий. Поэто¬
му марксизм относится к сформулированному Поппером
принципу фальсифицируемости так же, как к любой дру¬
гой конкретно-научной теории.
Перейдем теперь к преодолению позитивизма, достиг¬
нутому Поппером, как он утверждает, с помощью era
принципа фальсификации.
Для Поппера между происхождением некоторого суж¬
дения и самим этим суждением имеется непреодолимая
пропасть. Он рассуждает о науке как о чем-то, что хотя и
должно эмпирически подтверждаться, но имеет иррацио¬
нальные основания. Он исключает из теории исторический
момент. Но это все типично позитивистские аргументы.
Больше того, имеется немало суждений о непосредст¬
венно данном в опыте, которые не могут быть фальсифи¬
цированы в контексте одной этой непосредственной дан¬
ности. При капитализме продукты человеческого труда
принимают форму товара. Следовательно, общество, в ко¬
тором это условие не выполняется, уже в соответствии a
самим характером капиталистической «рациональности»
не является капиталистическим. Тот, кто хочет подверг¬

365
нуть критике это и связанные с ним условия, должен ис¬
ходить в своем исследовании, суждении и т. д. из другого
уровня, из иной плоскости классового сознания; он обяг
зан принять во внимание историческое возникновение ка¬
питалистического общества и его преходящий характер.
Пример этот, к которому можно было бы добавить сколько
угодно других, аналогичных, показывает, что попперов-
ский критерий в принципе не выводит нас за пределы
позитивизма, а потому и не достаточен в теоретико-позна¬
вательном смысле.
Полемика Поппера против «историцизма»
Важнейшей целью, которую Поппер ставит в своих ра¬
ботах, является борьба с тем, что он называет «историциз-
мом». Имеется в виду прежде всего марксизм. «Истори-
цизм», сообразно представлению Поппера, есть опираю¬
щаяся на те или иные формулируемые законы вера в пред¬
сказуемость истории. Притом Поппер приписывает
«историцизму» как антинатуралистические, так и прокату-
ралистические свойства 13.
Антинатуралистические свойства «историцизма» (сюда
относится, таким образом, признание самостоятельности
истории по отношению к природе) проявляются, по Поп¬
перу, в следующих тезисах. История не может быть све¬
дена к природе. Общественные законы имеют смысл толь¬
ко для конкретно-исторических ситуаций (Поппер считает,
что тем самым он противопоставляет эти законы законам
природы, независимым от пространства и времени). Экспе¬
рименты в области исторического невозможны. Точные
предсказания относительно исторического тоже невозмож¬
ны. «Историческое» реализуется через деятельность кон¬
кретно-исторических, динамических целостностей, таких,
как группа, народ, класс, эпоха. Эти целостности представ¬
ляют собой нечто большее, нежели суммы их частей. В ка¬
честве своего теоретико-познавательного метода эта кон¬
цепция истории использует интуицию, соответственно
отвергая количественные, естественнонаучные методы14.
Прокату ралистические свойства «историцизма» (сюда
относится, по Попперу, признание внутреннего единства
13 Cm.: K. R. Popper. Das Elend des Historizismus, S. VIII.
14 Cm. TaM >Ke, c. 19—20.

366
природы и общества) проявляются, напротив, в представ¬
лении о наличии законов общества и истории; о том, что
историческое развитие направляется властью необходи¬
мости; о том, что человеческие действия можно предска¬
зывать, а тем самым и планировать 15.
Поппер направляет свою критику преимущественно
против прокату ралистической стороны «историцизма».
В ряде своих методологических трудов он пытается до¬
казать, что антинатуралистическая теория общества вооб¬
ще невозможна.
Поэтому нельзя разделить работы Поппера на две ча¬
сти, одну — теоретико-познавательную или связанную с
теорией науки, другую — историко-политическую, и при¬
знать первую из них, осудив в то же время вторую как
нерелевантную. Нет, политико-исторические и теоретико¬
познавательные (относящиеся к теоретическим основам
науки) представления являются у Поппера непосредст¬
венно взаимосвязанными.
Рассмотрим прежде всего данную Поппером критику
антинатуралистического характера «историцизма».
Сам Поппер является «метафизическим антидетерми¬
нистом» 16. Будучи враждебен диалектике, он вообще не в
состоянии понять механической детерминированности как
специального случая детерминированности вообще. Поэто¬
му он снова и снова прокламирует противоположность
между свободой и (механической) детерминированно¬
стью 17. В своей критике марксизма он приписывает ему
такой механический лапласовский детерминизм и делает
отсюда вывод, что в марксизме индивид есть лишь часть
«огромной машины» или что он «перемалывается» ею 18.
Это, по Попперу, признак тоталитаризма 19.
15 См. там же, с. 34—37. Ср. правильное и идущее вразрез с
концепцией Поппера высказывание В. Виндельбанда: «Знание все¬
общих законов всегда имеет ту практическую ценность, что бла¬
годаря ему становится возможным предвидение будущих состояний
и целесообразное вмешательство человека в ход событий» (W. W i п-
d е 1 b а n d. Geschichte und Naturwissenschaft. Strassburg, 1904, S. 19).
16 Cm.: J. W. N. W a t k i n s. Karl Raimund Popper. Die Einheit
seines Denkens.—In: Grundprobleme der grossen Philosophen. Philo¬
sophie der Gegenwart I. Göttingen, 1972, S. 155.
17 Cm.: K. R. Popper. Objektive Erkenntnis. Ein evolutionärer
Entwurf. Hamburg, 1973, S. 230—231, 239—245.
18 Cm.: K. R. Popper. Die offene Gesellschaft und ihre Feinde.
Bd 2, Bonn—München, 1970, S. 107, 141.
19 См. там же, с. 141 и след.

367
Если же отказаться от такого (механического) детер¬
минизма, то хотя больше и нельзя будет ставить вопросы
«об историцистических тенденциях или о судьбе челове¬
ка», но зато, считает Поппер, мы познаем человека как
«господина своей судьбы» 20. Отказ от детерминированно¬
сти изображается как условие свободы.
Не следует обманываться тем, что в своей работе «Объ¬
ективное познание» Поппер не только отвергает детерми¬
низм, но находит неудовлетворительным и индетерминизм.
Ибо и здесь он отождествляет детерминизм с механициз¬
мом21 и не выходит за пределы своей дилеммы между
механическим детерминизмом и индетерминизмом. Он счи¬
тает, что мы должны быть индетерминистами, но такими,
чтобы при этом понимать: «такие вещи, как цели, стрем¬
ления, правила или соглашения могут «влиять» на людей
или «регулировать» их поведение»22. Но в особенности
рассматривавшаяся нами выше схема его «социальной
технологии», его государственно-монополистический ре¬
формизм показывает нам, что свобода в понимании Поп¬
пера тесно связана с недетерминированностью.
«Социальная технология» предлагается Поппером как
«скорая помощь» для устранения наиболее серьезных и
неотложных неполадок в обществе23. Речь идет просто о
программах для отдельных общественных институтов, та¬
ких, как социальное обеспечение в случае болезни и без¬
работицы. Эти программы, считает Поппер, могут и не
удаться в силу недетерминированности общественных яв¬
лений, не позволяющей делать определенные прогнозы, но
тогда и урон от этой неудачи будет невелик (урон для
кого? для больных и безработных или для капиталистиче¬
ской системы?), а выход всегда можно будет найти путем
демократической дискуссии 24. Базисом для этой дискуссии
послужит сохранение существующего строя; а такое со¬
хранение и является для Поппера детерминирующим, не¬
смотря на все его индетерминистские разговоры! Только
на почве этого детерминирующего принципа возможно
какое-то улучшение мира путем предпринимаемого шаг
за шагом планирования25. Это улучшение должно проис-
20 См. K. R. Popper. Die offene Gesellschaft... Bd 1. S. 48.
21 См. там же.
22 См. там же, с. 255.
23 См. там же, с. 215.
24 См. там же, с. 216.
25 См.: K. R. Popper. Die offene Gesellschaft... Bd 2, S. 177.

368
Ходить без всяких революций26, особенно если учесть, что
^сейчас уже нет ни старого капитализма27, ни прежней
бедности рабочих28, а государство не подчиняется эконо¬
мическому базису29, но выступает защитником свободы30:
благодаря вмешательству государства будет — при сохра¬
нении конкуренции — обеспечена демократия31.
В этих идеях и заключена основа государственно-мо¬
нополистического регулирования, реформирования и «де¬
мократизации». Добавим по этому поводу несколько кри¬
тических замечаний.
Прежде всего позволено будет сказать, что марксизм
нигде не утверждает такой бессмыслицы, которую Поппер
ему приписывает в связи с вопросами о закономерности
и предсказуемости. Обратим внимание, например, на ту
язвительную иронию, с которой Энгельс в «Диалектике
природы» обрушивается на механистический детерминизм,
обнаруживая его по существу теологический характер32.
Поппер в своей «критике» подставляет на место марксиз¬
ма плод своего воображения и затем его «опровергает».
Но присмотримся несколько ближе к проблеме недетерми¬
нированности и свободы. Свобода — это наша способность
в соответствии с определенными планами и на основе по¬
знанной закономерности природы и общества воздейство¬
вать на природные и общественные условия нашей жизни.
А если бы эти условия реагировали на наше воздействие
совершенно беспорядочным, «не поддающимся учету» об¬
разом, то мы никогда не могли бы ни что-либо как-то пла¬
нировать, ни активно действовать ради осуществления
своих планов. Даже предусматриваемые Поппером неболь¬
шие исправления социальных дефектов были бы невоз¬
можны. Следовательно, планомерная деятельность, изме¬
нения нашего бытия, а тем самым и наша свобода возмож¬
ны только в том случае, если существует объективная
упорядоченность и закономерность, которую мы познаем
и можем учитывать в своих поступках.
Что можно в этой связи сказать о классических бур¬
жуазных свободах? В них прежде всего, как Маркс пока-
26 См. там же, с. 186.
27 См. там же, с. 227.
28 См. там же, с. 228—229.
29 См. там же, с. 158—159.
30 См. там же, с. 155—156.
31 См. там же, с. 234.
32 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 533—535.

369
зал еще в 1843 году, заключено глубокое внутреннее про¬
тиворечие: «...Свобода есть право делать все то и зани¬
маться всем тем, что не вредит другому. Границы, в пре¬
делах которых каждый может двигаться без вреда для
других, определяются законом, подобно тому как граница
двух полей определяется межевым столбом. Речь идет о
свободе человека как изолированной, замкнувшейся в себя
монады... Но право человека на свободу основывается не
на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обо¬
соблении человека от человека. Оно — право этого обособ¬
ления, право ограниченного, замкнутого в себе индиви¬
да» 33. В основе такой трактовки свободы лежит ложное
понимание отношения между индивидом и обществом.
Марксизм неизменно привлекал внимание к тому факту,
что человек может формировать условия своей жизни,
есть, обитать в жилищах, одеваться, может всесторонне
осваивать мир с помощью созданных им устройств — все
это, только вступая в отношение общности с другими
людьми. Без этого отношения человек не мог бы даже ду¬
мать и говорить.
В условиях современного общества с его высокоразви¬
тым разделением труда какая бы то ни было свобода от¬
дельной личности возможна только на базе многообраз¬
ных связей ее труда с трудом других людей. Индивидуа¬
лизм, если последовательно довести его до конечных
выводов, есть не более как фраза, лишь затемняющая
реальность общественных отношений и конкретного поло¬
жения индивида в обществе.
Как рассматривать в этой связи попперовскую социаль¬
ную технологию? По замыслу Поппера, его теория позна¬
ния и науки должна служить моделью для теории обще¬
ства и политической практики. Один из наиболее извест¬
ных сторонников Поппера, профессор Шпиннер, справед¬
ливо подчеркивал тоталитарный в своей основе характер
именно концепции социальной технологии. Попперовская
модель демократии исходит из модели «республики уче¬
ных». Эта последняя представляет собой «открытое обще¬
ство» в миниатюре, а посредством распространения сфе¬
ры действия этой модели, в частности (причем в точности
так, как у Хабермаса!) посредством открытых диспутов,
все общество должно стать «открытым». Шпиннер высту¬
пает прежде всего против этого обобщения и переноса
33 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 1, с. 400.

370
принципов действия данной модели на все общество. На¬
пример, естествоиспытатели в своих моделях имеют дело
с идеальными объектами, поскольку сознательно абстра¬
гируются именно от препятствующих идеализации факто¬
ров, которые только на более позднем этапе добавляются
к схеме, добытой путем такого абстрагирования. В соци¬
альной технологии именно этот последний этап оказыва¬
ется забытым. Шпиннер далее с полным основанием ука¬
зывает, что фальсификация физических высказываний и
фальсификация общественных интересов — две совершен¬
но разные вещи. Распространение норм поведения «рес¬
публики ученых» на общество исходит из трактовки этого
последнего как объединения ученых людей, а это ведь уже
предполагает соответствующую систему образования и
социальных институтов, которой нет в капиталистических
условиях; но и, помимо всего этого, сами эти нормы от¬
нюдь не представляют собой отыскания истины с помо¬
щью выявления мнения большинства. Идея общества уче¬
ных как модели для демократии ближайшим образом
напоминает концепцию Платона о государстве философов,
но как раз этой концепции Поппер дал критическую
оценку как предшественнице «марксова тоталитаризма».
Наконец, концепция Поппера основана на исключении
народа из участия в демократии. Когда Шпиннер выдви¬
гает против этой концепции упрек в том, что такое «она-
учение» политики есть в действительности деполитизация
политики, то этот упрек есть форма, с помощью которой
один из приверженцев «критического рационализма» фик¬
сирует позитивистскую по существу основу этого направ¬
ления 34.
Столь же существенно и замечание Шпиннера о том,
что как раз социальная технология Поппера сама и яв¬
ляется догматичной. Критическое поведение с точки зре¬
34 Эта критика содержалась в докладе Г. Шпиннера, прочитан¬
ном летом 1976 года в Бременском университете на научном симпо¬
зиуме, где присутствовал и автор. Шпиннер предполагал опублико¬
вать свой доклад во втором томе издания «Теория» (см. прим. 3
наст, главы), но это не было осуществлено. Однако тезисы этого
доклада в значительной мере совпадают с остро критическими заме¬
чаниями Шпиннера по поводу социально-политической концепции
«критического рационализма», развитыми в книге: H. Spinner..
Pluralismus als Erkenntnismodel. Frankfurt а. M., 1974. Аналогич¬
ную аргументацию использует JI. Ф. Нойман в статье, опубликован¬
ной в издании: G. L ü h г s. и. а. Kritischer Rationalismus und So¬
zialdemokratie. Bd 2, Berlin (West)—Bonn—Bad Godesberg, 1976.

371
ния попперовской теории науки осмысляется не гаранти¬
рованным успехом, но готовностью рискнуть и даже по¬
терпеть неудачу. Однако с точки зрения попперовской же
социальной технологии рационализм определяется как
нечто противоположное этому критическому поведению, а
именно как стратегия обеспеченного успеха. Все это, если
только принимать собственную позицию Поппера всерьез,
есть догматизация политики35.
Перейдем к попперовской критике «пронатуралистиче-
ского» характера «историцизма», или, следовательно, к
критике того, что «историцизм» якобы признает в конеч¬
ном счете наличное единство природы и общества. Воз¬
можность обоснованного исторического предвидения Поп¬
пер оспаривает, опираясь в основном на следующие
аргументы:
1. В истории нет всеобщих законов, но самое большее
тенденции или эмпирически устанавливаемые регулярно¬
сти, причем ни те ни другие не действуют с необходимо¬
стью. Они могут меняться, как видно на примере законо¬
мерностей движения населения. Помимо того, тенденции
могут быть выявлены только после завершения процесса.
Уже поэтому они не позволяют что-либо предсказать. Та¬
ким образом, по Попперу, не может быть никакой теории
истории36.
2. Влияние нашего знания на общество растет, уве¬
личивается и само это знание. Поскольку ничего точного
об этом росте знания сказать мы не можем, невозможны
и исторические предсказания37.
3. Законы природы не зависят от пространства и вре¬
мени; напротив, исторические законы должны зависеть от
пространства и времени. Поэтому физике должен быть
свойствен иной тип обобщения по сравнению с тем, ко¬
торый имеется в теории социальных явлений. Если же,
напротив, требовать исторических законов, которые бы
имели силу для истории в целом38, а значит, были бы не¬
зависимы от пространства и времени, то это были бы столь
тривиальные положения, что их не хватило бы для обос¬
нования какой-либо теории исторического процесса и они
бы не заинтересовали историка.
35 См.: H. Spinner. Pluralismus als Erkenntnismodel.
36 См.: K. R. Popper. Das Elend des Historizismus, S. 83—84.
37 См. предисловие к той же книге.
38 См. там же, с. 33 и след.

372
4. Принятие универсальных исторических законов оз¬
начает допущение некоего объективного бытия, порож¬
дающего эти законы. Такое допущение было бы своего
рода платонизмом, «эссенциализмом», а подобные «зако¬
ны» всегда служили порабощению индивида. Реально же
мы имеем дело в лучшем случае с теми или иными интер¬
претациями исторических событий, причем такими, кото¬
рые в отличие от естественнонаучных теорий в принципе
фальсифицируемы39.
5. Хотя и возможны микросоциологические предска¬
зания, макросоциологические невозможны. Для понима¬
ния смысла обоих этих понятий надо иметь в виду их
употребление в попперовской «social engineering» (соци¬
альной технологии), нашедшей немалое применение в ка¬
честве теоретического обоснования программ (например,
в ФРГ до 1985 года) государственно-монополистического
регулирования. Граница между двумя данными областя¬
ми, между микросоциологическим и макросоциологиче-
ским, — это граница капиталистической системы, а если
рассматривать эту границу в политическом отношении, то
она есть социалистическая революция. В этом пункте от¬
четливо проявляется политический позитивизм Поппера 40.
Перейдем теперь к критике перечисленных аргумен¬
тов.
К аргументу 1. Оспаривая существование исторических
законов, Поппер допускает наличие разве что тенденций.
Но сам же он говорит о постоянном приращении знания.
При этом возникает следующая проблема. Поскольку в на¬
шей деятельности, в том числе в получении нового знания,
встречающиеся в огромном количестве отдельные случаи
прогресса и отдельные случаи регресса не аннулируют
друг друга, должен иметься по крайней мере всеобщий
закон исторического прогресса. В противоположном слу¬
чае Поппер должен был бы отказаться и от своего пред¬
ставления (с которым мы согласны) о существовании на¬
учного прогресса. Но тем самым опровергается и данный
аргумент Поппера.
Назовем и еще некоторые универсальные законы об¬
щественной жизни: закон возрастающего разделения тру¬
да; закон классовой борьбы как движущей силы развития
рабовладельческой, феодальной и капиталистической фор¬
39 См. там же, с. 21 и след.
40 См. там же, с. 30 и след.

373
маций. Поставим также вопросы: если бы не было исто¬
рического прогресса, как можно было бы объяснить, что
по всем существенным признакам мы все дальше и даль¬
ше удаляемся от первобытного общества? Если бы не было
исторического прогресса, как бы мог Поппер защищать
именно буржуазную стадию свободы, а не какую-либо
другую (более раннюю)? А если историческое развитие,
исторический прогресс имеют место, то встает задача отыс¬
кать закон этого прогресса. Ошибочность тезиса Поппера
видна уже из этих немногих соображений.
К аргументу 2. Тезису Поппера о том, что, если бы и
имелся прогресс нашего знания, предугадать этот про¬
гресс невозможно, противоречат предсказания будущего
нашего познавательного процесса, весьма интересные,
осуществленные на основе уже достигнутого знания и
впоследствии подтвердившиеся. Вспомним о предвидениях
Менделеева, выведенных из его периодической системы
элементов, или о предвидениях, явившихся следствием
теории относительности Эйнштейна. Имеются и обосно¬
ванные прогнозы в социальной области. Даже современ¬
ная буржуазная футурология не сводится к одной лишь
бессмыслице; она выражает все же нечто большее, чем
просто обоснование империалистических притязаний. При
современных условиях без прогнозов невозможно даже
продлить существование империалистической системы.
Приходится же империализму создавать в массах впечат¬
ление, будто он имеет будущее! Но следует указать и на
наличие подлинно глубоких исторических прогнозов, опро¬
вергающих второй аргумент Поппера. Вспомним, что во*
времена создания Марксом и Энгельсом «Манифеста Ком¬
мунистической партии» капитализм в Англии был в рас¬
цвете, а во Франции и Германии еще только пробивал се¬
бе дорогу. В Америке был ряд отдаленных областей, куда
не проникали еще белые завоеватели. О Японии было из¬
вестно, что она существует, но только несколькими годами
позже американская военная эскадра вынудила прави¬
тельство Японии открыть страну для проникновения в нес
капитализма. И тем не менее к концу 1847 года Маркс и
Энгельс предсказали, что капитализм распространится па
всему миру; что в результате его распространения повсе¬
местно в качестве основных классов общества образуются
буржуазия и пролетариат; что их отношение будет разви¬
ваться таким образом, что рабочий класс все в большей
мере будет становиться классом, определяющим ход исто¬

374
рического процесса; что этот процесс приведет к револю¬
ционному переходу от капитализма к новому, социалисти¬
ческому общественному строю, И нельзя пройти мимо
того факта, что все эти прогнозы Маркса и Энгельса в сво¬
ем существе подтвердились.
Возьмем замечания Маркса по поводу Готской про¬
граммы 1875 года. В них Маркс более чем за сорок лет
до победы Октябрьской революции дал характеристику
социалистического общественного устройства в его основ¬
ных чертах. Сопоставляя с этим предвидением реальное
развитие социализма, мы констатируем, что Маркс вполне
правильно предсказал существеннейшие моменты социа¬
листического строя.
Обратимся к документам II Интернационала за 1907—
1914 годы. Сверим с действительностью содержащиеся в
них высказывания об опасности империалистической ми¬
ровой войны. Нельзя не признать, что эти высказывания,
к сожалению, в существенном оправдались. Возьмем так¬
же идеи В. И. Ленина о ходе революции; слова К. Либ¬
кнехта во время первой мировой войны о том, что оружие
должно быть обращено против главного, классового врага
внутри собственной страны; слова Э. Тельмана, в кото¬
рых в полемически острой форме было выражено глубокое
понимание совершавшегося в обществе процесса: «Кто
голосует за Гинденбурга, голосует за Гитлера; кто голо¬
сует за Гитлера, голосует за войну!» И все эти высказы¬
вания, все эти предвидения исторически подтвердились.
Если столь многие и принадлежащие столь разным
личностям высказывания сбылись в ходе истории, то это
может быть только результатом правильности того, что
для них всех является общим: правильности понимания
общества и истории, на котором основаны все эти выска¬
зывания; правильности историко-материалистической
теории исторического процесса.
Крупица истины, заключенная во втором аргументе
Поппера, состоит в следующем: история есть дело самих
людей, результат бесчисленных деяний, непосредственно
мотивируемых сознанием действующих индивидов. Внеш¬
не все обстоит так, как если бы история совершалась хао¬
тически. Но для самих этих индивидуальных действий
субъективное основание не есть единственное или хотя
бы преобладающее. Общественные законы выступают как
Определяющие только для поведения совокупности инди¬
видов и только в своей многократно опосредованной фор¬

375>
ме. Поэтому каждый отдельный индивид может в извест¬
ных границах сам определять свое поведение. Тем не ме¬
нее массовое поведение индивидов детерминировано»
законами, потому что общественные классы определены
(на основе отношения к средствам производства) сущест¬
венными функциональными и структурными особенностя¬
ми, продолжающими действовать и тогда, когда между
различными классами происходит «обмен» индивидами в
результате биологических или иных процессов, в частно¬
сти в результате перехода индивидов из одного класса в-
другой. Упомянутые структурные и функциональные осо¬
бенности образуют пределы, в которых может проявляться:
индивидуальная свобода.
В экономике имеется и определенная возможность
экспериментирования. Долгосрочные и во многом уже осу¬
ществленные планы хозяйственного развития социалисти¬
ческих стран, конечно, представляют собой гораздо боль¬
шее, нежели просто эксперименты, но могут рассматри¬
ваться и со стороны их значения как экспериментов, про¬
веряющих основные марксистские положения и прогнозы.
Маркс в «Капитале» не только выяснил причины гг
обосновал необходимость периодических капиталистиче¬
ских кризисов перепроизводства, но и предсказал, что в:
условиях общественной собственности на средства про¬
изводства и планового хозяйства подобные кризисы нв
будут иметь места. Это высказывание вполне подтверди¬
лось более чем 60-летней практикой социализма. С другой
стороны, вновь и вновь разражающиеся при капитализме»
кризисы перепроизводства опровергли именно то, что»
является общим приблизительно для 250 буржуазных
теорий кризисов, а именно их установку на защиту капи¬
талистической собственности. На данном весьма важном
примере наглядно видно, что именно марксистская наука
об обществе делает возможными долгосрочные (а к тому
же и заблаговременно формулируемые), крупномасштаб¬
ные прогнозы, подтверждаемые последующим развитием
общества, чего нельзя сказать о рецептах государственно-
монополистического реформизма (в данном случае мы име¬
ем в виду Кейнса). И все эти непрерывно «фальсифициру¬
емые» буржуазные теории кризисов, средств их «лечения»*
попыток сохранения отношений собственности, приводя¬
щих к кризисам, и т. д. по-прежнему продолжает поддер¬
живать (несмотря на всю уже произведенную «фальсифи¬
кацию» всей совокупности этих теорий) не кто иной, как?

376
Карл Поппер, «апостол фальсификационистских проце¬
дур»!
К аргументу 3. Поппер утверждает, что всеобщие исто¬
рические законы могут иметь лишь упрощенчески-триви-
альный вид. Не останавливаясь на том, что и в логике мно¬
гие положения тривиальны, но тем не менее существенны,
поставим здесь вопрос, как обстоит дело с теми «триви¬
альностями», которые высказал, например, Маркс в
1859 году: с тем, что люди в процессе общественного про¬
изводства своей жизни вступают друг с другом в не зави¬
сящие от их воли производственные отношения; что эти
отношения соответствуют определенной ступени развития
производительных сил и в то же время образуют реальный
базис общества, на котором воздвигается юридическая и
политйческая надстройка; что производственным отноше¬
ниям соответствуют формы общественного сознания? На¬
сколько «тривиальным» для истории является тезис, что
процесс социальной, политической и духовной жизни
в конечном счете определяется материальным спо¬
собом производства? Из той же работы Маркса (преди¬
словие к «К критике политической экономии») можно по¬
черпнуть также положение о всеобще-закономерном ха¬
рактере социальной революции. Все это, как подчеркивал
и сам Маркс, служит путеводной нитью для исследования
исторического процесса, и все это оказалось до такой сте¬
пени «нетривиально», что стало предметом ожесточенной
идеологической борьбы между марксистами и антимаркси¬
стами.
К аргументу 4. Поппер утверждает, что существование
законов истории и общества возможно только при допу¬
щении некоей объективно существующей и в то же время
внеисторической области бытия. Между прочим, тот же
аргумент следовало бы «прилагать» и к законам природы,
так что, не делая этого, «антиметафизик» Поппер внезапно
предстает как теолог, лишь замаскированный под ученого.
Но и независимо от этого данный аргумент совершенно не
убедителен. Нельзя здесь также хотя бы не упомянуть,
что применяя его, Поппер оказывается близок к концеп¬
ции Маркузе, согласно которой признание объективных
законов истории есть выражение власти отчуждения над
человеком.
Исторически неживая природа предшествовала живой,
а эта последняя — возникновению человека. Жизнь как
таковая основывается на обмене веществ с неживой при¬

377
родой, который в животном царстве имеет место в опосре¬
дованном живой природой виде. Если животное осущест¬
вляет этот обмен непосредственно, не применяя для этой
цели изготовления им самим орудий, то на уровне разви¬
тия, соответствующем человеку, тот же обмен совершает¬
ся путем создания орудий, их усовершенствования и пре¬
образования природы с их помощью. Таким образом, жи¬
вотное в обмене веществ с природой непосредственно
изменяет ее и только через это изменение — самое себя.
Человек, напротив, посредством создания и совершенство¬
вания своих орудий изменяет как природу, так и себя. По¬
этому животное детерминировано биологической основой
своего существования (прошлым своего биологического
вида) и в то же время своим непосредственным взаимо¬
действием с современной ему природой. Напротив, чело¬
век детерминирован, с одной стороны, той же биологиче¬
ской основой, а с другой, необходимостью активного взаи¬
модействия с природой (здесь он отличается от животных
применяемыми им средствами и сознательно полагае¬
мой, желаемой и определяемой целью) и социальными
условиями, в которые он неизбежно попадает при изобре¬
тении и развитии своих средств производства. Эти соци¬
альные условия и представляют собой специфическое
отличие человека от животного.
Обмен веществ между человеком и природой, рав¬
но как и создание сложной среды для функционирования
производительных сил, возможны только благодаря созна¬
тельному или бессознательному использованию законов
природы. Это определяет связь между миром человека и
остальной природой. Мы должны здесь подчеркнуть эту
связь, потому что свойственная природе диалектика есть
условие обмена веществ человека с внечеловеческой при¬
родой. Мы можем создавать наши производительные силы
только посредством использования законов природы, при¬
чем как раз и имеет место опосредование взаимосвязи
между человеком и природой. Но уже из существования
диалектики природы вытекает и существование такой диа¬
лектики общества, которая перенесена из природы в исто¬
рию посредством производительных сил, хотя в то же время
диалектика общества не определяется одной лишь приро¬
дой. Диалектика истории, в свою очередь, не исчерпыва¬
ется диалектикой общества; развертывается же она в
форме меняющихся материальных общественных ус¬
ловий.

378
Закон прибавочной стоимости не основывается на од¬
ном лишь конституировании прибавочной стоимости «са¬
мой по себе». Но диалектика социальных явлений, в ко¬
нечном счете, имеет свое материальное основание в
материальности мира и в человеческой деятельности, осу¬
ществляемой в процессе обмена веществ со столь же ма¬
териальной природой. Вся диалектика истории разверты¬
вается благодаря тому, что на социальном уровне появ¬
ляются новые, социальные связи между живыми индиви¬
дами; эти связи носят диалектический характер.
При всей неоспоримости момента прерывности в пере¬
ходе от диалектики вне- и дочеловеческой природы к диа¬
лектике общества мы не должны игнорировать и преемст¬
венность обеих этих областей. Если бы в отношении
между обществом и природой господствовала одна лишь
прерывность, не было бы и самой человеческой жизни.
Поэтому вполне правомерно будет сохранить как «про-
натуралистический», так и «антинатуралистический» ас¬
пект марксистской теории общества. Против философов и
социальных теоретиков типа представителей «франкфурт¬
ской школы», отрывающих человека и его деятельность
от природы и абсолютизирующих его субъективность, мы
подчеркиваем взаимосвязь общества с природой. С другой
стороны, мы должны, однако, привлечь внимание и к тому
факту, что невозможно без остатка свести область социаль¬
ной жизни к сфере дообщественно-природного и тем бо¬
лее к физическому миру.
«Искусственная среда» заставляет нас воспроизводить
нашу жизнь при определенных социальных условиях.
Именно вследствие зависимости «искусственной среды» ог
объективных законов природы социальные взаимосвязи,
обусловленные ею («искусственной средой»), выступают
как необходимые, всеобщие, существенные, относительно
устойчивые и воспроизводимые при сходных условиях:
иными словами, как наделенные всеми свойствами объ¬
ективных законов.
Мы можем говорить об общественных законах именно
в силу этого их объективного характера, общего у них с за¬
конами природы. По той же причине мы считаем необос¬
нованным применительно к общественным наукам отка¬
зываться от термина «закон» потому лишь, что при пере¬
ходе от законов природы к законам общества должен быть
привнесен некий дополнительный специфический признак.
Признак же этот состоит, во-первых, в том, что законы

379
общества представляют собой необходимые, всеобщие и
существенные связи (взаимосвязи, отношения), возникаю¬
щие в результате общественной деятельности людей и про¬
являющиеся лишь благодаря этой деятельности и в ней.
Специфика законов общества по отношению к законам
природы заключается, таким образом, в том, что условием
существования и действия первых служит сама же чело¬
веческая деятельность, чего нельзя сказать о законах
природы. Но это не препятствует тому, что законы обще¬
ственной жизни, как и законы природы, носят объектив¬
ный характер, ибо не зависят от нашей воли. Во-вторых*
специфический признак общественных законов заключа¬
ется в том, что их объективность уже предполагает дейст¬
вие законов природы и опосредована материальностью в
социальном смысле.
Производительным силам общества свойственно разви¬
тие с переходом на все более и более высокую ступень.
Как мы уже подчеркивали выше, к настоящему времени
ряд объективных законов социального характера, реаль¬
ность которых не подлежит сомнению, уже установлен и
благодаря этому показано наличие и познаваемость по¬
добного рода объективных законов развития общества.
Что же касается аргументов, приводимых против на¬
личия общественных законов исходя из свободы, которая
якобы заключается в недетерминированности, то мы уже
показали, что свобода и детерминированность внутренне
взаимосвязаны и что это не отменяет ответственности ин¬
дивида за его поступки. Ибо внешние причины действуют
на него лишь посредством его внутренних состояний. До
известной степени индивид может определять сам факт
и характер своего реагирования на объективные законы
природы и общества. Но эта свобода решения и воли, бу¬
дучи многократно опосредованной, тем не менее в конеч¬
ном счете не является недетерминированной.
Поэтому брать за исходный пункт две не зависящие
друг от друга «величины», называя их «индивидом» и «об¬
ществом», это значит руководствоваться фикцией. Об этом
мы говорили уже в связи с рассмотрением «фрейдо-марк-
систского» дуализма. Напомним здесь снова только основ¬
ной тезис по этому вопросу: нельзя забывать, что реально
не существует ни индивидуального вне общественного, ни
общественного в отрыве от индивидуального. В своем вза¬
имном обособлении и то и другое столь же фиктивно, как
аристотелевское пустое пространство, в котором вещи

380
располагаются как в некоем вместилище (в то время как
в действительности пространственность и предметы явля¬
ются взаимообусловленными). Нет социального «в себе»,
в котором или в конфронтации с которым существовали
бы индивиды: социальное есть условие и способ бытия
индивидуального и наоборот.
Индивиды образуют общество в той же мере, в какой
и сами они действуют только на основе исторически опре¬
деленной «искусственной среды» и соответствующих ей
социальных условий. А значит, индивиды действуют в
функциональной, сущностной и структурной взаимосвязи,
которая определяет собой (следовательно, также и огра¬
ничивает) простор, оставляемый для деятельности каж¬
дого индивида. Тем самым возможным оказывается осу¬
ществление, посредством нашей деятельности, диалекти¬
ческого соотношения между объективностью и субъектив¬
ностью.
К аргументу 5. Поппер противопоставляет микросоцио-
логическую предсказуемость макросоциологической невоз¬
можности предсказания (соответствующие термины бы¬
ли нами разъяснены выше). Как мы уже говорили, рамки
попперовской «социальной технологии» позволяет «обос¬
новать» и государственно-монополистическое регулирова¬
ние. Границей между таким планированием социальных
процессов, которое он считает возможным и соответствен¬
но невозможным, является для Поппера переход от капи¬
тализма к социализму, социалистическая революция. Бу¬
дучи позитивистом в области политической теории, Поппер
отстаивает современный капитализм, что накладывает от¬
печаток на всю его концепцию. Ему приходится признать
предсказуемость на микросоциологическом уровне, чтобы
не прийти к «теории» абсолютного хаоса общественных
явлений, ибо в этом случае не только его рецепты предска¬
зания и устранения микросоциологических недостатков
вступили бы в логическое противоречие с его же теорией,
но она и вообще утратила бы всякий смысл, потому что
фактически мы в своей спонтанной деятельности способны
предвидеть и учитывать прямые взаимосвязи между на¬
шими знаниями и поступками, да и делаем это повседнев¬
но. Но в связи с признанием Поппером микросоциологиче-
ской предсказуемости встают некоторые принципиальные
теоретико-познавательные проблемы.
Предвидения любого типа всегда основываются на
взаимосвязи между настоящим и будущим. Значит, при¬

381
знавая микросоциологическую предсказуемость, Поппер
допускает и соответствующие микросоциологические взаи¬
мосвязи. На каком основании он это делает и на каком
основании ограничивает эти взаимосвязи одним лишь
микросоциологическим уровнем?
Для разъяснения данной проблемы достаточно неслож¬
ного гносеологического рассуждения. Между двумя обла¬
стями, стоящими друг к другу в отношении одной лишь
дискретности, была бы невозможна никакая взаимосвязь.
Абсолютно-дискретное не может ничего знать не только о
другом абсолютно-дискретном, но даже о себе самом, по¬
тому что для этого потребовалась бы уже рефлексия, «от-
хождение в сторону»: прерывность и в то же время связь,
непрерывность по отношению к себе самому. Еше Аристо¬
телю принадлежит остроумное замечание, что в чисто дис¬
кретном начало должно было бы совпадать с концом: это
(было бы чистое небытие.
Невозможно предположить субъект познания, не пред¬
положив в то же время его взаимосвязь с действительно¬
стью. Если Поппер готов распространить эту взаимосвязь
за пределы непосредственно данного индивида на непо¬
средственно окружающий его мир, на каком теоретико¬
познавательном основании он отказывается распростра¬
нить ее дальше? Здесь вдруг он постулирует какую-то
непереходимую пропасть. Но если уж он ее постулировал,
почему он не усматривал ее ранее, между индивидом и ок¬
ружающим его миром? А если усмотреть такую принци¬
пиально непреодолимую бездну между индивидом и его
средой, то было бы только последовательным видеть раз¬
рыв уже в отношении между нашим духом и телом, пото¬
му что наше собственное телесное существование служит
внешним миром для нашего сознания. Поступив же так,
мы не оставим в познании ничего внешнего для познава¬
тельного процесса. Но если Поппер отказывается от тако¬
го подхода, почему оспаривает он возможность познава¬
ния взаимосвязей, выводящих за пределы сферы непо¬
средственно данной нам действительности? Почему он
абсолютизирует одно лишь спонтанное познание непо¬
средственных взаимосвязей? В самой попперовской теории
для этого не дается никаких оснований. Настоящее же
основание имеет идеолого-политическую природу и свя¬
зано со стремлением по возможности затруднить глубо¬
кое познание общественных закономерностей.
Конечно, отрицание Поппером возможности действи¬

382
тельного планирования общественных процессов имеет
свою социальную причину. Потому что при капитализме*
даже с формированием огромных господствующих над
производством и рынками фирм и банков, вообще моно¬
полий, с возрастающим слиянием их власти с государст¬
венной властью, с внедрением форм планирования в про¬
цесс капиталистического производства остается в конеч¬
ном счете невозможным по-настоящему планировать
общий ход экономических процессов. Да и как это стало
бы возможным, если крупные производственные ячейки
по-прежнему остаются в частном владении, а их собствен¬
ники, боясь конкурентов, держат в тайне важнейшие дан¬
ные о движении производства, так что исходные для ито¬
гового планирования данные оказываются совсем недо¬
статочными? Или как стало бы возможным такое плани¬
рование в условиях борьбы между рабочим классом и ка¬
питалом по вопросам, касающимся заработной платы и
прибыли? В результате этой борьбы однажды установлен¬
ные данные, конечно, пришлось бы непрерывно снова и
снова пересматривать. Короче говоря, при капитализме
фактически никакое эффективное планирование общест¬
венных процессов производства в целом невозможно. Из
этого нельзя сделать вывод, что невозможно вообще плани¬
рование: вывод может быть только тот, что капитализм
и интегральное планирование социальных процессов не¬
совместимы. Этого-то вывода Поппер как защитник капи¬
тализма всячески и избегает.
Что же касается самой проблемы отношения между
микро- и макросоциологией, то в ее постановке Поппером
мы имеем дело с вполне определенной формой диалекти¬
ки. Диалектика, видящая между микро- и макросоциоло¬
гией только радикальный разрыв, принципиально не
отличается от негативной диалектики «франкфуртской
школы».
Откуда вообще берутся критерии для определения
того, какие изменения следует отнести к разряду необхо¬
димых микросоциологических изменений? Если эти крите¬
рии брать из непосредственной среды индивида, мы при¬
дем к позитивистскому отрицанию общественной взаимо¬
связи в целом; все теоретические упражнения Поппера и
служат такому отрицанию. Допускаются неотложные по¬
правки внутри системы и не более того. 1933 год показал*
какую громадную опасность может представлять эта тео¬
рия чисто микросоциологического предвидения. Никакие

383
производившиеся до 30 января 1933 года микросоциологи-
ческие распознавание и коррекция ошибок не помогли по¬
ставить и тем более решить проблему предотвращения
фашизма. Если бы Поппер действительно хотел защищать
свободу, ему надо было бы серьезно пересмотреть свою
теорию микросоциологического познания. Фактически же
эта теория служит всего лишь удобной формой ограни¬
чить наше мышление и действия рамками государствен¬
но-монополистического капитализма, рамками не выхо¬
дящего за его пределы реформизма; а также попыткой с
помощью такого ограничения построить концепцию за¬
щиты существующего капиталистического строя.
Апологетика капитализма в попперовской теории
исторического процесса
Поппер написал четыре книги и множество статей,
чтобы обосновать невозможность построения на научной
основе теории исторического процесса, которой якобы и
не должно существовать для антидогматически мысля¬
щего человека. Но несмотря на все это, в работе Поппера
«Открытое общество и его враги» находим не что иное,
как определенную концепцию истории.
Согласно Попперу, существует два противоположных
друг другу типа социальной организации: открытое и за¬
крытое общество. Закрытым он называет общество, вос¬
ходящее к племенной (трибалистской) системе родового
строя. Над таким обществом господствуют основанные на
принципе коллектива представления, ритуалы, табу: инди¬
вид здесь подчинен коллективу. На этом подчинении ос¬
новывается как стабильность, так и замкнутый, тотали¬
тарный характер такого общества. Но поэтому же оно не
способно совершенствоваться41.
По этому поводу сделаем хотя бы следующие два кри¬
тических замечания: во-первых, рисуемая Поппером кар¬
тина первобытного общества неисторична. Исходя из
принципов буржуазного индивидуализма, характерных
для капиталистического общественного устройства, он
интерпретирует первобытное общество просто как состоя¬
ние несвободы. Гораздо более важную черту этого обще¬
41 См.: K. R. Popper. Die offene Gesellschaft... Bd 1, S. 228ff.;
Anm. 3. S. 269—270.

384
ства, отсутствие угнетения и эксплуатации, он игнорирует.
Однако поныне еще ни одному из многочисленных сочи¬
нителей мифов о тоталитаризме не удалось показать, ка¬
ким образом без угнетения и эксплуатации может сущест¬
вовать «тоталитаризм». Во-вторых, Поппер выводит то, что
он называет тоталитаризмом, из идеологии. Это весьма
ответственное (хотя и ложное) высказывание из области
теории общества, а в рамках попперовского метода выска¬
зывания такого рода не допустимы.
Далее, согласно Попперу, открытое общество как про¬
тивоположное закрытому исходит из критического отно¬
шения к налагаемым коллективом табу; основывается на
дискуссии, автономном разуме и индивидуальной свободе.
А это все попросту пропаганда капиталистического обще¬
ственного строя.
Философской основой закрытого общества Поппер счи¬
тает «историцизм», принимающий историческую детерми¬
нированность и тем самым исключающий индивидуаль¬
ную свободу и порождающий тоталитаризм. Переход от
тоталитаризма племенного строя к марксизму якобы осу¬
ществился посредством философии Платона и Гегеля42.
И этот переход мотивирован чисто идеологически — опять
весьма ответственное (и ложное) утверждение об истори¬
ческом процессе, хотя такие утверждения на базе поппе¬
ровского метода не должны иметь места.
Платон, утверждает Поппер, был родоначальником
коммунизма. Он был теоретиком древнего общества, и тео¬
рии его через посредство Гегеля якобы проникли в марк¬
сизм. Поппер доходит до того, что заявляет, будто Платон
и Маркс оба отстаивали тоталитарные социальные про¬
граммы, а исторический материализм и классовая борьба
были открыты еще Платоном43.
В порядке критики здесь надо было бы заметить, во-
первых, что на самом деле Платон был философом, отра¬
зившим кризис рабовладельческого строя. Он основал не
исторический материализм, а учение об идеях. Во-вторых,
Поппер явно противоречит своим собственным требо¬
ваниям дифференцированного мышления, когда выдает
догадки о борьбе между кастами (имеющиеся, впрочем,
далеко не у одного Платона) за некую раннюю форму ма¬
териалистического понимания истории. Основные прин-
42 См. там же, с. 269.
43 См. там же, с. 68.

385
ципы этого понимания остаются ему неизвестными. Его
буржуазная классовая позиция препятствует всякой ло¬
гичности мышления.
Гегель, прежде всего благодаря его диалектике, как
бы призван сыграть в этой схеме роль «недостающего зве¬
на» между Платоном и Марксом. Гегель и Платон вос¬
ставали против господства здравого человеческого рассуд¬
ка, а своей концепцией диалектического тождества защи¬
щали идентификацию личности с обществом, свободы с
необходимостью, разумного с неразумным, тем самым под¬
готавливая путь тоталитаризму, которому целиком слу¬
жит, в частности, и гегелевское учение о государстве, на¬
родном духе и роли выдающихся личностей44.
На самом деле, конечно, Гегель «примирился» (хотя
отнюдь не безоговорочно) с прусским государством, что
практически объясняет его поддержку идеи сильного го¬
сударства. Однако он был теоретиком сильного буржуаз¬
ного государства, потому что исходил, и не без оснований,
из того, что буржуазный общественный строй, торжест¬
венно провозглашающий индивидуализм, ведет на самом
деле к войне всех против всех, которая может быть удер¬
жана в необходимых границах только благодаря вмеша¬
тельству государства. Гегелевское учение о народном духе
и роли выдающихся личностей представляет собой уже
значительное приближение к верной разгадке отношения
между коллективом и личностью. Наконец, фашистское
«фюрерство» является отнюдь не выводом из теории Ге¬
геля, но абсолютизацией буржуазного индивидуализма с
соответствующим ему псевдоколлективизмом. Поппер же—
несомненный представитель этого буржуазного индиви¬
дуализма, который исторически проявлялся в ряде извест¬
ных симптомов, в том числе и в тенденции к превознесе¬
нию личностей лидеров.
Не предлагая никакого критерия для выделения клас¬
сов, Поппер просто утверждает (против Маркса), что в
наши дни существует семь классов. При этом в ранг са¬
мостоятельных классов он возводит ряд социальных групп,
относящихся к средним слоям населения. Очевидно, что,
хотя Поппер много писал по вопросам теории науки, здесь
он даже не в состоянии в пределах одной и той же клас¬
сификационной процедуры сохранить единое основание
44 См. там же.

386
для деления. Он в ходе самой классификации эклектиче¬
ски меняет критерий деления.
Для Поппера революция — это только насилие, а вся¬
кое насилие, исключая буржуазное, есть, с его точки зре¬
ния, нечто недолжное. Так Поппер облегчает себе задачу
конкретной критики марксистской теории.
Показательно, что Поппер не предлагает никакого в
собственном смысле слова обоснования своей концепции
открытого общества, но вводит ее только «попутно», в ходе
критики «тоталитаризма». Шпиннер уже выступал про¬
тив недифференцированного словоупотребления у Поппе¬
ра, который привязывал понятие «открытое общество» к
весьма различным вещам45. Поппер, согласно Шпиннеру,
определяет «открытое» и «закрытое» общество культурно¬
исторически, а возникновение различающих их признаков
относит к столь далекому культурно-историческому прош¬
лому, что в действительности на этом основании нельзя
построить никакой схемы, оправдывающей современную
буржуазную демократию.
В качестве альтернативы «историцизму» с его имма¬
нентными законами, из которых дедуцируются социаль¬
ные институты с их перспективами и движущими силами,
равно как и оценки этих институтов, Поппер требует раз¬
работки метода социального прагматически-оппортуни-
стического конституирования и реформаторства. Он высту¬
пает против абстрактных целей, против утопических
планов (имеется в виду таких, которые выходят за рамки
существующего строя) и требует именно реформистского
прогресса. Выбор того или иного общественного идеала
есть процесс не только трудный, но к тому же и раскалы¬
вающий общество: этот процесс, а не какие-либо реаль¬
ные отношения, и приводит к возникновению классов и
классовой борьбы. (Опять мы видим идеалистическую
концепцию исторического процесса, построение которой
никак не может быть оправдано в рамках собственного же
метода Поппера.) Этот выбор идеалов вызывает борьбу и
ведет к догматизму, в противоположность которому Поп¬
пер отстаивает «спонтанность». Надо бороться за то, что
непосредственным образом возможно. Это и есть плоский,
ориентированный на узкую эмпирию реформизм, не выхо¬
45 Это Поппер делает, например, на с. 233 и далее той же кни¬
ги. Говоря о Шпиннере, я имею в виду его цитированный выше
(см. прим. 34 наст, главы) доклад.

387
дящий за пределы государственно-монополистического ка¬
питализма.
Как мы видим, Поппер проводит свое противопостав¬
ление реформы и революции таким образом, что «крити¬
ческий рационализм» оказывается ограниченным одними
лишь реформами, а марксизм якобы признает только ре¬
волюцию. Сколь прав при этом Поппер применительно к
собственной политической теории, которая действительно
коснеет в границах существующего строя, столь же ложно
его упрощенное понимание марксизма как оторванной от
всякой борьбы за реформы теории революции. Мы не про¬
тивопоставляем социалистической цели путям ее дости¬
жения; мы не бернштейнианцы и не ультралевые путчи¬
сты, и мы не ограничиваемся простым противопоставле¬
нием реформ революции.
Больше того, беспристрастный анализ показывает, что
и сама борьба за служащие интересам народа реформы
ведется нами, марксистами, гораздо решительнее, чем ре¬
формистами; что мы, в частности, последовательно высту¬
паем за право рабочего класса капиталистических стран
на реальное участие в политической жизни; что наши
представления о том, как расширить ныне существующую
(буржуазную) демократию являются конкретными; в то
время как глашатаи государственно-монополистического
реформизма лишь способствуют непрерывному свертыва¬
нию достижений этой демократии. В ФРГ мы, марксисты,
выдвигаем конкретные и разработанные в плане финан¬
сирования предложения таких реформ, как реформа си¬
стемы образования, реформа в области профессиональной
подготовки, реформа социальной политики и т. д. Но этим
мы не поддерживаем ни теории и практики реформ, на¬
правленных на укрепление существующего строя, ни кон¬
цепции возможности преодоления этого строя путем одних
реформ. Иначе мы пришли бы в противоречие сами с со¬
бой.
Когда Гельмут Шмидт выступал по вопросу о рефор¬
мах, полемизируя с позицией представителей младшего
поколения СДПГ и некоторых левосектантских критиков
этой позиции, то его взгляды оказались лежащими теоре¬
тически в той же точно плоскости, что и взгляды его оп¬
понентов46. В действительности же строй, основанный на
46 Г. Шмидт, В. Брандт и др. открыто выступают за сохранение
и экономическое укрепление капиталистической крупной собствен¬
ности.

388
частной собственности, на механизме прибыли и конку¬
рентной борьбы, на эксплуатации и угнетении трудящих¬
ся, не может быть преодолен путем реформ. Невозможно
так реформировать частную собственность на основные
общественные средства производства, чтобы она сущест¬
вовала в гармонии с общественной собственностью на те
же средства производства: это было бы противоречие
чисто логическое, а не диалектическое. Невозможно сохра¬
нить действие экономического закона прибыли и присвое¬
ние нетрудящимся классом прибавочного продукта, про¬
изводимого трудящимися, — сохранить все это в качестве
определяющих моментов наряду с иным законом присвое¬
ния, согласно которому общественное богатство принад¬
лежит тем, кто его производит. Определяющим может быть
только либо один, либо другой из данных двух законов.
Признавая реформы в качестве основного принципа, ре¬
формизм остается по отношению к законам истории и ло¬
гики на почве существующего капиталистического строя.
К этой позиции применимо глубокое гегелевское воззре¬
ние, которое ни Поппер, ни кто-либо подобный ему не
сможет отвести с помощью своих софизмов, а именно воз¬
зрение, состоящее в том, что любое развитие в конечном
счете связано с качественными скачками, если же гово¬
рить об общественном развитии, то с революциями, с со¬
зданием совершенно нового правового, экономического и
политического порядка47.
«Критический рационализм» объявляет социализм уто¬
пией, на деле же он сам стоит на уровне утопии вечного
сохранения капитализма, который хотя и возник истори¬
чески, но вовеки не должен погибнуть. Бесперспектив¬
ность буржуазии как класса «критический рационализм»
хочет навязать рабочему движению. Он стремится как-то
залатать реформами прорехи на существующем строе, ос¬
таваясь в его пределах; и к этому своему стремлению он
добавляет клевету на освободительную борьбу против ре¬
ального империалистического рабства, тем самым разобла¬
чая себя как идеологическую концепцию, служащую
империализму.
47 Этот политический вывод из закономерностей объективной
диалектики всякого процесса развития был сделан Розой Люксем¬
бург в ее полемике против Бернштейна (Р. Люксембург. Со¬
циальная реформа или революция? Спб., 1907).

Глава 7
К ХАРАКТЕРИСТИКЕ
СОВРЕМЕННОГО РЕВИЗИОНИЗМА *
Во избежание возможных недоразумений в понимании
данной главы я хотел бы сделать следующие вводные за¬
мечания. Во-первых, я не ставлю своей задачей исследо¬
вать вопрос о социальных корнях современного ревизио¬
низма. Поэтому (во-вторых) не следует и считать, что
выделение в этой главе именно философских и политиче¬
ских аспектов должно означать, будто корни ревизиониз¬
ма связаны прежде всего с явлениями в области общест¬
венной надстройки. По самой расстановке акцентов в
настоящей монографии я мог затронуть здесь политико-
экономические вопросы лишь попутно и дать только крат¬
кий анализ даже близких к избранной тематике полити¬
ческих проблем ревизионизма.
Понятие «ревизионизм» возникло в марксистском ра¬
бочем движении на рубеже XIX и XX веков. Под ревизио¬
низмом понимают наступившую в условиях победы марк¬
сизма в рабочем движении стадию эволюции оппортуниз¬
ма, соответствующую вступлению капитализма в империа¬
листическую фазу. Отсюда и особенности данной стадии
оппортунизма. Ревизионизм — это не просто враждебность
к марксизму, но это такой антимарксизм, который раз¬
вился только после победы марксизма в рабочем движе¬
* При написании настоящей главы автор пользовался обшир¬
ным материалом, содержащимся в неопубликованных рукописях
статей Ганса Йорга Зандкюлера (Бремен) и Ганса Шульце (Бер¬
лин) .

390
нии, а потому, сформировавшись внутри марксистского
рабочего движения, он выдает себя за марксизм и заяв¬
ляет, что марксизм необходимо якобы поднять путем его
«восполнения», «модернизации» и т. п. на уровень, соот¬
ветствующий обновившимся условиям. Причем это «вос¬
полнение», «модернизация» и т. д. реализуются как замена
кардинальных моментов марксистского учения буржуаз¬
ными идеологическими и политическими принципами
философского, экономического или стратегическо-тактиче¬
ского характера1.
Существует ли в наши дни в ФРГ такой ревизионизм?
Ведь в глобальном масштабе, и в частности применитель¬
но к ФРГ, мы имеем сегодня совершенно иную ситуацию,
чем на рубеже двух веков. Иную прежде всего вследст¬
вие исторической победы в октябре 1917 года, которая
явилась в то же время и победой марксизма над оппорту¬
низмом; вследствие накопленного рабочим движением
исторического опыта борьбы марксистских сил с оппор¬
тунизмом; вследствие образования в итоге этой борьбы
марксистско-ленинских, коммунистических партий. В со¬
здавшихся условиях ревизионизм в современном комму¬
нистическом движении вынужден проявляться иначе, чем
на рубеже XIX и XX веков он проявлялся в социал-демо¬
кратии. Но при всем том и в наши дни в коммунистиче¬
ском движении встречаются тенденции, подобные имев¬
шимся около 1900 года в социал-демократии. В частности,
если учесть позиции Георга Лукача, а также возникшие
под его влиянием тенденции в «франкфуртской школе»,
если учесть деятельность югославских философов из жур¬
нала «Праксис» и идеологов ревизионизма в Чехословакии
перед 1968 годом, то нельзя отрицать, что эти тенденции
связаны с возвратом к реформизму, к обоснованию «необ¬
ходимости» отказа от пути, проложенного Октябрем, с
«углублением» критики выявленных XX съездом ошибок
и т. д.
В ФРГ имеется широкое рабочее движение с марксист¬
скими традициями, организованное, однако, в своем боль¬
шинстве в рамках «социал-реформистской», оппортунисти¬
ческой социал-демократии. Марксистская партия рабоче¬
го класса в численном отношении еще очень мала. В этих
условиях руководство СДПГ могло бы и не ставить задач
1 См. по этому поводу работу В. И. Ленина «Марксизм и ре¬
визионизм» (В. И. Л е н п н. Полн. собр. соч., т. 17, с. 15—26).

391
полемики с марксизмом, в особенности демагогически
прикрывшись марксистскими фразами, если бы не факт
существования реального социализма непосредственно ря¬
дом с ФРГ и порождаемый этим фактом (прежде всего),
а также историей марксистского немецкого рабочего дви¬
жения и сегодняшней действительностью ФРГ постоянный
и сильный стимул к дискуссиям о марксизме. В результа¬
те всего этого в ФРГ, несмотря на многочисленные формы
манипулирования сознанием, в рядах социал-демократии
вновь и вновь возобновляются попытки по крайней мере
в тех или иных частичных аспектах ориентироваться на
марксистский социализм. При этом следует учитывать,
что в социал-демократии — но отнюдь не только в ней —
постоянно предпринимались и предпринимаются попытки
ввести в заблуждение новые, не приемлющие капитализм
общественные силы путем воскрешения старых анти¬
марксистских или ревизионистских взглядов: сюда отно¬
сится, например, «переоткрытие» Бакунина, Корша и т. д.
Поддерживать реформистские и ревизионистские тен¬
денции руководство социал-демократии в наши дни ока¬
зывается вынужденным не только под влиянием перечис¬
ленных факторов, но и в силу своей роли в системе
«разделения труда» в классовой борьбе, ведущейся в меж¬
дународном масштабе буржуазией против реального социа¬
лизма. Именно из ФРГ исходят постоянные попытки
насаждать ревизионизм в социалистических странах и ком¬
мунистических партиях; эти попытки опираются на высо¬
коразвитые средства массовой коммуникации и на принад¬
лежащие крупному капиталу издательства ФРГ.
Сверх того в правом социал-демократическом руковод¬
стве есть немало людей, пользующихся левой фразеоло¬
гией и ссылающихся не только на Бебеля, но и на Маркса.
Так поступают, например, Петер фон Эртцен, а иногда и
Эпплер.
В целом, однако, сегодняшнее руководство социал-де¬
мократии более не прибегает уже и к словесному призна¬
нию марксизма. Отсюда изменения в современных спосо¬
бах переряживания ревизионизма в «марксизм». Если
представители социал-демократии вообще обращаются к
марксизму, то только к такому, который уже подвергся
предварительному ревизионистскому искажению, и только
затем, чтобы с помощью такого «марксизма» подверг¬
нуть сомнению значимость ленинизма, а тем самым рево¬
люционный характер и теоретическую истинность марк¬

392
сизма. Поэтому применительно к ревизионизму сегодняш¬
ней чеканки приходится видоизменять определение реви¬
зионизма как такового. Возможно, целесообразно говорить
о ревизионизме в узком смысле слова — это течения но
вообще в рабочем движении, но именно в рамках комму¬
нистического движения, представляющие собой попытку
ревизовать основы теории и практики коммунистических
и рабочих партий, а также концепции, включенные в их
программы. Но современный ревизионизм находит свое
выражение не только в форме такого рода «узкого», уль¬
тралевого ревизионизма, но проявляется и в виде правого-
ревизионизма, в виде реформизма в коммунистических
и рабочих партиях, призывающего к «восполнению»
теории Маркса, Энгельса и Ленина новейшими дости¬
жениями, а в действительности по большей части про¬
сто к его замене старыми буржуазными теориями. Этот
ревизионизм ставит под сомнение роль рабочего класса как
ведущей общественной силы нашего времени и значение
марксизма-ленинизма как научного мировоззрения рабо¬
чего класса; отрицает необходимость освобождения рабо¬
чего класса путем решения вопроса о власти и обобщест¬
вления основных средств производства; ориентирует
рабочее движение на стратегию суммирования реформ.
При этом проблема, встающая в ходе борьбы с этими ре¬
формистскими силами, заключается, в частности, в томг
что они (и в этом их особая опасность для коммунистиче¬
ского движения) выступают под маской «истинных пред¬
ставителей творческого духа Маркса и Энгельса».
В смысле более узкого определения ревизионистские
силы в ФРГ практически отсутствуют. Их нет ни в Гер¬
манской коммунистической партии, ни в марксистски ори¬
ентированном движении рабочей молодежи, ни в марксист¬
ском студенческом «Союзе Спартака». Троцкистские тече¬
ния в ФРГ не образуют компонента рабочего движения,,
тем более марксистского рабочего движения, так что эти:
течения нельзя назвать в собственном смысле ревизио¬
нистскими.
Тем не менее было бы неверно упускать из виду нали¬
чие чрезвычайно широкого спектра старой и новой лите¬
ратуры ревизионистского характера в ФРГ и не учиты¬
вать, что такая литература, хотя формально она и функ¬
ционирует вне марксистского рабочего движения, многи¬
ми каналами может проникать в наши ряды. Поэтому
постоянная идеологическая бдительность, постоянная

393
борьба против всех форм буржуазной идеологии, непре¬
станная забота о марксистской закалке наших собствен¬
ных сил сохраняется в качестве первостепенного требо¬
вания.
Стратегия социал-демократии
Под углом зрения нашей темы такие ведущие идеоло¬
га СДПГ, как Рихард Лёвенталь с его чисто консерватив¬
ными взглядами или Герман Люббе, которого столь же
правомерно отнести к консервативному лагерю, могут
быть оставлены без специального рассмотрения.
Учитывая неоднозначное, как мы видели, отношение
руководства СДПГ к марксизму и Марксу, мы можем вы¬
делить четыре различных вида стратегии социал-демо¬
кратии по рассматриваемому вопросу. Во-первых, вариант,
связанный с подчеркиванием «необходимости» открытой
и решительной борьбы с марксизмом. В течение многих
лет предводителем этого направления был Вилли Айхлер,
стремившийся (вслед за неокантианцами и будучи, в част¬
ности, учеником Леонарда Нельсона) всячески опорочить
прежде всего марксистское понимание истории и ориен¬
тацию на социализм как цель 2. Айхлеру вторил К. Шмидт,
сочетавший с утверждением, что рабочему движению дог¬
мы не нужны, совершенно догматический тезис: «Всякое
познание проблем, связанных с человеком, основывается
на допущении, что человеческая природа в своей сущно¬
сти неизменна» 3. На той же позиции, которую никак не
назовешь мировоззренчески «нейтральной», стоит В. фон
Кнеринген в своей полемике против марксизма4. По мне¬
нию К. Шмидта, в поддержку упомянутого тезиса (на деле
догматического и бессмысленного) он может сослаться на
Маркса, Дарвина, Ницше, Сореля, Фрейда, Юнга, Макса
Вебера, Нельсона и Гегеля5. По мнению же Гезины Шван,
Маркс не дает теоретической основы для демократическо¬
2 Gm.: W. E i c h 1 e r. Sozialdemokratische Programmatik und prak¬
tische Politik.—“Die neue Gesellschaft”, 1971, S. 775ff.
3 C. S c h m i d. Protokoll des SPD-Parteitages. Hamburg—Frank¬
furt a. M., 1950, S. 236.
4 Cm.: W. v. K n o e r i n g e n, U. Lohmar. Was bleibt vom So¬
zialismus? S. 105.
5 Cm.: C. Schmidt. Protokoll des Hamburger SPD-Parteitages,
S. 227.

394
го социализма6. Она отвергает марксизм в том же духе,
как это делают в социал-демократии или в близких к ней
кругах Г. Альберт, В. Беккер и Д. Альдруп, приверженцы
Поппера, утверждающие, будто концепция Маркса носит
по своей сути иррационалистический характер7. Л. Ной¬
ман, провозглашающий отход социал-демократии от марк¬
сизма, выражает сожаление, что работа социал-демократии
все еще часто осложняется сохранением терминологии
Маркса 8.
С другой стороны, социал-демократическое руководст¬
во по-прежнему находит стимулы для того, чтобы «защи¬
щать» Маркса от коммунистов, выдвигать в противовес им
«истинного» Маркса, «истинный» и «гуманистический»
марксизм. Как же в целом следует расценивать позицию
руководства СДПГ?
Прежде всего необходимо сказать, что оно не имеет
собственной идеологической позиции, но каждый раз ока¬
зывается в кильватере той или иной модной буржуазной
идеологии. Так было, например, когда оно восприняло
традиции неокантианства и этического социализма. Теоре¬
тики правой социал-демократии пытаются создать впечат¬
ление своей мировоззренческой нейтральности и динамиз¬
ма, но этого совершенно нельзя принимать всерьез. Если
они от чего-либо и отмежевываются в теоретическом пла¬
не, так это, как они сами дают однозначно понять, от
мировоззрения и идеологии рабочего класса: они полно¬
стью перешли на почву принципов, угодных буржуазии.
В области пропаганды, связанной с мировоззренчески¬
ми вопросами, социал-демократия ФРГ испытывает наи¬
более сильное влияние со стороны концепций Карла Поп¬
пера. Однако влияние попперианских теорий знания и
общества соответственно общей тенденции этих теорий
оказывается сильнее всего среди сил правой ориентации
в социал-демократии. Для того же, чтобы привлечь лево¬
социалистические и «младосоциалистические» силы среди
социал-демократии, прежде всего ее младшего поколения,
6 Cm.: G. Schwan. Marx’ Konzeption der Freiheit—Theoretische*
Grundlage eines demokratischen Sozialismus?—In: G. L ü h r s u. a.—
Kritischer Rationalismus und Sozialdemokratie, Bd 1. Berlin (West) —
Bonn—Bad Godesberg, 1975, S. 95.
7 Cm.: G. Lührs u. a. Kritischer Rationalismus und Sozialdemo¬
kratie, S. 211.
8 Cm.: L. N e u m a n n. Beiträge zur Theoriediskussion. Berlin
(West)—Bonn—Bad Godesberg, 1973, S. 11—12.

395
руководство партии нуждается в других вариантах идео¬
логии — субъективистских, «фрейдо-марксистских» или
же «социально-технологических» — наподобие того вари¬
анта, который был развит Хабермасом. Само собой, кон¬
цепции Н. Лумана и экологический пессимизм Римского
клуба тоже употребляются социал-демократией для созда¬
ния ее идеологического камуфляжа. В целях синтеза всех
этих идеологических вариантов привлекается и «марк¬
сизм» 9.
Правые социал-демократические идеологи любят по¬
вторять, что к социализму можно прийти, исходя из раз¬
личнейших мотивов. Это в самом деле так. Дело только в
том, что эти мотивы отнюдь не должны отождествляться
с самим содержанием научного социализма. Как провоз¬
глашают сторонники «демократического социализма», они
не согласны друг с другом по своим мировоззренческим
•суждениям, но едины в политической цели, основанной на
общих для них ведущих этических ценностях: свободе,
законном порядке и солидарности10. Этот «демократиче¬
ский социализм» столь мало критичен и рационален, что
даже его провозвестники отказываются определить, что
имеется в виду под упомянутыми ведущими ценностями,
и совсем утрачивают то, что связывалось с древнегрече¬
ским словом «критика» в его первоначальном значении,
а именно способность осознавать отличие своих ценностей
ют всех других. Любой, кто реально принял участие в ра¬
бочем движении, знает о принципиальном различии меж¬
ду свободой собственника средств производства и свободой
того, кто ими не обладает; знает, что солидарность, с од¬
ной стороны, членов союза предпринимателей, а с другой,
например, участников профсоюзного движения — две со¬
вершенно разные и противоположно ориентированные
вещи.
Впрочем, утверждая свою нейтральность по отношению
к мировоззренческим позициям, руководство СДПГ гово¬
рит неправду. Во-первых, оно уже в течение десятилетий
ожесточенно выступает против малейших намеков на дей¬
ствительно марксистский образ мыслей. Во-вторых, про-
9 Cm.: H. W. S a b a i s. Demokratischer Sozialismus ist gesell¬
schaftlich angewandter Humanismus. — “Die neue Gesellschaft”, 1972,
5. 858—859.
10 Dokumente, ökonomisch-politischer Orientierungsrahmen für
•die Jahren 1975—1985, beschlossen vom Mannheimer Parteitag der
SPD, November 1975, Frankfurt a. M., o. J.. S. 8—0.

396
возглашаемые им ведущие ценности уже из-за их внешне
формального, бессодержательного характера суть в дейст¬
вительности буржуазные идеологические трафареты.
Как мы уже говорили, в настоящее время наиболее
видное место в идеологии западногерманской социал-де¬
мократии занимает «критический рационализм»; это вид¬
но хотя бы из сборника статей, озаглавленного «Критиче¬
ский рационализм и социал-демократия» и опубликован¬
ного в 1975 году с предисловием Гельмута Шмидта. Не
преимущественная роль попперианства выступила уже
раньше, хотя бы в упомянутом выше предисловии Гельму¬
та Шмидта к первому проекту долговременной програм¬
мы СДПГ.
Мы уже говорили выше о Г. Шпиннере, что, выйдя из
школы «критического рационализма», он в то же время
является одним из наиболее способных критиков полити¬
ческих концепций критического рационализма (но не его*
концепций, связанных с теорией научного знания). Он
критиковал эти концепции за то, что в них искомый об¬
щий образ жизни сводится к образу жизни ученого, яв¬
ляющемуся рациональным только при определенных со¬
циальных условиях, в которых исследовательская деятель¬
ность выступает как привилегированная. Политическую
монополию «критического рационализма» Шпиннер назы¬
вает недемократичным и тягостным недоразумением, вы¬
ражающим тоталитарную тенденцию. Можно согласиться
с даваемой им оценкой и критикой этого правого социал-
демократического «недоразумения» как вполне намерен¬
ного, когда он указывает на подозрительную близость кри¬
тического рационализма к неоконсерватизму. Он пишет:
«Я считаю незаконным, а при ближайшем рассмотрении
даже неправдоподобным и просто ложным ходовое умоза¬
ключение от желательности плюрализма научных теорий
к желательности плюрализма политико-социального, то-
есть плюрализма институтов, интересов или же групповых
интересов» и.
Я не могу себе представить, чтобы пророки «критиче¬
ского рационализма» в рядах социал-демократии не знали
об этой откровенной самокритике и о ряде других предо-
11 Эти тезисы развиты Г. Шпиннером в его цитированном выше
докладе на конференции в Бремене. Они приводятся также в его
книге «Плюрализм как модель познания» (H. Spinner. Pluralismus
als Erkenntnismodel, S. 224ff).

397
стерегающих голосов из лагеря критического рационализ¬
ма. Но, видимо, они отдают этой модной буржуазной фи¬
лософии предпочтение потому, что «социальная психоло¬
гия» Поппера прекрасно зарекомендовала себя в качестве
технократической апологетики капиталистического строя.
Он дает превосходный метод обосновывать самые произ¬
вольные утверждения; этому способствует отрыв теорети¬
ческого анализа от целостных суждений, сопровожденный
уверением, будто мы не можем обосновать этих последних,
хотя и руководствуемся ими в нашей деятельности, а так¬
же ее («социальной технологии») связь с иррационализ¬
мом в духе философии жизни. И в той же мере «социаль¬
ная технология» служит оправданием для ползучего
реформизма, не выходящего за рамки существующего капи¬
талистического строя, и одновременно «теоретическим»
обоснованием для осуждения марксистского «тоталитариз¬
ма» (ведь критическим рационалистам, претендующим на
тотальную монополию на разум, ничего не стоит мигом
объявить марксизм знахарством, апокалиптикой и чем
угодно!). Скудные результаты всех этих ходульных идео¬
логических претензий совершенно правильно резюмирует
Петер Глотц, называющий критический рационализм тео¬
рией реформизма: «Поппер прямо говорит о своей соци¬
альной технологии как о методе «заштопывания»: это
теоретический вариант стратегии «мелких шагов», кото¬
рая постоянно упоминается в риторике, сопровождающей
социал-демократическую реформаторскую политику»12.
Но здесь надо сделать по крайней мере оговорку, что ре¬
формизм Поппера и традиционный социал-демократиче¬
ский социал-реформизм не идентичны. Иначе, как это мы
видим у Глотца, получается обоснование (мнимое) пере¬
хода от традиционного социал-реформизма к реформизму
государственно-монополистическому.
Вопросы, рассмотренные выше, в плане темы «Социал-
демократия и ревизионизм сегодня», образуют лишь один
из аспектов, связанных с происходящей в рабочем движе¬
нии борьбой между буржуазно-философскими концепция¬
ми и марксизмом, причем упомянутые концепции ориенти¬
рованы прежде всего на открыто правые общественные
позиции и правые социал-демократические силы. Однако
и среди этих концепций тон задается не одной лишь поп-
12 P. Glotz. Der Weg der Sozialdemokratie. Der Historische Auf¬
trag des Reformismus. Wien—München—Zürich, 1975, S. 69—70.

398
перовской философией. Есть много признаков, свидетель¬
ствующих о том, что социал-демократическое руководство
стремится вновь вызвать к жизни теории Эдуарда Берн¬
штейна. Так, в сентябре 1977 года фондом имени Фрид¬
риха Эберта был созван Бернштейновский конгресс, были
переизданы работы Бернштейна, а Хельга Гребинг опу¬
бликовала пространную монографию о ревизионизме. На
страницах теоретического органа СДПГ газеты «Нойе ге-
зелыпафт» развернулись дебаты о воззрениях Бернштейна.
Очевидно, что во всем этом присутствуют различные
тенденции, в том числе, во-первых, попытка авторов Го-
десбергской программы СДПГ противопоставить буржуаз¬
ный «плюрализм» этой программы «тоталитаризму» на¬
саждаемого в социал-демократии «критического рациона¬
лизма». Но столь же возможно и объединение консервато¬
ров типа Лёвенталя и Люббе, приверженцев Поппера и
П. Хр. Лудца (ставленника Бжезинского), сторонников
Годесбергской программы и бернштейнианцев под знаме¬
нем общей антикоммунистической борьбы. Хотя такое
объединение и порождает противоречия, но подобный
эклектизм с точки зрения необходимой для реакции «кон¬
солидации сил» все же предпочтительнее абсолютизации
попперианства. Во-вторых, нет надежды, что удастся не¬
определенно долго скрывать внутреннюю несостоятель¬
ность попперовских теорий науки и общества. В-третьих,
руководство социал-демократической партии не хочет сде¬
лать эту программу совершенно неприемлемой в качестве
политической «почвы» для критически относящегося к ка¬
питализму младшего поколения в партии тем, что на место
традиционного социал-реформизма будет поставлен госу¬
дарственно-монополистический реформизм. Надо учиты¬
вать и международные факторы: известные тенденции к
полевению в международном социал-демократическом дви¬
жении, например в «третьем мире», могут оставаться под
контролем социал-демократии ФРГ как авторитета, только
если она будет продолжать отстаивать социал-реформист¬
скую концепцию. Нельзя забывать и о том, что такая важ¬
ная статья экспорта контрреволюции в социалистические
страны, как концепция «демократического социализма»,
гораздо труднее приводится в действие, если не опереться
на теории Бернштейна и подобных ему авторитетов старо¬
го реформизма и ревизионизма. Как мне представляется,
даже и воздействие на определенные, именующие себя
«еврокоммунистическими» элементы легче осуществляется

399
с помощью бернштейнианства, чем какого-либо иного ре¬
визионизма. Дело в том, что хотя среди деятелей, тяготею¬
щих к ревизионизму, и встречались более подкованные в
теоретическом отношении, чем Бернштейн (например, Ру¬
дольф Гильфердинг), но они «опасны» уже тем, что сохра¬
няют слишком много марксистских концепций, а иногда
(например, в написанном в 1934 году Гильфердингом
«Пражском манифесте» СДПГ) и слишком много от серь¬
езного понимания исторического процесса.
Встречается и ориентация (например, у Э. Эпплера)
не столько на Поппера или Бернштейна, сколько на песси¬
мистические тенденции Римского клуба в сочетании с кон¬
цепциями Н. Лумана. И. Фечер и другие опираются более
на тех ревизионистов, которые на словах признают комму¬
низм, например на группу «Праксиса», а также на неко¬
торых венгерских и чехословацких ревизионистов 50—
60-х годов. Имеются в СДПГ и элементы, идеологически
близкие к Хабермасу, хотя и влияние старшего поколения
«франкфуртской школы» отнюдь нельзя сбрасывать со
счетов. Оно осуществляется через университеты (Франк¬
фуртский, Бременский), издательства (в том числе изда¬
тельские фирмы Зуркампа и Люхтерханда) и через Акаде¬
мию труда Объединения немецких профсоюзов. В этой
последней ведется в особенности обработка молодых проф¬
союзных функционеров, из числа которых пополняются
затем кадры профсоюзного, а отчасти и партийного (соци¬
ал-демократического) руководства.
Сторонники перечисленных ориентаций выступают с
более или менее левыми декларациями, отчасти даже вы¬
двигая притязание на то, что они-то и есть настоящие
марксисты. К числу этих маскирующихся под левые эле¬
ментов следует отнести и Йохена Штеффена, одного из
известных социал-демократических лидеров ФРГ, ставя¬
щего перед собой (объективно) задачу привлечь к СДПГ
все склоняющиеся влево силы, прежде всего среди млад¬
шего поколения социалистов и среди молодых интеллек¬
туалов. Эта цель отчетливо просматривается в его книге
«Структурная революция (об обесценивании вещей)», са¬
мое название которой указывает на тенденцию связать ре¬
формизм с мифологизацией «овеществления».
В этой книге на жаргоне концепции «овеществления»
ведется речь об учреждениях и организациях как о таин¬
ственных социальных аппаратах, обладающих способ¬
ностью превращать идеи (сами по себе это могут быть

400
совсем не плохие идеи, пока, они идеи и не более, пока не
осквернили они своей девственной чистоты соприкоснове¬
нием с практикой) в нечто аппаратоподобное. Такого рода
трафареты всей реакционной буржуазной немецкой социо¬
логии культуры, от Тенниса до Альфреда Вебера, препод¬
носятся нам как новейшие философские прозрения!
В нолитическо-практическом же отношении взгляды,
сформулированные в книге Штеффена, отражают страх
буржуазии перед революцией. При этом молчаливо подра¬
зумевается, что революция состоит не в замене капитали¬
стических форм собственности, права, государства социа¬
листическими, но в обращении к вооруженному насилию.
Такое смещение акцента с вопроса о содержании к вопро¬
су о средствах борьбы предназначено для того, чтобы под¬
менить идею необходимости революции реформистской
возней, не выходящей за пределы существующего строя.
Подобного рода попытки восходят к домарксистскому
периоду. Маркс развивал свою теорию в борьбе с «консер¬
вативным, или буржуазным, социализмом» (см. вторую
часть III раздела «Манифеста Коммунистической пар¬
тии»). Но самонадеянность или просто невежество новей¬
ших творцов теории «демократического социализма» столь
велики, что они объявляют новым вопрос, с которым было
покончено уже полтораста лет назад. И вот такие-то «тео¬
ретики» вступают в полемику с марксизмом, употребляя
при этом буржуазный лексикон, согласно которому марк¬
сизм есть лишь новое обозначение для квазирелигиозно-
го учения о спасении, пролетариат — это мессия, а «бур¬
жуазия» есть просто символ «власти тьмы» 13 для маркси¬
стов, верующих в то, что мировой дух обитает в политбю¬
ро, а на деле создающих людям еще худшие условия, чем
капитализм 14.
Как и Хабермас, Штеффен полагает, что в условиях
современного капитализма может быть выделена важней¬
шая тенденция, состоящая в объединении всех общест¬
венных процессов в некий «тотальный процесс», суть ко¬
торого заключается в поддержании капиталистического
порядка, который при этом как общественное устройство
подчиняет себе человека, вместо того чтобы служить ему.
По данному поводу Штеффен прибегает к аргументам,
13 См.: J. Steffen. Strukturelle Revolution. Hamburg, 1974,
S. 209—210.
14 См. там же, с. 365.

401
связанным с концепцией отчуждения у раннего Маркса,
конечно, ревизуя ее с помощью обычных для экзистенциа¬
листской антропологии приемов. В то же время Штеф¬
фен заимствует и аргументацию «экологических пессими¬
стов» Римского клуба, идея которой состоит в том, что не¬
гуманная, отчужденная цивилизация движется стреми¬
тельно навстречу катастрофе. Для предотвращения этой
катастрофы Штеффен, примыкая здесь к «революционно¬
му реформизму» Горца, выдвигает свою версию реформы
социальной структуры. С помощью этой реформы, для ко¬
торой потребуется просвещение масс и завоевание парла¬
ментского большинства, направленность «тотального про¬
цесса» должна быть изменена так, чтобы он служил
человеку; определяющую роль в этом изменении должно
сыграть государство, изображаемое Штеффеном в качест¬
ве классово нейтрального.
В «подкрепление» этой концепции Штеффен ведет
резкую, по большей части чисто демагогическую полемику
с социализмом, который, как якобы показывает несовер¬
шенство социалистического решения вопроса о собствен¬
ности, оставляет еще меньше свободы, чем капитализм15.
Итак, Штеффен под «левым», «критическим против
системы» соусом предлагает эклектичную в теоретическом
отношении и право-социал-демократическую в политиче¬
ском плане концепцию. Взять разведенную с помощью
экзистенциализма и искаженную теорию отчуждения с до¬
бавкой экстрактов из концепций «истеблишмента» Хабер¬
маса, Оффе и Лумана, потом добавить право-социал-демо¬
кратических идей об охране буржуазного государства,
приправить тезисами Римского клуба и сварить это все на
обветшалой реформистской печке-буржуйке — вот рецепт
новейшей «левой» нищенской похлебки социал-демокра¬
тии.
Хабермасовские элементы этого «варева» уже были
рассмотрены в главе 5. Были нами сделаны и необходимые
замечания по теме, связанной с соотношением между ре¬
формой и революцией. Отметим, что реформисты по сей
день даже не попытались теоретически опровергнуть
марксистскую критику реформизма, тем самым явно при¬
знав банкротство своей реформистской теории. Деятели
Римского клуба после выхода в свет книги Штеффена
внесли некоторые коррективы в ее тезисы. Но Штеффен
15 См. там же, с. 394.

402
оставил эти коррективы без внимания. Тот факт, что он
обошел в своей книге /вопрос о власти, иррационализи-
ров ал его, свидетельствует о характере этой книги, слу¬
жащей целям стабилизации существующего строя. Такова
же и вся, с позволения сказать, «критика» капитализ¬
ма у Штеффена, согласпо которой этот строй антигу¬
манен не вследствие лежащего в его основе закона из¬
влечения максимальной прибыли, но уже потому, что ка¬
питализм как социальный строй стремится себя утвердить
и для этого ставит личность себе на службу. При этом
Штеффен утверждает, будто этот строй стремится к все
более полному удовлетворению человеческих потребно¬
стей. Объективно тем самым он защищает капитализм.
«Критический фон» его эклектического системно-теорети¬
ческого рассмотрения представляет собой всего лишь до¬
полнение к формалистической антропологии, целиком ба¬
зирующейся на модном буржуазном противопоставлении
личности и истеблишмента, человека и системы, человека
и аппарата, на противопоставлении человека и цивилиза¬
ции и на прочих мифологических лозунгах философии
жизни.
В качестве образца правой политики в левом словесном
облачении можно указать на концепцию Йохена Штеффе¬
на и Петера фон Эртцена по поводу стратегии социал-де¬
мократии. Ее подробный критический разбор дан Гансом
Шульце 16. Аналогичные концепции, направленные на по¬
литическое разоружение левых сил, развивает Петер
Глотц, некогда представитель «левого» крыла молодеж¬
ного социалистического движения в ФРГ, а ныне правый
теоретик и правительственный деятель. Сущность его
аргументов заключается в том, что если пытаться экспро¬
приировать монополии, то они в ответ прибегнут к фа¬
шистскому режиму; чтобы этого избежать, надо проявить
к ним доброжелательность на основе классового компро¬
мисса: оставим им предприятия, а они пусть оставят нам
демократию!17 Прекрасный рецепт капитуляции перед
силами, стремящимися установить фашистский режим!
По характеру изложения книга Штеффена «Структур¬
ная революция» гораздо менее ясна, а как документ ре¬
16 Cm.: L. H r z a 1 u. a. Sozialreformismus in der Klassenausein¬
andersetzung zwischen Sozialismus und Imperialismus. Berlin, 1977,
S. 63ff.
17 Cm.: P. Glotz. Der Weg der Sozialdemokratie. Der historische
Auftrag des Sozialreformismus, S. 48.

403
формизма более вредна, чем сочинения Бернштейна. Хо¬
дульная напыщенность ее стиля скрывает лишь идейную
пустоту. Вольфганг Рот, бывший председатель социали¬
стической молодежной организации, а затем член правле¬
ния СДПГ, правильно отметил: «Книгу Штеффена читать
трудно. Удивляешься избытку ненужных деталей в аргу¬
ментации и многочисленным повторениям»18. Конечно,
Рот не видит, что критикуемый им стиль является естест¬
венным результатом недостатков содержания самой книги.
Левые социал-демократические
и ультралевые варианты ревизионизма
(
Современный ревизионизм встречается и в левых со¬
циал-демократических вариантах. Вспомним, что за по¬
следние два десятилетия критика существующего строя
с использованием марксистских концепций развертывалась
в ФРГ также и со стороны идеологов «студенческих вос¬
станий». Интерес, проявленный «левыми» студентами к
марксизму, носил на себе отпечаток их по большей части
буржуазного и мелкобуржуазного происхождения и уже
поэтому окрашивался в ревизионистские тона. По своему
содержанию он затрагивал область философии, но вклю¬
чал также проблемы стратегии и тактики, а равно и «воп¬
рос об организации». По существу, речь шла об отказе во
всех этих областях от ленинского этапа в развитии марк¬
сизма, об отказе от современного марксизма.
Проблемы идеолого-политической надстройки решались
в отрыве от экономического базиса. Центральными тема¬
ми были вопросы культуры, этики, «человека», «отчуж¬
дения». В политическом отношении преобладал активизм
и волюнтаризм, которым давалось обоснование чисто
субъективистское, то есть связанное с субъективистской
фальсификацией марксизма. Все это прекрасно ужива¬
лось с «конкретными утопиями» в духе философии жизни.
Традиционное рабочее движение отвергалось как «более
не являющееся субъектом революции». «Новые левые»
развивали анархистские, «глубинно-демократические»,
призывающие к «прямому действию» варианты концеп¬
ций, стратегии и тактики в области организации под ло¬
18 W. Roth. Das Einfache, das schwer zu lesen ist.—“Das Da”,
1976, № 7.

404
зунгом индивидуалистически интерпретированного мни¬
мого «самоопределения».
Однако первоначально имевшийся в данном движении
антикапиталистический импульс, хотя и представленный,
конечно, в нечетких, расплывчатых формах, привел ряд
его участников (даже если не говорить здесь о нередких
случаях, когда им удавалось прийти к коммунистическим
взглядам) к пониманию роли политической экономии в.
общей системе марксистского учения. Поэтому и в жест¬
ких рамках всего этого «левого» ревизионизма наметилась
тенденция к освоению политэкономии. Сразу же «на по¬
мощь» этой тенденции поспешили опытные ревизиони¬
сты, например Эрнест Мандель, к которому примкнула
«молодое пополнение»: Жале, М. Вирт, X. Нойзюс и др.19
Возникли и «современные» варианты ревизионизма из
области политэкономии, использующие идеи марксистской
политической экономии капитализма и социализма. Мы не
будем здесь на них специально останавливаться, а по во¬
просу их критики отошлем читателя к трудам теоретиче¬
ской конференции Института марксистских исследований
во Франкфурте-на-Майне, опубликованным в виде сборни¬
ка 20, и к другим подробно осветившим эту разновидность
ревизионизма работам21.
Что касается ультралевого ревизионизма, он встреча¬
ется в различных формах. Отметим один его вариант,
сформировавшийся на основе философии жизни (если го¬
ворить именно о философском плане) и оказавший, несом¬
ненно, более широкое влияние по сравнению с другим,
зависимым в философском отношении от позитивизма. Хо¬
тя происхождение обоих этих вариантов может быть про¬
слежено вплоть до двадцатых годов, они после долгого
перерыва вновь актуализировались лишь в шестидесятых
19 Cm.: E. Mandel. Marxistische Wirtschaftstheorie. Frankfurt
a. M., 1968; E. Mandel. Der Spätkapitalismus. Frankfurt a. M., 1972;
P. J a 11 e e. Das neueste Stadium des Imperialismus. München, 1971;
M. W i r t h. Kapitalismustheorie in der DDR. Frankfurt a. M., 1974;
Ch. N e u s ü s s. Imperialismusanalyse und Weltmarktbewegung. Er¬
langen, 1972.
20 Cm.: Das Monopol—ökonomischer Kern des heutigen Kapita¬
lismus, Frankfurt a. M., 1976.
21 Cm.: G. Krause. Monopoltheorie. Frankfurt a. M., 1976; Bür¬
gerliche Ökonomie ohne Perspektive. Berlin, 1976; P. Hes s. Zur Po¬
litischen Ökonomie des ’’linken” Opportunismus.—“IPW-Berichte”,
1974, № 3; P. Hess. Dialektische Methode und Kapitalismuskritik.—
“Deutsche Zeitschrift für Philosophie”, 1977, № 3.

405»
годах, когда стали исполнять функцию дезориентации
склоняющейся влево молодежи. Ультралевые варианты,,
связанные с философией жизни, представлены преимуще¬
ственно в виде тяготеющих к спонтанности анархо-комму-
нистических и «базисно-демократических» группировок
около таких личностей, как Краль, Дучке, Кон-Бендит.-
Опирающаяся же в философском отношении на позити¬
визм ультралевая концепция не нашла резонанса (как
форма мировоззрения), но мы должны вкратце на ней ос¬
тановиться, поскольку ее политические мотивы сыграли
свою роль в подготовке материалов для коллективно со¬
ставленного группой Й. Бишоффа «Проекта классового'
анализа».
В период непосредственно после первой мировой вой¬
ны, в революционной и кризисной обстановке, когда рабо¬
чее движение шло на подъем, ультралевые тенденции в
рядах коммунистической партии представляли не такую*
опасность, какую они приобрели в период спада револю¬
ции и ее поражения в Берлине, Центральной Германии,
Баварии и Венгрии. Ленин сразу же распознал опасность-
ультралевого радикализма и выступил против нее в обще¬
известных теперь полемических произведениях. Пропаган¬
дисты ревизионизма в Германии, которые не могли пол¬
ностью принять позицию Лукача из-за тех или иных его-
концепций и высказываний, в ходе своей эволюции все
более приближались к тому, чтобы «переоткрыть» и идео¬
логически использовать тогдашних ультралевых, исклю¬
ченных из коммунистической партии и поведших откры¬
тую борьбу против марксизма-ленинизма и реального со¬
циализма.
Коммунистическая партия Германии, возникшая в ог¬
не революции, понесла затем исключительно тяжелые по¬
тери и в то же время не имела достаточно прочных кор¬
ней в среде промышленных рабочих. В ряде ее руководя¬
щих органов было относительно много представителей
интеллигенции, еще не перешедших или не полностью пе¬
решедших на позиции рабочего класса. Кроме того, опыт
и теория большевистской партии были еще недостаточно'
известны в Германии; а оппортунистические ошибки ста¬
рого социал-демократического руководства, напротив, бы¬
ли хорошо известны.
Все это способствовало левооппортунистической реви¬
зии вопросов теории, тактики и организации со стороны
тех марксистов, которые не хотели согласиться с ленин-

406
<жой оценкой ситуации в Германии как спада революцион¬
ной волны и, наоборот, в большевистских теории, тактике
и решении вопросов организации усматривали поражение
революции. В философском отношении они опирались на
концепцию «свободных», волюнтаристских действий от¬
дельных революционеров, на возвеличение индивидуаль¬
ной активности, что было возможно только при отходе от
материализма с его утверждением примата объективного,
с его основанным на постижении законов объективного
развития признанием детерминированного и общеобяза¬
тельного характера деятельности, откуда вытекали и по¬
следствия в смысле необходимости деятельности органи¬
зованной и дисциплинированной.
Этот отход от материализма открывал путь субъектив¬
ному идеализму, развитому, например, А. Паннекуком,
который позже, в 1938 году, когда познакомился с ленин¬
ским «Материализмом и эмпириокритицизмом», обрушил¬
ся с критикой на эту работу, как бы руководствуясь
безошибочным инстинктом. Ибо уже в ней в 1908 году
был поставлен «в конечном счете вопрос об общеобяза¬
тельной теории, которая исключала бы всякий субъекти¬
визм и недетерминированную «интеллектуальную свободу»
принятия решений. И бесспорно, не случаен тот факт, что
интеллектуалы, представлявшие в этой дискуссии (име¬
ется в виду дискуссия о махизме. — Р. Ш.) промахистскую
сторону, отнюдь не тяготели в политическом отношении
к реформизму, но, напротив, выступали в то же время как
вожаки фракции, квалифицированной Лениным как ле-
зый уклонизм» 22.
В чем же заключается полемика Паннекука против Ле¬
нина? Парадоксально прежде всего уже то, что одно и то
же издательство (близкое к руководству западногерман¬
ских профсоюзов) выпускает книги Альфреда Шмидта,
эпигона «франкфуртской школы», с его ориентацией в ос¬
новном на неокантианство и философию жизни, и книги
Порша и Паннекука с нападками на ленинизм. Основная
тенденция паннекуковской книги «Ленин как философ»
несложна: объявляется, что Россия в начале текущего ве¬
ка была накануне буржуазной революции, а такой рево¬
люции соответствует механистический, буржуазный про¬
светительский материализм; такая именно философия и
'была создана Лениным.
22 ПрЪаНо птп Ет^е^. I. БетЬек, 1973. 8. 154.

407
Если даже абстрагироваться от лежащего в основе дан¬
ного тезиса полного искажения ленинского диалектиче¬
ского материализма, то бросается в глаза уже сама фак¬
тически плоскомеханистическая схема анализа идеоло¬
гии, на примере которой наглядно можно видеть мировоз¬
зренческий базис ультралевого ревизионизма. Ведь если
исходить из такой схемы, то и Маркс и Энгельс, писавшие
«Манифест Коммунистической партии» перед немецкой
буржуазной революцией 1848 года, выдвигали всего
лишь буржуазно-просветительский манифест! В принципе
эта теория, рисующая взаимосвязь базиса и надстройки в
духе механистического материализма, равносильна каут¬
скианству, правому оппортунизму.
Философским обоснованием позиции Паннекука слу¬
жит субъективный идеализм, доведенный до стирания
различий между бытием и мышлением, поскольку они
только «вместе образуют единый мир бытия». Вполне в
духе субъективного идеализма Паннекук делает, напри¬
мер, следующее «разъяснение»: если физик считает све¬
товые волны за реальность, а окраску — за субъективную
форму феноменов, то это неправильно; напротив, «окра¬
шенный в разные цвета мир всех субъективных явлений
и есть действительный мир, в то время как эфирные вол¬
ны — это его образ, конструируемый человеческим духом
на основе этих явлений» 23. Отсюда релятивизм: ведь и
мышление физика правильно с точки зрения его практи¬
ки 24. Находим у Паннекука, наконец, и критически выяв¬
ленную Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме»
теоретико-познавательную основу современного идеализ¬
ма: математизацию нашего познания. Согласно Паннеку-
ку, математические формулы — «это в конечном счете
единственное, что необходимо для предсказания явлений;
наши модели и представления — это только нечто доба¬
вочное, а «истинность» некоторой теории означает лишь
то, что ее формулы верны» 25.
С позиций своего откровенного субъективного идеализ¬
ма Паннекук защищает Эрнста Маха от критики, данной
Лениным. Он выдвигает тезис, что Ленин в своих теоре¬
тических трудах был ограничен специфически русскими
23 А. Р а п п е к о е к. Ьепт а1в РИПоворЬ. Егапк!ш4; а. М., 1969;
Б. 49.
24 См. там же, с. 49.
25 См. там же, с. 51.

408
условиями. Это старое, давно уже отстаивавшееся реви¬
зионистами утверждение. Но выдерживает ли оно серьез¬
ный анализ на материале хотя бы какой-либо одной из
работ Ленина? Для отрицательного ответа на этот вопрос
достаточно отметить в высшей степени интернациональ¬
ный характер ленинского труда «Материализм и эмпирио¬
критицизм». Кроме того, обращение к трудам Ленина, на¬
пример к его работам, посвященным в 1905—1908 годах
отношению рабочей партии к религии, показывает, что
диалектико-материалистическая философия Ленина исхо¬
дила в своей основе прежде всего из задач борьбы рабо¬
чего класса против капитализма, а не основывалась пер¬
вично именно на антирелигиозной ориентации, как ложно
утверждали Паннекук, Корш и прочие ультралевые реви¬
зионисты, усматривавшие в такой ориентации влияние
специфических условий русской революции.
Паннекук пытается подкрепить свою интерпретацию
•философии Ленина как «чисто русского» явления указа¬
нием на то, что Россия была колониально-зависимой (и
из этого очевидно, сколь мало конкретен анализ ультра¬
левых: хотя Россия и зависела еще от европейското импе¬
риализма, но отнюдь не была колонией, напротив, на ру¬
беже XIX и XX веков она сама была уже накануне пре¬
вращения в империалистическую державу) и поэтому для
развития в ней собственного капитализма необходима бы¬
ла борьба против иностранного капитала, в ходе которой
¡выдвигался лозунг социализма и установка на союз с ра¬
бочим движением Запада, наподобие тому, как это было в
Китае времен Сунь Ятсена. Поэтому, утверждает Панне¬
кук, большевизм явился «смешением буржуазного мате¬
риализма (по своему основному мировоззрению) и проле¬
тарского материализма (по своему учению о классовой
борьбе)»26. Ленин, заявляет Паннекук, «никогда не был
.знаком с подлинным марксизмом. Откуда бы он его вос¬
принял? Капитализм он знал исключительно в форме ко¬
лониального капитализма, а социальную революцию толь¬
ко в форме свержения деспотизма царя и крупных поме¬
щиков»27. Он пишет это, как если бы Ленин не провел
почти два десятилетия (хронологически большую часть
овоей деятельности как революционера) в Центральной
Европе, осваивая опыт европейского рабочего движения
26 Там же, с. 112.
27 Там же, с. 113—114.

409
и принимая в нем участие, и как если бы Ленин не отра¬
зил в своих произведениях все аспекты марксизма и все
многообразие мирового революционного процесса своей
эпохи!
Мы уже цитировали вышедший в 1973 году в ФРГ
сборник «Споры об Энгельсе» 28. Данный в этом сборнике
анализ, с одной стороны, «Материализма и эмпириокрити¬
цизма», а с другой — полемики Паннекука против этого
труда показывает прежде всего, что эта полемика и раз¬
вернувшаяся в связи с ней философская дискуссия имели
политические последствия, касавшиеся проблемы объек¬
тивного и общеобязательного для партии характера марк¬
систской теории, а тем самым и проблемы необходимости
исходной для всей партии ориентации. В этом же сборни¬
ке правильно отмечается также, что махизм представлял
собой перенесенное в партию ультралевое течение среди
интеллектуалов.
Свои нападки на ленинизм Паннекук связывал с неле¬
пым, бытовавшим среди ультралевых ревизионистов мне¬
нием, будто в поражении немецкой революции 1918—
1919 годов виновен ленинизм и будто в конечном счете*
фашисты пришли к власти из-за неправильной политики
коммунистов29. Исходя из этой (по существу право-со¬
циал-демократической и буржуазной) позиции, Паннекук
объявляет, что во всем виновато учение Ленина, а в ко¬
нечном счете — его философия в том виде, в каком она
изложена в «Материализме и эмпириокритицизме» (не за¬
будем, что это писалось в 1938 году, когда стояла задача
организации единого антифашистского фронта, и таким
образом объективно ультралевая позиция играла на руку
именно фашизму).
Авторы сборника «Споры об Энгельсе» подробно опи¬
сывают аргументацию Паннекука, но как же они на нее
отвечают? А вот как: «Материализм и эмпириокрити¬
цизм» — это якобы всего лишь побочный продукт, сама
же по себе философия Ленина «лучше», и в особенности
она «лучше», чем философия его советских последовате¬
лей; в целом мировоззрение Ленина гораздо сложнее, чем
можно судить по «Материализму и эмпириокритицизму» 30.
Здесь, как мы видим, под предлогом «защиты» Ленина ог
2® .См.; БеЬаие иш ЕвдеЦ в. 154.
29 См. там же, с. 165.
30 См. там же.

410
Паннекука делается попытка принизить значение «Мате¬
риализма и эмпириокритицизма», а заодно и противопо¬
ставить Ленина ленинизму. Такая тактика оказалась не¬
обходимой современному ревизионизму в связи с колос¬
сально возросшим в наши дни авторитетом Ленина среди
оппозиционно настроенного молодого поколения.
Надо упомянуть также наличие в ФРГ группировок,
стоящих на почве какой-либо одной из числа различных,
отчасти исключающих друг друга ревизионистских кон¬
цепций. Укажем здесь группу, объединенную вокруг так
называемого «Проекта классового анализа»; близко стоя¬
щее к этой группе Издательство по изучению рабочего
движения; далее, Социалистическое бюро. Отметим, что
сходные тенденции наблюдаются и у определенных груп¬
пировок, сложившихся в других западноевропейских стра¬
нах: такова, например, в Швейцарии Прогрессивная орга¬
низация Гельветической конфедерации. Так что, надо
полагать, здесь имеет место не просто случайное совпаде¬
ние в направлениях развития.
Существенным идеологическим моментам «Проекта
классового анализа» посвятил свою основательно выпол¬
ненную диссертацию X. Ассельн31. Подробные марксист¬
ские критические разборы как ультралевых, так и право¬
ревизионистских публикаций Издательства по изучению
рабочего движения были помещены в журнале «Маркси-
стише блеттер»32. Критика деятельности Социалистиче¬
ского бюро дана в совместной книге «Оппортунизм сегод¬
ня» (Вилли Гернса, Гюнтера Вайса и моей), опубликован¬
ной издательством «Марксистише блеттер»33. Развитые
там критические замечания я дополнил в материалах,
предоставленных мною Информационной службе марк¬
систского рабочего образования (проблематики профсоюз¬
ного движения я в этих материалах непосредственно не
касался) 34.
31 См.: H. Asseln. Darstellung und Kritik philosophischer und
politisch-soziologischer Ansätze des “Projekt Klassenanalyse” (PKA).
Marburg, 1977 (Manuskript).
32 В частности, разбирались взгляды Элланштайна, Альтюссе¬
ра, Балибара, Лекура, Сантьяго Каррильо и др.; см. в особенности
№ 3—6 упомянутого журнала за 1977 год.
33 Русск. перев. см.:	В.	Гернс,	Р.	Штайгервальд,
Г. Вайс. Оппортунизм сегодня. М., 1977.
34 См.: Informationsdienst der Marxistischen Arbeiterbildung
(MAB), 1977, №2/3, S. 92ff.

41В
Авторы «Проекта классового анализа» заявляют, что»
их цель — реконструировать научный социализм и приме¬
нить его к современным условиям. Уже на очень ранней
стадии, в период I Интернационала, то есть еще при жиз¬
ни Маркса и Энгельса, первоначальные концепции Маркса
якобы претерпели значительное искажение. Исходным
пунктом для «Проекта» служит представление, будто в
«Капитале» Маркса в развитом виде содержится весь
марксизм: например, там уже разработана теория моно¬
полий. Это означает отрицание возможности особой тео¬
рии монополистического капитализма, созданной Лени¬
ным. Концепция Социалистического бюро в своей сущно-,.
сти не отличается от «Проекта». Она исходит из представ¬
ления, что нельзя создать замкнутого в себе мировоззре¬
ния, а потому не существует и неоспоримой марксистской
теории. По своему же конкретному содержанию воззре¬
ния Социалистического бюро (считающего себя возникшим
из студенческого движения) основаны на том, что «тради¬
ционное рабочее движение» должно быть объявлено мерт¬
вым, чтобы «новых левых» можно было считать его закон¬
ными наследниками.
Идеолого-политическая позиция Социалистического*
бюро, несмотря на наличие в ней отдельных марксистских
компонентов (этого мы не отрицаем), в целом не является
марксистской. Она представляет собой смесь идеолого¬
политических элементов, не согласующихся друг с другом;
смесь марксистских, спонтанеистски-анархистских, утопи-
чески-социалистических идей, не свободных и от примеси
антикоммунизма; в организационном же отношении эта
оппортунистический отказ от необходимости общенацио¬
нальной партии пролетариата как класса.
Два варианта концепции спонтанности
В настоящее время мы являемся в ФРГ свидетелями
новой волны спонтанеистских тенденций в высших учеб¬
ных заведениях. Перед лицом краха «социал-либерал^
ной» реформаторской политики в студенческих кругах (я
говорю о той их части, которая не сдвинулась открыта
вправо, но в то же время не смогла освободиться от пут
антикоммунизма) все более распространяется неудовлет¬
воренность вообще партиями, равно как и государством.

412
и эта неудовлетворенность расчищает почву для группи¬
ровок, руководствующихся принципом спонтанности.
В отличие от периода 60-х годов с их движением «пас¬
хального марша», борьбой против чрезвычайных законов
и американской войны во Вьетнаме у этого нового спон-
танеизма отсутствует возможность позитивной политиче¬
ской ориентации. К этому следует прибавить, что движе¬
ние 60-х годов имело тенденцию сдвига влево, а его веду¬
щие силы самоопределялись именно как левые («новые
левые») или марксисты («неомарксисты», «фрейдо-марк-
систы»). Тогда не было ни легальной коммунистической
партии, ни молодежных коммунистических организаций,
ни марксистских студенческих союзов типа современного
«Спартака». Стремление отмежеваться от коммунистов и
тем более антикоммунизм были выражены гораздо сла¬
бее, чем это имеет место в современном спонтанеизме.
Сегодняшний спонтанеизм не хочет быть марксизмом и,
отроя антитехнические утопии, просто ищет «голубой цве¬
ток» какой угодно, лишь бы новой формы жизни. Его
идеология, таким образом, хотя и бессознательно, связана
с философией жизни, основана на культе индивидуалисти¬
ческой «самопроизвольности» и социальном шарлатанстве.
В то же время эта идеология может сочетаться с недоволь¬
ством, например вызванным погоней за прибылями, за¬
грязнением среды атомными электростанциями; по таким
поводам создаются экологические партии, как это имело
место во Франции, движения против индустриального ро¬
ста и т. д.
Поэтому новый спонтанеизм нельзя считать просто
переизданием старого. Сегодня в ФРГ существует легаль¬
ная коммунистическая партия. Всякое течение, которое
хочет сегодня выступать как левое, должно определить
себя как таковое именно в отношении к ГКП, поскольку
именно ГКП, а не какие-либо иные (в свое время имев¬
шиеся и консолидированно действовавшие) факторы спо¬
собна противодействовать антикоммунистическим тенден¬
циям в современном спонтанеизме. Не стремясь более к
тому, чтобы быть марксистским или неомарксистским,
спонтанеизм пытается опереться на философию жизни.
«Все эти (новые) подходы освобождаются от требования
рациональности, организованности. Часто они не являются
и политическими в традиционном понимании. Были бы
напрасными и вредными усилия возвести спонтанную фор¬
му проявления подобных подходов на так называемый

413
политический уровень» 35. Эти новые подходы, выходящие
на пределы «традиционного понимания политики», за¬
ключаются в «новой форме жизни», в некоей «противо-
среде», которую еще надлежит создать и которая будет
способствовать «полному развертыванию субъектив¬
ности».
Тем самым в качестве отправного пункта нового спон-
танеизма открыто провозглашается изолированный
субъект. Он борется за «альтернативную жизненную фор¬
му». В чем же заключается ее содержание? На этот вопрос
избирательная платформа гёттингенской группы спонта-
неистов под названием «Движение недогматической вес¬
ны» (эта группа почти открыто одобрила убийство феде¬
рального поверенного Бубака) отвечает следующим обра¬
зом: «Мы должны создать атмосферу, которая не только
позволит нам познавать запреты... но и даст нам возмож¬
ность позитивно и открыто формулировать наши потреб¬
ности». Итак, перед нами уже рассматривавшийся выше
неофрейдистский тезис о том, что агрессивное и репрессив¬
ное поведение вытекает из фрустрации.
Результатом же «новых подходов» служит замена со¬
держательного анализа формальным: «Подчинение прин¬
ципу целевой рациональности сведет нас к уровню техно¬
логов и бессмысленных производителей... Вся эта универ¬
ситетско-филистерская фабрика есть именно производство
нашей гибели» (та же избирательная платформа гёттин¬
генской группы спонтанеистов). Корень всех зол не капи¬
талистическое классовое содержание университетского
преподавания как «предприятия», но функционирование
высшей школы «самой по себе», присущие ей рациональ¬
ность и стандартизация. Отсюда вывод: «Выступая против
капиталистического планирования внутри фабрики обра¬
зования, мы в то же время разъясняем, что наше выступ¬
ление касается всей фабричной системы в целом». Таким
образом, эта платформа подвергает критике не капитали¬
стические отношения, но социальные функции «сами по
себе», развитие производительных сил «само по себе», ра¬
ционализацию «саму по себе»: мелкобуржуазное сущест¬
вование, которому якобы угрожает «молох техники»,
должно быть вырвано из социальной среды и благодаря
этому сохранено. Это все лозунги, присущие филосо-
35 Phantasie statt Selbstrepression.—“Diskus. Frankfurter Studem-
tenzeitung”. 1976, № 4, S. 15.

414
фии жизни. Публикации той же группы насыщены «ар¬
гументами» против «аппарата», «институтов», «бюрокра¬
тий»; в качестве «социалистической политики» признается
лишь такая, которая интересуется личностью в ее целост¬
ности, причем эти рассуждения следует понимать именно
в плане истолкования субъекта с позиций философии
жизни, противопоставляющей рациональному, головному
началу «творческий дух». Конкретно же вся эта спонта-
неистская политика направлена против марксистских сил
в общественной жизни ФРГ, в особенности в высшей шко¬
ле, которая представляет для спонтанеистов основное
поле деятельности.
Овеществление или отчуждение в философии жизни,
начиная с ее реакционных и кончая «левыми» варианта¬
ми, мыслится как господство над нами вещей и отноше¬
ний, созданных нами самими. В отличие от марксистского
разъяснения проблемы, исходящего из производственных
отношений (при капитализме), философия жизни связы¬
вает этот вопрос с представлением о том, что по мере ус¬
пехов в овладении природой человек все больше порабо¬
щается, а виной тому — сама же развитая человеком тех¬
ника, орудия производства, рассматриваемые независимо
от производственных отношений. В той или иной фор¬
ме мы находим эту мысль у Шопенгауэра, далее у
Ницше, Гелена, Хайдеггера и Адорно и вплоть до Мар¬
кузе.
Этот тезис находит отклик у обывателя, потому что тог
постоянно сталкивается с фактами, по видимости под¬
тверждающими его. Из него делается вывод о тождествен¬
ности всякой организации, руководства в производствен¬
ном процессе с овеществлением, отчуждением. Антиинсти-
туциональный подход основанного на философии жизни
анархизма отождествляет классовое угнетение с поряд¬
ком, базирующимся на производстве (и включающим так¬
же и структурное отношение руководства и исполнения
в ходе производства), чтобы затем отвергнуть и то и дру¬
гое «во имя свободы». Естественно, это отвержение рас¬
пространяется также и на рабочее движение и социализм.
С помощью псевдолевой, отнюдь не только анархистской,,
но, в частности, и промаоистской, а также основанной на
«базисной демократии» (то есть на коллективистском
анархизме) аргументации организация, структура, руко¬
водство объявляются отказом от свободного самоопреде¬
ления, отождествляются с подчиненностью внешним сиг

415
лам, с определением через чужую волю, с отчуждением
и овеществлением.
Как мы уже показывали выше, индивидуалистическая
концепция человека несостоятельна ни теоретически, ни
практически. Если она и смогла получить свое эпическое
воплощение в великолепном, конечно, романе Д. Дефо «Ро-
бинзон Крузо», то это удалось только потому, что Робин¬
зон как личность есть именно «совокупность обществен¬
ных отношений» своего времени, а не некое автономное,
внеобщественное Я.
Еще Маркс и Энгельс всегда (в особенности в их рабо¬
тах, содержащих резкую критику анархизма в целом) бо¬
ролись с анархистским отождествлением, с одной стороны,
социального угнетения, возникающего из классового анта¬
гонизма, а с другой — организации производства, которая
представляет собой вещь абсолютно необходимую. Такое
отождествление свидетельствует не только о ложности
идеологии, которая к нему привела, но нередко прямо-таки
и о недостатке ума. Ведь и при коммунизме люди не бу¬
дут жить одним воздухом и любовью, а где начинается
область производства, кончается всякая истолковываемая
в качестве индивидуального «самоопределения» и произ¬
вола «свобода». «Базисно-демократический» подход к по¬
добного рода проблемам в лучшем случае иллюзорен,
будем ли мы говорить о проблемах производственной ор¬
ганизации и руководства или о проблемах политической
борьбы.
Обратимся, например, к проблеме производства. Воз¬
можно ли в действительности решить с «базисно-демокра¬
тических» позиций вопрос об организации процесса вос¬
производства в рамках народного хозяйства как целого,
о долгосрочном прогнозировании или о принятии много¬
сторонних стратегических решений, касающихся всего об¬
щества? Можно ли с этих позиций преодолеть расхожде¬
ния между интересами различных предприятий или от¬
раслей промышленности, между задачами развития
различных научно-технических дисциплин? Разве не безу¬
словно необходимо обеспечивать проведение в жизнь прин¬
ципа организации, чтобы можно было целенаправленно
комбинировать частичные и интегральные социальные
процессы? Но принцип организации включает в себя демо¬
кратизм и централизм при примате централизма, необхо¬
димом именно для того, чтобы производственный процесс
не погрузился в анархию и чтобы живой человек не ока¬

416
зался как раз жертвой спонтанного, непонятного процес¬
са, вышедшего из-под контроля, как Голем в известной
легенде.
Что же касается проблемы контроля «снизу», который
якобы может быть обеспечен на анархистских началах,
здесь вопрос стоит следующим образом. На современных
гигантских предприятиях с их высоким уровнем разделе1-
ния труда невозможно отказаться от централизованного
контроля над главными производственными процессами.
Пытаться решить проблему контроля абстрактно, на базе
«индивида», — значит исходить из представления, что каж¬
дый индивид в принципе должен иметь возможность ус¬
воить весь тот фонд знаний и опыта, который в своей со¬
вокупности доступен только многообразно расчлененному
коллективу, состоящему из получивших специальное об¬
разование людей. Если додумать такую попытку до кон¬
ца, то она означает отрицание значения коллектива, низ¬
ведение всех проблем на индивидуальный уровень.
Решение проблемы руководства сможет все в большей
и большей мере достигаться именно на уровне коллекти¬
вов, то есть организованно, для чего необходимо накоп¬
ление информации самого различного характера. Кон¬
троль «снизу», самоуправление, самореализация — все это
равным образом возможно только в диалектически опосре¬
дованной взаимосвязи с интересами общества в целом, в
контексте централизованного планирования и координи¬
рования подчас противоречащих друг другу задач и инте¬
ресов, посредством сочетания совокупных интересов об¬
щества с индивидуальными и частными интересами. При
социализме применительно к обществу в целом осущест¬
вляется рациональное, научное, все более точное инте¬
гральное планирование фундаментальных, имеющих ре¬
шающее значение социальных процессов, невозможное на
уровне индивида или отдельного коллектива; осущест¬
вляется реальная, всесторонняя, не порождающая новых
привилегий демократизация, сближение между обществен¬
ными, групповыми и индивидуальными интересами. Толь¬
ко достигшая высшего развития коллективность порож¬
дает индивидуальность, а не наоборот.
Теперь вкратце рассмотрим, как выглядит данная проб¬
лема под углом зрения политической борьбы рабочего
класса. В марксистской теории партии широкая внутрй-
партийная демократия сочетается с централизованным
руководством. Почему такое сочетание необходимо для

417
партии рабочего класса? Особенностью партии рабочего
класса является то, что она есть союз единомышленни¬
ков, объединившихся на основе близости их классового
положения и на базе общего марксистского мировоззре¬
ния, учения Маркса, Энгельса и Ленина. Эта общность ве¬
дет к выработке единства воли в партии, что и представ¬
ляет собой основу для единства действий партии и для их
координированности.
Необходимость такой единой координированной дея¬
тельности партии вытекает уже из того, что враждебные
ей капиталистические силы являются высокоорганизован¬
ными и централизованными. Пытаться бороться против
них мелкими, децентрализованными и спонтанно дейст¬
вующими группами было бы донкихотством. Больше того,
всеобщие интересы рабочего класса (текущие и перспек¬
тивные), не выражающие только интересы его отдельных
групп или подразделений, независимые от местных и т. д.
особенностей, то есть его интересы как класса, противо¬
стоящего буржуазии, могут быть выявлены и реализова¬
ны лишь в том случае, если за исходный пункт берется
рабочий класс в общегосударственных рамках, в его кон¬
фронтации (опять-таки в масштабах всей страны) с бур¬
жуазией и ее властью. Уже отсюда видно, сколь велико
значение элемента централизованного руководства в си¬
стеме организационных принципов марксистской партии
рабочего класса.
Сила и боеспособность партии основывается на диа¬
лектическом сочетании принципов демократизма и цен¬
трализма.
Иногда возражают, что такой подход к вопросам орга¬
низации препятствует учету конкретных и особых потреб¬
ностей тех или иных групп, учету субъективных пред¬
ставлений масс, и даже что этот «закрытый» подход пре¬
пятствует росту самодеятельности масс и процессу их
воспитания как таковому. Только не фиксированные, «не¬
зависимые» группировки и течения якобы способны своей
направленностью отразить субъективные потребности
масс.
Но исходя из изложенных нами выше соображений, мы
можем задать вопрос: не обстоит ли дело прямо противо¬
положным образом? Не сводит ли «закрытая», по выра¬
жению ее оппонентов, марксистская теория весь накоплен¬
ный по частям опыт самых различных конкретных битв,
которые вели и ведут рабочие с капиталистами, в единую

418
политику и теорию рабочего класса? Не является ли раз¬
литая в масштабе всей страны, ориентированная единой
.теорией и упроченная партия рабочего класса предпосыл¬
кой успешной освободительной борьбы рабочих не как
индивидов или групп, но как класса? Не является ли де¬
мократическая и централизованная марксистская органи¬
зация необходимой для того, чтобы воспрепятствовать
буржуазии сеять рознь между различными группами ра¬
бочего класса? Не служит ли в этом плане руководящая
партия рабочего класса необходимым инструментом
именно для согласования индивидуальных и групповых
интересов рабочих с интересами рабочего класса в целом,
а тем самым и предпосылкой для освобождения рабочего
как личности, — освобождения, которое может быть осу¬
ществлено только путем борьбы рабочего класса против
буржуазии? Не заключалась ли одна из причин пораже¬
ния немецкого рабочего класса в революции 1918—
1919 годов в том, что централизованная, вооруженная та¬
кой «закрытой» марксистской теорией партия рабочего
класса возникла только в ходе самих революционных
битв? А с другой стороны, не послужил ли существенным
условием победы русского рабочего класса в Октябрьской
революции тот факт, что партия этого типа возникла уже
задолго до революции и успела накопить большой опыт
классовой борьбы?
Итак, трезвый анализ показывает, что призывы к анар¬
хистской «демократии» объективно являются контррево¬
люционными. Вопрос о демократизме и централизме, о
контроле «снизу», о самоуправлении, о реализации способ¬
ностей индивида должен ставиться и решаться в полном
контексте, в диалектически опосредованной взаимосвязи
с наиболее общими социальными интересами. Именно в
этих целях рабочему классу необходима партия, свобод¬
ная от группового эгоизма, от отстаивания интересов от¬
дельных частей рабочего класса: партия, которая опира¬
ется на овладение марксистской теорией общественного
развития и стремится отстаивать интересы всего рабочего
класса, всего трудящегося народа, учитывая при этом его
современные и будущие потребности. Полное использова¬
ние преимуществ централизованного руководства и пла¬
нирования, равно как и максимальное развертывание де¬
мократии (включая участие каждого отдельного трудяще¬
гося в принятии политических решений и в управлении)
«становятся возможными лишь на базе социализма, поли-

419
тической власти рабочего класса и общественной собст¬
венности на все важнейшие средства производства.
Добавим к сказанному еще несколько соображений.
Что является, по существу, одним из лейтмотивов буржу¬
азной идеологии в целом? Несомненно, индивидуализм.
Руководимые философией жизни «левые» находятся в пу¬
тах индивидуалистической буржуазной идеологии, в со¬
циальном плане основывающейся на жизненной установ¬
ке буржуазного собственника. Каждый другой собствен¬
ник — его конкурент и как таковой угрожает основам его
существования, то есть является его врагом. Те, кто не
имеет собственности, тоже его враги, поскольку они пред¬
ставляют собой слои населения, эксплуатируемые и угне¬
таемые собственниками-капиталистами. Так в индивидуа¬
лизме с его взглядом на жизнь (согласно которому дру¬
гой человек есть граница, снятие, отрицание, враг моей
свободы) проявляется пошлый эгоизм владельца капита¬
ла, проявляется волчья мораль капитализма. В лучшем
случае этот индивидуализм представляет собой иллюзию
определенных слоев интеллигенции, которым в силу их
профессионального положения присуще особенно интен¬
сивно выраженное ощущение их индивидуальности и ко¬
торые потому склонны смешивать свою индивидуальную
форму труда с основами общественной жизни в целом, а
свою действительную роль в обществе — с самозванным
или воображаемым статусом «духовной элиты».
Итак, «новые левые» с их воззрениями, основанными
на философии жизни, не представляют собой чего-либо
большего, чем одну из форм буржуазной идеологии и по¬
литики.
27*

Глава 8
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Как сложилась судьба тех, кто за последние полтора-
два десятилетия ставил цель сформулировать некий об¬
новленный марксизм или делал вид, что ставит такую
цель?
Например, Гароди на раннем этапе в своей полемике
защищал диалектический материализм от Сартра, кото¬
рый хотел ревизовать его в смысле субъективистской фи¬
лософии «практики» и подвести под марксизм «фунда¬
мент» в виде психоаналитической версии теории индиви¬
дуальности 1. Однако уже в те времена Гароди в области
теории искусства, с которой была связана эта полемика,
сам отходил от марксистской позиции.
За этой полемикой скрывалась важная политическая
проблема, которую Г. Лукач уже в конце 20-х — начале
30-х годов ставил теоретически содержательным образом,
хотя и решал ее неверно. Речь шла о создании единого
фронта против нараставшей фашистской опасности. Вы¬
ступая — и правильно — против сектантских и ложных
пролеткультовских концепций, Лукач впал в противопо¬
ложную крайность: во имя единства он обходил проблему,
связанную с тем, кто должен играть руководящую роль,
какие силы в конечном счете являются определяющими в
.антифашистском фронте — силы рабочего движения или
силы буржуазной демократии2. В области теории искусст-
1 См. цит. выше сборник: Existentialismus und Marxismus. Eine
Kontroverse zwischen Garaudy, Hyppolite, Vigier und Orcel.
2 Cm.: Dialog und Kontroverse mit Georg Lukäcs. Der Methoden-
istreit deutscher sozialistischer Schriftsteller. Leipzig, 1975, S. 32ff. ,

421
ва стирание этой проблемы вело к отходу от социалисти¬
ческих позиций, к возведению буржуазной «классической»
идеологии в ранг решающего критерия. Это, по существу,
означало подчинение рабочего движения и его искусства
буржуазной демократии с ее эстетикой. Такой же харак¬
тер носит и поздняя лукачевская концепция «великого
реализма»3. Таким же отказом от пролетарской активно¬
сти в области теории искусства была и концепция Гароди
или Эрнста Фишера о «реализме без берегов».
Из всего этого вытекали и немаловажные политиче¬
ские выводы. В дискуссии о Кафке, развернувшейся в Че¬
хословакии в 60-х годах, Эрнст Фишер, Эдуард Гольдштю-
кер и Иван Свитак стремились замазать разрыв между
социалистическим реализмом и — в лучшем случае — бур¬
жуазным критическим реализмом. Кафка изображался
критиком не капиталистического отчуждения (которого
он в конечном счете и не понимал), но отчуждения «само¬
го по себе», существовавшего, по утверждению авторов, в
том числе и при социализме. Фишер полагал, что Кафка—
писатель, близкий «нам всем», и обосновывал это тем, что
«ведь отчуждение отнюдь не преодолено и в социалистиче¬
ском мире». Чтобы его преодолеть, неплохо было бы при¬
влечь на помощь романы Кафки «Процесс» и «Замок»
В точности так же рассуждал и Гароди5. Все эти рассуж¬
дения непосредственно направлены против реального со¬
циализма, и они подготавливали контрреволюцию 1968 го¬
да, что признал и сам Эрнст Фишер, утверждавший, что
та контрреволюция была неплохо подготовлена, что взрыв,
разразившийся на съезде писателей, имел многолетнюю
предысторию, так что весь ход событий развертывался
иначе, чем в свое время в Венгрии: более организованно
и целеустремленно. Гельмут Шмидт в брошюре, изданной
партийным руководством СДПГ и озаглавленной «Зачем
дужна новая восточная политика», имел в виду как Вен¬
грию 1956 года,; так и Чехословакию 1968 года, говоря _о
том, что и то и другое представляло собой неудачную по¬
пытку провести в жизнь даллесовско-аденауэровскую пог
лрггику отбрасывания социализма. Позже Фишер подыто¬
жил свои взгляды в брошюрах «Что Маркс говорил в
3 См.: W. Gi г n u s. V6n der unbefleckten Empfängnis des Ästhe¬
tischen. Berlin, 1972.
4 Franz Kafka aus Prager Sicht. Prag, Д965, S. 157.
5 См. там же,, с. 205.	.	.	,	.	.	,	'	•.. {

422
действительности» и «Что Ленин говорил в действительно-’
сти», выпущенных издательством Мольдена. Отметим, что*
Мольден был зятем Аллена Даллеса, шефа американской
разведывательной службы.
Что касается Роже Гароди, он отошел от марксистских
классовых позиций не только в области теории искусства*
но и в диалоге с христианами: он усмотрел в христиан¬
ском индивидуализме, в христианской трансцендентности
и любви всеобщие элементы гуманизма, долженствующие-
войти в марксизм в качестве его составных частей6. Одна¬
ко чем это включение христианского индивидуализма в>
марксизм принципиально отличается от той же попытки
Сартра «обосновать» марксизм индивидуалистически, про¬
тив которой Гароди всего лишь несколькими годами ра¬
нее полемизировал (и с полным основанием)? Разве для
марксиста может быть не ясно, что проблематика индиви¬
дуального, хотя и является, несомненно, реальной, раскры¬
вается через проблематику общественного, а не наоборот?
В этом отношении как раз у христианских участников
диалога мы можем отметить приближение к пониманию
того факта, что решение проблем индивидуальности воз¬
можно только на базе разрешения вопросов, касающихся
коллективности. Если учитывать тенденцию к этому по¬
ниманию, намечающуюся у христиан, у верующих, то
отступление ревизионистов на индивидуалистические по¬
зиции непосредственно выглядит как «подрыв» этой тен¬
денции. Логичен был поэтому и дальнейший отход Гароди
от марксистских классовых позиций, в итоге которого он
стал христианином-католиком (и органистом в одном из
соборов во Франции).
Другие из «обновителей марксизма» начали свою дея¬
тельность на этом поприще позже: например, Роберт Ха-
веманн. Как бы он впоследствии по тем или иным личным
мотивам ни «рационализировал» свою позицию, следует
сказать, не только Вальтер Холличер, но и я могли засви¬
детельствовать его «крайнюю догматичность» и пристра¬
стие к «недифференцированным, огульным суждениям», а
также то, что он никогда так и «не смог уравновесить свой
догматизм рефлексией»; о нем в 1977 году было написано*
что «хотя в его прошлом есть заслуги, но из них он выво¬
дил притязание на безоговорочное признание своего авто¬
6 Этот вопрос подробнее исследован мною в другой работе,
см.: Р. Штайгервальд. Марксизм — религия — современность.

423
ритета в настоящем. О людях и концепциях, к которым
следовало проявлять при их критике внимание, он судил
с пренебрежением» 7. К этому моменту он уже открыл для
себя необходимость заняться «обновлением» марксизма.
Что касается сочинений Хавеманна, посвященных теоре¬
тической обработке основных проблем естествознания, то
в этой области его можно смело назвать шарлатаном8. Но
как же обстоит дело с его общественнонаучными концеп¬
циями, с его «обновленным марксизмом»? Он пребывает в
заблуждении, будто об общественных процессах можно
без всяких околичностей судить просто на основании вы¬
сказываний из области естествознания. Поэтому он посту¬
пает так: берет тезисы, о которых полагает, например, что
они выводятся из теории относительности. Правильно ли
он полагает, другой вопрос; физики говорят по этому по¬
воду, что Хавеманн в своей непосредственной специально¬
сти, химии, быть может, что-то и понимает, но в физике —
ничего. Затем он берет полученные «выводы» и прямо
прилагает их к обществу. Непонятно тогда, зачем марк¬
сизм выработал специальную теорию общественного про¬
цесса, а именно материалистическое понимание истории,
если тезисы из области естествознания уже сами по себе
должны лежать в основе наук об обществе.
Что же Хавеманн получает в результате во многих от¬
ношениях ошибочного подхода? Обратимся к тому, о чем
чаще всего говорят люди подобного склада: к свободе. Как
он «решает» проблему свободы? Прежде всего бросается
в глаза, что нигде он не дает настоящего определения сво¬
боды. Но в целом внутренняя логика его аргументации
имеет следующий вид. Свобода существует только тогда,
когда нет никакой внешней детерминации, когда субъект
сам себя детерминирует. Это тезис из области философии
жизни, согласно которому объективная реальность есть
выражение «овеществления», «отчужденного мышления»,
а всякая детерминация человека объективными условиями
в действительности есть «определение чуждым». Само со¬
бой разумеется, на такой основе нельзя получить подлин¬
ного решения проблемы свободы. Неудивительно поэтому,
что по поводу обоснования свободы мы можем прочитать
7 Эти высказывания, принадлежащие В. Холличеру (Вена)', цит.
по: “Weg und Ziel”, 1977, № 5, S. 211.	...
8 Подробное обоснование см.: R. Steigerwald. Der “wahre”
oder kontrrevolutionäre Sozialismus. Frankfurt a. M., 1977, S. 15—34.

424
у Хавеманна следующие мысли, «подсказанные» кванто^
вой механикой и перепевающие аргументацию, задолго до
того уже развитую Паскалем Йорданом, физиком и поли¬
тическим реакционером: «Действительная основа возмож¬
ности свободы заключена в слепом характере случая, но
смысл свободы — в преодолении случая... в том, что мы
вмешиваемся в ход событий и стремимся как-то на него
повлиять» 9. А это означает, что мы предписываем реаль¬
ности ее законы. Человек оказывается творцом мира.
Это и есть субъективно-идеалистический, неокантиан¬
ский тезис, утверждающий, что субъект «конституирует»
действительность.
Что же означает с естественнонаучной точки зрения
наличие чего-то такого, для чего нет ни объективных при¬
чин, ни объективных законов и что существует только на
базе случая? Это означает нарушение фундаментальных
законов природы, в частности закона сохранения массы и
энергии. А что получается в результате? Существующее
без закономерности, возникающее путем нарушения зако¬
нов природы — это чудо. Хавеманновские идеи возвращают
нас к старым теологическим суевериям.
Рассмотрим теперь, как Хавеманн «понимает» истори¬
ческий процесс. Он считает, что «на основе теории отно¬
сительности мы получаем новое определение понятий
прошлого, настоящего и будущего, которое звучит так:
прошедшее — это то, о чем мы можем уже знать; буду¬
щее — то, на что мы можем влиять; настоящее же — это
то, о чем мы еще не можем знать и на что, кроме того,
совсем не можем влиять» 10.
Я здесь обсуждаю только понимание Хавеманном об¬
щественных явлений, а не то, правильно ли он излагает
теорию относительности. Мы видим, что, согласно Хаве-
манну, о настоящем у нас нет никакого знания и повлиять
на настоящее мы не можем: в частности, нет никакой воз¬
можности как-то повлиять на капитализм в ФРГ. Итак,
«более глубокий» смысл всей этой болтовни — капитуля¬
ция перед капитализмом.
Что же, в конце концов, Хавеманн предлагает в обще¬
ственно-политическом плане? Это можно правильно понять
только на фоне его суждений о капитализме как таковом.
Капитализм, по Хавеманну, «стремится воспитать из че¬
9 См.: Naturwissenschaft und Philosophie. Berlin, 1960, S. 124.
10 Там же, с. 121.

425
ловека оптимального потребителя» п. Итак, оказывается,
что капитализм — это общественный строй, который ори¬
ентирован не на прибыль, а на оптимальное массовое по¬
требление. А основная стоящая перед капитализмом проб¬
лема, по Хавеманну, состоит, очевидно, в том, чтобы обес¬
печить сбыт произведенных товаров, побудить людей
покупать. Но он заходит и дальше: «Идеал капиталисти¬
ческого хозяйства — человек с максимальными потребно¬
стями, которые он беспрепятственно удовлетворяет» 12. Это
Хавеманн повторяет неоднократно. Капитализм для не¬
го — общественный строй, стремящийся к беспрепятствен¬
ному удовлетворению максимума человеческих потребно¬
стей. По сути, можно ли представить более сильное вос¬
хваление капитализма? Удивительно ли, что этот «истин¬
ный социалист» полностью завоевал в ФРГ на свою сто¬
рону симпатии средств массовой коммуникации, принад¬
лежащих крупной буржуазии?
Но обратимся к дальнейшим примерам. «Капиталисти¬
ческое хозяйство оптимизирует себя с помощью свобод¬
ного рынка, который, однако, не столь свободен, как этого
желают сторонники теорий либеральной экономики. Но в
той мере, в какой оптимизация вообще возможна при
росте экономики и в то же время при непрекращающемся
техническом прогрессе, она осуществляется через рынок.
Этим объясняется долговременное и огромное преимуще¬
ство капиталистического хозяйства:	оно	представляет
собой эластичную, регулирующую себя самое кибернети¬
ческую систему, по сравнению с которой социалистиче¬
ское плановое хозяйство носит скорее характер какой-то
дребезжащей колымаги с ручными рычагами и подкручи¬
ваемыми винтами» 13.
Таким образом, кризисы и безработицу Хавеманн изо¬
бражает нам как нечто эластичное, саморегулируемое и
кибернетическое. А если молодое поколение в ФРГ начи¬
нает свою трудовую жизнь знакомством с безработицей
и с нехваткой мест в учебных заведениях, то за это надо
благодарить прогрессивную и оптимизированную рыноч¬
ную систему. Отстаивая механизм рынка против плано¬
11 R. Havemann. Dialektik ohne Dogma? Naturwissenschaft
axnd Weltanschauung. Reinbek bei Hamburg. 1964, S. 148.
12 Там же.
13 “Der Spiegel”, 11.10.1976, S. 74.

426
вого хозяйства, Хавеманн тем самым защищает капита¬
лизм как имеющий «преимущество» перед социализмом.
Среди ревизионистов, специализирующихся на эконо^
мике, та же позиция наиболее наглядно представлена у
Оты Шика. Об этой позиции бывший председатель союза
работодателей ФРГ Отто А. Фридрих без обиняков сказал:
«Шику и вообще чехословацким реформистам следовало*
бы знать, что то, чего они хотели, могло быть достигнуто
в конечном счете только путем возврата к частной собст¬
венности» 14.
Профессор Вольфрам Энгельс, активный деятель ХДС,.
осенью 1977 года выпустил книгу под заглавием «Больше*
значения рынкам», бесплатно раздававшуюся участникам
совещания ХДС по экономике. Там с полным основанием
написано: «Шиковская модель реформ — это переоткры-
тие капитализма» 15. В то же время Ота Шик выступил и
в качестве референта для ряда организаций в ХДС, объ¬
являя «инфляционный рост заработной платы и цен»
«причиной нарушений экономического развития в области
заработной платы и цен». Чтобы вновь получить кон¬
троль над этим не сдерживаемым развитием, имеется, по*
мнению профессора Шика, только одна возможность:
«широкие массы должны начать интересоваться капита¬
лом». При этом, надеется он, интересы отдельных рабочих,,
связанные с заработной платой и направленные только на
повышение своего собственного, личного благосостояния,
смогут сомкнуться в общеэкономической взаимосвязи. Ко¬
нечно, такие меры, как осуществление паритетного уча¬
стия рабочих в управлении предприятиями или учрежде¬
ние стоящего над предприятиями фонда содействия, не:
являются, как подчеркивает Шик, адекватным средством
для осуществления этой возможности. Нет, Шик заходит
дальше: сопричастность капиталу, роль рабочих в управ¬
лении и их доля в совместной ответственности должны
быть определены так, чтобы все занятые на предприятиях
не только участвовали в прибылях, но вместе несли и
убытки. На этом основании Шик проповедует и повыше¬
ние уровня трудовой морали, которая; например, в «усло^
виях полной занятости немало страдает из-за того, что>
никто более не оказывается под давлением грозящей без-
14 “Der Arbeitgeber”, 1971, № 22/23.
15 W. Е n g е 1 s. Mehr Markt. Stuttgart, 1977, S. 81.

427
рабсггицы» 16. Сожаление о том, что можно потерять такое
«средство подавления рабочего класса, как безработица, —
)Вот к каким взглядам пришел Ота Шик.
Как я уже говорил выше, между двумя основными ва¬
риантами позднебуржуазного мировоззрения — позитивиз¬
мом и философией жизни — шел и продолжает идти спор
о том, какова должна быть адекватная форма защиты ка¬
питализма. Примером из совсем недавнего прошлого мо¬
жет служить сопровождавшаяся бутафорским громом
«борьба» между «критическим рационализмом» Поппера,
Альберта Топича и «франкфуртской школой» — («спор о
позитивизме в социологии ФРГ»). Однако перед лицом
•обостряющегося кризиса капиталистической системы оба
:эти основных позднебуржуазных направления все больше
^сближаются друг с другом. Так называемая социальная
технология развилась непосредственно на почве позити¬
вистского течения позднебуржуазной идеологии. Но се¬
годня эта социальная технология «конвергирует» с мифа¬
ми философии жизни о кризисе бытия (человеческого
•бытия), о кризисе техники и «принципа продукции». «Ко¬
нец истории», «экологический кризис», «нулевой рост» —
¡все это формы выражения мифа по поводу кризиса, ос¬
нованные именно на философии жизни. Как отметил Ан-
,драш Геде 17, конвергенция философии жизни и позити¬
визма проявляется в том, что выдвигаемая философией
жизни задача «нулевого роста» должна быть «решена»
«социально-технологическими» средствами, то есть с по¬
мощью реформистски-позитивистских методов. Теорети¬
ческая сущность сообщений Римского клуба заключается
1В том же.
Или возьмем внутреннюю логику концепции экологи¬
ческого кризиса в истолковании философии жизни: долж¬
но быть достигнуто «качество жизни» без дальнейшего ро-
юта (естественно, имеется в виду рост заработной платы
н массового потребления!). Больше «качества жизни» без
качественного изменения общего социального состояния,
без замены такого «качества», как капитализм, на иное,
..на социализм. К чему это все сводится? «Путем отказа от
потребления экономьте всякого рода сырье и энергию, ог¬
раничивайте себя!» Что же это, по существу, за идеоло¬
гия? Это навязшая в зубах пропаганда буржуазии, обра¬
16 “\¥е§егкипег”, 8.9.1973.
17 См.: А. Геде. Философия кризиса.

428
щенная к массам, чтобы они вели себя по возможности
бережливо. Это и есть идеология той расчетливости, с ко¬
торой философия жизни якобы борется; идеология огра¬
ничения (в интересах максимизации прибыли) как про¬
изводства вещей, так и распоряжения ими.
На основе этих тенденций развивается специфический
вариант позднебуржуазного «эклектизма», синтеза фило¬
софии жизни с позитивизмом. В число предшественников
«демократического социализма» сторонники этого синте¬
за включают: «христианское учение о равенстве людей и
одинаковости их этического мерила; права человека, про¬
возглашенные Французской революцией; просвещение и
этику в форме, приданной им Кантом; гегелевскую диа¬
лектическую теорию исторического процесса; критику
капитализма Марксом; критический марксизм Бернштей¬
на; теорию спонтанности Розы Люксембург и ее же кри¬
тику большевизма; свободный социализм Шумахера; но¬
вые дополнения к теории социализма, внесенные Э. Бло¬
хом, М. Хоркхаймером, Т. Адорно, Ю. Хабермасом, Л. Ко-
лаковским, М. Джиласом и др. Все это, так сказать,
следующие один за другим и оказывающие параллельное*
воздействие акты осознания демократического социализ¬
ма, которые все могут быть сведены к их этическому ис¬
точнику» 18.
Упомянутый здесь Л. Колаковский является такого же*
рода эклектиком. Начав «обновлять» марксизм с 1956 го¬
да, он пришел, как и все ревизионисты, к утверждению*
будто эксплуатация и отчуждение при реальном социа¬
лизме не только сохранились, но даже обострились. Счи¬
тая, что все надо исследовать заново, Колаковский пред¬
лагает создать многонациональный центр для работы и
общения критически настроенных интеллектуалов. Разли¬
чая « интеллектуальный » и «институционализированный »•
марксизм, он требует отказа от марксизма как идеологии
партии. Представление о делении общества на классы он
считает в особенности неудовлетворительным и хочет за¬
менить его на схему, основанную на выделении ряда со¬
циальных слоев, а «примитивный», «сектантский» марк¬
сизм— на идеологию «новых левых», которые должны
18 H. W. S a b a i s. Demokratischer Sozialismus ist gesellschaft¬
lich angewandter Humanismus.—“Die heue Gesellschaft”, 1972, № 11*
S. 859.

429'
быть готовы к насильственным выступлениям также и в
социалистических странах.
Дальнейшим шагом в эволюции Колаковского был пол¬
ностью открытый, признанный им и в заявлениях отказ от
марксизма, отречение от революции, поскольку она якобы
чревата опасностью разрушения культуры. Апеллируя к
«новым левым», он «обнаруживает» в СССР одну из худ¬
ших систем подавления, какие существовали в истории.
Что касается предлагаемой им перестройки мира на нача¬
лах общезначимых ценностей, он опасается, что в случае
революции такая перестройка окажется затрудненной из-
за разгула инстинктов масс 19. За последние годы Кола-
ковский настолько «поправел», что ему кажется неприем¬
лемыми даже «демократический социализм» и «евроком¬
мунизм»: он вообще отказывается критиковать капита¬
лизм, за что его упрекали даже такие пропагандисты его
воззрений, как О. Флехтхайм.
Эклектически перемешивая всевозможные формы бур¬
жуазной философии, Колаковский оспаривает, например,
в традициях неокантианства наличие каких бы то ни бы¬
ло исторических закономерностей. Он утверждает, что
марксизм может в лучшем случае объяснить лишь про¬
шедшее. Решения же относительно будущего могут при¬
ниматься только на основе этических принципов. Вслед
за Карлом Поппером он полагает, что марксизм, желая
создать рай на земле, вместо того призвал на нее адские
силы. В духе «франкфуртской школы» он объявляет марк¬
сизм «бюрократической» наукой. В духе той же школы он
утверждает, что нет какой-либо материи в отрыве от че¬
ловека. Следуя раннему Лукачу, он измышляет «противо¬
речия» между взглядами Маркса и Энгельса. Используя
категории теоретика анархизма Сореля, он утверждает,
что в конечном счете миф является силой, движущей мас¬
сами. Конечно, выступает он и как «христианин», причем
не только в тех случаях, когда исповедует «веру в перво¬
родный грех». Само собой разумеется, стоит он и на почве
«иррациональности истории», на почве мифа философии
жизни о кризисе цивилизации. Так же, как и Герберт
Маркузе, он утверждает, что Маркс в такой степени под¬
пал под влияние Гегеля, что утратил различение между
свободой и необходимостью. Находим в его трудах и кон-
19 См.: L. Kolakowski. Der revolutionäre Geist. Stuttgart,
1972.	:

430
Щепции упомянутого выше «отрицательного богословия»,
-а именно там, где он говорит о «невозможности словами
описать Абсолютное». Отстаивая надысторические цен¬
ности, которым мы должны подчинять все свое поведение,
он в то же время исходит из того, что наука как таковая
не связана с этими ценностями. С другой стороны, он ис¬
ходит и из того, что каждый индивид сам устанавливает
смысл своей жизни, а между деятельностью индивида и
освободительной борьбой общественных классов нет ни¬
какой взаимосвязи. Короче говоря, философия Колаков-
ского — это смесь отживших буржуазных идей, некий
«танец мертвецов» в средневековом стиле.
Наверное, «обновители» марксизма, взгляды которых
мы здесь вкратце рассмотрели, в начале своей «обнови¬
тельной» деятельности вспоминали гётевские слова: «Го¬
тов я в новый путь! ...Приветствую тебя, неведомый рас¬
свет!» Но давали ли они себе отчет, по какому поводу
Фауст у Гёте произносит эти слова? Он произносит их,
когда у него «изныла грудь от жгучего страданья», и он,
отчаявшись познать «всю мира внутреннюю связь», протя¬
гивает руку к сосуду с ядом. Под «неведомым рассветом»
он имеет в виду смерть. Фауста спас пасхальный звон ко¬
локолов. Если продолжить ту же параллель, то наши «об¬
новители» марксизма уже не прислушиваются ни к каким
колоколам, то есть ни к какой критике со стороны своих
прежних товарищей. Они и правда пустились «в новый
путь»: в трясину давно изжитой буржуазной идеологии.
В начале настоящего раздела я поставил вопрос, как сло¬
жилась судьба «обновителей марксизма». Итак, мы можем
дать ответ: она так же безнадежна, как и у других идео¬
логов капитализма.
Как мы видели, применительно к ревизионизму нель¬
зя говорить о развитии в смысле перехода на «высшую»
ступень. К эволюции ревизионизма более подходит поня¬
тие регресса как в смысле теоретического уровня относя¬
щихся сюда концепций, так и по их содержанию, причем
о степени регресса можно судить уже на основании мас¬
штабности этих концепций. Чтобы удостовериться, доста¬
точно сравнить хотя бы «Принципы социализма» Берн¬
штейна со «Структурной революцией» Штеффена. Те, кто
прошел школу старого неокантианства, все-таки не были
еще лишены философской культуры и эрудиции в области
философии истории. Это касается прежде всего работ Ге¬
орга Лукача — крупного теоретика. Даже наиболее реви¬

Ш
зионистское его сочинение, «История и классовое сбзиа-
ние», должно быть поставлено весьма высоко, если Сопо¬
ставить его с опусами Айхлера, Кнерингена, Штеффена,;
Эртцена, Глотца и т. п. Философское образование, хотя и
весьма недостаточное, если судить по марксистским кри¬
териям, все же не позволило бы, допустим, Бернштейну
или Максу Адлеру, Форлендеру или хотя бы Вольтманну
так бесцеремонно, как это делает, например, Штеффен,
«синтезировать» все, что только выбрасывает на рынок со¬
временная буржуазная философия и социология. Дела ка¬
питализма становятся все хуже, а потому ухудшается и
положение ревизионизма, который есть плоть от плоти
капитализма.
Формирование в рамках позднебуржуазной философии
двух основных направлений, основанных соответственно
на позитивизме и философии жизни, привело к тому, что
и ревизионизм перестал быть ориентированным просто
на неокантианство в традиционном понимании: в конеч¬
ном счете ведь и само неокантианство расщепилось на
два главных течения, позитивистское и связанное с фило¬
софией жизни. Поэтому если мы ограничимся простым
сближением сегодняшнего ревизионизма со старым нео¬
кантианством, то упустим из виду специфическую для на¬
шего времени проблематику, проигнорируем события
целого этапа классовой борьбы, открывшегося победой
Октябрьской революции. Так, загребские философы груп¬
пы «Праксиса» — это не просто неокантианцы, как писал
лет десять назад Г. И. Зандкюлер, хотя в то же время нео¬
кантианство (в основном через посредство концепций фи¬
лософии жизни, чаще всего в ее экзистенциалистской
разновидности) и оказало на них влияние.
Равным образом как между позитивизмом и филосо¬
фией жизни наблюдается «конвергенция» на почве ирра¬
ционализма и индивидуализма, общих обоим этим направ¬
лениям, так и ревизионизм может быть «конвергирующим»
по тому же образцу. Наглядные примеры этому дают ци¬
тированные выше тезисы К. Шмида и X. В. Сабайса. Кро¬
ме того, нельзя поставить в соответствие правый и «левый»
ревизионизм с позитивизмом или философией жизни, на¬
против, как правые, так и «левые» варианты ревизиониз¬
ма могут явиться в позитивистском обличье и в форме
философии жизни.
При всех различиях в деталях (эти различия имеют
свое историческое обоснование), при всех переодеваниях

432
целью замаскировать нищенское содержание, заимство¬
ванное у буржуазных идеологов, — при всем этом ревизио¬
низм, несомненно, сохраняет некоторые основные черты.
Оправданным остается положение, всегда отстаивав¬
шееся классиками марксизма-ленинизма, что ревизио¬
низм —• это не какое-то самостоятельное явление. Он не
представляет собой ничего иного, кроме как «перевод»
буржуазных идей из области философии, экономики и по¬
литики в стиле фразеологии, которая могла бы оказать
воздействие на рабочее движение, в конечном счете подчи¬
нив его буржуазным классовым интересам. На каждом
шагу подтверждается тезис В. И. Ленина (сформулиро¬
ванный в статье «Марксизм и ревизионизм») о том, что ре¬
визионизм в каждом случае перенимает очередной каприз
моды буржуазной идеологии 20. Поэтому мало сказать, что
ревизионизм — это буржуазная идеология и политика в ря¬
дах рабочего движения, надо добавить, что он, как и вся
буржуазная идеология, поражен неисцелимым кризисом.
Нагляднее всего это видно из частой смены ревизиониз¬
мом тех модных буржуазных идей, которыми он руковод¬
ствуется, из эклектизма ревизионистских теорий. Далее
мы видели, что при всех своих притязаниях на «современ¬
ный» подход, ревизионизм в действительности снова и сно¬
ва возвращается к очень старым, давно уже опровергну¬
тым общим местам буржуазной идеологии. Нередко это
концепции, опровергнутые еще в процессе возникновения
марксизма. Это лишний раз подтверждает тезис о том, что
по возможности более основательное знание истории клас¬
совой борьбы, и в частности классовой борьбы в идеолого¬
политической области, способствует и успеху идеологиче¬
ской классовой борьбы на современном этапе.
Однако необходимо сделать здесь следующее весьма
важное замечание. Если даже абстрагироваться от общих
социально-экономических классовых корней внешне дивер-
гирующих направлений ревизионизма, то остается еще
один момент, определяющий его единство, и в содержа¬
тельном плане этот метод централен. Независимо от того,
прибегает ли ревизионизм к механистической или субъек¬
тивистской, основанной на структуре влечений или на со¬
циальной технологии и т. п. ориентации, его удар всегда
направлен против марксизма нашей эпохи, против лени¬
низма, против руководствующихся ленинизмом партий и
государств. Такая направленность приводит ревизионизм
20 См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, с. 15—26.

433
К заключению самых эклектических союзов. При этом
ревизионистским нападкам подвергаются все без исклю¬
чения области марксистско-ленинской теории: учение о
материи, о диалектике, материалистическое понимание
общества и его истории, учение о социальной и истори¬
ческой закономерности, теория познания, теория монопо¬
листического капитализма, концепция социализма, не го¬
воря уже о таких сферах, как учение о государстве, уче¬
ние о революции и учение о партии борющегося пролета¬
риата.
Ничего удивительного в этом нет. Внутри рабочего дви¬
жения борьба между буржуазией и пролетариатом при¬
нимает форму борьбы между ревизионизмом и марксиз¬
мом-ленинизмом. Поэтому сейчас, как и прежде, сохраняют
свою силу слова Ленина о том, что рабочий класс не мо¬
жет победить без борьбы против оппортунизма в его пра¬
вых и «левых» вариантах, против ревизионизма правого
и «левого» толка. Или рабочий класс благодаря воздейст¬
вию своей марксистской партии освободится от угрожаю¬
щего давления со стороны буржуазной идеологии и будет
таким образом способен защищать от капитала свои кров¬
ные классовые интересы, или же он останется в плену
буржуазной идеологии, а тем самым капитала. Нет ника¬
кого «третьего» пути, лежащего между этими двумя воз¬
можностями, ибо из существующих ныне классов только
буржуазия и пролетариат обладают возможностью форми¬
ровать социальный строй. Или частная собственность на
общественные средства производства (при современном
уровне развития производительных сил такая собствен¬
ность мыслима только на высокой индустриально-общест¬
венной стадии своего развития, а следовательно, как ка¬
питалистическая собственность), или общественная собст¬
венность на те же средства производства (а это и есть
социализм). В первом случае присвоение того, что произ¬
ведено общественно, является частным; во втором случае
это присвоение само также является общественным. В пер¬
вом случае основные процессы общественного производ¬
ства регулируются через рынок, посредством закона стои¬
мости; во втором случае, при социализме, они регулиру¬
ются посредством плана. Обоим случаям соответствуют
взаимно противоположные формы собственности, права,
государства, демократии. Нигде не может в течение долго¬
го времени существовать, дуализм (тем более плюрализм)
противоположных друг другу принципов собственности и

434
регулирования: это касается как экономического базиса*
так и. надстройки. Ибо «где мы можем найти при капита¬
лизме какой-либо плюрализм власти рабочих и капита¬
листов, какое-либо разделение власти между двумя этими
враждебными друг другу классами? Или же плюралисти¬
чески совместно существуют принцип прибыли, свойст¬
венный монополистическому капиталу, и социалистиче¬
ский способ присвоения, который ведь означает, что про¬
изведенное общественным путем присваивается общест¬
венно, а уже не частным образом?
И где буржуазия, несмотря на все свои басни о плюра¬
листической смене власти, позволяла рабочему классу изъ¬
являть свою волю путем выборов? Может быть, в Чили?
Почему НАТО применяет против любого успеха коммуни¬
стов на выборах все доступные средства подавления и
шантажа, начиная от экономического бойкота и кончая уг¬
розами применения военной силы?» 21
Чтобы подытожить сказанное, воспользуемся следую¬
щими соображениями: «В обиходном языке слово «оппор¬
тунизм» означает беспринципное поведение, когда человек
уступает давлению извне и, как говорится, держит нос ш>
ветру. Но для марксизма оппортунизм — это вполне кон¬
кретно-историческое, связанное с определенными классо¬
выми отношениями понятие. Для марксизма оппортунизм
не просто беспринципность. Мы, марксисты, знаем, что
«отсутствие» философии — это тоже философия. Следова¬
тельно, беспринципность в практических общественных и
политических боях постоянно приводит к отбрасыванию
одного принципа ради другого. Кто отрекается от принци¬
па классовой борьбы, тот признает принцип классовой
гармонии; кто отвергает принцип революционной борьбы
и политической власти рабочего класса, тот одобряет по¬
литическую власть буржуазии; кто отказывается от прин¬
ципа обобществления средств производства, тот прими-;
ряется с капиталистической системой; кто сегодня жерт¬
вует классовым характером и самостоятельностью рабочей
партии, тот подчиняет рабочее движение интересам и
влиянию буржуазии и мелкой буржуазии» 22. Это с неиз¬
бежностью вытекает из того факта, что мы живем в капи¬
21 W. Gerns, K. Steigerwald. Für eine sozialistische Bun¬
desrepublik. Frankfurt a. M., 1977, S. 74.
22 J. Schleifstein. Engels’ Kampf gegen Opportunismus und
Sektierertum.—In: “Friedrich Engels, Denker und Revolutionär”. Frank¬
furt a. M., 1971, S. 66.

435
талистическом обществе, расколотом на непримиримо
враждебные классы. В нем могут формировать общест¬
венную жизнь по своим общественным принципам лишь
два класса: буржуазия и рабочий класс. Поэтому вопрос
стоит так: либо буржуазные (капиталистические), либо
пролетарские (социалистические) принципы. Кто высту¬
пает за одни, тот против других, и наоборот23.
Конечно, сказанное имеет силу только применительно
к решающим (в конечном счете) критериям, по которым
мы можем судить о позициях и программах, характерных
для той или иной соответствующей области классовой
борьбы. Между буржуазией и пролетариатом все еще име¬
ются другие социальные слои, а буржуазия сама разде¬
лена на обособленные группы. Отсюда возникают пробле¬
мы союза пролетариата с другими общественными сила¬
ми. Но все это не следует смешивать с проблемой чистоты
мировоззрения. Четкость и твердость в мировоззренческих
вопросах как раз и служит предпосылкой максимальной
готовности к реагированию, динамичности политики со¬
трудничества. По моему мнению, это подтверждается пред¬
ставленным в настоящей монографии материалом. И всем
ходом тех дискуссий, которые происходят в настоящее вре¬
мя в коммунистическом движении.
Дискуссии эти вырастают на основе существующего в
данный момент распределения сил между рабочим клас¬
сом (и его высшим достижением — реальным социализ¬
мом, главной силой которого, даже если говорить только
об экономических, политических и стратегических аспек¬
тах, является Советский Союз), рабочим движением в ка¬
питалистических странах, антиимпериалистическим дви¬
жением в странах так называемого третьего мира, с одной
стороны, и империализмом — с другой. Сложившееся рас¬
пределение сил ведет к новым возможностям борьбы, к ее
особенностям, которые не могут быть поняты как следст¬
вие одних лишь географических, национальных и культур¬
ных факторов. Однако следует также спросить, не нужно
ли при анализе процесса перехода от капитализма к со¬
циализму учитывать ряд аспектов, отчасти и негативных,
•которые являются мировоззренчески релевантными, за¬
трагивают проблему формирования тех или иных возмож¬
ных вариантов ревизионизма и связаны со следующими
23 В. Гернс, Р. Штайгервальд, Г. Вайс. Оппортунизм
.сегодня, с. 4—5.

436
вопросами: можно ли ограничиваться одними лишь нацио¬
нальными особенностями, есть ли марксизм, социализм
лишь нечто национальное? Можно ли вообще говорить
о марксизме, о социализме, если не располагать относи¬
тельно их хотя бы некоторыми всеобщими критериями?
Сколь узки или сколь широки эти критерии применитель¬
но к пониманию классовой борьбы, вопроса о власти и пу¬
тях ее завоевания, вопроса о собственности? Не «затраги¬
вает» ли переход от капитализма к социализму коренных
классовых интересов? А если под вопрос ставятся корен¬
ные, жизненные интересы, то будут ли придерживаться
антагонистически противостоящие друг другу классы од¬
них лишь «правил честной игры» или же на первый плав
выступят моменты жестокой, обнаженной борьбы за
власть? Показывает ли нам история классов и классовой
борьбы хотя бы один пример, когда дело обстояло бы
иначе? Имеем ли мы право убаюкивать себя обманчивой
надеждой, что все же дело может обстоять иначе? Не сле¬
дует ли из этого, что рабочее движение не должно позво¬
лять при выборе форм своей борьбы и организации связы¬
вать себя правилами, которые приняла буржуазия и кото¬
рые она для себя не будет в действительно серьезном
положении считать обязательными? Можно ли оставлять
рабочий класс в заблуждении, что переход от власти бур¬
жуазии к власти рабочих возможен просто при помощи
тех же организационных модусов, которые применяются*
когда те или иные политические фракции капитала, еи>
партии осуществляют замену одних правящих сил други¬
ми, ранее оппозиционными? (Впрочем, и при этом не всегда
применяются одни лишь «законные» формы.) Не следует
ли также учесть и то, что переход от буржуазной собст¬
венности к социалистической, от буржуазной демократии
к социалистической не есть всего лишь какое-то количе¬
ственное изменение, например простое предоставление
больших прав, но решительный скачок в процессе исто¬
рического развития? Если же говорить о теоретическом
аспекте, то разве не верно, что между математико-естест¬
веннонаучными дисциплинами, с одной стороны, и обще¬
ственнонаучными — с другой, имеется основополагающее
различие, на которое указывали еще Маркс и Ленин: за
различными позициями в области общественных наук не¬
посредственно стоят мощные и антагонистические классо¬
вые интересы, в то время как для позиций в области есте¬
ствознания и математики это если и имеет место, то (самое

437
большее) лишь весьма опосредованным образом. Но из
этого различия вытекает, что неправильно ориентировать¬
ся в идеологической классовой борьбе на плюрализм
теорий, который возможен, скажем, в области физики. Тотг
кто игнорирует это различие, отказывается в сфере идео¬
логии от пролетарских интересов в пользу буржуазных,
поступая так во имя идеологического плюрализма. На са¬
мом же деле это и не плюрализм, а переход от пролетар¬
ского монизма к монизму буржуазному!
Вопросы подобного типа повсеместно затрагивались в
тексте настоящей монографии. Так, мы говорили о проб¬
лемах перехода от капитализма к социализму. В каждой
главе объектом анализа в той или иной форме служили
проблемы диалектики. Обсуждая концепции наподобие
«социальной технологии», то есть идеи государственно-мо¬
нополистического реформизма, мы подошли к вопросам,,
являющимся предметом ряда дискуссий о стратегии рабо¬
чего класса. Взаимосвязь между философией и политикой
(а тем самым и между определенного рода философией
и политическими позициями, выдвигаемыми в качестве
альтернатив марксизму и служащими целям перехода к
буржуазному мировоззрению) гораздо теснее и глубже,
чем это соглашаются признать некоторые погрязшие в
прагматизме одних лишь текущих вопросов политические
деятели рабочего движения. Поэтому первостепенное зна¬
чение приобретает подъем теоретического уровня рабоче¬
го движения, в частности, также и в сфере именно миро¬
воззренческих в узком смысле вопросов. Давно уже про¬
верено на опыте, что эта задача лучше всего решается в
ходе полемики, в процессе борьбы с буржуазными взгля¬
дами, с ревизионистскими концепциями.
При этом не только законно, но абсолютно необходи¬
мо, чтобы марксисты вели серьезные, фундаментальные
дискуссии по вновь назревающим проблемам классовой
борьбы. Не делая этого, мы отказались бы от выработки
необходимых для нашей собственной борьбы теоретиче¬
ских и политических инструментов, больше того, мы оста¬
вили бы это поле без борьбы за одними ревизионистами.
Ревизионизм — это естественное эхо догматизма. Поэтому
необходима борьба в обоих направлениях: и против реви¬
зионизма, и против догматизма; но если эта борьба огра¬
ничивается одной критикой, то она ведется лишь «напо¬
ловину». Необходима и «другая половина»: формулиро¬
вание конструктивных ответов на насущные вопросы.

438
В этом плане наша партия, ГКП, с самого своего со¬
здания стремится внести свой вклад в борьбу рабочего
класса. Обширные работы в этой области уже выполнены.
Среди них надо упомянуть прежде всего проект програм¬
мы ГКП, где рассмотрена сущность нашей теоретической
и практической деятельности. Все основные вопросы, свя¬
занные с современными условиями классовой борьбы, в
частности и особенно в ее новых аспектах, рассмотрены
там под углом зрения принципа сочетания общего и част¬
ного. Коммунисты ФРГ провели немало исследований с
целью изучения, например, таких вопросов: как следует
расценивать существующую в ФРГ классовую структуру
и уровень классовой сознательности рабочих? Каковы
конкретные участки, на которые необходимо воздейство¬
вать для повышения этого уровня? Какая конкретная про¬
грамма борьбы за решение непосредственных задач в со¬
циальной, экономической и политической области должна
быть соединена с кардинальными, относящимися к борьбе
против монополий требованиями, чтобы открыть путь к
социалистическим преобразованиям? Как соотносятся об¬
щее и частное, интернациональное и национальное в на¬
шей борьбе применительно и к цели этой борьбы за
социализм, и к формам перехода от капитализма к социа¬
лизму? Как относимся мы к вопросам демократии, а имен¬
но буржуазной демократии, в условиях государственно-
монополистического капитализма, к вопросам антимонопо¬
листической, социалистической демократии, борьба за
которую является нашей задачей? Равным образом сфор¬
мулированы наши позиции по вопросу о свободе. Основа¬
тельно разработаны и вопросы так называемого плюра¬
лизма 24.
24 Я хотел бы указать здесь на некоторые из относящихся
сюда материалов: прежде всего, отчетный доклад Г. Миса на
Боннском съезде ГКП (H. Mie s. Rechenschaftsbericht an den
Bonner Parteitag der DKP, 1976); выпускаемые большим тиражом
раз в два месяца партийно-просветительские брошюры Отдела тео¬
рии и марксистского просвещения при Правлении ГКП; материалы
теоретических конференций, организуемых Правлением ГКП,
•журналом «Марксистише блеттер» и франкфуртским Институтом
марксистских исследований; многочисленные исследовательские ра¬
боты, выполненные по поручению партии и ее подразделений и
посвященные экономическим, социальным, историческим, тактико¬
стратегическим и другим проблемам, Скорейшая публикация всех
материалов подобного рода является задачей таких издательств,
как «Марксистйше блеттер», «Нахрихтен» (оба во Франкфурте-на-
Майне) и др.

439
Все это дает, конечно, только частичное представление
о теоретической работе,, которая ведется марксистскими
силами в ФРГ и является, по моему мнению, значитель¬
ной. Итак, ведя борьбу против ревизионизма и догматизма
в форме критики, мы в то же время стремимся снабдить
коммунистическую партию нашей страны конструктивны¬
ми ответами на назревающие вопросы, которые соответст¬
вовали бы условиям классовой борьбы в ФРГ (а эти усло¬
вия в свою очередь представляют собой тесное сплетение
международных и национальных факторов). При этом
мы стремимся извлечь для себя уроки из происходящих
на международном уровне дискуссий между маркси¬
стами, будучи в то же время убеждены, что мы принимаем
в этих дискуссиях участие не только как получающая
сторона.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абрахам К. 218
Августин Блаженный 72
Адлер А. 237—239, 258, 263,
265
Адлер М. 63—65, 289, 431
Адлер Ф. 57, 86
Адорно Т.	11, 15, 18, 19,	115,
119,	125,	147, 277,	278,	280,
282,	286,	294, 295,	298,	302,
303,	309,	312-326,	330,	335,
336,	350,	351, 414,	428
Айзенк Г. 236
Айхлер В. 45, 393, 431
Альберт Г. 334, 349, 394
Альдруп Д. 394
Альтюссер Л. 120, 202, 278
Аммон Г. 241
Ансельм Кентерберийский 47
Ардри Р. 260, 261
Аристотель 18, 128, 196, 352
Ассельн X. 410
Баадер Ф. 195
Байерц К. 359, 362
Бакунин М. А. 147, 391
Бандура А. 260, 262
Барт К. 89, 107
Бебель А. 80—82, 391
Беккер В. 394
Беньямин В. 277, 278, 321, 323
Бергсон А. 11, 126—128
Беркли Дж. 86
Бернал Дж. 296
Бернштейн Э. 20, 52, 62, 78,
80-82, 295, 316, 388, 398,
399, 403, 428
Бессонов Б. Н. 27
Бжезинский 3. 398
Биденкопф К. 358
Бишофф И. 405
Блох Э. 15, 16, 57, 150, 152,
192-199, 204
Больнов О. Ф. 307
Бохеньский Ю. М. 88, 89
Брандт В. 45, 387
Брейер И. 213
Брехт Б. 323, 359
Брюкке Э. 212, 215
Бруннер Э. 89
Бур М. 29, 37, 194, 196, 200,
278
Бухарин Н. И. 158,168,175, 202,
300
Бюхнер Л. 29, 30
Вайс Г. 410, 435
Вайссер Г. 358
Ватник М. 169
Вайцзеккер К. Ф. 349
Вебер А. 323, 348, 400
Вебер М. 21, 53, 153, 182,
216, 233, 296, 321, 323, 358,
393
Велльмер А. 18, 277
Веттер Г. А. 124
Вильсон В. 358
Виндельбанд В. 21, 48, 53,
57, 366
Витгенштейн Л. 360
Вирт М. 404

441
Виттфогель К. А. 277
Вольтманн Л. 51, 52, 61, 62
Врона В. 71, 72
Вундт М. 31
Гайм Р. 30, 31
Гароди Р. 162, 278, 420—422
Гартман Г. 263
Гегель Г. В. Ф. 6, 9, 19, 26,
27, 30—32, 40, 41, 66, 73,
93, 97, 98, 101, 102, 106, 107,
157,	158,	164,	165,	167,	170,
174,	180,	195,	282—284,	287,
288,	301,	303,	305,	310—312,
314—316,	322,	331,	384,	385,
393, 429
Геде А. 253, 358, 427
Гейне Г. 42, 43
Геккель Э. 90
Гелен А. 13, 99, 144, 238, 343,
344, 414
Гельвеций К. А. 34
Гераклит 114
Гемпель К. 209
Гернс В. 410, 434, 435
Герц Г. 86
Герцен А. 31
Гёте И. В. 9, 29, 69, 73, 93,
106, 131, 205, 206, 322, 430
Гёффдинг Г. 107
Гильфердинг Р. 65, 399
Глокнер Г. 157
Глотц П. 397, 402
Гольбах П. 30, 34, 361
Гольдман Л. Г. 165
Гольдштюкер Э. 421
Глюксман А. 146
Грамши А. 147, 174
Гребинг X. 398
Гроссман Г. 277
Гуссерль Э. 154
Дарвин Ч. 90, 393
Дарендорф Р. 341
Декарт Р. 293
Дефо Д. 207, 414
Джилас М. 428
Джонс Э. 214, 218
Ди Марко 278
Дильтей В. 7, 11, 48, 125, 126,
128, 136, 156, 289, 291, 292,300,
302
Димитров Г. 244
Доллард Дж. 260, 262, 266
Дуб Л. У. 260, 266
Дучке Р. 146, 169, 405
Евклид 76, 77
Жорес Ж. 51
Зандкюлер Г. Й. 25, 80, 389,
430
Зееман 86
Зенон 128
Зете П. 333
Зиммель Г. 156, 157, 159, 161,
164, 171
Кайль 25
Кант И. 6, 20, 21, 26—28, 30-
48, 56, 61, 63, 66, 70-72, 75,
83, 84, 86, 101, 157, 163, 288,
428
Карнап Р. 360
Карр 358
Кассирер Э. 20, 48, 51, 52, 65
Каутский К. 23, 65, 78—82,
168, 299, 300, 348
Кафка Ф. 161, 162, 421
Кейнс Дж. М. 358, 375
Клагес Л. 93
Клаус Г. 34, 100
Клауссен Г. Й. 170, 184
Кнеринген В. 357, 393
Коган Г.	20, 32,	41,	48,	49,	52,
57, 58,	61—63,	86,	87
Колаковский Л. 428—430
Кон-Бендит Д. 146, 405
Корнелиус Г. 288
Корш К.	15, 52,	53,	57,	65,	85,
152, 154, 166,	169,	278,	279,
284, 300, 391, 406—408
Краль Г. Й. 146, 170, 183, 184,
405
Кратил 114
Крёнер А. 110, 157, 173
КриС Э. 263
Кьеркегор С. 9, 93, 104—108,
139, 156, 165, 298, 321, 330
Лавик-ЧУдолл Дж. 233, 261
Лакан Ж. 146
Ламетри Ж. 34
Ланге Ф. А. 31, 32, 48, 60, 61,
80
Ландгребе Л. 125
Ландро Г. 146
Ланжевен П. 86
Лассон А. 157
Лебон Г. 12, 17, 118, 129—133,

442
147, 207, 321, 326
Леви Б. А. 146
Леви-Стросс К. 278
Лежандр 76
Лейбниц Г. В. 195
Лейсевиц А. 176
Лекур 410
Ленин В. И. 19, 23, 41, 57, 65,
66, 78, 79, 83—86, 151у 152,
167—169, 175, 176, 178, 181,
184, 187—190, 192, 203, 205,
284, 290, 301, 312, 316, 351,
352, 362, 374, 390, 392, 405—
410, 417, 432, 433, 436
Ленк Г. 356
Лессинг Т. 154
Лефевр А. 278, 351
Лёвенталь Р. 393, 398
Лёвенталь Л. 277, 278
Либерт 157
Либкнехт К. 168, 374
Либман О. 31, 32
Литт Т. 157
Ломар У. 357
Ломбардо-Радиче Л. 278
Лоренц К. 86, 234, 260—262
Лидц П. Хр. 398
Лукач Г. 14, 15, 31, 54, 55,
57, 65, 85, 89, 93, 96, 107,
147, 150-152, 154, 157-161,
163-184, 187, 188, 192, 195,
199, 201, 202, 278, 279, 282—
284, 290, 300, 302, 309, 339,
390, 405, 420, 429, 430
Луман Н. 395, 399, 401
Лупорини Ч. 278
Люббе Г. 393, 398
Люксембург Р. 79, 80, 82, 151,
178, 181, 187, 188, 388, 428
Максвелл Дж. К. 86
Мандель Э. 404
Манн Т. 92, 107, 125, 277
Мангейм К. 169, 358
Маркс К. 15, 19, 23, 26, 27,
31-33, 46, 48-50,	63-66,
69, 70, 72—74,	81—83,	95,
106,	112,	141,	159,	161,	164,
168,	169,	172,	173,	175,	176,
178,	180,	181,	184-190,	197,
203,	205,	211,	241,	243,	252,
253, 268, 272, 278, 280—284,
287—290, 295—299, 302—312,
326, 330, 336, 337, 339, 343—
347, 351-353, 357, 368, 369,
373-376, 384, 385, 391—394,
400, 401, 411, 414, 417, 421,
428, 429, 436
Маркузе Г. 5, 9, 15, 19, 41, 103,
115,	119,	122,	124,	142,	144,
145,	150,	176,	198,	203,	204,
212, 240—242, 247, 249, 250,
252,	257,	258,	265,	266,	270,
277,	278,	282,	286,	299,	302,
307,	312,	313,	323,	325—334,
344,	347,	351,	354,	356,	376,
414, 429
Маттик П. 85, 154
Мах Э. 57, 86, 115, 406
Менделеев Д. И. 373
Меринг Ф. 32, 79, 81, 83, 84
Мерло-Понти М. 278
Мерц Ф. 260, 268
Милль Дж. С. 28
Мис Г. 439
Мичерлих А. 255—257, 265
Мольден 422
Монтескьё Ш. Л. 6, 26, 197
Наторп Р. 20, 49, 52
Негт О. 15, 154, 170,	175, 183,
202, 277, 303
Нельсон Л. 393
Ницше Ф. 7, 10, 11, 17, 93,
98—100, 104, 105, 108—111,
113—125, 136, 139, 143—145,
147, 207, 227, 229, 238, 282,
310, 311, 327, 330, 349, 393,
414
Новалис 196
Нойзюс X. 404
Нойманн Л. Ф. 358, 370, 394
Нойманн Ф. 277
Нитхаммер 40
Ньютон И. 34, 37
Ортега-и-Гассет X. 12, 17, 93,
133, 207, 323
Опп К. Д. 356
Оффе К. 401
Павлов И. П. 230, 231, 236
Паннекук А. 53, 85, 152, 154,
169, 406—409
Плак А. 266
Планк М. 335, 349, 361
Платон 124, 142, 143, 147, 370,
384, 385
Плеханов Г. В. 30, 82, 83, 241,
353

443
Поллок Ф. 277, 278, 351
Поппер К. Р. 54, 55, 57, 72,
110, 138, 147, 313, 315, 334,
340, 355—374, 376, 380—388,
394, 397—399, 427, 429
Прудон П. Ж. 309, 330
Пуанкаре А. 86
Путнам Г. 209
Райприх К. 176
Райх В. 144,	212,	240-252,
260, 265, 347
Райхе Р. 241
Ратцель Ф. 6, 26, 197
Рахман С. 236
Риккерт Г. 21, 48—51, 53, 62
Риман Б. 76, 77
Рихтер Ф. 71, 72, 80
Роде 11-П. 106, 107
Розенкранц К. 30
Рормозер Г. 169
Рот В. 403
Рубинштейн С. Л. 267
Рудаш Л. 169, 176, 184
Рудольф И. 206
Руссо Ж. Ж. 266
Сартр Ж. П. 154, 201, 278, 303,
306
Сабайс X. В. 155, 395,428,431
Свитак И. 161, 421
Сигеле Ш. 129
Сигер Брабантский 6, 26
Скцой В. М. 351, 352
Сократ 124, 142, 143, 147
Соре Ф.-Я. 206
Сорель Ж. 15, 93, 118,	131,
147, 207, 393, 429
Спенсер Г. 28
Сунь Ятсен 408
Таут Ф. 230—232, 272
Тельман Э. 374
Тённис Ф. 347
Тиллих П. 89
Тинберген Н. 261
Токвиль А. де 296
Топич А. 335, 356, 427
Тренделенбург Ф. А. 30
Трир Г. 185
Уолтерс Р. X. 260, 262
Уэллс Г. К. 240
Фейербах Л. 6, 28, 30, 115, 204,
272, 304, 310, 351, 353
Фечер И. 399
Фихте И. Г. 6, 27, 30, 86
Фишер Ф. 30, 421
Флехтхайм О. 429
Фома Аквинский 352
Форлендер К. 20, 49, 50, 52,
61, 63, 65, 186
Фохт К. 30
Фрейд 3. 17, 93, 100, 103, 104,
115, 116, 119, 120, 140, 198,
203, 204, 212—224, 225—234,
236—239, 241—243, 247, 249,
253, 255, 257, 258, 260, 263,
265, 326, 347, 393
Фрейер Г. 13, 93, 143, 144, 157,
344
Фромм Э. 212, 240—242, 247,
253-257, 260, 261, 277, 278,
286, 347
Фридебург фон 335
Фриз Я. Ф. 46, 47
Фуко М. 146
Хаан Э. 170
Хабердицль В. 361, 362
Хабермас Ю. 144, 193, 270, 277,
281, 334—351, 369, 395, 399-
401, 428
Хавеманн 144, 422—425
Хайдеггер М. 13, 14, 124, 138—
143, 147, 165, 282, 290, 291,
310, 344, 414
Хайзелер Й. 177, 178
Хайнд Р. 261
Харрер Й. 357
Холличер В. 209, 237, 261, 262,
264, 422, 423
Хольц Г. Г. 193
Хомм Я. 124
Хоркхаймер М. И, 15, 18, 119,
125, 173, 178, 277, 278, 280,
282, 283, 286—296, 298—303,
305-307, 314, 335, 339, 342,-
350, 351, 353, 428
Хорни К. 240
Цеткин К. 80
Царнт Г. 89
Черутти Ф. 169, 170, 175. 176,
184
Фарадей М. 86
Шарко Ж. М. 212, 213

444
Шван Г. 393, 394
Шелер М. 281, 291, 292
Шеллинг Ф. В. 8, 19, 27, 93,
98, 106, 283, 312, 313
Шик О. 426, 427
Шиканедер Э. 43
Шиллер Ф. 20, 42, 43
Шлик М. 360
Шляйфштайн Й. 359, 434
Шмидт А. 15, 18, 120, 150, 154,
170, 176,	177,	184,	202,	204,
270, 272,	277,	278,	282,	286,
289, 291,	292,	299,	301,	303,
351-354, 406
Шмидт Г.	356—358,	387,	396,
421
Шмидт К. 26, 86, 278, 398, 430
Шмидбауэр В. 260, 262
Шнайдер П. 241
Шнедельбах Г. 277
Шопенгауэр А. 7—10, 30, 47,
94—103,	108,	109,	116,	119,
120, 282, 287—289, 318, 414
Шпенглер О. 13, 17, 93, 99,
124, 136—138, 144, 348
Шпиннер Г. 340, 356, 369,370,
386, 396
Штайгервальд Р. 5—10, 12—
16, 18—22, 24, 53, 410, 422,
423, 433
Штаммлер Р. 20, 52, 61
Штаудингер 20, 52, 61—63
Штирнер М. 318, 330
Штеффен Й. 399—403, 430
Шульце Г. 389, 402
Шумахер К. 428
Эберт Ф. 398
Эйбль-Эйбесфельдт И. 260
Эйнштейн А. 76, 86, 218, 360,
361, 373
Эйслер Г. 277, 322
Эккерман И. П. 131, 205, 206
Энгельс В. 426
Энгельс Ф. 15,	19,	23,	26,	27,
32, 50, 65-67, 69,	70,	72—74,
80—84, 95, 111, 112, 167—169,
173—176, 178, 181, 184—190,
197,	203,	205,	271,	272,	284,
287,	288,	290,	299,	303—305,
307,	308,	312,	352,	353,	361,
368,	369,	373,	374,	392,	411,
414, 417, 429
Эпплер Э. 391,	399
Эртцен П. фон	391,	392
Юм Д. 35, 86
Юнг К. Г. 237, 239, 240, 393
Юнгер Э. 124
Ясперс К. 89, 107, 300
Ярошевский М. Г. 213

СОДЕРЖАНИЕ
Вступительная статья	 5
Глава 1. Неокантианство и ревизионизм	25
Является ли неокантианство действительно канти¬
анством? 	33
Философия и политика в неокантианском ревизио¬
низме 	45
Неокантианская критика марксизма	58
Марксистская антикритика	66
Неокантианство и II Интернационал	77
Глава 2. О возникновении философии жизни	88
Источники философии жизни: Шопенгауэр — Кьер¬
кегор— Ницше	94
Гюстав Лебон и обоснование «психологии масс»
с позиций философии жизни	129
Некоторые поздние типы философии жизни .	.	.	136
Глава 3. Ранний Георг Лукач и Эрнст Блох как	представи¬
тели философии жизни	150
Георг Лукач и философия жизни	150
«История и классовое сознание»	167
Эрнст Блох и философия жизни	192
Глава 4. Восполнение марксизма психоанализом	или	реви¬
зионизм на почве «философии жизни»	....	200
О развитии концепций Фрейда	212
Представление Фрейда о человеке	220
О фрейдовской теории общества	221
К вопросу о фрейдовском психоанализе	....	225
По поводу критики теории Фрейда	227
Псевдобиологическая и механическая картина чело¬
века у Фрейда	228
К критике так называемого принципа удовольствия 229

446
Критика фрейдовского учения об обществе .	.	.	232
Последователи Фрейда: Адлер и Юнг ....	237
Неофрейдизм и «фрейдо-марксизм»	240
К опровержению психоаналитической мифологии
влечения к агрессии	253
Влечение или потребность	270
Глава 5.	К критике «франкфуртской школы» («критической
теории»)	277
О предмете нашей критики	277
Об условиях возникновения и деятельности школы	279
К критике главных представителей «франкфуртской
школы»	286
Глава 6.	Карл Поппер — философ государственно-монополи¬
стического реформизма	355
Поппер и позитивизм	359
Полемика Поппера против «историцизма» .	.	.	365
Апологетика капитализма в попперовской теории
исторического процесса	383
Глава 7.	К характеристике современного ревизионизма .	.	389
Стратегия социал-демократии .	  393
Левые социал-демократические и ультралевые ва¬
рианты ревизионизма	403
Два варианта концепции спонтанности .	.	.	.	411
Глава 8.	Вместо послесловия	420
Именной указатель	440

Р. ШтаЗгервальд
БУРЖУАЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ И
РЕВИЗИОНИЗМ В ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ГЕРМАНИИ
ИБ № 12 240
Редактор Н. В. Вербицкая
Художественный редактор Ю. С. Лылов
Технический редактор Д. Я. Белиловская
Корректор Н. Е. Ужтупене

Сдано в набор 19.07.82. Подписано в печать
05.01.83. Формат 84хЮ87з2. Бумага типограф¬
ская 1. Гарнитура «Обыкновенная новая». Пе¬
чать высокая. Условн. печ. л. 23,52. Уел. кр.-
отт. 23,97. Уч.-изд. л. 24,93. Тираж 6000 экз.
Заказ № 497. Цена 1 р. 80 к. Изд. № 34917.
Ордена Трудового Красного Знамени издатель¬
ство «Прогресс» Государственного комитета
СССР по делам издательств, полиграфии и
книжной торговли. Москва, 119021, Зубовский
бульвар, 17.
Московская типография № 11 Союзполиграф-
прома при Государственном комитете СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли. Москва, 113105, Нагатинская, 1.

efe '
■ s ■	..	mm
■ • •■
• : ■■
iwÍHMi • íttiif.H;?.! ■»■‘/¡•'»¡i*.: ; :■	■■	1	»	\	к\	1	)(:	^	î	i	Л1 к -í г h í ' • ? •	1р{гр*^
SÍIIS
¡	y.v),'	у
llilt
;	:	.	'.i
i
lili
IHbJ
•" ' ••• 1
. ; ' 1
M«	,;;	,	.■...	,■
W: '::; í ■ ■ ;;'*::'® íy ñ	: yï^-Ж ®í:;í¡:;ШуйШ
V.	>	Г**	<>	«	,•
/	V	■	.
lilélél	И	ШИ	ИИ	И	ШШЁШ
й ¡ л p¡ ; • , ’	■	-

КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ И РЕВИЗИОНИЗМА
О
со
з:
со
ш
о_
I
0
1
Автор — известный западногерманский
философ-марксист — критически анализи¬
рует основные течения и школы буржуазной
философии XX века и современного реви¬
зионизма. В книге раскрываются идеалисти¬
ческая сущность и антимарксистская нап¬
равленность неокантианства, философии жиз¬
ни, неофрейдизма и фрейдомарксизма, кон¬
цепция "франкфуртской школы" и др.
Автор убедительно показывает, что мно¬
гочисленные современные разновидности ре¬
визионизма объединяет враждебность к ле¬
нинизму и реальному социализму. В работе
критически проанализированы идейные по¬
зиции социал-демократизма, троцкизма, уль¬
тралевых и правых оппортунистов.
КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ И РЕВИЗИОНИЗМА