В СЕХ СТРА О, С
ПРОЛЕТАРИИ
А. ЛУРЬЕ
° .ю
П треты деятел
ПАРИЖСКОЙ
КОММУНЫ
ОГИЗ
ЛЬСТВO
ТВЕН HOE ИЗДАТЕЛЬС
Й
ПОЛИТИЧЕСКО Л
МОСКВА 1942


ПРЕДИСЛОВИЕ
72 дня Парижской коммуны ‒ один из самых ярких и самых значительных моментов в истории великой освободительной борьбы рабочего класса не только Франции, но и всего мира.
«Боевая армия прогресса»,‒ так определял Энгельс в 1877 г. решающую роль французского пролетариата в исторических судьбах своей страны и отчасти всей Европь~. Эту,роль рабочие Парижа, поддержанные рабочими крупных провинциальных городов, начали играть уже в 1789 ‒ 1794 гг., в годы первой буржуазной революции. Еще более активной была роль французских рабочих в последующих революциях: в июльской революции 1830 r. рабочий класс Франции покончил с господством помещичьей аристократии, в февральской революции 1848 г. он сокрушил буржуазную монархию Луи-Филиппа, в сентябрьской революции 1870 г. была уничтожена империя Наполеона Ш и установлен режим Третьей республики. «При каждом крупном кризисе французской истории,‒ писал о французских рабочих Энгельс,— îíè выходили на улицы, вооружались чем только могли, воздвигали баррикады и вступали в бой. И их победа или поражение решали судьбу Франции на последующие годы» 1.
Но при всей активности рабочего класса в революциях 1789‒ 1794, 1830, 1848 и 1870 гг. руководящая роль принадлежала в них не пролетариату, а различным слоям либеральной или демократической буржуазии. В июне 1848 г. в Париже разыгралась «первая великая гражданская война между про-
1 Маркс и Энгельс, Соч., т. XV', стр. 402.


летариатом и буржуазией»1. Но июньское восстание, выдвинувшее лозунг «социальной республики» в противовес «республике капитала и привилегий», заменившей июльскую монархию, было разгромлено на четвертый день баррикадных боев. Пэсле икоьской бойни началась новая полоса реакции, позволившая ничтожному авантюристу, Луи Бонапарту, завладеть государственной властью.
Расстрелом беззащитных прохожих, в том числе женщин и детей, на улицах Парижа в черные дни декабрьского переворота 1851 r. началось правление Наполеона 111, ставленника наиболее реакционных, наиболее развращенных и наиболее авантюристских слоев французской буржуазии. Оно кончилось Седан- ской катастрофой 2 сентября 1870 г., завершившейся полным поражением Франции в войне с Германией. Ответственность' за военный разгром и национальное унижение Франции разделили с кликой бонапартистов буржуазные республиканцы, которыс под именем «правительства Национальной обороны» сталй у власти после падения империи. Своей предательской политикой они свели на-нет патриотический подъем народной массы, завершив свою измену провокационной сдачей Парижа, стойко выдерживавшего все ужасы почти 5-месячной осады. За сдачей Парижа должно было последовать обезоружение его рабочих кварталов, как первый шаг, к уничтожению демократических завоеваний революции 4 сентября 1870 г., а затем и восстановлению монархии. Но преступные замыслы буржуазных реакционеров встретили решительный отпор со стороны всех демократических сил французской столицы и, в первую очередь, пролетариата. Попытка разоружения народных предместий провалилась: пушки Монмартра и Бельвилля, с помощью которых парижские рабочие защищали свой город от внешнего врага, были теперь повернуты против французской буржуазии.
Революция 18 марта 1871 г., за которой последовало провозглашение Парижской коммуны, принципиально отличается от 8сех предшествовавших ей восстаний и революций. В этой ревоаюции рабочий класс был не только самой активной, но и руководящей силой. «другие классы, доведя страну до последних пределов отчаяния, обнаружили отныне все свое бессилие и дряхлость»,‒ справедливо заявляли в своих прокламациях коммунары. В книге истории открылась совершенно новая страница: красное знамя пролетарской диктатуры впервые победоносно раз~евалось над Парижем. Государственная власть, неизменно являв~аясй монополией эксплоататорских классов, оказалась в руках трудящихся.

' ~««N, Соч., т. XXIV, стр. 249.


С первых дней провозглашения Коммуны трудящиеся масси Парижа тероически протиносгали вооруженным силам внешней и внутренней реакции. Будучи осажденными со всех сторон прусскими и нерсальскики войсками, парижские коммунары не сложили своего боевого оружия. Оии продолжали вести упорную борьбу против версальцев и пруссаков (причем последних не раз обращали в паническое бегство), за независимость Франции, за ее национальную честь и свободу. В то время как палачи рабочего класса, кровожадный Тьер и вся окружавшая его свора предателей, предпочли борьбе французского народа поражение Франции н войне с Пруссией и похабный мир с ,иноземным завоевателем.
Точь в точь как современные генералы-капитулянты Петэн и харлан, выдав Францию на разгром германскому фашизму и попирая ногами государственные интересы французского народа, больше всего беспокоились о том, как бы французский народ снова Йе взял в свои руки государственную власть и, подобно парижским коммунарам, не организовал бы успешную борьбу Парижа и французской республики против овверевших орд германского империализма.
Но Коммуне не пришлось осуществить намеченного плана вооруженной обороны Парижа и французской республики. Она просуществовала не Долго.
«Вся буржуазия Франции, все пакещики, биржевики, фабриканты, все крупные и мелкие воры, все эксплуататоры соединились против нее. Этой буржуазной коалиции, поддержанной Бисмарком (который отпустил из немецкого плена 100000 французских солдат для покорения ревюмпоциоиного Парижа), удалось восстановить темных кпестьян и мелкую провинциальную бур жуазию против, парижского пролетариата и окружить половику Парижа железным кольцом (нторая половина была обложена немецкой армией). В некоторых крупных городах Франции (Марселе, Лионе, Сент-Этьене, Яижоне и пр.) рабочие также сделали попытки захватить власть, провозгласить Коммуну н пойти на выручку Парижа, но эти попытки бысгро закончились неудачей. И Париж, первый поднявший знамя пролетарского восстания, предоставлен был собственным силам и обречен на верную гиоель»1.
К тому же ни экономически, ни политически французский рабочий класс еще не был тогда подготовлен для победы социалистической революции. «Французский капитализм был еще мало развит, и Франция была тогда по преимуществу страной мелкой

' Ленин, Соч., т. XV, стр. 158.


буржуазии (ремесленннков, крестьян, лавочников и пр.). С другой стороны, не было налицо рабочей партии, не.было подготовки и долгой выучки рабочего класса, который в массе даже не совсем ясно еще представлял себе свои задачи и способы их осуществления. Не было ни серьезной политической организации пролетарй<ата, ни широких профессиональных союзов и кооперативных товариществ» 1.
В отличие от Великой Октябрьской социалистической революции, где с самого начала налицо было:«безраздельное руководство одной партии, партии коммунистов», руководство революцией 1871 г. во Франции «делили между собой две партии, из коих ни одна не может быть названа коммунистической партией»'-.
Все эти обстоятельства, вместе взятые, сделали поражение Коммуны неизбежным, а допущенные ею военные и политическис ошибки ускорили ее гибель. Коммуна пала после двух месяцев геройской борьбы, в которой женщины соперничали в храбрости с мужчинами, дети ‒ со взрослыми. Зверской расправой, в которой погибло около 30 тысяч человек (не считая арестованных, сосланных и иегнанных), увенчали свою кровавую победу над первым очагом пролетарской революции ее версальские палачи.
Буржуазия была довольна. «Теперь с социализмом покончено надолго!» ‒ торжествующе заявлял глава версальского правительства кровожадный карлик Тьер. Но он просчитался. Рабочее движение во Франции, хотя и ослабленное поражением Коммуны, не было и не могло быть уничтожено. Не прошло и десяти лет, как во Франции начался новый подъем борьбы рабочего класса, и была основана французская рабочая партия во главе с Гэдом и Лафаргом, участниками Коммуны, учениками Маркса и Энгельса.
Уроки Коммуны, опыт ее борьбы сыграли немалую роль в развитии классовой сознательности и организованности не только французского, но и международного пролетариата. «Мы все стоим на плечах Коммуны»,‒ не раз говорил Ленин. Учение Маркса стало господствующим в рабочем движении и вытеснило из него те мелкобуржуазные направления и ложные теории, которые сковывали революционную активность' пролетариата. Красное знамя рабочей революции, выпавшее из рук парижских коммунаров, победоносно развевается над могучим Советским Союзом, находится в крепких руках 193-миллионного народа, сплоченного вокруг великой партии Ленина †Стали.
Сейчас французский народ из-за предательской политики своих
1 Лении, Соч., т. ХЧ, стр. 159.
'- италии, ~опросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 94.


правящих классов переживает самую трагическую эпоху своего существования: черные дни военного разгрома и национального унижения. Страна разорена фашистскими извергами и истощена до крайности. Миллионы людей бродят по дорогам в поисках крова и пищи. Масса материальных и культурных ценностей, созданных творческим трудом нескольких поколений, погибла безвозвратно. Армия безработных увеличивается с каждым днем. Значительная часть территории оккупирована иностранными войскайи. В неоккупированных департаментах разгул реакции. В стране Вольтера и Руссо, Марата и Бабефа, Сен-Симона и Бланки, Варлэна и Яелеклюза, Гюго и Золя, Жореса и Анатоля Франса, Ромен Роллана и Барбюса ‒ антисемитские законы, концентрационные лагери для борцов за свободу, травля иностранных эмигрантов, господство обанкротившихся политиков и генералов-капитулянтов. Французский народ, имеющий такое замечательное прошлое, народ, который в течение почти целого столетия стоял в авангарде европейского революционного движения, народ, давший миру Энциклопедию, Декларацию прав человека и гражданина, якобинцев 1793 г. и коммунаров 1871 r., не может и не хочет сойти с исторической сцены. Вдохновляемые примером Советского Союза и великими революционными традициями своей страны, трудящиеся Франции под руководством коммунистической партии ‒ единственной партии, оставшейся верной своему народу, добьются полного освобождения.
Тесно сплотившись у стены коммунаров, внуки героических борцов Коммуны говорят рабочему классу, народу Франции: :«Что бы ни произошло, будущее принадлежит нам»1.

«Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества. Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов» 2.
Эти пророческие слова Маркса, написанные в 1871 г, сбылись Каждый год 18 марта трудящиеся СССР и революционные рабочие всего мира отмечают годовщину Парижской коммуны, исторически первой диктатуры пролетариата. С глубоким интересом и пристальным вниманием изучают историю Коммуны
' М. Торез, 20 лет компартии Франции, «Коммунистический Ин. тернационал» № 1, 1941, стр. 45.
~ Маркс и Энгсльс, Соч., т. ХИ1, ч. 2, стр. 335.


трудящиеся нашей страны, осуществившей великие идеалы, за которые сражались и умирали коммунары 1871 г. За годы советской власти в деле научной разработки и популяризации истории Парижской коммуны в СССР сделано во много раз больше, чем за весь предшествующий период во Франции и в других капиталистических странах. В буржуазной Франции‒ не только теперь, но и раньше ‒ Коммуна не в почете. Ее документы не издаются, ее история или замалчивается, или фальсифицируется. Совершенно иначе обстоит дело в Советском Союзе. Из года в год растет число книг,,журнальных и газетных статей, научных и популярных работ по истории Коммуны. В настоящее время подготовляется издание протоколов Парижской коммуны и сборника документов о 1 Интернационале в период Коммуны.
Однако в советской исторической литературе о Парижской коммуне имеется один весьма существенный пробел: до сих пор у нас крайне мало работ, рассказывающих о жизни и революционной борьбе деятелей Коммуны. Между тем изучение биографий борцов и руководителей первой пролетарской революции представляет значительный научный интерес и имеет большое политико-воспитательное значение.
Предлагаемая вниманию читателей книга А. Я. Лурье восполняет в некоторой мере этот пробел. Книга содержит пять биографических очерков, из которых первый посвящен Варлэну, второй Ферре, третий Яелеклюзу, четвертый Луизе Мишель и пятый ‒ Ярославу Домбровскому. Выбор тем сделан очень' удачно. Варлэн, Ферре, Яелеклюз принадлежат к числу самых выдающихся руководителей Парижской коммуны и являются самыми яркими и, вместе с тем, самыми типичными представителями трех политических течений в революционном правительстве 1871 г.
Делеклюз ‒ представитель старого поколения революционной интеллигенции буржуазно-демократического направления, так называемых «неоякобинцев~, получивший боевое крещение на баррикадах 1832 г. Ферре ‒ один из виднейших бланкистов, учеников и последователей «вечного узниками, представитель молодого поколения революционеров 60-х годов, того крыла передовой интеллигенции, которое примыкало к идеям коммунизма, правда, в 'их утопической форме. Варлэн ‒ чздна из самых видных и самых привлекательных фигур во французском рабочем движении 60-х годов, сын бедняка-крестьянина, прошедший путь от переплетной мастерской до поста руководителя парижского объединения профессиональных союзов, секретаря парижской организации Интернационала и, наконец, члена Коммуны. По своим


политическим взглядам Варлэн был прудонистом, но примыкал к тому левому крылу прудонистов, которое уже успело преодолеть многие мелкобуржуазные предрассудки прудонизма (отрицательное отношение к стачкам, политической борьбе, революции), но еще не пришло к пониманию теории и тактики Маркса
Все трое отдали свою жизнь за революцию: Делеклюз погиб во время последних боев на улицах Парижа, Варлэн был зверскв замучен палачами Коммуны, Ферре был расстрелян по приговору версальского военного суда.
Польский революционер Ярослав Домбровский, убитый при взятии Парижа версальцами, был одним из самых талантливых полководцев Коммуны и в то же время одним из самых ярких представителей тех иностранцев-демократов и социалистов, которые сражались в рядах коммунаров.
В лице учительницы-революционерки Луизы Мишель, «красной девы Монмартра», перед нами встает образ одной из самых замечательных героинь пролетарской революции 1871 г., образ достойной дочери свободолюбивого французского народа, человека с пламенной душой бойца и поэта.
На вечные времена золотыми буквами вписаны имена этих бесстрашных борцов Коммуны в летописи освободительной борьбы французского и мирового пролетариата. Придет день', когда освобожденный от гнета французский народ украсит этими славными именами улицы Парижа, обагренные кровью коммунаров.
1871 г.
Есть, конечно, и другие славные имена среди руководящих деятелей Парижской коммуны (Вайян, Лео Франкель, Дюваль,. Флуранс, Рауль Рига, Жюль Валлес, Верморель, Ранвье, Севрайе, Тридон, Эжен Потье, Эд, Валерий Врублевский, Елизавета Дмитриева и др.), жизнь и борьба которых также заслуживают внимания и изучения. Но А. Я. Лурье поступил правильна, избрав для начала биографии Варлэна, Ферре, Делеклюза, Луизы Мишель и Ярослава Домбровского. За этими пятью биографическими очерками может последовать ряд других.
В основу предлагаемой книги положен большой и разнообразный документальный материал, любовно собранный и тщательно изученный автором. Не претендуя на исчерпывающее освещение всех этапов в жизни и деятельности няти героев Коммуны, которым посвящена его книга, А. Я. Лурье в живой,. популярной, доступной для массового читателя форме знакомит его с важнейшими моментами их яркого революционного пути.
Проф. А. И. Молок
Ленинград


ВВЕДЕНИЕ
«Но революция основательна. Она
пока нроходит через чистилище. О па делает свое дело методически.
...И когда она окончит эту вторую половину своей подготовительной работы, Европа вскочит с места и воскликнет с восторгом: ты славно рыл, старый крот!»
Маркс и Энгельс, Со~., т. VIII, стр. 403 ‒ 403.
П арижская коммуна 1871 г. была, как указывает Ленин, первой попыткой пролетарской революции «разбить буржуазную государственную машину». Она явилась открытой наконец политической формой, которою можно и должно заменить разбитое 1. Изучая опыт февральской революции 1848 г., Маркс еще в 1852 г. пришел к важному выводу, что грядущая пролетарская революция, если она хочет быть успешной, должна разбить до основания военно-бюрократическую буржуазно-государственную машину. «Все перевороты совершенствовали эту машину, вместо того чтобы сломать ее»,‒ говорит. Маркс в своей работе «Восемнадцатое брюмера ЛуиБонапарта» 2.
Коммуна 1871 г. не только осуществила такое полное разрушение старого государственного аппарата, но и впервь~е е истории человечества начала строить принципиально новую, подлинно демократическую государственную машину пролетарского государства.
денин, ~ осударство и революция, Госполитиздат, 1940, стр. 46.
2 Маркс к Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 404.
10


JIo Парижской коммуны все предшествовавшие ей революции обычно оставляли без изменения «готовую» буржуазно-государственную машину. Правительства приходили и уходили; короли сменялись популярными революционными вождями; головы то одних, то других скатывались в окровавленную корзину гильотины; короли вновь садились на трон, а старый полицейско- бюрократический аппарат, «этот чудовищный паразитический организм, словно ткань обвивающийся вокруг тела французского общества и закрывающий все его поры»1,‒ с некоторыми лишь видоизменениями, сохранялся и передавался из рук в руки.
Особенного усовершенствования полицейско-бюрократический аппарат достиг при Второй империи.
Луи-Наполеон (Наполеон 1П) был избран в президенты республики огромным большинством мелких, консервативных крестьян-собственников, глубоко разочарованных в республике богачей, обременявшей их большими налогами; тем крестьянским большинством, которое «тупо замыкается в этом старом порядке и ожидает спасения и преимуществ для себя и своей парцеллы от призрака империи»2. Таким Образом, совершая декабрьский переворот 1851 г., Луи-Наполеон опирался на «всеобщее избирательное право». Его успех объяснялся тем, что он избрал для своих действий благоприятный момент: «Если пролетариат еще не мог,‒ писал Энгельс,‒ то буржуазия уже не могла править Францией» з.
Наполеон Ш надеялся завоевать' «политикой лавирования», кстати, довольно неискусной, симпатии всех слоев французского народа. Маркс по этому поводу писал: «бонапарту хотелось бы играть роль патриархального благодетеля всех классов... Бонапарт хотел бы... превратить всю собственность, весь труд Франции в долговое обязательство на себя лично. Ему хотелось бы украсть всю Францию, чтобы подарить ее Франции или, вернее, чтобы купить потом Францию на французские деньги»~. На деле получилось обратное. К началу 60-х годов XIX в. Наполеон восстановил против себя все почти слои населения. Восхвалявшие его раньше за вооруженную поддержку папской власти клерикалы возмущались тем, что Наполеон поддерживает итальянское национальное освободительное движение 5,

1 ЗХаужс и .'Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 404. 2 Там же, стр. 407. ' Маркс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, стр. 10. ~ ЗХаркс и аргедас, Соч., т. VIII, стр. 414. ~ Правда, ради определенных выгод: за помощь Италии в войце
с Австрией 1859 ‒ 1860 гг. Наполеон потребовал и получил Савойю
и Ниццу.
11


н называли его «врагом католической церкви». Крупные фабриканты протестовали против отмены выгодных протекционистских пошлин новым торговым договором с Англией (23 января 1860 г.). Рабочие, которых Наполеон тщетно пытался пленить своим полицейским «социализмом», с презрением относились к его дешевой демагогии и, создавая свои первые легальные организации, отказывались от правительственных суосидий. Их лозунгом стал призыв I Интернационала: «Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих».
Буржуазия устами своей «республиканской оппозиции» в Бурбонском дворце (Законодательном корпусе) открыто критиковала правительство, требуя демократических свобод и ответственности министров. Если до выборов 1 июня 1863 г. в Законодательном корпусе блистала своим красноречием пресловутая республиканская «пятерка» (Жюль Фавр, Эмиль Оливье, Эрнест Пикар и др.), то после выборов число депутатов в оппозиции возросло до 35; из них 17 были республиканцами. К оппозиции принадлежали также монархисты всех оттенков (орлеанисты и легитимисты, т. е. партия Бурбонов).
Правительство Наполеона III сильно скомпрометировало себя военными авантюрами ‒ китайской и мексиканской экспедициями, особенно скандальным провалом последней (сильно обогатившей наполеоновского фаворита герцога де Морин и некоего банкира- спекулянта Жеккера, впоследствии расстрелянного Коммуной).
19 июля 1867 г. был в Мексике расстрелян республиканцами ставленник Наполеона III ‒ Максимилиан III, а французским силам пришлось, вследствие угроз Соединенных Штатов, очистить мексиканскую территорию. Мексиканская затея обошлась Франции в несколько тысяч бесцельно загубленных солдат и офицеров н в миллиард франков (не говоря уже о подорванном престиже). Полный провал потерпела внешняя политика Наполеона Ш и по отношению к Пруссии, которая, после своей победы при Садовой, отказалась предоставить Франции территории, обещанные ранее «за невмешательство». «Что в дальнейшем это означало войну с Францией, Бисмарк знал, но как раз этого-то он и хотел» 1,‒ пишет Энгельс. Уже тогда (летом 1866 г.) стала ясной неизбежность франко-прусского столкновения.
Растущее народное недовольство ничуть не смущало императора и его бонапартистскую клику, которая богатела, кутила и ~разжигала жизнь, во-всю используя свое положение. Париж непрерывно перестраивался, прокладывались новые великолепны~ улицы, шла бешеная спекуляция земельными участками, акциями

12
' Nagnsc и Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 478.


и другими ценностями. По характеристике Энгельса, с началом Второй империи началась «эксплуатация Франции шайкой политических и финансовых авантюристов», связанная с продажностью, массовым хищничеством; но в то же время господство Бонапарта способствовало «невиданному до тех пор экономическому подъему и обогащению буржуазии в целом»1.
Поражение во внешней политике, неслыханные хищения, спекуляция, деморализация армии ‒ все это вызывало недовольство и оппозицию во всех слоях населения. Популярность Наполеона падала. Бурный рост республиканского движения, выступления студенчества и проявляющееся недовольство масс заставили Наполеона 1П пойти на уступки: он опубликовал новые законы о печати и о разрешении публичных собраний (11 мая и 6 июня 1868 г.). Но эта ограниченная (под контролем полиции) «свобода печати и собраний» еще больше содействовала развертыванию оппозиционного движения. Париж бурлил и клокотал. Тысячи людей, впервые проснувшихся к общественной жизни, толпились на собраниях, где народные ораторы гневно перечисляли все преступления Империи и нередко призывали к социальной революции. В это время возникло множество республиканских газет. Все они немедленно по выходе тут же расхватывались. Интернационал приобретал все большую и большую популярность. Число его членов во Франции непрерывно росло. Конгрессы Интернационала из года в год проходили с большим успехом. Привлечение к суду парижской Административной комиссии Интернационала в 1868 г. содействовало еще большему полевению Французского бюро Интернационала. Новые его руководители («левые прудонисты-коллективисты» ‒ Варлэн, Малон и др.),считали необходимым участие рабочих в общей политической борьбе против ненавистного всем режима. Несомненным признаком общего недовольства явились результаты выборов 1869 г. в Законодательный корпус, которые закончились для Империи неблагоприятно2. Видя необходимость сделать новый шаг по пути уступок, Наполеон решился прибегнуть, 'к услугам ренегата Эмиля Оливье, недавнего «республиканца». Оливье создал партию либералов-монархистов, ставившую себе целью возрождение Империи путем допущения некоторых свобод. 2 января 1869 г. Наполеон 111 поручил Оливье сформировать новое «либе-

1 ЛХаркс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, стр.10.
' 3a правительственных кандидатов на выборах 23 ‒ 24 мая 1869 г. было подано в Париже всего 74000 голосов, остальные кандидаты получили 231 000 голосов. По всей стране за правительственных кандидатов было подано 4636713 голосов против 326636б голосов оппозиции (Лаеисс и Рамоо, История XIX в., т. V, 1938, стр. 190).
13


ральное министерство». Последнее пыталось уверить народ, что «ни при каком правительстве демократия и свобода не,могли бы добиться того удовлетворения, какое они получили от императорского правительства» 1 (речь Оливье в Сенате 20 апреля 1870 г.). Тщетны все усилия! Ненависть народа была так велика, что происшедший вскоре неприятный для правительства инцидент (убийство принцем Пьером Бонапартом журналиста Виктора Нуара) чуть было не закончился революционным восстанием Парижа. Нападки Пьера Бонапарта на корсиканскую газету '«1 а revanche» вызвали ответную статью парижского корреспондента этой газеты Груссе в «Марсельезе». Оскорбленный принц вызывает на дуэль редактора газеты «Марсельезы» Рошфора, но Груссе, опередив Рошфора, без его ведома, отправляет к принцу в качестве секундантов двух своих сотрудников †Ульри де-Фонвиель и Виктора Нуара. Заявив грубо, что он должен драться с Рошфором и не желает иметь дело с чернорабочими и сволочью, принц выстрелом из револьвера убил Виктора Нуара наповал з.
Эта наглая выходка переполнила терпение парижан. Во время похорон Нуара (12 января 1870 г.) собралась огромная толпа, готовая двинуться с телом убитого через весь город. Если бы не вмешательство Делеклюза и протесты семьи покойного, не желавшей «кровавых похорон»,‒ дело могло бы кончиться кровопролитным столкновением (и притом не в пользу республиканцев, так как правительство стянуло войска и полицию).
Атмосфера в Париже становилась все более и более йакаленной. Полные возмущения статьи популярного республиканца Рошфора в его газете «Марсельеза», бурные уличные демонстрации, арест Рошфора (7 февраля 1870 г.) и вооруженная попытка Флуранса з помещать этому аресту, полицейский налет на редакцию «Марсельезы», оправдательный вердикт убийце Нуара ‒ все это свидетельствовало о близости неизбежного кризиса.
Но Наполеон и теперь пытается завоевать популярность новой военной авантюрой. Этот бездарный человек, всегда без-

1 Лавысс и Рамбо, История XIX в., т. V, стр. 197.
» Рошфор, редактор «Марсельезы», рассказывал, что принц пригласил именно его к себе на квартиру, без секундантов, рассчитывая заманить Рошфора в западню и убить. Нуар ничего не знал об этом.
' Гюстав Флуранс (1838 ‒ 1871) ‒ бланкист, в будущем член Коммуны, героически погибший в вылазке 3 апреля 1871 г. Участник всех революционных выступлений республиканской оппозиции, командир и руководитель бельвильских батальонов Национальной гвардии. Именем ero был назван один из отрядов Национальной гвардии ‒ «Мстители Флуранса~.
14


успешно стремившийся подражать своему знаменитому дяде (Наполеону I), надеялся после своего «18 брюмера» иметь н «свои Аустерлиц».
«Вторая империя являлась призывом к французскому шовинизму....Но никакое расширение границ не увлекало так сильна фантазию французских шовинистов, как расширение за счет немецкого левого берега Рейна» 1. Наполеон П1, спровоцированный Бисмарком, готовившим войну против Франции, бросился в военную авантюру (хотя отлично знал об ужасающем разложении командной верхушки).
Ни французскому, ни германскому народу эта война не была нужна. За неделю до ее объявления парижские члены Интернационала опубликовали в газете Яелеклюза «Reveil» манифест «К рабочим всех наций», призывавший французских, немецких и испанских рабочих «соединить свои голоса в один общий крик возмущения против войны» 2. С аналогичным протестом против войны выступили германские рабочие в Брауншвейге (1б 'июля), в Хемнице, берлинская секция Интернационала и другие. Бонапартистские агенты («белоблузники») кричали на всех перекрестках, что пруссаков «легко будет разбить»; толпы шовинистически настроенных мещан, разожженных бонапартистской агитацией, шагали по улицам Парижа с воинственными возгласами: «В Берлин! В Берлин !» Мало кто знал о неизлечимых язвах, разъедавших императорскую армию... 19 июля 1870 r. наполеоновское правительство, придравшись к самому ничтожному поводу, объявило Германии войну.
Если бы Наполеон перешел в наступление немедленно, ок успел бы еще застигнуть врасплох пруссаков, поспешно стягивавших к Пфальцу новые силы, успел бы прорваться к Рейну. Но, приехав в Мец, он собственными глазами убедился, что армия не готова к войне (снабжение армии интендантством началось только 1 августа!). Он колебался целую неделю, а уже 4 августа прусское командование сумело вырвать из рук французов инициативу, перейдя в наступление. На стороне Пруссии было превосходство оружия, лучшая организация и четкая налаженность транспорта, а также численное превосходство (480000 солдат против 250000). Три прусские армии ворвались в пределы Франции и быстро развивали свой успех. Уже 18 августа Мец был обойден пруссаками с тыла, а маршал Базен, пытавшийся вырваться оттуда, был отброшен обратно в Мец. B то же время армия кронпринца преследовала маршала
' маркс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940,
стр. 10. 2 См. Марюс и Знгельс, Соч., т. XIII, ч. 2, стр. б.


Мак-Магона, оторванного от остальной массы французской армии и совершившего затем опасный и безнадежный маневр,‒ движение к Седану с целью помочь Базену. Французская армия была разгромлена и разбита на части. Наконец, была бита последняя карта, оставшаяся в руках Мак-Магона (возможность прорваться силой через бельгийскую территорию); пруссакам удалось отрезать и этот последний путь отступления французской армии. Результатом была известная Седанская катастрофа: 2 сентября 1870 г. армия Мак-Магона в 82000 человек, во главе с императором, позорно капитулировала.
4 сентября утром потрясенные горем парижане читали расклеенное на стенах воззвание Совета министров:
«Великое несчастье постигло родину. После трех дней героической борьбы, которую армия маршала Мак-Магона вела npomus 300000 неприятелей, 40000 наших взята в плен. Маригал Мак-Магон тяжело ранен, император взят в плен во время боя. Заменивший маршала на посту командующего генерал Вимпфен подписал капитуляцию. Этот жестокий удар не поколеблет нашего мужества..» Правда была открыта только наполовину, но и в таком виде действие этого известия было потрясающим! ...Очнувшись от первого удара, народные массы двинулись к Бурбонскому дворцу. Первое, что необходимо было сделать, это ‒ сбросить прогнивший, предательский режим Империи, подписавший сам себе смертный приговор. Вооруженные батальоны Национальной гвардии подступили к решетке Бурбонского дворца. Полицейский барьер незаметно растаял, вся масса людей хлынула к дворцу, а затем вверх по парадной лестнице. Толпа победоносно ворвалась в залы дворца... Но деятели «республиканской оппозиции» ‒ Жюль Фавр, Жюль Симон, Пикар и другие заранее подготовились к этому моменту. Победившей иародной массе был предложен готовый список временного правительства, H ликующие крики доверчивого народа подтвердили это избрание. Народ не подозревал, что его обманывают, что предложенная ему '«республика» в сущности .'«чистейший фарс»1, инсценированный монархистами-орлеанистами.
«Либеральные пройдохи захватывают власть > 2,‒ так охарактеризовал этот момент Ленин.
Во главе нового «правительства национальной обороны» стал генерал Трошю, ярый монархист, человек, с самого начала считавший оборону Парижа безумием. Несмотря на громкую декла<аиию новых министров, несмотря на их воинственно-крикливые,

' >~<@®< и Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 395. ~ Лении, Соч., т. ХХХ, стр. 108.


шовинистические воззвания, скоро стало ясным, что они втайне подготовляют предательство. Положение на фронте было отчаянным, но правительство старательно скрывало это от пари>кап. Только 30 октября парижане узнали о капитуляции крепости Мец и 170-тысячной армии маршала Базена, узнали о поражении при Бурже, о готовившемся перемирии. Гнев, негодование и отчаяние нашли выход в восстапии 31 октября 1870 г., целью которого было провозглашение Еолаунь[. Вначале все шло хорошо: правительство было арестовано, вооруженные массы овладели было Ратушей, и Флуранс провозгласил перед толпой на площади создание Комитета общественного спасения. Но благодаря излишней доверчивости и неподготовленности вождей движения, Трошю, Пикар и другие члены правительства, оставшиеся на свободе, сумели в тот же день ночью захватить власть при помощи бретонских отрядов и нескольких реакционных батальонов. После 31 октября начался разгул реакции: многие республиканцы, социалисты, все лица, даже косвенно причастные к движению, были арестованы и подверглись суровым репрессиям.
Невыносимо тяжелой была эта зима для осажденного Парижа, лишенного продовольствия и топлива, непрерывно бомбардируемого пруссаками. Тысячи национальных гвардейцев, отлично вооруженных, изнывали от бездействия. Они подозревали измену, возмущались тем, что им не дают возможности сразиться с невидимым врагом, морившим их голодом. Но «правительство национальной измены» (как называли его рабочие) даже не собиралось всерьез оборонять Париж. Чтобы усмирить недовольных, оно решило устроить им «изрядное кровопускание» и разрешило массовую вылазку, известную под именем «Бузенвальской» (19‒ 20 января 1871 г.). Несмотря на успешное начало вылазки, на огромный подъем и доблесть национальных гвардейцев, дальнейшие их действия были сорваны предательскими распоряжениями командования, сделавшего все возможное, чтобы вылазка кончилась' поражением. Трошю заявил, что необходимо просить двухдневного перемирия '.«для уборки трупов», и приказал отступать'. Спустя два дня (22 января) на площади Ратуши состоялась грандиозная демонстрация. Парижские рабочие протестовали против предательской политики правительства, протестовали против готовящейся капитуляции. Ответом на это были ружейные залпы из окон Ратуши. Верные правительству Трошю бретонцы стреляли в безоружную толпу. Было убито и ранено около 50 человек. 28 января было подписано перемирие с Бисмарком, по которому Пруссии передавались северные и северо-восточные форты Парижа, почти полностью разоружалась
2 А. Лурье


французская армия и передавалось' ее оружие (602 полевых пушки, 1326 пушек с упряжкой, 177 тысяч ружей, 31/а миллиона патронов, 200 тысяч снарядов и т. д.).
12 февраля 1871 г. в Бордо состоялось открытие Национального собрания, которому предстояло санкционировать условия перемирия и вынести важные политические решения. Уже в первый день стало ясно, что собой представляет это Собрание, на 2/а состоявшее из разношерстных монархистов, злейших врагов народной свободы, преимущественно провинциальных помещиков ‒ реакционеров и клерикалов (так называемая .'«деревенщина» ‒.«гигаих»). Это контрреволюционное сборище метало громы и молнии против революционного, патриотического Парижа. Было решено перенести столицу в другое место. Собрание упорно не соглашалось на отсрочку по векселям и квартирной плате, хотя это грозило бедствием для 300 тысяч парижских рабочих, ремесленников и мелких коммерсантов, разоренных войной и осадой. Шесть' республиканских газет было закрыто, многие обвиняемые по делу 31 октября были приговорены к смертной казни (в том числе Флуранс и Бланки).
Ненависть черносотенного Национального собрания к Парижу была тем сильнее, что после разоружения регулярной армии, последовавшего за перемирием, парижские рабочие (Националь'- ная гвардия) представляли собой грозную вооруженную силу. Помещики, буржуа и спекулянты с ужасом глядели на сотни внушительных пушек, установленных на Монмартре, Бельвиле й 'других холмах рабочих предместий цитаделях революционного пролетариата. Это были именно те пушки, отлитые по подписке и на средства Национальной гвардии, которые были,намеренно .«забыты» правительством на Ваграмской площади и в других местах во время кратковременного вступления пруссаков в Париж (1 марта 1871 г.). Исполненные патриотического энтузиазма, тысячи парижских рабочих со своими женами и детьми впряглись' вместо лошадей и успели вывезти орудия из оккупированной зоны, а затем втащили их на холмы рабочих предместий. Глава нового реакционного правительства, старый монархист Тьер, явившись 15 марта в Париж, немедленно приступил к осуществлению своего заветного желания ‒ к разоружению Национальной гвардии.
приказу Тьера, в ночь на 18 марта войско генерала Винуа подступило к Монмартру, Шаману, Бельвилю (рабочие окраины Парижа) и к 3 часам утра захватило пушки Националь'- ной гвардии. Однако вывезти пушки не удалось. Проснувшиеся рабочие быстро вооружились и бросились отбивать свои пушки. Правительственные солдаты на Монмартре и в других местах


отказались выполнить приказ ‒ стрелять по толпе ‒ и «подняли приклады вверх». Началось братание солдат с рабочими. Узнав о неудаче, правительство в панике бежало в Версаль. Тьер и, последнюю минуту спасся по черной лестнице. Опасаясь «революционной заразы», он велел немедленно увести все оставшиеся'. части правительственной армии в Версаль. Однако бегство было так поспешно, что впопыхах были забыты целые воинские части.
Так началааь революция. Залитый ослепительными лучами весеннего солнца Париж шумно торжествовал победу. Под лозунгом защиты Республики и свободы объединилась большая часть его населения ‒ рабочие, мещане и лавочники, мелкая буржуазия и часть средней буржуазии. Во главе движения, начавшегося внезапно и стихийно, встал недавно избранный центральный комитет Национальной гвардии ‒ представители вооруженных пролетариев, люди, ранее никому неизвестные, скромные, энергичные и беззаветно преданные делу народной свободы. В утро 18 марта Центральный комитет сумел сорганизовать вооруженные силы революции и в тот же день занять главные стратегические пункты.
Переход власти в руки рабочего класса и примкнувшей к нему мелкой буржуазии был «невиданным в истории событием»1,‒ говорит Ленин.
Избранная свободным голосованием - Парижская коммуна (в количестве 86 человек) была провозглашена 28 марта, на площади перед Ратушей. Центральный комитет торжественно передал Коммуне свои полномочия. Праздник провозглашения Коммуны, по свидетельству всех видевших его, был незабываемым по своей грандиозности и красоте. Перед украшенной красными флагами трибуной, где стояли новоизбранные члены Коммуны и члены Центрального комитета, дефилировали под грохот орудийных салютов и барабанной дроби батальоны Национальной гвардии. Всюду гремела музыка, звучала «Марсельеза».
Толпа, запрудившая площадь, ликовала: «Человеческий океан, ружья, штыки, тесно, как колосья в поле, прижатые друг к другу. Море штыков вздымается все выше и выше... Площадь была полна и действительно производила впечатление поля ржи. Какова-то будет жатва !.. Все было грандиозно в этом прологе Коммуны... Речей нет, один только крик: «Qa здравствует Коммуна!» 2

2е
' Лении, Соч., 'г. ХЧ, стр. 157. Луиза Ъ1ишель, Коммуна, Госиздат, 1926, стр. 90, 91.


Буржуазные республиканцы вскоре почувствовали особый, социалистический характер Коммуны. Один за другим, за немногими исключениями (например, Делеклюз), они спешили отказаться от участия в ней (Тирар, Адан, Гупиль, Ранк и др.). Буржуазия не собиралась итти на с гашение с рабочей властью. Если в первые дни после 18 марта велись и намеренно затягивались переговоры о «примирении», то буржуазные мэры и депутаты делали это намеренно, по инструкции Тьера, чтобы версальская армия успела за это время окрепнуть.
Центральный же комитет и Коммуна были полны пагубных примиренческих иллюзий, боялись «первыми начать гражданскую войну», были ослеплены верой в моральное и численное превосходство своих войск. В числе многих других были совершены две крупнейшие ошибки: ни Центральный комитет, ни Коммуна не осмелились силой захватить Франггузскийг банк и хранившиеся в нем миллиарды, не решились в первые же днгг двинуться на Версаль и разгромить это гнездо рсакцггг. Остатки регулярной армии, находившиеся в распоряжении Тьера и реакционного Версальского собрания, были деморализованы, полны недовольства и, как признавался сам Тьер в своих мемуарах, вряд ли остались бы ему верны в случае немедленного наступления парижан. Так было упущено дорогое время... Тьер успел добиться у германского командования согласия на возвращение из Германии французских военнопленных. Спустя пять дней после провозглашения Коммуны (2 апреля) сильно окрепшая и увеличившаяся за счет военнопленных (100 тысяч) версальская армия получила возможность первой напасть на революционный Париж. На следующий же день многотысячные колонны парижских пролетариев, кипевших справедливым возмущением, организовали вылазку (3 ‒ 4 апреля), кончившуюся трагически вследствие плохой организации и неопытности военных руководителей Национальной гвардии.
Передышка была слишком коротка. Революционному Парижу слишком скоро пришлось взяться за оружие. И все же за ко- p0TmA период своего существования Парижская коммуна явила пример большого мужества, организованности, порядка: «Коммуна каким-то чудом преобразила Париж 1 ‒ писал Маркс. Распутный Париж Второй империи бесследно исчез... С февраля 1848 г. улицы Парижа впервые стали безопасными, хотя va них не было ни одного полицейского»1. «Музеи были открыты для широкой публики, Тюильрийский парк и другие сады ‒ для

~ Жаукс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, астр. 64.


ПРОВОЗГЛАШ
ШЕНИЕ КОММУНЫ


детей... С глубоким спокойствием ученые занимались решительна всем, начиная с ненормального питания гиацинтовой луковицы до электрических токов... Повсюду были открыты курсы, чтобы удовлетворить пылкую жажду знаний у молодежи. Стремились ко всему: к искусству, науке, 'литературе, изобретениям. Жизнь кипела. Все спешили бежать от старого мира»1. Сними революционными декретами Коммуна 1871 г. пыталась осуществить принципиально новую форму государства ‒ диктатуру пролетариата. Она впервые в истории совершила великое дело полного разрушения старого, паразитического, полицейско-бюрократического аппарата, который был наростом, спрутом, душившим народ, жившим и питавшимся за его счет. Коммуна 1871 r. впервые уничтожила старую постоянную армию, заменила дорого стоившие паразитический чиновный аппарат и полицию общественной службой за:«заработную плату рабочего» (Маркс)‒ не свыше 6000 франков в год (менее 200 рублей в месяц). Этим сразу были уничтожены всякие привилегии, ',«синекуры» (высокие оклады знатных бездельников), положен конец карьеризму. Все служащие, в том числе все судейские чины, от самых высших до низших должностей, были избираемы, ответственны и могли быть в любое время отозваны по воле своих избирателей. Отделение церкви от государства, конфискация церковных имуществ, изъятие образования, ставшего бесплатным, из рук церкви, снятие с наук оков, наложенных на них классовыми предрассудками и правительственной властью,‒ вот основные черты нового строя Коммуны, о котором Маркс писал: .«Ее настоящей тайной было вот что: она была, по сути дела, правитель- ствол рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса присваивающего; она была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда~> а
Коммуна успешно осуществляла свой великий социальный опыт, несмотря на отсутствие единой рабочей массовой партии, несмотря на все свои ошибки и ложные теории. Этим она обязана была «революционному инстинкту рабочего класса, прорывающемуся вопреки ошибочным теориям» (Ленин).
Несмотря на многочисленные ошибки и заблуждения бланкистов, прудонистов и неоякобинцев Коммуны, рабочие массы своею революционностью подняли «все движение на высшую ступеоь» з.

22
1 Лууп Ъ|ишель, Коммуна, стр. 96.
2 я~артс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, сто. 57.
з Ленин, Соч., т. Х, стр. 366.


Большую роль в борьбе рабочего класса сыграли указания Маркса. Во втором воззвании Генерального совета от 9 сентября 1870 г. он предупреждает рабочих Парижа о том, что ~<они не должны позволить увлечь себя национальными традициями 1792 г.», и настоятельно советует «основательнее укрепить организацию своего собственного класса»1. В письме Франкелю и Варлэну от 13 мая 1871 г. Маркс разоблачает предательство Тьера и его сделку с Бисмарком. В ряде других писем он дает, ценные указания по вопросам военной тактики.
Руководство революцией 1871 года во Франции «делили между собой две партии, из коих ни одна не может быть названа коммунистической партией» ',‒ указывает товарищ Сталин.
Две партии, о которых писал товарищ Сталин, это были: «большинство» и «меньшинство» Коммуны. «Большинство», в основном состоявшее из бланкистов и неоякобинцев, проводило IIpaвильную линию железной революционной диктатуры, непримиримой борьбы со всякими происками реакции, борьбы за сильную, централизованную революционную власть. Но в экономических вопросах «большинство» разбиралось плохо и предоставляло эту область «меньшинству» «левым прудонистам-коллективистам». Сохранив еще остатки анархо-прудонистских заблуждений, члены «меньшинства» сумели, однако, с успехом провести ряд важных социально-экономических мероприятий, а именно: отмену штрафов на предприятиях, запрещение ночного труда булочников и, что особенно важно, передачу рабочим товариществам всех мастерских и фабрик, владельцы которых бежали или приостановили работу.
Члены Коммуны и тысячи героических парижских рабочих остались до конца верны знамени Коммуны, знамени пролетарской диктатуры, интернациональному знамени социальной революции. С беспримерной стойкостью и отвагой, вызывавшими невольное восхищение даже врагов, они защищались до последней капли крови.
2 мая версальцы вторглись в пределы Парижа, и с этого момента началась отчаянная баррикадная борьба', в которой принимало участие все население города ‒ мужчины, женщины, старики и дети,‒ борьба, все возраставшая в своей напряженности. Пропуск «нейтральным» прусским командованием версальцев через нейтральную зону Парижа ускорил трагический конец. Знаменитая «кровавая неделя» (21 ‒ 28 мая 1871 г.), во время

1 маркс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940,
стр. 31, 32. ' Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 94.
23


которой войска озверевшей реакции убивали, резали, расстреливали десятки тысяч людей без всякого разбора, без суда и следствия,‒ является незабываемым в истории примером звериной жестокости буржуазии, борющейся за свою власть.
Говоря о причинах поражения Коммуны, Ленин писал: «Для победоносной социальной революции нужна наличность, по крайней мере, двух условий: высокое развитие производительных сил и подготовленность пролетариата. Но в 1871 г. оба эти условия отсутствовали» 1. Французский пролетариат не был подготовлен к борьбе. Во Франции отсутствовала единая, закаленная марксистская рабочая партия. Кроме того, одной из важнейших причин падения Коммуны было то, что Коммуна не сумела (да и не успела) завоевать на свою сторону крестьянство. Правда, она пыталась кое-что делать в этом направлении: например, статьи и прокламации писательницы Андре Лео, в одной из которых («1 à Commune» № 22 от 10 апреля) говорилось: «Пусть Париж громко скажет населению деревень: «брат, тебя обманывают! Наши интересы одни и те же!» Товарищ Сталин говорит: «Революции 48 г. и 71 г. во Франции погибли, главным образом, потому, что крестьянские резервы оказались на стороне буржуазии. Октябрьская революция победила потому, что она сумела отобрать у буржуазии ее крестьянские резервы, она сумела завоевать эти резервы на сторону пролетариата и пролетариат оказался в этой революции единственной руководящей силой миллионных масс трудового люда города и деревни»2.
Мы знаем, как блестяще продолжили и осуществили начинания Парижской коммуны 1871 г. рабочие и крестьяне Страны Советов, руководимые своей великой коммунистической партией, гениальными Лениным и Сталиным. «На плечах Коммуны стоим мы все в теперешнем движении»з,‒ говорил Ленин.
Именно поэтому чрезвычайно важно пристальное, углубленное изучение не только истории Парижской коммуны в целом, но и близкое ознакомление с жизнью и деятельностью ее наиболее выдающихся деятелей. В предлагаемых вниманию читателя биографиях сделана попытка дать образы нескольких представителей важнейших течений Коммуны, ее военного командования, а также рядовых героев из числа тех, которые «готовы были штурмовать небо».

' Лен~~с, Соч., т. ХЧ, стр. 158 ‒ 159.
~ Ста.аин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 81.
з Ленин, Соч., т. XXX стр. 112.


ЛУИ-ЭЖЕН ВАРЛЭН
(1839 1871)


Эжен Варлэн родился 5 октября 1839 г. в деревушк~ Вуазэн (округ Клэ департамента Сены-и-Марны) в семье бедного крес~ъянина. Отец его, Эме Варлэн, имел маленький домик и клочок земли, но у мего не было лошади, чтобы обрабатывать. эту землю. Эме баьшую часть времени батрачил, нанимаясь работать к другим, зажиточным крестьянам: вскапывал землю, ухаживал за виноградниками, косил траву, стриг ожц, точил жернова. Он был готов на любой тяжелый труд, галько бы прокормить семью.
Старший из его трех сыновей, Эжен, учился в школе местечка Клэ и проявил большие способности, но уже в тринадцать лет ему пришлось бросить школу: отец решил, что мальчику пора изучить какое-нибудь ремесло, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Он привез Эжена в Париж, определил его в мастерскую одного переплетчика на улице Пон-де-Лоди и уехал.
Тяжело пришлось мальчику на первых порах: хоаяин буквально морил голодом своих учеников и грубо с Ними обращался. В Париже жил дядя Варлэна, переплетчик Ипполит. тюрю. Он решил взять Эжена к себе. Но мальчику жилось. у него нисколько не лучше, чем у прежнего хозяина. тюрю


подметил, что Эжен увлекается чтением и слишком часто заглядывает в самые книги, вместо того чтобы их переплетать. 3аставая племянника за чтением, Дюрю всякий раз осыпал его бранью и упреками. Кончилось тем, что он однажды выставил Эжена за дверь и навсегда с ним расстался, снабдив его очень сухой и сдержанной рекомендацией. Это произошло 10 декабря 1854 г. После этого Эжен переменил еще несколько хозяев. Жил он на улице Фонтэн-о-Руа. С течением времени он стал отличным переплетчиком и так хорошо себя зарекомендовал, что в дальнейшем получал работу в мастерской поставщика императорского двора.
Любознательный и способный юноша сильно страдал от того, что не получил даже самого элементарного образования. Он задался целью пополнить все эти досадные пробелы и все свободное от работы время посвящал чтению и занятиям. Он посещал музеи и библиотеки Парижа, много читал, писал, размышлял. Он усердно изучал историю, литературу, правовые науки и политическую экономию. Он горел неутомимым желанием все узнать, понять и усвоить: математику, механику, анатомию, физиологию... Эти усидчивые занятия стоили ему многих бессонных ночей.
Наконец, Варлэн, когда ему исполнился двадцать один год, решил поступить в вечернюю школу в квартале Сорбонны‒ школу «Филотехнического общества» (общества содействия народному образованию). Подобно нашему Ломоносову, Варлэн, нисколько не смущаясь, сел на школьную скамью рядом с малыми ребятами. Во время учения он проявил огромное терпение, настойчивость и трудолюбие. Учитель французского языка Аслэн, внимательный и чуткий педагог, не мог. нахвалиться успехами своего взрослого ученика. На его школьных тетрадках (которые сохранились и по сей день) Аслэн делал такие пометки: «Превосходная работа. Поздравляю». Однажды учитель предложил ученикам описать, как они провели свой воскресный день, и, написав на доске целый ряд слов, предложил их использовать в тексте. На работе Варлэна он написал следующее: «Вы проявили большую изобретательность, ухитрившись вставить в свой текст все предложенные мною слова. Это получилось у вас так искусно и естественно„что работа читается с большим интересом. Смелее! Продолжайте в том же духе, п я уверен, что вы с успехом переадете на второй курс». На рабо~е от 20 марта написано: «Все лучше и лучше Примите мои искренние поздр@вления» 1.
' «1 à vie оичгйге», Paris, ¹ 87, 5 mai 1913, р. 518.
26


Не меньшие успехи делал Варлэн и в области геометрии: «Несмотря на трудность задачи, вы ее поняли>,‒ писал учитель геометрии Кастельно на одной из школьных тетрадок Варлэна. На другой: «Хорошо, очень хорошо!»1
Так Варлэн, после тяжелого рабочего дня в мастерской, находил возможность учиться и дома и в школе„Кроме того, он брал уроки стенографии и пения. Он очень любил музыку, сам он обладал недурным голосом.
9 февраля 1862 г. Варлэн в качестве одного из 15 «первых учеников» получил несколько наград на торжественном акте в присутствии министра народного просвещения.
По окончании курсов Варлэн задумал изучать латинский и греческий языки, чтобы иметь возможность читать в подлиннике великих писателей древности, и стал брать уроки у муниципального служащего Андри э (в будущем ‒ члена Коммуны). Но Варлэну так и не удалось довести до конца свое намерение, так как вскоре он стал отдавать почти все свободное время общественной работе, которая захватила его целиком.
В 1857 г., впервые после декабрьского переворота 1851 г. и последовавшей за этим жестокой реакции, французские рабочие делают попытки организоваться. К этому времени относится начало общественной работы Варлэна. Рабочие организации возникали тогда под «невинным» названием «Кооперативных обществ взаимного кредита». Эжен принял энергичное участие в создании такого рода кооперативного общества переплетчиков. С помощью Варлэна обществом были вскоре предъявлены предпринимателям следующие требования: «вместо 12-часового рабочего дня ‒ 10-часовой; в случае болезни или безработицы‒ обязательное оказание материальной помощи рабочим».
Разрешая создание кооперативных рабочих обществ, правительство Наполеона Ш следило, однако, внимательно за тем, чтобы оНН «не занимались политикой». Во главе каждого такоге общества в качестве председателя должен был обязательно стоять человек, преданный правительству и неусыпно контролирующий деятельность рабочих. Таким бонапартистским ставленником и агентом, обладавшим неограниченной властью, в «Обществе переплетчиков» был некий Кокар. Варлэн, за свою активность избранный товарищами в Совет общества, при поддержке всего актива открыл энергичную кампанию против устава, предоставляющего председателю-бонапартисту неограниченные права, ‒ и в конце концов добился изменения его.

1 3I. Eoulon, Eugene Varlin, Clermont-Ferrand, 1934, р. 20.
27


К этому времени (1861 г.) Варлэн пользовался уже таким доверием своих товарищей, что был выдвинут ими в комиссию по отбору делегатов на первую Всемирную выставку, которая должна была состояться в Лондоне в следующем году. Наполеоновское правительство вело тогда политику заигрывания с рабочими, притворно изображая из себя «покровителя» и «защитника» их интересов; поэтому оно вынуждено было согласиться на отправку в Лондон рабочей делегации н даже намерено было послать их за счет казны.
Но Варлэн убедил товарищей отказаться от этой постыдной подачки и ехать за свой собственный счет. Они послушались ero совета. В течение лета и начала осени 1862 г. несколько групп делегатов, одна за другой, выехали в Лондон, на выставку.
Поездка эта произвела на них сильнейшее впечатление: в сущности, она открыла им глаза на многое. Парижские рабочие воочию убедились в отсталости своей отечественной промышленности и превосходстве методов английской промышленности над французскими. Они убедились, что условия труда английских рабочих лучше, чем их, что только наличие крепкой профессиональной организации [«трэд-юнионов») дало им возможность завоевать эти лучшие условия.
5 августа по инициативе лондонской газеты «The Working Мап» [«Рабочий человек»1 в честь группы французских делегатов-рабочих была устроена товарищеская вечеринка. Французам был преподнесен адрес со следующей надписью: «Будем надеяться, что мы сущее.а найти какой-нибудь международник™ способ общения и что с каждыла днея будет возникать новое звено в цепи любви, соединяющей пролетариев всех стран» 1.
Во время этих товарищеских встреч уже начинала зарождатьлг и зреть великая идея Интернационала.
ввернувшись во Францию, делегаты с увлечением описывали своим парижским товарищам жизнь и условия труда английских рабочих. В своем отчете, отредактированном Варлэном, они писали о том, что их низкая заработная плата снижает жизненный уровень не только их самих, но и их английских собратьев, вызывая против них наступление английского капитала. Это было убедительным доказательством в пользу необходимости международного объединения рабочих всего мира для защиты своих классовых интересов.
Летом (1862 г.) Варлэн решил, наконец, устроиться само.-

28
1 М. Foulon, Е. Varlin, p. 2б.


стоятельно, чтобы иметь возможность брать заказы на дом и заниматься. 3а 90 франков он приобрел кровать, комод, стол, тюфяк и поселился в мансарде на улице Дофин, № 33. В этой мансарде Варлэн вел очень скромный образ жизни: целый день трудился без устали, переплетая книги в бархат, телячью кожу или сафьян, а затем занимался.
«Он был высоким, слегка сутулым. Густые, длинные, отброшенные назад волосы открывали чудесный лоб. В черных живых глазах отражалась кротость, соединенная с энергией. Влагодушный и скромный почти до робости, Варлэн всегда внимательно выслушивал до конца своего собеседника и только тогда высказывал собственное мнение. Тот, кто видел его хотя бы один раз, уже никогда не мог его забыть!»1
Серьезный, вдумчивый и уравновешенный, полный сосредоточенной энергии, Варлэн производил на всех, с кем ему приходилось встречаться, неотразимое впечатление. Будущий деятель Коммуны Клюзере, познакомившийся с ним спустя шесть лет (в 1868 г.) в тюрьме, писал:
«Варлэн побеждал людей своими глазами. Во всю свою жизнь мне никогда не случалось видеть подобных глаз! Они были не очень велики, но в них горел такой огонь, что к ним тотчас приковывалось ваше внимание, и вы вскоре начинали чувствовать к нему уважение и привязанность. Эти небольшие, черные, полныв жизни глаза светились добротой, честностью и умом, взор их проникал в вас насквозь...»2
По вечерам в комнате Варлэна нередко собирались товарищи, горячо споря или мирно обсуждая всевозможные экономические и политические вопросы.
Одним из вопросов, волновавших тогда французское общество, были выборы в Законодательный корпус. Варлэн и его, друзья горячо высказывались за то, что рабочие должны иметь своих представителей, которые могли бы защищать в парламенте интересы своего. класса. Опубликованный в газетах знаменитый «Манифест шестидесяти» (подписанный 60 рабочими), требовавший избрания рабочих в качестве депутатов, произвел сильнейшее впечатление и вызвал ярость буржуазной прессы и депутатов. Хотя первая рабочая кандидатура, выдвинутая на выборах, провалилась, но при поддержке рабочих голосов все же победила республиканская оппозиция. Рабочие были довольны и этим и поздравляли друг друга: все-таки это было ощутительным ударом, нанесенным сообща бонапартистской реакции!

E. Trillet, Biographic de Varlin, Paris 1885, р. 15. hcseret, Mbmoires. Paris 1888, ч. III, p. 232.
29


В мае 1864 г. был проведен новый закон, разрешавший рабочим устраивать стачки. Варлэн убедил своих товарищей воспользоваться этим правом и на легальной почве добиться лучших условий труда. В августе, после трехнедельной упорной борьбы, он с успехом провел эту первую парижскую забастовку (переплетчиков). Варлэн проявил при этом необычайное мужество и преданность рабочим интересам. Он прилагал огромные усилия, чтобы как-нибудь облегчить голод и страдания семей бастующих. Яень и ночь бегал он с подписным листом по Парижу, собирая для них деньги, он был неутомим и изобретателен в изыскании средств. Однажды, когда полиция разгоняла собрание забастовщиков, какой-то полицейский агент схватил Варлэна и крикнул: «Господин комиссар! Обратите внимание на этого! Он один из самых опасных!»1
Когда забастовка окончилась, участники ее оказались в критическом положении, так как сильно задолжали. Надо было раздобыть 4 тысячи франков ‒ колоссальную сумму по тому времени1 «Варлэн никогда в жизни не видал таких денег. Этот бедняк, не имевший никогда самого необходимого, позволявший ссбе тратить на ужин не больше 11 су и большей частью не обедавший, стиравший сам свое белье и ходивший в обтрепанной одежде,‒ совершил чудо: собрал полностью все 4 тысячи франков и аккуратно, копейка в копейку, оплатил все долги своих товарищей 1>; 2
Переплетчикам удалось добиться уменьшения рабочего дня с 12 до 11 часов и повышения почасовой оплаты. Они были в восторге от первой своей победы над предпринимателями и преподнесли Варлэну серебряные часы с выгравированными словами:
«Варлэну ‒ в знак признательности от рабочих-иереплетчиков. Сентябрь 18б4 г.»
Рассказывали, что этот подарок был деликатной попыткой некоторых товарищей как-нибудь облегчить сильную нужду Варлэна, который и слышать не хотел ни о какой денежной помощи. Надеялись, что в критическую минуту Варлэн заложит или продаст эти часы, но он и не подумал этого сделать и до самой смерти бережно хранил дар товарищей.
Предприниматели жестоко отомстили Варлэну: перед ним закрылись двери всех мастерских. Пришлось затратить массу энергии в поисках работы на дом...

' ~с~о1рЬе Сtemence, Eugene Varlin, «? а ге~ ие socialiste», ~" ч~ >РР,>,
р. 416. 2 М. Eoulon, Е. Чаг11п, р. 31.


Председатель общества переплетчиков Кокар не забыл <обиды», нанесенной ему Варлэном. На каждом собрании Совета между ними происходили столкновения. Варлэн энергично протестовал против намерения Кокара отложить очередное годичное общее собрание. Кокар опубликовал циркуляр, в котором, между прочим, обвинял Варлэна и его товарищей-активистов в намерении «внести смуту и беспорядок в работу Общества». В конце концов Кокар добился исключения Варлэна из совета «Общества переплетчиков».
Несмотря на все эти неприятности, Варлэн не унывал. Радостно приветствовал он создание в Париже первой секции Интернационала. По рекомендации своего друга, переплетчика А. Клеманса, Варлэн был в нее принят в числе первых же двухсот членов. Парижское бюро Интернационала, возникшее в начале 1865 г., помещалось в центре города, на улице Гравилье, ¹ 44, в скромном помещении с убогой обстановкой. Варлэн вошел в комиссию, избранную в помощь Бюро.
«По вечерам, в маленькой комнате Бюро собиралась группа рабочих, членов Интернационала (красильщик Малан, механик Мюра, бронзовщик Камелина, резчик Ландрэн и другие), слушая лекции архитектора Шемалэ и Пьера алеки. алеки был ярым поклонником Прудона. В результате этих бесед Варлэн r< его 'друзья стали прудонистами... Однако Варлэн по своей натуре был человеком действия. В нем слишком сильно было развито чувство реальности, чтобы его могли долго занимать теоретические дискуссии»1. То же говорит и Люсьен Яекав в своих воспоминаниях о Варлэне: «Варлэн обладал чувством реальности и потому совершенно не любил Прудона»2.
Прудонистские заблуждения были чрезвычайно характерны для мировоззрения французских рабочйх в период Второй империи. Теоретик этого направления домарксовского социализма Пьер» Жозеф Прудон (сын бургундского крестьянина, наборщик, ставший впоследствии литератором) впервые обратил на себя всеобщее внимание в 1840 г. своей книгой «Что такое собствеи- RocmbP», в которой доказывал, что «собственность это кража». Своим успехом эта книга была обязана остроумным парадоксам, вызывающей дерзости и едкой насмешке, с которыми Прудон обрушивался на всю мерзость буржуазного строя. Но, осуждая капитализм, Прудон не понял, что буржуазный способ производства вовсе не представляет собою нечто постоянное, извечное,

',7. Gammont, Е. Varlin, «1 à revue socia>iste», 15 juin 1913, р. 517. Lucien Descaves, Eugene Varlin, «Là vie ouvriere», 5 >zai 1913,
р. 525.


и «есть историческая и преходящая форма, подобно тому как ареходящей была форма феодальная»1.
Между тем, критикуя буржуазный строй, Прудон по существу внушал своим читателям веру в вечность и непреложность «.овременного буржуазного строя. При помощи остроумных изречений и теоретических мудрствований Прудон пытался «примирить противоречия» капиталистической системы. При этом Прудон даже не пробовал задать себе вопрос: «а не надо ли преобразовать самую основу этих противоречий?» 2
Не понимая основного, что не прииире~ие, а уничтожение буржуазного строя есть наилучший способ устранения вызванных им противоречий Прудон своей идеологией напоминал тех «добрых буржуа», которые тоже хотели бы примирить, смягчить эти вопиющие противоречия, но при этом нисколько не намерены были отказаться от капиталистического строя.
В период жестокой реакции первой половины царствования Наполеона Ш примиренческие теории прудонизма вполне гармо.нировали с мелкобуржуазными настроениями малосознательных ремесленников и пролетариев Парижа, делавших первые, неуверенные шаги по пути своей экономической организации. Пру.дон пленял большинство из них «заманчивой перспективой» до° стичь решительного улучшения своей жизни «мирным путем», без революции. Задача эта, по его мнению, могла быть решена ;посредством так называемых «меновых баннэв». В таком банке .всякому рабочему за продукт его труда должны были выда.ваться особые боны, точно определяющие затраченное им время. .На эти боны рабочий в изобретенном Прудоне банке имел бы .право получить любой продукт, любой товар, равноценный выполненному им труду. Таким образом, по утверждению Пру,дона, рабочий должен был 'получать вознаграждение за свой труд в неурезанном виде, полностью.
На заре французского рабочего движения прудонизм широко проник в среду французского пролетариата, внушая ему,примирение с существующей действительностью и глуша всякую мысль о самостоятельном политическом выступлении. Прудонисты убеждали рабочих, что не их дело вмешиваться в' политику, так как им следует всю свою энергию сосредоточить на защите своих экономических и бытовых интересов, что единственно Реальным средством для улучшения их жизни является система взаимопомощи, т. е. создание «обменных банков», обществ взаим~om кредита, потребительских и производственных кооперативов,

1 ЛХаркс и Энгельс, Соч., т. ХХЧ, стр. 29.
~ Там же, стр. 3О.


которые якобы дадут возможность рабочим постепенно получить свои орудия производства в полное владение «мирным путем», без революции. Такими полумерами прудонисты стремились подменить подлинно революционную борьбу рабочего класса.
Не то, чтобы Варлэн слишком уже верил во всеспасительность рабочей кооперации, этого универсального прудонистского лекарства от всех социальных бедствий, но он полагал, что при первых шагах рабочего движения полезно решительно все, что способно содействовать объединению рабочих: «Тяжелые усилия, которые им придется затратить, чтобы в конце концов ограничиться лишь паллиативными, недостаточными мерами,‒ говорил Варлэн, †привед рабочих к тому, что они захотят радикальных реформ, которые одни только могут принести им свободу/»1
Варлэн не верил в то, чтобы капиталистическое правительство могло быть свергнуто без революции, а без свержения этого правительства рабочий класс не может притти к своему освобождению.
Но как подготовить эту революцию? «Путем объединения, организации пролетариев в синдикаты, кооперативы, политические общества»,‒ отвечал Варлэн.
«В этих организациях рабочие научатся обсуждать и вести свои дела, отстаивать свои интересы, приобретут навыки в управлении и администрации и, когда наступит революция, сумеют взять в свои руки фабрики и заводы» а.
Потребительские общества, Общества взаимного кредита и др. практически являлись, по словам Варлэна, «почти единственным средством освобождения пролетариата» з. Варлэн немало потрудился в этом направлении. В мае 1866 г. он вместе со своим другом Делакуром основал Сберегательное общество взаимного кредита и страхования от безработицы и был избран его председателем. Варлэн, в отличие от правоверных прудонистов, всегда был горячим сторонником широкого вовлечения женщин в общественную работу и настоял на введении в устав Общества пункта о равенстве обоих полов.
Вскоре после этого Варлэн создал Потребительское общество «Menagere» («Хозяйка»). Но и это его не удовлетворяло: в 'декабре 1867 r. он поднял вопрос о создании «1garmite» («Котел») ‒ Общества' рабочих столовок, в которых рабочие могли бы получать по себестоимости сытный обед (по желанию в

1 E. J'aillet, Biographic de Varlin, p. 19.
» Моры Домманже, Коммунар Варлэн, «Прибой», Лгр. 1927, стр. 38.
> Айо1рйс Clemence, Е. Varlin, а1 a revue socialiste», 1885, р. 416.
3 А. Лурье


столовой или на дом). Его немедленно избрали председателем этого Общества; будучи перегружен работой, он вынужден был сложить с себя обязанности председателя «Мепадеге». Была открыта подписка на «Marmite» ‒ с каждого рабочего по 1 су в неделю; чтобы собрать нужный капитал, потребовалось целых два года11
Рабочим нужна была своя, рабочая газета, которая бы защищала их интересы. Варлэн давно уже отстаивал эту мысль и, наконец, осуществил ее.
4 июня 1865 г. дружными усилиями Варлэна и некоторых других активных членов Интернационала (Лимузэна, Фрибура, Бурдона, Толэна, Мюра) удалось выпустить первый номер пролетарской «воскресной, литературной и научной газеты» «La Tribune Ouvriere» («Рабочая трибуна»). В этом номере редакция заявляла, что в газете все вопросы будут освещаться с чисто рабочей точки зрения. «Надо показать всем этим образованным господам, слишком быстро возомнившим себя божками, что рабочие могут создать в своей собственной среде неплохих писателей, способных защищать идеи прогресса и освобождения в наиболее авторитетных органах печати» 2.
Главной задачей газеты было ‒ приобщить рабочих к сокровищам мировой культуры, просвещать их, дать им возможность использовать свои немногие часы досуга для саморазвития и обмена мыслями и впечатлениями. Редакция заявляла в первом номере газеты, что «ни библия, ни католические ханжеские журналы, ни «роман-газеты», ни мемуары светских женщин не могут помочь делу; единственное средство [развития рабочих]‒ это распространение научных и художественных знаний» а. В 3-ем номере «Рабочей трибуны» была помещена статья Толэна, осуждавшая псевдонародных бульварных романистов, «отравителей общества, язык которых, уснащенный варваризмами и пересыпанный словечками арго, отдает кабаком, притоном разврата и каторжной тюрьмой»«.
Сам Варлэн выступил со статьей о музыке. Он утверждал, что никакое искусство не в состоянии так сильно воздействовать HR душу простых людей, как музыка, никакое искусство так не доступно их пониманию, как «этот чудесный всемирный язык».
Друг Варлэна ‒ Клеманс писал о необходимости для рабочих изучения истории.
См.,7. «dumont, Varlin, «Là revue socialiste», 15 j«n 1913, р. 518.
2 M. Eoulon, Е. Varlin, p. 48.
s Ibid., р. 49.
~ Ibid.
34


Но уже на четвертом номере (25 июня) «Рабочая трибуна» была запрещена за резкую статью Лимузэна о чрезмерной дороговизне квартир. Однако газета не прекратила своего существования: с 13 августа она стала издаваться за границей, в Брюсселе‒ сначала под названием «Рабочая печать», а затем, в конце сентября,‒ под названием «Муравей» (La Fourmi). Издание газеты продолжалось четыре месяца, т. е. до тех пор, пока не иссякли собранные на это дело денежные средства.
С огромным воодушевлением работал Варлэн в Административной комиссии Интернационала. Он проявил блестящие способности и был душой всей организации. По утверждению Мориса Домманже, в этот период Варлэн «один привлек к парижской секции Интернационала три четверти ее членов» 1.
С большим вниманием и горячим нетерпением Варлэн ожидал созыва первого конгресса Интернационала, но в 1865 г. удалось созвать только конференцию н Лондоне. В конце сентября 1865 г. Варлэн был избран делегатом на конференцию и поехал в Лондон. Тут он впервые познакомился с Марксом.
На конференции впервые французские прудонисты «гравильерцы» услышали из уст Маркса суровую критику их учителя Прудона. Парижанам так и не удалось провести на конференции свои предложения о том, чтобы в Интернационал принимались только люди физического труда, и о том, чтобы признать политические вопросы чуждыми целям Интернационала (речь шла о выступлении в пользу Польши и против русского царизма).
Присутствовавшие в Лондоне делегаты скромно отпраздновали годовщину исторического митинга в Сент-Мартинс-Холле 28 сентября 1864 г.
По окончании рабы конференции Варлэн был приглашен к Марксу.
Кратковременное пребывание в Лондоне не дало возможности Варлэну сблизиться по-настоящему с Марксом. Критически относясь к прудонистам, Варлэн не мог все же целиком освободиться от их анархического влияния. Только этим и можно объяснить то, что, несмотря на свой боевой темперамент и искреннюю преданность рабочему делу, он с известным предубеждением относился к революционной программе научного коммунизма и, очевидно, никогда не понимал ее как следует. «Прудонистская отрыжка» слишком прочно засела во всех «гравильерцах»‒ французских интернационалистах,‒ и не так-то легко было от нее освободиться даже Варлэну, который в сущности сам терпеть' не мог абстрактных мудрствований Прудона.

' ЛХ. Домманже, Коммунар Варлэн, стр. 31.
35


Варлэн искал свой «особенный» путь. Он не был теоретиком, а практиком, врожденным организатором. Следуя пролетарскому революционному инстинкту, он уходил все дальше и дальше, ,'«левее» от прудонистов, несмотря на тесную дружбу, связывавшую его с ними. Этот процесс постепенного отхода от прудонистских позиций нашел свое отражение в отрицательном отношении Варлэна к «Докладной записке», составленной Парижским бюро к 1 конгрессу Интернационала. Толэн, Лимузэн, Фрибур (секретари бюро) превратили эту «Докладную записку» в проповедь прудонизма и восхваление кооперации, противопоставляя последнюю «ассоциации», т. е. коммунизму.
Альбер Тома так характеризует эту «Записку» правых прудонистов: «Парижские делегаты решительно высказывались против стачек; по их мнению, борьба между капиталом и трудом всегда вредна. Ей необходимо положить конец «путем организации обмена на началах взаимности» и т. и. «Записка» была насквозь проникнута абстрактными положениями прудоновской теории. «В «Записке» уже проглядывает как бы отклонение от первоначальной идеи Интернационала. Ее составители пытаются закрыть глаза на повседневную борьбу рабочего класса... они как будто совершенно не интересуются профессиональными соговами и боевыми организациями рабочего класса... именно потому, что Варлэн и Малан, более свободные от абстрактных формул и внимательнее прислушивавшиеся K урокам повседневного опыта, не застыли на прудонистской догме, они могли впоследствии подхватить оружие, выпавшее из рук Толэна и Фрибура» 1. Прудонисты (так же, как и Варлэн) ненавидели деспотический государственный режим Империи. Но отсюда у них вытекал, как у всех вообще анархистов, порочный и ошибочный вывод: отрицание всякого вообще государства. В своей «Записке» они, между прочим, отрицали право государства на воспитание детей пролетариев. Варлэн восстал против втой анархо-прудонистской позиции и остался при особой точке зрения, изложенной впоследствии им и Бурдоном на Женевском конгрессе 1866 r.
Варлэн указывал, что нельзя ставить знака равенства между государством деспотическим и «поистине демократическим». «Опасение того, что личность может быть подавлена государством, исчезнет, если государство не будет уже деспотическим, абсолютистским и если воспитание будет подчинено всенародной воле в поистине демократическом обществе. В сущности, свобода пре-

' Альбер Тома, Вторая империя, Спб. 1908, сТр. 283 ‒ 285. Курсив
мой.‒ A. Л.


подавания... позволит педагогам быть на высоте современных научных знаний. Это нисколько не устранит руководящей роли родителей, причем все дети будут иметь возможность учиться. Кто же сможет сказать, что это явится покушением на свободу ребенка и его отца? Нельзя считать ребенка свободным существом, пока он не получил образования, нельзя позволить- отцу отказывать своему ребенку в образовании» 1.
Поэтому Варлэн и Бурдон считали, что ребенка должно воспитывать государство, причем общественное воспитание и образование должно быть обязательным и бесплатным.
Это. принципиальное расхождение Варлэна с правыми прудонистами Парижского бюро было первым его серьезным выступлением против их абстрактных анархических установок.
По приезде из Лондона Варлэн выступил (29 июля 1865 г.)' на большом банкете в садах Элизэ-Менильмонтан перед семьюстами слушателей с яркой речью, произведшей сильное впечатление. Он с жаром призывал «бороться изо всех сил с невежеством, рутиной и предрассудками ‒ величайшими препятствиями на пути к прогрессу», указывал на необходимость воспитания и образования народных масс. Речь свою Варлэн закончил следующими словами: «Материальное освобождение трудящихся невозможно без их морального и умственного освобождения! Вог почему я предлагаю следующий тост: «3а умственное освобо ждение рабочих!» 2
В 1866 г. в Женеве состоялся, наконец, первый конгресс Интернационала. На этом конгрессе сразу же выявилось расхождение между сторонниками линии Генерального совета (английские, американские и германские з делегаты) и французской прудонистской делегацией (поддержанной швейцарцами). Главные стычки произошли по вопросу о роли рабочей кооперации„ об ограничении рабочих часов, о резолюции по польскому вопросу. Прудонисты, как и следовало ожидать, пытались провести свои излюбленные принципы (невмешательство рабочих в политику; кооперация ‒ универсальное средство мирного разрешения всех противоречий между трудом и капиталом и т. д.), но боевая, революционная точка зрения английской делегации восторжествовала. Французы пытались опять прибегнуть к

1 L. РиесЪ, Le Proudho»isiae dans 1'Association Internationale des travailleurs, Paris 1907, р. 128 ‒ 129.
-' М. Foulon, Е. Varlin, р. 52.
з Некоторые авторы ошибочно пишут, что на 1 конгрессе не было представителей Германии: в действительности там были представители 4 немецких секций. Впервые эта ошибка, повидимому, допущена Фрнбуром (L. Рысей, 1.е Proudhonisme, р. 119).
37


неблаговидному способу борьбы, предложив не принимать в члены Интернационала «рабогников умственного труда». (Это предложение было в первую голову направлено против Маркса и Энгельса.) Но они встретили горячий отпор со стороны английских и немецких делегатов и швейцарского делегата Вилемье и потерпели в этом вопросе поражение 1. Свое впечатление от конгресса Маркс так формулирует в письме Кугельману:
«Я очень опасался за первый Конгресс в Женеве. Но вопреки моему ожиданию он прошел в целом хорошо. Влиянив его во Франции, Англии и Америке превзошло все ожидания... У господ парижан головы набиты пустейшими прудонистскими фразами. Они болтают о науке, а сами ничего не знают. Они презрительно относятся ко всякому революционному, т. е. вытекающему из самой классовой борьбы, действию... Прудон принес громадный вред... Невежественные, тщеславные, претенциозные, болтливые, надутые ложным пафосом, они чуть было все не испортили»2. Именно поэтому Маркс не мог не оценить поло.жительную роль «меньшинства» французской делегации (аарлэн, Бурдон), которое трезво и разумно восстало против некоторых неправильных положений прудонистского «большинства». Так, например, по вопросу об обучении детей Варлэн выступил против проекта французской делегации, требовавшей, чтобы дети зоспитывались и обучались под контролем отца, а не общества. <<Конечно,‒ возражал Варлэн,‒ и мы хотим, чтобы отец контро.лировал воспитание своих детей. Но если даже изнурительная работа на производстве и даст ему кое-какую возможноств урвать время для одного ребенка,‒ где же он возьмет время .для других детей1.. А что же делать тем детям, родители которых вовсе не интересуются их участью? Нет, здесь' должно вмешаться только общество!»а По вопросу о женском труде Зарлэн выступил с особой точкой зрения: признавая всю вредность H аморальность условий труда женщин на современных фабриках, он утверждал, что нельзя лишать трудящуюся женщину права зарабатывать себе на жизнь честным путем; что надо не устранять женщин, а нужно улучшить общие условия труда. Однако конгресс из принципиальных соображений постановил осудить женский труд и принял по этому вопросу резолюцию прудонистского большинства, в которой, между про-
' «Association Internationale des travailleurs. 1-er Congres ouvrier
menu Й Оепече Йи 3 аи 8 septembre, 1866, Qenhve, 1866. (Фотокопия
ИМЭЛ), р. 11 ‒ 12. 2 Маухс, Избранные произведения, т. II, 1940, стр. 486. s E Faillet, Biographic de Varlin, р. 28.


чим, указывалось: ~место женщины ‒; ее задача ‒ воспитывать ребенка» 1.
По важнейшим вопросам конгрессом были приняты следующив решения:
1. Международное Товарищество Рабочих должно объединитв усилия пролетариев всего мира в борьбе труда а капиталом. Оно должно провести статистическое исследование положения рабочих во всех цивилизованных странах.
2. Ограничение рабочего дня до 8 часов является «обязательным условием, без которого всякие попытки улучшения жизни рабочих и их освобождения окажутся бесплодными». (Этот пункт вызвал сильнейшую дискуссию, причем французы-прудонисты утверждали, что «законодательство не должно вмешиваться в этот вопрос», что «в каждой стране производственные условия различны», и заявили, что они «против какой бы то ни было регламентации», но, встретив энергичный отпор, вынуждены были уступить и поддержать лозунг. 8-часового дня.) 2
3. По вопросу о кооперации была принята антипрудонистская резолюция: «Мы признаем кооперативное движение одной нз преобразующих сил современного общества, основанного на классовом антагонизме....Но кооперация, в ее теперешней мизерной форме (dwarfish ‒ карликовой.‒ А. Л.), не в состоянии никогда преобразовать капиталистическое общество. Необходимы социальные изменения общего характера, изменения общих социальных условий, что возможно лишь в том случае, если государственная власть перейдет из рук капиталистов и помещиков в руки трудящихся, производителей»з. В противо положность прудонистам, конгресс признал необходимым создать массовые боевые оргаиизаиии пролетариата ‒ ирофессиональные
СОЮЗЫ.
Резолюция Маркса по польскому вопросу не была принята. Прудонисты, верные своему принципу аполитичности пролета. риата, говорили: «Конгресс должен заявить, что он вообще против всякого деспотизма во всех странах к что он не входит в обсуждение столь сложных национальных вопросов»а.
Далее конгресс единогласно осудил содержание правитель. ствами постоянных армий; он одобрительно отнесся к предложе. нию создать международный язык.
В своих корреспонденциях в газете «Mutualite» (орган труди

1 1-ег Congres ouvrier, Geneve 1866 (фотокопия ИМЭЛ), р. 20, ~ См. там же, стр. 18, 19. ««The International Working Men' s Association, Resolutions of the
Congress of Geneva 1866». London, р. 7. ~ 1-ег Congrhs ouvrier. Qeneve 1866, р. 2З.


и кооперации) Варлэн с увлечением описывал воодушевление, царившее на Женевском конгрессе †эт первой ощутительной и наглядной демонстрации международной солидарности. «В первый раз, †пис он, †рабоч разных стран имели возможность' встретиться, чтобы совместно изучить способы улучшения своей участи! Естественно, что в порядок дня 'были поставлены всевозможные социальные вопросы....Обширность программы не позволила посвятить должное время каждой проблеме. Если к этому добавить, что дебаты на трех языках были затруднительны, а перевод отнимал немало времени, то следует посчитать за счастье, что за несколько дней удалось принять столько серьезных решений. В общем... все делегаты явились с твердым намерением что-либо осуществить и не теряли времени на долгие дискуссии и на изложение более или менее остроумных теорий, а стремились к практической цели. Слишком уже долгое время водили за нос рабочих громкими словами и иапыщенными фразами. Сейчас они хотят (не слов, а) действий!»1 Это настроение разделяли все делегаты ‒ французы, швейцарцы„ англичане, немцы. Все радовались, поздравляли друг друга. Впечатление от конгресса было незабываемым: идея Интернационала торжествовала!
Роль Варлэна в Парижском бюро Интернационала была значительной: он неустанно побуждал товарищей к действию, к активной защите рабочих интересов. Эту революционизирующую роль Варлэна и поддерживавшей его небольшой группы <левых прудонистов», несомненно, ценил Маркса.
Варлэн толкал Парих<ское бюро Интернационала на путь активной борьбы, и, несмотря на всю «аполитичность» правых прудонистов, нередко им не оставалось ничего иного, как следовать за ним. Так было, например, в март~ 1867 г., во время стихийного восстания рабочих фабрики Рубэ, вызванного вве'дением новых машин. Хотя бюро и высказалось против разрушения рабочими машин, однако по настоянию Варлэна оно решило помочь им и опубликовало в печати призыв о помощи рабочим Рубэ: «...Правда, рабочие Рубэ виновны в совершении насильственных действий,‒ но все же и нас и их соединяют узы солидарности на почве общих интересов и бедности...

1 «La Mutualite», «овечие du Travail et des Societes cooperatives», 15 octobre 1866, р. 324, 326.
~ К сожалению, у нас нет ни одного прямого высказывания Маркса о Варлэне в период до Коммуны, кроме беглого упоминания в одном письме о «наших людях» (Варлэн н др.), которые будто бы были арестованы (это сообщение в отношении Варлэна не подтвердилось). (См. Жарко и Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 203).


Пусть же каждый из нас окажет им материальную и моральную помощь!»1 В апреле, в связи с начавшейся стачкой горнорабочих предприятий Фюво, появился такой же пламенный призыв за подписью Варлэна и двух других членов Интернационала, Талана и Фрибура. Пропаганда Интернационала ширилась, и в него вступали все новые группы рабочих. Бюро оказывало энергичную помощь бастующим.
Окрепшая парижская организация почувствовала свой вес и силу и смело подняла голос против назревшего военного конфликта и шовинистических настроений. Они вызваны были отказом Пруссии компенсировать Наполеона 1П за нейтралитет его в австро-прусской войне 1866 r. По договору Наполеон должен был получить Люксембург, и некоторые другие территории. Одно время казалось, что из-за этого может возникнуть война.
В ответ на адрес берлинских рабочих-механиков, приветствовавших своих парижских братьев и заявлявших, что они против всякой войны, Парижское бюро (в том числе и Варлэн) подтвердило, что и оно против войны: «Мы, как и вы, хотим только мира и свободы!»
Популярность Парижского бюро Интернационала в массах непрерывно возрастала. Особенно сильно содействовала этому решительная позиция бюро в отношении стачки бронзовщиков. Рабочие-бронзовщики основали Общество взаимного кредита. Но фабриканты, заподозрив, что общество основано с целью борьбы с ними, потребовали, чтобы рабочие немедленно вышли из состава этого общества, пригрозив в противном случае рассчитать их. В ответ на это бронзовщики объявили стачку. Варлэн, Толэн и Фрибур опубликовали воззвание, в котором заявляли: «В данном случае дело идет уже не о заработной плате. Требуя от рабочих, чтобы они покинули общество, основанное ими для защиты своих прав, хозяева подняли этим прин ципиальный вопрос, ибо подобное требование является покушением на свободу труда и на личное достоинство рабочих» ~. Толэн и Фри бур поехали с делегатами от бронзовщиков а Лондон и добились у 'Лондонского бюро предоставления бастующим пособия в размере нескольких тысяч франков. Фабриканты были ошеломлены. Твердо уверенные, что «таинственный» Интернационал располагает колоссальными, миллионными средствами.„ они пошли на попятную. Эффект этой победы был громадным.
Варлэн продолжал уделять большое внимание своему «Marmite»

E. Faillet, Biographic de Varlin, р. 30. - Ж. Вейль, История социального движения во Франции, Спб. 1906.
сгр. 111.


Сборы ро 1 су в рабочей среде шли успешно и близились к концу. Первая рабочая столовая была открыта лишь и начале 1868 г. на улице Ларрей. и пользовалась большим успехом. Вот что рассказывает об этом современник:
«У меня сохранились об обществе «Marmite» самые приятные воспоминания. Рабочие там получали скромные, но хорошо приготовленные обеды, в столовой царило веселье, обедающих было много. Каждый отправлялся сам за своим обедом на кухню и отмечал стоимость его на контрольном талоне, а затем сдавал его вместе с деньгами. Обычно никто не опаздывал и, насытившись, товарищи освобождали место, чтобы дать возможность пообедать другим, вновь прибывшим. Иногда после обеда кое-кто оставался, беседовали, пели...»1
К своему глубокому огорчению, Варлэн не мог, поехать на П конгресс Интернационала (в Лозанне), так как был к тому, времени избран делегатом от переплетчиков на Всемирную парижскую выставку 1867 г. На общем собрании Общества взаимного кредита переплетчиков Варлэн. высказался за участие в выставке, но категорически протестовал против того, чтобы рабочие пользовались субсидией правительства.
«Если мы хотим сохранить нашу независимость, †воскликн он, ‒ и иметь возможность свободно выражать свои убеждения и впечатления, ‒ мы должны отвергнуть всякое «покровительство» властей и организовать посылку делегатов на свой счет!»з Тут же, по его предложению, была открыта подписка на сумму, необходимую для расходов по посылке делегации.
Лозаннский конгресс (сентябрь 1867 г.) провозгласил, что <социальное освобождение рабочих неотделимо от их иолитического освобождения».
Варлэн и группа «левых» прудонистов с энтузиазмом приветствовали этот лозунг, призывавший рабочих на путь политической борьбы и осуждавший аполитичность правых прудонистов. «Под предлогом свободы и ...отрицания всякого правы. тельства,‒.негодуя, писал Маркс,‒...эти господа,‒ которые 16 лет преспокойно выносили и выносят самый позорный деспотизм!‒ проповедуют на деле лишь прудонистски идеализированное обыкновенное буржуазное хозяйство!»а 11 сентября Маркс писал Энгельсу: «...На ближайшем конгрессе [Интернационала] в Брюсселе я лично покончу с этими ослами-прудонистами... я отделаю их в официальном отчете Генерального Совета. Несмотря
«~<~, Un souvenir de 1а «Marrnite», «La -vie оцчгйге», 5 mai
3913, р. 560.
I М. Foulon, E. Varlin, р. 72.
в Д~аркс, Яз~ранные прОизведенйя, т. П, 1940, ~ Р. 486.
42


на все свои усилия, парижские болтуны не смогли помешатв тому, чтобы нас выбрали снова»1.
После Лозаннского конгресса в рабочем движении наступил резкий перелом. Рабочая масса все больше и больше убеждалась в лживости пошлой и лицемерной демагогии «полицейского социализма» и начинала понимать, что осуществление ее классовых интересов связано с борьбой против существующего политического строя. Парижские интернационалисты решили отныне принимать живое участие в антиправительственных кампаниях буржуазных республиканцев. Они считали своим долгом выразить открытый протест против предпринятой правительством военной экспедиции в Италию. Целью этой экспедиции была поддержка светской власти папы Пия IX против освободительного движения гарибальдийцев. 2 ноября 1867 г. парижские интернационалисты приняли участие в манифестациях парижских республиканцев на могиле известного деятеля итальянского национально-освободительного движения Манина, умершего в изгнании в Париже.
Видя безуспешность своей политики, правительство от заигрывания и «покровительства» рабочим перешло к резким репрессиям. Оно решило покончить с Интернационалом. Вся Административная комиссия Парижского бюро Интернационала (15 человек †Мю, Толэн, Элигон, Камелина и др.) была арестована и предана суду по. обвинению а принадлежности к «недозволенной законом ассоциации большей, чем 20 человек». Правительство воображало, что оно одним ударом отрубило головы «революционной гидре». Но организация Интернационала ответила на удар контрударом: 19 февраля 1868 г. она назначила выборы в новую комиссию. Процесс начался 6 марта, а четыре 'дня спустя новая комиссия уже вступила в исполнение своих обязанностей. Избраны были Варлэн (переплетчик), Бурдон (гравер), Малон (красильщик) и др. В большинстве своем комиссия состояла теперь из левых арудонистов, более революционных и более активных, чем их предшественники, настроенных, как Варлэн, в пользу политической борьбы рабочих за своЯ права. Таков был единственный результат, которого правительство достигло своим неудачным первым процессом. Решением суда общество (Интернационал) было объявлено распущенным, а обвиняемые ‒ приговорены к 100 фр. штрафа и месяцу тюремного заключения каждый ~.
В конце того же месяца (марта) в Женеве вспыхнула грандиозная общая стачка рабочих-строителей, потребовавших по-
~ Маркс, Избранные произведения, т. II, ст . 487.
~ См. «Proces de 1'Азяос1аИоп Internationa e des travailleurs, 1-ге et 2-me Commissions du Bureau de Paris», Paris 1870, р. 56.
43


вышения заработной платы и получивших отказ. Большинство рабочих было членами Интернационала. Это обстоятельство вызывало еще большее озлобление хозяев. Бастующие оказались в отчаянном положении и стали взывать о помощи к организациям Интернационала в Лондоне, Париже, Брюсселе и т. д.„ подчеркивая, что здесь «речь идет о победе или поражении Интернационала в Швейцарии», что в сущности здесь началась настоящая «война капиталистов с трудящимися, так как эти господа хотят разрушить Интернационал и не позволить рабочим вступать в него»1.
5 апреля Варлэн от имени Па;,.~жской комиссии Интернационала поместил в газете «Opinion nationale» сообщение, что у него на квартире открыта подписка в пользу бастующих женевских строителей. Он напечатал воззвание к рабочим всех профессий. По всему Парижу из рук в руки передавались подписные листы. Рабочие строители, литографы, печатники, жестяники и т. д.‒ представители всех профессий с х<аром откликнулись на призыв. Варлэн проявил необычайную инициативу и энергию. В течение каких-нибудь двух недель была собрана значительная сумма (10 тысяч франков), которую Варлэн с торжеством вручил представителям женевских стачечников. Стачка была выиграна! Это было новым, блестящим подтверждением международной солидарности пролетариев всего мира.
В связи с деятельностью Варлэна правительство возбудило новое преследование против него и вновь избранной комиссии.
22 мая 1868 г. вторая комиссия Парижского бюро Интернационала (Варлэн, Мало, Бурдон, Комбо, Эмбер, Гранжон, Шарбонно и Ландрэн) предстала перед 6-й палатой Исправительного трибунала.
Варлэн произнес от имени всех обвиняемых защитительную речь, которая прозвучала обвинительным приговором буржуазному обществу.
«Мы с вами представляем две борющиеся партии,‒ сказал он, обращаясь к судьям,‒ вы стремитесь во что бы то ни стало сохранить существующий порядок, а мы, социалисты, хотим этот порядок изменить.
...Несмотря на то, что Великая революция провозгласила «права человека», в настоящее время, по воле кучки людей, могут политься потоки человеческой крови в братоубийственной войне. Всюду миллионы трудящихся страдают в нужде и невежестве, терпят беспощадное угнетение, в то время как на долю небольшой кучки людеи выпадают все наслаждения жизни„ и богачи не знают, куда девать свои 'богатства.
~ Ibid., стр. 135 и 136.
44


...Миллионам детей бедняков не во что одеться, а в магазинах выставлены роскошные материи, на производство которых потрачены десятки тысяч рабочих дней.
...Рабство погубило древний мир, современное общество тоже погибнет, если не прекратит страданий большинства, если правящие будут продолжать думать, что народ должен трудиться и терпеть лишения, чтобы содержать в роскоши привилегированное меньшинство.
Присмотритесь внимательнее кругом ‒ и вы увидите глухую ненависть между богатым классом, охраняющим современный порядок вещей, и рабочим классом, который хочет завоевать себе лучшее будущее....Вы всюду увидите жестокий эгоизм и безнравственность, †призна упадка, разложения».
Речь Варлэна заканчивалась следующим предостережением: «Земля уходит из-под ваших ног ‒ берегитесь! Класс, который до сих пор появлялся в истории лишь во время восстаний, для того чтобы уничтожить какую-нибудь великую социальную несправедливость; класс, который был угнетаем во все эпохи и при всех' властях,‒ рабочий класс намерен взять на себя дело возрождения. С вашей стороны было бы разумно приветствовать его разумное начинание и не мешать его справедливому делу... Когда определенный класс потерял свое моральное превосходство, благодаря которому он пришел к власти,‒ он должен поторопиться сойти со сцены, если он не хочет бьгть жестоким. Пусть буржуазия, наконец, поймет, что, раз ее устремления слишком мелки для охвата потребностей эпохи,‒ ей следовало бы раствориться в молодом классе, несущем человечеству мощное возрождение»1.
Это было смелое и яркое выступление. Но своим наивным предложением буржуазии «сойти со сцены» и «уступить место молодому классу» Варлэн отдал дань влиянию прудонизма.
6 июля, согласно приговору суда, Варлэн был посажен в тюрьму Сент-Пелажи, где просидел три месяца (до 6 октября). В сентябре в Брюсселе происходил очередной конгресс Интернационала. Варлэн со своими товарищами по заключению 4 сентября послал из тюрьмы горячее приветствие конгрессу, которое было зачитано на одном из его заседаний.
К моменту выхода Варлэна из тюрьмы Париж и' вся Франция были охвачены сильнейшим революционным подъемом. На многочисленных собраниях произносились горячие речи. В выступлениях ораторов и в печати открыто обсуждалась не только

' М. Домманжв, Коммунар Варлэн. Из речи Варлэна па втором
процессе парижскок организации Интернационала 22 мая 1868 г.
45



перспектива близкого крушения Империи, но даже возможность «социальной революции».
«С 1868 года картина сразу изменяется как бы по мановению волшебного жезла... С июня 1868 г. по июль 1870 г. французское общество жило интенсивной жизнью, оно переживала эпоху лихорадочной деятельности, тревог и энтузиазма. Тревогу, возбуждали парламентские, министерские и полицейские интриги и уловки, с помощью которых пошатнувшаяся Империя пыталась упрочить свое положение; но особенную тревогу возбуждали слухи о предстоящей войне, возникавшие время от времени»1.
По выходе из тюрьмы, Варлэн снова включился а общественную жизнь Парижа. Он часто показывался на народных собраниях ‒ в театре Мольера, зале Риволи и др. Обычно он являлся один. Молча пожимал тянувшиеся к нему со всех сторон руки и скромно устраивался где-нибудь в уголке залы, слабо освещенной несколькими свечами. Он отличался простотой, мягкостью, преданностью делу и настойчивостью.
Стоило ему появиться в каком-нибудь кружке, чтобы сразу сделаться всеобщим любимцем 2.
После Брюссельского конгресса в организациях Интернационала развернулась борьба за самостоятельные классовые организации пролетариата. Оценивая результаты Брюссельского конгресса, Маркс писал, что основной успех конгрессов заключается в том, что прудонисты, и особенности французы, «догматически декламировавшие в Женеве (1866 г.) и Лозанне (1867 г.) про. тив трэд-юнионов и т. д., теперь являются наиболее фанатическими приверженцами их» з.
Варлэн еще до этого понимал, что только участием в классовой борьбе, в непосредственной борьбе рабочих с капиталистами, которая проявлялась в форме стачек, только путем объединения рабочих в профессиональные союзы социалисты могут организовывать и революционизировать рабочую массу. И Варлэн энергично принимается за работу. Он поддерживает стачку луарских рудокопов, начавших борьбу за повышение заработной платы и за введение восьмичасового рабочего дня; стачку сучильщиц шелка в Лионе, которая вызвала широкое движение солидарности среди руанских и марсельских рабочих. Он поддерживает стачки в разных городах Франции, рассылает всюду письма и инструкции.

46
~'О.иа, Вторая империя, стр. 304.
2 См. там же, стр. 319.
~ Маркс и Жгельс, Соч., т. XXIV, стр. 9З.


«Мы находимся в состоянии открытой воины»,‒ писал он в Руан своему другу, литографу Обри1. Варлэн к этому времени (1889 г.) становится фактическим руководителем всего французского рабочего движения. Он принимает живейшее участие в политической жизни страны, активно участвует в избирательной кампании 1869 г. по выборам в Законодательный корпус. «Несмотря на бойкотистское настроение заядлых прудонистов, писал он, ‒ мы начнем на избирательной арене борьбу с буржуазными республиканцами всяких оттенков, для того чтобы наглядно подчеркнуть разрыв между народом и буржуазией»а.
Пропаганда интернационалистических идей, широко развернутая Варлэном и его товарищами, дала скоро свои результаты.
'«Восемь месяцев дискуссий на народных собраниях вскрыли тот поразительный факт, что большинство рабочих, активно стремившихся к общественному преобразованию, разделяют коммунистические взгляды. Слово «коммунизм» вызывает такую же ярость в лагере всевозможных консерваторов, как некогда, накануне июньских дней. Чем с большим упорством революционные рабочие Парижа объявляют себя коммунистами, тем яростнее обрушиваются на них консерваторы всех мастей и оттенков (клерикалы, орлеанисты и либералы)» а.
Это письмо Варлэна было адресовано анархисту Гильому, с которым Варлэн переписывался. Гильом был правой рукой Михаила Бакунина и совместно с последним создал общество '«Альянс социалистической демократии». Варлэн не подозревал двурушничества бакунистов-альянсистов; он не знал, что они, выдавая себя за «сверх-революционеров», в действительности являлись' врагами рабочего класса и стремились, предательски проникнув в Интернационал, взорвать его изнутри а.
С Бакуниным Варлэн познакомился на Базельском конгрессе й в известной мере поддался влиянию его громкой, пустозвонной фразы. Варлэн поддержал бакунистов против сторонников Генерального совета в вопросе о наследовании.

1 Письмо Варлэна к Обри от 8 октября 1869 г. «Lа vit ouvriere», 5 mai 1913, р. 537.
2 Письмо Варлэна к Обри от 8 января 1869 г. «La vit. ouvrier|.», 5 mai 1913, р. 533.
з Письмо Варлэиа к Гильому 30 марта 1869 г. Д. ОшИаите, L'Internationale, v. 1, Paris 1905, р. 142 ‒ 143).
4 Вся правда о гнусных махинациях бакунистов стала известна только значительно позже, в 1872 г., когда Гаагский конгресс I Интернационала постановил опубликовать изобличающие Бакунина и бакунистов документы и исключить Бакунина и Гильома из Интернационала.


Со времени своего выступления на Базельском конгрессе Варлэн, повидимому, больше не предпринял ни одного действия, которое шло бы вразрез с тактической линией Генерального совета. Анархисты вынуждены были откровенно констатировать' факт своей неудачи. «Варлэн так и не нашел общего языка с Бакуниным, вряд ли его особенно привлекали идеи Бакунина»1.
Варлэну было не до Бакунина. Он с головой ушел в практическую работу, целиком посвятив себя организационной деятельности, т. е. как раз тому, что было чуждо анархистам-бакунистам, врагам и дезорганизаторам рабочего класса.
Соответственно решению Генерального совета Интернационала, Варлэн в начале 1870 г. принял участие в преобразовании Общества взаимного кредита переплетчиков (председателем которого он был) в Общество сопротивления, По инициативе Варлэна это общество опубликовало заявление о своем вступлении в Интернационал.
В мае 1869 r., при горячем участии Варлэна, был принят проект объединения всех профсоюзных организаций Парижа в так называемую Федеральную палату. В начале декабря парижская Федеральная палата уже существовала~.
Так терпеливо, день за днем, шаг, за шагом, Варлэн создавал единение всех сил парижского пролетариата, укреплял его сплоченность'.
.'«До сих пор нас третировали, бесцеремонно эксплоатировали, потому что мы были разъединены и бессильны,‒ писал Варлэн в статье «Стачка и сопротивление».‒ Теперь с нами начинают уже считаться... Это эпоха сопротивления! Скоро, когда мы все будем объединены, ...мы сможем потребовать', фактически и юридически, права пользования всей совокупностью нашего труда и это будет справедливо. Тогда паразитам придется исчезнуть с лица земли; если они захотят жить', им придется стать производителями, полезными людьми. Но что важнее всего, это ‒ чтобы рабочие были организованы» ~.
Тем временем стачки следовали за стачками. Варлэн отдавал все силы организации помощи бастующим. Не прошло и месяца с момента возвращения Варлэна с Базельского конгресса, как произошли кровавые события в Обэне, а затем в Рикамари: войска стреляли в бастующих рабочих. 8 октября 1869 г. в Обэне было убито и ранено свыше 60 человек. Эти бесчеловечные расстрелы вызвали в обществе волнение и протесты.
' >I<> ЬеИаи, Das Anarchismus von Proudhon zu Kropotkin, Berlin
3927, $. 142.
' См. Л'авров, Парижская коммуна, 1925, стр. 25.
8 «Egalife», Qenive, 20 novembre 1869. Передовая статья ВаРлэна.
48


ЛУи-эж
- ЖЕН ВАРЛЭН


Варлэн организовал сбор денег для семей пострадавших в Обэне. Совместно с Тейссом, Малоном, Авриалем и др. он опубликовал следующий протест:
.'«Подобные покушения на жизнь и права народа вынуждают нас заявить, что немыслимо жить при таком социальном строе, когда на шумные, но вполне обоснованные манифестации капитал отвечает ружеиными выстрелами!..» >
Чрезвычайно большое внимание Варлэн уделил стачке сыромятников. Сыромятники решили организовать работу собственными средствами. Деньги (60 тысяч франков) на создание общественной мастерской были собраны дружными усилиями нескольких рабочих союзов разных профессий. Восхищаясь этим проявлением пролетарской солидарности, Варлэн говорил: «Нет, это уже не одни сыромятники борются со своими хозяевами‒ это все рабочие союзы Парижа!»
10 января 1870 r. Париж был на волосок от революционного взрыва. Весть об убийстве одного из сотрудников революционной' газеты ‒ Виктора Нуара принцем Пьером Бонапартом, братом императора, собрала огромную толпу, в которой преобладали рабочие. Возмущенные гнусным поступком Бонапарта, тысячи людей готовы были ринуться на штурм ненавистного режима. Рабочие массы, подстрекаемые бланкистами, собирались в этот день' выступить. Варлэн знал, что рабочие были безоружны и что преждевременное выступление грозит кровопусканием рабочим. Он впоследствии z одобрением отзывался о благоразумии Анри Рошфора, не допустившего «отдать гибельный приказ и послать лучших солдат революции на верную смерть».
Трезво оценивая соотношение сил, он писал Обри (29 декабря 1869 г.): .«...в наших собраниях мы почти единодушно признали, что мы еще не готовы для революции, что нам нужен еще год, Илн, может быть', два, для пропаганды путем журнала, публичных или частных собраний и организации рабочих обществ, чтобы достигнуть господства над положением и быть уверенными, что революция не ускользнет из наших рук в пользу республикан. цев несоциалистов» 2. События на похоронах Виктора Нуара еще более обнаружили отсутствие той подготовки к революции, о которой писал Варлэн. Над всем этим Варлэн сильно призадумывался. В письме к Обри от 19 января 1870 г. Варлэн, возвращаясь к тому же вопросу, пишет: '.«Без сомнения,,вспышка и последующее за этим подавление восстания вполне удовлетворили бы буржуазные партии, так как были бы для них поводом к объявлению нас вне закона; но мы должны быть тем более
Ad. Clemenee, E. Varlin, eLa revue socialiste», mai 1885, р. 420. ~ <Là vie ouvri6re», 5 mai 1913, р. 545.


осторожны, что чувствуем свое одиночество. Нам следует одним ударом отрубить все головы гидре и не промахнуться ‒ вог почему мы колеблемся» 1.
Возмущенный арестом Рошфора, последовавшим после событий 10 января, Варлэн вместе с другими членами Парижского бюро Интернационала Малоном, Комбо и др. подписал заявление, опубликованное в «Reveil» (11 февраля 1870 г.), клеймившее «наглый вызов неолиберализма, брошенный в лицо народу». В заявлении указывалось, что непрестанные провокации реакционеров в конце концов приведут к революции. «Революция идет быстрыми шагами,‒ писал Варлэн,‒ но главное ‒ это обеспечить; успех революции, и потому, сознавая свою мощь, мы пока еще собираемся с силами. Чаша полна, она скоро перельется через край. Революция выберет свой час!» ~
Через два дня после появления этого заявления в печати Варлэн при выходе из собрания:«Marmite» был арестован и посажен в одиночную камеру парижской тюрьмы, носившей', как бы в насмешку, название;«Запое» («Здоровье»). На квартире у Варлэна был сделан обыск, во время которого забрали много писем, газет и записную книжку с адресами. Через две недел~ его выпустили. Произвол бонапартистских властей вызвал справедливое возмущение Варлэна. «И вы хотите,‒ писал он Обри 8 марта 1870 г.,‒ чтобы я был менее революционен при подобном положении вещей, которое ухудшается с каждым днем?, Когда совершенно исчезнут с лица земли произвол и несправедливость, когда на земле будут царствовать свобода и,справедливость, только тогда я не буду революционером; но,до той поры знайте, что чем больше будут на меня обрушиваться удары деспотизма, тем больше я буду озлоблен против него и тем больше буду для него опасен. Напрасно вы думаете, хотя бы одно мгновение, что я пренебрегаю социальным движением ради политического! О, нет! Я делаю революционное дело исключительно с социалистической, истинно-социалистической точки зрения... Но вы должны основательно понять, что никаких социальных реформ мы не сможем осуществить, иона не уничтожен старый политический стройн з
В марте 1870 г. Бонапарт объявил о своем решении подверг.- нуть плебисциту изменения конституции как проектируемые, так и действующие. По существу, плебисцит должен был явися средством восстановления императорского престижа внутри страны.
' «Là vie ouvrihre», 5 mai 1913, р. 547.
~ Цит. По Oscar Testut, 1ЛЫегпаОопа1е, Paris 1871, р. 236.
' «La vie оичг1еге», 5 mai 1913, р. 548.


В связи с кампанией против бонапартистского плебисцита Варлэн заявил (20 апреля 1870 г.): «Лы требуем абсолютного суверенитета народа, прямого народов.<а òèÿ. Мы утверждаем принцип Всемирной Социальной Республики и протестуем против плебисцита» 1.
Требованием народовластия, народного правительства Варлэн уже вполне определенно отмежевывался от чуждых его духу .анархистов-бакунистов. Еще в феврале этого года Бакунин с досадой писал Ришару: «Г-жа Я. Т. (Варлэн.‒ А. Л.) превосходная и полезная особа, но она далеко еще не целиком наша» -'. Ему пришлось в этом довольно скоро убедиться. Швейцарские газеты «Egalite» 1t «Progres», инспирированные бакунистами, повели ожесточенную кампанию против Генерального совета. Последний своим постановлением от 1 ~щваря 1870 г. дал решительный отпор этим интригам, Варлэн присоединился к линии Генерального совета. «Несмотря на то, что Бакунин сильно интриговал в Лионе и Марселе,‒ писал Маркс,‒...французские комитеты... заявили, что они вполне солидарны с этим письмом Генерального совета»а. Мало того: по свидетельству корреспондента <,Нитаnite>: Амедея Дюнуа, «Варлэн в феврале 1870 г. решительно воспротивился посылке Генеральному совету коллективного адреса, составленного в Женеве, так как этот адрес, заключавший в себе упреки и угрозы, вызвал бы в Генеральном совете справедливое возмущение» а. Конфликт тем временем разгорался все сильнее, и 4 апреля 1870 г. бакунистская секта дала решительный бой сторонникам Генерального совета в Шо-де-Фоне (Швейцария), на конгрессе Романской федерации. Оценивая отношение к этому конфликту французской организации Интернационала (а следовательно, и Варлэна), его товарищ, левый арудонист Малон, писал, что «в принципе там были скорее на стороне Генерального совета» 5.
Варлэн неоднократно пытался в своих статьях наметить пути коренного социального переустройства общества, найти форму, в какой должно будет произойти «коренное», революционное изменение условий труда после совершения социальной революции, Варлэн решительно заявлял, что '«народ жаждет более справедливого распределения общественной продукции, он хочет
1 «Troisieme Proces de ГАввос1абоп Internationale A. Paris», Paris 1870, р. 63. Письмо Варлэна к Обри от 20 апреля 1870 г.
' Письмо Бакунина Альберу Ришару от 7 февраля 1870 г. «Архив Мархса и Энгельса», кн. 3, 1927, стр. 361.
>«~< и Энгельс, Соч., т. XIII, ч. I, стр. 365.
4 Am,dec Dunoi, Une Ье11с figure pro!6tarienne, «Humanite», 6 juin 1913, р. 6.
«В. Ма!оп, L'Internationale (статья в «1 à Nouvelle Revue», 1884).
52


участвовать в тех выгодах, которые наука предоставила в распоряжение промышленности, но которые присвоило себе менынинство населения, сохраняющее их только для себя»1.
Он утверждал, что после успешной политической революции должен быть поставлен вопрос о социальной революции, и требовал полного освобождения народа, которое «не ограничилось бы только сменой этикетки». В своей статье «Рабочие общества» Варлэн писал, что «капиталист, ° ромышленник и коммерсант больше не вправе по своему произволу распоряжаться общественными богатствами», что «рабочие сами должны получить в полное свое распоряжение орудия труда». Однако на главный интересующий его практический вопрос, как надо будет организовать производство и распределение продуктов, он не мог огветигь. Здесь он беспомощно сбивался на прудонистские рецепты «справедливого взаимного обмена по себестоимости», на прудонистско-синдикалистские теории о «первенствующей роли в этом распределении рабочих обществ (синдикатов, обществ сопротивления и т. д.)» ». Уже из этого видно, что в организаторской деятельности Варлэн был значительно сильнее, чем в области теории.
19 апреля 1870 г. Варлэн осуществил, наконец, свое заветное желание создать мощное объединение французских секций Интернационала ‒ Федерацию. Она была основана на объединенном заседании в большом зале редакции «Marseillaise» (на ул. Фландр, 51). Варлэн был единогласно избран председателем Федерации. Он произнес горячую речь перед 1200 членами секций Интернационала.
«Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих1 Поэтому не будем больше доверяться тем людям, которые до сегодняшнего дня убаюкивали нас пустыми обещаниями, надеясь' получить наши голоса, а придя к власти, покинули нас и нам изменили!.. Теперь все должно измениться. Интернационал уже преодолел предрассудок национальной розни. Мы теперь знаем, как смотреть на «Провидение», которое всегда склонялось на сторону миллионеров. «Добрый боженька» отжил свое время. С нас довольно!.. Мы взываем ко всем тем, кто страдает и борется. Мы ‒ сила и право... Мы должны направить наши усилия против (старого) «порядка» юридического, экономического, политического и религиозного» s

' Персдовая «Стачка и сопротивление», «Egalitb» 20 ноября 1869 г.
Фотокопия библиотеки ИМЭЛ.
Е. Varlin, Les societes ouvrieres, «Là Marseillaise» № 31, 11 mars.
1870.
' «Là Marseillaise» № 121, 20 avril 1870, р. 2.
53


Местом заседаний новой Федерации было избрано большое помещение на улице Кордери (приобревшее в будущем большую известность).
/
На создание Федерации правительство ответило целым рядом репрессий ‒ обысками и арестами ряда видных деятелей Интернационала. 21 апреля некий Буассэ, адвокат, знакомый Варлэна, сообщил ему по секрету, что отдан приказ об его аресте и советовал немедленно бежать. Варлэн согласился и уже сел было в поезд, как вдруг передумал и вернулся, заявив своему товарищу Ланселэну, что считает побег. недостойным поступком. Ланселэну и другим присутствовавшим при этом разговоре товарищам с большим трудом удалось переубедить Варлэна.
На другой день он уже очутился в безопасности, в Брюсселе.
B Брюсселе Варлэн, из опасения ареста, изменил свое имя на Анри Барфельд. Поиски работы оказались безуспешными, и он вынужден был переехать в Антверпен. В это время в Париже происходил третий судебный процесс Интернационала, по которому было привлечено 37 человек, из них семеро (в том числе Варлэн) были осуждены заочно. Они были приговорены к году тюрьмы и 100 фр. штрафа1.
Находясь в эмиграции, Варлэн внимательно следил за политическими событиями во Франции. С волнением узнал он о вспыхнувшей войне, о катастрофических событиях на фронте. Его беспокоила судьба товарищ<я интернационалистов. 19 августа он написал из Антверпена письмо члену парижской секции Интернационала 2 ‒ переплетчице (бывшей учительнице) Марии Яцкевич:
«Вы не представляете себе, как я томлюсь и скучаю в изгнании. Меня беспокоит все, что происходит сейчас в Париже; хотя парижане проявили себя недостойными моего уважения во время последних событий, связанных с войной,‒ я бы хотел быть в Париже, чтобы 'лично видеть народные манифестации и действовать сообразно необходимости... Что же сталось с Интернационалом среди этой двойной волны шовинизма, влекущей две великие нации, на которые мы так рассчитывали, к ужасному взаимоистреблению?.»
Варлэн осуждает французское крестьянство за его .«глупое голосование» (т. е. плебисцит в пользу Наполеона П1), глубоко страдает, видя разорение страны. Варлэн недоумевает, почему .'«республиканская социалистическая партия» не протестует против гибельной политики Второй империи. «Почему парижский народ
~ «Troisihme Proces de 1'Association Internationale Й Paris», Paris 1870, р. 238.
<Deux lettres de Чаг11п», «1 à vie оичг1еге», 5 mai 1914, р. 504 ‒ 507.


при первых же неудачах не сверг Империю и не поставил революционную Францию лицом к лицу с прусским королем? По крайней мере, в случае продолжения войны было бы за что драться, тогда как теперь тысячи 'людей проливают кровь за Наполеона 111 и Вильгельма 1. Печально!» В этом же письме Варлэн очень' сурово отзывается о неудавшейся попытке кучки заговорщиков-бланкистов (14 августа 1870 г.) захватить' казарму, пожарных в Ля Виллет: «Я хотел бы видеть, как Империя и все, что с нею связано, будут сброшены революционным движением. Но, право, инициаторы этого нападения ‒ безумцы". они не догадываются, что раньше чем обратиться к народу с призывом к восстанию, надо пощупать' у него пульс, чтобы узнать‒ есть' ли у него жар...» Варлэн заканчивает письмо горячей и настоятельной просьбой' сообщить ему все, что касается работы Интернационала и его членов (так как он не доверяет газетным сообщениям). Его интересует также, будет 'ли созван Лондонским генеральным советом очереднои конгресс и когда.
Варлэн недаром предостерегал парижских рабочих не доверять болтунам республиканской партии. Опасения его были не напрасны. Вскоре за Седанской катастрофой последовала «бескровная» революция 4 сентября. Накануне этих событий бувжуазные республиканцы (Жюль Фавр, Жюль Симон, Ферри и другие) заранее подготовились для инсценировки «народной воли».
4 сентября Варлэн вернулся в Париж. Федерация парижских секций Ижернационала, создателем которой был Варлэн, энергично призывала рабочих объединиться для отпора надвигающемуся неприятелю, но нв забывать о том, что реакция не разбита, и быть бдительными. С этой целью в каждом округе Парижа были созданы республиканские наблюдательные комитеты (Comites de Vigilance) для контроля над действиями своих мэрий. Все комитеты вместе избрали Центральный комитет двадцати округов, задачей которого было KoHTpoJIHpoBRTb действия правит~льствф национальной обороны, защищать молодую республику от покушений монархистов. Центральный' комитет заседал в помещении Федерации секций Интернационала на улице Кордери.
Тотчас по своем приезде в Париж Варлэн вступил в 193-й батальон Национальной гвардии, который избрал его своим командиром. 8 октября на площади Ратуши происходила первая крупная демонстрация парижского населения, требовавшая выборов в Коммуну и свержения правительства Национальной обороны. По прыказу командования Национальной гвардии на площадь явились' дежурные батальоны, в,том числе 193-й во главе е Варлэном. В ответ на крики толпы «Qa здравствует KoMMynal»
55


Варлэн с группой республиканцев-гвардейцев громко повторил этот лозунг. Этот его поступок вызвал недовольство H грубые выходки реакционной части офицеров и гвардейцев 193-го батальона. Варлэн вынужден был в печати протестовать по этому поводу.
Три недели спустя парижане узнали о позорной капитуляции маршала Базена в Меце, поражении при Бурже (близ Парижа), о заранее предрешенном правительством перемирии, которое расценивалось народом как величайшая измена родине. Охваченные негодованием, республиканцы 31 октября сделали отчаянную попытку провозгласить Коммуну и при поддержке рабочих батальонов одержали было победу. Днем правительство в Ратуше было арестовано. Народ заполнил залы Ратуши. Был намечен список нового правительства (Бланки, Луи-Блан, Делеклюз, Ледрю-Роллен, Пиа и др.). Флуранс со своим отрядом провозгласил создание Комитета общественного спйсения. Но притаившаяся реакция тотчас успела принять меры и в ту же ночь вернула себе власть. «Движение 31 октября не закончилось учреждением Коммуны только потому,‒ писал Маркс,‒ что Бланки, Флуранс и другие тогдашние лидеры движения поверили людял слова, давшим честное слово отказаться от власти и уступить место Коммуне, свободно выбранной всеми округами Парижа»1.
Движение 31 октября не удалось потому, что у его руководителей не было ни единства программы, ни ясного сознания своих целей. Между тем успех этого движения мог бы, по мнению Маркса, иметь огромное значение. «Победоносное учреждение Коммуны в Париже в начале ноября 1870 г....не только вырвало бы дело обороны из рук изменников и наложило бы иа нее печать энтузиазма... но и совершенно изменило бы весь характер войны. Она превратилась бы в войну республиканской Франции, поднимающей знамя социальной революции XIX века, против Пруссии, этого знаменосца завоевания и контрреволюции. ...Коммуна наэлектризовала бы трудящиеся массы Старого и Нового света» 2.
За немногими исключениями Парижское бюро Интернационала, полное еще прудонистских предрассудков, предпочло воздержаться'от участия в движении 31 октября, заявив, что оно не может вмешиваться в политическую борьбу. Даже Варлэн скептически отнесся к решению «Кордери» (центрального комитета двадца'ги округов) свергнуть правительство. Он говорил, что

' Первый набросок «Гражданской войны во Франции», ':Архив
Маркса и Энгельса», т. И1 (VII!), 1931, стр. 313. ~ Там же, стр. 315.
56


<Интернационал не может вести политическую борьбу таким@ способами и что при всякой новой попытке подобного рода мы только потеряем время». Хотя Варлэн и был в день 31 октября на Грэвской площади со своим батальоном, но в Ратуше, где происходили все события дня, он не был.
После 31 октября реакция восторжествовала. Варлэну пришлось покинуть свой батальон. Его друг и товарищ по Интернационалу Малов, избранный помощником мэра ХЧ111 округа, устроил Варлэна у себя секретарем. Но Варлэн недолго оставался в мэрии: вскоре он перешел в продовольственную комиссию и открыл рабочую споловую «Marmite» на улице Верцелиюс.
Его старики-родители в это время жили уже в,Париже, так как бежали из Клэ от пруссаков. Старик Варлэн сильно беспокоился о своем насиженном гнезде. Однажды он не вытерпел и отправился один в Ялэ. К своему ужасу,,он увидал, что дом его занят не прусскими, а французскими солдатами, а хозяйство совершенно разорено. Пешком старик Варлэн вернулся в Париж и тотчас слег. Через месяц он скончался в госпитале Сент- Антуан.
Париж стойко переносил все ужасы осады. Скоро начался
-ГОЛОД...
Варлэн принимал самое активное участие в общественной живни Парижа. Он часто выступал в «Кордери», на,народных собраниях и в йлубах, осуждая предательское поведение правительства и требуя, чтобы вооруженные рабочие взяли в свои руки руководство обороной. Позорная капитуляция, подготовлявшаяся в январе 1871 г. правительством «Национальной обороны», была в сущности явной провокацией:
«Июньская бойня 48-го года,‒ говорит т. Сталин,‒ сдача Парижа в 1871 г., провокация в тылу и,на фронте в целях борьбы с революцией,‒ кому не известны эти вероломные приемы буржуазии?» 1
В демонстрации 22 января 1871 г., явившейся протестом против готовящейся капитуляции, Варлэн и Малон приняли самое активное участие; они повели к Ратуше 300 рабочих, членов Интернационала, на развевающемся знамени которых красовался лозунг: «Нет прав без обязанностей, нет обязанностей без прав».
Кровавая расправа «республиканских» властей с безоружной толпой на площади Ратуши была жестоким уроком для тех республиканцев, кто еще верил в возможность «примирения с правительством». С этого момента Варлэн стал энергично требовать

' Сиалин, Полоса провокаций, Сборник «На путях к Октяоп~о»,
1925 г., стр. 140.
57


еще большего вооружения рабочих, национальных гвардейцев и объединения республиканских батальонов Национальной гвардии. Это предложение было встречено с большим энтузиазмом.
Среди части парижских интернационалистов существовали соглашательские настроения и оборонческие иллюзии: они считали возможным в тот период соглашение с буржуазией «для совместной борьбы с внешним врагом». Эти настроения и иллюзии, несомненно, ослабляли парижское бюро Интернационала. Они были вскрыты и осуждены делегатом Генерального совета Серрайе в его докладе Совету от 28 февраля 1871 г.
Состояние парижской организации Интернационала было к тому времени не из блестящих. Помимо сказанного выше, работа ее ослаблялась еще тем, что многие члены .парижского Интернационала ушли на фронт. Так, Варлэн указывал на заседании Парижского бюро от 12 января: .«Бронзовщики рассеялись по армейским ротам и не в состоянии платить взносов. Да и нельзя этого требовать от них в такой серьезный момент!.. Мы надеялись, что удастся своими силами создать ежедневную газету, но убедились, что это невозможно»1.
На заседаниях Бюро Варлэн все настойчивей повторял, что '«единственным спасением в данном положении (для парижского пролетариата.‒ А. Л.) было бы превратиться в мощное политическое объединение, чтобы действовать самостоя'гельно»а, и'mo «единственный способ снова стать сильным, это ‒ реорганизовать Бюро Интернационала»а.
Действительно, попожение было критическим. Надо было думать о ближайших неотложных мерах спасения республики, воссоздании крепкой организации пролетариата и, что особенно важно, о сохранении в его руках оружия. Торжествующая реакция переходила в решительное наступление. «Одна за другой в Париж летели удручающие и зловещие новости, почти невероятные: на общее число 750 депутатов [Национального Собрания] ‒ 450 настоящих, прирожденных монархистов, из которых два принца Орлеанской фамилии; Тьер, транснонэнский убийца‒ палач... наиболее полное воплощение коварства и жестокости правящих классов,‒ эжч человек назначен главою исполнительной власти... Что еще? Ворота самого Парижа открыты неприятелю, потребовавшему у буржуа и деревенщины этого последнего отречения... Что ни решение, что ни голосование, то демонстрация Собрания, то пощечина по адресу Парижа, то покушение на ero
' ««s Stances officielles de ?Лп1егпаИопа1е а Paris», Paris 1872,
р. 20.
2 Ibid., р. 33.
~ Ibid., р. 49.


право, на его свободы, даже на его существование... Это было именно то самое, что предсказывалось. Пруссак уплачивал капиталисту плату за его низость»1.
Возникшая в конце февраля 1871 r. Федерация парижских батальонов Национальной гвардии с первых же дней демонстрировала свои республиканские настроения, свою готовность дать отпор попыткам монархической реставрации, и объявила, что ни под каким видом не позволит себя разоружить.,В сущности, это был вооруженный народ Парижа.
Как же реагировала на все это Парижская организация Интернационала? Далеко не все в ней поняли смысл происходящих событий. Среди интернационалистов существовало укоренившееся предубеждение против федерации батальонов: вспоминали, что инициатива ее создания исходила из реакционной среды, боялись, что в составе 1~ентрального комитета Национальной гвардии стоят «неизвестные люди» и, возможно, чуждые народному делу. Один только Варлэн твердо, и уверенно вел товарищей «навстречу социальному будущему» (как он выражался).
1 марта, в день вступления пруссаков в Париж, Варлэн выступил на заседании бюро Интернационала со следующим предложением:
«Необходимо срочно, чтобы интернационалисты сделали все возможное, чтобы их избрали в ротах делегатами и, таким образом, чтобы они вошли в состав Центрального Комитета. Я предлагаю избрать комиссию из 4-х членов, которая бы вошла в этот Комитет». При этом произошли любопытные прения:
~Варлэн. Пойдем туда не как интернационалисты, à как простые национальные гвардейцы и постараемся овладеть настроением этого собрания.
Франкель. Да, но это похоже на компромисс с буржуазией, я ‒ против этого. Наш путь ‒ интернациональный, мы не должны сходить с этого пути1
Варлэи. Те члены 1~ентрального комитета, которые нам казались подозрительными, устранены и заменены социалистами. Эти последние хотят иметь в своей среде четырех делегатов, которые бы служили связью между ними и Интернационалом. Если мы останемся в стороне от такой силы, наше влияние исчезнет, а если мы соединимся с этим Ко.митетом ‒ мь| сделаем большой шаг к социальному будущему.~
Шарбонно. Вы говорите, что комитет стал социалистическим, но ведь вначале он был реакционным! Я продолжаю относиться

1 Луп Дюбфейль, Коммуна 1871 г., Госиздат, Москва 1920,
стр. 20, 21.
59


с недоверием... Хорошо, я согласен на назначение четырех членов, но с условием, чтобы они не вмешивались в социальную борьбу.
Предложение Варлэна принято»1.
В Центральный комитет были делегированы четыре члена Бюро Интернационала, в том числе Варлэн. Спустя два дня (3 марта), по предложению Варлэна, громадное собрание представителей двухсот батальонов в Воксалле приняло весьма серьезное решение ‒ провести новые выборы офицеров Национальной гвардии. На этом собрании были выдвинуты следующие предложения: «Надо, чтобы вся Национальная Гвардия подчинялась приказаниям Центрального Комитета. Если военное начальство даст приказание в противоположном смысле, надо арестовать главный штаб. Постоянные армии должны быть отменены и заменены вооружением нации» 2.
Положение было чрезвычайно напряженным. Мощная (в большинстве своем рабочая) Национальная гвардия со своими пушками, грозно глядящими с высоты рабочих холмов на аристократические кварталы Парижа, была бельмом на глазу для Тьера и реакционного собрания «деревенщины». Тьер решил разоружить Национальную гвардию и спешил осуществить свой план еще до 20 марта (ближайшего заседания версальского Собрания). Накануне 18 марта совет министров под председательством Тьера постановил произвести «захват пушек, оружия и вооружения, имеющихся в батальонах, верных Центральному Комитету, роспуск Комитета и арест его членов»з.
С момента приезда Тьера (15 марта) в Париж спешно стягивались войска, количество которых к 18 марта удвоилось. Центральный комитет не предвидел неожиданного нападения; плана действий в момент стихийного восстания масс у Комитета не существовало.
В эти решающие дни, в минуту грозной опасности со стороны реакции и озлобленной буржуазии, Варлэн понял, по какому пути ему следует итти. Он понял, что вооруженные и спаянные рабочие массы Национальной гвардии являются единственной силой. Он знал, что это была могучая сила, способная дать отпор всем проискам контрреволюции. Он видел, что Центральный комитет ‒ это первая инастоящая народная власть, ,опиравшаяся на вооруженный народ. Все вымыслы и бредни анархистов, прудонистов и бакунистов насчет «вреда и ненужности власти, на-
' «Les Seances offitielles de 1 'Internationale Й Paris», I aris 1872,
р. 82 ‒ 85.
2 П. Л. Лавров, Парижская коммуна, 1925, стр. 68.
з Gen. Vinoy, 1'Armistice et 1л Commune, Paris 1872, р. 207.


счет «отмены государства» отлетели от Варлэна прочь, как ненужная шелуха. Для него теперь, более чем когда-либо, стало ясным, что только. вооруженной силой пролетариат может добыть себе свободу. В эти решающие дни Варлэн как-то весь преобразился.
«Я живо помшо,‒ рассказывает русский либеральный публицист Утин, очевидец событий 18 марта,‒ как... появился манифест за подписью вновь создавшегося Центрального комитета Национальной гвардии, как в этот день Варлэн, который был одним из подписавшихся на манифесте, с резкостью говорил:
‒ Будь, что будет, а обезоружить без боя мы себя не
ПОЗВОЛИМ! >> 1
Яля Варлэна события 18 марта были неожиданными. «Коммуна возникла стихийно, ее никто сознательно и планомерно не подготовлял» (Ленин).
Находившийся в это утро в Батиньоле (XVII округ Парижа) Варлэн, как только узнал о происшедших событиях, немедленно стал во главе 155 и 222-го батальонов Батиньоля. После того как забили тревогу, к ним примкнули части шести других батальонов. Все они, во главе с Варлэном, были в боевой готовности. Варлэн решил действовать, не теряя ни минуты. Встретившись в час дня с несколькими членами Центральиого комитета, Варлэн собственноручно написал два приказа себе самому, которые были скреплены подписями этих членов Комитета.
«Предъявитель сего гражданин Варлэн уполномочен делать все, что он считает необходимым в XVIII округе, в контакте с другими кварталами Парижа.
Члены Центрального комитета Нац. Гвардии
Гролар, Фабр, Руссо, Бланше» 2.
Второй приказ гласил:
'«18 марта, 2~/2 ч.
Приказывается всем имеющимся налицо батальонам XVII округа немедленно спуститься в Париж и овладеть Вандомской площадью, в контакте с наличными батальонами ХЧ1П (округа).
По поручению Комитета Фабр, Гролар, Руссо» з.
Ява часа спустя Варлэн связался с батальонами XVIII округа (Монмартра), во главе которых стоял Бержере, и совместно с ними захватил без особых затруднений Вандомскую площадь (где находился штаб Национальной гвардии).
В тот же дены, в 11 часов вечера, Варлэн написал следующее письмо члену 1~ентрального комитета Арнольду: «Я прибыл в
' E«z. Уя»им, Франция и французы после войны, «Вестник Европы»,
декабрь 1871 г., стр. 531 ‒ 582.
- "М. Foslon, Е. Varlin, р. 195.
э Ibid
61


Центральный комитет. Общее движение продолжается в нашу пользу, но мы еще не всюду добились успеха. Фальто с гвардейцами 1-ro батальона занимает Люксембург. Говорят, но Я й этом еще не уверен, что Дворец Юстиции в наших руках. Ратуша и казарма Наполеона еще не заняты ‒ их охраняют жандармы и полицейские... У нас уже убито несколько человек, ...в тот момент когда я пишу, мне сообщают, что Ратуша уже занята и что жандармы бегут из Лувра! Вместе с тем сообщают о больших передвижениях войск на Марсовом поле и у Дома Инвалидов. Будьте бдительны! Бодрствуйте ! Все идет хорошо, но надо опасаться возобновления вражеского наступления. 9. Варлэн»1.
В полночь того же дня Центральный комитет занял Ратушу. Хозяевами Парижа отныне стали рабочие и их временный орган власти ‒ Центральный комитет Национальной гвардии, одним из членов которого был Варлэн.
Утром 19 марта население Парижа высыпало на озаренные ярким солнцем улицы. У всех было радостное настроение. Тысячи людей с волнением читали афиши, подписанные Центральным комитетом. В одной из этих афиш сообщалось, что Комитет взял власть в свои руки для защиты республики, что он немедленно назначает выборы в Коммуну, которой передаст всю свою власть. Прежнее правительство в панике бежало. Телеграф, префектура, здания министерств ‒ все перешло в руки Национальной гвардии. В то же утро Варлэн и Журдв, во главе трех десятков федератов, заняли министерство финансов. Лейтенант, командовавший охраной министерства, сдал его без всякого сопротивления. Варлэн и Журд прошли в покинутый кабинет министра и потребовали точного отчета о наличии 'денег в сундуках. Им было сообщено, что наличие достигает. 4 миллионов 731 тысячи франков, но что ключи ‒ в Версале, так что «ничего поделать нельзя...»
В вопросе о деньгах делегаты Центрального комитета (а позднее делегаты Коммуны) уже с самого начала проявили непростительную «деликатность» и уступчивость, которые впоследствии были одной из причин гибели Коммуны: «Труднее всего, конечно,‒ писал Энгельс,‒ понять то благоговение, с казним Коммуна почтительно остановилась перед дверьми Французского банка. Это было также крупной политической ошибкой.

' «~nquete parlementaire sur 1'insurrection du 18 mars», Versailles 13?2,
у. Ш, р. 40 ‒ 41.
а друг Варлэиа, счетовод, члаи ЦК Национальной гвардии, правый
прудонист.
62


Банк в руках Коммуны ‒ ведь это имело бы большее значение, чем десять тысяч заложников. Это заставило бы всю французскую буржуазию оказать давление на версальское правительство, чтвбы заключить мир с Коммуной»1.
В первые дни после революции Варлэн был еще полон иллюзий насчет возможности примирения с Версалем и требовал только денег на самые неотложные нужды ‒ на уплату жалованья Национальной гвардии. В 6 часов вечера 19 марта Варлэн и Журд явились к управляющему банком Рулану и после длительных переговоров с HHM и вмешательства, наконец, Центрального комитета получили у него под расписку один миллион банковыми билетами ‒ для уплаты жалованья национальным гвардейцам. Как выяснилось впоследствии, в банке тогда хранилось 77 миллионов звонкой монетой, 7 миллионов драгоценностями, 11 миллионов золотыми и серебряными слитками и 166 миллионов банковыми билетами, в «портфеле» ‒ 899 миллионов ит.д.‒ вобщемпочти два с половиной миллиарда франков плюс 900 миллионов невыпущенных банковых билетов, на которых нехватало только подписи 2.
Очевидцы передают, что, в то время как служащие банка отсчитывали золотые монеты, Варлэн и Журд, изнуренные голодом и бессонницей, зашли в кабачок напротив банка и заказали себе скромный завтрак: по два крутых яйца, кружке пива и хлеба на два су каждому... з
В 10 часов вечера Варлэн и Журд доложилщ Центральному, комитету, что жалованье раздается во всех округах.
Варлэн все еще не сознавал истинного значения совершив'- шейся революции. Когда вечером 19 марта группа мэров, после своего совещания в мэрии Ш округа, явилась в Ратушу и мэр Клемансо задал Варлэну вопрос: «Что же вы, собственно, хотите1 Готовы ли вы удовлетвориться согласием на выборы муниципалитетами» ‒ Варлэн ответил: «Да, мы хотим избрания Коммуны, как муниципального Совета. Но этим еще не ограничиваются наши требования ‒ и все вы это прекрасно знаете( Мы хотим коммунальных свобод для Парижа, уничтожения префектуры полиции, права для Национальной гвардии самой выбирать всех своих офицеров, в том числе и главнокомандующего, полного прощения неоплаченных квартирных долгов на сумму меньше 500 франков и пропорционального снижения прочих долгов за квартиру, справедливого закона об уплате по вексе-

1 Маркс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, стр. 15.
- См. показание де Плека в «Enquete parlementaire», ч. II, р. 489.
См. Е. Eaillet, Biographic de Varlin, p. 53.


лям; наконец, мы требуем, чтобы версальские войска отошли на 20 миль от Парижа»1.
Несколько позже ‒ около полуночи того же дня ‒ Варлэн и другие представители новой власти (Журд, Моро, Арку) сделали последнюю попытку примирения с парижскими депутатами и мэрами, считавшими себя единственными представите1ями законной власти. Они явились в мэрии II округа на совещание мэров и парижских депутатов и повторили свои, довольно умеренные, требования.
Но участники собрания не желали слышать даже и' о таких уступках! Здесь, в мэрии II округа, присутствовал «весь главный штаб либерализма и радикализма, депутаты, мэры и помощники: Луи Блан, Шельше, Карно, Флокэ, Тирар, Демарэ, Вотрэн, Дюбайль ‒ всего человек шестьдесят. Интересы народа имели здесь нескольких искренних, но напуганных неизвестностью защитников. Председательствовал мэр 11 округа Тирар, высокомерный либерал...»2
Все усилия делегатов Центрального комитета были тщетны. «Радикалы» и «либералы» с пеной у рта кричали, перебивая друг друга, что не признают Центрального комитета, что, согласно решению правительства, единственной законной властью в Париже сейчас является только данное собрание мэров и депутатов.
Спор длился до глубокой ночи. Один за другим, потеряв терпение, ушли Журд, Моро и Арку. Остался одий Варлэн, который все еще верил в возможность соглашения. Он «должен был вынести напер всей этой клики. Измученный, истомленный,‒ борьба продолжалась пять часов,‒ он, наконец, уступил без всяких оговорок. Но когда он вышел на воздух, к нему вернулось его спокойствие, разумное суждение, и он, возвратясь, сказал товарищам, что ясно. видит теперь ловушку. Он предложил им ответить на ~итязания мэров и депутатов отказом»~.
Так умеренность и непростительная уступчивость Варлэна чуть не привели к крушению революционного движения в! самом его начале. Чем же, однако, была вызвана такого рода тактика со стороны ВарлэнаР Она, надо полагать, быля отражением оборонческих иллюзий парижского пролетариата. Варлэн опасался вызвать гражданскую войну в то время, как враг находился на подступах к Парижу. Он не понимал„что Тьеру и французской буржуазии прусская военщина была ближе и дороже, чем ее классовые враги ‒ пролетарии Монмартра и Бельвиля. Но ему пришлось' в этом довольно скоро убедиться...
' <. ~~~leti'er, Histoire de la Commune, v. II, p. 8З.
2 Лмсамарэ, История Коммуны 1871 г., Спб. 1896, стр. 147.
8 Там же, стр. 149.


В течение 22 и 23 марта Варлэн ждал, что банк выполнит требование его и Журда ‒ выдаст им второй миллион для уплаты жалованья национальным гвардейцам, однако ожидания его были напрасны. Укрывшись за спиной отряда линейных солдат, охранявших банк, реакционная администрация выжидала и настороженно прислушивалась к происходящим событиям (контрреволюционная манифестация 22 марта и т. д.), вела переговоры с адмиралом Сессэ и все еще надеялась, что сторонники Версаля одержат победу. Варлэн и Журд, находившиеся днем 23 марта в министерстве финансов, с волнением выслушивали упреки и жалобы национальных гвардейцев. Характерно письмо, которое они послали маркизу де Плеку, заместителю управляющего банком: «Итак,‒ заставлять парижан голодать ‒ вот каким оружием пользуется партия, называющая себя «честной». Голодные люди не бросают оружия, напротив, голод толкает массы к убийствам... Мы хотели избежать всего этого и просили Банк помочь нам, но Банк предпочел стать на сторону тех, кто любой ценой намерен свергнуть Республику. Мы подымаем брошенную нам перчатку!.. Мы выполнили свой долг. И если наша примирительная позиция была вами принята за трусость, то мы докажем, что вы ошиблись. Если Банк намерен внести, кроме обещанных 350000 фр, еще 700000, то он должен прислать их в министерство финансов до 12 ч. дня. С этого момента, если деньги не будут присланы, мы примем самые энергичные меры! Да здравствует Республиками Журд, Варлэн» 1.
Угроза подействовала: учтя изменившуюся обстановку, администрация банка поспешила выдать требуемые деньги. Но и эти деньги были очень небольшой суммой сравнительно с огромной потребностью. Пагубная «деликатность» в отношении банка, компромиссные переговоры с мэрами и депутатами ‒ все это были крупнейшие ошибки 11ентрального комитета Национальной гвардии и Варлэна в том числе. Но наряду с этими ошибками следует отметить, что Варлэн был одним из немногих членов Коммуны, которые стояли за решительные действия против Версаля. Маркс писал: «1.центральный Комитет... поспещил принять посредничество мэров и депутатов Парижа... Бесчисленные ошибки революционеров... позволили реакции организоваться в самом центре Парижа; оставили в покое Версаль. Тридон, Жакляр, Варлэн, Вайан считали нужным немедленно выбить роялистов»2.
Варлэн был чрезвычайно популярен в народных массах. На выборах в Коммуну он был избран одновременно в трех округах: VI (3600 голосов), Х11 (9843 голоса) и ХЧ111 (9356 голосов).
' «Fnquete parlementaire». Показания де Плёка, ч. II, р. 487 ‒ 488. ' «Архив Маркса и Энгельса», т. ГН !VIII), 1934, стр. 369.

5 А. Лурье
65


В Коммуне Варлэн продолжал ту же деятельность, которой он посвятил себя тотчас после революции: 30 марта он вошел в сост'ав Финансовой но.ииссии (вместе с Журдом, Виктором Клеманом, Белэ и Режером). На нем, как на члене этой комиссии, лежали огромные обязанности: комиссии предстояло заняться городским бюджетом, вопросами о квартирной плате, о векселях, о реализации займа и т. д. Перед Варлэном, и его товарищами встали большие, часто непреодолимые препятствия. Достаточно сказать, что каждый день надо было обеспечить провизик) не менее чем на 350 тысяч человек! Маркс писал: «По части финансов Коммуна в отчаянном положении. Варлен сказал ей об этом уже в первом заседании»1. Через руки Варлэна и Журда проходили колоссальные суммы. В то же время эти два безукоризненно честных человека продолжали вести свой обычный скромный образ жизни. Они жили почти впроголодь, носили старую, потертую одежду. Варлэн по-старому обедал в кабачке, а когда было время ‒ в «Marmite», жена Журда по обыкновению стирала белье в Сене...
Педантично аккуратный и добросовестный, Варлэн неусыпно следил за расходованием государственных денег и, не считаясь ни с чьим недовольством, боролся с растратами и злоупотреблениями. Он уничтожил должности казначеев и их помощников, выплачивающих гвардейцам жалованье, организовав выплату так, чтобы обойтись без этих ненужных посредников. Тщательно следя за работой многочисленных инспекторов и контролеров, Варлэн обратил внимание на ряд злоупотреблений квитанционными книжками и, совместно с Журдом, опубликовал приказ сдавать корешки этих книжек кассирам. Всем неподчинившимся приказ грозил увольнением; в нем, кроме гого, было добавлено-: «Все, кто утаит таким способом хоть часть денежных средств Коммуны, будут преследоваться за взяточничество». Аналогичный приказ был отдан в отношении сборщиков пошлин, не вносящих полностью собранные ими деньги, и т. д.
Функции Варлэна как члена Финансовой комиссии были чрезвычайно разнообразны. Они еще больше усложнились с 21 апреля, когда он вошел в состав Продовольственной комиссии Коммуны а. Здесь ему сильно пригодился его опыт хозяйственника, организатора рабочих потребительских обществ и столовок «Marmite». Никто из членов Коммуны не справился бы лучше его с этим трудным делом.
Но вот настал памятный день 1 мая, когда Коммуна разде-

' «Архив Маркса и Энгельса», т. IИ (VIII), 1931, стр. 141.
- "«]оигпа! OIficiel de 1а Соттипе», 21 avril 1871, р. 341.


лилась на два лагеря в связи с голосованием по важному принципиальному вопросу: о создании Комитета общественного спасения. В связи с военными неудачами по обороне Парижа, с ослаблением дисциплины, с непрекращающейся деятельностью версальских агентов внутри города и т. д. был поднят вопрос о необходимости усиления революционной власти, сосредоточения ее в руках нескольких человек, которым будут даны диктаторские полномочия. Варлэн присоединился к меньшинству (по преимуществу состоявшему из его товарищей интернационалистов) и голосовал против Комитета общественного спасения.
Несомненно, создание крепкого оперативного органа, осуществляющего революционную диктатуру пролетариата, было необходимо, и в этом отношении позиция «меньшинства» была ошибочной.
В связи с отстранением от работы и преданиеь( суду интендантов братьев Мэй, обвиненных в казнокрадстве и взяточничестве, Варлэн был назначен главным директором провиантской части и военного снабжения (приказ Комитета общественного спасения)1. Но тут Варлэну пришлось вскоре столкнуться с Центральным комитетом Национальной гвардии, стремившимся сосредоточить власть Коммуны в своих руках. Следует отметить, что Центральный комитет, возглавивший революцию 18 марта и передавший власть избранной 28 марта Коммуне, нередко пытался потом оспаривать функции Коммуны, главным образом в вопросах военных. Некоторые его члены требовали установления контроля над Коммуной. Временами по отдельным вопросам возникали конфликты, как, например, на заседании Коммуны 8 мая 1871 г., где Журд с негодованием огласил письмо «Комиссии ассигновок и финансов» Центрального комитета, в котором комиссия заявляла, что отныне только она будет, подписывать всякие ассигновки. «К сожалению, в этом деле форменный xaocl ‒ воскликнул Журд.‒ Вместо Варлэна, Авриаля, Тридона и других лиц будут подписывать ассигновки совершенно неизвестные мне лица! Военному делегату (Росселю.‒ А. Л.) остается только право руководства военными операциями... При таких условиях я спрашиваю, кто же у нас является правительством ‒ 7лентральный Комитет или Коммуна?.. Я согласен получать приказы от Комитета Общественного Спасения, но не от людей, власть которых я не, намерен признавать|»~
Во время горячих прений выступил Варлэн, также протестовавший накротив вмешательства Центрального комитета в его

' «journal Officiel», 4 mai 1871, р. 456.
'- Ibid., 10 mai 1871; «Seance tie la Commune du 8 mai 1871», р. 519.
67


работу в интендантстве. «Я с немалым удивлением,‒ сказал Варлэн,‒ прочел в субботу утром (6 мая) в Journal Qfficiel постановление Комитета Общественного Спасения о том, что Центральному Комитету поручается все руководство военным делом. Несколько часов спустя (в тот же день, 6 мая.' ‒ А. Л.) в Интендантство явились четыре делегата Центрального Комитета и заявили мне, что они пришли разделить между собой мои функции и что мне остается лишь уступить им место и удалиться. Я дал им понять, что мои полномочия более действительны, чем их полномочия... Они удалились, обещав доложить Центральному Комитету... но сегодня (8 мая) снова явились. Я заявил, что останусь на своем посту. Но сейчас, услышав сообщение гражданина Журда, я уже не могу оставаться. С этого момента я покидаю свой пост и ставлю ц известность поставщиков, с которыми заключил сделки, чтобы они отныне обращались в Комитет Общественного Спасения»1.
Однако Варлэн интендантства не покинул и продолжал в качестве члена Военной комиссии Коммуны (куда был недавно кооптирован) вести энергичную борьбу с Центральным комитетом. В тот же день (8 мая) он подписывает вместе с другими членами Военной комиссии †Арнольд, Авриалем, Делеклюзом, Тридоном ‒ следующее постановление:
«Военная комиссия, основываясь на том, что в декрете„вручающем Центральному Комитету военное руководство, есть оговорка ‒ «...но только под пряыым контролем Военной Комиссии»,‒ постановляет: Центральный Комитет не имеет права назначать ни на один пост; он лишь предлагает кандидатов Военной Комиссии, которая выносит 'решение1» 2
Между тем положение на фронте все ухудшалось. Пал форт Исси. По вине членов Комитета общественного спасения (Феликса Пиа, Арно и Мелье), легкомысленно подписавших приказ о переходе генерала Ла-Сесилиа с редута Мулен-Сакэ K' форту Исси, редут оказался в ночь на 4 мая незащищенным и был захвачен версальцами, а оставшиеся там люди ‒ перерезаны. В связи со всем этим, по инициативе Варлэна, 9 мая был поднят вопрос о роспуске Комитета общественного спасения, который, по словам Делеклюза, «не оправдал возлагаемых на него надежд: вместо того, чтобы стимулировать дело Общественного Спасения, он ero тормозил» з.

' «Journal Officiel», 10 mai 1871; «Seance de la Commune du 8 mai
1871», р. 520. » «Journal Officiel», 9 mai 1871, р. 508. » Речь Делеклюза. «Les 31 веапсев officielles de la Соттипе», Paris
1871, р. 206.
68


Вслед за этой речью Яелеклюза Варлэн молча, хладнокровно набросал на листке бумаги несколько слов:
«9 мая 1871.
Комитет Общественного Спасения скомпрометировал Общественное Спасение вместо того, чтобы его обеспечить. Мы требуем уничтожения Комитета Общественного Спасения». Он передал эту записку соседям. Жоаннар, Тридон и Тейсс присоединили свои подписи к его подписи 1.
Был создан новый комитет в составе Ранвье, А. Арно, Гамбона, Эда и Делеклюза.
В качестве члена Военной комиссии Варлэн продолжал неутомимо и ревностно заботиться о сбережении государственных народных средств. 7 мая он поместил в «Journal Officiel» строжайший приказ, имевший целью положить конец произвольным реквизициям. Варлэн возмущался излишними тратами и расходами. Однажды генерал Эд заказал себе у бывшего императорского портного костюм из дорогого сукна и послал счет в интендан,тство с просьбой его оплатить. Варлэн вернул счет с пометкой: «Гражданин Эд находит сукно федератов негодным для себя, пусть оплатит разницу за сво~ счет, у Коммуны нет денег для дорогих нарядов»».
Тем временем антагонизм «большинства» и «меньшинства» Коммуны усиливался. «Меньшинство» демонстративно объявило о своем уходе из Коммуны. «Коммуна,‒ писали они,‒ отказалась от своей власти в пользу диктатуры, названной ею Комитетом Общественного Спасения... Напротив, меньшинство считает, что Коммуна обязана в отношении революционного движения, политического и социального, принять на себя всю ответственность и не имеет права ни от какой ответственности уклоняться, в какие бы достойные руки она ни пожелала ее вручить»а. Варлэн подписался под заявлением «меньшинства».
Этот шаг в такую тревожную минуту, перед лицом стольких опасностей, был несомненно ошибочным. По настоянию Федерального совета Интернационала (заседавшего 17 и 20 мая) все пятнадцать членов «меньшинства» 17 мая вновь заняли свои места в Коммуне. Они не желали, чтобы их обвинили в дезертирстве. Маркс в это время писал Франкелю и Варлэну (13 мая 1871 г.):
«...Коммуна тратит, по-моему, слишком много времени на мелочи и личные счеты. Повидимому, наряду с влиянием рабочих, есть и другие влияния. Однако это не имело бы еще значения, если бы вам удалось наверстать потерянное время». В том же
1 3T. Eon(on, Е. Varlin, р. 227.
- Ibid., p. 221 ‒ 222; Е. Eailfet, Biographic de Varlin, р. 57.
з Хоим Eiaicx, Histoire de la guerre civile de 1871, р. 162.
69


письме Маркс обращает их внимание на грозящую Коммуне опасность со стороны Тьера, заключившего тайную сделку с Бисмарком за огромную взятку.
«Так как предварительным условием осуществления их договора было покорение Парижа, то они просили Бисмарка отсрочить уплату первого взноса до занятия Парижа; Бисмарк принял это условие. И так как Пруссия сама сильно нуждается в этих деньгах, то она предоставит версальцам всевозможные облегчения, чтобы ускорить взятие Парижа. Поэтому будьте настороже!»1
Позднее, месяц спустя, в письме к Э. Бизли Маркс писал: «11 мая, за десять дней до катастрофы, я сообщил... все подробности тайного договора между Бисмарком и Фавром во Франкфурте.
Я получил эту информацию от правой руки Бисмарка ‒ человека, прежде (от 1848 и до 1853 г.) принадлежавшего к тайному обществу, вождем которого был я... я требовал, чтобы они немедленно прислали в Лондон все бумаги, компрометирующие членов [правительства] национальной обороны, чтобы таким образом до известной степени сдерживать неистовства врагов Коммуны,‒ тогда план версальцев был бы отчасти расстроен» в.
Теперь дальнейшие раздоры и пререкания были бы гибельными: враг стоял у самых стен Парижа! Не прошло и пяти дней с момента возвращения «меньшинства», как многотысячная версальская армия вторглась в пределы Парижа. Это произошло 21 мая.
С этого момента в течение всей «кровавой недели>~ Варлэн неотлучно находится на передовых позициях; став во главе 5-го легиона Национальной гвардии, он храбро и стойко сражается и организует оборону своего округа. На следующий день после вторжения версальцев Варлэн пишет приказ (22 мая, 91/2 часов):
«Гражданину Сальвадору поручается организовать постройку ряда баррикад на ул. Ренн и ул. Вожирар и обеспечить за нами перекресток.
Командир 9. Варлэн, Начальник 5-го легиона» з.
Жители западных кварталов Парижа, бомбардируемых или захваченных версальцами, бегут в Ч1 округ (Люксембург). Варлэн, вместе с Курбэ4 и Белэз, приказывает предоставить
1 Маркс и Энге.аьс, Соч., т. XXVI, стр. 118 ‒ 119.
- Там же, стр. 120 ‒ 121.
з М. Eoulon, Е. Varlin, р. 234.
~ Лур6э Гюстав ‒ крупнейший представитель французской реплнстической живописи в Х1Х в. С организацией Коммуны всецело пркмкнул к числу ее сторонников и 16 апреля был избран ее членом. Прудонист, член «меньшинства». Реакция считала его главным виновником разрушения Вандомской колонны.
' Ьелэ Шарль (1795 ‒ 1878) ‒ инженер, франкмасон, правый пру-
70


в их распоряжение все свободные помещения, покинутые их прежними обитателями.
Почти весь день 23 мая Варлэн отстаивал баррикаду на перекрестке Круа-Руж и покинул ее только тогда, когда весь квартал был почти полностью уничтожен действием гранат и пожаров. Затем вместе с Лисбонйом и кучкой федератов Варлэн упорно дрался на улице Вавэн, отстаивая баррикаду от матросов дивизии генерала Брюа.
24-го Варлэн с Лисбонном перешел на баррикады Пантеона. Наконец, видя, что всякое сопротивление бесцельно, он покинул их и перешел на другой берег Сены, чтобы защищать XI округ. Там, в мэрии округа, на бульваре Вольтера, собрались остатки доблестных защитников Коммуны. Варлэн в их рядах. В большом зале мэрии заседает около двадцати членов Коммуны, обсуждая последние мероприятия.
После гибели Яелеклюза (25 мая в 7 часов вечера) Варлэн принимает порученный ему пост военного делегата.
Сохранилась следующая записка (без даты) за его подписью, свидетельствующая о напряженности и трагичности переживаемого момента:
«Гражданин Ферре!
Я не могу прислать вам сейчас подкреплений, но держитесь во что бы то ни стало. Полковник и штаб 11-ro легиона возвращаются в свой округ.
3 ч. 25 м. Гражданский делегат по военным
1
делам 9. Варлэн»1.
27-го на рассвете Варлэн занял помещение сектора на ул. Аксо, № 81. Выйдя оттуда вместе с Тейссом 2 по направленик1 к батареям Бютт Шомон, он наткнулся на процессию: это вели на расстрел пятьдесят одного заложника, взятых в тюрьме Ля-Рокетт. Варлэн пытался заступиться за них, но все его просьбы были тщетны: толпа, озлобленная зверствами версальцев, требовала мщения за своих расстрелянных братьев, жен, отцов и детей. Заложники были расстреляны.
В нескольких стах шагов от этого места Варлэц со своими спутниками увидел баррикаду на углу улиц Сен-Мор и Фонтэно-Руа. Присоединившись к ее защитникам, они дрались целые
1 1
донист, один из самых умеренных членов Коммуны. Будучи пазначен комиссаром («делегатом») Французского банка, прилагал всяческие усилия, чтобы отстоять независимость банка от Коммуны, и эти11 принес неоценимую пользу версальской реакции.
1 ЛХ. Домл1«нже, Коммунар Варлэн, стр. 49.
2 Рабочий-резчик. Член Интернационала и Коммуны. Назначенный Коммуной директором почт, он успешно организовал работу связи.
71


сутки. Улица Фонтэн-о-Pyal В нескольких шагах отсюда находился дом, где жил когда-то пятнадцатилетний Варлэн.
После того как защита баррикад на улице Сен-Мор стала невозможной, Варлэн перешел на другую баррикаду ‒ на улицу Рампонно. Защищая ее, он дрался, пока у него не истощился весь запас патронов. Когда уже не осталось ни одного патрона, он вместе с Гамбоном, дравшимся с ним бок о бок, оставил баррикады.
28 мая в три часа дня он свалился, измученный голодом и усталостью, на скамью одного сквера на улице Лафайэтт. К сожалению, внешность его слишком бросалась в глаза. Он не принял никаких мер, чтобы как-нибудь изменить ee: густая с проседью шевелюра, откинутая назад; длинная, характерная борода ‒ все это сразу выдало его. Его опознал священник, одетый в штатское, с ленточкой Почетного легиона в петлице. Через несколько мгновений Варлэн уже шагал со связанными за спиной руками, охраняемый военным патрулем 67-го линейного полка, среди ревущей и беснующейся толпы, осыпавшей его угрозами и проклятиями.
Наконец, Варлэна привели на вершину Монмартра, на улицу Розье, где находился военно-полевой суд, Генерал Лавокупэ приказал: «Отведите его туда, вон за эту стену, и расстреляйте». (Он имел в виду именно ту стену, у которой 18 марта были расстреляны Тома и Леконт.) Когда вся толпа вместе с конвоем и арестованным приблизилась к указанному месту, кто-то крикнул: «Слишком рано убивать, пусть его еи~е поводятЬ> Варлэна потащили дальше, чтобы продлить ero страдания. По требованию одного офицера Варлэна решили расстрелять не на улице Розье, а в другом месте.
Монархическая газета «Le Tricolore» вынуждена была признать беспримерное мужество и стойкость страдальца: «Варлэн шагал с такой твердостью, несмотря на то, что знал[ о предстоящей ему участи, что жутко было даже подумать о столь долгих и томительных его страданиях!»
Наконец, пришли. Это было метрах в пятидесяти от дома № 6 улицы Розье, на перекрестке улиц ЛабонЯ и Розье. Варлэна прислонили к стене и расстреляли.
Согласно рапорту палача Варлэна, лейтенанта Сикра, у убитого были найдены следующие вещи: портфель, на котором было написано его имя, портмонэ с 284 фр. 15 сант., перочинный ножик, визитная карточка Тридона (член Коммуны) и серебряные часы с надписью: «Варлэну ‒ в знак признательности от рабочих переплетчиков. Сентябрь 1864»1.

72
' «1 à montre de Varlin», «La Vie Ouvriere», 5 mai 19>3, р. 592.


В течение многих лет тысячи французских пролетариев из года в год чествовали память героя Коммуны Варлэна., 8 июня 1913 г. к дому, где родился Варлэн (в Клэ-Суйи, департамента Сены-и-Марны), направилась многолюдная манифестация для прикрепления мемориальной доски: в маленькую, тихую деревушку с пением Интернационала, с красными знаменами двигались бодрые колонны рабочих ‒ из Парижа, из Онэ-су-Буа и Шам-сюр-Шари, из Ланьи и Мо.
При криках «Да здравствует Коммуна!» была открыта мемориальная доска с надписью:
Эжен Варлзн
1839 †18
В знак уважения от рабочего класса.
11 мая 19131
Перед нами прошел образ рабочего-интернационалиста Варлэ. на. Путь, пройденный им, †э путь всего французского пролетариата, руководителем и организатором которого он был. Вместе со всей рабочей массой он «творил свою историю». Творил ее «своей головой и сердцем» (Ленин). Отказавшись от прудонистских и бакунистских теорий, он встал на путь классовой борьбы, по которому и повел французский пролетариат.
«Мы останемся верными и преданными Интернационалу»2,‒ заявлял Варлэн.
Эту клятву он выполнил с.честью. Маркс потом писал: «Генеральный совет гордится выдающейся ролью, которую парижские секции Онтер~ционала сыграли в славной парижской революции».з.
Своей кипучей деятельностью Варлэн помог парижским секциям «сыграть выдающуюся роль в славной парижской революции» 1871 г. и сам пал жертвой палачей версальцев, пал за Коммуну. Образ его всегда останется одним из самых светлых, самых трогательных, самых благородных.
«А la memoire сГEugene Varlin», «Humanite», 9 juin 1913, р. 1.
2 «Humanite», 8 juin 1913.
з Маркс, Второй набросок «Гражданской войны во Франции.>,
«Архив Маркса и Энгельса», т. III (Ч1П), 1934, стр. 439.


ТЕОФИЛЬ-ШАРЛЬ ФЕРРЕ
(18 75 1871)
Последние годы царствования Наполеона 111 ознаменовались бурным ростом буржуазно-демократического республиканского движения.
Малейшее проявление протеста до этого правительству удавалось заглушать путем полицейского террора и сложной сети шпионажа и провокаций.
«Только тот, кто жил в этот период всеобщей подавленности, сумасбродного управления и полицейского террора, может составить себе верное представление о состоянии духа парижан того времени,‒ рассказывает один современник.‒ Они испытывали все тот же повальный страх, который, начиная со 2 декабря, запирал засовами двери и замыкал рты, заставляя глаза опускаться, а движения вынуждал быть сдержанными. Если 8 обществе кто-нибудь осмеливался открыто высказать свое мнение или просто говорил несколько громче обычного, от него в испуге отшатывались, как от безумца, способного лишь компрометировать; его даже заподазривали в том, что он ‒ агент полиции. Благоразумие учило, что никому нельзя доверять‒ ни в театре, ни в кафэ, ни в мастерской»1.
' СЬа~Иег da Costa, Les blanquistes, Paris 19>2,
74


К концу 70-х годов картина резко изменилась. Наполеона и императрицу теперь открыто осмеивали в народных песенках, памфлетах, карикатурах, каламбурах, листовках. Безжалостная насмешка политической сатиры вскрывала всю никчемность военных авантюр и жалкой демагогии обанкротившегося «узурпатора», которому никак не удавалось сравняться со своим знаменитым дядей (Наполеоном I). Огромным успехом пользовались многочисленные книги и газеты, осмеивавшие скомпрометировавший себя режим, сочинения, прямо или в замаскированной форме требовавшие свержения Империи, как, например, остроумный памфлет Рожара «Les ргороз de Labienus» («Беседы Лабиена»), знаменитый сатирический еженедельник Анри Рошфора «Là Lanterne» («Фонарь»), газета Делеклюза, стража якобинских традиций 1793 г., «Le Reveil» («Пробуждение») и другие. Несмотря на полицейские репрессии, все эти издания имели широкое распространение.
Испуганное всеобщим недовольством, правительство решилось сделать некоторые уступки, надеясь успокоить этим общественное мнение. Весной 1868 г. был опубликован закон о печати (допускавший некоторое послабление цензуры) и закон о собраниях (которые разрешались при условии контроля полиции).
Но эти вынужденные уступки содействовали еще большему росту популярности республиканских идей, особенно в среде учащейся молодежи. Республиканская оппозиция широко использовала новые льготы для самых энергичных атак на бонапартовский режим. В столице и провинции возник ряд газет и журналов, где всячески проводилась мысль о необходимости свержения существующего режима. Появилось стремление как можно ярче и убедительнее обрисовать все преступления бонапартизма, ‒ и вот, наконец, вышли в свет сочинения Тено, полные огня, напоминавшие народу все подробности декабпьского переворота 1851 г.: «Парин4 в декабре 1851 г.» и «Провинция в декабре 1851 г.»
Тысячи людей, рабочих, интеллигентов, мелких буржуа, пылавших неугасимой жаждой знания и вдохновленных ненавистью к Империи, устремились на отныне разрешенные народные собрания. «На них толпились массами,‒ пишет Лиссагарэ.‒ двадцать лет Париж не слыхал живого слова. Произносились горячие речи... Наибольший успех на долю ораторов выпадал в рабочих кварталах» 1.
Среди популярных ораторов этих собраний обращал на' себя внимание своей горячностью и убежденностью человек неболь-

1 Лиссагарэ, История Комм уиы 1871 г., стр. 15.
75


шого роста, с густой черной бородой и бакенбардами, чернота которых составляла резкий контраст с мертвенной бледностью кожн, с орлиным носом и пенснэ, скрывавшим черные, блсстящие, сильно близорукие глаза. Пылкие речи этого республиканского оратора, характерная для него порывистая жестикуляция были хорошо знакомы аудитории клубов и общественных собраний: это был 23-летний Теофиль Ферре.
Люди, слышавшие ero выступления, умели оценить его ум, мужество, веру в революцию. Особенно большой успех имело его выступление у могилы Бодэна. Бодэн, депутат Законодательного собрания, 3 декабря 1851 г. был убит во время бонапартовского переворота на баррикаде улицы св. Маргариты, в предместье Сент-Антуан. 2 ноября 1868 г. забытая могила Бодэна была обнаружена на Монмартрском кладбище и тотчас же стала предметом паломничества и исключительного общественного внимания: чествование памяти этой жертвы бонапартизма было отличным предлогом для антиправительственных манифестаций. Во время одной такой многолюдной манифестации на могилу было возложено много венков, произносились горячие речи. Один журналист (Кантен из «Reveil») гневно клеймил Империю, и толпа то и дело разражалась' криками: «Да здравствует республика!» Другой оратор, выступая от имени «народа и молодежи», заявил, что мщение неизбежно и ждать его уже недолго.
Вдруг на пьедестале одного памятника появилась знакомая толпе фигура Ферре, с его густой растрепанной шевелюрой и бледным лицом, обросшим черными волосами. Подняв вверх сжатый кулак, Теофиль Ферре начал свою речь следующими зажигательными словами, сразу перенесшими слушателей в атмосферу 1793 г.:
‒ да здравствует Республика! Конвент ‒ в Тюильри! Культ Разума ‒ в Соборе Парижской богоматери!
Ферре был бланкистом. Его единомышленники присутствовали тут же в большом количестве на кладбище. Они пользовались каждой такой манифестацией для пропаганды своих идей и вербовки новых членов.
Бланкисты, последователи учения знаменитого революционера, коммуниста-утописта Огюста Бланки, черпали главный контингент своих сторонников в мелкобуржуазной среде революционно настроенной интеллигенции и студенчества Латинского квартала. Увлекающейся молодежи импонировала твердая решимость бланкистов возможно скорее поднять восстание, использовать первый представившийся случай для свержения Империи. Бланки верил, что такая сплоченная и дисциплинированная ~б


кучка смелых заговорщиков может внезапно захватить власть и, действуя а интересах трудящихся масс, увлечь последние своим героическим примером. Бланки жестоко критиковал эксплоататорский буржуазный строй. Его идеалом было бесклассовое коммунистическое общество. «Коммунизм не утопия» 1,‒ говорил Бланки.‒ ~«Это конечная цель ассоциации, и никто не отрицает теперь, что ассоциация ‒ истинное орудие и термометр прогресса»2. Коммунистическое общество ‒ «последнее слово социальной науки», «идеал будущего», ничего общего не имеющий с примитивным, доисторическим коммунистическим обществом. «Коммунистическое общество является неизбежно кульминационным пунктом (венцом, соигоппетеп1) цивилизации, и всякий успех прогресса является шагом на этом пути... все непрерывно движется к этой развязке»а. При этом, в отличие от утопистов Бабефа, Кабэ и Сен-Симона, Бланки возлагал все надежды не на идеальное совершенствование духовных свойств человека, а на революцию, науку, технику и просвещение.
Революционная борьба ‒ вот к чему страстно призывал Бланки. «В деле борьбы за свободу,‒ говорил он,‒ надо не ждать, а брать»4. «Только революция способна, очистив поверхность, прояснить горизонт... открыть пути или, вернее, многочисленные тропы, ведущие к новому строю»а. С большим. сочувствием относясь к идеям 1 Интернационала (Бланки присутствовал на Брюссельском конгрессе !868 г.), Бланки все же был далек от истинного понимания пролетарской диктатуры и значения классовой борьбы. «Бланки,‒ говорил Энгельс„‒ по существу политический революционер; социалист он илько по чувству, из сочувствия к страданиям народа, но у него нет ни социалистической теории, ни определенных практических предложений социального переустройства» е.
Бланки и его ученики не могли преодолеть' традиций тайных организаций и ошибочно полагали, что путем заговорщических методов можно «осуществить социальную революцию». Ленин жестоко критиковал их за это и писал: «Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться

Аыуийе B«nycti, La critique sociale, ч. I, Paris 1885, р. 198.
2 Ibid., ч. II, р. 69.
з Ibid., v. 1, р. 199.
~ Политическая декларация Бланки в «Globe», 23 1апч1ег 1831. (Ltèò.
по книге 1. T~hernoff, Le.parti republicain sous la monarchic de Jiiillet,
paris 1901, р. 348).
~ BLanqui, La critiqtte sociale, v. II, р. 116.
6 Маркс и Энгельс, Соц., т. ХЧ, (:тр. 225.
77


на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, ...когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нере1иительных друзей революции. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстадии и отличается марксизм om бланкизма» 1.
В период Второй империи бланкистская организация начала создаваться в среде учащейся молодежи Парижа. Для этих молодых людей непоколебимый ветеран революции Бланки был идеалом. Понимая, насколько важно завоевать поддержку рабочих масс, молодые бланкисты стремились установить тесную связь с рабочими предместьями. Революционная их пропаганда была прежде всего обращена к старым рабочим, которые сражались еще на баррикадах 1848 r. В этих сознательных пролетариях, помнивших еще всю жестокость июньской расправы с восставшим рабочим классом, находили живой отклик известные слова Бланки: «В mom день, когда будет вынут кляп изо рта рабочих, его вставят в рот капиталистов. Один год парижской диктатуры в 1848 году избавил бы от. гнета на четверть века францию и историю»2.
Как рассказывает бланкист Шарль да Коста, наиболее частым поводом для встреч рабочих и студентов Парижа были гражданские похороны. Познакомившись на похоронах, рабочие и студенты заводили беседы на политические темы, обычно в, каком- нибудь кабачке поблизости кладбища; завязывали дружбу, братались, обменивались адресами и приглашениями. «В один из дней недели (обычно в субботу или понедельник), †рассказыва Шарль да Коста, †рабоч Монмартра или Бельвиля являлись навестить своих приятелей из Латинского квартала в пивную «Серпант» (на углу улиц Серпант и Отфейль). В свою очередь студенты отправлялись с визитом в «предместье» к своим друзьям рабочим».
Впервые совместная манифестация рабочих и студентов на улице дез'Амандье состоялась 21 января 1865 г. Небольшая группа манифестантов прошла по улице с пением «Марсельезы» и других революционных песен, надеясь ими пробудить активность населения рабочих предместий, направив ее против Империи. Эта первая, несмелая попытка окончилась, как и следовало ожидать, неудачей. Двое студентов, участников манифестации (1 ранже и Бридо), были посажены на полгода в Сент-Пелажи.

78
' Лении, Соч., т. XXI, стр. 195. Bfanqui', La critique sociale, v. I, p. 208.


Выход их нз тюрьмы в конце июля 1865 r. был отпраздномн их товарищами во главе с юным математиком лицеистом Раулем Рига ‒ будущим прокурором Коммуны ‒ и послужил поводом для еще более тесного сплочения всей этой группы молодых энтузиастов и врагов Империи †студент, лицеистов, рабочих. Все они были усердными читателями и поклонниками бланкистских изданий ‒ «Rive Gauche» («Левый берег») и «Кандид», где велась пропаганда республиканских, атеистических и материалистических идей. Можно считать, что к этому времени (1865 г.) организация бланкистов впервые оформилась окончательно. Маленькая «армия» заговорщиков была построена по принципу строгой конспирации и состояла из «десятков», каждый' иэ которых не имел понятия о деятельности другого десятка. Этой <: армией» Бланки управлял, находясь в Брюсселе, через своих ближайших сотрудников ‒ Тридона, Жаклара и Вильнева. Иногда он приезжал в Париж на смотр своих «десятков»...1
Бланкисты ожесточенно боролись за влияние в рабочей среде с другим социалистическим течением того периода ‒ прудоиислыми, деятелями французских секций 1 Интернационала. Они осуждали равнодушие прудонистов к политической борьбе и стремление их ограничиться одним лишь просвещением рабочих, ограничиться кооперацией, защитой только экономических требований. Впервые бланкисты резко выступили против прудонистов на Льежском студенческом конгрессе 1865 г., надеясь отвоевать у последних влиян,'ие в рабочем классе.
Теофиль-Шарль Ферре принадлежал к числу наиболее убежденных и активных бланкистов. Родившись в 1845 г. (по другим данным ‒ в 1846 г.) в бедной семье мелкого парижского служащего Лорана Ферре и Мари Ривьер, он рано стал зарабатывать себе на пропитание, служа счетоводом в конторе.
Революционная работа увлекла и захватила Теофкля целиком. Бросив свою контору, он посвятил себя революционной прона. ганде. По сообщению P. У. Постгэта («Из прошлого»), «Ферре не принадлежал к кругу «избранных» в замкнутой среде заговорщиков, и Бланки не посвящал его ни в одно из своих крупных предприятий: на него смотрели только как на хорошего оратора, но на роль вождя не считали способным»2. Если это и было так, то только в начале его революционной деятельности. Вскоре Ферре завоевал доверие своих товарищей и выдвинулся в первые ряды.

da Costa, Les blanquistes, р. 17.
и K ~~'. ~'ойда1е, Out of the Past, London 1922, р. 76 ‒ 77.
79


В начале 1869 г. Теофиль Ферре был арестован за нарушение «закона о собраниях» и посажен на три месяца в тюрьму Сент- Пелажи. Здесь он сблизился с Раулем Риго, Тридоном (редактором «Кандида»), дювалем, Фортеном и другими видными блан- кистами. Сообща с Ферре Рига организовал в Сент-Пелажи стачку протеста политических заключенных. Как выяснилось на суде, во время этой стачки из всех окон тюрьмы раздавались крики «Яа здравствует Республика! Яа здравствует гильотина/», пение «Марсельезы» и «Карманьолы».
Не успел Ферре выйти из тюрьмы, как вскор~ (в феврале 1870 г.) был арестован в качестве одного из обвиняемых по процессу ораторов народных собраний, инсценированному полицией. Одновременно с семьюдесятью двумя популярными ораторами был привлечен некий Бори ‒ старый солдат, обвиненный в покушении на жизнь императора. В день объявления войны Пруссии, 19 июля 1870 r., в Блуа, начался этот процесс. Ферре вел себя на процессе крайне смело.
Как только его ввели в зал суда, он, встав на стул, воскликнул, обращаясь к судьям:
«Перед такими людьми, как вы, не защищаются. Прикажите отвести меня обратно в камеру. Я не в состоянии преодолеть чувство омерзения, которое охватывает меня, когда я слушаю ваши прения. Раз вы уже держите нас в своих руках,‒ убейте! Я даю вам хороший совет. Скоро придет ваша очередь,‒ а у нас хорошая память!» 1 Он заявил, что отказывается давать показания и вообще принимать в процессе участие. Несмотря на вызывающее поведение Ферре, его пришлось оправдать за полным отсутствием улик.
Империя свергнута, но еще рано успокаиваться: в глубь разоренной родины вторгся враг, французские армии разгромлены, двуличное поведение правительства 4 сентября внушает сильные опасения. Для контроля над действиями властей в каждом округе создаются «наблюдательные комитеты». Постепенно вызревает и приобретает все большую и большую популярность лозунг избрания Парижской коммуны.
6 января 1871 г. (делегатами 20 округов Парижа) была опубликована так называемая «Красная афишд», в которой были выражены требования республиканского Парижа, обеспокоенного пассивностью правительства в минуту столь грозной опасности. Афиша решительно осуждала правительство и военное руководство.
«Выполнило ли свою миссию правительство, которое обязалось 4 сентября организовать национальную оборону? Нет, не

80
1 Gaston da Costa, La Commune ч6сце, Paris 1904, ч. II, р. 142.


выполнило. В Париже 500000 бойцов, а осаждающих пруссаков ‒ 200000I.. Наши же правители, вместо того чтобы отливать пушки и изготовлять оружие, занимались только пере говорами. Они оставили бонапартистов на занимаемых ими местах, а республиканцев сажали в тюрьмы... Своей медлительностью, нерешительностью и инертностью они привели нас к краю пропасти; они не умели ни управлять, ни сражаться, хотя в их распоряжении были все ресурсы, материалы и люди!.. Военное командование носит еще более жалкий характер.
...Если в людях Ратуши сохранилась хоть капля патриотизма, их долг ‒ удалиться, дать парижскому народу возможность самому позаботиться о своем освобождении».
«Красная афиша» в дальнейшем объявляла, что отныне «Муниципалитет, или Коммуна (каким бы именем ее ни называли), является единственныи спасением народа, единственным прибежищем от смерти», что «еще не поздно, чта решительные меры позволят трудящимся спасти положение и избегнуть позорной капитуляции. Эти меры:
Всеобщая реквизиция
Введение бесплатных пайков
Массовая атака».
«Уступите место народу.~ Место КоммунеЬ> ‒ так заканчивалась «Красная афиша»1.
Среди подписей на ней значилась подпись Теофиля Ферре.
Теофиль Ферре входил в состав Наблюдательного комитета XVIII округа (Монмартра) и служил в 152-м батальоне Национальной гвардии. «Население Монмартра и Бельвиля,‒ говорит Луиза Мишель,‒ их мэрии, наблюдательные комитеты и клубы были пугалом для «людей порядка»... В наблюдательных комитетах собирались люди, безусловно преданные революции, которым не страшна была смерть. Там закалялось их мужество» Я. Ферре председательствовал в одном из монмартрских клубов «Залы Перо».
Зорко следя за подозрительными махинациями лже-республиканских посредников Версаля †мэр и некоторых депутатов Национального собрания, Ферре успел разоблачить один из этих маневров: монмартрский мэр Клемансо привел на пост улицы Розье депутата Национального собрания Шельше и почти добился согласия часовых 61-го монмартрского батальона на добровольную передачу орудий Шельше (под тем предлогом,

' ~. >ourgin, 1à Commune de Paris, «gevue historique», 1~ага 1925,
150, р. 19 ‒ 11.
2 Ловиза мишель, КоммУца, Госиздат, 1926, стР. 56.
А. Лурье


что он якобы «бывший офицер Национальной гвардии») при условии, если последует на это распоряжение правительства. Обрадованный Клемансо весь вечер безуспешно разыскивал нужных ему членов правительства, чтобы с помощью их организовать получение орудий. Тем временем члены Наблюдательного комитета XVI I I округа во главе с Ферре (Ферре, Жаклар, Qepep, Ж.-Б. Клеман) явились на пост 61-го батальона и, узнав о ведущихся переговорах, категорически запретили отдавать пушки 1.
В эту ночь, еще до рассвета, 3-тысячная армия линейных солдат под командой генералов Винуа, Леконта, Патюреля, Фарона двинулась на холмы рабочих окраин Парижа (Монмартр, Бельвиль) и захватила пушки, принадлежавшие Национальной гвардии. Лишь только рассвело, поднялась тревога. Ферре с остальными членами Наблюдательного комитета, сформировав колонну и вооружившись, немедленно выступил против солдат генерала Леконта. Как известно, солдаты отказались стрелять в народ и при восторженных кликах толпы стали брататься с рабочими. То же произошло и в других местах; ошеломленные неудачей, генералы и часть их солдат обратились в бегство. Победа рабочих была неожиданной и полной. Ее возвестил громовой салют отбитых народом пушек.
Центральный комитет Национальной гвардии сразу нашел нужную ориентировку в создавшемся положении. Он спешно назначил командиров легионов Яюза, я ‒ в XIII и Ч округах, Анри ‒ в ХIЧ, Варлэна ‒ в ХЧ11); одновременно были отданы приказы батальонам XVII и ХЧШ округов:
«18 марта 1871 г. 21/2 часа. Приказывается всем имеющимся в распоряжении батальонам XVII-ro округа спуститься немедленно в Париж и овладеть Вандомской площадью, в контакте. с батальонами XVIII-го округа. По поручению Комитета Ж. Гролар, Фабр, Руссо»2.
Буквально такой же приказ, за теми же подписями и в то же время (18 марта, 2>/2 часа), был отдан батальонам XVIII округа. Таким образом, прибавляет цитирующий их Ляронз, «единство командования было осуществлено».
В то время как Варлэн (XVII округ) немедленно решил выполнить приказ, Бержере (XVIII округ) колебался это сделать, и потребовалось настойчивое вмешательство Ферре, чтобы монмартрские и батиньольские федераты соединились и спустились
' ~~аж!',7еПигей, The Parts Commune of 1871, 1опс1ол 1937, р. 191; >а><а< в «Епс] цспс parlementaiI e», цокэзания Шелы~,е, <. 11, р. 321.
~~~сотде йпто~гке, НЫснге йс 1а Соп~ mцпе с1е 187 1, Рлг4 1 928, р. 1О ‒ ».
82


к улице Бланш, на шоссе д'Аигэн. К девяти часам вечера они овладели Вандомской площадью и зданием Генерального штаба.
Уже к полудню того же дня весь XI округ был целиком в руках восставших.
Тем временем генералы Леконт и Клеман Тома, которые были арестованы и заключены в Шато-Руж (на Монмартре), тщательно охранялись капитаном Национальной гвардии Симоном Майером. Мэр Клемансо, надеявшийся еще спасти генералов, дал Майеру соответствующие инструкции об их охране. Неожиданно получился приказ Центрального комитета о переводе обоих генералов на улицу Розье. Очевидно, не доверяя мэру, Комитет решил отправить арестованных в более надежное место, чтобы сохранить их в качестве заложников.
Согласно приказу Центрального комитета, скрепленному печатью и четырьмя (неразборчивыми) подписями, генерала Леконта и других арестованных офицеров повели на суд в дом № 6 на улице Розье. В толпе, окружавшей конвой с арестованными, находилось много солдат, бывших подчиненных генерала Леконта. Появление его вызвало шумное выражение ненависти среди них.
Озлобление толпы достигло кульминационного пункта, когда в комнату дома № 6, где уже находился Леконт, был приведен генерал Клеман Тома. В прошлом организатор и палач июньской бойни 1848 г., Клеман Тома, будучи главнокомандующим Национальной гвардии, в течение всего времени преследовал рабочие батальоны, позоря их всякого рода обвинениями и клеветой. Незадолго до 18 марта он создал проект раз навсегда «покончить с цветом парижской сволочи»1.
Клемана Тома задержали на площади Пигалль в ту минуту, когда он, переодетый, занимался наблюдением. Появление Тома послужило толчком к взрыву стихийного народного гнева. «Негодяй! ‒ крикнул один рабочий.‒ Ты нас расстреливал, ты ссылал нас в июне 1848 г.1 Ты называл нас трусами во время осады!»
«Смерть ему! Смерть!» ‒ раздавались крики 2
Его тут же вытащили и расстреляли у стены. После этого наступила очередь Леконта, которому солдаты бросили обвинение в жестоком обращении, в том, что он отдал утром приказ стрелять в народ. Несмотря на попытки некоторых защитить Леконта, он был также расстрелян.

1 Я©р~с, 1 рд>кданская война во Франции, Политиздат, 1940, стр. 46, ' Loicis Гга и;с, Histoire de la guerre ci vile de 1871, Paris 1879,
р. 74 ‒ 75.
83


В первый момент ночного нападения на Монмартр был опасно ранен на посту часовой Тюрпен. Он скончался через несколько дней; умирая, он сказал: «Я счастлив, так как видел революцию». Тюрпен просил Клемансо позаботиться о его жене, которая остается без средств к существованию.
«Возбужденная толпа,‒ рассказывает Луиза Мишель,‒ провожала прах Тюрпена на кладбище.
‒ В Версаль! ‒ кричал Теофиль Ферре, взобравшись на погребальную колесницу.
‒ В Версаль| ‒ повторяла толпа. Казалось, что мы уже идем туда... Но Версаль пришел к нам, а не мы к нему! Вернее, его привели к нам наши собственные предрассудки, наша нерешительность!» 1
В дни колебаний и переговоров с мэрами и депутатами Ферре проявил огромную настойчивость и решительность. 20 марта по настояцию его и Эда 2 Комитет 20 округов принял решение о том, что Центральный комитет Национальной гвардии не имеет права сложить с себя военную власть и гражданские полномочия, как того требовали мэры и депутаты, заявившие, что единственными носителями власти являются они.
На следующий день Комитет 20 округов постановил оказать энергичное содействие Центральному комитету Национальной гвардии и как можно скорее приступить к выборам Коммуны. Яля осуществления этой цели Комитет избрал 10 делегатов, в том числе Теофиля Ферре.
Избранный в Коммуну от ХЧП1 округа большим количеством голосов (13784 голосами), Ферре во время первых заседаний исполнял обязанности секретаря. 29 марта Ферре был избран в состав Комиссии общей безопасности и с этого момента целиком посвятил себя осуществлению одной из важнейших функций пролетарской власти ‒ функции подавления контрреволюции, беспощадного искоренения и разоблачения всех происков ее агентов. Непреклонность и принципиальная твердость Теофиля Ферре в осуществлении этой задачи неоднократно вызывали ярость и осуждение не только реакционеров, сторонников Версаля, но и колеблющейся, мягкотелой среды мелкобуржуазных демократов. Яаже те члены Коммуны, которые искренно считали себя социалистами (например, Артур Арку), пе в со-

' .7. Ытисль, Коммуна, стр. 76.
' Э.киль Эд ‒ бланкист, стоял во главе рабочего батальона СентАНТуаНсКого предместья. После восстания 31 октября ему пришлось уехать в Брюсссль, откуда он вернулся 13 марта. В армии Коммуны сразу выдвинулся на руководящие посты. Был членом Коммуны от Х1 округа.


стоянии были понять все значение и необходимость железной твердости и непреклонности в отношении врагов революции. Против правильной политики Ферре и Рига (прокурора Коммуны) они выступали с сентиментальными доводами, но последние продолжали упорно отстаивать свою линию поведения.
Характерное столкновение, например, произошло на заседании Коммуны 24 апреля 1871 г. по вопросу, следует ли разрешить членам Коммуны свободное посещение политических заключенных. Риго горячо возражал против этого; в особенности, утверждал он, это совершенно недопустимо в отношении заключенных в одиночных камерах. В случае принятия этого постановления Риго и Ферре решили подать в отставку.
«Социалист» Артур Арку требовал отмены одиночного заключения, так как оно ‒ «нечто безнравственное. Это ‒ физическая пытка... Я не понимаю,‒ говорил он,‒ как люди, которые провели всю свою жизнь в борьбе с деспотическим режимом... придя к власти, усердно повторяют те же ошибки»~.
«Война тоже безнравственна, однако, мы воюем»,‒ ответил Риго.
Делеклюз заявил, что не понимает подозрительности Рига и «не видит ничего плохого» во вмешательстве какого-либо члена Коммуны и в посещении им заключенных в одиночных «амерах. Риго энергично возразил: «У меня в настоящий момент содержатся 3 ‒ 4 таких лица, что, если бы каждый член Коммуны мог их посещать, признаюсь, тогда было бы совершенно бесполезно держать их в одиночном заключении. Кто не видел дела заключенного, тот может дать себя разжалобить его словами, его семейными обстоятельствами, соображениями человечности и помочь ему в сношениях с внешним миром». Раздались голоса: «Нет! Лы npomecmyez!» а
Несмотря на протест Риго, Билльорэ. и других, большинством было принято решение о праве членов Коммуны посещать заключенных. Тогда Риго и Ферре тут же сложили свои полномочия членов Комиссии общей безопасности, но были переизбраны и вынуждены были остатьсяз.
Подобное же столкновение произошло по вопросу об арестованных представителях духовенства. Некоторые «добросердечные» члены Коммуны (Белэ, Верморель, Лефрансэ) склонны были освободить часть заложников-священников, считая их «неопасными» и «не совершившими никаких политических преступлений».

' Протоколы Парижской коммуны, Партиздат, 1933, стр. 226.
' Там же, стр. 227.
' Там же, стр. 231, 233.


На заседании 8 апреля Ферре и Рига энергично возражали против этого, указывая на то, что священники †«опасные пропагандисты» вражеского лагеря. Ферре добавил, что заложники «немедленно после,их ареста допрашйваются гражданином Прото (делегатом юстиции.‒ А. Л.), который освобождает невиновных» 1.
Такую же принципиальную твердость проявил Ферре в вопросе о Комитете общественного спасения. Как бланкист он был сторонником железной революционной диктатуры, сторонником самых решительных революционных мероприятий. Поэтому на голосовании 1 мая 1871 г. он подал голос за создание Комитета общественного спасения и мотивировал это следующим образом:
«Я принял от своих избирателей императивный мандат; я полагаю, что, в соответствии с моими выступлениями и обязательствами, будет логичным ‒ голосовать за Комитет Общественного Спасения» 2.
Ферре с первых же дней отдался работе в Комиссии общей безопасности. В его распоряжении оказался богатейший материал, позволявший разоблачить темные махинации бонапартистских пособников, агентов и провокаторов. Это были знаменитые «Кабинетские архивы» префектуры полиции. В многочисленных (до 117 тысяч) папках этих архивов хранились «дела» и характеристики разных общественных деятелей, революционеров и ораторов народных собраний. Такие же архивы, касающиеся провинции, имелись в министерстве внутренних дел.
Рауль Риго значительно раньше Ферре имел случай ознакомиться с этими архивами: тотчас же после революции 4 сентября 1870 г. он поступил на службу в префектуру, во главе которой правительство Национальной обороны поставило скрытого монархиста Кератри. Роясь в архивах, Риго успел разоблачить ряд бонапартистских агентов. Он начал публиковать списки некоторых обнаруженных им провокаторов и проводил эту работу вплоть до неудавшегося восстания 31 октября 1870 г., после провала которого опять восторжествовала реакция. Г1ри Коммуне систематическое исследование полицейских архивов Империи опять возобновилось и дало плодотворные результаты. Риго, Ферре и их сотрудники сделали поразительные открытия. К их изумлению, обнаружилось, что личный секретарь Мадзини майор Вольф был на содержании наполеоновской полиции (он подписывался W и получал тысячу франков в месяц).

86
1 Протоколы Парижской коммуны, Партиздат, 1933, стр. 69.
2 «Les 31 sear>ces officielles de 1а Сопцпцпе, Paris 1871», р. 14О.


Особенно ошеломило бланкистов необычайное открытие: некоторые члены их организации, пользовавшиеся общим доверием, оказались провокаторами. Так, один из них, бланкист Жозеф Рюо, бывший каменотес и угольщик, осужденный при Империи по «делу Комической оперы», считался в кругу товарищей «стойким республиканцем». Оказалось, что он получал 200 франков в месяц от полиции. Такими же провокаторами оказались Ларжильер, Грефф, член Коммуны Бланше и Эмиль Клеман (первые два и Рюо были в период Коммуны расстреляны, остальным удалось уцелеть, хотя они и были разоблачены). Ферре лично допрашивал Бланше и Рюо.
И Риго и Ферре неоднократно подвергались ожесточенным нападкам как со стороны врагов, так и со стороны друзей Коммуны: первые '(а также члены «меньшинства» Коммуны) обвиняли их в «излишней подозрительности», в чрезмерной жестокости, вторые ‒ в чрезмерной близорукости и недостаточно умелой борьбе с контрреволюцией.
В борьбе с многочисленными врагами революции, тайными и явными, Комиссия общей безопасности, действительно, проявила недостаточную твердость и прозор.гивость, отражая чересчур «великодушную и гуманную» политику всей Коммуны в целом, протестовавшей против применения революционного террора. Это «излишнее великодушие пролетариата», который, вместо того чтобы «истреблять своих врагов... старался морально повлиять на них»1, часто осуждал Ленин, указывая, что оно было одной из причин гибели Коммуны. Говоря о необходимости подавления буржуазии и ее сопротивления в момент захвата власти рабочим классом, Ленин писал: «Для Коммуны это было особенно необходимо, и одна из причин ее поражения состоит в том, что она недостаточно решительно это делала» ~.
Коммуна с первого до последнего дня была опутана сетью шпионажа, предательства, заговоров, но Ферре и Риго, несмотря на всю свою энергию, сумели раскрыть только немногие из них, нацример <заговор трехцветных повязок», заговор Камюса, Люллье и др. а директор телеграфа Тревес передавал ложные,

1 Лснин, Уроки Коммуны, T. XII, стр. 163.
' Л-нии, Государство и революция, Партиздат, 1937, стр. 51.
» «Заговор трехцветных повязок» (K3K и другие аналогичные ему заговоры, организованные в Париже одновременно разными шпионскими группами) имел целью заготовить большое ко.1нчество опо. знавательных нарукавных повязок к моменту новой «Варфоломеевской ночи» ‒ вторжения версальских войск в Париж и кровавой расправы с коммунарами. В массовом масштабе фабрикация «трех. цветных повязок» была организована коммерсантом Ланье (впоследствии арестованным по приказу Ферре), который доверил это дела
87


искаженные телеграммы; шпионажем занимались штабные офицеры военного министерства, офицеры Национальной гвардии, подкупленные Версалем, и версальские агенты, сумевшие пробраться к высшим командным постам Национальной гвардии (Шарпантье, аномален, Ляпорт, Барраль-де-Манто, Францини и др.), но вредительская их деятельность оставалась неизвестной Комиссии общей безопасности. Широко практикуя метод подкупа, агенты Тьера безнаказанно организовали ряд диверсионных актов (например, взрыв пороховой фабрики на улице Рапп, с множеством жертв).
Следует, однако, отдать справедливость Риго и Ферре, что в смысле организации порядка,' и благоустройства в Париже они сделали очень многое. «Коммуна каким-то чудом преобразила Париж! ‒ писал Маркс.‒ Распутный Париж Второй Империи бесследно исчез... С февраля 1848 г. улицы Парижа впервые стали безопасными, хотя на них не было ни одного полицейского»1.
Вот как характеризует деятельность Ферре ближайший ero сотрудник по префектуре полиции П. Катлэн, «начальник полиции безопасности»:
«Он внушал уважение своей честностью и аккуратностью и страх ‒ своей страстной и ярой преданностью революции. я никогда не видел, чтобы он, как многие другие, опьянялся властью, пользуясь ею для угнетения слабых, зато он часто проявлял беспощадную суровость в отношении людей, злоупотреблявших своими полномочиями. Он способен был убить человека, но убить в том случае, если бы счел это полезным для торжества своих идей».
Катлэн вспоминает один случай, когда в его кабинет ночью ворвалась в сильном возбуждении группа национальных гвардейцев, угрожая ему оружием. Благодаря самообладанию и при содействии нескольких агентов ему удалось их успокоить и обезоружить. После бессонной ночи Катлэн разыскал Ферре и, убежденный, что эта попытка арестовать его была совершена по приказу Ферре, стал упрекать его. «Молча, Ферре фиксировал меня взором своих черных глаз, и когда я успокоился, просто сказал мне: «Гражданин, в этой истории я не замешан, и вы хорошо сделали, что защищались, так как я вас ни в чем не подозреваю. Если бы я намерен был вас наказать за измену, я 'бы никому этого не поручал и собственноручно убил бы вас».

некоей г-же Легро. Заговор этот был раскрыт благодаря случайности: одна работница, шившая повязки, по наивности отправилась в Ратушу просить, чтобы ей заплатили за работу; она не подозревала истинного назначения повязок и полагала, что это ‒ заказ Коммуйы.
' Маркс, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, стр. 64.


Признаюсь,‒ заканчивает рассказ Катлэн,‒ при этих словах я почувствовал страх перед этим человеком»1. Тот же Катлэн свидетельствует, что при нем Ферре дважды отдавал приказ о расстреле. В обоих случаях речь шла об уголовных преступниках и бандитах, которые, проникнув в ряды Национальной гвардии, совершали убийства, грабежи и изнасилования.
«Расстреляйте этих мерзавцев, которые позорят Коммуну»,‒ сказал мне Ферре с внушающим ужас спокойствием»-'. Катлэн, однако, не расстрелял их, а отправил на передовые позиции.
1 мая Ферре был назначен одним из заместителей прокурора Коммуны, одновременно с Гастоном да Коста, Мартенвилем и Гюгено, а две недели спустя ‒ делегатом при бывшей префектуре полиции вместо Курие (с освобождением от должности заместителя прокурора). Эти назначения дали Ферре возможность самостоятельней и интенсивней развернуть свою деятельность по борьбе с контрреволюцией.
Следует, однако, отметить, что общая ошибочная линия Коммуны † неуместное великодушие и доверчивость, неоднократно проявлявшиеся по отношению к своим врагам,‒ несомненно отразились и на действиях Ферре и Риго.
Несмотря на клеветническую кампанию буржуазной реакционной прессы, если и можно в чем-либо упрекнуть Коммуну и ее Комиссию общей безопасности, то только в чрезмерной мягкости и снисходительности. Яекрет 5 апреля об аресте заложников и Казни их в ответ на зверства версальцев долгое время существовал только на бумаге. И лишь через месяц и 12 дней по требованию члена Коммуны Урбэна (которого настроил версальский агент Барраль-де-Манто) этот декрет был вновь подтвержден, но опять-таки не приведен в исполнен.'ие1 Между тем вначале твердая политика Коммуны произвела известный эффект в Версале. «...расстрел пленных временно прекратился ‒ говорит Маркс.‒ Но как только Тьер и его генералы... узнали, что декрет Коммуны о репрессиях был простой угрозой, что были пощажены даже шпионы-жандармы, арестованные в Париже переряженными в национальных гвардеицев, и полицейские, схваченные с зажигательными снарядами,‒ как только они узнали об этом, они начали снова массовые расстрелы пленных» з. И только 24 мая, когда большая часть Парижа была уже в руках вторгнувшихся версальцев, пачками расстреливавших тысячи невинных
1
Р. Cattelain, Memoires >nedits du chef йе 1а sQt.etc sous la Сощтцпе, Paris (без года), р. 115 ‒ 120.
Ibid., р. 117, 120.
' %apse, Гражданская война во Франции, Маркс H ~ц~ел~е, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 308 ‒ 309.
89


людей,‒ только тогда Ферре решился уступить требованиям возмущенных рабочих, доведенных до отчаяния бесчеловечностью версальцев1 Только тогда был им отдан приказ о расстреле заложников. «Продолжая... расстреливать пленных, ‒ писал Маркс,‒ версальцы сами отдавали на казнь' своих заложников. Как же можно было еще дольше щадить их жизнь после той кровавой бани, которой преторианцы Мак-Магона отпраздновали свое вступление в Париж? Неужели и последняя защита от не останавливающегося ни перед чем зверства буржуазного правительства ‒ взятие заложников ‒ должна была остаться только шуткой?» 1
Утром 24 мая делегаты, выделенные толпой, явились в мэрию Х! округа, где в это время находился Ферре, с требованием от имени толпы привести в исполнение декрет 5 апреля. Ферре подписывает приказ о казни шести заложников, неуказав, однако, при этом их имен. Приказ, адресованный директору тюрьмы Ла-Рокетт, Франсуа, вручается Фортэну (следователю прокуратуры), который вместе с делегатами от толпы возвращается на площадь.
Очевидец и участник Коммуны Вильом описывает так этот момент: «Фортэн вскочил на скамейку. «Кто пойдет со мной?»‒ кричит он.‒ Вот приказ расстрелять шесть заложников в ответ на расстрел у Мадлен шести человек из 66-го батальона.
‒ Bcel Все! ‒ отвечает толпа.
Впереди всех'пожарный в каске. Он будет стрелять первый...
‒ Я! Я! ‒ кричит он. Они убили моего брата!
В короткое время Фортэн окружен шестью десятками людей. Яве трети из них принадлежат к 66-му батальону. Бегом устремляются они к тюрьме» 2.
Когда толпа узнала, что среди шести имен, выбранных Франсуа для расстрела, нет архиепископа, она хором потребовала: «Архиепископа! Подайте нам архиепископа 1»
Относительно арестованного архиепископа Ларбуа с Версалем давно велись переговоры: Коммуна предлагала освободить архиепископа в обмен на Бланки, но Тьер умышленно затягивал переговоры и отмалчивался. Этот холодный и хитрый политик считал, что расстрел коммунарами архиепископа будет гораздо полезнее для дела «партии порядка» и успешной борьбы с Коммуной, чем его освобождение. По мнению Tbepa, освобождение Бланки было бы равносильно тому, чтобы послать Коммуне на помощь целый армейский корпус. Тьер намеренно

90
' ><©p~c, Гражданская война во Франции, Политиздат, 1940, стр. 74. М©~~ам Вильом, В дни Коммуны, «Прибой», 1925, стр. 52 ‒ 53.


пожертвовал архиепископом, чтобы иметь «предлог» для своей кровавой расправы с десятками тысяч парижских пролетариев. На просьбу Фортэна, обращенную к Франсуа, вычеркнуть из
списка одного и дать взамен архиепископа, последний ответил, что у него нет на это приказа. «Я не выдам его без особого распоряжения», †добав он. Решено было вернуться в мэрию, с тем чтобы получить подпись Ферре. Когда ему сообщили требование людей, «Ферре, не говоря ни слова... своим ровным почерком бывшего клерка прибавил внизу наискось следующее примечание, окончательный смертный приговор прелату: «И в том числе архиепископа» 1.
Приговор был приведен в исполнение под руководством Жантоназ и Фортэназ. Капитан Сикар командовал взводом... Вернувшись в мэрию, Фортэн рассказал о совершившемся Ферре в присутствии Лиссагарэ и А. Эмбера«. По просьбе Ферре, он торопливо набросал следующий протокол:
«Сегодня, 24 мая 1871 года, в 7 часов вечера, во исполнение декрета Парижской Коммуны от 5 апреля о заложниках, в
тюрьме Ля-Рокетт расстреляны следующие лица:
Дарбуа, бывшиИ Парижский архиепископ;
Яегерри, бывшиИ кюрэ церкви Мадлен;
Бонжан, бывшиИ вице-президент Сената Империи;
Клерк, Аллар и Яюкудрэ, бывшие отцы-иезуиты.
Делегат Коммуны
Эмиль Фортэн».
Даже в рядах Коммуны были люди, не умевшие понять и оценить всей важности этих революционных актов (Верморель).
Еще на заседании Коммуны 8 апреля, споря с Рига и Ферре и защищая «неопасных» священников, Верморель утверждал: «Наша цель заключается не в том, чтобы проливать кровь
версальцев и заложников, а в том, чтобы воспрепятствовать
1 М. Впльо.ц В дни Коммуны, стр. 56.
~ Иинтоя ‒ бывший слесарь и искусный резчик по дереву, блан- кист; в июне 1848 г. дрался на баррикадах и был ранен. Во время осады был знаменосцем 66-ro маршевого батальона; 31 октября и 22 января вывел свой батальон на штурм Ратуши. С 15 мая ‒ слсдователь при прокуроре Коммуны. Доблестно дрался за Коммуну; один из тех храбрецов, которые 25 мая остановили движение версальцев на площади Бастилии. Судился версальцами за расстрел заложников, приговорен к казни, пал 30 апреля 1872 г. с криком: «Да здравствует KoMMyaal»
з Фордик ‒ молодой бланкист, друг и зять Жантона, приговорен был по тому же делу к 10 годам каторги.
~ Эмбер ‒ один из редакторов газеты 1871 г. «Реге D uchene».
91


пролитию нашей крови»1. «Хорошее же дело вы сделали!»‒ сказал он, узнав о расстреле архиепископа. «Оставался, может быть, последний шанс, чтобы остановить кровопролитие. Теперь вы отняли его у нас... Кончено!»~
В тот же день, утром 24 мая, Ферре, находясь в префектуре полиции (на острове Собора Парижской богоматери), вокруг которой пылал уже пожар, и почти окруженный версальцами, отдал приказ «взять из депо арестованных, имена которых следуют, и расстрелять их»~.В числе четырех, подлежащих расстрелу, был версальский агент Вейссе, который был подослан к Домбровскому с целью подкупа. В отношении остальных заключенных Ферре распорядился освободить их, йри условии если они будут драться с версальцами. Это были осужденные за незначительные проступки (около 450 человек). Реакционно настроенная администрация тюрьмы, воспользовавшись распоряжением Ферре и общим смятением, выпустила всех их на свободу.
Суббота, 27 мая, последний день «кровавой недели». Теперь уже ясно, что все потеряно. В руках коммунаров из всего огромного Парижа осталось только несколько улиц XI и ХХ округов. 200 коммунаров защищают кладбище Пер-Лашез и после разрушения снарядами главных ворот продолжают драться, укрывшись за могилами и памятниками. Идет проливной дождь... Днем Ферре в последний раз приближается к тюрьме Ля-Рокетт, где еще сидят 315 заложников. Ожидая с минуты на минуту версальцев, арестованные забаррикадировали все двери и окна. Ферре торопливо пишет на клочке бумаги приказ ‒ освободить заложников. Он приказывает также выпустить остальных, не политических заключенных, предложив им драться на баррикадах.
В эту страшную, незабываемую, последнюю ночь «кровавой недели» (с 27 на 28 мая) мэрия ХХ округа являлась последним центром сопротивления героических коммунаров. Ливень. Ля Виллет ярко пылает. В мэрию ХХ округа стекаются отовсюду раненые коммунары, но там хаос и смятение, нет ни врачей, ни перевязочного материала, ни лекарств. Только 6 или 7 членов Коммуны находятся здесь, измученные и обессиленные: Тренке, Ферре, Варлэн, Ранвье, Журд и др.
Утром 28-го версальцы двигаются вперед, чтобы покончить с последними защитниками Коммуны. «Небольшой отряд пол

' Протоколы Парижской коммуны, Партиздат, стр. 69.
2 М. Вильои, В дни Коммуны, стр. 60.
' g. Laronze, Histoire etc la Commune de 1871, р. 596 ‒ 600. (По тверждению Лярояза, Ферре велел также сжечь префектуру и ворец правосудия.)
92


ТЕОФИЛЬ-ШАРЛЬ ФЕРРЕ


предводительством Варлэна, Ферре, Гамбона, с красными шарфами вокруг пояса и с шаспо на плечах, спускается по улице ,Яе-Шам и выходит на бульвар ХХ округа. Огромного роста гарибальдиец несет большое красное знамя. Они входят в Х1 округ. Варлэн и товарищи его идут на защиту улицы Фобурдю-Тампль и улицы Фантен-о-Руа.
...В 11 часов у федератов уже почти нет пушек, и две трети армии их окружают... Версальская артиллерия бомбардирует их до тех пор, пока федераты не растрачивают всех своих снарядов. Послав последшою пулю, они бросаются на штыки, которые их окружают со всех сторон... В час дня все кончено» 1.
С беспримерным мужеством и самообладанием Ферре руководил до конца обороной последних позиций коммунаров и сам дрался, пока хватало патронов. Но вот последняя баррикада взята. Отчаянное, героическое сопротивление сломлено. Ферре удается скрыться, ускользнуть из рук версальцев.
Не будучи в состоянии поймать Теофиля, версальские полицейские власти выместили всю свою злобу íà ero родных‒ родителях, сестре и братьях; ‒ которые скромно жили в маленькой квартирке парижского предместья Леваллуа-Перре, на улице Фазилло.
«Иа коммунаров надо устроить oxomy! Это бандиты, которь~е сами себя поставили вне законов гуманности/» ‒ взывала газета «Le Bien Public» («Общественное благо»).
«Мы должны обложить, как диких зверей, тех, кто иопрятался,‒ бесиощадно., но с твердостьюБ> («Фигаро»).
Однажды утром дома остались только мать Теофиля (отец ушел на работу) и больная сестра .его Мари, которую трепала жестокая лихорадка. Внезапно в дверь постучали, и ворвалась целая орава полицейских агентов и шпиков.
«Сыщики набросились на старуху Ферре,‒ рассказывает Одисс Баро,‒ и засыпали ее вопросами, требуя, чтобы она указала место, где скрывается ее сын. Она утверждала, что ничего об этом не знает, но что если бы и знала, нельзя требовать от матери, чтобы она выдала собственного сына.
Настояния версальцев удвоились, поочередно подступали они к ней то с лаской, то с угрозой.
‒ Арестуйте меня, если хотите, но не могу же я сказать то, чего не знаю! Не будете же вы так жестоки, чтобы отрывать меня от постели моей больной дочери.
Один из агентов заявил:

94
' Лиссагарэ, История Коммуцы 1871 г., стр. 309.


‒ Так как вы не желаете сказать нам, где ваш сын, мы уведем, вместо него, вашу дочь...
Тщетны все ее мольбы и слезы. Больную заставляют подняться и одеться, несмотря на то, что это грозит ее жизни.
Мужайся, мама,‒ говорит Мария,‒ не беспокойся, у меня хватит сил, это ничего: меня должны будут отпустить.
Ее уводят»'.
Старуха-мать не могла выдержать такого сурового испытания: она начинает бредить, произносить несвязные фразы. Версальские агенты не отходят ни на минуту от обезумевшей женщины, прислушиваясь к каждому ее слову. С ее уст случайно, среди обрывков слов сорвалось какое-то название «СенСовер». Это ‒ название улицы гие Saint-Sauveur! Мать бессознательно выдала своего собственного сына!
«Увы! Этого достаточно! †заканчива Баро свой грустный рассказ («Дело из архива магистратуры»).‒ Двое агентов остаются караулить дом Ферре, а другие во всю прыть бегут заканчивать свое дело. Улицу Сен-Совер окружают, обыскивают каждый дом: Теофиль Ферре арестован... Через неделю после страшной драмы на улице Фазилло храброй девушке вернули свободу. Но ей не могли вернуть ее матери, которая сошла с ума и вскоре умерла в больнице для умалишенных при приюте св. Анны»2.
Вскоре был арестован отец Ферре. Он просидел в тюрьме вплоть до расстрела сына.
17 августа 1871 г. начался «процесс членов Коммуны», в том числе Теофиля Ферре. Ферре и его семнадцать товарищей предстали перед 3-м Военным трибуналом, председателем которого был полковник Мерлен, а обвинителем ‒ батальонный командир Гаво, недавно вышедший из психиатрической больницы.
Триста мест в зале суда было отведено для членов реакционного Национального собрания, 2 тысячи мест вЂ д «избранной публики». Так как Ферре отказался от защитника, председатель назначил ему официального защитника ‒ Маршана. В обвинительном акте перечислялись все звания во время Коммуны и все «преступления» Ферре, который характеризовался как «пылкий, неутомимый революционер», имеющий «очень плохое политическое прошлое» а.

' Оддс Баро, Яело as архива магистратуры. Uar. по книге
Луизы Ыишель, Коммуна, Госиздат, 1926 r., стр. 174 ‒ 175.
Там же.
' «3-me Conseil de guerre. Jugement et condamnation des:nembres
de la Cotrtmune», Роаппе 1871, р. 8, 9.
95


В первый же день процесса Ферре решил избрать свою обычную тактику, которой руководствовался еще во время процесса в Блуа: он знал, что «суд» над ним фактически сведется к грубой фальсификации правосудия, к акту насилия, который, приличия ради, нужно будет только облечь в соответствующие формальные рамки,‒ и заранее решил наотрез отказаться от всякого участия в прениях. Впрочем, в течение процесса у него иногда истощалось терпение, и тогда он гневно реагировал на какую-нибудь новую клеветническую выдумку. В самом начале он обратился к суду со следующим заявлением1:
«Господам членам 3-го Военного трибунала
Принимая во внимание, что я имел честь быть избранным членом Парижской Коммуны тридцатью семью тысячами голосов XIII-го округа; что я принял этот мандат, и моим долгом было честно его выиолнять, что Коммуна пала, ее члены убиты или арестованы, а характер их личностей, их действий, их учения и намерений сознательно извращен и истолкован самьсм лживым и гнусным образом; принимая во внимание, что главные вожди Парижской Коммуны, убитые, арестованные или вынужденные скрываться, были предметом самой недостойной клеветы и не имели возможности доказать истину и заклеймить клеветников; принимая во внимание...»
Но тут представитель версальского правительства вышел из себя и резко перебил его:
‒ Немыслимо, чтобы Трибунал продолжал слушать подобное восхваление Коммуны обвиняемым. Этого еще недоставалоI
Как и ожидал Ферре, суд и обвинитель вели себя нагло и крайне пристрастно, нисколько не считаясь с юридическими нормами.
( 1
Не следует забывать, что многое из того, что мы теперь внаем, не было тогда известно 3-му Военному трибуналу. Показания свидетелей на суде были явно неудовлетворительны, сбивчивы и путанны, несмотря на специальный их подбор (в качестве свидетелей были вызваны, вопреки закону, уголовные преступники, содержащиеся в тюрьме, и люди с весьма сомнительной репутацией). Одной из задач обвинения было доказать, что Ферре «лично присутствовал» 24 мая при казни архиепископа и прочих пяти заложников, чего в действительности не было. Но выступавшие перед судом свидетели отрицали это или ссылались на «слухи», на чужие слова; даже те, кто раньше давал такого рода показания, сейчас изменили их, некоторые не могли опознать Ферре на скамье подсудимых (например, тюремные

96
' Цит. По книге 9. da Costa, La Commune vhcue, v. II, р. 55 ‒ 57.


надзиратели Кабо, Мюллер, арестант-вор Вальтье, указавший вместо Ферре на Люллье, сидевшего на скамье подсудимых, и др.). Только арестант Коста (жулик, посаженный за подделку векселя) уверял и клялся, что Ферре «привел в тюрьму карательный взвод».
Не будучи в состоянии доказать участия Ферре в казни 24 мая, обвинитель выдвинул новую версию †том, что Ферре, который весь этот день провел в мэрии XI округа (на площади Вольтера), там на месте производил массовые расстрелы. Это лживое показание дал коммерсант-оружейник Ланье, который был арестован Коммуной по делу о «Заговоре трехцветных повязою, допрашивался Ферре и потому питал к нему лично сильнейшую ненависть. Несмотря на резкий протест возмущенного этой ложью Ферре, Ланье продолжал расписывать сочиненные им «подробности расстрела на ступенях мэрии». Но целый ряд свидетелей ‒ служащих мэрии XI округа, работавших там с утра до вечера безвыходно, дали самые убедительные показания о том, что рассказ о мнимых «массовых расстрелах» вымышлен с начала до конца (показания Майе, Кутана и Мартина). Обвинение и в этом пункте провалилось.
«Теперь для нас нет никаких сомнений, †пиш Гастон да Коста в своей книге о Коммуне1,‒ что Ферре был главным действующим лицом в этой драме (т. е. казни заложников 24 мая.‒ А. Л.), но важно, с юридической точки зрения, что тогда, в августе 1871 г., 3-Й Военный трибунал не имел, осуждая Ферре, никаких доказательств его виновности».
В своем стремлении обвинить во что бы то ни стало Ферре суд не погнушался даже явной фальшивкой: на суде была предьявлена «записка» Ферре следующего содержания:
«Гражданин Люсэ. Немедленно прикажите сжечь министерство финансов и после этого присоединяйтесь к нам.
Т. Ферре.
Прериаля 79 года»а.
Подделка мнимой записки Ферре была настолько грубой и неуклюжей, что обвинение заранее поспешило нредупредить: почерк записки не похож на почерк обвиняемого, так как «Ферре намеренно исказил свою обычную манеру писать». Это жульническое «передергивание карт» заставило Ферре заговорить. Пытаясь сдержать свой гнев и выбирая осторожные выражения,

1 О. da Coeta, 1 à Commune чбсце, ч It, р. 54. В этой книге
автор-бланкист подробно анализирует показания свидетелей и вес~
процесс членов Коммуны (стр. 20 ‒ 63).
' Прерналь ‒ 9-й месяц французского республиканского календаря.
Исчислялся от 20 мая до IS'éþíÿ.
7 А. Лурье


он сказал: «Эксперт уверяет, что эту записку писал я. Но даю вам слово, что она †поддельн! Это все, что я намерен сказать. Яопустим даже, что я написал такой приказ, ‒ но в этом случае я бы постарался, чтобы слова мои не совсем были понятны, и написал бы его на бланке с официальным заголовком.
Эту записку я увидел напечатанной в «Liberte» и сразу же догадался, что полиция введена в заблуждение, кем ‒ не знаю... думаю, что записку смастерили полицейские агенты, у которых есть на меня зуб. Почти все нынешние агенты те же, что служили и при Империи. Можете сравнить ее с другим моим письмом, имеющимся в деле: я никогда не пишу таким косым почерком» 1.
Защит ик Ферре, Маршан, назначенный судом, вел себя кор ректно. Сам он не выступил, а добился для Ферре разрешения прочесть вслух свое «Заключение по делу». Это «Заключение~ прозвучало обвинительным актом против Империи и версальского правительства. В своей заключительной речи Ферре дал яркую картину предательства правительства Национальной обо.- роны, навязавшего населению Парижа гражданскую войну.
Накануне своей трагической гибели этот героический коммунар предстает во всем своем величии и гражданском мужестве, принимая на себя всю ответственность за политическую деятельность Коммуны, фактически превращая суд над коммунарами в суд над Версалем и над победившей реакционной буржуазией. Вот эта замечательная сцена:
«Ферре (читает свои «Заключения»): «После заключения мирного договора, явившегося следствием позорной капитуляции Парижа, республика была в опасности. Люди, унаследовавшие власть от Империи, рухнувшей в грязи и крови...»
Председатель (прерывает). Я не могу допустить произнесения этих слов ‒ они могут отиоситьсятолько к вашему правительству1
Ферре (продолжает)....Эти люди цеплялись за власть; несмотря на всеобщее презрение, они втайне подготовляли государственный переворот, они упорно отказывали Парижу в праве выбора Муниципального Совета.
Правительственный комиссар. Это неправда;
Ферре. 18 марта еще не было закона, разрешающего выборы.
Председатель. Предупреждаю вторично; в третий раз я Лишу вас слова!
Ферре....Честные и искренние газеты были закрыт~, лучшие патриоты были осуждены на смерть»а.

' 3-me Conseil de guerre. Joanne, 1871, р. 25 ‒ 26.
~ О. ds Costa, La Commune vecue, v. II, р. 58-~9


Председатель записывает его слова.
В той части речи, которой ему не удалось произнести перед судом, но полньй текст которой приведен в отчетах процесса, Ферре вскрывает предательство версальского правительсгва1.
«...Роялисты готовилась к разделу Франции; 18-го марта они решили, что готовы, и попытались разоружить Национальную Гвардию и произвести массовый арест республиканцев. Но их попытка рушилась перед лицом общего сопротивлсния всего Парижа. Их покинули даже их собственные солдаты, они бежали и нашли убежище в Версале. Париж был предоставлен самому себе, энергичные и смелые граждане пытались, с опасностью для жизни, восстановить порядок и безопасность. Несколько дней спустя... была избрана Коммуна. Долгом версальского правительства было †призна авторитет этого голосования, вступить в соглашение с Коммуной, чтобы восстановить мир и согласие. Но оно поступило как раз наоборот: словно война с иноземцами не причинила уже достаточно горя и разорения, правительство начало гражданскую войну, дыша местью и ненавистью к народу. Оно атаковало Париж и подвергло его новой осаде. Оно пользовалось всеми способами, чтобы победить; по всей Франции распространяло самую гнусную клевету о действиях и о личности деятелей Коммуны; оно окружило себя злейшими врагами республиканской партии, а генералы версальской армии были личными друзьями Наполеона 111. Два месяца Париж сопротивлялся; наконец, он был побежден, и в течение 10 дней с разрешения правительства происходило массовое убийство граждан и расстрелы без суда.
Эти черные дни переносят нас в эпоху Варфоломеевской ночи 2. Виновники убийств сумели превзойти ужасы июньских (1848 г.) и декабрьских (1851 г.) дней! Доколе же народ будут расстреливать из митральез?»
Свою речь Ферре закончил следующими словами: «Член Парижской Коммуны, я нахожусь в руках ее победителей. Они хотят моей головы ‒ пусть берут ее... Никогда я не захочу спасти свою жизнь подлостью. Свободным я жил, свободным хочу умереть. Прибавлю только одно: судьба капризна. Я завещаю будущему заботу о моей памяти и о мести за меня».


99
1 eLe Proces de 1а Commune. Compte rendu des debuts du Conseil de диегге», Paris, р. 148 ‒ 149.
» Варфоломеевская ночь (на 24 августа 1572 г.) ‒ массовое избиение французских лротестчнтов-гугенотов в Париже, организованное католической партией Гизов и Екатериной Медичи с ведома и одобрения короля Карла 1Х (который, говорят, сам стрелял нз окна дворца в бегущих).
7 °


‒ Память об убийце! подал наглую реплику председатели суда Мерлен.
Обвинитель Гаво добавил:
‒ За такое заявление надо отправить на каторгу! 1 Таков был этот трибунал, председатель которого еще до решения суда позволил себе назвать Ферре «убийцей»!
Аудитория, состоявшая из буржуа, чиновников, полицейских и кокоток, подняла ужасающий вой по адресу Ферре.
«Ферре спас честь Коммуны, но сам погиб» а,‒ правильно резюмирует Луиза Мишель.
Действительно, он заботился лишь о том, чтобы весь мир узнал правду о Коммуне!
Ферре был приговорен к смертной казни...
Со дня на день ожидая казни, он вел себя спокойно и мужественно. Об этом свидетельствует его замечательная переписка с Луизой Мишель, сидевшей в то время в тюрьме а: «Мы сейчас были побеждены, ну что же! Если не мы, то наши братья возьмут реванш. Так какое же имеет значение, если я, например, в это время уже не буду жить?»
«...Никогда социал.зм не был так необходим, как сегодня!»‒ с глубокой убежденностью писалон. Оннестолькодумалосвоей близкой смерти, 'сколько пытался утешить и успокоить своего друга Луизу.
Сколько нужно было стоического самообладания, чтобы вести себя в такую минуту так, как это делал Ферре, видевший крушение самого дорогого для aero ‒ Коммуны, лишившийся любимой матери, которая умерла в сумасшедшем доме. Отец все еще сидел в тюрьме. Брата ‒ участника Коммуны недавно арестовали; он непрерывно с волнением домогался свидания с Теофилем. Горе сломило его, и он так же, как мать, потерял рассудок. «Внезапно,‒ рассказывает Гастон да Коста, сидевший' в том же версальском «Maison .de justice», где сидел Ферре в одиночной камере«,‒ среди гробовой тишины тюрьмы прозвучали отчаянные, бессвязные вопли сумасшедшего человека. Это был брат Ферре... Вскоре он уже не кричал, а рычал, выл, требуя попрежнему... свидания с братом/ Теофиль Ферре сидел внизу, в первом этаже, в одной из камер, предназначенных для смертников...
Внезапно мы (находившиеся в 3-м этаже) услышали быстрые

' О. du Со81а, 1à Commune vhcue, ч. П, р. 60.
~ Л.'. Мишель, Коммуна, стр. 179.
' Подробнее см. ниже биографию Луизы Мишель, стр. 162 ‒ 163
кашей книги.
~ О. da Созыва, 1 à Commune vhcue, v. II, p. >>8.





шаги надзирателей, ругань. Затем скрип ключей и засова‒ угрозы арестованному... Очевидно, его зверски избивали... Это продолжалось целых полчаса, в то время как Теофиль находился внизу. Он слышит, он ждет! Не вытерпев, я вскакиваю и бегу к окошку с громкими проклятиями. Появляется директор, предлагает мне замолчать. В то же время несчастного брата Ферре связывают и тащат в одно из подземелий тюрьмы... Это не было галлюцинацией. Все мои товарищи слышали эту сцену ‒ Груссэ, Эмбер, Рошфор».
Когда полковник Гайяр, начальник военно-тюремного управления, узнал об этом эпизоде, ему пришла в голову жестокая «шутка». Он приказал «удовлетворить давнишнюю просьбу» умалишенного.
Больной был посажен вместе со своим братом-смертником Теофилем. Последнему приходилось терпеливо выносить эту пытку в течение последних дней, которые ему еще осталось жить!..
Но Теофиль ни единым жестом не выдал своего волнения и горя. Этого сильного духом человека прекрасно характеризует последнее письмо ‒ письмо его сестре Мари, которое было написано обычным четким почерком за два часа до казни:
«Версальская одиночная тюрьма, камера М б.
Вторник, 28 ноября 1871 г., 5~/~ часов утра.
Дорогая сестра!
Через несколько мгновений я буду мертв. В последнюю минуту я буду вспоминать о тебе. Прошу тебя, потребуй, чтобы тебе выдали мое тело, и похорони его вместе с телом нашей несчастной матери.
Если можешь, напечатай в газетах о часе погребения, чтобы друзья могли проводить меня. Само собой разумеется, никакого церковного обряда: я умираю, как и жил, материалистом.
Снеси венок из иммортелей на могилу матери.
Постарайся вылечить брата и утешить отца; расскажи обоим о том, как я их любил.
Целую тебя тысячу раз и тысячу раз благодарю тебя за те заботы, которыми ты не переставала меня окружать. Преодолей свое горе и будь на высоте положения, как ты мне нв раз обещала. Что до меня, то я счастлив: приходит конец моим мучениям, и потому жаловаться мне не на что. Все мои бумаги, платье и другие вещи должны быть выданы тебе, за исключением денег, которые я оставляю в конторе для менее несчастных, чем' я, заключенных.
Т. Ферре»1.

1 Л. Жжаель, Коммуна, стр. 182.
101


После этого Ферре написал еще одно краткое письмо, адресованное военному министру:
«Господин министр! Через несколько мгновений я буду мертв, и тогда не будет никаких оснований держать в заточении моего отца, находящегося на понтоне (плавучей тюрьме.‒ А. Л.) и брата моего, который помещен, как умалишенный, в военном госпитале. Надеюсь, что вы вернете их обоих моей сестре, которая одна в состоянии дать им все то внимание и заботы, в каких они нуждаются»1.
В тот же день, 28 ноября 1871 г., Теофиля Ферре, Росселя и Буржуа а отвезли на зловещее поле Сатори, где пролилось немало крови расстрелянных мучеников-коммунаров. Вот как один журналист описывает повсдсние Ферре с того мгновения, когда ему объявили, что он должен ехать на казнь:
«Ферре спокойно закурил сигару и начал так тщательно одеваться, что это заняло более получаса. Он беседовал с надзирателями, роздал им сигары, которые, по его словам, «ему уже некогда было курить». Его волнение сказывалось только в некотором конвульсивном подергивании век и в прерывистости речи... Наконец Ферре и его товарищей по несчастью вывели на улицу. Разда.лась команда, и эскорт поскакал галопом, окружая три черных экипажа.
На поле Сатори еще с 6 часов утра выстроились в виде каре войска под командой полковника Мерлена (того самого, который был председателем суда, приговорившего Ферре к казни).
В 71/4 часа по приказу полковника Мерлена забили барабаны: это на поле появилась процессия с осужденными. Процессия направляется к середине каре. Экипажи останавливаются, Ферре, Россель и Буржуа выходят и твердым шагом идут к роковым столбам под звук барабанной дроби. Водворяется гробовая тишина, начинается чтение приговора. Ферре продолжает спокойно курить сигару. Выпрямившись, Ферре опирается о столб и ждет...»
«Действительно,‒ писала газета «Liberte» от 28 ноября 1871 г.,‒ осужденные держались весьма твердо. Ферре, прислонившись к столбу, бросает на землю свою шляпу. Подбегает сержант, чтобы завязать ему глаза, но Ферре берет повязку и бросает ее на шляпу. Трое осужденных остаются одни у своих столбов, три карательных взвода, быстро приблизившись, дают залп.
' .Уы48 С1а~е1м, Histoire de la Яечо1и6оп de 1870 ‒ ~8~1, Paris,
143. Согласно оговорке Claretje, письмо цитировано не
бу~вал»о, но «таков почтк точный ею смысл».
~ Россель и Буржуа ‒ участники военной обороны Коммуны.
102


Россель и Буржуа падают сейчас же. Ферре на мгновение остается на ногах, а затем падает на правый бок.
Старший полевой хирург,1(ежарден спешит к трупам. Он делает знак, что Россель мертв, и подзывает солдат, чтобы добить Ферре и Буржуа».
Так геройски погиб коммунар Теофиль Ферре, один из лучших и наиболее стойких революционеров Парижской коммуны 1871 r.
Теофиль Ферре, подобно своему учителю Бланки, был «социалистом только по чувству» (Энгельс), он не был вооружен социалистической теорией, но твердо и пламенно верил в то, что социализм в конце концов восторжествует.
Спокойствие и выдержка, скрывающие под внешним покровом концентрированную энергию, преданность делу революции и беззаветная вера в победу социализма были характерными чертами Теофиля Ферре. Его цельный, честный, мужественный образ навсегда запечатлеется в нашей памяти, как обаятельный образ безупречного героя пролетарской революции 1871 г., высоко и твердо державшего ее знамя до последней минуты своей
ЖИЗНИ.


ШАРЛЬ ДЕЛЕКЛЮЗ
(1809 1871)


Строгая, скорбная фигура старого революционера Шарля Делеклюза принадлежит к числу наиболее привлекательных образов буржуазных демократов, перешедших на сторону Коммуны.
Крупнейшей ошибкой всей его жизни было стремление возродить и перенести в обстановку второй половины XIX века устарелые революционные понятия и традиции якобинцев 1793‒ 1794 гг. Делеклюз и его единомышленники, «неоякобинцы», не желали понять, что каждая эпоха требует новых форм борьбы, а не механического копирования старых. Они не умели сделать должный вывод из того факта, что на политической арене появился новый, подлинно и до конца революционный класс‒ пролетариат.
Сын инвалида ‒ сержанта времен Первой империи, Шарль Делеклюз учился сперва в Бурбонском колледже, потом на юридическом факультете. Закончить свое образование ему не удалось, так как оН вынужден был поступить на службу клерком 3с одному адвокату. Вскоре он принял участие в революционных выступлениях 30-х годов. Боевое крещение Делеклюз получил на баррикадах у монастыря Сен-Мерри (5 ‒ 6 июня 1832 г.).
I04


В апреле 1834 г. он защищал баррикады на улице Транснонэв (где Тьер, получивший впоследствии название апранснонэнский палач», впервые «прославил» себя жестокой расправой над восставшими рабочими). После этого Делеклюз был арестован и, некоторое время просидел в тюрьме. Очутившись на воле, Делеклюз был скоро вновь привлечен по обвинению в том, что участвовал в покушении на жизнь короля Луи-Филиппа. Преследуемый полицией, он вынужден был в 1835 г. эмигрировать в Бельгию и только шесть лет спустя мог вернуться на родину„ где стал во главе провинциальной (валансьенской) газеты «L'Impartial du Nord».
На страницах этого республиканского буржуазно-демократического органа Делеклюз энергично атаковал правительство ЛуиФилиппа и в числе первых потребовал избирательной реформы. В результате революции 1848 г. к власти пришли политические единомышленники и друзья Делеклюза (мелкобуржуазные демократы).,П,елеклюз был назначен генеральным комиссаром северных департаментов республики и поселился в Лилле. Его популярности повредил так называемый инцидент «Risquons tout». После февральской революции бельгийские эмигранты-республиканцы, находившиеся в Париже, создали волонтерский отряд с намерением проникнуть через французскую границу в Бельгию, поднять в народе революционное движение и свергнуть монархию. Они требовали, чтобы республиканское правительство Франции открыто поддержало их, но встретили отказ. Правительство (Ледрю-Роллэн и др.) заявило, что сочувствует им, но может оказать помощь оружием, продовольствием и т. д. только неофициально. Делеклюз со своей стороны также оказывал известную помощь бельгийским повстанцам.
Когда волонтеры перешли границу близ деревушки под названием «Рисконту» («Risquons-tout», т. е. «рискнем всем»), то очутились среди бельгийских штыков. Бельгийское правительство самым безжалостным образом расправилось с кучкой отважных энтузиастов-республиканцев.
История в «Risquons tout» взволновала общественное мнение и восстановила MHOIHx как против правительства, так и против Делеклюза. На выборах в Учредительное собрание Делеклюз поучил ничтожное количество голосов, вышел в отставку и мрнулся к журналистской деятельности.
В первом номере основанной им газеты «Демократическая и социальная революция» (7 ноября 1848 г.) Делеклюз писал: «Демократия ‒ путь, который должен нас вести к социальным реформам. Будем же республиканцами и демократами, чтобы стать социалистами!» Однако социализм для Делеклюза ‒ понятие


неопределенное. «Социализм ‒ не что иное, как республика в действии» 1,‒ писал он.
В дальнейшем в своей газете «Демократическая и социальная революция» Делеклюз все резче и резче выступает против буржуазного правительства. Как поясняет Маркс, после июльских дней 1848 г. мелкая буржуазия почувствовала, что удар окрепшей реакции направляется и против нее, что экономическое положение ее становится неустойчивым. Этим-то и следует объяснить внезапное полевение мелкобуржуазных республиканцев 2.
12 марта 1849 г. Делеклюз, выступая против контрреволюции, писал:
«Контр-революция славно и ловко поработала в июньские дни 1848 года! С каким умением, с каким поразительным расчетом она разожгла восстание с тем, чтобы доставить себе удовольствие удушить его под горой трупов... Какое значение для этих господ имеет пролитая кровь? Это ведь народная кровь. Народные массы истребляли друг друга, как некогда пленные гладиаторы, которые по приказанию римлян убивали друг друга на арене... Тюремщики и надсмотрщики собрали в зараженных ямах все то, что избегло руки палача. И вы воображаете, что они выпустят добычу из рук? .. Нет, еще больше арестов! Больше ссылок, больше военных судов! Железо, огонь, свинец, расстрелы! Вот какова их надежная д~стиция» з
За эту статью Делеклюз был присужден к году тюрьмы и тысяче франков штрафа. Несколько месяцев спустя последовал новый приговор ‒ 3 года тюрьмы и 11 тысяч франков штрафа‒ за статью, восхвалявшую Нурри, убившего реакционного генерала Брэа во время июньских боев 1848 г.
11 июня 1849 г., когда были получены известия о битвах под стенами Рима (интервенция генерала Удино в пользу папы), демократическая партия Горы сделала довольно робкую попытку, сопротивления президенту Луи-Наполеону.
Выступая 11 июня в Законодательном собрании и ссылаясы на Ч статью французской конституции («Французская республика уважает иностранные национальности... и никогда не употребит своих военных сил против свободы какого бы то нн было народа»), Ледрю-Роллэн от имени Горы требовал преда-

Л. Лавров, Парижская коммуна 1871, 1925, стр. 36.
~ См. Маркс и Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 349.
' Цит. по книге СЬ. ProR», Delescluze, Paris 1898, р. 23, 24.
106


иия суду президента и его министров за нарушение конституции ‒ насилие над Римской республикой.
12 июня Делеклюз писал по этому поводу в своей газете: «Пусть Гора не теряет ни мгновения! Пусть она объявит Бонапарта и его министров вне закона~.. Пусть Республика возродится путем грандиозного усилия и одержит в Париже последнюю победу над деспотизмом!.. Пусть от края до края все добрые граждане Франции восстанут... Сигнал им будет дан завтра ‒ манифестом Горы!»
13 июня газета Делеклюза опубликовала призыв к оружию, подписанный 148 депутатами. Правительство конфисковало все номера газеты.
Демократическая партия пыталась организовать в этот день демонстрацию протеста. Однако немногочисленная демонстрация, шедшая под лозунгами «Да здравствует Италия! Да здравствует Конституция!», была быстро рассеяна войсками. Делеклюз, как и многие другие его единомышленники, вынужден был бежать за границу.
По поводу июньской демонстрации 1849 г. Маркс писал: «Достаточно сказать, что Гора стояла во главе этого движения, чтобы знать, что это движение было подавлено и что июнь 1849 r. был столь же смешной, сколь и ничтожной пародией на июнь 1848 г....Июнь 1849 г был мщением 3а июнь 1848 г. В июне 1849 г. были побеждены не рабочие, но пали жертвой мелкие буржуа, стоявшие между рабочими и революцией» 1.
Делеклюз до своей эмиграции пытался создать общество «Республиканская солидарность», которое должно было «объединить воедино все рассеянные элементы демократических республиканцев и основать мощную партию демократической и социальной Республики....После новой революции,‒ писал он в одном из писем, фигурировавших потом на процессе в Версале,‒ мы намерены опубликовать декларацию прав и Конституцию 1793 года с легкими видоизменениями. Временно революционная диктатура будет осуществляться Комитетом Общественного Спасения, опираясь на Совещательный Комитет, составленный из делегатов ‒ o~ каждого департамента»~.
В начале августа 1853 г. Делеклюз вернулся в Париж и принял участие в подпольной деятельности тайных обществ, стремившихся восстановить республику путем переворота

1 Маркс, Избранные произведения, т. II, 1940, стр. 205, И7.
~ СЬ. Proles, Delescluze, р. 29.
107


(«Молодая Гора» и «Марианна»). Он переписывался с Мадзини.
Выданный провокатором, Делеклюз был 15 октября 1853 г. арестован и посажен в Мазасскую тюрьму. На процессе (март 1854 г.) он отказался давать показания и защищаться и был приговорен к 4 годам тюрьмы за участие в тайном обществе.
С этого момента начинается для него ряд тяжелых страданий и лишений, но он неизменно остается твердым и стойким в своих убеждениях. «Человек создан для действия, для борьбы!‒ писал 11елеклюз в своей книге «Из Парижа в Кайенну», изданной им в 1860 r.— Поражение во сто крат лучше, чем бездействие; даже страдание лучше пошлого благополучия, бесполезного существования»1. Его мужественное поведение в тюрьмах и ссылке заслуженно вызывало всеобщее уважение и восхищение. Свое заточение Яелеклюз провел сперва в суровой бретонской крепости Белль-Иль, на берегу Атлантики. Затем его с группой товарищей перевели в Корсиканскую тюрьму (в Корте, потом в Аяччио). С глубоким чувством симпатии вспоминал Делеклюз Корсику и ее вольнолюбивый народ:
«Привет тебе, Корсика, страна честных и свободных сердец, привет! Я люблю твои горы, снежные вершины, которые отражают великолепное сияние твоего солнца. Я люблю твои сосновые леса, твои полувысохшие потоки и твои ручьи, ниспадающие светлыми водопадами с высоты скал... Я люблю строгий и гордый вид твоих сынов, их сдержанные речи и их гостеприимство, твоих чистых дочерей ‒ скромных любовниц, верных жен и героических матерей!»2
С особенной радостью Делеклюз предвкушал здесь скорое освобождение: срок его заключения истекал 8 марта 1858 г. Он начал уже сильно тосковать по своей семье †от, матери и сестре. С грустью восклицал он: «Почему всегда получается так, что это чувство (любви к близким.‒ А. Л.) ощущается во всей своей чистоте и силе только в период тяжелых испытаний и страданий?»а Он с гордостью вспоминал о том, что эти любимые существа всегда поощряли его революционную деятельность и готовы были на любые лишения, только бы поддержать его мужество и решимость.
Когда Делеклюз узнал о распоряжении перевести его в Марсельскую тюрьму, он решил, что час освобождения близок. Однако его удивило и возмутило, что в Марселе на него впер-

108
' Delescluze, De Paris А Cayenne, Paris 1872, р. 6.
~ I?id., р. 41 ‒ 42.
э Ibid p. 83


вые надели кандалы. Но он решил молча стерпеть это. Недолго ему пришлось быть там: вскоре его отправили в Тулонскую каторжную тюрьму. С недоумением он спрашивал себя: что все это значит? Грубое обращение надсмотрщиков не предвещало ничего хорошего. В тулонской крепости Ламальг у Яелеклюза отняли все вещи, раздели его донага, обыскали и заставили одеть грязную одежду уголовных преступников-каторжан, которая переходила от одного ссыльного к другому. С невыразимым отвращением глядел Яелеклюз на эти засаленные, зловонные отрепья и готов был вспылить, но, бросив взор на лицо тюремщика, сиявшее злорадством, решил смириться. Он понял, что его отказ явился бы отличным предлогом для применения насилия и самых зверских репрессий. Сделав огромное усилие над собой, он надел грязные отрепья. Так же терпеливо глотал он тошнотворную похлебку арестантов, в которой плавали обрезки мяса, черного и жесткого, как подошва.
В Тулонской крепости Делеклюз узнал, что заключение его не приближается к концу, а лишь вновь начинается: по окончании 4-летнего срока заключения ему предстояла новая ссылка иа 10 лет в Кайенну!
К,Яелеклюзу (и множеству других республиканцев) был применен новый закон о подозрительных, под названием «Закон об общественной безопасности», принятый Законодательным корпусом 1 февраля 1858 г. Закон предоставлял правительству право «высылать лиц, виновных в подстрекательстве к  окушениям против правительства (даже если это подстрекательство не сопровождалось никакими последствиями), а также лиц, осужденных за участие в незаконных сборищах, тайных обществах и т. д.»1 Поводом к возобновлению жестоких преследований против республиканцев послужило покушение итальянского патриота Феличе Орсини на жизнь Наполеона 111 (14 января 1858 г.). Весною того же года более 2 тысяч республиканцев было арестовано и до 300 человек сослано без суда. Многие из них, как Яелеклюз, не имели ни малейшего отношения к заговору и покушению Орсини!..
...Снова на корабле, снова бретонская тюрьма ‒ Брест. 1 сентября 1858 г. Делеклюз отплыл на судне «Сена», 16 октября он прибыл в Кайенну, на Остров Дьявола ‒ местопребывание политических ссыльных.
Условия ссылки были ужасны: ссыльному предоставлялась «свобода» скитаться по раскаленной тропическим солнцем скалистой, безжизненной почве Острова дьявола, не находя ни

1 Лависс и Рамбо, История XIX в., т. V, стр. 157.


одного деревца, чтобы укрыться в тени. Пища ссыльного состояла из 1>/2 фунта хлеба (или 450 граммов галет) в день, несъедобного мяса, неудобоваримого гороха или червивого риса, крохотного количества жиров и водки («тафии»). «Свободные» ссыльные должны были ежедневно выполнять под палящим солнцем ряд тяжелых принудительных работ. К счастью, не прошло и месяца, как получилось распоряжение ‒ перевести Qeлеклюза в город Кайенну, где условия ссылки были для него значительно благоприятнее. Этим он был обязан ходатайству одного местного коммерсанта, обладавшего большим влиянием и пригласившего сго в качестве учителя своих двух сыновей. «Никогда я не забуду этого дня † ноября 1858 годаI с волнением писал Делеклюз.‒ Еще вчера я был только номерои, я был одет и питался, как каторжник, зависел от каприза пьяницы-надсмотрщика ‒ и вот сейчас я в доме друзей, окруженный симпатичными лицами, убаюкиваемый музыкой вежливых речей, в комфортабельной, культурной обстановке!» 1
Здоровье Яелеклюза, как и прочих европейцев-ссыльных, в этом ядовитом климате было уже настолько расшатано, что к моменту амнистии (28 сентября 1859 г.) он начал серьезно опасаться того, удастся ли ему увидеть родину.
В этот период жизни Делеклюза его революционная репутация достаточно упрочилась. Мало кто осмелился бы (даже в среде политических противников) усомниться в чистоте и безупречности этого человека. Личность Делеклюза производила на окружающих неотразимое, обаятельное впечатление. «Хотя он быстро состарился (тюрьма, ссылка и каторга не проходят даром), но дух и энергия его оставались вечно юны! ‒ рассказывает Э. Лепеллетье. Яелеклюз был среднего роста, худ, держался прямо, несколько навытяжку. Лицо загорелое, обветренное от жаркого дыхания тропического ветра. Короткие седоватые усы, низко остриженные волосы, небольшие рыжеватые бакенбарды. Черный пиджак, высокая шляпа, в руке трость с набалдашником. По виду какой-нибудь буржуазный чиновник в отставке... Но его обличал необычайный огонь, светившийся в выразительных серых глазах. Слова Делеклюза были лишены пафоса; но все, что он говорил, внушало уважение. Всегда простой, холодный, владеющий собой, он без труда влиял на своего собеседника глубокой убежденностью и энергией своих речей.. В нем не было ничего напоминающего профессиональных ораторов-фразерое. Он никогда не раздражался, терпеливо выслушивал воз-

Delescluze, De Paris й Сауеппе, р. 296.


ражения, не давая себя увлечь полемикой, и последнее слово всегда оставалось за ним. Даже похвалы Делеклюза были суровы и сдержанны. Друзья называли его за строгость характера и твердость убеждений «Вагге de Fer» («Железный брус»)» 1.
Идеалом Делеклюза с первых дней его вступления на революционный путь были суровые, непреклонные дсятели конвента 1792 ‒ 1795 гг. Он всегда старался подражать их стойкости и преданности республиканским, демократическим принципам и был глубоко убежден, что «старый мир осужден с той минуты, когда новый закон был провозглашен среди громов и молний»~. Делеклюз утверждал, что «тот, кто не сдается, всегда является хозяином своей судьбы; что даже в самом отчаянном положении его никогда нельзя считать полностью несчастным, если он может сделать еще кое-что хорошее» з.
Всегда категорически отказываясь просить помилования или смягчения своей участи, Делеклюз говорил, что «до 1848 года слова «помиловжше» вообще не существовало в революционном словаре! Верный своим убеждениям, побежденный революционер оставался непоколебимым перед лицом судей, в тюрьме, у подножья эшафота и даже на самом эшафоте; он страдал и умирал без бахвальства, но и не проявляя слабости»4.
В январе 1860 г. Делеклюз вернулся во Францию и на долгое время после этого отошел от политической деятельности. Накануне Всемирной выставки 1867 г. он стал выпускать журнал, посвященный изобретениям и выставкам,‒ «Пантеон промышленности и искусств». Журнал этот существовал недолго.
1868 год, год первых «свобод» при Второй империи, год бурной политической деятельности парижских демократов и республиканцев, заставил Делеклюза вернуться K политической активности: 2 июля 1868 г. он основал газету «Peveil».
Несмотря на пережитые тяжелые страдания и разочарования за двадцать лет, отделивших его от февральской революции, Делеклюз многого еще упрямо не желал понимать и продолжал, подобно своим единомышленникам ‒ «новым якобинцам» (Феликсу Пиа и др.), жить иллюзиями буржуазной революции XVIII в.
«Свобода, Равенство, Братство! ‒ вот наша программа,‒ писал Делеклюз в первом номере «Peveil». Если мы останемся ей верны, нам нечего завидовать научному багажу самых знаменитых «докторов политических наук» (Pt): потому что в этих

1 E. Lepelletier, Histoire de la Commune, ч. II, 1912, р. 426 ‒ 427.
~ Юе1е8сйие, 0е Рапь й Сауеппе, р. 17.
8 Ibid., р. 16 ‒ 17.
~ Ibid., р. 24.
113


словах заключается абсолютная, вечная истина, H пока будут существовать человеческие общества, достойные этого имени,‒ у них другого идеала не будет!»1
После сурового приговора над некоторыми народными ораторами, проповедывавшими утопический коммунизм, Делеклюз писал в «Reveil» (от 30 января 1869 г.), обращаясь с упреком к властям: «Знаете ли вы, что вы делаете, запрещая одновременно обсуждение и истинных и ложных учений? Вы придаете таким путем наименее заслуживающих поддержки ересям то влияние, которого им не удалось оы сохранить даже в течение 24 часов, если бы была разрешена независимая критика!»х
Признавая только на словах «необходимость социальных реформ», он враждебно относился к материализму. «Францня,‒ писал он,‒ я вижу тебя идущей нетвердыми шагами, как пьяная, по ложному пути... Сегодня ты катишься в нечистые волны ...материализма» з.
Как и 20 лет назад, Делеклюз в «Reveil» признавал, что «связан с существующими социалистическими школами лишь симпатиями и надеждами» 4. В борьбе с Империей Делеклюз не желал подать руку французским интернационалистам! Организуя кампанию против наполеоновского плебисцита, он созвал широкое совещание в редакции «Reveil» c участием ЛедрюРоллэна, Гамбетты, разных парижских и провинциальных журиалистов, но отказался пригласить представителей Интернационала, боясь придать намеченной манифестации чересчур революционный характер ~.
Итак, за двадцать лет революционной борьбы и скитаний по тюрьмам и в ссылке Делеклюз ничего не понял, ничему не научился! Маркс дает ему в это время резкую и суровую оценку. «Прилагаю «Reveil», орган Ледрю-Роллэна,‒ пишет Маркс Энгельсу 19 декабря 1868 г.‒ Делеклюз ате damnee, republicain de vieille roche, asinuss, он комиссар време~ного правительства, заманивший бельгийцев в guet-apens' при Рисконту. Следовательно, предатель или урий, †вероят, последнее» а.

1 СЬ. Proles, Delescluze, р. 37.
«Peveil» 30 janvier 1869. Цит. по Louie Узамх, Histoire de Ia guerre
civile de 1871, прим. к стр. 383 ‒ 384.
1. Т«1iетпоЦ, Le parti republicain аи соир d' etat et sous ie second
Empire, 1906, р. 519.
' Цит. по lZ. Jl. Лаврову, Парижская коммуна 1871 г., Гиз, 1925,
стр. 36.
' 1. Tchernoff, ор. cit., стр. 599.
е Обреченная душа, республиканец старого склада, осел.
' ‒ ловушку.
® CM. Маркс и Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 150.
П2


Что такое «Урий»? Повидимому, Маркс подразумевает под этим библейского полководца Урия. Легенда говорит о том, что царь Давид, желая обольстить жену Урия, послал его на гибель в опасное место боя, 'вручив ему запечатанный приказ: устроить так, чтобы Урий погиб. «Письмо Урия» стало нарицательным понятием. Таким образом, Маркс все же считает Делеклюза не предателем, а «Урием», т. е. жертвой заблуждения и обмана.
Своим непосредственным врагом республиканец Делеклюз считал Империю и пользовался всеми случаями для нападок на бонапартистский режим. 5 ноября 1868 г. Делеклюз демонстративно открыл на страницах «Reveil» подписку на памятник депутату Бодэну, павшему жертвой декабрьского переворота 1851 г. на баррикаде. За этот поступок, а также за участие в манифестации на могиле Бодэна Делеклюз был предан суду и приговорен к 6 месяцам тюрьмы. Свое тюремное заключение Делеклюз отбывал летом 1869 г. в тюрьме Сент-Пелажи. Там он написал предисловие к своей книге о ссылке «Из Парижа и Кайенну», которая в это время вышла в свет. Издание «Reveil» пришлось временно прервать (с 14 июня по 10 июля 1869 г.). Наконец, по амнистии 1869 г. Делеклюз был освобожден досрочно и возобновил издание своей газеты.
12 января 1870 г. на похоронах журналиста Виктора Нуара, убитого принцем Пьером Бонапартом, собралась огромная толпа, возмущенная наглостью семьи Бонапарта. Негодованию ее не было границ. Еще немного ‒ и вся эта толпа ринулась бы в Париж, на штурм Империи! Любопытна роль, которую играл в это время Делеклюз. Наиболее революционно настроенные люди требовали, чтобы процессия с катафалком двинулась для похорон не на кладбище Нейи, а через весь город ‒ в Пер-Лашез. Отлично сознавая, что эта манифестация была бы предлогом для давно назревавшего взрыва ‒ для восстания, Делеклюз, Рошфор и некоторые другие ораторы, пользовавшиеся большим авторитетом, выступили с речами, убеждая народ не менять направления, не итти на кладбище Пер-Лашез, так как на этом пути их ждали превосходящие силы правительственных войск, полиции и жандармерии, заранее подготовившиеся к отпору.
« ‒ Граждане! ‒ воскликнул Рошфор.‒ При наличии столь слож- HQH и серьезной ситуации, я понимаю, что трудно оставаться сдержанным,‒ но в Париже нас ждут непреодолимые препятствия! Враг, готовый нас раздавить, ждет; он хорошо вооружен, а вы, граждане, безоружны!
Затем выступил Делеклюз:
8 А. Лурье 113


‒ Граждане! Один из наших друзей был убит членом семьи Бонапартов. Мы должны отомстить. Мы отомстим! Но нас ждеф засада. Враг бодрствует. Не следует давать ему оснований для нападения. (Голоса: Да! Да!) Граждане! Нашим желанием было ‒ понести тело в Пер-Лашез, но мы этого не сделаем.
Подчинимся желанию семьи погибшего ‒ пусть процессия идет своей дорогой ‒ в Нейи. (Голоса: Нет! Нет!)
Внезапно выскочил пылкий Флуранс; весь кипя гневом, он требовал:
‒ Где Рошфор?! Я хочу видеть Рошфора!
Его стали удерживать.
Куда вы идете? †спроси его.
‒ Я призову народ к оружию! Я буду сражаться! ‒ Но это же безумная затея! Посоветуйтесь, по крайней мере, с Рошфором!
Рошфор ‒ изменник! ‒ крикнул Флуранс, лицо которого было бледно, как мрамор, а ',глаза блуждали, как у.безумного»'.
Однако уговоры Делеклюза повлияли. Бесцельного кровопролития удалось избежать. Впоследствии Варлэн одобрял благоразумный поступок Делеклюза и Рошфора.
Вскоре после объявления франко-прусской войны Маркс в письме к Энгельсу от 20 июля 1870 г. писал î Делеклюзе и его единомышленниках: «Посылаю далее «Reveil»... газета интересна,также из-за передовой статьи старого Делеклюза. Хотя он в оппозиции к правительству, но полнейшее воплощение шовинизма. Эти республиканские шовинисты сердятся лишь за то, что реальное выражение их идола ‒ Л[уи] Бонапарт с длинным НосоМ и биржевая спекуляция ‒ не соответствуют их идеалам» 2.
Эти слова, написанные Марксом в разгар антивоенной кампании, сурово осуждали позицию французских буржуазных республиканцев, резко расходившихся с социалистами по вопросу о двойне.
В начале франко-прусской войны Делеклюз решительно противился всяким антивоенным демонстрациям. В своих малоизве. стных, но очень интересных письмах, опубликованных а ;«Egalite»s, Делеклюз объясняет, почему он не только не высту. пил против войны, но и «вынужден был» принять ее:
.«...Возникла война со всеми своими угрозами свободе, война, в которой мы вынуждены принять участие (nous sommes forces de nous rallier ‒ дословно «присоединиться».‒ А. Л.) из боязни,

1 А. Claretie, Histoire de la <evolution de 1870 ‒ 18», <. I, p. З1 ‒ 32.
~ Жары и Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 855.
~ См. «Еда1ИЬ ‒ экстраординарный Pf 29, 16 июая 1878 г., стр. 5,
114


что почва нашей родины будет осквернена [врагом]. Яа, я глу боко удручен всем происходящим и тем, что еше готовится... Видеть знамя Франции в руках Бонапартов и быть вынужденным следовать за ним, боясь почти столько же победы, сколько поражения ‒ это может потрясти даже самые крепкие сердца!.. Теперь в Европе, особенно во Франции, нет другой заботы, кроме войны. Свобода, прогресс ‒ все это забыто. Мы придавлены пневматической машиной, которая называется «военная диктатура». Воздух для дыхания будет отныне нам отмеряться капралами, мы ничего не будем знать; а в случае поражения, национальное, революционное сопротивление станет для нас очень затруднительным». (Письмо это было написано в июле, т. е. в начале войны.),
Приговоренный к 13 месяцам тюрьмы за защиту в печати механика Межи, убившего полицейского инспектора 1, Яелеклюз вынужден был в это время скрываться за границей, в Бельгии. Не желая открыто выступать против войны из патриотических побуждений, он все же не скрывал своего недоверия к бонапартистскому режиму. В своих статьях, посылаемых из-за границы в «Reveil», он писал (22 июля 1870 г.): «Вот увидите, что от. ложат созыв палат, чтобы деспотическое правительство смогло свободнее действовать... запретят опубликование всех новостей о военных действиях... будут сообщать о здоровье принцев, но о войне Франция ничего не узнает. Если будут успехи, угодные правительству газеты раздуют их до нелепых размеров, а неудачи будут скрыты... и может случиться, что неспособность' наших вождей армии (если только не предательство) будет, причиной непредвиденной катастрофы. Париж узнает о нашем поражении только тогда, когда прусские разведчики будут у егО ВороТ» 2.
3а подобное «разжигание ненависти и презрения к правительству» Яелеклюз был 4 августа 1870 г. заочно присужден еще к 18 месяцам тюрьмм и 4 тысячам франков штрафа.
После поражения Мак-Магона при Рейсхофене Яелеклюз тайно возвратился в Париж. 7 августа он поместил в «Reveil» патриотический манифест к народу, призывая всех граждан к оружию и к защите родины, требуя в первую голову реорганизации Национальной гвардии и вооружения всего населения.
10 августа «Reveil» был закрыт за следующий призыв: «Парижане! Враг во Франции. Настало время для чрезвычайных
1 Инспектор, ворвавшийся ночью в квартиру Межи с целъщ арестовать его, был им за проявленное насилие застрелен. Делеклюз в «geveil» доказывал, что Межи невиновен, »«а~ следует уважат~ а защищать непрюсосновенность жилищ.
~ СЬ. Prolate, Delescluze, p. 53 ‒ 54.
115


решений. Париж уже спас Францию в 1792 году, он же должен снова спасти ee ‒ и он спасет eel Что же для этого надо? Дантон сказал: «Смелость, еще раз смелость и еще раз смелость!»
Наконец грянула Седанская катастрофа. Империя свергнута. Каково же теперь отношение Делеклюза к войне? Чтобы узнать правду, обратимся к его интимным, откровенным письмам. Вот что он пишет 6 сентября 1870 г. (т. е. уже на третий день после провозглашения республики!) одному приятелю: «...Итак, у нас Республика, но какое ужасное положение! Можно было бы все спасти, но для этого нужна энергия, нужно произвести'революцию, а темперамент людей, находящихся у власти, не таков, чтобы можно было на это рассчитывать. Хуже всего то, что, из боязни, что наступит хаос и парализуется оборона, приходится довольствоваться людьми, которые по своим убеждениям только либералы. Ничего серьезного, ничего энергичного, ничего действительного ! ...Зато Париж великолепен: всюду царят доверие и радость....Будь у нас 100000 вольных стрелков, они бы дезорганизовали прусскую армию....Мне грустно, дорогой мой друг, очень грустно, потому что горизонт мрачен: реакция все время торжествует,‒ и я трепещу, что начнутся, под огнем неприятеля, страшные июньские дни».
Делеклюз был прав в своих мрачных предположениях. Но логика соглашательства, диктуемая классовым инстинктом мелкого буржуа, приводит Делеклюза к поддержке правительства «либеральных пройдох». Посмотрим, что пишет он в своем «Reve!I», снова выходящем и жадно читаемом тысячами парижан.
На первой странице каждого сентябрьского номера (вплоть до 27 сентября включительно) крупным шрифтом печатается дружеское «обращение» Вильгельма к Бонапарту («Я вовсе не хочу Вас лишить трона. Наши общие- враги ‒ республиканцы. Мои солдаты вступят в Парижь и я сам восстановлю Вас на троне,.») и рядом с этим «гордый ответ» лицемерного Жюля Фавра в его циркуляре: «Если это ‒ вызов, мы его принимаем. Лы не уступим ни единой пяди нашей территории, ни единого камня наших крепостей!~ и т. д.
Делеклюз, опубликовывая эти документы, призывает парижан к борьбе с внешним врагом: «Наступило время гражданского мужества! Acta, поп verba! (Дела, а не слова)... Все к укреплениям! Все с гордо поднятой головой встретим врага, стучащегося в наши ворота! Немцев не более 250 ‒ 300 тыс. бжцов, утомленньи долгими переходами, обеспокоенных накопляющейся в их тылу ненавистью и гневом... Если вы предадитесь трусости, пари~кане, вы будете посмешищем всего мира! Пруссаки вас заста- 116


вят плясать, чтобы забавлять своих ребят... В сущности, что вы потеряли? Несколько капель крови, несколько пушек, несколько героев ‒ солдат... Что все это по сравнению' с оставшимися у вас ресурсами?.. Чтобы победить, достаточно захотеть, н вы это захотите! Вы поставите ногу на горло врага, вы предадите его, изуродованного и обливающегося кровью, вилам и косам крестьян! Вперед, дети Парижа, дети Цивилизации и Свободы! Если же какие-либо глупцы или трусы заговорят 06 амнистии или о сговоре с врагом,‒ предайте нх, как изменников, военному суду1.> 1
Однако Делеклюз скоро приходит к убеждению, что люди, которыми пришлось «довольствоваться из-за боязни, что наступит хаос и парализуется оборона», начинают сами предавать интересы страны.
«Временами нам кажется,‒ пишет он,‒ что наши правители не имеют ни малейшего представления о том, что происходило во Франции в 1792 ‒ 1793 годах. Пусть они прочтут героические дискуссии в Конвенте, Коммуне и парижских секциях и они увидят, как надо спасать отечество» 2.
«Яовольно фраз! Так как «люди 4-го сентября» отказываются слушать голос разума и справедливости, то народ должен вспомнить о своей суверенности... взять все в свои руки... и не медля приступить к выборам своих представителей!»а
Все громче и настойчивее выдвигается Делеклюзом лозунг. немедленного избрания Коммуны.
30 октября 1870 г. известия о сдаче Меца и поражении при Ле-Бурже заставляют Делеклюза открыто выступить против предательства министров в статье с требованием «отставки Трошю и ero генерального штаба, предания их военному суду; отставки правительства; организации революционной Коммуны, обороны до конца и призыва ко всем народам».
«Да здравствует всемирная, демократическая и социальная Республика !» 4 ‒ восклицает Делеклюз в конце своей статьи.
Во время восстания 31 октября Яелеклюз днем выступил в Ратуше с речью, заявив, что считает законными только правильные, а не случайные выборы в Коммуну и что поэтому он снимает свою кандидатуру, выдвинутую сейчас. Делеклюз был выбран в члены Комитета общественного спасения. Вече-

1 «pug parisiens», передовая статья в «ReveiI», 13 septembre
1870.
2 «Reyej)», 29 septembre 1870, р. 1.
8 Ibid.
«!.1ит. по СЪ. Рто!«и, Delescluze, р. 60.
317


ром он явился в Ратушу с Пиа1 и Ледрю-Роллэном а. Движение к тому времени было предательски сорвано: в Ратушу ворвались сконцентрированные правительством верные ему бретонские мобили з и разоружили национальных гвардейцев. Деле- клюз вместе с другими членами Комитета общественного спасения оказался в числе арестованных... Затем начались переговоры а членами «правительства Обороны». При этом Делеклюз, по своему обыкновению, играл примирительную роль. «Надо было бояться столкновения мобилей с национальными гвардейцами, и потребовались максимальные усилия редактора «Reveil» и других присутствовавших лиц, чтобы предотвратить кровопролитие»,‒ пишет историк Пролэ4. Дорианз дал Делеклюзу слово, что «события этого дня не приведут ни к каким репрессиям»... Но несколько дней спустя начались аресты,‒ правительство нарушило свое слово.
В связи с этим Делеклюз возобновил в «Reveil» свои атаки на временное правительство. «Aiea jacta est I [Жребий брошен!],‒ заявил он в передовой от 2 ноября.‒ Свершилось! Бла-

1 Феликс Пиа ‒ французский мелкобуржуазный революционер, «неоякобинец», участник революций 1830 и 1848 гг. Живя после революции 1848 г. в изгнании в Лондоне, пропагандировал борьбу с бонапартизмом, но в то же время вел непрестанную клеветническую кампанию против Маркса и Интернационала, обвиняя Интернационал в том, что он якобы действует по указке Бонапарта. Вернулся во Францию в 1869 г.; снова эмигрировал и окончательно вернулся после 4 сентября 1870 г. Редактировал газеты <<Lå Combat» и Le Vengeur». Входил в сжтав Коммуны. В письмах к членам Коммуны Маркс разоблачал этого фразера и предостерегал против него.
~ Ледрю-Роллэн ‒ адвокат и публицист, вождь мелкобуржуазных республиканцев-демократов накануне и во время февральской реаолюцки 1848 г., в результате которой стал министром внутренних дел Второй республики. Был одним из виновников кровавой июньской расправы 1848 г. с рабочими Парижа. Избранный 13 мая 1849 г. в Законодательное собрание, стал вождем республиканской левой‒ так называемой «Горы». После неудачной попытки восстания в июне 1849 г. эмигрировал в Англию. В феврале 1871 г. избран членом Национального собрания. К Коммуне относился резко отрицательно.
» ЗХобили (от слова mobile ‒ подвижный) ‒ род «подвижных» войск во Франции, состояли Н3 люмпен-пролетариев и крестьян глухих районов страны, служили верной опорой буржуазной реакции в борьбе с «бунтарями» ‒ пролетариями столицы.
~ СЬ. Prolee, De}escluze, р. 63.
» ~ориан ‒ французский промышленник и депутат оппозиции Законодательного корпуса при Второй империи. После 4 сентября подучил в <правительстве Обороны» пост министра общественных работ. Вмес Жюлем Фавром вел переговоры с Бисмарком о капитуляции.
3! октября 1870 т. прннян от аоаотаншна поруяання-ортанняояааь (совместно с Араго н Шельше) и руководить перевыборами правительства и выборами в Коммуну ‒ ~ в тат же день предал восстффшис.
318


годаря их неспособности или их предательству, мы наконец аегупаем в революционную фазу!»
5 ноября его избирают мэром XIX округа Парижа. На совещаниях мэров Делеклюз выступает очень решительно. 4 января он вносит, при поддержке группы товарищей мэров, следующие лредложения:
«Нужно немедленно и безоговорочно потребовать:
1) отставки генералов Трошю, Клемана Тома и Лефло;
2) обновления состава военных комитетов и генеральных штабов;
3) удаления из Военного Совета всех генералов, какой бы пост они ни занимали, сеющих в армии панику и пессимизм;
4) постепенной мобилизации Национальной Гвардии Парижа;
5) учреждения Верховного Совета Обороны; и, наконец, 6) принятия всех мер общественного спасения, которые смогли бы обеспечить снабжение парижан продовольствием или смягчить жестокие их страдания вследствие осады и прискорбной бездеятельности властей».
Делеклиз вступает в столь резкие пререкания с членами правительства (особенно с Жюлем Фавром, назвавшим на совещании 4 января его предложения «вероломными»), что вынужден покинуть зал заседаний. На следующий день он вместе с некоторыми другими мэрами подает в отставку. B своем заявлении Делеклюз, Мио, Кантэн и Удэ пишут, что они долее не могут «оставаться пассивными орудиями политики, которую давно считают пагубной для интересов Франции и республиканского строя».
Приближение капитуляции, как неизбежный результат. предательской политики правительства, было для всех очевидно. Капитуляция являлась не чем иным, как заговором против Республики. Спасти положение могла только передача власти, а следовательно, и руководства военными действиями в руки народа.
Членами Республиканского союза1, к которым принадлежад Делеклюз, была составлена прокламация, призывавшая к выбору Коммунального собрания, которое сообща должно будет заведывать управлением и защитой осажденного Парижа.
Прокламация, принятая голосованием, была отпечатана и расклеена 22 января утром.
Члены союза предварительно связались с некоторыми представителями предместий, обещавшими поддержку своими батальо- И®MN.

Одно из образовавшихся в Париже политических обществ посла
событий 4 сентября.
119


Расстрел безоружной толпы 22 января 1871 г. на площади Ратуши произвел на Делеклюза потрясающее впечатление. «Ко. гда совершилось это преступление,‒ вспоминает Арку,‒ отчаянию Делеклюза не было пределов. Этот стойкий, стальной человек, который никогда не покорялся и не отступал, в то~ день бледный, дрожащий, без сил и голоса, закрывал лицо руками, чтобы не видеть ужасной действительности, похожей на кошмар. Двум друзьям пришлось увести его под руки. Тогда он сказал те слова, которые повторил впоследствии при Коммуне: «Если революция еще раз будет разбита, я не переживу ее!»>
После событий 22 января «Reveil » был закрыт за «подстрекательство к гражданской войне», а сам Делеклюз, несмотря на свой преклонный возраст и болезненное состояние, был арестован. В эту лютую зиму его поместили в холодную камеру Венсеннской тюрьмы, где окна были без стекол. На койки заключенных падал снег. В такой обстановке находился арестованный 'Делеклюз, мучимый лихорадкой и удушливым кашлем. Затем его и товарищей (Вермореля, Лефрансэ и др.) перевели в тюрьму «Сантэ», где условия были еще худшие; с потолка и со стен текло, все было пропитано сыростью... Посещение тюремного врача заключенные встретили возгласами негодования. «Отчаянно кашляющий Делеклюз обзывает врача негодяем и гонит его из своей камеры. Этим точно дан сигнал. Изо всех камер выскакивают наши товарищи, и главный врач департамента Сены вынужден спасаться бегством, провожаемый свистками и нелестными эпитетами...» и Делеклюз отлично понимал, что правительство, арестовав его, «попросту задалось целью убить его холодом и голодом» (письмо от 24 февраля 1871 г.) з, но им этого не уда. лось сделать: 8 февраля произошли выборы в Национальное собрание, Делеклюз, избранный 154 142 голосами депутатом департамента Сены, был освобожден из тюрьмы.
В Бордо Делеклюз, при поддержке Курнэа и Разуаз, заявил на заседании Собрания «деревенщины» решительный протест про-

' Артур А~у, Народная история Парижской коммуны, стр. 52 ‒ 53.
а Лефрансэ, Воспоминания коммунара, «Прибой», 1926, стр. 44, 46.
«L'Egalite», «Lettres 4е Detescluze» N. 29 (extraordinaire), 16 juin 1878, р. 5.
«Курна ‒ бланкист, профессор, сотрудник газеты Делеклюза «R6. veil». 80 время войны 1870 ‒ 1871 гг.‒ командир батальона Национальной гвардии, при Коммуне ‒ член ее Исполнительной Военной комисски и Комиссии общей безопасности. В феврале 1871 г. избран членом Национального собрания, в котором примкнул к крайней левой ф голосовал против принятия унизительных условий мира.
~~~ф~ ‒ якобинец, участвовал в заговорах против Империи и судился на процессе Верховной палаты в Блуа; участвовал в восета- 120


тив позорных условий мирного договора. Он выступил с предложением ‒ «предать суду членов правительства так называемой «Национальной обороны» по обвинению в государственной измене, а также всех прочих военных или гражданских чиновников, которые окажутся, в результате следствия, виновными в тех же преступлениях».
Делеклюз знал заранее, что его предложение будет отклонено. Для него был ясен контрреволюционный характер Собрания. И если он решил принять участиц в работе Бордоского (Версальского) Национального собрания, то лишь с целью публично разоблачить и заклеймить гнусную политику правительства «национальной измены». В письме его к председателю Версальского собрания от 30 марта 1871 г. Делеклюз, отказываясь от звания депутата, пишет: «8 дней назад я перестал принимать участие в работах Вашего собрания, где я оставался лишь с той целью, чтобы потребовать осуждения диктаторов 4-го сентября,‒ и, не желая поддерживать безумия и страсти (passions), я ухожу в отставку»1.
Делеклюз писал одному из своих друзей, что он убежден в том, что правительство предало интересы Франции и республики, что оно даже не собиралось всерьез организовать оборону Парижа. «Ведь освобождение Парижа (от пруссаков.‒ А. Л.) означало укрепление Республики и создание Соединенных штатов Европы. Иезуиты-министры предвидели опасность, угрожавшую семье, религии и собственности,‒ и сообща решили, что лучше спасти общество, чем Францию» (письмо от 24 февраля) 2.
«...Я разбит!..‒ писал Делеклюз в последние дни своего пребывания в Бордо (3 марта 1871 г.).‒ Видеть, как Франция задыхается в агонии, после того, как ее опозорили,‒ о, этого слишком много для меня и для таких, как вы, в ком живо чувство патриотизма!» s
Потеряв всякую надежду на спасение Республики, больной и морально подавленный, Делеклюз вернулся в Париж.
Вначале он не принимал никакого участия в революции 18 марта. В течение пяти дней он держался в стороне от собы-
ниях 31 октября и 22 января. Быд в это время командиром 61-го мон:- мартрского батальона Национальной гвардии. Один из храбрейших командиров Коммуны. Участвовал в вылазке 3 ‒ 4 апреля; был назначен начальником военной шкоды и членом военного суда. После падения Коммуны был заочно осужден версальским судом. Умер в изгнании в Швейцарии.
1 (,'д. Proles, Delescluze, р. 78.
» «L'Egalite», «Lettres de Delescluze du 24 fhvrier 1871» N. 29 (extraordinaire), 16 juin 1878, р. 5.
» Ibid., 1.ettre de 3 mars 1871 (de Bordeaux, Assemblee Nationale).
12'


тий, и только когда на страницах «Avenir National»~ было вы. сказано недоумение по этому поводу, Делеклюз выступил с моти-' вированным объяснением. В своем письме к «Avenir National»' он объяснял, что давно уже знаком с реакционным настроением мэров Парижа (так как ранее участвовал в совещаниях с ними), и потому считает, что всякие переговорц с мэрами о примирении и т. д. ни к чему путному привести не могут. Далее, писал он, Центральный комитет образовался до него и помимо него, поэтому естественно, что ему «нечего там делать».
В этом сдержанном, уклончивом письме Делеклюз выражал удовлетворение по поводу выборов в «Муниципальный совет Парижа», из-за которых до сих пор велась такая ожесточенная борьба. «То же самое,‒ писал Делеклюз,‒ произойдет постепенно и с другими требованиями Парижа, которые будут приняты, так как диктуются законом и справедливостью»».
Впрочем, в первые дни не только Делеклюз, но и многие другие политические деятели (в будущем члены Коммуны) не отдавали себе вполне отчета в истинном значении и размахе-движения.
Делеклюз был избран членом Коммуны от Х! округа (20264 голоса) и ХХ округа (5816 голосов). Патриотические и республиканские убеждения заставили его принять этот, мандат, ради защиты Республики и родины.
Переход Делеклюза в лагерь борцов за Коммуну свидетельствовал о том, что колебания и сомнения его в основном были преодолены. Отказ от своих недавних взглядов дался Делеклюзу не легко.
На первом заседании Коммуны, 28 марта вечером, Делеклюз взял слово, чтобы объяснить, почему он в Версале до сих пор не подал заявления об отставке. Заявив, что своим участием в Собрании он имел в виду освободить страну от «наглого соседства» (подразумевая прусское войско) и спасти Коммуну, он потом добавил: «Я готов подать в отставку и как депутат ы как член Коммуны...»з
Это неожиданное заявление явилось результатом выступления Жюля Валлеса, указавшего на несовместимость званий члена Коммуны и депутата Национального собрания.
Делеклюз быстро сделал для себя выводы из создавшегося положения: уже на следующий день, 29 марта, он прочел вслух

1 «1 'Avenir National» ‒ вечерняя республиканско-декократическая газета, основанная в январе 1865 г.
' CA. Erolee, Delescluze, р. 30~1', а также E. ~феИебе; Histoire de la Commune, v. 2, р. 418.
~ Протоколы Парижскоф коммуны, Партюдат, 1%3, стр. 17.





на заседании Коммуны свое заявление на имя председателя Версальского собрания о том, что отказывается от своих депутатских полномочий и предпочитает сохранить мандат Парижской коммуны, полученный им от двух округов. Это заявление Делеклюза было принято с восторгом и покрыто аплодисментами. В последующих заседаниях Делеклюз поддерживал и высказывался за важнейшие мероприятия Коммуны. Он вошел в состав Исполнительной комиссии H Комиссии внешних сношений (29 марта). 5 апреля (как мы узнаем из протоколов Коммуны) именно он, Делеклоз, внес известное предложение об учреждении в ответ на зверства версальцев института заложников (ст. 5): «Казнь каждого военнопленного или сторонника законного правительства Парижской Коммуны немедленно повлечет за собой казнь тройного числа заложников, задержанных на основании статьи четвертой и намеченных путем жребия»1
15 апреля Делеклюэ голосовал эа принятие декрета о конфискации имущества членов Версальского собрания и других роялистов, а также всех лиц, покинувших Парижз.
Принятием новой политики Коммуны Делеклюз внушил к себе полное доверие, ему поручено было выработать политическую декларацию к французскому народу (программу Коммуны), которая потом была опубликована в «Journal Officiel» (20 апреля). В этом обращении Делеклюз мог, бы выразить наглядно, насколько он действительно отрекся от старых предубеждений против смелых начинаний социалистов. Делеклюз знал, что еще 7 апреля в «Journal Officiel» появилась прокламация Централь'- ного комитета Национальной гвардии, ясно говорившая: «Рабочие, не обманывайтесь: идет великая борьба между паразитизмом и трудом, между эксплоатацией и производством. Если вы устали коснеть в невежестве и прозябать в нищете... будьте смелы, рабочие, восстаньте, и пусть ваши сильные руки низвергнут презренную реакцию!» з
Однако повторить этот призыв к классовой борьбе Делеклюз, повидимому, все же не счел нужным.
Mor. ли Делеклюз, далекий от социализма, сразу до такой степени переродиться, чтобы в программу действий Коммуны поставить вопрос о классовой борьбе пролетариата? Думаем, что нет. Однако ходом вещей он вынужден был уступить в важ. нейшем для него вопросе ‒ вопросе о свободной федерации Ком-
1 Протоколы Парижской коммуны, стр. 56.
~ Там же, стр. 106.
Х. И. Молок, HapNKcKaa ~омму~и 3871 г. ф д<ц(уф(фнтф~ ~ ц®т~.
риалах, стр. 257.


муны,‒ уступка, которая казалась столь немыслимой для яко.бинца-централиста1, что один из членов Коммуны на заседании воскликнул:
Это надгробное слово якобинству, произнесенное одним нз его вождей! 2
Он имел в виду следующее положение программы: «...Единетво в том виде, как его до сих пор навязывали нам империя, монархия и парламентаризм, есть не что иное, как централизация, деспотическая, неразумная, произвольная и обременительная. То политическое единство, которого хочет Париж, это ‒ добровольная ассоциация всех местных инициатив, свободное и естественное сочетание всех индивидуальных энергий»з.
В опубликованной программе Коммуны недоставало самого главного,‒ самого существенного ‒ того, что ясно выражено было в декларации Е~ентрального комитета от 7 апреля. Недоставало принципиальной постановки вопроса о классовой борьбе пролетариата с буржуазией.
Это могло явиться результатом влияния якобинца Яелеклюза, который редактировал программу. Возможно, что тут сказалось и стремление не вносить разногласий внутри Коммуны между социалистами и якобинцами.
Вот что Валлес рассказывает об участии Делеклюза в составлении программы:
«Делеклюз пришел K нам (редакторам Программы ‒ Тейссу и Валлесу.‒ А. Л.), разбитый болезнью, бледный, с дрожащими пальцами и печальным, серьезным тоном сказал: «Старики должны уступить место молодым....Составляйте декларацию без меня. Я уверен, что вы вложите в нее всю свою убежденность, всю свою душу....Но вот вам листок бумаги это мой черновой набросок... постарайтесь, чтобы кое-что из него вошло в вашу программу....Может быть, вы и правы: я ‒ представитель идей прошлого столетия. Ho ‒ верьте мне ‒ не надо в такую минуту разбивать сердце родины ‒ это равносильно тому, что вы бы резали мое сердце на части». На устах Делеклюза появилась болезненная улыбка. Глаза его погасли. Он пожал нам руки и, поклонившись, вышел».
«И все-таки, повидимому,‒ говорит Ороле,‒ черновой набросок Делеклюза не был разорвань 4.

' В прошлом Яелеклюз, будучи сторонником «единой и нераздельной республики», был п отивником всякого федерализма (Ла«ров, Парижская коммуна, стр. 4З.
2 Протоколы Парижской коммуны, стр. 126.
~ Протоколы Парижской коммуны, Приложения, стр. 375.
~ Ch. Proles, Delescluze, р. 96 ‒ 97.


Декларация, составленная при участии Делеклюза, лишь крайне обще и туманно провозглашала «конец старого правительственного и клерикального мира, конец милитаризма, бюрократизма, эксплоатации, ажиотажа, монополий и привилегий, которым пролетариат обязан своим рабством, а родина †свои несчастьями и поражениями». Как указывал Эли Реклю в своих воспоминаниях, «программа была неясна, бесхребетна... я не встречал никого, кто с энтузиазмом приветствовал бы этот манифест, но я видал многих разочарованных и некоторых раздраженных» 1.
Конечно, дело было далеко не в одной «программе», но и она в свое время сыграла известную роль.
Характерно, что в начавшем выходить 18 апреля «Reveil du реир е» задачи Коммуны формулировались в такой же ограниченной форме, как в Декларации 19 апреля. Делеклюз в передовой статье, уведомляя читателей, что не может лично участвовать в редактировании этой газеты, пишет: «Революция 18-го марта ‒ несомненно величайший акт народной воли, который где-либо был осуществлен....Наконец-то Париж получил свои абсолютную автономию это было справедливо. Город с двухмиллионным населением не мог долее терпеть, чтобы его третировали представители центральной власти, предавшей Париж и Францию врагу. Париж хочет получить все свободы, которые вытекают из его полной суверенности в коммунальном отношении....Если народ победит... что его ждет? Свобода повсюду‒ в Коммуне и в государстве, безопасность жилища, свободное развитие труда, освобожденного от всяких пут, торговля и промышленность возобновят свою активность... слоюм, союз сердец и воль. Свободный Париж в свободной Франции... станет сердцем и головой Франции и Европы, без претензий на господство» 2.
Это была республиканская программа, без малейшего намека на создание пролетарского государства нового типа. В этом же стиле были выдержаны и последующие редакционные статьи той же газеты з.

1 Я~~е ЯесЪг, 1 à Commune au jour de jour, 1871, р. 165. Цит. по книге Керженцева, Парижская коммуна 1871 г., стр. 348.
2 Delcscluze, Aux redacteurs, «Le Яечей du peuple», 18 avril 1871, р. I.
s В передовой от 26 апреля 1871 г. «Париж и Версаль» редакция «peveil du рецр}е», отвечая на обвинения в том, что «Коммуна ничего не делает», в свою очередь упрекала республиканскую буржуазию в том, что она «позорно саботировала, лишив Коммуну персонала служащих, HQ, к счастью,‒ писала Она,‒ Париж встретил поддержку трудящихся классов, давших ему 'все необходимое. Среди рабочих,
125


Вполне естественным является вопрос: не оказывал ли авторитет старого мелкобуржуазного революционера Делеклюза отрицательного влияния на социалистические мероприятия Коммуныг Однако самый тщательный анализ позиций Делеклюза при обсуждении важнейших декретов Коммуны и других ее мероприятий заставляет нас отказаться от этого предположения.
Судя по имеющимся данным, старый якобинец всеми силами стремился способцтвовать успеху Коммуны.
Немногие речи, произнесенные Делеклюзом а Коммуне, импонировали всем, слышавшим его, своей страстной убежденностью и суровой принципиальностью. В горячей речи 22 апреля Де. леклюз высказывался против дезорганизации и разброда, против мелкой зависти и соперничества, против «споров между вождями о нашивках». Он требовал «господства гражданского элемента над военным».
«Разве вы думаете,‒ заявил он, что все одобряют то, что здесь делается? Но есть члены, которые остались здесь и останутся до конца, несмотря на все нападки, которым нас так обильно подвергают» ...Что касается меня, то я решил остаться на своем посту, и если мы не дождемся победы, мы не последние падем на укреплениях или ступенях Ратуши.'»1
Слова эти были встречены бурными овациями. Делеклюза уважали и ценили за его чистоту и неподкупность, за славное революционное прошлое; самая внешность его производила глубокое впечатление.
«Старик с белой головой, худой, с энергичными чертами лица и гордым взглядом, образец честности и бескорыстия, якобинец, точно вылитый по модели бронзовых фигур людей Конвента»,‒ восторженно писал о нем Артур Арну 2.
Делеклюз стоял на точке зрения суровых мер пресечения нарушений дисциплины и контрреволюционных действий. кЕсли Военный суд когда-нибудь вынесет смертный приговор,‒ заявил он по поводу хищений старой администрации,‒ я первый скажу: расстрелять!» з С возмущением разоблачал Делеклюз поведение таких людей, как полковник 11-го легиона Сильвестр, кото-

так давно пренебрегаемых гордой буржуазией, нашлись люди, сумевшие стать искусными администраторами, офицерами и т. д.». Однако нз этого знаменательного факта редакция не сумела сделать должного вывода и продолжала провозглашать программу, намеченную с первого же номера Делеклюзом (передовая «Ябче1! du реир!е» от 1 иая 1871 г.).
1 Протоколы Парижской коимуны, стр. 190.
~ Х. Agcy, Мертвецы Коммуны, 1921, стр. 8.
~ Протоколы Парижской Коммуны, стр. 230.
126


рый четыре раза отказывался итти против версальцев. «Не1. иикакой возмощности добиться чего-нибудь от него, и это положение настолько плачевно, что Домбровский не хочет больше. сохранять командование. С теми силами, которыми Домбровский располагает, mr не в силах дать отпор, если на него нападут»1.
Делеклюз несколько раз выступал в Коммуне с резкой и. основательной критикой плохой военной организации, критиковал Клюзерэ за его диктаторские замашки, за дезорганизацию. плохое снабжение и питание Национальной гвардии, за нежелание или неумение поддержать героически борющегося Домбровского на позициях Нейи. Передавая на заседании 23 апреля слова Домбровского («У меня нет больше сил... Яля защити пространства от Нейи до Аньера меня оставляют с 1200 человек, и больше этого количества у меня никогда не было»)„ Делеклюз в гневе восклицает: «Если это верно, то это акт Измены I» 2
Но взявшись за выяснение этого вопроса, он так и не в состоянии бьи довести его до конца и настоять на посылке Домбровскому нужного количества людей. Он слепо доверяется, словам какого-то полковника и сообщает Коммуне (речь 24 апреля) а, что через несколько дней маршевых 'батальонов «будет 75 ‒ 80, что даст возможность послать этому несчастному домбровскому достаточные силы».
Мы знаем, что Домбровский так и не добился подкрепления ни при Клюзерэ, ни при Росселе, ни при Делеклюзе (когда последний стал военным делегатом Коммуны).
B последние дни апреля Яелеклюз лишился голоса из-за острого ларингита и настолько серьезно заболел, что в критический момент (когда в Коммуне страстно дебатировался вопрос о создании Комитета общественного спасения) вынужден был оставаться дома в постели.
9 мая, когда форт Исси был взят версальцами, Яелеклюз выступил в Коммуне со следующей обличительной речью:
«Kaz? Вы здесь занимаетесь' дискуссиями, когда только что расклеена афиша о том, что трехцветное знамя развевается над фортом Исси!? Граждане, надо действовать решительно, без промедления... Я утром видел Росселя. Он подал заявление об отставке и твердо решил не менять своего решения: Центральный Комитет тормозит все его действия, Россель больше не в силах это терпеть. ...Я взываю ко всем вам. ...Отбросьте все свои

1 Протоколм Парижской комкуны, стр. 2Ю.
~ Там же, стр. 209.
® Там же, стр. 230.
127


личные счеты ‒ нам надо спасти родину! Комитет Общественного Спасения не оправдал возлагавшихся на него надежд: вместо того, чтобы возбуждать активность, он тормозил ее, был для нее препятствием. Я заявляю, что его надо уничтожить, надо принять немедленные, решительные меры»1.
Замечательно, что тут Делеклюз делает еще один решительный шаг вперед, отрекаясь от своих якобинских иллюзий:
«Ваш Комитет Общественного Спасения,‒ презрительно заявляет он,‒ уничтожен, раздавлен тяжестью нагрузивших его воспоминаний. Он не в состоянии даже выполнить того, что могла ° бы сделать обыкновенная Исполнительная комиссия. Можно совершать великие дела, употребляя самые простые слова. Я ‒ не сторонник Комитетов Общественного Спасения ‒ это только слова» 2.
11 мая Делеклюз занял пост военного делегата вместо ушедшего в отставку Росселя.
В тот же день Делеклюз выступил со следующим воззванием к Национальной гвардии:
«Граждане !
Коммуна назначила меня делегатом в Военное Министерство; она считает, что ее военный представитель должен быть штатским человеком. Если бы я считался только со своими силами, я бы отклонил это опасное поручение; но я рассчитываю на ваш патриотизм и надеюсь, что вы мне облегчите выполнение моего долга.
Вы знаете, что положение тяжелое...»
Излагая ситуацию, Делеклюз закончил свое воззвание следующими словами: «Итак, граждане, крепко держитесь перед натиском неприятеля! Наши укрепления мощны, как ваши руки и сердце. Вы хорошо знаете, что вы сражаетесь за свою свободу и за социальное равенство,‒ обещанное вам, но столько раз не дававшееся вам в руки!.. Вы победите! Весь мир созерцает ваши великодушные усилия и рукоплещет вам, готовясь праздновать ваш триумф ‒ спасение всех народов мира !
Да здравствует Всемирная Республика! Да здравствует -Коьтуна.~
Гражданский делегат военного министерства
Делеклюз~ а.
Несмотря на все свои намерения, Делеклюз, не обладавший
военными знаниями и способностями,‒ старик, здоровье кото-


' «Les 31 seances officielles de la Commune», р. 206, 207.
2 1'гмада~ау, La Commune de Paris, Edit. Dentu, р. 270.
з Цит. По СЬ. Р~о1е8, Delescluze, р. 108 ‒ 109.
128


ШАРЛЬ ДЕЛЕКЛЮЗ

А; Лурье


рого было совершенно подкошено,‒ не справился со взятыми на себя обязанностями. «Беспорядок в военной комиссии делал невозможным серьезное сопротивление. Делеклюз внес в нее лишь свою преданность. Этот человек слабохарактерный, несмотря на кажущуюся непреклонность, поддался влиянию штаба»1. Впрочем, к этому моменту военное положение Коммуны было уже настолько безнадежным, что не только Яелеклюз, но вряд ли и другой военный руководитель мог бы спасти его !
Любопытно свидетельство одного американского журналиста, который описал свою встречу с Делеклюзом в эти дни под сенсационным заголовком: «Свидание с последним диктатором Коммуны. Уверенность в победе накануне гибели»2. (Судя по содержанию интервью, оно относится к 12 мая.)
«Перед пылающим камином сидел исхудалый, бледный старик с болезненной внешностъю, лет 70-ти на вид, съежившись у огня в этот майский день, словно немощный инвалид в лютую зиму. Это и был недавно назначенный военный делегат Коммуны, гражданин Делеклюз». Упомянув о последнем воззвании Комитета общественного спасения, в котором говорилось о раскрытом, в связи с падением форта Исси, контрреволюционном заговоре, американский журналист попросил информировать его по этому поводу. «Что касается форта Исси, †ответ военный министр (Яелеклюз),‒ то, собственно, он был уже настолько разрушен пруссаками во время осады, что не было никакой надежды удержать его; и надо еще удивляться, что национальные гвардейцы так долго и героически его отстаивали! Поэтому версальцам не приходится особенно гордиться этим успехом. Нет ни малейшего сомнения, что реакционная партия напрягает все свои усилия, чтобы победить,‒ но это им не удастся. Я нисколько этого не опасаюсь!» По мере того как Яелеклюз говорил, он снова оживал, забывая на время свои болезни. Яелеклюз говорил медленно, ясно, отчетливо, лишь на мгновение останавливаясь в конце каждой фразы. Очевидно, это ‒ человек умный и твердый в своих решениях. Видно, что он не остановится ни перед какими жертвами, чтобы обеспечить успех своих идей».
Журналист снова напомнил о предполагаемом заговоре. «Об этом, †ответ Яелеклюз, ‒ я пока не могу вам ничего сказать.
Но повторяю, что я нисколько не опасаюсь за судьбу Коммуны.
Реакционеры, действующие внутри Парижа, сравнительно мало-

' -~жсагарэ, История Комму~~ы 1871 r., стр. 240. » Впервые публикуется по фотокопии ИМЭЛ из «New York Нега!6»
26 кая 1871 г.
130



' Ля-Свсилги ‒ генерал Коммуны, командовал южными фронтами. После вторжения версальцев руководил обороной Монмартра.
2 Жоаннар ‒ комиссар при генерале Ля-Сесилиа. Рабочий по выделке искусственных цветов, член Интернационала и организатор его секции. Капитан Национальной гвардии и член Коммуны по дополнительным выборам. Сторонник «большинства». Бежал в Лондон, где и умер.
131
9'
численны. Нужды нет, что форт Исси взят, зато именно это обстоятельство вызвало в Национальной Гвардии еще больший подъем и готовность к вдвое большим усилиям. Они теперь знают, что в случае победы роялистов погибнет Париж и с ним вся Франция. Только сегодня утром национальные гвардейцы под командой Домбровского очистили Саблонвильский лес от версальцев».
Несмотря на официальный оптимизм и уверенность в победе, звучащие в этом интервью, Делеклюз фактически не предпринимал никаких энергичных мер, чтобы улучшить положение на фронте! «Нет больше возможности удерживать позиции !»‒ взывали к нему Ля-Сесилиа1 и Жоаннара 20 мая.‒ «Версальцы в ста метрах от ворот Сен-Клу»,‒ писал 21 мая утром Домбровский, который не переставал просить о подкреплениях.
Несмотря на все требования командующих армиями Коммуны, несмотря на предупреждения членов Коммуны, побывавших на позициях, Делеклюз вплоть до вторжения версальцев и даже после вторжения как бы совершенно не сознает всей серьезности положения!
Непонятно то безучастие и недоверие, с каким Делеклюз от.- несся к сообщению Домбровского о вторжении версальцев.
Поверив информации наблюдательного пункта Триумфальной арки (на площади Звезды), где, возможно, сидели предатели„ Делеклюз приказал немедленно расклеить повсюду успокоитель'- ное объявление (афишу), отрицающее вступление неприятеля в пределы города. Странная, непростительная беспечность!
В заключение Делеклюз окончательно испортил все дело обороны Парижа своей пресловутой прокламацией от 22 мая, разрушившей одним взмахом все то, что еще осталось от военной организации Национальной гвардии. «Довольно милитаризма! ‒.взывал он.‒ Дайте место народу, бойцам с обнаженными руками! Пробил час революционной войны... Народ ничего не понимает в ученых маневрах. Но когда у него в руке ружье, а под ногами ‒ камни мостовой, он не боится никаких стратегов монархической школы !»
«Кто захочет повиноваться,‒ замечает в связи с этим Лиссагарэ,‒ когда сам военный министр с презрением говорит о ди-


сциплине; кто захочет рассуждать, когда он с презрением отзывается о каком бы то ни было методе?»1
В 5 часов утра 22 мая началось отступление Национальной гвардии, здание военного министерства было очищено. Делеклюз направил Брюнеля (генерала Национальной гвардии) с ero стрелками на площадь Согласия с приказом защитить ее. Брюнель с несколькими пушками приступил к исполнению задания...
24 мая, в среду, борьба приняла особенно ожесточенные размеры. Париж пылал... Белэ посетил Ратушу и вел переговоры с Делеклюзом об эвакуации из города женщин и детей.
«Мы думаЛи об этом,‒ сказал Делеклюз,‒ но этого нельзя осуществить. Не только улицы пересечены баррикадами, но некоторые места настолько опасны, что вести мимо них женщин и детей значило бы ‒ рисковать их жизнью. Кроме того, батальоны, охраняющие ворота, никого уже не пропустят!»
Затем Белэ спросил Делеклюза, по чьему приказу произве. девы поджоги: по приказу Коммуны или Комитета общественного спасения?
«Ни то, ни другое,‒ ответил Делеклюз.‒ Согласно отданным приказаниям следует поджигать здания только в том случае, если пламя сможет реально содействовать сопротивлению обороняющихся коммунаров: это чисто военное мероприятие. Отданный мною приказ касается только домов, смежных с баррикадами,‒ но не больше того!»Я
В то же утро, 24 мая, 15 членов Коммуны, решившие сражаться до конца, постановили оставить Ратушу и отойти к мэрии XI округа. Решение это было принято, несмотря на энергичный протест Делеклюза, считавшего, что это отступление только обескуражит сражающихся.
В библиотеке мэрии Делеклюз собрал некоторых офицеров и членов Коммуны, Комитета общественного спасения и Центрального комитета и своим слабым голосом, похожим скорее на шопот, обратился к ним среди ~'робовой тишины. Он сказал, что не все еще потеряно, что нужно напрячь последние силы и держаться до последнего издыхания.
«Я предлагаю,‒ сказал Делеклюз,‒ чтобы члены Коммуны, опоясавшись своими шарфами, устроили на бульваре Вольтера смотр всем батальонам, которые можно собрать. Потом мы станем во главе их и поведем на те пункты, которые нужно отбить назад». Эта идея увлекла собрание. Перестрелка, пушечный

1 Лыссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 262.
2 Там же, стр. 284 ‒ 285.
132


грохот на Пер-Лашез, шум передвигающихся батальонов врывались в окна залы. Этот старик, не поколебавшийся в поражении, с горящими огнем глазами... Эти вооруженные люди, рвущиеся в битву, затаившие дыхание, чтобы выслушать предсмертное завещание старика,‒ одна из самых трагических сцен среди тысячи трагедий этого дня...» 1
Спешно сооружаются новые баррикады. Ужасная борьба продолжается. К вечеру 24-го в руках коммунаров остаются только четыре округа (XI, ХII, XIX и ХХ). В этот день версальцы устроили настоящую кровавую баню. Эта неслыханная жестокость требовала ответа. Таким ответом явился расстрел шести заложников в Ла-Рокетт.
В 11 часов вечера Делеклюзу сообщили о казни заложников. Он слушал сидя, продолжая писать, и только задал один вопрос:
‒ Как они умирали?
Оставшись наедине со своим другом, который работал в одном помещении с ним, Деле клюз воскликнул, закрыв лицо руками:
Какая война! Какая война!!
25-го утром все остатки батальонов Коммуны собрались у мэрии ХI округа. В это утро здесь царил невообразимый хаос: во дворе мэрии, на площади Вольтера скопилось много телег, свалено было много пороховых бочек. Большой парадный зал был переполнен ранеными и умирающими. Издали доносился гром канонады; трещали митральезы, свистели пули...
В мэрии Делеклюз беседовал с Арнольдом, членом Центрального комитета, который сообщил ему следующее: секретарь посольства Соединенных штатов предлагает посредничество прусского командования, которое, якобы «из сострадания», хочет спасти героических защитников Коммуны. Уступив настоянию товарищей, Делеклюз отправляется для переговоров с пруссаками, в сопровождении Вайяна, Вермореля, Арнольда и секретаря посла Соединенных штатов Уошберна.
В 3 часа дня делегация достигла Венсеннских ворот.
«Делеклюз,‒ рассказывал позднее Арнольд,‒ был по своему обыкновению в штатском, в цилиндре и сером пальто, с красным шарфом под сюртуком...
В тот момент, когда мы собирались пройти через подъемный мост, дежурные гвардейцы решительно загородили нам дорогу. Мы стали указывать им на наши красные шарфы членов Коммуны.

~ Лиссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 284 ‒ 285.
133


‒ Herl ‒ заявили они.‒ Вы не пройдете! Никто не пройдет! Делеклюз настаивал: ‒ Но я же гражданин Делеклюз, военный делегат!
‒ Никто не выйдет отсюда! ‒ И кто-то прибавил: Мы пропали... Но и вы останетесь с нами!
... Мы решили тогда послать одного из наших в мэрию к Ферре за пропуском. В ожидании возвращения посланного Делеклюз и все мы были отведены гвардейцами с примкнутыми штыками в некую виноторговлю на Тронной площади. Там Делеклюз бросился на стул, сломленный, убитый горем и
СтыДОМ.
‒ Я не хочу больше жить! ‒ повторял он.‒ Нет! Для меня ice кончено...
Мы не стали ждать приказа Ферре и вернулись'...»1
Что же было причиной такого решения Делеклюза?-спрашивает М. Вильом, передавая рассказ Арнольда,‒ и отвечает:
«...отчаяние, стыд Делеклюза, заподозренного, оскорбленного последними бойцами Коммуны, принявшими его за труса и дезертира... Его!.. С этой минуты он решил искать смерти» 2
Вернувшись в штаб, Делеклюз написал два письма: одно‒ приятелю, письмо, которое заканчивалось словами: «Я рассчитываю на суд потомства и истории», второе ‒ своей сестре:
«Дорогая сестра!
Я не хочу и не могу служить жертвой и игрушкой победоносной реакции. Прости, что умираю раньше тебя, которая пожертвовала для меня всей своею жизнью. Но после стольких поражений я не чувствую в себе еще мужества перенести и это, новое поражение. Тысячу раз целую тебя, любимая. Вос. поминание о тебе будет моей последней мыслью перед смертью. Благословляю тебя, моя горячо любимая сестра; ты одна, с момента смерти нашей бедной матери, являлась для меня семьей. Прощай, прощай! Еще раз целую тебя. Твой брат, который будет любить тебя до своего последнего мгновения. Шарль 'делеклюз» а.
Оба эти письма были вручены надежному товарищу. Затем Делеклюз обратился к Врублевскому, которыя только что вернулся с Бютт-о-Кейль, и предложил ему пост главнокомандующего. Но, узнав, что в распоряжении . Коммуны есть самое большее несколько сот человек, Врублевский ответил, что при
' М. Ви,льом, В дни Коммуны, стр. 235.
2 Там же, стр. 238.
з Перевод сделан с факсимиле оригинала письма, приложенного
к книге Рго!ев о Яелеклюзе (стр. 8 ‒ 9, изд. 1898, Раг1з).
134


таких условиях он не берет на себя ответственность и предпочитает попрежнему сражаться как простой солдат 1.
Внезапно у входа в мэрию Делеклюз увидал знакомые лица, которые он никак не ожидал здесь видеть: это были друзья, не принимавшие участия в борьбе и ухитрившиеся пробраться сюда, чтобы уговорить его спрятаться у них в доме. Но Деле- клюз категорически отказался.
«Я не хочу,‒ сказал он,‒ чтобы обо мне говорили то же самое, что о спасшихся бегством. Я ‒ военный делегат и останусь верным общей участи бойцов Коммуны»2.
Повязав вокруг талии свой красный шарф, весь в черном по обыкновению (в шляпе, сюртуке), безоружный Делеклюз, опираясь на свою трость, двинулся к площади Шато д'О в сопровождении Журда, Лиссагарэ и группы федератов.
«В пятидесяти метрах от баррикады,‒ рассказывает бывший с Делеклюзом Лиссагарэ,‒ горсть гвардейцев, которая шла за Делеклюзом, останавливается, так как у входа на бульвар пули падают градом. 3а площадью село солнце.,Делеклюз, не обращая внимания, идет ли кто-нибудь за ним, или нет, подвигается вперед своим обыкновенным шагом ‒ единственный живой человек на всем бульваре Вольтера» а.
По пути Делеклюз и его товарищи встретили носилки, на которых несли тяжело раненного Вермореля.
«Делеклюз остановился, взял руку раненого:
бедный мой друг!..‒ воскликнул он.
‒ Не идите дальше! ‒ сказал ему Авриаль. Баррикады покинуты, огонь митральез и ружей сметает все, что есть живого на наших позициях. Это равносильно тому,,что вы идете на верную гибель. Вернитесь' с нами!
‒ Нет, нет,‒ ответил Делеклюз.‒ Оставьте меня, я не боюсь смерти. Вы молоды. Моя же жизнь окончена...»~
И он пошел дальше, несмотря на все уговоры товарищей.
«Дойдя до баррикады, Делеклюз повернул налево и пошел по мостовой. Послед~й раз его суровое лицо, окаймленное короткой белой бородой, взглянуло на нас и обратилось к смерти. Вдруг Делеклюз исчез. Он упал убитым наповал на площади Шато д'0»».
Только через день, в субботу 27 мая, тело Делеклюза было

1 Сц. Лиссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 294.
~ СЬ. Proles, Delescluze, р. 121 ‒ 122.
з Ляссазарэ, История Коммуны 1871 r., стр. 296.
' Ма«;рте Гивйаише, Mes cahiers rouges. Paris, !Ч. Quelques-ипв
de 1а Commune, р. Ç2.
5 Лжсагарэ, История Коммуны 1371 г., стр. 296.
135


обнаружено в груде трупов и перенесено в церковь св. Елизаветы, где оно лежало два дня. Делеклюз был похоронен на Монмартрском кладбище несколько времени спустя. 26 ноября 1883 г. прах Делеклюза был вырыт и перенесен на кладбище Пер-Лашез.
Так кончил свою жизнь Делеклюз ‒ лучший из представителей мелкобуржуазной партии «неоякобинцев».
«Хотя он и не разделял вначале всех стремлений борцов Коммуны,‒ говорит А. Арку, хотя некоторые из этих стремлений или прямо противоречили тем политическим верованиям, которым была посвящена вся ero жизнь, или же, обнаруживая новые стороны вопросов, посеяли сомнение и смущение в его голове, привыкшей к совершенно иного рода представлениям,‒ тем не менее, нужно воздать ему справедливость: он ясно понял программу Коммуны, он согласился с нею и принял все ее выводы во всей их силе»1.
Именно это обстоятельство, что Делеклюз под конец «понял программу Коммуны и принял ее», каких бы тяжелых усилий это ему ни стоило, что он мужественно и сознательно шел нога в ногу с прочими героями Коммуны,‒ все это заставляет нас с теплым чувством вспоминать о коммунаре Делеклюзе и о его героической гибели.
«Молчаливый, доверяя только одной своей суровой совести, он шел на баррикаду, как старые монтаньяры шли на эшафот. Долгие дни жизни истощили его силы. Ему оставался один вздох жизни: он отдал его Коммуне»2.

' А. Арну, Мертвецы Коммуны, стр. 7.
2 Лиссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 296.


ЛУИЗА МИШЕЛЬ
(«ЕА ROUGE VIERGE DE MONTMARTRE~') (1880 1905)
«Женщины и дети с 13 лет 6оролись во время Коммуны наряду с мужчинами. Иначе не может быть и при грядущих битвах за низвержение буржуазии».
(Ленин, Сое., т. XIX, стр. 273)
В дни Коммуны, в дни ее героической борьбы с внешним и внутренними врагами, сотни женщин, исполненные энтузиазма и самопожертвования, сражались в рядах Национальной гвардии, защищали баррикады, выносили раненых на своих плечах, гибли а боях.
Вот одно из женских воззваний, напечатанных в эти дни в «Journal Officiel» 2:
«Воззвание к парижским гражданкам
Париж бомбардируют, Париж осаждают... Гражданки l Где наши дети, наши братья, наши мужья?.. Слышите гром пушек и звук трубы, зовущей в бой? К оружию! Отечество в опасности!.. Да, но разве это чужестранцы наводняют Францию?.. Нет ‒ эти враги, эти убийцы, стремящиеся уничтожить народ и его свободу,‒ французы!.. Мы, гражданки Парижа, потомки
1 «Là gouge Vierge de Montmartre» ‒ «Красная дева Монмартра».
» «Journal Officiel 4е la Соттипе», 11 avril 1871, р. 29 ‒ 30.


женщин Великой Революции, которые во имя народа и справедливости двинулись на Версаль и привели оттуда пленным Людовика XVI-го,‒ мы, матери, жены и сестры сынов французского народа,‒ сможем ли мы дольше терпеть, чтобы... наши дети убивали друг друга ради каприза наших угнетателей, которые продали Париж иноземцам, а теперь хотят его гибели? Гражданки, решительный час настал. Пора покончить со старым миром!!! Мы хотим быть свободными! Поднимается не только Франция, все цивилизованные народы устремляют свои взоры на Париж, ожидая своей очереди, чтобы завоевать себе свободу... Гражданки! Объединимся, полные решимости, и постараемся обеспечить успех нашего дела! Будем готовы защищать наших братьев и отомстить за них! У ворот ли Парижа, на баррикадах или в предместьях ‒ не все ли равно? Будем готовы, по данному сигналу, соединить наши усилйя с усилиями братьев... И если у них нехватит оружия и штыков,‒ для нас еще останутся мостовые, чтобы градом камней раздавить предателей!
Группа гражданок>.
Парижские женщины в дни Коммуны проявили поразительную отвагу и инициативу. Это о них, 06 этих тысячах незаметных героев и героинь, писал Маркс Кугельману 12 апреля 1871 г.: «История не знает другого примера подобного героизма» 1.
Одной из таких героинь Коммуны была знаменитая «Красная дева Монмартра» ‒ Луиза Мишель.
В нескольких милях от Домреми, шампанской деревушки, находится деревня Вронкур (департамент Верхней Марны)‒ место рождения Луизы Мишель. Луиза была дочерью простой крестьянки Марианны, прислуги адвоката Шарля алеман, хозяина старого полуразрушенного замка во Вронкуре. Луиза была «незаконнорожденной». Повидимому, отцом ребенка был сын г-Hà алеман ‒ Лоран, который поспешил вскоре после рождения девочки уехать и затем женился.
Шарль алеман был последователем Вольтера, Жан-Жака Руссо и философов-энциклепедистов XVIII в. Он чутко отнесся к обиженной Марианне и ребенку: взял маленькую Луизу к себе, чтобы воспитать ее. Жена алеман была образованной и передовой женщиной. Она изучала музыку и философию, писала стихи и стремилась передать свои знания Луизе. Супруги Демаи внушали ей любовь к трудящимся и обездоленным и горячее
' Маркс и Энгельс, Соч., т. XXVI стр. 105.


желание облегчить их участь. Луиза с жадностью слушала рассказы деда о революционных событиях 1793 г., участником которых он был (он работал в одной из комиссий Комитета общественного спасения).
«Мой дед рассказывал мне о великих днях и битвах Первой республики,‒ и голос его звучал неподдельной страстью,‒ вспоминает она.‒ Полный иронии, как Вольтер, веселый и остроумный, как Мольер, он толковал мне содержание разных книг, которые мы читали вдвоем. Мы заглядывали в далекое прошлое человечества, заглядывали и в будущее, и порою я плакала взволнованная каким-нибудь ярким образом искусства или живой картиной человеческого прогресса, а он, с влажными глазами, клал руку мне на голову, более взъерошенную, чем голова старой собаки «Престы»1.
Луиза рано научилась читать, училась музыке, рисованию. Девочку пленяла поэзия и красочная, художественная форма кре. стьянского фольклора. Не по летам развитая, Луиза быстро усвоила целый ряд предметов школьного курса, пользуясь учебниками своего кузена †школьни Жюля. Она была сильно оскорблена за свой пол, когда Жюль похвалил ее, сказав, что «среди девочек она †редк феномен». Луиза в гневе разбила о голову Жюля свою самодельную лютню. Из поэтов наибольшей любовью Луизы пользовался Виктор Гюго, многие пьесы и стихи которого она знала наизусть. Нередко она устраивала со своими сверстниками своеобразные «спектакли».
«У нас во дворе за колодцем лежала груда zBopocTa. Из него мы обычно сооружали эшафот со ступеньками, помостом и двумя деревянными лестницами. Там мы инсценировали разные исторические события. Я сочиняла пьесу из событий 1793 года, и мы, один за другим, поднимались по ступенькам «эшафота», где наши головы «падали» при возгласах: «)la здравствует республика!» Однажды, когда мы поднимались с пением на «эшафот», мой дед, вынув дымящуюся трубку изо рта, заметил, что подниматься туда надо молча, а, поднявшись наверх, надо . «провозгласить оттуда тот принцип, во имя которого мы «умираем»‒ что мы и делали впоследствии»2.
Мечтательная и восторженная девочка рано решила, что революция ‒ ее призвание. Как она рассказывает в своих стихах, к ней однажды во сне явился образ Сен-Жюста, который сказал ей: «Слышишь голос, зовущий тебя? Час пробил, идем!»

1 L. 31''ehel,.Memoires ecrites par elle-meme, v. I, Paris 1886, р. 20.
' L. michel, Memoires, 1886, р. 25 ‒ 26.
139


Подобные настроения отражены в ряде юношеских стихотворений Луизы. В стихотворении «Клятва негров перед виселицей Яжона Броуна» 1 Луиза восклицает: «Придите, братья, придите! Пытка ‒ наслаждение, и даже виселица прекрасна... Кто среди нас не отдаст сто раз свою кровь за святое дело? Придите, великие сердца, придите, пылающие души! Придите все, кто умеет умирать!» 2
Свои детские стихи Луиза посылала Виктору Гюго, который очень приветливо отвечал ей, одобряя ее первые опыты.
Но вот умер старик алеман, а спустя пять лет скончалась его жена. Хозяевами в замке Вронкур стали Лоран алеман и его жена, надменная, мелочная и злая мещанка. Она' презирала «незаконнорожденную» Луизу и ненавидела за то, что покойный Демаи оставил Луизе маленькое наследство. Луизу буквально вышвырнули из замка, где протекло ее дегство, замка, с которым были связаны самые дорогие ее воспоминания. Опекун Луизы, нотариус Вуарон, устроил ее в Шомоне, главном городе департамента. Луиза училась на педагогических курсах Бетт и Руайэ, готовясь к званию учительницы.
Получив диплом, Луиза решила не поступать в государственную школу, так как не желала приносить присяги «узурпатору» Наполеону 1П и уехала (в январе 1853 г.) в деревню Оделонкур (находившуюся очень близко от Вронкура, где жила еще ее мать).
В первые годы после декабрьского переворота в стране царил суровый режим. Все университеты и школы были поставлены под строжайший контроль реакционного духовенства и бонапартистских префектов. Естественно, что поведение смелой оделонкурской учительницы, открыто осуждавшей переворот и писавшей революционные стихи, обратило на себя внимание администрации. Луиза распространяла республиканские идеи среди своих учеников, крестьянских детеи. Они часто пели в школе «Марсельезу». Однажды в церкви во время здравицы в честь императора все ее ученики демонстративно вышли на улицу, шаркая с~воими маленькими сабо по плитам церковного пола.
Луизу вызвали в Шамон к префекту для объяснений по поводу ее фельетона, в котором цензор усмотрел «оскорбление его величества императора» и призыв к цареубийству. В этом фельетоне, посвященном «памяти римского императора Доми-

' jP«,0B Броуя ‒ борец за освобождение негров в Америке.
з ~<~~ ~оде~, Louise Michel, Paris 1927, р. 24, 25.
140


циана» (который изгнал из Рима ученых и философов, Ifo увеличил жалованье преторианцам), Луиза писала, что «граждане обожали императора, в ожидании, пока его не приколют кинжалом>. На этот раз ей удалось оправдаться.
В 1856 г. Луиза переехала в Париж, куда она давно уже стремилась: она поступила учительницей в женский пансион г-жи Валье (на улице Шато д'О, Ra 14). В Париже Луиза Мишель вела скромную, строгую жизнь человека науки, стремящегося только к знаниям. Она задалась твердой целью ‒ как можно скорее пополнить свое образование. Нередко отказывая себе в еде, она каждый свободный грош тратила на покупку нот и книг, стремясь быть постоянно в курсе современной науки и литературы. Луиза самоучкой изучала философию и высшую математику, пыталась заниматься музыкальной композицией, писала фантастические оперы. Естествознание, химию и физику она изучала на вечерних курсах на улице Отфейль, организованных обществом содействия начальному образованию. Эти курсы были тогда местом встреч молодых республиканцев и революционно настроенной студенческой молодежи. Именно там Луиза познакомилась с известными лидерами республиканской оппозиции ‒ Жюлем Фавром, бывшим председателем этого общества, Жюлем Симоном и другими (в будущем ‒ членами монархического «правительства национальной обороны», .палачами Коммуны). Луизе в ее наивном преклонении перед всем «республиканским» казались тогда одинаково революционными и лицемер Фавр и искренний революционер ‒ бланкист Теофилв Ферре, с которым ей удалось познакомиться в одном из клубов Латинского квартала. «Революционерка чувства», она не видела еще особой разницы между различными партиями оппозиции. «Нас обволакивала,‒ писала она впоследствии,‒ светлая греза о будущем, и виновник декабрьского переворота казался нам единственным препятствием на пути к свободе»1. «Иногда на лекциях истории зал вдруг оглашался «Марсельезой» ‒ и тогда «пахло порохом», †пиш Луиза в своих «Воспоминаниях».
В это время Луиза Мишель сотрудничала в разных республиканских газетах, писала стихи, отражавшие ее революционно- демократические взгляды и материалистическое мировоззрение. «Привет будущей расе людей с горячей и алой кровью,‒ писала она тогда,‒ в которых все будет ‒ справедливость, гармония, сила и свет1»2

1 Л. Мишель, Коммуна, стр. 21.
з L. Michel, Mbmoires, Paris 1886, р. 100.
141


Бланкисты своей проповедью немедленного революционного действия были ближе всего и понятнее Луизе Мишель. Подобно им, она мечтала о завоевании «социальной республики» путем смелого нападения кучки заговорщиков и, подобно им, плохо разбиралась в тех конкретных социально-экономических и организационных мероприятиях, при помощи которых эта грядущая социальная республика должна бьггь построена на другой день после реаолюции.
Всеобщий революционный подъем последних трех лет Империи (1868 ‒ 1870 гг.) всецело разделялся Луизой. Она сгорала от нетерпения лично принять участие в восстании против ненавистной Империи. В начале 1870 г. был момент, когда казалось, что столкновение с правительством неизбежно, †похоро Виктора Нуара, убитого Пьером Бонапартом. Луиза образно рисует настроение парижан в это время: «Это хладнокровное убийство довело до предела отвращение, внушаемое Бонапартами. Как дрожит на арене бык, двигая кожей, утыканной копьями, так дрожали от бешенства' массы»1.
Луиза присутствовала в толпе, переодетая мужчиной. «У меня был с собой кинжал, украденный у дяди в то время, ковда я бредила Гармодием2,‒ пишет она.‒ Бланкисты и большая частц революционеров, по крайней мере все монмартрские, были вооружены; в воздухе чувствовалось дыхание смерти, предвиделосв близкое освобождение»а. Но в этот день выступление не произошло, так как ясно было, что силы революционеров малы по сравнению с правительственными силами, заранее подготовившимися к нападению.
В начале июля 1870 г. в Париже. начались ура-патриотические манифестации шовинистической буржуазии и наемников Империи ‒ «белоблузников» (которые должны были изображать «простой народ»). Эта грубая и фальшивая инсценировка непосредственно предшествовала объявлению войны. В то же самое время парижские рабочие и представители Интернационала .мужественно протестовали против войны, ненужной ни французскому, ни германскому народам. В то время как по главным улицам Парижа шагали «белоблузники», при поддержке полицейских, оравших: «В Берлин1 В Берлин1»,‒ из рабочих кварталов угрюмо двигались антивоенные манифестации рабочих,

' -V. Мишель, Коммуна, стр. 22.
' Гармодий и Аристогитон ‒ греческие юноши, покушавшиеся на убийство афинских тиранов Гиппня и Гиппарха. Здесь Луиза паиекает на популярное в то время место из «Chatiments» Гюго: «Пора пришла, Гармодий, спокойно можешь ты злодея поразктьъ.
з Л. Машель, Коммуна, стр. 22 ‒ 23.
142


организованные интернационалистами. Свое чувство солидарно-
сти с,ними Луиза Мишель выражает в следующих стихах:
В ночной тиши шагают вереницы
По улицам, твердя: «3а мир! Долой войну!»
...А вдалеке»а мостовой грохочут
Орудия, и слышен стук копыт:
Тиран решил продлить свое существование,
Пусть гибнет Франция ‒ ему нужна война I '
Луиза Мишель с ужасом узнает о неудачах французской армии, и в ней крепнет убеждение, что только республика способна была бы спасти Францию, «смыть с нее позор двадцати лет Империи» а. Слепо верит она своим друзьям ‒ бланкистам и с глубоким сочувствием следит за их легкомысленной попыткой с ничтожными силами «произвести переворот».
14 августа 1870 г. группа бланкистов совершила нападение на казарму пожарных, помещающуюся на бульваре Ля-Виллет. Они надеялись, что им удастся провозгласить Республику раньше, чем на фронте будет окончательно разгромлена армия, а вмеаге с 'нею и прогнившая Вторая империя. Эта неудачная попытка, никем не поддержанная, кончилась арестом двух бланкистов ‒ Эда и Бридо, которых обвинили в содействии пруссакам. Луиза откликается на это событие прочувствованным стихотворением «Les veilleurs de nuit» («Бодрствующие»):
Мы верили ‒ восстанет весь Париж,
Откликнется!.. Но город был безмолвен.
Я вижу, как сейчас, туманный этот день:
Все ставни ‒ на запор, и улица ‒ пустая...
«Шпионы прусские!» ‒ несутся злобно крики
Вдогонку схваченным друзьям з.
Эд и Бридо были приговорены к смертной казни. Луиза Мишель развила огромную активность, чтобы их спасти.
Историк Мишле написал на имя губернатора Парижа Трошю петицию о помиловании, которая была покрыта тысячами подписей. С этой петицией Луиза и ее приятельницы-республиканки (Адель Эскирос и Андрэ Лео) явились на прием к губернатору и проявили необычайную настойчивость, добиваясь личного свидания с ним. «Нас хотели вежливо выпроводить, но мы, усевшись на одной из скамеек, заявили, что мы пришли от имени парижского народа для передачи бумаг в собственные руки генерала Трошю» 4,‒ рассказывает Луиза.
«1 à Manifestation de !а Paix». Цит. по «Memoires», р. 160.
2 .7. мишель, Коммуна, стр. 30.
з Х. michel, Memoires 1886, р. 163.
' Л. Мишель, Коммуна, стр. 33.
143


Их настойчивость возымела свое действие: они были приняты
секретарем губернатора, который обещал сделать все возможное
и принял адрес под расписку. Действительно, казнь Эда и
Бридо была отсрочена. Не прошло и двух недель после этого
посещения, как Париж узнал о Седанской катастрофе. 4 сен-
тября была провозглашена республика. Это спасло Эда и Бридо.
В этот день все сидевшие в тюрьмах республиканцы (узники
Империи) были освобождены. Они появляются на улицах Па-
рижа, бледные от испытанных лишений и волнений. В их петли-
цах красные гвоздики ‒ символ Республики.
Этому моменту посвящено стихотворение Луизы Мишель
«Красные гвоздики».г
Тогда настал предел народному терпенью.
Сбирались по ночам, толкуя меж собой,
И рвались из оков, дрожа от возмущенья,
Как скот, влекомый на убой.
Империи пришел конец! Напрасно
Тиран безумствовал, воинствен и жесток‒
Уже вокруг гремела Марсельеза,
И красным заревом пылал восток!
У каждого из нас виднелись на груди
Гвоздики красные. Цветите пышно снова!
Ведь если мы падем, то дети победят!
Украсьте грудь потомства молодого!
Луиза полна республиканских иллюзий. Она не разделяет мрачных мыслей и опасений более осторожных людей (например, Лефрансэ), которые разгадали маневр либералов, заранее подготовившихся к захвату власти. Она горячо приветствует не только освобожденных Ферре„Эда и Бридо ‒ искренних республиканцев-демократов, но и лживого Жюля Фавра. «У дверей Ратуши Жюль Фавр сжал в своих широких объятиях зараз Рига, Ферре и меня, называя нас своими дорогими детьми~,‒ вспоминает потом Луиза Мишель этот момент. Это был тот самый Фавр, которого Маркс назвал злостным подготовителем июньской бойни 1 1848 г., «фабрикантом фальшивых документов», «министром иностранных дел Франции, продававшим ее Бисмарку»2; тот самый Фавр, который «захватил при помощи самых наглых подлогов... огромное наследство... и... в процессе, который вели с ним законные наследники, он только потому не был уличен в подлогах, что пользовался особым покровительством бонапартистских судов» з.

' См. Маркс, Избранные произведения, т. II, стр. З94.
2 Там же, стр. 409. s Там же, стр. 384.
144


Но розовым иллюзиям первых дней бескровной революции 4 сентября суждено было раньше или позже развеяться. Скоро Луиза увидала подлинное лицо деятелей «Правительства Национальной Измены».
В первые дни после свержения Империи в массах были очень сильны патриотические, оборонческие настроения. У всех на уме было: «Спасти Республику! Спасти Францию!» Катастрофическое положение на фронте приводило парижан в отчаяние. Страсбург, бомбардируемый свыше месяца, упорно держался. «18 сентября,‒ рассказывает Луиза Мишель,‒ некоторым из нас, по большей части женщинам, пришла в голову мысль вооружиться и итти напролом на выручку Страсбурга,‒ помочь ему или умереть вместе с ним. И вот наша маленькая группа направилась к городской Ратуше с криками: «В Страсбург! В Страсбург! Добровольцы, на защиту Страсбурга!»... Собралась значительная толпа. На коленях статуи Страсбурга лежала открытая книга, и мы подошли к ней расписаться в нашем добровольном вступлении в армию»1. Но когда Луиза Мишель и Андрэ Лео в качестве делегатов явились в Ратушу просить оружия, их арестовали и выпустили только через несколько часов. В этот самый день Страсбург пал.
Но вот постепенно началось отрезвление: наиболее преданные Республике демократы и социалисты Парижа объединились в «наблюдательных комитетах» парижских округов и в «Центральном комитете 20 округов» для защиты Республики и контроля над правительством и мэрами.
«В наблюдательных комитетах собирались люди, безусловно преданные революции, которым не страшна была смерть. Там закалялось их мужество»а. Луиза Мишель передает о том, как монмартрские общественницы вместе с нею основали наблюдательный комитет: «Это было вечером после занятий. Сидели они у стены: Экскофон, с растрепанными белокурыми волосами; мамаша Блея, уже старуха, в суконной шляпе, и Пуарье ‒ в красном ситцевом капюшоне. Без комплиментов и колебаний они мне просто сказали: ‒ Вам надо итти с нами.‒ И я им ответила:‒
Иду» 3
Луиза Мишель входила в состав женского монмартрского комитета (их было два ‒ женский и мужской комитеты). «Свои лучшие часы за дни осады,‒ пишет она,‒ я провела в монмартрском наблюдательном комитете и в клубе «Отечество в

1 Jt. M«uceAb, Коммуна, стр. 45.
2 Там же, стр. 57.
~ Там же, стр. 69.
1 А. Jlypae
145


опасности», там жили более быстрым темпом, чем в других местах, там радовались, чувствуя себя в напряженной борьбе за свободу, как в родной стихии»1. По словам Луизы, она предпочитала работать в мужском комитете, так как она имела там возможность встречаться с русскими революционерами, о которых она отзывалась очень тепло, характеризуя их следующими словами: «Никогда я не видела столь прямых, простых и столь возвышенных натур, столь цельных личностей»2.
Луиза Мишель, как член монмартрского комитета, председательствовала в женском клубе в здании мирового суда на улице Лашапелль. На ее обязанности лежало ‒ самыми энергичными мерами отстаивать право собрания, изгоняя из зала вооруженных реакционеров, стремившихся сорвать заседание:
«Обыкновенно я клала перед собой на стол маленький старый пистолет ‒ без собачки, так, чтобы он всегда был у меня под руками,‒ рассказывала Луиза.‒ Схватывая этот пистолет в нужный момент, я часто останавливала «друзей порядка», начинавших стучаж о пол прикладами своих ружей» 8.
Она ухитрялась иногда в тот же вечер побывать и в клубе Революции (в «зале Перо», так называемый «клуб Больших каменоломен»), где председательствовал ее друг и наставник в революционных делах ‒ Теофиль Ферре.
Ферре был единстви~ным человеком, к которому Луиза в течение всей своей жизни испытывала горячую привязанность, граничащую с любовью ~.
Личной жизни Луиза Мишель не знала. «Для тех, кто посвятил свою жизнь борьбе,‒ брак во сто крат увеличивает всевозможные препятствия к ней,‒ говорила она. В период величайшей борьбы мне необходимо было оставаться свободной» 5.
Луиза Мишель с добродушным юмором рассказывает, как во время ее юности к ней сватались разные «чудаки-буржуа», «настоящие комедийные персонажи», предлагавшие все свое состояние «достойной супруте», воспитанной согласно их принципам морали и общественного порядка. Луиза давала этим мещанам достойную отповедь. Несколько позже, в последние годы Империи, на Луизе хотел жениться один молодой офицер НМператорской гвардии.

' L. 3Ii'chel, Memoires, 1886, р. 169.
2 Ibid.
з Л. Мигиель, Коммуна, стр. 57.
Ernest Girault, La bonne Louise, Psychologic de Louise MicheI,
Paris 1906.
' L. Michel, Memoires, 1886, р. 74.
146


«Я согласна,‒ ответила она со спокойной, насмешливой улыбкой,‒ но при одном только условии: убейте императора!»
Надо ли пояснять, что этот офицер поспешил ретироваться и больше не появлялся у Луизы? 1
Проблема женской эмансипации всегда сильно занимала и волновала Луизу. В детстве она глубоко страдала за свою обиженную мать, страдала морально как «незаконнорожденная», неполноправный член буржуазного общества.
Она неоднократно говорила: «В этом проклятом обществе мы всюду наблюдаем страдания людей; но ничье страдание не может сравниться со страданиями женщины!» а
Смелыми, меткими словами она бичует пошлую буржуазную мораль, буржуазную семью, буржуазную систему воспитания женщин, калечащую их, унижающую и делающую их рабынями домашнего очага. «Если равенство обоих полов будет, наконец, признано, в бастионе человеческой глупости будет пробита значительная брешь! ‒ писала она.‒...Мы, женщины, хотим знания и свободы, а в великий час решающей битвы мы будем драться бок о бок с вами и сообща завоюем себе все человеческие права».
В своих «Воспоминаниях» и в «Коммуне» Луиза Мишель с любовью описывает самоотверженную деятельность женщин Парижа при осаде и позже, во время Коммуны. Она с восхищением говорит о том, как они устроили в фортах Парижа походные лазареты; организовали при мэриях мастерские, организовали дешевое питание в народных столовках «Marmite» («Котла»), созданных Варлэном, Натали Лемель и другими общественными деятелями; участвовали в наблюдательных комитетах, вели бесплатную педагогическую работу в рабочей среде. «доктор Франколен,‒ пишет Луиза,‒ основал почти без посторонней помощи бесплатную профессиональную школу на улице Тэвено. Там занимались вечером. Мы могли, кончив занятия в своих классах, отправиться на улицу Тэвено... Я читала там литературу и историческую географию. Читая эти лекцки, так уместно было рисовать картины будущего на развалинах прошлого. Я с наслаждением отдавалась этой работе. По четвергам я вела еще класс рисования, который как-то посетила императорская полиция, сделав мне честь посмотреть портрет Виктора Нуара на смертном одре, сделанный мелом и растушеванный пальцем на черной доске» з.

1 См. Ernest Girault, Là bonne Louise, р. 43 ‒ 44.
2 L. 3Iichel, Mernoires, 1886, р. 107.
э Л. Мишель, Коммуна, стр. 66 ‒ 67.
147


К моменту восстания 31 октября 1870 г. у Луизы Мишель и сотен тысяч подобных ей женщин открылись глаза. Луиза Выступила теперь не только против лжереспубликанцев, захвативших власгь, но и против буржуазной республики; она стоялз и за Коммуну. Вмесге с активистками моимартрского клуба и другими патриогками Луиза решает участвовать в демонстрации 31 октября. «Мы уже не признавали этого правитечьсгва, которое даже не позголяло Парижу самому организовать свою оборону>', пишет Луиза, вспоминая этот момент своей жизни. В Ратуше Луизу и ее подруг арестовали по обвинению в организации манифестации. При допросе она ответила, что была ВРатуше, ,чтобы разделить опасность с женщинами, ,не признающими правительства, что «сама она тоже его не признает» и по если ода в другой раз явится B Ратушу по собственной инициативе, то она придет с вооруженным народом1.
Только на следующий день ее друзьям ‒ Ферре, Авронсару, Бюрло и Кристу ‒ удалось добиться ее освобождения. Они явились от имени наблюдательного комитета ХЧП! округа и пригрозили, что в случае отказа «весь рабочий Монмартр спустится с оружием вниз». Эта угроза подействовала. Монмартр был пугалом для всяких буржуа, спекулянтов и т. п. Стоило бросить клич ‒ «Монмартр спускается вниз.~»,‒ как реакционеры тотчас же прятались в испуге в свои норы, оставляя на произвол судьбы свои склады всяких продуктов, которые гнили там, а Париж умирал or голода.
Теперь для Луизы все окончательно стало ясным: народ обманут, у власти снова стоят враги Республики, враги демократии и народной свободы. «Неужели это возвращается Империя?» ‒ спрашивали наивные люди. «В. действительности., она никогда не исчезала»,‒ печально констатирует Луиза Мишель и в другом месте снова повторяет: «gIa, это действительно была Империя: переполненные тюрьмы, страх и доносы изо дня в день; поражения, которые в правительственных сообщениях превращались в победы»2.
Во время манифестации 22 января Луиза действовала еще решительнее: она вышла на площадь Ратуши с оружием в руках. Когда бретонские мобили, охранявшие Ратушу, открыли по приказанию Шодэ (республиканца, помощника мэра) огонь по толпе, Луиза Мишель, защищаясь, стреляла вместе с другими своими товарищами. Она была глубоко возмущена предательским поступком «республиканцев», стоявших у власти, бес-

' См. Л. 3Ii'che1. Memoires, 1886, р. 187.
2 Л. Мишель, Ерммуна, стр. 55.
148


ЛУИЗА МИШЕЛЬ


пощадно расстреливавших почти безоружную толпу. Характерно следующее признание Луизы: в отличие от некоторых национальных гвардейцев, которые все еще не решались отвечать на выстрелы выстрелами и целились не в солдат, а в стены, она твердо решила, что не останется пассивной и нейтральной в завязывающейся гражданской войне. «Я не была из их числа»,‒ твердо заявила она. Луиза с ужасом и недоумением глядела на бретонских солдат, совершенно не знавших французского языка, солдат, невежество, дикость и отсталость которых правительство намеренно использовало для травли парижских рабочих.
«Стоя перед этими проклятыми окнами (Ратуши.‒ А. Л.), я не могла оторвать глаз от этих бледных лиц дикарей, которые стреляли в нас без всякого волнения, совершенно машинально, как будто мы были стаей волков. Я думала: «Когда-нибудь вы будете с нами, солдаты, вас обманывают, но не покупают, а нам нужны неподкупные. Когда-нибудь вы будете вместе с Мами защищать свободу. В эту борьбу вы внесете ту же суровую убежденность и вместе с нами ринетесь на штурм старого мира!»1 Луиза избрала себе раз навсегда место по эту сторону баррикад.
Это было первое ее боевое выступление, и она с глубокой искренностью отмечает: «Защищая в первый раз свое дело оружием, так уходишь в борьбу, что, кажется, сам становишься взрывчатым веществом, снарядом»а. Рядом с нею падали убитые и раненые люди. Старые ветераны революции 1848 г. (Малезье, Мабиль) спокойно, с невозмутимостью и бесстрашием, отстреливались, стоя. на баррикаде улицы Виктории. Пал сраженный пулей один из храбрейших республиканцев бланкист Сапиа... Немногочисленным защитникам баррикад пришлось отступить.
28 января правительство объявило о капитуляции Парижа и о заключении перемирия. Луиза с горечью восклицает:
«Как! Все мертвецы, лежащие грудами, одни на полях, другие ‒ на камнях мосговой; старики, умершие от бедствий осады,‒ все это не послужит ни к чему, кроме как к народному унижению, и слово «Республика» будет только маской?» з
После событий 22 января Луиза Мишель проявляет еще большую активность, чем до сих пор. Это уже не прежняя

IэЭ
1 Л. Мишель, Коммуна, стр. 62 ‒ 63.
з Там же, стр. 63.
з Там же, стр. 65.


провинциальная учительница, пишущая безобидные республиканские стихи и способная в лучшем случае на какую-нибудь остроумную, вызывающую выходку по адресу бонапартистов. Теперь это та «атаиде Vierge de Montmartre» ‒ «Красная дева Монмартра», революционерка и активистка, общественница, какою ее узнал весь мир несколько позднее, в героические дни Коммуны. В клубах уже.выступать нельзя (они закрыты по распоряжению правительства, окончательно снявшего с себя маску). Луиза, входя в состав 61-го батальона Национальной гвардии, вместе со всей Национальной гвардией готовится к энергичному отпору наступления реакции. У нее, кроме ее скромного платья учительницы, есть два форменных костюма‒ национального гвардейца и линейного солдата регулярной армии. Она усиленно учится стрельбе. Преподает она в монмартрской школе, на улице Удо (Oudot), № 24, и занимает находящуюся при школе небольшую квартирку. С нею теперь живет ее мать Марианна, которая во время осады продала дом и виноградник в деревне Вронкур и окойчательно переселилась к Луизе. Отношения Луизы к матери необычайно трогательны. Еще в первые годы своей жизни в Париже Луиза храбро скрывала от матери все свои материальные лишения, не желая ее огорчать, и уверяла ее в письмах, что ни в чем решительно не нуждается.
Клара Цеткин пишет: «Все свое личное счастье Луиза Мишель видела в том, чтобы мать была счастлива и довольна. Порой возникали конфликты между убеждениями Луизы и ее чувством к матери, но у Луизы Мишель всегда хватало достаточно силы воли и решимости, чтобы убеждения брали верх, несмотря на страдания ее и матери. Однако Луиза старалась, по мере возможности, смягчать эти конфликты»1.
Один из таких острых конфликтов возник в историческое утро 18 марта, когда Луиза Мишель стояла на посту 61-го монмартрского батальона Национальной гвардии ‒ на улице Розье, № 6. Одной из первых жертв нападения армии Винуа был часовой Тюрпен, которому Луиза немедленно сделала перевязку. В это время появился мэр Клемансо, который был врачом по профессии. Он попросил Луизу достать бинты для перевязок и взял с нее слово, что она немедленно вернется. В сильнейшем волнении Луиза поспешила уйти, чтобы поднять тревогу. «...Я спустилась с холма, пряча ружье под плащом и крича: «Измена!» Сформировалась колонна... Монмартр просыпался... я возвра-

Elara Бейб, Louise Mischel nach ihren Memoiren, eDie Neue 7ei)»,
1886, S. 212.
15I


щалась, сдержав свое слово, но не одна, а с теми, кто шел отбивать холмы.
Подымалась заря, звуки набата прорезывали воздух... мы мечтали умереть за свободу.
Нас словно что-то поднимало над зсмлсй. Пусть мы умрем, зато восстанет весь Париж. Бывают такис моменты, когда толпа становится авангардом человечества.
Холм был окутан белым светом, дивной зарей освобождения.
Вдруг я увидела мою мать возле себя и почувствовала, как дрогнуло мое сердце. Она пришла сюда в страшном беспокойстве и с нею много других женщин»1.
Но Луиза не останавливается ‒ она спешит туда, куда зовет ее революционный долг... И вот ‒ победа одержана; солдаты отказываются стрелять, приставили ружья к ноге ‒ «crosses en 1'air» (прикладами вверх). Немалую роль в этом сыграли отважные женщины Монмартра: они осаждали солдат, упрекали и молили их, бросившись вперед; они грудью заслонили своих братьев рабочих от пушек и митральез.
Победа! Восторженные крики, рабочие и солдаты братаются, обнимаются, бросают оружие. Великий, неповторимый миг!
Оглянувшись назад, Луиза почувствовала неотступный взгляд тревожно следивших за нею глаз: «Я заметила мою бедную мать, которая шла за мною следом, уверенная, что я сейчас погибну» 2.
Несмотря на полную победу народа 18 марта и бегство правительства в Версаль, некоторые дальновидные революционеры (Домбровский, Дюваль и другие, особенно монмартрцы, в том числе и Луиза Мишель) не были спокойны и настаивали на немедленном наступлении на Версаль и разгроме этого гнезда реакции. Луиза предлагала даже лично отправиться в Версаль и собственной рукой убить Тьера, который казался ей главной и единственной причиной всех бедствий народа. «Я, которую обвиняют в беспредельной доброте, †восклица она,‒ я, не бледнея, как снимают камень с рельсов, отняла бы жизнь у этого карлика, которому суждено было пролить столько крови» з.
Ферре напомнил ей, что расстрел генералов Леконта и Клемапа Тома вызвал сильное волнение и недовольствэ в Париже. «Это новое убийство,‒ сказал он,‒ может приостановить все движенис». Луиза не верила этому, но вынуждена была согласиться,

1 Л. Мгписль, Коммуна, с1р. 75.
L. 31ichcl, Memoires, 1886, р. 176.
з Л. Мгаисль, Коммуна, астр. 88.
152


ч'го Ферре «может быть и прав:>. Рауль Риго также присоединился к его мнению. «Кроме того,‒ добавили они,‒ вам и не добраться до Версаля!: > ' Эта насмешка подзадорила Луизу. Отказавшись от намерения совершить покушение па Тьера, она решила по коайней мере пробраться в Версаль. Переодевшись, она спокойно отправилась туда. Проникнув без всяких затруднений в Версальский парк, где раскинуты были палатки тогда еще слабой и дезорганизованной армии Вииуа, Луиза завела разговор с некоторыяи солдатами и офицерами, агитируя в пользу революции 18 марта. Ей удалось даже убедить кое-кого перейти на сторону Национальной гвардии. Под конец она благополучно ретировалась.
Предположения Луизы и ее товарищей оправдались: усилившаяся и окрепшая благодаря помощи прусского командования. версальская армия напала на революционный Париж. На первое нападение (2 апреля) возмущенные массы парижан ответили грандиозной, но, к сожалению, плохо организованной вылазкой 3 апреля. Луиза Мишель разделяла общее возмущение, общий порыв вооруженной народной массы. Она шла в рядах 61-го батальона, которым командовал храбрый и решительный Разуа. Они двигались в составе центральной колонны, во главе которой стоял генерал Эд.
С этого дня (3 апреля) и вплоть до момента падения Коммуны вся деятельность Луизы протекает на передовых позициях. Она дралась в рядах Национальной гвардии не хуже старых, закаленных в бою солдат и служила примером революционной храбрости, стойкости, самопожертвования! В статье <; Героини революции», напечатанной в «Journal Offic!el» 2, сообщалось:
«...В наши дни наблюдаются снова проявления женского героизма. В рядах Национальной гвардии сражалось много женщин... В рядах 61-го батальона сражалась одна энергичная женщина. Она убила много жандармов и по.гицеасках;>.
Эта маленькая заметка освещает участие Луизы Мишель в вылазке 3 апреля. Сама Луиза 'по присущей ей скромности очень неохотно писала о себе, и лишь кое-где в ее работах автобиографического характера проскальзывают упоминания о ее подвигах.
Накануне массовой вылазки 3 апреля Луиза то и дело вспоминает о своей матери. Ь~сь ее волновать, она скрыла от нее свое участие в предстоящ:ч бою. Луиза заранее пригото-

' Л. Иг~гиель, Коммуна, стр. 38.
» «Journal Oflicicl de la Сотпiцпе», 10 avril 1871, р. 221, «Lea lleroines de la Rcvol»tion».


вила для отсылки ей «письма с успокоительным известием». «Числа на них будут проставлены после. Я пишу ей, что я нужна в лазарете и что я вернусь в Монмартр при первом удобном случае. Бедная мать! Как я ее любила! Как я была ей благодарна за ту полную свободу действий, которую она мне предоставляла; как хотела я уберечь ее от черных дней, которые наступали для нее так часто!» Но вот начался бой, и Луиза сразу забывает о матери. «Перед нами горка. Я бегу вперед с криком: «В Версаль! В Версаль!» Разуа бросает мне свою саблю, чтобы поддержать меня. На вершине горки, под градом снарядов, мы пожимаем друг другу руки. Небо все в огне...»1
Луиза сражается в маршевых ротах как рядовой гвардеец, вместе с тем она принимает деятельное участие в организации санитарной службы, много работает в походных лазаретах, в перевязочных отрядах. Она работает без передышки, не спит по нескольку ночей, носит форму и грубые, забрызганные глиной и грязью солдатские сапоги, но всегда бодра. Она нередко появляется в самых опасных местах.
К сожалению, Луиза Мишель не оставила нам сколько-нибудь связного и обстоятельного рассказа о своем личном участии в военной обороне Коммуны. Она лаконически сообщает лишь, что 5 мая перешла в Мон-Руж в армию Ля-Сесилиа, а затем в Нейи ‒ к Домбровскому: «Моими товарищами по оружию были поочередно: отряд «питомцев Коммуны» в От-Брюйере, артиллеристы Исси и Нейи, разведчики Монмартра» а. Она признается, что ни за что не хотела покинуть линию фронта, и, когда 61-й батальон сменился и пошел отдыхать, она ходила в бой с другими ротами. Сравнительно подробней она упоминает о своем поистине героическом подвиге.
«Однажды ночью, когда мы стояли горсточкой на Кламарском вокзале, одним из бойцов овладела навязчивая идея сдаться во что бы то ни стало; сколько мы его ни убеждали, он стоял на своем.
‒ Ну что же, если хотите, сдавайтесь,‒ сказала я ему. Я остаюсь здесь и взорву вокзал, если вы его сдадите. Я уселась со свечой в руке на пороге комнаты, где были навалены снаряды, и провела таким образом всю ночь... На этот раз вокзал был удержан» з. Трус, о котором Луиза упоминает в этом рассказе, на следующее утро скрылся. Возможно, что это был версальский агент.

1 Л. Имгиель, Коммуна, стр. 107, 108.
2 Там же, стр. 106.
з Там же, стр. 110 ‒ 111.


Во время одного из таких напряженных боев ‒ за Кламарский вокзал, «когда версальская артиллерия прямо неистовствовала», Луиза Мишель неожиданно столкнулась лицом к лицу... со своей матерью, которая перестала верить ее «успокоительным письмам» и, решившись проверить их, отправилась искать Луизу. Она нашла ее в траншеях. Но Луизе и на этот раз удалось успокоить мать, и, «как всегда, она мне поверила»,‒ пишет Луиза в «Мемуарах»1.
Луиза продолжает неутомимо и храбро сражаться в траншеях Кламарского вокзала, непрерывно бомбардируемого версальцами. Она участвует в отчаянной стычке на Кламарском кладбище. Она много раз рискует своей жизнью. «Однажды ночью,‒ рассказывает она 2 не знаю, каким образом, нас в траншее около станции оказалось только двое: бывший зуав и я с двумя заряженными ружьями; такого караула было как-никак достаточно, чтобы во-время предупредить товарищей. Прямо невероятное счастье, что в эту ночь станция не подверглась нападению. Когда утром Лисбоннв пришел с подкреплениями, он в одно и то же время был доволен и взбешен».
Луиза поочередно выполняет обязанности бойца, санитара, сестры милосердия. Она часто уносила больных под градом снарядов (Версаль имел обыкновение стрелять в госпитали и в раненых). «Вокруг нас свистело столько пуль, †вспомина она потом,‒ что Фернандец сказала мне: «Если я буду убита, позаботьтесь о моих сестренках». Мы поцеловались и продолжали путь» ~.
3а все время осады Парижа версальцами, вплоть до конца «кровавой недели», Луизе только дважды удалось побывать в Париже, да и то в продолжение каких-нибудь нескольких часов. В первый раз (это было через несколько дней после визита матери в кламарские траншеи) Луиза отправилась в Ратушу с поручением от Ля-Сесилиа. По дороге она была арестована национальными гвардейцами, принявшими ее за переодетого мужчину, так как из-под платья выглядывали огромные мужские сапоги.
В другой раз, чрезвычайно любопытной оказалась встреча Луизы Мишель у ворот Ратуши с группой проституток, которые в слезах жаловались ей, что их не допускают к уходу за

1 L. 3fi'chel, Memoires, 1886, р. 182.
2 Л. Миисель, Коммуна, стр. 109.
» Листки ‒ бывший актер, полковник армии федератов, был ти.
жело ранен в майские дни. Военный суд приговорил его к расстрелу,
который был заменен ему каторжными работами.
~ Л. Мишель, Коммуна, стр. 111.
155


ранеными. «Не им ли, несчастным жертвам старого мира, принадлежало почетное право отдать свою жизнь за лучшее будущее? ‒ восклицает Луиза.‒ У кого же, как не у них, больше прав ухажпнать за ранеными? Я обещала им, что их справедливая просьба будет уважена». И Луиза исполнила свое обещание. Сильно оорадовапные женщины поклялись ей: «Мы никогда не заставим Коммуну краснеть за нас». Все они, за исключением одной (попавшей в тюрьму Шантье вместе с Луизой), были убиты во время кровавой майской недели.
«Кажется, я была неплохим солдатом»,‒ заметила Луиза както. Что касается своей храбрости, то она всегда искренне ее отрицала. «Нельзя же называть храбрым такого человека, который даже не думает об опасности, тогда в чем же моя заслуга?» ‒ спрашивала она.
Особенную доблесть Луиза Мишель проявила в последние дни Коммуны. Накануне вторжения версальцев (21 мая) Домбровский послал нескольких федератов (в том числе и Луизу Мишель) на Монмартр, чтобы торопить монмартрцев с организацией обороны. В мэрии XVIII округа собрались все члены наблюдательного комитета, обсуждая создавшееся положение. Все они решили драться до последней капли крови и взорвать Монмартр в случае победы версальцев. В этот момент к дверям мэрии подходит группа федератов 61-го батальона. Увидев Луизу Мишель, они предлагают ей пойти вместе с ними в бой. «Иойдекте умирать,‒ говорят они Луизе.‒ Вы были с нами в первый день, вы должны быть с нами и в иоследний,!~
И Луиза с обычной своей простотой и решимостью присоединяется к ним. Они располагаются на Монмартрском кладбище и с невероятным упорством и мужеством отстаивают каждую пядь земли. К сожалению, все их усилия оказались бесплодными, так как версальцы при содействии прусского командования обошли их с тыла, пройдя сквозь «нейтральную полосу».
Горсть "-àùèòíèêîâ кладбища все уменьшается, ,они падают один за другим; Луиза бежит в мэрию за подкреплением, приводит еще 50 человек. Но скоро и эта горсть людей растаяла, осталось только несколько человек, которые отступили к баррикадам. Луиза попрсжнему полна самообладания. Она хладнокрогпо угощает чашкой кофе подругу, пришедшую с другой баррикады, обмснивается с ней шутками и остротами.
1 лубочной верой веет от ее лаконического, но полного значсши отьета просзжавшему мимо Домбровскому:
« ‒ Мы погибли! ‒ сказал он мне.
‒ Нст! ‒ отвечала я ему.
Он протянул мне обе руки; это было последний раз, что
156


я видела его живым. Он был смертельно ранен в нескольких шагах от этого места»'.
Наконец на баррикаде Луизы осталось всего трое бойцов. Однако версальцам удалось только хитростью одолеть их. Чтобы обмануть их, версальцы переоделись в форму Национальной гвардии!
Луизе удалось бежать. Полная ярости и ненависти к всрсальским палачам, она является к генералу Ля-Сесилиа, в мэрию Монмартра и кричит: «Огонь им навстречу, огонь ! Зажигайте дома ! Это единственный способ задержать врага».
Луиза Мишель энергично отрицает гнусную клевету версальцев о «женщинах-петролейщицах» («поджигательницах»), легенду, давшую им предлог расстреливать тысячи женщин без всякого суда и следствия. «Не было поджигательниц,‒ говорит она.‒ Женщины дрались, как львицы, и только я одна кричала: «Жгите, жгите все перед этими чудовищами!»2
Луиза все еще на свободе. Но ее терзает мысль: что же с матерью? И, «преобразившись, насколько возможно, в обывательницу», Луиза отправляется на улицу Удо в свою квартиру. Матери там нет. У привратницы Луиза узнает, что версальцы приходили за нею и вместо нее увели ее мать. Не медля ни минуты, Луиза отправляется на пост версальцев и требует, чтобы ее повели к матери. Луизу приводят на 37-й бастион, превращенный версальцами в тюрьму, и там она находит свою мать. С характерной для нее решимостью и стремительностью Луиза требует у версальского коменданта, чтобы он освободил ее мап., раз она сама добровольно явилась. Она добивается того, что ей разрешают проводить мать за стены тюрьмы! Успокоив мать и уверив ее, что женщин больше не расстреливают, что ее ожидает лишь несколько месяцев тюрьмы, Луиза вернулась обратно в тюрьму.
Нет слов, которыми можно было бы описать невыносимые страдания узников Сатори и других версальских тюрем. Их гноили в грязи, среди кишащих огромных вшей, морили голодом, издевались и пытали. Но Луиза и тут остается верной себе: в ответ на угрозы разъяренного кровожадного генерала Галифе, явившегося в бастион с угрозами, Луиза рассмеялась ему прямо в лицо. Взбешенный Галифе приказал тут же расстрелять на глазах у арестованных коммунаров двух случайно попавшихся ему под руку коммерсантов, которые ничего общего с Коммуной не имели. С версальцами Луиза продолжала держать-

1 Л. Мыи~ель, Коммуна, стр. 142.
-" Там же, стр. 147.
157


ся презрительно и вызывающе. «Все мы, люди 1871 года, умели встречать смерть и как бы кокетничали с нею»,‒ говорит она.
Долгое время ей не разрешали свидания с матепью, которая часто являлась к стенам ее тюрьмы. Однажды Луиза увидела сквозь решетку своей камеры, как часовой грубо оттолкнул ее мать, успевшую подать ей в окно бутылку с кофе. «Я бросила эту бутылку в голову жандарма, оттолкнувшего мою мать,‒ говорит Луиза,‒ и в ответ на упреки офицера ответила, что единственное, о чем я сожалею, em то, что я вынуждена ударить слепое орудие вместо того, чтобы ударить его высших начальников/»~
В тюрьме Луиза с отвращением вспоминала о своих «республиканских иллюзиях»: те самые люди (Жюль Фавр, Жюль Симон и др.), которые клялись в «верности республике», дорвавшись до власти, стали самыми свирепыми контрреволюционерами. «Я думала о людях, которые называли нас когда-то своими друзьями и котрых опьянение властью сделало душителями революции»2. Луиза с горечью и стыдом вспоминала о памятном дне 4 сентября, об иудином поцелуе Жюля Фавра, обнявшего тогда ее, Риго и Ферре и назвавшего их своими «дорогими детьми». В то время как Фавр вдохновлял все версальские зверства и с ожесточением клеветал иа героев-коммунаров, «дорогие дети», защищая с оружием в руках Коммуну, оказались в числе множества его жертв: Риго был изуродован до неузнаваемости и расстрелян, Луиза и Ферре томились в тюрьмах.
Луиза всячески старалась узнать об участи Теофиля Ферре. До нее дошли вести об его мужественном поведении на суде, о смертном приговоре. Она сильно волновалась за него. Ей удалось при содействии одной прачки обменяться с Ферре несколькими письмами, зашитыми в рукава его рубашек з. Луиза послала ему «гвоздики», старательно сделанные из клочков красного шарфа,‒ символические «красные гвоздики», напоминавшие о предреволюционных надеждах и стремлениях, и присоединила к ним свои стихи. Вскоре она послала ему еще несколько своих стихотворений. В одном из своих ответных писем (8 октября 1871 r.) Ферре просил Луизу, чтобы «последующие ее письма были свободны от меланхолии и чувствительности, которые временно ею овладели». Он воодушевлял ее, утверждая, что победа республики и социализма во Франции неизбежна, старался поднять ее дух. Зная неукротимый характер Луизы, Ферре опасался, что она будет вести себя на суде

' L. michel, Memoires, 1886, р. 192.
2 Л. Мишель, Коммуна, стр. 167.
3 Е. Girault, La bonne Louise, р. 64.


вызывающе, что ее приговорят к смерти. Стоя уже одной ногой в могиле, этот мужественный и стойкий человек убеждал ее не рисковать своей жизнью. «Постарайтесь быть достаточно спокойной на суде, чтобы обмануть их ожидания,‒ писал Ферре в другом письме.‒...Интересы нашего дела требуют, чтобы его защитники оставались на свободе. Можно сохранять свое достоинство, не будучи, однако, наивной. Советую не забыть моих замечаний и постараться выбраться из этого осиного гнезда»1.
Это писал человек, который сам не унизился ни до малейшего компромисса перед своими мучителями! Луиза решила быть достойной своего учителя. Она задавала себе вопрос: «Разве прилично нам, сражающимся за дело справедливости, за дело всего человечества, просить снисхождения у версальцев3 Разве мыслимо, чтобы мы унизились, взывая к жалости бездушных палачей, которые стольких уже страдальцев казнили в Сатори? Нет! Принять от них смягчение участи это значило бы частично пожертвовать своим достоинством!»а
За две недели до казни Ферре Луизу словно намеренно перевели в Аррасскую тюрьму, где она оставалась до 28 ноября (дня казни Ферре). Четыре дня спустя, вне себя от гнева и отчаяния, Луиза написала вызывающее письмо генералу Апперу, требуя, чтобы и ее казнили. «Вам известно достаточно о моей деятельности, а поле Сатори находится недалеко. Вы все прекрасно знаете, что если я выйду отсюда живой, я буду мстить за мучеников. Яа здравствует Коммуна!» Она сочинила и послала в адрес 3-ro Военного суда сатирические, полные яда и гнева стихи, в которых предостерегала «лживых судей», «клику бандитов и полицейских крыс», что их ждет суд истории.
16 декабря Луиза Мишель предстала, наконец, перед Версальским судом. Прокурор всячески стремился в своем обвинительном акте сгустить картину ее «преступлений».
«Тесно связанная с членами Коммуны, обвиняемая Мишель заранее знала все их планы....Она помогала им всеми своими силами, всей волей, более того †час пыталась их перещеголять, предложив отправиться в Версаль и убить президента Республики....Таким образом, она не менее виновата, чем «гордый республиканец Ферре», которого она защищает столь странным образом....Она разжигала страсти толпы, проповедывала войну без пощады» 8.
1

1 E. Girault, La bonne Louise, р. 68.
» L. Ма«Ы, Souvenirs et aventures de та vie. Uur. no J. Boyer,
р. 95 ‒ 96.
э 2'. 3Iichel, Mhmoires, 1886, р. 469.


На вопросы председателя Луиза Мишель ответила: «Я не хочу защищаться, я не хочу, чтобы меня защищали. Я всем существом принадлежу социальной революции и принимаю полную ответственность за все свои поступки1»
Она смело заявила, что не поколебалась бы сама выстрелить в генералов Леконта и Тома, которые отдали приказ стрелять в народ, но в то же время осуждала их расстрел, так как они были уже тогда лишены власти.
«Да, я участвовала в подх<оге Парижа! ‒ воскликнула она,‒ я хотела противопоставить вторжению версальцев барьер огня. У меня в этом деле не было сообщников, я действовала только по собственному почину. Говорят также, что я была сообщницей Коммуны. Конечно, потому что Коммуна стремилась к социальной революции, а социальная революция ‒ самое заветное мое стремление. Я горжусь тем, что участвовала в создании Коммуны!» Луиза Мишель закончила свою речь следующими словами: «То, что я требую от вас, называющих себя военным судом и считающих себя моими судьями, †э Саторийское поле, где пали мои братья. Повидимому, всякое сердце, которое бьется за свободу, имеет у вас одно только право †пра на кусочек свинца. Я требую для себя это право. Если вы оставите мне жизнь, я не перестану кричать о мщении, я буду призывать своих братьев отомстить убийцам из «Комиссии Помилования».
‒ Я лишаю вас слова! ‒ крикнул председатель суда.
‒ Я кончила, †сказа Луиза. Если вы не трусы, убейте меня!»1
Ее приговорили к ссылке и содержанию в крепости. От апелляции она отказалась и, узнав о приговоре, с досадой сказала: «Я предпочла бы умереть!..»
Вскоре ее перевели в Оберивскую тюрьму.
24 августа 1873 г. Луиза Мишель и другие ее товарищи‒ коммунары и коммунарки †отправили из Оберивского централа в далекий путь. «Накануне я виделась с матерью, †груст вспоминает Луиза,‒ и в первый раз заметила, что ее волосы поседели. Бедная мать|»
Когда арестованные проезжали через Лангр, на дорогу из какой-то мастерской вышло несколько рабочих, руки которых были совершенно черные. Они приветствовали узников, и один из них, совсем седой, крикнул: «Да здравствует Коммуна!» Из Ла-Рошель арестантов отвезли на корабле «Комета» в Рошфор, и там они взошли на борт военного парусного фрегата «оирги-

' L. Mic(<el, Memoires, 188~, р. 470 ‒ 474.
160


ния», который должен был перевезти их через Атлантический океан на каторжные работы во. французскую колонию ‒ Новую Каледонию.
Новая Каледония, длинный и узкий вулканический, гористый остров, окружен поясом коралловых рифов и расположен в Тихом океане, в 600 милях QT Австралии. Луизе Мишель этот остров, со своими семью голубоватыми холмами, почему-то напоминал Рим. В глубине за холмами виднелась Золотая гора, вся в расщелинах, из которых проглядывала красная золотоносная почва. Политические заключенные ‒ коммунары, отбывавшие там наказание, делились на три категории. Приговоренные к каторжным работам жили на острове Ну (недалеко от Нумеи, главного города Новой Каледонии). Там условия были положительно невыносимыми. Скованные двойной цепью, каторжники влачили тяжелое ядро на ноге, подвергались самым жестоким издевательствам. В менее суровой обстановке содержались коммунары, жившие на полуострове Дюко (западная часть Новой Каледонии). На Сосновом острове жили только приговоренные к ссылке.
Когда корабль с новыми арестантами прибыл в Нумейскую губу, администрация каторги решила отделить женщин от мужчин и устроить первых несколько лучше ‒ в женской исправительной колонии, под наблюдением монахинь. Луиза возмутилась и решительно заявила, что не согласится на какие бы то ни
е' было привилегии для женщин. «Раз нас осудили наравне с мужчинами, то справедливо, чтобы мы и наказание несли наравне с ними. Мы сюда приехали не на дачу, я полагаю1»‒ резко заявила она начальнику в форме колониального офицера. Тот пожал плечами и сказал: «Как хотите. Я думал проявить к вам некоторую снисходительность, а вы... Правду говорили мне, что у всех этих петролейщик упрямые головы... Ho ничего! Мы вас вымуштруем, миленькие. Вот как? Вы не хотите никаких привилегий3 Я это вам припомню!»
Тотчас всех арестованных выстроили в ряды, по-военному. Обращение с ними сразу изменилось в худшую сторону. Особенно грубо обращались с Луизой Мишель. Однако ее требование было выполнено ‒ всех их, мужчин и женщин, усадили в шлюпки и отвезли на полуостров Дюко, где они увидали многих друзей и товарищей по борьбе: старого ветерана Малезье, который 22 января 1871 г. дрался бок о бок с Луизой на площади Ратуши, Анри Рошфора и др. Они устроили новоприбывшим радушный прием и поочередно угощали их в своих жалких хижинах скромными «обедами». Лишенные самых необходимых продуктов, нередко не имевшие ни овощей, ни
А. Лурье 151


жиров, получавшие микроскопические количества мяса и хлеба, ссыльные перебивались с большим трудом. Нелегко было готовить пищу без керосина или угля, без масла, растительного или животного. Приходилось применять способ местных жителей (канаков) †жари мясо на раскаленных камнях. Табаку и мыла не давали. Помимо всех этих материальных лишений, ссыльные страдали морально † зверского обращения начальства, от невыносимой тоски по родине среди этой дикой, безжизненной природы, столь непохожей на их родную Францию.
Несмотря на все это, коммунары держались стойко н мужественно; нередко обменивались шутками, горячо обсуждали всевозможные научные и политические вопросы, живо волновавшие их.
Закаленная, мужественная натура Луизы Мишель стойко переносила тяжелые испытания.
Временами невыносимая тоска охватывала Луизу, и она начинала строить самые невероятные планы побега. Однажды во время страшного циклона она ворвалась в хижину ссыльного Перюссэ (бывшего капитана дальнего плавания) и в сильном возбуждении сообщила, что вследствие бури на рейде нет корабля, обычно сторожившего пленников. Она умоляла его сделатв плот и отдаться воле стихии, надеясь, что удастся добраться до ближайшей земли ‒ до Сиднея (Австралия). Но старый моряк крайне скептически отнесся к этому безумному плану, и Луиза уши разочарованная.
Одно время (апрель 1875 г.) она вела переговоры с женой члена Коммуны Растуля, жившей в Сиднее (Австралия). План Луизы заключался в следующем: бежать ночью, после переклички, через горы, затем вброд добраться до Нумеи и оттуда отплыть на корабле, где должно быть заранее куплено место. Свои письма г-же Растуль Луиза вклеивала в дно несессера с ни~гками, но однажды, к своему ужасу, она обнаружила, что несессер и письма перехвачены. Она была очень удивлена, что начальство ни единым словом не обмолвилось об этом ее плане побега.
Только на шестой год с момента своего прибытия в Новую Каледонию Луиза Мишель получила разрешение переехать на жительство в «столицу» Нумею, где она открыла школу для детей горожан и детей ссыльных. Она преподавала живопись, музыку, скульптуру и другие предметы.
Верная старым революционным традициям, Луиза Мишель и слышать не желала о ходатайстве о помиловании. 25 июля 1878 г. она отправила губернатору следующее, полное негодования, письмо:
еПрошу Вашей защиты от оскорбительных выходок а©ÍeN, которые, несмотря на мое категорическое запрещение, публикуют ТЯ



оу моего имени в газетах письма и ходатайства о помиловании. Я постоянно повторяю, что выйду отсюда только вместе со всеми товарищами ‒ ссыльными и каторжанами коммунарами. Яаже моя мать и самые близкие друзья с уважением относились к моим убеждениям!.. Яаже мои противники никогда не осмеливались затрагивать мою честь! Пусть же эти мнимые друзья оставят меня в покое и дадут мне спокойно ждать всеобщей амнистии !»
В конце письма Луиза снова просила губернатора не считаться ни с какими просьбами этого рода1. 15 июля 1879 г. Луиза Мишель высказалась в таком же духе в своем письме к президенту Республики.
Наконец была объявлена общая амнистия всем ссыльным коммунарам, и Луиза Мишель получила возможность вернуться на родину.
«Trois 1ейгеь de Louise Michel», eHumanit&, 22 janvier 1905.
163
]]б
С возвращением Луизы Мишель во Францию (1881 г.) начался новый период ее жизни и деятельности. Луиза переходит к анархизму, сотрудничая в газете «/evolution sociale» («Социальная революция»), не подозревая, что действительным редактором газеты был префект полиции Андриэ.
В марте 1883 r. анархист Пуже организовал в Париже манифестацию безработных, в которой приняла участие Луиза. С криками «Хлеба ‒ или пуль!» манифестанты-голодающие прошли по богатым кварталам столицы; некоторые из участников врывались в булочные, утоляя свой голод. 21 июня 1883 г. Луиза Мишель, Пуже и прочие предстали перед судом по обвинению в том, что они были «главарями и подстрекателями шайки, насильственно похитившей хлеб, принадлежавший булочникам Ожеро, Буше и Морисэ». Несмотря на заверения Луизы Мишель, что она не имела ничего общего с «ограблением» булочных (в котором, повидимому, немалое участие приняли полицейские агенты-провокаторы), приговор был заранее предрешен: иесть лет тюрьмы.
Во время своего заточения в Клермонском централе Лу за Мишель много читала, писала, наблюдала. Ее интересовал быт уголовных преступников, особенно женщин-проституток, воровок и т. д. Этой теме она посвятила ряд написанных ею в то время произведений («Мемуары», роман «Человеческие микробы», роман «Тюрьма» и др.). Луиза Мишель внимательно изучала психологию женщин-преступниц, пытаясь вскрыть социальные корни их преступлений. «Если женщины-арестантки и внушают


порой отвращение,‒ писала Луиза,‒ то мне лично внушает отвращение буржуазное общество! Пусть сперва уничтожат эту клоаку. Пусть очистят от навоза место под солнцем, и никто тогда не будет погружать ноги в нечистоты. Посмотрите, юные девушки с нежными и чистыми голосами, вот ваши однолетки с хриплой, отрывистой речью! Причина этого та, что нельзя жить, как они живут, не одурманивая себя, чтобы забыться»1. Описывая страдания и «пороки» павших женщин, Луиза вос. клицает: «И это называют «равенством» и «справедливостью»!
2 января 1885 г. умерла мать Луизы ‒ Марианна Мишель.
В январе 1886 г. Луиза Мишель была освобождена. Когда она узнала о помиловании, она не хотела покинуть тюрьмы, и директор пригрозил, что «выведет ее силой, если она не уйдет добровольно». «В глубине души,‒ писала Луиза в своих «Воспоминаниях»,‒ я была взбешена необходимостью принять помилование, о котором вовсе не просила. Наконец, я подумала: в тюрьме я не приношу никакой пользы своей партии. Ьудучи на воле, я смогу возобновить свою пропаганду и принять некоторое участие в разрушении гнилого здания нашей власти»2.
Она действительно выполнила свое решение: до последних лет своей жизни она неустанно разъезжала по Франции, агитировала, произносила речи. Во время ее приезда в Гавр (20 января 1888 г.) некий Пьер Люка, бедняк-рабочий, совершил покушение на ее жизнь, стреляя в нее из револьвера. Одна из пуль пробила шляпу Луизы Мишель, другая засела за ухом, в височной кости. Раненая Луиза, узнав, что Люка был бессознательным орудием в руках подкупивших его реакционеров, приложила большие усилия, чтобы добиться его оправдания. Она обращалась с письмами ко многим влиятельным людям (в том числе к знаменитому. психиатру Шарко), стремясь доказать, что Люка «невменяем».
В ответ на письмо Люка из тюрьмы с просьбой простить его. Луиза ответила: «Ваше письмо меня сильно обрадовало: оно лишний раз доказывает, что мы не ошибались, считая ваш поступок результатом галлюцинации. Таким образом, вас не имеют права осудить». Луиза наняла опытного адвоката и в конце концов добилась оправдания человека, который хотел ее убить!
В 1890 г. Луиза Мишель узнала, что правительство хочет объявить ее умалишенной и заточить в психиатрическую больницу. Она бежала в Лондон. Там она продолжала свои связи с анархистами.
Ю
' L. ЖсЬеХ, Memoires, 1886, р. 421.
» L. Michel, Souvenirs et.aventures de та vie. Um'. по J. Boyer, Louise Michel, р. 196.
!64


В словах, произнесенных ею на суде 21 июня 1883 г., мы находим объяснение ее «анархизму». «Мы несли черное знамя потому, что это знамя забастовок, знамя голодных. Но могли ли мы избрать иное знамя7 Ведь красное знамя осталось на кладбищах,‒ и мы сможем снова взять и поднять его только тогда, когда будем в состоянии его защитить»1.
«Анархизм» Луизы Мишель не нуждается в особых опровержениях и принципиальной полемике; вряд ли она сама глубоко в него верила,‒ пишет Клара UQTKHH.— Луиза Мишель революционерка чувства, социалистка по инстинкту... Она ‒ самоотверженный народный трибун, пламенный певец., увлекающий людей прорицатель, предвещающий зарю прекрасного будущего».
Луиза Мишель не переставала до конца жизни быть той отважной коммунаркой-революционеркой 1871 г., образ которой навсегда запечатлелся в памяти людей. Она живо интересовалась рабочим движением в России кануна 1905 г.
Луиза Мишель умерла 10 января 1905 г. в убогом номере марсельской гостиницы, в страшной нужде. Перед смертью она говорила Жиро 2: «Вот увидите: в стране Горького и Кропоткина произойдут грандиозные события. Я уже чувствую, как она поднимается, как она растет, эта революция, которая сметет царя и всех его великих князей, и славянскую бюрократию, и перевернет вверх дном весь этот огромный «Мертвый дом». И что будет самым удивительным, это ‒ что и в Москве, и в Петербурге, и в Кронштадте, и в Севастополе солдаты будут заодно с народом. Тот унтер-офицер (она имела в виду Вердагера в утро 18 марта 1871 г.‒ А. Л.), который убедил свою роту приставить ружья к ногам (не стрелять в народ), будет иметь много подражателей, можете быть в этом уверены!»
Заслуги Луизы Мишель в период Коммуны 1871 г. велики и бесспорны. Несмотря на анархические заблуждения последних лет своей жизни, в нашей памяти она навсегда останется доблестной коммунаркой, отважно «штурмующей небо», «Красной девой Монмартра».

1 .7. Boyer, Louise Michel, р. 168. Речь на суде.
~ E. Girault, La bonne Louise, 1906, р. 217 ‒ 218.


ЯРОСЛАВ ДОМБРОВСКИЙ
ГЕНЕРАЛ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ
(1.8 3 6 1 8 7 1)
Ярослав Викторович Домбровский родился 13 ноября 1836 г. н r. Житомире (бывшей Волынской губернии). Отец его Виктор Алексеевич происходил из разорившегося польского шляхетского рода и служил архивариусом в «Волынской шляхетской депутации». Ярослав, старший сын, девяти лет отроду ноступил н кадетский корпус. Неприветливо встретил Брестлитонский корпус не по летам вдумчивого и любознательного мальчика. Суровая, бессмысленная муштра и зверский николаевский режим действовали на него угнетающе.
«Наш тогдашний строй,‒ рассказывает ero современник, народоволец Ашенбреннер в «Воспоминаниях»1,‒ покоился на четырех китах: суровая дисциплина, шагистика, «рукоприкладство» и субботняя порка в цейхгаузе. Сохранился рассказ о том, как Николай 1 посетил Брест-литовский корпус. Заинтересовавшись толковыми ответами и отличной военной выправкой Ярослава, царь поднял его на руки. Но, узнав, что. Домбровский †пол,
Ж Ю. Ашенбреннер, Воспоминания, «Былое» № 4, 1907 г.


шляхтич, Николай внезапно швырнул его на пол... Этот зпизод на всю жизнь запечатлелся в памяти Домбровского.
Как и все его близкие нз польской шляхетской среды, Ярослав с детских лет ненавидел самодержавие.
Домбровский в детстве слышал немало рассказов о жестоком усмирении польского восстания 1831 г. Ему было десять лет, когда вспыхнуло краковское восстание.
Окончив кадетский корпус в Петербурге (куда он перевелся из Брест-Литовска) в чине прапорщика, Домбровский в 1855 г. уехал на Северный Кавказ, в действующую армию. Сумев выдвинуться благодаря своим незаурядным военным способностям, он добился откомандирования в Академию генерального штаба, куда и был принят 15 декабря 1859 г.
С увлечением окунулся 23-летний Домбровский н новую жизнь учащейся столичной молодежи. Здесь окончательно созрели его национально-освободительные республиканско-демократические убеждения. Он слушал лекции П. Л. Лаврова; увлекался вместе со своими товарищами произведениями тогдашних властителей умов молодежи ‒ Чернышевского, Герцена, Добролюбова; с волнением следил за героическими подвигами итальянского революционного борца Джузеппе 1 арибальди. Юного Домбровского особенно пленял демократический характер национального движения, под знамена которого стекались сотни добровольцев.
Уже тогда Ярослав Домбровский вступил в один из революционных конспиративных офицерских кружков Петербурга, где особенным влиянием пользовались офицеры Потебня и Сигизмунд Сераковский (близкий друг. Чернышевского). Собрания кружка, часто происходившие на квартире Домбровского, проводились прад видом «литературных занятий», и еще много лет спустя (как показывают архивы Третьего отделения) царской полиции и следователям никак не удавалось установить их действительную цель.
Наряду с работой в революционном кружке Домбровский серьезно и усердно учился. Он старался как можно лучше овладеть военными науками, чтобы все эти знания впоследствии применить в революционной борьбе.
B Академии были тогда преподаватели Милютин, Драгомиров и П. Л. Лавров.
В декабре 1861 г. Ярослав Домбровский окончил Академию Генерального штаба в чине штабс-капитана и уехал в Варшаву, где только недавно происходили бурные польские манифестации против русских властей с кровавыми уличными столкновениями. Домбровский решил принять активное участие в поль-
167


ском революционном движении. Вернувшись на некоторое время в Петербург, он добился перевода в Варшаву квартирмейстером 4-й пехотной дивизии. Блестящий офицер Генерального штаба, он уже в силу занимаемого им положения был вне всяких подозрений и искусно пользовался этим. Полный кипучей энергии и жгучей ненависти к царскому самодержавию, угнетавшему его народ, в расцвете молодых сил и способностей, Домбровский скоро завоевал доверие варшавских революционных кругов‒ шляхты и учащейся молодежи. По характеристике одного из участников восстания 1863 г., генерала Антона Езеранского, «это был блондин, невысокого роста, в маленьких серых глазах которого светилась необычайная энергия, а движения обличали человека деятельного, с сильной волей, решительного». «Ярослав Домбровский, †пис впоследствии другой участник польского восстания 1863 r., Вл. Даниловский, †б одной из даровитейших личностей в нашем кругу. Этот чрез вы. чайно экзальтированный энтузиаст видел все сквозь розовые очки... у него был в голове и сердце вечно действующий вулкан I» 1
Не прошло и недели после приезда Домбровского в Варшаву, как он стал председателем Городского (в дальнейшем центрального) повстанческого комитета, готовящего восстание против русского правительства. На время восстания он был назначен «революционным начальником г. Варшавы», Разработанный им план вооруженного восстания вызвал восхищение всего Комитета. «Мы были положительно ослеплены блеском его плана!» ‒ писал член Комитета Майковский. План был принят единогласно, но вскоре сорван вследствие интриг и предательства правого крыла партии «красных»а (Даниловского и др.). С появлением Домбровского в Комитете важнейшие вопросы ‒ вооруженное восстание, пропаганда, снабжение организации оружием, денежный фонд ‒ впервые встали на реальную почву. По инициативе и под руководством Домбровского с молодежью ежедневно велись тактические занятия и упражнения в стрельбе.
Член тайного офицерского кружка Потебня писал из Варшавы Герцену от имени многих русских офицеров, что «войско (русское) готово драться со своими, если бы они вздумали итти

Раядогсвйг Wlad., Notatki do Parniytnikow 1908. <rakom.
~ 4Жрасяыв> ‒ демократическая еволюционная партия в Е~арстве Польском накануне восстания 18 1864 гг., в основном состоявшая вз обедневших, револ оциопно настроенных шляхтичей с республиканско-демократической программой. Во главе всей организации стоял Городской комитет (в Варшаве), в июне 1862 r. получивший название й '~ентрального народного комитета».
168


против поляков». Революционный Офицерский союз1 в своем воззвании к офицерам русской армии указывал, что «близок момент, когда мы будем вынуждены либо стать в роли палачей Польши, либо вместе с нею восстать. Но мы не хотим быть налачамя» ~.
Домбровский взял на себя связь с революционным русским офицерством варшавского и модлинского гарнизонов. Находившиеся под сильным влиянием Домбровского и Сераковского три офицера этих гарнизонов (Арнгольт, Сливицкий 2-й и Каплинский) положили начало тайной революционной организации и пропаганде в русских войсках. Но брат Сливицкого, капитан Сливицкий 1-й, донес на своих товарищей, прося в награду перевода в гвардейский Е(арскосельский полк. После разоблачения двое из офицеров покончили жизнь самоубийством, три человека (Арнгольт, Сливицкий 2-й и унтер-офицер Ростков-. ский) были расстреляны (16 июня 1862 г.), остальные сосланы на каторгу. Команда, поднявшая бунт в защиту арестованных, была отправлена в арестантские роты. Несмотря на пытки, русские солдаты никого не выдали. Рядовой Щур, приговоренный к шестикратному наказанию швиц рутенами вдоль шеренги в 100 человек и к 12 годам каторги, умер под розгами, не вымолвив ни слова.
Этот приговор, немедленно утвержденный наместником Лидерсом и тут же приведенный в исполнение, вызвал сильнейший ропот и возмущение среди гарнизонов. Потебня решил отомстить генералу Лидерсу за товарищей и убить его. Своим намерением он поделился с друзьями †Домбровск и Згличинской, юной и пылкой революционеркой из шляхетской семьи. Згличинская помогла Потебне в подготовке покушения и после неудачи немедленно увезла его на дрезине за город на несколько километров.
С Згличинской Домбровский познакомился еще в первый свой приезд в Варшаву. Они полюбили друг друга. Згличинская всю жизнь была верным и боевым товарищем Ярослава, безропотно разделяя с ним все лишения и невзгоды. Лично участвовать в польском восстании Домбровскому не пришлось.

1 Офицерский союз ‒ военно-революционная организация, куда входили ие только поляки иа русской службе, но и русские офицеры-республиканцы, большая часть которых уже принесла революционную присягу. Союз усиленно распространял революционные идеи среди рядовых солдат, печатал прокламации. (См. Danilowski Wlad., цит. соч.)
~ 3. Лф~скай„Польское восстание 1863 r., «История России в Х1Х вм, ~. IIl, изд. <Гранат», стр. 229.


Задолго до вспышки он был арестован (13 августа 1862 г.) в связи с покушением подмастерья Рыли на маркиза Велепольского 1. Домбровский был заподозрен в соучастии и посажен в Александровскую крепость Варшавы.
Через Згличинскую, выполнявшую опаснейшие поручения Домбровского (и даже однажды ухитрившуюся передать ему в камеру револьвер), он был полностью в курсе всех планов Центрального комитета и, сидя в цитадели, сумел передать Комитету разработанный им во всех деталях новый план вооруженного восстания.
Домбровский дважды готовил побег, но всякий раз безрезультатно. Поведение его в цитадели было мужественным H выдержанным. Он вел себя умело, не впутывая никого из своих товарищей, и совершенно сбил с толку следователей, которые долгое время не догадывались, что имеют дело с одним as главных вожаков восстания.
Представ пред военно-полевым судом 30 июля 1863 г., Домбровский так защитил себя, что суд признал «обвинение штабскапитана. Я. Домбровского в принадлежности к революционной партии недоказанным». И все же его не выпустили на волю. В середине апреля 1864 г. ему разрешили обвенчаться в тюрьме с Згличинской. Их тотчас же разлучили, жену его сослали в г. Ардатов, Нижегородской губ., под надзор полиции.
В архивах Третьего отделения сохранилась до сих пор не опубликованная, очень интересная переписка Домбровского с его женой, отобранная у нее при обыске. Письма Домбровского, конечно, подвергались строжайшей цензуре. Поэтому нас не должно удивлять, что неукротимый революционер Домбровский притворно пишет жене о необходимости «положиться на провидение», покорно сносить все невзгоды. Заботясь о самообразовании жены, Домбровский пишет ей о литературе, о положении женщины в обществе, о философии и политической

1 Маркиз Велеиодьский ‒ польский крупный магнат, консерватор, ставленник царского правительства, проводивший мысль о необходимости подчинения царской власти во избежание революции низов. Своим пресмыкательством перед русским царем заслужил презрение даже умеренных. 27 мая 1862 г. был назначен начальником гражданmoro управления. Его программа умеренно-либеральных реформ не удовлетворила ни демократическую оппозицию («красных»), as крупных земельных собственников («белых»).
Демократ Хмеленскнй, поддерживаемый ремесленной молодежые Варшавы, открыто заявлял на собраниях, что анадо помеша1ъ бесстыдному. флирту поляков с Москвой», и организовал сперва покушение на великого князя Константина 4 июля 1862 г.) и затем‒ два покушения на Велепольского (7 и 1 августа 1862 г.).
170


экономии и т. д. Эти письма Домбровского (написанные на польском языке) очень ценны для понимания его характера. Они полны бодрости и оптимизма, веры в себя и в будущее, тонкого юмора, трогательной заботы и беспокойства о верном друге-жене. В своем каземате Домбровский много читал, занимался, не сомневаясь, что будет скоро освобожден.
«Нужно еще немного терпения!» ‒ писал он жене. Только временами, когда от жены долго не было писем, он впадал в уныние, и самые мрачные предположения приходили ему в голову. Он писал своим двоюродным сестрам Пиотровским в г. Ардатов: «Я успокаиваюсь, когда вижу, с какой энергией и вместе с тем с каким терпением Пелагия (жена Домбровского.‒ А. Л.) переносит все страдания....Ни единой жалобы, ни намека на уныние! ‒ и все это только для того, чтобы придать мне больше силы, больше мужества... Я не боюсь борьбы. Но если бы все эти удары поражали только одного меня‒ я с улыбкой встретил бы их, лицом к лицу. И только мысль о Пелагии, мысль о вас, мои родные, наполняет меня скорбью и жалостью...»
Лишь изредка в письмах Домбровского прорывается горечь, и среди тщательно зачеркнутых строк можно прочесть:
«...приходится с досадой изливать однообразие мыслей и чувств на бумаге, подверженных цензуре... что же мне о себе писать? Ничего нового, грустно и безмолвно, как всегда в моей тюрьме... Что может быть нового для человека, вот уже третий год живущего в камере площадью в 40 квадратных шагов?»
Домбровский не подозревал, что в своих показаниях его потом выдали двое арестованных по делу о восстании ‒ Миладовский в Вильне и бывший член Центрального комитета Оскар Авейде, человек малодушный и бесхарактерный, открывший властям, что в 1862 г. Домбровский стоял во главе Военно-революционного комитета в Варшаве.
Домбровский был приговорен к 15 годам каторги «с лишением дворянского достоинства, всех прав состояния, чинов, медалей и ордена Станислава».
11 (23) ноября 1864 r. в Москву прибыла партия поляков‒ «политических преступников», в числе которых был и Ярослав Домбровский. 21 ноября арестованных перевели в Колымажный двор (московскую пересыльную тюрьму на Пречистенке). Здесь у Домбровского возникло твердое решение ‒ бежать, так как этому крайне благоприятствовала обстановка тюрьмы и отсутствие надлежащего надзора за арестованными. 2 декабря, раздобыв где-то юбку и головной платок, переодетый Домбровский
17L


бежал из тюрьмы. Узнав, что в тюрьме при Домбровском была его офицерская форма, следствие сразу встало на неверный путь, сбитое с толку некоторыми показаниями арестантов. Стоявший в 4-ю смену у калитки часовой Дранцов сперва заявил, что вслед sa караульным офицером через калитку прошел неизвестный «белокурый офицер с усами, в военном пальто, один, без унтер-офицера», но потом стал путаться и, наконец, отказался от своих показаний. На этой версии следствие вначале остановилось и успокоилось. Как в действительности обстояло дело, мы узнаем из «Воспоминаний» его жены1: «в женской одежде, удачно подражая движениям и манерам женщины, не ускоряя шага, Ярослав спокойно прошел мимо часового и, вышедши за ворота, сел на первого попавшегося извозчика, приказав ему ехать в библиотеку». Ночь он провел в какой-то московской трущобе, не смыкая глаз, в полном молчании, боясь привлечь к себе внимание. На другой день, встретив на улице гимназиста (Шостаковича), Домбровский обратился к нему с просьбой о помощи. Спустя два года Шостакович показывал следственной комиссии фон-Дена: «Домбровский встретил меня не помню на какой улице... и обратился ко мне с просьбой‒ позволить ему переодеться. Хотя одежда его меня сильно удивила, так как он был одет деревенской бабой, внизу же у него была мужская одежда, и голос вовсе не был похож на женский, однако я сказал ему, чтобы он шел за мной... вид, какой он имел, был действительно жалок: он говорил, что ничего не ел с утра и что все время находится на ногах»в. Шостакович приютил Домбровского вначале у своих товарищей, затем у себя, достал ему паспорт на имя какого-то «учителя географии и истории» и вообще деятельно помогал ему скрываться. Желая сбить полицию с пути истины, Шостакович под диктовку Домбровского написал его жене следующее письмо (без подписи):
«8 дек. 1864 г.
Глубокоуважаемая Пелагия Михайловна!
По поручению супруга Вашего честь имею уведомить Вас, что он, вырвавшись благополучно из рук своих мучителей в первых числах этого месяца, в настоящее время выехал уже за границу». Расчеты Домбровского и Шостаковича оправдались: письмо было, конечно, вскрыто на почте и сразу же очутилось в руках Третьего отделения (в делах которого оно сохранилось и по сей день). Домбровский знал, что за его
1 Pelage Dabroveka, spornniehia z r. 18Я, «Naprzdd», N. 189, 1923.
~ Следственное дело № 29 Третьего отделения; этот документ был опубликован в «Красном архиве» № 3, 1927 г., стр. 240 (статья Кле венского).
l72


голову в афишах, расклеенных по Москве, обещано крупное вознаграждение, но был спокоен, невозмутим и только потешался над глупостью полиции. Добыв поддельный «указ об отставке» некоего «полковника фон-Рихтера», он однажды смело явился в канцелярию московского генерал-губернатора и ухитрился получить заграничный паспорт. Жена Домбровского в «Воспоминаниях» рассказывает о том, что Домбровский встретил в канцелярии губернатора офицера, знавшего его по Академии. Проявив огромное самообладание, Домбровский сумел благополучно выйти из крайне рискованного положения. «На счастье Ярослава, этот офицер оказался славным человеком, умевшим молчать»,‒ пишет Домбровская.
В январе 1865 г. Домбровский поселился в Петербурге, но решил не уезжать, пока не организует побега жены. Домбровская, жившая в Ардатове под надзором полиции, долгое время не подозревала, что муж ее на свободе, и продолжала хлопотать, чтобы ей разрешили сопровождать мужа в Сибирь, на каторгу.
Наконец, ему удалось установить с ней связь и даже о6Меняться письмами. В мае 1865 г. его друг офицер Озеров поехал в Ардатов под видом богомольца, идущего «на поклонение в Саровскую пустынь».
Встретившись с Домбровской в ардатовской аптеке (принадлежавшей тоже поляку-эмигранту), Озеров обменялся с ней несколькими беглыми словами. Условлено было встретиться «в воскресенье, в 9 вечера, около церкви, без бубенцов» (последнее было придумано для того, чтобы можно было отличить экипаж Озерова: обычно все выезжали с бубенцами). На обратном пути из Саровской пустыни мнимый «богомолец» должен был проехать мимо Ардатова.
Вот как выглядит история «похищения» в показаниях ямщиков и других свидетелей:
Неизвестный был высокого роста, худощавый блондин, с длинным орлиным носом и эспаньолкой, в длинном черном сюртуке, парусиновой безрукавкой тальме поверх сюртука и черной суконной фуражке. В руках у него были только чемодан и зонтик; он курил сигары.
Когда экипаж за городом выехал на мост у села Полян, в 2 ‒ 3 верстах от Ардатова, ямщик увидал на горе женщину, по виду странницу, которая стала просить подвезти ее до села Саксы. Ямщик не хотел, но тогда вмешался пассажир и предложил взять странницу с собой, обещав ямщику прибавить 30 копеек. Это и была Домбровская. Она была в черном платье, черном бурнусе, с черной шалью на голове; в руках ее был
173


саквояж. Из села Сакон 17 мая до солнечного восхода они выехали к Павлову. Здесь на постоялом дворе Домбровская переоделась в другое платье, надела на глаза синие очки, потом оба они отправились на станцию железной дороги, с которой должен был тронуться поезд на Москву1. Пробыв в Москве только день, Домбровская выехала в Петербург, где встретилась с мужем.
В Петербурге Домбровский жил под именем «полковника фонРихтера». Случайно узнав, что петербургские аристократы с семьями непрерывно совершают паломничество в Кронштадт, куда было привезено из Ниццы тело умершего наследника престола, Домбровский быстро сообразил, как использовать это обстоятельство. Мнимый «полковник Рихтер» и его супруга в «глубоком трауре» отправились на английском торговом пароходе «поклониться» телу великого князя а. В кармане у них лежали заграничные паспорта. Возвращаться в Петербург, они, конечно, не собирались. Так они очутились за границей.
Вскоре после приезда в Швецию Домбровский .написал два любопытных письма в Россию (оба они были напечатаны в «Колоколе» 15 июля 1865 г.). В одном из этих писем, адресованном нижегородскому генерал-губернатору, Домбровский сообщал ему о похищении жены (не упоминая, понятно, об Озерове и приписывая всю честь увоза себе). Он просил генерал-губернатора никого не замешивать в это дело, так как у него «не было сообщников». Значительно ядовитей было исполненное гнева и презрения письмо Домбровского к черносотенцу Каткову, редактору «Московских ведомостей». Высмеивая безуспешные поиски царской полиции, ее тупость и бездарность, Домбровский писал: «Только желание показать всем, как вообще несостоятельны ваши приговоры, заставляег меня писать к человеку, старавшемуся разжечь международную вражду, опозорившему свое имя ликованием над убийством и разбоем и запятнавшему себя ложью и клеветойз. Но, решившись на шаг, столь 'для меня неприятный, не могу не выразить здесь презрения, которое внушают всем честным людям жалкие усилия ваши и вам подобных, к поддержанию невежества и насилия».
В августе 1865 г. Домбровский и его жена поселились в Париже, на улице Вавэн. Домбровский работал чертежником в одной фирме и с трудом сводил концы с концами. Ов

' Дело Третьего отделения № 164. Листы 45 ‒ 49.
» Великий князь Николай ‒ старший сын Александра 11 (умер в 1866 г.).'
' Домбровский имел в виду реакционную роль Каткова в разрешении царским правительством польского вопроса.
174


сразу же сблизился с французскими республиканскими кругамн, вступил в связь с бланкистами и левыми прудонистами. В польской эмиграции Парижа тогда выделилось два центра, вокруг которых группировались поляки по своим политическим взглядам и классовым симпатиям: 1) аристократический «Hotel Lambert» (дворец князя Чарторыйского), где объединялись польские магнаты-реакционеры, строившие все свои расчеты в вопросе национального освобождения на обещанной поддержке европейских дипломатов и Наполеона III и не желавшие ни революции, ни предоставления крестьянам земли, и 2) «Демократическое объединение» (Ziednoczenie) польских демократов, выдвинувших, в противовес первой реакционной группировке, лозунг. аграрной реформы, полного освобождения крестьян с предоставлением им земли без всякого выкупа. В этой последней, левой группировке 'Домбровский и Врублевский играли видную роль; Домбровский сотрудничал в органе демократов «Niepodleglosc» («Независимость»).
Французское правительство сильно тревожило присутствие в Париже польских эмигрантов, тем более таких, как Домбровский и Врублевский, не скрывавших своих симпатий к республиканскому и социалистическому движению в Париже. Большой шум вызвало покушение поляка Березовского на жизнь Александра II, посетившего в 1867 г. Всемирную парижскую выставку. Руководители парижской полиции, пресмыкавшиеся перед русским правительством, всячески старались заслужить его «благоволение» и прощение. Они усилили преследования левых польских эмигрантов и неожиданно сделали налет на квартиру Домбровского, обвинив его в соучастии с Березовским. Домбровскому сильно повредило то обстоятельство, что он, поддерживая связь с польскими революционерами, помогал им нелегальна пробираться в Россию. Одним из видов такой помощи была снабжение их фальшивыми русскими паспортами через лондонсКНх эмигрантов. Домбровский заказал одной литографии по присланному им образцу 200 русских паспортов. Этим обстоя тельством воспользовалась французская полиция, чтобы очернить ~Домбровского и его брата Теофиля (который также жил в это время в Париже). Полиция давно искала случая впутать их в какое-нибудь уголовное дело ‒ и вот среди эмигрантов был пущен слух, что «братья Домбровские ‒ фальшивомонетчики». Парижские полицейские изобретали всевозможные уловки, чтобы «уличить» Домбровских. Так, подставное лицо, долженствовавшее изображать собою Ярослава Домбровского, вручило при встрече н кафе одному сильно нуждавшемуся старику-эмигранту в качестве «пособия» 50-рублевый кредитный билет. Когда старик
175.


отправился разменять этот билет, он оказался фальшивым. Очутившись в полицейском участке, старик на вопрос, кто дал ему деньги, ответил, ничего не подозревая: «Ярослав Домбровский». Вся эта сцена, заранее инсценированная полицией, оказалась достаточныи основанием для ареста Домбровского.
Все же Домбровского пришлось выпустить за отсутствием достаточных улик, несмотря на то, что из Петербурга в Париж летели секретные депеши с настойчивыми просьбами ‒ добиться осуждения Домбровского и высылки его в Россию. Делом Домбровских усиленно интересовались Третье отделение, русский министр финансов и даже сам царь! Дело Домбровского вел следователь Бернье, реакционер и бюрократ Второй империи, который дорожил своей близостьк~ к русским правительственным кругам. Он лишь недавно был награжден орденом Станислава за «услуги, оказанные Александру П во время его пребывания в Париже». По рекомендации тайного русского агента в Париже Г. Каменского1, решено было прибегнуть к услугам провокатора Хильке. Этот ловкий субъект сумел вкрасться в доверие Домбровских до такой степени, что ему поручались самые ответственные задания: так, Домбровский поручил ему поехать в Лондон за шспо ртами. Хильке приступил к делу очень умело. Он написал из Лондона письмо Домбровскому, которое было так искусно составлено, что, оставляя в тени самого Хильке, компрометировало Домбровского. На основании этого письма полиция немедленно арестовала обоих Домбровских (Ярослава и Теофиля). После продолжительного одиночного заключения Теофиля внезапно освободили, хотя он попрежнему не знал, что послужило причиной его ареста. Вскоре после этого он получил письмо от Хильке (которому попрежнему доверял). Хильке сообщал, что будет в Париже проездом, и приглашал Теофиля на вокзал (Северный), чтобы передать ему какой-то важный пакет для брата. В назначенный час Хильке вышел из поезда и передал запечатанный пакет Теофилю, предупредив его шопотом, что «за ним следят». На обратном пути Теофиль шел пешком. Внезапно его окружили полицейские агенты и, задержав, привели к следователю Бернье, который накануне только приказал его освободить. Резким движением Бернье

1 Маркс и Энгельс в «Заявлении Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих об обыске у Утина» от 20 февраля 1872 г. (т. XIII, ч. 2, Соч. Жаркю н Энгельса, стр. 388) пишут следующее: «...êàê это HH странно, русский статский советник KRMOHcKQQ, лолучивший поручение вести преследование виновных в подделке кредитных билетов, в то же самое время фигурирует в качестве вожака этих ао,дделывателей.
176


вскрыл пакет, найденный при Теофиле, и оттуда посыпались... новенькие пачки фальшивых русских рублей!
‒ Наконец-то, вы изобличены! ‒ торжествуя, заявил Бернье недоумевающему Теофилю.
Хильке был щедро вознагражден за эту услугу.
«Арест двух братьев Домбровских, Ярослава и Теофиля,‒ писал Г. Каменский действительному статскому советнику Д.Ф. Кобеко в Петербург 7 июня (п.ст.) 1870 г.1 ‒ был сделан исключительно при содействии Хильке, ...особенно же важно было это содействие при вторичном аресте Теофиля .Чомбровского....За эти услуги на свое содержание, разъезды и различные расходы Хильке получил от меня около 12 000 фр., из которых 5 000 фр. были выданы ему как награда, или точнее †к условная продажная цена за вторичный арест Теофиля....Арест этот важным образом усилил улики против Домбровских: пачка фальшивых билетов произведет свое впечатление на присяжных; короче, после этого ареста ГаНа)ге est parfaitement согссе («дело на мази».‒ А. Л.), как выразился следственный судья, г-и Бернье».
На суде защитник Домбровских Руссель в блестящей речи вскрыл перед парижскими присяжными всю общественно-политическую подоплеку этого дела и пригвоздил к позорному столбу руководителей французской полиции и следователя Бернье, людей, не гнушавшихся никакими грязными средствами, лишь бы погубить ненавистных им польских революционеров-эмигрантов. Впечатление, произведенное речью и обнаружившимися на суде фактами, было колоссально. Присяжные ответили на все пункты вопросного листа: «Нет, невиновен». Ярослав и Теофиль Домбровские были оправданы и выпущены на свободу.
В это время французский народ переживал тяжелые дни. Франко-прусская война окончилась катастрофой †капитуляци под Седаном (2 сентября 1870 г.) французской 84-тысячной армии Мак-Магона. Император сдался в плен пруссакам. Новое правительство национальной обороны, состоявшее отчасти из монархических либералов, отчасти из республиканцев, сумело сразу же захватить власть. Оно не в состоянии было (да и не намерено было) организовать оборону страны. Прусские победоносные армии грозно надвигались на Париж и, наконец, предприняли правильную его осаду. Несмотря на частичные победы новых, наспех созданных в провинции армий (Луарская и другие), они все были порознь разгромлены пруссаками. Немалую роль в этом сыграло предательство монархических генералов (Трошю, Д'Орель-Паладин, Бурбаки). Как указывал

1 Дело № 406 Третьего отделения, листы 293 ‒ 294.
12 A. Лурье
177


Энгельс в своих статьях, в «Pall Mall Gazette», даже тогда еще можно было спасти Париж при решительных совместных операциях Луарской армии генерала д'Ореля и парижского гарнизона во главе с генералом Трошю. Но оба эти генерала проявляли непонятную пассивность, особенно Трошю, который на всех перекрестк"-.х кричал, что будет биться «до последней крайности», а в интимных беседах (как потом выяснилось) признавался, что даже и не собирается защищать Париж.
Париж бурлил и клокотал. В нем было 200 батальонов Национальной гвардии, регулярные войска, волонтерские части‒ всего около полумиллиона человек. Вся эта масса обреченных на бездействие людей с досадой и отчаянием спрашивала, отчего же ей не дают сразиться с невидимым врагом, находящимся где-то за городскими стенами; требовала массовой вылазки и открыто обвиняла буржуазно-монархическое правительство «национальной обороны» в предательстве. Рабочие и ремесленники, составлявшие главную массу парижской Национальной гвардии, выступали с горячими обличительными речами в многочисленных клубах и наблюдательных комитетах.
Домбровский остро ощущал вместе со всем республиканским и социалистическим Парижем все его горести и опасения. Его опытный взор ясно видел угрожавшую Парижу опасность.
«Видя это, я не мог молчать,‒ писал он впоследствии польскому журналисту Бр. Воловскому,‒ и, взявшись за перо, принялся сочинять один меморандум за другим. Наконец, они потревожили сладкий сон военного министерства, и мне там заявили, что все это меня, как иностранца, не имеющего права голоса, нисколько не касается». Меморандум Домбровского о методах обороны Парижа содержал, в себе едкую, откровенную критику мероприятий генерала Трошю. Не получив ответа в министерстве, Домбровский опубликовал часть доклада в газете «gezeii» и выступил в клубе с этим докладом, назвав его: «Трошю, как организатор и главнокомандующий»1. Доклад имел шумный успех.
Еще 9 сентября, т. е. спустя пять дней после свержения Империи, Домбровский опубликовал в газете «Opinion nationale» следующее воззвание:
«Молодые поляки Парижа ‒ французской нации и комитетам Обороны.

1 Впоследствии он напечатал этот доклад в виде брошюры: «~. Dombrovski, Trochu, comme organisateur et general-en-chef, Lyon 1371».
178



' В 1/70 г. Гарибальди принимал участие в франко-прусской войне,
защищая Францию от прусской армии.
179
12»
Наши ветераны польских восстаний организуются в легйой для защиты Парижа. 200 или 300 юных польских волонтеров жаждут только одного ‒ служить делу Французской Республики, которое стало делом всего человечества. Пусть каждому из пас дадут по хорошему коню (их еще есть достаточно в Париже),. саблю, карабин, штук 60 патронов, хорошую карту и с полсотни франков карманных денег ‒ и пусть позволят нам очистить окрестности Парижа от неприятельских разведчиков, а затеи действовать в тылу немецкой армии. Кавалерия ‒ излюбленный род польского войска, и это у нас Пруссия заимствовала ор~'1 ° низацию своих улаоов, которые причинили такой урон неискусным и влюбленным в свои традиции генералам. Мы верим, что дело Парижа далеко не потеряно. Теперь Франции есть за что бороться, со славой умереть или победить!
Ярослав Домбровский, бывший организатор повстанческих сил национального варшавского правительства».
18 сентября на собрании 6 тысяч граждан Лиона, охваченных патриотическим подъемом, решено было создать комитет для организации добровольческого польского легиона и просить Домбровского принять над ним командование. Домбровский согласился. Но так как вскоре выезд из Парижа стал уже невозможным, он решил с опасностью для жизни пробраться сквозь линию германских аванпостов, чтобы попасть в Лион. Он был задержан на французском посту и обвинен в «шпионаже в пользу немцев». С трудом добившись освобождения, Домбровский возобновил свою отчаянную попытку, но с тем же результатом. На этот раз он был брошен в тюрьму надолго: всесильный генерал Трошю мстил ему за смелую и беспощадную критику. Жена Домбровского опубликовала (15 января 1871 r.) в газетах заявление, категорически протестуя против клеветы и прямо указывая на виновника страданий своего мужа: «...Очевидно, хотят устранить человека, критика которого не понравилась. Против такого метода борьбы я протестую. Ведь быть республиканцем, любить свободу, трудиться для нее ‒ все это не является преступлением, если у нас действительно республика!»
Вероятно, Домбровскому долго бы пришлось просидеть' в тюрьме, если бы его не спасло совершенно неожиданное обстоятельство. Из Отэна (Франция) с почтовым голубем прибыла депеша от Гарибальди 1 на имя министра Гамбетты. Содержание депеши было таково: «Гражданин! Мне нужен Ярослав Домбров-


ский, живущий в Париже, на улице Вавэн № 52. Если Вы сможете отправить ero мне в воздушном шаре, я буду вам очень признателен. Преданный вам Джузеппе Гарибальди». (Гарибальди назначил Домбровского командиром франко-польского волонтерского легиона в Лионе, по рекомендации Босак-Гауке, польского офицера-эмигранта.)
Положение Домбровского сразу изменилось. О  был освобожден и снова стал выступать в народных клубах Парижа. Он приобрел в них большую популярность. Накануне событий 22 января 1871 г. †попыт свергнуть изменническое правительство ‒ заговорщики-бланкисты намечали Домбровского на пост начальника генерального штаба будущего революционного правительства. КаК известно, революционная вспышка 22 января была подавлена, а несколько дней спустя возмущенные парижане узнали о заключении перемирия правительством национальной обороны с пруссаками на самых унизительных условиях.
Осада была снята. Теперь из Парижа можно было свободно выехать, и Домбровский уехал в Лион для ликвидации франко-польского легиона. Опечаленный успехами торжествующей контрреволюции, Домбровский в унынии писал другу своему (28 февраля 1871 г.): «...Что касается меня, то я подам в 'отставку. Я так обманут во всех своих мечтах и надеждах, так сломлен ужасной драмой целого народа, обладающего могущественными материальными ресурсами,‒ народа, который теперь деморализован, предан и продан кучкой мошенников и бездарных растяп...»
Не прошло и трех недель, как перед Домбровским внезапно открылось грандиозное поле деятельности, где он мог применить свои незаурядные дарования полководца. Всего за три дня до Парижской революции 18 марта он писал из Лиона Гарибальди, что ждет не дождется момента, «когда новая борьба за свободу во имя мировой республики позволит ему снова встать солдатом в ряды борцов». Момент этот скоро наступил.
Узнав о событиях 18 марта, Домбровский немедленно уехал в Париж. На военном совете Центрального комитета Национальной гвардии, куда был приглашен Домбровский, он сразу заявил: «Надо сегодня же вечеро.ч созвать Национальную гвардию, ударить на Версаль, взять в плен правительство и Национальное собрание, как не обладающее доверием страны, и назначить выборь| в Учредительное собрание!»
Это предложение Домбровского, делающее честь его политической проницательности и уму, было поддержано только немногими бланкистами (Дювалем, Ферре и др.) и интерна ционалистами. «Весь Монмартр, колыбель и очаг революции,‒
180


писала Луиза Мишель,‒ был за немедленное наступление». Разумное требование Домбровского полностью совпадало с мнеиием Маркса в этом вопросе: «Надо было»емедленно пойти на Версаль ‒ Версаль»е имел тогда достаточных средств к обороне ‒ и раз навссгда покончить с заговорами Тьера r~ ero помещичьей палаты» 1.
«Я всю х<изнь был солдатом,‒ убеждал Домбровский членов Центрального комитета,‒ я привык рассуждать, как военный человек. Ьы близоруки, вы видите не дальше, чем на два шага впереди себя... Раньше или позже, а бороться вам придется, но тогда будет уже поздно1 Если же вы сейчас нападете на Версаль, вы будете хозяевами положения. По примеру своих монмартрских товарищей версальские солдаты откажутся в вас стрелять».
Домбровского не послушали. Как он и предвидел, Тьер, располагавший в то время всего 221/а тысячами деморализованных солда~, поспешил принять самые энергичные меры lI с этой целью обратился к Бисмарку. Бисмарк разрешил ему довести версальскую армию до 120 тысяч человек и, сочувствуя французской реакционной буржуазии в ее стремлении раздавить пролетарскую революцию, вернул Тьеру французских военнопленных, множество пушск и боеприпасов.
2 апреля 1871 г. окрепшие и непомерно возросшие силы версальской контрреволюции впервые атаковали революдио 1ный Париж. 30-тысячная армия у моста Нейи атаковала трехтысячный заслон федератов, не имевших вовсе артиллерии. Из орудий, установленных версальцами на укреплениях форта Мон-Валериан, на коммунаров посыпались гранаты, вынудив нх отступить.
Возмущенш re парижане требовали немедленно дать достойный отпор врагу. На слсдующий день была организована во главе с молодыми революционными полководцами, генералами Эдом, Дювалем и Бсржере, массовая вылазка. Национальные гвардейцы проявили изумительную доблесть и самоотвержение, но они были совершенно не подготовлены для крупных операций в открытом поле. Артиллерии у них почти не было, пища не была заготовлена; многие не запаслись пулями, веря газетам, что это будет «простая военная прогулка». Коммунары сперва одержали ряд побед; на правом крыле они заставили вначале конницу Галлифе бежать, а левое их крыло во главе с Дювалем даже достигло деревни Вилла Кублэ, в 6 километрах юго-

1 Маркс, Гражданская война BQ Франции, Политиздат, 1940 г.,
стр. 48.
181


восточнее Версаля. Но у противника были значительно большие силы, и коммунары потерпели поражение. Одержав победу, версальцы начали беспощадную резню. Флуранс был зверски убит, Дюваль ‒ расстрелян.
Будучи революционером и демократом, Домбровский без колебаний встал на защиту пролетарской революции. По своим революционным воззрениям он примыкал к бланкистам. Незадолго до Коммуны он сблизился с интернационалистами (Дерером, Авриалем и другими) и хотя был далек от марксистского понимания пролетарской революции, но на деле верно и искренно служил ей. Он верил, что сбывается его мечта о «Всемирной республике», и потому интернациональная борьба рабочих за осуществление ее идей приобретала в его глазах особое значение.
Сообщая о «достаточно известном» генерале Домбровском и других поляках Горчакову, Окунев (русский поверенный в делах в Париже) писал 8 мая 1871 г.: «...Я уже имел случай указать... насколько сильно участие поляков в коммунистическом движении подорвало те симпатии, которыми они еще пользовались во Франции». На этом письме имеется собственноручная пометка Александра II: «Тем лучше».
Реакционная часть польской эмиграции ‒ аристократы и буржуа ‒ с особенной ненавистью отнеслась к коммунару Домбровскому и к полякам, его соратникам по Коммуне, возводя на них тысячи клеветнических обвинений и даже утверждая, что Домбровский ... вовсе не IIQJIHK! В своем «оправдательном» письме на адрес председателя Версальского собрания («Об участии польских эмигрантов в восстании 18-го марта») князь Чарторыйский, вождь польских реакционеров, доказывал, что «за исключением, может быть, одного Домбровского, который был более русским, чем поляком', и с давних пор связан с русскими социалистами,‒ прочие поляки, служившие Коммуне, были чужды идеям Коммуны... это просто были «кондотьеры», военные наемники, продавшие свои услуги Коммуне за титулы и плату».
Все эти происки и измышления польских реакционеров получили достойный отпор в газете «geveil du реир1е», в одной из статей которой (18 апреля 1871 г.) говорилось: «В чем причина такой ненависти польской реакции к начальнику генерального штаба Парижской Национальной гвардии? Причина заключается в том, что эти люди боятся, что этот человек в состоянии будет возглавить и осуществить освобождение
Польши...»
2 апреля Домбровский явился в Ратушу и предложил свои услуги Клюзере (в будущем военному делегату). По совету
182


и рекомендации интернационалиста Авриаля Домбровский был назначен начальником 12-го легиона. Спустя несколько дней Феликс Пиа и Делеклюз выдвинули его кандидатуру на пост коменданта укрепленного района Парижа.
Назначение это состоялось 6 апреля.
В тот же день в некоторых округах Парижа произошли в связи с этим волнения,' в которых сыграл провокационную роль Бержере (бывший комендант), обиженный смещением. Национальные гвардейцы нескольких батальонов послали в Коммуну делегацию с протестом по поводу назначения неизвестного им человека. В связи с этим инцидентом Исполнительная комиссия опубликовала воззвание «К Национальной гвардии», с краткой хвалебной характеристикой Домбровского, заканчивавшейся следующими словами: «...Таким образом, он бесспорно военный человек и преданный солдат Всемирной Республики».
Но вот Домбровский явился на передовые позиции и сразу завоевал себе любовь и,доверие бойцов. Отныне он не нуждался ни в каких рекомендациях. Этот даровитый командир сразу сумел установить между собой и национальными гвардейцами ту живую связь, которая роднит командиров и бойцов революционной армии крепче, чем кровное родство.
«7-го (апреля),‒ рассказывает историк Коммуны Лиссагарэ,‒ федераты Нейи увидали молодого человека небольшого роста, в скромном мундире, спокойно под выстрелами осматривавшего аванпосты. На место французской горячности, порыва и блеска,‒ холодная и как бы бессознательная храбрость славянина. 9-го ночью, с двумя батальонами из Монмартра, Домбровский в сопровождении Вермореля напал врасплох на версальцев в Аньере, прогнал их оттуда, овладел пушками, железной дорогой, блиндированными вагонами и открыл фланговую канонаду по Курбевуа и мосту Нейи... Версальцы бежали до Курбевуа»1.
Адъютант Домбровского Рожаловский так описывает события 9 апреля: «Бой начался бомбардировкой позиции врага, длившейся до самой ночи. После того мосты были спущены, и 70-й батальон в боевом порядке двинулся вперед. Поддерживаемый адским огнем форта Мон-Валериан и других батарей, неприятель встретил наших солдат страшным ружейным огнем. Люди падали справа и слева. Наступил момент колебания, который мог оказаться гибельным. Тогда Домбровский с саблей в руке лично стал во главе батальона. Видя его марширующим s п~еeр~вsbы~х x р~я~д~аaхx, войско бросилосц в штыковую атаку с криком: «да здравствует КоммунаБ> Словно по мановению волшебной

1 Лиссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 168.


палочки, умолкла артиллерийская и ружейная пальба, и началась рукопашная схватка. 70-му батальону приходилось с боем брать каждый дом... После полуторачасовой сХватки враг отступил в беспорядке... Упавшая было духом Ндциоиальная гвардия вновь вооду~цевилась и исполнилась абсолютным доверием к Домбровскому... Впоследствии Домбровский стал идолом бойцов Национальной гвардии» 1.
Теперь весь Париж заговорил о Домбровском. многие треоовали предоставить ему самые широкие военные полномочия. Неожиданная слава пришла с опозданием на какие-нибудь три недели, но эти три недели оказались для Коммуны роковыми. Если бы на другой же день после революции, 19 марта, послушались разумного совета Домбровского, Коммуна, возможно, была бы спасена.
Версальская армия с каждым днем увеличивалась. Бисмарк «услужливо» возвращал Тьеру французских военнопленных. Этих солдат из опасения агитации тщательно изолировали в казармах от общения с внешним миром, хорошо кормили и одевали, угощали дорогими папиросами и вином. О революционном Париже им сообщались самые нелепые, клеветнические измышления.
12 апреля, после интенсивной артиллерийской подготовки, версальцы перешли в наступление. Против 1 300 коммунаров Домбровского, слабо вооруженных и почти не имевших смены, двинулся целый корпус генерала Ладмиро (левый фланг версальской армии). Каждые четыре дня одна версальская дивизия (до 10 тысяч штыков) сменялась другой, свежей. Несмотря на натиск огромных сил врага, Домбровский храбро продолжал держаться на завоеванных позициях. Тщетно он обращался к военному делегату Клюзере, прося о подкреплении. За все время он получил в подкрепление только роту, затем 300 человек ‒ и это было все! Боясь быть ото~езанным, он 17 апреля вечером решил отступить из Аньера. Часть его бойцов успела в беспорядке перейти Сену по понтонному мосту, часть, после разрушения этого моста, спаслась вплавь.
Генеральное наступление версальской армии Мак-Магона продолжало начиная с 12 апреля неуклонно развиваться по заранее выработанному плану. План этот, по словам Дю Барайля, одного из версальских генералов, состоял в следующем: <:Версаль должен был служить плацдармом и концентрационным пунктом; на крайнем левом фланге ‒ 1-й корпус ген..Чадмнро наступал по направлению к воротам Майо; в центре ‒ 4-H кор-

' игл!о1свйз, Leben und Taten des gen. J. Dombrowski, Leipzig 1876,
S. 53 ‒ 54.


ЯРОСЛАВ
ломвговския


пус ген. Дуэ и 5-й ген. Клиншана двигались на Отейль и Пасси; на крайнем правом фланге 2-й корпус ген. Сиссэ атаковал форт Исси. Что касается меня, то моим заданием было двигаться на юг, позади наступавших на форт Исси, и образовать защитную сеть кавалерии»1.
19 апреля в Коммуне была получена депеша Домбровского о новом нападении сильных колонн линейных войск. «Наши передовые посты, обманутые дружескими сигналами солдат линейной пехоты, были застигнуты врасплох,‒ писал Домбровкий.‒ Мне нужны подкрепления, необходимо удвоить артиллерию. Пришлите инженерную роту». В тот же день, в 4 часа 15 минут дня, Домбровский отправил новую депешу, сообщая, что отбил вражескую атаку и пытается окружить выдвинувшуюся вперед неприятельскую часть. «Мне нужно пять батальонов свежих войск; по крайней мере, 2000 человек, потому что неприятельские силы значительны», †пис он.
Делеклюз доложил Коммуне, что в помощь Домбровскому посланы четыре канонерки и что 2 тысячи человек из резерва, по заверению комендатуры, готовы к выступлению. Один только военный делегат Клюзере отнесся иронически к депешам Домбровского 2.
Отношение Клюзере к выдвинутому им же Домбровскому было странным и двойственным. С одной стороны, Елюзере заявлял, что «за всю свою долгую практику знакомства с людьми, «профессия которых быть энергичными», он мало встречал таких храбрецов, как Домбровский, который довел свою энергию до крайних пределов» а. С другой стороны, он упорно противился всем смелым, наступательным замыслам Домбровского и в самые тяжелые минуты отказывал ему в . подкреплениях. Он объяснял это в своих «Мемуарах» крайне своеобразно: «Я был вполне спокоен за Нейи и больше не обращал внимания на этот участок, так как знал, что Нейи Никогда не удастся взять» (пока там командует Домбровский).
Г. П. Клюзере, «жалкий авантюрист», по характеристике Мар. кса, честолюбивый, неспособный и нерешительный, упорна добивался звания главнокомандующего, заверяя Коммуну, что «в 20 ‒ 25 дней поставит на ноги армию и двинет ее в наступление». Однако это оказалось только словами. Уже при первых своих шагах Клюзере проявил поразительную инертность и беспечность. Его нелепый декрет о мобилизации возрастов в пределах от 17

Gea. du Barail, Mes souvenirs, v. Ш. Paris 1896, р. 278 ‒ 279.
» Протоколы Парижской коммуны,стр. 136 ‒ 138.
э Gen. СЪ8ер.е~, Memoires, v. I, р. 169.


до 35 лет, исключавший, таким ооразом, из рядов Нацио'нальной гвардии самых ценных бойцов ‒ ветеранов революции 1848 г., вызывал только недоумение и досаду. Потерпев крушение в своих попытках стать абсолютным и бесконтрольным диктатором, Клюзере сразу потерял интерес ко всему окружающему. Ни в успешную оборону, ни тем более в успешное наступление Клюзере не верил.
Таков был человек, от которого зависела дальнейшая военно- революционная деятельность Домбровского. Здесь столкнулись две противоположности: нерешительность ‒ и кипучая, вулканическая энергия; безверие ‒ и восторженная вера в революцию. Клюзере сковывал действия Домбровского и, тормозя его малейшую инициативу, нагло лгал Коммуне, говоря, что «все упреки Домбровского несправедливы: я давал ему подкрепления всякий раз, как он меня просил... за исключением единственного случая» 1.
И вот даже в такой трудной обстановке Домбровский мужественно продолжал исполнять свой долг. Добан писал о нем: «Хороший генерал, опытный республиканец, честный и лойяльный, Домбровский имеет только один огромный недостаток: избыток смелости» 2.
Рожаловский, адъютант Домбровского, описал ряд боевых эпизодов, свидетельствующих об этом. В одной из таких схваток Домбровский лично участвовал и первым бросился в пробитую в стене!брешь, при этом он, Рожаловский, и два офицера были ранены осколками разорвавшейся бомбы з.
Своим необыкновенным бесстрашием и простотой обращения с бойцами-федератами Домбровский завоевал горячую их любовь. «Знаете, какие батальоны любят меня больше всего? ‒ говорил он,‒ те, которые я уже вел под огонь и которые уже потеряли половину своего состава. Другая половина готова дать себя изрубить для меня и пойти за мной на край света. С ними я могу устоять против вдесятеро большего количества версальцев. В конце концов я из'них, шаг за шагом, делаю солдат».
Возможно, в этих словах и была известная доля хвастовства, как иронически отмечал Клюзере, но Домбровский имел полное основание гордиться любовью своих бойцов. Пролетарии Парижа отлично понимали и видели, что этот бывший дворянин, иностранец, не на сло~вах, а на деле готов в любую минуту умереть за их дело, за дело Коммуны. Они любили этого

' Gen. Cluseret, Memoires, v. I, р. 244.
2 Dauban, Le fond de 1а societe sous 1а Commune, Paris 1873, р. 88.
~ Evzalo~ski, Leben nnd Taten des Gen. J. Dombrowski, S. 72.
187


скромного командира и предпочитали его разным втершимся в ряды коммунаров фразерам, за пышными фразами которых нередко крылась измена и контрреволюционные замыслы. Были случаи, когда некоторые федераты жертвовали жизнью для спасения любимого полководца Домбровского. Так было, по сообщению Рож аловского, 18 апреля, когда капитан Тирар, увидев, что один версальский солдат целился в Домбровского, с быстротой молнии бросился к последнему. Тирар заслонил его телом. Раненный в грудь, он скончался с возгласом: «Да здравствует Коммуна!» 1
Для своего времени Домбровский был образцом революционного командира. Он умел практически воплотить в жизнь свою идею о революционной сознательной дисциплине. Условия, в которые Домбровский был поставлен, были крайне неблагоприятными. Одновременно с личным командованием в Нейи он вынужден был еще нести обязанности коменданта укрепленного района, требовавшие непрестанных поездок верхом из Нейи в штаб Национальной гвардии на Вандомской площади и обратно.
Тем временем положение на фронте все ухудшалось. 17 апрсля версальцы заняли замок Бэкон и Аньер, установили там батареи, но были отброшены назад. К 20 апреля 1-й корпус генерала Ладмиро окончательно овладел западным берегом Сены, от Женвилье до Сен-Клу, и в ночь на 20-е приступил к ожесточенной бомбардировке Парижа. 21-го Домбровскому удалось прорвать линию окружения. Он прочно укрепил район Нейи, Леваллуа и Клиши и ожесточенно защищался со сравните.чьно малыми силами (4 ‒ 5 тыс. человек), отбив наступление в районе Клиши.
Героическая оборона Клиши под командой Домбровского войдет в историю в качестве замечательного примера революционной отваги и верности своему долгу. В течение месяца (с 11 апреля до 15 мая) доблестные коммунары во,главе с Домбровским день и ночь без передышки отбивали натиск десятикратных сил версальцев. Чтобы выбить врагов из занятых позиций, коммунарам под огнем версальской артиллерии не раз приходилось взрывать динамитом стены и, бросаясь в брешь, переходить врукопашную. Наводчиков и канопироз ‒ федератоз‒ хватало всего на несколько часов, но место выбывших занимали другие смельчаки, и орудия коммунаров не молчали ни одной минуты. «Бесстрашно державшийся под ружейным огнем Домбровский, †говор Дюбрейль, †хладнокров смелый и как бы

' Rozalowski, Leben und Taten des Gen. J. Dombrowski, S. 94 ‒ 95.
18$


не замечавший опасности, поспевал лично всюду, наблюдая за всем и устраняя все непредвиденные осложнения.
Положение было ужаспо1 Сражавшиеся жили, как в аду, подвергаясь беспрерывным нападениям, сле находя время заснуть... С Мон-Валериана и с грозного редута Монтрету на них падал беспрерывный дождь чугуна, а также па несчастные местечки Аньер и Лсваллуа, которые уже представляли собой одни развалины, груды мусора, пепла и горящих построек....Орудия ворот Майо гремели 48 дней беспрерывно~»1
Бездействие Клюзере заставило некоторых членов Коммуны поднять этот вопрос на заседаниях. 23 апреля Авриаль в резкой, настойчивой форме потребовал от Клюзере огвета: сколько же, наконец, у Домбровского людей и орудий? Но Клюзере по обыкновению отвечал уклончиво. Тогда возмущенный Деле- клюз огласил сочиненную Клюзере афишу, в которой Клюзере «предлагал гражданам передать ему всю полноту власти». Сообщив, что он приостановил печатание афиши, Делехлюз гневно воскликнул: «Диктаторские взгляды нам не подходят!» Он закончил речь словами: «Домбровский вчера явился в состоянии полного изнеможения и сказал мне: «У меня больше нет сил, заместите меня. Для защиты пространства от Нейи до Аньера меня оставляют с 1 200 человек ‒ и больше этого количества у меня никогда не было». Если это верно, то это акт измены»2.
Клюзере протестовал против слова «измена», демопстративНо пригрозил «уйти», но не ушел, а затем произнес в свою защиту длинную, но неубедительную речь. Он уверял, что «с Домбровским в наилучших отношениях», что тот «никаких претензий ему не заявлял» и что у него «никогда не было намерения в чем-нибудь отказывать генералу Домбровскому» а. Уже на следующем заседании, 23 февраля, Делеклюз доказал на основании списков, что Клюзере говорил неправду: у Домбровского было только 1 906 человек.
25 апреля член Коммуны LIK Национальной гвардии Жоаннар сообщил Коммуне о своем посещении позиций в Нейи:
«Мы видели генерала Домбровского, и здесь я должен воздать честь истине и сказать вам, с каким поклонением гвардия относится к этому генералу. Он подлинно любим своими солдатами, они счастливы быть под его началом!» ~
8 это время, в конце апреля, некоторые члены Коммуны,

1 „7. Дюбрейль, Коммуна 1871 г., Спб., 1908, стр. 128.
2 Протоколы Парижской коммуны, стр. 209.
~ Там же, стр. 211.
~ Там же, стр. 247.
189


видя катастрофическое положение военной обороны города, создали заговор с целью «устранения Коммуны и передачи власти в руки Комитета Общественного..Спасения или какого- нибудь другого Исполнительного Комитета из молодых и энергичных членов Коммуны». Как рассказывает в своем дневнике преемник Клюзере, Россель, ему и Домбровскому предполагалось поручить руководство военными операциями. «Я не препятствовал этому,‒ пишет Россель,‒ я был постольку враждебен Коммуне, поскольку вообще мог быть ей враждебен всякий трезвый республиканец, и верил, что переворот окажется спасительным» 1.
В Центральном комитете Национальной гвардии царило в эти дни сильное возбуждение и сознание необходимости самых решительных мер. В секретном письме «Членам Коммуны» группа членов Центрального комитета писала, что «позиций удержать не удастся, если не будут немедленно приняты энергичные меры. Надо арестовать Клюзере, назначить Домбровского главнокомандующим, организовать Hs военных специалистов Военный Совет под контролем комиссара Коммуны. Нужны ответственные гражданские организаторы для контроля ‒ и все это быстрей, быстрей, быстрей,‒ иначе все пропало!» а
Незадолго до своего ареста Клюзере, чувствуя уже, что над головой его собирается буря, надеялся спасти .себя уступками: он назначил Домбровского командующим 1-й (Западной) армией, защищавшей весь правый берег Сены (приказ от 28 апреля). Намечавшийся переворот свелся всего лишь к,созданию 1 мая Комитета общественного спасения и к аресту Клюзере. Место военного делегата занял офицер-республиканец Россель. Служа в Меце, в армии Базэна, он за попытку разоблачения измены Базэна был арестован и заточен в крепость. Он был уже на свободе, когда до него дошло известие о парижской революции 18 марта. Протестуя как патриот против капитуляции и позорного мира, Россель подал в отставку и предложил свои услуги Коммуне. Однако, как мы видели уже из признаний в «Мемуарах», он не разделял стремлений Коммуны к социальному переустройству общества. Это не мешало ему первое время честно служить Коммуне в качестве опытного военного специалиста.
В отличие от Клюзере Россель относился сочувственно к наступательным планам Домбровского, доминирующей идеей которого всегда было: захват инициативы, наступление, .стремительное преследование противника до конца. (Эту излюбленную

' Rossel, Papiers posthumes, Paris 1871, р. 119 ‒ 121.
2 «nquete parlementairc», ч. Ill, p. 251.
190


мысль Домбровский высказывал еще в своей брошюре о войне 1866 г. Отражение в ней взглядов Маркса и Энгельса по вопросу вооруженного восстания позволяет предполагать, что в Париже Домбровский познакомился с военными работами Энгельса эпохи 1849 ‒ 1850 гг. и более поздними.)
В первых числах мая в военной квартире Врублевского (командовавшего Южной армией), в Жантильи, состоялось по инициативе Домбровского военное совещание командиров. При поддержке Росселя Домбровский выступил с планом широкого контрнаступления. Принятый на совещании план заключался в следующем: путем ряда вылазок очистить от версальцев подступы к Парижу с юга; отвлечь внимание противника наступлением резервных частей на западном фронте; главными силами атаковать слабый правый фланг версальцев и, обходя с юга сильные батареи высот Медона и Шавиля, захватить Версаль внезапной атакой с юга.
К сожалению, шансы на победу были уже в это время очень незначительны. Версальская армия уже к концу апреля имела 130 тысяч бойцов (5 корпусов и резервная армия генерала Винуа). К началу новых решительных операций версальские войска представляли собой хорошо организованную и технически оснащенную силу. Это была заново собранная, реакционная армия, состоящая из зажиточного крестьянства и обильно насыщенная роялистскими и бонапартистскими офицерами. В то же время фактическая численность активных бойцов-коммунаров на обоих участках обороны (у Домбровского на западе и у Врублевского на юге) не превышала самое большее 25 ‒ 30 тысяч человек.
Вследствие неналаженного транспорта фронт коммунаров всегда испытывал недостаток в снарядах и патронах, хотя в складах Парижа имелись огромные запасы их, которых хватило бы на несколько лет. Лошадей у Коммуны было очень мало. Артиллерия была недостаточно использована за недостатком артиллерийских кадров (из 1 740 пушек и митральез было использовано Коммуной всего 320). Потери коммунаров в борьбе с сильным врагом были значительны, а дезорганизация имела самые губительные последствия. И все же Домбровский строил все свои расчеты на наступлении, надеясь добиться преимуще- cTBR над противником. В первых числах мая он перебросил некоторые части со своего крайнего правого, фланга (Аньер) к Врублевскому на южный фронт для усиления обороны Исси и явился туда сам для руководства наступлением. Одно время Домбровский был официально назначен главнокомандующим, и, хотя это назначение по настоянию Росселя было отменено,
191


фактическое руководство всеми военными операциями осталось в руках домбровского.
Центром всеобщего внимания был в тот период южный фронт, где полуразрушенные форты Ванв и Исси 'сопротивлялись с героическим упорством. С 25 апреля форт Исси подвергался беспрерывному обстрелу батарей Бретейля, Бримбориона, Шатильона, Мулэн-де-Пьер. К началу мая этот форт нельзя было даже считать фортом. Это были груды земли,и песка, разбрасываемые во все стороны ядрами. На град снарядов шестидесяти версальских пушек отвечал какой-нибудь десяток орудий, а затем и они умолкли: артиллеристы погибали один за другим. Но на повторные требования о сдаче доблестные коммунары отвечали известной фразой наполеоновского генерала Камбронна при Ватерлоо: «Гвардия умирает, но не сдаетсяБ> Нельзя без волнения читать дневник одного из защитников форта †командира Жюльена: «...7 мая. Каждую минуту на нас падает до 10 снарядов. Укрепления совершенно открыты. Все,пушки, за исключением двух или трех, сбиты. Редуты, версальцев почти касаются наших. Прибавилось еще 30 трупов. Нас окружают!..»1 Наконец, медленная агония разгромленного форта окончилась.
9-го, обнаружив разведкой, что форт Исси, оставлен, 3-й версальский полк занял его и, немедленно укрепив, направил ero пушки против Парижа.
В период борьбы за Исси многие коммунары совершали чу.деса храбрости. Особенно отличился Максим Лисбонн, бывший актер, стоявший во главе объединенного полка волонтеров, составленного из «мстителей Коммуны», «тюркосов» и других. Лисбонн со своим полком находился в самых опасных местах, стойко выдерживал со своими храбрецами жестокий удар бригады генерала Роше и еще 2 мая вынудил дивизию генерала Фарона в районе Кламара и замка Исси отступить. И толькс в ночь на 5 мая при,поддержке всех батарей Бельвю, Медона, Флери, Мулино, Шатильона и др. версальцам удалось взять вокзал! Падение Кламара решило участь форта, Исси.
В эти трагические дни военный делегат .Россель не столько заботился об обороне южного фронта, сколько занят был новым заговорол против Коммуны, которую считал главным виновником неудач.
Прибыв в Ратушу и узнав о падении форта Исси, Россель подал в отставку. «Прсдо мною два пути,‒ писал он в заявлении членам Совета Коммуны: ‒ сломить препятствие, мешающее мне действовать, или удалиться. Я не сломлю препятствия, ибо

' Jl3cccggapg, История Коммуны 1871 г., стр. 21~.
!92


это препятствие ‒ вы и ваша слабость. Я,не намерен покушаться на суверенитет общества. Я удаляюсь и,прошу предоставить мне камеру в тюрьме Masac»~. Арест Росселя последовал после того, как им было опубликовано это заявление, в котором он предательски раскрыл перед врагом все слабые стороны Коммуны. Однако Росселю удалось после ареста бежать в сопровождении лица, которому поручено было наблюдение за ним.
Падение форта Исси разбило всякие надежды на контрнаступление. Уход Росселя, падение Исси ‒ все это заставило Lleaтральный комитет в тот же день поднять вопрос о военной диктатуре. Настойчиво выдвигалась кандидатура Домбровского, за которого стоял Моро (гражданский комиссар при военном делегате Делеклюзе). Но Феликс Пиа заявил, что не считает Домбровского хорошим главнокомандующим. «Кроме того, Домбровский ‒ не француз,‒ сказал Пиа. Было бы очень печально, если бы в Париже не удалось найти для этой роли французского гражданина»а. Вопрос так и остался открытым...
Сознавая всю безвыходность положения, Домбровский все же остался на своем посту до конца, как капитан, каторый последним покидает свой тонущий корабль.
Домбровский в течение 51/а недель отражал натиск многочисленной версальской армии! До самой последней минуты Домбровский настаивал на том, чтобы все силы были брошены против врага, готовящего штурм Парижа.
Но в эту критнческую минуту Коммуна и ее новый военный делегат Делеклюз уже не в силах были мобилизовать нужное количество людей. Слишком уж значительным было неравенство сил сражающихся сторон! К 11 мая в руках, Домбровского было не более 8 тысяч бойцов. Против него да восточном берегу Сены развернулся 1-й корпус Ладмиро в 30 тысяч штыков. В Булонском лесу и Билянкуре ‒ 5 пехотных дивизий Кленшана и Дуэ в 50 тысяч'штыков и на фронте Мюэтт-ворота Сен-Клу‒ 84 орудия, поддержанные огнем 100 мощных орудий Мон-Валериана, Монтрету, Севра и Медона. Таково было соотношение сил на участке главного удара ‒ участке Домбровского. Такая же картина наблюдалась на южном фронте Врублевского (6 ‒ 8 тысяч коммунаров против 40 тысяч версальцев). В ночь на 11 мая форт Ваяв был занят 35-м версальским полком, но героически отбит штыковой атакой двух батальонов федератов во главе с Врублевским. Только в ночь на 14-е версальцам удалось обойти

L. Fia~, Qistoire de la guerre civile de 1871, р. 404.
~- РаиЪаи, Le fond de 1а Societe sous la Commune, р. 257 ‒ 258.
13 А. Лурье


форт Ванв с тыла, и защитники форта вынуждены были его очистить. 13-го версальская батарея потопила одну из канонерок Коммуны, и всей флотилии коммунаров пришлось отойти к мосту Согласия. В результате всех этих потерь положение Врублевского стало чрезвычайно тяжелым.
Губительный огонь вражеской артиллерии на всем протяжении от Нейи до предместья Вожирар вынудил коммунаров покинуть укрепления городской стены и отойти метров на 300, чтобы укрыться от ~огня. Устрашенный неслыханным мужеством коммунаров и их бойцов, Тьер стремился захватить город изменническим путем (что ему в конце концов и удалось). Еще в самом начале гражданской войны Тьер постарался направить в Париж огромное количество провокаторов и шпионов. Ими буквально кишел Париж. Тьер цинично заявлял: «Дождем снарядов или дождем золота ‒ но мы возьмем Париж!», и золото Версаля текло рекой. Под руководством полковника Корбэна н депутата Национального собрания Бартелеми и других реакционеров внутри Парижа организовались контрреволюционные заговоры (некоторые из них были своевременно разоблачены, например, попытка полковника Национальной гвардии Ляпорта открыть версальцам Дофинские ворота и т. д.).
Особенно опасным противником был для Тьера Домбровский. Тьер неоднократно подсылал к нему людей с поручением убить' или подкупить его. Такое поручение дано было версальскому агенту Вейссе. Последний, завязав сношения с одним из адъютантов Домбровского Гюцингером, передал ему, что «за сдачу ворот города Версаль уплатит Домбровскому 11/2 миллионе франков».
«Первоначально я решил расстрелять этого негодяя [Вейссе],‒ рассказывал Домбровский своему адъютанту Рожаловскому,‒ но затем я подумал, что было бы неплохо использовать это обстоятельство в наших целях. Я предложил Комитету общественного спасения вот что: если мне дадут 20000 человек, mo, притворно приняв предложение версальцев, я впущу часть их в ворота Парижа, а затем окружу и уничтожу. Россель и Врублевский одобрили мой план. Комитет общественного спасения, Исполнительная комиссия Коммуны и некоторые виднейшие члены Коммуны просили меня продолжать переговоры с Вейссе. Я просил приставить ко мне комиссара, чтобы он контролировал мои действия»1. Член Комитета общественного спасения Ранвье рассказывает то же самое: «В тот же вечер я поручил одному из наших тайно наблюдать за Домбров-

' Rosaloweki, Leben und Taten Лев Qen. J. РотЬготвЫ, $. 137 ‒ 138.


ским. Если он заметит, что Домбровский колеблется, убить его на месте». Ранвье утверждает: «Я заявляю, что мы не узнали ничего, что могло бы поколебать наше доверие к ДомбровСКОМ)б> 1.
Однако замысел Домбровского не осуществился, так как не удалось собрать нужного количества людей для такой серьезной и рискованной операции. «Вместо 20 000 человек собралось только 3 ‒ 4 тысячи, а вместо 500 артиллеристов только 50» 2.
21 мая, в день вступления, версальцев в Париж, шпион Вейссе был арестован федератами, а 24-го по приказу Ферре расстрелян на Новом мосту.
Видя полное крушение попыток подкупа Домбровского, Тьер и его министры несколько раз подсылали к нему убийц. ~'ак, в один из майских дней в штаб укрепленного района Парижа явилось два человека, требуя допустить их к Домбровскому лично, чтобы «сообщить ему важные военные сведения». Часовой-матрос заметил, что один из вошедших (оказавшийся жандармом) выхватил кинжал, чтобы ударить Домбровского в спину. Часовой крикнул: «Генерал !..», и пронзил штыком бедро неизвестного. Оба посетителя были схвачены, у них были оонаружены версальские документы.
Для достижения своей цели враги попытались после всех своих неудач использовать еще одно, последнее средство ‒ дружеские связи Домбровского. Послушным орудием в их руках оказался личный «друг» Домбровского, польский журналист Бронислав Воловский. Заранее считая, что дело Коммуны безнадежно, он задался целью «спасти Домбровского для польского национального дела».
О встрече с Домбровским Воловский потом рассказал в своей книге «Dombrowski et Versailles».
‒ Какое имеет значение, хороши или плохи отдельные .члены Коммуны? ‒ ответил Домбровский подосланному «другу».‒ Ведь дело не в них, а в идее Коммуны! Мне некогда читать газеты. Но я знаю, что меня в них безжалостно ругают. Между тем ясно, что будь я честолюбивым человеком, я предложил бы свой' услуги Версалю, а не Коммуне! ...Удастся ли мне победить? Не знаю. Но у нас' есть все, что необходимо для войны... В провинции недовольство Версалем растет с каждым днем ‒ и, без сомнения, первый же наш большой успех вызовет во всех городах Франции всеобщее восстание. Что касается меня, то я выполню свой долг. до конца.

' Лиссцгарэ, История..Коммуны 1871 г.. Приложение XIII.
2 Там же.
195


‒ Все это прекрасно,-~кторожно возразил Воловский.‒ Но вы погибнете, дорогой Ярослав, без всякой пользы для себя и, что еще хуже, для нашего национального дела!
‒ Я не от имени Польши вступил в армию Коммуны,‒ возразил Домбровский.‒ Я вступил в нее просто, как аражданин домбровский... Я тем менее боюсь суда будущих поколений, что убежден, что стою на пути прогресса. Настанет час, когда меня оценят... Я сражаюсь за свободу против угнетателей, таких, как Тьер.
Выслушав рассказ Воловского о предложении Пикара сложить с себя командование, Домбровский заметил ему:
‒ Вы хорошо сделали, что отказались от посредничества. Мне пришлось бы вас арестовать, как я уже сделал с Вышинским, взявшим на себя эту недостойную роль1.
Смущенный Воловский понял намек и поспешид ретироВ31 ься.
12 мая Воловскнй опять появился в Париже. Он привез с собой версальский пропуск с пробелом на случай, если Домбровский согласится нм воспользоваться и бежать. Но Домбровский вместо ответа только указал Воловскому иа эфес своей сабли и сказал:
‒ Видите? †в мой пропуск. Так и передайте Пикару и Тьеру. Передайте в Версале, что я никогда не воспользуюсь их пропуском, даже если у меня явится желание спасти себя.
3а несколько часов до разговора с Воловским саблей, на которую он указал, было сражено немало версальцев! В ночь' на 12 мая Домбровский лично командовал 128-м батальоном и полностью очистил парк Саблонвиль' от версальцев. По предложению Делеклюза, Коммуна постановила: «128-й бапимьон заслужил признательность Республики и Коммумы~.
Но все подобные храбрые вылазки были. безрезультатными. В них слишком ясно сквозила вся безысходность положения защитников Коммуны. Юго-западные укрепления Парижа были почти полностью разрушены ураганным артиллерийским огнем, и усталость федератов, не получавших подкреплений, начала сковываться... Уже 16 мая военный делегат Делеклюз получил сообщение, что артиллеристы 64-го бастиона в Пуэн.дю-Жур почти все покинулн посты. 19 мая Комитет общественного спасения сигнализировал опасность: позиции сектора Ля..Мюэтт покинуты, доступ врагу открыт!
Вплоть до дня вторжения версальцев (21 мая) Домбровский не покидал своего опасного поста в районе сектора Ля-Мюэтт.

1 См. Br. Я'о1оызйв', Dombrowski et Versailles, 1871, р. 81 ‒ 92.


Лиссагарэ так описывает последние минуты обороны этого участка:
«Дождавшись некоторого затишья, мы доходим до ворот илн скорее до груды развалин, которые лежат на их месте. Вокзала более не существует, туннель завален, бастионы сползли во рвы. Среди обломков копошатся люди... Монтере уже пять недель занимает эту выдвинутую вперед позицию под ураганом снарядов. Мон-Валериан, Курбевуа и Бэкон выбросили на нее более восьми тысяч ядер и гранат. Десяти человек достаточно для этих двенадцати пушек, и они стоят там, обнаженные до пояса, с черными от пороха грудью и руками. Краон, убитый на своем посту, управлял сразу двумя пушками. С фитилем в каждой руке он сразу посылал два выстрела...
Каждый шаг к Ля-Мюэтт грозит смертью. На укреплениях у ворот Ля-Мюэтт офицер машет кепи по направлению к Булонскому лесу. Пули свищут вокруг него,‒ это Домбровским, забавляя себя и солдат, что-то кричит версальцам, сидящим в траншеях. Генерал нас ведет в замок Ля-Мюэтт, одну из своих главных квартир. Стены всех комнат. пробиты снарядами насквозь. Здесь,он работает, здесь работают ero адъютанты. Высчитано, что в среднем они живут здесь 7 дней. Прибегает часовой с бельведера, который только что пробила граната. «Останьтесь там,‒ говорит ему Домбровский. Если вам не суждено умереть, вам нечего бояться». Его храбрость граничит с фатализмом...»1
На рассвете 21 мая Домбровский послал Делеклюзу следующее донесение:
«Гражданин делегат t
Несмотря на все мои усилия помешать им, неприятельские траншеи все приближаются... Часть крепостной стены от Пуэндю-Жур до Отейля никем не охраняется, так как посылаемые туда батальоны тотчас же возвращаются в Париж в полном расстройстве... Неприятель усиливает свои осадные работы у ворот Сен-Клу в 100 метрах от вала. В ночь на сегодня я пытался сделать вылазку, но только одной колонне, вышедшей из Нейи, удалось проникнуть в Булонский лес... Штурм города неминуем. Я получил 30 мортир,~но у меня нет ни снарядов, ни людей для и~ обслуживания, ни инструментов для управления орудиями. В моем распоряжении не более 4000 человек в Ля-Мюэтт, 200 в Нейи и столько же в Аньере и Сент-Уэне. Мне недостает артиллеристов и особенно саперов. Положение требует

' Лмссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 248 ‒ 249.


громадного усиления крепостных работ, которые одни смогли бы отсрочить катастрофу» 1.
В ту же ночь член Коммуны Лефрансэ посетил позиции сектора Ля-Мюэтт и лично убедился в правильности слов Домбровского. «Казематы всюду покинуты, так как невозможно дольше оставаться в них без риска быть' погребенными,‒ писал он в своем дневнике.‒ Вокруг, нас все пустынно... Траншеи неприятеля не доходят лишь на 15 метров до укреплений, и я ясно различаю лица солдат, которые даже не дают себе труда больше прятаться. Они, повидимому, осведомлены, что теперь уже не подвергаются никакой опасности... Положение весьма серьезно»2. Тяжело больной Лефрансэ вернулся в Париж. Еле двигаясь, с трудом добравшись до центра, он написал записку о виденном и передал ее члену Коммуны Виару, прося немедленно отдать Делеклюзу, но записка не дошла по назначению. Делеклюз получал срочные донесения Домбровского ‒ и все же ко всем его предостережениям о близком штурме отнесся недостаточно внимательно.
В этом невнимании Домбровский видел нечто большее, чем незнание военного дела. Он считал, что Коммуна и военный делегат ему уже не доверяют. До его сведения дошло, что его переговоры о Вейссе, предпринятые с ведома и одобрения Коммуны ради посрамления версальцев, стали известны и толкуются вкривь и вкось. Взволнованному, переутомленному Домбровскому казалось, что его сторонятся, что лживые слухи о нем разрастаются и грозят запятнать клеветой его чистую репутацию.
Внезапное вторжение версальцев в Париж явилось следствием измены: 21 мая днем, в 2 часа 30 минут, на 64-м бастионе показался некий Дюкатель, мелкий служащий Коммуны. Размахивая белым платком, этот предатель крикнул версальским солдатам, сидевшим в траншеях: «Войдите, здесь никого нет~» Убедившись, что этот участок действительно никем не охранялся, версальцы тут же начали вступление в Париж через ворота Сен-Клу. 4-й корпус генерала Дуэ овладел воротами Отейль. Домбровский, узнавший о вторжении врага, пытался оказать ему на площади Отейль сопротивление, но был вынужден отойти к Ля-Мюэтт. В 4 часа он отправил депешу в Комитет общественного спасения. Депеша пришла только в 7 часов. Бильорэ прочел ее вслух:
«Домбровский ‒ Военной комиссии и Комитету общественного спасения.

1 ЮаиЬап, Le fond de la Societe sous la Commune, р. 363 ‒ 364.
» Лефранса, Воспоминания коммунара, стр. 119.
198


Версальцы вступили через ворота Сен-Клу. Принимаю меры, чтобы их прогнать. Если можете прислать подкрепление, отвечаю за все. Домбровский».
Но даже в эту критическую минуту к сообщению Домбровского в Коммуне отнеслись скептически и не потрудились его проверить! Ограничились запросом наблюдательного пункта Триумфальной арки площади Звезды, которая по неизвестной причине (возможно, там сидели версальские агенты) сообщила, что «версальцев не видно». В 8 часов вечера (т. е. спустя 5 часов после вступления версальцев!) была расклеена по городу афиша, отрицавшая заявление Домбровского и сообщавшая, что «это пустая паника: если версальцы и появились, то они были отбиты». Так терялось драгоценное время...
У ворот Отейль Домбровский был ранен осколком в грудь и сброшен с коня на землю. Ранение не было серьезным, но Домбровский уже не мог сидеть на лошади и вынужден был передать командование батальоном полковнику Фавье.
Тем временем версальцы продолжали проникать в город. К 3 часам утра в Париж вошло уже 9 дивизий, через южные ворота вошло еще 3 дивизии. Вследствие беспечности руководства Коммуны версальцы получили значительный выигрыш во времени и успели укрепиться в предместьях Пасси, Отейль и части Гренель, а к утру заняли оба берега Сены. К утру 22 мая в Париж вступило около 100000 версальцев. Все было потеряно! К 3 часам утра в Комитет общественного спасения явился раненый и контуженный Домбровский и рассказал обо всем случившемся. Некоторые члены Комитета общественного спасения выразили удивление †о плохо разбирались в создавшейся военной ситуации. Послышались обвинения. Оскорбленный Домбровский вспылил. «Как! Меня могли принять за изменника?!‒ в отчаянии крикнул он.‒ Моя жизнь принадлежит Коммуне!» Он все мог перенести, но только не это обидное недоверие‒ недоверие к нему, который полтора месяца с ничтожными силами героических федератов отважно отстаивал Париж от огромной версальской армии!
Его спешат успокоить, со всех сторон к Домбровскому протягиваются дружеские руки, товарищи уводят его обедать. После обеда он в задумчивости прошелся по залу; не говоря ни слова, пожал всем руки и ушел. Все поняли, что он решил искать смерти.
День 23 мая Домбровский провел на Монмартре, организуя оборону этого важного участка. Он появлялся в самых опасных местах, по своему обыкновению не обращая внимания на пули. На рассвете этого дня 1 и 5-й версальские корпуса атаковали
199


Монмартр. С разрешения прусского командования дивизия 1-го корпуса (генерала Монтобана), пройдя через нейтральную германскую зону, ворвалась через ворота Сент-Уэн. Между МакМагоном и пруссаками давно уже состоялось соглашение об изоляции Парижа и о совместных действиях против коммунаров. Эту опасность давно предвидел Маркс. «Если бы Коммуна послушалась моих предостережений1 ‒ писал он в июне 1871 г.‒ Я советовал ее членам укрепить северную сторону высот Монмартра †прусск сторону, и у них было еще время это сделать; я предсказывал им, что иначе они окажутся в ловушке» 1.
Пропуск солдат Монтобана (через прусскую зону) был большой неожиданностью для храбрых защитников Монмартра и содействовал быстрому окружению холма. ВоТ как описывает Луиза Мишель эти последние часы обороны Монмартра:
«Наша горсть все уменьшается... Нас становится все меньше и меньше; мы отступаем к баррикадам, которые все еще держатся.
Проходят женщины с красными знаменами впереди: у них собственная баррикада . на площади Бланш. Тут Елизавета Дмитриева, Лемель, Мальвина Пулэн. Более 10 С00 женщин группами и поодиночке сражались в майские дни за свободу».
Близ монмартрской баррикады, на углу улиц Мирра и Пуассоньер (Рыбаков), разыгралась последняя сцена трагедии жизни Ярослава Домбровского. Глубоко уязвленный клеветой врагов и несправедливым недоверием некоторых членов Коммуны, он искал смерти. Верхом на коне он, несмотря на просьбы товарищей, беспечно разъезжал на открытом месте под градом пуль. В 2 часа дня Домбровский был ранен пу.лей в живот и свалился. «Четыре человека несли на плечах носилки со смертельно раненным Домбровским,‒ вспоминает свою встречу с ним волонтерка Викторина B. †Увид нас, они остановились. Домбровский пожал нам руки и сказал: ‒ Не идите туда, все кончено] Вы погибнете, и совершенно бесцельно. Я умру. Жизнь моя не играет роли, думайте только о спасении Республики.‒ Он с трудом говорил, был утомлен.‒ Прощайте, друзья мои,‒ сказал он намэ.
Домбровского отнесли в больницу Лярибуазьер, где он два часа спустя скончался в страшных мучениях.
На площади Монмартра внезапно смолкли все пушки, гремев-

200
~ ЗХаркс и Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 121.


шие безумолку двое суток: это артиллеристы, канониры, бойцы‒ все покинули свои посты, чтобы проститься со своим героем- вождем. Затем его тело перенесли в Ратушу. Баррикады, мимф которых проходил траурный кортеж, отдавали честь.
Ночь на 24 мая. Париж горит ослепительным пламенем. Горит Тюильри, горит здание Почетного легиона, Государственный совет, Счетная палата. Отдаленное зарево освещает фасад Ратуши. С оглушительным шумом катятся тележки и омнибусы со снарядами. Приносят раненых, умоляющих дать им хоть каплю
ВОды.
«В знаменитой «голубой комнате» Домбровский лежит на постели, обитой голубым шелком. Домбровский в форме †черном сюртуке, единственное украшение его одежды ‒ галуны на рукавах. Свеча озаряет бледным светом его спокойное, белое, как снег, лицо, тонкий нос, небольшой рот и белокурую заостренную бородку. Два адъютанта молча сидят в темных углах комнаты, третий ‒ капитан ‒ быстро рисует портрет покойного...» ~
Ночью при свете факелов тело Домбровского обернули в красное знамя и повезли на кладбище Пер-Лашез. При проходе через площадь Бастилии кортеж был задержан толпой людей: это были национальные гвардейцы, защитники баррикад. Сняв с катафалка тело героя, они бережно положили его у подножия Июльской колонны. При свете пылающих факелов коммунары подходили один за другим и, прощаясь, целовали в лоб своего генерала. Барабаны били поход.
«Верморель, брат Домбровского Теофиль, его офицеры и двести гвардейцев ‒ все стояли с обнаженными головами. Верморель произнес пламенную речь над телом покойного.
‒ Вот, воскликнул Верморель, тот, кого обвиняли в измене! Один из первых он отдал свою жизнь за Коммуну. Что же делаем мы, вместо того чтобы подражать ДомбровскомуР Поклянемся же, что уйдем отсюда лишь затем, чтобы умереть!
Грохот пушек заглушал слова Вермореля. Многие из присутствовавших не могли сдержать слез...»
Тело Ярослава Домбровского было погребено в склепе, на кладбище Пер-Лашез.
Восемь лет спустя владельцу склепа понадобилось место, занятое гробом Домбровского, и он бесцеремонно выбросил

Ю8~а.garay, Les huis journees de mai 1871, р. 76 ‒ 78.
~ Лиссагарэ, История Коммуны 1871 г., стр. 282 ‒ 283.

202


троб. Гроб отвезли на кладбище Иври и зарыли в бесплатной могиле.
В ноябре 1884 г. там производились поиски, но не было обнаружено никаких следов. До сих пор неизвестно, где зарыты .теперь останки героя Коммуны...
Жена Домбровского с детьми после 15 мая очутилась в Лондоне, где она терпела тяжелые лишения. Карл Маркс в качестве председателя Комитета помощи беженцам Коммуны оказал ей материальную помощь.
10 июля 1871 г. Теофиль Домбровский написал Марксу письмо, в котором сообщал о непозволительном поведении члена 'Генерального совета Ле-Любе, который без согласия вдовы Домбровского публично организовал сбор пожертвований для нее и детей с целью саморекламирования. Теофиль Домбровский просил Маркса выступить в Генеральном совете с решительным протестом от имени своего и жены Домбровского1.
18 июля Маркс выполнил его просьбу, сообщив об этом на заседании Генсовета 2.
Домбровская очень страдала от клеветнической кампании против ее погибшего мужа. В то время очень немногие смельчаки рисковали выступить в защиту коммунаров вообще и в частности Домбровского. К таким смельчакам принадлежал, между прочим, немецкий демократ и участник революции 1848 r. Гвидо Вайс, который в своей газете «Die Wage» привел ряд убедительных доказательств в защиту Домбровского: реабилитирующие его показания Ранвье, Жерардена и Дюпона, подтверждавших, что он вел переговоры с Вейссе с их ведома и -по их заданиюз.
Вскоре после крушения Коммуны Форсан-Вейссе, вдова шпиона, выпустила клеветническую брошюру с намерением обелить своего мужа. Многие враги Коммуны (генерал Сиссэ и др.) и личные враги Домбровского (Трошю) охотно раздували эту клевету, всячески стремясь опорочить память Домбровского. Но никому из них не удалось опровергнуть явных и очевидных доказательств его честности: было известно, что он с презрением отверг не только гнусные предложения, но и пропуск и паспорт, предложенные Воловским,‒ и погиб смертью героя, хотя мог бы или скрыться (как это сделал Россель), или просто отказаться от командования (как ему неоднократно советовали).

' См. ЛХаркс, Даты жизни и деятельности, Партиздат, 1934, стр. 296.
2 Там же, стр. 297.
з «Zur Ehrenrettung eines Toten», «Der Volksst»t» '~'- >o-",
.202


СТЕНА КОММУНАРОВ
HA КЛАДБИЩЕ ПЕР-ЛАШЕЗ В ПАРИЖЕ



О Домбровском писали многие реакционные журналисты и историки, пытавшиеся оклеветать Коммуну (Делион и др.). Ho даже по признанию врагов он был одним из самых способных военачальников Коммуны. Враги вынуждены были также отдать должное беззаветной, положительно легендарной храбрости Домбровского.
Ярослав Домбровский сознательно и нераздельно связал свою судьбу с судьбой Коммуны 1871 года. Ее трагедия была вместе с тем и его трагедиен. Ero неудачи в роли командующего армиями Коммуны зависели от недостатков ее военной организации, от разлада руководящего аппарата, и не вина Домбровского, что его равумные советы не были приняты во вннмаяне. Домбровского упрекали (Россель, Клюзере, Пиа) в том, что он ие справился с обавагщесмвщ главяоябмандующего,-мо as щмлал в сущности все, что 4ыло в его силах. Высказывая'.ь такяи мненне, что Домброасняй яе мое атаев поддннным воаяямм яомдем Коммуны, тяк как не был пролетарием, как, яапрюи;р; рйно погибший. Дюваль, не был «плотью от плоти пяпижавго нролетарнияе. Но дело было не в лнчнвогн. Прнчнва морнмяннн заключалась в том, что парижский пролетариат ванда sg имел единой, закаленной боевой рабочей партии, «отораф обладала бы ощгтол, прочной слойкой с массами, неровен высранщческл. вооруженной, способной организовать военный аппарат Коммуны и вовлечь в движение беднейшее крестьянство. Взамен такой единой партии в Коммуне были две враждующие и не умевшие найти общий язык группировки: большинство (якобинцы и бланкисты) и меньшинство (преимущественно рабочие-прудонисты, члены 1 Интернационала). Ни «большинство», ни «меньшинство» не отдавали себе полностью отчета в смысле происходящего; они не понимали, что Коммуна «была:, по сути дела, правительством рабочего класса... открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда» (Маркс) 1. «Коммуны не понимали те, кто ее творил, †пис Ленин, †о творили чутьем гениально проснувшихся масс»2.
Именно поэтому нам особенно дорога память коммунаров 1871 г.‒ жертв озверевшей в своей мстительности буржуазии. Именно поэтому мы с волнением и восхищением знакомимся с их жизнью, борьбой и трагической гибелью. Коммунары шли на смерть с гордо поднятой головой, не разрешая завязать' себе .

' Маркс, Гражданская война во Франции, Поди1издат, 1940, стр. 57.
~ Ленин, Соч., т. XXII, стр. 352.
204


глаз и часто сами отдавая команду «пли!» Они гибли во gars счастья будущих поколений трудящихся. Ярослав Домбровский жил, боролся и пал так же достойно и ирекрасмо, как другие герои Коммуны. Подобно Варлэну, Яелеклюзу, Мильеру, Ферре и многим другим лучшим коммунарам, Домбровский не столько говорил, сколько действовал. Его военных заслуг не могли отрицать даже его враги.
Из революционера-демократа, стоявшего вначале на чисто националистической точке зрения и мечтавшего только об освобождении своей Польши, он вырос в борца за Коммуну, за идеи пролетарского государства, за идеи интернационального социализма.
снаряду с образцами лучших героев-коммунаров, обаятельный, скромный образ генерала Коммуны Ярослава Домброзского навсегда вошел в историю как пример непревзойденной в свое время доблести, твердого сознания долга и высокого революционного энтувиазма.



° ° ° ° °
° ° ° ° ° ° °
° ° ° ° °
° ° ° ° ° ° °
Предисловие
Введение . .
Луи-Эжен Варлэн...
Теофиль-Шарль Ферре
Шарль Делеклюз .
Луиза Мишель
Ярослав Домбро вски й .
СОДЕРЖАНИЕ
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Стр.
3 10 25 74 104 137 166


Редактор А. Дворцов
'Гираж 10 000 экз. Подписано в печать 18 февраля 1942 г. 13 печ. листов
42 240 зн. в 1 печ. л. Л 19201. Заказ ¹ 324. Цена 4 рубля.

З-я типография «Красный пролетарийе Огиза РСФСР треста «Полиграфе~ига"'
Москва, Краснопролета рская, 16.