Шкала “Атам*” - 'Новая историческая паука”
УДК 300.3+301+930.1
Добролюбский А. О., Мохненко С. С., Добролюбская Ю. А.
Школа “Анналов” - “новая историческая наука” Учебник. -
Одесса-Херсон-Москва, 2000. - Издание второе, переработанное и
дополненное. -190 с.
Учебник посвящен общей характеристике школы “Анналов”,
или “новой исторической науки” - ведущего
культурно-исторического явления на Западе. Описываются основные
направления и тенденции её развития. Представители “новой
исторической науки” поставили перед собой задачу выработки
“глобальной” (“тотальной”) истории, которая изучает ментальности
и картины мира людей и общественных групп в разные исторические
эпохи. Описываются и характеризуются новые взгляды на
соотношение между социально-экономическими сторонами
исторического процесса и культурой общества. Переосмысливаются
понятия “культура”, “социальное”, “ментальное” Излагаются
принципы историко-культурной антропологии, приводится словарь
ее основной понятийной терминологии.
Книга адресована всем гуманитариям, преподавателям
истории и культуры, студентам вузов.
The manual is devoted to general characteristics of “ Annales” School, or
“A New Historical Science”, as a leading cultural and historical branch in Western
Studies. The book describes the main tendencies in Historical Studies. The
representatives of “A New Historical Science” put forward the task to elaborate a
'■global'’ (“total”) history, which reveals the problem of material and spiritual
interaction. The authors attempts to overcome traditional assumption in treating
socio-economic side of historic process and culture of society. The notions
' culture ’, “social”, “mental” are treated in a new light. The book gives the main
principles of historic and cultural anthropology and contains the vocabulary of its
terminology. It presents a certain interest to the teachers of Humanities and
university students.
0

Школа “Анналов” - иНовая историческом корив*
Печатается по постановлению Ученого Совета
Южноукраинского государственного педагогического университет*
им. К. Д. Ушинского
от 27.04.2000 г.
Ответственный редактор:
докт. полит, наук, профессор А. М. Пойченко
Рецензенты:
докт. философ, наук, профессор А. К. Бычко
докт. истор. наук, профессор Н. Д. Русеев
канд. истор. наук, доцент В.И. Шамко
ISBN 9-66-575-124-5 © Добролюбский А. О., Мохненхо С. С,
Добролюбов Ю А.
© Издательство Звездопад", 2000 г.
Оформление.

I
Шкал* “Амнлям " - “Новая историческая наука”
Оглавление
От редактора	5.
Предисловие	10.
Введение...	    16.
РАЗДЕЛ I.
ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ “ШКОЛЫ АННАЛОВ”
Глава 1. ‘‘Бои за историю” Люсьена Февра. Ментальность как
основа культуры и цивилизации	24.
Глава 2. Зачем нужна история? Марк Блок	39.
РАЗДЕЛ II.
НАСЛЕДИЕ ФЕВРА И БЛОКА В НАУЧНЫХ ПОРТРЕТАХ
ИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ
Глава 3. “Время повседневностей” и ‘‘время мира” Фернана
Броделя Материальная цивилизация и “геоистория”	55.
Глава 4. Диалоги с ментальностями прошлого Жоржа Дюби
	68.
Глава 5. “Неподвижная история” Эмманюэль Леру а
Ладюри 	81.
Глава 6.“Аппетит к истории” и историческая антропология
Жака Ле Гоффа	96.
Глава 7 "Человек перед лицом смерти” Филипп Арьес, Мишель
Во ведь и Жак Ле Гофф	117.
Глава 8. Школа ‘‘Анналов” Набросок к групповому портрету
		133.
Заключение
Литература
Приложение. Терминологический словарь
154.
159.
169.

Школа “Анналов99 - “Новая историческая наука9*
t
От редактора
Судьба распорядилась так, что мне доводится рекомендовать
эту книгу к изданию. Книга, представляющая собой учебник для
гуманитариев по "'новой исторической науке", не совсем обычна.
Именно поэтому я отважился на предисловие.
С двумя из авторов - профессорами С. С. Мохненко и
А. О. Добролюбским - мы дружим столь давно, что. кажется уже не
помним того времени; когда не были знакомы. Мы - сокурсники. Со
студенческой скамьи мы следили за научными интересами друг друга,
получали образование у одних и тех же учителей на историческом
факультете Одесского университета. Интерес к тому, “зачем нужна
история?”, к методологической стороне этой проблематики, нам "с
младых ногтей ** и навсегда привили блестягцие историки-педагоги -
профессор Петр Осипович Карышковский, выдающийся антиковед, и
доцент Ирина Владимировна Завьялова, не менее выдающийся
медиевист. Собственно, историческое образование мы получили на
медиевистическом материале, писали курсовые работы по
средневековой истории Франции и Германии, участвовали в
конференциях. Сергей Мохненко тогда активно работал над историей
аграрных отношений в Германии, прежде всего, как историограф, а
Андрей Добролюбский изучал историю абсолютизма и народных
движений во Франции в XVI-XVII в в. по оригинальным документам,
как источниковед. В студенческие годы им удалось опубликовать по
этим вопросам несколько работ, которые были доложены на
Всесоюзных конференциях медиевистов в Ленинграде, Новосибирске,
Одессе. Их научные способности и увлеченность бросались в глаза уже
тогда - и преподавателям, и соученикам. Мы все “подозревали” за нами
большое научное будущее [38, 39, 40, 78, 79].
Но, увы, обстоятельства, как известно, дамы весьма капризные
Человек предполагает, а Бог располагает. В начале 1970-х гг.
полноценными историками считались лишь историки партии.
Остальным, по сути, просто было негде работать. Ведь сейчас,
кажется, уже не секрет, что более 90% всех диссертационных работ
на излете советской эпохи защищалось по номенклатуре “История
КПСС" В самом деле, только такая защита давала надежный "нио па
жительство " в советской исторической науке.
В этих условиях Сергею Мохненко пришлись сменить
тематику. Но, как оказалось, вовсе не проблематику. Кг*»

Школа “Анналов" - *Новая историческая наука"
кандидатская	диссертация,	исполненная в ритуальной
историко-партийной терминологии,	была посвящена изучению
воздействия партийной пропаганды на колхозное крестьянство.
Однако, в ней ярко проявилась его медиевистическая выучка именно в
области аграрной истории. То, что феодализм и социализм
чрезвычайно схожи - это нам объясняла еще И. В. Завьялова. Поэтому
и модели их исследования могут оказаться едва ли не идентичными.
Аграрная политика Коммунистической партии была по своей
сущности феодальной. И методы идеологического воздействия также
были феодальными. Читатель легко может в этом убедиться,
ознакомившись, в частности, с работами Жака Ле Гоффа по
соотношению между крестьянской ментальностью и церковной
официальной культурой (см. главы 6-7 представляемой книги).
Ле Гофф анализирует феномен контроля католической церковью всего
строя жизни средневекового французского крестьянина, а Мохненко
изучает типологию идеологического контроля партией советского
колхозника. Если абстрагироваться от терминологии обоих
исследованийл то и выводы наших авторов и Ле Гоффа окажутся едва
ли не идентичными Речь идет о ритуализации литургического времени
церковной иерархией, совпадающую даже в деталях с манерой
проведения партийных пленумов, принятия решений, организации
агитбригад, агитбеседок и т. п. Даже средневековые exempla
совершенно аналогичны призывам ЦК КПСС и другим партийным
документам по любому поводу. Если продолмсить аналогию, то
партийная идеология решительно ничем не отличалась от
ортодоксального католицизма, а агитаторы - от пасторов,
проповедников и моралистов. Перед ними стояли одинаковые задачи,
они и выполняли их одинаково. Колхозники были лишь средневековыми
“простецами" И обращались с ними соответственно.
Можно видеть, что Сергей Мохненко. будучи смолоду
иипориком-аграрником, этому увлечению в дальнейшем не изменял.
Быть может, не случайно его судьба сложилась так, что в
аспирантуре он учился именно в сельхозакадемии, а затем всю жизнь
преподавал историю и заведует кафедрой украииоведеиия и философии
в аграрном университете. Очевидно, выбор его интересов в
представляемой книжке также этим обусловлен - из всей плеяды
"Анналов” он выбирает именно аграрников (Ж. Дюби, Э. flepva

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука"
, 1  —•—-—шш.-шшшшш-шш.-ш-шшшшшш—шшттт.ттяттшщттттттттн11фт
Ладюри, Ж. Ле Гофф и др.). Думаю, что именно этим книга будет с
интересом воспринята и таким кругом его учеников.
Другой автор этой книги, Андрей Добролюбский, также не
изменял своим медиевистическим интересам никогда и, после окончания
университета посвятил свою жизнь средневековой истории и
археологии Украинского Причерноморья. Получил степень доктора
наук в Институте истории материальной культуры АН РАН. в
настоящее время заведует кафедрой истории Украины. Автор около
полутора сотен статей и книг о населении причерноморских степей в
средневековую эпоху. Очевидно, именно "археологическое" видение
исторических сюжетов определило и повышенный интерес к
культурно-антропологической проблематике. Именно ей профессор
Добролюбский и посвятил свою педагогическую деятельность,
разработав учебные курсы по этнологии, культурной антропологии,
проблемам казацкой ментальности, этнокультурной и социальной
истории средневековых кочевников, которые ныне читаются в
Южноукраинском педагогическом университете и других вузах
региона. Такой разнообразный педагогический опыт в сочетании с
профессиональной историко-культурной выучкой позволил ему
осуществить научное редактирование первого издания книги С.
Мохненко о "новой исторической науке “ [ 80J.
Сейчас, задним числом, мне кажется очевидным, что именно
наша первая научная "семья", наша alma mater - исторический
факультет Одесского университета - породила этих двух друзей и
ученых-единомышленников. Они совместно начинали свой путь в науку,
но каждый по своему - один как историк-аграрник. а другой как
историк и археолог-медиевист. Между тем. ясно, что исходная
одесская университетская научная выучка органично определила и их
нынешнее соавторство.
Такая “семейственность" не случайна - она. как уже давно
замечено, является специфической формой организации украинской
исторической науки в условиях долгой безгосударственности и
институционной нелегитимности культурной жизни в Украине.
Известно, что центрами историко-культурной жизни на протяжении
XVIII-XIX вв. в Украине были резиденции богатых магнатов -
меценатов, высоких должностных лиц, помещичьи усадьбы,
литературные салоны, масонские ложи, политические кружки,
землячества. Стойкость украинской культурной и научной традиции

Шкода “Анналов”- "Новая историческая наука”
поддерживалась дворянско-страшинскими семьями, фамильными
кланами, которые на протяжении многих поколений давали
выдающихся представителей украинской науки, литературы,
искусства, истории. Достаточно вспомнить семьи Марковичей -
Маркевичей. Репниных - Волконских, Белозерских -Кулишей,
Максимовичей - Тимковских, Лазаревских, Антоновичей,
Дра гомона вых-Косачей и др. В 1920-е годы эта традиция культурных
династий проявилась в феномене семьи Грушевских, которая
“сознательно проводила семейную политику в области исторических
студий" Между тем, “семейный сепаратизм" М. С. Грушевского был
полностью уничтожен командно-административной системой в
период перехода ее к стандартизации научного мышления [22; 144-145]
К сожалению, в советскую эпоху традиция научных династий в
области украинской историографии была почти разрушена.
Однако, не повсеместно. Одесский университет оказался одним
из тех культурных "гнезд" где семейная традиция уничтожена не
быпа. Основатель династии Добролюбских - исторцков, профессор
Константин Павлович Добролюбский. автор книг “Термидор”,
"Экономическая политика термидорианской реакции" и др.. - был
выдающимся ученым, специалистом по истории Франции. Он долгие
годы работал деканом исторического факультета и заведовал
кафедрой всемирной истории Его библиотека и его ученики стали
учителями его внука Андрея Добролюбского - третьего представителя
этой династии профессоров-историков. А на книгах этой же
библиотеки выросла и Юлия Добролюбская - уже четвертый
представитель династии и третий соавтор представляемой книги.
Естественно, она закончила именно Одесский университет, и ее
преподавателями также были ученики ее прадеда.
В прошлом году Ю. А. Добролюбская защитила кандидатскую
диссертацию на тему “Антропологическая методология исторических
процессов (па примере “школы Анналов”)” В этой работе,
продолжившей всю “семейную" историко-культурную традицию от
прадеда до'отца, обобщены научные “наработки" ее “научного клана”
а но существу -современный концептуальный опыт исторической
антропологии. Такой опыт и лег в основу рекомендуемой книги,
которая представляет собой, по-моему, явное событие в нашей
украинской историографии сегодня. Кажется удивительным, что едва
ли не вся наша новая украинская наука пока почти не обратила
8

Школа “Анналов1' - "Новая историчч кал паука*
i.
О tf'Он
< .'-О:.' от
f*. > fi.tf.KiJ
л" №.
liL*ttOt Н 1~
Ы;С
НСрЬ ?’*
\/1 К t ti fiV"
СОД'*
^■&Ж
внимания ни ведущее eefniac в мире ,мечено
мысли - "новую историческую науку Л i.cnn i
довела его до уровня .хотя вы \ шшрситеткм»у
образования. Пусть же этот учебник стешет ксрs
несомненно, украсит и нашу академическую нщ. к t
процесс. Такие книги крайне полезны ми юоы.н .иоогм
"Кланово-семейное" объединение аетоит рат.ил ы.У'«Л|Ч«. *
одной обложкой оказалось очень удачный - книга оргстичш}
в себе преемственность испюрико-кулктур{ту тр&Штик С ЗДДОйс
и А. Добролюбский издали свои первые труды по.
истории в начале 1970-х гг., когда их третьего хцзетора гщУ Ш $>*г*
не было. Можно сказать, что они ее о врем&ш**
“вырастили" И не напрасно в их
историографический, источниковедческий
зрелого поколения украинских учеиых-гу\щшШщ^^^^^^^£1с
оплодотворённым свежими ис тор иконку эыт рньши
книга оригинальна по стилю изложения. преподнесвшмь
материала, парадоксальной, порой, постановкой	*тi*
по сути является пригj
диалогу. Она написана
рассмотрения самых фундаментальных,
“Что такое история?" "Что такое исторг
"Способны ли мы познавать историю в се
определять масштабы исторического времени и
многих других.	у с
Думается, что читателю, взявшему	куше
несомненно повезло. В огромном веееозрахщтш^ем поню,\
паучпо-педагогической литературы ап выбрал	нёв^дЩшриуь;.
ней описывается новый, нетрадиционный взггшд ца	Й * wno и*
менее важно - этот взгляд конструктивен\	и-
многообещающ.
Мне остается лишь пожстть.
последователей, а их труду - успеха
•V «

Шкала "Аюшяоа"- *Ношая историческая наука”
Предисловие
“Раньше я думал, что свобода -
это осознанная необходимость.
Теперь я осознал и больше не думаю "
Клондик. "Беседы с Персеем”.
Входя в храм истории и увидев его мощные своды изнутри,
молодой человек проникается уверенностью в незыблемости его
устоев. И напрасно. Они прочны, но порой, пугающе шатки.
В отличие от обычной архитектуры, здание любой научной
дисциплины строится сверху вниз: сначала сооружаются башенки и
галереи для разнообразных опытов, потом верхние этажи, где
отрабатывается единая методика, потом нижние - тут создаются
специальные теоретические концепции, и только когда здание
собрано, под него подводят фундамент - философский и
методологический. Историческая мысль существует, очевидно, столь
же давно, сколько существует человечество. И фундаменты под нее
сооружались всегда, причем самые разнообразные. Их всегда строят,
разрушают, создают новые. Сейчас мы живем в эпоху разрушения
старого марксистского методологического фундамента. Храм
исюрии как бы повис в воздухе.
Споры о том, как писать историю, прослеживаются в евро¬
пейской исторической мысли со времен Геродота. Рецепты этого
писания со хранились-от Лукиана Самосатского до просветителен.
Все они рекомендуют писать правдивую историю. И все понимают
эту правдивость по-своему, в зависимости от философии и картины
мира своей эпохи. Каждая философия истории всегда порождала
свою методологию.
Понятие “методология” принадлежит к числу фундаменталь¬
ных понятий исюричсского знания. Это значит, что историкам то п
дело приходится им пользованием, что без него не обойтись во
мне)!их исследовательских операциях, что оно определяет сам ход н
характер этих операций. Это значит также, чю с си> помощью, через
нею определяются все /ipyi ие понятия, общие для разных о i раслсй
исюрии, формулируется вся ес проблематика. Из оценки содержания
И)

Школа “Анналов" - “Новом историческая нарой*
этого понятия выводятся методические принципы исторических
исследований и даже само понимание истории.
Фундаментальные понятия - это те, на которых держится вся
система общих понятий истории. Поэтому, определяя их,
бессмысленно искать опору среди этих производных понятий внутри
данной науки. Приходится выходить за ее пределы - в философию,
общенаучную методологию, в историю науки, обращаться к опыту
научной практики.
Эта книга о '‘Новой исторической науке’* обращается именно к
такому опыту. Она написана под впечатлением разрушения
фундамента марксистского исторического знания - сильным
впечатлением, которое сейчас переживают едва ли не все историки и
культурологи на развалинах Советского Союза и развалинах
исторического материализма. Все мы привыкли жить, думать и
существовать в рамках '‘единственно правильной теории'’
общественного развития, отгородившись от остапьного мира (в
прямом и переносном смысле) сознанием своей социальной
исключительности. Она выражалась решительно во всем - в
нежелании даже знакомиться с работами своих коллег ло
историческому ремеслу на Западе. Ведь в этом просто не было
никакой необходимости - дело всег да ограничивалось лишь обшей
критикой “буржуазных извращений” исторического процесса,
“борьбой с империалистической идеолог пей" Любые. нс
совпадавшие с марксистской ортодоксией юления исторической
мысли с порога принимались в штыки или же отвергались со
спесивой надменностью “генеральном линии’ ибщегуманпгарныч
догматизмом и невежеством.
Такая отгороженность неминуемо иренратла всю юрринэрик»
бывшего СССР в глубокую научную провинцию. Потом} что
остальной мир отплатил ортодоксальном} марксизм} той же
монетой - он перестал обращай, на нею внимание, f 1иорическ.ы
мысль на Западе, нс скованная идеолог ическими рамками
продолжала свободно развипш ьси. Причем наиболее ccicci венным
путем разни I ия науки нугем самоорганизации. Появлялись
инициативные ученые, орг линза юры, образовывавшие научные
ассоциации, журналы, выраставшие во влиягельнис н определяющие
направления. Именно на чюо нуги и нозникча Ниппя историческая
наука’ сначала во ерраипии а за гем и в чруг г l гранах. Европы

Школа "Атолов"* "Новая историческая паука9'
Америки. Облаегь ее историко-культурных идей оказался столь
всеобъемлюща и универсальна, что она по праву сегодня занимает
ведущее место в мировом гуманитарно-историческом знании.
Сегодня, в эпоху слома марксистского фундамента историчес¬
кого знания, в эпоху смены ценностных культурных ориентиров, в
марксистской науке наступил тяжелый период исторического
похмелья, связанной с ним общей растерянностью историков и даже
“комплекса вины или стыда'' Это принято называть кризисом
советской исторической науки - так он именуется и в наркологии.
Однако, кризис бывает разным - деструктивным или конструктив¬
ным. По мнению одного из героев этих очерков, Жоржа Дюби,
настоящая наука всегда пребывает в кризисе - это ее нормальное
состояние. Деструктивный этап кризиса марксизм уже пережил - это
слом всей его системы культурных ценностей. Конструктивный же
этап кризиса оптимистичен - он отмечен активным поиском выхода
из него путем смены научных парадигм и создания новой
продуктивной системы культурных ценностей. Именно в таких
условиях представляется особенно целесообразным обращение к
чужому опыту. А также к воспроизведению опыта украинской
историко-культурной традиции.
Это естественно, поскольку конец XX века оказался временем
складывания новой методологии истории. Позитивизм конца
прошлого столетия, столь много давший нам в области приемов
источниковедческой критики. окончательно исчерпал себя.
Марксистская методология, извращенная догматизмом эпохи
“реального социализма'’, рушится на наших глазах, несмотря на то,
что, с нашей точки зрения, было бы желательно, чтобы Маркс,
очищенный от компрометирующих его учение измышлений
наследников, оставался в числе тех, кто вдохновляет современные
исследования в области истории и других общественных наук. Но
обновленная методология истории не складывается как целостность
на пустом месге. Она возникает во взаимосвязи с новой
политической историей. Именно такая эпоха наступила сейчас для
Украины.
Нам представляется, что украинская национальная история
остро нуждается в обретении новой методологии нового
фундамента. Открытие новых горизонтов, неведомых ранее пластов
украинской истории настойчиво требует и нового осмысления, равно
12

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука"
как и переосмысления имеющихся сведении. В этих условиях часть
историков пошла как бы по пути национального '‘экстремизма**,
заключающегося в актуализации украинских национальных
элементов исторического знания, придания им едва ли не всеобщего
характера, при полном отрицании предшествующей методологии.
Этот подход, порожденный долгой борьбой с российско-советской
идеологией и соответствующей историографией фактически сводится
к переписыванию украинской истории, как части российской, но во
всех случаях с обратным знаком. Другая часть историков обратилась
к повествовательной, событийной истории, впрочем также, с
отчетливой национальной акцентуацией. Эго естественно - весь опьп
развития украинской исторической науки и ее национальных школ
это опыт б'орьбы с российским империализмом. Этот опыт и сегодня,
увы, подпитывается политическими реалиями. Надо надеяться, что
они преходящи, как и все в иегорни.
Но существует и другом опыт изучения национальной истории
- французский и европейский. Именно благодаря ему была создана
“Новая историческая наука" во Франции. Этот опыт чрезвычайно
плодотворен, и новая украинская историческая наука остро в нем
нуждается. Потому что эго опыт создания новой исторической
методологии, нового фундамента культурно-историческая знания.
Даже первичное ознакомление с таким опытом может
показаться чрезвычайно поучительным - и в научном, и в
педагогическом отношении. Особенность украинской исторической
мысли заключается	в	том, что	она была изначально
“антропоцентрпчна" При этом ос так называемый “персонализм"
всегда имел свою специфику особое внимание уделялось изучению
нс столько личностей, сколько коллективных обьединений, таких как
вече, громада, семья, казачество, народность [Ы; 8-13]. Показателен и
тот факт, что культурная антропология как предмет исследования,
благодаря усилиям	М.	С.	и К.	М.	Грушевских и их
единомышленников, под влиянием социологической школы Э
Дюркгейма и сю преемника Л. Леви-Брюля, возникает в Украине
раньше, чем во Франции, где она развилась в рассматриваемою здесь
“школу Анналов"
Поэтому украинская историческая на>ка сегодня вполне
подготовлена к восприятию западных историко -аи i роиодот пческнх
идей. При этом она ожидает не готовых методолот пческих рюсглог
afj*&\ <iw'0.*<ev
s

Школа "Анналов"- "Новая историческая наука”
сейчас она требует и новых исполнителей, находящихся еще на
студенческой скамье. Она нуждается в подготовке грамотных и
компетентных историков-гуманитариев, в совершенстве владеющих
основнымй приемами своей профессии, своего культурного ремесла
[42,44, 55].
Для этого и написана эта книга. Ее цель - ознакомление
будущих историков Украины с тем кругом	современных
гуманитарных и культурно-исторических идей и проблем, которые
сейчас выработала историческая мысль на Западе. Этот круг
необозрим, разнообразен, с трудом поддается унификации. Поэтому
перед читателями	- всего лишь	первый	опыт его
научно-педагогического обобщения. Он неминуемо приобрел форму
очерков - однако они объединены одной идеей - идеей поиска смысла
истории.
‘Зачем нужна история?” На этот вопрос ребенка Марку Блоку
мы тоже стараемся, по возможности, дать свой ответ. Ответ этот
различен для каждого, но общее в нем одно - история нужна для
самопознания Человека и его Культуры. Понимание этого общего и
породило ‘Новую историческую науку'’
Мы благодарны своим учителям: доктору исторических наук,
профессору П. О. Карышковскому и кандидату исторических наук,
доценту И. В. Завьяловой, оказавших наиболее существенное влияние
на формирование тех теоретико-историографических подходов,
которые описаны в работе. Судьба этой книги и наше отношение к
ней во многом были определены ее первыми читателями, ее первыми
пристрастными рецензентами. Среди них мы прежде всего особо
признательны самым внимательным и придирчивым доктору
философских наук, профессору А. И. Кавалерову и кандидату
исторических наук, доценту В. И. Шамко. Именно их обстоятельные
и положительные отзывы вернули нам некоторую уверенность и
смелость, почти иссякшие к завершению рукописи, а заодно н
желание довести дело до публикации. Некоторые изменения в
структуре работы стали результатом критического анализа рукописи,
проделанного доктором философских наук профессором А. К.
Бычкои доктором политических наук А. М. Пойченко. Последний
любезно согласился стать ее ответственным редактором.
Книга написана по материалам лекций и учебных занииш.
которые проводились кафедрами всемирной истории и истории
И

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука"
Украины Южноукраинского педагогического университета и
кафедрой истории и философии Херсонского аграрного университета
в разных аудиториях студенческой молодежи. При ее подготовке
широко использовался опыт российских историков 1970-80-х гт. (Ю.
Л. Бессмертный, А. Я. Гуревич и др.) [11-13, 30-36], много сделавших
в свое время для распространения научных шеи французских
“анналистов” и издания на русском языке их отдельных трудов. Для
украинского же читателя этот опыт остается пока не обобщенным и
конкретно не освоенным [61, 94]. Его обобщением и внедрение в
украинскую историческую науку также является целью настоящего
учебника.

Школа “Анналов " - иНовая историческая наукам
%
Введение
Наше время характеризуется сочетанием жгучего интереса к
истории с недоверием к историкам. Это естественно - новому
поколению, особенно студенческой молодежи, хочется узнать, ‘‘как
это было на самом деле” В то же время всем сейчас хорошо
помнится, что вопреки громким декларациям о всемогуществе
марксистского метода исторического познания, мало кому из
советских историков удавалось хотя бы приблизиться к адекватному
воспроизведению прошлого.
Восстанавливать престиж советской исторической науки ныне
совершенно ни к чему. Для этого не достаточно ни нравственного
раскаяния тех, кто оказался не в силах уйти от
политико-идеологического мифотворчества, ни моральной
реабилитации ‘инакомыслящих” историков. Ясно, что процесс
обновления науки не менее длителен н сложен, чем обновление
общества. Один из важнейших компонентов возрождения
исторического знания в Украине - это овладение современным
профессиональным инструментарием, ранее совершенно нс
предусмотренным для подготовки не только историков, но и
широкого круга культурно мыслящих гуманитариев.
Действительно, состояние современной мировой исторической
науки, то новое и ценное, что ею достигнуто, до сих пор к
значительной мере остается вне поля зрения отечественны*
историков. Новые проблемы, выдвинутые зарубежной
исгориографией, новые пласты исторических источников, которые
были подняты для разработки этих проблем, новые методы и>
исследования и новые аспекты исторической действительное! и
которые получили при этом освещение - все это не привлекала
должного внимания марксистской исторической мысли. Равны*
образом не осознаны с надлежащей глубиной и новые отношениз
современной исторической науки с другими науками о человеке »
методологические следствия, проистекающие из создавшспс:
научной ситуации.
Очевидно, что фанатичная приверженность маркспсюкп
историков одной-елинственной теории общественного разнишя i
отвер! ание с порога всех других возможных подходов вед\ >
независимо oi научных качеств этой теории, к предельному сужении

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука9’
мыслительного горизонта. Этим наши историки неизбежно обрекали
себя на отсталость и глубокую научную провин ни ал ьность.
Ныне положение меняется. Однако складывавшиеся
десятилетиями привычки ума, обставленного идеологическими
шорами, мешают избавиться от застарелой неосведомленности сраз>
же после снятия политических табу. Необходима кропотливая и
последовательная работа по усвоению опыта исторической науки.
Она только начинается, однако уже сейчас этот опыт совершенно
необходимо органично вводить в образовательный процесс.
Какце же научные явления в зарубежной исторической мысли
привлекают первоочередное внимание?
Это так называемая ‘‘Новая историческая наука" (La Nouvelle
Histoire) или же Школа “Анналов которая возникла во Франции в
период между двумя мировыми войнами. Своим появлением эта
школа обязана усилиям двух великих историков - Люсьена Февра и
Марка Блока. “Новая историческая наука’' давно уже перестала быть
только французским, или даже европейским явлением. Ныне она
наиболее влиятельное направление в мировой историографии.
Эта наука названа "новой’', потому что она решительно ломает
заборы, традиционно разгораживавшие историю, взятую в целом, на
историю экономики и историю культуры, историю религии и
историю повседневной жизни, историю церкви и историю общества,
историю литературы и историю искусства, историю техники и
историю мысли т. е. заборы, воздвигнутые дифференциацией
исторических дисциплин, а затем надолго закрепленные
университетским образованием. Размежевание внутри профессии
историка было обусловлено самим ее развитием, оно было
неизбежно, но при этом стало исчезать ясное представление о
целостности, из которой выделились эти дисциплины. Вместе с
утратой сознания того, что все они представляют собой не более, чем
разные подходы к одному и тому же предмету' науки, оказался
забытым и самый этот предмет - общественный человек. Реальная
целостность исторической жизни заслонена ее фрагментированными
изображениями. “Новая историческая наука” возникла в результате
сознательных попыток возвратить истории этот ускользающий от нее
общий смысл. В чем же этот смысл может видегься?
/

Школа "Анналов” - иНовая историческая иаукап
Предпошлем нашему обзору несколько общих
философско-историографических соображений.
Одна из главнейших проблем методологии исторического
знания - проблема своеобразия наук о человеке, их отличий ел
естесгвенн]ых и точных наук. Постановка этой проблемы восходит к
концу XIX веке, когда неокантианцы Баденской	школы
противопоставили ‘идеографические” (описывающие особенное)
науки “номотетическим” (обобщающим) [27; 20]. Идиографическим
считался индивидуализирующий метод “наук о культуре”, который
чрезвычайно актуален для современного знания.
Позитивизм исходил из презумпции единства научной
методологии, независимо от того, применяется ли она к
естественным наукам или к наукам о человеке, поскольку согласно
этой презумпции, и те и другие отрасли знания имеют конечной
целью 01крытие и формулирование законов. В этой убежденности
пребывает и большая часть историков-марксистов. Марксизм
претендовал на то. что открыл законы общественного развития.
Учение о социально-экономических формациях - квинтэссенция этой
общеметодологической установки. Но выдвинутый марксизмом
"критерий практики ’ будучи приложен к нему самому, принуждает
задуматься над вопросом: действительно ли открыты законы
истории? Ведь они сформулированы философами, социологами,
экономистами, которые всего лишь размышляли над историей, а
вовсе не историками, которые исследовали конкретный
эмпирический материал.
Нет сомнения, что марксизм творчески обогатил проблематику
исторического знания, выдвинув в сферу его рассмотрения новые
аспекты общественного развития, прежде всего
социально-экономических структур. Главное же - он принес и
исторические науки принцип системности. Однако в области теории
дознания, винимо, неслучайно выбор Маркса был сделан в польз'
Гегеля, а не Канта. Проблема перехода из сферы мысли о мире к
самому этому миру со всеми ее 'тносеолш ическимн барьерами'
оказалась не решаемой в рамках учения, убежденного в полной
познаваемости действит ельносги.
	 	 -

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука”
Между тем* дальнейшее развитие наук показало, что наиболее
смелые и продуктивные прорывы к углубленной исторической
эпистемологии были совершены на базе неокантианства. Именно
здесь были продемонстрированы все сложности, которые порождает
соотношение познающего субъекта и познаваемого “объекта” Слово
“объект” здесь взято в кавычки сознательно, поскольку стало ясно:
исследователь всегда имеет дело не с реальным феноменом
прошлого, “каков он был на самом деле’* не с “грубым фактом
жизни”, но с создаваемым самим исследователем предметом науки.
Какова была история “на самом деле”, нам знать не дано,
реконструируя историю, мы ее конструируем. Мы неизбежно видим
ее из настоящего времени и, следовательно, привносим в ее картину
свои взгляд на историю, свое понимание ее преемственности,
собственную систему оценок.
Сказанное относится не только к истории. Но оно органично
связано с проблемой специфики исторического познания. Любой
историк всегда начинает свою работу с формулировки проблемы; он
неизбежно руководствуется некими общими представлениями об
истории, присущими его времени и его среде, равно как и
современному состоянию исторических знаний Эти идеи определяют
его источниковедческий выбор - выбор памятников и самый подход к
изучаемому памятнику, который становится историческим
источником только в результате специфической направленности его
исследовательских интересов и усилий. В этом смысле историк
создаёт исторический источник, а не рабски следует его букве, как это
воображали историки-позитивисты.
Однако главное заключается в особенностях самого предмета
истории. Этот предмет - общественный человек, люди, которые
переживают историю. Именно здесь кроется принципиальное
отличие истории от естественных наук. Предмет последних отличен
от изучающего его ученого, тогда как предмет истории идентичен
познающему субъекту: человек изучает человека. Отсюда коренное
отличие природы интереса к истории от природы
естественнонаучных знаний. Изучая людей во времени, мы мс
создаем отношение субъекта к объекту, мы вступаем в дпало» с
ними, в диалог, который невозможен вне наук о культуре. Зо«
I ^

Школа "Аталов" - "Новая историческая наука”
*
почему такой диалог неминуемо вовлекает в историческое
исследование всю систему ценностей самого историка [75].
Но нужно иметь в виду и другую сторону этого отношения:
диалог с людьми прошлого предполагает также их собственную
систему ценностей» равно как и всех других аспектов их сознания.
Предмет исследования историков - люди, мыслящие и
эмоциональные существа. Их идеи и чувства так же должны быть
предметом исторического исследования» как и производительные
силы, социально-экономические структуры или политические
события.
Еще раз подчеркнем эту важнейшую мысль. Историк изучает
источник (точнее, памятник, возведенный историком в “ранг”
источника и соответственно препарированный, перестроенный и
осмысленный им, исходя их целей исследования). Памятник-источник
есть продукт человеческой мысли, и первое, с чем имеет дело
исследователь, - это именно мысли и представления автора
памятника (хрониста, писателя, поэта, законодателя, художника,
ремесленника...) и его человеческого окружения, это язык (в
семиотическом смысле) эпохи, когда был создан памятник, ныне
сделавшийся историческим источником [95].
С этой точки зрения историческое познание представляет
собой исследование не абстрактных и безличных
социально-экономических структур (это предмет социологии и
политической экономии, ошибочно принимаемый множеством
историков за собственно исторический предмет), но людей,
образовывавших реальные коллективы и действовавших в истории,
переживавших ее. В таком случае постижение исторического
процесса едва ли может быть полным и убедительным, если историк
и игнорируют мысли и чувства этих людей, их миропонимание,
которым они руководствовались в своей жизненной практике.
Как будто, все эти соображения кажутся очевидными и не
нуждаются в пространном обосновании. Между гем, если обратиться
к продукции большинства ныне работающих историков, то легко
убедиться в том, что обрисованная проблематика ст оль же чужда им
сколь она была чужда позитивистам прошлою «ска или же
20

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука”
марксистам нашего столетия. Даже если они о ней наслышаны, они
не применяют новой методологии в своих работах.
Поэтому вопрос о новой методологии истории для
отечественной науки в высшей степени актуален. Входя в его
рассмотрение, мы тем самым включаемся в ‘‘бои за историю", в
споры о существе исторического познания, о подлинном содержании
“ремесла историка” Сюда стягиваются в тутой узел вопросы
конкретных методов исторического исследования и более общие
вопросы исторической гносеологии, включая проблемы понимания и
обобщения в истории. Эти проблемы насущны для всех
гуманитарных дисциплин - от философии и пспхологип до
филологии и искусствознания.
Выражения “Ремесло историка” и “Бои за историю” здесь
употреблены не случайно - это названия книг двух крупнейших
историков нашего столетия - Марка Блока и Люсьена Февра, Именно
они стоят у истоков нового направления в историографии,
породивших “Новую историческую науку” Задачей этой работы
является рассмотрение истории всего этого направления.
Такая задача историографична, ока отличается от задач
философской методологии. Действительно, если мы заинтересованы
в изучении конкретного опыта “Новой исторической науки” то не
необходимо разъяснить, в чем собственно ее “новизна" Видимо,
следует установить: каков круг проблем, которыми эта наука
занимается, каковы методы ее исследовательской работы п критерии
отбора источников, в какой мере можно считать убедительными
применяемую ею систему доказательств и делаемых выводов. В
таком случае нам нужно спуститься с высот философии историй в
лаборатории ученых, вплотную подойти к “верстаку” историка и
говорить с ним на языке профессионала. Такой подход, в
историографическом отношении чрезвычайно поучителен для
философов и методологов - требуется рассматривать свой предмет не
“извне”, а “изнутри”
Итак, “Новая историческая наука” была вызвала к жизни
французской исторической Школой “Анналов” Впрочем,
представители этого направления, группирующегося вокруг журнала
“Анналы.	Экономики.	Цивилизации.	Общества*

Школа “Анналов" - "Новая историческая паука**
I
rAnnale$.Economies. Civilisations* Socmtws”), возражают, порой,
против наименования ‘‘школа'’, находя в нем намек на кастовую
замкнутость и принудительное подчинение единообразию, что
совершенно этому направлению не присуще. Оно и в самом деле
лишено методологической и теоретической монолитности и
достаточно открыто. Более того, на протяжении десятков лет своей
истории, начало которой датируется 1929 годом, когда Люсьен Февр
и Марк Блок приступили к изданию журнала “Анналы социальной и
экономической истории” (как он первоначально назывался) это
направление претерпело определенную эволюцию.
Именно поэтому представители этого направления
предпочитают говорить о нем как о “Новой исторической науке”, а
не как о школе, поскольку по постановке проблем истории, по
подходу к отбору исторических источников, по общему взгляду на
исторический процесс и вычленению в нем новых уровней она
существенно отличается как от позитивистской, так и от
марксистской и других течений современной исторической науки.
Быть может поэтому же следует сохранить наименование
“Школа”, ибо в этой школе есть чему поучиться. И не случайно
последователями и приверженцами “Новой исторической науки'
становятся сейчас многие европейские, американские и бывшие
советские погори ки. Ведь советская историография, если
использовать терминологию “новых историков”, сейчас пребывает в
состоянии так называемой “культуры вины” или “стыда” - она ищет
и с большим трудом находит оправдание своему предшествующему
существованию. Однако прямо говорить об этом пока считается
беаактным, Это - частный случай общей “психологии
самооправдания”, господствующей сейчас в широких слоях
постсоветского общества.
Центральную проблему исторического знания-проблему
ИС1 орического синтеза - Школа “Анналов” рассматривает с позиций
истории культуры н ментальности. Это - профилирующая проблема
Школы, к ней обращено наибольшее внимание нынешних ведущих
историков этого направления (12; 3-15].
В этом смысле именно	культурно-исторцт1еск11С
закономерности могут определять характер и динамику разтгтя

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука9
человечества. Наука, которая их изучает, называется ныне
исторической культурной антропологией (иначе, этнологией). Она
исследует в сравнительном плане различные типы культур и пути их
преобразования при социальной (а не биологической) передаче
информации от поколения к поколению [51; 11-16). Разработка
историко-культурной антропологии определяет весь смысл развития
“Новой исторической науки" Поэтому она названа новой - это новая
методология и теория исторического знания. Изучение ее опыта
может оказаться чрезвычайно поучительным в условиях кризиса
марксистской историософской парадигмы. В этой работе мы
стремимся набросать эскиз движения ‘‘Новой исторической науки" в
указанном направлении.

i-Y'i.’:
IlkiW* “АШШПт
zasreJ"^
РАЗДЕЛ I.
ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ ШКОЛЫ “АННАЛОВ”
“Настоящий историк похож на
сказочного людоеда: где пахнет
человечиной, там, он знает,
его ждет добыча”
Марк Блок. “Апология истории”
Можно видеть, что “Новая историческая наука” не такая уж и
новая - ей почти 70 лет. Но она поныне новая своими особенностями,
и поэтому очень устойчиво удерживает свои позиции на протяжении
десятилетий. Люсьен Февр и Марк Блок более ясно, чем кто-ни будь
среди их коллег, отдавали себе отчет в необходимости обновления
возможностей исторического познания и впервые
продемонстрировали те его возможности, которые еще никогда не
были реализованы. Интеллектуальный прорыв к новым рубежам
исторической науки был осуществлен двумя этими учеными, которые
счастливо объединяли в себе талант исследователя, который
осваивает новые "территории” истории, и характер бойца с
поглощенной позитивизмом бескрылой и близорукой
историографией. Они, в сущности, открыли новое измерение
исторической специальности.
Глава 1.
“Бои-за историю” Люсьена Февра.
Ментальность как основа культуры и цивилизаций.
Творчество Люсьена Февра (1878-1956 гг.) приходится на
первую половину нашего столетия. И если бы у историков
существовал “индекс цитирования5’, подобный тем, какие имеются у
представителей естественных наук, то выяснилось бы, что ни на
одного другого ушедшего из жизни историка не ссылаются в
западной историографии столь же часто, как на Февра. Он был и до
сих пор остается крупнейшим авторитетом и эталоном. Свою
главную задачу Февр усматривал в обосновании новых принципов
исторического познания. На протяжении почти всей своей
24
г ддзввд
ssasss

Школа	“Новаяжшщичешяятрша*
ЧШ
творческой жизни он неустанно вея "бои за историю^ за новую
историческую науку в его пониманяп - “‘науку о чтйштр\ Пафос
всей его деятельности - возвращение историческому шшшю
утраченного им гуманистического содержания, насыщение истории
проблематикой , связанной с жизнь го современного общества и
диктуемой коренными, глубинными запросами, юяяукщ@шя
цивилизацию, к которой принадлежит историк*
“Бои за историю’" Февр вел против обвепшашей
историографии, укрывавшейся от действгггельности за катздожя'ьшм
ящиками с выписками из древних текстов, в которых она не Ош
способна ощутить живых людей [98: 195]. Философ Анри Берр
называл ото господствовавшее тогда направление “нстор1Щ|рутшшй
историей” (i'histoire hist oris ante), а сам Февр издевался над тёмн
служителями Клио, в 'грудах которых крестьяне пахали “не плугамиt
а картуляриями” - сборниками хартий, упомпаавщщс крестьян как
объектов эксплуатации и имущественных сделок их господ. Поя
пером “историзирующих историков*'' реальная жизнь людей и
общества подменялась текстами -памятников, которым- она
придавали самодовлеющее значение - не как средства познания
человеческого содержания исторического процесса, а как, шостоа
демонстрации снобистского всезнания мелочей замкнувддошх$сз! в
“башню из слоновой кости” “мандаринамиг* ушгверситатскай шукн
[98; 67-72].
Февр начал эту борьбу вместе с Марком Блоком* о котором
писал: “Он был великим историком не потом}', что накопил -большое
количество выписок и написал кое-какие научные нешедовавши а
потому что всегда вносил в свою работу чувство жтшц которым не
пренебрегает ни один подлинный историк” [98; 78]. Эта слова можно
со всем основанием отнести и к самому Февру.
Люсьен Февр, уроженец города Макеи, сын
профессора-филолога, окончил Высшую Нормальную школу ь
Париже. Одновременно слушал в Сорбонне. Ш&щш таких
выдающихся ученых, как психолог Анри Бергрон* ..зтнолщ Люсьен
Леви-Брюль, искусствовед Эмиль Маль.-Он выделялся ерши своих
коллег широтой интересов и постановка вопросов* шдачадьной
тягой к междисциплинарному подходу в историческом исслсшав&яать
Этот подход был им продемонстрирован- в- Ш1ссергащш
“Филипп II и Франш-Коше” (19II), но ярче всего - в тпуде “Зешя.и

человеческая эволюция. Географотесте медей? в .шшршо* (1922)
Интерес Фрр к человеческой географии сущёствешо отличался от
^географнчеекого детермиишма”, против которого, собственно, и
была ширажиа содержащаяся в этой книге критика. В
аротшошложность немецкому ученому Ф. Ратцелю, развивавшему
идеи ‘Лантропогеографш1я9 Февр настаивал на том, что человеческое
общество активно, творчески адаптируется к своему7 Природному
окружению, а не подчиняется ему, использует возможности, которые
возникают при взашодшстврш людей с окружающей средой.
После первой шаровой войны Февр начинает преподавать в
Страсбургском университете, где он сближается и , начинает
сотрудничать с Марком Блоком. В 1929 году ойи основывают новый
исторический журнал “Аннщш.../\ которому суждено было
ознаменовать переворот в историческом знании. "Анналы../’
превратились в трибуну и знамя этого переворота. Достаточно
сказать, что за первые двадцать лет существования журнала Февром
была опубликована почти тысяча статей, критических обзоров,
заметок и откликов на книги, научных программ и других
материалов,- в которых он последовательно отстаивал новое
понимание науки истории. В частности, он разработал план
обновления Гуманитарного знания, положенный в основу нового
издания “Французская энциклопедия” (1932). Этот план
предусматривал сломать барьеры, разделяющие разные дисциплины,
и отдать предпочтение проблемам перед эмпирическим описанием
фактов.
После окончания Второй мировой войны, направление
‘Анналов” постепенно превращается в интеллектуально
доминирующую научную силу, вырастает в научную школу, которая
приобретает контроль над рядом научных учреждений й: тем самым
получает возможность оказывать интенсивное воздействие на
направление и дух исторических исследований. Рос и авторитет
самого	Февра - ученого Широчайшего диапазона	и
зшиклопедической образованности, великолепного стилиста в
острого полемиста. Его книги “Судьба: Мартин Лютер”, “Ориген и
Денерье, или загадка Кимвала мира”, “Вокруг Гептамерона, любовь
священная и любовь мирская” и прежде всего “Проблема неверия в
ЮТ веке: религия Рабле5’ далеко выходили за обычные рамки

Школа ^Атттп» "Ниеия и&поричеъхю ыаукш**
исторических биографий шш очерков истории духовной жттг [14#ь
143].
Во всех этих работах Февр рассшгриваст, во-сгт дехга,. один к
тот же главный для него вопрос; каковы возможности мысли того
или иного деятеля Реформации или Ренессанса, прсло^ттттттся
еш его эпохой и средой, и каковы пределы жаи мысли.
Интеляектуальнал биография, по Февру, есть не что вдю?.- шш
история общества; достижения его героев койя&етшо
Великий человек - дитя своего собственного времени ш ишштшш*.
наиболее совершенный выразитель его культуры*, присущих мему
времени способов познания мирз. Но он не растворяет ел ш
коллективном сознании, н в Лютере5' Февр шшишеыю
прислушивается к тем напряженным состояниям* которые возникали
между его героем к немецким обществом первой шэ&да&даы
XVI столетия. Выясняя собственный стиль мышления Рабле шш
Лютера, Февр намерен распознать в нем cm ль эпохи. Поэтому т
стремится воссоздать вокруг великого человека гу .исторстчес&ук*
атмосферу, в которой формировались его взгляды. Но. герой Сделает
эпоху55, но эпоха делает героя, и ее нужно ‘Тгрочтап/' в т^кспиц ям
оставленных. “Круг определяет центр" п те же Рабле it Лютер * не
“герои эпохи5’, а ее ‘"герольды'5 [143; 98],
В наиболее известном и каши а лчном произведенеш Фшрж о
“религии Рабле55 самым существенным явилась цостднойщ
проблемы, подход ученого к изучению духовной жтьт прошлого* т.
е. его методология. На одной ш лерсых страниц донги мы
“Историк не тот, кто знает. Историк - тот, кто пшег (143, 18], Таков
принципиальный подход Фсора к исшрш* лрош&ываюшнн рос его
творчество, и он был положен в основу его пссдедрМ-Н.ин ромаш
Рабле *Таргаигпюа и Пантагрюэль*' Именно в этм -смысле шмш
Февра оказалась более всею плодотворной, и новаторской;
Преподанные Февром уроки метода сютаютеа-доуда тедьиышг и. в
наши дни.
Самый тяжкий и распространенный грш. историков -грех
анахронизма. Предпосылка, т которой сознательно шщ, чаще, сами
того не ведая исходили историки - лрэдагёственипки. и современники
Февра (а многие исходят и но сей день) - это уверенность, что человек
во все эпохи своего развития оставался неизменной тйпчмтм,
одинаково относился к миру; чувствовал и мыслил в древности шш и
twiyaj>iigsa^aiagsra
Л/

фед^ йека wnto так же, как и в Новое время, Февр неустанно
бйролся с этой тенденцией проецировать на экран прошлого наши
собственные чувства, идеи, предрассудки и формировать образы
Рамзеса II, Цезаря, Карла Великого, Филиппа II и Людовика XIV по
образцу “Дюпона или Дюрана 1938 года” [143; 215].
Книга “Проблема неверия в XVI веке” посвящена развенчанию
этого предрассудка. “Не впадаем ли мы в модернизацию, - пишет
Февр, - коtm навыки современного сознания, вскормленного наукой
Нового времени, транспонируем в головы людей предшествовавшей
Декарту эпохи? Каков был способ их мировосприятия, какие силы
формировали их отношение к действительности” [143; 216].
Возможно ли было для них столь же четкое, как и для нас,
разграничение между естественным и сверхъестественным, между
возможным и невозможным - неотъемлемая предпосылка научного
мышления? Существовали ли во времена Рабле такие понятия, как
“закономерность” и “причинность”, “абстрактное” и “конкретное”?
Февра занимала проблема: каков должен быть метод исследования
роли личности и ее мировоззрения, ее вклада в развитие общества, к
которому она принадлежала? Взгляды индивида репрезентативны
для его времени и среды, но чем крупнее и ярче человек, тем более
оригинальными могут оказаться его идеи и творчество. И здесь
возникает вопрос о приемлемости его идей, о том, завладеют ли они
умами его современников, как то было с Лютером, или же останутся
неким прорывом в будущее, но не найдут резонанса в его
собственном времени (случай Деперье).
Февр едва ли не впервые в историографии, как и Марк Блок,
формулирует чрезвычайно важный методический вывод: историк
должен стремиться к тому, чтобы обнаружить те мыслительные
процедуры, способы мировосприятия, привычки сознания, которые
были присуши людям данной эпохи и в которых эти люди могли и не
отдавать себе ясного отчета, применяя их как бы “автоматически”, не
рассуждая о них, а потому и не подвергая их критике. При таком
подходе удалось бы пробиться к более глубокому пласту сознания,
теснейшим образом связанному с социальным поведением людей,
“подслушать” то, о чем эти люди самое большее могли только
“проговориться” независимо от своей воли.
Такой подход коренным образом изменяет исследование
сознания и поведения людей: от поверхности явлений он ведет
28

Школа “Анналов” ~ “Новая историческом наука9
историка в неизведанные глубины. История высказываний шетпшй
людей потеснена историей потаенных мыслительных структур,
которые присущи всем членам данного общества. В силу их
универсальной распространенности, главное, неосознанности»
присущего им автоматизма, эти формы общественного сознания не
контролируются их носителями и действуют в них даже помимо их
воли и намерений. Но именно поэтому они в высшей степени
могущественны, они формируют социальное поведение людей, групп,
индивидов. Исследуя эти социально-психологические механизмы,
историк из области идеологии переходит в иную область, где мысли
тесно связаны с эмоциями, а учения, верования, идеи коренятся в
более расплывчатых и не формулированных комплексах
коллективных представлений. Историк вступает здесь в сферу
“коллективного неосознанного” Это и есть тот путь, который ведет
в область ментальностей.
На этом пути необходимо проникнуть в тайники
мыслительной деятельности людей изучаемого общества, в
частности, исследовать самым внимательным образом словарь того
времени, равно как и присущие этим людям символы и ритуалы, в
которых выражались существенные аспекты их поведения, В сфере
внимания историка должно быть “все, что причастно человеку,
зависит от человека, исходит ог него, выражает его, свидетельствует
о присутствии, деятельности, вкусах и способах существования
человека” [98; 98]. Новый смысл приобретав изучение свидетельств
литературы и искусства, конфигурации полей и характера пейзажей,
данных археологии и истории техники. Нужно заставить говорить
немые вещи с тем. чтобы они рассказали о создавших их людях и
обществе то, чего сами они о себе не рассказали, - не в мой ли
постоянно возобновляемой попытке заключается “важная и.
несомненно, самая захяатываюшаДл/'^‘?орУйа’'-йа-шего исторического
ремесла?” [98; 428].
Историк, таким образом, не должен быть “собирателем
мусора”, подбирая любую информация, даже не имея представления
о том, на что она нужна и может ли она вообще пригодиться. Фенр
зло насмехался над этими близорукими крохоборами. Напротив
историк целенаправленно, в соответствии с поставленной им
проблемой, ищет следы человеческой мысли и теяггедьноетп. Именно
контакт с‘ человеком далекой эпохи, с его тсихикой. уме г *енчым
29

\
Школа “ЛшшовГ(~ "Новая историческая паука”
дедоакввсегшю
круюзиром, с его интересами и страстями придает историческому
исследованию необычайную интеллектуальную наш^ж^шость,
ътржу и привлекательность. Не выстраивание разрозненных
фактов, подчиняемых выработанной историками или навязанной им
априорной схеме, и не рассмотрение прошлого в качестве
безжизненного “объекта”, подобного объектам естественных наук,
но беседа между исследователем и человеком другого времени - вот
подлинная задача истории как науки.
Февр не был склонен видеть в историке судью: дело его - не
выносить приговоры, но понимать. В книге о Рабле он выступает в
качестве следователя, взвешивая одно за другим показания “за” и
"против” религиозности французского гуманиста. Но в ходе этого
расследования выясняется: для того, чтобы установить истину,
недостаточно рассмотреть те или иные свидетельства о самом Рабле -
анализу принадлежит весь духовный универсум эпохи [98; 10-24].
Ибо основные категории, которыми мыслит Февр, - это
"эпоха** и "цивилизация” С его точки зрения, в цивилизации
воплощено единство различных сторон материальной и духовной
жизни людей. Февр подчеркивает качественные различия между
цивилизациями: каждая из них на определенной стадии развития
имеет свои неповторимые особенности, собственную систему
миросозерцания. Понять специфику цивилизации и поведения
принадлежащих к ней людей - значит реконструировать присущий им
способ восприятия действительности, познакомиться с их
"мыслительным и чувственным инструментарием”, т. е. с теми
возможностями осознания себя и мира, которые данное общество
предоставляет в распоряжение индивида. Индивидуальное же
видение мира - не что иное, как один из вариантов коллективного
мировидеция. В этой связи Февр вводит важное понятие "духовного
оснащения” (ouliUage mental), которое определяет особенности
поведения и измышления людей любой эпохи, наряду с "потаенной”,
внутренней гомогенностью ее культуры.
Главное и наиболее ценное в книге Февра о Рабле и неверии в
XVI веке - разработка вопроса о ментальности, о возможностях
человеческого сознания воспринимать и осваивать мир в гсх
пределах и ракурсах, которые даны ему его культурой и эпохой о
"мыслительном инструментарии”, который в определенную эпоху
находится в распоряжении человека и исторически обусловлен
30

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука"
I
унаследован от предшествующего времени и вместе с тем неприметно
изменяется в процессе его творчества, всей исторической практики.
Неприметно, ибо ментальность, способ видения мира, отнюдь
не идентична идеологии, имеющей дело с продуманными системами
мысли, и во многом, может быть, в главном остается
непрорефлексированой и логически не выявленной. Ментальность -
не философские, научные или эстетические системы, а тот уровень
общественного сознания, на котором мысль не отчленена от эмошш.
от латентных привычек и приемов сознания - люди ими пользуются,
обычно сами того не замечая, не вдумываясь в их существо и
предпосылки, в их логическую обоснованность.
Введение понятия “ментальности” побуждает по-новому
подойти к изучению идей, доктрин, научных, эстети юскнх и иных
теорий. Мыслителей и ученых историки философии и науки обычно
представляют себе в виду “бестелесных умов” выключенных »н
собственных исторически данных времени и пространства, своего
рода “головастиков”, обладающих одной лишь способностью к
последовательному логическому мышлению, процесс которого
протекает ■ в разреженной атмосфере “чистой мысли* якобы
свободной от всего того, что присуще простым смергным. Для
характеристики выдающегося творческого деятеля довольствуются
анализом его идей и взглядов, не обращая должного или вовсе
никакого внимания на ту социально-психологическую почву, на
которой только и могли произрасти подобные уникальные цветы.
Не психоанализ, который едва ли применим к людям
минувших эпох, но именно изучение ментальности, присущей
определенной среде и эпохе, - необходимое условие понимания
человеческого творчества. Для выявления ментальности историк:»
приходится не верить непосредственно выраженным заявлениям
людей, оставивших те или иные тексты и другие памятники, но
“докапываться” до более потаенного пласта их сознания, пласта,
который может быть обнаружен в этих источниках скорее как бы
против их намерений и воли. Это и есть то самое ‘‘коллективное
неосознанное”, которое благодаря Февру получило право на
существование в историческом исследований.
Слово mentalite, обозначающее ключевое понятие, вводимое
Февром и Блоком в историческую науку, считается непереводимым
на другие, языки (хотя в английском есть слово mentality, а в
31

Шкет "Amwm" - №Шетл итй&ринеская наука9*
*ттт
немецком Mentalitat). Его действительно трудно перевести
однозначно. Это и “умонастроение”, и “мыслительные установки” „
“коллективные представления”, и “воображение”, и “склад ума”
Hfts BejjogTHQ., понятие “видовце,	чщкшег тот
сшщ, который Февр и Блок вкладывали в этот термин, когда
йрименяяи его t психологии людей минувших эпох. Едва ли можно
сомневаться в том, что здесь сказалось влияние труда Люсьена
Леви-Брюля “Первобытное мышление” (1922). До этого Леви-Брюль
издал книгу “Ментальные функций в примитивных„ .обществах’'
(1910). В этих книгах он подчеркивал “пралощчность” и
эмоциональную окрашенность сознания людей, не достигших стадии
цивилизации. Речь шла о коллективных представлениях, которые
доминировали в первобытных, обществах и резко контрастировали с
образом мыслей, характернъщ для обществ Цивилизованных.
В те же годы термин “mentalite” привлек внимание Марселя
Пруста. Mentali-te, по словам одного из персонажей романа: “У.
Германтов”, означает тоже самое, что и “образ мыслей”, но “никто
не знает, что этим желают сказать”: “это нечто самоновейшее, как
говорится, “последний крик” Другой собеседник отвечает:
“Mentalite мне нравится. Есть вот такие новые слова, которые
пускают в оборот, но они не прививаются” [85; 2411.
Однако слово “ментальность”, вопреки предположению героя
романа, привилось., В исторической науке его ожидала большая
судьба. Литература, посвященная его анализу, ныне почти
необозрима [36].
Принципиально важно, что если Леви-Брюль и другие
этнологи писали о специфической ментальности первобытных людей,
исходя из предположения об ее относительной гомогенности, то
Февр и Блок применили это рабочее определение к сознанию людей в
социально дифференцированных обществах. Ведь контраст между
формами коллективного сознания и поведения первобытных людей, с
одной стороны, и цивилизованных, с другой, бросался в глаза
любому наблюдателю, прежде всего, этнологу.
Между тем различия в ментальностях людей Средневековья и
людей новейшего времени не были столь же очевидны. И историки
до Февра и Блока их, как правило, .в расчет не принимали. Самое
“недоразвитости” средневековых
суевериям” Свои собственные
большее речь шла о “косности”,
людей, об их “склонности к
32
I

Школа “Анналов"- “Новая историческая наука"
I
представления историки ничтоже сумнятсся вкладывали в головы
предков, живших тысячу или пятьсот лет до них, и, исходя из
сегодняшнего ^'здравого смыслам
современников Григория Турского, Людовика Святого тя Рабле.
Основатели Школы “Анналов” впервые со всей ясностью увидели
ошибочность и порочность подобной процедуры и восстали против
нее. Понятие “ментальности”, при всей своей расплывчатости и
неопределенности, выражало обостренный историзм мышления
Февр& и Блока, историзм, распространенный на самую сложную для
изучения сферу -сферу эмоций и м провидения.
У каждого общества в определенные эпохи существует особый
образ мира и, в частности, собственная картина истории. “Каждая
эпоха создает свое представление об историческом прошлом, - писал
Февр. - У нее свой Рим и свои Афины, свое Средневековье и свш!
Ренессанс” [98; 54-62]. Ибо история не сочиняется в башнях ш
слоновой кости, ее создают люди, принадлежащие к своему
обществу. Оно, это общество, дает им критерии суждения, и, исходя
из настоящего, люди формируют свою “идею истории” * они не
“вспоминают7* ее, не хранят ее в своей намята в неизменном виде*
подобно тому, как сохраняются а ледниках останки древних
мамонтов, - они ее реконструируют и интерпретируют [62],
Именно в этой связи Февром было выковано и другое
упомянутое выше понятие, сопряженное р понятием “мввггадыюсга”
“outilage mental”, “психическая оснастка”, “умешенная
вооруженность” Оно должно было конкретизировать ментальность.
“Каждой цивилизации присущ собственный пшхояошческнй
аппарат, - писал Февр и продолжал: “Он отвечает потребностям
данной эпохи и не предназначен ня для вечности, на для
человеческого рода вообще, ни даже для эволюции отдельной
цивилизации” [98; 239-282J.
Февр понимал, что сознание и его психологическая воору¬
женность представляют собой достояние отдельного индивида. Но в
каждом обществе на данной стадии развития существуют свои
специфические условия для структурирования индивидуального
сознания: культура и традиция, язык, образ жизни и религиозность
образуют своего рода “матрицу” в рамках которой формируется
ментальность. Эпоха, в которую живет индивид, налагает
неизгладимый отпечаток на его мировосприятие; дает ему

оиршленные формы психических реакций я поведения, и э
$&©бшостн духовного оснащения обнаруживаются в “коллективно!
ойшании” общественных групп и толп и в индивидуальном сознан*
выдающихся представителей эпохи.
В творчестве писателей, мыслителей, художников, при всех щ
неповторимых, уникальных особенностях, проявляются те же черты
ментальносги, ибо всем людям, принадлежащих к данному обществу
культура предлагает общий умственный инструментарий. И уже от
способностей и возможностей того или иного индивида зависит, j
какой мере он им овладел. В этом смысле любой писатель, художник,
мыслитель подвергается своего рода “культурному принуждению”, в
той или иной мере он всегда пленен системой представлений,
господствующей в его среде.
Итак, по Февру, метод работы историка иной, нежели этнолога
или психолога. Историк не может непосредственно общаться с
людьми минувших времен и наблюдать их психическую жизнь ‘в
полевых условиях” Он способен лишь выявлять ее симптомы, как
правило, разрозненные, запечатленные в оставшихся памятниках. По
суш дела, в любом остатке прошлого так или иначе зафиксированы
какие-то стороны духовной структуры людей, которые создали некий
предмет или текст. Нужно лишь найти подход к данному источнику,
разработать соответствующие методы его изучения, и тогда
источник, возможно, “заговорит”, раскроет историку те тайны
общественного сознаниями минувших времен, мимо которых
проходили его предшественники. Главное и первейшее условие
исследовательская пытливость ученого, умелая постановка вопросов.
“Всегда в начале - пытливый дух” - таков лозунг Февра [98].
Общение с другими^ науками о человеке об.огащает историка
именно новыми вопросами, которые он формулирует по-своему<
задает cbojtm источникам. Отсюда - необходимость сотрудничества
исторического знания с другими науками, потребность у них учиться.
Однако междисциплинарность, или, лучше сказать,
полидисциплинарность была для Февра не самоцелью, а средством
для построения всеобъемлющей науки о человеке - такой HavKH.
которая охватывала бы самые различные аспект его социальной
жизнедеятельности - от отношения к природе до высот
интеллектуального творчества. Поэтому и проблемы “человеческой
географии” и экологии (термин, появившийся позднее), и проблемы
34

Школа “Анналов" - “Новая историческом наука*
психологии, индивидуальной и коллективной, включая историю
человеческих эмоций, и история техники, и изучение средств
фиксации1 и распространения знаний (книга в истории разиня
обществ и цивилизаций), и вопросы истории религии, как на высших
уровнях теологии, так и на уровне обыденной религиозности,
расхожих верований и ритуалов, равно как и массовых
социально-психологических явлений (например, пресловутая ^охота
на ведьм”), и фольклор - хранилище народных представлений о мире
и человеке, и искусство - ярчайшее свидетельство мировосприятия
эпохи,- все эти и многие иные проявления общественного человека,
человека своего времени в группе, точнее - в группах, неизменно
привлекали внимание основателя “Анналов”
Потому Февр и ст ал их основа гелем. Он энергично и
решительно поддерживал подобные исследования, протестуя против
установки традиционной историографии на '‘разобщенную
историю”, которая разрабатывает какой-то изолированный
фрагмент исторической жизни, не видя за деревьями леса, и лишена
“глубокого дыхания” широкой исследовательской перспективы.
Целостность видения истории, его “стереоскопичность”, стремление
охватить конкретное многообразие и р-иноиланозоегь обнаружений
человека - неотъемлемая характернейшая черта мышления Февра.
Ведущим принципом Школы “Анналов” сделался принцип
“тотальной” или “глобальной” истории,
“Тотальная история” - ис всемирная. Она охватывает
определенный отрезок времени и может быть вполне локальной -
историей какой-либо местности, облает церковного прихода. Но
эго история людей, живших в конкретном пространстве и времени,
которая рассматривается с максимально возможного числа точек
наблюдения, в разных ракурсах, с гем 1Гобы воссыповигь все
доступные историку аспекты их жизнедеятельности, понять их
поступки, события их жизни в ее mjkoi ос ложности, в переплетении
самых разных обстоятельств и поб>дтелъны\ причин. Тотальная
история” отказывается от разделения 'сизнн чюдей на пояитическхю.
дипломатическую, военную, экономическую, религиозную щш
какую-либо еще “частичную” историю. Эго история, взгляд на
которую не закреплен жестко, но переключает внимание с -штт
аспекта на другие. Это исследование, стремящееся дать объемную
картину исторической жизни на разных ее уровнях.

Ж Школа “Анналов"- “Новая историческая наука”
Ясно, что "тотальная история” наиболее сближается
подходом современной культурной антропологии (см.: “Введение”!
настоящей работе), стремящейся дать “плотное описаний
социального общения людей, которые образуют данное общество
посредством интерпретации их норм, ценностей, символов й
категорий, как они осознаются ими самими, в их собственньц
терминах. Иными словами, “плотное описание” нацелено на
выявление того плана социальной реальности, которые
присутствовал в сознании людей изучаемой эпохи, а потому
неизбежно налагал свой отпечаток на их поступки, на все щ
поведение. Этот метод “плотного описания” (thick description) был
выработан применительно к сравнительно “простым”, т. е. слабо
дифференцированным социумам. Тем не менее, он оказываете
применимым и к несравненно более сложным и динамичным
общественным системам.
Это означает, что необходимо отдавать себе отчет i
принципиальном различии между двумя в корне несовпадающими
системами понятий, которые применяются в историческом
исследовании. С одной стороны, это самооценка изучаемого
общества, а с другой - его оценка наблюдателем извне, с позиций
современной науки. Проблема состоит в том, как сочетать эти
подходы и как координировать изучение мировосприятия людей
минувшей эпохи с той системой представлений и понятий, которой
вооружен историк. Проблема заключается и в том, каково
соотношение разных факторов в историческом процессе, каков №
удельный Вес и каково воздействие каждого из них на социальную
жизнь людей. Эти проблемы в столь отчетливом виде поставлены *
работах Февра едва ли не впервые.
Однако, сам Февр был прежде всего историком культуры, fl¬
eam вдуматься в опыт историографии после Февра, то можно
утверждать*, внедрение истории ментальностей связано с освоений
нового аспекта социальной истории. С позиций
культурно-исторической антропологии социальная история лишаете*
механицизма, игнорирующего живого человека. Он рассматриваете*
не как жертва над личных или безличных сил, якобы управляют^
историей, не как пассивный участник исторических событий-
обусловленных глобальными законами следовательно, не в качеств
естественнонаучного объекта 1см. об этом: 32, 36\. Его сознание - $
36

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука"
всех уровнях, от философской рефлексии до культурных стереотипов
и '‘коллективного бессознательного”, - неизбежно я с
необходимостью окрашивающее и во многом определяющее его
социальное поведение, представляет собой неотъемлемый
существенный компонент жизнедеятельности общественных групп.
Собственно, впервые тезис о том, что история есть история людей, а
не абстракций, приобретает конкретную наполненность и
реализуется в самом исследовании.
Историческая наука постоянно сталкивается с познавательной
трудностью: исследования экономической и социальной истории, по
существу, остаются никак не связанными с исследованиями истории
духовной жизни. В традиционной марксистской историографии это
особенно ощутимо. Понимание ‘базиса” и "надстройки” доказал
освою непригодность для раскрытия реального взаимодействия
указанных сфер единого целого.
Надо полагать, что необходимым посредствующим звеном,
которое объединяет эти сферы, является категория “социального
поведения” Ведь общественное поведение индивидов и групп -
экономическое, политическое, творческое, магическое, религиозное -
какое угодно, - детерминировано всей их жизнью, включая
материальную и духовную. Но эти детерминанты прямо и
непосредственно не определяют поступков людей, - они проходят
сквозь сложные “фильтры” их сознания, преломляются в
ментальности, приобретая символический смысл. Мировосприятие и
культурная традиция, религия и психология - вот га среда, в которой
всегда и с необходимостью выплавляются реакции людей на стимулы
:их„повед£ния.
Разумеется, речь идет не о какой-то односторонней ш
юкусственной “психологизации” истории (именно в этом упрекали
^евра и Блока марксистские историки [37; 188}), а о цонтшшй того.,
1то любые объективные факторы, исторического движения делаются
то действительными пружинами, только пройдя через ментальность,
дожно, подчас до неузнаваемости, их трансфорш^рутощую. Поэтому
юловек с его внутренним миром, психологией, в свою очередь
юторически обусловленными, не может не стоять в центре
«дорического исследования. Даже если исследуется не духовная
кизнь, а явления хозяйственные или биологические. Истории как
тюсобу познания возвращается ее главным и единственный предмет.

!
i
Шкот “Amwiw” - *Веюя ттвртжкт мщтш
Ментальности, но традиции остававшиеся за пределу
истории в виде своего рода “анекдота” или “вне йстбрическо!
остатка” (но выражению Жака Ле Гоффа), неохватываемого более
“серьезным”, “научным” исследованием экономики, социально!
структуры, истории событий, литературы, искусства, в свет€
культурно-антропологического подхода становится неотъемлемыми
существенным предметом истории.
Неопределенность, расплывчатость, даже двусмысленность
понятия “ментальность”, на которые не устают с досадой и
сожалением указывать, обусловлены не только тем, что понятие это
еще недостаточно логически прояснено историками. Эта неясность,
отражает существо дела: предмет не очерчен четко в самой ткани
истории, он присутствует в ней повсюду. Во всех без исключения ее;
проявлениях могут быть и должны быть - обнаружены те или иные
симптомы, коллективной психической жизни, ее “обыденные”,
неиндиввдуализированные и безличные аспекты и автоматизмы, то
содержание сознания, которое не выражено эксплицитно и,
намеренно, коренится в потаенных глубинах социальной в
индивидуальной психики.
К. этому добавляется еще одно обстоятельство. Историк
работает с источниками. Но эти источники, будь то художественные,
юридические или хозяйственные тексты, продукты или орудия труда,
вообще любые предметы, вышли из рук человека, и потому на них
лежит отпечаток их творца. Они не могут не отражать его
символической деятельности и представлений, не запечатлевать тех
или иных психологических реакций, не фиксировать его позиции в
мире и отношения к нему. Поэтому любой историк, независимо от
целей своего исследования, вынужден так или иначе принимать в
расчет ментальность людей, создавших изучаемые им тексты или
иные памятники их жизнедеятельности. “Внешняя"
источниковедческая критика достоверности памятника должна быть
дополнена “внутренней” критикой его социально-психологического,
культурологического содержания.
Очевидно, не все обще методологические следствия постановки
проблемы ментальности были ясны самому Люсьену Февру. Однако
то, что именно он эти проблемы поставил, позволило ему сделаться
на длительный период “властителем дум” передовых историков - как
у себя на родине, так далеко за ее пределами. Февр был склонен

Шкот “Литиюв ” - “Ноет историческая тука*
понимать под ментальностями широкое поле чувств, и
мироощущений, свойственных людям в разные исторические
периоды. Изучение ментальностей углубляет понимание истории,
включая в нее те аспекты психической жизни, которые до Февра
казались константами и игнорировались историками. Поэтому он
считал важным предметом исследования историю самых различных
человеческих эмоций. История общественных идей и научных
знаний, настоятельно подчеркивал Февр, должна быть дополнена
историей аффектов, исторической психологией. Этот завет Февра
был услышан и воспринят.
Глава 2.
Зачем нужна история? Марк Блок.
Наряду с Люсьеном Февром, другим отц ом-осяо вате тем
"Новой исторической науки” был Марк Блок. Единомышленник
Февра, с которым его связывала и общность целей, и личная дружба.
Блок при этом занимает особое место в историографии. Это
объясняется не только различиями в интересах, характерах и
темпераментах обоих основателей "Анналов”, но и особенностями их
научного облика. Февр - историк ментальности и цивилизации, Блок
же, по преимуществу - социальный и экономический историк. Разная
направленность исследовательских интересов обоих ученых,
естественно, была связана и с особенностями их методологии,
определяла весьма разные подходы к интерпретации исторического
процесса, различия в системе оценок исторических явлений. Поэтому
и та роль, которую Блок и Февр сыграли в перестройке исторической
науки, отпечаток, наложенный ими на ее дальнейшее развитие, были
далеко не одинаковы.
Марку Блоку более других "буржуазных” историков повезло в
советской историографии - его заметили, видимо, за то, что он "в
своих конкретных исследованиях подошел ближе, чем кто-либо из
западных историков к материалистическому пониманию сущности
феодальной формации” [63; 16-27]. Поэтому его оценили без обычной
огульной критики в методологической ограниченности. В 1957 году
на русском языке вышла его книга "Характерные черты французской
аграрной истории”, а в 1980 г. - “Апология историк, или Ремесло
историка” - его посмертное научное завещание (переиздано в 1986

щ	Школа 4Анналов“Новая йсторччеант наука1”
года|: Чйтать Блока в Ш©р(даш^	шщтт» иметь щ
книги - престижнад^ ОйШК% &&	. ЖШого влияние
gp; ©ф14Шёзщу|0 маркшстскуф шадме^ьрШщ его работы не
0»Ш> Ш не могли оказать в условиях гоеродотва “единственно
идариоеофекого учения* Очевидно, именно сейчас
шс^гугшш время обратиться к его богатейшему историческому
наследию.
Марк Блок родился 6 июля 1886 г. В Лионе, в семье универ
штетского профессора, исгорика-антиковеда. Как и Февр, он учился
в парижской Высшей Нормальной школе (1904-1908), занимался
историей и географией в Лейпциге и Берлине, Монпелье и Амьене.
Защитил диссертацию “Иль-де-Франс: страна вокруг Парижа57 (1913).
Большую пользу как историку ему принесла военная служба во время
первой мировой войны. Блока занимали ложные слухи на передовой
линии фронта как социально-психологический феномен. В следствие
контроля, установленного военной цензурой, массы людей были
юолированы от нормальных средств письменной информации и
возвращены в этом отношении к более примитивному состоянию,
возродившему определенные аспекты атмосферы того далекого
прошлого, когда письменное слово оставалось достоянием немногих^
Циркуляция слухов в обстановке внезапно возросшей
иррациональности создала для Блока как бы “живую” лабораторию,
в которой он мог лучше понять природу распространения сведений в
обществе, где царил “старик Наслышка” В таком обществе
воздействие баснословного, легенды и мифа на человеческое
сознание было несравненно более мощным, чем в обществе с
современными развитыми средствами коммуникации. В Средние века
гранйцамёвду явной выдумкой и истиной проходила не там, где она
проходит в Новое время. Свидетельство тому - вера в фальшивки,
знамения и чудеса, поклонение мощам. Но это обстоятельство - один
из факторов, порождавших повышенную неустойчивость
человеческой психики и всякого рода напряженные коллективные
психические состояния (паники, массовые психозы, эпидемии
покаяний, самобичеваний, ‘‘охота на ведьм” ит. п.).
После демобилизации, с 1919 года, Блок преподает в Страс¬
бургском университет, где он сблизился и начал научное сотруд¬
ничество с Люсьеном Февром. С 1936 г. и до начала Второй мировой
воины Блок - профессор экономической истории в Сорбонне За

Школа “Анналов” - “Новая историческая нарт*
т
время между двумя мировыми войнами выходит, наряд? о огромным
количеством статей, целый ряд его монографий яр истории
средневековой Европы: “Короли и сервьг - глава из истории периода
Капетингов” (1920), '‘Короли-чудотворцы" (1924), “Хараггфные
черты французской аграрной история’4 (1931), “Модальное
общество” (1939, 1940) и др. Блок выдвигается та одно из первых
мест в западной медиевистике. Если в книге ^Короли и стервы., ",
рассматриваются вопросы о характере свободы в средневековом
обществе ‘в связи с проблемами социальной т экономической
истории, которые неизменно оставались в центре внимания Блока, ш
книга “Короли-чудотворцы” посвящена иному - проблеме
коллективных представлений. Блок прослеживает историю
возникновения и длительного бытованпя во Франции и Англии веры
широких масс населения в чудодейственную силу своих монархов.
Король - наместник Бога, помазанник церкви, обладал в глазах
подданных даром простым прикосновением исцелять больных
золотухой. Магия и политика, идея о сакральной природе
королевской власти, культ правителя в преломлении массовой
психологии - сюжет этой монографии# в которой с особенной ошюй
проявился интерес Блока к истории ментальностей [ П].
“Суеверие”, “предрассудок”, “заблуждение” - эти- адределшня,
по мнению Блока, ничего не объясняют. Для поепшенад подобных
социально-психологических феноменов требуется еомятийный
аппарат социологии и истории религии. Королевская власть*
традиционно рассматривавшаяся историками исетючшедшо ш
качестве государственного, юридического института, 'выступает на
страницах книги Блока в контексте коллективных цредставшнвй,.
которые на протяжении столетий владели умалята
Комплексное изучение Блоком ритуала,	верований,
фольклора наметило тот путь, по которому ш .дальнейшем пошла
историко-культурная антропология. Перед нами - не идеи в "чистом,
виде” не плод внушения церковью “проетецш” выгодных т
верований, а проявление коренных установок" кодлееттаногО'
сознания, которые на определенном этапе были использованы
монархией и духовенством в собст венных целях рб; 145-149].
Наблюдения Блока над распространением слухов на фронте*
исследования реального содержания кажущихся весьш сложных я
запутанных средневековых понятий свобода и не свободы, анализ.
Г^аггт^г»
41

Школа "Атапое** "Новая историческая тука *
представлений народа о магической природе королевской власти
все это звенья одной цепи социальной истории в новом и более емко*
ее понимании.
Социальная история в понимании Блока - не только исторг
отношений землевладения и сеньориальной власти, фор»<
крестьянской зависимости и поместной эксплуатации, не только
изучение систем земледелия и землепользования. Она включает в себ*
в качестве неотъемлемого компонента человеческое сознание,
ментальность и только через нее становится понятной, более того,
обретает подлинный смысл для историка. История, по Блоку, не
’'изучение прошлого”, но “наука о человеке” Поэтому для ученого в
производительные силы - не мертвые артефакты, а компонента
социальных отношений между людьми, образующими общество. Так
под его пером социальная история приобретала непривычный смысл,
наполнялась новым содержанием.
Повсюду и неизменно Блок ищет и находит человеческое
содержание истории. По существу он предвосхищает обращение
историков'Школы “Анналов” к антропологической проблематике,
все значение которой для исторического исследования было осознано
много позднее. Жак ЛеГофф в предисловии к переиздании
“Королей-чудотворцев” (1983) называет Блока “отцом исторической
антропологии”
Эго же относится и к изучению природы политической власти
Блок в “Королях-чу дотвориах” показал, что оно не может быв
успешным, пока эта власть рассматривается в отрыве от того се
понимания, которое господствует в обществе в данный период
притом не только на уровне интеллектуальной элиты - в круга'
идеологов монархии или в теологических схемах мыслителей, - hoi
на уровне широких необразованных масс. Ученого занимает вопрос
как политическая воля монархов, породившая миф об и'
чудотворных способностях, “пересеклась с подземными течениям*
коллективного сознания” История заблуждения сама сев
неотъемлемый компонент социальной истории.
Можно видеть один из “лейтмотивов” блоковское
методологии - стремление дать такое истолкование исторической'
феномена, при котором оно не было бы сведено к некое?
однозначнрй формуле. В каждом большом явлении человеческой
коллективной жизни переплетаются и взаимодействуют мноП'(

Школа “Анналов"- “Новая историческая наука9"
разноречивые причины. Определенная констелляция факторов и
порождает данное явление. При этом Блок предостерегает против
применения априорных схем. “Причины в истории, как и в любой
другой области, нельзя постулировать. Их надо искать../* - на этих
словах обрывается его неоконченная “Апология истории" "Наука
расчленяет действительность лишь для того, чтобы лучше
рассмотреть ее благодаря перекрестным огням, лучи которых
непрестанно сходятся и пересекаются... Опасность возшгкаст только с
того момента, когда каждый прожектор начинает претендовать на
то, что он один видит все, когда каждый кантон знания воображает
себя целым государством” [16; 84-112]. Как актуально звучат ни
слова, написанные более полувека тому, сегодня, в условиях кризиса
марксистской методологии, стремившейся превратить свою
философскую схему в некую 'универсальную отмычку”
Но “многофакторность" исторического толкования не
исключает определенного “монизма" - напротив, она сю
предполагает. Но это нс тот монизм, который исходит из заранее
постулированной иерархии причин и следствий. Разумеется, у
каждого исследования есть своя собственная ось но вместе с ie\i
существует некий общий предмет истории - человек в обществе
Поэтому любое явление становится историческим, обретает форму
действительности лишь при условии, что оно так или иначе прошло
через чье-то сознание, сделалось фактором человеческой психологип-
История не происходит вне человека, без ею участия. События
истории - это события коллективной, общественной жизни люден.
Поэтому ментальность- поистине центральная категория
методологии Блока.
Единство в “разнообразии человеческих фактов”' Блок видах в
сознании. Предмет истории “в точном и последнем смысле- сознание
людей. Отношения, завязывающиеся между людьми, взаимовлияния
и даже путаница, возникающая в их сознании - они-то и составляют
для истории подлинную реальность” [16;	$2-89]., Историк,
рассматривающий движение самых различных общественных
феноменов - экономики, структуры классов или групп, верований,
политические кризисы,- наблюдает,- “как они. смыкаются в
человеческом сознании” Формы человеческого сознания, культуры
интересуют Блока преимущественно в плане выражения в них
социальных связей. Факты истории - “психологические'', потому что
43

Школа *Анналов"• "Новаяисторическаякаука”
историю творит человек, и социальная целостность, раскрыт
которой и представляет собой конечную цель исторической нау^
выражает себя именно через сознание- в нем смыкаются
социальные феномены. Историк всегда имеет дело с “человеческиш,
фактами”
Поэтому Блок настороженно относился к
истории”, он эмпирик, нащупывающий свой путь исследования, *
отрываясь от “верстака”, в гуще конкретного материала. Зп
означало, что природа истории как науки заключается не i
иллюстрации кем-то постулированных ее законов и не в открыли
подобных законов. Решение историком любой специальной задач!
должно быть подчинено определенной “сверхзадаче” - изучении
человеческого содержания исторического процесса. Именно в этом,
по убеждению Блока, состоит миссия истбрика-профебсйонала.
С этих позиций, как бы “изнутри”, Блок анализируя
феодальное общество, отправляясь от человека в группе, в социуме,в
семье, в системе родства, в отношениях с сеньором. Это общество
таким образом, впервые в науке, обрисовано не только как стрдо
аграрных, военных и правовых институтов', но в виде- живого
организма, в котором социально-экономические отношения
переплетаются с соцйалъно-йсихо логическими. Феодальное
общество, - пишет Блок,- определенным образом осознавало себя: в
отношении средневековых людей к природе, в восприятии юн
времени и пространства, истории й религии, в понимании права и
богатства. Все аспекты их ориентации в мире, общественном и
природном, представляют собой объект изучения для социального
историка. Ментальность предстает не как “дополнение” в
социально-экономическому анализу, а как “психологическая
оснастка” она входит в самую ткань социальной структуры [16; 122-
V 'Ш
\	Заявив, что в центре внимания историка должен стоять
человек. Блок все же уточняет; не человек, но люди, организованна
в- классы и общественные группы. Коллективная психология
привлекает его именно потому* что в ней выражается социально
детерминированное поведение людей. Здесь Блок расходится со
своим коллегой Февром, для-которого основной категорией являлась
'"цивилизация^ Для Блока же таковой всегда оставалось именно
“общество”; В каком же смысле?

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука*"
По Блоку, под покровом феноменов, достаточно четко
понимаемых людьми, лежат потаенные пласты глубинной
социальной структуры, которая в конечном счете об> ела вливает
изменения, происходящие на поверхности общественной жизни.
Заставляя прошлое “проговориться” о том, чего оно не сознавало
или не собиралось высказать, историк получает такие исторические
свидетельства, которые обладают особой ценностью в силу своей
большей объективности. В самом деле, источник,
интерпретированный методами традиционной историографии,
сообщает нам лишь то, что прошло через рефлексию его творца
хрониста, деятеля церкви, писателя, законодателя, нотариуса, и
поэтому неизбежно окрашен ого взглядами я интересами; он уже
содержит истолкование фактов, о которых повествует. Когда же
историку удается “подслушать” прошлое, а также когда он изучает
всякого рода материальные предметы, он вступает в более
непосредственный контакт с изучаемым обществом и получает
неотфильтрованные фрагменты исторической действихе^шносшт.
Орудия труда, и другие предметы, изучаемые археологией,
карты и аэрофотоснимки древних полей и поселений, тершшология
источников, данные топонимики и гидронимики, фольклора, короче,
все “остатки'5 прошлого-это опорные пункты дал, мыеди.
исследователя^ Знаковые системы, воплощенные в языке и творениях
искусства, описания обычаев и ритуалов образуют1 объектив виде.
независимые рт оценочных суждений связи, которые иссдедшатщш
вскрывает, минуя посредника, так сказать, из первых руК. Мы
познаем их сами. “Здесь нет надобности призывать в .качестве
толмача ум другого, - пишет Блок. - Вовсе неверно, будто историк
обречен узнавать о том, чго делается в его лаборатории только с
чужих слов. Да, он является уже тогда, когда рпытзавершен. Но если
условия благоприятствуют, в результате опыта наверняка получится
осадок, который вполне можно увидеть собственными глазами5* [16;
36*41]. Таким образом, ученый вполне способен получить нечто из
истории в “чистом виде’5, помимо интерпретаторов прошлых .времен.
И это “нечто” совсем не так незначительно, как некогда
представлял ось.
Прямые остатки минувших эпох нс играли существенной роли,
в историческом познании до	тех пор, пока историки
сосредоточивались на политической истории, на. рассказе о

Школа “Анналов" - "Новая историческаяшука,}
событиях. Здесь историк в огромной степени зависит от своего
некогда жившего информатора. Но коль скоро предмет исторг,
изменился и центр тяжести исследования сменился в область
социальной истории, истории экономики, культуры, явлений
массового сознания, реальные объекты прошлого, будь то орудИя
труда, формы поселений или языки, фольклор, приобрели новое
значение.
Это та чувственная, предметная реальность, к которой
социальный историк может прикоснуться непосредственно *
истолкование которой менее спорно, чем прямые высказывания
источников, содержащие интерпретацию к оценку Событий щ
современниками и участниками.. В этом- смысле Блок
противопоставляет свидетельства “намеренные” свидетельствам
‘‘ненамеренным”, “невольным”, отдавая предпочтение последним.
“Только таким путем удалось восстановить целые куски прошлого:
весь доисторический период, почти всю историю экономики, всю
историю социальных структур” [16; 36-46].
Переоценка сравнительной важности разных видов
исторических свидетельств тесно связана с переориентацией
исторической науки. Сместив свое Главное внимание с описания
поштгаческих событий на изучение глубинных
социально-экономических и культурных процессов, она обратилась к
иным категориям исторических источников, которые по самой их
природе оказываются более достоверными, более точно и
однозначно интерпретируемыми, чем нарративные по преимуществу
источники, излюбленные традиционной историографией. “По
счастливому единству, - писал Блок, самое глубокое в истории - это
также и самое в ней достоверное”
Настоящий историк похож на сказочного людоеда - “где
пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча” [16; 8-10].
Общественный человек, человек в социальной группе, в обществе*
таков предмет исторического исследования. Блок протестует против
искусственного расчленения человека на homo	faber
(человек-мастер), homoreligiosns человек-верующий),	homo
oeconomictis (человек экономический) или homopoliticus (человек
политический) - история призвана изучать Homo Sapiens (человека
разумного)' в единстве всех его социальных проявлений-
Общественные отношения и трудовая деятельность, формы сознаний
46

Школа “Айпадов"- "Новая историческая паука"
1
и коллективные настроения, обычаи, право творчество и фольклор -
в этих ракурсах выступает человек в работах Блока, Изучение
техники, экономики, сельского пейзажа, политических или правовых
учреждений, ритуалов и обычаев не должно скрывать от взгляда
историка тех людей, которые их создали или на них воздействовали и
их использовали. “Кто этого не усвоил, тот, самое большее, может
стать чернорабочим эрудиции*' История призвана охватить
общественную жизнь в ее полноте, в их взаимосвязи, со всех сторон.
Иронизируя над эрудитами, “для которых крестьянин прошлого
.существует лишь для сочинения удобных юридических диссертаций*'
(вспомним слова Февра о крестьянах, которые в изображении
традиционных историков “пахали картуляриями*)» Блок настаивал,
на том, что человек давних времен не должен оставаться ^пуствдг
фантомом” Историк стремится к точности изображения изучаемой
.эпохи. Но “быть точным - значит быть конкретным^
Обнаруживаемые в документах крестьяне ^должны предстать
существами из плоти и костей, которые работают на подлинных
полях, испытывают настоящие трудности. Их сознание, зачастую
темное для нас, как, несомненно, и для них самих, тем Не менее дает
историку великолепный сюжет для исследования й во скрещен шт" £16;
8-9].
Блок повторяет слова великого французского историка Жтт
Мишле; “История - это воскрешение57 Однако, ‘Мишле мыслил
“воскрешение” (resurrection) людей минувших времен как результат
вживания историка в описываемую эпоху, 1ГШу.йтй»ното' ее
постижения. По Блоку же, творческая акгивноегь и старика
заключается не в художественном овладении прошлым, поневоле,
всегда субъективным, но в применении строгих, щ протриШыш.
научных процедур. Необходимо разработать методы прошкшонекНя
в потаенные пласты истории, явно и непосредственно "не
засвидетельствованные источниками. Для .этого следует im
возможности изучить среду, в которой существовали люд в:
природные условия, коммуникации, обмен, состояние ге&ншат
“Наивно претендовать на понимание людей, не., зная, как они, себя
чувствовали” Историк не может не ставить вопросов о гшотноегш
населения в изучаемую эпоху, о продолжительности, жизни*
физическом состоянии человека, о ппиенических усдощшх,. в
которых он жил.

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука*
Новый для исторической науки вопрос - человеческ*
чувствительность. “Взрывы отчаяния и ярости, безрассудны*
поступки, внезапные душевные переломы доставляют немал!
трудности историкам, которые инстинктивно склонны
реконструировать прошлое по схемам разума; а ведь все эти явлении
существенны для всякой истории и, несомненно, оказали на развитие
политических событий большое влияние, о котором умалчиваю!
лишь из какой-то глупой стыдливости”
Мыслители прошлого исходили из убежденности, что во всех
перипетиях истории человек в ней неизменен. Историки охотно
рядили своих современников в костюмы разных периодов,
приписывая людям иных эпох собственные способы восприятия мира
и собственные реакции на социальное и природное окружение.
Однако человек изменчив, в частности, изменчива его психика, его
ментальность. Февру не удалось решить, почему и как изменяются
ментальности. Блок же, изучая ментальности как неотъемлемые
аспекты социального строя, предлагает ответ на этот вопрос. Сдвиги
в общественных отношениях приводят к сдвигам в сознании людей.
Но эго сознание - компонент социальных отношений и потому не
только отражает их движение, но и воздействует на него. При этом
такое сознание далеко не всегда бывает “ясным” “Читая иные книги
по истории, можно подумать, будто человечество сплошь состояло!»
логически действующих людей, для которых в причинах №
поступков не было ни малейшей тайны... Мы сильно бы исказили
проблему причин в истории, если бы всегда и везде сводили ее к
проблеме осознанных мотивов” Историку нередко приходит
сталкиваться с “представлениями, которые противятся всякой
логике1' [16; 135-148). Можно, например, видеть, что нормой
поведения рыцаря была демонстративная щедрость, тогда как
стяжание богатств и скопидомство презирались как признаки
простолюдинов. Такая “щедрость натуры” доходила ДО
безудержного расточительства и уничтожения материальны*
ценностей феодалы из “самохвальства” сжигали свои конюшни
вместе с дорогостоящими лошадьми, засеивали поле серебряным»
монетами и топили кухню восковыми свечами. Такие
эшравагантности проливают свет на человеческую личнопь.
посгавленную в исторически определенные условия, в которы*
опенка ее собратьями по классу имеет н ее же глазах большую сил*.
48 •

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука"
чем собственная оценка (вернее, последняя целиком зависит от
“общественного мнения”). Природа понятия чести - одна из
“демаркационных линий между человеческими группами” [16J,
Сложность изучения психики людей прошлого - в не
разработанности научной методики такого исследования. Блок нс
разделял “импрессионистских” упований своих коллег на
способность “вживаться” в эпоху, “проникнуться” мыслями и
чувствами людей, канувших в Лету. История для него - ремесло,
требующее точных и объективных приемов обработки материала
источников. Одним из эффективнейших средств постижения склада
ума и мировидения людей прошлого является анализ из языка -
исторической семантики. Нет другого способа постичь их мир.
помимо расшифровки тех знаковых систем, при посредстве которых
они его выражали. Поэтому исследователь стремится вскрыть смысл,
который вкладывали люди изучаемой эпохи в свои слова и формулы,
и пытаться “исторгнуть у них сведения, которых они не собирались
давать'
В смене терминологии, в насыщении старых, по традиции
переходящих из поколения в поколение слов и выражений новым
смыслом отражаются изменения общественных институтов и “потря¬
сения основ социальных ценностей” По Блоку, такие смысловые
смещения, “семантические мутации” как правило, совершаются
исподволь, незаметно для применяющего данный язык общества.
Поогому-то их исследование имеет огромное значение:
терминологический анализ позволяет прикоснуться к
“коллективному бессознательному” перейти от узаконенных
формулировок, в которых воплощались официально признанная
мудрость и идеи высших слоев общества, к выявлению
социально-психологических установок масс, лишенных возможности
выразить своп настроения и взгляды непосредственно в письменных
памятниках.
С позиций сегодняшнего дня, конца XX века, когда
современная историческая мысль уже давно ориентирована
антропологические, можно видеть, что проблематика работ Блока и
Февра. как бы в “сверну! ом" виде уже содержится в их книгах и
статьях. Современные историки ментальностей, “этнографические
историки” представители историко-культурной антропологии, как
49

I
Цклшя
~«Hi
HOJXM
дц меая {Г&я ВС таатафипяуинамН. 'ВЫ2ШШ ИЗ ИХ ШИНСЯИ И
эго благодаря журналу ‘'Анналы*'
(^закгсрам “Анналог* виделась история, которая не
бы do разряду “изящной словесности** (belieslettres). а
лош бы по праву называться наукой (science), которая выдвигает
актуальные проблемы. "‘Чем больше проблемы будут господствовать
над фактом, тем больше наши исследования приблизятся к тому, что
является в социальных науках подлинной задачей истории *.
Осенью 1939 года научная и педагогическая деятельность
Блока была прервана войной, он был вновь мобилизован, стал
свидетелем и участником трагедии Франции. Он пишет книгу
“Странное поражение”, а в 1941-1942 гг, работает над книгой
'‘Апология истории...”. По собственному признанию Блока
'‘Апология...” возникла как “противоядие”, в котором “среди
ужасных страданий и тревог, личных и общественных”, он пытался
“найти немного душевного спокойствия” Проблема оправданности
истории- это проблема всей современной цивилизации, оказавшейся
под угрозой гибели в результате вспышки гитлеровского варварства
и неготовности западных демократий вовремя обуздать его.
Два вопроса поставлены перед историком. Один - ребенком,
собственным сыном: ‘Папа, объясни мне. зачем нужна история? *
Другой - французским офицером в день вступления немцев в Париж:
“Надо ли думать, что история нас обманула?" Ученый ответил на них
не только своей последней рукописью, но и жизнью. Апология
бстстшк*4 имеющая характерное альтернативное название “Ремесло
не сыта занершева. Она создавалась ученым, отчетливо
отатназдш; а его нвутв истерии, которая исследует глубинные
лрадесааг ахзнатитеззозн- саиинлахай и дутозней тзгзяи, нуззаетая б
фате и а гатеаатенно иней мехедиие анализа
сдвига а а дснизаанни земеаиа дат а типа ..
-	- —	>'	-•г—
—	- .Сз
.г: roC-
-'■r-f-r-
И 4
-г- ГГ -тэг >
-С*
лс
^ дп ^ t
^ г теаааат
Т5ГТ
г
.с

Школа “Анналов"- “Новая историческая наука'
науки и сформулировать более современный и глубокий взгляд на
историю. Ибо, '‘состарившись, прозябая в эмбриональной форме
повествования, долго перегруженная вымыслами, еше дольше
прикованная к событиям, наиболее непосредственно доступным, как
серьезное аналитическое занятие история еше совсем молода. Она
силится теперь проникнуть глубже лежащих на поверхности файлов,
отдав в прошлом дань соблазнам легенды или риторики, она хочет
отказаться от отравы, ныне особенно опасной. - от рутины ученоеги
и от эмпиризма в обличье здравого смысла. В некоторых важных
проблемах своего метода она пока еше только начинает что-то
нащупывать” [16; 12-14]. Это сказано на фоне того, что позитивисты
еще в начале нашего века объявили историю “Точной наукой”
способной открывать законы.
Для Блока критика традиционной историографии означает не
отказ от изучение исторической действительности, а более
углубленное проникновение в прошлое и расширение перспективы, в
которой оно исследуется. Он со спокойной уверенностью смотрит на
возможности исторического познания. ‘Апология истории”
пронизана убежденностью, что история познаваема. Но для того,
чтобы вскрыть развитие, осмыслить особенности каждого из ее
периодов и преодолеть односторонность взгляда на нее. необходимо
усовершенствовать научную методику, сделать более тонкими и
эффективными орудия, с помощью которых это познание только н
изменение самих умственных
мыслимо.
Нужно и нечто большее
установок исто никое. Конфликт межт стаоьш и новым
г	А	А	-	А
направлениями в историографии, страз ибпшлся в “Алелопаз
исгоршг“ - это конфликт двух rncieil	_1ышлент.я
фактографа. копирующего дсгузе?ст гс~ори-:егщш ~ег:ст.
старающегося описывать сооьгтия. к
* г<г
ЛЫ1
л c
с.
;j2jtore гтгеегкего. "Мыст
J
* l
J-
./ест
-pH ^
- Л -
ГС

->	~	.	-	г
оя к1 йШйЦ Недаром, в своем завеШашЦ таиксаняом в 1941 ..году,
Вдрк кросда вырезать на своем, могклътюм камне: “Dilexil veritatem”
(•'фкдюбил истину”).
- Сопоставляя исследовательские методы основоположников
“Новой исторической, науки?’ - Люсьена Февра и Марка Блока-
можно.’видеть, что оба ойи были объединены пафосом обновления
исторического знания й борьбой против тех направлений в
историографии, которые им были чужды и которые они критиковали
за косность, резко противопоставляя им своё понимание профессии
историка. Наряду е этим, Февр е Блоком были очень разными*\и в их
трудах воплотились .два неодинаковых, подхода к изучению
пониманию истории. Поэтому неодинаковой и была степень ,?их
влияния на дальнейшее, развитие Школы “Анналов” Этий двум
подходам соответствуют два несхожих истолкования самого понятия
культуры:
Отношение выдающейся индивидуальности к истории:- такова
профилирующая направленность работ Февра. Культура, с его точки
зрения, представляет собой творческий процесс, в котором участвуют
поэты, Шсатели, мыслители, религиозные деятели,‘ реформаторы.
Именно в. их сочинениях находит свое наиболее 'полное^ и
эксплицитное выражение процесс цивилизации^ Цивилизация,
эволюционируя, поднимается на новую- качественную ступень.
Видимо, Февр понимал, что цивилизации неверно сравнивать между
собой по ^качеству” Однако он невольно. , это г делает,
противопоставляя kiалогичную”, или “пралогичную”, ментальность
людей Средневековья рационалистической и логичной ментальности
людей Нового времени.
Исходя из анализа сознания творческой элиты, Февр на этом
основании судил о ментальности общества, взятого в целом . -Между
тем, Блок четко осознавал различия в ментальностях разных
социальных-слоев я групп. Наряду с мыслительными установками,
которые так или иначе разделяют, все члены общества в данный
период, и “духовной- вооруженностью”, присущей этой эпохе, он
отмечал немаловажные особенности сознания крестьян и бюргеров,
светских аристократов и духовенства, интеллектуалов и купцов.
Изучение духовной жизни Блок всегда увязывал с исследованием
социальных структур, неотъемлемым компонентом которых эти
52

Школа “Ацнйлов п - мЩо.вая историческая тукая	Щг
ментальности были. В противоположность “цивилизационному*1
подходу -1. Фовра, социологический подход Блока диктует
необходимость анализа различных явлений, принадлежавших одной
эпохе,.t в их ] взаимных связях и обусловленностях. Блока, скорее,
можно назвать сторонником разумного компаративизма. Поэтому он
часто. воздерживается от оценочных суждений, в том числе и от
оценки такого понятия, как “эволюция*7.
Действительно, эволюцию оба ученых понимали неодинаково
Для Февра она представляла некое саморазвитие культуры или
цивилизации, которые он по сути отождествлял. Для Блока же
эволюция - не более', чем научная абстракция. Ибо понятие
“культура77 Блок интерпретирует скорее в антропологическом или
этнологическом смысле - это образ жизни и мышления людей данной
социальной общности, неотчленяемый компонент социальной
системы. Понимаемая таким образом культура не ограничивается
суммой индивидуальных творений великих людей, ибо нравы,
обычай, верования, привычки сознания, способы мировосприятия,
картина мира, запечатленная во всех созданиях человека и, прежде
всего, в языке, - все это выражает духовную жизнь людей и должно
быть изучено как для ее постижения, таки для уяснения способа
функционирования общества.
Итак, если оба ученых настаивали на том, что историческая
наука должна быть наукой об изменениях, наукой о человеке, то для
Февра этот человек - в цивилизации, а для Блока - в обществе. Оба
подхода - цивилизационный, “элитарный7’ и социологический,
историко-антропологический- не исключают друг друга, они просто
разные. Человеческая действительность столь богата и неисчерпаема,
что требует различных интерпретаций, и чем больше подходов
применяет историческая наука, тем более многогранной делается
картина истории.
В последующем разделе будут охарактеризованы некоторые
основные направления, по которым пошли ученики и последователи
Февра и Блока. Их сейчас трудно разделить на сторонников кого-ни
будь одного из основателей “Новой исторической науки’'
Современное историко-культурное исследование видит свою задачу
не в разработке автономной истории ментальностей, а в постижении
характера и функции ментальностей в совокупном движении
исторической жизни. Все аспекты ментальностей, которые историки

Школа “Анпилов а аНовая историческая паукап
мопт обнаружить, образуют в каждую данную эпоху некую
делостность, сложную и противоречивую картину мира. Именно на
реконетрукддю разных картин мира в разных цивилизациях и в
разные периоды истории сейчас направляются усилия современных
историков- й цели, ориентирующие эти усилия, были
сформулированы обоими отцаш-основателями Школы “Анналов'’ -
Люсьеном Февром и Марком Блоком.

Школа “Анналов” “Новая историческая наука”
_ м ■■ i тяшвяштшаввшшаш/яштштюввшаатааважяшаоашняшшштаят
РАЗДЕЛ П
НАСЛЕДИЕ ФЕВРА И БЛОКА В НАУЧНЫХ ПОРТРЕТАХ
ИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ
“Та история,, которую я many -
это моя история
Жорж Дтоби
Глава 3.
“Время повседневностей5’ и “время мира” Фернана Броделя.
Материальная цивилизация и “геоисторня”.
Фернан Бродель (1902-1985), оригинальный мыслитель, один
из крупнейших историков современности. Он родился в небольшой
деревушке на востоке Франции, учился в Париже, окончил лицей
Вольтера, а затем Сорбонну, преподавал в Алжире, Париже,
Сан-Паулу (Бразилия). С 1937 г. работал в Практической школе
высших исследований (Париж). После Второй мировой войны, в
1947 г, защитил диссертацию ‘‘Средиземноморье и
средиземноморский мир в эпоху Филиппа ГГ’ С 1946 г. Бродель
становится одним из директоров “Анналов’*, а после смерти Февра, с
1956г.-его преемником на посту главы редакции этого журнала и
руководителем IV Секции Практической Школы	высших
исследований. Он стал и научным преемником Февра. работая по
истории того же XVI века, который привлекал основные научные
интересы его старшего друга и наставника. Однако, он предпочел
иную проблематику, иные пути и методы изучения истории - так
называемую “геоисторию”, структурализм, историко-экономическое
исследование. По следам Броделя пошла часть историков группы
“Анналов” Они выдвинули новую методологию, свои подходы к
пониманию профессии историка, опираясь на наследие своих
учителей - Февра и Блока.
Фундаментальный трехтомный труд Броделя - обобщение
всего его научного творчества - “Материальная цивилизация,
экономика, капитализм. XV-XVrilBB., “’вышел на русском языке в
1986-1992 гг. [20]. Он представляет собой одно из высших достижений
школы “Анналов” в стремлении осуществить исторический синтез

Школа *Анналов•- “Новаяисторическая паукй”
всех сторон жизни общества. Несмотря на то, что Бродель был далек
от специального изучения истории культуры, его труд наложил столь
сильный отпечаток на всю современную западную историографию,
что под пером многих ее представителей и проблема ментальностей
стала выступать в несколько ином свете. Вне изучения методологии
Броделя, стремившегося “организовать историю мира” во времени и
пространстве, выявить такие реальности в исторической жизни,
которые приобретают мировое звучание, задают ритм всей
человеческой культуре, понимание “Новой исторической науки"
было бы невозможным.
Книта “Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху
Филиппа 1Г1 - труд Броделя, который обеспечил ему ведущее место в
послевоенной историографии - по его собственному признанию была
задумана как вполне традиционное исследование политики Филиппа
II в Средиземноморье. Но под влиянием Февра ее замысел
существенно изменился. Не испанский король и его политика, но
страны и народы Средиземноморья, их жизнь, связи и, прежде всего,
экономическая и материальная цивилизация, выступили на первый
план. Книга писалась много лет, автор в ней предстает неутомимым
тружеником, искателем архивных материалов, работавшим в
хранилищах документов многих стран и городов. Она опирается на
широкий круг впервые введенных в научный оборот источников [115.
116].
Однако, “ментальное" влияние Февра ощутимо не только в
“цивилизационной" концепции книги, но и в стиле ее исполнения.
Бродель - великолепный стилист, он создаст своего рода поэму,
описывающую “Вечное Средиземноморье’* Предисловие к ней начп-
наегся в обьяснения в любви к Средиземноморью, которое под пером
автора оживает, обретая характер, лицо, биографию и судьбу. Это
даже дало основание его поклонникам видеть в своем мэтре не
столько крупного ученого и мыслителя, сколько “большого
художника и визионера" [4; 5-28].
Но проблема, изучаемая Броделем, более, чем научна - это
подьем и упадок средиземноморского ареала на протяжении
“длительною XVI столетня", изучаемые, по ею выражению, "в
комплексной тотальности" Эта “тотальность’* исследована в трех
планах.	соответственно, в грех обширных разделах
“Средиземноморья Каждый уровень исторической дейсгви-

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука*
цельности, по его мысли, имеет собственные ритм и время, свою
специфическую длительность, и, исходя из характерных для данного
уровня временных ритмов, Бродель организует собранный им
огромный фактический материал.
В первой части - “Роль среды”, географического окружения
человека, который взаимодействует с природой, - предпринят анализ
физических условий жизни. Перед глазами читателей проходит
богатейшая панорама многоликих пейзажей Средиземноморья, горы,
плато, равнины, на которых местные жители занимаются
земледелием и скотоводством, море, острова, береговая линия,
климатические зоны, смены времен года. После этого весьма
детализированного географического вступления идет описание
морских и судоходных путей, мореплавания, положения городов. На
этом уровне ход истории почти незаметен, перемены предельно
медленны и ускользают от человеческого взора. Это скорее история
постоянных повторений, вечно возвращающихся п
возобновляющихся циклов, “история без времени”, история
стабильных, квазинеподвижных “структур” Природная среда не
остается лишь фоном, на котором следует затем показать жизнь
людей средиземноморского ареала - эта естественно-географическая
■‘структура" у Броделя сама выступает в качестве своего рода
исторического персонажа [115].
" Вторая часть книги озаглавлена. “Коллективные судьбы и
общие тенденции” - в ней рассматриваются “социальные	7
т. е. общество и экономика Средиземноморья в XVI веке: численный
состав, плотность, размещение и движение населения, системы
коммуникаций- и циркулирование корреспонденции, земледелие,
ремесла, торговля, денежное обращение, цены; далее следует
характеристика средиземноморских империй, испанской и турецкой,
их людских и материальных ресурсов, цивилизаций и взаимодействия
между цивилизациями, их экспансия, формы войны.- включая
пиратство. Время на этом уровне протекает хотя и медленно, но
ощутимо, ибо “структура”, характеризующаяся "временем большой
длительности” (la longue duree), сочетается здесь, ’‘вступает в диалог'
с “конъюнктурой”, временем быстрым, кратким (le temps court) [115].
Эти конъюнктуры менялись на протяжении “долгого” XVE века,
охватывающего, по сути, два столетня - со второй половины Хрдека
до середины XVII века.
57

ПодщБрделя к изучению социальйой структуры, как молено
ввдегь, втбшш и, на первый взгляд, экстравагантен. Собственно
содаашш структура изучена весьма суммарно - о крестьянстве,
•например, составлявшем подавляющее большинство населения,
шзано немногое и всего на нескольких страницах. Формы ведения
войн занимают автора, пожалуй, больше, чем характеристика
цивилизации. В изложении преобзгадает материально-экономическая
сторона жизни, но при рассмотрении экономики преимущественное
значение, отдается не производству, а торговле и потреблению.
Городское хозяйство явно доминирует над сельским.
Третья часть - “События, политика и народ” - как бы
возвращает нас к традиционному пониманию истории, к истории “по
примерке индивидуального человека” Событийная история рисует
одни только поверхностные потрясения, это “эпидерма истории”
история быстрых, внезапных, нервных колебаний, пена, порождаемая
мощным и зачастую беззвучным движением главных массивов. Это
лишь ярко вспыхивающие и быстро угасающие искры,- “мелькающие
светлячки”,. Поэтому, полагает Бродель, политическая история -
“опасный вид истории”, вводящий нас в заблуждение относительно
подлинных исторических процессов, ускользающих от доверчивых
историков.
Хотя история и “рассечена” Броделем на различные планы в
соответствии с присущими каждому плану собственными
временными ритмами, он специально оговаривает: история едина, и
выделение разных уровней есть лишь способ организации и
преподнесения материала. Применение же идеи множественности
временных ритмов ведет к созданию истории особого рода -
“тотальной истории” “Тотальная история” охватывает, по замыслу
Броделя вое аспекты исторической действительности, от природных
до культурных. Но поскольку разные аспекта жизни людей
подчиняются разному течению времени, их надлежит исследовать в
трех разных “регистрах”, на трех уровнях, выражающих разные
коштеппии времени, - время природно-географическое, время
социальное и время индивидуальное. Тотальная история, таким
образом, это “многоголосая песнь”, и в действительности
существуют не три, но дюжины временных ритмов. Мало того, время
делится “на тысячу быстрых и медленных ручейков, которые не
имеют почти никакого касательства к повседневным ритмам хроники
.58
\-

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука”	‘Ш
£	vf~,' Р -•
ши социальной истории” [115]. В качестве упомянутых трех
“регистров” выделены лишь главные, профилирующие типы
темпоральное™.
Связи между этими “регистрами” сложны, неоднозначны, но
определенным образом соподчинены. Главное - установить, как
соотносится событийный уровень исторической жизни, уровень, на
котором действуют люди, индивиды, и структурные уровни экологии
и экономики. Анализ Броделя показывает, что мощные структуры
экологии и экономики обладают огромными длительностями и
поэтому превращают историю в как бы недвижимый массив. На его
фоне роль индивидуальных событий оказывается весьма скромной.
Это - “носимые океаном истории обломки кораблекрушения,
эфемерная .блестящая поверхность” Определяющие тенденции
истории, таким образом, таятся в глубинах супериндивидуальных
природно-географических и материально-экономических структур, а
не на “человеческом уровне” На фоне этих структур,
разворачивающихся в эпической медленностью, люди как бы
теряются; их деятельность определена микропроцессорами.
Какова же тогда мера человеческой свободы? Обладают ли ей
простые люди или государственные деятели? “Любая из этих так
называемых свобод, - пишет Бродель, - напоминает мне островок,
почти тюрьму” Иными словами, человек действия - это тот. кто
осознал свои ограничения и выбрал одну из оставшихся
возможностей; это тот, кто способен извлечь пользу из неизбежного.
Все попытки идги против преобладающего течения, глубокого
смысла истории заранее обречены на провал. История индивидов с ее
быстрыми нервными ритмами - эфемерна. “Поэтому, когда я думаю
об индивиде, - продолжает Бродель, - он всегда видится мне
плененным судьбой, на которую он не в состоянии воздействовать”
В историй, в конечном счете, неизменно побеждает длительность.
Свобода индивида ограничена, роль случая ничтожна. “По своему
темпераменту я - “структуралист”, события и даже краткосрочные
конъюнктуры меня не привлекают” ...История лишь лепит людей и
формирует их судьбу-анонимная история, работающая в глубине и
по большей части молча” [115; 112-129].
Это мнение органично перекликается с знаменитой
марксисткой формулой: “Свобода - это осознанная необходимое* ь”
Известно, что К. Маркс рассматривал человека одновременно и как

Шкал* "Атам*"- “Новаяисторическая наука”
автора, и как актера разыгрываемой в истории драмы [77]. Для
Бродед* же человек - всего лишь актер, выполняющий роль, которая
нредписзня ему не им сочиненным сценарием. Здесь Бродель скорее
вяшадк Льву Толстому, противопоставляющего в “Войне и мире”
афщрого квиетиста Кутузова Наполеону, который мнит себя творцом
ЖЁТории, а на самом деле смахивает на ребенка, дергающего шнурок
•карете, воображая, будто управляет ее движением.
Для Броделя такое мнение коренится в собственном жизненном
опыте. По его признанию, подобное видение истории окончательно
определилось у него во время пребывания в немецком плену - это
понимание историй было, ^единственно возможной жизненной
^акцией на то трагическое время” Нужно было отвергнуть все
происходившие вокруг" события: “Долой событие, особенно
тягостное! - пишет он- Мне нужно было верить, что история, что
судьбы человечества свершаются на более глубоком уровне...” [19;
Ш4Щ. “...B невообразимой дали и от нас. и от наших повседневных
Шй Творилась история, верша свой неторопливый оборот,- такой же
неторопливый, как та древняя жизнь Средиземноморья, чью
неизменность и своего рода величавую неподвижность я столь часто
ощущал. Вот так и я пришел к сознательным поисках наиболее
Щ'бшного исторического языка...” [19; 178-179].
Событийная история, описывающая поступки людей,
драматична, тогда как история структур, медленных и неторопливых
ритмов, огромных временных протяженностей обычно лишена
резких срывов и катастроф. История людей - это '‘время по мерке
шяшида^ время повседневности, время наших иллюзий и озарений, -
Вреж хроникера и журналиста15 ‘'Социальная история страшится
события, и не без оснований. Ведь короткое время - наиболее
капризное и обманчивое из всех форм времени5 [115; 350-358].
Так теория “долгого времени55 (la longue duree) стала
штеяогической основой "геоистории'’ Броделя.
Книга “Средиземноморье...” вышедшая около полувека тому
назад, прославила Броделя как выдающегося новатора,
^обогатившего историческую науку, Люсьен Февр назвал этот труд
■образцовым историческим исследованием нового типа. “Сломаны
1	старые и самые почтенные традиции, хронологический
гщ&тк заменен динамическим и генетическим. - писал Февр. Это
(решлюняя ь понимании истории, переворот' в нашей прежней
т
пггитиИпт—

Школа “Анналов " - "Новая историческая наука”
практике, “историческая мутация” кардинальной важности...
огромный прогресс, спасительное обновление. Я уверен в том, что
это провозвестник новых времен” [98; 176-186]. По заключению
комиссии Сорбонны, труд Броделя сделает эпоху в мировой
историографии.
Действительно, непривычные сюжеты исследования,
предложенные Броделем, произвели на историков огромное
впечатление. Была наконец-то осознана и высказана принципиальная
важность изучения трудно поддающихся воздействию времени
пластов исторической действительности как тяготеющих к
неподвижности стабильных структур. По сути, это был
принципиальный отказ от изучения одних только изменений в
истории. Бродель показал, что силы традиции, медленных
подспудных перемен, заметных лишь при приложении очень
большого временного масштаба, силы “гомеостатичные”, создающие
возможность повторения, стояния на месте, неподвижности и квази¬
неподвижности,- эти исторические силы столь же реальны, как и
силы развития. При такой постановке вопроса история продолжает
оставаться наукой об изменениях, но также и наукой о
функционировании, включая функционирование на прежней основе.
Эту постановку вопроса развил в своей теории “неподвижной
истории” Э. Леруа Ладюри.
Книга Броделя “Средиземноморье...” в считанные годы
сделалась классической. Сам автор лукаво писал, что в его адрес
было высказано “слишком много комплиментов и слишком мало
критики” Очевидно, крайне удачным оказался его принцип подхода
к материалу - с точки зрения анализа категорий времени. Такой
анализ, в первую очередь “la longue duree” помог бы, на его взгляд,
выработать общий язык для истории и для социальных наук
(экономики, социологии, психологии, демографии, этнологии,
антропологии, человеческой географии...). Историку важно, прежде
всего, определить иерархию сил, течений, движений и установить
форму их констелляции. Для этого необходимо изучить разные
временные ритмы и связать их с соответствующими уровнями
исторической реальности. Переход от нарративной,
повествовательной истории, которая сосредоточивает свое внимание
на событии, совершающемся в “кратком времени”, к истории
глубинной, к истории экономических и социальных структур, требует

Шм»ш плтт<™
Iи I if г fin t'h f niм и л ,
,„ |,||11/11>М /.смогри** '‘tn‘ штШ,1*И
' ''Tvmiy!>!i,r 0» и* юрика etttr tmmwpmm, mmm Щнтт„
., .iHct !<•'.'{, км и up*	««» <> ой»'	добей ртттти
ILlZnn r. пипжнш Гтпший mwimmmrib Сгттшл оримнп
штптч с 1*|<смс«см Счгцьшой ирттьитсш и/рукгуры иримнп
ф,^1|у 'к;нош:')с(..г'/й лтии, ирйнт?г»уя ее “р8С»ома«й;он, о»и
Шш- vh tlpWMl'h Г(> MKOphlV ЧФМд&й И СРО ОПЫТ № могут шйти,
3iq нясасгея и ириро;^онсографй«шсКих, и биололичееких констант
Н& пре гяжвййи веков человек остается пленником климата,
годичных циклов, растительного мира и урожаев, поголовья скота,
тша-зеыаделия й условий производства. "Но и определенные формы
ментальности, - замечает Бродель, отдавая дань своим
учителям-аннаяйстам, также могут образовывать темницы времени
большой протяженности3’ [18; 216].
Таким образом, доказывает Бродель, природные и
географические условия в купе с материально-экономическими
данностями всецело и всесторонне детерминируют деятельность
людей. Это означает несвободу индивидов и человеческих групп,
принужденных выбирать узкие тропинки среди недвижимых
массивов предопределенной истории. Событие; при этом, происходит
лишь в ‘'коротком времени”; оно не может оказывать влияние на
мощные центральные течения исторического процесса, на
функционирование субстанциональных структур. Факты
совершаются в '‘коротком времени” событийной истории, поэтому
они не более, чем “пыль” (poussiere), едва лишь прикасающаяся к
подлинной почве истории. Впрочем, это касается лишь
многообразных и индивидуально окрашенных фактов. Если же они
однородны, повторяются и укладываются в серии, а потому могут
быть подвергнуты счету и иными операциям, то становятся фактами
научными, серийными, попадающие под действие “времени большой
длительности"
Можно видеть, что Бродель широко использует модели и
“идеальные типы”, которым он органично подчиняет живую ткань
человеческой истории. Такое направление именуется
структурализмом - оно разработано в лингвистике и этиологии, где
применяется к языковым и символическим формам, к неосознанным
■феноменам коллективного поведения. Однако структурализм
жестко детерминирован. Те пласты реальности, которые
$
б'*.
*53г

Шши "Awiaw/i" ",
ШН*& КШ'О МЫЯЛШ}0%*Щ4Ц>ШШ f <*f! f/л ф ДОЗДдо; $t4MW* **&!*$€ *,
/ш ft иии$0МШ1ъй §шшш	'&%ото&м*у№	Ot ии*
Г4Шт 'гшшшкя Pi тпшпшья бгруятура, Чт ж'фч**', ритм,
тгшръш мо/ршмт тот ши ЯШ/Й урод£##* деде, i яде дедедедо/#, *ш &
метшей мере trftrt уронснь отшит t ь&*с Hfssastffct&te ш.
исторический праш&&* Иер&ряш иржоншх	по
БроA&iiWf oG&rB&tctisf&fi шйй .обрьгюж исрщ/тя нрячшш**&Фл
ственяш связей ь история.
Может показаться* то Бродель в угон отдаздеидогдег от мто-
дологических установок своих учителей-, Между тем* Фс&р
неоднократно говорил о сближении истории с другими науками о
человеке на путях его поли дисциплинарного изучения. Пожалуй;
здесь,. Бродель продолжил этот поиск в **«©историческом*4
направлении. Однако, вольно или невольно, на, фоне ^геоисторни**
теория ментальности оказалась в подчиненном положении. Это
оказалось замеченным. Если направление, у истоков которого стоит
Марк_ Блок, может быть охарактеризовано как новый вид
социальной истории, органически включающей в себя исследование
поведения и ментальностей людей, то “геоисторшг * Фернана Броделя
представляет собой сочетание экономического материализма с
географическим детерминизмом. Под новыми наименованиями
преподносится не такое уж оригинальное содержание - отрицание
человеческой активности и инициативы, игнорирование роли
сознания, индиввдов и групп в историческом процессе [36].
В самом деле, черты экономического материализма, по суш
игнорирующего культуру ментальности, -проявились в
фундаментальном труде Броделя "Материальная цивилизация и
капитализм. XV-XVIil века” [20], Счтая понятие: “социальная
история” неясным и расплывчатым, он заменяет сто другим -
"социальная экономика” (socioeconomics). Торговля, мореходство,
коммуникации, город, денежное обращение,, шшш, гютребденне,
пены, жилища, моды, друше разнообразные аспекты повседневной
жизни - таковы главные персонажи этого катштального груда.
основанного, как и ’"Средиземноморье... * на- изучении кояоерштышх
архивных оогатетв.
Бродель начинали свой труд постановкой вопроса - -существует
ли некий предел, ограничивающий всю жданъ людей,, дзотаяок*
которою грудио достичь и который еще- труднее арссщ
с*
ОН

Школа “Анналов ” - “Новая историческая наука ”
ищет “эту грань между возможным и невозможным” как й
материально-экономической сфере, так и в области человеческих
мыслей, эмоций, психологии и ценностей. Здесь можно видеть, чю
Бродель действительно является хорошим учеником своих великих
у чителей-а-нналистов.
Так, рассматривая в книге “Структуры повседневноеги’
процессы “аккультурации” европейца, т. е. постепенной выработке
им тех цивилизационных навыков, манер или норм поведения,
Бродель их увязывает с подчинением структурам “долгого времени"
менее продолжительных поведенческих конъюнктур. “Долгое время'
- “процесс цивилизации” - постепенно приводит нормы поведения
европейцев к тем, которые стали для них характерными в Новое
время. Это стоит проиллюстрировать, поскольку выпукло высвенп
суть методологии Броделя. Так, в Европе того периода получай
распространение жанр наставлений для юношества: как надлежит
вести себя во время совместной трапезы? От благородного человека
ожидается благопристойное поведение. Сидя за столом, он не должен
рыгать, плеваться и сморкаться, утираясь рукой или полой кафтана;
не следует и блевать, не удаляясь от стола; неприлично класть
надкусанный кусок мяса в блюдо, выставленное для общего
пользования; нельзя разбрасывать обглоданные кости; край кубка,
который передает один сотрапезник другому, нужно обтереть после
того, как выпил из него и т. д. Эти очевидные ныне манеры в то
время, видимо, далеко не сразу и нелегко прививались в дворянской
среде.
Как же приводятся манеры в соответствие с
“цшцлизащтовньгми” требованиями дворянства и аристократии.
Причина осуждения дурного поведения, по мнению Броделя,
Заключалась не в гигиеничен соображениях - они пришли позднее
ц оправдывал и новое поведение как бы “задним числом” Причина
Шрещлдсь в социальных отношениях и связанных с ними
ущйрностях; грубые манеры оскорбляют соседей, особенно знатных
Сотрапезников. Постепенно новые куртуазные манеры,
^Зарабатывавшиеся при княжеских и королевских, дворах, перестали
быть достоянием одних лишь благородных и распространились в
бюргерской среде. Эти манеры отличали людей воспитанных от
простолюдинов, прежде всего, крестьян, которых авторы трактатов о
-застольных манерах именовали поэтому “скотами”

Школа “Анналов” ~ “Новая историческая наука*9
Но что же скрывается за двумя столь различными способами
поведения и их сменой? Бролель показывает, что "незримая граняш.
отделяющая одно человеческое существо от другого”, в Средние века
проходила не там, где мы привыкли ее ощущать в наше время*
Индивиды в ту эпоху не были разобщены тем "барьером
стыдливости”, который затем был воздвигнут между ними* Поэтому
еда из общей миски юш котелка, питье из одного кубка были
естественны, так же, как пользование лишь ножом и ложкой, но не
вилкой. Последняя (и это, кстати, документально доказано Броделем)
- довольно поздняя гостья в Западной Европе. В связи с этим
упоминается маленький конфликт, имевший место в Венеции в 1360-
70-е гг. Византийская принцесса, представительница более развитой
цивилизации, была враждебно встречена в городе на лагуне, так как
пользовалась вилкой, к которой местная аристократия не была
приучена и в которой усмотрели поэтому нечто несообразное * и
богопротивное. Хронист, которому мы обязаны этим рассказом, с
удовольствием прибавляет; не замедлила кара Господняг й тело
грешницы было поражено гниением.
Тезис о том, что в рассматриваемое, время индивид не был
столь же четко обособлен от других, находит свое дальнейшее
обоснование .и в устройстве жилища . Изначально вообще все жилища
земледельческих народов были одинаковыми [20,	136]. И на
протяжении столетий не возникало необходимости делить
внутреннее помещение на разгороженные, комнаты: человек не
испБГШвал потребности в обособлении и уединении. Поэтому и
спали вповалку, вместе целой семьей* Дети были свидетелями
сексуальной жизни взрослых, и никого это не шокировало. Затем
внутреннее помещение дома начинают делить на комнаты, однако
открытые и не изолированные. Посетители старинных дворцов и
усадеб и сейчас могут в этом убедиться: покои в них, как правило,
проходные, соединяющиеся в анфилады, ни в одной из комнат нет
полного уединения.
Разумеется, причина нс в “ неумен шГ’ архитекторов й
строителей, а в особом самоощущении индивида-, постоянно
остававшегося на виду и не терпевшего от этого никаких моральных
неудобств.* Намного позднее появляются обособленные
закрывающиеся покои, комнаты, в которых спят супружесШ-ш шры. а
нс вся семья, включавшая слуг и нахлебников. И тогда, же люди

Школа “Анналов"- “Новая историческая наука"
перестают спать нагишом, как прежде, и заводят себе ночные рубахи
И тогда же знать обзаводится салфетками и носовыми платками
Индивид начинает сильнее испытывать потребность в уединении, в
privacy, в том, чтобы изолировать себя и свое тело от других. “Уход*
индивида в частную жизнь нашел отражение и в живописи: если
средневековые художники писали человека на улице, перед ею
домом, то теперь появляются сцены внутри дома, в интерьере.
Процесс цивилизации шел медленно и неравномерно - столь же
медленно, ’ как старое ‘‘долгое время” смешается под влиянием
социальной “конъюнктуры” к новому “долгому времени” Но
смещается совершенно очевидно - нужна лишь наблюдательноеп>
историка. Так, на картине Брейгеля “Крестьянская свадьба” лихо
отплясывают мужики с бабами. И тут же кое-кто из мужчин, едва
отойдя к стене дома, справляет малую нужду. Это никого не коробш
и не оскорбляет, это - в порядке вещей. Пройдет время, и подобные
явления ста ну г недопустимыми. Здесь нет смысла множить примеры
достаточно обратиться к книге самого Броделя.
Изменение '‘структуры повседневности” происходи!
чрезвычайно медленно. Но можно видеть, как старые формы
“коллективизма" оказываются невыносимыми и изживаются в
определенной и постепенно расширяющейся социальной среде. Эш
наблюдения свидетельствуют не о “росте бытовой культуры" и
“изживании дикости" или “примитивности" - он!! отражают важные
стороны трансформации человеческой личности, совершавшейся в
кон1ексте глубоких социальных и политических перемен, которые
пережило европейское общество при переходе от Средневековья к
Новому времени.
За эти изменения была уплачена высокая психологическая
цена, поскольку человек переходил от экстравертного поведения к
ннтравертному. Достаточно сравнить эмоционально необузданною
рыцаря, с характерными для него вспышками ярости или веселья,
легко сменявшимися слезами, с придворным, который был вынужден
постоянно сдерживать свои эмоини и выверять каждый свои
поступок, постоянно лгать и интриговать. Устанавливаются более
строгий контроль и самоконтроль над эмоциональной жизнью, и
сделавшаяся необходимой внуфенням дисциплина послужим,!
источником психологических противоречий и нервных стрессов. Эю
очень похоже и на наше время.
66

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука”
Итак, Бродель за вещами обнаруживает людей, и за внешними
манерами - психологическое содержание. Его метод дает
возможность вскрыть ментальность людей, подсознательные
стимулы и,х социального поведения, • придает более глубокий смысл
анализу материальной цивилизации. “La longue duree” Броделя
характеризуется, таким образом, с одной стороны, сильнейшей
инерционностью, а с другой - это время ’‘конъюнктур”, время
творческих изменений, непрекращаюшегося труда культуры по
усвоению и переработке как собственного, так и унаследованного
содержания. Это означает гибкость концептуального аппарата
Броделя - он, как представляется, достаточно приспособлен, чтобы
ставить и решать существенные и актуальные проблемы истории и
ментальностей.
Несколько слов о позднем Броделе. В начале 1960-х гг. он
основывает новый научный центр - “Дом наук о человеке”, главой
которого оставался вплоть до своей кончины в 1995 году. Ученый
работает над многотомной монографией, надуманной в четырех
частях. Из них он успел написать только первые две части:
“Пространство и история” и “Люди и вещи” [120]. Этот труд имеет
общее название “L’identite de la France” L’idenil -это и идентичность,
самотождество, самобытность. Верный склонности своей молодости
персонифицировать исторические и историко-географические
понятия (как в “Средиземноморье...” Бродель здесь воспевает
индивидуальность Франции, и как бы приглашает читателя
последовать за ним в своего рода путешествие по его любимой
стране, характеризующейся, на его взгляд, одновременно
многообразием и единством. Изобилие фактов наглядно
демонстрируют многовековые циклы в истории Франции, Бродель
предпринимает обзор всех интересующих его аспектов на
протяжении всей ее истории. Веши, повседневные структуры, и лишь
затем сами люди привлекают его внимание. “Люди не делают
историю, это история их делает... , - такими словами завершается его
последний не оконченный труд. “Для В о га-Отца год не в счет; век
подобен мигу единому. Я интересуюсь в первую очередь почти
неподвижной историей (l'histoire quasi immobile), историей
повторяющейся, которая происходит под покровом поверхностной
истории флюктуаций и событпй” [120].

Школа “Атолов"- йНовая историческая наука"
Ясно, что Бродель противоречив. Однако, “общественное
мнение” историков оценило его более, чем высоко. Выдвигалось
предложение присудить ему Нобелевскую премию. В Соединенных
Штатах создан "Центр Фернана Броделя” для изучения экономики,
исторических систем и цивилизаций, который издает свой “Журнал
("Review' ). В нем отмечено, что именно в период активной научной и
организаторской деятельности Броделя усилилось воздействие
"Анналов'’ на мировую историографию. Его называют “князь
истории”, "первый из историков”, "человек, который пересоздал
историю" и даже "человек, изменивший ход истории”, его жизнь - эго
"эпопея короля Броделя” И если Люсьен Февр говорил “История
это человек”, то “что касается меня, - писал Бродель в 1984 году,- то я
бы сказан: "История - это человек и все остальное. Все - история. \\
земля, и климат, и геологические сдвиги” [120]. Это и есть
"тотальная" или "глобальная история”, которая сейчас развивается в
разных направлениях его коллегами и учениками. Ибо "для меня
история может быть понятна только в п измерениях, как
"многомерная история” И, как сказано в предисловии к сборнику
"Читать Броделя”, незачем превращать его труды в абсолют или в
некую святыню, вне подлежащий дискуссии текст (4; 5-28].
Глава 4.
Диалоги с ментальностями прошлого Жоржа Дюбн.
Жорж Дюби, признанный мэтр французской исторической
науки, член двух французских Инсппугов (Академий) - выдающийся
историк, идеолог "Новой исторической науки” Он родился в
Париже в 1919 году, был профессором в Бсзансоне и Экс-ан-Прованс,
в Коллеж де Франс в Париже, редактором двух научных
исторических журналов: "Средние века” ("Le Moyen Age") и
"Аграрные исследования” ("Eludes ruralcs”).
Ж. Дюби верный ученик и последователь Февра и Блока. По
его признанию, icm. чю он собой представляет, его сделало чтение
"Королей-чудо шорцев" "Феодального общества” и "Реши пи
Рабле” Эю признание сделано в работе "Удовольствие историка
(Le plaisir de Thislonen) - сборнике высказываний историков о самих
себе для демонстрации связей между историей, которую они изучают,
и историей, которая с ними происходит (35; 49-50). Более всею Дюби
68

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука*
\УС-
Ж
%
занимает ‘‘вопрос о том, что связывает общественные формации и
формации культурные, материальное и нематериальное, реальность и
вымысел5’ [49; 5-7]. Это - credo "Новой исторической науки” время
утверждения позиций которой, по его мнению, завершилось. "Нет
больше Бастилий, которые нужно было бы штурмовать
Дюби - "тотальный55 историк культуры. Он, автор множества
статей по истории ментальностей, сосредоточивает свое внимание на
истории семьи, родства, брака и связанных с ними представлений и
ценностей, а. также на истории рыцарства [13: 164-168, 91, 78-94, 97:
58-76]. Выбрав в качестве героя одной из своих последних книг
знаменитого рыцаря Гийома де Марешаля, Дюби реконструирует
вокруг него мир рыцарства, включая присущую ем\ систем’,
ценностей и ритуалов, искусство войны и турниров, анализ кодекса
поведения, категорий щедрости и вассальной верности. Это
позволяет историку выйти далеко за пределы традиционной
индивидуальной биографии [128]. Не в меньшей степени Дюби
занимает художественное развитие всего Средневековья, формы
искусства, взятые, однако, не сами по себе, ко в более широком
контексте идеологии и ментальности, и соотношение социальных и
духовных структур, взаимодействие мира воображаемого с миром
действительным [49].
Общество живет, как неоднократно подчеркивает Дюби, не
столько в соответствии с объективными условиями, сколько в
соответствии с тем образом или видением мира, который оно для
себя создало. Образ мира “впитывает" в себя как черты фантазии' и
“отлета от реальности5’, так и фрагменты последней, переплавляя все
в соответствии со своей внутренней структурой. Дюби, велел за
Люсьеном Февром, обратился непосредственно к проблемам истории
ментальностей, обосновывая необходимость их изучения тотальным
подходом к истории и поисками более всестороннего исторического
синтеза. Взаимодействие историк материальной цивилизации и
социальной структуры, с одной стороны, с историей коллективных
представлений и культуры, с другой - в этом, по его мнению, главная
цель и задача исторической науки.
В своих конкретных изысканиях Дюби остается в одном и том
же периоде истории Франции - ХГХХИвв. Он настойчиво
подчеркивает необходимость для историка возможно более строго
придерживаться	хронологических	рамок.	выверять

последовательность 5с)бьгтий, ибо- обьяейения, которые' не считаются
с течением, исторического времени, вполне могут оказаться
ошибочными, В : -этом отношении, он -'оказывается более
скрупулетш, нежели его' коллеги, противопоставляющие
‘‘событийную историю5' “истории-проблеме55	Такое
противопоставление 'порождается абсолютизацией идеи о том, что
историк сам' “создает”, “изобретает55 свои источники.
Между тем, как уже отмечалось, остаток прошлого, памятник
(письменный или материальный), сам по себе остается “неМъш5\ он
ничего или очень немногое сообщает историку: Это своего < рода
“вещь в "себе55. Историческим источником, “вещью • для ■нас55, он
становится- лишь тогда, когда историк выделяет его. из- ряда этих
немых “памятников55, инертных остатков прошлого, когда он -задает
:ему; определенные вопросы и тем самым включает его в структуру
'своего диалога с- людьми прошлого. В этом смысле историк
действительно “создает55 свой источник. При- этом источник, его
форма, язык, на котором он “говорит55, исторически обусловлены и
■зависят от места, занимаемого им в .хронологическом ряду, от
конкретного историко-культурного контекста'. Дюби - историк очень
конкретньщ.-
Пытаясь реконструировать систему отношений между
'разнопорядковыми феноменами, он тщательно устанавливает,
принадлежат ли. эти феномены к одной временной плоскости. В этом
смысле.-г его' .позиция отличается от броделевской теории
■множественности времен - “времени большой длительности55,
“времени конъюнктур55, “событийного времени5’
Дюби с симпатией относится к марксизму. Однако он считает,
что необходимо уточнить и модифицировать определенные
положения исторического материализма, “изменить соотношение
элементов55, с тем, чтобы модель отвечала особенностям изучаемой
эирхш Он предпочитает понятие не “феодального55, а
^шшбриального способа производства55 Это терминологическое
уточнение продиктовано тем соображением, что при феодализме не
столько существовал примат экономики над политикой, сколько
политика доминировала над экономикой. Решающей в социально!
жшни была не собственность на землю и иные средств-*,
производства, а власть господина над людьми. В силу обладанш
этой властью, судебной, политической, военной, глава сеньории moi

Школа "Анналов"- "Новая историческая наука91
организовать эксплуатацию крестьян. Изменения в распределении и
структуре власти играли более существенную, даже решающую роль
в развитии общества в Х-ХП веках, нежели экономика. А если точнее,
полагает Дюби, то в средневековую эпоху едва ли вообще
существовали раздельно экономика и политика, собственность и
власть, - они образовывали нераздельное единство. И именно в связи
с анализом производства, собственности, купли-продажи и
потребления особое значение приобретает исследование
ментальностей,
Так, изменения в аграрном строе и формах поселений
невозможно объяснить одним только развитием производительных
сил. Так, например, расчистки земель в обширных лесных массивах
были ’ в ХП веке блокированы потребностью знати устраивать
большие охоты для своих вассалов, а также потребностью монахов
укрыть в “пустыне” (т. е. в глухих лесах) свои отшельнические кельи.
Равным образом, Дюби не склонен видеть в средневековом
государстве только аппарат принуждения, стоявший на службе
господствующего класса; следует учитывать, что монархия
выступала в роли арбитра между господами и эксплуатируемыми,
создавая при этом вокруг себя собственную социальную группу, на
которую могла опираться. Что касается церкви, то и она как бы
возвышалась над обществом.
Дюби, таким образом, полагает, что невозможно выделять
какой-либо один фактор в истории в качестве “последней
инстанции”, - таковой не существует. Речь не может идти о
какой-либо однозначной жесткой детерминации. Упрощенная идея
противопоставления определяющих базисных (infra) и
поверхностных надстроечных (supra) пластов методологически
порочна в принципе. В действительности, на лицо некая
“глобальность”, и в ней можно вычленить корреляции, связи,
взаимные “вертикальные” и “горизонтальные” соответствия. И
марксистское понятие ’‘общественная формация” как “адекватная и
полезная метафора” такой глобальности" отражает ее упрощенно и
лишь отчасти.
“То, что я пишу, это моя история, - утверждает Дюби, - и я не
намерен скрывать субъективности собственных высказываний... У
меня нет особого вкуса к теориям: мое депо-раб охать... Я убежден в
том, что мы должны исходить из конкретного. Меня интересуют

fit.
Шкот “Анналов” - “Новая историческая наука
9*
люди прошлого, оставившие какие-то следы” Эти "следы” - данные
источников - организуются историком, который устанавливает
между над некие связи. И неминуемо, при установлении таких
"дишаратных” связей между данными источников особую роль
играет "воображение” историка. И такое "воображение5'
лодашается лишь на ’стадии обдумывания уже собранного
материала, при его упорядоченности. Теория здесь как бы не причем
[125|. Очевидно, такое высказывание довольно экстравагантно и
потому требует комментария. Трудно сказать, насколько применима
да конкретных исторических исследований общая философия
шпорен [62]. Но- существует пшрокое поле собственной спепиальной
методологии истории; в него входят отнюдь не одни только самые
вбкше теоретические предпосылки и постулаты, но и более
йеролвенн© затрагивающие ремесло историка системы понятий
к 'методов исследования. Имеются в виду так называемые "теории
среднего уровня” которые, с одной стороны, опираются на
ирикшшы. а с другой - выработаны именно для
дттй -отрасли знания. Применительно к истории, а точнее, к
нробпшатже ^Нобой исторической науки” речь, несомненно.
должна Еда
Гг Т;
о
_	v*
таких принципах.
.у:
как
’ история-рассказ и
тотальная история" ^ментальность55 или
'картина мирабу проблемы соотношения динамики и статики в
• историческом процессе или множественности временных ритмов в
истории. Это -и вопрос о соотношении элитарной ("ученой”;
культуры.- и религиозности с культурой "неофициальной”
ГшродноГг};.. и вопрос о формировании и распространении
культурных моделей, шш проблема "многослойносги55 человеческого
сш-яакия и г. я.-. Все эти проблемы непосредственно вытекают из
лопшз профессии историка - поэтому они - методологические
[ историйкой науки.
есгвеянсс что у историков всегда имеются теоретические
которыми они руководствуются, только у одних они
ш, а другие пользуются ими, не вдумываясь в них. А
Неосшнаняое пользование методологией ведет к нечем кости в
даугашшее проблем- и в осмыслении полученных результатов. Не
’’ррщвая. должного значения теории и пола!ая, что интуиция и
дни
е - вполне' достаточные средства, для тою, чтобы
Совладать с материалом и реконструировать опрел елей ими фря| мсит

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука”
действительности далекого прошлого, ученому приходится при
объяснении исторических явлении довольствоваться догадками или
упрощенными схемами.
Поэтому ясно, что у Дюби есть своя методология. Он
предпочитает ее называть “идеологией” Ее суть - определение
характера ментальности через систему социальных связей, или через
систему власти и служения - той самой идеи, которой, по его мнению
подчинены экономические отношения в феодальном обществе.
Понятие служения, как и непосредственно с ним связанное
понятое иерархии - центральная социальная идея этого общества,
пронизывающая все отношения - от отношений верующего с
Господом до отношений подданного с господином и от устройства
церкви до брачной жизни. Идея служения объединяла аспекты
социальные и религиозные с аспектами ментальными.
эмоциональными, и поэтому она распространялась даже и на любовь
трубадура к даме. Представление о преобладании целого над частями
также было неотъемлемым компонентом феодальной ментальности.
Каждый индивид и каждый социальный разряд существуют не сами
по себе и не ради самих себя, - они мыслимы только б качестве
компонентов социального макрокосма. И именно поэтому* Дюби
формулирует в качестве доминанты феодального строя понятие
служения и власти как принцип, по сути дела, мет слотогический.
Подчеркивая, что феодализм есть способ производства
система отношений зависимостей, и сеть правовых институтов,
специфическая военная организация господе; вуюшего класса, он
обобщает это в формуле: "'Феодализм- - это ср едневек о бы й тип
ментальности” "disposition d’esprif* [127, 765-779].
Ибо феодальная ментальность, пронизывающая все аспекты
общественных отношений, от пооизводственнык до семейных и от
юридических до художественных, определяла историческую
индивидуальность западноевропейского средне векового общества В
самом деле, поместная организация хозяйства, с крупными
землевладельцами - обладателями частной власти п с зависимыми
и
и
крестьянами, существовала в разного тиле общее гьах и. в разные
эпохи. Равным образом, военный строй тяжеловооруженных
конников также нс являлся специфическим отличием средневекового,
Запада. Однако крупное землевладение древнего Востока
имперэторско! о Рима с "папскими земледельцам* щ

Шшй иАтюшп* "Новаяисторическая туки"
превращалось в феодальное, и сидящий на коне воин тем самым ешс
не становился рыцарем [57j.
Уникальной в истории была специфическая природа этики
(“теории действия”), системы ценностей и ментальности, связанной
принципом служения, которое, не превращало низшего в раба или
холопа и оставляло место для развития личности, И если феодализм
невозможно полностью сводить к одной лишь ментальности, то
вместе с тем его невозможно и понять, не приняв в полной мере в
расчет особенностей ментальностей средневековых европейцев. В
ментальности, таким образом, фокусируются основные “силовые
линии**, пронизывающие общество.
Сказанное означает, что Дюби, как представитель “Новой
исторической науки”, как бы “спрямляет” связи между материальной
жизнью и ментальностью. Руководствуясь принципом “глобальной”
или “тотальной” истории, он не стремится при этом разработать
такую теорию объяснения исторических феноменов, которая
позволила бы им объять социальное и ментальное, культуру и способ
производства. Напротив, “я убежден, - пишет он, - в неизбежной
субьективности исторического исследования, моего, во всяком
случае... Я не выдумываю, впрочем, выдумываю, но стараюсь
обосновать свои изобретения на возможно более прочных опорах и
строить, исходя из строго критически проверенных показаний,
возможно более точных свидетельств” [125; 44]. Для подтверждения
этой идеи субъективности Дюби ссылается на то, что он не ближе к
истине, чем историки XI и XII веков, чьи труды он изучает. У
каждого т своя собственная интерпретация, и все они совершенно
равноправны. Он согласен с мыслью Люсьена Февра о том, что
разные эпохи создавали свое представление о прошлом, свои Рим и
Афины, свои Средневековье и Ренессанс.
Если, по старой и “доброй” марксистской привычке, “наклеить
ярлык” на Дюби, то такой подход следует называть историческим
релятивизмом. Он, разумеется, продуктивен, ибо предохраняет от
прогрессистских восторгов. Ведь идея, будто бы до нас люди плохо
понимали смысл истории, а мы, находясь как бы на ее “вершине”
способны все увидеть яснее, правильнее и глубже эта идея просто
глупа, она - высокомерная иллюзия. Совершенно ясно, что взгляд на
историю как компонент картины мира меняется вместе с ходом
щяорт й с изменением перспективы, и каждая эпоха дает
74
assrr.trrv»

Школа "Анналов " - иНовая историческая наука *'
собственную оценку исторического прошлого. С другой ел ораны. как.
все же пони-мать термин Дюби ‘‘моя история' Вель историк лишен не
поэму, не роман и не картину. Видение исторических явлений
которое он предлагает, есть конечно, его личное видение но только
ли его одного? Ведь то, что мы пишем, это непросто наше
субъективное видение историп, это один из вариантов современного
ее видения, опирающегося на достигнутый уровень знаний и методов,
И если мы выполняем все требования, предъявляемые нъте к
историческому труду, то можно рассчитывать, что полученные новые-
результаты исследования будут введены в научный оборот
восприняты коллегами и общественной мыслью.
Давно установлено, что творческая работа гуманитария совер¬
шается и, надо полагать, б уде!' совершаться оренму шественно
“единоличными” усилиями. Известно выражение, что “яичко
золотое, а не простое, снесла курочка Ряба, но отнюдь не моецньш
научно-исследовательский институт” Но корпорации
ученых-гуманитариев непросто возможны-они необходимы. Потому
как распознать то, что снесено именно золотое яичко, - привилегия
коллектива, научной общественности, читателей. Работая у своего
“верстака”, член цеха историков мысленно ориентируется на
критерии,' выработанные его средой. В этом смысле история,
которую он разрабатывает - не только его, она общая.
Очевидно, этими соображениями может определяться место
самого Дюби в Школе. “Анналов” Несомненно, что его труды эго
ее “золотые яйца” И по гордому определению самого Дюби, нет
“Новой исторической науки” и “новых” историков - просто се it
историки хорошие и плохие. А если они хорошие, то уже одним зшм
становятся и “новыми” И хорошими они могут быть ЛИШЬ При
условии, если постоянно разрабатывают новые методы исторической
критики применительно к своим новым задачам [125].
Одной из существенных сторон изучения ментальности Дюби
считал проблему воссоздания исторической памяти. Занимаясь
крестьянами средневековья, он пытается выяснить, что “про исходи до
в голове крестьянина той эпохи?” Это очень грудная и неооычкая
задача. Ведь ясно, что историческая память селективна, п в этом
отборе очень много отсеивается. Применительно к Средневековью
видимыми в памятниках остаются одни лишь вершины, предельные
точки социального здания. Именно поэтому большинство нещршов,.

Школа аАтолов " - “Новом историческая паука59
пытаясь выяснить такие аспекты, как "образ мира простолюдина”,
положение женщины, формы брака, отношения родства и
сексуальности той эпохи, вынуждены были об этом вопрошать,
собственно, только высшую аристократию. Действительно, основные
труды Дюби посвящены истории рыцарства и аристократов. Что
касается других слоев общества, то он здесь лишь ставит проблемы
извлечения соответствующей информации из имеющихся
источников. По его убеждению, просто раньше не было интереса к
этим проблемам, а потому отсутствовала и воля разрабатывать
новую методику исследования источников, которая заставила бы их
"разговориться”
Дюби полагает, что до тех пор, пока не поставлен новый
вопрос, исторические источники молчат [49; 54]. Создается иллюзия,
будто данная проблема не разрабатывается именно из-за отсутствия
материалов. Однако достаточно четко сформулировать новую
проблему и осознать ее важность, как обнаруживается, что
положение не так уж безнадежно. Подобным образом обстоит дело и
с ментальностью, культурой, образом мира, существовавшим в
головах средневековых простолюдинов. Нужно лишь умело
"опрашивать" источники, знать, как к ним подступиться. Такой
подкод перекликается с мыслью Д. Коллингвуда о том, что если
источник умело "пытать”, то он "сознается” [62].
Это касается таких массивов исторических памятников, как
жития святых (где содержится множество указаний о верованиях и
поведении простолюдинов, язычников и христиан, сведений о
повседневной жизни, сообщений о политике церкви по отношению к
народу), и "покаянные книги” (любые сведения от людей,
пришедших на исповедь), и “visiones” (записи рассказов людей,
которые якобы побывали на том свете, но возвратились к жизни с
тем, чтобы поведать окружающим о муках, ожидающих грешников, и
о радостях, кои заслужили праведники). Большинство визионеров
простолюдины. В их повествованиях раскрываются неожиданные
стороны христианства в его народном восприятии, представления о
пространстве и времени, о душе и загробном суде, которые нередко
широко расходятся с теологическими доктринами.
Это касается и проповедей, обращенных к народу, где монахи
и священники использовали ту систему представлений, ко торая была
присуща их аудитории, и формул благословений и заклятий п
—Y-tV---,	-щ пт.

Школа “Анналов" - "Новая историческая наука"
“exempla” - дидактических “примеров” которые в совокупности
представляют собой целую энциклопедию народной жизни едва ли не
во всех без исключения ее проявлениях. Во всех этих источниках
скрыты необозримые массивы сведений о ментальности людей, не
принадлежавших 'к аристократической вершине	феодальной
пирамиды. Они позволяют проникнуть в пласты культуры более
“глубокого залегания”
Попытка реконструкции, “воскрешения” этого потонувплего
мира верований, ценностей, обычаев, моделей поведения целой
культуры, оказавшейся в источниковедческом	отношении
оттесненной как бы на задворки истории - заманчивая задача. Если
историк этим не занимается, то он оказывается в положении
сообщника в “заговоре молчания, составленном тысячу лет назад”
Поэтому нужно искать возможности прорваться к духовному миру
этих “простецов”
Таким образом, по Дюби, к>'льтура возникает прежде всего
лишь вблизи источника власти, вокруг государей, и лишь затем
находит отклик в нижних этажах социального здания; там
происходит вульгаризация аристократических моделей и их
ассимиляция другими слоями общества. При этом, культурные
модели могут распространяться уже горизонтально, и даже в
какой-то мере “снизу вверх” Последнее обстоятельство
подтверждается следующим. В средневековом обществе основные
культурные модели оказываются, как правило, моделями
религиозного поведения, выражают установки в отношении к
христианским истинам. Воплощение идеального образца человека -
святой. Но историкам хорошо известно, что культ святых во многих
случаях складывался вопреки церкви, многие деятели которой
опасались профанации религии. Стихийно возникавшее поклонение
тому или иному святому выражало скорее потребность верующих
иметь близкого и “собственного” заступника, нежели глубину
религиозного чувства. Установлено что и жития святых подчас
возникали в результате своего рода “сотрудничества*
благочестивого автора с народной устной традицией. Таким
образом, данная культурная модель формировалась не только и н<
столько на “верхах” общества, сколько в совсем иной социальной п
интеллекту ал ь н о и с рсде.

if	Школа14Аталт " - °Новая историческая наука ”
Мала тога» когда были введены инквизиционные процессы
канонизации, проводившиеся папской курией, то значительное число
местных святых, не было канонизировано за отсутствием
достаточных ""доказательств” их святости. Однако им продолжали
поклоняться на местах, и духовенству,, чтобы не потерять контактов с
паствой, приходилось с этим считаться. Именно так культурная
модель навязывалась низами верхам.
Особенно ярко это можно увидеть в “рождении чистилища”
Идея чистилища сформировалась не только в результате эволюции
схоластической мысли богословов. Они в конце концов придали ей
завершенную концептуальную форму и легализовали существование
чистилища на “карте” потустороннего мира; в середине XIII века
папа утвердил догмат о чистилище. Но как смутный образ,
выражающий неодолимую жажду верующих сохранить надежду на
спасение, хотя бы после временного испытания адскими муками,
чистилище может быть найдено в “видениях” того света уже в раннее
Средневековье, Эту модель мира формировали страхи и чаяния
“простецов”, а лишь затем она получила оформление и санкцию
теологов. По сути,, идея чистилища - это в
структурно-антропологическом смысле идея инициации,
перенесенная универсальной религией христианства на небеса
Это'же относится и к образу ведьмы. Известно, что на про¬
тяжении длительного периода вера в ведьм и их способность к
трансформациям и ночным полетам, в то, что они участвуют в
.шабашах и обладают сверхъестественной силой вредить людям и их
имуществу, - эта вера расценивалась церковью как богопротивная и
преследовалась. Но со временем церковь признала способность ведьм
вступать в союз с дьяволом. Народная "‘культурная инициатива”
была таким образом легализирована и ‘"спущена” в виде
идеологического принципа. Начались официальные преследования
ведьм* С конца XV И до середины XVII века “охота на ведьм”
цркняла чудовищные масштабы [31].
Таким образом, очевидными становятся пути образования
культурной модели “снизу” и “сверху” - она распространяются в
толще общества, а затем перерабатываются интеллектуалами и
получают концептуальное оформление, и в переосмысленном виде
становится инициативой культурной элиты. Дюби убежден, что
П

Школа "Анналов и - "Новая историческая наука”
использование таких моделей при изучении ментальности в любую
эпоху чрезвычайно продуктивно. Наверное, с-.этим стоит согласиться.
Всесторонний обзор творчества Жоржа Дюби требует,
очевидно, специального труда, а не главы в книге. Тем более, это
творчество не окончено: Дюби сейчас, правда, уже далеко за 70, но он
вполне активен. Особую популярность ему принес телесериал по
истории Европы, где он соорудил, по собственному выражению,
“конструкцию, которая послужила основой для зрительной
информации” Текст фильма стал основой для книги и издан на
русском языке под названием “Европа в средние века1' [49]. На этом
фоне научный путь Дюби представляется в виде последовательного
расширения исторического видения: от истории экономики - к
истории социальных отношений - к истории культуры, систем
ценностей, ментальностей и художественного воображения - к
постижению социально-культурной целостности.
При этом происходит не простая смена тем и сюжетов
исследования, но углубление в тот же самый предмет: общество
рассматривается с разных пунктов наблюдения, и взор историка все
дальше проникает в его структуру. В намерения Дюби входит
комплексный охват социальных и экономических отношений и
“координированных” с ними феноменов духовной жизни. Так, он
изучает связи между спиритуальностью и этикой монахов и их
хозяйственной практикой, что позволяет по новому взглянуть на
произведения искусства и церковной архитектуры. На этом подходе
основана его обобщающая монография “Эпоха соборов” (1976), где
исследуются встречи и пересечения искусства и общества методом "в
чувствования” Этот же метод явился основным для подготовки его
знаменитого фильма о европейском средневековье.
В исследовании о семье, браке и положении женщины во
Франции на .протяжении Х-ХП столетий эти коренные формы
человеческих отношений выступают в связи с отношениями
собственности, правом наследования, с социальной, церковной и
политической системами. В конечном итоге изучение брака и семья
дает Дюби возможность рассмотреть вопрос о том, как
функционировало феодальное общество, ибо в брачно-семенных
отношениях увековечивали себя определявшие его структуры. На
браке строились системы родства и все общество. "Брак представлял
собой камень свода социального здания” и поэтому историк не в

if	Шкала "Анналов " - *Новая историческая наука ”
состоянии понять природу феодализма, если он не знает тех норм, в
соответствии с которыми люди вступали в браки.
Дюби прослеживает изменения, которые претерпевал брак, в
их широкой обусловленности многоразличными факторами, не
выделяя каких-либо решающих моментов. В обстановке “феодальной
революции” конца IX - начала XI вв. брак играл роль важнейшего
эдедцгва формирования сеньориальных союзов. Понятию
причинности Дюби предпочитает понятое корреляции. Но наряду с
этим он прослеживает зависимость представлений о браке и семье от
сдвигов в экономическом строе общества (рост городов и
производства, расчистка новых земель, расширение доходов
сеньорий И т. п.). Две модели брака, светская и церковная в их
меняющихся соотношениях оказываются эпифеноменами глубинных
социально-экономических процессов. Подобные исследования также
позволяют связать историю ментальностей со всей основной
историей.
В частности, Дюби решительно возражает против склонности
историков приписывать людям других времен собственные
представления об эмоциональной жизни. Любовь в XI веке, по его
мнению, не имела ничего общего с любовью современной, и браки, в
особенности браки царствующих особ, представляли собой прежде
всего проблему династическую и потому были делом родственников,
не заботившихся о чувствах лиц, вступавших в брак.
Итак, по мнению Дюби, одной из важнейших задач
современных наук о человеке заключается в том, чтобы “в рамках
нерасторжимой тотальности” выявить взаимодействия
экономических условий с одной стороны, и комплекса моральных
предписаний, систем ценностей идеальных представлений и моделей
доведения с другой. Без изучения ментальных установок невозможно
Изучение истории общества. Надо полагать, в такой установке
Отчетливо, намечается путь перехода от изучения тех или иных
дощжтов видения мира и поведения людей к последовательно
.культурно-антропологическому видению истории, которое было бы
($еп|ЮСтранено не только на верхнюю, видимую часть “айсберга"
№ и на скрытые от прямого наблюдения его основные массивы.
Надо полагать, преемственность с Марком Блоком и
Люсьеном Февром здесь отчетливо ощущается. По Блоку,
Ментальность обуславливается взаимодействием между самыми

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука”
различными силами и факторами, определяющими человеческие
деяния. Подвергаясь всевозможным воздействиям и давлениям со
стороны этих факторов и видоизменяясь в результате их давления,
ментальность вместе с тем образует ту атмосферу, тот “эфир”, в
котором эти силы и факторы действуют. Все социальные феномены,
от экономики, структуры общества и до верований и политических
кризисов, говорит Блок, “смыкаются в человеческом сознании” [!6;
82-89],
Имейно здесь, по Дюби, “камень свода” исторического иссле¬
дования. Речь должна идти как об обоюдных влияниях и
взаимодействиях (экономика влияет на сознание, но и сознание в
свою очередь влияет на экономику), как о ‘'корреляциях” (поли¬
тический строй и социальная структура “соотнесены” с искусством и
религией), так и том, каким образом все эта факторы фокусируются и
преломляются в сознании людей, становясь стимулами их
социального поведения и моделируя его специфическим для данной
эпохи и культуры способом. Это преломление оказывается, как
демонстрируют труды Дюби, сложными подчас “искажающим”,
трансформирующим действительность. Но историк должен
исследовать действительное содержание человеческих умов и
находить в них исторически обусловленную картину мира.
Картина мира не исчерпывается теми или иными аспектами
или фрагментами ментальности; в принципе она охватывает все без
исключения стороны человеческого мировосприятия. Изучение
картин мира, которые сменяются в истории и налагают свой
неизгладимый отпечаток на сознание, определяя все формы
социального поведения людей - именно такими, представляется
движение Февра, Блока и Дюби от осмысления ментальности к
культурно-антропологическому пониманию истории.
Глава 5.
“Неподвижная история”. Эммашоэль Леруа Ладюри.
Работы Эмманюэля Леруа Ладюри, профессора Колллеж де
Франс, члена редколлегии журнала “Анналы”, директора
Национальной библиотеки в Париже, почти никогда не издав&Ш%
на русском языке. Лишь одна его работа “История климата с 100#
года” появилась в 1971 году маленьким тиражом, вероятно*

if	Школа "Анналов"- “Новая историческая liavka”
проскользнув мимо бдительного ока цензуры в Геометеоиздате.
Известно лида два отклика на его работы [76]. Между тем, это
известнейший историк. “Леруа Ладюри - наиболее знаменитый
яреддащтшь третьего поколения "анналистов” Его труды, по
ашрод, изучаемой снизу - непревзойденный образец” аНет
штакего сомнения в том, что на протяжении двух последних
десятилетий Э. Леруа Ладюри остается одним из самых
оригинальных, динамичных и богатых воображением историков но
всем мире... Он обладает уникальной способностью завладевать
вниманием массовой аудитории, сохраняя при этом уважение и
восхищение своих коллег по профессии” [50].
"О ^тотальной истории" легко говорить, но ее очень трудно
разрабатывать... Можно было бы сказать, что она вообще
недостижима для исследователей источников, если бы не профессор
Э, Леруа Ладюри и его книги”, - считают американские историки [50;
166-179]. Из этих книг наибольшую популярность завоевала
"Монтайкл Окситанская деревня в 1294-1324 гг.” [157]. Это - “лучшее
культур антропологическое исследование крестьянского общества,
когда-либо созданное историком”; “это захватывающая книга
представляет собой триумф искусства историка”, "наилучший вид
исторического исследования... чосеровская галерея живых
средневековых людей”, “шедевр этнографической истории...
сенсационная демонстрация мыслей, чувств и занятий рядовых людей
прошлого” [50]. Успех “Монтайю...” был ошеломляющ и
беспрецедентен, подобными массовыми тиражами книги по истории
средних веков в Европе еше не выходили. Не исключено, что “секрет
успеха заключается в том, что книга во всех деталях изображает
скандальное и всеядное сексуальное поведение местного
свянхенникагеретика в начале XIV века”, как полагает один из
американских рецензентов. Однако, "из покрытых пылью
протоколов допросов, - отмечает другой критик, - Леруа Ладюри
сумел извлечь живую историю простых людей и открыл перед нами
•возможность увидеть мир. считавшийся навсегда забытым” [50; 166-
Ш
Очевидно, к Э. Леруа Ладюри наиболее подходят слова Марка
Шот о том, что историк подобен сказочному людоеду: где пахнет
ц$тштшй, там, он знает, его ожидает добыча. Леруа Ладюри ищет
П ттт* именно людей в истории далекого прошлог о - при том не
Ш
gacagg*ncaao

Школа “Анналов"- “Новая историческая
“великих людей”, не знатных господ, видных религиозных деятелей,
мыслителей или поэтов. В центре его интересов - ‘'люди без архивов”
крестьяне и ремесленники, неграмотные простолюдины, которые не
были в состоянии оставить собственные свидетельство о себе и своей
жизни. Но историк находит способы заговорить это
“безмолвствующее большинство” тогдашнего общества.
Применяемый Леруа Ладюри метод исследования поведения и
содержания сознания крестьян Средневековья - это, по сути, метод
этнолога, но только “лишь” с тем различием, что историк общается с
изучаемыми людьми не непосредственно, а задавая источникам те
вопросы, с которыми этнолог, работая в полевых условиях, приходит
к людям, являющимся предметом его изучения. Поэтому свой метод
Леруа Ладюри называет “этноисторическим”
Леруа Ладюри принадлежит к числу тех исследователей,
которые ясно осознали необходимость изучения народной
религиозности и культуры. Эти историки отвергли презумпцию
старой историографии, согласно которой о духовной жизни
общества можно судить, опираясь на знакомство со взглядами и
верованиями элиты. В противоположность этому новое направление
в исторической науке исходит из мысли о множественности
культурных традиций и о различиях между религиозностью и
культурой образованных и необразованных, духовенства и мирян,
знатных и простолюдинов, крестьян и горожан. Историки,
принадлежащие к новому направлению, осознают всю важность
изучения поведения и взглядов самых широких слоев общества..
Редкие прорывы историков к духовной жизни народа в
прошлом,1 которые иногда все же удается осуществить,
свидетельствуют о том, что наряду с официальной и апробированной
церковью картиной мира существовала другая., “альтернативная”
картина мира. Эта “другая” культура опиралась на собственную
систему мировидения и на свою особую систему ценностей.
Наибольшая заслуга в деле расшифровки “иероглифов* народной
культуры и религиозности Средневековья и начала Нового времени
принадлежит, несомненно, Леруа Ладюри. -Историк даец:
возможность нам, людям конца XX столетия, вступить в своего рода
диалог с людьми, жившими более пол тысячелетия назад. Эти люди
трудились, вели семейную жизнь, любили своих детей, умирали,
враждовали и грешили - совсем, как мы. И вместе с тем, если сущть
т

щ	Школа “Анналов " - “Новая историческая паука”
по их верованиям и привычкам сознания, если пытаться уловить их
картину мира и реконструировать их систему поведения, они были не
такими, как мы,
И именно это противоречивое сочетание сходства и различия,
близости и дали, понятного и загадочного, банального и
парадоксального делает знакомство с далекой культурой столь
заманчивым и притягательным для Современного человека. То, что
Леруа Ладюри сумел с большим искусством и проникновением
раскрыть мир крестьян пиренейской деревни начала XIV века,
правомерно сделало бестселлером его серьезное научное
исследование, а самого автора - своего рода “сейсмографом”
западной исторической науки, настолько он полно и чутко выражает
ее основные тенденции и научную проблематику - по сути,
проблематику историко-культурной антропологии.
Книга о “Монтайю.. ” - самая известная и прославленная
работа Леруа Ладюри, в которой шире и детальнее, с более близкой
дистанции, чем других, представлена жизнь средневековых крестьян.
Альбигойская ересь катаров, подавленная в Южной
Франции в первой половине ХШ века, не исчезла, однако, вовсе. Она
наша свое прибежище и даже возродилась в менее доступных
горных областях, в частности, в пограничных районах между
Францией и Испанией. Для расследования и искоренения ее в 1318г.
в графство Фуа были посланы инквизиторы, возглавляемые
епископом Жаком Фурнье, будущим папой Бенедиктом ХП. На
протяжений ряда лет, вплоть до 1324 г. инквизиторы провели в
селении Монтайю почти 600 подробных допросов приблизительно
сотни местных жилгелей-еретиков. Среди них были несколько дворян,
священников, котаркев, но подавляющее большинство
подследственных составляли простолюдины - крестьяне,
ршшшшцш!. кабатчики из селений Монтайю и Сабартес. Около
половины их составляли женщины. Часть допрашиваемых
содержалась в тюрьме, а другие находились под домашним арестом.
Шътш. применялись лишь в исключительных случаях. Основным
способом давления было отлучение от церкви или содержание
зактчёвкых в оковах на хлебе и воде. В ходе продолжительных
допросов, записи которых занимают подчас десятки страниц, Фурнье
старается вшсшггь умонастроения крестьян и крестьянок,
щтредосттвя км возможность максимально высказаться, с тем,

Школа “Анналов” - “Иовам историческая наука *
«■I1 'ГЧ уцц-лич I ■»
чтобы составить исчерпывающе ясное представление об их
еретических манихейских заблуждениях. Но в ходе допросов сами
собой всплывали темы, которые касались различнейших сторон их
мировоззрения и жизни.
Записи секретарей инквизиции содержат необыкновенно
богатый материал, который позволяет современному историку,
вооруженному вопросником этнолога, реконструировать многие
черты картины мира крестьян в эпоху, не оставившую никаких
других прямых их заявлений. Именно состав и направленность
вопросов, задаваемых историком источникам, более всего
обнаруживают особенности его методологии. Леруа Ладюрп
полагает, что учение еретиков, аки всякое другое, не висело в
воздухе - оно проникло в сознание определенной группы людей,
воздействовало на них, на их поведение, и одновременно получало от
них некие импульсы, неприметно трансформируясь и
приноравливаясь к уровню их сознания и к их неосознанным
потребностям. Поэтому доктрины еретиков нужно изучать в более
широком контексте, включающем их видение мира.
Эти новые проблемы и ставит перед собой Леруа Ладюри. Он
подчеркивает, что изучает не ересь катаров, а именно ментальность
крестьян. Каковы быт и повседневные заботы простых людей конца
XIII - начала XIV века, их хозяйство, природное и социальное
окружение, их семейная и сексуальная жизнь, их отношение к детям,
их чувства и мысли? Что представляли с-обой отношение крестьян к
миру и к себе подобным, их религиозные верования, их мифы и идеи
о душе, смерти, спасений и потустороннем мире? Как они,переживали
время п пространство, воспринимали ли они каким-либо образом
историю? Можно ли узнать что-либо об их самосознании к с
диктуемом им социальном поведении? Постановка этих новых
проблем потребовала по-новому подойти и к вопросу об источниках
и о методах их исследования. Такой подход к историческому сю:кеп
сделал “Монтойю” по праву одним из шедевров, вышедших и.
мастерской “анналистов’' Для того, чтобы понять ее научнук
ценность, следует обратиться к содержанию самой книги.
Она состоит из двух частей. Первая называется “Экологи*
Монта то: дом и пастух" В ней характеризуются сельское хозяйстве
п основная ячейка социальной,
религиозной и культурной жизни - “дом
иму ществен н ой,	семей ной
” (osial), неделимое владённ<

Школа “Анналов " - иНовая историческая наука ”
семьи, магически защищенное судьбой или “звездой” Boraieiuu
семьи выражалось в размерах земли, которой она владела, в чисю
голов скота, прежде всего овец, и менее всего в обладании деньгами,
их здесь было немного, и они не играли существенной роли в обмене
Жизнь на пастбище и жизнь в доме - два полюса существования
большинства мужчин Монтайю, они-то и определяли основные
черты ментальности местных жителей. Что касается отношении
местного населения с внешним миром и властями, то хотя формально
Монтайю подчинялось феодальным господам - королю Франции,
графу Фуа, шателену, байи, в церковном отношении - епископу
Пармье, на практике не эти властители играли главную роль в жизни
крестьян. В “спокойные” периоды Монтайю представляло собой
микрообщесгво, среди членов которого социальное разделение
проходило не между знатным дворянством, здесь почти вовсе не
показывавшемся, и крестьянским коллективом, а между мирянами и
духовенством. Решающее влияние в этом микросообщсаве
принадлежало нескольким наиболее могущественным семьям,
которые привлекали к себе сторонников, соперничали и враждовали
между собой.
В Монтайю, пишет Леруа Ладюри, можно наблюдать борьбу
за влияние и власть между отдельными группами, сельскими
кланами, которые использовали покровительсгво, дружбу, браки, но
невозможно обнаружить классовую борьбу угнетенных против
эксплуататоров. Отношения власти здесь были как бы “ниже” уровня
феодальных и вотчинных структур. Исследователь не склонен видел ь
в этом какого-либо исключения из общего правила. Анализ
микрообщесгва в Монтайю, считает он, позволяет понять структуру
общества в целом. Монтайю, конечно, только капля в океане, но
благодаря “микроскопу”, каким явились протоколы Жака Фурнье,
можно разглядеть “первичные тела” Это - наблюдение огромной
значимости.
Вторая и главная часть книги - “Археология Монтайю: oi
я$ыка тела к мифу” - содержит анализ мировоззрения, основных
культурных ценностей, бытовых привычек и этических предпосылок
дашального поведения местных жителей. Подавляющее
.большинство их неграмотно, они живут в условиях господства
уДОДОЙ культуры. Учение церкви усвоено ими поверхностно и
ЛОдобразно. Их представления о времени расплывчаты, и контраст

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука*'
между точными датами в протоколах инквизиторов и гадательными
указаниями на время того или иного события в рассказах
допрашиваемых крестьян бросается в глаза: эго контраст двух
культурных традиции, церковной, ученой, с одной стороны и
крестьянской, фольклорной, с другой. История почти вовсе
отсутствует в культуре Монтайю. Эти люди слыхали о сотворении
мира, грехопадении прародителей, и они ожидают предстоящею
Страшного суда. Таким образом, намечены предельные рамки
истории, как ее мыслил средневековый человек. Если же речь заходит
о ближайших исторических событиях, го обычно они относятся ко
времени после 1290-го или даже после 1300 г “Островок времени" на
котором живут крестьяне, омывается преданиями, мифами, сказками.
Жители	Монтайю	отличаются	повышенной
эмоциональностью, они часто и легко плачут Они ищут друг у друга
вшей, но редко и неохотно моются, придавая большее значение не
гигиене тела, а ритуальной чистоте рта и рук. Едят и пьют они
общей посуды, спят по несколько человек в одной постели. В эгоп
далекой от городской цивилизации деревне отнюдь не царит
строгость нравов и проповедуемая церковью аскетическая мораль
Напротив, это общество сексуально толерантное. Среди лиц
которые дали свои показание, есть и прелюбодеи, и проститутки, и
гомосексуалисты, и насильники, не говоря уже о многочисленных
незаконнорожденных. Одна из крестьянок Монтайю признавалась
что имела связь со священником, причем оба не видели в этом
никакого греха. Но с тех пор, как эти сношения перестали доставлять
ей удовольствие, она стала думать, что они греховны. Согласно
убеждению крестьян, удовольствие само по себе не влечет греха и ю
что приятно людям, вступающим в половые сношения, не может и.,
нравиться Богу.
Наиболее могущественная семья в Монтайю - клан Клергон
славилась не только своим богатством, связями и влиянием, но
теми многочисленными любовными интригами, в которые были
замешаны ее представители. Особенно усердствовал на любовном
поприще уже упомянутый выше священник Пьер Клерг*. тайный
катар. Это был своего рода сельский Дон Жуан е рясе,
пренебрегавший христианскими заповедями и церковным целибатом
и не останавливавшийся перед тем, чтобы расправляться со своими
врагами, выдвигая против них обвинения перед инквизицией через
	——.			■			 ■	87

Школа “Анналов"- "Новая историческая наука"
посредство своих многочисленных любовниц. Некоторых .
совращенных им девиц он выдавал затем замуж, не порывая, однако
с ними любовной связи. Нужно отметить, что все знали о его половой
разнузданности, но никто ее не осуждал. Более того, муж одной и
наложниц Пьера Клерга заявил своей жене, что не возражает про»ив
ее сношений со священником, но пусть она поостережется дру■ ц\
мужчин [157; 158].
Мораль крестьян начала XIV века, как кажется, была к\.и
более свободной, нежели это может представляться: 10 пропетой
прихожан открыто жили “во грехе”, причем дурной пример подава л
сам священник. Любовь - понятие, употребляемое побольшей част
для внебрачных отношений. В этом крестьяне Монтайю солидарны с
провансальскими трубадурами. Брак не был союзом, в котором
могла культивироваться любовь. Ибо положение женщины в браке
тяжелое - мужья бьют жен, жены боятся мужей. Однако бывали
случаи, когда женщина возглавляла хозяйство и пользовалась
уважением своих сыновей.
Несмотря научение катаров, отрицавшее деторождение, у
большинства крестьян Монтайю было довольно много детей. В
противоположность бытующему ныне убеждению в том, что любовь
к детям - чувство, возникшее сравнительно недавно [107], крестьянки
и крестьяне Монтайю испытывали естественную горячую
привязанность к своим чадам и горевали в случае их смерчи. Таким
образом, не существовало разрыва между нашим отношением к
ребенком и отношением к нему людей Средневековья.
Старость начиналась после пятидесяти лет. Пожилых мужчин
было меньше, чем пожилых женщин, и они не были окружены
уважением. Болезни были причиной ранней смерти многих, но
протоколы инквизиции не дают возможности дать общую оценку
Продолжительности жизни. Зато они открывают другой аспект
отношения к смерти, характерный для катаров. Некоторые из них
.сознательно лишали себя жизни голодовкой, уверенные, что такой
род смерти (endura) гарантирует спасение души. Протоколы рисую»
драматические конфликты на этой почве между матерями, не
способными вынести вида своих умирающих от голода детей, и более
‘в ереси отцами, которые запрещали давать им пищу и
88

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука*
Вообще духовный мир населения пиренейской деревни
представлен в признаниях крестьян и крестьянок многосторонне и
весьма конкретно. Среди них распространена вера в судьбу и
существует представление о мире, которое может быть выражено
формулой “микрокосм/макрокосм” Вместе с тем Леруа Лалюри
находит лишь немного указаний на магию: ее отсутствие он склонен
объяснять преобладанием у катаров мысли о загробном
существовании над земными заботами.
Вера в Бога ритуализована и слабо затрагивает чувства
верующих. Священники читали проповеди и служили службу, но
часть их втайне была катарами. Кроме того, деятельность
священников в местности, “зараженной’' ересью, была затруднена.
Не все положения религии принимались на веру. Были люди,
которые утверждали, что Бог был так же рожден, как и все люди, и
что Мария понесла от Иосифа, и отрицали распятие Христа, Его
воскресение и вознесение. Была распространена уверенность в том.
что животные обладают душами и что человеческая душа состоит из
крови и исчезнет после смерти, хотя другие полагали, что она - из
хлеба. Отвергалась и идея о сверхъестественном творении и
божественном вмешательстве. Ни для катаров, ни в фольклоре
природа и материя не могли быть созданиями доброго Бога. Хлеба,
растения, цветы, погода, говорили еретики, - все это от дьявола и не
имеет никакого отношения к Богу. “Радикальные" дуалисты
полагали, что сатана существует в вечности с Богом. Более
умеренные еретики полагали, что Сатана был Им сотворен и в свою
очередь породил зло и мир. Но при этом катары считали свое учение
истинно христианским, а официальный каюлшшзм - “учением
фарисеев"
Население Монтайю испытывало глубокое, поистине еван¬
гельское отвращение к “богатству” Это отвращение разделяли п
катары и католики. Они видели в богатстве источник греха, в
особенности в богатствах церкви. Но и бедные не были популярны,
за одним лишь исключением, - если это были добровольные бедные
г. е. бедняки по убеждению, отринувшие земные богатства.
Заботы о потустороннем мире властно занимали сознание зль\
людей и наполняли их сердца тревогой. Они полагали, что души
обладаю! телесностью, ногами, руками, головой, они ощущают
холод и по ночам входят в дома, неся связки дров с тем, чтобы зажечь
—————	————и—дрц. 89,

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука”
очаг и погреться. Мертвые не едят, но пьют вино, и иногда за ном,
выпивают целую бочку. Они проявляют заинтересованное ц> ^
судьбах оставшихся в живых. Д. уши покойников постоянно
пребывают в движении, переходят с места на место. Они обтаю,
где-то поблизости от деревни. Они совершают паломничества на
дальние расстояния, останавливаясь в церквах. Эти покаянные
странствия подготовляют душу к новой смерти, к ее переходу
“место упокоения’1, которое находится где-то на земле. Досттн\ в
этого места, души умерших прерывают контакт с миром живых
Чисгилшце не упоминается. В видениях крестьян преобладает покои.
а не ад. Рай представляется в виде огромного дома, наподобие
крестьянского ostal. Фантазии жителей Монтайю рисуют скорее
призраки умерших, нежели души в христианском понимании. Но
помимо души человек имеет еще и дух, который может покидать геле
во время сна. Люди, таким образом, размышляли и спорили о жизни,
смерти и ‘‘последних вещах”.
Итак, использованные Леруа Ладюри материалы позволили
ему, по его словам, проникнуть в пласт более глубокий, нежели
красочная, но поверхностная оболочка феодальных и сеньориальных
отношений, описанием которой, за отсутствием других
возможностей, столь долго были вынуждены довольствоваться
историки. “Монтайю” - образец локального исследования.
Осуществленный Леруа Ладюри “микроскопический” анализ дал ему
возможность вывести на поверхность глубинные социальные и
метальные структуры, которые при всех присущих им особенностях,
были несомненно характерны для средневекового крестьянства. Тем
самым ему удалось вскрыть повседневный и потаенный пласт
средневековой культуры - взгляды, верования, модели поведения
крестьян. В этом большая научная заслуга Э. Леруа Ладюри.
Написанная до “Монтайю” докторская диссертация Леруа
Яадюри “Крестьяне Лангедока” (1966) [156] сразу же выдвинула его в
число ведущих представителей “Новой исторической науки"
йредает исследования - крестьянство южно французской провинции
$ XIV по XVIII вв. В центре внимания - экономические, демо¬
графические, социальные и социально-психологические структуры и
« подспудные изменения. Подспудные, ибо то, что занимает его
прежде всего - “неосознанная история” (histoire inconsciente), т. е.
втерла людей, которые не осмысляли своей собственной истории и
т

Школа "Анналов” - "Новая историческая наука*
г •
творили ее на уровне бессознательного. Это - “экодемография *
ушедшего в прошлое традиционного мира. Леруа Ладюри стремился
реализовать постулаты 'тотальной истории” и объединить
историческое исследование с исторической демографией и
географией, изучение экономики и социальных отношений - с
анализом ментальностей, не уклоняясь вместе с тем от рассмотрения
крупных событий того периода, таких, как Реформация, гугенотские
войны, крестьянские восстания. Все изученные им тенденции и
феномены охватываются понятием “большого аграрного цикла" В
этом ход мысли Леруа Ладюри сходен с ходом мысли Ф. Броделя.
Обобщение массовых и поддающихся счету источников дает
возможность Леруа Ладюри	изучать экономические	и
демографические процессы. Он обращается к теории
народонаселения Мальтуса. По убеждению Леруа Ладюри, эта
теория применима к Лангедоку XVI-XVII веков, но не ко времени,
когда она была сформулирована (179S г.). Мальтус был
“проницательным теоретиком в отношении традиционных обществ,
но он пророчествовал о прошлом” [156; 370-376J.
Однако задуманное Леруа Ладюри экономическое
исследование постепенно стало перерастать, по его признанию, в
нечто более сложное - в изучение живых людей, крестьян в их
социальном контексте. “Начав со складывания гектаров и
кадастровых единиц, - пишет он,- я кончил тем, *по мог наблюдать
деятельность, борьбу и мысли самих людей. Ибо экономическая и
основанная на тщательном смею история, сколь она ни ючна и ни
печерпыва'юща, сама по себе нс мота меня полностью
удовлетворить. Ведь она даст лишь грубую, хоя и необходимую
основу. Я убедился в том, что мальтузианские преграды на пули
развития (экономики и населения) были не только ма1ериаяьного
свойства. Я ощутил наличие огромного препятствия в виде
ментальных установок и начал подозревать о существовании
невидимых границ духовного порядка. наиболее трудна
преодолимых. Мало-помалу я научился обнаруживать эт прегра и»
в хронике безнадежных народных восстаний и в кровавой ис«орпп
крестьянской религиозности. Пользуясь всеми доступными мне
средствами анализа, я решился предпринять исследование тотальной
истории в ограниченных пределах одного человеческого общества*
[156; 10-14).
91

Школа “Анналов”- “Новаяисторическая наука”
Итак, от демографических и экономических аспектов жизни
крестьянства Леруа Ладюри логикой самого исследования был
подведен к осознанию необходимости разработки “тотальной
истории”, которая не просто охватывает наряду с материальными
аспектами цивилизации “также” и духовную жизнь, но делас!
понятными и живыми социально-экономические структуры только
при условии включения ментальностей в систему объяснения
социального целого. Таким образом, двигаясь по пути, намеченному
Ф. Броделем, Леруа Ладюри сделал следующий шаг по направлению
к собственно человеческому содержанию истории. По его мнению,
два важнейших сдвига в ментальности Лангедока, происшедшие в
XVI веке, - это, во-первых, углубление культурного разрыва между
образованными, которые овладели langue (Toil, и простонародьем, по
прежнему говорившем на langue d?oc (северофранцузский,
господствующий, и южнофранцузский, подчиненный варианты
французского языка), и, во-вторых, Реформация,
противопоставившая гугенотов папистам. Большинство крестьян
оставалось католиками, но и в их среду проникали формационные
идеи, насыщаясь при этом новым содержанием.
При анализе народной ментальности Леруа Ладюри обращай
особое внимание на вспышки фанатизма и жестокости, на
коллективные фобии и фантазии. Эти явления характеризуются
иррациональностью массового поведения, впрочем, подчас
обусловленного вполне объективными причинами - бедностью,
голодом. поборами, войнами,- обострением социальных
противоречий. Так “абстрактные экономические показатели,
касающиеся диспропорции развития земельной собственности и
заработков, приобретают конкретный смысл, находя свое
воплощение в крупных народным мятежах'* [156; 161-164].
Одним из всплесков народного возмущения и социальной
ненависти явился так называемый “карнавал в Романе” Ему Леруа
Ладюри посвящает специальную монографию [159]. Здесь в рамках
локальной истории обнаруживаются потаенные тенденции и модели
поведения, вскрываются интимные связи между материальной и
социальной жизнью и жизнью духовной. В событиях в городе Роман
(провинция Дофинэ), разыгравшихся вначале 1580 г., на короткое
время переплелись и спились воедино социальная борьба и народное
празднество; начавшись в виде традиционного торжества проводов
93

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука91
зимы, карнавал перерос в кровавую бойню, в холе которой
городской патрициат постарался избавиться от плебейской
оппозиции. Леруа Ладюри воссоздает впечатляющую картину
ожесточенного конфликта, в основе которого лежали глубокие
социальные, религиозные, экономические и политические
противоречия, но который облекся в наряды народного карнавала.
Как раз в Романе иррациональные коллективные страхи,
характерные для того времени, достигли апогея. Богатые горожане,
купцы, городские магистраты, дворяне вообразили. что
веселившийся простой народ не только намерен покончшъ с их
господством и поживиться их богатствами, но питает п
каннибалистские устремления. Сторонники и наемники господ
напали на участников карнавала п убили вождя народной
группировки. Они учинили дикую резню на улицах города, после
чего обрушились и на присоединившихся было к ним крестьян их
окружающих деревень, собравшихся в город на празднество [159]. В
описании событий выпукло и наглядно демонстрируется связь между
народным празднеством и социальной борьбой.
По мнению Леруа Ладюри, в разыгравшихся в Романе
событиях выявились не эсхатологические устремления, а
фольклорные традиции с присущей им символикой. Так, борющиеся
стороны выступали под различными "тотемами” - овца, заяц, каплун,
медведь и осел у ремесленников против петуха, орла и куропатки у
знатных. Карнавал вылился в серию символических демонстраций
(напр.,: вождь восставших был повешен вниз головой, что означало
восстановление "нормального” порядка вещей, перевернутого
повстанцами) и представлял собой своего рода психодраму или
трагедию-балет, актеры которого разыгрывали и вытанцовывали
свое восстание вместо того, чтобы спорить о манифестах; он принял
форму произведения искусства, давая непосредственный выхо i
подсознательному. Здесь отсутствовал фильтрующий и затемняющий
идеологический "экран” Поэтому в карнавале в Романе выявились
все присущие гой эпохе противоречия, равно как и особенное!и
человеческого мировосприятия и обусловленного им поведения.
Харакюрная для карнавала тенденция к инверсии, к
перевертыванию устоявшихся "нормальных” отношений и порядков
находит известное соответствие в “черных мессах”, которые
отдельные священники служили, стоя на голове, или читая
ттвш/ши 93

Школа “Анналов"- “Новая историческая наука*
священный текст задом наперед. Эта же тенденция выражается *
распространении среди крестьян ведовских верований, легенд о
шабашах и культе Сатаны и т. п. В таких иррациональных страхах я
возрождающихся мифах Леруа Ладюри видит своего рода регресс
народного сознания на стадию дикаря (pensee sauvage). К ним
присоединялись всякого рода пророчества и массовые истерии, а
также возросшая жажда чудес. Но он не склонен усматривать в этих
фактах только “отражение” в психологической “надстройке*
процессов, которые совершались в экономической сфере, ибо
материальные аспекты большого аграрного цикла в
действительности были неотделимы от его собственно культурных
аспектов.
В условиях технологического застоя складывались
консервативные стереотипы сознания, которые, в свою очередь,
оказывали тормозящее воздействие на технику и хозяйственную
жизнь. Здесь, говорит Леруа Ладюри, исследование не можа
оставаться в пределах узкого понимания “культуры” и должно
вторгнуться в сферу бессознательного psyche. Формы поведения и
эмоции, которые обнаружились в народных бунтах, фобии и
фантазии, обуревавшие людей и выражавшиеся в специфическом
языке символов, широко распространенные страхи, связанные с
магическими ритуалами, якобы вызывавшими импотенцию (этой
“касграционной магии” посвящено специальное исследование), - все
эти феномены необъяснимы рационально; они представляют собой
вторжение глубинных психических импульсов. Здесь историк
склоняется к фрейдизму-он ищет разгадку бессознательного в
поведении индивидов и масс в сфере подавляемых гугенотством
сексуальных инстинктов. Таким образом, единсгво материальных и
'ментальных аспектов жизни людей - главный нерв исследования
Леруа Ладюри.
Результаты изучения материалов истории Лангедока на
протяжении более чем четырех столетий были впоследствии
включены Леруа Ладюри в обшефранцузскую картину. Ее
главнейшие черты выражены формулой “недвижимая история
0*btstmrcimmobile) [12\ И5-1161. основные идеи состоят в
следующем.
После подъема, происходившего в X1-XTI1 веках, в период
между 1300-м и П20 гг. Не наблюдалось прогресса
94

Школа “Анналов” - ”Новая историческая наукая
сельскохозяйственной техники и не росла урожайность. На
протяжении всего этого периода оставалась почти неизменной
численность населения Франции, которое систематически страдало
ог опустошительных эпидемий и в лучшем случае оказывалось
способным восстановить прежний уровень. Общение между разными
странами, завоевания, как шедшие с Востока в Европу, так и из
Европы в Новый Свет, привели к созданию мировой экосистемы,
объединенной заразными болезнями. Тем самым, при всех временных
подъемах и спадах, под час сильно колебавших “маятник'' (17 млн
населения во Франции в 1320 г., 9 млн. в 1440 г., вновь 17 млн. между
1515 и 1715 гг.) в стране устанавливается своего рода экологическое и
демографическое равновесие, в условиях которого жили и
воспроизводили себя 12-13 поколений крестьян.
Другим действенным фактором, обеспечивающим демо¬
графическую стагнацию, была война. Не будучи опустошительной в
феодальную эпоху, предшествовавшую созданию крупных
европейских государств (напр., в знаменитой битве при Бувннс
погибли всего 7 человек), война приобрела затем совершенно иной
характер. Вместо локальных и сравнительно кратких распрей между
отдельными сеньорами - длительные истощающие конфликты:
Сдолетняя война. Тридцати летняя воина. Война была страшна не
столько численностью павших на полях сражений, сколько
эпидемиями, переносимыми войсками из одной част страны в
другую. Так, от эпидемий во время гугенотских войн в 1627-1628 гг
умерло более миллиона жителей. Вместе с тем войны, которые
постоянно вели абсолютные монархии Европы, опустошали
сельскую местность и разоряли хозяйство в деревне. В отдельных
областях крестьянство просто исчезло. Следовательно, война и
политика, порождавшие голод и разрушение, трагическим образов
поддерживали это длительное демографическое 'равновесие’1
На протяжении всего этого времени подавляющее
большинство населения, за исключением тонкой "пленки" элнм.ц
пребывало в состоянии ‘‘относительной культурной стабильности"
они говорили на местных диалектах, оставались верными
католицизму, частично опиравшемуся на фольклор. Реформация,
сопровождавшаяся распространением книгопечатания и
грамотное!и, привела к нарушению этой стабильности. Попытки же
“модернизации" в частности отмена культа святых и Богоматери,
		—-	95

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука”
привели всю нацию к потрясениям и в конечном итоге к
возвращению к католицизму после отмены Нантского эдикта.
Характер восстании крестьян был консервативен - их идеалы
неизменно находились в прошлом. Что касается имевшихся новаций
(теория Ньютона, философия Декарта, паровая машина Папена и
пр.), то массы народа они не затрагивали.
'‘Недвижимая история*5, таким образом, может пониматься как
развитие теории Ф. Бродиля о “времени большой длительности'5
областью действия которого является природная, биологическая и
демографическая сферы. Однако, Э. Леруа Ладюри пошел и другим,
самостоятельным путем - путем историка, для которого история
вещей представляет интерес лишь постольку, поскольку в ней
выражается человеческая ментальность.
Глава 6.
“Аппетит к истории” и историческая антропология
Жака Ле Гоффа.
Жак Ле Гофф - член редколлегии “Анналов55 руководитель
Группы по изучению исторической антропологии средневекового
Запада, президент Школы высших исследований после Люсьена
Февра и фернана Броделя. Он родился в Тулоне в 1924 г. Он
признается, что еще в детстве испытывал нечто подобное
структуралистским склонностям, когда размышлял над сказками и
легендами, этот ранний опыт определил его дальнейший интерес к
трудам К. Леви-Стросса - автора знаменитой “Структурной
антропологии55 Именно антропологическая школа определила
характер его подхода к истории [68; 358].
В своем автобиографическом очерке, названном “Аппетит к
истории5’, Ле Гофф замечает, что ему чужда “бесплотная история
идей”: подобно Марку Блоку, он стремится изучать духовную жизнь
на уровне масс и сосредоточивать внимание на их ментальностях и
латентных системах ценностей. “Я неизменно предпочитал
человеческие существа абстракциям, но историк не в состояниях
понять иначе, чем в недрах исторических систем, в которых они
жили. Вся история заключается в этом взаимодействии структур с
людьми во времени” [150; 214-218].

Школа иАнналов" - иНовая историческая наука”
Щ
“Аппетиты"'* к истории Ле Гоффа велики и многообразны. В
круг его интересов входят проблемы средневековой этики и
поведения, изменения в системе ценностей, представления о времени
и пространстве, народная культура и ее взаимодействие с культурой
официальной, церковной, трансформация мифов и фольклорных
мотивов, которая происходила в результате этого взаимодействия.
Мирвоображения людей Средневековья, память и история,
историческая ментальность и т. д. Но кардинальная проблема, над
которой ЛеГофф не перестает работать - проблема средневековых
ментальностей. Он не всегда придерживается одной и той же
терминологии и в ряде случаев предпочитает говорить о
“воображаемом” (rimaginaire), о “чувствительности” “символизме"
“системе ценностей” и даже об “идеологии" ко в конечном счете
речь идет об одном и том же предмете - о картине мира и ее
компонентах.
Действительно, все авторы, пишущие о ментальностях,
определяют их терминологически неоднозначно: “общие категории
представлений'''* “воображение” “видение мира" “глубинные и
архаические слои психики”, “неосознанное” “повседневная сторона
сознания”, “установки” “поведение” и т. п. Ясно, что понятие
“mentalitcs” отличается неопределенностью. Однако, спрашивает
ЛеГофф, возможно ли понять Крестовые походы, не изучив
определенный тип религиозной ментальности? Или: что такое
“феодализм”? Система институтов, способ производства, социальный
строй, тип военной организации? Конечно. Но, как показал Жорж
Дюби, нужно продолжить анализ и углубиться в понимание природы
феодального служения. И тогда оказывается, чго “феодализм это
средневековая ментальность” В XV] веке зарождаются капита¬
листические отношения, и для понимания этого процесса, приходится
принимать в расчет “протестантскую этику'" - новую форму
мировосприятия, новую систему ценностей и новые модели
поведения, которые способствовали развитию буржуазной практики
накопления и вместе с тем нового типа человеческой личности.
Историк ментальностей, говорит Ле Гофф, обращает сугубое
внимание на неосознанное, повседневное, на автоматизмы поведения,
на вне личные аспекты индивидуального сознания, на то, что было
общим у Цезаря и последнего солдата его легионов, у Людовика
Святого и крестьянина его домена, у Колумба и матроса на его

Школа “Атмлов " - “Новая историческая наука и
каравеллах. При таком подходе историку приходится работай,
методами “архео психологии”, докапываясь до потаенных смыслов и
значений. Здесь особое внимание придается изучению инерционных
сил в истории, традиций, привычек сознания, ибо “ментальности
меняются медленнее всего. История ментальностей - это история
замедлений в истории”. Ее связь с социальными структурами
очевидна, но сложна и опосредована. Нельзя говорить об одной и
той же ментальности человека той или иной эпохи, - в одно и то же
время и даже в одном сознании сосуществуют разные ментальности.
Таким образом, приходится предполагать наличие как некоего
общего ментального фонда, так и ментальностей разных групп и
классов общества.
Будучи “историей замедлений в истории”, история
ментальностей есть вместе с тем и история трансформаций. Когда в
Х1-ХШ вв. на Западе начали подниматься города, то формирование
нового общества сопровождалось появлением нового типа
ментальности, питающей вкус к обеспеченности и безопасности,
ориентированной на обмен, экономику, на новые формы
социальности и солидарности.
Сама неопределенность понятия “mcntalite”, по мнению
ЛеГоффа, плодотворна, она необходима на стадии освоения
историками новой области исследования. Ведь неопределенность и
размытость понятия обусловлена самой природой этого феномена:
ментальность вездесуща, она пронизывает всю человеческую жизнь,
присутствуя на всех уровнях сознания и поведения людей, а потому
так трудно ее определить, ввесги в какие-то рамки.
Ныне Жак ЛеГофф - активно работающий историк. Kpyi
v изучаемых им проблем чрезвычайно характерен для всего нынешнего
|еостояния “Новой исторической науки” [71; 90-94). Поэтому мы здесь
! уделяем ему особое внимание. Он усматривает свою главную задачу в
Т©м, чтобы выдвигать новые проблемы, искать источники, анализ
которых дал бы возможность прочитать их глубже и по-новому,
разрабатывать оригинальные методы их исследования. Теория и
Методология Ле Гоффа неизменно погружены в конкретный
материал. “V меня - не философская голова, - признается Ле Гофф,- я
ДОепитан в пренебрежении к философии истории” Он прочив
смешения истории историков с маленькой **и” и Истории философов
е заглайной “И” Однако он считает необходимым размышлять об
$9

Шцолй **Анналов" - "Новая историческая наука*
исторической науке и заниматься историей сознательно, обдумывая
ее проблемы и методы. Не методология ради методологии, но мысли
об истории, которая происходит и которой занимаешься.
Проблема времени - одна из центральных переменных величин
в истории культуры, изучаемая Ле Гоффом [71;	90-94]. Для
традиционной историографии время - не более чем параметр
протекания событий; это даты в хронологических и синхро¬
нистических таблицах. По отношению к содержанию исторического
процесса время остается формой, которая всякий раз заполняется
иным содержанием, но которая нейтральна, как бы индифферентна к
нему и с ним существенно не связана.
В теории Ф. Броделя “время большой длительности’' как и
“время конъюнктур'’ и "краткое время’' событий приобретают новое
значение, - время тесно связано с содержанием исторического
процесса, вернее, с разными его уровнями, поскольку изменения на
уровне социальных структур или на уровне событийном происходят
разными темпами. Это обусловлено принципиально иным
пониманием смысла изучения исторического времени - ведь историк
или социолог имеет дело с целым "спектром социальных времен" и
без понимания тепморальной сложности любой социальной
структуры невозможно правильное, адекватное познание п самой
этой структуры.
Тем не менее, и для Броделя время есть, собственно, лишь
инструмент, используемый историком, который изучает все эти
изменения. Историк налагает соответствующие временные формы на
конкретный материал и констатирует их неравномерность, и.\
“несинхронную одновременность’' Во всех этих случаях речь идет,
гак сказать, об “обьективном времени’' - о времени, наблюдаемом
историком.
Но ведь время есть прежде всего категория субъективная, .до
атрибут человеческого сознания. Как оно воспринимается
индивидом, группой, обществом в целом? Всегда ли восприя1ие
времени было таким же, как ныне? Достаточно поставить эти
вопросы, для того, чтобы стало ясно, сколько проблем здесь кппся
Субьектнвное осознание времени, его переживание в разных
цивилизациях, в разные эпохи истории одной и той же цивилизации,
восприятие его разными социальными слоями, группами и
индивидами, - все э то открывает новые богатейшие возможности для

Школа “Анналов"- “Новая историческая паука"
изучения человеческого сознания и его своеобразия в тот или иной
период.
Первые подходы к проблеме восприятия времени в истории, в
частности его исчисления, восходят еще к концу XIX и началу
XX века [5]. Но проблему времени как компонента истории культуры
впервые четко поставил Марк Блок [16; 18-19]. В “Феодальном
обществе” он показывает особенности восприятия времени в Средние
вйеа и приходит к заключению: господствовало “безразличие в
отношении ко времени”, которое не умели точно измерять и которым
Ы слишком дорожили [16; 135-138].
Очевидно, такая общая оценка нуждается в некотором
Уточнении. Средневековые люди не ценили время - если сравнивать
их отношение к нему с позиций людей эпохи капитализма, когда
появляется выражение “время - деньги” Действительно, в Средние
века время определяли приблизительно и мыслили его сравнительно
большими отрезками (минута или секунда были схоластическими
абстракциями, но не мерами времени). Время труда не было четко и
последовательно противопоставлено времени досуга, и к тому же оно
было ограничено - запрещалось трудиться не только по
воскресеньям; но и в дни многочисленных святых, т. е. примерно
треть дней в году.
Но вместе с тем, средневековые люди по-своему дорожили
временем, поскольку его необходимо было использовать для
спасения души: действия, направленные на достижение этой цели
^Мшшвы, исповедь, покаяние, искупительные дары святым,
*№оОДичества и т. д.), священники и проповедники не
рекомендовали откладывать, и покаяние на одре смерти считалось
менее эффективным и ценилось ниже, нежели покаяние, принесенное
заблаговременно. Временем, подчас, умели дорожить и в чисто
земных ленах, в которых промедление было чревато убытками или
неприятностями, например, в страдную пору, при сборе урожая,
когда приходилось трудиться интенсивно и подолгу, либо в
коммерческих сделках.
Все оценки того, дорожили временем в Средние века или нет.
I оставались к нему безразличными или были озабочены его ходом,
•неизбежно ^относительны. Если мы хотим понять господствовавшие
'тогда установки в отношении ко времени, нужно включить вопрос о
\нш в соответствующий социальный контекст [36]. И заслуга именно
т

Школа иАнналов " - ‘‘Новая историческая ааукаг
такой, новой и более глубокой постановки проблемы времени как
социокультурной проблемы принадлежит прежде всего Жаку
Ле Гоффу.
Время в концепции Ле Гоффа не есть внешний признак или
параметр исторического развития. Но вместе с тем оно не есть для
него и просто-напросто один из многих компонентов культуры.
Время выступает в его трудах в качестве орудия социального
господства, мощного инструмента контроля над обществом, над
жизнью и сознанием его членов. Обнажая, вслед за Блоком,
внутренние связи между социальной системой и духовной жизнью,
между материальными и ментальными структурами, ЛеГофф
находит такого рода связь и в установках по отношению ко времени
Изменения в этих установках - составная часть общего
социально-экономического развития, происходившего во вюрой
половине Средневековья процесса секуляризации человеческой
деятельности во всех ее формах.
Как совершались эти изменения?
На протяжении длительной эпохи на время природных и
сельскохозяйственных циклов накладывалось литургическое время
церкви. И аграрное время, и время церковное имели между собой го
общее, что они были, по существу, циклическими: каждый год
повторяются те же самые природные и хозяйственные сезоны и
отмечаются одни и тс же приуроченные к определенным сезонам
праздники. Присущий христианству линейный аспект времени,
распрямленного в вектор, который ведет из прошлого в будущее *от
сотворения мира до конца света) и организуется вокруг центра -
рождения, проповеди и крестной муки Христа. - отступал на второй
план в обыденном сознании, а также и в церковной практике.
Это сближение времени аграрного со временем литургически:.-;
ставило первое иод кон iроль второго. Церковь ршмпзпровала
время: в ее руках находились средства его оiсчета. Но церковь и
контролировала время верующих. Она определяла время виегов
молитв, время труда и время досуга, время будничное и время
праздничное. Отчасти приурочивая церковные праздники к
праздникам народным, “фольклорным'' духовенство стремилось
регулировать все течение жизни индивида и коллектива, сообщая ей
своеобразный ритм. Церковь запрещала работать по праздникам;
введя пост, она поставила питание в определенные рамки, она

Школа *Атолов "Новая историческая наука ”
ограничивала и сексуальную жизнь верующих» определяя дни, когдт
половой акт был под запретен даже в супружестве, и карал-,
ослушников.
Эти наблюдения Ле Гоффа противоречат распространенному в
марксистской науке представлению о не щадной и неумеренной
зшшуатации крестьян феодалами. Эта эксплуатация ограничивалась
*шкоетью желудков феодалов” (К. Маркс), т. е. их
Мольно-хозяйственными и социально-политически ми
одробиостями, которые в целом были довольно велики, однако нс
41№о»ались погоней	за прибылью. Эта эксплуатация
^Имитировалась и позицией церкви, которая, исходя из соображении
л доктрины, жестко ограничивала время труда крестьян.
В средневековых “нравоучительных примерах” (“exempla”).
адресованных массам	прихожан и служивших делу их
редаяисзно-нравственного воспитания, рассказывается о тех
страшных наказаниях, которые обрушивались на головы лиц,
несоблюдавших запреты, связанные с сакральным временем. Человек
трудится в поле по воскресеньям или в дни некоего святого - и на его
урожай падает с небес молния, испепеляющая и хлеба, и скот.
Святой, разгневанный неуважением по отношению к нему, которое
выразилось в том, что не соблюдается досуг в посвященный ему день,
насылает на виновного страшную болезнь. О мужиках, которые так
дашат на протяжении будних дней, что не прикасаются к своим
ВШам, засыпая, едва они повалились в постель, но бегают за ними,
тухи”, по воскресеньям, с негодованием говорит проповедник.
Все "л и и многие подобные рассказы не лишены занимательности, но
равная цель, ими преследуемая, - поставить массу народа в
^определенные рамки, всесторонне и постоянно направлять его
'повседневное поведение. Нетрудно видеть, что церковь
действительно держала время под своим контролем и тем самым
контролировала сознание и жизнь верующих [70; 25-47].
1	Контроль над временем - одна из существенных и далеко нс
1	вполне изученных форм социального контроля. Любопытно, что
1	осуждение тех или иных профессий, который внушали духовенству
' подозрения, так же могло мотивироваться тем. что занимающиеся
тгими профессиями липа посягают на врсмя-Божье достояние.
С особенной четкостью это проявилось в отношении
росговишков. Отдача денег иод проценты расценивалась в ту эпоху в
!02
т

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука”
качестве одного из самых тяжких грехов. Ростовщику» безусловно,
уготован ад. Потому что любой другой грех нуждается в отдыхе и не
совершается непрерывно. Убийца непокушается непрестанно на
жизнь других людей; прелюбодей когда-нибудь да отдыхает; вор не
крадет не покладая рук; никто не в состоянии постоянно впадать в
грех клятвопреступления. Но грех ростовщика отличается
постоянством. В будни и в праздники, равно в те часы, когда
ростовщик бодрствует или когда он спит, его деньги, которые он
отдал под проценты, продолжают непрерывно и неустанно трудиться
на него и приносить ему прибыль; и даже в тот момент, говорит
проповедник, когда ростовщик слушает эту уличающую его
проповедь, проценты по-прежнему нарастают. Его "волы,\ т. е.
деньги, “рашутне уставая” Следовательно, ростовщик торгует
временем, которое ему не принадлежит. Иными словами, он
покушается на Божьи дары - на день и ночь. А потому он должен
быть лишен вечного дня, т. е. загробного спасения, и брошен во мрак
вечной ночи - в ад.
ЛеГофф показывает, что церковный контроль над временем
верующих - выражение объективной социальной реальности. Этог
контроль был весьма эффективным средством воздействия на умы и
поведение всей массы населения. Если принять во внимание то, что
церковь контролировала не одно только время, но и несравненно
большую ценность - вечность, регулируя достижение рая
избранниками и обрекая остальных на адские муки, и что этот
контроль принимал вполне ощутимые формы (исповедь, покаяние,
отпущение грехов, индульгенции, заупокойные мессы и молитвы),
картина сделается еще более наглядной и впечатляющей.
Колокольный звон- символ церковного контроля над
временем. Однако, при таком подходе очевиден нарастающий
конфликт между церковью и торгово-купеческими кругами. Так, на
рубеже XIIT-XIV веков на башнях соборовигородских ратуш
появляются первые в Европе механические часы. Они отбивают
только часы, не зная более мелких подразделений времени, но
отбивают часы без относительно к тому или иному лицу; не нужен
звонарь - и ставится иод вопрос та социальная сила, которая за его
спиной стоит [70; 25-47].
Механические часы появляются на юродских башнях в тот
исторический период, когда городское население - купцы,

Школа “Анналов" - "Новая историческая наука”
ремесленники, предприниматели стали более остро, нежели прежде
нуждаться в определении времени, часов труда и отдыха, когда,
следовательно, время сделалось социальной ценностью. Бой часов на
башне городской ратуши символизировал уже не господство церкви
над ходом времени, но притязания “новых людей” на то, чтобы взять
время под свой контроль. Существо дело состояло именно в борьбе
между двумя социальными силами-церковъю и бюргерством из-за
контроля над временем. Переход к механическому отсчету времени
тем самым подготавливал новый и в высшей степени существенный
сдвиг в его понимании: он впервые наглядно продемонстрировал, что
время не зависит от человека, что оно не антропоморфно и внутренне
безразлично к своему содержанию.
В самом деле, показывает Ле Гофф, на протяжении всей
предшествующей истории люди ощущали свою внутреннюю связь с
временем; они видели в нем некую таинственную силу, на которую
можно при определенных условиях воздействовать, замаливать ее.
побуждать обернуться к людям доброй своей сгороной. Время можно
было предрекать. Оно расчленялось на время сакральное и время
мирское, профанное; с тем и с другим были связаны определенные и
обязательные нормы поведения. Сплошь и рядом время, так же как и
пространство, измерялось движением или поступками человека.
Человек обладал собственным “просгранственнно-временным
континуумом”, который в значительной мере определял сущность его
кйчйости.
В эпосе и средневековом рыцарском романе время, не
насыщенное событиями, человеческими поступками, как бы не
существует, это - “пустое время” Часы, движимые механической
силой, символизировали начало процесса отчуждения времени от
Человека. Оказалось, что время этически нейтрально, оно делимо на
равновеликие бескачесгвенные отрезки. В обществе, в котором
Течение времени ощущалось в меньшей мере, в обществе с
Относительно низким темпом изменений, настоящее преобладало.
0що как бы охватывало и прошлое, и будущее. Теперь же время
грянулось в прямую, ведущую из прошедшего в будущее, но
Уединяющее их настоящее при этом превратилось в точку,
скользящую вдоль этой прямой. Овладев секретом более точного
Измерения, времени, человек вместе с гем начал утрачивать свой

Школа “Анналов”- “Новая историческая наука”
Н
*
контроль над ним. Эти изменения не были ясны людям Средних
веков до конца.
Но новая тенденция уже наметилась, купцы как бы сделали
свою “заявку” на время. ЛеГофф иллюстрирует это цитатой из
трактата “О семье” Леона Батиста Альберти - гам подчеркнуто, что
наряду с телом и душой величайшей ценностью для человека является
время. Одновременно с освоением времени купцы конка
Средневековья осваивали и пространство. Это овладение
выражалось как в их практической деятельности, так и в новой
интерпретации пространства в живописи Возрождения. Новое
отношение ко времени и прост ранству веде г к появлению поргрега.
сменяющего абстрактно-символическое изображение человека
конкретно-индивидуальным. ЛеГофф полагает, что в этой
обстановке церковь идет на уступки купцам в религиозных вопросах:
открывает перед ними новые перспективы спасения души (не
исключает возможности попадания душ отдельных росговщиков не в
ад, а в чистилище, из которого впоследствии открывалась дорога в
рай) и т. п.
Однако при этом церковь с большим трудом воспринимает
новую этику, которая в большей мере отвечает потребностям
денежных, людей. Психологические коллизии, связанные с этим,
продолжают долгое время оставаться весьма острыми. Так, богатеям,
которые на протяжении деловой жизни нс останавливались перед
нещадной эксплуатацией всех, кого им удавалось обобрать, на
пороге смерти приходилось отказываться от своих неправедно
нажитых богатств - возвращать деньги ограбленным, жертвовать их
беднякам и сиротам, оставлять средства на заупокойные мессы и
молитвы [148; 210-256].
Самое важное методологическое достижение Ле Гоффа в
вопросе “о времени церкви и времени купцов" - то. что время
предстает как аспект общественного сознания и, соответственно, как
проблема истории культуры. Причем кулыуры, понимаемой
антропологически. Такой подход дает ему возможность свободно
двигаться о г богословских текстов к городским уложениям и
ремесленным уставами от сочинений моралистов - к трактатам об
исповеди. При этом, ЛеГофф изучает не просто отношение
средневековых людей ко времени и его изменениям. Его задача -
проследить связи и взаимодействия между социальным и

Ьм
'si*
■»'- ^iTP&ik ОжГ‘
©з«а-«я ^ед^тлш tjp
Срсзнйк^с^!^ Заза -(ftt|
уятраиъ^гч> Срс;1нЗ(
CltVXf
■*£-J4
[i |'ДрГ„а
fflfMtfM, pWK*tt-!
ClirM
,4'E J
с* £ C'e.'-1WL1^T*;
SOfiewt
M‘*-Vpt!0&? ЪУфы X+.
-щ ЩЩШ- г-	~
rv^sepf&qm-^fc isfegfL
•vvssMhз*?ч
lamef фвС*$ьe>; ^
£r%*r	'"Ot-' 4"^
Ч--
liiB«i?«fe "f*	Kpj
£*.': ’Ги. ^'Ж&ФГ'%. ^
^•*3» :
У«ЛМ^чё“ I;J.;
•*-
Itis^cTaKj^
риннмаед
ИСИ Opim"
или тмпц
ш fiepncu
в
Фшт
'•
в%
"ШгЖ
шшймшчтшт ?.»
LF&l’V-S
i.£wrlhariMm
ш ш* шш%т <ш$(ж?шо
штт,
Т*мй м $»* **‘1
его
с^шдашзтсй
дойбражендо,
■*“ ”л_ bibs
Ш
>я$е строп***
ш,л которые
ш ^Zmijjigm**' шш- ^
в плане едешмЫ
та: и я**
«с спвдмко т прямые
$ШШНШ MCTOHHi-iKOiiv В
Шшр-у^ шнечт'пшы в
ш- прт%щж1£%
w&r
Hit м
Г 5>?:‘f Г% *ч.
^	ф:. |
* лшц*? jie Гофф
^т-шттт е неё
*ЩР IsUM* •*-[» ] у *§**«i£j

вдеолопгаескими экзистшдаа-ЛВДьш горизонтом
0ff‘O Средневековья были небеса,, а ’потому и ценности
It боролись за свою земную жизнь, бьщи ценностями
тем, общей чертой -обновления
в период после 1200 года было, ро мнению
центра внимания “с небес на1 землю” Рост
выразился в преодолении прежнего ‘‘нрезрёдащ к миру”
и ш обращении человека к земному миру -
ir -"в пределах-, совместимых с христианской религией55- [76;
гшерь он старается достичь спасения иными, менее
одашшчными путями. В труде видят не. как прежде, наказание за
первородный грех,, а позитивную ценность,, участие в творческом
деянии Бога,
Уважение к авторитетам отныне сочетается с лонщйанием
превосходства нового знания. Техническое и интеллектуальное
новшество уже не синоним греха. И самая история рассматривается
уже нс под знаком старения и упадка, но наоборот - в виде
восхождения.
В этот период то-ново му осваиваются время и пространство.
Появляются, как мы знаем, механические чада. Постепенно
вырабатывается понятие точности, сказывается новое отношение к
числу и счету, число становится этически, нейтральным. Математика
■досштенйо перестает бьш» "сакральной арифметикой”, которая была
ориекгпгрордна на высшие, неземные ценностп и воплощала
божественные символы - она превращается в .сферу'практической
деятельности. Искусство счета приобретает офомнрё значение шщ в
коммерческих сделках, так и в телах государетвенньйь Моадр. Дше
говорить о возникающей в этот период %р.нф;мешч#щрй
ментальности” и даже об "арнфметюшск-он маи$!м*' £^»олмшёю;-:в
математике лрииеш* переход к арабсшщ шифрам я
Шире расйрпсгрйпястся грэмотноеть, Ет&шш.'шщ
большее значение.. Но одновременно
ради нее ешой, Иашмшшя штттш®- Й
<y,*fiT. И »J^irrrWjVf«ГГ |Г5Ч ум-*1
ПИ**

Шкот “4»гш*м " * *ЛГ**м шямучисжж» *#у»гя*
письменного * в ползу поеясяяно. Письмо сиужнт отныне нс
мню» небесам, но к земле * оно десахраятпусгся.
В омом с бююе интенеявиъгм освоением пространен,
мтрождастся яфтегрвфш. шфафичдаакив парим отражав'
стремленяе передать вчертащ* шуш и морей, а т лредегапля»-
собой, км в раннее Средневековье, причудливый ги%м;;
соикяпип*# миф и легенду с «швряичешши изображениями
кщп0л.
Йо параяжяьно 4 успехами географии коренным образом
доедешь сот можно тая выразиться, и топография
явтуявроквего «яро на его карте появляется чистилище Или
тшаттп бьша порождена погребяоешо верующих сохранить
надежду на спасшие, ода мнению Лс Гоффа, в нервую очередь
ншжау яредеттаепеб торговых и финансовых кругов. чья
йзгшваюегь традиииошо и бесаошшм» осуждалась церковью
шора* суши» мм ад. В образе чишлкша, который оформляется н..
протяжении последней четверти ТШ века, опять таки (ниикугилио
сампи а человеческих Ориентациях энома. Это хорошо «оказано «
‘Божественной комедии* Дайте, Люди, хорошо научмвяюося считай»
летать вносят зге уменье в в ши отношения с потусторонни<«
миром,ведечттдаая грехи и иокаявиялоумокойвьш мессы и плату
внх. ЛеГофф придает немалое значение тенденции перехода и
ляйишмо расчленения мира к ■троичному: он усматривает в этом
sepexoae симптом сдвигов п ментальностях и находит их как ь
итмендашсйса структуре загробного трава, так и в новых формах
В зга же период, отмечает	Л е Гофф,	получает
распространение идеал «врадаямммнго дабтнества - темного pas.
нисхождения на шшк> небесного Иерусалима, установлена^
тысячелетнего царства Божьего.
Проншшт переменят в отношении к человеческому телу ,
прежде презираемому как тёмнниа души » источник греха, • отньите
ойО заслуживает ухода и заботы. Если прежде веселье и смех, г
противоположность слезам, презирали и восаретиаам, то и XIИ
стоявши умеренный смех дозвояхстса. Драматичность такого
перехода отношения к смеху бнесгитде поктЛнц в романс Ухдаер»'?
Эко ,‘Ишроты,‘ {1(Щ,

jjfipmam *
&
mmtmM arntm,.. тс^®тщь 'щ*жл- Ump* **
рш»тншштъсш жж cc i хшн&с вдяст**» щжх ^ps>mim0mi‘ m
смшга a m шош £*>ra, Caatoi «дшед* 1*|*яой аве*« *шШт офржау**
яаг№ а не	нм 'довдж	w ciapiM*3*
решшшшьшн абразйаащ чела*»** -	ед&'гзд* & т*ь&л*т-
жжш*т*ж* сретш apt&f сифа гм* we*** тшт	*
6ез^Ш|1ШйшШ1 шестого чсвдада. <*яи
ЯМДОШЬ
же пермей.
*•«*	4
Вр£;Ш;	/^рсркгг*
прсттшттнм **Я" и: %у№>сь№*нмя &
щрш^т*|«м: в. шттптк ь с. ни*ши guifaj^i*»	»
Чарояи&тя млрско*0* нсекирл fui «>влнн*м	ху н1 а*з* £i^3*&vcr %•** ;*
коюрай Ле Гофф н&ги&ас* рс;гии тми
Ащш на. :&мнуф ЖН.1И*» К ГМ v**m ъ- .*£**	-Hw*w
ероша и еш '^вершении су*цсм*и»4^и **‘-* и.*нл* в
нш№и cioc выражение в ’одеодмия* мрл* «м* ^ в ! *-'-•&*«** *$.w yivu %.-
времен анш*Шй;(», ни №*>&<< »ммикь в ЧП ЧШ »*□£*% fkc н»?
РМавН ниHiHfctti>*ciii-f* viWm*H-ы (j4:ruv..'#r*.. >.*цъ |*#|*?|Ь «ад,
Ле Гаффн^ леЕйнм ны* в Нивич**.
Tii«№ ме«*>ВНа» MNflrtfrHftt** /iv I <ф{и- * ^*1--* 40^ифДОй|* #* •
*,!ЬИИЙ''МШ Ср&МЙДОЫ»ж>11f ta»w ,,| /Xrt-ч a*t ^жзфйг ч-'*4-
заЁЛуЛьИВЗДН	H*WMK>$I <»ць‘и*п К Л*	в
Йрим^ш»*	ММй*И£ li*.	Ш*'*1-***	4&Н*ДР»
|&й4Э£ШДО Ф. ВрОЛс/Яи.. *5 Лер? 1	»-• ри/?ч^:^.*ц#м* ъ**К
пр£пщи&&:$ъеш%*ё вня*мнвс i жишмч ^ ■•*$■ <*а	**
М&Ч0Ш*Н?Н4Ш&и*	Мр>*-*}рлч ^ -v,i .*.« >>	щ&***М£
р$'ф^£&£1Ы&*£1 BonptKk^ U acii-,:^n*l	.,.$i:'.y-^t- 'I* f	Jfr В
~Ц*Ш|;Щ МШН.	te л-v
dWIfMi, ОД4ШЙЛ 6£ithUc	t	.» \fT ЧЙ1’1^Айв.!к
Ш>К&Ш№Н%Ы. 1(*к.Ы.& №«.tll5 |i'4iefe4/ H-, '•?;*s£>*jfv|*& ■&*£%	ШИШ&
Елp%jz&t4f 1ьС^1йр<ГК:	fe	л^г'^ тф'ЪЗШт&У
ВС -AiVfНСШ£Н Hi>ji Й-.^ f£|Kfl*4fei^f«	Ы •,%.;*	U&
\.мент^^ши,	-к*
СЛ} №'% taK бы	»Й^ЩЯЙ1ГМ 4
Л‘Й<Г'|ШДВНЖН*^1*' ИЬШ ^1й^Ж#НС1МИа*^|ыа1Г'
я* ш

Школа “Амтов"- "Новая историческая наука59
средневекового общества - не плавное восхождение, не постепенный
прогресс, устремленный в Новое время; это развитие, идущее
толчками, которые затем сменяются периодами застоя или более
медленного, почти незаметного движения.
Анализируя многоплановость и многослойность
средневековой культуры и ментальности, ЛеГофф в “Цивилизации
средневекового Запада” вводит два, казалось бы, разных, а по
существу тесно связанные между собой понятия - “длительное
средневековье’5 и “другое” (Vautre) [151]. Средневековье, которое
изучает ЛеГофф, - это “иное”, “другое” Средневековье, по
сравнению с более привычным его обликом. Не даром сборник своих
наиболее важных статей он озаглавил “К изучению иного
средневековья” (“Pour un autre Moyen Age”) [151]. Что же в нём
иного?
Прежде всего - огромная временная протяженность. Средние
века, по Ле Гоффу, начинаются в поздней Античности, примерно в
ГО веке и завершаются не Ренессансом и не Реформацией, а в XVIII
или даже в начале XIXвека. Это связано с тем, что ЛеГофф
отказывается от периодизашонных критериев своих
предшественников - историков-урбанистов (в марксистской историо¬
графии они именовались “буржуазными”). Потому что
сосредоточены внимания на городах и городском населении
ориентировало их преимущественно на установление “ростков
нового” в недрах консервативного аграрного и церковного
общества. На деле Средневековье оказывалось безвременьем,
“провалом” в поступательном развитии, задержкой прогресса.
Интерес для прежних историков-урбанистов представляло,
собственно, не само по себе Средневековье, но то, что созревало и
шло ему на смену: зарождение буржуазного общества.
Внимание к аграрным основам средневековой жизни, не
исключающее интереса к городам как центрам цивилизации, создает
иную перспективу для изучения эпохи. Историк ориентирован уже не
только на прогресс и изменение, но и на раскрытие стабильных
структур, оказывавших воздействие на самое это развитие.
Подчеркивание Ле Гоффом деревенской основы Средневековья
объясняется, далее, тем, что применение этнологических и
историко-антропологических подходов к исследованию
средневековой жизни - от хозяйственной до религиозной - вскрывает
ПО

Школа "Анналов" - “Новая историческая наука*'
Ч'1
аграрные, связанные с природой корни и предпосылки ментальное!:?
и поведения людей той эпохи. Иными словами, именно в контексте
аграрного Средневековья и возможно разглядеть “друюго*1 человека
- человека, который обладал собственной картиной мира, глубоко
отличающейся от картины мира людей Нового времени. Причем не
героя первого плана, но рядового труженика или верующего,
человека в его обыденности и повседневности (Thomme quotidien).
ЛеГофф не призывает “черную легенду" о Средних веках
заменить “золотой легендой” он знает, что Средневековье - это
эпоха насилия и постоянной угрозы голода, эпидемий, эпоха
сомнений и господства “авторитетов1' и иерархий, эпоха, лишь к
концу которой возникает свобода. Но он отмечает вместе о ют
напряженный жизненный тонус и творческую мошь этой эпохи,
изобретательность людей и их возрастающую способность
овладевать временем и пространством. Он хочет понять смысловые
стержни средневековой жизни, проникнуть в собственную логику
людей той эпохи, со всеми ее сложностями и противоречиями, во всей
ее чуждости и инаковости.
При таком подходе “иное” Средневековье действительно
оказывает очень протяженной эпохой. Но не монолитной. Л с Гофф
отмечает ее повороты и сдвиги - около 1000 года, около 1200 галл.
около i 500-го и 1680-х годов - они знаменую:' стадии раз во гит
распространение культурных ценностей к зарождение идеи
прогресса. Ни Ренессанс, ни Реформация, ни открытие Нового Свет
ни образование абсолютных монархий, \
знаменовали конца средневековой эпохи,
покровом нового искусства и за всеми щ\
политическом строе массы людей продолжала
обществе, сохраняя прежние привычки сознаяп
Жизнь к концу Средних веков радикально изменилась
тем оставалась прежней в своем сущ<
глубинах. Закладывались основы новой
была сформулирована гелиоцентрическая система мироздания и
завершены первые кругосветные плавания, и в нэ ж: время д Европе
Галилея и Декарта разыгрывалась завершающая драма
традиционной народной культуры “охша на ведьм [151J.
Ибо1 “повседневный человек оставался прежним. ‘Очень
долгое Средневековье” мы находим на уровне повседневных
ро
с г суржу аз
ИИ
еше нес
1
Ибо под
бл«
ЕДЯЩИМ
чек
гига- в пер*
сов
HO JПОН
шп
жэ-г?, ч пж
над но с'!
а н I >
V/ гг модели
по
ЬС. хСЬНЯ.
i is
> ленилась
вместе с
1вс‘
в своих
по
! од едких
шлософии И i
UV
как уже

Школа “Анналов"- "Ноет историческая тука*
религиозных представлении» расхожих верований, привычек
сознания - в сфере ментальностей. Не на уровне доктрин и теорий, -
на уровне “темного", не проясненного логикой массового сознания.
Таким образом, ЛеГофф смещает ракурс рассмотрения
истории в сторону ее культурно-антропологического исследования.
“Иное" понимание средневековья - несомненно, более глубокое его
понимание. Акцент здесь делается на индивидуальный облик эпохи и
ее культуры.
Однако Ле Гофф не считает историю и этнологию одной
наукой. Этнология, по его мнению, воплощает “идеал истории,
лишенной событий” или состоящей из только повторяющихся
событий (календарйых праздников, рождений, браков и смертей).
Вместе с тем этнология сосредоточивает внимание на “времени
большой длительности”, времени статичном, а не динамичном. Но
это не собственно историческое время. Для перехода на уровень
истории необходимо обратить внимание не только на повторяющееся
и общее, но и на индивидуальное и уникальное, не только на
детермшшмы. но и на случайности. Карнавал сам по себе не есть
факт истории, но когда изученный Леру а Ладюри карнавал в Романе
перерос в кровавую борьбу между городским патрициатоми
ремесленниками, то из зарубки на колесе годичного круговорота он
превратился в историческое событие.
При этом продуктивность этнологических подходов к истории
для Ле Гоффа очевидна. Он указывает, что в свете этнологии
историками был поставлен целый ряд новых вопросов - таких, как
структуры рода и семьи, отношения полов, вопрос о сельской
общине, возрастных классов и т. д. По-новому были
сформулированы историками проблемы магии и харизмы. Впервые
Историки проявили подлинный интерес к повседневной жизни людей
прошлого, к их телу и здоровью, к их быту о обычаям. Ле Гофф
подчеркивает, что этнология помогла историкам избавиться от
упрощенной линейной концепции гомогенного времени и от веры в
непрерывный прогресс.
Можно видеть, что понятие “очень длительного
Средневековья” соответствует “времени большой протяженности” в
интерпретации Ф. Броделя - это время безличных и наличных
структур. ЛеГофф максимально “оживляет” свое Средневековье
исследованием эмоций, воображения, ментальностей и картин мира,
И2<

Школа “Анналов” - “Новая историческая паукаи
сновидений и систем ценностей. Это понятие предельно насыщено
человеческим содержанием.
Именно поэтому один из лейтмотивов творчества Ле Гоффа -
это человеческое воображение (Timaginaire”). Из категории
художественного творчества оно превращается в тошную
социально-историческую силу, в неотъемлемый фактор жизни
общества. Воображение людей, включая и такие иррациональные
области, как сны или мечты, питается действительностью. Однако
главное заключается в том, что мыслительная деятельность лкиеп
налагает свой мощный и неизгладимый отпечаток на все и\ творения.
жизнь и социальное поведение.
ЛеГофф видит основное достижение ''Новой исторической
науки” в том, что она осознала необходимость исследования двух
типов реальности - реальности как таковой и тех представлений с
ней, которые складывались у живших в ту эпоху людей. Иными
словами, ‘‘объективная” картина исторической действительноеm
должна быть дополнена ее “субъективным” образом.
В этом смысле человеческое “воображение” представдне;
собой существенный и неотъемлемый компонент исторической
действительности. Люди ведут себя не в соответствии с одними лишь,
реальными жизненными стимулами, их головы содержаi некую
модель осмысливаемой ими реальности, противоречивое
образование, сотканное из великого множества компонешов и
никоим образом не сводимое к “отражению внешней по отношению
к сознанию “данности” Их мифы и верования, куяыурны,.
стереотипы и обычаи, этикет и символика, фантазии, надежды,
пристрастия и фобии также определяют их взгляды на мир и
поступки, как и их материальные интересы. Бессмысленно апргорнс
устанавливать какую-либо градацию эффективности воздействия
или иных факторов; это соотношение способно установить только
конкретное исследование. Но вполне очевидно, что "воображение
(“иллюзия эпохи”, “ложное сознание”) - неотъемлемый и мощный
компонен т социальной жизни и ее исторического движения.
Историку приходится иметь дело не с универсальной п
унифицирующей моделью “базис-надстройка” в которой, как
принято думать, “надстройка” “отражает” “базис*' и "'служит” ему.
но с конкретными, исторически обусловленными и изменчивыми,
всякий раз по-своему моделирующими мир умственными

!j|[	ЩкОЛ44 "АНН&*** ‘ ~11в**Л ШКЯЬЧЩЛикОЛ НЩЪв
юни^мячи H -tH фхххумы *тшащ,нжс* *ю»>б£а*
HUIUIUIMS ft‘‘^HU*UC M4K?HU/li:Hl*\ <ЛНчНЛСИИИ и itОрО**^\^ъ
МЧМ1 }ЧГД ftolMX ИМК|ЧЧ«-‘* ***»'*■ a' V 'H'M 4CU.CpA*’U H CC^C MH(Jio06[V.i(- ^
феномены иней «ЫЮИ ю tcikJfUtrcibfHftCiit
8 таким v*iy S4C «кт* 4iio воображение*' представляет и/
Одцц MiftUAMettUll'A HJ47J4C11»|1 VU-iOpJ*‘iCUfttlI) ЯНа'ИШ. Б<Г5 ВЮЮЪ ; ;
НОшфам'НМ* »•*■» TCH ироШЛи! u It Kpy* pacCM^IpnuaCMMK ИСГОркгr
fcOUpOW'B КС»1'-Л!ЙАНН HHKUKuC CCpIuCiHoe ttCU!C,fOB4HUC O;
подход к исаочникам* кгж>рый был характереi*
IM cujvh шкеш, си&рс,Ш1»}шва.хШ£и внимание ва внешни?.
ЯрнаЫтХ Ш iv4‘Iv^CpSHHiU и происхождения (ври условии- 'ПИ
исишкнк нс ito itciiiu. и < нет. якобы, мозжи черпан» любые
данные” I. ^ тчг новых на лидои* рашииаечых Л с Гоффом и
Днпы, сСшарудооыст нею Спою сврамичсвиость й иеуловдс!-
йор\*jcnuvociu. Понятие социокультурного коншееча, 5с?. уча^
Коюрою исыстожно оценит»* иеюричсское свйЖ1Сльстйо_
upAnOpci^erw тп» сняли особое шипение.
Историка ошибочно срунмишаь с камешником* которым
Hoiftiuvu снос шине \м уже иношлх “киpi m чтит" ь*дажшж
исторических фишя», якобы хриштшхеи a на очинках, Он ефемик»'
&МШЬ Д1У*К?ГС ЛЮДЬМИ НрОПШШЧ» и, яиима'1С.ЧЬИО прислушиваясь *
п\ речам, рсконструирикап.» их мысли, человек прошлой о а о
собеседник. Но еж по себе tum>n ник не трин молчит* он н.нер! ей и
хранит 1акяк)чсины<£ в нем сскрсш* Для юю. чтобы не*очник
|шогори.'1 п раскрыл свои тайны* потребна	сложи и*;
■цене наир ли дсииля работ, ни телпек i у ильная ;.ш * ттос гь нс г ирнк а
I Между настоящим vi прошлым цсюрнческое А|есд£.к> ванне
Ч’штшиишег наиря жегшие ц сложное omomemte слое» о
функциональную сила», Мысль историка* сформулнрокдцщси'
ИробдСМ) ИССЛСДОЫШИЯ. КЧК бы iiCpCCipajIBviCS ПоЧхГНаК.
nauotaauifBux ею дмя нтхрпрекщшк Только в pcs\
Iносле,ш н и те ч ьныа ишрчесыьч уешшй историка памятник Kv.iwvpb
прошлою, к жочшеды-шй мере осташгшшея чдя нас "вещью в сеСч
непонятым vckciom, иероглифы которого нсобчо 4имо
кшнфровагь, може» стать пстрпческим исюннцком. Именно ’»ак
ложно лоШ1Чши смысл у\лсрждеш1Я Ле Гоффа о лт>\гл\
тредеlamueiicn Школы "Авнанан ’ о иж нш нссгеюр Лс -\ь
KOHcrpyirpyci" своп источник* "изобрегаеГ е»о.
i 14

/Х/s*** ЯЛ
I
па или*jam.
*9тт шШт
Aaferrmrarwto
1(мшюг ж шжл - жж тж* ояу&йшжтшг *
ажшштхяжт. Но да шкшжт штт трябтж * д* иида*ти
тщзтмотш методов «а шу«м«г« от» мттла вв^мт»
мш янформ1П1вямхй С форвд>дарив*о& м^зги акамт
влковедческа* ortyaam рштодмю к*жж1Шъ 'Ъщжуггчж***.
щугснйлад испод категорий гт» ****** еюдае* *тм» Щ**жшгт
истод* «юобрвжшш снег совеем иешн*^ B>4Vr* одёже**
тип пам*т?г1?и действительно сколись ъ&О’тттш: щ тт
качестве их *ско«стру провал4" враг модами* мыкавь шп^ршшъ».
од&щтгкаг новыми проблемами
Речь идет о простом р&здтрснам. круг»
всслздовэггелсм памятников Смысл усилий 1с Г\«фф« иет«* введет w
овладению бопистввми. истичимко* одддадетс* в *^*а,гх**>ием
Hctopvom ci рем гея пробиться к более (Чубем-г* л*ьа£там
реальностей» которых не достлала тр«ьдо1т»»ма*
неука,. и тгм более глубокие ft лас ter	:?	v.o ******
иен тал ш остей; в ник раскрыв:»*^*	правдам
человеческого поведение Повеление человек» в *р*нич; *
ПроННЭвИО СИМвОЛНКОЙ\ И »И*фСДсТ*оч Ci	«* ?*г*$Имм*4*
ее функций в ж№8сд£*т«здьи<чтм iру«м* у ^v%	>**mhv
Природу историчсекого Процесса 'Нп<У»Г^ *«?**£ \
"ан |рог1одде и четкий подкол % танрин
творческой лаборатории Яс Гогртр^ юч.'Д*
социальной истории.
Можно вМДСПЬ, НТО вО|'гр*^ы f?‘.-	^ ад*;* п«оьад
{тисгсмо логин) дп* Лс Гоффа и пьи.ад*®-	*4
Формально далекий ел ‘’филооф^»	*щ ил/^ктч >&*
отчетливо сознает, нао'и.п,* <	*;« л .* ь- х*»	*ём>р*-«гт**-ч
№ХЛ&Шв&ЯШ1 Ш?ЮД0ЛО1 ичгскис у*г	в&чде
Ь')«М<М'’*ТГ*ЗД ъ*
тШ	Ш
. % ■*?*&*,. 4	*« It ‘
>лё
),Ч с?
.*V1C
* '■
^ г
В8МЮЧСНШ > Нею в историк;
проблематику
Завершав хараперяешку ile Гоф|х
опьггать. что его работа сш нс эдК'Жгьтжа & ’ *>- ^
нения книга про доешь Людовика С**гго?* *,.	>	-. »%»-■;**»
обращается к вопросу- о чудадейсгвем*^ £*>.-	*-*.-> <*
(155}„ Недавно иод его peseutufceH $х*1С>, *,•**>.*** гч* Hi*-.****.
Средневековья7", в котором йгёдоед* ^	»д/^*нс^н!и».»«4ик«

Щ	Школа “Атолов " - “Новая историческая наука ”
различные социальные, культурные и социально-психологические
типы людей той эпохи - рыцаря и крестьянина, ремесленника и
художника, монаха и купца, интеллектуала и женщины, святого н
маргинала. Этот том наглядно представляет Ле Гоффа как историка -
культурного антрополога.
И

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука"
Глава 7,
“Человек перед лицом смерти". Филипп Лрьес. Мишель Вовель
иЖакЛе Гофф.
Проблема смерти органично вошла в проблематикх ’Новой
исторической науки" как проблема в полном смысле слова
“антропологическая" - как едва ли не основополагающая во всем
мироощущении Человека. Эмоционально она мало привлекательна -
человеческая психика к ней относится с естественным отвращением
Действительно, “ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в
упор" [66; 36]. Не в этой ли боязни заглянуть смерти в лицо
заключается причина того, что ло совсем недавнего времени
историки, как правило, обходили стороной эту как бы
“табуированную" тему? Между тем, этнологи п археологи с ней
сталкиваются постоянно: погребальные обряды и связанная с ними
символика, фольклор и мифология представляют важное средства
для понимания народных обычаев и обрядов, стало бьпь
ментальных установок изучаемого общества, иными словами - сю
культуры.
Пирамиды и мавзолеи, погребальные курганы н корабли,
служившие усыпальницами, пышное снаряжение знатного покойника
в мир иной и наделение его всем необходимым, включая несметные
сокровища, коней, оружие, рабов и наложниц, все эго говорит не
только о том. как мыслили себе эти люди загробное существование,
но и о 'том, что при своем довольно ску жом ’'экономическом
балансе" древние и раннесреднсвсковыс общества, «ем не менее,
поскольку речь шла о потустороннем мире, без колебаний юювы
были идти на колоссальные за грана ма юриаяьных и людских
ресурсов. Мыслью о загробном мире была одной из центральных
идей многих древних обществ и цивилизаций.
Возможно, причиной того, чго историки как бы избеили
специальных исследований о сущности смерти, заключалась в
непонимании того, во-первых, сколь важную роль смерть шуает в
конституировании картины мира. присущей данной
социокультурной общности, равно как* и в психической жизни, и
во-вторых, сколь изменчивы при всей своей стабильности - эта
картина мира и, соответственно, образ смерти и загробною

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука"
существования, отношения между миром живых и миром мертвых и
способы воздействия живых на участь умерших.
Проблемой смерти как культурологической историки занялись
сравнительно недавно. Оказалось, что смерть - это не только сюже|
исторической демографии или богословия. Смерть - один щ
коренных параметров коллективного сознания, а поскольк\
последнее не остается в ходе истории недвижимым, то изменения эти
не могут не выразиться также и в сдвигах в отношении человека к
смерти.
Изучение установок в отношении к смерти, которые
представляют немалый интерес сами по себе, может пролить свет на
установки людей в отношении к жизни и основным ее денностям. По
мнению некоторых ученых - Филиппа Арьеса, Мишеля Вовеля, Жака
Ле Гоффа, труды которых будут рассмотрены в этой главе
отношение к смерти служит своего рода эталоном, индикатором
характера цивилизации.
В отношении к смерти выявляются тайны человеческой
личности. Но личность - это как бы “средний член” йежду культурой
и социальностью, то звено, которое их объединяет. Поэтому
восприятие смерти, потустороннего мира, связей между живыми и
Мертвыми - антропологическая суть проблемы, обсуждение которой
Ярдесгвенно углубляет понимание многих сторонсоциально-
культурной действительности минувших эпох.
Рассмотрение сюжетов, связанных со смертью, оказалась,
таким образом, в русле научной методологии “Новой исторической
науки” и даже стала модным. Эта тема внезапно приковала к себе
внимание очень многих историков Запада. Здесь мы рассмотрим
ДИШЬ крупнейшие труды, которые провоцируют ее дальнейшее
антропологическое изучение.
Проблема отношения к смерти и понимания потустороннего
мира - составная часть более общей проблемы ментальностей,
СОциально-психологических установок, способов восприятия мира.
Ментальность, как уже неоднократно говорилось, выражас!
^довседневный облик коллективного сознания, не вполне
втрефлектированного и не систематизированного посредством
|В8венаправленных усилий теоретиков и мыслителей. Идеи на уровне
"ментальности это не порожденные индивидуальным сознанием
завершенные в сеое духовные конструкции, а восприятие такого рода
Н8

Школа “Анналов " - “Новая историческая науке»'
идей определенной социальной средой - это восприятие, которое их
бессознательно и бесконтрольно видоизменяет.
Неосознанность или неполная осознанность - один из важных
признаков ментальности. В ментальности раскрывается то, о нем
изучаемая историческая эпоха вовсе и не собиралась, да и не была в
состоянии сообщить, и эти ее невольные послания, обычно
неотфилътрованные и не процензурированные в умах тех, кто их
отправил, тем самым лишены намеренной тенденциозности. В этой
особенности ментальности заключена ее огромная познавательная
ценность для исследователя. На этом*уровне удается услышать такое,
о чем нельзя узнать на уровне сознательных высказываний. Круг
знаний о человеке в истории, о его представлениях и чувствах,
верованиях и страхах, о его поведении и жизненных ценностях,
включая самооценку, резко расширяется, делается многомерным и
глубже выражающим специфику исторической реальности.
Чрезвычайно существенно то обстоятельство, что новые
знания о' человеке, включаемые в поле зрения историка на уровне
ментальностей, относятся по преимуществу не к одним лишь
представителям интеллектуальной элиты, которые на протяжении
большей части истории монополизировали образование, а потому и
фиксацию информации, доступной историкам, но к широким слоям
населения. Если идеи вырабатывают и высказывают немногие, то
ментальность - неотъемлемое качество любого человека, ее нужно
лишь уметь уловить. До того “безмолвствующее большинство"'
практически исключаемое из истории, оказывается способным
заговорить на языке символов, ритуалов, жестов, обычаев, верований
и суеверий и донести до сведения историка хотя бы частицы своего
духовного универсума.
Выясняется, что ментальности образуют свою особую сферу со
специфическими закономерностями п ритмами, противоречиво и
опосредованно связанную с миром идей в собственном смысле слова,
но ни в коей мере не сводимую к нему. Проблема '‘народной
культуры” как проблема духовной жизни масс, отлетной от
официальной культуры верхов, ныне приобрела новое огромное
значение именно в свете исследования историк, ментюгьностей. Сфера
ментальностей столь же сложно и непрямо связМа и с
жизнью общества, с производством, бытом, ЙрШОЙШ#
определяющих условии псюрпчсского процесса в естественной
119

Школа “Анналов"- "Новая историческая наукаw
психологии под час сильно преображенное и даже искаженное до
неузнаваемости, и культурные и религиозные традиции и стереотипы
играют в ее формировании и функционировании огромную роль.
Включение в круг зрения историков темы восприятия смерти
явление того же порядка, как и включение в него таких ментальных
понятий, как “время”, “пространство”, “семья”, ‘брак’1,
“сексуальность”, “стыдливость”, “женщина”, “детство”, “старость'*
“болезнь”, “чувствительность”, “страх”, “смех” и т. п. Правда, гема
смерти в большей мере, чем другие темы ментальности, оказывается
в источниках “табуированной”, окутанной многообразными
наслоениями, которые затемняют ее смысл. В этом отношении
“Новая историческая наука” обнажает “облик смерти” в истории.
Чрезвычайно продуктивным оказалось то, что проблему
смерти, как традиционную этнолого-археологическую тематику,
восприняли медиевисты и “модернисты” - историки Европы XVI-
XVIII вв. Именно эту эпоху доминирования религиозного типа
сознания внимание людей было сконцентрировано на “последних
вещах” - на смерти, посмертном суде, воздаянии, аде и рае. При всей
своей поглощенности повседневными заботами и делами человек
средневековой эпохи не мог упускать из виду конечного пункта
своего жизненного странствия и забывать о том, что ведется точный
счет его грехами добрым делам, за которые в момент кончины или на
Страшном суде он должен будет полностью расплатиться. Смерть
была великим компонентом культуры, экраном, на который
проецировались все жизненные ценности.
Круг источников, которыми располагают исследователи
проблемы восприятия смерти, всегда достаточен и в принципе
неисчерпаем. Поэтому “новые историки” ищут новые подходы к уже
известным памятникам, познавательный интерес которых не был
ранее распознан и оценен. Стремятся задать им новые вопросы,
испытать источники на эту “неисчерпаемость” Постановка вопроса
об отношении к смерти-яркос свидетельство того, насколько
получение нового знания в истории зависит от умственной
активности исследователя, от его способности обновлять своп
подходы к. казалось бы, уже известным памятникам.
Проблематика смерти как факта исгории культуры п
ментальности чрезвычайно сложна - особенно в том аспекте, в
котором отношение к смерти и понимание загробного существования
120

Школа "Анналов" - иНовая историческая наука*
включается в более широкую. “глобальную’* проблему
мировосприятия и соответствовавшего ему социального повеления.
Именно поэтому для ее обзора отобраны три капитальных труда,
отражающие культурно -антропологическую сторону проблематики-
сочинения Филиппа Арьеса, Мишеля Вовеля и Жака Ле Гоффа.
Филипп Арьес (1914-1984), французский демограф п историк
яркая и своеобразная фигура в историографии середины нашего
столетия. Выпускник Сорбонны, он не принадлежал к числу
университетской профессуры или ученых, работавших в научных
учреждениях. Служащий информационного центра при обществе,
занятом торговлей тропическими фруктами, он занимался историей в
свободное от работы время и сам себя называл “историком,
работающим по воскресным дням” [108]. Вместе с тем, он наложил на
“Новую историческую науку” явственный отпечаток. Мощный
генератор оригинальных идей, ум, обладавший незаурядной
конструктивной силой, Арьес во многом ешмулировал развитие
исторической демографии и изучение истории ментальностей. Он
создал несколько сочинений, тематика которых сосредоточена ка
полюсах человеческой жизни - это труды, посвященные детству,
ребенку и отношению к нему, и труды о восприятии смерти на Западе
на протяжении всей христианской эпохи. Книга Ф. Арьеса “Человек
перед лицом смерти” издана на русском языке [2].
В 1960-е гг. Арьес приобрел известность своей новаторской
книгой о ребенке и семейной жизни в позднее Средневековье, Его
идея состоит в том, что понимание детства, как особой
социально-психологической и возрастной категории, возникло в
европейской культуре сравнительно недавно. В Средние века ребенок
ни социально, ни психологически не был оделен от взрослых
Внешне это отсутствие различий выражалось в том. что дети носили
ту же одежду, что и взрослые, только уменьшенного размера, играли
в те же игры, в какие играли взрослые, выполняли ту же самую
работу, что и они. С самого начала от них не были укрыты ни секс,
ни смерть.
Новые течения в христианстве, как протестантизм и
контрреформация (а не гуманизм), изменили установки в отношении
к ребенку - происходит “открытие детства'" Укрепляются внутри
семейные связи, возрастают заботы родителей о детях. Но вместе с
тем растут и опасения относительно врожденной
121

Школа “Атолов”- “Новая историческая наукап
предрасположенности ребенка к греху, что приводит к созданию
педагогики ограничений и наказаний. На смену достаточно
привольному житью детей в предшествующий период, когда никто не
занимался их воспитанием и не наказывал, приходит время
ограничений и муштры. “Открытие детства” сопровождалось, таким
образом, утратой ребенком свободы [107]. Это объясняется,
преимущественно, религиозными и идеологическими влияниями.
Изучение же проблематики смерти проводится Арьесом на
более широком хронологическом отрезке - от раннего Средневековья
до наших дней. Это естественно для “Новой исторической науки”
Для* обнаружения изменений в установках в отношении к
смерти их нужно рассматривать во “времени чрезвычайно большой
длительности” Ментальности, как правило, изменяются очень
медленно и неприметно, и эти игнорируемые самими участниками
исторического процесса смещения могут стать предметом изучения
историка лишь при условии, что он применит к ним большой
временной масштаб.
Методологическая позиция Арьеса, развиваемая им в книге
“Человек перед лицом смерти”, совершенно антропологична.
Существует связь между установками в отношении к смерти,
доминирующими в данном обществе на определенном этапе его
истории, и самосознанием личности, типичной для этого общества.
Поэтому в изменении восприятия смерти находят свое выражение
сдвиг и в трактовке человеком самого себя. Иными словами,
обнаружение трансформаций, которые претерпевает смерть в
“коллективном бессознательном”, может пролить свез на структуру
человеческой индивидуальности и на ее перестройку,
происходившую на протяжении столетий.
Арьес намечает пять главных этапов в медленном изменении
установок ло отношению к смерти:
Первый этап, который, собственно говоря, представляет собой
не этап эволюции, а, скорее, состояние, остающееся стабильным в
широких слоях народа, начиная с архаических времен и до наших
дней, он обозначает выражением “все умрем” Это состояние
“прирученной смерти” (la mort apprivoisee). Оно означает, что люди
раннего Средневековья относились к смерти как к обыденному
явлению, которое не внушало им особых страхов. Человек органично
включен в природу, и между мертвыми и живыми существует
122

Школа “Анналов" - иНовая историческая наука”
i
гармония. Поэтому “прирученную смерть” принимали в качестве
естественной неизбежности. Так относится к смерти и рьшарь Роланд
и так же фаталистически - русский крестьянин из повести Льва
Толстого.
Смерть не осознавали в качестве личной драмы и вообше не
еж мттвщтттт т преимуществу акт - в
шторме окружают м сопровождаю кончину, выражалась
ттшшм о ешьей и обществом. Эти ритуалы были
шыо обшей стратегий человека' в отношения к природе.
Ьгеш эаблатрсмеюю чувствовал приближение конца и
* ж ищу, Умираш1ШЙ * главное лщо в оеремониале.
.шдеовеяюя ш «фзршш сто уход из мира живых. Но этот
юшртамщися как тмтШ й бешоворошый разрыв,
воскошд? М€щду мирам живых ш миром мертвш m ощущалось
в&вртяюой npomcm. Так* ш в античные щетт погребения
адршшо» за нршшш тршюкой террщорш* то т протяжения
шт ррсюемковья ош располагались в пределах городов »
- 6ш® важно помелить покойника шихт ближе- к
тшт ш ярат Богат. Такая бявзость живых и
та тт т трапшша* 0гсутютае страда веред, дертью., по
Арьеса, у шщей рапиего Срщневекоеья объясняется тем,
то, по их	ушртт отраде не суд и возмездие за
црожитую ЖМЗЙЬ * ОСЯ просто погружались Р €Ш* который будет
Ш1ТШ1 иж штат щтт**.* до Второго прншесгрня Христа, после
ш® $т9 щр®ш .самда тяжкнж грешников, пробудятся' и войдут в
Царствие ®®§штр; 37-111|
йдаа Cigwmoro суда* шработшшш !штшшстуадьной элитой
ш XI-HI1 т.* ттмтттй второй зтш здедкошш отношения к
шщт - "ообстаяяук* шертъ3* (fei m <fe. soil* Начиная с ХП века
пшдо загробного суда жзображшш-ш шш шадшх порталах соборов,
а затш, примерно с. XV яеяса» ярояв^влонйо б суде над родом
челоаечтпш в цдеом шшще новым лфедставленнем * о суде
ШШШДУШЬТОМз, который цромсходал & момент кончины человека.
Одшвршшш дадаоковнял месса становится важным средством
QisofiBHf душм умершего. ..Это. новшества объясняются ростом
шшмщдуЕйьШРО оошаниа*, испытывающего потребность связать
шйшш не фрагменты * человеческого существования*
ттттщ летаргии неопредздрдаЩ
т.т

"Новая историческая наука99
которая отделяет время земной жизни индивида от времени
завершения его биографии в момент грядущего Страшного суда.
Так в своей смерти человек открывает собственную
индивидуальность, осознание им “в час смерти или в мысли о смерти
своей личной истории, как в этом мире, так и в мире ином” [2; 111-
257].
Постепенно изживается анонимность погребений, вновь, как и
в античности, возникают эпитафии и надгробные изображения
умерших. В XVII веке создаются новые кладбища, расположенные
вне городской черты, - близость живых и мертвых, ранее
невнушавшая сомнений, отныне оказывается нестерпимой.
Отвратительным становится и вид трупа, скелета, который был
существенным компонентом искусства в период расцвета жанра
“пляски смерти” в конце Средневековья [101]. Появляются и
завещания - средство освоить потусторонний мир и манипулировать
им. Завещание дает человеку возможность обеспечивать собственное
благополучие на том свете и примирить любой к земным богатствам
с заботой о спасении души.
Третий этап эволюции восприятия смерти - “смерть далекая и
близкая” (la mort longue et proche) - характеризуется крахом
механизмов защиты от природы [2; 257-340]. И к сексу и к смерти
возвращается их дикая и неукрощенная сущность. Так, идея
объединения оргазма и агонии наиболее отчетливо воплотилась в
жизни и творчестве маркиза де Сада.
Четвертый этап - “смерть твоя” (1а шоп de toi). Комплекс
трагических эмоций, вызываемый уходом из жизни близкого
человека, супруга или супруги, ребенка, родителей, родственников -
новое явление, связанное с укреплением эмоциональных уз внутри
семьи. С ослаблением веры в загробные наказания меняется и
отношение к смерти; ее ждут как момента воссоединения с любимым
существом, ранее ушедшим из жизни. Кончина близкого человека
представляется, порой, более тягостной утратой, нежели собственная
смерть. Романтизм Х1Хсголегия способсгвует превращению страха
перед смертью в чувство прекрасного [2; 341-454].
Наконец, в XX веке, развивается ст рах перед смертью и самим
се упоминанием. Это пятая стадия восприятия и переживания смерти
- “смерть перевернутая” или '‘извращенная” (la mort inversee).
Подобно тому, как несколько поколений тому назад в обществе
Школа “Анналов"-
124

Школа “Анналов " - “Новая историческая паука*
считалось неприличным говорить о сексе, так, после снятия с
половой сферы всех запретов, заговор молчания переносится т
смерть. Тенденция к вытеснению смерти из коллективного сознания,
по мнению Арьеса, достигает апогея в наше время. Общество ведет
себя так, будто вообще никто не умирает и смерть индивида не
пробивает ни какой бреши в общественной структуре.
Можно видеть, что в странах Запада кончина человека
обставляется так, что она становится делом одних только врачей и
структур похоронного бизнеса. Похороны становятся проще и
короче, кремация сделалась нормой, а траур и оплакивание
покойника воспринимаются как своего рода душевное заболевание.
Общественному “стремлению к счастью'' смерть угрожает как
несчастье и препятствие, и потому она не только удалена от взоров
общества,,но ее скрывают и от самого умирающего, дабы не делать
его несчастным. Покойника бальзамируют, наряжают, румянят и
украшают с тем, чтобы он выглядел более юным, красивым и
счастливым, чем был при жизни. Это хорошо показано в романе
Ивлина Во “Незабвенная” [25].
Ф. Арьес не объясняет причин перехода от одной стадии к
другой. Он выделяет четыре “параметра" определявшие, по его
мнению, отношение к смерти: 1) индивидуализм; 2) защитные
механизмы против неконтролируемых сил природы, постоянно
угрожающих социальному порядку (самые опасные из ннх-секси
смерть); 3) вера в загробное существование; 4) вера в тесн\ ю связь
между грехом, страданием и смертью, образующая базис мифа о
“падении” человека. Эти “переменные" вступают между собой в
различные сочетания.
Можно видеть, что подход Арьеса к проблеме смерти
определяется общей теоретической установкой ‘‘Новой исторической
науки” о существовании единой ментальности, якобы прони¬
зывающей все социальные слои. Однако, в отличие от большинства
своих коллег, он считает правомерным рассматривать ментальное
автономно, вне связи с социальным. В связи с этим, он как бы пшкет
историю того, что по определению самостоятельной и с горни не
имеет.
Такой подход противопоставляет Арьеса другим нсторшош.
которые в своих работах настаивают на плодотворности изучения

ВЬшй “Аютяал" - “Новая историческая паука ”
свшлйьно-пеихологкческих явлении лишь во взаимодействии с
«шальными отношениями.
Обратимся к этим работам.
Мишель Вовель (род. в 1933 г.), профессор университета в Эксе
(Пропане), вслед за Ф. Арьесом, опубликовал обширную
монографию “Смерть и Запад с 1300 г. до наших дней5’ [163]. Его
теоретические и обще методологические соображения в связи с этой
проблематикой требуют специального внимания. Быть может
потому, что они близки марксистской методологии. Вовель
утверждает, что образ смерти в определенный момент истории в
конечном счете включается во всеобъемлющую целостность способа
производства, который К. Маркс охарактеризовал как “общее
освещение”, как “специфический эфир”, определяющий удельный вес
и значимость всех заключенных в нем форм.
В образе смерти находит свое отражение общество, но это
отражение - искаженное и двусмысленное. “Речь может идти только о
сложно опосредованных, косвенных детерминациях, - говорит
Вовель, - и нужно остерегаться утверждений, устанавливающих
механическую зависимость ментальности от материальной жизни
общества. Развитие установок общества перед лицом смерти
необходимо рассматривать во всех диалектически сложных связях с
экономическим, социальным, демографическим, духовным,
идеологическим аспектами жизни, во взаимодействии базисных и
надстроечных явлений” [163; 68-72].
Для Вовеля не отрефлектированность значительного слоя
коллективного сознания не связана ни с какой мистикой и не может
быть понята сама по себе. “Между материальными условиями жизни
общества, - пишет он, - и восприятием жизни разными его группами и
классами, ее отражением в их фантазиях, верованиях, представлениях
происходит сложная и полная противоречий “игра” [163; 216-218).
При этом ритмы эволюции “базисных” форм и движения
ментальностей не совпадают, “путь от подвала к чердаку” (название
одной из книг Вовеля) “не терпит посредственности и механического
редукционизма”
Для Вовеля очевидно, что ментальность располагается “на
чердаке”, а базисные явления “в подвале” Это “строитель но-
геометрическое мышление” об устройстве общества (по выражению
А .Я. Гуревича) упорно засело в сознании даже гонко мыслящих
№

Шкода "Анналов " - "Новая историческая наука”
ченых. Ментальности, как уже было сказано, изменяются медленно
неприметно. Это относится и к ментальности самих исгориков
[енталъности: схемы расчленения действительности, унаследованные
т прошлого столетия, упорно противятся изменению и пересмотру.
Сопоставление в этом плане трудов Арьеса и Вовеля очень
юучительно. Методология их глубоко различна. Такое
одоставление оттеняет известную “импрессионистичвость~ Арьеса,
;оторый свободно пользуется показаниями источникам,
вносящихся к разным временам и местам. Воведь же более
госледователен, строг в группировке материала, распределяя его по
ограниченным одна от другой рубрикам.
Во все основные разделы книги Вовеля включен подробный
пгализ демографических данных: численность населения, уровень
юждаемости и смертности, средняя продолжительность жизни, по
юзможности с дифференциацией по возрастным группам, полам,
социальным слоям и классам населения * с гем, чтобы затем
юставить вопрос о связи между ними и субъективным, ментальным
выражением концепции смерти в данном обществе. Вовель не
этрицает наличия в конкретный период некоего общего духовного
климата, но не упускает при этом из виду специфические вариации,
присущие социальному сознанию определенных групп и слоев, и
постоянно возвращается к проблеме резонанса той или иной
концепции смерти в общественной среде. Он стремится установи ib
различия между преходящей и поверхностной модой или увлечением,
которое ограничивается пределами элиты, с одной стороны, и более
глубокой й постоянной тенденцией, можно охватывающей сознание
общества на самых разных уровнях, с другой.
Таким образом, применяемый В о вел ем метод исследования, по
его собственным словам, заключается в iом, чтобы сочетать
тотальный подход, который охватывает как демографию, так и
историю идей, как ритуалы, сопровождавшие я окружавшие смерть,
так и представления о потустороннем мире, с прослеживанием
изменений, происходящих на протяжении больших временны*
отрезков. Этот подход приводит к тому, что изложение меняющихся
установок в отношении к смерти не выглядит у Вовеля столь же
однотонно стилизованным, как у Арьеса. С 1300 года он выявляет ко
одну, а по меньшей мере две модели осознания смерти: смерть в
повседневном и массовом ее восприятии (потенциально опасный

Школа "Анналов" - *Новая историческая наука"
I
мертвец- “двойник”, которого оставшиеся в живых стремятся
умиротворить) и смерть в ее христианском облике.
Однако очевидно, что обе модели сосуществовали в одном и
том же сознании, а потому переплетались, сливались и в
определенном смысле представляли собой не две разные модели, а
одну, порожденную симбиозом и взаимодействием различных
традиций.'На практике христианская модель отвечала не столько
букве официального богословия (которое и само по себе отнюдь не
было лишено противоречий в интерпретации смерти и поту¬
стороннего мира), сколько реальной потребности верующих и,
следовательно, включала в себя подчас чуждые христианству мотивы
и фольклорные традиции. “Народное христианство” было далеко от
его канонической модели, рисующейся воображению историков [164,
165].
Мы здесь привели сравнение позиций Ф. Аръеса и М. Во веля
по проблеме “смерть в истории” лишь постольку, поскольку они
отражают принципиально разные методологические подходы к
общекультурной проблематике ментальности. Как раз на этой
“территории” происходит столкновение двух весьма различающихся
между собой стилей историографии и подходов к источникам и их
осмыслению, и даже нечто большее - столкновение диаметрально
противоположных пониманий исторического процесса и отношения
духовной и материальной сторон общественной жизни.
При этом показательно, что оба автора так или иначе
представляют “Новую историческую науку” на Западе. Однако
объединяет обоих историков, пожалуй, лишь сам интерес к проблеме
ментальностей, но отнюдь не общая методология или философия
истории. Это лишний раз показывает, что “Новую историческую
науку” не следует воспринимать как некое единое течение
методологической мысли.
Установки в отношении к смерти неразрывно связаны с
образом потустороннего мира, как он рисовался фантазией
верующих и ученой теологией. Мысль о расплате и наградах,
ожидающих за гробом, оказывала мощное воздействие на трактовку
смерти, равно как и на императивы поведения коллективов и
индивидов. Вполне естественно поэтому, что вместе с обострением
интереса к воспршпию смерти людьми минувших эпох возросло и то
128

Школа “Атолов " - “Новая историческая наука*
внимание, которое историки стали уделять средневековой картине
мира иного,
Наиболее содержательная работа на эту тему - книга уже
охарактеризованного здесь (в предыдущей главе) Жака Ле Гофф2
“Возникновение чистилища55 [149]. Ее обзор мы сознательно
перенесли в главу, касающеюся "смертельной” проблематики
-во-первых, из тематических соображений, а во вторых - из
общетеоретических. Эта книга представляет интерес не только с
точки зрения ее конкретного содержания- в ней предлагается модель
объяснения ментальностей и их изменения.
Ле Гофф показывает, как после длительных колебаний
западная теология в последней четверти XII века пришла к
формулировке тезиса о существовании в потустороннем мире
“третьего царства5’ чистилища. Это событие он расценивает как
своего рода “ментальную революцию5’, которая изменила
психологические структуры и внутренние установки в отношении
пространства и времени и вместе с тем отразила и зафиксировала
новые ориентации человека в изменившейся и усложняющейся
социальной действительности. Ле Гофф концентрирует свое
внимание на формах артикуляции мира, на способах мышления и
жизни, протекавших в рамках, созданных этой артикуляцией.
До 70-х годов XII века в западном христианстве всецело
доминировала дуальное представление о мире ином: ад и рай
исчерпывали его картину, В литературе предшествующего периода, б
сочинениях теологов и в “видениях” потустороннего мира, время от
времени упоминаются очищение душ инфернальным пламенем и
места, где подобные очищения происходили. Но в памятниках,
датируемых ранее 70-80-х годов XII века кет понятия “чистилище4'
(purgatorium). Он впервые появляется л*гшь с этого времени и
завоевывает себе признание. В середине следующего,
XIII-го столетия, чистилище было “санкционировано” папством. В
“Божественной Комедии” Данте оно фигурирует в качестве столь же
неотъемлемой части потустороннего мира, как и рай и ад.
“Открытие5’ чистилища, ознаменовавшего “ментальную
революцию5’ в Европе, означало глубокие сдвиги в установках в
отношении к смерти и загробному миру. Участь души умершего
может быть изменена; “добрые дела5’ способны смягчить ее* и можно
сократить сроки пребывания в огне чистилища. О отношения с

Школа “Анналов" - иНовая историческая паука”
миром иным вносятся своего рода коммерческие принципы. Человек
теперь ощущает способность и возможность воздействовать как на
мир земной, так и на мир по ту сторону могилы.
С “изобретением” чистилища бинарная структура того света
была вытеснена троичной. Между адом и раем, в качестве места, где
грешники подвергаются таким же ужасным мукам, как и в аду, но в
противоположность аду не вечно, а лишь на протяжении некоего
срока, по истечению которого очистившиеся страданиями души
получают доступ в рай, чистилище оказывается новым элементом
загробного мира. Оно подчинено, однако, не вечности, а времени и
явно функционирует не в неопределенном будущем, а в настоящем
времени, ибо действие чистилища прекратится в момент Страшного
суда, и мир иной навеки обретет бинарное устройство.
Это новое место образует промежуточную зону - в моральном
отношении между абсолютным добром и абсолютным злом, во
временном смысле - между смертью индивида и воскресением из
мертвых в канун Страшного суда, в пространственном отношении -
между небесами и преисподней.
“Рождение” чистилища рассматривается Ле Гоффом не в
качестве эпизода в истории церковных догматов (В 1254 году папа
Иннокентий IV официально признал учение о чистилище; вскоре эта
же доктрина послужила дополнительным поводом для разрыва
отношений между православной и католической церквами). Он
ставит вопрос куда шире и глубже: как связано появление нового
“места” на “карте” потустороннего мира со сдвигами,
происходившими в экономических, социальных и ментальных
структурах западноевропейского общества и о каких переменах в
этих структурах оно сигнализирует?
По убеждению Ле Гоффа, “рождение” чистилища произошло в
результате общих трансформаций интеллектуальной жизни Запада,
которые имели место между XI и XIII веками в общем контексте
социальных перемен. В тот период прежняя, преимущественно
циклическая концепция времени, доминировавшая в сельском
обществе, стала сменяться новой концепцией линейного времени,
которое поддается количественном расчленению; старая концепция
была литургической, новая - нарративной. Одновременно меняется
восприятие земного пространства, и, соответственно, простран¬
ственные представления пронизывают и описания визионерами
W

'([кола "Анналов " - "Новая историческая наука*
потустороннего мира. Усложнение ментальных структур нашло свое
выражение, в частности, в том, что от двоичных представлений
переходят к троичным. Мошно возрастает интерес к счету и
потребность в точности. Но вместе с тем меняет свой характер и
юстиция, и эти новые представления находят свое отражение и в
тенденции' подсчитывать грехи и число месс, молитв и подарков,
которые потребны для искупления грехов. Расширяются сферы
письменной культуры [149].
Перемены в ориентациях и в оценке времени были связаны с
коммерциализацией жизни, с переоценкой значимости профессий.
Люди, занятые денежными операциями, предосудительными в
моральном смысле и строго осуждаемые церковью, нуждались в том,
чтобы у них сохранилась некоторая надежда на спасение; по мнению
Ле Гоффа, ростовщики, для которых до того времени была
посмертно открыта только одна дорога - прямо в ад, теперь при
определенных условиях могли рассчитывать на то, что они очистятся
от запятнавших их грехов в пламени чистилища.
Для церковной иерархии введение чистилища в структуру
потустороннего мира означало новые огромные возможности
воздействовать на загробное существование верующих. Исповедь,
покаяние, заупокойные мессы, молитвы, торговля индульгенциями
служили одновременно и мощными средствами социального
контроля церкви над жизнью прихожан, и колоссальными
источниками ее обогащения [149].
Рассмотрение процесса возникновения образа чистилища
прослеживается Ле Гоффом посредством анализа богословских
текстов, записей “видений” потустороннего .мира (visioncsj и
“нравоучительных примеров’' (exempla), т. е. практически всего
корпуса памятников, которые могли бы дать представление об этом
развитии. Им привлечены также некоторые жигия, а в
заключительной части работы предпринят анализ “божественной
комедии” Однако преимущественное значение он склонен придавать
схоластической и теологической литературе.
Нетрудно видеть связь книги Ле Гоффа о рождении чистилища
с другими его исследованиями,, в частности, с “Цивилизацией
средневекового Запада”. Значение книги Ле Гоффа для понимания
сути научных поисков “Новой исторической науки” очень велико.
Посвященная на первый взгляд узкоспециальному вопросу, она

Шкот * Анналов"- “Новая историческая наука*
вводит нас в самую “сердцевину” трансформаций ментальностей в
переломный во многих отношениях период истории Западной
Европы. Ментальности, “воображаемое” (I’imaginaire), при всей их
фантастичности, оказываются теснейшим образом связанными с
человеческой практикой в самых различных ее видах - от
религиозной до хозяйственной. Христианская религия не пребывает
на протяжении Средневековья равной себе - она неприметно
изменяется, а время от времени эти перемены делаются ощутимыми.
Так, богословами вводится новое понятие “чистилище”, папа
принимает новый догмат. Видимо, существовали достаточно веские
причины для того, чтобы церковь решилась на подобное поистине
революционное новшество.
ЛеГофф отдает себе при этом отчет, что новый догмат возник
не как изобретение богословов * он возник в широчайших пластах
прежней ментальности “очень долгого времени” и просматривается
еще в раннее Средневековье в “видениях” мира иного. Не будучи
связано с ясной концепцией трехчленного деления этого иного мира,
и даже не получив имени, чистилище тем не менее существовало dc
facto задолго до того, как оно было признано dejure богословами и
сделалось предметом их схоластической рефлексии. Видимо, оно
было порождено надеждами верующих, которых терроризировала
перспектива ада - единственного места, уготованного для всех, за
исключением праведников и святых.
Понятие чистилища выработано богословами, - Считаем
ЛеГофф, - но образ чистилища задолго до них витал в сознании
верующих. Различие между “видениями” и схоластическими
трактатами - это различие между нечетким комплексом ментальных
образов широкого народного сознания с одной стороны. и
продуманной обобщенной системой категорий, разработанных
дисциплинированным мышлением схоластов, с другой.
Можно видеть, что в изучении сюжета “чистилища” налицо
сближение и взаимовлияние, сложное и противоречивое
взаимодействие церковной и народной традиций религиозности и
культуры. Заслугой Ле Гоффа является то, что он показывает эго на
широком фоне изучения народной культуры и ее взаимодействия с
официальной культурой Средневековья.
Обобщая сказанное в этом главе, отметим, чго исследование
ментальностей, социально-психологических установок общества и
Ш

Школа t(Атоловft - *Новая историческом наука
образующих его групп представляет собой задачу пер воет еденной
важности для гуманитарного знания. Здесь я&щушшеъся
богатейший пласт коллективных представлений* верований*
имплицитных ценностей, традиций, практических действий и
моделей поведения, на котором вырастают и над которым
надстраиваются все рациональные, осмысленные идеологические
системы. Без учета этого слоя общественного сознания нельзя понять
ни содержания и реального воздействия идей на человеческие умы,
ни поведения людей, группового или индивидуального.
Это прямо касается исторического изучения установок в
отношении смерти и загробного мира. Восприятие и переживание
смерти - неотрывный ингредиент социально-культурной .ментальной
системы. Поэтому и установки в отношении этого биологического
феномена обусловлены сложным комплексом социальных,
экономических, демографических отношений, преломленных
общественной психологией, идеологией, религией и куц&прой.
Именно поэтому проблематика изучения отношения ко смерти егалд
одной из основных в спектре направлений '‘Новой исторической
науки’’.
Вычленение ‘‘истории смерти” как куль» урко-ан фоноло¬
гического аспекта социально-культурной системы, отражающую, в
конечном счете, историю ценностных ориентаций личное ш и
общества, вполне оправдано. Оно дает возможность в новом ракурсе
и более глубоко и многосторонне увидеть целое- общественную
жизнь людей, их ценности, идеалы, надежды и страхи, их отношение
к жизни, их культуру и психологию.
Глава 8,
Школа “Анналов”. Набросок к хрунловому норхрету.
Серия научных портретов крупнейших представителей Школы
“Анналов’' требует некоего обобщения: написание группового
портрета. Между тем, такое обобщение оказывается, earn
выражаться метафорически, подправленной' "‘когтей группового
автопортрета” Дело в том, что его персонажи неоднократно
“отчитывались” перед своими читателями как на страницах самого
журнала “Анналы” так и в различных дискуссиях и на научных
семинарах. Надо отметить, что “анналисты” как ученые чрезвычайно

Шкала "Анналов”- "Новая историческая паука*
оказались склонными к само рефлексии. Наиболее ярким
подтверждением этого является сборник: “Очерки его истории” [137],
в котором его участники сами себе ставят научные диагнозы.
Таким образом, завершающая глава должна, по сути,
оправдать написание этой книги словами ее героев. Речь, очевидно,
должна идти прежде всего о той неудовлетворенности, которую
марксистские историки неминуемо испытывали при рассмотрении
самого содержания понятия “социально-экономическая история”
Его использование исключительно в связи с понятием
“общественно-экономическая формация”, толкуемое лишь в рамках
прогрессистской социологической схемы к исходу нашего столетия
продемонстрировало ограниченность подходов, узость и
“скованность” проблематики. В марксистской науке постепенно
нарастало осознание неизбежности пересмотра основного
парадигмального понятийного аппарата и обновления “вопросника”,
с которым историк обращается к источникам.
Этот процесс, к сожалению с опозданием на несколько
десятилетий, сейчас встретился на страницах исторической
литературы с другим течением исторической мысли, идущим в том
же направлении - “Новой исторической наукой” Оказалось, что
между этими течениями есть много общего - так или иначе, и
марксизм, и “новая история” пытаются сформулировать законы
исторического развития человечества. Естественно, такая общность
научных интересов продиктована культурной и интеллектуальной
ситуацией в современном мире. Различия же обусловлены прежде
всего особенностями историографических традиций.
Книга, пытающаяся привлечь интерес гуманитариев к течению
“Новой исторической науки”, неизбежно далека от полноты - и в
анализе поднимаемых проблем, и в отборе историков, чьи труды
здесь рассмотрены. Мы остановились лишь на нескольких трудах,
видимо, достаточно представительных для характеристики того
направления, а также ставших доступными в последние годы
русскоязычному читателю. Круг историков, творчество которых
следовало бы изучить, на самом деле несравненно шире. Однако, при
работе над книгой мы опасались утратить и ту небольшую долю
целостного взгляда на это направление, которое мы определяем как
культурно-антропологическое.

"Анналов " - цНовая историческая наука”
Р;аздмеотся, обобщающие историографические полотна легче
писать широкими мазками и post factum, когда данное научное
направление уже завершило свое существование и сложилась
историческая перспектива, в которой удается обозреть и его начала,
и его концы с должной долей объективности и спокойной
отстраненности.
Но в случае с “Новой исторической наукой” все несравненно
сложнее. Ведь мы имеем дело с живым, продолжающим свою
деятельность и в высшей степени динамичным движением
исторической мысли, которое вызывает острую реакцию как
сторонников, так и противников - прежде всего, как непривычное.
Его очень трудно сейчас однозначно оценить. Поэтому, при такой
оценке “академическая дистанция5 неизбежно будет нарушаться.
Если говорить о Школе '‘Анналов” эпохи Марка Блока, то ее
просто не существовало. Она стала оформляться под влиянием
научной и организационной деятельности Люсьена Февра в
послевоенные годы, но лишь при Фернане Броделе стала
влиятельной силой, завоевавшей ведущие позиции в европейской
историографии и научные, и институционные. Сейчас она даже стала
модной.
Между тем, “явление, за которым в последние 20 лет
закрепилось название “новая историческая наука’1 или “новая
история”, можно включить в общий комплекс понятий,
употреблявшихся с эпитетами “новый” “новая” - начиная от новой
математики и кончая новой кухней. “Здесь можно выявить элементы
“моды”, что отчасти и объясняет раздражение некоторых историков
и заставляет остерегаться поверхностных суждений, - нише! Жак
Ле Гофф. - Но следует признать, что под знаком этого нового течения
не только появилась целая серия научных работ, но и произошло
глубокое обновление методов изучения истории [71; 90-94].
Что*же объединяет сторонников этого направления? Все они
так или иначе восприняли теорию “очень продолжительного
времени”, основные принципы “геоистории’’ Ф. Броделя. Но были
открыты и новые перспективы. Круг интересов Дюби, Леруа
Ладюри, Ле Гоффа резко расширился, включив в себя историю
ментальностей и историю культуры. Все они ощутили потребность
рассматривать социально-экономическую историю в более широком
				■■■	■ I. ■ ИМ-Р-- 135

“НоййЛ историческая наука”
котят водочающом идеологию и религиозность, психологию и
воображен».
Литом наша выражение некая общая тенденция современной
исторической мысли выйти за пределы узкой специализации,
шрвботать более широкий н открытый взгляд на историю как на
историю людей. Так, спонтанно появляется на свет историческая
наука нового типа. Необходимо продумать ее перспективы,
проблематику и исследовательские методы.
Основание журнала “Анналы*' в 1929 году невозможно
объяснить только решением Блока и Февра, за ним крылись более
общие причины. 1929 год - переломный в истории Запада. Мировой
экономический кризис потряс мир до самых его основ. Наступила
новая полоса во всемирной истории. Одним из симптомов этого
перелома явился глубочайший духовный кризис, который охватил
массы людей и усугубил начавшийся еще до первой мировой войны
разброд в среде интеллектуалов. Была решительно поколеблена вера
в силу разума, в традиции гуманизма, а вместе с ней убежденность в
эффективности демократии. В этой обстановке оказалось возможным
установление тоталитарных режимов по всей Европе, от Германии и
СССР до Италии и Испании.
Проблематика “Анналов” первого периода их существования
едва ли может быть понята в отрыве от нравственной,
интеллектуальной и социально-политической ситуации в Европе и в
мире в период между двумя мировыми войнами. Работы Блока и
Февра ясно свидетельствуют, что их интерес к ментальности людей
минувших эпох, несомненно, питался их жизненными наблюдениями
и собственным опытом. Тоже можно сказать и об “анналистах”
последующего периода. По признанию Броделя, “идея очень долгого
времени” пришла к нему в немецком плену и являлась попыткой уйти
от удручающих событий повседневности на те уровни исторической
жизни, на которых событие как бы “аннигилируется”
экзистенциальный опыт, приводящий к выводу о бессилии человека
перед лицом истории.
Ныне “Анналы” и “Новая историческая наука” работают в
совершенно иной ситуации. Круто меняются международные
отношения, уходит в прошлое “холодная война” Демократия
обновляет свои силы, тоталитарные режимы рушатся один за другим
с невероятной быстротой и неожиданностью. Вместе с их
136

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука*
исчезновением во многих странах расчищается и интеллектуальная
обстановку.
Не существует более идеологической монополии предельно
догматизированного марксизма. Поэтому и создаются условия для
научного сотрудничества разных исторических откол и направлений.
Появилась почва для исторического оптимизма, есть надежда, что
второе тысячелетие христианской эры все же не завершится в
обстановке апокалипсических ожиданий конца света, какие
обуревали европейцев около 1000 года.
В этих условиях “Новая историческая наука’* ищет способы
сосуществования с другими научными парадигмами. Однако она
продолжает сохранять свою внутреннюю идентичность, несмотря на
то, что под ее “флагом” оказываются историки под час весьма
различных научных ориентаций - философских, методологических,
идеологических. “Новая история” перестала быть чисто
французской, она нашла своих приверженцев в Италии.
Великобритании, в США, Польше и Венгрии, Германии и России.
Она обрела вместе с тем и оппонентов, которые спешат похоронить
“Анналы”, полагая, что они уже сыграли свою роль после того, как
победили позитивистскую историографию. По шутливому
замечанию Ф. Броделя, ‘‘Анналы” успешно процветали до тех пор.
пока боролись со своими противниками; не иметь же врагов - опасно
для жизни” [36; 16-29].
Однако, - и это факт,- ни одно другое течение мировой
исторической мысли сейчас не привлекает к себе такого же
напряженного интереса, как “Новая историческая наука'1 Возможно
здесь дело и в очевидном литературном блеске, которых? отличаются
ее представители - все они, несомненно, блестящие и остроумные
гуманитарии. Впрочем, этот “блеск11 порой. воспринимается как
препятствие для понимания, как повод обвинения в “несерьезности
и источник раздражения... Однако не менее очевидна и причина этой
“изысканности” - они пишут нс только для узкого круга
посвященных, но, как правило, ничем не жертвуя из научной
серьезности, проблематики, остроты и скрупулезности анализа,
адресуются к широкому гуманитарному читателю. Установка на
широкого читателя, так же как и на специалиста, определяется
пониманием социальной функции исторического знания. В
па
137

ШкамМмтяо*"- “Новая историческая наука”
I
русскоязычной культурологической среде их можно сравнить
пожалуй, лишь с Ю. М. Лотманом и Л. Н. Гумилевым.
В этой связи с широкими кругами читателей кроется одна из
щтнт живучести “Новой исторической науки”, выдержавшей все
превратности истории нашего столетия и свои собственные
трансформации и смену “парадигм” Новое осознание огромной
воспитательной значимости истории, ее место в гуманитарной жизни
современного мира и в системе общественного самосознания придает
Школе “Анналов” особую притягательность.
Жорж Дюби считает, что секрет этой притягательности лишь в
том, что она просто объединяет хороших и добротных историков,
которые не прекращают своих исканий. Поэтому в этой “Школе” нет
историков посредственных или просто плохих. Но надо думать, что
ответ кроется не в декларациях “новых историков” - ответ в их
трудах.
Надо думать и то, что любой современный историк,
независимо от того, какими проблемами он занимается, не может не
знать основной продукции “Новой исторической науки” и не
интересоваться: что за вопросы они задают источникам и с помощью
каких методов получены ими те или иные результаты? Нельзя быть
на уровне мировой науки, не обладая подобного рода знаниями.
Но не зачем заниматься историей, если вы не на уровне
мировой науки. Последнее соображение является еще одним
оправданием написания этой книги.
Но “новая история” - не панацея, и не рецепт исторического
исследования. Видимо, мало задаться вопросом о сильных ее
сторонах-необходимо попытаться увидеть и слабые ее стороны и те
трудности, с которыми она не смогла совладать.
Отличительной чертой “анналистов” является, как можно
видеть, смелая постановка новых проблем, которые до них в
исторической науке, как правило, не ставились. “История-проблема51
таково кредо историков этого направления. Они не идут по пути
описания встречающихся в источниках феноменов, они
конструируют “идеальные типы”, проверяемые и корректируемые
ими в процессе исследования. Доминирование проблемы означает
необходимость понимания, но понимания не в смысле “вживания” в
материал или в “дух эпохи”, но в смысле исследовательского
проникновения в суть изучаемого явления.

0#o№ “АпнШов*’ ~ “Новая историческая тука”
Какие же это проблемы? Они так или иначе всегда
продиктованы современностью» движением культуры»
“геологическими” сдвигами пластов мысли, глубинными запросами
общества* к которому принадлежат историки. История не бегство ап
жизни, но существенный ее компонент - так ставили вопрос Феври и
Блок. Связь с современностью рассматривается не как препона для
объективного изучения истории, но в качестве его существенного
условия. Именно современность ставит перед историком акту альные
проблемы изучения и, собственно на такие жизненные вопросы
историк - аналитик, а не пророк, только и способен давать ответы.
Диалог современности с прошлым, образующий существо
исторического познания, предполагает известную общность проблем,
которые волнуют нас и которые не были чужды людям прошлого,
хотя, естественно, рисовались им иначе, чем нам. Центральные
вопросы, стоящие перед ‘‘новыми историками” - это ‘проблемы
человеческого самосознания, аспекты истории меняющегося
человеческого восприятия мира, ориентации индивида и группы,
системы ценностей.
Едва ли можно говорить о согласованной и целенаправленно
продуманной стратегии научного поиска "новых историков” или об
их единой- “парадигме” [52]. Их искания новых путей и методов
исследования всегда носили преимущественно эмпирический
характер. По убеждению Февра и Блока, “инстинктивно враждебных
по отношению ко всем теоретическим конструкциям» которые
угрожают приобрести принудительную силу'* [86; 51-58], история,
которая “живет в реальностях, а не в абстракциях"”, не поддаеюя
систематической концептуализации. Соответственно, с самого
начала существования “Анналов” было провозглашено» что свою
объединяющую роль журнал будет вьшолня1ь “посредством примера
и на практике”.
Положение изменилось в послевоенный период. Не без
влияния структурализма была провозглашена- задача разработки
“общей методологии наук о человеке” (Ф. Бродель) а в этой связи и с
особой силой-полидисципл инарности. Вместе с im акцент явственно
переместился с изучения движения, изменения в истории на
реконструкцию стабильных структур, пребывающих во “времени
очень большой длительности”, и их функционирования.

1
Шкода “Auwmoe" - "Наеая историческая паука”
Одновременно намечается и другая “парадигма”, в центре
внимания которой стоит человек с его повседневными потреб¬
ностями и интересами, с его ориентациями и мировидением,
определяющим его поведение. Это привело к тому, что в поле зрения
историков был включен целый комплекс тем, которые до недавнего
времени оставались, по существу, вне их внимания. Установка на
постоянное расширение “территории историков”, понимание того,
что в конечном счете всё есть продукт истории и должно быть понято
в качестве такового - этот научный экспансионизм “Новой
исторической науки” делает ее необычайно динамичной. Историки
энергично расширяют сферу своей компетенции и включают в нее
такие пласты человеческой жизни, на которые традиционно смотрели
как на вне исторические константы.
Но при этом стали размываться очертания целого, создалось
впечатление, будто история “распалась”, “лежит в “осколках”,
историческое знание переживает глубокий кризис, в котором
повинны именно “новые историки”
Между тем, по мысли Ф. Броделя, историческая мысль
перманентно находится в состоянии кризиса, который ведь и есть
способ ее существования. Вопрос в том, каков этот кризис - кризис,
обусловленный упадком и деградацией исторической мысли, или же
кризис роста, преобразования, обновления и усложнения,
неизбежной и необходимой трансформации проблематики и
методологии?
Действительно, хорошо известно, какие трудности встречает
историк, когда он пытается связать процессы духовной жизни
общества с процессами экономическими и социальными. Ведь трудно
подчас продвинуться дальше самых общих и туманных утверждений
о “соответствии” и “отражении” в “конечном счете” в духовной
сфере изменений в сфере материальной. Не более того. Методология,
претендующая на установление такого рода связей, по большей части
оказывается “методом переплетчика” [69; 41-42].
По сути дела в исторической науки “анналисты” впервые
целеустремленно поставили вопрос о координации ментальностей с
социально-экономическими структурами. Это не значит, что его
шо&Ш удается решить. Тем более, что с этим вопросом связана
проблема объяснения в истории. “Новые историки” отвергают
универсальные схемы, претендующие на то, что могут объяснить все

Школа “Анналов ” - "Новая историческая наука”	Щ
на свете. Каждое историческое явление нуждается в конкретном,
индивидуально построенном объяснении, которое принимает в
расчет все обстоятельства и факторы, а не постулирует априорно их
иерархию.
Но имеется потребность и в некоторой более общей модели
объяснения, не применяемой механически, но присутствующей в
качестве постоянно проверяемой гипотезы. "Анналисты" исходят из
убеждения, что любое объяснение в истории, как и вообще в делах
человеческих, должно вовлекать в свою орбиту сознание людей,
сопричастных рассматриваемому феномену. Исторические деяния
всегда суть деяния людей и, следовательно, не происходят* не
затронув их мыслей, идей, верований, эмоций.
В этом отношении ‘‘новых историков" можно как бы разделить
на два направления. Одно из них представлено Блоком, Февром,
Дюби, Ле Гоффом и др. Они исходят из того принципа, что нет
истории, которая происходила бы где-то помимо людей, над их
сознанием; история проходит через людей, при их участии. А потому
изучение ментальностей, идеологий и социального поведения не есть
какой-то факультативный, необязательный и дополнительный
привесок к “серьезной" истории структур - это неотъемлемый
компонент исследования. Более того, исследование человеческой
“субъективности” является тем узлом, в котором связываются все
линии развития. Соответственно, научные методы, применяемые
историками этого направления, даже в тех случаях, когда строится
общая картина, - преимущественно индивидуализирующие,
качественные, принимающие в расчет специфику каждого отдельного
свидетельства. Представители этого направления сознают
необходимость изучения конкретных феноменов и событий истории,
понимая вместилищем, что эти явления нужно изучать в связи со
структурами, внутри которых они имели место.
Другое направление, у истоков которого стоит Ф. Бродель
ставит человеческий фактор в подчиненное положение, полагая
существование надличностных структур, неподверженных
воздействию сознания. Это выражается в тенденция "замедлить ход
истории, рассматривать ее под знаком "времени очень большой
протяженности9’ Эта картина “стоячей истории" естественно
вытекает из интерпретации ее преимущественно на уровне
неповоротливых, стабильных структур. Разумеется, трудно провести
I4J

Школа * Анналов"- "Новая историческая наука"
четкую демаркационную линию между обоими направлениями.
Например, Э. Леруа Ладюри едва ли правомерно будет “приписать”
только к одному из них - в его творчестве причудливо переплетаются
характерные черты той и другой тенденций (см. глава 5 наст,
работы).
Сложилась несколько противоречивая ситуация. С одной
стороны, усилиями основателей Школы ‘"Анналов” и их
продолжателей изменился самый взгляд на историю (мы уже
упоминали о термине “коперниканский переворот”). Сфера исканий
историков неимоверно расширилась и продолжает расширяться. С
другой стороны, это обогащение исторической науки чревато
опасностью нового расчленения ее на фрагменты и затемнения
целого. Стало трудно ориентироваться в море сюжетов и обдумывать
их возможные взаимные связи.
В энциклопедическом словаре “Новая историческая наука”
(1978) редакторы заявляют о своей приверженности к концепциям
“медленной”, почти “неподвижной истории”, “времени большой
длительности”, а также и к изучению повседневного, заурядного,
“простых людей” - приверженности к тем научным ориентациям,
которые подсказывает сближение с культурной антропологией. При
этом они “отвергают любую философию истории, не приемля ни
Вико, ни Гегеля, ни Кроче, ни тем более Тойнби” и не разделяют
“иллюзий позитивистской истории”, равно как и “марксистской
телеологичности или вневременностей структурализма” [146]. И,
поскольку прежние “парадигмы” исторического знания, которые
получали импульсы от структурализма и марксизма, утратили
конструктивную силу, “Новая историческая наука” вновь стоит
перед необходимостью продумать свои пути и направление
дальнейших поисков. Жак ЛеГофф обращается к коллегам принять
участие в обсуждении методов исторического исследования и
взаимоотношений между историей и социальными науками в новых
условиях, когда вследствие резкого умножения числа объектов
изучения необходимо обновления инструментария историка.
В круге проблем: история и экономика, биография и история,
история и география, новое понимание “социального”, история права
и герменевтика, история ментальностей. Общество - не “вещь”, к его
изучению не применимы функционалистские и структуралистские
модели. Куда более продуктивны понятия динамичных отношений и
142

ЕШтяа “Анналов " - "Новая историческая наука*	щ
взаШРбвязей в рамках постоянно меняющихся конфигураций.
Предает истории - процесс постоянно возобновляющейся
сдаоидентифцкации ее участников,. действующих одновременно и
сознательнр и неосознанно, процесс, который исключает априорный
детфмшшзм.
На рубеже 1990-х гг. идеи ‘‘Новой исторической науки3' начали
постепенно восприниматься и некоторыми бывшими советскими* а
пще российскими историками. Этому был, в частности, посвящен
тематический выпуск альманаха “Одиссей35, дискуссия о настоящем и
будущем исторической науки вокруг Школы “Анналов” и глюке
серии обзорных статей в “Вопросах истории5', и др. Эти материалы,
отчасти, обобщают дискуссии, ведущиеся на страницах самих
“Анналов-3.
Попытаемся кратко их резюмировать.
Говоря о подзаголовке “Анналов" - “Экономики. Общества.
Цивилизации” участники дискуссии подчеркивают, что его не
следует истолковывать таким образом, будто он означает
тотальность истории шш указывает на определенный уровень
детерминации типа “экономика детерминирует социальную
структуру, а от последней, зависит культура” На самом деле
экономика пронизана культурой, а социальное неотделимо от
экономического. Общество функционирует как система равновесий
всех этих ’ категорий. Поэтому историческое исследование всегда
представляет собой эксперимент, в котором постоянно смешается
угол рассмотрения и меняются уровни анализа. Ни одна дисциплина
не может претендовать на интеллектуальную гегемонию. Важно при
этом не упускать из виду специфику видения, присутствующую в
каждой из них. Полидисциплгщарность предполагает
множественность подходов и ракурсов рассмотрения.
Среди выступлений общеметодологического характера
выделяется работа Андре Бюргьера “О понимании в истории” [122].
Его идея такова:
Совершенная Блоком и Февром научная революция - самая
важная среди революций в истории нашей дисциплины начиная с
конца XVII века, когда в историю впервые были введены методы
научной критики. Она заключается вовсе не в обновлении тем и
объектов исследования, но в коренном изменении отношения
историка к этим объектам. Эта “копе рн кканекая революция3".

Школа "Анналов”- "Новая историческая наука”
решительно перевернувшая взаимоотношение историков с прошлым,
была “молчаливой” и, парадоксальным образом, прошла
незамеченной: новая установка была воспринята без споров и
конфликтов, которые разделили историков на сторонников и
противников изучения структур, групп, экономики или событий,
индивидов и политической истории. Между тем, все эти дебаты не
были порождением того принципиально нового, что принесли
“Анналы” в науку истории, они лишь привели к некоторой
переакцентировке уже и прежде известных тем. Так называемые
“новые объекты изучения” приобретают иной смысл именно в
контексте проблемы исторического понимания и объяснения.
Сознает это историк или нет,- пишет Бюргьер, - со времен
Блока и Февра он не может не руководствоваться в своей практике
тем, что объектом изучения служит не прошлое само по себе, но тс
его остатки и следы, которые способны ответить на вопросы,
поставленные историком; вопросы же эти подсказывает ему
окружающая его жизнь. Объект исследования не дан архивами в виде
некоей “уснувшей действительности”, якобы полузабытой и
терпеливо ожидающей своего “воскрешения” и “последнего суда"
исторической науки, на котором источники “сами собой заговорят”
- объект истории создается историком. Соответственно, содержание
истории составляет не прошлое, но время, а точнее - процедуры
анализа и понятия, при помощи которых можно обнаружить
движение обществ, постичь его механизмы и восстановить их генезис
и распад.
В связи с этим Бюргьер пишет о расхождениях между Блоком и
Февром как расхождениям между историей социальной и историей
психологической. Наследие Бока - современная историческая
антропология. Наследие же Февра многовариантно - оно
воплощается в работах Дюби, Арьеса и др. и их научные поиски
ведутся, как правило, вне установления связей с социальной
реальностью. “Велик соблазн полагать, будто историческое познание
есть не что иное, как история представлений” При этом прошлое
сводится к мышлению, к осознанным или неосознанным
мыслительным образам. Вследствие особого внимания к символизму,
к народной религиозности и другим объектам культурной
антропологии, ныне оттесняется на задний план интерес к
социальным структурам. Это - результат новых парадигм н
144

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука*'
социальных науках, связанных с кризисом классического марксизма
[122].
Таким образом, именно творческая активность историка - и в
определении проблемы, и в “конструкции” исторического источника,
и в создании им самого предмета (“объекта”) истории - решительно
подчеркивается “анналистами” начиная с Февра. Именно эта в
высшей степени активная позиция исследователя рассматривается в
качестве решающей отличительной особенности Школы “Анналов”
Действительно, читателя интересует история, но то, что он
находит в .книге по истории, - это интерпретация; последняя же
определяется постановкой проблемы и видением историка. Но
историк изучает не внешне противостоящий ему “объект”, который
обладает иной природой, нежели сам ученый, но человека, людей.
Поэтому его отношение к предмету исследования коренным образом
отлично от отношения физика или биолога - это отношение
диалогическое.. “Точные науки - это монологическая форма знания:
интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один
субъект	познающий (созерцающий) и говорящий
(высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь.
Любой объект знания (в том числе и человек) может быть воспринят
й познан как вещь. Но субъект как таковой не может, оставаясь
субъектом, . стать безгласным, следовательно его познание может
быть только диалогическим” [9; 360-365].
Диалог строится на принципе равноправия сторон, и в
историческом исследовании важно • уловить оба голоса - того, кто
вопрошает^ и того, кто отвечает. Речь должна идти о “диалогической
активности познающего”, но и о “диалогической активности
познаваемого субъекта” Читатель исторического произведения
вовлекается .в диалог культур, к' одной из которых он сам
принадлежит. Историческое познание основывается на
экзистенциальной заинтересованности историка (и его читателя). Он
выступает в роли своего рода посредника между современностью и
прошлым [89; 319-344].
Постановка вопроса об активности историка в процессе
реконструкции прошлого восходит к методологическим спорам
рубежа XIX, и XX веков, вспыхнувших в русле неокантианской
теории познания [27; 7-50]. Но можно видеть, что в рамках “ремесла”

Школа "Atталое”- “Новая историческая паука”
историка новый подход к “истории-проблеме” был сформулирован
именно Февром и Блоком.
Другая важнейшая сторона проблемы понимания в истории -
проблема “изменений” Как и почему происходят изменения? Вопрос
кажется нелепым - мало ли почему они происходят, всякий раз нужно
выяснять их причины. Но если обратиться к историческим
сочинениям, то очевидно, что специалисты зачастую не затрудняют
себя поисками объяснения причин развития, - создается впечатление,
что они йм известны заранее (по Гегелю, история имеет цель).
Констатируя различия в структуре общества, зафиксированные в
разные моменты истории, исследователь склонен объяснять причины
этих различий, исходя, преимущественно, из общих представлений о
ходе исторического процесса. Объяснительные схемы даны не
анализом материала источников, а той философией истории, которой
явно или неявно придерживается данный историк.
Возвращаясь к Школе ‘‘Анналов” нужно признать, что в
центре внимания ее представителей находятся не изменения, не
развитие, но стабильные состояния, структуры - экономические,
социальные, ментальные. Синхрония, а не диахрония, заполняет
современное видение истории. В этом концептуальной поле на
передний план естественно и неизбежно вышли проблемы
малоподвижного времени чрезвычайно большой длительности и
проблемы ментальностей, представляющие собой, по выражению Ф.
Броделя, “темницы, в которые заключено “la longue duree”
Очевидно, такая переориентация связана с кризисом 'идеи линейного
прогресса мировой истории-идеи, которая доминировала в
исторической	мысли	прошлого столетия. Эта	идея,
дискредитированная катаклизмами XX века, навязывала историку
специфическое видение прошлого - как определенной ступени на
пути восхождения к современности. Соответственно, минувшая
история рассматривалась не в своей неповторимой самоценности, но
в соотнесении с итогом исторической эволюции. Такая телеология (в
том числе и марксистская) служила главным препятствием том)'
разумному релятивизму, без которого невозможно объективное
проникновение в содержание истории.
Несколько слов и об идее “тотальной” истории. Она,
несомненно, также выражает направляющую тенденцию “Новой
исторической науки”', общую установку исследования, которое не
146

J
Школа “Анналов" - “Новая историческая наука”
КИ .
раскладывает изучаемые явления по отдельным ио.тчкмч. .-«.и
устремлено на обнаружение глубинных, сущностных связей межд
ними. Прежде всего речь идет о преодолении разобщенности “о д
материальной и духовной сторонами общественной жизн»* о
понимании их в качестве разных ипостасей социальной на ори и.
По мнению “анналистов” принцип "тотальной истории” мод--)
реализоваться в виде локального, регионального исследования,
которое рассматривает самые различные аспекты истории г.
функционирования данной социальной общности людей, чтобы в
результате сложилась связная картина их жизни. Такое локальное
исследование “тотальных социальных фактов” (в привычной нам
терминологии, это историческое краеведение) представляет собой
образчик "микроистории” в которой отражаются основные черты
“макроистории” Микроанализ служит средством моделирования
истории более обширных образований. Поэтому "микроисгорпя” и
“макроистория” не антагонистичны, скорее они находятся р~ю
крайней мере, в идеале) в отношении дополнительности. Здесь, в
ограниченном пространственно - временном "континууме” легче
приблизиться к отдельному человеку, к малой группе, нежели при
подходе “макроисторическом”
Однако эвристический статус "микро” - и "макроистории”
различен. Вырабатывая некие макроисторические (в привычной нам
терминологии, всемирно-исторические) конструкции, историк
неизбежно оперирует такими общими понятиями, которые даны ему
его мировоззрением и современностью. Типологические котлеты
социологии: "класс” "государство” "общество” "собственность и
т. п. - это обобщения, непосредственно источниками не фиксируемые,
и неизбежен вопрос: в какой мере они могут быть адекватно
применены к обществу прошлого. Сказанное тем более относится к
понятиям типа “формация”, "способ производства” или
“феодализм”, "рабовладельческий строй” “первобытно общинный
строй”, “хозяйственно-культурный тип” и т. п. Природа всех
подобных понятий такова, что неизбежны различные их
истолкования, и самая их применимость к той или иной эпохе
истории оказывается предметом дискуссии. "Социальная
классификация, - писал Марк Блок, - не представляет собой
реальности, которую можно наблюдать гак же просто, -жак

JI’	Школа "Анналов " - *Новая историческая наука”
^^^^^^^^лвтш^швття^я00яшшши0ишштитвяшшшшшаятшашатттваштшшштяттяттттятиттввштяашшштттшмштттвшшвтштшштл
материальный объект. Ибо ее создают люди, и в той мере, в какой
они ее выражают, они в определенном смысле изобретают ее*’ [16].
Между тем сведения о микроструктурах разных рангов и
объемов (“семья”, “род”, “клан”, “племя”, “вотчина”, “поместье”,
“деревня”, “город”, “церковный приход”, “братство” и т. д.) историк
получает непосредственно из источников, что вынуждает его их
дешифровывать и анализировать. Иначе говоря, исследователь не
вправе упускать из виду различий вместо дологической природе и,
соответственно, в степени теоретической обобщенности понятий
макро - и микросоциологии.
При этом “тотальная история” всегда остается своего рода
“линией горизонта”, движение к которой демонстрирует
неисчерпаемость предмета исследования и постоянно обнаруживает
новые перспективы. Именно так “анналисты”, от локальных тем по
истории Франции и Европы, переходят к конструированию
универсальных исторических моделей: “феодальной революции”
XI века, “неподвижной истории”, “смерти на Западе”, ментальных
моделей Жоржа Дюби (“Собор. Город. Школа.”, “Власть”,
“Сопротивление народов”, “Счастье” и т. п.), модели
западноевропейской цивилизации Жака Ле Гоффа.
В связи со сказанным существенно расширилась “территория
историка” (в терминологии “анналистов”), усилилась экспансия
исторической мысли на ранее не затронутые области. Все темы,
осваиваемые “Новой исторической наукой”, отражают определенные
стороны картины мира, присутствующей в сознании человека
изучаемой эпохи и заложенного в него культурой, традицией,
языком, образом жизни. Картина эта многообразна и, по сути,
неисчерпаема: “Фронт работ” “новых историков” обобщен А. Я.
Гуревичем [36]. Это:
-отношение членов данного общества и входивших в него
классов к труду, собственности, богатству и бедности;
-образ социального целого и оценка разных групп, классов,
разрядов, сословий;
-понимание обычая и права, значимости права как
социального регулятора;
-образ природы и ее познание, способы воздействия на нее от
технических и трудовых, до магических;
148

Школа "'Анналов” - иНовая историческая наука*
-оценка возрастов жизни, в частности, детства и старости,
восприятие смерти, болезней, отношение к женщине, роль браг.* и
семьи, сексуальная мораль и практика, т. е. все субъективные аспекты
исторической демографии - отрасти знания, работающей на грани,
культуры и природы, биологии и ментальности: отношение мира
земного и мира трансцендентного, связь между ними н понимание
роли потусторонних сил в жизни индивидов и коллективов - тема в
высшей степени существенная при рассмотрении религиозного
миросозерцания, доминировавшего на протяжении большей части,
человеческой истории:
-трактовка пространства и времени, которые вплоть до
сравнительно недавней эпохи воспринимались не как абстракции, но
скорее в качестве могущественных сил, этически окрашенных и
воздействующих на человека;
-восприятие истории и ее направленности (прогресс или
регресс, круговорот, повторение или развитие), притом нс одно
только осмысление истории профессионалами - хронистами,
теологами, схоластами, но и более непосредственное ее переживание
обыденным сознанием;
-возникновение и распространение культурных моделей;
разные уровни культуры, их конфликты и взаимодействие, в
особенности соотношение официальной, интеллектуальной культуры
элиты, имевшей доступ к знаниям, с народной или фольклорной
культурой, с культурой необразованных;
-формы религиозности, присущие “верхам"' и “низам"'
образованным и неграмотным; различия религиозного сознания на
уровне 'геологическом, официальном и на уровне обыденном,
противоречия и взаимодействия между ними;
-психология "людей книги” и психология людей, живших d
условиях господства устного слова и, соответственно, по-свосму
воспринимавших и перерабатывавших информацию; социальные
фобии,	коллективные психозы и напряженные
социально - пси дологические состояния;
-охота на ведьм как результат взаимодействия народной и
ученой традиций;
-cooYHomeHwe “культуры вины” и “культуры стыда”, т. е.
ориентация на внутренний мир или на социум;
149

Школа "Анналов"- "Новая историческая наука”
-история праздников и календарных обычаев,
ршгмизировавших весь ход жизни коллективов;
-узловой вопрос истории ментальностей - человеческая
личность как структурная единица социальной группы; мера ее
вьшелеяности и индивидуализации или, наоборот, включенности и
поглощенности социумом; способы самосознания личности;
понимание ее места в общей структуре мироздания;
-осознание национальной, племенной, государственной
идентичности, национальные противоречия и заложенные в них
стереотипы, их использование государством и всякого рода
социальными манипуляторами;
-биография выдающегося человека в связи с его эпохой и
культурой, как фокус, в котором выражаются характерные черты его
времени;
-символика власти и восприятие политических учреждений.
Все. перечисленные темы - это аспекты изучения истории
ментальностей, они стягиваются к единому центру - к личности,
которая структурируется независимо от типа культуры. Они должны
и могут быть осмыслены как аспекты стихийно складывающейся
стратегии культурно-антропологического изучения человека. В своей
совокупности рассмотрение всех этих аспектов картины мира и
поведения людей прошлого создает возможность построения истории
именно как человеческой истории.
Речь идет не о некоей истории абстрактного человека, но об
истории человека в обществе, в социальной группе.
Культурно-антропологический подход реализуется в контексте
социальной истории и тем самым меняет ее предмет. Это нс истории
торговли, а история купцов и горожан; не аграрная история, а
история крестьянства; не история раннего капитализма, а история
банкиров и ростовщиков. Именно на это{м пути современное
историческое исследование ментальностей преобразуется в
культурно-антропологически ориентированное изучение социальной
истории [50; 166-174].
Несколько слов об историко-культурной антропологии как
области знания, в поле зрения которой находится человек и его
поведение, детерминируемое как условиями материальной жизни, так
и культурной традицией, способом мировосприятия. Перечисление
спектра проблематики “Новой исторической науки” речь шла вовсе
150

Шкала "Анналов"- “Новаяисторическая наука"
V*
4*
Т
не о простой смене тематических этикеток. Вопрос стоит в том, что
изолированное изучение истории ментальностеГг едва ли правомерно
поскольку ментальности - существенная и неотъемлемая сторона
социальной системы. Это - тот "эфир”, в котором определяются
весомость и значимость человеческих действий и поступков. Но они
образуют этот “эфир” не сами по себе, но в своей целостности.
Поэтому, видимо, недостаточно выявления тех или иных ментальных
установок, будь то чувство времени или этика труда, отношение к
смерти или к детству и старости, самосознание индивида и т. и.
Необходима реконструкция обобщенных и многосторонних картин,
мира, которые являлись неотъемлемой частью социально-культурной
‘системы и налагали свой отпечаток на образ мыслей п характер
поведения человека в обществе, поведения групп, образовывавших
это обпдество. Речь^ идет о человеке, обладающим многих» и
свойствами, в том числе и ментальностью. Ментальность не
синонимична картине мира, она является всего лишь ее частью.
Независимо от понимания содержания понятия
“ментальность” (его сближают с социальной психологией или
идеологией /Дюби/, с “воображаемым” или “историей человеческих
представлений” /ЛеГофф/) оно входит составной частью в картину
мира; изучение которой может пониматься как предмет
историко-культурной антропологии. Жак Ле Гофф называет
культурную антропологию “дисциплиной” находящейся в процессе
становления и еще не вышедшей из стадии детства. Отметим здесь,
однако, что культурно-антропологическая школа была создана в
СССР трудами Г. Шпета, М.М. Бахтина, В. Я. Прогта, Л. С
Выготского и ряда других ученых в 1920-40-с годы и в ряде-
отношении опередила мировую науку [51; 11-16, 64]. Применительно
к украинской историографии об этом уже упоминалось в
“предисловии” [44, 61]. Поэтому, справедливым было бы признать,
что в “стадии детства” пребывают пока лишь сами “анналисты”
которые в своей проблематике еще только ставят вопросы, давно
разрабатываемые, например, тартусской семиотической школой [75].
Поэтому культурно-антропологический аспект понимания
истории как “материально овеществленного содержания форм и сфер
социальной -жизни”, которые “распределяются между “историями”
этих областей и в идее. составляют общую историю открывает
принципиально новые перспективы именно для “Новой

Школа "Анналов”- “Новая историческая наука*
исторической науки” Историческое исследование приобретает новое
измерение; наряду с “внешним” описание феноменов прошлого, как
их видят современные историки, вырисовывается образ человека,
мира и общества, который витал в сознании людей прошлого.
Символический мир, в котором живет человек, оказывается
предметом не одной лишь филологии, занятой изучением мифов и
художественных образов, - символический мир выступает в качестве
неотъемлемого аспекта исторического познания. Если история
действительно претендует на то, чтобы быть наукой о человеке в
обществе, то символическая антропология не может быть нс
включена в “ремесло историка” Такая задача в интеллектуальном
отношении представляется необычайно привлекательной.
Изучение картин мира, сменяющих одна другую в истории,
властно побуждает историков изучать свой предмет - человека в
обществе - не в качестве внешнего “объекта”, наподобие научных
объектов, , но таким, каков он по своей сути, т. е. в качестве
деятельного, мыслящего и чувствующего субъекта, автора и актера
жизненной драмы истории, собеседника, участника диалога между
прошлым и настоящим. Понимаемый как объект, как простая
статистическая единица броуновского движения, он не интересен, он
- вне истории. История - не наука и политико-экономических
абстракциях и не “социальная физика”, это наука о живых людях и
коллективах, в которые они организованы. Таким образом,
современный историк, намеривающийся раскрыть тайны прошлого,
не может не обращаться со своими вопрошаниями к людям, некогда
жившим, и пытаться завязать с ними диалог - поставить
сохранившимся источникам, созданным этими людьми,
интересующие его вопросы и стараться расслышать их ответы,
расшифровать их послания.
Наиболее отличительной и вместе с тем наиболее
привлекательной чертой “Новой исторической науки” были остается
постоянный, настойчивый интерес к истории человеческого сознания
и поведения. Для одних это четкая программа, для других смутное
ощущение, не вполне рациональная интенция. Мы стремились
показать, что история ментальностей была только намечена в трудах
Февра и Блока. Затем, в 60-80-х годах ее изучение было углублено в
трудах Дюби, Леруа Ладюри, Ле Гоффа и других “анналистов”
История ментальности под их пером и силами их таланта стала
152<

Школа аАнналов” ~ иНовая историческая наука*
менять свой познавательный статус и перерастать ь
историко-культурную антропологию, нацеленную на реконструкцию
картин мира. Обозревая историческую (культурную) актрополоптю,
А. Бюргъер подчеркивал, что она не имеет собственного до пена"
Она представляет собой попытку комплексного, ‘тотального’'
рассмотрения материала и установления связей между разлитыми
уровнями действительности. Ее общая цель - изучение не вполне
осознанных логик, которые лежат в основе коллективного поведения.
И она представляет собой реализацию программы, намеченной
Марком Блоком [122].

Школа "Анналов”- '‘Новая историческая наука”
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Эго заключение - отнюдь не только резюме, напротив, речь
может идти лишь о начале и перспективах новой большой работы.
Здесь мы лишь приостанавливаем свое путешествие по путям “Новой
исторической науки”. Приостанавливаем потому, что пути эти
бесконечны, и такое путешествие не может завершиться никогда.
Заканчивая эту книгу, быть может не столь уж привычную для
учебного историографического пособия, надо бы ответить на
естественный вопрос: а зачем было делать ее такой - почти без
детального конкретного разбора канонической методологии и
методики исторического исследования, без поучения азбуке
историографического штудирования источника и даже без
развернутого сообщения практических методических рецептов - как
это принято в традиционных исторических трудах? В книге
преобладают раздумья над глубинными проблемами сегодняшнего
исторического знания в виде научных портретов наших сегодняшних
блестящих старших современников. Ведь очевидно, что все те ученые,
которые здесь описаны - люди блестящие. Нам трудно было скрыть
свое восхищение ими. Но при этом мы старались всесторонне
освещать на примере каждого из них дискуссионные темы, выбирать
и находить лучшие решения, проверять их возможную
обоснованность, раздумывать на такими обоснованиями и
предлагать читателю размышлять вместе. Более того, некоторые
сюжеты откровенно предоставлены додумать читателю или
учащемуся самому. Мы считаем своей задачей привлечь здесь их
внимание к глубинным проблемам исторического знания,
претерпевшего, как можно видеть, к исходу XX столетия,
существеннейшие парадигмальные изменения.
Эти изменения мы кратко попытались охарактеризовать во
“Введении*’ и показать, что ныне наука об обществе и ее работники
оказались перед выбором - либо отказаться от попыток научного
Познани я реальной, текучей и зыбкой повседневной жизни, либо
изыскать возможность их соединения.
Ясно, что в большинстве случаев “жизнь” определяет
направленность научно-гуманитарной деятельности таким образом,
что постановка проблем и подходы к их решению целиком
обусловлены прямой включенностью автора в непосредственные
154

Школа "Анналов" - "Новая историческая наука*
идеологические коллизии, конфликты и системы jchhoctcv
действительности в той форме, которая ему субъективно наиболее
близка. При таком подходе исследование (если его можно гак
именовать) начинается с установления исходного гезиса
(^актуальность темы”) и состоит далее в подборе фактов, способны'
его подтвердить. Так организована академическая гуманитарная
наука, таким же образом ориентирована и вся система
гуманитарно-исторического образования и аттестации нгупны.1.
кадров. Проблема верификации, а тем самым и научности, здесь
просто упраздняется, хотя у автора может сохраняться иллюзия, чтг.-
упразднения здесь нет, а есть граждански достойное подчинение
отвлеченного академизма требованиям жизни.
Не многим продуктивнее и противоположный подход. Он
состоит в устранении из исследования всего, что не допускает прямой
и четкой верификации, следовательно всего определяющего столь
многое, но трудно уловимое в "воздухе" истории - чувств людей.,
атмосферы времени, подсознательных стимулов общественного
поведения и т. п. Это - вариант позитивизма XIX века, который,
однако, в поле современной культуры приобретает особый,
деструктивный смысл: демонстративная верность прямым и очевидно
доказуемым научным констатациям оплачивается отказом от
выполнения задач, диктуемым ходом развития самой науки - отказом
от проникновения в “живую жизнь”, в ткань истории.
Наряду со сказанным, решение проблемы указанной апории
можно усматривать в еще одном способе. Выход обнаруживается в
уже упомянутом теоретическом обосновании "философии жизни”-
'‘истину нельзя доказать, истину можно только пережить” По сути,
это также принципиальный отказ от научной верифицируемое™
полученных выводов, а тем самым вообще от критерия объективной
истины. Этим порожден особый тип научно-педагогической,
писательской и популяризаторской активности в истории - процесс
самовыражения, стилистическая или аудиторная убедительность
автора (лектора, преподавателя) становится важнее аргументации.
Важным становится не то, что говорится, а как это делается.
Противники этого способа насмешливо и метко именуют его
“эстрадной наукой” При таком подходе занятие историей и
культурой из науки превращается в искусство [42,55].

Школа “Анналов"- “Новая исторически* наука*'
Действительно, историческое прошлое дано нашему сознанию
в виде очень редкого пунктира, где каждый штрих - э^о событие или
обстоятельство, зафиксированное в источниках, а промежутки между
ними - та непосредственная повседневная жизнь, в которой
реализуются наши мысли, чувства, реакции подсознания'и которая
сливает эти события и обстоятельства в единую непрерывную
человеческую историю. Поэтому, в силу необходимости дополнять
данные источников, ‘'вычитывать” из них информацию, прямо и
непосредственно в них не выраженную, в деятельности историка
всегда есть нс	только реконструкция, но и неизбежное
конструирование прошлого. Это - воображение и интуиция.
Разумеется, такой способ требует квалифицированных и
талантливых “исполнителей” -профессионалов, которыми владеет
лично пережитая “идея истины” Очевидно, что он очень
“ан тропологичен” и педагогически весьма продуктивен. Обращаясь к
широким аудиториям, опираясь на их очень сильный сегодня интерес
к теоретическим проблемам историко-гуманитарного познания,
такой автор (лектор, преподаватель) восстанавливает давно
утраченную академическими кругами прямую связь научной
деятельности с состоянием общества, с его заботами и чаяншгми.
Именно при гаком способе широко употребимы методы
“исторического портретирования" “метонимических” образов и
метафор как приема исследования, уже упоминавшейся'“устной
истории" В художественной литературе это
историко-документальная проза.
Совершенно очевидно, что описанные приемы погружения в
“живую жизнь” - чрезвычайно соблазнительная, но рискованная с
научной точки зрения процедура. Она может грозить
легкомысленно-нигилистическим отношением к научной истине и
порой порождает убеждение в допустимости производить с'ней
любые манипуляции ради придания ей повышенной оригинальности,
“актуальности”, остроты и интереса. Возникает даже "опасность
разрушения сложившихся научных сообществ. Однако, все это
лишний раз показывает, что при гуманитарно-антропологическом
подходе , наука, воспринимаемая как таковая лишь с.
естественнонаучной точки зрения, действительно вьшуяедена
признать ограниченность своих возможностей и, отказываясь от
традиционных основоположений, искать новые направления [26; 30].
156

Школа “Анналов" - "Новая аспюрн-п он.
‘1
В большинстве представленных в нашей работе научных
портретах	историк ов-анналистов	совершенно очевидна их
“эстрадная” направленность. Несомненно, что все те ученые,
которые здесь описаны люди блестящие. И трудно, порой, скрыть
свое восхищение ими. Но при этом мы старались всесторонне
освещать на примере каждого из них дискуссионные темы, выбирать
и находить оптимальные решения, проверять их возможную
историософскую и методологическую обоснованность, познава¬
тельную продуктивность историко-источниковедческих процедур.
Все это создаст немалые сложности. В условиях, когда у нас
собственно теоретические историографические исследование только
начинаются, только-только набирают силу после длительного застоя.
когда теоретическая работа нова и непривычна для большинства
историков, так легко сбиться в рассуждениях на ‘‘холостой ход" Ведь
историки, уже как бы давно начали отличать теоретические и
методологические разработки от прикладных, но еще с большим
трудом отделяют методологию истории от исторического
пустословия. Граница между ними бывает слабо уловима л в других
науках. В .своей книге “Renyxa” (для названия по примеру А. Ц,
Чехова взято слово “чепуха” и прочитано как бы с латыни) физик A#
И. Китайгородский в поисках опознавательных признаков этот§
сорняка на поле науки привел убийственные примеры разных впдое
наукообразного пустословия: круговые цепочки определений,
претенциозную заумь, украшенные иностранными! терминами
банальности [59].
Действительно, есть и в современной погорит (особенно
историографии) труды, вся методологичность которых в непрохо¬
димом “ученом” языке (с греческими корнями, английским акцентом
и немецким синтаксисом), в жонглировании цитатамш из классиков
(дежурный набор переходит из статьи в статью), в фрзикоподобных
формулах, по которым ничего нельзя рассчитать» * в обозначении
простых понятий модными терминами без иэмешщ^я смысла а и
несомненном отлете от потребностей и
процесса.
Вот почему в заключении к этой работе*
тельные итоги здесь сказанному, надо попьтзай$й§
обобщить еще раз свои намерения.
и учебного
']
водя предвари
о верить ееСшП
it

„ ft
па “Ашшлоеrr - "Новая историческая наука
Первый результат - он может пригодиться и опытным ыстори-
калк методологам и будет полезен для студентов - это первая попытка
еисгештмзашш одного из важнейших пучков современной зарубеж¬
ной историософии и историографии. Мы стремились показать, какой
необычайно широкий диапазон новых историко-познавательных
возможностей может предложить историко-культурная антропология
- как зрелым специалистам, так, особенно, молодым людям. Ведь
лучше всего учиться на примерах блестящих и талантливых людей.
Авторы надеются, что несколько таких примеров им удалось
продемонстрировать.
Второй результат - показать манеру работы и взаимодействия
этих ученых, которые несмотря на все свое творческое, можно даже
сказать, художественное разнообразие талантов, образовали блиста¬
тельную плеяду - в полном смысле этого слова. Их научная деятель¬
ность всегда была свободна, она не администрировалась, они могли
выбирать себе учителя по вкусу или по душе -но им его никто не
назначал но разнарядке. Надо надеяться, что и наша страна, доживет
до таких времен. Тогда она и расцветет.
И третий результат - они все нам показали, что существует
настоящая гуманитарная наука - историко-культурная антропология
- наука, которую даже следует назвать искусством. И эта. наука
заняла ключевое положение в мире, потому что она демократична.. И
видимо именно за такой наукой будущее. Этого 'будущего и хочется
пожелать всем молодым (или не очень молодым) людям. Хочется,
чтобы у нашей Украины такое будущее поскорее наступило.
И в заключение хотелось бы процитировать Жака Ле Гоффа, когда
он говорит о смысле своего занятия и своего дела. “Во-первых, - пишет он,
- выражение “новая историческая наука ” можно использовать в узком и
широком смысле. В узком смысле это выражение указывает на появление
новых научных ориентаций и исследований. В .широком Смысле оно
означает обновление, которое началось с основанием журнала “Анналы ”
Но ”.новая историческая наука ” является школой в ещё меньшей степени,
чем течение, которое достаточно условно называют школой “Анналов ”
Ее объединяет лишь концепция “тотальной" (“глобальной”) истории, а
также широкое использование концепции ментальности, концепции
культур антропологии... И такого рода проблемная история, пока
остается для всех нас образцом” [71; 90-94]. На такой ноте хотелось бы
и закончить эту работу.
158
&

Школа “Анналов” - “Новая историческая наука*
щ
ЛИТЕРАТУРА
1.	Агирре Рохас К. А. "Анналы” и марксизм. Десять тезисов об.
исторических парадигмах //Споры о главном. Дискуссия;о насгоншем
и будущем исторической науки вокруг фрашзузскои шшлы
"Анналов" - Москва: Российская Академия наук, 1993. - С. Н)1г107;
2.	Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. - Мосьсва: Прогреве-
Академия.1992. - 530 с.	v-
3.	Афанасьев Ю. Н. Вчера и сегодня французской:	1
исторической науки" //Вопросы истории. - 1984. - М28.- С,
4.	Афанасьев Ю. Н. Фернан Бродель и его видение
//Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика й каййтшцтз^
ТЛ. Структуры повседневности. - Москва: Прогресс, 1986,-
5.	Барг М. А. Категории и методы исторической aapawii
Москва: Наука, 1984. - 342 с.	~
6.	Барг М. А. "Анналы" и междисшшлтшарнъш Шторы
исторического исследовання//Споры о главном...- МоекваГРАЙАШЩ^;
-С65-71.
7.	Баткин Л. М. Два способа изучать историю
Вол росы философии. - 1986. - № 12, - С.104-115.
8.	Бахтин М. М. К философии поступка//ФйЛиософшкуЙ
социология науки и техник. - Москва, 1986. - СЛ05-118.	*	1
9.	Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества*
Искусство, 1979. - 430 с.	ч	'
Ю.Бердяев Н. Д. Философия свободы. Смыш
Москва: Прогресс, 1989. - 368 с.	’
11 .Бессмертный Ю. Л. Анналы: переломный
1991. - С.7-24.	’ '	'
12.Бессмертный Ю. Л.' Претория на
главном... - Москва: РАН, 1993, -C.3-1S	_	"	w -
-te.
СЛ 64-168.
'•14.Библер В. С Идея: торлуры -в работав
//Одиссей. - 1989. - С.21 -59,
15.Блок М. Характерйью черты франВДй|шШ.У|й1ШВ®
истории. - Москва: Наука, 1957. - 420 с. ;
..

[ф4-
ж
Школа “Amiwioe"- “Новая историческая паука
УЗ
1б.Блок М. Апология истории или ремесло историка. - Москва:
Наука, 1986. - 256 с.
П.Блок М. Королн-чз'дотворцы. - Москва: Языки русской
культуры, 1998. - 710 с.
18.	Бродель Ф. Динамика капитализма. - Смоленск:
Полиграмма, 1993. - 320 с.
19.	Бродель Ф. Свидетельство историка //Ф ран цуз ск и й
ежегодник. - Москва: Наука, 1984. - С. 178-179.
20.	Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и
капитализм. - В 3-хтомах. T.L Структуры повседневности.- Москва:
Прогресс, 1986.- 648 с., Т.2. Игры обмена. - Москва: Прогресс, 1988. -
632 с., Т.З. Время мира. - Москва: Прогресс, 1992. - 672 с.
21.	Бьгчко И. В., Бьгчко А. К., Быстрицкий Е. К.
Методологический анализ историко-философского знания. - Киев:
Бита школа, 1984. - 191 с.
22.	Верба I.B. Родина Грушевських в украТнськш гсторичнш
наущ 1920-х рр. // УкраГнський юторичний журнал. - 1996. - №5. -
С144-145.
23.	Вжозек В. Историография как игра метафор: судьбы "новой
исторической науки" //Одиссей.-1991. - С.60-75.
24.	Видаль В. (Далин В. М.) Люсьен Февр //Вестник истории
мировой культуры. - 1957. -№1. - С.67-80.
25.	Во И. Незабвенная. - Москва: Прогресс, 1974. - С.502-600.
26.	Гадамер Х.-Г. Истина и метод. - Москва: Прогресс. 1988. -
700 с.
27.	Гулыга А. В. История как наука//Философские проблемы
исторической науки. - Москва: Наука, 1969. - С.7-50.
28.	Гугнова Е. А. Культура и общество //Средние века. -
Вьш.Н.- 1987. - С. 58-76.
29.	Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - Ленинград:
Гидрометеоиздат, 1990. - 528 с.
30.	Гуревич А. Я. Культура иобщество средневековой Европы
глазами современников (Exempla XIII в.).- Москва: Искусство, 1989.
-370 с.
31. Гурев ич	А. Я. Средневековый мир:	культура
бешолсгвуютего большинства,- Москва: Искусство, 1990. -396 с.
32.	Гуревич А. Я. Теория формаций и реальность
исторш//Вопросы философии. - 1990. - №11. - С.76-83.
160
*Т Т",' ш-ьчота*»

Школа “Анналов" - “Новая историческая ануса'
У
>
33.	Гуревич А. Я. Уроки Люсьена Февра //Люсьен Февр. Бом v.-
историю. - Москва: Наука, 1991. - С.501 -541.
34.	Гуревич А. Я. От истории ментальности к историческое
синтезу //Споры о главном... - Москва: РАН, 1993. - С.16-29.
35.	Гуревич А. Я. Ментальность как пласт социальной
целостности //Споры о главном... - Москва: РАН, 1993. - С.49-50.
36.	Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа ‘'Анналов71 -
Москва: Индрик, 1993. - 328 с.
37.	Далин В. М. Историки Фракции 19-20 веков. - Москва:
Наука, 1981. -282 с.
38.	Добролюбский А.О. Об изменениях в социальной структуре
Франции в первой половике XVII века //Тезисы докладов 3
Всесоюзной конференции студентов и аспирантов медиевистов;' -
Ленинград: ЛГУ, 1971. - С.27-30.
39.	Добролюбскпй А. О. Социальные движения на юге "
Франции перед Фрондой // Тезисы докладов Всесоюзной^
конференции студентов и аспирантов. - Новосибирск: НГУ, 1971. -т
С.40-43.	. ’	Н
40.	Добролюбский А. О.. Особенности классовой борьбы' в
Лангедоке в первой половине XVII века // Тезисы докладов 4
межреспубликанской конференции сгудеитов и аспирантов по
истории средний веков. - Одесса: ОГУ, 1974. - С.3-5.
" 41.Добролюбский А. О., Добролюбская Ю.-А. О мальтийской
ментальности черноморских казаков // Запорозьке козацтво в
памятках icTopil та культури. Матер1али мзжнародноТ
н ау ков о-практичн oi конференций Запор1жжя: РА "Тандем-У?\ 1997.-
С.28-34.
42.	Добролюбський А. О., Мохненко С.С., Добролюбсыса Ю.
А. Що таке icToрико -ку льтурна антропол.бпя? II -ТаврпТський
науковий вюник. - Вип.5, - 4.2. - Херсон: Айлант, 1998. - С. 163-172/
43.	Добролюбсыса Ю. А. Смерть як проблема соцюкультурно/;
свщомосп//Науковий вюник ГПвденн оукра! нсысого державного
ушвероитёту. - Вип.1.- 1997.-С.9-13.,
44.	Добролюбская Ю. А. Культурно-антропологичтш
традиция в изучении историй' Украины 7/	\
сучаснють. Материал и 4 (нацюнально!) науково! '>;еддентсько1
конференцй, присвячено! 8б-р1ччк> Натонально!	ТНаук
Украши. - Вип.4.- Одеса, 1998. - С.29-30.	^ "	"3

Школа "Анналов "
“Новая историческая наука
S096CS
Я
aos
45Добролюбсъка Ю. А. Проблеми розробки методологи
“нерухомо? icropn” в праштх Е. Леруа Лалюр! // В i он и к Одеського
шсгнтуту внутршшх справ. - 1999. - №2. - CJ 38-143.
46. Добролюбська Ю. А. “Застилий час*’ або “нерухома
/стор/я”. Е.Леруа Ладюр! // ГПвденний apxiB. - Вип.1. -1999. - С.81- 92.
47.	Добролюбська Ю. А. Гсторична антрополопя про проблему
смертг чи “народження чистилища” Ж. Лс Гоффа // Науковий вюник
ГТ|вденно украГнського державного педагоп’чного ушверситету iM.
КД. Ушинськ'ого. Зб1рник наукових праць. - Вип.З - Одеса: ПДГТУ
1М.К.Д.Ушинського, 1999. - C.182-IS5 .
48.	Добролюбская Ю. А., Шамко В. И. Ментальность и
“коллективные представления” как основа методологии истории (в
работах Марка Блока) // Наукове тзнання. Методолопя та
технолопя. - Вип.1 -2. - Одеса. 1998.- С.99-102.
49. Дюби	Ж. Европа в средние века.- Смоленск:
ГТолиграмма, 1994. - 320 с.
50.	Дэвис Н. 3. “Анналы” и проблема “субъект-объект” //
Споры о главном... - Москва: РАН. 1993. - С. 166-179.
51.	Иванов Вяч. Вс. Культурная антропология и история
культуры // Одиссей.- 1989. - С. 1М 6.
52. Изерпгн А. М. Парадигма “Анналов” 40 - 60-х гг.:
проблемы эпистемологии // Методологические и историографические
вопросы исторической науки.- Томск: изд-во Томского ун-та, 1996. -
С 75-91.
53.	Кавалеров А. I. Laei менталггету у фшософсысих поглядах
Г.С.Сковороди // Ф1пософ1*я. Ментал1тет. ОсвНа. - Одеса: ПДПУ,
1995.-С.5-8.
54.	Кавалеров А. I., Добролюбська Ю. А. Амулет з дельфинами,
знайдений лщ Одесою// Перспективи. - 1998. - №2.* С.34-37.
55.	Кавалеров А. И., Добролюбская Ю. А.. Добролюбский А.
О. Антропология - новая парадигма историко-культурного знания//
Перспективи. - 1998. - №3-4, - С.124-129.
56.	Кантор К.М. Четвертый виток истории // Вопросы
философии. - 1996. - №8. - С Л 9-42.
57.	Кардяни Ф. Истоки средневекового рыцарства.- Москва:
Прогресс, 1987. - 384 с.
58.	Кисяюк Н. В. Новое происхождение философии истории
или о чем свидетельствует опыт “Анналов^ // Философские
162

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука*
перипетии. Вестник Харьковского госуниверсш ета. Серий
"Философия" - №394"97 - Харьков. 1997. - С. 68-71.
59.	Китайгородский А. И. Реникса. - Москва: Молодая гвардия.
1967.-210 с.
60.	Кнабе Г. С. Материалы к лекциям по общей ' теории
культуры и культуре античного Рима. - Москва: Индрик, 1993,- 528 с.
61.	Колесник I.I. 1сгорюграф1я як тип культури (Украгвськет
1нвар1ант) // ГПвденний apxiB. - Вип. II. - Херсон, 1999. - С.8-13;
62.	Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография, г
Москва: Наука, 1980. - 486 с.
63.	Кон И. С., Люблинская А. Д. Труды французского историка
Марка Блока // Вопросы истории.- 1955. - N8. - С.16^27.
64.	Кузнецов В. Г. Герменевтика и гуманитарное познание,-
М осква: М ГУ ,1991. - 192 с.	.
65.	Лакло Ш. де. Опасные связи.- Москва:Худож*лйг.т1992- Ч
318 с.
66.	Ларошфуко Ф. де. Мемуары. Максимы. - Москва: Прогресс,
1971.-568 с.
67.	Леви-Стросс К., Структурная антропология, - Москва:.
Прогресс, 1985. - 314 с.	.	=Г
68.	Де Гофф Ж. Цивилизация Средневекового Запада - Москва:
Прогресс-Академия,1992. - 376 с.	Д
69.	ЛеГофф Ж. Можно ли считать представления и куд
надстройкой над базисом?// Споры о главном,..- Москва;, ИЙД993*.
С. 41-42.	:
70.	Ле Гофф Ж. С небес на землю. Перемены - Ь шетеда,-
ценностных ориентаций на христианском Западе vД ..
Одиссей.-1991. - С.25-47.	" *
71.	ЛеГофф Ж. "Анналы" и "Новая	*
Споры о главном... -Москва: РАН, 1993. -С.90-94.
72.	Леруа Ладюри Э. "Неподвижная история";
пояснения // Споры о главном...- Москва; РАН, 19&Ц?
73.	Леру а Ладюри Э. История климата с-ШОО года. --Йещщград;
Геометеоиздат, 1971.-458 С;	' г
74. Лобок А. М. Антропология мифа*.Нащ
культурной информации, 1997,. - 686 с.	. У	,
75.	Лотман Ю. М. Культура и взрыв.
1992.-210 с.
V'_ г

$£Г	Школа “Анналов " - "Новая историческая наука ”
76Люблпнская А. Д. История крестьянства в Европе. Эпоха
феодализма. - Т.З. -Москва: Наука. 19S6. -318 с.
77.Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - Москва: изд-во
политической литературы. 1955. - Т.4. - 326 с.
7S.Moxhchko С. С. Советские историки об аграрных
отношениях в Германии в XJV - начале XVI вв. // Ш Всесоюзная
конференция студентов и аспирантов медиевистов. Тезисы докладов.
'	- Ленин град: Л ГУ, 1971. - С.З I -33.
79.	Мохненко С. С. Аграрные отношения в Германии в средние
века // 9-я Межвузовская научная конференция студентов и
аспирантов. Тезисы докладов. - Новосибирск: НГУ, 1971. - С.53-56.
80.	Мохненко С. С. "Новая историческая наука” как течение
историко-культурной мысли XX века. Учебное пособие. - Херсон,
1997.- 230 с*
81.	Назаров В. Д. Идеи "Анналов" и изучение русского
средневековья // Споры о главном... - Москва: РАН. 1993. - С. 195-196.
82.Оболенская С. В. "История повседневности" в современной
историографии ФРГ //Одиссей. -1990.- С. 182-198.
83.	Павленко Ю. В. 1стор1я свгговоГ цившзацп:
Сошокультурний розвнток людства. Навч. пособник. - Кшв: Либщь.
1996. -360 а
84.	Петров М. К. Язык. знак, культура. - Москва: Академия,
1991.-346 с.
85.	Пруст М. В поисках утраченного времени. - Москва: худ.
литература, 1980. - 450 с.
86.	Ревель Ж. История .ментальностей: опыт обзора // Споры о
главном... - Москва: РАН, 1993. - С.51-58.
87.	Репина Л. И. Социальная история и историческая
антропология: новейшие тенденции в современной британской и
американской медиевистике//Одиссей.- 1990. - С. 167-181.
88. Самаркин	В. В. Историческая демография
западноевропейского средневековья // Вопросы истории. - 1977. - №2.
- С.39-66.
89.	Сартр Ж. П. Экзистенциализм - это гуманизм //
Сумеркнбогов. - Москва: Политиздат, 1990. - С.З 19-344.
ЯО.Селье Г От мечты к открытию. Как стать ученым.- Москва:
Прогресс, 1987. - 370 с.

Школа “Анналов " - “Новая историческая наука”
91.	Серовайский А. Д. Ж. Дюби. Общественный строй
Маконской области в XI-XII вв. // Средние века. - Въгп.18- -1960.-
С.78-94.
92.	Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. - Москва:
Прогресс, 1992. - 568 с.
93.	Таран Л. В. Историческая мысль Франции и России: 70-е гг,
XIX-40-е гг. XX вв. - Киев: Наукова думка, 1994. - 198 с.
94.	Таран Л. В. Украшська icropiorpac})ia на пороз! перещн //
Швденний apxiB. - Вип.П. - Херсон, 1999. - С. 13-19.
95.	Ткачук М. Е. Археология свободы. - Кишинев: Stratum,
1996.- 198 с.
96.	Тойнби А. Дж. Постижение истории. - Москва: Прогресс.
1991. -736 <Ь.
97.	Тушина Е. А. Средневековая культура в грудах Ж. Дшби //
Культура и общество в средние века. - Въш.2. - Москва, 1983.-
С.58-76.
• -1
98.	Февр Л. Бои за историю. - Москва: Наука, 199L - 630 с.
99.	Фуко М. Слова, и вещи. Археология гуманитарных наук.-
СПб.: Нестор, 1994. - 416 с.
ЮО.Хейзинга Й. Homo Ludens в тени завтрашнего дня. -
Москва: Прогресс-Академия, 1992. - 464 с.
101.Хейзинга Й. Осень Средневековья. - Москва: Наука.
1988.-540 с.
_т
Ю2.Ходонов ,А.С. Марк Блок в советской историографии //
Вопросы всеобщей истории и историографии. - Тоуюку изд-во
Томского ун-та, 1982. -С.38-43.
ЮЗ.Эко У Имя Розы II Иностранная литература,- 1988. -
№№8,9,10. - С.3-88, 81-175,47-87.
Ю4.Ясперс К. Смысл и назначение истории. •- Москва:
Политиздат, 1991. - 528 с.
Ю5.Ястребицкая А. Л. “Новая историческая науг<а“:. и нрвый
образ западноевропейского Средневековья //' Средневвков;^ Европа
глазами современников и историков. - Москва: Интерпакс, 1995. -
С11-20..
106.Annales.
1945-1999.
E2conomies. Socie2tfc2s.
Ра
sse

Школа “Анналов"- “Новая историческая паука”
107.ArieIs Ph.L’Enfant el la WefamilialesousPAncient Re2gime. -
Paris, I960. - 512 p.
W8.Ariels Ph. Un historien du Dimanche. - Paris, 1980. - 244 p.
j	109.Ariels Ph. L’Homme devant la Mort.- Paris, 1977. - 780 p.
110.	Ariels Ph. Le temps de Phisloire. - Monaco: Rocher.l986. -
420 p.
111.	Ariels Ph. Essais de me2moire. 1943-1983. - Seuil, 1993. -
I 816 p.
i	112.Bloch M. Apologie pour Phisloire ou Me2tier d’historien. -
Paris, 1949. - 260 p:
113.Bloch M. La Socie2te2 fe2odaIe. - Т.Г-ГГ. - Paris, 1939, 1940. -
1	458 p., 670p.
!	114.Bloch M.Les caractirres originaux de Phisloire rurale franCaise.
- Paris, 193 L - 346 p.
1 IS.Braudel F. La Me2diterrane2e et le monde me2diterrane2ena
Pe2poque de Philippe II. - Paris, 1949. - 678 p.
116.	BraudeI F. The Mediterranean and the Mediterranean World
in the Age of Philipp П. - New York, Evanston, San Francisco, London,
1973. - 712p.
117.	Braudel F. On History. - Chicago, 1980. - 458 p.
118.	BraudeI F. Ecrits sur Phisloire. - Paris, 1969. - 440 p.
119.	Braude! F. Civilisation materielle et capitalisme (XV-e -
XViri-e sielcle). - Paris, 1967. - 870 p.
120.	Braudel F. L'idenlite2 de laFrance. Espace et histoire. - Paris,
1986^ 436 p.
121.	Braudel F. Lucien Febvre et Phisloire// Annales. E. S.G, 12-e
anne2e. -1957. -Ж. - P.168-190.
122.	Burguiere A.Histoired'une histoire.La naissance des Annales //
Annales. E.S.C. 34-e annee-1990. -№6. - РЛ355-1366.
123.	Burke P. The French Historical Revolution: The Annales
School, 1929-89. -Stanford: Stadford University Press, 1990. - 568 p.
124.	BurkeP. New Perspectives on Historical Studies. - Cambridge:
Polity Press, 199 1. - 412 p.
HS.Duby G., Lardreau G. Dialogues. - Paris, 1980. - 426 p.
126.	Duby G. Le Chevalier, la Femme et le Pretre. -
Paris. 1981. - 268 p.
127.	Duby G.La Feodalite? Une mentalite medievale // Annales
E.S.C, 13-е аядее.- 1958. -№ 5. - P.765-779.

Школа иАнналов " - иНовая историческая наука
i
тЙ\-
128.	Duby G. Guillaume le Mare2chal, ou le meilleur chevalier йи
monde. - Paris, 1984. - 314 p.
129.	Duby G. Le Temps des cathe2drales. L’arl et la socie2te2
980-1420. - Paris, 1976. - 190 p.
130.	Duby G. La socie2te2 aux XI-е et XU-e sielcles dans la relgion
maconnaise. - Paris, 1953. - 512 p.
131.	Duby G. La socie2te2 chevaleresque. - PaxisiFlammarion,
1988.-220 p.
132.	Duby G. Des socie2te2 me2die2vales. - Paris, 1971. - 236 p
133.	Duby G. L’Histoire continue. - Paris, 1991. - 316 p.
134.	Duby G. Early growth of the european economy. Warriors and
peasants from the seventh to the twelfth cent.- Cornell: Cornell.University
Press, 1978. - 234 p.
135.	Dictionnaire .des sciences historiques. /Sous la dir. de
A.Burgumre. - Paris, 1986. - 680 p.	'
136.	Eiias N.Uber den Prozess derCivilization. -*
Frankfurt/M., 1981-1982. - 568 p.
137.	Essays d’ego-histoire. Paris, 1987. - 450 p.
138.	Faire de Phistoire/Sous la dir. de J.Le Goff et P.Nora. - T1-HL
- Paris, 1974. - 345 p.
139.	Febvre L. Combats pour Phistoire. - Paris, 1954- - 244 pv
MO.Febvre, L. Un destin, Martin Luther. - .Paris,
141.	Febvre L. Origelne et Des Pe2riers ou Pe2nigme du Gymbaium
Mundi. - Paris, 1942. - 348 p.
142.	Febvre L. Autour de PHeptame2ron, ampiir $аеге2, щпдаг.
profane.-Paris, 1971. - 678 p.	:	. !
143.	Febvre L. Le probl8me de Pincroyance au XVl-e>ieiblC 1л
region de Rabelais. - Paris, 1968. - 568 p.
144.	Fink C. Marc Bloch. A Life in History. - Hfew Yorfc*
4i2 p.	.	t,,'/"
145.	Furet F. Beyond the Annales IIJournal of Modem HSstory.-
1983,-№55.-P.389-410.	4 "5	>
.11» v-»
7- -	.	:
V _
146.	La Nouvelle Histoire /Sous la dirXLe <prpW,:
R.Chartier. Paris, 1978. - 670 p.
147.	L5Antropologie en France; Paris, 1979:^
148. Le Goff J. Le Moyen Age, - Paris, i96§^"
149.	Le Goff J. La Naissanee du Purgafbir&
150.	Le Goff J. Histoire et me2morre,
1Ц1дТ'ТПМППГ|йГГТ
'u«4

$'.Г	Школа "Анналов " - "Новая историческая наука
151.Le Goff J. Pour* un aulre Mo yen Age. Temps, travail el cuJiure
ел Occident. - Pan's, i977. - 450 p.
152.	Le Goff J. La civilisation de POccident me2die2val.-
Pans. i964. - 560 p.
153.	Le Go/T J. Marchands et banquiers du Moyen Age. -
Paris, 1956.- 688p.
154.	Le Goff J. Les inteiicctuels au Moyen Age. - Paris, i957. -
612 p.
155.	Le GoffJ. Saint Louis. - Paris: GaJIimard, 1996. -456 p.
J56.Le Roy Ladurie E. Les Pa3'sans de Languedoc. - Т.Г-П. -
Paris, 1966. - 214 p., 316 p.
157.Le Roy Ladurie E.MoniaiJIou,vil!agc occilan de 1294 a 1324. -
Paris, 1975. -412 p.
ISS.Le Roy Ladurie E.Le lerritoirederhislorien. -T.I-FT.-
Paris, 1973, J978. - 220 p., 318 p.
159.	Le Roy Ladurie E. Le Carnaval de Romans. De la Chandeleur
au mercredi des Cendres 1579-1580. - Paris, 1979. - 368 p.
160.	Le Roy Ladurie E. L’histoire immobile. CoIInge de France.
LecoD inaugurale. - Paris, 1973. - 426 p.
161.	Le Roy Ladurie E. L’argent, L’amour et la mort en pays d*oc. -
Paris, 1980. - 430 p.
162.	Le Roy Ladurie E. Panni les historiens. - Paris, 1983. - 345 p.
163.	Voveile M. La Mori et POccident. - Paris, 1983. - 456 p.
J64.Vovelle M. Les attitudes devant la mort: proble2mes de
me2thod, approches el lectures differentes // Annales. E.S.C., 31-e anne2e.
- 1976.P.1250-1280.
165.Vovelle M. Ide2ologie et Mentalite2s. - Paris, 1982. - 128 p.
J6S

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука*
'Г-Г
ч V-
ПРИЛОЖЕНИЕ
ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ*
КУЛЬТЪРНО-ПОНЯТИЙНЬШ АППАРАТ.
ОБЩЕЙРГдаЯТЬЕЙ В ’’НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ”
И В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЙ АНТРОПОЛОГИИ
(В "Словаре" не рассматриваются такие, попятил кал
и'ментальность", "цивилизация", "время большой длительности” и пр...
используемые различными представителями" Носой иапорическтг —
науки" Все они обстоятельно рассмотрены в тексте учтншса и
являются дискуссионными или же авторскими. Мы приводим ■ лиЧщ,
тот понятийный аппарат, который в среде испюрико-кулътуртмб ~
антропологии не вызывает принципиальных дискуссий),■
1. Культурологические понятия
КУЛЬТУРНАЯ АНТР О ПОЛОГИ Я* на у к a, исследующая в
сравнительном плане различные типы культур й пути та
преобразования при социальной (а не биологической) передаче
информации от поколения к поколению. Ранее рассматргтвала'ен как
синонимичная термину ’’этнология", поскольку использовалась'йишь
при изучении до цивилизационных обществ. В связи с вовлечением ее
принципов в" цивилизации" становится наиболее употребадьш
термин ‘'культурно-историческая антропология" иди же тфоето-'
историческая антропология". Сам термин "антропология" В даш6м:.
случае понимается как наука о человеке и человеческих cocoiiieeraax-
КУЛЬТУРА - пластичная и многозначная: фжетровшщш Ъ
нормах программа деятельности индивидов,
хранимая, накапливаемая и передаваемая обществом. щт:хщтт
общественной практики; она уделяется обществом каждому5 щлшу:
общества и гибко детерминирует инди;ввдуа)1Ь-ше"лсш^рй%.--
особая система средств хранения и передачи социалвнот1 (щыт%
превращающая его в орудие гибкого программирования ошхее^ом
поведения индивидов и в орудие частичного
етдед
SB
'2S5SS2525&
,.у ■

Школа "Анналов"- “Новая историческая наука”
последующих поколении устоявшимся опытом предыдущих
(традицией). Эта система средств отличает человека от другим
животных главным образом тем, что является искусственной.
условной. допускает изрядную долю выбора, сопряжена с
елливолшаиней. Конкретно она выражается в вещах и соматике
(телесном облике) людей. Ее продукты суть в то же время ее
компоненты и ее орудия.
Культура - фундаментальное понятие ряда наук, в том числе и
истории.
АРТЕФАКТ - материальный объект, сделанный человеком в
соответствии с нормами культуры. Букв.: не что искусственно (arte-)
сделанное (-factum). Понятие сформировано следующими
признаками: 1) материальность, вещественность, 2) искусственность
(пзготовленность человеческим трудом, производством), 3)
культурная нормативность (обусловленность и подчиненность
облика предмета системе норм культуры).
ВЕЩЬ - дискретный сгусток материи, сформированный или
преобразованным (хотя бы перемещенный) культурными действиями
людей и воспринимаемый как статичный объект. Близко по смыслу
понятию "артефакт" но шире, так как включает результаты не
только трудовых, но и всяких культурных действий (игровых.
культовых, бытовых и т. и.), и не только законченные результаты,
соо гветствующие культурным нормам (типичные), но и
промежуточные, побочные и т. д. Подобно понятию” артефакт"
обычно применяется только к портативным целым предметам ‘ или
отдельным деталям.
МА ТЕРИАЛЬНАЯ (ВЕЩЕСТВЕННАЯ) КУЛЬТУРА - та
фракция культуры, которая объективирована в вещах - дискретных
сгустках материи, сформированных трудовыми действиями людей.
Вопреки обиходному представлению противопоставима Hie только
духовной культуре (психической или культуре чувств и мыслей), но и
поведенческой и физической.
ОТДЕЛЬНАЯ КУЛЬТУРА - система взаимосогласованных
норм и их реализации в поведении, вещах и телесном облике людей,
| ^0&ав&&безззвгв5&
яокыгеурвгдтая
«■рюуа-.чроаь

Школа ы Анналов п - “Новая историческая наука”
имеющая один и тот же. в основном, смысл, одну и ту же-значимость
(ценность) для некоторой общности людей и существенна
отличающаяся от других подобных систем, которых придерживаются
другие общности людей. Отдельная .культура имеет пределы во
времени и пространстве, хотя и не всегда резко ограничена (Нередко
границы размыты, но они всегда есть). Обычно отдельная культура
охватывает крупную общносгь людей, простирается на значительную
территорию и занимает заметный отрезок времени.
В существовании отдельных культур выражена секретность
культуры. В основе этого феномена два обстоятельства;
а) разнородность массива человечества по плотности^
сгруппирован кость его в разнообразные общности (а с этим, евдзайы
различия в густоте контакгов и взаимосвязей, нщщчше; 1
изоляции и отчужденности);
б) условность и свобода выбора многих кОмйбнентрБ'
культуры, богатые возможности различных конструШшньгх
решений одних и тех же задач, различного выполнения и офорШеш^г
одних и тех же функций, различной символизации (а с этим связаньг
случайность и неповторимость многих форм культуры*
сопряженностях распространения и ареала с сетью контактов, с
реальными группами контактирующих людей). Это могут быть
контакты хозяйственные или культурные, брачные гшх военные,
интенсивные, но кратковременные или слабые, но о'чень длительные
и подкрепленные сходством -условии жизни.. .Поскольку культура
устойчива отдельная культура может долго сохранять цельность и
после распада сети контактов, в которой она сложилась г • тоща в
наличии отдельной культуры оказывается не актуальные* а прбщшш
контакты.
СУБКУЛЬТУРА - обособленная часть -отдельной" кудьтУрй,
выделяемая по формальной, специализации собЛетегаенно
социальной позиции группы’людей, которым эта йарйь ^ньтуры-
присуща* в системе социального орщнизма. Это тйкая тфугша людей.'
(пол, возрастная- группа, класс, срелщце’йг Т. и.), которая ве птШг,
существовать отдельно от других групп,,других частей
организма.

Школа "Анналов'*- ‘'Новая историческая наука”
СЕКЦИЯ КУЛЬТУРЫ - обособленная часть отдельной
культуры; выделяемая по функциональной консолидировалиости в
ага еме-	социального	организма	(производственная,
семейно-бытовая, художественная и т. гг.).
ФРАКЦИЯ Г\УЛЬТУРЫ - часть культуры (также часть
отдельной кульп'ры), выделяемая по критерию, который
относительно социального организма является внешним, случайным
, (например, по материалу, по веществу: в культуре - материальная
1 фракция: китайский шелк, турецкий фаянс и т. л.).
ЭТНОГРАФИЧЕСКАЯ КУЛЬТЬ7РА - отдельная культура,
доступная наблюдениям этнографов. По типам контактов, легших, в
основу образования. среди этнографических культур различают
хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические
| общности. В основе первых - сходство хозяйства и быта, связанных с
1 кон тактами в условиях единства природной среды-и общим уровнем
развития: в основе вторых - длительность интенсивных контактов и
родство. От этнографической культуры в принципе отличается
этническая культура, в основе которой - особенная общность
исторических судеб.
ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУ РА - отдельная культура,
существовавшая в далеком прошлом и исчезнувшая, не- успев
подвергнуться наблюдениям этнографов; условно может- быть
приравнена к этнографической культуре.
ЭТНОС - устойчивая группировка людей, которая обладает
общностью некоторых реальных признаков, отражаемой в
общественном сознании (не только самих этих людей, но и их
соседей) как общность исторических судеб в рамках единого
социального организма или в связи с ним. Объединителями и
опознавательными признаками могут выступать язык, религия, раса
и др.т но в демографической практике определяющим служит
этническое самосознание, формально выраженное в самоназвании и
реально объективируемое в социальных отношениях, политических
ансинях, культурных предпочтениях, идеологических декларациях и т.
я. В этническом сознании (и самосознании) отражается корреляция

Школа "*Айпадов" - иНовая историческая наука*
культурных признаков индивида с его социальным пол&ах&шгъа
связями и возможностями. Общественное сознание выдвигает ш?
роль этнических признаков то одни из объективных объединителей,
то другие и осмысливает эту общность обычно в форме убеждскносп-!
в общем происхождении. Вот почему различные объектншме
факторы способны выступать - то одни, то другие, порознь й в
разных сочетаниях - диагностическими признаками эгаосщ.Вк^шам
оказывается то, какую реальную солидарность общество ожиддег/от
людей, охваченных данным признаком или данными пр*гашсашЬ
При этом имеется в виду не всякая солидарность (есть ж
классовая,- профессиональная, возрастная и т. п.}, а такая,
направлена, на создание, поддержание, возрождение (шш сохрашшю
возможности возрождения) социального организма отдельного
общества, способного существовать самостоятельно/ йбе^|ечтшай
постоянное производство на определенном уровне, самшщщгтуг Щ
стихийных бедствий и свое воспроизводство.
Этнос - это, с одной стороны, отпечаток сотщшеШОШ
организма (существующего или исчезнувшего) в культуре (бтаМчкй,
язык ■ и сознание) и соматике людей, а с другой - эта
организм в тенденции и в потенции, в пределе. Пока
(этнос)., не образовался, социальный организм еще т'emif
этносоциальным; когда социальный организм исчез, ей
(этнос) •- уже только этникос (по Ю. В. Бромлею). С	м •
тенденции-и . потенции образования соштяшого
нет.	г
Связь этноса, с теми или иными особенностям?! .Мятерцадшой
культуфы не обладает обязательностью и регулирнощшъ
ЭТНИЧЕСКАЯ" КУЛЬТУРА. - совбк^чщбшъ ^исменто»
культуры отдельного этноса. Иё всегда совпадаем с^ЭД^^фипескоЙ
культурой, не всегда .образует готдельную культуру Шк. цедостную и
всеобъемлющую, систему (напри случай диаспоры)*
ТРАДИЦИЯ/- ;(КУЛЬТУРНАЯ). —пеко.то^ьв.-л;^омпонедт
худътурът (определенйая норма	мфУЦ1	' •*
комплекс типов и тай), устойчиво и	€
и развивающийся, но без радихсадьПой

0
Школа "Линялое " - и Новая историческая наука”
мерс, в	гс чем пс нескольких поколений (территориальная
протяженность определением не устанавливается).
"ОПРЕДМЕЧИВАШ/Ш1' - реализация идей в вещах: путь от
стимулов, мотивов, "мысленных шаблонов" к их воплощению в типах
п конфигурациях. Связь между духовной и материальной фракциями
культуры здесь прослеживается в одном направлении - от духовной
культуры к материальной. Такое вычленение требуется для целей
реконструкции духовной культуры по материальным остаткам - дела
трудного, но вполне реального (если под материальной культурой
подразумевать не материальное производство а всю материальную
фракцию культуры, материальные следы и остатки всех сфер жизни).
2, Источниковедческие понятия
ИСТОЧНИК (ИНФОРМАЦИИ) - объект, содержащий
информацию об интересующем нас другом объекте: т. е. всякий
объект, из которого можно извлечь сведения, знание о другом
объекте, причем б некотором контексте первый на столько этим и
интересует - б этом контексте он и выступает источником.
Возможность воспринимать объекты как источники основана на
феномене отражения: источник - это объект, свойства которого
изменились под воздействием другого объекта, так что в них теперь
отражены некоторые аспекты существования этого второго объекта.
Но обычно приходится считаться с тем, что свойства первого
объекта изменялись и по другим причинам. Выделить первые
изменения не всегда легко.
В каждом источнике содержатся минимум два рода сведений:
а) образы неких объектов, по отношению к которым этот источник
тужит только средством отражения, и б) данные о действительности,
г ,
частью которой является сам источник как реальное явление. Для
того, чтобы выделить, ''очистить*' г/ервые, неизбежно приходится
изучать и вторые. Это задача источниковедения.
Источники служат незаменимым средством информации при
[исследовании таких явлений, непосредственное наблюдение которых
невозможно и воздействие на которые исключено-явлеетий прошлого.

Школа “Анналов '7 - ‘‘Новая историческая наука
ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ О ПРОШЛОМ объект,
содержащий информацию о другом объекте, который исчез иди
утратил интересующие нас но удержанные источником свойства.
Вполне очевидно, что такую возможность дает не всякое отражение,
а лишь такое, при котором изменения, произошедшие а одном
объекте под воздействием другого, оказываются непреходящими, т е.
оторвавшись от поведения другого объекта уже не зависят от него.
Это, конечно, не значит, что результаты вообще сохранятся
неизменными.
ИСТОРИЧЕСКИМ ИСТОЧНИК объект, существующий к
моменту исследовательского восприятия (доступный исследователю)
и содержащий для этого восприятия информацию- о фактах
прошлого, имеющих познавательно-историческое значение.
Обиходные толкования характеристики "историческщг’
применительно к источнику: не современный, не природный,
доступный обработке гуманитарными методами. Лучше, однако.. L_
исходить из главной функции он должен служить средством
исторического познания - так, чтобы оно было полные*» =
целенаправленным и верным.
В процессе исторического познания как особой разновидности^
многоступенчатого отражения, в череде знаковых фйкеащщ
отражения, при передаче фиксированных образов от одного суёъектй
к другому, одна из таких фиксаций, запечатлевшая не только старый
образы, но и условия их подбора и закрепления, есть (все вместе),
исторический источник. Он представляет собой важное .звено в'
механизме отражения, характерном для исторического познания. Зто.
звено обеспечивает посредство между .позлцвашой.
действительностью (прошлым) и субъектом пштшк
(историком-исследователем), В историческом источнике содержишь
информация о прошлом, которая превращается в
информацию в ходе исторического исследования.
ИДЕЙНО-ТВОРЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК.
нацеленный на отражение и осмысление, действ1ТгеД№остй, ж
претендующий на ее копирование. Такими лстрдайкши.. шлашт-с|
произведения художественной литература .а
-Ш

Ijjp
Школа “Aummoa " - "Новая историческая паука*
искусств. труды по философии и другим наукам, религиозные
сочинения и т. п.
ОСТЛТКРt - сохранившиеся части давних исторических
явлении:	останки людей,	материальные следы событий,
употреблявшиеся в событиях вещи, составленные тогда для текущих
нугжд документы. язык, песни, пережиточные нормы. обычаи, идеи и
т. д. Это дошедшие (в какой-то своей части) до современности факты
прошлой леггорн ческой действительности.
МАТЕРИАЛЬНЫЕ ОСТАТКИ - остатки, объективированные
в дискретных сгустках материл. Имеются в виду сгустки материн,
выступающие всем комплексом своих свойств (без элиминации
незнаковых) и эмпирически воспринимаемые как статичные объекты.
Таким образом, они противопоставилгы остаткам,
обьектлвлрованным в идеях. знаковых системах и поведении.
Материальные остатки (подобно не материальным) делятся на
природные к культурные.
ПРР1РОДНЫЕ МАТЕРИАЛЬНЫЕ ОСТАТКИ
материальные остатки естественного происхождения: отложения
земли, остатки животных (кости, раковины, следы и т. л.)? растений.
Своей непосредственной материальностью они отличаются от таких,
скажем, как инстинкты, своей естественностью - от культурных.
КУЛЬТЬТНЫЕ МАТЕРИАЛЬНЫЕ (ВЕЩЕСТВЕННЫЕ)
ОСТАТКИ - материальные остатки культурного происхождения, т. е.
сформированные человеческой культурной деятельностью,
материальные результаты культурного поведения. Это вещи, их.
фра тенты, следы.
ПРЕДАНИЕ - термин, имеющий два значения:
1) Любые сообщения об исторических фактах, специально
предназначенные для сохранения и передачи знания об этих.фактах -
хроники* мемуары. повести и т. п. Эти сообщения говорят о фактах,
описывают их, но самих этих фактов в их материальности не
фиксируют и в современность не переносят. Факты передаются
сквозь призму сознания. В этом значении предание

Школа. "Анналов** - “Новая историческая наука9'
■?к
•s:
\ь'А
противопоставляется остатками считается синонимом (исторической)
традиции.
2) Цепь устной передачи информации об историческом
прошлом от ранних времен к позднейшим - в былинах, сагах,
эпических сказаниях, песнях и т. п. В этом значении преданий
противопоставляется (исторической) традиции как устная передача -
письменной, литературной.
ТРАДИЦИЯ (ИСТОРИЧЕСКАЯ) - термин, употребляемый w
двух-значениях. По одному - то же, что предание в широком смысле:,
по другому, более узкому, - разновидность предания или традиции в
широком смысле: письменная цепь передачи информаций об
историческом прошлом от ранних времен к позднейшим.
(Таким образом, оба термина - предание и традиция ^ Црй, ■ Н
употреблении в , узком смысле оказываются смежнь^тй*
соподчиненными, но тогда общего, который бы перекрывал обд?
обозначенными ими явления, нет).	*
ВЕЩЕСТВЕННЫЙ ИСТОЧНИК - вещь илы вещественные ,
остатки, выступающие в качестве источника информашщ' о
вещах и явлениях, прежде всего, - о культуре, к которой эта йеЩь 1
принадлежала, и о событиях, вг которые она была	р."
Информация эта запечатлена в самих материальных пршййШС
- ее форме, веществе, размерах, местоположений, ооотадШенряк до;
другими вещами - во всем, что выделило и отделило, ш ., да ?.|
родственных природных объектов. Лишь условно эрг
информации могут быть- приравнены к знаковой системе.Т'язщг
вещей”), причем к узкой (а не универсальной в	0$
языка), многозначной (не очень определённой);
сфер деятельности, в частности - в; науке. ПрМОдйтся
информацию с "языка вещей" на
ПИСЬМЕННЫМ ИСТОЧНИК
информация изложена так называемьш
языком в письменной форме,, т. е, в особ-ой^
рассчитанной на зрительное воспршпШ %
предназначенной для передачи и хртттяvj^o%sf
V
. .{с -
«	с_.
Ж
мер
ш
■пТ1К5ГР№

ш
г ТН-.
Школа иАнналов " - ''Новая историческая наука
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ - это
перппчные надежные изложения важных для истории сведении
знающими людьми или участникам и событии и авторами идеи
(летописи, хроники, анналы, документы и т. л), а также поздние
переложения при условии. что более ранние переложения и
оригиналы утрачены.
ПЕРВОИСТОЧЬШК сообщение участника пли очевидца
события, автора идеи, словом - первая фиксация отражения некоего
фрагмента исторической действительности в сознании человека.
Первоначальное звено в цепи исторического предания или традиции.
ДРЕВНОСТИ - остатки культуры прошлого, отделенной от
нашей жизни значительным интервалом времени и, главное,
разрывом в традициях. Сюда входят древности права, языка,
яи7*ературы, вещественные ндр.
ВЕЩЕСТВЕННЫЕ (МАТЕРИАЛЬНЫЕ) ДРЕВНОСТИ -
вешл (в широком смысле), принадлежащие к типам, давно выбывшим
из употребления, и в соответствии с этим в массе давно вышедшие из
обихода и заброшенные ко времени их обнаружения. Этим термином
называют археологические объекты, когда хотят отделить их от
старинных и современных, а также - от нематериальных и не
относящихся к культуре.
Понятие "вещественной древности'' лежит в основе понятия
"археологи чеекяй источник"
СТАРИНА - все в культуре, что возникло давно и уже не
соответствует современным условиям, требованиям и стандартам, но
ще фигурирует в живой культуре, применяется или может
рименяться. так как понятно всем людям в своем назначении и
:пользовании.
ВЕЩЕСТВЕННАЯ СТАРИНА - веши (в широком смысле),
юлогически или морально устаревшие, отживающих типов, но
ранившиеся небольшими сериями в живом обиходе - в
греб летит или хотя бы в непрерывном владении лиц, умеющих
пользоваться, вплоть до момента, когда эти вещи поступили

Школа “Айпадов" - “Новая историческая ииукаг
под наблюдение или были изъять» для изучения иди
коллекционирования. Они принадлежат к материалам
этнографического изучения.
АРХЕОЛ ОГИЧЕСКРШ	ИСТОЧНИК - Древний
вещественный источник, вещь (или комплекс вещей), .относительно
которой информация о ее (его) функциях, связях, близко родственных
вешах утрачена или сильно пострадала и трудно поддается
восстановлению (для восстановления требуется особая система
метод и чесю \ х средств).
Основная особенность археологических источников
заключается в том, что нить их понимания разорвана дважды - б
традициях (разрыв между далеким прошлым п нашим временем) и в
объективации (разрыв между миром вещей и миром идей, которыми
оперирует наука). Этот двойной разрыв создает значительный
трудности познания и вызывает необходимость выделения этих
источников в особую категорию, которыми ведает специальная наука
- археология.
Это одно из фундаментальных понятий в археологии.
выделяется главное средство обеспечения археологических
исследований базой фактов.
ПАМЯТНИК - термин, используемый в двух смыслах!
широком и узком.
В широком смысле этот термин используется к&к
археологическая спецификация общелитературного сдрвд
"памятник" Обычно в такому потреблении к слову "narnTriW?
добавляют и определение "археологический", чтобы отдачить да
обозначения исторических мест и сооружений, достопримечательна
долговечных произведений литературы, скульптур, изваянных - %
память некоторых лиц и событий. В XIX веке - -‘тершщ-
"археологические памятники" упо треблялся в качестве обобщ&ющ^г^
наименования для археологических объектов. Ныне так.
эти объекты в таких контекстах,, где требуется
объектов как с прошлой, так и с живой современной
ценность их для современного человека..
В узком смысле "памятник" - это одна to
с- - Д
археологических объектов: совокупность сооружений;
&
н

Школа "Анналов”- "Новая историческая наука*'
вещей. оставленных людьми в одном месте и связанных в силу этого t
одно целое еще при жизни или уже при отложении или после
такового. Определением не требуется* чтобы все компоненты
памятника принадлежали к одному времени или хотя бы к
культурам, сомкнутым во времени.
АНТИКВАРНАЯ ВЕЩЬ - сгаринная или древняя вещь,
имеющая товарную ценность (обычно из-за художественных
достоинств, редкости и достопамятности) и обозначаемая с этой
точки зрения.
3. Историко-теоретическое познание и его отрасли
ОБЩЕСТВО - большая организованная совокупность людей.
В научном употреблении это слово обозначает большую
совокупность людей, населяющих значительную территорию и
организованных (спонтанно или искусственно) в некую систему для
распределения природных благ, для производства, распределения и
l потребления продуктов, необходимых для жизни и деятельности. В
I этих процессах люди исполняют разные функции и занимают разные
г позиции, группируются по этим позициям, составляя социальные
слои, группы, классы. Эта система фиксируется в сознании людей,
образуя общественное сознание.
Общество не сводится к множеству людей, в него входящих.
Без системы, без организации, пусть спонтанной, стихийной, нет
обществ а. Для многих ученых (например, для К. Маркса) именно эта
система, эта организация (а не множество особей) и есть общество. В
таком, более узком понимании общество обозначается также
синонимом социум.
ОБЩЕСТВЕННОЕ СО ЗНАНИЕ совокупность идей,
юнятий, суждений, мыслей, ценностей, вырабатываемая обществом
процессе жизнедеятельности и фиксирующая представления
эшества о себе самом и окружающем мире.
Процессы жизнедеятельности общества переживаются его
снами сообща, но по-разному, так как в общественной системе
ли занимают разные позиции. Поэтому общественное сознание не
дится к общей совокупности идей. Разные части общества

Школа “Анналов" - “Новая историческая наука ’
обладаюг каждая своим набором идей, своими взглядами и
цен и остями. Общественное сознание нс только цементирует
общестно, но и расчленяет его.
По материалистическому пониманию, в общественном
сознании отражается, хотя и в превращенном виде, общественное
бытие, реальность. Общественное сознание, идеи, однако, и сами
кардинально воздействуют на бытие общества.
ИСТОРИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ - часть общественного
сознания, относящаяся к осмыслению исторического прошлого. В
ходе жизнедеятельности общесгво непрерывно накапливает,
перерабатывает и использует опыт, оглагая результаты в культуре
(традиция). Когда осмысление охватывает длительные отрезки
времени (более, чем несколько поколений), осмысление становится
историческим, а с развитием компонентов науки (методов, систем^
преподавания, профессиональности и т. п.) - научно-историческим.
ИСТОРИЯ - наука, которая, изучая и восстанавливая отчасти
(моделируя) социокультурное прошлое человечества во времени как
конкретный процесс, выявляет в этом процессе
причинно-следственную связь событий vi вскрывает взаимодействие
социально-исторических законов и случайностей, учитывав
объективную необходимость и субъективный фактор, участие
народных масс и выдающихся личностей.
При этом история избирательно подходит к фактам: широко
освещает массовые явления, в которых проявляются
законы-тенденции, а из индивидуальных явлений отбирает прежде
всего влиятельные, узловые, стереотипные (для иллюстраций)*
ключевые (типические) и путеводные (в условиях фрагментированной
информации).
Для этой работы история пользуется информацией,
полученной из исторических источников, иг следовательно,
нуждается в разыскании, сборе и предварительной подготовке этой
информации, т. е. практически - самих этих источников,
СОЦИОЛОГИЯ - наука, выявляющая в чистом в^де
(абстрагирующая, обособляющая) законы устройства
функционирования и развитая общества.

I
*±vc
55
to
T.tf
Школа "Анналов"- “Новая историческая иаука
ИСТОР1ГЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ - отрасль социологии,
выявляющая законы развития общества и изучающая для этого
социальнд-псторпчсскнп процесс.
ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ - один из трудов, в
которых проводятся сводка, увязка, проверка, сопоставление,
истолкование сообщении о прошлом; по обрывочным данным
восстанавливается связная цепь событий: выявляются истоки
явлений, выясняются причины и следствия; выделяются и
оцениваются с мировоззренческих позиций описываемые деяния;
прослеживается проявление законов в сонме случайно стен и
взаимодействие тех и других; извлекаются "уроки истории"
Разумеется, нет надобности, чтобы это было налицо в каждом
отдельном труде - важно лишь, чтобы это обеспечивалось всей
совокупноаъю трудов, а каждый отдельный труд служил этому тем
или иным вкладом. Обычно результат такого труда имеет вид
письменного сочинения.
ИСТОРИЧЕСКОЕ ИОСОБИЕ-одно из поздних звеньев
передачи древнего сообщения (переложение, выдержка и т. п.) в
условиях, когда более ранние звенья или оригинал сохранились
яеповреждекны ми.
ИСТОЧИИКОВЕДЕШ'Ш - особая историческая дисциплина
шш совокупность дисциплин, задачи которой - разыскивать,
собирать, систематизировать и препарировать источники ради
подготовки их к правильному извлечению из них исторической
информации (определить возраст, авторство, тему, понять язык и т.
я.).
ИСТОРИОГРАФИЯ - историческая дисциплина, которая
занимается. систематизацией исторических исследований,
прослеживает их генетические взаимосвязи, социальные корни, и
национальные особенности, выявляет философские влияния, словом,
изучает развитие исторической науки по ее литературным
результатам. £е материал - это литературная канва истории
исторической науки.
182
SDB5

Школа "Анналовсг - “Новая историческая наука/'
4
5
ПАЛЕО ИСТ О РИО ГР АФИЯ - отрасль внутренней (высшей)
критики источников, выявляющая источники источников, т. с.
направленная на реконструкцию древних письменных русел передачи
идей и фактов, на поиски и прослеживание древних литературных
традиций. Для этого труды древних авторов сопоставляются с
трудами их предшественников и современников.
КРИТИКА ИСТ ОЧНИКОВ - проверка источников, которая
должна обеспечить надежность извлекаемой из них информации и
отделения достоверной от недостоверной. Главную опору в этом дает
расчленение информации источников на отражаемые образы и
сведения об отражающих средствах, а затем раздельное
сопоставление обоих блоков информации с другими сведениями.
ВНЕШНЯЯ (МАЛАЯ) КРИТИКА ПИСЬМЕННЫХ
ИСТОЧНИКОВ - оценка подлинности и сохранности текста и
восстановление элементов оригинала. Главные части этой отрасли
критики - экспертиза подлинности и текстология.
ТОЛКОВАНИЕ ТЕКСТА - отрасль критики письменных,
источников: исследовательские операции, нацеленные на то, чтобы
установить истинный смысл, вложенный некогда в текст его автором.
Это значит: а) верно прочесть текст, разобраться в его языке
перевести на современный (лингвистическое толкование), и б)
соотнести с определенными географическими местами, фигурами и-т.,
п. (историческое толкование). Первое предполагает опознание
письменности pi языка или дешифровку письменности и овладение
языком, прочтение и перевод (с древнего на современный или е
чужого на язык исследователя), второе выражается %
комментировании, иллюстрировании ит. п.
ВНУТРЕННЯЯ (ВЫСШАЯ) КРИТИКА ПИСЬМЕЙНЖ-
ИСТОЧНИКОВ оценка достоверности самих сведенийи
сообщаемых автором, исходящая из знания обстоятельств и судеб
информации до попадания к нему и у него. Она опирается,, с одной ,
стороны, на оценку личности автора (выявление^ , его/
информированности и пристрастий), а с другой - на	,£р
* ** ■ .и
ГГуК)'

Школа “'Анналов " - “Новая историческая наука ”
сведениями иных источников. В ней два этапа: коммуникационная
критика (средствами фольклористики и палеоисториографии
прослеживает древние русла передачи идей и фактов, оценивает
значение предварительных перипетии для информированности
последних информаторов) и содержательная критика (оценивает
степень объективности сообщений с учетом тенденциозности
авторов).
АРХЕОЛОГИЯ - наука, разыскивающая и изучающая
археологические источники ради извлечения из них информации о
далеком прошлом для истории других наук. Извлекая эту
информацию, она превращает археологические источники из
потенциально исторических источников (предисточ киков) в
собственно исторические источники.
Археология не ограничивается узко источниковедческими
задачами (препарированием источников) - она ведь сама извлекает из
них информацию о прошлом, дает археологическим фактам
историческую интерпретацию. Но это еще не история, так как
археологическая информация без привлечения других видов
источников остается односторонней и не позволяет надежно
вскрывать причинно-следственные связи и реконструировать
культурно-исторический процесс. Для этого нужен синтез
информации из разных видов источников: его-то и проводит история.
Археология учитывает законы культурно-исторического
процесса, но ее собственные, специфические законы (лежащие в
основе ее работ и делающие ее наукой) - это законы соотнесения идей
сих реализацией в мире вещей и законы археологизации
(превращения живой культуры в мертвую, а затем - в давно
уугершую).
ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ - отрасль
исторической теории (на стыке с философией истории), ведающая
выявлением возможностей, границ и подвохов исторического
познания.
ГЕРМЕНЕВТИКА - система исследовательских операций по
расшифровке древних культурных значений исторических
источников - сообщений, текстов. вещей и комплексов и соотнесению

Школа “Анналов" - "Новая историческая наука
этих объектов с древними идеями и сведениями об исторически!,
событиях и процессах.
ъ
ТЕОРИЯ - логически строгая система суждений- относительно
определенных идеальных объектов, построенная так, чтобы уловить
некоторые скрытые взаимосвязанные законы той или иной
предметной области объективного мира и использовать эти законы
для сжатого описания, упорядочения, объяснения й предсказания
явлений в этой области, а также для выработки на этой основе
метода - стереотипного аппарата получения нового знания.
Теория предполагает некоторый общий способ объяснения, но
не конкретное объяснение. В этом смысле, теория "времени мира*
Фернана Броделя - не теория, а гипотеза, концепция, приложение
теорий (влияний). По определению теории подразумевается, её
адекватность законам некоторого фрагмента действительности, ко
границы фрагмента и степень приложимости теории определить не
легко. Поэтому теория, оправдавшая свой статус в некоторых
границах и отношениях, нередко не подтверждает его в других
сферах. Т. е., превысив свои возможности и полномочия,
подвергшись абсолютизации, она. оказывается ложной
следовательно, не правомерной в качестве теории вообще, не
теорией. Так обстоит дело с "пятичленной” марксистской теорией
общественко-экономических формаций. Так же око обстоит,
например, с пресловутой теорией расы, перенесенной на объяснение
решающих социально-исторических особенностей и известной в этом
качестве под названием "расовой теории".
ПАРАДИГМА - принятый в данной культуре образец реще®|Ц
интеллектуальных (научных) и практических задач, ТерйЦЦГ
"парадигма" (от греч. paradeigma - пример, образец) гшреШМ^- ШХ
культурологию и науковедение из лингвистики, где.
представленный в виде таблицы образец, например, сшонйиий
спряжения глагола. В науковедении этот термин означ&е# прйзц|НЙЖ
всеми научное достижение, которое в течение определенно(о/ВрЩ§Щ^
дает научному сообществу модель постановки проблем и
v	_	- Г'*’ f	.-' о
СИСТЕМА - совокупность объектов, связанных
таким образом, что онй в. некоторых контекс^к*
tawgaimain uwwb№

Школа %iAimajio6tf- “Новая историческая наука”
отношениях, сз'щественных для данной категории контекстов.
выступают в единстве - как целое, обладающее свойствами, которых
нет у каждого из объектов по отдельности. Это определение
предусматривает, кажется, все возможные ситуации, в которых
принято применять термин "система", и отсекает те объекты п
совокупности, к которым этот термин применять не принято. Для
терминологической практики в тех или иных исследованиях оно, это
определение, слишком широкое и требует спецификации- в
зависимости от специфики контекстов и от системообразующих
отношений, интересующих исследователя. Так, в систематике под
I системой понимают иерархическую упорядоченность (расположение
и многостепенную группировку по сходствам), в механике -
динамическую систему, в системном подходе - органическую систему
(саморазвивающз'юся, с управляющимися блоками, с необратимой
трансформацией составляющих элементов и т. д.), .Системный
подход наиболее близок представителям историко-культурной
антропологии.
УСЛОВНО-ДГШЛМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА - статическая
система, части которой являются осколками (остатками и следами,
пзображениями и т. п.) различных состояний (разных этапов
существования) одной динамической системы, и это могла быть
V	*	I
органическая система, в частности, социокультурная. Эти части
ув|Шш-дшййпгческой системы различаются по датировке, но в
еущме в в пределе охватывают своими датами сплошной отрезок
хде^Ш^тяческой шкалы и в идеале изоморфны друг другу.
Такие системы фигурируют в наз'ках, изучающих эволюцию
или другой процесс по остаткам, следам, отображениям. Это
история, археология, геология, палеонтология.
На основе \'словно-динамических систем проводится
реконструкция динамических систем в их движении или
рекой струшия исчезнувших состояний динамических систем,
реконструкция процессов. В этой реконструкции динамика
возрождается за счет движения исследовательской мысли вдоль
ста тачных сколов после их з'порядочения соответственно смежности
хротрдогических параметров. Одна ко механическая увязка таких
етшфвв не приводит к истинной реконструкции и может создать
фиктивные процессы я состояния. Это потому, что изменчивость

Школа “Анналов” - “Новая историческая паука
сколков является результатом не только реальных прижгоненньгх
изменений целостных динамических систем прошлого- Их
функционирования и эволюции, но и посмертных изменений,
происходивших уже в самих сколках, процессов археологгоашга, а
также факторов последующего изучения ^неравномерность,
изученности, нарушение правил исследования., ошибки и т. п.).
Требуется предварительная критика источников.
СИ СХЕМНЫЙ ПОДХОД - теоретически обо снов анныц набор
принципов и методов исследования любых органических систем (в‘
истории, биологии, экономике, политике и т. д.) со стороны их
свойств, характерных для них всех и не только для них всех. Имеется
в виду раскрыть условия, причины, механизмы самозарожденияу
устойчивости и саморазвития этих систем, выявить законы их
внутренней организации и взаимодействия со средой, определить
пределы их существования и перспективы трансформации. В юп
мере, в какой на ранних этапах истории действовали органические
системы, системный подход применим в предыстории, "но не в
археологии: системы, изучаемые ею, к органическим системам-не
принадлежат. Однако поскольку в условно-динамической системе
археологической культуры отражены, пусть фрагментировакно и
преобразованно, состояния давних органических систем; некоторые
отдельные принципы и методы системного подхода имеют значение
для понимания археологического материала и приложимы к .его
изучению.»
СИСТЕМАТИКА - организация дискретного массового
материала (совокупности объектов) некоторой предметной области,
находящейся введении определенной науки. Имеет целью облегчить
обозримость больших объемов материала, обеспечить сжатое
описание объектов и легкую идентификацию названии объектов с та
характеристиками; также соответствующая отрасль этой наши.
Строится распределением всей совокупности объектов по единой
иерархически организованной системе на основе схемы гтгического.
древа или многократно разделенного ящика. Соответственно задаче,
методикой распределения может быть только таксономический,
классификация (аналитическая не обеспечила бы сжатости)* Что
касается выбора между искусственной и естественной

•Л*.
щГ Школа Анналов " - "'Новая историческая наукая
классификациями, то в тех случаях, когда в материале не!' единой* и
простой естественной системы, выбора попросту нет. Когда же в
материале такая система есть и исследователи хотя бы подозревают
ее наличие, она оказывается идеалом, к которому они стремятся в
систематике, ибо обещает наиболее органичную, объективно
обоснованную и единую систему.
Но для систематики, соответственно задаче легкой
идентификации, требуется опора на легко распознаваемые,
различимые, заметные внешние признаки. Кроме того, систематика
вынуждена опережать другие отрасли науки в изучении новых
массивов материала, с еще невыделенными структурными связями.
Поэтому ей нередко приходится удовлетворяться искусственной
классификацией, но избранной (из множества возможных) так, чтобы
она максимально приближалась к естественной.
Важный компонент	всякой	систематики	составляет
номенклатура - система упорядоченных, согласованных и
соподчиненных названий для ячеек классификации, лежащей в
основе данной систематики.
h
КЛАССИФИКАЦИЯ - термин, употребляемый в большинстве
наук в двух смыслах:
В узком смысле - это приведение некоторого множества
объектов к системе классов, соответствующей строгим логическим
правилам деления объема понятий (единство	критерия,
взаимоисключение классов, охват всего объема, соразмерность
членения и т. п.). У этой операции нет другого названия.
В широком смысле - это всякое группирование объектов
данного множества по некоторым критериям (включая
классификацию в узком смысле и типологию). Для этого есть,
однако, и другой термин - "группирование", "группировка".
Ж
ка

Школа “Анналов" - "Новая историческая наука "
Научное издание
'X1--
А. О. Добролюбский, С. С. Мохненко, Ю. А. Доброяюбская
ШКОЛА “АННАЛОВ” -
“НОВАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА”
Учебник
Редактор: В. Д. Ткаченко
Компьютерная верстка: Е. А. Яковлева
Напечатано с готового оригинал-макета авторов
Издательство ООО ’’Звездопад”,
ЛР № 065662 от G2.02.98v -V
\ г-
125195, Москва, Лешшт^адское щ^^.Шу
Подписано к печати 24,05x2000 г.
Усл.печ. л.Ср Тираж 2000 экз> Заказ №
Отпечатано на фабрике офсетной цечата
г. Обнинск, ул. Королев^, 6