ФОНД ЛИБЕРАЛЬНАЯ МИССИЯ

Mark PENNINGTON
ROBUST
POLITICAL
ECONOMY
Classical Liberalism
and the Future of Public Policy
EDWARD ELGAR
Cheltenham, UK • Northammpton, MA, USA

Марк ПЕННИНГТОН
КЛАССИЧЕСКИЙ
ЛИБЕРАЛИЗМ
и будущее
социально-экономической
политики
•МЫСЛЬ-
Москва

УДК 330.831.8
ББК 65.02(0)6-2
П25
ФОНД ЛИБЕРАЛЬНАЯ МИССИЯ
Перевод с английского Юрия Кузнецова
Пеннингтон, Марк
П25 Классический либерализм и будущее социально-экономической
политики / М. Пеннингтон ; пер. с англ. Ю. Кузнецова. — Москва :
Мысль, 2014.452 с.
ISBN 978-5-244-01172-2
Автор предлагает всеобъемлющую защиту принципов классическо-
го либерализма. При этом он связывает экономические аргументы, ко-
торые обычно выдвигаются в пользу социально-экономической поли-
тики классического либерализма, ограниченного правительства и от-
крытых рынков, с моральными и этическими аргументами, которые
также имеют отношение к институциональным аргументам. Эту связь
обеспечивает понятие «робастная политическая экономия» — нам нуж-
ны робастные (устойчивые) политические институты, способные вы-
держивать давление и напряжения, создаваемые слабыми сторонами
человеческой природы. В книге рассматривается две из них: проблема
ограниченной рациональности (люди не всеведущи и им приходится
действовать в ус-ловиях неопределенности) и проблема стимулов (в не-
которых ситуациях люди склонны действовать оппортунистически, так
что требуются институты, дисциплинирующие потенциально оппорту-
нистического агента).
Первая часть книги представляет собой прямую полемику с пред-
ставителями конкурирующих социальных философий: сторонниками
государственного вмешательства, черпающими свои аргументы в лож-
ных «провалах рынка», сторонниками двух разновидностей коммуни-
тарима и эгалитаристами, отстаивающими специфически понимаемое
равенство и социальную справедливость.
Во второй части автор систематически применяет принципы,
сформулированные в первой части, к проблемам социального обеспе-
чения, формированию наднациональных бюрократических надстроек,
защите окружающей среды и др. вопросам.
УДК 330.831.8
ББК 65.02(0)6-2
ISBN 978-1-84980-765-4 (англ.) © Mark Pennington 2011
ISBN 978-5-244-01172-2 (рус.) © Мысль, 2014

Содержание
Глава 1. Введение: классический либерализм
и робастная политическая экономия 11
Введение 11
Сравнительный институциональный анализ
и робастная политическая экономия 13
Классический либерализм и робастная
политическая экономия 15
Вызовы классическому либерализму
и структура книги 22
Чаешь I. Вызовы, с которыми сталкивается
классический либерализм 22
Часть II: Классический либерализм
и будущее публичной политики 26
Часть I
ВЫЗОВЫ КЛАССИЧЕСКОМУ ЛИБЕРАЛИЗМУ
Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»:
вызов со стороны неоклассической
экономической теори 31
Введение 31
Равновесие, эффективность и робастная
политическая экономия 32
Классический либерализм против «старой» теории
провалов рынка: наследие спора
об экономическом расчете при социализме 36
«Старая» теория провалов рынка и спор
об экономическом расчете при социализме . 36
«Проблема знания»: Хайек и доводы в пользу рынков,
основанных на частной собственности 38
«Проблема стимулов»: теория общественного выбора
и провалы государства 44
«Новая теория провалов рынка:
вызов экономической теории информации 47
Экономическая теория Стиглица и «новая»
теория провалов рынка 48
Классический либерализм против «новой»
экономической теории провалов рынка 53

6 Содержание
Непонимание конкуренции 54
«Привязка», зависимость от прошлой траектории
и макроэкономические провалы 58
Непонимание роли цен 63
Рынки, предпринимательское регулирование
и асимметричная информация 67
Искаженное изложение Коуза и игнорирование
теории общественного выбора 69
Эволюция, сравнительный анализ институтов
и экономические доводы в пользу
классического либерализма 72
Классический либерализм против ошибки Панглосса 72
Политический процесс и ошибка Панглосса 78
Заключение 82
Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная
рациональность: вызов коммунитаризма 1 83
Введение 83
Коммунитаристская политическая теория
и совещательная демократия 84
Классический либерализм, стихийный порядок
и коммуникативная рациональность 92
Индивидуализм: истинный и ложный 93
Общность, сложность и стихийный порядок 95
Эндогенные предпочтения и общественный выбор 98
Уход и высказывание как альтернативы:
проблема знания 100
Совещательность и «синоптическая иллюзия» 101
Проблема неявного знания 104
Уход и высказывание как альтернативы:
информационная прозрачность
и проблема стимулов 107
Проблема рационального незнания 107
Проблема рациональной иррациональности 110
Уход и высказывание как альтернативы:
моральный аргумент 113
Логистика и равное уважение 113
Представительство самого себя против
представительства групп 115
Переговоры и коммуникация 121
Равенство, неравенство и коммуникация 123
Заключение 127

Содержание 7
Глава 4. Уход, высказывание и коммуникативная
рациональность: вызов коммунитаризма II 129
Введение 129
Доверие, социальный капитал
и коммунитаристская политика 130
Исторический «миф» о «свободном рынке» 131
Доверие, социальный капитал
и критика либеральных рынков 133
Доверие, социальный капитал и доводы
в пользу расширения полномочий государства 136
Классический либерализм
и социальный капитал 138
Стихийное происхождение рынков 138
Классический либерализм и важность
связывающего социального капитала 141
Классический либерализм и стихийное порождение
связывающего социального капитала 146
Классический либерализм и соотношение между
«обязывающим» и «связывающим»
социальным капиталом 151
Семьи, добровольные объединения и соотношение между
обязывающим и связывающим социальным капиталом ... 151
Фирмы и соотношение между обязывающим
и связывающим социальным капиталом 155
Культура, этничность и соотношение между
обязывающим и связывающим социальным капиталом ... 157
Робастная политическая экономия
и эволюция социального капитала 159
Провалы государства и социальный капитал:
проблема знания 160
Провалы государства и социальный капитал:
проблема стимулов 165
Заключение 172
Глава 5. Равенство и социальная справедливость:
вызов эгалитаризма 175
Введение 175
Эгалитаристская политическая теория, социальная
справедливость и равное уважение 176
Ролз о социальной справедливости 176
Дворкин о социальной справедливости 181
Янг о социальной справедливости 183

8 Содержание
Проблема знания и социальная справедливость I:
эгалитаризм как конструктивистский
рационализм 188
Ролз как рационалист-конструктивист 188
Дворкин как рационалист-конструктивист 193
Янг как рационалист-конструктивист 196
Справедливость, беспристрастность и проблема знания 198
Проблема знания и социальная справедливость И:
компромиссы между ценностями
и мираж социальной справедливости 204
Недоопределенность эгалитаристской справедливости 204
Справедливость, ответственность
и стихийный порядок 209
Угнетение и эгалитаристская справедливость 214
Проблема стимулов
и социальная справедливость 216
Стимулы и обособленность личностей 216
Стимулы и собственность 221
Заключение 228
Часть II
КЛАССИЧЕСКИЙ ЛИБЕРАЛИЗМ
И БУДУЩЕЕ ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИКИ
Глава 6. Помощь бедным и публичные услуги:
социальное государство
или минимальное государство? 223
Введение 233
Помощь бедным и публичные услуги: классическая
либеральная точка зрения 234
Классический либерализм и помощь бедным 234
Фактические данные о помощи бедным 238
Классический либерализм об образовании
и здравоохранении 241
Фактические данные об образовании
и здравоохранении 244
Возражения, основанные на идее
«провалов рынка» 249
Является ли помощь бедным коллективным благом? 252
Публичные услуги и положительные внешние эффекты 256
Информационная асимметрия
и социальное государство 260
Когнитивные искажения и социальное государство 265
Коммунитаристские возражения 268

Содержание 9
Классический либерализм
и «этос общественного служения» 270
Классический либерализм и реципрокность 272
Общины, компромиссы между ценностями
и социальное государство 275
Эгалитаристские возражения 277
Равенство, компромиссы между ценностями
и социальное государство 281
Конкуренция, стихийный порядок
и эгалитарная справедливость 284
Угнетение и социальное государство 289
Заключение 293
Глава 7. Институты и международное развитие:
глобальное управление
или минимальное государство? 295
Введение 295
Робастная политическая экономия, институты
и развитие: классический либеральный подход .... 296
Почему институты имеют значение 296
Институты и предпринимательство 297
Институты и неопределенность 299
Конкуренция: внутренняя и международная 301
Фактические данные об институтах и развитии 302
Экономическое развитие
и путь к классическому либерализму 306
Возражения против классического либерализма
на международном уровне, основанные
на идее «провалов рынка» 309
Эффект «привязки» и развитие 313
Может ли опыт структурных преобразований
служить опровержением классического либерализма ? 317
Противоречит ли восточноазиатская модель
классическому либерализму? 322
Коммунитаристские возражения
против классического либерализма
на международном уровне 327
Ведет ли классический либерализм
к культурной однородности ? 329
Торговля, коммуникативная рациональность
и социальный капитал 331
Против глобальной совещательности 333
Эгалитаристские возражения против классического
либерализма на международном уровне 335

10 Содержание
Существует ли глобальная система распределения ? 338
Против глобализации социальной справедливости 345
Заключение 346
Глава 8. Защита окружающей среды: зеленый
левиафан или минимальное государство? 347
Введение 347
Классический либерализм, права собственности
и защита окружающей среды 348
Аргументация, основанная на «провалахрынка» 348
Провалы рынка или провалы государства ? 351
Доводы в пользу частной собственности 354
Подход к решению более трудных проблем:
права собственности и институциональное
предпринимательство 356
Возражения против классического
либерального энвайронментализма,
основанные на идее «провалов рынка» 363
Требуется ли государство для существования
прав собственности на окружающую среду ? 365
Ведет ли сотрудничество в защите окружающей среды
к появлению монопольной власти? 370
Дилемма климатических изменений 371
Коммунитаристские возражения против
классического либерального
энвайронментализма 375
Права собственности, экологические рынки
и общее благо 378
Права собственности и эволюция
экологических предпочтений 381
Права собственности и экологическая этика 385
Эгалитаристские возражения против классического
либерального энвайронментализма 387
Взаимосвязь между бедностью, неравенством
и защитой окружающей среды 391
Мираж экологической справедливости 394
Права собственности, власть
и мираж климатической справедливости 399
Заключение 403
Глава 9. Заключение 347
Выражение признательности 411
Библиография 412
Указатель 434

Глава 1
Введение: классический либерализм
и робастная политическая экономия
Введение
Современные споры в сфере политической экономии были
сформированы реакцией на «неолиберализм». Начиная с ре-
формы социального государства и заканчивая дискуссиями о ме-
ждународной торговле и окружающей среде, многочисленные
комментаторы обсуждают явно растущее влияние веры в «сво-
бодные рынки» и минимальное государство. Такого рода коммен-
тарии создают впечатление, что после краха социалистического
проекта в Восточной Европе и в других местах существовавшее
в политическом ландшафте противодействие неолиберализму,
или классическому либерализму, как его в действительности сле-
довало бы называть, было маргинализировано.
Однако беглый взгляд на траекторию публичной политики
обнаруживает совсем другую картину. В то время как наблюдае-
мое в последние годы движение «приватизации», возможно, за-
медлило наступление послевоенной социал-демократии, многие
сферы политики продемонстрировали заметное сопротивление
либерализации или стали свидетелями дальнейшего расширения
роли государства. Например, финансирование и предоставление
услуг здравоохранения и образования в большинстве либераль-
ных демократий остаются заповедником, в котором преоблада-
ет государство, причем даже незначительные попытки допуска
в эти сферы рыночных сил приводят лишь к небольшому продви-
жению вперед. В сфере международной торговли давно существу-
ющая приверженность к сельскохозяйственному протекциониз-
му и широко распространенная поддержка международной фи-
нансовой помощи в качестве ключа к обеспечению процветания
развивающихся экономик подтверждает неизменную привязан-
ность к интервенционистским принципам. Политика в области
экологии и окружающей среды с ее массированным наращивани-
ем регуляторных инициатив продемонстрировала еще большее
сопротивление классическим либеральным идеям. И, как буд-
то всего этого было недостаточно, беспрецедентные масштабы

12 МаркПеннингтон. Классический либерализм...
правительственной активности, которая последовала за «финан-
совым кризисом» 2008 г., вряд ли говорят о том, что хватка «ры-
ночного фундаментализма» была особенно крепкой и надежной.
Быстрота, с которой правительства в ответ на недавний фи-
нансовый кризис поспешили расширить свои властные пол-
номочия, отражает долговременную тенденцию в сфере идей
и мнений, результаты которой вовсе не укрепляли классические
либеральные идеи, но, наоборот, активно стремились их подо-
рвать. Например, доминирующая в экономической теории нео-
классическая традиция выдвигает все более и более изощренные
обоснования для широкого государственного вмешательства, от
регулирования производства товаров до экологических налогов.
Тем временем политические теоретики подвергают сомнению
философские и моральные предпосылки классического либера-
лизма, утверждая, что многие из них базируются на грубой фор-
ме индивидуализма, которая подрывает нормы солидарности
и дистрибутивной (распределительной) справедливости. Таким
образом, если в современных общественных науках и есть не-
кая доминирующая позиция, то она характеризуется явной или
скрытой враждебностью к классическому либерализму и поддер-
жкой «социальной демократии» в национальном и международ-
ном масштабе.
Ввиду такого развития событий эта книга стремится опро-
вергнуть многие из аргументов, выдвигаемых в современной
политической экономии против классического либерализма,
и вновь заявить о приверженности к продвижению «в направле-
нии минимального государства». Цель книги состоит не в том,
чтобы внести «новый» вклад в политическую экономию per se,
а в том, чтобы синтезировать существующие аргументы в рамках
особой аналитической концепции — «робастной* политической
экономии», — которая демонстрирует неизменную релевант-
* «Робастность» (от англ. robust — здоровый, крепкий, сильный) — термин,
заимствованный из математической статистики и теории управления. В ста-
тистике робастными оценками называют оценки, нечувствительные или ма-
лочувствительные к неоднородностям в наблюдениях, вызываемых различ-
ными, зачастую неизвестными причинами (такими как ошибки измеритель-
ных приборов, ошибки при передаче информации об измерениях, попытки
«подгонки» данных, статистические выбросы и др.). В теории управления
под робастностыо (или «грубостью») системы управления подразумевается
ее малая чувствительность к изменению параметров. И в том и в другом слу-
чае робастность представляет собой определенную разновидность концеп-
ции устойчивости системы или метода. — Прим. ред.

Глава 1. Введение: классический либерализм... 13
ность классических либеральных принципов и их применимость
к ряду самых насущных и неотложных проблем сегодняшнего дня.
Для решения этой задачи данная книга привлекает обширную ли-
тературу по экономической и политической теории, фокусиру-
ясь в первую очередь на рассуждениях в рамках «сравнительного
анализа институтов». Эта вводная глава начинается с изложения
принципов институциональной «робастности», на которых бази-
руется компаративный институциональный анализ. Затем в ней
представлены аргументы в пользу классического либерализма
как учения, удовлетворяющего требованиям «робастной полити-
ческой экономии». В заключительном разделе дается эскизный
набросок тех основных вызовов, стоящих перед робастностью
классического либерализма, которые подробно рассматривают-
ся в последующих главах.
Сравнительный институциональный анализ
и робастная политическая экономия
Политическая экономия занимается в первую очередь сравне-
нием результатов функционирования социальных и экономиче-
ских институтов. Человеческая деятельность всегда происходит
в конкретной институциональной обстановке, и условия, с ко-
торыми люди сталкиваются в рамках тех или иных институтов,
воздействуют на характер их поведения и на получающиеся со-
циальные результаты. В этом контексте «робастная» совокуп-
ность институтов может быть определена как такая, которая по-
рождает благотворные результаты даже при наименее благопри-
ятных условиях (Leeson и Subrick, 2006). Такие условия могут
возникнуть как следствие человеческого несовершенства. Если
люди «совершенны» или, по меньшей мере, «совершенствуемы»,
то вопросы сравнительного институционального анализа могут
и не возникнуть — мы могли бы ожидать благотворного результа-
та независимо от институциональных рамок. Но если люди в тех
или иных аспектах «несовершенны», то вопросы институцио-
нальной робастности становятся центральными. Определенные
институты могут быть лучше, чем другие, приспособлены к тому,
чтобы противостоять нагрузкам и напряженностям, порождае-
мым соответствующими человеческими слабостями.
В контексте институционального анализа существует два
вида человеческих несовершенств, которые следует прини-
мать во внимание, рассматривая робастность альтернативных

14 Марк Пеннингтон. Классический либерализм...
режимов. Первый из них — это «проблема знания». Человече-
ские особи ограничены в своих когнитивных возможностях, и,
как следствие, даже наиболее умные и дальновидные люди ха-
рактеризуются относительной неосведомленностью по поводу
того общества, в котором они пребывают (Hayek, 1948a; Simon,
1957). Учитывая несовершенство человеческого знания, послед-
ствия всякого конкретного действия либо для связанных с ним
действующих лиц (акторов), либо для более широкого общества
будут в любой данный момент времени оставаться неопределен-
ными. Следовательно, робастные институты должны позволять
людям адаптироваться к обстоятельствам и условиям, о которых
они непосредственно не осведомлены, и давать им возможность
в условиях «ограниченной рациональности» с течением времени
учиться на ошибках и улучшать качество своих решений.
Второй вид человеческого несовершенства, который необ-
ходимо принимать в расчет, — это возможность того, что люди
могут действовать, будучи мотивированы личным интересом
(Ostrom, 2006). Акторы могут действовать, преследуя свои соб-
ственные, вполне конкретные цели — материальные или нема-
териальные, — а вовсе не на основе каких-то представлений об
«общем благе» или «публичных интересах». Люди могут не испы-
тывать желания вносить вклад в обеспечение интересов их со-
братьев, если они не в состоянии извлечь некоторую личную вы-
году от подобных действий. Стимулы могут иметь значение и, как
следствие, институты надлежит оценивать по их способности ка-
нализировать потенциально эгоистические побуждения таким
способом и в таком направлении, чтобы это порождало благот-
ворные результаты на уровне общества. Действия в рамках эгои-
стического поведения и личной заинтересованности могут при
определенных институциональных условиях привести к полно-
му социальному и экономическому распаду, но если институты
структурированы надлежащим образом, то даже те, кто руковод-
ствуется самыми своекорыстными и узкоэгоистическими моти-
вами, могут действовать способами, приносящими пользу тому
обществу, частью которого они являются.
Имея в виду отмеченные выше человеческие несовершен-
ства, робастная политическая экономия институтов и решений
ищет ответы на следующие три вопроса:
• Какие институты показывают наилучшие результаты, ког-
да люди не являются всеведущими?

Глава 1. Введение: классический либерализм... 15
• Какие институты показывают наилучшие результаты, ког-
да люди мотивированы собственными эгоистическими
интересами?
• Какие институты показывают наилучшие результаты, когда
люди располагают ограниченными знаниями и одновремен-
но склонны к своекорыстному, эгоистичному поведению?
Классический либерализм и робастная
политическая экономия
Ответ классического либерализма на поставленные выше вопро-
сы состоит в том, что институты частной или совместной (груп-
повой) собственности, рыночная экономика и ограниченное го-
сударство, роль которого сводится к разрешению споров между
частными сторонами, лучше всего способны удовлетворить тре-
бованиям робастного режима.
Истоки классического либерализма, как он понимается
в этой книге, лежат в шотландском Просвещении, представлен-
ном Адамом Смитом и Давидом Юмом, а в более поздние вре-
мена нашедшем отражение в трудах Фридриха Хайека (Friedrich
Hayek), Майкла Оукшотта (Michael Oakeshott) и Джеймса Бью-
кенена (James Buchanan). Фундаментальный организационный
принцип классического либерализма — свобода объединения
и отделения, свобода создавать объединения и распускать их
[freedom of association and dissociation]. Люди, согласно этой точ-
ке зрения, должны располагать свободой входить в самые разно-
образные человеческие системы отношений и выходить из них.
Нет необходимости исключать из числа этих объединений авто-
ритарные или коммунитарные организации, которые внутри се-
бя придерживаются «нелиберальных» норм, но социальные ак-
торы должны иметь возможность покинуть любую группу, к ко-
торой они присоединились добровольно или в которую были
«включены от рождения» на недобровольной основе. Следова-
тельно, классическое либеральное общество — это такое обще-
ство, где есть разнообразные юрисдикции и властные институ-
ты, ни один из которых не обладает тотальной, иерархической
формой власти над другими (Kukathas, 2003; Кукатас, 2011). Важ-
ное предварительное условие такого порядка состоит в том, что
владение собственностью широко, хотя и не обязательно равно-
мерно, рассредоточено внутри совокупности индивидов и добро-
вольных ассоциаций.

16 Марк Пеннинггон. Классический либерализм...
Частное или групповое владение собственностью признает-
ся сторонниками классического либерализма в качестве modus
vivendi*, необходимого для того, чтобы справиться с реально-
стью разнообразия человеческих ценностей. В условиях ограни-
ченной рациональности способность вступать в различные сис-
темы человеческих взаимоотношений и покидать их облегчает
обучение методом проб и ошибок, поскольку люди могут наблю-
дать результаты, которые проистекают из разных способов орга-
низации жизни. Кроме того, пространство, которое частная соб-
ственность предоставляет людям для экспериментирования с их
собственными предпочитаемыми целями и намерениями, ми-
нимизирует конфликты в тех условиях, где люди демонстриру-
ют различные представления о хорошей жизни. Когда владение
собственностью рассредоточено, то существует больший диапа-
зон возможностей для того, чтобы вступать в добровольные со-
глашения и контракты ради достижения собственных целей, не
мешая другим акторам искать себе других партнеров для дости-
жения своих целей. Напротив, когда владение собственностью
сконцентрировано в единственном центре, те, кто контролиру-
ет соответствующее учреждение, обладают способностью навя-
зывать свои частные цели другим лицам. Учитывая ограничен-
ную природу человеческой рациональности и возможности эго-
истического поведения, преследующего собственные интересы,
такие системы с классической либеральной точки зрения ско-
рее всего будут способствовать конфликтам, поскольку отдель-
ные индивиды и группы могут стремиться к получению контроля
над аппаратом управления, чтобы реализовать свои собственные
конкретные замыслы.
Классический либерализм делает акцент на свободе объеди-
нения и соблюдении прав частной или групповой собственно-
сти еще и потому, что последние позволяют формироваться то-
му, что Хайек именует «стихийными порядками» (Hayek, 1982,
часть 1). «Порядки» такого рода демонстрируют паттерны ко-
ординации, но регулярности, о которых идет речь, не являют-
ся продуктом сознательного замысла неких агентов, преследу-
ющих единую цель. Наоборот, они представляют собой «эмерд-
жентные» феномены, которые возникают в результате действий
целой совокупности разнообразных рассредоточенных агентов,
* Временное соглашение между конфликтующими сторонами (лат.). —
Прим. ред.

Глава 1. Введение: классический либерализм... 17
каждый из которых преследует свои собственные, обособленные
цели. Для классического либерализма такие порядки обладают
трояким преимуществом и воплощаются в рыночной экономи-
ке, основанной на рассредоточенном, хотя и неравном владении
собственностью.
Во-первых, стихийные порядки лучше подходят для того, что-
бы справляться с условиями несовершенного знания и ограни-
ченной рациональности, поскольку они опираются на знание,
находящееся в составляющих эти порядки разнородных узлах,
и адаптируются к этому знанию. Например, на рынках рассредо-
точенные индивиды и организации делают свои ценовые пред-
ложения в отношении тех или иных прав собственности и тем
самым вносят частичный вклад в формирование цен, которые
транслируют их частную «порцию» информации тем владельцам
ресурса, с которыми они торгуют. Последние могут затем адапти-
ровать свое поведение в свете своих собственных предпочтений
и знания, и эта адаптация может влиять на последующие транзак-
ции с какими-то другими агентами в рамках все более сложной се-
ти. Ценовые сигналы, которые появляются в результате такого
процесса, подталкивают к «экономному (экономизирующему) по-
ведению» [«economising behaviour»] и позволяют добиться такой
степени координации, которая может оказаться недостижимой
для центрального координирующего органа. В условиях ограни-
ченной рациональности и ограниченного знания такой орган не
мог бы осознавать всех релевантных возможностей для пошаго-
вого улучшения, рассеянных среди разнородной совокупности
социальных акторов (Hayek, 1948a, 1982; Хайек, 2011, 2006).
Второе преимущество стихийных порядков состоит в том,
что они допускают эволюцию путем экспериментирования. На-
пример, децентрализованный обмен правами собственности на
рынке позволяет одновременно тестировать конкурирующие
идеи в области производства и потребления. Если бы существо-
вал только один орган принятия решений или «планирования»,
то любые ошибки с большей вероятностью становились бы сис-
темными. Кроме того, в стихийном порядке адаптация происхо-
дит быстрее, чем в его централизованном или «плановом» анало-
ге, — акторы могут учиться на самых прибыльных моделях и ими-
тировать их без одобрения со стороны вышестоящих органов
власти или большинства. Для того чтобы участники рынка мо-
гли достигать системных усовершенствований, им нет необходи-
мости осознавать, как и почему их действия приносят пользу им

18 Марк Пеннингтон. Классический либерализм...
самим или их собратьям. Предпринимательские открытия могут
быть результатом чистой случайности, а вовсе не сознательного
обдумывания. Важно лишь то, что производственные модели, ко-
торые удовлетворяют потребительским запросам, приносят при-
быль, которая сигнализирует о необходимости имитировать их,
в то время как убыточные модели отвлекают внимание людей от
менее перспективных методов производства (Alchian, 1959; Ал-
чиан, 2007). В то же время потребителям нет нужды знать, по-
чему они находят некоторые продукты более удовлетворитель-
ными, чем другие. Всё, что они должны сделать, — это «уйти» от
поставщиков, которых они сочли наименее удовлетворительны-
ми, к тем, кого они находят более приемлемыми. Следовательно,
чтобы функционировать эффективно, рыночная «система» тре-
бует от любого из ее участников лишь небольших когнитивных
способностей (Friedman, 2005).
Приведенные соображения относятся к робастности стихий-
ных порядков применительно к преодолению «проблемы зна-
ния» и не делают никаких предположений о человеческих побу-
ждениях и мотивации — они, например, не исходят из посылки,
что акторы являются или же должны быть эгоистичными. Одна-
ко третье преимущество таких порядков состоит в том, что они
предоставляют механизмы защиты от злоупотребления властью
там, где люди на самом деле действуют из соображений личного
интереса. Как доказывали Давид Юм и, сравнительно недавно,
Джеймс Бьюкенен, людей следует моделировать таким образом,
«словно они мошенники», причем не потому, что большинст-
во эгоистично, а по той причине, что необходимы институцио-
нальные гарантии для ограничения своекорыстного меньшинст-
ва (Buchanan, 1986). В конкретном случае рынков возможность
«ухода» дает возможность людям избегать акторов, которые пред-
лагают худшие условия сотрудничества. Хотя распределение бо-
гатства в рыночной экономике неравномерно, это неравенство
носит динамический характер, поскольку ресурсы постоянно пе-
ремещаются, уходя от тех, кто не в состоянии использовать свою
собственность способом, имеющим наибольшую ценность. Сис-
тема прав частной собственности обеспечивает стимулы, кото-
рые могут побудить даже наименее склонных к сотрудничеству
или эгоцентричных агентов действовать приемлемым для обще-
ства образом. Там, где права собственности хорошо определены,
издержки, порождаемые тем или иным решением, эффективно
интернализируются — акторы получают прибыль от решений,

Глава 1. Введение: классический либерализм... 19
которые выгодны их собратьям, но вынуждены нести издержки,
вызванные теми решениями, которые тем невыгодны (Alchian
and Demsetz, 1973; Алчиан, Демсец, 2009).
Эти принципы институциональной робастности применимы
не только в контексте принятия «экономических» решений, но
также и применительно к вопросам распределительной справед-
ливости. С классической либеральной точки зрения те институ-
ты, которые дают акторам возможность навязать обществу еди-
ную концепцию распределения, несовместимы с процессом эво-
люционного обучения и с принципом свободы объединения.
В условиях ограниченной рациональности могут иметь место су-
щественные разногласия по поводу того, что собой представля-
ет «честное» распределение дохода и богатства. Результаты клас-
сического либерального порядка не могут рассматриваться как
«справедливые» или «несправедливые», так как они не базируют-
ся на подчинении единой системе распоряжений, а следуют из
действий людей, объединившихся на основе множества различ-
ных дистрибутивных норм (Hayek, 1982; Хайек, 2006). Поэтому
определяющей характеристикой «либеральной» системы спра-
ведливости должна быть «независимость от целей» — система не
должна пытаться определить справедливость результатов, ко-
торые получились вследствие свободы объединения, но должна
стремиться к разрешению споров, когда нет ясности в том, ко-
му именно принадлежат права собственности, а также в том, бы-
ли они нарушены или нет. С этой точки зрения все акторы — да-
же если между ними нет согласия по поводу распределительной
справедливости — заинтересованы в сохранении тех рамок, кото-
рые гарантирует стабильность прав владения, потому что имен-
но эта стабильность позволяет людям жить своей жизнью, не
вступая в постоянный конфликт со своими собратьями (Otteson,
2006). С классической либеральной точки зрения никакая цент-
ральная власть не может получить доступ к знанию, необходимо-
му для оценки всех факторов, которые вносят свой вклад в кон-
кретное распределение, и с учетом возможности эгоистического
поведения в собственных интересах никакой такой власти нельзя
доверять определение «справедливости по заслугам» для других.
Если робастные институты — это такие институты, которые
лучше всего справляются с человеческими несовершенствами, то
таким же должен быть и процесс институционального конструи-
рования. В мире несовершенных знаний и ограниченной добро-
желательности люди, изобретая институциональные структуры,

20 Марк Пеннингтон. Классический либерализм...
могут совершать ошибки. Поэтому робастная политическая эко-
номия должна допускать эволюционное обучение и обеспечивать
сдержки и противовесы на метаинституциональном уровне. Таким
образом, в то время как классический либерализм — это теория,
претендующая на универсальную применимость при объяснении
институциональных типов, наиболее пригодных для облегчения
социальной координации, он не предлагает проекта достижения
какой-либо конкретной институциональной формы. Процессы
эволюционного обучения, которые имеют место внутри рынков,
должны действовать на многих уровнях таким образом, чтобы лю-
ди могли покидать конкурирующие и зачастую взаимно пересека-
ющиеся институциональные проекты или присоединяться к ним
(Buchanan and Vanberg, 2002). Следовательно, хотя государство
представляет собой особенно мощную организацию, оно должно
быть лишь одной из многих других подобных организаций, сила
которых ограничена самим существованием конкурентов.
Важно установить в этом контексте, что на самом деле вытека-
ет из приверженности к «минимальному государству». Самый су-
щественный момент, который нужно подчеркнуть, состоит в сле-
дующем: классический либерализм признаёт, что государства мо-
гут играть важную роль внутри либерального общества. И подобно
тому, как на рынках иерархические организации вроде фирм мо-
гут обладать преимуществами в эффективности перед менее круп-
ными и более индивидуализированными единицами производства
и потребления, точно так же государства или «государствоподоб-
ные» институты могут располагать сравнительными преимущест-
вами, когда дело доходит до обеспечения действенности правил,
необходимых для поддержания либерального порядка, например,
таких, как защита личности и собственности. Однако границы
между теми случаями, где требуется действие со стороны государ-
ствоподобных образований, не должны устанавливаться незыбле-
мыми как камень, но, как и в случае границ фирм, должны иметь
возможность сдвигаться в ответ на такие технологические и ин-
ституциональные новшества, которые увеличивают относитель-
ную эффективность альтернативных подходов. Поэтому идеал
минимального государства в определенной мере текуч и не пред-
ставляет собой некой точки равновесия, к которой должны быть
устремлены все усилия по реформированию институтов.
Для классических либералов сомнению должно быть подверг-
нуто вовсе не существование государствоподобных образований,
а те процессы, посредством которых возможно возникновение

Глава 1. Введение: классический либерализм... 21
таких институтов. Правила, которые управляют функциониро-
ванием рынков, сами могут появляться с помощью «восходяще-
го», идущего «снизу вверх» процесса в рамках стихийного поряд-
ка. Например, в состязательных видах спорта участвующие в них
команды добровольно подчиняются правилам и регламентам тех
или иных конкретных «лиг». Хотя команды конкурируют за зри-
телей и за признание в рамках таких лиг, они вместе с тем со-
трудничают в таких направлениях, которые увеличивают при-
влекательность их конкретной лиги по отношению к соперни-
кам внутри того же самого вида спорта и вдобавок по сравнению
с конкурирующими видами спорта. Конкуренция функциониру-
ет в рамках «вложенной» структуры — индивиды и организации
соперничают друг с другом, но на более высоком институцио-
нальном уровне точно так же соперничают стандарты и прави-
ла, которых решают придерживаться различные группы акторов.
Аналогично индивиды и организации могут придерживаться ин-
ституциональных правил, устанавливаемых государствами или
государствоподобными образованиями, чтобы поддерживать
и защищать разнообразные преимущества вроде большей защи-
щенности собственности, которые в противном случае могли бы
оказаться менее доступными. В то же время сами государства мо-
гут придерживаться общих норм и стандартов, обеспечение ис-
полнения которых может осуществляться наднациональными
образованиями. Учитывая пределы человеческой рационально-
сти и возможность эгоистических действий в собственных ин-
тересах, имеет значение то, возникли ли институты, о которых
идет речь, через процесс выработки согласия, а не посредством
навязанной координации, а также то, существует ли на некото-
ром уровне возможность «ухода» для инакомыслящих, желающих
придерживаться альтернативных практик.
С учетом «проблемы знания» и признания того, что «стиму-
лы имеют значение», требования робастной политической эко-
номии задают регулятивный стандарт, в сопоставлении с кото-
рым следует оценивать существующие на практике институци-
ональные методы и предложения по поводу реформ. Основные
тесты, применяемые к предложениям по поводу институциональ-
ных реформ, должны выяснять, расширяют ли они возможности
для открытий посредством процесса эволюции, и устанавливать,
в какой степени они предлагают стимулы, которые ограничива-
ют потенциально деспотические полномочия власти, осуществ-
ляющей принуждение. Многие из исторически сложившихся

22 Марк Пеннингтон. Классический либерализм...
институтов, включая государства и наднациональные организа-
ции, стали результатом скорее монополистического навязыва-
ния, чем консенсусной эволюции, и поэтому могут быть предме-
том тщательного критического рассмотрения.
Вызовы классическому либерализму
и структура книги
Намеченные выше принципы имеют своей целью соответствие
институтов и решений критериям робастной политической эко-
номии. Однако выдвинутые заявления о робастности классиче-
ского либерализма как политического проекта не могут не столк-
нуться с существенными возражениями, и цель этой книги —дать
ответ на некоторые из наиболее важных возражений по этому
поводу. Книга состоит из двух частей. В части I проверяется обо-
снованность возникших в последнее время теоретических вызо-
вов концепции минимального государства, пришедших из обла-
сти экономической и политической теории. Затем в части II эти
вопросы рассматриваются применительно к трем сферам госу-
дарственной политики, которые оказались в наименьшей степе-
ни поддающимися либерализации.
Часть I. Вызовы, с которыми сталкивается
классический либерализм
Ядром аргументации в пользу системы открытых рынков и мини-
мального государства является эффективность рынков в передаче
информации и создании стимулов к производительности. Одна-
ко робастность этой аргументации оспаривается «новой концеп-
цией провалов рынка» [«new market failure» perspective] Джозе-
фа Стиглица и его последователей (Stiglitz, 1994). Хотя, согласно
Стиглицу, рынки являются необходимой составной частью отла-
женной экономики, сравнительный институциональный анализ
приводит его к выводам в поддержку не классического либера-
лизма, а модели «смешанной экономики». С точки зрения «новой
концепции провалов рынка» рынки насквозь пронизаны про-
блемами, связанными с коллективными благами и асимметрией
информации, подавляющими процесс открытия и передачи ин-
формации, препятствующими достижению эффективного рав-
новесия. Следовательно, для того чтобы улучшить размещение
ресурсов, представляется необходимым широкое вмешательст-

Глава 1. Введение: классический либерализм... 23
во государства посредством «оптимизирующих налогов» [opti-
mality taxes] и регулирования производства отдельных видов про-
дукции [product regulation]. В последнее время этот анализ был
подкреплен подходом, основанным на зависимости от прошлой
траектории [path-dependency] или сетевых экстерналиях и разра-
ботанным Полом Дэвидом, который доказывает необходимость
дальнейшего вмешательства для корректировки «провалов рын-
ка» в большом числе сфер, для которых характерны «технологи-
ческие монополии».
В главе 2 разрабатываются центральные темы экономиче-
ской теории Хайека и вирджинской школы общественного выбо-
ра, которые применяются для доказательства того, что новая те-
ория провалов рынка не удовлетворяет требованиям робастной
политической экономии. С одной стороны, данный подход сво-
дит сравнительный институциональный анализ к вопросам стиму-
лов. Модели, сосредоточенные на стимулах к поиску информации,
про которую известно, что она в принципе доступна, игнорируют
«проблему знания», сформулированную Хайеком. С точки зрения
теории Хайека функция рынка состоит в том, чтобы привлекать
внимание людей к непредвиденным обстоятельствам и возможно-
стям — функция, которая не может анализироваться в терминах
моделей равновесия, играющих центральную роль в неоклассиче-
ской экономической теории. Кроме того, в то время как сторонни-
ки теории провалов рынка правы в своей сосредоточенности на
«совместимости стимулов», они оказываются не в состоянии при-
менить этот анализ к их излюбленным институциональным аль-
тернативам. Последовательный анализ проблем асимметрии ин-
формации показывает, что эти проблемы зачастую оказываются
еще более ярко выраженными в условиях государственного секто-
ра, нежели в режиме «несовершенных рынков».
Глава 3 обращается к критике классического либерализма вне
экономической теории. С точки зрения политических теорети-
ков коммунитаризма, таких как Чарльз Тейлор, и последователей
Юргена Хабермаса, доводы в пользу рыночной экономики бази-
руются на посылке об эгоистических интересах индивидов и на
представлении, что «стимулы имеют значение» (например, Tay-
lor, 1985; Habermas, 1992). Эти авторы утверждают, что классиче-
ский либерализм игнорирует социальный и моральный контекст,
в котором формируются индивидуальные предпочтения, и озабо-
чен в первую очередь поиском эффективных «средств», а не от-
крытием новых и более возвышенных «целей». Близкий к этому

24 Марк Пеннингтон. Классический либерализм...
набор аргументов, рассмотренный в главе 4, утверждает, что ры-
ночные процессы и принцип «ухода» подрывают тот моральный
и социальный капитал, на который они полагаются. Говорится,
что либеральная экономическая политика подрывает культурные
ресурсы, которые подчеркивают солидарность и сотрудничество.
Следовательно, в соответствии с обеими этими точками зрения,
рынки следует «держать в узде» с помощью альтернативного на-
бора институтов, организованных на основе процессов «высказы-
вания мнений» [«voice-based» processes], характерных для совеща-
тельной демократии [deliberative democracy].
Коммунитаристская политическая теория приводит ряд
основательных доводов против «гипериндивидуалистических»
и рационалистических форм исследования общества, вроде тех,
что можно обнаружить в моделях неоклассической экономиче-
ской теории. Однако цель глав 3 и 4 в том, чтобы продемонстри-
ровать, что даже если согласиться со всей коммунитаристской
критикой неоклассической экономической теории, ни один из
этих доводов не работает против аргументации в пользу класси-
ческой либеральной системы. Напротив, аргументы, на кото-
рые делал упор Хайек, означают, что рынки и другие институ-
ты, основанные на «уходе», могут быть лучше приспособлены
для того, чтобы облегчать открытие новых вкусов и ценностей,
чем демократические альтернативы, поскольку они предоставля-
ют больше места для децентрализованной эволюции. Аналогич-
но попытки подкреплять нормы, основанные на «солидарности»,
посредством применения государственной власти не только не
способствуют общественному единству, но приводят на деле к на-
растанию конфликтов. Следовательно, в обоих этих аспектах
коммунитаристские аргументы оказываются несостоятельными
по своим собственным критериям. Но вдобавок такие теории ни-
как не учитывают того, каким образом демократические структу-
ры могут решать проблемы неадекватных стимулов. Хотя оши-
бочно предполагать, что люди всегда действуют исходя из эгои-
стических интересов, столь же ошибочно исходить из того, что
демократические институты способны выходить за пределы дей-
ствия стимулов. Если судить по стандартам робастной политиче-
ской экономии, совещательная демократия на самом деле спо-
собна уменьшать для людей возможность оспаривать и ставить
под сомнение цели друг друга и может не только не создавать но-
вый социальный капитал, но, наоборот, подрывать привержен-
ность социальным нормам, облегчающим сотрудничество.

Глава 1. Введение: классический либерализм... 25
Последнее из возражений против классического либерализ-
ма, рассмотренное в части I, возникает на основе эгалитарист-
ской политической теории. Переход к более неравному распре-
делению богатства в обществах, переживающих процесс эконо-
мической либерализации, породил возврат к старым претензиям,
что ничем не ограниченные рынки не способны удовлетворить
критериям инклюзивности и социальной справедливости. Сле-
дуя Ролзу (Rawls, 1971; Ролз, 2010) и Дворкину (Dworkin, 1981),
философы, принадлежащие к либеральной эгалитаристской тра-
диции, доказывают, что неравенство в доходах не в состоянии
предоставить достаточные компенсаторные преимущества тем,
кто находится в наиболее затруднительном положении, и несов-
местимы с принципом «равного уважения» [equality of respect].
В то же время для философов, связанных с новейшими теория-
ми мультикультурализма, эти факты экономического неравенст-
ва — всего лишь один из компонентов намного более широкого
набора исключающих социальных практик (в терминах гендер-
ной, расовой и сексуальной идентичности), которые усиливают-
ся частнорыночными процессами (Young, 2000).
В главе 5 исследуется робастность эгалитаристских воз-
ражений в терминах «проблемы знания» и «проблемы стиму-
лов». Здесь доказывается, что в условиях ограниченного зна-
ния и сложных компромиссов, присущих распределительной
справедливости, принцип равного уважения не должен пытать-
ся установить тот или иной единственный набор норм примени-
тельно к распределению дохода и социального статуса. Напро-
тив, он должен поддерживать рамочную структуру, которая по-
зволяет индивидам и добровольным объединениям обучаться на
опыте применения множества разнообразных принципов рас-
пределения. Следовательно, равенство уважения должно быть
ограничено проведением в жизнь норм «невмешательства», сов-
местимых со свободой объединения и отделения. В дополнение
к этим ограничениям, основанным на знаниях, в данной главе по-
казано, что теории справедливости не должны навязывать чрез-
мерного «напряжения, вызванного обязательствами» [strains of
commitment], которое не может распознать связь между собст-
венностью и стимулами. В этом контексте эгалитарные теории,
которые трактуют как личные таланты, так и естественные ак-
тивы [natural assets] в качестве «ресурсов общего пользования»
[common pool resources], оказываются несовместимыми с прин-
ципом «стимулы имеют значение».

26 Марк Пеннингтон. Классический либерализм...
Часть II: Классический либерализм и будущее публичной
политики
После того, как в части I предложена теоретическая защита клас-
сического либерализма, часть II посвящена более углубленному
исследованию некоторых из возникающих при этом проблем,
причем в основном она фокусируется на трех областях, которые
показали себя наиболее невосприимчивыми к либерализации.
В каждой из глав излагается программа классического либера-
лизма применительно к соответствующим проблемам политики,
а затем рассматриваются возражения, берущие начало в эконо-
мической теории «провалов рынка», а также в обоих вариантах
политической теории — коммунитаристском и эгалитаристском.
Первая из глав части II имеет дело с вопросом вспомощество-
вания бедным и социального государства. Перераспределитель-
ное налогообложение и предоставление государством услуг обра-
зования и здравоохранения опирается на доводы, характеризую-
щие рыночные процессы как одновременно и неэффективные,
и несправедливые. Экономисты сосредоточивают свое внимание
на информационных проблемах, с которыми сталкиваются поль-
зователи услуг, в то время как политические теоретики обеспоко-
ены тем, что рынки подрывают этос «общественного служения»
и не в состоянии обеспечить лицам с более низкими доходами
адекватный доступ к полномочиям по принятию решений. Одна-
ко в главе 6 показывается, что хотя услуги, предоставляемые со-
циальным государством, действительно порождают для потреби-
телей информационные проблемы, последние имеют тенденцию
усиливаться при предоставлении и регулировании этих услуг го-
сударством. Что же касается этических и политических проблем,
то демонстрируется, что коммунитарные и эгалитарные теории,
даже исходя из их собственных посылок, не могут робастно объ-
яснить, почему следует считать институты социального государ-
ства лучшими, чем та мозаика конкурирующих ассоциаций, ко-
торой отдает предпочтение классический либеральный подход.
Глава 7 сосредоточивается на международном измерении,
где в значительной части споров о «неолиберализме» доминиру-
ет обсуждение глобализации и торговли. По мнению критиков,
политика открытого рынка приводит к возрастанию глобально-
го неравенства вследствие интенсификации конкуренции между
развитыми и развивающимися странами. Привлекая теории «за-
висимости от пройденного пути» [path-dependency], такие кри-

Глава!. Введение: классический либерализм... 27
тики поддерживают для развивающихся стран интервенционист-
ские стратегии, сочетающиеся с крупномасштабным наращива-
нием экономической помощи со стороны более богатых стран,
чтобы изменить траекторию развития в беднейших частях све-
та. Этот анализ подкрепляется «космополитическими» теориями
справедливости, которые утверждают, что в мире экономической
взаимозависимости вопросы социальной или распределительной
справедливости должны быть расширены за пределы националь-
ного государства таким образом, чтобы охватить глобальные де-
мократические институты. Глава 7 подвергает сомнению робаст-
ность этих современных моделей развития, выдвигая на первый
план проблемы знания и дефекты, связанные со стимулами, при-
менительно к глобальным структурам управления. В ней пока-
зано, что у международных агентств по оказанию помощи недо-
статочно ни знаний, ни стимулов, чтобы выбрать подходящий
путь развития для стран с низким доходом, и делается вывод, что
стремление к распределительной справедливости будет, скорее
всего, наделять глобальные элиты властными полномочиями за
счет граждан как развитых, так и развивающихся стран.
Глава 8 обращается к политике в области окружающей сре-
ды, где большинство правительств остаются приверженными
подходу, сочетающему командно-административное регулирова-
ние с централизованно устанавливаемыми схемами ценообразо-
вания. Этот подход базируется на теориях провалов рынка, кото-
рые подвергают сомнению практическую применимость реше-
ний, опирающихся на права собственности, и на взглядах тех, кто
утверждает, будто моральный статус экологических благ препят-
ствует их распределению на основе обмена. Глава 8 опроверга-
ет эти возражения. В ней показывается, что хотя транзакцион-
ные издержки, связанные с определением прав собственности
и их защитой путем принуждения, создают препятствия для эко-
логических рынков, эти издержки затрудняют процессы социаль-
ной демократии в гораздо большей степени. В данной главе также
продемонстрировано, что в сфере этики аргументация в пользу
установления прав собственности в области окружающей среды
не ограничивается доводами, апеллирующими к эффективности,
но основывается на той точке зрения, что институты рынка пре-
доставляют отдельным лицам и гражданским ассоциациям наи-
большее пространство возможностей для выражения их привер-
женности целям охраны окружающей среды по сравнению с дру-
гими ценностями, включая цели материального благополучия.

28 МаркПеннингтон. Классический либерализм...
В заключительном разделе этой главы отмечается, что, хотя су-
ществует класс таких «глобальных» экологических проблем, кото-
рые с трудом поддаются робастным классическим либеральным
«решениям», нет никаких оснований полагать, будь то на основа-
нии экономической теории или этики, что альтернативные реше-
ния на базе централизованного управления хоть сколько-нибудь
лучше годятся для преодоления проблем, о которых идет речь.
Книга завершается главой 9, где приводятся некоторые аль-
тернативные стратегии институциональных реформ. В ней не да-
ется никакой единственной модели того, каким образом двигать-
ся в направлении классической либеральной системы открытых
рынков и ограниченного государства. Такая модель будет варьи-
роваться от страны к стране в зависимости от характера эволю-
ционного пути, на который влияют различия в их культуре и тра-
дициях. Но важно, что должностные лица, формирующие поли-
тику, вооружаются ясным набором принципов, которые должны
задавать общее направление реформирования. Цель этой книги
состоит в том, чтобы четко артикулировать эти принципы.

Часть I
ВЫЗОВЫ
КЛАССИЧЕСКОМУ
ЛИБЕРАЛИЗМУ

Глава 2
Провалы рынка, «старые» и «новые»:
вызов со стороны неоклассической
экономической теории
Введение
Экономическая теория находится в сложных отношениях с клас-
сической либеральной традицией. С одной стороны, для иллю-
страции того, каким образом сложные процессы социальной
координации могут осуществляться, не будучи направляемыми
централизованной административно-командной системой, ча-
сто приводятся произведения Адама Смита. Но, с другой сто-
роны, инструментарий современной неоклассической эконо-
мической теории придает большое значение широкому набору
«провалов рынка», которые, как считается, оправдывают кор-
ректирующее государственное вмешательство. Даже критики
рыночной экономики, по-видимому, стали жертвой путаницы
по поводу того, в каких отношениях находятся экономическая
теория и классические либеральные умозаключения. По мне-
нию многих, полностью рациональные агенты, населяющие мо-
дели современной экономической теории, являют собой иска-
женное представление о человеческой природе, изобретенное
для того, чтобы выводить из него либерально-рыночную поли-
тику (см., например, Barber, 1984; Ramsay, 2004). Однако эти
критики зачастую не в состоянии увидеть, что те же самые моде-
ли рациональности используются современными экономистами
для привлечения внимания к предполагаемым недостаткам си-
стемы нерегулируемого рынка и для обоснования масштабной
государственной активности. Как однажды заметил Фрэнк Найт
(Knight, 1982: 57): «Критики предпринимательской экономиче-
ской системы, не обладающие ясным пониманием того, как ра-
ботает ее механизм, не могут определиться, критиковать ли ее
за то, что ее функционирование соответствует теории, или же
за то, что не соответствует».
Неразбериха по поводу статуса классического либерализма
во многом возникает из-за различий в интерпретации «равно-
весия» в экономической теории. Для тех, кто работает в рамках

32 Часть I. Вызовы классическому либерализму
мейнстрима неоклассической экономической теории, состояние
равновесия является критерием, на основе которого следует оце-
нивать результаты рыночных институтов, действующих в «реаль-
ном мире». А с точки зрения классического либерализма робаст-
ная политическая экономия применяет понятие равновесия как
форму анализа, основанного на «идеальных типах», для исследо-
вания того, как институты справляются с имеющими место в «ре-
альном мире» ситуациями, которые отклоняются от равновесно-
го идеала (Boettke, 1997).
В этой главе, фокусирующей внимание на «проблеме зна-
ния» и «проблеме стимулов», доказывается, что современный
неоклассический анализ экономической политики не способен
удовлетворить требованиям робастной политической экономии.
Глава начинается с краткого обзора смысла и интерпретации
равновесия в современной экономической теории, а затем в ней
рассматриваются слабости, присущие таким теоретическим рас-
суждениям, в контексте «старых» и «новых» аргументов по пово-
ду «провалов рынка». Сюда входит анализ некорректного приме-
нения понятия равновесия в «споре об экономическом расчете
при социализме» и при разработке теорий внешних эффектов
(экстерналий) и общественных благ. Представлены также объ-
яснение и критика более современных теорий провалов рынка,
связанных с именем Джозефа Стиглица. В довершение ко всему
глава включает некоторые дальнейшие рассуждения по поводу
статуса теоретических построений на основе понятия равнове-
сия и предлагает альтернативный эволюционный критерий для
робастного применения сравнительного анализа институтов.
Равновесие, эффективность и робастная
политическая экономия
Анализ равновесия играет центральную роль в экономической
теории главным образом потому, что последняя стремится выде-
лить условия, при которых торжествует «эффективность». Раз-
умеется, эффективность является оспариваемым понятием —
если люди различаются по своим целям и ценностями, то дейст-
вия, которые эффективны с точки зрения одного актора, могут
быть неэффективными в глазах других. Экономическая теория
пытается избежать этой проблемы несоизмеримости ценностей,
определяя эффективность на основе способности различных ин-
ститутов предоставлять возможности для удовлетворения инди-

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 33
видуальных предпочтений. Люди придерживаются разных субъ-
ективных ценностей, но именно эти различия в ценностях со-
здают возможности для осуществления взаимовыгодных актов
обмена. В этом контексте определенные институты могут пре-
пятствовать эффективной реализации людьми их предпочтений,
в то время как другие могут облегчать их осуществление эффек-
тивным образом.
Общепринятым критерием, на основе которого экономисты
мейнстрима оценивают характеристики институтов с точки зре-
ния эффективности, является «оптимальность по Парето». Кри-
терий Парето удовлетворяется, если не существует никакой дру-
гой договоренности, в рамках которой положение некоторых
улучшится, в то время как положение всех остальных не ухудшит-
ся. Выполнение этого критерия подразумевает, что исчерпаны все
возможности увеличения общественного продукта и взаимовыгод-
ного обмена и что единственным способом, которым некоторые
люди могут улучшить свое положение по сравнению с этим состо-
янием, является процесс перераспределения богатства. Условия,
которые должны удовлетворяться, чтобы децентрализованная ры-
ночная экономика достигала состояния равновесия, оптимально-
го по Парето, первоначально были изложены Леоном Вальрасом,
но в формальном виде были сформулированы в 50-х годах XX в.
Эрроу и Дебрё (Arrow and Debreu, 1954) в виде фундаментальных
теорем экономической теории благосостояния. Эти условия вклю-
чают наличие полной информации у производителей и потреби-
телей; совершенную конкуренцию, при которой имеется большое
количество покупателей и продавцов, ни один из которых не мо-
жет оказывать существенного влияния на цены; нулевые издержки
мобильности ресурсов; отсутствие внешних эффектов и внешних
издержек (положительных и отрицательных экстерналий).
Хотя теоремы экономической теории благосостояния со-
ставляют ядро неоклассической теории, экономисты, работаю-
щие в парадигме мейнстрима, придерживаются разных сужде-
ний по поводу того, поддерживает ли такой анализ аргументацию
в пользу нерегулируемой рыночной экономики или же требуе-
мые условия являются настолько ограничительными, что ни од-
на рыночная система не может даже надеяться на то, чтобы им
удовлетворить. С точки зрения представителей чикагской школы,
являющихся последователями Джорджа Стиглера и Гэри Беккера,
общее равновесие представляет собой достоверное описание того,
как на самом деле работает рыночная экономика. Производители

34 Часть I. Вызовы классическому либерализму
и потребители действуют так, как будто они полностью информи-
рованы о возможностях для обмена, и даже самые крупные фирмы,
учитывая масштабы рынков, на которых они действуют, считают-
ся эквивалентными экономическим агентам, которые, находясь
в условиях совершенной конкуренции, не оказывают влияния на
цены [price-takers]. Но для критиков «свободных рынков», таких
как Кеннет Эрроу и Джозеф Стиглиц, критерий равновесия дает
серьезные основания поставить под сомнение свойства эффектив-
ности системы нерегулируемого капитализма. «Реальные» рынки
отклоняются от стандарта совершенной конкуренции в столь мно-
гих отношениях, что в отсутствие государственного вмешательст-
ва они приводят к масштабной неэффективности.
Общепринятый способ применения теории равновесия хо-
тя и по-прежнему доминирует в современной экономической на-
уке, тем не менее не удовлетворяет критериям робастной полити-
ческой экономии, сформулированным во введении к этой книге.
Речь идет о неспособности неоклассической экономической тео-
рии уделить достаточное внимание тому, каким образом институ-
циональный контекст принятия решений обусловливает получа-
ющиеся результаты. Хотя на первый взгляд равновесный анализ
имеет дело с оценкой различных институциональных режимов,
объяснительная сила этих моделей основывается не на свойствах
той или иной институциональной среды, а на допущениях, лежа-
щих в основе соответствующих моделей. Хайек распознал эту тен-
денцию еще в 40-х годах XX в., когда отмечал: «В стандартных изло-
жениях равновесного анализа, как правило, создается видимость,
что вопросы о том, как достигается равновесие, решены. Однако
если присмотреться внимательнее, сразу же становится очевидно,
что эти мнимые доказательства сводятся просто-напросто к ясной
формулировке тех предпосылок, что были изначально приняты»
(Hayek, 1948a: 45; Хайек, 2011: 55). По-видимому, и чикагская шко-
ла, и ее интервенционистские критики повинны в такой предвзя-
тости. В первом случае посылка о полной информации и идеаль-
но согласованных стимулах приводит к представлению о том, что
рынки приводят к оптимальным исходам. Во втором случае по-
сылка об обладающих полной информацией и идеальной моти-
вацией государственных акторах ведет к представлению, что го-
сударственное вмешательство производит оптимальный резуль-
тат. Экономистами чикагской школы не предпринято никаких
попыток объяснить, каким образом рыночные акторы оказыва-
ются в состоянии приобрести способность надлежащим образом

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 35
координировать свои действия — предпосылки модели общего
равновесия просто-напросто отождествляются с ситуацией, с ко-
торой сталкиваются участники рынков в реальном мире. Однако
в той же самой тенденциозности виновны и критики выводов, со-
ответствующих классической либеральной политике. Признавая,
что реальные рынки не могут удовлетворять критериям равнове-
сия, они не дают никакого объяснения, почему государственные
или правительственные акторы могут реализовать необходимое
равновесие вместо рынков — это просто постулируется.
Однако поставить под сомнение релевантность общего равно-
весия так, как это сделано выше, не значит сделать вывод, что это
понятие бесполезно. Требуется отказ не от равновесия как идеи,
а от тех подходов, которые рассматривают равновесные состоя-
ния либо как описание реального мира, либо как описание того,
какого способа функционирования мира можно и должно добить-
ся. Более плодотворным применением понятия равновесия явля-
ется использование его в качестве идеального типа. Как отмеча-
ет Бёттке (Boettke, 1997), задача идеального типа состоит в том,
чтобы достичь понимания последствий, возникающих при откло-
нении от идеала. Отклонения от условий идеального типа фоку-
сируют внимание на том, как различные институты справляют-
ся с действительными условиями, характеризующими «реальный
мир» человеческих взаимодействий. Будучи рассмотренной в этом
свете, задача робастной политической экономии состоит не в том,
чтобы подчеркивать неспособность социальных или экономиче-
ских институтов достигать состояния «совершенной» координа-
ции, а в том, чтобы давать институционально обоснованные объ-
яснения той степени координации, которую мы видим наделе.
Использование равновесия в качестве идеального типа фор-
мирует базис робастного применения сравнительного институ-
ционального анализа при выработке государственной полити-
ки. Прежде чем констатировать, что тот или иной набор инсти-
тутов «провалился», аналитики должны предложить объяснение
того, как и почему альтернативный набор институтов покажет
лучшие результаты в разрешении «проблемы знания» и «про-
блемы стимулов». Именно таким образом классический либера-
лизм для демонстрации относительной робастности свободных
рынков пользуется открытиями Хайека и его школы, а также до-
стижениями школ прав собственности и общественного выбора.
В рамках этой аргументации разрабатывается институциональ-
ное объяснение того, почему рыночные процессы могут быть

36 Часть I. Вызовы классическому либерализму
лучше приспособлены для решения проблем несовершенного
знания и несовершенной мотивации, чем системы государствен-
ного планирования и вмешательства.
Хотя рассуждения в рамках сопоставления различных ин-
ститутов составляют ядро классического либерализма, этот под-
ход к государственной политике многими не понимается. Нигде
это не является столь очевидным, как в случае продолжающего-
ся использования теории «провалов рынка». Хотя сомнительно,
что на рост государственного вмешательства напрямую повлия-
ла экономическая теория провалов рынка, существует мало ви-
дов вмешательства, для защиты которых в тех или иных случа-
ях не приводились бы доводы на основе «провалов рынка». На
представления экономистов по этому вопросу оказали влияние
две отчетливо выделяющиеся теоретические волны. Первая по-
следовала за спором SO—40-х годов XX в. об экономическом рас-
чете при социализме; она включает теории несовершенной кон-
куренции и положения, развитые в теории экстерналий и кол-
лективных благ. Вторая волна стала разрабатываться в 70—80-х
годах с появлением «экономической теории информации» и те-
ориями сетевых экстерналий. С точки зрения классического ли-
берализма ни один из этих подходов не удовлетворяет критери-
ям робастной политической экономии. В последующих разделах
приводится защита аргументации в пользу классического либера-
лизма от возражений со стороны как «старой», так и «новой» те-
ории провалов рынка и таким образом высвечиваются по-преж-
нему не устраненные дефекты теоретических рассуждений в эко-
номическом анализе, использующих понятие равновесия.
Классический либерализм против «старой»
теории провалов рынка: наследие спора
об экономическом расчете при социализме
«Старая» теория провалов рынка и спор
об экономическом расчете при социализме
Современная аргументация в пользу рыночной экономики, осно-
ванная на сравнительном анализе институтов, возникла из спо-
ра об экономическом расчете при социализме, происходившего
в 30—40-х годах прошлого века. В ходе этого спора Оскар Ланге
и сторонники «рыночного социализма» доказывали, что анали-
тическая техника неоклассической экономической теории дает

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 37
прочную основу для строительства «плановой» экономики. Лан-
ге и его последователи утверждали, что нет никаких теоретиче-
ских различий между теми способами, которыми решают эконо-
мическую проблему капиталистическая и социалистическая си-
стемы. Они согласились с доводом Людвига фон Мизеса (Von
Mises, 1920), что эффективная экономическая система, вопреки
Марксу, не может обойтись без процесса денежного расчета при
оценке производственных планов. Без ценовых сигналов, указы-
вающих на относительную редкость производственных благ, ли-
ца, принимающие решения, будут не в состоянии определить, ка-
кие именно комбинации исходных благ будут производить про-
дукцию, обладающую наибольшей ценностью. Но рыночные
социалисты придерживались мнения, что социалистическая сис-
тема способна порождать соответствующие ценовые сигналы по
меньшей мере столь же эффективно, как и экономика, основан-
ная на частной собственности на производственные активы.
Согласно Ланге, если удовлетворены условия, на которых
основана неоклассическая модель равновесия, то социалистиче-
ские плановики смогут эффективно размещать ресурсы путем вы-
числения соответствующего набора «учетных цен» (Lange, 1236a,
1936b). В условиях полной информации те же самые данные, ко-
торые в неоклассической модели предполагаются доступными
для участников рынка, будут доступны и плановикам в правитель-
стве. Поэтому они смогут выполнять функцию «вальрасовского
аукционера», корректируя цены вверх или вниз до тех пор, пока
не будет достигнуто равновесие между спросом и предложением
на всех рынках. С точки зрения Ланге, такие процедуры будут бо-
лее эффективными, чем система, основанная на частной собст-
венности, поскольку существующие «в реальном мире» рынки не
удовлетворяют критерию наличия полной информации и совер-
шенной конкуренции и требуют сложной, включающей множест-
во деталей системы контрактов, в которых, как он полагал, не бу-
дет необходимости в государственно-административной системе.
Ланге и его последователи внесли свой вклад в нараставший
поток теоретических работ о «провалах рынка», появившихся
как в довоенный, так и в послевоенный период, которые стави-
ли под сомнение способность системы частного предпринима-
тельства удовлетворить критериям оптимальности, установлен-
ным в неоклассической модели. Продолжающийся рост больших
акционерных компаний и исчезновение многих предприятий,
находившихся в семейном владении, на первый взгляд служили

38 Часть I. Вызовы классическому либерализму
подтверждением если и не марксистских представлений о тен-
денции к «самоуничтожению» конкуренции и «усиливающейся
концентрации промышленности», то, по крайней мере, позиции
тех, кто подвергал сомнению релевантность рынков с совершен-
ной конкуренцией для «реального мира» (Chamberlin, 1933; Rob-
inson, 1933; Чемберлин, 1996; Робинсон, 1986). Аналогично на-
чало депрессии 30-х годов XX в. и ее продолжительность явным
образом вступали в противоречие с информационными допуще-
ниями модели, которая утверждала, что рынки представляют со-
бой самокорректирующиеся механизмы. В этой связи предпола-
галось, что социалистический строй может осуществлять расче-
ты, необходимые для достижения вальрасовского равновесия, но
без тех проявлений неэффективности, спадов и концентрации
власти, которые свойственны капитализму.
Еще больше подорвала авторитет классической либеральной
позиции разработка теории экстерналий и коллективных благ
в годы, последовавшие за Второй мировой войной. Эти теории,
первоначально сформулированные А. С. Пигу и развитые в 50-х
годах Джеймсом Мидом, Френсисом Бейтором и Полом Самуэль-
соном, пришли к выводу, что из-за широко распространенного
поведения по принципу «безбилетника» нерегулируемые рынки
не могут предоставлять некоторые взаимовыгодные блага и услу-
ги в надлежащих количествах. Если акторы могут перекладывать
издержки на других или получать выгоду, ничего не платя, то це-
новые сигналы, генерируемые децентрализованным рынком, не
способны полностью отражать ценность, придаваемую соответ-
ствующим услугам обществом в целом. С точки зрения теории
провалов рынка ряд услуг, от предоставления услуг обществен-
ных парков и маяков до контроля над загрязнением окружающей
среды промышленностью, дает твердые основания считать, что
паттерн размещения ресурсов может быть улучшен с помощью
адресного воздействия государства.
«Проблема знания»: Хайек и доводы в пользу рынков,
основанных на частной собственности
Экономические работы Хайека могут быть проинтерпретиро-
ваны как ответ на эту теорию провалов рынка первой волны
(Caldwell, 2004). В 40-х годах XX в. Хайек выступил автором се-
рии статей, доказывающих, что претензии, выдвинутые соци-
алистами в ходе «спора об экономическом расчете», скорее

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 39
демонстрируют слабость неоклассической парадигмы, нежели
позволяют сравнить робастность «реальных» рынков и социа-
листической экономической системы. Согласно Хайеку, призна-
ние Ланге формальных правил, которым необходимо следовать,
чтобы достичь вальрасовского равновесия, ничего не говорит
об относительной способности различных систем приблизиться
к чему-то, хоть как-то напоминающему этот стандарт.
Согласно позиции Хайека, невозможно исходить из допуще-
ния, что информация, необходимая для экономической коорди-
нации, может быть получена независимо от институционально-
го контекста (Boettke, 1997). Допущение о существовании объ-
ективно «данного» знания означает игнорирование того, как
достигается релевантное знание об относительной редкости ре-
сурсов. Тезис Хайека заключался в том, что знание, необходимое
для определения содержания ценовых сигналов, используемых
для экономического расчета, не может генерироваться социали-
стической системой централизованного учета — по крайней мере,
столь же эффективно, как это делает система, основанная на об-
мене объектами частной собственности. В основе своей этот аргу-
мент представлял собой утверждение сравнительного институци-
онального анализа, сводящееся к тому, что рыночные процессы
лучше приспособлены к тому, чтобы действовать в мире, в кото-
ром отсутствуют условия, сформулированные в неоклассической
модели (Boettke, 1997). Есть несколько аспектов критики Хайеком
неоклассической теории, каждый из которых указывает на инсти-
туциональное превосходство либерального рыночного порядка.
Во-первых, согласно Хайеку, «исходные данные», которые
влияют на формирование цен в рыночной экономике, в их пол-
ноте не «даны» никакому агентству, а разделены между множе-
ством акторов, составляющих соответствующий рынок. Система
частного предпринимательства с помощью рыночной цены не-
прямым образом транслирует составные части этого «разделен-
ного знания». Индивиды и организации торгуются за ресурсы на
основе своего знания о личных предпочтениях, доступности за-
менителей и предпринимательских инноваций, известных толь-
ко им самим, но в ходе этого они вносят свой частичный вклад
в формирование цен, транслирующих их «порцию» информации
тем, с кем они обмениваются. Последние могут изменять свои
собственные решения о покупке и продаже с учетом этих данных
и таким образом передавать информацию последующим агентам,
подобно тому, как рябь распространяется по поверхности пруда.

40 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Так, действия находящегося на большом удалении предпринима-
теля, предложившего более высокую цену за олово в качестве ре-
акции на новый источник спроса, транслируются по всему рын-
ку, поскольку все те, кто использует олово и его заменители, на-
чинают экономить в ответ на повышение цены. Важно, что для
того, чтобы изменить характер своего производства и потребле-
ния в соответствии с новой ситуацией (например, отказываясь
от более дорогих вариантов в пользу более дешевых), рыночным
акторам не нужно иметь полной информации о сложной цепи со-
бытий, которая привела к росту или снижению цены, — им доста-
точно знать, что цены, с которыми они имеют дело, изменились.
Итак: «Целое действует как единый рынок не потому, что любой
из его членов видит все поле, но потому, что их ограниченные
индивидуальные поля зрения в достаточной мере пересекаются
друг с другом, так что через многих посредников нужная инфор-
мация передается всем» (Hayek, 1948c: 86; Хайек, 2011: 103—104).
Согласно Хайеку, социалистическая система была бы неспо-
собна достичь аналогичной координации, поскольку никакое от-
дельное агентство не имеет возможности охватить все меняю-
щиеся условия спроса и предложения, с которыми сталкивается
множество рассредоточенных социальных акторов. Следователь-
но, в сравнении с рынком, основанным на частной собственно-
сти, система устанавливаемых правительством цен приведет
к нерациональному использованию ресурсов.
Второй аспект возражений, выдвинутых Хайеком против
неоклассической теории, касается допущения, что «порции» ин-
формации, которыми обладают рыночные агенты в отношении
планов их партнеров по обмену, с необходимостью являются до-
стоверными. Это допущение очевидным образом содержится
в понятии полной информации, которым пронизаны неокласси-
ческие модели и которое часто приводит к требованиям устра-
нения «провалов рынка» в случаях, когда информация является
«неполной». С позиций, разрабатывавшихся Хайеком, такие мо-
дели изначально исключают из рассмотрения процессы, посред-
ством которых индивиды и организации со временем повышают
точность своих ожиданий. Задача достижения координации воз-
никает в условиях, когда информация зачастую является проти-
воречивой (Hayek, 1948b, 1948c, 1944d; Хайек, 2011). В рыноч-
ной экономике индивиды и фирмы предлагают за ресурсы це-
ны, отражающие их собственные субъективные интерпретации,
и именно через образование прибылей и убытков эти ожидания

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 41
проходят проверку объективными фактами поведения других лю-
дей, проявляющегося в решениях о покупке или продаже по тем
или иным ценам. Именно сигналы в виде прибылей и убытков,
порождаемых столкновением конкурирующих идей, обеспечива-
ют условия для обучения посредством проб и ошибок, посколь-
ку участники подражают успешным предпринимателям и учатся
не делать тех ошибок, которые совершили неуспешные предпри-
ниматели. Рынки никогда не находятся в равновесии, но сигна-
лы в виде прибылей и убытков, генерируемые в состоянии не-
равновесия, стимулируют перемещение ресурсов в направлении
более высокого уровня координации, чем было бы в противном
случае (Kirzner, 1992, 1997). Согласно Хайеку, государственные
плановики (будь то демократически избранные или какие-то дру-
гие) никогда не смогут установить цены, отражающие восприя-
тие экономических возможностей, распределенное между мири-
адами акторов, обладающих свободой обменивать титулы собст-
венности на рынке.
Знание рыночных возможностей и несоответствий распре-
делено нерегулярным и неравномерным образом, и именно бла-
годаря неравенству, возникающему в результате процесса конку-
ренции, предприниматели выясняют, каким производственным
моделям нужно следовать, а каких нужно избегать. Таким обра-
зом, в соответствии с описанием Хайека, конкуренция никогда
не бывает «совершенной». Как раз благодаря тому, что некото-
рые фирмы обладают большим влиянием на рынок, чем другие,
приводится в движение процесс обучения через имитацию. Пред-
принимательская прибыль, которой не существовало бы в усло-
виях совершенной конкуренции, является символом, сообщаю-
щим о наилучшем способе обслуживания рынка. Конкуренция
есть динамический процесс, который не может быть отражен
в модели, по условиям которой все акторы имеют в своем распо-
ряжении одни и те же данные и пассивно реагируют на объектив-
ные стимулы, с которыми сталкиваются. Таким образом, в усло-
виях, когда существуют многочисленные продавцы и покупатели
однородных видов продукции, отсутствие совершенной конку-
ренции представляет собой не «провал рынка», а существен-
ную характеристику процесса, в ходе которого люди осуществля-
ют творческую деятельность по обнаружению новых сочетаний
исходных факторов производства и произведенной продукции,
и эти эксперименты подвергаются «проверке» на решениях по-
требителей. Напротив, в условиях «совершенства» «реклама,

42 Часть!. Вызовы классическому либерализму
сбивание цен и улучшение ("дифференциация") производимых
товаров и услуг — все это исключено по определению; "совершен-
ная" конкуренция и в самом деле означает отсутствие всякой кон-
курентной деятельности» (Hayek, 1948e: 96; Хайек, 2011: 116).
Рынки имеют шанс приблизиться к «совершенству» в не-
оклассическом смысле, когда нет почти никаких разногласий
и нет никакого нового знания, которое нужно было бы распро-
странять. Например, в случае рынка такого товара, как зерно, где
трудно различать разные партии товара и где методы производ-
ства хорошо известны, маловероятно, чтобы на цены мог суще-
ственно повлиять один-единственный актор (Hayek, 1948e: 103;
Хайек, 2011: 123—124)1. Но когда продукция может производить-
ся разными способами, когда существует целый ряд потенци-
альных заменителей и когда требуется гораздо больше времени,
чтобы найти подходящую комбинацию ресурсов, методы управ-
ления и организационные формы, те, кто создаст наиболее под-
ходящие методы, могут получить существенную прибыль прежде,
чем остальные окажутся в состоянии воспроизвести их практику.
Эта прибыль отражает лучшее предпринимательское предвиде-
ние в условиях неопределенности. Там, где фирмы соперничают
друг с другом, организуя кампании по снижению цен, разрабаты-
вают новые продукты, чтобы открыть для себя рынки, и разра-
батывают новые формы организации, предпринимательская де-
ятельность зачастую приобретает характер «установления цен»
или «влияния на цены» [price-making]. Что в действительности
требуется для действенности конкуренции — это чтобы существу-
ющие участники рынка не были защищены от вызовов со сторо-
ны новых участников, предлагающих лучшие возможности, чем
всё, что прежде было доступно. Альтернативой такому «несовер-
шенству» является не «совершенная конкуренция», а попытки ад-
министративно устанавливать цены и регулировать вход на ры-
нок с помощью органов лицензирования и их аналогов. С точки
1 Что касается рынков сельскохозяйственной продукции, такой как зерно,
которые часто считаются больше всего похожими на структуру «совершен-
ной конкуренции», то применительно к ним условие, в соответствии с ко-
торым знание о соответствующих методах производства и управления яв-
ляется «данностью», зачастую не выполняется. Как указывают О'Дрисколл
и Риццо (O'Driscoll and Rizzo, 1996: 109), при уходе за виноградниками и да-
же в таких видах деятельности, как выращивание кормовой кукурузы, раз-
личные методы производства существуют буквально бок о бок. Поэтому сом-
нительно, чтобы неоклассическое представление о конкуренции было при-
менимо даже к этим рынкам.

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 43
зрения позиции, сформулированной Хайеком, такое регулирова-
ние подавляет эволюционный процесс, который дает людям воз-
можность находить методы производства, требующие наимень-
ших издержек, и акторов, в наибольшей степени способных их
применять (Hayek, 1948e: 100; 1978b; Хайек, 2011: 120-121; 378-
393). Система регулирования из одного центра не может ни вос-
произвести, ни заменить этот процесс открытия, поскольку ре-
зультаты его не могут быть известны в отсутствие действитель-
ной конкуренции, сколь бы «несовершенной» она ни была.
Третья и заключительная составляющая хайековской крити-
ки сосредоточивается на предпочтениях участников рынка. Для
Хайека представление о знании как о чем-то «данном» неадекват-
но не только из-за наличия ошибок в интерпретации спроса на
различные блага и в оценке методов производства, но и потому,
что содержание предпочтений людей также подвержено динами-
ческим изменениям. Рыночные агенты обращают внимание на
заранее не предвиденные вкусовые предпочтения и организаци-
онные практики и усваивают их в ходе самого процесса рыноч-
ной конкуренции. Рыночный процесс способствует научению
в условиях «радикального незнания», когда акторы как со сторо-
ны спроса, так и со стороны предложения узнают такую инфор-
мацию, о существовании которой они прежде даже не подозре-
вали. Этот тезис содержится в утверждении, что участие в рын-
ках подобно «разведке, путешествию в неведомое» (Hayek, 1948e:
101; Хайек, 2011: 121). В этом смысле Хайек предвосхитил идею
Шумпетера о капитализме как о «созидательном разрушении»,
когда конкуренция в форме новых технологий и методов произ-
водства «наносит удар по основаниям и самому существованию»
имеющихся на рынке фирм. Статические понятия равновесия не
годятся для понимания этого процесса обновления и эволюцион-
ного изменения (Lavoie, 1985).
Эта критика допущения о знании как «данности» одновре-
менно ставит под вопрос восходящее в Пигу представление о том,
что действия государства могут легко «скорректировать» несо-
вершенства рынка, проистекающие из проблемы экстерналий
и коллективных благ. Попросту говоря, издержки и выгоды, свя-
занные с экстерналиями, имеют субъективный характер и лучше
всего выявляются через действия людей в ситуации, когда они
сталкиваются с рядом конкурирующих альтернатив и когда суще-
ствуют сигналы в виде прибылей и убытков, транслирующие со-
держание соответствующих вариантов выбора. Подобно тому,

44 Часть I. Вызовы классическому либерализму
как правительственные плановики в общем случае не в состоя-
нии получить доступ к информации, достаточной, чтобы уста-
новить цены на уровне общественного оптимума, они могут ока-
заться неспособны установить экологические налоги, субсидии
и регулятивные нормы на надлежащем уровне. Это не означает,
что невозможны подлинные «провалы рынка», ограничивающие
возможность даже «несовершенных» решений. Могут быть неко-
торые блага, предоставление которых просто-напросто невоз-
можно осуществлять в рамках процесса конкурентного откры-
тия. Однако идеи Хайека приводят к выводу, что по крайней мере
бремя доказательства должно сместиться в сторону тех, кто под-
держивает большую степень государственного вмешательства.
«Проблема стимулов»: теория общественного выбора
и провалы государства
В то время как работы Хайека поставили под сомнение теорию
провалов рынка, возникновение и развитие школы обществен-
ного выбора привлекло внимание к целому ряду других вопро-
сов. Аргументация Хайека против социализма не предполагала
никаких допущений насчет мотивации лиц, принимающих го-
сударственные решения, — например, ею не ставилась под сом-
нение идея, что политики и государственные служащие «движи-
мы заботой об интересах общества», и она сосредоточивалась
на «проблеме знания» при планировании в условиях сложной
реальности. Напротив, анализ общественного выбора отказал-
ся от жесткого допущения о мотивированности общественны-
ми интересами. Бьюкенен и Таллок (Buchanan and Tullock, 1962;
Бьюкенен и Таллок, 1997) возражали против «раздвоенного»
представления о человеческой деятельности, неявно присутст-
вующего в моделях провалов рынка, которое описывает людей
как действующих исходя из эгоистических интересов в контек-
сте коммерческого обмена, но в то же время приписывает им
мотивы, «учитывающие интересы других», как только речь за-
ходит о людях на политической арене. Тем временем Демсец
(Demsetz, 1969) доказывал, что теории провалов рынка впада-
ют в «ошибку нирваны» [nirvana fallacy]. Они сравнивают «не-
эффективность», возникающую в результате экстерналий и ин-
формационных проблем на рынке, с точно не определенной
альтернативой, в рамках которой, как предполагается изначаль-
но, таких проблем не существует. Согласно Демсецу, подход на

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 45
основе сравнения институтов требует анализа сильных и слабых
сторон «реальных», хотя и «несовершенных» институциональ-
ных альтернатив. Например, работа Коуза показывает, что рын-
ки «терпят провал», когда транзакционные издержки интерна-
лизации экстерналий посредством спецификации прав собст-
венности оказываются слишком велики (Coase, 1960; Коуз, 2007:
92—149). Однако работа Коуза демонстрирует и то, что такие
издержки существуют в условиях любых институтов (Dahlman,
1979; Medema, 1994). Таким образом, вопрос сводится к сравне-
нию относительных размеров транзакционных издержек в рам-
ках «несовершенных» рынков с теми транзакционными издер-
жками, которые возникают при «несовершенном» государст-
венном вмешательстве. Именно в этом контексте вирджинская
школа общественного выбора доказывает, что проблемы экстер-
налий и высоких транзакционных издержек, порождающие про-
валы рынка, могут быть еще более ярко выраженными в услови-
ях демократического политического процесса.
Теория общественного выбора признает, что передача от-
ветственности за коллективные блага из частного в обществен-
ный сектор не устраняет поведения по принципу «безбилетни-
ка» и, более того, может создавать еще более серьезные пробле-
мы, чем те, которые препятствуют функционированию частных
рынков (Buchanan and Tullock, 1962; Mitchell and Simmons, 1994;
Бьюкенен и Таллок, 1997). В частности, поскольку результаты
демократического процесса часто обладают свойством неисклю-
чаемости, люди могут в качестве «безбилетников» использовать
политические усилия других. Получение выгоды от политиче-
ского процесса требует коллективных действий, но чем больше
число людей, которые могут выиграть от такого действия или
нести связанные с ним издержки, тем больше стимулов для по-
ведения по принципу «безбилетника». Политические меры, ко-
торые приносят выигрыш относительно небольшому числу ак-
торов, могут оказываться привлекательными для хорошо орга-
низованных лобби, у которых сравнительно невысоки издержки
выявления и наказания «безбилетников». Напротив, меры, выго-
ды от которых рассредоточены среди больших групп, из-за высо-
ких издержек ограничения поведения по принципу «безбилетни-
ка» в ситуациях с большим числом участников не могут породить
организованной поддержки, пропорциональной количеству за-
интересованных людей (Olson, 1965; 1982; Tullock, 1994; Олсон,
1995; 2013). Соответственно политический процесс может быть

46 Часть I. Вызовы классическому либерализму
захвачен организациями, представляющими особые интересы,
и в частности отдельными группами производителей, которые
могут сосредоточить в руках своих членов монопольные приви-
легии и льготы, одновременно перекладывая издержки вовне, на
сегменты населения, не имеющие подобных организаций.
С позиций общественного выбора политический процесс
приводит к экстернализации издержек, поскольку люди голо-
суют за то, что будет оплачено другими (Mitchell and Simmons,
1994; Olson, 2000; Олсон, 2013). Доступ к выгодам, предоставля-
емым государством, является ресурсом «с открытым доступом».
В интересах каждого отдельного индивида поддерживать органи-
зации, лоббирующие политические меры, которые избиратель-
но приносят выгоды именно ему и при этом финансируются за
счет ресурсов, извлекаемых у электората в целом. Хотя с коллек-
тивной точки зрения может быть выгодным воспрепятствовать
такому рентоориентированному поведению, вряд ли кто-либо из
индивидов или групп прекратит его, поскольку добровольное са-
моограничение предоставит возможности для эксплуатации та-
кого индивида или группы менее щепетильными акторами. Ког-
да большинство акторов осознают эту логику, общественное
взаимодействие может трансформироваться из игры с положи-
тельной суммой в игру с нулевой и даже отрицательной суммой,
в рамках которой люди будут стремиться к получению эксплуата-
торского перераспределения благ за счет друг друга (Buchanan
andTullock, 1982; Tullock, 1994).
Связанные с коллективным характером благ проблемы, воз-
никающие в рамках политического процесса «на стороне спро-
са», дополняются порочными стимулами, воздействующими на
политиков и государственных служащих, которые обеспечивают
«предложение» политических мер. Поскольку политические ак-
торы не являются «претендентами на остаточный доход», могу-
щими получить личную прибыль от осуществления рационально-
го управления, у них имеется сравнительно мало стимулов к тому,
чтобы принимать долгосрочные решения, выгоды от которых
реализуются тогда, когда у власти будет находиться кто-то дру-
гой. Политики не могут принять решение держать, а потом про-
дать акционерные доли в управлении государственными служ-
бами, и вследствие этого у них могут быть стимулы вести себя
оппортунистически в собственных интересах либо в интересах
групп, пользующихся их покровительством, а не в интересах по-
литического сообщества в целом. Стимулы к производственной

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 47
эффективности еще больше подрываются монополистическим
характером политического процесса. В период между выборами
избиратели оказываются в рамках сценария, не оставляющего
им никакого выбора, поскольку имеющиеся у них возможности
избежать последствий предоставления низкокачественных услуг
чрезвычайно ограничены (Wholgemuth, 1999). Возможность по-
лучать доходы посредством принудительного налогообложения
создает «мягкие бюджетные ограничения», которые уменьша-
ют стимулы к тому, чтобы реагировать на запросы людей. Мяг-
кость этого ограничения может проявляться и в долгосрочной
перспективе, поскольку у граждан обычно имеется весьма огра-
ниченный набор политических конкурентов, из которых можно
выбирать. По сравнению с влиянием фирм на частных рынках
возможности политиков по навязыванию ограничительных кар-
телей оказываются гораздо большими, поскольку монополия на
применение силы, которой обладает государство, дает возмож-
ность тем, кто находится у власти, задавать условия политиче-
ской конкуренции.
«Новая теория провалов рынка:
вызов экономической теории информации
Вышеприведенная критика теории провалов рынка с позиций
классического либерализма имела своим результатом перео-
ценку интервенционистских выводов, доминировавших в по-
слевоенный период. С крахом централизованного планирова-
ния в Восточной Европе и более умеренных программ национа-
лизации отдельных отраслей в капиталистических демократиях
экономисты-теоретики пришли к выводу, что неоклассические
понятия, связанные с «рыночным социализмом», имеют ма-
ло отношения (если вообще имеют какое-то отношение) к су-
ждениям о сравнительных достоинствах альтернативных эко-
номических систем. Однако это признание не привело к при-
нятию выводов классического либерализма. Напротив, хотя
было признано, что в моделях всеохватывающей государствен-
ной собственности и планирования мало что заслуживает одо-
брения, теоретическое развитие в рамках неоклассической па-
радигмы к настоящему времени высветило совершенно новый
класс «провалов рынка», в связи с чем можно прийти к заключе-
нию, что на основании сравнительного анализа институтов мо-
жет быть обоснована целесообразность «смешанной» системы,

48 Часть I. Вызовы классическому либерализму
соединяющей частную собственность с широким государствен-
ным вмешательством.
Экономическая теория Стиглица и «новая» теория
провалов рынка
На переднем крае новых идей, которые хотя и подчеркивают
слабые стороны социалистических систем, но указывают так-
же и на неэффективность рынков, свободных от вмешатель-
ства государства, находится нобелевский лауреат Джозеф Сти-
глиц. Он оспаривает выводы, которые ранее делались на ос-
нове моделей Вальраса и Эрроу—Дебрё (Stiglitz, 1994). С одной
стороны, Стиглиц отвергает претензию рыночного социализ-
ма на то, что центральный планирующий орган может приме-
нять модель общего равновесия в качестве правила, на котором
должны основываться его решения. Согласно Стиглицу, «реаль-
ные» социалистические институты не обладают ни информаци-
ей, ни стимулами, необходимыми для достижения этого резуль-
тата. Однако он точно так же оспаривает релевантность моде-
ли общего равновесия для описания работы реальных рынков.
Те рынки, которые существуют в реальном мире, редко удовлет-
воряют, если вообще когда-нибудь удовлетворяют, условиям оп-
тимальности, сформулированным в теореме Эрроу—Дебрё, так
что эта модель не может служить оправданием классических ли-
беральных рецептов. То, что на самом деле нужно вместо нее —
это сопоставительный подход, который признает, что, хотя ин-
формация и стимулы, порождаемые рынками «в реальном мире»
имеют некоторые сильные стороны, эти рынки одновременно
страдают многими несовершенствами, требующим корректиру-
ющих действий со стороны правительства. Таким образом, Сти-
глиц ставит своей целью сформулировать принципы, которые
могут быть применены для определения надлежащей «комбина-
ции» между частными рынками и государственным регулирова-
нием (Stiglitz, 1994:25).
На протяжении всей своей работы Стиглиц подчеркивает,
что конкуренция играет важную роль в обеспечении стимулов,
побуждающих экономических акторов улучшать свои результаты,
и он объясняет провал социалистических экспериментов в Вос-
точной Европе слабостью стимулов, действовавших в отсутствие
конкурирующих сил. Он отвергает представление, согласно ко-
торому для эффективности конкуренции необходимо, чтобы она

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 49
проявлялась в форме поведения, пассивно реагирующего на це-
ны в условиях рынков, на которых имеется большое количест-
во продавцов и покупателей. Вторя Баумолю и тезису о «состяза-
тельных рынках» [contestable markets], Стиглиц признает, что да-
же тогда, когда на рынке имеется гораздо меньше игроков, чем
в условиях совершенной конкуренции, конкуренция в таких ас-
пектах, как качество и организационная структура, равно как
и ценовая конкуренция, может обеспечить дисциплинирующие
сдержки для производителей (Stiglitz, 1994; 112, 132).
Однако эта кажущаяся уступка классической либеральной
интерпретации обставлена двумя серьезнейшими оговорками.
Во-первых, Стиглиц доказывает, что выгоды от конкуренции не
обязательно обусловлены частной собственностью на производ-
ственные активы (1994:239). Например, правительство может
создать две соперничающие бюрократические структуры, кото-
рые будут конкурировать за финансирование и клиентуру, ими-
тируя частные рынки. Во-вторых, Стиглиц утверждает, что хо-
тя конкуренция благотворна в некоторых обстоятельствах, су-
ществуют ситуации иного рода, в которых она неэффективна.
В частности, существует большое количество сфер, где конкурен-
ция ограничивается эффектами естественной монополии. Хотя
в прошлом считалось, что такие монополии ограничиваются от-
раслями коммунальной инфраструктуры [public utilities], в ко-
торых издержки на физическую инфраструктуру, возникающие
при снабжении электроэнергией и предоставлении телекомму-
никационных услуг, приводят к тому, что в данной конкретной
местности предоставлять эти услуги может только один или не-
сколько производителей, Стиглиц утверждает, что эти эффекты
распространены гораздо шире. Они особенно ярко выражены,
доказывает он, в секторах, требующих больших затрат на иссле-
дования и разработки, и там, где имеет место возрастающая от-
дача при росте масштабов производства (Stiglitz, 1994: 140—145).
Приведенные выше аргументы были поддержаны Брайаном
Артуром и Полом Дэвидом, которые сосредоточились на тен-
денции к созданию монополий, якобы присущей рынкам в отра-
слях, «основанных на знании», страдающих от сетевых экстерна-
лий и эффектов «привязки» [lock-in] (см, например, David, 1985).
Согласно этой точке зрения, когда выгоды, получаемые инди-
видом от потребления некоего блага или услуги, увеличивают-
ся с ростом количества других индивидов, которые потребляют
тот же самый продукт (как это, например, имеет место в случае

50 Часть I. Вызовы классическому либерализму
компьютерного программного обеспечения или телефонных се-
тей), то может возникать концентрация экономической власти,
никак не связанная с характеристиками предоставляемых благ.
Решающую роль играет только то, что при превышении опреде-
ленного порога люди начинают делать выбор в пользу данного
продукта на основании одного лишь количества других потреби-
телей, уже включенных в соответствующую «сеть», а не на осно-
ве превосходства продукта как такового. В такой ситуации конку-
ренция не будет отбирать наилучшие продукты, а будет находить-
ся под влиянием случайных обстоятельств, например того, какой
продукт первым закрепился на соответствующем рынке.
Для того чтобы дать теоретическое обоснование для макро-
экономических предположений в кейнсианском духе, касающих-
ся склонности рынков к проявлению «негибкости» в ходе чере-
дующихся всплесков оптимизма и пессимизма, аргументы, свя-
занные с эффектами «привязки» и зависимостью от прошлых
траекторий, были также проинтерпретированы по-новому (см.,
например, Hill, 2006; Akerlof and Shiller, 2009; Акерлоф и Шиллер,
2010). Согласно этой точке зрения, рынки в условиях неопреде-
ленности проявляют ярко выраженную тенденцию к доминиро-
ванию в них «иррациональных» форм поведения, демонстриру-
ющих слабую связь с лежащими в основании экономическими
«фундаментальными показателями», в качестве реакции на нео-
жиданные события или «шоки». Вместо того чтобы производить
рациональные расчеты по поводу вероятного успеха инвестиций,
люди подпадают под доминирование «стадного инстинкта», ког-
да во время восходящей фазы конъюнктуры люди инвестируют
в акции или недвижимость просто потому, что все другие дела-
ют это, а в нисходящей фазе они ликвидируют инвестиции вслед-
ствие коллективного пессимизма по поводу перспектив будущих
доходов. Если государство не вмешается с целью регулирования
этих ожиданий посредством различных макроэкономических
стимулов (например, регулируя финансовые рынки, повышая
налоги во время бума, а во время спада вводя фискальное стиму-
лирование, такое как снижение налогов и увеличение государст-
венных расходов), то нерегулируемые рынки если и проявят не-
кую тенденцию к эффективной координации ресурсов, то лишь
по чистой случайности.
С точки зрения новой теории провалов рынка, раз класси-
ческие либералы преувеличивают роль конкуренции, то они
преувеличивают и роль системы цен. Этот вывод получается из

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 51
подчеркивания смещенного характера стимулов в условиях не-
нулевых издержек получения информации. Согласно Гроссману
и Стиглицу (Grossman and Stiglitz, 1976), информация никогда не
бывает полной, поскольку ее получение связано с издержками —
но в ситуации, когда решение о приобретении дополнительных
сведений обладает признаками коллективного блага, может быть
недостаточно стимулов к тому, чтобы добывать «оптимальное»
количество информации. При социализме у плановиков в цент-
ре может быть недостаточно стимулов к тому, чтобы добывать
необходимую информацию, поскольку они не могут получить от
этого достаточно большого выигрыша лично для себя — выиг-
рыш получает общество в целом. Но информационные аргумен-
ты, выдвинутые Хайеком в пользу децентрализованной системы
ценообразования, аналогичным образом подвергаются сомне-
нию. Аргумент Хайека в интерпретации Гроссмана и Стиглица
состоит в том, что цены, порождаемые рынком, представляют
собой «достаточные статистики», на основе которых рынки мо-
гут эффективно координироваться (Grossman and Stiglitz, 1976:
246; Stiglitz, 1994: Chapter 3). Согласно такому прочтению Хай-
ека, людям не нужно иметь никакой информации об экономике
в целом, потому что система цен, находясь в равновесии, транс-
лирует полную информацию всем участникам рынка в косвен-
ной форме. Однако, утверждают Гроссман и Стиглиц, если рын-
ки передают такое количество информации, то ни у кого не будет
стимула добывать какую-либо информацию самостоятельно. Ха-
ейковские рыночные цены обладают характеристиками коллек-
тивного блага, которые позволяют людям пользоваться «без би-
лета» усилиями других, наблюдая цены и получая бесплатно то,
что в противном случае пришлось бы искать и добывать (Gross-
man and Stiglitz, 1976: 246-247; Stiglitz, 1994: Chapter 3). Систе-
ма цен может действовать только тогда, когда участники обме-
на имеют возможность скрывать информацию от других участни-
ков, и поэтому цены представляют собой «зашумленный сигнал».
Из этого Гроссман и Стиглиц делают вывод, что децентрализо-
ванные системы ценообразования не могут достичь полного рав-
новесия без корректирующих действий государства.
Вдобавок к проблемам, вызывающимся наличием у цен
свойств экстерналий, Стиглиц (Stiglitz, 1994: 35) подчеркивает
дополнительные провалы рынка, отражающие асимметрию ин-
формации. В то время как данное Хайеком описание цен под-
черкивает их роль в трансляции меняющихся характеристик

52 Часть I. Вызовы классическому либерализму
редкости ресурсов, Стиглиц полагает, что цены представляют
собой контрольно-измерительный прибор весьма низкого каче-
ства. Если задача рынков — эффективно сигнализировать потре-
бителям о качестве, то товары, продающиеся по более высоким
ценам, должны быть лучшего качества, чем их более дешевые
эквиваленты. Однако, взяв за основу работу Акерлофа (Akerlof,
1970), Стиглиц высказывает мнение, что если одна из сторон
рынка не обладает достаточной информацией, то это соотноше-
ние не выдерживается. Когда покупатели не имеют возможности
оценить качество продаваемых товаров, они будут предлагать бо-
лее низкие цены, отражающие риск того, что приобретенный
товар окажется плохого качества. Но когда цены, на которые со-
гласны будущие потребители, оказываются более низкими, это
уменьшает готовность продавцов высококачественных товаров
выставлять их на продажу. Таким образом, на рынке с асимме-
тричной информацией плохие товары вытесняют хорошие. Ана-
логичная проблема «отрицательного отбора» возникает на сто-
роне предложения в контексте рынков страхования. В данном
случае продавцы не могут различить покупателей полисов с низ-
кими и высокими рисками, и для того, чтобы компенсировать по-
тенциальные эксцессы потребителей с высокими рисками, они
запрашивают высокие цены. В результате потребители с низки-
ми рисками обнаруживают, что им очень трудно найти страхо-
вые продукты, которые отражали бы в ценах действительный
уровень риска, который эти потребители представляют.
Хотя подход Стиглица признает слабости социализма, он мо-
жет быть использован для обоснования гораздо большей роли
государства, чем признавалась «первой волной» теорий прова-
лов рынка (Stiglitz, 1994: 42—43). Хотя послевоенная неокласси-
ческая теория утверждала, что социалистическая система, при-
меняющая правила ценообразования на основе предельных из-
держек, может достичь таких же результатов, как и рыночная
система, она одновременно придерживалась позиции, согласно
которой лишь на ограниченном числе рынков, на которых кон-
куренция наиболее далека от совершенной или где велики внеш-
ние эффекты, государственное вмешательство может на самом
деле достичь лучших результатов, чем рынок. Напротив, вывод
из аргументации Стиглица состоит в том, что «провалы рынка»
широко распространены везде, где применяется система цен,
и что государственное вмешательство может, по крайней мере
в принципе, повысить эффективность в значительных сегментах

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 53
экономики. Так, государства должны проводить активную анти-
монопольную политику на рынках, где имеют место экономия
на масштабе производства и сетевые эффекты; они должны вво-
дить схемы налогообложения и субсидирования для улучшения
информационных функций цен; и должно применяться широко-
масштабное регулирование секторов, пораженных асимметрией
информации, включая здравоохранение, страхование и банков-
ское дело. В этом смысле аргументация Стиглица представляет
собой, вероятно, наиболее изощренное экономическое оправда-
ние современного регуляторного государства.
Классический либерализм против «новой»
экономической теории провалов рынка
Стиглиц и его коллеги претендуют на то, что они разработали
важные инновации, ставящие под сомнение релевантность мо-
дели Эрроу—Дебрё для выработки политики и отдающие пред-
почтение подходу, основанному на сравнительном анализе ин-
ститутов. Однако при внимательном ознакомлении с их аргу-
ментацией обнаруживается, что исходные допущения модели
общего равновесия по-прежнему играют роль нормативного
стандарта, на основе которого рекомендуется та или иная поли-
тика. Это особенно хорошо видно при обсуждении «провалов
рынка». Если модель Эрроу—Дебрё является нереалистичным
критерием для вынесения сравнительных суждений об инсти-
туциональных режимах, то такие понятия, как «несовершен-
ная конкуренция», «естественная монополия» и «экстерналии»
должны быть заново определены. Но Стиглиц обычно характе-
ризует монополии и проблемы, возникающие из-за неполной
и асимметричной информации, как «провалы рынка» именно
потому, что они приводят к отклонению от условий, заложен-
ных в равновесии Эрроу—Дебрё. Заявлять, что условия общего
равновесия не могут существовать в «реальном мире», но при
этом настаивать на суждении, что рынки «терпят провал», ког-
да они не удовлетворяют этим самым критериям, значит прояв-
лять непоследовательность. Разумеется, можно утверждать, что
рынки «терпят провал», если выносить суждение о них на осно-
ве неких альтернативных критериев, но Стиглиц ничего тако-
го не разрабатывает и не удосуживается объяснить, каким имен-
но образом его предложения по поводу государственного вмеша-
тельства позволяют преодолеть проблемы, возникающие из-за

54 Часть I. Вызовы классическому либерализму
отсутствия знания и несовершенства стимулов. С точки зрения
классического либерализма сами по себе претензии Стиглица
на то, что он предложил подход, основанный на сравнительном
анализе институтов, не удовлетворяют критериям, предъявляе-
мым к робастной политической экономии.
Непонимание конкуренции
Рассмотрим сначала «несовершенную» конкуренцию и пробле-
му «естественных монополий». Стиглиц пишет: «Новый взгляд
позволяет увидеть, что рынки могут быть неэффективными,
а прибыль может быть ненулевой. Существует потенциальное
поле деятельности для конкурентной политики, которая однов-
ременно ограничивает прибыли и повышает эффективность.
Новый взгляд подчеркивает важность скорее несовершенной
конкуренции, чем монополии... Он утверждает, что на большин-
стве рынков в современной промышленно развитой экономике
конкуренция является ограниченной, но потери в благосостоя-
нии от ограниченного характера конкуренции могут оказаться
намного большими, чем считалось прежде» (Stiglitz, 1994: 128).
Учитывая, что Стиглиц отрицает релевантность модели Эр-
роу—Дебрё по отношению к «реальному миру», совершенно непо-
нятно, почему он вообще считает проблемой тот факт, что «при-
быль может быть ненулевой». С позиции, представленной Хайе-
ком, из-за распределенного и неравномерного характера знания
и из-за необходимости обучения величина прибыли (и убытка)
едва ли вообще когда-либо бывает нулевой. Если представление
об общем равновесии не помогает понять то, как действует «ре-
альная конкуренция» в качестве процедуры открытия, то нео-
чевидно, почему объектом государственного регулирования и/
или государственной собственности должны выступать имен-
но отрасли, в которых имеет место выгода от увеличения мас-
штаба производства или эффекты естественной монополии. Ка-
ким образом лица, определяющие политику, будут отличать при-
были, которые отражают естественномонопольные эффекты
и прочие «несовершенства», от прибылей, отражающих лучшее
предпринимательское предвидение? Особенности этих секторов
не допускают возникновения чего-либо, хоть отдаленно напо-
минающего совершенно-конкурентную структуру. Однако с по-
зиции, представленной Хайеком, это не обязательно означает,
что конкуренция неэффективна, и Стиглиц это признает. Хайек

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 55
отмечает: «Путаница между объективными условиями ситуации
и характером человеческой реакции на нее, похоже, скрывает от
нас то существенное обстоятельство, что конкуренция тем важ-
нее, чем сложнее или «несовершеннее» объективные условия,
в которых ей приходится действовать. Действительно, отнюдь
не считая конкуренцию полезной только тогда, когда она «совер-
шенна», я склонен утверждать, что она нигде так не необходима,
как в тех сферах, где характер товаров или услуг в принципе не
дает возможности создать совершенный рынок в теоретическом
смысле» (Hayek, 1948e: 103;Хайек, 2011: 124).
Например, в случае локальных или региональных естест-
венных монополий, таких как водо- и электроснабжение, может
оказаться так, что необходимая единица конкуренции является
иной. Конкуренция может существовать не в виде покупателей,
сталкивающихся с набором конкурирующих продавцов в опре-
деленной местности или регионе, а в виде конкуренции между
местностями и регионами с их разными «монопольными» по-
ставщиками. Конкуренция может происходить в тот момент, ког-
да люди «голосуют ногами» за ту или иную местность или реги-
он, где они изъявляют желание жить. Это с неизбежностью оз-
начало бы, что при покупке таких услуг «в нагрузку» продается
больше других услуг, чем в случае других рынков, и конкуренция
может быть относительно менее эффективной. Однако альтер-
нативой такому «несовершенству» является не большая конку-
ренция, а прямая государственная собственность или централи-
зованное назначение цен, которые могут еще больше сократить
сферу конкуренции.
Стиглиц настаивает на том, что, поскольку локальные или ре-
гиональные инфраструктурные компании могут быть переданы
в руки соответствующих органов власти и не быть едиными «на-
ционализированными» концернами, конкуренция может быть
сохранена в условиях государственной собственности. Однако
такое утверждение по необходимости исходит из посылки, что
территориальные пределы естественной монополии могут быть
установлены до того, как начнет действовать частный рынок. Без
рынка, на котором существует потенциал для входа новых участ-
ников и где более эффективные фирмы могут вытеснять кон-
курентов из бизнеса, действительный масштаб эффектов «ес-
тественной монополии» обнаружен быть не может. Для того
чтобы получить результаты, сопоставимые с результатами функ-
ционирования частного рынка, государственные поставщики

56 Часть I. Вызовы классическому либерализму
коммунальных услуг должны быть подвергнуты угрозе конкурент-
ного входа частных поставщиков на рынок и риску банкротст-
ва. Однако, как признает и сам Стиглиц, в условиях государствен-
ной собственности (даже если речь идет об органах публичной
власти самого нижнего, местного уровня) вход на рынок новых
участников, стремящихся бросить вызов естественным монопо-
листам, часто бывает запрещен (Stiglitz, 1994: 81). Еще более важ-
но то, что если должна допускаться возможность банкротства ин-
фраструктурных компаний, то трудно понять, почему соответст-
вующие риски должны нести налогоплательщики, а не частные
инвесторы. И что тогда остается от утверждения, что в данном
случае имеется поле деятельности для государственного вмеша-
тельства с целью «увеличения эффективности»?
Необходимо подчеркнуть, что государственная собственность
может подавлять технологические инновации, подрывающие ес-
тественные монополии. В условиях частной собственности появ-
ление большой прибыли может сигнализировать о потребности
в инвестициях в новые технологии, которые могут ослабить суще-
ствующие монопольные эффекты. Именно таким образом, по-ви-
димому, были разрушены монополии в сфере телекоммуникаций
с появлением новых цифровых и спутниковых технологий. В све-
те этого большие расходы на исследования и разработки, которые
Стиглиц считает барьерами, порождающими монополии, часто
служат средствами конкуренции, необходимыми для отражения
атак со стороны соперников, применяющих инновации. Напри-
мер, существуют доказательства того, что непропорционально
большая часть инноваций происходит в относительно меньших
фирмах, которые затем вырастают в значительно большие по ве-
личине концерны, способные бросить вызов действующим про-
изводителям (Mathews, 2006: Chapter 2). Там, где «барьеры для
входа» представляют собой действительные издержки, связан-
ные с запуском стартапов или получением информации, а не на-
вязываемые государством ограничения на торговлю и обмен, они
сами по себе не являются источником «провалов рынка». Капи-
тальные издержки и время, потребное для приобретения управ-
ленческого опыта и распространения в обществе знания о пред-
приятии или о новой технологии, представляют собой реальные
издержки, которые отражают либо подлинную редкость благ, ли-
бо издержки, уже понесенные существующими производителя-
ми. Этих издержек нельзя избежать с помощью государственных
мер, их можно лишь перераспределить в пользу менее успешных

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 57
фирм за счет более успешных. Если потенциальные новые участ-
ники рынка не могут позволить себе понести издержки конкурен-
ции с существующими производителями, то это свидетельствует
о том, что вход на рынок неприбылен и не должен происходить.
Большинство новых фирм в начальный период работают с убыт-
ком, но те, кому удалось найти действительную рыночную нишу,
впоследствии компенсируют эти убытки более высокой доходно-
стью. Вследствие этого нет никаких оснований для субсидирова-
ния вновь создаваемых фирм государством или предоставления
им иных привилегий за счет уже существующих участников рын-
ка (O'Driscoll and Rizzo, 1996: 152).
Эти соображения, вытекающие из позиции Хайека, являют-
ся одновременно аргументами против претензии Стиглица на то,
что, предоставляя соперничающим бюрократическим органам
внутри государственного сектора автономию в принятии реше-
ний, государство может достичь не худших результатов, чем част-
ная конкуренция. Такого рода предложения лишь перемещают
«проблему знания», с которой сталкивается централизованное
планирование, на другой уровень. Субъекты централизованного
планирования (государственные служащие и политики) не мо-
гут знать, каково оптимальное количество конкурирующих орга-
нов и кто должен быть участником конкуренции в том или ином
конкретном случае — это те самые факты, которым должна быть
предоставлена возможность выявиться в ходе процесса, идуще-
го «снизу вверх», когда множество разных индивидуальных и ин-
ституциональных инвесторов поддерживают за свой счет мно-
жество разных капитальных проектов и организационных форм,
в отношении которых потребители принимают решения, к ко-
му из них прийти и от кого уйти. Для того чтобы порождать ана-
логичный «процесс открытия», государственным предприятиям
потребуется свобода устанавливать по своему усмотрению цены
и условия занятости, возможность реинвестировать прибыли ту-
да, куда они сочтут целесообразным, и право поглощать или поку-
пать соперничающие организации без получения разрешения со
стороны центральной иерархии. Они также должны будут стал-
киваться со входом на рынок конкурирующих фирм, финанси-
руемых какими-либо из множества потенциальных инвесторов,
и с угрозой банкротства. Таким образом, аргументация Стигли-
ца уязвима для давления с двух сторон. Чем большая автономия —
право покупать, продавать и инвестировать по собственному же-
ланию — предоставляется государственным предприятиям, тем

58 Часть I. Вызовы классическому либерализму
больше они приобретают полномочий, характерных для частных
предприятий, и тем более убедительными становятся аргументы
в пользу их непосредственной приватизации. Однако чем мень-
ше автономии предоставляется государственным предприятиям,
тем больше они подчиняются политическому контролю со сторо-
ны разных уровней государственного управления и тем с больши-
ми шансами они окажутся обременены проблемами, характерны-
ми для системы централизованного планирования.
«Привязка», зависимость от прошлой траектории
и макроэкономические провалы
Пример сетевых отраслей, таких как компьютерное программ-
ное обеспечение, демонстрирует целый ряд новых проблем, свя-
занных с представлениями Стиглица о конкуренции. Эмпири-
ческие и теоретические основы тезиса о «привязке» были под-
вергнуты критике Лейбовицем и Марголисом (Leibowitz and
Margolis, 1990, 1994). Используя данные об отраслевой струк-
туре и результаты исследований руководств для пользовате-
лей, они выяснили, что существование случаев, когда «привяз-
ка» уничтожает эффективную конкуренцию, ничем не подтвер-
ждено, зато имеются многочисленные свидетельства того, что
потребители делают выбор отнюдь не в пользу продуктов, к ко-
торым они «не привязаны». В «наихудших» сценариях потреби-
тели могут не иметь четко выраженных предпочтений в пользу
того или иного продукта, и при этом мнение профессионалов по
поводу достоинств последних может резко разделиться, как это
имеет место в широко известных случаях вроде выбора между
форматами клавиатуры QWERTY и DVORAK. Хотя на этих рын-
ках существуют сетевые эффекты, у предпринимателей остается
возможность инициировать создание новых сетей или нишевых
сетей для особых подмножеств потребителей, и эти сети могут
впоследствии свести на нет преимущества существующих сетей.
Но даже если бы свидетельства существования «провалов
рынка» в вышеупомянутых случаях получили подтверждение, со-
вершенно неочевидно, что при переходе к политическим реко-
мендациям из этого вытекали бы интервенционистские выво-
ды. Нормативный вывод из тезиса о сетевых экстерналиях со-
стоит в том, что государство должно «замедлять работу рынка»,
чтобы сохранять разнообразие продуктов и не допускать «при-
вязки» людей к продуктам более низкого качества. Однако эти

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 59
доводы основаны на бездоказательном предположении, что ли-
ца, определяющие политику, могут знать, в какой момент следу-
ет «замедлить работу рынка» и какой именно «степени разноо-
бразия» нужно достичь. Тезис о сетевых экстерналиях увиливает
от ответа на вопрос, каким образом может быть оценена вероят-
ность того, что политическая мера сама может быть тем самым
«случайным событием» или «стечением обстоятельств», которое
привяжет общество к худшей траектории (Lewin, 2001). Если зна-
ние, необходимое для того, чтобы избежать «привязки», уже до-
ступно в готовом виде, то участники рынка также могут получить
к нему доступ и проблема не может возникнуть. Если же соответ-
ствующая информация не доступна ни одной конкретной группе,
то конкурирующие идеи должны быть подвергнуты сравнитель-
ной проверке. Аргумент в пользу рыночной экономики основан
на представлении, что предприниматели не обладают полной
информацией и, чтобы имело место обучение, различающие-
ся между собой интерпретации экономической среды должны
быть подвергнуты проверке. Нет гарантий того, что этот про-
цесс приведет к наиболее «эффективным» результатам, но сто-
ронники теории «провалов рынка», выступающие за государст-
венное вмешательство с целью противодействия эффекту «при-
вязки», не приводят никаких оснований для предположения, что
вмешательство, которое само по себе является монополистиче-
ским, «скорректирует» ошибки, о которых идет речь.
Аналогичные аргументы применимы в контексте кейнсиан-
ских макроэкономических приложений тезиса о зависимости
от прошлой траектории. Хотя рыночные акторы часто бывают
иррациональны и их поведение может порождать спекулятив-
ные пузыри и крахи, из этого не следует, что действия государ-
ства могут исправить эти «несовершенства». Напротив, есть се-
рьезные основания считать, что люди, определяющие политику,
точно так же могут быть подверженными дефициту информации
и могут впадать в иррациональный энтузиазм или пессимизм1.
1 По-видимому, в период 2008—2010 годов правительства всех крупней-
ших демократических стран втянулись именно в такие панические меры
в ответ на финансовый кризис, последовавший за так называемым пузы-
рем «субстандартных» ипотечных кредитов — пузырем, в отношении кото-
рого есть основания считать, что он был вызван десятилетним периодом
исключительно мягкой денежной политики, проводившейся центральны-
ми банками. С другой стороны, делавшиеся министерством финансов США
апокалиптические заявления по поводу необходимости «беспрецедентного

60 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Более того, они могут даже с большей вероятностью демонстри-
ровать такое поведение благодаря мажоритарной природе про-
цесса формирования государственной политики. Хотя «стадный
инстинкт» может быть очень сильным, рынки — именно пото-
му, что они не основаны на коллективных действиях и правиле
принятия решений большинством, — могут оказаться в гораздо
меньшей степени подвержены процессам, порождающим зави-
симость от прошлой траектории. Наиболее успешные рыноч-
ные трейдеры — это те, кто «обыгрывает рынок», продавая, ког-
да все покупают, и наоборот, причем именно решения, принима-
емые этими немногочисленными предпринимателями вопреки
рыночному тренду, со временем могут приводить к процессу кор-
ректировки, который сближает ожидания с фундаментальны-
ми экономическими реалиями. Напротив, в контексте публич-
ной политики те, кто хотел бы следовать траектории, предпо-
читаемой меньшинством, не имеют такой возможности, потому
что, прежде чем будет осуществлена смена направления, требу-
ется поддержка большинства. В такой ситуации если большинст-
во (будь то большинство избирателей или большинство «экспер-
тов» по политическим мерам) следует иррациональному» курсу,
у инакомыслящих имеется сравнительно меньше возможностей
для таких действий, которые могли бы подтолкнуть к последую-
щей коррекции. Нельзя исключить возможность «системного»
провала рынка, когда все важнейшие игроки — такие как банки
и институциональные инвесторы — делают одни и те же ошиб-
ки, но возможность такого провала может быть увеличена, если
преобладающее мнение большинства подкреплено силой закона
(Friedman, 2009).
Благодаря неопределенности и неполной информации ма-
кроэкономические колебания могут быть неустранимой харак-
теристикой рыночной экономики, но с хайекианской точки
зрения эти колебания лишь усиливаются централизованными
вмешательства» в рынок закладных, похоже, еще больше усиливали общую
финансовую панику. А с третьей стороны, после того как критическая мас-
са лиц, определяющих политику, публично поддержала это вмешательство,
многие другие последовали этому примеру, вероятно, опасаясь, что их ста-
нут изображать как сторонников «ничегонеделания». Здесь нет возможно-
сти давать дальнейшие комментарии по поводу вероятных последствий этих
мер, но, по крайней мере, то, как политики отреагировали на эти события,
по-видимому, хорошо иллюстрирует тезис, что проявления «стадного ин-
стинкта» вовсе не ограничиваются рынками.

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 61
действиями государства. Хотя участники рынка, стремясь спра-
виться с неопределенностью, могут следовать «стадным» конвен-
циям, в условиях «свободного рынка» эти конвенции возникают
через децентрализованный процесс проб и ошибок, в котором те
акторы, которые нарушают эти конвенции и изменяют деловые
практики в соответствующем направлении, могут получить при-
быль. Напротив, хотя лица, определяющие политику, такие как
министры финансов и руководители центральных банков, в со-
стоянии воздействовать на работу рынков — путем контроля над
денежной массой, установления процентных ставок, регулирова-
ния финансовых продуктов и раздувания государственных расхо-
дов, — эти централизованные действия не подвержены одновре-
менной конкуренции со стороны соперничающих агентов, и их
успех либо провал в том, что касается соответствия субъектив-
ных интерпретаций фундаментальным условиям, не может быть
оценен на основе подсчета прибылей и убытков (Butos and Кор-
pl, 1997; Butos, 2003; O'Driscoll and Hoskins, 2006). В этой связи
очень важно, что многие серьезные ситуации финансовой нес-
табильности совпадают во времени не с периодами laissez faire,
а с периодами усиливающегося движения к централизации ре-
гулирования сферы финансов и денег. Например, Федеральная
резервная система США была создана для преодоления предпо-
лагаемых «недостатков» децентрализованной системы частных
«клиринговых» ассоциаций, существовавшей в XIX веке. Одна-
ко, оказавшись неспособной выполнить свою ключевую задачу
предоставления ликвидности во время банковских «кризисов»,
она была вынуждена «дирижировать» самой тяжелой депрессией
в истории страны (Butos and Koppl, 1997; Butos, 2003; O'Driscoll
and Hoskins, 2006).
Недавние события также могут служить подтверждением
правильности приведенного анализа. Мировой финансовый
кризис 2008 г., как может быть доказано, стал следствием серии
предшествующих интервенций со стороны государства, кото-
рые увеличивали потенциал системного краха финансовых рын-
ков (Friedman, 2009). К их числу относятся: решение монополь-
ных центральных банков поддерживать процентные ставки на
уровне гораздо более низком, чем было оправдано действитель-
ным уровнем частных сбережений, причем на протяжении дли-
тельного времени (Gjerstad and Smith, 2009); регуляторное и фи-
скальное стимулирование поддерживаемых государством ипотеч-
ных компаний к смягчению условий выдачи кредита на покупку

62 Часть I. Вызовы классическому либерализму
жилья семьям с низкими доходами (Wallison, 2009); нормы регу-
лирования капитала, исполнение которых обеспечивалось на
международном уровне, побуждавшие банки секьюритизировать
рискованные закладные (Jablecki and Machaj, 2009); и создание
защищенных законом монополий в бизнесе, связанном с оцен-
кой кредитных рейтингов, так что финансовый успех и репута-
ция рейтинговых агентств определялись не качеством оценки
ими рисков, а фактически полной защищенностью от конкурен-
ции (White, 2009). В каждом из этих случаев гомогенизирующий
эффект централизованно принимаемых мер мог привести к по-
вышению системных рисков. Сам смысл таких мер состоит в том,
чтобы уменьшить гетерогенность поведения, которую в против-
ном случае демонстрировали бы рассредоточенные центры пол-
номочий по принятию решений, совокупность которых и состав-
ляет рыночную экономику1. Данный аргумент не подразумевает,
что системный «провал рынка» не сыграл никакой роли в кризи-
се, но такой провал мог быть в значительной степени усилен сис-
темными провалами в структуре централизованно определяемой
денежной и регуляторной политики2.
1 Это не значит, что государственное регулирование устраняет всякую ге-
терогенность. Например, в случае банковской отрасли существуют доказа-
тельства того, что значительное число организаций старались избегать без-
ответственных практик в кредитовании, предпочитая более консерватив-
ный подход (Friedman, 2009: 153—154). Главная мысль здесь состоит в том,
что государственное регулирование сокращает диапазон этого разнообра-
зия. Гомогенизирующее воздействие особенно сильно проявляется в тех
случаях, когда регуляторное предписание требует на законных основаниях
выполнения конкретного вида действия, но оно существенно и тогда, когда
регуляторная норма хотя и не предписывает определенного поведения, но
поощряет акторов к «стадным реакциям». Явления последнего рода, по-ви-
димому, особенно заметны в сфере бизнеса по составлению кредитных рей-
тингов, где наделение финансовыми регуляторами малого числа рейтинго-
вых агентств привилегированным статусом побудило большое количество
финансовых институтов исходить из предположения, что кредитные рей-
тинги, назначаемые этими организациями, не должны вызывать никаких
сомнений (Friedman, 2009; White, 2009).
2 Критикуемую здесь позицию не спасает аргумент, подобный приводи-
мому Стиглицем (Stiglitz, 2009), что финансовому кризису способствовало
господство «консервативной идеологии», поощряющей образ мышления
в духе laissez faire среди регуляторов, и «вседозволенность» на финансовых
рынках. С одной стороны, утверждение, что финансовые рынки были «не-
регулируемыми», не соответствует действительности. Скорее можно утвер-
ждать, что финансовый кризис был следствием «зарегулированности» в од-
них сферах, вроде законодательной защиты от конкуренции, предостав-
ленной рейтинговым агентствам, и «недорегулирования» в других сферах,

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 63
Непонимание роли цен
Неспособность понять значение «проблемы знания», о чем сви-
детельствуют взгляды Стиглица на конкуренцию и сети, отража-
ется также и на его анализе системы цен. Предположение, что
рынки ведут к недопроизводству информации, поскольку цены
позволяют акторам бесплатно пользоваться данными, получе-
ние которых требует издержек, исходит из неверного понима-
ния природы «проблемы знания». Гроссман и Стиглиц (Gross-
man and Stiglitz, 1980) мыслят прибыль как вознаграждение за
сопряженное с издержками нахождение информации, а пробле-
му «неполной» информации связывают с отсутствием стимулов
к добыванию дополнительного знания, про которое, тем не ме-
нее, «известно», что оно в принципе доступно. В модели «раци-
ональных ожиданий» исключена возможность ошибки в чистом
виде. Предполагается, что все возможные ошибки уже предвиде-
лись, но было сочтено, что издержки на то, чтобы их избежать,
не окупятся. Этот подход отражает более общую тенденцию нео-
классических теорий моделировать проблемы неопределенно-
сти и неполной информации в терминах теории вероятностей.
Ввиду этого акторы оказываются способны при принятии тех
или иных своих решений приписывать вероятности набору воз-
можных рыночных исходов. Однако для Хайека главная функ-
ция сигналов в виде прибыли и убытка заключается в том, чтобы
оповещать участников рынка о непредвиденных возможностях
например, ослабления ограничений на кредитование домохозяйств с низ-
кими доходами. С другой стороны, представим себе, что идеология облада-
ет таким большим влиянием, как утверждает Стиглиц. Нет никаких основа-
ний для веры в то, что если бы регуляторы находились под влиянием интер-
венционистской или «социал-демократической» идеологии, то вероятность
«системного провала» была бы меньше. Фундаментальная проблема, с кото-
рой сталкиваются такого рода регуляторы, состоит в том, чтобы в условиях
неопределенности и неполного знания принять решение о том, какое имен-
но регуляторное вмешательство будет наиболее эффективным. В отсутствие
конкурентного процесса, который дал бы возможность сравнительной про-
верки на практике соперничающих моделей регулирования, введение силой
закона одного конкретного набора регулирующих норм увеличивает шансы
системного провала в случае, если внедрена неверная модель. Довод в поль-
зу «свободных рынков» состоит не в том, что не должно быть никакого регу-
лирования и акты обмена должны происходить в институциональном вакуу-
ме, а в том, что должна существовать конкуренция между разными стандар-
тами регулирования. Монопольный контроль над моделью регулирования
не исключает возникновения в будущем системных провалов, он увеличива-
ет вероятность такого провала.

64 Часть I. Вызовы классическому либерализму
и обстоятельствах — это проблема «радикального незнания», ко-
торая не может быть описана моделью рационального «поиска»
(Lavoie, 1985; Kirzner, 1992; Thomsen, 1992; Boettke, 1997). Набор
вариантов, которые может выявить рыночный процесс, и адап-
тационных действий, которых эти варианты могут потребовать,
не может быть проанализирован с помощью вероятностей. Дело
не только в том, что акторы не знают, какая из «данного» множе-
ства возможностей реализуется в будущем, а еще и в том, что са-
мо множество неограниченно и потому не может быть известно
(O'Driscoll and Rizzo, 1996: 4).
В рамках этого контекста знание того типа, который инте-
ресует Хайека, состоит из неявных «суждений» и субъективных
«догадок», имеющихся у акторов в отношении потенциальных
возможностей и возникающих на основе «опыта» работы в кон-
кретном бизнесе или профессии. Хайековская «проблема зна-
ния» относится также к предпринимательскому воображению,
когда, столкнувшись с одним и тем же набором данных, одни ак-
торы видят открывающиеся возможности, а другие не видят ни-
чего. Именно неспособность «собрать» и централизовать ин-
формацию такой природы, независимо от того, какие при этом
есть стимулы, поощряющие «поиск», может объяснять относи-
тельную неудачу социалистических экономических систем. Зна-
ние такого рода находится в умах индивидов, воплощено в куль-
турных практиках и процедурах различных организаций и в их
приемах работы. Это знание не сталкивается с проблемой «без-
билетника», поскольку оно в любом случае является «бесплат-
ным» для тех, кто им обладает.
В соответствии с хайековским пониманием система цен
функционирует в условиях, для которых с неизбежностью ха-
рактерно неравновесие, потому что знание рассредоточено
среди конкурентов неравномерным и неравным образом и не
является мгновенно доступным для всех. Именно реагируя на
частное восприятие рыночных возможностей, предпринима-
тельские действия выступают двигателем процесса обучения
по мере того, как сигналы, получаемые в форме прибыли, и из-
менения в ценовых данных распространяются по взаимно пе-
ресекающимся полям зрения соседствующих друг с другом ры-
ночных акторов. Эти процессы происходят пошагово, малы-
ми приращениями, поскольку реагирование требует времени,
и каждый предприниматель или фирма, включенные в соответ-
ствующую цепочку событий, отличаются друг от друга в своих

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 65
оценках и способах реагирования на новые ситуации и меняю-
щиеся данные. Хотя акторы могут учиться у своих конкурентов,
копируя и имитируя их успешные действия, способность пра-
вильно применять релевантные знания приобретается через
опыт и, по крайней мере первоначально, ограничивается теми,
кто погружен в конкретные личные и организационные пра-
ктики. В условиях, когда знание рассредоточено, а обучение пу-
тем имитации занимает некоторое время, у «первопроходцев»
всегда есть преимущества, связанные с тем, что действия осу-
ществляются на основе частной информации, и потому эти ак-
торы получают больший выигрыш (прибыль) прежде, чем кон-
куренты успевают адаптироваться к соответствующим данным.
Разумеется, на практике предпринимательская деятельность на
рынках сочетает информацию, обнаруженную в ходе сознатель-
ного поиска, и знание, зависящее от частного контекста, полу-
чаемое на основе опыта и применения творческого воображе-
ния. Следовательно, знание очень редко, если вообще когда-ли-
бо, бывает коллективным благом в неоклассическом смысле
этого термина (Mathews, 2006: 57)1.
Признание того, что рыночные цены всегда в той или иной
степени неравновесны, не означает косвенного отрицания ин-
формационной роли цен, на которую указывает Хайек. Сторон-
ники теории провалов рынка интерпретируют Хайека таким
образом, будто он утверждает, что ценовые сигналы представля-
ют собой единственный тип информации, в которой нуждают-
ся акторы для принятия решений. Согласно Гроссману и Сти-
глицу, если цены не находятся в равновесии, то они не могут
выполнять эту функцию, поскольку акторы не могут распознать,
1 Следует отметить, что модель рыночных цен, основанная на «концеп-
ции безбилетника», является сомнительной, даже если исходить из ее собст-
венных оснований. Для того чтобы вывести заключение, что неинформиро-
ванные участники рынка могут в качестве «безбилетников» воспользоваться
усилиями тех, кто занимался поиском информации с ненулевыми издержка-
ми, Гроссман и Стиглиц предполагают, что цены мгновенно адаптируются
к равновесию с полной информацией. Однако, как указывает Стрейт (Streit,
2984: 393—394), этот результат нереалистичен, поскольку исходит из допуще-
ния, что трейдеры не могут извлечь прибыль из своей информации прежде,
чем она станет более широко доступной. Только через процесс покупки по
более низкой цене и продажи по более высокой — то есть через извлечение
прибыли из «поиска» — рынок оповещается о вновь обнаруженных сведени-
ях. Но при равновесии по определению отсутствует какая-либо возможность
для такого рода торговли (Thomsen, 1992: 28—29).

66 Часть I. Вызовы классическому либерализму
вызвано ли повышение цены предпринимательской ошибкой,
в результате которой выросла цена покупки на конкретный ак-
тив или товар, или же оно отражает фундаментальные харак-
теристики спроса и предложения. В отсутствие совершенных
фьючерсных рынков акторы не могут знать и того, отражают ли
цены в большей степени краткосрочные или же долгосрочные
изменения в фундаментальных условиях. В рамках такой интер-
претации цены являются «слишком грубым» сигналом, чтобы
принести сколько-нибудь существенную пользу акторам, прини-
мающим решения (Stiglitz, 1994: 93—95).
Однако проблема с этим рассуждением в духе теории прова-
лов рынка состоит в том, что аргумент Хайека состоит вовсе не
в том, что цены предоставляют всю необходимую информацию,
а в том, что без ценовых сигналов, генерируемых децентрализо-
ванными рынками, принимать решения было бы гораздо труд-
нее (Lavoie, 1985; Thomsen, 1992). Цены не действуют как «при-
казы на марш», предписывающие людям, как им действовать,
а предоставляют акторам, принимающим решения, ценные под-
сказки, уменьшают количество деталей, необходимых для фор-
мулирования их планов (Thomsen, 1992: 50—51). Поскольку ре-
шения, ориентированные на будущее, постепенно и пошаго-
во вырастают из прошлых решений, текущие рыночные цены
(прибыли и убытки) действуют как «вспомогательные средства
мышления», которые помогают людям формулировать предпо-
ложения относительно будущего хода событий и того, как следу-
ет к ним адаптироваться. В то же время «разделение знания», во-
площенное в системе цен, отражает действия распределенных
предпринимателей, которые специализируются на конкрет-
ных рынках и комбинируют информацию, почерпнутую из цен,
с иной и более детальной неценовой информацией, приобре-
таемой благодаря опыту в конкретной сфере деятельности. На-
пример, предприниматели могут применять свои знания о тех-
нологических новшествах или о тенденциях в местной культу-
ре для того, чтобы выносить суждения о причинах повышения
цен и о том, как долго оно скорее всего продлится. Их после-
дующие предположения и прогнозы затем проверяются с помо-
щью подсчета прибылей и убытков, и те, кто более точно про-
интерпретировал рыночные условия, получают больше всего
денег и в большей степени могут контролировать последующее
направление движения рынка. Хотя ценовые сигналы, поро-
ждаемые этой построенной на пробах и ошибках конкуренцией

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 67
между предпринимателями-специалистами, далеки от «совер-
шенных», они вполне пригодны для того, чтобы дать возмож-
ность большинству других акторов, у которых нет специализи-
рованных знаний о конкретных рынках, адаптироваться к из-
меняющимся условиям спроса и предложения, о которых они
могут быть сравнительно мало осведомлены. Утверждать, что
рынки «терпят провал» из-за того, что транслируемое ими зна-
ние «слишком грубо», означает просто-напросто подразумевать,
что было бы лучше, если бы люди были всеведущими (Friedman,
2006: 483—496). Но сторонники теории провалов рынка никак
не объяснили, каким образом процесс централизованного вме-
шательства может лучше, чем «несовершенные» рынки, спра-
виться с отсутствием всеведения, характерным для «реально-
го мира» человеческих взаимодействий. Сам Стиглиц признает:
«Полномасштабная корректирующая политика будет включать
в себя налоги и субсидии, применяемые практически ко всем то-
варам и основанные на оценке эластичностей спроса и предло-
жения для всех товаров (а также всех перекрестных эластично-
стей). Информация, которая потребуется для осуществления на
практике корректирующего налогообложения, выходит далеко
за пределы того, что доступно в настоящее время» (Stiglitz, 1994:
43). Можно лишь добавить, что такое знание никогда не может
стать доступным для центрального органа власти. Поэтому труд-
но понять, что именно «новый» взгляд на провалы рынка при-
вносит нового в дискуссию о практической политике и почему
в той мере, в какой он предлагает доводы в пользу государствен-
ного вмешательства, он не совершает ту же ошибку, связанную
с представлением о знании как о чем-то «данном в готовом виде»,
которая была мишенью критики, выдвинутой Хайеком против
более ортодоксальных версий неоклассической теории.
Рынки, предпринимательское регулирование
и асимметричная информация
Если посмотреть сквозь призму концепции Хайека на явления
информационной асимметрии, которые, по заявлению Сти-
глица, подрывают эффективность системы цен, то соответст-
вующие затруднения также должны разрешаться через процесс
конкуренции на основе проб и ошибок. Хотя рынки с асимме-
тричной информацией представляют проблему для покупате-
лей и продавцов, они одновременно порождают динамические

68 Часть I. Вызовы классическому либерализму
реакции со стороны тех, кто стремится получить прибыль, об-
легчая обмен. Как показывают Стекбек и Бёттке (Steckbeck and
Boettke, 1994) в своем исследовании рынков в интернете — где
можно ожидать ярко выраженной асимметрии информации
(многие обмены совершаются между практически анонимны-
ми акторами при минимальном государственном регулирова-
нии) — прибыли, которые можно получить путем предостав-
ления безопасных и защищенных условий для обмена между
людьми, привели к тому, что предприниматели стали сопер-
ничать друг с другом, предоставляя дешевые частные системы
верификации. К числу последних относятся предоставление
историй онлайновых взаимодействий, репутационные рейтин-
ги продавцов и применение санкций против тех, кто нарушает
правила конкретных сетей продажи. Теория провалов рынка
предсказывает, что обмен на таких рынках будет незначитель-
ным, что его практически не будет, но масштабный рост онлай-
новых продаж дает эмпирическое подтверждение идеи, что ры-
ночная конкуренция более робастна, чем это следует из нео-
классических моделей.
В других случаях дополнительные возможности для получе-
ния выгод от обмена обнаруживаются предпринимателями, ко-
торые специализируются на проверке добросовестности дру-
гих и создают соответствующие рынки, добиваясь хорошей ре-
путации в качестве стороны, предоставляющей надлежащий
уровень гарантий. Институциональные инновации, такие как
торговые марки, франчайзинг и простые приемы создания ре-
путации, вроде гарантии возврата денег, являются примерами
того, каким образом предприниматели конкурируют за удовлет-
ворение потребителей по множеству разных параметров, вклю-
чая репутацию и этику. Аналогичным образом применительно
к «отрицательному отбору» возникли агентства, специализиру-
ющиеся на проверке уровня рисков, связанных с покупателя-
ми страховок, и других аналогичных услугах1. Так, эмпириче-
1 Можно было бы выдвинуть аргумент, что неспособность кредитных
рейтинговых агентств адекватно оценивать риски и связанная с этим роль,
которую они сыграли в финансовом кризисе 2008 года, лишает силы до-
вод, что конкуренция за репутацию может помочь преодолеть проблемы
асимметрии информации и отрицательного отбора. Однако такое заклю-
чение было бы ошибочным. Как ранее было отмечено, кредитные рейтин-
говые агентства были защищены от конкуренции государственными по-
ручениями, обеспечивавшими постоянный поток доходов признанным

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 69
ский анализ рынков, по поводу которых выдвигались гипотезы
об информационной асимметрии, таких как рынок подержан-
ных автомобилей, практически никак не подтверждает теоре-
тические заявления о том, что конкуренция ведет к ухудшению
качества продуктов (Bond, 1984; Bereger and Udell, 1992). Точ-
но так же анализ рынков медицинских услуг и других страхо-
вых продуктов не смог обнаружить каких-либо доказательств,
позволяющих утверждать, что отрицательный отбор препятст-
вует эффективному функционированию таких рынков (Browne
and Dorphinghaus, 1993; Cawley and Philipson, 1999; Chiappore
and Salanie, 2000). Там, где неоклассическая теория характери-
зует создание репутации и другие предпринимательские отве-
ты на «провалы рынка» как «расточительство», поскольку они
отвлекают ресурсы от непосредственного производства, с пози-
ции, разрабатывавшейся Хайеком, конкуренция по этим пара-
метрам является деятельностью, создающей дополнительную
ценность, которая помогает преодолеть, пусть и «несовершен-
но», условия «реального мира», отклоняющиеся от модели об-
щего равновесия. По существу теория провалов рынка не дает
никаких оснований полагать, что издержки на преодоление ин-
формационной асимметрии были бы меньшими в случае госу-
дарственной собственности или регулирования.
Искаженное изложение Коуза и игнорирование теории
общественного выбора
Наконец, еще одной слабой стороной новых представлений
о провалах рынка является пренебрежение открытиями, сде-
ланными в рамках школ прав собственности и общественного
выбора. В частности, Стиглиц оспаривает аргументацию Коу-
за в пользу эффективности частной собственности на том осно-
вании, что тот игнорирует транзакционные издержки, пробле-
му «принципал-агент» и информационную асимметрию, харак-
терные для рыночных процессов в «реальном мире». Он пишет:
рейтинговым фирмам, причем независимо от результатов их деятельности.
Именно привилегии, предоставленные законом этим фирмам, ограничи-
вали вход в рейтинговый бизнес и тем самым сокращали возможность для
входа на рынок альтернативных моделей оценки риска и подрывали сти-
мулы к тому, чтобы существующие фирмы продолжали наблюдать за воз-
можностями, возникающими благодаря конкурирующим моделям бизнеса
(Friedman, 2009; White, 2009).

70 Часть I. Вызовы классическому либерализму
«Коуз ошибался, предполагая, что не существует транзакцион-
ных и информационных издержек. Однако центральный аргу-
мент его книги состоит в том, что информационные издержки...
распространены повсеместно. Предположение об отсутствии
информационных издержек при анализе экономического пове-
дения и экономической организации подобно постановке «Гам-
лета» без Гамлета» (Stiglitz, 1994: 174).
Но Стиглиц, судя по всему, не слишком внимательно читал
Коуза и, по сути дела, полностью исказил его позицию. На самом
деле Коуз (Coase, 1989: 179; Коуз, 2007:166) писал на эту тему сле-
дующее: «Причина заблуждения экономистов была в том, что их
теоретическая система не учитывала фактор, весьма существен-
ный для того, кто намерен изучать воздействие изменений за-
конов на размещение ресурсов. Этот неучтенный фактор и есть
транзакционные издержки».
Едва ли Коуз мог бы более ясно выразить свое понимание то-
го, что транзакционные издержки не равны нулю и положитель-
ны в любых институциональных условиях (см. также Coase 1960;
Medema, 1994; Коуз, 2007: 92—149). Довод Коуза в пользу прива-
тизации основывается на выводе из сравнительного институци-
онального анализа, подкрепленном теорией общественного вы-
бора, что проблемы, связанные с коллективными действиями
и информационной асимметрией, как правило, гораздо более
ярко выражены в государственном секторе, чем в частном. Вза-
имоотношения агента и принципала не приводят к неэффектив-
ности в рамках частных рынков. Например, в акционерных ком-
паниях акционеры сталкиваются с проблемой «безбилетника»,
когда дело доходит до применения санкций против плохого ме-
неджмента ввиду того факта, что выигрыш от улучшения резуль-
татов работы компании распределяется среди большого коли-
чества рассредоточенных собственников. Однако на рынке эта
проблема не столь существенна, так как у отдельных собствен-
ников остается вариант продажи акций компании, показываю-
щей плохие результаты, и покупки акций более результативных
компаний и/или инвестирование своих средств в альтернатив-
ные организационные структуры, например в фирмы, управ-
ляемые собственниками, или в такие компании, где акционер-
ные доли сконцентрированы в руках сравнительно небольшо-
го числа институциональных инвесторов. Кроме того, у людей
есть серьезные стимулы к тому, чтобы собирать больше инфор-
мации о решениях, принимаемых фирмами на рынках, и таким

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 71
образом уменьшать информационную асимметрию, поскольку
возможность индивидуальных решений о покупке и продаже иг-
рает ключевую роль в формировании характера продукта, кото-
рый они получают, а издержки ошибок, совершаемых при его
покупке, непосредственно отражаются на чистой величине их
богатства.
Напротив, в рамках политического процесса «уход» невоз-
можен, и поэтому решения о добывании информации облада-
ют характеристиками коллективного блага. Решение индиви-
да о сборе информации, относящейся к качеству предлагаемых
политических мер, не играет решающей роли в процессе фор-
мирования того, что он в итоге получит — этот итог полностью
является функцией того, как проголосует преобладающее боль-
шинство. Поэтому для избирателей неосведомленность в от-
ношении политической информации является рациональной,
и этот стимул еще больше усиливается издержками, связанными
с характером политического процесса, в рамках которого имеет
место «покупка» не отдельных мер, а их «комплектов» [bundle
purchase]. Избиратели не могут выбирать между последователь-
ностями дискретных вариантов политических мер, каждой из
которых приписана соответствующая цена (как это происходит,
когда частные агенты адаптируют к требованиям заказчика ком-
плекты продаваемых товаров и услуг), а должны избирать поли-
тиков, чтобы те их представляли по отношению ко всем вари-
антам политического вмешательства. Хотя продажа услуг в ком-
плекте встречается и на некоторых частных рынках, на которых
отсутствуют условия для «совершенной конкуренции», этот фе-
номен там обычно гораздо менее ярко выражен, чем в сфере по-
литики, основанной на представительстве. Обширность ком-
плектов политических мер, о которых идет речь, делает для из-
бирателей задачу выработки суждений о том, какие конкретные
меры приведут к успеху или провалу, гораздо более трудной, чем
задача оценки достоинств продаваемых на рынке продуктов или
сравнения доходности инвестиций, с которой сталкиваются
частные потребители (Tullock, 1994; Somin, 1998). Эти пробле-
мы еще больше усиливаются тем, что в случае отношений с поли-
тиками отсутствуют подлежащие принудительному исполнению
контракты и гражданско-правовые средства судебной защиты от
обмана, подобные тем, что могут быть применены потребите-
лем против производителей рыночных продуктов. Учитывая все
эти соображения, трудно понять, на каком основании Стиглиц

72 Часть I. Вызовы классическому либерализму
может утверждать, что нет никакой разницы в масштабе пробле-
мы «принципал-агент» в государственном и частном секторе.
Эволюция, сравнительный анализ
институтов и экономические доводы в пользу
классического либерализма
Эта глава началась с замечания, что экономические доводы
в пользу классического либерализма почерпнуты из принци-
пов робастной политической экономии и анализа на основе
идеальных типов. Эти принципы требуют проверки того, как
и почему те или иные институты справляются с возникающи-
ми в «реальном мире» обстоятельствами, отклоняющимися от
теоретических идеалов, таких как модель равновесия в услови-
ях совершенной конкуренции. Аргументы, выдвинутые против
«старого» и «нового» вариантов теории провалов рынка, подра-
зумевают эволюционную картину рыночного процесса. С пози-
ций классического либерализма рыночные институты заключа-
ют в себе ценные механизмы отбора, которые позволяют людям
справляться с проблемой знания и с возможностью поведения,
мотивированного эгоистическими интересами. Тем не менее,
завершая этот рассказ, важно представить в более явном виде
основания для таких заявлений, поскольку применение эволю-
ционных критериев в политической экономии не всегда являет-
ся безоговорочно общепринятым.
Классический либерализм против ошибки Панглосса
Безусловно, самым важным обвинением, выдвигаемым против
эволюционных аргументов, и в частности против аргументов
в защиту рынков, является то, что они тяготеют к ошибке Пан-
глосса. Последняя состоит в утверждении, что все, что есть, по-
лучилось в результате эволюции, а все, что получилось в резуль-
тате эволюции, с необходимостью представляет собой наиболее
желательное или наиболее эффективное положение дел.
Критики утверждают, что эволюционные аргументы сжима-
ются до чисто дескриптивного описания, которое низводит ана-
лиз политики к пассивному наблюдению. Согласно этому пред-
ставлению, если силы эволюции гарантируют наиболее жела-
тельные и эффективные результаты, то на долю тех, кто бросает
вызов сложившемуся положению дел, не остается никакой или

Глава 2. "Провалы рынка, «старые» и «новые»... 73
почти никакой роли. Но затем критики отмечают, что процессы,
основанные на конкурентном отборе, не обязательно приводят
к оптимальным или эффективным результатам. Наоборот, эво-
люционные процессы подвержены действию случайных факто-
ров и из-за эффекта зависимости от прошлой траектории могут
оказаться «захваченными» неоптимальной траекторией. Кроме
того, считать ли, что эволюция приводит к желательным резуль-
татам, или не считать, зависит от рассматриваемого критерия
отбора. Выражения вроде «выживание наиболее приспособлен-
ных» тут мало чем могут помочь, если отсутствуют нормативные
основания для предпочтения конкретного критерия, определя-
ющего значение слов «наиболее приспособленный». Например,
институты, в рамках которых «наиболее приспособленными»
являются те, кто имеет относительные преимущества в приме-
нении насилия, могут и не считаться предпочтительными. Дру-
гой, но связанный с этим аргумент утверждает, что те, кто, по-
добно Хайеку, интерпретирует социальные и экономические ин-
ституты в терминах эволюции, впадают в «натуралистическую
ошибку», которая состоит в утверждении, что процессы, имити-
рующие естественную эволюцию в природе, являются «благом»
именно потому, что они «естественны».
Аргументы такого рода часто выдвигаются против примене-
ния понятия эволюции в социальной теории. В частном случае
экономического анализа Стиглиц осведомлен о том, что эволю-
ционные аргументы в защиту нерегулируемых рынков представ-
ляют собой подход, альтернативный неоклассическому мейн-
стриму, однако он утверждает, что такие построения претенду-
ют слишком на многое: «Как бы ни были важны эти аргументы,
они не основываются на ясно сформулированной динамической
теории, и нет никакого четко артикулированного нормативного
базиса для широко распространенной убежденности в желатель-
ности сил эволюции — как и для часто делаемого политическо-
го вывода, что государственное вмешательство в эволюционный
процесс будет бесплодным или, что еще хуже, будет представлять
собой шаг назад. Что означает слово «естественный»? Откуда мы
можем знать, является или не является тот или иной возмущаю-
щий фактор, который мы могли бы предложить — такой как уве-
личение или уменьшение роли государства, — частью «естествен-
ного» процесса эволюции?» (Stiglitz, 1994:275).
Хотя критика такого рода выдвигается довольно часто, она
представляет в искаженном виде использование эволюционных

74 Часть I. Вызовы классическому либерализму
принципов классическим либерализмом и их нормативное зна-
чение при выработке государственной политики. Первое, что
следует здесь подчеркнуть — что претензии классического либе-
рализма на самом деле очень скромны. Считается, что в слож-
ной среде, где пределы человеческого познания крайне огра-
ниченны, процессы, способствующие варьированию и конку-
рентному отбору, увеличивают шансы на то, что будут открыты
новые решения человеческих проблем, по сравнению с инсти-
тутами, сокращающими возможности «ухода» для производи-
телей и потребителей. Этот аргумент не подразумевает, что
процессы конкуренции всегда приводят к наиболее эффек-
тивным или наиболее желательным результатам. Можно со-
глашаться с тем, что рынки обременены теми проявлениями
«неэффективности», которые заботят экономистов неокласси-
ческого направления, и при этом утверждать, что эти процес-
сы могут быть лучше приспособлены к тому, чтобы находить
способы исправления собственных дефектов, чем альтернати-
вы, сокращающие пространство для конкурентного экспери-
ментирования. Последнее включает не только конкуренцию
в предложении различных благ и услуг, но и конкуренцию меж-
ду подходами к решению проблем, связанных с отношениями
«принципал-агент», асимметрией информации, отрицатель-
ным отбором и другими «провалами рынка». Рынок «терпит
провалы» потому, что его участники не обладают всеведением,
но предполагать, что плановики и политики способны преодо-
леть эти же самые ограничения без помощи аналогичного про-
цесса открытия путем проб и ошибок, значит наделять их спо-
собностью к «божественному видению».
Классический либерализм не только не подразумевает не-
критического одобрения статус-кво, но и обращается к эволюци-
онным принципам как к ключевой точке обзора, с которой мо-
жет быть поставлена под вопрос робастность существующих ин-
ститутов и практик. Как отмечает Хайек (Hayek, 1988: 25; Хайек,
1992: 46), эволюционные процессы в мире человека не являют-
ся «естественными» и имеют не дарвиновскую форму, а имитиру-
ют ламаркизм. В то время как дарвиновский процесс исключает
наследование приобретенных признаков, социально-экономиче-
ская конкуренция зависит от распространения практик, которые
не являются врожденными, а могут быть усвоены от бесчислен-
ного множества социальных акторов. Именно по этой причи-
не в отсутствие ограничений на конкуренцию социально-эконо-

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 75
мическая эволюция происходит с гораздо более высокой скоро-
стью, чем естественная или биологическая эволюция.
С точки зрения классического либерализма многие существу-
ющие практики должны быть оспорены именно потому, что они
не возникли посредством конкурентного процесса проб и оши-
бок, а были навязаны методами, ограничивающими сферу децен-
трализованного обучения. Например, в сфере денег и финансов
институт центральных банков и государственные монополии на
денежную эмиссию часто навязывались по политическим причи-
нам, в частности из-за желания правительств пополнять бюджет,
не прибегая к непосредственному налогообложению. Как указы-
вает Хайек (Hayek, 1988: 103; Хайек, 1992: 179-180), «правитель-
ства бесстыдно злоупотребляли [деньгами] чуть ли не с момента
их появления, так что они стали основной причиной расстройст-
ва процессов самоорганизации». Ввиду этого ключом к повыше-
нию финансовой стабильности в рыночной системе может быть
не нахождение новых методов, которыми правительства смогут
регулировать денежную массу, а подчинение конструирования
регуляторных механизмов процессу конкуренции, в ходе которо-
го институты, сознательно снижающие ценность своей валюты,
будут вытесняться из бизнеса теми, которые демонстрируют луч-
шую финансовую дисциплину.
Разумеется, идея, что общества могут функционировать на
принципах свободного обмена и конкуренции, выражаемых ме-
тафорой «невидимой руки», сама по себе является вкладом в «ге-
нофонд» идей. Социальная эволюция определяется битвой кон-
курирующих идей и может быть остановлена и даже повернута
вспять из-за человеческих ошибок. Поэтому здесь никоим обра-
зом не подразумевается, что «все сущее с необходимостью эффек-
тивно». На протяжении большей части человеческой истории
господствующей посылкой было то, что социальный порядок
может поддерживаться только путем применения произвольной
власти. Вклад классической либеральной традиции заключался
в доказательстве того, что это не так. По-видимому, рыночные
практики первоначально возникли благодаря исторической слу-
чайности, но именно признание впоследствии их преимуществ
привело классических либералов, таких как Смит, Юм и Хайек,
к аргументации в пользу целенаправленного установления сис-
темы, которая ликвидирует препятствия к будущему росту. Тот
факт, что зачастую трудно определить, какие именно институ-
ты были навязаны сверху, а не развились снизу, не уменьшает

76 Часть I. Вызовы классическому либерализму
ценности такого подхода. Поиск путей к тому, чтобы подверг-
нуть институты конкурентному процессу проб и ошибок, может
представлять собой более робастный метод, чем применение
неоклассической модели, которая в своих исходных посылках
исключает проблему знания и несовершенной мотивации.
Признание преимуществ процессов конкуренции не означа-
ет отрицания роли институционального проектирования. Нао-
борот, главной задачей является создание структуры, в рамках
которой эволюционные процессы могут быть поставлены на
службу ради достижения благотворного эффекта. Институты сле-
дует оценивать на основе предоставляемого ими диапазона воз-
можностей для нахождения потенциально лучших решений про-
блем и на основе их способности содействовать распростране-
нию успешных адаптационных изменений. Речь идет о степени,
в которой институты генерируют сигналы, идентифицирующие
случаи неэффективности, и о механизме отбора, отсеивающем
неудачные решения. С точки зрения классического либерализ-
ма институт рыночной экономики в условиях минимального го-
сударственного вмешательства обеспечивает ключевой аспект
такой структуры. Как показали Бьюкенен и Ванберг (Buchanan
and Vanberg, 2002: 126), отличительной особенностью такой сре-
ды является свобода вхождения в различные профессиональные,
территориальные, поведенческие и организационные категории
и ухода из них. Нормативным критерием отбора, на основе кото-
рого классический либерализм судит об «успехе» или «провале»,
является подсчет прибылей и убытков, являющихся результатом
имеющейся у потребителей возможности «уйти» от эксперимен-
тов, которые представляются им «провальными», и оказывать
покровительство тем, которые они оценивают как «успешные».
Поддержка «суверенитета потребителя» вытекает из признания
того, что в мире неопределенности, в котором нам не известно,
«кто лучше всех знает», «уход» увеличивает шансы на то, что лю-
ди смогут уйти от любой ошибки, которая уже произошла. С клас-
сической либеральной точки зрения в мире, где «эксперты» не
согласны друг с другом и где даже самым умным акторам по боль-
шей части не известны все сложные детали современной разви-
той экономики, мало оснований для того, чтобы предпочесть па-
терналистскую альтернативу1.
1 Последняя по времени попытка обосновать «патернализм» пришла из
поведенческой экономики [behavioural economics]. Согласно этой научной

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 77
Для эффективной работы рынкам нужна система прав соб-
ственности, однако условия, которые порождают эффективную
систему, могут быть охарактеризованы лишь в самом общем виде.
Таким образом, фокусировка на эволюционной природе рынков
применима также к институциональным нормам рыночной эко-
номики как таковой. Классический либерализм утверждает, что
процесс эволюционного обучения, протекающий в рамках рын-
ков, должен действовать на нескольких уровнях, так что люди мо-
гут входить в конкурирующие и зачастую взаимно пересекающи-
еся институциональные конструкции и покидать их (Buchanan
and Vanberg, 2002: 126). Различные варианты конституционного
устройства можно оценивать исходя из того, в какой степени они
ограничивают полномочия правительств, подвергая их конку-
ренции со стороны альтернативных систем правил. Однако ин-
ституциональная конкуренция между рынками и формирующи-
ми их правилами, вероятно, является менее эффективной, чем
конкуренция внутри рынков, так как в ней отсутствует прямой
эквивалент предоставляемого расчетом прибылей и убытков ме-
ханизма подачи сигналов и отбора. С классической либеральной
точки зрения это является одним из наиболее важных основа-
ний для того, чтобы ограничить роль государства сравнительно
небольшим числом функций, которые только оно может выпол-
нять. В конечном счете то, как именно будут проходить границы
школе, индивидуальные агенты склонны к разнообразным видам «иррацио-
нального поведения» и «когнитивных искажений» [«cognitive biases»], воз-
никающих из-за «слабоволия», а также испытывают трудности при обра-
ботке информации, и все это мешает им достигать удовлетворения своих
«истинных» предпочтений (см., например, Jills and Sunstein, 2006). Предпо-
лагается, что это «иррациональное» поведение может быть «скорректиро-
вано» с помощью должным образом разработанных мер государственного
вмешательства на основе информации, полученной от «экспертов». Одна-
ко фундаментальная проблема с такого рода аргументами состоит в том, что
они основаны на предположении, что знание о том, каковы истинные пред-
почтения людей и как «скорректировать» когнитивные искажения, не выз-
вав непреднамеренных негативных последствий, «дано в готовом виде» лю-
дям, осуществляющим соответствующую политику. Кроме того, в литерату-
ре этого направления игнорируется возможность того, что «эксперты», на
которых возложена обязанность «подталкивать» людей в нужном направле-
нии, сами не подвержены когнитивным искажениям — например, таким, как
преувеличение своих собственных способностей к исправлению чужих оши-
бок. Критику поведенческой экономики, вдохновленную подходом Хайека,
можно найти в работе Риццо и Уитмена (Rizzo and Whittman, 2008). В главе 6
этой книги содержится более детальное обсуждение этих аргументов в кон-
тексте социального государства.

78 Часть I. Вызовы классическому либерализму
между государственным и частным сектором, будет определяться
политическими суждениями, но если эти суждения будут призна-
вать роль конкуренции как «процесса открытия», то соответству-
ющие «линии» будут проведены совершенно иначе, чем если ли-
ца, определяющие политику, будут исходить из того, что знание,
необходимое для исправления «провалов» рынка, «дано в гото-
вом виде» тем, кто наделен политической властью.
Политический процесс и ошибка Панглосса
Прежде чем завершить эту главу, важно провести различие
между классической либеральной аргументацией в пользу «ми-
нимального государства» и теми теоретическими подходами,
которым действительно свойственно восприятие реальности
в духе Панглосса. В частности чикагская школа политической
экономии выводит заключения об эффективности из своей
приверженности центральному допущению неоклассической
экономической теории, а именно что агенты рационально мак-
симизируют полезность. В соответствии с таким рассуждением,
какие бы институты ни существовали в настоящее время и ка-
кие бы политические меры ни были приняты, они должны счи-
таться эффективными, поскольку в противном случае рацио-
нальные агенты, стремящиеся к экономии, произвели бы соот-
ветствующие изменения. Предполагать, что исходы могут быть
неэффективными, означало бы отказаться от представления,
что люди на деле являются рациональными агентами.
Такие аргументы первоначально выдвигались против тео-
рий «провалов рынка». Например, Демсец (Demsetz, 1969) дока-
зывал, что если информационные и транзакционные издержки
положительны, то неспособность интернализировать экстерна-
лии может и не представлять собой «провал рынка», а отражать
реальные издержки, которые не могут быть уменьшены более
эффективным образом. Пока не продемонстрировано, что не-
кая институциональная альтернатива не сталкивается с анало-
гичными издержками, нет оснований предполагать, что госу-
дарственное вмешательство улучшит «несовершенный» рынок.
Однако впоследствии этот аргумент был развернут на 180 граду-
сов такими теоретиками, как Уитмен (Wittman, 1995), который
оспорил анализ «провалов государства», предложенный вир-
джинской школой общественного выбора. Согласно Уитмену,
описания, даваемые теорией общественного выбора, не соот-

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 79
ветствуют базовым аксиомам неоклассической теории. Если не
отказаться от посылки о рациональном максимизирующем пове-
дении, то нет оснований полагать, что существующие структуры
государственной политики неэффективны. Проблемы отноше-
ний «принципал—агент» и феномен рациональной неосведом-
ленности избирателя в той мере, в какой они снижают действен-
ность демократической подотчетности, отражают реальные из-
держки, и нельзя просто исходить из допущения, что они могут
быть преодолены путем перехода к альтернативной институцио-
нальной структуре. Уитмен формулирует это следующим обра-
зом (Wittman, 1995: 2): «Практически все аргументы, утверждаю-
щие, что экономические рынки эффективны, в равной степени
применимы к демократическим политическим рынкам; и наобо-
рот, экономические модели провалов политического рынка не
более обоснованы, чем аналогичные аргументы, доказывающие
провалы экономического рынка».
Если довести выводы Уитмена до логического завершения,
то это будет означать отказ от сравнительного анализа инсти-
тутов ради того, чтобы сохранить внутреннюю согласованность
основ неоклассической теории. Например, трудно понять, на
каком основании можно было оспаривать утверждения об эф-
фективности советской системы до того, как коммунизм рухнул.
Система продолжала свое существование на протяжении 70 лет,
и отсутствие революций в этот период могло отражать то, что
с учетом всех выгод и издержек советская модель была более эф-
фективной с точки зрения достижения материального процве-
тания и социальной справедливости, чем любая реалистичная
альтернатива. Аналогичным образом упорное сохранение таких
видов политики, как торговый протекционизм и различные ви-
ды регулирования цен, которые многими экономистами счита-
ются очевидным доказательством «неэффективности», не могут
считаться неэффективными, если должным образом будут учте-
ны все издержки и выгоды, связанные с альтернативными фор-
мами перераспределения богатства.
Но на самом деле все это говорит о том, что должна быть при-
знана ограниченность базовых посылок неоклассической теории.
Аргумент в пользу классического либерализма с точки зрения ро-
бастной политической экономии утверждает, что люди не явля-
ются полностью рациональными, но рыночный процесс способ-
ствует обучению и более высокому уровню рациональности, чем
режим политического контроля. Будут ли эволюционные силы

80 Часть I. Вызовы классическому либерализму
создавать тенденцию к более эффективным исходам, зависит от
институционального контекста, в котором они действуют1. Пер-
вое и самое важное, что отличает «демократические рынки» от
«классических либеральных рынков» — это то, что первые заклю-
чают в себе высокую степень принуждения. Когда отдельные из-
биратели не могут выйти из отношений «принципал—агент» с по-
литиками, кроме как покинув страну, они, по существу, помимо
своей воли вовлечены в целый ряд проблем, связанных с коллек-
тивными действиями, и могут оказаться запертыми в ловушку не-
эффективных структур.
В терминах «проблемы знания» результативность политиче-
ского процесса ставится под сомнение, поскольку по сравнению
с рынками у него отсутствуют механизмы подачи сигналов и отбо-
ра, которые позволяют людям обучаться более эффективным ме-
тодам и практикам. Вряд ли можно говорить об эффективности,
когда нет ничего подобного расчету прибылей и убытков, позво-
ляющему участникам рынка выявлять источники неэффектив-
ности и менять свое поведение в сторону большей эффективно-
сти. Политики и государственные служащие не продают товаров
и услуг непосредственно гражданам своих государств и поэтому
не могут распознать экономическую ценность предоставляемых
ими благ. В рамках демократического процесса голос того, кто
ценит конкретное благо очень высоко, учитывается на равных
с голосом того, кто ценит то же само благо гораздо меньше. Хотя
договоренности об обмене голосами между группами интересов
позволяют избирателям, когда дело доходит до выявления разно-
образия и интенсивности индивидуальных предпочтений, более
изощренным способом выражать свои ценности, здесь не суще-
ствует аналога такого явления, как готовность платить, которая
является действующим фактором на рынке. То, что политически
1 Этот аргумент не является «институционалистским» в том смысле, ко-
торый ассоциируется с «исторической школой в экономической науке».
Последняя утверждает, что исходные посылки экономической теории, та-
кие как способность людей реагировать на стимулы, значимы лишь в кон-
тексте рыночной капиталистической системы, и при этом подразуме-
вается, что в условиях нерыночных институтов акторы не реагируют на
стимулы и информацию рациональным образом. Приводимый же здесь ар-
гумент, напротив, состоит в том, что люди чувствительны к стимулам и ин-
формации в любом институциональном контексте, однако этот контекст
определяет как качество информации, так и структуру стимулов, с которы-
ми они сталкиваются. Дальнейшее обсуждение этого различия см. в рабо-
те Бёттке (Boettke et al., 2007).

Глава 2. Провалы рынка, «старые» и «новые»... 81
эффективно в терминах привлечения на свою сторону голосов,
может и не генерировать максимальную экономическую цен-
ность (Mitchell and Simmons, 1994; Boettke et al., 2007).
Поле для обучения и открытия в политическом процессе еще
более сужается из-за характера выбора, который каждый раз при-
ходится делать. После того, как правительство выбрано, гражда-
не не могут активно подвергать проверке альтернативные поли-
тические платформы, так как в период между выборами оппози-
ционные политики и группы интересов не имеют возможности
предоставлять конкурирующий пакет услуг. Индивидуальные из-
биратели не имеют возможности постоянно менять поставщи-
ков в рамках процесса, управляемого коалицией большинства,
у политиков нет способа сравнивать результаты различных экс-
периментов, кроме как последовательно один за другим (Whol-
gemuth, 1999).
Что касается стимулов, то сравнительная нехватка конкурен-
ции в политическом процессе может приводить к уменьшению
отдачи от нахождения источников неэффективности. Когда у по-
литиков есть возможность получать в свое распоряжение ресур-
сы посредством сбора налогов благодаря полномочиям по при-
менению принуждения, а не через экономию за счет эффектив-
ности, они могут склоняться к первому, а не ко второму способу.
То, что группы налогоплательщиков и потребителей не обяза-
тельно мобилизуются на борьбу с такими источниками неэффек-
тивности, не следует толковать таким образом, будто этой неэф-
фективности не существует — точно так же, как тот факт, что ре-
волюции против деспотических режимов случаются редко, не
следует толковать как доказательство того, что диктатуры при-
водят к более высокому уровню благосостояния. В обоих случа-
ях это может означать просто-напросто то, что проигрывающие
интересы могут сталкиваться с крупномасштабными проблема-
ми, характерными для коллективных действий. Хотя осущест-
вление институциональных или политических изменений может
быть в общих интересах «проигрывающих», на индивидуальном
уровне для каждого актора стремление добиваться реформ мо-
жет и не быть рациональным действием, учитывая ничтожные
шансы того, что его личный вклад решающим образом повлия-
ет на конечный исход.
Выводом для классического либерализма является то, что,
хотя может оказаться невозможным подчинить предложение
всех благ и услуг (например, таких как оборона территории или

82 Часть I. Вызовы классическому либерализму
некоторые экологические блага) процессу рыночной конкурен-
ции, дефекты политического процесса таковы, что везде, где
только возможно, должны происходить «приватизация» и рас-
ширение сферы добровольного обмена. Разумеется, все это не
означает, что людям следует мешать присоединяться на добро-
вольной основе к чисто демократическим формам принятия ре-
шений, точно так же, как ничто не должно мешать людям добро-
вольно отказываться от института частной собственности, делая
выбор в пользу общинных способов организации, таких как кибу-
цы. Важно то, имеют ли диссиденты возможность последователь-
но придерживаться своих альтернативных моделей принятия ре-
шений, чтобы люди могли систематически сравнивать издержки
и выгоды разных альтернатив. С точки зрения классического ли-
берализма имеются серьезные основания поставить под сомне-
ние эффективность структур коллективного выбора, если только
люди не отдали предпочтение некоторой структуре такого рода
в ходе немажоритарного процесса добровольного обмена.
Заключение
Задачей этой главы было отстоять робастность классического
либерализма перед лицом теорий «провалов рынка». Было дока-
зано, что критерий эффективности, предложенный в неоклас-
сической модели, мало чем полезен при практической оценке
рыночных процессов в сравнении с системами политического
контроля. Если использовать альтернативный, эволюционный
критерий, то экономические доводы в пользу свободных рын-
ков в большей степени удовлетворяют требованиям робастной
политической экономии, чем теории «провалов рынка», будь то
старые или новые. Разумеется, отстаивать экономические аргу-
менты в пользу классического либерализма означает принимать
нормативную посылку, в соответствии с которой экономиче-
ские критерии должны выступать мотивирующей силой для го-
сударственной или публичной политики. Однако некоторые на-
иболее существенные вызовы классическому либерализму исхо-
дят из позиций, оспаривающих моральные, а не экономические
следствия классических либеральных идей. Последующие главы
части I обращены именно к этим вызовам.

Глава 3
УХОД, ВЫСКАЗЫВАНИЕ
И КОММУНИКАТИВНАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ:
ВЫЗОВ КОММУНИТАРИЗМА I
Введение
Аргументы в пользу классического либерализма, сформулиро-
ванные в предыдущей главе, не пользуются широкой поддер-
жкой среди экономистов мейнстрима, однако справедливости
ради следует признать, что экономическая теория как научная
дисциплина предоставляет определенные аргументы в поддер-
жку «приватизации», которые, что примечательно, в современ-
ной политической теории, в отличие от экономической, пра-
ктически отсутствуют. Даже такие критически настроенные по
отношению к классическому либерализму авторы, как Стиглиц,
довольно благосклонно относятся по крайней мере к некоторым
аргументам в поддержку рынков и конкуренции. Одна из причин
этой разницы между двумя дисциплинами проистекает из склон-
ности неоклассических экономистов к определенным допущени-
ям в отношении человеческой природы, характера деятельнос-
ти индивидов и назначения общественных институтов. К числу
этих посылок относится то, что люди мотивированы преимуще-
ственно собственными интересами и что главным назначением
институтов является агрегирование индивидуальных предпочте-
ний в эффективную «функцию общественного благосостояния».
Однако с точки зрения многих политических теоретиков ис-
ходные посылки современной экономической теории крайне
сомнительны, а выводы в поддержку классических либеральных
институтов, сделанные на основе таких допущений, ведут к сом-
нительным с моральной точки зрения результатам. Исходя из
более широкой коммунитаристской критики доказывается, что
либеральная политическая экономия пренебрегает «ситуацион-
ной» природой человеческих существ, предпочтения и ценно-
сти которых в значительной степени определяются институци-
ональным контекстом процесса принятия решений. В соответ-
ствии с этим представлением больший акцент должен делаться
на коммуникативных процессах, через которые формируются

84 Часть I. Вызовы классическому либерализму
предпочтения людей, и на развитии практик, институционали-
зирующих стремление к «общему благу». В этом контексте излю-
бленной альтернативой классическому либеральному принципу
«ухода» является концепция совещательной демократии, «осно-
ванная на высказывании» [voice-based].
В этой главе предметом рассмотрения является аргумента-
ция в пользу демократической совещательности, выдвигаемая
в рамках коммунитаристской мысли. После изложения критики
рынков и других институтов, основанных на принципе «ухода»,
показывается, что классический либерализм полностью совме-
стим с ситуационной концепцией социальных акторов. При бли-
жайшем рассмотрении выясняется, что причины, по которым
классические либералы предпочитают «уход» «высказыванию»,
имеют много общего с основаниями, на которых строится ком-
мунитаристская теория. Акцент на «уходе» в классическом либе-
рализме, хотя и подкрепляется вниманием к стимулам, тем не
менее основывается не на предположениях об «эгоистичности»,
а на свойствах «стихийного порядка», способствующих увеличе-
нию знания. В этом свете процессы, допускающие уход и конку-
ренцию, могут представлять собой более робастный метод по-
лучения тех самых коммуникативных преимуществ, которые, по
мнению коммунитаристов, могут быть достигнуты только в рам-
ках социально-демократической дискуссионной площадки.
Коммунитаристская политическая теория
и совещательная демократия1
Широко распространенный в современной политической те-
ории скепсис по отношению к классическому либерализму во
многом порожден выдвигавшимися на протяжении последних
30 лет коммунитаристскими возражениями против базовых
1 Термин «коммунитаристский» используется в этой главе и во всей кни-
ге для обозначения определенного стиля аргументации, а не содержатель-
ной политической позиции. В политической теории термин «коммунита-
рист» обычно используется для характеристики таких авторов, как Макин-
тайр (Mclntyre, 1981; Макинтайр, 2000) и Тейлор (Taylor, 1985), которые
оспаривают то понимание индивидуального «я» и его взаимоотношений
с такими понятиями, как разум и справедливость, которого придерживают-
ся либералы, подобные Ролзу. Однако многие авторы, использующие те или
иные аспекты этой аргументации или испытавшие ее влияние, не считают
себя «политическими коммунитаристами». В этой книге термин «коммуни-
таристский» используется в несколько более широком смысле и обозначает

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 85
посылок либерализма как политической философии. Хотя клас-
сические либералы или либеральные сторонники минималь-
ного государства, такие как Роберт Нозик, и либералы-эгалита-
ристы, сторонники социального государства, такие как Джон
Ролз, существенно отличаются друг от друга в своих норматив-
ных взглядах на то, насколько широко простирается сфера пра-
вомерной деятельности государства, утверждается, что они еди-
ны в своей поддержке этики, ставящей интересы индивида вы-
ше моральных требований общности [community].
С точки зрения коммунитаристов либеральные теории осно-
ваны на ошибочном понимании «я». В рамках построений, пред-
ложенных Ролзом (Rawls, 1971; Ролз, 2010) и Нозиком (Nozick,
1974; Нозик, 2008), индивид считается независимым от социаль-
ной идентичности, он или она свободно определяет и выбирает
свои собственные ценности и способен (способна) дать опреде-
ление персонализированной концепции «блага». Следовательно,
общество рассматривается в редукционистском ключе и пред-
ставляется не более чем агрегатом индивидов, имеющих мало
общего в том, что касается интересов. Именно в этом смысле та-
кие коммунитаристы, как Тэйлор (Taylor, 1985), утверждают, что
либерализм пренебрегает природой человеческих существ, кото-
рая в своей основе социальна. В соответствии с такой интерпре-
тацией способность разумно рассуждать и обладать ценностями
должна рассматриваться не как свойство изолированных инди-
видов, а как продукт существования в рамках исторически сфор-
мировавшейся общности. Социальные институты, такие как
язык, являются коллективными или интерсубъективными фено-
менами, которые расширяют способность к рассуждению и вы-
бору за пределы субъективного опыта индивидуального актора.
Рассуждая примерно в том же ключе, Макинтайр (Maclntyre,
1981; Макинтайр, 2000) доказывает, что либерализм сводит
стиль аргументации, который делает акцент на «социальном» аспекте чело-
веческого существования, эндогенной природе предпочтений, а также на те-
зисе, что процессы коллективного выбора, и в частности совещательная де-
мократия, наиболее пригодны для облегчения социального обучения и для
создания доверия. При таком использовании данного термина имеется це-
лый ряд авторов, считающих себя «либералами», например Миллер (Mill-
er, 1989, 1995), или сторонниками «различий» [difference], например Янг
(Young, 1990, 2000), но которые тем не менее для отстаивания предпочтения,
отдаваемого ими институтам совещательной демократии, прибегают к ком-
мунитаристскому «стилю аргументации».

86 Часть I. Вызовы классическому либерализму
вопросы морали к теме индивидуальных предпочтений, причем
таким образом, что последние становятся полностью реляти-
вистским понятием. В той мере, в какой у либералов присутст-
вует понятие «общего блага», последнее считается отражением
агрегированной суммы индивидуальных предпочтений. Но, как
указывает Макинтайр, в отсутствие некоего высшего и всеохва-
тывающего смысла морали, выходящего за пределы индивиду-
ального актора, такие принципы, как уважение к частной собст-
венности, становятся не более чем вопросом субъективных пред-
почтений. Вследствие этого либеральные институты и посылки,
лежащие в их основе, могут оказывать разрушительное с мо-
ральной точки зрения воздействие на социальный порядок. Об-
щество больше не рассматривается как представляющее собой
«[общность], объединенную общим видением блага для человека»
(Mclntyre, 1981: 219-220; Макинтайр, 2000: 319), а видится как
всего лишь «собрание чуждых друг другу людей, каждый из кото-
рых преследует собственные интересы при минимальных огра-
ничениях» (ibid.: 233; указ. соч.: 339). С точки зрения Макинтай-
ра, главным предметом интереса политической теории должна
быть не эта индивидуалистическая ментальность, а институты,
которые позволяют производить оценку предпочтений людей
и при необходимости оспаривать их на основании концепции
«общего блага», отражающей общность в целом.
Такого рода обвинения применимы ко всем вариантам либе-
рализма, делающим акцент на максимизирующем полезность ин-
дивиде в качестве исходного пункта разработки политической
теории, и они все чаще и чаще выдвигаются против экономиче-
ской теории, которая, как считается, лежит в основе аргумен-
тации в защиту свободных рынков. Экономическая теория под-
вергается критике за то, что она отстаивает узкое представление
о человеческой мотивации, которое, будучи институционализи-
ровано в виде рыночной экономики, ведет к обеднению «публич-
ной сферы» и условий для действительного социального процес-
са формирования ценностей. Считается, что для либерализма,
в особенности экономического либерализма, характерна чрез-
вычайно «узкая» концепция рациональности, которая сводит-
ся к стремлению достичь целевых показателей эффективности.
В соответствии с позицией критиков, необходимо более богатое
и коммуникативное по своему характеру понятие разума, призна-
ющее, что творчество и дискуссия по поводу надлежащего содер-
жания целей людей являются столь же важными, если не более

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 87
важными, чем решение задач условной оптимизации, которыми
озабочена современная неоклассическая экономическая теория.
На переднем крае этой жесткой критики находятся работы
Хабермаса и представителей «критической теории» франкфурт-
ской школы (см., например, Habermas, 1984, 1990, 1996; Хабер-
мас, 2001). Согласно этим авторам, рыночные институты поощ-
ряют чрезвычайно «инструментальную» форму рациональности,
в рамках которой человеческая деятельность сосредоточена на
применении наиболее эффективных средств для достижения
заданного набора целей. Например, Миллер (Miller, 1989: 252)
проводит различие между «агрегирующей» и «диалогической»
моделями политического процесса и общества. Агрегирующие
институты связаны с отношениями торга, которые находят от-
ражение в рынках и в политическом процессе, основанном на
взаимодействии групп интересов. Диалогические же институты
подразумевают попытки убедить людей посредством аргумента-
ции и стремление достичь консенсусных позиций, воплощаю-
щих смысл «коллективной воли». Концепции общего блага или
коллективной воли придается особенно большое значение тог-
да, когда в игру вступают несоизмеримые моральные цели и ког-
да невозможно агрегирование конфликтующих ценностей в не-
кую «функцию общественного благосостояния». Согласно этой
точке зрения, моральные конфликты по поводу использования
ресурсов не должны рассматриваться на основе утилитарист-
ского критерия готовности платить; вместо этого они должны
разрешаться на основе демократических дискуссий и аргумента-
ции. С точки зрения Хабермаса и его последователей, механизмы
«ухода», являющиеся ключевой составляющей рынков, препятст-
вуют процессам публичной аргументации, необходимым для то-
го, чтобы люди принимали к сведению интересы и ценности дру-
гих. Выключение людей из общегражданских дел, возникающее
по этой причине, сужает их горизонты и не позволяет им мы-
слить в терминах «общего блага».
Развивая аргументацию Миллера, Айрис Янг (Young, 1990,
2000) выдвигает тезис, что фокусирование на агрегировании
предпочтений, которые предполагаются «заданными» экзоген-
но по отношению к процессу принятия решений, закрепляет все-
возможные формы «угнетения» и «эксклюзии», которые могут
возникать вследствие реализации этих самых предпочтений. Ут-
верждается, что рынки и другие «агрегирующие институты» не
обеспечивают того публичного пространства, в котором могут

88 Часть I. Вызовы классическому либерализму
быть оспорены и трансформированы устоявшиеся стереотипы
и предрассудки в отношении идентичности и роли женщин, эт-
нических и религиозных меньшинств и прочих групп, испытыва-
ющих на себе социальную эксклюзию.
Приводя эти аргументы, Хабермас и его последователи исхо-
дят из общего с коммунитаристами представления, что понятие
общности [community] не просто отражает сосуществование ак-
торов в рамках общей культуры, но требует, чтобы люди облада-
ли осознанной осведомленностью о принадлежности к этой куль-
туре — хотя, как подчеркивает Янг, оно может включать и оспа-
ривание некоторых аспектов этой культуры, если последние
ведут к маргинализации членов определенных социальных групп.
С точки зрения коммунитаризма важное значение имеет то, что
чувство культурной общности должно подкрепляться характером
политических институтов. В рамках такой интерпретации общ-
ность реализует свой потенциал, если имеет место коллектив-
ное обсуждение общественных целей и коллективное определе-
ние результатов общественного выбора. Эта конкретная интер-
претация во многом обязана своим существованием идее Маркса,
что «подлинная свобода» требует, чтобы люди действовали на ос-
нове единства общественной цели. Как это формулирует Маркс
(Marx, 1906, Chapter 1: 92; Маркс, 1960, глава 1: 90): «Строй об-
щественного жизненного процесса... сбросит с себя мистическое
туманное покрывало лишь тогда, когда он станет продуктом сво-
бодного общественного союза людей и будет находиться под их
сознательным планомерным контролем».
В то время как рынки и принцип «ухода» не способны предо-
ставить подобающие условия, в которых могут быть артикулиро-
ваны составляющие общего блага, процесс совещательной демо-
кратии, как утверждается, наилучшим образом приспособлен для
того, чтобы восполнить эту нехватку. Классическая либеральная
критика централизованного планирования социалистического
типа рассматривается как устаревшая, поскольку она игнорирует
возможность более децентрализованной альтернативы бюрокра-
тическим иерархиям, построенной на расширенном понятии де-
мократического участия. Для представителей «критической тео-
рии» системы централизованного планирования не меньше, чем
рынки, повинны в культивировании исключительно инструмен-
тальной формы разума (см., например, Dryzek, 1990, 2001). В то
время как рынки наделяют привилегированной ролью индиви-
дуальных потребителей, которые предположительно «знают,

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 89
как лучше», иерархии централизованного планирования отво-
дят привилегированную роль «экспертам», якобы обладающим
совершенным знанием общественных нужд и ценностей. Следо-
вательно, альтернативой и рынкам, и централизованному пла-
нированию является система диалогического социального пла-
нирования, когда решения подчиняются процессу коллективной
коммуникативной деятельности, в рамках которой все граждане
обладают полномочиями участвовать в процессе, ориентирован-
ном на творчество и на процедуру открытия общественных це-
лей (Adaman and Devine, 1997).
Для того чтобы демократический процесс культивировал та-
кой диалог, полагает Хабермас, необходимо, чтобы он принял
форму свободного и открытого аргументирования, когда никто
в принципе не может быть исключен из обсуждения и когда все
те, кого могут затронуть принятые в итоге решения, обладают
равными шансами на то, чтобы вступить в дискуссию и участво-
вать в ней (Habermas, 1996; 305—306). Кроме того, демократиче-
ские процессы должны быть свободны от сил внутреннего «до-
минирования», могущих помешать равному участию всех гра-
ждан. Это условие требует приверженности большему равенству
в обладании материальными ресурсами, а следовательно, и за-
благовременной — то есть осуществляемой до принятия публич-
ных решений, касающихся распределения, — ликвидации мно-
гих видов неравенства в богатстве и статусе, являющихся ре-
зультатом действия рыночной экономики (Young, 1990: 184—185;
Habermas, 1996: 306; Young, 2000: 229-235; Brighouse, 2002: 55).
Наконец, коллективные обсуждения должны заканчиваться про-
цессом принятия решения большинством голосов. Мнение боль-
шинства, которое может быть ошибочным, считается разумным
основанием для принятия решений, пока те, кто придерживает-
ся позиции меньшинства, не смогут переубедить большинство.
При идеальной форме совещательной демократии этот процесс
правления большинства должен не только отражать то, какие
именно предпочтения имеют наибольшую поддержку в количе-
ственном выражении, но и должен детерминироваться предло-
жениями, которые, по мнению общественности, были поддержа-
ны «не опирающейся на принуждение силой лучшей аргумента-
ции» (Habermas, 1996: 305-306)1.
1 Доводы Хабермаса стали пользоваться большим влиянием. Хотя в раз-
ных работах присутствуют незначительные различия по поводу того, каковы

90 Часть 1. Вызовы классическому либерализму
Признавая, что такие условия являются чрезвычайно огра-
ничительными, сторонники совещательной демократии утвер-
ждают, что «идеальная речевая ситуация» представляет собой
ключевой эталон или регулятивный идеал, на основе которого
следует судить о сравнительных результатах применения различ-
ных институтов и практик. Этот идеал может быть недостижим
на практике, однако везде, где только возможно, следует стре-
миться к реформам, приближающим к нему реальность. В поль-
зу совещательного идеала выдвигаются три набора аргументов.
Первый представляет собой эпистемическую претензию на то,
что совещательная демократия приводит к лучшим и более ра-
циональным решениям, чем несовещательные альтернативы, та-
кие как рынки. Утверждается, что демократическое обсуждение
открывает перспективу для более холистического процесса при-
нятия решений, входе которого граждане, а не «анархия» рыноч-
ной конкуренции, коллективно анализируют то, каким образом
их решения влияют на жизнь других. Кроме того, посредством
процесса интерсубъективного обучения, привлекающего внима-
ние людей к новым исследованиям и решению социальных про-
блем, которые могли бы в противном случае остаться незаме-
ченными, публичное обсуждение позволяет акторам расширять
свои горизонты (Barber, 1984; Smith and Wales, 2000).
Второй набор аргументов фокусируется на механизмах, не-
обходимых для того, чтобы не допускать злоупотребления влас-
тью и поощрять большую прозрачность при принятии решений.
Хотя сторонники совещательной демократии сосредоточивают
свое внимание на стимулах иным образом, нежели это принято
в традиции рационального/общественного выбора, тем не ме-
нее и они стремятся ограничить проявления коррупции и созда-
ваемые особыми интересами искажения процесса принятия ре-
шений в сфере публичной политики. С позиций совещательной
демократии требование, чтобы индивиды и организации обосно-
вывали свои полномочия по принятию решений на публичном
должны быть условия для эффективного демократического обсуждения, те
или иные вариации на тему совещательной демократии присутствуют у широ-
кого круга авторов. К числу этих работ относятся, например, Benhabib (1996),
Bohman (1996), Cohen and Arato (1992), Fraser (1993), Laclau and Mouffe (1985),
Mouffe (1993). Хотя многие теоретики совещательной демократии могут быть
вполне обоснованно названы «коммунитаристами», некоторое число тех, на
кого оказал влияние Хабермас, относят себя к либеральной эгалитаристской
традиции — см., например, Guttman and Thompson (2004).

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 91
форуме, сделает неоправданные взаимоотношения по поводу
власти предметом общественного внимания и тем самым поро-
дит запрос на их коррекцию. Напротив, процессы, основанные
на уходе и торге, как утверждается, воспроизводят сложившуюся
структуру власти и неравенства.
Третий набор аргументов является развитием этического
или морального тезиса, что решения, выработанные посредст-
вом демократического обсуждения, лучше отражают фундамен-
тальные нормы справедливости, чем те, которые являются ре-
зультатом действий разрозненных индивидов и организаций,
преследующих свои собственные цели. Например, Янг (Young,
1990, 2000) аргументирует против «агрегирующих» институтов,
таких как рынки, на том основании, что они не способны в долж-
ной мере побудить людей учитывать нужды «находящихся в иной
ситуации других людей» и не отражают в должной степени по-
нятие «равного уважения». Утверждается, что, в противополож-
ность этому, концепция совещательной демократии предостав-
ляет публичную площадку для дискуссии, на которой люди вы-
слушивают мнения других для того, чтобы предоставить членам
«исключенных» групп, таких как этнические и культурные мень-
шинства, равное право высказывания в ходе процесса принятия
публичных решений.
Вопрос о том, насколько именно должна быть расширена сфе-
ра совещательных демократических процедур, остается в опреде-
ленной степени предметом дискуссии. В более радикальных вер-
сиях, выдвигаемых такими авторами, как Адаман и Дивайн (Ad-
aman and Devine, 1997), отстаивается некая форма «социализма
участия» [participatory socialism] и «демократизации экономиче-
ской жизни», когда контроль над предприятиями передан в ру-
ки советов рабочих и граждан. Аналогично, согласно таким тео-
ретикам, как Янг (Young, 1990: 250—251; также Young, 2000), со-
вещательность должна выступать в качестве всеобъемлющего
принципа, требующего, чтобы каждый, кого затрагивает то или
иное социально-экономическое решение, имел право участво-
вать в принятии соответствующего решения. С этой точки зре-
ния все решения, влияющие на производство и распределение
благ, включая такое благо, как социальный статус, должны полу-
чать публичное одобрение на демократическом форуме. Хабер-
мас (Habermas, 1992) придерживается более умеренного подхода,
доказывая, что социально-демократические процедуры должны
ограничиваться центральными «направляющими механизмами»

92 Часть!. Вызовы классическому либерализму
политико-экономической системы, которые задают рамки по-
вседневных действий частных лиц, принимающих решения, но
не определяют конкретное содержание самих решений. Тем не
менее общим для всех этих теоретиков является представление,
что существующие либеральные демократии сильно недотягива-
ют до совещательного идеала и что соответственно должны при-
ветствоваться любые шаги, направленные на расширение сфе-
ры публичной совещательности, основанной на высказывании.
Классический либерализм, стихийный порядок
и коммуникативная рациональность
Для тех, кто защищает классические либеральные институ-
ты в терминах модели, основанной на представлении, что лю-
ди рациональны, мотивированы собственными интересами,
а ценности, к которым они стремятся, неизменны, коммунита-
ристская критика является серьезным вызовом. Однако следу-
ет подчеркнуть, что эта критика моделей рационального выбо-
ра в равной степени относится и к теориям «провалов рынка»,
таким как теория Стиглица, которые приводят доводы в пользу
государственного вмешательства исходя из тех же самых посы-
лок. В той мере, в какой защита рынков (или каких-либо других
институтов) осуществляется исключительно в этих терминах,
выдвигаемая коммунитаристами критика является обоснован-
ной. Но приводимые в предыдущей главе экономические до-
воды в пользу классического либерализма не основываются
на представлении о рациональном выборе. Вместо того чтобы
рассматривать рыночную экономику как среду, в которой лю-
ди максимизируют заданные интересы, классический либера-
лизм мыслит рынки и другие «стихийные порядки» как слож-
ные коммуникативные сети, способствующие обмену знания-
ми, идеями и ожиданиями (см., например, Wholgemuth, 2005).
Такая концепция подчеркивает важность эволюционных про-
цессов, допускающих обучение на нескольких разных уровнях.
Ниже перечисляются черты сходства и различия между этими
эволюционистскими аргументами в пользу «принципа ухода»
и представлениями коммунитаристов. В последующих разделах
это описание используется для того, чтобы поставить под сом-
нение робастность совещательной демократии, основанной на
высказывании [voice-based deliberative democracy].

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 93
Индивидуализм: истинный и ложный
Наиболее очевидная черта сходства между классическим либе-
рализмом и коммунитаристской мыслью явствует из хайеков-
ской концепции «истинного индивидуализма» (Hayek, 1948b;
Хайек, 2011). Эта идея очевидным образом присутствует в при-
знании того, что люди представляют собой "я", обусловлен-
ные обстоятельствами» [situated selves], приобретающие свои
предпочтения, ценности и практики из социального окруже-
ния, что коренным образом отличается от «ложного индивиду-
ализма», который мыслит общество как рациональное творе-
ние изолированных индивидов, стремящихся сконструировать
«оптимальные» или «эффективные» институты (Hayek, 1948b:
6; Хайек, 2011: 7—8). Неоклассическая экономическая теория
и существующие в политической теории подходы, основанные
на понятии общественного договора, подобные применяемому
Ролзом, отражают именно вторую из этих двух традиций.
Согласно Хайеку, определяющим свойством индивида как
«общественного существа» является то, что ввиду структурных
ограничений человеческого интеллекта он или она способны
постичь умом лишь ничтожно малый фрагмент своего окруже-
ния. Поэтому признание того, что люди являются продуктами
своего общества, не означает, что само социальное окружение
создано целенаправленными действиями поддающейся выявле-
нию группы людей. Напротив, социокультурное окружение ча-
сто возникает в результате процессов возникновения «стихий-
ного порядка», которые являются «результатом человеческих
действий, но не результатом человеческого замысла». Такие ин-
ституты, как язык, уважение к собственности и другие привыч-
ки и традиции, составляющие индивидуальную идентичность,
не являются «естественными» процессами, но они не возни-
кают и в результате сознательного и целенаправленного «изо-
бретения». Такие практики могут быть впоследствии кодифи-
цированы (как, например, при составлении словаря) или под-
держиваться принудительной санкцией со стороны некоей
организации, такой как государство, как это имеет место в слу-
чае имущественного права, но сами по себе правила и практи-
ки обычно не являются продуктом целенаправленного акта со-
здания со стороны того или иного конкретного актора или ор-
ганизации (Hayek, I960: Part 1; Hayek, 1982: Part 1; Хайек, 2006,
Книга I).

94 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Акцентирование важности «стихийного порядка» прои-
стекает из представления, что в мире, который слишком сло-
жен, чтобы его можно было непосредственно постичь, индиви-
ды неизбежно вынуждены «добровольно» принимать некоторые
культурно передаваемые правила, такие как правила языка, без
осознанного размышления о них. Эти правила сами по себе явля-
ются частью эволюционного процесса, не являющегося результа-
том сознательного рассуждения, но тем не менее создающего ус-
ловия для разумной деятельности. Стихийные порядки развива-
ются в результате сложного процесса обучения через имитацию.
Например, хотя язык и развивается из человеческой способно-
сти к общению, он возникает как непреднамеренный побочный
продукт множества коммуникативных актов, которые не направ-
лены к какой-либо конкретной общей цели. В то время как но-
вые слова и их сочетания распространяются посредством про-
цесса имитации и адаптации, у тех людей, которые их первона-
чально применяют, нет осознанного представления о том, каким
образом эти практики будут применены и адаптированы другими.
Аналогичным образом люди, которые в настоящий момент го-
ворят, обычно не осведомлены о бесчисленных узловых точках,
в которых возникли ныне повсеместные способы употребления
слов и выражений, как и о «причинах», по которым эти символы
были приняты к использованию (Hayek, 1960: Part 1; Hayek, 1982:
Part 1; Хайек, 2006, Книга I). Как это формулирует Хайек: «Созна-
ние укоренено в традиционной безличной структуре заученных
правил, а способность сознания упорядочивать опыт есть благо-
приобретенная копия культурных моделей, которые каждое ин-
дивидуальное сознание получает готовыми... Иначе говоря, со-
знание может существовать только как часть другой, независи-
мо существующей структуры или порядка, хотя сам этот порядок
продолжает существовать и развиваться, лишь поскольку милли-
оны сознаний постоянно усваивают и модифицируют его по ча-
стям» (Hayek, 1982: 157; Хайек, 2006; 479).
В соответствии с такой интерпретацией «общность» вклю-
чает отношения общей идентификации, моральные принципы,
а также убеждения, связанные с соблюдением стихийно разви-
вающихся культурных правил, включая язык и социальные обы-
чаи (такие как уважение к собственности). Таким образом, как
и в коммунитаристских описаниях, моральное чувство выхо-
дит за пределы индивидуального актора и не отождествляется
с личными предпочтениями (Hayek, 1960, 1967b). И все же, хотя

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 95
индивиды идентифицируют себя посредством социальных пра-
ктик, в которые они погружены, они следуют своим отдельным
целям, а не занимаются сознательным преследованием некоей
«общинной цели». Более того, «общность», понимаемая как сти-
хийный порядок или каталлаксия, не может рассматриваться как
нечто, имеющее собственные цели. Говорить об «общинной це-
ли» — значит требовать, чтобы общество действовало как некая
продуцирующая организация, как своего рода «сверхличность»,
которая определяет цели своих граждан. Но в «открытом обще-
стве» люди разделяют общинную приверженность общим куль-
турным правилам, упорядочивающим их поведение, таким как
правила языка, и в то же время они пользуются свободой экспе-
риментирования в том, что касается стремления к широчайшему
набору разнообразных целей.
Общность, сложность и стихийный порядок
Хотя истолкованный в таких терминах классический либера-
лизм и признает культурно обусловленную природу индивида,
его интерпретация следствий из такого представления отлича-
ется от той, которую дают коммунитаристы вроде Макинтайра.
В то время как последний считает «общество чуждых друг другу
людей», удерживаемых вместе безличными отношениями и не-
преднамеренными социальными последствиями, признаком
морального упадка, с точки зрения классического либерализ-
ма развитая и сложная форма общности может быть достигну-
та только тогда, когда она не основывается на сознательном пре-
следовании «социальной цели». Тот тип общности, за который
выступает Макинтайр, годится только для общества племенно-
го типа, достаточно малого по численности и простого по сво-
им внутренним взаимоотношениям, чтобы его члены могли по-
стичь его своим сознанием. Но если речь идет о том, чтобы под-
держивать более сложную и развитую форму общности, то для
членов такого общества невозможно быть осознанно осведом-
ленными о многочисленных и разнообразных факторах, внося-
щих вклад в эволюцию разнообразных целей и средств.
Хайековская концепция общества как динамичного сти-
хийного порядка поразительно похожа на концепцию, разви-
ваемую таким представителями «критической теории», как
Янг, которые тщательно стараются избегать вывода, что со-
держание общности является «фиксированным» и может быть

96 Часть I. Вызовы классическому либерализму
проинтерпретировано в терминах единой и неизменной кон-
цепции «общего блага» (Tebble, 2002). С точки зрения Янг, по-
добно тому, как содержание индивидуальных предпочтений не
следует рассматривать как отражающее некую глубинную и не-
изменную «сущность», так идентичность социальных групп, со-
ставляющих общность, не должна рассматриваться как отражаю-
щая некую поддающуюся идентификации «групповую сущность»
(Young, 1990: 246—247). Напротив, в контексте современных раз-
витых обществ, в рамках которых существует множество различ-
ных общинных идентификаций, границы этих идентификаций
могут смещаться, и люди могут обнаруживать, что они иденти-
фицируют себя с широким набором разнообразных групп с за-
частую перекрывающимся и пересекающимся членством. Сле-
довательно, люди могут иметь общую идентификацию по одним
признакам и разные по множеству других. Поэтому личная иден-
тичность никогда не определяется полностью принадлежностью
индивида к той или иной социальной группе или общности, и ее
скорее следует мыслить как частичную идентификацию, которая
сама по себе подвержена процессу постоянной эволюции (под-
робнее об этом см. Tebble, 2002).
В данном контексте значение имеет то, какое пространство
те или иные институты предоставляют для динамической эволю-
ции культурных норм и идентичностей, одновременно обеспе-
чивая основу для порядка и координации. С точки зрения клас-
сического либерализма именно здесь на первый план выходит
важность опоры на «стихийные порядки». Стихийные порядки
расставляют своего рода дорожные указательные знаки для де-
ятельности индивидов и обеспечивают определенную степень
регулярности в жизни людей, оставляя в то же время место для
децентрализованного процесса пошагового расширения экспе-
риментирования. Поскольку люди «добровольно» соблюдают
нормы стихийных порядков, в которых они родились, а не подчи-
няются им в силу принуждения, осуществляемого внешней орга-
низацией, такие нормы скорее следует мыслить как «гибкие пра-
вила», подверженные постоянным изменениям «на границах» [at
the margin]. Знание, касающееся потенциально успешных спо-
собов адаптации к социальным практикам, широко рассредото-
чено среди бесчисленных индивидов и организаций, составля-
ющих общество, и никогда не может быть постигнуто во всей
его полноте ни одной из групп. Тем не менее, по мере того, как
успешные эксперименты (например, новые слова, изобретения

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 97
и культурные обычаи) распространяются посредством процесса
имитации от распределенных узловых точек принятия решений,
люди оказываются способны пользоваться знанием широко рас-
средоточенных агентов, о существовании которых они могут ни-
чего не знать. Согласно этой точке зрения, изменения, проис-
ходящие малыми приращениями через конкурентную проверку
постоянно меняющихся практик, создают услЬзия для более ин-
тенсивного процесса социальной эволюции, чем предпринима-
емые в социалистическом стиле попытки «перестроить» куль-
турные практики в целом. Успех таких попыток потребовал бы
наличия организованной группы, располагающей всеми данны-
ми, необходимыми для понимания функционирования общества
и для соответствующей его перестройки (Hayek, 1948,1960,1982;
Хайек, 2011, 2006).
Как показано в предыдущей главе, в основании классиче-
ской либеральной защиты рынка лежат именно эти понятия
стихийного порядка и ограниченной рациональности. Рыноч-
ная экономика понимается одновременно как стихийный меха-
низм координации, способствующий взаимному согласованию
различающихся ценностей рассредоточенных социальных ак-
торов, и как эволюционный процесс, в ходе которого содержа-
ние этих ценностей подвергается динамическим изменениям.
Координирующая роль рынков проявляется в переменных це-
новых сигналах, которые сообщают об изменившейся степени
доступности благ и дают людям возможность адаптировать свое
поведение без сколько-нибудь существенного знания о том, ка-
кие именно «обстоятельства времени и места» влияют на дале-
ких от них других людей. Но рынки выполняют также и эволю-
ционную функцию, когда факторы, определяющие, «какие блага
являются редкими благами», формируются эндогенно процес-
сом конкуренции. Потребители и производители участвуют
в рынках не на основе предварительно заданных предпочтений
и производственных функций, а обнаруживают и приобретают
в ходе самого рыночного процесса новые вкусы и организаци-
онные практики, которых ранее никто не предвидел. Теорети-
ческая конструкция общего равновесия, характерная для нео-
классической экономической теории, отвергается именно на
этом основании. Экономические акторы не приходят на рынок
с уже имеющейся у них полной информацией, а приобретают
и транслируют знание через столкновение разных соперничаю-
щих идей. Именно «просеивание и провеивание» конкуренцией

98 Часть I. Вызовы классическому либерализму
стимулирует подражание прибыльным предприятиям и дести-
мулирует распространение ошибочных идей, касающихся про-
изводства благ и услуг.
Хотя эволюционные процессы конкуренции принимают
свою наиболее развитую форму в условиях рыночных инсти-
тутов, стихийные порядки очевидным образом присутствуют
и в других аспектах классической либеральной концептуаль-
ной структуры, в частности в принципе политического феде-
рализма или конкуренции юрисдикции. Последние особенно
релевантны применительно к тем коллективным благам и ре-
гуляторным процедурам, которые не могут эффективно предо-
ставляться на индивидуализированной основе. С позиций клас-
сического либерализма конкуренция между юрисдикциями дает
возможность для гораздо больших масштабов экспериментиро-
вания в сфере предоставления услуг, чем более монополисти-
ческие структуры государственного управления, поскольку кон-
куренция между разными пакетами коллективных благ и норм
регулирования создает условия для потенциально неограничен-
ного процесса открытия наиболее желательных пучков услуг.
По мере того, как индивиды и организации перемещаются из
одной юрисдикции в другую и тем самым изменяют распреде-
ление налоговых доходов, может быть запущен стихийный про-
цесс приспособления, поскольку органы власти этих юрисдик-
ции будут соответствующим образом менять модели предостав-
ления услуг. Такого рода процессы не являются эквивалентом
более открытой конкуренции и процессов постоянного при-
способления к изменениям спроса и предложения, возмож-
ность которых обеспечивается децентрализованными рыноч-
ными ценами, но скорее они, нежели попытки обеспечить ко-
ординацию из единого центра политического контроля, будут
порождать экспериментирование и координировать рассеян-
ное в обществе знание.
Эндогенные предпочтения и общественный выбор
Необходимо подчеркнуть, что ни один из приведенных до сих
пор аргументов не основывается на каких-либо допущениях в от-
ношении мотивации индивидов. Например, в них не предпола-
гается, что люди являются или должны быть эгоистичными. Что
отличает приведенные здесь рассуждения от теории рациональ-
ного выбора — это фокусировка на выигрыше, который дают

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 99
стихийные порядки в отношении наращивания знания. Описа-
ния же, даваемые концепциями рационального выбора, таки-
ми как вирджинская школа общественного выбора, вместо этого
сосредоточиваются на стимулах к взаимной координации, поро-
ждаемых рынками и принципом «ухода» (см., например, Buchan-
an and Tullock, 1962; Бьюкенен и Таллок, 1997). Однако концен-
трация на эволюционных и коммуникативных аспектах рацио-
нальности не требует полного отказа от понятий, связанных
с рациональным выбором. Представления о рациональном вы-
боре, не будучи необходимым компонентом классического либе-
рализма, составляют важное дополнение к нему.
В контексте сказанного выше необходимо подчеркнуть тот
ключевой момент, что подход с позиций рационального выбора
совместим с «ситуационным» представлением о социальных ак-
торах. Та роль, которую играет социализация в формировании
индивидуальной идентичности, признается, например, в рабо-
тах Курана (Kuran, 1995) и Чона (Chong, 2002). Эти авторы всего
лишь утверждают, что хотя на людей оказывает влияние их соци-
альное окружение, тем не менее они формируются не только под
его воздействием. Люди обладают способностью бросать вызов
господствующим социальным нормам «на границах» (или «малы-
ми приращениями») и, действуя таким образом, могут вносить
вклад в развитие новых культурных форм. Поэтому различные
институты могут оцениваться в терминах обеспечиваемых ими
стимулов или антистимулов, касающихся как раз этого аспекта.
Именно в этом отношении оказывается релевантной аргумента-
ция вирджинской школы по поводу достоинств институтов, осно-
ванных на уходе. При прочих равных условиях можно ожидать,
что, поскольку такие институты (в частности рынки) не требу-
ют получения одобрения со стороны большого количества акто-
ров, они приводят к более низким издержкам оспаривания усто-
явшихся норм и ценностей. Например, на рынках потребители
могут выбрать альтернативные продукты, даже когда находятся
в положении меньшинства, а предприниматели могут предлагать
новые виды продукции, не спрашивая разрешения у какой-либо
иерархии или у какого-либо большинства. Аналогично в контек-
сте конкуренции между юрисдикциями различные органы поли-
тической власти могут экспериментировать с разными пакетами
социальных правил, не получая на это разрешения от вышестоя-
щего органа, а граждане могут покидать те или иные конкретные
юрисдикции, не спрашивая своих соседей.

100 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Если согласиться с тем, что люди хотя бы в некоторой сте-
пени обладают способностью к действию, то будет вполне ре-
зонным задаться вопросом, есть ли у них стимулы реализовать
эту способность к действию, и исследовать, каковы сравнитель-
ные качества различных институтов с точки зрения этих стиму-
лов. Анализ стимулов не требует с необходимостью исходить из
предположения, что люди эгоистичны, он лишь признает, что
как бы ни были люди альтруистичны, они с меньшей вероят-
ностью предпримут действия, связанные с высокими альтерна-
тивными издержками. Следовательно, инструментальная раци-
ональность может и должна играть роль в политической эконо-
мии по той простой причине, что, независимо от того, делается
это коллективно или индивидуально, в какой-то момент должны
ставиться цели и выбираться эффективные средства. Хотя мо-
жет быть желательным, чтобы люди «выходили за пределы» эго-
истической мотивации, идея, что было бы также желательно,
чтобы они игнорировали соотношение выгод и издержек, совер-
шенно несостоятельна.
Уход и высказывание как альтернативы:
проблема знания
Теперь уже должно стать ясным, что классический либерализм
не предполагает, что индивиды свободны от социальной иден-
тификации. Его расхождение с коммунитаристской теорией со-
стоит в нормативном представлении об институциональных
процессах, совместимых с «ситуационным» пониманием «я».
Поддерживая структуры совещательной демократии, коммуни-
таристы доказывают, что именно посредством дискуссий и ар-
гументирования на публичном форуме наилучшим образом раз-
вивается более широкая, коммуникативная форма рациональ-
ности. Выдвигая это утверждение, они подразумевают, что если
всех тех, кого затрагивают социально-экономические решения,
удастся собрать вместе для участия в публичном диалоге, то мо-
гут быть выделены конституирующие элементы «общности».
Однако цель последующего изложения состоит в том, чтобы
показать, что процедуры совещательной демократии отягоще-
ны фундаментальными проблемами, поскольку они игнориру-
ют требования робастной политической экономии и могут по-
дорвать собственную способность соответствовать притязани-
ям, выдвигаемым в качестве доводов в их пользу.

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 101
Совещателъностъ и «синоптическая иллюзия»
Для того чтобы элементы сложной общности сознательно ко-
ординировались в соответствии с «общим благом», потребова-
лось бы общее синоптическое описание того, как взаимодейст-
вуют различные компоненты соответствующей общности. Одна-
ко с точки зрения классического либерализма само количество
взаимосвязей между элементами, составляющими сложные со-
циальные целостности, препятствует их всеобъемлющему по-
стижению какой-либо группой, включенной в такого рода про-
цесс. Если социальная целостность более сложна, чем сумма ее
индивидуальных частей, то из этого следует, что никакие ее со-
ставные элементы, даже будучи собранными вместе на некоем
публичном форуме, не могут постичь все факторы, вносящие
вклад в ее развитие (Hayek, 1957; Хайек, 2003). «Синоптическая
иллюзия» (Hayek, 1982; Хайек, 2006) не может быть разрешена
с помощью развития компьютерных технологий, как это иног-
да предлагается (см., например, Barber, 1984; Notturno, 2006),
поскольку чем больше развивается такая технология, тем более
сложным становится спектр решений, которые могут быть при-
няты каждым децентрализованным элементом, составляющим
общность. Независимо от того, насколько изощренными стано-
вятся технологии, сложность социальной системы на метауров-
не будет по-прежнему превосходить когнитивные возможности
составляющих элементов. Хайек (1952: 185; 1967b, 1967c) фор-
мулирует это в явном виде, когда отмечает: «Любой инструмен-
тарий классификации должен обладать структурой, имеющей
более высокую степень сложности, чем объекты, которые он
классифицирует... поэтому возможности любого объясняюще-
го агента неизбежно ограничиваются объектами со структурой,
имеющей более низкий уровень сложности, чем его собствен-
ный» (Hayek, 1952: 185). В свете этого фундаментальная пробле-
ма совещательной демократии состоит в том, что она предъяв-
ляет к людям такие когнитивные требования, которым они не
способны удовлетворять.
Главная ошибка, которую совершают в данном случае комму-
нитаристы, заключается в требовании, что люди должны осоз-
нанно анализировать, как их действия влияют на «общее благо».
С точки зрения классического либерализма центральным во-
просом социальной координации являет то, как дать людям воз-
можность приспосабливаться к обстоятельствам и интересам,

102 Часть I. Вызовы классическому либерализму
о которых они не могут быть непосредственно осведомлены. Это
не означает, что предполагается невозможность поведения, «учи-
тывающего других» [other-regarding behaviour], но из этого следу-
ет, что такое поведение по необходимости ограничивается узкой
когнитивной сферой, охватывающей людей и мотивы, которые
лично знакомы соответствующему актору. Система рыночных
цен и другие стихийные порядки создают условия для комплекс-
ного процесса взаимного приспособления, позволяющего дейст-
вующим в микромасштабах индивидам и организациям, несмо-
тря на когнитивные ограничения, координировать деятельность
путем трансляции в упрощенной форме знания, представляюще-
го взаимосвязанные решения множества рассредоточенных ак-
торов. Классический либерализм не отрицает понятия «обще-
го блага» и не сводит такого рода концепцию к агрегированию
индивидуальных ценностей. Напротив, считается, что изменяю-
щиеся относительные цены создают возможности для процесса
взаимного приспособления акторов, преследующих большое раз-
нообразие заранее не известных и, возможно, несоизмеримых
целей, — приспособления, которое увеличивает шансы того, что
любая из этих целей сможет быть достигнута (Hayek, 1973: 114—
115; Хайек, 2006, 132-133).
Подчеркивая важность осознанного обдумывания и обсужде-
ния как ключевого составляющего элемента социетальной рацио-
нальности, коммунитаристы, очевидно, предлагают не что иное,
как разновидность централизованного планирования посред-
ством дискуссии. Да, учитывая, что большинство коммунитари-
стов являются приверженцами именно локализованной, «общи-
ноцентричной» формы совещательности, это обвинение может
показаться чрезмерно преувеличенным. Например, Янг (Young,
2000: 45—46) признает, что ввиду масштабов и сложности сов-
ременных урбанизированных обществ унитарная модель осно-
ванной на личном общении совещательной демократии являет-
ся недостижимой. Для решения этой проблемы она предлагает
«децентрированную» или локализованную форму политического
процесса, в рамках которой соответствующие представители бу-
дут находиться ближе к гражданам и с большей вероятностью бу-
дут обладать знанием их нужд и ценностей «на местах» (см. также
Adaman and Devine, 1997). Однако это подчеркивание важности
децентрализации выглядит довольно неожиданным, учитывая,
что коммунитаристская критика либерализма и рынков направ-
лена против «атомизма», якобы свойственного процессам, не

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 103
способным поддерживать большее «единство» при принятии ре-
шений. Если следует поощрять децентрализацию до уровня от-
дельных «общин», то непонятно, почему бы не поощрять даль-
нейшую, более радикальную децентрализацию до уровня отдель-
ных индивидов. Можно, конечно, предположить, что индивиды
всегда погружены в локальные общности, поэтому децентрали-
зация до этого уровня оправданна, а более индивидуализирован-
ное принятие решений — нет. Однако такой аргумент идет враз-
рез с утверждением, что содержание общинной идентификации
является ничуть не более фиксированным, чем содержание ин-
дивидуальной идентификации. Если идентичность является под-
вижной и пересекающейся, то демаркация границ «местной» об-
щины по своей сути произвольна и блокирует тот самый процесс
интерсубъективного (читай: межобщинного) обучения, к кото-
рому коммунитаристы, если судить по их заявлениям, благоволят.
Более того, если согласиться с тем, что «никакая общность
не является островом», то фокус на локальной совещательности
попросту означает уход от вопроса о том, каким образом дейст-
вия, предпринимаемые множеством различных «общин», и вы-
бираемые ими решения должны координироваться друг с дру-
гом на метасоциетальном уровне (Prychitko, 1987; Tebble, 2003).
В формулировке Хайека: «Децентрализация сразу же влечет за
собой проблему координации, причем такой, которая оставля-
ет за автономными предприятиями право строить свою дея-
тельность в соответствии с только им известными обстоятель-
ствами и одновременно согласовывать свои планы с планами
других... Именно таким механизмом является в условиях конку-
ренции система цен, и никакой другой механизм не может его
заменить. Наблюдая движение сравнительно небольшого ко-
личества цен, как наблюдает инженер движение стрелок при-
боров, предприниматель получает возможность согласовывать
свои действия с действиями других» (Hayek, 1944: 55—56; Хайек,
2005: 70). В сложной среде, где необходимо согласовывать мил-
лионы межобщинных решений, для участников локальных обсу-
ждений было бы невозможно постичь умом характер всех взаи-
моотношений между всеми значимыми акторами. В отсутствие
системы цен или ее аналога, снижающего сложность решений,
по необходимости принимаемых каждой из децентрализован-
ных общин, у них в распоряжении не будет никакого другого ме-
ханизма, позволяющего координировать совокупность планов
действий, которая без него была бы совершенно разрозненной

104 Часть I. Вызовы классическому либерализму
и рассогласованной. Если сложные взаимоотношения между об-
щинами не будут координироваться рыночными ценовыми сиг-
налами — или их аналогом, таким как меняющийся паттерн рас-
пределения налоговых доходов, который может иметь место
в условиях конкурентного федерализма, — то в какой-то момент
неизбежно придется прибегнуть к помощи центральной «коор-
динирующей» власти. Но именно эта форма «централизованно-
го планирования» подвержена «проблеме знания», к которой
привлек внимание Хайек.
Проблема неявного знания
Неспособность процессов совещательной демократии создать
условия для социальной координации усугубляется проблемой
передачи «неявного знания», если использовать термин Майкла
Пбланьи (Polanyi, 1951). Последнее включает в себя «ноу-хау на
рабочем месте» и «практическое знание», производное от куль-
турных или организационных «установившихся практик», спе-
циализацию в той или иной сфере деятельности и «опыт», свя-
занный с тем или иным конкретным рынком. Оно также может
иметь составной частью понимание человеком ценностей, при-
писываемых им тем или иным благам, когда различия в этих
ценностях не могут быть в точности переданы языковыми сред-
ствами. Если спросить индивида, какова для него ценность раз-
личных элементов, составляющих некую корзину благ, он может
оказаться не в состоянии развернуто объяснить, насколько он
ценит одно благо больше, чем другое, — такое знание может быть
обнаружено только в самом акте выбора (Buchanan, 1969; Бью-
кенен, 2008). Соуэлл формулирует эту мысль следующим обра-
зом: «Действительная проблема заключается в том, что требуе-
мое знание представляет собой знание субъективных структур
сравнительных оценок, которые нигде и никак не артикулиро-
ваны, даже самим индивидом. Я могу думать, что, столкнувшись
с неизбежной угрозой банкротства, я скорее продам свой авто-
мобиль, чем мебель, или пожертвую скорее холодильником, чем
кухонной плитой, но до тех пор, пока такой момент не настал,
я так и не узнаю, каковы мои собственные сравнительные оцен-
ки, не говоря уж о чьих-нибудь чужих» (Sowell, 1980: 217—218).
Неявные данные, которыми располагают рассредоточен-
ные индивиды и группы, по определению не могут быть выра-
жены в словах. Кроме того, эти данные не могут быть «собраны»

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 105
и переданы в распоряжение публичного форума, поскольку его
участники могут даже сами не иметь представления о том, что
они у них есть. Поэтому совещательные процедуры, отводящие
привилегированную роль языковым формам передачи знания,
лишены какого бы то ни было механизма, допускающего эффек-
тивное публичное использование неявного знания. В отличие от
них, институты, основанные на уходе, способны косвенным обра-
зом передавать неявное знание посредством действий людей, ко-
торые вступают в разнообразные конкурирующие системы дого-
воренностей и выходят из них. Например, в случае рынков цены,
порождаемые непреднамеренными результатами бесчисленных
решений о покупке и продаже, могут транслировать содержащее-
ся в сознании индивидов знание, которое не может быть выраже-
но вербально. Когда люди принимают решения о покупке и про-
даже в качестве производителей (выбирая, какие блага произво-
дить и каким именно образом) и потребителей (выбирая между
разнообразными альтернативными покупками), они передают
друг другу «сообщения». Как объясняет Хорвиц (Horwitz, 1992),
важнейшее значение имеет то, что покупателям и продавцам нет
необходимости быть осознанно осведомленными о том, каким
именно знанием они обладают и почему один из вариантов дейст-
вия они ценят именно так, а не иначе. Все, что от людей требует-
ся — действовать на основе своего знания, а вся релевантная ин-
формация введена в систему цен. Аналогично при конкуренции
между юрисдикциями индивидам и корпоративным организаци-
ям нет необходимости формулировать в словах, почему они пред-
почитают жить и работать в одной юрисдикции, а не в другой.
Все, что им следует делать — действовать, исходя из своих пред-
почтений в этом отношении, а их знание будет транслироваться
через маржинальный переток налоговых доходов от одного орга-
на публичной власти к другому.
К тому же способность институтов, делающих акцент на «ухо-
де», а не на «высказывании», к трансляции неявного знания име-
ет большое значение для процессов, способствующих открытию
и трансформации социальных ценностей. Если индивидуаль-
ные предпочтения формируются эндогенно социальной средой,
то для коммунитариста из этого следует, что они должны быть
подвергнуты процессу демократической критики и обсуждению
всей общностью в целом. Но в рамках классического либерально-
го понимания этот вывод неоснователен, так как процесс форми-
рования ценностей никоим образом не ограничивается актами

106 Часть I. Вызовы классическому либерализму
артикулированного убеждения. Огромное большинство благ,
которых желают люди, представляют собой «приобретенные
вкусы», и люди научаются желать их, глядя, как другие получа-
ют удовлетворение от этих вещей (Hayek, 1967d). Подобным же
образом распространение знания на рынках, в искусстве и науке
обычно происходит не через коллективное обсуждение или про-
ведение совещаний; оно развивается, когда индивиды и группы
обладают некоей приватной сферой, обеспечивающей им свобо-
ду экспериментирования с проектами, которые не сообразовы-
ваются с мнениями большинства. В этом случае господствующие
представления могут постепенно, малыми приращениями ме-
няться с течением времени через процесс подражания.
Ограничение механизмов «ухода» ради достижения «консен-
сусных» решений уменьшает общее количество принимаемых ре-
шений и поэтому ограничивает сферу живого опыта, на котором
люди могут учиться. Конкурентные процессы позволяют однов-
ременно проверять противоречащие друг другу идеи бесконечно
разнообразных методов производства и видов продукции без не-
обходимости получать одобрение большинства. Использование
возможности ухода позволяет акторам, несогласным с мнением
большинства, следовать своим собственным идеям, не посягая на
возможность для большинства следовать его собственным (см.,
например, Wholgemuth, 1995, 1999, 2005; Friedman, 2006). Имен-
но потому, что рынки и конкуренция между юрисдикциями пре-
доставляют людям пространство для реализации своих замыслов,
а не только для их обсуждения, люди оказываются способны ими-
тировать соответствующие ролевые модели по мере того, как вы-
годы и издержки становятся видимыми для более широкого мно-
жества акторов. Следовательно, акцентирование выражаемых
в явном виде рассуждений и «силы лучшей аргументации» в рам-
ках совещательной демократии, по-видимому, не только не поощ-
ряет открытие новых ценностей, но скорее всего будет сводить
на нет трансформацию установок и практик, в том числе тех, ко-
торые могут препятствовать прогрессу «исключенных» групп.
Данный аргумент не утверждает, что классические либеральные
институты с необходимостью будут вести к поступательному раз-
витию в сфере ценностей, он всего лишь приводит к выводу, что
процесс, допускающий децентрализованные действия со сторо-
ны меньшинства индивидов и групп, с большей вероятностью бу-
дет вести к такому развитию, чем процесс, ограничивающийся
решениями большинства.

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 107
Уход и высказывание как альтернативы:
информационная прозрачность
и проблема стимулов
Проблема рационального незнания
Приводившиеся до сих пор аргументы не основывались на пред-
положении, что институты совещательной демократии терпят
провал из-за проблемы неадекватных стимулов. Напротив, они
применимы даже при «наиболее благоприятном» сценарии, при
котором люди принимают во внимание других и все те, кого за-
трагивают те или иные решения, способны участвовать в их при-
нятии способом, допускаемым «идеальной речевой ситуацией».
Но как только признается, что «стимулы имеют значение», ро-
бастность совещательной демократии становится еще более сом-
нительной. Есть серьезные основания считать, что у людей име-
ется недостаточно стимулов для добывания информации о поли-
тическом процессе, и точно так же у них слишком мало стимулов
к тому, чтобы подвергать свои предпочтения и ценности кри-
тическому исследованию в контексте коллективного выбора.
В условиях демократии больших чисел шансы на то, что вклад
отдельного гражданина будет иметь решающее влияние на ко-
нечный результат в отношении их самих и их близких, исчеза-
ющее малы. Поэтому может быть рациональным действием ре-
шение не только не становиться информированным и активным
гражданином, но и оставаться «неосведомленным» о содержа-
нии публичных обсуждений. Чем больше вопросов решается пу-
тем демократических процедур, тем более ярко выраженной ста-
новится эта проблема, поскольку соответственно вырастают ин-
формационные издержки, связанные с составлением суждений
по множеству разнообразных политических вопросов (Somin,
1998: 4S6—437; Hardin, 2000). Когда шансы оказать влияние на ре-
зультаты выборов столь ничтожны, даже граждански сознатель-
ная личность может решить не тратить много времени на отсле-
живание политической информации. Для такого человека может
быть более предпочтительным направить свою энергию на те ви-
ды деятельности, которые могут оказать решающее влияние на
какой-либо конкретный результат; например, он может принять
решение потратить время и деньги на благотворительность или
на продвижение какого-то дела, выбранного им самим.
Эмпирические исследования, проводившиеся в Европе
и США, подтверждают, что независимо от образовательного

108 Часть I. Вызовы классическому либерализму
уровня и социально-классовой принадлежности избиратели
склонны оставаться неосведомленными в отношении даже са-
мой базовой политической информации. Например, в США ана-
лиз показывает, что целых 70% избирателей не в состоянии на-
звать имя хотя бы одного сенатора от своего штата и подавляю-
щее большинство не может оценить текущий фактический темп
инфляции и уровень безработицы с точностью до 5 процентных
пунктов (Somin, 1998; см. также Pincione and Tesson, 2006). Тот
факт, что избиратели демонстрируют такую высокую степень не-
знания в отношении столь базовых политических сведений и так
мало знают о предметах, имеющих большой публичный резонанс
и регулярно освещаемых в средствах массовой информации, наво-
дит на мысль, что они могут быть еще менее информированными
по поводу воздействия более частных политических мер, которые
проходят через законодательные и бюрократические органы1.
По-видимому, наилучшим объяснением такого незнания яв-
ляются не апатия и не препятствия к участию в политике, а от-
сутствие стимулов к информированному участию. На это предпо-
ложение можно возразить, как это делает Барбер (Barber, 1984:
234), что если людям предоставить «достаточные полномочия»
для участия в обсуждении общественных дел, то они «быстро
осознают потребность в знании», но такое возражение игнори-
рует то, что возможность участия в обсуждении вполне может со-
четаться с полным отсутствием у них сколько-нибудь существен-
ного влияния (Somin, 1998). Более того, в сравнении с ситуацией
на рынке или с режимом конкурентного федерализма, где реше-
ние каждого лица вступить в тот или иной акт обмена или пе-
реместиться в ту или иную юрисдикцию играет решающую роль
в формировании его личного дохода, перемещение деятельнос-
ти на арену демократической совещателыюсти скорее всего
1 Здесь не имеется в виду, что для того, чтобы демократический процесс
был действенным, граждане на самом деле должны знать о политике всё.
В принципе у граждан есть не больше нужды в том, чтобы знать о механике
законодательной деятельности, чем у потребителей на рынке знать обо всех
деталях производственных процессов, задействованных в изготовлении по-
требляемых ими товаров. Скорее аргумент состоит в том, что для отдель-
ного гражданина на деле существует мало стимулов к тому, чтобы быть ин-
формированным по таким конкретным вопросам (например, по вопросу об
альтернативных издержках законодательных актов), по которым такая ин-
формированность была бы в его интересах, — причем таких стимулов намно-
го меньше, чем в случае точно таких же для лица, принимающего решения
о покупке или продаже на рынке.

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 109
будет иметь своим результатом относительное снижение влия-
ния большинства акторов. В условиях рынков и конкурентного
федерализма, поскольку издержки неадекватной информирован-
ности падают на самого актора, у людей имеются гораздо более
сильные стимулы к тому, чтобы быть информированными в сво-
их решениях о покупке или выборе местонахождения, в то время
как в условиях демократии с большим числом участников эти из-
держки распределяются между всеми остальными избирателями.
Даже если предположить, что людям свойственна граждан-
ская сознательность, феномен рационального незнания с боль-
шой вероятностью будет ухудшать качество публичного обсужде-
ния. Но если отказаться от условия, что мотивация основана на
учете интересов и мнений других, эти трудности усиливаются
многократно. Именно благодаря неадекватности стимулов к мо-
ниторингу поведения политических представителей граждана-
ми особые интересы получают возможность взять политический
процесс под свой контроль. Те из сторонников совещательной де-
мократии, кто признает необходимость преодоления проблемы
влияния эгоистических интересов, утверждают, что процесса пу-
бличной дискуссии будет достаточно, чтобы выявить, какие имен-
но аргументы выдвигаются исходя из узкоэгоистических интере-
сов, а не из общего блага (Young, 2000). Однако в условиях рацио-
нальной неосведомленности избирателей публичное обсуждение
как раз этого-то и не сможет достичь. По сравнению с условиями,
в которых акторы могут улучшить свое положение, «уходя» от тех
поставщиков или из тех юрисдикции, которые неспособны пре-
доставить обещанное, публичная совещательность предлагает ма-
ло стимулов к тому, чтобы люди повышали свою информирован-
ность по поводу качества решений, принимаемых от их имени.
С классической либеральной точки зрения информацион-
ный вакуум, возникающий в результате рационального незнания
в публичной сфере, будет быстро заполняться представителями
групп специальных интересов. Эти группы, скорее всего, будут
принадлежать к одному из двух типов. С одной стороны, это мо-
гут быть группы заинтересованных производителей, каждый из
членов которых будет получать значительный выигрыш от влия-
ния на результаты публичного обсуждения и которые, будучи от-
носительно небольшими по численности, сталкиваются с более
низкими транзакционными издержками организации и в боль-
шей степени способны справиться с проблемой «безбилетни-
ка» (Olson, 1965, 1982; Tullock, 1994; Олсон, 1995, 2013). С другой

110 Часть I. Вызовы классическому либерализму
стороны, это могут быть группы, основанные на некоей полити-
ческой цели, для членов которых характерна сильная привержен-
ность определенной идеологии, религии или общей социальной
идентичности. Для групп второго типа проблема «безбилетни-
ка» сводится к минимуму, поскольку в этом случае политическое
участие не только не является издержками, которых следует из-
бегать, но, наоборот, выигрышем, к которому следует стремить-
ся, — подобным же образом некоторые люди получают удоволь-
ствие от зрелищных видов спорта благодаря возможностям, ко-
торые те предоставляют для демонстрации благорасположения
или враждебности к тем или иным командам (Brennan and Lo-
masky, 1992). И в том и в другом случае подавляющее большинст-
во населения, включая группы интересов налогоплательщиков
и потребителей, а также тех, кто не обладает сильными установ-
ками, основанными на той или иной социальной идентичности,
скорее всего будет политически мобилизовано в относительно
меньшей степени. При этом знание об общественных делах, по-
лучаемое этими людьми, будет находиться под непропорциональ-
но сильным воздействием информации, поступающей от групп
особых интересов, — причем у большинства населения будет ма-
ло стимулов проверять качество этой информации.
Проблема рациональной иррациональности
Проблема рационального незнания становится еще более серь-
езной, если учитывать стимулы к тому, чтобы ставить под сом-
нение существующие ценности и господствующие подходы к по-
ниманию окружающего мира. Издержки сохранения и выраже-
ния ложных представлений в сфере демократического участия
ничтожны для индивида, поскольку шансы на то, что какой-ли-
бо его вклад в публичную дискуссию сможет повлиять на ее ре-
зультаты, пренебрежимо малы. Вследствие этого существует
тенденция к «рациональной иррациональности» (Caplan, 2007;
Каплан, 2012; см. также Brennan and Lomasky, 1993). В процессе,
из которого исключены варианты «ухода», издержки, порожда-
емые поддержкой иррациональной политики, распределяют-
ся между всеми членами общества, вместо того чтобы концент-
рироваться на тех, кто придерживается ложных представлений.
Рациональное сомнение в личных убеждениях и предпочтени-
ях в условиях демократии обладает характеристиками коллек-
тивного блага, и поэтому будет иметь место тенденция к его

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 111
«недопроизводству». Напротив, в рыночной или аналогичной
рыночной ситуации упорство в ложных представлениях или
предрассудках связано с прямыми издержками для соответствую-
щего актора. Так, работодатель, отказывающийся нанимать лю-
дей из-за их расы и сексуальной ориентации, или потребитель,
отказывающийся покупать продукцию, произведенную «ино-
странным» трудом, будет вынужден платить более высокие цены
по сравнению с более терпимыми участниками рынка, посколь-
ку такая практика покупки, основанная на предрассудках, умень-
шает доступное предложение наемных работников или других
партнеров для обмена (см. также Becker, 1971).
Проблемы коллективного действия, связанные с демократи-
ческой совещательностью, еще больше осложняются феноменом
«фальсификации предпочтений». В сравнении с мизерными вы-
годами от участия издержки для индивида, связанные с оспарива-
нием господствующих представлений, могут быть высоки. Те, кто
хочет защищать группы или отстаивать ценности, которые не
вызывают симпатии у большинства населения, могут опасаться
социальных последствий публичного выражения своих убежде-
ний (Kuran, 1995). Даже тогда, когда оспорить соответствующие
убеждения готово потенциально большое число людей, если при
этом велика неопределенность в отношении уровня поддержки,
то с большой вероятностью проявятся серьезные проблемы, свя-
занные с коллективными действиями как таковыми. В интересах
каждого отдельного актора будет либо безмолвствовать, либо да-
же поддерживать статус-кво, избегая тем самым риска остракиз-
ма и надеясь «бесплатно проехаться» за счет того, что спорить
будут другие. Если соответствующим образом рассуждает доста-
точно большое число людей, то они, чтобы обеспечить себе со-
хранение социального одобрения, могут вместо того, чтобы вы-
ражать свои убеждения в свободной и честной дискуссии, выска-
зывать мнения, с которыми они в частном порядке не согласны.
В случаях такого рода «привязки» [lock-in] можно представить се-
бе теоретический сценарий, в котором определенные действия
государства будут способствовать движению к альтернативному
набору социальных практик. Однако это не будут действия госу-
дарства, которое «прислушивается к общественности» посред-
ством процесса демократического обсуждения. Напротив, это
будут акты правительства, не принимающего во внимание чет-
ко выраженные ценности большинства — разумеется, в доволь-
но нереалистическом предположении, что такое правительство

112 Часть I. Вызовы классическому либерализму
действительно может знать, какой конкретный набор ценностей
следует поддерживать и навязывать.
Эффекты культурной «привязки» описанного выше типа мо-
гут иметь место и в рамках частных рынков, и эволюция соци-
альных ценностей может соответственно замедляться. Анало-
гичным образом, как ясно демонстрируют феномены «пузырей»
и «депрессий» на фондовых рынках, «стихийные порядки» тоже
подвержены стадному поведению и могут быть «захвачены» зави-
сящими от предшествующей траектории процессами движения
по восходящей или нисходящей спирали, способными продле-
вать жизнь ошибочным решениям. Хотя такие проблемы повсе-
местно наблюдаются в рамках рынков и других процедур, осно-
ванных на уходе, потенциал для «привязки» может в этих случа-
ях быть не столь значительным, как в случае коллективистских
демократических альтернатив, поскольку издержки на переубе-
ждение здесь сравнительно меньше. Например, для того, чтобы
обеспечить в рамках рынка поддержку некоему оригинальному
предприятию или нестандартной практике, предпринимателям,
будь то в коммерческом секторе или в сфере гражданских объе-
динений, нет необходимости ни высказывать свои мнения на пу-
бличном форуме, ни добиваться поддержки большинства (Whol-
gemuth, 1995, 1999, 2005). В условия, когда существует «свобода
входа» на рынок, все что нужно предпринимателям, это убедить
достаточное количество людей, чтобы они поддержали его пред-
приятие или инициативу, так чтобы он был в состоянии покрыть
свои издержки. При более низких издержках на убеждение и при
возможности осуществлять на практике множество разнообраз-
ных мнений меньшинства, издержки несогласия со статус-кво
скорее всего будут ниже и соответственно уменьшатся шансы
оказаться «привязанным» к доминирующей системе ценностей.
В общем и целом, хотя мнение большинства и в условиях
рынков оказывает влияние на людей, у последних есть больше
возможностей для оспаривания ошибочных точек зрения, по-
скольку: (1) им не требуется получать согласие большинства, пре-
жде чем они вступят в те или иные взаимоотношения или вый-
дут из них, и (2) они могут получить личную выгоду, отступая от
статус-кво. Так, наиболее успешные трейдеры на фондовом рын-
ке — это обычно те, кто «переигрывает рынок», продавая, когда
большинство других участников покупают, и покупая, когда боль-
шинство продает. Точно так же предприниматели и потребите-
ли, не разделяющие расистских или сексистских предрассудков

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 113
своих собратьев, могут получить дополнительную прибыль, по-
рывая с этими предрассудками и вступая в обмен с людьми во-
преки господствующим социальным нормам. Именно благодаря
большему пространству, предоставляемому основанными на ухо-
де институтами для такого рода независимых действий, эти ин-
ституты, не будучи полностью свободными от эффектов «при-
вязки» и зависимости от траектории, тем не менее проявляют
склонность к таким эффектам, вероятно, в меньшей степени, чем
мажоритарная альтернатива.
Уход и высказывание как альтернативы:
моральный аргумент
Препятствия, мешающие совещательной демократии предоста-
вить обещанные от ее имени коммуникативные выгоды, веро-
ятно, отражают проблемы, неотъемлемо присущие совещатель-
ным демократическим структурам как таковым. Приводившая-
ся выше аргументация не означает, что некие искусственные
ограничения не дают функционировать совещательным инсти-
тутам. Напротив, возражение состояло в том, что центральный
для совещательной демократии регулятивный идеал может быть
несовместим с целями, которых она стремится достичь. Если
сравнивать с установлениями, основанными на принципе ухо-
да, и в частности с рынками, то попытки сделать общественные
институты более совещательными могут приводить к сокраще-
нию пространства, качества и сложности социальной коммуни-
кации. Эти дефекты в равной степени релевантны в контексте
моральной аргументации, выдвигаемой в пользу большей опоры
на принцип демократического высказывания.
Логистика и равное уважение
Главный моральный аргумент в пользу совещательной демо-
кратии состоит в том, что скорее она будет отражать этические
нормы справедливости, чем торг и переговоры в рамках рын-
ках или подобных рынку структур, поскольку она обеспечива-
ет членам «исключенных» групп, в том числе беднякам и все-
возможным культурным меньшинствам, то, что их взгляды бу-
дут учтены на публичной дискуссионной площадке и выслушаны
с таким же уважением, как и прочие (Young, 1990, 2000). Однако,
как показало вышеизложенное обсуждение, даже при «наиболее

114 Часть I. Вызовы классическому либерализму
благоприятных» сценариях сочетание проблем, связанных со
знанием, и отсутствия необходимых стимулов блокирует тот са-
мый процесс коммуникативной рациональности, который хоте-
ли бы усилить сторонники совещательной демократии. На пра-
ктике же примеры совещательности в «реальном мире» скорее
всего будут работать еще хуже, чем можно судить на основе выше-
приведенных аргументов, поскольку невозможно ожидать, что-
бы все население приняло реальное участие в соответствующем
процессе принятия решений ввиду логистической невозможно-
сти предоставления форума достаточно большого, чтобы удов-
летворить требованию, согласно которому все, кого затрагивает
решение, были бы в состоянии участвовать в его принятии.
Любая работоспособная форма совещательной демократии
неизбежно будет по своему характеру представительной, а не де-
мократией прямого участия, и поэтому не сможет отражать во
всех подробностях взгляды и ценности огромного большинства
населения независимо от того, являются ли входящие в него ин-
дивиды членами «включенных» или «исключенных» групп. Сле-
довательно, непонятно, почему коммунитаристы считают, что
совещательная демократия более уважительно относится к взгля-
дам бедняков и меньшинств, чем основанные на уходе альтерна-
тивы, такие как рынки. Хотя спектр возможностей, открытых
для бедных и членов исключенных групп, меньше, чем для более
благополучных, все же решения, которые они могут принимать —
например выявление более высокооплачиваемых возможностей
занятости или источников более дешевых товаров, — в большей
степени будут иметь решающее влияние на их жизнь, чем на-
дежда на далеких представителей и периодически предоставляе-
мый шанс проголосовать на выборах. Поскольку взгляды каждого
индивида поступают в качестве исходных данных в систему цен
посредством принимаемых ими регулярных и разнообразных ре-
шений о купле и продаже, рынки не ограничены рамками сове-
щательного форума. Более того, именно потому что рынки не
полагаются на решения большинства, они с гораздо большей ве-
роятностью будут стремиться обслужить интересы меньшинств
и культурные ниши. Структуры совещательной демократии по
сравнению с рынками предоставляют большинству одновремен-
но и слишком мало, и слишком много власти. Слишком мало, по-
тому что подавляющее большинство людей имеют слишком ма-
ло возможностей, чтобы влиять на содержание политической
программы действий. И слишком много, потому что, как только

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 115
политическая программа действий утверждена находящимися
у власти представителями, позиция большинства будет навязы-
ваться силой вопреки желаниям несогласного меньшинства.
Разумеется, можно доказывать, что неравенство в покупа-
тельной способности показывает, что классические либераль-
ные институты не обеспечивают людям того уважения, которо-
го они заслуживают. Вопрос о том, действительно ли равное ува-
жение может служить подходящим критерием справедливости
и что именно вытекает из этого понятия, будет более подробно
рассмотрен в главе 5. Но для нынешних целей важно то, что из-за
продемонстрированных выше препятствий институты совеща-
тельной демократии могут оказаться не в состоянии достичь це-
ли обеспечения равного уважения. Шаг от принципа конкурент-
ного ухода в сторону совещательной демократии является шагом
от положения, в котором как бедные, так и богатые, как «вклю-
ченные», так и «исключенные» индивиды могут оказывать реша-
ющее влияние на размещение ресурсов — хотя богатые при этом
будут обладать более широким набором возможностей, — в на-
правлении ситуации, в которой огромное большинство людей
не оказывают никакого или почти никакого личного влияния на
выбор, осуществляемый от их имени. Большее равенство между
богатыми и бедными идет рука об руку с большим неравенством
между людьми в целом, с одной стороны, и ограниченным чи-
слом «представителей», которые могут обладать большей влас-
тью над размещением ресурсов, чем кто-либо прежде.
Представительство самого себя против
представительства групп
Одна из линий защиты моральной аргументации в пользу сове-
щательности от возражений, подобных приведенным выше, тес-
но связана с работами Янг (Young, 2000). Признавая, что пря-
мое представительство разнообразных интересов на демокра-
тическом форуме логистически невозможно, Янг возражает на
это, что если понимание того, что представляет собой надле-
жащее представительство, претерпит необходимые изменения,
то интересы того или иного множества людей, включая членов
исключенных меньшинств, могут найти соответствующее от-
ражение. Хотя в условиях демократии представители действи-
тельно не могут говорить «как народ», они, тем не менее, мо-
гут говорить «за народ», и в частности за тех, кто подвергается

116 Часть I. Вызовы классическому либерализму
различным формам эксклюзии и угнетения. Чтобы говорить
«как народ», потребовалось бы, чтобы индивиды буквально «го-
ворили за себя» или, в самом крайнем случае, имели общие инте-
ресы и мнения со своими представителями. Но чтобы говорить
«за народ», требуется всего лишь, чтобы представители призна-
вали разнообразие опыта, имеющегося в их обществе. Соглас-
но этому взгляду, человеку не нужно быть бедняком, женщиной
или геем, чтобы выступать от имени тех, кто принадлежит к со-
ответствующим социальным группам. Представительство при
этом не обязательно ограничивается избранными политиками,
но может включать роли, играемые представителями различ-
ных гражданских ассоциаций, таких как организации, борющи-
еся за права женщин и гомосексуалистов. Таким образом, с точ-
ки зрения Янг, хотя структуры совещательной демократии несо-
вершенны, они предлагают лучшие перспективы обеспечения
того, чтобы интересы «исключенных» групп получили должное
уважение, чем если бы последним была предоставлена возмож-
ность самим о себе позаботиться в рамках рынков и других несо-
вещательных форумов.
Трудно, однако, понять, каким образом предложенное Янг
«решение» может быть адекватно проблемам, о которых идет
речь. Как пишет Теббл (Tebble, 200S: 205), если согласиться с ут-
верждением сторонников «критической теории», таких как Янг,
что общинные идентификации и интересы являются не более
фиксированными или «предзаданными», чем аналогичные харак-
теристики индивидов, то любая форма представительства явля-
ется проблематичной с моральной точки зрения. Говорить, что
некто публично выступает за интересы бедных, женщин или ге-
ев, — значит исходить из посылки, что такие группы имеют иден-
тифицируемые общие интересы. Но если имеющиеся у людей
ощущения идентичности, а также ценности и предпочтения яв-
ляются пересекающимися и находятся в постоянном изменении,
нельзя утверждать, что существует такого рода общая идентич-
ность. Личность, которая имеет характеристики «гея», может по
множеству других параметров отличаться от многих других, кто
оказался разделяющим с нею этот конкретный аспект идентич-
ности. Например, они могут отличаться по признакам дохода, ра-
сы, религии, регионального и культурного окружения. Что еще
более важно, составляющие элементы того, что значит «быть ге-
ем», сами могут эволюционировать в разнообразных и непред-
сказуемых направлениях. В этом контексте демократическое

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 117
представительство всегда будет отражать очень специфические
представления соответствующих представителей и может иметь
тенденцию приписывать однородные и стереотипные точки зре-
ния всем членам соответствующих «общин».
Более того, предпочитать представительный вариант сове-
щательности означает лишать оснований претензию, что демо-
кратия создает условия для социального обучения, поскольку ког-
да политики представляют других, понимание ими взглядов сво-
их избирателей предшествует участию в обсуждении содержания
этих взглядов (Ryfe, 2005). И даже в том практически невероят-
ном случае, если они действительно выражали взгляды разнород-
ных избирателей до начала обсуждения, политики, которые ме-
няют свое мнение в ходе дискуссии с другими представителями,
перестают представлять общину, которая их выдвинула, — ведь
это не сами избиратели вовлечены в процесс аргументирования
и обучения. В той мере, в какой политики меняют свои взгляды
вследствие обсуждения, это служит лишь увеличению разрыва
в знании между ними и теми, кого они представляют.
Данная трудность не сильно облегчается, когда политические
представители являются членами гражданских объединений, та-
ких как организации, занимающиеся защитой прав женщин или
гомосексуалистов. Есть все основания полагать, что представи-
тели таких групп обладают лишь очень ограниченным, частич-
ным пониманием ценностей, нужд и идентичности их членов. То,
что люди вообще вступают в такие организации — а большинство
женщин и геев этого не делают, — скорее отражает характер са-
мого демократического процесса. На деле те, кто достаточно мо-
тивирован для присоединения к такого рода коллективным дей-
ствиям, могут представлять собой нерепрезентативную выборку,
приверженную очень специфической интерпретации того, что
представляет собой женская или гомосексуальная идентичность.
Напротив, многие из тех, кто имеет характеристики «гея» или
«женщины», но кто при этом не связывает себя ни с какой кон-
кретной интерпретацией этой идентичности, скорее всего будут
недостаточно представлены. Голосование — довольно грубый
механизм, требующий, чтобы вопросы были упакованы в упро-
щенном виде, чтобы их можно было решить на основе прави-
ла большинства. В силу самой природы этих процедур люди бу-
дут рассматриваться скорее как однородные, стандартизованные
«общины», чем более утонченным и учитывающим разнообразие
образом. Теббл (Tebble, 2003: 206) приходит к выводу: основание

118 Часть I. Вызовы классическому либерализму
для сомнения в том, что совещательная демократия сможет до-
стичь заявленной цели, т.е. обращаться с должным уважением
с «находящимися в иной ситуации другими людьми», состоит «не
в том, как осуществляется представительство групп, а в самом том
факте, что такое представительство имеет место».
С точки зрения классического либерализма более робастная
альтернатива представительству на совещательном демократи-
ческом форуме состоит в том, чтобы позволить людям говорить
и, что еще важнее, действовать за себя самих посредством совер-
шения выбора относительно вступления во взаимоотношения
с конкурирующими коммерческими организациями, доброволь-
ными объединениями и политическими юрисдикциями, а так-
же относительно прекращения таких взаимоотношений. Через
этот процесс «представительства самого себя» [self-representa-
tion] люди могут выбирать те варианты, которые в наибольшей
степени отражают их собственное сочетание ценностей и черт
идентичности, причем отражают более чутко, чем это возмож-
но путем периодических голосований по поводу результатов об-
суждений, осуществляемых малой группой представителей. Бо-
лее того, в среде, в которой преобладающим принципом являет-
ся уход, по мере того, как широкое множество рассредоточенных
предпринимателей и добровольных организаций конкурируют
друг с другом, предлагая новые комбинации благ, услуг и идей
в стремлении как обслуживать существующие ценности, так и со-
здавать новые конфигурации идентичности, сами элементы иден-
тичности человека могут развиваться. В этой связи важно отме-
тить, что в таких сферах, как музыка и развлечения, рынки стали
удовлетворять различные представления, например о «свойстве
быть геем», задолго до того, как демократический процесс при-
вел к большему равенству в сфере гражданских прав (Lavoie and
Chamlee-Wright).
Необходимо подчеркнуть, что приведенный выше аргумент
не означает, что сам принцип ухода не допускает выражения раз-
личных предрассудков и стереотипов, приводящих к эксклюзии
людей. Он скорее подразумевает, что институты, основанные на
уходе, такие как рынки, вероятно, предоставляют людям боль-
ше возможностей избегать таких предрассудков и бросать им вы-
зов. Мало оснований ожидать, что государствоцентричные реше-
ния, независимо от того, подчиняются они совещательным про-
цедурам или нет, способны каким-то образом избежать проблем,
возникающих из-за предрассудков граждан и их представителей.

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 119
В конце концов, именно демократически избранные правитель-
ства несут ответственность за всевозможные виды принудитель-
ной дискриминации, начиная от расистского градостроитель-
ного зонирования и заканчивая законами о занятости, состав-
ленными таким образом, чтобы ограничить возможности для
женщин (Sowell, 1981). Поэтому те, кто хочет бросить вызов усто-
явшимся ценностям, с большей вероятностью смогут сделать это
в окружении, которое делает акцент на уходе, а не на правлении
большинства. Например, для такой группы, как геи, возможно,
лучше жить в системе конкурентного федерализма, когда есть
возможность избежать притеснений путем «ухода» в миноритар-
ную юрисдикцию, толерантную к их склонностям, чем сталки-
ваться с необходимостью убедить большинство жителей страны
в необходимости культурных изменений, прежде чем у них поя-
вится свобода проявлять свою ориентацию на публике.
В той мере, в какой коммунитаристские сторонники сове-
щательной демократии давали ответ на этот классический либе-
ральный анализ, они исходили из того, что процесс публичного
обсуждения сам по себе побуждает людей к тому, чтобы прояв-
лять большее уважение, приводящее к более инклюзивной фор-
ме принятия решений, при которой люди преодолевают огра-
ниченность собственных взглядов и достигают лучшего понима-
ния того положения, в котором находятся другие (Young, 2000).
Однако, оставляя в стороне логистические проблемы сведения
вместе соответствующих акторов, нет никаких оснований пола-
гать, что включенность в публичный диалог приведет людей к то-
му, что они будут больше друг друга уважать. По-видимому, име-
ется по крайней мере равная вероятность того, что чем больше
люди будут узнавать о ценностях, которых придерживаются дру-
гие индивиды и группы, тем большее неуважение будут вызывать
у них эти ценности (Kukathas, 2003: 157; Кукатас, 2011: 270). В са-
мой совещательно-демократической форме принятия решений
нет ничего такого, что делало бы ее более пригодной для сниже-
ния вероятности притеснений меньшинств. Более того, с точки
зрения классического либерализма подобные процедуры скорее
будут повышать конфликтность. Распространение демократиче-
ского контроля на сферы, в которых не существует ранее сфор-
мировавшегося широкого согласия по поводу ценностей, может
порождать борьбу за власть, поскольку различные группы будут
соперничать за получение контроля над государственным аппа-
ратом с тем, чтобы навязать всем свою особую версию общего

120 Часть I. Вызовы классическому либерализму
блага. И если соответствующие разногласия вдруг не исчезнут, то
в конечном счете фактически принятые решения будут опреде-
ляться силой составляющих большинство коалиций, причем ко-
алиций, образованных малым числом представителей.
Если рассматривать вопрос с классических либеральных по-
зиций, то альтернативным способом поощрения большей от-
крытости и толерантности является изначальное «согласие на
несогласие», а не обязательность коллективных решений. Иссле-
дования политического поведения подтверждают, что большин-
ство людей не согласны с тезисом коммунитаристов, что суще-
ствование конфликта ценностей является достаточным основа-
нием для политизации процесса принятия решений. Напротив,
люди обычно предпочитают избегать обсуждения запутанных мо-
ральных вопросов на публичных форумах. В своем обстоятель-
ном анализе структуры политического участия Мутц (Mutz, 2006)
показала, что политические обсуждения становятся более часты-
ми по мере того, как взаимоотношения между участниками диа-
лога становятся более доверительными. Люди склонны форми-
ровать близкие отношения с теми, кто уже разделяет многие их
моральные позиции и кто чувствует себя комфортно, обсуждая
с ними эти темы. Однако в менее близком и доверительном окру-
жении, например на работе, хотя люди с большей вероятностью
могут встретить тех, кто придерживается иных моральных убеж-
дений, они, будучи движимыми светской вежливостью и стрем-
лением минимизировать конфликты, с гораздо меньшей вероят-
ностью будут вступать в общение на политические темы. Более
того, в той мере, в какой люди все-таки обсуждают политические
и моральные вопросы в таких ситуациях, это обычно происхо-
дит потому, что такие дискуссии не завершаются принятием обя-
зательных для всех коллективных решений. По-видимому, более
широкие структуры гражданского участия следуют аналогичной
модели — участие в добровольных объединениях, ориентирован-
ных на неполитические по своему характеру и не вызывающие
споров цели оказывается более распространенным, чем членст-
во в группах, приверженных спорным и узкопартийным принци-
пам (Mutz, 2006, особенно главы 2 и 4).
Наиболее тревожным для коммунитаристов результатом вы-
шеупомянутого исследования является то, что люди, демонстри-
рующие широту взглядов и терпимость к другим, необходимые
для функционирования совещательной демократии, — это как
раз те, кто избегает активного участия в политике (Mutz, 2006:

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 121
Chapter 5). Чем более толерантен человек к другим точкам зре-
ния, тем менее вероятно, что он захочет участвовать в деятель-
ности, которая будет иметь результатом обязательные к испол-
нению коллективные решения. Способ, которым большинство
людей демонстрируют «уважение к другим» в своей повседнев-
ной жизни, состоит в том, чтобы либо вообще избегать поли-
тики, либо находиться в компании сходно мыслящих людей. Те,
кто готов взять на себя хлопоты и временные затраты, связан-
ные с деятельностью политического активиста, обычно рекру-
тируются из числа «истинно верующих», которым свойственно
узкопартийное мышление и зачастую нетерпимость. Люди, ко-
торые обладают наибольшими знаниями о политике и созна-
тельно идентифицируют себя с теми или иными конкретными
принципами, демонстрируют наименьший уровень социальных
контактов с теми, кто придерживается иных политических взгля-
дов. Эти результаты впечатляющи, учитывая неустранимую тен-
денцию совещательной демократии к схлопыванию в представи-
тельную форму. Вторя хайековскому обсуждению вопроса о том,
«почему к власти приходят худшие» (Hayek, 1944; Хайек, 2005),
они наводят на мысль, что в условиях совещательной демократии
ограниченное множество акторов, которым поручено осуществ-
лять сложный морально-этический выбор, может оказаться со-
стоящим как раз из тех людей, от которых в наименьшей степе-
ни можно ожидать проявления терпимости и уважения к разно-
образию конфликтующих точек зрения.
Переговоры и коммуникация
Вопреки всем этим аргументам коммунитаристы могут все же
утверждать, что совещательная демократия с этической точки
зрения предпочтительнее принципа ухода, поскольку она осно-
вывается на аргументации, а не на переговорной силе. Обыч-
но в этой связи приводится аналогия с научным спором — счи-
тается неуместным принимать решения о сравнительных дос-
тоинствах соперничающих теорий на основании готовности
платить и интенсивности индивидуальных предпочтений,
т.е. на основании критериев, которые являются первостепен-
ными в ситуациях, подобных рынку. Аналогично, с точки зре-
ния коммунитаристов, многие вопросы, связанные с направле-
ниями использования ресурсов, должны определяться «силой
лучшей аргументации», а не готовностью платить. Однако такая

122 Часть I. Вызовы классическому либерализму
позиция порождает проблему: большинство таких решений свя-
заны с вопросами, относящимися к редкости ресурсов и слож-
ным внутренним компромиссам [trade-offs], неизбежно поро-
ждаемым конкурирующими наборами ценностей, к каковым
компромиссам различные индивиды и общины могут приходить
различными способами по своему выбору. Например, решения
по поводу надлежащей величины расходов на транспортную ин-
фраструктуру или здравоохранение не являются чем-то подоб-
ным формулировкам научной «истины», которые могут быть
оценены как «истинные» или «ложные» на основе рациональ-
ной аргументации.
Если признать значимость разногласий и внутренних ком-
промиссов между ценностями, то ключевая проблема состоит
в том, чтобы выявить процесс, посредством которого могут со-
здаваться, сообщаться и приспосабливаться друг к другу различ-
ные ценностные суждения и внутренние компромиссы между
ценностями. Но именно в этой точке процесс демократической
совещательности сталкивается с проблемами, ранее обсуждавши-
мися в этой главе. Знание об этических и культурных стандартах,
локальных условиях спроса и предложения, доступности замени-
телей и всех прочих специфичных для конкретной ситуации фак-
торах не существует в качестве согласованного целого, которое
может быть изучено или собрано группой представителей. Но
рассредоточенные частицы знания могут передаваться безлич-
ными сигналами, такими как рыночные цены, транслирующими
в закодированной и упрощенной форме множество различных
ценностных суждений, делаемых бесчисленными индивидами
и группами. Люди информируют систему цен о своих личных су-
ждениях посредством решений о присоединении к тем или иным
рынкам или юрисдикциям и об уходе из них — и одновременно
сами косвенным образом получают от ценовой системы инфор-
мацию о суждениях, сделанных другими, далекими и незнакомы-
ми людьми. Когда размещение ресурсов включает бесчисленные
и рассредоточенные внутренние компромиссы по поводу ценно-
стей, непрямая коммуникация, возникающая благодаря порожде-
нию рыночных цен, может оказаться единственно доступной эф-
фективной формой коммуникации.
Необходимо подчеркнуть, что тот тип «переговоров» или
«торга», который возникает на рынках и в ситуации конкурен-
ции между юрисдикциями, существенно отличается от того, что
зачастую имеет место в рамках строго мажоритарного форума.

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 123
Определяющей характеристикой рынков и аналогичных им про-
цессов является то, что в их рамках имеют место акты консен-
сусного обмена (т.е. происходящего по взаимному согласию).
А в процессе «политических переговоров» или «политического
торга» условия «обмена» не являются консенсусными, посколь-
ку составляющие большинство коалиции имеют возможность пе-
реложить издержки на акторов, принадлежащих к меньшинст-
ву, у которых нет возможности «уйти» от этого, кроме как поки-
нув страну. Каким бы ни был тип институтов, непонятно, каким
образом можно было бы полностью избежать «переговоров» или
«торга», поскольку если остаются разногласия по поводу тех или
иных общественных дилемм, то в конечном счете принимаемые
решения будут определяться именно относительной силой, кото-
рой обладают разные множества акторов. Однако преимущест-
во принципа ухода состоит в том, что у тех, кто обнаруживает от-
носительную слабость своей позиции, есть определенный набор
возможностей избежать того, что им будут навязаны нежелатель-
ные решения. Даже в случае вопросов, носящих более явно вы-
раженный моральный характер, опора на принцип ухода может
быть более предпочтительной. Например, те, кто оказывается
в меньшинстве в споре об абортах, могут предпочесть жить при
режиме конкуренции между юрисдикциями, в рамках которого
у них, по крайней мере в некоторой степени, есть свобода жить
в юрисдикции той публичной власти, которая разделяет их точку
зрения, а не противостоять единой системе моральных законов.
Равенство, неравенство и коммуникация
Разумеется, переговоры на рынках и в рамках других институтов,
основанных на принципе ухода, никоим образом не являются
эгалитарным процессом. Но с точки зрения классического либе-
рализма неравенство не является несовместимым с коммуника-
тивной концепцией рациональности, которую стремятся поощ-
рять сторонники совещательной демократии, и, более того, оно
является чрезвычайно важным для передачи знания. Как форму-
лирует Хайек: «Если плоды индивидуальной свободы не демон-
стрируют, что некий образ жизни больше способствует успеху,
чем другие, исчезает значительная часть доводов в пользу свобо-
ды» (Hayek, 1960: 85). Например, на рынках обнаружение воз-
можностей для получения прибыли направляет сигнал другим
акторам и способствует распространению наиболее успешных

124 Часть I. Вызовы классическому либерализму
моделей производства и потребления. Аналогичным образом
при конкурентном федерализме выбор людьми своего местона-
хождения и изменяющийся паттерн распределения бюджетных
доходов могут указывать на то, что различные местные юрисдик-
ции при выборе ими методов налогообложения и регулирова-
ния по-разному реагируют на инновации.
В этом свете эгалитаристские требования, предъявляемые
хабермасовской «идеальной речевой ситуацией», затрудняют по-
нимание того факта, что знание, будучи рассредоточенным, не
является поровну распределенным и не может таковым быть. По-
добно тому, как для процесса научного прогресса характерно со-
вершение новых открытий и появление «господствующих» те-
орий, которые затем подвергаются энергичной критике, пред-
принимательские прибыли постоянно сводятся на нет по мере
того, как вдело вступают новые конкуренты (Polanyi, 1951). По-
этому с классической либеральной точки зрения равенство вза-
имного влияния вообще не является правомерным критерием,
на основе которого можно оценивать результаты функциониро-
вания институтов.
Сами сторонники совещательной демократии, похоже, со-
гласны с тем, что «неравное» влияние не является несовме-
стимым с принципом «равного уважения». Например, Гарри
Бригхаус утверждает: «Проявления неравенства, являющие-
ся результатом публичного аргументирования, представляются
приемлемыми. Нет ничего неуважительного в том, чтобы выдви-
гать добросовестные доводы в пользу своей точки зрения и тре-
бовать, чтобы они были рассмотрены другими. Таким образом,
аргументация [в пользу совещательной демократии] допускает,
чтобы те, у кого лучше получается убедительное публичное ар-
гументирование, были более влиятельными в той мере, в какой
их влияние является следствием того, что они на самом деле пе-
реубеждают других» (Brighouse, 2002: 58). Но если приемлемы
проявления неравенства, возникающие в результате процесса
убеждения, то становится непонятным, почему коммунитаристы
считают неприемлемыми те примеры неравенства, которые яв-
ляются результатом разной степени успеха людей, убеждающих
других купить те или иные товары на рынке или переехать в кон-
курирующую политическую юрисдикцию. Вряд ли совещатель-
ные процедуры более инклюзивны или эгалитарны, чем инсти-
туты, опирающиеся на право ухода. Более того, процедуры, по-
лагающиеся на формулирование доводов в явном виде, скорее

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 125
всего будут систематически исключать тех индивидов, которые
обладают меньшими способностями к артикулированному убе-
ждению большинства, но которые, тем не менее, могут распо-
лагать ценным знанием, воплощенным в предпринимательскую
деятельность, практический навык или приверженность опре-
деленному этическому кодексу. В условиях рынков и конкурент-
ного федерализма богатые и бедные, умеющие и не умеющие хо-
рошо выражать свои мысли, могут действовать на основе сравни-
тельно легкого сравнения между конкурирующими продуктами
и юрисдикциями, исходя из цен, качества благ и различий в обра-
зе жизни. Напротив, совещательные институты предоставляют
особое преимущество тем, кто владеет исключительно навыками
использования словесного убеждения.
Конечно, благодаря процессам, зависящим от прошлой тра-
ектории, проявления неравенства в рамках институтов, подоб-
ных рынку, могут воспроизводиться. Например, люди могут
предпочесть инвестировать в богатых людей или в тех, кто обла-
дает устоявшейся репутацией, на том лишь основании, что у тех
уже есть богатство или репутация, а не поддерживать новичка,
у которого на самом деле есть более хорошие идеи. Однако демо-
кратические совещательные процедуры также подвержены раз-
новидности «эффекта наследования», причем последний может
быть еще более ярко выраженным, чем в рамках систем, основан-
ных на более конкурентных принципах. Те, кто прежде уже проя-
вил «силу лучшей аргументации», неизбежно будут приходить на
совещательный форум, обладая большим ресурсом социального
статуса, — в точности так же, как те, кто ранее продемонстриро-
вал способность к предвидению и предпринимательству на его
основе, приходят на рынок, обладая большей покупательной спо-
собностью. Но на рынках возможности, которые есть у нович-
ков для того, чтобы оспорить статус-кво, не зависят от их спо-
собности переубедить большинство на публичном форуме. Люди
также могут проявить себя, предлагая другим лучшие или более
дешевые варианты, а потенциальные инвесторы могут «переиг-
рать рынок», поддерживая своими деньгами перспективных но-
вичков без необходимости дожидаться одобрения большинства.
Таким образом, процедуры, опирающиеся на решения боль-
шинством голосов, по-видимому, с не меньшей вероятностью,
чем рынки, будут усиливать проявления неравенства, дискрими-
нируя тех, кто не обладает навыками, необходимыми для убежде-
ния других посредством формальной аргументации. Более того,

126 Часть I. Вызовы классическому либерализму
поскольку демократические процедуры имеют тенденцию поощ-
рять «группоцентричную», а не индивидуализированную фор-
му представительства, люди могут «получать в наследство» го-
товность выслушать их взгляды вследствие простой принадлеж-
ности к тем группам, представители которых выиграли более
ранние раунды публичных дебатов. Ораторы, представляющие
деловые ассоциации, профсоюзы или группы защитников окру-
жающей среды, могут приглашаться к участию в публичном фо-
руме в первую очередь потому, что прежние представители этих
групп представили убедительные аргументы. По-видимому, нет
никакой принципиальной разницы между такими случаями и те-
ми, когда некое лицо просто в силу того, что член его семьи был
успешным предпринимателем, получает в наследство большую
покупательную способность на рынке.
Разумеется, можно привести довод, что способность удержи-
вать «незаслуженное» влияние на демократическом форуме за-
висит от способности нынешних представителей по-прежнему
выдвигать хорошие аргументы. Однако та же самая логика мо-
жет быть применена и к случаю унаследованного богатства. На
конкурентном рынке способность богатых поддерживать свое
относительное преимущество будет зависеть от того, в какой ме-
ре они продолжают инвестировать свои активы таким образом,
чтобы увеличивать свое благосостояние как потребителей. Сто-
ронники совещательной демократии, такие как Янг, выступа-
ют за перераспределение богатства до начала процесса публич-
ного обсуждения, обосновывая это тем, что частная «денежная
власть», используемая в ходе политического процесса (посред-
ством пожертвований на избирательные кампании и политиче-
ской рекламы), может дать богатым возможность манипулиро-
вать процессом с целью укрепления их сложившихся позиций
(Young, 1990: 184—185). Но с классической либеральной точки
зрения это аргумент не в пользу перераспределения богатства,
а в пользу ограничения масштабов политической машины, созда-
ющей возможность для проявления такого рода власти. Способ-
ность богатых поддерживать свои позиции методами, ведущими
к уменьшению благосостояния потребителей, не есть элемент
рыночной экономики как таковой, но может стать результатом
захвата интервенционистского государственного аппарата, ко-
торый распределяет выгодные нормы регулирования, тарифы,
субсидии и защищает богатых от «созидательного разрушения»,
свойственного рынкам, не стесненным ограничениями. Если

Глава 3. Уход, высказывание и коммуникативная... 127
предмет заботы состоит в том, чтобы ограничить власть богатых,
не устраняя при этом тех проявлений неравенства, которые от-
ражают более эффективную деятельность, то лучшим способом
достичь этого будет ограничение возможностей для антиконку-
рентного государственного вмешательства независимо от того,
осуществляется ли оно посредством совещательной демократии
или каким-либо другим образом.
Заключение
Во вводной главе этой книги были сформулированы некото-
рые принципы «робастной политической экономии» примени-
тельно к сравнительному анализу институтов. Теперь же должно
стать очевидным, что коммунитаристская защита совещательной
демократии в этом отношении не удовлетворяет требованиям
институциональной робастности. У коммунитаристов есть хо-
рошо разработанная теория того, каким бы им хотелось видеть
функционирование демократического процесса, но они так и не
смогли объяснить, каким образом та или иная реально существу-
ющая политическая система могла бы приблизиться к осуществ-
лению этих идеалов. Совещательная демократия не только не по-
ощряет процессы коммуникации, которые коммунитаристы хо-
тели бы развивать, но и, по-видимому, с большей вероятностью
будет им мешать. В предположении, что мотивом является стрем-
ление «учитывать других», совещательные институты способны
отражать взгляды и знания лишь незначительного подмножест-
ва населения. Если же ослабить предположение о наличии такой
мотивации, то совещательные институты дают мало защиты от
злоупотребления властью со стороны как политических предста-
вителей, так и организаций, представляющих особые интересы.

Глава 4
УХОД, ВЫСКАЗЫВАНИЕ
И КОММУНИКАТИВНАЯ
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ:
ВЫЗОВ КОММУНИТАРИЗМАII1
Введение
Хотя совещательная демократия — важная тема в арсенале ком-
мунитаристских аргументов, бросающих вызов классическому
либерализму, она никоим образом не является единственной та-
кой темой. Целый ряд взаимосвязанных с ней вопросов сосредо-
точен вокруг моральных норм, необходимых для поддержания
социальных институтов, и касается более широких взаимосвя-
зей между коммерцией, демократией и гражданским обществом.
Речь идет о понятиях доверия и социального капитала.
Современные коммунитаристы полагают, что чрезмерная
опора на рынки и подобные рынкам процессы искажает «соци-
альный капитал», играющий ключевую роль в функционирова-
нии любого общества, и на деле подрывает нравственность, не-
обходимую для сохранения самой рыночной экономики. С од-
ной стороны, утверждается, что рынки для своего эффективного
функционирования «нуждаются» в государстве и что стремление
к «нерегулируемой» системе или к системе «свободного рынка»
представляет собой погоню за химерой. С другой стороны, ком-
мунитаристы доказывают, что для сохранения социального капи-
тала следует создать противовес коммерческому этосу в виде ин-
ститутов, базирующихся на действии иных норм. В соответствии
с этим представлением действия государства — либо непосредст-
венное вмешательство, либо действия, обеспечивающие соответ-
ствующие условия, — открывают дорогу нормам, в большей степе-
ни ориентированным на общность, и могут способствовать воз-
никновению черт поведения, укрепляющих социальную ткань.
В данной главе исследуется взаимосвязь между классиче-
ским либерализмом и социальным капиталом. В первом после
1 Эта глава опирается на аргументацию, представленную в работе: Mead-
owcroft and Pennington, 2007.

130 Часть I. Вызовы классическому либерализму
введения разделе дается обзор как негативной аргументации
против рыночных процессов, так и позитивной аргумента-
ции в пользу государственной активности, помогающей повы-
шать или «выстраивать» доверие. В последующих трех разделах
робастность этих аргументов оспаривается следующим обра-
зом. Сначала будет доказано, что коммунитаристы не понима-
ют, какой именно тип институциональной структуры совме-
стим с развитой экономической системой. Хотя рынки дейст-
вительно требуют некоей формы «регулирования», из этого не
следует, что всё или даже большая часть этого регулирования
должна обеспечиваться государством. Кроме того, моральные
нормы, которые, как утверждается, подрываются «свободны-
ми рынками», зачастую являются эксклюзионистскими и отно-
сятся к числу практик именно того типа, который может тор-
мозить социально-экономическое развитие. Космополитиче-
ская экономическая система требует, чтобы люди действовали
в условиях «смешанной» системы норм поведения, которая сое-
диняет в себе безличные контрактные отношения, или «связы-
вающий социальный капитал» [bridging social capital], с узами,
имеющими более личный характер, или «обязывающим соци-
альным капиталом» [bonding social capital]. Поэтому будет пока-
зано, что классический либеральный порядок представляет со-
бой «рамочную макроструктуру» [macro-framework], способную
поддерживать надлежащее сочетание этих поведенческих норм.
Наконец, обсуждение с привлечением принципов робастной
политической экономики приходит к тому, что выборные долж-
ностные лица не могут обладать знанием, дающим возможность
планировать успешное вмешательство в гражданское общество,
и что стимулы, встроенные в демократический процесс, могут
трансформировать социальный капитал в ресурс, способству-
ющий хищническому извлечению ренты в ущерб гражданским
инициативам.
Доверие, социальный капитал
и коммунитаристская политика
Понятия доверия и социального капитала обозначают базовые
нормы поведения, создающие условия для социального взаи-
модействия, подобные тем, которые обнаруживаются в сфере
коммерческого обмена, а также готовность индивидов и групп
придерживаться этих норм без обращения к официальным

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 131
санкциям, таким как штрафы и тюремное заключение. Эконо-
мисты анализируют, каким образом различные институцио-
нальные структуры влияют на транзакционные издержки, свя-
занные с отслеживанием и контролем социальных отношений,
и тем самым на структуру стимулов, с которыми сталкиваются
акторы, когда решают, прибегать ли им к уклонению от выпол-
нения норм и к каким-либо еще формам оппортунизма. Счита-
ется, что если низки издержки отслеживания (мониторинга)
и контроля над теми, с кем человек хочет сотрудничать, веро-
ятность уклоняющегося поведения меньше, чем если эти из-
держки более высоки. В этой связи многие исследователи об-
щества полагают, что прочные нормы межличностного и ме-
жорганизационного доверия снижают эти транзакционные
издержки; чем больше социальные акторы доверяют друг дру-
гу в том, что касается соблюдения соглашений и отказа от по-
ведения по типу «безбилетника» при осуществлении совмест-
ных действий, тем меньше времени они будут тратить на мони-
торинг деятельности друг друга.
Исторический «миф» о «свободном рынке»
В сердцевине нынешней озабоченности вопросами социально-
го капитала лежит ряд старинных предрассудков и подозрений
по поводу якобы «разлагающего» влияния коммерции, а также
по поводу социальной нестабильности, которую несут с собой
нерегулируемые рынки. Критики либеральных рынков утвер-
ждают, что последние подрывают нормы доверия и честного
ведения дел, необходимые для их собственного функциониро-
вания, и таким образом повышают транзакционные издержки,
связанные с координацией повседневной жизни. Например,
Плант (Plant, 1999: 10) рассуждает так: «Рынок для своей эффек-
тивной работы требует определенных моральных установок
со стороны тех, кто в нем участвует... и существует некоторая
опасность, что эти моральные подпорки подтачиваются сами-
ми рынками, и тем самым рынки выбивают основу из-под собст-
венной результативности и эффективности».
Эта критика либеральных рыночных процессов является
центральным догматом современной социал-демократической
политики и играет очевидную роль в нынешнем оживлении инте-
реса к «институционалистской» экономической теории. Ранние
«институционалисты», вроде тех, которые составляли немецкую

132 Часть I. Вызовы классическому либерализму
«историческую школу», выступали против универсального при-
менения маржиналистской экономической теории такими тео-
ретиками, как Карл Менгер, отдавая вместо этого предпочтение
подходу, подчеркивающему культурную специфичность «эконо-
мизирующего» поведения. Однако современные институциона-
листы черпают вдохновение в первую очередь в работах Карла
Поланьи. Он доказывал (Polanyi, 1944; Поланьи, 2002), что стрем-
ление к системе «свободного рынка» есть погоня за химерой. По-
ланьи определял современную «рыночную экономику» как эко-
номическую и социальную систему, контролируемую и направ-
ляемую одними лишь рынками — когда земля, труд и капитал
являются предметом обмена на основе относительных цен, уста-
навливаемых взаимодействием спроса и предложения. Истори-
чески такая экономика, рассуждал Поланьи, не возникла стихий-
но благодаря тому, что Адам Смит охарактеризовал как естест-
венную человеческую склонность к обмену и торговле, а стала
результатом политического и зачастую насильственного навязы-
вания со стороны государства, одурманенного идеологией клас-
сической экономической теории. В той степени, в какой «рын-
ки» существовали до этой эпохи, они не основывались на стрем-
лении к личной прибыли, безличном верховенстве контрактных
отношений и свободной игре спроса и предложения, а были
встроены в сеть солидаристских обязательств, «администриру-
емых» общинными организациями, такими как церкви и реме-
сленные гильдии. Исполнение этих обязательств, в свою оче-
редь, обеспечивалось силой государства.
Согласно Поланьи, период капитализма «laissez-faire», начав-
шийся в XVIII—XIX вв., представлял собой историческую абер-
рацию, порожденную продолжительным периодом государст-
венного вмешательства и централизованного государственно-
го контроля. Институциональная структура, характерная для
этой эпохи, и пришедшие вместе с ней индивидуалистические
ценности были продуктом законодательных декретов, таких как
хлебные законы, отмена государственной благотворительности
и создание «свободного» рынка труда. Однако результатом это-
го великого эксперимента в сфере социальной инженерии стал
период социальной дезорганизации, возникшей из-за тенден-
ции «рыночной системы» к разрушению существовавших пре-
жде отношений, построенных на нерыночных ценностях, та-
ких как взаимность (реципрокность) и перераспределение. Бу-
дучи рассмотренным с этой точки зрения получившее широкое

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 133
распространение движение в направлении регулируемых рын-
ков, начавшееся в конце XIX в. и с тех пор все более ускорявшее-
ся в связи с ростом социального государства, представляло собой
«защитную реакцию» на социальные разрушения, причиненные
эпохой, когда рыночным ценностям было позволено беспрепят-
ственно господствовать. Поэтому для Поланьи рыночная эконо-
мика не является «свободной» по своему происхождению, и ей не
может быть предоставлена возможность функционировать «сво-
бодно» без защитного вмешательства государства.
Доверие, социальный капитал
и критика либеральных рынков
Современные институционалисты, ярким представителем кото-
рых является Джеффри Ходжсон, в меньшей степени, чем Пола-
ньи, враждебны по отношению к идее рыночной экономики как
таковой, но и они утверждают, что рыночные процессы должны
быть подчинены институтам, которым не свойственен договор-
ный обмен (см., например, Hodgson, 1998). В отличие от мно-
гих авторов, рассмотренных в предыдущей главе, Ходжсон пол-
ностью осведомлен о проблемах координации, имеющих клю-
чевое значение для совещательной демократии. Тем не менее
он утверждает, что, хотя для генерации ценовых сигналов, от-
ражающих изменяющуюся редкость различных благ, необходи-
мы рынки, договорный процесс, порождающий такие сигналы,
слишком сильно зависит от денежных стимулов. Цены, коорди-
нируемые рынками, поощряют дух приобретательства и эгоиз-
ма, подрывающий доверие и уважение к контракту и правам соб-
ственности. Моральное и социально-ориентированное поведе-
ние, такое как исполнение обещаний и соблюдение договорных
обязательств, трактуется как обладающее многими свойствами
коллективных благ: частные индивиды будут склонны недоинве-
стировать в него, поскольку соответствующие выгоды распре-
делены по всему обществу, проявляются только в долгосрочном
плане и обладают свойством неисключаемости (что ведет к про-
блеме «безбилетника»), в то время как издержки соблюдения ба-
зовых норм имеют гораздо более непосредственный и личный
характер. Следовательно, рынки паразитируют на социальном
капитале, необходимом для их поддержания, и в отсутствие урав-
новешивающих институтов, регулируемых иными функциональ-
ными нормами, всегда будут нестабильны.

134 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Основываясь на таком описании, Ходжсон развивает крити-
ку тех «неолибералов», которые хотели бы расширить рыночную
конкуренцию на все сферы, кроме небольшого набора функций,
характеризуемых как общественные блага (таких как оборона и са-
мые масштабные вопросы защиты окружающей среды), что может
служить определением пределов минимального государства. Раз-
умеется, существует множество авторов, работающих в неоклас-
сической традиции, которые считают, что общественные блага
и случаи «провалов рынка» распространены более широко. Од-
нако аргументация Ходжсона против расширения сферы рынков
не основывается на этих практических вопросах. Напротив, даже
если рынки могут быть распространены на такие сферы, как здра-
воохранение, образование и защита окружающей среды (посред-
ством разграничения прав собственности), и даже в тех случаях,
когда могут быть приведены доводы в пользу приватизации, осно-
ванные на соображениях эффективности, таким действиям следу-
ет противостоять по моральным соображениям. С точки зрения
Ходжсона существует большая сфера отношений между людьми,
которая должна быть защищена от господства контрактных отно-
шений. Он отмечает, что даже такие авторы, как Хайек, не счита-
ют, что отношения внутри семей и между друзьями должны быть
основаны на рыночном обмене. Такие отношения характеризуют-
ся альтруизмом и реципрокностью, и именно существование та-
ких недоговорных взаимоотношений поддерживает социальный
капитал. С точки зрения Ходжсона, это создает противоречие
в классической либеральной мысли: «Сторонники рыночного ин-
дивидуализма не могут иметь и то и другое. Чтобы их собственная
аргументация была последовательной, все отношения и догово-
ренности должны подчиняться принципам собственности, рын-
ков и торговли. Они не могут утверждать, что рынок является на-
илучшим способом упорядочения социально-экономической дея-
тельности, и тут же, не переводя дыхания, отрицать это. Если они
почитают семейные ценности, то они должны признавать практи-
ческие и моральные ограничения, налагаемые на рыночные им-
перативы и денежный обмен» (Hodgson, 1998: 84). В рамках такой
точки зрения семья является не единственным институтом, даю-
щим важный источник нерыночных норм, — современное соци-
альное государство также представляет собой институциональное
воплощение системы размещения ресурсов, основанной на реци-
прокности и защищающей социальный капитал от крайнего инди-
видуализма частных рынков.

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 135
Развивая и расширяя этот тезис, Ходжсон усиливает коммуни-
таристский аргумент, что либеральная мораль слишком «разре-
женна» и должна быть заменена представлением о человеке как об
общественном существе, предпочтения которого должны оцени-
ваться в соответствии с более «плотной» концепцией общего блага.
Экономический либерализм, утверждает он, является «атомисти-
ческим» в своей приверженности идее, что рынки дают возмож-
ность свободного выражения предпочтений, содержание которых
фиксировано независимо от социального контекста. Такой подход
игнорирует способность людей расширять свои горизонты и раз-
вивать свои предпочтения посредством процесса социального во-
влечения, который скорее будет поощряться механизмами коллек-
тивного, нежели индивидуального выбора. Однако, по Ходжсону,
не только индивидуальные предпочтения, но и сам характер соот-
ветствующих акторов и их склонность к вовлечению в конкурент-
ные (читай: «эгоистические») либо кооперативные (читай: «учи-
тывающие другие») формы поведения изменяются, будучи подчи-
ненными демократическим процедурам. Рассматриваемые в этом
свете институты социального государства действуют как образец
социальных норм, поощряющих сотрудничество (кооперацию),
а не конкуренцию, и должны поддерживаться для того, чтобы со-
хранять социальный капитал и институциональное разнообразие.
Напротив: «Широкое внедрение идей «свободного рынка» созда-
ет систему, обладающую относительным структурным единообра-
зием, в которой доминируют денежные взаимоотношения и тор-
говля. Эта тема обсуждается Луисом Хартцем и Альбертом Хир-
шманом [Louis Hartz and Albert Hirschmann], которые в том типе
развитого рыночного индивидуализма, который наиболее далеко
продвинулся в Соединенных Штатах Америки, усматривают про-
блему потенциальной или фактической стагнации как морального,
так и экономического характера» (Hodgson, 1998: 82—82).
Конечно, не только социал-демократы, такие как Ходжсон,
выдвигают подобные претензии. Например, Джон Грей (Gray,
1998), выступающий с консервативных коммунитаристских пози-
ций, утверждает, что рыночная либерализация и расширяющееся
присутствие женщин на рынке труда входят в число причин раз-
рушения семейной жизни и роста преступности. С точки зрения
консервативных коммунитаристов, происходившее в последние
годы освобождение рынков подорвало религиозные основы об-
щества, которые традиционно были важным источником общно-
сти жизни и общих ценностей.

136 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Доверие, социальный капитал и доводы в пользу
расширения полномочий государства
Приводившиеся до сих пор аргументы обосновывали негатив-
ный тезис о том, что рынки подрывают доверие. Естественный
вывод из этой позиции состоит в том, что для наращивания со-
циального капитала, позволяющего достичь более робастно-
го функционирования рынков и демократических институтов,
необходимы действия со стороны государства. Одно из наибо-
лее важных утверждений о социальном капитале, выдвинутых
в этой связи, состоит в том, что он обладает той силой, которая
способна «сделать демократию работающей» (Brehm and Rhan,
1997; Uslaner, 1999; Putnam, 2000). Если взять пример Патнэма,
то, как утверждается, членство в гражданских объединениях, та-
ких как спортивные клубы и другие организации, не предназ-
наченные для получения прибыли, поощряет дух сотрудничест-
ва и желание более широко участвовать в коллективных проек-
тах, включая демократический политический процесс. Согласно
этой точке зрения, когда публика в целом склонна к сотрудниче-
ству, транзакционные издержки осуществления публичной по-
литики будут сравнительно ниже, а качество исходных данных
политического процесса будет отражать большую информиро-
ванность и активность граждан.
В свете этих идей важной составной частью коммунитарист-
ской стратегии наращивания социального капитала являются
программы институциональной реструктуризации, ориентиро-
ванные на вовлечение гражданских объединений в разработку
и предоставление государственных услуг. Аргументация, имею-
щая отправной точкой претензии совещательной демократии,
приводит в данном случае к утверждению, что «участие общест-
венности» в предоставлении услуг позволяет избежать «пробле-
мы знания», характерной для управляемой «сверху вниз» бюро-
кратии, поскольку гарантирует, что плановики будут получать
информацию от разнообразных акторов и стейкхолдеров, обла-
дающих лучшим доступом к знанию «на местах» — тому знанию,
в котором находит отражение соответствующее сообщество
(Healey, 1997). Улучшение потока информации между провайде-
рами услуг и гражданским обществом считается ключевой частью
стратегии, основанной на выстраивании доверия, поскольку
оно устраняет ощущение, что государственная политика — это
то, что делает с общиной кто-то другой, и создает динамическую

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 137
ситуацию, в которой добровольные организации вырабатывают
меры публичной политики для себя. Утверждается, что развитие
доверия само по себе будет улучшать качество государственных
услуг, поскольку и граждане, и производители непосредственно
кооперируются с правительством, а не пытаются противодейст-
вовать достижению официальных целей. Активное участие в по-
литике порождает доверие, которое делает проведение полити-
ки более робастным, что, в свою очередь, порождает еще боль-
шее доверие и т.д., создавая добродетельный круг накопления
социального капитала.
Второй элемент коммунитаристской политической стра-
тегии включает стремление содействовать объединениям, ко-
торые, как считается, поддерживают надлежащие общиноцен-
тричные нормы. Согласно этой точке зрения, существование
гражданских объединений повышает доверие и, следователь-
но, вероятность того, что общества смогут преодолевать сцена-
рии, в рамках которых необходимость требует поведения в стиле
«безбилетника». Это значит, если продолжать в том же духе, что
государства должны предоставлять финансовую и институцио-
нальную поддержку добровольным организациям и «неприбыль-
ным» объединениям в качестве средства поддержки норм дове-
рия, укрепляющих социальную ткань (Dowley and Silver, 2002).
Родственный этому аргумент, предложенный Ходжсоном (Hodg-
son, 1998), приводит к заключению, что государство должно вме-
шиваться в экономику ради того, чтобы сохранить разнообразие
структур собственности и тем самым гарантировать, чтобы чрез-
мерно индивидуалистические формы предприятий, такие как
модель индивидуального собственника или акционерной компа-
нии, не были доминирующими в институциональном ландшафте.
Эта политика могла бы включать поддержку рабочих кооперати-
вов, публичных корпораций и агентств социального государства,
и, по утверждению Ходжсона, она будет «поддерживать гораздо
большую степень культурного и поведенческого разнообразия,
чем система, за которую выступают рыночные индивидуалисты»
(Hodgson, 1998: 65-69).
Короче говоря, подобно тому, как неоклассический ана-
лиз экономических «провалов рынка» приводит к выдвиже-
нию требований о корректирующих действиях государства, что-
бы интернализировать экстерналии, так же и коммунитарист-
ские описания подчеркивают «социальную» природу провалов
рынка и потребность в культурных интервенциях государства,

138 Часть I. Вызовы классическому либерализму
направленных на обеспечение того, чтобы доверие и граждан-
ские объединения производились в количествах, которые не бы-
ли бы произведены в условиях laissez-faire.
Классический либерализм
и социальный капитал
Коммунитаристская критика классического либерализма в зна-
чительной степени опирается на навеянное работами Поланьи
представление, что для функционирования рынков необходимо
государственное регулирование, что «экономизирующее поведе-
ние», наблюдаемое на таких рынках, является результатом махи-
наций государства и что для противодействия разрушительному
влиянию, порождаемому «экономизирующей» реакцией на ры-
ночные силы, требуется дополнительное вмешательство госу-
дарства. Однако ни одно из этих утверждений не находит адек-
ватного исторического подтверждения, а выводимые их них
нормативные заключения в высшей степени сомнительны.
Стихийное происхождение рынков
Центральную роль в описании, представленном Поланьи, игра-
ет утверждение, что прежде, чем «капитализм» был «навязан»
государством в XIX веке, мир характеризовался «экономикой
без прибыли», в которой практически не было рынков. Однако
исторические данные в изобилии предоставляют доказательства
того, что поведение, основанное на стремлении к прибыли, су-
ществовало за сотни, если не за тысячи лет до того, как либера-
лизм XIX века якобы «создал» «экономического человека». Как
отмечают Хейибу и Макклоски (Hejeebu and McClockey, 2000),
обширные исторические свидетельства существования стихий-
ного экономизирующего поведения, от чувствительного к це-
нам поведения индейцев майя и до имевшихся в Древней Месо-
потамии сложных торговых сетей, опровергают ключевые тези-
сы Поланьи (см. также Silver, 1983; Curtin, 1984; Chauduri, 1985;
Snell, 1991). Например, что касается Британии, Постан (Pos-
tan, 1966) и Макфарлейн (MacFarlane, 1976) задокументирова-
ли развитие в условиях фрагментированной правовой структу-
ры средневековой Англии сложно устроенных рынков сельско-
хозяйственной продукции и труда скорее со «свободными», чем
с «регулируемыми» ценами. Следовательно, в той мере, в какой

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 139
английское государство XVIII и XIX веков предпринимало це-
ленаправленные попытки стимулировать дальнейшее развитие
рыночных институтов, эти усилия имели место не в культурном
вакууме, а в значительной степени были кульминацией посте-
пенных изменений, занявших не одно столетие.
Хотя открытые рынки и могут быть навязаны администра-
тивными декретами, как это в некоторой степени могло иметь
место в послевоенной Японии, исторические данные свидетель-
ствуют, что многие рыночные практики развились именно там,
где государственная власть была наиболее слаба, либо вопре-
ки попыткам государств искоренить рынки1. Например, Норт
(North, 1990; Норт, 1997) показал, что рынки возникли по боль-
шей части случайно, причем в тех частях Северной и Западной
Европы, где власть централизованной монархии была наиболее
слаба и где купцы имели возможность уйти от централизованно-
го контроля (см. также: Rosenberg and Birdzell, 1986; Розенберг
и Бирдцелл, 1995; Pipes, 1999; Пайпс, 2001). Из более поздних
примеров: факты XX века подтверждают, что реагирование на
ценовые сигналы и стимулы очевидным образом наблюдается да-
же в тех социальных системах, которые открыто привержены це-
ли искоренения поведения, чувствительного к ценам. Например,
на пике «культурной революции» в Китае по-прежнему функци-
онировали черные рынки (Huang, 2008), и само существование
подпольных рынков, которые в некоторых развивающихся стра-
нах составляют до 50% валового внутреннего продукта (ВВП),
дает основание считать безосновательным представление, будто
рынки должны быть неким образом «учреждены государством»
(DeSoto, 1989; Де Сото, 2008; Boettke, 1994).
В соответствии с интерпретацией Поланьи любое историче-
ское или современное свидетельство наличия государственного
вмешательства считается позитивным доказательством того, что
рынки не могут существовать без «видимой руки» государствен-
ной активности и что данные о такой активности свидетельству-
ют об абсурдности идеи экономики «свободного рынка», функци-
онирующей посредством «невидимой руки саморегулирования».
Однако доводы в пользу «laissez faire» с позиций классического
1 Фукуяма (Fukuyama, 1995; Фукуяма, 2006) оспаривает мнение, что ры-
ночные институты были в значительной степени «навязаны» послевоен-
ной Японии, и доказывает, что многие традиционные японские институты
и прежде развивались в таком направлении, что стали благоприятствовать
частной собственности и торговле.

140 Часть I. Вызовы классическому либерализму
либерализма никогда не основывались на представлении о том,
что возможно полностью обойтись без государства или «государ-
ствоподобных» образований. Напротив, предметом интереса
классического либерализма, вслед за Адамом Смитом, было то,
как отличить те формы иерархической деятельности, которые
препятствуют реализации потенциальной способности обще-
ства к развитию благотворных механизмов саморегулирования,
от тех форм этой деятельности, которые помогают сделать эти
процессы более робастными (McCloskey, 2006). К числу наибо-
лее важных из этого второго класса относится обеспечение пра-
вовой системы, которая защищает права собственности и обес-
печивает их соблюдение принудительными санкциями. Таким
образом, центральным предметом заботы классического либе-
рализма было прояснение условий, при которых потенциально
хищнические государства могут быть трансформированы в агент-
ства, обеспечивающие правила, в рамках которых может процве-
тать коммерческая активность. В этой связи центральной темой
была и остается фрагментация политической власти и роль кон-
куренции между юрисдикциями в ограничении потенциальных
злоупотреблений со стороны государственных акторов.
Хотя рынки могут нуждаться в некоторой форме иерархиче-
ского агентства, обеспечивающего рамки, в которых может разво-
рачиваться «стихийный порядок», как указывает Каплан (Caplan,
2007; Каплан, 2012), в утверждении, что рынки «паразитируют»
на деятельности государства, поскольку никогда не существовало
ни одной крупномасштабной экономики без той или иной формы
такой деятельности, не больше смысла, чем в утверждении, что
государство паразитирует на рынках, поскольку никогда не суще-
ствовало ни одного крупномасштабного государства, которое не
опиралось бы на некоторые элементы рыночного обмена. На-
пример, хорошо известно, что бывший Советский Союз зависел
от небольших частновладельческих участков земли, составляв-
ших лишь малую часть сельхозугодий, на которых производилась
львиная доля сельскохозяйственной продукции (Pipes, 1999; Пай-
пс, 2001). Таким образом, ключевой вопрос состоит в том, чтобы
распознать, сколько государственной деятельности и какого ро-
да государственная деятельность совместима с экономическими
и социальными выгодами, которые могут приносить процессы,
основанные на «невидимой руке». Да, рынки нуждаются в «регу-
лировании», но из этого не следует, что это регулирование долж-
но быть «социал-демократическим» по своему характеру.

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 141
Точно так же классический либерализм никогда не утвер-
ждал, что все, что требуется для поддержания социальной тка-
ни, — это узкоэгоистическое поведение. Приверженность либе-
ральному рынку не означает предоставления привилегированно-
го положения коммерческому этосу как таковому. Исторически
коммерческий обмен имел место в условиях самых разных куль-
турных сред, некоторые из которых в целом благоприятствова-
ли коммерции, в то время как другие были всего лишь терпимы
или откровенно враждебны к рынкам и торговле. Таким образом,
вопрос заключается в том, какой следует установить баланс меж-
ду «эгоистическими» нормами, характерными для коммерческо-
го обмена, и теми нормами, которые свойственны более общин-
ным видам взаимоотношений. Таковы вопросы, лежащие в осно-
вании современной дискуссии о социальном капитале, и на этих
вопросах мы теперь сосредоточим наше внимание.
Классический либерализм и важность связывающего
социального капитала
Коммунитаристская критика либеральных рынков строится на
представлении, что коммерческая мораль является «слишком
разреженной» для того, чтобы поддерживать стабильный гра-
жданский порядок. Логика этой позиции предполагает, что если
роль рынков расширяется, то уровень доверия снижается. Од-
нако, если смотреть с классической либеральной точки зрения,
коммунитаристы, похоже, заблуждаются по поводу типа мораль-
ных рамок, необходимого для поддержания максимально широ-
кого общественного сотрудничества.
Чтобы выяснить относительную силу или слабость коммуни-
таристской позиции, важно осознать, что, хотя социальный ка-
питал критически важен для успешного функционирования лю-
бого общества, не все формы социального капитала — и это необ-
ходимо подчеркнуть — являются одинаково пригодными в этом
отношении. В частности Патнэм проводит различие между обя-
зывающим (или исключающим [exclusive]) и связывающим (или
включающим [inclusive]) социальным капиталом (Putnam, 2000:
22—23). Обязывающий социальный капитал характеризует спло-
ченность, существующую между членами малых групп похожих
людей, такими как члены семьи, близкие друзья и коллеги, а так-
же, возможно, члены этнических и религиозных групп, в то
время как обязывающая разновидность социального капитала

142 Часть I. Вызовы классическому либерализму
характеризует сети «обобщенного доверия», распространяющие
информацию и связывающие партнеров, которые могут быть
очень непохожими друг на друга людьми.
Коммунитаристская критика классического либерализма фо-
кусируется на относительном сокращении обязывающего соци-
ального капитала. В эту категорию очевидным образом попадает
озабоченность упадком религии, традиционных ценностей и об-
щинной солидарности. Однако с классической либеральной точ-
ки зрения, если нужно, чтобы формировались более широкие
и сложные связывающие взаимоотношения между людьми, раз-
личающимися по своим целям и ценностям, то как раз этот-то
тип социального капитала и должен «знать свое место». В доры-
ночном обществе солидаризм представлял собой почти исклю-
чительно внутригрупповой феномен, в то время как межгруппо-
вые отношения характеризовались постоянными конфликтами.
Как доказывал Хайек, именно то, что люди научаются подчинять-
ся безличному этосу, не требующему широкого согласия по пово-
ду содержательных целей, позволяет межгрупповым отношени-
ям стать более производительными. По мере того, как связи меж-
ду людьми становятся все более сосредоточенными на торговле,
коммунитаристский племенной этос все в большей степени огра-
ничивается малыми группами, такими как семья, друзья и добро-
вольные объединения, основанными на непосредственных лич-
ных отношениях и общем наборе целей. Однако такие группы
оказываются погружены в гораздо более широкий «каталлакти-
ческий» порядок, не направляемый каким бы то ни было единым
набором целей, но удерживаемый вместе посредством цепочек
безличных отношений, таких как договор, и уважением к собст-
венности (Hayek, 1988; Хайек 1992).
Доиндустриальная эпоха вовсе не была временем широко-
го сотрудничества, скорее ее можно охарактеризовать как эпоху,
в которой господствовали социальные практики, свойством ко-
торых была высокая степень эксклюзии. Столь превозносимые
Поланьи гильдии, церкви и корпоративистские структуры, под-
держивавшиеся силовой санкцией доиндустриального государст-
ва, представляли собой форму обязывающего социального капи-
тала, основанную на эксклюзии по отношению к тем частям на-
селения, которые квалифицировались как не соответствующие
господствующим общинным нормам. Как документально доказа-
ла Огилви в своем детальном анализе гильдейской системы доин-
дустриальной Германии, существование этих «солидаристских»

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 143
объединений с их ограничительными практиками не только по-
давляло инновации и экономический рост, но и способствовало
систематической эксклюзии женщин, членов этнических и рели-
гиозных меньшинств, а также других групп «изгоев». Напротив,
более либеральные экономики Нидерландов и Англии, где госу-
дарство не обеспечивало привилегии гильдий силовой санкци-
ей, были гораздо более успешными в создании условий для инно-
ваций и экономического роста и предоставляли лучшие возмож-
ности для занятости женщин и «нестандартных людей» (Ogilvie,
2003, 2004).
В этой связи у самих коммунитаристов, по-видимому, сущест-
вует внутреннее несогласие по поводу того, как понимать надле-
жащее соотношение между «плотными» и «разреженными» мо-
ральными нормами. Например, Ходжсон (Hodgson, 1998) дока-
зывает, что, с одной стороны, динамизм рыночной экономики
и распространение коммерческого этоса расшатывают устояв-
шиеся нормы социальной солидарности и идентичности. Но,
с другой стороны, он поддерживает типичную коммунитарист-
скую позицию, которая признает, что содержание предпочте-
ний и идентичности людей не должно рассматриваться как фик-
сированное и неизменное. Как отмечалось в предыдущей главе,
для «мультикультурных коммунитаристов», таких как Янг, сре-
да развитой городской экономики такова, что в ней существу-
ет множество разных идентификаций, подверженных постоян-
ным изменениям. Согласно этой точке зрения, такую текучесть
следует только приветствовать, поскольку она отражает способ-
ность тех, кто прежде подвергался подавлению традиционными
общинными нормами в области религии, тендерных ролей и сек-
суальности, бросать вызов сложившимся источникам авторите-
та и создавать новые основания для общинной идентификации.
Представляется, таким образом, что коммунитаристам с необхо-
димостью приходится делать выбор между упором на традици-
онные «плотные» представления о солидарности, которые мо-
гут приводить к эксклюзии и подавлению определенных групп
населения, но при этом обладают преимуществом стабильно-
сти, и более динамичной средой, в которой имеются возможно-
сти для ухода от репрессивных социальных норм, но при этом на-
блюдается относительная нехватка солидарности.
В классической либеральной перспективе развитие обобщен-
ного доверия или связывающего социального капитала требует,
чтобы моральные рамки, общие для акторов, были сравнительно

144 Часть I. Вызовы классическому либерализму
«разреженными». Когда люди различаются по своей религии,
культурным ценностям и в других аспектах идентичности и ког-
да основа их идентичности эволюционирует во времени, мало-
вероятно, чтобы они пришли к согласию по поводу общего на-
бора целей. В таких условиях применение государственной влас-
ти для навязывания общей системы целей скорее всего приведет
к конфликтам, так как группы будут соперничать друг с другом
в стремлении захватить контроль над государственным аппара-
том чтобы навязать свои собственные представления о хоро-
шем обществе (Kukathas, 2003; Кукатас, 2011). Попытки развить
большую «солидарность» могут не только «объединить» общест-
во, но и с равной вероятностью раздробить его. Развитие связы-
вающего социального капитала с необходимостью предполага-
ет разреженный набор моральных норм, таких как терпимость
к другим, соблюдение договоров и уважение к частной собствен-
ности, которые могут разделяться акторами, придерживающи-
мися в других отношениях сильно различающихся и даже кон-
фликтующих систем морали.
«Разреженные» моральные нормы, помимо того что они ми-
нимизируют конфликты между теми, кто различается по сво-
им культурным ценностям, необходимы для коммерции потому,
что большинство людей, участвующих в обмене, либо абсолют-
но неизвестны друг другу, либо узнают друг о друге лишь в отно-
сительно обезличенных ситуациях, таких как взаимоотношения
покупателя и продавца. Когда контакты между людьми являются
«слабыми» по своей природе, становится невозможным детально
оценивать моральный характер соответствующих акторов в бо-
лее «плотном» смысле (например, частоту посещения ими цер-
кви либо мечети или их сексуальные грешки), поскольку затраты
на получение соответствующей информации чрезвычайно высо-
ки. В ситуации коммерческого обмена те требования к характе-
ру личности, которые в наибольшей степени имеют отношение
к делу, сравнительно минимальны или «разрежены» и включают
такие критерии, как влияние этого человека на счет прибылей
и убытков или его готовность соблюдать условия контрактов.
Необходимость разработки «более разреженной» системы
моральных норм, вызванной к жизни развитием коммерции, бы-
ла одной из центральных тем в произведениях Адама Смита и Дэ-
вида Юма. Согласно Юму «симпатия к людям, далеким от нас,
гораздо слабее, чем к людям, которые нам близки и с которы-
ми мы непосредственно соприкасаемся» (Hume, 1739—40/1985;

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 145
Юм, 1996). Что же касается Смита, то он описывал концентри-
ческие круги симпатии, последовательно включающие близких
членов семьи, друзей, более далеких родственников, знакомых
и, наконец, чужих людей. Речь не идет о том, что люди действу-
ют аморально, не проявляя той степени заботы в отношении по-
сторонних, как в отношении семьи и друзей. Дело скорее в том,
что, с точки зрения Смита, глубокие чувства симпатии, включаю-
щие любовь и дружбу (а также, если уж на то пошло, и ненависть),
по необходимости ограничены теми, о ком у нас есть детальное
личностное знание, в то время как чувства по отношению к тем,
о чьем характере мы по большей части не осведомлены, являются
более «разреженными» по своему содержанию и интенсивности.
Из признания этих «основывающихся на знании» ограниче-
ний, которым подчиняется «симпатия», следует, что в разных со-
циальных контекстах предъявляются разные требования к уров-
ню моральности и к ожиданиям по поводу того, в чем состоит
надлежащее поведение. Как доказывает Оттесон (Otteson, 2003),
нормы, которые смитовский «беспристрастный наблюдатель»
мог бы увидеть в отношениях между членами семьи, друзьями
и коллегами, отличаются от тех, которые приняты между посто-
ронними друг другу людьми1. Правила нравственности, которых
можно ожидать в коммерческих отношениях, часто возникаю-
щих между посторонними или, в лучшем случае, лишь знакомы-
ми друг с другом людьми, будут, как правило, более безличными,
сфокусированными на таких принципах, как выполнение дого-
воров, и будут больше ориентированы на собственные интересы
сторон, нежели на непосредственную пользу для «других». Таким
образом, дело не в том, что коммерция портит наши моральные
чувства, к чему нас подводят коммунитаристы, а в том, что кон-
текст коммерческого обмена требует морали иного рода. Смит
вовсе не придерживался взгляда, что коммерческий этос должен
пронизывать семью и другие близкие отношения, и он явно по-
лагал, что если бы люди вели себя в своих более близких личных
1 В этой работе Оттесон убедительно демонстрирует, что так называемая
проблема Адама Смита — а именно предполагаемое противоречие между сос-
редоточенностью Смита в «Теории нравственных чувств» на человеческой
способности к развитию норм эмпатии и взаимного сочувствия и переме-
щением фокуса внимания в «Богатстве народов» на первичность «эгоисти-
ческих интересов» — есть не что иное, как иллюзия. Как показывает Отте-
сон, Смит пытался продемонстрировать, что разные типы социальных норм
и ожиданий уместны в разных социальных контекстах.

146 Часть I. Вызовы классическому либерализму
взаимоотношениях так же, как они ведут себя в коммерческих
взаимоотношениях, то они встретили бы неодобрение.
Классический либерализм и стихийное порождение
связывающего социального капитала
Конечно, остается вопрос, являются ли денежные отношения
и соблюдение контрактов достаточно робастными, чтобы под-
держивать и сохранять связывающий социальный капитал, от
которого они зависят. Ответ Смита на вопрос, как обеспечивать
существование коммерческого общества, состоял в том, что, по-
скольку в интересах каждого индивида сотрудничать с другими,
добродетельное поведение будет возникать стихийно. «Чест-
ность — лучшая политика», поскольку люди вряд ли будут заклю-
чать договоры с теми, кто имеет репутацию человека, склонного
к махинациям. Даже те индивиды, кто стремится только к полу-
чению преимуществ лично для себя, вследствие рыночной конку-
ренции будут вынуждены вести себя по меньшей мере морально
приемлемым образом. Смитова «невидимая рука» не только ве-
дет народ к процветанию, но вдобавок подталкивает людей к со-
блюдению базового набора моральных норм, поддерживающего
«слабые связи», от которых зависит коммерческое общество.
Хотя картина коммерческого общества, представленная Сми-
том, предвосхищает последующие работы, дающие основания
предполагать, что сотрудничество между акторами, преследую-
щими свои собственные интересы, может развиваться стихий-
но в повторяющихся обменах и играх (например, Axelrod, 1984;
Allison, 1992), тем не менее его описание коммерции XVIII века,
наряду с другими, вдохновившими тезис о le doux commerce*' !,
базировалось на опыте сделок между торговцами, по крайней
мере до некоторой степени лично знавшими друг друга. Одна-
ко Смит был гораздо меньше убежден в том, что акты рыночно-
го обмена могут стихийно породить доверие в такой ситуации,
когда они более анонимны, не являются повторяющимися, а ак-
торы могут выиграть от оппортунистических махинаций (Smith,
1776/1982: 538—539). Такое представление ставит под сомнение
* Букв.: мягкая (добрая, приятная) коммерция {франц.). — Прим. ред.
1 Это выражение придумал Монтескье (Montesquieu, Charles-Louis de Sec-
ondat, Marquis de, 1748/1961; Монтескье, 1955). Современное исчерпываю-
щее изложение тезиса о le doux commerce см. в работе Макклоски (McClos-
key, 2006).

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 147
способность рынков к саморегулированию в случаях, когда акты
обмена не являются повторяющимися, и сегодня, как показано
в главе 2, находит отражение в анализе асимметрии информа-
ции, предложенном современными экономистами, стремящими-
ся заново утвердить важность идеи «провалов рынка» (см. Aker-
lof, 1970; Акерлоф, 1994; Stiglitz, 1994). Согласно этой точке зре-
ния, на рынке, где вследствие неосведомленности потребителей
добросовестность поведения не вознаграждается, нечистоплот-
ные поставщики вытесняют хороших, если только не вмешает-
ся государство, чтобы взять на себя функцию контроля качества.
Однако, как всегда подчеркивал Хайек, рыночные институ-
ты следует рассматривать как «процессы открытия», которые
движутся в своем развитии путями, которые даже самые дально-
видные экономисты неспособны предугадать (например, Hayek,
1978d, 1978a, 1978b; Хайек, 2011). Теория провалов рынка пред-
сказывает, что там, где имеет место асимметрия информации,
из-за отсутствия информации и/или доверия будет постоянно со-
храняться неэффективность и не будут совершаться потенциаль-
но прибыльные сделки. Однако теория провалов рынка не смогла
предсказать, каким образом предприниматели будут осуществлять
инновации, восполняющие «дефицит доверия» и устраняющие
препятствия для обмена. Предприниматели, специализирую-
щиеся на проверке добросовестности других, а также и создаю-
щие социальный капитал путем создания для себя хорошей ре-
путации, основанной на предоставлении надлежащего уровня га-
рантий, со временем смогли получать выигрыш от обмена. В ходе
этого предпринимательские новации, например разработка тор-
говых марок и простых приемов создания репутации, таких как
гарантия возврата денег за товар, превратили потенциально не-
повторяющиеся акты обмена в образцы повторяющихся или воз-
обновляющихся транзакций. Так, эмпирический анализ рынков,
предположительно демонстрирующих асимметрию информации,
таких как рынок подержанных автомобилей, никак не подтвер-
ждает теоретическое утверждение, что конкуренция ведет к по-
нижению стандартов качества продукции (см. главу 2 настоящей
книги, с. 68, а также сборник статей Cowen and Crampton, 2002).
В частности, фирменные товары и сбытовые точки, работа-
ющие по франшизе, выполняют путем снижения информацион-
ных издержек функцию предоставления гарантии и создают пред-
принимательское связующее звено между покупателями и про-
давцами, которые в противном случае были бы анонимными.

148 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Например, производитель фармацевтических товаров может не
контактировать с конечными покупателями его продукции, одна-
ко может заключать регулярные сделки и налаживать отношения
доверия с брендовой фирмой по торговле лекарствами, которая
может, в свою очередь, регулярно вступать в сделки с конечны-
ми потребителями соответствующего товара и иметь у них репу-
тацию высоких стандартов оказания услуг. Таким образом, рын-
ки представляют собой систему «разделения доверия» в том же
смысле, в каком Хайек характеризовал систему цен как основан-
ную на «разделении знания». Важно то, что каждое звено в це-
почке может специализироваться на создании репутации добро-
совестного поведения или добывать информацию о надежности
того или иного конкретного звена, которое имеет для него наи-
большее значение. Подобно тому, как участникам рынка для того,
чтобы заниматься «экономизирующим поведением», нужно знать
очень мало о большинстве существующих в экономике цен — все,
что им нужно знать, сводится к изменениям цен покупаемых ими
конечных благ, — для большинства людей нет необходимости
много знать о надежности или, наоборот, недобросовестности
подавляющего большинства участников рынка; все, что им нуж-
но знать, это репутация конкретных торговых марок, на кото-
рые они полагаются. Но поскольку большинство людей включе-
но во взаимно перекрывающиеся репутационные сети, средний
уровень добросовестности, ожидаемый в рамках развитой ры-
ночной экономики от случайно выбранного лица, будет доволь-
но высоким. Действующее в конкурентной среде общее давление,
подталкивающее к поддержанию своей репутации, будет в целом
поощрять интернализацию норм сотрудничества, которые будут
«удерживать людей в рамках честности» даже в ситуациях, когда
они могли бы выиграть, уклоняясь от их соблюдения.
На международном рынке особенно важным средством обес-
печения того, что не обладающие локальным знанием потреби-
тели получат обслуживание гарантированного качества, являют-
ся торговые марки (бренды). Например, человек, находясь в лю-
бом городе мира, может остановиться в франчайзинговом отеле,
таком как Holiday Inn, и быть уверенным в определенном уров-
не чистоты и порядка еще до того, как он получит возможность
изучить репутацию местных гостиниц. В данном случае торго-
вая марка Holiday Inn функционирует в качестве гарантии того,
что в интересах потребителя осуществляется конкретная форма
контроля качества. В свою очередь, само существование таких

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 149
имеющих высокую репутацию брендов приводит к повышению
средних стандартов качества, предлагаемых местными постав-
щиками товаров и услуг, стремящимися привлечь потребителей.
Таким образом, предприятия розницы и другие «посредни-
ки» обеспечивают «предложение» доверия и гарантий, на ко-
торые, поскольку требуются условия для успешных рыночных
сделок, существует «спрос». Пока потребители не будут увере-
ны, что новый товар или услуга даст им именно то, что обеща-
но, вряд ли они это купят. Доверие является весьма ценным ак-
тивом, на который существует «спрос», и по этой причине этот
актив «предлагается» на рынке, а не разрушается рынком. Хотя
огромное большинство участников развитой рыночной экономи-
ки не участвует в «очном» обмене, были стихийно созданы мно-
гочисленные институты для обеспечения доверия, необходимо-
го для поддержания коммерческого обмена в больших масштабах.
Так, эмпирические исследования «доверия в обществе в целом»
[general social trust] не обнаруживают никаких доказательств то-
го, что доля людей, демонстрирующих доверие по отношению
к другим, уменьшается по мере увеличения воздействия рыноч-
ных сил. Напротив, исследование, проведенное в развивающих-
ся странах дюжиной антропологов, приходит к выводу, что вы-
ходцы из обществ, демонстрирующих более высокий уровень
рыночной интеграции, с большей вероятностью будут строить
свои действия на основе сотрудничества, чем те, кто происходит
из обществ с нетоварным хозяйством, имеющих мало контактов
с миром коммерции (Henrich et al., 2005). Аналогично Берггрен
и Йордаль (Berggren and Jordahl, 2006) в межстрановом исследо-
вании более 50 государств обнаружили сильную положительную
корреляцию между степенью экономической свободы в общест-
ве (в особенности степенью защищенности прав собственности)
и уровнем общего доверия.
Тот факт, что связывающие взаимоотношения, играющие
ключевую роль в коммерческом обмене, могут сами развиваться
через процессы «стихийного порядка», лучше всего можно про-
иллюстрировать в контексте сетей международных торговых от-
ношений. Если смотреть через призму анализа «провалов рынка»,
то международная торговля должна выглядеть особенно неутеши-
тельно с точки зрения наличия в ней какого бы то ни было «по-
рядка» , так как на глобальном уровне формально не существует
никакого государства или государствоподобной властной струк-
туры, которая обеспечивала бы силовой санкцией выполнение

150 Часть I. Вызовы классическому либерализму
условий международных контрактов. В таких условиях потенци-
альные торговые партнеры могли бы вообще не захотеть заклю-
чать контракты ввиду высоких транзакционных издержек и нео-
пределенности, связанной с обеспечением выполнения соглаше-
ний с неизвестными иностранными партнерами. Тем не менее,
как показывает работа Бенсона, благодаря конкурентным меха-
низмам, основанным на репутации, могут развиться способы ре-
шения этих проблем. Бенсон (Benson, 1989) демонстрирует, ка-
ким образом коммерческое право, или lex mercatoria, возникло без
помощи государственной силы принуждения, и тем самым прямо
опровергает тезис Поланьи о том, что государство «создает рын-
ки». Чтобы облегчить сделки, осуществляемые поверх политиче-
ских границ и местного протекционизма, купеческие сообщества
разработали собственные судебные и правовые системы.
Из более недавних работа Лисона (Leeson, 2008) показывает,
как в качестве предпринимательской стратегии создания условий
для торговли поверх границ возникли арбитражные агентства.
В мире существует более 100 институтов международного арби-
тража, включая такие организации как Международная торговая
палата и Лондонский международный третейский суд, причем не
менее 90% международных контрактов содержат соответствую-
щие пункты об арбитраже. Готовность участвовать в частном ар-
битраже посылает сигнал, что сторона, подписавшая контракт,
вряд ли отступит от условий сделки. Те же, кто отказывается быть
связанным условиями частного арбитража, едва ли найдут партне-
ров, готовых торговать с ними. По данным Лисона, частные ар-
битры часто разбирают споры по контрактам на суммы от милли-
она до миллиарда долларов. Отсутствие государственных струк-
тур на международном уровне, похоже, не помешало появлению
крупномасштабных сетей трансграничных торговых отношений,
благодаря которым объемы мировой торговли выросли с I960 г.
тринадцатикратно. Да, в этой системе случаются и злоупотребле-
ния, однако в ситуации, когда существуют многочисленные ор-
ганизации, периодически нуждающиеся в сотрудничестве с дру-
гими, для трансграничных акторов существуют мощные стимулы
к тому, чтобы создавать себе репутацию добропорядочного пове-
дения. Это не исключает возможности того, что участие агентств
государственного уровня может способствовать еще большему
взаимодействию, но это опровергает представление, что только
государство может обеспечить регуляторную среду, в которой бу-
дет процветать коммерческая активность.

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 151
Классический либерализм и соотношение
между «обязывающим» и «связывающим»
социальным капиталом
В проведенном выше анализе акцент делался на механизмах, ко-
торые позволяют рыночной экономике стихийно поддержи-
вать связывающий социальный капитал. Однако важно осозна-
вать, что хотя классический либерализм в меньшей степени по-
лагается на «обязывающий» социальный капитал, относящийся
к более сильным и более личным связям, он не стремится полно-
стью исключить такие взаимоотношения во имя общества, пол-
ностью управляемого коммерцией. Напротив, рыночные ин-
ституты обеспечивают метасреду, в которой могут сосущество-
вать и связывающие, и обязывающие отношения и где практики,
способствующие более широкому сотрудничеству, могут полу-
чать преимущество по сравнению с прочими.
Семьи, добровольные объединения и соотношение между
обязывающим и связывающим социальным капиталом
Поддержание надлежащего соотношения между обязывающим
и связывающим социальным капиталом имеет ключевое значе-
ние, поскольку, чтобы развитое общество эффективно функци-
онировало, люди должны научиться жить, если так можно вы-
разиться, «в двух мирах одновременно» (Hayek, 1998: 18; Хайек,
1992: 36). С одной стороны, они участвуют в «микропорядке» се-
мей и групп, подобных семьям, основанных на высокой степени
личной близости и удерживаемых вместе стремлением к общим
целям, тесно связанным с этой самой близостью. Но с другой
стороны, для того, чтобы получать товары и услуги, необходи-
мые для поддержания своего существования, семьи должны
участвовать в «макропорядке» более дальних, а то и полностью
анонимных взаимоотношений с бесчисленными другими акто-
рами, не разделяющими их особых целей.
Хотя напряженность между нормами, демонстрируемыми
в семьях1, и теми, которые требуются в коммерческом контексте,
1 Применение термина «семья» в данном контексте не ограничивается
«нуклеарной» семьей и официальным браком, а может включать также дру-
гие отношения, «подобные семейным», такие как однополые пары и другие
случаи близких дружеских отношений.

152 Часть I. Вызовы классическому либерализму
является вполне реальной, семья выступает в качестве моста, свя-
зывающего «микропорядок» малой группы и «макропорядок» об-
щества в целом, так как именно будучи детьми в семье люди впер-
вые приобретают навыки, необходимые для поддержания отно-
шений с другими. Внутри семей эти навыки относятся к тесным
контактам, но поскольку сами семьи включены в многочислен-
ные внешние взаимоотношения, характеризуемые различной
степенью близости и знакомства, они одновременно выступа-
ют школой выработки навыков, таких как уважение к собствен-
ности и чужому имуществу, необходимых для поддержания сво-
ей репутации в более обезличенных ситуациях. Последние могут
варьироваться от все еще более или менее тесных личных взаи-
модействий в школе и добровольных объединениях до все более
дальних и анонимных деловых и торговых отношений, вроде тех,
которые существуют внутри фирм, где ожидается, что человек
может оценивать других и быть оцениваемым ими на основе бо-
лее жестких критериев, таких как влияние на прибыль или убы-
ток (Horwitz, 2005).
Если рассматривать вопрос через эту призму, то коммунита-
ристские заявления, будто логика рыночного либерализма требу-
ет замены связей, подобных существующим в семье, на процесс,
полностью основанный на договорном обмене, не имеют под со-
бой никаких оснований. Например, опора на рыночные сигна-
лы, такие как получение прибылей и убытков в результате актов
коммерческого обмена, вполне уместна, когда людям нужно ко-
ординировать деятельность со многими другим агентами, не раз-
деляющими их содержательные цели, и когда нужны надежные
механизмы снижения «безбилетничества» и хищнического пове-
дения в ситуации, в которой акторы лично не знают друг друга.
Отношения же в семье и других группах, основанных на общих
занятиях, таких как религия или любительский спорт, обычно
не связаны с масштабными проблемами координации, посколь-
ку их члены, как правило, вовлечены в преследование общих
или очень похожих целей. Если в таких ситуациях все же возни-
кает проблема «безбилетника», то, благодаря сравнительной лег-
кости обработки информации об акторах, с которыми человек
близко знаком, и отслеживания их поведения, они с большей лег-
костью преодолеваются без опоры на дисциплинирующий меха-
низм учета прибылей и убытков.
Как доказывает Хорвиц (Horwitz, 2005), исчезновение се-
мьи вследствие воздействия либерального, конкурентного

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 153
окружения не более вероятно, чем исчезновение других инсти-
тутов, таких как фирма. В отличие от семей, фирмы представ-
ляют собой организации, которые должны мобилизовывать сов-
местные усилия большого числа людей, могущих и не разделять
общих целей. Для уменьшения проблем, связанных с «безбилет-
ничеством» и уклонением от работы, фирма может потребовать
применения таких механизмов, как зависимость оплаты от ре-
зультатов. Внутреннее функционирование фирм является чрез-
вычайно иерархичным и отражает выигрыш в эффективности,
который можно получить в результате замены децентрализован-
ной торговли по поводу «краткосрочных контрактов» и «разо-
вых работ» внутренней системой управления и контроля (Coase,
1937; Коуз, 2007). Однако на метауровне фирмы включены в сре-
ду рыночной конкуренции, где проверяется в сравнении с дру-
гими фирмами качество их управленческих структур, а также ре-
путация в отношении их честности и способности поставлять
блага потребителям. Следовательно, фирмы, хотя и подавляют
внутреннюю конкуренцию, подчинены внешним рыночным си-
лам, возникающим в результате децентрализованных решений
сотен и тысяч, если не миллионов потребителей и инвесторов.
Таким образом, и управляемые собственниками фирмы, и акци-
онерные компании, и рабочие кооперативы, и ассоциации взаи-
мопомощи — все они конкурируют за репутацию, продажи и ин-
вестиционный капитал.
Подобно тому, как границы между фирмами и объемлющим
рынком являются текучими и перемещаются вслед за развити-
ем технологий и изменениями в индивидуальных предпочтениях,
то же самое происходит с границами между семьями, доброволь-
ными объединениями и рынком. Однако эта текучесть не подра-
зумевает, что коммерческие взаимоотношения когда-либо смо-
гут заменить тесные связи, которые люди формируют в семьях,
с друзьями или, в меньшей степени, в качестве членов промежу-
точных организаций, таких как спортивные клубы. Раз уж такие
организации, как фирмы (а также разные структуры фирм), име-
ют преимущества в определенных сферах, то же самое относит-
ся и к семьям. К числу наиболее очевидных из таких преимуществ
семьи относится создание благоприятных условий для личной
близости, желанной для большинства людей. Семьи и подобные
им структуры обеспечивают среду, в которой может развивать-
ся детальное личное знание о вкусах и ценностях партнеров к об-
щей пользе всех, кто участвует в этих отношениях.

154 Часть I. Вызовы классическому либерализму
Разумеется, семьи могут передавать некоторые функции «на
аутсорсинг» индивидам и фирмам, участвующим в объемлющем
рынке, вместо того чтобы выполнять их «на дому». Какие имен-
но блага и услуги приобретаются на коммерческой основе, а не
производятся внутри домохозяйства, зависит от предпочтений
соответствующих семей и их альтернативных издержек. Напри-
мер, семьи с более высокими доходами могут тратить пропорци-
онально больше времени на зарабатывание денег, покупая при
этом услуги по уходу за детьми, сдавая вещи в химчистку и пи-
таясь вне дома вместо того, чтобы выполнять соответствую-
щие работы внутри семьи. Но, как указывает Хорвиц (Horwitz,
2005), такая динамика не обязательно влечет за собой уменьше-
ние близости и привязанности. Например, в том, что касается
ухода за детьми, родители лучше других могут адаптировать свой
выбор провайдера услуг к особенностям характера своего ребен-
ка. Аналогично по мере того как «экономические» функции се-
мьи, такие как уборка и приготовление пищи, переходят к рын-
ку, время, сэкономленное на выполнении этих задач, может
предоставить семье возможность дополнительно заняться «неэ-
кономическими» видами деятельности со своими детьми, напри-
мер спортом и совместным досугом. И в этой связи у государст-
венных акторов едва ли имеется знание, необходимое для надле-
жащего проведения соответствующих границ, — они обладают
им не в большей мере, чем способностью эффективно опреде-
лять, какие составные части производственного процесса той
или иной фирмы должны быть «переданы на аутсорсинг», а ка-
кие следует осуществлять «на месте».
Теоретическая слабость коммунитаристской критики нахо-
дит отражение в эмпирических данных о воздействии либераль-
ных рынков на культурную жизнь и объединения людей. Напри-
мер, нет практически никаких подтверждений того, что там, где
легализована денежная плата за секс, выше доля людей, считаю-
щих проституцию желательной формой отношений между пола-
ми (Epstein, 2003:147—148). Даже беглый взгляд на политическую
экономию и культуру США показывает, что нет никаких подтвер-
ждений заявлению Ходжсона, будто для более рыночно-ориен-
тированных обществ характерна большая подчиненность денеж-
ным отношениям. США по-прежнему демонстрируют очень вы-
сокий, по сравнению с европейскими странами, уровень участия
в оказании услуг на добровольной основе (Skcopol, 1996; Beito,
2000), имеют один из наиболее высоких среди развитых стран

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 155
показатель соблюдения религиозных обрядов и самый высокий
показатель объема частной (в противоположность государствен-
ной) помощи развивающимся странам1. Аналогично сосущество-
вание традиционных сообществ, таких как амиши, с современ-
ной рыночной экономикой едва ли может вызвать в уме картину
мотивационного единообразия, которую рисуют социал-демо-
кратические описания американского капитализма.
Фирмы и соотношение между обязывающим
и связывающим социальным капиталом
Рыночная экономика представляет собой «макросреду», поддер-
живающую разнообразие некоммерческих связей на «микроу-
ровне», вроде тех, которые мы обнаруживаем в семьях и добро-
вольных объединениях. Но и коммерческие отношения созда-
ют возможность для генерирования обязывающего социального
капитала особого рода. «Слабые» взаимодействия, характерные
для коммерческих взаимоотношений, сводят вместе людей с раз-
ным социальным и культурным багажом и в ходе этого процесса
могут создавать возможности для развития новых социальных
связей и меняющихся идентичностей. Именно благодаря тому,
что люди приходят на рынки ради преследования коммерческой
выгоды, у них постепенно возникает тенденция придавать мень-
ше значения религиозным и этническим корням своих партне-
ров по обмену и, как следствие, в большей степени подвергать
себя риску встречи с чем-то незнакомым. Таким образом, раз-
витие связывающего социального капитала может, в свою оче-
редь, способствовать образованию новых форм обязывающе-
го социального капитала по мере того, как в ходе повседнев-
ных взаимодействий в процессе коммерческой деятельности
в сферу внимания людей попадают альтернативные жизненные
уклады и идентичности. К процессам такого рода можно отне-
сти возникновение «межкультурной» дружбы и даже более глу-
боких отношений, таких как романтические отношения и бра-
ки между принадлежащими к разным культурам людьми, кото-
рые могли бы никогда и не встретиться, если бы не их участие
1 Согласно исследованию Hudson Institute, частные пожертвования, по-
ступающие из США в другие страны, приближаются к величине, равной сум-
ме всей совокупной официальной государственной помощи, поступающей
от стран-доноров; см. Global Index of Philanthropy, Hudson Institute: New York.

156 Часть I. Вызовы классическому либерализму
в «обезличенном» мире труда и коммерческого обмена (Storr,
2008). Отчасти именно по этой причине Хайек (Hayek, 1982;
Хайек, 2005) для обозначения рыночной экономики часто ис-
пользовал греческое слово «каталлактика», исходно означавшее
«превращать врага в друга».
Кроме того, рыночные отношения зачастую имеют место
между работающими вместе в рамках одной и той же фирмы ин-
дивидами, которые, как выразился фон Мизес (Mises, 1949: 345;
Мизес, 2012: 318), «конкурируют в сотрудничестве и сотрудни-
чают в конкуренции». Сравнительная способность фирм к со-
зданию внутренней культуры, способствующей развитию таких
динамических свойств, как «командный дух» и лояльность, яв-
ляется ключевым фактором в их способности предлагать конку-
рентоспособную продукцию. Успешное деловое предприятие ну-
ждается в нахождении тонкого баланса между, с одной стороны,
опасностями, связанными с формированием излишне дружеских
связей между работниками и менеджерами, и, с другой стороны,
потерей лояльности вследствие излишне отчужденного и безлич-
ного характера протекающих в рамках предприятия процессов.
В этой связи рассмотрим распространение японской прак-
тики трудовых отношений в США в 80-х годах XX в. До этого аме-
риканские фирмы-автопроизводители на протяжении многих
лет были организованы в иерархическом или «тейлористском»
стиле с жесткой линейной системой управления, связывающей
высших менеджеров через менеджеров среднего звена с рабо-
чими в цехах. Однако к 80-м годам организации тейлористско-
го типа стали отставать в производительности и терять деньги
в сравнении с японскими заводами, на которых действовали бо-
лее плоские структуры управления. Второй тип практик, благо-
даря культуре ответственности, порождаемой ими на уровне це-
ха, способствовал большему уровню доверия между рабочими
и управленцами и тем самым снижал транзакционные издержки
в процессе производства. Ввиду большей прибыльности япон-
ские трудовые практики все больше перенимались американски-
ми фирмами. В данном случае открытая конкуренция и учет при-
былей и убытков выступили стимулами не только к существен-
ному улучшению качества продукции, но и к распространению
управленческой культуры, в большей степени способствовав-
шей сотрудничеству на рабочем месте (Fukuyama, 2001; Фукуяма,
2008). Если бы поддерживаемая коммунитаристами протекцио-
нистская политика проявила себя в большей степени, то вряд ли

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 157
такого рода освоение новых культурных навыков и распростра-
нение новых форм социального капитала произошло бы столь
быстро, если бы оно вообще имело место.
Культура, этничность и соотношение между
обязывающим и связывающим социальным капиталом
Подобно тому, как конкурентоспособность фирм является функ-
цией их способности найти правильный баланс между обязыва-
ющим и связывающим социальным капиталом, различные со-
циальные нормы в рыночной среде оказываются в большей или
меньшей степени совместимыми с объемлющими социальны-
ми сетями, необходимыми для экономического успеха. В этом
отношении особенно поучителен опыт всевозможных этниче-
ских и иммигрантских сообществ. Многие из этих групп по при-
бытии в новую страну зачастую испытывают затруднения с по-
лучением кредитов и возможностей для занятости, поскольку
они не располагают знаками, несущими репутационную инфор-
мацию, такими как кредитная история или банковский счет, ко-
торые воспринимаются укорененными членами соответствую-
щего общества как нечто само собой разумеющееся. Наиболее
успешными оказываются те иммигрантские общины, которые
мобилизуют свои внутренние связи для выработки репутацион-
ных ресурсов, необходимых для установления соединительных
звеньев с объемлющим обществом. Например, в 70-е годы XX в.
корейские мигранты в США часто не располагали капиталом
и достаточными навыками в английском языке. Однако харак-
терная для корейской общины тесная сплоченность позволяла
ее членам предлагать друг другу дешевые ссудосберегательные
услуги, что создало условия для быстрого роста коммерческого
класса, специализировавшегося на строительстве, ресторанном
бизнесе и розничной торговле продуктами питания. В данном
случае тесные связи внутри корейской общины поощряли на-
копление капитала, что, в свою очередь, дало возможность раз-
вивать репутационные связи с объемлющим обществом, так как
доказательства наличия имущества в собственности позволяли
предпринимателям корейского происхождения открывать счета
в официальных финансовых институтах и получать от них кре-
диты (Landa, 1995; Sowell, 1996; Chamlee-Wright, 2006).
Принадлежность к той или иной этнической или религиоз-
ной группе может предоставлять и иные преимущества в том, что

158 Часть I. Вызовы классическому либерализму
касается создания связей с более широким спектром социаль-
ных акторов, особенно в контексте коммерческого обмена. На-
пример, Чемли-Райт (Chamlee-Wright, 2006) обращает внимание
на репутацию коммерсантов-квакеров как людей, честно веду-
щих дела, которая закрепилась за ними в XVIII—XIX вв. В подоб-
ных случаях особенности манеры поведения, одежды или речи,
поддерживаемые внутри сообщества благодаря приверженности
к определенной религиозной вере или системе культурных норм,
могут приносить и экономический выигрыш, предоставляя пра-
вильный набор репутационных сигналов тем, кто не входит
в данную группу. Будучи рассмотренными в этом контексте, куль-
турные «стереотипы» часто выполняют функцию, эквивалент-
ную функции торговых марок на рынке, и в тех областях разви-
вающейся части мира, где зачастую отсутствуют глобальные или
даже национальные бренды, они могут быть основным механиз-
мом, который акторы используют, принимая решение вступать
(или не вступать) в те или иные отношения обмена. В условиях
ограниченной рациональности, когда у акторов нет полной ин-
формации, люди часто в качестве способа сокращения издержек
на поиски наиболее надежных агентов полагаются на обычаи
и практические правила, основанные на культурном символизме.
Однако нужно признать, что не весь обязывающий социаль-
ный капитал способствует успешной связке с внешним миром —
более того, некоторые группы могут быть вообще не заинтересо-
ваны в отношениях обмена с другими; они могут стремиться изо-
лировать себя от объемлющего общества и тем самым оказаться
невосприимчивыми к репутационным стимулам. Точно так же,
как существуют различия в качестве социальных и поведенче-
ских навыков, передаваемых в рамках семьи, с точки зрения их
способности создавать связи с макросоциальным порядком, име-
ются различия и в совместимости разных культурных норм с по-
ведением, необходимым для поддержания сотрудничества и эко-
номического развития. Устойчивая бедность, существующая на
протяжении нескольких поколений в некоторых иммигрантских
группах на фоне одновременного подъема благосостояния других
групп, позволяет предположить, что не все формы обязывающе-
го социального капитала с этой точки зрения являются в равной
степени пригодными. Хотя сохранение продолжительной бедно-
сти в таких ситуациях может быть продуктом откровенно расист-
ского характера окружающего общества, выход из бедности дру-
гих групп, испытывавших на себе воздействие того же самого

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 159
расизма, наводит на мысль, что это не всегда является домини-
рующим фактором1. Регулярно повторяющийся в самых разных
странах коммерческий успех китайцев, евреев, индийцев-гуджара-
ти, нигерийцев-ибо и ливанцев, по-видимому, показывает, что не-
которые типы обязывающего социального капитала демонстри-
руют относительное конкурентное преимущество по сравнению
с другими (Sowell, 1996). Таким образом, конкурентный рынок
хотя и не враждебен по отношению к обязывающему социально-
му капиталу как таковому, тем не менее может оказывать избира-
тельное давление в пользу тех «культурных брендов», которые да-
ют возможность создавать более широкие социальные связи.
Робастная политическая экономия и эволюция
социального капитала
Хотя вышеприведенные аргументы свидетельствуют, что клас-
сические либеральные институты в состоянии поддерживать
надлежащее сочетание разных социальных норм, коммунитари-
сты настаивают, что для «созидания» социального капитала не-
обходимы позитивные государственные действия во имя про-
изводства дополнительных выгод, которые в противном случае
«производились бы в недостаточном количестве». Как и в слу-
чае более узких экономических аргументов в поддержку государ-
ственного регулирования, предложения о вмешательстве в эво-
люцию гражданского общества с точки зрения классического
1 Согласно данным, опубликованным Министерством образования и про-
фессиональной подготовки Великобритании, а также недавнему докладу
Rowntree Foundation, наблюдаются значительные различия между мальчи-
ками из рабочих семей в фактическом уровне полученных знаний в зависи-
мости от принадлежности к той или иной этнической или культурной группе
(в качестве идентифицирующего признака принадлежности к этой социаль-
ной группе было принято получение ребенком бесплатного питания в шко-
ле). Дети, относящиеся к категории «белые британцы», показали самые низ-
кие результаты: среди них лишь 17% получили высшие оценки А*—С по пяти
и более предметам, оцениваемым по GCSE [General Certificate of Secondary
Education — система аттестации школьников 14—16 лет по ряду предметов,
действующая в средних школах Англии, Уэльса и Северной Ирландии. —
Ред.]. Соответствующий показатель для категории «китайцы» составил по-
чти 70%, для индийцев — более 40%, бангладешцев — 38%, пакистанцев —
32%, чернокожих африканцев — 30% и чернокожих выходцев их Карибского
бассейна — 19%. Столь масштабные различия внутри низкодоходной соци-
альной категории, вероятно, находят наилучшее объяснение в том, насколь-
ко в той или иной группе делается упор на образовательные достижения; см.
Rowntree Foundation (2007).

160 Часть I. Вызовы классическому либерализму
либерализма должны быть проанализированы в терминах ро-
бастной политической экономии. Теоретические аргументы
в пользу политического вмешательства ради содействия разви-
тию социального капитала должны демонстрировать, что лица,
определяющие политику, обладают знаниями, необходимыми
для надлежащего вмешательства, и что у них есть для этого адек-
ватные стимулы.
Провалы государства и социальный капитал:
проблема знания
Хайекианский взгляд на вещи подсказывает нам, что государ-
ство может не обладать знанием, нужным для того, чтобы эф-
фективно вмешиваться с целью поддержания благоприятных
для сотрудничества социальных норм. Если распределять госу-
дарственные средства гражданским объединениям, то полити-
ки и лица, принимающие решения, должны будут либо выделять
деньги всем объединениям поровну — и столкнуться с риском то-
го, что будут субсидироваться практики, враждебные более ши-
рокому сотрудничеству, — или «отбирать победителей», пред-
лагая разные объемы финансирования в соответствии с тем,
нормы каких культур или объединений кажутся наиболее под-
ходящими. Однако нет никаких оснований полагать, что такого
рода культурный интервенционизм не будет подвержен тем же
самым «проблемам знания», что и производственное планирова-
ние. Положение политиков, пытающихся предсказать, практи-
ки какого объединения лучше способствуют развитию социаль-
ного капитала, ничуть не лучше положения тех, которые хотят
знать, какие деловые предприятия следует поддерживать.
В этом контексте Чемли-Райт в своей работе (Chamlee-Wright,
2008) обсуждает следствия, вытекающие из признания того, что
социальный капитал, подобно экономическому капиталу, не явля-
ется однородным «фондом», которым можно манипулировать на
основе агрегированных статистических показателей. Неокласси-
ческий анализ, представленный, например, работами Солоу, ис-
ходит из того, что капитал является неким измеримым количе-
ством (число заводов, компьютеров и т.д.), в отношении которо-
го может быть найдено маржинальное влияние дополнительных
единиц на уровень экономического роста. Но, согласно класси-
ческому либеральному взгляду на вещи, капитал представляет
собой сложную гетерогенную структуру, которая не поддается

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 161
измерению в терминах агрегированных эффектов. С одной сто-
роны, то, рассматривается ли единица некоего блага как часть
капитального фонда или как предмет потребления, зависит (по
крайней мере частично) от не совпадающих друг с другом ожида-
ний по поводу экономического окружения, которых придержи-
ваются разные индивиды или фирмы. В то же время воздействие
дополнительных единиц капитала на экономический рост по сво-
ей природе является в значительной степени качественным, а не
количественным. Признание гетерогенности капитала означает,
что новые и качественно иные инвестиции могут иметь резуль-
татом возросшую производительность существующего капиталь-
ного фонда и тем самым не подчиняться неоклассическому выво-
ду, что рост капитала влечет за собой снижение производитель-
ности. Аналогично гетерогенность капитала предполагает, что
каждый отдельный его элемент имеет множество (пусть и огра-
ниченное) вариантов использования. Как отмечает Чемли-Райт
(Chamlee-Wright, 2008), «настольный компьютер может быть эф-
фективно использован в одних производственных процессах, но
не в других». Лишь некоторые комбинации капитала осуществи-
мы технически и еще меньшее число оправданы экономически.
Поэтому экономический рост в первую очередь является не ре-
зультатом агрегированного уровня капитала как такового, а за-
висит от способности экономической системы подбирать «пра-
вильные» комбинации капитальных благ. Институциональная
робастность рыночной экономики коренится прежде всего в ее
способности создавать благоприятные условия для процесса экс-
периментирования с капитальными комбинациями и генериро-
вать децентрализованные сигналы (прибыли и убытки), которые
сообщают об относительном успехе или неудаче множества раз-
ных элементов в микромасштабе.
Будучи примененными в контексте социального капитала,
эти соображения приводят к мысли, что не все его формы при-
годны для решения всех задач во всех ситуациях и что относи-
тельная значимость различных норм будет меняться по мере по-
явления инноваций как в культурных, так и в экономических
практиках. Возможность осуществлять успешные проекты бу-
дет зависеть от способности социальных акторов обучаться то-
му, какие комбинации норм поведения требуются в разных ситу-
ациях. Например, сложившееся предприятие обрабатывающей
промышленности может нуждаться в том, чтобы комбиниро-
вать различные отношения обязывающего типа на уровне цеха

162 Часть I. Вызовы классическому либерализму
и поддерживать их посредством мероприятий по сплачиванию
коллектива [team-building], организуемых, например, путем по-
ощрения совместных занятий спортом после работы, и одновре-
менно опираться на гораздо более нежесткие отношения связы-
вающего типа с потребителями, сфокусированные на репутации
производимой фирмой продукции. В то же время тип социально-
го капитала, применяемый предпринимателем в интернет-биз-
несе, может в основном зависеть от культивирования сети связы-
вающих отношений, создаваемых непосредственным общением.
Знание о том, как комбинировать подходящие элементы
структуры социального капитала, рассеяно среди большого раз-
нообразия индивидов и организаций, и значительная часть этого
знания может быть по своей природе неявной. Успешные пред-
приниматели — это те, кто «прочитывает» существующий пат-
терн социальных норм, в рамках которого они находятся, и со-
ответствующим образом составляет целое из разных элементов.
Это относится и к случаю добровольных объединений, таких как
религиозные группы и любительские спортивные клубы, сосре-
доточенных на «неэкономических» видах деятельности, и к слу-
чаю деловых предприятий. Например, успешный спортивный
клуб должен будет сочетать мощное ощущение командного ду-
ха с предпринимательской способностью строить связывающие
взаимоотношения с коммерческими фирмами, поставляющи-
ми снаряжение и питание. С другой стороны, у бизнесмена мо-
жет возникнуть необходимость подумать о том, каким образом
он мог бы использовать сети личных отношений, устанавлива-
емых через членство в клубах, церкви или объединений музы-
кантов-любителей, для распространения сведений о его новом
предприятии. Сколько времени нужно тратить на использова-
ние такого рода личных связей по сравнению со временем, ис-
пользуемым для генерации более безличных репутационных сиг-
налов, которые могут рассылаться посредством рекламной кам-
пании? Ответы на такого рода вопросы должны быть получены
с помощью действий, предпринимательских по своей природе.
В свою очередь, всякая предпринимательская попытка найти
надлежащую комбинацию будет мало-помалу, «на границах» [at
the margin], трансформировать набор социальных норм, с кото-
рыми сталкиваются прочие акторы, по мере того как результаты
успешного экспериментирования будут распространяться от рас-
средоточенных узлов принятия решений посредством личных
контактов, подражания и механизма учета прибылей и убытков.

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 163
Если социальный капитал представляет собой гетерогенный
и эволюционирующий «стихийный порядок», то нет никакой
возможности, чтобы лица, определяющие решения, в достаточ-
ной мере обладали знанием обо всем сложном множестве элемен-
тов, участвующих в этом порядке, чтобы осмысленным образом
в него вмешиваться. Наличие этой проблемы доказывает пример
Патнэма, акцентирующего внимание на предполагаемом сокра-
щении социального капитала, которое находит отражение в сни-
жении количества членов добровольных объединений, таких как
клубы любителей боулинга, и делающего из этого вывод, что ли-
ца, определяющие политику, должны осуществить разные вари-
анты вмешательства, чтобы придать новую жизнь гражданским
ассоциациям такого типа. Данное Патнэмом описание не учиты-
вает в достаточной мере то, каким образом социальные измене-
ния придали импульс новым и неожиданным формам социаль-
ных контактов. Может быть, численность членов клубов боулин-
га в США и сократилась, но другие объединения, не учтенные
в его выборке, такие как клубы любителей европейского и аме-
риканского футбола, пережили внушительный рост и, по неко-
торым оценкам, увеличивались в численности быстрее, чем чи-
сленность населения (Schudson, 1995; Ladd, 1996).
Неоднозначный характер этих результатов, касающихся тра-
ектории изменения социального капитала, не должен удивлять.
Лонгитюдные исследования добровольных групп могут быть под-
вержены дефектам, аналогичным тем, которые характерны для
центрального планирования: в динамическом социальном кон-
тексте для одного исследователя общества или группы таких ис-
следователей может оказаться невозможным предвидеть эво-
люцию гражданского общества. Возникновение новых групп,
находящее отражение, например, во впечатляющем росте он-
лайн-форумов, многие из которых развили свои собственные ре-
путационные механизмы (Hardin, 2004; Steckbeck and Boettke,
2004), зачастую оказывается непредвиденным ни для аналитиков,
ни для людей, определяющих политику. Более того, последние ед-
ва ли могут адекватно судить о масштабах социального капитала
на основе агрегированных данных, которые представляют собой
попытку оценить величину «фонда» или «запаса» в тот или иной
момент времени. Даже если суммарное число гражданских объе-
динений сокращается, это вовсе не обязательно свидетельствует
о том, что разрушается социальный капитал как таковой. Это мо-
жет просто-напросто отражать тот факт, что конкретные виды

164 Часть I. Вызовы классическому либерализму
объединений, которые когда-то представляли ценность, устаре-
вают по ходу происходящих экономических и культурных изме-
нений. Если государство распределяет финансирование с целью
поддержки тех частей гражданского общества, которые, как ка-
жется, приходят в упадок, то это может означать отвлечение ре-
сурсов от новых и качественно лучше адаптированных форм объ-
единений. Как отмечает Чемли-Райт (Chamlee-Wright, 2008), то,
что в последние годы сократилось количество членов официаль-
ных обществ взаимного страхования и женских обществ взаимо-
помощи, может не свидетельствовать об истощении социально-
го капитала, а быть отражением уменьшения значимости таких
групп для женщин, живущих в семьях с двумя работающими чле-
нами и предпочитающих организовывать свою общественную
жизнь на основе добровольных дошкольных групп [playgroups]
и иных более неформальных объединений.
Аналогичные аргументы применимы к идее Ходжсона, что
государство должно ради поддержания поведенческого и моти-
вационного разнообразия вмешиваться с целью поощрения та-
ких организаций, как рабочие кооперативы. Во многих евро-
пейских странах кооперативы получали поддержку за счет го-
сударственного вмешательства, но результаты были и остаются
неудовлетворительными. Даже при относительном успехе, как
в случае Мондрагонской системы в Испании, достижения огра-
ничиваются неинновационными продуктовыми линейками (та-
кими как производство стиральных машин), которые прежде бы-
ли разработаны частными корпорациями, и, таким образом, эти
организации имитируют предприятия более традиционных ти-
пов (Hindmoor, 1999). Идея, что покровительство, оказываемое
такого рода провальным инициативам, необходимо для поддер-
жания мотивационного разнообразия, равносильна предполо-
жению, что лица, определяющие политику, могут знать, какое
именно сочетание организационных и культурных норм и для ре-
шения каких именно задач является наиболее подходящим. Од-
нако Ходжсон не приводит никаких доказательств этого тезиса.
Важным возражением на эту линию аргументации может
выступать апелляция к идее «зависимости от прошлой траекто-
рии» и культурных эффектов «привязки». Как отмечалось в гла-
ве 2, экономическое применение этого понятия исходит из пред-
положения, что процессы конкуренции благодаря историческим
случайностям и «сетевым экстерналиям» могут приводить к усво-
ению не самых лучших институциональных практик. Ходжсон,

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 165
предлагая сохранять «смешанную экономику» во избежание куль-
турного и организационного единообразия, мог иметь в виду не-
что подобное. Но в конечном итоге такого рода аргументы не
объясняют, каким образом люди, определяющие политику, мо-
гут знать, «сколько именно» должно быть «разнообразия». К ху-
ду ли, к добру ли, благодаря сетевым экстерналиям английский
язык стал предпочитаемым языком международной коммерции.
Но как именно лица, принимающие политические решения, уз-
нают, надо ли предотвращать его дальнейшее распространение,
отдавая предпочтение, скажем, китайскому, а если надо, то на
протяжении какого времени им следует пытаться это делать? До
тех пор, пока те, кто выступает за активный интервенционизм,
не научатся давать ответить на такого рода вопросы, будет оста-
ваться неясным, почему менее интервенционистский подход не
является более предпочтительным.
Провалы государства и социальный капитал:
проблема стимулов
Акцент на роли, которую играют «мягкие» институциональ-
ные нормы в достижении тех или иных социально-экономиче-
ских результатов, является очень важной теоретической наход-
кой, которой экономисты часто пренебрегают. Однако это не
устраняет необходимости исследовать то, как «мягкие» нормы
и обычаи взаимодействуют с «твердыми» институциональными
нормами общества, такими как правовая защита прав собствен-
ности и формальное наказание таких действий, как кража и мо-
шенничество. Доверие легче поддерживать в среде, в которой
транзакционные издержки и издержки контроля сами по себе
низки и потому способствуют усилению склонности к добросо-
вестному поведению. Иными словами, доверие снижает тран-
закционные издержки, но в долгосрочном плане не может быть
успешной стратегией помещение людей в систему «жестких» ин-
ститутов, в которой труднее отслеживать и избегать действий
тех, кто хочет обмануть это доверие. Следовательно, ключевой
вопрос состоит в том, укрепляют ли институциональные сти-
мулы доверие или же они делают выявление и наказание недо-
бросовестного поведения более трудным и тем самым снижают
стимулы к неоппортунистическому поведению. Именно в этой
связи классический либерализм указывает на то, каким обра-
зом социал-демократическое вмешательство может действовать

166 Часть I. Вызовы классическому либерализму
в направлении повышения транзакционных издержек и тем са-
мым вести со временем к деградации социального капитала.
На уровне отдельных людей стимулы к созданию себе репу-
тации добропорядочно поступающего человека, которой можно
добиться, придерживаясь поддерживающих гражданское обще-
ство норм, становятся тем слабее, чем меньше личное благопо-
лучие связано с социальными и поведенческими решениями, ко-
торые люди выбирают. Если люди для обеспечения себе средств
к существованию должны полагаться на способность находить
партнеров, готовых вступить с ними в добровольный обмен —
например, посредством договора о найме на работу, — то у них
могут существовать мощные стимулы к тому, чтобы вкладывать-
ся в репутационные сигналы, которые помогут им получить не-
обходимую работу. Когда же люди получают значительную часть
своего дохода за счет денежных трансфертов, финансируемых из
налогов, то стимулы скорее всего будут более слабыми. Если по-
лучатели трансфертов решат вести себя оппортунистически (на-
пример, не занимаясь поиском работы), то у налогоплательщи-
ков не будет возможности уйти от этих взаимоотношений, кро-
ме как навлекая на себя гигантские транзакционные издержки
в поиске способов убедить политическую власть сменить курс.
Таким образом, институты современного социального государ-
ства не только не укрепляют социальный капитал, но вполне мо-
гут и дестимулировать индивидуальное инвестирование в соци-
ально благотворные нормы. Когда издержки, вызываемые отка-
зом придерживаться этих норм, не падают на тех, кто выбрал их
нарушение, можно ожидать, что соответствующие индивиды или
семьи будут в большей степени предрасположены к дисфункцио-
нальному поведению. В этой связи может оказаться существен-
ным, что исследования социальных государств Европы показыва-
ют, что по мере роста государственных расходов на социальные
пособия общее мнение публики об индивидуальной добросовест-
ности имеет тенденцию к ухудшению (об этих результатах см.
Oorschot and Arts, 2005).
Рост социального государства никоим образом не является,
с классической либеральной точки зрения, единственной обла-
стью, в которой государственное вмешательство может подры-
вать репутационные стимулы, поддерживающие социальный
капитал. Все большее вытеснение частных, конкурентных сис-
тем регулирования государственными в таких сферах, как каче-
ство продукции, может иметь аналогичный эффект. Нигде эти

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 167
процессы не проявляют себя с такой очевидностью, как в сфере
денег и банковского регулирования.
До появления регуляторных институтов, подобных Феде-
ральному резерву США, отдельные банки и банковские ассоци-
ации конкурировали за финансовые ресурсы на основе репута-
ции и системы «частного права». В отсутствие поддерживаемого
государством страхования депозитов частные кредитные инсти-
туты были вынуждены привлекать вкладчиков, например гаран-
тируя принятие выпускаемых ими банкнот, ограничивая вероят-
ность «набегов вкладчиков» на неплатежеспособные организа-
ции и осуществляя мониторинг характера практик кредитования
в банках, являющихся членами ассоциаций. Банковские институ-
ты, не способные или отказывающиеся обеспечить адекватную
систему верификации, оказывались в конкурентно более слабой
позиции, чем те, за которыми закрепилась репутация честных
и благоразумных. В то же время у вкладчиков был мощный сти-
мул находить организации с наиболее надежной репутацией, по-
скольку инвестирование в недостаточно надежный банк могло
вести к риску потери всех денег, и решение инвестировать свое
время в мониторинг результатов деятельности управленческой
структуры банка имело решающее значение для обеспечения до-
ступа вкладчиков к разумным финансовым практикам (White,
1984, 1989; Timberlake, 1993). Наличия этих стимулов, безуслов-
но, недостаточно для искоренения финансовых кризисов и па-
ник, связанных с проблемами финансовой стабильности бан-
ковских институтов, но они обеспечивали условия, в которых
последствия злоупотребления доверием могли удерживаться
в относительно узких пределах.
Напротив, пришествие регулируемой государством банков-
ской индустрии со временем трансформировало это сочетание
стимулов. Поскольку централизованные государственные инсти-
туты стали брать на себя все больше и больше ответственности
за надежность и репутацию финансовой системы, у отдельных
банков больше не стало позитивного стимула к созданию репута-
ции, основанной на наилучшей практике. Вместо конкуренции
за вкладчиков на основе честности банковские институты ста-
ли все больше заниматься поиском способов обойти государст-
венное регулирование — при этом чувствуя себя в безопасности,
поскольку они знали, что если их методы спровоцируют «набег
вкладчиков», государство их «спасет» (см., например, Beenstock,
2009). В то же время у государственных чиновников стимулы

168 Часть I. Вызовы классическому либерализму
к осуществлению действенного контроля сравнительно слабы,
поскольку у регуляторов нет прав собственности в рамках си-
стемы, так что они не могут получить прибыль от действенно-
го применения мер контроля и не понесут убытков от того, что
проглядят пороки в системах корпоративного управления. На-
конец, со стороны спроса, предоставление финансируемого го-
сударством страхования депозитов снизило для вкладчиков сти-
мулы к тому, чтобы стремиться находить самые надежные орга-
низации. Когда государство в явной или неявной форме берет
на себя обязательства спасать банки от банкротства, людям нет
особого смысла нести издержки на поиск институтов, применя-
ющих лучшие деловые практики. Поэтому тот факт, что до недав-
него времени «набеги вкладчиков на банки» практически пере-
стали происходить, никоим образом не доказывает того, что го-
сударственное регулирование банков является эффективным; он
может отражать просто-напросто отсутствие у вкладчиков стиму-
лов к тому, чтобы переходить от одного института к другому в со-
ответствии с репутацией тех в отношении честности. У граждан,
когда они выступают в роли избирателей, также нет стимула от-
слеживать результаты деятельности регуляторов. Когда числен-
ность электората очень велика, шансы на то, что лоббистские
усилия какого-нибудь отдельного избирателя повлияют на каче-
ство регуляторной среды, в которой осуществляется управление
его финансовыми ресурсами, исчезающее малы. С точки зрения
классического либерализма именно наследие этой структуры сти-
мулов пронизывало финансовые рынки на протяжении большей
части последнего столетия и именно она повышает вероятность
«системного краха». Начиная с дефектов Федеральной резервной
системы США в 30-х годах XX века, через крах ссудосберегатель-
ной отрасли в 80-х годах и до глобального финансового кризиса
2008 г. конкурентные механизмы, которые на других рынках по-
могали преодолевать информационную асимметрию и укрепля-
ли стимулы к добросовестному поведению, на рынке банковских
услуг все больше и больше разрушались (Hoskins, 199S; O'Driscoll
and Hoskins, 2006; Wallison, 2006).
Подобно тому, как действия государства могут зачастую осла-
блять стимулы, побуждающие индивидов и фирмы к поддер-
жанию репутации безупречного ведения дел, они могут точно
так же снижать для гражданских ассоциаций стимулы вести се-
бя таким образом, чтобы содействовать общему благу. С позиций
классического либерализма вовлеченность людей в гражданские

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 169
объединения в целом является позитивным фактором и может
обеспечивать социализирующее влияние, побуждающее их к то-
му, чтобы поддерживать репутацию приверженности базовым
нормам сотрудничества. Однако вовлечение таких объединений
в политику, будь то для продвижения интересов их членов в рам-
ках политики правительства или для получения ими финансо-
вой поддержки, отнюдь не является безусловным благом. Поло-
жительно оценивать расширение участия организованных групп
в политике означает пренебрегать потенциальным воздействи-
ем этих групп на тех, кто занимает не столь выгодные позиции
для участия в коллективных действиях.
С одной стороны, интересы индивидуальных избирателей
вряд ли будут получать адекватное отражение в системе, кото-
рая отдает преимущество демократическому участию перед ин-
дивидуальным выбором. Сокращение участия в демократиче-
ских процессах может быть не продуктом чрезмерного цинизма
со стороны электората, а рациональной реакцией на тот факт,
что индивидуальное участие в решениях, касающихся публичной
политики, не оказывает практически никакого влияния на услу-
ги, которые получит тот или иной конкретный человек (Tullock,
1994; Somin, 1998). В той мере, в какой участие в избирательном
процессе все же сохраняется, это может отражать чувство гра-
жданского долга, которое испытывают люди в отношении под-
держания демократических процедур. Культурная привержен-
ность к демократическим институтам является важным элемен-
том социального капитала, но это та часть его запаса, которая
может и не увеличиваться вследствие самого демократического
процесса ввиду наличия искаженных стимулов и проблем кол-
лективного действия в ситуациях, когда исключены возможно-
сти индивидуального и коллективного «ухода». Демократическое
участие может поддерживаться призывами к выполнению гра-
жданского долга, но даже этот эффект скорее всего будет со вре-
менем уменьшаться по мере того, как люди будут осознавать, на-
сколько неэффективным методом получения улучшающих их ка-
чество жизни благ и услуг является голосование.
В условиях слабости стимулов к индивидуальному участию
в политике растущая вовлеченность гражданских объединений
в политическую деятельность может создать условия для транс-
формации характера этих ассоциаций с переносом фокуса их де-
ятельности с добровольного обмена на хищническое стремление
к ренте. Например, профсоюзы, деловые и профессиональные

170 Часть I. Вызовы классическому либерализму
ассоциации могут играть полезную роль, привлекая доброволь-
ные пожертвования и предоставляя услуги своим членам. Но сов-
сем другое дело, когда они приходят в сферу организованной по-
литики в погоне за субсидиями, ограничениями на конкуренцию
и выгодными для них мерами государственного регулирования
за счет потребителей и налогоплательщиков, которые, будучи
намного более многочисленными и имея каждый в отдельности
меньшую долю в соответствующих издержках и выгодах, могут
столкнуться с относительно большими трудностями при органи-
зации такого поведения (Olson, 1982; Олсон, 2013).
Будучи рассмотренными в этом свете, коммунитаристские
попытки «наращивать социальный капитал» путем предостав-
ления государственной поддержки гражданским объединениям
являются бессмысленными и скорее всего будут способствовать
распространению характерной для рентоориентированного по-
ведения динамики, обычно ассоциирующейся с деятельностью
групп интересов производителей, на более широкий сегмент
гражданского общества. Если общинные группы, благотвори-
тельные организации и спортивные клубы начинают получать
все большую часть своих доходов от правительства, то это может
привести к изменению воздействующих на них стимулов. Опре-
деляющей характеристикой гражданского объединения является
то, что оно опирается на согласие своих членов, каждый из кото-
рых в любой момент может осуществить «уход», в индивидуаль-
ном порядке, прекратив финансово поддерживать объединение.
Но государственное финансирование ослабляет или полностью
ликвидирует эту добровольную форму подотчетности, порождая
проблемы, связанные с коллективными действиями. Для то-
го чтобы выразить свою неудовлетворенность теми или иными
конкретными объединениями, граждане не могут просто прекра-
тить свою финансовую поддержку соответствующих институтов,
а должны возвысить свой коллективный голос в качестве налого-
плательщиков, для осуществления чего у них сравнительно мало
индивидуальных стимулов. В подобных условиях теми, кто ока-
зывается способен перехватить контроль над государственным
аппаратом и заниматься извлечением ренты из прочих граждан,
обычно оказываются ранее существовавшие объединения, орга-
низационные издержки которых ниже. Например, в Великобри-
тании эта тенденция и прежде и теперь наиболее ярко наблю-
дается в сфере социальной помощи и жилищной политики, где
вовлечение благотворительных объединений в предоставление

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 171
социальных услуг привело к тому, что эти организации из гра-
жданских объединений, самостоятельно обеспечивающих свое
финансирование, превратились в бюрократические лоббист-
ские группы, получающие более половины своих доходов непо-
средственно от государства (Whelan, 1996; King, 2006).
Преимуществами в борьбе за особое внимание со стороны
демократического государства могут обладать не только груп-
пы производителей и давно существующие объединения, но и те
группы, которым легче мобилизоваться благодаря сильному чув-
ству внутренней сплоченности и идентичности. Группы с высо-
ким уровнем «обязывающего социального капитала», например
объединившиеся вокруг той или иной этнической или религи-
озной идентичности, могут обладать преимуществами при реше-
нии проблем коллективного действия и тем самым получать вы-
годы от государства. Аналогично в число групп, которые скорее
всех прочих смогут политически мобилизоваться, скорее всего
попадут группы, обладающие наиболее сильной и наименее гиб-
кой формой групповой идентификации (Hardin, 2001). Учитывая
высокие издержки участия в политике и существование проблем,
связанных с коллективными действиями, среди людей, которые
все-таки в ней участвуют, скорее всего будут непропорционально
широко представлены те, кто получает удовольствие от полити-
ческой деятельности и занимается ею «ради нее самой» или ра-
ди выигрыша в самовыражении, получаемого от возможности пу-
блично демонстрировать свои эмоции и проявлять их в рамках
групповой идентификации (Brennan and Lomasky, 1993). Напро-
тив, люди с более текучим и плюралистичным набором идентич-
ностей, не испытывающие какого-то особого чувства групповой
лояльности, отношения которых с другими строятся преимуще-
ственно на «более слабой» форме «связывающего социального
капитала», могут оказаться наименее склонными к тому, чтобы
действовать политическими методами. Вследствие этой асимме-
тричности стимулов к политической мобилизации распределе-
ние ресурсов может оказаться перекошенным в пользу тех, кто
демонстрирует сильную идентификацию, и в ущерб всем прочим.
Либо же демократический процесс может превратиться в арену
конфликтов между соперничающими группами идентичностей,
борющимися за привлечение политического внимания и за пра-
вительственные щедроты. Во втором случае если организации
смогут рассчитывать на государство в дополнение к их собствен-
ным доходам, то они с меньшей вероятностью будут обращаться

172 Часть I. Вызовы классическому либерализму
к людям, не входящим в их собственные группы, ради получе-
ния от них доходов посредством убеждения и добровольного об-
мена. В этом отношении очень показателен опыт многих разви-
вающихся стран. Попытки поощрять демократическое участие
в условиях межэтнического соперничества не только не уменьша-
ют число конфликтов и не усиливают межличностное доверие,
но зачастую увеличивают социальную напряженность, поскольку
группы стремятся получить контроль над распределением произ-
водственных лицензий, субсидий и других видов рентных приви-
легий, поставив их в зависимость от этнической или религиоз-
ной идентификации (Young and Turner, 1985; Easterly, 2006).
С классической либеральной точки зрения надлежащее соот-
ношение между рынками, гражданским обществом и государст-
вом определяется довольно просто. Открытые рынки и межлич-
ностное доверие, необходимое для их эффективного функцио-
нирования, могут требовать от государства обеспечения каркаса
из «жестких» институциональных норм, таких как обеспечение
выполнения контрактов силовой санкцией и предотвращение
мошенничества, но они не требуют участия государства в регу-
лировании добровольных актов обмена и финансовой «поддер-
жке» гражданских объединений. Напротив, распространение
государственного предоставления товаров и услуг, финансиро-
вания и регулирования на те области, где транзакционные из-
держки выше, чем в частном или добровольном секторе, а затем
предоставление людям возможностей для вовлечения в «демо-
кратическое участие» могут подрывать социальный капитал ли-
бо трансформировать существующий социальный капитал в ре-
сурс, который облегчает извлечение ренты, а не производство
и добровольный обмен.
Заключение
Классический либерализм часто изображается его критика-
ми так, как будто он выступает за общественный строй, в кото-
ром отношения между людьми являются слишком неглубокими,
чтобы сформировать основу стабильного общества. В этой гла-
ве было показано, что доводы в защиту открытых рынков явля-
ются более утонченными. То, чего стремится достичь класси-
ческий либерализм — это рамки, дающие людям возможность
формировать «коммунитаристские» объединения в «микромас-
штабе» и способность развивать более разреженные формы

Глава 4. ... вызов коммунитаризма II 173
сотрудничества с людьми, имеющими отличающиеся и, возмож-
но, даже конфликтующие объединяющие связи в «макромасшта-
бе». То сочетание поведенческих и регуляторных норм, которое
сможет поддерживать такой «стихийный порядок», вряд ли под-
дается детальному предсказанию и манипулированию со сторо-
ны лиц, принимающих политические решения. Однако в усло-
виях объемлющей системы норм, гарантирующей права соб-
ственности и обеспечивающей людям стимулы к тому, чтобы
передавать другим сигналы о степени своей надежности, соот-
ветствующее сочетание может быть обнаружено через решения
многочисленных индивидов и организаций о присоединении
к конкурирующим экономическим и культурным практикам и об
уходе от них.

Глава 5
Равенство и социальная
справедливость: вызов эгалитаризма
Введение
Вышеприведенный анализ имел своей целью опровергнуть не-
которые экономические и моральные аргументы против клас-
сического либерализма. Экономические аргументы в пользу ши-
рокомасштабной государственной активности основываются на
претензии, что вследствие феномена провалов рынка приме-
нение принципа laissez-faire ведет к проявлениям неэффектив-
ности. В то же время аргументы морального характера в пользу
более чем минимального государства сосредоточены на тезисе,
что институты, «основанные на принципе ухода», не способны
поддерживать среду, способствующую этическому научению,
и что без государственного регулирования такие институты не-
стабильны. Однако из всех аргументов, которые до сих пор при-
менялись для того, чтобы воспрепятствовать делу классического
либерализма, вероятно, наиболыие влияние на дискуссию о пу-
бличной политике продолжает оказывать утверждение, что ис-
ходы, порождаемые институтами минимального государства, не
способны удовлетворить надлежащим стандартам социальной
справедливости.
На переднем крае атак, ведущихся против несправедливо-
стей, якобы причиняемых классическим либерализмом, нахо-
дятся аргументы, ассоциируемые с эгалитаризмом. Центральную
роль в этой аргументации играют попытки дать определение ин-
ституциональных структур, которые, как считается, воплощают
принцип «равного уважения». Для теоретиков, принадлежащих
к либеральной эгалитаристской традиции, большое неравенство
в доходах, которое может порождаться классической либераль-
ной системой, не может гарантировать, что всем членам обще-
ства будут доступны равные жизненные шансы, а такая доступ-
ность, как утверждается, вытекает из приверженности к равному
уважению. В то же время для современных теоретиков мульти-
культурализма неравенство в богатстве представляет собой лишь
один аспект отказа в демонстрации равного уважения. Согласно

176 Часть I. Вызовы классическому либерализму
этой точке зрения, культурные установки в отношении гендер-
ной, расовой и сексуальной идентичности могут быть причиной
нематериальных форм «угнетения», что требует вмешательства
государства не только для перераспределения возможностей до-
стижения материального успеха, но и для обеспечения доступа
к социальному статусу и уважению.
Целью этой главы является сравнительное исследование
способности классической либеральной и эгалитаристской кон-
цепций социальной справедливости удовлетворить критериям
робастной политической экономии. Анализ состоит из двух ча-
стей. В первой части излагаются центральные сюжеты эгалита-
ристской мысли, которые приводят к поддержке перераспреде-
лительной активности государства. Не будучи исчерпывающим,
это обсуждение выявляет общие темы, характерные для эгали-
таристской аргументации, уделяя основное внимание утвержде-
ниям, высказанным Ролзом, Дворкиным и Айрис Янг. Последую-
щие разделы главы последовательно выявляют дефекты эгалита-
ристских концепций справедливости, коренящиеся в отсутствии
внимания к «проблеме знания» и в неспособности в достаточной
мере учесть взаимосвязь между собственностью и стимулами. Це-
лью анализа, приводимого в каждом из этих разделов, будет опро-
вержение посылки, согласно которой равное уважение с необхо-
димостью подразумевает поддержку политики, направленной на
уравнивание исходов или возможностей в том, что касается бо-
гатства или социального положения. В данной главе доказывает-
ся, что вместо этого более робастным путем к решению вопро-
сов, относящихся к сфере социальной справедливости, является
наличие рамочной структуры, которая не наделяет никакой кон-
кретный набор распределительных норм функцией образцовой
целевой модели.
Эгалитаристская политическая теория,
социальная справедливость и равное уважение
Ролз о социальной справедливости
Классические либеральные представления о справедливо-
сти традиционно фокусируются на закреплении за каждым ин-
дивидом частной сферы, которая должна быть защищена от
вмешательства со стороны других индивидов и государствен-
ных агентств. Справедливость в этом понимании считается

Глава 5. Равенство и социальная справедливость... 177
достигнутой, когда уважается принцип «невмешательства»
[non-interference]. Вслед за работами Джона Ролза эти класси-
ческие либеральные представления о справедливости стали по
большей части отвергаться политическими теоретиками, при-
надлежащими к мейнстриму, поскольку эти концепции якобы не
способны предоставить людям те права, которые, как утвержда-
ется, принадлежат им как гражданам, обладающим равным по-
ложением. В своей «Теории справедливости» Ролз доказывает,
что классический либерализм или «система естественной сво-
боды» не удовлетворяет требованиям справедливости, посколь-
ку отказывается признавать, что в рамках такого порядка доли,
получаемые при распределении, часто определяются фактора-
ми, которые «произвольны с моральной точки зрения» (Rawls,
1971: 72; Ролз, 2010: 75). Полученные по наследству естествен-
ные преимущества, такие как интеллект, физическая сила и хо-
рошее здоровье, или социальные преимущества, например уда-
ча родиться в образованной и культурной семье, во всех случа-
ях являются факторами, которые могут дать людям возможность
прожить лучшую и более успешную жизнь, но ни про одно из
них нельзя сказать, что соответствующие акторы его «заслужи-
ли». Разумеется, можно возразить, что хотя люди не «заслужи-
вают» природных и социальных преимуществ, проистекающих
из случайностей рождения, они тем не менее могут заслужи-
вать дифференцированного вознаграждения, проистекающе-
го из принятых ими решений по поводу использования и разви-
тия этих талантов и преимуществ происхождения. Однако Ролз
отвергает эту основывающуюся на «достоинствах», или «заслу-
гах» [merit-based], точку зрения на то, что представляет собой
«справедливо заслуженное», поскольку, как он доказывает, чер-
ты характера, приводящие к актам самосовершенствования или
пренебрежения собой, сами являются продуктом социальных
факторов, таких как семейное или культурное происхождение,
в котором оказываются люди, и поэтому они тоже «произволь-
ны с моральной точки зрения».
Целью Ролза при проведении этих различий является вы-
работка такой формулировки принципов справедливости, ко-
торая сможет сформировать базис для стабильного обществен-
ного строя. Альтернативные концепции справедливости, на-
пример основанные на утилитаристских принципах, считаются
неспособными выполнить такую задачу, поскольку они допу-
скают возможность нарушения индивидуальных прав, если это

178 Часть I. Вызовы классическому либерализму
увеличивает «счастье для наибольшего числа людей». Согласно
пониманию Ролза, требовать, чтобы индивиды согласились с иг-
норированием их интересов ради «максимизации общественной
полезности», означало бы возлагать на них слишком большое
«бремя обязательств» [strains of commitment] (Rawls, 1971: 176—
178; Ролз, 2010: 157—159). При таком строе индивиды никогда не
могут знать, не будут ли принесены в жертву их имущественные
и личные права, и, таким образом, у них не будет определенно-
сти, необходимой для формулирования и осуществления своего
жизненного плана. Следовательно, с точки зрения Ролза, спра-
ведливость требует рамок, по поводу которых было бы обеспече-
но согласие всех членов общества, а не утилитаристского расче-
та, при котором интересы некоторых периодически приносятся
в жертву ввиду большего выигрыша, который могут получить дру-
гие в результате такой жертвы.
Именно из признания того, что стабильный социальный по-
рядок требует широкого согласия (консенсуса), Ролз выводит
обоснование подхода к вопросу справедливости, опирающегося
на общественный договор [contractarian approach]. В соответст-
вии с таким представлением справедливое общество — это такое,
в котором институциональные нормы действуют ко взаимной
выгоде всех участников и отражают принципы, которые все ак-
торы поддержали бы добровольно. Попытка Ролза представить
себе обстоятельства, которые привели бы к такому согласию,
имела результатом теоретическую конструкцию исходного поло-
жения (ИП) [original position], в рамках которого определены
условия, в которых люди будут сознательно обдумывать структу-
ру справедливого социального порядка. В ИП размышления осу-
ществляются за «завесой неведения», когда люди не знают свое-
го конкретного положения в обществе, естественных и связан-
ных с социальной средой преимуществ, которыми они обладают,
и какой-либо определенной концепции хорошей жизни, которой
они пожелают следовать. Кроме того, Ролз предполагает, что это
обдумывание происходит в закрытом обществе, в которое никто
не приходит и из которого никто не уходит. Цель всех этих до-
пущений состоит в том, чтобы гарантировать, что результаты
обдумывания скорее всего будут иметь общий и универсальный
характер, а не отражать личные интересы и пристрастия участ-
ников. Хотя признается, что люди в ИП не имеют сознательно-
го намерения отстаивать интересы других, завеса неведения вы-
нуждает даже акторов, действующих только в своих интересах,

Глава 5. Равенство и социальная справедливость... 179
рассуждать таким образом, что, рассматривая свою личную судь-
бу, они принимают во внимание благо других.
Ролз приходит к выводу, что универсальными и общими
правилами, которые возникли бы в результате такого обсужде-
ния, являются его два принципа справедливости. В соответст-
вии с первым из них каждый индивид, на которого влияет инсти-
тут, в равной мере имеет право на максимально широкую сфе-
ру свободы, совместимую с такой же свободой для всех. Второй,
известный под названием «принцип различия», гласит, что не-
равенство дозволяется, только если институт, который его до-
пускает, действует к наибольшей выгоде наименее преуспевших
(Rawls, 1971: 302; Ролз, 2010: 267). Считается, что именно второй
из этих принципов справедливости, наряду с приверженностью
к «честному равенству возможностей», представляет собой пря-
мое опровержение классических либеральных представлений
и, согласно широко распространенному мнению, имеет логиче-
ским следствием обоснование расширения перераспределитель-
ного социального государства.
Логика, на основе которой Ролз выводит принцип различия,
состоит в том, что в ИП люди исходят из посылки, что единствен-
ным правилом распределения, с которым могли бы согласиться
все участники, является правило равных долей. Термин «равные
доли» в данном контексте соотносится с долей в общественном
продукте, являющейся результатом таких факторов, как интел-
лект, сила, характер личности и культурный багаж, которые ка-
жутся произвольными с моральной точки зрения и должны, по
Ролзу, трактоваться как находящийся в общем владении актив,
причем стороны общественного договора рассматривают во-
прос о том, как эти активы следует распределять. Ролз не утвер-
ждает, что распределение этих активов в результате природной
или социальной лотереи само по себе несправедливо, но считает,
что «базисная структура» общества, сталкивающаяся с результа-
тами этой лотереи, должна подчиняться принципам справедли-
вости, с которыми были бы согласны все его члены (Rawls, 1971:
102; Ролз, 2010:98).
Хотя исходной посылкой участников переговоров, действую-
щих за завесой неведения, является равенство долей, люди осоз-
нают, что величина общественного продукта может быть увели-
чена, если существует разница в вознаграждении, побуждающая
людей трудиться более усердно, чем если бы ее не было. Согласно
Ролзу, если проявления неравенства действуют таким образом,

180 Часть I. Вызовы классическому либерализму
чтобы увеличивать положение наименее благополучного клас-
са общества, то за завесой незнания будет достигнуто согласие
о допустимости такого неравенства. Иными словами, неравен-
ство оправданно тогда и только тогда, когда более эгалитарное
распределение приведет к снижению абсолютного уровня жизни
наименее состоятельной группы. В основе этой заботы о судьбе
наименее состоятельного класса лежит посылка, что люди, выби-
рающие принципы справедливости, находясь за завесой неведе-
ния, не склонны к риску и, не зная, какое социальное положение
они займут, когда эта завеса исчезнет, будут стремиться максими-
зировать уровень жизни, доступный для тех, кто окажется наиме-
нее удачливым в жизненной лотерее.
Данное Ролзом определение распределительной справед-
ливости, и в частности принципа различия, не конкретизирует,
сколько именно богатства должно перераспределяться для того,
чтобы улучшить положение наименее благополучных, и потребу-
ется ли вообще такое перераспределение. Тем не менее сфор-
мулированные им принципы справедливости многими воспри-
нимаются так, что из них вытекает поддержка современного со-
циального государства. Сам Ролз, очевидно, был убежден, что
в соответствии с принципом различия для корректировки рас-
пределения доходов, порождаемого рыночными силами, требу-
ются механизмы перераспределения. В разных местах он прямо
критикует существующие либерально-демократические режимы
за несправедливости, творимые ими в отношении бедных людей
(например, Rawls, 1971: 246-247; Ролз, 2010: 220-221). Анало-
гично, описывая социальные и экономические институты, отра-
жающие принцип «справедливости как честности», Ролз выска-
зывает идею, что базисная структура общества должна способ-
ствовать уравниванию возможностей посредством публичного
предоставления или субсидирования школьного образования
и обеспечения социального минимума. Он предлагает, чтобы,
кроме обеспечения регуляторных рамок, в которых допускается
функционирование конкурентного рынка, была создана «транс-
фертная» [transfer] ветвь государственной власти, в обязанности
которой входит гарантирование того, чтобы все получали соци-
альный минимум, и вдобавок «распределительная» [distributive]
ветвь государственной власти, занимающаяся «сохранением при-
близительной справедливости в долевом распределении с помо-
щью налогообложения и необходимых изменений в правах соб-
ственности» (Rawls, 1971: 277; Ролз, 2010: 247).

Глава 5. Равенство и социальная справедливость... 181
Дворкин о социальной справедливости
Ролз характеризует свое определение справедливости как осно-
ванное на принципах беспристрастности или «честности», в то
время как другие авторы, работающие в эгалитаристской тра-
диции, разделяя многие аспекты его критики классического
либерализма, ставят под сомнение то, что провозглашаемые
им принципы действительно являются «честными». Напри-
мер, Дворкин (Dworkin, 2000) согласен с Ролзом, что привер-
женность равному уважению или равной заботе должна состав-
лять самую суть справедливого общества: «Ни одно правительст-
во не является легитимным, если оно не демонстрирует равной
заботы о судьбе всех тех граждан, на власть над которыми оно
претендует и от которых требует лояльности... и если богатст-
во страны распределено неравным образом, как это сегодня
имеет место даже в очень процветающих странах, то возника-
ет подозрение, действительно ли имеет место такая равная за-
бота с его стороны» (Dworkin, 2000: 1). Однако, с точки зрения
Дворкина, схема Ролза не способна адекватно распознать разни-
цу между распределением, являющимся результатом «случайно-
сти» [chance], и тем, которое складывается в результате «выбо-
ра» [choice]. Согласно этому автору, ролзовский принцип раз-
личия не является честным, поскольку он не признает роли,
которую может играть личная ответственность в детерминиро-
вании распределительных результатов. Поскольку даже такие
качества, как упорство и стремление усердно работать, припи-
сываются социальным факторам, таким как семья и культурный
багаж, в соответствии с ролзовским пониманием неправомерно
про кого-либо говорить, что этот человек хоть чего-то заслужи-
вает. Однако, убежден Дворкин, подобно тому, как принцип раз-
личия не является честным по отношению к тем, кто процвета-
ет благодаря выбору ими определенных вариантов действий, он
также не является честным и потому, что не обеспечивает адек-
ватной компенсации тем, кто оказывается в наименее благопо-
лучной группе без какой-либо вины с его стороны. Принцип раз-
личия стремится «улучшить положение наименее благополуч-
ных», но не подразумевает, например, что те, кто страдает от
физических или психических нарушений, получат компенсацию
за принадлежность к наименее успешным социальным группам.
Решение этих проблем, предложенное Дворкиным, состо-
ит в различении проявлений неравенства, являющихся и не

182 Часть I. Вызовы классическому либерализму
являющихся результатом выбора, что находит отражение в по-
нятиях «удача вследствие выбора» [option luck] и «слепая удача»
[brute luck]. Удача вследствие выбора означает те риски, кото-
рые люди имеют возможность учесть, делая тот или иной выбор,
например возможность получения прибыли и убытка при приня-
тии решения об инвестировании в то или иное предприятие или
другой личный проект. В эту категорию также включаются пре-
имущества или неблагоприятные последствия, могущие возни-
кать как результат определенных амбиций, а также добровольно
усваиваемых ценностей и предпочтений. Выигрыш, который лю-
ди могут получать вследствие того, что сами помещают себя в си-
туации, впоследствии оказывающиеся «удачными», не считают-
ся «законной мишенью» перераспределительных действий. Ана-
логично если люди оказываются в худшем положении вследствие
определенных сделанных ими выборов, они не рассматриваются
как обладающие справедливым правом претендовать на получе-
ние перераспределительных выплат.
Напротив, слепая удача относится к тем факторам, влияю-
щим на жизненные шансы индивида, над которыми лично он не
может иметь никакого контроля, таким как физические и генети-
ческие особенности или условия семьи, в которой ему довелось
родиться. Согласно этому взгляду, люди, оказавшиеся в социаль-
но невыгодном положении, имеют право на получение компенса-
ции за такого рода неудачи. Из этого следует, что те, кто получил
преимущества благодаря позитивным случаям «слепой удачи» —
например, им посчастливилось обладать большей силой или луч-
шими умственными способностями, — не имеют права оставлять
себе весь выигрыш, полученный благодаря этой более удачной
позиции. Хотя это не значит, что предлагается осуждать все про-
явления «хорошей» слепой удачи, тем не менее посылка, лежащая
в основе приверженности Дворкина «равенству ресурсов», требу-
ет, чтобы люди, получающие выгоду от «незаслуженных» ресур-
сов, выплачивали компенсацию тем, кто оказался в относитель-
ном проигрыше в терминах богатства и социального положения.
В схеме Дворкина принцип «равенства ресурсов» возникает
из гипотетического сценария, имеющего определенное сходство
с завесой неведения. В данном случае несколько людей, выжив-
ших после кораблекрушения, высаживаются на необитаемый
остров и сталкиваются с необходимостью решить, как распреде-
лить ресурсы. Они не поддерживают равное распределение зем-
ли, природных ресурсов и т.д., поскольку разные люди придают

Глава 5. Равенство и социальная справедливость... 183
всему этому разную ценность, но они и не настроены делить ре-
сурсы произвольным образом. Вместо этого итоговое распреде-
ление получается в результате аукциона, в рамках которого ка-
ждому предоставляется равное количество жетонов (раковин
моллюсков), с помощью которых они подают заявки на ресур-
сы. Результирующее распределение будет неравным, поскольку
люди решают потратить свои ресурсы по-разному — например,
некоторые могут больше потратить на потребление, в то время
как другие сравнительно большую долю своих жетонов решат из-
расходовать на инвестиционные блага. Однако проявления нера-
венства, возникающие вследствие этого процесса, не будут счи-
таться несправедливыми (они будут удовлетворять критерию, на-
званному Дворкиным «тест на зависть»), так как все участники
начинали, будучи наделенными равными фондами.
Затем Дворкин распространяет этот принцип на случай при-
родных или генетических дарований, в отношении которых спра-
ведливость, по его мнению, требует, чтобы они распределялись
ничуть не более произвольно, чем земля и другие активы. Он кон-
струирует механизм гипотетического рынка страхования, в рам-
ках которого он предполагает, что хотя люди знают, каковы их та-
ланты и какова структура доходов в обществе, они не знают, какие
доходы будут генерироваться этими талантами. В результате они
покупают страховку от такой ситуации, когда из-за ограниченных
талантов или трудоспособности они окажутся не в состоянии за-
рабатывать более высокий доход. Дворкин доказывает, что люди
не будут покупать максимальную страховку, поскольку если они
окажутся в высокодоходной группе, то отношение страхового воз-
мещения к страховому взносу окажется слишком маленьким. А на
основе среднего страхового покрытия, которое купит большинст-
во участников, вычисляется минимальный доход, на который они
имеют право. Именно в этой связи утверждается, что из предло-
жений Дворкина вытекает поддержка перераспределительной де-
ятельности государства, в рамках которой за счет налогов, упла-
чиваемых более благополучными, выплачивается компенсация
тем, кто оказался в генетическом отношении неудачливым.
Янг о социальной справедливости
Подходы Ролза и Дворкина к понятиям равенства и социаль-
ной справедливости были и остаются важными темами в дис-
куссии вокруг морального основания и надлежащих масштабов

184 Часть I. Вызовы классическому либерализму
государственной перераспределительной деятельности. Однако
в последние годы к ним присоединились теоретики «политики
различий» [politics of difference], которые, вообще говоря, под-
держивая экономическое перераспределение, критикуют либе-
ральную эгалитарную традицию за ее исключительно узкую ин-
терпретацию проблем, которые должно решать социальное го-
сударство. В частности Айрис Янг критически относится к тому,
что она называет «распределительной парадигмой» [distributive
paradigm] в политической мысли. Либеральный эгалитарист-
ский дискурс о социальной справедливости, доказывает она,
из-за своей поглощенности распределением материальных благ
пренебрегает многими важнейшими факторами, приводящи-
ми к отсутствию равного уважения. Соответственно Янг (Young,
1990:3) пишет: «Вместо того, чтобы сосредоточиваться на рас-
пределении, концепция справедливости должна начинать с по-
нятий господства [domination] и угнетения [oppression]. Такая
перемена позиции поднимает вопросы, связанные с принятием
решений, разделением труда и культурой, которые имеют отно-
шение к социальной справедливости, но зачастую игнорируют-
ся в философских дискуссиях».
С точки зрения Янг, существенно то, что хотя неравенство
в доступе к материальным благам является одним из определяю-
щих факторов социальной справедливости, оно ни в коей мере
не является единственным таким фактором. Несмотря на то что
многие проявления неравенства находят отражение в виде срав-
нительной нехватки покупательной силы, недостаток уважения,
воплощенный в такого рода неравенстве, не обязательно исчез-
нет при более эгалитарном распределении благ. Напротив, мно-
гие формы угнетения коренятся в более общих проявлениях не-
способности социальных структур адекватно учитывать интересы
«находящихся в иной ситуации других людей». Если рассматри-
вать вопрос в этом свете, то обеспечение максимизации матери-
ального достатка наименее благополучного класса, требуемое те-
орией Ролза, никак или почти никак не гарантирует, что взгляды
и интересы этой конкретной группы будут в должной мере учтены
в базовых структурах принятия решений в обществе. Аналогично
предоставления денежной компенсации людям с ограниченными
возможностями, подразумеваемого теорией Дворкина, будет недо-
статочно для обеспечения того, чтобы конкретные взгляды и ин-
тересы людей с ограниченными возможностями нашли отраже-
ние в процессах принятия решений, на них влияющих.

Глава 5. Равенство и социальная справедливость... 185
С точки зрения политики различий социальная несправед-
ливость в значительной мере является результатом институци-
ональных структур, предоставляющих привилегию взглядам
и интересам определенных групп, а также культурных устано-
вок, осуществляющих эксклюзию определенных частей населе-
ния, которые квалифицируются как не вписывающиеся в соци-
альные нормы большинства. В первом случае центральная роль
частной собственности в рыночных экономиках отдает власть
принимать решения в руки бизнеса и органов корпоративно-
го управления — частная собственность по самой своей при-
роде лишает тех, кто не является собственником, права на то,
чтобы с ним советовались насчет решений, непосредственно
влияющих на фундаментальные условия проживания менее бла-
гополучных социальных групп, как это бывает, например, ког-
да компании принимают решение уволить большое количест-
во работников или переместить свою деятельность за границу.
Аналогичным образом иерархические процессы принятия ре-
шений, имеющие место при управлении коммерческими пред-
приятиями и при бюрократическом размещении ресурсов го-
сударственными агентствами, позволяют более влиятельным
акторам определять социальную идентичность и социальные
роли менее привилегированных групп. Так, менеджеры пред-
приятий благодаря своему контролю над разделением труда
имеют возможность определять навыки и профессиональные
характеристики работников, которые обладают относительно
малым влиянием на характер своего рода занятий.
Вышеприведенные формы «структурной несправедливо-
сти», как называет их Янг, сопровождаются еще и «культур-
ным угнетением». В этом случае, даже если формальные по-
литические структуры обеспечивают равные права на участие
в политике и отсутствие дискриминации, эта кажущаяся ней-
тральность служит прикрытием для неформального давления,
оказываемого на некоторые социальные группы. В частности
господствующие социальные группы склонны монополизиро-
вать процедуры принятия решений и поощрять ассимиляцию
культурных меньшинств, демонстрирующих иные поведенче-
ские нормы, основанные на альтернативных представлениях
о сексуальной или религиозной идентичности. Давление в на-
правлении ассимиляции в культурные практики большинства,
порождаемое социальными стереотипами, увековечивает не-
гласное неуважение к членам культурных меньшинств и ведет

186 Часть I. Вызовы классическому либерализму
к тому, что члены этих групп вместо самоуважения проявляют
чувство отвращения к себе.
Хотя Янг считает государство одним из главных виновников
социальной несправедливости, она, подобно либеральным эга-
литаристам, рассматривает государство как главное средоточие
попыток добиться устранения несправедливости. Согласно это-
му представлению, нельзя давать возможность свободно функ-
ционировать частной сфере, включающей гражданское обще-
ство и рынок, поскольку непреднамеренным последствием де-
централизованных решений частных индивидов и групп часто
становится создание неравенства, которое впоследствии вос-
производится динамикой социального взаимодействия. Напри-
мер, когда частные корпоративные акторы или жители, при-
надлежащие к среднему классу, решают больше не инвестиро-
вать в старую центральную часть города, эти решения могут
лишить такую территорию профессиональных навыков и нало-
говой базы, необходимых для содержания системы образования,
которая, в свою очередь, могла бы наделить жителей, принад-
лежащих к рабочему классу, возможностями для участия в эко-
номической жизни за пределами этих районов. Аналогичным
образом, когда господствующие социальные группы посредст-
вом повседневных социальных взаимодействий уклоняются от
контактов с религиозными или этническими меньшинствами
или демонстрируют формы поведения, явно неодобрительные
по отно�