Вл. Лапин
{штат

ИСТОРИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА
ХРОНИКА ТРЕХ СТОЛЕТНИ
ПЕТЕРБУРГ • ПЕТРОГРАД • ЛЕНИНГРАД
16-18
октября
1820 года

Вл. Лапин
Сшшш
ЛЕНИЗДАТ . 1991

63.3(2)47
Л24
Рецензент
доктор исторических наук А. Н. Цамутали
Редактор
Е. Б. Никанорова
Художник
А. А. Власов
„ 0503020200-040 „ 01
Л М171(03)-01 31~91
ISBN 5-289-01029-7 © В. В. Лапин, 1991

Солдаты Петра
ВОССТАНИЕ лейб-гвардии Семеновского полка, или,
как говорили до революции, «семеновская история»,
не случайно попало в школьные учебники. Значимость
его не только в том, что это был первый открытый
протест в рядах армии против произвола и
насилия, но и в том, что в событиях, происшедших в
гвардейском полку осенью 1820 года, прозвучали первые
раскаты грома надвигающихся потрясений.
Общественное мнение оказалось на стороне
мятежников, ослушников, нарушителей присяги! Одни
иронизировали по поводу испуга властей, другие сожалели о
невинных жертвах цепочки недоразумений и
административной глупости, третьи порицали неумелые
действия начальства, четвертые размышляли о
политических корнях события и о путях переустройства
несовершенного государства. В этом нестройном хоре крайне
редко слышались нотки лояльности: на все лады
напевалась, насвистывалась антиправительственная мелодия.
«Семеновская история» стала школой политического
образования и воспитания общества. Огромное значение
имело даже то обстоятельство, что многие россияне в
своих разговорах вышли из привычного и вечного круга
бытовых сплетен и принялись рассуждать о предметах
запрещенных, от одного упоминания которых раньше
по спине пробегал холодок. Тысячи, поговорив о
«политике», опять вернулись к картам и карточным долгам,
к спорам о достоинствах борзых и легавых, но многие,
очень многие не вернулись... Члены тайных обществ,
действительные и будущие, почувствовали, что вокруг
них живет множество сочувствующих идеям свободы, что
их помыслы — не фантазии, а выражение общественного
мнения, хотя еще и очень расплывчатого.
Ход самого выступления солдат, реакция властей,
ведение следствия, рассмотренные как нечто целое, дают
интереснейшую картину русского общества, в котором
начинают распространяться идеи декабристов. Стихийное

6
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Командиры лейб-гвардии Семеновского полка

СОЛДАТЫ ПЕТРА
7
Командиры лейб-гвардии Семеновского полка

8
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Командиры лейб-гвардии Семеновского полка

СОЛДАТЫ ПЕТРА
9
выступление солдат было важной вехой на пути
выработки стратегии и тактики тайных обществ. Оценив
должным образом силу солдатской солидарности и
решительности, увидев испуг властей, их несостоятельность,
декабристы должны были неминуемо сделать вывод из
происшедших событий: в России нет другой реальной
силы, кроме армии, и тот, кто установит контроль над
вооруженными силами или, вернее, над гвардией, тот
окажется хозяином положения.
Продолжавшееся всего двое суток, поднятое и
подавленное без единого выстрела восстание гвардейского
полка в октябре 1820 года, при всем уважении к тем,
кто решился встать на защиту своего достоинства, не
могло бы стать предметом для книги, но то, что было
вызвано к жизни этим бескровным выступлением, что
неожиданно проявилось в жизни русского общества
на заре движения декабристов, безусловно, заслуживает
тщательного анализа и подробного описания. Не
случайно поэтому с 1870 года, когда появилось первое
сочинение об этом событии, выступление семеновцев много раз
останавливало на себе внимание историков1.
«Семеновская история» имела столь сильный отклик
в обществе еще и потому, что восстала особая,
привилегированная воинская часть, родившаяся одновременно
с Российской империей.
Полк был сформирован в 1680-е годы из числа так
называемых «потешных», но впервые упоминается в
документах 1692 года: «Того же году апреля 22-го куплено
в мастерскую палату тафты белой 30 аршин; черной
15 аршин, ценою 23 алт. 2 ден. аршин шелковой скани
зеленого, белого и черного по десяти золотников по
6-ти денег золотник; и те тафты и шелки отданы в
Семеновский потешный полк на дело знамен»2.
В 1694 году после многодневных маневров, известных
под названием Кожуховского похода, из официальной
переписки исчезает название «потешный», хотя и
сохраняется в просторечии примерно до 1700 года.
Первым полковником Семеновского полка был сам
царь, а подполковником — князь Борис Иванович
Куракин, женатый на Ксении Лопухиной, сестре царицы
Евдокии. Куракин тогда был единственным русским среди
командиров полка—остальные были навербованные
иностранцы.
К 1695 году Семеновский полк представлял собой

10 в. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Петр I
Форма Семеновского полка при Петре I

СОЛДАТЫ ПЕТРА
уже значительную силу и насчитывал 1250 человек. На
маневрах питомцы молодого царя всегда были на одной
стороне для воспитания в них чувства боевого братства.
По этой же причине принимались меры для
предотвращения «соревновательности», которая могла бы привести
к соперничеству и, следовательно, к недружелюбию.
Полк принял участие в первом крупном предприятии
царя — Азовском походе. В апреле 1695 года полк
вышел из Москвы, погрузился на струги и поплыл по
Оке и Волге до Нижнего Новгорода и далее — к
Царицыну. Пять недель тяжелейшей работы на веслах, сильная
жара вымотали солдат и офицеров. После перехода
к Дону вновь — опостылевшие весла, и, наконец, 29
июня — долгожданные силуэты башен и мечетей Азова.
Осажденная крепость, беспрепятственно получая морем
припасы и подкрепления, успешно оборонялась. Во
время одной из вылазок русские войска были на грани
разгрома, и лишь стойкость «потешных» спасла
положение. Неудачный штурм перечеркнул надежды на
успешный исход осады, и 2 октября русская армия двинулась
в обратный путь, отбивая по дороге налеты вражеской
конницы. Без продовольствия, без теплой одежды,
удрученные видом неубранных трупов людей и лошадей,
брошенных повозок,— Семеновский полк отступал
последним, прикрывая отход основных сил, — семеновцы
добрались до южных рубежей России. Оставшиеся в
живых солдаты и офицеры вместе с согнанными со всех
краев крестьянами всю зиму строили в Воронеже галеры,
скампавеи и бомбардирские корабли3.
Второй поход в 1696 году закончился взятием Азова,
и в числе победителей Москва торжественно чествовала
вчерашних «потешных».
Развал антитурецкой коалиции, в которую входила
Россия, трудности войны с могущественной Оттоманской
империей заставили царя отказаться от намерений
прорваться к южным морям и двинуться на завоевание
берегов Балтики. Началась Северная война. 22 августа
1700 года Семеновский полк вышел из Москвы в поход
и через месяц после тяжелых маршей подошел к оплоту
владычества Швеции и Ингерманландии — крепости
Нарва. 19 ноября подошедшие на помощь осажденным
войска Карла XII наголову разбили русскую армию, и
лишь упорное сопротивление гвардейцев позволило
русским добиться некоторых уступок со стороны противника.

12 В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Солдат Бухвостов
Нарва. 19 ноября 1700 г.

СОЛДАТЫ ПЕТРА
13
После сражения под Нарвой полк был отведен к
Новгороду, где занимался строительством укреплений.
В 1702 году русские получили сведения, что шведы
собираются с открытием навигации на Белом море
совершить диверсию против Архангельска, послав туда
довольно сильную эскадру. Петр, не желая допускать
разгрома единственного тогда торгового пункта, имеющего
связь с Западной Европой, отправился в Архангельск
в сопровождении двух батальонов семеновцев. В
самые сжатые сроки усилиями солдат гвардейцев и
местных жителей в устье Северной Двины была построена
крепость, названная Новодвинской. Путь к Архангельску
для вражеских кораблей был закрыт.
Осенью 1702 года возобновилась борьба за выход
к балтийским берегам. 11 ноября батальон Семеновского
полка участвовал в осаде и штурме крепости Нотебург —
древнего Орешка, построенного еще новгородцами.
Без завоевания берегов Финского залива нечего было
и думать о свободе судоходства в балтийских водах.
30 мая 1704 года русские войска вновь явились к стенам
Нарвы, чтобы показать своим шведским учителям, как
они усвоили их «уроки». Выучка войск оказалась на
таком высоком уровне, что появилась возможность
провести знаменитый «маскарад» 8 июня. В тот день
гвардейские полки, слегка изменив свои мундиры,
изобразили наступление шведского отряда под командой генерала
Шлиппенбаха, идущего на помощь осажденной Нарве.
Четкая поступь, ровные ряды, беглая стрельба,
слаженное маневрирование убедили коменданта крепости в том,
что это действительно вымуштрованные батальоны
Шлиппенбаха, и он приказал начать атаку
вспомогательного отряда под командованием Маркварта,
который тоже попался на эту удочку и был вынужден с
большими потерями прорываться в крепость, кляня
собственную доверчивость и недооценку русской армии. 9 августа
после ожесточенной бомбардировки и разрушения стен
был произведен успешный штурм. Через два дня сдался
Ивангород4.
Взятие Нарвы не приблизило окончания войны:
главные силы шведов в это время громили союзников
русских — поляков и саксонцев, и Карл XII не думал
идти на мирные переговоры. Летом 1705 года русская
армия двинулась в Южную Прибалтику, ближе к театру
военных действий. Семеновский полк участвовал в осаде

14
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
и взятии Полоцка, Вильно и Митавы. Особенно
отличились семеновцы при осаде столицы Курляндии. Русские
войска, убаюканные пассивностью осажденных шведов,
ни шатко ни валко вели осадные работы вокруг Митавы.
Затишье привело к ослаблению бдительности на постах,
и однажды в жаркий июльский день, когда русский
лагерь погрузился в послеобеденный сон, сморивший и
часовых, шведы кинулись в атаку и через несколько
секунд оказались внутри осадных сооружений. В русских
рядах вспыхнула паника, которая не позволяла
организовать сопротивление. Толпы полуодетых и безоружных
солдат метались под выстрелами по лагерю, где уже
вовсю хозяйничали шведы. Положение спасли три роты
Семеновского полка, которые располагались неподалеку
от основного лагеря и не были захвачены общим
смятением. Они построились в боевой порядок, ударили с
фланга по торжествующим победу шведам и, не дав им
опомниться, заставили отступать. Вскоре, однако, шведы
обнаружили, что против них действует всего-навсего
горстка людей, и с удвоенной яростью обрушились на
нее. В этом бою погибли или были ранены все офицеры,
участвовавшие в дерзкой атаке, и половина солдат. Но
положение было спасено. Отступавшие в панике
батальоны успели прийти в нормальное состояние и выдвинуться
на прежние позиции. Вскоре гарнизон Митавы сдался на
милость победителей.
И в Полтавском сражении, и в боях,
предшествовавших ему, Семеновский полк был там, где решалась
судьба баталии.
После Полтавы были Прутский поход, едва не
закончившийся трагически для всей русской армии, взятие
Выборга, поход в Голштинию и Мекленбург.
Своим успехом в сражении у мыса Гангут 26 июля
1714 года русские моряки во многом обязаны семеновцам
и преображенцам. Лавры этой первой крупной победы
русского флота обычно полностью отдаются морякам,
в то время как огромную роль в этом бою сыграли
сухопутные части, ставшие волей судьбы и Петра I
морской пехотой. Напомним, что исход этого сражения был
решен в рукопашной схватке у бортов вражеских
кораблей. Здесь-то и пригодилась та выучка, которую
приобрели гвардейцы на стенах Нарвы, Орешка, Тюнингена и
других крепостей. У них уже выработалось понимание
того, что в таком бою, когда расстреливают из укрытий,

СОЛДАТЫ ПЕТРА
15
Морское сражение при деревне Калинкиной 3 мая 1703 г
сбрасывают сверху тяжелые предметы, рубят саблями,
единственное спасение — решительный натиск,
сокращение до минимума того времени, когда наступающие
беззащитны и их можно безнаказанно уничтожать.
Только стремительная атака, рукопашный бой давали
надежду на победу, и только победа гарантировала
спасение. Поэтому-то опытные солдаты так решительно шли
в атаку. Обученные карабкаться на каменные стены
крепостей, они не терялись и перед вздымающимися на
несколько метров бортами кораблей.
Россия петровского времени не только воевала. Шла
бурная, подчас прямо-таки горячечная работа:
видоизменялся аппарат государственного управления, строились
водные пути, заводы и фабрики, открывались учебные
заведения, активизировалась внешнеполитическая
деятельность. И во всех этих начинаниях
царя-реформатора огромную роль играли гвардейские солдаты и
офицеры. В период царствования Петра I самая большая
статья расходов по Семеновскому полку — оплата
командировок. В 1721 году, например, когда Петр I задумал

16
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
осуществить обширный план развития торговли с
Китаем, в Пекин было отправлено посольство во главе с
капитаном Семеновского полка Львом Измайловым.
Рядового 4-й роты Кузьму Александрова посылали в
Киевскую и Орловскую губернии «для понуждения
губернаторов, вице-губернаторов, воевод, камергеров, комиссаров
и прочих правителей и сборщиков в сборе всяких
денежных сборов за 1719, 1720, 1721 и наступающий 1722
годы...»5.
Гвардейские полки играли не последнюю роль в
церемониях, так как отличались выправкой,
обмундированием и внешним видом. Дело в том, что эти части
по-прежнему брали людей, видных собой, а также
богатых дворян, что делало гвардейцев чрезвычайно ярким
элементом в общей праздничной картине.
Семеновский полк всегда был правой рукой Петра.
С оружием в руках завоевывались выходы к морям, —
в первых рядах шли семеновцы. Для победы в Северной
войне необходимо разбить сильный шведский флот —
солдаты и офицеры становятся моряками и в боях в
невской дельте, у Гангута и Гренгама, показывают, на что
они способны. Царь борется с проявлениями социального
протеста — семеновские полки встают на пути
взбунтовавшихся стрельцов, гвардейские солдаты и офицеры
выполняют самые важные поручения по линии тайного
приказа, ведут следствие, арестовывают, везут в ссылку.
Петр I строит новый город, — засучив рукава, гвардейцы
бьют в топкие невские берега сваи, носят кирпичи на
строительстве первых домов и соборов. Царь создает
военный флот, и на верфях Воронежа и Петербурга
стучат топоры в руках тех, кто всего несколько недель
назад бесстрашно шел на ряды шведских гренадер.
Царю России нужны сведущие в науках^и ремеслах
люди — за границу едут молодые дворяне, многие из
которых так и появляются в Европе в семеновском
мундире. Неугомонный царь устраивает маскарады,
празднества и увеселения — рядом с ним пляшут, горланят
гордые собой и своим привилегированным положением
гвардейцы. Мчит ли царь в Воронеж или в Архангельск,
в Москву или в Петербург, в Киев или в Прибалтику —
рядом с ним бывшие «потешные», решительные и
беспощадные, как их повелитель, надежные исполнители
титанической воли и прихотей. Гвардия была партией,
опираясь на которую Петр I вершил свои дела.

СОЛДАТЫ ПЕТРА
17
Екатерина 1 Императрица Анна Иоанновна
Екатерина II
Петр III

18
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Когда перестало биться сердце великого реформатора,
именно гвардейские полки решили вопрос о
престолонаследии. В ночь на 28 января 1725 года преображенцы и
семеновцы явились к дворцу и тем самым устранили
какие бы то ни было сомнения в правомочности
Екатерины занять трон. Этим правом было желание гвардейцев
видеть на престоле того человека, на которого
переходили их уважение и преданность, кого они видели в походах
и праздниках рядом с Петром I.
Желание гвардии в середине XVIII столетия видеть
на русском престоле то или иное лицо было козырной
картой тех, кто задумывал и совершал дворцовые
перевороты. Семеновский полк в этих событиях всегда был
на первых ролях. И в 1740 году при свержении Бирона,
и в 1742 году при захвате власти Елизаветой Петровной.
О готовности полка участвовать в свержении Петра III
говорят пароли и отзывы, установленные в дни,
предшествовавшие перевороту: 21 июня — «нетерпеливо» и
«ожидать», 24 июня — «всемирный праздник» и «великая
перемена» .
В 1805 году Россия вступила в войну с
наполеоновской Францией. Русские войска под командованием
Кутузова двинулись в Австрию, чтобы помочь австрийцам
в их борьбе с французами. После нескольких боев и
маршей две армии встретились у местечка Аустерлиц,
где 2 декабря произошло решительное сражение между
французскими и австро-русскими войсками. По
диспозиции, составленной венским генералом Вейротером,
союзники должны были совершить ночной марш с целью
обхода противника и его полного разгрома в условиях
полуокружения. При этом как бы подразумевалось, что
все действия будет вести один шахматист — союзное
командование, а другой — Наполеон — будет безучастно
наблюдать за происходящим и начнет действовать только
в сроки, предписанные ему академичными австрийскими
генералами. Обходный маневр не получился:
колонны перепутались, сбились с дороги. Самое же главное —
Наполеон разгадал замысел союзников и увидел слабые
места в положении союзной армии: разобщенность
колонн, недостаток сил для обороны ключевой позиции —
Праценских высот, незащищенные фланги, а также
цепочку прудов и ручей позади позиций союзников —
препятствие для организованного отступления. Как только
начал рассеиваться туман и Наполеон убедился, что

СОЛДАТЫ ПЕТРА
19
Императрица Елизавета Петровна
Форма Семеновского полка при
Елизавете Петровне

20
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Встреча при Немане Наполеона и
Александра I
союзники с упрямством, достойным лучшего применения,
выполняют гибельный для них план, он нанес мощный
удар в центр — на Праценские высоты — и после
непродолжительной борьбы захватил их.
Семеновцы вместе с преображенцами под командой
великого князя Константина Павловича должны были
служить резервом для других колонн. Они отдали дань
той неразберихе, которая погубила союзные войска.
Семеновский полк шел в густом тумане, уверенный в том,
что впереди него движется несколько австрийских и
русских дивизий. В предрассветной мгле гвардейцы вдруг
обнаружили войска, построившиеся к атаке почему-то
лицом по направлению к ним. К счастью, французы
стрельбой продемонстрировали, что они — не австрийцы.
Это позволило русским построиться в боевой порядок.
Семеновский полк и гвардейские егеря заняли деревеньку
Блазовец и стали сдерживать напор французов,
выигрывая время для подхода основных сил колонны князя
Лихтенштейна, не ведая о том, что эта колонна тоже
ввязалась в бой и не придет в назначенное место.
Подтянулся отставший Преображенский полк. Силами трех
батальонов ударили по неприятелю и сбили его с позиции.
Но французы выдвинули батарею, которая заставила
гвардейцев остановиться. И здесь едва не произошла
катастрофа: из тучи пыли и порохового дыма вырвались
несколько полков отборной французской тяжелой
кавалерии и обрушились на русскую пехоту, застигнутую в
чистом поле. Несмотря на меткую стрельбу и смыкание

СОЛДАТЫ ПЕТРА
21
Бегство жителей из Москвы
Конец Бородинского боя

22
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
в батальонные каре, положение семеновцев и
преображен цев было почти безнадежным, так как противник
имел громадный численный перевес, а главное, всадники-
латники на пятисоткилограммовых конях налетали
галопом на ряды и сминали их. Тут на выручку пришли
братья по оружию: три эскадрона конногвардейцев и
кавалергардов самоотверженно бросились на несколько
полков врага и позволили великому князю Константину
Павловичу отвести поредевшие батальоны за ручей,
где они были в сравнительной безопасности. Несколько
минут боя стоили полку трети солдат и офицеров.
Разгром в Аустерлицком сражении сделал невозможной
дальнейшую борьбу, и кампания 1805 года закончилась.
Но уже через полгода началась новая война,
закончившаяся поражением русской армии и подписанием Тиль-
зитского мирного договора7.
В 1811 году близость нового столкновения с
Францией стала очевидной. С запада к русским рубежам
подтягивались войска, русские полки также
концентрировались у западной границы. Когда из Петербурга в
поход двинулась гвардия, всем стало ясно, что новые бои
не за горами. 9 марта 1812 года лейб-гвардии
Семеновский полк выступил из Петербурга. Вряд ли кто-нибудь
из весело шагавших солдат и бравых офицеров думал
о том, что большинство из них навсегда оставляют
столицу, своих родных и близких, чтобы участвовать в той
войне, которая затем получит название Отечественной,
а те, кто выдержит все тяготы походов, кого минет
вражеская пуля, вернутся лишь через 28 месяцев, в июле
1814 года.
Война 1812 года сегодня все более и более
уподобляется яркому батальному спектаклю, в ходе которого
совершаются блестящие подвиги, солдаты и офицеры в
красивых мундирах стройными рядами смело идут в
атаку на врага, а в перерывах между боями пируют,
читают стихи... И в художественной и в исторической
литературе почти не показано, что война — прежде всего
тяжкий ратный труд, однообразные фронтовые будни.
Представление о непарадной стороне военных действий той
поры дает дневник Павла Пущина, офицера-семеновца:
0.18 июня. Вторник. Переход от Свенцян в лагеря у
Даугелишек. Выступили в 4 часа утра. Шел дождь,
пронизывая. Путь тяжелый, мы шли беспрерывно в
продолжение 11 часов. В полку 40 человек заболело и один

СОЛДАТЫ ПЕТРА
23
Тарутино
Сражение при Малоярославце

24 В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Сражение при Лейпциге
На высотах Монмартра при взятии Парижа

СОЛДАТЫ ПЕТРА
25
умер... 23 июня. Воскресенье. Лагерь в Замошье. Наш
корпус выступил в 2 часа ночи, сделал 40 верст в
продолжение 15 часов. Жара была еще сильнее вчерашней,
и, несмотря на три привала, люди изнемогали от
усталости... 24 июня. Понедельник. Лагерь у Иказни. Наш
корпус выступил в 7 часов вечера. Было совершенно
темно, когда мы раскинули бивуаки. Не было ни огня,
ни дров для варки пищи, что было очень неприятно после
бури, застигшей нас в пути».
До самого Бородина Семеновскому полку не
довелось участвовать в боях. На Бородинском поле
Семеновский и Преображенский полки были поставлены в
резерв позади батареи Раевского. Они простояли под
выстрелами сначала вражеской артиллерии, а затем и пехоты
14 часов и выдержали это испытание «стойко, с
невозмутимым хладнокровием, каким должны были обладать
отборные войска» 8.
Именно этот эпизод описывает Л. Н. Толстой в
романе «Война и мир»: «...До второго часа стояли позади
Семеновского в бездействии, под сильным огнем
артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот
человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле,
на тот промежуток между Семеновским и курганной
батареей, на котором в тот день были побиты тысячи
людей и на который во втором часу дня был направлен
усиленно-сосредоточенный огонь из нескольких сот
неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного
заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей.
Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасхо-
дившемся дыму, бубухали пушки, и из таинственной
области дыма, застилавшей всю местность впереди, не
переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и
медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая
отдых, проходило четверть часа, во время которых все
ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение
минуты несколько человек вырывало из полка, и
беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых»9.
После Бородинского сражения полк в составе армии
прошел через Москву и расположился в лагере в
Тарутине, откуда 11 октября двинулся в район
Малоярославца. В этом бою семеновцам участвовать не
довелось, так как ко времени их прибытия Наполеон уже
отказался от плана пробиваться на Калугу и стал отсту-

26
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
пать на запад по старой Смоленской дороге. Началось
преследование отступающего неприятеля, трудная
погоня, во время которой преследователи терпели немногим
менее лишений, чем преследуемые.
1 января 1813 года семеновцы перешли Неман —
тогдашнюю границу России. В кампаниях 1813—1814
годов полк прошагал от русской границы до Парижа.
Таким образом, для столичного общества, для
вооруженных сил лейб-гвардии Семеновский полк был
символом боевой славы империи, участником и свидетелем
событий, из которых слагалась отечественная история.
Именно поэтому происшедшее 16—18 октября 1820 года
было так живо воспринято в столице и за ее пределами.

CAjlfft
ррю и отечеств;

.»
'*»■»
"■■

Солдатушки — бравы ребятушки
«СЕМЕНОВСКУЮ историю» часто ставят в один ряд с
другими выступлениями народных масс против
самодержавия и крепостничества. Схема простая: солдаты —
крестьяне, в том числе и бывшие крепостные, а офицеры —
дворяне, в том числе и помещики. Следовательно,
выступление семеновцев есть не что иное, как борьба солдатских
масс против крепостнической системы. Это утверждение
не объясняет очень многого в событиях как октября
1820-го, так и декабря 1825 года. Почему один из лучших
полков гвардии вдруг отказался выполнять приказы
командования, а во многих других частях царила атмосфера
сочувствия к бунтовщикам? В исторической литературе,
как правило, дается довольно поверхностный анализ
причин недовольства солдат: фактически все сводится лишь к
нестерпимой муштре и грубости офицеров1. На самом деле
корни солдатских волнений лежат гораздо глубже.
Обратимся к особенностям внутренней жизни армии
первой половины XIX века.
Система комплектования вооруженных сил
диктовалась сословно-классовой структурой российского
общества. Рядовые набирались из податного населения в силу
так называемой рекрутской повинности. Каждое
общество — крестьянское или мещанское — при объявлении
рекрутского набора было обязано представить
соответствующее число людей, годных к военной службе.
Указом от 1 сентября 1805 года срок службы
устанавливался в 25 лет. Служба, как правило, проходила вдали
от родных мест. Неграмотность населения и дороговизна
почты приводили к тому, что рекрут фактически навечно
порывал со своей семьей и родней. Поэтому с
призывником прощались, как с уходящим из жизни. Каждый
рекрутский набор приводил все многомиллионное население
в состояние шока, так как во многих случаях было
неизвестно, чей черед наступил, и, таким образом, ежегодно,

30
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
а иногда и дважды в год над всеми взрослыми
мужчинами нависала угроза навсегда оставить свой дом. Каждый
рекрутский набор встречался в стране как народное
бедствие, тем более что он не был освящен огнем
патриотического подъема, лишь в годы войны с Наполеоном и
Крымской войны, когда неприятель попирал ногами
родную землю, народ принимал наборы как «дело божье».
В остальных случаях, когда русские войска сражались
вдали от родных очагов, расширяя пределы Российской
империи, восстанавливая равновесие в Европе или
проводя в жизнь идеи Священного союза, рекрутские наборы
рассматривались как божья кара.
Военная служба в представлении народа была сродни
каторге, и потому уже петровские указы предусматривали
круговую поруку и жесточайшее наказание за
дезертирство: «...Записывать рекрут с отцы, и с прозвища, и с леты,
и в рожи, и в приметы, кто холост или женат; и жен их
имена с отчеством и что у них детей по именам же и скольких
лет, также и отцы их живы ль или померли, и кто у них в
том селе или деревне дядья или братья или племянники или
иные свойственники... За побеги те их отцы и дядья,
братья или свойственники с женами и детьми посланы
будут в ссылку в новозавоеванные города, а беглецы, кои
будут сысканы, казнены будут смертью... А буде кто у себя
беглых держать и укрывать будет или ведая у кого про них
не извещать, а в том на тех людей будут изветчики за то и
тех людей поместья их и вотчины в которых те беглые
жили, будут взяты на Великого Государя и из них половина
отдана будет изветчику. А буде приказчики и старосты и
целовальники и "крестьяне то чинили без ведома
помещиков, и те казнены будут смертью...»2
Впоследствии вышли указы, уже не грозившие смертью
и разорением всем, кто был причастен к укрытию
дезертиров, но по-прежнему это оставалось в России одним из
тягчайших преступлений.
Забитость и неграмотность крестьян, с одной стороны,
всевластие помещиков и чиновников, с другой, порождали
в сфере рекрутчины массу злоупотреблений. Отдатчики
сдавали вместо' своих крестьян или дворовых — чужих,
а также беглых солдат. В некоторых местах шла бойкая
продажа и перепродажа новобранцев. Приемщики брали
взятки, принимая на службу негодных к ней и не принимая
годных. Все это делалось повсеместно, несмотря на жесто-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
31
чайшие кары, предусмотренные за такие преступления
законом,— от штрафа до вырывания ноздрей и пожизненной
каторги.
В помещичьих деревнях выбор рекрута был правом
помещика, который в первую очередь освобождался от
«беспокойных» мужичков. Государственные крестьяне также
довольно часто пользовались правом общины отдавать в
солдаты неугодные «миру» элементы. Таким образом, для
страны рекрутская система комплектования была
своеобразным регулятором, который помогал снижать
социальную напряженность в деревне.
До 1757 года годных к службе рекрутов клеймили:
«...на левой руке накалывать иглою кресты и натирать
порохом. И сказать всех губерний в уездах явственно в
городах, и по церквям, и на торгах, кто где увидит такого
человека, который имеет на левой руке назначенный крест,—
чтоб их ловили...; и кто такого человека увидит, а не
приведет и за такое противление оный непослушник высокого
монаршеского указа будет истязай яко изменник и беглец,
и может потерять все свое имение и написан сам будет в
рекруты...» С 1757 года клеймение было заменено другой
унизительной процедурой: годному брили переднюю часть
головы (отсюда выражение «брить лбы»), а
забракованному — заднюю. Новобранцы должны были быть не
моложе 18 лет, ростом не ниже 2 аршин и 4 вершков
(160 см)3.
Несмотря на то что отпуска официально разрешались,
редкий солдат за свою многолетнюю службу получал
такую награду, потому что даже кратковременное
возвращение к прежней жизни ломало уже складывавшийся
«солдатский жизненный тип». Сравнение со свободной жизнью
было не в пользу армии, и возвратившийся из отпуска
солдат, как правило, чаще нарушал дисциплину и хуже нес
службу, относился к ней с меньшим рвением. В
специальной записке, составленной в военно-ученом архиве
Военного ведомства, говорится по этому поводу следующее:
«В рекруты отдают по большей части людей, особенно из
помещичьих владений, не лучшего поведения, которые при
строгой субординации хотя и исправляются на службе,
но при всяком случае наклонность к шалостям и
беспорядкам оказывается в них, если они не чувствуют особого
над собой надзора, а ненависть к отдавшим их в рекруты
остается неизгладимой. Такие лица по прибытии на родину
от безделья начинают забывать дисциплину, балуются,

32
В. Лапан. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
производят беззаконные неистовства и впоследствии соде-
лываются дурными солдатами...»
Солдат и юридически и фактически переходил в другое
сословие, «состояние», как тогда говорили: он
исключался из числа платящих подушную подать, освобождался от
крепостной зависимости, если ранее был в таковой. Дети
солдат, рожденные в то время, когда их отец находился на
службе, становились собственностью Военного или
Морского ведомства и после обучения в школах военных
кантонистов поступали на службу 4.
Система пенсионного обеспечения солдат в царской
России также в значительной степени снимала вопрос о
необходимости возвращения к крестьянскому образу
жизни. Солдаты зачастую оседали в городах, где
становились ремесленниками, поступали в услужение и т. д. И в
деревнях отставные обычно не занимались
хлебопашеством, а использовали приобретенные за время службы
ремесленные навыки. Поэтому можно говорить о том, что у
солдат в силу этих обстоятельств в значительной мере
были утрачены представления о себе' как о крестьянах.
Таким образом, уход солдат на службу обрывал
социальные и экономические корни, которые связывали его
с товарищами по «состоянию».
Армия была одним из каналов вертикальной
социальной мобильности. Способность общества предоставлять
своим членам в силу их особых заслуг возможность
подниматься на более высокие ступени социальной лестницы
является одним из важнейших показателей его
жизнеспособности. Личности, которым в силу каких-то причин
становятся тесными рамки экономических, социальных и
политических отношений,— рамки, в которые они были
поставлены вследствие своей генетической принадлежности
к данному сословию,— становятся опасными. Они требуют
расширения этих рамок, в противном случае становясь
тем взрывоопасным элементом, который при первой же
возможности стремится разрушить современные устои, как
препятствия на пути к личному благополучию. Армия,
выполняя свою основную функцию, обеспечивала и «выпуск
паров», то есть удовлетворение чаяний отдельных
индивидуумов, которые переходили в более высокие сословия.
Такая политика позволяла решать сразу несколько задач:
во-первых, низы теряли потенциального вожака,
активиста, упорного и сознательного борца; во-вторых,
индивидуальный интерес отделялся от корпоративного, сословно-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
33
го или классового. Складывалась определенная традиция,
навязывался взгляд на возможность достижения земных
благ не посредством совместной борьбы, а посредством
угождения интересам тех, кто на данный момент может
поднять его на большую социальную высоту. Тем самым
вырабатывалась психология состязательности среди
низов, где призом был разрыв со своими товарищами, уход
от них на более высокий социальный уровень. В-третьих,
дворянство получало нового члена, который стремился
сделать все возможное и невозможное, чтобы
закрепиться в новой для него среде. Эти люди, вышедшие из
нижних чинов, в большинстве своем были более ревностными
служаками и преданнейшими слугами самодержавия,
нежели потомственные дворяне. В армии они получили
насмешливое прозвище «бурбоны». Но приток лиц из
рядового состава в дворянство не означало демократизацию
офицерского корпуса. Да, о низком происхождении
«бурбонов» говорили их неуклюжие манеры и малограмотность,
однако в политическом отношении это были преданнейшие
престолу люди. Интересен такой факт: Николай I, узнав
из материалов следствия над декабристами, что почти все
полки гвардии поражены «революционной заразой»,
принял меры для спасения своей персоны от возможного
покушения со стороны личной охраны. Дело в том, что многие
из декабристов стояли в карауле во дворце с верными
солдатами и имели реальную возможность покончить с царем.
В частности, Николай Бестужев с гвардейскими
моряками стоял на часах у дверей спальни Николая I незадолго
до восстания на Сенатской площади5. Был создан
специальный отряд телохранителей — рота дворцовых
гренадеров, которая занимала посты у жилых помещений
царских резиденций. Офицерами этой роты неизменно
до 1882 года назначались не потомственные дворяне,
а «бурбоны», выслужившиеся из нижних чинов6.
Нелишним будет напомнить, что Петр Бестужев,
переведенный на Кавказ по личному распоряжению Николая I,
был направлен в роту, которой командовал «бурбон»,
выполнивший в своем служебном рвении роль палача:
Бестужев, затравленный своим безжалостным, грубым,
невежественным начальником, сошел с ума.
Кроме такого радикального повышения, как
производство в офицеры с получением прав личного дворянства,
в армии существовала целая система мероприятий,
наград и поощрений, которая весьма сильно сказывалась
2 Зак. №610

34
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
на выработке особого, свойственного только солдатам
мировоззрения, на отделении их интересов от интересов
остальной народной массы. Эта система прежде всего
содействовала воспитанию верноподданнических чувств,
укреплению дисциплины, внутреннему расслоению
солдат, препятствовала созданию гомогенной массы.
«Верные и истинные слуги Отечества имеют надеяться
на особливое монаршее благоволение и милость, и во
всех случаях, по испытанной верности и искусству,
ожидать соразмерной заслугам награды...»— так начинается
отдел о наградах Свбда поенных постановлений 1838
года, в который почти без изменений вошли все
постановления по награждению времен Александра I. За подвиги
на поле боя солдаты и унтер-офицеры могли быть
представлены к «Знаку отличия военного ордена», или, как
его стали называть, солдатскому Георгию. Первыми
кавалерами этого ордена были воины, отличившиеся в боях
во время русско-французской войны 1806—1807 годов.
Появление этой награды диктовалось тем
обстоятельством, что по существующим тогда законам награждение
орденом автоматически делало человека дворянином.
Частые войны конца XVIII— начала XIX века требовали
способа, который позволил бы, поощряя солдат,
одновременно исключить возможность проникновения их в
ряды высшего сословия. Так был изобретен солдатский
орден — и награда есть, и в дворянство возводить не
надо. Кроме именных наград были и общие:
отличившаяся в бою часть получала от двух до пяти знаков на
эскадрон или роту, затем штаб-офицеры полка на
специальном совете выбирали кандидатов, которые
утверждались полковым шефом или командиром.
Награждение орденом означало и улучшение
материального положения: жалованье награжденному
увеличивалось на треть. Если вновь совершался подвиг,
достойный такой же награды, добавлялась еще треть. Все
последующие отличия отмечались увеличением
жалованья сначала еще на треть, а затем и на полный оклад.
Получение ордена позволяло солдатам менее зависеть
от произвола начальников, так как телесное наказание
Георгиевских кавалеров запрещалось даже в том случае,
когда был совершен дисциплинарный проступок. В этом
случае необходимо было сначала по суду, привлечение к
которому предполагало какой-то серьезный проступок,
или по крайней мере после разбирательства снять с гру-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
35
дн спасительную награду. Указ запрещал также
разжалование унтер-офицеров, имеющих орден, в солдаты за
маловажные проступки.
Еще в 1796 году, в царствование Павла I, был
учрежден «Знак ленты св. Анны в петлицу» для нижних
чинов, но окончательно правила награждения им были
установлены в 1808 году: это отличие полагалось только
тем, кто 20 лет «беспорочно» прослужил в полевых
войсках. Этот знак не давал права на дополнительное
материальное вознаграждение, не охранял от телесных
наказаний и являлся чисто моральным поощрением.
Широкое распространение в начале XIX века
получило награждение медалями за отличие в конкретных
боевых действиях. Солдаты награждались медалями «За
взятие Ганжи» (3 января 1804 года); за взятие штурмом
крепости Базарджика (13 июня 1810 года); в память
Отечественной войны 1812 года; за взятие Парижа (19
марта 1814 года). Кроме медалей были разного рода
нашивки.
В ходу было награждение «по одному рублю» с
неизменным фунтом мяса или рыбы и чаркой вина за
различные отличия по службе — хороший смотр, парад,
успешную хозяйственную деятельность. Даже за отличие в
сражениях жаловали деньгами.
По выслуге полного срока, и из него 12 лет
«беспорочно» в унтер-офицерских чинах, при отставке
позволялось по особому представлению царю получать обер-
офицерский чин .
Таким образом, налицо целая система наград,
помогавшая держать в повиновении солдатские массы.
Правила отставки были утверждены в указе Военной
коллегии в 1816 году: отслужившие свой срок могли
выбирать — или, получив паспорт, идти на «собственное
пропитание», или оставаться на содержании в так
называемых инвалидных командах, стоящих в различных
городах. Выслужившие 25 лет, но наказанные за
нарушения дисциплины не увольнялись из армии, как
«беспокойный» элемент, и направлялись либо в гарнизонные части,
если еще могли служить, либо в инвалидные роты.
Зачисленных в инвалиды отправляли в места по их
выбору, где до конца дней они получали инвалидное
жалованье, провиант и амуницию. В первые три года после
отставки за ними сохранялись права на постой, но по
истечении этого срока они были обязаны обзавестись соб-

36
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ственным жильем. Для этого им единовременно и
безвозмездно отпускалось 50 рублей и отводилось место для
дома недалеко от въезда в город. Отставным давался
также ряд привилегий при поступлении на казенную
гражданскую службу. Желавшим вернуться на прежние
места к прежним занятиям выделялся земельный надел,
но если в селении было менее 8 десятин на душу по
последней переписи или ревизии, то земля отводилась в
других местах, чтобы «не стеснять старожилов».
Для заботы об инвалидах, неспособных по болезни и
увечьям следить за собой, было решено еще в 1809 году
учредить инвалидные дома в Петербурге, Москве, Киеве,
Смоленске, Чернигове и Курске.
Вдовы и сироты солдат, погибших в боях и умерших
от болезней, также не оставались брошенными на
произвол судьбы. Тем, кто был не старше 40 лет и мог еще
устроить свою жизнь или, по крайней мере,
зарабатывать на пропитание самостоятельно, выдавалось годовое
жалованье супруга. Пожилые вдовы получали по 2 рубля
в год, а дети — мальчики до поступления в школы и
девочки до 12 лет —3 рубля в год8. Это была, конечно,
мизерная сумма, если учесть, что в начале XIX века пуд
муки стоил около 20 копеек. Таким образом, считалось,
что на 3 рубля сын убитого солдата может купить 240
килограммов муки и не умереть с голоду.
Правительство стремилось сделать службу солдат
наследственной, чтобы несколько облегчить рекрутскую
повинность, а также для того, чтобы сохранить
незыблемыми устои сословного устройства. В начале XVIII века
главным принципом социального уклада России стало
жесткое разделение общества на тяглых (крестьяне,
мещане, купцы) и служилых (военные, чиновники,
духовенство). Первые денно и нощно приумножали
благосостояние Отечества упорным трудом, а вторые
оберегали их безопасность, управляли государством, пеклись
о спасении душ. Третьего было не дано. Существования
«просто человека» российская, петровская система на
предусматривала. Таким образом, солдатские дети
должны были обязательно продолжать путь своих отцов.
Военное ведомство строго следило за тем, чтобы все
мальчики, родившиеся в семьях нижних чинов,
регистрировались в особых книгах и шли в гарнизонные школы.
Начало этому положил еще Петр I, но окончательно
система закрепления за Военной и Морской коллегиями

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
37
солдатских и матросских детей сформировалась при Анне
Иоанновне. В дальнейшем и законодательство и практика
по этой части непрерывно совершенствовались, но суть
осталась та же: сыновья солдата становились военными,
если были годны хотя бы к нестроевой службе.
Петр I, видевший в армии идеальную модель
организации общества, видел в ней и инструмент для
распространения грамотности в России. Обучать повелевалось
словесной и письменной науке и пению — ротным
писарям или кто чему искусен; солдатской экзерци-
ции — для того определенным унтер-офицерам;
арифметике, артиллерийской и инженерной науке,—
обретающимся в тех гарнизонах... офицерам, которые оные
науки знают»9.
В 1797 году Военная коллегия выработала
специальное положение, которое с характерной для павловского
царствования пунктуальностью и даже мелочностью
предусматривало более строгий, нежели ранее, порядок
обучения, воспитания и последующего распределения по
полкам солдатских детей: «В школах обучать всему
строевому и до воинской службы и ее порядка
надлежащему: грамоте, арифметике, барабанщичьей науке,
играть на флейте; разделяя на сие часы по пристойности;
по субботам же читать Высочайший устав и воинский
артикул, а особливо статьи те, кои относятся до службы,
до повиновения команде и до определенных за слабое
стояние в карауле, за робость против неприятеля, за
ослушание команды, за кражу и прочее — наказаний.
Учителей же и услугу в гарнизонных школах иметь из
отставных или из вольнонаемных...
По достижении пятнадцатилетнего возраста
солдатских детей, на основании Высочайшего о пехотной
службе устава... отсылать в гарнизонные полки к
определению в службу и не инако как в солдаты, а отнюдь не в
писари и не в другие службы ».
В 1798 году было принято постановление об
учреждении Императорских военно-сиротских домов, состоявших
из двух отделений — для дворянских детей и для детей
простолюдинов. Первые занимались по программе
кадетского корпуса и выходили в полки офицерами, а вторые
обучались «всему, что к пользе войск служить может,
как-то: портному, сапожному, башмачному, седельному,
кузнечному, слесарному, ружейному, ложенному,
каретному и малярному мастерствам и искусствам — по ус-

38
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
мотренным склонностям, также по способности,— музыке
на духовых инструментах и барабанному бок»10.
Постепенное увеличение численности солдатских
детей, связанное с ростом армии в послепетровское время
и с длительными мирными передышками, заставило
учитывать их при выработке некоторых правительственных
решений. Так, например, веским аргументом против
помещения полков в казармы было утверждение, что
«от разлучения с женами из детей солдатских, которые
впредь в рекруты и в службу употреблены быть могли
б, многие пропадают...».
Процесс «присвоения» Военным ведомством
мальчиков, родившихся в семьях нижних чинов, отразился даже
в их официальном наименовании. До 1797 года их
называли «солдатские дети», далее —«воспитанники военно-
сиротских заведений» (это хотя бы напоминало, что у
ребенка был отец) и, наконец, в царствование
Александра I этих несчастных переименовали в «военных
кантонистов», показывая самим термином полную власть
ведомства над ребенком. При Николае I их разделили на
батальоны и роты, превратив тем самым в
солдат-малолеток.
Ужасные бытовые условия в казармах и, как
следствие, высокая детская смертность вынудили военное
руководство разрешить родственникам брать солдатских
детей на воспитание сначала до достижения ими 10-летнего
возраста, а позже до 16-20 лет.
Солдатам и особенно солдаткам было трудно мириться
с мыслью о том, что их детям уготована тяжелая
судьба. Поэтому, несмотря на установленные штрафы за
укрывательство детей, за несвоевременное объявление о
новорожденных (укрытие кантониста приравнивалось к
укрытию дезертира), солдатки пытались уберечь своих
чад от постылой казенной лямки. Правительство было
вынуждено признать, что «естественная любовь
родителей к детям, а оттуда опасение разлуки, часто
побуждают их к сокрытию их рождения... Солдатки при
наступлении времени родов нередко оставляют настоящее
местопребывание и, возвращаясь с новорожденными,
называют их приемышами или подкидышами, неизвестно
кому принадлежащими; иногда даже после разрешения в
том месте, где постоянно живут, оне тотчас отсылают
новорожденных в другие селения и даже в другие
губернии».

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
39
Организовать учет кантонистов и взимание штрафов
за их укрытие было делом настолько нелегким, что
правительство время от времени было вынуждено прощать
лиц, «подвергшихся взысканию за неисполнение
постановлений о высылке и причислении в батальоны военных
кантонистов солдатских детей». Так, например, в 1841
году была списана огромная по тем временам сумма в
1.2 млн. руб. серебром".
Все вышесказанное свидетельствует о том, что
социальные чаяния крестьянской и солдатской массы
настолько значительно отличались, что говорить о солдатах
регулярной армии как о крестьянах в военных мундирах
вряд ли правомерно. Солдат навсегда разрывал с
прежней крестьянской жизнью, можно сказать, даже
противопоставлял себя крестьянину. Для этого достаточно
зспомнить поведение солдат во время постоев в
деревнях. Дело в том, что к началу XIX века ни один полк
DvecKofl армии не имел казарм и вся многотысячная
армия, равно как и часть гвардии, размещалась на постое.
Несмотря на существование целого ряда нормативных
актов, определяющих взаимоотношения постояльцев и их
хозяев, отношения между теми и другими редко были
безоблачными, особенно в деревне, где отсутствие
властей и забитость крестьян делали военных полными
хозяевами положения. Покой и даже здоровье поселян
обеспечивались только уровнем дисциплины в данной
части, нравственными качествами ее командира и солдат.
Самоуправство постояльцев, бесчинства были
чрезвычайно распространенным явлением. «Солдат, помещенный у
крестьянина, мог бы сделаться его другом, мог бы
помогать ему в его работах и взамен этого пользоваться от
него хорошей пищей... и это иногда случается, в
особенности в Великороссии, где крестьяне богаты и так же
горды и смелы, как солдаты, которые, не смея слишком
дурно с ними обращаться, находят для себя более вы-
[одным жить с ними в ладу. Но в Малороссии, в
завоеванных областях (Литва, Польша.— В. Л.) ...русский
солдат является бичом своего хозяина: он распутствует с
его женой, бесчестит его дочь... ест его цыплят, его
скотину, отнимает у него деньги и бьет непрестанно...
Солдат должен кормиться сам тем, что отпускает ему казна,
но обычай удержал верх, и крестьянин кормит солдата
вместе с собой и позволяет ему его муку продавать... если
он ему отказывает, и если это случается в Великороссии,

40
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
где солдат не имеет употребить над ним насилия, то
последний придумывает тысячи ухищрений, чтобы склонить
его на это: он производит по ночам учение, днем
командует, беспрестанно кричит, и в конце концов крестьянин,
утомленный докучливостью солдата, кормит его даром
при условии, что тот не будет с таким усердием
относиться к службе... Каждый месяц перед выходом из мест
квартирования должны собирать крестьян, опрашивать
их о претензиях и отбирать у них подписки; если они
довольны (что бывает редко), то они выдают их вполне
охотно... и солдатские провиантские деньги частью
попадают в артель, а частью в карманы полкового и ротного
командиров. Если же крестьяне недовольны, то их поят
вином, напаивают их, и они подписывают. Если же,
несмотря и на все это, они отказываются подписывать, то
им угрожают, и они кончают тем, что умолкают и
подписывают.
Если жалобы таковы, что их невозможно затушить,
то входят в соглашение с помещиком или капитан-
исправником; этот последний должен быть защитником
крестьян, но он всегда держит сторону полковых
командиров, которые или платят ему, или делают
подарки...»
В 1797 году несколько семейств бежало из Григорио-
поля за границу к туркам, так их запугали стоявшие
в городке и буйствовавшие егеря. Жители одного из
сел Староладожского уезда Петербургской губернии
принесли жалобу губернатору на притеснения со
стороны гусар, стоявших там постоем: военные заняли
не только жилые дома, но и сараи с амбарами,
заставив жителей ютиться в банях и наспех отрытых
землянках13.
Если мы обратимся к русским народным сказкам,
то увидим, что солдат в них вовсе не выглядит
защитником униженных и оскорбленных. Он с одинаковой
легкостью мог одурачить попа, барина, крестьянина, не
моргнув глазом съесть жареного петуха у явно незажиточной
старухи.

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
41
Дворяне в военных мундирах
Иногда в исторической литературе солдаты и офицеры
представлены чуть ли не как антагонисты. Это не совсем
так. Действительно, корпус офицеров был дворянским,
потому что уже первый обер-офицерский чин — штабс-
капитан или штабс-ротмистр в кавалерии — наделял
своего владельца правами потомственного дворянина.
Но по происхождению далеко не все офицеры в XIX веке
были дворянами: заметную часть составляли выходцы из
крестьян, солдатских детей, купечества, духовенства.
Тем не менее «эти социальные новобранцы» быстро
усваивали дворянское мировоззрение и становились так
же далеки от народа, как их сослуживцы, ведущие
родословную от петровских времен или еще ранее.
Вооруженные силы, порожденные обществом, где все
было разделено на «ранги» писаными и неписаными
законами, также делились на «высший свет»,
«аристократию», «полусвет», «плебеев» и «дно». Они отличались
друг от друга условиями службы, правами, мундирами,
жалованьем, положением в обществе, короче говоря,
всем, кроме текста присяги. Действительно, что могло
быть общего у тридцатилетнего кавалергардского
полковника, Рюриковича, полуфранцуза, владельца имения
размером с Бельгию и пятидесятилетнего подпоручика
забытого богом гарнизонного батальона, два года как
произведенного из унтеров за служебное рвение,
трезвость и умение читать по складам?! Об отношении к
тыловым службам ясно говорит популярный стишок:
Не военный и не штатский —
Просто серенький фурштадтский.
Не мужчина и не баба —
Просто серенькая жаба.
Мундир же гарнизонного батальона или
инвалидной роты вызывал на улицах столицы недоумение и
жалость.
Даже в гвардейском корпусе, или, попросту говоря,
в гвардии — отборных войсках, расквартированных в
столице и ее окрестностях,— был строгий порядок
старшинства, который во многом и определял престижность
части. На вершине военного олимпа находились преоб-
раженцы, семеновцы, кавалергарды и конногвардейцы,
чуть ниже измайловцы, лейб-гусары и лейб-гренадеры,

42
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
далее — остальные полки по порядку получения прав
гвардии.
Гвардейские офицеры, направляемые в армию,
получали повышение сразу на два чина, что называется,
перебегали дорогу тем, кто тянул лямку армейской службы,
и часто смешивали карты, служили препятствием для
успешного продвижения многих армейских офицеров.
В силу этих обстоятельств между гвардией и армией
сложились неприязненные отношения, усугубившиеся
тем, что во второй половине XVIFI века гвардия
фактически не принимала участия в тех бесконечных войнах,
которые обескровливали армию.
Сепаратизм в вооруженных силах развился до такой
степени, что в похоронах генералиссимуса А. В. Суворов?
гвардия не участвовала, так как вся его жизнь была
связана с армией, если не считать непродолжительной
службы великого полководца в лейб-гвардии Семеновском
полку.
Во время войн с Наполеоном 1805—1814 годов эти
противоречия и даже враждебность несколько были
притушены, так как кровь, пролитая на полях Аустерлица,
Фридланда, Бородина и Кульма, сплотила обе части
сухопутных сил. Однако после войны прежние тенденции
вновь появились и даже усилились. К 1820 году извечное
недружелюбие гвардейцев и армейцев было довольно
значительным.
Русскую армию отличала высочайшая текучесть
кадров. Нет пока специальных исследований, которые бы
показали, сколько лет служили офицеры, но
приблизительные подсчеты показывают, что в среднем 5 -7 лет. Тому
несколько объяснений. Прежде всего, служба в армии
была далеко не легким делом, и не всякий выдерживал ее
тяготы и. Далее — армия была прекрасной ступенькой
для занятия приличных должностей в гражданской
администрации: военные были желанным элементом в
бюрократической машине, так как переносили на
гражданскую службу именно те качества, которые чрезвычайно
ценились у бюрократов,— исполнительность,
решительность в проведении задуманного в жизнь без оглядки на
«побочные» эффекты. Другими словами, армия
представляла собой резервуар кадров для гражданской
администрации. При этом следует учитывать, что военные
занимали должности в самых различных эшелонах власти —
из 20 членов Кабинета министров при Николае I 10 были

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
43
генералами. Даже обер-прокурором Святейшего Синода
одно время был кавалерийский генерал!15 Вообще, как
заметил один мемуарист, в те времена
генерал-адъютанты были такими же претендентами на все
вакантные должности в государстве, как заезжий гусарский
поручик был женихом для всех девиц на выданье в
уезде.
Военная служба была выгодна и тем, кто вовсе не
собирался до седых волос тянуть лямку. Армия
предоставляла возможность значительно обскакать своих
сверстников, служащих в «канцелярии». Как известно,
гоголевскому герою Чичикову потребовался довольно
длительный срок, чтобы выбиться в люди,— и это при его
пронырливости и прочих деловых качествах!— к заветным
целям он стал подбираться лишь на пороге сорокалетия.
На военной же службе к сорока годам можно было
выслужиться до подполковника, а то и полковника, а выйдя
в отставку, махнуть прямо в тайные советники, то есть в
статские генералы, благодаря тому, что отставники, как
правило, награждались чином. При переходе на
гражданскую службу отставной штаб-офицер сразу
оказывался на недосягаемой для гражданских сверстников
высоте. Военная служба поднимала человека по
общественной лестнице примерно в полтора, а то и два раза
быстрее, чем гражданская. К тому же разве можно сравнить
жизнь бравого поручика и губернского секретаря!
Для дворянства военная служба была чем-то вроде
обязательной ступени образования. Воинская служба
признавалась наиболее достойным занятием для
благородного сословия. В художественной литературе мы
часто видим упоминания о том, что такой-то помещик —
поручик в отставке, его сосед — отставной лейтенант и
т. д. Например, из II дворян, входивших в делегацию от
новгородского дворянства, приехавшую в Петербург на
прием к Николаю 1 в 1831 году, 7 человек были
отставными военными, причем в обер-офицерских чинах.
Во время службы военные действительно проходили
некоторый административный ликбез: они получали
представление о началах делопроизводства, бухгалтерии и
хозяйственной деятельности, так как части были не только
боевыми, но и хозяйственными единицами, они получали
навыки руководства, учились подчиняться и добиваться
подчинения.
Военная служба позволяла в какой-то мере регули-

44
В.Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Великосветский салон
ровать семейные отношения. Отъезд молодых дворян в
армию избавлял отцов от неизбежных упреков в
отсталости взглядов, детей —от опостылевших дидактических
экзерциций, а поместье — от преждевременного
дробления. Пока сын маршировал на плацу, отец-помещик
спокойно доживал свой век в родном гнезде. Когда же на
ливки и неудачные охоты доводили дело до роковой апоп
лексии, сыну сам Бог велел устраивать однополчана.;
прощальную пирушку, отправляться в родную Степа
новку-Покровку, переиначивать на новомодный лад имо
ние, удивлять, а затем изнурять соседей рассказами о по
ходах в Персию, Валахию и Польшу, жениться, расти г
сыновей и ждать того дня, когда ...ский-младший помчш
ся в отцовский полк с надеждой, верным слугой и реко
мендательным письмом.
Отставка военных приводила к тому, что в сельск >
местности появлялись люди с военной жилкой и военны
ми навыками. Держать в повиновении своих крестьян им
привыкшим к опасностям и решительным поступкам, бы
ло несколько легче, чем их товарищам по сословию, ко о
рые не прошли этой школы. Вспомним, как ведет се')
Николай Ростов в Лысых горах, когда усмиряет взбун
товавшихся крестьян. Такая решительность далеко ч
всегда могла появиться в результате домашнего барс•:'
го воспитания.

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
45
В основе происходящих в 1820 году событий в
Семеновском полку лежала и еще одна особенность
прохождения службы солдатами и офицерами. Солдаты, как
правило, служили от поступления на службу и до самой
отставки в одной и той же части, лишь изредка меняя
мундир из-за переформирований и т. п. Например, когда
создавался новый полк, его составляли не только из
рекрутов, а разбавляли очень сильно отдельными солдатами и
даже частями (взвод, рота, батальон) из других полков.
Считалось, что это ускоряет комплектование части,
которая к тому же становилась как бы наследницей боевой
славы и ратных традиций «полков-родителей». Офицеры
же, напротив, обычно всего по нескольку лет служили
полку и, меняя погоны, меняли и весь мундир. В
каждом полку было четыре батальона, шестнадцать рот и
шестьдесят четыре взвода и соответствующее число
командиров: поручиков, капитанов и майоров.
Производство в следующий чин, неизбежное при исправной службе,
создавало избыток офицеров, в силу чего приходилось
искать вакантные места в других частях.
Солдаты, мало способные к абстрактным категориям,
ухудшение или улучшение условий службы связывали не
с обстановкой в стране, а — что вполне естественно —
с направлением взглядов и характером конкретного
лица — полкового, батальонного или ротного командира.
Как среди крестьян царил наивный монархизм, так и
среди солдат царила вера в «доброго командира»,
который любит и жалеет солдат. Поэтому-то во всех
выступлениях нижних чинов острие их гнева или
неудовольствия было направлено на конкретное лицо.
Исследователи крестьянского движения единодушны в
том, что крестьяне довольно туманно представляли пути
достижения своих идеалов, с трудом формулировали
требования. Как же в таком случае можно говорить о том,
что, в сущности, эти же люди, оторванные от прежних
занятий, потерявшие всякую связь с прежним
состоянием, имевшие совершенно иные групповые интересы, вдруг
поднимались до понимания своей общности с
крестьянами, до понимания совместной позиции по отношению к
крепостничеству и самодержавию?!

46
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
И стрелять, и шить, и строить...
Для понимания происходившего в Семеновском полку,
для объяснения недовольства солдат своими
командирами в других частях необходимо иметь представление
о хозяйственном механизме русской армии в первой
половине XIX века. Армия и флот были главными
институтами Российской империи — около половины
государственных средств расходовалось по линии Военного и
Морского министерств. При этом, в свою очередь, львиную
долю военного бюджета составляли расходы на
жалованье, провиант, фураж и обмундирование. На чисто
«военные» нужды — порох, свинец, оружие —
расходовалось всего около 3%16. Материальное обеспечение
солдат состояло из денежного жалованья, а также
пищевого и вещевого довольствия. На 1801 год нижние чины
русской армии получали следующее жалованье в
рублях:
Гвардия:
кавалерия
пехота
артиллерия
Армия:
кавалерия
пехота
артиллерия

Фельдфебель
96
65
95
37
37
95
Старшин
унтер-
ифиш-р
60
56
56
16
16
20
Рллпцой
60
16
16
10
10
13
Музыкант,
старший
нестроевой
55
56
56
17
10
11
Такая сумма, получаемая в год, была не так уж и
мала, если, например, учесть, что средняя стоимость пуда
пшеничной муки в те времена была около 20 копеек,
стоимость одного фунта коровьего масла около 10 копеек.
Из этой суммы делались незначительные вычеты на
госпиталь. Кроме денег солдатам выдавали натурой
провиант и фураж для лошадей. В год один солдат получал
21 пуд 30 фунтов муки и 2 пуда 10 фунтов крупы
(соответственно 350 кг и 36 кг). Суточная норма
составляла, таким образом, 930 г муки и 93 г крупы. Другого
провианта солдатам от казны не полагалось. Так
называемые «мясные» деньги и деньги за соль (96 копеек в год
на человека) включались в жалованье 17.

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
47
Лагерь под Красным Селом
Обеспечение обмундированием и амуницией
производилось по так называемой «срочной» системе. Каждая
вещь, выдаваемая бесплатно, имела срок носки, ранее
которого солдат не имел права требовать замены. Солдат
получал шапку и кафтан на 2 года, шинель на 4, на год
одну пару сапог и башмаков, к ним еще одну пару
головок и две пары подметок, холст на две рубахи. Также
на разные сроки выдавались прочие, более мелкие
предметы обмундирования и амуниции: пуговицы, крючки,
тесьма, ремни, пряжки и пр. По истечении срока носки
вещи переходили в собственность солдата и он мог их
продать1*.
Как видим, условия обеспечения провиантом,
обмундированием и жалованьем ставили солдата в довольно
жесткие рамки. Ни один человек не в состоянии
питаться изо дня в день на протяжении десятилетий только
хлебом и кашей, сваренной на воде без масла. Деньги,
отпускаемые.на «мясные порции», были ничтожны, и
даже при использовании всего жалованья рядового на
покупку мяса достаточного обеспечения продуктами, нор-

48
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
На бивуаке

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
49
мального питания добиться было просто невозможно.
Точно так же совершенно невозможно было обойтись
без каких-то расходов на обмундирование, так как
замена вещей, пришедших по каким-либо причинам в
негодность, не предусматривалась. К тому же ни
интенданты, ни сами солдаты не могли рассчитывать на
своевременную покупку товаров по сходной цене.
Жителю современного населенного пункта,
имеющего регулярно работающие магазины, систему бытового
обслуживания, следует учитывать, что гоголевская
Коробочка вовсе не от «дубиноголовости» запасалась впрок
всякой всячиной. В те времена даже во многих
губернских городах, не говоря уже о Богом забытых уездах
и деревнях, купить что-либо можно было только в
базарные дни. Жизнь учила быть запасливым, изворотливым,
способным полагаться на свои силы и умения.
Громадная армия была не по силам такой бедной
стране, как Россия, и потому обеспечение войска
лежало не только на плечах государства, но и на плечах
общества и самих военных. Положение облегчалось тем,
что большую часть года войска стояли в домах мирных
жителей и, как правило, кормились из общего котла с
хозяевами. Тем самым вопрос об однообразии и скудости
пищи отпадал сам собой. Постой позволял экономить
не только провиант и фураж (о том, чтобы
компенсировать крестьянину то, что съели солдат и его лошадь, как
этого требовал закон, и помину не было), но и
обмундирование и обувь, так как в повседневной жизни солдаты
надевали крестьянские армяки и валенки, обряжаясь
в опостылевшие мундиры и сапоги, только когда шли на
учения или в караул.
Гвардейцам, которые располагались в начале XIX
века уже в казармах, на хозяйские пироги рассчитывать
не приходилось. Необходимо было изыскивать другие
доходы. Каждый солдат в отдельности не мог обеспечить
себя всем необходимым, и здесь на выручку, пришла
кооперация. В каждой роте или эскадроне
организовывалась артель, во главе которой становились избранные
самими солдатами их товарищи «трезвого и хорошего
поведения». Эта артель имела свою собственную казну,
которая составлялась так: из жалованья нижних чинов
вычиталась сумма, не более 85 копеек в год, сюда же
попадали деньги, пожалованные как награда за
успешные парады, стрельбы и смотры, и, наконец, в артель по-

50
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ступали деньги, вырученные за «сэкономленный» во
время постоя провиант. Но главным источником доходов
в артельную кассу являлись отчисления за
вольнонаемные работы (около 50 процентов заработанного). В кассе
полагалось иметь не более 750 рублей на роту ■-
остальное предписывалось отдавать в кредитные учреждения
для «приращения процентами». Расходы
контролировались ротным»' и батальонными командирами. В основном
это было наблюдение ли тем, чтобы артельные деньги
тратились только на провиант и найм лошадей для
перевозки артельного имущества (в походе солдаты несли
только ружье и подсумок, остальное складывали на
повозки). Воспрещалось тратить деньги на починку и
покупку обмундирования, обуви и амуниции — виновные
должны были возместить всю сумму. Выходящие в
отставку и переводящиеся в другую часть получали при
переводе свою долю из артельной кассы. Командиры не
имели права вмешиваться в расходование артельных
сумм и не должны были запускать туда руку даже в
том случае, когда хотели произвести расходы на нужды
самой части19.
Благодаря солдатской артели нижние чины не только
выживали, но даже имели возможность скопить
некоторые суммы. Унтер-офицер Иванов из гвардейского
кирасирского полка за время службы выкупил из
крепостной неволи двенадцать своих родственников! 20
Для непредусмотренных надобностей существовала
так называемая «экономическая сумма», находившаяся в
распоряжении всего полка как хозяйственной единицы.
Она предназначалась «на улучшение пищи нижних
чинов и на все расходы, делающиеся для прямой их
пользы». Источниками этой суммы были: экономия на
провианте и фураже при квартировании, деньги умерших и
бежавших нижних чинов, плата за казенные работы,
производимые полком, деньги наградные и различные
случайные суммы (пожертвования, экономия и пр.).
Несмотря на запрещение использовать артельные
суммы на обмундирование, таковое было делом совсем
нередким. Ревностное отношение к службе, дух
соревновательности, который присутствовал во многих частях,
особенно гвардейских, способствовал тому, что сами
солдаты покупали ткань и прочие вещи, чтобы щеголеватее
выглядеть на смотрах и парадах. Во время походов
1806—1814 годов при отсутствии регулярного снабжения,

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
51
чтобы не умереть с голоду и не ходить разутыми и раз-
летыми, солдаты были вынуждены покупать многое за
свой счет. При этом им твердо обещали компенсировать
расходы после войны. Выполнять же свои обещания
интенданты не торопились, и даже 6 лет спустя после
окончания войны, к началу 1822 года, казна задолжала 11
гвардейским частям 4561 рубль серебром и 117 195 руб-
ей ассигнациями. Таким образом, практически во всех
гвардейских частях солдаты чувствовали себя
обманутыми и ограбленными21.
Артель не только исправляла недостатки
государственной системы обеспечения, но и позволяла солдатам
без особых хлопот иметь для себя все необходимое. С
другой стороны, подобная хозяйственная деятельность в
боевых частях не могла не способствовать росту
явлений, которые неизбежно должны были вступить в
противоречие с существовавшей тогда системой обучения
войск.
сУ нас обращено главное внимание
на стойку...»
Особая эра началась в истории Семеновского полка,
когда его шефом был назначен великий князь Александр
Павлович, наследник престола. Отчаянно боясь своего
родителя, Александр деятельно занимался вверенной ему
частью. В годы павловского царствования плац-парад
был экзаменом для офицеров, успех или неудача на
котором означали очень многое: счастливчик мог в
считанные минуты взлететь на головокружительную высоту по
службе, стать предметом завистливых толков общества,
а неудачник, в батальоне которого кто-то сбился с ноги
во время развода, мог оказаться исключенным из армии.
При этом не спасали ни память о прежних милостях,
ни боевые награды, ни заступничество влиятельных лиц.
Ревностное отношение к службе, муштра солдат,
доведение до автоматизма всех манипуляций с ружьем
позволяли надеяться на успех. Александр Павлович не
жалел сил для превращения семеновцев в образцовую
часть, и здесь огромную услугу ему оказывал А. А.
Аракчеев, будущий военный министр и ближайший к
молодому императору человек. Он был гроссмейстером плац-
парадов, знал все тонкости строевых уставов, был не ли-

52
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
шен педагогического дара в плане муштры. Александр
Павлович именно Аракчееву во многом обязан тем, что
Семеновский полк стал образцовым в гвардии. Для того
чтобы вверенные ему люди не преподносили своему
августейшему шефу непредвиденных сюрпризов, он лично
подбирал офицеров, выискивая людей умных, толковых
службистов.
Надо сказать, что, надевая семеновский мундир,
человек значительно изменял свой общественный статус.
Служба Тв этом полку не только стала престижной, как
было впоследствии с кавалергардами,
конногвардейцами и морским экипажем, семеновский мундир означал
приближение к высшему свету, свидетельствовал о
перспективности этого человека, так как человек бок о бок
служил с будущим государем, самодержцем! Уже само
назначение в Семеновский полк было большой наградой.
В 1812 году М. И. Кутузов сообщал одному из
родственников, что с большим трудом добился включения своего
протеже в списки полка.
По свидетельству Н. И. Лорера, Александр I
«постоянно носил мундир полка, знал большую часть солдат
по имени и вообще баловал полк. Я знал одного
солдата, который вязал Государю султаны белые и черные и
обыкновенно получал за каждый 100 рублей
ассигнациями...».
Так как практичное и расчетливое общество,
несмотря на светскую легкомысленность, умело обеспечивать
отношения впрок, то многообещающая гвардейская
молодежь была окружена вниманием: через 10—15 лет,
которые пробегут так незаметно, эти милые
предупредительные молодые люди могут стать труднодоступными
«высокопревосходительствами».
Петербург быстро заметил особое положение полка, и,
как писал один современник, «тот бал считался
блестящим, на котором было много семеновских офицеров; тот
обед веселее, во время которого пели певчие или играла
музыка Семеновского полка. Надо заметить при этом,
что, несмотря на то что Павел Петрович повелел
уничтожить хоры, в полку существовал большой оркестр
бальной музыки, который постоянно приглашали в
лучшие дома столицы».
Отобрав нужных ему офицеров, Александр продолжал
следить за их поведением. В приказе по полку от 10
октября 1798 года мы читаем: «Его Высочество Александр

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
63
Павлович рекомендует господам офицерам, когда бывают
з театре, сидеть смирно и не ронять тростей».
Когда Александр Павлович был назначен
начальником Санкт-Петербургской инспекции (что-то типа
военного округа), он получил право вмешиваться в дела
рекрутских учреждений и стал из рекрутских партий
отбирать для своего полка самых умных, самых видных и
самых рослых новобранцев. Вскоре не только офицерский
корпус, но и рядовой состав полка радовал глаз всех,
кто встречал человека в семеновском мундире.
С воцарением Александра Павловича положение пол-
ча как самой привилегированной почетной части
фактически не изменилось, по-прежнему царь был шефом
полка, по-прежнему он вникал в дела этой части. Даже
сформированный в 1800 году кавалергардский полк, в
который сразу же вошли люди из богатейших и
знатнейших фамилий империи, не поколебал позиции семе-
новцев. Здесь следует различать оттенки в престижности
»тих частей: семеновцы значили многое, как царские
любимцы, как люди, всем обязанные Александру
Павловичу. Кавалергарды же представляли собой этакий
аристократический военный клуб, слегка фрондирующий,
стремящийся постоянно выказать свою «особенность».
Поэтому нельзя говорить о соперничестве этих двух
частей — каждая из них ориентировалась на людей с
определенной системой ценностей.
Все гвардейские полки заботливо хранили боевые
реликвии, ценные документы, которые затем составили
целые музейные экспозиции. В конце XIX— начале XX в.
были изданы красочно оформленные полковые истории,
иногда в нескольких томах, с приложением
документальных публикаций.
Происшествие в Семеновском полку нельзя вырвать
из контекста той обстановки, которая сложилась в
вооруженных силах в период царствования Александра I.
В исторической литературе взгляд на воцарившуюся в
России марсоманию, жесточайшую служебную
субординацию и дисциплину отличается определенной
поверхностностью. Стремление ввести в армии драконовские
порядки, как правило, приписывается определенным
лицам: пришел жестокий Аракчеев — и стало бедному
солдату плохо как никогда. С другой стороны — в ходу
загадочная фраза: «Опасаясь влияния идей французской
буржуазной революции, правящие круги путем насаж-

54
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
дення в армии палочной дисциплины стремились как
можно сильнее умерить это влияние на солдат и
офицеров». Оба эти подхода имеют слабые места: в
первом случае налицо преувеличение личного вклада
Аракчеева в формирование палочной дисциплины, во
втором — отсутствует объяснение, как мысль о
сопротивлении идеям французской революции в головах русских
военачальников трансформировалась в практику
жестоких наказаний за ничтожные проступки. Конечно, А. А.
Аракчеев, сам Александр I, его братья — Константин,
Николай и Михаил—действительно тяготели к тому,
чтобы «вколачивать» в солдат строевые навыки. Такой
же взгляд на вещи мгновенно приобрели и все их
подчиненные. Но главное все же не в этом. В период
царствования Александра I и затем Николая I происходит
завершение формирования той системы
государственности, которая была заложена Петром I. Самодержавие
достигает своего апогея. Бюрократическая система
окрепла и заявила о себе как о влиятельной силе, с которой
приходилось считаться даже царям.
Как уже говорилось, безоговорочная
исполнительность в бюрократической системе является единственным
гарантом хоть какого-то успеха. Подавление
инициативы, интеллектуального плюрализма ведет к тому, что
несушим каркасом бюрократического видения мира, его
функционирования становится дисциплина. В
вооруженных силах, где дисциплина, кроме того, является и
важнейшим компонентом боеспособности, требование к ней
должно в таких условиях возрасти многократно.
На ужесточение дисциплины толкала и
развивающаяся плац-парадность, традиции которой в России были
достаточно глубоки. Павел [ копировал действия
Фридриха Великого, не понимая всей ущербности его боевых
приемов. Гатчинские батальоны маршировали по плацу
перед дворцом, совершали переход через дворцовый
парк, форсировали речку Гатчинку по мраморному
мостику. У офицеров этих войск постепенно создавалось
представление, что на войне все происходит именно так, и
то, чему учат на плацу, а порой в зале на паркете,
потребуется в дальнейших действиях. Боевые реалии
времен турецких и итальянских походов не имели ничего
общего с тем, что делалось в гатчинских и павловских
парках. Для гатчинских формалистов армия была только
стройными рядами под дворцовыми балконами.

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ 55
Павел I
Форма Семеновского полка при Павле I

56
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Форма Семеновского полка пр i
Павле I
Действительно, войска екатерининской поры имели
много отрицательных черт, которые не могли
нравиться Павлу, да и его наследнику, Александру I, тоже.
Это прежде всего относится к тому упадку дисциплины,
как строевой, так и общей, которой отличалась армия
в конце XVIII века. К примеру, в обход известного
петровского положения, что все дворяне должны начинать
службу нижними чинами, в полки стали записывать
младенцев и даже неродившихся. Злоупотребления по
хозяйственной части превосходили самые смелые фантазии
профессиональных воров. В ротах отсутствовало иногда
до половины списочного состава: рекруты не попадали
в полки, а развозились по деревням полковников,
офицеры-помещики уезжали в свои имения и в период
зимних квартир по нескольку месяцев не появлялись в своей
части. Кавалерийский же полк вообще давался под
начало как материальное поощрение: за два-три года
командования им счастливчик мог сколотить солидное
состояние. Процветал протекционизм. Никому не известные

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
57
люди за никому не известные заслуги становились
полковниками и генералами. Но следует помнить, что эта
внешне несколько расхлябанная армия умело
маневрировала, не боялась недостатка провианта и фуража,
смело шла в бой против превосходящего по силам
противника.
Павел I, приступив к искоренению пороков русской
армии, не смог отделить дельное от ложного. Боевая
практика была несовместима с опереточным
обмундированием, которое не выдерживало дождя и ночлега под
открытцм небом. Военно-балетные па, разучиваемые на
плацу, не годились при отражении атак визжащих от
ярости янычар, при штурме крепостных стен, в
столкновениях с решительной французской пехотой. Павел
вместе с водой выплеснул и ребенка,— вместе с
распущенностью, злоупотреблениями под топор царских приказов
пошли и старательно выращиваемые Суворовым и
Румянцевым лучшие военные качества русской армии
екатерининской поры. Нелюбовь к плац-парадности
воспринималась как вызов дисциплине в капральском
понимании этого слова.
Кроме того, надо иметь в виду то обстоятельство, что
власти предержащие не могли не видеть опасности
создания в России военной корпорации, которая способна
была в дальнейшем выступить в качестве противовеса
центральной власти. На памяти всех были дворцовые
перевороты середины XVIII века, когда и офицеры и
солдаты гвардейских полков представляли единое целое.
Вбить клин между рядовым и офицерским составом
можно было, разделив их на разные сословные группы, что
в гвардии и было проделано. В павловское царствование
рядовой состав гвардейских полков комплектовался уже
не из дворян, как это было ранее, а на тех же условиях,
что и армейские полки. Это сразу значительно снизило
политическое значение гвардии как дворянской
организации. В армии же и в гвардии в новых условиях
добиться окончательного разъединения солдат и офицеров
можно было, только поставив обе стороны в
противоборствующие позиции, когда успех офицеров достигался за счет
интересов рядовых.
В мирное время у командования было не так уж
много средств для оценки боеспособности части. Но
неумолимый маховик бюрократической машины требовал
новых импульсов для своего никому не нужного, кроме него

58 В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Приготовления к вахтпараду при Павле I
12 марта 1801 г. в Петербурге

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
59
самого, вращения. Коль скоро нет действительных
критериев для определения степени боеспособности части,
служебного рвения офицеров, то прилагаются усилия к
созданию критериев искусственных. И вот уже
надрываются унтера, заставляя солдат тянуться и синхронно
производить манипуляции с ружьями. Строевые
«достижения» какого-то всегда находящегося в таких случаях
фанатика становятся предметом зависти и подражания
десятков недалеких людей, всерьез принимающих это
безумие за истинное дело, которому можно посвятить
жизнь. К ним в затылок пристраиваются сотни
конформистов, и вся эта масса захватывает, увлекает за собой
и здравомыслящих офицеров.
П. С. Пущин в своих воспоминаниях писал: «Когда
я вступил в Семеновский полк, то в каждом батальоне
был генерал: во 2-м был генерал-майор Мазовский, а в
3-м — Лихачев, в 1-м считался полковой командир
генерал-майор Депрерадович, они были шефами, и под
ними были командирами полковники. Все были хорошие
служивые, но люди старого века и оригинальные. Во 2-м
батальоне был поручик Иван Николаевич Дурков,
который имел мало голоса для командования. Мазовский
на ученье часто ему говорил: «Иван Николаевич,
канарейка в клетке при последнем издыхании громче пропоет,
чем вы скомандовали». А Г. М. (генерал-майор)
Лихачев нашел однажды, что на фланге унтер-офицер худо
вел ногу, замечал то ротному командиру, на что он
возразил: «Ваше превосходительство, он славный унтер-
офицер».—«Эх, душа моя,— отвечал генерал,—
митрополит славный человек тоже, а поставь его на фланг, что
из него будет?»
За несколько лет перед 12-м годом Криднер, был
полковым командиром, предложил офицерам в праздник
полковой давать завтрак императору в казарме.
Государь принял его однажды, а в следующем году отказал,
но корпус офицеров не захотел взять обратно
пожертвованные им на это суммы, и по общему
единогласному согласию составлен был из оной капитал, из
процентов коего должен был даваться пенсион отличнейшему
из рядовых. Неизвестно, продолжается ли это, но тогда
распоряжение было в полке утверждено императором
Александром...
13 января 1812 г. было мне неудачно, в день
рождения императрицы Елисаветы был большой парад, мы

во
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
проходили церемониальным маршем густыми взводными
колоннами. К несчастию, наш 3-й батальон перед самым
Государем сбился с ноги, вследствии чего Его
Величество был очень недоволен, сказал, что мы его осрамили,
а командовавшего нашим батальоном Ефимовича и всех
8 взводных офицеров, в числе коих и я, приказал
арестовать на 24 часа в полковом госпитале. Эта строгость
понятна, потому что император, как старый шеф,
тщеславился нами, и всякая ошибка была ему очень
прискорбно. Я помню, что в 1808 году, когда я был поручиком,
застал меня без мундира на гауптвахте Военной коллегии,
и сам не наказал меня, а сообщил Его Величеству. Мне
присуждено было ходить в полковой караул через день
и со всем полком до повеления, что продолжалось около
двух недель, в течение которого времени неоднократно
император приезжал посмотреть на меня. Князь
Ухтомский имел подобную участь на унтер-офицерском карауле,
а со мной очередовался Храповицкий... но с офицерами
других полков было поступлено снисходительнее.
Император Александр поступал с нами строже, доказывая тем
особое свое расположение. Вот еще пример тому. В
Кексгольмском полку (имени австрийского императора)
была отличная рота слишком известного Шварца.
Государь ее смотрел и нашел ее в совершенстве, говорил о том
полковому командиру Криднеру, на что он отвечал Его
Величеству: «Вам, Государь, известны ли средства,
какими рота доведена до этого совершенства, и угодно
будет Вашему Величеству, чтобы мы их употребляли?»
«Сохрани Боже,— ответствовал император,-- но, чтобы
доказать, что можно все сделать без палок, выбрать по
16 человек из роты и приготовить их для моего смотра
в залах дворца на паркетах». Так было и сделано, и
Государь был чрезвычайно нами доволен и приказал
выбрать еще по 16 человек из роты самых слабых и также
дал им императорское учение в залах дворца, обещал
снисхождение в сообразности условий. Мы немедленно
принялись за дело и через короткое время представили
наших слабых в таком совершенстве, что император был
вне себя от восхищения и благодарил нас тем более,
что это служило доказательством, что можно без
излишней строгости дойти до всего с терпением...»22
В основе плац-парадности лежал и «кирпичик» ложно
понимаемой экономии. В тех условиях хозяйствования,
когда командир полка очень сильно зависел от сбереже-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
61
ния всего что только возможно, никому и в голову не
приходило рвать обувь и мундиры в учениях,
приближенных к боевой обстановке. Другое дело — плац! К
складыванию плац-парадных традиций вело и то обстоятельство,
что инспектирование войск проводилось прежде всего
в удобной для проверяющих форме — смотр и парад.
Поэтому-то естественно было обращать на парадные
стороны особое внимание, потому что от выгодности или
невыгодности впечатления, произведенного войсками,
зависела карьера, а следовательно, и благосостояние
офицеров. Офицеры видели в неловких солдатах своих личных
недругов, из-за которых они терпят неприятности на
службе, а солдаты видели в офицерах жестоких
истязателей, которые были готовы убить каждого, кто сбивался
с ноги.
Увлечение марсоманией превратило военное обучение
в своеобразный спорт. Придумывались все более сложные
элементы, которые требовалось выполнять все с большей
скоростью и точностью, с течением времени они
становились обычными и, более того, обязательными. Трагизм
положения был в том, что, в отличие от спортсменов,
солдаты, физически не способные сделать достаточно «чисто»
тот или иной пируэт, не могут отказаться от его
исполнения. Ловкие пехотинцы и кавалеристы были сущим
проклятием для остальных солдат роты или эскадрона,
потому что они, эти «отличники», поднимали планку
требований, а остальные должны были до этой планки
допрыгивать из опасения быть забитыми насмерть за
природную неуклюжесть и нерасторопность.
Нельзя сбрасывать со счетов и того обстоятельства,
что военный парад, особенно в те времена, при красочных,
разнообразных мундирах был действительно
завораживающим зрелищем! Мало кого могли оставить
равнодушными стройные ряды красивых людей в ярких мундирах,
которые под звуки военной музыки совершали четкие
перестроения.
В силу того, что наиболее близкие царям люди
происходили из военных кругов, успех на плацу вверенной
части означал восхождение по лестнице государственных
должностей.
Вымуштрованная часть была олицетворением
порядка и беспрекословного подчинения. Власть над
батальоном и полком была как бы эрзацем власти над
целым народом, полк и рота на разводе были символами

62
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
целой страны. Одна из причин существования Морского
гвардейского экипажа и состояла в том, чтобы всегда
иметь под руками символ морского могущества. Поездки
в Кронштадт, не говоря уже о Севастополе, были делом
чрезвычайно хлопотным, с ноября по май смотр
Балтийского флота вообще нельзя было сделать, так как
корабли стояли разоруженные, вмерзшие в лед. Зато
гвардейский экипаж хоть на плацу, хоть в коридоре
дворца мог в любое время продемонстрировать, что военно-
морские силы — на страже Отечества и по выучке не
уступают ни гренадерам, ни егерям!
Именно на смотрах можно было попасть в число
«перспективных» — ведь все знали, на чем сделал карьеру
А. А. Аракчеев, за всю свою жизнь ни разу не подъехавший
к передовой на пушечный выстрел в буквальном смысле
слова.
В силу этих обстоятельств на парады и смотры все —
от домохозяек до императора и военного министра —
стали смотреть как на важное государственное дело.
Александр I едва ли в меньшей степени был одержим
бесом плаца, чем его родитель Павел I. В дневнике Павла
Пущина описывается, как в 1812 году император
рассердился на офицеров Семеновского полка за то, что они
посмели выступить против своего полкового командира
полковника Криднера, который систематически унижал
их достоинство. Александр достаточно долго выражал
свое неудовольствие и простил полк только после
отличного парада.
«Мы заступили в караулы в Калище,— записал в
дневнике Павел Пущин,— где произвели ученье в присутствии
Государя. Его Величество остался очень доволен нами
и сказал, что теперь прощает нам все, в чем перед ним
провинились, поступив нехорошо с Криднером.
Действительно, в Вильно Государь сказал, что мы много должны
сделать, чтобы заслужить прощение, и тогда мы,
несчастные, думали, что нам придется бить неприятеля, чтобы
достигнуть прощения, упустив совершенно, что одно
удачное учение заменит по меньшей мере одну победу.
Доказательство — то, что Бородинское сражение и вся
бессмертная кампания 1812 г. не могли расположить к нам
Его Величество настолько, как парад в Калище...»23
В рассуждениях о причине марсомании Александра I
нельзя упускать из виду такое обстоятельство:
победитель Наполеона испытывал своеобразный комплекс не-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
63
Александр I
Форма Семеновского полка при Александре I

64
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Караул лейб-гвардии Семеновского полка
полноценности в связи с тем, что сам он ни разу не
одержал над Наполеоном ни одной победы. Когда русские
войска достойно выступали на полях сражений — при
Лейпциге, Бородине, Тарутине и Малоярославце,.— царя
в числе полководцев не было. Когда же он принимал
участие в командовании (Аустерлиц, Люцен, Бауцен,
Дрезден), дело принимало дурной оборот. Поэтому
утешение Александр находил в той военной сфере, где всегда
был известен результат,— на плацу.
Большую роль в насаждении плац-парадных традиций
играли события, имевшие место во время пребывания
русской армии во Франции. В июле 1814 года в числе
прочих торжеств, которыми отметили союзники свою
победу над Наполеоном, были парады сначала английских,
а затем прусских войск. Те и другие прошли
церемониальным маршем, произвели перестроения в образцовом
порядке. Спустя несколько дней состоялся парад русских
войск. Все полки прошли прекрасно, но один батальон
сбился с ноги как раз напротив того места, где стоял
Александр I с иностранными государями. Как
свидетельствовал один из современников, -обращение царя к
офицерам этой части начиналось словами: «Вас, дураки*..»
Все они оказались под арестом.
Уязвленный Александр предложил Фридриху-Виль-

СЛУЖБА ЦАРЮ И'ОТВЧЕСТВУ
65
Парад на Дворцовой площади

ее
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
гельму пари: чей батальон построится быстрее. Несколько
«раундов» закончились победой пруссаков. Это Александр
пережил с большим трудом. Действительно, гренадеры
и егеря, которые опрокидывали французские полки, стойко
держались под градом ядер и пуль, совершали
тысячеверстные изнурительные марши, оказались вдруг
неспособными выступить в роли заводных игрушек, и это
последнее перечеркнуло в глазах царя все прежние заслуги.
Перед ним были уже не герои, а мужланы, которые, по
мнению брата царя великого князя Константина
Павловича, «только и умеют, что сражаться!».
Естественно, что придворные военные круги, чутко
улавливающие все веяния, которые исходят с вершины
престола, тут же сделали соответствующие выводы и в
стремлении быть святее, чем сам папа, удвоили и утроили
рвение, добиваясь никому не нужной абсолютной
выправки.
Безудержная марсомания развивалась в
неблагоприятных политических условиях. Эпопея 1812—1811 годов
разбудила русское общество. И солдаты и офицеры во
многом стали иными людьми. «Не только офицеры, но
и нижние чипы гвардии набрались заморского духа; они
чувствовали и видели свое превосходство перед
иностранными войсками, видели, что те войска, при меньшем
образовании, пользуются большими льготами, большим
уважением, имеют голос в обществе. Это не могло не
возбудить сначала просто их соревнования и желания стать
наравне с побежденными. Я был свидетелем обеда,
данного в 1816 году гвардейским фельдфебелям и унтер-
офицерам одним обществом (масонской ложей). Люди
эти вели себя честно, благородно, с чувством собственного
достоинства. Некоторые вклеивали в свою речь
французские фразы»,— писал в своих воспоминаниях Н. И.
Греч24.
Особо глубокое впечатление оказали заграничные
походы на гвардейское офицерство. Дело в том, что в
условиях патриотического подъема, который царил в России
начиная с 1805 года и достиг наивысшей точки в 1812-м,
в армию пришло много людей, и другое время никогда
бы не надевших военный мундир, а предложивших свои
знания и таланты обществу в иных сферах человеческой
деятельности. Этим людям по условиям образования
и воспитания были чужды казарменная замкнутость,
сведение кругозора к границам плаца и стрельбища.

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
67
В других условиях эти начитанные и образованные люди
яе коротали бы время на бивуаке вместе с
полуграмотными товарищами, жадно впитывающими новые для них
ж часто неожиданные рассуждения. И пусть число этих
людей было сравнительно с общей численностью
офицерского корпуса невелико, нельзя недооценивать их
значение. В войсках происходила своеобразная
интеллектуальная агитация.
В Семеновском полку сложилась одна из предде-
кабристских организаций — офицерская артель. Об этом
идейном товарищеском объединении сохранилось очень
мало свидетельств. Создание офицерских артелей в армии
было не столь уж редким делом: они помогали решать
бытовые вопросы. Но в семеновской офицерской артели
сразу появились черты, присущие политическому
объединению, что сразу насторожило начальство.
По воспоминаниям И. Д. Якушкина, началось с того,
что 15—20 семеновских офицеров собрали некоторую
сумму, чтобы ежедневно обедать вместе и достигать этим
экономии. Однако живые, интересные разговоры и споры,
вспыхивавшие за столом, вскоре привлекли внимание
прочих офицеров, даже состоятельных, которые стали
зступать в артель с тем, чтобы иметь возможность
обсуждать волновавшие их вопросы международной и внутри-
российской жизни. Сам Якушкин отмечал резкую разницу
з поведении военных до и после 1812 года: «...в 1811 году,
когда я вступил в Семеновский полк, офицеры,
сходившиеся между собой, или играли в карты, без зазренья
совести надувая друг друга, или пили и кутили
напропалую...» В 1815 же году «после обеда одни играли в
шахматы, другие громко читали иностранные газеты и следили
за происшествиями в Европе,— такое
времяпрепровождение было решительным нововведением». Наказанные
впоследствии за сочувствие солдатам Кашкаров,
Ермолаев, Вадковский и Щербатов в период существования
артели уже служили в полку и вполне могли быть ее
членами. Спустя несколько месяцев после возникновения
артели она была ликвидирована по прямому приказу царя,
заявившего, что «такого рода сборища ему очень не
нравятся...»25
Начальство могло запретить собираться вместе и вести
«подозрительные» разговоры, но оно не могло в приказном
порядке изменить новое течение мыслей в головах
молодых офицеров. Известный своими воспоминаниями о со-

68
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
бытиях 1812 года Н. Глинка в стихах «О бывшем
Семеновском полку» выразил чувства, которые тогда испытывали
многие его современники:
Была прекрасная пора:
Россия в лаврах, под венками,
Неся с победными полками
В душе — покой, в устах — сура!»,
Пришла домой и отдохнула.
Минута чудная мелькнула
Тогда для города Петра.
Окончив полевые драки,
Носили офицеры фраки,
И всякий был и бодр, и свеж.
Пристрастье к форме пригасало,
О палке и вестей не стало.
Дремал народ, пустел манеж...
Зато солдат, опрятный, ловкий,
Всегда учтив и сановит,
Уж принял светские уловки
И нравов европейских вид...
Но перед всеми отличался
Семеновский прекрасный полк.
И кто ж тогда не восхищался,
Хваля и ум его, и толк,
И человечные манеры?
И молодые офицеры,
Давая обществу примеры.
Являлись скромно в блеске зал.
Их не манил летучий бал
Бессмысленным кружебным шумом:
У них чело яснелось думой,
Из-за которой ум сиял...
Влюбившись от души в науки
И бросив шпагу спать в ножнах,
Они в их дружеских семьях
Перо и книгу брали в руки.
Сбираясь, по служебном дне,
На поле мысли, в тишине...
Тогда гремел, звучней, чем пушки.
Своим стихом лицейский Пушкин,
И много было...—Все прошло!26
Мыслящая Россия прошагала огромный путь, она
перешла в иную эпоху. Но трагедия состояла в том, что
для официальной России ничего особенного не произошло,
власть предержащие искренне не понимали глубины
происшедших изменений.
Человек, чьим именем названа целая эпоха, целый
уклад жизни Российской империи, заслуживает того,
чтобы не оставаться безликим силуэтом на историческом]
полотне. !

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
69
А. А. Аракчеев
Алексей Андреевич АРАКЧЕЕВ родился в 1769 году в семье
бедного и «худородногоэ тверского дворянина, пределом мечтаний которого
было видеть своего сына в какой-нибудь провинциальной канцелярии,
поскольку 20 душ крепостных, населявших родовое имение, не могли
принести доход, достаточный для того, чтобы дать недорослю
приличное образование или определить его на военную службу. Учился
будущий временщик в буквальном смысле на медные гроши, которые платили
дьячку, преподававшему азбуку и арифметику.
В 1782 году красивые военные мундиры соседей-помещиков,
приехавших в отпуск, так поразили маленького провинциала, что отец был
вынужден уступить его просьбам и отправиться вместе с ним в
Петербург. Полгода (!) не имевшие ни знакомых, ни родственников, ни
рекомендательного письма, ни умения дать взятку, ни денег для того
отец и сын почти ежедневно приходили в приемную начальника
артиллерийского шляхетского корпуса П. И. Мелиссино и терпеливо ждали
ответа на свое прошение. Взятые с собой деньги и припасы были
израсходованы, потрачен, копейка за копейкой, и рубль, полученный как
милостыня из рук столичного митрополита, тронутого жалким видом
Аракчеевых. Наконец, личный земной поклон в ноги спесивому вельможе
открыл заветные двери в артиллерийский корпус.
Патологическая страсть унижать людей, необузданная грубость
Аракчеева, ставшая знаменем, символом его эпохи, были сторицей
выплачиваемым долгом человека, на себе испытавшего, что это такое.
Упрямство, дисциплинированность, способность к математике
принесли свои плоды: в 1787 году Аракчеев стал офицером и вскоре был
направлен в Гатчину, в батальоны цесаревича Павла Петровича. Там
скромный артиллерист обратил на себя внимание требовательностью

70
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
к подчиненным, исполнительностью и соблюдением уставов. Взлет его
карьеры начался с того дня, когда его батарея осталась на плацу, в то
время как остальные части, не дождавшись приказа (Павел Петрович
забыл таковой отдать после смотра), вернулись в казармы. Наследник
назначил дисциплинированного капитана комендантом Гатчины, и
немногочисленные обитатели этого городка первыми прочувствовали нрав
и организационные способности Аракчеева.
Когда в горячечные дни ноября 1796 года Павел вызвал Алексея
Андреевича в Петербург, тот прискакал, не захватив с собой никаких
вещей. Тронутый в очередной раз такой преданностью, Павел I подарил
ему рубашку, которую Аракчеев хранил как священную реликвию и в
которой был похоронен согласно завещанию. Назначенный столичным
комендантом, Аракчеев не щадя сил насаждал столь любимые Павлом
и столь ненавистные в обществе прусские порядки. Но даже он, любимец
царя, испытал всю неустойчивость характера Павла I. Дважды за
пятилетнее царствование он был уволен из службы: в 1797 году — за
доведение до самоубийства полковника Лена, а в 1799 году — за попытку
путем подлога спасти своего брата от наказания.
Аракчеев не имел связей в аристократических кругах и потому не
вызывал опасений у Александра I, страдавшего повышенной
подозрительностью. «Гатчинский капрал» действительно был «без лести предан»,
как это было записано на его графском гербе. Ограниченность Аракчеева
не нарушала душевный комфорт Александра, который прощал ему даже
трусость — тяжкий грех для военного человека. В 1805 году под
Аустерлицем Алексей Андреевич удрал с поля боя и «нашелся» только на
другой день. Он всегда держался подальше от выстрелов, а оказавшись
в 1813 году вместе с императором и его свитой под артиллерийским
обстрелом, по свидетельствам очевидцев, был близок к обмороку.
Особую роль в управлении империей Аракчеев стал играть уже
в 1806 году, когда Александр I фактически позволил временщику
отдавать распоряжения от своего имени. По окончании войны с Наполеоном
Александр подолгу жил за границей, и все важные вопросы должны
были пройти через канцелярию Департамента военных поселений,
который возглавлял Аракчеев. В последнее десятилетие царствования
Александра I он все силы отдавал устройству военных поселений,
любимому детищу, вопреки отчаянному сопротивлению солдат и крестьян
и разумным предостережениям высокопоставленных чиновников
постепенно превращавшемуся в монстра, грозящего уже безопасности
империи.
Аракчеев относился к богатству с редким равнодушием, что очень
выгодно отличало его от остальной массы алчных царедворцев, среди
которых злоупотреблением считалась лишь взятка «не по чину».
Вступление на престол Николая I, не благоволившего к временщику,
означало конец его государственной деятельности. От вчерашнего

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
71
властелина тут же отвернулись все, а любимый ученик барон
Клейнмихель, будущий николаевский сатрап, поторопился сочинить на своего
благодетеля донос о незаконной публикации переписки Аракчеева
и покойного императора.
В апреле 1834 года А. С. Пушкин, узнав о кончине Аракчеева,
написал: «...Об этом по всей России жалею я один. Не удалось мне
с ним свидеться и поговорить...»27
О том, как проводилась в жизнь новая,
«аракчеевская», политика, вспоминал декабрист Н. И. Лорер:
«С 1821 года служба моя была самая приятная, после всех
непомерных строгостей Варшавы. Тогда гвардейский
корпус был во всем своем блеске. Полки, наполненные
молодежью, по возвращении своем из Парижа, увидели
в рядах своих новое поколение офицеров, которое
начинало уже углубляться в свое назначение, стало понимать,
что не для того только носят мундир, чтобы обучать
солдат маршировать да выправке. Все стали
стремиться к чему-то высшему, достойному, благородному.
Молодежь много читала, стали в полках заводить
библиотеки...
Я тогда знал многих образованных людей между
офицерами гвардейских полков, в особенности же их
много было в Семеновском, Измайловском и нашем
Московском... Полки, очевидцы доблестных подвигов
наших начальников, стяжавшие себе бессмертную славу
на полях Бородина, Кульма и многих других, где дралась
гвардия, любили и уважали своих командиров.
Служба мирного времени шла своим чередом, без
излишнего педантизма, но, к сожалению, этот порядок
вещей скоро стал изменяться.
Оба великих князя, Николай и Михаил, получили
бригады и тут же стали прилагать к делу вошедший в
моду педантизм. В городе они ловили офицеров; за малейшее
отступление от формы одежды, за надетую не по форме
шляпу сажали на гауптвахту... Приятности военного
звания были отравлены, служба всем нам стала делаться
невыносимой! По целым дням, по всему Петербургу,
шагали полки то на ученье, то с ученья, барабанный бой
раздавался с раннего утра до поздней ночи. Манежи были
переполнены, и начальники часто спорили между собой,
кому из них первому владеть ими, так что принуждены
были составить правильную очередь.

72
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Оба великих князя друг перед другом соперничали
в ученье и мученье солдат. Великий князь Николай даже
по вечерам требовал к себе во дворец человек по сорок
старых ефрейторов; там зажигались свечи, люстры,
лампы, и его высочество изволило заниматься ружейными
приемами и маршировкой по гладко натертому паркету.
Не раз случалось, что великая княгиня Александра
Федоровна, тогда еще в цвете лет, в угоду своему супругу,
становилась на правый фланг сбоку какого-нибудь усача-
гренадера и маршировала, вытягивая носки.
Старые полковые командиры получили новые
назначения, а с ними корпус офицеров потерял своих
защитников, потому что они одни изредка успевали сдерживать
ретивость великих князей, представляя им, как вредно
для духа корпуса подобное обращение со служащим
людом. Молодые полковые командиры, действуя в духе
великих князей, напротив, лезли из кожи, чтоб им
угодить, и таким образом мало-помалу довели дело до
того, что большое число офицеров стало переходить
в армию»28.
Будущий полярный исследователь и ученый Ф. П.
Литке в начале 1822 года переписал в свою записную
книжку очерк «Нечто о возмущении Семеновского
полка». По мнению специалистов, его автором был или
К- Рылеев, или Н. Бестужев. В этом небольшом по
объему, но очень содержательном произведении дана
справедливая оценка тому, что привело к октябрьским
событиям 1820 года:
«Большая часть наших солдат взимается из крестьян,
такого класса людей, который не знает другого
состояния, кроме неволи. Крестьянин родится и умирает под
палкою, работает под палкою, часто женится под
палкою, так что, наконец, не может не понимать, чтобы
деянием человеческим могла быть другая побудительная
причина, кроме палки. Он делается совершенно
бездушным орудием в руках другого. То же самое, когда
жребий или дурное поведение, иногда даже корыстные
виды помещика заставят его перейти в военное
состояние. Начнут с того, что закуют его в кандалы, забреют
ему лоб и повлекут в депо. Тут он знает, чего ожидать,
и получает, чего ожидает; при первом случае покажут
ему, что значит палочная дисциплина, и с помощью
этого средства делают его или мастеровым, или
музыкантом, или фрунтовым солдатом без духа, без энергии,

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
73
без гордости, одним словом, безо всех тех моральных
добродетелей, которых начало находится в каждом
русском и которые в нашем солдате подавлены сим
унижающим человечество обхождением. Как в деревне
приучен он думать, что создан для того, чтобы кормить
помещика, или составлять его дворовую челядь, или
доставлять для его прихотей деньги, так тут видит он
свое назначение в том, чтобы или забавлять глаза своего
начальника, или гонять сквозь строй тех, кои вздумают
избавиться от этого бремени и т. д. Но о настоящем
своем предопределении — быть оплотом Отечества,
быть славою его — об этом он не думает да и думать
не может, ибо слава Отечества не может состоять в
куклах с усами, одетых в зеленые кафтаны; не блестящая
игра носков знаменует истинных сынов Отечества, но
дух их, патриотизм и стремление к славе.
К счастью, терпение и доброта — две отличительные
черты характера русского солдата — одерживают
всегда верх над угнетительным капральством. Лучшее
с ним обращение и меньшая взыскательность на мелочи
при начале всякого военного похода тотчас возвышает
его дух; он начинает чувствовать себе цену; а если
увидит в начальнике своем человека попечительного,
охотно разделяющего с ним труд, то привязывается
к нему, как сын к отцу; ободряемый примером его, не
находит он ничего, что могло бы его устрашить; он
проходит с ним сквозь огонь и воду, преодолевает самую
природу, ничто не может потрясти его непоколебимой
стойкости. Каждая война представляет нам бездну
примеров таковых.
Но никогда в последнее время одушевление сие не
достигало до такой степени, никогда не делалось столь
общим, как в 1812 году и следующих — владельцы
познали наконец, что все их имущество лежит в духе
народа; что в нем одном могут они найти себе защиту
от грозных успехов всемирной монархии; что войско
бывает сильно не числом, составляющим оное рабов,
но привязанностью своею к Отечеству и главе оного.
Тогда увидели мы единственное зрелище — царя
русского, взывающего к своему народу, возбуждающего
энтузиазм его к спасению царя и родины, к
освобождению себя от чужого ига, и добрый народ с восторгом
простер длани к монарху, которого он обожал; с
беспримерным отчуждением самих себя жертвовали все состоя-

74
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ния всем, покидали все, стекались под хоругвь
Отечества, и скоро одна только опустошенная полоса земли,
усеянная костями вражескими, напоминала о страшном
нашествии. Не удовольствуясь изгнанием врагов из
собственных пределов, поспешили российские войска
к освобождению и других народов. Победы,
следовавшие одна за другой, лестные отзывы монарха, радушные
приемы от народов освобожденных — все более и более
возвышало дух русского солдата; к тому же частое
обращение с иностранными войсками; он увидел, как там
обращаются с подобными ему, и научался все более
и более ценить свое состояние, он перестал видеть в себе
бездушную машину, обязанную только плясать по дудке
своего начальника. Все сие, но еще в пространнейшем
смысле разумеется, о полках гвардейских. Играя всегда
первую роль, оберегая всегда особы монархов,
осыпавших их знаками своего благоволения, составленные из
лучших людей из всей армии, управляемые офицерами
из лучших фамилий в государстве, восчувствовали они
в полной мере ту благородную гордость, которая есть
необходимое качество воина-гражданина.
Увенчанные лаврами спасители Европы
возвратились наконец в недра Отечества своего.
Тут ожидало их совсем другое поприще; совершенно
иные занятия, другая роль; качества, коими они
отличались на полях Бородина и Кульмана, сделались для них
не нужны; им стало нужно хорошо равняться и
вытягивать носки. Тот, кто в состоянии был долее простоять по-
гусиному па одной ножке, предпочтен был герою,
украшенному сединами и медалями веех наций, которому и
раны, и следы десяти и пятнадцати кампаний, и даже
чувство собственного достоинства не позволяли
отличаться подобными пустяками. Для большего
усовершенствования и распространения сей системы капральства
сделаны были начальниками первых двух гвардейских
бригад великие князья Николай и Михаил, которые в сем
отношении дошли до невообразимой степени педантства.
С офицерами, которые по большей части также отвыкли
от этих мелочных занятий, обращаемость была не лучше,
чем с солдатами. Каково это долженствовало
подействовать на расположение тех и других, можно легко себе
представить. От этого с самого начала происходили в
разные времена неприятные явления в некоторых гвар-"
дейских полках, которые, смотря по большему или мень-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
75
шему расположению к ним и начальникам их высшей
власти, сходили им с рук более или менее дешево.
Наиболее благоприятствуем был в сем отношении
Семеновский полк, второй по старшинству, но первый как
по истинному своему достоинству, так и по приязни к
нему Государя. Люди лучшие как по наружности, так и
поведением; офицеры из первых фамилий,
благовоспитаннейшие и благороднейшие. Под начальством молодого
н храброго Потемкина, предводительствовавшего ими в
продолжение всей последней войны, любимого равно
всеми, как солдатами, так и офицерами, наслаждался сей
полк наибольшею против всех свободою. Личное
расположение Государя к Потемкину побуждало его смотреть
на это сквозь пальцы, пока неприятность, происшедшая
в начале 1820 года между одним из батальонных
командиров и его офицерами, заставила его переменить свое
снисхождение на строгость; он захотел переделать и
этот полк на свой лад. И потому вскоре потом генерал-
адъютант Потемкин уволен от управления Семеновским
полком; ему всемилостивейше поручена была дивизия,
а Семеновским полковым командиром сделан, по
рекомендации бригадного командира в(еликого) к[нязя]
Михаила, полковник Шварц, известный капральством,
суровостью и необразованностью. Шварц принялся
переучивать семеновцев по-своему: офицеров, привыкших при
прежнем начальнике к нежному, деликатному и
благородному обхождению, трактовал он, как даточных
фельдфебелей, с которыми век свой в армии обращался;
солдаты, привыкшие видеть в начальнике своего отца,
увидели в нем своего мучителя. Бесполезно и отвратительно
рассказывать все плоские мерзости, коими он в краткое
время своего командования отличался; довольно, что,
наконец, всеобшее против него огорчение дошло до
высочайшей степени...»29
Подбор аракчеевцев на командные посты вызывал
вполне понятное беспокойство со стороны
здравомыслящих военачальников. В марте 1820 года дежурный
генерал А. А. Закревский писал П. Д. Киселеву:
«Признаться тебе должен, что не понимаю нынешнего
назначения полковых командиров... в гвардию: в
Семеновском — Шварц, в Преображенском будет Пирх, в
Измайловском — Мартынов, в Московском — Фредерике, в
лейб-гренадерском — Стюрлер. Я говорил о сем Василь-
чикову, и он мне ничего не мог отвечать, кроме — что

76
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Государю угодно. Ни в чье командование корпусом
гвардейским не назначали таких командиров, как теперь, и
полагаю, что с сего времени гвардия будет во всех
отношениях упадать, кроме ног, на кои особенное
внимание обращают. Скажи же по совести, что ноги без головы
куда же годятся... Я думаю, что никогда не должно было
так заниматься, как теперь, гвардией и иметь хороших
начальников, к которым бы имели уважение. Война — и
гвардия наша будет пренесчастна».
Нельзя отказать Закревскому в способности если не
предвидеть, то, по крайней мере, предчувствовать
ситуацию. Всего через несколько месяцев один из названных
им командиров сделал свою часть «пренесчастной».
Всего за несколько дней до выступления Семеновского
полка тот же Закревский обращается к военному
министру П. М. Волконскому в надежде, что его слова
дойдут и до царя, которому по обыкновению Волконский
передавал все более или менее содержательные послания
на свое имя: «Где же найти людей, которых можно было
вести по звуку барабана, не дав им времени
поразмыслить о том, что их заставляют делать? Поверьте мне,
не будем заходить слишком далеко с нашими правилами
о строгости; единственное средство хорошо служить
нашему монарху — требовать только разумного и тогда
уже наказывать без всякого милосердия тех, которые
рассуждают; но если начальник позволяет себе
обращаться с офицерами, как с денщиками, не щадя их
самолюбия, то очень просто, что они оскорбляются; это я
непрестанно повторяю полковым нашим командирам; все
меня понимают, за исключением тех, дальновидность
которых в военном отношении ограничивается
вытягиванием носков солдат...»30
Арсений Андреевич ЗАКРЕВСКИЙ родился в 1783 году в семье
мелкопоместного дворянина Тверской губернии. В 1802 году после
окончания Гродненского кадетского корпуса начал службу в Архангело-
городском пехотном полку, командиром которого был Н. М.
Каменский, блестяще зарекомендовавший себя во время Итальянского
похода А. В. Суворова. Молодой офицер пользовался покровительством
Каменского и был его адъютантом, что означало быструю и удачную
карьеру. В кампаниях 1805—1807 годов Закревский обратил на себя
внимание храбростью, предприимчивостью, прекрасными
организаторскими способностями. Во время русско-шведской войны 1808—1809 го-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
77
А. А. Закревскии
дов он рядом с Каменским в боях и походах и, когда того назначают
командующим Молдавской армией (русскими войсками, действующими
против Турции на Дунае), неотступно следует за своим благодетелем.
После смерти Каменского Закревскии едет в столицу с бумагами
покойного, получает аудиенцию у царя, назначается адъютантом к
военному министру Барклаю-де-Толли с зачислением в Преображенский
полк. Во время Отечественной войны Закревскии неоднократно
демонстрировал свою храбрость, за умелые действия во время Бородинского
сражения был награжден орденом святого Владимира.
После войны Александр 1 доверил ему инспекторский департамент,
ведавший личным составом, после чего влияние Закревского в армии
и соответственно в государстве возросло настолько, что он мог
держать себя независимо по отношению к всесильному Аракчееву и даже
вступить в союз с заклятым врагом временщика — П. М. Волконским.
К 1820 году Закревскии был не только одним из высших начальников
по «должности», но и, что самое главное, по «доверенности» к нему со
стороны императора31.
Лишь немногие находили в себе силы бороться с этим
гибельным для армии течением. Генерал М. Ф. Орлов,
один из героев 1812 года, командовавший 16-й дивизией,
стремился привить своим подчиненным гуманные взгляды
на воспитание солдат. В приказе по 16-й дивизии от 18
октября 1820 года говорилось:
«...Едва начали управлять частьми, нам вверенными,
с отеческою попечительностью, как большая часть
побегов уже прекратилась. Еще шаг, и наша дивизия,
порицаемая сперва перед всеми прочими, послужит вскоре

78
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
для них примером верности и устройства. Я прошу
господ полковых командиров и всех частных начальников
вспомнить, что солдаты такие же люди, как и мы, что
они могут чувствовать и думать, иметь добродетели, им
свойственные, и что можно их подвигнуть ко всему
великому и славному без палок и побоев. Пускай виновные
будут преданы справедливому взысканию закона, но те,
кои воздерживаются от пороков, заслуживают все наше
уважение. Им честь и слава. Они достойные сыны
России, на них опирается вся надежда Отечества, и с ними
нет врага, которого не можно бы было истребить.
Говорите, господа начальники, часто с солдатами,
входите в их нужды, не пренебрегайте участью своих
товарищей, вспоминайте им о славных делах россиян,
доведите их до того, чтобы умели они почитать память
великих мужей Суворова, Румянцева, Кутузова и прочих
полководцев, возжигайте в сердцах их желание славы, и
вы сами увидите, как скоро ваше старание вознаградится
совершенным успехом. Чтоб каждый солдат надевал
с гордостью почтенный русский мундир, чтобы он с
уверением владел своим ружьем и чтоб на каждом
шагу его видна была гордая поступь русского солдата —
первого по мужеству и терпению из всех солдат
вселенной»32.
Пять месяцев спустя генерал Орлов обратил
внимание офицеров на необходимость постепенного втягивания
новобранцев в воинскую среду: «При получении рекрут в
полки, гг. полковые командиры, обратить внимание на
приказ г. корпусного от 25 генваря 1817-го года за № 16-м,
который в копии прилагается, надеясь, что они, входя
в смысл предписаний начальства, постараются
приохотить рекрут к солдатскому ремеслу хорошим
обхождением и точным исполнением правил, предписанных в
вышеупомянутом приказе. Ежели хорошее обращение с
самими солдатами есть одно из непременных моих
правил, то кольми паче нужно с людьми неопытными,
которые, оставляя семейства их и спокойную жизнь поселян,
переходят в новый и строгий круг солдатского действия.
Прошу неотступно гг. штаб- и обер-офицеров не спешить
ставить рекрут на ногу совершенно фронтовую и более
стараться на первых порах образовать их
нравственность, чем телодвижение и стойку. Мы будем иметь
целую зиму для доведения их по фронту до должного вида,
а теперь можно заняться единственно тем, чтоб они не

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
79
только старались, но и любили военное ремесло.
Рекрут, образованный терпением, сделается хорошим
солдатом, а тот, который выправлен одними побоями, легко
уожет прийти в отчаяние и старается уклониться
бегством от лишней строгости начальства...»33
Военная барщина
Нещадная муштра была не единственным признаком
наступления аракчеевской эпохи. Ненавистный народу
временщик оставил о себе недобрую память устройством
зоенных поселений, которые нанесли удар по репутации
Александра I, несмотря на то, что он был победителем
Наполеона, вождем несокрушимой армии...
Позади были позор Аустерлица и триумф Парижа.
Как писал А. С. Пушкин в повести «Метель»: «Полки
наши возвращались из-за границы. Народ бежал им
навстречу. Музыка играла завоеванные песни: «Vive
Henri Quatre», тирольские вальсы и арин из Жоконда.
Офицеры, ушедшие п поход почти отроками,
возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные
крестами. Солдаты весело разговаривали между собой,
вмешивая поминутно в речь немецки? и французские слова.
Зремя незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно
билось русское сердце при слове оте»сстпо! Как сладки
были слези свидания' С каким единодушием мы
соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А
;ля него какая была минута!»
Александр I неустанно трудился на конгрессах,
наводя порядок в европейском доме, перевернутом вверх
дном революциями и войнами. Авторитет России был
высок как никогда и опирался на огромную армию,
закаленную в боях и походах.
В министерстве финансов скрипели перья, шелестели
бумаги, чиновники колдовали над отчетами и
циркулярами. Подсчитывались материальные потери, военные
расходы и финансовые возможности страны... Армия
после войны почти не уменьшилась и требовала много
денег. Русским министрам финансов, вероятно, не раз
снились кошмарные сны, где они представляют царю на
рассмотрение государственную роспись расходов и
самодержец одним движением пера откалывает в пользу
армии почти половину от воображаемой горы русских до-

80
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ходов, сложенной на треть из выколоченных из крестьян
налогов, на треть — из пропитых ими же медяков...
Формировавшиеся на основе рекрутской повинности
полки не могли быть частично демобилизованы в мирное
время. Надо было искать путь, позволявший уменьшить
расходы при неизменной численности войска. Выходом
из положения в представлении Александра I и
А. А. Аракчеева стали военные поселения. Этим
социально-экономическим экспериментом они предполагали
убить сразу несколько зайцев. Заряд был подходящий:
кажущаяся всесильность закона, приказа, инструкции.
Дело было за малым — надо было построить зайцев,
ровно построить, чтобы каждый из них видел, кося глазом
направо, грудь четвертого. И машина завертелась...
Желание решить одним махом целый ряд проблем
придавал идее военных поселений удивительную
привлекательность. Дело в том, что структура военных
расходов в те времена была несколько иной, чем сейчас.
Боевая техника не устаревала по нескольку десятилетий,
стреляли немного и недорогими снарядами. Более 80
процентов отпускаемой суммы армия проедала, скармливала
лошадям, стаптывала, изнашивала, рвала, теряла,
гноила и пр. . Самообеспечение армии провиантом, фуражом
и прочим позволило бы министру финансов просыпаться
в хорошем настроении.
Кроме того, поселения давали возможность избавить
страну от тягот постойной повинности. Легко можно
представить себе «восторг» русского мещанина,
крестьянина, купца или дворянина (повинность была
всесословной), которому в течение нескольких недель или месяцев
приходилось содержать солдата, да иногда еще с
лошадью. Армия, обретя постоянные квартиры, избавляла
население от постоя, а казну от огромных расходов.
Мечтой военных была самовозобновляющаяся
армия: солдатки рожают ежегодно достаточное количество
здоровых мальчиков, которые, подрастая, заменяют в
строю старших братьев и отцов. В итоге формируется
отдельное воинское сословие, не связанное с трудовым
народом, и потому этот народ в случае нужды
безжалостно расстреливающее. В казармах и на постое у
солдат не было возможности иметь нормальную семью,
растить детей. В военных же поселениях — пожалуйста!
Вдовы и сироты, а также инвалиды, простреленные
французскими пулями, порубленные турецкими саблями,

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
81
Военные поселения
исполосованные русскими шомполами, находили бы себе
в военных поселениях приют и пропитание и не
позорили бы великую страну просьбой о милостыне.
По мнению чиновников, разрабатывавших положение
о военных поселениях, жизнь в них должна была
строиться по следующей схеме: «...воинские чины
поселяемых эскадронов... наделяясь от казны землею, домами,
земледельческими орудиями, домашним скотом и
упряжью, довольствуясь жалованьем и обмундированием,
получая в первые годы поселения провиант на себя, на
жен и на детей своих и имея сверх того особенное к
содержанию детей пособие, избавляются навсегда от
похода и от необходимости переносить разные неизбежные
с тем неудобства и недостатки нередко в предметах
первейшей потребности; но будут жить в своих домах
неразлучно с своими семействами, иметь всегда свежую и
здоровую пищу и другие удовольствия жизни и обращая
в свою собственность все то, что от самих их зависит
приобресть рачительным возделыванием земли и
разведением скота, умножать тем год от году состояние свое

82
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
и упрочивать оное своим детям... Чины действующих
эскадронов в мирное время также станут жить в домах
сотоварищей своих, чинов поселенных эскадронов, и
разделяя с ними упражнения их, пользоваться тою пищей,
которую они сами употребляют; а выступая в поход, не
будут уже заботиться об участи жен и детей своих и о
целости своего имущества, потому что все сие в
поселенных эскадронах будет и без них призрено, успокоено и
сбережено их товарищами, так точно, как бы ими
самими»35. Как видим, утопистами могут быть не только
социалисты.
Все это великолепие основывалось в значительной
степени на труде солдата, который в свободное от учений
время производил различные материальные ценности.
Солдата не надо было приучать к труду. Полк был
автономной хозяйственной единицей и как современный
комбинат требовал только сырье и деньги. Солдаты шили
мундиры, тачали сапоги, строили казармы и манежи,
ковали и лечили лошадей, изготовляли и ремонтировали
сбрую и амуницию. В редком полку не было
представителей 20—30 профессий, вплоть до граверов и ювелиров.
Но такая «мелочь», как полная хозяйственная
самостоятельность солдатской артели, самоорганизация и доверие
солдат — членов артели друг к другу, полное отсутствие
принуждения не могли быть замечены Аракчеевым и его
сторонниками: ведь строилось колоссальное здание новой
социальной организации, где все будет ровно, с прямыми
углами, и обсажено березками.
Были люди, видевшие всю несостоятельность этой
затеи. Не верил в нее и военный министр Барклай-де-
Толли, но, будучи по характеру «более похожим на
министерскую вдову, чем на министра» (замечание одного
проницательного современника), он протестовал весьма
робко. Главное — в затею поверил (есть версия, что сам
и придумал) император Александр I, а все
государственные умы поторопились принять образ мысли правителя,
как вода принимает форму сосуда. Бывший либерал и
реформатор в отставке М. М. Сперанский в специальной
записке воздал хвалу военным поселениям и по дешевке
продал под них свое новгородское имение.
Целые волости в четырех губерниях — Новгородской,
Могилевской, Херсонской и Харьковской — вошли в так
называемые округа военных поселений. Проживающие
там казенные крестьяне переходили в состав военнопо-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
83
оеленцев. Помещиков, живших в тех местах, всеми
способами побуждали к обмену или продаже имений.
Поместье одного упрямого барина опахали со всех сторон и
засеяли хлебом, отрезав от большака и реки. Все его
попытки установить контакт с внешним миром
подкупленные или запуганные судьи объявляли злостной
потравой казенных посевов. Владельцев лавок и мастерских
выселяли без церемоний, выплачивая символическую
компенсацию.
Энергия временщика сметала все преграды на пути
устройства военных поселений. Резали, стригли, кроили
живую плотъ народного быта, кромсали веками
сложившиеся представления о труде, жилье, одежде, воспитании
детей. Примеривали, заново пороли, резали, метали на
живую нитку, пришивали намертво к коже.
В Новгородской губернии в прицел ловили еще
одного зайца — старообрядчество. В волости, куда начали
селить солдат, большинство были раскольники. И в эту
весьма своеобразную среду вломилась беспардонная ар-
мейщина с гамом, пьяным шумом, табачным дымом,
богохульством и бесчинствами.
Военнопоселенцы и их новые сожители — солдаты
переселялись из неуставных изб и мазанок в так
называемые «связи», построенные по высочайше
утвержденным рисункам и чертежам. Новые типовые дома
вытягивались безукоризненно прямыми линиями, и все было
обсажено березками. Солдат превращался в крестьянина,
крестьянин в солдата. Первые в свободное от службы
время должны были работать, вторые в свободное от
работы время — вертеться с ружьем на плацу. До
гармонии оставалось каких-то два строевых шага.
Крестьяне почти сразу смекнули, что новая система
доведет их до сумы и до тюрьмы. Уже в самом начале
устройства поселений взбунтовалась Русско-Высоцкая
волость. Во время проезда через Новгородскую губернию
великого князя Николая Павловича вышедшие из леса
крестьяне загородили дорогу и слезно просили избавить
их от проклятого новшества. Это произвело большое
впечатление на самого Николая Павловича, но его
державный брат заявил, что он предпочитает замостить трупами
дорогу от Петербурга до Чудова, но не отказываться от
любимой затеи.
Коллективные работы, выполняемые из-под палки, по
приказам офицеров, имевших, как правило, самые смут-

84
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ные представления об агро- и зоотехнике, были
чрезвычайно неэффективны. Правда, результаты
инспекторских смотров свидетельствуют о довольстве поселян, но
неофициальные источники упрямо твердят, что во время
инспекций на столах у поселян был один и тот же
жареный поросенок, у которого для маскировки то убирали,
то приставляли заранее отрезанные ножки...
По воспоминаниям инженер-полковника Панаева,
особенно изматывала поселенцев бесконечная
бессмысленная работа, работа «ради начальства»: «Жестокости
и строгости было много, но дисциплины не было, и войска
были деморализованы начальством, и начальники со
своей стороны, получая приказания свыше, кои могли
возбудить ропот между нижними чинами, исполняли
приказание не прямо, но старались внушить солдатам:
ежели б де им приказано не было, то они не стали так
мучить людей.
Высшее начальство всегда старалось выставить себя
защитниками солдат, приказывая секретно не баловать
их, задавать уроки большие, высылать на работу и по
праздникам, всегда обращалось к солдатам и
говорило им: «Ребята! Вас велено выслать на работу даже и
сегодня. Когда приедет начальник и будет спрашивать
меня: отчего люди работают в праздники,— я скажу, что
это те люди, которые в течение недели не выработали
своих уроков; смотрите же, поддержите меня, я делаю не
по своей воле. Ежели он будет вам говорить: для чего
вы ленитесь, то кричите: впредь лучше будем стараться;
а как он проедет, я отпущу вас с работы». Хитрость,
употребленная против хитрости, не заставляя солдат
любить начальников, лишала уважения к ближним
командирам, показывая их слабость».
Создание военных поселений шло быстрыми темпами,
несмотря на наличие представлений об опасности этого
учреждения.
В фонде военно-ученого архива Главного штаба
хранится записка неустановленного лица, где в целом
правильно очерчен круг проблем, которые встанут
перед правительством: «В политическом отношении
военные поселения есть предприятие, по мнению моему,
опасное. Ибо можно ли при нынешнем брожении умов и при
явных вероломных покушениях на ниспровержение
престолов равнодушно видеть целые селения вооруженные,
состоянием своим недовольные и под командой офицеров

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
85
угнетенных; видеть сие у ворот, так сказать, столицы и
спать спокойно.
Поселения устраиваются на вечные времена, а потому
кто может с достоверностью опровергнуть, чтоб не
нашлись когда-либо из числа самих начальников такие,
которые, будучи подстрекаемы ложным честолюбием и
подобными страстями, не решились бы испытать то, что
доселе почиталось невозможным?..
Коренные жители... разорены. Действующих
батальонов солдаты несчастнее прежнего. Рабочие батальоны
измучены. Строение солдатское худо построено и не
соответствует цели своего назначения. Расходы на
содержание полков значительно увеличены. Надежда на
избавление губернии от рекрутской повинности сделалась
пустой мечтою. Осталось одно неоспоримое —
предстоящая опасность»36.
Получающие неплохое жалованье и тонизируемые
вниманием всесильного Аракчеева чиновники трудились
не покладая рук: поселяне, «не понимающие своей же
пользы», получали почти ежедневно указания, как им
поступать в различных типовых и нетиповых
обстоятельствах. На двор и к скотине нельзя было выйти ни без
света, ни со свечой, ни с лучиной, а только с уставным
фонарем. Беднейшим крестьянам выдавалось имущество,
положенное им по специально установленной табели:
косы, бороны, молотки и пр. Все это выдавалось за их же
счет, но в том виде, каким всегда отличается в России
казенное от своего. Военных поселян опутали сложной и
непонятной им системой взаимной ответственности. В
административном зуде был создан целый комплекс
искусственных семейно-имущественных отношений,
разобраться в котором мог только правовед в тиши отдельного
кабинета. Военные поселяне делились на две категории —
хозяев и постояльцев. Первые были — вчерашние
крестьяне, вторые — вчерашние солдаты. И те и другие
занимались своими обычными делами, но гораздо чаще,
чем раньше, выходили на казенную неоплачиваемую
работу. Хозяин кормил постояльца, а тот помогал ему в
поле37.
По мере того как полки укомплектовывались рекрутами
из округов военных поселений, по мысли Аракчеева и его
сторонников, должно было произойти слияние
вышеуказанных категорий в одно военное сословие.
По мнению Аракчеева, все зависело от воли и желания

86
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
начальников. С 1821 года была введена новая система
экономического стимулирования: те командиры полков,
бригад и дивизий, которые добивались частичного или
полного перевода своих частей на самообеспечение,
получали соответственно полуторные или двойные оклады.
Все командиры, естественно, досрочно добились и свое
получили. Голодный вой поселенцев в столице не был
слышен .
Тощие новгородские земли не давали хороших
урожаев. Инспектировавший поселения Александр I, по
российским традициям во всем разбиравшийся, указал, что
все дело в навозе, и для его расширенного
производства повелел каждому поселянину иметь не менее шести
коров. По салонам и канцеляриям прокатился вал
разговоров и бумаг о пользе органики для подзолов, а
гражданские власти соседних губерний организовали в
кратчайшие сроки поставку 2843 буренок, прибавив забот и
без того замученным поселянам.
Чтобы приблизить поселенцев к гчропейскому уровню
хозяйствования, из Петербургской губернии выписали
два семейства немецких колонистов. Отдалили каждому
по 50 десятин уже расчищенной пашни, построили за
казенный счет усадьбы и дали на обзаведение по 10
тысяч рублей. Отработав 12 часов на никому не нужной
осушке болота, получив гривенник вместо заработанного
рубля, поселянин топал мимо усадьбы розовощекого
Михеля и выслушивал сентенцию своего ротного
командира: «Не был бы ты, братец, скотом — жил бы так же!»
Доходы от военных поселений — главный козырь
Аракчеева — росли как на дрожжах, несмотря на
огромные затраты и головотяпство. Тому способствовала
система оплаты: крестьянин-поселенец получал около 10
процентов заработанного, а солдат-поселенец вообще
ничего не получал, кроме «улучшенной пищи». Многие
работы — строительные, мелиоративные, дорожные —
выполнялись «на общественных началах», даже без
разговоров о возможной оплате. За день тяжелой работы
поселенец обогащался мозолью и галочкой-палочкой в
табеле.
Ко всем этим экономическим неурядицам добавилось
жесточайшее обращение с поселянами и с членами их
семей. Александр I был вынужден обратить внимание на
зверства офицеров и унтеров, забивавших поселян до
смерти и истязавших даже беременных женщин. Ежед-

СЛУЖБА ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ
87
невный мелочный контроль в быту и на работе,
изнурительный бесплатный и зачастую бессмысленный труд,
постоянная мысль о детях, которым уготована та же
участь,— все это доводило крестьян до отчаяния, и
достаточно было легкого толчка, чтобы тупая покорность
вдруг взорвалась диким гневом стихийного восстания. В
1819 году вспыхивает бунт в Чугуевском округе.
Аракчеев докладывает царю, что «причиной возмущения была
слабость начальства и негодование разных чиновников,
из города Чугуева выселяемых...» До столицы и,
естественно, до гвардейских полков докатываются смутные и
страшные слухи о тысячах поселенцев, запоротых до
смерти, о предстоящем всеобщем переходе на
«аракчеевскую барщину», как окрестили в народе этот
чудовищный социально-экономический эксперимент39.
Угроза новых выступлений, экономическая
бесперспективность затеи стали видны уже невооруженным
глазом, но до самой смерти Александра I никто не
решался высказать это вслух. Лишь Николай I приступил
к ликвидации поселений. Все вернулось на свои места.
Не вернулись только тысячи жертв, не вернулись
миллионы пущенных на ветер народных и государственных
рублей.
Может быть, как раз в те времена и была сложена
солдатская сказка, п которой отразилось все несладкое
бытие защитников Отечества. В этой сказке солдат
согласился продать спою душу черту. За это нечистый
должен был отслужить вместо солдата 25 лет, но уже
вскоре, испытав на себе розги, палки и прочие «награды»,
черт прибежал к солдату и потребовал расторгнуть
договор. Не менее красноречиво свидетельствуют о
положении солдата слова песни, сочиненной неоднократно
высеченными нижними чинами:
Ах, прекрасная весна.
Ты приятна и красна,
Если вольным кто родится.
А солдату ты, весна,
Очень, очень несносна!
Тут начнется в ней ученье,
И тиранство, и мученье.
О! Солдатская спина,
Ты к несчастью рождена.
Лучше в свете не родиться,
Чем в солдатах находиться.
Этой жизни хуже нет —
Изойди весь белый свет.

88 В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
В караул пойдешь, так горе,
С караула, так и вдвое.
В карауле — на мученье,
А как сменишься — ученье.
В карауле жмут подтяжки,
На ученье жди растяжки,
Стой прямее, не тянись,
За тычками не гонись,
Оплеухи и пинки
Принимай, как блинки.
Я Отечеству зашита,
А спина всегда избита.
Я Отечеству ограда,
В тычках-пинках вся награда.
Кто солдата больше бьет,
И чины тот достает.
Тем старателен, хорош,
Хоть на черта он похож.
А коль бить он не умеет,
Тот ничто не разумеет.
Отчаявшиеся солдаты бежали, а те, которые не
надеялись укрыться на земле от всевидящего ока полиции,
добровольно расставались с постылой жизнью.
Подобный факт приведен в «Записке о происшествиях в
Гвардейском корпусе», еженедельно представляемой его
начальнику: «2-го карабинерного полка унтер-офицер Иван
Стрижов 1-го числа сего июня (1820 г.— В. Л.)
самовольно отлучился и снес с собою казенное ружье, а 3-го
числа сего месяца найден в пустой рыбацкой бане на
берегу реки Вуоксы близ Ладожского озера мертвым; по
освидетельствованию же оказалось, что означенный
Стрижов застрелил себя своим ружьем в грудь близ
сердца пулей; при нем сие ружье и найдено, по
сделанному же полковым командиром исследованию, никаких
причин к сему его намерению не открылось, ибо
поведения был хорошего и по должности исправен...» На
следующий день в казарме лейб-гвардии драгунского полка
застрелился стоявший на часах рядовой Семен Неустро-
Но далеко не все доведенные до отчаяния видели
выход только в побеге или в самоубийстве.

Нопфяшюе
основ

Жестокость в жестокое время
НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ по масштабам проявления
недовольства действиями начальников имели место в
русской армии и до «семеновской истории». В 1812 году,
например, офицеры этого полка выразили протест против
придирок своего командира полковника Криднера,
позволявшего себе отпускать оскорбительные замечания в
адрес подчиненных: одному из них он заявил, что тот идет
перед строем своей роты, как кукла1.
Незадолго до событий в семеновских казармах в
сентябре 1820 года произошла «Измайловская история».
Причиной возмущения офицеров этой части был приказ
великого князя Николая Павловича, недовольного
разводом полка, заняться дополнительной муштрой после
окончания учений. При этом сам полковой командир
должен был гонять подчиненных по плацу. Потребовать от
лица императорской фамилии извинений или
сатисфакции измайловцы, естественно, не могли и потому нашли
другую форму протеста: офицеры подали прошения об
отставке. В течение нескольких часов на руках у
начальства оказалось 52 таких рапорта. Гвардейский полк
остался без единого командира. Дело постарались
уладить: офицеров уговорили взять прошения обратно, а
великого князя Николая Павловича — умерить свой пыл и
не путать требовательность и издевательство2.
Нечто подобное случилось и в лейб-гвардии конно-
егерском полку, расквартированном в Новгороде. И здесь
грубые замечания командира полка вызвали
соответствующую реакцию: все офицеры подали рапорты об
отставке. И вновь начальству пришлось пойти на
компромисс, чтобы погасить очаг конфликта3.
Уже в октябре 1820 года произошла стычка между
начальником Гвардейского штаба А. X. Бенкендорфом и
командиром Преображенского полка Пирхом. Будущий
шеф жандармов распорядился представить ему сведения

92
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Николай I А. X. Бенкендорф
о разговорах, которые ведут офицеры о революции в
Неаполе. Вероятно, имея различные с Бенкендорфом
представления о чести и долге, Пирх заявил, что он уже
охарактеризовал моральные и служебные качества
подчиненных в аттестационных документах и не считает себя
обязанным составлять какие-то дополнительные бумаги.
Далее он не без язвительности заметил, что в списках
его части неаполитанцев не числится, и даже выразил
сомнение в правомочности подобных распоряжений со
стороны начальника штаба. Бенкендорф выставил за
дверь строптивого полковника, добавив тем самым Пирху
популярности среди гвардейской молодежи, узнавшей о
предмете разговора4.
БЕНКЕНДОРФ... Эта фамилия, напоминающая своим звучанием
троекратный уверенный стук в дверь, вызывает к жизни образ
безжалостного жандарма, одного из творцов николаевской свинцовой
системы, недруга поэтов и т. п. Короче говоря, только черный цвет...
Тем более неожиданна встреча с портретом этого человека в Военной
галерее Зимнего дворца, где будущий сатрап находится в окружений-
лиц, чтимых в нашей стране за подвиги в Отечественной войне 1812
года.
Александр Христофорович Бенкендорф родился в 1783 году в
семье остзейского (прибалтийского) барона. В 1798 году зачислен в
Семеновский полк и сразу же произведен во флигель-адъютанты к
Павлу I. в 1803 году он сражается на Кавказе, в 1804 году на острове

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
93
Корфу формирует легион из местного населения для борьбы с
французами, в 1806—1807 и 1809—1812 годах воюет в Пруссии и
Молдавии. 27 июля 1812 года за атаку под Велижем получает чин генерал-
майора. Настоящая слава находит Бенкендорфа во второй половине
1812 года, когда он совершает подвиг: с отрядом в 80 казаков по
французским тылам пробирается от Тарутина к Полоцку, через всю
Белоруссию, захваченную врагом, в ставку генерала Витгенштейна,
установив тем самым связь главной армии и корпуса, прикрывавшего
петербургское направление.
Далее молодой, удачливый и честолюбивый генерал получает в
свое распоряжение летучий отряд, и в 1813—1814 годах его имя
постоянно мелькает в сводках из района боевых действий в связи с победами,
дерзкими рейдами, захваченными пленными, знаменами, пушками и
т.д.5
В 1820 году столичное общество, радушно принимая героя,
находящегося в то время в должности начальника Гвардейского штаба,
еще не думало о том, что этот человек скоро станет вызывать страх у
всей свободомыслящей России.
События 1820 года показали, что офицеры не
являются бессловесными пешками, что их солидарность и
чувство собственного достоинства не позволяют начальству
обходиться с ними как заблагорассудится. Конфликты не
проходили бесследно и для солдатской массы: нижние
чины узнавали о стычках и чему-то учились. В апреле
1820 года одна из рот лейб-гвардии Павловского полка
потребовала от своего командира капитана Либерта
вернуть деньги, незаконно им присвоенные. Либерт решил
было удовлетворить требование солдат испытанным
способом: дать несколько сот розог самым «говорливым».
Однако солдаты не выдали своих вожаков и сумели
передать начальству жалобу. Так как факт
злоупотребления был налицо и солдаты в своих действиях не
преступили закон, то победа оказалась на их стороне: командир
полка получил выговор за упущения, а Либерта
перевели в армию. Исход дела был неожиданным даже для
консерваторов. Декабрист Николай Тургенев, сообщая
об этом событии своему брату, заявил, что «обыкновенно
солдат в сих случаях бьют»6.
Как уже говорилось, в русле политики «подтягивания
дисциплины» в гвардейских частях после Отечественной
войны проводилась смена командиров полков. Люди,
пользовавшиеся любовью и уважением солдат и офице-

94
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ров, полковники и генералы, не лишенные элементарного
человеколюбия, постепенно устранялись с ключевых
постов в управлении гвардейского корпуса. На их место
приходили аракчеевцы, не щадившие ни себя, ни солдат, ни
офицеров в достижении умопомрачительной
синхронности и четкости движений рядов и колонн. Идеалом
становился военный балетмейстер, умевший ставить плац-
парадные спектакли.
Таким человеком был и Федор Ефимович Шварц,
назначенный 9 апреля 1820 года командиром Семеновского
полка. Он сменил популярного генерала Потемкина,
который «излишним мягкосердием распустил полк».
ШВАРЦ был потомственным русским дворянином, уроженцем
Смоленской губернии, где за полтора века до описываемых событий
поселился принятый на русскую службу его предок, выходец из
Дании. Он имел немецкую фамилию, но был крещен по православному
обряду, поэтому намеки некоторых современников на то, что во всем
повинен немецкий педантизм Шварца, его неспособность общаться с
русскими солдатами, не имеют под собой решительно никакой основы.
Иногда мемуаристы пытались объяснить причины конфликта в
Семеновском полку якобы еврейским происхождением Шварца, но в
российских вооруженных силах очень щепетильно относились к возможности
проникновения в ряды офицерства лиц еврейской национальности и
подобное было совершенно невозможно.
Свою карьеру Шварц начал в 1797 году прапорщиком Псковского
гарнизонного батальона, который представлял собой часть «третьего
сорта». Затем Шварца перевели в армию, и он служил сначала в Кекс-
гольмском пехотном полку, а потом — в Перновском, в составе
которого участвовал в кампаниях 1805 и 1806—1807 годов, был ранен,
получил несколько орденов и за личную храбрость был награжден
золотым оружием. Дела его пошли в гору после перевода в 1809 году в
гренадерский графа Аракчеева полк. Будучи человеком безжалостным
и пунктуальным, Шварц вскоре сумел расположить к себе полкового
шефа, всесильного тогда Аракчеева. В 1815 году, после участия в
Отечественной войне и заграничных походах, Шварц стал командовать
армейским полком — Екатеринославским гренадерским — и лишь после
22 лет службы попал в гвардию, правда, сразу на высокий пост. В 1820
году под давлением Аракчеева и великого князя Михаила Павловича
Александр I согласился назначить Шварца командиром семеновцев.
Надо сказать, что Александр был прекрасно осведомлен о жестоком
характере этого человека и даже однажды высказал сомнение в
целесообразности его методов обучения. Царь не мог не знать того, что

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
95
зеала вся гвардия: в местах расквартирования Екатеринославского
sv!Ka оставались могилы солдат, засеченных до смерти, которые назы-
ы_":ись «шварцевые»7.
Семеновский полк давно вызывал неприязнь со
стороны Аракчеева и гвардейского начальства. Дело в том,
что любая критика по поводу внешнего вида, обучения и
лнсциплины семеновцев рикошетировала прямо в
императора, который был шефом полка. Поэтому командиры
сригад, дивизий и всего корпуса, делая замечания,
всегда чувствовали щекотливость ситуации. Реальным
проявлением этого было более или менее тщательно скрывае-
woe раздражение. Вдобавок ко всему офицеры-семеновцы
незадолго до событий дважды удостаивались гнева
Аракчеева. В первом случае командный состав 1-го
батальона в 1818 году объявил о прекращении телесных
наказаний солдат и о «всемерном» увеличении артельных
cvmm. Это был прямой вызов любимцам Аракчеева.
Второй случай произошел в начале 1820 года. Подхалимы
*.i Гвардейского штаба организовали сбор денег в пользу
зоенных поселений. Семеновские офицеры не дали ни
копейки на это «злодейское», по их мнению, дело.
Разгневанный Аракчеев был вынужден все же отложить
репрессии до поры, так как не желал срывать покров
«добровольности» с этих поборов.
Великий князь Михаил Павлович так же, как и
Аракчеев, имел «особое мнение» о порядках, царивших в
полку при Потемкине. Как писал впоследствии М. И.
Муравьев-Апостол, «доброе сердце великого князя, о
котором так много ныне пишут, было возмущено, узнав, что
мы своих солдат не бьем. Он всячески старался уловить
Семеновский полк в какой-нибудь неисправности своими
ночными наездами по караулам в Галерный порт и
неожиданными приездами по дежурствам. Все это ни к чему
не послужило. Везде и всегда он находил полный
порядок и строгое исполнение службы. Это еще больше
бесило и восстановляло против ненавистного ему полка».
Михаил Павлович всячески демонстрировал
впоследствии свое расположение к Шварцу; подарил ему карету,
лошадей, часто приглашал к себе.
Нового командира в полку встретили с большим
недоброжелательством. Для аристократов это был
безродный, из захудалой фамилии, нетитулованный дворянчик;

96
В. Лага». СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Великий князь Михаил Павлович
для гвардейцев — выскочка-армеут, без году неделя
бывший в составе гвардии и уже бравший на себя смелость
командовать полком, шефом которого был сам
император; для людей с «новым» образом мыслей — любимец
ненавистного Аракчеева, человек, уже известный своими
зверствами; для солдат — «всего-навсего» полковник, а
они уже привыкли к тому, что не только полком, но и
отдельными батальонами командовали иногда генералы.
Кроме того, сильно роняло авторитет нового командира
то обстоятельство, что он не имел самого почитаемого
в русской армии ордена Георгия Победоносца.
Судя по всему, сам Шварц как человек был очень
несимпатичен. «...Без образования, едва знал русскую
грамоту, не имел дара слова»— так характеризовал его
В. И. Рачинский, служивший в то время в Семеновском
полку. Действительно, письма Шварца, опубликованные
в «Русском архиве», свидетельствуют о невысоком
интеллектуальном уровне их автора, а также об
элементарной неграмотности. Декабрист Н. И. Лорер, знавший
Шварца по рассказам знакомых, служивших в
Семеновском полку, писал, что тот «отличался большой
строгостью, формалистикой, ни о чем больше не умел
говорить, как о ремешках, пригонке амуниции, выправке и
проч.». Л. Энгельгардт, занимавший в данной истории

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
97
вентральную позицию, в своих воспоминаниях называет
полкового командира человеком, «не имевшим никакого
воспитания, но отличавшимся чрезвычайной строгостью
по фронтовой службе». Даже генерал А. А. Закревский,
один из тех, кто расправлялся с семеновцами,
признавал, что Шварц «не получил хорошего воспитания» и
«не имеет больших познаний».
Справедливости ради надо сказать, что Шварц был
бессребреником, не наживался, как многие другие
полковники, на провианте, сукне и фураже. Но зато в
жестокости превосходил всех прочих. Как писал официальный
историк восстания Семеновского полка П. П. Карцев:
«Полковник Шварц... слыл за человека крайне
строптивого. Имея характер постоянно тревожный и недовольно
настойчивый, он не обладал необходимым начальнику
тактом, и оттого, когда занял место Потемкина, разница
между новым и старым полковыми командирами была
разительна»8.
Положение усугублялось тем, что все понимали:
«Шварцу придается роль новой, причем железной, метлы,
за рукоятку которой будут держаться ненавистные в
гвардии Аракчеев и великие князья Николай и Михаил
Павловичи. Аракчеев предписывал Шварцу «выбить дурь
из этих молодчиков», как он называл тех, кто прошел под
знаменами полка по дорогам наполеоновских войн. При
новом назначении Шварц был предупрежден, что «полк
заражен духом неповиновения и буйства, к укрощению
которого необходимы крайние строгости»9. Неудивительно
поэтому, что известие о новом командире было
воспринято не просто с неудовольствием, а с настоящим
негодованием. Оно «рассматривалось как наказание, которому
император в своем гневе подверг весь полк». Нижние
чины разделяли неудовольствие своих ротных и взводных
командиров. Дело дошло до того, что офицеры дали
демонстративно помпезный прощальный обед генералу
Потемкину, во время которого «бранили Шварца, и после
обеда некоторые из них, разгоряченные шампанским,
подошли к квартире Шварца и громко его ругали»10.
Вступив в командование полком, Шварц с первых же
дней принялся наводить свои порядки. Одиночные,
ротные, батальонные учения, специальные учения для
разводов и парадов с утра и до позднего вечера стали
занятием солдат и офицеров. Даже ночью солдаты не знали
отдыха, так как необходимо было привести .в порядок
4 Зак. №б!0

98
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
мундир, обувь и амуницию, которые в таких условиях
быстро теряли вид и требовали постоянного ухода и
обновления. В записях одного из офицеров Семеновского
полка ярко изображена картина тех трудностей, которые
приходилось испытывать солдатам во времена
царствования Шварца: «Сжатый и стянутый тесным мундиром,
узкими панталонами и крагами из твердой, как дерево,
кожи, по бокам которых был целый ряд пуговиц,
застегивавшихся не иначе, как с помощью железного крючка,
с высоким кивером, державшимся на голове только
посредством чешуйчатых ремней, туго затянутых под
подбородком,— бедный солдат был стеснен в движениях и
часто задыхался от крепко натянутых на груди ранцевых
ремней, туго перехватывавших скатанную и перекинутую
через плечо шинель. Легко себе представить... как были
мучительны продолжительные учения, во время которых
Шварц не любил давать отдыха и часто заставлял три
часа сряду маршировать тихим шагом весь батальон или
какой-нибудь взвод, не угодивший ему»".
Шварц при поддержке великих князей Николая и
Михаила Павловичей, всячески поощрявших свирепого
полковника, усиливал муштру под тем предлогом, что
полк якобы далек от строевого совершенства. Например,
Михаил Павлович в приказе от 7 сентября 1820 году так
оценил действия 1-го батальона: «К крайнему моему
удивлению и неудовольствию я нашел сего числа развод
первого батальона л.-гв. Семеновского полка нехорош,
что я давно подобного не видал: 1) во всем батальоне
приметна была большая вялость, шевеление под ружьем,
и люди казались все заспанными; 2) при прохождении
церемониальным маршем необычайная качка в теле и
неравенство в плечах; 3) вообще развод был дурно и
неопрятно одет, а особливо вторая фузилерная рота, в
которой даже амуниция вовсе не вычищена и панталоны не
вымыты и не подтянуты».
Чашу терпения солдат переполнили заведенные
, Шварцем так называемые «десяточные» смотры. Не
довольствуясь многочисленными учениями, которых в
Семеновском полку и без того было больше, чем в других,
полковник приказал ежедневно приводить к нему на
квартиру десяток солдат в полной парадной форме.
Эти десяточные смотры, не предусмотренные никакими
правилами службы, не давали их участникам никаких
льгот при выполнении обычных обязанностей солдат: их не

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
99
Портрет рядового лейб-гвардии
Семеновского полка И. Екименко
освобождали от очереди в караулы, хозяйственных работ
и проч. «Когда люди готовились на смотр к полковому
командиру, они не увольнялись от исправления другой
службы... и так, быв заняты днем, иногда и часть ночи
проводили за чисткой амуниции, ибо, чтобы иметь оную хорошо
выбеленной, нужно было перебеливать иногда до трех раз,
в особенности же новую»12. Фактически подготовкой
очередного десятка занималась вся рота, зачастую отрывая
время от сна.
То же говорили и солдаты на следствии: «Одеванием
сих людей и чисткой на них амуниции занята была
немалая часть роты, а если что-нибудь на ком из сих людей
полковому командиру не нравилось, то он приказывал те же
десятки и в тот же день чистить и одевать в другой раз,
приводя их снова, отчего они нередко все остальное время
дня и ночи проводили за чисткой и пригонкой амуниции».
И это было не в одной какой-нибудь незадачливой роте.
Рядовой 1-й фузилерной роты Никифор Кузнецов
показал на следствии: «Беспрестанная чистка амуниции на
смотр по десяткам не давала покоя; когда десять человек
капральства приготовляются, а другие 30 человек на них
чистят и белят амуницию и перебеливают по три раза и
пригоняют все по парадному, а учение производилось
также, то и дня недоставало на эту чистку и ночи захва-

100
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Мундир лейб-гвардии Семеновского
полка
тывали немало...» Солдаты 2-й и 3-й фузилерных рот
говорили на следствии то же самое: «Никогда у нас
солдату ни в будни, ни в праздники покоя не было,
всегда на какой-нибудь смотр готовились!.. Сверх того
десятки ежедневно в полной амуниции либо в портупеях,
а учение само по себе. Сутки отстоишь в карауле, ночь
не спишь, и, придя домой, желал бы хоть несколько часов
отдохнуть, а вместо того надо чистить и пригонять на смотр
амуницию — еще сутки промаешься13.
Эти десяточные смотры были для солдат особенно тяже
лы. Невозможно было скрыть малейший огрех в повороте,
лопнувший стежок на мундире, почти невидимую глазом
трещинку на ремне. Солдаты постоянно испытывали страх
перед жестоким наказанием, боясь пустить насмарку все
труды товарищей, готовивших их бессонной ночью к смотру
Изощренность Шварца в муштре, казалось, не зналг
пределов: он затягивал солдатам ноги в лубки, чтобь
приучить к «настоящей неподвижности», приказывал сни
мать сапоги и маршировать босиком, чтобы лучше был(
видно положение стопы, или, как тогда называли, «игр?
носков»14.
Ткань и кожа, из которых было изготовлено обмун

■ОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
101
днрование, не выдерживали: деформировались, лопались,
кпрерывная чистка вытирала ворс из материи,
нестойкие красители линяли от многочисленных стирок и
выцветали. Мундиры шились не модными портными, а
самими же солдатами, поэтому часто требовали тщательной
■одгонки по фигуре. Вдобавок ко всему необходимо
было скрывать отдельные недостатки фигуры: подклады-
•ать, зауживать и пр. По свидетельству тех же солдат,
смундиры и панталоны сроков 17-го и 18-го годов,
быв частью пригнаны, а не шиты на людей, не сидели
■а них так хорошо, как требовал того полковник Шварц,
отчего их в ротах переделывали, панталоны перешивали,
выпускали запасы, в мундирах переправляли воротники,
фалды и талию». Все эти многочисленные и
дорогостоящие переделки производились за счет солдат, терпевших
большой убыток и потому, что они. вынуждены были
тратить личные средства на покупку кожи, ткани, ниток и
прочего, и потому, что непрерывные учения не оставляли
времени для заработков. Запасы личных и артельных
денег иссякали, а пополнять их не было возможности15.
Обойтись же без замечаний со стороны строгого
командира было практически невозможно, так как он заранее
ставил невыполнимые условия. Например, предписывал,
чтобы при похлопывании по панталонам ладонью «не
подымалась ни малейшая меловая пыль», хотя сам знал, что
именно мелом солдаты белят свои панталоны, что эти
панталоны от постоянной стирки и чистки уже не имеют
ворса и потому не держат мела. При выколачивании мела
проступала ткань, имевшая желтоватый оттенок, а пятна
придавали обмундированию неопрятный вид. Получался
замкнутый круг: белить панталоны нужно было
обязательно, но пользоваться мелом — нельзя. Выход из этого
круга был один: купить новые панталоны, которые уже
через 2—3 месяца не годились для смотра перед
требовательным командиром.
Другим испытанием для солдат стала специальная
подготовка кутасов — плетеных ремешков с кистями,
которые висели по бокам кивера для украшения. Сложность
состояла в том, что Шварц требовал не просто беления
кутасов, как это делалось при прежних командирах, а
тщательного беления с предварительным расплетением. При
белении ремешки деформировались, и требовалась
большая осторожность для того, чтобы их аккуратно, не
обдирая побелки, заплести и вытянуть с помощью специального

102
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
металлического крючка. В случае же неосторожности или
ошибки в составе белящего раствора приходилось всю
процедуру начинать сначала. От подобной нещадной
эксплуатации ремешки часто лопались, и солдатам приходилось
опять же за свой счет, при острой нехватке времени искать
и покупать подходящую кожу, кроить ремешки, вплетать
их в отбеленные кутасы.
Со времени вступления в командование бригадами
гвардейского корпуса великих князей Николая и
Михаила Павловичей в полках началась работа по унификации
не только всех мелочей формы, но и внешности солдат.
В Преображенский и кавалергардский полки стали
подбирать рослых светло-русых. За это и за свои
традиционные белые мундиры преображенцы получили
прозвище «мельники». В лейб-гвардии конный и Семеновский
полки набирали брюнетов. В Павловский — в память об
августейшем начальнике — курносых блондинов, в лейб-
гвардии кирасирский Ее Величества — рыжих, которые
имели вдобавок оранжевые мундиры, медные кирасы,
рыжих лошадей и прозвише «вареные раки»1".
Единообразие в цвете волос уже не удовлетворяло Шварца,
и он настаивал на том, чтобы лица всех солдат были
украшены усами, придававшими людям, по
представлениям того времени, воинственный вид. Тем солдатам, у
которых, к несчастью, усы не росли или были
недостаточно густы, Шварц приказывал приклеивать горячим
варом накладные усы, притом так, чтобы они не
падали во время многочасовых учений. Иногда Шварц
вспоминал, что он — не гример, не балетмейстер, а
командир боевой части, и должен принимать меры к
воспитанию у солдат способности переносить лишения походной
жизни. Однако и здесь он действовал в обычной своей
жестокой манере: нижним чинам было запрещено иметь
постели, предписывалось спать, завернувшись в шинель
(которую завтра следовало представить на смотре) и
подложив под голову кирпич.
Не проходило недели, чтобы новый командир полка
не предъявлял солдатам все новые и новые требования i
обмундированию. За один только сентябрь 1820 года
было приказано сделать по новому образцу краги,
перешить рукавицы, изготовить по выдуманному самим
Шварцем фасону сапоги «наподобие офицерских»,
завести новые ремни для перетягивания талии, подтяжки
и прочие более мелкие части обмундирования. Боль-

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
103
шинство солдат было не в состоянии изготовить
требующиеся предметы из старых, отслуживших свой срок
вещей или из тех, которые становились «неуставными».
Приходилось покупать новые материалы и заказывать
мастерам, которые за срочность изготовления брали
немалые деньги, хотя и без того в Петербурге все
стоило очень недешево. Зимние суконные панталоны
стоили 5—б руб., рукавицы — 5 руб. 50 коп.;
позумент на мундир — 8 руб., краги — 3 руб., кутасы — 1 —
3 руб., султан — 3 руб. Только за полгода рядовые и
унтер-офицеры 1-го батальона Семеновского полка
приобрели и переделали за свой счет 4321 единицу
обмундирования, затратив при этом около 10 тысяч рублей!
Таким образом, полковник Шварц не только замучил
солдат бесконечными учениями и придирками, но и
вытряс у них из карманов 30 тысяч рублей — огромную
сумму, почти равную годовому их жалованью!
Общие данные о расходах рядовых и унтер-офицеров
1-го батальона Семеновского полка'7
Риты
Ku.iii'HVTiui
люден. iipoiM-
гН'.'ШШХ РЛ1-
ХОЛЫ
Количество
приобретенных
е.чпннн
ач> нити!
С\мма. истраченная
на приобретение
1-я гренадерская 184 1118 3384 р. 90 к.
1-я фузилерная 172 1074 2071 р. 57 к.
2-я фузилерная 190 1372 2884 р. 73 к.
3-я фузилерная 173 757 1636 р. 40 к.
Итого 729 4321 9977 р. 60 к.
Как уже говорилось, хозяйство русской армии было
таково, чю солдатам приходилось вносить большой
вклад в дело обеспечения себя всем необходимым. Во
всех частях солдаты за свой счет шили и обувь и
обмундирование, хотя, конечно, их расходы не достигали
таких размеров, как в Семеновском полку. Главное
же было в том, что ежедневная муштра не давала се-
меновцам возможности заработать необходимые для
обмундирования деньги. «Мы бы и рады искупить все то,
что желал полковой командир, да денег не было, ибо
нам невозможно было никогда ходить на вольные
работы», - заявляли на следствии солдаты.

104
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Уже в петровские времена нижние чины получали
право наниматься на .работу «не в даль», и это право
сохранялось за ними на протяжении всего XVIII и
начала XIX века.
В 1805 году вышел указ, по которому после
июньского смотра гвардейские солдаты отпускались на
летние «вольные работы». Затем было принято
решение позволять исправным по службе солдатам
работать в свободное от службы время, а чтобы они могли
работать не урывками, составлялся своеобразный график,
по которому каждый батальон имел в неделю 2—3 дня,
свободных от караулов, учений и проч.
Обладавшие трудовыми навыками,
дисциплинированные солдаты были желанными работниками и часто
приглашались на выполнение различных, чаще всего
строительных, работ. Кроме того, ротные командиры
отпускали отдельных «надежных» солдат на более
длительное время на заработки, что называлось «дать
поправиться». Одним из источников дохода была продажа
водки, которая закупалась и потом продавалась в казармах
в розницу. Выгода была двойная — солдаты не
бродили по трактирам, а доход от продажи шел в
артельную кассу. Семеновский капитан Рачинский держал
несколько лошадей, и солдаты его роты, свободные от
службы, переодевались «лихачами» и возили жителей
Петербурга. Однажды кто-то донес командиру полка об
этом промысле, и тот приказал срочно собрать роту
на перекличку. Положение спасла солидарность
офицеров и солдат: из других рот были посланы люди с
указанием отозваться на соответствующее имя, и Шварц
остался в дураках.
Все заработанные солдатами деньги делились на две
части — половину получал солдат, другая половина
поступала в артельную кассу, которая в Семеновском
полку к июню 1820 года содержала более 55 тысяч рублей.
Благосостояние семеновцев было выше, чем в других
гвардейских частях, например, у каждого были свои
самовар и кровать. Декабрист Розен писал, что
семеновские солдаты жили «гораздо лучше солдат других
полков, потому что большая часть из них были отличные
башмачники, султанщики и обогащали свою артельную
казну»18. Кроме того, солдаты этого полка получали
немалые доходы от огородов (500—550 руб. на роту) и от
сдачи внаем лавочек, принадлежавших полку. Зажиточ-

■ОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
105
•ость солдат доходила до того, что некоторые из них
имели в городе свои собственные дома.
С увеличением муштры нижние чины не могли уже в
«законные» три дня в неделю поправлять свое материаль-
вое положение. Вот что говорил по этому поводу
командир 1-го батальона И. Ф. Вадковский: «Солдаты не
могли быть на работе, ибо чистились накануне караула и
были на примере развода все без остатку... на другой
1снь все шли в караул, а на третий — сменялись с
оного уже столь поздно, что не могли попасть в тот же
лень на работу... Сверх сего бывали и осмирядные
учения, сверх сего дежурные, дневальные при ротах, ор-
лянарцы и вестовые во все места водились на смотр к
полковому командиру и приготовлялись к тому за
три, за четыре дня; сверх сего унтер-офицеры и
ефрейторы оставались в ротах для учения поодиночке,
которые почти никогда не отпускались на работу, равно
как и 15 рядовых, оставленных для обучения стрелять
в цель»19.
Летом 1820 года Шварцу пришла в голову мысль
переранжировать весь полк, то есть перетасовать людей
в ротах. В связи со сложной хозяйственной структурой
полка это привело к тому, что все были заняты
проведением непростых расчетов по обмундированию, артельным
суммам и пр.
Дело в конце концов дошло до того, что
некоторые солдаты за неимением денег вынуждены были
продавать личные вещи—одни продали «лишние»
рубашки, другие — казенный холст, выданный на следующий
год.
На суде рядовой 1-й фузилерной роты Никифор
Кузнецов жаловался: «Так и было, у кого денег не было,
тот со слезами у товарища выпросит; и много образцов
дано было: приказано было сапоги шить двухшовные,
этишкеты вытягивать, да чтобы рукавицы были белы, да
чтобы не марали, и выходит все так, что купи новые, а
денег достать негде, на работу ходить некогда, все
смотры да ученья, и много такого притеснения было —
всего не припомню»20.
Во время учений Шварц приходил прямо-таки в
состояние исступления и за малейшую провинность жестоко
наказывал солдат, часто нарушая уставные формы. По
закону недисциплинированные, а также проявляющие ле
ность и нерасторопность солдаты решением командиров

106
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
могли наказываться розгами. Избиения кулаками и
«подручными» предметами, наказания, «унижающие
достоинство» человека, не разрешались. Несмотря на это,
рукоприкладство в русской армии было довольно
распространенным явлением. Шварц, однако, сумел
перещеголять в этом всех доселе известных своей
свирепостью командиров: он бил солдат по лицу, щипал их
за нос и губы, пинал ногой в живот, дергал за усы,
плевал в лицо и заставлял солдат плевать друг на друга21.
При этом он нарушал не только моральные нормы, но
писаные и неписаные законы русской армии: нельзя
было наказывать телесно лиц, имеющих боевые
награды, а Шварц это делал. В числе истязаемых были герои
сражений под Аустерлицем, Фридландом, Бородином,
Кульмом!22
Особенно нетерпимы были действия Шварца на фоне
того человеколюбивого отношения к солдатам, которое
царило в Семеновском полку до его прихода: солдат
при Потемкине пальцем не трогали! А при Шварце тычки
и оскорбления сыпались как град на каждом учении.
По показаниям капитана Левенберга, командир полка
велел наказать тесаками солдата за то, что тот кашлял
во время учения в манеже, другого рядового за то, что
«невесело смотрел», Шварц прямо во время
церемониального марша ударил так, что тот «из передней
шеренги очутился в задней», третьего рядового, который
тоже «невесело смотрел», бил собственноручно по лицу
во время десяточного смотра. Однажды он ударил
солдата в живот ногой и испачкал ему панталоны. Удара
показалось Шварцу мало, и он приказал в тот же день
представить ему вычищенный мундир. Левенбсрг при
этом указывал, «что не может упомнить» всех
наказанных в его роте23.
Только по письменным приказам Шварца за 5
месяцев в полку было наказано 44 человека, получивших в
общей сложности 14 250 шпицрутенов. Ветеранов
службы с многочисленными наградами и нашивками
переводили из гренадерских рот в стрелковые, считавшиеся
менее престижными, отправляли служить в армейские
полки, лишая их добытых длительной службой
привилегий. За время своего командования Шварц вышвырнул
из полка 46 человек2"1.
Все эти жестокости и несправедливости, прямые
нарушения установленных правил службы привели к росту

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
107
недовольства как среди солдат, так и среди офицеров.
Нижние чины, отчаявшиеся найти спасение от
свирепого командира, ударились в бега: полк один стал
выполнять месячную «норму» всего гвардейского корпуса по
дезертирству. До 1820 года это в полку было столь
редким, что большинство солдат считало, будто до Шварца
беглецов вообще не было.
Терпение офицеров тоже быстро истощалось.
Особенно возмущали их случаи, когда даже
сверхтребовательное высшее начальство в лице великих князей
Николая и Михаила Павловичей оставалось довольным,
а Шварц выражал неодобрение, причем в резкой форме.
Так произошло менее чем через месяц после его
назначения: в приказе по 1-й бригаде, куда входили
Преображенский и Семеновский полки, говорилось:
«Приятнейшим долгом поставляю себе объявить
совершенную мою признательность командирам полков вверенной
мне бригады, а также и всем батальонным и ротным
командирам, за устройство, чистоту и примерную плавность
и тишину во фронте, при прохождении церемониальным
маршем во время бывшего парада...» Командир же полка
вопреки очевидному успеху грубо заявил офицерам перед
строем, что подготовка рот и батальонов никуда не
годится. Возмущенные этим офицеры решили объясниться
со Шварцем и поручили полковнику Обрезкову
переговорить с начальником Гвардейского штаба А. X.
Бенкендорфом. Будущий шеф жандармов был человеком
неглупым и сделал все возможное, чтобы погасить
конфликт в зародыше: он пригласил к себе батальонных
командиров, внимательно выслушал их и передал
результаты своей беседы командиру корпуса генералу Василь-
чикову, который, в свою очередь, вызвал Шварца и
сделал ему строгое внушение. Шварц пообещал изменить
свое поведение, но вскоре забыл об этом обещании и с
еще большими придирками обрушился на посмевших
«жаловаться» офицеров. Это обстоятельство,
показавшее неисправимость Шварца и твердость поддержки,
которую оказывало ему командование, привело к
унынию среди офицеров, к отвращению к занятиям
службой 25.
Психологическая подготовка солдат к открытому
возмущению проходила исподволь, и большую роль в этом
сыграло то изменение в отношении к командиру, которое
произошло к октябрю 1820 года. Сначала Шварц своей

108
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
необычной строгостью шокировал и солдат и офицеров,
и те и другие были несколько растеряны, а некоторые и
попросту напуганы.. Шварц внушал не только отвращение,
но и страх, и этим страхом парализовал всякую попытку
сопротивления своей воле. Но уже вскоре страх перед
Шварцем стал рассеиваться и постепенно уступил место
презрению и ненависти. Авторитет его был размыт самым
страшным врагом всяких авторитетов — смехом. Дело в
том, что, по свидетельству капитана Рачинского, Шварц
«перед фронтом был иногда как в исступлении, кривлялся,
припадал на землю, чтобы видеть подошвы марширующих
солдат. Все это приводило офицеров, находившихся во
время учения при нем, в затруднительное положение.
Солдат всегда был и будет весельчак; такова натура его.
Легко можно угадать, что были способные, которые не
преминули копировать сии странные телодвижения и в час
разгулья с точным подражанием представляли
оригинал»26.
Сначала солдаты между собой высмеивали
ненавистного им командира, а затем, видя сочувствие офицеров, стали
это делать открыто, при командирах, которые
снисходительно и даже подчас с одобрением смотрели на проделки
нижних чинов. Князь И. Д. Щербатов на суде показывал,
что во время летних лагерей солдаты нередко
инсценировали смотры, устраиваемые Шварцем: одни солдаты
ходили на ходулях и как автоматы повторяли разные
уставные возгласы, «а другие смотрели ему под ноги в
подражание привычке г. полковника. Шварца». Многие
офицеры полка присутствовали на этих представлениях, чем,
безусловно, еще более роняли авторитет полкового
командира в глазах солдат .
Полковник Ермолаев на суде по делу о возмущении
полка также признавал, что при виде кривляний Шварца
он не мог удержаться от смеха даже в присутствии
солдат. Этот же Ермолаев, когда один из солдат был
приговорен за мелочь к жестокому наказанию, не распустив
роты, направился к Шварцу, пытаясь уговорить его
отменить или смягчить наказание. В качестве протеста против
произвола полкового командира Ермолаев подал рапорт
об отставке и, кроме того, написал. Шварцу письмо, в
котором в резкой форме осуждал поведение последнего:
«Я не находил середины: или быть бесчестным человеком,
не исполняя свою должность, или быть палачом какого-
то безрассудного (честь моя призывает все сказать), я

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
109
даже не называл вас и человеком, ибо вы мне кажетесь
недостойным носить сие имя»28. Несколько человек
поступило так же — перешло в другие полки.
Солдаты прекрасно были осведомлены о
взаимоотношениях между полковым командиром и офицерами, и
мало-помалу в них укреплялась уверенность в том, что в
своем гневе на жестокого, страшного и вместе с тем смешного
человека они правы, более того, они не одиноки, ведь и
«их благородия» так же смотрят на Шварца.
Итак, в солдатской среде Семеновского полка
медленно, но верно вызревало возмущение. Его могло и не быть,
если бы существовали какие-то «клапаны», через которые
пар недовольства мог выходить наружу. Вероятно,
внимание военных властей к насущным потребностям солдат
и офицеров, устранение дисциплинарных крайностей
позволили бы сгладить острые противоречия, а то и вовсе
умиротворить в общем-то привычных к суровой дисциплине
и нетребовательных в быту русских солдат. Но
командование как нарочно закручивало гайки, как нарочно
поднимало давление в котле солдатского недовольства. Его не
насторожило уже упоминавшееся выступление офицеров
в мае 1820 года. Командование фактически отказалось
идти на уступки. Даже Бенкендорф, встревоженный
складывавшейся ситуацией, писал по этому поводу, «что не
только не было повода просить об его (Шварца.— В. Л.)
удалении, но даже нужно было предполагать, что мало-
помалу полк освоится с дисциплиной более военной, чем та,
к которой он привык...»29 Таким образом, командование
бессознательно способствовало созданию в солдатской
среде атмосферы безысходности, которая, как известно,
всегда чревата неожиданным и подчас даже
немотивированным взрывом.
По существовавшим в те времена правилам солдаты
имели право жаловаться по начальству, а также во время
инспекторских смотров. И в том и в другом случае это
были акты отчаяния, так как их жалобы, как правило,
отправляли обратно в полк с предписанием тому самому
командиру, на которого приходил жаловаться солдат,
«разобраться» в данном вопросе. Как «разбор» происходил,
можно легко догадаться. Подписанием самому себе
жестокого приговора, вплоть до смертного, было и
заявление претензии во время специальных опросов. Несмотря на
обрядность этого мероприятия (офицеры удалялись, и
солдаты оставались наедине с инспектором), ротные и баталь-

МО
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
онные командиры вскоре узнавали от наушников или от
того же инспектора имена жалобщиков и затем, имея
фактически неограниченную власть над солдатом,
расправлялись с ним так, чтобы другим неповадно было
жаловаться.
Из материалов следствия видно, что солдаты прекрасно
знали цену претензии: «...бывали такие случаи в разных
полках, когда на инспекторском смотре просьбы
объявляли, то хотя и было по ним удовлетворение, то тем людям,
которые просьбу объявляли, очень худо было»30.
Естественно поэтому, что на вопрос генерал-адъютанта
Розена: «Довольны ли вы полковым командиром?»—
солдаты-семеновцы на смотре 5 июня 1820 года ответили
гробовым молчанием. 26 августа уже сам командир
гвардейского корпуса генерал Васильчиков на параде
пригрозил солдатам суровым наказанием, если они посмеют
выражать недовольство своим командиром. Это имело
роковые последствия, так как нижним чинам стало ясно, что
каждый, кто осмелится выступить против Шварца,
простится с жизнью31.
Солдаты Семеновского полка пришли к убеждению
в необходимости коллективного выступления, решились на
явное и потому тяжелое нарушение воинской
дисциплины.
По воинским законам всякого рода коллективное
заявление военнослужаших приравнивалось к бунту и
каралось соответственно весьма сурово — вплоть до смертной
казни. В связи с этим становится понятной и
определенная боязнь самих солдат решиться на подобные действия,
и страх, охвативший правительственные круги в связи с
событиями, которые современному читателю покажутся
ничтожными. Здесь мы имеем дело с интересным
феноменом превращения нереального в реальное. Сами по себе
действия семеновцев во время выступления не выходили за
рамки естественных и даже очень умеренных в данной
ситуации действий. В то же время представление о
коллективной жалобе как о неслыханном нарушении
дисциплины, как об ужасном бунте, потрясающем основы армии,
было так крепко внедрено в умы современников, что в
целом довольно безобидные действия солдат-семеновцев
были восприняты чуть ли не как общенациональная
катастрофа.
Особую роль в выступлении сыграло то обстоятельство,
что в это время Александра 1 не было в России: он отбыл

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
III
■а конгресс Священного союза в австрийский город Троп-
аау. В силу наивного монархизма солдаты верили в
царя — своего полкового шефа и военачальника — и
надеялись найти у него защиту. Однако вскоре стало ясно, что
Александр пробудет в Австрии достаточно долго. Тогда
солдаты начали обсуждать возможность принесения
коллективной жалобы в его отсутствие. Документы следствия
в суда показывают, что «...стали в ротах разговаривать,
как бы принести жалобу начальству... Согласились все,
если в какой-нибудь роте заявят претензию, прочим
говорить всю правду, и речами поддерживать, и не
отказываться... Во всех ротах стали придумывать и
разговаривать, как бы принести просьбу нашу по начальству,
ибо уже не было сил сносить тягостное положение
наше»32.
Во время парадов, смотров, походов впереди шла 1-я
гренадерская рота, в составе которой числился сам царь,
за что она и имела наименование «царской». Служить
здесь считалось большой честью. Другими словами, это
подразделение всеми признавалось «головой» полка, а так
как эта «голова» не менее других частей полка страдала
от придирок Шварца, то ей и было поручено заявить
претензию. К. Ф. Рылеев писал, что «все роты взаимно
обещались клятвой не отставать друг от друга ни в каком
случае», и, когда роте поручили быть защитницей
остальных, то рота «свою честь приняла с радостью и действовать
решилась»33.
«Государева рота погибает!»
Выступление Семеновского полка началось 16 октября
1820 года. Утром этого дня в манеже 2-я фузилерная
рота под командой капитана Левенберга проходила
обычное обучение в манеже. Командир полка приехал как раз
в тот момент, когда солдаты отдыхали. Рота тут же
построилась, но рядовой Бойченко, поправлявший амуницию,
замешкался и задержал на несколько секунд построение.
Шварц, взбешенный таким проступком солдата, плюнул
ему в глаза и, взяв за руку, повел вдоль строя,
приказывая солдатам плевать на несчастного, и ругался при этом
бранными словами34.
Узнав об этом поступке Шварца, солдаты 1-й
гренадерской роты в тот же день решили вечером на перекличке

112
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
подать просьбу начальству отменить жестокий режим, а
также отказаться от ненавистных и не
предусмотренных уставами десяточных смотров. Самыми активными
были гренадеры Николай Степанов и Яков Хрулев,
которые, «когда рота пришла с учения, оба вместе ходили по
покоям и говорили с людьми, чтобы повечеру собраться
под видом переклички и не давать десятки». Во всех
«покоях» люди согласились, чтобы не давать «десятков»
полковому командиру. Кроме того, солдаты уже 16-го днем
предлагали в знак протеста отказаться от выхода на
воскресный парад (16 октября была суббота). Солдаты
обсуждали варианты дальнейших действий. Казарма гудела,
как встревоженный улей.
Несмотря на то, что команды строиться на
перекличку подано не было, Иван Дурницын привычным
возгласом вызвал роту в коридор. Когда рота
построилась, вожаки—Степанов и Хрулев — напомнили
товарищам: «Что мы давеча говорили, ну так давайте
сделаем»35.
Фельдфебель Брагин явился к месту сбора роты и стал
уговаривать солдат разойтись и не нарушать дисциплину,
убеждал их одуматься и отложить заявление претензии
до следующего дня, когда в казарме будет какое-нибудь
началоство. Однако солдаты ни на какие уговоры не
поддавались, а настойчиво требовали к себе ротного
командира капитана Кашкарова для принесения жалобы. При
этом, не доверяя Брагину, вероятно уже имевшему у
рядовых плохую репутацию, солдаты послали за Кашкаро-
вым не его, а сначала гренадера Осипова и следом за ним
унтер-офицера Мягкова. Когда Кашкаров пришел,
солдаты заявили ему протест. Как показывал на суде сам
капитан, на вопрос: «Чего хотят люди?»— он «от всех
нижних чинов получил единогласный отзыв, что они, будучи
отягощены службой, просят у него милости о доведении
сего до сведения начальства, присовокупляя, что
ежедневные смотры полковым командиром десятков требуют
больших занятий приготовлением их за несколько дней
представления; что их по два раза в день учат да и в
праздники вместо отдыха заставляют готовиться к смотрам
десятками в портупеях».
Из довольно сумбурных показаний солдат на
следствии явствует, что их требования сводились к
следующему:

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
113
1. Сократить изнурительные учения, отменить десяточ-
ные смотры и учения по праздничным дням.
2. Сменить жестокого полковника Шварца на посту
командира полка.
3. Улучшить материальное положение в связи с
«лишением их собственных достатков»36.
Надо сразу отметить умеренность и законность этих
требований солдат: они добивались не отмены учений, а
лишь доведения до начальства сведений о своем
нестерпимом положении. Солдаты понимали, что серьезно
нарушают дисциплину, но не без оснований полагались на
круговую поруку и также на то, что всех наказать не
посмеют, так как для этого пришлось бы перепороть весь полк.
Кроме того, сказалась мирская психология бывших
крестьян, для которых коллективные действия, как бы они
ни противоречили законам, были менее предосудительны,
чем те же действия, но совершенные индивидуально, так
как в данном случае каждый из них ощущал себя
выразителем интересов «общества».
Капитан Кашкаров был одним из передовых офицеров,
которые выступали против применения в полку телесных
наказаний. Он сочувствовал солдатам, и его поведение
противоречило представлениям аракчеевцев о дисциплине.
Вместо того чтобы закричать, затопать ногами, избить
в кровь двоих-троих попавшихся под руку, арестовать
самых «говорливых», Кашкаров внимательно все выслушал
и обещал представить начальству соответствующий
рапорт. Он приказал роте разойтись, и солдаты охотно
выполнили его распоряжение. Все это заняло около трех
часов. В полночь рота пошла спать, а Кашкаров
отправился к Шварцу и батальонному командиру Вадковскому
доложить о происшествии. На выходе из казармы Каш-
карова догнал фельдфебель Брагин и вручил
список «зачинщиков». Список это пропал бесследно. На суде
Кашкаров уверял, что не придал ему значения и
«потерял». Можно, конечно, предположить, что ротный
командир действительно не увидел в действиях солдат
зародыша серьезных событий, всколыхнувших всю
страну. Но все же более правдоподобной выглядит версия, по
которой. Кашкаров уничтожил список, прекрасно
понимая, что он — смертный приговор всем, кто в него
занесен37.
Шварц, получив известие о возмущении роты,
ничего не предпринял, велел наблюдать за положением и толь-

114
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ко в пять часов утра через полкового адъютанта Бибикова
доложил о случившемся командиру бригады великому
князю Михаилу Павловичу и начальнику Гвардейского
штаба Бенкендорфу. Вадковский, решив не будоражить
ночью батальон, явился в казармы только в 7 часов утра.
Батальонный командир занимал в данной ситуации
примерно такую же позицию, как и Кашкаров. На суде он
всячески стремился оправдать солдат, не боясь последствий,
показывал все темные стороны деятельности полковника
Шварца.
После разговора с Кашкаровым солдаты разошлись,
но спать легли немногие: основная масса продолжала
оживленно обсуждать происходящее. Как уже говорилось,
в казармах «для поправления артельных сумм»
производилась торговля водкой, следовательно, находились кой-
какие ее запасы, обратившие на себя внимание
взбудораженных солдат. Это подлило масла в огонь — солдаты,
подбодренные винными парами, стали еще смелее и на-
стойчивеезн. Батальонному командиру Вадковскому
пришлось выслушать от своих подчиненных то же самое, что
услышал и Кашкаров. Они просили его «довести до
сведения высшего начальства, что беспрестанная чистка и
беление амуниции не только лишают их собственных
достатков, но часто и в самые воскресные дни не позволяют
им исполнять христианского долга служением
божественной литургии» . При разговоре с Кашкаровым и Вадков-
ским солдаты беспрекословно строились и никак не
нарушали воинской дисциплины. Отказы подчиняться
начались позднее — после 11 часов утра, когда в казарму
явились Бенкендорф и великий князь Михаил Павлович,
которым генерал Васильчиков приказал «навести
порядок».
Бенкендорф, понимавший, что сила солдат в их
единстве, попытался разобщить их, построив гренадер и
стрелков на разных этажах. Но солдаты не хуже будущего
обер-жандарма понимали, в чем их сила, и отказались это
сделать. Пришлось ему беседовать с солдатами,
собранными вместе. В течение двух часов начальник
Гвардейского штаба безуспешно призывал солдат к
повиновению и к выдаче зачинщиков выступления, но «не мог
при всем старании уговорить людей; оные упорствовали».
Солдаты жаловались на то, что полковой командир их
«тиранит». Бенкендорф, сообщая о своей встрече с ротой,

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
115
писал, что она была сильно возбуждена, ввиду чего ему
пришлось предостеречь Михаила Павловича, чтобы он не
говорил солдатам ничего такого, что могло вызвать их
возражения. Сам Михаил Павлович, по собственному
признанию, «был в отчаянии».
Бенкендорф созвал фельдфебелей других рот и призвал
их следить за тем, чтобы в их подразделениях не
произошло что-то подобное. Предупреждение было запоздалым,
так как остальные три роты 1-го батальона уже
готовились по существовавшему ранее уговору поддержать
действия «царской» роты и были сильно взволнованы,
увидев, что в расположение ее приехали большие начальники,
чего ранее по воскресеньям никогда не бывало. Солдаты
этих подразделений говорили на суде: «Мы думали... что
и все роты будут спрашивать, и готовились ее поддержать
и сказать всю правду; но весь этот день прошел, и нас не
спрашивали»40.
Руководство гвардейского корпуса проявило
абсолютное неумение действовать в подобных ситуациях. Чего
стойл только отказ от бесед с солдатами трех
стрелковых рот 1-го батальона. Ни Бенкендорфу, ни Михаилу
Павловичу не пришло в голову, что, не давая возможности
людям «выговориться», они накаляют обстановку до
предела. Генералы не желали и слушать солдат, а только
требовали выдачи «зачинщиков».
Гвардейское командование с самого начала решило не
идти ни на какие уступки. Но уговоры, которыми
пытались решить дело Кашкаров и Вадковский, отсутствие
Шварца создавали, по-видимому, у нижних чинов
иллюзию уступчивости командования.
Солдаты внешне соблюдали все требования
дисциплины, не совершали каких-либо дерзких поступков и
одновременно твердо стояли на своем, срывая все попытки
добиться от них «раскаяния» и ликвидации волнения
«домашними средствами» без особой огласки.
Когда не удалось выявить «зачинщиков» и
умиротворить непокорную роту, руководство гвардейского
корпуса приняло меры по изоляции «гнезда мятежа».
Прежде всего следовало арестовать гренадер. Но это сразу же
вызвало бы выступление всего полка. Тогда объявили, что
командир гвардейского корпуса генерал Васильчиков
желает сам поговорить с ротой. Для этого солдатам
приказали перейти в манеж, где обычно проводились учения

lie
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
в ненастную погоду. Ничего не подозревавшие семеновцы
пришли туда и сразу же были окружены солдатами лейб-
гвардии Павловского полка.
Васильчиков вновь принялся допытываться у солдат, по
чьему подстрекательству они вышли из повиновения,
«бранил солдат самыми грозными выражениями». Длительное
выступление речистого генерала не возымело должного
действия, и он в ярости пригрозил, что все будут
расстреляны. Угроза не устрашила ветеранов
наполеоновских войн, которые ответили, что «они стояли перед
неприятельскими выстрелами и всегда готовы идти, куда
прикажут, но у них нет более ни сил, ни средств
продолжать службу под начальством Шварца».
Великий князь Михаил Павлович, считавший себя
большим знатоком солдатских душ, попытался уговорить
солдат покориться и выдать агитаторов, но и у него
ничего не получилось. Рота твердо стояла на своем: не хотим
Шварца, требуем отмены десяточных смотров, улучшения
материального положения.
Почти весь день продолжались переговоры между
солдатами и военным начальством. Положение, в
которое попало командование гвардии, было чрезвычайно
сложным.
Дело в том, что никаких механизмов, которые могли
бы привести в покорность взбунтовавшуюся роту,
не было. Это можно было сделать только с помощью той
же военной силы. Но отдача такого братоубийственного
приказа была большим психологическим барьером для
русского командования, так как до сих пор регулярным
частям не приходилось стрелять друг в друга. И
генералы раз за разом приказывали солдатам разойтись, никак
не решаясь поверить в недейственность собственных
распоряжений. До сознания Васильчикова, Михаила
Павловича и Бенкендорфа никак не могло дойти, что отданный
ими приказ может быть не выполнен, что никакой
авторитет, никакие угрозы не могут заставить солдат
подчиниться. Такого ведь не было никогда. Так же точно
человек, недоумевая и сердясь на весь свет, раз за разом
нажимает кнопку перегоревшего звонка, который до сих
пор на каждое прикосновение отзывался торопливой
трелью. Этим отчасти и объясняется на первый взгляд
нерешительная позиция руководства гвардейского
корпуса в данной ситуации: такого не было никогда!
Васильчиков оказался неспособен понять происхо-

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
117
дящее. Напротив, Бенкендорф уже тогда осознал всю
опасность для существующего строя таких вот
происшествий. Он, пожалуй, раньше всех понял, что нужна
специальная организация, которая предвидела бы развитие
событий, могла бы упредить антиправительственные силы
в их зловредных действиях.
О неготовности гвардейского начальства к подобным
случаям свидетельствует тот факт, что после того как
рота под конвоем была уведена из манежа в
Петропавловскую крепость, флейтщики, барабанщики и унтер-
офицеры роты были отпущены (!) в 11-м часу вечера
обратно в казармы, которые уже и без того бурлили,
волнуясь о судьбе своих товарищей по оружию. Известие об
аресте государевой роты, что называется, подлило масла
в огонь. Рядовой 2-й фузилерной роты Харитон Павлов
агитировал сначала в своей роте, а затем отправился в
помещения других рот, которые, одна за другой,
склонились к выступлению в защиту арестованных товарищей.
Кроме того, командование допустило тактический
просчет: когда из казарм была выведена 1-я рота,
«обработка» оставшихся в казармах солдат была прекращена и
тем самым фактически не были пресечены
«возмутительные разговоры» и т. п.
Общее настроение солдат было ясным: надо
содействовать освобождению товарищей, но как это делать —
никто не знал. Здесь уже элемент «новизны» ситуации
работал на правительство. Как всегда бывает в таких
случаях, среди солдат нашлись отчаянные головы, из
которых еще не были выбиты беспрестанными учениями ни
чувство собственного достоинства, ни чувство солдатской
солидарности. Семеновцы решили начать как бы «второй
круг»: вновь собраться на перекличку и заявить свои
требования. Самыми активными оказались Харитон Павлов
и Никифор Чистяков, которые и выкрикнули
соответствующие команды. Вестовой был отправлен к командиру
роты капитану Левенбергу известить о происходящем в его
подразделении. Рота выстроилась в полном порядке и
заявила Левенбергу, что «государева рота погибает, что
они так же виноваты, как и та рота, и требуют ее
освобождения»41.
Пока шли переговоры между Левенбергом и 2-й
ротой, один из солдат прибежал в расположение 1-й
стрелковой роты и сообщил там о происходящем. Рядовой Ла-
рион Васильев сумел поднять на ноги всю свою роту,

118
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
несмотря на отчаянные попытки капитана Тулубьева
прекратить волнение. На приказ разойтись и
готовиться к караулу солдаты отвечали, «что они к караулу
готовы и от службы не отказываются, но не желают
разойтись и требуют дать ответ о судьбе 1-й
гренадерской роты». К этому времени на дворе была уже ночь
и 3-я рота легла спать. Солдаты с громкими криками:
«Государева рота погибает, вставайте!»— ворвались
в помещения, и вскоре весь 1-й батальон был уже на
ногах.
Встревоженный известием о происходящем в
батальоне, явился его командир полковник Вадковский. Он
сразу заметил, что это выступление заметно отличается от
действий 1-й гренадерской роты. Мало того, что
собралось в три раза больше солдат, они и настроены были
гораздо агрессивнее. Если гренадеры довольно спокойно,
хотя и настойчиво, добивались своего, не нарушая в
общем дисциплины и чинопочитания, то сейчас солдаты не
только заявляли, что «без государевой роты покойны
быть не могут», но и грозили отыскать полкового
командира и расправиться с ним за все учиненное им зло.
Группа солдат даже отправилась с этой целью на
квартиру Шварца, но не застала его и утешилась битьем стекол.
О серьезности намерений солдат в тот момент достаточно
хорошо знал и сам Шварц, так как объяснял
впоследствии, что он не явился к полку, опасаясь смерти от рук
разъяренных солдат 42. Вадковский, как уже говорилось,
сочувствовал солдатам и потому попросил их
воздержаться от эксцессов, обещал «сделать все, чтобы вернуть
государеву роту»43.
Попытался восстановить порядок в батальоне и
прибывший в казармы командир 3-й роты С. И. Муравьев-
Апостол, будущий декабрист. Тогда тайные
декабристские общества еще не были настолько хорошо
организованы, чтобы использовать такие благоприятные для
них моменты, как волнение гвардейского полка. Да и в
декабре 1825 года, уже после длительной, напряженной
подготовительной работы, выработки программ,
вариантов и сроков действий, появления лидеров, способных
повести за собой, восставшие не смогли овладеть
ситуацией. В 1820 году, напротив, существовало представление
о необходимости умерить активность простого люда.
Поэтому в тот момент, когда солдаты вышли из повиновения,
будущие декабристы были не менее растеряны, чем их

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
119
будущие противники и палачи. Не следует забывать, что
к этому времени еще не уложились в головах передовых
людей выводы о возможности победоносной «военной»
революции по образу испанской, да и сама идея военного
переворота была вызвана к жизни отчасти событиями в
Семеновском полку. Именно идея военного переворота, а
не солдатского восстания.
С. И. Муравьев-Апостол понимал безнадежность
выступления солдат и пытался избежать напрасных
жертв. Он принялся уговаривать солдат разойтись,
пользуясь своим немалым среди них авторитетом, пытался
увести хотя бы свою рогу, мотивируя это стремлением
уберечь себя от наказания за неумение командовать
людьми. Но ничего не помогало. Солдаты понимали, что
единственный шанс на спасение — это единство и
стойкость, так как выделение отдельных групп приведет к
дифференциации наказания, более жестокого для тех, кто
окажется при этом «с плохого краю». Особую роль тут
сыграло то обстоятельство, что солдаты других рот
кричали: «Не расходись, третья рота! Здесь нет третьей
роты, здесь весь батальон. Государева рота погибает, а
третья рота пойдет спать и отстанет от своих братии?
Мы не разбойничать хотим, а хотим все вместе просить
по начальству!» Солдатская солидарность оказалась
сильнее уважения к капитану. Муравьев-Апостол
оказался так же бессилен что-либо сделать, как и другие ротные
командиры.
Тем временем солдаты заметили, что полковник Вад-
ковский долго не возвращается, и заподозрили обман.
Сам по себе «стройный» солдатский план заявить
претензию в строю срывался. Наэлектризованная
многочасовыми, непривычными событиями солдатская масса
двинулась в расположение 2-го батальона и подняла его на
ноги. Офицеры этой части попытались задержать солдат в
буквальном смысле слова своими телами, став «в
распятом положении» в дверях, но поток солдат смел их со
своего пути.
Около четырех часов утра 18 октября уже весь полк в
составе трех батальонов собрался на полковом дворе.
Специальная комиссия, разбиравшая впоследствии дело
о возмущении Семеновского полка, установила, что
солдаты вышли на двор из -за ложных слухов о намерении
их арестовать. Комиссия основывалась на том, что
примерно в это время в казармы вернулся караул от 3-й фу-

120
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
зилерной роты и некоторые приняли его за отряд,
посланный на усмирение: «Караул идет, ежели хотят хватать, то
пусть всех вместе схватят! Один конец!»44 Вероятно,
военно-судная комиссия все-таки была настроена на то,
чтобы всячески сглаживать отдельные моменты истории
этого выступления. В данном случае налицо стремление
показать выход во двор всего полка как недоразумение.
На самом же деле выход солдат был заранее обдуманной
акцией, как видно из материалов следствия. Еще когда
солдаты рвались в расположение 2-й роты, они
определили, что люди с оружием в руках — это возвращающийся
в казармы караул, не несущий никакой опасности. Кроме
того, один из участников выступления рядовой Гаврила
Кузьмин на следствии показал: «Сего же 18-го числа
часу в 4-м ночи солдаты первого батальона, разошедшись
по всем ротам 2-го и 3-го батальонов, предложили, чтобы
всем собраться на полковой двор и идти всем вместе
выручать каким-нибудь образом роту Его Величества,
которая была взята под арест, что и было принято всеми с
особенным желанием, потому что ни у кого из солдат
недоставало сил исполнять возлагаемые на них по службе
обязанности противу прочих полков, как ежедневными
учениями и смотрами полкового командира, делаемыми в
ранцах, и от жестоких наказаний, за всякую ошибку,
деланных от него же палками, даже тесаками»45.
Таким образом, нельзя говорить, что причиной
выхода полка на улицу стало недоразумение. Сама логика
развития этого события требовала, чтобы оно не
замыкалось стенами казармы. Солдаты вышли на двор
совершенно сознательно. Дело еще в том, что в подобного
рода действиях каждый выступающий против
установленного порядка чувствует себя все в большей безопасности
по мере увеличения числа сторонников. К тому времени
уже все три батальона соединились в своем стремлении
действовать сообща, при взаимной поддержке и
взаимном контроле. Слабые духом набирались бодрости от
самых активных, трусы и провокаторы не имели
возможности вести по закоулкам подрывную работу. Видя рядом с
собой своих товарищей, стоящих плечом к плечу, люди
наполнялись уверенностью в своих силах.
Не ожидавший такого поворота дел генерал Василь-
чиков решил использовать в борьбе с непокорным полком
авторитет генерал-губернатора Петербурга М. А. Мило-
радовйча.

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
121
М. А. Милорадович
Михаил Андреевич МИЛОРАДОВИЧ был родом из сербов,
поступивших на русскую службу еще при Петре I. Родился в 1776 году.
В 23-летнем возрасте стал известен всей армии как один из самых
отважных командиров, отличившихся во время Итальянского и
Швейцарского походов А. В. Суворова. До Бородинского сражения занимался
подготовкой резервов, а затем в течение 10 месяцев непрерывно
командовал то арьергардом, то авангардом русской армии в зависимости от
того, отступала она или наступала.
Милорадович был малообразованным человеком, слабо
разбирался в стратегических и военно-хозяйственных вопросах. Он был
прирожденный полевой командир, которому нужно было видеть поле боя,
слышать шум сражения, чтобы безошибочно принимать решения.
Немногие из военачальников умели так разговаривать с
солдатами, как Милорадович, чьи слова передавались из полка в полк и
становились частью армейского фольклора. В одном из сражений,
например, он такими словами напутствовал своих подчиненных:
«Ребята! Сегодня праздник, но у меня нет ничего вам в подарок! Дарю
вам эту неприятельскую колонну!» Понятно, что враг был разбит
наголову.
В 1820 году Милорадович был генерал-губернатором Петербурга,
держа в своих руках всю полноту гражданской и военной власти 46.
«Солдаты вас любят, и, кроме вас, некому нам
помочь»,— сказал Васильчиков Милорадовичу.
Милорадович приехал в полк и стал уговаривать солдат
подчиниться командирам. Но все его речи и обращения лично к
знакомым солдатам успеха не имели. Более того, солдаты
осмелели до того, что отказались строиться по его прика-

122
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
К. И. Бистром
зу, мотивируя это тем обстоятельством, что нет в наличии
1-й роты, место которой и определяет порядок построения
остальных подразделений полка. Из документов дела
можно восстановить такую картину: Милорадович
увещевал солдат, а они, «не переставая толпиться, отвечали
ему, что они готовы перенести всякие наказания, какие
угодно будет начальству над ними произвесть, но терпеть
притеснения полковника Шварца не в состоянии, равно
не могут построиться потому, что за нахождением 1-й
роты под арестом не к чему пристроиться, причем
настоятельно требовали освобождения оной».
Если в самом начале солдаты смирно просили
улучшения своей участи и расходились по требованию
начальства, подчинялись приказам, то теперь они явно
вышли из повиновения. В полк вновь приехал Бенкендорф,
вновь пытался построить солдат и поговорить с ними, но
это ему не удалось. Затем наступила очередь генерала
Бистрома, немногим менее популярного в войсках, чем
Милорадович. Но и речистый и напористый командир
гвардейских егерей не сумел подчинить себе солдат.
В трудную минуту вспомнили и о Потемкине, прежнем
командире, срочно призвали его и попросили оказать
содействие в умиротворении бывших подчиненных. Все
было тщетно: солдаты приветствовали Потемкина,
воздерживались от враждебных выкриков, но подчиняться не
собирались. Когда офицеры полка предприняли очередную
попытку навести порядок, солдаты заявили, что более не
существует разделения полка на батальоны и роты, что

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
123
с пол к весь в куче и начнет строиться только тогда, когда
отдадут ему роту».
Видя невозможность умиротворения полка уговорами,
командование гвардейского корпуса не на шутку
испугалось. Для подавления выступления было решено
применить силу. Два батальона лейб-гвардии гренадерского
полка, расположенного ближе всех к крепости,
отправились для подкрепления ее гарнизона на случай попытки
семеновцев силой отбить своих арестованных товарищей.
Лейб-егеря и павловцы вышли из казарм и подтянулись к
району расквартирования Семеновского полка. Вскоре
туда же подошла и Конная гвардия. Лейб-гвардии
казачий полк занял позиции у Михайловского замка.
Патрули охраняли Троицкий мост и подступы к нему. Громыхая
по булыжным мостовым, выехали батареи конной
артиллерии. «Все казармы (семеновские.— В. Л.) были заняты
егерями, и много полков было наготове на случай
беспорядка и, в особенности, из за опасения, как бы они (се-
меновцы.—В. Л.) не бросились за оружием»,— сообщал
Михаил Павлович своему державному брату *7.
После этих мероприятий Васильчиков уже в
четвертый раз обратился к семеновцам с требованием
подчиниться офицерам и выдать зачинщиков. Видя, что его
витиеватая речь не оказывает желаемого действия,
командир гвардейского корпуса пригрозил открыть огонь. В
ответ на это солдаты кричали: «Лучше быть
расстрелянными, чем служить с Шварцем! Мы не вернемся в казармы
и требуем, чтобы нас соединили с ротой Его Величества!»
Потрясенный происходящим, Васильчиков писал
впоследствии: «Даже по приказанию моему не обратились к
порядку, повторяли свое требование об освобождении
роты и не построились во фронт»48.
Илларион Васильевич ВАСИЛЬЧИКОВ к моменту описываемых
в нашей книге событий совершил головокружительную карьеру,
которой могли бы позавидовать даже екатерининские фавориты. Он родился
в семье близкого ко двору аристократа в 1775 году. В 1793 году надел
мундир лейб-гвардии конного полка, но вскоре перешел на придворную
службу и лишь после восхождения на престол Александра I
возвратился в гвардию сразу генерал-майором и флигель-адъютантом (в 26 лет).
В то же время он был настоящим боевым командиром и в сражениях,
которыми богата русская военная история начала прошлого века, был
несколько раз ранен и много раз отмечен начальством. В 1813 году в

124
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
И. В. Васильчиков
бою под Кацбахом лично повел в атаку кавалерийский полк и тем
самым переломил ход сражения, грозившего обернуться неудачей.
В 1817 году назначение Васильчикова командиром гвардейского
корпуса было встречено в Петербурге с известной настороженностью:
генерал имел репутацию нещадного муштровщика. Опасения
подтвердились. Васильчиков в целом не препятствовал действиям аракчеевцев и
сам был захвачен поветрием военной балетомании ,9.
Постепенно требования солдат сместились с тех трех
пунктов, о которых говорилось ранее, и
сконцентрировались на воссоединении роты с полком. Если ранее
говорилось в основном о тирании Шварца, об «оскудении», то
теперь главное — рота. Этим в общем и воспользовалось
командование, в особенности потому, что и сами семенов-
цы тяготели к пассивному протесту. Когда им приказали
идти в крепость, чтобы там встретиться с арестованной
ротой, они со словами «где голова, там и ноги» двинулись
по улицам, соблюдая полный порядок и дисциплину.
А. М. Тургенев, бывший в это время в Петербурге, так
описывает это событие: «Шли они спокойно и без
оружия, в одних шинелях, мимо нашего дома. Я спросил у
них:— Куда вы?— В крепость.— Зачем?— Под арест.—
За что?— За Шварца!»
Петербуржцы, уже прослышавшие о том, что в
Семеновском полку происходит что-то необычное, толпились
на улицах и сопровождали колонну семеновцев до
самого Иоанновского моста 50

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
125
Маршруты непокорившихся
Когда все три батальона были надежно заперты в
крепости, собрался военный совет для решения дальнейшей их
судьбы.
Генерал Васильчиков наконец понял, что своими
неумелыми действиями буквально сотворил бунт одной из
лучших гвардейских частей. Чтобы его не могли
упрекнуть в нерешительности, он задумал доказать, что не
боится крови не только на поле брани, но и в столичном
городе. Васильчиков предложил провести децимацию, то
есть расстрелять каждого десятого солдата. Прочие
военные начальники нашли эту меру излишней и постановили
ограничиться расформированием полка с последующей
отсылкой нижних чинов и офицеров в отдельные
армейские части. Для этого требовалась санкция самого
Александра I, шефа этой части, который находился в это
время в Троппау.
К императору с депешей о происшедшем был
отправлен офицер лейб-гвардии гусарского полка П. Я.
Чаадаев, будущий русский философ, впоследствии
объявленный Николаем I сумасшедшим. Но австрийский гонец
опередил русского курьера.
Канцлер Меттерних, один из идеологов и творцов
реакционного Священного союза монархов,
предназначенного для подавления освободительного движения
в Европе, «выжал» из этой ситуации все возможное. Он
попросил срочной аудиенции у Александра и с маской
ужаса и удивления на лице сообщил ему потрясающее
известие, намекнув при этом, что царь при выборе
решений относительно бунтующих неаполитанцев или
испанцев должен задуматься о прочности собственного
престола. Получение столь важной информации из рук
«заклятого друга» привело нервного и психологически легко
ранимого царя в состояние гнева. Этим во многом
объясняется его обостренное внимание к октябрьским событиям
1820 года и личное участие в организации следствия над
солдатами и офицерами Семеновского полка.
Некоторые мемуаристы утверждают, что Чаадаев
опоздал потому, что не утруждал себя безостановочной
скачкой. Состоялся трудный разговор с царем, после чего
Чаадаев вышел в отставку. По мнению других
современников, желание Чаадаева путешествовать с комфортом
тут вовсе ни при чем, так как австрийский фельдъегерь

126
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
выехал за сутки до того, как русский гонец получил
подорожную.
Держать в столице три тысячи так и не покорившихся
солдат было очень опасно. Поэтому решили 2-й и 3-й
батальоны, как «менее бунтовщические», отправить
соответственно в Свеаборг и Кексгольм.
Уже 18 октября Васильчиков обратился к морскому
министру Траверсе с просьбой обеспечить перевозку 2-го
батальона морем из Петербурга в Кронштадт, а затем в
Свеаборг. 21 октября арестованные солдаты на гребных
судах и пароходах двинулись в путь.
Отправка 2-го батальона заставила поволноваться
командование. Вот как ее описал в своем письме князь
Мещерский: «Во вторник поутру готовы были у крепости
пароходы, для перевоза войск назначенные. Не знали:
пойдут ли солдаты добровольно на суда, или должно
будет их принуждать. Съехались — генерал Васильчиков не
говорил ни слова с солдатами. Потемкин много
уговаривал, и ему солдаты сказали: «Не было бы этого при
Вас...» Над Толем солдаты смеялись и не слушали его.
Более же всех успели генерал Милорадович и Закревский.
Сей последний говорил хотя строго, разумно и
милосердно, а граф (Милорадович.— В. Л.) оказал удивительное
искусство говорить с солдатами и возбуждать в них
готовность к выполнению воли начальства. Один солдат в
каземате оказал сопротивление, сказав: «Не прежде мы
пойдем, когда отдадут нам роту». Сего граф сам взял за
шинель и толкнул к двери, сказав: «Вот один бунтовщик,
который всех вас марает, много ли еще таких между
вами, их искоренить надобно, и они недостойны быть среди
вас». Солдат отскочил в сторону и закричал: «За мной,
ребята!», но никто с места не двинулся, и Закревский с
графом, втолкнув солдата насильно, приказали взять его
под караул особо. Тут пошли солдаты на суда, прося
графа, чтобы он за них у Государя предстательствовал
и не оставил бы их жен и детей. При сем слове граф,
обратясь к своему адъютанту г. Фридрихсу, приказал ему
ехать к женам солдатским и объявить им, что он
особенно принимает их под свое покровительство, а всегдашняя
его привязанность к женщинам достаточно может их
уверить, что он сдержит слово...»51
Для обеспечения «безопасности» семеновцы были
размещены на стоящем в центре Средней гавани линей-

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
127
ном корабле «Память Азова», не имевшем связи с
берегом.
Морской министр предупредил Васильчикова, что
навигация закончилась, большинство кораблей уже
разоружилось, сняло такелаж, переход в Свеаборг по
штормовому заливу в условиях плохой видимости и
господствующих западных ветров является очень
рискованным. Но Вас,:льчиков и его окружение думали вовсе не о
безопасности подчиненных, а о возможно более надежной
изоляции восставших. Поэтому в ответ на письмо
морского министра генерал-адъютант выразил пожелание,
чтобы до прихода в Свеаборг семеновцев высаживали на
берег «только в самом крайнем случае», настаивая тем
самым на безостановочном переходе в исключительно
опасных условиях.
26 октября 784 солдата и 11 офицеров погрузились на
фрегат «Патрикий», лоцманское судно «Филадельфия» и
транспорт «Иоганн-Шарлотта». Опасаясь возможного
бунта, командование приказало перетасовать людей в
ротах и взводах, чтобы в составе каждой группы было
как можно меньше знакомых и друзей.
Плавание было очень тяжелым. Вскоре после выхода
из Кронштадта корабли потеряли друг друга из виду.
Фрегат с трудом пробирался от одного острова к другому
в густом тумане и снегопаде. В отдельные часы видимость
не превышала 50 метров. Крушение означало верную
гибель — в ледяной воде человек мог выдержать только
несколько минут. Три дня пробивался «Патрикий» сквозь
непогоду и, наконец, 29 октября укрылся от ветров на
рейде Свеаборга. Можно представить, что испытали
непривычные к морю солдаты, если среди бывалых моряков
оказалась после перехода почти треть больных!
«Иоганн-Шарлотта» и «Филадельфии» с 365 семенов-
цами на борту между тем в Свеаборг не прибыли, и
никаких вестей о них не поступало. Лишь 3 ноября была
получена депеша из Ревеля, куда корабли были загнаны
штормом. Командир Ревельского порта Спиридов
обратился к Траверсе с предложением оставить корабли,
экипажи и пассажиров на зиму в столице Эстляндской
губернии, так как продолжение плавания небольших
судов в ноябре на Балтике, по мнению моряков, было
безумием. Но, по мнению гвардейского начальства, безумием
называлось только неисполнение приказов, и 6 ноября
корабли ушли из Ревеля. К счастью для них, переход

128
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
совпал с затишьем, и через два дня капитан-лейтенант
Длотовский, командир «Иоганн-Шарлотты», рапортовал
коменданту Свеаборга о благополучном прибытии. Се-
меновцев развезли по крепостным фортам,
расположенным на отдельных островах. Гвардейский штаб мог
облегченно вздохнуть: бунтовавший батальон был загнан, куда
столичные вороны не нашивали костей52.
Солдатам 3-го батальона, отправленным в Кексгольм
пешим порядком, на пути к месту своего предварительного
заключения тоже пришлось вынести немалые испытания.
Прежде всего их вывели из города в спешке: власти
боялись оставить «мятежников» в столице, опасались,
что подготовительная работа позволит местному
населению узнать о времени вывода полка и оказать ему знаки
внимания, которые, в свою очередь, могли бы привести к
росту нежелательных для властей настроений. Следует
помнить о том, что конец октября — одно из самых плохих
по погодным условиям времен года: короткий световой
день, промозглая сырость, леденящее дыхание
остывающей Балтики. Второпях не было организовано питание
на маршруте следования. «Штрафной» марш показал,
чего стоит знаменитая гвардейская боеготовность «по-
шварцевски» и «по-аракчеевски». Солдаты оказались
не обеспеченными самым необходимым. Обнаружилось,
что «балетная готовность» налицо, а о настоящей —
боевой и походной — говорить не приходится. Сам Закрев-
ский был вынужден сообщить военному министру
Волконскому следующее: «От командиров 2-го и 3-го
батальонов, в Свеаборге и Кексгольме находящихся, получил
я донесение, что в первом из них — ни шинелей, ни обуви
у нижних чинов, а в последнем сапоги по ветхости их
вовсе к продолжению пути ненадежны». Кроме того,
начальство было вынуждено признать, что «нижние чины...
будучи в одних, и то довольно изношенных, шинелях,
с нуждою перенесли суровость времени, сколько путь их не
был короток». Хуже всех было положение солдат в
Кексгольме. В частном письме фельдфебеля Александрова
оттуда сообщается, что они живут «в казармах как
совершенно в аду»53.
Когда судьба солдат была окончательно определена и
составлены списки, по каким полкам их разводят, партии
семеновцев из Петербурга, Кексгольма и Свеаборга стали
отправляться к местам новой службы.

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
129
Не имея достаточных сведений о характере событий,
происшедших в столице, фактически питаясь так же, как
и обыватели, слухами, местные власти встречали
сосланных настороженно и даже враждебно. В Пскове произошел
случай, который чуть было не привел к новому
возмущению.
Полковнику Вадковскому было поручено сопровождать
группу солдат в полки 1-й дивизии. Когда они пришли
в Псков, Вадковский, бывший весьма гуманным
командиром, попросил начальника гарнизона генерал-лейтенанта
Лаптева предоставить солдатам несколько дней отдыха.
Лаптев отказал, и между ним и Вадковским произошел
скрупный разговор». Обстановка еще больше обострилась,
когда Лаптев встретил нескольких семеновских солдат
в нетрезвом виде и приказал их нещадно высечь. Кроме
того, один из местных офицеров, полковник Вейдлов,
придрался к другой группе семеновских солдат и также
жестоко наказал их. Самым невыносимым для солдат
было то обстоятельство, что Вейдлов «в назидание» решил
высечь их перед строем. Этот солдафон не мог, естественно,
понять, что перед ним не те безропотные существа в
шинелях, с которыми он привык иметь дело. Один местный
ямщик показывал, что во время порки остальные
раздевались и кричали: «Если начали уже наказывать, то
наказывайте всех нас!» Очевидно, что необычность поведения
семеновцев что-то прояснила в мозгах даже таких людей,
как Лаптев. Он, похваляясь своими способами
приведения к повиновению на месте, в Пскове, в то же время
не решился сообщить о своем «геройстве» в Петербург и
ограничился сообщением, что «легкому» наказанию
подверглись всего несколько человек «за пьянство и буйствен-
ные поступки против жителей». Сами же жители Пскова
свидетельствовали, что «наказано было нижних чинов
до двенадцати человек, и с такой жестокостью, что из
числа их некоторые с места наказания снесены даже
на шинелях»54.
Офицеры-семеновцы и в пути следования помогали,
как могли, своим подопечным. Подполковник Жуковский
сообщил: «Когда гг. офицеры узнали, что на путевое
продовольствие положено на каждого человека в сутки по
14 коп., то в сем случае весьма неосторожно поступили
изъявлением вслух и при людях своего мнения, говоря,
что за столь малую сумму ничего достать невозможно,
5 Зак. №610

130
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
и потому готовы каждый дать от себя людям по 1000
рублей»55.
Нелегким было и положение нижних чинов 1-го
батальона, преданных военному суду в полном составе,
обвиненных в активном сопротивлении, в тяжелом нарушении
дисциплины. В крепости не было тюремных помещений,
достаточных для размещения такого числа людей. Если
учесть, что тюрьмы того времени были ужасны по своему
устройству, то вдвойне ужасными были помещения, в
которые рассовали солдат-семеновцев. Это были
неотапливаемые казематы, темные, с неистребимой и
всепроникающей петербургской осенней сыростью. Ужасающая
теснота — солдаты должны были по очереди не только спать,
но даже сидеть на койках. Неповоротливая интендантская
служба, столкнувшаяся с «необычной ситуацией»,
проявила себя во всем блеске: арестанты испытывали нужду
в продовольствии, даже хлеб поступал с перебоями.
Множилось число больных, пришлось открыть
дополнительный лазарет. От некоторых руководителей Военного
ведомства поступали предложения улучшить условия
содержания солдат путем их рассредоточения: часть
предлагалось перевести в Адмиралтейство. Но от этого отказались,
опасаясь распространения волнений и бунтарских
настроений на другие части столичного гарнизона56.
с Тревога была страшная...»
С заключением солдат 1-го батальона в Петропавловскую
крепость* и отправкой 2-го и 3-го батальонов в Свеаборг
и Кексгольм возмущение Семеновского полка, как
таковое, закончилось, но не закончилось то, что получило
название «семеновской истории». Более того, последующие
события в столице принесли властям предержащим не
менее хлопот и страхов, чем известие о непокорности
одного из гвардейских полков.
Свидетельства современников говорят об атмосфере
растерянности, которая царила в правительственных
кругах в осенние дни 1820 года в столице. К. Ф. Рылеев писал:
«В городе волнение и тревога не переставали. Полки
ходили беспрестанно; пушки везли, снаряды готовили,
адъютанты скакали, народ толпился, в домах было
недоумение, не знали, что придумать и предпринять,
опасаясь бунта... Многих хватали на улицах и воинским

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
131
судом угрожали. Полиция скакала, с обыкновенною
деятельностью разгоняла полки народные»57.
Адъютанты генерал-губернатора Милорадовича почти
две недели не знали сна и покоя. Один из них, Ф. Н. Глинка,
будущий декабрист, показал на судебном процессе в
1826 году: «Мы тогда жили точно на бивуаках; все
меры для охранности города были взяты. Через каждые
полчаса (сквозь всю ночь) являлись квартальные,
через каждый час частные пристава привозили донесения
изустные и письменные... отправляли курьеров;
беспрестанно рассылали жандармов, и тревога была
страшная»58.
Обстановку тревоги передают частные письма,
перлюстрированные полицией. Неизвестный сообщал некоему
Лярскому в Смоленск: «Сие (волнение полка. — В. Л.)
произвело большую суматоху в городе, лишь слышно
про это везде. Полиция вся занята розыском,
разъезжают конные дозоры разных полков для прекращения
могущих случиться новых возмущений, которых можно
опасаться». В другом письме столичный житель писал
своему родственнику: «...Весь Семеновский полк
вчерашнего числа взбунтовался. По городу везде усилены
караулы и умножены разъезды; кавалерийские полки в
беспрестанном движении, всем офицерам велено быть
при своих полках, и вчера в театре очень мало было
военных... Поговаривают, что и в 1-м батальоне
Преображенского полка вспыхнуло также неудовольствие, но
еще ничего не известно. В Новгороде конные егеря
требуют, чтобы генерала Потапова сменили» 59.
Надо сказать, что, несмотря на явную перестраховку,
опасения властей не были напрасными. Действительно,
гвардейские части в тех условиях были ненадежны. Дело
в том, что в глазах других гвардейских полков семеновцы
были не преступниками, изменниками и бунтовщиками,
а лишь жертвами тирана Шварца и покровительствующих
ему офицеров и начальства. Это хорошо понимали
наиболее дальновидные представители верхов. Проблемой
номер один для правящих кругов в дни возмущения
Семеновского полка стали мероприятия по локализации
этого выступления, созданию условий, которые исключили
бы возможность возникновения недовольства в других
частях.
Растерянность усугублялась тем, что до того времени
военные и гражданские власти были абсолютно уверены

132
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
в лояльности гвардии. Уверенность в незыблемости
дисциплины и присяги привела к тому, что в 1820 году в
распоряжении как военной, так и гражданской
администрации не оказалось информации о том, каковы
действительные настроения в полках, о чем вообще говорят и
чем занимаются нижние чины. Пока солдаты в общении с
начальством использовали только уставные фразы типа
«рады стараться!» и «здравия желаем!», пока генералы
и офицеры слышали от них только бравые песни, им,
генералам, и в голову не приходило интересоваться тем,
а что же говорят солдаты в казармах, на улицах между
собой, без присутствия начальства? А как раз эти
сведения были необходимы в осенние дни 1820 года, чтобы
выработать меры для ограничения выступления рамками
одного полка.
Ситуация на самом деле была достаточно сложной.
Имеющиеся в распоряжении историков данные
свидетельствуют о сочувствии самых широких масс столичного
гарнизона солдатам-семеновцам. Боевой и очень популярный
среди солдат генерал наполеоновских войн энергичный
Бистром лишь с большим трудом сумел заставить
выступить против семеновцев своих егерей, этот «наиболее
надежный из всех пехотных полков» гвардейского
корпуса: они все «колебались и выражали полное нежелание
идти против товарищей». А когда, наконец, уступая своему
командиру, эти егеря пришли на место предполагаемых
действий, тотчас по приходе «дали знать семеновцам, что...
стрелять в них не будут»60. Даже жандармы, по
свидетельству некоторых осведомителей, выражали
намерение примкнуть к семеновцам в случае распространения
бунта .
Главные усилия по сбору информации были
предприняты столичной полицией, которая направила в те места,
где чаще всего бывали гвардейские солдаты, своих
агентов, привлекла к сбору сведений проституток, дворников,
трактирщиков. Так, например, агентура была внедрена
в «дом Цвеца», населенный «гостеприимными
женщинами», где прослушивались разговоры солдат
Измайловского, егерского, Московского и Учебного карабинерного
полков. Из довольно путаных показаний безграмотных
и невежественных агентов видно, что даже в столь
своеобразном месте времяпрепровождения можно было
услышать слова сочувствия семеновцам. Другие агенты были

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
133
еще более удачливыми. Так, агент, фланировавший по
набережной Фонтанки у Калинкина моста, услышал,
как солдаты лейб-гренадерского полка говорили
женщине, что «ежели Государь по приезде в Петербург не
простит семеновских, тогда все гвардейские части положат
ружья и будут просить, чтобы их сослали туда, где и
Семеновский полк. Также разговаривали, что к ним в
казармы приезжал Павловского полка командир Бистром
и еще с прочими начальниками уговаривали их, ежели
Государь будет спрашивать о Шварце, чтобы они сказали,
что он добрый и хороший у них был начальник, но они
все вообще отвечали, что сего сказать не могут, а скажут,
что он у них был тиран»62.
Немалые волнения доставили начальству сообщения
агентов о том, что гвардейские полки ждут только
примера, который, по мнению солдат, должны подать
преображении — «первый полк» в гвардии. Об этом говорили
донесения агентов, следивших за Измайловским,
егерским и Московским полками. Опасность заключалась в
том, что налицо было стремление солдат-гвардейцев
действовать сообща: следовать за преображенцами, в рядах
которых было в те дни тоже неспокойно.
Полицейские агенты, рассыпанные по городу в дни
после восстания семеновцев, приносили неутешительные
для начальства известия. 23 октября несколько солдат
Измайловского полка, переезжая в лодке через Фонтанку,
поговаривали о том, что «...в Преображенских казармах
все уже солдаты выходят из послушания и бунтуют
против начальства». В тот же день в бане у Воскресенского
моста преображенцы и кирасиры говорили солдатам из
других частей: «Нас теперь казаки караулят, а того
не знают, что теперь Павловский, гренадерский и
гвардейский егерский полки колеблются и с кирасирами взяли
рука с рукою».
«Вольный кучер» Василий Заикин, по своим делам
бывший в Петропавловской крепости, помог отличиться
другому агенту. Кучер рассказал трактирному
собеседнику, оказавшемуся переодетым полицейским, что «семе-
новцы хотят сызнова присягать на верность, только не
надо оным тирана, такого начальника, Шварца».
Кроме того, Заикин сообщил: совет семеновцев своим
«товарищам гвардейским солдатам, чтобы они не
начинали до тех пор заступаться, когда окончат их участь».

134
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Когда доносчик осторожно заметил, что участь солдат
в общем-то решена и они будут казнены, то Заикин,
вероятно, хорошо зная позицию всех гвардейцев,
ответил: «Нельзя оных наказывать, да и кто будет?
Гвардия вся на их стороне... и согласна заступиться за
несчастных:*.
Писарь Измайловского полка уже 23 декабря «с
восторгом» сказал осведомителю: «Слышали ли вы, что
Преображенские сделали штуку: не хотели в прошлое
воскресенье вступить в караул — и не пошли... захотели
по-своему сделать... если и нам не понравится, и мы то же
сделаем...» Служивший в Учебном карабинерном полку
Иван Игинский сказал осведомителю, что «если будет
война, тогда всякий может положить ружье и сделать
перемену за свою судьбу». Унтер-офицер 1-го батальона
Преображенского полка Андрей Васильев говорил
мастеровому Семеновского полка Дорофею Абрамову, «что
Преображенского полка солдаты хотят непременно
скоро сделать бунт за то, что нет Семеновского полка,
что когда бунтовал Семеновский полк, то и первого
батальона Преображенского полка хотели бунтовать, но
начальники от них отобрали сапоги и не допустили
бунтовать».
Командир Конной гвардии граф А. Орлов заявлял
о своей готовности использовать вверенную ему часть для
подавления любого антиправительственного выступления.
В то же время донесения агентов свидетельствуют, что
не все было гладко и среди подчиненных графа: «На днях
истекшей недели рядовой лейб-гвардии Конного полка
был наказан эскадронным командиром, который потом,
явясь в Главный штаб Его Имп. Величества, приносил
жалобу. Оттуда отправлен обратно к командиру того
полка, коим якобы добавлено сему рядовому двести розог,
что привело прочих в негодование».
Власти были отнюдь не в радужном настроении.
Командир гвардейского корпуса генерал И. В. Васильчиков
писал военному министру П. М. Волконскому: «Не нужно
себя обманывать: войска исполнили свои обязанности,
но в них не было чувства негодования, заставляющего
идти драться с товарищами»63.
В это же самое время будущий шеф жандармов
Бенкендорф писал Волконскому: «Более чем вероятно, что
если бы настоящая катастрофа потребовала бы
вмешательства вооруженной силы, то сия последняя отказалась

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
135
бы повиноваться, так как большая часть полков уже
давно разделяла неблагоприятное мнение семеновцев о
полковнике Шварце»64.
В день восстания солдаты других полков открыто,
не заботясь о последствиях, выражали сочувствие
обиженным, по их мнению, семеновцам. Особенно громко
возмущались преображенцы, которых связывала с семе-
новцами более чем вековая воинская дружба.
Солдаты лейб-гренадерского полка, которым была
поручена охрана арестованных батальонов, кричали:
«Сегодня очередь Шварца, не худо было бы, если бы
завтра настала очередь Стюрлера» (командира их полка).
Эти крики оказались пророческими: «очередь» Стюрлера
настала 14 декабря 1825 года, когда он был убит при
попытке воспрепятствовать гренадерам выйти на
Сенатскую площадь65.
Семеновский полк, отправляясь в Петропавловскую
крепость, шел по Гороховой улице через район
расположения лейб-гвардии Московского полка. Солдаты этой
части выходили на мостовую, целовались с собратьями
по оружию и «громко их жалели».
Не полагаясь на гражданскую полицию, не доверяя
ей, генерал-губернатор Милорадович сам ездил по
полкам, чтобы узнать настроения солдат. В первую очередь
он поехал в гренадерский полк, узнав о неприятной для
начальства симпатии гренадеров к арестованным
бунтовщикам. Кроме того, Милорадович предпринял шаги
к тому, чтобы создать собственную, военную агентуру,
независимую от гражданской власти, — здесь сказалось
известное соперничество этих двух властей. Все
сведения о настроениях в полках в конечном итоге попадали
к дежурному генералу Главного штаба А. А. Закрев-
скому66.
Вообще, настроение в Петербургском гарнизоне было
достаточно неустойчивое. Если в конце ноября 1820 года
наступило видимое успокоение и управляющий
министерством внутренних дел Кочубей даже 26 ноября в одном из
писем отметил благоприятное для правительства
умиротворение в солдатских массах и считал возможным даже
отсрочить приезд царя, то уже в начале декабря агентура
сообщила о новой вспышке «просеменовских» настроений.
3 декабря Васильчиков писал Волконскому: «Вы должны
знать, что как только здесь получено было известие

136
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
о скором приезде Уварова, толки о помиловании
Семеновского полка возобновились; даже уверяли, что Государь
прислал этого генерала, чтобы собрать самые точные
сведения, и что даже формировка Семеновского полка
отложена. Эти слухи, поддерживаемые некоторыми
генералами, были приняты солдатами, и вот почему Вы
увидели в полицейских отметках, что идут речи между этими
последними о просьбе помиловать полк по приезде
Государя на первом же разводе. Все успокоится, как только
новый полк будет сформирован: они увидят ясно, что дело
кончено; но я все-таки не оставлю без внимания все эти
толки и постараюсь воспрепятствовать распространению
подобных мнений».
В основе сведений, которыми оперировал в данном
случае Васильчиков, лежат донесения, подобные
следующим: один из шпиков «разговорил» вольного кучера
Зайцева, который часто бывал в гостях у солдат. Этот
Зайцев рассказал, что фельдфебель Павловского полка
Прокофьев поведал ему следующее: «...они, семеновцы,
две просьбы присылали к Его Величеству... на вторую
будто бы вышла резолюция — вынести им знамена и
показать, а начальники сего не исполняют; а 3-ю последнюю
просьбу подали вдовствующей императрице, и оную
просьбу направлял Горного корпуса секретарь Зуев, в которой
помещена вся оных служба и верность к Отечеству, и
они перед знаменами на том же месте надевают траур,
мужицкие кафтаны, и чтобы имени не было Семеновского
полка, — или по-прежнему останутся. На третью просьбу
резолюции еще не получили, но ожидают скоро... При
прочтении бумаги корпусным командиром генералом
Васильчиковым оного полка солдаты кричали и
делали грубости, и он не мог найти виновного... в
то время носили книгу, чтобы подписывались насчет
Семеновского полка, что он уничтожается; то
финляндцы подписались: они без семеновских служить не хотят».
Как видим, в этом очень путаном сообщении довольно
ясно проглядывают черты типичного наивного
монархизма: вера в то, что все беды — дело рук местного
начальства67.
Тот же самый вольный кучер Зайцев сообщил в
доверительной трактирной беседе осведомителю, «что он был
6-го числа сего месяца у солдат экипажа гвардейского,
и солдаты ему сказывали, что генерал Карцов оным
говорил: «Ребята, семеновские вернутся! Государь только

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
137
постращал оных», но экипажные солдаты говорили:
«Хорошо Государь одумался, если возвратит; а если
решит, то они не прочь от других, будут заступаться
за семеновцев»68.
Особое внимание осведомители уделяли
Измайловскому полку, поскольку в этой части тоже были отмечены
элементы недовольства солдат своим начальством. По
сведениям агентуры, нестроевой Карасев, измайловец,
говорил в бане соседям: «Государь не знает мыслей
солдатских и оных обид. У семеновских у каждого в сундуке
было худо 100 рублей, а у другого 700 и 800, а у третьего
более тысячи рублей; а после оной экономии продавали
сундуки, разломали все, разграбили; оная претензия
составляет на миллионы; видно по всему, так же зажилят
сию претензию, как в 1812 году за провиант и фураж не
отдали нам ни копейки: пометили в долговую ведомость
и велели замолчать».
Командование гвардейского корпуса пошло на
известные уступки: свирепость расправ и утомительность
учений заметно поубавились. Это сразу принесло плоды —
в полках стало спокойнее. Но, с другой стороны, солдаты
тут же сделали очень важный для себя вывод —
активные действия могут существенно облегчить их службу.
Доказательством этому служит информация одного из
агентов, который на вопрос солдатам Финляндского и
гренадерского полков, почему они так поздно гуляют,
получил следующий ответ: «Ныне праздник! Да и после
истории Семеновской нам вольно ходить сделалось и во
всем посвободнее, — не так, как прежде, взаперти нас
держали; и ныне до праздника жалованье выдали, и
претензии наши, были года за три недопуски — и то все
выдали, даже и за переноску мундиров деньги по рукам
разделили; мы нынче проситься не ходим к ротным
капитанам, а только приказано сказаться фельдфебелю, — и
ступай на целый день... Нас теперича просят лаской,
ребятушки называют, «пожалуйста, потише будьте!» —
а прежде все по зубам да по бокам, и доброго слова
не слыхали никогда». На вопрос осведомителя, не боятся
ли власти солдат, они отвечали: «Нет, бояться не боятся,
а побаиваются; мы все — одни солдаты, как те, так
и мы»69.
«Здесь очень боялись, чтобы этот пример не
подействовал на остальные войска», — писал сенатор Н. М.
Логинов графу С. В. Воронцову. «В том кризисе, в каком мы

138
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
находились, достаточно было одной отчаянной головы,
чтобы произвести всеобщий взрыв. Стоило только даже
одному из самых незначительных офицеров встать
во главе солдат и заставить их взяться за оружие, как
все пошло бы к черту», — отмечал в те дни Д. П.
Бутурлин.
Особую тревогу властей вызывало то обстоятельство,
что среди многочисленных «негативных» высказываний
в адрес начальства разного ранга время от времени
начали проскальзывать и нападки на самого
Александра I, тогда как власти предержащие были уверены,
что русский солдат — монархист по природе и
обожает царя. Кроме того, нельзя было не заметить того,
что целый ряд высказываний солдат говорит о их
недовольстве не отдельными сторонами службы, а всей службой в
целом.
Пристав Литейной части 28 октября сообщал, что он
сам лично был свидетелем того, как рядовой
Преображенского полка Макар Сергеев во дворе казарм одобрял
публично действия семеновцев и «бранил Шварца
тираном». Провиантский чиновник Приклонский огорошил
осведомителя известием, что «не только Семеновский
полк, но и вся гвардия недовольна даже самим
Государем». Нестроевой Измайловского полка Александр Кара-
сев так говорил о царе: «Мы все Богу молимся, чтобы
Бог дал войну, опять Наполеонушку, тогда он (царь. —
В. Л.) увидел бы, как быть надо справедливому противу
нас и противу офицеров, кто защищал его и Отечество...
теперь по его уже не будет капут... тогда не спрячется
от смерти»70. Солдат гвардейской артиллерии Евграф
Васильев заявил во всеуслышание якобы от имени всех
гвардейских нижних чинов, что когда «случится» война,
то они «в первое сражение руками выдадут Государя
неприятелю». Когда следователь спросил, возможно ля
такое со стороны русских солдат, то Васильев его уверил
что «все гвардейские то сделать согласны». На суде этот
же солдат показал, что об этом ему говорили четыре
гвардейских егеря и один измайловец. Рядовой пехотного
Вильгельма Прусского полка Иов Гобов, находясь я
отпуску, в ответ на славословие в адрес царя, высказанное
одним из крестьян, заявил следующее: «...что вы, мужики,
понимаете царя за Бога, а он чтит его за черта». Далее
«нахаркав, плюнул на пол и говорил, что Государь
Император лукавству глухой, когда француз был в Москве,

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
139
обещал за спасение Отечества солдатам прибавить
жалованье и уменьшить срок службы, но после всех обманул...»
Голова сказал Гобову, чтобы он молчал и что он принял
на верность службы присягу за веру, Отечество, за царя
и мать пресвятую Богородицу и нарушать ее ни в чем
не должен. Гобов, не удовольствуясь тем, пояснил, что
«пресвятая Богородица — на стене, ничего не говорит, а
солдаты все знают»71.
О волнении в Семеновском полку знали и толковали
крестьяне. Один из агентов сообщал, что он «слышал
6-го декабря на Сенной площади», как «Новгородской
губернии мужики, приехавшие с рыбой... судили между
собой» о том, как «Семеновский полк взбесился». Это
известие до новгородских крестьян дошло от «ракчеевцев»,
то есть от военных поселян. При этом мужики утверждали,
что в губернии были приняты меры во избежание волнения
поселенцев, чтобы «ракчеевцы не взбесились». Очевидно,
что выступление Семеновского полка нашло какой-то
отклик в военных поселениях 72.
Полиция имела обыкновение в такие дни, как конец
октября 1820 года, активизировать работу по
перлюстрации писем. Надо сказать, что «улов» в те дни был
достаточно богатым. Столичный житель Бибиков писал
родственнику в Москву: «Ежели Вы мое письмо не получили
по почте, так не мудрено, потому что здесь говорят,
многие письма пропали после несчастного случая, который
случился с Семеновским полком...» Москвич, вероятно,
продолжал недоумевать по поводу молчания Бибикова,
так как и это письмо застряло в полиции.
Сын барона Ф. И. Тизенгаузена писал отцу в Москву:
«Когда случилось это, мы целые две ночи не спали; если
бы вы были свидетелем этой суматохи; народу около
было столько (вероятно, около казарм Семеновского
полка.— В. Л.), что и проехать нельзя было. В городе
ужасный про это разговор... Слухи носятся, будто вся гвардия
хочет просить, чтобы им этот полк отдали».
В другом письме мы читаем: «Весь город опечален.
Только об этом и говорят. Все боятся, что с полком
поступят несправедливо. Поведение солдат, как и
офицеров, внушает восхищение. Их превозносят до небес,
посмотрим, что скажет император. Я полагаю, что он
простит. Вот мнение всех».
В письме некоему С. С. Кушникову в Москву
говорилось: «Я удивляюсь, что потерявши терпение и решив-

140
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
шись преступить за границу, восставшие против тирана
на первом шаге остановились.
У нас вышла большая эпоха, коей еще с начала века
в России не бывало. Подобного покамест нельзя
говорить, не только писать, дабы тем не подвергнуть себя
несчастию навеки...»
Фактически все слои столичного общества с
сочувствием относились к возмутителям спокойствия.
Н. И. Тургенев записал в те дни в свой дневник: «В
Государственном совете говорили о происшествии
Семеновского полка. Все с негодованием и ужасом отзываются
о Шварце. В английском клубе только об этом и
говорили. Весь полк в крепости... Все это кончится бедствием
многих солдат. Солдаты показали необыкновенное
благородство во время всего происшествия. Все им
удивляются, все о них сожалеют... Тысячи людей,
исполненных благородства, гибнут за человека, которого
человечество отвергает»73.
О том, что самые широкие круги сочувствовали семе-
новцам, свидетельствует и следующий факт. 22 ноября
1820 года из столицы в Полтавскую губернию для
службы в расквартированной там 8-й пехотной дивизии
отправлялась, как тогда говорили, «команда» в составе
120 семеновцев. Пока солдаты готовились к походу, к
командиру этой группы штабс-капитану Михайлову
подошел человек в купеческом платье, протянул офицеру
сторублевую ассигнацию и попросил потратить ее во
время дальнего перехода «на водку» для солдат. На вопрос
офицера, нет ли у него среди семеновцев родственников
или знакомых, купец ответил: «Нет, батюшка, никого нет,
а у меня свой дом в полку (казармы Семеновского полка
располагались вперемежку с частными зданиями.—
В. Л.); я привык видеть каждый день этих добрых людей
и, не имев от них ни малейшей обиды или
неудовольствия, всех их считаю своими»71.
Будущие декабристы горячо обсуждали событие,
произошедшее на их глазах. Г. А. Перетц показывал, что на
заседаниях литературного общества «Хейрут», которое
действовало одновременно с «Союзом благоденствия»,
много говорили «О строгости, подавшей повод к
семеновскому бунту». Перетц сообщает также, что при встрече с
Ф. Глинкой на Поцелуевом мосту тот рассказал ему о
событиях в семеновских казармах, начав со слов: «У нас
начинается революция!»75

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
141
П. М. Волконский
За исключением небольшой кучки высшего
начальства, все гвардейские офицеры сочувствовали семенов-
цам. Поручик лейб-гвардии гренадерского полка князь
С. И. Мещерский даже выступил с предложением
составить коллективное письмо офицеров гвардии к царю с
просьбой помиловать солдат полка. Эти поступки
офицеров вызывали крайнее раздражение у верховного
командования. П. М. Волконский в письме к Закревскому не
выбирал слов для выражения своего гнева: «По разным
их болтаниям заслуживают они, по моему мнению, как
ребятишки, чтобы их хорошенько высечь розгами, дабы
и дух вольнодумства из них искоренить. Каковы будут
молодцы, ежели щенки сии в сих званиях осмеливаются
осуждать главных своих начальников, чего от них еще
можно ожидать?»76
Петр Михайлович ВОЛКОНСКИЙ, представитель древнего
русского княжеского рода, родился в 1776 году. В 1793 году он
прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка. В связи с тем, что Александр I
был шефом этого полка, Волконский имел возможность довольно часто
видеться с ним сначала как с наследником престола, а затем как с
императором. В 1801 году Волконский был произведен в генерал-майоры.
В сражении под Аустерлицем остановил отступавший Фанагорийский
пехотный полк и со знаменем в руках повел его в контратаку.
Считается, что Л. Н. Толстой наделил князя Андрея Болконского
некоторыми чертами участника «семеновской истории».
В 1807 году Волконский отбыл во Францию для ознакомления
с опытом организации штабной работы в этой стране. Возвратившись

142
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
в 1810 году в Петербург и получив назначение начальником квартир-
мейстерской части, Волконский много сделал для подготовки армии к
будущей войне и поднял штабную работу на невиданный доселе
уровень. Успешные действия русских войск под Смоленском и Бородином
были бы невозможны без отлаженной квартирмейстерской части:
именно подчиненные Волконского в сумятице боя сообщали командованию
о месте расположения наступающих и отступающих полков, резервов,
отыскивали последние и безошибочно вели в указанное место.
Вспомним, что все это делалось при отсутствии технических средств связи,
без точных карт.
Назначенный после Отечественной войны 1812 года военным
министром, Волконский все внимание сосредоточил на хозяйственной
деятельности, не желая и не имея возможности бороться с муштров-
щиками77.
Для борьбы с вольномыслием в гвардии Васильчиков
предлагал «отмечать имена тех, которые кричат против
правительства», а после этого «предавать их военному
суду и строго наказывать».
В самом конце 1820 года в столицу проникли первые
слухи о восстании в Севском пехотном полку. В первые
дни 1821 года слухи эти стали «гуще», расцвечивались
подробностями типа того, что командир части
полковник Колен поднят был своими солдатами на штыки. С
волнением ждали новых вестей из Митавы как
симпатизировавшие солдатам, так и опасавшиеся военной
революции. Было даже устроено специальное расследование,
которое показало, что причиной известий о бунте Сев-
ского полка было отсутствие достоверной информации,
что само по себе способствовало порождению слухов.
Вести о восстании Севского полка произошли из-за
«ошибки здешних немецких жителей в правильном
произношении на русском языке названия полков
Семеновского и Севского, так как случившееся в Семеновском
полку происшествие было здесь известно». Немаловажно
отметить еще одну интересную деталь, вскрывшуюся во
время этого следствия. Оказалось, что слухи о событиях
в Семеновском полку в Петербурге достигли Риги около
18 октября 1820 года, то есть фактически на следующий
день после событий в столице. И это при отсутствии
телефона и телеграфа! Одновременно с известиями о якобы
имевших место событиях в Митаве в Петербурге про-

ЛОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ 143
несся слух о том, что в Москве «один караул, учинив
■епослушание, оставил свой пост»78.
Возникновение слухов неопровержимо
свидетельствует, что в самых широких кругах ожидались подобные
известия. Механизм же таков: что-то действительно
произошло, власти по причине бюрократической безголово-
сти всячески блокировали распространение правдивой
информации, но она неизбежно просачивалась через
различные каналы, в силу этого информация о конкретном
событии раздваивалась, расслаивалась и всячески
искажалась. Взволнованное общество, имея все основания не
доверять официальной информации, жадно ловило
каждое известие из уст действительных и мнимых очевидцев.
Обыватель тяготеет к драматизации событий и посему
охотнее верит в миллион убитых, чем в благополучный
исход.
О настроениях и тревогах тогдашнего петербургского
общества говорит и следующая история. 8 ноября 1820
года вице-адмирал Д. Н. Сенявин, прославленный
флотоводец, приехал к управляющему министерством
внутренних дел графу Кочубею, чтобы выразить свое
беспокойство по поводу распространившихся по столице слухов о
существовании тайного общества, имеющего цель
свергнуть существующее правительство, и что будто бы не кто
иной, как он, Сенявин, является главой заговорщиков.
Кочубей успокаивал взволнованного адмирала, уверял
его, что в правительстве не сомневаются в его
лояльности, что не надо придавать значения вздорным слухам.
Тем не менее участник многих сражений торопливо и
подробно рассказал о своем времяпрепровождении, о
всех знакомых и родных, с которыми он поддерживал
контакты, и завершил свои добровольные показания
заявлением, что «самодержавное правление есть для нас
самое лучшее!». После визита к Кочубею Сенявин
отправился к генерал-губернатору Петербурга М. А. Милора-
довичу с теми же объяснениями и объявил о намерении
писать царю письмо с требованием розыска по делу
«столько честь его оскорбляющего». Таким образом, мы
видим, что обстановка тревоги в осенние дни 1820 года
заставляла далеко не трусливых и не маленьких людей,
которые имели за собой большие заслуги перед
государством, с ужасом думать о том, что их имя может
оказаться в каких-то политических списках 79.

144
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Толки вокруг реально происходивших событий
достаточно ясно показывают настроение масс: и поздней
осенью, и зимой 1820/21 года страна ждала новых
вспышек возмущения в военной среде. К распространению
слухов, вероятно, приложили свою руку и те, кто видел в
солдатской массе союзников в борьбе с монархическим
режимом и крепостническим строем. А. А. Закревский не
без оснований писал: «Подобные слухи распускаются
для того, чтобы сделать пагубное внушение здешнему
гарнизону... подобные слухи доказывают, что множество
есть таких неблагонамеренных и вредных людей, которые
стараются увеличивать дурные вести. В нынешнее время
расположены к сему в высшей степени все умы и
сословия... Вообще, нынешние вздорные и вредные слухи
и суждения беспрестанно продолжаются. Единомыслия,
которое бы должно всех направить к одной
благонамеренной цели, не существует... надо поспешить с
формированием Семеновского полка. Медленность в
сем случае может произвести дурные последствия.
Беспрестанные толки насчет прощения старого полка
усиливаются, и это, делаясь всеобщим мнением,
распространяет между солдатами и всеми сословиями
мысль, что можно не повиноваться и получить после
НО
прощение» .
Относительно слухов о восстании Севского полка
Закревский заметил: «Вы не воображаете, с каким
удовольствием рассказывают здесь подобные сему
новости».
Любое ничтожное происшествие в войсках
раздувалось до неимоверных размеров. Два солдата огрызнулись
на караульного начальника, запретившего им взять в
караульне забытые рукавицы. Спустя сутки по Москве
катился слух, что целый гренадерский полк отказался
идти в караул...81
Некий Пашков в письме к отцу в Москву сообщал,
что при нем в английском клубе к офицеру лейб-гвардим
гусарского полка подошел франт и начал расспрашивать
о происшествии, якобы имевшем место в этой части. На
вопрос удивленного офицера, о чем, собственно, идет
речь, франт воскликнул: «Как? Разве гусары не
отказались на учениях выполнять команды?!» Пашков завер-1
шил свое повествование такими словами: «Так ежели з*
20 верст так сочиняют, то за 700 еще лучше должн»

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ
145
быть», имея в виду расстояния до Москвы и Царского
Села, где располагались гусары82.
Фактически единственным источником информации
для населения страны были письма из столицы, где
правда причудливо переплеталась с вымыслом. Вот примерно
что могли знать о событиях в г. Волковыске, куда
пришло письмо некоего Митькова, адресованное
штаб-лекарю 47-го егерского полка Прозоровскому:
«...Семеновский полк сбунтовался... Полковой командир, делавши
десяточное учение, высек капрального унтер-офицера
роты Его Величества. К вечеру из оной роты 6 человек
рядовых пришли к полковому командиру спросить
причину наказания. Полковой командир никак не потерял
духа, начал на них кричать и двух из них ударил, но
третий ответствовал оплеухой. Полковник, видя, что дело
дурно, схватя шинель и фуражку, бежал во дворец к
Михаилу Павловичу. Вслед за ним приходит вся рота
Его Величества, напала на дом полковника, выбили все
окна и переломали все что ни попалось и требовали
выдачи полкового командира. Тот же час был послан
генерал Орлов, чтобы их уговаривать, но слова его не
помогли. Велено стать в ружье Павловскому полку и
привести оную роту в экзерцир-гауз, куда и приехал
корпусной командир; но не получа другого ответа, как, что с
полковым командиром не хотят служить, и не будут.
Граф Милорадович, видя их упорность, велел посадить
всю роту в крепость. Надо сказать, что все оное действо
происходило ночью и к несчастию на другой день был их
караул; когда вывели людей к расчету, видя, что роты
Его Величества нет, сказали: они не пойдут в караул, не
видя своей головы. Вышедши на площадь в шинелях,
легли как овцы, но их хотели принудить силой, почему и
велено прийти конногвардейскому полку, двум ротам
артиллерии и десяти батальонам пехоты с боевыми
патронами. Но и угрозами ничего не сделали. Они кричали,
что они одни виноваты и идут добровольно в крепость к
своим товарищам; и ежели хотят, чтоб они шли в караул,
то чтоб выпустили их товарищей. И так их, несчастных,
1-й батальон в Петропавловскую, 2-й батальон в Све-
аборгскую, а 3-й батальон в Шлиссельбургскую крепость
со всеми офицерами; а Шварцу отказано от
командования полка, но его нигде не видно, и полагают, что он
убит... Почти то же случилось в конноегерском полку, с

146
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
тою только разницею, что там офицеры подали рапорт
на своего генерала...»83
В обществе любое известие о «семеновской истории»
встречалось с живейшим интересом и старательно
перетолковывалось в свете, невыгодном для правительства.
Когда было издано распоряжение выделить 68 тысяч
рублей офицерам вновь набранного полка на
обмундирование и «обзаведение», по столице прок? гилась волна
слухов и анекдотов о нищете «новых» семеновцев.
В такой обстановке напряженности и неуверенности в
Петербурге приступила к работе специальная комиссия
по расследованию обстоятельств выступления в лейб-
гвардии Семеновском полку.

Ноши
щшят

«Спешите следовать сему плану...»
СОЛДАТЫ 2-го и 3-го батальонов были еще на пути в
Свеаборг и Кексгольм, когда в Петербурге произошло
событие, возымевшее эффект разорвавшейся бомбы.
Власти обнаружили прокламацию «К лреображенцам», и
призрак бунта всей гвардии вновь стал видеться
столичным генералам.
Появление этой бумаги оказало огромное влияние
на дальнейшее развитие событий, так как теперь в
руках у начальников было неоспоримое доказательство
существования организации или, по крайней мере,
попытки создать таковую.
Содержание прокламации настолько потрясло Закрев-
ского и Кочубея, что они не решились представить ее в
первозданном виде не только царю, но даже военному
министру П. М. Волконскому. В письме последнему За-
кревский писал 26 ноября 1820 года: «Касательно
подкинутой бумаги, которую Вы читали, скажу Вам, что она
дошла до Вас не в том виде, в каком была найдена,
ибо подлинная была наполнена мерзкими
ругательствами насчет Государя, которые все вымараны, а потому
полагаю, теперь Вам нужно оную востребовать
дополнительно»1.
Александру I в оригинале послали только вторую,
более «пристойную», часть прокламации, объяснив это
потребностями следствия. Граф Милорадович писал
царю: «Обер-полицмейстер вручил \ не 27-го числа
прилагаемую при сем в копии бумагу, \ яполненную злобными
и дерзкими выражениями. Один лист той бумаги
препровождается в подлиннике. Первые же листы в подлиннике
оставлены здесь, ибо они нужны для делаемых
тщательных розысков»2.
Прокламация была написана от руки печатными бук
вами:

150
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
К ПРЕОБРАЖЕНЦАМ
Божьим благоволением приношу жалобу от
Семеновского полка Преображенскому за притеснение оных
начальниками.
Господа воины Преображенского полка. Вы
почитаетесь первый полк Российский, потому вся Российская
Армия должна повиноваться вам.
Смотрите на горестное наше положение! Ужасная
обида начальников довела весь полк до такой степени,
что все принуждены оставить оружие и отдаться на
жертву злобе сих тиранов, в надежде, что всякий из
воинов, увидя невинность, защитит нас от бессильных и
гордых дворян. Они уже давно изнуряют Россию через
общее наше слепое к ним повиновение.
Ни Великого Князя, ни всех вельмож не могли
упросить, чтоб выдали в руки тирана своего начальника, для
отомщения за его жестокие обиды; из такового поступка
наших дворян мы, все российские войска, можем познать
явно, сколь много дворяне сожалеют о воинах и
сберегают тех, которые им служат; за одного подлого тирана
заступились начальники и весь полк променяли на него.
Вот полная награда за наше к ним послушание! Истина:
тиран тирана защищает! У многих солдат от побоев
переломаны кости, а многие и померли от сего! Но за
таковое мучение ни один дворянин не вступился. Скажите,
что должно ожидать от царя, разве того, чтоб он нас
заставил друг с друга кожу сдирать! Поймите всеобщую
нашу глупость и сами себя спросите: кому вверяете себя
и целое Отечество и достоин ли сей человек, чтобы
вручить ему силы свои, да и какая его послуга могла
доказать, что он достоин звания царя? И если рассмотрите
дела своего царя, то совершенно не вытерпите, чтобы
публично не наказать его!
Александр восстановлен на престол тирании теми,
которые удавили отца его Павла. Войско или вы в то
время были в таких же варварских руках, в каких и ныне
находится. Граждан гоняли к присяге в признании
Государя Александра, но присяга сия не вольная, а потому
Бог от народа оную не принимает, ибо всякий
гражданин и солдат для избежания смерти обязан принять
присягу! Следственно, царь не кто иной, значит, как сильный
разбойник. Он не спрашивает народа, что желают ли его
признать царем, или не желают; а военную силу побуж-

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
151
дает называть себя царем, и поныне берет в жертву наши
головы и угнетает Отечество; точно так и разбойник
поступает со встретившимся путешественником. Он его
грабит и великая милость, если ограбленного оставит
живого!
Неужели и вы, господа воины, должны просить царя,
как разбойника, о помиловании себя тогда, когда он без
вашей силы не в состоянии обидеть вас? Страшитесь,
чтобы он не приказал вам самих себя пресечь кнутом. Не
напрасно дворяне почитают воинов скотами, ибо воины
себя не спасают от несчастья, а сами себе соделывают
оное! Удивительное заблуждение наше! У Государя
много войска, но это вы сами и есть, а потому вы составляете
силу Государя, без вашего же к нему послушания он
должен быть пастухом. Потому войско должно себя
почитать в лице царя, ибо оно ограждает своими силами
Отечество, а не царь. Царь же значит приставник или
сторож всеобщего имущества и спокойствия; но вы,
воины, почитаете его не только полным владетелем
имущества, но и в жизни вашей хозяином. Жалуйтесь, что
солдатская жизнь несносная; но жалуйтесь себе и на себя,
ибо от самих вас бедствие происходит. Беспечность и
слабость к царю навлекла на вас великое несчастье: если
и еще продолжите не радеть о своем благе, то сделаетесь
виной своей погибели.
Бесчестно Российскому войску содержать своими
силами царя. Вы, гвардейские воины, противу напольных
полков имеете двойное продовольствие, но хотя бы имели
весьма хорошую жизнь, то и тогда должны подать
несчастным руку помощи. Нет христианской веры там, где
друг другу помощи не творят. Честно истребить тирана
и вместо его определить человека великодушного,
который бы всю силу бедности народов мог ощущать своим
сердцем и доставлять средства к общему благу. Бедные
воины! Посмотрите глазами на Отечество, увидите, что
люди всякого сословия подавлены дворянами. В
судебных местах ни малого нет правосудия для бедняка.
Законы выданы для грабежа судейского, а не для
соблюдения правосудия. Чудная слепота народов!
Хлебопашцы угнетены податьми: многие дворяне
своих крестьян гоняют на барщину шесть дней в неделю.
Скажите, можно ли таких крестьян выключить из числа
каторжных? Дети сих несчастных отцов остаются без
науки, но оная всякому безотменно нужна, семейство тер-

152
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
пит великие недостатки; а вы, будучи в такой великой
силе, смотрите хладнокровно на подлого правителя и не
спросите его, для какой выгоды дает волю дворянам
торговать подобными нам людьми, разорять их и вас
содержать в таком худом положении.
Для счастья целого Отечества возвратите
Семеновский полк, он разослан — вам не известно куда. Они,
бедные, безвинно избиты, изнурены. Подумайте, если бы вы
были на их месте и вышед из терпения, брося оружие,
у кого бы стали искать помощи, как не у войска.
Спасите от разбойников своего брата и Отечество.
Не было примера, чтобы виновник сам себя винил.
Дворяне указы печатают о делах с похвалою к себе и с
затмением их варварских поступков. По-ихнему
называется возмутителем тот, который ищет спасения
Отечеству: ибо от сих показанных мною неоспоримых истин
они все должны трепетать, чтобы их власть не учинилась
безвластно.
Кровь моя должна быть пролита рукою тиранов, но я
почитаю, что на поле против врага умереть не столь
важно, сколь важно в Отечестве за правду, которая сокрыта
от народа, и за оное дни свои кончить ужаснейшими
мученьями!. .
Ищу помощи бедным, ищу искоренить пронырство
тиранов и полагаюсь на ваше воинское правосудие и на
вашу великую силу. Вы защищаете Отечество от
неприятеля, а когда неприятели нашлись во внутренности
Отечества, скрывающиеся в лице царя и дворян, от безот-
менно сих явных врагов вы должны взять под крепкую
стражу и тем доказать свою любовь друг к другу. Вместо
сих злодеев определить законоуправителя, который и
должен отдавать отчет во всех делах избранным от
войска депутатам, а не самовластителем быть.
Взамен Государя должны заступить место Законы,
которые Отечеством за полезное будут признаны. По
таковым народ должен управляться через посредство
начальников. Выбор начальников следует основать на
беспристрастных законах. Примерно сказать: служа рядовым
солдатом десять лет и не быв на сражении не должен
быть начальником роты; здесь солдат беспорочно служит
двадцать лет и покрыт ранами, не попадает в чиновники.
Малолетний дворянин не Может понимать о солдатских
трудах, но командует стариком таким, который весь
военный регул выучил еще до рождения сего надутого скота.

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
153
Стыдно и посрамительно солдатам держаться такой
глупости и смотреть на нестоящего стоящим!..
Не знать той важной причины, от которой жизнь
людей безвременно отнимается, значит не иметь разума;
вам Бог дал разум, и вы по своему разуму должны
сберегать жизнь свою и Отечество, и не разумом тиранов
управлять собой; но следует истреблять врага и в руки
им не отдаваться, а злодеев в руках у себя должны
держать крепко.
Воины! Дворяне из Петербурга рассылают войска,
дабы тем укротить гнев воинов справедливый и избегнуть
общего мщения за их великие злодеяния. Но я советую,
призвав Бога в помощь, учинить следующее:
1) Единодушно арестовать всех начальников, дабы
тем прекратить вредную их власть.
2) Между собою выбрать по регулу надлежащий
комплект начальников из своего брата солдата и поклястиси
умереть за спасение оных, если то нужно будет, а не
выдавать своих.
3) Вновь выбранные начальники должны разослать
приказы прочим полкам, чтобы поступили так же, а
командированные, посланные полки, возвратить в
Петербург. Когда старые начальники по всем полкам будут
сменены и новые учреждены, то Россия останется по сему
случаю без пролития крови. Если сего не учините и
станете медлить в сем случае, то вам и всему Отечеству не
миновать ужасной революции!
Спешите следовать сему плану, а я к вам явлюсь по
зачатии сих действий.
Во славу Бога отдаю себя вашему покровительству.
Любитель Отечества и сострадатель несчастных.
Единоземец3
Эта прокламация — один из интереснейших
документов по истории освободительного движения начала XIX
века. Начинается она жалобой на то, что солдатская
служба стала несносной и причина тому — круговая
порука дворян, которые «променяли целый полк на одного
тирана». Далее автор прокламации обрушивается на
самого царя, сравнивает его с разбойником, награждает
другими нелестными эпитетами. Автор как бы
предупреждает возможные возражения: «А присяга? А другие
войска? Куда нам против такой силы?» В прокламации ста-

154
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
вится под сомнение истинность присяги, которая
приносится в обязательном порядке под страхом смертной
казни, указывается на то, что единственная реальная сила
в России — это армия, которая, как получается, сама же
себя и угнетает.
Важным моментом воззвания является указание на
бедственное положение простого народа, нещадно
эксплуатируемого помещиками да еще и не имеющего
правовой защиты в суде. Автор призывает критически
относиться к дворянской пропаганде, которая служит
«затмению их варварских поступков». Он пытается разбудить
гражданское чувство и гражданское мужество в
солдатах, указывая, что «на поле против врага умереть не
столь важно, сколь важно в Отечестве за правду,
которая сокрыта от народа...» Выдвигается следующее
политическое требование — выборная верховная власть,
подотчетная «избранным от войска депутатам». Кроме
того, в действие должны были вступить законы, которым
будут строго подчиняться начальники и которые будут
охранять основы социальной справедливости.
Намечался простой, но довольно эффективный, с точки зрения
солдат, способ достижения поставленных задач: арест
всех командиров и замена их выборными из своей
среды.
Очень важным моментом является то, что автор или
авторы прокламации не замыкались только в солдатской
сфере, а старались поставить военных в ряды борцов за
освобождение всего народа от крепостничества и
беззакония. В ней обращается внимание на одинаковое
угнетение солдат и хлебопашцев, на их бесправное
положение, на жестокое обращение с ними властей, от которого
«у многих солдат переломаны кости». Далее следовало
указание на то, что при шестидневной барщине
положение крестьян можно сравнить только с положением
каторжников.
Особо выделяется отсутствие правовой защиты
простого народа: «В судебных местах ни малого нет
правосудия для бедняка. Законы выданы для грабежа
судейского, а не для соблюдения правосудия». При этом
делается акцент на дворянском характере судебной
системы России. Автор прокламации указывал не только на
единство интересов солдат и крестьян, но и на то, что
им противостоит единый фронт дворян и
тиранов-военачальников, интересы которых ничего общего не имеют с

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
155
интересами солдат: «За таковое мучение ни один
дворянин не вступился, а за одного подлого тирана
заступились начальники и весь полк променяли на него».
Причину продолжающегося угнетения автор прокламации
видит в неразвитости самосознания солдат, в
непонимании ими своей силы.
Особое место в прокламации занимают пассажи,
направленные против монархических иллюзий солдат. Царь
назван не как-нибудь, а «сильным разбойником»,
который дает волю дворянам «торговать людьми и разорять
их». При этом автор пускается в объяснения
незаконности управления страной Александром I. Автор
прокламации без обиняков назвал Александра 1 защитником
интересов дворянства. Кроме того, он достаточно ясно
говорил, что тогдашний правитель России пришел к власти
через отцеубийство. Он указывает на то, что царь встал
во главе государства без согласия народа. Автор
прокламации прекрасно понимал психологию солдат и
механизмы воздействия на их сознание. Этим, в частности,
объясняется то обстоятельство, что в прокламации
объявляется не имеющей силу присяга царю, то есть именно
то, что крепче всего привязывало солдата к повиновению
и военной дисциплине, к тому, что легче всего было
использовать офицерам: «Граждан гоняли к присяге в
признании Государя Александра, но присяга сия невольная,
а потому Бог от народа оную не принимает». При этом
указывается, что законным царем может быть только тот,
кто избирается на царствование самим народом, и не
только управляет им, но и служит ему.
Точно так же автор прокламации вселял в солдат
уверенность в несправедливом поименовании тех, кто
отказывается исполнять незаконную и безнравственную
присягу, «бунтовщиками» и «возмутителями». «По-ихнему
называется возмутителем тот, который ищет спасения
Отечеству, ибо от сих показанных мной неоспоримых
истин они все должны трепетать, чтобы их власти не
учинилось безвластно».
В прокламации указывалось, что солдаты должны
понять: сила правительства — это они сами, и без их
согласия, без их помощи царь и дворяне не в состоянии
командовать и помыкать простым народом. Автор призвал
солдат осознать, что они сами надевают себе на шею ярмо и
старательно следят, чтобы кто-нибудь его с их шеи не
снял. Отсюда следует и практический совет: надо отка-

156
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
заться от надежд на милость со стороны тиранов, надо,
не задумываясь, расправиться с врагами трудового
народа, «во внутренности Отечества скрывающимися в лице
царя и дворян», уничтожив которых они тем самым
смогут доказать любовь свою друг к другу».
Распространение антицаристских настроений в
солдатской среде имело особое значение, так как
правительство лишалось сильнейшего средства воздействия —
возможности непосредственного обращения монарха к
солдатам.
Прокламация показывает, что ее автор пошел в своей
программе дальше обычной крестьянской позиции,
неминуемо ограниченной наивным монархизмом. Он, правда,
имел недостаточно ясные представления, какой будет
строй установлен после свержения тиранов — царя и
дворян,— сделал лишь общий набросок системы
управления. Во главе государства предлагалось поставить «за-
коноуправителя», подотчетного депутатам, избираемым
солдатами, то есть что-то типа президента,
поддерживаемого советом солдатских депутатов. Местная система
управления должна была также строиться на принципах
выборности начальников, которые в своей практической
деятельности должны были, равно как и «законоуправи-
тель», подчиняться законам, «которые Отечеством за
полезные будут признаны». Очевидно, здесь автор имел в
виду конституцию.
Касаясь системы выборов такого начальствующего
лица, прокламация фактически требовала отмены
деления общества на сословия, так как предлагала при
выборах учитывать только личные достоинства человека.
Отмена же привилегий помещиков-феодалов означала крах
феодально-бюрократической системы России, являлась
шагом в сторону буржуазно-демократических
преобразований.
Очень важно, что прокламация содержала и
программу конкретных действий, суть которых была близка,
понятна и в целом выполнима для солдат: арест
начальников-дворян и избрание корпуса командиров из среды
самих солдат, распространение восстания путем рассылки
приказов «нового начальства» к частям, еще не
принявшим участие в выступлениях.
Нельзя не отметить высокий уровень политического
сознания автора данной прокламации, его практического

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
157
ума, понимания психологии солдатской массы,
предвидения возможных контрдоводов и опасений4.
Адресат был выбран достаточно точно. Преображен-
цев и семеновцев связывали давняя боевая дружба,
устойчивые традиции. Оба полка входили в одну
гвардейскую дивизию, следовательно, имели почти
одинаковое отношение к начальству, по крайней мере, к
командиру бригады великому князю Михаилу Павловичу,
покровителю . Шварца. Преображенский полк пользовался
уважением в вооруженных силах как выпестованный
руками самого Петра Великого. Весьма вероятно, что в
солдатских головах имелись какие-то сведения о роли этой
части в эпоху дворцовых переворотов. Наконец, автор
прокламации точно рассчитал, что в гвардии свыклись с
тем, что преображенцы являются первым полком, и
потому их поведение мгновенно станет образцом для других
солдат. Преображенцы действительно с большим
сочувствием отнеслись к своим товарищам, попавшим в беду:
в донесениях полицейских агентов в октябре — ноябре
1820 года имена Преображенских солдат мелькали чаще
других.
Инициативный России,
незадачливый Васильев,
подозрительный Каразин
Прокламация произвела огромный переполох в
правительственных кругах. Для поимки ее автора полиция
выделила значительные суммы. Сначала цена была
установлена в 5 тысяч рублей, затем поднята до 10 тысяч, и
наконец, было обещано «более» 10 тысяч тому, «кто
откроет сочинителя»5. Это была огромная сумма, она
равнялась годовому окладу генерала. На эти деньги можно
было купить небольшое имение: в средней полосе
ревизская душа стоила около 80 рублей.
Маховик следствия по делу о прокламации
раскручивался достаточно быстро, так как следователей
поторапливал и направлял сам царь. 3 января 1821 года он
писал Кочубею из Лайбаха: «Предложите графу Мило-
радовичу обратить серьезное внимание на дело Рощина
(Россина.— В. Л.) и на его бумаги. Если дело будет
поведено толково, то, может быть, будет возможность от-

158
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
крыть источник происхождения пасквиля и даже всей
истории в Семеновском полку»6.
России не случайно оказался первым, на кого пало
подозрение в составлении прокламации, так как именно
он принес ее в полицию. Судя по его показаниям в
полиции, дело было так: дворовый человек Дмитрий
Рубцов, посетивший в октябрьские дни Преображенские
казармы, нашел прокламацию на полковом дворе, принес в
переднюю и стал читать при свете топившейся печи.
Будучи малограмотным, он довольно долго трудился,
разбирая непривычный рукописный текст, чем обратил на
себя внимание другого дворового — Федора Россина,
который выхватил у него из рук прокламацию и оставил ее
у себя. В тот же день, ожидая у театрального подъезда
своего хозяина — П. Я. Чаадаева, он, России, услышал
разговор о «семеновской истории» и понял, что за
документ лежит у него в кармане. Опасения Россина еще
более укрепились после того, как он показал прокламацию
управляющему графини Воронцовой и «одному купцу»,
которые сразу же определили крамольный характер
бумаги и посоветовали поскорее представить ее полиции,
что России и сделал7.
Несмотря на то что перекрестный допрос и очные
ставки Федора Россина и Дмитрия Рубцова, различные
подвохи следователей выявили непричастность их к
составлению прокламации, личность Россина не могла не
вызвать подозрения у полиции. Прежде всего власти
обратили внимание на то, что этот человек самовольно
изменил свою фамилию: ранее он назывался Михайлов.
Далее, будучи крепостным-дворовым помещика Лоде,
он подолгу живет в Петербурге, где поступает в
услужение к разным людям, в основном к образованным
дворянам.
Неординарность Россина проявилась в том, что он
сочинил довольно пространные записки, в которых
вполне безобидные с политической точки зрения прожекты,
например, о необходимости устройства коновязей на
городских площадях, сочетались с «возмутительными»
рассуждениями о полезности судебной реформы и
вредности крепостного права. При чтении документов
следствия создается впечатление, что России страдал
графоманским и прожектерским недугом, он с увлечением
пересказывал во всех подробностях свои сны, многие
из которых тоже были не вполне верноподданны.

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
159
Бумаги, которые упоминались в письме царя,—
записки Россина, в которых крепостной выступал убежден-
вым противником существовавшего в России строя.
Положения своих записок он выражал и в устных показа-
виях на следствии: «Необходимо нужно освободить и
облегчить весь народ и все воинство и учинить во всем
перемену». Особое подозрение вызывало то
обстоятельство, что в записках говорилось о несправедливости в
русских судах: «Имея случайно дело по здешним
присутственным местам, испытал над собою, что в них
приказные люди весьма бесстыдны, неучтивы и даже нетрезвы
и ничего даром делать не хотят, да и при том
чрезвычайно волочат обещаниями «сегодня и завтра», чтобы через
то иметь случай получить еще от просителя»8.
Показания Россина являются очень интересным
документом, рисующим положение солдат в России. Они
свидетельствуют, что в основе недовольства солдат лежала
не только чрезвычайная строгость воинских начальников,
но и порочная система материального обеспечения армии.
России сообщал о жалобах солдат на то, что их скудного
жалованья едва хватает для приобретения «мела и
прочих для чистки потребностей». Шинели выдавались
солдатам по правилам на три года, но прослужить
установленный срок не могли, так как «беспрерывное
скатывание их издирает». Точно так же двух пар сапог,
отпускаемых на год, совершенно недостаточно «при
беспрерывном учении». Сапоги шьются из жесткой кожи, быстро
лопаются, ноги же как в колодках... «Кивера, держась
на голове одними ремнями, сворачивают солдату шею».
Кавалеристам же приходилось еще хуже: «Непомерные
взыскания относительно конского убора: ремешок или
повод порвется, пряжечка лопнет, все покупай и
пополняй из своего достатка». Устами Россина солдатская
масса заявляла властям об опасности отдачи солдата в
полное и бесконтрольное владение офицерам. Он
обращал внимание на то, что «солдаты жалуются не столько
на самое учение, сколько на беспрерывные перемены,
притязания и прихотливость начальников. Сии
непрестанные докуки перерождаются часто в несноснейшее
тиранство при дурных командирах, кои, не умея
порядочно наставить и научить солдата, ищут всю свою славу в
непомерной, часто безрассудной взыскательности».
России писал о том, что «от жестоких начальников солдаты
стреляются и весьма многие режутся и в воде топятся».

160
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Он говорил, что солдаты требовали торжественные
парады проводить без шинелей и ранцев, изменить
обмундирование, сделав его более практичным: например,
сделать перевязи, ремни и панталоны темного цвета, так как
белые в непогоду практически невозможно вычистить,
привести в тот вид, который требует взыскательное
начальство.
На допросах Россина руководство получило
подтверждение фактов, которые уже были причиной
беспокойства властей. России предупреждал, что все военные
считают наказание семеновцев делом несправедливым. Он
указывал на опасность распространения влияния
семеновцев: «Как семеновцы разделятся по полкам и
разнесут свои речи, то в целой империи о том будут
беспокойны». По его свидетельству, солдаты гвардейских полков
неоднократно выражали намерение, «когда будет военное
дело... объявить нонешние свои неудовольствия за
семеновцев»9.
В деле Россина имеется свидетельство о том, какова
была реакция солдат на известие о раскассировании
Семеновского полка. Командир кавалергардского полка
Депрерадович прочитал приказ Александра I и затем,
в целях усиления «педагогического эффекта», спросил у
солдат, чего достойны наказанные за свой злодейский
проступок. Он, очевидно, желал, чтобы солдаты
выразили отношение к «мягкому» наказанию, но ряды хранили
полное молчание. Тогда Депрерадович им сказал:
«Сколько я вас ни учу, а вы все глупы, вы бы сказали,
что семеновцев мало разослать по полкам, их должно
сквозь строй гонять и расстреливать». В ответ на это в
задних рядах кавалергардов раздался шум, в котором
полковнику удалось разобрать довольно любопытную
фразу: «Если б тебе это довелось, или их командиру
Шварцу, тогда бы мы оное подтвердили»10.
Почти то же самое произошло во время чтения
приказа в Преображенском, егерском и Павловском полках.
Когда после прочтения документа была дана команда
кричать «ура!», солдаты вместо этого «производили шум
и произносили весьма противные слова и делали разные
суждения». Солдаты говорили друг другу: «Молчи, да ■
о чем кричать-то и чему радоваться».
Далее России сообщал следователям, что в народе
широкое хождение имеют слухи о том, что царь обеша.а
в память о подвигах дать «всем всякую льготу», но не

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
161
выполнил этого обещания. Отсюда делался
многозначительный вывод о том, «чтобы Государь не надеялся на
свое воинство и народ, обманутые 1812 годом». Более
того, России указал на наличие единства взглядов
солдат-гвардейцев и крестьян, приходивших в столицу на
заработки. Крестьяне, по словам Россина, прямо
заявляли: «Когда воинские полки начнут бросать знамена, то
н нам, мужикам, придется оставить веру и изыскивать
настоящую, русскую»".
Столь хорошая осведомленность Россина наводит на
мысль о том, что лица, ведшие следствие, имели все
основания подозревать его если не в составлении
прокламации, то, по крайней мере, в близости к тем кругам,
которые были заинтересованы в подобного рода
«историях». Дело в том, что сам России признался, что
сознательно интересовался положением солдат и их
настроениями. Он беседовал с солдатами везде, где только
предоставлялась возможность,—«в караульных, на часах
и прочих встречах... в торговых банях, особливо
Преображенских, где солдаты между собой толкуют откровенно».
Кроме того, России часто заходил в казармы различных
полков, куда проникал благодаря знакомству с
нестроевыми солдатами12.
России охотно согласился стать осведомителем, но
использование его в качестве агента было
кратковременным. Причиной тому было излишнее рвение Россина.
Как писал министр внутренних дел Кочубей: «В
разговоре с ним заметил я, что он и сам рассуждает насчет
разных обстоятельств и увеличивает слухи, заводит солдат и
крестьян в разные разговоры, напаивая их пьяными. А
посему и приказал я полиции никаких поручений ему
более не давать».
Чашу полицейского терпения переполнила попытка
Россина действовать на свой страх и риск: он завел
в трактире пьяный разговор на «опасную тему»,
нарвался на агрессивно настроенного верноподданного и,
чтобы избежать побоев, назвал себя личным фискалом
Кочубея.
Следствие по делу Россина длилось несколько недель.
Несмотря на все усилия лиц, ведших розыск, ничего
об организаторах выступления полка, о составителях
прокламации узнать не удалось. Военные власти лишь
получили богатый материал о настроениях солдат и
злоупотреблениях в отдельных частях. Так как особой вины
6 Зак. №610

162
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
на Россине не лежало, его отправили в ссылку в
Пермскую губернию13.
После расследования дела Россина внимание военных
властей было сосредоточено на Преображенском полку,
и вскоре в печально известной всей стране Шлиссель-
бургской крепости начались допросы солдат этого полка
Васильева, Карманова, Егорова, Моторова и Елдо-
ванова, а также семеновца Федорова. Первым в этом
списке был флейтщик Тимофей Васильев, который,
ничего не подозревая, простодушно рассказал своему
крестному отцу мещанину Ивану Осипову, что «бумага»
действительно существует и находится не где-нибудь, а в их
роте у фельдфебеля Карманова, что «ее всякий к нему
приходящий читал и мог видеть, а сам фельдфебель
получил эту бумагу от писаря Семеновского полка Петра
Федорова»14.
Васильев не знал, что его крестный является
осведомителем и расспрашивает о прокламации неспроста,
а по заданию полицейского пристава Фрейгана. Осипов
предложил крестнику раздобыть прокламацию, посулив
денежное вознаграждение. Музыкант вскоре принес
вкривь и вкось исписанную четвертушку бумаги.
«Крестный» с торжеством доставил ее обрадованному успехом
приставу Фрейгану, а тот — не менее взволнованному
Милорадовичу. Но на бумажке оказался совершенно иной
текст, хотя и возмутительный по тону и содержанию:
«Сия бумага Семеновского полка для обсуждения
полкового командира Шварца, тогда Семеновский полк попал
по нещастью некому выручить нас. Ах, братцы преобра-
женцы, об чем просим вас, не оставить нас знаете что
мы не сами тому делу рады неужели даетова даслужили по
разным местам нас потащили. А коли хочите в ступи-
тесе так скорей, что мы зделали и вы то делайти. А не
хочите вступится то бог с вами и неужели до етова
дожили что по разным местам нас потащили.
Преображенские нас провожали и братьями нас называли.
Писал Семеновского полка у[нтер] о[фицер)
Цимофей] В(асильев]» |5.
На следствии Васильев сразу же сознался, что сам
написал эту бумагу. На вопрос, что толкнуло его на
создание воззвания, сегодня со всей определенностью от-

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
163
ветить нельзя. Есть четыре версии. По первой Осипов
мог уговорить своего простоватого крестника написать
воззвание, рассчитывая на награду и на то, что «все
обойдется», когда власти выявят подлог. По второй
версии Васильев был не так уж прост: он заподозрил своего
крестного в связях с полицией и решил спасти
действительно известных ему владельцев прокламации, «приняв
удар на себя», не подозревая, что оригинал — в руках
полиции. По третьей версии, трагикомической, дело было
так: мещанин Осипов, выполняя неоднократно поручения
пристава Фрейгана по сбору информации среди населения,
расспрашивал своего крестника о жизни в столице и журил
за неосведомленность. Не понявший истинной правды
повышенной любознательности своего крестного отца,
Васильев решил угодить ему, для чего «по глупости своей
и желая привлечь к себе любовь Осипова и получить
награду, сказал ему, что таковая бумага есть в
Преображенском полку и потом, уйдя от него, сочинил вчерне
бумагу и принес ее к рядовому Моторову, чтобы
посмотрел и где следует исправил и писал ее от
ветрености без всякого злого намерения для отца своего
крестного... по охоте его к новостям... из желания
у него выслужиться». По четвертой версии Васильев
пал жертвой собственного романтического настроения.
В это время было много разговоров об испанской
революции, даже в официозе «Русский инвалид»
публиковались материалы о ней и о герое революции — военном
человеке Квироге. Людям с романтичным складом ума
немудрено было так заиграться в мыслях, уподобляясь
героям, что написать подобный документ, воображая себя
заговорщиком и действительно становясь таковым.
Желание выглядеть более сведущим, чем он был на
самом деле, дорого обошлось Васильеву и еще четырем
солдатам, которым он прочитал свою «прокламацию».
Военный суд приговорил Васильева «за сочинение бумаги
от лейб-гвардии Семеновского полка к Преображенскому
с вредными и возмутительными выражениями» к 100
ударам плетью и пожизненной каторге. Егоров и Моторов
«за знание о сем и недонесение по начальству» были
прогнаны дважды сквозь строй, получив 2000
шпицрутенов. Михайлова и Елдованова за ту же
провинность высекли и отправили в армейские полки .
Таким образом, даже приведенная выше довольно
бестолково написанная «агитка» повлекла весьма суровое

164
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
наказание, так как власти считали, судя по письму
Волконского к Закревскому от 10 ноября 1820
года, что «такого же рода было что-нибудь
употреблено и для Семеновского полка. Повторяю Вам еще,
вот для чего я всегда желал, чтобы иметь сведения и
наблюдение, что в полках делается, как между офицерами,
так и между нижними чинами. Вы видите теперь ясно,
в каком несчастном веке мы живем, что нигде и ни
в чем уверену быть нельзя».
Незадолго до этого Васильчиков писал
Волконскому: «В полках все спокойно... бумага, которую
полиция открыла, не произвела никакого действия и не
проникла в казармы, так как еще надо доказать,
действительно ли ее фельдфебель имел в руках, или это
плутовство писаря, подкупленного полицией; все
объяснится по дознанию, которое производится». Васильчиков
подозревал подкуп, но полиция могла применять и более
дешевые для себя «уговоры», когда подследственный готов
подписать что угодно и против кого угодно ,7.
Кроме солдат и Федора Россина под арестом
оказался основатель Харьковского университета В. Н.
Каразин. К этому человеку власти уже давно относились
с некоторым подозрением. В 1819 году он выступил в
защиту харьковского профессора. Шада, высланного за
границу за вольнодумство. Однажды Каразин дерзнул для
подтверждения своей точки зрения на какой-то предмет
прислать Александру I свою частную переписку, получил
за это высочайший выговор и категорическое запрещение
писать что-либо на имя царя 18.
Имя Каразина в «семеновской истории» впервые
появляется в самом начале 1821 года, когда в письме
Кочубею от 3 января император настаивал на том, что
бумага написана «лицами типа Каразина и комп.»19.
Раз государь подозревал, нужно было отдать дань
его проницательности. Дань же была совсем
небольшая — арест Каразина. По довольно слабому — зато
монаршему! — подозрению. Спустя несколько лет в письме
к Дибичу 14 июля 1826 года Кочубей писал о
событиях тех дней: «Во время несчастного происшествия в
Семеновском полку был найден во дворе Преображенских
казарм (что у Таврического сада) пасквиль
злостный, коим полк Преображенский вызываем был восстать

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
165
■а защиту сослуживцев своих и проч. По сличению
поддельного пасквиля сего с почерком г. Каразина, по
некоторым выражениям сего последнего и по беспокойному
нраву его пало подозрение, что пасквиль мог быть
написан г. Каразиным, и Государь Император, уже им
недовольный, получив пасквиль и сомневаясь по многим
бумагам Каразина, что он действительно мог быть им
написан, повелеть изволил мне и гр. Милорадовичу взять
бумаги г. Каразина, а самого его отправить в.Шлис-
сельбургскую крепость, что и было тогда же исполнено».
Одним из поводов к тому были записки, которые
одержимый, по-видимому, графоманией Каразин, мечтавший
заменить опального реформатора М. М. Сперанского,
писал вскоре после выступления полка: «...наконец они
решились... просить об удалении начальника... Никто из
такого множества людей не имел при себе оружия, никто
не произнес ни слова, которое могло бы иметь значение
угрозы. Первую роту обманом залучили и взяли в
крепость. Прочие... добровольно пошли за нею — в одних
шинелях, желая разделить наказание за общую вину.
Какая черта среди беспорядка против дисциплины!..
О народ единственный! Я становлюсь перед тобой на
колени; слезы наполняют глаза мои. Я горжусь тем, что
к тебе принадлежу!» Вывод, сделанный из этого
Каразиным, мог запросто задержать на себе цепкий полицейский
взгляд: «Время укрепить расслабевающий состав нашего
государства! Время заменить религиозное почтение
другим, основанным'на законах!»
Арест Каразина не произвел большого впечатления
в Петербурге. Дело в том, что всем было хорошо
известно, что Каразин надоедал царю писаниями и даже уже
сидел за это под арестом в своем имении.
При обыске у Каразина, производившемся самим обер-
полицмейстером Петербурга Горголи, было обнаружено
довольно большое количество различных писаний этого,
как уже говорилось, очень плодовитого человека. Кочубей
вместе с Милорадовичем сразу же приступили к
внимательному их изучению. Главный вывод был следующий:
беспокойный чиновник не имел ничего, что бы «указывало
прямое участие его в последних происшествиях или
сочинении известной Его Императорскому Величеству
бумаги. В журнале его заключается, однако же несколько
статей, к Семеновскому полку относящихся».
Одна из записей выглядела невинно только в глазах

lee
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
людей, далеких от сыска: с Государи предпочитают свое
войско и его начальников гражданам, гражданским
чиновникам и гражданскому порядку, между тем как едва ли
есть примеры в истории, чтоб гражданские чиновники
действовали к свержению государей или бы покушались
на их жизнь. Они всегда бывают наказаны тем, чем
грешили. Я уверен точно как в собственном бытии моем,
что предстоящая нам насильственная перемена произойдет
от гвардейцев и едва ли не от Семеновского полка».
13 сентября 1821 года Каразин записал дошедший
до него слух, что в народе говорят о «явлении в Киеве
святых в образе Семеновской гвардии солдат с ружьями,
которые-де в руках держат письмо Государю, держат
крепко и никому-де, кроме его, не отдают, для того де
Государь намерен, возвращаясь из чужих краев, ехать
через Киев».
Милорадович и Кочубей обратили внимание еще на
одно место из дневника Каразина: «Ноября 22-го.
Моелль мне рассказывал, что адъютант Семеновского
полка Бестужев, проводя с ним и с женою его вечер
у Мартыновых, был очень печален, говорил мало и
употреблял между прочим следующее выражение: «Нас.
мнимо виновных, судят здесь, но истинно виновные будут
судимы в том мире».
Нельзя не отметить предательского отношения
Кочубея к Караэину: министр внутренних дел прекрасно знал,
что Каразина никак нельзя считать человеком, способным
написать революционную прокламацию, и тем не менее не
сделал ничего, чтобы выгородить его в глазах царя.
Сам Каразин был человеком, склонным к доносам,
здесь судьба не просто усмехнулась, она жестоко
надсмеялась над ним. Действительно, доносчик, доносивший не
из корысти, не из желания продвинуться по службе, а
более всего «из любви к искусству», сам пал жертвой
подозрительности, которую старательно вызывал в душах
сильных мира сего. Например. 28 декабря 1820 года он писал
Кочубею: «В дополнение к вчерашней беседе честь имев
представить стихи, которые мне с сего утра сообщили на
прочтение, но я поспешил их переписать для Вас. Автор
какой-то полковник... Испытайте, сиятельнейший граф.
нарочно помолчав о сей бумаге, не давая о ней
приказания чиновнику особенной Вашей канцелярии, чтобы
увидеть, сколь скоро будет Вам донесено о ней официальна!
и удостовериться, что правительство позже всех обы-^

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
167
кновенно извещается о подобных вещах». Каразин делал
все возможное, чтобы доказать свои преимущества как
частного наблюдателя по сравнению с агентами полиции.
Вообще говоря, Каразин принадлежал к тому типу людей,
которые через несколько лет расплодились в
николаевской России, наслаждаясь тем ужасом, который
вызывали у современников их голубой мундир, «голубая
подкладка или голубая заплатка»...
Стихи, посланные Каразиным, были переданы для
прочтения царю, Волконскому и Васильчикову. В
правительственных кругах сложилось мнение, что их написал
подполковник лейб-гренадерского полка. Шелихов. Каразин
на допросе в. Шлиссельбургской крепости фактически
подтвердил это мнение, выдав как непосредственно того
человека, так и начальника экспедиции государственных
доходов А. Е. Измайлова. Кроме того, Каразин
замарал честь Измайлова, так как показал, что это именно
он назвал. Шелихова как автора возмутительных стихов.
Судя по всему, власти и сами не очень верили в
возможность того, чтобы Каразин оказался вдруг автором
прокламации, так как впервые спросили его на этот
предмет только в январе 1821 года.
Тут Каразин сделал заявление, которое могло довольно
дорого ему обойтись. Когда полицейский офицер объявил
ему о том, что его требуют к военному
генерал-губернатору, Каразин начал сразу же доказывать свою
непричастность к составлению этой прокламации, чем навлек на
себя дополнительные подозрения, так как до сих пор ему
официально никто ничего не говорил ни о прокламации, ни
о причинах его ареста, при этом он утверждал, что не
помнит, от кого слышал вообще о существовании подобного
документа.
Каразин рассказал министру о всеобщей симпатии к се-
меновцам и сожалении, что с ними поступили так строго.
И на вопрос Кочубея: «Кто же наши демократы?»—
Каразин ответил с подкупающей простотой: «Много их,
например, Тургенев», забывая, видимо, что упоминание
любой фамилии в разговоре с начальником полиции вне
зависимости даже от воли говорящего может стать
доносом.
Кочубей принял меры и установил за Тургеневым
негласное наблюдение, которое от последнего не могло
укрыться в связи с тем, что он имел прекрасные отношения со
многими людьми, занимавшими видное положение при

168
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
дворе и в министерстве внутренних дел. Уже 29 октября
он записывал в свой дневник: «Мне сказывали, что
полиции донесли, что я говорю весьма вольно в клубе о
происшествии Семеновского полка, а может быть о чем другом.
Это совершенная ложь. В клубе говорить не с кем громко.
К тому же все говорили не менее меня. Я догадываюсь, кто
услужил мне. Я его всякий день записывал в клуб...
Вообще слышно, что различные места занимаются
разведыванием, что говорят, как говорят и проч... Этим ли можно
исправить дело и какая прибыль знать, что и как говорят и
кто вообще у нас говорить может? Вместо того, чтобы
делать дело, они занимаются знанием сплетней, разговоров,
суждений и проч. Что я говорю в клубе, я то же пишу в
совете и везде; то же пишу и рад печатать, если бы цензура не
мешала. Чего же им надобно? Одобрения глупцов и алтын-
ников? Никто не скажет, чтобы я был нечестный человек.
Но многим не нравятся мои суждения о взяточниках, о
подлецах, и потому сии почтенные клубисты и граждане
возводят на меня политические декламации. Да и с кем я
буду говорить в клубе? Там много таких, которые ничем не
лучше, Шварца. И в пустых разговорах я давно сделался
осторожнее прежнего, хотя с намерением не умалчиваю
своего мнения, когда его сказать надобно; вся сия
осторожность состоит в том, что я менее говорю, потому что
говорить надоело».
Через некоторое время Тургеневу стало известно, что
именно ему инкриминируется полицией. 10 ноября он
записывает: «Третьего дня в клубе я слышал от Энгельгардта.
что какой-то полицмейстер сказывал, что меня и еще
некоторых подозревают в подкидывании каких-то вырезанных
из газет листков в казармы. Меня это нимало не удивило, а
еще менее огорчило в отношении ко мне самому. Но в
отношении к общему жаль видеть, что внимание правительства,
требуемое ужаснейшими злоупотреблениями, в Россия
существующими, обращается на пустяки, ни с здравым
смыслом, ни с достоинством самого правительства и
вообще ни с чем не совместными».
Но, как известно, в тех условиях невиновность вовсе не
была гарантом сохранения свободы и достоинства, и,
вероятно, Николаю Тургеневу пришлось бы пережить немала
неприятных минут, если бы новые доносы или какие-то
случайные материалы уверили следствие в его причастное™
или, наконец, произошло еще какое-нибудь событие, в
очередной раз напугавшее власти.

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
169
Наконец, решение царя о высылке Каразина в его
харьковское имение покончило с этой полной
неопределенностей историей. 19 мая он был отправлен из Шлиссельбурга
с фельдъегерем 20.
Кто же автор?
Автор прокламации до сих пор неизвестен. Эстафету
следствия из рук полицейских взяли историки, но теперь уже,
естественно, не с целью жестоко наказать этого
незаурядного человека, а воздать ему должное, как борцу против
самодержавия. История освободительного движения
разрабатывается в нашей стране достаточно интенсивно,
введены в научный оборот многие тысячи документов, все
меньше и меньше становится находок, которые пролили бы
новый свет на события полуторавековой давности.
Поэтому трудно надеяться, что какому-то исследователю
повезет и он наткнется на материал, позволяющий точно
назвать автора прокламации «Преображенцам». Да, именно
наткнется, потому что все архивные фонды, где таковые
известия «должны» быть, уже внимательно изучены
исследователями. Столь же неясным, как личное авторство,
является и определение того, из какой среды вышел этот
документ. Это выяснить очень важно, так как вместе с
решением вопроса заметно расширяется или, наоборот, сужается
круг лиц, вступивших на путь прямой конфронтации с
самодержавием, расширяются или сужаются границы тех
слоев населения, которые были способны выдвинуть из
своей среды людей, написавших удивительные по
политической зрелости строки.
Существуют две версии. По одной из них, выдвинутой
еще Н. Шильдером, автором книги о царствовании
Александра I, творец прокламации—декабрист или лицо,
близкое к дворянским революционерам по духу и образу
мыслей. По другой версии, выдвинутой С. Н. Черновым,
автором ее вполне мог быть образованный гвардейский
солдат.
В распоряжении.Шильдера не было никаких прямых
свидетельств о причастности декабристов к появлению
этой прокламации. Просто в глазах этого историка все, что
происходило противоправительственного, не могло не
иметь связи с последующими бунтовщиками. По мнению
Шильдера, наиболее предприимчивые из членов тайных

170
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
обществ намеревались воспользоваться смятением,
возбужденным «семеновской историей», чтобы осуществить
свои замыслы 2|.
Мог ли кто-нибудь из членов тайных обществ быть
причастным к созданию этого документа? Прямых
указаний на этот счет нет. Сходство нескольких выражений
прокламации и других документов, составленных С. И.
Муравьевым-Апостолом, не дают оснований считать его
автором прокламации, потому что такие выражения ничего
необычного собой не представляют. Кроме известного
современникам огорчения С. И. Муравьева-Апостола в связи с
арестом семеновцев, на его участие в этом деле указывает
то, что он завел с арестованным тайные связи, которые
стали известны властям. Правда, при этом Муравьеву
удалось убедить власти в отсутствии злого умысла и
потому отделаться легким дисциплинарным наказанием.
Сторонники «декабристской» версии, которой
придерживался и В. И. Семевский, исходили из того, что
солдаты были не в состоянии выработать такой политически
грамотный антимонархический, антикрепостнический
документ22.
Другие видные советские исследователи — С. Н.
Чернов, М. В. Нечкина, С. Б. Окунь,— анализируя
прокламацию, сошлись на заключении, что автором ее мог быть
солдат . Прежде всего бросаются в глаза яркость и
значимость чисто солдатских лозунгов. С. Н. Чернов выдвинул
интересную гипотезу, что автором такого сочинения мог
стать представитель «крепостной интеллигенции», то есть
образованный человек, отданный по воле своего хозяина
за какой-то проступок в солдаты 2*.
Одним из основных препятствий к признанию за
декабристами авторства этой прокламации является резко
выраженный антидворянский, более того, антиофицерский
настрой воззвания «Преображенцам». Совершенно
естественно, что декабристы, сами будучи дворянами и
офицерами, никак не могли прилагать усилия к тому, чтобы
разжигать к самим себе ненависть в солдатских массах,
которые они предполагали использовать в будущей борьбе за
власть. Тем более что офицеры-декабристы видели и без
того, что солдаты считают офицеров источником всех зол.
Важным доводом в пользу того, что прокламация не
дело рук декабристов, является то, что в ней содержится
призыв к немедленным действиям, а в то время никто ..з
будущих активистов, кроме М. Ф. Орлова, ни психологически.

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
171
ни организационно не был готов к решительному
выступлению против самодержавия. Более того, многие активные
впоследствии декабристы, например М. И.
Муравьев-Апостол, даже пытались успокоить солдат.
Когда через пять лет произошло восстание
декабристов, в официальных кругах уверились в том, что эта
прокламация — дело рук членов тайного общества. Сам
Александр I, как мы видели, с большой долей уверенности
считал, что именно члены тайного общества подтолкнули
Семеновский полк к выступлению.
Но ни сами декабристы, ни люди, близкие к ним,
никогда не упоминали даже о своей причастности к выступлению
семеновцев. Е. П. Оболенский прямо писал в своих
воспоминаниях, что Александр I ошибался, считая причиной
неповиновения солдат действия тайного общества. В 1820
году в Семеновском полку служили братья
Муравьевы-Апостолы, Тютчев и Бестужев-Рюмин. Однако материалы
следствия отрицают связь этих людей с событиями
октября 1820 года. Это же утверждал М. А. Фонвизин:
«Действительно, в этом полку лучшие офицеры были члены
Союза благоденствия, но они... не имели никакого участия в
бунте солдат». Лорер, указывая на таившийся в среде
семеновских офицеров «зародыш либерализма, волнодум-
ства и идей, противных правительству», тем не менее никак
не намекает на их участие в истории. Более того, в
показаниях Батенькова есть свидетельство противоположного
характера: Рылеев однажды сообщил ему, что «целый полк
может быть на стороне либералов». Затем Рылеев
прибавил: «Один подобный случай, а именно неповиновение
Семеновского полка, был уже пропущен... Не должно
повторять ошибок». Следует помнить о том, что К. Рылеев
написал статью «Возмущение старого Семеновского полка в
1820 г.» и, конечно же, собирал для того необходимые
сведения.
М. И. Муравьев-Апостол 4 ноября 1824 года писал
брату Сергею, что напрасно надеяться на то, что армейские
части поддержат планы тайного общества: «Нашелся ли
офицер Семеновского полка, готовый подвергнуться
расстрелянию?.. Вы мне скажете, какая от этого была бы
польза? Но дело не в возможной от этого пользе, а в том
стремлении к другому порядку вещей, которое это означало бы».
И наконец, во время длившегося очень долго следствия
над декабристами многие из них, дававшие очень
откровенные и подробные показания, в то же время никоим

172
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
образом не упомянули о своей причастности к событиям
осени 1820 года, более того, всегда это отрицали. Трудно
представить себе, что люди, признававшиеся в
составлении антиправительственного заговора с покушением на
цареубийство, вдруг испугались отяготить свою вину
признанием в участии в общем-то в затушевавшемся в памяти
событии.
Исследователями были обнаружены архивные
материалы, в которых идет речь об использовании
декабристами текста прокламации и песен, посвященных семеновцам,
в агитационных целях в конце 1820 года. Но это путаное
донесение сенатского регистратора Петра Власьева,
относящееся уже к 1825 году, свидетельствует о том, что
С. Муравьев-Апостол и М. Бестужев агитировали своих
солдат не оставлять в беде арестованных товарищей.
Вероятно, такие действия будущих декабристов имели место,
но это вовсе не означает, что они хотели поднять тогда же
восстание. Гораздо важнее здесь то, что спустя пять лет
в памяти солдат-гвардейцев сохранились события октября
1820 года.
Ни розыск автора прокламации, ни суд над офицерами-
семеновцами, ни следствия по выступлению полка и по
делу декабристов, проводившиеся очень тщательно, не
дали фактов, которые позволили бы утверждать, что
декабристы причастны к выступлению Семеновского
полка, тем более что очень вероятной была тенденция
судебных властей «вскрыть» эту связь, так как существование
таковой считал возможным сам Александр I.
На то, что автор был солдат, указывает то
обстоятельство, что в прокламации предлагается переделать
государственную систему «на солдатский лад», то есть высшее
лицо в стране — «законоуправитель» должен быть под
контролем не просто народных, а именно солдатских
депутатов.
Тезис о невозможности появления грамматически
правильной, политически зрелой работы из-под пера солдата
очень спорный. Представители такой точки зрения
смотрят на солдата как на вчерашнего неграмотного
крепостного, способного только на шутки-прибаутки да на
сочинение припевок и частушек. Действительно, в своей массе
солдаты были именно та^раыми — понимавшими многое,
но неспособными изложить на бумаге хоть сотую часть
того, что понимали и чувствовали. Но ведь в данном случае
нужен был не «средний» солдат, а лишь один! Один

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
173
грамотный и сознательный, не лишенный дара ясно
излагать свои мысли. А то, что такие люди в гвардейской
среде были, сомневаться не приходится. Среди солдат
встречалось довольно много грамотных людей, которые
читали газеты, книги, следили за событиями внутри
страны и в мире. Агент тайной полиции, беседовавший с
солдатом Учебного карабинерного полка Иваном Агинским,
отметил, что Агинский не без гордости заявил ему о том,
что в их полку «много ученых солдат»25.
Нельзя оставить без внимания и слова арестованного
по делу о прокламации В. Н. Каразина. Он писал Кочубею:
«Между солдатами есть люди весьма умные, знающие
грамоте, есть и семинаристы и из дворовых — весьма
острые. Есть управители, стряпчие и прочие из
господских людей, которые за дурное поведение или за
злоупотребления отданы в рекруты. Они так, как и все,
читают журналы, газеты и проч. Справьтесь, сколько
ныне расходуется экземпляров «Инвалида» и других
журналов в сравнении прошедшего времени. Притом печатают
в журналах иногда разные веши весьма неосмотрительно.
В «Инвалиде» напечатана была „Революция гишпан-
ская — подвиги Квирога"»26.
Соумышленники подстрекателей
Отправляя в Троппау к царю прокламацию, Васильчиков
сопровождал ее следующими словами: «Ужасная бумага,
которую захватила полиция, доказывает... что у нас есть
также агитаторы, которые желали бы воспользоваться
происшествием в Семеновском полку, чтобы поднять и
другие полки. До сих пор все спокойно, и я вполне
надеюсь, что им это не удастся». Но, несмотря на
установившееся спокойствие, Васильчиков, опасаясь нового
взрыва, предлагал отложить окончательное решение о
судьбе семеновцев до возвращения царя из-за границы.
Несмотря на то что полиции впервые пришлось
столкнуться со столь необычным делом, ее руководитель
Кочубей обнаружил в данной ситуации довольно верное
понимание обстановки и методов действий. В письме царю
от 26 ноября он писал, что «даже самые розыски по этому
предмету должно делать с величайшей осторожностью.
Полнейшая тайна должна быть соблюдена относительно
существования подобной бумаги. Малейшая гласность

174
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
возбудила бы общее беспокойство, обрадовала бы
составителей, что их произведение дошло до правительства и
что оно может выказывать равнодушие. Малейшее
ознакомление с этой бумагой агентов полиции могло бы
столь разволновать их головы, что, рассчитывая на
награды, они могли выдумать целые истории и лишить
правительство возможности добиться истины... надо
запрятать эту бумагу как можно дальше и не говорить о ней
ни слова. Сделали таким образом и сообщили агентам
только слух, что ходит по рукам бумага и т. д., и этого
было достаточно, чтобы заставить их сочинить ее при
посредстве флейтщика и полкового писаря»27.
В целом в верхах по вопросу о прокламации, как и по
всей «истории» возмущения, складывались три точки
зрения. Васильчиков в деле со второй прокламацией
сильно подозревал полицию, которая в своих, труднопонимае-
мых для неполицейского мировоззрения, целях
просто-напросто ее сфабриковала. Сам Александр продолжал
подозревать штатских: «Предложите гр. Милорадовичу
обратить самое серьезное внимание на дело Россина и его
бумаги. Если дело будет поведено толково, то быть может
будет возможность открыть источник происхождения
пасквиля и даже всей истории в Семеновском полку,
относительно которой я всегда останусь при убеждении, что она
произведена людьми, не принадлежащими к числу
военных, а лицами вроде Каразина и ком п.», — писал он
Кочубею из Лайбаха 3 января 1821 года.
Князь Волконский, напротив, считал, что штатские
тут ни при чем, и писал Дибичу из Лайбаха спустя
полтора месяца после послания Александра (то есть
18 февраля 1821 года): «Ясно, что смуты эти были давно
и настойчиво подготовляемы ожесточенными
подстрекателями, которых, по моему мнению, должно искать между
офицерами; я вполне убежден, что предположение это
наконец подтвердится, особенно если удастся
расположить солдат, переведенных в армию, к болтливости, о
чем я писал главнокомандующему».
Можно сказать, что по «солдатской» линии, или, иначе
говоря, «полицейской», розыски злоумышленников не
увенчались успехом. Точно так же неудачной была и
«гражданская» версия, то есть арест и следствие над
Каразиным.
Свидетельства современников тех событий доказывают
факт широкого распространения если не самой прокла-

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
175
мации, то, по крайней мере, слухов о ее существовании:
несмотря на всю секретность следствия, о ней знали
К. Ф. Рылеев, М. П. Бестужев-Рюмин и С. И. Муравьев-
Апостол.
Прокламация была отправлена царю в конце октября.
Император в письме от 10 ноября одобрительно отозвался
о мерах, принятых против солдат, и советовал не обращать
внимания на циркулирующие в столице слухи и толки.
Одновременно он советовал принять меры к тому, чтобы
несколько «выпустить пар из котла»: «Удвойте надзор
или, лучше сказать, заботы относительно солдат,
наблюдайте старательно во всех полках, чтобы с ними не
обращались дурно, чтобы их не подвергали телесным
наказаниям: это из всех средств самое дурное, и вы знаете,
что я всегда был против битья палками».
Александр I прекрасно понимал опасность резкой
перемены в обращении с солдатами, что это обязательно
будет ими истолковано как слабость власти, как
заигрывание и подтолкнет к новым требованиям. Поэтому он
указывал на необходимость именно в это время сохранения
строгой дисциплины, хотя и без бессмысленной
жестокости. В связи с этим Александр уверился в
необходимости ликвидировать Семеновский полк, так как
снисхождение не спасло бы от появления «пасквиля вроде того,
который только что захвачен... Вы видели, что в нем уже
проповедуют солдатам, чтобы они считали самих себя
государями, чтобы они отделались от того, кто до сих пор
занимал это место, или отставили его так же, как и всех
офицеров и начальников, и выбрали бы других между
собой. Значит, не решение, принятое властью, побуждает
их к подобным покушениям. Их испытывают, не ожидая
этого решения, единственно потому, что это соответствует
намерениям этих злоумышленников и тех, кто ими
руководит».
Свое возвращение в Россию царь не мог ускорить,
потому как дела в Европе и в особенности в Италии
внушали всем монархам серьезные опасения. Во-первых,
его отъезд послужил бы поводом для толков, что в
России более чем неспокойно, что в свою очередь обрадовало
бы и воодушевило революционеров. Во-вторых, Александр
считал очень важным свое участие в конгрессе, который
собрался с целью «принять серьезные и действительные
меры против пожара, охватившего юг Европы, и от которо-

176
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
го уже разлетелись головешки более или менее во все
страны».
О том, что «головешки» революционного пожара
действительно долетали до России, свидетельствуют
донесения полиции. В одном из них указывалось, что рядовой
лейб-гвардии егерского полка Гущеваров прямо связал
выступление семеновцев с революцией в Испании, заявив,
что в России это будет еще сильнее, так как за дело
28
возьмется армия .
Секретность, которая окружала дело о прокламации,
привела к образованию различных слухов, которые
проникли и в солдатскую среду. 9 января 1821 года солдат
Измайловского полка Степанов, имевший прозвище Кара-
сев, на дознании показал: «Как-то давно, а когда не
припомню, говорили солдаты нашей роты Петров, Гаврилов
и Буторин, по слухам, что в Преображенском полку была
бумага, написанная к ним на полулисте от содержащихся
в крепости семеновцев, и ее там читали, только о ней
вдруг замолчали, и я, хотя самое и желал видеть, никогда
не имел, да и есть ли она теперь, точно не знаю, а
содержание ее, как рассказывал Петров и прочие, клонилось
к тому, что семеновцы просили преображенцев за них
вступиться и их выручить».
Вот что рассказывал современник и участник событий,
адъютант Милорадовича Ф. Н. Глинка: «Перед
возмущением Семеновскго полка какой-то дворовый человек,
корчивший юродивого или пророка, ходил по казармам и
упрекал солдат в маловерии и в разных грехах; он даже
приходил к некоторым начальствующим лицам, и в том
числе к Милорадовичу. Однажды он зашел в казармы
л.-г. Семеновского полка и после некоторого разговора
с солдатами вышел на минуту во двор и в воротах
будто бы нашел воззвание, написанное на очень толстой
бумаге вроде пергамента славянским шрифтом, дабы
скрыть руку. Это воззвание было одно из самых ярых,
где солдатам предлагалось убить Государя и начальников
и выбрать из среды себя новых офицеров, дабы изменить
весь старый порядок и все переделать заново. Это
воззвание было доставлено графу Милорадовичу, который
немедленно послал за Глинкой*. Когда тот пришел, то.
к удивлению своему, увидел графа у письменного стола,
бледного и встревоженного; во всю свою службу Глинка
* Автор мемуаров пишет о себе в третьем лице.

ПОИСКИ СМУТЬЯНОВ
177
не видел его в подобном взволнованном положении. Граф,
подавая ему эту бумагу, сказал ему: «Читай!» Кроме
вышеупомянутых выражений, воззвание кончалось
следующим: «Когда вы все это сделаете, тогда явлюсь я
вам сам и укажу вам, что тогда делать». «Что вы на это
скажете?»— спросил граф. «Это, ваше сиятельство,
очень важно и нужно бы найти, кто этот человек,
который должен явиться в известную минуту». Граф позвонил:
«Послать за Горголи». Он, прочитавши бумагу, сказал
графу: «Я уже докладывал Вашему сиятельству, что
расположение умов в городе такое, что не отвечаю и за
три дня спокойствия».—«Однако же надобно найти
его, непременно найти». Начались розыски, и узнали,
что этот неизвестный человек высокого роста, с черными
волосами, одет в венгерку, и с толстой палкой в руках,
но, несмотря на все усилия полиции, он остался
ненайденным, хотя дознались, что он ходил по многим полкам,
бывал до того времени в казармах и предлагал свое
воззвание очень открыто, никем не тревожимый; всего
более было у него адептов в лейб-гвардии Гренадерском
полку» 29.
Кроме воззвания к преображенцам, в солдатской среде
в те тревожные для правительства дни имели хождение
другие материалы, прежде всего разного рода
«возмутительные стихи». В январе 1821 года надзиратели отобрали
у воспитанников военно-сиротского отделения и отправили
«по начальству» стихотворение, посвященное
Семеновскому полку и озаглавленное «Гений Отечества». Несмотря
на верноподданнический характер этого произведения,
в нем ясно видна ненависть к Шварцу и его патрону —
Аракчееву. По свидетельству Н. Греча, автором этого
«возмутительного» творения был гвардейский офицер
Д. П. Шелихов: «Стихи эти разошлись по городу в
рукописях, без имени сочинителя. Автор был известен, но
начальство гвардии хотело его скрыть, и стихи были
приписаны мне»30.
В довольно длинном стихотворении Шварц именуется
«достойным снеди для зверей», а пострадавшие солдаты —
истинными патриотами, достойными наследниками Петра
Великого.
Вознегодует наш заступник,
Позор найдет себе преступник;
Нет, нет! Он воинов своих
Не предал в казнь злодею в руки,
Чтоб тот устроил пытку муки,
Чтоб оскорбил сынов Твоих.

178
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Еще ли бунтом называют
Безумцы подвиг наш святой,
Природы чувства забывают.
Что все спасают жребий свой.
Не склонит истинный герой
На плаху шею молчаливо,
Чтоб варвар лютый горделиво
Последний вынул жизни дух,
Пройдет о нас в потомстве слух.
Так! Мы имели |ром во власти.
Имели правду за себя.
Отчизну горячо любя,
Смирили в сердце ярость страсти...
Мы тихо бодрою стеною
В темницу вышли без конвоев...
Коль изречет прощенье Царь,
Благословит его алтарь.
Мы видим торжество в том трона,
И россов дух, и блеск закона.
Приверженность к благим царям
И отвращение к цепям31.
Среди солдат ходила по рукам песня, посвященная
событиям в Семеновском полку. Она явно сочинена
солдатом, и похоже, что ее автору была знакома прокламация
к преображенцам. Такое народное творчество является
ярким свидетельством того, что автор прокламации был не
одинок в своем стремлении дать солдатам волю.

Суд иешрыи
ii неправый

Логика сыска
НА ВЕДЕНИЕ следствия огромное влияние оказывали
следующие три момента: мнение царя, фактически
руководившего работой военно-судных комиссий; настроение
общества, в той или иной степени стоявшее на стороне
семеновцев; интриги военных начальников, не желавших
упускать удобный случай для сведения счетов. Уже 5
ноября 1820 года в своем первом письме по поводу ссеменов-
ской истории», направленном А. А. Аракчееву,
Александр I фактически попытался направить следствие на
поиск злоумышленника среди гражданских лиц.
Одновременно он как бы предупреждал тех, кто пытался
свалить все на жестокого. Шварца. Здесь, вероятно,
сказывался тот принцип поддержания авторитета власти, исходя из
коего начальник не может признать негодность
подчиненного, которого сам назначил на должность. Вот текст
этого письма: «Тебе должно быть известно, любезный
Алексей Андреевич, несчастное, но в то же время и
постыдное, приключение, случившееся в Семеновском
полку. Легко себе можно вообразить, какое печальное
чувство оно во мне произвело. Происшествие, можно
сказать, неслыханное в нашей армии. Еще печальнее,
что оно случилось в гвардии, а для меня еще грустнее,
что именно в Семеновском полку. Но, с тобою привыкнув
говорить со всей откровенностью, скажу тебе, что никто на
свете меня не убедит, чтобы сие происшествие было
вымышлено солдатами, или проходило единственно, как
показывают, от жестокого обращения с оными полковника
Шварца. Он был всегда известен за хорошего и исправного
офицера и командовал с честью полком. Отчего же вдруг
сделаться ему варваром? По моему убеждению, кроются
другие прэрдош. Внушение, кажется, было не военное,
ибо военный умел бы их заставить взяться за ружье, чего
никто из них не сделал, даже тесака не взял. Офицеры же
все усердно старались пресечь неповиновение, но без-

182
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
успешно. По всему вышеписанному заключил я, что было
тут внушение чуждое, не военное. Вопрос возникает: какое
ж? Сие трудно решить; признаюсь, что я его приписываю
тайным обществам, которые, по доказательствам, мы
имеем, в сообщениях между собой, и коим неприятны наше
соединение и работа в Троппау. Цель возмущения,
кажется, была испугать. Если к сему присовокупить, что день
был выбран тот самый, в который императрицы
возвращались в город, то, кажется, довольно ясно
обнаруживается, что желание их встревожить, дабы сими опасениями
меня принудить бросить занятия наши в Троппау и
возвратиться поспешнее в Петербург. Но Божьему промыслу
угодно было помешать сему и прекратить зло в начале
его. Меры, на которые решился корпусной командир с
полком впоследствии, были необходимы, но сим полк
погублен и уже не может существовать в его нынешнем
составе. Я почти уверен, что если б с 1-й гренадерской
ротой приличнее поступили в самом начале, ничего другого
важного не произошло бы. Но уже когда все три батальона
возмутились, более не оставалось делать, как то, что было
исполнено...»1
В письме отчетливо проявились характерные для
Александра I черты — подозрительность и мнительность. В
своих раздумьях о причинах события царь додумывается
фактически до существования международной
революционной организации, которая располагает даже
информацией о времени прибытия членов царской семьи в
столицу и предпринимает хитроумные ходы по срыву
работы конгресса Священного союза. И здесь же Александр I
фактически перечеркивает вышесказанное заявлением о
том, что, если бы удалось быстро утихомирить 1-ю
гренадерскую роту, то проискам международного радикализма
пришел бы конец. Аракчеев в ответном письме, как будто
забыв, что именно он написал царю о своих подозрениях
относительно того, что не солдаты были зачинщиками
выступления, поторопился поддакнуть: «Я совершенно
согласен с мыслями Вашими, что солдаты тут менее всего
виноваты и что тут действовали с намерением, но кто и
как, то нужно для общего блага найтить самое начало.
Я могу ошибаться, но думаю так, что сия их работа есть
пробная, и должно быть осторожным, дабы еще не
случилось чего подобного».
В рядах тех, кто старался умерить пыл «разыскателей»,
был и генерал-адъютант А. Ф. Орлов. Он писал П. М.

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
183
Волконскому: «...не излишним считаю изъяснить Вашему
сиятельству искреннейшие удостоверения сердца моего,
почерпнутые из существа этого дела. Вы сами видели, по
ходу дела, меры, употребленные для открытия истины.
Я пренебрег всеми мнениями и предубеждениями, с
начала до самого конца, не ослабил действий моих, при
исполнении высочайшего поручения... о семеновской
истории ничего не могу сказать, как только, что она заключает:
неосмотрительное поведение гг. офицеров пред полковым
командиром, полковником Шварцем, неосторожное его
обращение с ними, а в день несчастного происшествия
общее всех малодушие известно уже начальству из двух
военно-судных дел... Знаю, Ваше сиятельство, что правдою
много себе злодеев прибавлю. Знаю, что за точное
исполнение обязанностей моих почитают меня в столице
ядовитым источником зла, но я чист в совести пред Богом и
пред Государем, и не только я, но все, что вижу вокруг
себя, все, что слышу о гвардейском корпусе, все готово
пролить последнюю каплю крови для возлюбнейшего
монарха нашего. И те, которые тщетно пытаются предубе-
дительными рассуждениями поколебать в сердце его
доверенность к ним, рано или поздно будут отвечать
за клевету свою перед престолом Божьим...»2
Этих-то рассуждений об «общем всех малодушии», по-
видимому, и не могли простить Орлову Васильчиков,
Бенкендорф, великий князь Михаил Павлович и прочие
начальники-гвардейцы. Ведь они всячески старались
направить внимание царя на поиски злоумышленников.
Кочубей пытался увести царя от мыслей о влиянии
заговорщиков на развитие событий. Он писал: «...хотя
такое происшествие в одном из полков гвардии было
весьма прискорбно, однако же, с другой стороны, нельзя
не утешиться тем, что волнение войск не имело никакой
политической цели, подобно тому, как случалось в других
странах; что оно ограничилось одним полком и что даже
сами участники в беспорядке выказали покорность,
необычайную для людей, раздраженных до крайности и
могших оказать явное сопротивление...»3
Естественно, что Кочубей, как министр, отвечающий за
все, что происходит в империи, старался убедить
императора, что среди его подданных революционные идеи не
находят достаточного распространения.
Постаралась не упустить момент и так называемая
«русская партия», то есть та группировка в правитель-

184
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ственных кругах, которая выступала против засилья
остзейских немцев в офицерском составе гвардейского
корпуса. Бутурлин, сообщая Александру I о
настроениях в гвардии, указал, что пехота была ненадежна, а
кавалерия готова к решительным действиям против
мятежников. Разницу в поведении и настроении тех и других
он связывал с тем, что солдаты конногвардейского,
кавалергардского и других кавалерийских полков были
малороссиянами, не имевшими контактов с русскими
солдатами, служившими в пехоте. К тому же конницей
командовали русские, к которым солдаты имели доверие, а
пехотными частями — немцы, которых солдаты очень не
любили. О полковнике Шварце Бутурлин отозвался следующим
образом: «Не будучи большим драчуном, он имел дар
возбудить к себе в солдатах большую ненависть, нежели
жесточайший мучитель»4.
Нервозная обстановка в столице привела к тому,
что каждое происшествие стало рассматриваться как
связанное с «семеновской историей». В начале декабря
1820 года 100 человек крестьян явились к крыльцу
особняка, где проживал министр внутренних дел Кочубей, и
стали требовать выдачи задержанной платы за казенную
работу. Трудно сказать, повлияла ли тогдашняя
тревожная атмосфера в городе на решимость крестьян
добиваться своего, или это было простое совпадение, но сама
по себе история вызвала большие толки. Как писал один
современник: «Такового примера никогда не случалось в
Петербурге, а в теперешнем положении дел сие может
произвести сильное впечатление»5.
Особую роль в событиях и в дальнейшем ходе
расследования играли дежурный генерал А. А. Закревский,
оказавшийся на высоте положения; обаятельный и
любимый в обществе генерал-губернатор Петербурга
М. А. Милорадович, военный министр П. М. Волконский,
командир гвардейского корпуса И. В. Васильчиков и его
начальник штаба А. X. Бенкендорф.
В запутанной интриге, разыгранной осенью 1821 года,
роль козла отпущения была уготована Васильчикову,
который действительно был во многом виноват. Уже 4 ноября
Волконский в письме к Закревскому выложил свои карты,
вероятно предлагая союз против командира гвардейского
корпуса. Он писал: «Из всего дела вижу, что несчастье
полка произошло оттого, что Бенкендорф поторопился при

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
185
первом допросе, а Его Высочество (великий князь Михаил
Павлович. — В. Л.) по молодости, по неумению
обращаться с солдатами худо командовал. Не менее того удивляет
меня, что Васильчиков сам при первом начале не поехал
в полк и Вам ничего не дал о сем знать... Одним словом,
полк погиб от ошибок...»6 В этом письме ясно видна
попытка военного министра, находившегося в силу
своего положения в перманентной вражде со строевыми
командирами, использовать удобное время для сведения
счетов.
Бенкендорф также включился в интриги против своего
непосредственного начальника Васильчикова. Он писал
Волконскому: «Корпусное начальство (то есть
Васильчиков.— В. Л.), которое должно было немедленно (даже
с опасностью для жизни своей) восстановить порядок и
внушить повиновение всеми способами, какие находятся
в его распоряжении, медлит своим появлением. Мало
того, его первое распоряжение обнаруживает его
бессилие. Полковник Шварц, против которого направлено
мятежническое действие, уволен от должности прежде,
нежели было наказано самое важное преступление —
нарушение субординации. Если бы полковник Шварц и был
в чем-либо виновен и если бы высшее начальство по
оплошности узнало об этом лишь в ту минуту, когда
вспыхнуло мятежное против него движение, то не в эту
минуту следовало подвергать его наказанию: прежде всего
нужно было наказать в его лице авторитет власти... Эта
уступчивость имела последствия, которые следовало
ожидать»7.
Против Васильчикова объединились в те дни очень
многие влиятельные люди. Генерал-адъютант Воейков
писал Киселеву: «Город... терпеть не может Васильчикова,
обвиняя его по словам солдат, что инспекторский смотр
он сделал в Семеновском полку в августе месяце так, что
с первых слов всем солдатам рот зажал, оказав явное
потворство Шварцу...»
В то же время было широко известно, что Васильчиков
еще до событий выступал против крайностей муштры и
выражал свое неудовольствие находящимся у него в
подчинении великим князьям Николаю и Михаилу
Павловичам в связи с их нетерпимостью и грубостью. Зная, что
военный министр Волконский все важнейшие письма дает
прочесть царю, Васильчиков фактически жалуется ему
в письме от 8 октября: «Где же найти людей, которых

186
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
можно было вести по звуку барабана, не дав им времени
поразмыслить о том, что их заставляют делать?
Поверьте мне, не будем заходить слишком далеко с нашими
правилами о строгости; единственное средство хорошо
служить нашему монарху — требовать только разумного
и тогда уже наказывать без всякого милосердия тех,
которые рассуждают; но если начальники позволяют
себе обращаться с офицерами, как с денщиками, не щадя
их самолюбия, то очень просто, что они оскорбляются;
это я непрестанно повторяю нашим полковым командирам;
все меня понимают, за исключением тех, дальновидность
которых в военном отношении ограничивается
вытягиванием носков солдат...»8
Но самое главное — Васильчиков, фактически
спровоцировавший солдат на выступление, был облечен особым
доверием Александра I. Именно ему царь поручал
выяснение некоторых сторон происшествия, причем строго
конфиденциально, без оповещения о том даже таких
начальников, как Волконский, Закревский, Кочубей, Мило-
радович и Бенкендорф. Судя по «Секретным замечаниям
собственно для сведения одного генерал-адъютанта Ва-
сильчикова по поводу возмущения Семеновского полка»,
Александра I интересовало, не было ли связи между
обучением в ланкастерских школах и проявлением
непокорности; правда ли, что Московский полк целовался и
прощался с семеновцами, когда те шли в крепость; правда
ли, что полковые командиры отказывались отвечать за
свои полки, нет ли свидетельств о том, что в
ланкастерских школах велась агитация среди солдат, не носили ли
дочери солдат каких-либо записок из своей школы в
казармы 9.
Столичное общество было настолько враждебно
настроено к Васильчикову, что он решил оправдаться в
письме к царю, хотя чутье придворного говорило ему об
опасности такого шага: Александр, будучи чрезвычайно
мнительным человеком, мог заподозрить своего
корреспондента в действительной виновности и в стремлении
загладить свою вину. Васильчиков решился заявить обо всем,
без обиняков называя своих недругов. Он писал
Волконскому, зная, что военный министр обязательно покажет
письмо царю: «Потемкин... позволил себе заступиться за
него (за полк. — В. Л.), везде проповедывать, что он
невиновен, что он давно замечал, что я хотел погубить
войско, которое оказало большие услуги государству.

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
187
и что из-за безделицы, о которой не стоило говорить,
делают такой шум и постараются ввести в заблуждение
Государя. Наконец, он до появления приказа Государя
(о расформирования полка. — В. Л.) не снимал
семеновского мундира, рисуясь им на разводе, когда полки его
дивизии вступали в караул. Можете себе представить,
какое действие должно было производить на войска его
поведение. Левашов, закадычный друг Потемкина, громко
объявлял, что рота Его Величества совершенно невинна
и что военно-судная комиссия не может поступить иначе,
как оправдать ее... Нечего говорить о военном
губернаторе (Милорадовиче. — В. Л.), который с своим обычным
легкомыслием шумел в том же духе. Начальник дивизии
барон Розен не упускал случая вставлять свое словечко,
но, по крайней мере, осторожно»10.
В другом письме Васильчиков жаловался
Волконскому: «Энергические меры, вызванные важностью
обстоятельств, навлекли на меня осуждение всех тех, которые
не знают ни солдат, ни дисциплины; к этим лицам
присоединились мои личные враги и изменившие мне друзья. На
моей стороне в первые дни были только одни старики и
несколько благомыслящих людей. Военные, которые по
своим чинам и занимаемым ими местам могли бы иметь
влияние на общественное мнение, забыли, что в
минуту, подобную этой, на них лежит обязанность (по
крайней мере в обществе) поддерживать власть,
поставленную правительством; они же, напротив того,
поддались своим собственным расчетам и громко
провозгласили себя защитниками Семеновского полка; такое
поведение повлияло на мнение казарм, женщины
подняли крик против тиранства, и нашлись военные,
которые, подражая женщинам, как эхо, отвечали на
подобные вопли...»"
Не встречая поддержки со стороны Волконского,
Васильчиков решился оправдаться в прямом обращении к
царю: «Меня обвиняют в том, что я подал повод к этому
бунту, слишком строго наказав роту Его Величества.
Взываю к Вашей справедливости, Государь: мог ли я, не
подрывая совершенно дисциплины, позволить роте
собраться ночью, ослушаться фельдфебеля, требовать
вызова капитана, чтобы жаловаться на полковника.
Предвидеть, что весь полк заступится за роту, было немыслимо;
но, предполагая даже возможным такой случай, не было ли
моим долгом внушить страх остальному войску! Меня об-

188
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
виняют еще в том, что я знал о неудовольствии полка. Я
знал о нем, но я знал только, что оно вызывалось более или
менее требованиями службы...»12
Проводившие расследование постоянно чувствовали
пристальное внимание царя и его быструю реакцию на
изменение обстановки. 22 января 1821 года император
отправил из Лайбаха сердитое письмо с выговором
гвардейскому начальству за то, что оно давало отпуска
офицерам бывшего Семеновского полка. Обеспокоенный
распространением слухов о волнениях в других воинских
частях, царь приказал Милорадовичу схватить кого-
нибудь из болтающих о восстании Севского полка в Мита-
ве и «по цепочке» выяснить, кто первый изрек эту
небылицу13.
Расследование обстоятельств выступления
Семеновского полка выявило отсутствие монолитности в составе
гвардейского офицерства. Молодежь — корнеты,
поручики, капитаны и ротмистры — вовсе не благоговела перед
авторитетом корпусных генералов и довольно резко
критиковала их в своих разговорах, вызывая ответное
раздражение и гнев. В начале декабря 1820 года Волконский
писал Закревскому: «Заслуживают они, по моему мнению,
как ребятишки, чтобы их хорошенько высечь розгами...
дабы и дух-то вольнодумства в них искоренить; каковы
будут молодцы, ежели щенки сии в их званиях
осмеливаются осуждать главных своих начальников...»|4
Наибольшее умение в ведении следствия и лучшее
понимание происходящего обнаружили Волконский и
Закревскцй.
Первый весьма здраво рассуждал о деятельности
военно-судной комиссии и продемонстрировал завидное
для кадрового военного понимание способов
выколачивания показаний. В письме от 4 ноября 1821 года
Волконский осудил практику проведения допроса целыми
взводами, которая приводила лишь к выработке единой
платформы, а также доказывал обязательность изоляции уже
допрошенных, в особенности тех, кто «разговорился».
Месяц спустя он же советовал усилить давление
на фельдфебеля Брагина: «...решительно на него
прикрикнуть, что открыто, что он сам был зачинщиком
истории и что он уговаривал солдат, чтобы стояли
дружней...»15
Убеждение Волконского в том, что именно цепочка
ошибок начальства привела к роковым последствиям,

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
189
поколебалось после обнаружения прокламации,
обращенной к преображенцам. 10 ноября 1821 года он писал
Закревскому: «Такого же рода, верно, было что-нибудь
употреблено и для Семеновского полка...»
Что касается А. А. Закревского, то можно с
уверенностью сказать, что, если бы все дело было поручено
ему, оно не было бы столь сильно раздуто и закончилось
бы гораздо скорее и с меньшим драматизмом. Уже в
середине декабря 1820 года он открыто заявил
Волконскому, что нет никакой надежды в ходе расследования
«выявить подлинную картину дела». Он полагал, что
более важно как можно скорее сформировать новый полк,
дабы погасить все толки о возможном прощении, а
также поскорее разослать солдат по армейским частям с
предписаниями выведывать у них, кто же все-таки
подстрекал их к мятежу. При этом он явно делал
уступку поклонникам версии о «постороннем» влиянии,
говоря о том, что эти агитаторы — «люди, вредные для
общества» — окажутся не из числа нижних чинов сего
полка|6.
Сам Закревский вряд ли допускал мысль, что в
событиях 16—18 октября 1820 года замешано какое-то тайное
общество. Он не мог, однако, открыто оспаривать точку
зрения Васильчикова и Александра I и потому стремился
как можно скорее «закрыть» дело. Умеряя карательный
пыл гвардейского начальства, он, в частности, решительно
воспротивился намерениям остановить производство в
кавалергардском полку, так как это привело бы не к
прекращению «разговоров», а к взрыву недовольства, причем
не только в этом самом аристократическом полку, но и во
всем столичном обществе, где кавалергарды играли не
последнюю роль.
К мнению Закревского прислушивались, так как он
был известен как оппонент самого Аракчеева.
А. А. Закревский, не разделяя восторгов тех, кто,
увлекшись военной балетоманией, забывал о действительных
потребностях боевой подготовки войск, был противником
«великокняжеской» кадровой политики. 30 марта 1820
года он писал П. Д. Киселеву, также хорошо зная, что
его слова дойдут до императора: «Признаться тебе
должен, что не понимаю нынешнего назначения полковых
командиров... в гвардии: в Семеновском —. Шварц, в
Преображенском будет Пирх, в Измайловском — Мартынов,
в Московском — Фридерикс, в лейб-гренадерском —

190
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Стюрлер. Я говорил о сем Васильчикову, и он мне ничего
не мог отвечать, кроме — Государю так угодно. Ни в чье
командование корпусом гвардейским не назначали таких
командиров, кои теперь, и полагаю, что с сего времени
гвардия будет во всех отношениях упадать, кроме ног, на
кои особенное внимание обращают. Скажи же по
совести, что ноги без головы куда же годятся... Я думаю, что
никогда не должно было заниматься, как теперь,
гвардией и иметь хороших начальников, к которым бы имели
уважение. Война — и гвардия наша будет пренесчаст-
на...»17
Одновременно Закревский всегда подчеркивал свою
приверженность строгой дисциплине и субординации.
Он считал, что главной причиной восстания было падение
послушания в полку, вызванное тем, что офицеры
позволяли себе показывать при Солдатах неуважение к начальству.
Закревский писал в день выступления: «Гвардейский
офицер (с последнего прапорщика начиная) почитает
себя вправе рассуждать о всяком распоряжении
начальства, осуждать оные и, сделав свои заключения по оному,
развозить по городу с своими примечаниями...» Отсюда
делался вывод: наиболее заметных «говорунов» следует
выписывать под разными предлогами в армию тем же
чином18.
На следующий же день после заключения семеновцев
в крепость Закревский начал «формировать мнение», что
происшедшие события — взрыв возмущения доведенных
до отчаяния солдат. Он писал Волконскому: «...должен
Вам сказать, что сему не иная есть причина, как
совершенное остервенение против полковника Шварца и
других, побочных причин совершенно никаких нет».
Пытаясь предупредить какие-то действия властей против
«распространителей слухов», которые могли бы только
раздражить общество, Закревский в письме Волконскому
от 5 ноября 1820 года пытался принизить значение
эпидемии толков, в которых выражалось сочувствие
восставшим: «Слухов здесь различных много, но это не что иное,
как привычка что-нибудь говорить. Войска
Петербургского гарнизона исполняют свои обязанности хорошо и
тихо» .
При каждом удобном случае Васильчиков, напротив,
твердил, что главной причиной выступления было
подстрекательство со стороны. Это была его единственная
форма защиты, так как в глазах столичного общества

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
191
именно он был виновником происшедшего. 11 ноября
1820 года некто Лазарев писал из столицы: «Наш
корпусной Васильчиков себя замарал, потерялся и струсил, из
мухи сделал слона, и последствия могли быть дурны, если
б не кротость солдат. Полагают, что ему нехорошо от
Государя будет, и все об нем Бог знает что говорят».
Другой петербуржец — Н. Тухачевский — в письме от
26 ноября 1820 года П. И. Исленьеву в Тулу замечал:
«Полагают все, что если б начальник корпуса донес
Государю в точности все происшествие, как ничтожность
случившееся, то ничего бы и не было...»
В полицейских архивах осело еще одно интересное
письмо современника тех событий: «Новости у нас
неприятные. Семеновский полк для нас не существует. Совет,
собравшийся по сему случаю, решил Шварца оставить в
покое, и пожертвовать 3 тысячами людьми!.. Васильчиков
в сей истории вел себя как нельзя хуже, потерялся
совершенно и выслал против людей невооруженных
заряженную конную артиллерию, конногвардию, пехоту с
боевыми патронами. Полки драгунский и уланский
прискакали сюда во весь карьер из Петербурга и Стрельны.
Словом сказать, навели всеобщий ужас на горожан и сделали
из мухи слона. Вся столица принимает большое участие
в семеновцах и негодует на начальников, кои везде
соблюдают только личные свои выгоды...»20
Чувствовавший всеобщее неудовольствие Васильчиков
пытался пресечь невыгодные для него толки одним махом.
Он стал ездить по гвардейским полкам и говорить:
«Дошло до моего сведения, что господа офицеры позволяют
судить о бунте Семеновского полка, обвиняют высшее
начальство, а тем вредят тем более преступникам.
Предупреждаю вас и советую прекратить эти толки до
решения Государя Императора, а ежели узнаю того, кто
позволит себе упорствовать, то не поцеремонюсь и
отправлю его подальше»21. Но этот неуклюжий ход
возымел, естественно, обратное действие. В обществе все более
и более укоренялось мнение, что именно Васильчиков с
его тупым солдафонством и страхом ответственности
довел дело до трагической развязки.
Единственным спасением для Васильчикова было
доказательство существования заговора, так как в этом
случае оставались в тени его действия, спровоцировавшие
солдат на выступление. Не имея возможности опроверг-

192
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
нуть неоспоримые факты издевательства Шварца над
солдатами, он в «мнении» по делам следственной
комиссии указал, что тяготы службы и обращение Шварца не
вызвали бы бунта, «если бы не вмешалось тут к
неудовольствию подстрекание и направление умов посторонним
внушением». Он привел приказ Шварца от 18 мая 1820
года о запрещении солдатам покупать предметы
обмундирования на свои деньги (как будто солдаты имели другую
возможность избежать жестокого наказания за
неряшливый вид, кроме как потратив последние сбережения на
приобретение новых панталон, ремней и сапог ). В своем
«мнении» он также пытался акцентировать внимание
на виновности офицеров полка, которые не сумели «скрыть
от нижних чинов свое неудовольстьие действиями
командира».
В числе отданных под суд был и командир полка
Шварц. Его судили, естественно, не за зверства и пытки,
а за «неумение поведением своим удержать полк в
должном повиновении». Выступлением солдат Шварц был
поставлен в безвыходное положение. Успокоить полк можно
было только обещанием впредь не допускать
несправедливых наказаний, неуставных учений, а также создать
условия для нормальной хозяйственной деятельности
солдат. Но, как показывают материалы следствия, в самом
начале событий командир гвардейского корпуса
генерал Васильчиков фактически отрезал Шварцу путь к
примирению, так как, потребовав немедленно
прекратить беспорядки в полку, одновременно приказал «не
изменять ни в чем правил прежнего порядка, дабы не
подать нижним чинам повода думать, что они своими
требованиями могли сделать отмену по службе по своему
желанию».
Васильчиков понимал, что он не меньше Шварца
виноват в случившемся, и старался всячески выгородить
незадачливого полковника, так как боялся, что Шварц,
спасая себя, выведет его на чистую воду. Поэтому
Васильчиков предписывал комиссии требовать от.Шварца
объяснений «не как от подсудимого и находящегося в
зависимости от военно-судной комиссии, но как
единственно от чиновника, прикосновенного к делу, оным
судом производимому, дабы, обнаружив истину мерами,
законами дозволенными, положить сообразно оной
приговор над своими подсудимыми», под которыми
разумелись солдаты Семеновского полка.

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
193
Оправдывая Шварца, Васильчнков писал
Волконскому: «В сущности, какое же было преступление
Шварца? Единственно только то, что у него не хватило
твердости характера сладить с полком, в котором дисциплина
была распущена; но что он никогда не был тираном, это
увидят. Он был крепкий человек и старался оправдать
доверие Государя, он чувствовал это очень хорошо, но не
хватило ума для удачи в таком полку, где уже одно его
назначение восстановило всех против него. Следовало
ли мне его поддерживать, или позволить офицерам других
полков сделать то же самое, дабы избавиться от своих
начальников?»22
Сам царь фактически направлял ход дела в
благоприятное для. Шварца русло. Он писал Аракчееву: «Меня
ничто не убедит, что возмущение полка произошло от
жестокого обращения с оным полковника Шварца. Он был
всегда за хорошего офицера и командовал с честью
полком. Отчего вдруг сделаться ему варваром? По моему
убеждению, тут кроются другие причины».
Несмотря на давление со стороны властей, судебная
комиссия не смогла быть необъективной. Например,
генерал-аудитор Булычев, рискуя навлечь на себя
неудовольствие всех сильных мира сего — Аракчеева, Васильчико-
ва, Александра I,— решительно высказался за обвинение
Шварца в доведении солдат до преступления ими через
дисциплину. Суд признал Шварца виновным и
приговорил к смертной казни. Александр не мог этого допустить.
Ведь не следует забывать одну из заповедей
бюрократического мира — наказание подчиненного является и
наказанием самого начальника, так как начальник
расписывается в своей ошибке в выборе сотрудника. Кроме
того, казнь Шварца совершенно справедливо была бы
воспринята общественностью как признание ее влияния.
Поэтому-то Александр распорядился следующим
образом: «Полковника Шварца отставить от службы с тем,
чтобы впредь никуда не определять, избавляя его от
строжайшего наказания в уважение прежней
долговременной и усердной службы, храбрости и отличия,
оказанных им на поле сражения». Напротив, усердная
служба, храбрость и отличия, проявленные на поле сражения
тридцатью офицерами полка, не помешали Александру
разослать их по армейским полкам, а четверых посадить
в казематы.
7 Зак. №610

194
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Суд, судьи, судилище
Пока шел поиск авторов и распространителей
прокламации «К преображенцам», пока полиция и гвардейское
начальство анализировали сведения, поступающие от
агентов, и принимали меры по предотвращению
выступлений в других частях, в Петропавловской крепости
велось следствие по делу 16—18 октября. Уже 21 октября
специальная комиссия приступила к работе. Во главе ее
был поставлен В. В. Левашов, тот самый
генерал-адъютант, который в 1826 году стал председателем
следственной комиссии по делу декабристов. Эта кандидатура не
была случайной. Хорошо знавший Левашова Рылеев
писал, что он «никогда не отличался глубокими
сведениями и еще более справедливостью». Правительство
уповало на его «деспотический и сумасбродный нрав...
считая, что никто скорее Левашова не обвинит младших
в деле со старшими, а справедливость могла бы тут
помешать»23.
Однако вопреки желанию, явному и тайному,
правительственных кругов следственная комиссия фактически
ничего не выяснила, вернее, не собрала необходимых
доказательств виновности солдат.
Левашов не «оправдал доверия» властей, по мнению
современников, потому, что как раз в это время
собирался жениться на одной знатной особе и вовсе не хотел
выглядеть в эти месяцы в глазах петербургского общества,
сочувствовавшего семеновцам, как цепной пес
ненавистного всем Аракчеева.
Начальник же военно-судного управления генерал-
майор Булычев вообще в своем «мнении» решительно
отвел обвинения, предъявленные солдатам:
«Рассмотрев во всей подробности дела, над нижними
чинами и полковником Шварцем произведенные, и со-
образя оные с законами, не может он отвергать того,
чтобы нижние чины, бывшие лейб-гвардии в Семеновском
полку, не были отягощаемы от полкового их командира
Шварца тем: А) Что он со времени вступления в
командование полком почти ежедневно, не исключая и
праздников, приказал со всякой роты приводить к себе на
смотр десятки в отбеленной амуниции, что продолжалось
во время лагеря и каникул с 9-го сентября по четыре,
иногда по два, а в последние уже дни, октября до 17-го
числа, по одному десятку с роты; сии ж осмотры произ-

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
195
В. В. Левашов
водились сверх ученья тех по должности занятий,
которые солдаты по званию своему исправляют, и за
исключением сапожников, портных, мастеровых, в
командировке находящихся, равно больных в гошпитале и
слабых при ротах, следовательно, исполнение того, лежа на
одних наличных людях, не могло быть без отягощения,
особливо такой чисткой амуниции, которая по данной им
форме требовала больших трудов и занятий. В) Что он
Шварц приказывал наряжаемых в разные должности и
десятки приводить к себе и в один день по два раза.
С) В нарушение закона наказывал без суда фуктелями
и таких нижних чинов, которые имеют знаки отличия
военного ордена других не по мере вины, одного неприлично
и троих за то, что являлись с жалобами в ордонанс-гауз;
притом стараясь не о том, чтобы по содержанию
полковничьей инструкции подчиненные его имели к нему
любовь и страх, а об одном наружном виде, и тем
произвел в солдатах сперва ропот, а потом и самое действие,
с преступлением учиненное...
При производстве дела в военном суде обнаружено,
что нижние чины роты Вашего Величества вышли в
коридор во время, для переклички назначенное, и просили по
команде (на что нет в законах запрещения) с
покорностью без малейшего ослушания фельдфебеля доложить
капитану, что желают принести ему просьбу; а
последнего об исходатайствовании у начальства облегчения
отменой смотров десятками, хотя в праздничные дни и
когда капитан приказал им разойтись, они исполнили
приказание его в то же время; что на другой день, в вое-

196
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
кресенье, назначенный к смотру десяток был
представлен к полковому командиру в полной исправности и чго
при собрании роты перед батальонного командира
начальника штаба гвардейского, командующего корпусом
и даже при приводе в крепость люди сей роты сохранили
такое повиновение, какого только может требовать
строжайшая военная дисциплина. А посему и нельзя их
обвинять по содержанию 133-го воинского артикула,
относящегося только на подозрительные и непристойные
сходбища для написания челобитен, могущие произвести
бунт; ибо во всех поступках их не только нет ни одной
черты, могущей подать повод к возмущению даже
малейшего ослушания, да и самый ход дела показывает, что
если бы кто из начальников, начиная от полкового
командира, обратил внимание на существо просьбы,
рассмотрев связь происшествий, определил тогда же
соразмерное поступку штрафование либо нужное облегчение,
тем пресеклись бы все последствия...»
Во время следствия полиция и гвардейское
начальство получали информацию из самых разных источников.
Перед Новым годом писарь лейб-гвардии Измайловского
полка Александр Степанов, прозванный товарищами
Карасевым, в беседе с отставным чиновником допустил ряд
неосторожных высказываний по поводу «семеновской
истории». Неделю спустя, 7 января 1821 года, тот же Сте-
панов-Карасев, «будучи довольно навеселе», в том же
доме продолжил разговор на опасную тему. Кто донес на
него, хозяин ли дома отставной чиновник Валеев,
собутыльник ли, подпоручик Емельянов,— неизвестно.
Известно лишь, что уже 9 января писарь был арестован и
своей тренированной, хотя и не вполне грамотной рукой
подробно излагал на бумаге все, о чем он «по
ветрености» болтал. Его показания хорошо характеризуют
психологическую обстановку того времени. Степанов
довольно спокойно сознается в своих речах и действиях,
в которых не видит особого вреда для страны.
Спустя всего несколько лет подобные признания будут
влечь за собой жесточайшее наказание, каторгу или
ссылку. Показания писаря-измайловца свидетельствуют,
что сознание общества еще не отравилось ужасом.
Позднее, в атмосфере николаевского полицейского психоза,
обыватель до смерти пугался самой мысли о
возможности подумать что-нибудь крамольное.
Вот что рассказал следователям Степанов:

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
197
«...Накануне Нового года вечером, часу в 5-м был я
один у отставного чиновника 9 класса Валеева по зову
оного для переписки бумаг его партикулярных;
познакомился я с ним не помню как и где не так давно, токмо
кажется, как-то случайно; у него между прочими
рассуждениями, говорил я подлинно, что Государь не скоро сюда
будет и на вопрос его — почему, продолжал, что слышал
то от людей князя Меншикова; которые точно однажды
перед тем быв на сборном месте у театра между собой
и другими людьми и кучерами разговаривали, когда я
проходил мимо них, что барин писал к своим домашним,
когда Государь получил весть о семеновских, сделался
нездоров, заболел if*не скоро будет, прнставя из своей
головы и сам не знаю с чего,— да не знает, как и
решиться на приезд; потом завел речь о великанах, т. е. о наших
гренадерах, сам-я, беда наши гренадеры да и весь полк в
ропоте за то, что угнетаются часто достающимися
караулами по праздникам, от того, что преображенцы одно
воскресенье не пошли в караул и за то все дни избавились
оного и теперь имеют преимущество, наши то ж хотят
сделать, что преображенцы, да и офицеры в компаниях
своих поговаривают, когда преображенцы уважены не
ходить по праздникам в караул, так и нас уважат, если
мы не пойдем раз в праздник, пусть взамен семеновских
для облегчения караулов дадут другой полк, и при сем
говорил я Валееву, вот какова наша Гвардия, желая
тем похвастаться перед ним, впрочем говорил я эти
слова невыдуманно от себя, а со слухов солдатских в
казармах иногда в шутку произносящихся, особенно перед
тем, как достается идти в караул. Но поименно от кого
в начале исходящих показать не могу, потому что этот
разговор у нас был вначале после Семеновского дела
общий у всех, далее я после сего продолжал Валееву
говорить о том... что генерал Мартынов уведомляет
Великого князя (Николая Павловича.— В. Л.) о
спокойствии и тишине... в рапортах, которые и я писывал,
говорил я Валееву точно, это неправда, где им знать, что у
солдата на сердце. Мы все страдаем о семеновцах и даже
мужики, что наказаны они безрассудно, но говорил сие
не по чувствам и не по возбуждению чьему-либо или
рассуждениям, а так просто из одной своей
необдуманности, не предполагая, чтоб сие куда далее от него
вынеслось как равно и насчет приказа, что оный написан
хорошо... О семеновцах я говорил Валееву с сожалением,

198
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
что все здесь удивляются этому происшествию, оно не
долго продлится, будет еще и лучше, а особенно как
случится война, мы все молим Бога о хорошенькой и
подобной как Наполеон, в то время отвалим все в сторону,
это я изъяснял ему, не ожидая, что он откроет кому, по
глупости, но невыдуманно, а слышал однажды у себя в
роте, как напившись пьяный рядовой Кузьма Иванов
таковые слова вскоре после происшествия Семеновского
произносил, которого, однако ж за то наш фельдфебель,
услышав слова его выколотил порядочно...
За сим продолжал я рассказывать Валееву, что
семеновских солдат разграбили, разломали у них сундуки и
повытаскивали все их деньги от 100 -до 1000 у иного, не
ограничивая, однако ж итогом все суммы, которая
совершенно мне неизвестна, но то говорил, что экономию их
продавали и так же зажилят, как 1812 год, претензию
за провиант и фураж, за который не отдав ни копейки,
поместили в долговую ведомость, которую показывают,
да и говорить им не велят... Говорил я также Валееву
еще, что великий князь Михаил Павлович не мешается
в разводе нашего полка и к нам не подходит, и что нам
командиры не велят с другими полками разговаривать
о семеновцах, но вестовые, несмотря на это сходятся у
Дворца вместе и после сообщают вести всему полку.
В заключение всего сказанного того дни я говорил
Валееву, что точно когда фельдъегерь приехал от Государя
из Троппау с приказом о раскассировании семеновских
солдат, то дежурный генерал второпях на босу ногу без
чулок, забыв про оные, надел сапоги и прибежал в
канцелярию, приказывая писать по полкам приказы...
Семеновский полк может и своим собственным
семеновским именоваться, токмо без того старшинства,
которое полк имел прежде, мы ему старшинства не уступим,
он должен младше егерей быть и в караул вступать
после их, но сие я говорил не по внушению чьему и не по
слухам полковым, а собственно от себя из шуток и от
ветрености... Мы все молили Бога, чтоб дал войну и
опять послал Наполеонушку, а как это случится, то тогда
уже будет не то, что было прежде, он (Александр I.—
В. Л.) увидит, как надо быть справедливу против нас и
офицеров, мы прежде защищали его и Отечество, а
теперича по его уже не будет, усердие пропало и мы не
станем прилежать по-тогдашнему, в таковом случае всем
будет капут, и вы увидите и услышите тогда, возразил

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
199
я Валееву тогда, что случится, разумея под сим
прежние слова Козьмою Ивановым в роте говоренные,
которые после того разносились и сделались по всему даже
нашему полку, да и в прочих даже известны, и отчасти
между многих, которых однако ж поименовать по
совершенному их незнанию не могу... Солдатское дружество
твердо и решительно и во всем таково, каково, например,
в том, как семеновский фельдфебель посещал
переодевшись нашего в крепости и как писано выше, поясняя
при сем на любопытство Валеева, что поелику на часах
стоят не генералы, а солдаты, следовательно и
затруднений солдату ни в чем нет, там и переговариваться и
перетолковывать и делить все возможно... 7-го января
ознакомясь я уж с г. Валеевым пришел к нему в гости с
зятем моим подпоручиком Павлом Емельяновым, где
будучи довольно навеселе, по любопытству его к новостям
говорил между прочим ему, что рота Семеновского
полка вновь составленного была на Иордене
(Крещенский парад.— В. Л.) с георгиевскими знаменами,
удивившими всех, как могло то случиться, что знамена,
старым полком заслуженные, которые должны были
находиться в церкви, дались новоизбранным и неза-
служиишим их солдатам, омытые кровью их
предместников...»25
Надо сказать, что, впервые столкнувшись с явлением
такого рода, как групповое неповиновение солдат,
правительство не имело в своем арсенале достаточно
эффективного орудия для проведения следствия. Привлеченные
к работе в комиссии офицеры не обладали необходимыми
навыками такой работы. К тому же многие, вероятно,
тяготились несвойственной военным должностью, не могли
не испытывать воздействия общественного мнения,
склонявшегося в сторону подсудимых.
Двухмесячная работа комиссии фактически не дала
никакого результата. Главной причиной была
удивительная стойкость семеновских солдат, которые никого не
выдавали и стремились создать представление о
стихийности выступления: и говорили все разом, и выходили все
разом, и не подчинялись все разом. Эта установка не
позволяла следователям раскрутить маховик дела —
невозможно же было признать всех — 802 человека!—
зачинщиками,— и равно невозможно было признать, что
дело обошлось без главарей и активистов. В документах,
составленных этой комиссией, чрезвычайно часто ветре-

200
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
чаются выражения: «единогласно ответили»,
«единогласно заявили», «подтвердили единогласно» и т. п.
Александр I, убедившись в неспособности комиссии Левашова
справиться с поставленной перед ним задачей, распустил
ее, объявив ей выговор «за упущения». Обер-аудитор
Беляев «за неисполнение своей обязанности» был арестован
сроком на месяц и отставлен от службы «без
прошения»26.
Новая комиссия была создана под началом
подполковника Жуковского, который получил предписание
«изыскать подробно те предметы, которые к развязке
дела необходимо нужны». 31 мая новая комиссия
приступила к работе. Ведущую роль в ней играл опытный
обер-аудитор Андреев. Эта комиссия действительно
работала продуктивнее. В ее состав подобрали людей,
которые всегда находятся в самых различных слоях
населения, то есть как раз те, о которых говорилось, что они
склонны иметь «голубую подкладку или голубую
заплатку».
Прежде всего был нанесен удар по способности
солдат вырабатывать общую позицию по отдельным
вопросам, договариваться по поводу единства показаний:
несколько человек, на которых падало подозрение и
которых рассчитывали запугать или подкупить, изолировали
от остальных и посадили в одиночные камеры. К 1 июня
1821 года составился список из 19 человек, которым
уделено было повышенное внимание во время следствия.
Но, несмотря на различные ухищрения, угрозы пыток и
посулы производства в офицеры, ничего у новой
комиссии не выходило — арестованные стояли на своем и не
выдавали никого из товарищей. Ситуация
действительно была для второй комиссии не простой: «горячих
следов» уже не было. 15 июня 1821 года подполковник
Жуковский сообщил Закревскому: «Сколько комиссия
могла заметить, то отрицание вообще всех происходит не
от истинного незнания, а от сделанного между всеми
условия, которое в протяжении 8-ми месяцев сделалось
твердым и обдуманным»27.
И здесь-то главным действующим лицом стал
фельдфебель Брагин, тот самый фельдфебель 1-й роты,
которому солдаты не доверили даже сходить оповестить о
происходящем командира роты. Этот Брагин оказался
под следствием вместе с солдатами и вместе с ними
разделял все тяготы тюремного заключения. Именно поэтому

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
201
солдаты перестали видеть в нем человека, способного на
предательство, и стали при нем более откровенными. Сам
же Брагин, до поры до времени помалкивавший, думая,
что все как-то само собой образуется, к лету 1821 года
убедился, что дело и не думает «образовываться» и что
спаянность и солидарность солдат грозит и ему никак не
заслуженным наказанием. Он и подал первым
признаки того, что готов сотрудничать с офицерами,
ведущими следствие. Возможно также, что Жуковский и
Андреев опытным взглядом выделили Брагина из массы
солдат.
Вскоре следователи получили от Брагина первые
данные, «которые не только не могли остаться без
дальнейшего исследования, но и обнадеживали комиссию ежели
не в совершенном раскрытии происшествия 16 октября
случившегося, то хотя в открытии более или менее
виновных».
Брагин стал постоянно доставлять сведения о том, что
ему говорили ничего не подозревавшие товарищи. Так, в
донесении от 9 июня указывается: «Из числа бывших на
допросе... гренадер Венедикт Семенов, находясь в
каземате по соседству с фельдфебелем Брагиным, два дня
сряду посредством стучания в дверь приглашал Брагина
к разговору. Брагин же всегда по выслушании просил
дозволения явиться в комиссию и сообщал им
слышанное. Комиссия по сему случаю нашла за нужное в сосед-
ственный с Брагиным каземат посадить ныне стрелка
Амосова, который объявил комиссии о главных
начинщиках заговора, предполагая, не будет ли Амосов
открывать чего Брагину...»
Спустя почти год после бурных событий в казармах
на Рузовской улице Брагин смог вспомнить только
пятерых активистов: Степанова, Семенова, Дурницына,
Федорова и Амосова, которые были им выданы. Этот успех
ободрил как комиссию, так и самого Брагина. Видя
усердие фельдфебеля, начальство не только пообещало ему
полную амнистию, но и производство в офицерский чин.
Жуковский писал по этому поводу Закревскому: «После
сделанных обещаний фельдфебелю Брагину он
окончательно ободрился и стал говорить откровеннее, а потому
не угодно ли будет написать к коменданту, дабы дано
было ему преимущественное содержание в пище. Сие он,
без сомнения, примет за знак совершенной его
невинности и, быть может, что и более еще откроет»28.

202
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Брагина стали подсаживать в казематы к другим
солдатам, которые за время длительного относительно
спокойного заключения уже отчасти потеряли бдительность
и осторожность. Солдат на допросах ошеломляли тем,
что следователи имели на руках, и это, безусловно,
способствовало разрушению монолитности солдатского
коллектива перед лицом общей опасности. Среди выданных
Брагиным один оказался слаб духом: «Стрелкового
взвода рядовой Василий Амосов при допросе объявил, что,
будучи терзаем совестью и не в состоянии более держать
в тайне злоумышленников, решил, наконец, объявить, что
первые виновники были Николай Степанов и Яков Хру-
лев». Чтобы спасти предателя от мести товарищей и
подтолкнуть его к дальнейшему сотрудничеству, Амосова
перевели в отдельный каземат.
Тут у начальства возникли затруднения с
помещениями. Дело в том, что нельзя было возвращать людей в
общие камеры после допроса с использованием данных,
полученных от Брагина и Амосова, так как солдаты сразу
же разгадали бы, кто выдает их начальству.
Затем Брагин решился предать своего ротного
командира Кашкарова, которому он вручил в день
выступления записку с указанием фамилий двенадцати «наиболее
кричавших». Кашка ров заявил, что он не обратил
особого внимания на эту записку и «потерял» ее. Естественно,
что подобное заявление командира 1-й роты было с
вполне понятным сомнением встречено членами
комиссии. Невозможно представить себе такую ситуацию,
чтобы человек не только мог потерять документ о
чрезвычайном происшествии в его собственной части, но
даже и не поинтересовался, что там было написано.
Совершенно ясно, что Кашкаров сознательно уничтожил
бумагу, которая была смертным приговором всем, кто в ней
был записан.
Несмотря на «прорыв» фронта молчания среди
солдат, заключенных в крепости, многие из них находили в
себе мужество продолжать молчать. Так, рядовой Захар
Жикин, которого привлек в качестве свидетеля Амосов,
отказался подтвердить показания предателя, несмотря на
все уговоры, угрозы и очные ставки. Но постепенно
«между рассаженными по казематам комиссия успела
водворить один противу другого несогласие...».
Помогали следствию и некоторые случайности,
например, один из солдат ухитрился в заключении раздобыть

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
203
спиртное и напиться до беспамятства. Когда его вели в
карцер, он в пьяном виде кричал, что его ведут те, «за
коих рота страдает, поименовав притом гренадера
Николая Степанова, стрелков Дурницына, Петра Федорова и
Амосова»29.
Комиссия в своей резолюции от 13 июня 1821 года
отметила, что Амосов, от которого они получили столь
ценные сведения, сам был одним из активных
«начинщиков», «не взирая, что сей последний комиссии объявил,
что якобы он узнал о сем из подслушанного разговора,
напротив, он знал хорошо весь ход дела, и будучи
устрашен розысканиями, рассудил выдать своих товарищей,
чем быть выданным».
Кроме Амосова «откровеннее других» говорил
Венедикт Семенов. Интересно отметить, что комиссия сразу же
принялась выгораживать тех, кто сделал ей услуги. В то
время донос еще не был государственной добродетелью,
и потому члены комиссии стремились смягчить участь
доносчиков не на основании того, что они предали своих
товарищей, а другим путем: предателям приписывались
неактивность в действиях во время выступления.
Например, о В. Семенове говорилось, что он «даже едва ли
справедливо замечен говорившим во фрунте, а ежели и
был замечен, то должно приписать, что увлечен был
минутным заблуждением. В протчем, в случае всеобщего
наказания в деле сем значущимся он заслуживает, дабы
снисхождение ему было оказано более противу прот-
чих»30.
После четырех месяцев усилий комиссия с помощью
провокаторов сумела выявить имена восьми
«начинщиков»: Лариона Васильева, Ивана Дурницына, Никифо-
ра Кузнецова, Харитона Павлова, Никифора Петрова,
Николая Степанова, Якова Хрулева, Никифора
Чистякова. Все перечисленные солдаты, вызываемые на допросы,
держались с большой стойкостью. Я. Хрулев, например,
в ответ на требование назвать сообщников «от вопроса
сего сделал отрицание, что он сам не знает ничего, при
сем сказал, что можно взять мужика с проспекта и
обвинить его... при сем пункте прибавил слова, что всему
виноват Шварц, не удостоив его даже назвать
полковником». И. Дурницын признался в сговоре с товарищами,
но решительно отказался назвать их имена31.
К восьмерым «начинщикам» был присоединен рядо-

204
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
вой Сергей Торохов, обвиненный в «дерзком ослушании
противу дежурного генерала в день выступления».
В деле Торохова далеко не все ясно. По
воспоминаниям Мещерского и по словам Закревского и Милорадо-
вича (нигде, впрочем, не запротоколированным), этот
рядовой 5-й фузилерной роты сделал явную попытку вновь
подвинуть своих товарищей на ослушание начальству.
Дело, хранящееся в Центральном государственном
военно-историческом архиве, рисует иную картину, не столь
простую.
Сергей Торохов, 26 лет, из крестьян Вятской
губернии, Нолинской округи, деревни Берестино, участник
походов 1813—1814 годов, заявил о том, что он полностью
разделяет те претензии, которые были предъявлены
полковому командиру Шварцу другими солдатами:
жестокость в обращении, изнурительные учения, разорение
и т. п.
Во время отправки из Петропавловской крепости он,
Торохов, не призывал открыто к неповиновению, а лишь
спросил Милорадовича, что будет с первой ротой.
Экспансивный генерал «схватил его за грудки» (то пишет и
Мещерский), но перепуганный Торохов вырвался,
бросился в толпу своих товарищей с криком: «Братцы, не
выдавайте!» Пугаться было чего, любой солдат прекрасно
понимал, что подобные наскоки генералов чаще всего
кончаются смертью под шпицрутенами.
Торохов просил его помиловать, так как он сделал это
«более от испугу, чем дурным намерением». Вызывает
некоторое недоумение тот факт, что, несмотря на
очевидное расхождение обвинения и показаний обвиняемого,
судебная комиссия отказалась от проведения следствия
под тем предлогом, что Торохов «в преступлении сам
сознался и к пополнению сего дела никаких сведений
требовать надобности не стоит». Семь человек, составлявших
суд, не моргнув глазом подписали смертный приговор
«за испуг» и лишь генерал Розен предложил «смягчить»
наказание и дать 8000 палок32.
Окончательный приговор всем солдатам был — 6 раз
через строй батальона. После телесного наказания
солдат должны были отправить на вечные каторжные
работы. Мало кто надеялся, что дело дойдет до кандалов, ведь
шесть раз сквозь батальон означало получение 6000
ударов — практически мучительную казнь.

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
205
29 августа Александр I вынес резолюцию,
определявшую дальнейшую судьбу солдат-семеновцев.
Было предложение провести экзекуцию перед строем
нового Семеновского полка, но это предложение было
отклонено. Нашли, что неприлично угрожать телесными
наказаниями ни в чем не повинным людям, то есть
«новым» семеновцам, как бы давая понять, что правительство
считает и их способными на такие же возмутительные
поступки. Кроме того, власти не могли не опасаться взрыва
возмущений во время проведения экзекуции, так как
симпатии к арестованным семеновцам оставались в прежней
силе.
Надо сказать, что все девять солдат выдержали
бесчеловечное наказание и были отправлены в Сибирь.
При отправке солдат 1-го батальона были
предприняты меры предосторожности: «Выводить вдруг не
более десяти человек и, проводя их через
Петербургскую и Выборгскую сторону на Охту, переправлять
через Неву к Рыбачей и оттуда прямо вести в село
Славянку, а оттуда через Гатчину далее по маршруту».
Власти опасались различных эксцессов и потому, выводили
солдат из крепости через малолюдные тогда окраины
столицы.
276 человек были переведены в части Оренбургского
и 172 человека — в части Сибирского отдельных
корпусов. 35 человек отправлены в состав Отдельного
кавказского корпуса, остальные, почти 400 человек, были
распределены по полкам 3-го корпуса, размещенного на юге
России33.
Для того чтобы разосланные по всей стране семе-
новцы не стали агитаторами против власти, за ними
установили строгий надзор. Прежде всего было
запрещено предоставлять им отпуска, более того, в нарушение
всех обычных правил им нельзя было давать отставку
даже по выслуге положенного 20-летнего срока и по
получении инвалидности. Закрыт был путь семеновцам и к
получению унтер-офицерских нашивок.
Еще 5 ноября 1820 года начальник Главного штаба
Волконский направил предписание всем командирам,
в состав частей которых поступали раскассированные се-
меновцы, чтобы «со стороны батальонных и ротных
начальников было обращено особое внимание не только на
поведение сих людей, но даже и на самые разговоры их с
товарищами относительно происшествия, имевшего по-

206
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
следствием уничтожение настоящего состава лейб-
гвардии Семеновского полка»34.
В январе 1821 года, когда деятельность первой
комиссии по расследованию дела зашла в тупик, начальство
попыталось использовать для получения сведений солдат
2-го и 3-го батальонов, разосланных уже по отдельным
частям. 19 января Волконский приказал «чрез ротных
командиров или чрез нижних же чинов стараться во всех
полках чрез разговоры с поступившими нижними чинами
(Семеновского полка) выведать у них о настоящем
начале происшествия, бывшего в Семеновском полку, что
дало повод оному, не были ли они к сему подучаемы и кем
именно».
Был установлен надзор и за бывшими семеновскими
офицерами, разосланными на службу в различные
армейские полки. 21 января 1821 года Волконский разослал
документ с красноречивым названием: «О наблюдении за
поведением штабе- и обер-офицеров прежнего состава
л.-гв. Семеновского полка и о непринимании от них
просьб ни в отставку, ни в отпуск».
Наказать и разобраться!
Поначалу ничто не говорило, что власти собираются
привлечь к судебной ответственности кого-либо, кроме
возмутившихся и нарушивших дисциплину солдат и
полковника Шварца, допустившего таковые действия. Но
следствие над солдатами 1-го батальона, а также доносы
Грибовского навели правительство на мысль, что следует
привлечь и некоторых офицеров, причастность которых к
делу у начальства не вызывала сомнения. К тому же
нельзя забывать, что самого Александра I никогда не
покидала уверенность, что возмущение солдат было делом рук
злоумышленников. Здесь сработал печально известный
механизм — если с высот власти исходит указание о
наличии злоумышленников, то дело следователей —
разыскать их, придумать, создать, но в любом случае
представить перед судом!
Александр, подписавший окончательный приговор
солдатам, обратил внимание на виновность капитана
Кашкарова в том, что он «не представил ни начальству,
ни военному суду записку, поданную ему фельдфебелем в
самый вечер происшествия, случившегося в его роте, и в

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
207
коей были обозначены имена зачинщиков, и тем скрыл от
начальства настоящих виновников происшествия».
Одновременно от царя не укрылись и «преступные
действия» полковника Вадковского, командовавшего
тогда 1-м батальоном, выразившиеся в том, что «слабым и
несообразным с долгом службы поведением дал
усилиться беспорядку»35.
Объяснения полковника Вадковского на суде
выглядят достаточно убедительно. Прежде всего, он показал,
что собравшиеся солдаты 1-й роты, высказав все
претензии, разошлись по его команде, не выказывая никаких
признаков желания к дальнейшему неповиновению.
Когда же он вновь был вызван в батальон поздно ночью,
то застал весь батальон на ногах в шуме и разговорах
и увидел, что солдаты возбуждены прежде всего арестом
1-й роты. Слышались угрозы некоторых солдат
отправиться на поиски Шварца для расправы с ним. Понимая,
что силовым давлением взять ситуацию под контроль
невозможно, Вадковский договорился с солдатами, что они
еще час не будут ничего предпринимать, и поехал к
начальству для решения вопроса. Вадковский предложил
корпусному командиру вернуть арестованную роту,
уверяя, что выступление погаснет. Но Васильчиков сказал,
что «роты Его Величества ни под каким видом не
возвратит, ибо таковой поступок докажет слабость
начальства»56.
Вадковскому в вину вменяли то, что он, получив
донесение Кашкарова о возмущении солдат, не приступил
немедленно к отысканию зачинщиков, утратил донесение
Кашкарова, фактически уклонился от выполнения
приказа великого князя Михаила Павловича «привести в
раскаяние» роту, более того, после ареста 1-й роты вступил в
разговоры с остальными солдатами 1-го батальона,
обещал им ходатайствовать перед начальством за
арестованных товарищей и убедил солдат в справедливости их
действий и требований. Он не принял мер по разгону
«скопищ» и дал возможность «произвести беспорядки в
2-м и 3-м батальонах». Кроме того, Вадковскому
приписывались потакание дерзости солдат его команды во
время ее прохода через Псков и сочувствие к бунтовщикам.
Комиссия отметила «неприличное» высказывание
полковника о том, что он считает солдат «верными,
твердыми в повиновении, ревностными соотечественниками».
Кроме того, комиссия обвинила Вадковского в «беспокой-

208
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ном поведении» во время следствия, потому что, невзирая
на сделанные ему при судопроизводстве выговоры за
дерзкие объяснения, он осмелился заявить, что сведения,
доставленные генерал-адъютантом Васильчиковым по
производству суда, «не согласны... с строгою
справедливостью».
Щербатов и Ермолаев были арестованы и привлечены
к следствию за подозрительные контакты с нижними
чинами и обнаружение у них не менее подозрительной
переписки.
Ермолаев, например, ездил в Кекс гол ьм, Рязань и на
Охтинский пороховой завод, где содержали рядовых се-
меновцев. Несмотря на запрещение вступать в контакт с
арестованными, Ермолаев «домогался быть допущенным»
и «посылал туда кучера своего Егора Степанова достать
именной об них список»37.
По делу офицеров были привлечены двое — унтер-
офицер Ефим Юдин и рядовой Никифор Отрок. Первый
на допросе 14 ноября 1821 года показал, что «в
бытностью его с батальоном в Кексгольме в октябре и ноябре
месяцах прошедшего 820-го года... Ермолаев, приехавши
туда неизвестно зачем, приказывал ему в присутствии
всей роты служить так хорошо в армии, как служил в
гвардии, позволяя к нему писать, где он будет служить
впредь, равно и о товарищах своих, если знать будет, что
говорил и другим из тех, кого любил в роте во время
службы с ними, обещаясь в нужде каждого
вспомоществовать деньгами; а тех солдат, которые нехорошо себя
иногда вели, уговаривал к хорошему поведению. После
того он служил молебен в роте со всеми и, простясь со
слезами, уехал». Затем он написал Ермолаеву письмо и
получил от него ответ.
Никифор Отрок также описал приезд капитана в Кек-
сгольм и разговор с теми солдатами, которые были
«хороши по службе». В деле приведено и сохранившееся
письмо Ермолаева к Отроку от 29 марта 1821 года, в
котором нет и намека на какие-нибудь преступные замыслы.
Нормальные человеческие отношения стали
предметом судебного разбирательства. В проявлениях
армейской дружбы виделся заговор, «скоп». Подобное
отношение к происходящему у начальства, настроенного по-
аракчеевски, было совершенно естественно. Они видели
ненормальность в добрых отношениях солдат и офицеров
не в силу ограниченности своего ума, а в силу того, что

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
209
для них понятий «армейская дружба», «солидарность»
просто не существовало, так как действительно
невозможно видеть товарища в бессловесном автомате,
марширующем на плацу, сбивающемся с темпа, из-за чего
приходится терпеть взыскания со стороны начальства.
Это ярчайший пример того, насколько извращенное
понятие о сути военного ремесла искажало все, даже
элементарные человеческие чувства и представления.
Армейская солидарность, товарищество рождались в боях и
походах, где и солдат и командир подвергались одинаковой
опасности, испытывали общие лишения 38.
Щербатов был привлечен к следствию на основании
обнаруженных у Ермолаева писем. В частности, в одном
письме Щербатов с сочувствием писал об участи
арестованных солдат и упрекал офицеров в неспособности
следовать примеру их товарищества. В другом письме были
жесткие отзывы о Шварце.
Как всегда в такой ситуации, нашлись люди,
желавшие обделать в суете свои делишки. Так, рядовой За-
броцкий разболтал в Нарве, что полковник Ермолаев
подговаривал солдат убить полковника Шварца, обещая
за это 500 рублей. Судя по всему, комиссия не нашла
подтверждений этому нелепому доносу, хотя и начала по
нему следствие.
Оба офицера признались, что в свое время не могли
удержаться от смеха и шуток при виде действий
полковника Шварца. Кроме того, в вину Ермолаеву было
вменено сочинение письма к Шварцу, которое он, однако, не
послал (?!) и которое было обнаружено в его бумагах
после ареста.
Николай Кашкаров написал письмо Васильчикову,
просил его о помиловании, указывая на свою роль в
семействе, которое без него попадет в трудное положение.
В то же время он наотрез отказался купить себе
прощение с помощью доноса и выдачи солдат своей роты. Он
упорно продолжал твердить, что потерял записку Браги-
на, которая могла бы в одну минуту определить виновных
и вывести их на эшафот.
Так же достойно вел себя на следствии и князь
Щербатов. Ему также намекали на благоприятный исход в
случае получения от него важных сведений. Его
положение было непростым, так как в отличие от Вадковского,
который, возможно, действительно не имел интересующей
власти информации, Щербатов был очень хорошо знаком

210
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
с И. Д. Якушкиным, одним из самых активных деятелей
тайного общества. Сам Якушкин служил в Семеновском
полку, но вышел в отставку в 1817 году, не
выдержав условий службы в аракчеевской атмосфере.
Вскоре после выступления Семеновского полка Щербатов
ездил в имение Якушкина — Жуково, Смоленской
губернии.
В апреле 1822 года приговор был вынесен:
СЕНТЕНЦИЯ
Комиссия военного суда... находит подсудимых
виновными: Бородинского пехотного полка подполковника
Кашкарова в том, что он в противность воинского
сухопутного устава 129 артикула и толкования на оный, не
представил записки ни начальству, ни суду, впоследствии
производившемуся, составленной по приказанию его
фельдфебелем (ныне Муромского пехотного полка
подпоручиком Брагиным) о людях, замеченных им в
особенности при объявлении на полкового командира полковника
Шварца претензии на отягощение службой, чем пресек
возможности начальству и суду, над нижними чинами
1-го батальона производившемуся, к немедленному
отысканию зачинщиков. Хотя же в оправдание свое
представил, что не полагал тех нижних чинов подозрительными,
потому что они объявили претензии с позволения его; но
таковое оправдание не может быть уваженным, потому
что из показаний его же, Кашкарова, видно, что он
объяснял нижним чинам важность и последствия учиненного
ими преступления, а они за всем тем решили повторять
свою просьбу; следственно, действовали по стремлению
буйственных чувств, чего и достаточно было к признанию
поименованных в той записке людей, если не
зачинщиками, то по последней мере подозрительнейшими, что
подтвердилось и самим признанием зачинщиков. Сверх того
и в том, что, имея по толкованию на 137 артикул полное
право не только употребить сейчас в случае упрямства и
возмущения всякое наказание и даже умертвить на
месте, позволил себе в противность 134 артикула слушать
жалобу, скопом принесенную на полкового командира
Шварца полковника; и как двадцать человек под
присягою показали, для прекращения беспорядка употреблял
даже просьбы, а при взысканиях за неисправности
рядовых объяснялся, что требуемая им исправность делается

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
211
потому, что командир полка полковник Шварц строго
взыскивает по службе, как будто не правила службы,
а только строгие распоряжения полковника Шварца
обязывали его к тому.
Костромского пехотного полка полковника Вадковско-
го, первое в том, что не приступил к отысканию
зачинщиков по получении сведения от Кашкарова об
обозначенном происшествии, чем и нарушил указ 1800 года от
29 октября, коим повелено производить следствие по
горячим следам; второе, в том, что утратил донесение
Кашкарова, о сем происшествии поданное, и, имея повеление
Его Высочества Михаила Павловича привести раскаяние
людей, не старался выполнить он оного под тем
предлогом, что ему дано срока только три четверти часа, а с тем
вместе в лживом показании на командовавшего
гвардейским корпусом генерал-адъютанта Васильчикова, будто
от него не назначаемо было 1-й гренадерской роте срока
для открытия зачинщиков, когда сам оправдывает себя
краткостию времени для открытия оных; третье, в том,
что после арестования 1-й гренадерской роты, видя в
соединении остальных 3 рот 1-го батальона начала
возмущения, в противность 134 и 135 артикулов, обещал им
ходатайствовать у вышнего начальства о прощении 1-й
гренадерской роты и оставил их в скопище в казарме 3-й
фузилерной, чем и доставил нижним чинам случай к
произведению беспорядков во 2-м и 3-м батальонах; и
четвертое, в беспокойном поведении потому, что, невзирая
на сделанные ему главнокомандующим 1-й армиею и при
судопроизводстве выговоры за дерзкие объяснения в
оправданиях своих, осмелился и после того написать при
слушании выписки, что сведения, доставленные генерал-
адъютантом Васильчиковым по производству суда, не
согласны якобы со строгой справедливостью, для
объяснения чего, имея 10 часов времени, не только не
представил доказательств, но даже не показал, в чем именно они
несправедливы, под тем видом, что не имел достаточно
времени и дабы не обременять суд лишней перепиской и
обременительными справками, между тем, как
собственные его, Вадковского, показания обличают в
противозаконных поступках, и отношение генерал-адъютанта
Васильчикова от 18 декабря 1821 года заключает
замечания на те статьи показаний Вадковского, о которых
по разуму указа 1718 генваря 19 не следовало ему
писать, ибо подсудимый, хотя имеет право оправдывать-

212
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
ся, но ни в коем случае не должен судить о действиях
предпоставленного над ним в порядке службы лица, тем
более главного своего начальника.
Тарутинского пехотного полка майора Щербатова
князя в том, что в письме своем к отставному полковнику
Ермолаеву изъяснялся насчет буйственной решимости
нижних чинов прежнего состава лейб-гвардии
Семеновского полка, что лучше идти в крепость, нежели
оставаться в казармах, как бы о благородном чувстве,
заслуживавшем подражание офицеров; и в том, что в
присутствии своем допускал нижних чинов, как сам повинился,
забавляться неприличными шутками насчет полкового
командира.
Отставного полковника Ермолаева, во-первых, в том,
что по выходе в отставку изготовил вчерне
оскорбительное письмо к написанию к полковнику Шварцу;
во-вторых, в том, что во время службы своей на учениях при
нижних чинах смеялся над ним и в публике, как сам
показал, говорил о Шварце много дурного; и в-третьих, в
том, что в письмах, к унтер-офицеру Юдину и рядовому
Отроку писанных, обвинял 3-ю гренадерскую роту,
которою командовал, в том только, что вышли на площадь, а
не на ротный двор, когда 88 артикулом воинского устава
воспрещается выход с квартир после пробития зари (тап-
ты) под жестоким наказанием и что домогался узнать и
видеть арестантов, содержавшихся в лазарете на Охтен-
ском пороховом заводе, невзирая на то, что получил от
комиссара Рудакова отказ о том.
Почему и приговорила: подполковника Кашкарова
и полковника Вадковского, на основании ближайших к
преступлению их 134 и 135 воинского сухопутного устава,
наказать лишением чести, имения и живота. Майора
Щербатова по силе жалованной дворянству грамоты
статей 6 и 15, 22 и 25 артикулов того ж устава, лиша чина,
орденов, дворянского и княжеского достоинства,
наказать на теле. Отставного полковника Ермолаева по
содержанию тех же 22 и 25 артикулов и толкования на
101, как более виновного князя Щербатова, лишить
ркивота...3*
Однако о. вынесением приговора дело не закончилось.
Фактически следствие длилось до 1826 года. Дело в том,
что Александр I считал Вадковского одним из членов

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
213
тайного общества, приложившего руку к восстанию
полка. Когда сестра Вадковского добилась аудиенции у
царя и просила помиловать ее брата, Александр
довольно прозрачно намекнул, что, если заключенный
выдаст членов тайного общества, то обретет желанную
свободу. Вадковский ничего никому ни о ком не
рассказал.
Окончательную точку в судебном деле по
«семеновской истории» поставил уже Николай I. 27 февраля
1826 года царь приказал отправить Вадковского и Каш-
карова в Кавказский корпус, предварительно выдержав
их в крепости соответственно два и два с половиной года,
а Щербатова и Ермолаева, «лиша чинов и орденов»,
направить туда же, на Кавказ, рядовыми «впредь до
выслуги».
Императора не смутила имевшаяся в деле выписка о
службе подсудимых офицеров:
Подполковник Кашкаров, 34 лет. Из дворян
Пензенской губернии; в службе с 1809, в настоящем чине с
переводом в Бородинский пехотный полк с 820: был 812, 813 и
814 годах в походах и сражениях и за отличия в оных
пожалован орденами св. Владимира 4 степени, св. Анны
4 класса, имеет медаль в память 1812 года и Прусский
железный крест.
Полковник Вадковский, 30 лет. Из дворян Тамбовской
губернии. В службе с 1808, в настоящем чине с 1819; был
812, 813, 814 годах в походах и сражениях и за отличия в
оных пожалован орденами: св. Владимира 4 степени,
св. Анны 4 класса и Прусского королевского за заслуги,
имеет медаль в память 1812 года и Прусский железный
крест. Сверх того, за сражение при Кульме объявлено
ему высочайшее благоволение.
Майор князь Щербатов, 27 лет, из дворян (какой
губернии — не видно); в службе с 1811 года, в настоящем
чине с переводом в Тарутинский пехотный полк с 820,
был 812, 813 и 814 годов в походах и сражениях и
за отличие в оных пожалован орденом св. Анны 4 класса,
знаком отличия военного ордена под М 16686, имеет
серебряную медаль, в память 1812 года установленную, и
Прусский железный крест.
Отставной полковник Ермолаеве, 31 год, из дворян
Саратовской губернии; в службе с 1809 года, настоящим чи-

214
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
не с 1820, в походах и действительных сражениях
находился 812, 813 и 814 годов, имеет медаль, в память
1812 года установленную. Все они в штрафах и под
судом не бывали, к повышению аттестовались достойными,
способностей ума весьма хороших, порочных склонностей
не имеют, вели себя по службе хорошо и в хозяйстве
хороши 40.
Дальнейшая судьба троих из этих достойных сынов
своей родины осталась неизвестной. Четвертый —
Щербатов, вернув себе в боях и походах, после
всевозможных лишений, офицерский чин (штабс-капитан),
умер в 1829 году41.
В отличие от жестоко наказанных офицеров-семенов-
цев, все высокопоставленные участники «семеновской
истории» ничуть не пострадали. А. А. Закревский за свои
благоразумные распоряжения в дни волнения полка в
1821 году стал генерал-лейтенантом, чем вызвал жгучую
зависть придворных военных: до него в таком возрасте
этот чин получали только герои походов 1812—1814
годов. Спустя два года его назначили финляндским
генерал-губернатором и командиром Отдельного
финляндского корпуса. Снискавший себе реноме умного генерала,
отлично знавшего положение в армии, Закревский был
включен в состав Верховного уголовного суда,
решившего судьбу декабристов. За успешную деятельность на
этом поприще Николай 1 сделал его сенатором, а в
1828 году доверил важнейший государственный пост —
министра внутренних дел. За удовлетворявшее царя
управление многими отраслями хозяйства империи (в его
ведении были и полиция, и промышленность, и торговля, и
местная администрация) Закревского наградили чином
генерала от инфантерии, а в 1830 году удостоили
графского титула. После 17-летнего перерыва в службе
(1831—1848 годы, по болезни) он становится московским
генерал-губернатором и на этом ответственном и
почетном посту пребывает до своей смерти в 1856 году, успев,
таким образом, пережить возвращение из ссылки
осужденных при его непосредственном участии как солдат-се-
меновцев, так и декабристов.
Командир гвардейского корпуса И. В. Васильчиков,
фактически главный персональный виновник всего
случившегося, в 1821 году был уволен со своего поста. Труд-

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
215
но сказать, что подействовало на Александра I: к
общественному мнению, единогласно осуждавшему Васильчи-
кова, он был в те годы уже глух. Возможно, сделали свое
дело интриги, в которых участвовали многие влиятельные
лица. Как бы то ни было, генерала назначили членом
Государственного совета, что могло означать почетную
отставку. Вскоре, однако, столичное общество узнало
новость, заставившую вновь смотреть на Васильчикова как
на лицо, к которому благоволит император: в 1823 году
тот получает чин генерала от кавалерии. Во время
восстания декабристов Васильчиков, не в пример другим
военачальникам, действовал энергично и сумел завоевать
расположение Николая I, с которым до того у него были
не очень хорошие отношения. Васильчиков оказался
человеком, решительно вставшим на сторону Николая.
Возможно, такая позиция объяснялась враждой его к
генерал-губернатору Милорадовичу, который фактически
препятствовал Николаю занять престол во время
восстания на Сенатской площади. В 1831 году Васильчиков
получает высокий пост командующего войсками в
Петербурге и его окрестностях, в том же году становится
графом, а полгода спустя — инспектором всей кавалерии.
С 1838 года он — представитель Государственного совета
и председатель кабинета министров. Николай I, высоко
ценивший преданных солдафонов, так отзывался о своем
верном слуге: «Государи должны благодарить небо за
таких людей!»
Военный министр П. М. Волконский благополучно
пережил «смутное время», так как, в силу своей
должности, ведал в основном хозяйственными вопросами и
посему мог безбоязненно нападать на Васильчикова,
который был строевым начальником. В 1823 году он был
вынужден уйти в отставку после столкновения с А. А.
Аракчеевым. Правда, царь щедро позолотил пилюлю, наградив
экс-министра высшим орденом России—Андреем
Первозванным и отправив чрезвычайным послом во
Францию на коронацию Карла X. При Николае I
Волконский также не был обойден вниманием. В 1826 году царь
назначил его министром императорского двора и
пожаловал для ношения... семеновский мундир. Что это было —
высочайшая награда или августейшая бестактность,
и как себя чувствовал при этом Волконский — никому не
известно. Дальнейшая его судьба такова: с 1837 года —
генерал-инспектор запасных войск, с 1843 года —

216
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
генерал-фельдмаршал. Умер Волконский в 1852 году,
не дожив года до Крымской войны, обнаружившей
полную несостоятельность того, над чем он трудился всю
жизнь.
Генерал-губернатор Петербурга М. А. Милорадович,
обаятельный и безалаберный герой 1812 года, сильно
выигравший в глазах столичного общества после
«семеновской истории», пребывал в своей должности до 14
декабря 1825 года. В тот день, помня о своем успехе в октябре
1820 года, будучи уверенным в любви и уважении солдат,
он подъехал к каре декабристов и попытался уговорить
их «одуматься». Но это были уже не безоружные и не
«возмутившиеся» солдаты. Это были действительно враги
престола, уже не бунтовавшие, а восставшие. Выстрел
Каховского прервал генеральскую речь.
А. X. Бенкендорф в сентябре 1821 года был
произведен в генерал-лейтенанты и также, будучи удостоенным
столь высокого чина в 38-летнем возрасте, стал объектом
зависти и пересудов. В том же году он представил
Александру I записку с подробными сведениями о тайных
обществах, которая была «оставлена без последствий».
Восстание декабристов доказало верхам прозорливость
Бенкендорфа, и Николай I назначил его шефом
жандармов и начальником печально известного III
отделения. В 1829 году он становится генералом от кавалерии
и сенатором. Умер Бенкендорф в 1844 году, когда
николаевская Россия чувствовала себя могучей как
никогда.
Полковник Шварц был фактически прощен.
В 1823 году Аракчеев взял его на службу в Департамент
военных поселений, четыре года спустя великий князь
Михаил Павлович предложил ему сулящую быстрое
продвижение службу на Кавказе. В 1828 году он получил
чин генерал-майора. Судя по всему, это был человек, не
способный учиться ни на своих, ни на чужих ошибках: в
1850 году «по приговору военного суда за жестокие
наказания и истязания нижних чинов исключен из службы
«навсегда» с воспрещением въезда в столицы»42. Каким
же надо было быть зверем, чтобы выделиться
жестокостью в безжалостную николаевскую пору!

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
217
«Следить за разговорами в полках»
Когда был получен приказ царя о расформировании
Семеновского полка, командование гвардейского корпуса
предвидело недовольство этим решением со стороны
солдат и офицеров. Поэтому информация о нем была
передана следующим образом: Васильчиков лично объявлял
его в гвардейских полках, сопровождая рассуждениями и
увещеваниями. В письме военному министру
Волконскому Васильчиков указывал, что вообще войска восприняли
известие о раскассировании Семеновского полка
довольно спокойно: «Большая часть войск нашли наказание
справедливым и милосердным... В первом батальоне
Преображенского полка видно было самое лучшее
настроение духа, два других батальона позволили себе после
моего отъезда несколько замечаний, но касающихся только
меня: они надеются, что Государь помилует семеновцев и
что три тысячи человек не будут наказаны за одного
тирана. Я имею полное основание думать, что спокойствие
не будет нарушено; мне кажется, что я могу даже
утверждать, что все тревожные сведения полиции вызываются
жадностью употребляемых для этого агентов, которые,
чтобы поддержать свое достоинство и добыть денег,
выдумывают, что им вздумается. Если бы такое общество, о
котором донесла полиция, к несчастью, действительно
существовало, нет никакого сомнения, что при
теперешних обстоятельствах мы бы увидели его действия.
Кавалергардский полк спокоен, но офицеры много болтают, и
полк недоволен своим командиром» .
В этой ситуации перед военными властями во весь
рост встала проблема получения информации о
настроениях в среде военных. Было два пути: создание
тайной полиции или придание наблюдательных функций
командирам полков. Оба способа имели солидные
недостатки.
Использование командиров полков в качестве
официальных доносителей сразу пришлось отбросить.
Во-первых, легко себе представить негодование людей,
прошедших суровый путь наполеоновских войн, когда им
предложили бы составлять доносы на своих сослуживцев,
хотя бы и осененные фразами о благе империи и
безопасности императора. Во-вторых, даже если предположить, что
карьеризм и моральная неустойчивость и подтолкнули бы
кого-нибудь из полковников к согласию, в случае разоб-

218
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
лачения он сразу же оказался бы окружен стеной
презрения в петербургском обществе, которое в это время еще
не было заражено психозом страха и подозрительности,
как это было в 30-е и в начале 50-х годов. Но даже если
бы удалось сохранить договоренность в абсолютной
тайне, все равно нельзя было рассчитывать на искренность
полковых командиров, так как известия о брожении в
части приводили правительство к мысли о неспособности
самого командира к руководству. И наконец: нельзя
было не учитывать того обстоятельства, что в силу
служебной субординации и возрастного различия полковые
командиры редко были накоротке с командирами рот и
взводов и потому просто-напросто не могли знать, что эти
люди говорят в непринужденной обстановке.
Путь создания тайной полиции вызывал отвращение,
так как не вязался с представлениями о дворянской чести
и вообще с правилами поведения в «приличном
обществе». Но тот же Васнльчиков в письме к Волконскому
9 декабря не без внутренного содрогания соглашался с
тем, что «нужно заставить молчать свои предубеждения
и удвоить бдительность надзора». Кроме того,
Васнльчиков понимал, что низкий моральный уровень служителей-
агентов не просто оставляет душевный дискомфорт от
общения с ними, но и практически гарантирует их
недобросовестность, выражающуюся прежде всего в
нагнетании атмосферы страха, действий по принципу: «ищем
злоумышленников! найдем!» Некоторую гарантию от
этого Васнльчиков видел в хорошей оплате их «труда»:
«Чтобы заставить хорошо служить этих мерзавцев, надо
им хорошо платить». Военное командование не могло не
видеть еще одной опасности: при отсутствии военной
агентуры этим могла заняться полиция гражданская.
Имея те же пороки, которые были присущи полиции
военной, она вдобавок была еще и подконтрольна
министру внутренних дел, который получал в руки рычаг
давления на военное министерство. При постоянном
соперничестве военного министра и министра внутренних
дел за влияние передача в руки противника такого
крупного козыря было вещью безрассудной. Поэтому-
то не без внутренней борьбы Васильчиковым и был
составлен проект, который был утвержден царем 4
января 1821 года.
«Начальство гвардейского корпуса необходимо
должно иметь самые точные и подробные сведения не только

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
219
обо всех происшествиях в вверенных войсках, но еще
более — о расположении умов, о замыслах и намерениях
всех чинов. Корпус сей окружает Государя, находится
почти весь в столице, и разные части оного, не быв
разделены, как в армии, большим пространством, тесно
связаны и в беспрерывном сношении между собой. Источники,
посредством которых получает начальство сведения,
весьма недостаточны и даже не надежны. Обыкновенный
путь есть через полковых командиров; но часто не знают
сами, часто по собственной выгоде или по ложному
понятию могут скрывать разные происшествия и к несчастью
иногда за ними самими необходимо бывает наблюдать;
их поступки, обхождение, иногда злоупотребления, быв
неизвестны высшему начальству, могут довести
подчиненных до неудовольствия и произвести вредные
последствия...
Если даже полковые командиры будут все знать
происходящее в полках и доводить до сведения начальства,
то сего еще не достаточно. Офицеры посещают общества,
имеют связи; беспокойное брожение умов во всей
Европе... может вкрасться и к нам, могут найтись и
злонамеренные люди, которые, будучи недовольны самым лучшим
правлением, в надежде собственных выгод, станут
замышлять пагубные затеи; может даже встретиться, что
чужеземцы, завидуя величию России, подошлют тайных
искусных агентов, кои легко успеют вкрасться в
общество. Совершенно необходимо иметь военную полицию при
гвардейском корпусе, для наблюдения войск,
расположенных в столице и окрестностях; прочие по
отдаленности не могут быть удобно наблюдаемы и в сем отношении
не так важны... Полиция сия должна быть так
учреждена, чтоб и самое существование ее покрыто было
непроницаемою тайной...»
Начальником над «мерзавцами» был назначен уже
проявивший себя на ниве доносительства библиотекарь
Гвардейского штаба и правитель канцелярии комитета о
раненых Грибовский. Этот человек представил один из
первых доносов на общество декабристов.
Всего агентов было 12. Девять из них получали по
600 рублей ассигнациями в год и должны были следить
за поведением и речами нижних чинов в банях, на
базарах, в трактирах и других заведениях. Трое более
высокооплачиваемых «мерзавцев» (по 3000 рублей в год)
следили за офицерами. Сам Грибовской получал более

220
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
6000 рублей, причем в кассе другого ведомства, чтобы не
вызывать подозрения. Агенты за пять лет собрали массу
компрометирующего материала, но проглядели
подготовку восстания 14 декабря 1825 года .
Создается впечатление, что Грибовский еще до
получения соответствующего распоряжения и платы уже имел
собственную агентуру, из которой и были сформированы
кадры военной тайной полиции. Эти агенты, например,
доставили сведения о существовании в среде гвардейских
офицеров намерений подать коллективное ходатайство за
семеновцев. Ими же 14 декабря 1820 года начальнику
Главного штаба был подан донос о том, что один солдат,
каптенармус Семеновского полка, пробрался в крепость к
арестованным, надев на себя мундир фурштадтской
команды, доставлявшей в крепость продовольствие. Будучи
арестованным, солдат сообщил много такого, что должно
было не просто насторожить, а даже очень взволновать
полицию: во-первых, семеновцы не уйдут из крепости без
своих георгиевских знамен, которые требуют в противном
случае разорвать или сжечь при них; во-вторых, требуют
явки царя, как полкового шефа; в-третьих, солдаты
говорят о том, что сам царь, уже прослуживший 20 лет,
должен идти в отставку; в-четвертых, Мария
Федоровна в гневе на Михаила Павловича за семеновцев,
в-пятых, все верят слуху, что на Дону все войска
взбунтовались *ъ.
По этому доносу был арестован каптенармус
Семеновского полка Бобровский, который на допросе в Шлис-
сельбургской крепости признал, что ходил в крепость
Петропавловскую к семеновцам по просьбе капитана
С. И. Муравьева-Апостола, который и придумал номер с
переодеванием. Посылал же его Муравьев для того,
чтобы проверить дела с провиантским обеспечением.
Муравьеву-Апостолу был сделан запрос, на который он
ответил так: в третьей роте была неопределенная ситуация
с учетом провианта, во избежание недоразумений он
действительно послал в крепость каптенармуса сделать
проверку и, чтобы не вызывать долгих проволочек с
документами, объяснениями, решился на «маскарад».
Будущий декабрист получил трое суток ареста, Бобровский
был отправлен в армейский полк, Бенкендорф получил
замечание, что не обеспечена должная изоляция
бунтовщиков от посторонних. Впредь фурштадтской команде

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
221
было разрешено только доставлять провиант в крепость,
а по казематам его должны были уже развозить местные
солдаты-инвалиды. Все контакты с семеновцами должны
были происходить в присутствии плац-майора, которому
вменялось в обязанность следить, чтобы не было
«посторонних разговоров».
Сразу после восстания, пытаясь вскрыть «истинные
причины» выступления семеновцев, гвардейское
начальство стало спешно собирать сведения, не было ли в
месяцы, предшествующие взрыву недовольства, каких-либо
признаков зреющего заговора. Но данные, полученные от
полиции, не содержали ничего «политического»; нижние
чины задерживались полицией только «...за ударение по
уху титулярного советника Смирнова, за продажу в
пьяном виде ветхих фраков... за то, что в пьяном виде
тащили к себе в казармы мещанскую дочь без ее
согласия...» и т. д.46
Теперь же, после создания сети тайной агентуры,
были заведены специальные секретные ведомости «о быте,
настроениях и разговорах в полках». В этих документах,
по мысли их создателей, должны были содержаться
сведения:
1) получают ли нижние чины все положенное им от
казны довольствие сполна и в установленные сроки;
2) не нарушаются ли права артелей на
принадлежащие им суммы;
3) как начальники относятся к подчиненным, какие
налагают наказания;
4) как и в какое время проводятся учения;
5) какие имеют место разговоры и суждения среди
нижних чинов, какие циркулируют слухи;
6) каково обхождение начальников с подчиненными
офицерами и какие разговоры последние ведут о своих
начальниках;
7) какие разговоры и суждения имеют место среди
офицеров.
В февральской ведомости за 1821 год указывалось,
что к казне и к начальству претензий нет ни в одном
полку, кроме Павловского, где фельдфебель одной из рот
«залез» в артельную кассу'якобы по распоряжению
своего капитана, за что первый был высечен и разжалован в
рядовые, а второй выписан тем же чином в армию. В
графе 5-й записано, что уже «новые» семеновцы толкуют о
том, что «офицеры их очень бедны, что командиры их не

222
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
могут привести в хорошее устройство, т. к. лучшие унтер-
офицеры и ефрейторы часто наряжаются в караул...»
В графе 7-й отмечено: «Офицеры Морского гвардейского
экипажа говорили, что со времени происшествия в
Семеновском полку начальство разведывает и знает обо всем,
во что прежде никогда не ,входило...»47
Отголоски бунта
Царь и военное командование не могли не видеть того,
что в основе недовольства солдат своим положением
лежат злоупотребления командиров, строгости службы,
неустроенность быта. Поэтому в январе 1821 года
Волконский передал Васильчикову пожелание государя
видеть больше заботы о нижних чинах, больше
осведомленности командования о действительном положении дел.
Александр I указывал на случаи самоубийств в полках,
повышенную заболеваемость в отдельных частях, на
примеры торопливости в разборе солдатских нарушений
дисциплины. Предлагалось без предварительного
оповещения посещать казармы и опрашивать солдат, стремиться
к приобретению у них авторитета и доверия. Иногда эти
пожелания царя удовлетворялись,— так, например, в
марте 1821 года был удален в армию фельдфебель
саперного батальона, бивший солдат по лицу. Одновременно
офицеры, грешившие рукоприкладством, как правило,
оставались безнаказанными, как, например, в случае
с Преображенским капитаном Виттом. Вот как эта
история —«Преображенская»— выглядела в изображении Ва-
сильчикова: «...В понедельник утром Царская рота была
собрана своим командиром, капитаном Виттом, для
получения жалованья; почти все были пьяны; он имел
глупость выбрать это время, чтобы говорить с ними
и предлагать вычесть у них два рубля для артели. Рота
отвечала, что они идут в поход, и деньги им нужны, и что
артель их довольно богата и без этой прибавки. Капитан
ударил кулаком по лицу этих двух солдат, которые
отвечали, и тогда вся рота сильно зашумела. Приехал
полковник Исленьев, водворил порядок и отправил на
гауптвахту двух побитых.
На другой день в 11 часов утра полковник Пирх
осматривал казармы и, пришедщи в Царскую роту, застал
там еще много пьяных. Они стали его просить за двух

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
223
арестованных. Полковник отвечал, что они пьяны и что
он не привык разговаривать с пьяницами и поэтому пусть
идут спать, а завтра он посмотрит, что следует сделать.
Тут опять поднялся шум. Полковник водворил порядок и,
приказав при всей роте наказать говорившего, прогнал
их спать, и все успокоилось.
На другой день, пришедши в роту, он застал всех в
другом виде: все раскаивались и стыдились всего того,
что наделали. Арестованных подвели к полковнику, и они
со слезами на глазах просили прощения. Один из них
очень старый солдат, примерного поведения. Полковник
их простил. Все это дело не важно, но оно доказывает,
что капитан слишком молод и неопытен, чтобы
командовать ротой: бить кулаком в лицо пьяных людей —
страшная глупость, которая причинила весь этот шум.
Все это производит волнение в городе, и
злонамеренные люди перетолковывают всю историю с
прибавлениями и украшениями. Вообще настроение города нехорошо,
даже скажу: очень дурно. Папеньки и маменьки очень
вооружаются против выступления гвардии (в поход.—
В. Л.), и неудовольствие возрастает ежедневно... Вчера
вечером унтер-офицер 3-й роты Преображенского полка
обошел все комнаты казарм и спрашивал у солдат,
знают ли, что они должны получить деньги за мундиры...
Они отвечали, что знают. „Дураки вы,— сказал
он,— коли думаете, что вам их дадут без шуму! Вот
первая рота пошумела, и тотчас им выдали новые
шинели"».
И здесь Васильчиков придерживался своей линии на
поиск «подстрекателей»: «Я тотчас приказал... переслать
его в Шлиссельбург, дабы узнать непременно, кто его
сообщники и кто ему внушил эти мысли, которые не могли
быть его собственные. Может быть, узнаем мы наконец
зачинщиков; ибо не может быть, чтобы ему самому это
пришло в голову»48.
Надо сказать, что в изменении политики по
отношению к солдатам крылась немалая опасность для властей.
Это проявилось, например, в истории, которая произошла
в Измайловском полку. Генерал Розен на инспекторском
смотре внимательно выслушал претензии солдат на
строгости своего начальства и поручился, что впредь
наказания не будут такими строгими, но что по-прежнему
провинившиеся будут наказываться. Нетрудно понять, что
солдаты истолковали слова генерала на свой лад, опус-

224
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
тив слова о наказании за проступки и запомнив только
обещание смягчить наказания. Дело дошло до того, что
командир полка был вынужден поехать к Васильчикову с
объяснением положения: солдаты открыто заявляли, что
генерал Розен за них заступается и что наказывать их
ротный командир отныне не имеет права.
Васильчиков осуждал, подобные действия генералов,
которые, по его мнению, опасно возбуждают умы.
Одновременно он считал необходимым строго наказывать тех
офицеров, которые злоупотребляли своим служебным
положением и тем самым вызывали опасное недовольство
солдат. Так, например, он счел нужным перевести в
армию капитана Финляндского полка Корсакова, который
пытался отобрать у солдат принадлежавшую им муку и
вдобавок ко всему задолжал роте 800 рублей 49.
На оборотной стороне прокламации «К
преображением» рукой ее автора сделана приписка: «От самых
маловажных поступков дворяне трусят; и начали войску
делать отвагу, но поздно схватились добро делать; ибо
войско себе уже оное начинает искать и найдет»50.
Действительно, командование гвардейского корпуса, получив
хороший урок 16—18 октября, постаралось уменьшить
напряженность прежде всего за счет некоторого облегчения
условий службы.
Александр I писал в те дни Васильчикову: «Усугубьте
надзор, скажу даже заботы, относительно солдат;
наблюдайте тщательно во всех полках, чтобы с ними не
обращались дурно, не секли бы их».
Интересно заметить, что многие солдаты восприняли
ослабления муштры не как проявление заботы, а как
страх властей перед возможным повторением
возмущения другими частями. Солдаты гвардейских частей
достаточно хорошо понимали, что облегчение службы их
куплено ценой выступления семеновцев и что только такие
действия могут поставить преграду на пути самодурства
слишком ретивых командиров. Конногвардеец Булавин-
ский в разговоре с полицейским агентом заявил:
«Ныне легко через семеновских стало служить; а если по-
прижимать будут, то и мы поговорим». Данная система
отношений привела к вспышке выступлений в разных
частях.
Как писал А. Е. Розен, «почти во всех полках
обнаружились различные притязания и домогательства солдат:
в одном полку за продажу экономического провианта, в

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
225
другом — за шинели, в третьем — за продажу экскадрон-
ными командирами навоза огородникам, в четвертом —
за строгое обращение с ними в казармах и на учениях».
В различных источниках содержатся сведения о
нарушениях дисциплины и неповиновении солдат — в
Морском гвардейском экипаже, в Конноегерском полку, лейб-
гвардии Гренадерском, Кавалергардском, Саперном
батальоне. Солдаты-московцы подняли такой «шум», что
командование было вынуждено для успокоения
прибегнуть к суровым телесным наказаниям.
По свидетельству А. С. Гангеблова, «вследствие
семеновской истории поведение солдат Измайловского полка
стало мятежническим»51. В апреле 1821 года открыто
выступила 8-я рота этого полка, по существу повторив
начальную стадию действий семеновцев в октябре
предыдущего года. Во время инспекторского смотра эта рота
заявила генералу Розену, производившему смотр, что их
ротный командир злоупотребляет своим положением.
Осмелевший Васильчиков (волнение Семеновского полка
полгода спустя уже не казалось ему таким опасным)
приказал Розену объявить солдатам о неосновательности
их жалобы и предупредить, что «фальшиво жалующиеся
впредь будут наказаны». После его слов из рядов вышел
один солдат и заявил: «Воля ваша — нам с этим
капитаном трудно идти в поход». Солдаты-измайловцы не
сумели проявить той солидарности, которая оказалась по
плечу семеновцам. «Дерзкий» солдат был изолирован,
наказан телесно и сослан в Сибирь 52.
Выступления в полках свидетельствовали, что
солдатская масса в целом уже не представляет собой
бездушного механизма, способного к любым действиям по указке
начальства. Как писал К. Рылеев: «...волнение было
сильное, умы возгорались, кипели мщением... час от часу
брожение умножалось»53.
Для успокоения умов было принято решение
«проветрить гвардию» и вывести ее в поход подальше от
столицы. Предлогом была избрана надобность в русских
войсках за границей.
Семеновский полк был раскассирован. Солдаты
и офицеры 2-го и 3-го батальонов были распределены по
различным армейским полкам. Для большинства
офицеров это была настоящая катастрофа: уехать из столицы в
какой-нибудь богом забытый уездный городок, где нет ни
приличного общества, ни театра, ни Невского проспекта.
8 Зак. №610

226
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
После блестящей службы в привилегированном полку
тянуть армейскую лямку, одинаково тяжело переживая и
сочувствие, и злорадство презираемых ранее «армеутов»,
приказы и советы которых теперь стали обязательными.
Буквально дышат ужасом письма поручика А.
Новосильцева: молодой аристократ воспринял свой перевод в
армию как конец света.
Малолетние кантонисты моложе 10 лет были
оставлены в новом полку, а их старшие товарищи все разосланы
по губернским военно-сиротским отделениям. 273
солдатские жены были оставлены до весны 1821 года в столице,
а затем отправлены по месту службы их мужей. Таким
образом, раскассирование старого Семеновского полка
обернулось жизненной трагедией для очень многих
людей. Фактически сотни детей были навсегда оторваны от
своих матерей, братьев и сестер. Но бесчеловечность
подобных действий в те времена ужасала лишь самых
передовых людей общества — ведь практика продажи
членов семей в помещичьи имения в разные руки не была
чем-то из ряда вон выходящим.
Денежные суммы, материальная часть: оружие,
обмундирование, обоз и прочее — перешли во владение
вновь сформированного полка 54.
Жар под золой
Психоз подозрительности, по мнению многих
современников, все более и более одолевавший царя, сказался на
дальнейшей судьбе семеновцев, как солдат, так и
офицеров. Александр I поручил военному министру П. М.
Волконскому «не оставлять без внимания» наказанных во
время прохождения ими своей дальнейшей службы.
Переведенных в армию семеновцев всячески преследовали.
Офицерам не давали отпусков и не позволяли выйти в
отставку. М. П. Бестужеву-Рюмину не позволили выехать к
отцу и на похороны матери. С. Н. Тютчев признавался
впоследствии, что, «просившись в отставку и получив на
все отказ, в отчаянии решился, чего бы ни стоило, выйти
из сего положения». Уже после восстания декабристов
П. Г. Каховский писал Николаю I из казематов
Петропавловской крепости о мелочной мстительности
правительства по отношению к бывшим семеновским
офицерам, указывая на то, что при переводе офицеров в армию

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
227
«тайно отняты у них права, данные дворянской грамотой,
и те, которые просили себе отставку, отставлены от
службы по неспособности и по слабости ума... такое скрытное
преследование не есть ли явное мщение?»55
О том, что именно по царскому указу продолжали
всячески притеснять офицеров-семеновцев,
свидетельствует письмо Волконского к Закревскому в январе
1821 года: «Скажите, зачем беспрестанно требуете Вы и
даете отпуски бывшим семеновским офицерам, тогда как
сие было запрещено. Государь очень за сие сердится и
находит, что таковое снисхождение совсем неуместно,
особенно вопреки повеления... Прежних офицеров
семеновских, в армию переведенных, прикажите тотчас
выслать к своим местам, не внимая никаким
оговоркам».
М. И. Богданович, современник событий, знавший
ситуацию не только по официальным документам, но
и по свидетельству очевидцев, писал о положении
солдат: «Судьба нижних чинов, переведенных в армию,
была горестна. Там смотрели на них, как на людей,
совершивших самое важное преступление, и столь
уважаемое прежде имя семеновцев для некоторых из новых
командиров сделалось однозвучащим с именем
мятежников. Малейшие их поступки были непростительны
в глазах начальников, усердных не по разуму, либо
думавших, преувеличенною взыскательностью, угодить
Государю...»
В воспоминаниях известного военного историка
А. И. Михайловского-Данилевского приведены примеры
мстительности правящих кругов: «Солдат-семеновцев
было запрещено выписывать в неспособные (то есть
в инвалидные роты или в отставку.— В. Л.), и
полковник затруднялся, что делать с солдатом, который сошел
с ума. Он приводил мне пример, что в полку,
расположенном в соседстве, один бывший семеновский солдат
переломил себе ногу и не мог иначе ходить, как на
костылях; его отослали в неспособные, но высшее
начальство обратило его в полк»57.
По личному распоряжению царя было запрещено
давать отставку солдатам, даже выслужившим весь
срок, а также представлять бывших семеновцев к
производству в унтер-офицеры и к офицерским чинам.
Даже жены семеновских солдат были занесены в списки

228
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
неугодных и опасных правительству лиц. Летом 1821
года вышло предписание, запрещающее выдачу им
паспортов для проживания в Москве и Петербурге.
Мальчиков-кантонистов приказано было никуда впредь до
особого распоряжения на службу не назначать, иметь
за ними особый присмотр и даже сообщать о всех их
проступках в инспекторский департамент. Дочери
солдатские, учившиеся в девичьей полковой школе,
также были взяты под особый надзор. Даже те солдаты,
которые в день восстания не были в полку, а
находились на излечении в госпитале, не были обойдены
«высочайшим вниманием»: поступило распоряжение
перевести их в другие лечебные заведения .
«Новые» семеновцы — солдаты сформированного
в начале 1821 года полка внушали мало доверия
объятому манией подозрительности царю. В феврале 1821
года Волконский писал Закревскому: «Вы пишете также,
что Вам не понравились лица семеновских музыкантов
во время, как читали грамоту о знаменах. Его
Величеству угодно, чтобы Вы о сем переговорили с Василь-
чиковым, положили иметь за ними строгое наблюдение,
и буде что-либо малейшее замечено, то под видом
дурного поведения тотчас выписывать в армейские полки,
не жалея, что хор расстроится».
Солдаты-семеновцы, раскассированные по полкам
2-й армии, были одним из инструментов, с помощью
которого декабристы вели свою агитацию среди рядового
состава. Они уже имели некоторый опыт борьбы против
бесчеловечных условий службы и произвола, были
более восприимчивы к антиправительственной и
антикрепостнической пропаганде: «Тяжелое положение,
в которое попали репрессированные семеновцы,—
бессрочная служба, всевозможные притеснения со стороны
начальства, смотревшего на них как на опасных
государственных преступников, и глубокое убеждение в
несправедливости примененного к ним наказания — все это
не могло не вызвать у семеновских солдат чувства
ненависти к существующим порядкам и симпатии к
декабристам, боровшимся за уничтожение этих порядков».
Семеновцы заметно выделялись из солдатской массы
и пользовались большим авторитетом и уважением
среди товарищей. И. В. Порох, известный специалист
по истории освободительного движения, писал: «В их
лице армейские солдаты видели не только героев Ore-

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
229
чественной войны 1812 года, солдат одного из старейших
и привилегированнейших полков гвардии, но и людей,
пострадавших в защиту солдатских прав» .
О том, что бывшие солдаты-семеновцы
способствовали распространению пропаганды декабристов среди
нижних чинов, свидетельствуют показания членов как
Северного, так и Южного общества. По словам И.
Горбачевского, они «были ревностными агентами тайного
общества, возбуждая в своих товарищах ненависть
и презрение к правительству». П. И. Пестель показывал
на суде: «Надежда на 3-й корпус была двойная: во-
первых, на членов общества штаб- и обер-офицеров, а во-
вторых, на семеновских солдат, которые своим жребием
весьма недовольны и притом влияние имеют на других
солдат... По единодушному поведению их во время
семеновского происшествия заключали мы, что
надеяться можно и на тех, которые находятся во 2-м и в 1-м
корпусах».
Летом 1825 года полки 8-й пехотной дивизии были
сосредоточены в лагерях, где офицеры-декабристы, в том
числе бывшие семеновцы, развернули активную
агитацию среди солдат. Особенно энергично действовал
С. Муравьев-Апостол. Из показаний на суде М.
Бестужева-Рюмина узнаем, что, «за исключением разве
немногих, приходили к Муравьеву все солдаты Семеновского
полка, находившиеся в 8-й дивизии, которые были
в лагере... У семеновских солдат расспрашиваемо было
о их положении, и как все на оное жаловались, то мы
им говорили, что все скоро переменится, если они
пристанут к нам, когда мы начнем возмущение. Ибо,
прибавляли мы, многие уже готовы за нами последовать,
да время еще не пришло, а когда придет, то мы им
скажем, до тех пор чтобы они ничего не предпринимали,
но тогда чтобы все делали, что им прикажем».
Факты жестокого обращения с солдатами офицеров-
аракчеевцев широко использовались декабристами
в целях агитации. М. И. Муравьев-Апостол показывал,
что приходившие к его брату Сергею семеновцы «очень
жаловались на службу» и говорили, «что вообще все
нижние чины жалуются». «Когда брат им сказал: «Что,
если у вас что-нибудь началось?» — они ответили: «Дай
Бог!» — и побожились не отстать от брата». Семеновец
Петр Малафеев, рассказывая С. Муравьеву-Апостолу
о тяготах солдатской службы, привел случай, когда

230
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
рядовой Иван Перепельчук «от таковых же утеснений
застрелился», на что Муравьев сказал: «Это большое
дурачество стрелять себя, и он глуп — не дождал
времени». Затем, сняв висевший на стене пистолет «и сделав
оным пример как бы кого застрелить», многозначительно
добавил: «Вот так надобно». Старому семеновцу Федору
Николаеву, который хотя и отслужил лета, но все же
продолжал тянуть солдатскую лямку, С. Муравьев
заявил, что ему «теперь не грех из чистого ружья
застрелить Государя».
Не только Муравьев вел антиправительственную
пропаганду. Декабрист Тютчев также видел в бывших семе-
новцах опору в будущем выступлении. Он говорил им:
«Мы было начали дело в Петербурге, но не кончили.
Здесь надо кончать. А вы постарайтесь подготовить
своих товарищей к сему»60.
Но офицеры были не одиноки в своих стремлениях
распропагандировать солдатскую массу. Один из
бывших солдат, рядовой Саратовского пехотного полка
Федор Анойченко, ветеран 1812 года, пользовавшийся
уважением среди сослуживцев, хорошо знакомый с
С. Муравьевым и М. Бестужевым-Рюминым, оказывал
неоценимую помощь в подготовке будущего восстания.
Он выбирал самых авторитетных и развитых солдат
и приводил их на беседы к С. Муравьеву-Апостолу.
О высокой сознательности этого солдата говорят его
показания на следствии: «Мы обещались им
(декабристам.— В. Л.) склонять прочих армейских чинов,
лучших в полку, чтобы они пристали к его, Муравьева,
делу, которому он, однако же, названия никакого не
давал; но я, как и все без исключения семеновские
чины 8-й пехотной дивизии, знавшие то же самое через
Муравьева, понимали, что это должно клониться к
бунту против царской власти»61.
Судя по всему, декабристы действительно не имели
отношения к подготовке выступления Семеновского
полка, но внимательно изучили ситуацию. А. М. Булатов,
например, сообщает, что, когда он в 1825 году сказал
Рылееву, что «партия их упустила в 821 году самый
удобный случай во время выступления Семеновского
полка», то Рылеев ответил: «Они тогда не были сильны,
а теперь совсем готовы». Известно также, что С. И.
Муравьев-Апостол на вопрос члена польского
патриотического общества подполковника Крыжановского о при-

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
231
частности офицеров к восстанию семеновцев ответил
отрицательно.
Однако вскоре после всех этих событий наиболее
дальновидные декабристы стали устанавливать связь
с теми из солдат, которые были отправлены в армейские
полки. В ноябре — декабре 1824 года Муравьев
встречался с солдатами Черниговского полка — бывшими семенов-
цами. Как показал на следствии один из офицеров этой
части: «Каких солдат Муравьев приглашал к
возмущению, я не известен, а когда мы были в 1824 году с
батальоном в корпусной квартире в Житомире в карауле,
приходили к нему солдаты 8-й дивизии, служившие
в Семеновском полку с ним вместе, из коих некоторые
были его роты». М. П. Бестужев-Рюмин в марте 1825
года пытался подготовить через капитана Рачинекого
бывших семеновских солдат, служивших в то время
в Муромском полку, к восстанию, начавшемуся летом
1826 года.
Следственная комиссия по делу о восстании
Черниговского полка установила, что практически все нижние
чины — бывшие семеновцы общим числом в 141 человек,
которые служили в полках 8-й пехотной дивизии, тем
или иным способом были связаны с декабристами.
Рядовые Саратовского полка Ф. Анойченко и Ф.
Николаев и рядовой Тамбовского полка П. Малафеев за
содействие С. Муравьеву были осуждены «вне разряда»
и приговорены к бесчеловечному наказанию—12 000
шпицрутенов и пожизненную каторгу. По тысяче палок
получили 32 семеновца, которые были уличены в
проведении агитации среди солдат 62.
Правительство убедилось, что раскассированием
восставшего полка оно разнесло «революционную заразу»
по полкам армии. Командующий 1-й армией Ф. В. Сакен
писал 13 апреля 1826 года начальнику Главного штаба
И. И. Дибичу: «Удаление из здешней армии всех
прежних семеновских солдат, которые хотя малейшее имели
сведение о преступных замыслах, есть мера,
необходимая для сохранения нравственности войск и самих
обывателей... Все прежние семеновские чины были уже
не единожды не только свидетели, но и участники
мятежа, все равно, для какой бы то ни было цели...
Полученное же впечатление в них не истребилось, и при
недовольности своим состоянием они при самом
маловажном случае остаются везде сомнительными... В Кав-

232
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
казском корпусе беспрерывная борьба с неприятелем
и пример товарищей, привыкших к суровой жизни и
всегда довольных своим состоянием, наилучше исправят
нравственность их и истребят все вредные
впечатления».
В той части общества, которая разделяла
реакционные взгляды, выступление семеновцев также усилило
работу мысли. Через год после выступления семеновцев
М. М. Сперанский получил анонимную записку,
адресованную самому царю. В ней говорилось, в частности,
следующее: «Хоть строгость и обхождение с нижними
чинами (чего точно не знаю) полкового командира были,
может быть, неприличны, но, конечно, от каких-либо
злых умов, русских или иностранных, выльются в
резиденции твоей, а паче в полках многочисленной гвардии,
в желание видеть какую-нибудь конституцию самопо-
мысленную,— может быть, более для блага своего, а не
для отечественного; военное начальство, тобою в
отсутствие выставленное, укротило непослушных, не знаю,
хотя доказать точно не могу, что слухи и до отдаленных
мест твоего владычества распространились, что якобы
многих полков гвардии, а паче молодой, говорили: «не
так повели дело: когда б за роту, от полка отлученную,
полк пошел к военным поселянам сказать, что случилось,
не так бы скоро уняли». Стало, дух сей поселился. Дай
боже, чтобы наказание, полку сделанное, и выход
гвардии на время из резиденции дух сей совсем уничтожили!
Но, если отголоски какие будут, позволь доложить:
на что такое большое количество гвардии в одном
городе? Уничтожить вновь сформированную — мудрено;
но распределить часть в Москву, часть — в Киев и часть
в Казань и Астрахань можно...»63
Васильчиков в письме к военному министру П. М.
Волконскому предлагает снизить напряженность в
вооруженных силах с помощью простого и эффективного
средства — маленькой победоносной войны:
«...Известие о Пьемонтской революции произвело
здесь сильное впечатление, любезный друг: люди
благоразумные в отчаянии, но большая часть молодежи в
восторге от всего того, что происходит, и не скрывает этого
нисколько. Обстоятельства более чем затруднительны.
Скрывать правду и увлекаться было бы преступно.
Присутствие здесь Государя хотя на несколько дней
необходимо, если война решена: потому что настроение

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
233
умов нехорошо; все недовольны. Неизбежность пожерт-
вованья, чтобы вести войну, будет непонятна простым
смертным, не понимающим необходимости войны, и
произведет дурное впечатление.
Известие о походе не могло оставаться долго скрытно
для войск. Солдаты довольны, но, напротив, офицеры
не желают идти против неаполитанцев! Вы можете
по этому судить, как успешно распространились у нас
либеральные мысли. Не отвечайте мне, прошу Вас,
избитой фразой: «заставьте их молчать!» Число
говорунов слишком велико, чтобы заставить их молчать.
Революция в умах уже существует, и единственное
средство не потопить корабля, это не натягивать больше
парусов, чем ветер позволит... Не смотрите на меня,
как на мечтателя, и не воображайте, что я все
вижу в черном свете; я верю, что есть средство
искоренить существующее зло; но я убежден, что время пришло
его употребить, иначе я не поручусь ни за что. По
известиям кажется, что Неаполитанское дело кончится,
когда вы получите это письмо. Да образумятся Пье-
монтцы и Государь да получит наконец возможность
быть посреди нас. Моя преданность к нему; как и к
моему Отечеству, побуждают меня нетерпеливо ждать
его возвращения. Если Провидению угодно, чтобы война
вспыхнула, мне кажется, надо бы привести в дело
гвардию, а не держать ее в резерве.
Повторяю, присутствие Государя необходимо. Ему
следует неизбежно самому видеть состояние дел;
необходимо, чтобы он принял меры улучшения и учредил
средоточение власти, которою все бы направлялось во
время его отсутствия.
Несколько хороших дел успокоили бы молодые
головы и приучили бы их к строгой дисциплине; а когда
кончится война, Государь мог бы уменьшить состав
гвардии своей и оставить самое необходимое, что было
бы большим благом. Вот мое мнение, и поверьте, что
я говорю это не из эгоистического, хотя бы и весьма
натурального желания быть употребленным, но обратите
внимание на причину предлагаемой мной меры, и вы
увидите, что не следует пренебрегать ее пользою. Мы
слишком многочисленны — вот в чем беда. Оттого
войска и производят революции»64.
После «семеновской истории» в гвардии была
установлена система слежки. То, что люди один за другим

234
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
привлекались к дознанию, что вокруг гвардейцев
вертелись соглядатаи, не могло не быть замечено всеми.
Одновременно это привело к усилению подозрительности,
жертвами которой стали титулярный советник Патра-
кеев и мещанин Никитин. Эти петербуржцы в
воскресный июньский день 1822 года, прогуливаясь в
окрестностях Царского Села, набрели на лагерь Семеновского
полка. Скучающие обыватели подошли к одному из
солдат и разговорились с ним. По традиционной симпатии
простого народа к «служивым» Патракеев и Никитин
предложили солдату Ермолаеву выпить и закусить.
В непринужденной беседе в палатке гости стали
расспрашивать о житье-бытье: не тяжела ли служба,
хорошо ли кормят, не строг ли командир? Эти простые
вопросы показались Ермолаеву подозрительными, и он
вызвал караул, сдал своих приятелей и наговорил о них
такого, что, несмотря на все уверения в своей
совершенной преданности престолу и исключительно «простоте
душевной», по которой и задавались вопросы, беседа,
казалось бы, на столь безобидные темы обернулась для
обоих отдыхающих двухлетним заключением в
казематах Петропавловской крепости с запрещением в
дальнейшем жить в обеих столицах65.
Власти предержащие в военном ведомстве в целях
«профилактики» и запугивания прогрессивно
настроенных офицеров пошли на неслыханное ранее нарушение
традиций: корпус командиров был набран исключительно
из армейских офицеров, в то время как в былые
времена значительная часть начальников набиралась из
гвардейских полков, обеспечивая передачу традиций
и укрепление гвардейского товарищества.
В этом случае, очевидно, возобладала точка
зрения А. А. Закревского, уже в начале декабря 1820 года
предлагавшего «из гвардейских же полков не назначать
в оный (Семеновский.— В. Л.) ни одного офицера, ибо
вся гвардия, можно сказать, наполнена слишком
молодыми и недовольно служившими офицерами, которые
не могут дать надлежащего духа повиновения сему
полку...»
Свое недовольство действиями начальников
столичное общество перенесло на вновь сформированный полк.
По свидетельству Д. Завалишина, к «новым семеновцам»
относились «весьма недружелюбно, особенно офицеры
не считали офицеров его своими товарищами. Более

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
235
всего офицеры прежних полков оскорблялись тем, что
армейские офицеры... перешли теми же чинами и с
дарованием новому Семеновскому полку прав старой
гвардии получили таким образом два чина без всякой
заслуги, в силу одной случайности, и через то сделались
старше многих из тех, которые прежде сами старше
их, но были переведены, прежде отдельно понижаясь
в чине согласно общим правилам...
Что же касается до петербургского общества, то оно
относилось к офицерам нового Семеновского полка
презрительно, как привыкло относиться тогда вообще к
«армейцам», и даже враждебно, так как в старом
Семеновском полку служили люди лучших фамилий, бывшие при
этом везде желанными и обычными гостями, и столичное
общество было вообще и огорчено и оскорблено участью
этих своих любимцев, которые имели при том
репутацию примерного поведения... Когда бывали прежде
одиночные переводы из армии в гвардию, то
переведенные армейцы сливались с офицерами того полка, в
который поступали, легко находили с ними доступ в
лучшее общество, но целой массе новых лиц, не имевших
прежде ни знакомств, ни связей в столичном обществе,
войти сразу в хороший круг было решительно
невозможно... Офицеры нового Семеновского полка были
устраняемы даже от таких общих приглашений, как,
например, на большие празднества, балы и пр.»66.
Дуэль, потрясшая столицу
С «семеновской историей» и историей декабристских
организаций неразрывно связана дуэль, запомнившаяся
всему Петербургу,— подпоручика Семеновского полка
Константина Чернова, члена Северного общества, и
флигель-адъютанта, конногвардейца Владимира
Новосильцева. Константин Чернов был одним из бедных и
незнатных дворян, которые случайно попадали в
гвардию,— так Чернов попал в связи с формированием
нового Семеновского полка. Он в полной мере испытал
на себе все те насмешки, которые петербургское
общество не поленилось и не постеснялось высказать
несносному для него выскочке. Дуэль же произошла по личным
мотивам. Новосильцев познакомился с сестрой Чернова
и просил ее руки, получил согласие родителей. Но тут

236
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
же в дело вмешалась графиня Новосильцева, которая не
могла допустить, чтобы ее единственный сын, потомок
графов Орловых, богач, аристократ, флигель-адъютант,
стал мужем никому не известной бедной провинциалки,
да еще имевшей братца в презираемом всеми
Семеновском полку! Новосильцева добилась, чтобы сын взял
назад свое предложение. В те времена это было
неслыханным оскорблением, бесчестьем. Чернов встретился
с Новосильцевым и потребовал объяснений. Понимая,
что его поступок не может вызвать одобрения в
обществе и одновременно не решаясь выступить против
влиятельных родственников, Новосильцев стал под
разными предлогами тянуть дело, пока граф Сакен,
чьим адъютантом он был, не заставил родителей
Черновой «добровольно отказаться» от предложения
Новосильцева. Чернов вызвал Новосильцева на дуэль, условия
которой должны были привести к смерти хотя бы одного
из участников,— «дистанция 8 шагов с расходом до
пяти». Незадолго до дуэли Чернов написал записку:
«Пусть паду я, но пусть падет и он в пример жалким
гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались
над невинностью и благородством души».
Дуэль состоялась 10 сентября 1825 года на
Выборгской стороне. Дуэлянты смертельно ранили друг
друга и спустя несколько дней почти одновременно
скончались.
Гибель Чернова вызвала в столичном обществе,
буквально пропитанном предгрозовой атмосферой,
состояние, близкое к взрыву. Поединок между представителем
аристократии и представителем средней, так сказать,
демократической части дворянства вызвал вспышку
взаимной вражды между теми и другими. Офицеры-
семеновцы и сочувствовавшие им готовились превратить
похороны товарища в демонстрацию, к тому же еще
антинемецкого характера, направленную против
многочисленных остзейцев, представителем которых был
Сакен.
Члены тайного общества решили взять контроль над
ситуацией в свои руки, так как развивавшиеся события
угрожали единству антиправительственных сил, где
товарищами были и аристократы Трубецкой, Волконский,
Шереметев, Анненков, и люди с нерусскими
фамилиями —. Штейнгель, Розен, Бодиско... Остановить ход
событий было уже нельзя, и декабристы решили использо-

СУД НЕСКОРЫЙ И НЕПРАВЫЙ
237
вать похороны Чернова как смотр сил. Для
устранения ненужных эксцессов члену Северного общества
Завалишину было поручено «нейтрализовать»
Вильгельма Кюхельбекера, который написал для чтения на
похоронах следующие стихи:
Клянемся честью и Черновым:
Вражда и брань временщикам,
Царей трепещущим рабам.
Тиранам, нас угнесть готовым.
Нет, не Отечества сыны
Питомцы пришельцов презренных:
Мы чужды их семей надменных,
Они от нас отчуждены...
Там говорят не русским словом,
Святую ненавидят Русь:
Я ненавижу их, клянусь.
Клянусь н честью и Черновым!
27 сентября от казарм Семеновского полка к
Смоленскому кладбищу двинулась огромная похоронная
процессия. Длинная вереница растянулась по улицам.
«Страшная толпа», «что-то грандиозное», «небывалое»,
«великолепные похороны» — так говорили потом о
проводах Чернова. Через Фонтанку по Гороховой,
Адмиралтейскому, мимо Сената и Синода, по Исаакиевскому
мосту на Васильевский остров к Голодаю, прорезав
насквозь весь город, безмолвно шли тысячи людей.
Какой символический путь был проделан товарищами
погибшего Чернова! Их молчание было как предгрозовое
затишье. Жители столицы поражались
необыкновенному зрелищу. Прохожие, всадники, коляски, кареты
останавливались... Шли офицеры Семеновского полка,
штатские во фраках и сюртуках, друзья, знакомые
Чернова и люди, никогда не видевшие его.
«Все, что мыслило, чувствовало, соединилось тут,
безмолвно сочувствуя тому, кто собою выразил общую
идею, сознаваемую каждым,— идею о защите слабого
против сильного, скромного против гордого,— писал
в воспоминаниях Оболенский.— Рядом с Рылеевым
и Оболенским в траурной толпе шли братья
Бестужевы... Одоевский, Якубович, Батеньков, , Штейнгель
и другие, те, кто в скором времени примут участие
в организации восстания... Похороны Чернова были
первой политической манифестацией в России. Тайное
общество показало себя способным в короткий срок орга-

238
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
низовать и направить в нужное русло общественное
мнение»67.
В. Кюхельбекер не читал у могилы Чернова те стихи,
которые были приведены выше. Вот что записал по этому
поводу Завалишин: «Вследствие такого решения
общества поручено было мне и еще одному лицу
отправиться к Сергею Павловичу, чтобы предупредить его
и просить урезонить своих офицеров, а Вильгельм
Кюхельбекер отдан был как бы под специальный надзор,
зная, что он всегда был расположен слушать меня
скорее, чем другого, и, заметив, что в прениях со мной
его самолюбие не раздражалось, может быть потому,
что я сам не оскорблял его, не смеялся над ним, как
другие». Завалишин различными уловками добился сначала
того, чтобы Кюхельбекер опоздал на кладбище, а затем
того, чтобы эти стихи, разрушающие необходимое
единство тех, кто был готов к совместному выступлению,
не были прочитаны в разгар поминального ужина 68.

Несколько слов в заключение
СЕМЕНОВСКАЯ история стала хорошей школой для
самых разных слоев российского общества.
Будущие декабристы увидели в ней пока еще смутные
контуры революционного пути, почувствовали поддержку
среди широких кругов общества, взяли на заметку
растерянность и страх властей перед лицом восставших
солдат. Военная революция стала казаться им возможной
и близкой. События в Испании и в Неаполитанском
королевстве, где армия стала действенной силой в
политической борьбе, усилили впечатление от выступления
гвардейцев. Члены российских тайных обществ пришли к
выводу, что вооруженные силы в условиях России
являются единственным инструментом, с помощью которого
можно завоевать политическую власть.
В свою очередь солдаты на собственном опыте
убедились в силе сплоченности, в единстве интересов всех
нижних чинов.
Возмущение общества, вызванное действиями
военачальников в октябре 1820 года, несомненно сказалось и
на развитии событий 14 декабря 1825 года. Утром этого
дня военное командование явно проявляло
нерешительность. Конногвардейскому полку потребовалось
несколько часов, чтобы прибыть на Сенатскую площадь,
находившуюся на расстоянии трехсот метров от казарм.
Артиллерия выехала без зарядов, за ними пришлось
посылать. Декабристоведы объясняют все это симпатиями к
восставшим, что, безусловно, нельзя подвергнуть
сомнению, но, возможно, была еще одна причина
нерасторопности гвардейских генералов: у всех на памяти был
позор, который выпал на долю Васильчикова,
наделавшего шуму из-за строптивости невооруженных солдат,
когда по тревоге был поднят гарнизон, розданы боевые
патроны, конная артиллерия выехала из казарм с
картечными зарядами в стволах, а оказалось, что не
требуется ни одного штыка, чтобы водворить порядок. За
Васильчиковым же закрепилось реноме человека,
делающего из мухи слона. Естественно, редкий военный хотел
ему уподобиться. Граф А. Ф. Орлов, уже попавший

240
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
На Сенатской площади 14 декабря 1825 года.
впросак со своим проявлением готовности в 1820 году,
пять лет спустя предпочел дождаться выяснения
обстановки.
Извлекли уроки и власти предержащие.
Правительство увидело всю шаткость своего положения в случае
выхода из-под контроля военной машины. Именно
поэтому руководство военного ведомства позаботилось о том,
чтобы избежать подобных эксцессов в будущем. Для
того чтобы не доводить солдат до отчаяния, были
приняты некоторые меры по смягчению крайностей муштры
и бесчеловечного обращения. Особое внимание было
уделено улучшению питания солдат, обеспечению их
обмундированием и т. п. Но все это носило характер
кратковременной кампании, и вскоре «наследники» П. М.
Волконского опять начали морить солдат голодом и
вынуждать их самостоятельно заделывать прорехи в системе
вещевого довольствия, а «наследники» И. В. Васильчи-
кова — гонять по плацу, добиваясь «игры носков».
Нужна была Крымская война, разгром и унижение, чтобы
убедить военных и штатских, что парадомания и
палочная дисциплина не могут быть устоями военного
могущества страны.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ
241
Но так или иначе Семеновский полк постепенно
«вживался» в гвардейское общество. Процесс этот шел
довольно болезненно. Дело в том, что командование при
комплектовании полка нарушило традицию, когда новая
гвардейская часть создавалась путем выделения
гвардейскими полками рот, взводов и батальонов, так
называемых «команд». В состав нового Семеновского
полка вошли в основном бывшие армейцы, к которым в
Петербурге относились в лучшем случае снисходительно.
В день восстания декабристов полк без всяких
колебаний присягнул Николаю I и стал надежной опорой
самодержца. Прошло еще три года, и поход на Дунай
во время русско-турецкой войны 1828—1829 годов
сгладил все шероховатости между семеновцами и их
товарищами по оружию. Успешные действия во время
кампаний 1831-го и 1877—1878 годов окончательно вернули
полку утраченный престиж.
Но память о событиях 1820 года была жива: полк
отличался повышенным вниманием к воспитанию солдат
в верноподданническом духе. О том, насколько успешна
была эта работа, говорит тот факт, что именно семенов-
цы были брошены на подавление восстания в Москве
в декабре 1905 года, которое и потопили в крови. В дни
Февральской революции 1917 года Семеновский полк до
последнего оставался верен самодержавию.

СОКРАЩЕНИЯ И УСЛОВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ
ДНР — Древняя и новая Россия, журнал.
ИВ — журнал «Исторический вестник».
ОР ГПБ — Отдел рукописей и редких книг
Государственной публичной библиотеки
им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
ПСЗ —Полное собрание законов Российской
империи.
РА — журнал «Русский архив».
PC — журнал «Русская старина».
Сб. РИО — Сборник Русского императорского
исторического общества.
СВМ — Столетие военного министерства.
1802—1902. Т. 1 — 13. СПб.
1902—1914.
СИЭ — Советская историческая
энциклопедия.
ЦГАВМФ — Центральный государственный архив
Военно-Морского Флота СССР. •
ЦГАОР— Центральный государственный архив
Октябрьской революции.
ЦГВИА — Центральный государственный воен-
но исторический архив.
ЦГИА — Центральный государственный
исторический архив СССР.

источники
Солдаты Петра
1 Богданович М. И. Беспорядки в Семеновском полку в
1820 г. — Вестник Европы, 1870, № 11; Карцев П. Событие в
лейб-гвардии Семеновском полку в 1820 г. — Русская старина,
1883, № з—5; Дирин П. История лейб-гвардии Семеновского
полка, т. 2. Спб., 1883; Шильдер Н. К. Император Александр I,
т. 4. Спб., 1905; Гессен С. Мятежники 1820 года. М., 1935;
Атюрьевская М. И. Прокламация 1820 года — агитационный
документ периода дворянской революционности. — Сборник
работ кафедры марксизма-ленинизма и политэкономии
Московского нефтяного института им. И. М. Губкина, 1957;
Чернов С. Н. У истоков русского освободительного движения.
Саратов, 1960; Байтин М. И., Пугачев В. В. Политические идеи
солдатской прокламации 1820 г. «К преображенцам». —
Известия высших учебных заведений. Правоведение. 1960, № 1;
Федоров В. А. Солдатское движение в годы декабристов.
1816—1825 гг. М., 1963.
2 Дирин П. Указ соч., т. 1, с. 215.
3 См. там же, с. ПО.
4 См. там же, с. 135.
5Там же, с. 162.
6 См.: Из прошлого лейб-гвардии Семеновского полка, с. 120,
167—169.
7 См.: Отечественная война и русское общество, т. 3,
с. 115—116.
8 Дневник Павла Пущина. 1812—1814. Д., 1987, с. 46—47. 60.
9 Толстой Л. Н. Война и мир, т. 3. М., 1983, с. 220.
Служба царю и Отечеству
1 См.: Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1. М., 1957,
с. 75; Федоров В. А. Указ. соч., с. 14—16.

244
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
2 ПСЗ, т. 4, № 2164.
3См.: СВМ, т. 4, кн. .1, ч. 1, отд. 1, прил. 5, с. 45.
4 См.: Военная энциклопедия, т. 12. Спб., 1913, с. 355—356.
5 См.: России верные сыны. Л., 1979, с. 112.
6 См.: Гринев С. А. История роты дворцовых гренадеров.
Спб., 1911.
7 См.: СВМ, т. 4, кн. 1, отд. 3, с. 69—87.
9 См. там же, с. 97.
9 ПСЗ, т. 12, №9054.
10 СВМ, т. 4, ч. 1, кн. 1, отд. 2, с. 115.
"См.: ПСЗ, т. 13, № 11745; т. 16, № 14463.
12 Лонжерон В. А. Русская армия в год смерти
Екатерины II.— PC, т. 83, с. 151 — 152.
13 ЦГИА, ф. 1374, оп. 1, д. 6, л. 6 об.
14 ОР ГБЛ, ф. 218, д. 121, л. 92—95.
15 См.: Зайончковский П. А. Правительственный аппарат
самодержавной России в XIX веке. М., 1978, с. 135.
16 ЦГИА, ф. 560, оп. 22, д. 405—406.
17 См.: СВМ, т. 5, ч. 1, с. 86—87.
18 См. там же, с. 89—91.
19 См.: Свод военных постановлений, ч. 4, кн. 4. Спб., 1838.
20 См.: Глинка В. М. Пушкин и Военная галерея Зимнего
дворца. Л., 1988, с. 4.
21 ЦГИА, ф. 576, оп. 10, д. 255.
22 Дневник Павла Пущина. 1812—1814, с. 204—205.
23 Там же, с. 93.
"Записки Н. А. Греча. Спб., 1886, прил. 2-е, с. 8.
2ЪНечкина М. В. Указ. соч., с. 119—121.
26 РА, 1875, № 11, с. 422—423.
27 Военная энциклопедия, т. 2. Спб., 1913, с. 628—644.
28 Лорер Н. И. Записки декабриста Н. И. Лорера. М., 1931,
с. 56—58.
29 Литературное наследство, т. 60, кн. I. M., 1956, с. 9—10.
30 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 18, л. 40.
31 Там же, л. 52.
32 Литературное наследство, т. 60, кн. 1, с. 362—372.
33 Там же, с. 382.
34 ЦГИА, ф. 560, оп. 22, д. 405, 406.
35 СВМ, т. 4, ч. 1, кн. 1, отд. 2, с. 102.
36 Там же, с. 57—59.
37 См.: Граф Аракчеев и военные поселения. Спб., 1871, с. 115.
38 См. там же, с. 140.
39 Там же, с. 159.
40 ЦГИА, ф. 651, оп. 1, д. 91, л. 1—3.

ИСТОЧНИКИ 245
Потрясение основ
1 См.: Дневник Павла Пущина. 1812—1814, с. 49.
2 См.: Гангеблов А. С. Воспоминания декабриста. М., 1988,
с. 12—13; РА, 1875, № 5, с. 45—47; № 7, с. 419—420.
3См.: PC, 1871, № 12, с. 652.
4 ЦГАОР, ф. 1717, оп. 1, д. 132, л. 1 — 1 об.; Семевский В. И.
Волнение в Семеновском полку в 1820 г. — Былое, 1907, № 1,с. 12.
5 См.: РБС, т. 2. Спб., 1900, с. 695—697.
6 РА, 1875, № б, с. 128; Былое, 1907, № 1, с. 5.
7 См.: Федоров В. А. Указ. соч., с. 82—83; Jlopep H. И.
Указ. соч., с. 58; Муравьев-Апостол М. И. Воспоминания и
письма, с. 45.
8 РА, 1902, № 11, с. 417; Энгельгардт JI. Записки. М., 1867,
с. 232; Архив князя Воронцова, т. 23. М., 1882, с. 420; PC,
1883, № 3, с. 690—694; ИВ, 1903, № 2, с. 281—282; Вигель Ф. Ф.
Записки, ч. 6. М., 1893, с. 13.
9 Муравьев-Апостол М. И. Указ. соч., с. 28.
10 Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.—Л., 1930, с. 389—390.
" Семевский В. И. Указ. соч., с. 13—14.
12 Цит. по: Федоров В. А. Указ. соч., с. 85—86.
,3ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 1, л. 465.
14 ИВ, 1882, т. 9, с. 665—666; РА, 1868, № 11, ст. 1826—1827.
1БЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6. д. 6, ч. 1, л. 649.
16 См.: Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю.
17 Федоров В. А. Указ. соч., с. 88—89.
18 Розен Е. А. Записки декабриста, с. 17.
19 Федоров В. А. Указ. соч., с. 90—91.
20 Там же, с. 91.
21 См.: ИВ, 1882, т. 9, с. 665—666.
22 См.: Манифест 13 февраля 1807 г.
23 Федоров В. А. Указ. соч., с. 92.
24 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 4, л. 136.
25 См.: Декабристы. Семеновское дело. Л., 1923, с. 213—214.
26 Щукинский сборник, вып. 1. М., 1902, с. 164.
27 Федоров В. А. Указ. соч., с. 93.
28 Декабристы. Семеновское дело, с. 180.
29 РА, 1875, т. 6, с. 137.
10 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 1, л. 202.
3 См.: Муравьев-Апостол М. И. Указ. соч., с. 46.
32 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 1, л. 202—203.
33 Рылеев К. Ф. Указ. соч., с. 98—99.
34 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 1, л. 178.
35 Федоров В. А. Указ. соч., с. 98—99.

246
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
36 Там же, с. 103.
37 См. там же, с. 100—101.
38ЦГИА, ф. 660, on. 1, д. 95, л. 49; Щукинский сборник,
с. 167.
39 Декабристы. Семеновское дело, с. 142.
40 Шильдер Н. К. Император Александр I, т. 4, с. 137,
138; ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 1, л. 202.
41 Федоров В. А. Указ. соч., с. 104—105.
"См.: ИВ, 1903, № 2, с. 282.
43 Декабристы. Семеновское дело, с. 143—144; ОР ГПБ,
ф. 859, к. 40, д. 17, л. 3.
"Федоров В. А. Указ. соч., с. 106—107.
"Там же, с. 108.
46 См.: СИЭ, т. 9, стб. 445—446.
47 ЦГАОР, ф. 679, оп. 1, д. 42, л. 20.
48 Цит. по: Федоров В. А. Указ. соч., с. ПО.
49См.: Военная энциклопедия, т. 5. Спб., 1911, с. 255.
50См.: Штроих С. Указ. соч., с. 22—23.
51 РА, 1869, вып. 6, ст. 1825.
52ЦГА ВМФ, ф. 116, оп. 1, д. 17, л. 55—59.
53 ГПБ ОР, ф. 859, к. 40, д. 17, л. 37.
54 Федоров В. А. Указ. соч., с. 111 — 112.
55 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. I, л. 249—262.
56 См.: Гернет М. Н. История царской тюрьмы, т. 1. М.,
1951, с. 173; Предтеченский А. Летопись Петропавловской
крепости. М., 1931, с. 18.
57 Рылеев К. Ф. Указ. соч., с. 9, 12.
58 Федоров В. А. Указ. соч., с. 114.
59 ГПБ ОР, ф. 859, к. 40, д. 17, л. 9—12.
60 Шильдер Н. И. Указ. соч., т. 4, с. 536.
61 ЦГАОР, ф. 1717, оп. 1, д. 129, л. 83.
62 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 850, л. 3.
63 Чернов С. Н. У истоков..., с. 97.
64 РА, 1875, № 7, с. 328.
65 См.: Федоров В. А. Указ. соч., с. 114; Чернов С. Н.
Указ. соч., с. 98.
66 См.: Чернов С. Н. Указ. соч., с. 100.
67 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 850, л. 10—11.
68 Там же, л. 14.
69 Шильдер Н. К. Указ. соч., с. 539.
70 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 850, л. 24.
71 Байтин М. И., Пугачев В. В. Указ. соч., с. 149—150;
ЦГАОР, ф. 1717, оп. I, д. 129, л. 25 об.
72 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 850, л. 9-10.

источники
247
73 Дневники и письма Николая Ивановича Тургенева, т. 3,
с. 244.
74 PC, 1883, № 4, с. 90—91.
75 Б азанов В. Вольное общество любителей российской
словесности. Петрозаводск, 1949, с. 168.
76 Сб. РИО, т. 73, с. 28.
77 Военная энциклопедия, т. 7. Спб., 1912, с. 22—23.
79 Федоров В. А. Указ. соч., с. 125.
79 ЦГАОР, ф. 1717, д. 131.
80 Сб. РИО, т. 73, с. 44-46.
81 ЦГВИА, ф. 36, оп. 3/847, св. 2, д. 3.
82 ОР ГПБ, ф. 859, к. 40, д. 17, л. 80.
83Там же, д. 2, л. 191 — 192.
Поиски смутьянов
1 Цит. по: Байтин М. И., Пугачев В. В. Указ. соч., с. 147.
2 Федоров В. А. Указ. соч., с. 128.
3ЦГАОР, ф. 1717, д. 129, л. 10.
4 См.: Байтин М. И., Пугачев В. В. Указ. соч., с. 129—149;
Атюрьевская М. И. Указ. соч., с. 116—121.
5 ЦГАОР, ф. 1717, д. 129, л. 36.
6 Былое, 1907, № 2, с. 98.
7 ЦГАОР, ф. 1717, д. 130, л. 8—11, 66—67, 71.
8 Там же, л. 28—41, 57—58.
9 Там же, л. 71—76.
10 Там же, л. 54—63.
"Там же, л. 70—79.
"Там же, л. 15.
13 Там же, л. 47, 54—63.
14 Былое, 1907, Mb 3, с. 107—109.
15 ЦГАОР, ф. 1717, д. 130, л. 35.
16Там же, ф. 98, оп. I, д. 98, л. 10—17.
17 ОР ГПБ, ф. 859, к. 20, д. 3, л. 5, 9.
18 См.: Миллер Д. П. Арест и ссылка Каразина. — ИВ, 1900,
№ 3, с. 1047—1053.
19 Былое, 1907, № 2, с. 98.
20 См.: Базанов В. Указ. соч., с. 210—217; Семевский В. И.
Указ. соч.. с. 98—107.
■' См.: Шильдер Н. К. Указ соч., т. 4, с. 186, 470.
"Былое, 1907, № 2, с. 91.
23См.: Нечкина М. В. Указ. соч., т. I, с. 461; Окунь С. Б.

248
В. Лапин. СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
Очерки истории СССР (конец XVIII — первая четверть XIX в.).
М., 1956, с. 322; Чернов С. Н. Указ. соч., с. 106—113.
24 Чернов С. Н. Указ. соч., с. 24.
25 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 850. л. 30 об.
26 Цит. по: Базанов В. Указ. соч., с. 202.
27 РА, 1875, № 1, с. 353.
28ЦГАОР, ф. 1717, оп. 1, д. 129, л. 53.
29 РА, 1875, № 7, с. 327—329.
30 Греч Н. Указ. соч., с. 409—410; РА, 1875, № 5, с. 54.
31 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 850, л. 33—35.
Суд нескорый и неправый
1 ИВ, 1903, №2, с. 281.
2ОР ГПБ, ф. 859, к. 40, д. 2, л. 116—118.
3Там же, л. 123.
4 РА, 1875, №4, с. 1421 — 1422.
5 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 95, л. 57.
6 Там же, д. 103, л. 1—2.
7ЦГАОР, ф. 1717, д. 130, л. 14.
8 PC, 1879, №6, с. 111 — 112.
9 ОР ГПБ, ф. 859, к. 40, д. 19, л. 2—6.
10 РА, 1873, №2, стб. 27—29.
1' Там же, стб. 34—35.
12 ОР ГПБ, ф. 859, к. 20, №2, л. 68—71.
13 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 95, л. 47.
н Сб. РИО, т. 73, с. 28.
15 ЦГИА. ф. 660, оп. 1, д. 103, л. 14.
16 Там же, д. 55, л. 55—56.
17 Сб. РИО, т. 78, с. 222.
18 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 95, л. 56.
19 Там же, д. 93, л. 7.
20 ОР ГПБ, ф. 859, к. 40, № 17, л. 32.
21 Лорер Н. И. Указ. соч., с. 61.
22 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 2.
23 Федоров В. А. Указ. соч., с. 11.
24 Декабристы. Семеновское дело, с. 117—119.
25 ЦГВИА, ф. 36, оп. 3/847, д. 2, л. 40.
26 Федоров В. А. Указ. соч., с. 149.
27 Декабристы. Семеновское дело, с. 120.
28 Федоров В. А. Указ. соч., с. 150.
29 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 6, л. 27—29.
30 Там же, л. 41.
31 Там же, л. 235—237.

источники
249
32 ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/6, д. 6, ч. 3, л. 1—22.
33См.: Федоров В. А. Указ. соч., с. 151.
34 ЦГВИА, ф. 343, д. 139, л. 1—3.
35 Федоров В. А. Указ. соч., с. 153.
36 Былое, 1907, № 3, с. 104.
"Федоров В. А. Указ. соч., с. 154—155.
38 См.: Декабристы. Семеновское дело, с. 170—171.
39 Там же, с. 235—237.
40 Там же, с. 235.
41 См.: Федоров В. А. Указ. соч., с. 156.
42 РА, 1870, ст. 1782; Богданович М. И. История царствования
императора Александра I, т. 5, с. 525; Федоров В. А. Указ. соч.,
с. 157.
43ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 95, л. 61—62.
44 ОР ГПБ, ф. 859, к. 40, д. 2.
45 ЦГВИА ф. ВУА, д. 850, л. 10—11.
46 ЦГИА, ф. 651, оп. 1, д. 90, л. За.
47 Гангеблов А. С. Воспоминания декабриста. М., 1888, с. 14.
48 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 49, л. 17.
49См.: Федоров В. А. Указ. соч., с. 165.
50 Атюрьевская М. И. Указ. соч., с. 29.
51 Гангеблов А. С. Указ. соч., с. 37.
52 См. там же, л. 57.
53 Рылеев К. Ф. Указ. соч., с. 11.
54 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 131, л. 27—34.
55 Декабристы. Семеновское дело, с. 251.
56 Богданович М. И. Указ. соч., с. 135.
57 Михайловский-Данилевский А. И. Указ. соч., с. 119.
58 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 833.
59 Порох И. В. Указ. соч., с. 203—204.
60 Федоров В. А. Указ. соч., с. 187—188.
61 Там же, с. 189—190.
62 См. там же, с. 196—198.
63 Чернов С. Н. Указ. соч., с. 149—150.
64 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 29, л. 57—58.
65 Там же, с. 154—155.
66 ЦГИА, ф. 660, оп. 1, д. 95, л. 82, 88.
67 России верные сыны, с. 12—13.
68 PC, 1875, №3, с. 59; ДНР, 1878, №4, с. 361—365.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Солдаты Петра 5
Cpfo
Солдатушки — бравы ребятушки 29
Дворяне в военных мундирах 41
И стрелять, и шить, и строить 46
сУ нас обращено главное внимание на стойку...» 51
Военная барщина 79
юн
Жестокость в жестокое время .... 91
сГосударева рота погибает!» .... Ill
Маршруты непокорившихся 125
«Тревога была страшная...» . . 130

ОГЛАВЛЕНИЕ
251
Писки
с Спешите следовать сему плану...» 149
Инициативный России, незадачливый Васильев, подозрительный
Каразин 157
Кто же автор? 169
Соумышленники подстрекателей 173
(уд тщч
тцтч
Логика сыска 181
Суд, судьи, судилище 194
Наказать и разобраться! . 206
«Следить за разговорами в полках» 217
Отголоски бунта . . 222
Жар под золой ... 226
Дуэль, потрясшая столицу 235
Несколько слов в заключение 239
Сокращения и условные обозначения .... 242
Источники 243

ЛАПИН Владимир Викентьевич
СЕМЕНОВСКАЯ ИСТОРИЯ
16—18 октября 1820 года
Заведующий редакцией
И. Ю. Куберский
Младший редактор
Е. Т. Смирнова
Художник
А. А. Власов
Художественный редактор
И. В. Зарубина
Технический редактор
И. В. Буздалева
Корректор
Е. В. Сокольская
ИБ № 5487
Сдано в набор 23.10.90. Подписано к
печати 17.05.91. Формат 84ХЮ8'/зз.
Бумага офсетная. Гарн. литерат. Печать
офсетная. Усл. печ. л. 13,44. Усл. кр.-
отт. 14,28 Уч.-изд. л. 13,69. Тираж
100 000 экз. Заказ №610. Цена 2 р. 20 к.
Лениздат, 191023, Ленинград. Фонтанка,
59. Типография им. Володарского Леннзда-
та, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57.

Лапин В. В.
Л24 Семеновская история: 16—18 октября 1820
года.— Л.: Лениздат, 1991. — 251 с, ил.—
(Историческая библиотека «Хроника трех столетий:
Петербург — Петроград — Ленинград»).
ISBN 5-289-01029-7
Сюжетный стержень книги ленинградского историка —
события в лейб-гвардии Семеновском полку 16—18 октября 1820
года, когда солдаты выступили против произвола и жестокости
командиров. Эти события напугали реакционеров и вдохновили
будущих декабристов. Острая реакция общества на
выступление солдат, несогласованные действия гвардейского начальства,
трагические и комические недоразумения, интриги придворных,
противоречия среди офицеров придают ссеменовской истории»
сложный и увлекательный характер.
Рассчитана на массового читателя.
„ 0503020200—040 „ 01 „, o/2v47
Л МШ<63)-Ы 3,_91 63.3(2)47

Издательство «ЛЕНИЗДАТ»
готовит к выпуску книги,
не объявленные в тематическом плане:
Игорь ЕФИМОВ
МЕТАПОЛИТИКА: Наш выбор и история
Почему воинственные персы
захватывают в несколько лет гигантскую
территорию, а потом ломают себе
шею на маленькой Греции? Почему
Великий Новгород успешно отбивается
от шведов, немцев, суздальцев, а
потом терпит поражение от вдесятеро
меньшего московского войска? Можно
ли объяснить капризами генов то, что
культурная русская жизнь, до этого
столь плодоносная, по чистой
случайности так резко оборвалась в начале
30-х годов нашего столетия?..
Для ответов на эти и многие
другие вопросы автор, отойдя от
привычных Марксовых формул развития
человечества, предлагает свою
концепцию политической истории разных
стран и народов.
Впервые книга была опубликована
в США на русском языке в 1978 году,
на английском — там же в 1985 году.
МИФ О ЗАСТОЕ
Сост. Е. Никанорова и С. Прохватилоаа
Книга составлена на основе жур-
нально-газетных публикаций,
посвященных людям, в годы застоя
отстаивавшим права человека в нашей
стране, в меру сил противостоявшим
гнетущему всесилию
командно-административной системы. Среди них Сахаров
и Солженицын, Синявский и Даниэль,
Войнович и Владимов, многие другие.

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ1
В каждый том библиотеки
мемуаров
«ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
ВРЕМЕНИ»,
которая будет издаваться в
течение нескольких лет,
войдут дневники, письма как
деятелей революционного
лагеря, так и противников
Советской власти, представителей
различных классов и
социальных групп. В нее будут
включены ценнейшие и
малоизвестные широкому читателю
документы и письма,
материалы прессы, фотографии...
Новая серия охватит всю
историю советского
общества — от подготовки
социалистической революции до 80-х
годов.
В 1992 году выйдут первые два тома
библиотеки мемуаров
ГОД 1917-й
Воспоминания и документы
Составители М. П. Ирошников, Ю. Б. Шелаев

Эти
и другие книги
издательства
вы можете приобрести
в нашем магазине
«ПРОМЕТЕЙ».
Его адрес: 193224, Ленинград, Народная ул., 16.
Магазин принимает предварительные затми
на книги Лениэдата.
В нем есть отдел «Книга — почтой».