ББК 83.3
Рецензенты:
доктор филологических наук,
профессор Науменко-Порохина А.В.
доктор филологических наук Терехина В.Н.
Л. Спиридонова. Насто ящ ий Горький: мифы и реальность.
М. ИМЛИ РАН. 2013,440 с.
Монография представляет собой исследование жизни и творчества
М. Горького на основе новой методологии и неизвестных ранее архивных и
библиотечных источников, ставших доступными лишь в последние двадцать
лет. Развенчивая различные мифы и легенды, бытующие в литературоведе­
нии и массовой печати, автор показывает истинный облик Горького, писателя,
мыслителя и человека. В монографии выявляются его роль и значение не
только в русской литературе конца XIX —первой трети XX веков, но и в сов ­
ременном мире. По-новому раскрывая сложные проблемы горьковедения, ав ­
тор касается отношения Горького к марксизму и народничеству, его полемики
, с большевиками, причин отъезда и возвращения на родину, отношений со
• Сталиным й лйДерами оппозиции, тайны смерти писателя. Книга предназна­
чена не только для ученых-гуманитариев, но и для широкого круга студентов,
учащихся средних учебных заведений и массового читателя.
ISBN 978-5-9208-0401-3
© Спиридонова Л.А., 2013
© ИМЛИ РАН им. А.М.Горького, 2013

ОТ АВТОРА
Личность и творчество Горького всегда были окружены легенда­
ми и мифами. Чем можно объяснить это? Прежде всего —необычно­
стью его биографии. Цеховой Алексей Максимович Пешков, сирота
и босяк, окончивший только два класса церковно-приходской шко­
лы, работавший «мальчиком на побегушках», посудником, грузчи­
ком, подручным пекаря, исходивший пешком почти всю Русь, посто­
янно живший под надзором полиции, стал всемирно известным
писателем Максимом Горьким. Когда ему было двадцать лет, он еще
писал с грамматическими ошибками, а в тридцать проснулся знаме­
нитым после выхода двухтомника «Очерков и рассказов». Уже в
1899 г. его произведения стали переводить на иностранные языки, а
портрет Горького, написанный И. Репиным, оказался в центре внима­
ния избалованной петербургской публики на Передвижной художе­
ственной выставке 1900 года.
Человек, сделавший сам себя (сегодня сказали бы «self made
man»), был непонятен не только широкой публике, но и хорошо знав­
шим его людям. И. Бунин уверял, что автобиографическая трилогия
Горького вся выдумана. К. Чуковский лукаво размышлял: «Как хоти­
те, а я не верю в его биографию. Сын мастерового? Босяк? Исходил
Россию пешком? Не верю. По-моему, Горький —сын консисторского
чиновника, он окончил харьковский университет и теперь состоит —
ну хотя бы кандидатом на судебные должности»1.
Суровая жизненная школа и постоянная работа беспокойной
ищущей мысли со временем сформировали из полуграмотного бося­
ка подлинного интеллигента, который возглавил «Дом ученых»,
«Дом искусств», «Дом литераторов», издательство «Всемирная лите­
ратура», а во второй половине 1920-30 -х годов стал организатором
всего культурного процесса в СССР. Работая во «Всемирной литера­
туре» вместе с прославленными профессорами и писателями,
К.И . Чуковский удивлялся его обширным познаниям: «... я убедился,
что Горький не только лучше любого из нас знает самые темные зако­
улки русской литературной истории (знает и Воронова, и Платона
Кускова, и Сергея Колошина), но и до тонкостей разбирается в «те­

4
От автора
чениях», «направлениях,» «веяниях», которые и делают историю ли­
тературы историей. Байронизм, натурализм, символизм —вообще
всевозможные «измы» были досконально изучены им»2.
Горький, как никто другой, постоянно оказывался на переднем
крае острой идеологической борьбы, и, по собственным словам, лю ­
бил вмешиваться «в число драки». Не удивительно, что ему частень­
ко доставалось и справа, и слева. Достается и сегодня. Пытаясь раз­
венчать писателя, вспоминают, что Д. Мережковский, 3. Гиппиус и
Д. Философов, в начале XX века писавшие о «конце Горького», ви ­
дели в нем «грядущего хама», В. Ходасевич —поджигателя, внося­
щего «в мир элементы бунта или озорства», а К. Чуковский —гене ­
рала Пфуля, одержимого фанатической идеей коллективизма3. Для
И. Бунина и В. Набокова он был «вечный полуинтеллигент, начет­
чик»4, а Б. Зайцев уверял, что писатель превратился в «нэпмана, по­
дозрительного антиквара, кутящего с чекистами», филантропа и ку­
лака5.
Вспомним и другие оценки: тот же Б. Зайцев называл Горького
«знаменем» целого поколения («новый человек заговорил о новых
людях»)6, К. Чуковский признавался, что был поражен его огромной
эрудицией и понял —перед ним не «буревестник», а «писатель вели­
чайшей культуры, образованнейший человек своего поколения»7.
Д. Мережковский писал: «Чехов и Горький русской интеллигенции
как раз по плечу. Они ее духовные вожди и учителя, «властители
дум» современного поколения русской интеллигенции»8.
Что же получается? Молодой Горький, который, действительно,
был полуинтеллигентным недоучкой, выступал в роли властителя
дум целого поколения, а когда он стал образованным человеком, то
превратился в убогого мещанина, проповедника доморощенного
ницшеанства и вседозволенности? Зрелого мастера отпевали и хоро­
нили, заявляя, что он не только кончился как писатель, но даже и не
начинался. Разгадка проста: Горькому не прощали, да и теперь не
прощают, искренней увлеченности идеями социализма, связи с пар­
тией большевиков.
Но ведь и здесь все было непросто. Пытаясь определить свою по­
литическую ориентацию, он писал А.М. Скабичевскому: «Я —не
марксист и оным не буду вовеки, ибо считаю стыдом исповедовать
«марксизм по-русски и по-немецки», ибо я знаю, что жизнь творят
люди, а экономика только влияет на нее»9. В самый разгар первой
русской революции, намекая на большевиков и меньшевиков (бе и
ме), Горький признается А.А. Дивильковскому: «Я, как и Вы, ни бе,
ни ме, но ку-кареку! « (Письма, 5,196).

От автора
5
Сознавая, что он —самоучка и «связан цепями невежества», Горь­
кий сообщил Ф.Д . Батюшкову: «...мысли и чувства мои никогда не
уравновесятся, никогда не придут к одному знаменателю —нет мес ­
та Богу в душе моей. А также у меня нет ни времени, ни охоты доби­
ваться внутреннего покоя и ясности —аз есмь волна морская, лучи
солнца отражающая и поющая о жизни с похвалою и гневом» (Пись­
ма,1,275).
В юности авторитетами для Горького были В. Короленко, А. Че­
хов и Л. Толстой. Но, учась у них и прислушиваясь к их советам, он
оставался еретиком и романтиком, который хочет сказать свое слово
в литературе. Сотрудничая в народнических и марксистских издани­
ях, писатель, тем не менее, не разделял полностью взглядов полити­
ческих ортодоксов и даже одобрительно относился к тенденции
«слить народничество и марксизм в одно гармоничное целое» (Пись­
ма, 1,305). А.П. Чехову он писал о питерских журналистах: «...все эти
их партии —дело мало жизненное, в котором бьется гораздо больше
личного самолюбия не очень талантливых людей, чем душ, воспламе­
ненных желанием строить новую, свободную для человека жизнь на
обломках старой, тесной» (там же). А о своей «партийности» сооб­
щил Е.П. Пешковой 19 марта 1917 г.: «Теперь я сам составляю пар­
тию, я не знаю, как назвать ее. В этой партии один член —я . Не ду­
маю, что она разрастется до трех, например» (Письма, 12 ,128).
Революционный пафос раннего Горького был шире всяких пар­
тийных рамок, а желание петь о жизни «с похвалою и гневом» порой
сближало его с модернистами. В письмах к А.Л. Волынскому он при­
знается, что ему очень нравятся стихи 3. Гиппиус, в которых она зая­
вляет: «Я хочу того, чего нет на свете». Характерно, что стихотворе­
ние «Песня», упомянутое Горьким, было напечатано в сборнике
Гиппиус «Новые люди», к которым, без сомнения, он относил себя.
В поэзии модернистов, как и в статьях A.JI. Волынского, его привле­
кало «мужество идти против течения», «грусть о смысле жизни и жа­
лоба на пустоту ее в наши дни, страсть к тайнам бытия и много кра­
соты и боли, искания много» ( Письма, 1, 245).
Идеализм Горького, который с годами превращался то в богостро­
ительство, то в мифотворчество, никогда не лишал его веры в челове­
ка, способного перестроить жизнь на новой справедливой основе.
В письме И.Е . Репину от 23 ноября 1899 г. писатель утверждал, что
человек способен бесконечно совершенствоваться, а дух его, развива­
ясь, должен привести «к слиянию интеллекта и инстинкта в строй­
ной гармонии» (Письма, 1, 377). При этом ненавистное Горькому
мещанство рисовалось как преграда на пути духовного совершенст­

6
От автора
вования личности. Примечательно, что в декабре 1897 года, критиче­
ски оценивая марксистские утверждения о демократии и всеобщем
равенстве, о н писал А.Л. Волынскому: «...демократ по р ождению и
чувству, я очень хорошо вижу, что демократизм губит жизнь, и пони ­
маю, что его победа будет победой не Христа, как думают иные, — а
брюха» (Письма, 1, 246).
Позже, когда Горький сблизится с большевиками и на какое-то
время будет считать себя членом их партии, он все-таки не откажет ­
ся от свободы думать по-своему. Говоря о своих политических симпа­
тиях в письме В.А. Чернову в июле 1905 г., о н писал: «Ты седой? Я —
очень, но все-таки местами еще рыжий» (Письма, 5, 68). Так, полу­
шутливо он сообщил другу о своих связях с социал-демократами (се­
дыми) и при этом о сохранении собственной позиции. Большевики и
меньшевики не раз использовали Горького в своих целях, но он шел
с ними только до тех пор, пока любимый им веселый, яркий, красный
цвет не превращался в потоки крови.
С годами менялось горьковское понимание задач литературы и
миссии художника, но оставалось неизменным желание писать о ко­
ренных вопросах духа, о героическом и светлом, возбуждающем в
людях мечту об иной жизни. Окрыленность была свойством самой
натуры писателя. В самом начале XX века Горький почувствовал, что
происходит «развал того философского и этического базиса, на коем
основано благополучие мещанства» (Письма, 2 ,217), и провозгласил
в качестве основного принципа жизни героический романтизм.
В 1930-х гг., когда возникнет социалистический реализм, писателя
объявят основоположником нового литературного направления. Но
и тогда Горький будет отстаивать право по-своему видеть мир и соот­
ветственно изображать его.
Беспокойный и противоречивый человек, Пешков без стеснения
высказывал большевистским лидерам свои «еретические» мысли, не
раз признавался, что он —плохой марксист, а социализм понимал то
ли по К. Каутскому, то ли по А. Богданову, то ли по своим собствен­
ным представлениям о вере и религии. Около 15(28) ноября 1906 го­
да он писал 3. Гржебину: «Только социализм освободит искусство от
зависимости внешней и внутренней, только в эпоху свободного Че­
ловечества увидит мир Искусство Свободное и художников, подоб­
ных богам, всегда опьяненных красотой жизни, всегда полных стра­
стью творить» (Письма, 5, 232). Воспринимая жизнь как процесс
безжалостный, Горький ориентировался на собственные впечатле­
ния, возникшие сначала в процессе хождения но Руси, а потом, пос­
ле «хождения» по всем ступеням социальной лестницы, — от босяка

От автора
7
и пролетария до великих князей и вождей революции. Поэтому он
был убежден, что социализм —единственный путь для совершенст­
вования мира и человека.
Главные художественные открытия Горького связаны прежде все­
го с постижением России и русского национального характера. Ник­
то другой не смог с такой проникновенностью показать народ, кото­
рый он сравнивает то с неуправляемой морской стихией, то с
Христом-чудотворцем, то с Иванушкой-дурачком, стремящимся в
небеса вслед за недостижимой жар-птицей. Поэзия коллективного
труда звучит уже в ранних рассказах писателя. Такова симфония тру­
дового дня в описаниях приморской гавани («Челкаш»), феодосий­
ского порта в «Коновалове», работы на барже в «Фоме Гордееве». А в
финальном произведении «Жизнь Клима Самгина» Горький изобра­
жает процесс прозрения народа, который из слепой толпы превраща­
ется в могучую организованную силу. Проникнув в самые глубины
народного самосознания, писатель показал душу рабочего человека,
стремящегося к новой жизни.
Мир художественных образов Горького, то красочно романтич­
ный, то безжалостно грубый, всегда неповторимый, звучащий и жи­
вой. Человек в горьковских произведениях, как ребенок на ладони
земли, «теплым сумраком одетый, звездным небом покрытый» (9,
333). Писатель слышит и мощную симфонию труда, и шелест тра­
винки, примятой человеческим телом. А. Ремизов писал: «Горький по
трепетности слова идет в ряду с Чеховым, который своей тихой горе­
чью не менее нужен для человеческой жизни, как и горьковское гор­
дое сознание человека, без чего дышать нечем. Слово у Горького —от
всего бунтующего сердца»10.
Писатель проповедовал «активность души», воспевал подвиги и
героя, способного перестроить мир по законам справедливости и ра­
венства. Ф анатик коллективизма, он верил, что люди труда, сплочен­
ные великой идеей, могут создавать чудеса, которые под силу только
Творцу. Бог-народушка символизирует у него весь многомиллион­
ный российский люд, «синтетическую личность» (выражение Досто­
евского) всего народа. При этом общечеловеческое у Горького всегда
теснейшим образом связано с национальным. Даже повесть «Мать»,
по словам К. Каутского, учит пониманию «чужих социальных усло­
вий» благодаря ее жизненной достоверности. 2(15) ноября 1907 года
он писал Горькому, что «сила и художественная выразительность пи­
сателя позволяют мне так глубоко проникнуть в эти условия, будто я
сам в них жил». И признался: «...если Толстой учит меня понимать
Россию, которая была, то Ваши работы учат меня понимать Россию,

8
От автора
которая будет, понять те силы, которые вынашивают новую Россию»
(Письма, 8, 480-481).
Врагом Горького всегда был мещанин, которого он противопостав­
лял Человеку. Образы российских «хозяев жизни», промышленников
и купцов, заокеанских «королей» и европейских банкиров объединя­
ются в его творчестве одной общей чертой —жаждой наживы и вла­
сти над людьми. Их бог- барыш, и неважно, как называет его писатель:
«жёлтый дьявол» в Америке ничем не отличается от буржуазного Мо­
лоха в России. «В наши дни так много людей, только нет человека», —
писал Горький в 1896г., н аблюдая за наглеющим российским капита­
лизмом11. Прослеживая судьбы его зарождения и развития, он пишет:
«...цивилизация и культура буржуазии основана на непрерывной
зверской борьбе меньшинства —сытых «ближних» —против огром­
ного большинства —голодных «ближних». Совершенно невозможно
«любить ближнего» , когда необходимо грабить его, а если он сопроти­
вляется грабежу —убивать»12. Жестокая логика «пролетарской нена­
висти», о которой писал Горький в последние годы жизни, была вы­
звана его неприятием лицемерного «буржуазного гуманизма» мещан.
Остро ощущая опасность надвигающейся второй мировой войны, пи ­
сатель призывал советских людей готовиться к беспощадной борьбе с
фашизмом, идеологией лавочников. В предсмертном бреду он повто­
рял: «Будут войны». «Надо готовиться.»13.
Необычность биографии и личности писателя, его фантастиче­
ская одаренность и потрясающее трудолюбие создали феномен, кото ­
рый критики называют легендой по имени Горький. Поражает, преж­
де всего, масштаб его личности. Называя писателя «океаническим
человеком», Б. Пастернак писал, что он «крупен своим сердцем и
своим истинным патриотизмом»14. М. Пришвин, считая знакомство
с Горьким великой наградой, воскликнул: «Счастливый я чело­
век!»15. Попробуем перечислить хотя бы основные стороны многооб­
разной деятельности писателя.
Прозаик, драматург, публицист и критик, написавший более
80 томов собрания сочинений, которое до сих пор не издано. Среди
его художественных произведений —общепризнанные шедевры: ав­
тобиографическая трилогия «Детство», «В людях», «Мои универси­
теты», циклы «По Руси», «Рассказы 1922-1924 г.г>, пьесы «На дне»,
«Васса Железнова», «Егор Булычев и другие», литературные портре­
ты Л. Толстого, АЛехова, В. Короленко, Л. Андреева, В. Ленина и др.
Своеобразный мыслитель, откликавшийся едва ли не на все сов­
ременные философские течения и актуальные проблемы обществен­
ной и культурной жизни, исповедовавший социализм как новую ве­

От автора
9
ру, целостное миросозерцание, способное обновить мир и человека.
Циклы его статей «Несвоевременные мысли», «Революция и культу­
ра», статьи «Разрушение личности», «Две души», повести «Мать» и
«Исповедь» ставят мировоззренческие вопросы, до сих пор не ре­
шенные, актуальные и в XXI веке.
Политический и общественный деятель, прошедший путь от уча­
стника революционного движения 1890-х г.г. и активного деятеля
первой русской революции до члена ЦИКа СССР и при этом сохра­
нивший свою независимость. Ю. Анненков писал: «В политике, как и
в личной жизни, он оставался артистом»16. Характерна шутливая
подпись Горького под письмом Е.П. Пешковой в начале февраля
1919 г.: «А. Пешков, литератор. Председатель редакционной колле­
гии Союза литераторов, Председатель Антикварно-оценочной ко­
миссии, О-ва «Культура и Свобода», Петроградской секции Красно­
го Креста, член Совета Эрмитажа, член президиума Исполкома, член
высшего Совета Т<еатров> и «3<релищ>, заведующий издательст­
вом «Всемирная литература», председатель домового комитета д. 23
по Кронверкскому, почетный гражданин республики Сан- Марино,
цеховой малярного цеха и проч., и проч. При всем этом я еще не сов­
сем враг Советского Отечества» (Письма, 12, 217).
Летописец эпохи конца XIX —первой трети XX века, запечатлев­
ший в своих произведениях, особенно в «Жизни Клима Самгина», не
только подлинную историю России, пережившей в тот период две
войны и три революции, но и историю развития общественной мыс­
ли. Сочинения Горького, охватывая период с 1889 но 1936 годы, поз­
воляют увидеть историю России, взятую в разных ракурсах —поли ­
тическом, философском, социальном, бытовом —и с максимальной
полнотой представить российскую жизнь конца XIX —первой трети
XX века. К. Федин писал: «Он был биографией своего века» 17.
Издатель, главный основатель нескольких издательств в России и
за рубежом, вошедших в историю книгопечатания («Знание», изда­
тельство И.П . Ладыжникова, «Парус», издательство 3. Гржебина,
«Книга», «Всемирная литература» , «Academia»).
Инициатор и создатель серий книг («История гражданской вой­
ны», «История фабрик и заводов», «История городов», «История мо­
лодого человека XIX века» и др.), газет, журналов и альманахов, не­
которые из них существуют до сих пор. («Литературная газета»,
«Литературная учеба», «Библиотека поэта», «Жизнь замечательных
людей»).
Организатор культурного и научного процесса в СССР в
1920-30 гг., по инициативе которого был реорганизован ВИЭМ, воз­

10
От автора
никли Литературный институт, Институт Мировой литературы и
другие учреждения, носящие имя Горького. Он был учителем и дру­
гом многих советских писателей. Л. Леонов признался: « Все мы вы­
шли из широкого горьковского рукава»18.
Просветитель, начавший работу внедрения культуры в самые от­
сталые слои русского народа с создания Народного Дома в Нижнем
Новгороде, ставший одним из организаторов Каприйской партийной
школы для рабочих-пропагандистов и до конца своих дней —учите­
лем начинающих писателей из народа. Горьковский сине-красный
карандаш оставил следы правки на тысячах рукописей, присылае­
мых ему на отзыв.
Гуманист, спасавший от ареста и смерти даже незнакомых людей,
облегчавший наказания в годы гражданской войны и террора
1930-х гг. В 1919 году Горький возглавил КУБУ, избавив от гибели
тысячи ученых, писателей и культурных деятелей, в 1921 году в каче­
стве председателя петроградского Комитета помощи голодающим
активно занимался организацией его деятельности. После смерти пи­
сателя Ф. Шаляпин утверждал, что заступничество за арестованных
«было главным смыслом его жизни в первый период большевиз­
ма»19. Переписка Горького с Г. Ягодой, Р. Ролланом, П. Крючковым,
ставшая известной только в самом конце XX века, показывает, что
вернувшись на родину, писатель в 1930-х г.г. так же активно спасал
ж ертвы репрессий.
Автор около 20 тысяч писем, адресованных политическим и об­
щественным деятелям, писателям и ученым всего мира, рабкорам,
селькорам, «делегаткам», простым домохозяйкам и детям. Писа­
тель переписывался едва ли не со всеми выдающимися людьми
своего времени: Л.Н . Толстым, А.П. Чеховым, В.Г. Короленко,
И.Е . Репиным, Ф .И . Шаляпиным, И.А. Буниным, Л .Н . Андреевым,
А.М. Ремизовым, В.В . Розановым, М.М. Пришвиным, И.С . Шме­
левым, М.А. Шолоховым, И.Э . Бабелем, В .Ф . Ходасевичем,
Б.Л . Пастернаком, М.М . Зощенко, А.П. Платоновым, П.Д . Кори­
ным, К.С . Станиславским, В.И. Немировичем-Данченко и многи­
ми другими.
Среди иностранных корреспондентов Горького —Б . Шоу, Р. Рол-
лан, А. Франс, Г. Уэллс, К. Гамсун, Г. Гауптман, Б . Брехт, С. Цвейг,
А. Барбюс, К. Каутский, М. Хилквит и другие. Интенсивно велась пе­
реписка с политическими, общественными и государственными де я­
телями: Г.В. Плехановым, В.И. Лениным, И.В . Сталиным, Л.Д. Троц­
ким. Л .Б . Каменевым, Н.И . Бухариным, А. И . Рыковым, Г.Е.
Зиновьевым, М.П. Томским, В.М. Молотовым, С.М. Кировым, Г.Г.

От автора
11
Ягодой, А.В. Луначарским, А.А. Богдановым, Г.А. Алексинским, В.Л.
Бурцевым, В.Е. Жаботинским, Б.И . Николаевским и др.
Не менее интенсивной была переписка Горького с крупнейшими
учеными России и мира: И.П . Павловым, К.А. Тимирязевым,
А.Д. Сперанским, К.Э. Циолковским, Л.Н .Федоровым, А.Н .Бахом,
Ф.А. Брауном, В. Оствальдом, Ф. Нансеном, А.М. Игнатьевым,
С.Ф . Ольденбургом, H.A. Семашко, С.И. Метальниковым и мн. др.
Один только перечень его адресатов свидетельствует не только о ши­
роте интересов писателя, но и о его огромной эрудиции. С годами
Горький превращался из личности в целое «учреждение», занимав ­
шееся наиболее значительными вопросами культурной жизни Рос­
сии и СССР. Его подпись стоит на деловых бумагах, обращениях, де­
кларациях, документах различных литературно-общественных
организаций, редакций, учреждений.
Эпистолярное наследие Горького позволяет раскрыть многие ас­
пекты его многогранной деятельности, круг интересов, этапы духов­
ной и творческой эволюции, взаимоотношения с современниками,
заглянуть в глубины творческой лаборатории, узнать интимные сто­
роны его жизни. Оно прежде всего показывает стремительный рост
талантливого писателя-самоучки, выходца из народных низов Алек­
сея Пешкова. В письмах —история развития общественной мысли в
России, пропущенная сквозь призму сознания незаурядной лично­
сти, богато одаренной и тонко чувствующей.
Не удивительно, что Горький всегда привлекал к себе внимание
друзей и недругов, читателей и критиков, а особенно обывателей, не
гнушавшихся самыми фантастическими слухами о нем. Не понимая,
как мог сделать все, перечисленное выше, человек, проживший
68 лет, Д. Быков именует его «нечеловечески Горьким»20,А. Ваксберг
размышляет: «Человек или миф?»21, а П. Басинский пишет: «Вооб­
разите себе, что Горький был не совсем человек. Да, этот поклонник
Человека сам был иного происхождения. Представьте, что он посла­
нец иного, более «развитого», чем наш мира, который был «команди­
рован» на землю с целью вочеловечивания и изучения людской при­
роды изнутри»22.
Легенды и мифы создавались и создаются даже вокруг смерти пи­
сателя, о чем пойдет речь ниже. Сегодня его снова пытаются похоро­
нить как великого писателя и человека, уничтожают поставленные
ему памятники, снимают памятную доску на доме, где он скончался.
Но голос Горького все равно звучит в мире, его пьесы ставятся на
многих сценах в России и за рубежом, а посвященные ему «Горьков­
ские чтения» ежегодно проходят в Москве, Нижнем Новгороде и Ка­

12
От автора
зани. Признавая феномен Горького, А. В. Амфитеатров в свое время
так ответил критикам, провозгласившим «конец» писателя после вы­
хода повести «Мать»: «Что защищать Горького? Он сам себя от кого
угодно защитит. О Горьком можно рассуждать, спорить, диспутиро­
вать, но Горьких нельзя ни «хвалить», ни «ругать». Это так же смеш­
но и невозможно, как расхвалить или разругать Чатыр Дат или Чер­
ное море»23.
В статье «Возвращение Горького», опубликованной в юбилейном
номере «Литературной газеты», где профиль Горького вновь появил­
ся рядом с Пушкиным, Ю. Поляков писал: «Во всяком случае, пери­
од саморазрушения явно заканчивается. Конечно, мы еще не созида­
ем, но, кажется, уже сосредотачиваемся. И в этом смысле
возвращение профиля Горького на наш логотип, конечно же акт сим ­
волический, восстанавливающий связь времен, ибо царство, разде­
лившееся во времени, неизбежно распадется и в пространстве»24.
Задача этой книги —попытаться объяснить сложный и противо­
речивый путь Горького, помочь читателю услышать настоящий голос
писателя, понять его как человека и мыслителя. Не претендуя на ре­
шение всех труднейших проблем, встающих перед горьковедами, мы
коснемся лишь тех, которые актуальны сегодня. В настоящей моно­
графии использованы впервые публикуемые и малоизвестные ар­
хивные материалы из Архива Горького, РЦХИДНИ, Архива Прези­
дента РФ, ФСБ и зарубежных коллекций. Четыре главы в
переработанном и дополненном виде вошли в книгу из монографий
«М. Горький: диалог с историей» (М. «Наука», 1994) и «М. Горький:
новый взгляд» (М. ИМЛИ РАН, 2004), остальные написаны заново.
Автор выражает искреннюю благодарность коллегам из Отдела изу­
чения и издания творчества М. Горького ИМЛИ им. А.М. Горького
РАН, Архива и Музея А.М. Горького за помощь в работе.

Глава 1
ПИСАТЕЛЬ « ВСЕМИРНО УСЛЫШАННЫЙ»
Став знаменем эпохи еще в конце XIX века, Горький оказался в
XXI веке писателем широко неизвестным. Беспощадное время смы­
ло с лица Горького хрестоматийный глянец, и перед нами стоит не­
простая задача, заново перечитав его произведения, определить
истинное значение и роль писателя в литературной и общественно-
политической жизни конца XIX —первой половины XX века. Оста­
нется ли он в истории русской и советской литературы как классик
или изредка будет упоминаться как «буревестник революции» и ос­
новоположник социалистического реализма?
Парадоксально, но факт: не только в литературоведении, но и в
общественном сознании существуют три разных Горьких. В совет­
скую эпоху это —первый пролетарский писатель, материалист и
марксист, друг Ленина и Сталина, учитель и наставник едва ли не
всех отечественных писателей начала XX века. Для русской эмигра­
ции первой волны он —полуинтеллигентный писатель, чья слава
явно раздута, певец сталинского режима, которому «продался» за
почести и материальные блага, приспособленец и лжец, «двоеду­
шие» которого позволило ему стать апологетом террора, другом
«кровавых чекистов». «Предательская рука Горького легла на плечи
русской литературы» —утверждал А. Бем1.
Еще более непригляден облик Горького, которого старательно
развенчивала критика перестроечных лет, пытаясь вычеркнуть его из
истории русской литературы и общественной мысли. Это черный
«двуглавый Буревестник», «надсмотрщик» над советскими писате­
лями, насильно загонявший их в прокрустово ложе социалистиче­
ского реализма, соучастник преступлений эпохи «культа личности».
Писателю вменяли в вину оправдание методов террора, насилия и
убийства, сетовали о падении Горького как художника и человека,
ставшего « певцом колоний, лагерей, товарищем шефа ОГПУ —
НКВД зловещего Ягоды и других охранников, обосновавшихся в его
доме»2.

14
Глава!
И. Золотусский писал: « Горький был посажен на трон Сталиным
и К°, зорко следившими за тем, чтобы их избранник вел себя смирно.
Кроме того они время от времени требовали от него санкций на их
злодеяния»3. В числе обвинителей Горького оказались Б. Васильев,
Н. Богословский, Ф . Искандер, Ю. Черниченко, Б. Сарнов, Б. Пара­
монов, Л. Сараскина, Л. Колодный и многие другие. Но весомее все­
го стал суровый и безапелляционный приговор А. Солженицына, за ­
явившего: «И Сталин убивал его зря, из перестраховки, он воспел бы
и тридцать седьмой год»4. Такие утверждения могли вызвать только
недоумение у читателей: если Горький был убежденным сталинистом
и даже способствовал подготовке к репрессиям 1930-х г.г., зачем Ста­
лину понабилось убивать своего верного «раба»? Если он был «при­
дворным поэтом», остроумно изображенным Ф. Искандером в пове­
сти «Кролики и удавы», почему он так и не написал очерк о Сталине,
которого от него упорно добивались?
Понадобились годы и публикации сотен новых архивных матери­
алов, чтобы читатели вновь обратились к Горькому, пытаясь понять,
что же это был за человек, мыслитель и художник, и какую роль он
сыграл в литературе конца XIX —первой трети XX века. Почему не­
смотря на шквал самых страшных обвинений, обрушившихся на не­
го в 1990-е годы на родине, за рубежом продолжали ценить и изучать
не только художественные произведения, но и публицистику писате­
ля? Почему в США, Англии, Франции, Японии, Канаде, Италии и
других странах до сих пор ставят его пьесы и издают произведения в
новых переводах. Ответ на эти вопросы можно найти в книге амери­
канского ученого Ирвина Уайла. Он считает, что Горький «олицетво­
рял собой, как и Пушкин, порубежье двух разных эпох в русской
литературе», что он соперничал «по степени мастерства и популяр­
ности с автобиографическими сочинениями Льва Толстого», а глав­
ное, « сама личность Горького была чрезвычайно важным фактором
развития русской литературы и культуры»5.
Горький был летописцем своего трудного и жестокого времени,
истинным сыном России, пережившей в XX веке немало войн и че­
тыре революции. Он вошел в третье тысячелетие как живой и злобо­
дневный классик, произведения которого поражают глубиной мысли
и свежестью восприятия мира. История XX века немыслима без ос­
воения горьковского наследия, ибо писатель откликался на все важ­
нейшие события века, будь то распространение народнических и
марксистских идей, первая русская революция 1905-1907 г.г., собы­
тия Февраля и Октября 1917 г., гражданская война, партийная борь­
ба 1920-1930 гг., политические процессы этих лет, коллективизация

Писатель « всемирно ус лыш анный»
15
и культурное строительство в СССР. Он умирал, когда на страну над­
винулась угроза фашизма, борьба с которым стала одной из главных
тем его публицистики. Голос Горького был слышен во всем мире, а
его произведения с 1899 года переводились на многие европейские и
восточные языки. Называя его писателем «всемирно услышанным»,
Андре Жид сказал над гробом писателя: « Ни один русский писатель
не был более русским, чем Максим Горький»6.
В начале XXI века мир снова оказался перед лицом глобальных пе­
ремен, поэтому вновь актуальны стали мысли Горького о судьбах капи­
тализма и социализма, противостоянии Востока и Запада, о подлинном
и мнимом демократизме, мещанстве и власти денег, о необходимости
этики в политической борьбе, о воспитании нового человека и обрете­
нии веры, наконец, о судьбах России и свойствах русского националь­
ного характера. Перечитывая сегодня его произведения, можно лишь
удивляться глубине постижения исторических событий и пророческо­
му предвидению будущего. Горький всю ж изнь пытался решить важ ­
нейшие общественно-политические, исторические, философские, э ти ­
ческие проблемы, которые волнуют людей сегодня. Это не значит, что
он во всем был прав, но даже его ошибки и заблуждения поучительны.
Только в самом конце XX века изучение творчества Горького подня­
лось на новый уровень, что позволило показать его истинный облик,
разрушив все три мифа, существовавшие до сих пор. Это стало возмож­
ным благодаря притоку неизвестных материалов, ранее хранившихся в
наглухо закрытых фондах советских и зарубежных архивов, расшире­
нию спектра исследований о Горьком и его эпохе, новому взгляду на ис­
торию, в том числе, на историю русской литературы конца XIX —пер­
вой половины XX века, и новой методологии. Отказ от марксистских
догм разрушил канонизированный в советскую эпоху и, действительно,
устаревший образ ортодоксального марксиста, верного ленинца, друга
и соратника Сталина. Много лет Горького старательно наряжали в кос­
тюм пролетарского писателя, хотя, по меткому выражению критика
еженедельника « Nation» , «мерка, по которой сшит этот костюм, подо­
шла бы с таким же успехом и Джеку Лондону, и О’Генри»7.
Не только русские, но и зарубежные исследователи пришли к вы­
воду о необходимости заново перечитать произведения Горького.
Признавая его значение в политической и общественно-литератур­
ной жизни России в наиболее бурный период ее исторического раз­
вития, Б. Шерр пишет: «Горький был писателем, чья биография, ко ­
торая все еще ждет своего исследователя, так же важна, как каждая
страница его произведений»8. А. Барра, сетуя на недостаточное вни­
мание к горьковскому творчеству, признает: «Это курьезный пара-

16
Глава!
доке: хотя Горький —один из хорошо известных русских писателей,
он в то же самое время —наименее изучен в англоязычном мире.
Причины этого более политические, чем литературные...»9Действи­
тельно, политическая зашоренность долгие годы мешала оценке
творчества и жизни писателя.
Субъективный взгляд русских эмигрантов на Горького был в свое
время исторически оправдан, но тоже не отражал истинного облика
писателя. Мучительно переживая все случившееся на родине, навсе­
гда ими потерянной, пытаясь понять истоки событий, одни эмиг­
рантские мыслители возлагали вину за большевизм на Льва Толсто­
го10, другие —на Горького с его призывом «Пусть сильнее грянет
буря!». «Гитлеры и Сталины являются законными наследниками и
последствиями Горьких и Розенбергов: «в начале бе слово» и только
потом пришел разбой. В начале бе словоблудие, и только потом при­
шли Соловки и Дахау», —утверждает Иван Солоневич11. Упрекая
писателя в том, что именно он создал миф о Человеке с большой бу­
квы и миф о революции, русские эмигранты судили его с гневом и
пристрастием.
Но не только гнев позволял им сравнивать Горького с идеологом
фашизма А. Розенбергом. Анализируя книгу Розенберга «Миф
XX века», И. Солоневич обратил внимание на его утверждение, что
массы могут быть приведены в движение только «творимой леген­
дой», обращенной как к будущему, так и к прошлому. Изучение пси­
хологии масс и создание на этой основе мифа о господстве над миром
одной великой нации соответствовало социальному заказу фашизма.
Но Солоневич увидел в этом конкретном явлении общее правило:
«...история пишется по известному социальному заказу: в мифе
должна воплощаться известная социальная программа мифотворче­
ского класса, народа или нации»12. Развенчивая мифы о призвании
варягов, об исторической отсталости России, о реформах петровской
эпохи и о «загадочной» славянской душе, И. Солоневич обвиняет
Горького в пропаганде мифов марксизма, пролетариата и классовой
борьбы. Он убежден: «В конечном счете, миф всегда кончается ката­
строфой»13.
В годы российской «перестройки» ее апологеты возложили на
Горького ответственность за ненавидимый ими «сталинизм». Диск­
редитация писателя происходила на фоне борьбы с материализмом,
развенчании идеалов социализма, отрицанием марксизма и борьбой
с коммунистической партией. При этом борьба шла не с подлинным
Горьким, а с одиозным «основоположником социалистического реа­
лизма», которого долгие годы прославляла официальная советская

Писатель «всемирно услышанный»
17
наука. «Смутное время», которое век от века повторяется в государ­
стве российском, наложило свой отпечаток на видение творчества
писателя. Между тем новая «революция», потрясшая русское обще­
ство в 1990-х гг., не была отражением психологии народа, поэтому
Горький выжил и в бурном море «перестройки». Более того, он ока­
зался одним из немногих советских классиков, интерес к творчеству
которых не угас. Даже российские средства массовой информации,
усердно низвергающие писателя с пьедестала, часто пользуются его
меткими афоризмами и крылатыми выражениями, не догадываясь,
кто их автор.
Почему же сегодня Горького знают так мало? Прежде всего пото­
му, что до сих пор не закончено издание полного собрания его сочи­
нений, которое по предварительным подсчетам должно составить не
менее 80 томов. Задуманное в трех сериях («Художественные произ­
ведения», «Публицистика» и «Письма»), в годы советской власти оно
по цензурным условиям ограничилось лишь первой серией. Только с
1997 года стала выходить вторая серия сочинений писателя- —
«Письма», в которых впервые без купюр печатаются подлинные до­
кументы эпохи (в 2009 г. вышел 14 том из 24, выход 15 тома затормо­
зили в издательстве «Наука»). В эти же годы издавались тома «Архи­
ва А.М. Горького», коллективные труды серии «М.Горький.
Материалы и исследования», «Горьковские чтения», где впервые
опубликованы неизвестные материалы, позволяющие по-новому
взглянуть на историю XX века и творчество писателя. Однако малые
тиражи этих книг (тираж 1-13 томов полного собрания сочинений —
500 экземпляров) делают их библиографической редкостью и мало-
влияют на отношение широкого читателя к Горькому.
Не говорим уже о том, что до сих пор не опубликованы в их насто­
ящем виде многие статьи и интервью писателя, предназначенные для
третьей серии его собрания сочинений («Публицистика»), Только в
1990-м году российский читатель смог познакомиться с циклом ста­
тей «Несвоевременные мысли» (1917-1918), изданным за рубежом в
1968 г. и неоднократно перепечатанном14. До сих пор в России нет
достоверного издания статей «О русском крестьянстве», интервью и
выступлений Горького начала 1920-х гг., а ведь в них выражено ис­
тинное отношение писателя к Октябрю, его понимание историческо­
го момента, даются оценки дальнейших путей развития России,
сформулированы мысли о гуманизме и этике социализма. Размыш­
ляя о роли народа и интеллигенции в происходящих событиях, Горь­
кий говорит о революции как явлении национальном, отражающем
определенные свойства русского характера.

18
Глава!
Публицистика Горького до сих пор не собрана и по-настоящему
не изучена. Это касается не только ранних статей и очерков, печатав­
шихся в газетах Поволжья под разными псевдонимами или без под­
писи, но и публицистики 1930-х г.г. Горьковские статьи, приветствия,
открытые письма зачастую подвергались редакционной правке в га­
зетах «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» и других со­
ветских изданиях, а машинописный текст стенограмм во многом не­
совершенен. Чтобы получить достоверный текст горьковских
произведений, придется выяснить хотя бы, кому принадлежат их на­
звания, Так, из заглавий статей, докладов, приветствий 1933-1936 гг.,
вошедших в 27 том тридцатитомного собрания сочинений Горького,
тридцать шесть являются редакционными. Статья, которая ныне
считается наиболее одиозной и даже преступной, в «Правде» была
озаглавлена «Если враг не сдается, его уничтожают», а в «Извести­
ях» — «Если враг не сдается, его истребляют». Нередко одна и та же
статья писателя перепечатывалась в центральных и провинциальных
органах печати под разными заглавиями: «Заре Востока», «Десять
лет Советской Грузии», «Да здравствует советская Грузия».
За последние годы все больше исследователей в России, а также в
ближнем и дальнем зарубежье, приходят к выводу о необходимости
объединить силы в изучении творчества и личности писателя, ибо
интерес к нему неуклонно растет. Можно с удовлетворением отме­
тить, что за минувшее десятилетие появились обширные публика­
ции, коллективные научные труды и монографические исследова­
ния, основанные на новой научной концепции творчества Горького.
Опубликована неизвестная ранее переписка Горького с В. Лениным,
И. Сталиным, Л. Каменевым, Г. Зиновьевым, А. Рыковым, Н. Бухари­
ным, Г. Ягодой, Р. Ролланом, В. Короленко, В. Базаровым А. Богдано­
вым и многими другими адресатами. Стала известной единственная
страница горьковского очерка о Сталине, история которого позволя­
ет развеять легенду о писателе как одном из творцов «культа лично­
сти» вождя. В книге «Вокруг смерти Горького» (М. 2001) приоткры­
вается тайна последних дней ж изни писателя. Прояснилась и
история с выдвижением Горького на Нобелевскую премию, которую
он так и не получил.
Материалы Архива Шведской академии (Стокгольм), опублико­
ванные Т. Марченко15, свидетельствуют, что писателя представляли
к премии пять раз (в 1918,1923,1928,1931 и 1933 гг.) в том числе, по
рекомендации Р. Роллана, нобелевского лауреата 1915-го года. Швед­
ская писательница Сельма Лагерлеф, тоже лауреат Нобелевской пре­
мии, высоко оценив горьковскую повесть «Детство», назвала ее авто­

Писатель «в семирно ус лыш анный»
19
ра певцом «человечности и жизнестойкости», а нобелевский эксперт
А. Карлгрен признал, что Горький — «великий человек, уже принад­
лежащий истории»16.
В самом деле, начиная с 1899 года, книги Горького выходили за
рубежом ежегодно, его пьесы шли на лучших сценах мира, а в Шве­
ции с 1901 г. восемь переводчиков познакомили читателей с боль­
шинством его произведений. Но для Нобелевского комитета гораздо
весомее оказался аргумент А. Карлгрена, что Горький «насильствен­
но захвачен большевиками»: проповедует марксизм, подчинил свой
талант «партийной палке —указке» и является литературным по­
денщиком «на службе у Ленина»17. Даже в юбилейный для Горького
1928 год, когда два из пяти членов Комитета (Карлфельд и Эстер-
линг) проголосовали за него, шведские академики не смогли про­
стить ему возвращения в СССР и защиты завоеваний социализма.
Т. Марченко справедливо замечает: «... если Нобели потеряли в Рос­
сии все, в том числе, нефтяные промыслы в Баку, доход от которых
также лег в основание премиального фонда Альфреда Нобеля —не
только знаменитого ученого, но и удачливого предпринимателя и
биржевого спекулянта, то почему Максим Горький, враг капитализма
и буревестник русской революции, должен получить Нобелевскую
премию?»18.
В последние годы на основе вновь опубликованных документов,
писатели и ученые заново осмысляют творчество писателя. Было бы
неверно утверждать, что проблемы, волновавшие исследователей в
советскую эпоху, сегодня неактуальны. Даже такие, казалось бы, ус­
таревшие темы, как «Горький в борьбе с декадентским искусством»,
«Пафос социалистической действительности в творчестве Горького»
или «Горький —основоположник социалистического реализма» тре­
буют переосмысления и существенного пересмотра в связи с новой
концепцией русской литературы XX века. Отдавая должное предше­
ственникам, заметим все же, что нынешний уровень науки требует
более глубокого, а порой качественного нового подхода к их реше­
нию. Горький интересует нас во всей сложности его духовных иска­
ний, в вихре противоречивых мыслей, как живой человек со всеми
его сильными и слабыми сторонами. Это, прежде всего, русский са­
мобытный талант, поднявшийся из народных низов до вершин миро­
вой культуры и признанный властителем дум целого поколения.
Мартин Андерсен Нексе писал: «Духовная жизнь человечества, р аз ­
виваясь, проявляется время от времени настолько своеобразно, что
все существенные черты ее концентрируются в одной единственной
личности. Одним из таких избранных является Максим Горький.

20
Глава!
Он —больше, чем выдающийся писатель, ибо он олицетворяет тре­
бования времени»19.
Будучи выразителем идей революции задолго до октябрьского пе­
реворота, Горький писал для того нового человека, который в течение
семидесяти лет строил социалистическое государство, который побе­
дил в Великой Отечественной войне и первым полетел в космос. Се­
годня нет Советского Союза, а идеи насильственного захвата власти
у большинства вызывают негативное отношение. Но значит ли это,
что устарели мысли Горького о революционерах «на час», опошляю­
щих великие идеи, о демократии подлинной и мнимой, о преобразо­
вании России, в котором нельзя участвовать людям с грязными рука­
ми и нечистыми помыслами? Как независимо мыслящий художник
писатель одинаково осуждал максимализм большевиков-ортодоксов,
пролетарский деспотизм и кровавый террор, как красный, так и бе­
лый.
Чтобы убедиться в актуальности мыслей Горького, перечитаем его
гневные слова в адрес демагогов, циников, властолюбцев, политика­
нов и авантюристов, его призывы обуздать «иностранных грабите­
лей, слишком уверенных в своей непобедимости»20. Или вдумаемся
в суть его полемики с Р. Ролланом о противостоянии Востока и Запа­
да, о менталитете европейца и россиянина. Признаваясь, что ему
больно думать о будущем России и Франции, Горький писал Ролда­
ну 25 ноября 1921 г.: «... не кажется ли Вам, что страдания той и дру­
гой страны —индивидуальная драма в общей, глубокой трагедии
всей семьи народов Европы»21. Тревога Горького усугублялась его
уверенностью, что Европа тяжко больна, а ее культура бессильна
противостоять наступлению нового варварства. Он поясняет эту
мысль в письме от 3 января 1922 г.: «...если Европа, — этот мощный
творческий организм, который насыщает весь мир величайшими до­
стижениями науки» искусства, техники, — если этот организм пере­
станет работать, как работал до ХХ-го столетия, его бессилие прежде
всего и всего пагубнее отзовется на России» 22.
В 1915 году в статье «Две души» Горький противопоставил пас­
сивный Восток творчески активному Западу. Сегодня вопрос о раз­
личии цивилизаций и менталитета двух основных геополитических
центров мира вновь занимает умы людей. Г. Чхартшвили предложил
рассматривать его так: на Западе преобладает мужское начало Янь,
материя, рационализм, примат индивидуализма, Запад знает, как
жить и умеет это делать. На Востоке, соответственно, господствуют
женское начало Инь, дух, интуиция, примат коллективизма. Восток
знает, как умирать и умеет это делать23.

Писатель «всемирно услышанный»
21
Горький неоднократно писал о пагубном влиянии восточного пас-
сивизма на душу русского человека, уверяя, что он плохо живет, но
хорошо умирает. В накаленной обстановке предреволюционных лет
было понятно его желание возвеличить активность как необходимое
условие обновления жизни. Октябрьский ураган, который грозил
уничтожить не только русскую, но и европейскую культуру, заставил
его задуматься. Горький замечает все более растущую активность Во­
стока, жадно всасывающего «великие достижения европейской мыс­
ли»24. Однако он по-прежнему видит в российской истории и дейст­
виях большевиков, пережитки «азиатчины», с которой призывает
бороться.
Роллан не был согласен с горьковской оценкой Востока, считая
его не косной пассивной средой, а источником могучего обновления
цивилизации. Он тут же оговорился: «...мы с Вами говорим о разных
вещах. Вы нападаете, главным образом, на расслабляющий человече­
скую волю фаталистический Восток, который проник и в Россию. Но
в Индии и новом Китае я узнал другой Восток, Восток героического
идеализма и героического действия»25. В письме от 16 сентября
1922 г. Роллан пояснил: «Я считаю совершенно необходимым обнов­
ление европейской мысли путем соприкосновения ее с мыслью
Азии. Но я вижу, как и Вы, какую огромную опасность представляет
собою грубое вторжение в Европу множества азиатов, этого неудер­
жимого потока миллионов людей, которые стремятся отомстить за
века жестокого угнетения и постыдного насилия»26.
В споре о судьбах романо-германской культуры оба писателя ис­
ходили из необходимости борьбы с фанатичным национализмом лю­
бых народов, призывали к единению всех культурных сил планеты,
без различия национальностей и вер. Мысль Роллана об интеллиген­
ции как хранительнице моральных ценностей своего народа нашла
живейший отклик в душе Горького. Оба они считали, что революция
даже во имя самой высокой цели не должна приносить в жертву по­
литическим интересам «величайшие моральные ценности: человеч­
ность, свободу и —высшее благо —истину»27.
В своей переписке писатели коснулись важнейших проблем века,
которые и сегодня не решены: как совместить завоевания революции
и заботу о государственных интересах с уважением к человеческой
личности и соблюдением принципов гуманизма. «Западник» Горь­
кий видел выход из кризиса революционных лет в обновлении Рос­
сии с помощью просвещения и роста культуры русского народа. Рас­
суждая об американском образе жизни, достоинствах и недостатках
буржуазной демократии, о реформизме и подлинной революционно­

22
ГлаваI
сти, он поддержал мысли Р. Роллана об «американском идеализме»,
становящемся настоящей угрозой миру, ибо он представляет собой
«стремление к завоеванию мира, прикрытое фальшивым морализи­
рованием, которое (быть может, бессознательно) восходит к алчному
животному инстинкту власти над другими народами»28. Согласив­
шись с Ролланом, Горький признался, что его глубоко трогают бес­
численные эпизоды всемирной драмы, переживаемой честными
людьми в XX веке, и он очень хотел бы «слышать хор голосов, кото ­
рые напомнили бы миру да и самим себе о глубокой ценности евро­
пейской культуры»29.
Культ Разума, который Горький провозгласил в поэме «Человек»
(1904), вызвав упреки в дидактизме и риторике, он пропагандировал
всю жизнь. По сути дела, это было прославление Мысли, движущей
человечество «вперед и выше» — по пути прогресса. Горьковский мя­
тежный Человек шагает по «праху старых предрассудков» (6,42), яв ­
ляясь то в образе российского ницшеанца, то убежденного социали­
ста, мечтающего разрушить «до основанья» старое, чтобы построить
новый мир. Он верит в «непреклонную волю истории», позволяю­
щую осуществить великий социальный эксперимент на шестой час­
ти земного шара. Однако Горький сомневается в праве эксперимента­
торов использовать человека лишь как материал для опытов, тем
более удобный, чем менее он одухотворен. 25 января 1925 г. он писал
Н. Тихонову: «...для меня Человек —не только материал истории,
он —ее творец»30.
Тема Человека с большой буквы, связывалась у Горького с мечтой
о новом человеке, рожденном социалистической действительностью.
Будучи воплощением идей коллективизма, интернационализма, пат­
риотизма, эта мечта вдохновляла целое поколение людей, победив­
ших фашизм и построивших могучее советское государство. Сможет
ли «герой нашего времени», ненавидящий это государство, углуб­
ленный в себя, считающий патриотизм бранным словом, стать сози­
дателем обновленной России? Ведь источником жизни по Горькому
всегда должна быть любовь, а не алчность и злоба. Прославляя Чело­
века, писатель столь же страстно декларировал ненависть ко всему,
что мешает ему жить. Ненависть к многообразным мерзостям рос­
сийской действительности, носившая социальную окраску, питалась
ясно выраженным чувством любви к России и болью за нее. Горький
искренне верил, что новый общественный строй и культурная рево­
люция изменят духовный облик народа.
Горьковскому Человеку противостоит, как известно , мещанин.
Его сегодня тоже можно написать с большой буквы, ибо в России

Писйтелъ « всемирно ус лыш анный»
23
вновь набирает силу власть денег, а в мире господствует не столько
культ Мысли, сколько культ Вещи. Побывав в Америке, прожив мно­
го лет в Европе, Горький перестал восхищаться Западом именно по­
тому, что обратил внимание на «усреднение жизни», понижение че­
ловеческого типа в обстановке сытости и полного благополучия.
Идеал среднего европейца —комфорт, спокойствие и безопас­
ность —никак не вписывался в горьковскую иерархию ценностей,
где всегда было «место подвигу». Не потому ли Горький вновь вос­
требован сегодня в спорах о судьбах мира. В 1922 г. он писал: «Людей
разума не так много на земле, чтобы мы имели право не ценить их
значение»31. Сам он войдет в историю общественной мысли XX века
как один из последних просветителей, веривших в созидательные си­
лы добра и разума. Идеологам перестройки, старательно ищущим се­
годня национальную идею, не мешало бы самим перечитать ГЪрько-
го, а не выбрасывать его из школьных и вузовских программ.
Начало XXI века ознаменовалось невиданным количеством чело­
веческих трагедий. Не потому ли тема гуманизма, всегда бывшая
центральной в творчестве Горького, привлекает сегодня значительно
больше, чем тема революции. Не будем вслед за писателем повторять
суровые слова о пролетарском гуманизме и пролетарской ненависти.
К этому его обязывала эпоха. Гуманизм не может иметь классовую
окраску, а талант человечности и великая душа, отличавшие Горько­
го, зачастую вступали в противоречие с его собственными высказы­
ваниями. Ведь и в XXI веке люди будут спорить о подлинном и мни­
мом гуманизме, о вреде или пользе «утешительства» и иллюзорности
«возвышающего обмана», пытаясь разгадать тайну образа горьков­
ского Луки. Что касается самого писателя, он всегда предпочитал ак­
тивную борьбу за права человека жалости, унижающей его. Можно
ли за это упрекать его в этическом релятивизме, приспособленчестве
и даже предательстве?
Далеко не все горьковские произведения пережили свое время.
Это касается, прежде всего, некоторых статей 1930-х г.г. Критерии
классовости и партийности уступили место приоритету общечелове­
ческих ценностей, развенчаны идеи мировой революции и единения
пролетариев всех стран. Не выдержали испытание временем фанта­
стические проекты преобразования природы, подобные слиянию мо­
рей или повороту рек. Сегодня гораздо более важной является охра­
на окружающей среды, испорченной бездумными прожектерами. Но
к одной теме, интересовавшей писателя всю жизнь, будут обращать­
ся вновь и вновь. Это тема России, ее исторических судеб и русского
национального характера.

24
Глава I
9 октября 1923 г. Горький признался Р. Роллану: «Россия —моя
неизлечимая болезнь»32. Еще в юности, исходив едва ли не всю ее ев­
ропейскую часть пешком, он пытался понять: где я живу, что за стра­
на вокруг меня? Вспоминая о своем первом аресте в письме
И.А. Груздеву, он писал: «Допрашивали: почему хожу? — “Хочу
знать Россию”. Жандармский офицер с двойной фамилией, забытой
мною, и с лицом обиженного человека сказал: “Это —не Россия, а
свинство”»33. Действительно, впечатления от хождения по Руси бы­
ли далеко не радостными: юноша изведал и каторжный труд на волж­
ских пристанях, и батрачество у зажиточных крестьян, работал рыба­
ком и грузчиком, видел безобразную сцену издевательства над
женщиной, заподозренной в неверности. Пережитое сплелось в один
пестрый клубок противоречивых и тяжких переживаний, о которых
он будет рассказывать всю жизнь. Однако «проходящий», как назо ­
вет себя Горький в цикле «По Руси», отличался от прохожего тем, что
уже в юности понял: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться»(16,
178). Пролетят годы, но и в 1918 г. он повторит: « Мы в мир пришли,
чтобы не соглашаться, чтобы спорить с мерзостями жизни и преодо­
леть их»34.
Сам Горький (с этим вряд ли кто будет спорить!) был живым
воплощением русского национального характера. Чувствуя свою от­
ветственность за все, происходящее в стране, мучительно болея за
судьбы народа, писатель пытался постичь «русскую идею» в сово­
купности сложных проблем XX века. Начав изучение национального
характера с феномена босячества, он показал и самоотверженных ге­
роев народничества, и фанатиков идеи социализма, и просто «рос­
сийских жителей», изуродованных тяжкой отечественной историей.
Пролетарский революционер Павел Власов и герой «Исповеди»
Матвей, взыскующий «Града Грядущего» —две разные ипостаси ду­
ши русского народа: бунтарь и странник. Один обращается к «собор­
ному чувствованию» народа, другой стремится активными действия­
ми изменить его реальную жизнь. Проникновение в самые глубины
бытия во всем его многообразии позволяет назвать Горького истинно
русским писателем. Д . Бурлюк заметил: « Горький глубоко национа­
лен в прекрасном смысле слова. Горький —человек Новой России, в
нем воплощение ее воли и дерзаний»35.
Говоря о «двух душах» русского человека, испытывая жгучую не­
приязнь к «азиатской» пассивности, Горький стремился подтолкнуть
Россию на путь европеизации, требуя от нее активности, а не смире­
ния и долготерпения. Горьковская позиция в спорах о «русской идее»
определялась его верой в необходимость вытравить из души народа

Писатель «в семирно ус лыш ан ный »
25
рабскую психологию, воспитанную веками угнетения. 6 августа
1923 г. он писал Роллану: «Мучает меня эта загадка —человеческая
русская душа. За четыре года революции она так страшно и широко
развернулась, так ярко вспыхнула. Что же —сгорит и останется толь­
ко пепел —или?»36
Споры о судьбах России и своеобразии менталитета русского че­
ловека, которые берут свое начало в противостоянии западников и
славянофилов, не утихают по сей день. Идея «русского возрожде­
ния» и «загадочной славянской души», особенно актуальная после
победы Советского Союза во второй мировой войне, по-разному тра­
ктуется либералами и консерваторами. Одни идеализируют Святую
Русь, сильную власть и даже царскую монархию, другие выступают
за отказ от национальных традиций, считая, что Россия во всем
должна равняться на Европу и США В годы перестройки это проти­
востояние не только сохранилось, но и усилилось: консерваторы
приветствуют русскую «формулу самобытности» и возрождение
православия, либералы ожесточенно критикуют советскую власть и
Сталина, взявшего курс на построение социализма в одной стране, а
заодно и Горького, которого считают верным сталинистом.
Пытаясь определить «лицо народа», консерваторы видят в нем
«средоточие и слитие в одно целое этнографического, культурного,
традиционного, ментального начал, равно оплодотворенных право­
славной духовностью»37. Либералы не видят никакого лица у людей,
которых они именуют «совками» и «негативным классом». Они не
признают самобытности России, и, пытаясь выбросить за борт рус­
ский язык и культуру, активно разрушают национальные традиции,
заменяя их американскими, европейскими или азиатскими. Доста­
точно назвать новые праздники, которые появились в годы пере­
стройки: Хэллоуэн, День сурка, праздник святого Валентина, день
святого Патрика, восточный Новый год. Избавляясь от догм марк­
сизма, «теории познания» или учения о наличии двух разных куль­
тур в одной русской, политтехнологи перестройки попутно разруша­
ют идеи социальной справедливости и христианскую мораль.
В 1990-х г.г. Горького попытались превратить из гордого Сокола в
черного зловещего Буревестника, напоминающего имперского дву­
главого орла. Между тем русская идея как формула самобытности и
национального самосознания вовсе не сводится к идее сильной вла­
сти. Апологетика Святой Руси заменилась ныне идеей русского воз­
рождения, а обновление духовного мира человека никак не вяжется с
идеей царской власти. З а последние десятилетия существенно изме­
нился социальный и политический климат в мире, поэтому поиск

26
Глава!
•«русской идеи» стал вновь актуален. Прежняя триединая формула
«православие-самодержавие-народность», как и призыв «за веру,
царя и отечество», давно не определяют устоев государственной и на­
родной жизни. Но что может заменить их? Лозунг «Обогащайтесь!»
вряд ли поможет заново «обустроить» Россию. Поэтому так злобо­
дневно звучат сегодня мысли Горького о путях развития страны и
своеобразии ее менталитета.
Будучи государственником и патриотом, писатель осознавал всю
сложность строительства нового общества в России. Он понимал, что
анархическое бунтарство, идеология террора и проповедь вседозво­
ленности могут затормозить его развитие, а «одномерный» человек
Запада никогда не станет образцом для «многомерного» россиянина.
Созданная Горьким галерея типов русского человека охватывает
многие стороны его реальной и духовной жизни. Призывая к актив­
ности, чтобы избавиться от тяжкого наследия рабства, писатель ни ­
когда не мирился со «свинцовыми мерзостями» русской жизни. Ис­
торическое предназначение России он видел не в жертвенном
служении миру, а в создании могучего демократического государст­
ва, где будут все условия для гармонического развития каждого чело­
века.
В XXI веке стало ясно, что включение России в мировую цивили­
зацию в качестве самостоятельного субъекта настоятельно требует
самоопределения и критической оценки, а не пустозвонных «патрио­
тических» лозунгов. Утверждение приоритетности «рынка» так и не
смогло стать новой общенациональной идеей. А. Синявский признал,
что «сегодняшний негативный воздух России, направленный на от­
рицание своей истории <...> подрывает все больше и больше корни
старой идеологии, ничего не предлагая взамен»38Диагнозом нашего
времени все чаще стали называть фатализм, подчинение «внешним
обстоятельствам», замену духовных ценностей суррогатом массового
искусства, а истинную свободу —моральным беспределом.39-Имен­
но с этими болезнями русского народа так яростно боролся Горький,
призывая стряхнуть с себя «азиатскую» пассивность и возродиться к
жизни активной и деятельной. Сегодня необходимость создания но­
вой идеолого-мировоззренческой основы приводит к мысли об объе­
динении и готовности ко « всемирному диалогу». Ю. Волков пишет:
«Соединить настоящее и будущее, перестать быть заложником исто­
рии возможно в принятии объединительной идеологии»40. Вновь
возрождается горьковская идея о союзе всех разумных сил планеты,
об «интернационале интеллигенции» без различия вер и националь­
ностей. Иначе общество, утрачивая историческую память, все боль­

Писатель «в семирно ус лыш анный»
27
ше будет превращаться в «кланы» и «клубы», именующие себя «эли­
той». Но уроки Горького бесполезны тем, кто рвется к власти над ми­
ром, чтобы обеспечить благосостояние «элиты».
31 марта 1936 года семидесятидвухлетний К. Пятницкий написал
Горькому, стоявшему на пороге смерти: «Вы много и хорошо порабо­
тали на своем веку. Рядом с Вами работала История. Она подготови­
ла для Вас пьедестал, видный со всех концов мира»41. Эти слова дру­
га и многолетнего соратника писателя верно определяют его
значение в современном мире.

ФОРМИРОВАНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО
СОЗНАНИЯ М. ГОРЬКОГО
19 апреля 1928 г., собираясь на родину, Горький заполнял при­
сланную ему анкету. На вопрос: «Место службы» он ответил: «Земля,
я думаю», на вопрос: «Адрес службы» — «Союз Советов, конечно»1.
Шестидесятилетний писатель не мог более точно определить свое
место в мире. Земля была для него не просто средой обитания, он по ­
стоянно ощущал себя на службе у Человечества. Обостренное чувст­
во ответственности за все происходящее во Вселенной, живое ощу­
щение движущегося Времени и Истории отличают Горького от
многих современников. Он был поистине «гражданином будущего»,
поэтому изучал прошлое, чтобы постичь живую связь времен, лучше
понять настоящее и попытаться увидеть будущее.
Этапы становления исторического со знания Горького были тес­
нейшим образом связаны с эволюцией его философских, политиче­
ских, социологических взглядов. Понятие «историческое созна­
ние» — категория более широкая, чем «исторические взгляды»,
прежде всего потому, что предполагает формирование целостной си­
стемы взглядов. Слагаемыми исторического сознания являются не­
посредственное изучение исторических фактов, освоение разного ро­
да исторических концепций и выработка собственных воззрений на
историю и ее процессы. Для Горького немаловажным является также
его личное участие в событиях первой русской революции, междуна­
родном социал-демократическом движении, в строительстве нового
социалистического государства. Начав с освоения истории как пред­
мета изучения, он шел от определения своего места в истории к по­
стижению истории в себе. Не случайно в последние годы жизни он
выступает и как писатель, и как историк.
Интерес к истории проснулся у Горького очень рано. В «Детстве»
он вспоминает, как мальчиком настойчиво допытывался у деда, «кто
лучше: французы или русские», «кто таков был Бонапарт» (15,
73-74). А дед рассказывал ему о войне 1812 г., о том, как ловили в ле­

Формирование исторического сознания М. Горького
29
сах олонецких крестьян, сбежавших с заводов, обещал поведать о
Степане Разине и Емельяне Пугачеве. Едва начав читать, Горький ув­
лекся историческими романами и преданиями. Он писал: «Первая
понравившаяся мне до безумия книга —«Предание о том, как солдат
спас Петра Великого» (ХХШ, С, 270, 271). В сундуке повара Смуро­
го, первой своей библиотеке, Горький нашел романы Вальтера Скот­
та об английском короле Ричарде I Львиное Сердце, о крестовых по­
ходах2. Вскоре он без разбора читал лубочные рыцарские повести:
«Гуак, или Непреоборимая верность», «История о храбром рыцаре
Франциле Венециане и о прекрасной Ренцывене», роман Н. Зряхова
«Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, уми­
рающая на гробе своего супруга», лубочные переделки исторических
романов («Стрельцы» К.Масальского, «Юрий Милославский, или
Русские в 1612 г.» М.Загоскина, «Таинственный монах, или Некото­
рые черты из жизни Петра I» Рафаила Зотова, «Япанча —татарский
наездник, или Гибель последнего царя Казани» И. С. Кассирова).
Вся эта «серобумажная» литература, улавливая требования рын­
ка, стремилась создать копеечную «псевдонародную» книгу. Тем не
менее, исторические романы и повести уводили Горького в мир, не
похожий на окружающий. Прошлое как бы соперничало с настоя­
щим, отвергая его. Герои В. Скотта и А. Дюма «внушали желание от­
дать себя какому-то важному, великому делу» (15, 394-395). Люби­
мым героем мальчика был Генрих IV: «ясный как солнце, он внушал
мне убеждение, что Франция — прекраснейшая страна всей земли,
страна рыцарей, одинаково благородных в мантии короля и одежде
крестьянина» (15, 395). Идеализированный образ Генриха Наварр­
ского мало походил на реального короля Франции: Горький воспри­
нимал его в облике «веселого Ивето» из одноименной песни Беран­
же, который «мужику дал много льгот». Это был первый период
знакомства с прошлым, когда история служила для Горького даже не
предметом изучения, а основой мечты и вымысла.
Зимой 1881-1882 гг. Горький перечитал чуть ли не всю «Библиоте­
ку исторических и уголовных романов», но книги Ф. Булгарина,
М. Загоскина, К. Масальского, исторические повести Нестора Куколь­
ника не могли дать истинного знания. Они трактовали прошлое «как
благополучнейшее движение событий к современному порядку вещей,
романист внушал, что божьим промыслом история устроена преотлич­
но и полностью оправдывает существование его, читателя-мещанина; а
мещанская обработка мышления персонажей делала этого читателя
как бы прямым преемником исторических героев»3. Б олее серьезная
литература попала в руки Горького в лавочке А.С. Деренкова в Казани.

30
Глава II
Посещая круж ки саморазвития и нелегальные студенческие чтения,
Горький познакомился с «Историческими письмами» П.Л . Лаврова,
«Азбукой социальных наук» В.В. Берви-Флеровского, статьями П.Н.
Ткачева, Н.К . Михайловского, С.С, Шашкова и др. Перед ним встала
задача разобраться в теории «социально-культурного прогресса» и оп­
ределить свое отношение к утверждению П.Л. Лаврова, что историче­
ские события неповторимо индивидуальны и не могут быть подведены
под общие объективные законы.
Как известно, народники мечтали о мелкобуржуазном строе без
противоречий и классовой борьбы, без крупной буржуазии и проле­
тариата. В Казани Горький познакомился с марксистами, прочел
«Манифест Коммунистической партии», однако марксистскую тео­
рию изучал, главным образом, по брошюре А.Н. Баха «Царь Голод»4.
Впоследствии он вспоминал, что в народнических кружках, которые
он посещал, «Маркс-Энгельс принимались настолько, насколько
можно было знать их учение по “Царю-Голоду”» (XXX, 431 ). Руково­
дители этих кружков пытались истолковать марксизм по-своему, ча­
ще всего заменяя его пропаганду чтением «Исторических писем»
Лаврова (Миртова) или статей Н.К . Михайловского «Герои и толпа»,
«Вольница и подвижники» и др. П.Л. Лавров и Н.К . Михайловский
были убеждены, что история движется вперед лишь усилиями высо­
ко одаренных, исключительных личностей. В «Исторических пись­
мах» П.Л. Лавров (Миртов) утверждал: «Как ни мал прогресс чело­
вечества, но и то, что есть, лежит исключительно на критически
мыслящих личностях, без них он безусловно невозможен...»5.
Теория «социально-культурного прогресса», свойственная позд­
нему народничеству, исключала революционный путь изменения об­
щества, заменяя его культом «малых дел». Делая ставку на «героя»,
критически мыслящую интеллигенцию, народники отводили народу
пассивную страдательную роль. Вспоминая об ортодоксах народни­
чества, Горький писал: «Главное, что мы хотели и должны были по­
нять —это, конечно, мужик. Его вешала на шею нам литература, его
взваливали на жидкие хребты наши руководители и воспитатели —
и, как я сказал, мы приняли все основные догмы народничества за ис­
тину. Но нам было очень трудно определить, что у нас вера и что —
знание» (XXV, 341). Одной из первых книг, в которой Горький пы­
тался найти знание, стала «История умственного развития Европы»
Джона Уильяма Дрэппера (пер. с англ. п/ред. А. Н. Пыпина, т. 1,
СПб., 1885). Эта книга с пометами Горького хранится в его личной
библиотеке. В повести «Мои университеты» Горький вспоминает,
что в Казани он прочел другую книгу Дрэппера «История отношений

Формирование исторического сознания М. Горького
31
между католицизмом и наукой» (1874, рус. пер. 1876), где автор вы­
ступал в защиту точного научного знания против религиозного об­
скурантизма. В этот период юноша особенно остро воспринимал лю­
бой догматизм, будь то догмы христианской ортодоксии или
народнические идеи. Проповедь любви к ближнему и «хождение в
народ», попытки разбудить «младшего брата» имели общие истоки.
Пытаясь разобраться в том, что движет историей —вера или науч­
ная истина, любовь к человеку или объективные законы развития об­
щества, писатель отдает предпочтение точному научному знанию. Он
слушает толстовца И.М . Клопского и, сравнивая его речи «о вечной
непоколебимости великих истин Евангелия» с прочитанным у
Д.У. Дрэппера, пишет: «...казалось, что это говорит один из тех ярост­
но верующих во спасение мира силою любви, которые готовы, из ми­
лосердия к людям резать и жечь их на кострах» (16, 74).Так уже в
1880-х годах перед Горьким встал вопрос, который будет мучить его
всю жизнь: как соотносятся между собой «непрерывная борьба за
счастье на земле» с милосердием и любовью к человеку (16, 76).
В «Беседах о ремесле» он заметил, что рано понял «вред канониче­
ского или —что то же самое
— н ормативного мышления, основанно­
го на фактах и догмах, якобы неоспоримых, данных навсегда» (XXV,
312). Горький писал: «понять организующую силу труда помогали
мне книги и, может быть, особенно помогли четыре: «Азбука соци­
альных наук» В.В. Берви-Флеровского, «История умственного раз­
вития Европы» Дрэппера, «История индуктивных наук» Уэвелля и
также «История немецкой культуры» Иоганна Шерра. Эти книги
весьма богаты фактическим материалом, они внушили мне твердую
уверенность, что значение труда как основы культурного роста чело­
вечества должно быть очевидно и понятно для всякого рабочего че­
ловека...» (XXV, 309). Заметим: Горький подчеркивает значение фак­
та, который ценит не сам по себе, а в связи с общим развитием
истории человечества. И второе: на все факты он смотрит глазами ра­
бочего человека, утверждая в качестве движущей силы прогресса не
социально-культурный фактор, а «организующую силу труда». Все
это заставляло с недоверием относиться ко многому из прочитанно­
го и услышанного. История раскрывалась пред ним как драматиче­
ская борьба за счастье человечества, и только активная, деятельная
личность могла что-то изменить в ее ходе.
Годы странствий по Руси, первое «хождение в народ» —жизнь в
Красновидове —убедили Горького в том, что народ совсем не таков,
каким изображают его народники. Присматриваясь к крестьянам, он
видит людей темных и недоверчивых, которых веками калечило раб­

32
Глава I I
ство, и тех, немногих, кто тянется к знаниям, хочет сделать «настоя­
щий поворот жизни». Наблюдая мужиков в непрерывном каторжном
труде, хмурых, озлобленных, надорвавшихся, Горький тем не менее
не находит среди них пассивных страдальцев. Подъезжая к Красно-
видову. он слышит такой отзыв о крестьянах: «Очень способный на­
род!» и тут же: «Народ у нас вроде козла, чуть что —сейчас бодает­
ся!» (16, 86-87). В русской деревне тех лет ощутимо сказывалось
расслоение крестьянства, кипела ненависть к «мироедам», шла кро­
вавая борьба между бедняками и деревенскими богатеями. Народник
М.А. Ромась и его помощники вынуждены были уехать после того,
как крестьяне подожгли их дом. Спасая книги, Горький сам едва не
погиб на пожаре. В этом же пламени сгорела его вера в народниче­
ские концепции. Путешествуя по Руси, он пытается понять, «где я
живу, что за народ вокруг меня?» (XXIX, 148).
Проблема народа и его роли в государстве определяет историче­
ские интересы Горького этих лет. В Красновидове он читает книги
английского позитивиста Г.С. Бокля «История цивилизации в Анг­
лии», У.Э. Лекки «История возникновения и развития рационализ­
ма в Европе», Э. Тейлора «Первобытная культура», но мало что вы­
носит из них для понимания окружающего. Вопросы изучения
человеческого общества трактовались в них с точки зрения естест­
венно-научного материализма, исторический процесс объяснялся с
помощью изучения географических условий, биологических зако­
нов и статистических методов. Гораздо больше дали книги Т. Гоббса
«Левиафан» и Н. Макиавелли «Государь», раскрывшие Горькому
механизм современной государственной власти. Он впервые заду­
мывается о том, применимы ли любые средства для упрочения вла­
сти монарха.
Можно ли сказать, что историческое сознание юноши формирова­
лось под воздействием концепций П.Л. Лаврова и Н.К . Михайлов­
ского? Говоря о своем отношении к народничеству, Горький в «Бесе­
дах о ремесле» писал: «Я был человеком “толпы”, и “герои”
Лаврова-Михайловского и Карлейля не увлекали меня» (XXV, 319).
Он имел в виду концепцию культа «избранных», которую наиболее
убедительно обосновал Карлейль в книгах «Герои и героическое в ис­
тории» и «Исторические и критические опыты Карлейля» (М, 1878).
По мнению английского писателя, всемирная история — «в сущно­
сти история великих людей», а массы, являясь лишь орудием в руках
«героев», не способны определять пути и направление историческо­
го процесса6. Горький критически относился к теории «избранных».
В книге Карлейля его внимание привлекло рассуждение о Наполео­

Формирование исторического сознания М. Горького
33
не и других завоевателях. Он отчеркнул слова: «...самая глубокая и
могучая сила есть сила мирная, а кротко сияющий солнечный луч
спокойно совершает то, чего не в состоянии сделать свирепая буря.
Кроме того, не следует забывать, что не материальною, а нравствен­
ною силой управляются люди и их действия»7.
Эти рассуждения, не характерные для Карлейля, как автора «Ис­
тории французской революции», показательны с точки зрения стано­
вления взглядов Горького: испытав на собственном опыте все виды
«материального» воздействия на человека, он, как и народники, не
мог разрешить противоречия между детерминизмом и нравственно­
стью, исторической необходимостью и действиями личностей. Но
можно ли поверить, что теория «героев» не увлекала Горького? Ведь
приведенная выше цитата относится к 1930 г., когда он существенно
пересмотрел многие свои воззрения. Обратившись к раннему творче­
ству Горького, мы легко обнаружим в них именно «героя» — челове ­
ка яркого и незаурядного, «с солнцем в крови». По мнению писателя,
именно такие люди способны ускорить движение жизни, разрубить
ее сложные узлы. «Безумство храбрых —вот мудрость жизни!» -ос ­
новной постулат его раннего творчества (2, 47).
Романтическая мечта о борце и герое подкреплялась у Горького не
только книгами, но и непосредственным общением с народниками.
Он писал: «Для меня старые революционеры, побывавшие в тюрь­
мах, ссылке, на каторге, являлись героями, полусвятыми; я смотрел
на них как на живое воплощение «правды-справедливости», как на
людей, способных разрубить все туго завязанные узлы жизни»
(XXIV, 438). Говоря о «правде-справедливости», Горький пользуется
термином Н. К. Михайловского из предисловия к его «Сочинениям»,
хранившимся в нижегородской библиотеке писателя8. Как мы ви­
дим, отношение к историческим концепциям народничества было у
Горького неоднозначным, однако теорию «культурно-исторического
прогресса», он, без сомнения, отвергал. Весь его жизненный опыт
противоречил этой концепции: «В развитие социально-культурного
прогресса никак не вмещался мой хозяин Василий Семенов и вообще
не вмещались хозяева. Из всех премудростей, которые слышал я и
читал, в память врезалась особенно глубоко одна, сказанная Прудо­
ном — «Собственность есть кража»» (XXV, 345). Раздумья о классо­
вой природе общества, характере собственности и значении труда в
мировом историческом процессе сближали Горького с марксистами.
Нижегородский период жизни Горького характерен интенсивным
процессом самообразования. Писатель широко и целенаправленно
собирает в своей библиотеке исторические труды. Даже те 94 книги

34
Глава I I
по истории, которые сохранились от первой библиотеки Горького по­
ражают глубиной его интересов9. Здесь и популярные «Сравнитель­
ные жизнеописания Плутарха» (СПб., 1891), и «Знаменитые авантю­
ристы XVII века» (СПб., 1900), а рядом К.Ф . Беккер «Древняя
история, вновь обработанная В.Мюллером» (СПб., 1890), Тит Ливий
«Римская история от основания города» (М., 1897), «Книга для чте­
ния по истории средних веков» (М., 1899), Ф .К . Шлоссер «История
восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения французской
империи» (СПб., 1868), О. Тьерри «История происхождения и успе­
хов 3-го сословия» (М., 1899). Серьезный интерес Горький проявля­
ет к античной истории, к древнейшей истории Востока, к истории
Англии и Франции. Русская история представлена книгами Н. Кос­
томарова, С. Платонова, И. Энгельмана, А. Трачевского, А. Борозди­
на и таким редким изданием, как «Полидора Виргилиа Урбинского,
осьм книг о изобретателях вещей». Переведены с латинского на сла-
венорусский язык в Москве и напечатаны повелением Великого го­
сударя царя и великого князя Петра Первого Всероссийского импе­
ратора» (М, 1720).
Даже беглый перечень этих книг свидетельствует о том, что Горь­
кого с одной стороны интересовали личности, «мировые знаменито­
сти», с другой — сам исторический процесс с точки зрения причин
расцвета и падения империй, история народных движений, особенно
в периоды смуты и раскола. В его библиотеке книги А. Вандаля о На­
полеоне и Александре I, Ф . Гаррисона об Оливере Кромвеле, М. Ми-
нье о Марии Стюарт, очерки А. К. Бороздина о протопопе Аввакуме,
биографии русских генералиссимусов, книга барона Шель Фетинго-
фа «Мировые знаменитости». А рядом книги о рабстве как системе
хозяйства, о происхождении и развитии демократии, о французской
республике и промышленном перевороте в Англии, о практике гер­
манской социал-демократической партии. В этот период Горький ин­
тересуется историей не только как предметом самообразования. Чте­
ние книг целенаправленно, связано со спорами, ведущимися между
народниками и марксистами об исторических путях развития Рос­
сии. В Нижнем Новгороде Горький знакомится с «Очерками к хара­
ктеристике экономического положения России» (1895), где была
опубликована статья В. П. Воронцова «О судьбах капитализма в Рос­
сии», резко противопоставлявшая две точки зрения на исторический
процесс: либерально-народническую и марксистскую. Читая книгу
Ш. Сеньобса «Политическая история современной Европы. Эволю­
ция партий и политических форм» (СПб., 1903), он мог сопоставить
реформистские положения о классовом сотрудничестве и мирном

Фор мир ова н ие истори че ск ого со зн ания М. Горького
35
прогрессе с теорией классовой борьбы. Пометы на книге А. Токвиля
«Старый порядок и революция» (М., 1898) позволяют сказать, что в
отличие от народников он ищет революционную силу не в интелли­
генции, а в пролетариате.
Основная проблема, которая занимает Горького в эти годы —воп ­
рос о группировке общественных сил в России, о путях перехода к
новому государственному порядку. Поэтому в центре его внимания
не просто история, а история социальная и экономическая. От проб­
лемы «героев» он обращается к проблеме «государства». Огромную
роль сыграла в этом отношении Всероссийская торгово-промышлен­
ная выставка и заседания Торгово-промышленного съезда. В 1896 г.
российский капитализм впервые так широко и помпезно демонстри­
ровал свои достижения. Выставка не только дала много в смысле зна­
ния «хозяев жизни», но воочию поставила перед Горьким проблемы
государства и роли классовой борьбы в историческом процессе. Пи­
сатель познакомился с развитием российской промышленности, спе­
циализацией производства, поглощением русских фабрик и заводов
иностранным капиталом. Лицом к лицу встали перед ним покупате­
ли и потребители, миллионеры-промышленники и бесправный про­
летариат. На выставке Горькому открылась народная Россия, неис­
черпаемо талантливая, фантастически трудолюбивая и столь же
фантастически обираемая «хозяевами жизни». «Труд народа —дей­
ствительный труд 112 миллионов сельского сословия —собран в ма­
леньком павильоне кустарного отдела», — пишет Горький (XXIII,
225). И неустанно повторяет, что народ —главная производительная
сила России, а вся выставка — «выставка национального труда»
(XXIII, 224). Он с удивлением замечает, что пахарь, задавленный
«властью земли», может создать уникальные художественные изде­
лия, а умелец-кустарь, вооруженный самым примитивным инстру­
ментом, делает велосипед и пианино. Веяние исторической древно­
сти слышится Горькому в «воплении» Орины Федосовой. Послушав
ее, он заключает: «Русская песня —русская история» (XXIII, 234).
Символ русского народа Горький видит в могучей фигуре Козьмы
Минина с известной картины С. Маковского, а толпу, собравшуюся
вокруг него, характеризует как «полную страшной силы», «собрав­
шуюся «делать историю» (XXIV, 191). Ему кажется, что даже четы­
рехлетняя девочка, вскочившая с постели в одной рубашонке, «яви­
лась делать историю» (там же). Иными словами, к началу XX в. в
сознании Горького утверждается мысль о народе как главном творце
исторического процесса. Не «герои», не передовая интеллигенция, а
именно народ способен повернуть ход событий.

36
Глава II
Под влиянием впечатлений с выставки обостряется интерес Горь­
кого к проблеме государства. Историческая школа, сложившаяся в
России к 1880 гг. и сохранявшая свое влияние до начала XX в., рас­
сматривала прошлое главным образом с точки зрения роли государст­
ва в историческом процессе. В основу истории, как правило, ложи ­
лись жизнеописания монархов, где не было объяснения внутренних
пружин развития общества. Следуя традициям карамзинской «Исто­
рии государства российского», историки прослеживали периоды ста­
новления и развития русского государства, отводя народу роль испол­
нителя державной воли монарха. Всплески народного недовольства
именовались историей «смуты» в Московском государстве.
Возникновение марксизма, рост и развитие пролетарского движе­
ния должны были внести существенные коррективы в историческую
науку. В 1895г. вышла работа В.И . Ленина «Экономическое содержа­
ние народничества и критика его в книге г. Струве», где пути разви­
тия России рассматривались в прямой зависимости от борьбы двух
антагонистических классов: пролетариата и буржуазии. В.И. Ленин
писал: «Марксизм видит свой критерий в формулировке и теорети­
ческом объяснении идущей перед нашими глазами борьбы общест­
венных классов и экономических интересов»10. Осенью 1895 года он
отозвался на смерть Ф. Энгельса статьей, в которой говорилось: «Вся
писаная история до сих пор была историей классовой борьбы, сме­
ной господства и побед одних общественных классов над другими.
И это будет продолжаться до тех пор, пока не исчезнут основы клас­
совой борьбы<...> частная собственность и беспорядочное общест­
венное производство. Интересы пролетариата требуют уничтожения
этих основ, и поэтому против них должна быть направлена созна­
тельная классовая борьба организованных рабочих»1*•.
Горький не знал этих работ. Об Ульянове (Тюлине) он впервые ус­
лышал только в мае 1896 г. от самарского нотариуса Е.О. Юрина12, и
только с 1901 г. начал систематически читать «Искру» и ленинские
статьи. Следовательно, историческое сознание Горького в конце
XIX в. было марксистским лишь отчасти. Он сам неоднократно при­
знавался впоследствии, что марксизму его обучали «лучше и больше
книг казанский булочник Семенов и русская интеллигенция», что он
марксист не по Марксу, а потому, что «так выдублена кожа» (XXIX,
218).Тем не менее в последние годы XIX в. Горький все более актив­
но работает в социал-демократических организациях Тифлиса и
Нижнего Новгорода, интенсивно развивается его политическое соз­
нание. Интерес писателя к проблеме происхождения государства и
его формам приобретает новый характер: Горький рассматривает

Формирование исторического сознания М. Горького
37
прошлое как закономерный исторический процесс возникновения,
расцвета и гибели разного рода общественных организмов. В начале
мая 1898 г. из Метехского тюремного замка, куда попал по обвине­
нию в организации «коммуны» в Тифлисе и революционной пропа­
ганде, он просит прислать ему многотомный труд Эдуарда Гиббона
«История упадка и разрушения Римской империи», а уже 18 мая пи­
шет из тюрьмы Е.П. Пешковой: «К ончил ч итать Гиббона...»(Письма,
1, 263). К этим книгам Горький обращался неоднократно: многочис­
ленные пометы на страницах сделаны простым карандашом, корич­
невым карандашом, красно-синим карандашом, чернилами и просто
ногтем. Он читал Гиббона и в апреле 1901 г., попав в «железную клет­
ку» башни No 3 нижегородской тюрьмы, а также на Капри.
Что именно интересовало писателя в античной истории? Пометы
на книгах Гиббона как бы высвечивают мысли самого Горького о со­
циальном неравенстве и необходимости общественных перемен, о
дерзости сопротивления, о бессилии и никчемности богов. В апреле
1901 г. он читал 2-й и 3-й тома Гиббона, сопоставляя их с третьим то­
мом «Истории восемнадцатого столетия и девятнадцатого до паде­
ния французской империи» Ф.К . Шлоссера. Изучение помет на этих
книгах позволяет утверждать, что Горького интересует проблема раз­
рушения империй и общественных укладов, а также —процесс заме­
ны физического рабства духовным, рост христианства и его победа.
Как писал Горький впоследствии, его привлекала история упадка и
разрушения римской империи с точки зрения замены «языческой
свободы критикующей мысли бешеным фанатизмом церковников и
монархов» (XXVI, 317). На одной из страниц книги Гиббона он отме­
чает мысль о новой религии, которая должна соответствовать новым
формам общественной жизни. Можно сделать вывод, что интерес пи­
сателя к этой проблеме возник задолго до его увлечения идеями
А.А. Богданова и «богостроительством» А.В. Луначарского.
В начале XX в. римская история служит для писателя материа­
лом, помогающим осознать, от чего зависят исторические судьбы ми­
ра. В тот же период Горький обращается к «норманнскому вопросу»,
возможно, под влиянием мифа о происхождении московских царей
от римского императора Августа. Горький настойчиво разрабатывал
«норманнскую тему»: в 1895 г. написал рассказ «Возвращение нор­
маннов из Англии», в 1904 г. просил К.П. Пятницкого разыскать и
прислать этот рассказ, тогда не включавшийся в собрания сочине­
ний, в 1908 г.-
выслать на Капри книги по истории Скандинавии, а
10 октября 1915 г. сообщил М.Ф . Андреевой, что сочиняет «пьесу из
древнескандинавской жизни» (Письма,! 1,195). В.А. Десницкий сви­

38
Глава II
детельствует, что в 1918-1919 гг. Горький собирался написать пьесу
«Норманны»13. Наконец, в 1926 г. эта тема вновь возникла в перепи­
ске писателя с М.Е. Левберг14. Помимо интереса к скандинавской л и­
тературе и несомненного увлечения темой «сильной личности» у пи­
сателя было основание интересоваться этой темой с исторической
точки зрения.
В мае 1899 г. Горький писал А.П. Чехову о Стриндберге: «Швед
этот —прямой потомок тех норманнов, что на всем протяжении ис­
тории всюду являлись творцами чего-то сильного, красивого, ориги­
нального. В гнусную эпоху крестовых походов они умели создать в
Сицилии истинно рыцарское государство, и оно во мраке времени
было светочем человечности, благородства души; наверное, самым
лучшим, что в ту пору было» (Письма, 1 ,340). Оставим без внимания
завышенную оценку Сицилийского королевства, созданного норман­
нами на завоеванных ими территориях Южной Италии и Сицилии.
Оно распалось в 1282 г. после народного восстания и вовсе не было
«светочем человечности». Горький обращает свой взор к норманнам,
пытаясь уяснить, были ли их завоевания благом для других народов.
«Норманнский вопрос», или теория о происхождении русского
государства от варягов, занимал многих историков и ученых. Он ро­
дился как откровенно антирусское течение в работе Г.З. Байера
«О варягах» (1735) и связывал происхождение Руси с добровольным
призванием иноземных князей. Завоевание варягами русских земель
трактовалось как вторжение германского этнического элемента, бла­
готворно сказавшееся на развитии, якобы, диких славянских племен.
На самом деле, к моменту «призвания» славяне уже прошли тысяче­
летний путь своей истории, их племена тяготели к государственному
объединению. М.В. Ломоносов, начиная «Древнюю российскую ис­
торию» с раздела «О России прежде Рурика», доказал, что «славен-
ский народ был в нынешних российских пределах еще прежде рожде­
ства Христова»15. Он приводил выдержки из «Готской войны»
Прокопия Кесарийского, где описывались военные действия между
славянами и византийцами при императоре Юстиниане. Вслед за
Ломоносовым русская историческая наука показала, что набеги нор­
маннов на берега Волхова и Днепра ничем не отличались от их заво­
евательных походов в Англию, Францию, Италию.
М. Горький внимательно изучил «Историю завоевания Англии
норманнами» Огюстена Тьерри и книгу А.М. Стринхольма «Походы
викингов, государственное устройство, нравы и обычаи древних
скандинавов», а также «Рассказы о временах Меровингов» Огюстена
Тьерри (СПб., 1848). Пометы на этой книге, сделанные тем же каран­

Формиро ва н ие и сторичес кого соз на ни я М. Горького
39
дашом, что на «Истории упадка и разрушения Римской империи»
Э. Гиббона, позволяют сказать, что они относятся к 1890-м годам.
Горький обращает внимание на те характеристики Тьерри, которые
противоречат теории благотворного влияния германского этниче­
ского элемента. В книге А.М. Стринхольма Горького особенно инте­
ресуют страницы, посвященные истории покорения норманнами
южной Италии, о пленении римского папы. Характерно, что для
Горького норманны —прежде всего «ватага пиратов», жестоких, сви ­
репых, непреклонных. Они отправляются в землю русов «за кожей,
воском, медом и рабами», заявляя: «По всей земле нет лучше славя­
нина Для рабской жизни. Силен, покорен»16. С 1895 г. до середины
1920-х годов Горький периодически обращался к «норманнскому во­
просу» то в связи с теорией происхождения русского государства, то
с точки зрения определения характерных черт нации. Примечатель­
но, что в этом вопросе он разделял точку зрения Ломоносова, а не его
оппонентов.
Горький искал в истории Древнего Рима объяснения событий рус­
ской жизни, задумывался над общими процессами, происходившими
в Европе. При этом, отвергая официальную историческую науку, ко­
торая отводила народным массам роль пассивного свидетеля собы­
тий и исполнителя воли верхов, он ориентировался на труды Ломо­
носова и Радищева, видевших задачу истории в том, чтобы «дать
бессмертие множеству народа». Интерес писателя к «норманнскому
вопросу», углубляясь с годами, был связан с его раздумьями о проис­
хождении Руси, национальном характере и этнической сущности
русского народа.
В первые годы XX в. Горький не изучает историю, а, вмешавшись
«в число драки», активно участвует в ее процессах. Он отходит от на­
родничества и все больше сближается с марксистами, мысля исто­
рию «как работу Августа Бебеля и подобных ему». (22,15-16).
В 1901 г. старый народник П.Ф . Якубович-Мелынин заявил на квар­
тире Н.К . Михайловского, что окончательно убедился в «зараженно­
сти» Горького марксизмом. (XXX, 311). Накануне первой русской ре­
волюции писатель сближается с большевиками17 и активно
включается в подпольную революционную деятельность. Однако
было бы неверно думать, что его историческое сознание в этот пери­
од гармонически слилось с политическим. О. С. Волжанин (Израэль-
сон) свидетельствует, что знакомство юного Горького с марксистской
литературой в семье Григорьевых вовсе не означало его безусловно­
го согласия с концепциями Маркса. Он пишет: «Вскоре повсюду за­
говорили, что Пешков «переметнулся» в марксизм, что всемогущий

40
Глава II
П.Н . Скворцов соблазнил еще одного младенца. < .. .> Стал ли в эти
годы Пешков «марксистом» или он лишь впоследствии примкнул к
этому течению, я не знаю. Мне кажется несомненным одно, что в эти
годы юный Горький только еще искал, и в действительности никто
его не удовлетворял: ни “народники”, ни “марксисты”»18.
XX век, резко перевернув все существовавшие объяснения хода
истории, изменил многие мнения писателей и ученых. Россия стояла
на пороге революции, и историческая мысль не поспевала за бурной
сменой жизненных процессов. В 1903 г. историк В.О. Ключевский за­
писал в своем дневнике: «Мы знаем, что в исторической жизни, как и
во всем мироздании, должна быть своя закономерность, необходимая
связь причин и следствий. Но при наличных средствах исторической
науки наша мысль не в состоянии уловить эту связь, проникнуть в
эту логику жизни и довольствуется наблюдениями преемственности
и ее процессов»19. На письменном столе Горького лежат книги
Э. Бернштейна «Исторический материализм» (СПб., 1901), К. Каут­
ского «Колониальная политика в прошлом и настоящем» (СПб.,
1900), Гиббингса и Сатурина «История современной Англии (СПб.,
1901), Ф.Курти «История народного законодательства и демократии
в Швейцарии (СПб., 1900), Инсарова «Современная Франция. Исто­
рия третьей республики» (Спб., 1900), П. Милюкова «Из истории
русской интеллигенции (СПб., 1902). Все они вышли в издательстве
«Знание» не без участия Горького. В библиографической заметке об
изданиях «Знания» он отмечает книги Ш. Сеньобса «Политическая
история современной Европы», Леклерка «Воспитание и общество в
Англии», Гобсона «Общественные идеалы Рескина». Он делает вы­
вод, что новый век обозначил и новую эпоху всемирной истории, ко ­
торая будет в руках «более здорового духовно трудящегося человека
с новыми требованиями ко всему порядку жизни этого общества...»
(XXIII, 301).
В 1904 г. Горький рекомендует К.П. Пятницкому издавать в «Зна­
нии» не только книги по истории культуры, философии, живописи,
но и работы марксистов. Так возник замысел «Дешевой библиотеки»
марксистской литературы, в которой предполагалось выпустить
«Манифест Коммунистической партии», «Анти-Дюринг«, «Либера­
лы у власти» К. Маркса, книги А. Бебеля и других деятелей между­
народной социал-демократии. 2 октября 1905 г. между ЦК партии
большевиков и «Знанием» было заключено соглашение об издании
«Дешевой библиотеки» марксистской литературы (в редакцию вхо­
дили В.И . Ленин, А.В. Луначарский, М. Ольминский и др.) .
К.П. Пятницкий вспоминал: «ЦК назначает партийную редакцион­

Формирование исторического сознания М. Горького
41
ную комиссию из лучших знатоков марксизма, пересматривает все
европейские литературы, выбирает наиболее ценные книги и брошю­
ры для рабочих. Переводы и редакционная работа под контролем
ЦК»20. Не приходится сомневаться, что это соглашение заключалось
при непосредственном участии Горького.
9 января 1905 г. писатель провел на улице вместе с петербургски­
ми рабочими. Кровавая расправа с народом потрясла его. Вечером он
писал Е.П. Пешковой: «Итак, началась русская революция <...> Уби­
тые —да не смущают —история перекрашивается в новые цвета
только кровью» (Письма, 5 ,10). В тот же вечер он написал воззвание
«Всем русским гражданам и общественному мнению европейских го­
сударств», в котором призывал к «упорной и дружной борьбе с само­
державием» и утверждал, что существующий в России «порядок не
должен быть терпим» (XXIII, 336). 27 ноября 1905 г. на квартире
Горького и К.П . Пятницкого в Петербурге состоялось заседание ЦК
партии большевиков, на котором он познакомился с Лениным. Во
время декабрьского вооруженного восстания в Москве Горький ока­
зался в центре революционных событий. Его квартира на Воздви­
женке превратилась в боевой штаб. Все это —не только хорошо из­
вестные факты биографии писателя, но и свидетельство его
политической принадлежности. Напомним, что статья Горького «По
поводу московских событий» была напечатана в газете «Молодая
Россия» (1906, No 1) вместе со статьей В.И. Ленина «Рабочая партия
и ее задачи при современном положении». В 1905-06 гг. Горький об­
ращается к мировому общественному мнению, рассказывая правду о
событиях в России. Он уверен, что история уже перекрашивается в
новые цвета, что русское самодержавие недолговечно: «ведь в конце
концов придется иметь дело не с партией, именующей себя русским
правительством, а с русским народом» (XXIII, 384).
Казалось бы, историческое сознание Горького должно было идти
в ногу с политическим. Но происходит нечто парадоксальное: собы­
тия складываются так, что писателю приходится надолго покинуть
Россию. Из пятнадцати брошюр, вышедших в серии марксистской
литературы, он вряд ли прочитал хоть одну (с «Манифестом комму­
нистической партии» познакомился ранее). Книги вышли в 1906 г.,
когда Горький был уже за границей. Он уехал в Европу и Америку,
чтобы пропагандировать идеи русской революции и собирать денеж­
ные средства на нужды партии большевиков. 12 марксистских бро­
шюр из 15 вышедших в «Дешевой библиотеке» «Знания» хранятся в
Личной библиотеке Горького, но ни на одной из них нет его помет, а
многие вообще не разрезаны. Поэтому можно с большим доверием

42
Глава II
отнестись к словам Горького, который много лет спустя признался
Р. Роллану: «...я —марксист не потому, что читал Маркса, кстати ска­
жу: я мало читал его ... Ложь, лицемерие, грязный ужас классового
строя я воспринимал непосредственно от явлений жизни, от фактов
быта»21.
В 1906 г. писатель не только прочитал, но и внимательнейшим об­
разом изучил книгу К. Каутского «Из истории общественных тече­
ний», где был дан детальный анализ предыстории и истории комму­
низма. 3 (16) марта 1906 г. в Берлине Горький встретился с
А. Бебелем, К. Либкнехтом и К. Каутским, о чем сообщил Е.П. Пеш­
ковой (Письма, 5, 150). Тогда же, видимо, Каутский подарил ему
свою книгу: дарственная надпись «Моему дорогому Горькому. К. Ка­
утский» датирована мартом 1906 г. В этот период Каутский еще не
был тем «ренегатом» и «ревизионистом», с которым резко полемизи­
ровал Ленин. В начале XX в. он издал ряд работ, выдержанных в ду­
хе исторического материализма и имевших значение для пропаганды
революционного марксизма. Именно он написал предисловие к «Ма­
нифесту Коммунистической партии», вышедшему в «Дешевой биб­
лиотеке» «Знания». Не удивительно, что книга «Из истории общест­
венных течений» привлекла пристальное внимание Горького.
Рассматривая платоновское «идеальное государство», древнехри­
стианскую общину, эпоху средневековья и реформации, рассказывая
о сектах беггардов, лоллардов, таборитов, богемских братьев, о Кре­
стьянской войне в Германии, К. Каутский всюду обнаруживает рост­
ки коммунизма. Разделы его книги так и озаглавлены: «древнехри­
стианский коммунизм», «наемные рабочие в средние века»,
«монастырский коммунизм», «еретический коммунизм» и т.д. Под­
черкивая всеобщий характер коммунизма, его «интернациональ­
ность», Каутский рассматривал его как движение, имеющее в исто­
рии два корня: «коммунистический утопизм», возникший среди
высших классов и «коммунизм равенства» —среди низших. На кни­
ге К. Каутского много помет Горького. Он отмечает рассуждения о
свободе крестьян, о необходимости дать им землю, протестует про­
тив утверждения, будто в будущем обществе «должны будут царить
леность, общность жен и беззаконие». Нет сомнений в том, что Горь­
кий читал и другие труды К. Каутского, вышедшие на русском языке
в 1905 г.: «Экономическое учение Карла Маркса в изложении К. Ка­
утского», «Социальный переворот», «Томас Мор и его утопия», «Эр­
фуртская программа». Все они сохранились в личной библиотеке
Горького. Более того, отдельные положения этих книг, броские и эф­
фектные определения Каутского вошли в «исторический» обиход

Формиро ва н ие истори че ск ого созн ани я М. Горького
43
Горького и довольно долго давали о себе знать. Так, вплоть до начала
1920-х годов в горьковской публицистике и письмах можно обнару­
жить определение социализма как всеобщего братства, свойствен­
ную Каутскому оценку интернационализма и др. Называя себя «ере­
тиком» и протестуя против ортодоксии, Горький часто вкладывает в
это понятие смысл, тоже идущий от книги Каутского.
Жизнь писателя на Капри (1906-1913) — новый этап его духовно­
го развития. Это был период небывалого интереса к истории. Три ты­
сячи книг, в которых писатель искал ответы на свои вопросы, помога­
ли осмыслить минувшее и извлечь уроки первой русской революции.
По соседству, в Кави, находилась огромная библиотека A.B. Амфите­
атрова, автора многотомных исторических романов, отменного знато­
ка прошлого, с которым Горький неоднократно виделся и интенсивно
переписывался. На Капри Горький пересматривает свое отношение к
русской истории, внимательно изучает многотомные труды С.М . С о­
ловьева, В.О. Ключевского, С.Ф . Платонова, Н.И . Костомарова, пыта­
ется разобраться в разных исторических концепциях. Приметный
сине-красный карандаш, которым он правил рукописи, виден на стра­
ницах сотен исторических трудов. Горький не только читает, но и сам
пробует выступить в роли историка, задумывая летопись обществен­
ного движения в России или историю русского народа для рабочих.
В 1907 г. писатель начинает собирать материалы по истории русской
революции, помогает библиотеке Г.А. Куклина в Женеве, переписыва­
ется с В. Л . Бурцевым, пытается организовать Музей по истории об­
щественного движения. В журнале «Весна» опубликовано его письмо
с просьбой присылать «материалы, охватывающие все действовавшие
или действующие в настоящее время течения, группы и партии, то
есть, включая и крайние правые». Он извещал читателей, что «пред­
принимается ряд коллективных работ по истории общественных дви­
жений в России за последние годы»22.
Одной из таких работ была задуманная совместно с А.А. Богдано­
вым «Энциклопедия по изучению России». Предполагалось, что бу­
дет создана серия книг, охватывающих важнейшие проблемы исто­
рии, философии, экономики, психологии. Книги по истории России
должны были составить 12—15 томов, по 20 листов в каждом томе.
В апреле 1908 г. Горький сообщил К.П. Пятницкому: «Здесь Базаров,
Богданов, Луначарский, завтра приедет Ленин. Выработана програм­
ма небольшой энциклопедии для изучения России, в течение двух­
трех лет будут написаны такие книги: История России —политиче ­
ская, экономического развития, внешних сношений, т.е. история
внешней политики, развития политической мысли, правовых идей,

44
Глава I I
церкви, словесности» (Письма, 6 ,22). Столь фундаментальный замы­
сел возник неслучайно; из России постоянно приходили вести о жад­
ном интересе рабочих к истории, философии, политике. Кружки са­
мообразования не могли удовлетворить спроса на серьезную
литературу. Сказывалось отсутствие пропагандистов, многие из кото ­
рых оказались в тюрьмах и ссылке после разгрома первой русской ре­
волюции. Заботу о росте передового отряда рабочих-революционеров
должны были взять на себя социал-демократы, находившиеся в эмиг­
рации. В начале февраля 1909 г. на Капри родилась идея организации
партийной школы. 8 -10 (21-23) февраля Горький писал И.П . Ладыж-
никову; «Мы —Ал. Ал. <Богданов>, рабочий —уралец, живущий
здесь, я и Луначарский —пришли к необходимости устроить за гра­
ницей курсы дл я выработки организаторов и пропагандистов. Устра­
ивается это так; будут извещены о курсах организации в России, и ор­
ганизации эти, выбрав из своей среды наиболее способных рабочих,
пошлют их за границу месяца на 3-4. Только рабочих.» (Письма, 7,
86).Первоначальное организационное ядро школы (А.А. Богданов,
Н.Е . Вилонов, А.В. Луначарский) вскоре дополнилось Г.А. Алексин­
ским, М.Н . Лядовым, А.В. Соколовым (С. Вольским), М.Н. Покров­
ским и др.
Сблизившись с так называемыми «левыми большевиками», Горь­
кий увлекся идеями эмпириомонизма и богостроительства, которые
активно пропагандировали А. Богданов и А. Луначарский. Несом­
ненное влияние на писателя оказала книга Богданова «Новый мир»
(1905), где речь шла о развитии группового и классового самосозна­
ния, способствующего возникновению «высшего типа жизни». Он
познакомился также с его романом «Красная звезда» (1908), в кото­
ром говорилось об идеальном общественном устройстве на Марсе,
где нет классовых войн и распрей, побежден даже инстинкт собствен­
ности, а целью деятельности людей являются борьба с природными
катаклизмами и обретение долголетия.
Проблема поиска новых форм сознания заинтересовала писателя
еще в Америке, где он познакомился с философом-прагматистом
У. Джемсом, автором книги «Многообразие религиозного опыта».
Интерес к этой теме усилился на Капри, где Горький прочитал рабо­
ту А. Луначарского «Религия и социализм» (1908). В повестях
«Мать» и «Исповедь», написанных в этот период, он попытался
представить социализм религией пролетариата, рабочих революцио­
неров —искателями новой веры, а сплоченный коллектив —Богом-
народушкой, способным совершать чудеса. Однако идеи эмпириомо­
низма, или махизма, которыми увлеклась значительная часть

Формирование исторического сознания М. Горького
45
русских философов и политических деятелей в 1906-1910 годах, бы­
ли резко осуждены ортодоксальными большевиками во главе с Лени­
ным, не допускавшим и мысли о ревизии марксизма. В работе «Ма­
териализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной
реакционной философии» (1909) он обвинил Богданова и его сто­
ронников в попытке подменить объективные закономерности обще­
ственного развития «социальной энергетикой», биологическими и
естественно-научными закономерностями. По его мнению, никакие
новейшие открытия в науке не опровергают материалистическую ди­
алектику и не дают оснований для замены «материализма идеализ­
мом и агностицизмом»23.
К философским и тактическим разногласиям среди руководства
партии большевиков добавилась ожесточенная борьба за лидерство
и, соответственно, за распоряжение финансами. Поэтому партийная
школа на Капри не только не была поддержана Центральным Коми­
тетом и газетой «Пролетарий», но и подверглась жесточайшей кри­
тике как фракционный центр группы «Вперед», занимающийся отзо­
визмом и ревизионизмом. Когда Богданова исключили из партии на
заседании расширенной редакции «Пролетария», поползли слухи,
что и Горького, как одного из его единомышленников, тоже исключи­
ли. Ленин лично опроверг эти слухи, тем не менее с начала 1910 г. пи ­
сатель на некоторое время прервал переписку и личные контакты и с
ним, и с Богдановым.
Крах каприйской партийной школы финансировавший ее Горький
переживал очень тяжело. Ведь он верил, что 15 учеников, приехавших
из России —это и есть прообраз нового русского человека, которому
суждено изменить ход истории. Писатель читал им лекции по русской
литературе, возил на экскурсии по музеям Италии, приобщая к миро­
вому искусству. 15 (28) сентября 1909 г. Горький писал М.М . К оцю­
бинскому: «Приехавшая сюда рабочая публика — чудесные ребята, и
я с ними душевно отдыхаю от щипков и уколов «культуры». В то же
время, по мере возможности, они знакомятся с культурою истин­
ной —были в Неаполитанском музее, в старых церквах, в Помпее, бу­
дем и в Риме. Хорошо они смотрят, хорошо судят, и —вообще —хоро­
шо с ними демократической моей душе!» (Письма, 7 ,181). На первый
взгляд кажется непонятным, почему будущих партийных пропаган­
дистов Горький водит по итальянским музеям й старинным церквям,
на музыкальные концерты, восклицая при этом: «Конечно, всё это —
вне крепостных стен с-дечной программы, — но
— что
ж? я всегда вы­
соко ценил удовольствие быть еретиком» (там же).»Ересь» объясня­
ется просто: Горький видел свою задачу в том, чтобы воспитать людей

46
Глава II
будущего, обогатив их всеми достижениями общечеловеческой куль­
туры. Италия была для него прежде всего огромным музеем, сохра­
нившим духовные богатства старых веков.
Раскол среди большевистских лидеров, повлекший за собой рас­
при среди учеников Каприйской школы (пятеро уехали в Париж к
Ленину) заставили его усомниться в «новом человеке». Однако, его
вера в социализм и силу коллективизма не была поколеблена. 27
или 28 декабря 1909 г.(9 или 10 января 1910 г.) он признался А. Ам­
фитеатрову: «Большевизм мне дорог, поскольку его делают мони­
сты, как социализм дорог и важен именно потому, что он —единст­
венный путь, коим человек всего скорее придет к наиболее полному
и глубокому сознанию своего личного человеческого достоинства.
Иного пути —не вижу. Все иные пути —от мира, один этот —в
мир» (Письма, 7, 232).
Интерес Горького к истории в каприйский период не просто стал
более глубоким и целенаправленным, но приобрел личностный отте­
нок. 23 июля 1911 г. Горький писал И.Н . Захарову, что книги Гиббо­
на и других «отцов истории» помогают познать самого себя и совето­
вал: «... найдите в хаосе событий самого себя и поставьте свою волю в
ряд воль, творящих общечеловечье, доброе, против воль, препятству­
ющих этому великому творчеству, в коем и заключен смысл жизни»
(Письма, 9, 78). Изучая прошлое, Горький примеривает его к настоя­
щему, и пытается определить смысл жизни, ищет самого себя. Поме­
ты на книге В. Оствальда «Философия природы» доказывают, что он
добросовестно пытался постичь премудрости немецкой натурфило­
софии, выяснить, что же такое «энергетическое миросозерцание», в
чем заключаются новейшие открытия Э. Маха, Ю. Майера, X. Лорен­
ца, В. Вина и др. Читая «Психологию социализма» Густава Лебона
(СПб., 1908), он обращает внимание на историю развития социали­
стических теорий у разных рас.
«Римская история Ф. Моммсена» навела Горького на мысль о ро­
ли завоевательных войн в мире. Пометы на книге позволяют предпо­
ложить, что в них отразились его раздумья, как избежать нивелиро­
вания человеческой личности, обеспечив ее свободное развитие, как
соотносятся мировоззрение горожан и поселян, обнимает ли религия
все стороны человеческой жизни, разрушают ли веру науки и искус­
ство, какова природа царской власти24. Пометами Горького испещре­
ны главы «Народная община», «Гражданское равенство», «Права
гражданства», «Сенат»,
В «Представлении всеобщей истории» А.Л. Шлёцера развитие
Европы было представлено в виде истории трех завоевательных

Формирование исторического сознания М. Горького
47
волн: римской, германской и норманнской. По мнению историка, за­
воевание в соединении с цивилизацией было главной причиной об­
разования государств. Из всех народов А.Л. Шлёцер выделял рим­
лян, германцев и россиян, считая, что именно они оказали
наибольшее влияние на ход всемирной истории: римские легионы за­
воевали южную треть Европы, покорив этрусков, греков, египтян,
карфагенян и распространив цивилизацию до Рейна и Дуная. Гер­
манцы, особенно франки, с V столетия, а затем со времен Карла Ве­
ликого, утвердили просвещение на обширных пространствах северо-
запада. Наконец, весь северо-восток до Урала стал территорией
российского государства, начало которому положили норманны и
христианская культура Византии25.
Эта теория была одной из первых попыток разобраться в истори­
ческих процессах. До нее господствовала примитивная концепция
четырех монархий, утверждавшая, что мир держится на ассиро-вави ­
лонской, персидской, греко-македонской и латинской монархиях.
Горький был знаком не только с концепцией А. Шлёцера, о чем сви­
детельствует его библиотека, но и с другими историческими концеп­
циями. Как мы уже говорили, большое внимание он уделял вопросу
о возникновении русского государства, не разделяя мнения о его
иноземном происхождении.
Теория завоевательных войн и их роль в историческом процессе
занимает Горького прежде всего потому, что, живя в Европе, он остро
чувствует угрозу надвигающейся первой мировой войны. С другой
стороны, буржуазные историки, труды которых он интенсивно читает
в этот период, рассматривали войны как необходимое и благодатное
для буржуазии средство борьбы за передел мира. В этой ситуации ин­
терес Горького к «норманнской проблеме» не был чисто историче­
ским. Он пытается найти опору в тех сочинениях, где «призвание ва­
рягов» не трактовалось бы как акт, свидетельствующий об отсутствии
государственности, гражданского правопорядка и самостоятельной
культуры на Руси. Такой опорой для Горького стал «Курс русской ис­
тории» профессора В. О. Ключевского. В отличие от своих предшест­
венников (Н.М . Карамзина, М.М . Щербатова, М.П. Погодина,
С.М. Соловьева): Ключевский начинал русскую историю не с призва­
ния варягов, а от Геродота. С помощью древних документов он дока­
зал, что еще до прихода варягов «у восточных славян успел устано­
виться довольно сложный и выработанный общественный строй,
отложившийся в твердые политические формы»26.
Труды В.О. Ключевского отличались от работ представителей
официальной исторической школы (Б.Н . Чичерин, М.В. Донвар-За-

48
Глава II
польский, В.И. Сергеевич и др.), ибо были по сути своей анти-цари-
стскими и анти-аристократическими. Исследуя проблемы социаль­
ной истории, он проявлял интерес к народным движениям, опреде­
ляя, в частности, восстание И. Болотникова как «движение
определенных классов русского общества»27. В. Ключевский ставил
перед собой задачу найти и понять скрытые причины, движущие об­
щим культурно-историческим процессом и развитием общечеловече­
ской культуры. Эта точка зрения импонировала Горькому, для кото­
рого в этот период история раскрывалась как один из витков
развития мировой культуры. Подкупали и слова Ключевского: «...ка­
ждый из нас должен быть хоть немного историком, чтобы стать соз­
нательно и добросовестно действующим гражданином»28.
Достоинством работы Ключевского была попытка связать исто­
рию с развитием экономических факторов. Он рассматривал Россию
по схеме: географическая среда —народ —отдельная личность, хотя
господствующая точка зрения, предписывая изучать историю царст­
вований и династий, не оставляла места ни народу, ни личности.
В центре внимания Ключевского —анализ социально-историческо­
го процесса, вопрос о роли народных масс в истории, а также попыт­
ки определить «народный темперамент»* «бытовые условия» и ду­
ховные особенности ж изни нации. Судя по многочисленным
пометам Горького на книгах Ключевского (более ста помет сделано
только на первом томе), его привлекает именно эта концепция исто­
рии России. Писателя прежде всего интересуют рассуждения Клю­
чевского о национальном своеобразии русского народа, о становле­
нии русской государственности.
Изучение «Курса русской истории проф. В. Ключевского» накла­
дывалось у Горького на рассуждения А. Богданова и его «историче­
ский» взгляд на природу. Следует заметить, что эти рассуждения кое
в чем перекликались с тезисами Ключевского о влиянии природы
страны на историю ее народа, о том, что человек вырабатывает свой
характер «в двусторонней борьбе с самим собой и природой»29., Тол­
кование истории у Богданова базировалось в какой-то мере на пони­
мании «местной истории» как процесса народно-психологического,
основанного на настроениях, движениях, проявлении сил и свойств
человеческого духа. Мысль о связи мировых явлений истории с ин­
дивидуальными особенностями жизни наций весьма импонировала
Горькому. Ключевский тоже концентрировал внимание на «местной
истории», считая, что ее строят три силы: личность, людское общест­
во и природа страны. Читая «Курс русской истории», Горький отме­
тил высказывание Ключевского: «Исторически Россия, конечно, не

Формирование исторического сознания М. Горького
49
Азия, но географически она не совсем Европа. Это переходная стра­
на, посредница между двумя мирами»30. Не здесь ли скрывается пер­
вое зерно горьковской идеи о двух душах русского народа: европей­
ской и азиатской, которая во многом определит историческое
сознание писателя в следующие годы?
В 1910-х годах Горький все чаще обращается к исследованию по­
нятия «нация», размышляет о роли наций в историческом процессе.
Это было связано прежде всего с переоценкой ценностей, происхо­
дившей в России. После разгрома первой русской революции осо­
бенно остро встал вопрос о народе и исторической миссии России в
мире. Реакционная и буржуазно-либеральная пресса тех лет на все
лады доказывала, что 1905 год был прежде всего экзаменом народа на
гражданскую зрелость, который он не выдержал. Рассуждая о слабо­
сти и пассивности русской нации, М.А. Энгельгардт писал: «Мы ду­
мали, перед нами вулкан, ан оказался пузырь! Пнул его носком гос­
подский сапог —и весь революционный дух из пузыря вон...»31.
Отслужив панихиду по русскому народу, некоторые идеологи попы­
тались трансформировать старую уваровскую формулу государст­
венности: «православие —самодержавие —народность», представив
ее в таком виде: «конкретный идеализм —государственность —на ­
циональное лицо».
Авторы вышедшего в 1909 г. сборника «Вехи» пропагандировали
идею сильной власти, «Великой России», универсального сознания,
самоусовершенствования, отвергая мысль о возможности дальней­
шего развития освободительного движения в стране. Предлагая в ка­
честве рецептов излечения России «свободное и целостное приятие
Христа» (В. Розанов, Д. Мережковский), религиозную философию
(Н. Бердяев), христианское подвижничество (С. Булгаков), религи­
озный гуманизм (С. Франк), либеральные философы и историки
толкали Россию как можно дальше от социальной, тем более, социа­
листической революции32.
Горький стоял на диаметрально противоположных позициях. Он
приехал в Италию с твердой уверенностью, что революция продол­
жается, и все эти годы вел себя как ее полномочный представитель.
В конце февраля 1910 г., после закрытия партийной школы на Капри,
на вопрос А. Амфитеатрова, правда ли, что он разошелся с большеви­
ками, Горький ответил: «Что я с беками разъединился —непрравда, а
что они с меками соединились —прравда. Где же теперь я? Не знаю,
думать —не хочу, и игры эти играть некогда мне, в соединения же —
не верую». И пояснил: «У людей партийных роль цемента могла бы
играть демократическая идея, — не играет! —тянут они —в метафи­

50
Глава II
зику, и взаимно друг от друга отталкиваются кулаками —как объеди­
ниться им? Социализм? Не доросли несколько, а —дорастут, когда
нужда заставит, а заставит она их, видимо, не скоро» (Письма, 8,
38-39).
Итак, в 1910-х годах Горький по-прежнему верил в социализм и
нового человека как творца новой истории. Он вполне серьезно отве­
чает на полушутливый упрек С.Я. Елпатьевского, писавшего ему
1 июня 1910 г.: «...какой Вы социал-демократ? Просто народник-со ­
циалист» (Письма, 8, 350). Заметив, что ему, «строгому натуралисту
и материалисту», не чужда романтика, Горький заявляет, что он все-
таки «кубический социал-демократ» (там же, 88). Сборник «Вехи»
во многом усилил неприязненное отношение Горького к российской
либеральной интеллигенции. Мысли, высказанные некоторыми ве­
ховскими авторами, в зеркально противоположном отражении во­
шли в публицистику Горького, начавшего полемику по поводу духов­
ной сущности русской нации. Иными словами, проблема «народ и
интеллигенция» вновь возникла как элемент исторического созна­
ния писателя, но уже в другом качестве. Если в период контактов с
народниками Горький идеализировал «героя» и скептически отно­
сился к сусальному образу мужика, то теперь он сосредоточивает
свое внимание на народе как творце собственной истории.
Не разделяя выводов Н. Бердяева и С. Булгакова, что единствен­
ным спасением России должна быть религиозная философия, Горь­
кий тем не менее именно в этот период пытается объяснить историю
не с материалистической точки зрения, а с позиций «психологии
толпы». Горькому кажется, что в этом ему могут оказать услугу но­
вые научные теории: «энергетика», «эмпириосимволизм», «эмпири­
омонизм». Он внимательно изучает книги В. Оствальда «Всемир­
ный ум», «Путеводные нити в химии», Ф . Содди «Радиоактивность.
Элементарное изложение с точки зрения распада атомов», Н. Коти­
ка «Эманация психофизической энергии. Экспериментальное ис­
следование явлений медиумизма, ясновидения и мысленного вну­
шения в связи с вопросом о радиоактивности мозга». 15 мая 1908 г.
Горький признается К.П. Пятницкому: «Чем более живу и думаю,
читаю и вижу, тем более укрепляюсь в мысли, что победит мерзость
жизни, облагородит человека не греза, не мечта, а — опыт, накопле­
ние опыта, его стройная организация. Меня одолевают, может быть,
наивные и смешные мысли, но —я все более увлекаюсь ими. Мне
кажется, например, что мысль —вид материи или, вернее, один из
видов эманации материи. Что мысль и воля —едино суть» (Письма,
6, 239).

Формирование исторического сознания М. Горького
51
В этом рассуждении отразились и богдановские мысли об органи­
зации «опыта», и идеи Наума Котика о психофизической эманации, и
утверждение В. Оствальда, что мысль и воля, слитые воедино, рожда­
ют «всемирный ум». В. Оствальда и его русских последователей33 за­
нимала мысль о мирном прогрессе общества с помощью развития по­
ложительных наук. Способ усовершенствования мира виделся не в
его революционном преобразовании, а в у глублении точных знаний.
В связи с этим все популярнее делалась идея сближения всех передо­
вых людей мира во имя спасения прогресса и человечества. Накануне
первой мировой войны Горький вместе с В. Оствальдом, Р. Демелем,
Ф. Ван Эденом, Эптоном Синклером подписывает воззвание «Интер­
национальной Лиги», которая мыслилась как международная органи­
зация интеллигенции. Объединяя людей разных партий, верований и
убеждений, просто «мужчин и женщин», как говорилось в ее воззва­
нии, «Интернациональная лига» была, по выражению Горького, по ­
пыткой «всемирной организации всех людей духа, устройством чего-
то вроде планетарного парламента»34. «Интернациональная лига»
делала ставку не на пролетариат и социал-демократическую интелли­
генцию, ведущую работу по подготовке революции, а на планетарный
союз людей науки и культуры во имя «гармонии и прогресса». Исто­
рический прогресс тем самым ставился в прямую зависимость от раз­
вития и совершенствования научных знаний и мирного контакта всех
представителей «интернационала интеллигенции». Тот факт, что
Горький в 1912 г. подписал воззвание «Интернациональной лиги» —
свидетельство того, что перед Первой мировой войной он, по словам
В.И. Ленина, нередко «сгибался» до «точки зрения общедемократи­
ческой вместо точки зрения пролетарской»35.
«Интернациональная лига» была утопией в обстановке все усили­
вающегося мирового экономического кризиса, обострения противо­
речий между ведущими империалистическими странами мира. Ей
противостояла теория «ультраимпериализма» К. Каутского, который
считал, что мирные союзы капиталистических государств лишь под­
готавливают войны. Не случайно именно Рихард Демель и Виль­
гельм Оствальд одними из первых подписали в 1914 г. призыв к бес­
пощадной войне с Англией, который Горький назвал «кровожадным»
(XXV, 236).Тем не менее в предоктябрьский период и в первые годы
советской власти писатель искренне верил в возможность повернуть
судьбы мира силами «интернационала интеллигенции».
Эта вера подкреплялась мыслями об особой исторической миссии
России. Еще в 1906 г. Горький предсказал: «Теперь мы, русские, пота ­
щим мир вперед»36. В его статьях и письмах каприйского периода все

52
Глава II
чаще мелькает утверждение, что душе русского народа предстоит ве­
ликий и трагический полет над Европами. 1 июля 1909 г. он сказал в
беседе с А.Е. Измайловым: «Вообще только отдалившись от России,
видишь, какая великая обновительная роль ей суждена. Мне не ка­
жется невозможным, что будет время, когда умственная гегемония,
духовное командование миром перейдет к России»37.- О том же Горь­
кий говорил гостившему у него на Капри С.С . Кондурушкину: «Нам,
русским, в ближайшем будущем принадлежит гегемония интеллек­
туальная»38. В беседе с сотрудником газеты «Новая Русь» в мае
1909 г. Горький заметил: « От русского народа я жду многого. Дайте
ему тол ька вздохнуть свободно — и будущее будет принадлежать
ему»39,
Народ как исторический субъект составляет предмет постоянных
раздумий писателя в 1910-х годах. Накануне приближающегося
празднования 300-летия «Дома Романовых» (1913) он пытается на­
писать историю русского народа вместе с А.М. Устиновым и русски­
ми эмигрантами, живущими в Париже. Он считает, что в центре ра­
боты должно быть исследование, «какой порядок идей наиболее
духовно сроден русским как нации: идеи пассивного характера или
же активного» (Письма, 9 ,37). В проспекте «Очерков по истории на­
родной жизни» А.М. Устинов предлагал, установив связь между про­
шлым и настоящим, показать роль трудовой народной демократии,
которая будет вершителем судеб России.
Возражая Устинову по основным пунктам программы, Горький
писал 28 июля (10 августа) 1911 г.: «Расхождение наше по вопросу
общей программы кажется мне непримиримым: я считаю главной и
основной темой, коя должна осветить все другие —очерк по истории
народного мироощущения »миросозерцания, иначе —рисунок души
народа, как он слагался и изменялся на протяжении нашего истори­
ческого бытия.< ...> Вы все еще продолжаете думать, что в состоянии
кого-то чему-то научить, я же уверен, что нам всем пришла пора
учиться, и это надо начинать с азбуки —с познания народа, среды, в
которой мы живем, коя нас создала и —привила нам все свои досто­
инства, а крепче их —свои недостатки, из коих главный суть —пас -
сивизм» (Письма, 9,77).3амысел истории русского народа не осуще­
ствился, но идея показать «рисунок души народа» была воплощена
Горьким в цикле очерков «По Руси».
В эти годы исторические интересы писателя переключаются на
тему «Россия и Запад». На Капри он читает книгу Густава Лебона
«Психология социализма», переизданную в 1908 г. В главе «Эконо­
мические противоречия между Востоком и Западом» его привлекает

Фор мир ова н ие истори че ск ого со зн ания М. Горького
53
мысль, что неизбежно противоречие между земледельческими и про­
мышленными народами. Лебон уверял, что борьба между Востоком и
Западом только начинается, и исход ее трудно предугадать. Горький
подчеркнул красным карандашом фразу: «Для народов, у которых
социализм разовьется больше всего, коммерческая борьба с Восто­
ком будет наиболее трудною, а уничтожение побежденного совер­
шится скорее всего»40.
Противопоставление Востока и Запада —тема, уходящая корня­
ми в споры славянофилов и западников, мучившая Чаадаева и Герце­
на, Тютчева и Вл. Соловьева. В конце XIX в. она была наиболее де­
тально разработана в книге Н.Я . Данилевского, выдвинувшего
теорию обособленных «культурно-исторических типов», которые
развиваются подобно биологическим организмам. «Славянский тип»
он считал одним из высших и возлагал на него большие надежды.
Под понятие «культурно-исторический тип» Данилевский подводил
не один народ, а целый ряд родственных народов —всеславянство .
В книге «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические от­
ношения славянского мира к германо-романскому» (Спб, 1871) Да­
нилевский доказывал, что самобытность славянских народов столь
велика, что этот тип фактически остается неизменным на протяже­
нии столетий и не испытывает влияния западноевропейской культу­
ры. Отсюда делался вывод о противоборстве России и Запада как
двух культурно-исторических типов. Сопоставляя понятия «нацио­
нальное» и «общечеловеческое», Данилевский приходил к мысли о
всемирно-исторической миссии всеславянства, вытекающей из ос­
новных свойств народного духа.
Размышляя над свойствами русского национального характера,
Горький изучил не только книгу Данилевского, но и всю обширную
литературу по этому вопросу, начатую еще в допетровское время ис­
ториком Ю. Крыжаничем. В преддверии XX в. споры об особом исто­
рическом пути развития России велись особенно яростно. У идеоло­
гов консервативного лагеря доминировала идея «подморозить
Россию», чтобы сохранить нетронутыми устои «православия —са ­
модержавия —народности». Теоретики славянофильства пропаган­
дировали идею великого предназначения славянства среди других
народов. К.С . Аксаков писал: «Наше знамя —русская народность,
как залог новых начал, полнейшего жизненного выражения общече­
ловеческой истины»41.
Ф.М . Достоевский считал национальной русской чертой прежде
всего «всемирную отзывчивость», сказавшуюся в стремлении «ко
всеобщему всечеловеческому воссоединению со всеми племенами

54
Глава I I
великого арийского рода». Он утверждал: «Да, назначение русского
человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоя­
щим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только
(в конце концов, зто подчеркните) стать братом всех людей, всвнело-
веком, если хотите»42. Идея всечеловеческого братства, выраженная
писателем с колоссальной силой и страстью, вела к утверждению са­
мобытности русского общественного организма, и к выводу, что «ни­
щая земля наша, может быть, в конце концов скажет новое слово ми­
ру»43.
Характеристика русской души —одно из слагаемых сложных фи­
лософских концепций В. Соловьева и Н. Бердяева. Идея «всеединст­
ва мира» и «мировой «души», основанная на идеализме Ф.В . Ш ел­
линга и христианском неоплатонизме, связана у В. Соловьева с
теософией и мистикой. Однако утопический идеал «всемирной тео­
кратии», несомненно, родствен размышлениям Достоевского о «все-
единящем духе» и «всечеловеческом воссоединении». Сплавив во­
едино религию и прогресс, христианство и альтруизм* божественное
и общечеловеческое, В. Соловьев создал мистическую концепцию
«богочеловека», от которой вилась тропинка к народу-богоносцу и
горьковскому «богу-народушке».
В идеалистическом русле развивалась и философская мысль
H.A. Бердяева, который от легального марксизма пришел к неокан­
тианству и богоискательству. В книге «Душа России» (1915) он ут­
верждал, что «Россия предназначена к чему-то великому», ибо она
«особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская на­
циональная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносно-
сти России. Это идет от старой идеи Москвы как третьего Рима, че­
рез славянофильство —к Достоевскому, Владимиру Соловьеву и к
современным неославянофилам» 44.
Читая книгу Н. Бердяева, Горький поставил красным карандашом
галочки, отметив на с. 4 мысль: «Россия не играла еще определяющей
роли в мировой жизни, она не вошла еще по настоящему в жизнь ев­
ропейского человечества» и на с. 25: «Ныне разразилась, наконец,
давно жданная мировая борьба славянской и германской расы. Дав­
но уже германизм проникал в недра России, незаметно германизиро­
вал русскую государственность, русскую культуру, управляя телом и
душой России». Отчеркнута также фраза на с. 42: «Есть тайна осо­
бенной судьбы в том, что Россия с аскетической душой должна быть
великой и могущественной».
Как мы видим, Горького привлекают в книге «Душа России» мыс­
ли о национальном своеобразии русских, сопоставления славянской

Формирование исторического сознания М. Горького
55
и германской рас с точки зрения исторической. Н. Бердяев уверял,
что Россия не может определять себя как Восток и противопостав­
лять себя Западу, она должна стать «Востоко-Западом, соединителем
двух миров, а не разъединителем»45. Призывая к самокритике и са­
моусовершенствованию, Н. Бердяев резко критиковал понятия
«уравнительная справедливость», «общественное благо», «общест­
венное добро». Он искал истину не в борьбе за счастье человечества,
а в счастье отдельного высокоорганизованного «я», стоящего над
толпой, в «общеобязательном универсальном сознании». Смирение,
мистицизм и религиозность Бердяев объявлял основами традицион­
ного мировоззрения русской нации.
По его мнению, природа русского народа — «женственная, пас­
сивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха,
мужа, властелина»46. Делая вывод, чти «русская безгосударствен-
ность —не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от ак­
тивности», Бердяев фактически воскрешал «норманнскую теорию»,
хотя и оговаривался: «Россия —самая государственная и самая бю­
рократическая страна в мире: все в России превращается в орудие по­
литики» 47.
В статье «Две души» Горький тоже попытался определить приро­
ду русского народа, загадочную и непостижимо сложную. Но в отли­
чие от Н. Бердяева он видит в ней не «вечно-бабье», не кротость и
смирение Платона Каратаева, а сложный конгломерат восточного и
западного элементов, две души. Размышлениям Бердяева об антино-
мичности, проходящей через все русское бытие, о неразгаданной тай­
не особого соотношения «женственного и мужественного начала в
русском народном характере»48, противостоит призыв Горького по­
быстрее покончить с пассивностью, обратившись к активной, де я­
тельной работе на благо страны.
Непосредственно связанная с эволюцией взглядов Горького ста­
тья «Две души» знаменует новый этап его исторического сознания.
Она становится ясной, если рассматривать ее не только в сопоставле­
нии с книгой Н. Бердяева, но и с трехтомным трудом «Великая Рос­
сия», где речь также идет о мировых задачах и роли России в истори­
ческом процессе. Термин «Великая Россия» был заимствован из речи
премьера-министра П.А. Столыпина, который на заседании Думы
10 мая 1907 г. осудил революционеров, пытавшихся изменить соци­
альный строй, сказав: «Им нужны великие потрясения, нам нужна
Великая Россия» 4Э.
Идея «Великой России» широко пропагандировалась в кадетских
периодических изданиях и сборнике П.Б . Струве «Patriotica».

56
Глава I I
На практике эта идея означала защиту империалистических экспан­
сий, великодержавный шовинизм, угнетение «малых наций».
Используя термины «национальное лицо», «национальное чувство»,
П.Б . Струве вел ожесточенную полемику с интернационализмом
русской социал-демократии. Он проповедовал необходимость «заво­
евательного национализма», предполагавшего насильственное при­
общение к русской культуре всех национальностей30. Называя идею
«Великой России» пагубнейшей, Горький связывал с ней рост «зоо­
логического национализма»51. Он едко высмеял П.Б . Струве в
V сказке цикла «Русских сказок», нарисовав сатирический портрет
барина, долго искавшего и нашедшего, наконец, свое «национальное
лицо», на которое, как оказалось, можно брюки надевать.
Идея «Великой России» была столь же чужда писателю, как и
мечта Н. Бердяева о соединении двух начал —западного и восточно­
го в Востоко-Западе. Будучи по своим взглядам близок к западни­
кам, он преувеличенно резко отвергал попытки опоэтизировать сла­
бость, смирение, терпение русского народа. Споря с Толстым и
Достоевским, именно в этот период писатель выступает против по­
становки на сцене инсценировок по романам Ф. Достоевского
«Бесы», «Идиот», «Братья Карамазовы», борется с непротивлением
толстовцев. В статье «О карамазовщине» Горький писал: «Достоев­
ский —гений, но это злой гений наш. Он изумительно глубоко по­
чувствовал, понял и с наслаждением изобразил две болезни, воспи­
танные в русском человеке его уродливой историей, тяжкой и
обидной жизнью: садическую жестокость во всем разочарованного
нигилиста и —противоположность ее —мазохизм существа забито­
го, запуганного, способного наслаждаться своим страданием...»
(XXIV, 147). Федор Карамазов, по определению Горького, — «несом­
ненно русская душа, бесформенная и пестрая, одновременно трусли­
вая и дерзкая, а прежде всего —болезненно злая: душа Ивана Грозно­
го, Салтычихи, помещика, который травил детей собаками, мужика,
избивающего насмерть беременную жену, душа того мещанина, кото ­
рый изнасиловал свою невесту и тут же отдал ее насиловать толпе ху­
лиганов» (там же).
Беспокойная тревога за судьбы России, боязнь, что гнилой яд
этой души отравит народ, лишив его способности к творчеству, про­
диктовали Горькому не только полемически заостренные строки ста­
тей «О карамазовщине» и «Еще о «карамазовщине»», но и статью
«Две души» (1915). Горький считал: «...для того, чтобы родился Че­
ловек, — необходимо оплодотворить людей семенем живым свободы,
необходимо соитие инертной материи с творческой волею»51. Он по-

Формирование исторического сознания М. Горького
57
прежнему выступает против монархии как формы государственного
правления, против деспотизма единоличной власти. В статье «В про­
странство» (1912) он убежденно пишет: «Карфаген самодержавия
должен быть разрушен»52, в цикле «Издалека» призывает к общече­
ловеческой работе обновления жизни. Но как показывает статья
«Две души», писатель видит процесс обновления жизни прежде все­
го в борьбе против злой «карамазовской» души, заменяя понятие
классовой борьбы противоборством Востока и Запада.
Центральная мысль статьи связана с его излюбленной идеей —
единением интеллектуальных сил всех наций перед лицом надвига­
ющихся грозных событий. Пытаясь побудить Русь к активным дей­
ствиям, писатель характеризует Восток и Запад с точки зрения нали­
чия в них «инертной материи» и «творческой воли». Он пишет:
«Европа —вождь и хозяин своей мысли, человек Востока —раб и
слуга своей фантазии. Этот древний человек был творцом большин­
ства религий, основоположником наиболее мрачной метафизики»53.
Чтобы доказать эту мысль, Горький выстраивает цепь аргументов:
Восток покорно подчиняется всякой силе, верит в непознаваемое,
склоняется перед Роком, Запад —во власти разума и науки, он не
знает Рока, а непознаваемое для него лишь то, что еще не познано, он
стремится сделать деяние активным состоянием своего ума. На Вос­
токе пассивизм рождает монашество, аскетизм, скопчество, религи­
озность и другие формы бегства от жизни, цель европейской культу­
ры — «быть культурой планетарной, объединить в своем труде, в
своих идеях все человечество нашей планеты»54.
Нетрудно заметить, сколь субъективны эти сопоставления. Вос­
ток, который, по словам Горького, «покорно подчиняется всякой си­
ле», именно в эти годы сотрясали социальные катаклизмы. Синьхай-
ская революция в Китае (1911-1913) свергла Циньскую династию, в
июле 1908 г. в Турции произошел переворот, известный под названи­
ем «младотурецкая революция», события Иранской революции
1905-1911 г.г. свидетельствовали о пробуждении самосознания в са­
мых отсталых феодальных слоях Востока. Народное восстание в Те­
бризе (1908-1909) удалось подавить только с помощью русского ца­
ризма и британского империализма.
Столь же неосновательны горьковские рассуждения о религиоз­
ной нетерпимости Востока и широком свободном уме европейца,
опирающегося на научное исследование, а не на метафизический дог­
мат. История религиозных войн в Европе, история инквизиции дали
сколько угодно доказательств нетерпимости, жестокости, фанатизма.
Именно в Европе были сожжены на кострах Жанна д’Арк и Ян Гус,

58
Глава I I
именно там возник и утвердился католический монашеский орден
иезуитов, лишь впоследствии проникший в Индию, Японию, Китай,
на Филиппины, в Парагвай. Горький не только великолепно знал об
этом, но специально изучал историческую литературу о Востоке. На
полках его библиотеки стоят книги Б. Куглера «История крестовых
походов» (СПб., 1895), Г. Вебера «История католической реакции и
религиозных войн» (СПб., 1889), «История инквизиции» в 3 томах
(СПб., 1911-1914), Ф .И . Успенского «История крестовых походов»
(СПб., 1901), книги об И. Лойоле, Н. Макиавелли, Д. Савонароле, о
жизни Жанны д’Арк и Яна Гуса.
Не менее многочисленны труды по истории Востока: А. Крым­
ский «История Персии, ее литературы и дервишской теософии»
кн. 1 -3 . (М., 1909-1917), Э.Паркер «Китай, его история, политика и
торговля с древнейших времен до наших дней» (СПб., 1903), Б. А. Ту-
раев «История древнего Востока», ч. 1 -2 (СПб. 1911-1912), Ж .Шейэ
«Современная Индия» ч. 1-2 (СПб., 1912-1913), Ж. Род «Современ­
ный Китай» (СПб., 1912). На многих книгах пометы Горького, отно ­
сящиеся к 1910-м годам. Обратимся хотя бы к книге Г. Ч. Ли «Исто­
рия инквизиции в средние века» т. 1 (СПб., 1911), где отчеркнуты
страницы о борьбе католической церкви со свободой совести, ее пра­
ве «огнем и мечом искоренять ересь».
Горький знал о событиях на Востоке не только по книгам: в 1910 г.
на Капри у него гостил В. Мгеладзе (Триа), один из деятелей иран­
ской революции, бывали революционные деятели из Болгарии, Ма­
кедонии, Турции. Во многих письмах и статьях 1910-х гг. писатель да­
ет исторически верную оценку событиям, происходящим на Востоке.
Так, его письмо Сунь-Ят-Сену содержит признание огромного значе­
ния борьбы пробудившегося Китая: «Мы, русские, хотим того же, че­
го вы уже достигли, мы —братья по духу, товарищи по намерениям,
а русское правительство и его рабы ставят русский народ в позицию,
враждебную народу Китая» (Письма, 10, 151). По инициативе Горь­
кого статья Сунь-Ят-Сена «Социальное значение китайской револю­
ции» была перепечатана в журнале «Современник» из большевист­
ской газеты «Невская звезда», где она опубликована рядом со
статьей В.И. Ленина «Демократия и народничество в Китае».
Прекрасно разбираясь в событиях, происходящих на Востоке и
Западе накануне первой империалистической войны, Горький тем не
менее выдвинул концепцию «двух душ», совмещающихся в русском
человеке. Он писал: «...на Западе люди творят историю, а мы все еще
сочиняем скверные анекдоты. У нас, русских две души: одна —от ко -
чевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя, убежденного в том,

Фор мир ов ан ие и ст оричес кого созн ани я М. Горького
59
что “Судьба всем делам судья”, “Ты на земле, а Судьба —на тебе”,
“Против Судьбы не пойдешь”, а рядом с этой бессильной душою жи­
вет душа славянина, она может вспыхнуть красиво и ярко, но недол­
го горит, быстро угасая и мало способна к самозащите от ядов, при­
витых ей, отравляющих ее силы»55. По мнению писателя, история
повелительно требует от честных русских людей, чтобы они подвер­
гли себя «всестороннему изучению, безбоязненной критике. Нам
нужно бороться с азиатскими наслоениями в нашей психике, нам
нужно лечиться от пессимизма, он постыден для молодой нации»56.
Размышляя об исторических судьбах России накануне 1917 года,
Горький приходит к выводу, что русский человек еще не выработал
должной стойкости и упрямства в борьбе за обновление жизни. Веко­
вечная «обломовщина» казалась писателю главным врагом молодой
демократии. Однако отдав дань идеалистическому толкованию миро­
вого исторического процесса и, вслед за Ключевским рассматривая на ­
родно-психологические явления с точки зрения индивидуальных осо­
бенностей наций, Горький не только не смыкался с неславянофилами,
но резко противостоял им. Его скрытая полемика с Н. Бердяевым и
другими религиозными философами свидетельствовала о неприятии
богоискательских идей и отчасти —о пересмотре собственного «бого­
строительства». В статье «Две души» Горький пишет: «Русское богоис­
кательство» проистекает из недостатка убежденности в силе разума —
из потребности слабого человека найти руководящую волю вне себя —
из желаний иметь хозяина, на которого можно было бы возложить от­
ветственность за бестолковую, неприглядную ж изнь»57.
Накануне Октября Горький приходит к выводу, что решающей си­
лой исторического прогресса является разум, и болезненно протесту­
ет против всяческих попыток «подорвать силу разума», заменив его
мистикой, богоискательством, богостроительством и другими спосо­
бами «бегства от мира». Он утверждает: «Отношение человека к дея­
нию —вот что определяет его культурное значение, его ценность на
земле». И тут же оговаривается: «Убеждение в праве личности на не­
ограниченное своеволие открывает перед романтиком в одну сторо­
ну путь к анархизму, безначалию, в другую —необходимо приводит
его к идеализации единовластия, монархизма»58. Оба эти пути не­
приемлемы для Горького.
Постановка вопроса о национальном своеобразии русского наро­
да позволила Горькому подойти к решению одной из кардинальных
проблем, без которой немыслимо было преобразование России. О т­
казавшись от мистической идеи «бога —народушки», писатель пыта­
ется различить лицо каждой нации, населяющей страну, объединить

60
Глава II
их в общей борьбе с самодержавием. Он вернулся в Россию, когда
только что отгремел шум праздничных славословий по случаю
300-летия династии Романовых. Официозная и буржуазно-либе­
ральная печать на все лады прославляла монархию как единственно
приемлемый для народа способ правления. Горький никогда не питал
иллюзий относительно «исконно русского» характера власти Рома­
новых. Прочитанные им с карандашом мемуары «Маркиз де ла Ше-
тарди в России 1740-1742 годов» (СПб., 1862), «Записки графа Се-
гюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II» и др.
убеждали, что «германизм», действительно, глубоко проник в Рос­
сию, но не в народные недра, а в правящую верхушку.
К началу XX в. Романовы исторически уже не имели никаких рус­
ских корней: мать Николая II Мария Федоровна была дочерью дат­
ского короля Христиана IX, тетка Александрина —супругой англий­
ского короля Эдуарда VII, матерью Георга V, жена —принцессой
Гессен-Дармштадской Алисой. На Капри Горький тщательно изучил
родословную правящей династии, сделав вывод о ее органической
несовместимости с народной душой. Переписка с А.В. Амфитеатро­
вым содержит рассуждения о «лже-Романовых», о том, что фамилия
эта давно прекратилась. Более того деспотизм «единичной власти»
представлялся Горькому несовместимым с понятиями о «праве, чес­
ти, совести, разуме»59. С личности Николая II он переносит критику
на сам принцип монархизма, показывая его историческую обречен­
ность60.
Ликвидацию монархии в России Горький считал задачей рабочей
демократии. В письмах 1915 г. С.А. Малышеву, B.C. Войтинскому не­
однократно звучит мысль об «организованной демократии», которая
встанет в главе сознательного пролетариата. Одновременно писатель
мечтал о планетарном союзе людей науки, общечеловеческой работе
по обновлению жизни. Своеобразие исторического сознания Горько­
го в эти годы сказалось в работе по созданию серии книг «Европа до
и после войны», которая велась в 1916-1917 г. Переписка с М.Н. По­
кровским свидетельствует, что по плану, составленному в горьков­
ском издательстве «Парус», предполагалось выпустить брошюры по
истории внешней политики западноевропейских государств, осве­
тить политическую историю Европы и Азии, роль финансового капи­
тала в развитии империализма. Были задуманы работы на темы «Гер­
мания накануне войны», «Англия накануне войны», «Франция
накануне войны», «Роль Азии и Африки в общеевропейской войне»,
«Быт западногерманских рабочих», брошюры об Италии, Турции,
странах Балканского полуострова и д р .61.

Формирование исторического сознания М. Горького
61
Обращаясь к М.Н . Покровскому с просьбой найти авторов и взять
на себя общее руководство серией, Горький писал 20 сентября (3 ок­
тября) 1915 г., что темы должны быть раскрыты «вполне объективно,
с точки зрения экономического материализма, без всяких экивоков в
сторону шовинизма, национализма и т. д.» (Письма, 11,189). Замысел
серии определен в «типовой программе» «Государства Западной Ев­
ропы перед войной» как обличение промышленного и финансового
«интернационального капитализма». В ней говорилось: «...следует
составить обвинительный акт против капитализма как возбудителя
катастрофы, переживаемой миром, и указать, что анархическая дея­
тельность капитала не может не хранить в себе зародышей подобных
катастроф» (XXIV, 173).
В этой серии готовились книги Г.Е. Зиновьева об Австро-Вен­
грии, И.М . Хераскова «Англия до и во время войны», М.П. Павлови­
ча «Азия и ее роль в мировой войне», М.Н . Покровского «Франция
до и во время войны», JI.B. Владимирова «Война и Балканы»,
А.В. Луначарского «Италия и война», В.И. Ленина «Империализм
как новейший этап капитализма» (вышла в июле 1917 г., во втором
изд. «Империализм как высшая стадия капитализма»), в которой да­
на «итоговая картина всемирного капиталистического хозяйства в
его международных отношениях, в начале XX века»62.
Издание книги В.И. Ленина было осуществлено при поддержке
Горького, но было бы неверно сделать на этом основании вывод, что
писатель в этот период полностью разделял концепцию Ленина. Ис­
тория подготовки рукописи свидетельствует о другом. 26 апреля
1917 г. В.И. Ленин писал в предисловии к первому изданию книги:
«Тяжело перечитывать теперь, в дни свободы, эти искаженные мыс­
лью о царской цензуре, сдавленные, сжатые в железные тиски места
брошюры»63. Речь идет об определении империализма как кануна со­
циалистической революции, о страницах, где дана критика социал-
шовинизма, изменившего социализму и пролетариату. Работая над
книгой в начале 1916 г., Ленин прибегал к «эзопову языку». Так, го­
воря о бесстыдстве русских капиталистов в главе «Критика импери­
ализма» он вынужден был «подставить» вместо России —Японию,
вместо Финляндии —Польшу, Украины —Корею.
Однако, помимо автоцензуры (о царской цензуре говорить не
приходится, т.к. книга печаталась уже после ее отмены) в той же гла­
ве были сделаны редакционные изменения, которые очень огорчили
Ленина. 5 августа 1916 г. в ответ на предложение Покровского сокра­
тить рукопись в конце и изменить заглавие, он писал: «Очень прошу
отстоять данный размер (ибо мне такой заказан). Сокращать, не ло ­

62
Глава II
мая, нельзя»64. Отправляя рукопись Горькому, М.Н. Покровский
поддержал это требование. Горький писал ему: «...я вполне согласен с
Вами: издать ее необходимо целиком....» (Письма, 12, 76) Тем не ме­
нее конец брошюры был сильно урезан, ибо там содержалась резкая
критика теории К. Каутского. Ленин винил в этом «интриганов», ко­
торые «работают около «хозяина»», т.е. Горького. 18 декабря 1916 г.
он пожаловался И. Арманд: «Рукопись моя об империализме дошла
до Питера, и вот пишут сегодня, что издатель (и это Горький! о, теле ­
нок!) недоволен резкостями против... кого бы Вы думали? Каутского!
Хочет списаться со мной!!! И смешно и обидно»65. Из рукописи бы­
ли исключены определения «каутскианства» как международного
идейного течения, ревизующего марксизм. 21 декабря 1916 г. Ленин
возмущенно писал Покровскому: «Не лучше ли попросить издате­
лей: напечатайте, господа милые, прямиком: мы, издательство, уда­
лили критику Каутского. Право, так бы надо сделать... Я, конечно,
вынужден подчиниться издателю, но пускай издатель не боится ска­
зать, чего он хочет и чего он не хочет, пускай издатель отвечает за со­
кращения, а не я» 66. 3 января 1917 г. Ленин признался М.Н . Покров­
скому: «Я уверен, что без Вашего вмешательства было бы гораздо
хуже, ибо издатель, очевидно, слушается «случайных» советов из
обывательского лагеря»67.
Трудно сказать, действительно ли кто-то из ближайшего окруже­
ния Горького (В. Базаров, А. Богданов, Н. Суханов или другие «ин­
тернационалисты») настаивал на удалении критики Каутского. Не
исключено, что это была инициатива самого писателя, если учесть
его почтительное отношение к Каутскому и его трудам. Свою пози­
цию он частично объяснил в письме к М.Н . Покровскому 26 сентяб­
ря 1916 г., заявив, что в обстановке «морального разложения, куль­
турного одичания» он старается «оставлять в стороне противоречия
основного миропонимания»68. Следовательно, исключения были
сделаны не за его спиной, а при его согласии.
В 1917 г. Горький высказывает свои мысли в цикле «Несвоевре­
менных мыслей», делясь с читателями раздумьями о необходимости
единения буржуазии с революционной демократией, при этом демо­
кратию он понимает как категорию внеклассовую. Исходя из того,
что интересы людей имеют общую почву —накопление и развитие
знаний, он утверждает: «Знание —необходимое орудие междуклас-
совой борьбы, которая лежит в основе современного миропорядка и
является неизбежным, хотя и трагическим моментом данного перио­
да Истории, неустранимой силой культурно-политического разви­
тия»69. Вместо понятия «классовая борьба» в горьковском словаре

Формирование исторического сознания М. Горького
63
появляются термины «культурно-политическое развитие», «самосо­
знание», «интеллектуальное обогащение страны» и т.п. Он пропове­
дует демократизацию знаний, по сути дела утверждая теорию куль­
турно-исторического прогресса.
После февральской революции Горький делает вывод, что народ,
«освободясь от рабства внешнего», внутренне все еще продолжает
жить чувствами раба. Он зовет Россию очиститься от рабства,
вскормленного веками, прокалить народ на огне культуры. Было ли в
этом что-либо общее с призывами Н. Бердяева —освободиться от
рабства внутреннего, заняться самоуглублением и самоусовершенст­
вованием? Заметим, что Горький вкладывал в понятие «самосозна­
ние» совсем не тот смысл, что философы-идеалисты (Н. Бердяев,
С. Булгаков С. Франк и др.) . Не призывая уже к созданию нового ре­
лигиозного сознания, он ратует за интеллектуальное обогащение ре­
волюционной демократии. Его видение мира прямо противоположно
бердяевскому. Как известно, H.A. Бердяев в работах 1920-х годов
«Философия неравенства» и «Новое средневековье» пришел к выво­
ду о необходимости возврата к самодержавному строю, аристокра­
тизму духа, к социальной иерархии неравенства. Читая «Философию
неравенства», Горький подчеркнул фразу: «Абсолютное равенство
оставило бы бытие в нераскрытом состоянии, в безразличии, т.е. в не ­
бытии», и написал внизу: «Какой постный болван!»70.На с. 105 он от­
метил слова «Аристократия сотворена Богом и от Бога получила
свои качества», а в главе «О социализме» подчеркнул фразу: «Обла­
городить социализм может только буржуазия» (с. 152).
Однако Горькому не чужда мысль о том, что в революции преоб­
ладает не созидательный, а разрушительный момент, что в России
темные анархические инстинкты могут превратить революцию в сти­
хийный бунт, «бессмысленный и беспощадный». Бердяев верил, что
идея царя —та духовная «скрепа», которая удерживает русский на­
род от анархии. Горький считал такой скрепой разум и культуру.
В июне 1917 г. он призывает объединиться в Совет депутатов трудо­
вой интеллигенции. Созданное по его инициативе внепартийное об­
щество «Культура и Свобода» объединяет всех, способных работать
на благо страны. Значит ли это, что историческое сознание Горького
к Октябрю претерпело существенные изменения, базируясь на иной,
не марксистской, основе?
Мы найдем ответ на этот вопрос в «Несвоевременных мыслях».
Горький пишет: «Надо вспомнить, что социализм —научная истина,
что нас к нему ведет вся история развития человечества, что он явля ­
ется совершенно естественной стадией политико-экономической

64
Глава I I
эволюции человеческого общества». И заключает: «Рабочий —не
должен забывать идеалистическое начало социализма (выделено
мною. — Л.С.), он только тогда уверенно почувствует себя и апосто­
лом новой истины, и мощным борцом за торжество ее, когда вспом­
нит, что социализм необходим и спасителен не для одних трудящих­
ся, но что он освобождает все классы, все человечество из ржавых
цепей старой, больной, изолгавшейся, самое себя отрицающей куль­
туры» 71.
Как мы видим, рядом с абстрактными рассуждениями о внепар­
тийной науке, планетарной культуре, об анархизме и жестокости на­
рода соседствуют марксистские положения об освобождении всех
трудящихся, борьбе классов, о социалистической революции как ес­
тественной стадии «политико-экономической эволюции» общества.
Историческое сознание Горького как бы раздваивается: пытаясь оце­
нить все «за» и «против», он ведет спор с самой Историей. Писатель
не случайно упоминает об «идеалистическом начале социализма».
Отдавая дань концепциям Лебона, Каутского, Богданова, Плеханова,
Горький видит в социализме прежде всего общечеловеческое стрем­
ление к лучшей жизни и судит современность с позиций гуманисти­
ческих. Даже термин «социализм» порой превращается у него в «со­
циальный идеализм». Он пишет: «Жизнью мира движет социальный
идеализм —великая мечта о братстве всех со всеми»72.
Горький решительно отвергает исторически ложные концепции
неославянофильства, панславизма, мессианства России и связанное
с ними сентиментальное обожание народа. Именно этим объясняет­
ся критический перекос в горьковских суждениях, отразившийся в
«Несвоевременных мыслях» и особенно в цикле статей «О русском
крестьянстве». Развенчивая религиозно-мистический образ «народа-
богоносца», кроткого, смиренного, православного, Горький одну за
другой рисует реальные картины жестокости, садизма, разгула зве­
риных инстинктов толпы. Мучительно переж ивая з а судьбы России,
он протестует против «опыта», который производят над страной
большевики-экспериментаторы. Это —не отрицание революции, а
попытка предостеречь от ложного пути, от неверных методов, кото­
рые могут скомпрометировать саму идею социализма. Горький пи­
шет: «Костер зажгли: он горит плохо, воняет Русью, грязненькой,
пьяной и жестокой. И вот эту несчастную Русь тащат и толкают на
Голгофу, чтобы распять ее ради спасения мира. Разве это не мессиан­
ство во сто лошадиных сил?»73.
Замечая в «Несвоевременных мыслях» резкие филиппики, в ко­
торых говорится, что «русский народ органически склонен к анар­

Формирование исторического сознания М. Горького
65
хизму, что он пассивен, но —жесток, когда в его руки попадает
власть, что прославленная доброта его души —карамазовский сенти­
ментализм, что он ужасающе невосприимчив к внушениям гуманиз­
ма и культуры» , следует заметить, что рядом есть и другие суждения:
«Порицая наш народ за его склонность к анархизму, за всяческую его
дикость и невежество, я помню: иным он не мог быть. Условия, среди
которых он жил, не могли воспитать в нем ни уважения к личности,
ни сознания прав гражданина, ни чувства справедливости —это бы­
ли условия полного бесправия, угнетения человека, бесстыднейшей
лжи и зверской жестокости. И надо удивляться, что при всех этих ус­
ловиях народ все-таки сохранил в себе немало человеческих чувств и
некоторое количество здорового разума»74.
Обращаясь к истории как великому объективному арбитру, Горь­
кий пытается рассудить, кто прав, кто виноват. Он призывает интел­
лигенцию работать с советской властью и сам делает все, чтобы в тя­
желые годы разрухи, гражданской войны спасти культуру и науку,
начать строить новое социалистическое общество. И тут же критику­
ет советскую власть за «дикие беззакония», за бессудные казни и пре­
следование инакомыслящих. В вихре чувств и противоречивых мыс­
лей, находясь в самой гуще схватки, он пытается умерить ярость
дерущихся сторон, ощущая каждый «лишний» удар так, как будто
бьют его самого. Этим объясняется предельный накал чувств и мыс­
лей, пронизывающий весь цикл «Несвоевременных мыслей», кото ­
рые выделяются даже в литературе того времени своим трагизмом и
эмоциональностью. Публикуя горьковские статьи в США, автор пре­
дисловия к ним М.Д. Стейнберг определил их как «поразительные
исторические и личные документы»75.
В исторической науке тех лет, естественно, еще не было концеп­
ции Октябрьской революции. Ее чаще всего сравнивали с Париж­
ской Коммуной. Горький тоже обращается к французской истории,
как параллели для уяснения событий дня. В эти годы он перечитыва­
ет труды Т. Карлейля, Луи Блана, А. Олара и особенно вниматель­
но —небольшую книгу И. Карно «История французской револю­
ции» (СПб., 1894). Это объясняется тем, что И. Карно рассматривал
главные результаты французской революции (отмена крепостного
права, равенство всех граждан перед законом, свободный переход по­
земельной собственности из рук в руки, свобода труда, установление
принципов социальной справедливости и др.) с точки зрения нали­
чия в них элементов социализма.
Не будем касаться выводов Карно, отметим лишь то, что привле­
кает Горького в его книге, густо испещренной пометами писателя.

66
Глава I I
Это прежде всего главы «Внесение принципов 1789 г. в программы
народных представительств», « Республиканские учреждения», «Тер­
рор». Пометы на с. 52,54,206 касаются вопросов проведения в жизнь
принципов социальной справедливости по отношению к разным
классам общества. Горький отмечает мысль о том, что все «учрежде­
ния должны иметь целью поднятие уровня нравственности, умствен­
ного развития и благосостояния самого многочисленного и бедного
класса населения» (с. 205). Он выделяет высказывания Дантона и
Робеспьера о собственности, требования Кондорсэ о предоставлении
женщинам политических прав.
В главе «Республиканские учреждения» особенно интересны по­
меты на страницах, где рассказывается об организации «консервато­
рии искусства и ремесел», королевского ботанического сада, музея
естественных наук, коллекции предметов искусства, исторического
музея. На с. 240 Горький отчеркивает абзац: «Когда Конвент запре­
тил декретом уничтожение и порчу памятников под предлогом унич­
тожения на них монархических или феодальных эмблем, один ху­
дожник-археолог Ленуар —получил разрешение и необходимые
средства для образования коллекции национальных древностей». На
с. 242: «Невзирая на свои финансовые затруднения Конвент нашел
возможным ассигновать художникам, ученым и литераторам сумму в
605.500 франков, между тем, как Людовик XIV в дни блеска не рас­
ходовал никогда на этот предмет более 112.000 ливров». Иными сло­
вами, писателя привлекают мысли, которые волновали его самого:
как в огненные дни революции спасти национальные ценности, воз­
родить и развить культуру и науку. Согласившись возглавить «Оце­
ночно-антикварную комиссию», он, видимо, представляет себя в ро­
ли Ленуара. Горький тщательно отмечает все декреты Конвента,
имеющие целью совершенствовать науки и искусства, «обществен­
ную пользу и славу республики» (с. 242).
Глава «Террор» содерж ит 9 помет Горького. Принимая мысль
И. Карно, что коренные общественные реформы неминуемо «оскорб­
ляют старые понятия и старые интересы, а следовательно встречают
сильное сопротивление» (с. 246), он вникает в суть споров Сен Жю-
ста и Робеспьера с Дантоном. На с. 254 отчеркнуто: «Сен Жюст и Ро­
беспьер, неумолимые в своей вражде и непоколебимо желавшие уп­
равлять страною посредством страха, порицали склонность Дантона
к милосердию». «Республика, —говорил Сен Жюст, —должна разру­
шить все, что ей противится. Виновен против нее тот, кто проявляет
снисхождение к заключенным, виновен, кто не желает добродетели,
виновен, кто не хочет террора». На с. 259 отчеркнута мысль об ошиб­

Формиро ва н ие истори ческ ого с озн ани я М. Горького
67
ках Робеспьера: «Система его была ложная: народ, неспособный ор­
ганизовать свою свободу, не способен пользоваться ею».
Сам Горький думал в тот момент о своем народе нечто подобное.
Впоследствии он признается, что «...возмущенный терпением кресть­
янства и его забитостью, временами теряя понимание смысла исто­
рии, тоже думал о своем народе не очень ласково» (XXVI, 181).
В этой фразе любопытно слово «тоже», свидетельствующее, что пи ­
сатель какое-то время разделял взгляды буржуазных ученых и исто­
риков на русский народ и его историю. Действительно, в книге
Н. Бердяева «Философия неравенства», написанной почти одновре­
менно с горьковскими статьями «О русском крестьянстве», есть суж­
дения, что Россия —темное мужицкое царство, что народ ее —не ев ­
ропейский, а восточно -азиатский, подверженный инстинктам
кочевника, поэтому в революции темные волны захлестывают чело­
века, губя его как личность, как индивидуальность. Но это не значит,
что Горький соглашался с выводами Бердяева.
В исторических трудах писатель вновь ищет разрешения волную­
щих его проблем современности. Это касается прежде всего концеп­
ции Октябрьской революции как Смутного времени, что свидетель­
ствует о его понимании событий как «смуты», организованной
группой большевиков-«самозванцев», чуждых русскому народу.
В статьях «О русском крестьянстве» наряду с горькими упреками в
адрес народа, который, якобы, «хочет как можно больше есть и воз­
можно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких
обязанностей»76, содержатся на первый взгляд необъяснимые с исто­
рической точки зрения характеристики Лжедмитрия. Горький назы­
вает его «умным смельчаком», «загадочным юношей», который пы­
тался истребить азиатские нравы в России. Заняв московский
престол, он говорил в глаза москвитянам: «Вы считаете себя самым
праведным народом в мире, а вы —развратны, мало любите ближне­
го и не расположены делать добро»77.
В свете концепции «смутного времени» нетрудно догадаться, что
Горький имеет в виду обобщенный образ лидера большевиков. Не
желая, чтобы повторилась трагическая история Парижской комму­
ны, он предостерегает от опасности погубить передовой отряд рево­
люционной демократии, хотя всей душой приветствует задачу осво­
бодить страну от наследия «азиатчины». Русское крестьянство
кажется Горькому противником всего нового, в том числе и нового
строя. В «Несвоевременных мыслях» он напоминает: «Парижскую
коммуну зарезали крестьяне, — вот что нужно помнить рабочему. Во­
жди его забыли об этом»78.

68
Глава I I
Именно эта мысль становится центральной в книге «О русском
крестьянстве». Писатель уверяет, что русский мужик —косная анти -
революционная сила, что он не любит горожанина, особенно интел­
лигента. Настороженное недоверчивое отношение к деревне, прису­
щее Горькому с юношеских лет, ведет его к неверным выводам.
Вглядываясь в Россию, где бушуют волны гражданской войны, он
пытается разглядеть в ней абстрактного крестьянина, «искателя
правды и справедливости», забывая о том, что само понимание прав­
ды и справедливости было разным у красных, белых и зеленых, у
махновцев и григорьевцев.
Работа над статьями «О русском крестьянстве» совпала по време­
ни с чтением книги С.Ф . Платонова «Смутное время. Очерки исто­
рии внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском го­
сударстве XVI и XVII веков». Горький сделал на ее страницах
42 пометы, свидетельствующие, что его собственные мысли порой
были близки к выводам историка. Так, на с. 78 отчеркнута фраза, где
говорится, что у историков «есть тенденция представлять самозван­
ца человеком выдающегося ума и ловкости», на с. 156, что в «смуте
погибла вековая московская знать». В статьях «О русском крестьян­
стве» есть прямые цитаты и ссылки на книгу С. Ф . Платонова. Горь­
кий повторяет его слова о смуте 1602-1613 гг. как о «школе своево­
лия, безначалия, политического неразумия, двоедушия, обмана,
легкомыслия и мелкого эгоизма, неспособного оценить общих
нужд». Он определяет бунт Емельяна Пугачева словами С.Ф . Плато­
нова: «...последняя попытка борьбы казачества с режимом государст­
ва», наконец повторяет вывод историка о России, почерпнутый у
«одного иностранца»: «У этого народа нет исторической памяти. Он
не знает своё прошлое и даже, как будто, не хочет знать его «. Иными
словами, концепция «смутного времени» оказала на Горького несом­
ненное воздействие, уведя его в сторону от марксистской оценки рус­
ского народа, революционного союза пролетариата и крестьянства,
роли интеллигенции в революции.
В начале 1920-х годов историческое сознание Горького развивает­
ся под воздействием общегуманистических, абстрактно-социологи­
ческих концепций. Показательна та позиция которую он занял в спо­
ре между Р. Ролланом и А. Барбюсом по поводу путей изменения
мира. В статье «Вторая половина долга. По поводу ролландизма»
А. Барбюс упрекал поборников «независимости духа» в равнодушии
к политике, стремлении держаться в стороне от «схватки», нежела­
нии сейчас же взяться за дело и способствовать осуществлению по­
ложительной программы нового строя»79. Он спрашивал: «Что это —

Формирование исторического сознания М. Горького
69
принципиальная антипатия ко всему, что имеет отношение к полити ­
ке? Или нежелание слишком легко выносить твердые суждения и ос­
мелиться сказать о чем-либо конкретном? Это истина? Или отвраще­
ние к некоторым понятиям, в частности, к понятию насилия? Или —
надежда, что можно и другими путями излечить и изменить челове­
чество?»80.
Отвечая А. Барбюсу, Р. Роллан истолковал слова о насилии как
оправдание любых средств для достижения революционных целей.
В открытом письме А. Барбюсу он писал «Неверно думать, будто
цель оправдывает средства. Для истинного прогресса средства еще
важнее, чем цель». И пояснил: «Средства воспитывают человеческое
сознание или в духе справедливости, или в духе насилия. И если в
духа насилия, то никакой образ правления не устранит угнетения
сильными слабых. Вот почему я считаю, что защищать моральные
ценности необходимо и в период революции еще больше, чем в обык­
новенное время»81. В другом письме к Барбюсу Роллан убеждал:
«Мы слишком часто поступаемся во имя государственной необходи­
мости, во имя победы высочайшими моральными ценностями: чело­
вечностью, свободой и самым для нас драгоценным —истиной. Эти
моральные ценности всегда должны оставаться неприкосновенными.
В интересах человечества. В интересах самой революции»82.
■Прочитав ответ Роллана в брюссельском журнале «L’Art libre»,
Горький полностью согласился с ним. 25 января 1922 г. он писал ему
из Германии: «Дорогой друг! Основой Вашего письма Барбюсу я в л я ­
ется —на мой взгляд —оценка Вами иезуитского принципа «Цель
оправдывает средства». Какова цель? Создать условия, которые вос­
питали бы людей добрыми, умными, сильными, честными. Для меня
вполне и давно ясно, что средства, употребляемые ныне для создания
таких условий, ведут в сторону, прямо противоположную цели. Не­
обходимость этики в борьбе я пропагандировал с первых дней рево­
люции в России. Мне говорили, что это наивно, неосуществимо, да­
же —вредно. Иногда это говорили люди, которым иезуитизм
органически противен, но они все-таки сознательно приняли его,
приняли, насилуя себя; это —фанатики, честные люди, они грешили
ради спасения других. Я не видел, чтоб это кого-либо или что-либо
спасло, не думаю, что спасет, а фанатики уже погибли, обессилив са­
ми себя болью возмущенной совести, страданиями нравственного
раздвоения»83.
Давая оценку событиям Первой мировой войны, Горький заметил:
«В 14 году пролетарии всех стран соединились на прекрасных полях
Франции, а также других полях Европы и Азии —соединились, и че­

70
Глава II
тыре года мужественно истребляли друг друга —ради чего? В этой
бойне принимали активное участие тысячи сознательных искренних
социалистов и миллионы людей, которые сознательно вотировали за
них на выборах в парламенты и рейхстага. Так? Думает ли Барбюс,
что это позорное преступление было бы возможно, если б этика соци­
ализма внедрялась в сознание масс так же глубоко, как внедряется
политика и экономика?»84.
Горький оценивает исторические события прежде всего с точки
зрения «этики социализма» и общечеловеческой морали. Он пишет о
свободе личности и «независимости духа», о необходимости создать
«интернационал интеллигенции», «трибунал совести», предотвраща­
ющий все виды насилия. При этом человека, независимо от его пар­
тийной принадлежности, он считает ценностью гораздо большей, чем
все высокие идеи. Говоря о «социалистической этике», писатель ут­
верждает: «Без этого сознания —идеи «братства народов», «единства
интересов человечества», «интернациональные цели пролетариа­
та» — все это слова, лишенные живого содержания, революционного
энтузиазма, это —абстракции, они не имеют корней в душе человека,
они лишены творческой силы»85.
В письмах 1920-х годов Горький неоднократно выражает тревогу
за русский народ, его «талантливую, но чуждую жизни душу», уверя­
ет: «Народ этот еще не жил, не делал истории своими руками, своей
волей, как это делали латинская и англосаксонская расы»86. В пись­
ме Роллану от 5 июня 1922 г. он пишет: «К этой тревоге за свой народ
присоединяется страх за Европу, в которой все растет ненависть, зло ­
ба, отчаяние. Наше время подобно эпохе Римской империи в
III-IV веках — в воздухе носится запах разложения»87. Он продол­
жает рассматривать русскую историю ретроспективно, сравнивая те­
кущие события, то со «смутным временем», то с эпохой разложения
Римской империи. Это не означает, что Горький, живя в Европе, от­
рицательно оценивает деятельность большевиков. 7 декабря 1922 г.
он признается Роллану: «А все-таки меня восхищает изумительное
напряжение воли вождей русского коммунизма. За всю свою страш­
ную историю Россия еще не имела таких волевых людей, ни в эпоху
Ивана Грозного, ни при Петре Великом. Их —ничтожная кучка, ис­
кренних друзей они имеют сотни, непримиримых врагов —десятки
миллионов русских крестьян, всю европейскую буржуазию, да при­
бавьте сюда и социалистов Европы. И все-таки эти Архимеды увере­
ны, что найдут точку опоры и перевернут весь мир»88.
Горький ратует за диктатуру «политически грамотных рабочих в
тесном союзе с научной и технической интеллигенцией» (20, 28). Он

Формиро ва н ие и сторичес кого со зн ания М. Горького
71
много размышляет об анархизме, изучая труды М.А. Бакунина и
П.П. Кропоткина, сравнивает книги М.А. Бакунина «Государствен­
ность и анархизм» с «Единственным» Макса Штирнера, находит
родство в мыслях Н.Я . Данилевского и О. Шпенглера в книге «Закат
Европы». Из историков его чрезвычайно занимает Ю. Крыжанич,
еще в XVII в. заострявший мысль об анархизме русского народа, что­
бы добиться воссоединения славянских племен. Крыжанич критико­
вал национальные черты славянства, пытаясь развить в нем чувство
собственного достоинства, пробудить к деятельной гражданской
ж изни, сознанию новой исторической общности. Об интересе Горь­
кого к концепции Крыжанича свидетельствуют книги П.А. Бессоно­
ва, Н.И . Костомарова, В. Солойьева (т. 13), В.А. Мякотина, хранящи­
еся в его библиотеке, и особенно пометы на книге В.О. Ключевского
«Сказания иностранцев о Московском государстве» (Пг., 1918).
Исторический прогресс Горький по-прежнему связывает с разви­
тием положительных наук, он хлопочет об издании журнала «Бесе­
да», который знакомил бы читателей с новейшими достижениями
философии, науки, искусства, техники в Европе. Однако, живя в Гер­
мании, писатель видит, как «разваливается» и мельчает Европа, отка­
зываясь от идеи социализма, как забота о приобретении материаль­
ных благ становится главной целью бюргера, мечтающего о «сильной
власти». Европейская интеллигенция начинает разочаровывать его
так же, как русская в годы «позорного десятилетия» реакции. 6 ноя­
бря 1923 г. Горький пишет Роллану из Фрейбурга: «Интеллигенция
здесь —странная, поскольку я могу судить о ней, — ее политический
консерватизм кажется мне уродливым, так же, как и болезненно рас­
пухший ее национализм. На днях во Фрейбурге известнейший фило­
соф Хусерль говорил, что идеальное правительство Германия имела в
48 году, когда в парламенте сидело сотни полторы профессоров»89.
Горький иронически относится к идее создания подобного прави­
тельства. Напомним, что прусское Национальное собрание, созван­
ное 22 мая 1848 года, К. Маркс и Ф. Энгельс язвительно именовали
«ученым собором», заметив, что он «занимается исключительно уп­
ражнениями в парламентаризме и предоставляет правительству дей­
ствовать»90. Можно сказать, что идея «интернационала интеллиген­
ции» перестала прельщать Горького, после того, как потерпел крах
журнал «Беседа». К концу 1923 г. он расстался и с другой идеей, дол­
го владевшей его умом, — с теорией «двух душ». Прочитав у Н. Бер­
дяева, что германцы —выразители мужского активного начала, а
славяне —женского, пассивного, он пишет Роллану: «Разум истории,
очевидно, иначе оценивает психологию масс»91.

72
Глава II
В середине 1920-х годов в формировании исторического сознания
Горького происходят существенные сдвиги. Под влиянием успехов со­
циалистического строительства в С С С Р и непосредственных впечатле­
ний от ж изни капиталистического Запада он отказывается от схемати­
ческого противопоставления Европы —Азии и апеллирует не к
категории «национальной души», а к «разуму истории». Это сказалось,
в частности, в оценке им концепции «евразийства», проповедуемой
группой русских эмигрантов (Н.С . Трубецкой, П.Н . Савицкий,
Г.В. Вернадский и др.) Исходя из признания благотворной роли Восто­
ка в развитии России, евразийцы считали Европу носительницей кос­
мополитизма и противопоставляли ей Срединный материк — Евразию,
простирающуюся от Тихого океана до Адриатического моря. Попытки
создания единого евразийского государства они усматривали в истории
скифов, гуннов, хазар, татаро-монголов и других народов. В соответст­
вии с этим «месторазвитием» России считалась «монголосфера», а та ­
тарское иго изображалось прогрессивным периодом ее истории.
Эта концепция, внешне противоположная «норманнской тео­
рии», ибо евразийцы начинали историю России «из туранских сте­
пей», имела с ней общую основу: попытку доказать, что русская госу­
дарственность никогда не была самостоятельной и способна была
сформироваться лишь под чужеродным влиянием. Усматривая в со­
ветской России порабощение народа интернационалистами западно­
европейского толка, евразийцы призывали к возрождению «настоя­
щей» русско-туранской России — Евразии, духовной основой
которой должно стать православно-мусульманское «бытовое испо-
ведничество». Теории евразийцев базировались на основе геополити­
ки —науки о географическом распространении и географическом ха­
рактере государства. Автор «Геополитических заметок по русской
истории» П.Н . Савицкий доказывал, что Евразия является единым
миром, занимающим «Джучиев улус» и Россию, а история Золотой
Орды и есть подлинная русская история92.
Г.В. Вернадский в лекциях, прочитанных в Санкт-Петербургском
университете осенью 1913 г., приветствовал «движение русского пле­
мени на Восток», его распространение «против солнца» и доказывал,
что скифы и татаро-монголы составляют единое культурное целое,
благотворно влиявшее на Россию93. Зародившись в последние пред­
революционные годы, эта теория отразилась в «скифстве», которому
отдали дань многие деятели культуры и науки. Однако лишь в 1920-х
годах евразийство оформилось в самостоятельную историческую
школу, пытавшуюся дать свое объяснение всему ходу мирового исто­
рического процесса.

Формирование исторического сознания М. Горького
73
В 1927 г. в Праге вышел ряд книг П.Н . Савицкого, Г. В. Вернадско­
го, Н. С. Трубецкого, издавался «Евразийский Временник», сущест­
вовало евразийское книгоиздательство. Наиболее полно взгляды
евразийцев изложены в «Начертании русской истории» Г.В. Вернад­
ского и его же «Опыте истории Евразии V -XX вв.» В основу перио­
дизации русской истории Г. В. Вернадский положил деление на лес и
степь. Срединный Материк он рассматривал как особый географиче­
ский и исторический мир, который должен быть отделен как от Ев­
ропы, так и от Азии. По мнению Г. В. Вернадского, этнической осно­
вой русского народа является смесь иранской (скифской) крови с
варяжской, монголо-турецкой и финской. Уверяя, что творцом исто­
рии является народ, он писал о «великом столетии» Золотой Орды и
делал вывод: «Российское государство есть государство евразий­
ское»94.
Горький резко критически отнесся к этим книгам. В письме к
И.М . Касаткину 16 февраля 1926 г. он заметил: «Есть такая секта
эмигрантов, утверждающих, что Русь —не Европа, не Азия, а Евра­
зия. Это несколько напоминает бездарнейшую болтовню Иванова-
Разумника о Скифии»95. «Начертание русской истории» Г.В. Вернад­
ского испещрено горьковскими пометами. Он отчеркивает на с. 11
фразу: «Русский народ обладает удивительной способностью впиты­
вать в себя чуждые этнические элементы и их усваивать», ставит на
полях знак вопроса и пишет «Так ли?» Пометы, свидетельствующие
о том, что Горький сомневается в научности выводов автора, есть на
страницах 31, 27, 30. Он уличает его в неточностях и натяжках при
попытке использовать лингвистический анализ для доказательства
своих положений. Другие пометы свидетельствуют о желании Горь­
кого обнаружить в истории примеры, противоречащие евразийской
концепции. Так, на с. 31 он ставит знак «NB» около фразы: «Уже в се­
редине VII века значительная часть западных славян выбилась из-
под аварской власти».
В середине 1920-х годов Горький вновь обращается к проблемам
возникновения русского государства, норманнскому вопросу, теории
завоевательных войн. Это было связано с серьезным пересмотром ис­
торических взглядов самого писателя. Начиная работу над «Жизнью
Клима Самгина», он задумал снова пройти по дорогам истории.
К этому времени им были отброшены и мессианские теории «скиф-
ства», никогда, впрочем, не увлекавшие Горького, и мистические кон­
цепции общественного прогресса Н. Бердяева, и рассуждения К. Ка­
утского о диктатуре пролетариата, которая означает уничтожение
демократии. Отвечая К. Каутскому в работе «Пролетарская револю­

74
Глава II
ция и ренегат Каутский», В.И. Ленин обосновал марксистскую тео­
рию пролетарской революции, показав, что не существует «чистой
демократии» в классовом обществе. Буржуазная демократия, будучи
великим прогрессом по сравнению со средневековьем, не может быть
основой пролетарского государства, ибо она является формой дикта­
туры буржуазии. Только советская власть, по его мнению, дает неви­
данное расширение демократии, ибо служит интересам трудового на­
рода. Ленин писал: «...действительного, фактического равенства не
может быть, пока совершенно не уничтожена всякая возможность
эксплуатации одного класса другим» и пояснил: «Необходимым при­
знаком, обязательным условием диктатуры является насильственное
подавление эксплуататоров как класса и, следовательно, нарушение
«чистой демократии», т.е. равенства и свободы по отношению к это­
му классу»96.
Все это было написано в 1918 г., но Горький всерьез обратился к
изучению трудов классиков марксизма-ленинизма только после
смерти Ленина. На полках его личной библиотеки стоит более ста
книг К. Маркса, Ф . Энгельса, В.И. Ленина, но из них только пять из ­
даны до 1923 г. В основном же Горький пользовался тридцатитомным
собранием сочинений Ленина 1926-1935 гг. (2 издание). Впрочем, его
взгляды менялись не только под влиянием чтения марксистских книг.
Покушение на В.И. Ленина, убийство М.С. Урицкого, М.М. Володар­
ского, В.В. Воровского и в ответ —«красный террор» показали уто­
пичность его призывов к формированию социалистической «этики»,
столь же сильной, «как религия на заре возникновения»’ 97.
Никакая этика не смогла бы заставить белогвардейцев сложить
оружие, эсеров —прекратить вооруженное восстание против совет­
ской власти. На террор отвечали террором. В трагическом споре с
большевиками Горький, вопреки своим собственным словам, пытал­
ся убедить их, что историю можно «перекрасить в другие цвета» не
только кровью, протестовал против суда над эсерами, возмущался
арестом патриарха Тихона, католических священников. Попытка
убить Ленина убедила Горького в необходимости диктатуры проле­
тариата, заставила сомневаться в прочности союза «рабочих с буржу­
азной интеллигенцией». В очерке « В.И. Ленин» писатель вспомина­
ет слова Н.И . Бухарина, сказанные на VIII съезде партии: «Нация —
значит буржуазия вместе с пролетариатом» и резкий ответ Ленина
(20, 35).
Мысль о том, что историю движет борьба классов, была у Горь­
кого и раньше, но только в середине 1920-х годов он начинает изу­
чать исторический материализм. Приводя все свои знания в систе­

Формирование исторического сознания М. Горького
75
му, он пытается увидеть мир с точки зрения марксистских законов
развития общества, рассматривая прогресс как неуклонное движе­
ние к социализму. И прежде всего меняет свое отношение к русско­
му крестьянству. Тема деревни и города привлекает внимание Горь­
кого не только как практическая проблема, вставшая на пути
социалистического строительства. Он рассматривает ее с историче­
ской точки зрения, пытаясь сопоставить процессы, происходящие в
разных странах.
После смерти В.И. Ленина Горький ждал трагедии Термидора «со
стороны крестьянства, которому нужны машины, сукно, ситец, сахар,
гвозди и еще множество вещей, которых у нас нет»98. Эта тревога
подкреплялась анализом международной обстановки. Горький писал
М. Шкапской: «Содержанием истории грядущих лет, видимо, долж­
на быть именно борьба крестьянских стран со странами с преоблада­
нием городского населения, и, в частности, борьба деревни против
беспокойного, бунтующего всячески города»99. Размышляя об судь­
бах мира, Р. Роллан тоже боялся конфликтов между этими силами. 1
августа 1924 г. он сообщил Горькому: «Я предвижу роковое страшное
столкновение между англосаксонской Америкой и Азией, а, по всей
вероятности, и Латинской Америкой. Но меня особенно мучает воп­
рос, на чьей стороне будет Европа?»100.
Горький уже не питал никаких иллюзий относительно планетарно­
го союза интеллектуальных сил в Европе. Его ужасает «безумие нем­
цев», ведущее к торжеству фашизма, тоталитарно-репрессивный ре­
жим Муссолини в Италии, террор в Болгарии. Он видит Европу,
которая «в судорогах» и теряет былую уверенность, где «активность»
проявляется в цинических действиях чернорубашечников. Не разде­
ляя популярной теории «заката Европы» О. Шпенглера, он все чаще
обращает взор на Юг и Восток, где вздымаются волны национально-
освободительных движений: пишет о вожде рифов Абд-аль-Кериме,
об успехах революции в Китае. Характерно, что именно в эти годы
Горький внимательно следит за ростом эмансипации у восточных на­
родов Советского Союза. 28 марта 1927г. он пишет Роллану: «Челове­
чество утомилось и потеряло свою власть над жизнью, им же самим
созданной. Все, что происходит сейчас в Китае —достаточно красно­
речиво свидетельствует об этой усталости Европы. И невольно вспо­
минаешь об активной роли, которую теперь играет женщина у восточ­
ных народов. Это особенно резко бросается в глаза у нас в России,
среди женщин-мусульманок Поволжья, Кавказа, Малой Азии»101.
Факты, которые сообщали Горькому из Советского Союза, свиде­
тельствовали, что следов пассивности все меньше остается даже в ду­

76
Глава I I
ше забитой и запуганной старыми обычаями женщины Востока. Ме­
нялось и его представление о русском крестьянине. Селькор Васи­
лий Кучерявенко писал с хутора Россошанский, что до революции у
них на триста дворов была только одна школа, а теперь — «три, коо­
перация, три красных уголка, клуб, изба-читальня, библиотека, ячей­
ка партии и комсомола, отряд ю<ных> п<ионеров>, кружки: сель­
скохозяйственный, селькоровский, имеется своя стенная газета,
выписывается много журналов, книг, газет» (XXIV, 356). Таких пи­
сем Горький получал с родины сотни. Стремительный рост грамотно­
сти, культурная революция в стране становятся предметом постоян­
ного внимания писателя именно потому, что разрушают его прежнее
мнение о русском народе.
В статье «Заметки читателя», анализируя десятки писем кресть­
ян, Горький сделал вывод, что «растет и углубляется активный инте­
рес русского человека к своей стране и вообще к миру, к науке, к ли ­
тературе и ко всему вообще, что есть жизнь» (XXIV, 274). Он с
огромной радостью фиксирует факт, что в селе, состоящем из 142
дворов, крестьяне выписывают 52 газеты (XXIV, 305). 18 января
1928 г. Горький сообщает Роллану: «...за истекшие 10 лет русская де­
ревня стала грамотней, значительно культурней, и это, разумеется,
должно будет ускорить рост сознания единства интересов крестьяни­
на и рабочего»102. К концу 1920-х годов писатель приходит к выводу
о союзе пролетариата и крестьянства как основном факторе истори­
ческого развития страны. «Великий Иван —рабочий и крестьянин
под одной шапкой», —так он характеризует народ в статье «Анони­
мам и псевдонимам» (XXIV, 301).
Однако коллективизация, которую Горький определял как «гео­
логический переворот», «Октябрь в деревне», протекала непросто.
Была предпринята попытка быстро поставить на рельсы машинной
техники всю многомиллионную крестьянскую Русь. Трагедии Тер­
мидора не произошло, но началась трагедия раскулачивания. Про­
возгласив лозунг уничтожения кулачества как класса, Сталин вы­
двинул теорию обострения классовой борьбы в стране. Этот тезис
давал возможность зачислить в кулаки любого исправно работающе­
го крестьянина-середняка. Результатом перегибов было обострение
борьбы в деревне, возникновение разногласий в партии. По подсче­
там современных историков только в январе-марте 1930 г. по стране
прокатилось не менее 2200 массовых восстаний, в которых участво­
вали почти 800 тысяч крестьян103.
Расценив это как новую гражданскую войну, большевистские ру­
ководители дружно заговорили об обострении классовой борьбы в

Формирование исторического сознания М. Горького
77
стране. На XV съезде ВКП(б) Н. Бухарин выступил с лозунгом
«форсированного нажима на кулака». На этом съезде была осуждена
как «буржуазно-ревизионистская и оппортунистическая» концепция
«термидорианского» перерождения пролетарского государства, тео­
рия «победы» частного капитала над крупной машинной индустри­
ей. В резолюции XV съезда «О работе в деревне» говорилось, что
«пути развития деревни определяются развитием города и что капи­
талистическим элементам в деревне противостоит в наших условиях
не только батрак, бедняк и середняк, но и вся система диктатуры про­
летариата с ее мощными экономическими высотами (в первую голо­
ву —социалистической индустрией), кооперацией и другими рыча­
гами планового воздействия на сельское хозяйство»104.
Заметим, даже в этом официальном документе говорится лишь о
«капиталистических элементах» в деревне, которые не играют ника­
кой серьезной роли в условиях планового хозяйства и социалистиче­
ской индустриализации. Действительно, по подсчетам последних
лет, к 1929 г. в СССР на каждые 100 крестьянских дворов приходи­
лось 35 бедняков, 60 середняков и лишь 5 -6 кулаков. О какой клас­
совой борьбе могла идти речь, если не было эксплуатации и не суще­
ствовало частной собственности? Напомним слова В.И. Ленина: она
«будет продолжаться до тех пор, пока не исчезнут основы классовой
борьбы —частная собственность и беспорядочное общественное
производство»105. М. Калинин, прекрасно знавший русскую деревню,
назвал кулака призраком старого мира. «Это не общественный слой,
даже не группа, даже не кучка, это вымирающие единицы»106, — пи ­
сал он.
На самом деле, события в деревне объяснялись не классовой борь­
бой, а неприятием насилия, т.е. волюнтаристских методов коллекти­
визации сельского хозяйства, которую пытались осуществить в нере­
ально быстрые сроки. Отчаянное сопротивление мужика, еще
помнившего времена продразверстки и настоящей гражданской вой­
ны, сыграло свою роль в политической борьбе между двумя разными
группировками в руководстве страны. По мнению зарубежных исто­
риков, война шла, прежде всего, между большевистскими вождями,
ибо «партия знала цель, но ее вожди вели ожесточенную междоусоб­
ную войну за право вести к этой цели единственно верным путем»107.
Действительно, критика сталинского курса развития СССР велась
постоянно: сначала левой, потом правой оппозициями, о чем свиде­
тельствуют «Заявление 46», платформа «Рабочей оппозиции»,
«Платформа 88», манифест «Сталин и кризис пролетарской диктату­
ры», обращение «Ко всем членам ВКПб» и многие другие докумен­

78
Глава I I
ты. Тезис обострения классовой борьбы стал оправданием кровавого
процесса «раскулачивания» и трагически повлиял на исторические
события в те годы, обострив разногласия между сталинистами и оп­
позиционерами.
Бухарин, Рыков и Томский выступили против «чрезвычайных
мер», пытаясь затормозить не только коллективизацию, но и индуст­
риализацию. Ответные меры были жестокими. Начался разгром
«правой оппозиции», борьба с «чаяновщиной», «вавиловщиной», с
экономистами, аграрниками, философами, которые не разделяли
сталинской точки зрения. Для того, чтобы «научно» обосновать и ут­
вердить концепцию обострения классовой борьбы, с 1931 г. стал
издаваться журнал «Борьба классов» под редакцией М.Н. Покров­
ского. Готовился политический процесс над историками, принадле­
жавшими к старой школе. Были арестованы академики С.Ф . Плато­
нов, Е.В. Тарле, Н.П . Лихачев, Ю.В. Готье и другие.
Живя в Сорренто, Горький не мог воочию наблюдать процессы,
происходившие в СССР. О многих событиях он судил по советским
газетам и книгам, по рассказам приезжавших к нему друзей и мате­
риалам, которые привозил его секретарь П. П. Крючков. После того,
как ему доставили брошюру «Материалы к отчету ЦКК ВКПб
XVI съезду ВКПб, составленную ОГПУ к докладу С. Орджоникид­
зе» (М., 1930), он поверил, что в СССР, действительно, существует
вредительство. В брошюре приводились «подлинные» показания
48 «организаторов голода» и лиц, арестованных по делу о вредитель­
стве в золото-платиновой промышленности, на транспорте, в воен­
ной промышленности. Более всего его поразили «чистосердечные
признания» арестованных. Многие говорили о «кастовой замкнуто­
сти» своего круга. Инженер Стрижев, в прошлом акционер общества
«Нобель и К0», а при советской власти старший директор нефтяной
промышленности Главторга ВСНХ, на следствии сказал: «Переход
инженерных каст в контрреволюционные был естественным и понят­
ным»108. Инженер «Донугля» Н.Е . Калганов заявил: «При капитали­
стическом строе мы являлись в известной степени обер-офицерами
капитала, если можно так выразиться. Именно через нас капитал осу­
ществлял собственную и неизбежную при капитализме эксплуата­
цию рабочих, а это порождало уже известную идеологию, которая
резко отделяла нас от рабочих, противопоставляла нас им»109.
Эту фразу процитировал в докладе на XVI съезде партии С. Орд­
жоникидзе, говоря об усилении классовой борьбы в СССР. Во мно­
гом доверяя советской печати, официальным партийным докумен­
там, свидетельствам людей, которых долгие годы знал и ценил,

Формирование исторического сознания М. Горького
79
Горький искренне поверил в существование «Промпартии» и «Тру-
довой-крестьянской партии», связанных, якобы, с зарубежными ан­
тисоветскими кругами. Он тщательно изучил стенограмму процесса
«Промпартии», заметив, что Н.К . Рамзин в последнем слове при­
знался во вредительстве и заявил, что на это «могла пойти только ка­
ста, небольшая классовая прослойка, не имеющая корней в народных
массах»110.
Под влиянием этих фактов к началу 1930-х годов у Горького скла­
дывается новая концепция роли интеллигенции, которую он рассма­
тривает как классового врага народа. 2 ноября 1930 г. он пишет Рол­
лану, что в Советском Союзе «Советская власть и авангард рабочей
партии находятся в состоянии гражданской, — т.е. классовой —вой­
ны. Враг, против которого борются —и необходимо бороться —ин ­
теллигенция, стремящаяся реставрировать буржуазный строй, и за­
житочное крестьянство, которое, защищая частное мелкое хозяйство,
основу капитализма, вредит делу коллективизации, прибегая к тер­
рору...» 111.
В одной из последних статей «Лучше меньше, да лучше» В.И. Ле­
нин связывал план индустриализации страны с планом кооперирова­
ния крестьянского населения. Вопрос о союзе рабочего класса и кре­
стьянства как единственно верном рычаге развития социализма в
стране он считал наиважнейшим и неоднократно возвращался к нему
в последний год жизни. С марксистской точки зрения это был вопрос
о правильном сочетании «крестьянской войны с пролетарской рево­
люцией». Напомнив об этом в докладе «Политическое завещание Ле­
нина», Н.И . Бухарин сказал: «Если у нас социалистическая револю­
ция в значительной степени держится на том особом сочетании
классовых сил, которые было учтено еще Марксом, то это сочетание
пролетарской революции и крестьянской войны (то есть союз рабо­
чего класса с крестьянством под руководством рабочего класса)
должно быть продлено и удержано во что бы то ни стало, ибо если ли­
шиться этого особо благоприятного сочетания классовых сил, то вы ­
падет вся основа развертывания социалистической революции в на­
шей стране»112.
Одновременно с этим Бухарин сделал собственный вывод, что
«мирная организационная», «культурническая работа» есть тоже
особая форма классовой борьбы, что «могут быть периоды обостре­
ния классовой борьбы и ее форм, связанные с перегруппировками
общественных классов», и она будет лишь возрастать по мере про­
движения к социализму. В 1929 г. он уверял, что страна переживает
«один из таких периодов обострения классовой борьбы...»113. Касаясь

80
Глава I I
основных вопросов внутренней политики, он предупреждал, что по ­
явление «серьезных классовых разногласий, которые этот механизм
переделки одного класса другим уничтожили бы, означает гибель
Советской республики» 114.
Разногласия в партии, в том числе борьбу Сталина с «правым ук­
лоном», Горький воспринимал как «результат исконного противоре­
чия между городом и деревней, основы которого образовались в ста­
ром строе»115. Как уже говорилось, к этому времени он пришел к
выводу о необходимости крепкого союза пролетариата и крестьянст­
ва, о единстве их интересов. Радуясь успехам первой пятилетки,
писатель болезненно воспринимал все, что могло помешать строи­
тельству социализма, поэтому активно пытался примирить ортодок­
сальных ленинцев и сторонников нового сталинского курса, который
был обусловлен меняющейся международной обстановкой. Вряд ли
он мог до конца разобраться в истинных причинах внутрипартийной
борьбы, т.к. вернулся на постоянное жительство в СССР только в
1933 году.
Теория «обострения классовой борьбы» фактически прикрывала
все более обострявшуюся внутрипартийную борьбу в критический
период развития советского общества. Сошлемся хотя бы на выступ­
ление А.В. Косарева на XI пленуме ЦК ВЛКСМ, сказавшего по пово ­
ду только что разоблаченного дела «Клубок»: «Классовая борьба не
затухает, а принимает новые, более сложные формы»116. Если учесть,
что обвиняемыми по этому делу были секретарь президиума ЦК
СССР А.С. Енукидзе, сотрудники аппарата ЦИК, комендант москов­
ского Кремля P.A. Петерсон и работники кремлевской библиотеки, о
какой классовой борьбе можно было говорить117?
На самом деле, метод механического перенесения особенностей
классовых битв прошлого на период мирного строительства социа­
лизма не мог быть исторически верным. Видя активность антисовет­
ских сил за рубежом, Горький высказывает мысль, что необходимо
«показать с предельной простотой и ясностью идейную согласован­
ность внутреннего врага с внешним, —этим самым гражданская вой­
на переносится в ту «мирную» действительность, в которой мы суще­
ствуем по сей день»118.
Эти строки написаны в ноябре 1930 г., когда готовился процесс
над меньшевиками119. К этому времени Горький уже располагал под­
робной информацией о «шахтинском деле», о «48 организаторах пи­
щевого голода», о расстреле Пальчинского, Фон-Мекка, Величко, о
вредительстве в золото-платиновой промышленности, на транспорте
и в военном деле, прочел «Материалы», составленные ОГПУ, стено­

Формирование исторического сознания М. Горького
81
грамму процесса «Промпартии», показания обвиняемых, опублико­
ванные в «Известиях» и «Правде», «чистосердечные» признания
Кондратьева и Чаянова. Можно ли упрекать его в том, что, живя в
Сорренто, писатель не разобрался в сложном хитросплетении собы­
тий?
Следует учитывать еще один фактор —действительно резкое обо­
стрение международной обстановки в те годы. Провокации в Аркосе,
угроза разрыва дипломатических отношений с Англией, «крестовый
поход» против СССР, провозглашенный 2 февраля 1930 г. римским
папой Пием XI, провокации на границах. Антисоветская кампания
прокатилась по Италии, Франции, Германии, Англии, США и дру­
гим странам, затронув весьма далекие от политических сферы (воп­
рос об экспорте советских товаров, проблемы религии). Успехи соци­
алистического строительства в годы первых пятилеток вызывали
отрицательную реакцию в буржуазном лагере и лживые инсинуации
в белоэмигрантской прессе. Сколачивались союзы государств для
войны против страны Советов: планы А. Бриана, Келлога, Пан-Евро-
пы и др. Это было причиной того, что Сталин и его сторонники изме­
нили отношение к Коминтерну, взяли курс на построение социализ­
ма в одной стране, провозгласив приоритет национальных интересов,
и отказались от теории «экспорта революций.» .
В этой обстановке Горький много внимания уделяет оценкам те­
кущего исторического процесса. В его публицистике и письмах на
первый план выходит тема борьбы с угрозой новой мировой войны,
которую готовит фашизм. С исторической точки зрения эта тема ин­
тересна тем, что позволяет ему по-новому оценить роль личности и
проблему борьбы наций. Немецкие историки Ф. Моммзен и Г. Трейч-
ке не раз побуждали писателя размышлять о расовой теории как ос­
нове завоевательных войн120. Мысль о том, что славянская нация, в
том числе русский народ, могут служить лишь «удобрением» для не­
мецкой культуры, подкреплялась философией Шопенгауэра, Гартма­
на, Ницше о праве сильных и пассивности слабых. Уродливые прояв­
ления этой теории в трудах фашистских идеологов давали Горькому
бесспорное право отказаться от утопического взгляда на историю с
точки зрения духовного своеобразия наций.
В статье «Следуйте примеру рабочего класса Союза Советов»
Горький признается, что вслед за многими думал о русском народе
как самом «некультурном», пьяном и безграмотном, как о народе,
«который обладал исключительной способностью покорности, тер­
пения». Жизнь опровергла это. Горький пишет: «Но «ударил час», ис­
тория скомандовала «вперед» и люди, возмущавшие своим позорно

82
Глава II
пассивным отношением к жизни, превратились в самую активную
силу мира трудящихся. Как известно, они начали с того, что взяли в
свои руки политическую власть в своей стране. Вместе с этим они
взяли на себя тяжкое бремя ответственности за судьбу своей страны.
Это чувство ответственности всех за каждого и каждого за всех еще
не могло достигнуть в краткий срок полутора десятков лет должной
высоты, но это чувство непрерывно растет, углубляется и создает чу­
деса. Даже классовые враги —самые непримиримые враги —вынуж­
дены признать, что рабочий народ Союза Советов переродился, и ес­
ли он теперь продолжает «удобрять» почву, он удобряет почву для
всемирной социалистической революции» (XXVI, 154-155).
В последние годы жизни Горький пытается рассматривать все со­
бытия с точки зрения «логики истории». Набирающий силу фашизм
он характеризует как стремление повернуть историю вспять, к Вота­
ну, к варварству. Успехи социалистического строительства для не­
го —лучшее доказательство правоты исторического материализма.
В его публицистике не раз говорится о необходимости создания кон­
цепции истории в ее движении к социализму, основанной на позна­
нии объективных законов развития общества. Работая над «Жизнью
Клима Самгина», где сорок лет существования России взяты в исто­
рическом, политическом, философском, социально-экономическом,
эстетическом ракурсах, он пытается заново разобраться в прошлом и
в самом себе.
Не случайно именно в этот период Горький выступает как писа­
тель и как историк, инициатор многих фундаментальных работ: «Ис­
тории гражданской войны», «Истории фабрик и заводов», «Истории
городов», «Истории молодого человека XIX столетия». Под его руко­
водством ведется работа над серией «Жизнь замечательных людей»,
которая фактически является всемирной историей культуры и нау­
ки, над «Библиотекой поэта», представляющей историю русской по­
эзии со дня возникновения. Писатель задумывает историю быта, ис­
торию крестьянства, историю сословий, историю женщины, историю
промышленника Европы и России, историю молодого человека, на­
конец, историю религии. Такая вспышка интереса к историческим
проблемам помимо всего прочего является доказательством, что
Горький испытывал немалые сомнения по поводу официальных вер­
сий происходящего в СССР и пытался разобраться во всем сам.
Работая над «Историей гражданской войны», он далеко не во
всем соглашается с М.Н. Покровским. И.И . Минцем, А.С. Бубновым
и другими членами редколлегии. 29 января 1931 г. он пишет
М.Н. Покровскому: «Молодежь наша по теории наклевалась кое-че ­

Фор мир ова н ие истори че ск ого со зн ания М. Горького
83
го, но знанием фактов, скрытых в основе теории, — печально бедна.
Со взглядом т. Бубнова на форму «Истории гражданской войны» —
решительно не согласен. Это опять будет премудрая книга и — «не
туда». Надобно учить и воспитывать именно массу, а уж она сама вы­
двинет интеллигенцию»121. Горький приходит к выводу, что только
объективный факт может способствовать правильному освещению
исторических событий. И второе: интеллигенция, вышедшая из недр
народа, с которой писатель к тому времени познакомился воочию,
внушает ему гораздо более доверия, чем буржуазная, именуемая им
«нянькой капитализма» (статья «С кем вы, мастера культуры?»).
Свою задачу Горький видит в том, чтобы познакомить молодое по­
коление страны Советов с возможно большим количеством историче­
ских фактов. Показательна его переписка с А.С. Щербаковым по пово­
ду «Хрестоматии образцов мировой литературы» в 15 томах,
задуманной издательством «Советский писатель» . Горький советует
авторам книг активнее пользоваться подлинными документами, пред­
лагая для этого «Историю средних веков» М.М. Стасюлевича», «Исто­
рию социальных систем от древности до наших дней») (т. 1 -2 , СПб.,
1870—1889), исследования «Тертулиан и Рим» Преображенского,
« Ю лиан Апостат» Анфилонова, труды Гиббона и «Историю завоева­
ния Англии» О. Тьерри. Вот как он представляет себе рассказ о завое­
вании Англии норманнами: «Мы даем несколько страниц Тьерри, ил ­
люстрируем битву при Гастингсе стихами Гейне о «Эдифе лебединой
шее», новеллой Мейера «Святой» —о хитром мужике, епископе Беке-
те, можно дать несколько страничек описания быта рыцарей из «Ай­
венго», и все э то накрывается, освещается нашей статьей, скажем, на
тему о роли скандинавских мужиков в организации государств Анг­
лии, Киевской Руси, Сицилии, герцогств Салерно, Амальфи. Весьма
интересно будет указать, что всюду, где скандинавский муж ик укреп­
лялся —он вступал в конфликты с церковью. Кстати: роль скандина­
вов в организации грабительницы мира Европы очень слабо освещена,
а эти крепкие мужички, «язычники» и разбойники, много сделали, как
мы видим по колониальной политике их потомков»122.
Возвращаясь вновь к «норманнскому вопросу», Горький трактует
его с точки зрения ведения колониальной политики, захватнических
войн и социальных конфликтов. Столь же определенно его отноше­
ние к религиозным войнам. Он пишет: «Чрезвычайно важно отме­
тить, что уже со второй половины второго века н. э. церковь в лице
Иустина-мученика и епископа Иринея объявила жесточайшую вой­
ну «гнозису» —знанию, т.е. свободному исследованию церковной
догматики»123.

84
Глава II
Переписка с А.С . Щ ербаковым заставляет думать, что в 1930-х г.г.
Горький всерьез попытался встать на путь исторического материа­
лизма и хотел это продемонстрировать властям. Он пишет: «...наша
цель —показать пути и линии, следуя которым марксистская
мысль должна пересмотреть, переоценить показания и утвержде­
ния буржуазной истории культуры. Наши посылки —возбудитель
и организатор мысли —труд: первобытное общество закрепляло
свой трудовой опыт в образах героев труда, мастеров разных реме­
сел. «Трагизм» бытия», который буржуазные историки считают вы­
званным враждебными людям силами природы или своеволием
всесильных богов, гораздо больше и естественнее объясняется ха­
рактером социальных отношений, борьбой личности против обще­
ства, человека с человеком, племени с племенем и т.д. Войны гораз­
до более часты, чем землетрясения, более разрушительны, чем
наводнения, холод сменяется зноем, но раб всю жизнь остается ра­
бом владыки своего. Идея «трагизма бытия» не была результатом
деятельности коллектива, она взращена личностью, ее мироощуще­
нием»124.
В том же письме Горький дает оценку всех и всяких религий, вся­
кой мистики и метафизики. Он призывает отказаться от свойствен­
ного буржуазным историкам идеалистического толкования понятия
«борьба за существование» и объяснять прошлое с точки зрения объ­
ективных законов истории. Он пишет: «Если скандинавы создали об­
раз железного волка Фенриса, который должен пожрать мир, — во лк
этот мистичен настолько же, насколько современный зверски жад­
ный капитализм, изживший свои творческие силы, способный толь­
ко разрушать, и —значит, —лишенный смысла, а тем самым и даль­
нейшего права на существование». Горький заключает, что для
создания исторически правдивой хрестоматии «необходимо взгля­
нуть глазами Маркса «на все исторические процессы, показать, что
именно труд изменяет мир»125.
Можно ли сказать, что эта концепция определяла истинное отно­
шение Горького к действительности? В марте 1931г. он пишет статью
«Народ должен знать свою историю», пафос которой —признание
решающей роли народных масс в деле революционного переустрой­
ства мира. Писатель утверждается в мысли, что только кровавая
борьба классов привела «народ Союза Советов к победе, к началу но­
вой истории, которую энергично и успешно создают у нас рабочие и
крестьяне» (XXV, 274), Он уверяет: «Октябрьская революция —
единственная правда, сила которой может изменить к лучшему все
условия жизни». (Там же).

Формирование исторического сознания М. Горького
85
С точки зрения марксистского осмысления прошлого Горький ведет
работу над «Историей гражданской войны» и «Историей фабрик и за­
водов». Радуясь, что рабочие сами пишут о прошлом своих предпри­
ятий, писатель утверждает: «История заводов есть прежде всего исто­
р ия развития классового самосознания рабочих —усвоение ими своей
исторической роли и своего права на революционные действия, а затем
это —история культурного роста и культурного творчества рабочей
массы» (XXVI, 325). Можно было бы сделать вывод, что в 1930-х г.г.
Горький приходит к пониманию историзма, основанного на марксист­
ском понимании важнейших общественных процессов. Однако крах
его фундаментальных замыслов, о чем будет сказано ниже, свидетель­
ствует о сложности его позиции и противоречивости взглядов.
Было бы неверно судить об истинной позиции писателя в 1930-х
г.г. только на основании его публицистики или писем к советским ру­
ководителям. Вернувшись в СССР, Горький не изменил своей при­
вычке жадно изучать все новейшие исторические, социологические,
философские концепции. Показателен его интерес к деятельности
харбинской эмиграции, где помимо идеолога сменовеховства
Н.В. Устрялова активно работали последователи философа Н.Ф . Ф е­
дорова: H.A. Сетницкий, А.К. Горностаев, А. Остромиров. Живя за
рубежом, Горький не испытывал особого интереса ни к деятельности
Религиозно-Философской Академии, которая продолжалась в тот
период, ни к сотрудникам религиозно-философских журналов
«Путь» и «Новый Град». Это вполне объяснимо, если учесть его
идейную несовместимость с проповедниками «христианского гума­
низма», считавшими идеи человекобожия «порождением гордыни
человеческого разума, утопической мечты о “земном рае”»126.
Однако, получая из Харбина книги А. Остромирова «Николай Ф е­
дорович Федоров и современность» (вып. 1 -4 ,1928-1933), H.A. Сет-
ницкого «Русские мыслители о Китае. (B.C . Соловьев и Н.Ф . Федо­
ров)» (1926), «О конечном идеале» (1932), «Капиталистический
строй в изображении Н.Ф . Федорова» (1926), А. Горностаева «Перед
лицом смерти. Л.Н . Толстой и Н.Ф . Федоров» (1928-1929), Горький
испещрил их многочисленными пометами. Судя по ним, можно пред­
положить, что стареющего писателя привлекала федоровская идея
преодоления смерти и воскрешения мертвых. Действительно, в пос­
ледние годы он много сил отдает реорганизации Всесоюзного Инсти­
тута Экспериментальной Медицины (ВИЭМ), веря в возможность
максимально продлить жизнь человека и отодвинуть старость.
Но все-таки вновь вспыхнувший интерес с творчеству Н.Ф . Ф е­
дорова был значительно шире. Горького связывали с философом

86
Глава II
идеи нравственного совершенствования человека, который должен
стать, как Бог, преображения природного мира, задача объединения
человечества «во всеобщем деле». В статье «Еще о механических гра­
жданах» Горький писал: «Был у нас замечательный, но малоизвест­
ный —потому что был своеобразен —мыслитель Н.Ф . Федоров.
Среди множества его оригинальных домыслов и афоризмов есть та­
кой: “Свобода без власти над природой —то же, что освобождение
крестьян без земли”. Это, на мой взгляд, неоспоримо». (XXIV, 454)
По-видимому, в конце 1920 — начале 1930-х г.г. Горький не столь
уж безоговорочно встает на рельсы исторического материализма, а
продолжает свои поиски истины, вновь размышляя об истории как
«работе спасения» , идеях иллюзорности прогресса, проблеме совер­
шенствования личности, задаче овладения силами природы и их регу­
ляции. Интерес к этим темам не случаен. Читая у Н.В. Устрялова, что
«проблема совершенного общественного строя на земле объективно
неразрешима», Горький пытался в статьях, предназначенных для со­
ветских газет, убедить читателя в обратном, но сам он по-прежнему ис­
кал наиболее плодотворные пути для национально-культурного возро­
ждения России. И в этом он сближался не с официальной советской
пропагандой, а с религиозно-философскими мыслителями XIX-XX
веков. Права А.Г. Гачева, утверждая: «Сменовеховцы, евразийцы, наци­
онал-максималисты, младороссы, народники-мессианисты, утвер-
жденцы, новоградцы —все они искали нового синтеза, новых ориен­
тиров истории, совершенных принципов устроения социума. И в этом
поиске не раз обращались к наследию русской мысли XIX в., о т Чаада­
ева, Гоголя, славянофилов до Достоевского, Федорова, Соловьева, об­
ретая в их творчестве не только предвидения и пророчества о совер­
шившейся катастрофе, не только глубинный и точный диагноз
современных событий, данный из толщи времен, но и созидательные,
спасительные ответы на вопрос о грядущих путях России и мира»127.
Горького смело можно причислить к тем мыслителям, которые ис­
кали наиболее верные ответы на этот сложный вопрос. Последняя не­
оконченная часть «Жизни Клима Самгина» свидетельствует о том, что
он сам, подобно главному герою, находился на «распутье дорог», где
его кружил и кружил ветер истории. Писатель то и дело возвращался
к мысли о варварах, погубивших Рим, а в черновиках снова и снова
возникали образы честолюбцев, авантюристов, исповедующих лозунг
«Цель оправдывает средства». Желание переписать «Жизнь Клима
Самгина» заново вряд ли можно объяснить только стремлением сокра­
тить роман. Не исключено, что после 1933 г. Горький вновь задумался
о роли интеллигенции в истории страны, начав сомневаться в ее огуль­

Формирование исторического сознания М. Горького
87
ном «предательстве». Во всяком случае, сложный многомерный образ
Клима Самгина явно послужил для писателя материалом для новых
раздумий о судьбах либеральной интеллигенции в России.
Формирование исторического сознания Горького —сложный и
противоречивый процесс. Народническая концепция героической
личности, изменяющей ход исторических событий, сменилась в
1900-х годах признанием ведущей роли народных масс, затем мисти­
ческая идея «бога-народушки» на несколько лет овладела писателем.
В разные периоды Горький по-разному смотрел на роль интеллиген­
ции в истории, то считая ее «ломовой лошадью» прогресса, то низво­
дя до роли «врага народа». Наконец, вплоть до середины 1920-х годов
он пытался найти «тайну» русской национальной души, недооцени­
вая революционную активность крестьянства и его роль в историче­
ском процессе.
В период наибольшей близости к большевикам Горький увлекает­
ся теорией социализма как «всемирной религией», всеобщим стрем­
лением к правде и справедливости, перед Октябрем отдает дань кон­
цепции «мирного прогресса» с помощью планетарного союза людей
науки и культуры. А в начале 1930-х г., поверив в тезис об «обостре­
нии классовой борьбы», пытается пересмотреть прошлое «не так, как
об этом уже рассказано, а так, как все это освещается учением Мар­
кса —Ленина —Сталина» (XXVII, 333). Но все это не ставит под со­
мнение честность и искренность писателя даже в его заблуждениях.
Горький осознавал историю как живую связь времен, вечное дви­
жение к истине и справедливости, поэтому всегда рассматривал ее
сквозь призму современности. Внимание писателя неотрывно было
приковано к проблемам соотношения веры и разума, единовластия и
демократии, тирании и анархии, личности и коллектива. Через гор­
нило трех государственных переворотов Горький пронес убеждение,
что только социалистическая революция может перестроить мир.
Можно сказать, что из всех исторических концепций ему ближе все­
го была теория прогресса, согласно которой история представляется
последовательной сменой эпох, а история России —частицей общего
всемирно-исторического процесса, где все государства проходят путь
от младенчества до старости.
В первоначальном тексте очерка «В.Г. Короленко» Горький писал
о томском семинаристе Боженове, который в дни юности внушал
ему: «...все решает разум, —он -то и есть тот рычаг, который со време­
нем перевернет весь мир. Я осведомился о точке опоры — «На­
род!» —убежденно ответил он...»128. Вера в разум и творческие по­
тенции народа —основа исторического сознания писателя.

Глава III
РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕКА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Эпохи общественных перемен сопровождаются, как правило, обост­
ренным вниманием к проблеме личности. Изречение, начертанное на
Дельфийском храме Аполлона, — «Познай самого себя» — свидетель­
ствовало о том, что уже в пятом веке до н. э. общественно- философская
мысль пыталась постичь эту проблему во всей ее сложности, разгадать
вопрос о смысле жизни и предназначении человека Наиболее актив­
ными стали поиски решений на рубеже X IX -X X веков, когда явствен­
но обнаружилось крушение классической концепции по зитивизм а
«Человек —ось мира» —писал Горький в воспоминаниях о Чехо­
ве. (6,62) Эти слова он повторял всю жизнь. Человекобожие было ре­
лигией писателя. И хотя он часто называл себя атеистом, на самом де­
ле внутренне был по-своему религиозен. Не случайно Нестеров в
эскизах к картине «Святая Русь» изобразил его среди оглашенных.
Вера в то, что человек может стать равным Богу, ибо способен пересо­
здать себя и окружающий мир, победить пороки и даже смерть, побу­
дила Горького обосновать собственную концепцию мира и человека.
Философско-антропологическая мысль в России XIX века проде­
монстрировала огромное разнообразие подходов к проблеме лично­
сти: от противостоящих друг другу концепций западничества и сла­
вянофильства к идее преображения человека в процессе постижения
христианской веры или с помощью обретения им «внутреннего сре­
доточия». Рационально-аксиологическое понимание человека у за­
падников базировалось на утверждении абсолютной ценности лич­
ности, которая является звеном в цепи естественной эволюции.
Идея исторического прогресса как неуклонного движения к более
совершенному социальному устройству, одушевляя творчество мно­
гих писателей и мыслителей второй половины XIX века, представала
как жизнестроительство «русской цивилизации», где личности отво­
дилась немаловажная роль. Принцип прогресса, основанного на успе­
хах разума, разработанный позитивистами Г.Т. Боклем и О. Контом,
увлекал Н. Чернышевского и Д. Писарева, считавших, что личность

Религия человека и человечества
89
должна быть основанием общества, а ее свобода —залогом развития
цивилизации1. Проблема воспитания «нового человека» —«мысля­
щего реалиста» —сводилась в их трудах к утилитарному принципу
«пользы», а мотив персонализма к поиску социальной правды, т.е. к
путям освобождения индивидуума от гнета современного строя.
Антропологические построения славянофилов восходили к хри­
стианским воззрениям и истолкованию духовно-нравственных цен­
ностей православия. Считая, что личность несовершенна, бессильна
и внутренне противоречива, они уверяли, что лишь в соборной церк­
ви, проникнутой братской любовью ко всем людям, человек может
проявить лучшие качества и ту «целостность духа», которая преобра­
зит ее.
Мысль о «целостности личности» восходит к учению отца церкви
Иринея Лионского о «собирании человека» в лоне христианской
любви, свободы каждого и единства всех. Утверждая, что церковь, хо ­
тя и рассеяна по всему миру, обитает как бы в одном доме и свято хра­
нит одно сердце и одну Душу, св. Ириней Лионский задавал вопрос:
«Почему не имевшие упования народы сотворил Бог “сонаследника­
ми, составляющими одно тело, и сопричастниками со святыми”?
(Еф. 3 ,6)»2. Ответ на этот вопрос искали многие русские мыслители.
В трудах А.С. Хомякова и И.В. Киреевского звучала идея «собира­
ния» отдельных частей души в одну силу, поиска внутреннего «сре­
доточия бытия», которое явится средством восстановления личности
в ее первозданном виде.
Предчувствие надвигающихся социальных перемен, распадение
устойчивых общественных и семейных связей в конце XIX века по­
родило проблему «собирания мира» вокруг человека. К.Г. Исупов ут­
верждает: «Литературный “евангелизм ” “серебряного века” был по­
пыткой собрать человека на пути к Христовой Истине и вернуть ему
имя —память о личном достоинстве перед лицом трагической эпо­
хи»3. В русской литературе конца XIX —начала XX века проблема
личности особенно обострилась в связи с кризисом идей народоцен-
тризма, свойственного народничеству. Место мифологизированного
народа заняла столь же мифологизированная идея человека, свобод­
ного от всех законов и норм общественной жизни.
Вспоминая о «времени Короленко», Горький писал о возникнове­
нии «новых людей», которым было свойственно «резко выраженное
устремление к индивидуализму. Эта новенькая тенденция очень нра­
вилась. И юношество стремительно вносило ее в практику жизни,
высмеивая и жарко критикуя “обязанности интеллигенции” решать
вопросы социального бытия. Некоторые из новорожденных индиви­

90
Глава III
дуалистов находили опору для себя в детерминизме системы Маркса»
(16,188). Добавим, что другие искали истину в философии Ф . Ницше,
тогда же широко распространившейся в русском обществе.
Конец XIX —начало XX вв. отмечены ожесточенной борьбой двух
противоположных представлений о человеке. Первое шло от идеи
И. Тэна об активной личности, преодолевающей власть среды, и уче­
ния Маркса о зависимости человека от экономических факторов бы­
тия. Второе —от представления Ф. Ницше об «истинном человеке»,
живущем по собственным законам, не зависящем от общества. Если
первый, человек социальный, подобно «мыслящему реалисту» Писа­
рева, должен был обладать любовью к труду, стремиться к гармонии
ума и чувства, личного и общественного, служить какой-то великой
идее, то для второго, человека асоциального, жизнь —игра, попытка
преодолеть собственное одиночество не с помощью служения внеш­
ней цели, а путем познания и совершенствования самого себя.
«Представление о “новом человеке” и задача его изображения в
литературе начала XX века возникла как возможное развитие тех по­
зиций, в соответствии с которыми человек считался венцом творе­
ния. “Новый человек” приобретал оценочный смысл и в качестве
идеала противостоял не только человеку стихийному, но и самой
жизни, ее естественному обновлению»,- утверждает Т.А. Никонова4.
Концепции человека социального противостоял апофеоз личности
противоречивой, непредсказуемой, не зависящей от общества. Это
противостояние выражалось не только в области идеологии, но и в
столкновении разных художественных миров.
Тем не менее поиск путей создания «нового человека», гармони­
чески цельной личности, во многом объединял писателей и филосо­
фов разных направлений. Проблема целостности волновала и
П. Лаврова, который видел в человеке единство бытия и идеала, и
Н. Бердяева, и С. Булгакова, и Д. Мережковского, и М. Горького, и
Л. Андреева. Этот ряд можно продолжить, перечисляя едва ли не
всех крупных художников и мыслителей. В «Исторических письмах»
П. Лавров (Миртов) утверждал в образе «нового человека» идею
цельной личности, «развившейся совершенно безыскусственно и са­
мостоятельно, не сдавленной служением разным идеалам, не потра­
тившей сил на борьбу с собой»5.
Вяч. Иванов в «мелопее» «Человек» пытался показать диалекти­
ку мучительного противостояния личностного и надличного начал.
В. Маяковский в одноименной поэме воспел Человека, который, жи ­
вя в «земном загоне», «сердце флагом поднял —небывалое чудо два­
дцатого века». М . Кузмин в романах «Крылья», « Приключения Эме

Религия человека и человечества
91
Лебефа» и «Подвиги Великого Александра» провозгласил право че­
ловека на независимость его внутреннего мира от окружающей сре­
ды. Целью жизни человека он считал познание самого себя и через
себя —всего мира. Проповедуя «религию Человека», Р.В. Иванов-
Разумник уравнивал ее с пантеизмом, понимая его как «чувство сво­
его единства с травинкой на земле и звездой на небе»6.
И хотя идейные позиции, как и художественные системы, были диа­
метрально противоположны у материалистов и идеалистов, реалистов
и модернистов, пафос размышлений зачастую оказывался общим для
всей антропологии конца XIX —начала XX веков. Дилемма, которая
вставала перед человеком, сводилась к выбору: служение какой-то
внешней идее, полное подчинение ей и коллективу единомышленников
или освобождение личности от всех сковывающих ее обстоятельств и
служение самому себе. Самоусовершенствование по Льву Толстому,
комплекс Раскольникова, пытающегося доказать миру, что он не «тварь
дрожащая», и л и по иск «крыльев» для утверждения своего «я».
На формирование основных черт концепции личности, бесспор­
но, оказали влияние взгляды Ф. Достоевского, для которого не было
ничего дороже и значительнее человека, и одновременно ничего,
страшнее его. Загадка человека в его реальности, непостижимость в
глубинах его души и поступках мучили писателя столь же сильно,
как антиномия добра и зла, противостояние Бога и дьявола. Не менее
сложно виделась проблема героя и массы, силы как моральной кате­
гории, позволяющей человеку состояться как личность. При этом
ставился вопрос: идти ли ему по пути самоусовершенствования в ло­
не христианства, отдать ли все силы достижению личной свободы
или посвятить себя борьбе за социальную справедливость?
«Идея человека» пронизывает всю философию Серебряного века,
раскрываясь по-разному в творчестве русских писателей и мыслите­
лей. Но при всем многообразии подходов к ее истолкованию, можно
обнаружить две основные тенденции: христианскую традицию в изо­
бражении личности и гуманистически-просветительскую, идущую
от традиций европейской культуры, и, прежде всего, от искусства
Просвещения. Могучая идеалистическая волна, которая обновила
философско-эстетическую мысль конца XIX —начала XX веков,
принесла с собой предельное обострение личностного начала и одно­
временно идею пересоздания личности, рождения «нового челове­
ка». Стремление к синтезу частного и всеобщего, животного и чело­
веческого, тема нравственного обновления, характерная для
позднего Л. Толстого, отозвалась в творчестве многих русских писа­
телей и поэтов попыткой дать образ нового героя.

92
Глава III
О нем заговорили консерваторы и либералы, реалисты и модер­
нисты. Достаточно напомнить статьи А.С. Суворина «Новый чело­
век», А.М. Скабичевского «Типы строптивых людей среди народа»,
В. Розанова «Homo novus», А.А. Богданова «Собирание человека»,
А.В. Луначарского «Новый русский человек», рассуждения
П.А. Флоренского и В.В. Розанова о грядущем антропологическом
типе, Н. Федорова о «сверхчеловеке» в аспекте добродетели, чтобы
понять, насколько разным представал этот феномен.
З.Гиппиус в сборнике «Новые люди» попыталась определить ос­
новные черты тех, кто декларировал и проповедовал манифесты сим­
волизма: обостренная чувствительность, нервность, предчувствие
смерти, глубина мистических переживаний. И ной тип человека рисо­
вался в произведениях проповедников «новой морали», в частности, в
романе М. Арцыбашева «Санин» и рассказе А. Каменского «Леда».
Апология жизни и «витальная философия», которую Арцыбашев на­
звал «экклекзиастизмом», привели к созданию образа раскрепощен­
ного человека, для которого смысл жизни в удовлетворении собствен­
ных желаний. Несмотря на резкое неприятие такого героя
большинством критиков, трудно было отрицать, что он является отра­
жением реально существующего общественного явления. А. Б лок пи­
сал: «Вот —в “Санине”, первом герое Арцыбашева, ощутился настоя­
щий человек, с непреклонной волей, сдержанно улыбающийся, к
чему-то готовый, молодой, крепкий, свободный. И думаешь —то ли
еще будет?»7. Действительно, вскоре А. Каменский изобразил герои-
ню-декадентку, которая выходит к гостям обнаженной и при этом за­
являет: «Через тысячу лет жизнь будет каждую минуту красивой, не­
ожиданной, бесстыдно-смелой... Народился новый тип женщины
Дон-Жуана и перед вами —представительница этого типа»8.
В то же самое время в произведениях писателей-реалистов, про­
славлявших рабочего революционера, вышедшего на арену истории в
1890-х годах, создавался совершенно иной тип «нового человека», от­
вергающего жизненные удовольствия во имя торжества великой
идеи. Этот герой должен был перестроить мир по законам революци­
онной логики, подчиняя личное общему. Исследуя глубины коллек­
тивной психологии, философы и писатели первой трети XX века раз­
вивали идеи Гегеля о «человеке родовом» и на новом этапе
обратились к концепции «героя-массы», т.е. активного сплоченного
человеческого коллектива, способного изменить социум (монизм
А. Богданова).
Н. Бердяев писал: «В России за 19 и 20 в.в. много раз видели пре­
тензии появления нового человека, почти каждое десятилетие.

Религия человека и человечества
93
И обыкновенно была смена более мягкого типа более жестким ти­
пом: идеалиста 40-х годов —мыслящим реалистом 60-х годов, народ­
ника марксистом, меньшевика —большевиком, болыневика-револю-
ционера —болыиевиком-строителем...»9. В значительной степени
этот процесс отразился в творчестве М. Горького, главным художест­
венным открытием которого была фигура «нового человека».
Горьковская концепция личности, характерная для первого пери­
ода творчества, сформулирована в его письме И.Е . Репину от 24 ноя­
бря 1899 года: «Я не знаю ничего лучше, сложнее, интереснее челове­
ка. Он —все. Он создал даже Бога. Искусство же есть только одно из
высоких проявлений его творческого духа, и поэтому оно лишь часть
человека. <...> Но вижу также, что развитие человека с некоторой по­
ры идет криво: развивается ум наш и игнорируются чувства. Думаю,
что это вредно для нас. Нужно, чтобы интеллект и инстинкт слились
в гармонии стройной, и тогда, мне кажется, все мы и все, что окружа­
ет нас, будем ярче, светлее, радостнее» (Письма. 1 ,377)
Отвечая на вопрос, что он сам более всего ценит в человеке, Горь­
кий пишет: «... это свобода. А человеку очень нужна свобода, и в сво ­
боде думать по-своему он нуждается более, чем в свободе передви­
жения. Никому не подчиняться —это счастье, не правда ли? Быть
хозяином своей души и не принимать в нее чужого, нахально соря­
щего там свое, — это хорошо?» (там же). В том же письме И. Репину
звучит мысль, которая станет определяющей для писателя на долгие
годы: человек должен подняться до уровня Бога. Он размышляет:
«Бог создает соловья и паука, слона и блоху, и —всюду он великий
творец, и во всем он художник, везде его любовь к жизни, везде —
напряженное стремление создать вещь как можно лучше, умнее, яр­
че. Человек во всей деятельности своей, — а в искусстве всего боль­
ше, —должен быть художественен, т.е. красив и силен, как Бог»(там
же. С. 378).
Утверждение самоценности свободной человеческой личности,
презирающей условности мещанского бытия, доминирует в раннем
творчестве Горького. Его рассказы о босяках положили начало созда­
нию концепции человека, социальное самосознание которого не сов­
падает с его реальной жизнью. Дерзкие, сильные, смелые, презираю­
щие власть и деньги, выше всего ставящие свободу, — такими
рисуются Макар Чудра и Мальва, старуха Изергиль и Коновалов.
Размышляя над вопросом «что есть человек?», писатель сопоставля­
ет разные ответы: ницшеанскую проповедь Ларры и альтруистиче­
ский подвиг Данко, эгоистическую мораль князя Шакро и бескоры­
стную помощь его спутника. Излюбленный прием Горького —

94
Глава III
столкновение полярно противоположных идей, дуэль человеческих
характеров.
В рассказе «Челкаш» перед нами два героя, но не две личности.
Отчаянный, жестокий, независимый вор Гришка противостоит мяг­
кому, богобоязненному трудолюбивому мужику Гавриле. В образе
Челкаша подчеркнуто хищническое звериное начало (хищное лицо,
звериное чутье, хищная худоба) и одновременно свободолюбие
(«степной ястреб»). Кажется, что человеком можно назвать только
Гаврилу, доверчивого и добродушного простолюдина с ясными голу­
быми глазами. Даже Челкаш, решив использовать в своих целях Гав­
рилу, жалеет его: «Он видел перед собою человека, жизнь которого
попала в его волчьи лапы» (2,19).
Но по мере нарастания конфликта между героями выявляется
сущность каждого из них: они «живут по-разному и для разного».
Гаврила мечтает стать хозяином, ради денег он может даже убить,
свободу он понимает только как сытую обеспеченную жизнь. Чел ­
каш, несмотря на беспутную жизнь босяка, сохранил в душе самоува­
жение и человеческие чувства. Высшей ценностью для него являют­
ся не деньги, которые он отдает Гавриле, прощая ему грех, а свобода
жить по собственному разумению. Протягивая деньги, он говорит:
«Бери, не бойсь! Не стыдись, что человека чуть не убил!» (2,40) Как
мы видим, человеком в финале рассказа оказывается не добропоря­
дочный Гаврила, а не соблюдающий христианской морали Челкаш.
Но прав ли Д. Философов, который утверждал, что Горький, «от­
рицая бессмертную абсолютную личность, тем не менее не мог иско ­
ренить в себе жажду ее бессмертия и подменил ее суррогатом веры в
будущего сверхчеловека?»10. Влияние ницшеанских идей, бесспорно,
сказывается в раннем творчестве писателя. Наиболее отчетливо
мысль о Человеке с большой буквы выражена в монологах Сатина из
пьесы «На дне»: «Человек —свободен... он за все платит сам: за веру,
за неверие, за любовь, за ум —человек за все платит сам, и потому
он —свободен! Человек —вот правда. Что такое человек?...Это не
ты, не я, не они... нет! —это ты, я, они, старик, Наполеон, М агомет...
в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понима­
ешь? Это огромно! В этом все начала и концы... Все в человеке, все
для человека! Существует только человек, все же остальное —дело
его рук и его мозга!» (7,177)
Сатин почти дословно повторяет мысли самого Горького из выше­
приведенного письма к Репину. Писатель создает единое родовое по­
нятие Человека, в котором растворяются сословные, национальные и
прочие индивидуальные признаки, не имеющие никакого значения на

Религия человека и человечества
95
«дне» жизни. В ночлежке они просто не существуют: есть лишь голый
человек на голой земле. Бубнов утверждает: «Что было —было, а ос­
тались одни пустяки... Здесь господ нету... все слиняло, один голый че­
л овек остался...» (7 ,1 23 ) Герои Горького настолько абстрагированы от
жизни, что некоторые лишаются даже собственных имен. Актер мучи­
тельно пытается вспомнить себя в прошлом, Барон перечисляет лишь
внешние признаки былого бытия. Общество, опустившее их на «дно»,
лишает людей ценностных ориентиров и смысла жизни. Труд, мораль,
стыд, совесть, гуманность остаются в той, прошлой, жизни.
Почему же именно здесь, в грязном подвале, похожем на пещеру,
среди ночлежников, утративших человеческий облик, звучат слова о
Человеке, который «все может»? Пьеса Горького —философское
размышление о жизни и человеке. Интересно наблюдение Г. Гачева,
который считает, что «опускание» на дно является необходимым мо­
ментом «как забвение того ложного, чему учили, стирание отчужден­
ных письмен, превращение души человеческой в tabula rasa, приуго­
товленную для новой, активной положительной жизнедеятельности.
Но что и как, какой мир и какая логика будут теперь вырастать на
промытой и очищенной субстанции Человека? Эта проблематика
связана в пьесе с образом Луки —воссоздателя, точнее — собирателя
Града души на обломках мира отчуждения»11.
Попытка объяснить смысл жизни звучит в словах Луки, обращен­
ных к ночлежникам: «А —для лучшего люди-то живут, милачок!»
Эту цитату обычно трактуют как призыв Горького к революции, к со­
зданию другой, более справедливой жизни. Но смысл ее совсем иной.
Лука продолжает: «Вот, скажем, живут столяры и все —хлам -народ...
И вот от них рождается столяр... такой столяр, какого подобного и не
видела земля, — всех превысил, и нет ему во столярах равного. Всему
он столярному делу свой облик дает... и сразу дело на двадцать лет
вперед двигает... Так же и все другие... слесаря, там ... сапожники и
прочие рабочие люди... и все крестьяне и даже господа —для лучше­
го живут! Всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для
лучшего! По сту лет... а может и больше —для лучшего человека жи­
вут!» (7,173-174)
Итак, место хлама-народа должен со временем занять Человек с
большой буквы, который вернет себе имя, и оно прозвучит гордо. Это
не «сверхчеловек», ибо он родится от тех же столяров, сапожников
или крестьян. Это «новый человек», облика которого писатель еще
не знает, но верит в его пришествие.
Считая историю, прежде всего, процессом эволюционным, Горь­
кий искренне верил, что человеческая воля может многое изменить в

96
Глава III
развитии этого процесса. Его собственная жизнь давала ему основа­
ние считать человека способным не только на внутреннее совершен­
ствование* но и на изменение окружающего мира. Осваивая наследие
философов и мыслителей прошлого, он, прежде всего, обращал вни­
мание на универсалии разума. Так, в философии Аристотеля его за­
интересовало понятие антилехии, т.е. способности человеческой ду­
ши к развитию и совершенствованию (entelechia —по греч.:
имеющее цель в себе самом). Занимая высшее место в природе, чело­
век отличается от животных наличием разумной души, которая мо­
жет стать целеустремленной, целенаправленной движущей силой.
Именно она способна преобразить человека, стремящегося «вперед и
выше».В отличие от Ницше, который в «Антихристе» заявил, что
прогресс —это временная и фальшивая идея, Горький верил в посту­
пательное движение истории к лучшему будущему.
В дидактической поэме «Человек», формулируя свое понимание
личности, Горький пишет: «Я вижу его гордое чело и смелые глубо­
кие глаза, а в них —лучи бесстрашной Мысли, той величавой силы,
которая в моменты утомленья —творит богов, в эпохи бодрости —
их низвергает». (6,35) Горьковский Человек «один среди загадок бы­
тия, один —среди толпы своих ошибок». (6, 36) Его окружают Лю­
бовь, Дружба, Надежда, Ненависть, Вера, но «только Мысль —под­
руга Человека». В Вере он видит ловко спрятанные когти изуверства,
а Мысль, свободная и вечная, противостоит даже Смерти. Напрасно
ему внушают, что он —ничтожная букашка, которая все равно умрет,
поэтому лучше всего выбрать путь «на скотный двор спокойного до­
вольства самим собою» (6, 39). Он верит, что распутает загадки бы­
тия, создаст гармонию «между собой и миром» и гармонию в себе са­
мом. «Я создан Мыслию затем, чтоб опрокинуть, разрушить,
растоптать все старое, все тесное и грязное, все злое, — и новое со з ­
дать на выкованных Мыслью незыблемых устоях свободы, красоты
и —уваженья к людям» (6,40-41).
Эта поэма при всем ее художественном несовершенстве воплотила
горьковскую концепцию Человека, выработанную в процессе освое­
ния культурного наследия прошлого, при взаимодействии и взаимо­
отталкивании с философско-эстетической концепцией модернизма.
Поясняя ее смысл, Горький писал переводчикам его произведения на
испанский язык: «Я говорю: “Бессмысленна, постыдна и противна вся
эта жизнь, в которой непосильный рабский труд одних бесследно весь
уходит на то, чтобы другие пресыщались и хлебом, и дарами духа”. И
добавил, что в “Человеке” “воплощена и развита главная мысль драмы
“На дне”»12. Можно сказать, что универсалии Разума, понимаемые в

Религия человека и человечества
97
традициях философии Просвещения, стали одной из составных час­
тей концепции личности в творчестве Горького.
Между тем горьковская поэма была воспринята многими как про­
поведь ницшеанского толка, а ее герой как «сверхчеловек». В.Г. Коро­
ленко писал: «Человек г-на Горького, насколько можно разглядеть
его черты, — есть именно человек ницшеанский: он идет “свободный,
гордый далеко впереди людей (значит не с ними?) и выше жизни (да­
же самой жизни?), один среди загадок бытия...” И мы чувствуем, что
это “величание”, но не величие. Великий человек Гете, как Антей, по­
черпает силу в общении с родной стихией человечества; ницшеан­
ский “человек” г-на Горького презирает ее даже тогда, когда собира­
ется облагодетельствовать. Первый —сама жизнь, второй —только
фантом» 13.
Короленке возразил М. Неведомский (Миклашевский): «“Чело­
век”, стоящий “выше людей”, совсем не гений, не исключительная
одаренная личность, а именно идея человечества... Это именно об­
раз, вмещающий в себя “величие все совершенствующейся человече­
ской природы”. Это символ человечества, его эмблема, “фантом”, как
выражается г. Журналист, и с “величанием” гениев ничего общего не
имеет. Он призван “на этой исстрадавшейся земле ... всю злую грязь
с нее смести в могилу прошлого” —ясно кажется, что антисоциаль­
ное аристократическое настроение Ницше совершенно чуждо “Чело­
веку”. Этот человек, несомненно, с ними, с людьми»14.
Явственно прозвучавшая у Горького социальная мысль и попытка
уравнять мятежного Человека с Богом не могли быть приняты в той
части русского общества, которая видела спасение мира и человека в
познании божественного Промысла. 3. Гиппиус, как и Д. Философов,
заявила о «конце» писателя, назвав поэму «безмысленной и бессмыс­
ленной». Доказывая, что правда не в Человеке, а в Боге, она писала:
«Я не вижу истины в заповеди “верь в человечество”»15. Д. Ф илосо­
фов так разъяснил их общую позицию: «“Босячество” —первая сту­
пень пробудившегося сознания. Только человек, дошедший тут до
конца, не побоявшийся последнего отчаяния, способен победить тра­
гедию мира. Горький, испугавшись временного отчаяния, стал приту­
плять сознание, одурманивая его своей детской религией без Бога.
И в этом его провал. Для победы над злом мира надо выйти из плос­
кости позитивной в плоскость иную, религиозную. Только там, при
свете сознания религиозного, человек может принять мир, полюбить
жизнь, поверить в борьбу за освобождение»16.
Горький и вправду вскоре попытался перейти из позитивной пло­
скости в религиозную, однако сделал это в соответствии с новой «ре­

98
Глава III
лигией» и собственными жизненными принципами. Главным из них
и незыблемым была ненависть к мещанству, отравляющему жизнь
Человека, отрицание всевластия денег. Уже в первой пьесе «Меща­
не» он противопоставил старым и молодым Бессеменовым «нового
человека» Нила, который дерзко заявил: «Хозяин —тот, кто трудит­
ся» (7,48). В повестях «Фома Гордеев» и «Трое» одним из ключевых
мотивов является отчуждение личности от окружающего ее мира хо­
зяев. Герои повестей принадлежат к тому общественному слою, кото ­
рый во многом определял лицо России на рубеже веков: набирающе­
му силу купечеству и торговому люду.
Казалось бы, перед богатым купцом Ф ом ой Гордеевым открыты
все дороги. Обладая немалым капиталом, он может максимально ре­
ализовать свою личность. Но он проводит время в кутежах и дебо­
шах, лишь изредка интересуясь делом, которому целиком посвятил
себя его отец. Новые хозяева жизни, пришедшие на смену дворянст­
ву, видят смысл жизни в накопительстве. Однако сила денег ограни­
чила свободу человека, и он бьется, не находя применения своей
энергии. Герой повести пытается постичь смысл жизни, разгадать ее
тайны, не понимая, почему ему так тесно в рамках современности.
Фома Гордеев тянется к фельетонисту Ежову, в образе которого есть
автобиографические черты автора.
В высказываниях Ежова о Человеке и его предназначении слыш­
ны мысли самого Горького. «Человек есть вселенная, и да здравству­
ет вовеки он, носящий в себе весь мир»,- заявляет Ежов. «Человек
становится выше ростом оттого, что тянется кверху». (4, 387) Не на­
ходя себе места в жизни, Фома приобретает лишь веру в то, что суще­
ствующий порядок не дает свободы человеку. «Не жизнь вы сдела­
ли —тюрьму...»,- бросает он в лицо купцам, властителям города.
—
«Не порядок вы устроили —цепи на человека выковали... Душно,
тесно, повернуться негде живой душе... Погибает человек!» (4,446)
Основной пафос повести —острое ощущение неблагополучия
жизни, неудовлетворенность существующими порядками, которая
вызывает дух бунтарства даже у молодых представителей купечест­
ва. Сознание бессмысленности накопительства приводит к личной
трагедии Фому Гордеева. Как и он, тоскуют, не находя забвения в ку­
тежах, мельник Тихон Павлович из рассказа «Тоска», купец из рас­
сказа «Наваждение». Во всех них бьется и страдает человек, которо­
му душно в окружающей обстановке.
Не менее трагичен финал повести «Трое», герой которой Илья
Лунев, как и Ф ома Гордеев, молод, силен, хочет счастья, но погибает
под непосильной ношей неразрешимых жизненных противоречий.

Религия человека и человечества
99
Казалось бы, судьба ул ыбается ему: убийство, которое он совершает,
не раскрыто, деньги удалось накопить и вложить в дело, о котором
долго мечтал. Но ни собственный магазинчик, ни «чистая жизнь», ни
роман с образованной женщиной не позволяют ему почувствовать
себя человеком. Став богатым, он все равно ощущает свою отвержен­
ность и не может понять, почему его не уважает бедно одетая, но ду­
ховно богатая девушка. «Нет человека для нас!» — повторяет Илья и
отталкивает от себя Софью, которая могла бы сделать его счастли­
вым. Отсутствие гармонии между собой и миром губит героя.
В повести заметна перекличка с Достоевским: Лунев, как и Рас ­
кольников, не может избавиться от чувства вины за убийство (роль его
совести тоже исполняет Софья —мудрость). Но горьковскому герою
не свойственна идея воскрешения души через покаяние, он не прини­
мает и абсолютную нравственную истину. Тема преступления, которое
само по себе является наказанием, чужда Илье. Он ни в чем не раска­
ивается и гибнет потому, что не желает оказаться в тюрьме, где, по его
мнению, должны сидеть те, кто гораздо более грешен. Истоки трагедии
Лунева —поиск Человека, которого он не находит в себе самом.
Проблема «нового героя» решается в этапных для творчества
Горького повестях «Мать» и «Исповедь». Они написаны под силь­
ным влиянием богостроительских идей А. Луначарского и филосо­
фии А. Богданова. Сблизившись с социал-демократами и осмысляя
итоги первой русской революции, Горький пытается определить ли­
цо массы как коллективный собирательный портрет Человека.
Именно эту задачу, по его мнению, решает российская социал-демо­
кратическая партия, собирая воедино разрозненные силы пролетари­
ата, крестьянства и революционной интеллигенции.
В середине ноября 1906 года Горький писал З.Гржебину: «Социа­
лизм есть великий процесс собирания раздробленных жадностью,
пошлостью, ложью, злобой людей в единого великого Человека, пре­
красного, внутренне свободного, цельного» (Письма, 5, 232). Такое
понимание социализма связывало мысль Горького не с марксизмом,
а с его собственным представлением об общественном прогрессе, ко ­
торый движет вперед Человек с большой буквы. В этом высказыва­
нии отразились мысли А. Богданова из статьи «Собирание человека»
(1904), проникнутой идеей пролетарской солидарности и активизма
во имя построения нового мира. Но, подчеркнув слово «внутренне»,
Горький выразил и свой идеал будущего, а не только марксистский
лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
По мысли писателя, слияние рабочих людей всего мира в единое
международное братство немыслимо без внутренней сложной работы

100
Глава III
по созданию «нового человека», сплоченного общим мировоззрением
и общей культурой. Таким человеком в повести «Мать» изображен
Павел Власов. Чудо его прозрения начинается с библейской сцены:
Павел приносит домой и вешает на стену картину, изображающую
Христа по дороге в Эммаус. Правда социализма, которая уравнивает­
ся в повести с новой религией, постепенно овладевает сердцами лю­
дей. В тесной комнатке Власова, где собираются за чтением запрещен­
ной литературы его друзья, «рождалось чувство духовного родства
рабочих всей земли. Это чувство сливало всех в одну душу». (8,37)
Павел Власов —прообраз социалиста-сеятеля . Во многом напо­
миная демократов-шестидесятников своим аскетизмом и сурово­
стью, он тем не менее сопоставляется не с ними, а с Иисусом Хри­
стом: «Это —человек».(8,191) Проповедник новой веры, он сеет
семена правды, которые падают среди рабочих фабрики на добрую
рыхлую почву и дают свои плоды. Первомайская демонстрация срав­
нивается в повести с крестным ходом. Начиная движение, Андрей
Находка обращается к толпе: «Мы пошли теперь крестным ходом во
имя Бога нового, Бога света и правды, Бога разума и добра! Далеко от
нас наша цель, терновые венцы близко» .(8,153)
Процесс духовного преображения Павла и его товарищей Горький
сопоставляет с библейской легендой о лестнице, которая привиде­
лась Иакову во сне: она соединяла небо и землю, а Бог, стоя на верх­
ней ступеньке, благословил Иакова. В повести так говорится о еже­
недельных собраниях у Павла: «Каждую субботу к Павлу приходили
товарищи, каждое собрание являлось ступенью длинной пологой ле­
стницы —она вела куда-то вдаль, медленно поднимая людей». (8,33)
Каждое собрание социалистов является ступенью, поднимающей их
на высоту постижения новой религии —социализма. Но вместо анге­
лов на лестнице «новые люди»: улыбчивый веселый Хохол, «точно
вымытый щелоком» Иван Букин, гладкий и чистый Яков Сомов,
«неисчерпаемо веселая и живая» Наташа, Николай Иванович «с ма­
ленькой светлой бородкой», иконописно красивая с огромными гла­
зами Сашенька. Все они написаны одной светлой краской и лишены
каких бы то ни было пороков. Даже угрюмый злой Николай Весов­
щиков становится спокойнее и лучше под их влиянием. Как апосто­
лы новой веры они исповедуют заповедь: «Возлюби ближнего, как
самого себя».
Их Бог —не Иисус Христос, а новая вера, которую Горький ото­
ждествляет с религией. Он писал «социалистической леди» графине
Ф.Э . Уорвик: «Богатство и власть, честный ум и отзывчивое сердце —
все должно идти прямой и честной дорогой к свободе! —все должно

Религия человека и человечества
101
служить великому делу возрождения жизни, делу Всемирной Рево­
люции, которая поднимет нации от рабства к равенству, братству, ра­
дости жизни, которая должна стать праздником для всех", если же это
будет не так, то это будет уродливая комедия, сознательно участво­
вать в которой было бы низостью. Да здравствует эта новая религия,
которая освобождает бедных от оков бедности, а богатых —от позор­
ного бремени золота и предрассудков» (Письма, 5 ,168).
Понимая социализм как высшую форму религии, Горький, в отли­
чие от А. Богданова и А. Луначарского, вкладывал в это понятие свою
собственную идею Человека, и, прежде всего, мысль о духовном
«воскресении» угнетенных. Образ Матери —Пелагеи Ниловны —
возвышается в повести до символа Богоматери, отдающей Сына на
муки во имя счастья людей. Это фигура новой матери, «невинно уби­
енной» и воскресшей к жизни, чтобы сделать ее чище и справедливее.
Общечеловеческая мечта о счастье и лучшем будущем для детей за­
ставляет ее заниматься революционной пропагандой. Именно Ни­
ловна воплощает в повести идею Горького о личности, способной пе­
ресоздать себя.
Павел, Хохол и их товарищи, по словам А. Амфитеатрова, — не
люди, а «воздушные разветвления одной и той же идеи, отмеченные
лишь разнообразием наклеенных ярлыков. Нивелировка личности
доведена до крайности. Не в том дело! Личность каждого должна ис­
чезать в общем движении партии, которому Горький с таким самоот­
вержением отдал и собственную личность»17. Критик прав и не прав.
Как апостолы новой веры, герои похожи друг на друга, т.к. служат од­
ной общей идее. Но сознательное подчинение коллективу не обезли­
чивает их. «Одни насмешливые и серьезные, другие веселые, сверка­
ющие силой юности, третьи задумчиво тихие, — все они имели в
глазах матери что-то одинаково настойчивое, уверенное, и хотя у ка­
ждого было свое лицо, для нее все лица сливались в одно: худое, спо­
койно решительное, ясное лицо с глубоким взглядом темных глаз,
ласковым и строгим, точно взгляд Христа по пути в Эммаус». (8,108)
В воображении Ниловны Павел и его товарищи складывались в «од­
ного огромного человека, полного неисчерпаемой мужественной си­
лы», который со временем спасет мир от скверны и создаст новую
жизнь. Именно так в повести «Мать» Горький воплотил идею соби­
рания людей в коллективное Человечество.
Образ Матери не обезличен, а резко индивидуализирован. Писа­
тель поставил в центр повествования фигуру неграмотной женщины
из народа, чья материнская любовь способствует ее духовному обно­
влению. Ниловна, «душа воскресшая», —глубоко религиозный чело­

102
Глава III
век. Процесс замещения одного Бога другим происходит в ее созна­
нии мучительно трудно. Только поверив, что Павел и его друзья идут
«по пути в Эммаус», она начинает помогать им. По словам критика В.
Львова-Рогачевского, горьковская повесть дает основание говорить о
«величественном слиянии материнского и человеческого»18.
В 1910-х годах горьковское понимание проблемы личности изме­
нилось. Это отражено в лекциях по истории русской литературы, над
которыми он работал на Капри в 1908-1909 г.г., и написанных там же
«Сказках об Италии». Говоря об известном тезисе «Существует толь­
ко человек, все же остальное есть его идеи», он заметил, что подобные
утверждения часто бывают прокрустовым ложем для живых фактов
и совсем не способствуют познанию человеком самого себя. Писа­
тель-романист, по мнению Горького, всегда шире своих идей и прони­
цательнее любого философа. Эта мысль подтверждается его собст­
венными произведениями.
Доказывая, что индивидуальное и социальное тесно переплетают­
ся в психике человека, которого он, в соответствии с марксистскими
доктринами, пытается рассматривать как «продукт эпохи, племени,
класса», Горький тут же оговаривается: «Богатый опытом писатель
всегда противоречив, ибо обилие опыта требует широких организую­
щих идей, а эти идеи враждебны узким целям групп и классов»19. Ве­
ликий писатель всегда выражает общечеловеческие идеалы, а теоре­
тики, будь то славянофилы, народники или марксисты, либо
«суживали русскую жизнь», либо «непомерно расширяли ее»20.
Говоря о роли личности в истории, Горький полемизирует с писа-
телями-романтиками, воспевающими абсолютную свободу и само­
ценность человека, психика которого независима от внешних усло­
вий. Он скептически относится к утверждениям о «независимости
нации от влияния истории человечества» и ратует за романтизм со­
циальный, «романтизм коллективизма», за которым стоит социали­
стическая «идея освобождения всего человечества из плена капита­
лизма» , проповедь всемирного братства и свободного труда. Горький
пишет: «Романтизм социальный —из сознания бессмертия тех идей,
которые являются основными. Антисоциальное и поэтому реакцион­
ное значение индивидуалистического романтизма и связанного с
ним идеологического учения о народности<...> ясно»21.
Эти мысли были адресованы ученикам каприйской партийной
школы, рабочим-социалистам, в которых писатель видел прообраз
«нового человека», строителя будущей демократической России. Он
не находит таких людей ни в среде мещан, ни среди российской ин­
теллигенции. Размышляя о типе «мыслящего реалиста», Горький пи­

Религия человека и человечества
103
шет: «Жизнь приказывала каждое десятилетие что-нибудь новое —
русский интеллигент подчинялся приказаниям ее тотчас же. В 40-х
годах он был идеалистом и с удовольствием слушал сладкие речи
славянофилов, в 50-е пошел вслед за Герценом, в 60-е отвернулся от
Герцена в сторону Чернышевского, в 70-е им управлял Михайлов­
ский и К0. В 80-е его прельстил Толстой, и даже Меньшиков был при­
ятен ему, в 90-е он увлекся Марксом, но не мог не смешать его с ин ­
дивидуалистом Ницше, наконец, в наши дни мы видим, как он
молится сразу нескольким богам и —ни в одного не верит, несчаст­
ный»22.
Горького не устраивает то решение вопроса о роли личности в ис­
тории, которое предлагали «Кропоткин и Толстой в смысле анархиз­
ма, Писарев —в смысле крайнего индивидуализма и свободы лично­
сти, Лавров, Михайловский и Кареев», считающие, что герой должен
играть роль пастуха в стаде. Полемизируя с Писаревым, Горький за­
дает вопрос, «Может ли вообще у человека нового не быть никакого
интереса к людям прошлого?» и сам отвечает: «Разумеется, нет: это
невозможно психофизиологически, ибо новый человек рождается не
в безвоздушном пространстве, а в известной социальной среде, в бо­
лее или менее тесном кругу идей, традиций, предрассудков...»23.
Заканчивая свои лекции анализом творчества Л. Толстого и
Ф. Достоевского, Горький и в этих разделах делает акцент на пробле­
ме личности. Он признает, что для Достоевского самое главное —че ­
ловек, его свобода, его права, жизнь и желания, поэтому нельзя ви­
деть в личности лишь строительный материал для возводимого
здания цивилизации. Но, соглашаясь с этим, Горький утверждает, что
только путем науки человек может утвердить себя в истории, и толь­
ко разум, а не Бог, освобождают его от подчинения обстоятельствам
и придаёт силу. Он пишет: «В стране, которая встала в новые усло­
вия, явился новый человек, но этот человек заквашен на старых
дрожжах. Что это за дрожжи? Это наследие крепостного права, раб­
ства, не забудьте, что пятидесяти лет не прошло со времени его унич­
тожения, что ваши отцы росли в его атмосфере и что кое-какие его
свойства лежат по сей день в натуре каждого русского человека. Глав­
нейшее свойство рабства, унаследованного нами, это отсутствие ува­
жения к человеку, к личности»24.
Личность, по определению Горького, является вершиной огром­
ной пирамиды народного опыта. Он соглашается с Л. Толстым, что
России необходимы университеты, но иронизирует по поводу его вы­
сказывания: «Человек всякий живет только затем, чтобы проявить
свою индивидуальность». Горький убежден, что люди должны ре­

104
Глава III
шать не только вопросы низшего, но и высшего порядка: покорять
стихии природы, улучшать общественно-экономические отношения
и саму природу человека, «ускорить процесс совершенствования
жизни путем активного вмешательства человеческого сознания во
все дела»25.
Полемика с Толстым отразилась в повести Горького «Исповедь»,
проникнутой идеей богостроительства. В ней показано коллективное
лицо «героя-массы», единый соборный Человек, способный творить
настоящие чудеса. Герой повести Матвей —искатель Града Грядуще­
го, пытается найти истину в вере в Бога. Но беседы с протопопами,
блаженными, монахами, схимниками лишь убеждают его, что задача
церкви — «держать народишко в крепкой узде» (9, 313). Он прихо­
дит к выводу, что нет Бога у людей, пока они живут во вражде и рас­
сеянии. Русский народ видится Матвею как одно большое грустное
лицо, немотное в словах, но дерзкое в помыслах. «Единое лицо мно­
гих» слепо, ибо люди разобщены, а души их изъедены горем, страхом
и отчаянием: «... вижу не людей, а обломки жизни разрушенной, —
грязная пыль человеческая носится по земле, и сметает ее разными
ветрами к папертям церквей» (9, 322).
Герой повести, пытаясь найти истинную веру, начинает задумы­
ваться о смысле ж изни и искать Человека. Странник Иона, в котором
у знается Лу ка из пьесы « На дне» («маленький, в белом подряснике,
чайник у пояса»), внушает ему, что человек —хозяин земли, он спосо­
бен осветить своим светом чужую тьму и зажечь в сердцах пламя пр ав ­
ды. Люди, по его мнению, делятся на два типа: «одни —вечные бого­
строители, другие — навсегда рабы пленного стремления ко власти
над первыми и надо всей землей» (9,341). Сопоставляя божеское и че­
ловеческое, Иона внушает Матвею, что Бог живет не вне, а внутри че­
ловека. Толстовская проповедь «царства Божия внутри вас» трансфор­
мируется у Горького в призыв создать нового Бога, «бога красоты и
разума, справедливости и любви» (9,341). При этом источником бого-
творчества он считает «неисчислимый мировой народ», «народушко
бессмертный», спо собный творить чудеса. В финале повести чудо ис­
целения больной девушки совершает слитая воедино коллективная
воля людей, испытывающих чувство духовного единства.
В предисловии к французскому переводу повести М. Никё пишет:
«“Исповедь” — история обращения, но не обращения от безверия к
вере, а от одной веры к другой, от Бога-творца к сотворенному богу,
вернее, созидаемому новым свободным и братским человечеством.
Отказ от традиционного Бога, трансцедентного, ради Бога имманент­
ного, воплощающего творческие силы человека —процесс долгий и

Религия человека и человечества
105
мучительный. < ...> Искания героя, Матвея (богоданного) —это по ­
иски Бога и одновременно поиски отца: брошенный ребенок, “найде­
ныш”, он проходит большую жизненную школу прежде чем найти
корни в народе и мать —в Природе»26.
«Велик народ русский, и неописуемо прекрасна жизнь!»- воскли ­
цает Горький (8, 385). Этот вывод противоречит взглядам богоиска­
телей, видевших в Евангелии абсолютную нравственную истину и
стремившихся не к новому, более совершенному общественному уст­
ройству, а к совершенствованию индивида на его пути к Богу. Мысли
Ионы о собирании русского народа, который сознательно разрушают
господа, близки самому автору. Не случайно Иона называет себя Ие-
гудиилом, повторяя горьковский псевдоним «Иегудиил Хламида»,
которым подписан цикл фельетонов «Между прочим». Обличая в
них дрянную жизнь, недостойную Человека, писатель, как Иона,
критиковал мещанина, целью которого являются «самозащита, по ­
кой и уют» (9,355). В «Исповеди» Горький утверждает, что «ничтож­
ный и злой комок мелких желаний», именуемый «я», есть «злейший
враг человека!» (9,354-355).
Можно сказать, что в «Исповеди» явственно звучат антииндиви-
дуалистические и антимодернистские мотивы, направленные против
богоискательства, характерного для членов популярного в России Ре­
лигиозно-философского общества. Что касается упреков в мистициз­
ме и проповеди религии, не следует забывать, что повесть Горького
была написана под воздействием новейших идей о коллективной пси­
хологии: книг Лебона «Психология социализма» и «Эволюция сил.
Опыты над дематериализацией материи», Н.Котика «Эманация пси­
хофизической энергии: экспериментальное исследование явлений
медиумизма, ясновидения и мысленного внушения в связи с вопро­
сом о радиоактивности мозга», У. Джемса «Многообразие религиоз­
ного опыта» и др. Поэтому Л. Войтоловский в статье «Очерки психо­
логии коллективизма», анализируя финал «Исповеди», объяснил
«чудо» исцеления не мистическими причинами, а гипнозом толпы27.
Сам Горький сформулировал главную идею повести так: «...я ста­
рался осветить путь к слиянию с целым —счастье и источник выс ­
ших наслаждений духа именно в этом слиянии —нигде кроме. Вся­
кая личность —если это духовно здоровая величина —должна
стремиться к миру, а не от мира —вот теза повести. Имею смелость
думать, что она мною доказана»28. Иными словами, попытавшись
встать на путь литературного «евангелизма», Горький пришел не к
безусловному постижению Христа как высшей ценности, а к убежде­
нию, что свободная человеческая личность может стать творческой

106
Глава III
духовной силой только в единении с народной массой. Новое, «рели­
гиозное», сознание писателя основывалось все на том же прославле­
нии человека как созидателя будущего.
Романтическая вера в Человека с большой буквы проявилась и в
написанных на Капри «Сказках об Италии», где живые картинки из
жизни итальянского народа и образы простых людей даны сквозь
призму социалистического идеала. Горький расточительно щедр на
яркие краски, рисуя сказочную природу Италии и ее народ, шумный,
веселый, подвижный, как ртуть, насыщенный радостью жизни, веря­
щий в непобедимость своей воли. Это праздничная толпа на улицах
маленького городка, забастовщики в Неаполе, жители Генуи, встре­
чающие детей Пармы, рабочие, пробившие Симплонский туннель и
крестьяне, помогающие беднякам построить семейный очаг. Всех их
объединяет солидарность простых людей, знающих цену тяжкому
труду и сердечной доброте.
Они не кажутся Горькому одним Человеком: образы итальянцев
колоритны и индивидуализированы, но удивительно похожи друг на
друга своим бескорыстием, энтузиазмом товарищества, верой во вза­
имопомощь. Писатель убежден, что новую жизнь могут создать толь­
ко новые люди. Поэтому он пытается подметить и даже преувели­
чить те черты характера своих героев, которые отличают человека от
мещанина. Горький рассказывает о рабочих обществах Италии, где
люди живут коммуной, не позволяют клеветать на женщину и ос­
корблять товарищей, о мастерских Милана и Турина, где «формиру­
ются новые люди, растет новый мозг» (12,73). Он приводит слова
Джузеппе Чиротты, героя ХШ сказки: «Мы —простые рабочие лю­
ди, сеньор, у нас —своя жизнь, свои понятия и мнения, мы имеем
право строить жизнь, как хотим и как лучше для нас. Социалисты? О,
друг мой, рабочий человек родится социалистом, как я думаю, и хотя
мы не читаем книг, но правду слышим по запаху —ведь правда все­
гда крепко пахнет и всегда одинаково —трудовым потом» (12, 72).
Строителей Симплонского туннеля писатель называет «детьми
Бога», почувствовавшими силу коллективизма. Они испытывают
«радостное бешенство победителей», когда рушится последний
пласт породы, и они видят лица рабочих, шедших им навстречу. Их
радость Горький объясняет не тем, что кончился, наконец, изнури­
тельный и опасный труд под землей. Это радость новых людей, кото ­
рые почувствовали себя «выше, сильнее горы». Ведь многие из них
не верили в возможность «просверлить ее», прислушивались к ста­
рикам, уверявшим, что «нельзя бороться с землей, она отомстит за
свои раны и останется непобежденной» (12, 21). Но люди победили,

Религия человека и человечества
107
и Горький устами своего героя высказывает одно из самых заветных
убеждений: «Человек —умеет работать! О, сеньор, маленький чело­
век, когда он хочет работать, —непобедимая сила! И поверьте: в кон­
це концов этот маленький человек сделает все, что хочет» (Там же).
Восторженный гимн солидарности простых людей —доминиру­
ющий мотив во многих «Сказках об Италии». Рассказывая о забас­
товке трамвайщиков в Неаполе, писатель нагнетает чувство страха,
когда на улицах появляются агенты муниципальной полиции и от­
ряд карабинеров — «зловещая группа людей в треуголках, коротень­
ких плащах, с красными, как две струи крови, лампасами на брюках»
(12, 10). Кажется, что вот-вот прольется кровь рабочих, защищаю­
щих свои права. Но множество простых людей, «серая пыльная тол­
па зрителей», ложится на рельсы рядом с забастовщиками, и солда­
ты, получившие приказ заменить вагоновожатых, отступают. Они
уже не похожи на «жестяные заводные игрушки», которыми может
распоряжаться высокий офицер «с нахмуренными бровями и пре­
зрительно искривленным ртом». Солдаты хохочут, проявляя явную
симпатию к народу. Забастовщики победили.
В «Сказках об Италии» мысль о «боге-народушке» трансформи­
руется в соответствии с идеями итальянских социал-демократов. Об­
щаясь с Артуро Лабриола, Джиовани Бергамаско, Энрико Ферри,
членами редакции газеты «Аванти!», читая двухтомное исследование
Альфредо Анджиолини «История социализма в Италии» (1907),
Горький все больше убеждался, что чувство солидарности людей тру­
да лежит в основе «религии социализма». Именно это позволило ему
назвать бытовые очерки и пейзажные зарисовки с натуры —сказка ­
ми. Поясняя замысел цикла, он писал: «Возможно, что автор не­
сколько прикрасил итальянцев, но —природа их страны так хороша,
что и люди ее невольно кажутся, может быть, лучше, чем они есть на
самом деле. Но и вообще —немножко прикрасить человека — не ве ­
лик грех; людям слишком часто и настойчиво говорят, что они плохи,
почти совершенно забывая, что они —при желании своем —могут
быть и лучше <...> Мы любовно ухаживаем за цветами, мы пламенно
любим множество других прекрасных бесполезностей, таких же, как
цветы, а вот за душой человека, за сердцем его, — не умеем так ласко­
во ухаживать, как следовало бы. Надо научиться этому, —ведь чело­
век, несмотря на всю его неприглядность, все-таки самое великое на
земле»29.
Кризис, пережитый Горьким после краха каприйской партийной
школы, лишил его богостроительских иллюзий. В творчестве 1910-х г.г.
он обращается не к мифическому «богу-народушке», а к русскому че­

108
Глава III
ловеку во всем многообразии его национальных черт. Реальный, а не
идеальный герой рисуется на фоне матери-природы, с которой он
чувствует свое кровное родство. В финале рассказа «Калинин» Горь­
кий восклицает: «Вот я и один, в ночи, на милой мне земле, всем оди­
наково чужой и всему равно близкий, щедро оплодотворяемый жиз­
нью, по мере сил оплодотворяющий ее. С каждым днем все более
неисчислимы нити, связующие мое сердце с миром, и сердце копит
что-то, от чего все растет в нем чувство любви к жизни» (14,350).
Пантеизм как «религия человека» характерен для большинства
очерков цикла «По Руси». Картины природы обрамляют повествова­
ние, идущее от лица «проходящего», и выражают его отношение к со­
бытиям и людям. Таким образом, традиционная антиномия «чело­
век —среда» замещается иной: «человек —мир». Едва ли не в
каждом рассказе присутствует образ солнца, которое освещает тьму
жизни, согревает души людей или сжигает их своим жгучим огнем.
«Пресветлое солнце, родоначальниче людей и богов», созвучно на­
строениям героев цикла. В рассказе «Калинин» оно купается в голу­
бом океане неба, как чудесный цветок, и под его влиянием «малень­
кое человечье сердце объято мятежным пламенем и, сгорая, кричит
миру: “Я тебя люблю!”» (14, 332). А в рассказе «Нилушка» пронзи­
тельные вопли Фелициаты, оплакивающей умершего сына, сопрово­
ждаются трагической картиной заката солнца: «оно опустилось ниже
слободы, как будто навсегда хочет уйти в болотный лес. В красный
диск его воткнулись острые черные вершины елей, и все вокруг крас­
но, — словно раненое солнце истекает кровью» (14, 227).
Человек в цикле «По Руси» —органическая часть космоса, он не­
разрывно связан с Землей, а через нее -г со всей вселенной. Глядя на
безобразную жизнь, проходящую перед ним, Горький сравнивает ее с
песней, безнадежно испорченной глухим певцом, или с бессвязной
игрой пьяного на плохой гармонике. Он признается: «Стонет душа,
нестерпимо хочется говорить кому-то речь, полную обиды за всех,
жгучей любви ко всему на земле, —хочется говорить о красоте солн­
ца, когда оно, обняв эту землю своими лучами, несет ее, любимую, в
голубом пространстве, оплодотворяя и лаская» (14,277 -278).
Большинство героев цикла не заслуживают имени Человека с
большой буквы. Перед читателем мелькают темные лохматые фигу­
ры нищих, «неудавшихся людишек», босяков, которых гонит ветер
бродяжничества, чудаков, не знающих, зачем они живут на этой пре­
красной земле. Горький сравнивает их с сором, согнанным ветром со
степи: «Большинство людей, среди которых я иду по земле, — не то
восходя, не то опускаясь куда-то, —серо, как пыль, мучительно пора­

Религия человека и человечества
109
жает своей ненужностью. Не за что ухватиться в человеке, чтобы от­
крыть его, заглянуть в глубину души, где живут еще незнакомые мне
мысли, неслыханные мною слова» (14, 269).
Проходя по Руси и пытаясь «объяснить человека», писатель ви­
дит по большей части «непогребенных мертвецов», никудышников,
убийц, грубиянов, называющих друг друга непотребными словами
(стерво, оглобля). Характерны портреты героев, которые рисует
Горький. Вот изношенный, издерганный Губин, напоминающий без­
домную собаку: «Под жесткими усами —тонкие губы, рот точно но­
жом прорезан, наполнен черными осколками зубов и кажется злым,
уши острые мышиные, должно быть, чуткие», облезлый истертый че­
реп, «длинный, точно у дятла, нос и щеки в рыжеватой щетине» (14,
182).
Отцеубийца в рассказе «На пароходе» сравнивается с шершавым
животным: «мохнатое лицо —варежка», «острый нос, клочья рыже­
ватой шерсти на щеках и подбородке, маленькие неясные глаза» (14,
248). Он вызывает у окружающих чувство брезгливости и искреннее
недоумение: «Уж очень исказился народишко...»(14, 263) В рассказе
«Вечер у Панашкина» главный герой характеризуется так: «Руки у
него беспокойные, длинные ноги —тонкие, шея искривлена, и на ней
тревожно болтается маленькая головка с рыжими бровями ужа. Он
похож на выдернутый из земли сухой корень. Сморщенная кожа его
щек поросла кустиками волос мочального цвета» (14, 397).
У Тимки в одноименном рассказе глаза овечьи, цвета бутылочно­
го стекла, а угловатая голова густо заросла черной щетиной. «Весель­
чак» Баринов напоминает верблюда: «его плоское курносое лицо —в
шерстяной маске песочного цвета, из широких, точно у верблюда,
ноздрей торчат рыжие шерстинки, из ушей —тоже, голая, медная от
загара грудь заросла, как у медведя, даже на суставах пальцев растут
густые кустики волос».(14, 550-551) Сравнения с животными, с од­
ной стороны, подчеркивают несовершенство людишек, которых
Горькому хочется видеть столь же прекрасными, как Мать-Земля, с
другой —свидетельствуют об их неразрывной связи с природой и
животным миром.
Если вспомнить, что Ф. Ницше представлял обычного человека
«болезнью земли», существом переходным от зверя к «истинному че­
ловеку», можно сказать, что таковы же герои цикла «По Руси».
У Горького они вызывают активное желание переделать их, пересоз­
дать то, что не удалось самому Господу Богу. Он верит, что Россия —
всего лишь подросток в семье народов, а человек как антропологиче­
ская данность способен изменить ее. «Настоящий» русский народ,

110
Глава III
который «работает на трудной земле», вызывает у него удивление и
уважение.
«Человек —работник всему миру», а жизнь — «великое дело не­
заметно маленьких людей» (14, 240). В этих словах героя рассказа
«Кладбище» слышны мысли самого Горького. Он ратует за то, чтобы
человек не был просто «рабом Божьим», а оставил по себе память
своими делами. «Земля сильна трудом людей», мужик же русский —
«всех питатель». Символический образ России воплощен в образе
молодой бабы из рассказа «Едут», один вид которой вызывает мысль
о светлом будущем страны: «Всю Россию выкормим!», «Прибудем
домой —развернем дела» (14, 355-356).
В цикле «По Руси» тема человека раскрывается как повествова­
ние о россиянах, объединенных и общими чертами психики, и непо ­
вторимым чисто русским характером, и многотрудной исторической
судьбой. Заканчивая работу над очерками, Горький писал: «Мы жи­
вем во дни чрезвычайно трудные, требующие настоятельно упорной,
организационной работы. Мы должны заняться духовным “собира­
нием Руси”, делом, которого еще никто не делал упрямо и серьезно...»
(14, 581-582). Как мы видим, тезис о «собирании человека» заменя­
ется здесь задачей духовного «собирания Руси».
В рассказе «Рождение человека», открывающем цикл, звучит его
общая мысль: «Превосходная должность —быть на земле челове­
ком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется
сердце в тихом восхищении перед красотою!» (14,144). И тут же пи­
сатель говорит о том, что на фоне чарующе прекрасной природы ему
особенно больно видеть скучных серых людей, раздавленных жиз­
нью, и думать: «не удались людишки». «Разумеется, есть немало и
хороших, но —их надобно починить или —лучше —переделать за­
ново» (14, 144). Так, уже в 1912 году у Горького возникает и все бо­
лее укрепляется мысль о «переделке» (потом он скажет: «переков­
ке») человека.
Рождение маленького орловца на пути между Сухумом и Очем-
ширами он воспринимает как символ рождения нового человека, ко­
торый, едва появившись на свет, «уже недоволен миром, барахтается,
буянит и густо орет» (14,148). «Новый житель земли русской» —че ­
ловек неизвестной судьбы. Вместе с его матерью Горький размышля­
ет: «Как-то он поживет?». Если учесть дату рождения орловца, впе­
реди его ожидает нелегкая жизнь. Став взрослым, он будет работать
на стройках социализма, а в годы Великой отечественной войны спа­
сать мир от фашизма. И все-таки Горький прав: это будет уже новый
человек, о котором он мечтал в предреволюционные годы.

Религия человека и человечества
111
В других рассказах цикла перед читателем возникают образы ти­
пично русских людей, бесшабашно смелых и дружелюбных, находчи­
вых и жалостливых, способных на подвиг и на подлость. Людям с
«крылатой душой» у Горького, как всегда, противостоят мещане, жи­
вущие для себя и собственной выгоды, либо люди, опустившиеся на
«дно». В рассказе «Женщина» писатель рисует образ Татьяны, кото­
рая стремится устроить жизнь по-своему, добиться счастья вопреки
обстоятельствам. И, хотя мечты героини не сбываются, ее оптимизм
противостоит пассивному мировосприятию окружающих ее россиян.
В статье «Новая женщина» А. Коллонтай писала о Татьяне как о ти­
пе людей, «утверждающих свою личность, героинь, протестующих
против всестороннего порабощения женщин в государстве, в семье, в
обществе, героинь, борющихся за свои права»30.
В рассказах «Страсти-мордасти», «Нилушка», «Светло-серое с го­
лубым», «Гривенник» нет образов, которые можно было бы назвать
новыми женщинами. Мелочные мещанки или «жертвы обществен­
ного темперамента», оказавшиеся на самом «дне жизни», они лише ­
ны человеческого облика. Но и они вызывают у «проходящего» не­
поддельный интерес и желание помочь им. Стремление «объяснить
человека», проникнуть в глубины его внутреннего мира и непости­
жимой души заставляют писателя сравнивать самого себя с живым
фонарем, который должен осветить дорогу всем заплутавшимся в но­
чи, обиженным и несчастным.
В рассказе «Герой» Горький размышляет о свойственном ему
стремлении «выдумывать» человека, одевать его более празднично,
чем он одет. По собственному признанию, его научили этому писате­
ли-романтики: Ф. Шиллер, Г. Гейне и другие. Поэтизация сильной
личности, творца своей судьбы, человека, устремленного к истине и
красоте, действительно, была воспринята им у европейских класси­
ков и мыслителей. В реферате Горького о трактате Ф. Шиллера
«Письма об эстетическом воспитании человека» выделена мысль о
том, что искусство «исподволь и постепенно готовит современного
испорченного и порабощенного человека к грядущим разумным об­
щественным отношениям»31.
Социальный романтизм Шиллера, гуманизм Возрождения, культ
Разума, богоборчество Ф . Ницше, соединившись с чисто русским бун­
тарством Васьки Буслаева, породили тот синтез идей, которые опреде­
лил взгляд Горького на человека. Его философско-эстетические взгля ­
ды складывались на протяжении полувека, проходя при этом разные
стадии развития. Освоение наследия философов и писателей-класси -
ков (Аристотеля, Гераклита, Сенеки, Платона, А. Шопенгауэра,

112
Глава III
Ф. Ницше, Г. Гегеля и др.) сменилось теорией героев и масс, свойствен­
ной народникам, полемика с декадентством —признанием коллектив­
ного разума, которому должна подчиняться личность. Философия по­
зитивизма, знакомая Горькому по трудам О. Конта, Г. Спенсера,
Н. Кареева, Дж. Локка («Опыт о человеческом разуме»), уступила ме­
сто идеалистической идее «вызревания» нового человека в условиях
капиталистического общества, воспринятой у А. Богданова.
Новый этап развития концепции личности у Горького был связан
с изучением трудов социал-демократов (К. Каутского, А. Бебеля,
В. Ленина, Г. Плеханова, Л. Троцкого, А. Анджиолини и др.) . Однако
писатель так и не стал ортодоксальным марксистом, т.к. обращал
внимание не столько на классовую природу человека, сколько на его
внутренний мир. Мысль о социализме как новой религии была свой­
ственна не только А. Луначарскому, но и С. Булгакову, писавшему в
1906 г., что, говоря о христианстве и его проявлениях, нужно обра­
титься к « сложному, противоречивому и в то же время значительно­
му течению духовной жизни нового времени, как социализм, пони­
маемый именно как проявление духовной жизни»32. Эта мысль
определяет пафос горьковской «Матери», именно за нее повесть кри­
тиковали В. Ленин и Г. Плеханов.
В канун Первой мировой войны Горький приходит к пониманию
человека как сложной неоднозначной личности, разгадать которую
пытается с помощью новейших учений философии, психологии и со­
циологии (Э. Мах, 3 .Фрейд, В. Оствальд, П. Флоренский, Н. Котик).
Всестороннее изучение «пестрой души» россиянина, предпринятое
им в окуровском цикле, повестях «Детство» и «В людях», в цикле
«По Руси» привело к мысли о необходимости постижения психоло­
гии нации и глубин внутреннего мира человека. Писатель показыва­
ет сложность и неоднозначность его души, в которой уживаются до­
бро и зло, борются Бог и дьявол.
В годы войны и революции Горький обращается к трудам М. Б а­
кунина, П. Кропоткина, Н. Бердяева, историческим трудам С. Плато­
нова, философским сочинениям Н. Федорова и Н. Флеровского,
идеи которых отразились в «Несвоевременных мыслях» и статьях из
цикла «О русском крестьянстве». Его интересуют проблемы соотно­
шения интересов личности и общественного блага, свободы и необ­
ходимости, государства и индивидуума, насилия и гуманизма, рево­
люции и счастья отдельного «я». Человек в своей «экзистенциальной
наготе» уже не интересует писателя, как это было в пьесе «На дне».
Его мысль вновь возвращается к размышлению о «герое-массе» и
«герое массы», которые определяют ход мировой истории.

Религия человека и человечества
113
Переходным этапом от творчества дореволюционных лет к совет­
ской эпохе стали горьковские «Рассказы 1922-1924 годов», в кото­
рых, как на экспериментальном поле, проверяются самые разные ва­
рианты концепции личности. Обратимся к «Рассказу о герое», где
развенчивается само понятие сильной личности. Учитель истории
Новак развивает идею «героев и героического», свойственную одно­
именной книге Карлейля: «Народ всегда жил эксплуатацией духов­
ной энергии личности», «История всегда дело единиц, результат
творчества героев», «Человек и люди —не одно и то же... Человек —
враг действительности, утверждаемой людями, вот почему он всегда
ненавистен людям. История —это вражда одного против множества,
вражда, разжигаемая в народе —любовью к покою, в человеке —
страстью к деянию» (17,313).
Ненавидя социалистов, считая, что их учение вредно д ля народа,
т.к. пропитано ложью («это учение —против человека»), монархист
Новак внушает своим ученикам, что народные массы духовно прими­
тивны и безличны, они желают только увеличения удобств и покоя,
но сами неспособны улучшить тяжкие условия собственной жизни.
Герой рассказа верит своему учителю. Ему тоже ненавистны толпы
грязных полуголодных людей, которые выходят на демонстрации с
красными флагами. Он признается: «Собственно говоря, сама толпа
не пугала меня, но страшны были безумцы, которые вели ее. И когда
я представил себе, что может быть, в этот день и час такие безумцы ве­
дут слепые толпы по улицам всех русских городов, чтобы обрушить
их на пошатнувшуюся власть, —я почувствовал в груди тот зимний
свист, который в детстве вызывал у меня безумный ужас» (17, 325).
Высказывания Новака и его ученика противоречат тому, что ут­
верждал в своих дореволюционных произведениях Горький. Народ
рисуется не хозяином земли, а сборищем анархистов, у которых нет
инстинкта социальной цели, героизм оказывается просто крайним
выражением отчаяния, поступком испугавшегося человека. Идеал
героя —сильная личность, которая не остановится ни перед чем, что­
бы усмирить разбушевавшуюся чернь. Но вот приходит революция,
и Новак сам превращается в трусливого маленького человечка, кото­
рому не помогают даже связи с департаментом полиции. Обращаясь
к нему, Макаров восклицает: «Негодяй! Воспитатель героев, а? Под­
лец, — где твои герои?» «Я боялся тебя, я тебе верил, верил, что ты
сильный, страшный. Во что же мне верить теперь, чего бояться? Ты
убил во мне страх, ты человека убил во мне, негодяй!» (17, 339).
Проповедуя мысль, что массы нужно раздробить на единицы, со ­
знающие «силу свою, свое значение и право жить по законам духа

114
Глава III
своего», Новак выступает против идеи Горького о собирании челове­
ка и собирании народа в единую могучую силу. В финале рассказа
Новак как идеолог полностью развенчивается. Его ученик, осознав
свою силу и став жить по собственным законам, превратился в насто­
ящего бандита: «Убивал людей, — это делается очень просто. Теперь
я сам бандит. Могу быть палачом. Все равно» (17,339).
Пережив Октябрь 1917 года и кровавые годы гражданской войны,
Горький уже на новом этапе своего творческого развития задумыва­
ется о Человеке: можно ли писать его с большой буквы после того,
что он совершил со страной и самим собой? Может ли бандит быть
человеком? Как совмещаются в «пестрой» душе россиянина жесто­
кость и гуманность, героизм и подлость? Эти мучающие его вопросы
Горький задает в цикле статей «О русском крестьянстве». Он согла­
шается кое в чем с Новаком, когда пишет: «В сущности, всякий на­
род —стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и
возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь ника­
ких обязанностей. Атмосфера бесправия, в которой издревле привык
жить народ, убеждает его в законности бесправия, в зоологической
естественности анархизма. Это особенно плотно приложимо к массе
русского крестьянства, испытавшего более грубый и длительный
гнет рабства, чем другие народы Европы»33.
Но Горький противопоставляет крестьянину горожанина, разум
которого подчинил себе машину, создал вокруг «вторую природу» и
остался внутренне свободным. В портрете горожанина мы узнаем
горьковского Человека из одноименной поэмы: «...всюду запечатле­
ны величавые муки его духа, его мечты и надежды, любовь и нена­
висть, его сомнения и верования, его трепетная душа, в которой не­
угасимо горит жажда новых форм, идей, деяний и мучительное
стремление вскрыть тайны природы, найти смысл бытия», «Вели­
кий грешник перед ближними и, может быть, еще больший перед
самим собою, он —великомученик своих стремлений, которые, ис ­
кажая, разрушая его, родят все новые и новые муки и радости бы­
тия. Дух его, как проклятый Агасфер, идет в безграничие будущего,
куда-то к сердцу космоса или в холодную пустоту вселенной, кото ­
рую он —может быть —заполнит эманацией своей психофизиче­
ской энергии, создав —со временем —нечто недоступное представ­
лениям разума сегодняшнего дня»34. Не закрывая глаза на
недостатки человека и по-прежнему веря в Разум, писатель мечтает
о том времени, когда исчезнут с лица земли жестокость и ненависть,
а новый человек направит свою энергию на созидание, а не на раз­
рушение.

Религия человека и человечества
115
Последний этап развития концепции личности у Горького начи­
нается с середины 1920-х г.г., когда он усердно изучает труды класси­
ков марксизма-ленинизма . Пересматривая теорию героев и толпы, он
обращается к созданию литературных портретов людей, с которыми
не раз встречался. Среди них выделяются очерки «В.И . Ленин» и
«Лев Толстой». Их объединяет общая тема: развитие образа идеаль­
ной личности. Вождь большевистской партии и духовный вождь на­
ции рисуются с точки зрения их роли в истории России и судьбах на­
рода.
Как известно, первый вариант очерка о Ленине назывался «Чело­
век». Написанный вскоре после смерти вождя он отличался от позд­
них редакций тем, что личность Ленина была обрисована в нем как
тип Человека с большой буквы. Работая над очерком, Горький сооб­
щил Эль Мадани: «Я крепко люблю этого человека, и для меня он —
не умер. Это был настоящий большой человек, по-своему идеалист.
Он идею свою любил, в ней была его вера»35.
Портрет Ленина складывается, главным образом, из двух сторон:
человек и гениальная личность, подчинившая всю свою жизнь слу­
жению идее. Простота, скромность, аскетизм, внимание к близким,
интеллигентность, чувство юмора —с одной стороны, с другой —
умение предвидеть ход событий, подвижничество, непримиримость
и даже жестокость революционера, «непоколебимо убежденного в
возможности на земле социальной справедливости, героизм челове­
ка, который отказался от всех радостей мира ради тяжелой работы
для счастья людей» (20, 7 -8). В этом портрете явственно прогляды­
вает идеальный образ героя, характерный для раннего творчества
Горького. «Большой, настоящий человек мира сего», Ленин, подобно
Данко, поднял горящий факел «в душной тьме обезумевшего мира»
(20,49). Его разум и воля коренным образом изменили жизнь милли­
онов.
В очерке «Лев Толстой» более сложное соединение реального и
идеального, однако образ героя тоже приподнят над толпой. Горький
не раз подчеркивает его исключительность: «Он похож на бога, не на
Саваофа или олимпийца, а на этакого русского бога, который “сидит
на кленовом престоле под золотой липой”». «Если бы он был естест­
воиспытателем, он, конечно, создал бы гениальные гипотезы, совер­
шил бы великие открытия», «Если бы он был рыбой, то плавал бы,
конечно, только в океане...» (16, 260-261, 267).
У горьковского Толстого руки Леонардо да Винчи, острые глаза
ясновидца, мохнатые брови Пана, страсть и буйное озорство Васьки
Буслаева, упрямая душа протопопа Аввакума. Образ явно ориентиро­

116
Глава III
ван на человека эпохи Просвещения, героев русской истории и
фольклора. «Звучный колокол мира сего», Толстой, по словам Горько­
го, не очень любит людей, так как чувствует себя значительно выше
их. Опять мы сталкиваемся с характерным для писателя пониманием
идеальной личности, о которой можно сказать: «Этот человек —бого­
подобен!» (16,312). Горький пытается определить рисунок души Тол­
стого, задаваясь вопросом, кто он: правдоискатель, «человек всего че­
ловечества» или странник, потерявший веру в Бога, отшельник мира
сего? Его Толстой — «хозяин и созидатель мира», он похож на Бога.
Итак, в 1920-х годах Горький снова возвращается к излюбленной
теме Человека с большой буквы, возникшей не без влияния ницше­
анской идеи «сверхчеловека». Вскоре после первого приезда в Моск­
ву в 1928 году, побывав в мавзолее Ленина, он сказал на пленуме
Моссовета: «Дорогие товарищи, на Красной площади лежит Влади­
мир Ленин, здесь сидит коллективный Ленин, этот Ленин должен
как-то углубиться, возвыситься, он должен создать много Лениных,
таких огромных, таких великих, таких настоящих, мировых, гениаль­
ных Лениных»36. Вспомним слова Луки о «лучшем человеке», том
самом, для которого живут все прочие люди. Образ Ленина мифоло­
гизируется, представая воплощением лучших черт всего советского
народа и его правительства.
Создание мифа о новом человеке характерно для публицистики
Горького последнего периода жизни. Едва ли не в каждой статье и
выступлении он славил «хозяина и создателя» мира —советского че ­
ловека. В статье «Десять лет» (1927), посвященной юбилею Ок­
тябрьской революции, Горький писал: «Не краснобай, не “богоиска­
тель”, а превосходный честный работник мира сего, он решительно
отверг всю древнюю ложь и смело пошел своим путем к свободе —
единственным путем, ведущим прямо к ней.
Когда-то, в эпоху мрачной реакции 1907-1910 годов, я назвал его
“богостроителем”, вложив в это слово тот смысл, что человек сам в
себе и на земле создает и воплощает способность творить чудеса
справедливости, красоты и все прочие чудеса, которыми идеалисты
наделяют силу, якобы существующую вне человека. Трудом своим
человек убеждается, что вне его разума и воли нет никаких чудесных
сил, кроме стихийных сил природы, которыми он должен овладеть
для того, чтобы они, служа его разуму и воле, облегчили его труд и
жизнь. Он верит, что “существует только человек, все же остальное —
его деяние и мнение”» (XXIV, 292).
В этой статье Горький обращается к «маленькому великому чело­
веку», которого называет новым, так как он стал строителем первого

Религия человека и человечества
117
в мире государства трудящихся. Живя в медвежьих углах, работая в
нечеловечески тяжелых условиях, он своим трудом и волей преобра­
жает жизнь, создает чудеса науки и техники, сокровища культуры.
Вернувшись на родину, писатель лично познакомился с этим челове­
ком —ударником и колхозником, изобретателем и ученым, парашю­
тистом и пограничником, рабкором и селькором. Конечно, он видел в
стране Советов не только хорошее, но главным достижением считал
именно Человека, поборовшего в себе «ветхого Адама».
В статье «Заметки читателя», которая вначале имела название
«Человек», Горький объяснил, кого и почему он славит. Ведь каждый
конкретный индивидуум не лишен пороков и смертных грехов: жад­
ности, зависти, любострастия, лжи, скупости, гордыни, лености и др.
Именно это и давало моралистам право считать его ничтожеством по
природе, которое способно быть лишь сырьем или «полуфабрика­
том» для нужд церкви или государства. Горький решительно против
того, чтобы считать человека винтиком в каком-то механизме вселен ­
ной. Развивая эту мысль в «Заметках читателя», писатель протесто­
вал против превращения людей в материал для производства чего бы
то ни было. Напомним, что в «Несвоевременных мыслях», полемизи­
руя с большевиками, он упрекал их, что они пользуются русским на­
родом как хворостом, от которого должен загореться костер мировой
революции.
Теперь, собираясь вернуться на родину, писатель выражал надеж­
ду, что в СССР будет создана новая форма государства, которая поз­
волит полностью раскрыть все физические и духовные возможности
человека. Он даже не побоялся употребить слово «индивидуализм»,
чтобы подчеркнуть, что творчество масс невозможно без созданий
разума одного талантливого человека. Возвращаясь к мысли о роли
героев и великих личностей в истории, Горький писал: «Героев на час
и героев на день у нас было много, но они не оставили яркого следа в
жизни и, несмотря на бесспорное мужество подвигов, не могли за ­
метно изменить ее тягостных условий. Но вот условия изменены,
требуется напряженная работа для дальнейшего развития их в сторо­
ну более широкой свободы творчества, требуется героизм не на час, а
на всю жизнь» (XXIV, 282).
Сознавая, что миф о новом человеке является пока что его мечтой,
следствием постоянного стремления выдать желаемое за действи­
тельное, писатель тем не менее закончил статью словами: «Человек
есть украшение мира, и он имеет все основания удивляться самому
себе» (там же, 284). Вернувшись на родину, Горький усердно искал
нового человека и часто идеализировал его. Он искренне верил в тео­

118
Глава III
рию «перековки» социально опасных в социально полезных, славил
работу колоний для несовершеннолетних преступников, пытался до­
казать, что советские чекисты опровергли теорию Ч. Ломброзо о вро­
жденной преступности.
В статье «Первый опыт», заключающей печально известную кни­
гу «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», Горький писал:
«Приемы, успехи и культурно-политический смысл работы ГПУ
должны быть широко известны гражданам Союза Советов»37. Столь
же высоко он оценил книгу «Республика Шкид» о жизни детской ко­
лонии под Харьковым, «Педагогическую поэму» А. Макаренко и
сборник «Болшевцы». Для писателя это было свидетельством, что в
советской России существуют условия, создающие нового человека
из бывшего беспризорника и уголовника.
Впоследствии именно это дало основание обвинять его в конфор­
мизме и поддержке террора в стране. К.Г. Исупов пишет: «Большеви­
стский активизм Горького уживался и с ницшеанским богоборчест­
вом (Сатин в пьесе “На дне”, 1902) и —до конца дней —с идеей
насильственной “перековки” людей в гомункулюсов коммунистиче­
ского рая»38. Так ли это? Бесспорно, концепция личности Горького
противостояла идеям «настоящего нового человека», характерным
для многих философско-эстетических концепций начала XX века:
символистской идее одухотворения плоти путем открытия для чело­
века пространства Абсолютного духа или акмеистической мечте о
крыльях для человека через погружение в искусство. Обретение под­
линного «Я» мыслилось Горькому в процессе упорной работы над са­
мим собой, усовершенствования мира и самосовершенствования че­
ловека.
Миф об «эпохе нового Человека», сотворенный Горьким, был уто­
пичен, и это прекрасно понимал сам писатель. В жизни все оказалось
сложнее, но его мечта не умирала: даже разочаровавшись во многом,
усомнившись в самом человеке, он продолжал развивать концепцию
личности как творца нового мира. В 1929 г. Горький писал: «Человек,
наверное, будет идеально хорош тогда, когда в мире не останется ни
одного раба, ни одного побежденного, но для того, чтоб не было побе­
жденных и рабов, — нужно беспощадно драться против людей, кото ­
рые привыкли жить трудом рабов» (XXV, 83 -84). И добавил, что
«основной смысл творчества рабочего класса, лучшая, наиболее ра­
зумная и здоровая энергия его направлены —в конце концов —
именно к полному освобождению человека» (XXV, 85).
Горьковская идея «собирания» человека и народа отвечала луч­
шим гуманистическим традициям русской литературы. Необходи­

Религия человека и человечества
119
мым условием появления «нового человека» писатель всегда считал
приобщение к истокам общечеловеческой культуры и следование ве­
ликой идее. Не вина писателя в том, что эту идею исказили, и она не
осуществилась полностью, но новый человек, «маленький большой
человек», не был мифом. Родившись, как буйный орловец, в 1912 го­
ду, именно он построил могучее советское государство, спас мир от
фашизма, поднял из руин страну после Второй мировой войны и по­
летел в космос. Сегодня его называют совком, потому что мерилом
ценности личности снова стала власть денег, а не разум и сила духа.
Но почему-то к популярному словосочетанию «новый русский» ни­
кто не добавляет слово «человек».

Глава IV
ПОСТИЖЕНИЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
А.В. Луначарский писал: «Имя Горького неразрывным образом
сплетено с подъемом русского общественного настроения в девятисо­
тых годах, оно до крайности интересно и показательно переплетается
потом с дальнейшими судьбами назревающей и разрастающейся рево­
люции»1. Эта, казалось бы, бесспорная мысль нуждается в обширном
и непростом комментарии, когда речь заходит об отношении Горького
к Февралю, Октябрю и дальнейшему развитию русской революции.
Несмотря на то, что советские и зарубежные литературоведы по­
тратили немало сил, чтобы с двух разных концов осветить извилистый
и сложный путь писателя в 1917-1927 годах, он долгие годы предста­
вал перед нами, как сплошная цепь ошибок и заблуждений. Читатель
не мог сам убедиться в правоте исследователей, ибо не имел возмож­
ности познакомиться с теми произведениями Горького, в которых вы ­
ражено его отношение к Октябрьской революции, даются оценки стра­
тегии и тактики большевиков, высказываются мысли о роли народа и
интеллигенции в происходящих событиях. Публицистика Горького,
собранная в циклах статей «Несвоевременные мысли», «Революция и
культура», «О русском крестьянстве» на протяжении семидесяти лет
была под запретом. Нигде, даже в библиографических справочниках,
нельзя было найти упоминаний о статьях и интервью, данных Горьким
в начале 1920-х г.г. за рубежом, была не напечатана большая часть пе­
реписки с Р. Ролланом, в которой отражены историко-философские
проблемы тех лет, и даже опубликованная переписка с Е.П. Пешковой
искажена многочисленными купюрами и пропусками. До конца
XX века была неизвестна или известна лишь частично переписка Горь­
кого с В. Лениным, И. Сталиным, Г. Зиновьевым, Л. Каменевым,
Н. Бухариным, А. Рыковым и другим большевистским вождям. Все
это л ишало возможности представить истинную позицию Горького,
всерьез исследовать его отношение к Октябрю.
Идея переосмысления публицистики Горького революционных
лет и ее новой интерпретации прозвучала лишь в конце 1980-х гг. в

Постижение русск ой революции
121
работах Ф .Ф . Кузнецова, К. Муратовой, А. Овчаренко, В. Сурганова,
В. Баранова, В. Барахова и многих других2. В 1990-х гг. появились и
первые попытки такой интерпретации: статьи Л. Резникова, Л. Сара-
скиной, предисловия И.И . Вайнберга, С.Б . Михайловой к публика­
циям «Несвоевременных мыслей»3. И хотя многие проблемы остава­
лись спорными, а выводы далеко не всегда справедливыми, ни у кого
не вызывало сомнений, что пришло время объективно проанализи­
ровать все произведения писателя этого периода. Не поддаваясь ис­
кушению превратить минусы в плюсы, выпрямить все неровности
пути Горького, который, действительно, показателен и интересен с
точки зрения судеб русской революции, попытаемся вникнуть в суть
вопроса, привлекая для этого впервые публикуемые или малоизвест­
ные материалы.
Как возникла и утвердилась в нашем литературоведении концеп­
ция «серьезных философских и политических ошибок» Горького, о
которых долгие годы писали советские исследователи? Можно было
бы сослаться на проект Постановления Политбюро ЦК РКП (б) 1920
года о журнале «Коммунистический Интернационал», где говори­
лось, что в статье Горького «Владимир Ильич Ленин», не только «нет
ничего коммунистического, но много антикоммунистического»4. Од­
нако, этот проект стал известен только в 1965 году, а до того, если и
упоминался, то с таким объяснением: «В.И. Ленин сам потребовал
осудить статью, чтобы пресечь всякие попытки создания культа лич­
ности»5.
Горький писал: «В 17-18 годах мои отношения с Лениным были
далеко не таковы, какими я хотел бы их видеть, но они и не могли
быть иными. Он —политик. Он в совершенстве обладал тою четко
выработанной прямолинейностью взгляда, которая необходима ру­
левому столь огромного тяжелого корабля, каким является свинцо­
вая крестьянская Россия» (20, 27). Это было написано в годы совет­
ской власти, когда писатель, переоценивая свою позицию, каялся в
ошибках. На самом деле все было гораздо сложнее. Полемика Горь­
кого с ленинцами началась в 1908-1909 годах, когда он, примкнув к
группе А. Богданова и во многом разделяя взгляды А. Луначарского,
резко осуждал « прямолинейность взглядов» болыневиков-ортодок-
сов во главе с Лениным.
Разногласия в руководстве большевистской партии, возникшие
после разгрома первой русской революции, касались и вопросов фи­
лософии, и тактики в период кризиса. Ленин выступал в этой борьбе
как ортодоксальный марксист, защищавший догмы диалектического
и исторического материализма. Богданов и его сторонники пытались

122
Глава I V
по-своему обосновать принципы социализма на новом историческом
этапе, используя философию «критического опыта», более извест­
ную как эмпириокритицизм или махизм. Столкновение двух разных
течений в российской социал-демократии особенно остро отразилось
в работах А. Богданова «Эмпириомонизм. Статьи по философии»
(Кн. 1 -3 , М -СПб 1905-7), «Приключения одной философской шко-
лы»(СПб. 1909) и В. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм.
Критические заметки об одной реакционной философии» (М. « Зве­
но». 1909).
Пытаясь утвердить марксистскую теорию познания и «теорию от­
ражения», Ленин категорически отвергал тезисы о возможности «ис­
чезновения материи» и превращения ее в энергию. Особенно резко
он выступал против идеализма как формы сохранения и поддержа­
ния религии. Воинствующий атеизм сочетался в его работах с клас­
совым подходом к философии, утверждением партийности науки и
литературы. Богданова он обвинил в попытке подменить объектив­
ные закономерности общественного развития «социальной энергети­
кой», биологическими и естественно-научными законами. Даже час­
тичный отказ от материализма выглядел в его глазах как
оппортунизм и измена делу пролетарской партии.
К философским разногласиям добавлялись тактические: возмож­
ность уч астия в работе Государственной Думы, отзовизм или соглаша­
тельство, способы воспитания революционного сознания в массах, от­
ношение к лозунгу «цель оправдывает средства», в том числе, к
насилию. Необходимо также принять во внимание жестокую борьбу за
лидерство в партии и распоряжение ее финансами, которая шла меж­
ду двумя наиболее влиятельными членами руководящего большевист­
ского ядра —Лениным и Богдановым. Фактически именно в эти годы
сформировались два разных взгляда на грядущий социализм: матери­
алистический, основанный на марксизме, теории классовой борьбы и
утверждении диктатуры пролетариата и полу-идеалистический, соз­
данный по принципам всеобщей организационной науки, теории ко л­
лективизма и международного братства трудящихся всех стран.
Горького-романтика, создателя мифа о свободном, гордом, силь­
ном человеке и справедливом обществе будущего, гораздо больше
привлекала вторая точка зрения. В спорах между Лениным и Богда­
новым, не слишком разбираясь в их философских разногласиях, он
оказался на стороне богдановцев. Тем более, что поиски новой веры,
проповедь активности и коллективизма, мысль о вызревании социа­
листических элементов (новых людей) внутри старого общества от­
вечали его собственным убеждениям. Он верил, что социализм будет

Постижение русск ой революции
123
новым этапом расцвета духовной жизни общества и даст возмож­
ность полной гармонизации мира и личности. Выступая в Нью-Йор­
ке 12(25) апреля 1906 г., Горький говорил о великом духе идеализма,
порождающем стремление « к переустройству мира на новых нача­
лах равенства и справедливости» и назвал социализм религией масс6.
Не удивительно, что в письмах Горького Богданову за 1909 год мно­
го резких выражений по адресу Ленина и его книги. В начале июня
он пишет, что «Материализм и эмпириокритицизм» написан лишь
для того, чтобы доказать, что «самый лучший марксист это я!»: «В его
книге —разъяренный публицист, а философа —нет: он стоит передо
мной как резко очерченный индивидуалист, охраняющий прежде
всего те привычки мыслить, кои наладили его “я ” известным образом
и навсегда! Безнадежный человек. Вероятно, и на практике он теперь
будет и уже, и хуже»7.
После краха Каприйской партийной школы Горький на какое-то
время разошелся и с Лениным, и с Богдановым, получив стойкую не­
приязнь к партийным «склокам» и партиям вообще. Но это не зна­
чит, что писатель отказался от идеи социализма. В январе 1910 г. он
писал А. Амфитеатрову: «Большевизм мне дорог, поскольку его дела­
ют монисты, как социализм дорог и важен именно потому, что он —
единственный путь, коим человек скорее всего придет к наиболее
полному и глубокому сознанию своего личного человечьего достоин­
ства. Иного пути —не вижу. Все иные пути —от мира, один этот —в
мир. Требуется, чтобы человек однажды сказал сам себе: «Аз есмь со­
здатель мира!» Именно отсюда —и только отсюда! —может родить­
ся новый человек и новая история. Не трогайте мой социализм!»
(XXIX, 104). Подчеркнем в последней фразе слова «мой социализм»,
свидетельствующие, что у Горького всегда было свое понимание со­
циализма, отличающееся от ленинского, богдановского, плеханов­
ского, троцкистского и, наконец, от сталинского. Именно это опреде­
лило сложность и неоднозначность его отношения к событиям 1917
года и к политике советской власти.
Февраль 1917 года обрадовал писателя, хотя и насторожил. Толь­
ко в XXI веке стала проясняться истинная история февральского и
октябрьского переворотов, роль американских финансовых магна­
тов, европейских банкиров и политиков в их подготовке. Сошлемся
на новейшие исследования русских и зарубежных ученых (М. Гелле­
ра, А. Некрича, А. Рабиновича, В. Роговина, Ю. Жукова, Н. Нароч-
ницкой и др.) или книгу Ханса Бьёркегрена «Скандинавский тран­
зит. Где и как был подготовлен Октябрьский переворот» (М.
«Омега», 2007). В них на основании впервые публикуемых архивных

124
Глава I V
документов приоткрывается тайна подготовки мировой революции,
которую финансировали американские, немецкие и скандинавские
банкиры, намереваясь обескровить Россию и заключить невыгодный
для нее мир8.
Прояснилась, в частности, роль Александра Парвуса (И.Л . Гель-
фанда), автора теории «перманентной революции», инициатора пла­
на «революционизации» России с помощью «немецких денег», пере­
правляемых им в Россию. Его ближайшим помощником был
Я. Ганецкий (Фюрстенберг), доверенное лицо Ленина и сторонник
Л.Троцкого, одним из агентов — В.Г. Громан, филиал его экспортной
компании возглавлял С.М. Закс. М.С. Урицкий сотрудничал в «Ин­
ституте изучения социальных последствий войны» Парвуса. О «не­
мецких деньгах» и делах Парвуса были хорошо осведомлены
И.П . Гольденберг и Х.Г. Раковский (Христиу Гергиев Станчев), пе­
реправлявший их в Россию для пацифистской пропаганды среди
солдат.
Со всеми ними Горький был не просто знаком, но переписывал­
ся и общался по разного рода делам. С «купцом мировой револю­
ции» Парвусом он познакомился в сентябре 1902 г. в Севастополе,
когда начал сотрудничать с большевиками и помогать им денежны­
ми средствами. 23 сентября (6 октября) этого года Горький и
К. Пятницкий передали Парвусу, который был тогда фактическим
руководителем немецкой издательской фирмы «Мархлевский и
К0», права на издание пьесы «На дне» и получение гонораров с ее
театральных постановок в Германии. По договору 20% денег долж­
ны были поступать Парвусу, из остального —четверть Горькому и
три четверти —на нужды социал-демократической партии Герма­
нии. Однако, собрав только до лета 1905 г. 73 тысячи марок , Пар-
вус не перевел Горькому ни одной марки, а издательство Ю. Марх­
левского объявило себя банкротом и осенью 1905 г. прекратило
свое существование.
Горький долго не возбуждал против Парвуса судебное дело, боясь
скомпрометировать немецкую социал-демократию, руководство ко­
торой высоко ценило деятельность Парвуса. В начале сентября
1905 г. в письме к А. Бебелю писатель настаивал на необходимости
разобраться в этом темном деле, т.к. он намерен возбудить уголовное
дело по факту хищения денег. (Письма. 5 .82-83).Обсудив ситуацию,
К. Каутский, К. Либкнехт и Р. Люксембург попросили Горького сог­
ласиться передать дело на решение третейского суда. В результате
длительных переговоров Парвус только в феврале 1921 г. начал пере­
водить писателю деньги небольшими частями, так и не выплатив

Постижение русск ой революции
125
долг полностью (Письма, 5, 390 -391). В очерке «В.И. Ленин», вспо ­
миная об этом, Горький писал: «Позднее я слышал, что Парвуса ли­
шили каких-то партийных чинов, — говоря по совести, я предпочел
бы, чтоб ему надрали уши» (20,11).
Прожив год в Америке и почти семь лет в Европе, хорошо знако­
мый с кругом лиц, работающих на развитие русской революции,
Горький не мог не замечать той политики, которую вели большеви­
ки, рвавшиеся к власти. Уже июньские события 1917 г. убедили его,
что народ не понимает истинного смысла событий, а «бессовестные
авантюристы» используют его в своих целях, пытаясь зажечь от рус­
ского костра мировую революцию. В цикле «Несвоевременные мыс­
ли» и других статьях, опубликованных в газете «Новая жизнь» в
1917-1918 г.г., Горький предостерегал демократию от нечаевщины и
бланкизма, предсказывая, что русский народ может заплатить за же­
стокий социальный эксперимент озерами крови. Он верил, что стра­
на еще не готова к радикальным преобразованиям, ибо не созданы
новые кадры, способные управлять государством, а численно не­
большой отряд передовых рабочих может быть уничтожен в процес­
се борьбы. Его высказывания вызвали недовольство большевист­
ских лидеров. Обвинения в измене идеалам пролетарской
революции и даже в буржуазности появились на страницах больше­
вистской печати в 1917-18 г.г.: в статьях И. Сталина, Г. Зиновьева, К.
Радека, С. Зорина, Д. Эрде, И. Книжника-Ветрова и др., утверждав­
ших, что Горький не понял и не принял Октябрь, заблудился «меж­
ду трех сосен»9.
В 1920-х годах тему «ошибок» Горького активно развивали рап­
повские критики. В 1928 г. один из руководителей РАППа Л. Авер­
бах призывал не забывать «о больших ошибках Горького-публици-
ста»10. В. Ермилов, А. Михайлов и другие напостовские критики,
называя его представителем «мелкобуржуазного социализма», ут­
верждали, что он пролетарский писатель лишь «в той степени и по­
стольку, поскольку пролетариат осуществляет задачи буржуазно-де­
мократической революции»11. Близкие к напостовцам критики
сибирского журнала «Настоящее» увидели в Горьком «изворотливо­
го маскирующегося врага»12. И хотя несправедливые нападки на пи­
сателя вскоре были пресечены «сверху», концепция серьезных идео­
логических ошибок прочно утвердилась в горьковедении с 1930-х
годов. Отчасти в этом был повинен сам писатель. Еще в 1916 г. в пер­
вом «Письме к читателю» Горький писал о нашумевшей статье «Две
души»: «Я хотел бы, чтобы меня убедили в ошибке, ничто не помеша­
ет мне сознаться в ней, если она будет доказана»13. Столь же откро­

126
Глава I V
венно звучит его признание в предисловии к книге «О русском кре­
стьянстве»: «Мнение не есть осуждение, и если мои мнения окажут­
ся ошибочными, - г это меня не огорчит»14. Это —бесспорное свиде­
тельство, что писатель прекрасно понимал спорность своих
негативных суждений о русском народе и сознательно заострял их в
полемике с буржуазными мыслителями.
Иной характер носят его признания в 1930-е годы. В последней ре­
дакции очерка «В.И. Ленин» Горький так рассказал о своих разногла­
сиях с вождем революции в 1917 г.: он считал, что Россия еще не со­
зрела для социализма, боялся, что количественно ничтожный отряд
передовых рабочих и интеллигенции бесследно рассосется в болоте
русской деревни, и революция ничего не изменит в духе, быте, исто ­
рии народа. Писатель недооценивал революционность крестьянства и
преувеличивал роль интеллигенции. Он писал: «Так думал я 13 лет
назад и так —ошибался. Эту страницу моих воспоминаний следовало
бы вычеркнуть. Но —«написано пером —не вырубишь топором», к
тому же: «на ошибках учимся» —часто повторял Владимир Ильич.
Пусть же читатели знают эту мою ошибку» (20,29). Все это было на­
писано в 1930 г. после серьезной «переоценки ценностей», которую
произвел Горький, вернувшись на родину. Он по-иному стал смотреть
на интеллигенцию, уверовав в обострение «классовой борьбы» в стра­
не, пересмотрел свои взгляды на русское крестьянство. Был и еще
один фактор, который до сих пор не учитывали, говоря об обстоятель­
ствах создания очерка «В.И. Ленин»: в 1930 году признание в своих
«ошибках», стало весьма распространенной формой самокритики, а
часто —единственным способом сохранить жизнь и свободу в обста­
новке все усиливающихся репрессий.
Негативные суждения Горького о русском народе в 1916-22 гг.
были средством «социальной педагогики», за ними скрывалось жела­
ние подтолкнуть обломовскую Русь к решительным действиям, изба­
виться от тяжкого груза дурной наследственности. Горькому хочется,
чтобы ему доказали, что русский народ не таков, каким его изобража­
ет. Эту ошибку он охотно признает сам. Иное дело —его «покаяние»
в 1930-х г.г., когда голос писателя сливается с голосами многих «каю­
щихся» членов оппозиции, как левой, так и правой. Например, пись­
мо К.Б . Радека, И.Т. С милги, Е.А. Преображенского, опубликованное
в «Правде» (1929,13 июля), признания Н.И . Бухарина или не раз су­
димых Л.Б . Каменева и Г.Е. Зиновьева. Прочитав «покаянные» речи
А.И. Рыкова и М.П. Томского на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК
ВКП(б), осудившем «правый уклон» (январь 1933 г.), Горький пере­
дает им через П.П . Крючкова письмо со следующими словами: «...я

Постижение русск ой революции
127
думаю, что у меня есть право написать это письмо, я тоже ошибался,
недооценивая мощность творческих сил пролетариата и мудрость ле­
нинской партии»15.
Концепция «ошибок» Горького возникла в эпоху авторитарного
мышления, когда считалось, что абсолютной истиной обладает лишь
одна сторона, а все, кто позволяет себе высказывать иную точку зре­
ния, ошибаются. Между тем, в спорах, как известно, рождается исти­
на. Такими были споры между Лениным, Богдановым и Горьким в
1908-1909 годах, когда обсуждались важнейшие политические и фи­
лософские проблемы века. Таковы же споры Горького с большевика­
ми, начавшиеся накануне Октября и продолжавшиеся до середины
1918 г. Тогда первым оппонентом и критиком писателя оказался
И.В . Сталин. В неподписанной статье «Окружили мя тельцы мнози,
тучны» он назвал Горького ренегатом, дезертировавшим «из рядов
революции в черную рать Бурцевых-Сувориных»16, и предрек ему
полное забвение в анналах истории. Речь шла о горьковском воззва­
нии «Нельзя молчать!», в котором, говоря о возможном выступлении
большевиков, Горький предостерегал: «На улицу выползет неоргани­
зованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь
ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут творить
«историю русской революции»17.
Как известно, в том же номере газеты «Новая жизнь», где появи­
лось воззвание Горького, было опубликовано заявление Г. Зиновьева
и Л. Каменева, которые доказывали, что восстание большевиков «в
настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, не­
зависимо и за несколько дней до съезда Советов — было бы недопус­
тимым, гибельным для пролетариата и революции шагом»18. Значит
ли это, что Горький выступил заодно с Л. Каменевым и Г. Зиновье­
вым, ибо разделял их точку зрения?
Он, без сомнения, знал, что 16 октября 1917г. на заседании ЦК
РСДРП (б) было принято решение о немедленном вооруженном вос­
стании. В статье «Нельзя молчать!» писатель призывал центральный
комитет большевиков «опровергнуть слухи о выступлении 20-го».
Опубликованное на следующий день в «Новой жизни» заявление
Л. Троцкого не опровергло слухов, а напротив, убедило, что восста­
ние готовится. Таким образом, горьковская газета фактически опове­
стила всех о мобилизации революционных сил. Но обратим внима­
ние, что Л. Каменев и Г. Зиновьев говорят о вооруженном восстании
масс под руководством большевиков, а Горький —об анархическом
выступлении неорганизованной толпы, ведомой деклассированными
элементами. Это доказывает, что о подлинных силах большевиков

128
Глава IV
(существовании штаба революции, боевой группы, четко разработан­
ном плане захвата власти и др.) и их намерениях писатель не знал и
не мог знать, хотя бы потому, что в 1917 году его окружали совсем
другие люди. Сотрудники газеты «Новая жизнь», как и редакцион­
ный коллектив журнала «Летопись», в большинстве своем принадле­
жали к «интернационалистам» и в оценке событий скорее смыкались
с меньшевиками, чем с большевиками. Как Г. Плеханов и Ю. Мартов,
новожизненцы (Н. Суханов, В. Базаров, В. Десницкий и др.) считали,
что Россия не созрела для социалистической революции в силу сво­
ей экономической неразвитости.
Горький далеко не во всем разделял взгляды «интернационали­
стов», однако, и он был искренне убежден в «несвоевременности»
социалистического переворота. «Письма к читателю», о публикован­
ные в «Летописи» в 1916-1917 г.г. полны горестных раздумий о Рос­
сии. Писатель тяжело пережил разгром первой русской революции и
последующие годы, которые он называл «позорным десятилетием».
Ему казалось, что гибель лучших борцов на баррикадах 1905 года, ре­
прессии 1906-07 гг. и массовое убийство призванных в армию рабо­
чих и крестьян на полях первой мировой войны обессилили револю­
ционную демократию, а партийные розни раскололи ее верхушку.
Иными словами, он не видел реальных сил, способных изменить ис­
торию России. О его настроениях накануне Октября достаточно крас­
норечиво свидетельствует письмо к Е.П. Пешковой 7(20) августа
1917 г.: « Не знаю, не вижу, не чувствую, что будет дальше, но и того,
что сейчас имеется,— вполне достаточно для того, чтоб сделаться ми­
зантропом» (Письма, 12, 165). В горьковских статьях «К демокра­
тии», «Вниманию рабочих» звучит тревога за судьбы России, кото­
рую толкают к социальной революции «по методу Нечаева —«на всех
парах через болото» . Писатель защищает народ от «бессовестных
авантюристов», «сумасшедших догматиков», которые смотрят на Рос­
сию как на опытное поле, «материал для социальных опытов». Он пи­
шет: « Что же нового дает революция, как изменяет она звериный рус­
ский быт, много ли света вносит она во тьму народной жизни»19
Чувство одиночества, целую гамму «больных» настроений писа­
теля обычно объясняют тем, что Горький был оторван от передовых
рабочих, не ощущал уже столь близкой связи с большевиками, как
это было раньше. Действительно, к 1917 году его контакты с больше­
виками ослабли настолько, что он уже не считал себя членом партии.
Чтобы понять насколько сложным и противоречивым было положе­
ние писателя в эти годы, напомним вкратце историю его контактов с
РСДРП (б). Горький стал активно сотрудничать с большевиками с

Постижение русск ой революции
129
1902 года: обеспечивал их материальными средствами, субсидировал
«Искру», частично финансировал II и III съезды РСДРП, давал день­
ги на большевистские издания. В 1928 году он признался: «С 903 г. я
считаю себя большевиком, т.е. искренним другом пролетариата...»20.
М.Ф . Андреева свидетельствует, что вступление Горького в пар­
тию состоялось в начале 1904 года. Вспоминая свою поездку в Сест-
рорецк в феврале 1904 года, она пишет, что встретила там Л.Б . Кра­
сина: «...Красин сообщил нам о том, что мы пр иняты в партию. Он
сказал: “Поздравляю Вас. Вы и Алексей Максимович приняты во
фракцию”». М .Ф . Андреева заключает: «Алексей Максимович был в
партии с 1904 по 1909 г. Потом он официально в партии не был, но
большевиком был всегда»21. Эти воспоминания, написанные много
лет спустя, вызывают сомнение. В.А. Десницкий, приехавший на
III съезд РСДРП, вспоминает, как В.И. Ленин при встрече в апреле
1905 года задал ему вопрос о Горьком: «Что делает? Какое отношение
к партии?»22. В начале августа 1905 года писатель еще не вступал в
«ряды». Сошлемся на первое письмо Горького Ленину, написанное
после заседания ЦК РСДРП 28 июля 1905 года, где говорится:
«...считая Вас главой партии, не будучи ее членом, я всецело полага­
юсь на Ваш такт и ум» (курсив мой.
—Л. С .)23.
27 ноября состоялось личное знакомство Горького с Л ениным во
время совещания с участием Л. Красина, П. Румянцева, А. Богданова
и др. На квартире писателя шли переговоры об изменении состава
редакции «Новой жизни», об издании большевистской газеты «Борь­
ба», организации издательства «Демос» и пр. В этих переговорах
Горький участвовал уже как доверенное лицо . В декабрьские дни
1905 года его московская квартира стала вооруженным штабом, где
готовились бомбы и хранилось оружие. Не случайно его и М.Ф . Ан­
дрееву охраняла вооруженная кавказская дружина. В 1906-1908 го­
дах Горький продолжал активно поддерживать большевиков матери­
альными средствами, полученными от издания своих произведений
и постановок пьес. Он участвовал в работе V съезда РСДРП, был
включен в состав делегации РСДРП на Штутгартский Международ­
ный социалистический конгресс II Интернационала, хотя и не по ­
ехал туда.
Организация каприйской партийной школы сильно осложнила от­
ношения Горького с большевиками, и прежде всего, с Лениным. В ию­
не 1909 года на совещании расширенной редакции «Пролетария» шко­
ла была осуждена как центр, «откалывающейся от большевиков
фракции», а А.А. Богданов (Максимов) исключен из ее рядов. О Горь­
ком, других лекторах и организаторах каприйской партийной школы

130
Глава I V
вопрос на расширенном заседании редакции «Пролетарий» не ставил­
ся. Однако, в ноябре 1909 года в буржуазной прессе России и Европы
появились сообщения об исключении писателя из партии. В заметке
«Исключение Максима Горького из партии» (No 34,15 ноября) и ста­
тье «Отлучение Максима Горького» (Ms 35, 17 но ября) газета «Утро
России» утверждала, что он «отлучен» вместе с А. Богдановым, В. Б а­
заровым и А. Луначарским за организацию партийной школы без раз­
решения ЦК, а также за попытку вместе с другими «богостроителями»
и отзовистами ревизовать учение Карла Маркса. Горький выступил с
опровержением. В газетах «Vorwärts», «Пролетарий» , «Le Secolo»,
«Русские ведомости», «Биржевые ведомости» сенсация была подверг­
нута сомнению. Однако, компания в буржуазной прессе разгоралась,
как костер, сознательно разжигаемый закулисными силами. В нее
включились газеты «L’Eclair», «Le Radical», «Berliner Tageblatt» . Мень­
шевики намекали в «Современном мире», что дыма без огня не быва­
ет, Н. Минский сообщил в «Письме из Парижа», что Горький «никогда
не состоял членом центральных организаций партии, с которыми он
мог бы придти в столкновение вследствие несогласия во мнениях»24.
Неистовствовали «Киевлянин» и «Новое время», ликовало «Утро
России». Горького бомбардировали телеграммами, осаждали интер­
вьюеры. Раздосадованный, он ответил 30 ноября на запрос об исклю­
чении: «Мне ничего неизвестно» . Тогда же А.В. Луначарский сообщил
с Капри: «Право исключать принадлежит только съезду, а его не было.
Предполагаем, что все это не более, как газетная у т к а » 25.
28 ноября (И декабря) 1909 года в газете «Пролетарий» появи­
лась статья Ленина «Басня буржуазной печати об исключении Горь­
кого», где говорилось о подоплеке искусственно раздуваемого скан­
дала —попытке поссорить писателя с большевиками. Тем не менее
лавина сообщений и статей не иссякала. «Петербургская газета» со­
общила, что инцидент с Горьким закончился тем, что писатель, яко ­
бы, сам заявил о своем выходе из партии и центральный комитет
принял его заявление26. Все это заставило Заграничное бюро ЦК
РСДРП дать новое опровержение, где говорилось: «...все эти сообще­
ния без исключения и полностью основаны на неправде. Не менее
ложным является и слух, согласно которому Горький сам в письме
Центральному Комитету заявил о своем выходе из партии»27. Эта
кампания, без сомнения, оставила неприятный осадок в душе Горько­
го. В декабре 1909 года он пожаловался А.В. Амфитеатрову: «От всей
этой канители у меня образовался насморк, заниматься ею —не хочу,
некогда мне. Пускай пишут что хотят, где хотят, как хотят, а у меня —
работа! Роман!»28.

Постижение русск ой революции
131
Потребовалось время, чтобы восстановились прерванные контак­
ты с Лениным, испортились отношения и с Богдановым. 10 октября
1910 года он сообщил Горькому: «Елена Константиновна Малинов­
ская —человек, насколько я знаю, серьезный и честный, пишет после
свидания с сестрой Ленина —которую я также привык считать чело­
веком порядочным и ко лжи неспособным: «Сестра Ленина вчера
привезла известие, что Алексей Максимович окончательно порвал с
Вашей группой»29. Помимо охлаждения личных отношений, история
с «исключением» Горького повлияла в дальнейшем на его отношение
к партии. После февральской революции, когда на VI съезде
РСДРП (б) (июль-август 1917г.) были приняты новые члены («меж-
районцы»), в том числе в партию вступили Л. Троцкий, А. В. Луначар­
ский и даже сын писателя —М. А. Пешков, Горький не счел нужным
подтвердить свою партийность. Он не сделал этого и в 1918-1921 го­
дах, хотя на VIII Всероссийской конференции РКП (б) (декабрь
1919 г.) приняли постановление об обязательном учете всех новых и
старых членов. Все это свидетельствует, что в 1917 году писатель за­
нял вполне определенную позицию по отношению к большевикам и
его негативная реакция на события Октября не была случайной.
Горьковские оценки «десяти дней, которые потрясли мир», иссле­
дователи чаще всего объясняют «непониманием», неосведомленно­
стью. К. Д. Муратова пишет: «В конце октября —начале ноября 1917
года Горький был тяжело болен: проявилась новая вспышка туберку­
леза с обильным кровохарканием, к ней присоединилось обострение
ревматизма. Горький был прикован к постели и тем самым оказался
изолированным от непосредственного восприятия дней, «которые
потрясли мир». Это же лишило его личного контакта с теми, кто со­
вершил Октябрьский переворот. Источники информации о том, что
происходит в Петрограде были у него ограничены и не всегда досто­
верны. Однако, Горький оставался все тем же неистовым искателем
социальной правды»30.
Все это так, но главное: в 1917 году пути искания социальной
правды писатель видел уже не так, как в 1905 году. Поэтому близкие
контакты —не случайно —установились у него не с болыпевиками-
ленинцами. В оценке революции Горький все чаще смыкался с «ин­
тернационалистами» и меньшевиками. Он писал в четвертом «Пись­
ме к читателю»: «Русский народ обвенчался со Свободой —будем
верить, что от этого союза в нашей стране, измученной и физически
и духовно, родятся новые сильные люди». Призывая не забывать ро­
ковых ошибок 1905-1906 годов, писатель предупреждал: «Одержана
только одна победа —завоевана политическая власть, предстоит

132
Глава IV
одержать множество побед, гораздо более трудных, и прежде всего
мы обязаны одержать победу над собственными иллюзиями»31.
Питая иллюзии относительно союза всех демократических сил с
Временным правительством, Горький некоторое время не понимал
его буржуазной сущности. Он находился всецело во власти мечты о
том, что народная масса «сама будет выбирать и ставить министров»,
а Учредительное собрание «найдет, как надо управлять Русью с боль­
шей для нее пользой»32. В тот момент, когда большевистские лозунги
становились все более классово острыми, конкретными и боевыми,
Горький выступал с абстрактными призывами; «Вставай, русский на­
род, разумно и свободно на широкий путь к новой справедливой жиз­
ни»33. Сотрудники «Новой жизни» (Н. Суханов (Гиммер), В. Базаров
(Руднев), В. Десницкий (Строев) и др.), по определению Ленина,
«якобы интернационалисты» и «тоже марксисты»34, вели ожесточен­
ную борьбу с большевиками. В их окружении оказался Горький нака­
нуне Октября. Ему внушали, что большой писатель не может состо­
ять в партии; он должен или иметь свою собственную партию или
быть беспартийным. Поэтому, начав сотрудничать с большевиками
после закрытия «Новой жизни», он предпочел оставаться вне партии.
После Ф евраля Горький один за другим развертывает грандиозные
просветительские планы: популяризация культуры в самых широких
слоях народа, энциклопедия, издание лучших произведений всех веков
и народов. Ему кажется, что именно теперь могут осуществиться, нако ­
нец, его прежние замыслы: от энциклопедии дл я рабочих и истории
русского народа до незавершенной серии «Европа до и во время вой­
ны». С группой единомышленников в «Летописи» и «Новой жизни»
писатель пытается создать новую историю русского народа. Он мечта­
ет, что «история, которую мы делаем», будет «не такая у ж плохая»35.
Октябр ьский ураган, налетев неожиданно, перевернул все планы и
заставил Горького испугаться за судьбы культуры: вихрь мог смести
«до основания» не только устаревшие буржуазные общественные ин ­
ституты, но и многовековые духовные ценности, накопленные наро­
дом. Считая, что прежде всего нужно создать условия для духовного
возрождения народа и развития интеллектуальных сил страны, писа­
тель мечтал о расширении и углублении революции, но не в переходе
ее от буржуазной к социалистической, а в соединении с культурной ре­
волюцией. Горьковская р еакция в первые дни октябрьского переворо­
та была подобна реакции многих тысяч русских интеллигентов, опа ­
савшихся, что невозможно обновить Россию, если действовать силой.
Грубый окрик Сталина не мог убедить Горького в правоте больше­
виков. Не зная, кому принадлежит статья «Окружили мя тельцы

Постижение русск ой революции
133
мнози, тучны», он был вправе приписать ее любому из большевист­
ских лидеров. И, конечно, обиделся, ибо упреки в предательстве он
только что выслушал от В. Бурцева и других буржуазных публици­
стов, обвинявших его в том, что он «продался» немцам и вместе с
большевиками разрушает Россию. В начале июля 1917 года в буржу­
азных газетах «Русская воля», «Живое слово» и др. развернулась
очередная кампания травли Горького за его «пораженчество». В от­
крытом письме «Или мы, или немцы и те, кто с ними» Бурцев назвал
Горького в числе тех, кто по его.мнению, активно работал «над разру­
шением России» (Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Луначарский
и др.) . Он предлагал немедленно арестовать «предателей», получаю­
щих «немецкие деньги». Кампания велась под лозунгом «Спасайте
Россию1».
Горький потребовал от Бурцева опровержения, но в ответ на него
обрушился шквал ругани. Его засыпали письмами с угрозами рас­
правы, присылали веревочные петли и изображение плахи. На стра­
ницах эсеровских, меньшевистских, черносотенных изданий писате­
ля называли немецким шпионом, изменником родины. Кадетская
«Речь» (No 146) попыталась уличить его даже в моральной нечисто­
плотности. Вплоть до осени 1917 года Горький чувствовал себя в ро­
ли ярмарочного турка, которого бьют по голове все, кто хочет испро­
бовать на аттракционе свою силу. При этом в одной статье
доказывали, что он действует заодно с министром Временного пра­
вительства эсером В. Черновым, а в другой упрекали в работе рука об
руку с ленинцами. В статье «О Ленине и М. Горьком» В. Бурцев до­
казывал, что они проводят одну и ту же политику «измены родине».
Что же мог почувствовать писатель, прочитав в большевистской
прессе, что он оказался в одном лагере с Бурцевым?
Полемика «Новой жизни» с большевиками продолжала разрас­
таться: раздосадованный Горький отвечал, порой сгущая краски, кри­
тиковал Ленина, Троцкого и особенно резко Г. Зиновьева. В ответ он
слышал упреки в «перерождении», отказе от прежних идеалов, рене­
гатстве. Его, «буревестника революции», называли Ужом и мещани­
ном. Т. Ткаченко писал по поводу статьи «К демократии»: «Спасибо
вам, Максим Горький и разные борцы за народ, что вовремя сброси­
ли маски, и вас оценит народ»36. И. Ионов назвал его «певцом чужо­
го стана», В. Быстрянский обвинил в демагогии, И. Логинов отме­
жевался от писателя в стихотворной сатире «Мы и они»,
И.С . Книжник-Ветров заявил, что Горький — «уже не буревестник
революции, а прямой изменник ее»37. В книге, изданной И.С . Книж­
ником- Ветровым под псевдонимом Андрей Кратов («Борьба за рес­

134
Глава I V
публику Советов и отношение к ней Вл. Короленко и М. Горького»),
оба писателя обвинялись чуть ли не в контрреволюции за то, что они
поддерживали гуманистическую концепцию Л. Толстого и Ф. Досто­
евского.
Перечитывая сегодня «Несвоевременные мысли», мы находим в
них много созвучного нашему пониманию общечеловеческого: забо­
ту о спасении национальных ценностей, протест против разрушения
исконных основ русской жизни, отрицание анархии, нигилизма, не­
оправданного насилия, страстный протест против уничтожения
«мозгового центра страны» —интеллигенции. Тревога за судьбы ре­
волюции, боязнь скомпрометировать ее великие идеи толкала Горь­
кого на отчаянный протест против убийств, арестов, самосудов, по ­
громов и пьяных грабежей, против самой идеи, что для торжества
справедливости можно убить даже миллион людей. «Бесшабашная
демагогия» людей, «углубляющих революцию», ужасала его, ибо
день ото дня ширилась анархия, росла «жестокость улицы»38.
Суть своих расхождений с лидерами революционных партий Горь­
кий так сформулировал в статье «О полемике»: «Люди, которые дере­
венеют и каменеют под давлением веры, исповедуемой ими, никогда
не пользовались моими симпатиями. Я могу теоретически любовать­
ся их строгой выдержанностью, но я не умею любить их. Скажу более:
я считаю себя везде еретиком. В моих политических взглядах, вероят­
но, найдется немало противоречий, примирить которые не могу и не
хочу, ибо чувствую, что для гармонии в душе моей —для моего духов­
ного покоя и уюта —я должен смертью убить именно ту часть моей
души, которая наиболее страстно и мучительно любит живого, греш­
ного и —простите —жалкенького русского человека»39.
Приведя эту цитату, зарубежный исследователь «Несвоевремен­
ных мыслей» Г. Ермолаев делает вывод: «Горький не был цельной
личностью, он нередко блуждал в поисках истины»40. Мысль не но­
вая: о «двух душах» Горького писали К. Чуковский и В. Шкловский,
а до них В.А. Базаров (Руднев). Он заметил в письме к Горькому
11 мая 1908 года: «Социализм провел глубокую борозду в самой Ва­
шей душе, расколол ее, так сказать, на две части»41. Неясно лишь, по­
чему любовь к человеку может считаться признаком раздвоения лич­
ности? Бесспорно, взгляды Горького отличались сложностью и
противоречивостью, но вряд ли только этим можно объяснить его по­
зицию в полемике с большевиками и отношение к Октябрю. Вдума­
емся в приведенные выше слова: Горький утверждает, что гармонию
в своей душе он чувствует лишь тогда, когда торжествует идея гума­
низма и жалости к русскому человеку. Холодный фанатизм, жесто­

Постижение русской революции
135
кость, догматизм вызывают неприязнь писателя, ибо величайшей
ценностью для него является Человек. Корень разногласий Горького
с большевиками заключался именно в том, что он, как художник,
оценивал события с общечеловеческой точки зрения, а большевики
стояли на позициях классовых, партийных.
Напомним, что еще в 1913 году В. И. Ленин упрекал Горького за
попытку «согнуться до точки зрения общедемократической...»42. Не
удивительно, что в момент наивысшего накала классовой борьбы пи­
сатель видел перед собой человека, страдающего и «жалкенького».
Общедемократическая точка зрения обеспечивала широту взгляда,
тогда как классовая существенно ограничивала кругозор. Стремясь к
максимально объективному постижению событий, писатель, дейст­
вительно, казался еретиком обеим дерущимся сторонам. Это прони­
цательно заметил Б. Шоу, написав Горькому 24 мая 1917 года: «Я не
знаю, какую позицию в этом вопросе занимаете Вы, но в каждой точ­
ке зрения, начиная от мнения г-на Милюкова и кончая мнением Ле­
нина, есть нечто, в защиту чего Вы —с Вашими независимыми и ори­
гинальными взглядами —могли бы высказаться»43.
Английский писатель Бертран Рассел, встретившийся в это время
с Горьким, писал: «В нем чувствуется любовь к русским людям, кото­
рая делает их сегодняшние страдания невыносимыми для него само­
го, и которая ослабляет фанатизм веры, характерный для ортодок­
сальных марксистов. Мне он показался более других достойным
уважения и, на мой взгляд, наиболее симпатичным из всех русских,
которых я видел». Если учесть, что до Горького Рассел беседовал с
Лениным и Троцким, становится ясно, что англичанин чутко уловил
разницу между писателем и ортодоксальными марксистами. Горь­
кий, как и Рассел видел в большевизме не просто политическую док­
трину, а еще « религию со своими догмами и священным писанием»
и объяснял случившееся в России потребностью «новой религии как
единственной силы, могущей дать человеку жизненную энергию»44.
В первые годы революции Горький выступал как гуманист, неод­
нократно вызывая упреки большевиков. Но это не значит, что писа­
тель был принципиальным врагом Октября, ибо заговорил языком
ненасилия. Отношение Горького к Октябрю было сложным и проти­
воречивым, ибо он считал, что «практический максимализм анар-
хо —коммунистов и фантазеров из Смольного —пагубен для Рос­
сии, — прежде всего —для русского рабочего класса». В статье
«Плоды демагогии» он заявил большевикам, что в стране нет долж­
ных условий для введения социализма, и что правительство Смоль­
ного относится к русскому рабочему, как к хворосту: оно «зажигает

136
Глава I V
хворост для того, чтобы попробовать —не загорится ли от русского
костра общеевропейская революция?»45.
Однако, если сопоставить горьковские статьи с тем, что писали в
«Новой жизни» Н. Суханов, Б. Авилов, В. Громан, Н. Рожков и дру­
гие публицисты, станет ясно, что Горький по отношению к Октябрю
занимал свою собственную позицию, протестуя против методов и та­
ктики большевиков, но не самой идеи социализма. Уже в начале 1918
года у него начались серьезные разногласия с другими новожизне-
нцами. Впоследствии Н. Суханов признался: «Горький, действитель­
но, сомневался в словах и делах «Новой жизни». Он действительно,
не имел убеждения в правильности того дела, которое делалось его
именем и за которое он отвечал»46. С весны 1918 года начинается
медленный, но несомненный отход Горького от новожизненцев и тя­
готение к союзу с большевиками. В конце марта он пишет Е. П. Пеш­
ковой: «Собираюсь работать с большевиками на автономных нача­
лах. Надоела мне бессильная, академическая оппозиция «Новой
жизни» (Письма, 12 ,185).
В «Несвоевременных мыслях» (16 мая 1918 г.) Горький призыва­
ет вспомнить, что «социализм —научная истина», исходить в оценке
исторических событий из логики развития революционного движе­
ния народа. Он все чаще замечает в жизни «кое-что утешительное»,
все громче говорит о необходимости точного представления «что у
нас есть хорошего, именно —хорошего»47. В статье «Годовщина рево­
люции» Горький пишет: «Разве легко изжить наследие векового на­
родного сна и проклятой кровавой войны? Разве месяцы нужны для
работы созидания основ грядущему царству свободы и счастья всему
народу?» И отвечает: «В тяжелых муках рождается Новая Россия»,
«Ощупью творит новую жизнь только что проснувшийся народ. Но
разбужена его мысль, развязаны его руки. Все наши силы на общую
работу, работу борьбы и строительства». Горький называет Октябрь
«неизбежным явлением общемирового процесса», которое «излечит
нас, оздоровит к труду и творчеству»48. Иными словами, к лету 1918
года Горький уже разошелся в оценке революции со своими коллега­
ми. И хотя он протестовал против закрытия «Новой жизни», дважды
обращался к Ленину с просьбой сохранить газету, естественно звучит
его признание: «Ежели бы закрыли «Новую жизнь» на полгода рань­
ше —и для меня и для революции было бы лучше»49.
Однако, начав активно сотрудничать с советской властью, Горький
продолжал, как прежде, указывать на все ее промахи и просчеты и осо­
бенно резко — на недопустимость истребления русской интеллиген­
ции. Статья со щедринским заглавием «Пропала совесть», обращенная

Постижение русск ой революции
137
к Зиновьеву, вызвала отповедь «Красной звезды», протесты против
красного террора —публичный ответ Г. Зиновьева50. Писателя упрека­
ют в измене народу, даже в том, что он перепевает речи П.Б . Струве и
«чешет пятки буржуазии». З иновьев предложил Горькому выступить с
изложением своих взглядов перед десятью тысячами рабочих. Писа­
тель ответил, что не собирается состязаться с ним в красноречии. Он
писал: «Рабочих развращают демагоги, подобные Зиновьеву» и заме­
тил по поводу упреков в буржуазности: «Выходка грубая, неумная,
но —ничего иного от гг. Зиновьевых и нельзя ждать»51.
Итак, в первые месяцы после Октября Горький не мог трезво су­
дить о происходящих событиях, ибо оказался втянут в полемику с
большевиками, которая подогревалась с одной стороны грубыми уп­
реками Сталина и Зиновьева, с другой стороны —Н. Сухановым,
В. Базаровым, Н. Рожковым и др. Негативная эмоциональная реак­
ция писателя объяснялась тем, что он подходил к социальной рево­
люции с иными, чем большевики, мерками. Оценивая события не с
классовой, а с общечеловеческой точки зрения, Горький порой прояв­
лял политическую наивность. Но ему не откажешь в широте взгляда,
провидчески верной оценке духовного состояния России. Строи­
тельство нового мира было тесно связано для него не с «разрушени­
ем до основания», а с установлением социальной справедливости, с
«этикой социализма».
Социальный романтизм Горького, мечта об «интернационале ин­
теллигенции», о предотвращении распрей и кровопролития вели к
конфликту с теми большевистскими лидерами, которые, не считаясь
с человеческим «материалом», исповедовали тезис «Цель оправды­
вает средства». Писатель не мог принять и лозунг «Грабь награблен­
ное!», боясь, что внедренный в сознание малокультурного человека
он поведет к безудержному насилию и новым формам несправедли­
вости. В начале марта 1918 г. он мрачно сообщил Е.П. Пешковой: «На
улицах грабят, между прочим раздели Стучку и Урицкого, двух чле­
нов правительства. Так проводится в жизнь лозунг «грабь награблен­
ное». Не понимаю, что будет дальше, кроме всеобщего погрома»
(Письма 12, 180). А около 9(22) марта 1918 года после переезда Со­
ветского правительства в Москву писал ей: «Полагаю, что с переез­
дом «власти» к вам, в Москву, она не преминет затеять у вас граждан­
скую войнишку. Уж очень соблазнительно: «буржуя» у вас много, и
все хороший, икряной буржуй, пограбить —есть кого. А здесь —что?
Сухопарый чиновник да великие и малые князья, обладатели сажен­
ных картин, громоздкой мебели и прочих предметов, которые в кар­
ман не спрячешь, продать —не продашь, только изорвать да изломать

138
Глава IV
можно». Пожаловавшись, что Русь «расхлябалась» окончательно,
Горький описывает Петроград: «На улицах лежат дохлые лошади, их
грызут собаки, и обыватели ходят и завидуют собакам. Весной здесь
будет черт знает что! Город невероятно загрязнен, Мойки, Фонтанки,
каналы и кайавки завалены грудами грязного снега. Сильно мрут де­
ти» (Письма, 12 ,181-182).
Горький предъявляет новой власти счет за все происходящее, ибо
«сильно мрут дети», гибнет культура, разрушается нравственность.
Это была позиция гуманиста, присущая многим русским писателям:
В. Короленко, И. Шмелеву, И. Бунину, А. Куприну, М. Волошину и
др. В дни Октября Горький был под властью идеи о неготовности
России к социалистическим преобразованиям, ибо в отличие от вы­
сокоразвитых стран Запада в ней нет ни настоящей буржуазии, ни
настоящего пролетариата. Эта точка зрения сближала его не с боль-
шевиками-ленинцами, а с широкими кругами демократически на­
строенной русской интеллигенции. Ярче других эту мысль выразил в
поэме «Россия» Максимилиан Волошин. Он связывал быстрое раз­
витие классового сознания, породившее гражданскую войну, с эпо ­
хой Февральской и Октябрьской революций. В отличие от Волоши­
на Горький уже в конце XIX века не только видел два непримиримо
враждебных класса: буржуазию и пролетариат, но сам был факелом,
освещающим революционные пути рабочего класса. Как же случи­
лось, что именно в 1917 году он начал мыслить не политическими, а
морально-этическими категориями?
Возможно, одной из причин было то, что летом этого года он по­
пал в сферу влияния коктебельского мудреца, и отсвет некоторых
мыслей Волошина, и прежде всего, его историософии, в какой-то ме ­
ре отразился в рассуждениях и выводах Горького. Писатель испыты­
вал мучительную тревогу за будущее страны, ибо, признавая истори­
ческую оправданность революции, считал, что страна еще не готова к
ней. Волошин тоже считал Октябрь историческим скачком, наруша­
ющим естественный ход истории. Горьковские мысли о насилии,
протест против анархии и беззакония созвучны патетическими «за­
клинаниям» Волошина в циклах «Усобица» и «Пути России». В сти­
хотворениях «Гражданская война», «Молитва о городе», «Бойня»,
«Террор», «Красная Пасха» развертывается впечатляющая картина
междоусобной «бойни», воскрешающей самые страшные времена
«Малют, Иванов, Годуновых, Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса»52. Поэт видит, как расплясались, разгу­
лялись «бесы по России вдоль и поперек», как «трихины» вошли в
свиное стадо и тянут страну в пропасть.

Постижение русск ой революции
139
Те же образы Достоевского присутствуют в «Несвоевременных
мыслях» Горького, где вечная антиномия —противоречие между до­
бром и злом —раскрывается с трагедийной силой, воскрешая тради­
ции русской классической литературы. Но считая, что в борьбе за
классовое не следует отметать общечеловеческое, он судит о событи­
ях современности совсем не так, как Волошин. Ему чужды неославя-
нофильские концепции, согласно которым целью России является
«всемирное служенье». Горький пишет: «Известная часть нашей ин­
теллигенции, изучая русское народное творчество по немецкой указ­
ке, тоже очень быстро дошла до славянофильства, панславизма,
«мессианства», заразив вредной идеей русской самобытности другую
часть мыслящих людей, которые, мысля по-европейски, чувствовали
по-русски, и это привело их к сентиментальному полуобожанию на­
рода...»53
Осмысляя опыт 1905-1907 г,г., Волошин сделал вывод, что рево­
люция лишь приближает конец Всемирной Истории, ибо «идея спра­
ведливости —самая жестокая и самая цепкая из всех идей, когда-ли ­
бо овладевавших человеческим мозгом». В статье «Пророки и
мстители» он утверждает, что «справедливость во имя государствен­
ности» это справедливость мещанская, ибо «звериное сознание об­
щественного организма ниже нашего личного сознания»54. В отличие
от него Горький даже в самые страшные дни террора не перестает
мечтать об осуществлении идеала справедливого общества будущего,
«без лжи и насилия, без классовых и групповых столкновений». Пи­
сатель резко критикует демагогов, циников, властолюбцев, полити ­
канов, и одновременно признает, что психологически большевики
«оказали русскому народу большую услугу, сдвинув всю его массу с
мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к дей­
ствительности, без которого наша страна погибла бы». Горький уве­
рен: «Она не погибнет теперь, ибо народ —ожил, и в нем зреют новые
силы, для которых не страшны ни безумия политических новаторов,
слишком фанатизированных, ни жадность иностранных грабителей,
слишком уверенных в своей непобедимости»55.
Большевики дл я В олошина — «демоны слепые и глухонемые»,
выполняющие чужую волю, не понимающие «предназначенья сво­
его». Согласно эсхатологическим представлениям в октябрьском ура­
гане ему мерещатся «три угодника» — Гришка Отрепьев, Емельян
Пугачев и Степан Разин, пришедшие судить своих супостатов. Горь­
кий тоже воспринимает Октябрь как справедливое возмездие за мно­
говековые страдания народа, но пытается найти объяснение событий
не с мистической, а с материалистической точки зрения. Он понима­

140
Глава IV
ет, что большевиков «окружает атмосфера удушливой ненависти
врагов, и еще хуже, еще пагубнее для них —лицемерная подленькая
дружба тех людей, которые пробиваясь ко власти лисой, пользуются
ею, как волки»56. Сложные сплетения сил, управлявших революци­
онным ураганом, не были до конца ясны ни тому, ни другому писате­
лям. Но тайные силы, крадущиеся к власти за спинами героев, они
замечали оба.
Размышляя о будущем России, Волошин и Горький идут разными
путями, однако, их мысли порой созвучны друг другу. Так, стойкое
неприятие политики, свойственное Волошину («политика есть дело
грязное», «политика —расклейка этикеток») отзывается в душе
Горького столь же сильно и искренне. Он пишет: «Политика неиз­
бежна, как дурная погода, но чтобы облагородить политику, необхо­
дима культурная работа и давно пора внести в область политических
эмоций —эмоции красоты и добра. Для успеха этой работы следует
отказаться от партийного сектантства, следует понять, что одной по­
литикой не воспитаешь «нового человека», что путем превращения
методов в догмы мы служим не истине, а только увеличиваем коли­
чество пагубных заблуждений, раздробляющих наши силы»57. Оба
писателя пропагандируют мысль о необходимости духовной револю­
ции в стране, о внутреннем преображении человека.
Идея духовного обновления народа сочетается у Горького и у Во­
лошина с убеждением, что и в дни революции нужно быть Челове­
ком. Оба они боролись за человека, спасая от расстрелов, тюрьмы,
надругательства. Широко известно, что на антресолях Дома поэта в
Коктебеле скрывались «и красный вождь, и белый офицер, фанатики
непримиримых вер»58. Пытаясь спасти от смерти или тюрьмы всех
обращавшихся за помощью, Горький поступал так же: в своей кварти­
ре на Кронверкском он скрывал великого князя Гавриила Константи­
новича Романова с женой, пока они не уехали за границу. В те годы,
когда действовал неумолимый закон классовой ненависти, писатели
пытались найти истину в общечеловеческих ценностях. Именно за
это упрекал Горького В. И . Ленин, говоря: «Кто не с нами, тот против
нас. Люди, независимые от истории —фантазия» (20,33). Протестуя
против крайних форм диктатуры пролетариата, против деспотизма
полуграмотной массы, Горький вел спор с Лениным, Троцким, З и­
новьевым, Володарским. Через все его статьи этих лет проходит
мысль о том, что царство справедливости не построить на жестоко­
сти и убийствах.
Истинное отношение писателя к большевистскому перевороту
можно понять только в контексте той полемики, которая разверну­

Постижение русск ой революции
141
лась на страницах советской и зарубежной печати 1920-х годов. Мыс­
ли Горького о «несвоевременности» русской революции на первый
взгляд совпадали с рассуждениями многочисленных политических
противников Октября. Теоретики меньшевизма (Г.В. Плеханов,
П.П. Маслов, Д. Далин и др.) считали, что в России недостаточно
развит капитализм, поэтому она не созрела для социалистической
революции. П.П . Маслов утверждал, что поскольку рабочий класс
численно представляет собой меньшую часть населения, диктатура
пролетариата не может привести к социалистическому строю, пока
капиталистическое производство не создаст для него материальные
условия59.
Эта теория восходит к книге К. Каутского «Пролетарская револю­
ция и ее программа», где прямо говорится, что в стране, где капита­
лизм еще не завершил всех стадий своего развития, любая револю­
ция может носить лишь буржуазный характер. Сравнивая
большевиков с повивальной бабкой, понукающей родильницу разре­
шиться от бремени скорее, чем положено, Каутский заключил:
«У матушки Руси вовсе не роды социализма, она просто объект экс­
перимента со стороны большевистских мошенников»60. Отголоски
мыслей Каутского, несомненно, слышны в рассуждениях Горького о
жестоком «эксперименте», который производят безответственные
авантюристы нечаевского толка. Однако, в отличие от многих, писа­
тель верил в социалистическую революцию, протестуя лишь против
методов ее осуществления. Размышляя о характере событий, он не
оставляет без внимания ни одну из концепций этих лет: от Отто Бау­
эра и Пауля Шимана до А. Богданова, Н. Бухарина, Розы Люксем­
бург, не говоря уже о В. И. Ленине.
Начало 1920-х годов для Горького —время интенсивного осмыс­
ления опыта Октября. Вместе со многими он раздумывает о специ­
фически русских формах диктатуры пролетариата. Отто Бауэр счи­
тал, что в Западной Европе она могла бы стать одной из форм
демократии, а в России неизбежно приобретает вид «пролетарского
деспотизма», который не сможет долго удержаться, ибо вскоре «кре­
стьянская масса нации сделается достаточно зрелой в культурном от­
ношении для того, чтобы самой взять власть в свои руки»61.
Горький протестует против крайних форм диктатуры пролетариа­
та, порой переходящих в деспотизм. Именно этого ему не могли про­
стить большевики в наивысший момент классовой драки. Он обра­
щается к рабочим с призывами не злоупотреблять властью теперь,
когда она в их руках. Диктатура пролетариата, по его мнению, ни в
коем случае не должна превращаться в новое средство угнетения тру­

142
Глава IV
дящихся масс, ибо это неминуемо приведет к конфликту города и де­
ревни. Об этом Горький пишет Е.П. Пешковой 9 декабря 1919 года,
сообщая, что не приемлет «методов и приемов», которыми действует
Советская власть. О н опасается, что насилие приведет к тому, что
«нас задавит деревня» (13, 40).
Пессимистические мысли возникают у Горького в связи с времен­
ными успехами Колчака, с известиями о провале надежд на дальней­
шее развитие всемирной революции. Он пишет: «Пролетариат Запа­
да предал русских рабочих, западная буржуазия будет поддерживать
русских крестьян до их победы над городом» (13.41). Казалось бы,
можно сделать вывод, что Горький становится единомышленником
теоретиков европейской и русской социал-демократии. Но в том же
письме мы читаем: «Кроме большевиков —нет сил, которые могли
бы противостоять этому движению (имеется в виду колчаковщи­
на. —JI. С.). Революция выродилась в борьбу деревни с городом —
вот что надо понять. Задача момента —объединение интеллигенции
и представителей крупной промышленности с большевиками, несмо­
тря на все прегрешения и ошибки последних» (13,41). Как мы видим,
писатель ратует не за борьбу с большевиками, а за союз с ними, аги­
тирует интеллигенцию работать с советской властью.
В статьях и письмах Горького начала 1920-х годов можно обнару­
жить следы его знакомства с книгами М.И . Либера «Социальная ре­
волюция или социальный распад «(Харьков, 1919), Н. Суханова «За­
писки о революции» (тт. I —IV, Берлин, 1922-1924), А Богданова
«Вопросы социализма» (М., 1918), Н. Бухарина «Буржуазная рево­
люция и революция пролетарская» (М., 1921). Прочитав четыре объ­
емистых тома сухановских «записок», он иронизирует: «...если бы хо­
тел отомстить автору за бесполезно потраченное мною время,
предложил бы Суханову —будь это в моей власти —пост премьер-
министра в любом государстве. Уверен, что он сам, через год, попро­
сил бы перевести его в Чухлому на должность учителя в институт
воспитания бабушек в духе марксизма»62. Эта маленькая заметка о
бывшем соратнике по изданию «Новой жизни» высмеивает Сухано­
ва не менее убийственно, чем серьезный анализ его труда, данный
В.И. Лениным.
Иное отношение вызывает у Горького брошюра А.А. Богданова
(Малиновского) «Вопросы социализма». Уделяя много внимания
культурно-организационным предпосылкам диктатуры пролетариа­
та, А. Богданов развивает теорию вызревания социалистических эле­
ментов в недрах капиталистического общества. Он тоже считает
большевистскую революцию в России преждевременной, но совсем

Постижение русск ой революции
143
по иной причине: для ее успеха еще не подготовлены кадры, которые
могли бы решать сложнейшие вопросы строительства нового мира.
Он пишет: «Культурная несамостоятельность пролетариата в настоя­
щее время есть факт основной и несомненный, который надо четко
признать и из которого следует исходить в программе ближайшего
будущего. Культура класса —это вся совокупность его организаци­
онных форм и методов. Если так, то какой злой иронией или каким
детским неразумием представляются проекты немедленно навязать
пролетариату дело самого радикального, невиданно сложного и тру­
дного во всей истории организационного переустройства в мировом
масштабе»63.
Сходную концепцию развивал В. Базаров (Руднев), сторонник
идеи госкапитализма, который не порывал бы с основами буржуазно­
демократической государственности, но явил собой новую высшую
форму сложной организации экономики. Он призывает пролетариат
взять на себя инициативу и сплотить «прочие демократические эле­
менты, заинтересованные в успешном разрешении указанной зада­
чи...»64. Критикуя богдановско-базаровскую теорию культурно-орга­
низационного «вызревания» социализма в лоне капитализма,
Н. Бухарин назвал ее насквозь идеалистической: она предполагает,
что пролетариат, будучи классом угнетенным и эксплуатируемым, в
недрах капитализма созреет настолько, что сразу сможет управлять
новым обществом. Н. Бухарин считал, что пролетариат «переделыва­
ет свою природу и вызревает он как организатор общества лишь в пе­
риод своей диктатуры*-55.
Эта точка зрения обоснована В.И. Лениным. Возражая «всем на­
шим Сухановым», он писал в статье «О нашей революции»: «Если
для создания социализма требуется определенный уровень культуры
(хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный уро­
вень культуры, ибо он различен в каждом из западно-европейских го­
сударств), то почему нельзя начать сначала с завоевания революци­
онным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом
уже на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя дви­
нуться догонять другие народы»66.
В этом споре Горький опять встал на точку зрения Богданова, а не
Ленина. И хотя долгое время считалось, что после 1910 г. Богданов
уже не оказывал никакого влияния на писателя, все было гораздо
сложнее. Вся его подвижническая работа поисков «нового человека»
(ученики каприйской школы, писатели-самоучки, пролетарские пи­
сатели, рабкоры и селькоры), вся гигантская деятельность просвети­
теля народа основывалась на стремлении как можно скорее создать

144
Глава I V
кадры, которые могут решать сложные проблемы строительства но­
вого мира. В данном случае «организационная» теория Богданова со­
ответствовала представлениям Горького о методах и путях строи­
тельства социализма. Полемизируя с большевиками о формах
проведения социалистической идеи в жизнь, о том, чтобы диктатура
пролетариата не переросла в деспотизм одного класса, группы или
одной личности, Горький имел все основания опасаться за судьбу ре­
волюции.
Покушение на Ленина подтвердило убеждение Горького в том,
что методами террора нельзя установить справедливость на земле.
Он вновь размышляет о революционере «на время», который пришел
«как бы нарочно для того, чтобы исказить, опорочить, низвести до
смешного, пошлого и нелепого культурное, гуманитарное, общечело­
веческое содержание революционных идей»67. Противопоставляя
истинных революционеров мнимым, Горький размышляет о траге­
дии людей, чей холодный фанатизм губит высокие идеи и их самих.
В обобщенном портрете революционера «на время» можно узнать и
Г. Зиновьева, и Л. Троцкого, в нем угадываются также конкретные
черты эсеровских лидеров, для которых люди —материал, тем более
удобный, чем менее он одухотворен. Различие позиций Горького и
эсеров сказывалось не только по отношению к тактике индивидуаль­
ного террора, но шире —к максимализму взглядов и авантюризму
действий.
«Конструктивный социализм» В. Чернова предполагал прежде
всего неприложимость теории Карла Маркса к практике развития
сельского хозяйства в России. Эсеровская критика большевизма шла
по линии развенчания его как явления, чуждого вековым устоям рус­
ской жизни, традиционному укладу нации. Развивая взгляды народ­
ников, изжитые Горьким, эсеры вызывали у него убеждение, что не
они будут подлинными творцами и героями истории. Об этом свиде­
тельствует хотя бы лаконичный портрет В. Чернова, нарисованный
Горьким с натуры: «Односторонность развития, направления ума,
машинное отношение к людям, минимальный интерес к человеку, ко ­
торый думает не по В. Чернову. Человек не широкого ума, детализа-
тор, а не синтетик. Цель оправдывает средства. Аморален. Тяжелый
человек. Угнетающий склад ума. Пожирающее любопытство —инди­
видуальность не яркая. Честолюбец. Актер»68.
Как удивительно перекликается эта характеристика с определе­
нием революционера «на час». Горьковские раздумья о честолюбцах,
холодных авантюристах основывались на личном знакомстве со мно­
гими деятелями русского освободительного движения, исповедовав­

Постижение русск ой революции
145
шими принцип «Цель оправдывает средства». Здесь можно вспом­
нить и горьковский портрет Е.Ф . Азефа, и характеристику Б.В . Са­
винкова: «Палач (!), склонный к лирике». В другом наброске он на­
зывает его человеком, зараженным карамазовщиной, «нечестным в
отношении к людям, безжалостным к ним»69. Мучительно сомнева­
ясь в целесообразности многих «экспериментов», Горький равно осу­
ждает бланкизм, нечаевщину, бакунизм, в какой бы партии они ни
проявились. Заметим, что сам В. Чернов признавал родство эсеров­
ского и большевистского максимализма, когда писал: «Русские на­
родники —максималисты пророчески предвосхитили в своих фанта­
зиях едва ли не все крупнейшие большевистские эксперименты»70.
В начале 1920-х годов Горького все больше смущает рост количе­
ства страданий, которыми люди платят за красоту своих надежд. Но
при всех колебаниях в оценке деятельности большевиков он все же
отдает им предпочтение. Заметка о Борисе Савинкове кончается сло­
вами: «Как ни считай, но наибольшее количество честных людей,
действительных героев —среди большевиков»71. Эти слова написа­
ны в сентябре 1924 года после смерти В.И. Ленина, которая была для
писателя поворотным моментом в развитии его взглядов. Однако,
«возвращение» в революцию происходило в 1924-1927 годах не ме­
нее сложно, чем ее постижение.
Уже в статье «Владимир Ильич Ленин» (1920) Горький по-новому
поставил вопрос о «социальном опыте» русской революции. К ак и в
«Несвоевременных мыслях» он пользуется термином «эксперимент»
по отношению к Октябрю, « материал» — по отнош ению к народу. Но
эти термины лишаются негативной окраски и приобретают иной
смысл. Признавая историческую обусловленность и целесообразность
большевистского «эксперимента», Горький пишет в воззваний «Рабо­
чим Франции»: «По непреклонной воле истории русские рабочие со­
вершают социальный опыт, результаты которого будут весьма поучи­
тельны для рабочего класса всего мира»72. Вместо упреков
большевикам здесь налицо признание исторической миссии рабочих,
совершающих небывалый социальный эксперимент, призыв помочь
дальше развивать мировую революцию. В статьях «О русском искусст­
ве», предисловии к американскому изданию «Очарованного странни­
ка» Н. Лескова, в переписке с Р. Бланком, выступлении на встрече с
Г. Уэллсом (1920) Горький выражает веру в успех строительства нового
мира, восхищение героической борьбой русского народа и его фанта­
стической энергией. У него нет сомнений в социалистическом харак­
тере совершающейся революции, ибо он мыслит ее гегемоном рабочий
класс, работающий в тесном контакте с передовой интеллигенцией.

146
Глава I V
2.
16 октября 1921 года Горький уехал из России. У него открылся
туберкулезный процесс, началась цинга. Считается, что болезнь бы­
ла главной и чуть ли не единственной причиной его отъезда. Дейст­
вительно, В.И. Ленин настойчиво упрашивал писателя уехать, чтобы
поправить здоровье: «А у Вас кровохарканье, и Вы не едете!! Это же
ей-ей и бессовестно и нерационально. В Европе, в хорошем санато­
рии будете лечиться и втрое больше дела делать*13. Даже по этому
письму видно, что Горький, несмотря на болезнь и уговоры вождя, не
хотел покидать родину. Публикация ряда новых материалов, в том
числе давно известных за рубежом воспоминаний Вл. Ходасевича,
позволяет сказать, что решение об отъезде было принято после мучи­
тельных колебаний и сомнений. Это фактически был единственный
шанс спасти жизнь —свою и близких —и продолжать литературную
работу. Возможно, если бы он не выехал, в 1922 году его бы выслали
вместе с большой группой известных писателей, философов и уче­
ных. И хотя «буревестник революции» пользовался личной защитой
В. И . Ленина и Ф. Э. Дзержинского, а его фотография в 1921 году бы­
ла помещена в монтаже «Творцы революции» среди портретов вид­
нейших политических деятелей, Горький вспоминал в 1930-х годах
сказанные ему слова Ленина: «Не поедете —вышлем»74. Он явно ме­
шал большевикам проводить политику красного террора. Можно се­
бе представить, как раздражал советских вельмож этот немолодой,
глухо кашляющий человек, надоедая бесконечными просьбами о лю­
дях, которых они считали своими классовыми врагами.
В.
Ходасевич пишет, что среди большевистских руководителей у
Горького было несколько недругов, и прежде всего Г.Е. Зиновьев.
Всесильный комиссар Северной области, смотревший на Петербург
как на свою вотчину, по его словам, делал все, чтобы навредить
Горькому «где мог и как мог«. Он пишет: «Арестованным, за кото ­
рых хлопотал Горький, нередко грозила худшая участь, чем если бы
он за них не хлопотал. Продовольствие, топливо и одежда, которые
Горький с величайшим трудом добывал для ученых, писателей и ху­
дожников, перехватывались по распоряжению Зиновьева и распре­
делялись неизвестно по каким учреждениям. Ища защиты у Лени­
на, Горький то и дело звонил к нему по телефону, писал письма и
лично ездил в Москву. Нельзя отрицать, что Ленин старался при­
дти ему на помощь, но до того, чтобы по-настоящему обуздать З и ­
новьева не доходил никогда, потому что, конечно, ценил Горького
как писателя, а Зиновьева —как испытанного большевика, кото­
рый был ему нужен»75.

Постижение русск ой революции
147
Вл. Ходасевич недоумевает: почему началась их вражда? Мы уже
упоминали о резкой полемике в 1918 году, когда Горький на страни­
цах «Новой жизни» бросил Зиновьеву упрек, воспользовавшись
щедринским выражением «Пропала совесть». В том же году по рас­
поряжению Зиновьева на квартире писателя был произведен обыск с
целью найти оружие. Много лет спустя Горький вспоминал: «Приш­
ли, знаете ли, ребята, все крупные, вооруженные с ног до головы. По­
казал я им свою коллекцию старинного оружия —посмотрели с лю­
бопытством, потом извинились, что потревожили, сказали, между
прочим, что были с обыском и у старика Плеханова, и, потоптавшись
в передней, ушли»76. Видимо это и послужило поводом к «войне».
Судя по опубликованным недавно документам, в 1919 году Горь­
кий попытался приструнить «ретивого начальника» и обратился че­
рез его голову к Советскому правительству. Речь шла о массовых аре­
стах профессоров и ученых, принадлежащих к буржуазным партиям.
Требуя освободить невинных, Горький вначале написал довольно
резкое письмо Зиновьеву, в котором говорилось: «Дикие безобразия,
которые за последние дни творятся в Петербурге, окончательно ком­
прометируют власть, возбуждая к ней всеобщую ненависть и презре­
ние к ее трусости»77. Зиновьев не ответил, но вскоре арестовал всех
до единого членов одной из коллегий Экспертной комиссии, кото ­
рую возглавлял Горький. Возмущение писателя было столь велико,
что он предложил забрать и его вместе с ними. Обращения Горького
к председателю Совнаркома коммун Северной области были безре­
зультатны. Отвечая Горькому на одно из писем, Зиновьев дал понять,
что будет делать то, что считает необходимым. Он писал: «Я сам в та­
кие дни испытываю самые тяжелые чувства. Но —бороться надо во
что бы то ни стало»78.
10 июля 1919 года Горький увиделся с Лениным. В разговоре, как
и в письме, посланном следом, он затронул тему арестов. И хотя Ле­
нин посоветовал не поддаваться «больным настроениям», сменить
обстановку и уехать, не делать поспешных и неверных выводов, ви ­
димо, он все же прислушался к доводам писателя. Вопрос о «массо­
вых арестах профессоров и ученых» поставили на заседании Полит­
бюро ЦК РКП (б) 11 сентября 1919 года без Зиновьева. Было
решено: «Предложить т.т. Дзержинскому, Бухарину и Каменеву пе­
ресмотреть совместно списки и дела арестованных во время послед­
них массовых арестов. Разногласия по вопросу об освобождении тех
или других арестованных вносить в ЦК»79. Вскоре дела арестован­
ных были пересмотрены, некоторых освободили. Это была, фактиче­
ски, победа Горького, которую вряд ли мог простить Зиновьев. С это­

148
Глава I V
го времени писатель начал направлять все наиболее важные просьбы
и ходатайства Ф. Э. Дзержинскому или Л. Б. Каменеву.
Сошлемся на его письма Каменеву с августа 1919 года до лета
1921.года, представляющие собой сплошной поток жалоб на необос­
нованные аресты (семейство М. М. Костомарова вместе с прислугой,
С. Косяков, фабрикант Шредер, юноша, случайно попавший в засаду,
переводчица Анна Ганзен и пр.) . Среди них просьба освободить из
ЧК сотрудницу «Всемирной литературы» М.И. Будберг, которую
«обвиняют, кажется , в сношении с иностранцами» или короткие за­
писки, крик о помощи: «Прошу Вас принять и выслушать подателя
сего —дело вопиющее, и я не сомневаюсь, что Вы окажете возмож­
ную помощь». Намекая на деятельность Г.Е. Зиновьева в Питере,
Горький пишет: «Здесь было сделано столько нелепых и бессмыслен­
ных арестов, убийств, что —по возможности - необходимо исправ­
лять эти отвратительные глупости»80.
Вопиющих дел у Горького становилось все больше. Одним из наи­
более важных была работа Экспертной комиссии, которую он возгла­
вил с января 1919 г. Эта оценочно-антикварная комиссия была созда­
на а декабре 1918 г. для учета и оценки национализированного
имущества и предметов быта. В нее входили известные искусствове­
ды, коллекционеры и антиквары, среди которых были люди, хорошо
знакомые Горькому: М.М. Савостин, А.Р. Дидерихс, И.Н . Ракицкий,
Д.Б . Рязанов и др. Сохранность уникальных вещей обеспечивалась
передачей их в Эрмитаж или другие российские музеи. При этом ху­
дожественное значение предметов определялось членами Высшего
Совета Эрмитажа во главе с А.Н. Бенуа. Однако доброе дело сохра­
нения национальных ценностей и спасения их от разграбления вско­
ре стало обрастать отнюдь не добрыми побуждениями и поступками,
которые не только причиняли Горькому головную боль, но и грозили
испортить его репутацию.
9 марта 1920 г. он писал А.И. Рыкову как председателю ВСНХ:
«Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что командиро­
ванный Вами в Петроград тов. Агабабов, снабженный Вашим манда­
том за No 2831, ревизуя склады и пользуясь своим служебным поло­
жением, выхлопатывает себе попутно ордера на получение со
складов картин, ковров, бронзы и пр. В первый свой приезд сюда им
было получено со склада Межведомственной Комиссии 10 картин и
с Кокоревского склада —несколько ковров, каковые ему были отпу­
щены, конечно, по оценке 1915 года. В настоящее время им снова по­
лучен ордер на 30 картин, 3 шт. ковров, несколько штук бронзы и т.д.,
причем для отбора вещей он ездит со специалистами, выбирающими

Постижение русск ой революции
149
особо ценные экземпляры» (Письма, 13, 62-63).Наведя справки,
Горький узнал, что комиссар Агабабов, командуя во время револю­
ции дивизионом броневых автомобилей, разграбил дворец Кшесин-
ской.
Тревога писателя за сохранность фондов Экспертной комиссии
была столь велика, что 15 сентября 1920 г. он обратился к Ленину с
просьбой отстранить его от обязанностей ее председателя (там же,
118), а 21 ноября просил вождя дать Внешторгу право «осмотреть
кладовые Коморина, в которых хранится конфискованное серебро»,
(там же, 135) 26 октября 1920 г. СНК принял постановление о прода­
же за границей антикварных ценностей, не имеющих значения для
истории художественного развития России. Нарком внешней торго­
вли Л.Б . Красин, подводя итог работы Экспертной комиссией, пред­
ложил «составить каталог вещей, пригодных для сбыта за границу».
Он писал, что Горький «посвятил этому делу много времени и еще
больше энергии и сил, сумел привлечь выдающихся знатоков и спе­
циалистов и спас для России ценностей на много миллионов» (там
же, 449). Фактически с 1921 г. Горький снял с себя ответственность за
сохранность ценностей, о чем свидетельствует его письмо в Эксперт­
ную комиссию от 9 января 1921 г., в котором он просил аннулировать
все выданные за его подписью мандаты и удостоверения, (там же,
154). И хотя вплоть от отъезда из России он продолжал беспокоить­
ся о работе комиссии и ее сотрудников, 16 или 17 июля 1921 г. он воз­
мущенно писал Ленину: « С некоторого времени я убеждаюсь, что у
нас, на Советской Руси, хитроумно и ловко действует некая черная,
но невидимая жульническая рука. Ее работа чувствуется всюду, где
начинает удачно развиваться какое-либо серьезное, хотя бы и ма­
ленькое дело. Действия этой руки я вот уже два года с лишком —на ­
блюдаю на работе Экспертной комиссии» (там же, 208-209).Прин-
ципиальная позиция Горького не могла не раздражать ту часть
советских вождей, которые, как Зиновьев, не гнушались присвоени­
ем антикварных ценностей.
К середине 1921 года «война» между Горьким и Зиновьевым дос­
тигла своего апогея. Комиссия по улучшению быта ученых была ли­
шена транспорта, членам и служащим Экспертной комиссии долгое
время не выдавали паек, тормозилась всеми дозволенными и недоз­
воленными средствами работа издательств, в которых участвовал
Горький («Всемирная литература», издательство 3. Гржебина и др.) .
Зиновьев угрожал новым обыском. Горький решил ехать в Москву к
Ленину. На сей раз, как свидетельствует В. Ходасевич, на руках у не­
го были документы, уличающие комиссара Северной области в том,

150
Глава I V
что его людьми было спровоцировано Кронштадтское восстание, ко ­
торое утопили в крови матросов. Дело разбиралось «тройкой» (Ле­
нин, Троцкий, Дзержинский) и закончилось поражением Горького:
Зиновьев инсценировал сердечный приступ, его «пожурили и отпус­
тили с миром»81. Желая разрядить обстановку, уберечь Горького от
дальнейших неприятностей, Ленин начал активно уговаривать его
поскорее уехать за границу, вырваться из «окружения» буржуазной
интеллигенции. Тем не менее все лето Горький колебался. Лишь сфа­
брикованное в ЧК «таганцевское дело», арест знакомых Горькому
ученых, разгром комитета помощи голодающим, расстрел Гумилева,
смерть Блока заставили его решиться на отъезд. Вл. Ходасевич пи­
шет: «...на основании самых достоверных источников я утверждаю,
что Горький делал неслыханные усилия, чтобы спасти привлеченных
по делу, но его авторитет в Москве уже был равен почти нулю»82. Пи­
сатель, действительно, уже не мог повлиять на ход таганцевского де­
ла, не мог спасти Гумилева, Блока и сына И. Шмелева, освободить
членов Всероссийского комитета помощи голодающим, в работе ко­
торого принимал самое деятельное участие. Вернувшись в Петер­
бург, Горький принял решение уехать и 16 октября 1921г. покинул
Россию.
Переписка Горького с Р. Ролланом позволяет представить, какие
проблемы волновали писателя в это время, как он оценивал судьбы
мира и революции, оказавшись за границей. Писателя мучает трево­
га за Россию. Он видит, как убывают ее интеллектуальные силы, ис­
тощается созидательная энергия. «И как не бояться за Россию, кото ­
рая только что начала творить драму новой жизни и —рискует
погибнуть от голода, усталости», —пишет он Роллану 3 января
1922 года83. В письме звучит тема «любви-ненависти», заставляю ­
щей лучших русских людей чувствовать себя чужими в своей стране.
Вопль отчаяния слышится Горькому в письмах, приходящих с роди­
ны: «Вот и сейчас я слышу этот вопль —он вырывается из груди ста­
рых большевиков, революционной гвардии нашей, из уст мучеников
идеи, которые пережили годы тюрьмы, ссылки, каторги. Разумеется,
мне больно за этих людей. Не потому только, что среди них есть лич­
ности, которых я люблю и уважаю, потому что —истощается энтузи­
азм и вера, исчезает сила, способная организовать Россию как евро­
пейское государство»84.
Постоянная тревога окрашивает горьковскую оценку событий,
ибо в Росши, углубляется кризис власти, зреет раскол в партии. Что­
бы объяснить происходящее, писатель вновь обращается к истории.
«Мы, русские, от времен Петра Великого жили за счет европейской

Постижение русск ой революции
151
культуры и без этой опоры нам грозит поглощение пассивным анар­
хизмом. < . ..> И теперь, когда истинные революционеры —люди вы­
сокого духа —частью погибли в борьбе, частью изработались, устали
и поглощаются будничной черной работой, — теперь возможно в
русском крестьянстве возвращение к старине, к «порядку» во что бы
то ни стало»85.
В этих словах слышится горькая досада, что Русь и после револю­
ции не развивается как европейское государство, а идет по пути, со­
пряженному с огромными человеческими жертвами. Горькому ка­
жется: прислушайся русские рабочие к его предостережениям в
1917 году, все могло бы быть иначе. Он продолжает спор с «револю­
ционерами на время», одолевающими истинных революционеров, и
сетует на «азиатскую» пассивность русских людей, устраняющихся
от командных постов, предоставляя их тем, кто мало заинтересован в
работе на благо народа и России. Посмотрев на европейскую демо­
кратию и разочаровавшись в ней, Горький приходит к выводу, что
русский народ творит собственную историю, исходя из присущих
ему свойств национального характера.
5 июня 1922 года он пишет Роллану: «Мы, русские, — не европей­
цы; мы очень сложный конгломерат славянских и татарско-финских
племен». «У нас мечтают о государстве без власти над человеком —
эта утопическая мечта в крови, в природе народа»86. Горьковские рас­
суждения о своеволии русского народа и природе догосударственно-
го мышления отчасти согласуются с мыслями Михаила Бакунина и
других анархистов, труды которых Горький внимательно изучал в на­
чале 1920-х годов. Идеалом Бакунина было уничтожение государст­
ва и государственного аппарата, «уничтожение буржуазной цивили­
зации, вольная организация снизу вверх, посредством вольных
союзов, организация разнузданной чернорабочей черни, всего осво­
божденного человечества, создание нового общечеловеческого
мира»87. Считая, что любое государство, независимо от его устройст­
ва —монархия или республика —является отрицанием человечно­
сти, Бакунин призывал к абсолютной свободе личности. В «Програм­
ме общества международной революции» он пояснил: «Быть
индивидуально свободным значит для человека, живущего в общест­
венной среде, —не поступаться ни мыслью, ни волей перед какой-
либо властью, кроме своего собственного разума и собственного по­
нимания справедливости, одним словом, не считать за истину ничего
другого, кроме того, в чем человек сам убежден, и не подчиняться
иному закону, кроме того, который приемлет его совесть»88. По Баку­
нину история —это шествие человечества из «царства животности»

152
Глава I V
в -«царство свободы», а будущее общество — строй, ничем не о грани­
ченной свободы и независимости человека от всякой власти. В «свод­
ке» идей катехизиса «Тайного Интернационала» Бакунина человече­
ский разум и совесть признаются основой справедливости, а
коллективная свобода —единственной основой порядка в человече­
стве.
Не разделяя идей анархизма, Горький видел их крайнее выраже­
ние в буржуазном индивидуализме собственников, не признающих
ничего, кроме личных интересов. И хотя он всегда проповедовал сво­
боду личности, но насмотревшись омерзительных сцен разгула «зве­
риных» страстей толпы, стал осторожнее, призывая не путать анар­
хизм с идеями свободы и справедливости. Проповедь неограниченной
свободы вызывает у писателя пристальное внимание к работам Мак­
са Штирнера, О. Шпенглера, Р. Вагнера. Он пишет: «Макс Штирнер
думал по-русски, он, видимо, был хорошо знаком с идеями Михаила
Бакунина, от которых не сразу освободился и Вагнер. Ф . Нитчше чер­
пал свои вдохновения у Штирнера и Достоевского. Шпенглер идет от
Нитчше и очень много взял у Данилевского из его книги «Европа и
славянство»89. Считая анархизм «нездоровой пищей для духа», Горь­
кий относил за счет его разрушительного начала расстройство русско­
го государственного организма. В разгар споров о путях и методах
развития революции, он упорно отстаивал «этику социализма» и
принципиально отрицал анархию и террор.
Обратим внимание на дату того письма Роллану, в котором гово­
рится, что «почти все русские интеллигенты —чужие люди в своей
родной стране». Оно написано 5 июня 1922 года, за три дня до нача­
ла судебного процесса над эсерами в Москве. Политическая борьба
за власть, которая разгорелась в партии во время болезни Ленина
(25-27 мая 1922 года его разбил паралич), принимала формы, не­
приемлемые для гуманиста Горького. Он прекрасно понимал остро­
ту политического момента, хотя был оторван от родины. Верный
своему принципу («счастье свободы не должно быть омрачено пре­
ступлениями против личности, иначе —мы убьем свободу своими
же руками»), он выступил в защиту людей, политические взгляды
которых не разделял. «Этика социализма» продиктовала ему в
1917 году протест против ареста В. Бурцева, только что публично
травившего его в печати. Будучи атеистом, он в 1922 году протесто­
вал против ареста патриарха Тихона, убийства католических прела­
тов и разграбления церквей, в 1921 году защищал Н. Гумилева и дру­
гих арестованных по «таганцевскому делу». Уезжая за границу, он
навестил опального патриарха Тихона и подарил ему редкую цер­

Постижение русск ой революции
153
ковную книгу. Теперь он выступил с публичным протестом против
«приготовления к убийству».
3 июля 1922 года Горький написал открытое письмо Анатолю
Франсу как председателю «Общества друзей русского народа», пред­
лагая указать Советскому правительству на недопустимость «пуб­
личного приготовления к убийству людей, искренно служивших де­
лу освобождения русского народа» (14, 67). Одновременно он писал
председателю СНК А.И. Рыкову: «Если процесс социалистов-рево-
люционеров будет закончен убийством —это будет убийство с зара­
нее обдуманным намерением, гнусное убийство. Я прошу Вас сооб­
щить Л.Д . Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не
удивит Вас, ибо Вам известно, что за все время революции я тысяче­
кратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность
истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной
стране» (14, 66).
Письмо вызвало крайне отрицательную реакцию в Советской
России. В это время «Правда» в статье «За что их судят. Краткая ис­
тория партии эсеров» сообщала о многочисленных преступлениях
военной и боевой групп эсеровской партии в 1917—20 годах: убийст­
вах М. Володарского и М. Урицкого, покушениях на В. Ленина, мя ­
тежах в Ярославле, Рыбинске и Москве, бесчинствах в Архангельске
и др. В обвинительном заключении 34 видным деятелям партии
(А.Р. Гоц, Д.Д. Донской, Л.Я . Герштейн, Е.М. Ратнер и др.) было
предъявлено обвинение в контрреволюционных действиях, направ­
ленных на свержение Советской власти. Протестующий голос Горь­
кого влился в шумную кампанию за рубежом: группа русских эмиг­
рантов во главе с В. М. Черновым от имени «Заграничной делегации
партии социалистов-революционеров» опубликовала воззвание
«К социалистическим партиям всего мира», предупреждая о возмож­
ности смертного приговора обвиняемым. Воззвание получило широ­
кую поддержку партий II Интернационала, реформистских профсо­
юзов и буржуазной общественности. На имя В.И. Ленина и
Г.В. Чичерина поступали многочисленные телеграммы с требования­
ми отложить суд над эсерами до Берлинской конференции трех И н­
тернационалов. В Берлине был образован Комитет по ведению кам­
пании в связи с процессом, в состав которого входили В.М. Зензинов,
Б.Н . Рабинович, М.М. Тер-Погосьян, В.В. Сухомлин.
Как свидетельствует Ян Страуян, Горький был втянут в кампа­
нию защиты эсеров русскими эмигрантами, которые посетили его в
Герингсдорфе и заставили написать письма90. Это свидетельство,
возможно преувеличенное, подтверждается другими документами.

154
Глава I V
В числе посетителей были В. Чернов и Б. Николаевский. Посылая
последнего к Горькому, Ю. Мартов (Ю.О. Цедербаум) писал: «Необ­
ходимо добиться, чтобы Горький выступил в защиту эсеров. Надо пу­
скать в ход наш последний ресурс — Горького и Франса»91. Б . Нико­
лаевский выполнил задание, о чем свидетельствуют его письма к
Горькому. В первых числах июля (до 7 июля 1922 года) он сообщил,
что письма к Франсу и Рыкову переправлены во французский
«Populaire», перевод их сделан Ю. Мартовым. Экземпляр этого пере­
вода, присланный Николаевским Горькому, хранится в Архиве Горь­
кого. Николаевский писал: «Сегодня, самое крайнее завтра, письмо
будет у Франса и, следовательно, появится в газетах». В том же пись­
ме он сообщил: «...главные ложи масонов требуют от Гааги не всту­
пать ни в какие разговоры с Советским правительством, пока оно не
даст гарантии неприменения смертной казни по делу эсеров»92.
Письмо Горького А.И. Рыков разослал членам Политбюро. Позна­
комившись с ним, Л. Троцкий наложил резолюцию: «Предлагаю по­
ручить ред<акции> «Правды» мягкую статью о художнике Горьком,
которого в политике никто всерьез не берет, статью опубликовать на
иностранных языках»93. А. Рыков и М. Томский поддержали Троцко­
го. После этого в «Известиях» появилась статья К. Радека, который
утверждал, что Горький как художник всегда оставался в плену тео­
рии «героев и толпы» и никогда не понимал душу пролетария. В ста­
тье делался вывод о ренегатстве писателя, его ориентации на врагов
Советской власти. Напомнив о «шатаниях» писателя к «вульгарному
отзовизму» в период каприйской школы, Радек назвал его «мелко­
буржуазным попутчиком русской революции»94.
18 июля 1922 года «Правда» опубликовала статью С. Зорина
«Почти «на дне» (О последних выступлениях М. Горького)», в кото­
рой мягким было только слою «почти». В ней говорилось, что Горь­
кий «вредит русской революции» как сознательный враг. Отвергая
горьковское утверждение, будто в ходе революции шло истребление
интеллигенции, и сославшись на жестокую реальность гражданской
войны, газета писала: «Горький совершенно неверно оценил сущ­
ность процесса над эсерами. Он забыл свою телеграмму Ленину, в ко ­
торого стреляли эсеры. На самом процессе эсеры заявили, что будут
продолжать борьбу с Советской властью вооруженным путем. Горь­
кий почему-то закрывает глаза на эти заявления, хотя на карту ста­
вятся не деньги, не одна или несколько жизней, а дело коммунизма и
жизни десятков миллионов пролетариев»95.
В.И. Ленин не участвовал в осуждении Горького и даже не знал об
этой кампании. Только осенью 1922 года, оправившись от болезни, он

Постижение русск ой революции
155
прочитал в эмигрантской прессе письмо Горького и 7 сентября
1922 года обратился к Н. И. Бухарину и H. Н. Крестинскому (полпр е­
ду СССР в Германии) с просьбой достать его оригинал. Он писал: «Я
читал (в “Социалистическом вестнике”) поганое письмо Горького. Ду­
мал было обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй,
это чересчур. Надо посоветоваться»96. Между тем кампания против
Горького продолжалась. Критике подверглись не только его письма к
А. Франсу и А. И. Рыкову, но все произведения, написанные после
отъезда из России, все интервью, данные за рубежом. Среди них наи­
большие нарекания вызывало интервью Шолому-Ашу, опубликован­
ное на английском языке 29 апреля 1922 года в газете «Форвертс»
(Нью-Йорк) и журнале «Рассвет» (1922, No 7). В нем содержалась
фраза: «Я не большевик, не коммунист, наоборот, я сейчас борюсь с
ними. Раньше я, возможно, был к ним ближе, теперь очень далек»97.
Горький отверг некоторые высказывания из интервью, в том чис­
ле вышеприведенное, заявив, что его мысли записаны неточно и пе­
реведены весьма вольно. Тогда в газете «Форвертс» 14 мая 1922 года
появилась статья Я. Лещинского «Максим Горький подтверждает
свою беседу с Шолом Ашем», подлившая масла в огонь. В этой ста­
тье цитировались такие фразы: «...в ЧК пробралось достаточно чер­
носотенцев», «Троцкий спас Россию от анархии, которая бы там ут­
вердилась на долгие годы», «Зиновьев —большая сила». Какая-то
«большая сила» пыталась поссорить Горького с Советской властью,
отрезав ему пути возвращения на Родину. В статье К. Радека «Мак­
сим Горький и русская революция», перепечатанной впоследствии в
его книге «Портреты и памфлеты», Горький именовался «ученым
филистером», который не понял и не принял Октября. «Позиция
Горького, — писал Радек, —была чрезвычайно неустойчивой во весь
период второй революции. Постоянным в этой позиции было только
ее колебание». По мнению Радека, эти колебания «мелкобуржуазно­
го попутчика революции» объясняются так: «Горький сидит в Берли­
не, окруженный истерическими литераторами и «литературными»
истеричками. Он не читает русских рабочих газет, но лишь белогвар­
дейские, выходящие за границей издания, полные лжи и обмана.
В нем воскресают мелкобуржуазные инстинкты, и они диктуют ему
его письмо»98. (Имеется в виду письмо к Рыкову.
—JI. С.). Парадок­
сально, но факт: именно так объяснялись «ошибки» Горького много
лет спустя, когда ни книгу Радека, ни его имя нельзя было даже упо­
минать, ибо он был объявлен «врагом народа» .
Развернутая критика Горького содержится в книге Эрде «Максим
Горький и интеллигенция» (1923 г.). В ней анализируются все высту­

156
Глава I V
пления Горького-лублициста в 1917-22 годах сквозь призму «микро­
космоса самокритики». Эрде признает высокий трагедийный пафос
«Несвоевременных мыслей» и статей «О русском крестьянстве», но
пишет: «Пусть это только трагедия большого художника и писателя,
но в этой трагедии имеются типические черты, общие для большой
группы интеллигенции <.„> Основная черта Горького —классовое
одиночество, романтический индивидуализм, оторванность от соци­
альной почвы»99. Выступление писателя в защиту эсеров и интервью
с Шолом Ашем дают Эрде основание назвать его антисоветчиком и
сменовеховцем. Критик видит причину всех заблуждений Горького в
свойственном ему преувеличении роли интеллигенции.
С тех же позиций критиковал Горького Л. Троцкий. Он едва ли не
первый стал применять термин «попутчик» по отношению ко мно­
гим русским писателям, которых упрекал в мещанстве и буржуазном
индивидуализме. Троцкий писал: «Пора признать, что у нас спешно
формируется европейское культурное мещанство —не как «настрое­
ние», а как социальный факт»100. В книге «Литература и революция»,
составленной из статей 1910-20-х годов, он так характеризовал этот
слой общества: «В тепловатой водице своего равнодушия они раство­
рили горсть позитивизма, щепотку мистики, горсть скептицизма, не­
множко эстетики, даже немножко цинизма —а больше всего они бо­
ятся, чтобы какой-нибудь внешний толчок не вывел их из состояния
равновесия и не расплескал бы до дна их нищенскую эклектическую
жижицу»101. Именуя «новое мещанство» совместно с буржуазной
интеллигенцией «эклектическим Санчо-Панса», Троцкий не менее
иронично относился к «мистическому Дон-Кихоту», с которым он
сравнил Горького. Отдавая должное старым заслугам писателя, под­
нявшего «знамя героического индивидуализма, когда совершался в
стране процесс высвобождения личности из глубин каратаевщины»,
Троцкий сожалел, что писатель, бывший символом бунта против ме­
щанства, стал «символом воспрянувшего мещанского индивидуализ­
ма»102. На Горького обрушился самый больной для него упрек —не
только в переоценке роли интеллигенции, но и в нелюбви к собствен­
ному народу, непонимании его роли в революции.
Но мог ли певец пролетариата Горький не понять Октября пото­
му, что сам переродился в мещанина и увидел в народе «грядущего
хама»?! Пытаясь постичь роль крестьянских масс в революции и на­
циональные черты большевизма, Горький пишет вторую редакцию
очерка «Лев Толстой», много размышляет о взглядах Толстого в
письмах к Роллану. Он считает Л. Толстого писателем истинно наци­
ональным, воплотившим в своей огромной душе все достоинства и

Постижение русск ой революции
157
все недостатки нации, «все увечья, нанесенные нам пытками истории
нашей» (16, 288). Горький пишет: «То, что называют «анархизм Тол­
стого», в существе и корне своем выражает нашу славянскую антиго­
сударственность», «в нем превосходно отражается деревенский ста­
рорусский скептицизм невежества» (16, 288-289). Если Лев Толстой
был, по определению Ленина, «зеркалом» первой русской револю­
ции, то Горького можно назвать зеркалом второй. Горьковское опре­
деление «двух душ» русского человека, активная неприязнь к «азиат­
ской» пассивности, стремление расчистить России путь к Европе, «к
жизни активной», требующей от человека «величайшего напряже­
ния всех духовных сил» (16, 289), были способом постижения наци­
ональных особенностей русской революции.
Чтобы понять сложные и противоречивые оценки русского наро­
да, данные Горьким в «маленькой книжечке, насыщенной большим
горем» — «О русском крестьянстве» (1922) —нужно рассматривать
ее в широком контексте многолетней полемики о сущности нацио­
нального. Спор о «русской идее» начался для Горького гораздо рань­
ше, чем принято считать: не в 1914, не в 1917, и не в 1922 годах. Идеи,
высказанные в «Двух душах», статье «О дураках и прочем», в «Нес­
воевременных мыслях» принадлежали не столько Горькому, сколько
всей литературной эпохе. Еще в 1888 году в статье B.C. Соловьева
«Русская идея» говорилось об особой исторической миссии русского
народа, осуществлении «национального дела», вселенском единстве
человеческого рода, которые во многом определили характер спора.
В 1909 году в «Золотом руне» (No 1) появилась статья Вяч. Иванова
«О русской идее», где пробуждение «общественной совести» и само­
сознания прямо связывалось с последствиями первой русской рево­
люции, не разрешившей большинства общественных противоречий.
Чтобы доказать эту мысль, В. Иванов обратился к «правоверному
большевику Максиму Горькому», который завел речь о «народобо-
жии» в повести «Исповедь». Считая, что Горький пытается постичь
«соборное чувствование» народа, Вяч. Иванов заметил, что он пропо­
ведует старую истину: «...если ты Бога ищешь, иди к народу и верь во
что он верует. Только прежде думали, что народ —богоносец, а Горь­
кий думает, что народ —сам бог и верует в свою божественность»103.
Несмотря на полярную противоположность взглядов Горького и
В. Иванова, в статье «О русской идее» была справедливо подмечена
одна существенная особенность горьковского мироощущения: бог
для него —не «количественная совокупность множества людей», не
масса, а ее «сборное, творческое сверхличное единое Я». Если вос­
пользоваться терминологией А.А. Богданова, идея «бога-народуш-

158
Глава I V
ки» связана с попыткой постижения его «коллективной психоло­
гии». Действительно, повести «Мать» и «Исповедь» —это попытки
Горького проникнуть в глубины коллективной народной души, до
дна перевернутой революционной бурей.
«Психологические» концепции национального, представление о
«душе народа» как вечно неизменной таинственной субстанции, обес­
печивающей единство национального характера, активно р азрабаты­
вались в литературе и философии конца XIX —начала XX века. Горь­
кий познакомился с ними, не только читая Г. Лебона («Психология
народов и масс», СПб, 1896), О. Бауэра («Национальный вопрос и со­
циал-демократия», СПб. 1909). Немалое влияние оказали на него ра­
боты В. С. Соловьева и Н. Бердяева, посвященные «русской идее».
В этих работах проблемы национального трактовались с позиций,
противоположных марксизму. В основе марксистского понимания на­
ционального —неразрывная связь психики масс с особенностями ис­
торического развития страны и ее социально-экономическим уров­
нем. Национальный характер рассматривается как продукт
определенных исторических условий и культурных влияний. Они
производны от истории и изменяются вместе с нею. Исходя из этого,
сама революция, по определению Ленина, факт национального само­
сознания, историческая необходимость, вызванная «верным учетом
интересов классов и потребностей общенародного развития»104.
Изучение русского национального характера, а точнее, его архети­
па, было одной из главных проблем в период между двумя революци­
ями. За спорами о «русской идее» скрывалось стремление ответить
на вопрос, возможна ли новая революция, и какие формы приобретет
она, если ее совершит «российский житель», изуродованный тяжкой
отечественной историей. При этом марксисты вслед за Лениным раз­
вивали тезис о наличии двух противоборствующих культур в каждой
национальной культуре, а идеалисты отвергали какую бы то ни было
связь между национальным и классовым, призывая изучать природ­
но-социальные комплексы, этносы, связанные общностью психиче­
ского склада, и процессы ассимиляции, ведущие к единому устрое­
нию Бытия, интернациональной общности мира. Марксистскому
лозунгу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» было противопос­
тавлено учение Бухарина о нации как стабильной, неизменной, не
расчленяющейся на классы категории (буржуазия вместе с пролета­
риатом).
В связи с этим по-разному трактовались и задачи постижения
русской души. Веховские идеологи считали, что мистическая нацио­
нальная сущность может быть познана только в религиозном откро­

Постижение русск ой революции
159
вении. Н . Бердяев писал: «Бунт и мятежность не менее характерны
для нас, чем смирение и покорность. Русские Града своего не имеют,
Града Грядущего взыскуют. В природе русского народа есть вечное
странничество... Тип странника —излюбленный тип русского наро­
да»105. Н. Бердяев различал народ и простонародье, относя к нему
крестьян, рабочих, демократические слои общества. По его мнению,
любая революция в России антинародна и антинациональна, ибо ве­
дет к разрыву «всех частей народного организма»106.
Другой веховский идеолог С. Булгаков утверждал, что интелли­
генция, «разрушая народную религию, разлагает и народную душу,
сдвигает ее с незыблемых доселе вековых оснований»107. М. Гершен-
зон предупреждал, что правильное устроение «внутренней лично­
сти» возможно только на путях возврата к незыблемым националь­
ным основам —через религиозное оздоровление. По-своему
развивая идеи П. Чаадаева, Н. Гоголя, Ф . Достоевского, русских сла­
вянофилов, Вл. Соловьева, веховцы доказывали, что спасение Рос­
сии от революции заключается в приобщении к народной святости и
духовной народной культуре.
Горький в эти годы тоже начал постижение национального харак­
тера с изучения коллективной души и народной веры. Его «Испо­
ведь», в центре которой «соборный» народушка, связана с «Мате­
рью», где доминирует тема личностного самосознания. Обе повести
объединены идеей гармонического устроения личности и коллекти­
ва. Горьковская позиция в спорах о русской душе определялась его
верой в необходимость вытравить из души народа рабскую психоло­
гию, вбитую веками классового угнетения. Видя, как из самой глуби­
ны народной толщи возникает новый тип человека, он так определя­
ет его в статье «О писателях-самоучках»: «Человек, бодрый духом,
полный горячей жажды приобщиться к культуре, вылечившийся от
пессимизма, а потому дееспособный» (XXIV, 127). Однако, вгляды­
ваясь в пестрый облик крестьянской России накануне Октября, Горь­
кий замечает не только этот тип. Перед ним воскресает герой русской
народной сказки Иванушка-дурачок, который «терпеливо и покорно
переносит все невзгоды, преодолевая их не силою разума и деяния­
ми, а покорностью судьбе и терпением»108.
Писатель доказывает, что этот образ, созданный крестьянской
массой, как нельзя лучше отражает ее сильные и слабые стороны, ее
коллективную психологию. Этот простодушный и добрый человек
может «совершенно неожиданно наступить подошвой своего сапога
на лицо вам, а потом —не без участия спросит: “Больно?”» 109. Так
еще до революции в творчестве Горького возникает тема «бессозна­

160
Глава I V
тельной жестокости», присущей не только людям из народа. Он заме­
чает ее в облике холодного догматика, болезненно самолюбивого,
пренебрегающего людьми, который считает себя единственным пра­
ведником среди грешников. Ему противостоит герой, стремящийся
«выйти из тесных границ своего личного, классового, национального
к всемирному, к общечеловеческой работе»110.
Создав собственный стереотип русской души, который больше
напоминал бердяевский, чем ленинский, Горький с болью и гневом
воспринял его крушение в дни Октября. Безвольный, терпеливый,
пассивный Иванушка-дурачок вдруг проявил активность, гранича­
щую с героизмом, а «новый человек», интернационалист и гуманист,
пошел крушить «до основанья» старую культуру и вековые общена­
циональные ценности. В статье «Русская жестокость» Горький пр и­
знался: «После ужасающего безумия европейской войны и кровавых
оргий революции я опять призадумался»111. Результатом его разду­
мья была идея «негативного национализма», которая отразилась в
статьях 1921-22 годов.
Горькому кажется, что жестокость —одна из черт русского нацио­
нального характера. Правда, он тут же оговаривается: «Это жесто­
кость специфическая, это —своего рода хладнокровное измерение
границ человеческого долготерпения и стойкости, своего рода изуче­
ние, испытание силы сопротивляемости, силы жизненности»112.
Можно понять писателя, чувствующего свою о тветственность за все
происходящее в России, мучительно болеющего за разрушаемую
культуру и просвещение, когда он сталкивался с массовыми убийст­
вами, «изобретательным» садизмом красных и белых. Призывая в
свидетели историю, писатель кричит, что национальная психика про­
является в коллективной жестокости. Его поражает одна особен­
ность в поведении людей: чем активнее, чем действеннее, тем жесто ­
че. Так Горький спотыкается о свой же собственный тезис, давно
выношенный и самый дорогой: об идею активной личности, дейст­
венно преображ ающей мир.
Под влиянием Р. Роллана он задумывается о действенности «не­
противления» злу, изучает индийскую философию, печатает в «Бесе­
де» очерк Роллана «Махатма Ганди» и сам начинает восхищаться его
личностью. Возвращаясь к мысли о том, является ли большевизм на­
циональной русской идеей, писатель по-новому оценивает интерна­
ционализм социал-демократической партии. Он пишет Роллану
13 декабря 1923 г.: «...заболевание внутренних органов русского на­
рода превратилось ныне под формой «большевизма» в не что иное,
как просто в накожное заболевание, от которого мы, несомненно,

Постижение рус ск ой революции
161
приблизительно через два поколения излечимся, если только не по­
пытаются снова вогнать его внутрь, всяческими способами раздра­
жая наше зоологическое начало»113.
Итак, в споре о «русской идее», пользуясь расхожими мыслями и
понятиями, Горький занимает свою собственную позицию. Если писа­
тели-идеалисты проповедуют мысль о «первобытности» русской на­
ции, низком уровне ее культуры, несамостоятельности государствен­
ности, то Горький исходит из идеи культурного совершенствования
русской нации в процессе социалистической революции. «Горько­
го, —пишет М. Агурский, —можно назвать главным представителем
русского национализма, который в противоположность консерватив­
ному русскому национализму, выражал свою любовь к русскому на­
роду не слепым преклонением перед ним, а жестокой критикой и
стремлением вывести свой народ из состояния отсталости и темноты
в ряды передовых наций мира»114.
Гипертрофия критицизма в статьях Горького начала 1920-х годов
вызвана желанием излечить свой народ от тех свойств, которые ме­
шают ему двигаться по пути исторического прогресса. Это —прояв­
ление той же «любви-ненависти», которая звучала в творчестве рус­
ских революционных демократов-шестидесятников, и которая
весьма существенно отличалась от ненависти без любви. Не удиви­
тельно, что «русский национализм» Горького был встречен в штыки
той частью большевистских деятелей, которые проповедовали экс­
тремистские идеи разрушения национального во имя классового,
«интернационального».
Излагая свою концепцию социалистической революции в России,
Л. Троцкий писал: «Для обеспечения своей победы пролетарскому
авангарду придется на первых же порах своего господства совершать
глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную
собственность. При этом он придет во враждебное столкновение не
только со всеми группировками буржуазии, но и с широкими масса­
ми крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Про­
тиворечия в положении рабочего правительства в отсталой стране с
подавляющим большинством крестьянского населения могут найти
разрешение только в международном масштабе на арене мировой ре­
волюции пролетариата. Взорвав в силу исторической необходимости
ограниченные буржуазно-демократические рамки русской револю­
ции, победоносный пролетариат вынужден будет взорвать ее нацио­
нально-государственные рамки, т.е. должен сознательно стремиться
к тому, чтобы русская революция стала прологом революции миро­
вой»115. Здесь достаточно определенно говорится о «вторжении» в

162
Глава I V
феодальную и буржуазную собственность, которое на практике обо­
рачивалось экспроприацией л ич ной собственности. Установка на
«враждебное столкновение с широкими массами крестьянства» вела
к обострению классовых противоречий и гражданской войне. Все это
прикрывалось высокими словами о «перманентной» мировой рево­
люции, во имя которой нужно «взорвать» национально-государст­
венные рамки.
Разногласия Горького с большевиками шли, главным образом, по
этим линиям: его ужасала жестокость классовых столкновений, воз­
мущали лозунг «Грабь награбленное», оправдывающий разграбление
национальных ценностей, и роль «инородцев» в деле разрушения
русских святынь. В беседе с Шоломом-Ашем он сказал: «Причина
антисемитизма в России —это нетактичность болыпевиков-евре-
ев»116. Что касается мировой революции, надежды на которую в 1922
году уже рушились, Горький именно эту идею считал авантюрой и
утопией. Как мы видим, спор о «русской идее» обнажил своеобразие
позиции Горького, стремившегося в критический момент жизни на­
ции найти тот путь, который не повел бы к разрыву национального
организма и разрушению вековых традиций народа. Был и еще один
аспект этого спора, о котором точнее других сказал Н. Бердяев, раз­
мышляя над эволюцией формулы от «Москва —Третий Рим» до
«Москва —III Интернационал». Идея великого призвания России,
ее всемирного служения, свойственная русским славянофилам и не­
ославянофилам, понемногу сплеталась с идеями большевизма. Граж­
данская война опровергла умозрительные теории философов-идеа-
листов о «народе-богоносце». Однако, продолжался спор, возможно
ли гармоническое соединение национальных традиций с идеями со­
циализма.
В поздней работе «Истоки и смысл русского коммунизма»
Н. Бердяев вспоминает, что в годы Октября бытовало мнение, что
для народного сознания большевизм близок как свойственная ей
родная стихия, а коммунизм чужд, ибо «пришел от инородцев, он за­
падный, не русский». По мысли Бердяева, мечтательно религиозной
пассивной душе славянина был чужд холодный рационализм марк­
сизма. Его определение русской души почти полностью совпадает с
горьковским. Бердяев пишет: «Противоречивость русской души оп­
ределялась сложностью русской исторической судьбы, столкновени­
ем и противоборством в ней восточного и западного элемента»117. Он
считает, что в типе русского человека всегда сталкивается первобыт­
ное язычество и византийский аскетизм, стихийность и устремлен­
ность к потустороннему. С этим, по его мнению, связан и характер

Постижение рус ск ой революции
163
русской революции, противоречивый и трудно объяснимый. Чтобы
подавить и направить в нужное русло «бесформенную» народную
массу, коммунисты должны были действовать силой. Им удалось
осуществить мессианскую идею о Москве как Третьем Риме в форме
Третьего Интернационала, основанного на ортодоксальной вере.
Бердяев пишет: «На Западе очень плохо понимают, что Третий Ин­
тернационал не есть Интернационал, а русская национальная идея.
Это есть трансформация русского мессианизма»118. Эти строки были
написаны через два десятка лет после октябрьской революции. Горь­
кий подобные мысли отразил в момент ее свершения. Его «Нельзя
молчать» предостерегало Россию от мессианства «в сто лошадиных
сил», а русский народ —от пассивного подчинения социальному
«эксперименту». С точки зрения мессианизма оправданы любые пу­
ти достижения великой цели, поэтому оправдана и жестокость.
Тема путей России как особого мессианского служения всему ми­
ру, бывшая главным ядром учения русских славянофилов, чужда
Горькому хотя бы потому, что он тяготел к западническим взглядам.
Его вера в русский народ питалась той самой мыслью об избранниче­
стве России, ищущей некоей «мировой истины», которая опьяняла
русскую революционную демократию, начиная с Герцена. Такой ис­
тиной для него стал социализм, понимаемый не как догма, а как раз­
вивающаяся, вечно живая идея социальной справедливости. Русская
революция мыслилась ему не как «преосуществление» и строитель­
ство Третьего Рима, и не как апокалипсис, искупающий «первород­
ный грех». Если Н. Бердяев, В. Розанов, Д. Мережковский, Д. Ф ило­
софов, мысля категориями онтологическими, считали, что «смысл
революции есть внутренний апокалипсис истории», «суд над истори­
ей внутри самой истории, обличение неудачи истории»119, то он рато­
вал за реальный социализм, за «этику социализма», которая столь же
важна, как непосредственный захват власти.
Размышляя, как и многие, о совместимости «пестрой» русской
души с идеалами социализма, Горький тоже танцевал от религиозной
«печки». Нельзя было не считаться со своеобразием мышления ог­
ромной крестьянской России, веками исповедовавшей известную
триаду — «православие —самодержавие —народность». К тому же
на протяжении всего предоктябрьского десятилетия многие —от
А.В. Луначарского до Р.В. Иванова-Разумника —упорно доказыва­
ли, что «всякая социальная революция в русской крестьянской мас­
се всегда будет основываться на религиозном в широком смысле
фундаменте»120. Горький, бесспорно, верил в это, когда писал в статье
«О «Бунде» (1906): «...как бы ни рассматривать социализм —с теоре­

164
Глава I V
тической ли, с философской точки зрения, — он содержит в себе
мощный дух и пламя религии»121.
Исследование народной души и ее «коллективной психологии»,
предпринятое Горьким, отчасти смыкалось со своеобразно понимае­
мым поиском «мировой истины». Но у него никогда не было истин­
но религиозного сознания, поэтому даже в «Исповеди» русский на­
род выступал не как объект проявления Божественной Воли, а сам
превращался в Бога, способного творить чудеса. Революция мысли­
лась Горькому не в религиозном экстазе «преосуществления», а как
реальное преображение страны и человека. А для этого нужно было
оздоровить нацию, освободив ее от застарелых недугов — «фатализ­
ма и мистицизма, заразы, введенной в кровь нам вместе с кровью
монгольской, болезни, усиленной теми увечьями, которые нанесены
душе русского народа мучительными веками его истории, полной не­
исчерпаемых ужасов» (XXIV, 126-127).
Русский крестьянский уклад был для Горького лишен того мисти­
ческого «покрова», «умопостигаемой» идеальной сущности, который
по Бердяеву, независим от истории и составляет вечное «лицо на­
ции». Патриархальный крестьянский мир, якобы, живущий по выс­
шему закону «покорности», уже народники увидели в ином свете.
Тем более отличался от «народа-богоносца» тот русский крестьянин,
которого Горький изобразил в своих статьях начала 1920-х годов.
Мужик, взявшийся за оружие, чтобы отстаивать землю и волю, не
был похож и на «святозверя», в котором религиозный мыслитель
Алексеев-Аскольдов видел человека крайностей: или святой, или
злой дух. Русская революция опровергла теории мессианства и бого­
избранности, к которым Горький никогда не питал доверия. Неприя­
тие мессианства, «христианского» социализма, равно как и христи­
анского экзистенциализма, отличало Горького от всех, кто пытался
найти решение «русской идеи» на путях историософии. Н . Бердяев
предсказывал, что «русский коммунизм будет развенчан как лжере-
лигия и восторжествует религия истинного Бога»122. Для Горького
социализм был истинной верой, столь же сильной, как христианство
на заре возникновения.
«Сумасшедшие догматики» , «бессовестные авантюристы» вызы­
вали осуждение Горького именно потому, что занимались разрушени­
ем национального организма, уничтожали быт и духовные традиции
народа. Горький защищал от них Россию. Чтобы понять его истинное
отношение к народу, нельзя забывать об этом. Он пишет: «Я никогда
не был демагогом и не буду таковым. Порицая наш народ за его
склонность к анархизму, нелюбовь к труду, за всяческую дикость и

Постижение русск ой революции
165
невежество, я помню: иным он не мог быть. Условия, среди которых
он жил, не могли воспитать в нем ни уважения к личности, ни созна­
ния прав гражданина, ни чувства справедливости, это были условия
полного бесправия, угнетения человека, бесстыднейшей лжи и звери­
ной жестокости. И надо удивляться, что при всех этих условиях, на­
род все-таки сохранил в себе немало человеческих чувств и некото­
рое количество здорового разума». Называя русский народ
бестолковым, грешным, «беспощадно жестоким» Горький о дновре­
менно признает его «непонятно добродушным» и «в конце всего —
талантливым»123. Эта противоречивость была зеркальным отражени­
ем русской революции, столь же противоречивой и сложной, ибо пу­
гачевщина противостояла в ней нечаевщине, а жестокость была отве­
том на цинизм авантюристов и «экспериментаторов», взрывающих
национально-государственные рамки. Тема «русской жестокости»,
пронизывая публицистику Горького тех лет, звучит предостережени­
ем вождям революции: не скомпрометировали бы они ее идеи бессуд­
ными казнями, необоснованными арестами, лишней кровью. Однов­
ременно Горький напоминает русскому народу о его великой
миссии — «делании новой истории», которую не построишь без
«этики социализма» и «социалистической психологии».
Уезжая в Германию, писатель предполагал вернуться через три
месяца, но тут разразилась кампания его «осуждения» после писем
А. Рыкову и А. Франсу. К началу 1924 года под влиянием разного ро­
да причин Горький раздумал возвращаться на родину. Поселившись
в Мариенбаде (Чехословакия), он писал Роллану 15 января 1924 го­
да: «Нет, в Россию я не еду, и все более чувствую себя человеком без
родины, без отечества. Я даже склонен думать, что в России мне при­
шлось бы играть роль крайне странную, — роль врага всем и всему.
Атеист, я был бы вынужден там защищать религию и, при некоторой
необузданности мыслей, слов, действий я встал бы там в смешную
позицию человека, который бьет лбом в стену, безуспешно пытаясь
разрушить ее, но не имея сил даже поколебать тяжелые камни по­
шлости»124.
Такое настроение недостаточно объяснить причинами личного ха­
рактера, влиянием людей, окружающих писателя. Пошлость, о кото ­
рой пишет Горький, была вполне реальной: из России ему прислали
«Указатель об изъятии антихудожественной и контрреволюционной
литературы из библиотек, обслуживающих массового читателя».
В списке оказались книги Платона, И. Канта, Р. Декарта, А. Шопен­
гауэра, Э. Маха, Ф . Ницше, Т. Карлейля, И. Тэна, В. Соловьева, Ко­
ран, Талмуд, а также сочинения Л. Толстого, Н. Лескова и других пи­

166
Глава I V
сателей. Горького настолько возмутил этот факт нетерпимости к сво­
боде мысли, что он признался Роллану, что хочет отказаться от совет­
ского подданства. В том же письме, написанном накануне смерти Ле­
нина, Горький говорит, что не мог принять стремления «упростить»
жизнь, что ему всегда мешал догматизм социальных гипотез, кото ­
рые не подтверждались реальной жизнью125.
Смерть В.И. Ленина потрясла Горького. Боль от незаменимой че­
ловеческой потери смешалась с сознанием огромной утраты для
страны. Он не видел, кто из ближайших сподвижников сможет заме­
нить вождя. Любопытны его характеристики Троцкого, Зиновьева,
Красина, Рыкова, которые он дает в письме к Роллану от 3 марта
1924 г.. Всех их он хорошо знал лично, познакомившись в годы пер­
вой русской революции или чуть позже. Переписка Горького с Троц­
ким началась в первой половине 1908 года, когда организаторы Ка­
прийской партийной школы попробовали привлечь его к работе в
качестве одного из лекторов. А. Богданов помимо того надеялся, что
троцкистский журнал «Правда» можно будет использовать для про­
паганды философских взглядов «впередовцев». Однако, Троцкий,
как и Ленин, критически отнесся к идее школы, считая, что за две не­
дели нельзя научить рабочих марксизму. Вместо школы он предло­
жил устроить пропагандистский кружок высшего типа. Богданов пи­
сал по этому поводу Горькому: «...творческая сторона для него не
существует, — та, которая выражается для нас в связи школы с энци­
клопедией. Его план свести дело к чтению “Капитала” —это было бы
просто умерщвлением школы»126.
Сговориться с Троцким так и не удалось, однако он принял дея­
тельное участие в переправке рабочих-революционеров на Капри,
предложив использовать его каналы на границе Галиции. Известно,
что этот план был осуществлен, и ученики, прежде чем приехать на
Капри, встречались с Троцким. Впрочем, в партийной «распре», воз­
никшей вокруг «школы», он не встал на сторону «впередовцев». Пос­
ле заседания ЦК в Женеве А. Богданов пожаловался Горькому, что
Троцкий осудил группу «Вперед» и даже доказывал, что конституция
школы неправильная, что ученики «не могут приглашать лекторов,
ибо это не их ума дело и т. д .»127. Все это не способствовало возникно­
вению близких отношений между Горьким и Троцким, как не способ­
ствовала сближению та газетная шумиха вокруг «ошибок» писателя,
которую вдохновлял Троцкий. И хотя Горький неоднократно отзы­
вался о Троцком как хорошем организаторе, талантливом человеке,
после Октября они практически не общались. Отвечая на вопрос
Роллана, может ли Троцкий заменить Ленина, Горький пишет: «Я ма­

Постижение русск ой революции
167
ло знаю его. Он кажется мне очень талантливым человеком, с душою
семита, страстной мстительной душой. Он —умный, очень образо­
ванный, храбрый, как один из Маккавеев, в нем есть какая-то особен­
ная красота. Я считаю его человеком на роли героев и уверен в его
способности сделать много неожиданно крупного. Если ему не поме­
шает избыток страстности»128.
К Зиновьеву (Г.Е. Радомысльскому) Горький относился отрица­
тельно, считая его лично ответственным за все репрессии, проводи­
мые в Петрограде и Северной области. Он допускал, что Зиновьев
вступит в борьбу за власть с «хозяйственниками» (Л.Б . Красин,
А.И. Рыков) и писал: «Зиновьев —хитер и умен, нужно ждать, что
когда давление на него дойдет до определенной силы, —он уступит
силе»129. «Хозяйственников» — Красина и Рыкова —Горький знал
очень хорошо. Красин был одним из наиболее близких писателю
большевиков. О своем знакомстве с ним и многолетней дружбе
Горький рассказал в очерке «Леонид Красин». После его безвремен­
ной смерти в 1926 году он писал Е.П . Пешковой: «На мою оценку
он, по уму своему, по талантливости, был вторым после Владимира
Ильича»130.
Интерес к А.И. Рыкову возник у Горького с 1905 года, когда буду­
щий председатель Совнаркома был делегатом III съезда РСДРП.
В июле 1909 года Рыков принимал участие в заседании расширенной
редакции «Пролетарий», где уклонился от прямой поддержки Лени­
на. После этого Горький встречался с ним на Капри в январе 1910 г.,
о чем сообщил в письме А. Богданову. В начале 1920-х годов, когда
Рыков, родственник меньшевика Б. Николаевского, не раз выезжал
лечиться в Германию, они неоднократно виделись и сблизились. Пе­
реписка с Рыковым свидетельствует, что Горький ценил его трезвый
ум и государственный опыт, считал неплохим знатоком сельского хо ­
зяйства и «либералом».
Напрашивается вопрос, почему, рассуждая о возможном преемни­
ке Ленина, Горький не называет и даже не упоминает И.В. Сталина,
Н.И . Бухарина, Л.Б . Каменева? Думается, что их «суммарная» хара­
ктеристика дана в письме Роллану от 15 января 1924 года. Горький
пишет: «Ленин —государственник. Вы, написавший «Клерамбо»,
книгу жуткую и печальную, хорошо знаете, что последовательный
государственник —двадцать раз «Великий Инквизитор». Но —все -
таки Ленин был человеком, совершенно необходимым России в ее
положении после войны. Только он, изменив свою политику, к чему
уже обнаруживал склонность, мог поднять народ на ноги и заставить
его работать. Те, что пытаются заменить его, —не обладают ни даль­

168
Глава I V
новидностью, ни азиатской гибкостью этого человека. Они плохо
знают материал, с которым работают. В сущности, это те «раки-от ­
шельники», о которых Вы говорили в «Клерамбо». Раковина «систе­
мы» уродует их, не позволяя развиваться той силе критики, которая
создает новые социальные гипотезы. Они не умеют вместить новых
данных социального опыта —не умеют пользоваться материалом
для расширения или построения гипотез»131.
Как мы видим, в критический момент истории советского общест­
ва Горького более всего страшит догматизм той части большевист­
ских руководителей, которые не способны творчески относится к
идее социализма. Если Ленин, по словам Горького «ломал и гнул
идеи», когда того требовали интересы народа и государства, то от его
преемников этого нельзя было ожидать. Быть может, поэтому он сам
в этот период берется за изучение и осмысление марксистской тео­
рии. Писатель почувствовал внутреннюю потребность разобраться в
истории революционного движения, заново понять прошлое, чтобы
представить перспективы дальнейшего развития страны.
Известно, что уже во время болезни Ленина развернулась дискус­
сия в партии и борьба за власть. Горький внимательно следил за эти­
ми спорами. Ему кажется близкой трагедия Термидора, страшат про­
цессы, происходящие в русской деревне. Он уже не рассматривает их
с точки зрения конфликта «двух душ», а постигает целостную связь
национального бытия с судьбами мира. Писатель настойчиво повто­
ряет, что содержанием истории грядущих лет станет не мировая ре­
волюция, а борьба крестьянских стран против стран с преобладаю­
щим городским населением, борьба Китая, Индии, России против
Европы.
К 1925 году разногласия Горького с большевиками все больше сгла­
живаются. Летом этого года его посетил полпред СССР в Италии
В. Керженцев, а 19 августа 1925 года писатель сообщил Е.Д. Кусковой:
«Мое отношение к Соввласти определенно —кроме нее —иной вла­
сти для русского народа я не вижу, не мыслю, и, конечно, не желаю»132.
Все это дало основание русским эмигрантам говорить о примирении
Горького с большевиками. Но собственно примирения не было, ибо с
Зиновьевым он не помирился никогда. Полемика с Лениным заверши­
лась с его смертью, а спорить с теми, кто пытался превратить марксизм
в окаменевшую догму, было бесполезно. Приход к власти Сталина и
наметившийся крен к авторитаризму Горький воспринял негативно, о
чем свидетельствует его письмо Роллану от 29 ноября 1924 года. Писа­
тель возмущается «политикой Москвы, политикой людей, с которыми
я все дальше расхожусь, не утрачивая, однако, ни симпатий, ни мое­

Постижение рус ск ой революции
169
го уважения к некоторым из них, лично и персонально» (курсив мой.—
Л. С.). И заключает: «Да, мы вступаем в период истории изумительно
интересный, полный нового трагизма»133.
Считая, что человека двигает вперед не вера, а сомнение, Горький
тем не менее начинает все больше верить в новую Россию. Этому
способствовали исторические процессы, происходившие в стране:
электрификация, индустриализация, новая финансовая политика,
укрепление международного авторитета страны, небывалый взлет
творческой энергии масс. Видя, как быстро растет самосознание му­
жика, Горький перестает смотреть пессимистически на русскую де­
ревню. 23 июня 1925 года он пишет Н.И . Бухарину о необходимости,
следуя законам коварной Истории, встать лицом к деревне, чтобы не
получить пулю в затылок. И тут же добавляет, что уже не боится, что
«мужик съест революцию», ибо «сделанное вождями пролетариата
неистребимо, дано навсегда». Он заключает: «О вождях говорю не в
комплимент, а с намерением напомнить, что я все еще пребываю пло­
хим марксистом —органически присущий мне недостаток —из кое ­
го истекает мой оптимизм. Ибо видя на руле мирового корабля не­
значительную численно кучку земляков, которые и т.д., я не могу
отказать себе в удовольствии некоторых, весьма приятных мне раз­
мышлений об алхимии, которая ныне все-таки научила людей делать
золото из ртути, о ничтожных атомах радия, которые по Резерфор­
ду —освободят мир от массы бесполезного труда»134.
Многие фантастические проекты большевиков, поначалу казав­
шиеся утопией и прожектерством, начинали исполняться. Деревня
поворачивалась лицом к городу, нэп дал толчок развитию коопера­
тивного движения, 100000 тракторов и «лампочка Ильича» преобра­
зили крестьянскую Россию. Эта «алхимия», творимая волей больше­
виков, примиряла Горького с ними. Хотя сам термин «примирение»
не отражает истины: в отличие от буржуазной интеллигенции, окру­
жавшей писателя в 1917-1924 годах, он не враждовал с Советской
властью. Острый конфликт с Зиновьевым и его единомышленника­
ми не распространялся на всю партию, тем более на рабочий аван­
гард. Отдельные несогласия с тактикой большевиков не означали от­
рицания их стратегии; А, главное, несмотря ни на что, Горький не
сомневался в правоте идей социализма. Об этом свидетельствуют как
статьи «Вчера и сегодня», прокламации «К народу и интеллиген­
ции», написанные в 1918-1919 годах, так и весь массив горьковской
публицистики 1928-1936 г.г.
Итак, Октябрьскую революцию Горький встретил настороженно,
но его мучительные колебания и сомнения, которые Ленин называл

170
Глава I V
«политическими зигзагами», объяснялись не временными ошибка­
ми, а иным видением революции и социализма. Он был за демокра­
тию, но против крайних форм проявления диктатуры пролетариата,
за социализм как идею, но против насильственных методов его осу­
ществления, сопряженных с нарушением прав человека и свободы
совести. «Деспотизм» пролетариата, необходимый на первых порах
установления новой власти, вызвал у него не только естественный
протест против насилия, но и раздумья о его причинах. Не будучи ор­
тодоксальным марксистом, Горький пытался объяснять акты деспо­
тизма самой природой русского национального характера, его «жес­
токостью». И вместе с тем, он, как никто другой, сумел уловить и
передать противоречия Октябрьской революции как явления нацио­
нального.
15 октября 1927 года Горький писал И.И . Скворцову-Степанову:
«Октября я не понял и не понимал до дня покушения на жизнь
В. Ильича. Теперь мне кажется, что этому пониманию мешала моя
тревога за судьбу организованного в партию большевиков пролета­
риата. Мне казалось, что Ильич, бросив передовые силы рабочих в
хаос анархии, погубит, распылит их; думаю, что не я один боялся это­
го в 17 году, а немало и других товарищей большевиков. Повторяю,
что так мне кажется теперь, а так ли было тогда —не могу утвер­
ждать. Я
— ч е л о в е к, воспринимающий явления жизни не рассудком,
а эмоционально, и это качество навсегда пребудет со мною»135.
Весьма многозначительны выделенные Горьким слова «тогда» и
«теперь». В 1927 году, накануне десятилетнего юбилея Советской
власти, который он приветствовал в статье «Десять лет», писатель
стал подходить к оценке событий иначе, а в 1930 году уже прямо при­
знавался в своих «ошибках». С годами уходили в прошлое личные
обиды и огорчения, яснее делалось истинное значение событий. Но и
в 1917-18г.г., в клокочущем водовороте революции, порой теряя чув­
ство истории, порой разочаровываясь в людях, Горький верил в Рос­
сию и в нового Человека, который на этой грешной земле трудом сво­
им сотворит чудеса справедливости и красоты.

ПРАВДА ИСТОРИИ И ИСТОРИЯ ПРАВДЫ
Глава V
1.
Считалось, что 1930-е годы — самый благополучный период жизни
Горького: он возвращается в Советский Союз, отказывается от преж­
них «ошибок» и заблуждений, становится признанным главой совет­
ской литературы, утверждает теорию социалистического реализма и
обретает «подлинно научное» историческое миросозерцание. Эта кон­
цепция долгие годы господствовала в советском литературоведении и
только в 1990-х сменилась прямо противоположной: в 1930-е годы
Горький стал убежденным сталинистом, отказался от пропаганды гу­
манистических общечеловеческих ценностей, воспевал «классовую
ненависть», пом огал правящей верхушке втискивать советскую лите­
ратуру в прокрустово ложе социалистического реализма, и сам не смог
создать ни одного произведения, достойного великого художника.
Писателя делают ответственным за все эксцессы сталинской эпо­
хи: партийное сектантство, массовый террор, нетерпимость к инако­
мыслящим, подавление свободы совести, надругательство над лично­
стью. В статье «Старый анархист или певец ГУЛАГа» Б. Парамонов
утверждает: «Горький примиряется с большевиками и возвращается
в СССР, когда намечается некий «конструктивный» поворот в боль­
шевистской политике: переход к индустриализации и нажим на кре­
стьянство, вскоре приведший к тотальной коллективизации. Есть та­
кое мнение (его высказывает М. Агурский), что Горький был
подлинным вдохновителем политики коллективизации (он вернулся
в Москву в 1928, а коллективизация началась в 29-м): здесь реализо­
валась близкая ему —и идущая от Ницше —идея селективного
уничтожения социальных групп»1. А. Ваксберг в последнем издании
книги «Гибель Буревестника» (М. 2006), называя Горького «агентом
влияния» советской власти, утверждает, что «канаты тщеславия» тя­
нули писателя на путь доноса, а говоря о работе «Экспертной комис­
сии», упрекает писателя в присвоении антикварных ценностей. Он
пишет: «Горький прямым образом причастен к одному из самых

172
Глава V
омерзительных преступлений большевиков —ограблению десятков
и сотен тысяч людей...»2.
Обе эти концепции не отражают истинного лица Горького и того
мучительно сложного пути, который он прошел в 1930-х г.г. Не гово­
рим уже о том, что само понимание исторического процесса этого пе­
риода требует нового осмысления в соответствии с фактами, ставши ­
ми известными лишь в последние двадцать лет. Несмотря на
огромное количество работ российских и зарубежных исследовате­
лей о большевизме, сталинизме и троцкизме, о большом терроре и то­
талитаризме3, приходится признать, что такие этапы жизни страны,
как 1924-1934 г.г. и 1935-1940 г.г., все еще мало изучены в историче­
ской науке. В чем заключалась правда и на чьей стороне было под­
линно научное понимание происходящих событий? На эти вопросы
еще предстоит ответить ученым. Ясно одно: постижение правды ис­
тории немыслимо без непредвзятого изучения истории правды. А это
значит, что, занимаясь «историческими расследованиями», нужно
прежде всего объективно разобраться в целом ряде проблем, темных,
или недостаточно проясненных до настоящего времени: причины
возвращения Горького на родину, его взаимоотношения с правящей
верхушкой и, прежде всего, со Сталиным, позиция писателя по отно­
шению к политике партии и процессам, происходившим в стране,
связь с «оппозицией», творческие замыслы последних лет, наконец,
история правды вокруг смерти Горького.
Последние восемь лет —самый трагический период жизни Горь­
кого. Под напором новых фактов, опубликованных в последние годы,
рушится идиллическая картина триумфального шествия писателя по
Союзу Советов. Теперь уже ясно, что канонизированный образ друга
и соратника Сталина, верного марксиста, первого «инженера челове­
ческих душ» был создан и на долгие десятилетия внедрен в сознание
народа фальсификаторами из сталинского окружения. Чем больше
появляется новых материалов об эпохе тридцатых годов, трагиче­
ской и противоречивой, тем больше ощущается потребность разо­
браться в столь же сложной и противоречивой позиции Горького, ко ­
торую он занял.
Летом 1922 г., когда здоровье писателя стало поправляться, и он
уже подумывал о возвращении домой, разразилась кампания вокруг
горьковского письма в защиту эсеров, поэтому отношение к нему в
период болезни Ленина сильно изменилось. По свидетельству
Н. Берберовой, все это удручало Горького: «Несколько раз в разго­
воре он вспоминал Зиновьева и свои давние на него обиды»4. Прие­
хавшая в это время из Эстонии М.И . Будберг и лечившийся в Герма­

Правда истории и история правды
173
нии А.И. Рыков тоже не могли сообщить писателю утешительных
известий. И хотя было принято решение не торопиться с отъездом,
Горький отложил его ненадолго. 3 декабря 1922 г. М.А. Пешков со­
общил матери после свидания с Л.Б . Красиным: «Думаем переез­
жать в Россию весной, если здоровье отца будет хорошо, или в сере­
дине лета»5.
К этому времени материальное положение писателя поправилось.
По просьбе М.Ф . Андреевой, которая сообщила Ленину, что больной
Горький отчаянно нуждается в средствах, было решено издавать пол­
ное собрание его сочинений в берлинском издательстве «Кни­
га » . ^ июня 1922 г. был подписан, наконец, договор с Торгпредством
РСФСР. Это издание, выходившее с 1923 г. по 1928 г., давало воз­
можность нормального существования Горькому и его семье за гра­
ницей. Тем не менее он собирался вернуться в СССР летом 1922, о
чем сообщил сестре Р. Роллана Мадлен Роллан 5 июня 1922 г.: «... в
конце июля или начале августа я уже буду в России» (14, 68). Но он
не вернулся ни в1922, ни в 1923 г.г. Затянувшееся пребывание писа­
теля за рубежом вызывало разного рода кривотолки: русские эмиг­
ранты пытались склонить его к сотрудничеству в антисоветских из­
даниях, старые «друзья» распространяли слухи о разногласиях
Горького с С оветской властью. Все это вынудило Горького написать
открытое письмо в газету «Накануне», где прямо говорилось, что
кроме советской он не признает никакой иной власти. 6
19 августа 1925 г., отвечая Е.Д. Кусковой на вопрос, вернется ли в
Россию, Горький писал: «Разумеется, я никому и никогда не говорил:
“В Россию не вернусь”. Почему бы нет? Мое отношение к Сов. вла ­
сти вполне определенно: кроме ее иной власти для русского народа я
не вижу, не мыслю и, конечно, не желаю. Наверное, поеду в Россию
весною 26 года, если к тому времени кончу книгу»7. Решение увидеть
Русь только после того, как будет закончена «Жизнь Клима Самги­
на», объяснимо: в этой книге Горький производил полный пересмотр
своего идейного багажа, заново осмысляя исторические пути России.
После смерти В.И. Ленина начался новый этап идейного и духовно­
го развития писателя, который принято считать ортодоксально мар­
ксистским. Действительно, в публичных выступлениях горьковские
оценки многих событий все чаще совпадают с оценками в советской
печати и все больше расходятся с эмигрантской прессой. Однако в
«Заметках из дневника» и письмах Горький выглядит весьма неодно­
значно: он и после 1924 года продолжает спор с Лениным, все чаще
убеждаясь в его правоте. 2 декабря 1925 г. он писал Роллану: «В мар­
те мне исполнится 58 лет. Оглядываюсь назад и с трудом узнаю се­

174
Глава V
бя, —в ижу странного человека, который неистовствует и заблужда­
ется. Откровенно говоря, неистовствовать и заблуждаться он про­
должает, но это уже совершенно другой человек, чуждый тому, кото­
рый жил 20-25 лет тому назад»8.
Это признание ставит под сомнение распространенное ныне убе­
ждение, что Горький «приспособился» к Советской власти, когда
вернулся на родину. Ж ивя в Сорренто, связанный со всеми центрами
европейской культуры, он к концу 1925 г. начинает склоняться к
мысли, что новая история творится именно в России, что «пророче­
ски права Москва, и надо идти с нею»9. Это предположение окрепло
к 1927 году. Накануне празднования 10 годовщины Октября за рубе­
жом развернулась ожесточенная антисоветская кампания, проявле­
ниями которой были разрыв дипломатических отношений с Англи­
ей, отзыв посла X. Раковского из Франции, налет китайской полиции
на советское посольство. В СССР собирала силы «объединенная оп­
позиция», развязавшая общепартийную дискуссию после выхода
«Платформы 88». Именно в это время перед Горьким был поставлен
вопрос: почему он не едет на родину? Только ли необходимость лече­
ния удерживает его в Италии?
В январе 1927 г. в журнале «Новый Леф» было опубликовано
«Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писате­
лю Алексею Максимовичу Горькому». Спрашивая, почему не видно
писателя «на стройке наших дней», Маяковский темпераментно вос­
клицал от имени его почитателей:
Горько
думать им о Горьком-змигранте,
Оправдайтесь,
гряньте! <...>
Говорили (объясненья ходкие!),
будто
Вы
не едете из-за чахотки.
И Вы в Европе,
где каждый из граждан
смердит покоем,
жратвой,
валютцей!
Не чище ль
наш воздух,
разреженный дважды,
грозою двух революций!10

Правда истории и история правды
175
Маяковский звал Горького на родину, видя в нем лидера и учителя
советских писателей («Прозаики сели пред Вами на парте б. Учи! Вер­
ти!»), и тут же уверял, что его «ценит и власть, и партия», которая пре­
доставит ему все блага. Создавалось впечатление, что кто-то вл иятель ­
ный стоит за этим письмом, обещая Горькому «все — от любви до
квартир»11. Это впечатление еще более окрепло, когда Горький начал
получать множество писем с родины с одним и тем же вопросом: поче­
му он не возвращается домой. Писателя звали в СССР А. Рыков,
М. Пришвин, Ф . Гладков, воспитанники колонии имени Горького в
Куряже и многие другие12. Зная, что цензура в СССР уже вошла в пол­
ную силу, писатель прекрасно понимал, что письма в Сорренто и вооб­
ще вся почта, посылаемая за рубеж, тщательно просматривалась. Не
трудно было догадаться, что предложение вернуться исходило именно
от советских властей. Горький ответил Ф . Гладкову: «В Италии я ж и ­
ву потому, что, живя в России, не работал бы, а ездил из города в город,
ходил из дома в дом и —разговаривал. И
— обязательно, неизбежно,
крепко ссорился бы со множеством разных людей, а особенно с лите­
ратурными критиками» (XXIX. 485). Иными словами, на родине Горь­
кий начал бы вникать во все и далеко не со всем бы соглашался.
Далеко не все нравилось ему и в Европе. К этому времени жизнь
там становилась все более неуютной. В обстановке острого экономи­
ческого кризиса во многих капиталистических странах усиливалось
влияние крайне правых партий. В Германии появились явные при­
знаки коричневой чумы, в Испании после установления диктатуры
Примо де Риверы преследовали прогрессивных деятелей культуры,
во Франции травили В. Маргерит, кощунствовали над гробом Анато-
ля Франса13.Все это крайне задевало Горького. Сгущались тучи и над
его безмятежной жизнью в Италии, где все более укреплялся при­
шедший в 1922 г. к власти фашизм. В 1924 г. после убийства депута-
та-социалиста Джакомо Маттеотти, выступившего в парламенте с
осуждением произвола фашистов, в стране были введены «чрезвы­
чайные законы». Избиение сквардистами социалиста Амендолы, л и ­
дера антифашистского Авентинского блока, заставляло беспокоить­
ся за собственную судьбу. Тем более, что 17 сентября 1925 г. на вилле
Горького в Сорренто был произведен обыск. И хотя Горький заявил
протест Б. Муссолини, чувство тревоги за близких не покидало его.
В конце июля 1925 г. он писал Роллану: «Жизнь принимает формы
все более жестокой гражданской войны. Европа — в судорогах и те­
ряет былую уверенность...»14.
После смерти Ф.Э . Дзержинского, на которую Горький отклик­
нулся несколькими теплыми фразами в частном письме, ставшем по­

176
Глава V
чему-то широко известным15, на него ожесточенно набросилась вся
буржуазная и эмигрантская печать. Писатель оказался в моральной
изоляции и сложном материальном положении, ибо, занятый по
10-12 часов работой над «Жизнью Клима Самгина», не мог дать в пе­
чать никаких новых произведений. А.К. Воронский вспоминает, что
узнав от А.Н. Тихонова о финансовых затруднениях Горького, обра­
тился в Госиздат, пытаясь получить аванс, но это не удалось. «Сго­
ворчивее оказалась «Правда». Мария Ильинична Ульянова, тогдаш­
ний секретарь редакции, перевела А<лексею> <Максимовичу>
тысячу рублей, за что я пообещал ей поместить что-нибудь из произ­
ведений Горького, как только они поступят в мое распоряжение; обя­
зательство было выполнено. Не довольствуясь этим, я обратился в
Центральный комитет партии, и, в частности, к И.В. Сталину, кото ­
рый провел Постановление, чтобы ГИЗ послал Горькому, кажется,
10 ОООруб., в счет переиздания его собрания сочинений»16. Можно
сделать вывод, что первое советское издание собраний сочинений
Горького, начавшее выходить с 1928 года под редакцией И.А. Грузде­
ва, было непосредственно санкционировано Сталиным. Не он ли
скрывался за бесхитростными строками писем корреспондентов из
народа, которые сообщали Горькому о жизни на родине?
С начала 1927г. Горький получал десятки писем из СССР еже­
дневно, и большей частью его адресатов были рабкоры, селькоры, во­
енкоры, простые рабочие и колхозники. Многие из них задавали во­
прос, почему он не возвращается в СССР, только ли необходимость
лечения удерживает его в Италии. Среди них были и письма от не­
знакомого ему красноармейца М.С. Сапелова, который спрашивал:
«Вот Вы лечитесь в Сорренто, а наш Крым, Кавказ разве хуже фаши­
стского лона? Там Вы не родной, а здесь, у нас в СССР, окружала б
Вас любовь и внимание родного трудового народа»17.
Горький ответил: «Разумеется, лечиться можно и в Крыму, и на
Кавказе, тем более можно, что в 60 лет от роду не столько лечатся,
сколько поддерживают здоровье. Но я живу в Италии не потому
только, что здоровье расшатано, а главным образом потому, ч то здесь
я могу спокойно работать над моей, вероятно, последней книгой. До­
ма же я работать бы не мог, а так же, как в 1917-1921 годах, занимал­
ся бы чем-то другим, но не своим делом —литературой»18. Ответ оза­
дачивал своей откровенностью: писатель фактически сравнил
обстановку в СССР с гражданской войной, полагая, что ему вновь
придется защищать невинно осужденных. Он, действительно, прие­
хал на родину 27 мая 1928 г., когда шел первый из политических про­
цессов сталинского времени — «Шахтинский».

Правда истории и история правды
177
М.С. Сапелов написал Горькому восемь писем, в которых расска­
зывал о достижениях советской власти, о больших стройках (Вол-
ховстрое, Днепрострое, Свирьстрое, Шатурстрое), убеждал, что не­
смотря на недостатки, в СССР хорошее все же побеждает плохое. Он
обращался к писателю от имени молодых рабкоров, беспартийных
активистов, которые «грамоте учились на вывесках». 15 июня 1927 г.
Сапелов попросил разрешения напечатать горьковское письмо в
стенгазете «Красный таможенник» и получил положительный ответ.
24 июня Горький сообщил: «Ваше письмо очень обрадовало меня
крепким бодрым его тоном. Вместе с этим письмом получил книжку
рабкора Жиги «Думы рабочих». Живая книжка! Между прочим, в
ней группа рабкоров обсуждает очень важный —на мой взгляд —во ­
прос : о чем же рабкорам следует писать больше —о хорошем или о
плохом?»19. Отвечая на это письмо, Сапелов писал: «Я несказанно
рад, что и мое скромное письмо звучит в Ваших ушах, как «весть из
дома». Мою радость разделяет и «братва» и, в свою очередь, шлет
Вам коллективный привет в надежде на то, что Вы скоро будете с на­
ми». Он советовал: «Кончайте свое дело и плюньте в Сорренто», «Ез­
жайте к нам к 10-й годовщине Октября, будем праздновать вдвой­
не»20. 29 июня 1927 г. он писал Горькому: «Много плохого, не спорим.
А посмотрите на то маленькое хорошее, которое достигнуто в нужде,
голоде и холоде, и Вы скажете, скажет весь мир: русский народ велик,
его достижения колоссальны»21.
Слова Сапелова падали на благодатную почву. Десять лет сущест­
вования Советской власти убедили Горького, что иного историческо­
го пути развития для России не существует. IV съезд Советов и XV
съезд ВКП(б), подведя итоги дискуссии в партии, поставили перед
страной задачу осуществления первого пятилетнего плана. На объе­
диненном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 29 июля —9 августа 1927 г.
рассматривался вопрос о «нарушении партийной дисциплины»
Л. Троцким, Л. Каменевым и Г. Зиновьевым. Резолюция, принятая
9 августа по докладу С. Орджоникидзе, обязывала оппозиционеров
отказаться от фракционной борьбы под угрозой исключения из пар­
тии. В октябре Троцкий и Каменев были выведены из состава Полит­
бюро, а Зиновьев снят с поста председателя Исполкома Коминтерна.
Падение Г. Зиновьева, начавшееся с января 1926 г., не могло не радо­
вать Горького: создавались все условия для более тесных контактов с
советской властью.
5 июля 1927 г. Сапелов послал писателю групповую фотографию,
на которой был запечатлен вместе с товарищами по работе. Снимок
натолкнул Горького на мысль, что за Сапеловым стоит кто-то из

178
Глава V
очень влиятельных лиц, желающих его возвращения на родину: груп­
па была снята во внутреннем дворике Московского военного округа,
а среди «братвы» оказались командующий войсками этого округа
Н.И . Муралов, полпред СССР в Литве и Чехословакии А.Я. Аросев,
генерал Н.Ю . Микучевский, чекист А.И. Шапошников и другие. Пи­
сателю стало ясно, что в бесхитростных письмах военкора (бывшего
таможенника) М.С. Сапелова выражено мнение руководства СССР,
заинтересованного в его приезде на родину в год десятилетия совет­
ской власти. Поэтому разговор «о плохом и хорошем» очень быстро
перерос в широкую дискуссию в советской печати.
Выдержки из писем Горького были опубликованы в газете Полит­
управления МВО «Красный воин» со следующим предисловием ре­
дакции: «Долгое время Горький был членом с-д. партии, сочувство­
вал большевикам, и в его квартире не раз происходили заседания
большевиков в то время, как партия была в подполье»22. Можно бы­
ло понять, что советская власть не желает вспоминать былые «ошиб­
ки» писателя и идет с ним на контакт, а Сталин не прочь сделать его
своим союзником в борьбе с собственной оппозицией и зарубежны­
ми врагами. Как будто по мановению волшебной палочки невидимо­
го дирижера горьковские письма к «рабкору» Сапелову сразу опуб­
ликовали несколько газет: «Псковский набат», «Коммуна», «Красная
газета», «Рабочая газета», где корреспондентам предлагали прислу­
шаться к советам Горького и больше писать о хорошем.
В «Рабочей газете» редакция поместила письмо писателя от
24 июня с таким предисловием: «Максим Горький, лечащийся сейчас
в Италии, написал письмо рабкору «Рабочей газеты» т. Сапелову.
Ввиду большого общественного интереса этого письма публикуем
это письмо и предлагаем нашим читателям высказаться»23 В течение
десяти дней в редакцию пришло свыше трехсот откликов рабочих,
наиболее интересные из которых редактор К. Мальцев отправил в
Сорренто и попросил Горького ответить. Так появились его статьи
«Рабселькорам» (30 декабря 1927 г.), «Письмо рабселькорам» (8 ян­
варя 1928), «Еще рабселькорам»(март 1928 г), книга «Рабселькорам.
(Письма)» (М. изд. газ. «Правда», 1928), которые послужили нача­
лом широкой пропагандистской кампании, развернувшейся в совет­
ской печати: «О чем писать: о плохом или о хорошем?».
В статье «Рабселькорам», оговариваясь, что он вовсе не советовал
рассказывать лишь о достижениях советской власти, Горький писал:
«Такое понимание неправильно, и в моем письме товарищу Сапело­
ву данных для него нет.» Далее курсивом были выделены строки из
его письма: «Я ведь жизнь и людей знаю довольно прилично и знаю,

Правда истории и история правды
179
что если б я посоветовал писать только о хорошем, так, пожалуй, га­
зетам частенько не хватало бы материала. Нет, писать о плохом необ­
ходимо, и советская пресса —в частности, зоркая «Рабочая газета» —
делает это отлично, с той беспощадностью, с которой и следует де­
лать эту важнейшую работу» (XXIV, 304).
В газете «Красный воин» были напечатаны отрывки трех писем
Горького, имеющие отточия там, где строки были пропущены. По
письмам Сапелова можно догадаться, какие строки опускали в редак­
ции: о «расстреле 20-ти», о положении в деревне, о надвигающейся
войне. Получив фотографию в письме от 5 июля, Горький понял, кто
обращается к нему за спиной Сапелова, и перестал отвечать «рабко­
ру» на следующие письма. Однако проблематика их зазвучала уже в
письмах Горького к Сталину и статьях, опубликованных в советской
печати. Именно в процессе дискуссии «о плохом и хорошем» роди­
лась горьковская идея издания журнала «Наши достижения».
А «рабкор» оказался больше не нужен «братве»: последнее письмо
Сапелова написано 19 октября 1932 г. из больницы К ащенко с Канат-
чиковой дачи. Сообщив, что его веры и бодрости «хватило только до
сего дня», он писал Горькому: «Словом, после 15 лет работы я оказал­
ся выброшенным из списка живых, забытым всеми как совершенно
ненужная, не годящаяся даже в утиль ветошь»24.
1927 год вошел в историю страны не только крупными победами
и успехами (строительство Днепрогэса, Ростсельмаша, Сталинград­
ского тракторного, Кузнецкого металлургического), но и невидан­
ным накалом политической и внутрипартийной борьбы, разгулом
антисоветских кампаний за рубежом, обилием провокаций на грани­
цах страны. Убийство полпреда СССР в Польше П.Л. Войкова, инци­
дент вокруг советской торговой фирмы «Аркос», разгром советской
выставки в Брюсселе, взрыв гранаты в зале заседаний ленинградско­
го партактива. В накаленной международной обстановке накануне
юбилея Октября Горький не только встал на сторону советской вла­
сти, но и начал активную пропаганду ее достижений. 24 июня 1927 г.
он писал Сапелову: «Само собой разумеется, что плохому должна
быть объявлена война беспощадная, на уничтожение. На мой взгляд,
советская печать делает это отлично, и в беспощадности самокрити­
ки ей отказать нельзя. Но эмигрантские газеты пользуются этим ее
достоинством, конечно, во вред ей. Изображая различные «свинства»
русской современности, наша печать дает огромное количество пищи
для злых свиней»25. Так уже в 1927 году определилась позиция Горь­
кого по отношению к современному историческому процессу: с од­
ной стороны защита завоеваний Октября от злых и несправедливых

180
Глава V
нападок буржуазной пропаганды, с другой —явный крен в сторону
«достижений» и осторожное отношение к «самокритике».
Говоря о «беспощадности самокритики», Горький имел в виду
не только обличение бесхозяйственности, разгильдяйства, пьянст ­
ва и пр. В обстановке обострившейся внутрипартийной борьбы ос­
новной огонь критики был направлен против «троцкистско-зи -
новьевского блока». Многие историки и социологи рассматривают
этот период как вторую гражданскую войну в стране, открытую
борьбу между ленинской гвардией и сторонниками Сталина, ин ­
тернационалистами и национал-большевиками26. Глубинные при­
чины конфликта они видят в разном понимании дальнейших путей
развития СССР: Сталин обосновывал национально ориентирован­
ный курс на построение социализма в одной стране, его противни­
ки продолжали надеяться на развитие всемирной революции и по­
мощь извне. С. Коэн считает, что «официальная идеология
кардинально изменилась при Сталине»27, и это были не поправки
и дополнения, а новая идеология, которая «изменилась по сущест­
ву» и уже «не представляла партию, захватившую власть в 1917 го­
ду»28.
В 10-ю годовщину Октября сторонники Троцкого организовали
«марш несогласных», и Сталин немедленно на это прореагировал. Не
удивительно, что уже в период дискуссии вокруг «проекта платфор­
мы Троцкого —Зиновьева —Мурадова» термин «самокритика» при­
обрел специфический смысл: за ним скрывалась кампания разобла­
чения политических противников Сталина. XV съезд ВКП(б)
(2-19 декабря 1927 г.) осудил Л. Троцкого, Л. Каменева и Г. Зиновь­
ева и исключил их из партии. В свете этой борьбы и следует рассма­
тривать горьковские выступления о «самокритике».
Почему же именно в 1927 г. Сталин почувствовал необходимость
вернуть писателя из Сорренто на родину и сделать своим союзником?
В год десятилетнего юбилея советской власти имя Горького не только
помогло бы укреплению международного авторитета СССР, но и спо­
собствовало бы стабилизации обстановки в стране. Именно в этот пе­
риод набирала силу «правая оппозиция», смыкаясь с остатками троц­
кистов, все явственнее проявлялось недовольство сталинской
программой строительства социализма (выступления Т.В. Сапронова,
В.М. Смирнова, М.Н. Рютина, С.И. Сырцова, В.В. Ломинадзе и др.), а
в Политбюро перевес порой оказывался на стороне группы Бухари­
на —Рыкова —Томского. Рассчитывая привлечь писателя на свою
сторону, Сталин через него смог бы влиять и на оппозицию, и на ми­
ровое общественное мнение.

Правда истории и история правды
181
С другой стороны, члены оппозиции тоже надеялись использо­
вать писателя в своих интересах. В период его жизни за рубежом
многие из них переписывались с ним и даже поддерживали постоян­
ные контакты. А. Рыков неоднократно бывал у Горького, когда лечил­
ся в Германии. Именно к нему обратился писатель в 1922 г., пытаясь
спасти от расстрела видных деятелей эсеровской партии, через него
общался с Г. Зиновьевым, переписка с которым была прекращена.
Личные отношения с Л. Каменевым, тоже временно прерванные, во ­
зобновились в 1923 г., когда писатель, по его просьбе, передал в руко­
водимый им Институт Ленина почти все ленинские письма. После
смерти вождя некоторые из них были опубликованы в первом «Ле­
нинском сборнике» (1924). 9 ноября 1924 г. Горький писал Рыкову:
«Встретив Каменева, скажите ему “спасибо” за второй “Ленинский
сборник”, ищу недостающих писем Владимира Ильича ко мне, най­
дя —пришлю»29. Еще пять писем Ленина Горькому появились в тре­
тьем «Ленинском сборнике» (М. 1925).
Добрые отношения с Каменевым и его второй женой Т.И. Глебо-
вой-Каменевой установились в 1927 г. в Италии. Живя в Риме, пол­
пред СССР Каменев передавал Горькому присланные с родины пись­
ма, рукописи и посылки, помогал, по его просьбе, получать визы
Вс. Иванову, О. Форш, Л. Никулину, А. Цветаевой и другим совет­
ским писателям. Летом 1927 г. Каменев посетил Сорренто, о чем
4 июля 1927 г. Горький сообщил А. Луначарскому: « Был у меня Ка­
менев с женой, очень славные оба, был еще с ними Янсон и два шо­
фера —хорошие ребята. Прожили здесь два-три дня, потом я с Мак­
сом провожал их до Неаполя»30. 5 июля Каменев поблагодарил
писателя за гостеприимство. Он писал: «Дни в Сорренто были совер­
шенно замечательны»31.
Можно предположить, что с Каменевым, который в конце октяб­
ря был отозван в Москву, а в ноябре 1927 г. сослан в Калугу, Горький
обсуждал не только литературные, но и политические проблемы. Тем
более, что они виделись и во второй половине августа после его воз­
вращения из СССР. Судя по письмам Каменева с острова Иския в
сентябре-октябре 1927 г. (горьковские ответы не разысканы), они ка ­
сались и внутрипартийной борьбы. 1 сентября 1927 г. Каменев писал:
«...дело, затеянное Стариком 10 лет назад, не могло развиваться
идиллически. Сопротивление «воблы» должно было сказаться не
только извне, но и изнутри. Оно не может не развиваться во внутрен­
них противоречиях, борьбе и пр.. Если врет все дело в целом, то надо
удивляться, сколь «ладно» и «складно» оно идет. Несмотря на все
ожесточение спорящих, борьба удерживалась до сих пор и, полагаю,

182
Глава V
что будет и впредь удерживаться необозримый промежуток време­
ни, — в формах терпимых»32.
О Старике (В.И . Ленине) и его преемнике Сталине Горький думал
постоянно, размышляя о возвращении на родину. Судя по переписке,
у него установились добрые отношения с А.И. Рыковым и особенно с
Н.И . Бухариным. Называя его «дорогим и проклятым уклонистом»,
писатель не раз признавался, что искренне любит его. 11 декабря
1930 г. Горький писал Бухарину: «Крепко обнимаю Вас, очень креп­
ко. И Алексея Ивановича. Много пережили Вы оба тяжелого за эти
годы, я знаю. Но —простите старику «сентиментальность» —лю ­
бить вас обоих я стал больше, любить и уважать. Факт»33. Письмо на­
писано после XVI съезда ВКП(б), на котором Бухарин и Рыков по­
каялись и, признав свои ошибки, согласились с «генеральной линией
партии». Горький принял их «раскаяние» с радостью, ибо его завет­
ной мечтой было примирить членов оппозиции со Сталиным.
Нет сомнения, что Горький знал о настроениях недовольных поли­
тикой Сталина: и об антисталинской «платформе Рютина», и о собра­
ниях оппозиционно настроенных членов бухаринской группы, кото­
рые продолжались после ареста М. Рютина в 1932 г. Сошлемся хотя
бы на письмо Бухарина Горькому, написанное весной 1935 г. В нем до­
вольно туманно говорится о «деле» —консолидации сил оппозиции.
Бухарин сообщает Горькому: «Вообще дело не так быстро, но доволь­
но. основательно движется вперед: было несколько собраний, одно
очень интересное, где присутствовали и ученые, и хозяйств<енни>ки,
и рабочие, и техники, и писатели и говорили “вольно”»34.
В 1927г. писатель не приехал в СССР, хотя его активно заманива­
ли на празднование десятилетия Октября. Судя по неопубликован­
ным письмам, он все еще сомневался, не окажется ли в ловушке. Тем
не менее к концу 1927 г. у него сложилось мнение, что его ждут на ро­
дине самые широкие слои трудящихся, а «власть и партия» не толь­
ко не будут чинить препятствий, но примут с радостью. В сентябре —
октябре 1927 г. в СССР отметили 35-летие литературной деятельно­
сти писателя, а в связи с подготовкой 60-летнего юбилея Горького по
распоряжению правительства образовали комитет, в который вошли
Н.И . Бухарин, А.В. Луначарский, И .И . Скворцов-Степанов, Я.С . Га-
нецкий, М.Н. Покровский, А.Б . Халатов и др.. Горький наотрез отка­
зался от чествования, написав 30 ноября 1927 г. И.И . Скворцову-
Степанову: «Именем всех людей, преждевременно и невинно
убиенных юбилеями заклинаю: “не делайте этого”» (XXX. 47).
В начале декабря 1927 г. в Сорренто приехал Я.С . Ганецкий с
письмами и подарками. При свидании, видимо, была достигнута

Правда истории и история правды
183
окончательная договоренность о поездке Горького в Советскую Рос­
сию. 27 мая 1928 г. после шести с половиной лет отсутствия писатель
вернулся на родину. Это был, по его словам, пока лишь «визит на­
блюдателя». Тем не менее Горький сразу же оказался в центре боль­
шой политической игры. Борьба за него велась всеми дозволенными
и недозволенными средствами. А Горький недоумевал, из-за чего
идут распри, и, верный своей натуре, пытался примирить сталини­
стов с оппозиционерами. По словам И.М. Гронского, он доказывал
«необходимость прекратить ссоры, прекратить фракции, жить мирно
и мирно работать, тем более, что работы непочатый край»35.
Заняв нейтральную позицию, писатель играл неблагодарную роль
буфера между противниками. Ему казалось, что Сталин, не столь ши­
роко образованный, догматически воспринимающий марксизм, про­
сто обязан воспользоваться энциклопедическими знаниями Л. Каме­
нева, прислушиваться к «чертовски талантливому» Н. Бухарину.
Однако Гронский и другие партийные чиновники убеждали его, что
никто, кроме Сталина, не сможет удержать в руках штурвал огромно­
го тяжелого государственного корабля и вести его правильным кур­
сом. Вот как характеризовал Гронский противников Сталина: « Ка­
менев и Зиновьев понимают нэп как отступление к капитализму и
тянут влево. Бухарин —вообще не марксист, а последователь Богда­
нова, в 1918 г. чуть не довел партию до раскола, С. Орджоникидзе го­
ряч, К. Радек легкомысленен»36. Под влиянием таких доводов Горь­
кий начал склоняться к мысли, что выдвинутая Сталиным
программа строительства социализма (индустриализация —коллек ­
тивизация —культурная революция) —единственно позитивная и
цельная программа, отвечающая нуждам народа и страны. А в таком
случае «железная воля» Сталина представлялась ему воплощением
железной поступи самой Истории на пути к прогрессу.
Какую программу предлагали в то время оппозиционеры? Г. З и­
новьев считал, что каждому крестьянину нужно дать по лошади,
усилив тем самым мелкое частное хозяйство. JI. Каменев мечтал о
возврате к Учредительному собранию, Н. Бухарин делал ставку на
«врастание кулака в социализм» и выдвинул лозунг «Обогащай­
тесь!». А. Рыков, поддерживая эту идею, пропагандировал двухлет­
ку, а не пятилетку, пытаясь затормозить индустриализацию. Совре­
менные историки признают, что « по большому счету в глазах
общественного мнения СССР ни Зиновьев с Каменевым, ни тем бо­
лее Бухарин с Рыковым, ни Тухачевский не годились на роль перво­
го лица в государстве. По сравнению со Сталиным все они были
мелки»37.

184
Глава V
Оказавшись на родине, Горький прежде всего попытался сам разо­
браться в новой действительности. Поездка по Союзу Советов, о ко ­
торой он рассказал в одноименном цикле очерков, дала самые разно­
образные впечатления. Он увидел небывалый размах строительства,
огромный трудовой энтузиазм народа, увидел страну, где многое из­
менилось к лучшему. Принято считать, что от этого Горький впал в
эйфорию и поэтому не заметил ни изъянов авторитарного сталинско­
го руководства, ни трагедии насильственной коллективизации, ни
ужасов ГУЛАГа. Действительно, горьковские речи и приветствия, с
которыми он выступал перед разными коллективами, прямолинейно
правильны, окрашены каким-то казенным, официальным пафосом.
По ним нельзя судить ни о подлинной позиции Горького, ни о глуби­
не его осмысления советской действительности. Но что бесспорно:
он подходит к этой действительности с исторической точки зрения,
сопоставляя прошлое и настоящее, чтобы в его свете увидеть перспе­
ктивы будущего.
Очерки «По Союзу Советов» вызывают сегодня наибольшее чис­
ло упреков, ибо, по мнению А.И. Солженицына и его многочислен­
ных единомышленников, дают основание видеть в Горьком востор­
женного певца сталинского режима и даже апологета ГУЛАГа.
Попробуем посмотреть на них непредвзято, памятуя о том, что тра­
диционный для мировой литературы жанр путевого очерка в данном
случае подчинен определенной цели: не просто описать увиденное, а
сопоставить старое и новое. Очерки были предназначены для журна­
ла «Наши достижения» и тем самым уже в замысле ставили задачу
изображения жизни страны с точки зрения ее достижений. Тема
«плохого» изначально не должна была присутствовать в очерках, ибо
они, как и поэма Маяковского «Хорошо», были нацелены на пропа­
ганду достижений советской власти за десять лет ее существования.
Что хорошего увидел и отобразил Горький? Размах Днепростроя,
нефтяные гиганты Баку, промыслы Азнефти, электростанции в За­
кавказье, благоустроенные жилища для рабочих, дома отдыха и дет­
ские дома в дворцах тифлисских богачей, наконец, чистых здоровых
детей в колониях для правонарушителей вместо грязных голодных
беспризорников, которые бродили по Петрограду в 1921 году. Горь­
кий сравнивает положение рабочего класса в 1928 году и в дни своей
юности и приходит к выводу, что «организованная воля» народа мо­
жет творить чудеса. По его мнению, рабочие —хозяева страны, и так
«должно быть во всех городах, на всей земле Союза Советов, во всем
мире» (20, 127). Оценивая размах строительства социализма, он ви ­
дит главное достижение в людях страны Советов, которые по-новому

Правда истории и история правды
185
живут и по-новому чувствуют. Иными словами, писатель увидел на
родине исполнение своей давней мечты о Человеке.
Возникает вопрос: правдивы ли были его впечатления или созда­
вались искусственно, с помощью ловко организованной «экскур­
сии»? Горький понимал, что ему будут показывать «потемкинские
деревни». Собираясь на родину, он писал 10 октября 1927 г. А. Б. Ха-
латову: «Мне необходимо побывать невидимкой на фабриках, в клу­
бах, в деревнях, в пивных, на стройках, у комсомольцев, вузовцев, в
школах, на уроках, в колониях для социально опасных детей, у раб­
коров и селькоров, посмотреть на женщин-делегаток, на мусульма­
нок и т.д. и т.д.»38. Обратим внимание на слово «невидимкой». Горь­
кий, действительно, попытался загримироваться и, надев парик,
походить по Москве, чтобы его никто не узнал. Но эта наивная мечта
сразу же оказалась невыполнимой: его возили по организациям, по ­
казывали только то, что было запланировано, ограждали от случай­
ных посетителей и «ненужных» встреч. Ни старый знакомый
И.М . Касаткин, ни писатель С.П. Подъячев так и не смогли с ним по­
видаться, хотя были рядом. А ведь от них Горький мог бы узнать
правду о русской деревне. Даже с друзьями юности в Нижнем Нов­
городе, Сормове и Казани ему приходилось встречаться на много­
людных митингах или торжественных заседаниях.
26 октября 1928 г. он писал своему учителю А.М. Калюжному из
Сорренто: «То, что я не мог, не нашел времени повидаться с Вами, до­
рогой Александр Мефодиевич, — очень тяготит меня. Но случилось
так, что помимо моей воли я очутился в положении “знатного ино ­
странца”...» (XXX, 105). Сидя в президиумах, разъезжая по стране,
как «знатный иностранец», Горький, разумеется, не мог вести откро­
венный разговор с народом и был, помимо его воли, информирован
весьма однобоко. То же самое повторилось во время поездки летом
1929 года, когда Горький побывал в Ленинграде, Мурманске, Сталин­
граде, Астрахани, Сухуми, Тбилиси, Владикавказе и др. На сей раз
ему удалось повидать не только совхоз «Гигант», но и Соловки, все в
том же сопровождении любезных и услужливых людей, которые зор­
ко следили за каждым его шагом. Понимал ли Горький, что от него
тщательно скрывают правду, что грузчики на волжских пристанях не
ходят каждый день в шляпах голландских моряков, что мужики не
пьют какао, а заключенные в Соловках не спят на чистом белье и не
читают газеты? На этот вопрос могли бы ответить горьковские запи­
си, которые он вел во время поездки, но странным образом два его че­
модана были похищены, а все бумаги изъяты. Сопровождавшая писа­
теля H.A. Пешкова вспоминала: «...в один прекрасный день, когда его

186
Глава V
не было дома, или он спал, чемодан с его рукописями исчез, а месяца
через два чемодан этот был прислан обратно, там были какие-то са ­
поги вложены, но коробка, где были его рукописи, была с пеплом.
И Ягода объяснил, что когда они обнаружили жуликов, и когда те
увидели, что это рукописи Горького, они перепугались и будто бы эти
рукописи сожгли. А записей там было много»39.
Чего же перепугались странные «жулики», если впечатления
Горького были лишь положительного характера и никак не могли по­
вредить престижу советских властей? Видимо, не только «эйфория»
отражалась в этих записях, которые Горький мог бы опубликовать на
Западе. Но сожженного не вернешь, а в нашем распоряжении лишь
очерки «По Союзу Советов». Они убеждают, что Горький далеко не
всем восхищался в поездках. За несколько часов прогулки по Сор­
мовскому заводу, он увидел, что в «цехах стало еще теснее, чем было
в 96 году», оборудование устарело, а условия работы таковы, что их
«грустно и обидно» сравнивать с теми, которые были в Филадель­
фии в 1906 году. (20,146).
Горький предлагает часть денег, которые уходят на строительство
помпезных дворцов культуры и дворцов труда, пустить на улучшение
условий работы и быта народа. В том же Сормове его крайне удивля­
ет, что рабочие строят «морские шхуны почти голыми руками»: в це­
хах нет даже подъемного крана, поэтому огромные тяжести передви­
гают «самосильно» под пение «Дубинушки». Вспомнив, как пели ту
ж е «духоподъемную» песню на берегах Волги в дни его юности, он
восклицает: «Дворцы труда и «Дубинушка» —в этом, товарищи, есть
что-то смешное и грустное» (20, 148). Старый Курск, прежде цвету­
щий, чистенький и у ютный город, гнездо черносотенных «зубров», те ­
перь вызывает у него «впечатление захудалого города» (20, 151). На
фоне дряхлых домишек, заросших крапивой и лопухами дворов, поч ­
ти иронически звучат слова изобретателя А.Г. Уфимцева; «Главная з а ­
дача —технически обслужить деревню. Его слова тотчас же будят
эхо: —Без этого до социализма не дойдем. Завет Ильича» (там же).
О заветах Ильича вспоминают в очерках многие: «товарищ из губ-
кома, человек с лицом, которое в царских паспортах определялось
как «лицо обыкновенное»», деткоры на съезде, пионеры в Москве,
спутники на Украине и на Кавказе. Под этот аккомпанемент Горький,
как и прежде, размышляет о классовой правде и морали, жестокости
и гуманизме. Слушая пионеров, он воскрешает в своей памяти 1920-е
годы,— «изумительные подвиги бесстрашия, самоотречения ради ра­
бочего классового дела», картины «классовой войны 18-21 годов»
(20, 181). И подводит читателя к мысли, что гражданская война в

Правда истории и история правды
187
стране продолжается. Напомним, что он отправился в поездку по
стране в тот же день, когда окончился шахтинский процесс над «вре­
дителями» (суд проходил с 18 мая по 6 июля 1928 г.) и узнал в Моск­
ве его подробности.
Горький пишет: «Бесчисленные трагедии нашего века, возникнув
на вулканической почве непримиримых классовых противоречий, до­
статочно убедительно рассказывают детям историю кровавых ошибок
отцов. Это должно бы возбудить у отцов чувство ответственности
пред детями —должно бы, — nopal» (20, 159—160). Кому адресовано
это «пора»? Второй очерк цикла «По Совету Союзов» написан в нача­
ле ноября 1928г. в Сорренто, когда готовились очередные политиче­
ские процессы. В апреле 1928 года были арестованы несколько десят­
ков «вредителей» из «Инженерного центра» и 48 «организаторов
пищевого голода». Их обвинили в срыве заданий пятилетки, созна­
тельном вредительстве в золотоплатиновой промышленности, народ­
ном хозяйстве и на транспорте. К этому моменту уже были расстреля­
ны пятеро осужденных по «Шахтинскому процессу», а 46 человек
сосланы.
Подозревая о «бесчисленных трагедиях», разыгрывающихся в
СССР, Горький ездил по многим «болевым точкам», чтобы собствен­
ными глазами убедиться в истине. Эмигрантская пресса шумела о
«принудительном труде» заключенных, и он отправился на Соловки,
в парижских газетах писали о «войне» 1300 беспризорников с вой­
сками в Звенигороде,—писатель побывал во всех колониях для мало­
летних преступников. Сравнивая их с дореволюционными тюрьма­
ми, Горький радостно замечает, что ребята сыты и одеты, заняты
деятельным трудом, интересно отдыхают. Проблема воспитания но­
вого человека, столь близкая Горькому, решалась в колониях и ком­
мунах по методу А.С. Макаренко. Писатель в течение четырех лет пе­
реписывался с ребятами из Куряжской колонии, помогал бороться с
чиновниками и бюрократами из Соцвоса. Поэтому его впечатления
не были лишь беглым взглядом экскурсанта.
Столь же деятельное участие принял Горький в жизни Болшев­
ской коммуны, организованной по поручению Ф.Э . Дзержинского
чекистом М.С. Погребинским. С помощью писателя многие болшев-
цы получили путевки в большую жизнь: Павел Железнов стал поэ­
том, Степан Дудник —художником, Илья Петров —музыкантом.
А.Б . Погребинская, вспоминала, что Горького очень заинтересовала
идея «фабрики людей», «перековки человека», которую развивал ее
муж. Эта идея противостояла бытующим на Западе теориям о врож­
денной преступности, о неискоренимой наследственной порочности

188
Глава V
человека. В архиве писателя сохранился фрагмент статьи, в котором
говорится об огромном культурном значении процесса перерожде­
ния «социально опасных в социально полезных». Написанный вско­
ре после поездки на Соловки он отчасти дает ответ тем, кто обвиняет
Горького в воспевании ГУЛАГа и преступлении против интеллиген­
ции, страдавшей в его застенках. Горький пишет: «В этих упреках
есть доля правды, я, действительно, не питаю симпатии к интелли ­
гентам, которые закончив борьбу против царя, немедленно приня­
лись рука об руку с царскими генералами воевать против народа»40.
Иными словами, Горький хотел верить, что на Соловках нет невинно
заключенных, а коммуны ОГПУ являются удачным опытом перевос­
питания малолетних преступников.
Рассказывая о Болшевской коммуне в очерках «По Союзу Сове­
тов», Горький отмечает, что все в ней «образцово, напоказ» и даже
дети подобраны «как будто напоказ» —такие все здоровяки» (20,
168). Показной дух, декоративная бутафория, несомненно, броса­
лись в глаза Горькому, но увлеченность великой идеей заставляла
многого как бы не видеть. М.И . Будберг вспоминала, что если Горь­
кому не хотелось что-то слышать, он «делал глухое ухо». Такой же
была его реакция при виде плохого в Союзе Советов. Это не значит,
что писатель впал в эйфорию. Более того, несмотря на объяснения
специально обученных «экскурсоводов», он порой восклицал: «Что
же, разве не произошла революция?». Особенно много негативных
впечатлений появилось у него во время поездки по Закавказью. Ж е­
лая убедиться собственными глазами, насколько изменилась жизнь
мусульманки, он наткнулся на случаи возмутительного издеватель­
ства над женщиной, которая по-прежнему была бесправна и униже­
на. Однажды, попав на похороны, он услышал там много горькой
правды. Сопровождавший Горького в поездке П. Мороз утверждает,
что рассказал ему об арестованных и сосланных, о спецлагерях и
публичных «покаяниях», о людях, кончающих жизнь самоубийст­
вом, чтобы избежать репрессий. Вот тут-то у писателя похитили
второй чемодан с заметками.
Горький писал Г.Г. Ягоде 22 января 1930г.: «За очерки о “Солов­
ках” я, кажется, должен просить извинения у Вас. Но Вы знаете, что
все мои заметки —пропали, и я должен был писать по памяти»41.
Странное признание. Значит, от писателя ждали совсем другого?
Очевидно, те самые очерки, которые доныне ставят ему в вину, не
устроили Ягоду. П. Мороз приводит слова, якобы, сказанные Горь­
ким: «Что же касается статьи о Соловецких островах, опубликован­
ной в печати, то там карандаш редактора не коснулся только моей

Правда истории и история правды
189
подписи —все остальное совершенно противоположно тому, что я
написал, и неузнаваемо»42. Этому вряд ли можно поверить. Сравне­
ние трех редакций цикла показывает, что замысел произведения в ос­
новном оставался тем же. Но ни в одной из редакций, а также в чер­
новых набросках нет ни прославления «доблестных» чекистов, ни
призывов к уничтожению классового врага. Много страниц посвяще­
но описанию красот острова, его истории, жизни Соловецкого мона­
стыря, начиная с XV века.
Обитатели лагеря показаны весьма односторонне: либо уголовни­
ки, «социально опасная молодежь», либо люди, которые уже отбыли
свой срок и остались работать на острове. Горький с увлечением рас­
сказывает о питомнике черно-бурых лисиц, песцов и соболей, о кон­
церте в театре, о школе, библиотеке, музее. «Партийных людей,- пи ­
шет Горький,- за исключением наказанных коммунистов,- на острове
нет, эсеры, меньшевики все переведены куда-то на материк. Подавля­
ющее большинство островитян —уголовные, а «политические» —
контрреволюционеры эмоционального типа, «монархисты», те, кого
до революции именовали «черной сотней». Есть в их среде сторонни­
ки террора, «экономические шпионы», «вредители», вообще «худая
трава», которую «из поля вон» выбрасывает справедливая рука исто­
рии». Рассказав о трудкоммуне, он заключает: «Это сделано силами
людей, которых мещане морили бы в тюрьмах»43.
Видел ли Горький этих «вредителей»? Обратимся к свидетельст­
ву очевидца, одного из соловецких беглецов, напечатавшего свои вос­
поминания в эмигрантских газетах «Руль» и «Дни». Он видел, как
Горький приехал на Соловки: « Под впечатлением чего, не знаю, но
первый шаг Горького был ...к монаху. Он его приветствовал. Но ско­
ро Горький взял себя в руки». Описывая посещение Соловков,
В. Свечников пишет, что писателю были показаны мебельная мас­
терская, пошивочно-обмундировочная фабрика, школа ликбеза, ла ­
зарет и несколько рот. «Угрюмый старик Горький торжественно и
молча прошел мимо всего по палатам лазарета. Потом прошел по ро­
там, откуда еще с утра выгнали заключенных, пустые камеры улыба­
лись чистотой»44. Заключенных без охраны Горькому удалось пови­
дать только во время первого антракта в соловецком театре. Они
бросились к нему толпой и засыпали жалобами. Все записки писа­
тель принимал и старательно прятал. Во втором антракте его уже со­
провождала охрана. В. Свечников пишет: «Нужно отдать справедли­
вость попыткам Горького собирать записки и во втором антракте, для
чего в разговоре он отделился от чекистов и стал к стене. Сложенны­
ми за спиной руками перехватывались кое-какие бумажки»45.Так вот

190
Глава V
почему у Горького пропал чемодан: содержание этих бумажек никак
не должно было дойти до общественного мнения.
На следующий день Горький посетил рабочий городок —декора­
тивный аракчеевский поселок, вычищенный и прибранный к его
приезду, и колонию малолетних преступников. Когда сопровождаю­
щие отстали, писатель спросил у одного из дневальных: «Ну, как вам
живется?» — «Чертовски плохо!» — «А вот видите, чистота, цве­
ты...» — «Да это вам очки втирают, а уедете...» Но в это время подо­
шел личный охранник, и Горький дернул украдкой за рукав смелого
собеседника, предупреждая об опасности». Итак, писатель увидел
лишь декоративную, бутафорскую жизнь Соловков, включая диа­
граммы «Наши достижения». Как же он мог рассказать правду о Со­
ловках? Между тем вслед за Солженицыным его часто упрекают, что,
побывав в аду, он сделал вид, будто его не существует, не поднял свой
голос в защиту невинно осужденных.
Это рассуждение в «Архипелаге ГУЛАГ» согласуется с упреками,
которыми осыпали Горького русские эмигранты. В «Открытом пись­
ме Максиму Горькому» С.В. Дмитриевский воскликнул: «Почему вы,
писатель с мировым именем, которого не посмели бы тронуть, ста­
рик, которому как будто уже нечего терять, не нашли в себе мужест­
ва, подобно Толстому, поднять голос против бессудных казней, про­
тив всех насилий нынешней власти»46. Ответить на этот вопрос
можно было бы просто: живя в Сорренто, Горький не знал о бесчин­
ствах сталинского правосудия, не верил эмигрантской и буржуазной
прессе, поэтому был уверен, что в Соловках сидят справедливо осуж­
денные люди. Да и что реально он мог сделать, выслушав несчастно­
го мальчика, если такой, действительно, существовал?
Известно, что вскоре после отъезда Горького из центра явилась на
остров комиссия, был снят начальник Соловецкого лагеря Эйхманс и
назначен Зарин, впоследствии, по свидетельству Солженицына, по ­
саженный «за либерализм»47. Можно сделать вывод, что Горький, не
имея возможности на месте помочь заключенным, все же откликнул­
ся на их просьбы. Но речь идет не столько о реальных поступках,
сколько о том, изменилось ли горьковское понимание справедливо­
сти, отношение к категориям добра и зла, с которыми он, по мнению
Г.В. Плеханова, всегда был не в ладу. Чтобы ответить на этот вопрос,
придется обратиться к статьям «Если враг не сдается, его уничтожа­
ют», «Пролетарский гуманизм», «Пролетарская ненависть».
В 1929 г. Горький писал: «Я не сторонник террора, но не могу отри­
цать права человека на самозащиту»48. Публицистика 1930-х г.г. сви ­
детельствует, что во имя защиты первого в мире социалистического

Правда истории и история правды
191
государства писатель четко определил свое отношение к «классовому
врагу». Соответственно изменилось его понимание справедливости и
гуманизма, став не абстрактно «христианским» , а о с озна нно к л ас со ­
вым. Это не значит, что он отказался от общечеловеческих культур­
ных ценностей. Дело в том, что в условиях растущей угрозы фашизма
защита общечеловеческих ценностей требовала именно суровой бес­
пощадности по отношению к врагу. К подобному выводу пришли в те
годы многие прогрессивно настроенные деятели культуры.
Андре Мальро, отвечая на вопрос, каковы причины, побуждаю­
щие виднейших писателей и художников Франции, отрицательно от­
носившихся к революционной классовой борьбе, переходить на сто­
рону пролетариата и защищать социализм, ответил: «Тут следовало
бы различать два рода писателей: писателей-сентименталистов, став­
ших революционерами, и писателей, так называемых «плюрали­
стов», считающих, что индивидуальное счастье невозможно без свя­
зи с окружающим миром, сделавшихся марксистами». И пояснил,
что к этому побуждают две причины: мировой экономический кри­
зис, охвативший капиталистические страны, и растущая угроза фа­
шизма. Он писал: «Перед интеллигенцией во весь рост встала как бы
новая задача: она должна уже делать выбор не между демократизмом
и коммунизмом, а между фашизмом и коммунизмом»49.
Горьковская статья « С кем вы, мастера культуры?» (1932) —при­
зыв ко всем здравомыслящим людям планеты сделать выбор в поль­
зу коммунизма. Обращаясь к интеллигенции всего мира, он спраши­
вает, куда она хочет идти: « По привычке —с буржуазией против
пролетариата или же по чести —с пролетариатом против буржуа-
зии?»(ХХ\Ч, 256). Утверждая, что капиталисты разных стран, забо­
тясь лишь о своей прибыли и переделе мира, готовят новую всемир­
ную бойню, Горький восклицает: « С кем вы, «мастера культуры»?
С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жизни или
вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищни-
kob...»(XXVI, 269). Для Горького проблема выбора встала значитель­
но раньше. Побывав в СССР, писатель убедился, что там идет ожес­
точенная борьба, ничуть не уступающая по накалу и жестокости
гражданской войне. Суровые слова о «худой траве», которую следу­
ет удалять «из поля вон», ему продиктовала сознательная «пролетар­
ская ненависть».
Видел ли он политических заключенных на Соловках? Черновые
рукописи очерка показывают, что Горький приехал на остров вместе
с М. Погребинским, чтобы отобрать из молодых уголовников ребят в
Болшевскую коммуну. В первом и втором вариантах очерка говорит­

192
Глава V
ся о беседах Погребинского с уголовниками, на которых присутство­
вал Горький. Он пишет: «У меня не было возможности и времени уз­
нать, с какой высоты уиало сюда, на остров, большинство уголовной
молодежи». Давая характеристику заключенных, среди которых пре­
обладают малограмотные и неграмотные, писатель делает вывод:
•«Все это —люди, расшатанные своим прошлым, анархизированные в
детстве и отрочестве гражданской войною, голодом, беспризорно­
стью». Тогда становятся понятны слова Горького: «Соловецкий ла­
герь следует рассматривать как подготовительную школу для посту­
пления в такой вуз, каким является трудовая коммуна в Болшеве»
(20,235).
А.И. Солженицын тоже свидетельствует, что Горькому показыва­
ли уголовников и тщательно прибранный детский приемник. Писа­
тель появился на Соловках через три месяца после того, как туда
привезли первую партию детей. Не без его вмешательства многие из
них впоследствии были переведены на материк. Не ради ли этого сам
он стал добровольным пленником Г. Ягоды? На это предположение
наталкивают слова, сказанные писателем: «...я был поставлен в такие
условия, при которых я не мог не приехать»50. Напомним, что в Анг­
лии к этому времени вышла книга Ю.Д. Бессонова «Мои 26 тюрем и
мое бегство с Соловков», эмигрантская пресса шумела о расправах с
малолетними правонарушителями в СССР, а год «великого перело­
ма» обещал невиданный террор против значительной части кресть­
янства. Все это побудило писателя не просто поехать очередной раз
по С оюзу Советов, а попытаться на месте разобраться во всем.
Слова «вредитель» и «враг« Горький услышал сразу же по приезде
в Москву. Классовый враг в деревне, вредитель на производстве, эко ­
номический саботаж во всех сферах народного хозяйства. Советские
газеты сообщали, что органами ОГПУ раскрыт контрреволюционный
заговор инженеров и спецов в Донбассе. 55 человек обвинили в сот­
рудничестве с иностранной разведкой, подрывных акциях, организа­
ции саботажа. Можно ли упрекать Горького, что он поверил в это, если
правда, д а и то неполная, об организованных ОГПУ процессах «вреди­
телей» раскрылась лишь через 50 лет после его смерти? Шахтинское
«дело» было одной из карт в сложном раскладе политических сил в
правящих верхах. С. Коэн утверждает, что посредством этого «дела»
Сталин «пытался дискредитировать бухаринскую политику сотрудни­
чества и гражданского мира, рыковское управление государственным
аппаратом, под чьим началом состояло большинство беспартийных
специалистов, и возглавляемое Томским профсоюзное руководство,
несшее номинальную ответственность за надзор работ спецов»51.

Правда истории и история правды
193
После шахтинского «дела» Сталин сразу же начал кампанию дис­
кредитации своих политических противников, обрушившись на бю­
рократизм и «консервативные тенденции», ратуя за «самокритику».
17 января 1930 г. он писал Горькому: «Мы не можем без самокрити­
ки. Никак не можем, Алексей Максимович. Без нее неминуем застой,
загнивание аппарата, рост бюрократизма, подрыв творческого почи­
на рабочего класса»52. Тем не менее Горький начал с отрицания «са­
мокритики» и восхваления «наших достижений». Свидетельствова­
ло ли это о скрытом несогласии со Сталиным? Может быть. И хотя,
побывав на Соловках и в Сальских степях, Горький «не поднял свой
голос», осуждая методы насилия, он продолжал надеяться, что мож ­
но избежать перегибов коллективизации, если о них станет известно
Сталину, написавшему статьи «Головокружение от успехов» и «От­
вет товарищам-колхозникам».
2.
Весной 1928 г. стало ясно, что вновь решается будущее страны и
революции. Зерновой кризис обострил споры вокруг сталинского
плана коллективизации. Оппозиция была против решительного на­
ступления на кулака, требовала более гибкой политики в деревне.
Сталин шел по пути принудительной коллективизации, уничтоже­
ния кулака как класса и других «чрезвычайных мер». Его любимым
словом в эти годы стало слово «фронт»: фронт по борьбе с кулачест­
вом, саботажем и вредительством, зерновой фронт, трудовой фронт.
Даже с неграмотностью и пьянством боролись на фронте культурно­
го строительства. Не удивительно, что Горькому страна показалась
одновременно гигантской стройкой и огромным полем битвы. К то­
му же с первых дней его пребывания на родине началась борьба за не­
го между сталинистами и членами оппозиции.
Какую позицию занял писатель, оказавшись в СССР между двух
огней? Прежде чем ответить на этот вопрос, отбросим распространен­
ную версию, согласно которой Горький не мог судить о событиях на
родине, ибо был дезинформирован и обманут ближайшим окружени­
ем. Живя в Сорренто, писатель ежедневно читал все основные совет­
ские, зарубежные и эмигрантские издания. Он получал «Правду»,
«Известия», «Литературную газету» и чуть ли не все журналы из
СССР, «Последние новости», «Возрождение», «Современные запис­
ки», «Дни» из Парижа, «Руль» из Берлина, «Сегодня» из Риги, «Во­
лю России» из Праги и т.д. Каждое утро ему переводили за завтраком
итальянские, английские, французские периодические издания.

194
Глава V
Из России присылали сотни новых книг, из Европы —наиболее инте­
ресные книжные новинки. Приведем лишь дв а примера: когда Горь­
кий заинтересовался проектом первого пятилетнего плана, он полу­
чил от Л. Троцкого несколько десятков исследований, посвященных
отдельным отраслям промышленности и проекту Великого северного
морского пути. А в середине декабря 1929 г. М .И. Будберг из Берлина
отправила ему книги уже опального Троцкого.
Осведомленности Горького в вопросах политики, науки, культуры
мог позавидовать каждый из живущих в СССР. Кстати, он получал
оттуда до 30 писем ежедневно, в том числе от Сталина, Молотова, Бу­
харина, Рыкова, Томского, Каменева, Ягоды. То, что нельзя было до ­
верить письмам, сообщали многочисленные визитеры с родины.
О шахтинском процессе ему рассказывал побывавший в Сорренто по­
сле его окончания П.С. Осадчий, об арестованных и заключенных —
член Международного Красного креста и Общества политкаторжан
Е.П. Пешкова. Наконец, источником постоянной, весьма специфиче­
ской информации был секретарь Горького П.П. Крючков, который че­
рез Г. Ягоду или лично мог быстро связаться со Сталиным.
Когда Горький вернулся на родину, раздраженная этим эмигрант­
ская пресса начала упрекать его в том, что он соблазнился материаль­
ными благами и роскошью обещанных ему особняков и кремлевских
дач. В. Ходасевич объяснил поведение писателя иначе, исходя из
концепции «возвышающего обмана». «Великий поклонник мечты»,
Горький, по его мнению, пал жертвой собственного «примитивного
мышления», ибо старался всю жизнь играть идеальный образ певца
революции и пролетариата. Он писал: «И хотя сама революция ока­
залась не такой, какою он ее создал своим воображением, —мысль о
возможной утрате этого образа, о «порче биографии» была ему не­
стерпима. Деньги, автомобили, дома, — все это было нужно его окру­
жающим. Ему самому было нужно другое. Он в конце концов про­
дался,- но не за деньги, а за то, чтобы для себя и для других сохранить
главную иллюзию своей жизни. Упрямясь и бунтуя, он знал, что не
выдержит и бросится в СССР, потому что, какова бы ни была тамош­
няя революция —она одна могла ему обеспечить славу великого про­
летарского писателя и вождя при жизни, а после смерти —нишу в
Кремлевской стене для урны с его прахом. В обмен на все это рево­
люция потребовала от него, как требует от всех, не честной службы, а
рабства и лести. Он стал рабом и льстецом»53.
Эта концепция оказалась очень живучей, варьируясь в наши дни
то в работах А. Солженицына, то в статьях Б. Парамонова54. В. Кос­
тиков в очерке «Иллюзион счастья» признает, что роскошь Горького

Правда истории и история правды
195
не влекла, ибо материальных неудобств он за границей не испыты­
вал. Вслед за Ходасевичем он повторяет, что писатель «был одним из
творцов великой легенды о пролетариате, о новом человеке, рождае­
мом революционной бурей», а потом «сам сделался частью этой ле­
генды —и автором, и актером в грандиозном социальном экспери­
менте, разыгрываемом на подмостках шестой части света»55.
Как ни соблазнительно было бы представить Горького жертвой
собственного «иллюзиона счастья», приходится отказаться от этой
версии. Генетически она восходит к концепции, идущей от Л. Троцко­
го, К. Радека, Г. Зиновьева, Д. Заславского и др.— о Соколе, со време­
нем ставшем Ужом, о Буревестнике революции, превратившемся в
Мещанина с большой буквы. Между тем, «психологический фено­
мен» Горького заключался как раз в том, что ни при каких обстоя­
тельствах он не смог бы переродиться в мещанина. Ведя всю жизнь
непримиримую войну с мещанством всех рангов, писатель жил, по
словам В. Шкловского, «с собственным воздухом вокруг крыльев»56,
что создавало ему бесчисленных врагов справа и слева. Не забудем,
что он был награжден помимо ниши в Кремлевской стене злобной
репликой Г.Г. Ягоды: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит»57.
О дневнике Горького, якобы обнаруженном после его смерти комис­
сией по наследию писателя, рассказал со слов редактора «Наших до­
стижений» В.Т. Бобрышева Г. Глинка58.Толстая тетрадь в клеенчатой
обложке, найденная в бумагах, произвела эффект разорвавшейся
бомбы, хотя прочитать ее удалось лишь мельком: тетрадь тут же за­
брали в ОГПУ, взяв у присутствующих подписку о неразглашении.
Лежит ли она до сих пор в недрах архива ФСБ или является выдум­
кой русских эмигрантов —неизвестно .
Что касается отношения Горького к мещанству, оно в советский
период осталось столь же нетерпимым, как раньше. Сошлемся хотя
бы на его очерк о Днепрострое, где описано, как целенаправленный
взрыв разрушает твердую неподатливую породу. Горький замечает:
«Мне очень понравился такой экономный метод разрушения. Было
бы чудесно, если б можно было перенести его из области техники в
область социологии. А то вот мещанство, взорванное экономически,
широко разбросано «бризантным» действием взрыва и снова весьма
заметно врастает в нашу действительность» (20,188).
Вл. Ходасевич прав в одном: Горький, действительно, не выдер­
жал и бросился в Советский Союз, но не потому, что его ждала там
слава великого пролетарского писателя. Широко известно, с каким
раздражением принимал писатель те материальные блага и почести,
которыми его осыпали. Я.С . Ганецкому, сообщившему, что решено со­

196
Глава V
здать юбилейный комитет для его чествования, Горький ответил:
«Есть более серьезные дела»59. Он поехал в СССР не за деньгами, не
за дворцами, не за славой и вовсе не потому, что другого пути у него
не было. Материальное положение Горького к 1928 году более или
менее стабилизировалось. Деньги по договору с Госиздатом пересы­
лались, хотя после смерти Л. Красина бывали недоразумения с их пе­
реводом на валюту, а в начале 1927 г. выплаты то срывались, то задер­
живались.
В 1927 году, когда у писателя созревало решение вернуться в
СССР, предпринимались попытки сманить его в Америку. По свиде­
тельству М.И . Будберг, к Горькому приехали Локнер и Гест. Она
вспоминала: «Морис Гест был импресарио. Он очень хотел, чтобы
Алексей Максимович поехал в Америку. Это было в 1927 году вес­
ною»60. Судя по письмам, М.И . Будберг и позже уговаривала Горько­
го поехать в США. 8 января 1930 г. она требовательно спрашивала:
«...были ли у американского консула»61. А в середине марта того же
года сообщила, что купила себе 3 сундука, 4 корзины и 5 чемоданов и
недоумевает, почему Горький ничего не сообщает о своем приезде
американцам. «Довожу только к сведению Вашему, что в конце этого
месяца никто не ждет нас в американской части света, т.к. торжест­
венная встреча приготовлена только в конце апреля. Вы хотите сва­
литься как снег на голову?» —писала она62.
Горький не поехал в Америку, хотя в это время перевод первой ча­
сти «Жизни Клима Самгина» под названием «Свидетель» был при­
знан там «книгой года». Он лишь вступил в деловые контакты с не­
которыми американскими издательствами, проявлявшими большой
интерес к его последним работам: фирма «Smith» предлагала издать
полное собрание сочинений, американское общество «Leo Bulgacon
Theatre Accotiation» вело переговоры о приобретении прав на новую
постановку «На дне», предполагалось снять несколько фильмов по
его произведениям. 8 марта 1930 г. М.И. Будберг сообщила, что «Ли­
тературная гильдия» в Америке приготовила для Горького триум­
фальную встречу и попросила: «Пожалуйста, пошлите мне копии то ­
го, что написали за это время»63.В Европе тоже повысился интерес к
Горькому, особенно к его работе над очерком «В.И. Ленин». В бер­
линском издательстве «Malik Verlag» переводили «Жизнь Клима
Самгина», предполагали издавать цикл «По Руси». Контракт с фир­
мой «Кадей», постановка фильма по рассказу «Каин и Артем» свиде­
тельствовали о популярности писателя в европейских странах.
Иными словами, у Горького не было недостатка в выгодных дело­
вых предложениях, поэтому отъезд на родину казался необъясни­

Правда истории и история правды
197
мым. В. Костиков пишет: «...уже дошли до Запада вести о насильст­
венной коллективизации, уже писали газеты, что в деревню направ­
лено 30 тыс. членов партии для реквизиции хлеба. Гражданский мир,
начавшийся нэпом, был нарушен. По всем азимутам шел поиск вра­
гов внутренних и врагов внешних. «Минутки ненависти», звучавшие
в 1922 году во время процесса над эсерами, еще диссонансом для со­
ветского уха, в 1928 году превращаются в симфонию ненависти»64.
«Симфония ненависти» была слышна и на Западе. Летом 1927 г.
во многих зарубежных газетах появилось письмо «К писателям ми­
ра» —крик о помощи, дошедший из России. От имени писателей, ос­
тавшихся на родине, в нем говорилось об «удушении великой лите­
ратуры», о преследованиях за инакомыслие, о засилье цензуры,
бедственном положении многих деятелей литературы и культуры.
Воззвание заканчивалось словами: «Писатели! Ухо, глаз и совесть
мира, откликнитесь!»65. В эмигрантской печати было напечатано
письмо К. Бальмонта и И. Бунина Р. Роллану с упреком: почему он и
другие прогрессивные писатели — «совесть мира» —молчат? Роллан
обратился за разъяснением к Горькому, спрашивая, кто мог написать
«Письмо писателей», и правдивы ли изложенные в нем факты. Горь­
кий ответил, что письмо это, скорее всего, написано не в Москве, а
под Берлином, что классики в СССР не запрещены, а широко изда­
ются, что «умирание от голода» среди литераторов вряд ли было, а в
смерти Есенина, Блока и Сологуба нельзя винить Советскую власть.
29 января 1928 г. он писал: «... что такое Советская власть? Мне
кажется, пора уже перестать рассматривать ее как группу интелли­
гентов. Всем известно, что за 10 лет несколько десятков болыпеви-
ков-интеллигентов умерло, и многие потеряли работоспособность, о
чем я, разумеется, искренно жалею. Советская власть по природе сво­
ей становится все более действительной властью рабочих и крестьян.
Это —партия большевиков, несколько десятков тысяч рабкоров и
селькоров и 620 тысяч «делегаток» с фабрик, заводов и от деревень».
И добавил: «Россия —страна большевиков, страна максимальных
требований. Бакунин, Кропоткин, Толстой, Ленин, большевики —в
одну сторону, Константин Леонтьев, Победоносцев, Достоевский и
т.д.
— в другую»66.
Был ли писатель искренен в этом письме или, решив вернуться
на родину, стал замалчивать негативные факты, действительно,
имевшие место? Если судить хотя бы по «Дневникам» К. Чуковско­
го, М. Пришвина, Вс. Иванова, документам, опубликованным в
сборниках «Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Со­
ветов 1917-1956», «Власть и художественная интеллигенция. Доку­

198
Глава V
менты ЦК РКП(б)-ВКП(б). ВЧК -ОГПУ -НКВД о культурной поли­
тике 1917-1953 г.г. (М.1999), многие литераторы имели основание
жаловаться на условия жизни и работы. Особенно это касалось сот­
рудников частных издательств, которые постепенно закрывали, со ­
средотачивая всю работу в Госиздате. При этом шли в ход любые об­
винения. Показательно хотя бы сфабрикованное в ОГПУ
«Академическое дело»: в 1929 г. академика С.Ф . Платонова, издате­
лей И.В . Вольфсона и Ф.И . Витязева, редактора С.С . Баранова-
Гальперсона и его жену обвинили в причастности к написанию «яв­
но клеветнического воззвания “К писателям мира об отсутствии в
СССР свободы печати и слова”, которое было нелегально переслано
в Германию и напечатано в ряде белоэмигрантских и других газет»67.
Как известно, все советские литературные организации офици­
ально заявили, что никто из их членов упомянутого письма не подпи­
сывал, а в газетах «Правда» и «Известия» оно было названо «подмет­
ным». Действительно, в нем были и несправедливые упреки, которые
опровергал Горький. В ответе Роллану он фактически не касался про­
блем советской цензуры, заметив, что в свое время и сам много стра­
дал от цензуры царской. Подробно перечисляя издания классиков,
которые, якобы, не издаются, говоря о смерти Блока, Сологуба, Есе­
нина, Гумилева, он не счел нужным упомянуть, что сам в 1920-х г.г.
отчаянно протестовал против уничтожения интеллигенции, «мозга
страны» .
Это и другие письма, написанные незадолго до отъезда на родину,
дают основание утверждать, что Горький уже в 1927 г. решительно
встал на сторону советской власти, ибо поверил: правда истории на
стороне социализма, а власть, несмотря на максимализм и авторита­
ризм Сталина, все же является властью трудящегося народа, состоя­
щего из людей, подобных его корреспондентам —рабкорам, селько ­
рам, делегаткам. Ему казалось, что перегибы сталинской политики
можно исправить, стоит только дать все богатства культуры и науки
коллективной армии трудящихся, управляющих государством.
В 1929 году он писал: «Основное течение новой истории направлено
против индивидуализма за преобразование жизни на коллективных
социалистических началах. Это не «выдумка большевиков», это есте­
ственный логический результат развития общечеловеческой культу­
ры. Большевики «рождены историей», они законные ее дети, она со­
здала, воспитала их и выдвинула на первое место как организаторов
и вождей рабоче-крестьянской массы»68.
Что мог сделать для своей страны Горький, живя за рубежом?
Протестовать против насилия и террора и погибнуть от руки подос-

Правда истории и история правды
199
данного Сталиным убийцы? Бумажные протесты «гуманистов» он
высмеял еще в «Русских сказках»(1912). Не мог же 60-летний писа­
тель с мировым именем выступать в роли своего героя мальчика Гри­
ши Будущева, который восклицал: «Хосю плотестовать!». В одной из
неопубликованных статей писатель признался: «И я лично, протес­
туя против зверства и цинизма трусливых человеконенавистников,
всегда сознавал, что стою в комической позиции человека, который,
видя, ка к люди, обладающие властью грабить и убивать людей бес­
правных, усердно занимаются своей специальностью»69. Он бросил­
ся на родину, чтобы «вмешаться в число драки», ибо никогда не сто­
ял «над схваткой», не мог более жить «где-то на берегах потока
истории». История творилась в Союзе Советов, а Горький все еще ве­
рил в великую силу культурно-просветительской деятельности.
И хотя «Письмо писателей» должно было его самого заставить усом­
ниться в правдивости официальной советской пропаганды (не пото­
му ли он отложил свой приезд до 1928 г.?), писатель решительно
встал на ее защиту.
29 марта 1928 г. в газете «Правда» к приезду Горького была опубли­
кована статья Н. Бухарина «Чего мы хотим от Горького?», в которой
говорилось, что писатель должен включиться в работу по созданию
«широкого полотна великой эпохи» и развенчать советского мещани­
на, чтобы ему «пришлось кисло». Примерно так он и сам понимал
свою миссию. Вернувшись из поездки по Союзу в 1929 г., Горький пи­
сал Сталину 27 ноября о необходимости как можно больше и лучше
пропагандировать достижения пятилетки, обратить внимание на куль­
турно-политический рост молодежи, более эффективно вести борьбу с
мещанством. Скрытый пафос письма направлен против «самокрити­
ки», против фактов отрицательного влияния «наших собственных са­
мообличений»70. В письме довольно явственно проглядывает его под­
текст: желание предостеречь Сталина от жестокой расправы с
оппозицией, преследования спецов и «вредителей». По мнению Горь­
кого, этим «мы даем врагам нашим огромное количество материала,
которым они весьма умело пользуются против нас, компрометируя в
глазах пролетариата Европы партию и порядок управления страной,
компрометируя самый принцип диктатуры рабочего класса, ибо про­
летарий Европы и Америки питается преимущественно буржуазными
газетами, а из них он не может видеть культурно-революционный рост
нашей страны, достижения и успехи индустриализации, энтузиазм ра­
бочей массы, ее влияние на бедняцкое крестьянство»71.
Несколько мест в письме выделены как особо важные: «односто­
ронность нашего отношения к действительности, нами же создавае-

200
Глава V
мой, оказывает весьма вредное влияние на нашу молодежь». Это за­
вуалированный намек на односторонность отношения самого Стали­
на к процессам, происходящим в стране. Предлагая ввести в цент­
ральных органах печати отдел «Движение государственного —или
социалистического —или культурного строительства», Горький сове­
товал также начать издание нового журнала «За рубежом». Он писал:
«...как я уже говорил Вам, кроме Карла Радека я не вижу никого, кто
мог бы хорошо организовать такой журнал. «Уклон» Радека не может
найти места в этом деле, ибо рамки дела очень ограничены, задача
журнала —крайне проста и ясна»72.
Перед нами —первый документ, в котором Горький пытается вы­
ступить как советник Сталина, осторожно, исподволь наставляющий
вождя. И одновременно как защитник преследуемых членов оппози­
ции. Несмотря на свое личное нерасположение к К. Радеку, он выво ­
дит его из-под прицельного огня: на XV съезде ВКП(б) в 1927 г. Ра-
дек вместе с другими троцкистами был исключен из партии. Тот
факт, что в 1930 г. он был восстановлен и получил возможность зани­
маться журналистской деятельностью, а в 1934 г. даже выступил с
докладом на Первом съезде писателей, — результат заступничества
Горького.
Верный гуманистической традиции защищать преследуемых, не­
зависимо от того, разделяет ли он их убеждения, Горький в 1930-х го ­
дах продолжает заниматься спасением людей так же, как и в начале
1920-х годов. Эта незримая, но действенная роль буфера между офи­
циальной властью и оппозицией, а шире —всей советской интелли­
генцией —оставалась до последнего времени неизвестной. Гораздо
более бросалось в глаза восхваление, порой искреннее, порой н аи ­
гранно высокопарное, достижений Октября, защита завоеваний со­
циализма. Оно как бы служило вывеской, за которой скрывалась
борьба с все ужесточающейся политикой авторитарного руководст­
ва, попытки примирить непримиримое, сгладить, а иногда —перед
зарубежными друзьями —оправдать недостатки.
3.
Приезды Горького в СССР в 1929,1931 и 1932 годах уже не были
визитами наблюдателя. По его инициативе развертывается широкая
литературная и общественно-политическая деятельность: выходят
журналы «Наши достижения», «С ССР на стройке», «За рубежом»,
«Литературная учеба», начинается работа над многотомными изда­
ниями «История гражданской войны», «История фабрик и заводов»,

Правда истории и история правды
201
«История молодого человека XIX века», «История женщины», «Ис­
тория науки», создаются серии «Жизнь замечательных людей»,
«Библиотека поэта», «Библиотека колхозника». Все эти годы Горь­
кий на зиму возвращался в Сорренто, а в 1930 году вообще не поки­
дал Италии. Он объяснил это необходимостью интенсивной творче­
ской работы, которой мешал бешеный ритм советских будней. Но за
рубежом этому не поверили и вновь попытались заманить писателя в
Америку хотя бы на время. Однако Горький не поехал туда и продол­
жал писать «Жизнь Клима Самгина», а также опубликовал книгу но­
вых публицистических работ.
В июне 1930г. он, по просьбе А.Б. Халатова, переработал очерк
«В.И. Ленин», сняв положительную оценку деятельности Л. Троцко­
го и добавив признание в своих «ошибках», В Госиздате просили сде­
лать поправки для выходившего Полного собрания сочинений писа­
теля. Само собой предполагалось, что Горький, выбросив у поминания
о Троцком, создаст дифирамб Сталину. Он, действительно, добавил в
конце очерка фразу: «Владимир Ленин умер. Наследники разума и
воли его живы. Живы и работают так успешно, как никто, никогда,
нигде в мире не работал» (20, 49), однако имени Сталина нигде не
упомянул. Машинопись последней редакции очерка хранит следы
правки, свидетельствующей о мучительных колебаниях и раздумьях
писателя. До самого набора он несколько раз правил то место, где го­
ворится о «подлейшем предательстве» со стороны буржуазных спе­
цов. После слов: «Такие переоценки кое-чего стоят, особенно на ста­
рости лет», Горький вычеркнул абзац: «Но авангард рабочего
класса —не только храбрый боец за торжество своей идеи, и энергич­
ный строитель новой жизни, он к этому еще и превосходный цени­
тель душевной боли. И все, чего я теперь ему желаю, это пусть он ско­
рее создаст своих мастеров культуры, своих».
В последней редакции очерка появились страницы о полемике
Ленина с Богдановым, рассуждения о «нечеловечески трудной»
должности «честных вождей народа», исчез пассаж о Ленине-чело -
веке, который гораздо ближе и дороже Горькому, чем Ленин-поли -
тик. Показательна правка тех страниц, где говорится о расхождени­
ях писателя с большевиками. Вместо: «с коммунистами я
расхожусь» (редакция 1924 г.) стало «с коммунистами я расходил­
ся», вместо рассуждения «Я знаю, что за эти мысли буду еще раз ос­
меян политиками революции. Я знаю также, что наиболее умные и
честные из них будут смеяться неискренне», появилось признание в
своих ошибках: «Так думал я тринадцать лет тому назад и так —
ошибался» (20, 29).

202
Глава V
Работа над очерком «В.И. Ленин» —свидетельство окончатель­
ного и бесповоротного решения Горького «плыть в революцию даль­
ше», приняв условия той игры, которую вел с ним Сталин. Эта рабо­
та отчасти была оправданием его отсутствия на родине в 1930 году,
когда один за другим следовали политические процессы: в феврале
1930 г. была раскрыта «контрреволюционная организация» на транс­
порте, затем —«Инженерный центр», дело «Пищевого треста», «Тру­
довой крестьянской партии и грандиозные процессы «Промпартии»,
а в начале 1931 г. —процесс меньшевиков, среди которых были хоро­
шо знакомые писателю люди (Н. Суханов, В. Громан и др.). В этом
году были расстреляны без суда и следствия А. П. Пальчинский,
Н.К . Фон-Мекк, А.Ф . Величко и 48 так называемых «организаторов
пищевого голода».
В 1926-1929 гг. многие города с рабочим населением, действитель­
но, переживали перебои в снабжении продуктами. Трудности первой
пятилетки, авторитарные методы управления, введение «чрезвычай­
ных мер» усугубляли недовольство народа, которое попытались на­
править в определенное русло с помощью частично фальсифициро­
ванных процессов против «вредителей». На них легче всего было
свалить вину за неудачи в строительстве, промышленности, на транс­
порте, за разгильдяйство и бесхозяйственность. Разоблачая «врагов
народа», Н.В . Крыленко утверждал, что они «стремились сорвать пя­
тилетний план развития народного хозяйства, нривести страну к об­
щему экономическому кризису». В сообщении ТАСС говорилось:
«Вредительские организации пытались парализовать работу таких
важнейших центров нашего хозяйства, как уголь, черные и цветные
металлы, машиностроение, химическая и военная промышленность,
транспорт»73.
«Вредители» были обнаружены в органах Наркомзема, Госплана,
Научно-технического совета ВСНХ, в мясном, рыбном, консервном,
овощном трестах, в комиссариатах торговли, в золотоплатиновой
промышленности. Среди них были крупные государственные чинов­
ники, известные профессора Е.С. Каратыгин, A.B. Рязанцев, инжене­
ры, бывшие белые офицеры, поставщики царского двора, рыбопро­
мышленники, фабриканты. Показания «вредителей» из «Пищевого
треста», как и обвиняемых по процессу «Промпартии», печатались в
советской и зарубежной печати рядом с телеграммами рабочих кол­
лективов, партийных и комсомольских ячеек, которые единодушно
требовали «раздавить вражескую гадину»74.
Живя в Сорренто, Горький знакомился с материалами процессов
не только по газетам и присланным ему стенографическим отчетам.

Правда истории и история правды
203
Чтобы убедить писателя в искренности признаний обвиняемых,
Г. Г. Ягода отправил ему секретную брошюру: «Материал к отчету
ЦКК ВКП(б) XVI съезду ВКП(б). Составленный ОГПУ к докладу
тов. С. Орджоникидзе» (М., 1930). Выступая на съезде, Г.К. Орджо­
никидзе цитировал по ней подлинные признания Л.К . Рамзина,
Н.Е . Калганова и других обвиняемых, доказывая, что вредительство
инженеров было одной из форм классовой борьбы. Прочитав эту
брошюру, Горький поверил в признания обвиняемых и, как многие,
сделал вывод, что заговоры 1928-1931 г.г. являются единой цепью
общего антисоветского заговора. 2 ноября 1930г. он писал Р. Роллану,
что не понимает его волнений по поводу «48 вредителей»: «Я крайне
поражен тем, что Вы тоже верите в возможность «выдуманных или
вынужденных пытками» признаний организаторов голода. Нельзя
допустить, чтобы они чистосердечно покаялись, —пишете Вы, ху­
дожник, психолог, человек, обремененный печальнейшим из всех
знаний, —знанием людей. Почему же нельзя? Эти подлые люди кая­
лись, рассчитывая, что чистосердечное сознание в преступлении со­
хранит им жизнь. Им было известно, что по делу Пальчинского,
Фон-Мекка и Величко казнены только эти трое организаторов вре­
дительства, а остальные, несколько десятков активных вредителей,
высланы на работы по их специальности в различные места Союза
Советов. “Чистосердечность” показаний вредителей объясняется
еще и тем, что они, спасая свою шкуру, вообще не щадят друг друга,
ведь это люди, действующие механически, по силе инстинкта «кас­
ты», в чем они сами признаются. Я имею право утверждать это, ибо я
читал подлинные их показания»75.
Это письмо полностью объясняет позицию Горького по отноше­
нию к «вредительству». Он не только поверил в истинность призна­
ний обвиняемых, он, певец Человека с большой буквы, усомнился в
самом человеке, заявив , что знание людей —печальнейшее из всех
знаний. Горький сделал такой вывод, познакомившись с записями
допросов обвиняемых на следствии. В частности, профессор А. Ря­
занцев сказал: «Мои политические убеждения заставили меня всту­
пить на путь борьбы против советского режима. Я хотел доказать, что
пролетариат не способен восстановить экономическую жизнь стра­
ны»76. Всегда выступая на стороне пролетариата, Горький ответил на
подобные признания усилением чувства «пролетарской ненависти».
У него не было сомнений, что эти люди, действительно, вредите­
ли, враги, «худая трава» на поле советской действительности. И хотя
Роллан убеждал его, что нужно бы присмотреться внимательнее к
«чистосердечным признаниям», что даже в «Moskow News» выража-

204
Глава V
ют сомнения по этому поводу, Горький упрямо стоял на своем и по­
учал: «Мне кажется, Роллан, что Вы судили бы о событиях в Союзе
Советов более спокойно и более справедливо, если б усвоили про­
стой факт: Советская власть и авангард рабочей партии находятся в
состоянии гражданской, — т.е. классовой войны. Враг, против кото­
рого борются —и необходимо бороться —интеллигенция, стремя­
щаяся реставрировать буржуазный строй, и зажиточное крестьянст­
во, которое, защищая частное мелкое хозяйство, основу капитализма,
вредит делу коллективизации, прибегая к террору, к убийствам кол­
лективистов, поджогам имущества коллективов и прочим приемам
партизанской войны. На войне —убивают»77.
Жестокая логика «пролетарской ненависти» казалась Горькому
единственно возможной, когда под угрозу ставится сам принцип су­
ществования советской власти. Поэтому он не только не принял уча­
стия в кампании против «бессудных казней», начавшейся в Европе,
но осудил А. Эйнштейна и других деятелей культуры и науки, подпи­
савших протест. В феврале 1930 г. он даже склоняется к тому, чтобы
прекратить переписку с Р. Ролланом «в таком тоне», не идет ни на ка­
кие уступки, не поддается уговорам М.И . Будберг, убеждающей не
делать этого. Доказательство того, сколь искренней была уверен­
ность Горького в предательстве буржуазной интеллигенции, мы на­
ходим в той части «Жизни Клима Самгина», над которой он интен­
сивно работал весь 1930 г. В это же время он попытался написать
пьесу о вредителях — «Сомов и другие», идею которой ему подсказал
Г. Ягода. Она была закончена в январе 1931 г., но не удовлетворила
писателя. И хотя Горький послал текст пьесы в Берлин М. Рейнгард-
ту, он вскоре попросил М. И. Будберг забрать рукопись обратно. При
жизни писателя пьеса не публиковалась и не ставилась на сцене.
В 1931 г. М .И. Будберг писала Б.Н . Рубинштейну: «Пьесу о “процес­
се” он просит сейчас не предлагать...» (19, 540).
В письме от 2 ноября 1930 г. Горький пояснил Г.Г. Ягоде: «Пьесу о
“вредителе” бросил писать, не хватает материала, вредитель выходит
у меня ничтожнее того, каков он в действительности. Весною, в Мо­
скве, буду просить у Вас материалов»79. Каких материалов не хвата­
ло Горькому? Ведь не только Ягода, но сам Сталин позаботились о
том, чтобы у него были и официальные, и секретные «Материалы к
отчету ЦКК ВКП(б) XVI съезду», «Материалы по делу контррево­
люционной трудовой крестьянской партии», материалы «Союзного
бюро меньшевиков», сплошь состоящие из документов —допросов
«вредителей». В них один за другим инженеры Калганов, Стрижев,
Ларичев признавались в создании кастово замкнутой вредительской

Правда истории и история правды
205
организации, которая ставила своей целью реставрацию буржуазно­
го строя.
Переписка с Г.Г. Ягодой по поводу готовящегося процесса мень­
шевиков подтверждает, что Горький имел о нем информацию зара­
нее. Его познакомили даже с собственноручными признаниями
H.H . Суханова (Гиммера), почерк которого он хорошо знал. Процесс
проходил с 1 по 9 марта 1931 г., но еще 2 ноября 1930 г. Горький пи­
сал Ягоде: «Не удивлен тем, что Суханов, мальчишка с болезненным
самолюбием и психикой авантюриста, оказался на скамье уголовных
преступников, —но
—никак
не мог представить, что скептицизм Ба­
зарова доведет его до той же самой скамьи. Базарова я очень любил,
хотя В<ладимир> Ильич предупреждал меня: из тройки —База­
ров —Богданов —Скворцов —первый дальше от нас, чем второй, а
третий с ними по недоразумению. Очень хотелось бы мне приехать
на суд, посмотреть на рожи бывших людей, послушать их речи, но бо­
юсь, не хватит сил, да и времени нет —много работы»78.
Бросается в глаза резкость Горького, когда он пишет о бывших со­
ратниках по работе в «Новой жизни» — «рожи бывших людей». Не
менее грубо он отзывается об Осадчем, Громане и других «врагах на­
рода». На первый взгляд письма к Ягоде лишь добавляют новые
штрихи к негативному портрету писателя. Обращаясь к адресату
(«дорогой мой»), Горький льстит ему, говоря об «огромной заслуге»
ОГПУ перед народом в деле раскрытия «антисоветских заговоров»,
выражает заботу о здоровье Сталина и Ягоды. Но не стоит забывать
о той сложной, хитроумной игре, которую ведет писатель, пытаясь
добиться от «товарища и земляка» каких-то уступок заключенным.
Все письма преследуют цель освободить невинных, смягчить наказа­
ние, пересмотреть «дело». Говоря о «тройке» людей, бл изких ему на
протяжении многих лет жизни, он явно сомневается в их виновно ­
сти. Упомянув о близости В.А. Базарова к Ленину (И. Соколова-Сте­
панова и А. Богданова уже не было в живых), Горький, пытается спа­
сти его от гибели : как известно, он умер своей смертью в 1939 г..
Можно предположить, что решение Горького о статься в Сорренто
на весь 1930 год было принято, чтобы избежать личного участия на
процессах в качестве общественного обвинителя, либо самому уйти
от ареста. Переписка с Ягодой свидетельствует, что не раз Горькому
удавалось помочь преследуемым. 30 марта 1928 г. он пишет: «...усерд­
но прошу: нельзя ли “амнистировать” некоего Бианки, сосланного в
Уральск? Он —автор отличных книжек для детей по зоологии и ор­
нитологии: книжки его изданы Ленотгизом и, если Вы познакоми­
тесь с ними, увидите, что книжки, действительно ценные. Бианки

206
Глава V
не просил меня хлопотать за него. Я пишу, опираясь на письмо одно­
го т. уральца, который сообщил мне, что Бианки живет очень плохо и
работает по силе местных условий, —меньше, чем мог бы»79. Горький
явно лукавит: в судьбе ссыльного живейшее участие приняли
С.Я. Маршак и М.М. Пришвин. Последний писал Горькому 29 апре­
ля 1927 г., что Бианки томится в ссылке «за какое-то старое офицер­
ство» и клянется, что тот всегда был далек от политики, а между тем
«ему не разрешают выйти с дробовиком за черту города —это нату-
ралисту-то в Урадьске...»80.Если бы не вмешательство Горького,
В. Бианки вряд ли удалось плодотворно работать в детской литера­
туре до 1959 года.
Иными словами, читая письма Горького 1930-х гг. Г. Ягоде,
И. Сталину и другим советским деятелям, не нужно забывать, кому
они адресованы и зачем написаны. Контакты с Ягодой и другими че­
кистами, давали возможность Горькому стать обладателем недоступ­
ной для других внутренней секретной информации и позволяли хоть
изредка влиять на ход дела: спасать от смерти, смягчать наказание.
30 марта 1928 г. он просит обратить внимание на письмо сосланного
в Енисейск сотрудника Пушкинского Дома П.М. Устимовича, 6 фев­
раля 1930 г. хлопочет об анархисте Ф. Гэцци, в июне 1930 г. просит
сдвинуть с мертвой точки «Историю гражданской войны», 2 ноября
1930 г. ходатайствует о поездке за границу для М. Шолохова и Арте­
ма Веселого, в марте 1931 г. вмешивается в «дело Попова». Если при­
бавить к этому хлопоты, которыми постоянно была занята Е.П. Пеш­
кова, работавшая в Политическом Красном Кресте, станет ясно,
почему Р. Роллан после смерти Горького сообщил Г. Гессе, что не смо­
жет более помогать арестованным в СССР: «Пока был жив Горький
я многое мог сделать с его помощью. Теперь —ничего»81.
Возражая тем, кто считает, что Горький несет прямую ответствен­
ность за преступления сталинской эпохи, якобы, им санкциониро­
ванные, сошлемся на судьбы Франческо Гэцци и Виктора Сержа.
Анархист Гэцци, арестованный в мае 1929 г., должен был как «ино­
странный шпион» получить высшую меру наказания. Благодаря за­
ступничеству Горького его лишь выслали в Суздаль, о чем говорится
в письмах Роллану от 30 января и 26 февраля 1930 года. Горький пи­
сал: «О Франческо Гэцци напишу в Москву, но должен сообщить
Вам, что не очень надеюсь на успех, если Гэцци —анархист-индиви­
дуалист и занимался пропагандой теории этой фракции анархи­
стов»82. Горький передал просьбу Р. Роллана выслать Гэцци из СССР
Г. Ягоде и 15 марта 1930 г. известил Роллана: «...мне сообщили из Мо­
сквы, что Гэцци невозможно выпустить во Францию. Из этого мож­

Правда истории и история правды
207
но заключить, что Гэцци находится под следствием»83. Переговоры с
И.В . Сталиным и Г.Г. Ягодой шли через Крючкова. 3 марта 1930 г. он
писал в Сорренто: «Письма И.В . и Г.Г. передал. Ответ сообщу Вам»84,
а 5 марта известил Горького: «Г.Г. просит передать Вам, что выпус­
тить Гэцци абсолютно невозможно»85.
Более удачными оказались хлопоты за писателя В. Сержа (К и ­
бальчича). 30 апреля 1933 г. Роллан просил Горького помочь аресто­
ванному за троцкизм В. Сержу: «...не затягивать следствие и либо, не
мешкая, отпустить его, если его невиновность будет доказана, или
уведомить общественное мнение, в чем именно его обвиняют»86.
20 июня 1933 г. Горький ответил, что вел переговоры с Г.Г. Ягодой и
выяснил: «В. Серж выслан на два года в Оренбург и хлопоты о смяг­
чении этого наказания будут безуспешны»87. В дело вмешались мно­
гочисленные единомышленники и друзья В. Сержа, в течение двух
лет печатая протесты на страницах троцкистских и анархистских из­
даний всего мира. Горький все это время внимательно следил за хо­
дом дела. Вспоминая о своем аресте в главе воспоминаний «Годы не­
воли: 1933-1936», В. Серж писал: «Хлопоты в Лондоне результатов
не дали. Запрос в Голландии оказался напрасным. Копенгаген обе­
щал... Затянись эти хлопоты еще на несколько недель, и я бы не вы­
ехал, мне осталось бы только ждать неминуемой смерти»88-. В марте
1936 г. после резкого письма Горького Г. Ягоде вопрос был решен, и в
апреле того же года В. Серж выехал за границу.
Достаточно прочитать переписку Горького с Р. Ролланом в 1930-х
годах, чтобы понять, какую широкую гуманную деятельность развер­
нул Горький в Союзе Советов. Правда, деятельность эта была тща­
тельно завуалирована, говорить о ней приходилось между строк или
прикрываясь дифирамбами по адресу советской власти. Это понят­
но: переписка находилась под тщательным двойным, а то и тройным
контролем. 9 января 1929 г. А.Б. Халатов объяснил Горькому: «Поч­
товая связь с Италией очень хромает, видимо, это чувствуете и Вы.
Последнее Ваше письмо к Крючкову шло 12 дней»89. Повышенный
интерес к письмам Горького Проявляли, помимо ОГПУ, итальянские,
швейцарские, английские, французские и прочие власти. В 1932 г. в
Италии была официально введена цензура писем, почтовым конто ­
рам вменялось в обязанность просматривать всю прибывающую из-
за границы корреспонденцию. Горький часто иронизировал над «ма­
ленькими шалостями почты», давая понять адресатам, что наиболее
важные вещи нельзя доверять бумаге. Часто письма Горького к Рол-
лану шли «кружным» путем: через Берлин, Париж, Лондон или Эс­
тонию, откуда их отправляла М.И . Будберг. В то же время Горький

208
Глава V
обращался к Г.Г. Ягоде напрямую: «...нельзя ли этого Гэцци выгнать
из Союза Советов? Разумеется, сделать это надо —если можно сде­
лать —не ради удовольствия Роллана, а просто для того, чтоб не раз­
водить кислых и грязных слез»90.
Между тем атмосфера в СССР становилась все тревожнее: гото­
вились процессы микробиологов, историков, физиологов, агрономов.
22 октября 1930 г. Роллан писал Горькому: «Я обеспокоен. Увы! Я ду­
маю о тех днях 1793 года, когда Революция в лихорадке косила без
разбора и врагов, и самых преданных своих слуг»91. Насильственная
коллективизация наталкивалась на отчаянное сопротивление кре­
стьян, а это вынуждало Сталина все более усиливать репрессии, уже­
сточать режим личной власти. Уже был выслан за пределы СССР
Л. Троцкий, шла борьба с правым «уклоном». Бухарин, Рыков, Том­
ский доказывали, что нельзя проводить индустриализацию, основан­
ную на разорении деревни и использовании только внутренних ре­
сурсов страны. Раскол в Политбюро дошел до предела при
подведении итогов первой пятилетки. Осуждая «чудовищно односто­
роннюю» политику по отношению к крестьянству, Бухарин обвинил
генсека в военно-феодальной эксплуатации крестьян.
Какую позицию занял Горький в этот период? До 1931 года он не­
однократно, хотя и в осторожной форме, критиковал выдвинутые
Сталиным лозунги «самокритики», «заострения борьбы с бюрокра­
тизмом», «чистки соваппарата». 29 ноября 1929г. в письме к Сталину
содержится упрек в «односторонности нашего отношения к действи­
тельности», который почти буквально совпадает со словами Бухари­
на. Можно ли на этом основании сделать вывод, что Горький в глуби­
не души поддерживал «правую оппозицию»? Действительно, по
некоторым вопросам индустриализации и особенно культурной по­
литики Горький разделял взгляды Бухарина, Томского, Каменева
и др. Однако с коллективизацией дело обстояло иначе.
Писатель всегда относился к мелкому собственнику в деревне с
большой неприязнью и недоверием. Он видел в нем жертву «власти
земли», человека ограниченного, прижимистого, жадного, с узким
кругозором, а потому крайне консервативного. Идея замены мелкого
крестьянского хозяйства крупным коллективным чрезвычайно им­
понировала Горькому, хотя бы потому, что он всю жизнь ратовал за
коллективное самосознание людей, преображающих землю. Не
слишком разбираясь в жизни советской деревни, крайне далекий от
нее, он постоянно просил редакцию журнала «Наши достижения»
отмечать все факты строительства новой жизни в селе. По его иници­
ативе в журнале появляются статьи о коммунах «Авангард», «Озет»

Правда истории и история правды
209
и др., о росте механизации, успехах кооперации, культурной револю­
ции на селе.
28 декабря 1929 г. Горький писал ответственному секретарю жур­
нала «Наши достижения» С.Б . Урицкому по поводу материалов, при­
сланных от селькоров, сельской интеллигенции, краеведов: «В виду
моего малого знакомства с современной жизнью деревни править эти
статьи я опасаюсь, — это должен делать человек, осведомленный бо­
лее широко, чем я. Мне, например, кажется, что некоторые статьи
слишком и по-детски оптимистичны. Господин крестьянин —чело ­
вечище хитрое, недоверчивое, и оно чрезвычайно любит видеть чу­
жеродных ему существ “в дураках”, и само своею силой с удовольст­
вием ставит “в дураки” разных мудрых людей, кои желают устроить
для него житьишко получше. А я — «консерватор» в отношении к де­
ревне и, от всей души желая ей всего лучшего, не могу закрывать “очи
моя” на “скептицизм невежества” и на вековое ее недоверие к новше­
ствам, — недоверие, которым и объясняется мое недоверие к ней»92.
Можно сделать вывод, что Горький не обольщался относител