ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III. ИСТОРИЯ ТРАГИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА
Введение
Раздел I. ПИСЬМО ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА
Глава 2. Подлинник
Глава 3. Тексты подлинника
Раздел II. ПРЕДЫСТОРИЯ БРАКА
Глава 2. Предыстория брака
Раздел III. ПРИЧИНЫ КОНФЛИКТА
Глава 2. Личность Петра Федоровича — мифы и реальность
ИЛЛЮСТРАЦИИ I
Глава 3. Из истории отношений голштинских герцогов к Швеции и России
Раздел IV. «НАС ХОТЕЛИ ПОССОРИТЬ»
Глава 2. Выбор невесты
ИЛЛЮСТРАЦИИ II
Глава 3. «Сор в избе»
Раздел V. ПОИСКИ ВИНОВНЫХ
Глава 2. Инструкции Бестужева
Глава 3. Дело Рунберга
Глава 4. Дело А.Г. Чернышева
Глава 5. Дело братьев Чернышевых
ИЛЛЮСТРАЦИИ III
Раздел VI. Я.Я. ШТЕЛИН
Глава 2. Благодарная память
Глава 3. Отношение Штелина к Екатерине II
Глава 4. Документ истории
Глава 5. Когда и почему Петр Федорович написал письмо Екатерине Алексеевне?
Раздел VII. СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ
Глава 2. Издание и перевод Записок Екатерины II
Глава 3. П.И. Бартенев
Глава 4. М.П. Погодин
Глава 5. Князь П.В. Долгоруков
ПРИМЕЧАНИЯ
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
ОГЛАВЛЕНИЕ
Text
                    O.A.  ИВАНОВ
 J 	ч.
 ЕКАТЕРИНА  II
И  ПЕТР  III
 ИСТОРИЯ  ТРАГИЧЕСКОГО
КОНФЛИКТА


ББК 63.3(2)-8 И20 Серия «Россия забытая и неизвестная» основана в 2000 году, первая книга вышла в начале 2001 года Под общей редакцией авторов проекта Валентины Алексеевны БЛАГОВО и Сергея Алексеевича САПОЖНИКОВА, членов Российского Дворянского Собрания Оформление художника И.А. Озерова Иванов О.А. И20 Екатерина II и Петр III. История трагического конфлик¬ та. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. — 735 с. — (Россия забытая и неизвестная). ISBN 978-5-9524-3232-1 Книга посвящена неизвестным аспектам истории взаимоотношений великого князя Петра Федоровича (будущего императора Петра III) и великой княгини Екатерины Алексе¬ евны (будущей Екатерины II), крайне важных для понимания царствования как императри¬ цы Елизаветы Петровны, так и пяти следующих российских императоров. Рассмотрена судь¬ ба ряда династических документов от момента написания до тайной переправки в Лондон и публикации у Герцена. Дается объективная оценка личности Герцена и мотивов его издатель¬ ской деятельности, а также П.И. Бартенева, М.П. Погодина и князя П.В. Долгорукова как наиболее вероятных поставщиков Герцену материалов Екатерины II и Петра III. Книга является 75-й по счету в книжной серии «Россия забытая и неизвестная*, выпус¬ каемой издательством «Центрполиграф» совместно с Российским Дворянским Собранием Как и вся серия, она рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, а также на государственных и общественно-политических деятелей, ученых, при¬ частных к формированию новых духовных ценностей возрождающейся России. ББК 63.3(2)-8 © O.A. Иванов, 2007 © Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2007 ISBN 978-5-9524-3232-1 © ЗАО «Центрполиграф», 2007
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ИСТОРИЯ ТРАГИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА
Памяти мамы посвящаю ВВЕДЕНИЕ В 1859 году в Лондоне в двух изданиях Записок Екатерины II — фран¬ цузском и русском — было опубликовано короткое письмо великого кня¬ зя Петра Федоровича к жене, великой княгине Екатерине Алексеевне. В нем говорилось: «Милостивая Государыня. Прошу вас не безпоко- иться нынешнюю ночь спать со мной, потому что поздно уже меня об¬ манывать, постель стала слишком узка — после двух недельной раз¬ луки; сегодня пол-день. Ваш несчастный муж котораго вы никогда не удостоеваете этого имени Петр. ..Декабря 1746». На первый взгляд, содержание этого документа так резко противоре¬ чило тексту упомянутых Записок, что возникает сомнение в его подлинно¬ сти1. Кроме того, упомянутое письмо прошло «через руки» Я. Штелина, уже давно подозревавшегося в фальсификации так называемого «прутско- го письма Петра I». Однако тщательные исследования, проведенные нами и специалистами-почерковедами, заставили признать его подлинность. Теперь перед нами встала задача понять, как возникло это письмо, ана¬ лога которому трудно найти в известной переписке коронованных особ русского императорского Двора. Почему в феврале* 1746 года, всего через полгода после свадьбы, Петр Федорович пишет своей жене столь резкое письмо? Какие мотивы двигали рукой великого князя? Дала ли великая княгиня на самом деле повод для подобного серьезного обвинения? Все это предстояло исследовать самым тщательным образом, начиная с палеогра¬ фии документа и кончая политическими факторами, оказавшими влияние на его появление. В связи с этим нам пришлось затронуть и другие «динас¬ тические документы» (определение М.П. Погодина): Записки Екатерины II, Записки Я. Штелина о Петре III, «Инструкции» графа А.П. Бестужева, под- * Дата, проставленная на подлиннике рукой Я. Штелина; в герценовском издании оши¬ бочно указан декабрь.
О.А. ИВАНОВ IÄ, готовленные для воспитателей Петра Федоровича и Екатерины Алексеев¬ ны, а также дела Тайной канцелярии и другие документы и материалы, относящиеся к изучаемой эпохе. Выясняя подлинность упомянутого письма, мы затронули и вопрос его последующего существования: хранения и публикации. До сих пор представляет тайну, как копия этого документа (вместе с копиями дру¬ гих писем Петра Федоровича) попала в Лондон к Герцену, кто и почему включил его в издание Записок Екатерины II? Из этого исследования возникла вторая часть нашей работы, в сокращенном виде приведенной в разделе VII. Нам пришлось коснуться личности и издательской дея¬ тельности Герцена, исследовать мотивы его исторических публикаций, его отношение к России, политическим партиям, III Отделению. Важ¬ ным элементом исследования стало изучение вопроса о том, кто и как переводил Записки Екатерины II, — первая попытка составить своеоб¬ разный «лингвистический портрет» переводчика. Пытаясь ответить на вопрос: кто доставил и переводил Записки Ека¬ терины II (как и письмо Петра Федоровича), мы пришли к выводу, что наиболее вероятными кандидатурами в этом отношении являются, кро¬ ме П.И. Бартенева (которого подозревают уже давно): М.П. Погодин и князь П.В. Долгоруков. Читатель будет судить, насколько выбор этих лич¬ ностей был обоснован и правильно ли наше предположение о главном виновнике лондонской публикации. Приносим благодарность B.C. Лопатину, который постоянно поддер¬ живал нас во время работы над этой нелегкой книгой, а затем в 2005 году прочел ее первый вариант и сделал ряд ценных замечаний. Не можем также не поблагодарить за помощь в исследовании сотрудников архивов: A. Гамаюнова, Е.Е. Рычаловского (РГАДА), И.С. Тихонова (ГА РФ). Автор приносит благодарность сотрудникам Института криминалистики ФСБ за проведенные ими экспертизы. Автор признателен коллеге доценту B.А. Шашенкову за помощь в переводе французских текстов. Мы всегда будем помнить дружеские советы и поддержку Всеволода Владимирови¬ ча Синдеева, умершего в сентябре 2006 года. Жене Романне и сыновьям Роману и Олегу, без поддержки которых эта работа не появилась бы, автор приносит сердечную благодарность.
Раздел I ПИСЬМО ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА Глава 1 ПУБЛИКАЦИЯ Лондонская публикация Впервые письмо великого князя Петра Федоровича к великой княги¬ не Екатерине Алексеевне увидело свет в 1859 году в Лондоне во втором французском (далее: ГИ2) и первом русском издании (далее: ГИ*) Запи¬ сок Екатерины II. Это письмо входило в Приложение (называвшееся в ГИ2: Appendice. Lettres du grand-duc Pierre), в котором были помещены, кроме того, шесть записок И.И. Шувалову и одна барону Штакельбергу, а также отрывок из письма Екатерины II Ст.-А. Понятовскому** и фраг¬ мент депеши французского посланника в России Л. Беранже. Все доку¬ менты были написаны по-французски; в ГИ они сопровождались перево¬ дом на русский язык. Примечательно, что как в Предисловии к первому французскому изда¬ нию Записок Екатерины II (далее: ГИ1), повторенному в ГИ2, так и в за¬ писке, предпосланной ГИ, о письмах Петра Федоровича ни слова не гово¬ рилось. Связано ли это было с тем, что ГИ2 и ГИ готовились в спешке, или с тем, что Герцен не считал письма Петра Федоровича важными докумен¬ тами, сказать трудно (об этом пойдет речь в VII разделе представленного исследования). * Герценовское издание. (Примеч. ред.) ** Публикация этого письма в ГИ2 сопровождалась примечанием, которое в ГИ преоб¬ разовалось следующим образом (с сохранением пунктуации и орфографии); «Для дополне¬ нии Записок Екатерины II мы перепечатываем письмо приписываемое ей и как думаем ад¬ ресованное Понятовскому. Мы его взяли из чрезвычайно любопытной книги вышедшей в прошедшем году (в 1858; в ГИ2 ошибочно указан 1848 год — О. И.) в Берлине под заглави¬ ем «Российский двор сто лет тому назад» (La cour de Russie il y a cent ans)» (ГИ; 268). В ГИ по сравнению с ГИ2 выпущено имя издателя этого сборника — Шнайдера (publie a Berlin in 1848, par Schneider), что, по-видимому, также не случайно.
O.A. ИВАНОВ К слову Pierre в Appendice (в ГИ2) было сделано следующее примечание: «Ces lettres ont été trouvées a Moscou il y a un an; elles n'ont jamais été impri¬ mées. Nous les tenons de MA. Herzen. Vorthographe de Voriginal a été conservété». Текст письма Петра Федоровича, напечатанный в ГИ2 под заголовком «Lettre à la grande-duchesse Caterine»t выглядел следующим образом: Madame, Je vous prie de ne point vous incommodes cette nuis de dormir avec moi car il n’est plus tems de me trompes, le let a été trop étroit, après deux semaines de séparation de vous aujourd’hui après mide. Votre très infortuné mari qui vous ne daignez jamais de ce nom Peter. Le Xr 1746. К слову Madame было сделано примечание: «Cette letters fut envoyée par un domestique du grand-duc, André de nom; mais elle fut intercepée par Stehelin, et la grande-duchesse ne la reçut pas»*. Как полагал Н.Я. Эйдельман, ГИ2 вышло в самом начале года, а ГИ — в середине февраля2. И хотя упомянутый исследователь не привел каких- либо доказательств, есть основания полагать, что в вопросе последователь¬ ности он был, по-видимому, прав. В ГИ2 в упомянутом примечании к письму Петра Федоровича есть такая фраза: «... они никогда не были на¬ печатаны» (elles n’ont jamais été imprimées), которой нет в ГИ, что, по-ви¬ димому, логично, а не случайно. В ГИ произошло примечательное упрощение. Из содержавшегося в ГИ2 примечания к подзаголовку «Письма великого князя Петра Федоро¬ вича» (которое в нашем переводе звучит: «Эти письма были найдены год назад в Москве; они никогда не были напечатаны. Мы получили** их от * В ГИ этот текст передан так: «Cette lettre a été envoyée avec un domestique du grand- duc Andrn de nom, mais elle fut intercepée par Stehelin et la grande duchesse ne Га pas reçue». Издательская небрежность привела к ошибкам, так, например, пропуск запятых привел к парадоксальному grand-duc André de nom (великий князь по имени Андрей), а пропуск дефиса в grande duchesse к иному смыслу (великолепная княгиня). ** Вопрос с переводом слов «Nous les tenons de M.A. Herzen» сложен; наш перевод не может быть признан полностью удовлетворительным. НЯ. Эйдельман переводит их так: «Мы передали их г-ну Герцену», что значительно изменяет смысл текста. Издателю логич¬ нее сообщить, от кого получен документ (авторитет источника), чем то, кому он передан. Не исключено, что и здесь имеется простая типографская или редакционная ошибка.
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «=ÂÎL г-на А. Герцена. Орфография оригинала сохранена») получилось заглавие: «Письма великого князя Петра Федоровича найденныя год тому назад в Москве». По каким-то не совсем ясным обстоятельствам Герцен решил снять в русском издании упоминание своей роли в публикации писем Петра Федоровича, хотя об этом и так можно было догадаться (о наших предположениях по этому поводу будет рассказано во второй части кни¬ ги). Что же касается выражения «найденные год тому назад», то можно предположить (используя примечание, сделанное в ГИ к письму Поня- товскому), что речь идет о 1858 годе. Обманывали ли Герцена его коррес¬ понденты или он сам, пытаясь сохранить их инкогнито, проставил невер¬ ную дату, определенно сказать трудно. Второе примечание в ГИ2 существенных изменений в ГИ не претер¬ пело (без учета упомянутых записок). В нашем переводе (а перевода на русский язык в ГИ не приводится) это примечание выглядит так: «Это письмо было послано со слугой великого князя по имени Андре; затем оно было перехвачено Стехеленом (или Штехеленом)* и великая княги¬ ня его не получила». По не совсем понятным причинам издатели ГИ поместили письмо в разделе «Перевод» в самом конце, хотя, в соответствии с датой, оно дол¬ жно было стоять, как и во французском варианте, первым**. Кроме того, не был сделан перевод упомянутого примечания с именем Stehelin. На¬ против, в русском переводе появилось примечание (уже к слову Петр), в котором говорилось: «Под прочими письмами В.К. подписывался Pierre, под этим Peter. Хотя мы и старались перевести эти письма слово в слово, но вся прелесть орфографических ошибок утратилась» (ГИ, 267). Погодинские намеки Впервые в самой России о находке письма Петра Федоровича как об «автографе императора Петра III... великой важности» стало известно в 1868 году из послесловия М.П. Погодина к его публикации в сборнике «Утро» материала под названием «Об открытии записок Штелина». Ис¬ торик, сообщив некоторые подробности обстоятельств находки, ничего не сказал о ее содержании, многозначительно заметив: «подробности пос¬ ле»3. «Подробности» (далеко не полные и верные) стали известны чита¬ * В ГИ2 и в ГИ эта фамилия дана так: Stehelin. Речь идет о Я.Я. Штелине, который в тек¬ сте ГИ2 (и ГИ 1 ) фигурирует как Stehlein (р. 6); сам он себя называл — Stëhlin. Переводчик в ГИ правильно понял, о ком идет речь (с. 5). Об этой и о других подобных ошибках пойдет речь позже. ** В ГИ не все письма имеют номера и в разделе «Перевод» даны не в том порядке, в каком они представлены на французском языке.
O.A. ИВАНОВ телю лишь в 1893 году, когда появилась 7-я книга «Жизни и трудов М.П. Погодина» Н. Барсукова. В упомянутой публикации М.П. Погодин ограничился только тем, что привел перевод и немецкий текст (как бу¬ дет показано ниже, не весь) приписки Я. Штелина на письме Петра Фе¬ доровича*. Прошло время; в 1890 году появился первый том «Истории Екатери¬ ны II» В.А. Бильбасова, в котором письмо Петра Федоровича лишь упомя¬ нуто в предложении, касающемся Чоглоковой: «Полгода спустя** после назначения ее обер-гофмейстериной, великий князь в письме к своей супруге явно обличал, что Чоглокова не достигла цели». Но к этому тек¬ сту Бильбасов сделал следующее примечание: «Будущему историку Пет¬ ра III предстоит определить степень подлинности этого письма»4. Кстати сказать, в берлинском издании 1900 года «Истории Екатерины II» этого примечания нет, но приводится текст письма по лондонскому изданию5. Как известно, труд Бильбасова, особенно второй его том, подвергся резкой критике Александра III за скандальные подробности и факты6. В этих условиях публикация письма Петра Федоровича сделалась невоз¬ можной. Однако в упомянутой 7-й книге «Жизни и трудов М.П. Погоди¬ на», вышедшей в 1893 году, некоторые детали и подробности появились. Необходимо заметить, что составитель этого труда Н.П. Барсуков выпус¬ тил ряд важнейших подробностей и деталей, препарируя документы из архива Погодина так, чтобы сохранить концепцию находки и передачи письма, намеченную последним в «Утре». Правда, Барсуков дополнил ту¬ манные слова Погодина об автографе «великой важности» прямым ука¬ занием: «Это письмо великого князя Петра Федоровича к его супруге великой княгине Екатерине Алексеевне. Под письмом значился месяц февраль 1746 года. На обороте внизу рукою Штелина было записано, что он перехватил это письмо..» Но текст письма не привел. Барсуков поме¬ стил также немецкий текст (с небольшими отличиями)*** и перевод приписки Штелина. * «Eigenhändiges billets sr Hochheit des Grosfärsten fo dieselben im Unwillen an einem Vormittag ohne jemands Wißen geschrieben und versiegelt durch den Zwerg Andre an Ihro Kais. Hoch, die Großfiürstinn senden wollen. Weil aber der Höhrath Stählin darzukam und den Zwerg anhielt, dem Großfürsten aber die alle Folgen nachdrücklih vorstellete, wurde die Abgabe verhiendert, und eine zärtliche Versöhnung gestiftet». Что в переводе Погодина зву¬ чит так: «Собственноручная записка великого князя, которую написал он в досаде однажды поутру, не сказав о том никому, и, запечатав, послал с карлою Андреем к ее императорско¬ му высочеству. Надворный советник Штелин, встретяся, удержал карлу, а великому князю представил с силою все дурные последствия. Подача была остановлена, и устроено нежное примирение». ** Это ошибка из-за неправильной даты в ГИ2. *** Ihro Kais. Hoch, (в «Утре») были исправлены на Ihre Kais. Hoch.; очевидная ошибка Höhrath на Hofrath; die alle Folgen на alle die Folgen. Как будет видно ниже, копия Погоди¬ на, по которой происходили исправления, была не совсем точна. 10
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Что касается «одного издания за границею», где было напечатано пись¬ мо Петра Федоровича, то у Барсукова оно названо полностью: в прибавле¬ нии к русскому переводу Записок Екатерины II, напечатанных в Лондоне с примечанием, что недавно оно найдено в Москве ученым при разборе бумаг Штелина. Откуда Барсуков взял «ученого» и «при разборе бумаг Штелина» — неизвестно; как мы видели, ничего подобного в ГИ нет. При¬ мечательно и то, что Погодин (или Барсуков) не знал о существовании ГИ2. Рассказ Барсукова не прояснил, как в ГИ появились письма великого кня¬ зя Петра Федоровича к И.И. Шувалову. В 1906 году в «Русской старине» было переиздано Приложение, со¬ держащееся в ГИ, и, естественно, письмо Петра Федоровича7. Однако никакими дополнительными комментариями издатели своей публика¬ ции не сопроводили. Более того, они даже не воспользовались француз¬ ской сноской, в которой упоминался Штелин, а уж о приписке его, опуб¬ ликованной в «Утре», — и подавно. Тут следует сказать о весьма странной реакции «Русского архива» на упомянутую публикацию. В 1907 году (№ 2) под рубрикой «Из записной книжки библиофила» появилась заметка со¬ трудника журнала В.М. Остроглазова8. Автор, цитировавший погодин¬ ский рассказ в «Утре», не мог понять — об одном и том же ли документе идет речь в упомянутом рассказе и публикации в «Русской старине», в которой ничего не говорилось о приписке Штелина и была другая дата. Как это ни странно, но сотрудник «Русского архива» не знал, о каком за¬ граничном издании говорил М.П. Погодин. «Я во время моего пребыва¬ ния за границею, — пишет он, — не мог найти этого издания». Все это выглядит странно: библиофил, не державший в руках книги «Жизнь и труды Погодина»; редактор журнала П.И. Бартенев, все хорошо знавший, издавший в 1866 году письма Петра Федоровича к И.И. Шувалову, но не подсказавший своему сотруднику, где и что ему нужно искать, и пропус¬ тивший подобную наивную заметку. Кстати сказать, Бартенев почему-то так и не напечатал в своем журнале упомянутое письмо. За всем этим, скорее всего, скрывалась какая-то тайна. Следует сказать несколько слов и об упомянутой выше публикации писем Петра Федоровича к И.И. Шувалову, увидевших свет, как уже гово¬ рилось, в ГИ2 и ГИ. Бартенев снабдил их примечанием, в котором, в част¬ ности, говорилось: «За сообщение этих писем мы обязаны благодарностью М.П. Погодину. К сожалению, на этих письмах, или, вернее, записках, по¬ сылавшихся из одних комнат дворца в другие, не означено числовых по¬ мет...»9 Последнее замечание мы понимаем так, что Бартенев видел под¬ линники, которых нам, кстати сказать, найти не удалось. Публикация выглядела опасной, поскольку указывала на владельца таких важных доку¬ ментов, который допустил или, что еще более неприятно, способствовал их И
О.А. ИВАНОВ проникновению к Герцену. Однако нет никаких данных, говорящих о том, что власти увидели в этой публикации криминал; нам не удалось найти ничего подобного в фонде Московского цензурного комитета10. При сравнении лондонских изданий писем Петра Федоровича к Шу¬ валову (а в ГИ2 и ГИ они идентичны) с изданием «Русского архива» бро¬ сается в глаза ряд отличий*. Их изучение приводит нас к предположению о том, что публикация в журнале Бартенева была не только установлени¬ ем текстологической истины, но и скрытым намеком, что историк-про- фессионал, каким являлся М.П. Погодин, не мог организовать столь не¬ брежную публикацию важных исторических документов, и вместе с тем проявлением гордости собирателя, не побоявшегося заявить о своих цен¬ ностях даже под угрозой возможного преследования властями за «утеч¬ ку» за границу столь важных документов. Глава 2 ПОДЛИННИК Палеография В настоящее время упомянутое письмо хранится в РГАДА в фонде «Переписка лиц императорской фамилии и других высочайших особ» (Ф. IV). Особого значения этому документу, судя по месту его хранения, не придавали. По своему содержанию, а также из-за несомненной связи с Записками Екатерины II оно, как нам кажется, должно было быть по¬ мещено в «Секретные пакеты» (Ф. I), запечатанные и подписанные рос¬ сийскими императорами Николаем I и Александром II, но туда почему- то не попало. Письмо написано на двойном листе бумаги, размером 308 х 206 мм. Текст письма расположен на первой странице (л 1), а приписки Я. Ште- лина — на 4-й (л. 2 об.). Бумага письма имеет филиграни: л. 1 — римскую * Во-первых, изменен порядок писем, что, возможно, получилось случайно, поскольку даты на них отсутствуют. Во-вторых, в «Русском архиве» письма разбиты на предложения, чего почти нет в лондонских изданиях (например, в письме с упоминанием Lef Alexandritz одно предложение, а в публикации 1866 года — четыре; в письме с упоминанием Narischkin также одно предложение, в публикации «Русского архива» — три). В-третьих, имеются и некоторые другие различия: например, в первом письме И.И. Шувалову в лондонских изда¬ ниях значится Lef Alexandritz, а в публикации 1866 года — Lew Alexandritz, во втором пись¬ ме упоминается d’Alexandre Iwanitz Narischkin (в переводе после отчества поставлен знак вопроса), а в «Русском архиве» — d’Alexandre Lwowitz N arischkin (что, по-видимому, невер¬ но, так как камергером Петра Федоровича был Александр Александрович Нарышкин). Имеется достаточно много менее крупных разночтений, связанных с пунктуацией и орфо¬ графией, более правильных в издании 1866 года. Правда, нам неизвестно, насколько соблю¬ дались правила самим Петром Федоровичем (об этом пойдет речь ниже). 12
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III цифру II и подпись под ней, которую нам не удалось разобрать; л. 2 — большая филигрань (115 х 105 мм) с изображением двух львов, присло¬ нившихся к колонне, стоящей на подставке и украшенной император¬ ской короной. К сожалению, мы не смогли точно идентифицировать эту филигрань (у С.А. Клепикова нечто подобное находится под номером 1255 и относится к 80-м годам XVII и началу XVIII века11). Письмо перед отправлением складывалось дважды. На л 2 об. (в правом верхнем квадранте, образованном складками) видны остатки красной сур¬ гучной печати с сохранившимся остатком соединительной бумажки; в том же квадранте — два пятна, возможно чернильные кляксы; указания адре¬ сата нет. Бумага письма (особенно л. 2 об.) сильно загрязнена, а сгибы очень потерты. Создается впечатление, что это письмо долго носили в кармане. Судя по профилю сгибов, письмо, возможно, было смято, а потом его вы¬ гладили; текст же писался на ровной бумаге без складок. Документ, который мы (и работники РГАДА) определяем как пись¬ мо Петра Федоровича, написан по-французски и имеет подпись. Есте¬ ственно, прежде всего, необходима идентификация его почерка с почер¬ ком великого князя. К сожалению, до нашего времени дошло очень мало документов, написанных великим князем и тем более близких ко вре¬ мени предполагаемого написания письма (февраль 1746 года). Мы об¬ наружили письмо Петра Федоровича от 15 января 1743 года, написан¬ ное по-французски из Петербурга12. Кроме того, нами выявлено более десятка современных подписей Петра Федоровича под различными до¬ кументами13. Анализ этих автографов, а также специальное графологи¬ ческое исследование, произведенное в Институте криминалистики ФСБ РФ, подтверждает принадлежность упомянутых документов великому князю Петру Федоровичу*. Редакторы ГИ обратили внимание, что под письмом к великой княгине Петр Федорович подписался как Veter, а «в прочих письмах» как Pierre. Имеющийся у нас материал позволяет пред¬ положить, что в 1740-х годах великий князь подписывался в основном как Peter, а во второй половине 1750-х — как Pierre (например, письма к Фридриху, к Екатерине II из Ропши), хотя известны и отдельные ис¬ ключения**. Примечательно, что Петр Федорович не стал повторять подпись своего деда — Петра Великого, подписывавшегося как Piter14. Очень сложные проблемы возникают при внешнем сравнении писем Петра Федоровича 1743 и 1746 годов. Бросается в глаза небрежность и неаккуратность последнего послания. Зная дурные привычки (любовь к * Небольшие различия в подписях Петра Федоровича все-таки имеются; см. иллюстра¬ ции. ** В нашем распоряжении имеется копия части неизвестного документа с датой 27 мар¬ та 1762 года, подписанного Peter (см. илл.). 13
О.А. ИВАНОВ спиртному) Петра Федоровича, мы склонны были считать, что это пись¬ мо написано именно в таком состоянии (о чем, как нам казалось, сви¬ детельствует и его содержание) и поэтому резко отличается от первого. Правда, необходимо учитывать быстрые возрастные изменения: в январе 1743 года Петру Федоровичу было еще 15 лет, а в феврале 1746-го — уже 18 лет! К тому же мы не знаем качества перьев, которыми писались эти письма. Специалисты Института криминалистики ФСБ РФ, отвечая на вопрос «В каком состоянии великий князь Петр Федорович писал пись¬ мо № 2» и сравнивая его с письмом 1743 года, пишут: «...Признаков нео¬ бычного психофизиологического состояния не имеется». Теперь остановимся на французском тексте подлинника (приведем его с искажениями при публикации в ГИ и ГИ2). Madame, Je vous prie de ne point vous incommodes cette nuit* de dormir avec moi car il n'est plus tems de me trompes, le lit** à été*** trop étroit****, après deux semaines de separation***** de vous aujourd'hui après midi****** Votre très infortuné mari qui vous ne daignes*******jamais de ce nom Peter. Le...fevr. 1746. Среди ошибок, сделанных самим Петром Федоровичем, можно ука¬ зать: наличие аксант над «а», отсутствие его в «été», «étroit», «après», «serparation», «très»; «tems» вместо «temps», «qui vous..» (кто вы...) вместо «que vous..» (которого вы_)******** Вероятно, последнюю ошибку име¬ ли в виду издатели ГИ, когда заметили: «хотя мы и старались перевести * В ГИ2 и ГИ — nuis. ** В ГИ2 и ГИ - let. *** В ГИ2 и ГИ - a été. **** В ГИ2 и ГИ - étroit. ***** В ГИ2 и ГИ — séparation. ****** В ГИ2 и ГИ - mide. ******* В ГИ2 и ГИ — daignez. ******** Я. Штелин сообщает, что Петра Федоровича начали учить в Киле французскому языку, но он «имея мало упражнения, никогда не говорил хорошо на этом языке и состав¬ лял свои слова» (Штелин Я.Я. ЧОИ ДР. 1866. Кн. 4. С. 74. Далее при ссылке на записки Ште¬ лина после цитаты в скобках указана сокращенная фамилия автора и страница (Штел.) — Примеч. ред.). 14
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ эти письма слово в слово, но вся прелесть орфографических ошибок ут¬ ратилась». Но они сами, как мы видим, внесли при публикации ошибки (не исключено, что их делали и переписчики); так, во французском языке нет слова «let», в тексте у великого князя было «le lit»; не было у него и «nuit», которое в ГИ2 и ГИ заменено на «nuis». Теперь пришло время поговорить о приписке, которую сделал Ште- лин на письме Петра Федоровича (л. 2 об.). Сразу бросается в глаза, что она состоит из двух частей, написанных разными почерками. Не совсем понятно, почему М. Погодин не упоминает в своих воспоминаниях пер¬ вой короткой. Она находится в самом низу справа; места для нее писав¬ ший оставил очень мало, вероятно не желая большей записью портить столь важный документ. Может быть, Погодин не стал обращать на нее внимания, полагая, что основное содержание изложено в более полной приписке. Но не исключено, что историк ее не прочел. С помощью боль¬ шого знатока старых немецких рукописей Е.Е. Рычаловского удалось вос¬ становить подлинный текст приписок Штелина. Первая заметка Ште- лина выглядит так: dem Abgeschickten Uberbringer+ {+Zwerg Andre} abgenomen, u. den ändern theil zum Accomodement, beyde theile aber zur zärtl[ich?]sten Versöhnung gebracht, den febr. 1746. Слова +Zwerg Andre, заключенные в фигурные скобки, приписаны на полях слева. Среди немецкого текста бросается в глаза французское сло¬ во Accomodement (accommodement — сделка, соглашение), написанное не готически. Есть известная проблема при прочтении последнего слова gebracht. Буква Ъ прописана очень странно: сначала очень тонко, а затем с обведением нижней части. Можно предположить, что у Штелина в этом месте закончились чернила, и он, обмакнув перо, снова принялся писать, но с нижнего элемента буквы. Что касается второй приписки, то она несколько отличается от того, что привел в «Утре» М.П. Погодин. Согласно прочтению Е.Е. Рычалов¬ ского, текст выглядит так: Eigenhändiges Billets Sr Kaysl. Hochh[ei]t des Großfürsten so dieselben im Unwillen an einem Vormittag ohne jemands Wißen geschrieben und versiegelt durch Zwerg Andre an Jhro Kaisl. Hoch, die Großfürstin senden wollen. Weil aber der Hofrath Stählin eben darzukam und den Zwergen anhielt, dem Großfürsten, aber die üble Folgen nachdrücklich vorstellte, wurde die Abgabe verhindert, und eine zärtliche Versöhnung gestifftet. Этот текст заканчивается не просто точ¬ кой, а знаком «./.». Любопытно, что именно так заканчивается дата, про¬ ставленная Штелином на самом письме Петра Федоровича (за годом). Возможно, это был символ переноса даты от второго примечания. Можно думать, что нижнее примечание Штелина написано первым. За это говорит следующее: 1. Более лаконичный текст. 2. Более старатель¬ 15
O.A. ИВАНОВ ^^ ный, четкий (более прямой) и поэтому более ранний почерк Штелина. 3. Вставка на полях имени карла Андрея, что потом вошло в текст второ¬ го, более подробного примечания. 4. Наличие даты (года). Что касается почерка второго примечания, то он более поздний, пото¬ му что он легко летит, имея наклон вправо, по странице (см., например, ха¬ рактерное написание буквы s) и, наконец, подобен почерку, которым на¬ писаны почти все воспоминания о Петре III, т. е. относится к 1760-м годам. Делая первую запись на письме, Штелин, скорее всего, не планировал ставить даты; последнее слово gebracht написано по центру блока записи, и у буквы t сделан сантиметровый росчерк, характерный для рукописи «Записок о Петре III»; он имеется в конце многих строк и как бы (вмес¬ то точки) завершает строку15. К упомянутому росчерку был добавлен дру¬ гой, жирный, отходя 1ций от первого вправо и несколько вниз. Почему он появился, трудно сказать: то ли соскочило перо, то ли, написав 1746, Ште¬ лин решил подчеркнуть эту дату. Во всяком случае, этот росчерк разделил слово, обозначающее месяц, и год, что выглядит странно, ибо Штелин в обозначении даты употреблял прямой порядок ее написания — от дня и месяца к году. Если бы этого росчерка не было, то можно было полагать, что дата в одну строку (только случайно несколько приподнят год); т. е. она вся написана одновременно. Однако это не так и по следующим об¬ стоятельствам. После 1746 стоит точка; следовательно, Штелин первоначально не хо¬ тел уточнять дату. Само написание цифр 7 и 4 не соответствует более по¬ зднему их написанию как на самом письме Петра Федоровича, так и в рукописи «Записок о Петре III»16. Слово febr. написано, как нам представ¬ ляется, почерком позднейшим так, как оно написано в рукописи «Запи¬ сок о Петре III» (дата рождения Петра Федоровича)17. Написание буквы /с большим наклоном почти полностью соответствует написанию даты на письме великого князя в слове fevr. Труднее всего с прочтением даты. Е.Е. Рычаловский читает ее так: den ...febr. По-видимому, это правильно, так как Штелин, расширяя свое при¬ мечание, надписал на письме Петра Федоровича нечто подобное, но толь¬ ко по-французски: le ... fevr. Волнистая линия перед названием месяца в немецком варианте должна, вероятно, обозначать точки. Если попытаться теперь реконструировать все действия Штелина, то получится следующая их последовательность: 1. Он пишет нижнее при¬ мечание на письме. 2. По каким-то соображениям Штелин на полях при¬ писывает имя карла Андрея. 3. Сделав это добавление, он на всякий слу¬ чай проставляет и год. По-видимому, упоминание имени карла Штелин посчитал в момент написания первой записи более важным, чем указа¬ ние точной даты, которую мог бы также сделать с помощью выноски. 16
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Через довольно большое время (около 15 лет; вероятно, в царствование Петра III) Штелин вновь обращается к письму: 1. Расширяет примечание, отчеркивая его от нижнего чертой. 2. Забыв точную дату события, ставит под первым примечанием den ... febr. (под вторым подобную дату было бы ставить нелогично, ибо оно было написано значительно позднее). 3. Так как участок, на котором проставляется дата, слишком мал и она выходит не совсем ясной, Штелин переносит ее на само письмо Петра Федоровича, логично изменяя язык на французский, которым оно написано. Однако есть основания не совсем верить в точность сообщенной Штелином даты. Исследование копии документа, проведенное в Институте криминалисти¬ ки ФСБ РФ, в основном подтвердило нашу точку зрения. Глава 3 ТЕКСТЫ ПОДЛИННИКА Текст письма Начнем с перевода, который дан в ГИ. Содержание этого текста, не¬ смотря на его кажущуюся внешнюю простоту и понятность, крайне про¬ тиворечиво и запутано. Причин тому может быть несколько: неправиль¬ ный перевод; нелогичность автора; плохое знание им французского языка и неумение на нем адекватно выразить свою мысль; особое эмоциональ¬ ное состояние автора; наше незнание контекста. Полагаем, что некоторая неясность в понимании письма Петра Фе¬ доровича могла возникнуть из-за неправильности перевода. Хотя он и делался, как пишут издатели, «слово в слово», но, как известно, многие слова имеют несколько значений; какое из них выбрать, чтобы не иска¬ зить смысл, — вот проблема. Рассмотрим теперь перевод отдельных слов из письма Петра Федоро¬ вича. Полагаем, что лучше перевести слово madame более простым и соот¬ ветствующим времени и смыслу послания словом сударыня; incommodes не грубоватым беспокоиться, а более тонким, ироничным (возможно, отра¬ жающим какие-то упреки жены) причинять неудобства; cette nuit, пере¬ веденную как нынешняя ночь, более простым эта ночь; de separation, пере¬ веденное в ГИ как разлука, что имеет теперь смысл жизнь вдали от близких, более подходящим проживанием порознь\ après midi, ошибочно переведенное как полдень словами после полудня, très infortuné, переве¬ денное в ГИ почему-то как несчастный, более точным несчастнейший; daignes jamais de ce nom — никогда не соизволите называть. Учитывая эти замечания, мы переводим текст так: 2 О. Ишпюв 17
O.A. ИВАНОВ Сударыня, этой ночью прошу вас не причинять себе неудобства — спать со мной, так как время меня обманывать прошло; после двухнедельного прожива¬ ния порознь постель стала слишком узка. Сегодня после полудня. Ваш несчастнейший муж, которого вы никогда не соизволите так на¬ зывать, Петр. Для того чтобы понять смысл, причины и время появления письма великого князя Петра Федоровича, попробуем сначала исследовать его текст, отвлекаясь от известного в той или иной мере контекста, под¬ час сильно влияющего на правильное понимание (интерпретацию) того, что было сказано или хотели сказать на самом деле. Забудем на время, что этот текст написан великим князем, наследником Российского пре¬ стола, к своей жене (тем более что их имена отсутствуют). Первое, что бросается в глаза при его изучении, — несколько любо¬ пытных противоречий: A. Письмо начинается решительно и грозно — муж за обман прогоня¬ ет жену со своей постели; однако оно заканчивается как-то вяло, прими¬ рительно и даже слезливо — «ваш несчастнейший муж, которого..». Б. Жене ставится в вину «двухнедельная разлука» и тут же с прискор¬ бием говорится, что она «никогда» не называет его мужем. B. Жена обвиняется в обмане мужа, однако здесь же указывается, что мужем она автора никогда не называла, то есть вела себя вполне после¬ довательно. Г. Жена предупреждается, что ее настойчивые попытки спать с мужем будут решительно отвергнуты, и в то же время намекается на то, что она была причиной двухнедельной разлуки. Д. Если дело так далеко зашло — обман и пребывание жены вне посте¬ ли мужа, то почему же автор говорит лишь об «этой ночи», а не о всех последующих? Е. Автор письма фактически утверждает, что «спать с ним» — очень важно для его жены, и в то же время отрицает это, свидетельствуя, что она его никогда не называла мужем. В тексте рассматриваемой записки привлекают особое внимание два слова: обманывать и несчастнейший. В чем же мог состоять обман жены? Как нам кажется, могут быть два варианта: 1. Супружеская изме¬ на, и 2. Жена не любит мужа и только поддерживает вид супружеской жизни (спит с ним), но измены нет. Можно с известной долей вероят¬ ности предположить, что если бы был верен первый случай, то реакция должна была бы быть более жесткой, то есть не было бы упоминаний 18
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III I^ «этой ночи» и «несчастнейшего мужа», а должен был быть полный раз¬ рыв. Тем более что даже «двухнедельная разлука» вызвала столь обо¬ стренную реакцию супруга, сделавшего супружескую постель «слишком узкой». «Ваш несчастнейший муж» — это оставленная дверь к примире¬ нию; характерно слово «ваш» — еще «ваш» (!), к которому вскоре могло быть добавлено вполне логичное слово «бывший». Однако нельзя исклю¬ чить, что человек по имени Петр узнал (не в «двухнедельную ли разлу¬ ку»?) о том, что его супруга засматривается на кого-то другого, что вы¬ звало его ревность. Отсюда «несчастный супруг»: жена его обманывает — спит с ним, а думает о другом, для которого спокойно оставляет «мужа» на две недели одного, не называя его мужем. Последнее, наиболее горь¬ кое признание «несчастнейшего» Петра обращает на себя особое вни¬ мание. В каком случае жена может не называть супруга мужем? Когда он не любит ее и не исполняет супружеских обязанностей. Но как та¬ кой супруг может требовать от своей жены чего-то большего? Возмож¬ но, Петр недоволен тем, что супруга, не называя никогда его публично мужем, указывает на его проблемы? Итак, жена Петра, вопреки его воле, рассталась с ним на две недели, а когда она якобы решила возвратиться, то муж написал письмо. Что же он хотел, какую цель преследовал — разрыва или, наоборот, возвраще¬ ния к нему жены? Но может быть, здесь нет «или», а драматическое противоречие, которое нельзя было разрешить, и отсюда такая проти¬ воречивость рассматриваемого документа? Думал ли Петр о реакции жены, получившей подобное послание, или она ему была безразлична, а он хотел только выплеснуть свои чувства и оскорбить ее? Понимал ли он, что, написав об обмане, кровати и т. д., он создал документ не только против жены, которую могли заподозрить на этом основании в изме¬ не, но и против себя? Обвинение в измене — обвинение тяжелое, и в XVIII веке могло бы для женщины закончиться заключением ее в мона¬ стырь. Многое пришлось бы рассказать супругам в процессе следствия, что было не в их интересах. Или Петр уже не мог больше терпеть измен, и ему была безразлична даже самая неприятная ситуация публичного скандала? Как мы знаем из главы, посвященной палеографии и текстологии письма Петра, письмо было написано достаточно небрежно (наверняка не переписывалось), запечатано и отправлено. Следовательно, Петр не хотел (или боялся) устного объяснения, ожидая известных упреков от противной стороны. Письмо очень коротко; в нем нет никаких упоми¬ наний о предшествующих ему объяснениях, но слова в конце «никогда» свидетельствуют о том, что они были, возможно, устные. Напряжение накапливалось и никак не снималось; никто супругам, по-видимому, не 2* 19
O.A. ИВАНОВ Iä, помогал, в противном случае Петр мог бы на такое лицо сослаться. Од¬ нако остатки печати на письме будто бы свидетельствуют о том, что ав¬ тор не хотел, чтобы его мог прочесть посторонний, но это было не в ха¬ рактере Петра Федоровича. То, что письмо не переписывалось, а, по-видимому, писалось «на лету» (о чем свидетельствует и известная его противоречивость), говорит об особом состоянии автора, который не боялся упреков в неряшливости; главное, как кажется, было донести нахлынувшее переживание, которое могло исчезнуть при продумывании и переписывании. Это подтвержда¬ ет и странная для такого документа дата: «сегодня после полудня». Примечания Штелина Приписки Я. Штелина представляют чрезвычайный интерес для по¬ нимания отношений Петра и его жены. Начнем с текста первого мало¬ го примечания. Оно исключительно кратко и поэтому из-за конспектив¬ ности записи точный перевод его затруднен: « [эта записка] отобрана у отправленного для передачи {карлика Андрея}; и одна сторона приве¬ дена к соглашению у а обе стороны — к нежнейшему примирению». Второе, более обширное примечание Штелина выглядит в нашем пе¬ реводе так: «Собственноручная записка Его Императорского Высоче¬ ства Великого князяу которую он в досаде без чьего-либо ведома напи¬ сал однажды поутру и, запечатав, хотел послать с карликом Андреем к Ее Императорскому Высочеству Великой княгине. Но тут пришел надворный советник Штелин; он остановил карлика и убедительно представил Великому князю дурные последствия [его поступка]. Пере¬ дача [записки] была предотвращена и было устроено нежное прими¬ рение». В первом примечании обращает на себя внимание противопоставление французского accommodement (accommodement — сделка, соглашение) не¬ мецкому Versühnung (примирение). Штелин вкладывал в первое слово, как нам кажется, какой-то особый смысл, старательно выписывая его, хотя он мог использовать аналогичное немецкое Übereinkommen (соглашение, до¬ говоренность). Что за соглашение было скрыто за accommodement, можно только догадываться. Что касается перевода большей приписки, то и здесь встречаются про¬ блемы. Так, Погодин переводит an einem Vormittag словами однажды по¬ утру. Однако в письме Петра сказано: после полудня (après midi). Из этого следует, что более правильно было бы переводить упомянутое немецкое выражение как перед обедом. Но поскольку Штелин сделал вторую при- 20
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «==S£ писку по прошествии многих лет, то он вполне мог ошибиться относи¬ тельно времени написания письма Петра Федоровича. По нашему мнению, Погодин при переводе второй приписки сделал принципиальную ошибку, которая существенно повлияла на весь сце¬ нарий развития событий, связанных с упомянутым письмом. Историк переводит немецкий текст durch Zwerg Andre an ]hro Kaisl. Hoch, die Großfürstin senden wollen, как послал с карлою Андреем к ее император¬ скому высочеству. Однако, согласно немецкому тексту, следует, что он не послал,, а только хотел послать свою записку. По Погодину получается, что карлик был встречен и остановлен Штелином уже идущим к адреса¬ ту («надворный советник Штелин, встретяся, удержал карлу»). Но ника¬ кого слова, соответствующего русскому встретил, в немецком тексте нет; разве что Погодин так перевел darzukam, понимаемое нами как искажен¬ ное dazukommen (присоединяться, подходить). Нам кажется, что Штелин застал и Петра и карлика вместе (присоединился к ним), вероятно, в ком¬ нате великого князя в самый момент передачи Андрею записки для ве¬ ликой княгини. Если же прав Погодин, то тут рождается много дополнительных вопро¬ сов: как Штелин узнал, что несет карлик, как он посмел без разрешения автора взять его письмо, а потом и вскрыть (ибо если Петр писал письмо один, то карлик никак не мог знать, что в нем написано), а забрав и вскрыв письмо, не испугался, что карлик обо всем доложит и великому князю, и императрице Елизавете с последствиями самыми неприятными для Ште¬ лина? Но если письмо не вышло за стены комнаты великого князя, то все можно было исправить на месте без упомянутых опасностей. Однако и при таком сценарии остается достаточно много вопросов, касающихся в основном дальнейшей судьбы исследуемого документа. Почему Штелин сохранил столь опасный документ — свидетельство разлада в великокняжеской семье, да еще снабдил его собственноручны¬ ми примечаниями, которые ясно доказывали, что сделал это он не случай¬ но, а вполне сознательно, продолжая беречь его и через полтора десяти¬ летия после упомянутых в нем событий? Согласно существующим в то время правилам, он должен был передать письмо императрице*. Что же * Штелин наверняка подписал «Клятвенное обещание служителей», принятое в 1730 го¬ ду, в котором говорилось: «-.Службу и интересы Ее Величества прилежнейше и ревностней- ше хранить и о всем, что Ее Величеству, к какой пользе или вреду касатися может, по луч¬ шему разумению и по крайней возможности всегда тщательно доносить, и как первое, по¬ спешествовать, так и другое отвращать, по крайнейшей цели и возможности старатися и при том в потребном случае живота своего не щадить. Такожде все, что мне и в моем над- зирание повелено, верно исполнять и радетельно хранить, и, что мне поверено будет, со вся¬ кою молчяливостию тайно содержать и кроме того, кому необходимо потребно, не объяв¬ 21
O.A. ИВАНОВ это была за причина — более сильная, чем страх быть уволенным, а воз¬ можно, после допросов и даже пыток в Тайной канцелярии оказаться где-нибудь в Сибири? Почему письмо не было уничтожено в той же комнате, где писалось? Если конфликт снят, то должно быть ликвидировано и свидетельство о нем, неприятное для обеих примирившихся будто бы сторон. Почему Петр Федорович не попросил своего воспитателя вернуть этот документ — сви¬ детельство его «несправедливого раздражения» (Штелин не написал в при¬ мечаниях о том, что великий князь позволил его сохранить)? Что хотел сде¬ лать с этим опасным документом Штелин — опубликовать, хранить как память о событии (как популярный в ту пору «исторический анекдот»), в котором принял непосредственное участие, или включить в коллекцию документов и вещей эпохи, стоимость которых с годами будет возрастать? Но при жизни Екатерины II этот памятник коллекционер не мог кому- либо показать, тем более опубликовать (вряд ли Штелин надеялся пере¬ жить императрицу, которая была его моложе на двадцать лет). Почему на письме Петра Федоровича Штелин сделал примечания? В первом примечании, вместо того чтобы указать очень важную для этого документа точную дату (сделав сноску) и свое имя, Штелин приводит имя карлика Андрея, для истории совсем малозначащее. Странно, почему оно приводится и во втором расширенном примечании, находящемся на той же странице? Не связана ли с «карлом Андреем» какая-то особая тайна? Неужели Штелин упоминал его лишь как участника и свидетеля? Кроме того, зачем Штелину через 15 лет потребовалось расширять текст перво¬ го примечания? Почему он вводит себя как действующее лицо: из-за бо¬ язни забыть, что это сделал он — Штелин, или из-за того, что другие (кто?) должны узнать о его добродетельном поступке? Зачем портить до¬ кумент и проставлять дату на странице с текстом самого письма Петра Федоровича (точность которой, как будет показано ниже, вызывает изве¬ стные сомнения)? В примечаниях Штелин ничего не написал о причинах конфликта, по-видимому считая, что они исчерпывающе изложены в письме Петра Федоровича да в его втором примечании в слове досада. Однако, как мы видели выше, трудно понять из письма Петра Федоровича, что он имел в виду под обманом, двухнедельным проживанием порознь, и о таком се¬ рьезном обстоятельстве, как игнорирование супругой имени муж. Ште¬ лин пишет о «нежнейшем примирении» и без всяких дополнений и уточ- лять, и о том, что при дворе происходит и я слышу и вижу, токмо тому, кто об оном ведать должен, никогда ничего не сказывать и не открывать, но как в моей службе, так и во всем прочем поведении всегда беспорочной и совершенной верности и честности прилежать...» (Волков Н.Е. Двор русских императоров в его прошлом и настоящем. М., 2001. С. 69, 70). 22
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «Ä1 ^ нений повторяет это через 15 лет, хотя тогда (да, возможно, и раньше) он прекрасно знал, что конфликт продолжал существовать вплоть до смерти Петра Федоровича и что он только предотвратил лишь один из скандалов. Не говоря об истинной причине конфликта, Штелин, однако, поме¬ щает во втором примечании странные слова о том, что Петр Федорович написал свое письмо «без чьего-либо ведома». Откуда Штелин об этом узнал? Зачем это было вспоминать через 15 лет после событий? Не ис¬ ключено, что для подобного замечания имелись серьезные причины; не обнаруживается ли тут скрытая полемика с утверждавшими, что конф¬ ликт в великокняжеском семействе кем-то преднамеренно подогревал¬ ся? Или Штелин таким образом пытался отвести опасность от себя? Но зачем тогда хранить подобный документ, который мог быть использован его противниками? А при болтливости Петра Федоровича, о которой со¬ общает сам Штелин, это становилось еще более опасно. Проговориться великий князь мог в припадке хвастливости перед камердинерами, или будучи нетрезвым, или в очередном конфликте с Екатериной Алексеев¬ ной, которых в великокняжеской семье было немало. Правда, Штелин мог заявить, что уничтожил письмо, и действительно так поступить. Наконец, что вызывает особенно большие вопросы — это противоречие между текстом письма Петра Федоровича и словами Штелина о «нежном» или даже «нежнейшем примирении». Для кого предназначались эти сло¬ ва, повторенные через полтора десятилетия, когда стала очевидна их не¬ правда? Если письмо скрывалось, то зачем Штелину было обманывать себя? Могло ли быть «нежнейшее примирение», если письмо дошло бы по на¬ значению? Как может быть «нежное примирение» после таких обвине¬ ний? Вполне вероятно, что благодаря тому, что Штелин что-то основатель¬ но объяснил великому князю, письмо не пошло к Екатерине Алексеевне. Однако примирение все-таки предполагает конфликт. Он может быть раз¬ ным: пустым, случайным и серьезным. По Штелину выходит, что конфликт был несерьезным, почему и стало возможно «нежное примирение». Ему удалось якобы уговорить Петра Федоровича смягчить свои обвинения, а потом, по-видимому, объясниться с его супругой, скрыв, скорее всего, со¬ держание письма. Если верить Штелину, все закончилось нежнейше, то есть, вероятно, поцелуями, или великая княгиня начала величать Петра Федоровича «мужем»?
Раздел II ПРЕДЫСТОРИЯ БРАКА Глава 1 ЗАПИСКИ ЕКАТЕРИНЫ II КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК Причины написания Одним из самых важных документов для выяснения вопроса об отно¬ шениях Петра Федоровича и его жены являются мемуары Екатерины II. К сожалению, до сих пор отсутствуют фундаментальные их исследования. Каждый, кто занимается русской историей 40—50-х годов XVIII века, не может обойтись без этого источника. Настоятельная необходимость его использования заставляет здесь дать приблизительное толкование этого выдающегося документа. Мы считаем вполне обоснованными слова Екатерины II: «Я обязана соблюдать во всем правду и рассказывать вещи, как они происходили на самом деле» (172)* и постараемся это в своем исследовании доказать, используя различные документы. Мы категорически не согласны с теми, кто утверждает, что Записки Екатерины II были написаны с целъю оп¬ равдать захват власти и даже убийство Петра Федоровича, что они намеренно искажают облик последнего. Прежде всего, необходимо иметь в виду, что Записки Екатерины II не предназначались для публикации. Более того, можно с большой степе¬ нью уверенности утверждать, что Екатерина считала свои мемуары со¬ вершенно секретным документом, который никто не читал. Императ¬ рица, по-видимому, тщательнейшим образом скрывала свою работу над Записками. В письме от 22 июня 1790 года барону Ф.М. Гримму, много¬ * Здесь и далее при ссылке на Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907 в скобках после цитаты указана страница. {Примеч. ред.)
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III летнему и доверенному корреспонденту, она сообщала: «Я не знаю, что Дидеро подразумевает под моими «Записками»; безусловно верно то, что я их не писала*, и если это грех, — не вести записок, — я себя в этом грехе обвиняю»18. Известно, что императрица требовала от упомянуто¬ го Гримма сжигать свои письма к нему или спрятать в такое место, от¬ куда их не смогли бы достать в течение ста лет!19 Примечательно в этом отношении молчание секретаря Екатерины II A.B. Храповицкого. В то время, когда писалась (или редактировалась) вто¬ рая часть второго варианта** Записок (1791 г.), он в своем дневнике, о котором Екатерина II вряд ли что-нибудь знала, ни слова не говорит об этой работе императрицы. То ли императрица приказала ему молчать, то ли он действительно ничего не знал; но в обоих случаях очевидна большая секретность этой работы. Так, под 28 апреля 1792 года Храповицкий за¬ писал, что он случайно нашел знаменитое «странное завещание» Екате¬ рины II (719, 720; названо так Д.Н. Блудовым) — «Свернутая бумажка, чернилами закапанная, лежала на малом столике в опочивальне...». Пере¬ сказав параграф, касающийся места захоронения императрицы («Буде умру...»), Храповицкий заметил: «Это смысл, но не точные слова завер¬ нутой бумажки, которую переписать не удалось; когда же писано, неиз¬ вестно». Полагаем, что человек, который не побоялся заикнуться о намерении переписать столь деликатный документ, мог упомянуть и о Записках. Вме¬ сте с тем по последним словам приведенной цитаты видно, что он далеко не все знал о том, что писала в то время императрица, которая поверяла ему государственные тайны. А видел он многое и многое по приказанию Екатерины II приводил в порядок; об этом свидетельствуют следующие записи: «разбирали бумаги, и я делал пакеты» (11 апреля 1789 г.); «про¬ должали разбирать бумаги без меня» (12 апреля 1789 г.); «приказано раз¬ бирать бумаги со стола, не сказывая камердинерам» (30 апреля 1791 г.); «спросили у меня пакет с бумагами, лежавшими в городе на столе, в спаль¬ не» (13 июля 1792 г.)»; «мне никакого приказания не было, но камердине¬ ры прислали ночью сказать, чтоб, собрав все бумаги и книги, постарался * Речь идет о знаменитом философе Д. Дидро (во французском тексте он назван Diderot). Вероятно, в свое время Екатерина II проговорилась ему о своих Записках или на¬ мерении их писать. Гримм же, узнав об этом у самого философа, однако, только через шесть лет после его смерти решился спросить об этом саму императрицу. Известно, что Дидро и Гримм состояли в переписке, которая была издана в 1813 году в Париже в 17 томах под заглавием: Grimm et Diderot. Correspondance litteréraire. НЛ. Эйдельман почему-то перево¬ дит Diderot как Дидо, имея в виду книготорговца. Однако фамилия известного семейства французских типографов писалась — Didot. Если бы перевод Эйдельмана был верен, то вся эта история приобретала неприятный оттенок, намекая на возможные тайные переговоры об издании Записок императрицы за спиной Гримма. ** Об этом ниже. 25
O.A. ИВАНОВ ^^ скорее доставить», «рано по утру исполнил приказание, разобрал и отпра¬ вил книги и бумаги....» (12,13 мая 1793 г.). В таких разборках Храповицкий находил иногда и то, что ему, вероятно, и не предназначалось для прочте¬ ния; так, 17 августа 1788 года он записал: «нашел в запечатанном пакете разговор портретов и медальонов в Чесме, рукою Ее Величества на фран¬ цузском языке писанный»; и далее идет небольшой пересказ с упоминани¬ ем под знаком iSB того, что эту пьесу читала княгиня Дашкова, письмо ко¬ торой находилось в том же пакете. Из дневника Храповицкого видно, что Екатерина II привлекала его к поиску материалов по весьма деликатному вопросу о престолонаследии (20, 25 августа 1787 г.). Сохранил ли он все это в тайне, неизвестно. Есть основания подозревать обратное, поскольку в день коронации Павла I Храповицкий получил орден Анны I степени и 600 душ, а 15 сентября 1801 года (т. е. после вступления Александра Павловича на престол) был пожалован чином действительного тайного советника20. Примечательно, что другой секретарь императрицы — П.И. Турчанинов, бывший «у соб¬ ственных Ее Императорского Величества дел и у принятия челобитен», по восшествии на престол Павла I был немедленно изгнан не только со службы, но и из Петербурга21. Что было истинной причиной подобной неожиданной высылки, достоверно не известно. Согласно некоторым данным, Турчанинов знал о плане отстранения Павла Петровича от пре¬ стола — составил и хранил «завещание» Екатерины II22. Репрессиям со стороны Павла подвергся и еще один секретарь Екатерины — А.М. Гри- бовский. В августе 1795 года он был назначен статс-секретарем «у при¬ нятия прошений»; кроме того, Грибовский вел дела, порученные ему лично императрицей23. Среди набросков его мемуаров имеется следую¬ щая многозначительная фраза: «Слова, чтобы «записки ее хранить, и из избы сор не выносить»24. О каких конкретно «записках» шла речь, неиз¬ вестно; вполне возможно, что о всех документах, написанных рукой Ека¬ терины II. Для написания Записок Екатерине наверняка нужны были какие-либо материалы, но об этом Храповицкий также не сказал ни слова. Любопыт¬ на в этом отношении история с записками аббата Денина о Фридрихе II. 7 марта 1789 года Храповицкий в разговоре с Екатериной II сослался на эту историю. Через два дня императрица показала своему секретарю, что на 40 страницах этой книги сделаны замечания, и Храповицкий пишет: «Сей экземпляр будет редок». 10 апреля он занес в свой дневник: «Изволили пожаловать Essai sur la vie et la regne de Fr. II par VaVbu Denin с собственно¬ ручными на страницах замечаниями, чтоб мне прочесть, никому не пока¬ зывая». Все это свидетельствует о большой секретности, которую соблюда¬ ла императрица, касаясь своих воспоминаний. 26
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Следует заметить, что и к другим своим документам Екатерина II с самого начала своего царствования относилась подобным же образом. В октябре 1763 года, передавая в сенатский архив имевшиеся у нее сек¬ ретные дела («в одной коробке, двух баулах и в одном ларчике»), она приказывает опечатать их и «никому без Нашего именного письменно¬ го повеления не распечатывать»25. А в письме вице-канцлеру князю А.М. Голицыну от 4 мая 1764 года императрица писала: «...Я же ныне так осторожна, что у меня в комнаты никому без изъятий знать не можно, где и когда бумаги читаю... Не знаю, каков секрет у Н. Ив. (Н.И. Пани¬ на. — О. И.) и у вас в коллегии, а у меня право крепко хранится, и я ни с кем о делах не говорю»26. Необходимо заметить, что все рукописи мему¬ аров Екатерины II собственноручные; нет ни одной писарской страницы. Мемуары Екатерины II не были завершены — осталось несколько ре¬ дакций, содержащих не только разные по полноте описания одних и тех же событий, но и даже различные их толкования. Из-за чего это про¬ изошло: только ли время — источник забвений и мифов — тому причи¬ на, или дело в сиюминутном настроении или особом повороте мысли? Между прочим, Екатерина II сама признается, что как тогда не могла понять мотивы ряда поступков окружавших ее лиц, так и после: «...я вов¬ се не знаю еще и в настоящее время, что это должно было значить...» (485). Исследователи, которые упрекали императрицу в неискренности и преднамеренной лжи, как правило, не учитывали эти редакции, при¬ нимая лондонское издание за последнюю «наиболее полную» версию*. Каков бы был окончательный текст мемуаров, как нам представляется, сказать сейчас трудно. Для чего писались Записки, кроме того, для чего вообще пишутся ме¬ муары, — мы точно не знаем. Автор записки, помещенной вместо пре¬ дисловия к ГИ, высказался по этому поводу с завидной убежденностью: «Цель их очевидна; это — потребность души, великой при всех недостат¬ ках и даже преступлениях, оправдаться в глазах сына и потомства, которое, конечно, должно оценить и побуждение, и искренность этих признаний. Но невозможность полного оправдания как будто выра¬ жается в том самом, что мемуары не доведены до конца, ни даже до главной катастрофы. Как будто великая женщина сама поддалась гнус¬ ностям, столь живо ею изображенным; она действительно приняла уча¬ стие во всех интригах двора, превышая своих противников уже толь¬ ко умом и ловкостью, а не нравственными качествами» (курсив наш. — О. И.). * Слова «наиболее полная», на наш взгляд, не совсем верно применяются; действитель¬ но, версия полна с точки зрения охвата временного, однако многие события излагаются в ней более кратко, чем в других редакциях. 27
O.A. ИВАНОВ Iä» Все сказанное тут, на наш взгляд, звонко, броско, но противоречиво и ошибочно. «Великая», но «безнравственная» женщина пытается «оправ¬ даться» перед сыном и потомством. Однако безнравственные тем и от¬ личаются от нравственных, что их не мучит совесть по поводу содеян¬ ного ими даже перед современниками, не то что перед потомками. Не было у Екатерины II и никаких причин оправдываться перед сы¬ ном. Тут давно все было высказано, ясно и решено; причины и обстоя¬ тельства смерти Петра Федоровича давно не были для Павла Петровича тайной, как и свое собственное происхождение27. Автор упомянутой ано¬ нимной записки был введен в заблуждение преданием, что мемуары Ека¬ терины II были найдены в пакете с надписью: «Его Императорскому Вы¬ сочеству, В. князю Павлу Петровичу, моему любезнейшему сыну». Этот текст присутствовал в списке мемуаров Екатерины II, принадлежавших князю А.Б. Куракину и попавших в Рукописный отдел библиотеки в Зим¬ нем дворце (в 1824 году его после смерти брата подарил императрице Марии Федоровне Алексей Борисович Куракин). Но существовал ли он в действительности — вот вопрос; есть все основания сомневаться в этом (указанная проблема подробно рассмотрена во второй части книги). Следует заметить, что самое же главное оправдание Екатерины II — создание самой могучей империи в мире, из-за чего она и получила про¬ звание Великой, — как раз остается вне мемуаров. По-своему версию «цели» Записок Екатерины II — «оправдаться в глазах сына и потом¬ ства», выдвинутую анонимным автором, отвергает и Я.Л. Барсков. Он указывает, во-первых, на то, что две редакции Записок были посвяще¬ ны графине Брюс и барону Черкасову, а во-вторых, что «этому предпо¬ ложению противоречит и общий тон Записок; императрица писала их с твердой уверенностью в себе, с гордым сознанием своего величия и своих заслуг перед Россией»28. Мы, правда, не нашли нигде этого «гордо¬ го сознания». Что же касается причин того, что «мемуары не доведены до конца», можно думать, императрица выполнила бы эту задачу быстрее, если бы не была уверена, что проживет еще около 20 лет, как говорила A.B. Храпо¬ вицкому. Упоминавшийся анонимный автор проводит и еще одну грани¬ цу, которой не достигла Екатерина II, называя ее «главной катастрофой». По-видимому, он имел в виду переворот 1762 года, свергнувший Петра III, и смерть последнего. Мы же, напротив, считаем эту революцию заме¬ чательнейшим событием русской истории, а смерть Петра Федорови¬ ча — неизбежной, однозначно предопределенной его физическими и ду¬ ховными качествами*. * Екатерина так и пишет: «нравственные и физические качества этого государя» (423). 28
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ «Варианты» и «редакции» Так что же представляют собой мемуары Екатерины II и для чего они писались? Сама императрица в них заметила: «Это сочинение должно само по себе доказать то, что я говорю о своем уме, сердце и характере» (445). Доказать кому? Отвечая на этот вопрос, являющийся очень труд¬ ным, предположим, что Екатерина хотела не только вспомнить, но и ра¬ зобраться в своем прошлом. Это был разговор с собой и для себя, посколь¬ ку мало было людей, кому можно было открыть душу и «не опасаться последствий», как написала императрица в посвящении первой части своих Записок графине П.А. Брюс. Екатерине было свойственно видеть себя через свои тексты-исповеди; вспомним, к примеру, несохранивший- ся «Набросок характера философа в пятнадцать лет», в котором она из¬ ложила с таким «глубоким знанием» «изгибы и тайники» своей души так, что и через тринадцать лет ничего в этом произведении не могла попра¬ вить (62), «Чистосердечную исповедь» (713—715), а также письма к док¬ тору Циммерману от января 1780 года (610) и Сенак де Мейлану, напи¬ санное в мае 1791 года29. Записки Екатерины II — это свободный разговор с собой, это вос¬ поминания о прошлом, далеко не всегда легком и приятном, но о вре¬ мени молодости и больших надежд. Посредством Записок императ¬ рица входила в него и переживала некогда грозные и даже неприятные события теперь уже на безопасном временном расстоянии. Сам про¬ цесс письма радовал Екатерину II: «Читать и писать становится удоволь¬ ствием, когда к этому привыкнешь» (701). Екатерина просто пишет, опредмечивая, как говорят философы, поток своего сознания, без пере¬ писывания. Вот хороший пример. «Здоровье прежде всего, — пишет им¬ ператрица на клочке бумаги, — затем удача; потом радость; наконец, ничем никому не быть обязанной: вот все мои желания. Вы ни слова не говорите о разуме и о сердечных качествах? Об этом я не подумала» (670). В одном из вариантов Записок Екатерина II замечает: «Я забыла сказать...» (41, 75). Буквально на одной-двух страницах она повторяется и, видя это, не исправляет, а пишет: «Как я сказала выше...» (38)*. Весь¬ ма своеобразно звучат следующие слова Записок: «Ну, вот я подошла почти к весне 1747 года. К этому времени я должна отнести...» (105); «Итак, я дошла до начала 1750 года...» (174)**. Кому говорит это Екате¬ рина II? Скорее всего, себе. Записывая фрагмент «Упущенные случаи», императрица вдруг делает следующую приписку: «То, что я знаю, и то, о * «Я уже сказала выше...» (182). ** «Впрочем, время возвратиться к этому году, начало которого заставило сделать меня отступление, столь далекое от предмета моего повествования» (175—176). 29
O.A. ИВАНОВ CÄ* чем вспоминаю, и что должно быть внесено в записки или, по крайней мере, служить приложением к ним» (546). Граф С.Д. Шереметев в сво¬ их воспоминаниях об Александре III заметил: «Пишу по мере того, как всплывают воспоминания...»30 Скорее всего, так писала и Екатерина. Полагаем, что именно этим можно объяснить известную непоследова¬ тельность изложения событий во второй части Записок (лондонского издания), на которую обратил внимание в свое время М. Лонгинов. Он предложил произвести перестановки в тексте, полагая, что листы под¬ линника были перепутаны. «Все эти указания, — замечал по этому по¬ воду Я. Барсков, — действительно, облегчают чтение «Записок», но в ав¬ тографе нет перерывов там, где их предполагал Лонгинов; подлинник почти сплошь написан в одну строку, а вставки точно указаны самой императрицей »31. Правда, известно, что у императрицы были «планы» записок: один, на¬ званный в издании 1907 года «Хронологические заметки» и содержащий перечень событий (без точной временной последовательности) с 1745 по 1751 год, а также «План», охватывающий период с конца 1756 по 1759 год (195—200; 462—466). Однако это скорее действительно «перечни ряда со¬ бытий», чем разработанные планы мемуаров, по которым осуществлялось бы методичное их написание. Набросав их, Екатерина II пыталась тут же вносить уточнения; так, в «Плане» она замечает: «Что я сказала, что граф Воронцов сказал мне об этом, это должно быть отнесено к концу 1759 го¬ да» (465). Поэтому при чтении Записок действительно создается впечатле¬ ние записи потока воспоминаний Екатерины II, а не движения по заранее продуманному плану. Были ли у Екатерины II черновики Записок? Никаких достоверных сведений о них нет. Обладая великолепной памятью (6), Екатерина II все-таки могла что-то забыть за долгие десятилетия [она так и говорит: «если память мне не изменяет...» (15)], потерять с годами остроту пе¬ реживания тех событий. Почти все ранние записки, если они существо¬ вали, были уничтожены ею из-за ареста Бестужева (224)*. Во многих случаях, однако, фактическая точность воспоминаний, как это подчерки¬ вают исследователи и с чем мы сами согласны, изумительна. Описывая срочное возвращение императрицы Елизаветы Петровны из-за серьез¬ ной болезни Екатерины, через почти три десятка лет она пишет: «Она вернулась от Троицы в Москву в субботу в семь часов вечера...» (42; кур¬ сив наш. — О. И.). В другом месте находим такие слова: «Это было в ок¬ тябре месяце, около девяти часов вечера, был трескучий мороз и такая * Однако сохранился вариант Записок, относящийся ко времени, предшествующему аресту Бестужева. 30
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ гололедица...» (288; курсив наш. — О. И.). Кажется, что без дневника та¬ кого вспомнить невозможно. М.П. Погодин, по рассказам А.П. Ермоло¬ ва, сообщает в биографии последнего: «Императрица Екатерина II вела ежедневные почти записки. Камердинеры обязаны были приготовлять свежие тетрадки, а исписанные класть для сохранения в известном шка¬ фу»32. Куда они делись? Объем этих документов должен был быть весь¬ ма велик. Не исключено, что они были уничтожены Павлом I. В бумагах А.Б. Лобанова-Ростовского сохранился текст, в котором рассказывается, как после смерти Екатерины II император с Ростопчиным зашли в «ком¬ нату, где лежали мемуары»; последний взял «с полки первый попавший¬ ся сверток (!) с мемуарами» и по приказанию Павла должен был его прочитать и сделать отзыв о его содержании. Ростопчин будто бы ука¬ зал на страницу, где говорилось о происхождении Павла Петровича. «Павел прочел, велел растопить камин, бросил туда эту рукопись, а за нею и все остальные мемуары. Так погибло то, что Екатерина 33 года писала своеручно каждое утро»33. Хотели ли при помощи этой легенды сбить интерес к Запискам Екатерины II или действительно Павел уни¬ чтожил большую их часть, включая ежедневные дневниковые записи, — неизвестно. Что желала сказать императрица в своих Записках? Можем ли мы читать между строк ее воспоминаний и размышлений? Есть ли в них кро¬ ме текста еще и контекст? Другими словами, отдавала ли Екатерина II себе полностью отчет в том, что водило ее пером? Неужели только не¬ нависть к прошлому, неужели все давно не закончилось, стало минувшим, которое, как говорит пушкинский Пимен, «безмолвно и спокойно»? Что хотела она еще сказать, кроме того, что сказала? Можем ли мы проник¬ нуть в «лабораторию ее мысли»? Или и над нами будет довлеть заме¬ чание императрицы, сказанное по поводу записок Рюльера: «Трудно Рюльеру знать, каковы вещи на самом деле» (663)? Екатерина говорит в основном правдиво, но не все рассказывает. Нет сомнения, что многое она описывает субъективно, со своей точки зрения; но мемуары (притом неоконченные) — не исторический трактат. Те редакции, или, лучше сказать, варианты, мемуаров, которые ныне нам известны, писались (и, возможно, как полагают некоторые исследо¬ ватели, редактировались) в различное время, что отложило на них свой отпечаток. С точки зрения содержания можно, как нам кажется, гово¬ рить о трех вариантах мемуаров Екатерины II: раннем, написанном еще при жизни Петра Федоровича; варианте, начатом в 1771 году (пер¬ вая часть, посвященная графине Брюс) и продолженном в 1791-м (вто¬ рая, посвященная барону Черкасову, и третья части); и, наконец, «наи¬ более полном» варианте, над которым, как полагают, Екатерина II 31
O.A. ИВАНОВ работала до последних дней своей жизни. Все эти варианты имеют свои тайны и загадки, которые разрешить сможет лишь фундаментальное ис¬ следование. Так, например, ранний вариант содержит слова — «Судите о том, как спешили сделать заключение..» (477); «Но к чему повторять Вам то, что вы знаете? Если Вы найдете, что много веьцей пропущено, пеняйте на быстроту, с какой я пишу..» (497); «Вы найдете, может быть, также, что возразить...» (498); «Великий князь мне свидетель..» (499), — которые можно понять как обращение к адресату, а весь текст — как письмо. Од¬ нако удивляет полнота подобного письма (от рождения автора!) при нео¬ пределенности его целей — для чего это нужно, в чем этот текст должен убедить? Для подлинного письма в нем не хватает начала (к кому и поче¬ му?) и конца (в рукописи остались два пустых листа). Это жизнеописание очень откровенно, особенно в последней его час¬ ти, затрагивающей самые интимные проблемы великокняжеского се¬ мейства. Весьма неосмотрительно было бы предавать в то время эти сведения бумаге, а уж тем более их кому-то посылать. Екатерина была осторожна. Судя по всему, «письмо», скорее всего, и не было отправле¬ но, в противном случае оно где-нибудь обнаружилось бы (как знамени¬ тое письмо Ст.-А. Понятовскому от 2 августа 1762 года). Не является ли этот документ мемуарами в форме письма? Екатерина его настолько це¬ нила, что не уничтожила во время дела Бестужева. Нет сомнения, что этот фрагмент положил начало ее Запискам. Примечательно, что в нем великая княгиня обходит молчанием все проблемы отношений с Пет¬ ром Федоровичем, о которых столь много отрицательного говорит в дру¬ гих вариантах Записок. Во втором варианте весьма любопытна связь и деление частей. Представляется удивительным, что первая и вторая части, разделенные, если верить помете Екатерины II, двадцатилетним перерывом, плавно переходят друг в друга, как будто написаны непрерывно в одно и то же время (72, 73). Разделение их вполне логично, поскольку первая часть за¬ канчивается первой брачной ночью, после которой начинается новый этап в жизни Екатерины. Не менее органична связь второй и третьей частей, хотя последнюю, как полагают, Екатерина II написала не позже 1772 года34. Текст второй части заканчивается словами: «Откладываю эту поездку для третьей части» (142), а третья часть начинается так: «Мы вы¬ ехали из Петербурга...» (143). Вторая часть завершается не менее значи¬ мым в жизни Екатерины событием — арестом Лестока. Что касается третьей части, то тут принцип двух первых частей — зна¬ чимое событие в конце, — как нам представляется, не выдержан. Правда, она заканчивается вполне литературно — «Я поговорю об этом впослед- 32
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «^1 ствии» (194), а не обрывается на недописанной фразе. Может быть, не случайно, что две первые части почти равны по объему (73 и 71 страни¬ ца), а третья — меньше, всего 53 страницы. Если предположить, что Ека¬ терина II следовала бы, как писательница, определенному равновесию частей, то, следовательно, она что-то еьце была должна в третьей части написать. С третьей частью связана и еще одна загадка: она хранится от¬ дельно от первой и второй частей в Императорской библиотеке (а ныне в ГА РФ). Утверждают, что императрица, «набросав все три части в 1771—1772 гг., приступила через 20 лет к их новой обработке»35. Но где черновики, которые обрабатывала Екатерина II? Уничтожены Павлом? Но зачем, оставляя беловик, уничтожать черновик? Кроме того, остается загадкой: а) почему императрица довела их лишь до начала 50-х годов; б) почему (и когда) возник «наиболее полный» вариант с другой идеей изложения Записок? Вероятно, что в 90-х годах императрица приняла решение изменить идею своих Записок. По нашему мнению, в так называемой «последней (IV) редакции», известной по лондонской публикации, она попыталась реализовать нравоучительную идею, о чем свидетельствует эпиграф: «Сча¬ стье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предше¬ ствующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения. Чтобы сделать это более осязательным, я построю следующий силлогизм: Качества и характер будут большей посылкой; Поведение — меньшей; Счастье или несчастье — заключением. Вот два разительных примера: Екатерина II, Петр III» (203). Уже во втором варианте есть намеки на подобное построение. Рассказы¬ вая во второй части о Петре Федоровиче, Екатерина II замечает: «Мне час¬ то еще придется говорить о нем» (59). Итак, мемуары Екатерины II, соглас¬ но упомянутому плану, должны показать (опять кому?), от чего зависит счастье и несчастье*. Но до самого большого несчастья — гибели Петра Федоровича — мемуары не доведены. Кончина Екатерины II прервала ра¬ боту, которой она занималась, как полагают, и в год смерти36. Вероятно, что для написания третьего варианта Екатерина II ис¬ пользовала предыдущие, но далеко не всегда, и прямого переписывания * Говоря о том, что Петр Федорович стал лгуном, Екатерина II замечает: «Так как спо¬ соб, благодаря которому он им сделался, довольно странный, то я сейчас его приведу; может быть, он разъяснит направление человеческого ума в этом случае и тем может послужить к предупреждению или к исправлению этого порока в какой-нибудь личности, которая возы¬ меет склонность ему предаться» (400). Весьма любопытно знать, на какую личность тут на¬ мекает императрица. Вряд ли тут имелся в виду Павел Петрович: его в то время нельзя было уже исправить. 3 О. Himнou 33
O.A. ИВАНОВ не было. Об этом свидетельствуют вставки в первой части* рассматри¬ ваемого варианта мемуаров: их шесть и все они заимствованы из второй части второго варианта Записок**. Судя по всему, Екатерина II многое из того, что говорилось во втором варианте, сокращала, добавляя ка¬ кие-то новые воспоминания. Однако и этот вариант почему-то не удов¬ летворял императрицу. Из беглого изучения характера и количества вы¬ носок на полях третьего варианта можно сделать предварительное заключение, что Екатерина II не сумела реализовать поставленный план и вернулась к погодному изложению событий — «из года в год» (79), как в первых двух вариантах***. Однако возникшее при этом деление тре¬ тьего варианта на две части совсем не связано с этапными событиями ее жизни. Принятие рубежа 1750—1751 годов, на наш взгляд, случайно (о чем еще будет разговор во второй части); при этом вторая часть зна¬ чительно превысила первую и, вероятно, продолжала расти дальше (114 и 145 страниц). Екатерина II, обладавшая литературными способ¬ ностями и много написавшая на своем веку, не могла, на наш взгляд, дать лишь простое погодное жизнеописание. Третий вариант есть по¬ пытка уйти от бесконечного текста, который самим автором не мог быть доведен до конца. Позволим себе предположить, что третий вариант должен был, если следовать его идее, изложенной в самом начале, завер¬ шиться воцарением Екатерины II. Об этом свидетельствуют и сохранив¬ шиеся фрагментарные записи, относящиеся ко времени переворота****. До какого бы времени довела свой второй вариант Екатерина II, ска¬ зать трудно. Несомненно лишь то, что императрице предстояла большая работа, но судьба не отпустила ей того времени, на которое она рассчи¬ тывала. Все сказанное выше важно, по нашему мнению, для оценки особен¬ ностей изложения событий в известных ныне вариантах Записок Ека¬ терины II: или воспроизвести переживания описываемого времени, или дать окончательную характеристику, являющуюся итогом длительного жизненного пути и размышления. * Примечательно, что «поздний» вариант Екатерина II не делит на три части, как пре¬ дыдущий. ** 1. А. Чернышев в Рыбачьей слободе (256 — 101); 2. История с графом Санти (257— 259 — 105—106); 3. Разрушение дома в Гостилицах (265—267 — 122—125); 4. История с Сакромозо (267—269 — 128—130); 5. Обед в доме Апраксина (278—279 — 151); 6.0 поез¬ дке в Софьино (285—286 — 162—163). *** В первой части третьего варианта содержится 100 подзаголовков на полях, из кото¬ рых всего три точные даты (223,233,257); на первых 20 страницах их — 50, на вторых стра¬ ницах — 24, на третьих — 25, на четвертых — 1. Во второй части всего четыре подзаголовка, и это только даты, но с пропусками (324, 351, 392, 426). **** Страницы 504-511; 512-513; 514-515 и др. 34
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Предчувствие короны* Нет сомнения, что в Записках Екатерины II, доведенных до 1759 года, присутствует важный мотив — движение ангальт-цербстской принцессы, а затем русской великой княгини к короне Российской империи. Екате¬ рина II верила в Провидение. Правда, эта вера не была такой, как у каль¬ винистов**, — полное Божественное предопределение. В конце жизни она, как мы видели выше, с явной гордостью напишет: «Счастье не так слепо, как его себе представляют...» Сообщая по горячим следам Ст.-А. Понятов¬ скому о произошедшей в России революции, Екатерина II писала: «Нако¬ нец, Господь Бог привел все к концу, предопределенному Им, и все это представляется скорее чудом, чем делом, предусмотренным и заранее подготовленным, ибо совпадение стольких случайностей не может про¬ изойти без воли Божьей» (571). Эти слова не были только попыткой «обо¬ сновать» переворот 1762 года вмешательством Бога и тем оправдать себя. Вера в Провидение, вероятно, досталась принцессе Софии*** от родите¬ лей. Так, ее мать, принцесса Иоганна-Елизавета, в одном из писем 40-х годов к прусскому королю Фридриху II писала: «Я решилась, и, твердо убежденная, что это все делается по воле Провидения, я уповаю, что Про¬ видение же поможет мне преодолеть опасные затруднения, на которые многие не отважились бы»37. По-видимому, подобные же взгляды форми¬ ровались у будущей русской императрицы с самого раннего детства. Необходимо отметить, что веру в Провидение у Софии поддерживали многие — от короля Пруссии до простого ораниенбаумского садовника. Во втором варианте Записок Екатерина II вспоминает, как в 1736 году в доме ее отца в Штетине, где тот был комендантом, произошла следующая история. Некто Больхаген, советник и друг принца Христиана-Августа, проживавший в упомянутом доме, как подчеркивает Екатерина II, «про¬ будил во мне первое движение честолюбия, какое я в себе почувствовала». В комнате Софии он читал газету, в которой сообщалось о свадьбе прин- * Заглавие этой главы не случайно; в третьем варианте Записок на полях имеется под¬ заголовок «Предчувствие», относящийся к тексту, в котором говорится: «В глубине души у меня было что-то, что не позволяло мне сомневаться ни минуты в том, что рано или поздно мне самой по себе удастся стать самодержавной Русской императрицей» (236). ** У маленькой Софии учителем чистописания был кальвинист Лоран, которого она, правда, считала дураком (30). Трудно сказать, насколько он мог повлиять на ее мировоззре¬ ние. В вопросах веры (лютеранской) ее наставлял полковой священник Вагнер, который якобы сказал Софии, что греческая церковь самая древняя, что сыграло важную роль в по¬ следующем. «С этой минуты я возымела большое уважение к православной Церкви и все¬ гда очень интересовалась ее учением и обрядами.-» (6,45). Но расставалась Екатерина Алек¬ сеевна с лютеранством, как считают некоторые исследователи, с большим трудом. *** Prinzessin Sophie. Так называет ее F. Siebigk в книге «Katharia der Zweiten Brautreise nach Rußland. 1744—1745» (Dessau, 1873). 35
O.A. ИВАНОВ , Iä* цессы Августы Саксен-Готской (ее троюродной сестры) с принцем Уэль¬ ским, сыном короля Георга II Английского. Больхаген обратился к гувер¬ нантке Кардель: «Ну, правду сказать, эта принцесса была воспитана гораз¬ до хуже, чем наша; да она совсем и некрасива; и, однако, вот суждено ей стать королевой Англии; кто знает, что станется с нашей». Старик, как вспоминает Екатерина II, «стал проповедовать мне благоразумие и все хри¬ стианские и нравственные добродетели, дабы сделать меня достойной но¬ сить корону, если она когда-нибудь выпадет мне на долю. Мысль об этой короне начала тогда бродить у меня в голове и долго бродила с тех пор» (12; курсив наш. — О. И.). Напомним, что принцессе Софии было в ту пору около 7 лет. Через пять или шесть лет подобная история произошла в Брауншвей¬ ге; туда приехал с епископом Корвенским монах, который предсказывал будущее по лицам. Он услышал похвалы и предсказания прекрасного бу¬ дущего, которые высказывала мать Софии Марианне Брауншвейг-Беверн- ской, и сказал, что в чертах этой принцессы он не видит ни одной короны, но по крайней мере три короны видит на челе ее дочери. «События, — за¬ мечает Екатерина II, — оправдали это предсказание» (10). Эта история, прежде чем воплотиться во втором варианте Записок, оказалась на отдельном листке с подобными же историями. Там сказано, что «мать моя приняла то за шутку; он же сказал ей, чтоб она никак о том не сумневалась, и отвел ее к окошку, и она после уже с прекрайним удив¬ лением сказала, что он ей чудеса насказал, о чем она ему и говорить за¬ претила..» (588). Тут же Екатерина II упомянула о знаменитом пророчестве садовника Ламберта, о котором она подробнее рассказала в третьем варианте За¬ писок: «Этот же человек сказал мне и повторял это столько раз, сколько мне было угодно его слушать, что я стану Российской самодержавной им¬ ператрицей, что я увижу детей, внуков и правнуков и умру в глубокой старости, с лишком 80 лет от роду. Он сделал более того: он определил год моего восшествия на престол за шесть лет до того, как оно действитель¬ но произошло» (375). Уверенность в правильности пророчества Ламбер¬ та была у Екатерины II очень сильна. А.В. Храповицкий 27 января 1789 го¬ да записал: «За туалетом в разговоре с Ив. Ив. Шуваловым: «Я уверена, что, имея 60 лет, проживу еще 20-ть с несколькими годами»». 22 сентября она обращается к той же мысли; когда секретарь пожелал ей царствовать еще 60 лет, Екатерина II заметила: «Нет, буду без памяти, проживу еще лет 20...» В упомянутом выше наброске Екатерина II касается и особого значения 28 июня в ее жизни. Она вспоминает, что в 1744 году в этот день она приняла «Грекороссийской Православной закон», в 1762 году — «все¬ российской престол в пятницу на четвертой неделе после Троицына дня». 36
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Любопытно, что Екатерина II, которая смеялась над страхами перед при¬ зраками и привидениями своей воспитательницы т-11 Каин, однако, верила в наговоры. Так, на одном из листочков находим ее рассказ о про¬ клятье цариг^ы Прасковьи Федоровны, жены царя Ивана Алексеевича, старшего брата Петра Великого (551, 552). Екатерина II не только верила, что Провидение ее хранило, но и имела на то доказательства. Так, в декабре 1740 года, возвращаясь в Штетин, они с матерью чуть не замерзли из-за того, что сбились с пути в снежной пурге. Они провели всю ночь в карете, пока их не спасли (18). В феврале 1744 года София серьезно заболела и провела на грани жизни и смерти 27 дней, но все-таки выздоровела, — и поэтому стала еще более уверенной в хранив¬ шем ее Провидении. «Благодаря чуду и тому, что я должна была жить, я выздоровела», — написала в первом варианте своих Записок великая кня¬ гиня Екатерина Алексеевна (478; курсив наш. — О. И.). Важную роль в укреплении уверенности принцессы Софии в себе сыг¬ рала встреча с графом Гюлленборгом, который будто бы сказал ее мате¬ ри: « Ваше Высочество, вы не знаете этого ребенка, ручаюсь вам, что он имеет гораздо больше ума и достоинств, нежели вы думаете, пожалуйста, обращайте на нее больше внимания, чем делали до сих пор, она этого вполне заслуживает» (29). Екатерина вспоминает, что упомянутый граф «не переставал возвышать мою душу самыми прекрасными чувствами и высокими правилами, какие только можно внушать молодым людям, я жадно их ловила и извлекала из них себе пользу». Это было в Гамбурге в 1743 году*. Нет сомнения, что слова графа Гюлленборга пали на благодат¬ ную почву. Очередная встреча Гюлленборга и Софии произошла через два года уже в России. Граф, видя, что Екатерина Алексеевна «с головой оку¬ нулась во все причуды Двора», сказал ей однажды: «Каким образом ваша душа, которая была сильной и мощной в Гамбурге, поддается расслабля¬ ющему влиянию Двора, полного роскоши и удовольствия? Вы думаете только о нарядах; обратитесь снова к врожденному складу вашего ума; ваш гений рожден для великих подвигов, а вы пускаетесь во все эти ре¬ бячества. Готов держать пари, что у вас не было и книги в руках с тех пор, как вы в России» (61; курсив наш. — О. И.). Он посоветовал Екатерине прочесть три выдающиеся книги: «Жизнь знаменитых мужей» Плутарха, «Жизнь Цицерона» и «Причины величия и упадка Римской республики» Монтескье. Екатерина откровенно признается, что прочесть эти творения ей как следует не удалось. «Я нашла на немецком языке «Жизнь Цице¬ рона», — вспоминает императрица, — из которой прочла пару страниц; потом мне принесли «Причины величия и упадка Римской республики»: * В.А. Бильбасов считает, что в 1740 году. 37
O.A. ИВАНОВ ^ я начала читать, эта книга заставила меня задуматься; но я не могла чи¬ тать последовательно, это заставило меня зевать, но я сказала: вот хоро¬ шая книга, и бросила ее, чтобы вернуться к нарядам, а «Жизнь знаменитых мужей» Плутарха я не могла найти; я прочла ее лишь два года спустя» (62). Граф Гюлленборг предостерег Екатерину от того, чтобы ее ум «не из¬ мельчал от пустяков», которые ее окружали. На это великая княгиня обе¬ щала графу составить «письменное начертание своего ума и характера». «На следующий день в течение дня, — вспоминает императрица, — я на¬ бросала сочинение, которое озаглавила: Набросок начерно характера фи¬ лософа в пятнадг^атъ лет — титул, который графу Гюлленборгу угодно было мне дать»*. В третьем варианте имеются интересные детали, отсут¬ ствующие во втором: «Граф Гюлленборг возвратил мне через несколько дней мое сочинение; не знаю, снял ли он с него копию. Он сопроводил его дюжиной страниц рассуждений, сделанных обо мне, посредством которых старался укрепить во мне как возвышенность и твердость духа, так и дру¬ гие качества сердца и ума. Я читала и перечитывала несколько раз его со¬ чинение, я им прониклась и намеревалась серьезно следовать его советам. Я обещала себе это, а раз я себе что обещала, не помню случая, чтобы это не исполнила. Потом я возвратила графу Гюлленборгу его сочинение, как он меня об этом просил, и, признаюсь, оно очень послужило к образованию и укреплению склада моего ума и моей души» (224). Екатерина II рассказывает, что нашла снова это свое описание в 1757 го¬ ду** и была поражена его глубокой продуманностью, а главное, тем, что в пятнадцатилетием возрасте она уже обладала «таким большим знани¬ ем всех изгибов и тайников моей души», что и через тринадцать лет не могла ни одного слова прибавить к своему портрету, поскольку «в себе самой ничего не открыла, чего бы я уже не знала в пятнадцатилетием возрасте». Эта записка, как пишет императрица, «к моему великому со¬ жалению была сожжена впоследствии»*** (62). Кроме записки, граф Гюлленборг имел с великой княгиней длительные разговоры, в которых укреплял и приготовлял ее к будущему нелегкому * Как пишет Екатерина II в третьем варианте своих Записок, граф Гюлленборг гово¬ рил о ее философском складе ума еще в Гамбурге. В Петербурге же «он спросил, как обсто¬ ит дело с моей философией при том вихре, в котором я нахожусь; я рассказала ему, что де¬ лаю у себя в комнате. Он мне сказал, что пятнадцатилетний философ не может еще себя знать и что я окружена столькими подводными камнями, что есть все основания бояться, как бы я о них не разбилась, если только моя душа не исключительного закала» (223). ** В третьем варианте Записок сказано, что это произошло в 1758 году (224). **+ В третьем варианте Записок говорится более подробно; императрица вспоминает, что сожгла «Портрет философа в пятнадцать лет» «во время несчастной истории графа Бес¬ тужева, со всеми другими моими бумагами, боясь сохранить у себя в комнате хоть единую» (223, 224). Во втором варианте последней подробности нет. 38
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ пути. «Я должна прибавить, — пишет императрица, — что во всех этих раз¬ говорах, которые обыкновенно велись в комнате моей матери, он употреб¬ лял всевозможные старания, чтобы укрепить мою душу во всех принципах добродетели, нравственности и политики. Признаюсь, чем более он мне говорил в этом тоне, тем более я чувствовала к нему доверия, я называла его своим другом, который говорит мне правду, и на всю свою жизнь я сохра¬ нила к нему большую дружбу и благодарность. Ему я, конечно, обязана тем, что он укрепил мою душу и предупредил меня насчет тысячи опасностей, которые душе этой приходилось испытать со стороны Двора, где образ мыслей был подлый и развратный» (63). Потом, через 21 год, Екатерина II, припоминая в письме к графу то, что он для нее сделал, писала: «Я считаю себя очень и очень обязанною вам, и если имею некоторые успехи, то в них вы участвуете, так как вы развили во мне желание достигнуть до соверше¬ ния великих дел»38. Тут следует прибавить, что, по-видимому, граф Гюлленборг был пер¬ вым, кто зародил в Екатерине Алексеевне сомнение в счастье будущего брака. Она пишет, что в одном из упомянутых разговоров у него вырва¬ лось: «Как жаль, что вы выходите замуж». «Я хотела узнать, — вспомина¬ ет императрица, — что он хотел этим сказать; но он не захотел мне этого сказать» (62, 63). Екатерина Алексеевна об этом сама скоро узнала и до¬ статочно подробно рассказала в разных вариантах своих записок. Корона, о которой столько говорила Екатерина II, не случайный плод «позднейших воспоминаний», а важнейший фактор, определивший судь¬ бу будущей российской императрицы. Она верила в свою звезду, она ве¬ рила в свои силы; эти две веры не дали ей сбиться с пути и в тяжелейших условиях добиться своей, предназначенной, как она считала, для нее Бо¬ гом, цели. Говоря о своем неприятном положении при дворе Елизаветы Петровны, Екатерина II замечает: «Врожденное предчувствие моего буду¬ щего положения — оно постоянно давало мне мужество переносить все, что я должна была претерпевать, и выносить ежедневно и с разных сто¬ рон неприятности» (179). Но Екатерина не полагалась только на веру в свою судьбу; она активно боролась за свое будущее. В третьем варианте Записок она очень ясно выразила эту мысль: «Я нашлась бы в любом по¬ ложении, в которое Провидению угодно было бы меня поставить, и тог¬ да не была бы лишена помощи, которую дают ум и талант каждому по мере его природных способностей; я чувствовала в себе мужество поды¬ маться и спускаться, но так, чтобы мое сердце и душа при этом не пре¬ возносились и не возгордились или, в обратном направлении, не испытали ни падения, ни унижения» (443). Только очень уверенный в своих силах человек мог во второй половине 50-х годов XVIII века написать такие слова: «И великая слава улыбается мне в будущем» (498). 39
O.A. ИВАНОВ Глава 2 ПРЕДЫСТОРИЯ БРАКА История брака Екатерины II с великим князем Петром Федоровичем весьма подробно описана в Записках. Судя по всему, императрица дос¬ таточно точно изложила ее. К настоящему времени не обнаружено ка- ких-либо документов, которые ставили бы под сомнение то, что поведа¬ ла императрица. Мечты и их воплощение В первом варианте воспоминаний великая княгиня Екатерина Алек¬ сеевна рассказывает, как в 1739 году ее повезли в Эйтин навестить дядю, епископа Любекского, правителя Голштинии. Там она в первый раз уви¬ дела привезенного из Киля герцога Карла-Петра-Ульриха, будущего сво¬ его мужа*. Екатерина Алексеевна пишет, что он «действительно, был красив, любезен, хорошо воспитан» и тут же замечает: «словом, чудеса рассказывали об этом одиннадцатилетнем ребенке». Правда, тут будто бы случился небольшой конфуз: мальчику понравилась больше красивая мать, нежели дочь. Последняя, как она вспоминала во второй половине 50-х годов XVIII века, вначале также «не обращала на него внимания». Принцесса София слышала, «как у моих дядей, тетушек, у Брюммера и у самых близких и там и сям срывались слова, которые заставляли меня думать, что нас, может быть, предназначают друг другу». «Я, — пишет тут же великая княгиня, — не чувствовала никакого к тому отвращения; я знала, что рано или поздно он должен быть королем шведским; хоть я и была еще ребенком, но титул королевы приятно звучал в моих ушах. С этого времени окружающие трунили надо мной по поводу его, и мало- помалу я привыкла считать себя предназначенной ему» (469; курсив наш. — О. И.). Во втором варианте Записок Екатерина II несколько понижает об¬ раз мальчика-герцога из Киля. Она пишет: «Тут я впервые увидела это¬ го принца, который впоследствии был моим мужем: он казался тогда благовоспитанным и остроумным, однако за ним уже замечали наклон¬ ность к вину и больную раздражительность из-за всего, что его стесня- * В третьем варианте причина приезда в Эйтин изложена более ясно: «Через несколь¬ ко месяцев после кончины герцога Карла-Фридриха, его (Карла-Петра-Ульриха. — О. И.) отца, принц-епископ собрал у себя в Эйтине в 1739 году всю семью, чтобы ввести в нее сво¬ его питомца. Моя бабушка, мать принца-епископа и моя мать приехали туда из Гамбурга со мною. Мне было тогда десять лет. Тут были еще принц Август и принцесса Анна, брат и сестра принца-опекуна и правителя Голштинии» (205). 40
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III до; он привязался к моей матери, но меня терпеть не мог...» (17; курсив наш. — О. И.). Императрица далее рассказывает, что Карл-Петр-Ульрих завидовал свободе, которой она пользовалась, тогда как он был окружен педагогами и «все шаги его были распределены и сосчитаны». Ни о ка¬ ких разговорах и «предназначенности будущему шведскому королю» Екатерина II в этом варианте не упоминает. Напротив, она сообщает следующую любопытную деталь: «Что меня касается, то я очень мало обращала на него внимания и слишком была занята молочным супом, который дважды в день в промежутки между едой готовила с горничны¬ ми бабушки...» (17). Совсем несимпатичный образ Петра Федоровича появляется в тре¬ тьем варианте Записок. «Тогда-то я и слышала от этой собравшейся вместе семьи, — пишет императрица, — что молодой герцог наклонен к пьянству* и что его приближенные с трудом препятствовали ему напи¬ ваться за столом, что он был упрям и вспыльчив, что он не любил окру¬ жающих и особенно Брюммера, что, впрочем, он выказывал живость, но был слабого и хилого сложения. Действительно, цвет лица у него был бледен, и он казался тощим и слабого телосложения**. Приближенные хотели выставить этого ребенка взрослым и с этой целью стесняли и держали его в принуждении, которое должно было вселить в нем фальшь, начиная с манеры держаться и кончая характером» (206; кур¬ сив наш. — О. И.). Трудно достоверно сказать, почему из-под пера Ека¬ терины II вышел такой текст. Нам представляется вероятным объясне¬ ние, связанное с самим характером вариантов Записок. В первых двух вариантах — сугубо биографических — дается взгляд Екатерины, в ос¬ новном отражающий ее чувства и мысли описываемого времени, а в третьем варианте — итоговое понимание, к которому пришла импе¬ ратрица к концу жизни. Поэтому изображение в последнем случае кон¬ трастно, а не в дымке воспоминаний, характеризуемой словами: «...он казался тогда...» (17). Вернемся к первому варианту Записок. Екатерина Алексеевна расска¬ зывает, что после встречи в Эйтине никаких действий не последовало и возбужденные тогда надежды стали гаснуть, а на их место появились дру¬ гие. Софией-Фредерикой заинтересовался в Берлине принц Генрих Прус¬ ский. «Я ему понравилась, — вспоминает великая княгиня, — он сказал об этом своим сестрам, герцогине Брауншвейгской и королеве Шведской, * Немного выше Екатерина II замечает: «С десятилетнего возраста Петр III обнаружил наклонность к пьянству» (204). ** у Штелина об облике Петра Федоровича сказано: «С малолетства слабого сложения, прибыл (в декабре 1741 года) в Петербург ко двору очень бледный, слабый и нежного сло¬ жения. Его белорусые волосы причесаны на итальянский манер» (Штелин. С. 109). 41
O.A. ИВАНОВ тогда ехце девушке, очень любившей мою мать, она сказала, что я еще ре¬ бенок. Действительно, мне было только 13 лет, но [я была] больше ростом и более развита физически, чем это бывает обыкновенно в мои годы; не знаю, как я догадывалась об их переговорах, и не была ими недовольна» (470)*. Любовь постепенно окружала принцессу Софию, и, хотя она не зна¬ ла, если верить ей, до 16 лет различия полов, кое-что она начинала чув¬ ствовать. В этом отношении весьма примечательна история с ее дядей по матери, принцем Георгом-Людвигом. Последний влюбился в Софию. Тут она увидела и почувствовала, как проявляется любовь: ухаживания, встречи, объятия, поцелуи, вздохи и стоны, ревность... «Он был влюблен по уши», — вспоминает о той поре Екатерина II. Самое главное, что и он становился не безразличен Софии. «Он начинал мне нравиться», — вспо¬ минает императрица. Принц Георг даже сделал предложение, а София его приняла, оговорив, что станет его женой только с согласия родите¬ лей. Полагаем, что этот пример любви надолго запал в душу Софии и стал тем эталоном, с которым она могла сравнивать свои отношения с Петром Федоровичем. Но не любовь принца Георга нужна была моло¬ дой принцессе. Она откровенно называет эту любовь «происшествием», которое могло расстроить «все честолюбивые планы» (26). Основания для этих планов были, и немалые. В 1742 году граф К.Е. Си¬ вере, камер-юнкер императрицы Елизаветы, привозил в Берлин Андре¬ евскую ленту для прусского короля; он попросил позволения у принцес¬ сы Ангальт-Цербстской взглянуть на Софию. Несмотря на то что она явилась «не совсем причесанной», она понравилась русскому вельможе, который при отъезде в Россию взял с собою ее портрет. В это время в Гамбурге находился барон H.A. Корф, женатый на графине Е.К. Скаврон- ской — родственнице императрицы. Бабушка Софии заказала ее портрет знаменитому тогда живописцу Деннеру**. Корф велел сделать для себя копию этого портрета и увез ее с собой в Россию. «Вероятно, я стала уже не так дурна, — пишет Екатерина II, — потому что Сивере и Корф каза¬ лись сравнительно довольными моей внешностью; каждый из них взял мой портрет, и у нас шептали друг другу на ухо, что это по приказанию императрицы» (25, 26). * Во втором варианте сказано так: «Между тем я услыхала однажды, что герцогиня Филиппина — Шарлотта Брауншвейгская, сестра принца, шептала что-то на ухо моей ма¬ тери по поводу склонности ее брата ко мне; в результате я стала замечать, что он оказывал мне внимание. Моя невинность была причиной того, что я раньше вовсе этого не заметила. Кроме того, я не считала себя созданной, чтобы нравиться; я вовсе не заботилась о нарядах: мне внушили отвращение ко всякому кокетству; я даже не знала, в чем оно состоит, и знала одно только название» (20). **Деннер Бальтазар (1685—1747) — художник-портретист. 42
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III IÄ, Я. Штелин сообщает, что в марте 1743 года в Петербург прибыл дядя принцессы Софии, принц Август Голштинский, который привез императ¬ рице Елизавете Петровне портрет племянницы работы живописца Анту¬ ана Песна (A. Pesne; 1684—1757). Он работал придворным живописцем в Берлине и был в свое время даже директором Берлинской академии худо¬ жеств. Его портреты (например, портрет Фридриха II), висевшие в Бер¬ линском и Потсдамском дворцах, как указывают знатоки, «отличаются сильным, чисто венецианским колоритом и большой экспрессивностью». Я. Штелин, однако, пишет, что в портрете принцессы Софии «почти нельзя узнать кисти этого художника, потому что он от старости потерял силу и прекрасный талант»39. Но упомянутые портреты сделали свое дело. Име¬ ются сведения, что «выразительная физиономия юной принцессы понра¬ вилась императрице; казалось, и великий князь Петр не без удовольствия рассматривал портрет»40. В 1743 году мать Софии получила известие, что ее брат, принц Адольф- Фридрих, был избран наследным принцем Швеции вместо своего питом¬ ца, герцога Карла-Петра-Ульриха; последний отказался от шведской коро¬ ны, перешел в православие, получил имя Петра, и был объявлен наследни¬ ком империи Всероссийской и преемником императрицы Елизаветы, с титулом великого князя. «Оба эти известия, — вспоминает Екатерина, — вызвали большую радость в доме отца и матери, и больше чем по одной причине. До тех пор спорили иногда для развлечения о том, за кого меня выдадут замуж, и, когда при случае называли молодого герцога Голштин¬ ского, мать говорила: «Нет, не за этого; ему нужна жена, которая влияни¬ ем или могуществом дома, из которого она выйдет, могла бы поддержать права и притязания этого герцога; следовательно, дочь моя ему не подхо¬ дит». И, правду сказать, не останавливались ни на какой партии, всегда на¬ ходилось много всяких «если» и «но»; правда также, что не из-за чего было спешить, я была еще чрезвычайно молода. После этих неожиданных пере¬ мен уж не говорили больше, что я неподходящая партия для русского ве¬ ликого князя, и молча улыбались. Это взволновало меня, и в глубине души я предназначала себя ему, потому что из всех предположенных партий эта была самая значительная» (22; курсив наш. — О. И.). И кажется, предчувствия не обманули принцессу из Цербста. «6 ян¬ варя* 1744 года, — вспоминает великая княгиня в первом варианте За¬ писок, — мы были за столом и обедали; матери доложили в присутствии отца, что пришла к ней эстафета из Берлина. Дело было довольно необы¬ чайное. Она потребовала свои письма, я знала руку Брюммера**; так как * Дата ошибочна; во втором варианте точнее: 1 января 1744 года (28). ** Во втором варианте добавлено: «Это был шведский дворянин по имени Брюммер. Мать писала ему иногда с 1739 года, и он ей отвечал» (28). 43
O.A. ИВАНОВ я сидела возле нее, когда она распечатывала свои письма, то взгляд иско¬ са [на них] доставил мне возможность прочесть следующие слова: прин¬ цесса ваша старшая дочь*. С меня этого было довольно, я сказала про себя: это нас касается; я не почувствовала никакого огорчения от этого» (470). Последнее замечание весьма характерное! София делала вид, что ничего не замечает, а ей ничего не говорили, хотя происходили, как она видела, какие-то совещания, причину которых она подозревала. Екатери¬ на II прибавляет во втором варианте своих Записок, что мать после вы¬ сокой оценки ее способностей графом Гюлленборгом и любви дяди, принца Георга-Людвига Голштинского, стала относиться к ней более вни¬ мательно**. В.А. Бильбасов, однако, полагал, что мать Софии уже давно имела виды на Россию. Он пишет, что для цербстской княгини предложение о заму¬ жестве ее дочери не было неожиданным. Два года назад, с первою вестью о воцарении Елизаветы Петровны и признании голштинского герцога наследником русской короны, Иоганна-Елизавета начала уже мечтать о возможности подобного брачного союза. Поэтому не без задней мысли напомнила она о себе русской императрице в льстивом поздравлении с восшествием на престол; недаром старалась она угодить Елизавете Пет¬ ровне посылкой портрета ее сестры, герцогини Голштинской Анны Пет¬ ровны; не напрасно же, наконец, посылала она в Россию с братом Авгус¬ том портрет своей дочери41. Через три дня София зашла в комнату к матери, которая ей сказала: «Вы очень беспокоитесь, вы умираете от любопытства». На что будущая российская императрица якобы ответила: «Я через гаданье знаю, что со¬ держат ваши письма». Мать выразила свое удивление. Согласно второ¬ му вариантуу Иоганна-Елизавета, засмеявшись, сказала: «Ну, так если вы, сударыня, такая ученая, вам надо лишь отгадать остальное содержа¬ ние делового письма в двенадцать страниц». «Мне стыдно было ей ска¬ зать, — пишет Екатерина Алексеевна, — что я думала, что дело идет о выдаче меня замуж; я ей ответила: я пойду, составлю свое предсказание, как делает это известная женщина***, которую она знала и которая из * Во втором варианте: «с принцессой, вашей старшей дочерью»; в подлинном тексте письма Брюммера эти слова выглядят так: «в сопровождении принцессы старшей Вашей дочери» (Бильбасов. С. 19). ** Екатерина II во втором варианте утверждает, что мать «начинала видеть во мне бу¬ дущую невестку; не знаю и никогда не знала, обязалась ли она ему (своему брату, Августу. — О. И.) в чем-нибудь, но я осмелилась это предположить, ибо, я знаю, она отклонила отца от мысли о нашей поездке в Россию...» (29). *** Во втором варианте «женщина» превращается в «мужчину»: «Я ей сказала: «через гаданье»; и так как недавно говорили о человеке, который брался все отгадать при помощи точек и цифр, то я ей сказала, что знала искусство этого человека» (30). 44
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ имени мужчины выводила имя милой, которое хотели знать». Мать буд¬ то бы согласилась. На другой день* София, проделав какие-то манипуляции со своим именем, принесла ей бумажку, на которой были написаны такие слова: «Предвещаю по всему, что Петр III будет твоим супругом»**. Можно только догадываться, что думала мать Софии; она пристально посмотре¬ ла на дочь и, сказав будто бы со смехом: «Вы плутовка, но вы больше ни¬ чего не узнаете», пошла к мужу. Однако во втором варианте Записок из-под пера императрицы появляется удивительная сцена. «Я, — пишет Екатерина II, — воспользовалась этой минутой, чтобы сказать ей, что если действительно ей делают подобные предложения из России, то не следо¬ вало от них отказываться, что это было счастье для меня. Она мне ска¬ зала, что придется также многим рисковать ввиду малой устойчивости в делах этой страны; я ей ответила, что Бог позаботится об их устойчи¬ востьi, если есть Его воля на то, чтоб это было\ что я чувствовала в себе достаточно мужества, чтобы подвергнуться этой опасности, и что сердце мне говорило, что все пойдет хорошо. Она не могла удержаться, чтобы не сказать: «А мой брат Георг, что он скажет?» (тут в первый раз она за¬ говорила о нем со мною***). Я покраснела и сказала ей: «Он только мо¬ жет желать моего благополучия и счастья». Она замолчала и пошла поговорить с отцом, который желал отклонить все дело, равно как и по¬ ездку» (30; курсив наш. — О. И.). В первом варианте дальнейший ход событий излагается так: вскоре мать вернулась и призналась, что речь идет о том, о чем догадалась София. Но при этом она высказала опасения, что «это очень далеко и очень рис¬ кованно». Принцесса услышала, что ни мать, ни отец, ни дядя не хотят этой поездки и что они отказали бы, не посоветовавшись с ней, если бы она этого не отгадала. Аргумент, скажем прямо, странный. После этого Иоганна-Елизавета захотела снова узнать мнение дочери. София ей буд¬ то бы смиренно сказала: « Раз вам это не угодно, как могу осмелиться это¬ го желать». Мать на это будто бы произнесла: «Мне кажется, вы совсем не прочь от этого». В ответ принцесса расплакалась. Тут вошел отец Софии, поцеловал ее и сказал, что не станет принуждать ее к столь важному по¬ ступку, что мать поедет под предлогом поблагодарить за все милости, ка¬ кие ее семья получила от Елизаветы Петровны, что если София не захочет * Во втором варианте все свершается скорее: «после обеда я снесла ей записку» (30). ** Текст в первом и втором вариантах идентичен. Этот листок, несомненно, существовал, что еще раз подтверждает истинность Записок Екатерины II (Бильбасов. С. 23). *** Но во втором варианте подобный разговор относится Екатериной к другому време¬ ни (после свадьбы); «Там же мать моя в разговоре показала мне, что ей известно было рас¬ положение ко мне ее брата, принца Георга-Людвига...» (76). 45
O.A. ИВАНОВ ^ сопровождать мать, то это будет зависеть от нее, и что он не хочет поме¬ шать ее будущему счастью. «Я заливалась слезами, — вспоминает в первом варианте Записок великая княгиня, — это была одна из трогательнейших минут моей жизни; тысячи различных побуждений волновали меня: бла¬ годарность за доброту моего отца, страх не угодить ему, привычка слепо ему повиноваться, нежность, которую я к нему всегда питала; уважение, которого он заслуживал..» (472). Во втором варианте все излагается значительно проще: в разговоре с отцом инициатива поездки в Россию полностью переходит к Софии. «Он пожелал сам говорить со мною, или, вернее, мать попросила его сде¬ лать это. Я ему сказала, что, так как дело шло обо мне, то пусть он по¬ зволит указать ему, что поездка ни к чему не обязывает, что по приезде на место мы с матерью увидим, надо ли возвращаться или нет; наконец, я его убедила разрешить поездку. Он дал мне письменное наставление в нравственности, и мы поехали вместе с отцом в Берлин» (30, 31). Сохранилось письмо принцессы Иоганны-Ели заветы к Фридриху II от 4 января 1744 года, согласно которому вся инициатива в этом деле принадлежит ей. «Вследствие этого, государь, — писала мать Софии, — вменяю себе в обязанность повиноваться указаниям, которыми Вашему Величеству угодно будет почтить меня. Вполне понимаю, государь, важ¬ ность таинственности, рекомендуемой Вашим Величеством; тем не ме¬ нее, по многим причинам, которые легче понимаются, чем описывают¬ ся, я должна была посвятить в эту тайну князя, за скромность которого я ручаюсь, не полагая, чтоб я заслуживала за это упрек. Князь изъявил свое согласие. Это путешествие, действительно опасное для женщин, особенно в настоящее время, не страшит меня. Я решилась и, твердо убежденная, что все это делается по воле Провидения, я уповаю, что Провидение же поможет мне преодолеть опасные затруднения, на ко¬ торые многие не отважились бы»42. Как подчеркивает В.А. Бильбасов, мать Софии о судьбе своей дочери заботилась мало — на первом месте она видела себя43. Отец был заботливее: Христиан-Август отдал супруге инструкцию Pro memoria (На память) — свод нравственных правил для дочери (об этой инструкции речь пойдет подробно ниже). Он поручил Иоганне-Елизавете поступать относительно Софии согласно с наставле¬ ниями, изложенными в этой записке, и, когда придет время, передать ее дочери как руководство в новой для нее жизни. Не прошло и двух ме¬ сяцев, как принцесса благодарила отца за его советы и обещала всегда им следовать и никогда не забывать их. Получив благословение отца, принцесса София в сопровождении ма¬ тери поехала в далекую и загадочную Россию. Начинал осуществляться ее заветный план. Все было таинственно и романтично. Начиная с новой 46
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ фамилии матери — графиня Рейнбек* — и кончая повелением Елизаве¬ ты Петровны ехать по Москве ночью (38). Однако многие знали, кого везут красивые сани. Народ дорогой говорил: «Это везут невесту для ве¬ ликого князя» (475). Встреча в России Встреча с императрицей и ее племянником была самая теплая. «Про¬ ехав через весь город, — пишет Екатерина Алексеевна в первом варианте Записок, — мы вышли у Головинского дворца, где увидели принца Гомбург- ского и весь двор внизу лестницы. После того как мы минуту отдохнули, пришел великий князь, а минуту спустя граф Лесток, чтобы нам сказать, что императрица нас ждет. Она нас встретила в дверях своей спальной. Я более всего остального была поражена высотою ее роста. Она много го¬ ворила с матерью и много смотрела на меня. Великий князь, во время их разговора, занялся мною, и я ему так понравилась, что он целую ночь от этого не спал и что Брюммер велел ему сказать вслух, что он не хочет никого другого у кроме меня. Он пришел ужинать с нами; я была удивлена, что нашла его таким ребенком во всех его речах, хотя ему исполнилось на следующий день ровно 16 лет. Он мне не совсем,, однако, не нравился. Он был красив, и я так часто слышала о том, что он много обещает,, что я долго этому верила» (476; курсив наш. — О. И.). В сообщении Иоганны-Елизаветы мужу встреча их с великим князем описывается более подробно (если эти подробности не плод фантазии автора, много сочинявшего того, чего на самом деле не было): «В трех верстах, или в полумиле немецкой, от города нас встретил камер-юнкер Сивере, милостиво приветствовал от имени Ее Императорского Величе¬ ства и великого князя и уверял, что они считают минуты и секунды в не¬ терпении свидеться с нами. Он сел с нами в сани и все торопил ямщи¬ ков...» В четверг, 9 февраля, в 8-м часу вечера, цербстская принцесса и ее мать подъехали к головинскому деревянному дворцу. Придворные чины, лейб-компанцы, офицеры гвардии встретили их «при выходе из саней. В сенях же их встретил обер-маршал Брюммер и знаменитый Лесток, так много потрудившиеся на пользу предположенного брака цербстской принцессы. Едва они прошли в приготовленные для них комнаты, не успели еще снять шубы и дорожные капоры, как явился ве¬ ликий князь Петр Федорович, в сопровождении принца гессен-гомбур- гскаго Людвига-Иоганна-Вильгельма (женатого на княгине А.И. Тру¬ * Это имя, кстати сказать, упоминается лишь в первом варианте Записок. 47
O.A. ИВАНОВ бецкой) и нескольких придворных дам. Его высочество нежнейшим об¬ разом приветствовал дорогих гостей, представил принца и заявил, что они так нетерпеливо ожидали их, что готовы были ехать к ним на встре¬ чу. Вскоре императрица прислала сказать великому князю, что чем ско¬ рее он приведет к ней милых гостей, тем ей будет приятнее. Тотчас же все отправились во внутренние покои императрицы»44. Во втором варианте Записок нет ни слова о впечатлении, произве¬ денном Софией на великого князя, и его характеристики. Екатерина II вспоминает, что «первые дни нашего пребывания в Москве прошли в том, что мы принимали и отдавали визиты; по вечерам великий князь прихо¬ дил играть к нам в карты..» (41). София обратила, согласно этой версии Записок, большее внимание на брата фельдмаршала Миниха, который очень удивил ее странной манерой говорить с закрытыми глазами и очень медленно, а также — на красоту графа Алексея Григорьевича Разумовско¬ го (39, 40). Согласно первому варианту, на другой день великий князь благодарил императрицу за врученный Софии орден Святой Екатерины*. Она понра¬ вилась всем: императрице, великому князю, народу. «Я, — вспоминает великая княгиня в первом варианте Записок, — присоединяла к очень веселой физиономии много поклонов и вежливости и, очень далекая от того, чтобы принимать гордый вид, я почти впадала в противоположную крайность, так что Захар Чернышев, который был потом ко мне пристав¬ лен, говорил, что я одинаково кланяюсь канцлеру и истопнику; я не мно¬ го говорила, но так кричали, что я умна, что этому поверили, не имея еще никаких доказательств» (477). Но тут случилось несчастье: через десять дней после приезда София тяжело заболела. « Все надежды тех, которые желали мне добра, чуть не разбились об эту ужасную болезнь» (477). И прежде всего, надежды самой принцессы. Однако, пробыв 27 дней меж¬ ду жизнью и смертью, она выздоровела. Из первого варианта Записок не ясно, как вел себя в это время Петр Федорович. Это мы узнаем из второго варианта: «Доктора Санхец и Бур- гав не покидали меня, и после Бога их заботам обязана я жизнью. Помню, императрица, великий князь и, по их примеру, весь Двор оказывали вся¬ ческие знаки внимания как матери, так и мне...» (42). «Великий князь, во время моей болезни, — прибавляет императрица в упомянутом вариан¬ те, — проявил большое внимание ко мне, когда я стала лучше себя чув¬ ствовать, он не изменился ко мне\ по-видимомуу я ему нравилась; не могу сказать, чтобы он мне нравился или не нравился; я умела только * По некоторым сведениям, императрица Елизавета Петровна дала понять приехавшим, что инициатором этого пожалования был сам великий князь, который, по выражению им¬ ператрицы, «вчера еще хотел просить ее об этом, но не посмел» (Бильбасов, 69). 48
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III повиноваться. Дело матери было выдать меня замуж*. Но, по правде, я думаю, что русская корона больше мне нравилась, нежели его особа» (44; курсив наш. — О. И.). То, что Петр Федорович не изменил отношения к своей невесте, весь¬ ма любопытно, поскольку, согласно ее собственному описанию, выгля¬ дела она не лучшим образом. Во втором варианте Записок сказано: «После болезни, перенесенной в Москве, волосы мои выпали и голова была гладка, как ладонь» (97). «Я похудела, как скелет, выросла, — вспо¬ минает Екатерина II в третьем варианте Записок, — но лицо и черты мои удлинились; волосы мои падали, и я была смертельно бледна. Я сама находила, что страшна, как пугало, и не могла себя узнать» (213)**. Кста¬ ти сказать, именно изменение внешности Софии в третьем варианте Записок как будто явилось причиной охлаждения великого князя к ней, что противоречит цитированному фрагменту из первого варианта. Ека¬ терина II прямо об этом не говорит, но соответствующие фрагменты идут непосредственно друг за другом (213, 214)***. Однако в вопросе об отношении Петра Федоровича к Софии много неясного. Так, в первом варианте Записок есть такие слова, относящи¬ еся к периоду до болезни оспой будущего мужа: «Великий князь любил меня страстно, и все содействовало тому, чтобы мне надеяться на сча¬ стливое будущее» (482; курсив наш. — О. И.). Что это — утрировка ситу¬ ации (в письме, написанном с какой-то целью) или правда? Время или какие-то другие причины погасили в Записках то, что происходило тог¬ да в действительности. Мы предложили в свое время гипотезу, которая хоть как-нибудь объясняет ситуацию (о ней пойдет речь ниже в главе «Личность Петра Федоровича»). Во втором варианте Записок дана негативная характеристика Петра Федоровича: «Ему было тогда шестнадцать лет; он был довольно красив до оспы, но очень мал и совсем ребенок; он говорил со мною об игрушках и солдатах, которыми был занят с утра до вечера. Я слушала его из вежливо¬ сти и в угоду ему; я часто зевала, не отдавая себе в этом отчета, но я не по¬ кидала его, и он тоже думал, что надо говорить со мною, так как он говорил только о том, что любит, то он очень забавлялся, говоря со мной подолгу». И тут же Екатерина развеивает возможные воспоминания и мнения об их отношениях. С горечью императрица пишет: «Многие приняли это за на¬ * Тут Екатерина II забывает, что перед этим рассказала о своем участии в принятии ре¬ шения о поездке в Россию. ** Екатерина еще долго оставалась худой (233). Однако дело пошло на поправку. Следив¬ шая внимательно за внешними данными будущей супруги великого князя Елизавета Пет¬ ровна в феврале 1745 года дала Екатерине понять, что та вновь похорошела (225). *** «Я увидела ясно, что он покинул бы меня без сожаления» (214). I О. Иванов 49
O.A. ИВАНОВ стоящую привязанность, особенно те, кто желал нашего брака; но никог¬ да мы не говорили на языке любви, не мне было начинать этот разговор, скромность мне воспретила бы это, если бы я даже почувствовала неж¬ ность, и в моей душе было достаточно врожденной гордости, чтобы поме¬ шать мне сделать первый шаг; что же его касается, то он и не помышлял об этом, и это, правду сказать, не очень-то располагало меня в его пользу; де- вугики, что ни говори, как бы хорошо воспитаны ни были, любят нежности и сладкиеречиу особенно от тех, от кого они могут их выслушивать, не крас¬ нея» (44,45; курсив наш. — О. И.). Если верить рассказу того же варианта об ухаживании дяди, София имела уже образец любовных отношений. В.А. Бильбасов, напротив, считает, что у великого князя и цербстской принцессы сложился «язык влюбленных». «В это время великий князь и принцесса София настолько уже подружились, — пишет он, — что у них образовался уже свой «язык влюбленных», тайну которого они старатель¬ но скрывали, не замечая, конечно, что это был le secret de Polichinelle. Так как принцесса София много уже успела в русском языке, то влюбленные условились провозглашать за обедом здоровье следующею русскою фра¬ зою: «Дай Бог, чтобы скорее сделалось то, чего мы желаем», т. е. свадьба»45. Бильбасов приводит любопытный разговор, попавший в депешу графа Брюля от 21 июня 1744 года, о том, что последняя фраза запомнилась саксонскому посланнику барону Герсдорфу, хорошо понимавшему ее значение. Он будто бы, желая сделать угодное великому князю, напомнил за обедом о необходимости «пить здоровье по-русски»; но великий князь, обратясь к посланнику, заметил, что, если б барон знал скрытый смысл фразы, он, конечно, изменил бы ее так: «Дай Бог, чтобы скорее сделалось то, чего мы не желаем», намекая на противодействие саксонской партии браку с цербстской принцессой. В июне в Москве было получено согласие отца Софии. Христиан-Ав¬ густ, видя в избрании дочери ein Führung Gottes*, соглашался на переход ее в православие и благословлял на брак с великим князем; он поручал жене позаботиться, чтоб в брачном договоре было точно определено вдо¬ вье содержание, «если можно, лучше всего в Голштинии или Лифляндии». Петр Федорович был этому крайне рад: он прыгал, смеялся, носил пись¬ мо в рукаве, беспрестанно целовал его, всем прочитывал. «Я никак не во¬ ображала, — пишет княгиня мужу, — чтоб великий князь, не сомневав¬ шийся в твоем согласии, мог быть до такой степени тронут твоим письмом. Если б исполнились все те пожелания, которые высказывает твой будущий зять, ты, конечно, навеки был бы счастлив»46. Можно ли только верить этим сообщениям, вышедшим из-под пера матери Софии? * Промысел Божий (нем.). 50
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Судя по второму варианту Записок, великий князь был внимателен к невесте и в середине 1744 года. Об этом свидетельствует то, что после принятия православия, которое состоялось 28 июня, Петр Федорович прислал Екатерине часы и великолепный веер (50), а во время поездки в Киев великий князь, скучавший в своей карете с педагогами, захотел поехать с невестой и ее матерью (52). Будущая жена не была тогда ему неприятна. Возможно, некоторое отрицательное отношение к Екатери¬ не возникло у Петра Федоровича из-за острого столкновения с ее мате¬ рью, произошедшего в Козельце по поводу опрокинутой великим кня¬ зем шкатулки (55). Тут следует сказать о плане, который приняла молодая цербстская принцесса. О нем Екатерина II сообщает во втором варианте Записок: 1) нравиться великому князю, 2) нравиться императрице, 3) нравиться народу. «Этот план, — пишет Екатерина, — в конце концов сложился в моей голове в пятнадцатилетием возрасте, без чьего-либо участия, и самое большее, что я могу сказать, так это то, что он был следствием моего вос¬ питания; но если я должна сказать искренно, что я думаю, то я смотрю на него, как на плод моего ума и моей души, и приписываю его лишь себе одной; я никогда не теряла его из виду; все, что я когда-либо дела¬ ла, всегда к этому клонилось, и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть» (59). Несмотря на добрые намерения великой княгини, далеко не все ей оказалось по плечу. «Я хотела бы, — пишет Екатерина, — выполнить все три пункта и, если это мне не удалось, то либо [желанные] предметы не были расположены к тому, чтоб это было, или же Провидению это не было угодно; ибо по истине я ничем не пренебрегала, чтобы этого дос¬ тичь: угодливость, покорность, уважение, желание нравиться, желание поступать как следует, искренняя привязанность — все с моей стороны постоянно к тому было употребляемо с 1744 по 1761 г. Признаюсь, что, когда я теряла надежду на успех в первом пункте, я удваивала усилия, чтобы выполнить два последние; мне казалось, что не раз успевала я во втором, а третий удался мне во всем своем объеме, без всякого ограни¬ чения каким-либо временем, и, следовательно, я думаю, что довольно хо¬ рошо исполнила свою задачу» (58, 59). В третьем варианте Екатерина II сообщает дополнительные подроб¬ ности о реализации упомянутого плана: «Впрочем, я обходилась со всеми как могла лучше и прилагала старание приобретать дружбу или, по край¬ ней мере, уменьшать недружелюбие тех, которых могла только заподоз¬ рить в недоброжелательном ко мне отношении; я не выказывала склонно- 4* 51
O.A. ИВАНОВ сти ни к одной из сторон, ни во что не вмешивалась, имела всегда спокой¬ ный вид, была очень предупредительна, внимательна и вежлива со всеми, и так как я от природы была очень весела, то замечала с удовольствием, что с каждым днем я все больше приобретала расположение общества, кото¬ рое меня считало ребенком интересным и не лишенным ума. Я выказыва¬ ла большое почтение матери, безграничную покорность императрице, отменное уважение великому князю и изыскивала со всем старанием средства приобрести расположение общества» (227—229; курсив наш. — О. И.). И несколько ниже императрица опять возвращается к той же мыс¬ ли: «Я больше чем когда-либо старалась приобрести привязанность всех вообще, от мала до велика; я никем не пренебрегала со своей стороны и поставила себе за правило считать, что мне все нужны, и поступать сооб¬ разно с этим, чтобы снискать себе всеобщее благорасположение, в чем и успела» (233, 234). Заметим, что этот подход сыграл решающую роль в выборе Екатериной сотрудников для работы по управлению Россией. К сожалению, Екатерине этот план не удалось реализовать. Одной из основных причин стало охлаждение между Петром Федоровичем и его будущей женой. Начало охлаждения Если верить третьему варианту Записок, охлаждение первым испы¬ тал великий князь и произошло это очень быстро. «Великий князь, — пи¬ шет Екатерина II, — казалось, был рад приезду моей матери и моему. Мне шел пятнадцатый год; в течение первых десяти дней он был очень занят мною; тут же и в течение этого короткого промежутка времени я увиде¬ ла и поняла, что он не очень ценит народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, не любил своих приближен¬ ных и был очень ребячлив...» Но это не должно было в ту пору быть важ¬ ным для молодой принцессы. Ее неприятно поразило другое; Петр Федо¬ рович, «в качестве родственника», рассказал ей, «что влюблен в одну из фрейлин императрицы, которая была удалена тогда от двора, ввиду несча¬ стья ее матери, некоей Лопухиной, сосланной в Сибирь; что ему хотелось на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает. Я слушала, краснея, эти родственные разговоры...» (209, 210). В том же третьем варианте, после описания резкого разговора Ели¬ заветы Петровны с матерью Софии по поводу открытой переписки де Шетарди, Екатерина II помещает короткий диалог свой с Петром Федо¬ ровичем, тут же неожиданно, ничем не поясняя своего важнейшего за¬ 52
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ключения, добавляет: «Я увидела ясно, что он покинул меня без сожале¬ ния; что меня касается, то, ввиду его настроения, он был для меня почти безразличен, но не безразлична была для меня русская корона» (214). Из этого последнего замечания, как и из других аналогичных, можно сделать неправильное заключение, что Екатерина сама желала царствовать. Одна¬ ко, как будет показано ниже, по крайней мере до 1757 года она не мыс¬ лила занять престол, который по праву должен был принадлежать, по ее собственному убеждению, Петру Федоровичу, внуку Петра Великого. Не была совершенно безразлична Екатерина в ту пору к великому князю; это доказывает ее реакция на болезни будущего супруга. В конце октября 1744 года Петра Федоровича настиг плеврит (как пишет Я. Ште¬ лин: «колотье в боку»), а затем, в ноябре — ветряная оспа47. Об этой бо¬ лезни императрица упоминает вскользь. «Осенью великий князь захворал корью, что очень встревожило императрицу и всех, — замечает Екатери¬ на во втором вариантеу по-видимому включая себя во «всех». — Эта бо¬ лезнь значительно способствовала его телесному росту, но ум его был все еще очень ребяческий...» (59). Ни о каких ее переживаниях по поводу болезни Петра Федоровича тут не говорится. Однако сохранилась запис¬ ка Екатерины Алексеевны, относящаяся к тому времени и свидетельству¬ ющая о ее внимании и заботе по отношению к будущему супругу: «Я со¬ ветовалась с матушкою, зная, что она много может у гофмаршала (обер-гофмаршал Брюммер. — О. И.), и она обещала поговорить с ним и устроить так, чтобы вам разрешили заниматься музыкой. Она поручила мне спросить вас, не пожелаете ли вы сегодня, после полудня, итальянцев? Уверяю вас, что сошла бы с ума на вашем месте, если б у меня отняли все. Именем Бога прошу вас не показывать ему этой записки»48. Стеснялась ли Екатерина II потом своих чувств, изображая себя более рассудитель¬ ной, прагматичной, чем она была в то время, — трудно сказать. От Екатерины скрывали опасное положение больного, старались раз¬ влечь разными поездками, осмотром Москвы и т. д. В это же время реша¬ лась ее судьба. Иоганна-Елизавета даже приступила к переговорам с прусским посланником Мардефельдом о выборе другого жениха для сво¬ ей дочери! Последний, хорошо знавший положение дел при Дворе и, ко¬ нечно, состояние здоровья великого князя, находил, что Екатерину следует немедленно выдать за Георга Дармштадтского. При прусском Дворе об¬ суждали и другую кандидатуру — маркграфа Карла. Там не исключали, что Елизавета Петровна может объявить великую княжну наследницей рус¬ ского престола49. Вероятно, эти действия не скрылись от внимательных глаз великой княжны — ее мечта рушилась. Бог хранил Екатерину для России: во второй половине ноября Елиза¬ вета Петровна сообщила ей, что великий князь поправляется. 26 ноября 53
O.A. ИВАНОВ в церкви Головинского дворца был отслужен благодарственный молебен, на котором Екатерина впервые после болезни увидела Петра Федорови¬ ча и будто бы расплакалась от радости, как о том пишет ее мать (кото¬ рой, правда, не очень-то следует доверять). 28 ноября великая княжна танцевала со своим женихом на придворном маскараде. Однако после плеврита и ветряной оспы великий князь поправлялся чрезвычайно мед¬ ленно и был слаб. 19 декабря 1744 года во время переезда в Петербург в Хотилове в 400 верстах от Москвы у великого князя обнаружилась оспа. Екатерину и ее мать отослали, а ухаживать за Петром Федоровичем стала приехавшая императрица. Во второй вариант Записок не вошли любопытные строки о том, что от Екатерины решили скрыть характер болезни великого князя, содержащиеся в самом раннем варианте. «Как только мне сказали, что я уеду, — вспоминает великая княгиня, — я догадалась, что это может быть, и была очень этим огорчена» (483). И тут же добавляет: «По приезде в Пе¬ тербург я стала вести очень уединенный образ жизни...», что вполне соот¬ ветствовало серьезности ситуации. Рассказывают, что, узнав о болезни великого князя, Екатерина сильно расстроилась: она плакала, просила, чтоб ее пустили к больному, предлагала быть сиделкой у его постели50. Великий князь с императрицей вернулись из Хотилова в Царское Село 26 января 1745 года. Их встреча с великой княгиней состоялась в самом начале февраля51. «Я испугалась, — пишет Екатерина II во втором вари¬ анте, — когда увидела этого князя; он так был обезображен следами оспы, что был неузнаваем; он очень вырос, но сразу я увидела, что он был таким же ребенком, каким я его оставила» (64). В первом варианте Записок описание потрясения при встрече с Петром Федоровичем представляет¬ ся еще более значительным: «Он только что оправился от оспы, лицо его было совсем обезображено и распухло до крайности; словом, если бы я не знала, что это он, я ни за что не узнала бы его; вся кровь во мне застыла при виде его и, если бы он был немного более чуток, он не был бы дово¬ лен теми чувствами, которые мне внушил» (483). Все сказанное тут подтверждается еще в большей мере поданной в министерство иностранных дел Франции в сентябре 1758 года запиской французского резидента в Гамбурге М. Шампо, написанной, по-видимо¬ му, при непосредственном участии матери Екатерины. Там говорилось, что оспа у великого князя была «до того сильною, что, когда прошла она, великий князь был неузнаваем. Лицо у него сделалось противное, даже станом он совершенно изменился...». Елизавета Петровна и мать приня¬ ли все меры, чтобы приготовить к неприятному зрелищу Екатерину, но не достигли своей цели. «Как ни предупреждали великую княжну о страш¬ ном безобразии ее жениха, — писал Шампо, — но, когда он показался, она 54
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III вздрогнула, отвернулась, побледнела, а княгиня-мать бросилась к нему и долго держала его в своих объятиях, чтобы дать дочери время собраться с духом. Великий князь подошел к ней; она, дрожа, поцеловала его, и затем их тотчас же развели. Возвратившись к себе, великая княжна упала в об¬ морок, ее уложили в постель, и мать осталась при ней. В течение трех ча¬ сов она не произнесла ни слова, как будто страшное впечатление окаме- нило ее. Наконец, протянув матери руку и сжимая ей руку, она залилась горькими слезами...» Мать провела у Екатерины ночь, «всячески утешала и в особенности разъясняла все могущее с ней произойти, если она не постарается затаить свое горе». Аргумент, несомненно, весомый! Фран¬ цузский дипломат утверждает, что он подействовал: «...Великая княжна, сознав справедливость доводов своей матери, обращалась с женихом так, чтобы ничем его не отклонять от себя... »52 Следует заметить, что приве¬ денные строки из записки Шампо расходятся с тем, что сообщала мужу о состоянии Петра Федоровича Иоганна-Елизавета, утверждавшая, что в великом князе после болезни произошли значительные перемены в луч¬ шую сторону «в фигуре, поведении, характере, разуме и здоровье», что было якобы с радостью отмечено всеми53. Бильбасов считает, что перед нами очередной обман мужа. Быть может, отец Екатерины о чем-то уз¬ нал со стороны и боялся за будущее дочери. Рассказывая этот эпизод Шампо, Иоганна-Елизавета уже не скрывала правды. Сообщение Иоганны-Елизаветы мужу фактически опровергается мемуарами Екатерины. Она вспоминает, что Елизавета Петровна, учиты¬ вая ситуацию, стала особенно тепло относиться к ней. «...10-го февраля 1745 г., — пишет Екатерина II, — императрица праздновала день рож¬ дения великого князя, ему пошел семнадцатый год. Она обедала одна со мной на троне; великий князь не появлялся в публике ни в этот день, ни еще долго спустя; не спешили показывать его в том виде, в какой при¬ вела его оспа. Императрица очень ласкала меня за этим обедом. Она мне сказала, что русские письма, которые я ей писала в Хотилово, доставили ей большое удовольствие (по правде сказать, они были сочинены Ададу- ровым, но я их собственноручно переписала) и что она знает, как я ста¬ раюсь изучить местный язык. Она стала говорить со мною по-русски и пожелала, чтобы я отвечала ей на этом языке, что я и сделала, и тогда ей угодно было похвалить мое хорошее произношение. Потом она дала мне понять, что я похорошела с моей московской болезни; словом, во время всего обеда она только тем и была занята, что оказывала мне знаки сво¬ ей доброты и расположения. Я вернулась домой очень довольная этим обедом и очень счастливая, и все меня поздравляли. Императрица веле¬ ла снести к ней мой портрет, начатый художником Караваком, и оста¬ вила его у себя в комнате...» (224, 225). 55
O.A. ИВАНОВ ^ Нет сомнения, что Петр Федорович хорошо понимал, что сильно из¬ менился, и не в лучшую сторону. Несмотря на все предпринятые импе¬ ратрицей меры, он, конечно, сильно переживал. Но было еще что-то, что мешало ему видеться с невестой. Во втором варианте Екатерина II заме¬ чает: « Великий князь иногда заходил ко мне вечером в мои покои, но у него не было никакой охоты приходить туда: он предпочитал играть в куклы у себя; между тем ему уже исполнилось тогда 17 лет, мне было 16; он был на год и три месяца старше меня..» (66; курсив наш. — О. И.). Это же подтверждается и в третьем варианте Записок с небольшими добав¬ лениями. «Чтобы ходить к обедне или к императрице, — вспоминает Ека¬ терина, — мне с матерью приходилось проходить через покои великого князя, который жил рядом с моим помещением; вследствие этого мы часто его видели. Он приходил также по вечерам на несколько минут ко мне, но безо всякой охоты; наоборот, всегда был рад найти какой-нибудь предлог, чтобы отделаться от этого и остаться у себя, среди своих обыч¬ ных ребяческих забав..» (225). Правда, в первом варианте обстоятельства посещений великим князем невесты изложены иначе; вместо «иногда» там говорится, что он каждый вечер ужинал у Екатерины (483). К весне 1745 года отношения между молодыми людьми ухудшились еще больше. Во втором варианте Екатерина II, говоря о событиях, про¬ исходивших в мае, когда великий князь с императрицей разместились в Летнем дворце, а великая княжна с матерью в другом доме на Фонтанке, пишет: «С наступлением хорошей погоды мы переехали в Летний дворец; там посещения великого князя стали еще реже; признаюсь, этот недо¬ статок внимания и эта холодность с его стороны, так сказать, нака¬ нуне нашей свадьбы не располагали меня в его пользу, и чем больше при¬ ближалось время, тем меньше я скрывала от себя, что, может быть, вступаю в очень неудачный брак...» (66, 67; курсив наш. — О. И.). В тре¬ тьем варианте описание сложившейся ситуации становится более дра¬ матичным: «Тут кончились частые посещения великого князя. Он велел одному из слуг прямо сказать мне, что живет слишком далеко от меня, чтобы часто приходить ко мне\ я отлично почувствовала, как мало он занят мною и как мало я любима; мое самолюбие и тщеславие страдали от этого втайне, но я была слишком горда, чтобы жаловаться; я считала себя униженной, если бы мне выразили участие, которое я могла бы при¬ нять за жалость. Однако, когда я была одна, я заливалась слезами, отира¬ ла их потихоньку и шла потом резвиться с моими женщинами» (233; курсив наш. — О. И.). Что можно было ждать хорошего Екатерине от Петра Федоровича после подобного заявления, передача которого через слугу должна была сделать их отношения предметом обсуждений и спле¬ тен при Дворе и за его пределами? О причинах «тайных страданий» сво- 56
ЕКАТЕРИНА И И ПЕТР III eÄS. ^ его тщеславия и самолюбия Екатерина пишет во втором варианте весь¬ ма красноречиво: «Я имела слишком много гордости и слишком возвы¬ шенную душу, чтобы жаловаться и чтобы даже давать людям повод дога¬ дываться, что я не считаю себя любимой; я слишком ценила самое себя, чтобы думать, что меня презирают. Впрочем, великий князь позволял себе некоторые вольные поступки и разговоры с фрейлинами императ¬ рицы, что мне не нравилось, но я отнюдь об этом не говорила, и никто даже не замечал тех душевных волнений, какие я испытывала...» (66, 67; курсив наш. — О. И.). Это нарочито пренебрежительное (даже, по словам Екатерины, «презрительное») отношение Петра Федоровича к невесте и, напротив, ухаживание за многими женщинами, как мы увидим ниже, имело свою тайную причину. Великая княжна о ней в ту пору не догады¬ валась и принимала все за чистую монету. Во всех вариантах Записок Екатерины II присутствует тема неудачного брака. В первом варианте она сообщает коротко: «Чем ближе подходило время к моей свадьбе, тем больше я желала бы последовать за матерью» (483). Во втором варианте она обращается к этой теме дважды: «С весны 1745 года начались также приготовления к празднованию моей свадьбы. Я с отвращением слышала, как упоминали этот день, и мне не доставляли удовольствия, говоря о нем» (65). Немного ниже Екатерина замечает: «Чем больше приближался день моей свадьбы, тем я становилась печальнее, и очень часто я, бывало, плакала, сама не зная почему...» (69). В третьем ва¬ рианте Екатерина II раскрывает основной мотив своего долготерпения: «Наконец 21-е августа было назначено императрицей для этой церемо¬ нии. По мере того как этот день приближался, моя грусть становилась все более и более глубокой, сердце не предвещало мне большого счастья, одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души у меня было что-то, что не позволяло мне сомневаться ни минуты в том, что рано или поздно мне самой по себе удастся стать самодержавной Русской императрицей» (236; курсив наш. — О. И.). Вера в свое предназначение давала молодой ве¬ ликой княгине силы бороться со многими несправедливостями, которые возникали на ее пути к заветной цели. Тут очень важно иметь в виду, что Екатерина желала стать не просто императрицей, а русской императри¬ цей. Во втором варианте Записок она пишет: «Я хотела быть русской, что¬ бы русские меня любили» (61). Необходимо заметить, что в то время честолюбие Екатерины получи¬ ло удар, о котором она говорит в первом и втором варианте Записок, но умалчивает в третьем (215). Речь идет о высказанном генерал-прокуро¬ ром князем Н.Ю. Трубецким предложении: к титулу великой княгини — Императорского Высочества — прибавить титул наследница. Екатерина вспоминает, что после обручения ее с Петром Федоровичем Елизавета 57
О.А. ИВАНОВ ^ Петровна постоянно выражала ей необыкновенную симпатию. Этим ре¬ шила воспользоваться Иоганна-Елизавета. «Мать, которая своей безгра¬ ничной дружбой с принцессой Гессенской привязала к себе Трубецких, — пишет Екатерина II, — склонила обер-прокурора*, во время публикования указа, по которому я была объявлена великой княгиней с титулом Импе¬ раторского Высочества, предложить, как бы из-за опасения ошибки, нуж¬ но ли принимать мне присягу и прибавлять ли титул наследницы, но его отправили с простым «нет», что не помешало обнародовать это объявле¬ ние** при трубных звуках» (480,481, 50). Этот факт, судя по всему, не ос¬ тался внутри семьи Трубецких, а в искаженном виде стал известен и дру¬ гим лицам. Так, Рюльер пишет, что был принят документ («условие»), согласно которому если Петр Федорович умрет бездетным, то его супруга наследует императорский престол54. Е.Р. Дашкова, комментируя книгу Рюльера, по этому поводу заметила, что при бракосочетании великого кня¬ зя «отнюдь не было договорено, чтобы супруга его правила после его смер¬ ти». Это, вероятно, так, но предложения, по-видимому, делались. Хилый, болезненный Петр Федорович не внушал, как мы уже писали, убеждения в своем долгом правлении. Иоганна-Елизавета не могла не думать об этом. В.А. Бильбасов весьма критически относился к этой версии (разделяемой П.И. Бартеневым и Я.К. Гротом), попавшей в свое время во «Всеобщий лек¬ сикон» Цедлера. Историк считал, что источником этой информации явля¬ ется Иоганна-Елизавета, которая ранее в письме к мужу заявила, что «ти¬ тул великой княгини уполномочивает их дочь, в случае смерти великого князя, наследовать русский престол». Бильбасов полагает, что Иоганна- Елизавета сознательно обманывала мужа55. Не менее сильный удар великая княгиня получила в первую бранную ночь. Тут и проявились характерные «особенности» великого князя (о которых пойдет речь ниже). Екатерина II весьма откровенно описала то, что произошло с ней, во втором варианте Записок. «Все удалились, — вспоминает она, — я оставалась одна больше двух часов, не зная, что мне следовало делать: нужно ли было встать? Или следовало оставаться в по¬ стели? Я ничего на этот счет не знаю. Наконец Крузе, моя новая камер- фрау, вошла и сказала мне очень весело, что великий князь ждет своего ужина, который скоро подадут. Его Императорское Высочество, хорошо поужинав, пришел спать, и, когда он лег, он завел со мной разговор о том, какое удовольствие испытал бы один из его камердинеров, если бы уви¬ дел нас вдвоем в постели; после этого он заснул и проспал очень спокой- * Ошибка, если речь идет о князе Н.Ю. Трубецком. * * По-видимому, неточность перевода; никакого манифеста с объявлением великой кня¬ гини наследницей не существовало (Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Берлин. 1900. Т. С. 132, далее после цитаты фамилия автора и страницы). 58
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III но до следующего дня. Простыни из каммердука, на которых я лежала, показались мне летом столь неудобны, что я плохо спала, тем более что, когда рассвело, дневной свет мне показался очень неприятным в постели без занавесок, поставленной против окон, хотя и убранной с большим великолепием розовым бархатом, вышитым серебром. Крузе захотела на следующий день расспросить новобрачных, но ее надежды оказались тщетными; и в этом положении дело оставалось в течение девяти лет без малейшего изменения» (71, 72). В третьем варианте подобной откро¬ венности Екатерина II не допустила. О некоторых деталях того, что должно было произойти после брачной ночи, мы узнаем из воспоминаний Ст.-А. Понятовского, который описы¬ вает любопытную подробность свадьбы того времени: «Доказательства того, что это свершилось, предъявлялись государыне на ночной рубашке молодой, уложенной в специальный серебряный ящик. Мне сказали, что обряд этот был установлен Петром Великим по образцу обычаев, суще¬ ствовавших в его время в Швеции. Теперь, говорят, церемония измени¬ лась»56. Была ли подобная церемония еще в силе в 1745 году и был ли приготовлен подобный ящик для Петра Федоровича, нам неизвестно. Несомненно лишь то, что результата первой брачной ночи ждали с нетер¬ пением. Однако он не последовал и в последующие несколько лет, хотя ночи молодые проводили вместе. Если верить Екатерине II, «в первые де¬ вять лет нашего брака он (Петр Федорович. — О. И.) никогда не спал ни¬ где, кроме моей постели, после чего он спал на ней лишь очень редко...» (185). Тут сразу возникает вопрос относительно рассматриваемого нами письма Петра Федоровича: кто же прав? Великий князь, который якобы изгонял жену из своей постели в 1746 году, или его супруга, рассказавшая о совсем ином порядке их ночного местопребывания? Мы склонны дове¬ рять больше в данном случае Екатерине II.
Раздел III ПРИЧИНЫ КОНФЛИКТА В этом разделе мы попытаемся проанализировать весь спектр причин, вызвавших и поддерживавших напряженные отношения между Петром Федоровичем и Екатериной: начиная с особенностей характеров супругов и кончая политическими разногласиями. Глава 1 НОВЫЙ ПЛАН А.Г. Брикнер и В.А. Бильбасов о причинах конфликта Когда же все-таки и из-за чего произошло резкое охлаждение отно¬ шений великого князя и великой княгини? Какие факторы сыграли тут свою роль? Разобраться в этом вопросе крайне сложно. Ни у А.Г. Брик- нера, ни у В.А. Бильбасова — двух выдающихся биографов Екатерины II — ответа мы не находим. Так, первый писал, что «еще до свадьбы отноше¬ ния Екатерины к жениху становились все более и более холодными. Петр не любил общества невесты и тещи...» (курсив наш. — О. И.)57. Но почему отношения становились холодными? Когда все это началось? В общем плане А.Г. Брикнер косвенно отвечает на этот вопрос, говоря, что описание недостатков Петра Федоровича в Записках Екатерины II верно и соответствует фактам58. «При таком различии темпераментов, характеров, способностей и наклонностей Петра и Екатерины, — пишет историк, — нельзя не удивляться тому, что история их брака представ¬ ляет собою целый ряд недоразумений, столкновений; первоначальная холодность и невнимание превратились в ненависть»59. Но как же все- таки происходило это превращение первоначально весьма теплых отно¬ шений сначала в «холодность и невнимание», а затем в ненависть, когда начал особенно интенсивно идти этот процесс? Ответа у А.Г. Брикнера
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III мы не находим. Отчасти это можно объяснить: во время работы над за¬ мечательной книгой — «История Екатерины Второй» он не имел мно¬ гих материалов, которыми обладаем мы, и прежде всего, вариантов Записок императрицы. Не поясняет определенно основных причин разрыва и В.А. Бильбасов. Все события развиваются, согласно его точке зрения, постепенно, и не¬ ясно, когда и почему происходит разрыв. Так, впервые, согласно Бильба- сову, Петр Федорович проявляет себя отрицательно по отношению к Екатерине во время внушения, сделанного ей за долги от имени импе¬ ратрицы Лестоком. Напомним, что вспоминала по этому поводу Екате¬ рина II: «Великий князь, который был рядом и приблизительно слышал этот разговор, переспросив у меня то, что не расслышал, дал мне понять игрой лица больше, чем словами, что он разделяет мысли своей тетуш¬ ки и что он доволен, что меня выбранили. Это был довольно обычный его прием, и в таких случаях он думал угодить императрице, улавливая ее настроение, когда она на кого-нибудь сердилась» (218, 219; курсив наш. — О. И.). Бильбасов комментирует это место следующим образом: «Прежде она замечала в нем (Петре Федоровиче. — О. И.) ребяческое своенравие, детскую ветреность, иногда живосТь, даже вспыльчивость, которые объяснялись дурным воспитанием; теперь проявилась расчет¬ ливая фальшивость, умышленное злорадство» (курсив наш. — О. И.)60. Но ведь Екатерина пишет об «обычном приеме»; такие вещи бывали и раньше. Во втором варианте она вспоминает об аналогичном поведе¬ нии Петра Федоровича: «Когда меня бранили, великий князь от меня отступался и часто также, чтобы подделаться, начинал бранить вместе с ними» (102). Другой отрицательный эпизод, который отмечает Бильбасов, — это встреча Екатерины Алексеевны и Петра Федоровича после оспы. «Фило¬ софом в 15 лет» быть легче на бумаге, — замечает Бильбасов, — чем в жизни, и с этого времени в «Записках» Екатерины II все чаще упомина¬ ется о заплаканных глазах, о пролитых слезах...»61 Но и этого, кажется, все-таки мало для серьезного охлаждения. Быть может, напротив, ох¬ лаждение было причиной подобной реакции великой княгини на обе¬ зображенное лицо Петра Федоровича. Однако тут, по нашему мнению, нащупан какой-то скрытый барьер. Уж одно то, что этот момент нашел свое отражение во всех вариантах Записок, говорит само за себя (44, 64, 224, 483). «Он был довольно красив до оспы...» — пишет Екатерина II, и этим много сказано. Она очень ценила мужскую красоту. Есть в книге Бильбасова место, где он подробно говорит о многих при¬ чинах, приведших к разрыву между Петром Федоровичем и Екатериной, «Чем долее жила Екатерина под одной кровлей с Петром Федоровичем, — 61
О.А. ИВАНОВ ^^ пишет историк, — тем более находила она несимпатичные черты в харак¬ тере и уме своего жениха. Как ни была молода Екатерина, как ни мало она знала жизнь, но причуды великого князя, его пренебрежение к самым эле¬ ментарным понятиям приличия и порядочности бросались и ей в глаза. Он дулся на Екатерину за исполнение ею обрядов греческой церкви, болтал во время богослужения; целые дни проводил он с лакеями, играя с ними в сол¬ датики, даже в куклы. Любовь к солдатчине могла быть объяснена несчас¬ тною страстью, унаследованною от отца; но чем оправдать пристрастие к лакейскому сообществу? Игра в куклы накануне свадьбы свидетельствова¬ ла об остановившемся развитии. Мало того что жених в 17 лет был ребен¬ ком, но это оказался ребенок капризный, страдавший, как все избалован¬ ные и неразвитые дети, надутым самомнением. Он не только наивно воображал, что все люди одного с ним мнения, но был серьезно убежден, что все обязаны держаться его мнения. В 17 лет он проявлял уже все задат¬ ки самодура, тем более опасного, что его воля ничем не сдерживалась. Лич¬ но для Екатерины хуже всего было, однако, то, что при всем старании она не могла заметить в нем не только любви, даже привязанности к себе» (курсив наш. — О. И.). На наш взгляд, все перечисленные причины не так серьезны. Из ребячливости и некоторых других приведенных оснований еще нельзя вывести столь решительного разрыва. Да и куда делись привя¬ занность и любовь, столь подробно описанные самим Бильбасовым? От¬ вета на этот вопрос нет. В этой главе речь пойдет о том, как восприняла свое положение после свадьбы Екатерина и какой новый план отношения к мужу она приняла. Новый план 21 августа 1745 года были запущены часы ожидания наследника рус¬ ского престола. То, к чему так стремилась императрица Елизавета Пет¬ ровна, должно было стать реальностью. Столько трудов было вложено, столько интриг и обманов сокрушено; теперь оставалось ждать. Внешне все казалось вполне хорошо. Мать Екатерины, оправдывая молчание до¬ чери в первые дни после свадьбы, сообщала мужу, что молодые «не рас¬ стаются друг с другом ни на четверть часа»62. Следует подчеркнуть, что мать Екатерины, по-видимому, весьма плохо понимала, что происходит с ее дочерью и каковы ее действительные отношения с великим князем. На самом деле картина не была такой радужной. Елизавете Петров¬ не о неудаче в первую брачную ночь было наверняка доложено, да она и сама, скорее всего, поинтересовалась у Крузе. Неудача первого дня су¬ пружества была вполне объяснима, если учесть эмоциональную нагруз¬ 62
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ку, которую Петр Федорович, человек не совсем здоровый, получил. «Не¬ большой отдых, и все станет на свои места», — думала, вероятно, Елиза¬ вета Петровна. Единственное, что, возможно, тревожило императрицу где-то на краю сознания, были воспоминания о словах Лестока, реко¬ мендовавшего женить Петра Федоровича в 25 лет*. Но можно ли было ждать наследника еще 8 лет? А что же Екатерина? Как она прореагировала на первую брачную ночь? Знала ли она, что должно произойти, проинструктировал ли кто-нибудь ее? Неужели она не догадывалась тогда, что от них срочно ждали наследника? Или и на интимные отношения Екатерина могла ответить, как на «проце¬ дурные» — встречать ли супруга в постели или стоя около нее: «Я ничего на этот счет не знаю» (71 ). Следует принять к сведению, что долгое время она не знала о различиях полов. Екатерина II пишет: «...Хотя мне исполнилось 16 лет, но я совершенно не знала, в чем состояла эта разница» (68). «Если бы я тогда умерла, я бы должна была пойти прямо в рай, так были еще не¬ винны мое сердце и ум», — говорит она в первом варианте Записок (485). Правда, Екатерина уже на примере дяди знала о некоторых проявлениях влюбленности — поцелуях, вздохах, объятиях. Но этого она вряд ли ждала получить от Петра Федоровича. Его предшествующее отношение к Екате¬ рине ясно говорило, что все будет по-старому. Нельзя исключить, конечно, что она все-таки чего-то еще ждала и на что-то надеялась. В то время (и долго потом) Екатерина не знала о причине подобного поведения Петра Федоровича — импотенции, явившейся последствием, как мы полагаем, перенесенных болезней (об этом подробнее в следующей главе). Быть может, великий князь догадывался о своем недуге, сравнивая свое состояние до болезни и после. Активные разговоры о женщинах сви¬ детельствуют о том, что он это понимал и пытался защититься подобным образом, сознавая, что будет, если об этом станет широко известно, — по¬ зор на всю Европу. Ухаживая за другими женщинами, Петр Федорович создавал иллюзию того, что в неудачах брака виновата его жена, ее харак¬ тер, во что долго верили при Дворе. Поэтому он так охотно присоединял¬ ся к ругающим Екатерину (102,218,219). Но Екатерина не знала этого и поначалу принимала защитное пове¬ дение Петра Федоровича за чистую монету. Из третьего варианта Запи¬ сок мы узнаем следующее: «Я очень хорошо видела, что великий князь совсем меня не любит; через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблен в девицу Карр, фрейлину императрицы, вышедшую потом за¬ муж за одного из князей Голицыных, шталмейстера императрицы. Он * Штелин пишет, что врачи советовали отложить бракосочетание «по крайней мере на год» (Штел., 88). 63
О.А. ИВАНОВ ^ сказал графу Дивьеру, своему камергеру, что не было и сравнения между этой девицей и мной. Дивьер утверждал обратное, и он на него рассер¬ дился; эта сцена происходила почти в моем присутствии, и я видела эту ссору»* (240; курсив наш. — О. И.). В том же варианте воспоминаний Екатерина II рассказывает, что Петр Федорович в самые первые дни ее приезда в Россию поделился с ней своей любовью к Лопухиной, фрейли¬ не императрицы, которую удалили от двора из-за того, что ее мать была сослана в Сибирь; что ему хотелось бы на ней жениться, но он покоряет¬ ся необходимости жениться на Софии, потому что этого желает Елизаве¬ та Петровна (209, 210). «Правду сказать, — пишет Екатерина II сразу после рассказа об истории с девицей Карр, — я говорила самой себе, что с этим человеком я непремен¬ но буду очень несчастной, если я поддамся чувству любви к нему, за кото¬ рое так плохо платили, и что будет с чего умереть от ревности безо всякой для кого бы то ни было пользы. Итак, я старалась из самолюбия заста¬ вить себя не ревновать к человеку, который меня не любит, но чтобы не ревновать его, не было иного средства, как не любить его. Если бы он хо¬ тел быть любимым, это было бы для меня не трудно: я от природы была склонна и привычна исполнять свои обязанности, но для этого мне нужно было бы иметь мужа со здравым смыслом, а у моего не было этого» (240, 241; курсив наш. — О. И.). По-видимому, не любовь, а ревность была у Екатерины искренней. При этом она ревновала не столько по отношению к Петру Федорови¬ чу, а к своему желанному будущему. Екатерина верила, что должны свер¬ шиться все пророчества, что она должна стать женой наследника рус¬ ского престола, внука Петра Великого, а затем и императрицей. Но на этом пути ее встретило явное пренебрежительное отношение супруга, перешедшее затем в резкое враждебное. «Когда я приехала в Россию и затем в первые годы нашей брачной жизни, — пишет Екатерина II в том же третьем варианте Записок, — сердце мое было бы открыто вели¬ кому князю: стоило лишь ему пожелать хоть немного сносно обращать¬ ся со мной; вполне естественно, что, когда я увидела, что из всех возмож¬ ных предметов его внимания я была тем, которому Его Императорское Высочество оказывал его меньше всего, именно потому, что я была его женой, я не нашла этого положения ни приятным, ни по вкусу, и оно мне надоедало и, может быть, огорчало меня. Это последнее чувство, чув¬ * Во втором варианте подобная история рассказывается иначе: «Граф Дивьер ни с того ни с сего рассказал мне однажды, что он заметил склонность великого князя к девице Карр, фрейлине императрицы, а немного спустя доверил мне, что таковая же была у моего супру¬ га к девице Татищевой» (89). Необходимо заметить, что данное противоречие показывает, что Екатерина II, по-видимому, далеко не всегда пользовалась при написании третьего ва¬ рианта текстом второго. 64
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ство горя, я подавляла в себе гораздо сильнее, чем все остальные; природ¬ ная гордость моей души и ее закал делали для меня невыносимой мысль, что я могу быть несчастна. Я говорила себе: «Счастье и несчастье — в сер¬ дце и в душе каждого человека. Если ты переживаешь несчастье, стано¬ вись выше его и сделай так, чтобы твое счастье не зависело ни от какого события» (444; курсив наш. — О. И.). Мысль эта, если верить второму варианту, возникла, как мы уже говорили выше, еще раньше — накану¬ не свадьбы (66, 67). Если верить второму варианту Записок, Екатерина сразу же после первой брачной ночи намечает новый план отношений с Петром Федо¬ ровичем. Она пишет: «Я очень бы любила своего нового супруга, если бы только он захотел или мог быть любезным*; но у меня явилась жесто¬ кая для него мысль в самые первые дни моего замужества. Я сказала себе: если ты полюбишь этого человека, ты будешь несчастнейшим со¬ зданием на земле; по характеру, каков у тебя, ты пожелаешь взаимнос¬ ти; этот человек на тебя почти не смотрит, он говорит только о куклах или почти что так и обращает больше внимания на всякую другую жен¬ щину, чем на тебя; ты слишком горда, чтобы поднять шум из-за этого, следовательно, обуздай себя, пожалуйста, насчет нежностей к этому господину; думайте о самой себе, сударыня. Этот первый отпечаток, оттиснутый на сердце из воска, остался у меня, и эта мысль никогда не выходила из головы; но я остерегалась проронить слово о твердом решении, в котором я пребывала — никогда не любить безгранично тогоу кто не отплатит мне полной взаимностью; но по закалу, какой имело мое сердце, оно принадлежало бы всецело и без оговорок мужу, который любил бы только меня и с которым я не опасалась бы обид, каким подвергалась с данным супругом; я всегда смотрела на ревность, сомнение и недоверие и на все, что из них следует, как на величайшее несчастье, и была всегда убеждена, что от мужа зависит быть люби¬ мым своей женой, если у последней доброе сердце и мягкий нрав; услуж¬ ливость и хорошее обращение мужа покоряет ее сердце, (74, 75; курсив и выделения наши. — О. И.). Весьма примечательно троекратное упо¬ требление Екатериной слова муж Тут, как кажется, скрывается ключ к словам Петра Федоровича в его письме о том, что Екатерина не удоста¬ ивает его этим именем. Он не удовлетворял представлениям своей жены о том, каким должен был быть настоящий супруг, и поэтому она его намеренно не применяла. Екатерина еще долго реагировала на «увлече¬ ния» Петра Федоровича, но при упоминании их она стала употреблять * Эта мысль почти полностью повторяет слова Екатерины II из так называемой «Чисто¬ сердечной исповеди»: «...Естьлиб я в участь получила с молода мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась» (714). 5 О. Иванов 65
O.A. ИВАНОВ ^ для описания своих чувств не любовь и ревность, а тщеславие и огл*о- любие, как это было в случае с принцессой Курляндской (185, 297). Итак, первый пункт «первого плана» — нравиться Петру Федорови¬ чу — отпал сам собой. Теперь в отношениях с мужем на первое место Екатерина ставит мирное сосуществование и сотрудничество, помогая ему и себе достигнуть императорского престола. Она некоторое время еще надеялась повлиять на Петра Федоровича и тем изменить его отно¬ шение к себе. Но все это было обречено на провал, как из-за физиоло¬ гического недостатка Петра Федоровича, так и его характера. Тогда Екатерина приняла третий план, который предусматривал отделение своей судьбы от судьбы Петра Федоровича. Долгое время (вероятно, до падения Бестужева) Екатерина II не мыс¬ лила своего бытия отдельно от Петра Федоровича, считая, что внук Пет¬ ра I должен стать императором России. Вместе с тем она хорошо помнила наказ отца: « После Ее Императорского Величества дочь моя более всего должна уважать великого князя, как господина, отца и повелителя, и при всяком случае угодливостью и нежностью снискивать его доверенность и любовь. Государя и его волю предпочитать всем удовольствиям и ставить выше всего на свете; не делать ничего, что ему неугодно или что может причинить ему малейшее неудовольствие, и не настаивать на собственном желании». «Я знала, что я человек, — пишет в третьем варианте Записок Ека¬ терина II, — и тем самым существо ограниченное и неспособное к совер¬ шенству; мои намерения были всегда честны и чисты; если я с самого на¬ чала поняла, что любить мужа, который не был достоин любви и вовсе не старался ее заслужить, вещь трудная, если не невозможная, то, по крайней мере, я оказала ему и его интересам самую искреннюю привя¬ занность, какую друг и даже слуга может оказать своему другу или гос¬ подину; мои советы были всегда самыми лучшими, какие я могла приду¬ мать для его блага; если он им не следовал, не я была в том виновата, а его собственный рассудок, который не был ни здрав, ни трезв» (444; курсив наш. — О. И.). Во втором варианте Записок эта мысль Екатерина выгля¬ дит так: «Я все более и более старалась сохранить расположение и дове¬ рие, которые оказывал мне великий князь, и, когда он не бывал в моей комнате, я шла к нему со своей книгой и читала, в то время как он пилил на скрипке» (106). Вот характерные примеры, как Екатерина пыталась реализовывать свой новый (второй) план. «Мы с великим князем, — пишет Екатерина II во втором варианте о встрече 1746 года, — жили довольно ладно, он любил, чтобы вечером к ужину было несколько дам или кавалеров; на¬ кануне Нового года мы таким образом веселились в покоях великого 66
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III князя...» (80). Говоря об осени и зиме 1746 года, она замечает: «Эта зима все же была довольно приятна; я скучала меньше прежнего. Мой дядя, принц-епископ Любекский, почти постоянно находился в покоях вели¬ кого князя, где, кроме того, бывало множество молодежи, которая толь¬ ко и делала, что прыгала и скакала, часто великий князь приходил с ними со всеми в мои внутренние апартаменты, и Бог весть, как мы скакали» (96, 97). В третьем варианте Екатерина II сохраняет это воспоминание: «Одним словом, эта зима была одной из самых веселых и наиболее удач¬ ных в моей жизни. Мы буквально целый день смеялись и резвились» (255). Кажется, второй план начал приносить свои результаты. Осенью 1747 года великокняжеская семья оборудует для себя помещение в Зим¬ нем дворце. «Ставши по необходимости неразлучными, — вспоминает Екатерина II во втором варианте Записок, — мы с великим князем соста¬ вили маленький проект, как провести зиму, и было решено в нашем коми¬ тете проводить большую часть времени в одной из комнат на моей половине, откуда был красивый вид и где до тех пор мы помещали свои об¬ раза. Половину образов, покрывавших все четыре стены, должно было сло¬ жить в кладовую, чтобы дать место канапе, стоявшему раньше в моей уборной. Две другие стены оставались нетронутыми и покрытыми образа¬ ми. Тут великий князь хотел пилить на скрипке или глядеть в окно, а я — читать книгу или заниматься рукоделием» (112; курсив наш. — О. И.). Примирившись со своей долей формальной жены, Екатерина стреми¬ лась во многом идти навстречу Петру Федоровичу: она старалась быть с ним, слушать его, играть в его игры, давала советы и т. д. «Я решила, — пи¬ шет она, — очень бережно относиться к доверию великого князя, чтобы он мог, по крайней мере, считать меня надежным для него человеком, кото¬ рому он мог все говорить, безо всяких для себя последствий. Это мне долго удавалось» (228). «Он часто приходил ко мне в комнату, — вспоминает Ека¬ терина II, — он знал или скорее чувствовал, что я была единственной лич¬ ностью, с которой он мог говорить без того, чтоб из малейшего его слова делалось преступление, я видела его положение, и он был мне жалок, по¬ этому я старалась дать ему все те утешения, которые от меня зависе¬ ли» (104,105; курсив наш. — О. И.). Однако стремление примириться с великим князем стоило дорого его супруге. «Часто я очень скучала от его посещений, продолжавшихся по нескольку часов, — вспоминает Екатерина, — и утомлялась, ибо он никог¬ да не садился и нужно было ходить с ним взад и вперед по комнате; хо¬ дил он скоро и очень большими шагами; было тяжелым трудом следовать за ним и, кроме того, поддерживать разговор о подробностях по военной части, очень мелочных, о которых он говорил с удовольствием и, раз на¬ 5* 67
О.А. ИВАНОВ ^ чавши, с трудом переставал, тем не менее я избегала, насколько возмож¬ но, дать ему заметить, что часто я изнемогала от скуки и усталости; я зна¬ ла, что тогда для него единственным развлечением была возможность мне таким образом надоедать, причем сам он этого не подозревал» (104,105). «Как я ни была полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, — пишет Екатерина II в третьем варианте Записок, — признаюсь откровенно, что очень часто мне было невыносимо скучно от этих посещений, прогулок и разговоров, ни с чем по нелепости не срав¬ нимых. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением» (322). Екатерина сохранила и анекдотические подробности своей уступчиво¬ сти Петру Федоровичу: «В Петергофе он забавлялся, обучая меня военным упражнениям; благодаря его заботам я до сих пор умею исполнять все ру¬ жейные приемы с точностью самого опытного гренадера. Он также ста¬ вил меня на караул с мушкетом на плече по целым часам у двери, кото¬ рая находилась между моей и его комнатой. Когда мне позволялось покинуть свой пост, я читала...» (108). Потом она не без горького юмора рассказывала об этом среди своего окружения. Знаменитый Рюльер, уз¬ навший эту историю, включил ее в свою книгу. «Ночи, которые проводи¬ ли они всегда вместе, — пишет французский дипломат, — казалось, не удовлетворяли их чувствам; всякий день скрывались они от глаз по не¬ скольку часов и Империя ожидала рождения второго наследника, не во¬ ображая себе, что между молодыми супругами сие время было употреб¬ ляемо единственно на прусскую экзерцицию, или стоя на часах с ружьем. Долго спустя великая княгиня, рассказывая сии подробности, прибавля¬ ла: «Мне казалось, что я годилась для чего-нибудь другого». Но, сохраняя в тайне странные удовольствия своего мужа и тем ему угождая, она им управляла, во всяком случае, она тщательно скрывала сии нелепости*, и, надеясь царствовать посредством его, боялась, чтоб его не признаки недостойным престола» (курсив наш. — О. И.)63. Последнее утверждение неверно. Екатерина хотела сделать Петра Федоровича достойным русского престола. Прежде всего, дело касалось поведения великого князя вообще, и по отношению к жене в частности. « Его ребячество и болтливость и тогда уже ему сильно вредили и лишали его уважения людей самых благонамеренных — пишет Екатерина II. — Я решилась откровенно поговорить с ним об этом, но была плохо приня¬ та им, и он объявил мне, что не желает моих наставлений — достаточно уже надоели ему наставления других» (113). Екатерина при этом крити¬ * Екатерина II сама пишет, что она скрывала или смягчала «сколько могла, все, что было в нем предосудительного» (286). 68
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ чески оценивала свои возможности и результаты работы с великим кня¬ зем, которого к тому же настраивали против жены. «Может быть, — пи¬ шет она, — я неумело взялась высказать ему столь великие истины, но ему глубоко внушили, чтоб он не позволял жене управлять собой, и это его за¬ ставляло быть настороже против всего разумного, что я могла ему сказать; он тогда лишь следовал моему совету, когда требовала того крайняя не¬ обходимость и когда он находился в беде; впрочем, я должна согласиться, что ввиду крайней разницы наших характеров, мнения или советы, ка¬ кие я могла ему дать, вовсе не соответствовали ни его взглядам, ни характеру и вследствие этого почти никогда не приходились по вкусу. Если б я была на его месте, то, мне кажется, со мной не смели бы обра¬ щаться так, как с ним обращались; с одной стороны, я постаралась бы не давать этому повода, а с другой — я отвечала бы более последовательно и решительно, чем он это делал» (113, 114; курсив наш. — О. И.). Екатерина хотела, чтобы Петр Федорович учился государственным делам. «Я воспользовалась однажды удобным случаем или благоприятным моментом, — вспоминает императрица, — чтобы сказать великому кня¬ зю, что, так как он находит ведение дел Голштинии таким скучным и счи¬ тает это для себя бременем, а между тем должен был бы смотреть на это как на образец того, что ему придется со временем делать, когда Россий¬ ская империя достанется ему в удел, я думаю, что он должен смотреть на этот момент как на тяжесть еще более ужасную; на это он мне снова повторил то, что говорил много раз, а именно что он чувствует, что не рожден для России; что ни он не подходит вовсе для русских, ни русские для него и что он убежден, что погибнет в России. Я сказала ему на это то же, что говорила раньше много раз, то есть что он не должен поддаваться этой фатальной идее, но стараться изо всех сил о том, чтобы заставить каждого в России любить его и просить императрицу дать ему возмож¬ ность ознакомиться с делами империи. Я даже побудила его испросить позволение присутствовать в конференции, которая заступала у императ¬ рицы место совета. Действительно, он говорил об этом Шуваловым, ко¬ торые склонили императрицу допускать его в эту конференцию всякий раз, когда она там сама будет присутствовать; это значило то же самое, как если бы сказали, что он не будет туда допущен, ибо она приходила туда с ним раза два-три и больше ни она, ни он туда не являлись. Советы, какие я давала великому князю, вообще были благие и полезные, но тот, кто советует, может советовать только по своему разуму и по своей ма¬ нере смотреть на вещи и за них приниматься» (399, 400). Говоря о своих советах великому князю, в другом месте Записок Екатерина II пишет: «Меня считали умной, и множество лиц, знавших меня поближе, удоста¬ ивали меня своим доверием, полагались на меня, спрашивали моих сове¬ 69
O.A. ИВАНОВ тов и оставались довольны теми, которые я им давала. Великий князь из¬ давна звал меня madame la Ressource*, и, как бы он ни был сердит и как бы ни дулся, но, если он находился в беде в каком-нибудь смысле, он по принятому им обыкновению бежал ко мне со всех ног, чтобы вырвать у меня мое мнение; как только он его получал, он удирал опять со всех ног» (376). Необходимость фундаментального образования для Петра Федорови¬ ча признавала прежде всего Елизавета Петровна. Весьма примечательно, что относящаяся к маю 1746 года «Инструкция Бестужева» (о ней подроб¬ нее ниже) подтвердила то, о чем говорила Екатерина II. В этом документе, написанном от имени Елизаветы Петровны, прежде всего предусматрива¬ лось, чтобы «Его Императорское Высочество, яко Наш избранный и объяв¬ ленный Наследник Империи и Престола, впредь Нашею Империею дер- жавствовать имеет, Наша искренняя любовь и матерное попечение единственно к тому распростирается, дабы Его Императорское Высоче¬ ство серьезным упражнением себя к тому из дня в день искуснее и достой¬ нее учинить и всей нации любовь вяще приобрести мог...». Екатерина II приводит конкретные случаи, как она помогала Петру Федоровичу управ¬ лять голштинскими делами. В 1751 году Петр Федорович попросил ее по¬ говорить с венским посланником графом Берни о голштинских делах (317, 318). В 1757 году с согласия великого князя Екатерина уже берет на себя решение голштинских дел (398). Но, пожалуй, самый интересный и документально обоснованный при¬ мер советов Екатерины — история с болезнью Елизаветы Петровны. В на¬ чале 1749 года проявилось серьезное недомогание у императрицы. Вспо¬ миная о том времени, Екатерина II писала во втором варианте Записок: «Великий ккязь в особенности, при своей трусости, не знал, какому свя¬ тому молиться; я ему внушала мужество, просила его держать себя весе¬ ло и спокойно и говорила ему, что я постараюсь быть возможно лучше осведомленной через моих людей о состоянии здоровья императрицы, а если б она умерла от этой болезни, то я ему открою двери, чтоб он мог выйти из своих покоев, где его держали, так сказать, взаперти, и если бы другого свободного выхода не оказалось, то окна наших покоев в нижнем этаже были достаточно низко расположены, чтобы можно было в случай нужды выпрыгнуть на улицу. Кроме того, я ему сказала, что полк графа Захара Чернышева, на которого, мне казалось, я могла рассчитывать, на¬ ходился в городе и что несколько капралов лейб-компании, которых я ему назвала, не покинули бы его. Все это его успокоило и побудило до¬ вольствоваться у себя в уголке собаками и скрипкой» (146). * Госпожа Помощь (фр.). 70
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Любопытно, что после повторения припадков заболевания у импе¬ ратрицы Екатерина не ограничилась увещеваниями, а подготовила спе¬ циальную инструкцию для Петра Федоровича, добавив к ней «Проект указа» и образец присяги («клятвенного обещания»). Этот потрясающий документ забывается критиками Екатерины II и защитниками Петра Федоровича. Вглядимся лучше в его текст, который не оставляет ни на минуту сомнения в том, что Екатерина понимала себя лишь как жену будущего императора, законного наследника престола Петра Великого. Екатерина писала: «1) Представляется очень важным, чтобы вы знали, Ваше Высочество, по возможности точно состояние здоровья императрицы, не полагаясь на чьи-либо слова, но вслушиваясь и сопоставляя факты, и чтобы, если Гос¬ подь Бог возьмет ее к себе, вы бы присутствовали при этом событии. 2) Когда [событие] это будет признано совершившимся, вы (отправясь на место происшествия, как только получите это известие) покинете ее комнату, оставя в ней сановное лицо из русских и притом умелое, для того, чтобы сделать требуемые обычаем в этом случае распоряжения. 3) С хладнокровием полководца и без малейшего замешательства и тени смущения вы пошлете за 4) Канцлером и другими членами конференции; между тем 5) Вы позовете капитана гвардии, которого заставите присягнуть на кресте и Евангелии в верности вам (если форма присяги не установлена) по форме, которая употребляется в православной церкви. 6) Вы ему прикажете (в случае, если генерал-адъютант не может явить¬ ся, или если вы найдете удобным предлог оставить его у тела императри¬ цы) пойти 7) Объявить дворцовой гвардии о смерти императрицы и о вашем восшествии на престол ваших предков по праву, которым вы владеете от Бога и по природе вашей, приказав им тут же идти в церковь принести присягу на верность, куда между тем вы 8) Прикажете позвать дежурного живущего при дворе священника, который вынесет крест и Евангелие, и по мере того, как солдаты будут приносить вам присягу, вы им при выходе будете давать целовать руку и вышлете им несколько мешков с несколькими тысячами рублей. 9) То же распоряжение, которое получит капитан, должно быть дано вами сержанту лейб-компании, и, кроме того, ему будет приказано прий¬ ти в покои со своими людьми без ружей; сержант не отойдет от вас во все время исполнения им своих обязанностей, что не будет излишней предо¬ сторожностью по отношению к вашей особе. 10) Вы пошлете оповестить гвардейские полки, чтобы они собрались вокруг дворца; дивизионный генерал получит приказ собрать свои полки, 71
O.A. ИВАНОВ артиллерию, лейб-компанию, и все, что есть войска, расположится во¬ круг дворца. 11) К этому времени соберется конференция; будет выработана фор¬ ма объявления об этих событиях, причем вы тут воспользуетесь той, ко¬ торую вынете из своего кармана и в которой очень убедительно изложе¬ ны ваши права. 12) Эти господа пойдут в церковь, первые принесут присягу и поце¬ луют вам руку в знак подданства. Затем 13) Вы поручите кому-нибудь, если возможно, самому уважаемому лицу, например фельдмаршалу Трубецкому, пойти возвестить войскам в установленной форме, которая должна быть краткой и сильной, о собы¬ тии дня, после чего они все должны будут принести присягу в верности и вы обойдете, если желаете, ряды, для того чтобы показаться. 14) Синод, Сенат и все высокопоставленные лица должны принести вам присягу и целовать руку в этот же день. 15) После того будут посланы курьеры и надлежащие в подобном слу¬ чае извещения как внутри страны, так и за границу. 16) Утверждение каждого в его должности послужило бы ко всеобще¬ му успокоению в эту минуту и расположило бы каждого в вашу пользу. 17) Форма церковных молитв должна быть такова: «О благочестивей¬ шем самодержавнейшем великом гдре, внуке Петра первого, Импера¬ торе Петре Федоровиче, самодержеце всероссийском, и о супруге его, благоверной великой гдрине И[мператрице] Екат. Алекс, и о благоверном государе цесаревиче Павле Петр.» (556—558). Все четко и ясно. Таков же и «Проект указа», в котором сформулированы важнейшие приоритеты Петра Федоровича как наследника российского престола: «Божиею милостию мы, Петр III, Наследной Император и Самодержец всероссийской, объявляем сим всем нашим верным и любезным поддан¬ ным. Понеже всемогущий Бог по неиспытанным ево судбам заблаговолил отзывать от сего света и переселить в вечное блаженство... числа сего... м. 17. жизнь благоверной благочестивейшей и самодержавнейшей великой Госу- дарини И[мператрицы]. Е. П., вселюбезнейшей Нашей Государини тетки, мы как единственной ее наследник и отрасль племени Гдря деда Нашего, Петра Великого, приняли Наш природной Престол, которого наследство нам в 1742 ноября 9 числа от Ее велич. Блаж. памяти тетки Нашей по са¬ модержавной ее власти, как сыну болшой ее велич. сестры, цесар. Анны Петр., еще особым указом и присягою подтверждено, и тако повелеваем всем нашим верным подданным яко самодержавному наследному Импе¬ ратору и Государю нам надлежащую присягу учинить» (558). Везде Екатерина подчеркивает главное: Петр Федорович — внук Пет¬ ра I и законный наследник. Из текста этих документов совершенно ясно, 72
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ что после рождения Павла Петровича (но до рождения Анны Петровны) Екатерина и не предполагала выставлять какие-то особые претензии на российский престол. Единственное, о чем думаешь, перечитывая эти до¬ кументы, — как был все-таки убог великий князь, которому подобные тексты должна была составлять жена! Весьма примечательно и вполне достоверно то, что великая княгиня не приняла план канцлера А.П. Бес¬ тужева, предусматривающий объявление Екатерины «соучастницей в уп¬ равлении» Россией вместе с Петром Федоровичем. Казалось, что это было верхом желаний великой княгини, однако она отклонила этот план, по¬ лагая его вредным для государства, «которое терзалось бы от всякой до¬ машней ссоры между мною и не любившим меня моим супругом» (434). В этом отношении любопытно следующее замечание Екатерины II, каса¬ ющееся ее помощи Петру Федоровичу: «Я защищала правое дело с энер¬ гией, не теряла мужества, помирилась для пользы дела великого князя с моим смертельнейшим врагом, канцлером Бестужевым]» (635; курсив наш. — О. И.). В июле 1758 года, видя, что Петр Федорович «был почти всегда очень сердит» на нее, Екатерина, чтобы «смягчить его дурное настроение», ре¬ шила устроить в своем ораниенбаумском саду праздник. Это великой княгине прекрасно удалось. «На этот раз, — вспоминает она, — никакая интрига, ни злоба не выдержали перед моим праздником, и Его Импе¬ раторское Высочество и все были в восхищении от него...» (416, 417). За всем этим стояло гигантское напряжение сил Екатерины, пытавшейся долгие годы выдерживать многочисленные нападки окружавших ее лю¬ дей, и прежде всего самого Петра Федоровича. Глава 2 ЛИЧНОСТЬ ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА - МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ Одной из главных причин охлаждения отношений между Екатериной и Петром Федоровичем являлся характер последнего, коренным обра¬ зом отличающийся от характера его жены. При этом необходимо под¬ черкнуть, что речь идет не просто о различии характеров, а о масштабе личностей: Екатерина для большинства русских людей осталась Великой, создательницею мощного государства, в котором возникла плеяда выда¬ ющихся деятелей и где русский человек почувствовал свою силу. Между тем Петр Федорович был исторической случайностью, чуждой России. Как раньше, так и теперь делаются попытки пересмотреть эту точку зре¬ ния. Находят некоторые документы, неизвестно, как и кем инициирован¬ 73
O.A. ИВАНОВ ^ ные, и делается вывод, что Петр III вовсе не «слабоумный урод, каким его изобразила в своих «Записках» коварная Екатерина», пытавшаяся «задним числом оправдать совершенный ею переворот и убийство супру¬ га»64, а чуть ли не гений, чья деятельность была значительнее полезнее России, чем убившей его супруги, воспользовавшейся идеями Петра Фе¬ доровича65. То, что иностранцам Екатерина II до сих пор неприятна, — это понятно: она создала великую Россию, не раз их бившую. Понятно, на¬ пример, почему К. Валишевский ненавидел Екатерину II. У Екатерины II, как у всякого человека, конечно, были недостатки, о которых она и сама неоднократно писала. Однако это были недостатки великого человека, и на фоне ее выдающихся деяний они меркнут, как пятна на солнечном диске. Однако попытки не только раздуть эти недо¬ статки до чудовищных размеров, но и приписать .Екатерине бездоказа¬ тельно убийство ее мужа мы видим и у некоторых российских авторов, продолжающих марксистскую линию презрения к великим русским са¬ модержцам, начатую А. Герценом. Одностороннее восхваление или такое же одностороннее охаивание — вот суть этой «диалектической» методо¬ логии. Никто из историков, кроме, пожалуй, П.В. Долгорукова*, не называл Петра Федоровича «слабоумным уродом», тем более не делала этого Ека¬ терина II. Но из того, что Петр Федорович не был дураком, еще не следует, что он был умным. Петр Федорович не был способен управлять такой стра¬ ной, как Россия; для этого нужны были выдающиеся способности. Что ка¬ сается объективности Екатерины в своих Записках, то существуют вполне авторитетные свидетельства таких историков, как, например А.Г. Брикнер и В.А. Бильбасов. Первый из них писал: «При противоположности харак¬ теров Петра и Екатерины можно бы считать вероятным, что отзывы о Пет¬ ре в записках его супруги не лишены пристрастия. Изображение Петра в этом замечательном историческом памятнике (Записках Екатерины II. — О. И.) производит впечатление карикатуры. Однако представляется воз¬ можность проверить и содержание, и тон рассказов Екатерины другими источниками, и тут оказывается, что строгая критика, которой в записках Екатерины была подвергнута личность Петра, вполне соответствует фак¬ там. Она же подтверждается и историей царствования и гибели Петра»66. В.А. Бильбасов, признавая правильность критики Екатериной своего супру¬ га, справедливо замечает, ссылаясь на «Инструкцию Бестужева», что там приводятся такие негативные стороны поведения великого князя, которые не упоминаются в Записках67. * Он писал, что Петр Федорович «полуидиот, полусумасшедший... был в одно и то же время и трусом и горьким пьяницею». 74
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Справедливость мнения упомянутых историков хорошо обосновыва¬ ется источниками, происходящими как от противников, так и сторонни¬ ков Петра Федоровича. Это записки дипломатов того времени (прежде всего дружественных — прусских), записки воспитателя Петра Федо¬ ровича — Я. Штелина, Ст.-А. Понятовского, упомянутая «Инструкция» А.П. Бестужева, дела Тайной канцелярии (о них пойдет речь в особом разделе ниже). Вокруг Петра Федоровича возникли и существуют несколько мифов; одни создал он сам, другие помогли создать современники, третьи — продукты деятельности уже наших мифотворцев. Речь идет о следующих мифах: «принц-воин», «принц-любовник», «принц — нереализовавший- ся гений». «Принц-воин» Этот миф, создаваемый самим Петром Федоровичем, имел явно за¬ щитный характер. Существо, лишенное каких-либо выдающихся физи¬ ческих данных, тужилось представить себя истинным военным. Сама внешность великого князя была весьма далека от этого. Как отмечал один из послов, Петр Федорович в девятнадцать лет выглядел таким «изнурен¬ ным и высохшим», что напоминал более всего «ходячий скелет». Тощий, «как палка», «с головой не больше яблока и ногами не толще сургучных палочек»68. Тут вспоминается известный портрет Петра III, написанный знаменитым А.П. Антроповым и хранящийся ныне в Третьяковской га¬ лерее. Рюльер дополняет эту картину: «Его наружность, от природы смешная, делалась таковою еще более в искаженном прусском наряде; штиблеты стягивал он всегда столь крепко, что не мог сгибать колен и принужден был садиться и ходить с вытянутыми ногами. Большая, нео¬ быкновенной фигуры шляпа прикрывала малое и злобное лицо довольно живой физиономии, которую он еще более безобразил беспрестанным кривляньем для своего удовольствия»69. Неказистую внешность дополнял своеобразный голос Вот что о нем пишет А.Т. Болотов: «Голос у него был очень громкий, скаросый*, неприятный, и было в нем нечто особое и та¬ кое, что отличало его так много от всех прочих голосов, что можно было его не только слышать издалека, но и отличать от всех прочих»70. Чтобы создать необходимый «образ воина», Петр Федорович, с одной стороны, использовал выдумки, а с другой — пытался и практически при¬ близиться к желаемому образу. Что касается первого, то тут сохранились * По В. Далю, скоросый — сердитый, сварливый. 75
O.A. ИВАНОВ ^ три почти одинаковых рассказа: Екатерины, княгини Е.Р. Дашковой и Я. Штелина. «Первая ложь, — пишет императрица, — какую великий князь выдумал, заключалась в том, что он, дабы придать себе цены в глазах иной молодой женщины или девицы, рассчитывая на ее неведение, рассказы¬ вал ей, будто бы, когда он еще находился у своего отца в Голштинии, его отец поставил его [великого князя] во главе небольшого отряда своей стражи и послал взять шайку цыган, бродившую в окрестностях Киля и совершавшую, по его словам, страшные разбои. Об этих последних он рассказывал в подробностях так же, как и о хитростях, которые он упо¬ требил, чтобы их преследовать, чтобы их окружить, чтобы дать им одно или несколько сражений, в которых, по его уверению, он проявил чудеса ловкости и мужества, после чего он их взял и привел в Киль. Вначале он имел осторожность рассказывать все это лишь людям, которые ничего о нем не знали; мало-помалу он набрался смелости воспроизводить свою выдумку перед теми, на скромность которых он достаточно рассчитывал, чтобы не быть изобличенным ими во лжи» (400). О том же факте Е.Р. Дашкова пишет в своих Записках, правда относя свои воспоминания ко времени императорства. Княгиня рассказывает, как Петр Федорович, обращаясь к австрийскому послу графу де Мерси и к прусскому посланнику, воспроизвел упомянутую легенду, заменив цы¬ ган на богемцев, которых ему было поручено выгнать из города. «Я заме¬ тила, — пишет Дашкова, — что графа Мерси бросает то в жар, то в холод: он не мог понять, кого имеет в виду император — то ли бродячих цыган и гадалок-цыганок, то ли богемцев, подданных императрицы, королевы 'Венгрии и Богемии... Находясь в тот момент за спиной императора, я, наклонясь, тихо сказала по-русски, что не следует рассказывать подобные истории иностранным посланникам и что если в Киле и находились ни¬ щие и цыгане-мошенники, то, чтобы их прогнать, несомненно, довольно было бы послать несколько полицейских, а вовсе не его, тогда еще дитя»71. Наконец, человек, которого нельзя заподозрить во враждебности к Петру Федоровичу, Штелин, пишет о вранье последнего, повторявшем¬ ся неоднократно, о чем свидетельствует, прежде всего, появление ново¬ го «противника» — «датчан» (об этой «редакции» мифа Екатерина и княгиня Дашкова, по-видимому, не знали). «Он часто рассказывал, — вспоминает Штелин, — что он, будучи лейтенантом, с отрядом голштин¬ цев разбил отряд датчан и обратил их в бегство. Об этом событии не мог рассказать мне ни один из голштинцев, которые находились при нем с малолетства. Все полагали, что он только для шутки рассказывает такие, слишком неправдоподобные истории. Но, часто рассказывая их, в особенности иностранцам, я сам стал, наконец, им верить и счи¬ тать не за шутки» (курсив наш. — О. И.). Последнее замечание вели¬ 76
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III колепно — вранье стало столь неотъемлемым атрибутом Петра Федоро¬ вича, что его лучше было принимать за истину. Кстати сказать, тут же Штелин вспоминает и эпизод с графом Мерси, на удивленный вопрос которого он будто бы ответил: «Ваше Сиятельство, вероятно, ослыша¬ лись. Император рассказывал это как сон, виденный им в Голштинии»72. Признание Штелина весьма красноречиво, и, кстати сказать, оно подтверждается по существу в Записках Екатерины II. Говоря о разви¬ тии лживости у великого князя, она замечает: «Я видела, как это неза¬ метно развивалось у меня на глазах, но не без энергичной борьбы про¬ тив этой постыдной и вредной наклонности изо всех моих сил, беру тому в свидетели Бога и тех, кто имел случаи ознакомиться с этим, но ничто не могло отвлечь его от этого; напротив, чем становился он стар¬ ше, тем больше противоречие озлобляло его, раздражало и делало твер¬ же; под конец ослепление его шло так далеко, что он в глубине души был убежден, что ложь, которую он изобретал и распространял, была непреложной истиной; кроме того, это был лгун, обладавший лучшей на свете памятью. Рассказанное однажды он рассказывал потом с теми же подробностями, о которых уже рассказывал, при той лишь разнице, что, рассказывая вновь, он увеличивал и прибавлял к рассказу происшествия, которых до тех пор не воспроизвел» (137, 138; курсив наш. — О. И.). Екатерина видит основную причину лживости Петра Федоровича в том, что приближенные хотели выставить ребенка взрослым и с этой целью стесняли и держали его в принуждении, которое должно было вселить в нем фальшь, начиная с манеры держаться и кончая характером (206)*. По нашему мнению, лживость стала важнейшим способом самозащи¬ ты Петра Федоровича, лишенного от природы внешней привлекательно¬ сти, физической силы и ума. Петр Федорович, как уже говорилось, пытался сам войти в мир воен¬ ных, к которому стремился еще с детства. Штелин рассказывает, что с семилетнего возраста принц оказался в кругу военных, которые были в центре внимания при дворе его отца. «Наследный принц, — пишет Ште¬ лин, — был назван унтер-офицером, учился ружью и маршировке, ходил на дежурство с другими придворными молодыми людьми и говорил с ними только о внешних формах этой военщины. От этого он с малолет¬ ства так к этому пристрастился, что ни о чем другом не хотел и слышать. Когда проходил маленький парад перед окнами его комнаты, тогда он * Это место, как нам представляется, лучше переведено в русском переводе Записок Екатерины II, изданном в Лондоне: «Он еще не вышел из детского возраста, но придворные хотели, чтобы он держал себя как совершеннолетний. Это тяготило его, заставляя быть в постоянном принуждении. Натянутость и неискренность перешли от внешних приемов обращения и в самый характер» (ГИ, 4). В последнем предложении можно видеть пример психологического феномена, носящего название «интериоризации». 77
О.А. ИВАНОВ бросал книги и перья и бросался к окну, от которого нельзя было его оторвать, пока продолжался парад. И потому иногда, в наказание за его дурное поведение, закрывали нижнюю половину его окон, оставляя свет только сверху, чтоб его Королевское Высочество не имел удовольствия смотреть на горсть голштинских солдат...» Великую радость испытал бу¬ дущий русский император тогда, когда в 9-летнем возрасте отец произ¬ вел его в секунд-лейтенанты. Был доволен увлечением сына и родитель. «Добрый герцог, — замечает Штелин, — внутренне радовался, видя в сыне такую преобладающую склонность к военному делу, и, вероятно, представлял себе второго Карла XII...» Немалую роль, согласно Штели- ну, в развитии наклонностей Петра Федоровича сыграло «его общение с тупоголовыми его товарищами», также занимавшимися военным де¬ лом73. Штелин сообщает любопытную подробность: вскоре по прибытии Петра Федоровича в Россию голштинцам было строго запрещено без приглашения въезжать в Россию74. Вероятно, Елизавете Петровне стали известны «тупоголовые его товарищи», которые ничего хорошего не могли дать русскому великому князю. Но справиться с наклонностями Петра Федоровича, которые были заложены с самого раннего детства, было весьма трудно. Они переехали вместе с принцем в Россию. В подтверждение сказанному приведем вос¬ поминания Екатерины из третьего варианта Записок. «В своих внут¬ ренних покоях, — писала императрица, — великий князь в ту пору толь¬ ко и занимался тем, что устраивал военные учения с кучкой людей, данных ему для комнатных услуг; он то раздавал им чины и отличия, то 'лишал их всего, смотря по тому, как вздумается. Это были настоящие детские игры и постоянное ребячество; вообще он был еще очень ребяч¬ лив, хотя ему минуло шестнадцать лет...» (207). Штелин, касаясь проис¬ ходившего при малом Дворе в 1746 году, рассказывает, что когда двор великого князя летом поселился в Ораниенбауме, то там на лугу была выстроена крепость, кроме того, была устроена рота из придворных ка¬ валеров и других лиц, окружающих великого князя, который стал ее капитаном. Вечером и утром происходила стрельба с вала крепости, подавались сигналы, проводились ежедневное ученье, маршировка, ма¬ невры с огнестрельным оружием. По возвращении в Петербург Петр Федорович не оставил эти занятия. «Экзерциции с служителями и при¬ гонка амуниции продолжаются потом, к величайшему неудовольствию императрицы», — записал Штелин75. В обществе этих «тупоголовых товарищей», несомненно, усилилась склонность Петра Федоровича к вину, которая возникла у него, если ве¬ рить рассказам Екатерины, весьма рано — с десятилетнего возраста, ког¬ да «его приближенные с трудом препятствовали ему напиваться за сто¬ 78
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III лом» (204, 206). Екатерина также пишет о плохом действии вина на Пет¬ ра Федоровича: «У последнего вино вызывало всякого рода судороги, гри- массы и кривлянья, столь же смешные, сколь и неприятные» (164). Если верить Екатерине, великий князь в начале 1750-х годов бывал «очень ча¬ сто и почти ежедневно пьян» (348). У Петра Федоровича был даже целый винный склад: «громадное количество бутылок вина и крепких настоек» (347). Иногда Петр Федорович в пьяном виде против жены пускал в ход руки: так, он крепко ударил Екатерину, когда она не захотела в постели слушать рассказы о достоинствах принцессы Курляндской (185). Аюбовь к выпивке Петр Федорович сохранил, став императором. А.Т. Болотов, адъютант петербургского полицмейстера Корфа, ездивший с ним во дворец, рассказывает, что он и его коллеги были свидетелями раз¬ личных сцен с участием императора. «Но сие было для нас удовольствием только сначала, — вспоминает Андрей Тимофеевич, — а впоследствии вре¬ мени скоро дошло до того, что мы желали уже, чтобы таковые разговоры до нашего слуха и не достигали; ибо как редко стали уже мы заставать го¬ сударя трезвым и в полном уме и разуме, а всего чаьце уже до обеда не¬ сколько бутылок аглинского пива, до которого он был превеликий охотник, уже опорожнившим, то сие и бывало причиною, что он говаривал такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже серд¬ це кровью от стыда пред иностранными министрами, видящими и слыша¬ щими то и, бессомненно, смеющимися внутренно. Истинно, бывало, вся душа так поражается всем тем, что бежал бы неоглядкою от зрелища та¬ кового: так больно было все то видеть и слышать»76. Кто жил в 90-х годах XX века в России, знает этот позор! Штелин мало пишет об этой прискор¬ бной слабости великого князя, пытаясь скрыть реальную ситуацию: «Он постоянно пил вино с водою, но когда угощал своих генералов и офицеров, то хотел по-солдатски разделять с ними все, и пил иногда несколько бока¬ лов вина без воды. Но это никогда не проходило ему даром, и на другой день он чувствовал себя дурно и оставался целый день в шлафорке»77. Как любовь к вину, поселилась в душе Петра Федоровича и любовь к табаку, которого он не любил, но пристрастился к нему из-за своего во¬ енного окружения. Штелин фактически обвиняет своего бывшего воспи¬ танника в том, что он завел моду на курение в России: «Так как император привык выкуривать трубку кнастера после обеда и по утру перед кофе¬ ем, а при других внешних солдатских приемах любил, чтобы и офицеры курили трубку, то курение табаку, которое считалось гадким при импе¬ ратрице Елизавете и вообще почти неупотребительно между русскими, сделалось теперь общим. Кто не курит табаку, тот почти не считался за хорошего офицера, и куда приглашали императора в гости, там всегда лежали на столах кнастер, трубки и фидибусы. Каждый, в угоду импера¬ 79
O.A. ИВАНОВ тору, хотел курить, и иной господин, всю жизнь не куривший табаку (как, например, канцлер граф Воронцов), также брал трубку и курил, или де¬ лал вид, что курит с большим удовольствием. Даже дамы, хотя сами не курили, делали вид, что им приятен табачный дым»78. Любовь к военному приобретала у Петра Федоровича комические чер¬ ты. После рождения Анны Петр Федорович устроил для Екатерины удиви¬ тельное представление. «Через несколько времени великий князь, — вспо¬ минает императрица, — вошел в мою комнату, одетый в свой голштинский мундир, в сапогах и шпорах, с шарфом вокруг пояса и с громадной шпагой на боку; он был в полном параде; было около двух с половиною часов утра. Очень удивленная этим одеянием, я спросила его о причине столь изыскан¬ ного наряда. На это он ответил, что только в нужде узнаются истинные друзья, что в этом одеянии он готов поступать согласно своему долгу, что долг голштинского офицера защищать по присяге герцогский дом против всех своих врагов и так как мне не хорошо, то он поспешил ко мне на по¬ мощь. Можно было бы сказать, что он шутит, но вовсе нет: то, что он гово¬ рил, было очень серьезно; я легко догадалась, что он пьян, и посоветовала ему идти спать, чтобы, когда императрица придет, она не имела неудоволь¬ ствия видеть его пьяным и вооруженным с головы до ног, в голштинском мундире, который, как я знала, она ненавидела» (424). Подобные сцены Петр Федорович разыгрывал и по отношению к другим. Так, Екатерина вспоминает, что когда великий князь увлекся Тепловой, то, чтобы принять ее подобающим образом и понравиться этой даме, он наполнил комнату ружьями, гренадерскими шапками, шпагами и перевязями, так что она имела вид уголка арсенала (382, 383). Но не картинами по типу Буше и Фрагонара! Будучи уже женатым человеком, Петр Федорович продолжал забав¬ ляться солдатиками, и притом на брачном ложе! «Милости Крузе в тече¬ ние этого лета, — вспоминает Екатерина о лете 1747 года, — простирались до того, что она доставляла великому князю столько детских игрушек, сколько ему было угодно; он их любил до безумия, но так как он не по¬ смел бы ими воспользоваться в своей комнате, не подвергаясь расспросам Чоглокова, который входил к нему часто и не преминул бы точнее спра¬ виться, как и через кого он их получил без его разрешения, а это не пре¬ минуло бы наделать хлопот Крузе, то великий князь был принужден иг¬ рать в свои куклы лишь в постели. Только что отужинав, он раздевался и приходил в мою комнату ложиться; я вынуждена была делать то же са¬ мое, чтобы мои горничные удалились и чтобы можно было запереть две¬ ри; тогда Крузе, которая спала рядом с моей комнатой, приносила ему столько кукол и игрушек, что вся постель ими была покрыта. Я им не мешала, но иногда меня "немножко бранили за то, что я не принимала 80
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ достаточного участия в этой приятной забаве, которая охотно продолжа¬ лась с десяти часов до полуночи и до часу» (107, 260, 261). Сообщение Екатерины о военных играх с солдатиками подтверждает и Штелин. «У принца, — пишет он, — были еще другие развлечения и игры с оловянны¬ ми солдатами, которых он расставлял и командовал ими, с лакеями, с кар¬ ликом Андреем...»79 О том, что из военного дела Петром Федоровичем было устроено лег¬ комысленное развлечение, которое весьма не нравилось императрице, свидетельствует «Инструкция Бестужева». В ней наставнику великого князя от имени Елизаветы Петровны запрещалось «протаскивание вся¬ ких бездельных вещей, а именно: палаток, ружей, барабанов и мундиров и прочее, накрепко и под опасением наказания». Особо в «Инструкции» обращалось внимание на создание военного соединения из слуг и при¬ дворных Петра Федоровича. «Яко же Мы, — говорилось там, — едва по¬ нять можем, что некоторые из оных продерзость возымели так названной полк в покоях Его Императорского Высочества учредить и себя самих командующими офицерами пред Государем своим, кому они служат, сде¬ лать, особливые мундиры с иными офицерскими знаками носить и мно¬ гие иные непристойности делать, чем Его Императорского Высочества чести и достоинству крайнейгиее предосуждение чинится, военное ис¬ кусство в шутки превращается, а Его Императорскому Высочеству от столь неискусных людей противные и ложные мнения обо оном вселя¬ ются» (курсив наш. — О. И.). Любовь к «военщине» скрывала, как мы думаем, один из серьезных недостатков Петра Федоровича — трусость. «Он был труслив сердцем и слаб головою», — пишет Екатерина II (105). В сложном положении Петр Федорович приходил в отчаяние. Трусливо повел себя Петр Федорович и в случае с обрушившимся домом, находившимся в имении А.Г. Разумов¬ ского — Гостилицы. Услышав о разрушении дома, великий князь бросил¬ ся бежать, не подумав помочь Екатерине, которая запомнила это на всю жизнь (и внесла во все варианты своих Записок: 123, 265,492). Хорошим примером служит упомянутая выше история с болезнью Елизаветы Пет¬ ровны и страх по этому поводу Петра Федоровича. Будучи трусливым, Петр Федорович, как правило, становился на сторону сильного, особенно если это касалось ругани его супруги императрицей. «Примите еще во внимание и то, — пишет Екатерина II, — что, когда меня бранили, вели¬ кий князь от меня отступался и часто также, чтобы подделаться, начинал бранить вместе с ними» (102). Эта особенность характера Петра Федо¬ ровича проявилась и в том, что он предал своего старого и любимого ка¬ мердинера шведа Рунберга. О трусости Петра Федоровича говорит и Штелин. Оказывается, «любитель военщины» боялся выстрелов из ружья! 6 О. Иванов 81
O.A. ИВАНОВ «Иногда для удовольствия великого князя устраивали маленькую охоту, — вспоминает Штелин. — Он выучился при этом стрелять из ружья и дошел до того, что мог, хотя больше из-за амбиций, чем от удовольствия, за¬ стрелить на лету ласточку. Но он всегда чувствовал страх при стрельбе и охоте, особенно когда должен был подходить ближе. Его нельзя было при¬ нудить подойти ближе других к медведю*, лежащему на цепи, которому каждый без опасности давал из рук хлеба»80. О трусости Петра Федоро¬ вича сообщают и другие свидетели, которые говорили: «Нынешней наш трус-наследник. Вот как намедни ехал он мимо солдатских гвардии сло¬ бод верхом на лошади и во время обучения солдат была из ружья стрель¬ ба... тогда он той стрельбы испужался и для того он запретил что в то время, когда он проедет не стреляли»81. Штелин пишет, что Петр Федо¬ рович боялся грозы. « На словах нисколько не страшился смерти, — заме¬ чает он, — но на деле боялся всякой опасности. Часто хвалился, что он ни в каком сражении не останется позади, и что если б его поразила пуля, то он был бы уверен, что она ему назначена»82. С годами названное качество не уменьшилось. Французский посланник Брейтель писал: «Характер им¬ ператора скорее вспыльчивый, нежели мужественный. Часто он увлека¬ ется в споре, но, полагаю, в душе весьма подвержен страхам»83. Особенно наглядно трусость Петра Федоровича проявилась в заклю¬ чительные дни его царствования. Штелин, бывший в ту пору рядом с ним, писал о том, что павший духом Петр Федорович попросил у своего лейб- хирурга стального порошка, а после неудачи в Кронштадте ему несколь¬ ко раз становилось так плохо, что он посылал за священником. Секретарь датского посольства А. Шумахер, хорошо относившийся к Петру III, же¬ лавшему начать войну со страной, которую он представлял в России, пи¬ шет, что трусость русского императора помешала ему «в нужный момент воспользоваться разнообразными средствами, которые могли бы помочь ему удержаться на престоле или же геройски умереть со шпагой в руке»84. Кстати сказать, об этой шпаге мы находим известие у австрийского по¬ сланника Мерси де Арженто. Он пишет, что Петр Федорович вместе со вторым письмом к Екатерине, в котором изъявлял свою покорность ей, «для большей убедительности в своей искренности вручал ей шпагу и все ордена». Далее австрийский посланник сообщает следующую любопыт¬ ную подробность: «Те, кто видел, как царь возвращался по каналу в Ора¬ ниенбаум и приставал к берегу, наблюдали, что когда он шел пешком от начала канала до дворца свыше 2-х верст, или 3000 шагов, то был так огорчен, поражен и робок, что щеки, даже все тело дрожало от страха..»85 * Правда, в своем дневнике под 18 января 1761 года Штелин пишет, что Петр Федоро¬ вич участвовал в травле медведя и «убил его одним ружейным выстрелом». 82
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III А. Шумахер добавляет к этому замечанию и такой примечательный рассказ. После того как Петра Федоровича прогнали от Кронштадта, он в бессильной злости решил отыграться на своих спутниках, а точнее, спут¬ ницах. «Вступив на борт галеры, — пишет Шумахер, — император при¬ грозил бывшим в его свите знатным дамам, а именно канцлерше Ворон¬ цовой, супруге гетмана, обер-егермейстерше Нарышкиной, графине Брюс, графине Строгановой и другим, чьи мужья были в городе у импе¬ ратрицы, что он сквитается на них и что ни одна из них не вернется в Петербург живой. Легко представить, какой страх вызвала у дам эта уг¬ роза и какой вой и стенанья тут поднялись. Впрочем, император вряд ли выполнил бы свое обещание — оно было дано, скорее всего, просто в дур¬ ном расположении духа»86. Возможно, в этом случае Шумахер был прав — Петр III не стал бы казнить дам. Однако, как многие трусливые люди, Петр Федорович был жесток, причем это касалось не только людей, но и животных. Екатери¬ на II рассказывает, как он мучил собак при их дрессировке: «Слыша раз, как страшно и очень долго визжала какая-то несчастная собака, я откры¬ ла дверь спальни, в которой сидела и которая была смежной с той ком¬ натой, где происходила эта сцена, и увидела, что великий князь держит в воздухе за ошейник одну из своих собак, а бывший у него мальчишка, родом калмык, держит ту же собаку, приподняв за хвост. Это был бедный маленький Шарло английской породы, и великий князь бил эту несчаст¬ ную собачонку толстой ручкой своего кнута; я вступилась за бедное жи¬ вотное, но это только удвоило удары; не будучи в состоянии выносить это зрелище, которое показалось мне жестоким, я удалилась со слезами на глазах к себе в комнату. Вообще слезы и крики вместо того, чтобы вну¬ шать жалость великому князю, только сердили его; жалость была чув¬ ством тяжелым и даже невыносимым для его души» (280, 281; курсив наш. — О. И.). Штелин также говорит об этих свойствах великого князя, на которые обращала внимание Елизавета Петровна и предупреждала Петра Федоровича «касательно жестокости и нечувствительности к не- счастию людей и мучениям животных» (86). Маленький штрих, который сохранила Екатерина II: когда они ехали с Петром Федоровичем в сере¬ дине декабря из Москвы в Петербург в санях, и она, испытывая сильную зубную боль, просила закрыть сани, чтобы защититься от холодного вет¬ ра, великий князь отказал в этом, разрешив немного приспустить зана¬ веску (173, 292). В « Инструкции» наставнику великого князя, которую тому предпола¬ галось дать прочитать, совершенно ясно указывается на «шалости» Пет¬ ра Федоровича над прислуживающими за столом слугами — «бедными служителями», которых Петр Федорович преднамеренно обливал и изде¬ 6* 83
O.A. ИВАНОВ вался над ними другими способами*. Тут поверишь рассказу Екатерины II о поведении Петра III в день похорон Елизаветы Петровны: «Император в сей день был чрезмерно весел и посреди церемонии сей траурной вде¬ лал себе забаву: нарочно отстанет от везущего тела одра, пустив оного впе¬ ред сажен тридцать, потом изо всей силы добежит; старшие камергеры, носящие шлееф епанчи его черной, паче же обер-камергер, граф Шере¬ метев, носящий конец епанчи, не могши бежать за ним, принуждены были епанчу пустить, и как ветром ее раздувало, то сие Петру III пуще забавно стало, и он повторял несколько раз сию штуку, от нево вделалось, что я и все, за мною идущие, отстали от гроба, и, наконец, принуждены были послать остановить всю церемонию, дондеже** отставшие дошли. О непристойном поведении сем произошли многие разговоры не в пользу особе императора, и толки пошли о безрассудных его во многих случаях поступках» (533, 534). Правда, Петр Федорович признавал изредка недостатки своего пове¬ дения. Екатерина, упомянув в мемуарах о достоинствах графа Берни, рас¬ сказывает: «Великий князь сам говорил, что с таким человеком возле себя стыдно было бы делать глупости. Прекрасные слова, которых и я никогда не забывала» (300). Состояния раскаяния иногда посещали Петра Федо¬ ровича. Так, ударив жену, которая не хотела слушать рассказ великого князя о достоинствах принцессы Бирон, он на следующий день, как пи¬ шет Екатерина II, испытывал стыд «за то, что он сделал» (297). Значительную роль в ухудшении характера Петра Федоровича сыгра¬ ла изоляция великокняжеской семьи после событий, разыгравшихся в мае 1746 года (о них пойдет речь ниже). Екатерина II писала об этом в первом варианте, касаясь назначения Чоглокова: «Он начал с того, что запретил кому бы то ни было входить в комнату великого князя без его [Чоглокова] позволения, и так как он был самым невежливым и резким человеком на свете, то никто не подвергался тому, чтобы добровольно получить от него отказ. Лишенные таким образом всякого общества, я — уже полтора года, а великий князь — с минуты поступления этого чело¬ века, мы усердно занялись: он — музыкой, я — чтением. Я выносила все с мужеством, без унижения и жалоб; великий князь — с большим нетер¬ пением, ссорой, угрозами, и это-то и ожесточило его характер и испор¬ тило его совершенно; доведенный до того, чтобы только и видеть и иметь вокруг себя своих камердинеров, он усвоил их речи и нравы» (491). * В «Инструкции» буквально сказано, чтобы «воздержать» Петра Федоровича «от всего неприличного в деле и слове, особливо же от непозволительного злоупотребления дарований Божьих, от шалостей над служащими при столе, а именно от залития платей и лиц, подоб¬ ных тому неистовых издеваний над бедными служителями». ** Пока (цсрковн.). 84
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Если верить Екатерине II, характер Петра Федоровича эволюциониро¬ вал не в лучшую сторону. «Петр III, — пишет она, — не имел большего врага, чем он сам*; все его действия доходили до пределов безумия. Кро¬ ме того, то, что обыкновенно возбуждает жалость у людей, приводило его в гнев. Он забавлялся тем, что бил людей и животных, и не только был нечувствителен к их слезам и крикам, но эти последние вызывали в нем гнев, а когда он был в гневе, он придирался ко всему, что его окружало. Его фавориты были очень несчастны, они не смели поговорить друг с другом, чтобы не возбудить в нем недоверия, а как только это последнее разыг¬ рывалось в нем, он их сек на глазах у всех. Обер-шталмейстер Нарышкин, генерал-лейтенант Мельгунов, тайный советник Волков — были высече¬ ны в Ораниенбауме в присутствии дипломатического корпуса и человек до ста мужчин и женщин, которые присутствовали на празднике, кото¬ рый задавала им императрица. Тогдашний английский посланник Кейт сказал графине Брюс: «Знаете, ваш император безумный, и на его месте нельзя делать того, что он делает» (694, 695). Издевательства над фавори¬ тами Петра Федоровича подтверждает и Б.Х. Миних: «Он был вспыльчив и горяч до такой степени, что дурно обращался со своими фаворитами, ему не могли простить его дебоши и то, что он нисколько не щадил ее величество императрицу, которая только одна и могла сделать его цар¬ ствование счастливым и славным»87. Мардефельд сообщал Фридриху, что Петр Федорович «забавы ради» награждал пощечинами и щелчками ка- мер-юнкера Берхгольца, заведовавшего экспедицией в Голштинской кан¬ целярии88. С годами жестокость Петра Федоровича не уменьшалась, а, судя по всему, росла. Штелин вспоминал: «Однажды утром, во время одевания, когда ему (Петру III. — О. И.) рапортовали, что полиция открыла в про¬ шлую ночь шайку разбойников на Фонтанке, в деревне Метеловке, он сказал: «Пора опять приняться за виселицу. Это злоупотребление милос¬ тью длилось слишком долго и сделало многих несчастными. Дед мой знал это лучше, и, чтоб искоренить все зло в России, должно устроить уголов¬ ные суды по его образцу»89. Весьма примечательно, что эту же мысль он высказал, будучи еще великим князем, в присутствии Е.Р. Дашковой. « Вы ребенок, — ответил он, — и не понимаете, что если проявить слабость и не наказывать смертью тех, кто это заслуживает, могут иметь место вся¬ кого рода беспорядки и неповиновение... Отсутствие смертной казни вы¬ зывает много беспорядков и уничтожает субординацию и дисциплину»90. Поэтому не совсем преувеличенными могут быть слова Екатерины, при¬ * Тут Екатерина повторяет слова из своей записки: «Камергер Пассек часто говорил о Петре III, что у этого государя нет более жестокого врага, чем он сам, потому что он не пре¬ небрегает ничем из всего, что могло ему повредить» (522). 85
O.A. ИВАНОВ писанные на полях книги аббата Денина: «Императрица Екатерина II вступлением на престол спасла империю, себя самое и своего сына от безумца, почти бешеного, который стал бы несомненно таковым, если бы он пролил или увидел бы пролитой хоть каплю крови; в этом не со¬ мневался в то время никто из знавших его, даже из наиболее ему предан¬ ных» (695). В этом отношении примечательно отношение Петра III к секретно¬ му арестанту Ивану Антоновичу. Через неделю после восшествия на пре¬ стол он подписал указ, в котором охранникам предписывалось: «Буде же сверх нашего чаяния кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком слу¬ чае противиться сколько можно и арестанта живого в руки не отдавать»91. Примечателен и первый же ордер, посланный А.И. Шуваловым (по-ви¬ димому, согласованный с императором) начальнику охраны, в котором говорилось: «Если арестант станет чинить какие непорядки или вам про¬ тивности или же что станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он усмирится, а буде и того не послушает, то бить по-ваше- му палкою и плетью»92. Петр III посетил арестанта 22 марта 1762 года. Английский посланник Кейт писал на родину, что император видел Ива¬ на Антоновича и нашел его физически совершенно развитым, но с рас¬ строенными умственными способностями. Петр Федорович приказал послать арестанту новое белье и построить для него дом в крепости (что не было исполнено). Однако подозрительность не оставляла императора, и через два дня после посещения узника последовал именной указ, в ко¬ тором говорилось: «Арестант после учиненного ему третьего дня посеще¬ ния легко получить может какие-либо новые мысли и потому новые вранья делать станет. Сего ради повелеваю вам примечание ваше и нахо¬ дящегося с вами офицера Власьева за всеми словами арестанта умножить, и, что услышите или нового приметите, о том со всеми обстоятельствами и немедленно ко мне доносите. Петр...»93 Петр Федорович боялся и по¬ лоумного. Заметим, что рядом с Иваном Антоновичем находился другой арес¬ тант — Асаф Батурин, имя которого было хорошо известно Петру Федо¬ ровичу. М. Корф в своем исследовании, посвященном истории Браун¬ швейгской фамилии, писал: «Еще в 1762 году в одном каземате с Иваном Антоновичем содержались какие-то Батурин и Володимеров. Первый из них, как видно по делам Тайной канцелярии, был подпоручик в отставке и в 1753 году составил заговор с целью возмутить рабочих (человек до 50 ООО) и возвести на престол великого князя Петра Федоровича. Заме¬ чательно, что, сделавшись императором, Петр III не только не наградил Батурина, но даже и не освободил его, а, напротив, велел по-прежнему со¬ держать в Шлюссельбургской крепости»94. 86
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III С подобной эволюцией характера Петра Федоровича связан и новый — третий план поведения Екатерины. Она хорошо видела, что ни первый и ни второй планы не принесли успеха (великий князь ее ненавидел, а анти¬ патия к ней Елизаветы Петровны «росла с каждым годом») и что тучи над ее головой сгущаются: ходят слухи о том, что, как только императрица ум¬ рет, великий князь заточит ее в монастырь (конечно, за измену мужу), а на ее место возведет Елизавету Воронцову (413,454)*. Драматизм сложивше¬ гося положения хорошо передает рассказ Е.Р. Дашковой, сохраненный в английской версии ее мемуаров. «Как только я появилась на глаза импера¬ тора, он стал говорить со мной о предмете, близком его сердцу и в таких выражениях, что нельзя было больше сомневаться на счет будущего поло¬ жения Екатерины. Он говорил шепотом, полунамеками, но ясно, что он намерен был лишить ее трона и возвести на ее место Романовну, то есть мою сестру. Таким образом объяснившись со мной, он дал мне несколько полезных уроков. «Если вы, дружок мой, — сказал Петр III, — послушаетесь моего совета, то дорожите нами несколько побольше; придет время, когда вы раскаетесь за всякое невнимание, показанное вашей сестре; поверьте мне, я говорю ради вашей же пользы; вы не иначе можете устроить вашу карьеру в свете, как изучая желания и стараясь снискать расположение и покровительство ее»95. Все это, конечно, быстро стало известно Екатерине. И она стала задумываться над новой стратегией поведения — новым пла¬ ном: «Я с тех пор увидала, что на мой выбор представлялись три дороги одинаково трудные: во-первых, делить участь Его Императорского Высо¬ чества, как она может сложиться; во-вторых, подвергаться ежечасно тому, что ему угодно будет затеять за или против меня; в-третьих, избрать путь, независимый от всяких событий. Но, говоря яснее, дело шло о том, что¬ бы погибнуть с ним или через него или же спасать себя, детей и, может бытьу государство от той гибели, опасность которой заставляли пред¬ видеть все нравственные и физические качества этого государя» (423; курсив наш. — О. И.)**. Вернемся к личности Петра Федоровича. Великий князь был весьма обидчив и часто, как говорит Екатерина II, «дулся по пустякам» (148). Особенно его раздражали проигрыши Екатерине в карты. Императрица * Когда Екатерина притворилась опасно больной (перед первым разговором с Елизаве¬ той Петровной), то великий князь, по ее словам, «не пришел ко мне и не прислал спросить, как я себя чувствую. Я после этого узнала, что в этот самый день он обещал Елизавете Во¬ ронцовой жениться на ней, если я умру, и что оба очень радовались моему состоянию» (449). ** В отдельном фрагменте, условно озаглавленном издателями как «План» (в издании подлинного текста назван: «Canevas»), Екатерина II так формулирует эту важную мысль: «И как обстоятельства принимали такой оборот, что надо было погибнуть с ним, через него, или же постараться спастись от погибели и спасти своих детей (тогда еще была жива дочь Ека¬ терины, Анна, родившаяся в декабре 1757 года и умершая в 1759 году. — О. И.) и государ¬ ство» (466). 87
O.A. ИВАНОВ рассказывает: «От скуки великий князь стал играть со мной вдвоем каж¬ дый день после обеда в ломбер; когда я выигрывала, он сердился, а когда проигрывала, требовал, чтобы ему было уплачено немедленно; у меня не было ни гроша, за неимением денег он принимался играть со мной вдво¬ ем в азартные игры. Помню, что однажды его ночной колпак служил нам маркой в десять тысяч рублей; но когда в конце игры он проигрывал, то приходил в ярость и был способен дуться в течение нескольких дней; эта игра ни с какой стороны не была мне по душе» (269). Кстати сказать, судя по сохранившимся документам, Петр Федорович проигрывал в карты до¬ статочно много — сотни и тысячи рублей. Его партнерами во второй поло¬ вине 40-х годов бывали: прусский и шведский посланники, граф П.Б. Ше¬ реметев, князь М.А. Белосельский, князь А.М. Голицын, барон Сивере и другие96. Его письмо к И.И. Шувалову,Герцен опубликовал в Приложении к Запискам Екатерины II, в нем Петр Федорович благодарил последнего за содействие в получении от Елизаветы Петровны «десяти тысяч червон¬ цев для уплаты моего карточного долга» (ГИ, 265). Екатерина сообщает, что хотя великий князь «очень был мотоват на все прихоти, но жалел де¬ нег на все, что меня касалось, и вообще не был щедрым» (321). Красноречивым подтверждением сказанного выше является докумен¬ тально зафиксированный факт, как Петр III буквально ограбил великого князя Павла Петровича. Согласно указу императрицы Елизаветы Петров¬ ны от 20 сентября 1754 года, родившемуся великому князю Павлу Пет¬ ровичу повелевалось ежегодно отпускать «из доходов государственных» по 30 ООО рублей, которые должны были храниться в Кабинете Ее Им¬ ператорского Величества97. Эти деньги, ежегодно поступавшие с 1755 по 1759 год, содержались в особых, специально для этого сделанных бочках, вмещавших по 3000 рублей98. Со временем набралось 150 000 рублей, из которых было истрачено 30 000 рублей99. 4 января 1762 года последовал указ Петра Федоровича хранителю этой казны, в котором говорилось: «Штатскому действительному советнику господину Шлаттеру. Его Импе¬ раторское Величество всемилостивейший Государь высочайше указать соизволил хранящиеся под ведомством вашим для благоверного Госуда¬ ря цесаревича и великого князя Павла Петровича сто двадцать тысяч руб- лев взнесть немедленно в комнату Его Императорского Величества»100. Что и было немедленно сделано. На что пошли эти деньги, из дела неиз¬ вестно. Но уж конечно, Павел Петрович их больше не увидел. Все сказанное совпадает с другими сообщениями об отношении Пет¬ ра Федоровича к Павлу Петровичу. Княгиня Дашкова писала: «К велико¬ му князю Павлу Петр III выказывал полное равнодушие. Он никогда с ним не виделся»101. Обычно взаимоотношения упомянутых лиц характе¬ ризуют как теплые, используя следующее замечание Штелина: «Навеща¬ 88
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ет великого князя Павла Петровича, целует его и говорит: «Из него со временем выйдет хороший малый. Пусть пока он останется под прежним своим надзором, но я скоро сделаю другое распоряжение и постараюсь, чтобы он получил другое, лучшее воспитание (военное), вместо женско¬ го»102. Весьма неопределенно звучит слово «навещает». Княгиня Дашкова пишет о единичном случае, связанном с экзаменом у великого князя. Она рассказывает, что Н.И. Панин, воспитатель Павла Петровича, добился через Салдерна, чтобы принц Голштейн-Готторпский и принц Голштин¬ ский уговорили императора присутствовать на экзамене, который устра¬ ивался великому князю. «Все равно, я в этом ничего не понимаю», — будто бы сказал Петр III, а по окончании экзамена он громко заявил родствен¬ никам: «Право, думаю, этот плут знает больше нас с вами». Петр Федо¬ рович хотел наградить наследника чином гвардейского унтер-офицера, но Панину с трудом удалось отклонить эту честь под предлогом, что великий князь вообразит себя взрослым, станет кичиться чином, а это отвлечет его от занятий. «Петр III чистосердечно поверил доводам воспитателя, — пи¬ шет Дашкова, — не догадываясь, что Панин над ним смеется»103. Знали о прохладном отношении Петра Федоровича к Павлу и иностранные дип¬ ломаты. Австрийский дипломат граф Мерси де Арженто в зашифрован¬ ной депеше своему министерству сообщал 1 февраля 1762 года, что император со дня своего вступления на престол не обращал никакого внимания на Павла Петровича и даже более — «всегда обнаруживал всем заметное презрительное нерасположение»104. К. Рюльер, французский дипломат и автор известной «Истории и анекдотов революции в России в 1762 году», пишет, что Петр III «почти отвергал своего сына, не призна¬ вая его своим наследником»105. Как человек, у которого, как говорят, не было царя в голове, Петр Федо¬ рович впадал в противоречия с самим собой. С одной стороны, Петр Федо¬ рович был чрезвычайно болтлив, а с другой — скрытен и подозрителен*. Екатерина пишет: «Он был очень скрытен, когда, по его мнению, это было нужно, и вместе с тем чрезвычайно болтлив, до того, что если он брался смолчать на словах, то можно было быть уверенным, что он выдаст это жестом, выражением лица, видом или косвенно» (104,105)**. Особенно много откровенничал Петр Федорович, будучи выпивши. Екатерина писа¬ ла: «Он не молчалив был, и конечно, те, кои бы захотели его остерегать в том * В примечании к книге аббата Ленина Екатерина II пишет: «Его фавориты были очень несчастны, они не смели поговорить друг с другом, чтобы не возбудить в нем недоверия» (694). ** В третьем варианте Екатерина II писала: «Великий князь по природе умел скрывать свои тайны, как пушка свой выстрел, и, когда у него бывало что-нибудь на уме или на серд¬ це, он прежде спешил рассказать это тем, с кем привык говорить, не разбирая, кому это го¬ ворит...» (228) 89
O.A. ИВАНОВ или другом из верности к нему, были бы жертвою его нескромности, коя наипаче тогда опасна была, когда он из-за стола вставал, по пословице рус¬ ской: у п[ьяного] н[а] я[зыке], что у т[резвого] н[а] у[ме]» (536). О том же недостатке пишет и Штелин: «Употреблены были все воз¬ можные средства научить его скромности, например, доверяли ему ка¬ кую-нибудь тайну и потом подсылали людей ее выпытывать»*106. Более того, бывший наставник великого князя утверждает, что именно болтли¬ вость Петра Федоровича привела к тому, что в обществе узнали о его за¬ мысле уничтожить гвардейские полки107. Екатерина подтверждает это: «он не скрывал почти ни одного из своих проектов» (505). Проекты же у Петра III были, если верить Екатерине и другим источникам, немалые: пе¬ ременить веру, развестись с женой (ее заточить в монастырь) и женить¬ ся на Елизавете Воронцовой, объявить великого князя Павла Петровича сыном С. Салтыкова и назначить своим наследником Ивана Антоновича (504, 520, 562)108. Он не молчал даже в Ропше, грозя своей охране, что еще будет царствовать. «Принц-любовник» К мифу о «принце-воине» примыкает другой миф — о «принце-лю- бовнике». К нему приложил руку как сам Петр Федорович, так и другие (включая и Екатерину II). Характеризуя свои отношения с Петром Федо¬ ровичем до свадьбы, Екатерина пишет во втором варианте Записок: «Впрочем, великий князь позволял себе некоторые вольные поступки и разговоры с фрейлинами императрицы, что мне не нравилось...» (67). В третьем варианте, как уже говорилось выше, упоминается страсть Пет¬ ра Федоровича к девице Карр. Там же Екатерина сообщает, что Петр Фе¬ дорович влюблен был «постоянно и ухаживал, так сказать, за всеми жен¬ щинами...» (329). Заметим, что в первом варианте Екатерина пишет об ухаживании одиннадцатилетнего Карла-Петра-Ульриха даже за ее мате¬ рью, «очень тогда красивой» (469). Разговоры о любовницах Петра Федо¬ ровича были столь распространены, что о них упомянул М.М. Щербатов в памфлете «О повреждении нравов в России»: «Он (Петр Федорович. — О. И.) не токмо имел разум весьма слабый, но яко и помешанной, погру¬ женный во все пороки: в сластолюбие, роскошь, пьянство и любострас- тие». Это утверждение довольно интересно. Как могло случиться, что та¬ кой любитель женщин совсем не интересовался своей привлекательной * Этот пункт отмечен и в «Экстракте из журнала учебных занятий» Петра Федоровича: «Наставления в скромности и испытания в ней» (Штел., 113). 90
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ женой даже в пьяном состоянии, в котором он часто находился? Что же тогда лежит в основании мнения Щербатова: преднамеренно созданная легенда или парадоксальная действительность? Есть и другие свидетельства о «сексуальной активности» великого кня¬ зя. Известен текст письма, якобы написанного им в 1758 году барону Шта- кельбергу и опубликованного в Приложении к ГИ: «Любезный брат и друг! Прошу вас, не забудьте сегодня исполнить мое поручение к известной осо¬ бе и уверить ее, что я готов доказать ей мою совершенную любовь; если я не говорю с ней в церкви, то это только для того, чтоб посторонние не за¬ метили. Скажите ей, что если она захочет хоть раз прийти ко мне, то я ей докажу, что ее очень люблю. Если вы хотите, мой милый и истинный друг, то покажите ей это письмо, полагая, что я не могу быть лучше услуженным, как таким другом, как вы. Остаюсь вашим верным и привязанным другом Петр»109. Возможно, что в этом письме речь идет о Матрене Герасимовне Тепловой, жене Г.Н. Теплова; правда, начало их отношений относится к 1756 году. Не исключено, что адресатом этой записки могла быть Елизавета Воронцова. Окончание этой «любви», как оно описывается Екатериной, занятно: после переезда великокняжеской семьи на дачу и невозможности видеть Петра Федоровича Теплова стала требовать, чтобы он ей писал по край¬ ней мере раз или два в неделю. Она сама написала ему письмо на четы¬ рех страницах. Как только великий князь его получил, он пришел к Ека¬ терине в комнату с сильно взволнованным лицом, держа в руках письмо Тепловой, и сказал раздраженным и гневным тоном: «Вообразите, она пишет мне письмо на целых четырех страницах и воображает, что я дол¬ жен прочесть это и больше того — отвечать на него, я, которому нужно идти на учение, потом обедать, потом стрелять, потом смотреть репети¬ цию оперы и балет, который в ней будут танцевать кадеты; я ей велю прямо сказать, что у меня нет времени, а если она рассердится, я рассо¬ рюсь с ней до зимы». Екатерина ему будто бы ответила, что «это, конеч¬ но, самый короткий путь» (384, 385). Однако на этом взаимоотношения Петра Федоровича и Тепловой не прервались; они продолжились и в 1757 году. Екатерина пишет: «Любовные делишки великого князя с Теп¬ ловой хромали на обе ноги: одним из главных препятствий к этим шаш¬ ням была та трудность, с какой они могли видеться; это было всегда ук¬ радкой и стесняло Его Императорское Высочество, который так же не любил встречать затруднения, как отвечать на письма, которые он полу¬ чал. К концу масленой эти любовные похождения начали становиться делом партий» (404). Что касается Елизаветы Воронцовой, то тут Екатерина столкнулась с серьезной угрозой своим планам — быть российской императрицей. В 91
O.A. ИВАНОВ ^^ 1749 году Елизавета Петровна взяла ко двору двух дочерей графа Рома¬ на Воронцова; старшую — Марию — назначили фрейлиной императри¬ цы, а младшую — Елизавету, которой тогда было 11 лет, — определили фрейлиной к великой княгине. Последняя, по словам Екатерины, была «очень некрасивая девочка, с оливковым цветом лица и неопрятная до крайности». Кроме того, обе девицы переболели только что оспой и младшая стала еще более некрасивой: «черты ее совершенно обезобра¬ зились и все лицо покрылось не оспинами, а рубцами» (295, 168). Не сделалась Елизавета Воронцова более приятной и с годами. Это отмеча¬ ли как иностранцы, так и соотечественники. Так, французский послан¬ ник Бретейль писал своему Двору в конце 1761 года: «Император удвоил внимание к графине Воронцовой. Надобно признаться, что у него стран¬ ный вкус: она неумная, что же касается наружности, то трудно себе представить женщину безобразнее ее: она похожа на трактирную слу¬ жанку»110. Еще более резко отозвался о ней А.Т. Болотов: «Ах! Боже мой... да как это может статься? Уж этакую толстую, нескладную, широкоро¬ жую, дурную и обрюзглую* совсем любить и любить еще так сильно го¬ сударю?»111 Несмотря на все приведенные свидетельства о «любовницах» велико¬ го князя, есть основания сомневаться в точности применения этого тер¬ мина. Начнем с того, что Петр Федорович долго демонстрировал явный инфантилизм, проявившийся в страстной любви к игрушкам, о которой говорилось выше, и в совершенном игнорировании молодой жены. При этом, если верить Екатерине, Петр Федорович понимал, что от него тре¬ бовалось. В первую брачную ночь он, как вспоминала императрица, «за¬ вел со мной разговор о том, какое удовольствие испытал бы один из его камердинеров, если бы увидел нас вдвоем в постели..» (71 ). Но если, по каким-то не совсем ясным обстоятельствам, Петр Федо¬ рович не мог иметь сексуальных связей с женой, то почему никто не указывает на «продукты» амурных похождений «любвеобильного» вели¬ кого князя? В Записках Екатерины о побочных детях мужа нет ни сло¬ ва, хотя столько говорится о его любовницах**. Как рад был бы Павел I, если бы ему удалось найти побочного сына Петра III! Это не голштин¬ ская амуниция, портреты, старики сподвижники покойного императо¬ ра, поцелуи праха его и тому подобное. Это был бы живой брат, правда, возможно, по матери, имевшей не особенно высокое происхождение. Хорошо известно, как Павел обласкал А.Г. Бобринского — сына Екатери¬ * Ш. Массон дополняет этот портрет Е.Р. Воронцовой следующими словами: «Она напи¬ валась вместе с ним (Петром Федоровичем. — О. И.) и ругалась, как солдат; разговаривая, она косила, дурно пахла и харкала» (Массон Ш. Секретные записки о России. М., 1996. С. 102). ** Бильбасов также не обнаружил детей Петра Федоровича (Бильбасов, 231). 92
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ны и Г.Г. Орлова. После смерти императрицы последний был тут же вы¬ зван в Петербург, пожалован в графское достоинство (а во время коро¬ нации 5 апреля 1797 года — генерал-майорским чином) и публично на¬ зван братом, хотя он был сыном человека, которого Павел Петрович не любил112. Пожалуй, самое существенное доказательство того, что Петр Федоро¬ вич не мог иметь детей, предоставляют его отношения с упомянутой выше Елизаветой Воронцовой. Кажется, ближе, чем с этой фавориткой, племянник Елизаветы Петровны ни с кем не сходился; он даже, как мы говорили выше, хотел на ней жениться. Однако и из этих отношений никаких детей не получилось. Когда же Елизавета Воронцова вышла за¬ муж за А.И. Полянского, то родила сына, восприемницей которого, кста¬ ти сказать, была сама Екатерина II, и дочь, назначенную впоследствии фрейлиной императрицы113.15 февраля 1762 года французский послан¬ ник Брейтель писал: «Многие не усомнятся в том, что, ежели родится у него дитя мужеского пола от какой-нибудь любовницы, он непременно женится на ней, а ребенка сделает своим наследником. Однако те вы¬ ражения, коими публично наградила его девица Воронцова во время их ссоры, весьма успокоительны в сем отношении» (курсив наш. — О. И.)114. Можно, кажется, легко догадаться, что говорила эта особа, но предостав¬ ляем об этом судить читателю, заметив, что тут, скорее всего, речь шла не о детях, а о простом физиологическом удовлетворении. Существует мнение, которое пытается примирить слухи о сексуаль¬ ной активности Петра Федоровича и отсутствие очевидного потомства у него. Н.И. Греч утверждал: «По батюшке Павел не Петрович, ибо извест¬ но, что Петр III был, что называется в просторечии, курея (скопец. — О. И.), неспособный к сожитию, или по крайней мере, к произведению плода, хотя впоследствии и имел любовниц»115. Весьма любопытно, что еще в 1749 году английский посол лорд Гинфорд писал домой о том, что великий князь «никогда не будет иметь потомства»116. К сожалению, по¬ сол не сообщил оснований для этого утверждения. В Записках Екатерины находятся доказательства того, что она со вре¬ менем поняла выдумки Петра Федоровича насчет любовниц, и не только поняла, но и приняла эту игру, которую допустила отчасти на страницы своих воспоминаний. В 1750 году у великого князя появляется новая сим¬ патия — дочь Э.И. Бирона, герцогиня Курляндская. В третьем варианте Записок Екатерина, несомненно сгущая краски, рассказывает: «Он не от¬ ходил от нее больше ни на шаг, говорил только с нею, одним словом, дело это быстро шло вперед в моем присутствии и на глазах у всех, что начи¬ нало оскорблять мое тщеславие и самолюбие; мне обидно было, что это¬ го маленького урода предпочитают мне». 93
O.A. ИВАНОВ lÄ» Екатерина набрасывает следующий портрет одной из избранниц Пет¬ ра Федоровича — дочери Бирона: «Принцесса, кроме того достоинства, что она была иностранкой, имела в глазах великого князя еще ту неоце¬ ненную прелесть, что она охотно говорила по-немецки; и вот мой вели¬ кий князь влюблен по уши. Настоящее достоинство принцессы Курлян¬ дской менее поразило его; нужно отдать ей справедливость, что она была очень умна; у нее были чудесные глаза, но лицом она была далеко не хо¬ роша, за исключением волос, которые были очень красивого каштаново¬ го цвета. Кроме того, она была маленького роста и не только кривобо¬ ка, но даже горбата; впрочем, это не могло быть недостатком в глазах одного из принцев Голштинского дома, которых в большинстве случаев никакое телесное уродство не отталкивало» (176; курсив наш. — О. И.). Действительно, Петру Федоровичу «нравились» некрасивые и даже безоб¬ разные женщины. Но причина этого была иная... Во втором варианте Екатерина, то ли специально, то ли ненароком, проговорилась насчет этой «любви» Петра Федоровича к Е.И. Бирон: «Великий князь не совсем скрывал от меня эту склонность, но все-таки сказал мне, что это была только прекрасная дружба; я охотно этому по¬ верила; впрочем, я знала, это дальше перемигиваний не пойдет ввиду особенностей названного господина, которые были все те же, хотя прошло уже около пяти лет, как мы были женаты» (176, 177; курсив наш. — О. И.). В третьем варианте Екатерина лишь вскользь замечает: «Он начал оказывать ей столько внимания, сколько был способен» (295). Но смысл остался тем же. Если верить сказанному, Петр Федорович не только был неспособен осуществить половой акт, но и не имел сексуального влечения. Не зная об этом, стали принимать особые меры. По повелению Елизаветы Пет¬ ровны Чоглокова приступила к разрешению этой безнадежной задачи. Екатерина пишет в третьем варианте: «В его (Чоглокова. — О. И.) от¬ сутствие его супруга очень суетилась из-за того, чтобы буквально испол¬ нять приказания императрицы. Сначала она имела несколько сове¬ щаний с камер-лакеем великого князя Брессаном; Брессан нашел в Ораниенбауме хорошенькую вдову одного художника, некую Грот; не¬ сколько дней ее уговаривали, насулили не знаю чего, потом сообщили ей, чего от нее хотят и на что она должна согласиться, потом Брессан должен был познакомить великого князя с этой молодой и красивой вдовушкой. Я хорошо замечала, что Чоглокова была очень занята, но я не знала чем, когда наконец Сергей Салтыков вернулся из своего добро¬ вольного изгнания и сообщил мне приблизительно, в чем дело. Наконец, благодаря своим трудам, Чоглокова достигла цели и, когда она была уверена в успехе, она предупредила императрицу, что все шло соглас¬ 94
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ но ее желаниям. Она рассчитывала на большие награды за свои труды, но в этом отношении ошиблась, потому что ей ничего не дали; между тем она говорила, что империя ей обязана» (334; курсив наш. — О. И.). «Вдовушка» — это жена умершего в 1749 году портретиста Георга Христофора Гроота, женившегося незадолго до своей смерти117. Кисти этого мастера, кстати сказать, принадлежат портреты великой княгини Екатерины Алексеевны, великого князя Петра Федоровича и императ¬ рицы Елизаветы Петровны. Мы, к сожалению, не знаем, были ли у Гро¬ от (впоследствии Миллер) дети и какого возраста. Однако полагаем, что Екатерина вынуждена была бы рассказать об удаче эксперимента — бе¬ ременности Гроот. Да и Павел I, наверно, не оставил без своей милости родственника, о чем зоркие вельможи не преминули бы разгласить во всех углах империи. В этом смысле не совсем понятно, какой «цели» будто бы достигла Чог- локова и в каком «успехе» она была уверена? И за что империя должна была быть ей обязана? Ведь речь на первых порах могла идти только о про¬ верке или соответствующей практике для великого князя. Как Чоглокова могла проверить результаты? Подглядыванием? Опросом? Или ждать про¬ явлений беременности? Первое наверняка исключил бы Петр Федорович, а второму вряд ли можно было верить; да еще если предположить, что вы¬ яснением результатов эксперимента занималось заинтересованное лицо — Сергей Салтыков. Отсутствие награды, кажется, проясняет многое — не было получено главного результата. Мы думаем, что императрица досто¬ верно знала, что его не может и быть. Напротив, пошли слухи о непосред¬ ственной заинтересованности в этом деле Салтыкова. В первом варианте, также, правда, не очень ясном (особенно в нача¬ ле), Екатерина писала: «Салтыков, который в течение 7 лет (?) был сопер¬ ником другого (очевидно, Петра Федоровича. — О. И.) и в течение 6 ме¬ сяцев был принят лучше, чем ранее, побуждал Чоглокова предпринять то, на что он уже составил свой план, заставив ли великого князя прибег¬ нуть к медицинской помощи, или как иначе. Чоглокова, которая вовсе не считала чувства своего мужа столь чистыми (имелась в виду предполагае¬ мая любовь Чоглокова к Екатерине. — О. И.), покровительствовала чув¬ ствам Салтыкова, чтобы сделать пакость своему мужу, и старалась для той же цели (обеспечения законных наследников. — О. И.), чтобы причинить ему досаду. Наконец, крайняя невинность великого князя сделала то, что ему должны были приискать женщину. Выбор пал на вдову одного жи¬ вописца, по имени Грот. После того как все это было пущено в ход, они думали заслужить благодарность за услугу, какую, по их мнению, они ока¬ зали. Совсем наоборот, Шуваловы, их враги, подняли столь болыиой шум из-за их притязательных видов, что они думали, что их сошлют, и 95
O.A. ИВАНОВ ^ объявили, что все, что они делали, было лишь по внушениям и для фа¬ вора Салтыкова, которому нужен был весь кредит его умиравшей мате¬ ри, чтобы не быть удаленным. Однако это правда, и л побожиться, do ctfoew смерти покойный Чоглоков не знал о роли Салтыкова и в ту минуту, когда бы он об этом мог догадаться, этот последний был человеком потерянным» (495; курсив наш. — О. И.). Итак, из этого тек¬ ста следует, что, несмотря на стольких любовниц, Петр Федорович был «крайне невинен». Существует еще один вариант этой истории, изложенный в письме Г.А. Потемкину, получившем название «Чистосердечная исповедь». «Марья Чоглокова, — пишет Екатерина, — видя, что чрез девять лет обстоятельства остались те же, каковы были до свадьбы, и быв от покойной государыни часто бранена, что не старается их переменить, не нашла иного к тому спо¬ соба, как обеим сторонам сделать предложение, чтобы выбрали по своей воле из тех, коих она на мысли имела; с одной стороны, выбрали вдову Грот, которая ныне за арт[иллерии] генер[ал] пору[чика] Миллера, а с другой — Сер[гея] Салтыкова], и сего более по видимой его склонности и по уговору мамы, которуя в том поставляла великая нужда и надобность...» (713; кур¬ сив наш. — О. И.). Полагаем, что в этой краткой версии Екатерина не была полностью откровенна или просто опустила некоторые детали. Строго го¬ воря, через девять лет пустого брака нужна была не истина о том, кто ви¬ новен, а нужен был наследник престола. В то время при Дворе все хорошо знали, что дело в Петре Федоровиче. А кто хотел иметь наследника престо¬ ла от мадам Гроот? Наследника должна была родить законная жена вели¬ кого князя. В этом смысле, по-видимому, ближе к истине третий вариант Записок Создается впечатление, что Чоглокова, убедившись все-таки в не¬ удаче своего эксперимента с Гроот (о котором, заметим, сказано в Запис¬ ках пятью страницами выше), приступила к Екатерине с предложением: найти любовника среди своей свиты (338). Практически исключено, что подобные разговоры с великой княгиней Чоглокова вела только по собственной инициативе, игнорируя императри¬ цу. О том, что Елизавета Петровна знала о ситуации, что она ей была край¬ не неприятна, отчасти свидетельствует ее немилость к великой княгине. Во-первых, императрица, видя, как в церкви 25 апреля Екатерина, будучи в придворном платье, замерзала от холода, не дала ей лишнюю накидку. «Я сочла это за знак явного недоброжелательства», — пишет Екатерина. Во- вторых, Елизавета Петровна публично отослала великого князя и великую княгиню от себя, не позволив им с ней обедать. В свое время благодаря книгам Бильбасова и Валишевского в печать попало донесение французского резидента в Гамбурге М. Шампо, послан¬ ное в Версаль в 1758 году, составленное, скорее всего, со слов пребывав¬ 96
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III шего там в то время С. Салтыкова и матери Екатерины — Иоганны-Ели¬ заветы118. Там излагается другая версия сексуальных проблем Петра Фе¬ доровича. «Великий князь, — писал Шампо, — сам того не подозревая, был неспособен производить детей, вследствие препятствия, устраняемого у восточных народов посредством обрезания, но почитаемого им неизлечи¬ мым. Великая княгиня, не любившая его и не проникнутая еще сознани¬ ем иметь наследников, не была этим опечалена». Последнее замечание, судя по всему сказанному в Записках Екатерины, неверно, но имеет боль¬ шой смысл для версии Шампо. Изложив весьма правдоподобно историю возникновения любовной связи Салтыкова с великой княгиней, французский дипломат переходит к самой сути вопроса: «Салтыков, первое время находивший для себя большое счастье в том, что обладает предметом своих мыслей, вскоре понял, что вернее было разделить его с великим князем, недуг которого был, как он знал, излечим. Однако опасно было действовать в подобном деле без согласия императрицы. Благодаря случаю события повернулись самым лучшим образом. Однажды весь Двор присутствовал на большом балу; императрица, проходя мимо беременной Нарышкиной, своячени¬ цы Салтыкова, разговаривавшей с Салтыковым, сказала ей, что ей следо¬ вало бы передать немного своей добродетели великой княгине. Нарыш¬ кина ответила ей, что это, может быть, и не так трудно сделать и, что если государыня разрешит ей и Салтыкову позаботиться об этом, она осмелит¬ ся утверждать, что это им удастся. Императрица попросила разъяснений. Нарышкина ей объяснила недостаток великого князя и сказала, что его можно устранить. Она добавила, что Салтыков пользуется его доверием и что ему удастся на это его склонить. Императрица не только согласи¬ лась на это, но дала понять, что этим он оказал бы большую услугу. Салтыков тотчас же стал придумывать способ убедить великого князя сделать все, что было нужно, чтобы иметь наследников. Он разъяснил ему политические причины, которые должны бы были его к тому побудить. Он также описал ему и совсем новые ощущения наслаждения и добился, что тот стал колебаться. В тот же день Салтыков устроил ужин, пригла¬ сив на него всех лиц, которых великий князь охотно видел, и в веселую минуту все обступили великого князя и просили его согласиться на их просьбы. Тут же вошел Бургав с хирургом, — и в одну минуту операция была сделана и отлично удалась. Салтыков получил по этому случаю от императрицы великолепный брильянт. Это событие, которое, как думал Салтыков, «обеспечивало и его счастье и его фавор», навлекло на него бурю, чуть не погубившую его... Ста¬ ли много говорить о его связи с великой княгиней. Этим воспользовались, чтобы повредить ему в глазах императрицы... Ей внушили, что операция 7 О. Иванов 97
O.A. ИВАНОВ ^ была лишь уловкой, имевшей целью придать другую окраску одной случай¬ ности, которую хотели приписать великому князю. Эти злобные толки произвели большое впечатление на императрицу. Она как будто вспомни¬ ла, что Салтыков не заметил влечения, которое она к нему питала. Его вра¬ ги сделали больше; они обратились к великому князю и возбудили и в нем такие же подозрения». Затем в своем сообщении Шампо рассказывает о разных очень слож¬ ных интригах при Дворе: императрица и великий князь якобы обо всем узнали. Елизавета Петровна в первые минуты своего неудовольствия на Салтыкова, вместо того чтобы поберечь великую княгиню, сказала в при¬ сутствии нескольких лиц, что она знала, что происходило до тех пор, и что, когда великий князь выздоровеет и будет в состоянии иметь общение с женой, она желает получить доказательства того положения, в каком великая княгиня должна была остаться до этого времени. Предупрежден¬ ная друзьями, Екатерина якобы все с негодованием отрицала. Импе¬ ратрица и великий князь будто бы несколько раз меняли мнение отно¬ сительно того, как поступить с Салтыковым, и в конце концов оправдали счастливого любовника. «Между тем, — пишет Шампо, — наступило время, когда великий князь мог вступить в общение с великой княгиней. Уязвленный словами императрицы, он решил удовлетворить ее любознательность насчет по¬ дробностей, которые она желала знать, и наутро той ночи, когда брак был фактически осуществлен, он послал императрице в запечатанной соб¬ ственноручно шкатулке то доказательство добродетели великой княгини, которое она желала иметь... Связь великой княгини с Салтыковым не на¬ рушилась этим событием, и она продолжалась еще восемь лет (?), отлича¬ ясь прежней пылкостью». Последнее утверждение хорошо показывает степень достоверности записки Шампо. Осторожные и более знающие французские дипломаты в Петербурге не поверили рассказу своего колле¬ ги из Гамбурга. Валишевский приводит примечательный отзыв на записку Шампо французского посла в Петербурге маркиза Лопиталя, которому она была послана в качестве дополнительной инструкции в ноябре 1758 го¬ да: «Я внимательно и с удовольствием прочел первый том трагикомиче¬ ской истории или романа замужества и приключений великой княгини. Содержание его заключает некоторую долю истины, приукрашенной слогом; но при ближайшем рассмотрении герой и героиня уменьшают интерес, который их имена придают этим приключениям. Салтыков — человек пустой и русский petit-maitre, т. е. человек невежественный и не¬ достойный. Великая княгиня терпеть его не может, и все, что говорят об ее переписке с Салтыковым, — лишь хвастовство и ложь (курсив наш. — О. И.)»119. Последние слова явно указывают на источник сведений Шампо. 98
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «Äl В приведенной записке французского дипломата действительно «доля истины» была; например, рассказ о первом разговоре Салтыкова и Ека¬ терины. Однако все остальное крайне сомнительно. Прежде всего, насто¬ раживает отсутствие даты устранения фимоза, а именно такая болезнь приписывалась Шампо великому князю. Почему ни слова не сказано о попытках Чоглоковой: о вдовушке Гроот, о предложении великой княги¬ не сблизиться с Салтыковым? Ни слова не говорится о двух беременнос¬ тях, предшествовавших рождению Павла. Практически невероятно, что проблема фимоза у Петра Федоровича всплыла только через девять лет после свадьбы и открыли ее не придвор¬ ные медики, среди которых был такой авторитет, как Бургав, а Салтыков и Нарышкин, поставившие свой диагноз с удивительной легкостью. Важно иметь в виду, что фимоз полностью не исключает половой акт, хотя делает его затруднительным. Эта патология не влияет непосредственным образом и на половое влечение, которое, скорее всего, отсутствовало у Петра Федо¬ ровича. Он, по-видимому, только разыгрывал влюбленности, но по-насто- ящему не хотел близости с женщинами, поскольку у него отсутствовала эрекция. Вероятно, это и определяло тягу великого князя к некрасивым женщинам, имевшим значительно меньшие сексуальные амбиции и удов¬ летворявшим свои естественные желания, вероятно, другими способами. Справедливости ради следует сказать, что Екатерина в первом вариантеу говорит о плане Салтыкова, который через Чоглокова хотел «заставить ве¬ ликого князя прибегнуть к медицинской помощи, или как иначе» (495). Однако разве медицинская помощь ограничивается только хирургиче¬ ским вмешательством? Кроме того, Екатерина добавляет, не зная, видимо, даже тогда истинных причин импотенции мужа, «или как иначе». Вернемся к записке Шампо. Что же это такое? Полагаем, в свете все¬ го сказанного выше, — на 90 процентов дезинформация, специально под¬ брошенная французам и их союзникам. Какой смысл этого документа? Обосновать законность и естественность происхождения Павла Петро¬ вича и, следовательно, сохранить стабильность России в глазах ее главных противников. Девять лет наследника не было, и вдруг он появился. Как объяснить столь позднее появления ребенка для иностранных дворов, которые не прочь возбудить смуту в издерганной переворотами стране? Однако дипломаты — народ дошлый и простую утку не проглотят. Она должна быть приправлена большой дозой правды, правды сокровенной, о которой только догадывались и писали в своих секретных депешах пы¬ тавшиеся разузнать правду иностранные дипломаты. Особенно хитрой находкой явилась, с нашей точки зрения, посылка с этой дезинформацией главного участника событий. Кому в голову пришла эта остроумная идея — Салтыкову или Бестужеву? Возможно, им обоим. 7* 99
O.A. ИВАНОВ lÄ* Понятно, что подобная задумка не могла быть реализована без согласия Елизаветы Петровны. Она же, по-видимому, согласилась, чтобы в расска¬ зах Салтыкова не особенно щадилась честь великой княгини. Скорее все¬ го, именно рассказы Салтыкова за границей Екатерина, не знавшая о хитрой игре своего любезного и Бестужева, сочла нескромными. Если в Петербурге достаточно широко стало известно о «нескромно¬ сти» Салтыкова, то почему его тут же не отозвали и не послали служить в противоположном Европе направлении? Если не принять приведенную выше гипотезу, то непонятно, как могли выпустить за границу человека, столько знавшего о самых важных государственных проблемах России. Все это не могло произойти без ведома Елизаветы Петровны, которая, вероятно, с самого начала знала о роли Салтыкова. Несомненно, что тут сыграла роль дружба императрицы с его матерью. Повторяем, что маркиз Лопиталь не очень-то клюнул на эту утку. Не разделяли ее и другие сотрудники французского посольства в Петербурге. Так, например, К. Рюльер, бывший секретарем французского посланника барона Брейтеля с 1760 года, не мог, конечно, не знать записки Шампо, поступившей в посольство в 1758 году. Однако в своей книге он признает великого князя импотентом: «Опытные люди неоспоримо доказали, что нельзя было надеяться от него сей наследственной линии»120. Рюльер рисует другую картину, предшествующую появлению Павла: «Придворный молодой человек граф Салтыков, прекрасной наружнос¬ ти и недельного ума, избран был в любовники великой княгине. Велико¬ му канцлеру российскому Бестужеву-Рюмину поручено было ее в том предуведомить. Она негодовала, угрожала, ссылаясь на ту статью свадеб¬ ного договора, которою, за неимением детей, обещан был ей престол. Но, когда он внушил ей, что препоручение сие делается со стороны тех, кому она намерена жаловаться, когда он представил, каким опасностям подвергает она Империю, если не примет сей предосторожности, какие меры, более или менее пагубные, могут быть приняты против нее самой в намерении предупредить сии опасности, тогда она отвечала: «Я вас по¬ нимаю, приводите его сего же вечера». Как скоро открылась беремен¬ ность, императрица Елизавета приказала дать молодому россиянину поручение в чужих краях»121. Основную роль в этом щекотливом деле Рюльер, по-видимому, справедливо отдает Елизавете Петровне. Не за¬ блуждается он, скорее всего, и тогда, когда утверждает, что исполнение возложили на А.П. Бестужева. Ст.-А. Понятовский, хорошо знавший положение вещей, писал, что Бестужев стремился сам «определять при¬ вязанности принцессы»122. Для чего все-таки были нужны для великого князя разговоры о жен¬ щинах, ухаживания за ними, ревновал ли он свою жену, как писал Мар- 100
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III дефельд? Полагаем, что разговоры Петра Федоровича о любви к разным женщинам и ухаживания за ними имели несколько целей: во-первых, показать, что женщины его интересуют; во-вторых, намекнуть на то, что причины бесплодного брака в Екатерине, что она отталкивает его и бро¬ сает в объятия других; в-третьих, обидеть Екатерину и спровоцировать ее на холодное с ним обращение, что было очень нужно Петру Федоровичу для оправдания безрезультатности брака. Многие в это долго верили... Показная «ревность», обиженный тон в рассматриваемом нами пись¬ ме Петра Федоровича к Екатерине — все это следует объяснять, как мы полагаем, из только что сказанного. В этом смысле следует понимать стран¬ ное утверждение прусского посла, что Петр Федорович «супругу не любит... однако ж он ее ревнует». Первое утверждение верно по существу, а второе — по видимости. Вероятно, таким образом великий князь пытался оградить жену от возможных неконтролируемых им контактов с мужчинами, кото¬ рые могли объяснить и даже показать, что и почему не может сделать Петр Федорович. Это ему отчасти удалось — вину бесплодности брака вначале отнесли на счет Екатерины — ее холодного отношения к Петру Федорови¬ чу. Сам великий князь, как уже говорилось выше, среди женщин отыски¬ вал самых некрасивых, которым нечего было выбирать и которые могли удовольствоваться малым в сексуальной сфере в надежде получить нечто несравненно большее в сфере дворцовой. Правда, к тому же они должны были хранить секрет Петра Федоровича. Лучшей с этой точки зрения была Елизавета Воронцова. Но последняя, по-видимому, уже стала надоедать Петру Федоровичу, и он решил завести новую «ширму». Ей стала семна¬ дцатилетняя горбатенькая № вица Шаликова123. «Принц — нереализовавшийся гений» В настоящее время существуют люди, которые считают, что в лице Петра Федоровича Россия потеряла чуть ли не нового Петра I*. Однако уцелевшие материалы Петра III, включая такой важнейший их элемент, как собственноручные и правленые черновики указов и других трудов, а также переписка не дают никакого основания делать подобные выводы. Может быть, как пишет A.C. Мыльников, «внук Петра Великого, подоб¬ но деду, был узок в плечах»124, но на этом «сходство» и заканчивается. Самое же главное различие этих людей состояло в ширине ума\ Хорошо, когда делаются попытки отыскать в исторических личностях действи¬ тельные положительные стороны, по тем или иным обстоятельствам не * В знаменитой серии «Жизнь замечательных людей» даже вышла книга о Петре III. 101
O.A. ИВАНОВ замеченные современниками и потомками; но плохо, когда пытаются выдумать, примыслить те качества, которых не было. В случае же с Пет¬ ром III речь идет и о более серьезном, на наш взгляд, прегрешении: под¬ нимая его личность на незаслуженную высоту, одновременно этим пытаются принизить действительные таланты и заслуги Екатерины II. Обычные ссылки на три наиболее значительных указа Петра III — о вольности дворянской, об уничтожении Тайной канцелярии и о монас¬ тырских крестьянах, на наш взгляд, ничего не доказывают. Нет никакого сомнения, что все эти акты разрабатывались ближайшим окружением Петра Федоровича и их появление имело совсем иные мотивы, нежели провозглашенные в них. «Указ, — писал Штелин, — обнародованный от Его Величества, к вечной его славе, уничтожающий страшную инквизи¬ цию или Тайную канцелярию и ужасное восклицание: «Слово и дело», был сочинен тогдашним генерал-прокурором, Александром Ивановичем Глебовым*, им же были сочинены и другие два замечательные указа о сво¬ боде русского дворянства и об учреждении Экономической коллегии уп¬ равления монастырскими поместьями»125. Что касается первого манифеста, то во времена императрицы Ели¬ заветы Петровны этот вопрос поднимался на законодательном уровне А.И. Глебовым и Р.И. Воронцовым126. Петр Федорович о подобных проек¬ тах наверняка знал. А вот Штелин, по-видимому не ведавший об этом, со¬ общает, что о «даровании русскому дворянству свободы служить, или не служить» и об «уничтожении Тайной канцелярии» Петр Федорович го¬ ворил «еще будучи великим князем»127. Что касается второго «замечатель¬ ного дела» Петра III, то о причинах его мы скажем ниже. Нет никакого сомнения, что ближайшее окружение императора хорошо знало, как относились русские люди (особенно дворяне) к Петру Федоровичу. С.М. Соловьев писал по этому поводу: «Аюди приближенные, желавшие удержать за собою важное значение в новое царствование и естественно желавшие сообщить этому царствованию блеск и популярность, рассеять мрачные мысли тех, которые знали, в чьих руках теперь судьбы России, — люди, приближенные к Петру, постарались внушить ему о необходимос¬ ти принять некоторые меры, которые облегчат, обрадуют народ..»**128. Эти люди знали, что в ближайшее время должны произойти события — мир с Пруссией и война с Данией, — которые не принесут популярности * В статье в РБС, посвященной А.И. Глебову, говорится: «Почти все резолюции на до¬ кладах Сената, если только они не ограничивались одним утверждением представленного доклада, а содержали и какие-либо указания, написаны рукою Глебова и только подписаны Петром III» (РБС. СПб., 1916. С. 343). ** Простой народ решили также побаловать, снизив стоимость соли (Соловьев СМ. Со¬ чинения. Кн. 13. С. 11. Далее после цитаты, указ. фамилия и страница). 102
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III их патрону. Не исключено, что об этом догадывался и сам Петр Федоро¬ вич. Уже 17 января 1762 года он объявляет в Сенате, как пишет С.М. Со¬ ловьев, «свое решение относительно дворянской службы»: «Дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают, и когда воен¬ ное время будет, то они все явиться должны на таком основании, как и в Лифляндии с дворянами поступается». Сам указ, как известно, появился 18 февраля 1762 года*. Все это свидетельствует о явной спешке в окруже¬ нии императора. Екатерина II пишет, что инициаторами «манифеста о вольности дворянства» были Р.И. Воронцов и А.И. Глебов (532). В этом отношении весьма показательно выглядит то, что 18 января А.И. Глебов предложил в Сенате: «В знак от дворянства благодарности за оказанную к ним всевысочайшую милость о продолжении их службы по своей воле, где пожелают, сделать Его Императорскому Величества золотую статую, расположа от всего дворянства, и о том подать Его Императорскому Ве¬ личеству доклад». Но доклад не был утвержден Петром Федоровичем, будто бы заявившим: «Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных»129. Возможно, он так и сказал, имея в виду под «лучшим назначением» расходы на войну с Данией. Манифест о вольности дворянской кроме внешней, показной сторо¬ ны имел еще и внутреннюю, скрытую. Окружающие императора лица хорошо знали о неосторожных высказываниях Петра Федоровича, срав¬ нивавших гвардейцев с янычарами и о желании покончить с ними130. Зна¬ ли об этом и в гвардии, которая подобного отношения долго терпеть не стала. Манифест позволял распустить гвардию безболезненно, прикрыв все дело «высочайшей милостью». Однако тут возникло серьезное проти¬ воречие: в случае значительного и быстрого увольнения дворянства из армии она могла накануне войны с Данией остаться без командного со¬ става. Почувствовав это, писавший текст предложения Петра Федорови¬ ча от 17 января Сенату добавил следующее условие: «Когда военное время будет, то они все явиться должны на таком основании, как и в Лифлян¬ дии с дворянами поступается». Манифест принимался в явной спешке и был сырым. Уже его мотив вызывал удивление. Говоря о благотворном влиянии царствования Елизаветы Петровны, автор документа вкладывал следующие слова в уста императора: «Мы с удовольствием Нашим видим, и всяк истинный сын Отечества своего признать должен, что последова¬ ли от того неисчетные пользы; истреблена грубость в нерадивых о пользе общей, переменилось невежество в здравый рассудок, полезное знание и * Штелин в своем дневнике пишет, что 17 января состоялось подписание указа «о сво¬ боде дворянства для выезда и службы вне [своего] отечества» (РА. 1911. Кн. 2. № 5. С. 11). 103
O.A. ИВАНОВ ^ lÄ* прилежность к службе умножило в военном деле искусных и храбрых генералов, в гражданских и политических делах поставило сведущих и годных людей к делу, одним словом заключить, благородные мысли вко¬ ренили в сердцах всех истинных в России патриотов беспредельную к Нам верность и любовь, великое усердие и отменную к службе Нашей ревность, а потому и не находим Мы той необходимости в принуждении к службе, какая до сего времени потребна была»131. В написанное тут мало кто мог поверить. Как замечает С.М. Соловьев, в манифесте 18 февраля не только не было указано никаких мер против слишком большого выхода в отставку, но даже ничего не было упомянуто о том призыве дворян к службе, на кото¬ рый указал император в Сенате 17 января132. Делалось это, возможно, и не без недоброй воли. Историк сообщает, что кроме русского войска Петр III «вознамерился составить особое голштинское войско, и вербовщики от¬ правились в Лифляндию и Эстляндию с наказом вербовать вольных людей, а не из подданных Его Императорского Величества; отправились и в Мало¬ россию для набора из волохов и поляков...». В противоположность русской гвардии создавалась «гвардия голштинская»133. Весьма примечательно, что о возможности подобного развития событий догадывались русские деяте¬ ли еще во времена царства Елизаветы Петровны. И.И. Шувалов считал, что дворяне должны служить 26 лет! «Этот двадцатишестилетний срок, назна¬ чаемый Шуваловым, — пишет С.М. Соловьев, — показывает нам, с какою осторожностью самые образованные и либеральные люди относились тог¬ да к вопросу о дворянской вольности относительно службы: их пугала мысль, что множество дворян выйдет в отставку, некоторые действитель¬ но для хозяйственных занятий, но другие для праздной жизни в имениях, и многие места в войске останутся незанятыми, вследствие чего нужно бу¬ дет наполнять их иностранцами. Страх пред усилением иностранного эле¬ мента в войске заставил того же Шувалова предложить как фундаменталь¬ ный закон, чтоб в гвардии, армии и флоте три части генералов и офицеров были русские, а четвертая — лифляндцы, эстляндцы и иностранные»134. Но именно этого и желал Петр III. Заканчивая разговор о манифесте 18 фев¬ раля, необходимо заметить, что он не принес важных свобод для дворян¬ ства: освобождения от телесного наказания и уничтожения конфискации дворянских имуществ. «Слабый Петр III, — писал Н.М. Карамзин, — желая угодить дворянству, дал ему свободу служить или не служить. Умная Ека¬ терина, не отменив сего закона, отвратила его вредные для государства следствия...»135 Что же касается второго манифеста — о ликвидации Тайной канце¬ лярии, то понять причины его появления труднее. Почему человек, же¬ лавший казнями и прочими жестокостями наводить порядок в стране, о 104
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ благе жителей которой он меньше всего думал, решил ликвидировать важный институт, который мог активно использовать при реализации своих планов? Почему не было принято решение о реформировании Тай¬ ной канцелярии с целью устранения злоупотреблений, основная часть которых, по словам манифеста, состояла в том, что «как Тайная канцеля¬ рия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым и бездельным людям подавался способ или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные ими казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить сво¬ их начальников или неприятелей». Полагаем, что и в данном случае сыг¬ рала роль не добрая воля Петра Федоровича, а настойчивые советы его приближенных, пострадавших от Тайной канцелярии. Речь, прежде все¬ го, идет о Г. Рунберге (или Румберге), А. Чернышеве и некоторых других (об этом подробно пойдет речь в разделе «Поиски виновных»). Штелин, рассказывая о том, что Елизавета Петровна приказала ему быть каждое утро при вставании и одевании великого князя, «чтоб удержать дерзких камердинеров и лакеев от непристойных разговоров с Его Высочеством», сообщает, что «некоторые из них были вдруг отосланы, между прочими камердинер Румберг сослан в крепость, а потом в Оренбург, откуда воз¬ вратил его Петр III в 1762 году (сей последний, по возвращении, расска¬ зывает императору чудеса об уничтожении им Тайной канцелярии)»136. Речь, вероятно, шла не об «уничтожении» бывшим драгуном Карла XII этого учреждения, а, скорее всего, о советах и просьбах его ликвидации. Испытав все подробности ведения следствия в Тайной канцелярии, а так¬ же дыбу и кнут, они не хотели повторения подобного в будущем. Не хо¬ тели попасть туда и другие лица, которые не слишком верили в гуманизм Петра Федоровича. Кроме того, побывавшие в застенках Тайной канце¬ лярии боялись, что может стать известным то, о чем они сообщали на допросах. В этом отношении, как мы увидим в «Деле Рунберга», и сам Петр Федорович не был безгрешен. Вероятно, он догадывался, какое ко¬ личество различных (в основном отрицательных) слухов о нем и других членах российской императорской фамилии скопилось в делах Тайной канцелярии. Мог ли быть спокоен Петр III, наверняка зная о делах, в ко¬ торых говорилось о незаконном происхождении его матери и ее сестры, сделавшей Карла-Петра-Ульриха своим наследником? И в то же время о приверженности большого числа русских к свергнутому его теткой Ива¬ ну Антоновичу. Вот, к примеру, несколько дел Тайной канцелярии, чтение которых не доставило бы Петру Федоровичу особенного удовольствия, как и предпо¬ ложение о том, что их, кроме него, мог прочитать еще кто-то другой. К личности великого князя большинство попавших в Тайную канцелярию (вне зависимости от социального положения) относилось весьма непоч¬ 105
O.A. ИВАНОВ тительно, хотя были и те, кто ждал его воцарения. Примечательно, что тех и других наказывали. Вот неполный перечень подобных дел: «О солдате Гавриле Вавилове, непристойно говорившем о великом князе Петре Федоровиче (1746)»; «О поручике Евсафье Зиминском, Пет¬ ре и Иване Седестремах и других лицах, говоривших о влиянии малорос¬ сиян при дворе императрицы Елизаветы, о неспособности великого кня¬ зя Петра Федоровича и о несчастии принца Иоанна Антоновича (1746)»; «О шапошнике Мишеле Грустице и других лицах, разглашавших, что буд¬ то бы великий князь умертвил графа Алексея Разумовского (1749)»; «О вахмистре Гр. Эртмане, обвиненном в непристойных словах о великом князе Петре Федоровиче (1750)»; «О сержанте Петре Митусове, назвав¬ шем великого князя Петра Федоровича иноземцем (1751)»; «О священ¬ никах, не упоминавших на церковной службе имя Петра Федоровича (1751)»; «Об арестанте Прохоре Яковлеве, говорившем, что великий князь Петр Федорович по воцарении будет антихристом (1752)»; «О куп¬ це Иване Пичхочине, осужденном за толки о неимении у великого князя Петра Федоровича детей, потому что мать графа Ал. Разумовского вол¬ шебница (1752)»; «О наказании крестьянки Анны Андреевой за дерзкое выражение о великом князе Петре Федоровиче (1752)»; «О подпрапор¬ щике Карле Дагрице, сказавшем непристойную речь о великом князе Петре Федоровиче (1753)»; «О гренадере Семене Питухове, осужденном за бранное выражение о великом князе Петре Федоровиче (1754)»; «О капрале Петре Дуракове, назвавшем великого князя Петра Федоровича шутом (1755)»; «О дьячке Петре Иванове, осужденном за бранное выра¬ жение о великом князе Петре Федоровиче (1756)»; «О пахотных солда¬ тах Осипе Мулякине и Филиппе Егорове, говоривших о большой власти бояр и о надежде, что с воцарением великого князя Петра Федоровича этого не будет (1756)»; «О солдате Антоне Колесникове, осужденном за бранное выражение о пальбе, происходившей в день рождения великого князя Петра Федоровича (1757)»; «О крестьянине Иване Ярунине, же¬ лавшем скорого воцарения великого князя Петра Федоровича (1759)»; «О иеромонахе Гавриле, осужденном за невспоминание на литургии велико¬ го князя Петра Федоровича (1759)»; «О народном слухе, что императри¬ ца Елизавета передает престол великому князю Петру Федоровичу (1759)»; «О яицком казаке Екиме Галкине, бранившем великого князя Петра Федоровича (1760)»*. * О великой княгине также говорили неприятные слова, но значительно меньше: «О гренадере Иване Горикове, дерзко выражавшемся о великой княгине Екатерине Алексеев¬ не (1749)»; «О дворянине Козьме Шешминском, осужденном за непристойные выражения о великой княгине Екатерине Алексеевне (1752)»; «О бобыле Гавриле Степанове, наказан¬ ном за бранные выражения о великой княгине Екатерине Алексеевне (1755)». 106
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Доставалось не только Петру Федоровичу, но и его детям — Павлу и Анне, которых считали незаконнорожденными: «О работнике Савелье Хромушкине, осужденном за дерзкое выраже¬ ние о великом князе Павле Петровиче (1755)»; «О солдате Григорье Коля- гине, говорившем непристойные слова о великом князе Павле Петровиче (1756)»; «О крестьянине Василии Безаимном, говорившем непристойные слова о великой княгине Анне Петровне (1758)»; «О драгуне Иване Ши- пилове, осужденном за дерзкие речи о великой княгине Анне Петровне (1759)». Много неприятных слухов вычитал бы Петр Федорович и о своей тет¬ ке — о ее происхождении, любовниках, детях и т. д.: «О капитан-поручике Григорье Темирязеве, рассказавшем об отноше¬ ниях Петра I, императрицы Екатерины I, Анны и Елизаветы к камергеру Монсу, Бирону, Шубину и Разумовскому (1745)»; «О кадетском капрале Иване Августове, рассказавшем об отношениях императрицы Елизаветы к графу Ал. Разумовскому (1745)»; «О придворном токаре Михаиле Дья¬ кове, рассказывавшем об императрице Елизавете и графе Алексее Разу¬ мовском (1746)»; «О гренадере лейб-компании Игнатии Меренкове, осужденном за непристойные слова об императрице Елизавете Петров¬ не (1747)»; «О лицах, осужденных за бранные выражения или непристой¬ ные упоминания об императрице Елизавете. Ч. 1—11 (1750—1761 гг.)»; «О придворном певчем Кирилле Зориевиче и других лицах, осужденных за разговоры об отношениях императрицы Елизаветы к графу А. Разумов¬ скому. Ч. 1—3 (1750—1760)»; «О титулярном советнике Андрее Позняко¬ ве, обвиненном в толках об императрице Елизавете Петровне, Петре Федоровиче и Разумовском (1751)»; «О священнике Ермиле Яковлеве, говорившем, что у императрицы Елизаветы двое детей (1751)»; «Об иеро¬ диаконе Мартирие, говорившем, что у императрицы Елизаветы воспиты¬ ваются в Царском Селе трое детей (1755)»; «О дворовом человеке Василье Кузнецове, обвиненном в говорении, что императрица Елизавета жалу¬ ет графа А.И. Шувалова за то, что он воспитывает рожденного ею младен¬ ца (1757)». Весьма неприятно выглядели дела о незаконности царствования Ели¬ заветы Петровны и, следовательно, самого Петра Федоровича: «О жене князя Александра Черкасского-Бековича-Большого, княгине Софье, осужденной по доносу прапорщика Тимофея Ржевского за толки о незаконности восшествия на престол императрицы Елизаветы (1750)»; «Об арестанте Пивоварове и иеромонахе Иосафе, осужденных за разго¬ воры об императрице Елизавете Петровне, принце Иоанне и великом князе Петре Федоровиче (1750)»; «Об асессоре Якиме Литвинове и гоф- фурьере Петре Милорадовиче, обвинявшихся в разглашении разговоров 107
O.A. ИВАНОВ ^ о происхождении Екатерины I и ложных слухах о коронации великого князя Петра Федоровича (1755)»; «Об архимандрите Онуфрии, обвинен¬ ном в толках о детях Петра Великого, рожденных Екатериною I до брака (1757>. Вопросы законности престолонаследия Петра Федоровича поднима¬ лись на фоне слухов и рассуждений о свергнутом и заточенном Иване Антоновиче: «О поручике Евсафье Зиминском, Петре и Иване Седестремах и других лицах, говоривших о влиянии малороссиян при дворе императрицы Ели¬ заветы, о неспособности великого князя Петра Федоровича и о несчастии принца Иоанна Антоновича (1746)»; «О секретаре Федоре Васильеве, осужденном за неучтожение присяги с титулом императора Ивана III (1746)»; «Об архимандрите Сергее и секретаре Максиме Князеве, осуж¬ денных за хранение ими бумаг с титулом принца Иоанна (1747)»; «О сер¬ жанте Якове Полякове, осужденном за хранение бумаг с титулом принца Иоанна (1748)»; «О бывшем директоре канцелярии герцога Антона Бра¬ уншвейгского, Петре Грамотине, который говорил, что на царстве будет принц Иоанн Антонович (1748)»; «О служителе Соляного Комиссариата Федоре Недопейкине, имевшем у себя монеты с изображением принца Иоанна (1748)»; «О шпаге капитана Бишева, на клинке которой было на¬ писано имя принца Иоанна (1748)»; «О священнике Василии Иванове и других лицах, осужденных за придание в подписке принцу Иоанну Анто¬ новичу императорского титула (1749)»; «О наказании арестанта Федора Пеганова за разглашение, будто Иван Антонович закладен в палате (1753)»; «О полковнике Иване Ликсевиче, доносившем о намерении неко¬ торых держав разделить российский престол между великим князем Пет¬ ром Федоровичем и принцем Иоанном Антоновичем и высказывающем свое мнение об отправлении сего принца в Голштинию (1755—1760)»; «О прусском шпионе Генрихе Христофоре Рехмане, подозревавшемся в под¬ сылке от прусского правительства для освобождения принца Иоанна Ан¬ тоновича (1757)». Все это нужно было похоронить. Поэтому в манифесте от 21 февраля говорилось: «...Тайная розыскных дел канцелярия уничтожается отныне навсегда, а дела оной имеют быть взяты в Сенат, но за печатью к вечному забвению в архив положатся»137. Странно, что упомянутые дела вообще не были уничтожены; скорее всего, это было связано с тем, что многие лица, в них фигурировавшие, продолжали находиться в заключении и ссылке, кроме того, в делах была собрана весьма обильная информация, которая могла пригодиться в будущем. Упразднение Тайной канцелярии могло быть следствием чисто эмо¬ циональной реакции Петра III. Будучи великим князем, Петр Федоро- 108
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ вич испытывал постоянные угрозы со стороны императрицы Елизаветы Петровны о заключении в Петропавловскую крепость, где он бы попал в руки сотрудников Тайной канцелярии. Екатерина II пишет, что Елиза¬ вета Петровна «не раз уже угрожала ему крепостью, имея на то, по-ви- димому, свои основания», а также напоминала племяннику о том, «что случилось с сыном Петра Великого по причине его неповиновения». Не могли вызвать особенной симпатии у Петра Федоровича частые контак¬ ты с А.И. Ушаковым, начальником Тайной канцелярии, сделанным по совместительству гофмаршалом великокняжеского двора. Публикация манифеста о Тайной канцелярии была во многом попули¬ стским жестом, как и «дворянская вольность». Фактически же им уничто¬ жалась только форма неприятного учреждения (например, название «Тай¬ ная канцелярия» и знаменитое — «слово и дело»), а на его месте при Сенате (в Петербурге и Москве) создавалась Тайная экспедиция, в которую пере¬ ходили (вместе с делами) те же служащие Тайной канцелярии, сохранив¬ шие при этом и свое жалованье138. Наивно было полагать, что в ту пору в Сенате (даже в его Особой экспедиции), как предполагал упомянутый ма¬ нифест, можно было рассматривать многие секретные дела*. Манифест о закрытии Тайной канцелярии оказался столь же мало проработанным, как и его предшественник Что касается третьего указа — о монастырских крестьянах, то и это не была его идея, и уж точно не его исполнение. Штелин сообщает о «трудах» Петра III: «Трудится над проектом Петра Великого об отобра¬ нии монастырских поместий и о назначении особенной Экономической коллегии для управления ими. Генерал-прокурор, Александр Иванович Глебов, сочиняет об этом манифест...» (курсив наш. — О. И.)139. Резуль¬ таты «трудов», к сожалению, не сохранились; было бы интересно знать, что придумал сам Петр Федорович. Побудительный мотив для подобно¬ го указа совершенно очевиден — получить деньги на различные «меро¬ приятия» Петра III, и в частности на войну с Данией. А.Б. Каменский, на наш взгляд, совершенно справедливо пишет: «Нет и никаких достоверных свидетельств того, что у Петра была какая-то определенная программа политических преобразований, которую ему помешали бы исполнить. Все, что мы знаем, убеждает, что действия им¬ * Что касается дел «по первым двум пунктам», то о них в манифесте говорилось: «Но как не всякий и с справедливым своим доносом может иногда так скоро до нас-дойти, как того нужда требовала бы, да притом и то отвращать надлежит, чтоб позволением свободного каждому доступа не поострить людей к доносам, то повелеваем, чтоб каждый, кто имеет нам донести о деле важном, справедливом и действительно до двух первых пунктов принадле¬ жащем, приходил с оным без всякого опасения к нашим генерал-поручикам Льву Нарыш¬ кину и Алексею Мельгунову да тайному секретарю Дмитрию Волкову, кои для того монар¬ шею нашею доверенностью удостоены». 109
O.A. ИВАНОВ ^ ператора были хаотичны, несамостоятельны и руководствовался Петр главным образом эмоциями и чужими заготовками, а потому нет и ни¬ каких оснований ставить ему в заслугу проведение радикальной ре¬ формы»140. Были ли у Петра Федоровича действительно какие-либо заметные достоинства? Могло ли что-либо в его личности привлечь Екатерину? Что касается ума или «здравого смысла» у великого князя, то Екатери¬ на II тут категорична — «у моего не было этого» (241); он был «слаб го¬ ловою», замечала императрица. «Вместе с тем, — пишет Екатерина II, — он обладал проницательностью, но вовсе не рассудительностью» (105). Штелин, характеризуя умственные способности, писал о Петре Федо¬ ровиче: «Довольно остроумен, в особенности в спорах». Правда, источ¬ ник этой способности Штелином указывается весьма сомнительный — сварливость его обер-гофмаршала Брюммера, с которым с юности час¬ то спорил Петр Федорович141. С явным сожалением Штелин замечает о своем воспитаннике: «От природы судит довольно хорошо, но привя¬ занность к чувственным удовольствиям более расстраивала, чем разви¬ вала его суждения, и потому он не любил глубокого размышления»142. «Расстраивание» нарастало со временем; под 1745 годом Штелин от¬ мечает: «В безбрачном состоянии великий князь проводил время в од¬ них удовольствиях»; под 1748 годом: «Великий князь забывает все, что учил...»143 Как говорилось выше, Екатерина II отмечала великолепную — «лучшую на свете» — память Петра Федоровича (138). Это подтверж¬ дает и Штелин, говоря, что она была «отличная до крайних мело¬ чей»144. Однако, несмотря на подобную память, Петр Федорович приехал в Россию совсем необразованным. Штелин пишет, что Елизавета Пет¬ ровна удивлялась тому, что ее племянника ничему не учили в Голш¬ тинии145. Чему на самом деле обучился Петр Федорович в России — нам также неизвестно. Остались планы Штелина и его рассказы. Екатерина же в третьем варианте замечает об обучении великого князя: «Он (Петр Фе¬ дорович. — О. И.) держал при себе Брюммера, Бергхольца и своих голш¬ тинских приближенных вплоть до своей женитьбы; к ним прибавили, для формы, нескольких учителей: одного, Исаака Веселовского, для русского языка — он изредка приходил к нему вначале, а потом и вовсе не стал ходить; другого — профессора Штелина, который должен был обучать его математике и истории, а в сущности, играл с ним и служил ему чуть не шутом. Самым усердным учителем был Ландэ, балетмейстер, учивший его танцам...» (207). Так, по-видимому, и было на самом деле; это признает и Штелин. «К разным помешательствам в уроках молодого герцога, — пи¬ шет он, — с наступлением осени присоединились уроки танцев француз- 110
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III с кого танцмейстера, Лоде*. Сама императрица была отличная и прекрас¬ ная танцовщица со всего дворца. Все старались хорошо танцевать, поэто¬ му и принц должен был выпрямлять свои ноги, хоть он и не имел к тому охоты. Четыре раза в неделю мучил его этот Лоде, и если он после обеда являлся со своим скрипачом, Гайя, то Его Высочество должен был бросить все и идти танцевать...» И далее Штелин, говоря о себе в третьем лице, с грустью замечает; «Профессор, не имея возможности устранить эти раз¬ нообразные и странные упражнения вне учебных занятий, чтоб предста¬ вить их еще смешнее, составил им список, и по прошествии полугода, прочитав его принцу, спросил его, что подумает свет о Его Высочестве, если прочтет этот список его времяпрепровождения? Это, однако ж, не устранило игрушек, и забавы продолжались по временам с разными из¬ менениями. Едва можно было спасти от них утренние и послеобеденные часы, назначенные для учения»146. Единственным, пожалуй, наиболее достойным внимания интересом Петра Федоровича была любовь к музыке. Екатерина II вспоминает: «На даче он составил себе свору собак и начал сам их дрессировать; когда он уставал их мучить, он принимался пилить на скрипке**; он не знал ни од¬ ной ноты, но имел отличный слух, и для него красота в музыке заключалась в силе и страстности, с которою он извлекал звуки из своего инструмента. Те, кому приходилось его слушать, часто с охотой заткнули бы себе уши, если бы посмели, потому что он их терзал ужасно» (260,261). Вряд ли Ека¬ терина II могла быть здесь судьей. Во втором варианте Записок она сама признает, что у нее «нет ни голоса, ни способности к музыке». «Музыка, — пишет Екатерина II, — в конце концов для моих ушей редко что-нибудь другое, чем простой шум»*** (8). Но есть мнение насчет того, как учился * Публикатор считает, что в рукописи Штелина написано Laude; но, может быть, там было действительно Lande, как и значится в воспоминаниях Екатерины. ** Несколько ниже Екатерина II возвращается к этой теме и замечает; «Он брал скрип¬ ку и пилил на ней очень скверно и с чрезвычайной силой, гуляя по своим комнатам» (280). *** Екатерину учил игре на клавесине регент итальянской капеллы императрицы. Однако она помнит от этого обучения, как она прыгала по комнате и каталась с горничными по крышке клавесина (64). Но ноты она знала и бралась стоя за спиной музыканта сказать, «какое место он играет» (8). С.Н. Глинка, между прочим, сообщает следующие интересные подробности по этому вопросу: «Екатерина призвала итальянских виртуозов и поручила им хор придворных певчих. Она слышала за это упреки от своих современников и говорила: «Есть люди, которые упрекают меня в пристрастии к иностранным виртуозам. Это неправ¬ да. Я выписываю их не для себя, а для тех, которые влюблены в итальянскую музыку; они точно так же промотались бы на виртуозов, как сорят труды земледельцев на безделки за¬ граничные. Природа не дает человеку всех способностей, она не наделила слух мой способ¬ ностью чувствовать очарование и прелесть музыки. Может быть, оттого, что это льстит мо¬ ему самолюбию, я, как сочинительница, люблю в операх моих русские напевы». Так думала Екатерина, но, прочитав в ведомостях о чудесном действии Марсельского марша над моло¬ дым французским войском в битве Жемапской, она приказала полному оркестру играть этот марш в Эрмитажном театре; чем более вслушивалась она в звуки, тем более изменялось 111
O.A. ИВАНОВ играть Петр Федорович, более компетентного человека, который сам до¬ вольно хорошо владел флейтой, — Я. Штелина Он пишет, что егерь велико¬ го князя Бастиан, игравший на скрипке, «учил его играть кое-как»147. Интеллектуальные интересы Петра Федоровича проявлялись в харак¬ тере его чтения. Екатерина писала: «Я любила чтение, он тоже читал, но что читал он? Рассказы про разбойников или романы, которые мне были не по вкусу» (104). Штелин подтверждает такой репертуар книг у Петра Федоровича, говоря, что он «охотно читал описания путешествий и воен¬ ные книги»148. К этому бывший воспитатель великого князя добавляет одну любопытную подробность о Петре Федоровиче: «Как только выхо¬ дил каталог новых книг, он его прочитывал и отмечал для себя множество книг, которые составили порядочную библиотеку. Выписал из Киля биб¬ лиотеку своего покойного родителя и купил за тысячу рублей инженер¬ ную и военную библиотеку Меллинга»*. Однако сказанное нисколько не отвергает утверждения о малой образованности Петра Федоровича, о чем свидетельствуют приведенные выше высказывания Штелина. Что касает¬ ся библиотек, то многие состоятельные люди, стремясь прослыть еще и просвещенными, заводили библиотеки, из которых не читали ни одной книги. Очень вероятно, что упоминание библиотеки великого князя (а потом и императора) потребовалось Штелину, чтобы лишний раз сказать о себе, поскольку он и был библиотекарем этой библиотеки**. Какие же книги могли там понадобиться великому князю? Латинские по его тре¬ бованию были исключены — «потому что от педагогического преподава¬ ния и принуждения латынь опротивела ему с малолетства», а француз¬ ские вряд ли он мог читать, поскольку, по замечанию того же Штелина, плохо знал этот язык149. О знании великим князем английского мы ниче¬ го не знаем, да это и невероятно150. В то же время великая княгиня читала шедевры исторической и фи¬ лософской литературы: Платона, Тацита, Бейля, Монтескье, Вольтера. Последнему она писала: «Могу вас уверить, что с 1746 года, когда я стала ее лицо; глаза ее пылали, она была вне себя и вдруг, махнув рукой, вскричала: «Полно, пол¬ но!» Что тогда волновало ее душу, это осталось тайной» (Золотой век Екатерины Великой. М., 1996.С. 69). * В другом месте Штелин пишет, что «будучи императором, Петр III тоже имел отвра¬ щение к латыни. У него была довольно большая библиотека лучших и новейших, немецких и французских, книг. По его приказу, полную библиотеку устроили в мезонине нового Зим¬ него дворца, император назначил ежегодную сумму в несколько тысяч рублей и строго при¬ казал мне, чтобы ни одной латинской книги не попало в его библиотеку» (Штел., 71). ** «Будучи великим князем и не имея места для библиотеки в своем Петербургском дворце, он велел перевезти ее в Ораниенбаум и держал при ней библиотекаря. Сделавшись императором, он поручил статскому советнику Штелину, как своему главному библиотека¬ рю, устроить библиотеку в мезонине его Нового Зимнего дворца в Петербурге, для чего были назначены четыре комнаты и две для самого библиотекаря» (Штел., 110). 112
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III располагать своим временем, я чрезвычайно многим вам обязана. До того я читала одни романы, но случайно мне попались ваши сочинения; с тех пор я не переставала их читать и не хотела никаких книг, писанных не так хорошо и из которых нельзя извлечь столько же пользы... Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то ими я обязана вам». В 1778 году Екатерина II писала барону Гримму о Вольтере: «Он мой учитель; ему или, вернее, его сочинениям я обязана образованием моего ума и головы. Я его ученица..»151 Полагаем, что Екатерина II не скрыла бы свои споры по по¬ воду прочитанного с Петром Федоровичем. Но нет ни одного доказатель¬ ства, чтобы великий князь читал эти выдающиеся книги. Нельзя сказать, что провал работы Штелина был полный. Он вспоми¬ нает несколько эпизодов, когда мог гордиться своим учеником; сердечно радовалась этому и императрица. « К концу года, — пишет Штелин, — ве¬ ликий князь знал твердо главные основания русской истории, мог пере¬ считать по пальцам всех государей от Рюрика до Петра I. Однажды за столом поправил он ошибку фельдмаршала Долгорукого и полицмейсте¬ ра графа Девиера касательно древней Русской истории. При этом импе¬ ратрица заплакала от радости и на другой день велела поблагодарить его наставника, Штелина»152. А вот другой эпизод, весьма наглядно свидетель¬ ствующий о том, что Елизавета Петровна очень хотела дать Петру Федо¬ ровичу хорошее образование и сделать его достойным русского престола. Штелин рассказывает, что как-то великий князь должен был мелом на¬ рисовать на полу своей комнаты копию плана крепости, но в гораздо большем размере. На это дело они посвятили несколько вечеров. Когда крепость была почти готова, в комнату неожиданно вошла императрица и увидела князя с его наставником, с планом и циркулем в руках, распо¬ ряжающегося двумя лакеями, которые по его указанию проводили по полу линии. Елизавета Петровна, простояв некоторое время за дверью и смотря на занятия великого князя, неожиданно вошла в комнату, поце¬ ловала Его Высочество, похвалив его работу, сказала со слезами радости: « Не могу выразить словами, какое чувствую удовольствие, видя, что Ваше Высочество так хорошо проводите свое время, и вспоминаю слова моего покойного родителя, который однажды сказал со вздохом вашей матери и мне, застав нас за учебой: «Ах, если бы меня в юности так учили, как следует, я охотно отдал бы теперь палец моей руки!»153 Неудачу в воспитании Петра Федоровича признает и упоминавшаяся «Инструкция Бестужева» для его наставника. Автор от имени императри¬ цы настаивает, что наследник российского престола к своей будущей роли «необходимо надобным потребными науками и похвальным нравоучени¬ ем себя приуготовить имеет». Главное в этом деле — правильное распреде¬ ление времени. По-видимому, в этом вопросе заключался, по мнению S О. Иванов 113
O.A. ИВАНОВ автора «Инструкции», серьезнейший недостаток в обучении Петра Федо¬ ровича. Поэтому именем императрицы повелевалось Его Императорское Высочество «к тому склонять, дабы наиглавнейше утренние часы, до полу¬ дни, потребными и к персональной Его Высочества пользе клонящимися упражнениями препровождены были». Наставнику особо поручалось «всемерно препятствовать надлежит чтение романов, играние на инстру¬ ментах, егерями и солдатами или иными игрушками и всякие шутки с пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными людьми». Кроме того, особо подчеркивалось, чтобы Петр Федорович не проводил утреннее время в занятиях своим туалетом — «токмо одевани¬ ем целые часы не проходили». Факт примечательный, учитывая неказис¬ тую и даже смешную внешность Петра Федоровича! Автор «Инструкции», уповая на «зрелый разум и собственное Его Императорского Высочества рассуждение», намечал расписание занятий и обучения: в понедельник и пятницу предполагались занятия с голштинскими министрами, чтобы Петр Федорович с ними «совет держал и дела своего герцогства отправлял»; во вторник и четверг занятия с надворным советником Штелином — изу¬ чение из газет «состояния и сопряжения нынешних дел в Европе», государ¬ ственных договоров, государственного права и т. д. с использованием карт, а также «коммерции народов». Дополнительно ко всему этому Штелину и его ученику вменялось в обязанность повторять то, «чему Его Высочество в физике, политике и математике обучался или же начало учинил, при слу¬ чаях повторяя и далее наукою в том продолжал». Совершенно очевидно, что автор «Инструкции» имел тут в виду многие огрехи в образовании Петра Федоровича. В среду и субботу предполагалось занятие «специаль¬ ною географиею и новейшею историею о России, чтением жития Петра Великого и генерально точнейшим спознанием Империи, учреждений и уставов оной упражняться». Кроме того предполагалось, «дабы Его Импе¬ раторское Высочество ежеденно или хотя токмо в среду и субботу в чтении печатных и разными руками писанных дел на Российском языке сильнее себя чинил; к чему Российские ведомости, Уложение и указы, всякие пись¬ менные рапорты и челобитные служить могут». Предполагал автор «Инст¬ рукции» и отдых великого князя: «в здравую и приятную погоду иногда поутру в манеж ходить или же на часок верхом выехать может»; предпо¬ лагалось также посещение в среду и в воскресенье до Божией службы и «хотя на самое малое время, пред полуднем, нашим гражданским и воен¬ ным служителям и иным знатным персонам аудиенции давать, дабы Его Высочество тем более знание и любовь нации себе приобрести мог». Но говорить обо всем этом в 1746 году было уже, скорее всего, по¬ здно. Не случайно в Записках Штелина с 1745 года фиксируется паде¬ ние интереса Петра Федоровича к занятиям и постоянные развлечения 114
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III великого князя. Подводя предварительный итог своим упражнениям с Петром Федоровичем, Штелин писал: «Итак первые полгода этих заня¬ тий, во время пребывания в Москве, прошли более в приготовлении к учению, чем в настоящем учении. При том же, при разных рассеяннос¬ тях и почти ежедневных помехах, нельзя было назначить постоянного занятия и строгого распределения учебного времени. Не проходило не¬ дели без одного или нескольких увеселений, при которых принц должен непременно участвовать»154. Суммируя итоги 1750, 1751 и 1752 годов, Штелин кратко замечает: «Идут тем же порядком»155. Необходимо заметить, что Екатерина II обратила внимание на пере¬ лом в поведении Петра Федоровича, наступивший в 1745 году накануне свадьбы. «Мне тут стало ясно как день, — пишет она, — что все прибли¬ женные князя, а именно его воспитатели, утратили над ним всякое вли¬ яние и авторитет; свои военные игры, которые он раньше скрывал, теперь он производил чуть ли не в их присутствии. Граф Брюммер и старший воспитатель видели его почти только в публике, находясь в его свите. Ос¬ тальное время он буквально проводил в обществе своих слуг, в ребяче¬ ствах, неслыханных в его возрасте, так как он играл в куклы» (234). Ека¬ терина не называет причин подобного перелома Можно предположить, что подобное поведение стало результатом временного договора с импе¬ ратрицей, так как без ее согласия Петр Федорович вряд ли бы стал вести себя так. Ничего хорошего от этой обстановки в отношении образования, а тем более воспитания ждать было нельзя. Иностранцы о Петре Федоровиче Теперь посмотрим, что писали о Петре Федоровиче иностранцы; как те, кто мог считаться его сторонниками, так и его противники. К первой группе принадлежат, без сомнения, прусские дипломаты, короля которых Фридриха II русский великий князь обожал. Нет оснований подозревать их в предвзятости; поэтому их мнения весьма ценны. Первый документ составлен для Фридриха II прусским послом А. фон Мардефельдом 21 февраля 1747 года и назывался «Записка о важнейших персонах при дворе русском». Упомянутый дипломат проработал в России 22 года (в 1746 году он по настоянию Елизаветы Петровны и А.П. Бестуже¬ ва был выпровожен за пределы России). Его наблюдения весьма примеча¬ тельны, хотя, конечно, на истинность их (особенно что касается Бестуже¬ ва) нельзя полагаться совершенно. Но, представляя прусскому королю свой отчет, в котором давалась характеристика великого князя, он, по-ви¬ димому, мало ошибался. 8* 115
O.A. ИВАНОВ ^ «Великому князю, — пишет Мардефельд, — девятнадцать лет, и он еще дитя, чей характер покамест не определился. Порой он говорит вещи дельные и даже острые. А спустя мгновение примешь его легко за десятилетнего ребенка, который шалит и ослушаться норовит генерала Репнина, вообще им презираемого. Он уступает всем своим дурным склонностям. Он упрям, неподатлив, не чужд жестокости, любитель вы¬ пивки и любовных похождений, а с некоторых пор стал вести себя, как грубый мужлан. Не скрывает он отвращения, кое питает к российской нации, како¬ вая, в свой черед, его ненавидит, и над религией греческой насмехается; ежели императрица ему приказывает, а ему сие не по нраву, то проти¬ вится, тогда повторяет она приказание с неудовольствием, а порой и с угрозами, он же оттого в нетерпение приходит и желал бы от сего ига избавиться, но не довольно имеет силы, чтобы привести сие в испол¬ нение. Всем видом своим показывает он, что любит ремесло военное и за об¬ разец почитает Короля, чьими деяниями великими и славными восхи¬ щается, и не однажды мне говорил: «Sie haben einen grossen König, ich werde es machen wie er, nicht zu Hause still sitzen bleiben»*. Однако ж покамест сей воинский пыл ни в чем другом не проявляется, кроме как в забавах детских, так что отверг он роту кадетов и составил себе взамен роту из лакеев, где в роли унтер-офицеров камердинеры подвизаются, а в роли офицеров — камергеры и камер-юнкеры, кои под командою его различные совершают эволюции. В покоях своих часто играет он в куклы. Супругу не любит, так что иные предвидят, по признакам некоторым: детей от него у нее не будет. Однако ж он ее ревнует**. Так что ежели хочешь к нему войти в доверие, не стоит ее посещать чересчур прилеж¬ но. С ним толковать следует об осадах и битвах. Канцлер нынче у него на хорошем счету стараниями принца Августа и его шайки. Обер-гофмей- стер великого князя, генерал князь Репнин, не осмеливается ничего пред¬ принимать для его исправления. Князь этот, как говорят, славен воински¬ ми талантами. Он неглуп, однако же желчный нрав, грубости и пьянство затмевают добрые его свойства. Принадлежит он к присным канцлера. Когда я из Петербурга выехал, за наперсника у его императорского вы¬ * «У вас великий король, я буду делать, как он, и не стану спокойно сидеть дома» (нем.). ** Немного ниже Мардефельд пишет, что Петр Федорович терпеть не мог саксонского посланника графа Фицтума, который будто бы, по его мнению, «волочился за его женой» (Аиштенан Ф.-Д Россия входит в Европу. М., 2000. С. 284). Последнее можно объяснить, во- первых, тем, что к своей жене Петр Федорович относился как к игрушечному солдатику, то есть собственности; а во-вторых, великий князь, вероятно, боялся, что успешное ухажива¬ ние приведет к открытию неприятных для него тайн. 116
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III сочества был молодой Вильбуа, камер-юнкер, у коего отец француз, а мать дочерью доводится лютеранскому пастору Глюку, в чьем доме взросла императрица Екатерина». Весьма любопытно сравнить приведенную характеристику Петра Федоровича с описанием его супруги, которое дает прусский дипломат (включивший, правда, и сплетни, не делавшие ему чести, но которыми, вероятно, интересовался его патрон). Мардефельд пишет: «Великая кня¬ гиня умна и основательна не по годам и, хотя нету подле нее никого, кто бы добрый ей мог дать совет, держит себя с осторожностью и умеет де¬ лать хорошую мину при плохой игре. В одном лишь по справедливости можно ее упрекнуть — что не знает деньгам счета. Императрица нежно ее любила до той поры, пока не приняла на веру наветы графа Бестуже¬ ва и дамы Чоглоковой. Еще пять месяцев назад была она девицей. Общее мнение гласит, что хотя поначалу супруг ее полагал, что дело свое испол¬ нил до конца, однако же граф Разумовский, президент Академии, взял¬ ся довершить ради блага великой сей империи. Ее Императорское Высочество держит это в секрете, в чем помогает ей обер-гофмейстери- на, а равно и некоторая помесь обер-гофмейстерины и горничной, коя самые невинные поступки госпожи своей в дурную сторону перетолко¬ вывает. Зовут эту мегеру Крузе, она теща барона Сиверса. Тайны свои великая княгиня поверяет одной из фрейлин, по фамилии Кашелова*. Девица сия собою не дурна и не вовсе глупа. Весьма жаль, что к мнению Ее Императорского Высочества не прислушиваются, она бы во всем не¬ укоснительно за короля стояла»156. Другой портрет великокняжеской четы дал преемник на посту прус¬ ского посла в России граф КВ. Ф. фон Финкенштейн. Его «Общий отчет о русском дворе» был составлен в 1748 году. Одну из глав он назвал «Порт¬ рет великого князя». Характеристика в ней Петра Федоровича еще более мрачная, усугубляющаяся еще и тем, что написана человеком, который признается в «любви к великому князю». «На великого князя большой, — пишет прусский дипломат, — надежды нет. Лицо его мало к нему распо¬ лагает и не обещает ни долгой жизни, ни наследников, в коих, однако, будет у него великая нужда. Не блещет он ни умом, ни характером; ре¬ бячится без меры, говорит без умолку, и разговор erç> детский, великого Государя недостойный, а зачастую и весьма неосторожный; привержен он решительно делу военному, но знает из оного одни лишь мелочи; охотно разглагольствует против обычаев российских, а порой и насчет обрядов * Скорее всего, имеется в виду М.И. Кошелева, фрейлина Екатерины, как на это и ука¬ зывает публикатор. Однако утверждение Мардефельда сомнительно, поскольку Екатери¬ на II вспоминает о ней так: «Это была рослая девушка, глупая, очень неуклюжая во всех сво¬ их действиях...» (117). 117
O.A. ИВАНОВ церкви греческой отпускает шутки; беспрестанно поминает свое герцог¬ ство Голштинское, к коему явное питает предпочтение; есть в нем жи¬ вость, но не дерзну назвать ее живостью ума; резок, нетерпелив, к дура¬ чествам склонен, но ни учтивости, ни обходительности, важной персоне столь потребных, не имеет. Сколько известно мне, единственная разумная забава, коей он пре¬ дается, — музыка; каждый день по нескольку часов играет с куклами и марионетками; те, кто к нему приставлен, надеются, что с возрастом проникнется он идеями более основательными, однако кажется мне, что слишком долго надеждами себя оболыцают. Слушает он первого же, кто с доносом к нему является, и доносу верит; неблагодарность, коей отпла¬ тил он за привязанность старинным своим слугам, и в особенности гра¬ фу Брюммеру, мало делает чести его характеру. Слывет он лживым и скрытным, и из всех его пороков сии, без сомне¬ ния, наибольшую пользу ему в нынешнем его положении принести мо¬ гут; однако ж, если судить по вольности его речей, пороками сими обязан он более сердцу, нежели уму. Если когда-либо взойдет на престол, похо¬ же, что правителем будет жестоким и безжалостным; недаром толкует он порой о переменах, кои произведет, и о головах, кои отрубит. Императ¬ рицу боится он и перед нею трепещет; фаворита терпеть не может и по¬ рою с ним схватывается; канцлера в глубине души ненавидит; нация его не любит, да при таком поведении любви и ожидать странно». А вот портрет Екатерины Алексеевны, вышедший из-под пера графа Финкенштейна: «Великая княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой. Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные, характер же сии предвестия подтвержда¬ ет. Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появ¬ ляется порою на ее лице выражение меланхолическое — плод размыш¬ лений. Не так осмотрительно она себя ведет, как бы следовало в положе¬ нии столь щекотливом; порою молодость и живость берут свое, однако же осмотрительности у нее довольно, и великому князю держаться пожелал бы я столь же осторожно. Принц сей, коего настроить тщились против супруги, с некоторых пор тон с нею взял дружеский и нежный, и кажется, что сумела она по¬ корить его своему влиянию. Она любит нежно родственников своих, в особенности наследного принца шведского*, и, ежели будет столь счаст¬ лива, что одолеет препятствия, от трона ее отделяющие, полагаю, что сможет Ваше Величество рассчитывать на ее дружбу и выгоду из того * Адольф-Фридрих приходился Екатерине дядей со стороны матери. 118
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ извлечь. Нация любит великую княгиню и уважает, ибо добродетелям ее должное воздает. Жизнь, кою сия принцесса ведет поневоле бок о бок со своим суп¬ ругом, и принуждения, коим оба обречены, есть самое настоящее раб¬ ство. Запертые при малом своем дворе, окруженные самым презренным сбродом, не имеют они при себе никого, кто бы им помогал советом и в затруднительном положении, в коем они оказались, их направлял. По¬ стоянно пребывают они под присмотром у своих надзирателей, и сво¬ бодою ни минуты наслаждаться им не суждено. Камергер Чоглоков, коего единственные достоинства суть тщеславие и злость, и супруга его, теми же свойствами наделенная, да еще любовью к интригам и к самым хитрым проделкам, — вот две фурии, к великокняжеской чете пристав¬ ленные, кои за ними следуют по пятам и радуются, существование им отравляя. На ничтожнейшую забаву особенное потребно разрешение; все их речи надзиратели записывают и в дурную сторону перетолковы¬ вают, а затем государыне доносят, отчего случаются порою бури, всем прочим лишь отчасти известные, но молодому двору много причиняю¬ щие огорчений. Виды на будущее не столько льстят, сколько пугают. Чувства нации к великому князю, слабое здоровье сего принца, отсутствие наследников, власть фаворита и первого министра, юный соперник*, с престола сверг¬ нутый, но, однако ж, способный на него сызнова взойти, — все внушает молодой чете подозрения и справедливую вселяет в них тревогу»157. Как видим, многое из того, что писала о Петре Федоровиче Екатери¬ на II, находит подтверждение во мнении прусских дипломатов, прогно¬ зы которых относительно судьбы великого князя оказались в основном верными. Теперь приведем характеристику (относящуюся ко второй половине 50-х годов) Петра Федоровича, данную иностранцем, принадлежавшим к другому лагерю, — Ст.-А. Понятовским. «Бабушка принца, — пишет он о великом князе, — была сестрой Карла XII-го, его мать — дочерью Петра Великого, и тем не менее природа сделала его трусом, обжорой и фигурой столь комичной во всех отношениях, что, увидев его, трудно было не поду¬ мать: вот Арлекин, сделавшийся господином. Можно было предположить, что кормилица принца и все его первые наставники, — там, на родине, — были пруссаки или подкуплены королем Пруссии, ибо принц с детства испытывал уважение и нежность к этому монарху, причем столь исключи¬ тельные и столь непонятные для самого прусского короля, что монарх го¬ * Фаворит — А.Г. Разумовский, первый министр — А.П. Бестужев, юный соперник — Иван Антонович. 119
O.A. ИВАНОВ ворил по поводу этой страсти (а это была именно страсть): «Я — его Дуль- синея... Он никогда меня не видел, но влюбился в меня, словно Дон Кихот». Принцу было лет двенадцать или тринадцать, когда Елизавета вызва¬ ла его в Россию, велела ему принять православие и провозгласила своим наследником. Принц сохранил, однако, верность лютеранской церкви, крестившей его при рождении, преувеличенное представление о значи¬ тельности своей Голштинии и убеждение, что голштинские войска, во главе которых он будто бы сражался и побеждал Бог весть сколько раз, были, после прусских, лучшими в мире и намного превосходили русские. Он заявил однажды князю Эстергази, послу венского Двора при Дворе его тетушки: «Как можете вы надеяться одолеть короля Пруссии, когда австрийские войска даже с моими сравниться не могут, а я вынужден признать, что мои уступают прусским?» Мне же принц сказал в порыве откровенности, которой удостаивал меня довольно часто: «Подумайте только, как мне не повезло! Я мог бы вступить на прусскую службу, слу¬ жил бы ревностно — как только был бы способен, и к настоящему вре¬ мени мог бы надеяться получить полк и звание генерал-майора, а быть может, даже генерал-лейтенанта... И что же?! Меня притащили сюда, чтобы сделать великим князем этой зас страны!» И тут же пустился поносить русских в выражениях самого простонародного пошиба, весь¬ ма ему свойственных. Болтовня его бывала, правда, и забавной, ибо отказать ему в уме было никак нельзя. Он был не глуп, а безумен, пристрастие же к выпивке еще более расстраивало тот скромный разум, каким он был наделен. Прибавь¬ те к этому привычку курить табак, лицо, изрытое оспой и крайне жалоб¬ ного вида, а также то, что ходил он обычно в голштинском мундире, а штатское платье надевал всегда причудливое, дурного вкуса — вот и вый¬ дет, что принц более всего походил на персонаж итальянской комедии. Таков был избранный Елизаветой наследник престола. Он был постоян¬ ным объектом издевательств своих будущих подданных — иногда в виде печальных предсказаний, которые делались по поводу их же собственно¬ го будущего. Частенько в шутках этих звучало и сочувствие супруге вели¬ кого князя, ибо ей приходилось либо страдать, либо краснеть за него. Сам же он постоянно смешивал в своем воображении то, что слышал о коро¬ ле прусском — деде того, что правил, том самом деде, которого Георг II, король Англии, его кузен, называл «король-капрал», с образом нынешне¬ го короля Пруссии, который он себе создал. Он полагал, в частности, что ошибаются те, кто утверждает, что король предпочитает трубке — кни¬ ги, и особенно те, кто говорит, что прусский король пишет стихи..»158 Последний текст приводит нас к очень важной теме: отношению Пет¬ ра Федоровича к русским и России. 120
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ье^ Петр Федорович и Россия В третьем варианте Записок Екатерина пишет, что в самые первые дни своего приезда она из разговоров с Петром Федоровичем поняла, что он «не очень ценит народ, над которым ему суждено было царство¬ вать» (209). Это отношение распространялось на все стороны русской жизни, и прежде всего на православие. Нередко у Петра Федоровича возникали жаркие споры с его наставником в православной вере — Си¬ меоном Теодорским. Великий князь был, по словам его жены, «неукро¬ тим в своих желаниях и страстях» (59)*. «Часто призывались его при¬ ближенные, — пишет Екатерина II, — чтобы решительно прервать схватку и умерить пыл, какой в нее вносили; наконец с большой горе¬ чью он покорялся тому, чего желала императрица, его тетка, хотя он и не раз давал почувствовать, по предубеждению ли, по привычке ли или из духа противоречия, что предпочел бы уехать в Швецию, чем оста¬ ваться в России» (207; курсив наш. — О. И.). Нельзя сказать, что причиной последних разговоров была только пра¬ вославная вера. Екатерина II утверждает, что Петр Федорович был скорее атеистом. «Этот принц, — пишет она, — был крещен и воспитан по лю¬ теранскому обряду, самому суровому и наименее терпимому, так как с детства он всегда был неподатлив для всякого назидания. Я слышала от его приближенных, что в Киле стоило величайшего труда посылать его в цер¬ ковь по воскресеньям и праздникам и побуждать его к исполнению об¬ рядностей, какие от него требовали, и что он большей частью проявлял неверие» (207). Во втором варианте Записок мы находим подобное ут¬ верждение о веровании Петра Федоровича. Екатерина II сообщает: вели¬ кий князь «воображал, что принадлежит к лютеранскому исповеданию, в котором был воспитан, но в глубине души он ничем не дорожил и не имел никакого понятия ни о догматах христианской религии, ни о нрав¬ ственности; я никогда не знавала атеиста более совершенного на деле, чем этот человек, который между тем очень боялся и черта и Господа Бога, а чаще всего их обоих презирал, смотря по тому, представлялся ли к этому случай, или овладевало им минутное настроение» (138; курсив наш. — О. И.). Сказанное тут подтверждается и сообщениями других лю¬ дей: в самый день перехода в православие Петр Федорович говорил о свя¬ щенниках: «Им обещаешь многое, чего и не думаешь исполнять»159. Екатерина рассказывает о двух весьма любопытных эпизодах, связан¬ ных с исполнением ею православных обрядов, эпизодах, которые напо¬ * Б.Х. Миних писал, что Петр Федорович был «от природы горяч, деятелен, быстр, неуто¬ мим, гневлив, вспыльчив и неукротим» (Безвременье и временщики. Л., 1991. С. 75). 121
O.A. ИВАНОВ минают историю с письмом Петра Федоровича, записанную на нем Штелином. «На первой неделе Великого поста* у меня была очень странная сцена с великим князем, — вспоминает императрица. — Ут¬ ром, когда я была в своей комнате со своими женщинами, которые все были очень набожны, и слушала утреню, которую служили у меня в пе¬ редней, ко мне явилось посольство от великого князя; он прислал мне своего карлу с поручением спросить у меня, как мое здоровье, и сказать, что ввиду поста он не придет в этот день ко мне. Карла застал нас всех слушающими молитвы и точно исполняющими предписания поста, по нашему обряду». По-видимому, тут речь идет о карлике Андрее, упомя¬ нутом в приписке Штелина к письму Петра Федоровича, а также в его «Записках о Петре III». «Я ответила великому князю через карлу обычным приветствием, — продолжает Екатерина II, — и он ушел. Карла, вернувшись в комнату своего хозяина, потому ли, что он действительно проникся уважением к тому, что он видел, или потому, что он хотел посоветовать своему доро¬ гому владыке и хозяину, который был менее всего набожен, делать то же, или просто по легкомыслию, стал расхваливать набожность, царив¬ шую у меня в комнатах, и этим вызвал в нем дурное против меня рас¬ положение духа. В первый раз, как я увидела великого князя, он начал с того, что надулся на меня; когда я спросила, какая тому причина, он стал очень меня бранить за излишнюю набожность, в которую, по его мне¬ нию, я впала. Я спросила, кто это ему сказал. Тогда он мне назвал своего карлу, как свидетеля-очевидца. Я сказала ему, что не делала больше того, что требовалось и чему все подчинялись и от чего нельзя было уклонить¬ ся без скандала; но он был противного мнения. Этот спор кончился, как и большинство споров кончаются, т. е. тем, что каждый остался при сво¬ ем мнении, и Его Императорское Высочество, не имея за обедней нико¬ го другого, с кем бы поговорить, кроме меня, понемногу перестал на меня дуться» (230, 231). Аналогичный случай произошел, если верить Запискам Екатерины II, в следующем, 1746 году. Екатерина II рассказывает: «Между тем наступил Великий пост**, я говела на первой неделе, вообще у меня было тогда рас¬ положение к набожности» (240). «Я постилась в первую неделю Великого поста, — продолжает она, — императрица мне велела сказать в субботу***, что я доставлю ей удовольствие, если буду поститься и вторую неделю****; я велела ответить Ее Величеству, что прошу ее разрешить мне поститься * В 1745 году начало Великого поста было 25 февраля. ** Великий пост в 1746 году начался 10 февраля. *** 15 февраля. **** То есть с 17 по 23 февраля. 122
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III £Ä> весь пост. Гофмаршал императрицы Сивере, зять Крузе, который переда¬ вал эти слова, сказал мне, что императрица получила от этой просьбы ис¬ тинное удовольствие и что она мне это разрешает. Когда великий князь узнал, что я все постничаю, он стал меня очень бранить; я сказала ему, что не могу поступать иначе...» (241). В 1746 году Екатерина II уже не упоми¬ нает о карле. Может быть, именно в этом случае и сыграл свою роль Ште¬ лин; это не исключено. Но где же здесь «нежное примирение», о котором пишет он? Вместо этого — брань Петра Федоровича. Штелин считает, что Петр Федорович «не был ханжою, но и не лю¬ бил никаких шуток над верою и словом Божьим»160 и что он «чужд вся¬ ких предрассудков и суеверий». Характеризуя религиозные убеждения Петра Федоровича, Штелин замечает: «Помыслом касаемо веры был более протестант, чем русский; поэтому с малолетства часто получал уве¬ щания не выказывать подобных мыслей и показывать более внимания и уважения к Богослужению и к обрядам веры». Однако и Штелин вы¬ нужден был признать, что великий князь «был несколько невнимателен при внешнем (?) богослужении, часто позабывал при этом обыкновен¬ ные поклоны и кресты и разговаривал с окружающими его фрейлина¬ ми и другими лицами». Штелин рассказывает, что «императрице весьма не нравились подобные поступки» и «она выразила свое огорчение кан¬ цлеру графу Бестужеву, который от ее имени при подобных и многих других случаях поручал мне делать великому князю серьезные наставле¬ ния»161. Существуют сведения, что Петр Федорович сожалел о своем пе¬ реходе в православие и открыто в этом признавался162. О том, что у Петра Федоровича были проблемы с православной религи¬ ей, свидетельствует первый пункт цитируемой нами «Инструкции». «Дабы Его Императорское Высочество, — сказано в ней, — Бога и святые Его за¬ поведи всегда в памяти своей имел и предания Православной Греческой веры крайнейше наблюдал и исполнял всю святую волю Творца своего и все, в чем Он, при нынешних и будущих его обстоятельствах, от него отче¬ та потребовал бы, рано и поздно помнил, все поступки свои по тому учреж¬ дал и обнадеженным был, что благословение и проклятие от того зависят, и впред жестокому истязании подвержен будет; наружно же оные внут¬ ренние мнения оказывал и таким образом явной Божией службе в прямое время с усердием и надлежащим благоговением, гнушаясь всякого небре¬ жения, холодности и индифферентности (чем все в церкве находящиеся явно озлоблены бывают), присутствовал; членам Святейшего Синода и все¬ му духовенству надлежащее почтение отдавал, особливо же своего духов¬ ника, когда оной о Божьей службе повещать, или за иным чем по своей должности приедет, самого к себе допущал, и наставления его в духовных вещах охотно и со вниманием выслушивал». 123
O.A. ИВАНОВ Но эти рекомендации имели для Петра Федоровича малое значение. Став императором, он решил изменить православную церковь по своему пониманию. А.Т. Болотов рассказывает: «Но последовавшие затем другие распоряжения императора возбудили сильный ропот и негодование в подданных, и более всего то, что он вознамерился было переменить со¬ вершенно религию нашу, к которой оказывал особенное презрение. Он призвал первенствующего архиерея (новгородского) Димитрия Сечено¬ ва и приказал ему, чтоб в церквах оставлены были только иконы Спаси¬ теля и Богородицы, а других бы не было, также чтоб священники обрили бороды и носили платье, как иностранные пасторы. Нельзя изобразить, как изумился этому приказанию архиепископ Димитрий. Этот благора¬ зумный старец не знал, как и приступить к исполнению такого неожи¬ данного повеления, и усматривал ясно, что государь имел намерение переменить православие на лютеранство. Он принужден был объявить волю государеву знатнейшему духовенству, и хотя дело на этом до време¬ ни остановилось, однако произвело во всем духовенстве сильное неудо¬ вольствие, содействовавшее потом очень много перевороту». За отрицанием православия у Петра Федоровича лежала растущая не¬ нависть к России. Говоря о симпатии Петра Федоровича к принцессе Е.И. Бирон, Екатерина II писала: «Главное достоинство, какое она имела в его глазах, состояло в том, что она была дочерью не русских родителей; уже тогда великий князь выказывал очень сильное пристрастие ко всем ино¬ странцам и начало отвращения ко всему, что было русским или тянуло к России. Это отвращение впоследствии все росло, но в то время Его Им¬ ператорское Высочество имел еще достаточно здравого смысла, чтобы не выставлять эти чувства напоказ, хотя часто у него вырывались уже очень многозначительные проблески такого настроения» (176; курсив наш. — О. И.). В третьем варианте Записок Екатерина сообщает, что Петр Федо¬ рович не любил русскую комедию и что «уже один разговор о том, что¬ бы туда идти, ему очень не нравился» (439). Н.И. Панин рассказывал, что Петр III говорил «только по-немецки и хотел, чтобы все знали этот язык; по-русски он говорил редко и всегда дурно»163. Штелин вспоминает, что модель города Киля забавляла великого князя «более, чем все Русское госу¬ дарство, к немалому огорчению императрицы»164. Великий князь остро ощущал свою чуждость России. Петр Федорович неоднократно утверждал, что его «заставили приехать в Россию вопреки его воле» (182), что он «предпочел бы уехать в Швецию, чем оставаться в России» (207), что он «проклинает тот день, когда приехал в Россию»165. Величайшей стране мира Петр Федорович предпочитал явно свою Голш- тинию. «Сей князь, — пишет Екатерина II во втором варианте своих Записок, — питал необычайную страсть к этому клочку земли, где он ро- 124
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ дился. Он был вечно им занят; он покинул эту родную землю лет двена¬ дцати—тринадцати; когда он говорил о ней, воображение разыгрывалось, и так как никто из окружавших, начиная с меня, не были в этой, по его словам, столь восхитительной стране, то он нам ежедневно рассказывал о ней небылицы, причем он желал, чтобы мы им верили; он сердился, если замечал недостаток веры» (137). Это подтверждает и Н.И. Панин; он рас¬ сказывал своему другу барону Ассебургу: «Голштиния, как ни мала она в сравнении с обширною Российскою империей, казалась ему (Петру Фе¬ доровичу. — О. И.) и больше ее, и богаче, и достойнее его любви»166. На слова Екатерины о том, что ему предстоит управлять Россией, Петр Федорович повторял «то, что говорил много раз, а именно что он чувству¬ ет, что не рожден для России; что ни он не подходит вовсе для русских, ни русские для него и что он убежден, что погибнет в России» (399; кур¬ сив наш. — О. И.). Это ощущение Петра Федоровича было справедливо и показывает, что великий князь действительно обладал, как писала Екате¬ рина II, известной проницательностью. Пренебрежение великим князем русскими людьми нашло отражение и в упомянутой «Инструкции», в четвертом пункте которой говорилось, чтобы Петр Федорович «в среду и в воскресенье, до Божьей службы, хотя на самое малое время, пред полуднем, нашим гражданским и военным служителям и иным знатным персонам аудиенции давать, дабы Его Вы¬ сочество тем более знание и любовь нации себе приобрести мог» (кур¬ сив наш. — О. И.). Немец Штелин хотел, если верить ему, показать Петру Федоровичу, как должны думать он и «другие русские патриоты» (Штел., 114). Но, как видно, Петр Федорович остался глух к этим увещеваниям, о чем свидетельствует и «Дело Рунберга», которое будет подробнее рас¬ смотрено ниже (в разделе «Поиски виновных»). Петр Федорович, несомненно, оказался не на своем месте. С.М. Соло¬ вьев поставил ему верный диагноз: «От такого человека нельзя было тре¬ бовать, чтобы он понял свое положение, понял, что наследник русского престола должен быть, прежде всего, русским человеком, приладиться к народу и стране, где ему суждено царствовать. Чтоб найтись в новой сфе¬ ре, более широкой, определить свой образ действий согласно с новым положением, более высшим, дорасти до этого положения, требовалась большая сила, большая способность к развитию, какой именно и не было у Петра. Он сросся с узенькою обстановкой мелкого немецкого владель¬ ца, она пришлась ему по природе, и тяжело, тоскливо было ему в другой, более широкой сфере, куда перенесла его судьба. Здесь дело идет не о любви к родине, к своему, но о косности, мелкости природы, которые не позволяют отрешиться от известных привычек и взглядов. Та же косность и мелкость природы, которые не позволили сыну Петра Великого царе¬ 125
O.A. ИВАНОВ вичу Алексею сделаться достойным наследником Российской империи, царевичем новой России, заставляли его упираться против новой деятель¬ ности и оставаться русским царевичем XVII века, — та же косность и мелкость природы заставили внука Петра Великого остаться голштин¬ ским герцогом на императорском русском престоле, со всеми привычка¬ ми и взглядами мелкого германского князька, со страстью экзерцировать свою маленькую гвардию и в ее кругу упитываться симпатиями и анти¬ патиями, совершенно чуждыми настоящему его положению»*167. Была еще одна печальная сторона в антирусской позиции Петра Фе¬ доровича; главным его кумиром с детских лет был прусский король (408). Все началось, вероятно, еще в Голштинии. Первым же серьезным доку¬ ментом, с которого началась связь русского великого князя и прусского короля, явилось письмо последнего к Петру Федоровичу от 24 января 1743 года. В нем говорилось: «Мой кузен! Нежное участие, которое я при¬ нимаю во всем, что касается Вашего Императорского Высочества, застав¬ ляет меня выразить Вам то удовлетворение, которое я почувствовал при виде справедливости, которую оказали Вашим заслугам и происхожде¬ нию, когда я узнал, что Ее Величество Императрица Всероссийская соиз¬ волила назначить Вас своим Наследником на престол. Так как этот выбор принят всюду с большим одобрением, то мне остается лишь пожелать Вашему Императорскому Высочеству тысячу раз счастья и благоденствия в том положении, в которое Вы только что вступили. Чувства почтения и уважения, которые я всегда питал к Вам, служат для меня верным ручательством в дружбе, на которую я должен надеять¬ ся со стороны Вашего Императорского Высочества, и так как для меня будет приятным удовольствием усугублять ее посредством выражения внимательности и уважения, которые я всегда буду чувствовать к Госуда¬ рю, одаренному столькими прекрасными качествами и заслугами, то я льщу себя надеждою, что Ваше Императорское Высочество всегда будете охотно способствовать поддержанию доброго и тесного согласия между мною и его благородной теткой, Ее Величеством Императрицей Россий¬ ской, и все крепче и крепче завязывать узы во имя истинных выгод и вза¬ имного благоденствия наших обоих государств, которые всегда процве¬ тали от этих связей. Я поручил моему лейтенанту-полковнику инфантерии господину Гран¬ ту уверить Ваше Императорское Высочество в искренности этих чувств и * Приведем тут высказывание и других известных русских историков о Петре Федоро¬ виче. Н.М. Карамзин: «Новый заговор — и несчастный Петр III в могиле со своими жалки¬ ми пороками»; В.О. Ключевский: «Петр III — «самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета»; С.Ф. Платонов: «Петр Федорович был челове¬ ком слабоодаренным и физическими силами, и умственными...» 126
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ умоляю Вас придать полную веру всему, что он будет иметь честь говорить Вам от меня, особенно когда он будет иметь честь уверить Вас в высоком уважении и бесценном почтении, с которым я остаюсь безусловно глубо¬ ко любящим, добрым кузеном Вашего Императорского Высочества, мое¬ го кузена, Фридрихом». Нет сомнения, что это письмо короля-полководца произвело особен¬ ное впечатление на четырнадцатилетнего юношу. Немецкому принцу, ставшему насильно русским великим князем, был ближе немецкий вое¬ начальник, нежели его великий дед — Петр I. При этом необходимо учи¬ тывать, что Фридрих II очень не любил русского императора, которому, скорее всего, завидовал. Так, в ноябре 1737 года Фридрих писал Вольтеру о Петре Великом: «Признаюсь вам, сударь, что нет ничего более обман¬ чивого, чем суждение о людях на основе их репутации... Стечение счаст¬ ливых обстоятельств, благоприятных событий, неведение иностранцев сделали из царя героический призрак (un fantôme heroique), в величии которого никто не вздумал усомниться. Мудрый историк, частично сви¬ детель его жизни, нескромно приподнимает завесу и показывает нам это¬ го государя со всеми людскими недостатками и малыми добродетелями. Это уже не тот универсальный гений, который все охватывает своим умом, который все хочет исследовать, но это человек, подвластный до¬ вольно необычным фантазиям, которые создают впечатление некоторо¬ го блеска и оболыцают нас; это уже не тот неустрашимый воин, который не ведает страха и не признает никаких опасностей, но государь трусли¬ вый, робкий, забывающий в опасностях свою грубость. Жестокий в мир¬ ное время, слабый в дни войны, восхищающий иноземцев и ненавидимый своими подданными, человек, наконец, доведший деспотизм до той сте¬ пени, до какой может довести его монарх-самодержец, коему удачливая судьба заменила мудрость, к тому же, впрочем, большой ремесленник — усердный, смышленый и готовый пожертвовать всем ради любопыт¬ ства»168. Вряд ли Петр Федорович знал об этих отзывах о великом деде. Но и это не изменило бы его отношения к своему герою. С юных лет он был просто влюблен в прусского императора. Весьма характерна в этом отношении история, произошедшая при русском Дворе в 1746 году, когда отношение к Фридриху II было самое прохладное. 14 января был устроен банкет в честь «торжества Ордена Прусской кавалерии». Камер-фурьер сообщает, что его «надлежало праз¬ дновать сего ж месяца 8-го числа», и делает к этой фразе приписку: «Сие торжество было с некоторым уменьшением против других иностранных орденов кавалерий для того, что оное торжество чинено с примеру того, как торжествован в Пруссии день Ордена кавалерии Святаго Апостола Андрея Первозваннаго, о чем писал посланник Чернышев». На торжестве 127
O.A. ИВАНОВ ^ планировалось, что будут произнесены три тоста — «три здоровья»: «1) Ея Императорское Величество изволит зачать: про здоровье орденмейстера Черного Орла (т. е прусского короля. — О. И.)». При этом на полях камер- фурьер сделал следующую приписку: «Оное здоровье пито одно, токмо без пушечной пальбы»; «2) Зачинает прусский министр: про здоровье Ее Императорского Величества; 3) Ее Императорское Величество изволит зачинать: за здоровье присутствующих и отсутствующих того Ордена ка¬ валеров». К двум последним пунктам в журнале сделано примечание: «Пили же только за одно здоровье: орденмейстера Черного Орла, то есть прусского короля, и хотя начала императрица, но без пушечной пальбы и из рюмки, что прусским министром было принято за оскорбление, и он не провозглашал следующего тоста. Здесь уже очевидно обнаружилось неудовольствие между двумя Дворами». И далее следует такой примеча¬ тельный текст: «Во время здоровья Ее Императорское Величество изво¬ лила кушать из рюмки, а Его Императорское Высочество из кубка и крышка шла кругом стола. Во время того кушания играла итальянская музыка» (курсив наш. — О. И.)169. Итак, Петр Федорович демонстратив¬ но противопоставил себя Елизавете Петровне. Великий князь особенно не скрывал, что хотел бы служить под нача¬ лом у любимого им Фридриха II. В мае 1759 года французский посланник маркиз Лопиталь сообщал на родину: «Великий князь, разговаривая на¬ едине с графом Шверином и князем Чарторыйским, стал восхвалять прусского короля и сказал графу Шверину буквально, что надеется иметь славу и честь принять когда-нибудь участие в войне под начальством ко¬ роля Пруссии»170. С годами Петр Федорович не умнел, что констатировал и сам прус¬ ский король, написавший: «Великий князь чрезвычайно неосторожен в своих речах, по большей части в ссоре с императрицей (Елизаветой Пет¬ ровной. — О. И.), мало уважаем, вернее сказать, презираем народом и слишком уж занят своей Голштинией»171. Дело доходило до какого-то помешательства. Рассказывают, что, когда полковник Розен привез в Пе¬ тербург известие о Цорндорфской битве, его слуга начал рассказывать здесь и там, что битва проиграна русскими, за что и был посажен на дворцовую гауптвахту. Узнавши об этом, великий князь велел привести его к себе и сказал: «Ты поступал как честный малый, расскажи мне все, хотя я хорошо и без того знаю, что русские никогда не могут побить пруссаков». Когда слуга Розена рассказал все, как умел или хотел, то Петр Федорович, указывая ему на голштинских офицеров, сказал: «Смотри! Это все пруссаки; разве такие люди могут быть побиты рус¬ скими?» Великий князь отпустил рассказчика, подарив ему пять рублей, и обнадежил своим покровительством172. 128
РОДИТЕЛИ ЕКАТЕРИНЫ II Принц Христиан-Август Ангальт-Цербстский Принцесса Иоганна-Елизавета
РОДИТЕЛИ ПЕТРА III Герцог Карл-Фридрих Голштейн- Готторпский Цесаревна Анна Петровна, дочь Петра I
ОБСТОЯТЕЛЬНОЕ (ЩИ САН IE 'П>рж(.‘г111М‘жп.1хь Пирядкопь БЛАШИОЛУЧНАГО ВШЕСТПГЯ В Ь ЦП рСШIsyiOIJJÏII Г|МДЪ Мискпу СВЯЩЕННЕЙ ШАГО КОРОНОВАШЛ ЕЯ ЛОГУСТ-ЬИШАГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВШИ’ЕСВШЪЙШШДЕРЖАШЯЖШИ ВЕЯНИЯ ПХЭДАРЫИИ ИМПЕРАТРИЦЫ ШШЮЪШРОВНЫ САМОДЕРЖИЦЫ ВСЕ РОСС! ИСКОЙ гже сыгшь Biiirtinnïr 28 Февраля, коронована-2<5 хпрчмя. 1742 года 1Ьч»иишч при П<|ц< ра iu(i|irn)ii \t:.i jruiit на»кь »1. CAHKTUrrWK.Vmi 1Г44 I O.I.» Императрица Елизавета Петровна, тетка Петра III Книга о коронации Елизаветы Петровны
Царь Иван V, отец императрицы Анны Иоанновны, дед правительницы Анны Леопольдовны Императрица Анна Иоанновна
Летний дворец
Граф А.Г. Разумовский Граф К.Г. Разумовский
Граф А.П. Бестужев-Рюмин
Лейб-компанцы и их герб
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Есть серьезные основания полагать, что Фридрих II использовал Пет¬ ра Федоровича фактически как шпиона, о чем сам король пишет в своих Записках173. На это намекает и Рюльер, говоря, что Петр Федорович «тай¬ но принял чин полковника в его службе и изменял для него союзным пла¬ нам»174. Екатерина рассказывает, что Петр Федорович называл Фридриха II «своим господином и которому собирался принести присягу» (504). Б.Х. Миних писал, что Петр Федорович «с каким-то энтузиазмом хотел подражать во всем королю Пруссии, как его личности, так и в военном деле; он был полковником прусского пехотного полка и носил его мундир, что, казалось, вовсе не соотносилось с его саном; точно так же король Пруссии был полковником российского второго Московского пехотного полка. Император, по крайней мере некоторое время, снял орден Св. Ан¬ дрея и носил прусский орден Черного Орла»175. Измену великого князя подтверждает и княгиня Е.Р. Дашкова. «Од¬ нажды, когда я была у императора, — вспоминает она о посещении Пет¬ ра III, — он, сев на любимого конька, завел речь о прусском короле, и, к удивлению всех присутствовавших, напомнил Волкову (который в преды¬ дущее царствование был первым и единственным секретарем Совета), как часто они вместе смеялись над теми секретными решениями и при¬ казами, которые посылались в действующую армию и не приносили ус¬ пеха из-за того, что о них заранее сообщалось королю. Волков краснел и бледнел*. Петр III, ничего не замечая, продолжал похваляться дружески¬ ми услугами, которые он оказывал прусскому королю, передавая сведе¬ ния о мерах, принимаемых Советом, полученные от Волкова»176. Все это фактически подтверждает и Штелин177. Кстати сказать, упоминавшаяся выше Конференция, руководившая войной с Фридрихом II, была упраз¬ днена 29 января 1762 года, поскольку она могла помешать заключению мира с прусским королем178. Прусскому посланнику Гольцу Петр Федо¬ рович поведал о том, «сколько он терпел в прошедшее царствование за * Подобная реакция неудивительна, поскольку Д.В. Волков, в отличие от Петра Федо¬ ровича, наверняка знал петровский «Артикул воинский», согласно «Статье 126» которого виновный в указанном преступлении «имеет, яко шельм и изменник, чести, пожитков и жи¬ вота лишен и четвертован быть». При этом законодатель в толковании этой статьи настаи¬ вал на первичности четвертования, а уж затем лишения жизни. Волков категорически отри¬ цал свое участие. «С неизобразимым слышу теперь ужасом, — писал он Г.Г. Орлову 11 июля 1762 года, — якобы бывший император публично меня благодарил, что я ему, как великому князю, все дела из Конференции сообщал». Объясняя причины подобной «легенды» (кото¬ рая, несомненно, была истинной), Волков тут же писал: «Еще случалось многократно, что император бывший за столом или без того на людстве рассказывал, как он, присутствуя в Конференции, не изменил своему королю и не убоялся покойной Государыни, но пред нею в глазах защищал его интерес как честный человек и ссылался в том на меня-.» (РА. 1874. № 8. Стлб. 344, 345). Этот Л- Волков был, по-видимому, большой жулик. Екатерина II рас¬ сказывает, что он был старшим чиновником у графа А.П. Бестужева, но в 1755 году сбежал от него и, «побродив по лесам», сдался властям (435, 436) 9 О. Иванов 129
О.А. ИВАНОВ привязанность к Фридриху, о том, как он радовался, что был удален из Конференции, ибо причиною тому было уважение его к королю»179. Есть и другие данные об измене Петра Федоровича. Так, в одном из писем Петра Федоровича к Фридриху II от 15 февраля 1762 года гово¬ рилось: «Государь брат мой. Ваше Величество уже осведомлены через по¬ средство моего генерал-лейтенанта князя Волконского, что, всегда с удовольствием изъявляя убедительные знаки дружбы моей к Вам и усер¬ дия отвечать всему, что Вашему Величеству благоугодно делать мне при¬ ятного или обязательного, я не замедлил ни минуты отослать нужный приказ, чтобы пленные Вашего Величества, находящиеся у меня, были выпущены на свободу и как можно скорее выданы, лишь только назван¬ ный князь мне доложил, что Ваше Величество, освободив всех моих пленных, со своей стороны спешите закрепить союз дружбы, давно уже соединявший нас двоих и долженствующий вскоре соединить наши на¬ роды» (курсив наш. — О. И.). Весьма любопытен этот «давний союз», о котором никто ничего в России не знал. А вот еще одно любопытное письмо Петра III от 15 марта: «Государь брат мой. Приказ, присланный мне Вами с Гольцем, есть новое доказа¬ тельство дружбы, столько лет существовавшей между нами, которая, надеюсь, никогда не может прерваться. Вы так добры, что вспоминае¬ те мои прежние оказанные Вам услуги и говорите, что, за короткое вре¬ мя моего царствования, Вы мне многим обязаны На это я могу Вас уве¬ рить, что не искал и не буду искать дружбы помимо вашей и ваших союзников. Надеюсь, что все офицеры Вашей армии, бывшие при моем дворе, были свидетелями моего образа мыслей относительно Вас. Ваше Величество желаете насмехаться надо мной, расхваливая так мое царство¬ вание. Вам благоугодно глядеть на ничтожные вещи, я же должен дивить¬ ся доблестным поступкам и необычайным в свете свойствам Вашего Ве¬ личества, ежедневно все более и более считая вас одним из величайших в свете героев. Кончая письмо, уверяю Ваше Величество в моей сильнейшей дружбе и прошу позволения поручить вашей милости Гольца, снискавше¬ го всеобщее уважение, и считать меня, мой брат, Вашего Величества доб¬ рым братом. Петр» (курсив наш. — О. И.). Долгая дружба и «прежние оказанные услуги» также, на наш взгляд, намекают на какую-то пре¬ жнюю связь. В письмах прусского короля содержатся также намеки на какие-то связи в прошлом. В письме от 22 февраля 1762 года Фридрих замечает: «Я просил г. Гудовича выразить Вашему Величеству более обстоятельно мои чувства и уверить вас в том, что я придаю наибольшую цену доказатель¬ ствам, которые вы мне дали когда-то, и новым, следствие которых я вижу ежедневно» (курсив наш. — О. И.). A3 марта прусский король пишет 130
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ более откровенно: «Еще раньше воцарения Вашего Императорского Вели¬ чества я был многим обязан Вам; с того же недавнего времени, как Вы за¬ нимаете престол, обязательства мои по отношению к Вам бесконечны. Я бы очень хотел быть в состоянии засвидетельствовать вам всю глубину моей признательности. Эти чувства, которые начертаны глубоко в моем сердце, не останутся всегда бесплодными, и я лыцу себя надеждой, что представится случай доказать это с очевидностью» (курсив наш. — О. И.). Петр Федорович занимался предательством в пользу прусского коро¬ ля и после своего вступления на престол. Перед отъездом из Англии рус¬ ского посла князя А.М. Голицына премьер-министр граф Бют сообщил ему о посылке Гольца в Петербург и выражал сильное неудовольствие по поводу того, что Фридрих не сообщил лондонскому Двору инструкций, данных Гольцу. «Это значит, — говорил граф Бют, — что инструкции не могут быть нам приятны; здесь догадываются, что, во-первых, прусский король будет всячески стараться поднять Российскую империю против венского Двора, к немалому предосуждению европейской вольности; во- вторых, для получения себе выгоднейших от русского императора усло¬ вий что-либо заключить с русским Двором против датского короля». Бют попросил князя Голицына о том, чтоб разговор их оставался в величайшей тайне. Но Петр III иначе распорядился реляцией Голицына: он показал ее Гольцу и не только позволил снять копию, но и прямо приказал переслать эту копию прусскому королю. Получивши ее, Фридрих II писал Петру Федоровичу: «Я был бы самый неблагодарный и недостойный из людей, если б не чувствовал и вечно не благодарил бы вас за великодушные по¬ ступки. Ваше Императорское Величество открываете измену моих союз¬ ников, помогаете мне в то время, когда весь свет меня покинул, и я един¬ ственно вашей особе обязан тем, что случается со мною счастливого»180. Не случайно поэтому прусский король говорил, что Петр Федорович слу¬ жил Пруссии, как ее министр181. А.Т. Болотов рассказывает, как после смерти Елизаветы Петровны про¬ рвалась плотина, сдерживавшая пруссофилию Петра Федоровича. «Него¬ дование во многих произвел и число недовольных собою увеличил он, Петр, и тем, — пишет современник, — что с самого того часа, как скончалась им¬ ператрица, не стал уже он более скрывать той непомерной приверженно¬ сти и любви, какую имел всегда к королю прусскому. Он носил портрет его на себе в перстне беспрерывно, и другой, большой, повешен был у него подле кровати. Он приказал тотчас сделать себе мундир таким покроем, как у пруссаков, и не только стал сам всегда носить оный, но восхотел и всю гвардию свою одеть таким же образом; а сверх того, носил всегда на себе и орден прусского короля, давая ему преимущество пред всеми российски¬ ми. А всем тем не удовольствуясь, восхотел переменить и мундиры во всех 9* 131
O.A. ИВАНОВ полках и вместо прежних одноцветных зеленых поделал разноцветные, узкие и таким покроем, каким шьются у пруссаков оные. Наконец, и са¬ мым полкам не велел более называться по-прежнему по именам городов, а именоваться уже по фамилиям своих полковников и шефов; а сверх того, введя уже во всем наистрожайшую военную дисциплину, принуждал их ежедневно экзерцироваться, несмотря, какая бы погода ни была, и всем тем не только отяготил до чрезвычайности все войска, но и, огорчив всех, навлек на себя, и особливо от гвардии, превеликое неудовольствие». Кульминации в своем подобострастии к прусскому королю Петр III достиг во время празднования мира с Пруссией, заключенного 24 апреля 1762 года. Как рассказывают, император, «опорожнив, может быть, во время стола излишнюю рюмку вина, и в энтузиазме своем к королю прус¬ скому дошел даже до такого забвения самого себя, что публично, при всем великом множестве придворных и других знатных особ и при всех ино¬ странных министрах, стал пред портретом короля прусского на колени и, воздавая оному непомерное уже почтение, назвал его своим госуда¬ рем...»182. Видевшие это были потрясены. «Происшествие, — пишет А.Т. Болотов*, — покрывшее всех присутствующих при том стыдом не¬ изъяснимым и сделавшееся столь громким, что молва о том на другой же день разнеслась по всему Петербургу и произвела в сердцах всех россиян и во всем народе крайне неприятное впечатление». Рюльер рассказывает о Петре III, что тот «часто, вскочив из-за стола со стаканом в руке... бро¬ сался на колени перед портретом короля прусского и кричал: «Любезный брат, мы покорим с тобою всю вселенную»183. О «неприличной радости» по случаю заключения мира с Пруссией говорит и Е.Р. Дашкова184. Фран¬ цузский поверенный Беранже доносил своему министерству: «Мы виде¬ ли российского монарха, утопавшего в вине и лишившегося употребления ног и языка. С превеликим трудом, как заправский пьяница, бормотал он прусскому посланнику: «Пьем здоровье короля, нашего повелителя. Он сделал мне честь, доверил целый полк; надеюсь, у него не будет повода прогнать меня в отставку. Заверьте его, стоит ему только приказать, и я пойду войной противу самого ада со всей моей Империей»»**183. Прусский король отвечал Петру III письмами самого льстивого харак¬ тера. Так, например, 21 мая 1762 года Фридрих II писал: «Если бы я был язычником, я воздвиг бы храмы и алтари Вашему Императорскому Ве¬ личеству как существу божественному, показывающему миру примеры * Правда, сам Болотов оговаривается: «Со всем тем самому мне происшествия сего не случилось видеть и помянутых слов, произведших потом страшные действия, слышать сво¬ ими ушами, а говорили только тогда все о том». Но суть была верной. ** Тут же французский поверенный не преминул сообщить реплику на эту тираду Ели¬ заветы Воронцовой: «Ваше Величество можете быть спокойно. Для прусского короля вы слишком хороший служитель, чтобы прогонять вас». 132
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ добродетели, примеры, которым весь мир — властители и короли долж¬ ны были бы следовать. Я благословил небо при виде графа Шверина, при¬ бывшего с письмом Вашего Императорского Величества и с трактатом мира, который является свидетельством добродетелей и бескорыстия Вашего Императорского Величества, благородства и возвышенности ва¬ ших чувств и других дивных качеств, вызывающих обожание к особе Ва¬ шего Величества со стороны всех тех, кто имеет счастье Вас знать. Что касается меня, то я душой, сердцем и телом предан Вашему Величеству. Ваше Императорское Величество имеет множество подданных, привя¬ занных к Вам, подчиняющихся Вам в силу наследственных прав, возвед¬ ших Вас на престол обширной монархии; я осмеливаюсь не доверять им всем и утверждаю, что среди них не найдется ни одного, который бы столь же искренно и ненарушимо предан был Вашему Императорскому Величеству, как предан я. Ваше Императорское Величество должны по¬ местить мое сердце в ряду своих первых побед, и смею думать, что нет ничего приятнее для властелина, как приобретение владения, завоеванно¬ го добродетелью. Сегодня все мы будем праздновать счастливый день, который послужит основанием счастливому союзу. Мои офицеры вос¬ клицают в один голос: «Да здравствует наш дорогой император!» Ваше Императорское Величество благословляемы всеми. Я же говорю им: «Ко¬ нечно, это наш дорогой император; но, выражаясь так свободно, не забы¬ вайте того уважения, которым вы ему обязаны». Я так многим обязан Вашему Императорскому Величеству, что каждый миг моей жизни должен быть проявлением моей признательности. Ваше Императорское Величество умножаете число столь драгоценных благоде¬ яний, желая прислать ко мне г. Чернышева и его отряд. Не нахожу выра¬ жений для описания чувств, вызываемых в моем сердце столь благородны¬ ми поступками. Не могу при этом не сказать, что даже среди родных моих братьев не найдется ни одного, от которого я мог бы ожидать таких про¬ явлений дружбы, какими удостаивает меня Ваше Императорское Величе¬ ство; поэтому Ваше Императорское Величество не должны удивляться, если я скажу, что Вы можете располагать всем, что находится в моем рас¬ поряжении...» Но вот произошел переворот; Петр Федорович оказался свергнут с престола. А что же Фридрих II? В депеше Екатерине II от 12 июля князь Н.В. Репнин описывал, как он известил Фридриха II о событии 28 июня. Во все продолжение разговора король, по словам Репнина, «весьма был смутен, опасаясь чрезвычайно, чтоб не разрушилось как настоящее согла¬ сие между им и императрицею». Вечером король опять призвал к себе Репнина и расспрашивал, не может ли он дознаться, что подало повод сделанным в Пруссии объявлениям (по поводу обратного движения рус¬ 133
O.A. ИВАНОВ ^ ских войск), не сомнение ли какое, чтоб он по прежним обязательствам хотел каким-нибудь образом препятствовать царствованию императ¬ рицы; при этом Фридрих уверял, что так как бывший император сам письменно отрекся от престола, то против такого обнародованного доказательства никому идти нельзя и что он, хотя б и хотел, но соб¬ ственные его дела к тому бы его не допустили; наконец, он тотчас и признал Екатерину царствующею императрицею. Фридрих требовал также, чтоб Репнин доложил императрице, угодно ли будет, чтоб барон Гольц остался министром при ее Дворе (курсив наш. — О. И.)186. Глава 3 ИЗ ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЙ ГОЛШТИНСКИХ ГЕРЦОГОВ К ШВЕЦИИ И РОССИИ В поведении Петра Федоровича кроме прусской привязанности игра¬ ла большую роль шведская привязанность, возникшая намного раньше первой и вошедшая с самого младенчества в душу будущего великого кня¬ зя. Последняя, кроме того, еще и культивировалась его ближайшим ок¬ ружением, что вызывало раздражение у Елизаветы Петровны. От Карла XII к Петру I Весной 1698 года в Стокгольм приехал герцог Голштейн-Готторпский Фридрих, чтоб жениться на старшей сестре Карла XII — Гедвиге-Софии*. Молодые король и герцог сошлись характерами и вместе весело проводи¬ ли время187. Пользуясь этой дружбой, Фридрих начал нападать на датскую территорию: строить там крепости и вводить в них шведские отряды. Да¬ ния не могла спокойно смотреть на это, и ее войско вступило в Шлезвиг, который считался старым ленным владением. Спор этот восходит к незапамятным временам. В начале X века Шлез¬ виг подчинился датским королям. В течение X и первой четверти XI века он являлся яблоком раздора между германскими императорами и датскими королями. В 1027 году Конрад II уступил Шлезвиг Кануту Великому, и до 1340 года он управлялся датскими наместниками, ставшими носить ти¬ тул герцогов. Соединение Шлезвига и Голштинии под властью голштин¬ ского дома ведет свое начало с 1386 года, когда Гергард VI Голштинский * Случай не первый в истории этих двух стран. В XVII веке дочь герцога Голштейн-Гот- торпского Фридриха III — Гедвига-Элеонора стала женой шведского короля Карла X Гус¬ тава. 134
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ был признан Данией владетелем Шлезвига на правах лена. Взошедший на датский престол в 1448 году Христиан I был провозглашен в 1460 году гер¬ цогом Шлезвиг-Голштинским, но не в качестве датского короля, а лично. Король принес присягу, что Шлезвиг и Голштиния никогда не будут отде¬ лены друг от друга, а составят одно нераздельное самостоятельное владе¬ ние, которое никогда не должно быть включено в состав Дании. Однако это намерение не удалось осуществить. В 1474 году Голштиния стала герцог¬ ством, которое вошло в состав Священной Римской империи; в то время как Шлезвиг оставался ленным владением Дании. Таким образом, были за¬ ложены глубокие противоречия между двумя герцогствами, которые то разделялись, то вновь объединялись. Правда, между ними существовала связь, которая выражалась в общем сейме и некоторых других общих уч¬ реждениях; при каждой смене правителя местное дворянство требовало подтверждения нераздельности герцогств. Внук Адольфа I Готторпского, герцог Фридрих III, вскоре после вступ¬ ления в управление герцогствами побудил шлезвиг-голштинский сейм от¬ казаться от права избрания правителя и объявил (с согласия Дании и императора Священной Римской империи) преемство герцогской власти наследственным в его роде по праву первородства. В 1658 году Фридрих III добился с помощью своего зятя шведского короля Карла I Густава призна¬ ния освобождения Шлезвига от ленных отношений к Дании. Последняя не могла смириться с таким положением, и дважды (в 1675 и 1683 годах) дат¬ ские войска изгоняли герцога Христиана-Альбрехта (сына Фридриха III) из страны. В 1689 году произошло примирение, но не надолго... Изгнанный датчанами герцог Фридрих приехал в Швецию, где попро¬ сил Карла XII о помощи. «Я буду вашим покровителем, — будто бы отвечал Карл, — хотя бы это мне стоило короны». В апреле 1700 года Карл XII вы¬ ступил против датчан. Он принудил их к миру, следствием которого было признание самостоятельности Голштинии и уплата герцогу 260 ООО тале¬ ров. Этот договор был заключен 8 августа, в тот самый день, когда Петр I получил известие о мире с турками, чем развязывались его руки для напа¬ дения на Швецию188. В 1702 году герцог Голштинский Фридрих был убит при Клиссове; его сын, герцог Карл-Фридрих (отец будущего российского императора Петра III), воспитывался в Швеции, а управителем (админис¬ тратором) Голштинии был родной дядя его, Христиан-Август, герцог- епископ Аюбский189. Я. Штелин особо подчеркивал это важное обстоя¬ тельство: «Герцог был воспитан как Карл XII, знал хорошо латинский язык и богословие. В Петербурге охотно говорили по-латыни со знатнейшими русскими духовными особами»190. В 1713 году датские войска вновь заняли Шлезвиг и Голштинию. Не видя возможности защитить Голштинию от Дании и получить Шлезвиг с 135
O.A. ИВАНОВ помощью Швеции, Христиан-Август стал более пристально пригляды¬ ваться к России. Его министр Гёрц предложил А.Д. Меншикову несколь¬ ко идей: во-первых, план прорытия через шлезвигские владения канала, который бы соединял Балтийское море с Немецким и избавлял русские корабли от обязанности проходить через пролив Каттегат, а во-вторых, для усиления союза голштейн-готторпского дома с Россиею — брак мо¬ лодого герцога Карла-Фридриха с царевною Анною Петровною191. 11 декабря 1718 года погиб Карл XII. Ближайшим наследником был сын старшей сестры короля*, герцог Голштинский Карл-Фридрих, кото¬ рый, кстати сказать, находился в шведском войске при дяде во время его смерти. Но о нем в Швеции не хотели слышать, поскольку голштинцы склонялись к России. Карл XII не высказывал никаких определенных мыслей о наследнике; когда же его одолевали с этим вопросом, то он буд¬ то бы говорил: «Всегда сыщется голова, которой придется впору шведс¬ кая корона». В Швеции образовалась партия, которая желала видеть на престоле младшую сестру Карла XII, Ульрику-Элеонору, бывшую заму¬ жем за принцем Гессенским-Кассельским Фридрихом. 23 января 1719 го¬ да она была избрана и утверждена королевой**; тогда же она подписала новую форму правления, выработанную сословиями: решающая власть переходила в руки риксдага. По-видимому пытаясь усилить королевскую власть, Ульрика-Элеонора решила разделить престол со своим мужем, но шведское дворянство резко протестовало. Тогда 29 февраля 1720 года она решила отказаться от короны в пользу своего мужа, выговорив себе пра¬ во вернуться к власти в случае его смерти. 24 марта 1720 года Фридрих Гессенский был провозглашен королем Швеции. Ульрика-Элеонора, умершая в 1741 году, оказывала значительное влияние на политику госу¬ дарства. Характеризуя ее отношение к голштинским претендентам, Ште- лин отмечал: «Ненависть шведской королевы Ульрихи к голштинскому дому и к наследному принцу (Карлу-Фридриху. — О. И.)»192. После упо¬ мянутой коронации Карл-Фридрих вынужден был оставить Швецию. Упоминавшийся Гёрц был казнен, но его идеи были живы. Заметим, что в 1720 году датский король Фридрих IV вернул герцогу Карлу-Фридриху лишь его владения в Голштинии, а себя объявил суверенным герцогом Шлезвигским. В январе 1720 года в Вене к российскому генералу Вейсбаху явился тай¬ ный советник герцога Голштинского Г.Ф. Бассевич, который сказал, что хо¬ чет предложить царскому величеству «дело великой важности». Суть его состояла в следующем: так как, согласно Бассевичу, римский император и * Она умерла в 1708 году.- **17 марта произошло торжественное коронование Ульрики-Элеоноры в Упсале. 136
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III другие державы никогда не допустят, чтоб Лифляндия осталась за Россиею, то вместо того, чтоб возвращать ее Польше или Швеции, Петру I гораздо полезнее было бы уступить ее герцогу Голштинскому, выдав за него одну из своих дочерей. А поскольку Карл-Фридрих имеет неоспоримые права на шведскую корону, и если царь поможет ему ее получить, то он в благодар¬ ность уступит тогда Аифляндию России. Конечно, герцог может получить Лифляндию и с помощью римского императора, но тогда ему придется вступить в брак с одною из его племянниц, чего Карлу-Фридриху якобы не хотелось, поскольку он желал жениться на одной из царских дочерей. На¬ лицо был мелкий шантаж и авантюра — с целью втравить Россию, чтобы добиться своих интересов. Генерал Вейсбах сказал, что он не может дать на это предложение никакого ответа и что ему об этом необходимо инфор¬ мировать Петербург. Он попросил Бассевича дать ему соответствующий текст, но тот не захотел этого сделать и обещал сам ехать в Петербург193. Голштинцы наседали на русских сильно; к П.И. Ягужинскому явились двое голштинских министров с просьбою сообщить Петру I: если он не может согласиться на все предложения герцога, то они будут и тем до¬ вольны, если Россия будет помогать герцогу в восстановлении его в на¬ следственных землях. От этого русская торговля получит немалую пользу, потому что герцог при помощи царской может легко и скоро провести канал от Екернфорда (Эккернфёрде) в реку Эйдер и таким образом, ми¬ нуя Зунд, купеческие суда могли бы гораздо ближе ходить из Балтийско¬ го моря в Голландию и Англию. Сам Карл-Фридрих заявил Ягужинскому, что если Петр I удостоит его высокой чести принятия в кровный союз, то он, безусловно, «предаст себя во всем в высокую его волю, надеясь, что тогда царское величество изво¬ лит поступить с ним милостивейше, как с сыном»; герцог прибавил, что если б он получил покровительство царя, то шведы, узнав об этом, могли бы поднять явный мятеж, ибо у него в Швеции довольно друзей, которые потому только не смеют обнаружить своей приверженности к нему, что видят его в беспомощном состоянии194. Нет сомнения, что эти идеи о мирном завоевании Швеции благодаря герцогу Голштинскому привлека¬ ли Петра I, но вместе с тем они мешали переговорам со шведами. В Ништадте шведские уполномоченные заявляли, что уступят России всю Лифляндию только на двух условиях: чтоб царь заплатил им за нее секретно известную сумму денег и чтобы в это дело не вмешивали герцога Голштинского. Послы считали это преждевременным, хотя и признавали его права на шведский престол. «Только он может получить корону, — говорили шведы, — по воле государственных чинов, а не насилием..»195 Со своей стороны голштинцы требовали, чтобы претензии их герцога на шведскую корону были включены в мирный договор России и Шве- 137
O.A. ИВАНОВ lÄ* ции. Они поучали Петра I, как ему поступать. Голштинский посланник Штамкен говорил, что заключению мира между Россиею и Швециею главным препятствием служат Аифляндия и Эстляндия. Шведы думают, что они без этих провинций и Ревельской гавани пробыть не могут, а цар¬ ское величество не хочет уступить этих провинций, чтоб быть спокойным в новом утверждении своем на Балтийском море, и для того предается в рассуждение, не может ли царскому величеству приятный способ быть, когда герцог Голштинский приведен будет в посредство. И опять голш¬ тинцы говорили о супружеском союзе и о «уступлении» Аифляндии и Эстляндии «зятю своему герцогу в суверенную и наследственную соб¬ ственность». Когда герцог вступит на шведский престол, по мнению гол¬ штинцев, Россия и Швеция соединятся самым крепким союзом, след¬ ствием которого будет почтение Европы196. Надо заметить, что Петр I давал основания для такого поведения гол¬ штинцев, вероятно, потому, что знал реакцию на это в Швеции. 16 ян¬ варя 1721 года царь писал Карлу-Фридриху: «Светлейший герцог, дру- жебнолюбезнейший племянник! Мы как чрез вашего министра, при вас пребывающего Штамкена, так и чрез нашего в Вене обретающегося действительного камергера Ягужинского о нашем к вашему высочеству и любви имеющем истинном и благосклонном намерении вас обстоя¬ тельно уже уведомили и притом и то объявить велели, что вашего высо¬ чества и любви скорейший приезд сюды не токмо нам весьма приятен, но и к споспешествованию собственных ваших интересов весьма потре¬ бен будет. Мы вашему высочеству и любви чрез сие паки о том засвиде¬ тельствовать и притом вас обнадежить восхотели, что мы к вам и вашим интересам благосклонное намерение имеем, и ежели вашему высочеству и любви угодно нам удовольство показать вас здесь у нас видеть, то мы случай иметь будем вам вящие опыты в том подать и с вашим величе¬ ством и любовью все то концертовать, что к вашим интересам и к об¬ щему обеих сторон благу полезно быть может, понеже то чрез про¬ странные негоциации и чрез многие переписки учинено быть не может и токмо много времени всуе препровождает»197. Карл-Фридрих прибыл в Петербург в день празднования Полтавской победы, что, вероятно, не было случайным. Встретили герцога, как гово¬ рят, «великолепно и дружественно». Наибольшее внимание оказала гол¬ штинцу жена царя. Но Петр I не спешил бросаться в голштинские объятия. Его дипломаты докладывали, весьма точно характеризуя поло¬ жение дел: «Шведское государство как по внешнему, так и по внутренне¬ му состоянию своему принуждено искать мира с царским величеством. Единственная надежда для Швеции была на помощь английскую да на субсидии ганноверские и французские; но у этих держав, кроме швед¬ 138
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ских, своих домашних дел довольно. В Швеции находятся три партии: 1) королевская; 2) тех, которые хотят поддерживать нынешнее правитель¬ ство; 3) партия герцога голштинского; но при этом должно заметить, что люди, склонные к герцогу голштинскому, хотят свою вольность и нынеш¬ нюю конституцию сохранить. Король хочет престолонаследие перенести в кассельский дом; шведские уполномоченные прямо нам объявляют, что они знают об этом намерении короля, но никогда до его исполнения не допустят: королевскому намерению никто так не мешает, как герцог гол¬ штинский, и король спешит заключением мира с Россиею, чтоб царское величество не вступил с герцогом голштинским в обязательство. Привер¬ женцы нынешнего правительства не меньше короля желают мира, боясь, чтоб король во время войны не нашел средств осуществить свое намере¬ ние и чтоб государство не подверглось большому несчастию, если Россия вступится за герцога голштинского. Партия голштинская с ними во всем согласна. Итак, можно сказать, что пребывание герцога голштинского при дворе царского величества служит для шведов немалым побуждени¬ ем к миру; но при его заключении все хотят постановить, чтоб царское величество не вступался в домашнее дело Швеции, и не думаем, чтоб от этого условия отстали: это фундамент мирного договора. Другой главный пункт состоит в том, чтоб имения в уступленных областях были возвра¬ щены прежним владельцам, потому что в числе шведского дворянства очень много лифляндцев и эстляндцев, которым в Швеции нечем кор¬ миться и хотят получить насущный хлеб чрез возвращение своих имений посредством мира»198. Петр I, предвидя своим государственным умом возможные трудности с голштинскими проектами, предупреждал своих дипломатов вести себя в сложной политической ситуации (Швеция была реальной стороной, а гер¬ цог Голшинский с его планами — пока только идеей) осторожно, «дабы сие дело нашему делу не могло шкоды нанесть»199. Поэтому в Швеции шли пе¬ реговоры о примирении короля Фридриха и голштинского герцога. Опа¬ саясь более всего герцога Голштинского и его связи с Россиею, шведский король написал французскому посланнику при русском Дворе Кампредо- ну, что он готов дать Петру императорский титул, если царь не вступит ни в какие обязательства с герцогом Голштинским и удалит его от своего Дво¬ ра. Русский посланник М.П. Бестужев объявил королю, что Петр I не всту¬ пит с герцогом ни в какие обязательства, которые могут быть вредны его королевскому величеству, но сам король может рассудить, что удаление герцога было бы противно чести и славе императора, который желает при¬ мирить герцога с королем, ибо только таким средством можно будет удер¬ жать герцога от враждебных предприятий относительно короля; после этого примирения герцог и выедет из России200. 139
O.A. ИВАНОВ «Äl Iä* Голштинцам мирные инициативы русских явно не нравились, и они перешли в хитрую атаку. Бассевич подал записку в собрание депутатов с требованием для своего герцога титула королевского высочества. Собра¬ ние на это согласилось и в том же заседании определило признать за рус¬ ским государем императорский титул. Известие о том, что депутаты определили дать герцогу Голштинскому титул королевского высочества, сильно расстроило короля, который заявил, что очень недоволен этим решением. Он подал протест; королева также от себя подала письменный протест. В этих документах говорилось, что признание герцога королев¬ ским высочеством предосудительно государству, поскольку служит как бы признанием прав герцога на шведскую корону. В следующем заседании сейма придворная партия поддерживала протесты, но партии голштин¬ ская и патриотическая пересилили придворную, будучи в десять раз мно¬ гочисленнее, и сейм объявил, что своего решения не переменит. Через некоторое время русским представителям в Швеции (М.П. Бе¬ стужеву-Рюмину) стало известно, что у короля появился план сделаться самодержавным государем и упрочить наследство шведской короны в кассельском доме, для чего он обратился к прусскому королю за помо¬ щью и обещал ему, в случае успеха, часть Померании. Однако эти планы не долго оставались в секрете. Дело Карла-Фридриха продвигалось вперед так быстро, что осторожные тайные его сторонники даже советовали не форсировать событий с избранием герцога наследником шведского пре¬ стола. В России тем временем было объявлено о помолвке герцога с ца¬ ревной Анной Петровной, что вызвало радость многих шведов, уставших от длительных войн с Россией и ждавших нового наследника престола. 5 февраля 1722 года во времени празднования Ништадтского мира был опубликован знаменитый петровский «Устав о наследии престола», явив¬ шийся развитием манифеста от 3 февраля 1718 года о лишении царевича Алексея Петровича прав наследования российского престола*. В пунк¬ те 5 «Устава» говорилось об избрании наследника: «Дабы сие было всегда** в воле правительствующего государя, кому оный хочет, тому и определит наследство и определенному, видя какое непотребство, паки отменит***, * В этом манифесте появляются такие слова: «...Понеже мы лутче чюжаго достойного учиним наследником, нежели своего непотребного...» и далее, касаясь крайнего случая: «И, яко самодержавный государь, для пользы государственной, лишаем его, сына своего Алек¬ сея, за те вины и преступления наследства по нас престола нашего всероссийского, хотя 6 ни единой персоны нашей фамилии по нас не осталось». ** О том, что это «всегда» было не случайно, говорит текст из подготовленного по этому поводу «Клятвенного обещания»: «Ежели Его Величества по своей высокой воли и по нем правительствующие государи российского престола кого похотят учинить наследником, то в Их Величества воли будет». *** Выделенное курсивом прибавлено Петром I. 140
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе»201. Таким образом, этот «Устав» отнимал право наследовать российский престол у великого князя Петра Алексеевича, который мог стать преемником только по воле деда. В соответствии с этим документом (а вероятно, учитывая и какие-то скрытые причины) в русских церквах поминали императорскую фамилию в следующем порядке: «Благочести¬ вейшего государя нашего Петра Великого, императора и самодержца все¬ российского, благочестивейшую великую государыню нашу императрицу Екатерину Алексеевну. И благоверные государыни цесаревны. Благовер¬ ную царицу и великую княгиню Параскеву Феодоровну. И благоверного великого князя Петра Алексеевича. И благоверные царевны великия княжны». Великий князь назывался после дочерей Петра I, что сразу обра¬ щало на них особое внимание. Поэтому выбор для них мужей имел важ¬ ное значение для России. По-видимому, именно этот момент оказывал особое влияние на окончательное решение судьбы царевны Анны Пет¬ ровны. С.М. Соловьев считает, что тут сказалось и то обстоятельство, что Петр I хотел раньше устроить брак младшей дочери, Елизаветы, с француз¬ ским королем. Но из этого дела ничего не выходило; во Франции не были заинтересованы в подобном союзе. Во французском обществе поговарива¬ ли о том, что Елизавета Петровна не была законной дочерью Петра I и брак с ней не был приятен королевскому дому202. Другие же французские жени¬ хи будто бы желали получить в приданое Польшу203. Прошло празднование Ништадтского мира; голштинский герцог ос¬ тался в России, но Петр I молчал о свадьбе, сбираясь в далекий Персид¬ ский поход. Дело принимало для Карла-Фридриха неприятный оборот. Вездесущий Бассевич вновь обратился к Петру с пространным письмом, в котором, в частности, говорилось: «Ваше Величество обнадежили меня в Вене чрез генерала Ягужинского. А теперь с особенною печалию вижу, как Его Королевское Высочество сердечно сокрушается, что Ваше Вели¬ чество так затрудняетесь выдать за него одну из государынь цесаревен. Что может Ваше Императорское Величество удерживать от заключения это¬ го союза? Род его между владетельными домами один из самых знамени¬ тых; он, слава Богу, достаточно умен, никакого лукавства в нем нет, а богобоязливость и скромность его обещают цесаревне жизнь самую же¬ ланную. Права его на короны и княжества явны. Цесарь никогда не от¬ ступится от своей гарантии насчет Шлезвига; несомненно, что цесарь лучше желает видеть шведскую корону на голове Его Королевского Вы¬ сочества, чем принца гессенского (короля шведского Фридриха. — О. И.)». Далее Бассевич начинает давать рекомендации Петру Великому в про¬ ведении международной политики, и все это только для того, чтобы при¬ строить своего слабого герцога! Голштинец договаривается до того, что 141
O.A. ИВАНОВ ^ России в голштинском деле будет помогать и Франция. Только ничего не понимавший в политике того времени человек или лукавый дипломат мог думать, что Франция будет способствовать утверждению на шведском престоле родственника русского царя, которому к тому же этим улучша¬ лась и европейская торговля. Противореча себе, Бассевич далее пишет: «Вашему Величеству, как прозорливому монарху, довольно известно, что все государства завидуют Вашему увеличивающемуся могуществу, кото¬ рое они по смерти Вашего Величества будут стараться подорвать; но если Ваше Величество или Ваш наследник будет в союзе со Шведским государ¬ ством, то враждебные действия всего света будут напрасны, а союз с Швециею всего лучше сможет состояться посредством герцога, ибо он многих там имеет на своей стороне; другие очень многие будут бояться, что Ваше Величество в опасное время зятя своего не оставите, а из исто¬ рии известно, что маленькое войско достаточно для низвержения против¬ ников в такой стране, где имеется много доброжелательного народа..» Чувствуя слабость своих аргументов, Бассевич предлагает новую ком¬ бинацию: «Если вашему величеству не угодно будет старшую цесаревну выдать, то герцог будет доволен и младшею. Сколько я мог усмотреть, герцог обеих государынь цесаревен квалитеты сердечно любит. А способ¬ нее и лучше бы, по летам, жениться ему на старшей цесаревне»204. Голш¬ тинцам было все равно, кто становился женой герцога, лишь бы скорее осуществить свою комбинацию. Герцог так и говорил в своем письме к Петру I: «От продолжительнейшего молчания принужден опасаться не¬ возвратимого убытка...» Сохранился ответ Петра I на обращения Бассевича и герцога. «Свет¬ лейший герцог, дружелюбно любезный племянник! — писал император. — Два ваши письма, единое от вас самих, другое от министра вашего Бас¬ севича, я принял, в которых содержание двух дел, первое о свойстве чрез вас с домом моим; другое, чтоб вам помочь в ваших делах, к чему многие потентаты охоту имеют, ежели мы приступим, на что ответствую, что я с оными потентатами со всею моею охотою вступить готов и трудиться по всякой возможности в том деле. Что же принадлежит о супружестве, то и в том я отдален не был, ниже хочу быть, понеже ваше доброе состоя¬ ние довольно знаю и от сердца вас люблю; но прежде, нежели ваши дела в лучшее состояние действительно приведены будут, в том обязаться не могу, ибо ежели б ныне то я учинил, то б иногда и против воли и пользы своего отечества делать принужден бы был, которое мне паче живота моего есть» (курсив наш. — О. И.)205. Итак, первое для Петра — польза Отечества! Голштинские же предложения далеко не во всем совпадали с этой пользой, а говоря по-простому, просто путали карты внешней поли¬ тики России. 142
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Но действий по оказанию помощи герцогу Голштинскому Петр I не прекращал. В результате чего 19 ноября 1723 года шведский король и государственные чины подписали акт, удостоверяющий, что «шведская нация обязана самою почтительною преданностию потомку Густава и не иметь никакой причины, в случае смерти короля (Фридрих I. — О. И.), обойти особу его королевского высочества (Карла-Фридриха. — О. И.)»206. Переговоры с Данией о возвращении Голштинии Шлезвига не привели к положительному результату. 22 февраля 1724 года был заключен обо¬ ронительный союз между Россией и Швецией, в секретной статье ко¬ торого говорилось о совместном употреблении мер для возвращения Карлу-Фридриху земель, несправедлийо захваченных у него Данией207. Только после заключения этого договора Петр I дал согласие на брак Карла-Фридриха и Анны Петровны. 24 ноября последовало обручение цесаревны Анны с герцогом. Со¬ гласно упомянутому «Уставу» (1722 года), отдающему право назначать наследника царствующему государю, цесаревна Анна должна была в брачном договоре отказаться за себя и за потомство свое от всех при¬ тязаний на русский престол; это отречение подтверждено было герцо¬ гом и скреплено присягою невесты и жениха. Герцог обязался оставить свою супругу в греческом законе и в будущей резиденции своей постро¬ ить и содержать церковь «по греческому обыкновению». Рожденные от данного брака мальчики должны были воспитываться в лютеранстве, а девочки — в православии. Говоря о том времени в своих мемуарах, Карл-Фридрих писал: «При русском дворе я в короткое время был почтен милостию могущественно¬ го монарха в такой степени, что мог ожидать для себя величайших от того выгод, а как того же благоволения удостоивала меня и августейшая его супруга, то все давало мне повод надеяться на полный успех в своих пред¬ приятиях»208. Однако голштинский герцог стремился получить слишком много. Карл-Фридрих, как потом и его сын, не понимал, что его желания входят в противоречие с интересами России и что поэтому вряд ли они будут когда-либо удовлетворены. После смерти Петра I 28 января 1725 года умер Петр Великий. Поэтому только 21 мая был совершен брак Анны Петровны с герцогом Карлом-Фридрихом В то вре¬ мя многие иностранные послы при петербургском Дворе были уверены, что Екатерина объявит своею наследницею цесаревну Анну Петровну. Карл-Фридрих почувствовал, что может стать теневым правителем Рос- 143
О.А. ИВАНОВ IÄ, сии. Голштинский герцог был сделан членом Верховного тайного совета. Он хотел даже стать генералиссимусом или президентом Военной колле¬ гии209. Карл-Фридрих старался показать себя с выгодной стороны, од¬ нако знавшие ситуацию люди говорили, что герцог Голштинский не способен к самостоятельному действию, что им руководит Бассевич, «че¬ ловек, соединявший с чрезвычайно пылким воображением смелость, спо¬ собность втираться, но имевший мало скромности и правоты»210. Но на его стороне была императрица Екатерина, которая заботилась как о сво¬ их дочерях, так и о зяте, которому пыталась помочь вернуть Шлезвиг. После неудачных попыток Петра I найти Елизавете жениха во Фран¬ ции жених сам прибыл в Россию, но опять из Голштинии. Им был двою¬ родный брат Карла-Фридриха, епископ Аюбский Карл-Август. При российском Дворе он был обласкан; даже получил орден Святого Андрея. 5 декабря 1726 года герцог Карл написал императрице Екатерине пись¬ мо, в котором, указав на счастье его родственника, получившего не толь¬ ко поддержку в России, но и связавшему себя браком с российскими государями, он рассудил также попробовать своего счастья в России. «Ежели же предвидение Всевысочайшего Бога то так устроило, — писал Карл-Август, — чтоб я с моей стороны не знал себе в свете вящего счас¬ тия желать, как чтоб и я удостоен быть мог от Вашего Императорского Величества вторым голстинским сыном в Вашу Императорскую высокую фамилию восприяту быть. Может быть, от меня весьма смело учинено, что я дерзаю Вашему Императорскому Величеству вдруг такое откровен¬ ное представление чинить. Но ежели я в том проступился, то Ваше Им¬ ператорское Величество да соизволит милостиво сие мое преступление токмо истинному, совершенному высокопочтению приписать, с которым я несравненные добродетели и высокие дарования прекраснейшей прин¬ цессы Елисаветы, Ее Императорского Высочества, в моем сердце почитаю и которое далее утаить мне невозможно было. Якоже и я оставить не могу Вашего Императорского Величества сим всепокорнейше просить ко мне высокую свою милость явить, высокопомянутую принцессу, дщерь свою, Ее Иператорское Всочество мне в законную супругу матернею высочай¬ шею милостию позволить и даровати»211. В результате этих настойчивых просьб Карл-Август стал женихом Ели¬ заветы Петровны. Карл-Фридрих был очень доволен подобным оборотом событий; тем более что его акции в Швеции стали падать. Однако совер¬ шенно неожиданно ему, так надеявшемуся занять высочайшее место в Российском государстве, последовал тяжелый удар: князь АД. Меншиков просил императрицу о согласии на брак его дочери с великим князем Петром, и Екатерина дзла свое согласие212. Кроме того, императрица бо¬ лела, а от нее зависело защищать претензии голштинцев на Шлезвиг и 144
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Iä» шведский престол. Тут на помощь пришел упоминавшийся Бассевич, ко¬ торый отчасти поправил дело; он, с согласия Меншикова, составил заве¬ щание*, которое было утверждено императрицей Екатериной — по пре¬ данию, подписано вместо матери** Елизаветой Петровной (Соловьев. Кн. 10, 116). 6 мая императрица Екатерина скончалась. На другой день во дворце собрались члены императорской фамилии, Верховного тайного совета, Синода, Сената, генералитет и начали читать завещание покойной импе¬ ратрицы. Завещание состояло из 15 пунктов. Первым пунктом был объяв¬ лен императором великий князь Петр Алексеевич***, которому, правда, требовалось ждать вступления на российский престол до 16 лет****. До этого времени управлять страной должен был Совет, в который входили «обе цесаревны, герцог и прочие члены Верховного совета, которой обще из 9 персон состоять имеет»; в совете мог принимать участие и великий князь. В пункте 8 давался конкретный (связанный с известными лицами, а не как всеобщий закон) порядок престолонаследия: если великий князь ум¬ * Манштейн пишет, что «Завещание императрицы Екатерины было известно всему све¬ ту; оно было обнародовано после ее смерти и напечатано несколько раз. Оно находится во всех газетах и брошюрах...» (Манштейн Х.Г. Записки Манштейна о России. М., 1875. С. 344). ** Считается, что Екатерина I, поскольку она была неграмотной, не могла подписать за¬ вещание. Однако для того, чтобы написать свое имя, не требуется быть особенно грамотным. Может быть, в журнале Верховного тайного совета и говорилось о чтении завещания покой¬ ной императрицы, «подписанного собственною Ее Величества рукою» (Соловьев. Кн. 10. 78, 307). Хотя сам С.М. Соловьев выше говорит о подписании завещания Елизаветой Петров¬ ной по поручению Меншикова. Изданный в «Истории» СМ. Соловьева текст (а также в Полном собрании законов Российской империи (собрание 1-е) Т. 1—45. СПб. 1830. В 45 то¬ мах) имеет удивительные пропуски: так, например, в п. 3 не указан возраст совершенноле¬ тия Петра Алексеевича. Подлинник, по некоторым преданиям, уничтожила будто бы импе¬ ратрица Анна Иоанновна. Рассказывают, что она также поручила А.П. Бестужеву найти в архиве голштинских герцогов, находящемся в городе Киле, документы, касающиеся их пре¬ тензий на русский престол; среди обнарркенных бумаг оказалось и завещание Екатерины I (РБС. Бестужев-Рюмин. С. 772) *** Нет сомнения, что эта кандидатура стала альтернативной и была продавлена Менши- ковым в своих целях. Вряд ли сам Петр I остановился на внуке, сыне осужденного Алексея Петровича. Не случайно поэтому, что 26 июля 1726 года Верховный тайный совет принял указ об отобрании манифестов 1718 года о деле царевича и лишении его престола, а также «Устава» 1722 года. Как пишет Соловьев, «этим хотели показать, что Петр II есть законный император по наследству и что устав Петра Великого потерял силу» (Соловьев. Кн. 10, 86). Правда, когда Бассевич попросил две копии с завещания Екатерины I (чтобы римский им¬ ператор стал гарантом выполнения этого завещания), ему было отказано под тем предло¬ гом, что «дать эту копию неприлично и невозможно, к тому же она герцогу и не нужна, ибо распоряжение касательно наследства русского престола зависит исключительно от воли императора» (Соловьев. Кн. 10, 84). **** Цифра документально не установленная; правда, на нее указывает в своих воспомина¬ ниях Х.Г. Манштейн (Манштейн Х.Г. Записки Манштейна о России. С. 2). Не исключено, что подобной цифры в момент оглашения завещания не существовало, и ее следовало согласо¬ вать особо (см. об этой цифре: Соловьев. Кн. 10, 307). 10 О. Иванов 145
O.A. ИВАНОВ рет без наследников, то после него наследство переходит к Анне Петров¬ не и ее потомкам; если и эта ветвь прекратит существование, то ей насле¬ дует Елизавета Петровна со своими потомками; если же и эта ветвь отомрет, то тогда наследницей становилась сестра императора, Наталья Алексеевна. Дальше Бассевич или Меншиков, по-видимому, не загляды¬ вали. Тут же были сформулированы и два общих принципа: 1. «Мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют»; 2. «Никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет». Упомянутый пункт фактически от¬ менял «Устав о наследии престола». То, что этот закон не сработал и его автор умер, так и не назначив достойного наследника, показывало серь¬ езную ограниченность и фактически отменяло его или, мягче сказать, ста¬ вило необходимость его применения под вопрос, тем более что дело касалось самодержавного государя (или государыни). Поэтому составите¬ ли завещания Екатерины I, не вдаваясь в теоретические проблемы рос¬ сийского престолонаследия, предложили некоторую временную схему, в которой вместе с тем не содержалось ничего, что не позволяло возвра¬ титься при определенных условиях и к «Уставу» Петра I. Согласно завещанию Екатерины I, принцессы были хорошо обеспече¬ ны (они получали по миллиону приданого и «в некоторое награждение» еще по 300 ООО рублей и т. п.), вместе с тем давалось «матернее благосло¬ вение» на брак Елизаветы Петровны с герцогом Голштинским (одновре¬ менно разрешение великому князю Петру Алексеевичу с «одною княж¬ ною князя Меншикова супружество учинить»). Особым 12-м пунктом (отсутствовавшим в опубликованном завещании) оговаривались необхо¬ димость поддержания интересов мужа Анны Петровны по вопросу Шлез¬ вига и шведской короны; при этом в завещании подчеркивалось: «кто тому противен будет, яко изменник, наказан быть». Екатерина I завещала импе¬ раторской фамилии жить в согласии «под опасением нашей матерней клятвы», и вместе с тем выражалось пожелание к великому князю (и, по- видимому, будущему российскому императору) помогать голштинскому дому, «пока нашей цесаревны потомство оным владеть будет, не оставлять, но по получении совершенного возраста, чего еще не достанет, исполнись». Аналогично Екатерина I призывала голштинский дом и Его Королевское Высочество (Карла-Фридриха), когда он получит шведской престол, также помогать России. Герцог Карл-Фридрих, согласно воспоминаниям Манштейна, радо¬ вался получению такого влияния в России, но предел их чувствам и стремлениям положило честолюбие АД. Меншикова, рвавшегося к вла¬ сти. Он говорил о Карле-Фридрихе, что «ему, как шведу (!), не доверя¬ ют»213. 19 мая неожиданно скончался жених Елизаветы Петровны: это 146
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III был сильный удар по голштинской партии. Однако Меншиков не считал дело оконченным; русские приверженцы голштинского дома были по его инициативе арестованы214. Анна Петровна и ее муж решили поки¬ нуть Россию, о чем было объявлено 28 июня. 24 июля Верховный тайный совет от имени императора выдал Карлу- Фридриху декларацию, в которой говорилось, что все трактаты и секрет¬ ные артикулы, которые император Петр I заключил с Швециею в пользу герцога и с ним самим, равно как и тайная конвенция, заключенная импе¬ ратрицею Екатериною с римским императором насчет Шлезвига, «наи¬ крепчайшим образом возобновляются и утверждаются»; и пока шлезвиг¬ ское дело не будет окончено, герцог будет получать от России ежегодно по 100 ООО имперских гульденов, а из назначенного миллиона рублей Карл- Фридрих получит до отъезда 200 ООО, а остальные будут выплачиваться в течение восьми лет215. 25 июля Анна Петровна и ее муж выехали из Петербурга. Штелин в числе главных причин выезда голштинского герцога из России называет также и его многочисленные долги, на уплату только процентов с кото¬ рых уходила половина доходов Голштинии! «Двор его принимал печаль¬ ный вид, — пишет Штелин*, — а за герцогским столом являлись истертые и дырявые скатерти и салфетки. Однажды герцог, в присутствии некото¬ рых придворных, вздыхал о своем печальном положении, но, вдруг обо¬ дрившись, указал на колыбель, в которой лежал сын его, и сказал окружа¬ ющим: «Терпение, друзья мои! Он исправит наши дела»216. Сын, о котором только что сказано, родился 10 февраля 1728 года и был назван Петром**. В конце февраля приехал в Москву из Голштинии майор Дитмар с известием об этом и с просьбою к императору Петру Алексеевичу быть восприемником. Посланник, привезший радостную весть, получил 300 червонных, а при Дворе по этому случаю был устроен бал. Феофан Прокопович, чей труд «Правда воли монаршей» (оправды¬ вавший петровский «Устав» 1722 года) изымался при Меншикове, послал поздравительное письмо герцогу и герцогине, в котором есть такие сло¬ ва: «Родился Петру Первому внук, Второму — брат, августейшим и дер- жавнейшим сродникам и ближним — краса и приращение, Российской державе — опора и, как заставляет ожидать его кровное происхождение, великих дел величайшая надежда. А смотря на вас, счастливейшие роди¬ тели, я плачу от радости, как недавно плакал от печали, видя вас, пренеб¬ * Чуть выше у Штелина приводится эта же фраза Карла-Фридриха (правда, по поводу преследований Анны Иоанновны, но в другом виде: «Он выручит нас из нужды и поправит наши дела» (Штел., 68). ** Рассказывают, что мать приветствовала его рождение такими словами: «Бедный ма¬ лютка, не на радость ты родился» (Бильбасов, 81). 10* 147
O.A. ИВАНОВ регаемых, оскорбляемых, отверженных, униженных и почти уничтожен¬ ных нечестивейшим тираном. Теперь для меня очевидно, что вы у Бога находитесь в числе возлюбленнейших чад, ибо он посещает вас наказани¬ ями, а после печалей возвеселяет, как и всегда делает с людьми благочес¬ тивыми»217. Казалось, над голштинскими претендентами вновь разошлись тучи, но рок преследовал их. Вскоре после рождения сына простуди¬ лась и умерла Анна Петровна, а через два года в ночь с 18 на 19 января 1730 года скончался император Петр Алексеевич, симпатизировавший голштинцам. Князь Д.М. Голицын взял на себя государственную инициативу и объя¬ вил: «Так как со смертью Петра II потомство Петра I пресеклось в муж¬ ской линии, а между тем Россия страшно пострадала от деспотической власти, чему содействовали иностранцы, в большом числе привлеченные в страну Петром I, то следует верховную власть ограничить полезными законами и поручить царствование той императрице, которая будет из¬ брана, не иначе как под некоторыми условиями»218. Подобный подход производил революцию: избрание государя и вытекающее отсюда огра¬ ничение его прав. «Станем писать пункты, чтоб не быть самодержав- ствию», — говорил князь Голицын219. Ни о каких завещаниях и наслед¬ ствах речи уже не могло идти, отнималось и право государя, закрепленное петровским «Уставом» 1722 года; в самом начале «Кондиций» стояло та¬ кое обещание: «По принятии короны российской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять». Не менее суровыми были и другие пункты «Кондиций». Сторонники князя Голицына говорили о незаконности детей Петра I, родившихся от второго брака с «худородной женщиной», забывая, что она была публично Петром I провозглашена императрицей. Те же, кто помнили о завещании Екатерины I, видели трудности в призвании двух¬ летнего герцога, с которым явился бы его отец и прочие иностранцы. Что касается Елизаветы Петровны, то ее считали молодой и малосерьезной, чтобы стать государыней. Известно, чем все это закончилось; гвардейцы и дворяне избрали Анну Иоанновну, объявившую себя по их настоятель¬ ным просьбам самодержавной императрицей. « Не хотим, чтоб государы¬ не предписывались законы; она должна быть такою же самодержицею, как были все прежние государи», — говорили они. Но на каких «прежних государей» они ссылались? Многие из упомянутых гвардейцев и дворян, прежде всего, имели в виду, конечно, Петра I, а следовательно, и его за¬ коны. Анна Иоанновна так не думала или не хотела думать*: конфликт двух семей царя Алексея Михайловича еще сильно действовал на нее. * Анне Иоанновне пришлось начать с восстановления петровского Сената. 148
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III В этом состояло главное противоречие, обусловившее дальнейшие пере¬ вороты в России. За рубежом, в Голштинии, жил внук Петра Великого, а в самой России — его дочь. Штелин, прекрасно знавший положение при Дворе, писал: «При всех счастливых успехах на предприятии страшной для всех, императрицы Анны, сама она была в постоянном страхе; она боялась великой княгини, Елизаветы Петровны, голштинского принца, Карла-Петра-Ульриха, от которого желала бы избавиться. Вспоминая о нем или разговаривая, она обычно говорила: «Ч....ка (чертушка. — О. И.) в Голштинии еще живет»*220. Аналогичным образом Анна Иоанновна вела себя по отношению к претензии Карла-Фридриха на отнятые у него Данией земли. Сначала, правда, все было как будто в пользу Карла-Фридриха. Так, в договоре, заключенном 30 сентября 1730 года с Пруссией, в секретной статье го¬ ворилось о том, что «король прусской для государя герцога Голштинска- го приложит везде свои добрые официи**, дабы оной герцог как наиско- рее до резонабального и удовольствуемаго согласия достигнуть мог, а в противном случае король пруской обещает наблюдать совершенное неутральство»221. Но уже в договоре с Данией и Австрией от 26 мая 1732 года ситуация выглядит иначе; возникает идея продать голштинские земли, чтобы «король дацкой против чинимого от его высочества герцо¬ га Карла-Фридриха за себя и своих наследников и сродников уступления прежней части Шлезвигской в награждение ему герцогу заплатить один милион ефимков цесарскими гульденами, но буде его высочество к при¬ нятию того по прошествии двух годов не склонится, то в таком случае король дацкой ни к чему вяще не обязан, но от всяких притязаний его герцога на вечные времена свободен был»222. На такое предложение гер¬ цог Голштинский не согласился. Попытки подобного рода продолжались и дальше. Штелин также рас¬ сказывает, что в 1736 году «по наущению императрицы Анны» в Киль была прислана Комиссия Римской империи, чтоб «побудить герцога к отречению от отнятого у него владения», т. е., по-видимому, Шлезвига. * В сохранившемся черновике перевода М.П. Погодина Записок Штелина, хранящемся в ОР РГБ, есть следующие строки, которые были выпущены по соображениям цензуры: «NS. Императрица Анна назначила своей преемницей на престол свою племянницу Макленбур¬ гскую принцессу Анну; молодой герцог голштинский, как истинный и единственный от¬ прыск крови Петра Великого, назначенный (как ей было известно) престолонаследником по завещанию императрицы Екатерины, разрушал ее планы: потому она ненавидела его до смерти и однажды, когда об нем зашла речь, она так забылась, что выразилась: «Пусть бы умер этот чертенок — не велика была бы беда». Все это Погодин вынужден был заменить примечанием: «В другом месте на полях Штелин говорит, что и[мператрица] Анна называла маленького принца чертенком (einer kleiner Teufel)» (Утро. Литературный и политический сборник, издаваемый М. Погодиным. М., 1868. С. 311). ** Office — услуга (фр.). 149
O.A. ИВАНОВ <^1 Карл-Фридрих, защищаясь, говорил о своем несовершеннолетнем сыне, «у которого он ничего не может отнять», а также волю на собрания госу¬ дарственных сословий Голштинии. Герцог, протестуя против насилия над ним, сказал членам Комиссии, что они будут нести ответственность за свои действия «перед Богом и светом». Все эти аргументы подействова¬ ли, и Комиссия разошлась без успеха223. В 1739 году, так и не дождавшись шведского престола, Карл-Фридрих умер, оставив права на Шлезвиг сво¬ ему сыну. Шведское направление После смерти герцога планы на русскую корону в Голштинии почти полностью рухнули. Штелин пишет: «При Кильском дворе совершенно потеряли надежду на наследие российского престола и потому, имея в виду права принца на шведский престол, стали со всем старанием учить его шведскому языку и лютеранскому закону»224. Хотя очевидно, что прошведское влияние было значительным и до этого. Сам Штелин пи¬ шет, что когда мальчику исполнилось семь лет, то к нему приставили гофмейстеров, среди которых он, прежде всего, называет Адлерфельд- та*, шведа, автора «Истории Карла XII»225. Вряд ли последний мог что- то доброе говорить о России, как и офицеры герцогской гвардии, слу¬ жившие в прусской армии. Об этом свидетельствует также и следующее примечательное обстоятельство, сообщенное Штелином: «Из упражне¬ ний молодого герцога на шведском языке хранится у меня его собствен¬ норучный шведский перевод разных газетных статей того времени, и между прочим одной весьма о смерти Императрицы Анны, о насле¬ дии ей принца Иоанна и об ожидаемых произойти от того беспокой¬ ствах»226. Именно так, подчеркивая эти «беспокойства», голштинского претендента на российский престол пытались запугать, чтобы он не же¬ лал и думать о России. Меткую характеристику происходившего тогда при голштинском Дворе дает Екатерина И: «Этого принца воспитывали в виду шведского престола при дворе, слишком большом для страны, в которой он нахо¬ дился, и разделенном на несколько партий, горевших взаимной ненави¬ стью; из них каждая хотела овладеть умом принца, которого она долж¬ на была воспитать, и, следовательно, вселяла в него отвращение, которое все партии взаимно питали по отношению к своим противникам» (204). Здесь речь идет о вражде деятелей партий русского, шведского и соб- * Кроме Адлерфельдта, Штелин называет Вольфа и Брёмзена. 150
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ ственно голштинского направления. К последним относились лица, под¬ держивавшие двоюродного брата молодого герцога — Адольфа-Фридри¬ ха, епископа Любекского, герцога Голштинского, под опекой которого Петр-Ульрих находился после смерти отца. Шведская группировка бра¬ ла верх. Это отразилось на составе воспитателей, которые окружали молодого герцога. Екатерина II, по-видимому, совершенно не случайно приводит не только их имена, но и их национальную принадлежность: «Во главе воспитателей Петра III стоял обер-гофмаршал его двора Брюммер*, швед родом; ему подчинены были обер-камергер Берг- хольц, автор вышеприведенного дневника, и четыре камергера; из них двое — Адлерфельдт, автор «Истории Карла XII», и Вахтмейстер — были шведы, а двое других, Вольф и Мардефельд, голштинцы» (204; курсив наш. — О. И.). Весьма примечательно, что никто, кроме Екатерины II, не пишет, что Брюммер был шведом**у а ведь это очень важный факт в понимании его отношения к великокняжеской семье. Но Екатерина II ошибалась. Хо¬ рошо знавший Брюммера Я. Штелин писал, что тот — «уроженец лиф- ляндской, происхождением из дворянской фамилии, которая и ныне еще имеет в Лифляндии деревни». Далее Штелин рассказывает следую¬ щие интересные подробности об этом человеке: «Он проводил молодые свои лета в королевской шведской службе, и в то время, как Карл XII в Стральзунде был осажден, находился при нем флигель-адъютантом. По смерти сего короля, в 1718 году, вступил он в придворную службу к гер¬ цогу Голштейн-Шлезвигскому, Карлу-Фридриху, с которым после, бу¬ дучи его камергером, в 1721 году, приезжал в Москву и в Петербург к императору Петру Великому. По бракосочетании герцога, в 1727 году, возвратился за новобрачными в Голштинию и находился при Дворе в Киле до кончины герцога, который незадолго пред смертью своею (в 1738 году) определил его обер-гофмейстером и поручил ему воспитание сына своего, принца Карла-Петра-Ульриха, ставшего потом великим князем Петром Федоровичем. По восшествии императрицы Елизаветы Петровны на родительский престол в 1741 году, по требованию Ее Ве¬ личества привез он вместе с голштинским обер-камергером фон Берг¬ гольцем сего принца в Петербург, где в следующем году получил от Рим¬ ского императора графский диплом и оставался при великом князе обер-гофмейстером до 1745 году, или до того времени, как Его Высоче¬ ство вступил в совершенные лета...»227 * Ходили фантастические, по-видимому, слухи, что Брюммер и был отцом Карла-Пет- ра-Ульриха (Бильбасов, 89). ** В первом варианте Записок Екатерины II Брюммер назван просто шведом (472), а во втором — «шведским дворянином» (28), 151
O.A. ИВАНОВ «âH Среди тех, кого, как пишет императрица, принц «любил в детстве и в первые годы своего пребывания в России» были два камердинера: ливо¬ нец Крамер и швед Румберг. «Последний был ему особенно дорог. Это был человек довольно грубый и жесткий, из драгунов Карла XII», — заме¬ чает Екатерина II. И этот человек вряд ли особенно симпатизировал Рос¬ сии (о нем еще пойдет разговор в главе «Дело Рунберга»). Екатерина II сообщает также, что Брюммер и Бергхольц «были преданы принцу-опе- куну и правителю (т. е. Адольфу-Фридриху. — О. И.); все остальные были недовольны этим принцем и еще более его приближенными» (205). Принадлежность к партии человека, провозглашенного в 1743 году (по русско-шведскому договору в Абове) кронпринцем, а потом ставшего шведским королем, примечательна и сыграла свою роль в истории вели¬ кокняжеской семьи. Характеризуя отношения Карла-Петра-Ульриха к своим «воспитате¬ лям», Екатерина II писала: «Молодой принц от всего сердца ненавидел Брюммера, внушавшего ему страх, и обвинял его в чрезмерной строгос¬ ти. Он презирал Бергхольца, который был другом и угодником Брюмме¬ ра, и не любил никого из своих приближенных, потому что они его стес¬ няли» (205). Что это были за чрезмерные строгости, в России узнали из найденной в Киле записки*, которую в 1745 году Н.Ф. Корф переслал Елизавете Петровне228. Трудно сказать, насколько она соответствовала действительности; уж больно сильно в ней критикуется Брюммер**. В записке говорилось, что маленького Карла-Петра-Ульриха чуть не мо¬ рили голодом; еды он должен был дожидаться до двух часов и поэтому «с голоду охотно ел сухой хлеб». Дело усугублялось еще и тем, что Брюм¬ мер, получив плохие отзывы учителей, начинал грозить ребенку строги¬ ми наказаниями, отчего он «сидел за столом ни жив ни мертв», а также испытывал острые приступы головной боли и рвоты. «Ребенка держали точно за караулом, — говорилось в упомянутой записке, — так что и в прекрасную летнюю погоду едва позволяли иметь движение на свежем воздухе, вместо того заставляли быть два раза в неделю на вечерах с ше¬ сти часов, а в летние дни вместо прогулок играть в кадрилью с дочерью госпожи Брокдорф: таким образом, до 6 часов его заставляли учиться, от 6 до 8 — играть в кадрилью с дочерью Брокдорф, а в 8 ужин — и потом спать. Великий князь говаривал: «Я уверен, что они хотят меня сделать профессором кадрильи, а другого ничего мне знать не надобно». Как-то в день приемов принц был нездоров и, несмотря на это, Брюммер заставлял его «идти в ассамблею». Лейб-медик принца доло¬ * Вполне вероятно, что эта записка носила во мноюм политический характер и краски в ней преднамеренно были сгущены. ** В.А. Бильбасов считает эту записку не заслуживающей доверия (Бильбасов, 90) 152
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III жил Брюммеру, что у того лихорадка, но воспитатель не шел ни на ка¬ кие уговоры, доказывая свою правоту тем, что «одна знатная дама, род¬ ственница госпожи Брокдорф, нарочно приехала в Киль, чтоб видеть ве¬ ликого князя». Это так возмутило лейб-медика, что он заявил: «Если вам, господин Брюммер, угодно пожертвовать принцем, то мне до него уже больше дела нет». На этот раз Карл-Петр-Ульрих был пощажен*. Далее в упомянутой кильской записке говорилось: «Все были уверены, что Брюммер не питал к принцу ни малейшей любви. Это было видно из таких, например, слов его, обращаемых к воспитаннику: «Я вас так велю сечь, что собаки кровь лизать будут; как бы я был рад, если б вы сейчас же издохли». Обыкновенные наказания были: стояние голыми коленями на горохе, ношение книг, привязывание к столу и к печи, сеченье розгами и хлыстом**. Незадолго перед отъездом в Россию, в то время как придвор¬ ные кавалеры обедали, молодой герцог, имея на шее нарисованного осла и в руке розгу, смотрел на обед из своей спальни, двери в которую были отворены». Дело дошло до того, что Брюммер будто бы приказал наказать провинившегося маленького герцога хлыстом***. Похоже, «воспитатель» * Штелин рассказывает о следующем аналогичном эпизоде, когда Петр Федорович не¬ ожиданно и серьезно заболел: «Замечена необыкновенная слабость в Его Высочестве; поэтому я расспросил его и узнал, что он не имеет сна и почти аппетита и чувствует часто наклон¬ ность к обмороку. По пульсу я нашел, что это имеет основание. Я объявил об этом обер-гоф- маршалу, графу Брюммеру, который приписал это к притворству и нежеланию учиться и сделал выговор великому князю» (Штел., 84). ** Штелин подтверждает грубое отношение к молодому герцогу со стороны Брюммера и Бергхольца, о котором тот ему сам рассказывал (Штел., 69). *** Штелин, очень не любивший Брюммера, писал по поводу одного эпизода с великим князем: «Однажды у него произошла такая ссора с этим надменным и иногда слишком уни¬ жающимся новым графом, в Петергофе, в комнате великого князя, в присутствии обер-ка¬ мергера Берхгольца и профессора Штелина, и дошла до того, что Брюммер вскочил и, сжав кулаки, бросился к великому князю, чтобы его ударить. Профессор Штелин бросился меж¬ ду ними с простертыми руками и отстранил удар, великий князь упал на софу, но тотчас опять вскочил и побежал к окну, чтобы позвать на помощь гренадеров армии, стоящих на часах; от этого профессор удержал его и представил Его Высочеству все неприятности, ко¬ торые могут от этого произойти. Но г. обер-гофмаршалу, который в своем бешенстве стоял, совершенно пораженный, он сказал: «Поздравляю Ваше Сиятельство, что вы не нанесли удар Его Высочеству и что крик его не раздался из окна. Я не желал бы быть свидетелем, как бьют великого князя, объявленного наследником российского престола». Между тем Его Высоче¬ ство убежал в спальню, возвратился оттуда со шпагой в руке и сказал обер-гофмаршалу: «Эта ваша выходка должна быть последнею; в первый раз, как только вы осмелитесь поднять на меня руку, я вас проколю насквозь этою шпагой, заметьте это себе и скажите, если угодно, Ее Величеству, а не то я сам скажу ей» (Штел., 81, 82). В своих «Записках о Петре III» Ште¬ лин обвиняет Брюммера в очень серьезном преступлении — растрате большой суммы денег (300 ООО рублей), подаренной Елизаветой Петровной своему племяннику по случаю приоб¬ щения к православной церкви. «Брюммер распоряжался суммою, подаренною великому князю, — замечает Штелин, — и ее не стало на 2 года, хотя все содержание Двора великого князя производилось на счет императрицы» (Штел., 78). Штелин в качестве одной из ста¬ тей расходов, производимых Брюммером, называет «всех фрейлин», которых он «дарил.- из казны великого князя» (Штел., 75). Вообще, как замечает воспитатель Петра Федоровича, 153
eÄL O.A. ИВАНОВ стремился к тому, чтобы запугать, сломить волю Карла-Петра-Ульриха и таким образом полностью подчинить его себе. В цитированной записке утверждается, что Брюммер так выражал свою антипатию к молодому герцогу не только в Киле, но и за пределами Голштинии, заявляя, что «этот принц есть вместилище всех пороков». Французский учитель Карла-Петра-Ульриха, Миле, говорил о Брюммере, что он способен лошадей обучать, а не принца воспитывать, что соответ¬ ствовало действительности, поскольку Брюммер с малых лет находился в военной службе (он был кавалеристом). После смерти отца маленького герцога Брюммер будто бы удалил учителя русского языка, заявив: «Этот подлый язык пригоден только собакам да рабам». В упомянутой записке говорится, что он «с малолетства внушал молодому герцогу отвращение к русскому народу». Последнее утверждение, скорее всего, правдоподобно. Штелин рассказывает, что после смерти Карла-Фридриха «при Кильском Дворе совершенно потеряли надежду на наследие Российского престола, и потому, имея в виду права Принца на Шведский престол, стали со всем старанием учить его шведскому языку и лютеранскому закону». Есть основания думать, что поведение Брюммера по отношению к принцу было не случайным, а осуществлялось преднамеренно: полагаем, что «швед» (по образу мыслей) не хотел, чтобы в России был образован¬ ный, хорошо воспитанный император, уверенный в себе и здоровый фи¬ зически. В этом отношении очень важно сообщение Екатерины II о том, что граф А.П. Бестужев и граф Н.И. Панин «утверждали, что имели в сво¬ их руках убедительные доказательства, будто Брюммер с тех пор, как уви¬ дел, что императрица решила объявить своего племянника [предполагае¬ мым] наследником престола, приложил столько же старания испортить ум и сердце своего воспитанника, сколько заботился раньше сделать его достойным шведской короны» (205). Нельзя исключить, что среди этих «убедительных доказательств» была и анонимная записка, привезенная Елизавете Петровне бароном Н.Ф. Корфом из Киля. Екатерина не верила этому; она писала: «Я всегда сомневалась в этой гнусности и думала, что воспитание Петра III оказалось неудачным по стечению несчастных об¬ стоятельств» (205). Но отношение Брюммера к самой Екатерине (о чем пойдет речь в следующем разделе) заставляет поверить в приведенную версию. Вероятно, имея в виду «воспитательные меры» Брюммера, во втором варианте Записок Екатерина II заметила о Петре Федоровиче: «Этот юноша на самом деле должен был возбуждать более жалости, чем злопамятства» (122). Брюммер «любил показывать себя публично в параде», и поэтому он «ездил с великим кня¬ зем по городу больше для того, чтобы показать себя, чем показать что-либо полезное моло¬ дому принцу» (Штел., 75). 154
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Кандидаты на русский престол Не надолго пережила голштинского герцога императрица Анна Иоан¬ новна; 5 октября 1740 года она тяжело заболела. Встал вопрос о наследова¬ нии престола; Анна Иоанновна категорически заявила, что желает опреде¬ лить наследником малолетнего Иоанна Антоновича*, «которому при крещении его оное обещать изволила»229. Вопрос о регенте был решен (не без большой помощи А.П. Бестужева) в пользу герцога Бирона. 17 октяб¬ ря императрица скончалась. Примечательно, что в опубликованном уста¬ ве о регентстве от имени Анны Иоанновны записаны были такие слова об основных функциях регента, который «как о воспитании малолетнего го¬ сударя должное попечение имел, так и правительство таким образом вел, дабы по регламентам, и уставам, и прочим определениям и учреждениям, от дяди нашего, государя императора Петра Великого, и по нем во время нашего благополучного государствования учиненным» (курсив наш. — О. И.). Да и сам наследник российского престола, совершеннолетие которого оп¬ ределялось 17 годами, был назначен по петровскому «Уставу» 1722 года. Точнее, Анна Иоанновна определила ветвь наследства трона: «А ежели бо¬ жеским соизволением оный любезный наш внук, благоверный великий князь Иоанн, прежде возраста своего и не оставя по себе законнорожден¬ ных наследников преставится, то в таком случае определяем и назначива- ем в наследники первого по нем принца, брата его, от нашей любезнейшей племянницы, ее высочества благоверной государыни принцессы Анны, и от светлейшего принца Антона-Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебург- ского, рождаемого, а в случае и его преставления — других законных из того же супружества рожденных принцев, всегда первого...»230 Регенту не нравилось поведение брауншвейгской фамилии, и он гро¬ зился, что вышлет ее, а затем вызовет в Россию племянника цесаревны Ели¬ заветы, принца Голштинского; при этом распространялись слухи, что гер¬ цог Бирон хочет женить на Елизавете сына своего, принца Петра, а дочь свою потом выдать за Карла-Петра-Ульриха, что он имел с Елизаветой Петровной частые и долгие свидания231. Сам Бирон, например, описывает такой эпизод, произошедший в его регентство: баронесса Менгден сооб¬ щила ему, что Елизавета Петровна показывала ей «портрет** и меру роста * Манштейн пишет; «24-го августа принцесса Анна разрешилась от бремени сыном, ко¬ торый при крещении был назван Иоанном. Это событие чрезвычайно радовало императри¬ цу; тогда же она объявила, что новорожденный будет ее сыном, взяла его от родителей и по¬ местила его в покое подле своего» (Манштейн Х.Г. Записки Манштейна о России. С. 192). ** Возможно, это был один из двух портретов, которые, по рассказу Штелина, привез Ели¬ завете Петровне после смерти Карла-Фридриха обер-егермейстер Бредель: один написан¬ ный маслом художником Деннером в Гамбурге, а второй (миниатюрный) — Трунихом в Киле (Штел., 72). 155
O.A. ИВАНОВ герцога голштинского, причем очень выхваляла баронессе этого государя, между тем как при жизни покойной императрицы (Анны Иоанновны. — О. И.) никто не видал этого портрета, который — что ей, баронессе извест¬ но, — намерены показывать теперь с удовольствием всем и каждому»232. Нет сомнения, что Елизавета Петровна, не боясь регента, делала это не по глупости, а преднамеренно. Когда Бирон пал, Елизавета Петровна поспе¬ шила убрать портрет своего племянника233. Долго нападки Бирона брауншвейгская фамилия терпеть не могла; в результате в ночь 9 ноября произошел переворот, и Анна Леопольдовна провозгласила себя правительницей. Тут же у нее начали возникать идеи по поводу престолонаследства. Так, правительница приказала одному из при¬ ближенных написать два манифеста; в одном она предлагала включить в наследие своих дочерей: «Буде волею Божиею государя не станет и брать¬ ев после него наследников не будет, то быть принцессам по старшинству». А в другом предлагала себя в качестве наследницы («которые всегда в Рос¬ сии за неимением принцев наследницами бывают»): «Ежели таким же об¬ разом государя не станет, чтоб наследницею быть мне»234. Речь, очевидно, шла о возвращении к наследственным принципам, изложенным в завеща¬ нии Екатерины I. Но эти претензии оборачивались правовым основанием для воцарения или герцога Голштинского, или Елизаветы Петровны. Ждать до воцарения последней оставалось не долго. Однако дочери Петра I пред¬ стояло пройти через сложнейшие дипломатические капканы. Основную роль в политической интриге играл французский посланник маркиз де Шетарди. Перед ним стояло две проблемы; во-первых, после падения Бирона попытаться помешать России оказать поддержку Авст¬ рии, и, во-вторых, вернуть Россию к допетровским временам, чтобы она не вмешивалась в европейские дела, в которых хотела господствовать Франция. Важнейшую и активную роль в этом плане должна была сыг¬ рать Швеция, постоянно ощущавшая последствия Ништадтского мира. С одной стороны, Швеция (с помощью Парижа) должна была ввязать Рос¬ сию с собой в войну, которая помешала бы последней оказывать помощь Вене, а с другой, через войну привела бы к падению ненужного Франции правительства России. В Париже верили, что Елизавета Петровна, прово¬ дя национальную политику, должна вернуться к русским ценностям, а главное — покинуть Петербург и переехать в отдаленную от европейских дел Москву. Шведский посланник Э.М. Нолькен, начав тайные переговоры*, обещал помощь Швеции в обмен на территориальные уступки (того, что отошло * Х.Г. Манштейн писал по поводу этого «миротворца»: «Шведский посланник при петер¬ бургском дворе, г. Нолькен, много содействовал тому, что в партии шляп (партия шведского дворянства. — О. И.) увеличилось желание начать войну (с Россией. — О. И.), тем, что в своих 156
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III к России по Ништадтскому миру) и требовал письменных гарантий. Он составил их черновой текст и передал его в начале января 1741 года Елиза¬ вете Петровне через ее лейб-медика И.Г. Лестока. Вот этот текст, как его сообщил своему министерству Шетарди: «Я поручаю и разрешаю г. Ноль- кену, чрезвычайному посланнику шведскому при русском дворе, ходатай¬ ствовать от моего имени перед Его Величеством королем и Королевством Шведским об оказании мне помощи и необходимого содействия для под¬ держания моих неотъемлемых прав на всероссийский престол, основыва¬ ющихся на моем происхождении и на завещании покойной императрицы Екатерины, блаженныя памяти моей родительницы. Я одобряю и одобрю все меры, какие Его Величество король и Королевство Шведское сочтут уместным принять для этой цели, и обещаю, в случае если Провидению, прибежищу угнетенных, угодно будет даровать счастливый исход задуман¬ ному плану, не только вознаградить короля и королевство шведское за все издержки этого предприятия, но и представить им самые существенные доказательства моей признательности». Елизавета Петровна, понимая, к чему клонится дело, отказалась от того, чтобы подписывать подобный документ, и просила действовать на основа¬ нии ее «словесной просьбы». Нолькен настаивал на том, что шведский сейм уже собрался и что из-за переписки может быть упущено время. Елизаве¬ та Петровна колебалась или, скорее всего, искусно делала вид, что колеб¬ лется. Она, наконец, встречается с Нолькеном и высказывает свои сомне¬ ния и предложения, о которых тут же стало известно Шетарди. Он писал об этом своему министру: «Принцесса Елизавета ничуть не скрыла от него, что завещание ее матери, хотя и самый сильный довод, на который она могла сослаться, назначает ее, однако, преемницей престола лишь вслед за герцогом Голштинским и его потомством. Поэтому было бы хо¬ донесениях указывал на совершенное расстройство армии (русской. — О. И.) после турец¬ ких походов; он извещал также, что полки составлены из одних молодых людей, которые едва умеют обращаться со своим оружием, и что во многих полках недоставало одной тре¬ ти до комплекта. Однако эти сообщения были совершенно лживы. За исключением полков, вернувшихся из Очакова, где они содержали гарнизон, русская армия была в полном комп¬ лекте и едва ли не в лучшем порядке, нежели до войны...» (Мангитейн Х.Г. Записки о России. С. 191). Правда, Манштейн тут же делает следующую оговорку в примечании, которая сни¬ мает во многом сказанное им: «Шведский сенат обвиняли в том, что он отправил к Нольке- ну обратно его подлинные рапорты с приказанием писать из Петербурга только то, что ему предписано было». Скорее всего, неверную информацию Нолькен получал от своего колле¬ ги де Шетарди, которому его министерский начальник сделал даже выговор по этому пово¬ ду в депеше от 26 октября (6 ноября) 1741 года: «Точно так же я нимало не замечаю в этих русских той слабости и распущенности, которые вам выставлялись на вид, ни той растерян¬ ности, которая предсказывалась среди министерства при приближении шведов. Граф Остер- ман ведет себя благоразумно, осторожно и твердо. Русская армия не имеет ни в чем недо¬ статка и не боится, по-видимому, своего неприятеля. Наконец, я сильно опасаюсь, чтобы все это не кончилось дурно для Швеции...» (Со шпагой и факелом. С. 225). 157
O.A. ИВАНОВ ^^ рошо, если бы действия шведов с внешней стороны скорее казались пред¬ принятыми в пользу этого герцога, нежели в пользу ее, принцессы. Одна¬ ко с такою же откровенностью она заявила Нолькену, что рассчитывает, оказывая такую полезную услугу интересам герцога 1'олштинского, полу¬ чить возможность вступить раньше него на престол, тем более что она решилась никогда не выходить замуж. Поэтому она полагает, особенно имея в виду возраст ее племянника и назначение его и потомства преем¬ никами престола, что не нанесет ему никакого ущерба. Когда же Нолькен стал входить в большие подробности, принцесса Елизавета для его удовлет¬ ворения заявила ему положительно, что она вполне уверена в своей партии, которая выступит, как только придут иностранцы, с явным намерением поддерживать права потомства Петра I» (курсив наш. — О. И.)235. В этом тексте поражают два момента: во-первых, нарушение завеща¬ ния Екатерины I о порядке наследования, которое признает и сама Ели¬ завета Петровна и делает это фактически одним из своих условий; и, во- вторых, объявление о решении никогда не выходить замуж Что касается первого момента, то тут можно предположить, что Елизавета Петровна учитывала, что племянник ее мал, да при этом находится за пределами России, и поэтому может быть использован шведами (потенциальным наследником престола которых он являлся) в своих целях. Что касается второго момента, то тут дело обстоит еще сложнее. В июле 1741 года разнесся слух, что Елизавету Петровну хотят выдать замуж за брата мужа правительницы, принца Людовика, которого хотели сделать герцо¬ гом Курляндским. Ход врагов дочери Петра I был на вид очень хороший: с одной стороны, Елизавету привязывали к иностранному (Брауншвейг¬ скому) дому, с другой — удаляли в Курляндию. Но Елизавета Петровна объявила, что никогда не выйдет замуж*, успокоив тем своих сторонни¬ ков236. Анна Леопольдовна будто бы после отказа от брака хотела зато¬ чить ее в монастырь, но спас Бирон237. Полагаем, что можно объяснить заявление, сделанное Елизаветой Пет¬ ровной шведскому посланнику, желанием сконцентрировать сторонников * Вопрос о браке Елизаветы Петровны, по-видимому, весьма интересовал французов. Как-то Шетарди спросил ее, «говорила ли ей жена придворного живописца Каравака о бра¬ ке. Елизавета отвечала, что эта женщина никогда не делала ей подобного предложения, и в свою очередь спросила; «Но какой же это брак?» Шетарди отвечал: «С французским прин¬ цем». — «Я могу вас уверить, — сказала Елисавета, — что это пустой слух, нет ни одного сло¬ ва правды. Вы должны быть тем более уверены в том, что я давно решилась никогда не вы¬ ходить замуж и тем менее буду слушать предложения Каравак, что было бы неблагоразумно обижать правительницу и ее мужа, потому что я прямо отвергла довольно глупое предло¬ жение, сделанное мне принцем Людовиком Брауншвейгским». «Это было сказано так опре¬ деленно, что не представлялось возможности настаивать», — писал Шетарди. Французский жених был принц Конти (Соловьев, XI, 115; курсив наш. — О. И.). Это «давно» весьма пока¬ зательно, но причины неизвестны. 158
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III вокруг своей личности и не вводить фигуры, которые могли породить лиш¬ ние разногласия, расчленяющие лагерь ее сторонников. Но тогда слово «никогда» — ложь, необходимая для достижения власти. В этом же смыс¬ ле — достижение власти — можно понимать и обещание, данное Нольке- ну: получить такой ценой российский престол перед Карлом-Петром-Уль¬ рихом — «он обязательно будет после меня». Слово «никогда» приводит и к другой проблеме — тайному браку Елизаветы Петровны с А.Г. Разумов¬ ским и их детям. Слухов на эту тему ходило много, но достоверных сведений нет. А.Г. Разумовский (Алексей Розум) попал в поле зрения Елизаветы Пет¬ ровны в первой половине 30-х годов XVIII века; через некоторое вре¬ мя он сделался гоф-интендантом цесаревны, т. е. распоряжался всеми ее имениями. Сразу после переворота он был пожалован в действительные камергеры, а при коронации, состоявшейся 25 апреля 1742 года, — обер-егермейстером и награжден орденом Святого Андрея Первозван¬ ного. В этом же году, согласно преданиям, в церкви подмосковного села Перова произошло тайное венчание императрицы Елизаветы и Алексея Григорьевича238. Мотивы этого брака, совершившегося сразу после пере¬ ворота, непонятны. Политическая обстановка была столь напряженной, что любые сплетни могли ее перевернуть; а Алексей Григорьевич, при всех его достоинствах, не был Потемкиным, чей выдающийся ум и энер¬ гия так помогали Екатерине II. Может быть, этот брак был гарантией того, что другого, более серьезного с политической точки зрения брака не будет, не будет и наследников... Несколько иную (не совсем понятную) трактовку дает в своих мему¬ арах Ст.-А. Понятовский, свидетельство которого об упомянутом браке чрезвычайно важно. «Бестужев неоднократно настаивал на том, — пишет Понятовский, — чтобы Елизавета объявила публично о своем тайном браке с Разумовским — империи нужен был наследник по прямой линии. Канцлер был вдвойне в этом заинтересован: он надеялся заслужить бла¬ годарность Разумовского, многого в ту пору стоившую, и хотел удалить от трона принца голштинского, личные качества которого никак не соответ¬ ствовали интересам империи, а происхождение могло способствовать новым переворотам. Но императрица не последовала настойчивым сове¬ там Бестужева; то ли смелости недостало, то ли она считала племянника законным наследником трона и желала соблюсти справедливость» (кур¬ сив наш. — О. И.)239. В этих воспоминаниях вызывает набольшее подозре¬ ние рассуждение о «наследнике по прямой линии». Разве таковым не был молодой герцог Голштинский? Никого «прямее» его Елизавета Петровна не могла произвести. При этом необходимо иметь в виду, что многочис¬ ленные рассказы о детях Елизаветы Петровны от А.Г. Разумовского — 159
O.A. ИВАНОВ миф, как показал это в своем фундаментальном исследовании «Семейство Разумовских» A.A. Васильчиков. Существовали и просто гипотетические предположения; об одном из них, как маловероятном варианте развития событий, сообщает посол Финкенштейн: «Если страсть Императрицы к Фавориту до смешного дойдет и переменит она порядок престолонасле¬ дия в пользу Разумовских, то дело это сиюминутное долго не продлится и повлечет за собой неминуемо беспорядок и смуту»240. Прогноз в данном случае, скорее всего, верный. Возвратимся к теме уговоров Елизаветы Петровны шведами и францу¬ зами. Шетарди пытался воздействовать на Елизавету Петровну и непосред¬ ственно, и через хирурга Лестока. Причем он старался делать это изощрен¬ но, о чем с явным самодовольством сам сообщал своему министерству: «Я старательно удалил все, что имело бы хоть какой-нибудь признак принуж¬ дения ее к чему-либо, с целью более верно привести ее к желаемому мною плану, уверив ее, что при этом заняты лишь ею и ее выгодами»241. Однако дочь Петра I была совсем не так проста и далеко не глупа. Елизавета Пет¬ ровна не дала желаемого шведскому дипломату, но и не переставала про¬ сить помощи Швеции. «Цесаревна надеется, — говорил Лесток Шетарди, — что вы войдете в ее положение и согласитесь, что как дочь Петра I она должна соблюдать крайнюю осторожность относительно завоеваний сво¬ его отца, стоивших ему так дорого». Война, по-видимому, казалась Елиза¬ вете Петровне необходимой для свержения брауншвейгской фамилии. Положение складывалось весьма щекотливое: использовать врагов России для решения своих проблем... Достойное ли это дело? В войне с интервен¬ тами прольется русская кровь, и неизвестно, чем эта война закончится. Шетарди, напротив, война была очень нужна. Он пытался уговорить шведов. «Если бы даже шведы, — писал французский дипломат, — не мог¬ ли ожидать себе помощи изнутри России, то я тем не менее убежден в не¬ обходимости для них воспользоваться этою минутою. Россия была очень привержена к австрийскому дому, отныне она будет предана ему оконча¬ тельно, а если венский двор будет здесь посредственно царствовать, то от этого будет постоянный вред для Швеции и ее союзников. Напротив, если принцессе Елизавете будет проложена дорога к трону, то можно быть убежденным, что претерпенное ею прежде и любовь ее к своему народу побудят ее удалить иностранцев и совершенно довериться русским. Усту¬ пая склонности своей и народа, она немедленно переедет в Москву; знат¬ ные люди обратятся к хозяйственным занятиям, к которым они склон¬ ны и которые принуждены были давно бросить; морские силы будут пренебрежены, и Россия мало-помалу станет обращаться к старине, ко¬ торая суи^ествовала до Петра I и которую Долгорукие хотели восстано¬ вить при Петре II, а Волынский — при Анне. Такое возвращение к стари¬ 160
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III не встретило бы сильное противодействие в Остермане; но со вступлени¬ ем на престол Елизаветы последует окончательное падение этого мини¬ стра, и тогда Швеция и Франция освободятся от могущественного врага, который всегда будет против них, всегда будет им опасен. Елизавета нена¬ видит англичан, любит французов; торговые выгоды ставят народ русский в зависимость от Англии; но их можно освободить от этой зависимости и на развалинах английской торговли утвердить здесь французскую» (курсив наш. — О. И.)242. В разговоре с Лестоком в апреле 1741 года Шетарди стращал и наста¬ ивал. Он говорил: «Терпение имеет пределы. Предпринятые Швециею во¬ оружения, кажется, доказывают это. Зачем цесаревне допускать, чтобы они принесли пользу другим, а не ей? Не обманывайтесь: правительница, принц Брауншвейгский и граф Остерман чувствуют, что они здесь ино¬ земцы, а правительство такого рода для поддержания себя очень нераз¬ борчиво в средствах, мало смотрит на пожертвования, лишь бы отделать¬ ся от войны и купить мир у шведов, которые не упустят воспользоваться таким случаем; что из этого выйдет? Цесаревна потеряет все и не будет иметь ни малейшей надежды на будущее. Я пойду далее и скажу вам, что если шведы не вступят заранее в соглашение с цесаревною на прочных основанияху то они выскажутся в пользу внука Петра I. Не имея в том препятствия, они вернее возведут на престол герцога голштинского, тогда как цесаревна увидит себя лишенною принадлежащего ей и уда¬ ленною от трона навсегда»243 (курсив наш. — О. И.). Итак, появляется идея противопоставить Карла-Петра-Ульриха тет¬ ке. Но это было не выгодно Франции. Шетарди писал по этому поводу: «Признаюсь, однако, что чрезвычайная слабость принцессы Елизаветы и нерешительность ее относительно людей, к которым она должна была бы иметь всего более доверенности, стоят того, чтоб ее удалить от пре¬ стола и возвести на него молодого герцога голштинского. Но это про¬ тиворечило бы главной цели, ибо в таком случае, пожалуй, одно ино¬ странное правительство заменится другим; тогда как если Елизавета бу¬ дет на троне, то любезная России старина одержит, вероятно, верх. Быть может (и весьма было бы желательно не обмануться в этом), в царство¬ вание Елизаветы при ее летах старина успеет укорениться настолько, что племянник ее привыкнет к ней и когда вступит на престол, то не будет уже иметь понятия ни о чем другом» (курсив наш. — О. И.)244. 23 июня Нолькен поехал на родину, так и не получив письменных га¬ рантий от Елизаветы Петровны. Она, уверяя посланника в своей благодар¬ ности Швеции за ее доброе расположение, говорила, что первые движения со шведской стороны произведут немедленное действие в России, что она ждет только этой минуты, чтоб положить конец предосторожностям, ко¬ 11 О. Икжов 161
O.A. ИВАНОВ торые принуждена соблюдать теперь243. То шведы торопили Елизавету Петровну, то теперь она сама торопит их. В конце июля Елизавета дала знать секретарю шведского посольства Лагерфлихту, что если шведы будут еще медлить, то ситуация может измениться, и необходимо спешить, по¬ тому что противники любыми способами пытаются завоевать себе новых сторонников. Если шведы объявят себя защитниками дома Петра I, то рус¬ ские войска им не будут особенно сопротивляться. Идея, прямо сказать, весьма сомнительная. Шведы отвечали (совместно с Шетарди), что Елиза¬ вета Петровна сама промедлила. Тут дочь Петра I сослалась на страх перед возможностью провала, но, если дела пойдут лучше, она подпишет следу¬ ющие обещания: 1. Вознаградить Швецию за военные издержки, считая со времени первого транспорта войск в Финляндию; 2. Давать Швеции суб¬ сидии во все продолжение своей жизни; 3. Предоставить шведам все тор¬ говые преимущества, которыми пользуются англичане; 4. Отказаться от всех трактатов и конвенций, заключенных между Россиею, Англиею и ав¬ стрийским домом, и ни с кем не вступать в союзы, кроме Франции и Шве¬ ции; 5. Содействовать во всех случаях выгодам Швеции и тайно ссужать деньгами, когда она будет в них нуждаться246. Обещания были большими, но ни слова не говорилось о возвращении земель, завоеванных Петром I. Несмотря на отсутствие столь важных уступок, в августе 1741 года шведы объявили войну России. Шетарди сообщал своему министерству о предложениях, которые он получил из дворца Елизаветы: «Считают очень важным, чтоб герцог Голштинский был при шведской армии, не сомне¬ ваясь, что русский солдат положит перед ним оружие в минуту сражения: так сильно в нем отвращение сражаться против крови Петра I. Думают, что было бы очень полезно публиковать в газетах, что герцог Голштин¬ ский в армии или, по крайней мере, в Швеции. Желают, чтоб между вой¬ сками и внутри страны было распространено письмо, в котором бы указывалось на опасность для религии при иноземном правлении»247. По¬ нимая резонность некоторых из этих предложений, Шетарди считал, что шведы должны издать прокламацию, в которой говорилось бы, что они воюют для поддержки прав потомства Петра I. Ситуация, надо заметить, анекдотическая: заклятые враги вдруг сделались друзьями... Конечно, ни¬ чего подобного на самом деле не было и шведы стремились использовать создавшуюся ситуацию, чтобы вернуть без войны земли, завоеванные Петром I. Елизавета Петровна, скорее всего, все это хорошо понимала, сама пытаясь использовать шведов в своих целях. Шведы, однако, не торопились взять в армию герцога Голштинского, не публиковали никаких объяснений своего похода, да к тому же проиг¬ рали сражение при Вильманштранде. Шетарди требовал, чтобы партия Елизаветы Петровны действовала. На это она заявила: «Действия моих 162
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ приверженцев будут безуспешны, пока со шведской стороны не будет сделано всего того, что обещано. Русский народ способен к привязаннос¬ ти и самоотвержению, но его трудно заставить решиться. Чтоб побудить его к решительному действию, всего лучше издать манифест, что шведы идут на помощь потомству Петра Великого. Король также должен убе¬ дить Швецию, чтоб в ее войске находился герцог голштинский. Офицеры и солдаты, отправлявшиеся в Финляндию, высказывали на этот счет нео¬ быкновенное одушевление; чтоб оставить их в уверенности относитель¬ но присутствия герцога в шведском войске, я говорила им, чтоб не убивали, по крайней мере, моего племянника. Он возбуждает живейшие беспокойства правительницы, как бы она ни старалась скрывать их». Вме¬ сте с тем Елизавета Петровна сообщила Шетарди, что ее хотят подверг¬ нуть допросу насчет тайных сношений со Швециею и даже постараются заставить подписать отречение от престола248. Что касается пребывания в шведском войске герцога Голштинского, то в цитированной выше записке, привезенной Корфом из Киля, расска¬ зывалось о том, что Нолькен пригласил Брюммера в Висмар и там сделал ему такое предложение: если захотят молодого герцога послать в Шве¬ цию, то шведы готовы его провозгласить русским императором в своей армии, стоящей на русских границах. Брюммер принял предложение с радостью. «Шведская поездка состоялась бы, — замечает автор цитируе¬ мой записки, — если б в голштинском совете не нашелся человек, кото¬ рый догадался, что шведы в этом деле руководятся только собственным интересом, стараются возбудить в России распри и несогласия и хотят употребить герцога голштинского в России, как французы употребляют претендента в Англии»* (курсив наш. — О. И.)249. Необходимо заметить, что понимание ситуации, которое продемонстрировал некий голштинец, было весьма глубоким. Этим мудрым государственным деятелем был, воз¬ можно, барон И. Пехлин**. В труде А.-Ф. Бюшинга «Основательно иссле¬ дованные и изысканные причины перемен правления в доме Романова» есть примечательное место. «Из доставшегося мне в руки по случаю пись¬ менного мнения барона Иоганна Пехлина, — пишет Бюшинг, — усмот¬ рел я, что в тогдашнее время шведский двор чрез министра Нолькена склонял голштинский двор для услуги короне шведской и великой княж¬ не Елизавете Петровне подать помощь, не изъясняясь явственно о том, какое звание молодой и еще малолетний герцог голштинский Карл-Петр- * Соловьев. Кн. 11, 372, 373. ** Екатерина II оставила нам образ и характеристику этого деятеля: «Этот Пехлин был человек очень маленький и очень толстый, носил громадный парик, но он не лишен был ни знаний, ни способностей; в этой короткой и толстой фигуре жил ум тонкий и проницатель¬ ный; его обвиняли только за неразборчивость в средствах. Великий канцлер граф Бестужев имел к нему большое доверие и это был один из его ближайших доверенных» (302). 11* 163
O.A. ИВАНОВ Ульрих иметь будет в случае, когда великая княжна Елизавета Петровна на российский вступит престол, и какие приняты надежные меры при¬ вести в безопасность особу и благоденствие принца, буде предприятие великой княжны Елизаветы Петровны неудачливый получит успех. Посе¬ му господин Пехлин и советовал герцогу-правителю посторонним обра¬ зом не токмо истребовать на то нужного объяснения, но и намекнуть, что их питомец не может принять греческого закона, на чем без сумнения настоять будут, когда он в Россию приедет, ибо, с одной стороны, принц не находится еще в таких летах, чтоб по желанию своему выбор делать мог, а с другой стороны, имеет он надежду по благосклонному располо¬ жению имперских чинов отозвану быть на шведский престол»250. Как мы видим, в самой Голштинии шла борьба за будущее молодого герцога; достаточно влиятельные силы хотели видеть его на шведском престоле. Вместе с тем весьма любопытна идея провозглашения Карла- Петра-Ульриха русским императором в шведской армии: шведы дару¬ ют России императора. Правда, подобное, кажется, было в Смутное вре¬ мя. Знал ли об этих переговорах тринадцатилетний герцог, неизвестно, но какие-то слухи до него, несомненно, доходили. Манифест для «достохвальной русской нации», о котором просила Елизавета Петровна, был все-таки издан шведским главнокомандующим графом КЗ. Левенгауптом. В нем говорилось, что шведская армия вступи¬ ла в русские пределы только для получения удовлетворения за многочис¬ ленные неправды, причиненные шведской короне иностранными мини¬ страми, господствовавшими над Россиею в прежние годы, для получения необходимой для шведов безопасности на будущее время, а вместе с тем для освобождения русского народа от несносного ига и жестокостей, ко¬ торые позволяли себе означенные министры, благодаря чему многие по¬ теряли собственность, жизнь, были сосланы или брошены в темницу. В манифесте подчеркивалось, что намерение короля шведского состоит в том, чтоб избавить достохвальную русскую нацию для ее же собственной безопасности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной ти¬ рании и предоставить ей свободное избрание законного и справедливого правительства, под управлением которого русская нация могла бы безо¬ пасно пользоваться жизнью и имуществом, а со шведами сохранять до¬ брое соседство. Этого достигнуть будет невозможно до тех пор, пока чужеземцы по своему произволу и для собственных целей будут господ¬ ствовать над русскими и их соседями-союзниками. Вследствие таких справедливых намерений Его Королевского Величества должны и могут все русские соединиться со шведами, и, как друзья, отдаваться сами и с имуществом под высокое покровительство Его Величества и ожидать от Его Высокой особы всякого сильного заступничества251. Упомянутый ма¬ 164
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ нифест был тут же доставлен Шетарди Елизавете Петровне, которая буд¬ то бы ему очень обрадовалась. Правительнице подобный документ, ко¬ нечно, не мог понравиться. Однако это был пустой документ; кто бы по¬ верил тому, что говорили вчерашние враги? В России было не меньше трезвых и умных голов, чем в Голштинии. С.М. Соловьев считает, что «хло¬ поты о манифесте, хлопоты о присутствии молодого герцога голштинско¬ го при шведском войске происходили со стороны Елизаветы от желания, чтоб дело началось как-нибудь и именно началось в войске»252. Точнее сказать, все эти меры провоцировали правительство на необдуманные действия, и оно действительно не выдержало: 24 ноября всем гвардей¬ ским полкам был отдан приказ быть готовыми к походу в Финляндию против шведов. Скрытые основания этого хода правительства были оче¬ видны: удалить гвардию, большая часть которой поддерживала дочь Пет¬ ра Великого, и столкнуть ее со шведами, которые выступали якобы сто¬ ронниками Елизаветы Петровны и ее племянника. Час действий пробил: 25 ноября произошел переворот. Елизавета Петровна — императрица, Петр Федорович — наследник В манифесте, руку к которому приложил и А.П. Бестужев, об основани¬ ях захвата власти Елизаветой Петровной говорилось: «И по тому нашему законному праву по близости крови к самодержавным нашим вседражай- шим родителям, государю императору Петру Великому и государыне им¬ ператрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему наших вер¬ ных единогласному прошению тот наш отеческий всероссийский престол всемилостивейше восприять соизволили...» (курсив наш. — О. И.)253. Осно¬ вания выглядели не очень убедительно. Поэтому тут же обещался более подробный манифест — «с обстоятельством и с довольным изъяснением». Он появился 28 ноября. В упомянутом манифесте особое место было уде¬ лено завещанию Екатерины I и содержащемуся в нем порядку престоло¬ наследия. Поскольку малолетний герцог Голштинский не был православ¬ ного вероисповедания, то престол после смерти Петра II должна была получить Елизавета Петровна. Но это не произошло в связи с «недоброже¬ лательными и коварными происками Андрея Остермана», который скрыл завещание Екатерины I и хотел удалить Елизавету Петровну. Остерман же сочинил завещание Анны Иоанновны, по которому «престол переходил к сыну принца Антона Брауншвейгского от мекленбургской принцессы Анны и к большему оскорблению и удалению от престола Елизаветы опре¬ делен был порядок престолонаследия в Брауншвейгской фамилии»254. 165
O.A. ИВАНОВ Итак, виновный был найден. Но оставалась проблема внука Петра I — герцога Голштинского, имя которого часто использовалось в предперево- ротное время самой Елизаветой Петровной и именем которого могли вос¬ пользоваться как в самой России, так и за ее пределами, используя то же завещание Екатерины I, на котором основывала свои права дочь Петра I. Елизавете Петровне, отказавшейся от брака и, таким образом, не имевшей прямого наследника (или наследницы), нужен был голштинский герцог как решение этой проблемы, усугубляемой еще и тем, что был жив Иван Антонович — свергнутый юный император. Не исключено, что Елизавета Петровна переоценивала угрозу, которая в нем заключалась, и поэтому не выпустила Брауншвейгское семейство за границу. Однако имя Ивана Антоновича не раз возникало при разных непри¬ ятных делах; оно было знаменем недовольных как в самой России, так и за ее границами. Этим же именем активно пользовались главы иностран¬ ных государств и их дипломаты, прежде всего французские. Так, русский представитель во Франции князь А.Д. Кантемир писал о слухах, распрос¬ траняемых во Франции, на которые должна, по мнению дипломата, Ели¬ завета Петровна обратить «должное внимание»: «Прежние поступки здешнего двора не позволяют мне допустить, чтоб подаваемые отсюда известия о предстоящей революции в России происходили от здешнего доброго расположения к Вашему Величеству. Известно, каковы были все¬ гда здешние происки против наших интересов при Порте: в Швеции и других местах по смерти кардинала Флёри злоба здешняя прекратилась бы, если бы Ваше Величество совершенно предались в здешние руки, как тогда, и надежду имели; но теперь нельзя ожидать никаких знаков здеш¬ ней благосклонности, когда здесь почти уверены, что Россия к будущей весне присоединит свое войско к войску союзников королевы венгерской; следовательно, здешние сообщения о революции делаются или для того, чтоб, заставив Ваше Величество заботиться о внутренней тишине государ¬ ства, отнять у вас охоту присоединиться к союзникам королевы венгер¬ ской, или отвратить от себя всякое подозрение, в случае если б действи¬ тельно в России произошла какая-нибудь смута»255. Одним из самых первых и грозных упоминаний в России имени сверг¬ нутого малолетнего императора было дело камер-лакея Турчанинова. Он так выстраивал наследственную линию на российском престоле: «Иоанн — законный наследник, и по наследству царя Иоанна Алексеевича, также первого императора, подлежит быть ему императором, и его назначила короноваться императрица Анна Иоанновна еще при животе своем; а лейб-компания сделала императрицею незаконно наследницу, что как ца¬ ревна Анна Петровна, так и государыня императрица Елизавета Петров¬ на первым императором прижиты с государынею императрицею Екате¬ 166
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III риною Алексеевною до венца, и для того никак не подлежит быть у нас ей императрицею, а надлежит быть третьему императору Иоанну, да и импе¬ ратрице Екатерине Алексеевне быть на царстве не подлежало же, надле¬ жало быть в то время второму императору, и то сделал генерал Ушаков»256. Затем возникло раздутое иностранцами (французами и немцами) печаль¬ но знаменитое дело австрийского посла Ботты. Как решила проблему вызова Карла-Петра-Ульриха в Россию Елиза¬ вета Петровна, не совсем ясно (какие аргументы имела русская импе¬ ратрица, какие доводы подействовали на герцога-администратора, на голштинский Двор и т. д.). Вполне вероятно, что причиной столь быст¬ рого действия русского правительства явилась смерть шведской короле¬ вы Ульрики-Элеоноры, сильно не любившей голштинцев; теперь путь наследнику из Голштинии к шведскому престолу был более свободным. Елизавета Петровна спешила, боясь потерять свою единственную опо¬ ру в смысле наследника престола и соблюдения (пусть не совсем точ¬ ного) завещания ее матери. Как пишет Штелин, за герцогом были отправлены барон H.A. Корф и барон И.-А. Корф, русский посланник в Дании257. Роль последнего, по- видимому, была сугубо дипломатическая. Все делалось в самой глубокой тайне. Штелин пишет: «Спустя три дня после отъезда герцога узнали об этом в Киле; он путешествовал incognito, под именем молодого графа Дюкера...» Когда в Кёслине почтмейстер узнал молодого герцога, то пу¬ тешественники «ехали всю ночь, чтобы поскорее выехать из прусских границ»258. Последнее обстоятельство не совсем понятно; неужели в Пруссии они боялись столкнуться с какой-либо преградой? Карла-Пет- ра-Ульриха сопровождали барон Н.А. Корф, обер-гофмаршал Брюммер, обер-камергер Берхгольц, камер-интендант Густав Крамер, лакей Рум- берг, егерь Бастиан. Можно предположить, учитывая все сказанное выше, что человеком, который способствовал поездке молодого герцога Голштинского в Россию, был именно Брюммер, который знал, что пред¬ ставляет собой Карл-Петр-Ульрих, и поэтому желал видеть на шведском престоле его опекуна, Адольфа-Фридриха. Путешественники прибыли в Петербург 5 февраля 1742 года. Императрица была очень рада; через несколько дней при русском Дворе был большой прием с многочислен¬ ными поздравлениями. Торжественно был отмечен и день рождения Карла-Петра-Ульриха. Елизавета Петровна пожаловала племяннику Ан¬ дреевскую ленту с бриллиантовой звездой, а голштинский герцог вручил орден Святой Анны, учрежденный его отцом в честь жены, А.Г. Разумов¬ скому и М.И. Воронцову. 23 февраля Елизавета Петровна выехала из Петербурга в Москву; вместе с ней ехал и ее племянник. Коронация императрицы соверши¬ 167
O.A. ИВАНОВ лась 25 апреля; Карл-Петр-Ульрих сидел на особо устроенном месте, рядом с теткой. От этого времени сохранился любопытный эпизод, ка¬ сающийся герцога Голштинского; о нем рассказала Екатерина II. На тре¬ тий день после ее коронации духовник Елизаветы Петровны Федор Лу¬ бянский сообщил ей, что в день своей коронации дочь Петра I дала ему маленький пакетик, который он должен был положить на престол в со¬ боре. Он принес Екатерине II этот пакетик. Императрица вскрыла его и прочла следующее: «За здравия Благочестивейшей Самодержавнейшей великой Государыни Императрицы Елизаветы Петровны всея России и за наследника Ея, внука Петра Перваго, Государя великаго князя Петра Феодоровича». Екатерина показала бумагу духовнику и попросила вер¬ нуть ее на старое место. Размышляя над этим текстом, императрица писала: «Во время коронации покойной императрицы Елизаветы ее пле¬ мянник, который назван в этой записке ее наследником и великим кня¬ зем, не был еще публично объявлен таковым и даже не принял еще пра¬ вославия; он присутствовал на этой коронации просто как герцог голштинский. Она, будучи очень набожной, назвала его наследником (так сказать, in petto*) в день своей коронации, написала сама в первый раз его имя и титул и доверила это одному Богу; с этим упованием она и велела положить [записку] на престол...» (553—555). Итак, Елизавета Петровна не играла на публику, а в самой глубине своей души желала, чтобы герцог Карл-Петр-Ульрих стал ее наследником. После коронации голштинский герцог был произведен в подполковники Преображенско¬ го полка, также в полковники 1-го лейб-кирасирского полка259. Елизавета Петровна оставалась в Москве до конца года. Предстояло свершиться важному событию — принятию Карлом-Петром-Ульрихом православия и провозглашению его наследником российского престола. Как рассказывает Штелин, готовил молодого герцога иеромонах Симеон Теодорский, который занимался с ним русским языком и Законом Божь¬ им. В ноябре в придворной церкви состоялось то, о чем столько пеклась Елизавета Петровна. Штелин рассказывает, что герцог держал себя до¬ вольно хорошо, а императрица была очень озабочена; она показывала принцу, как и когда надо креститься, и «управляла всем торжеством с величайшей набожностью». Она несколько раз целовала принца, проли¬ вала слезы, и с нею вместе все придворные кавалеры и дамы, присутству¬ ющие при торжестве. Перед концом, когда пели заключительные молит¬ вы и концерт, она отправилась в комнаты великого князя, которые велено было «украсить новой мебелью и великолепным туалетом, на котором, между прочими вещами, стоял золотой бокал, и в нем лежала собствен¬ * В душе, про себя (um.). 168
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ норучная записка Ее Величества к президенту падающих фондов, тайно¬ му советнику Волкову, о выдаче великому князю суммы в 300 тысяч руб¬ лей наличными деньгами». Затем Елизавета Петровна возвратилась в цер¬ ковь, откуда повела великого князя в сопровождении всего Двора в его новое жилище, а потом — в свои комнаты, где он обедал с ней за большим столом260. В манифесте, посвященном описанному событию, говорилось о назна¬ чении герцога Голштинского наследником престола, «яко по крови нам ближайшего, которого отныне великим князем с титулом «Его Импера¬ торское Высочество» именовать повелеваем». В церквах после императ¬ рицы должны были поминать «наследника ее, внука Петра Первого, бла¬ говерного государя великого князя Петра Федоровича»261. В честь этого события в течение восьми дней при Дворе продолжались великолепные праздники. Любопытно, как Елизавета Петровна объясняла своему пле¬ мяннику то, что не он стал императором? Трудно поверить, что к этому времени он ничего не слышал о завещании Екатерины I (вряд ли «добро¬ желатели» из его голштинских придворных или слуг об этом документе молчали). Подобная ситуация могла оставить глубокий след неудоволь¬ ствия в душе Петра Федоровича, провоцируя его различные выпады про¬ тив Елизаветы Петровны и ее окружения. Шведский престол Летом 1742 года шведы проиграли кампанию и стремились заключить мирный договор с Россией. Но это плохо получалось, поскольку поначалу они хотели диктовать свои условия. Решили пойти по более хитрому пути: избрать Карла-Петра-Ульриха наследником шведского престола; это ста¬ ло тем более возможно, что в конце 1741 году умерла шведская королева Ульрика-Элеонора — противница голштинского дома262. Не поэтому ли торопилась с приездом племянника в Россию Елизавета Петровна, а за¬ тем и с принятием им православия?* 26 октября 1742 года шведский сейм назначил Карла-Петра-Ульриха наследником шведского престола, а через два дня Елизавета Петровна посылает шведам предложение из¬ брать наследником голштинского герцога Адольфа-Фридриха, за что обе¬ щает заключить мирный договор со Швецией263. * Штелин пишет; «Когда молодой герцог уже выучил Катехизис и пришло известие о смерти шведского короля, тогда стали спешить приготовлениями к приобщению герцога к Православной церкви» (Штел., 77). Но тут явная ошибка, поскольку король Шведский Фридрих I умер в 1751 году; скорее всего, текст Штелина не был правильно разобран пере¬ водчиком, а речь у него шла об Элеоноре-Ульрике. Но причина выглядит при этом весьма правдоподобно. 169
O.A. ИВАНОВ Но подобное предложение, по-видимому, не удовлетворило шведов, и они решили послать делегацию в Россию. Х.Г. Манштейн пишет: «Герцог голштинский, объявленный российским великим князем и законным на¬ следником империи, был также избран в наследники шведского королев¬ ства штатами, собравшимися в Стокгольм на сейм. Они надеялись через это достигнуть скорее мира. Три депутата были посланы к русскому дво¬ ру известить его об этом избрании и убедить герцога отправиться в ко¬ ролевство; поручение это было возложено на графа Бонде, который жил некогда долгое время в Петербурге в качестве министра герцога голштин¬ ского, на барона Гамильтона и барона Шеффера; они имели аудиенцию у великого князя, когда двор возвратился в Петербург, но его император¬ ское высочество, предпочитая российскую империю королевству швед¬ скому, отблагодарил их, и они, пробыв несколько времени в Петербурге, возвратились в Швецию»* (курсив наш. — О. И.)264. Штелин также пишет об этой делегации, прибывшей в Петербург «в половине декабря» 1742 года и привезшей «великому князю, как наследнику шведского престола, предложение принять корону Швеции» (курсив наш. — О. И.)265. Несом¬ ненно, что за Петра Федоровича проблему выбора решила Елизавета Пет¬ ровна; ему осталось лишь подчиниться, о чем он потом будет с горечью неоднократно говорить. 22 декабря Елизавета Петровна заявила о своем решении шведской делегации, а 28 декабря шведский король признал Карла Петра Ульриха наследником российского престола266. Визит шведских депутатов не ограничился приглашением к себе мо¬ лодого герцога Голштинского; речь, прежде всего, шла о мирных перего¬ ворах и возвращении Финляндии. В самом конце 1742 года состоялась встреча делегаций. Весьма интересно, что на этих переговорах возникает новая идея: сделать наследником шведского престола дядю Карла-Пет- ра-Ульриха. Нет сомнения, что ее активно поддержала Елизавета Пет¬ ровна (если эта идея не пришла ей самой в голову). Особую роль в этом деле сыграли Брюммер и Лесток Они, по-видимому, окончательно убеди¬ ли императрицу. Решающими аргументами были следующие: во-первых, близкая родственная связь между наследниками русского и шведского престолов, которая могла обезопасить Россию со стороны Швеции и уп¬ рочить мир на севере; во-вторых, речь шла о родном брате того герцога Голштинского, который был женихом Елизаветы Петровны. Как считает С.М. Соловьев, Лесток сильно содействовал Брюммеру в этом деле, ибо за избрание епископа Любского Швеция могла получить более выгодный * В подлинной рукописи «Записок Манштейна» были следующие слова, которые автор зачеркнул: «Надобно думать, что он уже раскаялся в том, что не предпочел Швецию той обширной империи, для которой он предназначался, так как в России ему пришлось пере¬ нести много оскорблений...» (Машитейн. Указ. соч. С. 346). 170
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III мир, которым Лесток отслуживал Франции за ее пенсию267. А.П. Бесту¬ жев, понимая, что за силы стоят за голштинским герцогом, был против избрания Адольфа-Фридриха в шведские наследники, но его не послуша¬ ли, ошибочно полагаясь на благодарность голштинца после вступление его на шведский престол. Русская дипломатия решила в этом вопросе заручиться поддержкой Англии. Посол С.К. Нарышкин сообщил английским коллегам под боль¬ шим секретом, что Россия желает доставить шведское наследство голш¬ тинскому герцогу Адольфу-Фридриху, а также предложил брачный союз герцога с английской принцессой. На это предложение лорд Картерет от¬ вечал, что французы назначают 40 ООО фунтов в Швецию для того, чтоб сейм выбрал наследником престола герцога Цвейбрикенского, а если Рос¬ сия даст 40 ООО рублей да Англия столько же, то выйдет только 20 ООО фун¬ тов: даст ли императрица еще денег по требованию необходимости? На¬ рышкин отвечал: «Надеюсь, что императрица не остановится за деньгами для исполнения своего желания»268. Английский посланник в России Вейч заявил министрам императрицы, что его король готов действовать в Шве¬ ции заодно с Россиею, но должно соблюдать большую осторожность в та¬ ком деликатном деле, как предложение наследника шведским депутатам, чтоб не придать этим силы французской партии; надобно поступать не то¬ ропясь и, прежде всего, составить себе сильную партию. О браке между Адольфом-Фридрихом и английскою принцессою Вейч не сказал ни слова. Картерет говорил Нарышкину, что когда епископа Любского выберут в наследники шведского престола, то великий князь Петр Федорович дол¬ жен ему уступить хотя бы часть голштинских земель, потому что как швед¬ ский наследник епископ больше пяти или шести тысяч ефимков годового содержания не получит. Нарышкин отвечал, что об этом уведомит голш¬ тинский посланник, который скоро приедет в Лондон. Лорд Картерет го¬ ворил С.Г. Нарышкину: «От всего сердца желаем, чтоб ваши дела на Севе¬ ре окончились поскорее; со стороны Персии и Турции вы безопасны, в Европе Россия могла бы играть важную роль, помогая королеве венгерской вместе с нами; а Франция всеми силами будет стараться, чтоб ваши дела не оканчивались». Когда Нарышкин объявил королю Георгу о заключении мира со шведами, то король отвечал: «Надеюсь, что я ничего не испортил в этом важном деле, когда присоветовал Ее Величеству уступить большую часть завоеванной Финляндии для истинного блага России, ибо Ее Величе¬ ство имеет и без того довольно земли; а если бы опоздали заключить мир, то в короткое время был бы избран принц датский». Примечательно, что Брюммер и Лесток приписали себе причину от¬ каза Елизаветы Петровны от английской невесты. Французский послан¬ ник Дальон писал своему правительству, что он вместе с Брюммером и 171
O.A. ИВАНОВ Лестоком имел важное влияние на решение шведских дел, невзирая на кредит Бестужевых и интриги английского посланника Вейча. «Мы все проекты о супружестве между епископом любским и английскою прин¬ цессою, — хвалился французский дипломат, — опровергаем. Господа Брюммер и Лесток мне сказали, что они недавно склонили царицу писать принцу, чтоб он не думал более об этом браке...»269 Здесь стоит заметить, что невеста для наследника шведского престола была через некоторое время найдена. Ею стала сестра Фридриха II — Ау- иза-Ульрика. Адольф-Фридрих обратился к Елизавете Петровне, «как сын к матери», с просьбою о согласии на этот брак, который «совпадает с его расположением к берлинскому двору». В январе 1744 года императрица отвечала ему, стараясь быть как можно более доброжелательной: «Сие дело такой натуры есть, что оное главнейшее зависит от собственного ва¬ шего королевского высочества благоизобретения и согласия его королев¬ ского величества и шведских государственных чинов; тако нам все то, еже к наивящему вашему благосостоянию и укреплению между его величе¬ ством и вашим высочеством отеческих и сыновних сентиментов служить может, приятно и угодно будет»270. 19 августа 1744 года была объявлена помолвка прусской принцессы и шведского наследника престола271. Бестужев сопротивлялся, но его, как видно, опять не послушали. Ка¬ саясь проблем, которые могли возникнуть для России в связи с этим бра¬ ком, он писал М.И. Воронцову: «Те новые союзы, которые помянутый король супружеством принца-наследника с его сестрою в Швеции учи¬ нил, достойны всякого примечания, и Ваше Сиятельство из взятых с со¬ бою протоколов об учиненных мною всенижайших докладах довольно усмотрите, колико я Ее Императорскому Величеству представлений чи¬ нил, что такое супружество Всероссийской империи чрез долго или ко¬ ротко предосудительно быть может...»272 Так оно и вышло. Луиза-Ульри¬ ка была очень активная особа, желавшая восстановить самодержавие в Швеции и проводившая политику брата, которому сообщала обо всем, что происходило при шведском дворе. Адольф-Фридрих ей в основном пассивно подчинялся; по словам нашего дипломата, «как безжизненная, искусственно составленная статуя движется»273. Впереди у него еще была серьезная проблема — из наследника стать шведским королем, а для этого требовалось встать в оппозицию к России. Адольф-Фридрих будто бы сказал под большим секретом одному преданному человеку, выра¬ зившему сомнение насчет правильности его поступков в отношении России: «Не думаешь ли ты, что я не получал никаких известий о состо¬ янии русского двора? Если колпаки надеются получить от него помощь, то они обмануты; мне надобно пользоваться настоящими обстоятель¬ ствами или навсегда отречься от своего плана. Когда я был любским 172
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III епископом, то нуждался в помощи русской императрицы; а теперь, бу¬ дучи кронпринцем шведским, должен сам себе помогать»274. Все это предвидел Бестужев, который сильно не любил Адольфа-Фридриха. Прусский посланник Финкенштейн заметил, что «кто желает забавы ради заставить его в лице переменяться, тот пускай упомянет в его при¬ сутствии наследного принца шведского»275. Примечательно, что во время упомянутых выше переговоров была предпринята попытка использовать имя Карла-Петра-Ульриха для ока¬ зания давления на русскую императрицу. Барон Нолькен (к этому вре¬ мени уже статс-секретарь), посланный в Россию для ведения шведско- русских переговоров и не сумевший уговорить победителей на более мягкие условия, будто бы заявил, что нужно было бы произвести новый переворот в пользу герцога Голштинского, за что его попросили удалить¬ ся из России, и как можно скорее276. Но у барона Нолькена в России ос¬ тавались друзья — Брюммер и Берхгольц. С первым у него была секрет¬ ная переписка, о которой проведали англичане и сообщили русским дипломатам277. Идея переворота в пользу Петра Федоровича глубоко проникла (или, скорее всего, была пущена умелой рукой) в общество и осталась там надол¬ го. В начале июля 1743 года французский посланник Дальон доносил свое¬ му правительству следующее: «29 июня был бал, на котором ее величество мне рассказывала, что она, гуляя накануне в своем саду, встретила гвардей¬ ского солдата, который подошел к ней со слезами на глазах и объявил, что разглашается, будто бы она своих верных подданных хочет оставить и ус¬ тупить корону племяннику своему. Я, говорила Елизавета, никогда в таком удивлении не была и сказала солдату, что это совершенная ложь и позво¬ ляю ему каждого, который станет то же говорить, застрелить, хотя бы то и фельдмаршал был. Она рассказывала это и г. Брюммеру, который ей пред¬ ставил, что подобные разглашения имеют одну цель — возбудить несогла¬ сие между нею и великим князем; из этого видно, как нужно приставить к молодому принцу таких людей, на которых она могла бы совершенно по¬ ложиться. А я ей сказал, что этот слух носится уже недели с три»278. Нет сомнения, что Брюммер намекал на Бестужева, который к эхому времени стал врагом французско-прусской партии в России, поскольку решитель¬ но отказался идти на пересмотр итогов Ништадтского мира. Он заявил, что заслуживал бы смертную казнь, если бы стал советовать уступить хотя бы один вершок земли279. Французы всячески осложняли мирные переговоры России и Швеции; об этом руководитель французской дипломатии Ж.-Ж. Амело писал Ше¬ тарди: «Важно, чтоб заключение мира между Россиею и Швсциею было в наших руках. Пусть царица остается в уверенности насчет благонаме¬ 173
O.A. ИВАНОВ ^ ренности короля; однако не нужно, чтоб она слишком обольщала себя надеждою на выгодность мирных условий»280. Однако Елизавета Петров¬ на насчет территориальных уступок Швеции поначалу ничего не хотела говорить. «Что скажет народ, — заявила она Шетарди, — увидя, что инос¬ транная принцесса (Анна Леопольдовна. — О. И.), мало заботившаяся о пользах России и ставшая случайно правительницею, предпочла, однако, войну стыду уступить что-нибудь, а дочь Петра I для прекращения той же самой войны соглашается на условия, противоречащие столько же благу России, сколько славе ее отца и всему, что было куплено ценою крови ее подданных для окончания его трудов»281. В мае 1742 года опять на дипломатической сцене появился Э.М. Ноль- кен. Он ходатайствовал теперь, чтобы русско-шведские переговоры проходили при посредничестве Франции и на основании принципов, из¬ ложенных в манифесте Левенгаупта. Русские дипломаты категорически отказывались от французского посредничества, а об упомянутом мани¬ фесте говорили, что Нолькен, рассуждая о нем, «хотя скрытно», дает по¬ нять, «будто Ее Величество получила родительский престол благодаря шведам и французам, чего никто в Российской империи не признает». Нолькен пытался возражать. Он заявил русским дипломатам: «Смело го¬ ворю, что причины и цели войны те самые, которые истолкованы в ма¬ нифесте графа Левенгаупта. Я не говорю, чтоб шведы Ее Величество на престол посадили, но нельзя же отрицать, чтоб они этого не желали, и так как Франция для того же с ними согласилась, то необходимость ее посредничества в настоящем мирном деле осязательна». На это русские дипломаты отвечали, что напрасно Нолькен ссылается на такой постыд¬ ный манифест; ни одного человека в России он не уверит в том, что шве¬ ды начали войну в пользу Ее Величества; напротив, каждому известно, как давно они ждали случая напасть на Россию и какие происки чини¬ ли при разных дворах (прежде всего в Порте) уже после восшествия ее величества на престол. Шведскому дипломату при этом было указано, что сами французы говорили, что война началась Швецией из-за оттор¬ гнутых у нее в результате Ништадтского мира территорий282. В феврале 1743 года открылся Абоский конгресс. Главным от шведов фактически опять был Э.М. Нолькен. Переговоры шли очень трудно; шве¬ ды, проигравшие войну, требовали возвращения завоеванных у них терри¬ торий. А.П. Бестужев писал по этому поводу: «Вся почти Европа, равно как соседи наши турки и персы, открытыми глазами смотрят, какое мы доста¬ вим себе вознаграждение и удовлетворение за наглое со шведской сторо¬ ны нарушение мира и нанесенные России тяжелые военные убытки: по¬ этому слава императрицы, российского народа и государственный интерес требуют приложить всевозможное старание для заключения мира на ус¬ 174
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ловии чем кто ныне владеет (uti possidetis), хотя бы это стоило великой суммы денег (до двух миллионов); для показания же на весь свет, что Рос¬ сия в удержании Финляндии ищет не расширения государства своего или умножения доходов, но единственно тишины на севере...»283 Шведы пытались активно использовать вопрос о наследнике престо¬ ла. Они говорили, что голштинский герцог будет избран на таких толь¬ ко условиях: Россия возвратит Швеции все завоеванное, заключит с нею оборонительный и наступательный союз, а также даст субсидию. Швед¬ ские представители утверждали (не без основания), что в случае выбора администратора Голштинии может возникнуть война с Данией, если только Россия не гарантирует Дании Шлезвига. Русские были категори¬ чески против, говоря: «Незачем здесь больше жить, надобно разъехать¬ ся: какие шведы получили над русскими выгоды, чтоб такие идеи себе делать и субсидий просить? В деле наследства они вольны поступать как хотят, только императрица никогда всей Финляндии им не возвратит». Что же касается Дании, то она после заключения русско-шведского со¬ юза не сможет уже напасть на Швецию284. Снова появились сведения, что шведы могут выбрать в наследники принца Датского. Елизавета Петровна, сильно желая увидеть на шведском престоле дядю Петра Федоровича, готова была идти на известные терри¬ ториальные уступки. «Лучше нам оставить за собою малое, да нужное, а шведам уступить большее и им полезное, а нам ненужное...» — говорила она285. Борьба была серьезная; А.П. Бестужев критиковал уступчивость рус¬ ских представителей на конгрессе. Французский посланник Дальон доно¬ сил своему правительству: «Царица имеет твердое намерение поддержи¬ вать в Швеции принца голштинского, хотя нет таких способов, каких бы вице-канцлер тайно не употреблял, чтоб удержать ее от серьезного вмеша¬ тельства в дело, но голос его и шайки его уже очень слаб теперь...»286 Нако¬ нец после жарких споров был составлен договор («Уверительный акт»). 23 июня 1743 года шведский король и Сенат и все государственные чины единогласно избрали коронным наследником голштинского герцога Адольфа-Фридриха; одновременно объявлен был мир с Россией. Елизаве¬ та Петровна подписала договор 19 августа287. Адольф-Фридрих, получив от русского правительства на проезд 50 ООО рублей, в ноябре 1743 года приехал в Стокгольм Туда с поздравле¬ нием был отправлен барон Корф. 21 ноября он имел аудиенцию у принца. Адольф-Фридрих заявил ему, что за свое настоящее положение после Бога он должен благодарить одну императрицу; благодарность эту словами он изобразить не может и поручает себя императорской милости и покрови¬ тельству. 30 ноября Ростовский и Казанский полки торжественно — с му¬ зыкой и распущенными знаменами — вошли в Стокгольм. Король Фрид¬ 175
O.A. ИВАНОВ ^ рих I, которому прежде совсем не нравилась перспектива голштинского наследника, выразил по этому случаю большое удовольствие. Шведы удив¬ лялись бодрому и храброму виду солдат, которые, несмотря на продолжи¬ тельное и трудное пребывание на галерах, шли в хорошем порядке. Король говорил: «Я очень доволен, что прежде смерти имею счастье видеть перед собою и под своею командою войска столь могущественной и славной императрицы, и в случае нужды я никому не уступлю чести командовать ими». Получая грамоту императрицы, король поцеловал ее288. После отъезда Адольфа-Фридриха в Швецию возникла проблема: кому быть на его месте? Администратор Голштинии во время несовершенноле¬ тия Петра Федоровича успел составить там сильную партию, к членам ко¬ торой принадлежал и упоминавшийся выше Брюммер. Эта партия хотела удержать за собою господство и по отъезде герцога-администратора в Швецию надеялась, что настоящий герцог, т. е. великий князь Петр Федо¬ рович, как достигший совершеннолетия, пришлет своим наместником своего гофмаршала. Чтобы решить эту проблему, нужно было поменять администрацию, а для этого требовалось объявить Петра Федоровича со¬ вершеннолетним, каковым он бы стал только по достижении восемнадца¬ тилетнего возраста, т. е. в феврале 1746 года289. Во втором варианте Ека¬ терина II рассказывает: «Незадолго до этого, чтобы уязвить наследного принца Шведского, управлявшего Голштинией во время несовершенноле¬ тия великого князя и брата принца епископа Любекского, Бестужев хло¬ потал при Венском двор о понижении возраста, чтобы объявить этого князя совершеннолетним до возраста, определенного законами Германии или Голштинии, и, получив разрешение, объявили о совершеннолетии; едва он сделался таковым, как его заставили отпустить всех голштинцев...» (103; курсив наш. — О. И.). В третьем варианте Екатерина II добавляет, что Августа-Фридриха пригласили в Россию с целью «получить при совер¬ шеннолетии великого князя, которое хотели ускорить, управление Голш¬ тинией, иначе говоря, желание отнять опеку у старшего брата, ставшего Шведским наследным принцем, чтобы вручить управление Голштинской страной от имени совершеннолетнего великого князя принцу Августу, младшему брату матери и Шведского наследного принца». «Эта интри¬ га, — сказано далее в Записках, — была затеяна враждебной Шведскому на¬ следному принцу голштинской партией, в союзе с датчанами, которые не могли простить этому принцу того, что он одержал в Швеции верх над дат¬ ским наследным принцем...» (225, 226). Далее Екатерина II пишет: «Граф Бестужев, овладев посредством приближенных умом этого принца, убил разом несколько зайцев. Он не мог не знать, что великий князь так же не¬ навидел Брюммера, как и он; принц Август тоже его не любил, потому что он был предан Шведскому принцу. Под предлогом родства и как голшти¬ 176
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III нец этот принц так подобрался к великому князю, разговаривая с ним по¬ стоянно о Голштинии и беседуя о его будущем совершеннолетии, что тот стал сам просить тетку и графа Бестужева, чтобы постарались ускорить его совершеннолетие. Для этого нужно было согласие императора Римского, которым тогда был Карл VII из Баварского дома; но тут он умер, и это дело тянулось до избрания Франца I» (227). Объявление совершеннолетия Петра Федоровича произошло 17 июня 1745 года290. Штелин рассказывает о том, что великий князь этого момен¬ та очень ждал, желая освободиться от Брюммера и Берхгольца, особенно после нападения на него первого. «Спустя несколько недель после этого, — пишет Штелин, — их влияние на него совершенно прекратилось, потому что к большой радости Его Высочества прибыли в Петергоф император¬ ский посланник барон Герсдорф с секретарем своим, фон Пецольдом, и на особенной аудиенции у Ее Императорского Величества, представили вели¬ кому князю присланные от Его Величества, короля польского и курфиста Соксонского, как императорского римского викария, диплом, доставляю¬ щий великому князю, как герцогу Голштинскому, venia aetatis или майо- раторство. Великий князь, возвратясь с этим дипломом в свои покои, про¬ читал его весь громким голосом со своим наставником и, обратясь к своим обер-гофмейстерам, Брюммеру и Берхольцу, которые еще перед тем его поздравили, сказал pim: «Вот, видите ли, господа, наконец исполнилось то, чего я давно желал: я владетельный герцог, ваш государь; теперь моя оче¬ редь повелевать. Прощайте! Вы мне больше не нужны, и я постараюсь воз¬ вратить вас в Голштинию!»*291. Но сразу от этих неприятных лиц избавить¬ ся не удалось; они еще год находились в России. Летом 1745 года в Голштинию был послан барон И.-А. Корф для уст¬ ройства голштинских дел после провозглашения Петра Федоровича совер¬ шеннолетним. Барон Корф писал императрице, что без умиления нельзя видеть, какую преданность выражают голштинцы своему государю, и хотя шляхетство явно не смеет выражать своих чувств, опасаясь датчан, однако тайком заявляет такую же преданность. Все о прежней администрации говорят не иначе как о разорительном и тяжком иге, от которого теперь избавились. «Госпожа Брокдорф, принадлежавшая к администраторской партии, — писал барон, — уверяла сначала, что Корф приехал в Киль вовсе не для провозглашения совершеннолетия герцога; но когда кильский бата¬ льон был собран на площади, приведен к присяге и три раза выпалил из ружья с криком «виват», то она, всплеснув руками, сказала: «Боже мой, что это в Петербурге делается! Граф Брюммер еще на последней почте ко мне * Тут примечание сделано автором: «Штелин в их присутствии просил великого князя, чтоб он, как герцог, забыл оскорбления, нанесенные ему, как принцу». 1 2 О. И»:1НОП 177
O.A. ИВАНОВ ^ писал, что о совершеннолетии ничего не упоминалось, и боюсь, что надеж¬ да его получить звание наместника не сбудется». По мнению Корфа, адми¬ нистратором в Голштинию необходимо было назначить принца Августа- Фридриха, качества которого одинаково превозносят и шляхетство, и горожане. Кроме того, по мнению барона, интерес великого князя требу¬ ет разом пресечь иностранные интриги и удалить от дел всех привержен¬ цев прежней администрации, которые ни за что не оставят своих прежних связей292. Предложение барона Корфа было в России поддержано; принц Август-Фридрих был назначен администратором. Голштинская проблема Казалось, после заключения Абоского договора должен был наступить желанный мир, но, напротив, завязался новый узел проблем для России. Стала вооружаться Дания. На вопрос шведского посла, почему это про¬ исходит, датчане ему отвечали, что они предпринимаются для собствен¬ ной безопасности, ибо, по имеющимся данным, от них потребуют возвра¬ щения Шлезвига. Особую провокационную роль в этом деле сыграл голштинский посланник в Швеции Бухвальд, как ни странно, сторонник датчан. Получив донесение об этом, А.П. Бестужев заметил: «Сии скоро¬ постижные голштинские угрозы впутать могут в новую войну, которая без всякой прибыли удаления ради еще тяжелее прежней будет». Русские представители на Абоском конгрессе писали императрице: «Сколько мы из слов шведов здесь заключить могли, они не прочь, чтоб Его Император¬ ское Высочество (Петр Федорович. — О. И.) Голштинию Дании уступил, ибо они уже толковали, что по законам Римской империи греческой веры государь в Германии владеть не может; из этого видно, что шведы рады были бы этим способом датский двор удовлетворить и успокоить»293. Речь шла о стравливании Дании и России. Кстати сказать, идею о том, что пра¬ вославный Петр Федорович не может владеть германскими, активно за¬ щищал Фридрих II294. Елизавета Петровна в 1745 году интересовалась у Бестужева, скоро ли начнутся переговоры с датским послом о заключении союза; но препят¬ ствием тому служили интересы ее племянника. Императрица, как полага¬ ет С.М. Соловьев, считала неделикатным заставить племянника принести голштинские интересы в жертву русским, хотя в разговоре с канцлером при докладах заявляла, что великому князю следовало бы заниматься более своим русским наследством, чем голштинскими делами295. Бестужев, кото¬ рый считал союз с Данией важным для России, писал императрице в де¬ кабре 1745 года: «Как шведы датчан злостно ни марают, то, невзирая на то, 178
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ канцлеру необходимо потребно быть видится с Даниею без потеряния времени оборонительный союз возобновить, который против шведов Рос¬ сии не меньше полезен быть может, как алианция* королевы венгерской, как она ныне ни разорена и ни разграблена, против короля прусского и потому здравая политика требует заключением оных обоих как возмож¬ но спешить»296. Бестужев пытался решить сложные проблемы голштин¬ ских земель миром. Так ему удалось уладить дело о владении германскими землями православным великим князем с помощью польского короля, од¬ новременно являвшегося викарием Римской империи297. Однако канцлер был сторонник передачи земель Голштинии Дании. Екатерина II во вто¬ ром варианте Записок писала по этому поводу: «Граф Бестужев хотел уст¬ ранить всякий повод к ссоре между Голштинским домом, переселенным в Россию, и тем же домом, царствовавшим в Дании; он желал, чтобы великий князь уступил Голштинию королю датскому» (154). Весьма примечатель¬ но, что с подобным предложением выступали и французы, пытавшиеся, однако, достигнуть своих целей. Под очень большим секретом англичане сообщили Бестужеву в марте 1746 года, что Франция употребляет все спо¬ собы отвлечь шведский двор от России и для того спешит заключением до¬ говора между Швециею и Пруссиею с исключением России; кроме того, Франция старается привлечь и Данию в этот союз, для чего старается на¬ следного принца Шведского склонить к уступке всех его претензий на Гол¬ штинию в пользу Дании, за что Швеция должна получить вечное освобож¬ дение своих кораблей от зундской пошлины298. В начале 1746 года Елизавета Петровна вновь обратилась к Бесту¬ жеву с вопросом о том, что делается для начала переговоров с Данией. Канцлер отвечал, что призванные в Петербург голштинские министры считают, что датский король не только должен возвратить Шлезвиг, но и заплатить многие миллионы Голштинии. Императрица на это будто бы сказала: «Я в это дело с датским двором не вступлю, потому что оно, собственно, принадлежит великому князю, однако голштинским мини¬ страм можно сказать, что для этого дела я не остановлю переговоров с датским двором о возобновлении союза, нужного для интересов здеш¬ ней империи: так они бы не медлили решением шлезвигского дела»299. Елизавета Петровна приказала канцлеру начать с датским послом пе¬ реговоры, в которых должен был принять участие принц Август-Фридрих, бывший в ту пору администратором Голштинии, и голштинские мини¬ стры. В первой конференции датский посол предложил голштинскому герцогу миллион ефимков за вечную уступку Шлезвига, но голштинские министры не согласились. Тогда датчане подали ноту, в которой просили * Alliance — союз (фр.). 12* 179
O.A. ИВАНОВ ^ не останавливать переговоров о возобновлении союза между Россией и Данией и заключить его на прежнем основании с такими статьями: 1) До будущего соглашения между королем Датским и великим князем Пет¬ ром Федоровичем владение Шлезвигом исключить из гарантий императ¬ рицы; 2) Гарантировать это владение против всех других родственников Голштинского дома; 3) Не допускать никогда Голштинское герцогство во владение тому государю, который будет на шведском престоле. Елизаве¬ та Петровна, выслушав ноту, заметила, что, вместо статьи о выключении Шлезвига из русской гарантии, необходимо внести это условие прямо и явственно в самый договор с целью дать знать и другим дворам, что им¬ ператрица не пренебрегает интересами своего племянника; в остальном же она совершенно согласна с проектом договора300. Проблема Голштинии в общих чертах была затронута в договоре Рос¬ сии и Австрии, заключенном 22 мая 1746 года. Согласно этому докумен¬ ту, Австрия «в охранении интересов дома герцогско-голштинского» договорилась действовать всегда совместно с Россией, «гарантируя Его Императорскому Высочеству государю великому князю и его мужеским наследникам, его ныне имеющие в Германии во владении земли». В слу¬ чае, если бы с российской стороны «негоциация с датским двором о не¬ решенных правостях того герцогского дома вожделенного успеха не по¬ лучила и в том бы с Даниею полюбовно согласится не можно было», то Австрия с Россией «о дальных между собою к совершенному окончанию оных правостей мерах особливо договариваться обещала»301. В том же году, 10 июня 1746 года, был заключен договор России с Да¬ нией. В нем высказывались обязательства разрешить голштинскую пробле¬ му: «Употребить возможные свои добрые официи, дабы имеющаяся еще между королем дацким и Его Высочеством государем великим князем о части герцогства Шлезвигского распря полюбовно, и как скоро возможно прекращена». В отдельной же статье — «сепаратном артикуле» — говори¬ лось о том, что Россия гарантировала «княжескую часть герцогства Шлез¬ вигского Дании, против всех и каждого, кроме только Его Император¬ ского Высочества и его мужеского потомства»302. Таким образом, пробле¬ ма не была снята с повестки дня. Через пять лет датчане предприняли но¬ вую попытку достигнуть «полюбовного соглашения» с Петром Федорови¬ чем. От Дании переговоры вел граф Линар, а от великого князя — барон Пехлин. Датская сторона предложила обмен голштинских земель на граф¬ ства Ольденбургское и Делменгорстское, обещая дополнительные деньги, если доходы, получаемые из упомянутых графств, будут недостаточны, а на оплату герцогских долгов выдать полтора миллиона ефимков (которые ме¬ нялись на Шлезвиг). Но Петр Федорович неожиданно прервал переговоры. Как сообщали Елизавете Петровне ее дипломаты: «Его Высочество внезап- 180
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ но изволил декларовать, что дело сие пресечено быть имеет, и он более об оном слышать не хочет»303. Дело состояло в том, что Голштиния находилась в глубоком финансовом кризисе, о чем говорили Петру Федоровичу и его министры. Екатерина II вспоминала по этому поводу: «Пехлин представ¬ лял дела в Голштинии со стороны финансов безнадежными; это Пехлину было не трудно, потому что великий князь полагался на него в управлении и мало или вовсе не обращал на него внимания, так что однажды Пехлин, выведенный из терпения, сказал ему, медленно отчеканивая слова: «Ваше Высочество, от государя зависит вмешиваться или не вмешиваться в дела его страны; если он не вмешивается, страна управляется сама собой, но управляется плохо». Барон И.-А. Корф доносил в Петербург летом 1745 го¬ да, что голштинские финансы находились в самом жалком положении: во время администрации Адольфа-Фридриха нажито было 200 ООО ефимков новых долгов, да прибавилось на 192 ООО ефимков чрезвычайных расходов. Жид Мусафия, посредством которого делались займы, скрылся, как скоро было объявлено о совершеннолетии великого князя. Расход превосходил доходы на 241 398 рейхсталеров, кредит совершенно упал, и для поправ¬ ления дел требуется помощь русской государыни304. Петр Федорович по¬ просил денег у императрицы. Она дала ему немного; эти деньги не дошли до Голштинии, но ими были уплачены самые неотложные долги Его Импе¬ раторского Высочества в России*. В Записках Екатерина II рассказывает о своем понимании этой про¬ блемы. Она пишет: «Я, которая была воспитана в старинной вражде Гол¬ штинского дома против Датского и которой всегда проповедовали, что граф Бестужев всегда имел только вредные великому князю и мне планы, я приняла известие об этих переговорах с большим раздражением и бес¬ покойством и противодействовала им у великого князя, сколько могла; мне, впрочем, кроме него, никто не говорил об этом ни слова о теме этих переговоров». Екатерина сообщает далее, как пытались уговаривать Пет¬ ра Федоровича, зная его непостоянство: «Чем больше продвигались пере¬ говоры, тем больше старались выставить их великому князю в благопри¬ ятном и заманчивом виде; часто я видела его в восхищении от того, что он приобретет; затем он испытал мучительные колебания и сожаления о том, что ему приходилось потерять. Когда видели, что он колеблется, за¬ медляли переговоры и возобновляли их лишь после того, как изобретали какую-нибудь новую приманку, чтобы заставить его видеть вещи в бла¬ гоприятном свете» (301—303). * Это были не первые деньги для нужд Голштинии, данные Петру Федоровичу теткой. Штелин рассказывает, что в связи с рождением Павла Петровича императрица подарила великому князю «несколько сот тысяч рублей для уплаты Гамбургу и для выкупа некоторых заложенных голштинских имений» (Штел., 92). 181
О.А. ИВАНОВ ^ 4Ä, Однако молодая великая княгиня хорошо видела, что в данных перего¬ ворах столкнулись интересы России и Петра Федоровича, как голштинско¬ го герцога. В этом отношении весьма любопытно сообщение Екатерины II о ее разговоре (по просьбе великого князя) с австрийским посланником графом Берни по поводу ведущихся переговоров. «Я ему вполне откровен¬ но сказала, — вспоминает императрица, — что хотя я молода и мне не с кем посоветоваться, в делах, может быть, плохо смыслю и вовсе не имею опы¬ та, который я могла бы привести в свою пользу, но взгляды у меня свои соб¬ ственные; пусть не хватает для этого многих знаний, но мне кажется преж¬ де всего, что голштинские дела не в таком отчаянном положении, как хотят их представить. Далее, что касается обмена самого по себе, то я доволь¬ но хорошо понимаю, что он может быть полезнее для России, чем лично для великого князя; конечно, ему, как наследнику престола, должен быть дорог и важен интерес империи; если для этого интереса необходимо нужно, чтоб великий князь отделался от Голгитинии, дабы прекратить нескончаемый разлад с Данией, то и тогда дело лишь в том, чтобы, со¬ храняя пока Холштинию, выбрать наиболее благоприятный момент, ког¬ да бы великий князь согласился на это; настоящее время, как мне кажет¬ ся, не такой момент ни для интереса империи, ни для личной славы великого князя; между тем могло бы наступить время или обстоятель¬ ства, которые сделали бы этот акт и более важным, и более славным для него, и, может быть, более выгодным для самой Российской империи; но теперь все это имеет вид явной интриги, которая при удаче придаст вели¬ кому князю такой вид слабости, от которого он не оправится, может быть, в общественном мнении во всю свою жизнь; он, так сказать, лишь немно¬ го дней управляет делами своей страны, он страстно любит эту страну, и, несмотря на это, удалось убедить его обменять ее, неизвестно зачем, на Ольденбург, которого он совсем не знает и который больше удален от Рос¬ сии; сверх того, один только Кильский порт в руках великого князя может быть важен для русского мореплавания». Граф Берни согласился с точкой зрения великой княгини, а Петру Федоровичу заявил: «Все, что я могу ска¬ зать вам об этом деле, так это то, что, по моему мнению, ваша жена права и что вы очень хорошо сделаете, если ее послушаете». «Вследствие этого, — завершает свой рассказ Екатерина II, — великий князь очень охладел к этим переговорам, что, очевидно, и заметили и что было причиной, по которой стали с ним реже говорить об этом» (317, 318; курсив наш. — О. И.). 22 августа 1767 года Екатерина II отказалась от прав великого князя Павла Петровича на наследование в Шлезвиг-Голштинии в пользу дат¬ ского короля Христиана VII, который за это уступил графства Ольденбург и Дельменгорст Фридриху-Августу Готторпскому.
Раздел IV «НАС ХОТЕЛИ ПОССОРИТЬ» Глава 1 «кому ВЫГОДНО?» Факт или иллюзия Первое, что бросается в глаза при чтении письма Петра Федоровича, — это резкость его упреков, обращенных к супруге. Сразу возникает вопрос: мог ли так он написать через шесть месяцев после свадьбы (если верить дате, проставленной Штелином)? Неужели к этому времени напряжение в отношениях супругов дошло до подобного уровня? С одной стороны, в этом можно видеть проявление тех черт личности Петра Федоровича, о которых говорилось выше, но, с другой стороны, имелись силы, которые, по-видимому, преднамеренно стремились стол¬ кнуть великого князя и его жену. В Записках Екатерины встречается упоминание о том, что ее хотели поссорить с Петром Федоровичем: оно присутствует в первом и втором вариантах. Рассказывая в первом вари¬ анте о нападках Елизаветы Петровны, Екатерина II пишет: «Крузе, кото¬ рая видела, что я выпустила параграф об его камердинерах, и которая, по- видимому, знала, что это должно было быть сказано, пошла рассказать ему это, когда он вышел. Он вернулся очень разгневанный; а на это, ка¬ жется, и метили, чтобы нас поссорить; но он перестал сердиться, когда я рассказала ему, в чем дело» (488, 489; курсив наш. — О. И.). Во втором варианте, касаясь той же сцены, Екатерина II замечает: «Я имею полное основание думать, что в то время очень были заняты тем, чтобы по¬ ссорить меня с великим князем, ибо несколько позже граф Дивьер ни с того ни с сего рассказал мне однажды, что он заметил склонность вели¬ кого князя к девице Карр, фрейлине императрицы, а немного спустя до-
O.A. ИВАНОВ ^ верил мне, что таковая же была у моего супруга к девице Татищевой» (89; курсив наш. — О. И.). Поссорить молодых супругов — зачем, кому это было нужно? Основ¬ ную задачу — рождение наследника — так осуществить было нельзя, а наоборот, еще более удалиться от ее решения. При этом можно было де¬ стабилизировать ситуацию, увеличив шансы на успех тех, кто желал ви¬ деть на престоле Ивана Антоновича. Да и зачем было ссорить, если великий князь и так весьма прохладно относился к своей супруге. Ека¬ терина II, судя по ее Запискам, не захотела, узнав поближе Петра Федо¬ ровича, полюбить его (241, 443). Отношения были настолько холодные, что, если верить письму Петра Федоровича, Екатерина не произносила слова муж. Трудно поверить, что в голове Елизаветы Петровны из-за трех-четы- рех недоказанных вин Екатерины — отсутствие любви к Петру Федоро¬ вичу, любовники, отсутствие детей и сношения с прусским королем — возникла идея расстаться с великой княгиней (выслать ее за границу или даже заточить в монастырь). Обвинить Екатерину в отсутствии детей, развести, отослать, а потом попасть в трудное положение, если после по¬ вторного брака у Софии дети появились бы, а у Петра Федоровича их не было, — скандал на всю Европу. Тем более что София была все-таки не совсем простого происхождения. Да и разве можно было ставить во¬ прос о разводе через полгода после свадьбы? Отправить в монастырь за измену; но таковую еще надо было доказать, и опять-таки это вызвало бы скандал на весь мир, поставив в дурацкое положение наследника рос¬ сийского престола. Кстати сказать, Елизавета Петровна, если верить За¬ пискам Екатерины, ей высылкой и не грозила, в отличие от Петра Фе¬ доровича, которому несколько раз высказывались подобные угрозы — включая и заточение в крепости (490, 182, 243). В одном из разговоров (правда, позднейшем) с Екатериной, просившей выслать ее домой, Ели¬ завета Петровна заметила: «Но как объяснить обществу причину этой отсылки?» (450)*. Вместе с тем императрица, если верить первому вари¬ анту Записок, сама пыталась натравливать Петра Федоровича на супру¬ гу (486). Во втором варианте Екатерина II указывает еще на один из источни¬ ков ее проблем с Петром Федоровичем: «Ссору раздувал тогда повсюду граф Бестужев, применявший отвратительное правило — разделять, что¬ бы повелевать. Ему отлично удавалось смущать все умы, никогда не было * Правда, несколько ниже в Записках приводится такая реплика императрицы, обра¬ щенная к Екатерине: «Бог мне свидетель, как я плакала, когда при вашем приезде в Россию вы были при смерти больными, если бы я вас не любила, я вас не удержала бы здесь» (450, 451; курсив наш. — О. И.). 184
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ* меньше согласия и в городе, и при дворе, как во время его министерства, в конце концов он стал жертвой собственных происков, что случается обыкновенно с людьми, которые больше опираются на свои интриги, чем на чистоту и честность приемов!» (44). Но зачем Бестужеву нужно было ссорить молодых? Сломать план Елизаветы Петровны — скорее иметь на¬ следника российского престола? Ему, до конца дней носившему портрет Петра I, подаренный самим императором, планы которого он (как их по¬ нимал) пытался реализовывать, идти против желавшей следовать отцу до¬ чери его, в возведении на престол которой он принимал участие, свергать внука Петра Великого, на радость врагам дестабилизируя Россию? Все это выглядит очень подозрительно и требует более тщательного анализа. За¬ метим, что отношения А.П. Бестужева к Екатерине не остались неизмен¬ ными, а эволюционировали в положительном направлении, о чем говорит и сама императрица в своих Записках (об этом ниже). Кроме того, сле¬ дует подчеркнуть, что в первые годы пребывания в России (как и позднее, в чем неоднократно и признается) Екатерина плохо представляла подвод¬ ные течения, существовавшие при российском Дворе: кто был ее настоя¬ щий враг, а кто друг, и как те и другие относились к судьбе России. Не случайно отец письменно (и наверняка устно) убеждал Софию-Фредери- ку не вмешиваться в борьбу партий. Принц Христиан-Август был в этом отношении не одинок; Екатерина во втором варианте рассказывает: «При выезде отсюда Шривер, которого мать знала еще секретарем по¬ сольства в Берлине и который приехал с Сиверсом, бросил моей матери в карету записку, которую мы с любопытством прочли; и действительно эта записка была очень интересна, потому что заключала характеристи¬ ку приблизительно всех самых значительных особ двора и тех, которые нас окружали или будут окружать, и указывала степень фавора разных фаворитов» (38). Граф Гюлленборг также предупреждал Екатерину, гово¬ ря о придворных «подводных камнях», о которые можно было разбить¬ ся (223). Отношения Петра Федоровича и Екатерины действительно стали мо¬ ментом в большой политике. У России в ту пору были сильные и опыт¬ ные враги (и не только за ее рубежами), которым ссора в великокняже¬ ском семействе и отсутствие наследника были на руку, поскольку грозили новыми смутами и несчастьями, отвлекая империю от участия в евро¬ пейской политике. Эти враги умели прятаться под личинами друзей и прятать свои темные деяния под маской доброжелательства. Многове¬ ковой опыт дипломатии позволял это делать. Однако все потаенное ког¬ да-то выходит наружу. Сш prodest? — спрашивали римляне. Ниже мы попытаемся дать ответ на вопрос: кому на самом деле было выгодно ссо¬ рить Петра Федоровича и Екатерину Алексеевну? 185
O.A. ИВАНОВ «ÄH «Кому выгодно?» Выше мы коснулись политики Франции по отношению к России. Суть ее сводилась к тому, чтобы устранить нашу родину от участия в ев¬ ропейской жизни, к которой ее привел Петр Великий. Справиться с Россией в открытом столкновении было достаточно трудно; тем более что единства в западных державах не было. Поэтому пытались идти по более хитрым путям: некоторые, наиболее самомнительные, надеялись, что смогут даже управлять Россией, поддерживать в ней консервативные тенденции, другие старались запутать страну во внутренних проблемах так, чтобы ей не было времени заниматься делами внешними. Символом этой политики могли бы стать слова из письма маркиза де Аржансона к французскому посланнику в России, Дальону: «Все, что способствовать будет уменьшению монаршей власти в России и возвращению этой дер¬ жавы к прежнему варварству, послужит к пользе держав, с нею сосед¬ ствующих»305. Возведение на российский престол Елизаветы Петровны отвечало, по мнению иностранных дипломатов, первому пути — «возвращению к прежнему варварству», обращению России в Московию. Так, маркиз де Шетарди писал весной 1741 года, что если принцессе Елизавете будет проложена дорога к трону, то любовь к своему народу побудит ее к уда¬ лению иноземцев, а также к немедленному переезду в Москву; и Россия постепенно возвратится к старине. Французу вторит английский послан¬ ник в Петербурге Финч. В депеше, отправленной летом того же года, он пишет: «Большая часть дворян — закоренелые русские; только принуж¬ дение и насилие могут воспрепятствовать им возвратиться к их старин¬ ным обычаям. Между ними нет ни одного, который не желал бы видеть Петербург провалившимся на дно морское, а все завоеванные у Швеции провинции отошедшими к черту, лишь бы только иметь возможность возвратиться в Москву, где, вблизи своих поместий, они могли бы жить с наибольшею роскошью и с меньшими издержками. Они вовсе не хо¬ тят иметь дела с Европою и ненавидят иноземцев»306. Следует заметить, что иностранцы слишком переоценивали свою роль в России. Так, на¬ пример, французский статс-секретарь Амело писал: «Совершившийся в России переворот знаменует последний предел величия России. Так как новая императрица намерена не назначать иностранцев на высшие дол¬ жности, то Россия, предоставленная самой себе, неминуемо обратится в свое прежнее ничтожество»307. Но тут иностранцы серьезно просчита¬ лись: дочь не пошла против политики своего великого отца — не согла¬ силась на территориальные уступки Швеции, не перенесла столицу из Петербурга в Москву, не дала управлять собой и страной иноземцам. 186
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Тогда иностранные дипломаты, прежде всего французские, стали бо¬ лее активно использовать второй путь — сеять смуту в России, используя, прежде всего, имя свергнутого младенца-императора Иоанна Антонови¬ ча. 06 этом говорили не только русские, но и сами иностранцы, находив¬ шиеся на русской службе. Х.Г. Манштейн пишет, что Шетарди имел «от своего двора приказание возбуждать внутренние волнения в России, что¬ бы совершенно отвлечь ее от участия в политике остальной Европы»*308. Екатерина II во втором варианте Записок также писала об этой сторо¬ не деятельности де Шетарди перед переворотом, в результате которого на российский престол взошла Елизавета Петровна: «Он замышлял смуту и старался ослабить силы России, возбуждая ее врагов напасть на войско, которое, так сказать, прикрывало столицу, в ту минуту, когда, он надеял¬ ся, вспыхнет гражданская война, но Бог судил иначе...» (47). После пере¬ ворота цели де Шетарди не изменились; более того, чувствуя, что его да¬ леко идущие планы — управлять Россией** — не сбываются, он начал грозить новой революцией. По Петербургу поползли слухи, что маркиз «хвастается получением полного успеха в Петербурге милостью императ¬ рицы, но в то же время продерзостно отзывается, что если Елисавета не захочет принять его внушений и проектов, то он знает средство свергнуть ее, как прежде помогал ее возведению на престол...»309. Особенно досталось от Шетарди тем людям, которых он считал обя¬ занными себе, и прежде всего братьям М.П. и А.П. Бестужевым. Шетар¬ ди будто бы говорил, что он «в силу своего кредита при императрице поднял Бестужевых, Бреверна и Воронцова для привлечения их на фран¬ цузскую сторону; но так как они вместо благодарности за то, что он вы¬ вел их из грязи, не оказали никакого содействия его видам, то он будет стараться лишить их кредита и привести в немилость, и если можно, то лишит их доброго имени и жизни»310. Действительно, благодаря Шетар¬ ди и Лестоку*** 12 декабря 1742 года А.П. Бестужев стал вице-канцле¬ ром. Они надеялись, что за такие благодеяния Бестужев будет послушен, но тут их ожидало серьезное разочарование. Первый неприятный для иноземных дипломатов сигнал состоял в том, что вице-канцлер под благовидным предлогом отказался принять у * Эту же мысль почти буквально в своих «Замечаниях на записки Манштейна» повто¬ рил Э. Миних: «Версальский кабинет в данных сему министру наставлениях предписал ста¬ раться всемерно сеять раздоры в России, дабы тем ослаблять сию державу и не допускать ее вмешательства в дела австрийского дома» (Со шпагой и факелом С. 250). ** Э. Миних писал, что Шетарди «мечтал беспрепятственно и самовластно господствовать при российском дворе» (Со шпагой и факелом. С. 253). И действительно, при петербург¬ ском дворе первый поклон отдавали императрице, а второй Шетарди (РБС. Бестужев. С. 775). *** В России его звали Иваном Ивановичем, сам себя он называл по-французски Арманом, а истинное его имя Иоганн Герман (Iohann-German). 187
*Ä3L O.A. ИВАНОВ маркиза Шетарди ежегодную пенсию в 15 ООО ливров, которую обеща¬ ли дать за то, что «король очень доволен его намерениями в пользу Франции»311. Когда стал вопрос о пересмотре Ништадтского мира, как мы уже говорили выше, А.П. Бестужев решительно высказался против. Разрыв стал очевидным. С.М. Соловьев писал по этому поводу: «Швед¬ ские дела выказали ясно отношения Франции к России и повели к раз¬ рыву между Бестужевым и Лестоком. Последний, получая пенсию от французского двора*, остался ему предан и действовал против русских интересов как теперь по отношению к Швеции, так после по отноше¬ нию к Пруссии; Бестужев, убежденный в несовместимости французских и прусских стремлений с русскими интересами, должен был вступить в открытую борьбу с человеком, чрезвычайно опасным по своему прибли¬ жению к императрице по необходимости, какую она в нем чувствовала вследствие привычки»312. Сам Лесток говорил относительно Бестужевых: «Я до сих пор не имел ни малейшего желания вредить Бестужеву, напротив, всегда заступался и просил за него, начиная с того что доставил ему место и голубую ленту. Я никогда не был высокого мнения об его уме: но что же делать, когда нет способнейшего? Я надеялся, что он будет послушен и что брат его, обер- гофмаршал, совершенно его образует; но я жестоко ошибся в своем рас¬ чете: оба брата — люди ограниченные, трусливые и ленивые и потому или ничего не делают, а если делают, то руководятся предрассудками, своеко¬ рыстием и злобою, чем особенно отличается вице-канцлер; теперь они находятся под влиянием генерала Ботты, и, по их мнению, императрица не должна оставлять без помощи королеву Венгерскую. Императрица давно уже это заметила и теперь открыла мне, что подозревает вице-кан¬ цлера в получении от королевы Венгерской 20 ООО рублей; это подозре¬ ние подкрепляется тем, что Бестужев каждый раз то бледнеет, то крас¬ неет, когда она при нем скажет что-нибудь против Ботты. Время, следовательно, должно показать, кто из нас более подкуплен — я или вице-канцлер — и чьи советы были полезнее»313. Чтобы понять отноше¬ ние Лестока к Австрии, следует иметь в виду депешу русского посла во Франции, направленную Елизавете Петровне в начале января 1742 года. В ней говорилось: «Все движения здешней политики имеют целью коро¬ леву венгерскую и англичан. Главные усилия Франции клонятся к конеч¬ ному ниспровержению силы австрийского дома, и все те державы, кото¬ * Получал пенсию Лесток и от англичан, соперников французов. Английский посланник Вейч докладывал своему министерству: «Я не щадил здоровья и денег для приобретения дружбы Лестока, просиживал с ним целые ночи, играл в большую игру; он уверял меня, что будет стараться о теснейшем союзе между Россиею и Англиею; я предложил ему пенсию, и он принял ее». Пенсия была в 600 фунтов стерлингов (Соловьев. Кн. 11, 181). 188
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III рые поставляют препятствия этим усилиям, считаются здесь не менее враждебными, и не меньше желают здесь их ослабления. Потому всегда здесь на Россию неприятными глазами смотрели, поднимали против нас неприятелей, чтоб препятствовать ей вступаться за австрийский дом. На том же главнейшим образом основана здешняя ненависть и против анг¬ личан, умалчивая о том, что эта ненависть усиливается могуществом анг¬ личан на море и процветанием их торговли»314. Что же касается взяток, которые будто бы получил вице-канцлер от Австрии, и кто был на самом деле продажным, уже говорилось, а подробнее будет сказано ниже. Тут необходимо сказать о политической системе, которую исповедо¬ вал наш вице-канцлер и которую он считал продолжением политики Петра I. В самом начале 40-х годов XVIII века в Европе сложилась доста¬ точно ясная система отношений между основными государствами, сре¬ ди которых видное место занимала и Россия. Согласно точке зрения С.М. Соловьева, последняя, как член европейской семьи государств, не должна была спокойно сносить нарушения политического равновесия в пользу Франции, которая инициировала шведскую войну и от интриг которой Россия никогда не могла быть покойна ни в Польше, ни в Тур¬ ции. Поэтому не согласно с русскими интересами было допустить, чтоб Австрия сошла на уровень мелких государств и Франция распоряжалась бы как хотела в Германии, а чрез Саксонию получила влияние в Польше. Следовательно, необходимо было поддержать Австрию и не отдавать Саксонию, а вместе с нею и Польшу в руки французам. Но кроме Фран¬ ции, под боком у России был прусский король, который своими даро¬ ваниями и энергией превосходил всех коронованных лиц Европы. Он обнаружил намерение во что бы то ни стало усилить свое государство, а неразборчивость средств делала его еще более опасным. Со времен Пет¬ ра Великого выгодное положение России обеспечивалось слабостью сосе¬ дей — Швеции, Польши, Турции; следовательно, прямые интересы ее требовали остановить властолюбивые замыслы Фридриха II, а для этого необходимо было поддерживать против него Австрию и Саксонию. Про¬ грамма России, следовательно, была проста и ясна, большинство, почти все главные деятели, были согласны относительно ее315. Политическая логика требовала сближения России с «естественными» союзниками — Австрией и морскими державами*: Англией, Голландией, Данией против не менее «естественных» противников — Швеции, Тур¬ * Идея союза с морскими державами не была только русским изобретением. Так, глава английской дипломатии лорд Картерет заявил русскому послу; «Многие ищут дружбы ва¬ шего двора, но никакой союз не будет так согласен с интересами России, как союз ее с мор¬ скими державами, который и Петр Великий старался содержать для сохранения европей¬ ского равновесия; надеюсь, что и ее величество не оставит этих великих правил» (Соловьев Кн. 11,180). 189
O.A. ИВАНОВ ции и в дальнейшем Пруссии. Это была основная программа А.П. Бесту¬ жева, которую он ни в коем случае не хотел изменять. Бестужев особо подчеркивал, чтобы Россия строго следовала союзным договорам со сво¬ ими партнерами, «на которых бы положиться можно было», — полити¬ ческая линия, которую он воспринял от своего учителя — Петра I*. Конечно, это была условная схема, и в связи с неустойчивостью поли¬ тических союзов могли возникать временные комбинации, ей противо¬ речащие; не всегда вели себя достойно и наши «естественные» партнеры. Так, политике Бестужева был нанесен не один сильный удар совсем не¬ дружелюбными (несмотря на постоянные заверения во взаимных инте¬ ресах) действиями Англии (вспомним о браке принцессы Английской Луизы с датским принцем)316. Были у Бестужева очень серьезные пробле¬ мы и с Австрией. Великая княгиня Екатерина видела в 1756 году, как Бе¬ стужев, сберегая русскую кровь, не дал союзникам-австрийцам всю свою армию, а только положенные 30 ООО (381). Это очень не понравилось австрийцам. «Австрийский посол замышлял против Бестужева, — пишет Екатерина, — потому что Бестужев хотел, чтобы Россия держалась своего союзного договора с Венским двором и оказывала бы помощь Марии- Терезии, но не хотел, чтоб она действовала в качестве первой воюющей стороны против Прусского короля. Граф Бестужев думал, как патриот, и им не легко было вертеть..» (429; курсив наш. — О. И.). Последнее за¬ мечание весьма важно; А.П. Бестужев-Рюмин везде видел интерес России и мог свою концепцию (и амбиции) принести ему в жертву: в политике он был реалистом, а не догматиком. Весьма наглядно это проявилось в отношении к саксонскому Двору, который А.П. Бестужев видел союзным. Однако, когда саксонцы стали вести тайные переговоры с французами, граф Алексей Петрович о таком предательском поведении писал к свое¬ му брату, который защищал саксонцев: «Я с немалым удивлением усмат¬ риваю, что вы неотменно дюпом (обманутым. — О. И.) господина Бриля (чаще: Брюля. — О. И.) быть продолжаете; но не думайте вы, чтобы он меня поныне дюпировал, или бы впредь в том предуспеть какую надеж¬ ду иметь мог. Не нагло ли и не бессовестно ли есть, что граф Бриль, а по инструкции его и все прочие при иностранных дворах саксонские мини¬ стры явно отрицаются, будто ни малейшего чего тайного с Франциею не постановлено, но вы из следствия явно и осязательно усмотрите, что ныне Брилево коварство, о коем мы здесь не по внушениям венского двора, как вы то неосновательно думаете, но по прямым и надежным каналам с са¬ мого начала ведали, наружу вышло..»317. Поэтому А.П. Бестужева так не любили иностранцы и собственные продажные вельможи. * Не случайно девизом Бестужева были слова: «Semper idem» — всегда то же самое. 190
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Каких только обвинений поэтому не возводили на графа А.П. Бесту¬ жева его враги: и взятки, и попытка государственного переворота. Весь¬ ма примечательно в этом отношении заявление лейб-медика Елизаветы Петровны, известного Г. Лестока. Он утверждал, что «вице-канцлер на¬ водит на себя подозрение тем еще, что усиленно настаивает на отъезде Брауншвейгской фамилии из Риги за границу; хотя это и обещано в ма¬ нифесте (Елизаветы Петровны. — О. И.), но поступлено опрометчиво, без достаточного обдумания дела; в настоящее время никто, желающий доб¬ ра государыне, не посоветует этого, и, пока я жив и пользуюсь каким- нибудь значением, бывшая правительница не выедет из России. Россия все-таки Россия, и так как это не последнее обещание, которое не ис¬ полняется, то императрице все равно, что об этом будут говорить в об¬ ществе»318. Намек Лестока на заинтересованность Бестужева в судьбе бывшего императора Ивана Антоновича мог в глазах вступившей на русский трон императрицы показаться подозрительным. Елизавета Пет¬ ровна помнила, что из Вены шли предложения прежнему правительству объявить ее незаконной дочерью Петра Великого и заключить в монас¬ тырь. В дальнейшем этот аргумент будут постоянно использовать враги Бестужева. Примечательно, что когда он, являясь уже канцлером, про¬ чел донесение французского посланника Дальона о том, что может при¬ нять сторону Ивана Антоновича, то в комментарии этого места для императрицы написал: «Ее Величество о несомненной канцлеровой вер¬ ности еще прежде всерадостного восшествия на прародительский пре¬ стол чрез графа Михайлу Ларионовича и Лестока удовлетворительные опыты получила и о том всемилостивейше вспомнить изволит»319. Действительно, зачем было проводить так ревностно политику Пет¬ ра I, чтобы потом совершить переворот в пользу противников его семьи? Елизавета Петровна не могла все это не принимать во внимание. Поэто¬ му сразу после переворота А.П. Бестужев был награжден орденом Свя¬ того Андрея Первозванного и восстановлен в чине действительного тай¬ ного советника, а 12 декабря 1741 года стал вице-канцлером. Во время, когда в России пришел к власти Бирон, А.П. Бестужев, поддерживая по¬ следнего, считал, что победа Брауншвейг-Люнебургской фамилии ниче¬ го хорошего не сулила России, а напротив, могла вовлечь в политические комбинации, вредные для ее интересов320. Даже такой яростный про¬ тивник Бестужева, как прусский посол Финкенштейн, считал предполо¬ жение о поддержке им заговора в пользу Ивана Антоновича не совсем правдоподобным. «Этому министру, — писал прусский дипломат о А.П. Бестужеве в донесении Фридриху II, — приписывают планы самые обширные и самые опасные; подозревают его в том, что под рукою го¬ товит он возвращение несчастного семейства и в честолюбии своем ви¬ 191
O.A. ИВАНОВ дит себя регентом Империи при малолетнем Иване. Трудно на сей счет что-либо утверждать наверное; не думаю я, что в его интересах до того дело довести, чтобы государыню с престола низвергнуть; слишком цар¬ ствование ее для него благоприятно, чтобы стал он такого желать пере¬ ворота, ибо сия первая перемена другие может за собою повлечь, кои его же и погубят...»321 В то время братьям Бестужевым приходилось нелегко. Де Шетарди писал своему шефу в Париж еще до переворота: «Принцесса Елизавета ненавидит англичан — она любит французов»322. Ненавидела императри¬ ца и австрийцев, что хорошо внушалось ей Лестоком и Шетарди. По¬ следний советовал Елизавете Петровне: «Вы можете припомнить, что я имел честь говорить Вам год тому назад. Если бы не было Вас и если бы не выказали Вы мужества, то венский двор, всегда надеявшийся руково¬ дить Россиею по своему усмотрению, успел бы возложить корону на главу сына принца Брауншвейгского и этим докончил бы дело, над ко¬ торым начал работать с 1711 года, при помощи брака царевича с прин¬ цессою Беверн» (курсив наш. — О. И.)323. Выделенная нами фраза в устах человека, который сам пытался выполнять главные функции в государ¬ стве Российском, выглядит весьма забавно. К сожалению, императрица долго не верила своим дипломатам, кото¬ рым хорошо было видно, как и для чего действовали французы в России. Не верила она и Бестужеву, получившему канцлерство из-за этого лишь в июле 1744 года (хотя канцлер князь А.М. Черкасский умер 15 ноября 1742 года). Свой гнев против Вены Елизавета Петровна направила на ав¬ стрийского посла в России. «Ботта, — говорила она, — не имеет ни малей¬ шего основания много о себе думать: когда он будет слишком важничать, то может отправляться туда, откуда пришел, так как мне дороже дружба тех, которые в прежние времена не оставляли меня, чем расположение его нищей королевы». Когда князь А.М. Черкасский и А.П. Бестужев рас¬ сказывали Елизавете Петровне об интригах Франции в Турции, то она отвечала, что ничему не верит, а знает, что в руках Ботты 300 ООО рублей для подкупа ее министров324. А.П. Бестужев был твердый человек, но и на него находили минуты от¬ чаяния (иногда, правда, несколько драматизированного) из-за непонима¬ ния Елизаветой Петровной истинных намерений ее «друзей», направлен¬ ных против России и самой императрицы. Ему тяжело было слышать, что императрица явилась в дом к Аестоку в Немецкой слободе, обедала у него, провела весь день, забавляясь и играя в карты. Бестужев откровен¬ но говорил саксонскому посланнику Пецольду: «Государыня отличается непостоянством усваивать себе мнение, смотря по тому, в какую минуту оно ей предложено, также высказано ли оно приятным или неприятным 192
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ образом. Лесток серьезно и в шутку может говорить ей более, чем всякий другой. Когда государыня чувствует себя не совсем здоровою, то он как медик имеет возможность говорить с нею по целым часам наедине, тог¬ да как министры иной раз в течение недели тщетно добиваются случая быть с нею хоть четверть часа. Недавно у государыни сделалась колика, как это с нею часто бывает; позван был Лесток, и чрез несколько време¬ ни ввели к императрице Шетарди, с которым у них было какое-то тай¬ ное совещание, а когда пришли министры, она начала им объявлять но¬ вые доказательства, почему дружба Франции полезна и желательна для России, стала превозносить Шетарди, его преданность и беспристрастие. Положим, что Шетарди предан и беспристрастен; но князь Кантемир пишет из Парижа в каждом донесении, чтоб ради Бога не доверяли Франции, которая имеет в виду одно — обрезать крылья России, чтоб она не вмешивалась в чужие дела: могу ли я после этого по долгу и совести быть за Францию? И не заслуживаю ли я вместе с братом сожаления, когда государыня, несмотря на мой прямой способ действия, слушается все-таки Лестока и Шетарди, которые для своих целей прибегают ко вся¬ ким неправдам и клеветам. Мне известно, что мое падение составляет цель некоторых лиц, но я полагаюсь на свое правое дело» (курсив наш. — О. И.)325. «Обрезать крылья России» — блестящее выражение, прекрасно характеризующее суть политики врагов нашей родины! «Взятки» Бестужеву Особое место в попытках «задобрить» Бестужевых играл простой под¬ куп, к которому иностранные дипломаты сильно привыкли сами. Это осо¬ бый вопрос. До сих пор в зарубежной (да и в нашей) литературе появля¬ ются утверждения о взяточничестве А.П. Бестужева. В подтверждение приводятся сплетни прусских дипломатов, желавших любыми путями (и таким образом) свергнуть мешавшего реализации их планов министра. Сам Фридрих II, выдавая желаемое за действительное, писал, что «А.П. Бе¬ стужев до такой степени продажен, что продал бы самую императрицу, если бы нашлось у кого довольно денег заплатить за нее» (Бильбасов, 76). Все это писалось, по-видимому, с подачи посланников. Так, Мардефельд в записке для своего короля сообщал о «продажности» А.П. Бестужева сле¬ дующее: «Единственный способ сего добиться в том заключается, на мой взгляд, чтобы предложить ему солидные суммы и ежегодный пенсион, от которого, по причине корыстолюбия своего, откажется едва ли. С тем большим основанием льщу я себя надеждой, что граф фон Финкенштейн в сем деле преуспеет, что и сам я услуги канцлера едва не купил незадолго 13 С). Иилмон 193
O.A. ИВАНОВ до подписания договора Дрезденского*. У бежден я, что графу фон Финкен- штейну надлежит напрямую к канцлеру обратиться, и если пожелает он, то, сказавши необходимые комплименты и заверивши в почтении и рас¬ положении государя нашего, пусть валит всю вину на меня и указыва¬ ет, что я-де ядовитыми своими донесениями как раз и помешал королю предаться собственной склонности и всецелое ему оказать доверие. Я на это согласен и всем сердцем одобряю. После чего примется граф Бестужев исчислять все услуги, кои якобы оказал он Его Королевскому Величеству, и заверять станет в усердной своей преданности интересам короля, а меня бранить что есть мочи, ежели будет уверен, что разговор секретный. Из¬ лишне добавлять, что вознаграждение канцлер получить должен лишь пос¬ ле того, как условия наши будут объявлены и обговорены, плату же граф фон Финкенштейн вручит ему самолично. Платить надобно постепенно и золотом, ибо если деньги проходят через руки купцов, сие невозможно со¬ держать в секрете, отчего разные бывают неприятности. Письменных за¬ верений давать также не следует, ибо их канцлер предъявит беспременно посланникам дворов, сердцу его любезных, дабы с них получить вдвое»326. Как видно, пруссакам приведенный рецепт не удалось использовать. Граф фон Финкенштейн в своей записке по поводу Бестужева написал примечательно мало: «Корыстолюбив и продажен, как никто, и в продол¬ жение сей войны все дворы по очереди его обогащению помогали...»327 Столь явная краткость графа Финкенштейна имела свои основания, кото¬ рые он изложил в письме к Фридриху II: «Подкуп канцлера кажется мне делом очень трудным, даже невозможным, ибо при его пламенном усер¬ дии к делу союзных дворов можно было бы только подать ему этим новое оружие в руки, которое он стал бы употреблять против Вашего Величе¬ ства»328. Ничего не получилось и у французского дипломата Дальона, кото¬ рый предложил А.П. Бестужеву 50 ООО рублей, но получил отказ. Канцлер, сообщая об этом императрице, написал: «Когда Дальон прежде сулил двое- кратно канцлеру полмиллиона ливров, то при этом никаких условий не предписывал; и, несмотря на то, оба раза был так отпочтиван, что удиви¬ тельно, как он опять осмелился предложить 50 ООО рублей с условием, чтоб назначенные на помощь курфюрсту саксонскому русские войска остались без движения в Курляндии»329. Пытались на А.П. Бестужева воздействовать и через брата. Михаил Петрович докладывал в Петербург из Берлина: «Приезжал ко мне тайный советник фон Рот и говорил мне именем королевским, как его величество мною доволен, но не доволен братом моим... Король велел все это мне объявить, чтоб я частным образом относился к брату с таким обнадежи¬ ванием, что если он не будет противиться видам Его Величества, то король * Весьма примечательно: самому Мардефельду этою сделать, по-видимому, не удалось. 194
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III обоих нас будет благодарить и при первом случае сам об этом со мною будет говорить, что третьего дня и действительно случилось. Позван я был на бал и ужин с прочими иностранными министрами к королеве, где и король присутствовал. Его Величество подошел ко мне и стал говорить очень тихо, чтоб никто не слыхал; говорил то же самое, что и фон Рот, только с тою разницею, что английский посланник лорд Картерет хвас¬ тал, будто 100 ООО гиней переведено в Россию для составления партии и будто эти деньги даны моему брату для раздачи кому заблагорассудит. Я отвечал, что, быть может, Англия и хвастает, о том не спорю; но трудно поверить, чтоб такие деньги отданы были брату моему, и если бы это было правда, то брат мой заслужил наижесточайшее наказание. Я спросил, угодно ли Его Величеству, чтоб я обо всем этом донес моей государыне. Король отвечал: я вам это говорю не для того, ибо я вмешиваться и ком¬ прометировать себя не хочу, но отпишите частным образом к брату сво¬ ему, остерегите его, чтоб он знал, каков английский двор, вразумите его, чтоб он был ко мне доброжелательнее»330. 23 декабря 1743 года Бестужев, будучи доведенным до крайности сы¬ павшимися от иностранных дипломатов (да и от своих вельмож) обвине¬ ниями во взяточничестве, во время доклада Елизавете Петровне подал ей письмо, в котором просил защиты от клеветы со стороны «французских министров Дальона и маркиза Ланмари, их секретаря Мондамера, а так¬ же от тайного советника Лестока, генерал-прокурора князя Трубецкого и от голштинского обер-маршала Брюммера». «От самого почти начала даже до сего времени обретаясь при Вашего Императорского Величества всемилостивейше поверенных мне делах, — писал Бестужев, — принуж¬ ден от неприятелей моих, не знаю, по какой-либо злобе или с зависти, претерпевать мерзкие нарекания и разные Богу противные оклеветания, иногда якобы я закуплен был от Австрии, иногда от Англии подкуплен, а иногда, смотря по обстоятельствам, вашему интересу противным, то и от датчан. Однако ж те же мои неприятели должны и принужде¬ ны по совести своей сами признавать, что при божеском благословении еще до сего времени как в европейских, так и в азиатских мне поверен¬ ных делах ничего нигде нимало не упуи^ено или бы пренебрежено было... Дерзновение взял к Вашим Монаршеским стопам себя повергнуть все¬ подданнейше, прося от таких оклеветаний, что и в бывшую богомерзкую конспирацию меня приплетают, Монаршескою Своею властью оборо¬ нить, повелеть о том исследовать, от кого в какое время и какие о мне произведены ни были... И по таким злоумышленным внушениям ежели Ваше Императорское Величество какое обо мне сумнение или недове- ренность возыметь соизволите, то какого успеха в делах можно ожидать, ибо я не токмо в превеликую оттого робость приведен буду, но и все от 13* 195
O.A. ИВАНОВ ^^ чистого моего сердца произносительные труды и усердствования весьма отвергнуты и в ничто превращены будут» (курсив наш. — О. И.)331. Попытки подкупить А.П. Бестужева делались неоднократно. В. Фур- сенко, много занимавшийся делами тех лет, в своем исследовании о «Деле о Аестоке 1748 года» пишет, что «до сих пор мне не пришлось нигде най¬ ти доказательств в том, что до 1749 г. он изменял свои взгляды под влия¬ нием подкупа, и даже не удалось установить самого факта подкупа»*332. Защищала честность своего бывшего врага, о котором в своих Записках неоднократно отзывалась весьма резко, и Екатерина II. Когда в книге аб¬ бата Денина «Опыт о жизни и царствовании Фридриха II, короля прус¬ ского» она прочла следующий фрагмент: «Говорили, что он напоследок подкупил великого канцлера Бестужева, и что министр этот отдал приказ генералу Апраксину отступать из Пруссии. Правда, в это время граф Бе¬ стужев, казалось, менее противоречил королю; но почти невероятно, что деньги короля прусского оказали большее действие, чем деньги Франции и Австрии, на графа Бестужева, который служил тому, кто больше давал», то на полях сделала к нему примечание: «Это опять ложь. Бестужев был настойчиво упрям и никогда нельзя было подкупить его деньгами» (692). Документально подтвержден лишь один случай взятия А.П. Бестуже¬ вым денег у англичан. С.М. Соловьев рассказывает о русском канцлере, что он был небогат, а место, им занимаемое, требовало жизни на широкую ногу. Бестужев жаловался, что не может принимать и угощать иностран¬ ных министров в своем бедном и тесном доме. Императрица подарила ему большой дом, но его нужно было отделать, а средств не было. Канц¬ лер обратился к английскому посланнику лорду Гиндфорду; прежде ему делались предложения от лондонского Двора насчет подарков, но он их не принимал. Теперь же, имея крайнюю нужду в деньгах, разорившись на отстройку великолепного дома, он попросил взаймы 10 ООО фунтов без процентов под залог дома. Гиндфорд отвечал, что король не может испол¬ нить этой просьбы из-за убыточной войны, но Бестужев настаивал, чтоб * В сноске к этому месту Фурсенко замечает; «Бестужев, правда, принимал денежные подарки, но лишь от дружественных держав, а по понятиям дипломатов того времени это было не только в порядке вещей, но даже своего рода признаком доверия к союзнику». Но автор не приводит доказательств этому. Скорее всего, он просто поверил рассказу Ст.-А. По- нятовского о Бестужеве (также без фактов); «Человек исключительно упорный и раз навсег¬ да настроенный проавстрийски, Бестужев был убежденным антипруссаком. В соответствии с этим, он отвергал миллионы, которые предлагал ему король Пруссии, но никогда не отка¬ зывался от подношений (он даже настаивал на них!), имея дело с министрами Австрии, или Англии, или Саксонии, или любого другого двора, которому он, блюдя выгоды своего двора, считал себя обязанным покровительствовать. Взять у владетельного друга входило, с его точ¬ ки зрения, в правила игры и было своего рода знаком уважения к мощи представляемой им державы, прославлять которую он по-своему стремился» (Понятовский Ст.-А. Мемуары., М. 1995. С. 107). 196
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Гиндфорд написал об этом своему Двору. Статс-секретарь по иностран¬ ным делам Гаррингтон справился, что происходило во время посольства Вейча, относительно подарков Бестужеву и нашел, что Вейч никаких де¬ нег Бестужеву не давал, хотя имел на то полномочие. Гиндфорд предло¬ жил канцлеру 5000 фунтов в виде подарка, но тот подарка не принимал, продолжал просить денег взаймы, говоря, что желает навсегда сохранить руки и совесть свою чистыми, в принятии же денег взаймы без процен¬ тов может оправдать себя, потому что в России это случается каждый день. Наконец, английский консул Вульф дал ему взаймы 50 ООО рублей под заклад дома. Так как тогда требовался особый свидетель на каждую тысячу рублей, то Бестужев собрал в свидетели 50 человек, чтоб отвратить подозрение в том, будто деньги ему подарены333. Бильбасов обнаружил эти документы и в Англии. В своей «Истории Екатерины Второй» он пи¬ шет: «В лондонском архиве хранится целая переписка по этому поводу. Закладная подписана 21 ноября 1747 г., при чем свидетелями были: гр. А. Разумовский, гр. М. Воронцов, Ст. Апраксин, Ив. Талызин, кн. Белосель¬ ский. Это не была, следовательно, какая-либо фиктивная сделка. В пере¬ писке, предшествовавшей закладу, упоминается о просьбе канцлера ссу¬ дить ему сумму на десять лет, без процентов. Это последнее условие объясняется «всегдашнею готовностью канцлера служить интересам ан¬ глийского короля»»334. Итак, документально подтверждено, что у англи¬ чан Бестужев взяток не брал, как об этом писал Понятовский. Можно предполагать, что вымышленными являются и другие его утверждения относительно Австрии и Саксонии. «Погубить Бестужевых!» Врагов у братьев Бестужевых было много, и в связи с приездом в Рос¬ сию Петра Федоровича, а затем и его будущей невесты их число сильно возросло. Так, врагом Бестужева стал прибывший с Карлом - П етром - У л ь - рихом его гофмаршал О.Ф. Брюммер, вошедший в близкие отношения с Лестоком. Французский посланник Дальон сообщал своему правитель¬ ству о действиях последних: «Оба по моему наущению и собственным выгодам уд@ояют усилия, чтоб низвергнуть Бестужевых; они с нетер¬ пением ожидают возвращения уполномоченных из Абова, которые дол¬ жны открыть довольно тайн и неправильных поступков; намерение Брюммера и Лестока состоит в том, чтоб по низвержении Бестужевых поручить заведование иностранными делами генералу Румянцеву, госпо¬ дину Нарышкину, который уже сюда едет, и князю Кантемиру, которо¬ го возвратят из Франции». И действительно, посланник в Лондоне 197
O.A. ИВАНОВ C.K. Нарышкин был отозван, скорее всего, так, как этого хотели заговор¬ щики. Князя А.Д. Кантемира, которого французы весьма не любили, по¬ скольку он прекрасно разбирался в их фокусах, возвратить не успели, так как он скончался. Прекрасно характеризует отношение врагов России к братьям и следующий текст из послания Дальона, касающийся Михаи¬ ла Петровича Бестужева: «Кредит гофмаршала, правда, много упал, но он опять поднимется; это такой человек, которого поневоле надобно будет чрез неприятелей его погубить, или же он в этом государстве будет иг¬ рать важную игру» (курсив наш. — О. И.)335. Погубить, низвергнуть Бес¬ тужевых — стало лейтмотивом деятельности французских дипломатов и их не совсем добровольных помощников в России. И им удалось из пу¬ стых разговоров состряпать знаменитое «Лопухинское дело», в которое «включили» австрийского посланника Ботту. 25 июля 1743 года арестовали подполковника Ивана Лопухина, к дому его матери приставили караул, а письма их опечатали. Все это делалось по доносу поручика лейб-кирасирского полка курляндца Бергера и майора Фалькенберга. Следствие о деле Лопухина было поручено вести генерал- аншефу А.И. Ушакову, генерал-прокурору Н.Ю. Трубецкому и Лестоку. Последний прилагал все старания к тому, чтобы замешать в это дело Бе¬ стужевых. Он придирался ко всякому слову, ко всякому намеку, могуще¬ му набросить на них тень виновности. Бергер, человек хорошо знакомый Лестоку, заявил следователям, что 17 июля он был в доме И. Лопухина, где тот пожаловался ему на свои обиды, упомянув при этом в не очень кра¬ сивом свете императрицу, да еще намекнул на возможный переворот. «Государыня, — будто бы сказал Лопухин, — ездит в Царское Село и на¬ пивается, любит английское пиво и для того берет с собою непотребных людей... Ей наследницею и быть было нельзя, потому что она незаконно¬ рожденная. Рижский караул, который у императора Иоанна и у матери его, очень к императору склонен, а нынешней государыне с тремястами канальями ее лейб-компании что сделать? Прежний караул был и креп¬ че, да и сделали (переворот. — О. И.), а теперь перемене легко сделаться... Будет чрез несколько месяцев перемена; отец мой писал к матери моей, чтоб я никакой милости у государыни не искал, поэтому и мать моя ко двору не ездит, да и я, после того как был в последнем маскараде, ко дво¬ ру не хожу»336. Эти обвинения подтвердил и Фалькенберг. Он показал, что Лопухин ему между прочим говорил: «Императору Иоанну будет король прусский помогать, а наши, надеюсь, за ружье не примутся». Идея неле¬ пая, поскольку каждому было известно, в каком отношении находился Фридрих II к Австрии. Узнав о скором перевороте, Фалькенберг будто бы спросил: «Нет ли кого побольше, к кому бы заранее забежать?» На этот вопрос сначала Лопухин ничего не отвечал, но потом сказал, что «австрий- 198
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «ÄH ский посланник маркиз Ботта императору Иоанну верный слуга и доб¬ рожелатель»337. Следователи срочно стали разрабатывать эту фактически «заказную» версию. В этом направлении они начали допрашивать Лопухина. После¬ дний, по-видимому, сообразив, что от него хотят услышать, признался в следующем: «В Москве приезжал к матери моей маркиз Ботта, и после его отъезда мать пересказывала мне слова Ботты, что он до тех пор не успо¬ коится, пока не поможет принцессе Анне. Ботта говорил, что и прус¬ ский король будет ей помогать, и он, Ботта, станет о том стараться. Те же слова пересказывала моя мать графине Анне Гавриловне Бестуже¬ вой, когда та была у нее с дочерью Настасьею» (курсив наш. — О. И.)338. Наряду с отмеченной выше нелепостью о помощи прусского короля по¬ явился и важный элемент — имя графини Анны Гавриловны Бестужевой. Итак, австрийский посланник Ботта оказался связанным с Бестужевыми, о чем и ранее говорили французы. Теперь же имелись серьезные намеки на государственный переворот. Все было шито белыми нитками; дошлые люди — дипломаты сразу увидели в этом деле истинную подноготную. Английский посланник Вейч писал в свое министерство: «Я вижу, что не¬ приятели обер-гофмаршала Бестужева (Михаил Петрович. — О. И.) уси¬ ленно стараются вплести его в несчастье жены. Если они в своих проис¬ ках успеют, то мне очень горько будет видеть, что императрица лишится советов чрезвычайно искусного и честного министра. Он и брат его, вице- канцлер, присоветовали императрице в начале ее царствования не при¬ нимать французской медиации в шведских делах...»339 Из Англии Вейчу отвечал лорд Картерет. Он писал о том, что интрига, начатая против Бестужевых, приобретает международный характер: французы в Стокгольме стараются достать фальшивые документы, кото¬ рые хотят переслать императрице, что должно повредить А.П. Бестуже¬ ву. Лорд просил посла уведомить об этом русское правительство и упо¬ требить «все средства для открытия такого наглого и ужасного обмана». Между тем отправленные в Петербург шведские депутаты получили ин¬ струкцию: сначала разными лестными предложениями склонять Бесту¬ жевых к французской стороне*; если же они увидят, что успеть в этом * В письме от 7 июля 1743 года французского посла в Стокгольме Аанмари в Санкт- Петербург Дальону говорилось: «Пока Бестужевы здешним двором править будут, мы ни¬ когда ничего доброго при них не достигнем, то Ваше Превосходительство можете надежны быть, что я ничего во свете не пожалею для ссажения оных с высоты их великости». 30 июля 1743 года Дальон отвечал Ланмари: «Мы здесь в весьма сильных движениях находимся, и я уже приближаюсь к тому моменту с долгою отдышкою увеселением насыщаться Бестуже¬ вых погубить или свергнуть... Сии два брата уже столько на своем счете имеют, что уже мож¬ но всякое совестное сомнение на сторону отложить, одним словом сказать, господа Брюм¬ мер и Лесток меня твердо обнадежили, что сие дело не совершенным оставлено не будет... И Вы, мой господин, можете уверены быть, что я прилежно тому следовать буду». 199
O.A. ИВАНОВ деле нельзя, то употреблять всякие интриги и раздать до 100 ООО рублей, которые Франция заплатить хочет, чтоб подкопать кредит Бестужевых340. Французы не скрывали своей радости по поводу грядущей победы. Да - льон сообщал в свое министерство 10 августа 1743 года: «У нас здесь дел по горло, происходят события серьезнейшие, так что вот-вот смогу я по¬ губить или хотя бы низвергнуть Бестужева и зрелищем этим насладиться вволю» и с нескрываемой радостью прибавлял: «Снежный ком катится и будет катиться дальше, становясь все толще»341. 20 августа Дальон докла¬ дывал своему шефу в Париж: «Я ни на одну минуту не выпускаю из виду погубления Бестужевых. Господа Брюммер, Лесток и генерал-прокурор Трубецкой не меньше моего этим занимаются. Первый мне вчера сказал, что готов прозакладывать голову в успехе этого дела. Князь Трубецкой на¬ деется найти что-нибудь, на чем бы мог поймать Бестужевых; он клянет¬ ся, что если ему это удастся, то уже он доведет дело до того, что они по¬ несут на эшафот свои головы»342. К этому хору «охотников» за головами Бестужевых подключился и прусский король Фридрих II. Узнав о «Лопухинском деле», он рекомендо¬ вал своему министру Подевильсу следующую тактику поведения: «Надоб¬ но воспользоваться благоприятным случаем; я не пощажу денег, чтоб теперь привлечь Россию на свою сторону, иметь ее в своем распоряжении; теперь настоящее для этого время, или мы не успеем в этом никогда. Вот почему нам нужно очистить себе дорогу сокрушением Бестужева и всех тех, которые могли бы нам помешать, ибо, когда мы хорошо уцепимся в Петербурге, то будем в состоянии громко говорить в Европе»343.20 августа 1743 года Фридрих II писал своему посланнику в России: «Раздувайте огонь против моих врагов или ложных друзей, куйте железо, пока горячо». Он приказывал Мардефельду очернить Бестужева «до такой степени, чтобы царица признала его врагом рода человеческого»344. Особенно старался в этом деле Лесток. В августе 1743 года ему удалось ненадолго поссорить Бе¬ стужева с его другом и единомышленником, помогавшим ему во всех де¬ лах, — с бароном Черкасовым (но ненадолго, до ноября 1743 года). Однако «ковка», несмотря на интриги, тщательные поиски и жесто¬ кие пытки*, выходила плохая; ничего особенного — ни в показаниях, ни в бумагах — порочащего Бестужевых найдено не было. 9 августа 1743 года Дальон писал по этому поводу Ланмари: «В письмах обер-маршала Бес¬ тужева ничего ни против России, ниже персонально против царицы не имеется, но, невзирая на то, твердо постановлено, что как он, так и его брат чинов их лишены будут и от двора отдалены будут...» Основной «де¬ * Рассказывают, что Лесток лично присутствовал при всех допросах и пытках и даже собственноручно избивал подсудимых. Он'был так уверен в своей победе, что рассказывал друзьям об эшафоте для вице-канцлера (РБС. СПб., 1914. С. 338). 200
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ лопроизводитель» — Лесток был вне себя. Он бросился доказывать импе¬ ратрице, что если жена М.П. Бестужева будет наказана, то мужа ее и его брата необходимо переместить на такие должности, где бы они не име¬ ли возможности отмстить. Елизавета Петровна будто бы возразила, что она знает верность и привязанность к себе обоих братьев, да и другие люди убеждены в том же относительно их. Лесток не унимался и несколь¬ ко раз подступал к императрице со своими внушениями против Бестуже¬ вых, но всякий раз Елизавета Петровна выпроваживала его345. Не постра¬ дал и брат Алексея Петровича — Михаил; он был отправлен в Берлин на дипломатическую работу, туда, где он мог лучшим образом приложить свои силы для отстаивания интересов России и борьбы с направляемыми оттуда провокациями. Но и это обрадовало представителей «французско- прусских партизан». Маркиз де Шетарди писал 4 февраля 1744 года на родину о А.П. Бестужеве: «Отдаление его брата его истинной помощи лишает. Мы и не одни, которые его, вице-канцлера, низвержения ищем: король прусский по меньшей мере тако же, как и мы, оное видеть же¬ лает»346. А.П. Бестужев и Фридрих II Пруссаки явно недооценивали А.П. Бестужева. Вот как, к примеру, пре¬ зрительно изображал его Мардефельд: «Не стану рассказывать здесь его историю, не стану и распространяться о его проделках, плутнях и низостях, часть коих всему миру известна; замечу лишь, что невеликий его умишко, исполненный самой черной злобы, в серьезных делах не дозволяет ему ре¬ шительно действовать, внушает интриги самые подлые и клеветы самые злостные. Недели не проходит, чтобы не сообщил он императрице доне¬ сений, полных самой грубой лжи. Поведение гнусное, которое в любой дру¬ гой стране канцлера бы погубило. Человек он гордый и в тщеславии своем вынашивает замыслы самые обширные, впрочем, труслив, отпетый плут и разговаривает уверенно, лишь когда разогреет себя вином или ликером. Кто его поит с полудня до вечера, тот, пожалуй, услышит от него словцо острое. В котерию (общество близких людей. — О. И.) его входят генералы Бутурлин, Апраксин, барон Черкасов и английский консул Вольф. Кормят у канцлера прескверно, да он и не любит жить открыто. Притворяться он не мастер, так что ежели соврал или только приступить собирается, сие скоро замечаешь, а уж если ласкает он вас больше обычного, значит, наверняка дело нечисто. Без зазрения совести приписывает он иностран¬ ным посланникам такие речи, о каких те и думать не думали, те же речи, кои сам пред ними держал, отрицает. Хотя память имеет превосходную, 201
O.A. ИВАНОВ часто ссылается он на ее слабость, для того чтобы посланники иностранные предложения ему свои отдавали, на письмо положивши, или, пять лет у кормила власти пребывши единолично, вид делает, что исполнить пред¬ ложенное затруднительно. Приобрел он за то время познания, коих ра¬ нее не имел, однако же познания сии весьма ограниченны, так что разница чувствительна между ответами, какие дает канцлер от себя лично и теми, какие делает, спросив совета у Веселовского либо Функа. Сей последний им управляет, на него работает и самой секретной его корреспонденцией за¬ ведует. Добрая его черта в том состоит, что всем, кто ему служит, платит он изрядно...» (курсив наш. — О. И.)347. Необходимо учесть, что все это гово¬ рится о человеке, который начал свою дипломатическую деятельность не «пять лет назад»*, а в 1712 году у князя Б.И. Куракина, потом служившего курфюрсту Ганноверскому Георгу, ставшему через некоторое время коро¬ лем Англии и отправившему Бестужева, как собственного посла, в 1714 го¬ ду в Петербург! Это говорится о человеке, пережившем за несколько деся¬ тилетий много горя, но уцелевшем и набравшемся глубокого знания как своих, так и чужих людей**. * Преемник Мардефельда, фон Финкенштейн, поправляя своего коллегу, замечает, что Бестужев «обучался ремеслу в Гамбурге и при дворе датском» (Аиштснан. Указ. соч. С. 300). ** Любопытный портрет А.П. Бестужева оставил Ст.-А. Понятовский, правда, с вычетом всего негативного, что привносили в него друзья поляка — английские и французские дип¬ ломаты. Он писал: «Пока Бестужев не был воодушевлен, он не был способен произнести связно четырех слов и производил впечатление заики. Но как только разговор начинал ин¬ тересовать его, он сразу же находил слова и целые фразы, частенько неправильные, неточ¬ ные, но исполненные огня и энергии; исторгаемые ртом, демонстрировавшим четыре напо¬ ловину сломанных зуба, они сопровождались искрометными взглядами маленьких глаз. Пятна на лице, выделяясь на фоне багровой кожи, придавали Бестужеву особенно устраша¬ ющий вид, когда он приходил в ярость, что случалось нередко, а также когда он смеялся — то был смех Сатаны. Канцлер отлично понимал по-французски, но предпочитал говорить по- немецки с иностранцами, знавшими этот язык. Не умея, в сущности, писать ни на одном языке и ничего, можно сказать, не зная, он инстинктивно находил почти всегда правильные решения касательно того, что делали другие. Он ничего не смыслил в изящных искусствах, но можно было смело держать пари, что из многих картин те, что выбирал Бестужев, были самыми интересными; особенно точно определял он ценность работ, исполненных благо¬ родства и величия, когда дело касалось архитектуры, например. Неограниченная власть была его страстью. Он был способен иногда и на великодушные поступки, — именно потому, я полагаю, что ощущал красоту в любых ее проявлениях, — но ему казалось столь естествен¬ ным устранять все, что мешало его намерениям, что он готов был использовать для этого любые средства. Страшные царствования, служившие ему примером, еще больше ожесто¬ чили его душу. Предлагая свои услуги тем, кого он называл друзьями, и часто используя для этого не слишком деликатные пути, он искренне удивлялся, когда кто-то проявлял разбор¬ чивость-. Свой день он кончал обычно, напиваясь с одним или двулля приближенными; не¬ сколько раз он появлялся пьяным даже перед императрицей Елизаветой, питавшей отвра¬ щение к этому пороку, — и это немало повредило канцлеру в ее глазах. Предаваясь часто самому необузданному гневу, он всегда бывал нежен и терпелив со своей супругой, которую с полным основанием называл Ксантиппой — с тех самых пор, как кто-то рассказал ему историю Сократа...» (Понятовский Ст.-А. Мемуары. С. 106—108). Граф А.П. Бестужев был человек, несомненно, незаурядный и многое знавший; следует сказать о его понимании не¬ 202
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Как в «Лопухинском деле», так и в других главным врагом Бестужевых стал прусский король Фридрих II. После смерти отца — Фридриха-Виль¬ гельма I, последовавшей 31 мая 1740 года, он вступил на престол и тут же резко увеличил численность своей армии. Первой жертвой короля-солда- та стала Силезия. Но его аппетиты этим не ограничивались; говорили, что он хотел получить у Швеции часть Померании и таким образом сделать Пруссию морской державой; кроме того, он бросал, по некоторым дан¬ ным, взгляды в сторону Курляндии348. Фридрих II стремился сделать из Пруссии одно из самых мощных государств Европы. Французы были до¬ вольны тем, что Австрии был нанесен серьезный урон; поэтому действия прусского короля находили у них поддержку. Все это не могло не беспо¬ коить Россию. Правда, Елизавета Петровна, взойдя на престол, написала прусскому королю, что будет пользоваться всяким случаем все более и бо¬ лее удостоверять его величество в своей истинной и ненарушимой склон¬ ности349. Но столкновение с Пруссией было для России неизбежным. Фридрих II сначала притворялся «добрым другом». Так, он советовал Елизавете Петровне заслать подальше бывшую правительницу и ее детей, боясь, что они, тяготеющие к Австрии, вновь возьмут власть. Не удовле¬ творившись этим, Фридрих поручил то же сделать и своему послу в Петер¬ бурге. Де Шетарди, 25 ноября 1743 года спешно вернувшийся в Россию (которую он покинул 21 августа 1742 года) для участия в «деле Лопухи¬ ных», писал в свое министерство в январе 1744 года: «Мардефельд полу¬ чил от своего короля указ требовать у царицы секретной аудиенции, от¬ крыть ей о близкой опасности, которая ей угрожает, просить ради Бога подумать об ее отвращении, домогаться удаления Бестужевых и предста¬ вить необходимость возвратить принца Антона Брауншвейгского в Гер¬ манию, а жену и детей его разослать в разные места России, так чтобы ни одна живая душа не знала об их отъезде и куда они отправлены; иначе если принц Иван и его семейство останутся жить подле Риги, то Англия, Дания, венский двор и Саксония не замедлят исполнить свое намерение, на котором они основывают лучшие свои надежды. Такой совет царш1,а могла получить только от отца родного, ибо если она поступает не¬ справедливо и употребляет во зло свою власть, задерживая вольного обходимости математического подхода к расшифровке иностранных депеш. Был он в курсе и других областей знаний. Так, во время своего пребывания в Гамбурге Бестужев (кстати сказать, большой любитель химии) изобрел «жизненные капли» (tincture tonico-nervi na Bestuscheffî) — спиртовой раствор полуторахлористого железа. Помогавший ему химик Лембке продал секрет капель французу де Ламоту, который представил эти капли как соб¬ ственное изобретение (elixir de Lamotte) королю и получил за них большую награду. Бесту¬ жев, говорят, сам открыл секрет капель петербургскому аптекарю Моделю; через несколь¬ ко лиц он стал известен и Екатерине II, по повелению которой рецепт «жизненных капель» был опубликован в 1780 году в «С.-Петербургском вестнике» (РБС Бестужев-Рюмин. С. 771). 203
O.A. ИВАНОВ принца (Антона Брауншвейгского), то здравая политика давно требу¬ ет поступить именно так в рассуждении жены его и детей, число кото¬ рых увеличилось рождением другого принца, как мне цариг$а сказала по секрету. По моему мнению, совет короля прусского искренен, принимая в соображение страх его пред Россиею: он знает слабость царицы и уве¬ рен, что в ее царствование русские будут иметь предпочтение» (курсив наш. — О. И.)350. Судя по всему, эти уговоры ложились на благодатную почву. Как-то Елизавета Петровна узнала, что бывший император Иоанн, играя с собач¬ кою, бьет ее плетью, и на вопрос: «Кому, батюшка, голову отсечешь?» от¬ вечает: «Василию Федоровичу (Салтыкову, сопровождавшему Брауншвей¬ гскую фамилию. — О. И.)». Императрица срочно написала В.Ф. Салтыкову: «Буде то правда, то Нам удивительно, что вы Нам о том не доносите, и по получении сего пришлите к Нам о сем ответ*, подлинно ли так или нет, понеже коли то подлинно, то Я другие меры возьму, как с ними посту¬ пать, а вам надлежит того смотреть, чтоб они вас в почтении имели и бо¬ ялись вас, а не тако бы смело поступали»351. В.А. Бильбасов отмечает весьма любопытную закономерность в отно¬ шении судьбы семейства Иоанна Антоновича: с момента ареста браун¬ швейгской фамилии одни, преимущественно русские люди и, прежде все¬ го, А.П. Бестужев-Рюмин, высказывались за отправку Ивана III и всей Брауншвейгской фамилии за границу, на родину; другие же, исключи¬ тельно иностранцы, и во главе их Лесток, настаивали на пожизненном заключении брауншвейгцев в России352. Примечательно, что даже мать Екатерины, Иоганна-Елизавета, называла Брауншвейгское семейство «го¬ сударственными преступниками» и во всем оправдывала императрицу. В январе 1744 года последовал указ о перевозке Брауншвейгской фами¬ лии из Дюнамюнде в Раненбург, а 27 июля того же года — в Архангельск. Оттуда их планировали отправить в Соловецкий монастырь, но семейство застряло в Холмогорах, где его и оставили. Там в марте 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра, известие о рождении которого произ¬ вело в Петербурге неприятное впечатление: появился новый претендент на русский престол. В феврале 1746 года родился еще один мальчик — Алексей. Елизавета Петровна, получив об этом известие, «изволила оный рапорт разодрать»353. В Сенате было принято решение уничтожить вся¬ кую память о царствовании Иоанна Антоновича: запрещалось упомина¬ ние его имени и титула в каких бы то ни было документах; манифесты, * В.Ф. Салтыков, оправдываясь, отвечал: «У принцессы я каждый день поутру бываю, токмо, кроме одного ее учтивства, никаких противностей как персонально, так и чрез бес¬ сменных караульных офицеров ничего не слыхал, а когда что ей потребно, о том с почтени¬ ем меня просит, а принц Иоанн почти ничего не говорит». 204
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ патенты и другие документы, подписанные именем Иоанна Антоновича, подлежали изъятию и передаче в Тайную канцелярию; книги, касающи¬ еся его царствования, были сданы в Академию наук, а на ввоз из-за гра¬ ницы изданий подобного рода наложен запрет; монеты с изображением Иоанна Антоновича отданы в переплавку354. После неудачи с «Делом Лопухиных» французы и пруссаки решили действовать совместно*. В начале января де Шетарди писал Ам^лоту: «Мы, Мардефельд, Брюммер, Лесток, генерал Румянцев, генерал-проку¬ рор князь Трубецкой, их приверженцы и я, согласились стараться произ¬ вести в канцлеры генерала Румянцева, который, будучи главным в колле¬ гии, будет иметь силу сдерживать Бестужева. Если же это намерение не удастся, то надобно будет из Иностранной коллегии устроить совет или кабинет с таким числом членов, при котором вице-канцлер не мог бы всем завладеть»355. За всем этим прослеживалась направляющая роль Фридриха II, который боялся усиления Австрии и которому теперь было необходимо привлечь Россию в союз с собою или, по крайней мере, за¬ ставить ее быть нейтральною. Фридрих писал в ту пору своему посланни¬ ку в Петербурге, Мардефельду: «Осторожность и благоразумие требуют непременно, чтоб я предупредил врага (Австрию), который хочет меня предупредить. Я не вижу безопасности ни для себя, ни для империи, если дела останутся в том же положении, в каком они теперь. Если я должен буду воевать с одною венгерскою королевою, то всегда выйду победите¬ лем. Но для этого необходимое условие (conditio sine qua non) — низвер¬ жение Бестужева. Я не могу ничего сделать без вашего искусства и без вашего счастья; от ваших стараний зависит судьба Пруссии и моего дома». Прусскому королю нужно было освободить Швецию и Польшу от рус¬ ского влияния, чтоб в случае нужды употребить их против России356. О том, что Фридрих II предвидел военное столкновение с Россией, сви¬ детельствует его разговор с Х.Г. Манштейном, которого он якобы спросил: «Как вы думаете: один пруссак по меньшей мере уберет четверых или пя¬ * Особого единства в французско-прусской партии не было; каждый думал о том, как будет распределяться завоеванное в России. Прусский посланник Мардефельд брал на себя смелость советовать Фридриху II: «Если Версальский Двор будет деспотически повелевать Двором Петербургским, для противодействия этому влиянию нам потребуются немалые усилия и значительные денежные суммы». Необходимо было следить за активностью фран¬ цузов при русском Дворе. Но и французы были не промах. Шетарди получил приказ вни¬ мательно наблюдать за поведением своего прусского коллеги, за всеми его поступками, а главное — за его отношениями с саксонским и австрийским посланниками (Аигитснан. Указ. соч. С. 33, 35). Однако враг у французов и пруссаков был один, и поэтому они действо¬ вали очень часто против него совместно. Тем более их объединяла неудача в борьбе с Бесту¬ жевым. Поэтому Фридрих II и Людовик XV в 1745 году рекомендовали своим посланникам действовать «сообща и на основании одних и тех же принципов» и «делиться друг с другом любой информацией, какой бы незначительной она ни казалась» (Лиштспан. Указ. соч. С. 57). 205
O.A. ИВАНОВ терых русских?» Манштейн отвечал, что если дело дойдет до драки, то пруссак и с одним русским будет иметь полны руки дела. Король очень рас¬ сердился и в утешение свое сказал: «Мне очень хорошо известно, что Рос¬ сия имеет по крайней мере большой недостаток в достойных офицерах»357. Прусский король внимательно следил за состоянием русских войск Бесе¬ дуя со шведским послом в Берлине, Фридрих II сказал: «С великим удивле¬ нием и удовольствием под рукою я уведомился, что все русские войска вто¬ ричный указ получили новые экзерциции оставить и употреблять старые; таким образом, я надеюсь, что через несколько лет русская военная сила дойдет до крайнего варварства, так что я буду побеждать русских свои¬ ми рекрутами; и так как эта нация, по-видимому, теряет дух, внедрен¬ ный в нее Петром I, то, быть может, близко время, когда погребется в своей древней тьме и в своих древних границах. Имею причину очень сер¬ диться на генерала Бисмарка, который ввел при русской армии все прус¬ ские манеры» (Соловьев. Кн. 11, 417; курсив наш. — О. И.)358. Какие «теп¬ лые» надежды лелеял прусский король незадолго до Семилетней войны! Правда, в другом месте прусский король высказывался более осторожно. Он писал: «Из всех соседей Пруссии Русская империя заслуживает наи¬ большее внимание как соседка самая опасная: она сильна, она близка. Бу¬ дущие правители Пруссии также должны будут искать дружбы этих вар¬ варов»359. Фридрих II был прав, когда видел главную опасность для своей полити¬ ки в братьях Бестужевых; они хорошо поняли ее суть. 30 апреля 1743 года Бестужев писал к барону И.А. Черкасову: «От стороны турецкой можно быть спокойным, а ежели Франция намерена какую в России впредь ди¬ версию учинить, не было бы то учинено королем прусским, на которого подлинно надлежит смотреть недреманным оком... Он может подкупить курляндское шляхетство, чтоб выбрали герцогом брата его; а если прусский король в шведскую войну не вмешается, то Дания вместе и с Франциею не опасны»360. Сравнивая опасность для России Франции и Пруссии, А.П. Бе¬ стужев считал последнюю более опасной «по близости соседства и великой умножаемой силе»361. С этой точкой зрения был полностью согласен и брат А.П. Бестужева, Михаил Петрович, который писал императрице: «При нынешнем своем состоянии Пруссия представляет для своих соседей не¬ малую опасность; а если король по известному своему старанию распрос¬ транять свои границы при каждом удобном случае еще более себя усилит, то по влиянию, какое он тогда получит в Польше и Швеции, станет очень опасен для России; таким образом, не только вашего величества интерес, но и безопасность настоящая и будущая требует не допускать здешний двор до большего усиливания, тем более что одна Россия в состоянии это сде¬ лать, и, по моему мнению, в таком важном деле надобно заблаговременно 206
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III принять меры, ибо когда время упустится, то пособить уже будет неког¬ да»362. В другом письме М.П. Бестужев указывал на рост милитаризации Пруссии. «Когда я еще в молодых моих летах здесь в академии был, — со¬ общал Михаил Петрович императрице, — то помню, что в то время дед ны¬ нешнего короля более 20 ООО войска не имел; покойный король увеличил его до 80 ООО, а нынешний до 140 ООО, и если еще границы свои распро¬ странит, то доведет до 200 000». И тут же прибавлял: «Хотя король прусский старается всевозможными ласкательствами Ваше Величество усыпить и тем отвратить от принятия какого-нибудь участия в нынешних европей¬ ских делах; но как скоро достигнет своей цели, приобретет еще что-нибудь, то, уже не говоря о том, что может присоединить к своему государству и польскую Пруссию, получит в Польше и Швеции по свойству и соседству великое влияние, а потом по честолюбивым своим видам, может быть, бу¬ дет стараться посадить одного из своих братьев на польский престол, и не только сам, вместе с Франциею будет хлопотать, чтоб привести Россию в прежние границы, но не преминет возбудить против нее шведов и поляков. Я слышал заподлинно, что когда кто-то спросил короля, не будет ли насто¬ ящему предприятию препятствия со стороны России, то король отвечал: «Я от России так безопасен, как младенец во чреве матери»363. Но русские дипломаты видели направленность политики Фридриха II и его французских партнеров, особое место в целях которых занимала Польша. Они писали Елизавете Петровне, что Франция и Пруссия стара¬ ются иметь в Польше такого короля, который бы зависел от них, именем которого были бы «оживлены все прежние договоры с Франциею, Шве- циею и Пруссиею и решительная власть над Европой могла быть утверж¬ дена». «Люди, — писали дипломаты, — проникающие во вредные следствия французских и прусских внушений и показавшие свою благонамеренность относительно интереса Вашего Величества, желают и требуют от нас, чтоб мы именем Вашего Величества объявили, что Россия никак не будет спо¬ койно смотреть на конфедерацию и волнения в Польше, но постарается прекратить их в самом начале, никак не допустит, чтоб в соседстве ее разго¬ релся такой же пожар, какой свирепствует в остальной Европе»364. Извес¬ тно, к чему привели эти маневры вокруг Польши. Суммируя данные дипломатов и свои наблюдения, А.П. Бестужев пи¬ сал М.И. Воронцову о Фридрихе II и его политике: «Сей король, будучи наиближайшим и наисильнейшим соседом сей империи, потому нату¬ рально и наиопаснейшим, хотя бы он такого непостоянного, захватчиво- го, беспокойного и возмутительного характера и нрава не был, каков у него суще есть, и хотя бы мнения и действия его так известны не были, как об оных ныне весь свет знает по всему тому, еже оный в краткое вре¬ мя его правительства видел. Он первым начинателем злоключительной 207
О.А. ИВАНОВ войны в Германии был. Сия война худою верою с наиласкательнейшими дружбы и вспоможения обнадеживаниями начата и с такою же худою верою окончена: сей принц прекращением оной Францию, императора и короля польского, курфюрста Саксонского, учиня партикулярный мир, в жертву предал и тем себе Шлезию (Силезию. — О. И.) приобрел. По за¬ ключении и восстановлении Бреславльским трактатом* мира Ваше Сия¬ тельство сами знаете, с каким чрезвычайным рачением и с коликим при¬ творством он здесь о приступлении Ее Императорского Величества к сему трактату домогался. Едва оное с здешней стороны воспоследовало, то он сей трактат паки добровольно без всякой причины (преступя данное свое слово ни прямым, ни посторонним образом в войну не вмешиваться) нарушил. Можно ли после сего такому принцу веру отдавать, который свои обещания наиторжественнейшие, трактаты и обязательства столь мало держит? Чего другие державы от того себе обещать могут? И чего мы ожидать имеем, когда сему всегда новыми проектами наполненному принцу понравится с нами таким же образом поступать?» «Ее Императорского Величества честь и слава, — продолжает Бесту¬ жев, — требуют принятые с союзниками своими обязательства ныне ис¬ полнить. А хотя бы Ее Императорское Величество таких обязательств и не имела, то, однако ж, интерес и безопасность Ее империи всемерно требуют такие поступки, которые изо дня в день опаснее для нас стано¬ вятся, индеферентными не поставлять, и ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для своей собствен¬ ной безопасности гасить, хотя бы он наизлейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, ежели то мой приятель есть. Ее величество тем соблюдет славную систему государя Петра Первого, которая нашему оте¬ честву толико блага принесла. Сие Ее империю в такой кредит приведет, что никто впредь не осмелится оную задрать; сверх же того мы сим дру¬ гих держав дружбу себе приобретем, еже для предку всегда весьма нуж¬ но есть. Коль более сила короля прусского умножается, толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, лег¬ комысленного и непостоянного соседа толь обширной империи приклю¬ читься может. Те новые союзы, которые помянутый король супруже¬ ством принца-наследника с его сестрою в Швеции учинил, достойны всякого примечания, и ваше сиятельство из взятых с собою протоколов об учиненных мною всенижайших докладах довольно усмотрите, колико я Ее Императорскому Величеству представлений чинил, что такое супру¬ жество Всероссийской империи чрез долго или коротко предосудитель¬ но быть может... Польза и безопасность империи в том состоит, чтоб сво¬ * Заключен между Пруссией и Австрией в 1742 году. 208
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III их союзников не покидать, а оные суть морские державы, которых Петр Первый всегда соблюдать старался, — король польский, яко курфюрст Саксонский и королева венгерская — по положению их земель, которые натуральный с сею империею интерес имеют»365. М.И. Воронцов, не вставший еще на путь пособничества прусскому ко¬ ролю, был в ту пору во многом согласен с А.П. Бестужевым. Он писал по поводу политики Фридриха II: «В таком усилении короля прусского и что он хитрый, скрытный и конкерантный нрав имеет, кто порукою по нем есть, что он против России ничего не предприимет? Буде станет против Польши действовать и не токмо отбирать пристойные к себе города и зем¬ ли, но и, конфедерации заведя, короля польского с престола свергнет и та¬ кого властью и силою своею посадит, от которого сам в покое останется, а против России всякие неоконченные еще споры и претензии на Украйну, Смоленск и Лифляндию производить и тем обеспокоивать; тогда что будем делать? Ежели сему препятствовать, то без помощи других держав одним не управиться, да и не поздно ли уже будет начинать препятствовать, ког¬ да никто из посторонних держав в состоянии не будет сопротивление сде¬ лать ? К сему ж прибавить можно, что шведы и датчане против нас спокой¬ ны останутся ли? И тако ежели во всех сих предприятиях королю прусскому помешательства не делать, то какие от того произойти могут несчастья и конечное потеряние Лифляндии и прочие опасности, о том и вздумать страшусь...»366 А.П. Бестужеву это заключение очень понравилось, и в своем ответе Воронцову он написал: «Я в приятное удивление приведен, что ваше всеусердно-рабское рассуждение по причине нынешних евро¬ пейских замешательств не токмо с моим, но и со мнением прочих нашей коллегии членов толь точно сходствует, что мы все вместе ничего лучше и с интересами, славою и честью Ее Императорского Величества сходственнее сочинить не могли б... И ежели сей заносчивый сосед немного усмирен не будет, то мы его, как ваше сиятельство зрело рассуждаете, чрез долго или коротко в нашей Лифляндии с вящею силою, нежели у него теперь есть (хотя он уже и так весьма опасен), увидели б»367. Анализ и предвидение возможных шагов Фридриха II были вполне объективны и тем особенно неприятны для французско-прусской группи¬ ровки. Де Шетарди в одной из своих депеш написал, что А.П. Бестужев и его партия показывают такую же ярость и против берлинского Двора, ка¬ кую против Франции. На это Бестужев заметил: «Правда, что вице-канц¬ лер не больше верит прусскому, яко французскому двору, да оный же и опаснее французского по близости соседства и великой его умножаемой силе; однако же вице-канцлер ни против одного, ни против другого, хотя они обще его и погубить стараются, ни малейшей ярости не показывал, но токмо во всем присяжную свою должность исполнял»368. 14 О. Инлмои 209
O.A. ИВАНОВ Мнение Елизаветы Петровны относительно Фридриха II постепенно менялось; ранее она называла его «наисовершеннейшим монархом в све¬ те»369. Так, на собрании своего Совета, обсуждавшего просимую Прусси¬ ей помощь против Саксонии, Елизавета Петровна заявила: «Для русских интересов усиление прусского короля не только не полезно, но и опасно: приходя от времени до времени в большую силу, он может когда-нибудь согласиться со Швециею по своему там влиянию и предпринять что-ни¬ будь против здешней империи, а с другой стороны возбудить и турок. На дружбу его отнюдь полагаться нельзя: пример его обмана виден в пред¬ ложении нам посредничества, от чего потом отрекся, а в то же время по¬ явилось посредничество от турок, как видно, по его же наущению»370. Теперь Елизавета Петровна называла Фридриха II не иначе, как «шахом Надиром прусским». Прусские дипломаты, к своему неудовольствию, отмечали смену при¬ оритетов в политике России, несмотря на все их старания помешать А.П. Бестужеву проводить линию в интересах своего государства. Весьма красноречиво писал об изменении политических взглядов Елизаветы Пет¬ ровны под действием А.П. Бестужева пруссак фон Финкенштейн: «Сис¬ тема, к коей приохотить сумел сей министр Государыню, столько же ее природным чувствам и первоначальным идеям противоречит, сколько и подлинным интересам страны, и все сие — плод уловок и хитростей кан¬ цлера. Императрица любит разом и удовольствия, и некую воображае¬ мую славу, а потому ничего иного бы не хотела, кроме как жить в мире и добром согласии со своими соседями, и таким образом некоторое влия¬ ние на общий ход дел сохранять, ни в малейшей степени в той войне не участвуя, кою главные дворы европейские между собою ведут. Граф Бес¬ тужев, к одним дворам страстную питающий любовь, а к другим — нена¬ висть, до той поры не ведал покоя, пока не заставил ее сделать выбор и против воли не втянул в предприятия самые обширные, не заставил на себя принять обязательства самые обременительные, кои могут армию русскую погубить, подданных Ее Величества разорить и с державами, для России наиболее опасными, поссорить. Императрица очень многим Франции была обязана, канцлер же о сих обязательствах ее заставил за¬ быть. Питала она почтение и дружеское расположение к Вашему Вели¬ честву, он внушил ей к Вам холодность и недоверие. Она желала добра шведам и любила наследного принца, он же так все устроил, что чувства сии в ненависть и гнев обратились; она ненавидела Венский двор, он же сумел ее в пользу Австрии всецело расположить; она о Торговой держа¬ ве* слышать не могла без ужаса, он же, однако, сумел ей субсидии англий- * Англии. 210
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ IÄ» ские и голландские навязать; она обожала голштинский дом, а датский двор ненавидела, Канцлер же сумел все эти чувства переплавить и к сво¬ ей обернуть пользе. Такова его система, каковую выстроил он на руинах той, что самой императрице принадлежала...» (курсив наш. — О. И.)371. Кажется, что весьма красноречиво и убедительно написано; особенно о «подлинных интересах» России. Но после того, что было выше сказано об истинных целях Франции и Пруссии в отношении России, все это пред¬ ставляется (если вспомнить, что этот текст предназначался для Фридри¬ ха II) скрытым признанием провала прусской и французской диплома¬ тии*. Причину же этой перемены прекрасно сформулировала Екатерина II: «Императрица увидела, что интересы империи отличались от тех, какие в течение недолгого времени имела цесаревна Елизавета» (47). Перлюстрация Как же удалось А.П. Бестужеву помочь императрице понять, кто — ее друзья, а кто — враги? Наряду со многими другими источниками инфор¬ мации он стал активно использовать перлюстрацию. Этот способ озна¬ комления с содержанием посланий широко использовался и другими странами. Так, например, австрийское правительство помогало русскому; оно передавало русскому Двору сведения, касавшиеся России, которые * Однако иностранные историки все-таки еще продолжают сражаться с А.П. Бестуже¬ вым, пытаясь, по-видимому, компенсировать неудачи их предков. Так, Ф.-Д. Лиштенан пи¬ шет: «Что же касается обстановки внутри России, то Бестужев вышел из кризиса победите¬ лем, несмотря на полный неуспех его внешней политики, приведшей к отлучению России от участия в ахенских переговорах. Канцлер устранил всех своих противников, поссорил Елизавету с Францией, Пруссией, а затем и со Швецией. Брюммер покинул Россию летом 1746 года, Воронцов, потрясенный происходящим, то и дело сказывался больным. Лесток томился в крепости, и ему грозила ссылка в Сибирь; молодая жена лейб-медика, обви¬ ненная в сношениях с Брауншвейгским семейством, разделяла его участь. Версаль уже год как не имел в Петербурге своего представителя. Канцлер ослабил молодой двор и распоря¬ жался всем единолично; поскольку положение наследника престола было не слишком проч¬ но, Бестужев изменил политику России на севере в ущерб Швеции: так бесславно окончи¬ лась деятельность франко-прусского лагеря в России» (Лиштенан, С. 178). Но вот что пишет по этому поводу русский историк ВА Бильбасов, прекрасно знавший документы, хранящи¬ еся в иностранных дипломатических архивах: «Граф Алексей Бестужев-Рюмин был предста¬ вителем новой России; он олицетворял идеи Петра I, являлся исполнителем его заветов. Борьба шла не против вице-канцлера Елизаветы Петровны — на карту было поставлено все развитие России как европейской державы; вопрос шел об обращении петровской России в московскую Русь, о замене императорского штандарта великокняжеским стягом. Вот в чем был заключен секрет той политической интриги, которая началась еще при Анне Леополь¬ довне, помогла Елизавете Петровне взойти на престол...» (Бильбасов, 110). Все это, конечно, не значит, что А.П. Бестужев не мог ошибаться, что его не обманывали, как это часто быва¬ ет, и партнеры; но он строго держал во внешней политике определенную линию, сохранял дипломатическое направление, на важность чего в свое время указывал Петр I. 14 211
O.A. ИВАНОВ ^ добывало с помощью перлюстрации, а также дешифрировало для наше¬ го министерства депеши, перехваченные в Петербурге, ключ к шифрам которых удалось им получить (кстати сказать, эти услуги были взаимны¬ ми: содержание перехватываемых в России депеш сообщалось венскому Двору)372. Применяли перехват важных писем и англичане: лорд Карте - рет, как говорилось выше, сообщал русскому послу для информирования Елизаветы Петровны, что гофмаршал великого князя Брюммер перепи¬ сывается со шведским послом Нолькеном. В России перлюстрацию нача¬ ли использовать еще при Петре I. Сам А.П. Бестужев в 1727—1728 годах испытал неприятность по службе из-за перехваченных его писем, о чем он узнал, вступив в управление иностранными делами. Бестужев обнару¬ жил в бумагах А.И. Остермана множество своих писем и писем людей, близких к нему373. 19 марта 1742 года состоялся именной указ «О поручении действи¬ тельному тайному советнику и вице-канцлеру Алексею Бестужеву-Рю¬ мину заведывания почтами во всем государстве»; с этого момента начала действовать четко организованная система перлюстрирования. Письма, имеющие отношение к иностранцам в России или к русским, проживав¬ шим за границей, особенно же к иностранным министрам, или от по¬ следних на родину, — вскрывались и отправлялись в особую секретную перлюстрационную экспедицию Коллегии иностранных дел. Разрешение на такие процедуры относительно иностранных дипломатов, по-видимо- му, давала сама императрица. Письма коронованных особ запрещалось вскрывать категорически; так, несмотря на все просьбы Бестужева, Ели¬ завета Петровна запретила перехватывать письма Фридриха II. Пакеты из почтамта за печатью почт-директора принимались в Иностранной кол¬ легии или на дому у Бестужева секретарем Ивановым или переводчиком Дмитрием Волковым. Перехваченные письма переписывались и подлин¬ ные возвращались на почту, где их вновь запечатывали подделанными печатями. Те же, которые канцлер считал нужным сохранить, удержива¬ лись и оставались в коллегии или на дому у Бестужева374. Для важных дипломатических сообщений дипломаты (и даже монар¬ хи) использовали шифры, поскольку прекрасно знали о возможности пер¬ люстрации. Правда, они не верили в то, что русские могут быть способны к такому искусству. Вскоре по приезде в Петербург Шетарди обнаружил, что его письма распечатывают и читают. «Подлинно, — писал он в свое Министерство иностранных дел, — без всякого стыда и предосторожнос¬ ти ныне здесь все письма распечатывают. Оное я мог узнать по всем тем письмам, кои я получил, и ежели тако ж у смотрится, что и мои печати повреждены, то в таком случае Его Величество мог бы мне повелеть о том жалобы произнесть; может быть, что оное что-нибудь поможет, ибо труд¬ 212
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III но, чтоб какой либо Двор повторительных о подобном деле представлений в рассуждение не принял, и господин Мардефельд уже пред несколькими неделями от короля своего государя указ получил о том весьма серьезным образом представлять, чего для к нему некоторые печати его конвертов обратно присланы, в доказательство тому, еже он предъявлять имел». Дип¬ ломаты стали активнее использовать шифры, что их немного успокоило. Они не верили в возможности их расшифровки русскими375. Знал, как мы только что увидели, о перлюстрации и прусский послан¬ ник Мардефельд; он очень сердился по этому поводу, забывая, что подоб¬ ную же деятельность санкционировал и Фридрих II. Упомянутый посланник писал в свое министерство: «Все выходящие из здешней им¬ перии письма продолжают вскрывать. Надеюсь, что те, которые в моих письмах нюхают, со временем сами носом в грязь попадут. Я бы этому только смеялся, если бы плуты не причитали мне то, что читают в пись¬ мах членов своей шайки. Я не драчлив и не задорлив, но со временем, удо¬ стоверившись, кто этим промышляет, проколю каналью шпагою»376. Этой «канальей», сумевшей расшифровать массу дипломатических посланий, оказался математик, специалист по теории чисел и математи¬ ческому анализу Христиан Гольдбах*, состоявший в должности юстиц- рата** при Академии наук. Именным указом от 18 марта 1742 года он был пожалован чином статского советника и назначен «быть при Колле¬ гии иностранных дел» (а от должности при Академии уволен)377. Выбор математика для этой работы Бестужевым был не случаен; он, вероятно, изучал имевшийся опыт дешифровки, как зарубежный, так и российский. Академик Гольдбах в одном из своих писем заметил: «Вашему Сиятель¬ ству существо подобного труда весьма известно..»378 Уже в 1742 году служба перлюстрации дала копии следующих писем (несомнено, только с согласия императрицы): от «голштинского в Шве¬ ции министра Пехлина к находящемуся в Санкт-Петербурге обер-мар- шалу голштинскому Бриммеру», «голландского в Санкт-Петербурге резидента Шварца к Генеральным штатам, к графине Фагель в Гаагу, к пансионерному советнику фон дер Гейму и пр.», «австро-венгерского в Санкт-Петербурге резидента Гогенгольца к великому канцлеру графу Ульфельду и к графу Естергазию» и др.3/9 В 1743 году работа пошла более интенсивно; так, с июля по декабрь Гольдбах представил А.П. Бестужеву * В 1742 году Гольдбах (являвшийся, кстати сказать, другом великого Лейбница) сфор¬ мулировал в одном из писем Л. Эйлеру знаменитую «проблему Гольдбаха»: верно ли, что вся¬ кое натуральное число, больше или равное шести, можно представить в виде суммы трех простых чисел? ** В течение 15 лет (с 1726 по 1740 год) Гольдбах исполнял обязанности конференц-сек¬ ретаря Академии, кроме того, он был воспитателем Петра II. 213
O.A. ИВАНОВ Iä, 61 расшифрованное письмо «министров прусского и французского дво¬ ров»380. Расшифровка печально знаменитых писем де Шетарди стала только фрагментом успешной деятельности перлюстраторов и X. Гольд¬ баха: четвертым разобранным шифром. До настоящего времени сохрани¬ лись составленные им собственноручно ключи к шифрам Нейгауза, Дальона, Вахмейстера, Кастеляна, Шетарди. Правда, В.А. Бильбасов счи¬ тает, что расшифровка касалась не всех писем и проводилась не всегда хорошо381. Прусский посланник также недооценил талантов Гольдбаха и всей русской службы перлюстрации. В справке о ней Фридриху II: «Статский советник Гольдбах прибыл из Кенигсберга; во дворянство возведен сак¬ сонским курфюрстом, человек честный и отечеству своему весьма пре¬ данный. Обладает достоинствами и познаниями, особенно в математике, но пребывает лицом партикулярным; употребляем канцелярией для пи¬ сания писем латинских и французских в ответ на те, какие от дворов иностранных поступают. Употребляют его также для дешифровки донесений посланников иностранных, что, однако же, удается ему, лишь если зашифрованы они без надлежащего тщания. В тайны его вполне не посвящают. У графа Бестужева проживают в доме трое секретарей им¬ ператрицы: Симолин, Иванов и Юберкампф. Последний совместно с почт-директором Ашем все письма, в Петербург прибывающие и из Пе¬ тербурга отбывающие, распечатывает. Подкупить его было бы полезно, но трудно сделать. Не будь секретарь так стар, можно было бы его в дело употребить с пользой, ценою пенсиона в две-три сотни рублей» (курсив наш. — О. И.)382. При докладе Елизавете Петровне 23 декабря 1743 года Бестужев при¬ ложил продукты деятельности Гольдбаха — расшифровки писем ряда иностранных дипломатов, а также из письма польского короля его рези¬ денту Пецольду и английского министра Вейча тайному советнику Бре- верну383. Следующая партия перлюстраций, поданная Елизавете Петров¬ не 3 апреля 1744 года, касалась писем де Шетарди, который вернулся в Россию в конце ноября 1743 года и хотел вновь играть при русском Дво¬ ре ведущую роль, но встретил достаточно холодный прием. Свою злость бывший дипломат излил в письмах, которые, как он полагал, не могут быть расшифрованы глупыми русскими. Случилось обратное: X. Гольдбах раскрыл его шифр, и пасквильные письма Шетарди, содержащие грубые и грязные выпады против императрицы, попали в руки А.П. Бестужева, который прибавил к ним и другие документы и поднес их императрице во время заседания Императорского совета. Как сказано в протоколе: «Напоследи, от государственного вице-канцлера даны Ее Императорско¬ му Величеству запечатанные в пакете известные секретнейшие, с цифров 214
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ разобранные, маркиза Шетарди письма, со всеподданейшим при том представлением и прошением о всемилостивейшем защищении от всего того, если из оных писем Ее Императорское Величество высочайше ус¬ мотреть изволит, какие на него оклеветания и происки происходят, яко он в поверенных ему делах никогда инако не поступает и поступать не может, как токмо присяжная его должность и верная служба требует, в чем всегда пред Богом и пред Ее Императорским Величеством ответ дать может»384. Это, по-видимому, была не вся информация, которую Бестужев хотел передать императрице. В день совета он пишет письмо М.И. Воронцову, к которому прикладывает еще два письма де Шетарди. «Месье, — писал Бестужев, — включенный пакет с двумя известного автора письмами при удобном случае Ее Императорскому Величеству поднести всепокорно прошу. Из которого никогда чаятельную жестокую предерзость, что ни иным чем письма свои зачинает, как токмо оскорблением Величества все- высочайше усмотреть соизволит... Весьма нужно есть надлежащие реф¬ лексии и благовременные предупредительные меры восприять. Ибо оный автор, как письма его явствуют, не токмо мужеска и женска полу подку¬ пил и что у его сообщников адгеренты (союзники. — О. И.) имеются, но уже и духовенство (по удачливости одному его конфиденту) подкупить старается. Не клонится ли сочиненный его план по отъезде Ее Импера¬ торского Величества в Киев какое зло учинить. Я о том ни рассуждать, ни что-либо присоветовать не в состоянии, дабы мне, яко обиженному, не причтено было в какое пристрастие. Того ради поручаю Вашему Превос¬ ходительству, яко Ее Императорского Величества верному рабу и сыну Отечества, по присяжной Вашей должности о чистой совести как пред ведущим ответ дать можете для предосторожности всевысочайшей сла¬ вы, чести и интересу, яко же благополучия и целости любезного нашего отечества принадлежащие, со всякою откровенностью Ее Императорско¬ му Величеству представления всеподданнейше учинить. Ибо все оное в молчании оставить пред Богом и пред Ее Императорским Величеством безответно будет...»385 Что касается о подкупе духовных лиц, то в выдержке из письма де Шетарди имелось даже больше. Бывший дипломат писал: «Дабы о том, что в сердце царицыном делается, сведать или паче ее суеверными пре¬ дупредительными мнениями пользоваться, то всемерно и существенно потребно есть ее духовника и тех архиереев, которые Синод сочиняет, подкупить... В таком случае, каковы бы велики или малы издержки ни были, об оных сожалеть не надобно». Не надо долго догадываться, какая реакция могла последовать от Елизаветы Петровны при прочтении этого письма. Кроме этого откровения де Шетарди, императрица прочла и та- 215
O.A. ИВАНОВ lÄ* кие его строки: « Всемерно потребно, чтоб Его Величество король, апро- буя то, что я к назначенному господину Лестоку подарку еще две ж ты¬ сячи рублей более присовокупил. На мою ревность к службе его в употреблении поручаемых мне здесь денег совершенно положиться из¬ волил, да и подлинно, как я наперед объявить могу, кому я больше или меньше дам, потому что все от случаев зависит». Шетарди пытался сформировать корпус шпионов из женщин. Он пи¬ сал: «Который из пенсионеров предпочтительнее есть, потому что сии пен¬ сии тем персонам, о которых старание прилагается на нашу сторону пре¬ клонить, более прибавляется [денег]... Ту даму пенсиею по тысяче двести рублей... я за потребно признал. К тому еще тысячу рублей прибавить той персоне я за благо рассужу, у которой господин Дальон на квартире стоял, о которой он Вам доносил, что весьма важно ей пенсию давать, оную шес¬ тьюстами рублями умножить...»386 Во всем этом, следует заметить, нет ни¬ чего страшного; это обыкновенная разведывательная работа. Не надо было только так красноречиво лгать о добрых намерениях по отношению к Рос¬ сии. Однако высылка Шетарди была отложена до 17 июня; то ли Елизаве¬ та Петровна не верила его наглости, то ли еще сильна была привязанность и благодарность за помощь в подготовке переворота, то ли Бестужев хотел получить дополнительную информацию, не обнаруживая пока то, что шифр Шетарди раскрыт. Последнее кажется более вероятным. Вскоре А.П. Бестужеву стала известна очень большая депеша де Ше¬ тарди от 29 марта (9 апреля) 1744 года в свое министерство. 3 апреля она, по-видимому, еще не была полностью расшифрована, почему и не попа¬ ла в представленный императрице пакет. В этой депеше подробнейшим образом раскрывалась механика деятельности «франко-прусских парти¬ зан», как их обозвал Бестужев. Шетарди рассказывал, как успешно он вместе с прусским посланником противостоит Англии, Австрии и Саксо¬ нии; как собираются для решения подобных вопросов главные деятели их партии — Аесток, Мардефельд, Брюммер, Румянцев и Трубецкой; как они послали к императрице Лестока, чтобы он отговорил ее от союза с на¬ званными странами. Друзья маркиза де Шетарди Аесток Одну из главных ролей при Дворе играл в первой половине 40-х го¬ дов Г. Аесток. Он думал управлять Россией посредством Елизаветы Пет¬ ровны, на которую имел большое влияние. Но на его пути встал А.П. Бе¬ 216
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ стужев. Со столь опытным и мудрым бойцом Лестоку трудно было бо¬ роться, даже используя авторитет императрицы. В то время в голланд¬ ских газетах появилось сообщение о том, что дело маркиза Ботты (или «Дело Лопухиных») — «французская махинация, в которой Лесток был купленным орудием». Лейб-медик пытался опровергать это сообщение, но тщетно, поскольку политическая сторона упомянутого дела была хо¬ рошо видна. Лесток делал все, чтобы противодействовать Бестужеву; уз¬ навши, что с Австрией будет заключен договор, он пригрозил императ¬ рице тем, что немедленно выйдет в отставку. «Пусть я пропаду тысячу раз, но я размозжу голову Вашему вице-канцлеру выстрелом из писто¬ лета», — сказал Лесток. Войдя, по-видимому, как-то в раж, лейб-медик (по тому, что он рас¬ сказал Шетарди, а тот сообщил своему министерству в депеше) сильно увлекся. Он назвал Бестужева мошенником, прибавив, что тот даже, в сущности, не русский, потому что всей душой предан Австрии и Англии, и не слуга императрицы, так как вполне подкуплен этими державами. Но совсем некрасивым было место его горячей речи, где Лесток, забыв, с кем разговаривает, рекомендовал императрице подражать своему отцу, кото¬ рый «на все смотрел своими глазами и хотя знал больше, чем все его под¬ данные, вместе взятые, однако и он для заведывания иностранными делами имел нескольких министров сразу, а в числе их таких, как Голов¬ нин, Остерман, Шаферов, Толстой, Долгорукий...». «Кроме того, — доба¬ вил лейб-медик, — Петр Великий лично прочитывал все бумаги, имеющие отношения к иностранным делам, Елизавета же, не поступая так, всеце¬ ло доверилась одному человеку, Бестужеву, известному плуту. Интересы России уже от этого сильно пострадали...» Лесток в качестве примера при¬ вел договор с Англией. Бестужев, комментируя это место, ехидно заметил на полях: «За сей трактат Лестоку от Англии пенсия определена была и по самый отъезд Вейча продолжалась; но оной, видя, что Лесток Франции предан, ему отказал, о чем канцлеру не токмо Вейч и Тироули, но и Гинд- форт сказывали». Лесток же, по тому, что он рассказал Шетарди, своими аргументами будто бы сильно подействовал на императрицу; она выслу¬ шала его речь молча и казалась смущенной, внутренне соглашаясь со ска¬ занным ей387. Как реагировала на эти высказывания Елизавета Петровна, можно только догадаться. Лесток занимал еще с петровских времен особое место при дворе; его любил Петр и назначил врачом при Екатерине I; а затем он стал лейб- медиком при цесаревне Елизавете Петровне. Лесток не получил система¬ тического медицинского образования, не защищал диссертацию, дающую звание доктора; его первым учителем был отец, а затем — военная прак¬ тика. Специалисты по истории медицины считают, что Лесток в медици¬ 217
O.A. ИВАНОВ ^^ не разбирался слабо* (истинным же врачом Елизаветы Петровны стал прибывший в 1741 году в Россию Г.К. Бургав)388. Скорее всего, Лесток за¬ нимался наиболее популярным в то время видом лечения — «пускал кровь». К этому методу тогда прибегали не только при тяжелых заболе¬ ваниях, но и при легких недомоганиях. Необходимость кровопускания определялась самим хирургом, который поэтому почти ежедневно наве¬ щал своих пациентов, справляясь об их здоровье и самочувствии. За каж¬ дую операцию кровопускания у императрицы Лесток получал от трех до пяти тысяч рублей389. Однако только этой операцией его хирургические действия не огра¬ ничивались. Прусский посланник Мардефельд писал о Лестоке: «Ни для кого не секрет, что обязана ему императрица короной, однако же фавор его не столько сей услугой, сколько медицинскими его познаниями ук¬ репляется; государыня в убеждении пребывает, что умрет, ежели при себе его иметь не будет. Он был наперсником всех ее тайн без исключения и от многих горестей ее избавил, вследствие чего право получил с Ее Вели¬ чеством обращаться вольно и свысока, на что жаловалась она неоднократ¬ но графу Брюммеру»390. Что это были за «горести», мы можем только догадываться; не исключено, что речь шла о прерывании ненужных бере¬ менностей. Екатерина II также намекает на какие-то таинственные услуги Лестока в своих Записках. Говоря о его влиянии, императрица замечает, что лейб-медик пользовался большим доверием Елизаветы Пет¬ ровны; «он был ее хирургом с кончины Екатерины I, при которой нахо¬ дился, и оказывал матери и дочери существенные услуги...» (208; курсив наш. — О. И.). Этот частный вопрос не имел бы большого значения, если бы не связанная с ним проблема о «детях А.Г. Разумовского»; могла или не могла иметь детей Елизавета Петровна, и если да, то имела ли она де¬ тей от Разумовского (были ли беременности у императрицы Елизаветы Петровны и кто их устранял в середине 40-х годов)? В Петербурге в ту пору ходили подобные слухи: «А что она не родит, то лекарь Лешток от того лечит, и она, государыня, не родит и за то же из последних лекарей в главные произведен и в ее милости содержится и что почти все при дво¬ ре [это] знают»391. Эта проблема была далеко не частной, а политической. Вернемся к характеристике Лестока Мардефельдом. «Он, — пишет прусский посланник, — честолюбив, любит без меры вино, игру и жен¬ щин, впрочем, умен, храбр, тверд и, ежели к партии пристал, изменить ей * Несмотря на это, Лесток был после переворота определен возглавлять всю российскую медицину: 18 декабря 1741 года состоялся высочайший указ о пожаловании доктора Лес- тока в первые придворные лейб-медики в ранге действительного тайного советника с назна¬ чением его главным директором Медицинской канцелярии и всего медицинского факуль¬ тета, с жалованьем по 7000 рублей в год. 218
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III уже неспособен. Канцлера (А.П. Бестужева. — О. И.) третирует он, не¬ смотря на все влияние его, сверху вниз, и друзья с трудом усмиряют сию горячность. Если бы в первые полгода нынешнего царствования, повину¬ ясь маркизу де ла Шетарди, не вел он себя столь безрассудно, распоря¬ жался бы и нынче при дворе самовластно. Интересам короля предан он вполне, однако потребен ему умелый руководитель, каковой говорил бы ему правду в глаза и направлял бы, лаская и улещая... Граф де Лесток, ге¬ нерал Румянцев и генерал-прокурор князь Трубецкой меж собою в боль¬ шой дружбе»392. Весьма примечательно, что Фридрих II после переворота обратил сразу внимание на роль при дворе хирурга Лестока «как боль¬ шого интригана и ревностного приверженца Ганноверского дома»; он предписал еще в депеше от 12 декабря 1741 года заняться им своему послу в Петербурге барону Мардефельду. В результате этих контактов Лесток с большим удовольствием принял от прусского посла подарок в 15 ООО рублей и ежегодный пенсион в 4000 рублей для того, чтобы содей¬ ствовать его деятельности в интересах Пруссии (таковые же «подарки» лейб-медик, как мы писали выше, имел от французов и даже англичан)393. Французам Лесток служил весьма активно, выдавая дипломатические секреты. По поручению императрицы он разбирал часть документов, при¬ надлежавших Остерману, и нашел среди них переписку князя А.Д. Канте¬ мира (еще тогда пребывавшего во Франции) со своим министерством. В начале 1742 года Лесток передал копии с этих депеш маркизу Шетарди, после чего отношение к русскому дипломату в Париже еще более ухудши¬ лось394. Активно помогал Лесток и прусскому дипломату Мардефельду, ко¬ торый сообщал своему королю: «Когда хотел я кое о чем намекнуть незаметно сенаторам князьям, то к услугам прибегал графа Лестока, либо графа Брюммера, да еще генерал-поручика Геньена по части военной»395. Потом Лесток стал передавать иностранным послам не только сведения о ходе важнейших государственных дел, но и тайные постановления Конфе¬ ренции при дворе396. Лесток, теряя представления о своем месте, пытался сам решать внешнеполитические вопросы. Так, он указывал фельдмаршалу Дж. Кей¬ ту, находившемуся с русскими войсками в Швеции, как ему поступать, не учитывая при этом распоряжений, посланных от Коллегии иностранных дел397. Чтобы достигнуть своих целей, Лесток желал поражения русских войск. Когда за границу был послан тридцатитысячный корпус, лейб-ме- дик, недовольный этим, говорил: «Боюсь одного, чтоб канцлер (А.П. Бес¬ тужев. — О. И.) нарочно не замедлил походом с целью не допустить вой¬ ско прийти вовремя и вступить в дело с неприятелем, потому что если случится противное, дело дойдет до битвы, то можно биться об заклад, что русские потерпят неудачу: прежняя дисциплина исчезла и командующий 219
О.А. ИВАНОВ генерал Ливен не любим войском; поражение войска составляет теперь желание всех благонамеренных генералов; многие из них говорили мне, что нет другого средства заставить императрицу открыть глаза насчет канцлера; если дела пойдут хорошо, то нечего и думать о перемене; надоб¬ но получить пощечину, и тогда нетрудно будет свергнуть канцлера». По поводу этой депеши Бестужев заметил: «Такою изменническою о войсках Ее Императорского Величества хулою король прусский столько ободрит¬ ся, что с Ее Величеством равняться думает, вместо того, что дед и отец его в зависимости государя Петра Великого были. Совсем ложь: генерала Аивена не только солдаты, но и офицеры все любят и почитают. А как долго сии изменники не искорегытся, то и помышлять нечего, чтоб они к присяжной своей должности обратились, ибо злость их и ненависть на канцлера не допущает их чувствовать, что они, желая его погубить, вредят интересам своей монархии и отечества»398 (курсив наш. — О. И.). После получения 3 апреля 1744 года пакета с перлюстрациями Ели¬ завета Петровна стала менять свое отношение к Аестоку. Новые сведе¬ ния, предоставленные ей Бестужевым, только укрепляли императрицу в отрицательном отношении к лейб-медику. Дело дошло до того, что когда Лесток стал хвалить перед Елизаветой Петровной графа М.И. Воронцова, то она сказала: «Я имею о Воронцове очень хорошее мнение, и похвалы такого негодяя, как ты, могут только переменить это мнение, потому что я должна заключить, что Воронцов одинаких с тобой мыслей»399. Все это не осталось секретом. Практичные иностранцы стали отворачиваться. Шетарди в свое время обещал Лестоку королевский подарок в 12 ООО рублей; лейб-медик попросил, чтобы на эти деньги ему были сделаны в Париже кареты и ливрея. После высылки Шетарди о каретах и ливрее замолчали. Лесток через Мардефельда напомнил о подарке Дальону. Од¬ нако тот дал знать своему Двору, что вследствие победы Бестужева лейб- медик не может быть полезен и потому не для чего на него тратиться, притом же он предпочитает прусские выгоды французским400. Лесток не успокаивался, особенно когда речь шла о нанесения вреда А.П. Бестужеву. Как-то он хвастался прусскому посланнику, что ему уда¬ лось привлечь к своей партии И.П. Веселовского, которого он рекомен¬ довал как светлую голову и как человека, знающего много тайн волевого канцлера. Веселовский, по словам Лестока, уже настолько открылся ему и его единомышленникам, что не сможет отступить, но пока, для виду, вел себя как сторонник Бестужева401. Но все эти обольщения и самообольще¬ ния продолжались недолго; последовал арест, суд и ссылка Лестока, по¬ дробно описанные в большой работе В. Фурсенко. В 1744 году силы «французско-прусских партизан» еще не были слом¬ лены, хотя удар по ним был нанесен мощный. Рассказывают, что Марде- 220
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III фельд читал декларацию о высылке Шетарди «закусив губу». Он должен был срочно корректировать политическую линию: вместо «четверного союза» — России, Пруссии, Швеции и Франции — настаивать теперь на «тройном союзе» — России, Пруссии и Швеции, надеясь на то, что Фран¬ ция присоединится впоследствии к этому союзу402. Тут предстояла еще нелегкая борьба. 15 июля 1744 года состоялся именной указ о пожаловании А.П. Бес¬ тужева-Рюмина званием великого канцлера. Кроме того, именным же указом повелевалось, чтобы никто из посторонних (кроме членов Колле¬ гии иностранных дел) «не вмешивался в сношения с чужестранными ми¬ нистрами и не имел с ними обхождения за исключением официальных обедов и тому подобных случаев»403. Прежде всего, это касалось Лестока, о чем ему и было объявлено лично императрицей. Брюммер У Лестока был товарищ, который, не будучи русским подданным, мог поддерживать связи с иностранцами. Это был упоминавшийся нами выше гофмаршал великого князя Петра Федоровича О.-Ф. Брюммер. Его истин¬ ная роль при русском Дворе, на наш взгляд, недостаточно прояснена. Не вызывает сомнения, что она намного превосходила то, что должен был де¬ лать гофмаршал великого князя. На кого Брюммер работал: на Петра Фе¬ доровича, на Фридриха II, на Францию или Швецию? Кем он все-таки был по своим убеждениям и склонностям* голштинцем или шведом? Одно ка¬ жется все-таки несомненным: он был против русских и России*. Но сам ли он взял на себя такую работу, втянувшись в большую политику, когда при¬ был с Карлом-Петром-Ульрихом в Петербург, или кто-то заранее опреде¬ лил его стезю, разработал программу его деятельности и направлял? На эти вопросы пока трудно найти ответы (возможно, и сами вопросы не право¬ мерны). Внимательные иностранные дипломаты рано заметили актив¬ ность Брюммера. Саксонский посланник Пецольд 29 октября 1742 года доносил своему Двору, опираясь при этом и на мнение вице-канцлера А.П. Бестужева: «Брюммер начинает вмешиваться в иностранные дела, не заботясь о ненависти, которую тем навлекает на себя. В особенности Даль- он почти ежедневно беседует с ним по несколько часов...»404 * Саксонский посланник Пецольд, отражая высокомерное отношение иноземцев — как союзников, так и противников — к русским, писал графу Брюлю 20 декабря 1742 года: «Так как теперь только начали сознавать, что царствование императрицы Анны прославилось преимущественно благодаря иностранцам, то Брюммер и Лесток, пользуясь своим большим влиянием, настойчиво стараются снова дать им ход...» (Сб. РИО. Т. 6. СПб., 1871. С. 470). 221
O.A. ИВАНОВ lÄ* Примечательно, что в большинстве событий имена Брюммера и Лес¬ тока идут рядом (так их упоминают русские и иностранные дипломаты); примечательно и то, что они как бы «охватили» оба императорских дво¬ ра: большой — лейб-медик и малый — гофмаршал; и в том и другом их принимали первое время весьма дружелюбно. Они оба активно участво¬ вали в приглашении Карла-Петра-Ульриха в Россию и провозглашении его наследником престола. Пецольд сообщал своему шефу графу Брюлю из Москвы 15 декабря 1742 года: «18 ноября герцог Голштинский про¬ возглашен великим князем и наследником здешнего престола. Трудно описать, как недовольны остались сенаторы и другие знатные особы тем, что по такому важному делу вовсе не спросили их мнения, как бывало прежде; недовольство это ясно выражалось на их лицах и в речах, кото¬ рые доходят стороною. Про это дело знали только Брюммер, Аесток и архиепископ Новгородский... Генерал-прокурору императрица сообщила об этом только 16-го числа, когда повелела составить манифест и форму¬ лу присяги и напечатать их втихомолку и под стражею, угрожая своею немилостью в случае разглашения. Все согласны, что указанное мною уже раньше опасение, порожденное известиями из Риги о постоянно возрас¬ тающем количестве приверженцев арестованного там семейства, состав¬ ляет настоящую причину, почему дело велось так тайно и обнародовано внезапно...» (курсив наш. — О. И.)405. Таким образом, Брюммер попал в круг самых доверенных людей им¬ ператрицы. Это обстоятельство отметил и Пецольд, писавший в упомя¬ нутой депеше: « Кроме того, Ваше Сиятельство заметите, что в манифесте не сделано ни малейшего намека на завещание императрицы Екатерины, которым в первом манифесте царствующей императрицы доказывалось ее право на престол, но из которого, с другой стороны, также следует, что в настоящее время престолом должен владеть молодой герцог, так как он принял греческую веру. В виду таких соображений и для предупреждения неуместных внушений, которые могли бы быть сделаны герцогу, запре¬ щено пускать к нему кого бы то ни было без присутствия Беркголы^а и Брюммера, так что он не может сделать почти ни шагу без позволения их, особенно последнего, имеющего теперь всесильное влияние у импе¬ ратрицы. Долго ли герцог захочет оставаться под такою опекою, в этом многие сомневаются, так как недовольство его строгим гофмейстером дошло уже однажды в Киле до того, что он угрожал ему пустить пулю в голову..» (курсив наш. — О. И.)406. Кстати сказать, предвиденье посла от¬ носительно опеки Брюммера полностью оправдалось. Следует заметить, что Брюммер и Аесток активно противодействова¬ ли браку наследника шведского престола с английской принцессой и бра¬ ку Петра Федоровича с саксонской, но участвовали в выборе принцессы 222
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Ангальт-Цербстской. Брюммер и Аесток, по словам французского посла Дальона, строили планы по реформированию внешнеполитического ве¬ домства России; они же активно вмешивались в шведско-российские пе¬ реговоры, так что упомянутый посол пишет о том, что мир в Або — «это всецело заслуга Лестока и Брюммера. Если бы не они, то Бестужев, все¬ цело господствовавший в совете царицы, провалил бы это дело». А.П. Бе¬ стужев вынужден был писать канцлеру И.А. Черкасову о вмешательстве Брюммера в шведское дело407. Англичане, как мы уже говорили, предуп¬ реждали русского посла о том, что гофмаршал великого князя переписы¬ вается со шведским послом Нолькеном и эта переписка «приводит в негодование друзей России и Англии». Это подтверждает и Штелин, замечая, что обер-гофмаршал Брюммер был занят шведскими делами, возведением епископа Эйтинского на престол Швеции, и большой кор¬ респонденцией408. Брюммер и Аесток поддерживали также тайные отно¬ шения с имперским послом Нейгаузом, снабжая его секретной информа¬ цией, и оба приняли меры, чтобы саксонский Двор не получил русского вспомогательного войска в количестве 25 ООО человек409. Брюммер дошел до того, что самовольно от имени императрицы давал слово, что Россия «к Австрии не пристанет»410. Подобная деятельность Брюммера и Лестока стала входить в явное противоречие с интересами России. Пецольд писал 26 февраля 1743 го¬ да: «Аесток и Брюммер, с одной стороны, а министерство — с другой, со¬ ставляют здесь две отдельные партии, так что дела, касающиеся до ино¬ странных держав, в особенности до Швеции, решаются на основании различных начал...»411 Примечательно, что на это обратила внимание даже сама императрица. Пецольд сообщал графу Брюлю из Москвы 2 марта 1743 года: «На последнем маскараде императрица, одетая гол¬ ландским моряком, взяла под руку адмирала Головина и, неожиданно открывшись ему, завела с ним продолжительный разговор; причем ска¬ зала, что недовольна Брюммером и получает одно известие за другим, что он ведет тайную переписку со Швецией; она сообщила Головину, что однажды застала Брюммера, как он писал шифрованное письмо и в за¬ мешательстве не знал, куда его спрятать; так как императрица, кроме того, находит, что на будущее время великому князю нужен гофмейстер не из иностранцев, а русский, то намерена отослать Брюммера на роди¬ ну и только выжидает для того удобного случая...»412 Но своего намере¬ ния Елизавета Петровна тогда не осуществила; Брюммер был еще нужен ей для поисков невесты Петру Федоровичу. А.П. Бестужев пытался активно противодействовать «парочке», и не¬ редко с успехом. Пецольд в упомянутой только что депеше замечает: «Од¬ нако так как весьма неохотно следуют советам Брюммера и Лестока, то 223
O.A. ИВАНОВ ^^ последний высказал мне следующим образом свою досаду: за кого бы я ни считал вице-канцлера, но во всяком случае он человек несведующий и склоняет императрицу к неправильным поступкам»413. А.П. Бестужеву, отвечая на подобные обвинения, как-то заметил: « Какого зла в свете и вымыслить не можно, такое маркиз Шетардий со своими сообщниками Аестоком и Брюммером умышленно вице-канцлеру приписует»414. Анг¬ личане, пытавшиеся сломить французскую партию в России, после вы¬ сылки де ла Шетарди говорили о необходимости низложения прежде всего Брюммера и Лестока415. Но Бестужевых этой парочке сломить не удалось. Лесток был осужден и сослан, а Брюммер фактически выслан из России. Фридрих II по этому поводу будто бы сказал: «Этот Брюммер вел свои дела по-дурацки: сколько раз он мог свергнуть канцлера, а теперь, как осел, голову себе сламывает. Каким образом теперь его дело можно поправить?!»416 Воронцов У предусмотрительного Фридриха II имелось еще несколько доброже¬ лателей в России, которые могли бы, кажется, «поправить дела». Свое вни¬ мание прусский король обратил на М.И. Воронцова. После того как 25 июля 1744 года по инициативе благодарного за поддержку А.П. Бестужева место вице-канцлера было пожаловано М.И. Воронцову, им весьма заин¬ тересовался прусский король. В начале сентября он послал Мардефельду предписание предложить Воронцову 50 ООО рублей единовременно и со¬ ответственную ежегодную пенсию с тем, чтобы вице-канцлер* согласился защищать интересы Пруссии в России417. Подобные планы относительно Воронцова имел и де ла Шетарди. Он обратился с предложением к Лестоку и Брюммеру, а также Мардефель¬ ду привлечь вице-канцлера на свою сторону. Шетарди будто бы заявил Лестоку о том, чтобы он оставил личную неприязнь и объявил Воронцо¬ ву, что постоянно питал к нему дружеское расположение, но не мог иметь к нему доверенности, видя его преданным Бестужеву, злому врагу импе¬ ратрицы и голштинского дома. Шетарди считал, что так легче будет от¬ крыть глаза Воронцову насчет вице-канцлера, а потом возбудить его честолюбие, указавши на возможность для него быть великим канцлером. Лесток и Брюммер сказали, что они готовы действовать, а Мардефельд * В этой депеше Фридриха II М.И. Воронцов назван условным именем, под которым впредь он будет всегда упоминаться в переписке короля и его министров — «amy imporant», или как переводили тогда — «важный приятель» (Лесток фигурировал в ней как «ату interpide» —«смелый приятель»). 224
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ отправился к М.И. Воронцову выполнять поручения Фридриха II и Ше¬ тарди. Прусский посланник будто бы сказал вице-канцлеру: «Я приехал к вам, чтоб открыть тайну моего сердца. Я не могу без сердечной боли вы¬ носить того положения дел, в котором находится Россия, и единствен¬ ный способ помочь беде — это ваше вступление в министерство. Искрен¬ ность ваших намерений и доброта вашего сердца будут вас руководить лучше и надежнее всякого знания и опытности в делах, и потому импе¬ ратрица найдет в вас помощь, которая отвратит приготовляемые ей опас¬ ности. Она нашла бы сильную помощь и в дружбе короля моего госуда¬ ря, но теперь нас стараются ссорить. Вице-канцлер явно объявил себя против нас, и я вам объявляю, что и я его более жалеть не буду. Объявляю вам, что, пока он один управляет иностранными делами, мой двор не бу¬ дет иметь никакого доверия ко всему тому, что бы императрица ни де¬ лала и мне ни говорила». Воронцов отвечал: «Из этого выходит, что его надобно отправить к какому-нибудь иностранному двору или определить больше членов в совет иностранных дел, а если я один с ним буду, то он и меня погубит, когда он такой человек, каким вы его мне описываете» (курсив наш. — О. И.). Последние слова показывают, что вице-канцлер еще не совсем доверял иностранным доброжелателям. Тут прусский дип¬ ломат продемонстрировал чудеса словесной эквилибристики, прекрасно характеризующей методы врагов России и Бестужева. «Первый путь са¬ мый разумный, — сказал Мардефельд, — но и во втором случае, кого бы вы ни определили, они всегда будут зависеть от вас, потому что вы пользу¬ етесь доверием императрицы; сначала они помогут вам своею опытнос¬ тью, а потом вы и без них можете обойтись. По своей дружбе к вам я обязан и то вам заметить, что вы должны упрочивать свое счастье; но может ли оно быть прочно в том случае, когда принцесса Анна опять вступит на престол, что легко может случиться при настоящем ходе дел. Может ли ваше счастье почитаться твердым и тогда, когда преемни¬ ком императрицы будет великий князь? Поверьте, он вам не простит того, что вы были в тесной дружбе с неприятелем его дома*; не верите мне — спросите великого князя самого. Таким образом, вы можете ут¬ вердить счастье свое и своих детей только старанием об утверждении престола императрицы и порядка престолонаследия, установленного * Мысль эта, конечно, принадлежала прусским дипломатам- Так, Финкенштейн по по¬ воду Бестужева писал: «Голштинский дом много может от него зла претерпеть; ненависть, кою к дому сему искони он питает, всем известна; горести, кои причиняет он ежедневно молодому двору, доказательством сего служат, и одна лишь мысль о злопамятстве Великого Князя натурально побуждать его должна всеми мерами возвышению сего принца препят¬ ствовать; посему не удивлюсь я, если найдет он способ переменить наследника или, по край¬ ней мере, назначение его затруднить» (Аиштенан. Указ. соч. С. 302, 303). 15 О. Иванов 225
O.A. ИВАНОВ ^ ею в России и Швеции. Король мой государь уже почтил вас орденом Чер¬ ного Орла, прислал вам портрет свой, украшенный алмазами; будьте уве¬ рены, что он этим не ограничится» (курсив наш. — О. И.). Как можно было сочетать две выделенные нами фразы: недвусмысленный намек о бедах, грозящих Воронцову при вступлении на престол Петра Федорови¬ ча, и сохранении порядка престолонаследия? Вероятно, Мардефельд вы¬ водил вице-канцлера на мысль, что ему нужно резко перестроить свои отношения с Бестужевым — стать его врагом — и тогда возможно при¬ мирение с великим князем. Чтобы Воронцов мог увериться в истине слов прусского посланника, Петру Федоровичу было внушено сказать ему, что «Бестужев — враг голштинского дома и что об этом сказала ему сама императрица»418. Последнее является наглядным примером, как «фран¬ цузско-прусские партизаны» пытались использовать в своих целях и ма¬ лый Двор. Принятые Мардефельдом меры были настолько эффективны, что к концу 1744 года вице-канцлер согласился принять деньги от Фридри¬ ха И419. Правда, на некоторое время прусский король разочаровался в Во¬ ронцове, но, получив дополнительные удары от Бестужева (прежде всего, благодаря падению авторитета Лестока и Брюммера), а также вынужден¬ ный отъезд его агента принцессы Иоганны-Елизаветы — матери Екатери¬ ны II (об этом ниже), Фридрих II решил возобновить отношения с Воронцовым и пообещать ему более солидные вознаграждения. Нет со¬ мнения, что прусский король при этом учитывал и характеристику Во¬ ронцова, данную Мардефельдом. «Вице-канцлер граф Воронцов, — писал прусский посланник, — довольно имеет здравомыслия, проницательнос¬ ти и тщания и, когда о делах рассуждает, ошибается редко. На россий¬ ском языке изъясняется он превосходно, на немецком же и французском прескверно. Слывет он порядочнейшим среди дворян русских, что еще похвала невеликая. Впрочем, вынужден я отдать ему должное, ибо никог¬ да не пытался он меня обмануть и с самыми добрыми намерениями ко¬ ролю честно служил. Мягкостью своей, манерами вкрадчивыми, усердной преданностью Императрице и выбором супруги завоевал он почтение и полное доверие сей Государыни, и в таком был фаворе прежде опромет¬ чивого своего вояжа, что мог бы канцлера свалить, если бы сей вояж на полгода хотя бы отсрочил. С той роковой поры влияние его, кажется, по¬ убавилось. Гневается он редко, но когда случается сие, приходит в ярость, а под мнимым смирением таит честолюбие безмерное, каковое им вла¬ деет без остатка и возвыситься над всеми соотечественниками толкает. Невежествен он, подобно большинству русских. Потребен ему друг све¬ дущий, каковой направлял бы его советами. Так что без Неплюева весь¬ ма плохо ему приходится. Лучшей не найти здесь замены, нежели граф 226
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III фон Финкенштейн, каковой своими обширными познаниями его просве¬ тить может. Заметит он без труда, что говорить надобно с Воронцовым откровенно или, по крайней мере, его в том уверять. Кроме графа Фин- кенштейна никто другой не сумел бы, пожалуй, наблюдать в поступках своих и поведении таковую середину, чтобы ни один из соперников не подумал дурного, у графа же сноровки для сего достанет. Впрочем, на честность и искренность вице-канцлера более рассчитывать стоит, не¬ жели тех же достоинств ожидать от первого министра» (курсив наш. — О. И.)420. Мардефельд, сам не ведая того, завел себя в логический капкан, поскольку порядочнейший среди дворян русских не стал бы служить прус¬ скому королю. И уж совсем негоже было обманывать такого человека, как это планировал посол Фридриха II. Сближению М.И. Воронцова и Фридриха II особенно способствова¬ ло пребывание вице-канцлера в октябре 1745 года в Берлине. Прусский король встретил Воронцова роскошной фразой о том, что в Петербурге его ждут подмостки, на которых он может сыграть блистательную роль, но для этого ему необходимо низложить Бестужева, который своей не¬ лепой и вредной политикой унижает императрицу и вредит ее интере¬ сам в Западной Европе. Вице-канцлер во многом согласился с Фридри¬ хом и обещал поступать согласно его наставлениям. Прусский король остался им очень доволен; при расставании он подарил Воронцову шпа¬ гу, эфес и ножны которой были богато украшены драгоценными кам¬ нями. Тот был в восторге и от приема, и от самого короля и выразил свои чувства в письме Мардефельду, которое было перехвачено. Бестужев уви¬ дал, что и вице-канцлер предается «идолопоклонству» — обожанию прусского короля. В августе 1746 года М.И. Воронцов возвратился в Петербург. Его сразу посетил французский посланник Дальон. После этого визита он сообщил своему министерству, что Воронцов обижен на Бестужева и сказал по¬ сланнику, что зло происходит некоторым образом от того, что отовсюду писали в Петербург о скорой перемене (т. е. смещении Бестужева), дол¬ жной последовать по возвращении его в Россию. Канцлеру удалось пере¬ хватить эту депешу, и она каким-то образом (по-видимому, от императ¬ рицы) оказалась у Воронцова. На этой депеше вице-канцлер, пытаясь оправдаться, написал следующий примечательный текст, адресованный Елизавете Петровне: «Хотя Ваше Императорское Величество и изволили повелеть нарочно подавать повод, дабы чрез то можно более что выве¬ дать о намерениях ^альоновых, токмо сие не без опасности кажется с ним вступать в дальний разговор, ибо и без того разных неосновательных рассуждений и толкований много происходит. На сей пассаж более от меня ничего не сказано было, как токмо что как об отъезде моем отсюда, 15* 227
О.А. ИВАНОВ I так и о приезде много напрасных толкований в иностранных государ¬ ствах происходило, равномерно как и о пустых ожиданиях какой-либо перемены здесь» (курсив наш. — О. И.). В своем ответе на приведенный текст Воронцова Бестужев опроверга¬ ет истинность его намерений, ссылаясь на перехваченные письма француз¬ ских дипломатов. Канцлер вынужден был прибегнуть к упоминанию своих долголетних заслуг. Он писал: «Сие с учиненным Далионом Даржансону в прошлом, 1745 году предварительным обнадеживанием, а именно что вице-канцлер для обучения своего разные европейские дворы посещать, а потом сюда для опровержения своего товарища (т. е. Бестужева. — О. И.) приехать и главное правление дел себе присвоить намерен, весьма сход¬ ствует. Ее Императорское Величество по природной своей прозорливости из того без затруднения рассудить может, какое бедное и сожалительное канцлерово житье есть». Бестужев просил, чтобы на 54-м году жизни «от таких споров и прекословий и невинного преогорчения избавленным быть»421. Бестужев продолжал свою работу и постепенно пришел к выводу, что Воронцов выдает Пруссии и Франции тайны, касающиеся Двора и дел государственной важности, что он ведет какие-то переговоры с великой княгиней Екатериной Алексеевной, сносится с «французско-прусскими партизанами», и, наконец, канцлеру удалось достоверно установить, что Воронцов подкуплен Пруссией422. Вице-канцлер, вероятно узнавший об этом от самой императрицы, рассказал Финкенштейну, сменившему Мардефельда, что Бестужев обвиняет его, Воронцова, будто бы он все тай¬ ны открывает прусскому королю. Воронцов открыл также Финкенштей¬ ну, что последнее пребывание его в Петергофе дало ему возможность раз¬ говаривать о многих важных предметах с императрицею и открыть ей глаза относительно множества вещей; отчего она пришла в большое удив¬ ление. Он также указал ей на самовластие канцлера, который в коллегии один сам собою дела отправляет, не давая знать об них ни вице-канцле¬ ру, ни другим членам. Воронцов будто бы предложил императрице и спо¬ соб сократить чрезмерную власть Бестужева, именно дать ему указ все дела производить чрез коллегию и ни о чем не докладывать прежде, чем дело будет известно всем, кому о нем знать надлежит. Письменное мне¬ ние об этом Воронцова Елизавета Петровна оставила у себя, сказавши, что просмотрит его. Прусский дипломат решил, по-видимому, подстегнуть Воронцова и сообщил ему, что канцлеру приписывается обширный замысел, касаю¬ щийся ниспровержения наследственного порядка в России и восстанов¬ ления принца Иоанна на место великого князя Петра Федоровича. На это Воронцов будто бы заметил, что канцлер в состоянии все предпринять. 228
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ» Угрозы, несомненно, подействовали; Воронцов попросил Финкенштейна, чтоб тот был осторожнее в своих донесениях королю, не называть его по имени, а пользоваться только «amy important», поскольку зашифрованные его депеши могут перехватить и расшифровать, «ибо для этого не жа¬ леют труда». Финкенштейн не поверил и предположил, что тут сказы¬ вается трусливость вице-канцлера; однако прусский посланник был при¬ веден в крайнее изумление, когда Воронцов рассказал содержание одной из его депеш423. Предательское поведение Воронцова было на руку «французско-прус¬ ским партизанам». Финкенштейн доносил королю: «Я, имевши много слу¬ чаев находить сообщаемые им (Воронцовым. — О. И.) известия справед¬ ливыми и хвалиться добрым его расположением к интересам Вашего Величества, я не могу думать, чтоб он меня в этом случае хотел обмануть. Он, правда, боязлив, но эта боязливость заставляет его скрывать от меня некоторые подробности только, и я никак не думаю, чтобы он захотел представить мне не то, что на самом деле» (курсив наш. — О. И.)424. Во¬ ронцов выдавал своим прусским друзьям даже то, что говорила ему по секрету императрица425. Весьма красноречива и другая депеша Финкенштейна, перехваченная бестужевской службой. Прусский посланник 23 июля 1748 года доклады¬ вал Фридриху II: «Так как срок пенсии, которую Вашему Величеству угод¬ но жаловать важному приятелю, истек 1 сентября прошлого года, то я считаю долгом испросить приказаний Вашего Величества относительно ее, тем более что приятель, не называя вещь ее именем, однако дал мне знать, что надеется на продолжение к нему милостей Вашего Величества. Я должен также прибавить, что хотя настоящее положение дел не дает ему возможности быть полезным в той же степени, в какой он был преж¬ де, однако он продолжает быть одинаково благонамерен и сообщать мне от времени до времени то, что, по его мнению, может быть полез¬ но службе Вашего Величества» (курсив наш. — О. И.). Бестужев, коммен¬ тируя текст этой депеши для императрицы, заметил: «Христос во Еван¬ гелии глаголет, не может раб двума господинома работати, Богу и мамоне; а между тем из сего видно, что сия сумма еще прежде бытности его в Берлине знатно чрез Мардефельда назначена. Сие же теперь толь больше вероятности подает подаванным от казненного в Пруссии тайного совет¬ ника Фербера к полковнику Виттингу известиям, которых оригиналы из коллегии скрадены, и тому письменному известию, каково камергер Чог¬ локов при проезде своем чрез Берлин от бывшего там секретаря Лорен¬ ца получил, а именно что вице-канцлер сообщил королю прусскому из Дрездена о плане саксонцев; король прусский их предупредил и тем Сак¬ сонию разорил» (курсив наш. — О. И.)426. 229
O.A. ИВАНОВ Вице-канцлер помогал не только пруссакам. Так, в конце 1746 года французский посланник Дальон писал в свое министерство: «В обхожде¬ нии моем с графом Воронцовым я в точности последую вашим намере¬ ниям. Я с великим старанием его приласкаю; внушаю ему опасения для будущего как относительно императрицы, так относительно его лич¬ но; я побуждаю его к принятию сильных предосторожностей; я застав¬ ляю действовать в нем самолюбие. Если что можно сделать, то помо¬ щи надобно ожидать от времени. Вице-канцлер находит на пути своем такие препятствия, которые преодолеть очень трудно. Бестужев в по¬ следнее время такое дело сделал, которое ему упрочивает милость и до¬ веренность и разрушает планы графа Воронцова: он женил своего един¬ ственного сына на племяннице графа Разумовского. Очень прискорбно для меня и вредно для королевской службы, что препятствия день ото дня умножаются, так что я теперь не усматриваю, что нам больше делать при этом дворе, как только продолжать борьбу с господству¬ ющею партиею, пользоваться обстоятельствами и всеми способами обеспокоивать Россию» (курсив наш. — О. И.)427. У Дальона оставалась одна радость — торговать в своем особняке пудрой, помадой и табаком; это приводило в восторг светских модников, но возмущало настоящих торговцев, поскольку французский посланник, не плативший таможен¬ ной пошлины, сбивал цены428. Екатерина II, комментируя упоминавшуюся выше книгу аббата Де- нина, на его слова: «Бестужев был замещен Воронцовым, человеком ува¬ жаемым и пользовавшимся за свою честность солидной репутацией, которую он всегда поддерживал», написала на полях: «Отъявленный ли¬ цемер, он-то и служил тому, кто больше давал; нет двора, который бы ему не платил» (693). А.П. Бестужев принимал свои меры, в результате которых Воронцов мало что мог сделать. Он потерял кредит у императрицы. Так, когда Финкенштейн просил вице-канцлера помешать отправлению русского тридцатитысячного корпуса к Рейну, то Елизавета Петровна не обрати¬ ла на его записку внимания429. Иностранные покровители вынуждены были констатировать: «Воронцов не мог делать для своих друзей даже маленьких услуг»430. Самому М.И. Воронцову оставалось только называть Бестужева «самым скверным человеком из существующих на земле». А Фридрих II вынужден был констатировать в июле 1747 года: «Свалить канцлера можно будет посредством целого переворота; ибо бороться с ним один на один — дело пустое»431. Однако некоторое время прусский король возлагал надежды на прибывших в Россию ангальт-цербстских принцесс: Софию-Фредерику и ее мать, Иоганну-Елизавету. 230
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Глава 2 ВЫБОР НЕВЕСТЫ* Брак Петра Федоровича имел важнейшее значение для России, и не менее важным являлся выбор невесты для него. В.А. Бильбасов пишет: «Выбор невесты для наследника русского престола... являлся серьезным политическим вопросом не только для русского правительства, но и для иностранных дворов»432. С этим мнением нельзя не согласиться, но тут возникают уточняющие вопросы: а) кто, когда и почему решил, что Петр Федорович должен жениться? б) кто, когда и почему предложил Софию-Августу-Фредерику Ангальт- Цербстскую в качестве невесты великому князю? в) почему так спешили с ее прибытием? г) почему ее приезд в Россию происходил в обстановке повышенной секретности? Прежде всего рассмотрим то, что по этому поводу сообщает Екате¬ рина II. Воспоминания Екатерины II В первом варианте Записок по этому поводу сказано: «Король (Фрид¬ рих II. — О. И.) знал тайну поездки моей матери, я говорю — тайну, пото¬ му что дело было решено здесь графом Брюммером, шведом, воспитате¬ лем великого князя, графом Аестоком и маркизом де ла Шетарди, чтобы противодействовать канцлеру, у которого было намерение выдать за ве¬ ликого князя одну саксонскую принцессу, а именно** курфюрстину Ба¬ варскую. Граф Брюммер, из привязанности к голштинской фамилии, граф Лесток, из ненависти к графу Бестужеву, пустили в обществе слух, что хлопочут о французской принцессе, маркиз де ла Шетарди, видя малове¬ роятность успеха для одной из дочерей своего государя, побудил двоих друзей своих противиться саксонской партии и открыто объявил импе¬ ратрице, что он за меня. Он видел меня всего за шесть месяцев перед тем в Гамбурге. Дано было тайное повеление Брюммеру написать моей мате¬ ри, и барон Мардефельд, прусский посланник, немедленно отправил письмо королю. Граф Петр Чернышев, тогдашний посланник в Берлине, ничего не знал до тех пор, пока я не проехала Кенигсберг» (472, 473). * Мы специально принимаем это название, поскольку так названа одна из статей ВА. Бильбасова, помещенная в приложении к 1-му тому его «Истории Екатерины Великой», изданному в Берлине. ** Возможно, неверный перевод; вероятно: ныне. 231
O.A. ИВАНОВ 1. Если верить этому тексту, то инициатором брака Петра Федорови¬ ча был Бестужев, а его противники только потом приняли меры. Причи¬ ны, почему он это хотел сделать, не называются. 2. Екатерина II ограничивает круг заговорщиков только тремя лица¬ ми, а Мардефельд назван передатчиком писем; русские участники фран¬ цузско-прусской партии вообще не названы. 3.0 плане Шетарди насчет французской принцессы только упоминается; не ясно — была ли это инициатива самого француза или за ней стояли его министерство иностранных дел или даже Людовик XV? Но мог ли Шетар¬ ди успеть согласовать подобный план со своим министерством и королем (поскольку прибыл в Петербург 25 ноября 1743 года), или он привез некото¬ рый вариант, подготовленный заранее? Екатерина II не говорит, кто поме¬ шал реализации его плана: Франция или Россия. Самой Иоганне-Елизавете Шетарди будто бы говорил, что «предложение французской принцессы было сделано только для отвода посторонних глаз от принцессы цербст- ской»; «посторонние глаза» — это саксонский и английский посланники433. 4. По тексту Екатерины II получается, что именно Шетарди иници¬ ировал противодействие своих друзей саксонскому варианту, и он принял и открыто защищал перед императрицей вариант с ангальт-цербстской принцессой. Но он ли ее предложил? Создается впечатление, что без ука¬ зания де Шетарди Лесток и Брюммер не стали бы искать другую канди¬ датуру в невесты Петру Федоровичу и что голос Шетарди еще имел зна¬ чение для Елизаветы Петровны. 5. Весьма примечательно, что мотивы основных действующих лиц — Брюммера и Лестока — лежали далеко от интересов императрицы и Рос¬ сии. Достаточно туманно сказано о Брюммере; не совсем ясно, что име¬ лось в виду под «голштинской фамилией»: Петр Федорович и его ближай¬ шие родственники или ангальт-цербстское семейство? Сомнительно, что мотив Лестока ограничился только ненавистью. 6. Все делалось не только втайне, но и для большей надежности рас¬ пространялся слух о французской кандидатке, поскольку боялись, что Бестужев найдет какое-нибудь средство против группы Шетарди; по¬ этому ничего не знал об этом деле русский посланник в Берлине. Даже после принятия решения (несомненно, императрицей, хотя она почему- то и не называется) повеление Брюммеру отдавалось тайно. Дело было настолько скрытно, что не помогла и перлюстрация писем. Из приведенного текста Екатерины II следует, что Фридрих II только знал тайну, но не готовил кандидатуру, не был инициатором; всем управ¬ ляла в лице маркиза де Шетарди Франция. Во втором варианте Екатерина II говорит о приглашении ее в Россию более подробно: «Король прусский, через руки которого прошли все паке¬ 232
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ты, посланные из России по адресу матери, был вполне осведомлен о при¬ чинах поездки отца и матери в Берлин, и вот каким образом. При русском дворе тогда были две партии: одна графа Бестужева, которая хотела женить русского великого князя на принцессе саксонской, дочери Августа II, коро¬ ля польского, а именно на той, которая вышла замуж за курфюрста бавар¬ ского; другую партию называли французской и к ней принадлежали: обер- гофмаршал великого князя Брюммер, граф Лесток, генерал Румянцов и еще некоторые, все друзья французского посланника, маркиза де ла Ше¬ тарди. Этот последний предпочел бы ввести в Россию одну из дочерей французского короля, но его друзья не смели рискнуть на выступление с такой идеей, к которой питали отвращение императрица и граф Бестужев, имевший тогда большое влияние на ее ум и отклонявший ее от этого. Этот министр не был расположен к Франции, и они выбрали потому средний путь, который состоял в том, чтобы предложить меня императрице Елиза¬ вете; посланник прусского короля, а следовательно, и его государь, были посвящены в эту тайну. По-видимому, чтобы оградить себя в отношении графа Бестужева и дабы он не подумал, что это делалось с непременным намерением пойти ему наперекор, как, впрочем, это было в действитель¬ ности, распустили слух, что выписали меня без ведома де ла Шетарди, быв¬ шего душой этой партии, чтоб избежать брака одной из французских принцесс с великим князем; но в сущности этот посланник позволил ду¬ мать обо мне лишь после того, как потерял всякую надежду на успех в пользу одной из дочерей короля, своего государя» (32). 1. В этом варианте Екатерина II говорит о наличии двух партий: Бес¬ тужева и французской, среди членов которой уже называется один рус¬ ский — Румянцев, а все вместе — друзьями маркиза де ла Шетарди. 2. Причиной провала идеи Шетарди с дочерью короля называется в данном случае отвращение императрицы и Бестужева; но опять ничего не говорится об отношении к этой идее официальных лиц Франции. 3. Выбор принцессы Ангальт-Цербстской, с одной стороны, признает¬ ся неким средним путем (между саксонским и французским варианта¬ ми), а с другой — действием наперекор Бестужеву (что можно понимать как отклонение любой предложенной им кандидатуры). 4. Слух, распущенный французской партией, выглядит в этом вариан¬ те иначе: говорили, что они противятся французскому варианту, и для того не ставили в известность Шетарди. 5. Важная роль бывшего французского посланника опять подчеркива¬ ется словами, что он позволил думать своим друзьям о Софии-Фредери¬ ке, когда потерял надежду на реализацию собственного варианта. 6. Екатерина II подтверждает, что тайну соблюдали, чтобы оградить себя в отношении графа Бестужева. 233
O.A. ИВАНОВ 7. Согласно этому варианту Записок, выходит, что Фридрих II не был инициатором брака Петра Федоровича с Софией-Фредерикой, а только знал пакеты, которые направлялись матери последней, по-видимому, с помощью своего посла Мардефельда, которого поэтому ввели в курс дела — посвятили в тайну. 8. Екатерина II утверждает, что Бестужев тогда имел большое влияние на ум Елизаветы Петровны (однако, несмотря на это, провести свою кан¬ дидатуру ему не удалось). Первое впечатление, которое возникает при чтении приведенного фрагмента, — случайность выбора Софии-Фредерики. Однако совершен¬ но очевидно, что за всем этим стояли мощные силы, действовавшие тайно, так что далеко не все члены французской партии знали истинные мотивы выбора ангальт-цербстской принцессы. В третьем варианте Екатерина II опустила многие из приведенных выше подробностей, но обратила особое внимание на партии, существо¬ вавшие при российском императорском Дворе. При этом императрица уделила тут большое место характеристике А.П. Бестужева. Императри¬ ца писала: «Русский двор был разделен на два больших лагеря или партии. Во главе первой, начинавшей подниматься после своего упадка, был вице- канцлер, граф Бестужев-Рюмин; его несравненно больше страшились, чем любили; это был чрезвычайный пройдоха, подозрительный, твердый и неустрашимый, по своим убеждениям довольно-таки властный, враг не¬ примиримый, но друг своих друзей, которых оставлял лишь тогда, когда они повертывались к нему спиной, впрочем, неуживчивый и часто мелоч¬ ный. Он стоял во главе коллегии иностранных дел; в борьбе с приближен¬ ными императрицы он, перед поездкой в Москву, потерпел урон*, но начинал оправляться; он держался венского двора, саксонского и Англии. Приезд Екатерины II и ее матери не доставлял ему удовольствия. Это было тайное дело враждебной ему партии; врат графа Бестужева были в большом числе, но он их всех заставлял дрожать. Он имел над ними преимущество своего положения и характера, которое давало ему значи¬ тельный перевес над политиканами передней. Враждебная Бестужеву партия держалась Франции, Швеции, пользовавшейся покровительством ее, и короля прусского; маркиз де ла Шетарди был ее душою, а двор, при¬ бывший из Голштинии, — матадорами; они привлекли графа Лестока, одного из главных деятелей переворота, который возвел покойную импе¬ ратрицу Елизавету на русский престол. Этот последний пользовался боль¬ шим ее доверием; он был ее хирургом с кончины Екатерины I, при кото¬ рой находился, и оказывал матери и дочери существенные услуги; у него * Имеется в виду «Дело Лопухиных». 234
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III не было недостатка ни в уме, ни в уловках, ни в пронырстве, но он был зол и сердцем черен и гадок. Все эти иностранцы поддерживали друг друга и выдвигали вперед Михаила Воронцова, который тоже принимал участие в перевороте и со¬ провождал Елизавету в ту ночь, когда она вступила на престол. Она заста¬ вила его жениться на племяннице императрицы Екатерины I, графине Анне Карловне Скавронской, которая была воспитана с императрицей Елизаветой и была к ней очень привязана. К этой партии примкнул еще граф Александр Румянцев, отец фельдмаршала, подписавшего в Або мир со шведами, о котором не очень-то совещались с Бестужевым. Они рас¬ считывали еще на генерал-прокурора князя Трубецкого, на всю семью Трубецких и, следовательно, принца Гессен-Гомбургского, женатого на принцессе этого дома. Этот принц Гессен-Гомбургский, пользовавшийся тогда большим уважением, сам по себе был ничто и значение его зависе¬ ло от многочисленной родни его жены, коей отец и мать были еще живы; эта последняя имела очень большой вес Остальных приближенных им¬ ператрицы составляли тогда семья Шуваловых, которые колебались на каждом шагу, обер-егермейстер Разумовский, который в то время был признанным фаворитом, и один епископ*. Граф Бестужев умел извлекать из них пользу, но его главной опорой был барон Черкасов, секретарь Ка¬ бинета императрицы, служивший раньше в Кабинете Петра I. Это был человек грубый и упрямый, требовавший порядка и справедливости и соблюдения во всяком деле правил. Остальные придворные становились то на ту, то на другую сторону, смотря по своим интересам и повседнев¬ ным видам» (207, 208; курсив наш. — О. И.). Итак, Екатерина II признает, что приезд ее и ее матери не был при¬ ятен А.П. Бестужеву и был «тайным делом враждебной ему партии». Тайным потому, что его враги — «политиканы передней» очень боялись его, хотя и были в большом числе и опирались на поддержку Франции, Пруссии и Швеции. Екатерина II и в этом варианте отдает первенству¬ ющую роль де ла Шетарди, которого называет душой противной Бесту¬ жеву партии. Примечательно, что она не называет тут Брюммера, а го¬ ворит о том, что прибывшие из Голштинии стали матадорами** упомянутой партии. Примечательно, что и тут ничего не говорится об инициативе Елизаветы Петровны в выборе невесты для великого князя. Таким образом, можно утверждать, что Екатерина II не знала, кто пер¬ вым назвал ее имя в качестве претендентки на руку Петра Федоровича * Возможно, речь идет о новгородском архиепископе Амвросии Юшкевиче. ** Екатерина II имела в виду слово matador, заимствованное из испанского, где оно бук¬ вально обозначает последнего бойца, убивающего быка, или главный карточный козырь. Мы бы перевели как — застрельщик. 235
O.A. ИВАНОВ I и кто решил женить великого князя. Ясно только одно, что за этим де¬ лом стояли в основном иностранцы. Примечательно, что Екатерина II не называет определенно других претенденток на руку Петра Федоровича (кроме саксонской принцессы, ставшей женой курфюрста Баварского, а о французской говорит весьма туманно). Не называет она и других при¬ чин ее выбора в невесты для великого князя (кроме того, что сделать назло Бестужеву). Однако эти причины были, как и многие сокрытые стороны этого запутанного дела, о которых Екатерина II так и не узна¬ ла. Рассмотрим сейчас, что писали по этому поводу русские историки. Русские историки о «выборе невесты» С.М. Соловьев писал по этому вопросу следующее: « Императрица, обеспокоенная сочувствием к Брауншвейгской фамилии, высказавшимся в деле Турчанинова и потом в деле Аопухина, хотела как можно скорее устроить брак наследника престола великого князя Петра Федоровича. Но легко понять, как важен был вопрос о выборе невесты и для своих, и для чужих. Брюммеру, Лестоку, Мардефельду, Шетарди нужно было, чтоб молодая великая княгиня, ее родственники и приближенные, которые с нею приедут в Россию, не пошли наперекор их влиянию и видам, чтоб не содействовали видам Бестужева. Выбор последнего уже пал на саксонскую принцессу Марианну, дочь польского короля Августа III, ибо этот брак вполне соответствовал его политической системе, союзу между мор¬ скими державами, Россиею, Австриею и Саксониею для сдержания Фран¬ ции и Пруссии. Как только в противном лагере узнали о намерении Бес¬ тужева относительно саксонской принцессы, так поспешили найти другую невесту, то была София-Августа-Фредерика, дочь принца Ангальт- Цербстского, находившегося в прусской службе, и Елисаветы Голштин¬ ской, сестры епископа Любского, избранного в наследники шведского престола»434. Тут некоторые ответы даны. Брак Петра Федоровича будто бы спеши¬ ла устроить сама Елизавета Петровна, боявшаяся Брауншвейгской фами¬ лии. Правда, не совсем понятно, как это могло помочь, если бы кому-то удалось совершить переворот в пользу Ивана Антоновича. Кто бы из по¬ бедителей стал считаться с великокняжеской семьей и с самой императ¬ рицей?! Или Елизавета Петровна предполагала, что три поколения на¬ следников Петра I будут создавать впечатление большей устойчивости императорской власти, чем два, имеющиеся в наличии? Кроме того, ос¬ тается неясным, как хотела реализовать свою идею Елизавета Петровна; сама ли она нашла претендентку или кому-то поручила? Почему этим 236
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III делом занялся А.П. Бестужев, предложение которого было в каком-то смысле прогнозируемо и не прошло, поскольку о нем узнали «француз- ско-прусские партизаны», принявшие свои меры. Особо С.М. Соловьев останавливается на роли в этом деле Фридриха II. Прежде всего, историк цитирует очень важный фрагмент из записок Фридриха II, в котором прусский король описывает свой взгляд на брак Петра Федоровича и свое участие в этом деле*. Наш историк отрицает ту роль, которую приписывает себе в этом деле прусский король. « В этом рассказе, — пишет Соловьев, — очевидны преувеличения, старание вы¬ ставить свое участие в больших размерах, чем как оно было на самом деле. Странно предположить, чтоб первая мысль об этом браке принадлежала прусскому королю, а не Брюммеру при известной преданности последне¬ го к «герцогскому дому». Брюммер мог сделать Мардефельд а поверенным своей тайны; но Мардефельду нечего было тут делать: все пружины при¬ водились в действие Брюммером и Аестоком, да и много пружин приво¬ дить в действие было не нужно: в Елисавете была жива нежная память о покойном женихе, ей приятно было родную племянницу этого жениха иметь женою своего родного племянника; чувство было удовлетворено и ум также, потому что действительно при тогдашних европейских делах всего выгоднее было избрать невесту для великого князя из незначитель¬ ного дома, которого интересы не могли иметь влияния на политические соображения; брак заключали в своей семье. Тайну было сохранить лег¬ ко, ибо дело шло между тремя, четырьмя лицами, одинаково заинтересо¬ ванными в ее сохранении. Что дело было вовсе не трудное, видно всего лучше из того, что Фридрих не умеет указать ни на одну трудность, кро¬ ме сопротивления отца невесты»435. Однако, как нам кажется, С.М. Со¬ ловьев все-таки принижает роль Фридриха в этом деле. Что касается тайны, то С.М. Соловьев отмечает, что «провозглашение Петра Федоровича наследником произошло внезапно». «Никто, — пишет историк, — до последней минуты не знал об этом, кроме Лестока, Брюм- мера и новгородского архиепископа Амвросия Юшкевича: ясно, что бо¬ ялись сопротивления, неудовольствия с чьей-то стороны»436. Но с чьей стороны боялись сопротивления, историк не говорит. Было ли оно в Рос¬ сии, или эти силы находились за ее пределами, неизвестно. Возможно, опасались шведов, часть из которых очень хотела видеть Карла-Петра- Ульриха наследником короны, а другая была категорически против. И те и другие могли доставить немало неприятностей Елизавете Петровне, похитив ее племянника. Вероятно, с этим связана секретность перемеще¬ ния в Германии, о которой писал Штелин: «Спустя три дня после отъез¬ * Текст будет приведен ниже. 237
O.A. ИВАНОВ да герцога, узнали об этом в Киле; он путешествовал тайно, под именем молодого графа Дюкера..»437 А.Г. Брикнер иначе излагает ситуацию с выбором невесты Петру Фе¬ доровичу. Он обратился к иностранным исследованиям (прежде всего, Германа и Дройзена*). Что касается брака великого князя, то, согласно сведениям последнего, в конце 1742 года английский посланник Уич (Wich)** предложил одну из дочерей английского короля, портрет ко¬ торой чрезвычайно понравился Петру***. Герман пишет, что заходила речь и об одной французской принцессе, однако императрица Елизаве¬ та не желала этого брака438. Возникали и другие кандидатуры. Брикнер ссылается на Записки Фридриха II, согласно которым императрица Ели¬ завета Петровна при выборе невесты для своего племянника склонялась в сторону сестры прусского короля принцессы Ульрики. Брикнер пишет, что А.П. Бестужев выдвигал саксонскую принцессу Марианну, посколь¬ ку этот брак соответствовал его политической системе — союзу между морскими державами, Россией, Австрией и Саксонией для сдерживания Франции и Пруссии. Но, как замечает историк, «в это время, однако, Бе¬ стужев не пользовался особенным доверием Елизаветы». Что касается вопроса о выборе Софии-Фредерики в невесты великому князю, А.Г. Брик¬ нер замечает: «По некоторым известиям, первая мысль о браке Петра с этою принцессою принадлежала прусскому министру Подевильсу. По другим данным, воспитатель Петра Брюммер первый внушил эту мысль императрице Елизавете»439. Брикнер придерживается, судя по всему, последней точки зрения. Он пишет, что Елизавета Петровна любила говорить о делах с воспитателем великого князя Петра Феодоровича, Брюммером, через посредство которого и начала переговоры с матерью Софии-Фредерики. Наиболее любопытные взгляды по поводу выбора невесты для Петра Федоровича развивает В.А. Бильбасов. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что к первому тому берлинского издания «Истории Ека¬ терины Второй» автором была приложена статья под названием «Выбор невесты», содержание которой, на наш взгляд, несколько расходится с тем, что опубликовано в самой «Истории». Поскольку в основном иссле¬ довании делаются ссылки на упомянутую статью, то мы позволим себе начать с основного труда Бильбасова, прибегая по мере надобности к ра¬ боте «Выбор невесты». * Herrmann E. Geschichte des russischen Staates. Bd. 1—5. Hamburg, 1832—1853; Droysen J.G. Geschichte der prussischen Politik. Bd. 1—6. Berlin. ** У C.M. Соловьева: Вейч. *** По-видимому, Екатерина II ничего не знала об этом проекте или считала его очень маловероятным в то время. 238
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Характеризуя политическую ситуацию при российском император¬ ском Дворе в 1743 году, историк пишет: «Прошел уже целый год ново¬ го царствования, а политическая система русского двора еще не вполне определилась и для многих была неясна. В течение этого года, при рус¬ ском дворе, у ступеней трона, шла сложная борьба за политическое вли¬ яние. Выбор невесты для наследника русскаго престола, юноши хилаго, болезненного, выбор, быть может, будущей императрицы, являлся серь¬ езным политическим вопросом не только для русскаго правительства, но и для иностранных дворов. Лейб-медик Лесток, обер-гофмаршал Брюм¬ мер, вице-канцлер Бестужев, французский посланник маркиз де ла Ше¬ тарди, прусский — барон Мардефельд, саксонский резидент Пецольд, все политические деятели, свои и чужие, видят в выборе невесты один из признаков будущей политической программы; этим выбором, по их мнению, если не определится самая система, то обозначится ея направ¬ ление, и они напрягают все усилия, чтоб согласовать этот выбор с сво¬ ими интересами. Елизавете Петровне говорят то об английской, то о французской принцессе, предлагают дочь саксонскаго короля, прусска- го — императрица всех выслушивает, но не дает решительнаго ответа»440. Если верить Бильбасову, то первой кандидаткой в среде послов счи¬ талась француженка; Пецольд высказывает предположение о таком ва¬ рианте еще в начале декабря 1742 года. За разъяснением он обратился сначала к Лестоку, который будто бы назвал этот вариант химерой, а за¬ тем к Бестужеву, который сообщил, что он спрашивал (!) Брюммера, ко¬ торый ему отвечал подобно Лестоку. Весьма странный факт, на который Бильбасов, к сожалению, не обратил особого внимания; не Брюммер спрашивает вице-канцлера о кандидатуре возможной невесты, а наобо¬ рот! Пецольд никому не верит. «Я, — пишет он, — все-таки вижу в этом одно только притворство — когда придет время, поразят всех выбором невесты, как теперь объявлением герцога наследником». Вместе с тем саксонский посланник ратует за свою принцессу — дочь польского ко¬ роля Августа III, шестнадцатилетнюю Марию-Анну. Бильбасов утверждает, что к этому времени Бестужев стал поддержи¬ вать этот проект, а ранее он предлагал «брачный союз с прусским коро¬ левским домом»441. «Умный граф А.П. Бестужев-Рюмин, — пишет исто¬ рик, — видит в саксонском проекте сплочение политического союза России с Австрией, Голландией и Англией против Франции и Пруссии, системы, завещанной Петром Великим; он видит в саксонском браке уп¬ рочение своего личного положения при Дворе и употребит все свое вли¬ яние, свой ум, свою опытность на поддержку саксонскаго проекта». Здесь, на наш взгляд, содержится какое-то недоразумение. Прежде всего, необ¬ ходимо заметить, что Бильбасов не указывает причин, которые привели 239
О.А. ИВАНОВ к столь резкому изменению политической программы вице-канцлера. Неужели раньше Бестужев не знал приоритетов, которыми руководство¬ вался Петр I? По этому поводу в упомянутой статье Бильбасов пишет: «Само собою разумеется, что вице-канцлер Бестужев-Рюмин был заинтересован вопро¬ сом о браке русского великого князя; но роль, приписываемая ему в депе¬ шах иностранных дипломатов, представляет в совершенно ложном свете его участие в этом деле. Мардефельд и Шетарди, преследуя свои личные цели, лгали в своих депешах на вице-канцлера; мы, не имея в своих руках источников, повторяли их ложь. Теперь не подлежит уже сомнению, что как только зашла речь о браке великого князя, еще в июне 1742 года, вице- канцлер представил императрице, в числе других невест, и прусскую принцессу кмалию, младшую сестру Фридриха II. Это был в то время факт общеизвестный, о котором упоминали иностранные посланники в своих депешах и современные писатели. Мало того: при первом же свида¬ нии с прусским посланником, Бестужев не скрыл от него, что при обсуж¬ дении вопроса о невестах была упомянута и Амалия. Извещенный об этом, прусский король, в рескрипте от 30 июля 1742 года, предписал Мардефель- ду избегать даже разговоров о подобном браке — alle Discurse von Mariages ZU esquiren und zu evitieren*. Об этом был извещен и прусский министр Подевильс в следующей категорической форме: Von der russischen Heiraths affaire wollen S. König. Majestät nichts wissen»** (курсив наш. — О. И.)442. Начнем с того, что Бильбасов, любящий подробно цитировать доку¬ менты, не приводит в данном случае ни одного извлечения из сообщений дипломатов или «современных писателей». Кстати сказать, среди после¬ дних историк называет книги: Beauclair «Histoire de Pierre empereur de Russie. Londres, 1774», о которой сам же замечает, что там о Петре III говорится лишь на 30 страницах443, La veaux «Histoire de Pierre empereur de Russie Paris, 1799» и Biester «Abris des Leben und der Regierung der Kaiserinn Katharina II von Russland. Berlin, 1797». Трудно назвать эти труды современными для начала 40-х годов XVIII века. Из депеш послан¬ ников Бильбасов приводит в сноске следующие слова Вейча, правда, по¬ чему-то от 5 февраля 1743 года: The King of Prussia's youngest sister. Но где тут говорится о Бестужеве и его предложении? Такой же неопределенно¬ стью отличаются и ссылки на «Политическую корреспонденцию». Мож¬ но было бы закрыть эту тему, поскольку доказательства, приведенные Бильбасовым, представляются весьма слабыми. Однако позволим приве¬ сти еще несколько аргументов ошибочности подобного суждения. * Избегать и.обходить молчанием все дискуссии о браке (фр. и нем.). ** Его Величество ничего не хочет знать о русских брачных делах (нем.). 240
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ, Заметим, прежде всего, что об «общеизвестном факте» ничего не зна¬ ла Екатерина II, что представляется весьма странным, поскольку она име¬ ла возможность лично обсуждать этот вопрос с самим Бестужевым (да и лишний раз его уколоть, как она иногда позволяет себе во всех вариантах Записок). Никак — ни в положительном, ни в отрицательном смысле — не упоминают о нем в своих справках для Фридриха II прусские дипло¬ маты (Мардефельд и Финкенштейн). Если бы дело обстояло так, как ду¬ мает Бильбасов, то поворот Бестужева от прусской невесты к саксонской был свидетельством непрочности его политических взглядов. Но его вра¬ ги — прусские дипломаты ни слова не говорят о подобном изменении его позиции, и нам не известно ни о каких свидетельствах положительного отношения Бестужева к Фридриху II*. Тут необходимо заметить, что некоторое изменение позиции произошло у вице-канцлера в апреле 1742 года по отношению к Франции, когда начались новые военные дей¬ ствия против Швеции, а Бестужев не пошел на пересмотр Ништадтского договора. Тогда, перед самым разрывом, вице-канцлер говорил Шетарди: «Можно всегда сговориться, мы искренне желаем Швеции добра, жела¬ ем приобресть ее дружбу. Если французский король водворит спокой¬ ствие на севере, войдет с нами в тесный союз, заведет прямую торговлю и упрочит все это кровными связями, то, располагая Россиею и Швециею, он будет в состоянии дать европейским делам какое ему угодно направ¬ ление. Помогите искренним намерениям, и не будем упускать минут, чтоб прекратить напряженное положение; напишите скорее королю то, что внушает мне усердие к его службе» (курсив наш. — О. И.)444. Из этого текста следует, что Бестужев в то время был за французскую невесту, на что, по нашему мнению, намекают слова о кровных связях. Но отвечало ли подобное заявление истинным взглядам Бестужева? Скорее всего, нет, поскольку он понимал, что хочет от России Франция и руководимая ею Швеция. Еще до восшествия на русский престол Елизаветы Петровны Бестужев был за союз с Англией (противницей Франции), договор с ко¬ торой и был заключен 3 апреля 1741 года, а затем подтвержден 11 декаб¬ ря (ровно через год был подписан новый договор России и Англии). С Пруссией у России 16 декабря 1740 года был также подписан дого¬ вор об оборонительном союзе, но в тот же день войска Фридриха II втор¬ глись в Силезию, поставив под сомнение честность пруссаков. Последние пытались легализовать свой захват Силезии, вставив соответствующую статью в новый договор с Россией. Однако из этого ничего не вышло; до¬ говор был заключен в марте 1743 года, но без подобной статьи. Прусский * Мардефельд возводит отрицательное отношение Бестужева к Пруссии еще ко време¬ ни службы того в Гамбурге, когда отец Фридриха II отказал ему почему-то в ордене (Лиш- тенан. С. 277). 16 О. И мной 241
O.A. ИВАНОВ посланник Мардефельд пытался закрепить этот договор браком Петра Федоровича с сестрой Фридриха II, но из этого ничего не вышло445. Нам трудно понять, почему Бильбасов попытки Мардефельда почему-то при¬ нял за предложения Бестужева, перенеся их в более раннее время*. В статье «Выбор невесты» Бильбасов категорически отрицает роль Фридриха II в выборе невесты для Петра Федоровича. Однако его аргу¬ менты кажутся нам не совсем убедительными. Так, Бильбасов ссылается, прежде всего, на депешу Шетарди к статс-секретарю Амело от 17 янва¬ ря 1744 года, в которой говорится, что 12 января императрица ему «от¬ кровенность учинила о супружестве молодой принцессы Цербстской», причем прибавила, что «она принуждена была для лучшаго сокрытия отъезда сих двух принцесс о том королю прусскому открыть» (курсив автора). «Таким образом, — пишет Бильбасов, — не Фридрих II известил Елизавету Петровну, а наоборот, она его известила о выборе невесты именно в лице принцессы цербстской»446. Совершенно неясно, какую «откровенность» учинила императрица; она могла касаться, к примеру, времени или еще каких-либо деталей будущего брака, о котором Шетар¬ ди было уже известно. Возможно, что Шетарди скрывал работу своей партии над этим вопросом, не обижая Елизавету Петровну тем, что она действует по их плану. Второй аргумент вовсе не касается брака, а только отъезди Иоганны-Елизаветы и ее дочери; к тому же он выглядит стран¬ но: открыть, чтобы сокрыть! Да и как можно было бы втайне от Фрид¬ риха II выехать жене его генерала? Кстати сказать, последний аргумент касается и самой процедуры выборов невесты; они просто не могли, по нашему мнению, состояться без согласия короля. Второй аргумент — «совершенно положительное указание» — Бильба- сова также вызывает у нас большие сомнения. В «Дневнике докладов кол¬ легии иностранных дел», — пишет историк, — значится, что в ответе на рекомендацию Фридрихом II принцессы цербстской и ее дочери предпо¬ лагалась следующая фраза: «О меритах** оных принцесс Ея Император¬ ское Величество посторонне от других слышать изволила» (курсив ав¬ тора)447. Речь идет о характеристике ангальт-цербстских принцесс, но не о возможном браке. Заключение Бильбасова категорично. «Мы не отвер¬ гаем, — пишет он, — известного участия Фридриха II в браке цербстской принцессы с великим князем; но признаем, что в выборе невесты для * Бильбасов пишет, соединяя разные времена: «Фридрих II основал свой рассказ на де¬ пешах Мардефельда, между тем прусский король имел уже указание, что его посланник не пользуется доверием русского двора. По депешам Мардефельда, он все: он уговаривает им¬ ператрицу остановить свой выбор на цербстской принцессе, он укрепляет ее в этом выбо¬ ре, он подкупает чуть ли не весь синод признать, что близкое родство не помеха браку и т. п.» (Бильбасов, 481). ** Достоинствах (фр.). 242
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Петра Федоровича ни Фридрих II, ни Брюммер не участвовали, и что Фридрих II не имел серьезных оснований вставить в 1775 году в свою «Histoire de mon temps» следующую фразу: «Этим браком утверждалась безопасность Пруссии: русская великая княгиня, вскормленная и воспи¬ танная в прусских землях, обязанная своим счастьем прусскому королю, должна из чувства благодарности держать его сторону»* (Бильбасов. С. 483, 484; курсив автора). Сказанное Бильбасовым о Фридрихе II и уж тем более Брюммере, мы не можем принять. Примечательные противоречия сохраняются у Бильбасова в его «Ис¬ тории». Так, он рассказывает о том, что в марте 1743 года голштинский принц Август-Фридрих привез в Петербург портрет Софии-Фредерики. «Обрадовался Фридрих II, — пишет Бильбасов, — услышав о благопри¬ ятном впечатлении, произведенном на императрицу и великаго князя портретом цербстской принцессы — саксонский проект, к тому же под¬ держиваемый врагом Пруссии, Бестужевым, шел вразрез с его интере¬ сами»448. Но откуда и когда прусский король узнал о доставке портрета и реакции Елизаветы Петровны, если все делалось в глубокой тайне (и от него в частности)? Далее Бильбасов приводит рескрипт Фридриха II своему посланнику Мардефельду от 2 ноября 1743 года, в котором говорилось: «Чтоб уничто¬ жить саксонский проект, предложите принцессу из какого-нибудь древ¬ него герцогского дома Германии. Относительно моих сестер вы знаете уже мой взгляд — ни одной из них я не отдам в Россию. Меня удивляет, что императрица не остановится в своем выборе на цербстской принцессе, хотя она голштинского рода, который императрица так любит. Сверх того есть две принцессы гессен-дармштадтския, из которых одной 20, а дру¬ гой 18 лет». Комментируя этот текст, Бильбасов пишет: «В нем Фридрих II впервые упоминает о цербстской принцессе, упоминает нерешительно, рядом с принцессами гессен-дармштадтскими, которых он предлагает даже и в декабре, когда выбор невесты для великого князя давно уже был сделан Елизаветою Петровною, когда цербстская княгиня Иоганна-Елиза¬ вета извещала уже его о своем предчувствии, что «императрица предназ¬ начила ея дочь в супруги своего племянника великаго князя Петра Федо¬ ровича» (курсив наш. — О. И.)449. Откуда историк мог знать, первое ли это было упоминание Софии-Фредерики, и почему вполне определенное ука¬ зание на нее Бильбасов называет нерешительным? Кроме того, сам Биль¬ басов пишет, что Фридрих II «обрадовался» реакции в Петербурге на пор¬ трет ангальт-цербстской принцессы; следовательно, ее упоминание в тексте приведенного рескрипта не было случайным. Если прусский король * Странно, что Бильбасов цитирует в данном случае записки Фридриха II по Герману. 16* 243
O.A. ИВАНОВ ^ со 2 ноября больше о Софи и-Фредерике не писал, то это может означать, что дело пошло и поэтому стало секретным. Итак, согласно мнению Бильбасова, все сделала Елизавета Петровна. Он находит и решающий аргумент в пользу своего утверждения: сообще¬ ние Пецольда от 1 февраля 1744 года, в котором говорилось: «При этом случае мы не можем не заметить, что и это дело о бракосочетании наслед¬ ника императрица опять решила без предварительного совещания с ми¬ нистрами, как и при объявлении великого князя своим наследником, из чего можно заключить, что она придерживается того принципа, что внут¬ ренние и фамильные дела не подлежат обсуждению ее министров. Когда выбор императрицы остановился уже на принцессе цербстской, она со¬ общила об этом вице-канцлеру Бестужеву под условием строжайшей тайны, причем высказала, что ей много говорили об одной французской принцессе, что она думала и о королевско-польской принцессе, но что так как она в конце концов нашла самым лучшим избрать в невесты велико¬ му князю такую принцессу, которая была бы протестантской религии и хотя из знатного, но столь малого рода, чтоб ни связи, ни свита принцес¬ сы не возбуждали бы особенного внимания или зависти здешнего наро¬ да, то она полагает, что более всего удовлетворяет всем этим условиям принцесса цербстская, тем более что она состоит уже в родстве с голш¬ тинским домом» (курсив наш. — О. И.)450. Это чрезвычайно важное сообщение, из которого следует, что Бесту¬ жев все знал и никаких противоречий с его стороны не могло быть. В дру¬ гом месте своей «Истории» Бильбасов пишет: «Не подлежит сомнению, что выбор цербстской принцессы в невесты великому князю, сделанный тайно от всех, произвел на вице-канцлера неприятное впечатление; но этот выбор сделан самою императрицею, и умный Бестужев-Рюмин вполне подчинился ему. Он не был против принцессы Софии, будущей великой княгини; он был против тех интриг, которые вела ее мать, церб¬ стская княгиня. Все рассказы о противодействии его «цербстскому» бра¬ ку измышленного личными врагами, бароном Мардефельдом и маркизом Шетарди...»451 Обратим внимание на одну деталь: выбор Софии-Фредери- ки и интриги ее матери — события разнесенные во времени, и Бестужев мог и не знать, что последние будут иметь место (хотя нельзя исключить, что он уже знал кое-что об отрицательных особенностях характера Иоганны-Елизаветы). Все это входит в противоречие с тем, что сообщает Екатерина II и дру¬ гие источники. Поэтому возникает вопрос: можно ли доверять этому сооб¬ щению? Начнем с того, что «зорко следивший» дипломат, по словам того же Бильбасова, проворонил Софию-Фредерику, думая, что будет избрана французская принцесса. Бильбасов пишет следующее: «Эта «französische 244
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ Prinzessin» преследовала его как кошемар и саксонец из-за нее проглядел принцессу цербстскую»452. Пецольд сохранил такую любопытную историю об отношении к Франции и Шетарди русских гвардейцев. Двое из них, пришедших поздравить французского посланника с Новым годом, броси¬ лись целовать ему руки и говорили, что считают его за отца родного, а ко¬ роля его за самого надежного друга России; они просили, чтобы Шетарди уговорил императрицу поскорее ехать в Москву и вызвать герцога Голш¬ тинского, чтобы поскорее приезжала в Россию французская принцесса, которую надо привести в русскую веру и выдать замуж за герцога, который будет наследником престола, за что они ручаются. Шетарди напоил их ви¬ ном, дал им денег453. Примечательно, что тут изложена целая политическая программа, до которой вряд ли бы додумались простые гвардейцы. Не ис¬ ключено, что кое-что тут сочинил сам дипломат. В этой связи возникает вопрос: почему Бильбасов верит больше слишком «зоркому» саксонскому посланнику, чем прусскому королю? Попробуем предложить несколько гипотез поведения Пецольда. Про¬ глядеть такое важное событие — выбор невесты для наследника русского престола, серьезно влияющий на политическую картину, — это большое нарушение по службе. Мы полагаем, что Пецольд решился вывернуться из создавшегося положения. Поскольку дело уже сделано, то можно ут¬ верждать, что его решила втайне сама императрица — а как ей можно было помешать? Если же допустить, что все решали другие люди (на уров¬ не Пецольда — такие же дипломаты), то ошибка саксонского посланни¬ ка становилась значительной; его обыграли коллеги. Можно также пред¬ положить, что Пецольду была дана подобная информация, чтобы не уронить авторитет русской императрицы в деле выбора невесты для на¬ следника престола, который осуществлялся на самом деле другими людь¬ ми (Шетарди, Брюммером, Лестоком). Подводя итог вопросу о выборе невесты для Петра Федоровича, Биль¬ басов пишет: «Когда, таким образом, решение, принятое императрицей, сделалось более или менее известным, лица, которым представлялось по- чему-либо выгодным, старались эксплуатировать в свою пользу самый факт выбора цербстской принцессы: в приведенных уже письмах к кня¬ гине Иоганне-Елизавете Брюммер бесцеремонно приписывает успех единственно своему личному влиянию на императрицу, а Фридрих II вы¬ ставляет на первый план свои заслуги. Ни тот, ни другой не обмолвились ни единым словом, что собственно выбор невесты для наследника русско¬ го престола принадлежит исключительно Елизавете Петровне»454. К со¬ жалению, Бильбасов не знал о существовании первого и второго вариан¬ тов Записок Екатерины II, в которых совершенно определенно говорится о том, кто стоял за ее приглашением в Россию. Что же касается тайны, 245
O.A. ИВАНОВ которую пытались соблюдать участники этого предприятия, то Бильбасов замечает, что «в то время любили облекать всякий вздор в тайну». По нашему же мнению, тайна в этом деле свидетельствует о тех серьезных противоречиях, которые существовали при российском императорском Дворе. Бильбасов никак не объясняет, почему приглашение к матери принцессы Ангальт-Цербстской посылал Брюммер, представитель фран¬ цузской партии, а не «смирившийся» с ее избранием Бестужев; почему Лесток и Брюммер получили графское достоинство Римской империи (в чем участвовал Фридрих II); почему Брюммер и даже Фридрих II пы¬ тались выставлять свои заслуги в этом деле, всех при этом обманывая? Фридрих II и принцесса София Обратимся прежде всего к письму прусского короля к Иоганне-Ели¬ завете. Это не опубликованные мемуары, а документ интимный, написан¬ ный в ходе событий. Фридрих II писал из Берлина 30 декабря 1743 года: «Государыня моя кузина! Я не сомневаюсь, что Вы знаете уже из писем, полученных из Петербурга, до какой степени Ее Величество Императри¬ ца Всероссийская страстно желает, чтоб Вы с принцессою Вашею доче¬ рью приехали к ней, и какие меры приняты этою императрицею для покрытия расходов, сопряженных с этим путешествием. Совершенное почтение, питаемое мною к Вам и ко всему, касающемуся Вас, обязывает меня сказать Вам, какова собственно цель этого путешествия, и доверен¬ ность моя к Вашим прекрасным качествам позволяет мне надеяться, что Вы осторожно отнесетесь к моему сообщению по делу, успех которого вполне зависит от непроницаемой тайны. В этой уверенности я не хочу долее скрывать от Вас, что вследствие уважения, питаемого мною к Вам и к принцессе Вашей дочери, я всегда желал доставить ей необычное сча¬ стье, и у меня явилась мысль, нельзя ли соединить ее с ее троюродным братом, русским великим князем. Я приказал хлопотать об этом в глубо¬ чайшем секрете, в надежде, что это не будет Вам неприятно, и хотя при этом встретилось несколько затруднений, особенно же по близкому род¬ ству между принцессой и великим князем, тем не менее были найдены способы устранить эти препятствия, и до настоящего времени успех этого дела был таков, что я имею все основания надеяться на благополучный исход, если Вам угодно будет дать свое согласие и пуститься в путь, пред¬ лагаемый Вам Ее Величеством. Но так как лишь очень немногим лицам известна настоящая цель этой поездки и так как крайне необходимо сохранить эту тайну, то я полагаю, что Ее Императорское Величество пожелает, чтоб Вы сохранили эту тай¬ 246
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ну в Германии и чтоб Вы особенно позаботились, чтоб ее не узнал граф Чернышев, ее министр в Берлине. Чтоб еще более замаскировать это пу¬ тешествие, Ее Величество желает, чтоб на этот раз супруг Ваш принц не сопровождал Вас и чтоб Вы начали это путешествие с поездки с Вашею дочерью в Штетин, и оттуда уже прямо в Петербург, не говоря о том ни слова никому в Германии. Сверх того, меня извещают, что Ее Император¬ ское Величество приказала вручить Вам чрез одну прусскую контору в Петербурге десять тысяч рублей на экипаж и на путевые издержки, и что по прибытии в Петербург Вы получите еще тысячу дукатов на путеше¬ ствие в Москву. В то же время Ее Величество желает, чтоб по приезде в Москву Вы говорили бы всем, что предприняли это тяжелое путешествие единственно для принесения Ее*Императорскому Величеству личной бла¬ годарности за ее милости к Вашему брату и вообще ко всей Вашей семье. Вот все, что я могу передать Вам в настоящее время, и так как я уверен, что Вы воспользуетесь этим со всею возможною осторожностью, то я был бы бесконечно польщен, если б Вам угодно было согласиться со всем, что я Вам сообщил, и парою слов известить меня о Вашем взгляде на это дело. Впрочем, прошу Вас верить, что я и впредь не перестану стараться в Вашу пользу в этом деле и что я остаюсь и проч.»455 В.А. Бильбасов фактически признает сказанное в этом письме ложью. Но зачем было ему, прусскому королю, прославившемуся в Европе, обма¬ нывать жену своего генерала? В победах над женскими сердцами Фрид¬ рих II, как известно, не нуждался. В расчете на будущую благодарность? Возможно, но не очень убедительно. Прусский король был человеком вы¬ дающимся, который строил реальные планы на будущее и не занимался фантазиями. Красноречивым примером может служить следующее его действие: узнав о воцарении Елизаветы Петровны, он назначил мужа Иоганны-Елизаветы фельдмаршалом456. Считают, что это было сделано с целью доставить удовольствие русской императрице; но нельзя исклю¬ чить, что тут присутствовали более глубокие резоны. Мог ли представить Фридрих II, что почти никому не известная принцесса София-Фредери¬ ка станет Екатериной И? Как не побоялся прусский король, что его обман, зафиксированный навеки в письме к Иоганне-Елизавете, будет обнару¬ жен и на его имя и честь ляжет пятно? Бильбасов считает, что Фридрих II не имел права добавлять во вторую редакцию мемуаров следующие слова: «Этим браком утверждалась безо¬ пасность Пруссии: русская великая княгиня, вскормленная и воспитан¬ ная в прусских землях, обязанная своим счастием прусскому королю, должна, из чувства благодарности, держать его сторону»457. Еще во време¬ на «Дела Лопухиных» Фридрих II советовал Елизавете Петровне, что если она хочет иметь наследника престола в своих руках, то б не женила его 247
O.A. ИВАНОВ на принцессе из могущественного дома, а, напротив, из маленького не¬ мецкого дома, который обязан будет императрице своим счастьем458. Эту мысль, по-видимому, подхватили его представители в России — Брюммер и Лесток459 (подробнее об этом пойдет речь ниже). Если верить Екатери¬ не II, то ее мать, напротив, говорила о невесте для Петра Федоровича из сильного дома. Во втором варианте своих Записок императрица вспо¬ минает о времени до объявления Петра Федоровича наследником рос¬ сийского престола: «До тех пор спорили иногда для развлечения о том, за кого меня выдадут замуж, и, когда при случае называли молодого герцога Голштинского, мать говорила: «Нет, не за этого; ему нужна жена, которая влиянием или могуществом дома, из которого она выйдет, могла бы под¬ держать права и притязания этого герцога; следовательно, дочь моя ему не подходит» (22). Может быть, и тогда это было просто игрой. Тем бо¬ лее, что, как тут же замечает Екатерина II, «после этих неожиданных пе¬ ремен уж не говорили больше, что я неподходящая партия для русского великого князя, и молча улыбались». Прусский король в мемуарах весьма ясно излагает ход событий и свою точку зрения по вопросу выбора невесты для Петра Федоровича. «Из всех соседей Пруссии, — пишет Фридрих II, — Русская империя за¬ служивает наибольшее внимание как соседка самая опасная: она силь¬ на, она близка. Будущие правители Пруссии также должны будут искать дружбы этих варваров. Король* употребил все средства для снискания дружбы России. Императрица Елизавета была намерена тогда женить великого князя, своего племянника, и хотя ее выбор не был еще решен, однако она всего более склонялась на сторону принцессы Ульрики**, се¬ стры короля; но саксонский двор желал выдать за великого князя прин¬ цессу Марианну, вторую дочь короля Августа. Ничего не могло быть противнее прусскому интересу, как позволить образоваться союзу между Россиею и Саксониею, и ничего хуже, как пожертвовать принцес¬ сою королевской крови, чтоб оттеснить саксонку. Придумали другое средство. * Себя Фридрих II, согласно обычаям того времени, величает в третьем лице. ** Бильбасов пишет, что в то время двум сестрам Фридриха II Ульрике и Амалии было 23 и 20 лет соответственно. Если верить Манштейну, то Елизавета Петровна имела в виду принцессу Амалию (,Манштейн Х.Г. Записки. С. 291, 348). Все это выглядит сомнительно из- за пятилетней разности в возрасте Петра Федоровича и сестры прусского короля (Бильба¬ сов, 479). Принцессам дармштадтским, которых также предлагал прусский король в невес¬ ты Петру Федоровичу, было соответственно 18 и 20 лет (Бильбасов, 34). Нельзя исключить, что в условиях экстремальных, когда срочно был нужен еще один наследник или союз меж¬ ду государствами, могли пойти и на это, тем более что женщина была в возрасте более под¬ ходящем для рождения ребенка, чем девочка в 14—15 лет. Запретив говорить о русском великом князе как женихе, Фридрих II фактически решил судьбу Амалии; она стала насто¬ ятельницей Кведлин бурге кого монастыря (Бильбасов, 479). 248
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III iä, Из немег^ких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербст- ская более всех годилась для России и соответствовала прусским интере¬ сам Ее отец был фельдмаршалом королевской службы, ее мать — принцес¬ са Голштинская, сестра наследника шведского престола и тетка великого князя русского. Мы не войдем в подробности переговоров: довольно знать, что надобно было употреблять такие усилия, как будто дело шло о вели¬ чайшем интересе в мире. Сам отец невесты противился браку: будучи рев¬ ностным лютеранином, какие бывали в первые времена реформы, он не хотел позволить своей дочери сделаться шизматичкою* и согласился толь¬ ко тогда, как один священник, отличавшийся большою терпимостью, до¬ казал ему, что греческая религия почти то же самое, что лютеранская. В России Мардефельд умел так хорошо скрыть пружины, которые он при¬ водил в действие, от канцлера Бестужева, что принцесса Цербстская приехала в Петербург к великому удивлению Европы и была принята в Москве императрицею с явными знаками удовольствия и дружбы» (кур¬ сив наш. — О. И.)460. Весьма показательно, что выбор принцессы Цербстской делался преж¬ де всего как альтернатива саксонскому варианту; Фридрих II, как видно, не хотел упрочивать союза с Россией через брак своей сестры Амалии с вели¬ ким князем. Он желал иметь свои руки свободными; отсюда пафос замеча¬ ния о сохранении «королевской крови». Так что Фридрих II употребил далеко не все средства «для снискания дружбы России», с которой он пред¬ видел еще много конфликтов. Но в случае с наследным принцем Шведским Адольфом-Фридрихом прусский король счел нужным закрепить отноше¬ ния браком со своей сестрой Ульрикой. Он с гордостью писал: «После того как императрица (Елизавета Петровна. — О. И.) решилась выбрать прин¬ цессу Цербстскую в невесты великому князю, не было уже большого тру¬ да заставить ее согласиться на брак прусской принцессы Ульрики с наследником шведского престола. На этих двух браках Пруссия основы¬ вала свою безопасность» (курсив наш. — О. И.)461. Что касается отца Софии-Фредерики, принца Христиана-Августа, то тут далеко не все ясно. Почему его не пустили не только сопровождать супругу и дочь, но и на обручение и свадьбу? По случаю обручения доче¬ ри Христиана-Августа с Петром Федоровичем многие были награждены и получили чины, а он ничего не получил. Неужели виной была его рели¬ гиозность? В.А. Бильбасов пишет, что отец принцессы Софии не был фа¬ натиком, но весьма серьезно относился к вопросам веры. В письме к жене он писал, что «греческая церковь была первою, чистою апостольскою цер¬ ковью», правда, «всякие раздоры и обрядности замутили ее», но тем не * Схизматичкой; схизматик — раскольник. Тут, по-видимому, — вероотступницей. 249
O.A. ИВАНОВ менее он «не видит никакого препятствия предоставить на волю дочери выбор вероисповедания». В этом отношении примечательно его письмо к дочери. «Ты должна, — пишет Христиан-Август, — относиться к этому испытанию не легкомысленно, должна хорошенько испытать себя, дей¬ ствительно ли одушевляющие тебя страсти господствуют в твоей душе, не являются ли они, незаметно для тебя самой, последствием милостей им¬ ператрицы и других высокопоставленных особ при русском дворе. Мы, люди, вследствие нашей слабости, чаще смотрим лишь на то, что пред гла¬ зами; Господь же испытует сердца и внутренние наши побуждения, и по ним уже, как Всесправедливый, оказует свои милости»462. В этом отноше¬ нии слова Фридриха II о проблемах с отцом относительно будущей веры дочери, по-видимому, не совсем верны. Наибольшей тайной в этом деле является, на наш взгляд, запрет Елиза¬ веты Петровны на приезд отца Софии-Фредерики. В исторических и ме¬ муарных книгах отсутствуют пояснения мотивов подобного решения рос¬ сийской императрицы. Единственной известной причиной, по которой Христиана-Августа впоследствии не пускали в Россию, являлась Курлян¬ дия. Однако тут присутствует одна тонкость — императрица должна была знать заранее, что отец Софии-Фредерики почему-то претендует на Кур¬ ляндию. Конечно, гипотетически можно предположить, что Брюммер, хо¬ рошо знавший цербстское семейство, рассказал Елизавете Петровне о по¬ таенных желаниях его главы. Но это маловероятно. В.А. Бильбасов пишет: «Князь цербстский никогда прежде и не думал о Курляндии, но теперь обстоятельства переменились: императрица в восторге от цербстской кня¬ гини, в восхищении от цербстской принцессы; если дочь признана достой¬ ною быть русскою великою княгинею, отчего отец не достоин быть кур¬ ляндским герцогом? Его берлинский приятель, секретарь русского посольства Шривер, первый подал князю мысль выставить свою кандида¬ туру; мысль понравилась»463. Иоганна-Елизавета поначалу активно начала действовать в этом направлении. Однако в Петербурге об этом никто с ней не говорил. 14 мая 1744 года Иоганна-Елизавета пишет мужу: «Получение герцогской короны составило бы счастье и радость моего сердца! Я хлопо¬ чу не о 80 тысячах вдовьего содержания, а забочусь о тебе и о нашем сыне. Здесь, однако, ни слова еще не слышно об этом деле. Да и трудно рассчи¬ тывать на успех, пока подобными делами заправляет вице-канцлер Бесту¬ жев, злейший наш враг»464. Несмотря на это, Иоганна-Елизавета некото¬ рое время еще пыталась заниматься этим делом, но скоро поняла, что из него ничего не получится. Она писала об этом Христиану-Августу, подчер¬ кивая при этом, что «бедный Цербст ей милее богатой Курляндии»465. Но у Христиана-Августа были другие взгляды. «Вполне с тобою согла¬ сен, — пишет он жене, — но так как, по мнению Шривера, выбор зави¬ 250
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III сит от императрицы, а Ее Величество ищет только средства удержать нас близ себя, то все дело сводится лишь к тому, чтоб узнать взгляды импе¬ ратрицы и великого князя. Это тебе легко сделать: читая им пересланные тебе газеты, ты можешь совершенно невинно выведать их мнение. Если императрица окажется против моего выбора, то, конечно, было бы безу¬ мием настаивать на этом; если же она не составила еще определенного решения и необходимо только натолкнуть ее на мою кандидатуру, то, не сделав этого, мы вечно будем укорять себя, что прозевали такой благопри¬ ятный случай... Я, слава Богу, совершенно доволен тем, что мы имеем; но мне не хотелось бы слышать позже укоризны, что мы проспали свое сча¬ стье, в такое благоприятное для нас время»466. Идя навстречу просьбам мужа, Иоганна-Елизавета даже передала его письмо императрице, в котором он просил о ее высоком предстательстве в пользу его кандидатуры. Елизавета Петровна отклонила эту просьбу. В конце октября 1744 года Мардефельд докладывал своему королю: «Тому около 15 дней, как принцесса Цербстская меня просила, чтоб я помешал приезду сюда ее супруга, ибо ей хорошо известно, что императрица ему Курляндии не даст. Я отвечал, что уверен в желании Вашего Величества видеть принца герцогом Курляндским, тем более что вы не имеете видов на это княжество для своего дома, но что я вижу два больших затрудне¬ ния: первое, императрица всем заинтересованным державам рекомендо¬ вала принца Гомбургского; второе, что она не захочет потерять получае¬ мые оттуда доходы»467. По-видимому, Елизавета Петровна относилась к Христиану-Августу отрицательно; когда он умер (а это произошло 16 мар¬ та 1747 года), императрица потребовала, чтобы Екатерина перестала пла¬ кать, поскольку ее отец не был королем и «потеря не велика» (100). Конечно, при таком отношении к отцу управлять его дочерью (а че¬ рез нее, возможно, великим князем) предполагалось весьма легким делом, тем более что на стороне Фридриха II была мать Екатерины. Но Фридрих и его сторонники не знали Софию-Фредерику. Точнее, до них доходили отрывочные сведения, которые в основном не указывали на какие-то большие задатки девочки. Так, баронесса фон Принцен, в молодости со¬ стоявшая камер-фрейлиною при крошечном дворе в Штетине, много рассказывала о Софии-Фредерике и ее родителях. « На моих глазах, — го¬ ворила баронесса, — она родилась, росла и воспитывалась; я была свиде¬ тельницей ее учебных занятий и успехов; я сама помогала ей укладывать багаж перед отъездом ее в Россию. Я пользовалась настолько ее довери¬ ем, что могла думать, будто знаю ее лучше, чем кто-либо другой, а между тем никогда не угадала бы, что ей суждено было приобрести знамени¬ тость, какую она стяжала. В пору ее юности я только заметила в ней ум серьезный, расчетливый и холодный, столь же далекий от всего выдающе¬ 251
O.A. ИВАНОВ гося, яркого, как и от всего, что считается заблуждением, причудливостью или легкомыслием. Одним словом, я составила себе понятие о ней, как о женщине обыкновенной, а потому вы можете судить об удивлении моем, когда пришлось узнать про необычайные ее приключения»468. Кажется, что здесь говорит обыкновенная зависть человека, имя которого уцелело в истории только благодаря тому, что она помогала принцессе укладывать багаж для поездки в Россию. Мать Софии-Фредерики была о ней также не высокого мнения, которое несколько поправилось после знакомства с ней графа Г.-А. Гюлленборга, сказавшего Иоганне-Елизавете: «Ваше Вы¬ сочество, Вы не знаете этого ребенка, ручаюсь Вам, что он имеет гораздо больше ума и достоинств, нежели Вы думаете..» (29). Единственная серьезная встреча между прусским королем и Софией- Фредерикой произошла перед самым ее отправлением из Берлина в Рос¬ сию. С этой встречей связана весьма непонятная история. Если верить Екатерине II, ее родители пытались почему-то помешать прусскому ко¬ ролю увидеть их дочь. В первом варианте об этом сказано бегло: « После того как я провела несколько дней в Берлине, король полюбопытствовал взглянуть на меня, он велел пригласить меня к обеду; отец и мать не взя¬ ли меня; увидав их без меня, он снова послал за мною и ждал меня к обе¬ ду до трех часов» (473). Но во втором варианте эта история передана с большими подробностями. «Король прусский, — вспоминает Екатери¬ на II, — видя, что я приехала в Берлин, и зная, куда меня везут, захотел по¬ видать меня во что бы то ни стало; мать сказала, что я больна; он велел пригласить ее два дня спустя на обед к королеве, его супруге, и сам ей сказал взять и меня с собой. Мать ему обещала, но в назначенный день она отправилась одна ко двору; король, как только ее увидел, спросил о моем здоровье; мать сказала ему, что я была больна; он сказал ей, что знал, что этого не было; она ему ответила, что я не была одета; он ей возразил, что будет ждать меня до завтра со своим обедом. Мать наконец ему сказала, что у меня нет придворного платья. Он пожелал, чтоб одна из его сестер прислала мне одно из таких платьев. Мать, видя, что никакие отговорки не помогали, послала мне сказать, чтоб я одевалась и ехала ко двору. При¬ шлось одеться, что продолжалось до трех часов пополудни..» (32, 33). Ека¬ терина II сама никак не комментирует этот странный эпизод, хотя его и приводит. Наверно, ей легко было написать, что из-за болезни она плохо выглядела и мать не хотела портить впечатление; но об этом в ее Запис¬ ках ни слова не говорится. Почему Иоганна-Елизавета препятствовала встрече дочери и Фридриха II, о котором она говорила как об одном из главных лиц в организации замужества, совершенно непонятно. София- Фредерика была привлекательной как внешне, так и духовно; она сама пишет, что в 13 лет была «больше ростом и более развита физически, чем 252
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ бывает обыкновенно в мои годы» (470) и, как мы уже говорили выше, разбила сердце своему дяде Георгу-Людвигу; а умственный ее мир поко¬ рил графа Гюлленборга. Неужели отсутствие подходящего для королев¬ ского Двора платья могло также быть истинной причиной? И как мож¬ но было идти против воли короля?! Екатерина II во втором варианте рассказывает: «Наконец я появи¬ лась ко двору; король встретил меня в передней королевы. Он заговорил со мною и довел меня до покоев королевы. Я робела и смущалась; нако¬ нец сели за стол и встали очень поздно. По выходе из-за стола принц Фер¬ динанд Брауншвейгский, брат королевы, которого я хорошо и давно знала и который не покидал тогда ни на шаг короля прусского, подошел ко мне и сказал: «Нынче вечером вы будете на балу в оперном доме моей дамой за королевским столом». Я сказала ему, что это будет большим удоволь¬ ствием для меня. Возвращаясь домой, я сказала матери о приглашении принца Брауншвейгского; мать мне сказала: «Это странно, ибо я пригла¬ шена к столу королевы». За одним из столов предоставили моему отцу почетное место хозяина, так что я была одна за столом короля. Мать уеха¬ ла до бала к принцессе прусской и с нею на бал. Я гуляла весь вечер со старшей графиней Генкель, статс-дамой принцессы прусской, и так как я ей сказала, что должна быть за столом короля ко времени ужина, то она повела меня в залу, где должны были ужинать. Едва я туда вошла, как принц Брауншвейгский поспешил ко мне навстречу и взял меня за руку; он привел меня к концу стола, и так как подходили также другие пары, то он, все подвигаясь, постарался поместить меня как раз рядом с коро¬ лем. Как только я увидала короля своим соседом, я хотела удалиться, но он удержал меня и в течение всего вечера говорил только со мной; он мне наговорил тысячу учтивостей. Я справлялась, как умела; однако я искрен¬ но сделала несколько упреков принцу Брауншвейгскому за то, что он по¬ садил меня рядом с королем; он обратил это в шутку..» (33, 34). В первом варианте Екатерина сохранила подробности общения с Фридрихом II. Она пишет: «Наконец я приехала, он стал со мною гово¬ рить, ласкал меня, хвалил и велел мне сказать, что я буду ужинать с ним на балу. Вечером он посадил меня за стол рядом с собою, все время гово¬ рил со мной, расспросил меня о тысяче вещей, говорил об опере, коме¬ дии, стихах, танцах и уж не знаю, о чем еще, словом, беседовал о тысяче предметов, о которых можно беседовать с четырнадцатилетней девочкой. Вначале я была очень застенчива с ним, но мало-помалу я приручалась, и в конце концов мы разговаривали очень серьезно, так что все общество с изумлением смотрело, как Его Величество беседует с ребенком. Под ко¬ нец, не знаю, кто именно прошел сзади нас. Он его позвал и протянул руку, чтобы взять тарелку с вареньем, которая стояла передо мною; я взя- 253
O.A. ИВАНОВ ^ да ее и подала ему, он мне сказал: «Дайте ее этому человеку», которого он мне назвал, но имя которого я забыла; он обратился к этому человеку и сказал: «Примите этот дар из рук амуров и граций». Я покраснела; мы встали из-за стола..» (473). Что думал на самом деле прусский король об этой девочке, предназначенной им занять место его сестры, которую он ни в коем случае не хотел посылать к «этим варварам»? 10 декабря 1743 года Шетарди писал в свое министерство о попытках саксонского посланника предложить свою кандидатуру в невесты Петру Федоровичу и реакции основных членов его партии: «Герсдорф предлагал также брак между великим князем и дочерью польского короля. Брюммер и Лесток, проведав об этом, представили царице, что принцесса из сильно¬ го дома едва ли будет склонна к послушанию, надобно избрать такую, для которой бы брак был подлинным счастьем. Употребили и духовных лиц для внушения, что принцесса-католичка будет опаснее для православия, чем протестантка, и предложили принцессу Цербстскую. Лесток вчера ве¬ чером приходил ко мне сказать, что дело сделано и царица послала секрет¬ но 10 ООО рублей к принцессе Цербстской, чтоб поскорее ехала сюда»* (курсив наш. — О. И.)469. То, что Фридрих II и его агенты в России навязывали подобную точку зрения Елизавете Петровне, понятно. Как можно бы было управлять до¬ черью, например, Людовика XV? С другой стороны, династический брак с невестой, принадлежащей мощному государству (к примеру, Франции или Англии, как это часто бывало), мог серьезно укрепить позиции Рос¬ сии, что ее врагам было совершенно не нужно. Напротив, брак наследни¬ ка престола с принцессой йз мелкого германского герцогства в известном смысле унижал великую державу, которой становилась Россия. Борьба с «саксонским вариантом» была, в сущности, как мы видели, борьбой с политической системой А.П. Бестужева. Для Софии-Фредерики подоб¬ ный брак должен был предвещать полную зависимость от различных по¬ литических деятелей, как в России, так и зарубежных ее «покровителей», что грозило многими проблемами и неприятностями. Для Елизаветы Петровны выбор жены для Петра Федоровича из микроскопического германского герцогства был известной гарантией того, что ей не удастся поднять мощных родственников**, чтобы ускорить вступление мужа на императорский трон; императрица этого весьма опасалась. В этом отношении кажется странным, что В.А. Бильбасов так недооце¬ нил роль Брюммера в деле избрания невесты для Петра Федоровича. Мы * Цитируя это письмо, Бильбасов приводит из него только последнее предложение (Бильбасов, 35). ** Отцом Софии-Фредерики был вполне «управляемый» Фридрихом II генерал, которо¬ го можно было даже не допустить на свадьбу к дочери. 254
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III -Ä3L же, напротив, полагаем, что гофмаршал великого князя играл весьма отри¬ цательную роль и делал это намеренно, хотя, возможно, и без какого-либо принуждения. Другими словами, он поступал так, как ему рекомендовали Шетарди, Фридрих II, но при этом исполнял и собственную «партию», лейтмотивом которой была ненависть к России. Роль Брюммера Обратимся к письму, которое направил к Иоганне-Елизавете Брюм¬ мер. Вот его текст, в котором выделяем особенно примечательные места, требующие комментирования: «Государыня! [1]* Не настолько виноват я в моем долгом молчании, как Ваша Свет¬ лость имеет право обвинять меня. Нездоровье, не покидавшее меня уже несколько недель, накопление дел, хороших и дурных, особенно же до¬ вольно опасная болезнь Его Императорского Высочества великого кня¬ зя, моего государя, от которой, однако, по милости Божией, он вполне оправился, являются достаточными доводами в мою пользу. Во всяком случае, среди всех этих затруднений, моя почтительная преданность Ва¬ шей Светлости была и всегда будет неизменною, хотя проявление ее и может меняться. Несмотря на мои ежедневные занятия, я мог, конеч¬ но — объявляю это чистосердечно — найти время для выражения Ва¬ шей Светлости своей преданности; но мне не хотелось этого делать до тех пор, пока я не получил возможности сообщить Вам нечто весь¬ ма для Вас приятное. [2] Надеюсь, государыня, что Ваша Светлость вполне уверены, что, с тех пор как я нахожусь в этой стране, я не перестаю трудиться для счастия и величия наисветлейшего герцогского дома. Успел ли я в этом или не успел, пусть судят другие. Издавна питая особое почтение к осо¬ бе Вашей Светлости и стараясь убедить ее в этом не столько пустыми сло¬ вами, как действительными делами, я дни и ночи соображал, нельзя ли сделать что-нибудь блистательное в пользу Вашей Светлости и Вашей именитой фамилии. [3] Зная великодушие Вашего сердца и благородство Ваших чувств, я не колеблюсь ни минуты открыть Вашей Светлости дело, которое про¬ шу содержать в тайне, так чтобы в первое, по крайней мере, время ни¬ что не обнаружилось бы. В продолжении двух лет, как я имею счастье * Цифры в квадратных скобках введены нами для удобства ссылок. 255
O.A. ИВАНОВ ^ IÄ» находиться при этом дворе, я часто имел случай говорить Ее Импера¬ торскому Величеству о Вашей Светлости и Ваших выдающихся каче¬ ствах. Я долго хлопотал и употреблял всевозможные старания, чтобы довести дело до желанного конгщ. С трудом, но думаю, что я успел, и надеюсь, что нашел то, что восполнит и закрепит совершенное благо¬ получие герцогского дома. В этом отношении я сделал, скажу без по¬ хвальбы, что можно требовать от моего усердия и от моей привязанности к Вашей Светлости. Теперь, государыня, Вашей Светло¬ сти остается приложить руку к делу, которое я так удачно начал. Та¬ ким образом, чтобы не терять времени на предисловие, да позволит мне Ваша Светлость иметь честь, с крайним удовольствием, сообщить ей, в чем дело. [4] По именному повелению Ее Императорского Величества я дол¬ жен, государыня, передать Вам, что эта Августейшая Императрица желает, чтобы Ваша Светлость, в сопровождении принцессы старшей Вашей дочери, прибыли возможно скорее и не теряя времени в Россию, в тот город, где будет находиться императорский двор*. Ваша Свет¬ лость слишком просвещенна, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым Ее Императорское Величество желает скорее увидеть здесь Вас, равно как и принцессу Вашу дочь, о которой молва сообщила нам так много хорошего. Бывают случаи, когда глас народа есть именно глас Божий. В то же врелш наша несравненная Шнархиня мне именно указала предварить Вашу Светлость, чтобы принц супруг Ваш не приезжал вместе с Вами; Ее Императорское Величество имеет весьма уважительные причины желать этого. Полагаю, Вашей Светло¬ сти достаточно одного слова, чтобы воля нашей божественной Государы¬ ни была исполнена. [5] Чтоб Ваша Светлость не были ничем затруднены, чтобы Вы могли сделать несколько платьев для себя и для принцессы Вашей дочери и мог¬ ли, не теряя времени, предпринять путешествие, имею честь приложить к настоящему письму вексель, по которому Вы получите деньги немедленно по предъявлении. Правда, сумма довольно скромна; но надобно сказать Вашей Светлости, что это сделано с умыслом: чтоб выдача большей суммы не бросилась в глаза тем, которые следят за всеми нашими дей¬ ствиями. Но чтоб Ваша Светлость не нуждалась ни в чем по приезде в Пе¬ тербург, я распорядился, чтоб купец Иоган Лудольф Дом уплатил Вашей * У С.М. Соловьева это предложение переведено следующим образом: «По приказанию ее имп. величества я должен вам внушить, чтоб ваша светлость в сопровождении старшей дочери немедленно приехали в Россию» (Соловьев. Кн. 11, 252). Не видя подлинника, труд¬ но сказать, какой перевод правильный; кажется, что ближе к истине Соловьев, поскольку речь шла, по-видимому, о секретном личном распоряжении. 256
Маркиз де Шетарди Граф М. Эстергази Sfrit ^пллхг^/ч ч-dt? *dv~l*ÿrr> *2Счл^ил -си ФК'ГЫЛЛУЯ.Ч 4^-mÏ rw , а-1*1лЛлиР ?имп*Л^ r«_ ^bJrvJh*! TVULLm. t*-/>?* j&Vmi’Hfl -&Х^УпЛ1 ! "UfT\JtA^y~l tfçy х*2лМ I y!» Jd iVtX^ *W ' ^v: &rfl>7iurÿfjrt^ îp>Lt£l**UUl_s' 1Яг*> "Сд^ЗлАД . V*T^ -- KwJ^rX irn^v-r^f rvwV', vv&*rt\^bn. jlirlA^ri V^4^1 <^^vv »«^^Лу^71-сч__ ^ /> У**-*\A-* yi , -J-yß-r-l tytr* t/v^AtX__^ ZQ^usnj. Записка графа О.Ф. Брюмера о коллекции оружия
J>j7ae)ame ^<ï>4v- ' J?f % № ptinJÎ it(HU t/SUff, ttfiiiï- cdk jÿtuj l)e ètTrtur attc friïi caf- tL П 'tfftféu? fewPït /ni ih'/bM» ijt -fiià -oit frt/; e/rrii^aje/rs'/ïfr Jem<Ltàeg> 'vue# übfa ircr-trvfaз4 г-$4Ш fldthcteS/i Письмо великого князя Петра Федоровича C1TY Ь1‘Л' VV' 'Ss^yOf-Z-r Jb~ + £гИ*Л»« ^ÂU4*4HÎHM*> ^ * &52Î Сете®г tn-Crtt, Фрагмент письма великого князя Петра Федоровича Графиня Е.Р. Воронцова С.В. Салтыков
Император Петр III Первый лист Записок Штелина о Петре Федоровиче Фейерверк в 1745 г.
* • е ■/f* ß~ sc f. b^SMï^/ZL. .* а (W1 ?~у s >^^ÿ5$ ^5^. г^есетАг. /7-Л£ ùCl'/cf) ÿfV Е. Штелин, жена Я.Я. Штелина Я.Я. Штелин Грамота великого князя Петра Федоровича о пенсии Штелину
Императрица Екатерина II Рукопись Записок Екатерины II (начало второго варианта) Императрица Екатерина II
ПОЛНОЕ СОБРАН1Е Bctxb до HHHt переведенныхъ на^ Росс1йской языкъ, и въ печать изданныхъ СОЧИНЕН1Й Г. ВОЛТЕРА Второе иэдате Cb поправлеи!емЪ прошнвЪ прежнкхЪ и сЪ присовокуплен1емЬ жизни сего ана* меиишаго писателя, и миогкхЪ вновь ' переведенныхЪ его сочинешЯ , кои никогда еще изданы ие были. ЧАСТЬ J. Собрано и издано И Р Печатано cb указнаго дозволенм Въ горолЪ КозловЪ 491 года. Вольтер Сочинения Вольтера HISTOIRE DE L’EMPIRE DE RUSSIE SOUS PIERRE LE GRAND, Par VAuteur de Thifloire de Charles XII. VtOME PREMIER. Титульный лист и фронтиспис книги Вольтера о Петре Великом
Dneiitalaiuf&oten »Ott Фсйг t«ro ©toüfii, Slu$ Ш ÜJîuntx angtfeijmr ’Petfonm ju «Dîotfatt unb §>ft<reburg Mtnommtn, unb btt ®<rgef. rntrijfm Злсеб oon @ f à П i n. £« î P H d / Wp ЗДлпп ©ottk'b 3mm«nu<( 55reirfepf, 1785. Титульный лист и фронтиспис книги Я. Штелина «Оригинальные анекдоты о Петре Великом» Ши|пГфе »on Ьсг SRcgimitifl unfc îoЬ spetcrè bcé ©ritten ; imglfitÿdi von in CErbebung unb Regierung Satljariitcn ber 3tnbern. gemfr oott Dem £obr bftj Sapferé Этап, tve(d)cn jum Anhänge bepgefuget fcie Scbfne 0ffd)id)tc ÆatHrinen bei* grften, G. $. ©. be la niard)с. ‘Petersburg, 1764. WHtfwMigt fe&ensgefôwÇfe Mcrfasfitifftn, unb ©cl6|tf)a(ter3 aller Dienert/ nebft finer QhrMuttrung àшп)cv bereite fcftrner $?i'tnjen, ipcldjt Mcftr jÇxrr ÇbU pra’vjcri laffai. ftranffurtfc mi* Ссюад, 1762. Книги об императоре Петре III
ФтМОДМ(т 2>cr unb S§t«flt&©ef(i)tc()tc ©cé o^nMngf! txrfbrbcnen unglucflicj)en ÆjaarS ^ctcï beê ©ritten, auf glaubwürdigen 9tac&rid)ten unî) пфпдеп UrFun&m itt ber £ûrj< btrfûjfef. ,, ©« 0«r flffibrli<t ifit auf ftriln ®ürt* @pi*ni, Su iMBia un» «a »id arrbifuftf щ brftçrit. »on ^agefom. SDan^ig 1762. Императрица Елизавета Петровна УСТАВЛЕН1Я ФМОСОФСКАЯ вЪ ВЫСОЧАЙШЕМ!) присутств1и ЕЯ СВЯЩЕННЪЙШАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕПРЕСВЪТЛЪЙППЯ И САМОДЕРЖАВНЪИИИЛ ВЕЛИК1Я ГОСУДАРЫНИ ЕЛИСАВЕТЪ ПЕТРОВНЫ ИМПЕРАТРИЦЫ ВСЕЯ POCCIH СЬ АЮбЕЗНЪЙШИ(^Ь СВОИМЬ ПАЕМЯННИКОМЪ и наслЪдникомЪ ЕГО ИМПЕРАТОРСКИМЪ ВЫСОЧЕСТВОМЪ ВЕЛИКИМЪ КНЯЗЕМЪ ПЕТЮМЪ бЕОДОЮВИЧЕМЪ •Ъ Алексакдроиеккой семинар!» КЪ СЛОВОПреГЕАЬНОМУ ИСТЯЗАНПО ПРЕДЛОЖЕННАЯ Аагуспи 1 4мя 17^3 год!. Книга о великом князе Петре Федоровиче «Установления философские...», 1743 г.
Императрица Екатерина II
Великий князь Павел Петрович, будущий император Павел I
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Светлости, во время проезда, две тысячи рублей, в случае если Вы будете нуждаться в них. Осмеливаюсь ручаться Вашей Светлости, что по благопо¬ лучном прибытии сюда Вы не будете уже нуждаться ни в чем Ваша Свет¬ лость найдете здесь покровительницу, которая позаботится о всем, что Вам необходимо, чтоб достойным образом появляться в обществе. Приняты такие меры, что Ваша Светлость останетесь вполне довольны. [6] Чтоб ускорить путешествие, не терпящее промедления, Ваша Светлость сделаете хорошо, если возьмете с собою только одну статс- даму, пару горничных, повара (необходимого в этой стране) и одного офицера для распоряжений на почтовых станциях. Чтобы не увеличивать чрезмерно свиту, достаточно трех или четырех лакеев для обычных услуг. По приезде в Ригу Ваша Светлость найдете там эскорту, назначенную Ее Императорским Величеством, чтобы проводить Вас в местопребывание двора. Если Ваша Светлость узнаете в Риге, что двор находится в Москве, я все-таки советую Вам, государыня, ехать на Петербург, не на Псков, в виду неудобства неустроенных дорог и убогости станций, что еще долее задержит Вашу Светлость, чем небольшой объезд, который Вы сделаете, направляясь сюда. Судя по всему, Ее Императорское Величество отпра¬ вится отсюда в Москву недели две спустя после Нового года. Чтобы путь отсюда до Москвы не казался Вашей Светлости бесконечным, имею честь уверить Вас, что его можно сделать в пять или шесть дней. [7] Передав Вашей Светлости все, что было мне поручено, позволяю себе прибавить, что для удовлетворения излишнего любопытства Ваша Светлость можете объявить, что долг и вежливость требуют от Вас съездить в Россию, как для того, чтоб поблагодарить Ее Императорское Величество за необычайную благосклонность, оказанную герцогскому дому, так и для того, чтоб видеть совершеннейшую из Государынь на зем¬ ле, милостям которой Вы хотите лично поручить себя. Чтоб Ваша Свет¬ лость знали все обстоятельства, касающиеся этого дела, имею честь сообщить Вам, что Король Прусский посвящен в этот секрет, и поэто¬ му Ваша Светлость можете говорить с ним об этом или не говорить, как вы найдете более уместным. Что же касается меня лично, я почти¬ тельнейше советовал бы Вашей Светлости поговорить об этом с Коро¬ лем, так как в свое время и в своем месте Вы почувствуете последствия, которые естественно произойдут из того. [8] На этом месте письма меня позвала Ее Императорское Величе¬ ство и изволила приказать вновь просить Вашу Светлость поторо¬ питься приездом, насколько только возможно. Эта божественная Госу¬ дарыня милостиво сказала, что так как обстоятельства не позволяют ей в настоящее время видеть принца-супруга Вашей Светлости, то она не замедлит вызвать его, как только изменятся обстоятельства. Я счел 17 О. Мианов 257
O.A. ИВАНОВ своею обязанностью известить об этом Вашу Светлость, чтоб Вы могли воспользоваться этим известием для успеха дела, о котором идет речь. Г. Аесток, который всеконечно работал в согласии со мною и который очень предан интересам герцогского дома, просил меня засвидетель¬ ствовать Вашей Светлости его глубочайшее почтение. Я должен от¬ дать ему справедливость, что относительно интересов Вашей Светло¬ сти он вел себя как честный человек и ревностный слуга. Мое письмо оказывается столь длинным, что я должен принести в том тысячу извинений Вашей Светлости. Мне остается только прибавить, что я с глубочайшим почтением и с почтительною преданностью имею честь быть. Брюммер. С.-Петербург. 17 декабря н. с. 1743 году. [9] Приписка. Чтоб лучше скрыть цель путешествш, Вашей Светло¬ сти остается объявить, что Вы едете в Штетин, и уже оттуда пус¬ титься прямо в Россию. Если Ваша Светлость найдете удобным, Вы можете ехать под именем графини Рейнбек до самой Риги, где уже объя¬ вите о себе и получите эскорту, которая Вам назначена» (курсив наш. — О. И.)470. Приступая к комментированию этого текста, прежде всего, отметим, что мы не можем согласиться с В.А. Бильбасовым, утверждавшим, что тут Брюммер чрезмерно преувеличивает или даже вовсе фальсифицирует свои заслуги. Конечно, выглядит несколько странным, что все дело выбо¬ ра Софии-Фредерики в невесты Петру Федоровичу Брюммер приписы¬ вает себе и отчасти Лестоку, но ничего не говорит о роли в этом императ¬ рицы. Но если дело обстояло не так, то Брюммер подвергал себя большой опасности в случае прочтения этого письма дочерью Петра I. Скорее все¬ го, так все и происходило, что подтверждает в своих Записках Екатерина II. Брюммер — основной участник чрезвычайно важной секретной опера¬ ции, имея другом Лестока, чувствовал себя весьма прочно. Вполне вероятно, что это письмо писалось по приказанию Елизаветы Петровны во дворце, и, по-видимому, его содержание было согласовано с ней в общих чертах. Вряд ли Брюммер выдумал вызов к императрице [8], хотя, конечно, в этом упоминании есть что-то от «пускания пыли в гла¬ за», что отмечал в характере гофмаршала Штелин. Но зачем Брюммеру так запутывать свое письмо: Елизавета Петровна в первой его части (до вызова гофмаршала к императрице) категорически настаивает на отсут¬ ствии Христиана-Августа [4], а во второй части — явно смягчает позицию [8]. Брюммер не мог быть уверенным в том, что императрица не захочет ознакомиться с результатом его трудов; меньшим, но все-таки неприят¬ ным разоблачением посредством прибывшей Иоганны-Елизаветы, кото¬ рая могла быстро узнать, как все было на самом деле. 258
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Почему Елизавета Петровна поручает писать подобное письмо Брюм- меру, а, например, не Лестоку? Это трудная проблема. Как мы видели выше, Брюммер презирал Петра Федоровича, а тот его ненавидел; поэто- му фразу о радости по поводу выздоровления великого князя следует счи¬ тать ложной и адресованной, быть может, для глаз императрицы [1]. Сле¬ дует предположить, что Елизавета Петровна в то время ничего об этом не знала («Записка Корфа» попала к ней позднее). Но она, вероятно, была осведомлена, что гофмаршал великого князя переписывается с Адольфом- Фридрихом и его сестрой. Екатерина II вспоминает, что, увидев это пись¬ мо, она сразу узнала руку Брюммера, с которым ее мать переписывалась с 1739 года (28), следовательно, его письма в доме Софии-Фредерики были не редки и не могли вызвать подозрения. Кстати сказать, София- Фредерика знала Брюммера с того же года (469). Во втором варианте Записок она вспоминает, как уже тогда ее стали сватать Карлу-Петру- Ульриху, которому прочили тогда шведскую корону: «Я слышала, как у моих дядей, тетушек, у Брюммера и у самых близких и там и сям срыва¬ лись слова, которые заставляли меня думать, что нас, может быть, пред¬ назначают друг другу» (469). У Екатерины II, таким образом, были осно¬ вания писать, что Брюммер действовал «из привязанности к голштинской фамилии» (472). У нас нет сомнения, что Брюммер реализовывал идею, которая за четы¬ ре года уже витала в головах родственников Софии-Фредерики и Карла Петра-Ульриха. В этом отношении становятся понятными и другие заме¬ чания Екатерины II из первого варианта Записок. «Бецкий, принц Гомбур- гский, Брюммер и Лесток уверяли, что я понравилась как государыне, так и народу» (477). По-другому и быть не могло; необходимо было оправды¬ вать свой выбор! А вот другое любопытное место: «Великий князь, во вре¬ мя их разговора, занялся мной, и я ему так понравилась, что он целую ночь от этого не спал, и что Брюммер велел ему сказать вслух, что он не хочет никого другого, кроме меня» (476). «Никого другого» — это, по-видимому, саксонская принцесса. Нет сомнения, что Елизавета Петровна была готова к принятию это¬ го варианта, поскольку знала о существовании Софии-Фредерики и виде¬ ла ее портреты, которые привозили в Россию голштинский принц Август- Фридрих, а также барон Корф и камер-юнкер императрицы Сивере. Был ли в этих действиях серьезный интерес, трудно сказать. Что дело представлялось не простым, свидетельствуют слова из пись¬ ма Брюммера (и Фридриха II) о соблюдении тайны и скорости [4, 5, 6, 7, 9]. О том, кого боялись, Брюммер говорит расплывчато: те, которые следят за всеми нашими действиями [5]. Через четыре дня (21 декабря) гофмаршал великого князя направляет новое письмо к Иоганне-Елизаве¬ 17' 259
О.А. ИВАНОВ те. Он просит, чтоб принцесса спешила. «Императрица, — пишет Брюм¬ мер, — ежедневно осведомляется, не имею ли я известий о Вас, проехали ли Вы Данциг, когда можете приехать в Москву; я отвечаю, что если бы Ваша Светлость имели крылья, то воспользовались бы ими, чтоб не терять ни минуты». В этом же письме Брюммер сообщает, что Петр Федорович ничего не знает о приезде тетушки и сестрицы471. Мардефельд, который уже активно участвует в деле, обращается с просьбой к Фридриху II: «Им¬ ператрица умоляет Ваше Величество приказать цербстской княгине уско¬ рить свой отъезд и, по возможности, торопиться в путешествии»472. Что же заставляло так спешить Елизавету Петровну? Боязнь потерять власть или стремление справиться с какими-то силами, которые пыта¬ лись помешать приезду избранной самой императрицей претендентки? Или, быть может, женская прихоть, облаченная в самодержавную ман¬ тию: хочу и немедленно! Что касается возможности переворота, то хотя она и сохранялась, но прошло уже достаточно времени — два года! Заго¬ воры — подлинные и мнимые — сурово подавлены. Правда, существует мнение, что Елизавета Петровна на протяжении всей своей жизни хро¬ нически боялась ночного переворота и потому ночью в основном бодр¬ ствовала, а для сна постоянно выбирала новые помещения473. Мы уже го¬ ворили выше, что женить Петра Федоровича было рано: он много болел, был слабого телосложения. Примечательно, что один из главных участни¬ ков выбора невесты Петру Федоровичу — Аесток будто бы советовал Ели¬ завете Петровне женить Петра Федоровича при достижении им 25-лет- него возраста. Факт весьма примечательный, если учитывать активность лейб-медика в приглашении Софии-Фредерики и ее матери. Трудно по¬ нять подобное противоречие. По-видимому, императрицу, стремящую¬ ся к достижению ее заветной цели, ничто не останавливало, и Аесток, смирясь (не без воздействия Брюммера, конечно), стал бороться против кандидатуры Бестужева Все спешили, все хотели реализовать свои планы, а в итоге пострадали совсем молодые неопытные люди, принесенные в жертву политике! Письмо Иоганны-Елизаветы к Брюммеру не сохранилось, но уцелел ее ответ к Фридриху II от 4 января 1744 года. Она писала прусскому коро¬ лю следующее: «Ваше Величество столь милостиво предупредили меня о деле, которое я готовилась сообщить Вам, что я не нахожу слов для выра¬ жения за то Вам своей глубокой признательности, равно как за разъяс¬ нения, даваемые мне Вашим Величеством по делу, которого они каса¬ ются, за участие, принимаемое Вами в этом деле, и за Ваши хлопоты об успешном его окончании. Граф Подевильс доложил, конечно, Вашему Величеству о письме, ко¬ торое было получено на мое имя из Петербурга и которое министр пе¬ 260
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ редал в берлинскую почтовую контору для отправки ко мне эстафетою. Это-то письмо, Государь, давая мне первые известия о намерениях Ее Величества Императриг^ы всероссийской относительно моего путеше¬ ствия с дочерью к ее двору, заставило меня подозревать о таком деле, на которое я менее всего, конечно, могла рассчитывать. Признаю беспо¬ лезным сообщать Вашему Величеству это письмо, не желая Вас утруж¬ дать подробностями, сущность которых вполне Вам известна; другие же сведения касаются исключительно предстоящего путешествия. Со¬ вершенное почтение, которое я всегда питала к Вашему Величеству, и, если позволено так выразиться, глубокое уважение побуждали меня тот¬ час же известить Вас об этом. Укрепленная в этих чувствах Вашим письмом, считаю себя счастливою, что пользуюсь доверием Государя, истинно великого, не только друга и со¬ юзника императрицы, оказавшей мне неизреченные милости, но и покро¬ вителя моего и моего семейства в столь важном для нас деле. Вследствие этого, Государь, вменяю себе в обязанность повиноваться указаниям, кото¬ рыми Вашему Величеству угодно будет почтить меня. Вполне понимаю, Государь, важность таинственности, рекомендуемой Вашим Величеством; тем не менее, по многим причинам, которые легче понимаются, чем опи¬ сываются, я должна была посвятить в эту тайну князя, за скромность кото¬ рого я ручаюсь, не полагая, чтоб я заслуживала за это упрек. Князь изъявил свое согласие. Это путешествие, действительно опасное для женщин, осо¬ бенно в настоящее время, не страшит меня. Я решилась, и, твердо убеж¬ денная, что все это делается по воле Провидения, я уповаю, что Провиде¬ ние же поможет мне преодолеть опасные затруднения, на которые многие не отважились бы. Мнимое путешествие в Штетин, которое Вашему Величеству угодно было предложить мне, кажется нам тем более надежною маскою, что князь, если Ваше Величество разрешите ему проводить меня до Штети- на, еще ранее предполагал сделать эту поездку, с заездом в Берлин, где мы пробудем лишь время, необходимое для засвидетельствования почтения королевам и королевскому дому. Если б я этого не сделала, пошли бы тол¬ ки; к тому же мы уже несколько лет приезжаем на масленицу в Берлин, и публика не обратит внимания на наше появление. Я не могу еще, Государь, положительно определить день нашего отъез¬ да, и это по двум причинам: во-первых, скорый наш отъезд после полу¬ чения эстафеты, наделавшей много шума в нашей глуши, мог бы возбу¬ дить подозрение родственников и соседей; во-вторых, мне необходиио распорядиться как платьем, так и другими неизбежно нужными мелоча¬ ми, что займет несколько дней. Надеюсь управиться к четвергу или пят¬ нице будущей недели. Пока же приемлю смелость переслать Вашему Ве¬ 261
O.A. ИВАНОВ личеству мой ответ в Россию, который смиренно прошу Вас, Государь, отправить эстафетою. Мне остается просить Ваше Величество об одной милости, которая покажется Вам мелочною, но которая ускорит наше путешествие, — бла¬ говолите приказать заготовить за мой счет лошадей во всей Померании и Пруссии. Паспорт, по которому будут отпускаться лошади, будет на имя графини Рейнбек — имя, предписанное мне Ее Императорским Ве¬ личеством на проезд до Риги, где я открою свое настоящее звание, что¬ бы получить эскорту, которая назначена сопровождать меня. Мой эки¬ паж будет возможно скромен, чтоб не только выразить мою готовность во всем точно следовать указаниям Ее Императорского Величества, но и доказать Вашему Величеству как цену, придаваемую мною милостивым Вашим словам, так и уважение, с которым остаюсь Вашего Величества покорнейшая и послушнейшая Иоганна-Елизавета»474 (Бильбасов, 37— 39; курсив наш. — О. И.). Весьма любопытно сравнить письмо Брюммера, в котором сказано только, что «Король Прусский посвящен в этот секрет, и поэтому Ваша Светлость можете говорить с ним об этом или не говорить, как вы най¬ дете более уместным» [7], и заявление Фридриха II о его активном учас¬ тии в этом деле. Поэтому Иоганна-Елизавета не посылает королю копии столь важного письма, а замечает. «Признаю бесполезным сообщать Ва¬ шему Величеству это письмо, не желая Вас утруждать подробностями, сущность которых вполне Вам известна». Чтобы примирить два письма — Фридриха II и Брюммера, — следует предположить, что основная идея принадлежит Брюммеру, который довел ее до сведения прусского коро¬ ля, а тот, вероятно дав несколько «ценных указаний», реализацию ее ос¬ тавил автору. Гофмаршал великого князя об этом прямо не стал говорить, но особо подчеркнул свою роль. Обращают на себя внимание и слова Иоганны-Елизаветы о том, что она ранее не подозревала о возможном браке своей дочери с Петром Федоровичем. Это была, как мы знаем, ложь, вероятно высказанная для того, чтобы подчеркнуть величину бла¬ годеяния Фридриха II. Что касается «тайны от родственников», то Иоганна-Елизавета гово¬ рила не совсем правду. Им было известно о содержании письма Брюм¬ мера, и по этому поводу шла переписка. В Цербсте среди ближайших родственников принцессы Софии-Фредерики к этому делу — к поездке в Москву, перемене веры и браку с Петром Федоровичем — относились плохо. Особенно заботил их второй вопрос. Но и брак с российским ве¬ ликим князем не радовал родственников. Они вспоминали о печальной судьбе супруги царевича Алексея Петровича, дочери Людвига Браун- швейг-Вольфенбюттельского — несчастной Шарлотты, брошенной му- 262
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III iÄ* жем и забытой царем; о судьбе Брауншвейгской фамилии; о дворцовых переворотах475. Наверняка возникала в этой переписке (полностью не опубликован¬ ной) тема личности Петра Федоровича. Екатерина II рассказывает, что в 1739 году, когда вся семья собралась в Эйтине, обсуждались недостатки Карла-Петра-Ульриха (206). Это не могли не вспомнить родственники. Бабка принцессы Софии-Фредерики, герцогиня Брауншвейгская (мать Иоганны-Елизаветы), ее тетка, аббатиса Кведлинбургская, особенно про¬ тивились «затее» породниться с русским императорским домом, не де¬ монстрирующим в последние десятилетия стабильности. Поэтому отъ¬ езд в Россию пришлось некоторое время скрывать и от родственников. Только очутившись в Кёнигсберге, Иоганна-Елизавета уведомила о по¬ ездке свою мать — герцогиню Голштинскую Альбертину-Фредерику, и сестру — аббатису Герфордскую Гедвигу-Софию. Она писала матери: «В день нового года я получила эстафету из Петербурга с приглашением, по приказанию и от имени Всероссийской Императрицы, отправиться, не теряя времени, с старшею дочерью в место, где будет находиться импе¬ раторский двор при моем прибытии в Россию. Государя-князя просили не сопровождать меня, так как ее императорское величество имела важ¬ ные причины отложить удовольствие свидания с ним до другого раза. Письмо было снабжено векселем, многими необходимыми наставлени¬ ями, предписанием о непроницаемой тайне и о сохранении инкогнито, под именем графини Рейнбек, до Риги, где мне разрешено открыть свое имя, чтоб получить назначенную мне эскорту, и предписано говорить, как в Риге, так и по прибытии, что я еду лично благодарить Ее Импе¬ раторское Величество за все милости, оказанные моему дому, и лично узнать эту прелестную Государыню. Ее Императорское Величество же¬ лает, чтобы то же самое разглашали и мои родственники в Германии. Прежде всего, мне бросилось в глаза существенное обстоятельство, ка¬ сающееся моей дочери, относительно которого, как я узнала впослед¬ ствии, я не ошиблась. Многого стоило нам, моему мужу и мне, решить¬ ся, но, успокоенные, что касается религии, примером жены царевича и убежденные законными соображениями, что не следует отказываться от предложения такой Великой Государыни, которой к тому же мы так много обязаны, мы решили мой отъезд. И так, делая вид, что приглаше¬ ны в Берлин, мой муж и я выехали из Цербста. Вскоре он получил при¬ казание отправиться в Штетин; я сделала вид, что сопровождаю его, но потом свернула на другую дорогу. В одиннадцать дней я прибыла сюда и хотя не устала, но завтра отдохну здесь. Надеюсь, что переезд в Ригу не продолжится более недели; из Риги в Петербург, если только санный путь продержится, еще менее»476. 263
О.А. ИВАНОВ ^ Весьма примечательно, что Христиан-Август пытался защищать ре¬ шение жены перед родственниками. Иоганна-Елизавета в свою очередь, поддерживая принятое решение, писала к мужу из Москвы: «Я не со¬ мневалась, что поднимется буря из-за нашей поездки в Москву; религия и честолюбие дают хороший к тому повод. Но ведь и тетка, подобно нам, не была бы в силах изменить мудрые пути Провидения. Мою поездку сюда и все это дело нельзя приписать ничему иному, и можно быть уве¬ ренным, что Всевидящий совершает этим свои сокрытые от нас наме¬ рения. Мы, родители, можем утешаться тем, что только вследствие не¬ обходимости одно из наших детей будет призывать Бога по иному богослужению, хотя, касательно истинного учения, и ее и наша совесть могут быть совершенно покойны. Конечно, нам, родителям, очень тяж¬ ко видеть свою дочь вдали от себя и как бы отрезанною, несмотря даже на то, что дочь будет обладать одним из величайших в мире богатств. В этом случае нас может утешать только уверенность, что мы оставляем дочь среди народа, который ее действительно уже любит, и на попече¬ нии прекраснейшей и любезнейшей матери»477. Секретная сторона поездки Иоганны-Елизаветы в Россию 10 января 1744 года Иоганна-Елизавета с мужем и дочерью выехали из Цербста и на следующий день прибыли в Берлин. Там София-Фреде- рика, как мы писали выше, говорила долго с Фридрихом II, а ее мать по¬ лучила соответствующие инструкции о том, как надо вести себя при российском Дворе и что делать. То, что такие инструктажи проводились, следует из письма Иоганны-Елизаветы мужу по прибытии в Россию. В нем говорилось: «Я нашла здесь все в том именно положении, как мне говорил король и Подевильс в Берлине»478. О чем же шла речь в Берли¬ не? Главное — свержение А.П. Бестужева, серьезно мешавшего планам прусского короля. Через два дня после отъезда Софии-Фредерики и ее матери из Берлина (12 января 1744 года) Фридрих II писал об этой цели своему посланнику в Петербурге и добавлял: «Я много рассчитываю на помощь княгини Цербстской»479. Почему Иоганна-Елизавета лично должна действовать против Бестужева? Во-первых, он был противник брака ее дочери с Петром Федоровичем, и, во-вторых, как считали доб¬ рожелатели, «ее сердце уязвлено было всеми от венского двора голштин¬ скому дому оказанными поступками» (а за союз с Австрией стоял креп¬ ко Бестужев). Кроме того, в случае успеха Фридрих II будто бы обещал сделать сестру Иоганны-Елизаветы аббатисою Кведлин бурге кою480. Эту 264
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III помощь ждал не только прусский посланник, но и Шетарди, кото¬ рый так и писал на родину: «Мы много от помоществования княгини Цербстской надеемся»481. Как бы то ни было, а 3 февраля 1744 года Иоганна-Елизавета с доче¬ рью была уже в Петербурге, а вечером 9-го в Москве, где ее торжествен¬ но встречали в Головинском дворце. Первыми из тех, кто приветствовал Софию-Фредерику и ее мать, были Брюммер и Лесток, что, как видно, было далеко не случайным. Далее события развертывались следующим образом. Императрица встретила желанных гостей в первой приемной дворца. Она сделала несколько шагов навстречу Иоганне-Елизавете и ее дочери, обняла и поцеловала их. Принцесса-мать, следуя совету Брюмме- ра, поцеловала руку императрицы и будто бы сказала: «Я приехала повер¬ гнуть к стопам Вашего Величества чувства живейшей признательности за благодеяния, которые Вы изливаете на мою семью и новые знаки кото¬ рых сопровождали каждый шаг, сделанный мною во владениях Вашего Величества. У меня нет других заслуг, кроме того, что я так живо чувствую эти благодеяния, чтобы осмелиться просить Вашего покровительства себе, остальному моему семейству и той из моих дочерей, которой Ваше Вели¬ чество удостоили дозволить сопровождать меня в поездке к Вашему дво¬ ру». Императрица Елизавета очень прочувственно отвечала: «Все, что я сде¬ лала, ничто в сравнении с тем, что я желала бы сделать для своей семьи; моя кровь мне не дороже, чем ваша. Намерения мои всегда останутся теми же, и моя дружба должна цениться по моим действиям в пользу всех вас». После обмена этими любезностями императрица обняла и по¬ целовала принцессу Софию-Фредерику. Потом все перешли в спальню императрицы. Подали кресла, но разговор стал до того оживлен, что ни¬ кто не садился. Рассказывают, что Елизавета Петровна долго смотрела на Иоганну-Елизавету, а затем неожиданно быстро вышла в соседнюю ком¬ нату; впоследствии принцессе сказали, что Елизавета Петровна, найдя в ней необыкновенное сходство с братом ее, не могла удержаться от слез и вышла, чтоб скрыть их482. Штелин, современник событий, оставил корот¬ кую, но очень емкую запись: «Приезд княгини Ангальт-Цербстской с ее дочерью. Восторг императрицы. Характер этой прекрасной и умной кня¬ гини. Императрица Елизавета первое время была ею совершенно очаро¬ вана. Она подарила ей тогда драгоценный перстень с большим брильян¬ том и сказала: «Так как он был назначен ея прежнему жениху, епископу Ентинскому, брату княгини, который умер до обручения, то она дарит его сестре его, чтоб еще раз скрепить их союз»»483. Не в меньший восторг, чем российская императрица, пришел Фрид¬ рих II; была решена важная часть поставленной им задачи. Следовало на¬ градить участников. Нет сомнения, что по ходатайству Фридриха II вес¬ 265
О.А. ИВАНОВ ной 1744 года император Карл VII возвел Брюммера и Лестока* в графы Священной Римской империи484. Кроме того, Лесток получил от Елиза¬ веты Петровны в подарок егце 15 ООО рублей (получил ли еще что-то от императрицы Брюммер, неизвестно). А как же реагировал на этот выбор А.П. Бестужев? Шетарди писал в свое министерство, что Бестужев был в ярости от приезда принцессы Цербстской и до того забылся, что сказал; «Посмотрим, могут ли такие брачные союзы заключаться без совета с нами, большими господами это¬ го государства». Действительно ли сказал Бестужев такие слова, доказа¬ тельств нет. Нельзя исключить, что они попали в депешу француза специ¬ ально для перлюстраторов, чтобы быть доложенными Елизавете Петровне. Известно, что иностранные дипломаты прибегали к таким приемам485. Кроме того, Шетарди обвинял вице-канцлера в том, что он склонил на свою сторону московского архиерея, чтобы тот указал Елизавете Петров¬ не на незаконность брака великого князя с принцессой Софией-Фредери¬ кой по причине родства и указывал на саксонскую принцессу. Получив ко¬ пию этой депеши, Бестужев заметил: «Какого зла в свете и вымыслить не можно, такое маркиз Шетардий с своими сообщниками Лестоком и Брюммером умышленно вице-канцлеру приписует. Сие их богомерзкое и вымышленное оклеветание удостоверительно доказать можно, когда Ее Императорскому Величеству высочайше угодно будет московского архи¬ епископа или всякую иную духовного чина особу под клятвою спросить, учинено ли было ему или кому иному какое-либо ни есть от вице-канцле- ра о супружестве с принцессою Цербстскою внушение, или хотя по мень¬ шей мере имел ли вице-канцлер с кем-нибудь из них какие партикуляр¬ ные разговоры, наименьше же какие о сем соглашения»486. Политическая картина, связанная с выбором невесты для Петра Фе¬ доровича, была весьма сложная. Об этом свидетельствует отрывок из дела участника возведения на престол Елизаветы Петровны — Грюнштейна. Последний показал: «Я был в ссоре с князь Никитою Трубецким, и поми¬ рил нас Брюммер в комнате принцессы Сербской (Цербстской. — О. И.). Брюммер давно мне говорил: «Помирись с князь Никитою, потому что он человек добрый». — «Как добрый? — сказал я. — Он интересан (своеко¬ рыстный. — О. И.)!» — «Если б не он, — говорил Брюммер, — то мы та¬ ких проклятых дел не знали бы: надеялись (враги наши), что великий * Среди пожалованных этим титулом был и А.Г. Разумовский, но указ о нем, если верить Лиштенану, был подписан римским императором 5 мая, а о Лестоке — 27 апреля (Лиште- нан. 338). В РБС указывается, что высочайшее разрешение принять этот титул было дано Лестоку лишь 24 июля (РБС. Лесток. С. 339). Екатерина II пишет, что Брюммер, Лесток и Румянцев были пожалованы графами 17 июля в день празднования в Москве мира со шве¬ дами; при этом она замечает: «двое первых возведены в графское достоинство Карлом VII, императором римским, а последний — императрицей» (51). 266
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Л^ князь не женится на молодой принцессе (Софии-Фредерике. — О. И.)». И старая принцесса (Иоганна-Елизавета. — О. И.) упрашивала меня по¬ мириться с Трубецким. После мира, отведши меня к окну, Трубецкой го¬ ворил: «Вот когда б ты болен не был, то увидел бы ты, как российский ге¬ нералитет и сенаторы веселы были, когда прибыла великая княжна; они смотрят в землю и прибытия великой княжны не желали, хотели при¬ нять польскую принцессу». — «Все ли они таковы?» — спросил я. Трубец¬ кой отвечал: «Голицыны добрые люди, особенно князь Михайла. Чрез ар¬ хиереев Ее Величеству толковали, что свадьбе быть нельзя — родня! А ты сам рассуди, что на мне польской кавалерии нет; я растолковал Ее Величеству, что свойства нет; понеже лютерская вера еретическая, а когда великая княжна приняла уже православную веру, то уже за свой¬ ство признавать не надлежит». И при том Трубецкой весь генералитет и Сенат уничтожил и объявлял, что свадьба великого князя чрез него одного сделана» (курсив наш. — О. И.)487. Итак, если верить этому тексту, то не только Бестужев (который тут и не упоминается), а «генералитет и сенаторы» были против ангальт-цербстской принцессы; возник также вопрос о родственных связях ее и великого князя*. Трудно поверить, что все сделал князь Н.Ю. Трубецкой; однако это сообщение дает новый взгляд на происходившие тогда события. Когда принцесса серьезно заболела, стали ходить разные слухи о дру¬ гих кандидатурах. Мардефельд писал в Берлин, будто Бестужев-Рюмин «открыто» ликовал, уверенный, что принцесса скоро умрет. Шетарди со¬ общал в свое министерство по этому поводу следующее: «Какое бы сей болезни окончание ни было, однако ж из того некоторая польза произой¬ дет, по меньшей же мере Царица при сем случае прямые саксонцев и их сообщников сентименты усмотрела, которые пакостным их при сем слу¬ чае поступком весьма себя уже открыли. Правда ж, что и Царица имею¬ щегося своего за то гнева не скрыла же, ибо третьего дни господину Бри- меру и Лестоку она говорила, что они тем ничего не выиграют, а ежели б она такое дражайшее дитя потерять несчастье имела, то она диаволом клялася, что саксонской принцессы однако ж никогда не возмет»488. Ос¬ тавим на совести иностранца сообщение о том, что набожная Елизавета Петровна «клялась дьяволом». Трудно сказать, было ли так на самом деле; вполне возможно, что французский и прусский дипломаты надеялись на * Екатерина, говоря о вопросах веры и родства, пишет; «До моей болезни держали уже два совета, один составленный из высших сановников, другой — из епископа и высших са¬ новников, где после споров об этом браке в отношении религии, политики и родства было решено убедить меня переменить веру и архимандрит Симеон Теодорский, потом архи¬ епископ псковский, был выбран и уполномочен для того, чтобы меня обучать и начал уже свои посещения...» (477). 267
O.A. ИВАНОВ ^ вскрытие своих депеш и доставление их императрице. В.А. Бильбасов счи¬ тал сообщение о «ликовании Бестужева» «слишком смелым»489. Члены французско-прусской партии не были сентиментальны; они ре¬ шили принять меры на случай смерти Софии-Фредерики. В этом отноше¬ нии очень красноречивым является письмо Шетарди. В депеше своему министру от 15 марта 1744 года он сообщает: «Господин Брюммер мне в конфиденции открыл, что в случае бедственной крайности, которой опа¬ саться и предусматривать надлежит, он пути уже приуготовил, и что моло¬ дая принцесса Дармштатская прекрасная собою, и которую король прус¬ ский представлял, в случае когда б принцесса Цербстская успеха не получила, всем другим принцессам предпочтена была 6. Однако ж прибе¬ жище к такому способу не малым нещастием быть имело б, и мы в том многое потеряли, в рассуждении того мнения и удостоверения, которое принцессы Цербстские, мать и дочь, обо мне имеют, что я в будущем их благополучии, которое им приуготовляется, вспомоществовал»490. Весьма любопытна аналогичная реакция Иоганны-Елизаветы на болезнь в конце октября 1744 года Петра Федоровича. Ситуация была тяжелая; боялись, что великий князь не выживет. В это время цербстская княгиня советует¬ ся уже с Мардефельдом о выборе другого жениха для своей дочери! Прус¬ ский посланник полагал, что следует немедленно выдать княжну за проте¬ стантского принца, и лучше всего за Георга Дармштадтского, которого ему расхваливали как умного и красивого юношу. Прусский министр По- девильс, докладывая Фридриху II эту депешу, высказался за маркграфа Карла, имевшего некоторые права на Курляндию. Министр полагал, что Елизавета Петровна, вероятно, объявит великую княжну наследницею русского престола491. В этом деле весьма наглядно проявились истинные ценности, которые исповедовали участники брака будущей Екатерины Ве¬ ликой. При русском Дворе в то время страсти кипели нешуточные. Екате¬ рина II вспоминает: «Когда я поправилась, я нашла во всем очень большую перемену. Раньше говорили только о празднествах, увеселениях, удоволь¬ ствии, а теперь — лишь о распрях, спорах, партиях и вражде» (43). Следует обратить внимание на то, как легко Брюммер переключился на другую кандидатуру. Чего же действительно хотел достигнуть гофмар¬ шал великого князя, столь активно участвуя в выборе для него невесты, а потом ее замены? Мы видели выше, как Брюммер внушал Иоганне-Ели¬ завете, что печется о счастье их дома. Но кто может пожелать близким людям зятя, недостатки которого заставляют его презирать? Разве сразу не было ясно (и Лесток предупреждал об этом), что супружеской жизни у Софии-Фредерики с великим князем не получится, что характеры их настолько разные, что совместная жизнь будет им крайне тяжела, как потом и произошло. Кроме того, соединялись лица, находящиеся в таком 268
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III родстве, что это могло вызвать сопротивление православной церкви. К то¬ му же они были разных вероисповеданий. Всего этого Брюммер не мог не знать. Так что же его заставляло создавать такие проблемы? Остается предположить, что в глубине своей души, куда не смогли заглянуть ни Фридрих II, ни Елизавета Петровна, Брюммер не хотел добра ни голш¬ тинскому дому, ни России. Напротив, он создавал таким образом (выбо¬ ром невесты, направленным против Бестужева и его политической системы) проблемы для последней. Будучи по месту своей деятельности голштинцем, служа пруссакам и французам, Брюммер в глубине души оставался лифляндцем, а точнее — шведом, врагом России. Как мы гово¬ рили выше, этого он даже особо не скрывал. А.П. Бестужев, по-видимо- му, рано раскусил его, но долго не мог справиться. Какие силы держали Брюммера в России, можно только догадываться; по-видимому, прежде всего — Лесток, а вместе с последним и Елизавета Петровна. Как по-дру¬ гому можно объяснить, что человек, которому было поручено воспитание великого князя, или совсем не занимался им, или, напротив, издевался над Петром Федоровичем, распускал о нем разные слухи? Глава 3 «СОР В ИЗБЕ» Вместе с ангальт-цербстскими принцессами в Россию перекочевали новые проблемы, основания которых восходили к сложным политиче¬ ским отношениям в Европе, а также к личным особенностям прибывших персон. Мы знаем, как напряженны были отношения Петра Федоровича и его невесты, а потом жены; увидим далее, что даже отношения между Софией-Фредерикой и ее матерью были далеко не безоблачными; не бы¬ ло мира и между Иоганной-Елизаветой и Петром Федоровичем. К тому же принцесса-мать получила в Берлине установку на борьбу с мешающи¬ ми политике Фридриха II лицами, прежде всего Бестужевым, установку, о которой не могла не знать ее дочь. Итак, новый «сор» добавился к уже существующему в «императорской избе». Иоганна-Елизавета Иоганна-Елизавета, по-видимому, слишком переоценивала свои воз¬ можности и недооценивала силы и интриги будущих соперников. На что она рассчитывала, пытаясь осуществлять планы прусского короля: что она мать невесты наследника российского престола? На то, что она похожа на 269
O.A. ИВАНОВ ^ брата, которого когда-то будто бы любила Елизавета Петровна? На по¬ мощь иностранных дипломатов, подогревавших ее амбиции? Последние внимательно следили за прибывшими принцессами. На первых порах, не имея еще сил оправиться от переезда и торжеств, Иоган¬ на-Елизавета вела себя тихо. Французский посланник Дальон писал 27 (16) февраля 1744 года: «Княгиня держалась как нельзя лучше и с величайшей осторожностью, дабы ничем себя не выдать и устроить так, чтобы прислу¬ шивались к ней и впредь» (курсив наш. — О. И.)492. Из подчеркнутых слов ясно видно, что на мать Софии-Фредерики было возложено секретное по¬ ручение. Иностранные дипломаты, по-видимому, вполне серьезно рассчи¬ тывали на ее помощь за их участие в приглашении Софии-Фредерики в Россию в качестве невесты Петра Федоровича. Для этого в Петербурге ос¬ тались ожидать прибытия Иоганны-Елизаветы и ее дочери маркиз Шетар¬ ди — «старинный знакомый матери» (37) и прусский посланник Марде¬ фельд, не поехавшие из-за этого с императорским Двором в Москву. Шетарди, имея в виду, как он встретил мать Софии-Фредерики в Петер¬ бурге, писал: «Она за оказанную ей от барона Мардефельда и меня атенцию (внимание. — О. И.), что мы ее здесь дожидались, и за толь ей потребную помощь, которую та потому в нас нашла, весьма особливое свое удоволь¬ ствие засвидетельствовала...»493 Екатерина вспоминает, что самыми усерд¬ ными среди иностранных посланников после прибытия их с матерью в Петербург были маркиз де ла Шетарди и барон Мардефельд (475). Весьма примечательно (и отчасти удивительно), что на первом обеде среди избранных, которых оставил С.К. Нарышкин, София-Фредерика увидела отсылаемого за границу — «это было своего рода ссылкой» — М.П. Бестужева, о котором «передавали друг другу на ухо, что акции [его] брата чрезвычайно понизились при дворе» (36). Через некоторое время прибывшие познакомились и с женой А.П. Бестужева, о которой Екате¬ рина II заметила: «Она показалась такою, какой и была, немного шалой и со странностями» (37). Хотел ли А.П. Бестужев оценить прибывших гла¬ зами близких людей или все это произошло случайно, трудно сказать. Елизавета Петровна не могла не узнать об этом обеде, так что Нарышкин за чрезмерную самостоятельность мог пострадать, но, кажется, не по¬ страдал. В этой связи странно выглядит и приказ императрицы, чтобы принцессы Цербстские «проехали Москву ночью» (38). Следовательно, их прибытие скрывали от кого-то другого, а не партии Бестужева. Шетарди просил Иоганну-Елизавету поторопиться с отъездом, чтобы прибыть в Москву к дню рождения Петра Федоровича (37). Как вспоминала Екате¬ рина, маркиз «прибавил к этому много других советов, из которых боль¬ шая часть не дошли др моего сведения» (47 5). О их содержании можно только догадываться. 270
«ÄH. ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III У Иоганны-Елизаветы были свои планы, а также задания от Фридри¬ ха II, реализация которых в конце концов разрушила первоначальное теплое отношение Елизаветы Петровны. После переезда в Москву окру¬ жение Иоганны-Елизаветы увеличилось; прежде всего появились Лесток и Брюммер, а затем и некоторые русские сановники, о которых императ¬ рица упоминает, говоря о партиях в России. Деятельность матери Софии- Фредерики разворачивалась столь быстро, что она начала мешать даже дочери, не говоря о том, что ее сразу заметили противники. Екатерина II пишет: «Я была стеснена у матери в комнатах и что буквально интимный кружок, который она себе образовала, нравился мне тем менее, что мне было ясно, как день, что эта компания никому не была по душе» (222). Но особенно Софии-Фредерике бросились в глаза политические разногласия, прорвавшиеся во время ее болезни. В первую очередь борьба иностран¬ ных дипломатов (прусского и французского) велась против А.П. Бестуже¬ ва. Екатерина II признает этот факт в своих Записках, говоря о том, что придворные Петра Федоровича «беседовали с матерью, у которой быва¬ ло много народу и шли всевозможные пересуды, которые не нравились тем, кто в них не участвовал, и, между прочим, графу Бестужеву, коего враги все собирались у нас» (213). Благодаря перлюстрации писем де Шетарди, Бестужев был хорошо знаком с той ролью, которую отводили Иоганне-Елизавете иностранные дипломаты и их сторонники. Получив очередную расшифрованную депе¬ шу, в которой говорилось, что Шетарди и приятели его надеются на по¬ мощь принцессы Цербстской, Бестужев записал: «Неслыханное гонение и старание к невинному погублению вице-канцлера, так что француз¬ ским двором король прусский побужден министра своего Мардефельда инструировать обще с маркизом Шетардием стараться его, оклеветав, погубить, и как они безбожно поступают, что уже и чистою душою му¬ тят, принцессу цербстскую к тому же склонить, и когда на такое безбо- жество поступили, то, без сомнения, вероятно, что и Его Императорско¬ го Высочества государя великого князя против его, вице-канцлера, толь наипаче преогорчили, и, в таком будучи грустном и печальном состоянии, только утешение на правосудие Ее Императорского Величества, что все- щедрым своим покровом не допустит его, вице-канцлера, невинным быть сакрифисом (жертвою. — О. И.)»494. Но самым неприятным для Иоганны-Елизаветы стало то, что из перлю¬ страций депеш Шетарди Елизавета Петровна узнала о ее вмешательстве во многие дела, ее не касающиеся: оказалось, что княгиня переписывалась с Фридрихом II, старалась испортить добрые отношения императрицы с Австрией, вела переговоры с шведским правительством, работала в пбльзу союза с Пруссией, в ее пакетах — «кувертах» — пересылались секретные 271
O.A. ИВАНОВ бумаги, сообщались интимные подробности из жизни Двора. Кроме того, княгиня пыталась, несомненно по поручению прусского короля, говорить с Елизаветой Петровной о большой опасности для нее брауншвейгского семейства, чем особенно раздражала императрицу. С апреля 1744 года ста¬ ло заметно охлаждение императрицы к Иоганне-Елизавете. Елизавета Петровна реже посещает ее покои и старается избегать встречаться с нею и даже с Софией-Фредерикой. В конце апреля Шетарди писал в свое ми¬ нистерство, что «принцессы Цербстские ныне не меньше иных того аван¬ тажа, дабы к императрице приближаться, лишены»; в мае английский по¬ сланник видел княгиню в слезах. Тогда же в Троице-Сергиевой лавре и состоялся известный разговор императрицы с Иоганной-Елизаветой, под¬ ведший границу в их отношениях. Однако и после подобной встряски, как замечает В.А. Бильбасов, цербстская княгиня не перестала интриговать и выполнять роль прусского шпиона495. Иоганна-Елизавета по своему характеру не могла быть простой ис¬ полнительницей чужой воли. Она хотела действовать самостоятельно. Так, она сближается с И.И. Бецким, который свел ее с принцессой и принцем Гессен-Гомбургскими, что вызвало неудовольствие в рядах «французско- прусских партизан». «Это сближение, — пишет во втором варианте Ека¬ терина II, — не понравилось многим, а особенно графу Лестоку и обер- гофмаршалу великого князя Брюммеру, который вызвал мою мать в Россию, но еще более графине Румянцевой, очень вредившей моей мате¬ ри в глазах императрицы» (44). Но это сближение не нравилось и Елиза¬ вете Петровне. Говоря о матери, Екатерина II вспоминает: «Она была очень близка с принцем и принцессой Гессенскими, ее дочерью, княги¬ ней Кантемир, и Бецким; признаюсь, я знала, что эта столь близкая связь не нравится императрице, и, хотя я оказывала им всякого рода вежли¬ вость, я держалась немного в стороне от этого слишком интимного кру¬ га» (63). Характерным эпизодом явилась поездка в Киев, куда не взяли ни Бецкого, ни даже Трубецкого. «Конечно, — пишет Екатерина II, — этому посодействовали Брюммер и графиня Румянцева...» (220). Пренебрегая неудовольствием не только членов своей партии, но и Елизаветы Петров¬ ны (правда, в ее отсутствие), Иоганна-Елизавета ездила на дачу к Гессен- Гомбургским. По-видимому, она была настолько упряма, что никакие уговоры на нее не действовали. Благодаря «Делу Лестока» мы знаем, что последний перед свадьбой Софии-Фредерики и Петра Федоровича даже хотел избить Иоганну-Елизавету, но был остановлен императрицей496. Иоганна-Елизавета не хотела ограничиваться тесными рамками своей семьи и даже России; она вступает в переписку с римским императором. Сотрудникам Бестужева удалось прочесть депешу его посла от 13 июля 1744 года, в которой говорилось: «Вчера по окончании куртага принцесса 272
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Цербстская вручила мне письмо к Вашему Императорскому Величеству, прибавив, что она не только как имперская вассалка всякую должную ве- нерацию* к высочайшей вашей особе, но и своею собственною персоною врожденную ее дому особенную покорность и венерацию имеет, к чему она и свою дочь, которая с своим будущим супругом и без того к тому склонна, с прочими окружающими людьми ревностнейше будет привле¬ кать» (курсив наш. — О. И.)497. Можно только догадываться, что обещала Иоганна-Елизавета Фридриху II. К прусскому королю в «Голштинском дворике» сложилось особое отношение. Так, поздравляя прусского коро¬ ля с успешным походом в Богемию и занятием Праги, Мардефельд сооб¬ щал: «Великий князь мне сказал: «Я сердечно поздравляю». Молодая вели¬ кая княжна многократно повторяла: «Слава Богу!» Принцесса-мать не могла найти довольно сильных выражений для своей радости; другие мно¬ гие меня также поздравляли; но число тех, которые от этого морщатся, превосходит»498. Мардефельд 14 сентября писал в Берлин Фридриху И: «Я должен отдать справедливость принцессе Цербстской, что она истинно радеет интересам королевским». В свое время было принято решение — письма за границу Петра Фе¬ доровича и Екатерины отправлять через Коллегию иностранных дел; од¬ нако эти правила нарушались. Бестужев жаловался Елизавете Петровне на то, что письма от великого князя и великой княгини проходят мимо него, тогда как сделано распоряжение изготовлять их в Иностранной кол¬ легии и член Коллегии Веселовский должен носить их к Их Высочествам для подписания499. Чувствуя в начале пребывания доброжелательное от¬ ношение к себе императрицы, Иоганна-Елизавета попыталась воздей¬ ствовать на российскую внешнюю политику. Она будто бы убеждала императрицу заключить тройной союз между Россией, Пруссией и Шве¬ цией, к которому должна была приступить и Франция (идея, которую вынашивал одно время Фридрих II), но Елизавета Петровна заставила ее молчать, сказав, что ей вовсе не пристало вмешиваться не в свои дела, что на то есть министры, которые докладывают ей, императрице, о сношени¬ ях с другими державами500. По-видимому, такой окрик не мог не сказать¬ ся на самолюбивой цербстской принцессе; в уже цитированном нами письме прусского посланника от 14 сентября есть такие слова об Иоган¬ не-Елизавете: «Она сильно желает возвратиться в Германию, но я не вижу, чтоб она с благопристойностью могла оставить Россию прежде бра¬ ка ее дочери». В основании этого желания, по нашему мнению, лежали многие противоречия и споры, которые породил вздорный характер принцессы-матери и ее слишком большие амбиции. Конфликты разгоре¬ * Почтение {лат.: venerari). 18 О. Ив.1мои 273
O.A. ИВАНОВ лись даже в самом «Голштинском дворике»: Иоганна-Елизавета невзлю¬ била Петра Федоровича и не особенно внимательно относилась к своей дочери, что быстро усмотрели зоркие царедворцы, не пытавшиеся хра¬ нить свои открытия в тайне. Конфликты с Петром Федоровичем и Елизаветой Петровной Нет сомнения, что Иоганна-Елизавета была наслышана о будущем зяте, особенности которого, если верить Екатерине II, обсуждались на семейных съездах (206). В этом отношении весьма показателен случай со шкатулкой, о котором Екатерина II вспоминает в своих Записках. Импе¬ ратрица рассказывает во втором варианте: « Возвратившись в Козелец, мы здесь опять пробыли некоторое время; мать сделала тут очень горя¬ чую сцену великому князю; хоть она и не имела тогда же последствий, но оставила свой след и вот почему. Мать писала в своей комнате, когда он вошел; ее шкатулка с драгоценными вещами была рядом с ней на стуле; обыкновенно она клала в эту шкатулку все, что имела самого важного, до писем включительно; он отличался тогда чрезвычайной живостью и, пры¬ гая по комнате, задел шкатулку, хотя мать и просила ее не трогать, и оп¬ рокинул ее на пол; мать подумала в первую минуту, что он сделал это нарочно, он стал извиняться, но когда увидел, что его извинения вовсе не были приняты, рассердился в свою очередь. Я вошла в комнату в самый разгар этой сцены, и он сразу обратился ко мне, чтобы рассказать мне о своей невинности; видя себя таким образом между двух огней и не же¬ лая рассердить ни того ни другую, я промолчала, но это молчание рассер¬ дило их обоих и чуть не кончилось тем, что меня же было и выбранили. Мать подулась на меня немного, что касается великого князя, то у меня нашлось средство его успокоить. Как только мы остались одни, без мате¬ ри, он рассказал мне, как это случилось, и передал это так простодушно, что я не могла сомневаться в правдивости его передачи; я знала, кроме того, как вспыльчива была мать и в особенности как резки были первые проявления этой вспыльчивости, но у великого князя и у матери осталось в душе взаимное недовольство, которое с тех пор все росло» (55). В третьем варианте Екатерина II излагает весь конфликт по-иному, указывая, что она уже была при «прыжках» Петра Федоровича, который желал ее рассмешить. «Я сказала матери, — пишет императрица, — что не думала, чтобы великий князь сделал это нарочно, но что когда он прыгал, то задел платьем крышку шкатулки, которая стояла на очень маленьком табурете. Тогда мать набросилась на меня, ибо, когда она бывала в гневе, 274
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ей нужно было кого-нибудь бранить; я замолчала и заплакала; великий князь, видя, что весь гнев моей матери обрушился на меня за то, что я сви¬ детельствовала в его пользу, и, так как я плакала, стал обвинять мать в не¬ справедливости и назвал ее гнев бешенством, а она ему сказала, что он не¬ воспитанный мальчишка; одним словом, трудно, не доводя, однако, ссоры до драки, зайти в ней дальше, они оба успели это сделать. С тех пор вели¬ кий князь невзлюбил мать и не мог никогда забыть этой ссоры; мать тоже не могла ему этого простить; и их обхождение друг с другом стало при¬ нужденным, без взаимного доверия и легко переходило в натянутые от¬ ношения» (216,217). Во втором варианте Екатерина II пишет, что Петр Федорович «выказывал большое отвращение» к посещениям Иоганны- Елизаветы (7 5). По нашему мнению, в этом конфликте, пустячном по своей сути, про¬ являются глубокие причины. Как уже говорилось выше, в Голштинии сло¬ жились две партии: одна из них держалась администратора герцога Адольфа-Фридриха, избранного затем в наследники шведского престола. Эта партия хотела удержать за собою власть и после его отъезда в Шве¬ цию, предполагая, что Петр Федорович, достигнув совершеннолетия, при¬ шлет своим наместником Брюммера. Однако в самой Голштинии и в Рос¬ сии были противники этого плана, которые хотели управления великого князя или его наместника в лице Августа-Фридриха. Иоганна Елизавета всей душой была на стороне брата — Адольфа-Фридриха, возможно, по¬ нимая, каким управителем ее родины может стать Петр Федорович. Ека¬ терина II сама признается, что также хорошо относилась к наследнику шведского престола (486). Примечательно также, что сестра Фридриха II, будущая жена Адольфа-Фридриха, по словам Екатерины, «очень любила мою мать» (470). Иоганна-Елизавета делала все, чтобы удалить Августа- Фридриха из Голштинии. Ей удалось убедить брата поехать на войну в Голландию, для чего она даже получила у Елизаветы Петровны деньги на его обмундирование. Отрицательное отношение Иоганны-Елизаветы к противоположной партии и Петру Федоровичу увеличилось, когда стало известно, что в Рос¬ сию вызывается Август-Фридрих. Об этой истории подробно, но явно стоя на позициях матери, рассказывает Екатерина II в третьем варианте сво¬ их Записок: «Через несколько времени после приезда императрицы и ве¬ ликого князя в Петербург у матери случилось большое огорчение, кото¬ рого она не могла скрыть. Вот в чем дело. Принц Август, брат матери, написал ей в Киев, чтобы выразить ей свое желание приехать в Россию; мать знала, что эта поездка имела единственную для него цель получить при совершеннолетии великого князя, которое хотели ускорить, управле¬ ние Голштинией, иначе говоря, желание отнять опеку у старшего брата, 18* 275
«ÄH O.A. ИВАНОВ ставшего шведским наследным принцем, чтобы вручить управление Гол¬ штинской страной от имени совершеннолетнего великого князя принцу Августу, младшему брату матери и шведского наследного принца. Эта интрига была затеяна враждебной Шведскому наследному принцу голш¬ тинской партией, в союзе с датчанами, которые не могли простить этому принцу того, что он одержал в Швеции верх над датским наследным принцем, которого далекарлийцы хотели избрать наследником шведско¬ го престола. Мать ответила принцу Августу, ее брату, из Козельца, что вместо того, чтобы поддаваться интригам, заставлявшим его действовать против брата, он лучше бы сделал, если бы отправился служить в Голлан¬ дию, где он находился, и там бы дал себя убить с честью в бою, чем зате¬ вать заговор против своего брата и присоединяться к врагам своей сест¬ ры в России*. Под врагами мать подразумевала графа Бестужева, который поддерживал эту интригу, чтобы вредить Брюммеру и всем остальным друзьям шведского наследного принца, опекуна великого князя по Голш- тинии. Это письмо было вскрыто и прочтено графом Бестужевым и им¬ ператрицей, которая вовсе не была довольна матерью и уже раздражена против шведского наследного принца, который под влиянием жены, сес¬ тры Прусского короля, дал себя вовлечь французской партии во все ее виды, совершенно противоположные русским. Его упрекали в неблаго¬ дарности и упрекали мать в недостатке нежности к младшему брату за то, * Сохранился и ответ Августа-Фридриха сестре. «Я не преминул получить ваше милос¬ тивое письмо, — писал он, — отправленное за две мили от Киева, в то время, когда я к бата¬ лии с неприятелем в марше находился, что препятствовало мне по ныне на оное ответство¬ вать. Вы без трудности рассудите, дражайшая и любезнейшая моя сестра, какое увеселение оное письмо мне причинить могло, будучи накануне окончания моей жизни. Ежели б я не столько флегматик был, как я есмь, то оное не знаю, что во мне произвесть могло б. Но как бы то ни было, я вам за то зла не желаю, и будьте удостоверены, что, несмотря на все то, должная моя к вам дружба и любовь в сердце моем никогда быть не перестанут. Я сокру- шаюся, видя вас против меня огорченных; но рассудите, сестрица, что вы в том не правы, когда упоминаете, что письмо мое к вам против вас было. Вы не хорошо то поняли. Я доса¬ довал против моих клеветников и против тех, кто меня с вами ссоривал; ибо, Бог мне свиде¬ тель, что я столько поверенности к вам имею, что я предовольно известен, что вы никогда ничего против меня сделать не можете; но другие токмо вашу к ним милость худо употреб¬ ляют. Я вам подробно на все не ответствую, ибо я с вами ссориться всеконечно не желаю. Оригинал, копию и все, что вы изволите, беречь буду. Меня уведомляют, что вы вскоре в Гер¬ манию возвратиться намерение имеете; я вас искать буду и в полчаса все вам предъявлю и вас удостоверю дружески о том, коим образом, что до меня принадлежит, вас обольстили. Я уповаю, дражайшая моя сестрица, что вы мною ныне довольны будете. Что ж до меня при¬ надлежит, то я, хотя бы вы мне и не знаю что сделали, доволен вами буду. Правда, что я са¬ мое дело ненавидел бы, но дружба и согласие, которые по сродству быть имеют, от того пре¬ терпевать не долженствуют. Таково суть, дражайшая моя сестрица, мои сентименты. Я ведаю, что и вы таковые же имеете и для того прекратим всякую опечаливающую коррес¬ понденцию и восстановим древнюю, такову, какова она прежде бывала. Я еще вам, дражай¬ шая сестрица, скажу, что кампания окончилася и что я в 15 дней в Голштинию поеду. Еже¬ ли что-либо там к желаниям вашим находиться будет, то я ваших повелений ожидать стану» (Бильбасов, 172). 276
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III что она ему написала о том, чтобы он дал себя убить, выражение, кото¬ рое считали жестоким и бесчеловечным, между тем как мать, в глазах друзей, хвасталась, что употребила выражение твердое и звонкое. Резуль¬ татом этого всего было то, что, не обращая внимания на намерения ма¬ тери, или, вернее, чтобы ее уколоть и насолить всей голштино-шведской партии, граф Бестужев получил без ведома матери позволение для прин¬ ца Августа Голштинского приехать в Петербург. Мать, узнав, что он в до¬ роге, очень рассердилась, огорчилась и очень дурно его приняла, но он, подстрекаемый Бестужевым, держал свою линию. Убедили императрицу хорошо его принять, что она и сделала для виду; впрочем, это не продол¬ жалось и не могло продолжаться долго, потому что принц Август сам по себе не был человеком порядочным. Одна его внешность уже не распо¬ лагала к нему: он был мал ростом и очень нескладен, недалек и крайне вспыльчив, к тому же руководим своими приближенными, которые сами ничего собой не представляли. Глупость — раз уже пошло начистоту — ее брата очень сердила мать; словом, она была почти в отчаянии от его при¬ езда. Граф Бестужев, овладев посредством приближенных умом этого принца, убил разом нескольких зайцев. Он не мог не знать, что великий князь так же ненавидел Брюммера, как и он; принц Август тоже его не любил, потому что он был предан шведскому принцу. Под предлогом род¬ ства и как голштинец этот принц так подобрался к великому князю, раз¬ говаривая с ним постоянно о Голштинии и беседуя о его будущем совер¬ шеннолетии, что тот стал сам просить тетку и графа Бестужева, чтобы постарались ускорить его совершеннолетие. Для этого нужно было согла¬ сие императора Римского, которым тогда был Карл VII из Баварского дома; но тут он умер, и это дело тянулось до избрания Франца I. Так как принц Август был еще довольно плохо принят моей матерью и выражал ей мало почтения, то он тем самым уменьшил и то немногое уважение, которое великий князь еще сохранял к ней...» (225—227). Перед нами прекрасный образец запутанности семейных и политических отношений, в которые попали Петр Федорович и Екатерина Алексеевна. Узнав об этих событиях, Адольф-Фридрих писал Иоганне-Елизавете: «Стараются очернить людей, мне преданных, и недостает только одного, чтобы назвали меня по имени. Я не боюсь никакого следствия; напротив, буду рад, ибо уверен, что следствие обратится в мою пользу. Признавая охлаждение между мною и великим князем чрезвычайно опасным для нашего дома, считаю необходимым предупреждать все внушения, кото¬ рые, как видно, сделаны были ему против меня. Я уверен, дражайшая се¬ стрица, что вы приложите к тому все свои старания; я требовал того же и у великой княгини по вашему совету. Я при первом надежном случае при¬ шлю вам два экземпляра с цифирью, которые вы и великая княгиня мо- 277
O.A. ИВАНОВ жете употреблять; но я вас усерднейше прошу внушать ей, чтобы она в этих случаях поступала со всевозлюжньш благоразумием и осторожно¬ стью. Брат мой Август приносит на меня несправедливую жалобу» (кур¬ сив наш. — О. И.)501. Там, где речь шла о шифрах, было, по-видимому, что скрывать и чего опасаться. Но русское правительство было наготове. Ели¬ завета Петровна приказала — «в рассуждении каких-либо могущих быть неугодностей и толкований о нынешнем вступлении великого князя в голштинское правительство» — «корреспонденцию принцессы Цербстс¬ кой секретно открывать и рассматривать, а буде что предосудительное найдется, то и оригинальные письма удерживать»502. Между тем Адольф-Фридрих написал также письмо Брюммеру, в ко¬ тором жаловался на стеснительное в денежном отношении положение своей сестры в России, жалел, что не может помочь ей, потому что сам в долгах, и просил довести до сведения Елизаветы Петровны о безденежье принцессы Цербстской. Бестужеву удалось перехватить это письмо, ко¬ торое было поднесено императрице с его примечаниями. Канцлер писал, что непонятно, куда принцесса могла истратить столько денег, подарен¬ ных ей в разное время Елизаветой Петровной, и когда она успела наде¬ лать много долгов. Бестужев напоминал императрице, что и сам наслед¬ ный принц получил 120 ООО рублей для утверждения своего в Швеции и «вообще облагодетельствован в ущерб Российской империи»503. Примечательно также, что сторонники Августа-Фридриха пытались воздействовать и на преданную другому лагерю Екатерину. Она пишет: «Как принц Август, так и старые камердинеры, любимцы великого кня¬ зя, боясь, вероятно, моего будущего влияния, часто говорили ему о том, как надо обходиться со своей женой; Румберг, старый шведский драгун, говорил ему, что его жена не смеет дыхнуть при нем, ни вмешиваться в его дела, и если она только захочет открыть рот, он приказывает ей замол¬ чать, что он хозяин в доме и что стыдно мужу позволять жене руководить собою, как дурачком» (227, 228; курсив наш. — О. И.). Эта туманная до¬ гадка, оказавшаяся пророческой, ставит вопрос об отношении Иоганны- Елизаветы к зятю: что она думала насчет будущего своей дочери с Петром Федоровичем? Воспринимала ли она его как будущего императора Рос¬ сии? Думаем, что нет. Неудачи при русском Дворе сильно сердили мать Софии-Фредерики. Она не стеснялась откровенничать и изливать свой гнев с членами фран¬ цузско-прусской партии, и прежде всего с Шетарди. А тот свои злые де¬ пеши уснащал подробностями, услышанными от Иоганны-Елизаветы. Эти «откровения» удалось перехватить Бестужеву и представить их Ели¬ завете Петровне. «Де Шетарди, — как замечает Екатерина по поводу рассказов матери французу, — обратил их в сюжеты для депеш своему 278
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III двору; его письма были перехвачены вице-канцлером Бестужевым, шифр разобран, все передано императрице, де Шетарди арестован и отвезен за границу, а императрица доведена до страшного гнева против матери» (47, 48). В первом варианте говорится, что откровения де Ше¬ тарди так рассердили Елизавету Петровну, что ее брак «чуть от этого не расстроился». «Так как от меня почти [все] скрывали по моей крайней молодости, — пишет Екатерина, — то я не знаю всех подробностей; толь¬ ко однажды утром граф Лесток вошел и сказал матери: «Готовьтесь уез¬ жать». После чего императрица вошла с бумагами в руке; они заперлись, она, мать и Лесток; после разговора, продолжавшегося битых два часа, они разошлись, по-видимому, довольно дружески. Все это произошло в Троицком монастыре, куда императрица снова отправилась, чтобы ис¬ полнить обет, данный во время моей болезни» (478, 479; курсив наш. — О. И.). Однако во втором варианте Екатерина II передает эту встречу, и особенно ее результат, по-другому: «Мать попросила Лестока доста¬ вить ей возможность объясниться с императрицей, дабы прежде, чем уехать, она могла, по крайней мере, узнать, в чем ее обвиняют и в чем она виновата. Это объяснение состоялось; императрица и мать оста¬ вались вдвоем очень долго и вышли обе совсем красные от этого разго¬ вора. Мать плакала, она думала, что успокоила императрицу, но по¬ следняя не так-то легко забывала и никогда не возвращала матери своей привязанности, к тому же было слишком много людей и вещей, кото¬ рые отдаляли их одну от другой» (46; курсив наш. — О. И.). В третьем варианте вся сцена со словами Лестока претерпевает изменения. «Им¬ ператрица, — пишет Екатерина II, — стала с некоторых пор очень холод¬ но обращаться с матерью; в Троицком монастыре выяснилась причина этого. Как-то после обеда, когда великий князь был у нас в комнате, императрица вошла внезапно и велела матери идти за ней в другую ком¬ нату. Граф Лесток тоже вошел туда; мы с великим князем сели на окно, выжидая. Разговор этот продолжался очень долго, и мы видели, как вы¬ шел Лесток; проходя, он подошел к великому князю и ко мне — а мы смеялись — и сказал нам: «Этому шумному веселью сейчас конец»; по¬ том, повернувшись ко мне, он сказал: «Вам остается только укладывать¬ ся, вы тотчас отправитесь, чтобы вернуться к себе домой». Великий князь хотел узнать, как это; он ответил: «Об этом после узнаете», и ушел испол¬ нять поручение, которое было на него возложено и которого я не знаю. Великому князю и мне он предоставил размыслить над тем, что он нам только что сказал; первый рассуждал вслух, я — про себя. Он сказал: «Но если ваша мать и виновата, то вы не виновны», я ему ответила: «Долг мой — следовать за матерью и делать то, что она прикажет»... Наконец дверь спальной отворилась, и императрица вышла оттуда с лицом очень 279
O.A. ИВАНОВ «Äl красным и с видом разгневанным, а мать шла за ней с красными глаза¬ ми и в слезах... Не знаю, удалось ли матери оправдаться в глазах импе¬ ратрицы, но, как бы то ни было, мы не уехали; с матерью, однако, про¬ должали обращаться очень сдержанно и холодно» (213—215). Это был конец миссии Иоганны-Елизаветы, что поняли и многие ее сподвижники. Екатерина заметила: «Вернувшись с великим князем в Москву, мы с матерью стали жить более замкнуто; у нас бывало меньше народу...» (215). Иоганну-Елизавету решили терпеть в России только до свадьбы дочери (нелепо было оставить невесту как без отца, так и мате¬ ри на торжественной церемонии). Для исправления положения боль¬ шие усилия приложили члены французско-прусской партии. Екатерина II замечает во втором варианте: «Те, напротив, кто был заинтересован в моем замужестве, настолько удачно поправили дела, что, как только двор вернулся в Москву, начали говорить о моем обращении в православие и обручении. 28-е июня было назначено для одного торжества, а 29-е, Петров день, для другого» (48). Отношение Иоганны-Лизаветы к дочери Весьма примечательно отношение Иоганны-Елизаветы к дочери. Иногда кажется, что она не совсем понимала, что она только мать буду¬ щей императрицы, что она появилась в России лишь благодаря дочери. Это было продолжение той линии, которую Екатерина II характеризова¬ ла в своих Записках как пренебрежение — «мать не обращала на меня большого внимания» (29). Отчасти это было связано с рождением в 1742 го¬ ду ее сестры — Елизаветы, умершей через три или четыре года (232). Иоганна-Елизавета просто не понимала своего места в разворачивавшем¬ ся историческом действии. Не исключено, что сохраненные Екатериной на страницах своих Записок воспоминания о поведении матери отража¬ ют затаенную обиду, но вероятнее, что императрица даже смягчает крас¬ ки и выражения. Особенно наглядно это отношение выразилось во время болезни Со- фии-Фредерики после приезда ее в Москву. «На десятый день нашего при¬ езда в Москву, — пишет Екатерина II во втором варианте Записок, — мы должны были пойти обедать к великому князю. Я оделась и, когда уже была готова, со мной сделался сильный озноб; я сказала об этом матери, кото¬ рая совсем не любила нежностещ сначала она подумала, что это ничего; но озноб так усилился, что она первая посоветовала мне пойти лечь» (41 ; кур¬ сив наш. — О. И.). Совершенно очевидно, что в этой фразе содержится как известное обвинение, так и легкое оправдание поведения матери. В первом 280
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III варианте по этому поводу сказано: «Мать меня уложила» (477). Но в тре¬ тьем варианте все обстоит иначе: «Я с трудом получила от матери позво¬ ление пойти лечь в постель» (210). Ко всему этому в этом варианте гово¬ рится, что боль в боку заставляла Софию-Фредерику «ужасно страдать и издавать стоны», за что мать ее будто бы бранила, «желая, чтобы я терпе¬ ливо сносила боль» (211). Из Записок Екатерины мы знаем, как спорила Иоганна-Елизавета с врачами, которые хотели пустить дочери кровь. В третьем варианте о деятельности матери сказано следующее: «Она вооб¬ разила, что у меня будет оспа, послала за докторами и хотела, чтобы они ле¬ чили меня сообразно с этим; они утверждали, что мне надо пустить кровь; мать ни за что не хотела на это согласиться; она говорила, что доктора дали умереть ее брату в России от оспы, пуская ему кровь, и она не хотела, что¬ бы со ашой случилось то же самое» (210). Императрица взяла ход лечения принцессы в свои руки. «В крайне опасные минуты моей болезни, — пишет Екатерина II в первом вариан¬ те, — ко мне в комнату впускали только докторов; императрица удалила из нее даже мать в течение трех дней, по причине того, что она то и дело ссорилась с докторами... и от нее скрывали частые кровопускания, кото¬ рые мне делали» (478). Во втором варианте рассказывается, как начал развиваться конфликт между Иоганной-Елизаветой и императрицей: «Ей объяснили как недостаток привязанности ко мне отвращение матери к тому, чтобы мне пустили кровь, а в действительности это было лишь след¬ ствие боязни... Когда мне пускали кровь, Лесток запирал двери на задвиж¬ ки, и мне пускали кровь в два приема четыре раза в течение двух суток; мать, которая была очень чувствительна, не могла видеть этого без огор¬ чения, и, когда она хотела войти в эти минуты, ей говорили, что императ¬ рица просила ее оставаться у себя в комнате; из-за этого она в свою очередь стала досадовать и подумала, что все сговорились держать ее вда¬ ли от дочери. К этому прибавились еще разные мелочи и сплетни куму¬ шек, которые ухудшали дело...» (43). В третьем варианте относительно реакции Иоганны-Елизаветы на ее лечение Екатерина II пишет: «Мать почти не пускали больше в мою комнату; она по-прежнему была против этих частых кровопусканий и громко говорила, что меня уморят*... Пове¬ дение матери во время моей болезни повредило ей во мнении всех» (211). В довершение этих конфликтов Иоганна-Елизавета решила пригласить к дочери лютеранского священника, от чего сама больная отказалась и по¬ просила прислать Симеона Теодорского (211). * В первом варианте Екатерина II поясняет: «Все те, кто не был врачом и были попро¬ ще, считали меня отравленной и почти вслух обвиняли Герсдорфа, саксонского посланника. Это дошло до того, что я, находившаяся в бреду почти все время, была напитана этим [слу¬ хом]» (478). 281
O.A. ИВАНОВ ^ Среди «разных мелочей», которые подрывали авторитет матери, Екате¬ рина II во втором и третьем вариантах приводит историю с материей, показавшую действительную бестактность Иоганны-Елизаветы. «В пери¬ од моего выздоровления, около Пасхи, — пишет Екатерина II во втором варианте, — мать, потому ли, что не могла найти богатых материй по сво¬ ему вкусу, или потому, что ей нравился принадлежавший мне кусок ма¬ терии, пришла попросить его у меня в присутствии графини Румянцевой; в том состоянии слабости, в каком я была, и еще не вполне свободно вла¬ дея своими пятью внешними чувствами, я проявила некоторое желание сохранить материю, потому что я получила ее от дяди, брата отца, хотя и уступила ее матери; это передали императрице, которая прислала мне две великолепные материи того же цвета и очень была недовольна матерью за то, что она, как говорили, без осторожности причинила огорчение почти умирающей. Мать в свою очередь почувствовала, что ее злят, и разобиде¬ лась» (43). Все эти обстоятельства не улучшали отношения Софии-Фредерики и ее матери. Во втором варианте Екатерина II подробно останавливает¬ ся на сложившейся конфликтной ситуации. «В отсутствие императрицы, — рассказывает она, — оставаясь в Петербурге одна только с матерью, я выказывала ей наибольшее уважение и наибольшее внимание, какое только могла Она была очень близка с принцем и принцессой Гессен¬ скими, ее дочерью, княгиней Кантемир, и Бецким; признаюсь, я знала, что эта столь близкая связь не нравится императрице, и, хотя я оказы¬ вала им всякого рода вежливость, я держалась немного в стороне от это¬ го слишком интимного круга. Мать не была мне за это признательна; она находила в этом больше политики, чем доверия к ней, и это вело к тому, что она не спускала мне никакой малости и находила, что все, что я де¬ лаю для нее, было моим долгом, и если ей казалось, что недоставало ма¬ лейшего пустяка в том, что я делала, это вменялось мне в нарушение долга. Мое положение по отношению к ней становилось все щекотливее со дня на день, тем более, что мать на это очень обижалась, и это неудо¬ вольствие часто замечалось людьми, которые нас окружали. Я должна сказать, что старалась выражать ей полное почтение, какое только мог¬ ла придумать, и со всеми поступала осторожно, ни в чем не подавая вида и не говоря ни единой душе, что таков был мой план, хотя я и поступа¬ ла по принципу» (63, 64). Теперь Иоганну-Елизавету раздражало все: и то, что после провозгла¬ шения великой княгиней Екатерина стала ходить впереди матери, и обя¬ зательные поцелуи ее руки (50), и отдельные покои для дочери (60). Екатерина старалась смягчить оскорбленное самолюбие матери. Что каса¬ ется «хождения впереди», то она замечает: «Признаюсь, я этого избегала, 282
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ насколько могла». Кстати сказать, на это обратила внимание и Иоганна- Елизавета. В письме к мужу она сообщала: «В своем новом положении дочь ведет себя чрезвычайно умно: она краснеет всякий раз, когда ей приходит¬ ся идти впереди меня»504. Что касается поцелуев руки, то тут Екатерина II сообщает примечательную историю: «Мне стали целовать руку; многие делали то же и матери, но были иные, не делавшие этого, между прочим, воздерживался от этого великий канцлер граф Бестужев. Мать приписыва¬ ла это недоброжелательству с его стороны, и это увеличивало предубежде¬ ние, которое ей внушили против него» (50, 51). Об отдельных покоях в третьем варианте Записок Екатерина пишет следующее: «Мои комнаты были налево от лестницы, комнаты матери — направо; как только мать увидела это устройство, она рассердилась, во- первых, потому, что ей показалось, что мое помещение было лучше рас¬ положено, нежели ее, во-вторых, что ее комнаты отделялись от моих об¬ щей залой; на самом же деле у каждой из нас было по четыре комнаты: две на улицу, две во двор дома; таким образом, комнаты были одинако¬ вые, обтянутые голубой и красной материей, безо всякой разницы; но вот что еще больше способствовало ее гневу. Графиня Румянцева, еще в Мос¬ кве, принесла мне план этого дома, по приказанию императрицы, запре¬ щая мне от ее имени говорить об этой присылке, советуясь со мной, как нас поместить. Выбирать было нечего, так как оба помещения были оди¬ наковы. Я сказала это графине, которая дала мне понять, что императри¬ ца предпочитает, чтобы у меня было отдельное помещение, вместо того, чтобы жить, как в Москве, в общем помещении с матерью. Такое устрой¬ ство нравилось мне тоже, потому что я была стеснена у матери в комна¬ тах и что буквально интимный кружок, который она себе образовала, нравился мне тем менее, что мне было ясно как день, что эта компания никому не была по душе. Мать проведала о плане, показанном мне, она стала мне о нем говорить, и я сказала ей сущую правду, как было дело. Она стала бранить меня за то, что я держала это в секрете, я ей сказала, что мне запретили говорить, но она нашла, что это не причина, и вообще я с каждым днем видела, что она все больше сердится на меня и что она по¬ чти со всеми в ссоре, так что перестала появляться к столу за обедом и ужином и велела подавать к себе в комнаты. Что меня касается, я ходила к ней три-четыре раза в день, остальное время употребляла, чтобы изучать русский язык, играть на клавесине да покупать себе книги, так что в пят¬ надцать лет я жила одиноко в моей комнате и была довольно прилежна для своего возраста» (222, 223). Ответ об истинной причине помещения матери и дочери в разных покоях находится в первом варианте Записок: «Со времени моего приезда в Петербург, мать и меня поместили в раз¬ личные комнаты по той причине, кажется, что ее комнаты были всегда 283
O.A. ИВАНОВ полны народом и особенно иностранными посланниками; однако мы ели вместе. Она изъявила неудовольствие по случаю этой перемены, но на это не обратили внимания» (483). Другой эпизод, обостривший отношения Софии-Фредерики и ее ма¬ тери, произошел из-за кровопускания, которому в этот раз подверглась сама Иоганна-Елизавета. «Однажды утром, около десяти часов, — рас¬ сказывает Екатерина II, — я пошла к матери и нашла ее без сознания распростертой на матраце на полу посреди комнаты, ее женщины бе¬ гали туда и сюда, граф Лесток был возле нее и казался сильно смущен¬ ным. При входе я вскрикнула и хотела узнать, что с ней случилось; с большим трудом я узнала, что она из предосторожности хотела пустить себе кровь, что, когда хирургу не удалось сделать кровопускание ни на одной руке, он захотел сделать это на ноге, но благодаря своей неловко¬ сти он не сделал этого ни на той ни на другой. Мать, боявшаяся, впро¬ чем, кровопускания, упала в обморок, и долго уже мучились, чтобы при¬ вести ее в чувство. Я послала всюду за докторами и хирургами; наконец она очнулась, и они приехали уже после. Когда мать пришла в себя, она приказала мне идти в свою комнату; тон и вид, с которыми она мне это сказала, дали мне понять, что она была сердита на меня; я сильно пла¬ кала и повиновалась ей после того, как она повторила свое приказание. Я обратилась к т-11е Каин, чтобы узнать причину гнева матери, которую напрасно старалась отгадать. Каин сказала мне: «Я ничего об этом не знаю, она и на меня сердится с некоторых пор». Я просила ее постарать¬ ся узнать то, что меня касалось; она мне обещала это и прибавила: «Люди, которые ее окружают, слишком много вбивают ей в голову про¬ тив всех; ее связи не нравятся императрице; я хотела сказать ей правду, но не смею больше к этому возвращаться, мне не доверяют». Я старалась ухаживать за матерью, как только могла, и, казалось, она смягчилась ко мне, но больше ни ногой не бывала в моей комнате и разговаривала со мною только о вещах безразличных. И то и другое не могло быть не за¬ меченным» (65, 66). Трудно сказать, вымещала ли Иоганна-Елизавета на дочери свои не¬ приятности, связанные, прежде всего, с невыполнением обещаний, данных Фридриху II. Если верить Екатерине II, она попала в зону материнского гне¬ ва, ничем не мотивированного. Так, она вспоминает, что после разговора с П. Шуваловым, «жена которого была в большой милости у императрицы, мать, вернувшись со мной к себе в покои, сделала мне сильный выговор за эту беседу, говоря, что я ласкаю ее заклятых врагов». «Я, — пишет Екатери¬ на II, — старалась оправдаться и могу клятвенно подтвердить, что я не зна¬ ла этого о графе Шувалове и вовсе не знала всех каверз, какие были, и все¬ го, что происходило» (66). 284
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 1^* Другой скандал произошел также по пустячному поводу. Екатерина II рассказывает: «Однажды вечером, после ужина, я взяла своих женщин и придворных дам и прогуляла до часу пополуночи. Когда я вернулась, Шенк, остававшаяся дома, сказала мне, что мать приходила в мою комнату и что она меня искала. Я хотела сначала пройти к ней, но мне сказали, что она уже легла и заснула. На следующее утро, как только я встала и она просну¬ лась, я побежала к ней, я нашла ее в страшном гневе против меня за то, что я так поздно загулялась. Она меня стала упрекать, как никогда, чего, поис- тине, я не заслуживала; я просила ее выслушать меня, но в своем гневе она подозревала гадости, на которые я не была способна; я ей клялась всем, что только есть наиболее святого, что приходила в ее комнату, дабы сказать ей, что иду гулять, но, видя, что она вышла (она ужинала у принца Гессен¬ ского на даче), я взяла своих женщин всех вместе, что мы гуляли по саду, что с нами не было ни одного мужчины, даже камердинера. Все это была сущая правда; я просила ее расспросить всех тех, которые участвовали, и уверяла, что она увидит, что я не обманывала ее ни на йоту. Несмотря на все это, гнев матери был так велик, что она даже не хотела дать мне поцеловать руку, в чем никогда в жизни она мне не отказывала, кроме этого един¬ ственного случая...» (67, 68; курсив наш. — О. И.). Любопытно, что дочь Иоганны-Елизаветы поведала эту историю великому князю, который не нашел в ней ничего дурного. Екатерина II пытается и здесь объяснить ра¬ зумными причинами поведение матери: «Но может быть, только самый час этой прогулки не нравился матери или, зная характер императрицы, очень снисходительной к себе самой и более чем строгой к другим, она бо¬ ялась, чтобы подобные шалости не повредили мне в ее мнении». В тре¬ тьем варианте Екатериной II прибавляется любопытная подробность относительно упомянутых «гадостей»: «Что меня больше всего огорчило, так это обвинение в том, что мы поднимались в покои великого князя. Я сказала ей, что это гнусная клевета, на что она так рассердилась, что ка¬ залась вне себя. Хоть я и встала на колени, чтобы смягчить ее гнев, но она назвала мою покорность комедией и выгнала меня вон из комнаты...» (235). В цитируемом варианте концовка сцены изложена иначе. «Я вернулась к себе в слезах, — пишет Екатерина II, — в час обеда я поднялась с матерью, все еще очень сердитой, наверх в покой великого князя, который спросил, что со мной, потому что у меня красные глаза. Я ему правдиво рассказала, что произошло; он взял на этот раз мою сторону и стал обвинять мою мать в капризах и вспышках; я просила его не говорить ей об этом, что он и сде¬ лал, и мало-помалу гнев ее прошел, но она со мной все так же холодно об¬ ходилась» (235, 236). В первом варианте Екатерина объясняет такое поведение матери сво¬ им отношением к графине Румянцевой: «Она до некоторой степени ох¬ 285
O.A. ИВАНОВ ^ ладела по отношению ко мне из-за графини Румянцевой: к ней я привя¬ залась со времени моей болезни, во время которой она была приставлена ко мне под предлогом составить мне компанию, между тем как мать, смотревшая на нее как на шпионку и на причину своих огорчений, тер¬ петь ее не могла» (481). В третьем варианте Записок причины плохого настроения Иоганны-Елизаветы изображены с большей ясностью: «Дур¬ ное расположение духа матери происходило отчасти по той причине, что она вовсе не пользовалась благосклонностью императрицы, которая ее часто оскорбляла и унижала... Вообще я поставила себе за правило оказы¬ вать ей величайшее уважение и наивозможную почтительность, но все это не очень-то мне помогало; у нее всегда и при всяком случае прорывалось неудовольствие на меня, что не служило ей в пользу и не располагало к ней людей» (219, 220). Во всем Иоганна-Елизавета чувствовала, что ее унижают. Екатерина II вспоминает эпизод с обедом 29 июня 1744 года в Грановитой палате по случаю обручения. «Мать хотела тоже быть на этом обеде, на что ей отве¬ тили, что она не может иметь другого места, как выше других дам, но она заявляла претензии быть ступенью ниже на троне...» (480). К трону, где находились императрица, Петр Федорович и Екатерина, Иоганну-Елиза¬ вету так и не допустили... Она писала по этому поводу мужу: «Ее Импера¬ торское Величество имела намерение посадить меня за обед вместе с собою и молодою четою под балдахином; но отъявленный враг, которого мы имеем в ее совете и для которого весь этот день был невыносим (Бе¬ стужев. — О. И.), или будучи столь глупым и вообразив, что я буду сопротив¬ ляться и этим сопротивлением навлеку негодование императрицы, или желая нанести удар моему тщеславию, привел в действие столько пружин, что посланники заявили претензию обедать вместе с императрицею под балдахином в шляпах, если я буду там обедать, ибо они могут уступить ме¬ сто только великому князю и его невесте, а что касается до меня, то они должны идти впереди»505. Иоганна-Елизавета вынуждена была обедать на хорах. 16 июля она писала мужу: «Крайне необходимо, чтоб наша дочь, сво¬ им поведением, во всем согласном с желаниями императрицы, все более укрепляла себя в ее благоволении. Императрица любит ее, как свое соб¬ ственное дитя, но злые люди могут многое. Пока я здесь, я сумею уберечь дочь в милостях императрицы, даже укрепить благоволение к ней госуда¬ рыни; но мне неприятно и подумать, что я должна буду остаться здесь до совершения брака»506 (Бильбасов, 130—140). Иоганна-Елизавета не сказа¬ ла всей правды мужу: отношение к ней Елизаветы Петровны стало резко отрицательным. Вероятно, это сильно подействовало на мать великой княгини, да еще мысли о будущем расставании, вероятно, все чаще приходили в голову 286
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Иоганны-Елизаветы, и она стала смягчаться. Екатерина II вспоминает: «Вечером мать пришла ко мне и имела со мною очень длинный и дру¬ жеский разговор: она мне много проповедовала о моих будущих обязан¬ ностях; мы немного поплакали и расстались очень нежно» (69). После дня свадьбы их встречи становятся еще более теплыми. «Со свадьбы, — вспоминает Екатерина II, — мое самое большое удовольствие было быть с нею, я старательно искала случаев к этому... Мать приходила иногда провести у меня вечер...» (74, 75). В третьем варианте Записок Екате¬ рина подчеркивает, что Иоганна-Елизавета «очень смягчилась по отно¬ шению ко мне в это время» (237). Отъезд 28 сентября Иоганна-Елизавета выехала из Петербурга, получив на прощание 50 ООО рублей да два сундука с разными китайскими вещами и материями; свита ее была также богато одарена. Петр Федорович по¬ слал тестю свои бриллиантовые пуговицы с кафтана, украшенную брил¬ лиантами шпагу, бриллиантовые пряжки и несколько других подобных вещей. Прощаясь, принцесса будто бы пала на колени пред императри¬ цею и со слезами просила прощения, если в чем-нибудь оскорбила ее ве¬ личество. Елизавета Петровна отвечала, что теперь уже поздно об этом думать, лучше было бы, если бы она, принцесса, всегда была так смирен¬ на507. Говоря об отъезде матери, Екатерина сообщает: «Мать уехала зада¬ ренная, как и вся ее свита Мы с великим князем проводили ее до Красного Села, я много плакала и, чтобы не усиливать моих слез, мать уехала, не простившись со мной» (76, 77; курсив наш. — О. И.). Последнее утверж¬ дение выглядит странно; как можно сочетать: «не простившись» и «мы проводили»? Речь, возможно, идет о том, что они не расцеловались при расставании. Заметим, что подобный же рассказ содержится и в первом варианте: «Мать, боясь очень меня расстроить, уехала, не прощаясь со мною» (485). Относительно того, что предшествовало отъезду матери, Екатерина II сообщает следующие подробности: «15 дней спустя (после свадьбы. — О. И.) пришли сказать матери, что она может уезжать, если этого хочет; она велела ответить, что давно и сильно этого желает и что она ждала до сих пор только совершения моего брака, но что не хочет больше оста¬ ваться ни минуты. Императрица послала ей 70 тысяч рублей, но так как она имела еще столько же долгов, то я взяла остальное на себя...» (483). Во втором варианте рассказывается о «длинном разговоре», состояв¬ шемся за несколько дней до отъезда между Иоганной-Елизаветой и им¬ 287
O.A. ИВАНОВ ператрицей. «Бог весть, о чем они между собой говорили, — пишет Ека¬ терина II, — я ничего не узнала, кроме того, что получила разрешение императрицы посещать ее уборную, т. е. сидеть, сколько мне будет угодно, утром около полудня или вечером в пять-шесть часов с ее горничными, так как Ее Величество не всегда выходила в эту комнату; все же это раз¬ решение было своего рода милостью...» (77). Еще одной просьбой Иоган¬ ны-Елизаветы было устранение от Екатерины ее комнатной девушки — М.П. Жуковой (об этом подробнее в главе «Поиски виновных»). Что касается суммы подаренных императрицей Иоганне-Елизавете де¬ нег, то во втором варианте Екатерина II приводит другую цифру. «Импе¬ ратрица прислала ей шестьдесят тысяч рублей для уплаты ее долгов, но оказалось, что у моей матери их было на семьдесят тысяч более, чем при¬ слала ей императрица. Чтобы вывести мать из затруднения, я взяла на себя эти долги, сделанные в России, что и положило основание долгам, сделан¬ ным мною при жизни императрицы и возросшим к ее смерти до шести¬ сот пятидесяти семи тысяч рублей, страшная сумма, которую я выплатила по четвертям лишь по восшествии своем на престол...» (76). Высылкой из России не ограничились все неприятности Иоганны- Елизаветы. Находясь в Риге, она получила от Елизаветы Петровны поме¬ ченное 8 октября 1745 года письмо, в котором говорилось: «Мадам моя племянница. Я за потребно рассудила вам рекомендовать, по прибытии вашем в Берлин, Его Величеству королю Прусскому внушить, что мне весьма приятно будет, ежели полномочного своего министра барона Мардефельда отозвать, а на его место какого другого, кроме господина Фокерода, прислать изволит, обещая себе от искусства Вашей Светлос¬ ти, что вы старание приложите сие представление наилутчим образом препровождать и Его Величеству уразуметь дать, что я моим требовани¬ ем никакого другого вида не имею, как с ним дружбу и совершенней¬ шее согласие ненарушимо содержать. Впротчем, я вам желаю, мадам, щастливого пути, и есмь наисклоннейшая добрая приятельница Елиза¬ вет»50*. Удар был нанесен жестокий и по прусскому королю, и по церб- стской княгине, которая обещала в Берлине всеми силами поддерживать интересы Пруссии и ее посланника барона Мардефельда. «Я был пора¬ жен, — писал прусский король своему министру Подевильсу, — предло¬ жением, которое цербстская княгиня вынуждена была сделать относи¬ тельно Мардефельда»509. Мать Екатерины пыталась устраниться от исполнения этого непри¬ ятного поручения. Елизавета Петровна вновь напомнила о нем через своего посла в Берлине П.Г. Чернышева. Но дело не двигалось. Тогда из Петербурга было послано прямое требование к Фридриху II. На что прусский король отвечал, что отзовет Мардефельда, когда императрица 288
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III отзовет Чернышева. Последний получил указ переехать посланником в Лондон, а Мардефельду, не дожидаясь распоряжений из Берлина, объя¬ вили, что не будут с ним больше иметь никаких дел. Познакомившись с этим распоряжением, Мардефельд будто бы заявил А.П. Бестужеву: «Я очень хорошо знаю, что вы один этому причиною; вот почему я не пре¬ мину воспользоваться первым случаем показать вам свою благодарность и равномерные добрые услуги». А английскому послу Мардефельд яко¬ бы сказал: «Канцлер поступил умно, постаравшись удалить меня до воз¬ вращения вице-канцлера (М.И. Воронцова. — О. И.), ибо тогда я был бы в состоянии низвергнуть Бестужева»510. Покинув Россию, принцесса-мать не прекратила попыток влиять на политическую ситуацию оттуда. Она встречается за границей с М.И. Во¬ ронцовым и пытается через него связаться со своей дочерью. Принцесса дала Воронцову письмо к Екатерине, но тот по рассеянности сдал его на почту, и оно попало в руки Бестужеву. В письме своем принцесса жало¬ валась, что Екатерина редко пишет к ней, что великий князь удалил от себя Брюммера и Берхгольца, людей вполне ему преданных, что в Голш- тинии преследуют доверенных слуг брата ее — Адольфа-Фридриха. По мнению Иоганны-Елизаветы, во всем были виноваты датчане, которые старались перессорить родственников — принцев Голштинских. «Я в гра¬ фе Воронцове, — писала принцесса, — нахожу человека испытанной пре¬ данности, исполненного ревности к общему делу. Я откровенно сообщила ему свои мнения, что всеми мерами надобно стараться о соглашении. Он мне обещал приложить об этом свое старание. Соединитесь с ним, и вы будете более в состоянии разобрать эти трудные отношения, но будьте осторожны и не пренебрегайте никем. Поблагодарите вице-канцлера и его жену Анну Карловну, что они для свидания с нами сделали нарочно крюк. Усердно прошу, сожгите все мои письма, особенно это». Канцлер Бестужев, представляя это письмо Елизавете Петровне, сопроводил его следующими примечаниями: «Когда принцесса Цербстская отсюда по¬ ехала, то сближение вице-канцлера с Лестоком, Трубецким и Румянце¬ вым еще не было вполне утверждено, что, по моему мнению, и означает соглашение, примирение духов (reconciliation des esprits). Вице-канцлер мог обещать приложить свое старание, ибо, как показал племянник Лес¬ тока Шапизо, Воронцов во время путешествия своего уже производил с Лестоком конфидентную переписку. Соединитесь с ним: если б это толь¬ ко означало низвержение канцлера, то не было бы нужды в такой таин¬ ственности, не было бы нужды принимать так много мер. Сожгите, прошу прилежно, все мои письма, особливо же сие. Прилежная просьба о сожжении всех писем показывает, что и прежние письма не меньшей важности были, как и это»511. 19 О. Иванов 289
O.A. ИВАНОВ Примечательно, что Иоганна-Елизавета потом рассорилась с Фридри¬ хом II до такой степени, что отдала своего единственного сына во время Семилетней войны служить австрийцам, а сама была вынуждена в февра¬ ле 1758 года бежать из родного Цербста, занятого пруссаками, в Гамбург, а оттуда в Париж. Она с удовольствием писала об успехах русских войск. «Русская армия, — писала мать Екатерины 10 сентября 1758 года, — по присоединении к ней отряда свежих войск, возобновила атаку на короля прусского, разбила его, рассеяла его войско, а сам король бежал... Судите о моей радости; не смею еще отдаться ей...» «Вот победа моих русских!» — восклицала она512. Бестужев и «Голштинский дворик» Бестужев и Петр Федорович Чтобы понять характер отношения А.П. Бестужева к Петру Федоро¬ вичу и Екатерине Алексеевне, а также близким к ним людям, составляв¬ шим «Голштинский дворик», необходимо вспомнить служебный путь канцлера. С 1721 года он работал в Дании, где должен был представлять интересы Петра I, который в то время покровительствовал голштинцам, желавшим вернуть себе Шлезвиг и другие земли. Судя по всему, защита голштинских интересов и столкновение из-за этого России с Данией были непонятны Бестужеву. Он должен был добиться признания датча¬ нами императорского титула для Петра I, но они связывали этот вопрос с гарантиями Шлезвига или удалением Карла-Фридриха из России. По¬ том он писал императрице Анне Иоанновне о том, что 10 лет терпел в Дании притеснения из-за герцога Голштинского и его претензий на Шлезвиг, не получая повышения по службе. Следует заметить, что им¬ ператрица была крестной матерью его детей еще до своего воцарения и писала ему в 1727 году, что она от него «никакой противности себе не видала, кро- ме верных служб». В 1731 году Бестужев был переведен в Гамбург. Там в 1733 году он узнал от бывшего камер-пажа макленбургс¬ кой герцогини Екатерины Иоанновны, что смоленский губернатор князь Черкасский будто бы приводит жителей к присяге голштинскому прин¬ цу. Бестужев сообщил об этом в Петербург и с доносчиком отправился туда. За это дело Бестужев получил орден Александра Невского и особен¬ ное доверие Бирона. В 1735 году Бестужев вновь был послан в Копенга¬ ген с одновременным назначением послом в Нижне-Саксонский округ. Находясь в Дании, Бестужев сблизился с английским дипломатом Тидле- ем, с которым обсуждал возможность англо-русского союза513. По-види¬ 290
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III мому, к этому времени у него сложилось его понимание политической системы Европы и места в ней России. Голштиния в ней вряд ли могла играть какую-то серьезную роль*. Однако по странной иронии судьбы Бестужев, участвовавший в возве¬ дении Елизаветы Петровны на престол, вместе с ней поднял на высокое место и голштинскую проблему. Он, конечно, знал о симпатиях дочери Петра I к отдельным голштинцам, но, возможно, надеялся, что как-ни- будь удастся обойти проблемы, связанные с выбором в наследники рус¬ ского престола Карла-Петра-Ульриха. Эту точку зрения разделяли и другие русские сановники. Многие сенаторы были недовольны, что в та¬ ком важном деле, как назначение наследника престола, императрица с ними не посоветовалась514. Особо резко по этому поводу выступал гене¬ рал-прокурор князь Трубецкой. Он считал переворот 25 ноября непол¬ ным, пока иностранцы еще занимали важные места в войске и были в приближении у государыни. Трубецкой вооружился против фельдмарша¬ ла Леси, который, по его словам, от старости не знает, что делает; князь говорил, что генерала Левендаля надобно отдать под суд за его действия во время шведской войны. Больше всего Трубецкой был враждебен Лес- току, который из-за своей близости к императрице имел большое влия¬ ние на дела; их вражда разгорелась до такой степени, что Трубецкой и Лесток жаловались друг на друга Елизавете Петровне и публично объяв¬ ляли себя заклятыми врагами. Разумеется, враги Трубецкого не щадили его: они говорили, что генерал-прокурор заправляет самовольно внутрен¬ ними делами и поступки его представляют ряд насилий и несправедли¬ востей; что, низложив всех, кто стоит ему на дороге, особенно немцев, он захочет ограничить верховную власть и устроить престолонаследие по своей воле; что он не угождает никому, кроме духовенства и гвардии. Быть может, нерасположение его к «Голштинскому дворику» подавало повод к последнему заключению515. Правда, затем генерал-прокурор перемет¬ нулся в стан французско-прусской партии, хотя ранее говорил о братьях Бестужевых как перебежчиках во враждебный лагерь и изменниках рус¬ скому делу, потому что они позволили себе соединиться с Лестоком и его друзьями. После объявления 7 ноября 1742 года Петра Федоровича наследником российского престола делать было уже нечего, как только рассчитывать на то, что Елизавета Петровна будет править еще долго и не поставит интере¬ сы племянника выше интересов России. К прискорбию Бестужева, Абос- * В современной западной литературе высказывается противоположное мнение: «Вне¬ шняя политика России на севере была неотделима от проблемы Голштинии; родственные связи с Голштинским домом увеличивали могущество России, позволяли ей контролировать внутреннюю и внешнюю политику Швеции» (Лиштенан, 187). 19* 291
O.A. ИВАНОВ Iä, кий мир был таким принесением в жертву голштинцам русских интересов. Попытки Бестужева развести интересы Петра Федоровича и Голштинии путем договоренности с Данией об обмене Шлезвига не привели к желае¬ мому результату. Правда, на время Петр Федорович даже приблизился к канцлеру. В 1746 году французский посланник Дальон в своих депешах ругал великою князя, который помирился с Бестужевым, хотя до того пуб¬ лично и не раз говорил о канцлере как о величайшем плуте и бесчестней¬ шем человеке. Дальон указывал на принца Августа-Фридриха и Пехлина как на главные орудия, которые употребляет канцлер, чтоб войти в дове¬ рие к наследнику516. Но это было лишь временное сближение: для Петра Федоровича Голштиния была дороже России. Это вполне достойное ува¬ жения чувство к родине. Но судьба ставила его во главе другой страны, где также были его предки, среди которых — Петр I. Однако голштинский гер¬ цог так и остался голштинцем, не желавшим и не могшим в силу умствен¬ ных способностей видеть подлинные интересы России. Петр Федорович, как замечает Екатерина II, никогда не любил патриота А.П. Бестужева (431). Последний, «будучи врагом прусского короля, открыто выражал свое мнение и никогда не угодничал великому князю. №. Он (Петр III. — О. И.) не возвратил его из ссылки» (693). Сыграла свою роль в последнем деле, по-видимому, и сама императрица. Она будто бы на смертном одре говорила Петру Федоровичу о том, что нужно остерегаться Бестужева и не возвращать его из ссылки517. Нет сомнения, что Бестужев был бы рад видеть в лице Петра Федоро¬ вича толкового человека; он даже, если верить Штелину, по повелению Елизаветы Петровны участвовал в воспитании великого князя, консульти¬ руя воспитателя о «положении текущих государственных дел»518. Но, как пишет Екатерина, канцлер «был весьма сведущ относительно слабых спо¬ собностей этого принца, рожденного наследником стольких корон» (433). При этом следует учесть, что против Бестужева велась настоящая пропагандистская кампания; враги его чернили всеми силами. В третьем варианте Записок Екатерины II пишет, что Бестужев «знал антипатию, которую внушили великому князю против него» (433). Так, члены фран¬ цузско-прусской партии внушили великому князю заявить Воронцову, что Бестужев — враг голштинского дома и что об этом сказала ему сама императрица519. Мать Софии-Фредерики писала о Бестужеве, что он «отъявленный враг». Брюммер, покидая Петра Федоровича и Россию, по замечанию Екатерины II, «порядком напугал» великого князя тем, что ос¬ тавляет его «на произвол интриг графа Бестужева» (246). Насколько в деле запугивания Петра Федоровича и его окружения успели иностран¬ цы, узнаем из записки фон Финкенштейна Фридриху II. Прусский по¬ сланник писал о Бестужеве: «Однако полагаю я, с другой стороны, что 292
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Голштинский дом много может от него зла претерпеть; ненависть, кою к дому сему искони он питает, всем известна; горести, кои причиняет он ежедневно молодому двору, доказательством сего служат, и одна лишь мысль о злопамятстве великого князя натурально побуждать его должна всеми мерами возвышению сего принца препятствовать; посему не удив¬ люсь я, если найдет он способ переменить наследника или, по крайней мере, назначение его затруднить. Ненависть, кою великий князь к фаво¬ риту питает, частые ссоры между тетушкой и племянником повод к сему могут подать, и как бы дело ни обернулось, если императрицы не станет, Их Императорским Высочествам многие будут грозить опасности»520. Многое из приведенного выше говорилось непосредственно Петру Федо¬ ровичу и Екатерине Алексеевне. Возможно, Бестужев, видя ограниченность Петра Федоровича и враж¬ ду к России его окружения, хотел несколько смягчить ситуацию браком великого князя с саксонской принцессой, но из этого ничего не вышло. Противникам удалось протолкнуть свой вариант — Софию-Фредерику Ангальт- Цербстскую. Бестужев и великая княгиня Екатерина Алексеевна Критические замечания и неприязненные оговорки в адрес А.П. Бес¬ тужева встречаются во всех вариантах Записок Екатерины II. Однако в тех же текстах есть и положительные суждения о канцлере; причем точ¬ ка зрения великой княгини на Бестужева и его политику эволюциониро¬ вала. Екатерина начала с определения А.П. Бестужева как «смертельного врага», «дурного человека» и дошла до характеристики его как патрио¬ та и совместной с ним борьбы за будущее России. Сама же она прошла путь от прусского агента, работавшего на Фридриха II и радовавшегося его победам, до русской великой княгини, давшей жареного быка орани¬ енбаумским рабочим в честь победы русских над пруссаками при Гросс- Егерсдорфе 19 августа 1757 года (408). В первом варианте Записок, писавшихся по горячим следам, разви¬ тие положительного отношения к Бестужеву более очевидно. Екатери¬ на пишет о том, что Брюммер и Лесток приписывали дурное обхожде¬ ние с ней императрицы Бестужеву (486). Это слово «приписывали» имеет особое значение, поскольку ниже мы читаем следующий текст: «Я начинала сомневаться и, по своему врожденному смыслу, чем больше я себя образовывала, [начинала] видеть, что интересы России очень дале¬ ки от интересов Франг§ииу по крайней мере, состояние сомнения, в ка¬ ком я находилась, не вязалось с искренними намерениями, какие я име¬ 293
О.А. ИВАНОВ ла; я знала, что канцлер всегда желал иметъ меня другом и что мое упорство и твердость, проявляемая мною в пользу его врагов, были единственной причиной, которая его восстановляла против меня и за¬ ставляла некоторым образом мне вредить. Первые предложения, ко¬ торые я велела ему сделать, были приняты им с распростертыми объя¬ тиями; мы решили позабыть все прошлое, он заплатил мне за мою искренность дружбой всех его друзей, которых он мне дал, и предложил помогать мне своими советами. Так как и он, и его друзья хорошо со лшой обходились, уважали меня и ласкали*, то я считала себя достаточ¬ но отомщенной за холодность тех, кто мною пренебрег...» (497, 498; кур¬ сив наш. — О. И.). Что касается «твердости и упорства в пользу врагов» Бестужева, то в этом же варианте Екатерина, рассказывая об отношении к ней Чоглоко- ва, пишет: « По временам он стал хорошо относиться ко мне, и так как я была рада, что он ссорился с канцлером, наущениям которого я была обя¬ зана частью горестей и страдания, которые он мне причинял, то я ему передала, какие нелепости канцлер выделывал со мною, однажды, когда он хотел мне меньше зла, чем обыкновенно; Чоглоков, надутый тщесла¬ вием и самолюбием, с тех пор так никогда и не примирился с ним» (493). Во втором варианте Записок ссора Чоглокова с Бестужевым излагается по-другому. Екатерина II пишет: «Несколько раз великий князь, будучи навеселе, встречался с графом Бестужевым, всегда пьяным; великий князь жаловался ему на приемы и поступки Чоглокова, который был очень груб и всегда хмурился на него; граф Бестужев частью по болтливости, частью из-за пьянства, а может быть, сюда входило и зерно лести, чтобы войти в силу и приобрести доверие великого князя, сказал ему. «Чоглоков груби¬ ян, дурак и набит спесью, но предоставьте это мне, я его образумлю». Ве¬ ликий князь мне это рассказал; я ему заметила, что, если бы Чоглоков это узнал, он никогда бы этого не простил графу Бестужеву и что он был бы удивлен, что человек, которого он считал своим другом, так дурно отзы¬ вается о нем. Великий князь вообразил, что он подкупит Чоглокова, если перескажет ему то, что граф Бестужев ему говорил, и что тогда он, вели¬ кий князь, и станет другом Чоглокова и заменит в его глазах Бестужева, одним словом, что в будущем он будет им управлять, если он ему откроет фальшь притворной дружбы графа Бестужева. И вот мой великий князь заранее радуется в воображении прекрасным результатам, которые по¬ влечет за собой открытие тайны, коей он был обладателем; он прежде всего поспешил уловить случай пересказать Чоглокову те различные раз- * Ст.-А. Понятовский считает, что Бестужев благотворил Екатерину «до такой степени, что сам был почти влюблен в нее» (Понятовский Ст.-А. Мемуары. С. 103). 294
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III -Äl говоры, в которых шла речь о Чоглокове между графом Бестужевым и им, великим князем. Чоглоков глубоко был этим оскорблен и его самолюбию нанесен был удар прямо в сердце... С этого дня Чоглоков стал заклятым врагом графа Бестужева, который никогда не мог его умилостивить» (160, 162; курсив наш. — О. И.). Таким образом, в цитированном варианте Ека¬ терина II снимает с себя отчасти вину в интриге против Бестужева. Од¬ нако во втором варианте есть слова, которые ближе к истине: «Я сохранила на всю жизнь обыкновение уступать только разуму и кротос¬ ти; на всякий отпор я отвечала отпором» (7). Во втором варианте количество выпадов против Бестужева резко уве¬ личивается. Екатерина II пишет: «Ссору раздувал тогда повсюду граф Бес¬ тужев, применявший отвратительное правило — разделять, чтобы повеле¬ вать. Ему отлично удавалось смущать все умы, никогда не было меньше согласия и в городе, и при дворе, как во время его министерства, в конце концов он стал жертвой собственных происков, что случается обыкновен¬ но с людьми, которые больше опираются на свои интриги, чем на чистоту и честность приемов» (44). В том же варианте, говоря об аресте Лестока, Екатерина II пишет, что смотрела на Бестужева «как на главного виновни¬ ка всех дурных поступков по отношению ко мне, и мне было небезызвест¬ но, что он подогревал то неприязненное отношение, какое императрица питала ко мне» (140). Во втором варианте Екатерина рассказывает о почти криминальной истории с намеками на участие в ней канцлера. Она рассказывает, что генерал Апраксин купил новый дом в Москве и вместе с Бестужевым ре¬ шил пригласить государыню, великого князя и великую княгиню там отобедать. Праздник был великолепен. Но радость великой княгини была омрачена. «Я узнала на следующий день, — пишет Екатерина II, — что в этот самый день третья дочь Апраксина умерла в течение ночи от оспы. Я была этим жестоко испугана; он и весь двор знали, что у меня не было оспы; странно было подвергать меня опасности, приглашать и привозить в этот дом; кроме того, из комнатки больной постоянно вхо¬ дили и выходили в ту, где я находилась; весьма правдоподобно, что я была приглашена и привезена в этот дом с целью заразить меня этой болезнью; я не поручусь за противное. Самое меньшее, что можно ска¬ зать, это то, что внимание и осторожность по отношению ко мне не простирались до особенной крайности, ибо меня подвергали столь силь¬ ной опасности с таким легким сердцем и совсем без нужды, и ни у кого не нашлось достаточно сердечной доброты, ни доброй воли, ни человеч¬ ности, чтобы меня от этого предохранить. Но Бог судил иначе: ребенок умер, а я избегла столь великой опасности самым счастливым образом. Признаюсь, я часто содрогалась при мысли об этом» (151, 152). Необ¬ 295
O.A. ИВАНОВ ходимо заметить, что в третьем варианте эта история излагается без явных обвинений (278, 279). Что заставило Екатерину изменить свой ранний рассказ, неизвестно. Следующая история, организованная, по мнению Екатерины, Бесту¬ жевым, была связана с именем графа Санти. «Не могу умолчать, — пи¬ шет во втором варианте Записок императрица, — еще об одном про¬ исшествии, показавшемся мне чрезвычайно странным. Во время траура по моем отце, когда мы по обыкновению вышли как-то после полудня на галерею, я встретила там графа Санти, обер-церемониймейстера; я обратилась к нему, как обыкновенно делала это со всеми, и в продолже¬ ние нескольких минут говорила с ним о безразличных предметах. Чрез два дня после этого Чоглокова передала мне от имени императрицы, что Ее Величество находила очень дурным, что я осмелилась осуждать ино¬ странных посланников и послов за то, что они не выразили мне соболез¬ нования по поводу смерти моего отца, и что я сказала это графу Санти. Я сказала Чоглоковой, что я об этом и не думала, и если граф Санти пе¬ редал это, то он солгал, потому что я могу Богом поклясться, что я не только этого не сказала, но даже не думала об этом и ничего похожего на это замечание графу Санти не говорила, и это была правда. Чоглоко¬ ва мне опять повторила замечание, что мой отец не был королем; я ей сказала, что знаю это без повторения; она обещала доложить императ¬ рице то, что я сказала, и вернулась сообщить мне, что императрица еще велит расспросить графа Санти, и, если он солгал, она велит его наказать. На следующий день она принесла мне письмо, в котором Санти говорил, что, быть может, он плохо понял. Но этого не могло быть, потому что в разговоре не было даже вопроса о послах и ни о чем похожем на это. Граф Воронцов после этого извинялся передо мной от имени графа Сан¬ ти, который уверял, что граф Бестужев заставил его сказать то, о чем он никогда не думал. Не знаю, в чем было дело, но это была странная ложь» (105, 106). Возможно, что ответ на эту загадку состоит в том, что граф Санти принадлежал к французско-прусской партии и Бестужев в его лице хотел поставить в неудобное положение перед императрицей и саму враждебную ему партию*. «Граф Бестужев, всегда злобствующий, — * Следует иметь в виду, что Бестужев не любил графа Санти. С.М. Соловьев рассказыва¬ ет о следующем характерном эпизоде: «Обер-церемониймейстер граф Санти мимо Колле¬ гии иностранных дел обратился к Лестоку за наставлением, какое место назначить Брюм- меру и Берхгольцу при будущих торжествах бракосочетания наследника. Лесток по старой привычке обратился к императрице с докладом об этом деле, но получил в ответ, что канц¬ леру неприлично вмешиваться в медицинские дела, а ему — в канцлерские, и при первом докладе Бестужева велела ему сделать выговор Санти, чтоб он со своими делами не обращал¬ ся ни к кому мимо канцлера или вице-канцлера, иначе может потерять свое место. Бесту¬ жеву это поручение не могло быть неприятно, потому что он не любил Санти, как человека противной партии, и называл его в насмешку «обер-конфузионсмейстером» (Соловьев. Кн. 296
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III пишет Екатерина II в третьем варианте Записок, — обрадовался слу¬ чаю меня унизить: он велел Санти тотчас же изложить письменно, что тот ему сказал или намекнул и подтвердил моим именем, и велел ему подписать этот протокол; Санти, боясь своего начальника как огня и особенно страшась потерять свое место, не замедлил подписать эту ложь вместо того, чтобы пожертвовать своей карьерой. Великий канцлер по¬ слал эту записку императрице, которая рассердилась, предполагая такие претензии с моей стороны, и послала ко мне Чоглокову, как выше ска¬ зано. Но когда императрица услышала мой ответ, основанный на сущей правде, то из всего этого вышло, что господин обер-церемониймейстер остался с носом» (258, 259). В третьем варианте, несмотря на указанные недостатки Бестужева (подлинные и мнимые), есть характеристики несомненно положительно¬ го характера, противопоставленные Екатериной свойствам мелких его противников — «политиканов передней»: «Его несравненно больше стра¬ шились, чем любили; это был чрезвычайный пройдоха, подозрительный, твердый и неустрашимый, по своим убеждениям довольно-таки власт¬ ный, враг непримиримый, но друг своих друзей, которых оставлял лишь тогда, когда они повертывались к нему спиной, впрочем, неуживчивый и часто мелочный... Враги графа Бестужева были в большом числе, но он их всех заставлял дрожать. Он имел над ними преимущество своего положе¬ ния и характера, которое давало ему значительный перевес над полити¬ канами передней» (208). Екатерина видела в 1756 году, как Бестужев берег русскую кровь и не дал союзникам-австрийцам всю свою армию, а только положенные 30 ООО (381). Это очень не понравилось «союзникам» австрийцам: «Ав¬ стрийский посол замышлял против Бестужева, потому что Бестужев хо¬ тел, чтобы Россия держалась своего союзного договора с Венским дво¬ ром и оказывала бы помощь Марии-Терезии, но не хотел, чтоб она действовала в качестве первой воюющей стороны против Прусского ко¬ роля. Граф Бестужев думал, как патриот, и им не легко было вер¬ теть...» (429; курсив наш. — О. И.). Но чтобы понять все это, чтобы отделить личные обиды от великого дела борьбы за политическую само¬ стоятельность России, Софии-Фредерике, а затем великой княгине Ека¬ терине Алексеевне необходимо было пройти десятилетний путь. Петр Федорович этот путь не прошел; напротив, он двигался в обратном на¬ правлении, и все попытки Бестужева сблизиться с внуком Петра I, чью политику он пытался продолжать, к результату не привели. 11, 339; курсив наш. — О. И.). Подобное отношение канцлера к Санти подтверждает и Мар¬ дефельд: «Канцлер его не любит и при первой возможности заставит уступить место цере¬ мониймейстеру Веселовскому, младшему брату тайного советника» (Лиштенан, 280, 281). 297
О.А. ИВАНОВ ÄH Елизавета Петровна, Петр Федорович и Екатерина Алексеевна Как относилась Елизавета Петровна к Петру Федоровичу и его жене? Этот вопрос весьма интересен для изучения. Был ли их вызов и брак про¬ явлением холодного расчета, вызванного лишь чувством самосохранения? Или императрица более тепло относилась к племяннику и его невесте (а потом и жене)? Мы полагаем, что вернее последнее утверждение; вероят¬ но, Елизавета Петровна желала смотреть на Петра Федоровича и Екатери¬ ну Алексеевну как на своих детей, пытаясь окружить их материнской за¬ ботой. Вспомним, как во время первого совместного путешествия в Киев императрица запретила им входить в пещеры, считая, что воздух там мо¬ жет быть вредным (54). Или то, как после жесткого разговора с Иоганной- Елизаветой она, увидев Петра Федоровича и Екатерину быстро спускаю¬ щимися с высокого подоконника, улыбнулась и поцеловала их (214). И потом, значительно позднее, когда много черного легло на отношения им¬ ператрицы и Петра Федоровича с супругой, Елизавета Петровна продол¬ жала испытывать где-то в глубине души теплые чувства к ним. Екатерина II рассказывает, что императрица повелела приехать им в Кронштадт; в это время разыгралась буря на море. Елизавета Петровна «очень беспокоилась всю ночь»; прибегла к мощам, несколько раз вскрикивала, что это будет ее вина, что они погибнут из-за посланного им недавно выговора, поскольку, желая выказать свое послушание, отправились немедленно. Но яхта при¬ шла в Кронштадт уже после окончания бури. Таким образом у Елизаветы Петровны проявлялись свойства истинно русской души: при всех недо¬ статках в самой глубине она оставалась доброй. Однако окружающие великого князя и великую княгиню делали все, чтобы рассорить их с императрицей. Да и они сами были не совсем на высоте своего положения, что вызывало крайне отрицательную реакцию Елизаветы Петровны. Ее отношение к Петру Федоровичу и Екатерине эволюционировало от любви до презрения (в случае Петра Федоровича) и холодного признания умственных способностей великой княгини. Отношение Елизаветы Петровны к Петру Федоровичу Оно развивалось от нежного чувства к высказываниям типа: «Племян¬ ник мой урод, черт его возьми» (443). Вспомним, как радовалась Елиза¬ вета Петровна портрету Карла-Петра-Ульриха, как писала она в записке, адресованной Богу, о Петре Федоровиче как наследнике российского пре¬ стола, а потом публично провозгласила его таковым. Мы знаем, как тяже¬ 298
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ло переносила императрица болезни Петра Федоровича; вспомним рас¬ сказ Штелина о болезни великого князя в октябре 1743 года: «Ее Величе¬ ство, которая несколько дней была нездорова, скорее прибежала, чем пришла, к нему при этом известии. Она так испугалась, видя положение великого князя,, что не могла произнести слова и залилась слезами. Ее с трудом оттащили от постели великого князя и увели в ее покои... Ее Императорское Величество, которая легла не раздеваясь, и, едва вздрем¬ нула от безутешной горести, пришла в 6-ть часов утра к великому князю и услыхали от Боергаве радостное известие, что спасительный перелом возобновил надежду на выздоровление. Оттуда императрица отправилась прямо в придворную церковь и отслужила молебен» (курсив наш. — О. И.)521. А как стремительно и самоотверженно направилась Елизавета Петровна к заболевшему оспой Петру Федоровичу и пробыла с ним в Хотилове шесть недель (60). Кто посмеет сказать, что это не высшее про¬ явление материнской любви?! Вспомним и то, как Елизавета Петровна хотела, чтобы Петр Федорович получил достойное образование, и радова¬ лась его успехам. Когда Петр Федорович поправил ошибку фельдмаршала Долгорукого и полицмейстера графа Девиера в древней русской истории, императрица заплакала от радости и на другой день велела поблагодарить его наставника, Штелина522. В другой раз великий князь так хорошо на¬ чертил план крепости, что восхитил императрицу523. Конечно, тут можно заподозрить Штелина в неискренности и заинтересованности выставить себя хорошим педагогом. Но вряд ли он сильно преувеличивал реакцию Елизаветы Петровны. В этой связи трудно принять рассуждения иностранцев об отношении Елизаветы Петровны к племяннику. Дипломаты намеренно раздували конфликт между родственниками, говоря, что императрица весьма рев¬ ниво относилась к объявленному ею наследнику. Это проявилось, напри¬ мер, в приведенном сообщении Дальона своему правительству об эпизоде с гвардейцем, который просил ее не отдавать корону Петру Федорови¬ чу524. Прусский посланник Мардефельд писал: «Следует также избегать тесных уз с великим князем или, по крайней мере, не показывать сего, ибо по прихоти своей к Его Императорскому Высочеству ревнует...»525 Возможно, императрице к этому времени уже надоели заигрывания ино¬ странцев с великим князем и натравливание его на Россию. Любопытную в этом отношении характеристику императрицы дает Фавье, знавший Елизавету в последние годы ее жизни: «Сквозь ее доброту и гуманность в ней нередко просвечивает гордость, высокомерие, иногда даже жесто¬ кость, но более всего подозрительность. В высшей степени ревнивая к своему величию и верховной власти, она легко пугается всего, что может ей угрожать уменьшением или разделом этой власти. Она не раз выказы¬ 299
O.A. ИВАНОВ вала по этому случаю чрезвычайную щекотливость... Она ни под каким видом не позволяет управлять собой одному какому-либо лицу, министру или фавориту, но всегда показывает, будто делит между ними свои мило¬ сти и свое мнимое доверие»526. Нет сомнения, что из-за дурного характера Петра Федоровича и его склонностей между ним и императрицей возникали ссоры, число кото¬ рых со временем росло. Тут можно поверить прусскому послу Финкен- штейну, который писал о «частых ссорах между тетушкой и племянни¬ ком»527. Во второй половине 40-х годов Елизавета Петровна уже хорошо узнала Петра Федоровича и глубоко разочаровалась в нем. Ей оставалось только лить слезы или ругаться с неудачным наследником. Екатерина вспоминает о том, что Елизавета Петровна страшила великого князя вы¬ сылкой. Об этом сохранились упоминания во всех вариантах Записок. В первом варианте говорится, что Петру Федоровичу было сказано: «Если он будет дурно себя вести, то его посадят на корабль, чтобы отвезти в Гол- штинию, а меня оставят, и что императрица может выбрать, кого захо¬ чет, чтобы заместить его» (490). Весьма любопытный разговор, состояв¬ шийся между Петром Федоровичем и Чоглоковой из-за отказа великого князя посетить баню, передает Екатерина во втором варианте своих Записок: «Чоглокова... страшно рассердилась и спросила великого князя, знает ли он, что императрица могла бы его заключить в С.-Петербург¬ скую крепость за такие речи и за выказанное им ослушание ее воли... Ве¬ ликий князь при этих словах задрожал и в свою очередь спросил ее, го¬ ворит ли она ему от своего имени или от имени императрицы. Чоглокова возразила ему, что она его предупреждает о последствиях, которые мог¬ ло иметь его безрассудное поведение, и что, если он желает, императри¬ ца сама повторит ему то, что она, Чоглокова, только что ему сказала; ведь Ее Величество не раз уже угрожала ему крепостью, имея на то, по-види¬ мому, свои основания, а ему следовало помнить о том, что случилось с сы¬ ном Петра Великого по причине его неповиновения» (182,183). Петр Федорович отвечал как мог. Тут прекрасным примером, дающим понять то, как относился великий князь к тетке, является история с дыр¬ ками, которые он просверлил в покои Елизаветы Петровны. Екатерина II рассказывает в части, обозначенной ею, думаем не совсем верно, как «без¬ рассудство великого князя»: «После Пасхи* он устроил театр марионеток в своей комнате и приглашал туда гостей и даже дам. Эти спектакли были глупейшей вещью на свете. В комнате, где находился театр, одна дверь была заколочена, потому что эта дверь выходила в комнату, составлявшую часть покоев императрицы, где был стол с подъемной машиной, который * В 1746 году Пасха была 30 марта. 300
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III *^3. можно было поднимать и опускать, чтобы обедать без прислуги. Однаж¬ ды великий князь, находясь в своей комнате за приготовлениями к свое¬ му так называемому спектаклю, услышал разговор в соседней комнате и, так как он обладал легкомысленной живостью, взял от своего театра плот¬ ничий инструмент, которым обыкновенно просверливают дыры в досках, и понаделал дыр в заколоченной двери, так что увидел все, что там про¬ исходило, а именно, как обедала императрица, как обедал с нею обер- егермейстер Разумовский в парчовом шлафроке, — он в этот день прини¬ мал лекарство, — и еще человек двенадцать из наиболее доверенных императрицы. Его Императорское Высочество, не довольствуясь тем, что сам наслаж¬ дается плодом своих искусных трудов, позвал всех, кто был вокруг него, чтобы и им дать насладиться удовольствием посмотреть в дырки, которые он так искусно проделал* Он сделал больше: когда он сам и все те, кото¬ рые были возле него, насытили глаза этим нескромным удовольствием, он явился пригласить Крузе, меня и моих женщин зайти к нему, дабы по¬ смотреть нечто, чего мы никогда не видели. Он не сказал нам, что это было такое, вероятно, чтобы сделать нам приятный сюрприз. Так как я не так спешила, как ему того хотелось, то он увел Крузе и других моих жен¬ щин...» (241, 242). По нашему мнению, Петр Федорович хотел дискреди¬ тировать Елизавету Петровну, а также очень нелюбимого им А.Г. Разумов¬ ского. Императрица все поняла и устроила великому князю грандиозный разнос. «Она, — продолжает свой рассказ Екатерина II, — спросила, отку¬ да у него хватило смелости сделать то, что он сделал; [затем сказала], что она вошла в комнату, где была машина, и увидела дверь, всю просверлен¬ ную; что все эти дырки направлены к тому месту, где она сидит обыкно¬ венно; что, верно, делая это, он позабыл все, чем ей обязан; что она не мо¬ жет смотреть на него иначе, как на неблагодарного; что отец ее, Петр I, имел тоже неблагодарного сына; что он наказал его, лишив его наследства; что во времена императрицы Анны она всегда выказывала ей уважение, подобающее венчанной главе и помазаннице Божией; что эта императ¬ рица не любила шутить и сажала в крепость тех, кто не оказывал ей ува¬ жения; что он мальчишка, которого она сумеет проучить. Тут он начал сердиться и хотел ей возражать, для чего и пробормотал ей несколько слов, но она приказала ему молчать и так разъярилась, что не знала уже меры своему гневу, что с ней обыкновенно случалось, когда она сердилась, и наговорила ему обидных и оскорбительных вещей, выказывая ему столько же презрения, сколько гнева» (243, 244). Но делать Елизавете Петровне было нечего... К этому времени стали возникать конфликты и с великой княгиней. Особую остроту эти тенденции приобрели во время падения А.П. Бесту¬ 301
O.A. ИВАНОВ жева. Однако они не привели к сближению Петра Федоровича и Елиза¬ веты Петровны. Современник, француз Лафармие, бывший в 1761 году в России (а в 1770—1780 годах секретарем великого князя Павла Петро¬ вича), писал: «Казалось бы, что разъяснение недоразумений, причинив¬ ших падение Бестужева, должно было произвести сближение между императрицей и великим князем и, породив между ними доверие, пре¬ достеречь их в будущем от интриг министров и фаворитов. Но этого не случилось. Тетка остается по-прежнему холодна и неприступна, может быть, вследствие своей слабости; племянник — почтителен, но без малей¬ шей нежности и, может быть, из робости, никогда ничего не просит. Они видятся только ради приличия, и между ними нет ни дружбы,, ни дове¬ рия»528. Отношение Елизаветы Петровны к великой княгине Эти отношения прошли от нежной любви до чудовищных разносов и затем холодного признания разума Екатерины Алексеевны. Чрезвычай¬ ная забота Елизаветы Петровны о Софии-Фредерике проявилась во вре¬ мя ее болезни. «Она вернулась от Троицы в Москву, — вспоминает Ека¬ терина II, — в субботу в семь часов вечера и прошла прямо из кареты ко мне в комнату в сопровождении графа Лестока, графа Разумовскаго и хирурга этого последнего, по имени Верр. Она села у моего изголовья и держала меня на руках, пока мне пускали кровь; я пришла немного в себя в эту минуту и увидала, что все очень суетились вокруг меня... императри¬ ца прислала мне после этого кровопускания брильянтовые серьги и бант стоимостью в двадцать пять тысяч рублей» (42). В третьем варианте Екатерина замечает, что в то время Елизавета Петровна, беспокоящаяся о состоянии здоровья Софии-Фредерики, часто проливала слезы (212). Это отношение продолжалось и дальше. «Она мне выражала чрезвычай¬ ную нежность», — пишет Екатерина в первом варианте своих мемуаров. Особенно довольна была Елизавета Петровна в день крещения принцес¬ сы Софии. «Говорят, — вспоминает Екатерина II, — я прочла свое испове¬ дание веры как нельзя лучше, говорила громко и внятно, и произносила очень хорошо и правильно; после того, как это было кончено, я видела, что многие из присутствующих заливались слезами, и в числе их была импе¬ ратрица; что меня касается, я стойко выдержала, и меня за это похвали¬ ли. В конце обедни императрица подошла ко мне и повела меня к при¬ частию. Императрица, по выходе из церкви и по возвращении в ее покои, подарила мне ожерелье и украшения на грудь из брильянтов... На следу¬ ющее утро императрица прислала мне портреты — свой и великого кня¬ 302
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ зя — на браслете, осыпанном брильянтами; великий князь также прислал мне часы и великолепный веер» (49, 50). Милости Елизаветы Петровны на этом не прекратились. Екатерина II рассказывает, что со времени ее обручения с Петром Федоровичем «не было дня, чтобы я не получала подарков от императрицы, самые малень¬ кие из которых были в 10—16 тысяч рублей, как драгоценными камня¬ ми, так деньгами, материями и т. д., всем, что можно было придумать» (480, 481). Елизавета Петровна заявила будто бы Екатерине, что «любит меня почти больше великого князя» (482). «Ей приятно было слышать, когда хорошо обо мне говорили...» — пишет Екатерина Алексеевна об императрице. Прошел год пребывания принцессы Софии, а теперь великой княги¬ ни Екатерины Алексеевны в России. Отношения к ней императрицы ос¬ тавались очень хорошими. Екатерина II пишет в третьем варианте За¬ писок (мы приводили этот фрагмент выше), как 10 февраля 1745 года императрица во время празднования дня рождения великого князя обе¬ дала с ней на троне и была чрезвычайно любезна (224, 225). Знаки осо¬ бого внимания императрицы Екатерина получила и после свадьбы. Она рассказывает: «На другой день после свадьбы, приняв ото всех поздрав¬ ления в Зимнем дворце, мы поехали обедать к императрице в Летний дворец. Поутру она мне привезла целую подушку, сплошь покрытую чудным изумрудным убором, и послала сапфировый убор великому кня¬ зю для подарка мне...» (73). Это, судя по всему, были последние милости императрицы. Еще зимой, в феврале, 1745 года Екатерина получила от нее один из первых выговоров. После того как к Екатерине назначили восемь русских горничных, великая княгиня решила распределить между ними свои вещи. Это не понравилось Елизавете Петровне (64, 65). Другой выговор, более серьезный, касался долгов. Екатерина II рассказывает в третьем варианте своих Записок: «Однажды в театре граф Лесток вошел в нашу ложу, за минуту перед тем мы видели, как он жестикулируя и оживлен¬ но говорил с императрицей в ее ложе, он сказал нам, что государыня была очень разгневана тем, что мы с матерью имеем долги; что она назначила для меня в день моего обручения сумму в тридцать тысяч рублей на мое содержание; что, будучи еще великой княжной, она никогда столько не имела и что, несмотря на это, как ей известно, у меня уже были долги, она была очень раздосадована этим и, как он говорил, казалась очень разгне¬ ванной. Я извинялась, как только могла, и сказала ему, что я получила еще только пятнадцать тысяч рублей за первые шесть месяцев и то, что я дол¬ жна, будет уплачено в конце года. Но он высказал мне все упреки, какие императрица поручила ему передать...» (57, 58). Нет сомнения, что тут 303
О.А. ИВАНОВ ^ Екатерине доставалось совместно с матерью, которая к тому времени уже надоела при Дворе. Отсутствие беременности у великой княгини еще более огорчило Ели¬ завету Петровну, которая в этом видела вероятное влияние Иоганны-Ели¬ заветы. Сразу после свадьбы Екатерину окружили особенно плотной опе¬ кой. В первом варианте Екатерина Алексеевна рассказывает: «Несколько дней спустя (после отъезда матери. — О. И.), графиня Румянцева получи¬ ла приказание вернуться к своему мужу. Со времени моей свадьбы ко мне приставили тещу Сиверса (М. Крузе. — О. И.), которая начала с того, что запретила моим слугам говорить со мною тихо, под страхом быть выгнан¬ ными. Я не подала никакого повода к такому обхождению, оно меня изу¬ мило, но я промолчала; когда я сидела у себя в комнате, она и две старые карлицы, которых приставили ко мне, приходили смотреть в замочную скважину, что я делаю; наконец, когда я меняла место, все приходило в движение, чтобы видеть, что происходит. Я видела все эти проделки и не мешала этому. Я думала: когда они увидят, что я делаю, и не найдут ниче¬ го возразить, то они перестанут» (485). Другой характерный эпизод про¬ изошел под Новый год. Екатерина II рассказывает: «Мы с великим кня¬ зем жили довольно ладно, он любил, чтобы вечером к ужину было несколько дам или кавалеров; накануне Нового года мы таким образом веселились в покоях великого князя, когда в полночь вошла Крузе, моя камер-фрау, и приказала нам именем императрицы идти спать, потому что императрица находила предосудительным, что не ложились так дол¬ го накануне великого праздника. Эта любезность заставила удалиться всю компанию. Тем не менее любезность эта показалась нам странной, так как мы знали о неправильной жизни, какую вела сама наша дорогая те¬ тушка, и нам показалось, что тут больше дурного настроения, чем разум¬ ного основания» (80). Правда, в феврале 1746 года, когда Петр Федоро¬ вич серьезно заболел, Елизавета Петровна, видя реакцию на это великой княгини, сменила гнев на милость. Екатерина II, вспоминая то время, пишет: «Ему (Петру Федоровичу. — О. И.) было очень худо; ему не раз пускали кровь; императрица навещала его несколько раз на дню и, видя у меня на глазах слезы, была мне за них признательна. Однажды, когда я читала вечерние молитвы в маленькой молельне, находившейся возле моей уборной, ко мне вошла госпожа Измайлова, которую императрица очень любила. Она мне сказала, что императрица, зная, как я опечалена болезнью великого князя, прислала ее сказать мне, чтобы я надеялась на Бога, не огорчалась и что она ни в каком случае меня не оставит» (239, 240; курсив наш. — О. И.). Однако это была лишь короткая вспышка; беременности не было, от¬ ношения Екатерины и Петра Федоровича ухудшались. В мае должен был 304
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III бы появиться желанный наследник, но его не предвиделось. А у Анны Леопольдовны в Холмогорах в феврале 1746 года родился третий сын — Алексей, также претендент на российский престол. Елизавета Петровна, по-видимому, чрезвычайно расстраивалась и была крайне недовольна та¬ ким ходом дела. В конце мая 1746 года она решила откровенно погово¬ рить с великой княгиней. Этот разговор так повлиял на Екатерину, что она подробно рассказывает о нем во всех трех вариантах. «Я встала рано утром, — рассказывает Екатерина Алексеевна в первом варианте Запи¬ сок. — Крузе сказала мне, что императрица уже два раза присылала спра¬ шивать, встала ли я; минуту спустя, она вошла и сказала мне с разгневан¬ ным видом, чтобы я шла за ней. Она остановилась в комнате, где никто не мог нас ни видеть, ни слышать, и тут она мне сказала (в течение двух лет, как я была в России, это она в первый раз говорила со мною по душе, или по крайней мере без свидетелей). Она стала меня бранить, спраши¬ вать, не от матери ли я получила инструкции, по которым я веду себя,, что я изменяю ей для прусского короля; что мои плутовские проделки и хитрости ей известны, что она все знает; что когда я хожу к великому князю, то это из-за его камердинеров, что я причиной того, что брак мой еще не завершен (тем, чему женщина не может быть причиной), что если я не люблю великого князя, это не ее вина, что она не выдава¬ ла меня против моей воли, наконец [она высказала] тысячу гнусностей, половину которых я забыла. Я ждала минуты, когда она станет меня бить, как по счастью пришел великий князь, в присутствии которого она переменила разговор и сделала вид, будто ничего не было. Я не знаю, что бы из этого вышло: она больше всего походила на фурию. Я сделала не¬ сколько усилий, чтобы оправдаться, но, как только она видела, что я от¬ крываю рот, она мне говорила: «Молчите, я знаю, что вы ничего не може¬ те мне ответить». Я с тех пор много думала и передумала об этой сцене и считаю еще, что вся эта сцена была только для того, чтобы запугать или держать меня в страхе, потому что, кроме этого, я в ней ничего не по¬ нимаю» (488, 489; курсив наш. — О. И.). Во втором варианте Екатерина II добавляет: «На другой день утром мне пустили кровь. Только что успели перевязать мне руку, как в комна¬ ту вошла императрица; все удалились, и мы остались наедине. Императ¬ рица начала разговор с того, что мать моя ей сказала, что я выхожу замуж за великого князя по склонности, но мать, очевидно, ее обману¬ ла, так как она отлично знает, что я люблю другого. Она меня основа¬ тельно выбранила, гневно и заносчиво, но не называя, однако, имени того, в любви к кому меня подозревали. Я была так поражена этой обидой, ко¬ торой я не ожидала, что не нашла ни слова ей в ответ. Я заливалась слеза¬ ми и испытывала отчаянный страх перед императрицей; я ждала минуты, 20 О. Иилноп 305
O.A. ИВАНОВ когда она начнет меня бить, по крайней мере, я этого боялась: я знала, что она в гневе иногда била своих женщин, своих приближенных и даже сво¬ их кавалеров. Я не могла избавиться от этого бегством, так как стояла спиной к двери, а она прямо передо мной..» (86, 87; курсив наш. — О. И.). О любви великой княгини к последнему мы поговорим подробнее ниже. В третьем варианте события излагаются так: «Утром, до кровопускания, императрица вошла в мою комнату, и, видя, что у меня красные глаза, она мне сказала, что молодые жены, которые не любят своих мужей, всегда плачут, что моя мать, однако, уверяла ее, что мне не был про¬ тивен брак с великим князем, что, впрочем, она меня к тому бы не при¬ нуждала, а раз я замужем, то не надо больше плакать. Я вспомнила наставление Крузе и сказала: «Виновата, матушка», и она успокоилась. Тем временем пришел великий князь, с которым она на этот раз ласково поздоровалась, затем она ушла..» (246, 247; курсив наш. — О. И.). Екатерина вспоминает, что устроенная императрицей и Петром Фе¬ доровичем головомойка глубоко потрясла ее, и она попыталась покон¬ чить с собой. «Я была в таком сильном отчаянии, — пишет она, — что, если прибавить к нему героические чувства, какие я питала, — это зас¬ тавило меня решиться покончить с собою; такая полная волнений жизнь и столько со всех сторон несправедливостей и никакого впереди выхода заставили меня думать, что смерть предпочтительнее такой жизни; я легла на канапе и, после получасу крайней горести, пошла за большим ножом, который был у меня на столе, и собиралась решительно вонзить его себе в сердце, как одна из моих девушек вошла, не знаю зачем, и за¬ стала меня за этой прекрасной попыткой. Нож, который не был ни очень остер, ни очень отточен, лишь с трудом проходил через корсет, бывший на мне. Она схватилась за него; я была почти без чувств; я испу¬ галась, увидав ее, потому что я ея не заметила. Она была не глупа (в на¬ стоящее время она замужем за полковником Кашкиным, который командует Тобольским полком). Она постаралась заставить меня отка¬ заться от этой неслыханной мысли и пустила в ход все утешения, какие могла придумать. Понемногу я раскаялась в этом прекрасном поступке и заставила ее поклясться, что она не будет о нем говорить, что она и сохранила свято» (489). Стало ли известно это во многом театральное действо императрице, мы не знаем. Но Елизавета Петровна приняла по отношению к великой княгине и дополнительные меры. Основную роль в травле великой княгини, по ее мнению, играла Чог- локова, за которой стояла сама императрица. В первом варианте Екате¬ рина по горячим следам писала: «Дурное обращение Чоглоковой шло сво¬ им чередом. Она всем запрещала со мною говорить и это не только дамам и кавалерам, окружавшим меня, но даже, когда я выезжала на куртаги, 306
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ она всем говорила: «Если вы будете говорить ей больше, чем «да» и «нет», то я скажу императрице, что вы интригуете с нею, потому что ее интри¬ ги известны», так что все меня избегали, приближалась ли я, или отступа¬ ла; я делала вид, что не знаю всех этих ее происков, и продолжала вести себя по-прежнему, разговаривала со всеми, была чрезвычайно любезна и старалась расположить к себе всех до самой Чоглоковой». У Екатерины появились защитники, которые попытались информировать императри¬ цу о несправедливостях, которые делают великой княгине от ее имени. На какой-то момент положение изменилось. «Мне, — вспоминает Екатери¬ на II, — сделали несколько подарков, и я думала, что все обратится к луч¬ шему, но все это лишь больше раздосадовало Чоглокову против меня: она думала, что то дурное расположение духа, какое ей пришлось вытерпеть, вытекало из моих жалоб, отчасти это была правда. Она подождала, чтобы шквал прошел, и так ловко повела дело, что по возвращении из этих по¬ ездок меня больше бранили и хуже со мною обращались, чем когда-либо; каждый месяц кого-нибудь прогоняли и лишь только видели мужчину или женщину, на кого я приветливо смотрела, как их наверняка удаляли» (490, 491). «Ее антипатия ко мне росла с каждым годом», — пишет Екатерина II об отношении к ней императрицы (498, 499). Она вспоминает об одном характерном случае, произошедшем в 1748 году под Пасху. «Во время того же поста, однажды около полудня, — пишет Екатерина II, — я выш¬ ла в комнату, где были наши кавалеры и дамы; Чоглоковы еще не прихо¬ дили; разговаривая с теми и другими, я подошла к двери, где стоял камер¬ гер Овцын. Он, понизив голос, заговорил о скучной жизни, какую мы ведем, и сказал, что притом нас чернят в глазах императрицы; так, не¬ сколько дней тому назад Ее Императорское Величество сказала за сто¬ лом, что я чересчур обременяю себя долгами, что все, что я ни делаю, глупо, что при этом воображаю, что я очень умна, но что я одна так думаю о себе, что я никого не обману, и что моя совершенная глупость всеми признана, и что поэтому меньше надо обращать внимания на то, что делает великий князь, нежели на то, что я делаю, и Овцын приба¬ вил со слезами на глазах, что он получил приказание императрицы пе¬ редать мне это, но он меня просил не подавать вида, что он мне ска¬ зал, что именно таково было ее приказание. Я ему ответила относительно моей глупости, что нельзя меня за это винить, потому что каждый таков, каким его создал Бог, что же касается долгов, то неудивительно, если они у меня есть, потому что, при тридцати тысячах содержания, мать остави¬ ла мне, уезжая, шестьдесят тысяч рублей долгу, чтобы заплатить за нее; что сверх того графиня Румянцева вовлекала меня в тысячу расходов, ко¬ торые она считала необходимыми; что Чоглокова одна стоит мне в этом 2°* 307
O.A. ИВАНОВ году семнадцать тысяч рублей и что он сам знает, какую адскую игру надо вести с ними каждый день, что он может этот ответ передать тем, от кого он получил это поручение; что, впрочем, мне очень неприятно знать, что против меня возбуждают императрицу, по отношению к которой я никогда не была неуважительной, непокорной и непочтительной, и что чем больше будут за мною наблюдать, тем больше в этом убедятся. Я обещала ему сохранить тайну и сдержала слово — не знаю, передал ли он, что я сказала, но думаю это, хотя никогда больше не слышала разговоров об этом и остерегалась сама возобновлять беседу, столь мало приятную» (263, 264; курсив наш. — О. И.). Только через десять лет Елизавета Петровна разобралась в личности Екатерины и заметила, что великая княгиня «любит правду и справедли¬ вость; это очень умная женщина» (456). Когда императрица умерла, то Екатерина, если верить ее Запискам, «горько плакала толико о покойной государыне, которая всякие милости ко мне оказывала и последние два года меня полюбила отменно» (525). Отношение великой княгини к Елизавете Петровне С первой встречи Елизавета Петровна потрясла и очаровала принцес¬ су Софию. Во втором варианте Екатерина II пишет: «Поистине нельзя было тогда видеть ее в первый раз и не поразиться ее красотой и величе¬ ственной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя очень полная, но ничуть от этого не терявшая и не испытывавшая ни малейшего стес¬ нения во всех своих движениях; голова была также очень красива; на императрице в этот день были огромные фижмы, какие она любила но¬ сить, когда одевалась, что бывало с ней, впрочем, лишь в том случае, если она появлялась публично. Ее платье было из серебряного глазета с золо¬ тым галуном; на голове у нее было черное перо, воткнутое сбоку и стояв¬ шее прямо, а прическа из своих волос со множеством брильянтов» (39). Прекрасно шло императрице и мужское платье (56). «Мое уважение и благодарность к императрице были чрезвычайны, я смотрела на нее, как на божество, лишенное всяких недостатков..» (482). Принимая первый план своего поведения, как мы видели, Екатерина вторым пунктом ставила — «Нравиться императрице». Это давалось Ека¬ терине с трудом. Для того чтобы оправдаться перед Елизаветой Петров¬ ной в той лжи, которую доносили ей о великой княгине, она «тысячу и тысячу раз просила о том, чтобы поговорить с ней (императрицей. — О. И.) частным образом, но что ей никогда не было угодно на это согласиться» (498). Конечно, все это не могло не вызвать изменения взглядов великой 308
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III княгини на императрицу. Екатерина II, отличный психолог-практик, оставила нам прекрасный портрет Елизаветы Петровны на фоне ее по¬ стоянного быта: «Императрица Елизавета имела от природы много ума, она была очень весела и до крайности любила удовольствия; я думаю, что у нее было от природы доброе сердце, у нее были возвышенные чувства и [вместе с тем] много тщеславия, она вообще хотела блистать во всем и желала служить предметом удивления; я думаю, что ее физическая кра¬ сота и врожденная лень очень испортили ее природный характер. Красо¬ та ее должна была бы предохранить ее от зависти и соперничества, кото¬ рое вызывали в ней все женщины, не слишком безобразные; но, напротив того, она была до крайности озабочена тем, чтоб эту красоту не затмила никакая другая; это порождало в ней страшную ревность, толкавшую ее часто на мелочные поступки, недостойные Величества. Ее лень помешала ей заняться образованием ее ума, и в ее первой молодости [воспитание ее] было совсем заброшено. Отец ее обращался сначала со своими двумя до¬ черьми, как с незаконнорожденными. При них находились с самого не¬ жного возраста только служанки-финки, а впоследствии — такие стран¬ ные немки, что они служили им игрушками. Льстецы и сплетницы довершили дело, внеся столько мелких интересов в частную жизнь этой государыни, что ее каждодневные занятия сделались сплошной цепью капризов, ханжества и распущенности, а так как она не имела ни одного твердого принципа и не была занята ни одним серьезным и солидным делом, то при ее большом уме она впала в такую скуку, что в последние годы своей жизни она не могла найти лучшего средства, чтобы развлечь¬ ся, как спать, сколько могла; остальное время женщина, специально для этого приставленная, рассказывала ей сказки» (547, 548). Екатерина II подробно рассказывает о темах разговоров, обсуждение которых не любила Елизавета Петровна. «Говорить в присутствии Ее Ве¬ личества, — пишет она, — было задачей не менее трудной, чем знать ее обеденный час. Было множество тем разговора, которых она не любила; например, не следовало совсем говорить ни о прусском короле, ни о Воль¬ тере, ни о болезнях, ни о покойниках, ни о красивых женщинах, ни о французских манерах, ни о науках; все эти предметы разговора ей не нра¬ вились. Кроме того, у нее было множество суеверий, которых не следова¬ ло оскорблять; она также бывала настроена против некоторых лиц, и тогда она всегда была склонна перетолковывать в дурную сторону все, что бы они ни говорили, а так как окружавшие охотно восстановляли ее про¬ тив очень многих, то никто не мог быть уверен в том, не имеет ли она чего-нибудь против него; вследствие этого разговор был очень щекотли¬ вым..» (549, 550). Екатерина II пишет во втором варианте, что, говоря с Елизаветой Петровной, «всегда рискуешь, что она прицепится к не по¬ 309
O.A. ИВАНОВ нравившемуся ей слову, чтобы напасть на тебя и наговорить тебе непри¬ ятностей; часто видала я, как случалось это в разговоре с великим князем, и это мне придавало больше сдержанности, заставляя взвешивать и под¬ бирать свои выражения прежде, чем их высказать» (81). В выражениях, кстати сказать, Елизавета Петровна не церемонилась. Провинившуюся Чоглокову, например, она в гневе называла глупой, дурой, скотиной (133). В Записках Екатерины II там и сям разбросаны наблюдения за поведе¬ нием и характером Елизаветы Петровны. «Моя дорогая тетушка, — пишет Екатерина II, — была очень подвержена такой мелочной зависти, не толь¬ ко в отношении ко мне, но и в отношении ко всем другим дамам; главным образом преследованию подвергались те, которые были моложе, чем она. Эту зависть она простирала так далеко, что случилось, что однажды при всем дворе она подозвала к себе Нарышкину, жену обер-егермейстера, которая, благодаря своей красоте, прекрасному сложению и величествен¬ ному виду, какой у нее был, и исключительной изысканности, какую она вносила в свой наряд, стала предметом ненависти императрицы, и в при¬ сутствии всех срезала ножницами у нее на голове прелестное украшение из лент, которое она надела в тот день. В другой раз она лично сама обстригла половину завитых спереди волос у своих двух фрейлин, под тем предлогом, что не любила фасон прически, какой у них был; одна из них была графиня Ефимовская, вышедшая впоследствии замуж за графа Ивана Чернышева, а другая княжна Репнина, жена Нарышкина, — и обе девицы уверяли, что Ее Величество с волосами содрала и немножко кожи» (139,140). Что касает¬ ся собственных туалетов Елизаветы Петровны, то они у всех на слуху; на¬ зывают десяток тысяч платьев и тысячи пар туфель. Это, правда, было лишь утрировкой обгцей тенденции того времени. Екатерина II пишет: «Дамы тогда были заняты только нарядами, и роскошь была доведена до того, что меняли туалет по крайней мере два раза в день; императрица сама чрезвы¬ чайно любила наряды и почти никогда не надевала два раза одного и того же платья, но меняла их несколько раз в день; вот с этим примером все и сообразовывались: игра и туалет наполняли день» (61)*. Тут можно только заметить, что Елизавета Петровна после себя оставила тысячи платьев, а Екатерина II — многие тысячи писем, указов и других документов. В этом отношении дочь Петра Великого не пошла за своим отцом, многотомный свод бумаг которого издается с 1883 года поныне. * Штелин, вспоминая о первых распоряжениях Петра III, пишет; «Велит показать себе однажды после обеда, в Летнем дворце, оставшийся гардероб покойной императрицы Ели¬ заветы, занимающий несколько комнат и зал, и находит 15 ООО и несколько сот платьев, часть один раз надеванных, часть совсем не ношеных, 2 сундука шелковых чулок, лент, баш¬ маков и туфель до нескольких тысяч и проч. Более сотни неразрезанных кусков богатых французских материй и проч.» (Штел., 100). 310
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Великая княгиня и ее «друзья» Отношение Екатерины Алексеевны к своим (а точнее, маминым) «дру¬ зьям» — Шетарди, Брюммеру и Лестоку — с годами менялось от очень теп¬ лого к весьма критическому. Начнем с маркиза Шетарди — главы француз¬ ско-прусской партии. Маркиз де Шетарди Во втором варианте Екатерина II, вполне определившаяся в отноше¬ нии француза, писала: «Маркиз де ла Шетарди, задушевный друг Лестока, узнал о перевороте, который готовили с целью возвести на престол цеса¬ ревну Елизавету; он даже ссудил Лестока некоторой суммой денег, которая потом была ему возвращена; но Лесток скрыл от него день и час, так как маркиз де ла Шетарди поторопился раньше сказать, что он заставит шве¬ дов напасть на русское войско, которое считали преданным правительни¬ це, в тот самый день, когда цесаревна Елизавета взойдет на престол, чтобы облегчить, как он говорил, ее восшествие, ибо вовсе не рассчитывали, что это должно произойти так легко, как оно произошло в действительности, и в этом он, конечно, следовал своим инструкциям, он замышлял смуту и старался ослабить силы России, возбуждая ея врагов напасть на войс¬ ко, которое, так сказать, прикрывало столицу, в ту минуту, когда, он надеялся, вспыхнет гражданская война; но Бог судил иначе, Лесток дога¬ дался скрыть часть своих распоряжений от маркиза де ла Шетарди. Так как этот посланник был уже отозван, то он уехал вскоре по вос¬ шествии императрицы Елизаветы, осыпанный подарками. Французский двор отослал его в Россию как частного человека, с верительными грамо¬ тами в кармане, заготовленными для него и как для посланника, и как для министра второго ранга, дабы предъявить их, смотря по тому, когда он сочтет своевременным и уместным. Во время его отсутствия дела приня¬ ли значительно иной оборот. Императрица увидела, что интересы им¬ перии отличались от тех, какие в течение недолгого времени имела це¬ саревна Елизавета» (47; курсив наш. — О. И.). Екатерина II сохранила до нас только один эпизод, рассказывающий о разговоре ее со «старинным знакомым матери» — маркизом Шетарди. «Однажды, — вспоминает императрица, — он обратился ко мне и поздра¬ вил, что я причесана en Moyse; я ему сказала, что в угоду императрице буду причесываться на все фасоны, какие могут ей понравиться, когда он ус¬ лышал мой ответ, он сделал пируэт налево, ушел в другую сторону и боль¬ ше ко мне не обращался» (215). Демарш весьма показательный. 311
O.A. ИВАНОВ О.ф. Брюммер Отношение к этому человеку у Екатерины II с годами поменялось зна¬ чительно; и не только в историческом времени, но и в вариантах ее Запи¬ сок. Так, в первом варианте она пишет, что «меня особенно ободрял в этих чувствах воспитатель великого князя граф Брюммер, который нежно меня любил и советы которого я любила» (481; курсив наш. — О. И.). Далее она пишет в том же варианте о том, как пытались рассорить ее с великим кня¬ зем, утверждая, что она любит Брюммера, которого Петр Федорович «на¬ чинал ненавидеть» (486). Если верить первому варианту, то сама императ¬ рица была инициатором этой кампании. Екатерина пишет, что Петра Федоровича «убедили заставить меня отказаться от дружбы с графом Брюммером; он заговорил со мною об этом очень грубо и передал мне раз¬ говор своей тетушки; я была так этим возмущена, что очень твердо ему возразила, что никакие соображения в мире не могут меня заставить пренебрегать обязательствами, которые я имела по отношению к дру¬ гу, которого уважала; что ни интриги, ни недовольство не заставят меня поступиться чувствами чести, какие я считала мне присущими; великий князь и все ко мне придирались, но твердость моя от этого только увели¬ чивалась» (486,487; курсив наш. — О. И.). Когда в мае 1746 года Брюммер был удален от Двора, Екатерина, если верить донесению австрийского по¬ сла Бретлака, была «так встревожена», что плакала «не переставая, и дош¬ ла в своем огорчении так далеко, что третьего дня пришлось пустить ей кровь»529. Однако имеются большие основания сомневаться в ответном чувстве Брюммера к великой княгине. Прежде всего потому, что когда она заболела, то, как мы видели выше, он нашел для великого князя другую не¬ весту — принцессу Дармштадтскую. Правда, в первом варианте имеется фраза, говорившая о том, что уже во второй половине 50-х годов Екатери¬ на подозревала Брюммера (и Лестока) в интригах против Бестужева. Так, она пишет: «Два вышеназванные лица приписывали все эти россказни и дурное обхождение канцлеру...» (486; курсив наш. — О. И.). Во втором варианте об отношениях с Брюммером Екатерина II рас¬ сказывает уже менее восторженно: «Кредит Брюммера был тогда на исхо¬ де. Однажды он меня отвел в сторону и сказал, что непременно будет отставлен, если я не постараюсь поддержать его; я спросила, как посоветует он взяться за дело, чтоб иметь успех? Он сказал мне, что не видит другого способа, как быть менее застенчивой с императрицей, и для этого я долж¬ на была чаще ходить в ту комнату, доступ в которую я имела. Я ему сказа¬ ла, что это ни к чему не послужит, так как императрица почти не входила туда, когда я там бывала... Он еще говорил со мною раза два или три в том же духе, но мне казалось его предложение вполне неосуществимым, и до 312
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III сих пор я убеждена, что я раздражила бы против себя императрицу (к чему она была очень склонна) гораздо легче, чем успела бы восстановить упав¬ шие акции Брюммера; кроме того, великий князь ненавидел его от всего сердца и это было бы новой причиной холодности между нами двоими; он не любил даже, чтобы у меня были с ним слишком заметные разговоры» (81,82). Не вызывает сомнения, что Брюммер желал использовать великую княгиню для сбора информации о намерениях императрицы и ее окруже¬ ния. Примечательно также, что Екатерина дружила с человеком, который был глубоко несимпатичен Петру Федоровичу. Дружила с Брюммером и Иоганна-Елизавета. Таким образом, оснований для конфликтов в «Голш¬ тинском дворике» и без Бестужева было достаточно. Брюммер, если верить третьему варианту Записок, в своей воспитательной деятельности искал содействия у Екатерины. «Помню, — пишет императрица, — что гофмар¬ шал Брюммер обращался ко мне в это время несколько раз, жалуясь на своего воспитанника, и хотел воспользоваться мною, чтобы исправить и образумить своего великого князя; но я сказала ему, что это для меня невоз¬ можно и что я этим стану ему столь же ненавистна, как уже были ненави¬ стны все его приближенные» (215). В третьем варианте отношение Екатерины Алексеевны к наставнику Петра Федоровича становится резко отрицательным. Рассказав о настой¬ чивой просьбе Брюммера о посещениях уборной императрицы, Екатери¬ на, сообщив, что «высказала свое отвращение», замечает: «Что касается гра¬ фа Брюммера, то я о нем не очень-то жалела; он мне надоедал своими вечными разговорами о политике, которые отзывались интригой...» (245, 246). Несмотря на это, Екатерина будто бы выхлопотала у Фридриха II пен¬ сию для Брюммера. Г. Аесток Одной из главных фигур, вмешивавшихся в жизнь великокняжеской семьи, был Лесток. Отношение Екатерины II к Лестоку менялось со вре¬ менем обратно тому, как оно изменялось по отношению к Бестужеву. В первом варианте Записок читаем: «Граф Лесток был арестован в ноябре 1748 года. Горе, какое я терпела от потери близкого друга, меня очень печалило и, несмотря на все, что мне наговорили относительно его враж¬ дебных планов против нас, так как я ничего доподлинно не видела, то я не могла этому поверить» (497; курсив наш. — О. И.). Во втором вариан¬ те Записок это теплое отношение не изменилось. Екатерина II писала: «По вечерам императрица собирала двор у себя в своих внутренних апар¬ таментах и происходила большая игра. Однажды, войдя в эти покои Ее 313
O.A. ИВАНОВ ^ Величества, я подошла к графу Лестоку и обратилась к нему с нескольки¬ ми словами. Он мне сказал: «Не подходите ко мне». Я приняла это за шутку с его стороны; намекая на то, как со мной обращались, он часто говорил мне: «Шарлотта! Держитесь прямо!» Я хотела ему ответить этим изречением, но он сказал: «Я не шучу, отойдите от меня». Меня это не¬ сколько задело, и я ему сказал: «И вы тоже избегаете меня». Он возразил мне: «Я говорю вам, оставьте меня в покое». Я его покинула, несколько встревоженная его видом и речами. Два дня спустя, в воскресенье, при¬ чесывая меня, мой камердинер Евреинов сказал мне: «Вчера вечером граф Лесток был арестован и, говорят, посажен в крепость». Тогда одно толь¬ ко название этого места уже внушало ужас. Он просил и виду не показы¬ вать, что я знаю эту новость; я сдержала слово, но была очень огорчена, так как граф Лесток до той поры всегда оказывал мне дружбу и доверие. Я знала о неприязни к нему графа Бестужева...» (140). В том же варианте Екатерина II сообщает, что на дороге из Петербур¬ га в Москву она узнала от камергера князя Александра Трубецкого, что граф Лесток, находясь в крепости, хотел уморить себя голодом, что с этой целью он одиннадцать дней не ел. Императрица велела ему принять пищу под угрозой, что, если он не послушается, она найдет средства, чтоб его к этому принудить. «Мы с князем Трубецким, — замечает Екатерина II, — нашли это обращение очень жестоким, и в особенности по отношению к человеку, которому императрица была многим обязана» (143,144). Одна¬ ко в третьем варианте мы находим другую характеристику Лестока: «У него не было недостатка ни в уме, ни в уловках, ни в пронырстве, но он был зол и сердцем черен и гадок» (208). Стала ли подобная точка зрения резуль¬ татом осмысления или ознакомления с документами, нам неизвестно. Остается также не совсем ясным, как в то время относился Лесток к Екатерине Алексеевне. Во втором варианте Записок приводится любо¬ пытный эпизод, свидетельствующий о том, что лейб-медик пытался втор¬ гнуться в личную жизнь великокняжеского семейства. Екатерина вспоми¬ нает: «В тот же день Пасхи (10 апреля 1748 года. — О. И.) граф Лесток навестил меня; он все еще был лейб-медиком; он воспользовался мину¬ той, когда никто его не слыхал, и сказал мне: «Шведскому посланнику очень чувствительна ваша болезнь; он поручил вам это передать». Так как я знала, что он вечно шутит, я ответила в том же духе: «Скажите ему, что я ему очень признательна за участие». С его стороны была тут хитрость, но до сих пор я не знаю, в чем она состояла» (120). Несколько выше Ека¬ терина рассказывает: «В это время приехал в Петербург Вольфенштиерна*, * В 1747 году отношения между Россией и Швецией достигли такой степени напряжен¬ ности, что вот-вот могла начаться война. Густав Вульфеншерна (или Вольфенштиерна), швед¬ ский дипломат, приехал в Петербург (по инициативе Фридриха II), чтобы урегулировать 314
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III шведский посол; это был красивейший с ног до головы мужчина, какого только можно встретить; все, и в особенности женщины, были в восторге от его наружности, и совсем невинно; за столом, слыша ему похвалы, я его также похвалила; мне вменили в преступление, что я его похвалила; мне все же кажется, что не следовало бы бранить молодых женщин за случай¬ но брошенные слова, и что это верный способ остановить на ком-нибудь их внимание и даже, быть может, внушить им опасение, что придают больше значения, чем следует, каким-нибудь нескромным замечаниям. Очень опасно помогать развитию неопределенных чувств, с зарождени¬ ем которых всякий человек появляется на свет» (107, 108). Екатерина II далее сообщает: «Лесток сказал мне вскоре после свадь¬ бы, что шведский посланник Вольфенштиерна находил меня очень кра¬ сивой; я за это ничего против него не имела, но это приводило меня в некоторое замешательство, когда мне приходилось с ним разговаривать. По скромности ли, или по кокетству, я хорошенько не знаю, — но всегда это стеснение, действительно, существовало» (115,116). Не в любовники ли целил шведского посланника его приятель Лесток, хорошо зная непо¬ правимые недостатки Петра Федоровича? И не хотел ли затем исполь¬ зовать эту связь в политических целях? Последнее, по нашему мнению, весьма вероятно. В «Деле Лестока» среди нескольких обвинения имеется следующее: «Ты в некоторое время Ее Императорскому Величеству самой говорил, что ежели б де принцесса Цербстская послушала твоих и Брюм- меровых советов, то б она великого князя за нос водила..»530 Этот важ¬ нейший факт (а он подтверждается самой Елизаветой Петровной) показывает, как хотели строить свою политику в отношении великокня¬ жеского семейства главные деятели французско-прусской партии. Они прекрасно видели, что с Петром Федоровичем у них ничего не получит¬ ся. Не случайно фон Финкенштейн писал Фридриху II, что «если взойдет на престол великий князь, то сможет Ваше Величество им располагать через посредство великой княгини»531. Это замечание не случайно. Прусский король внимательно следил за жизнью великокняжеской семьи. Как замечает В.А. Бильбасов, вначале, не имея еще точных сведений о Петре Федоровиче, прусский король пору¬ чал Мардефельду сближаться с великим князем, чтоб добиться его друж¬ бы, но вскоре увидел, кому принадлежит главная роль при русском молодом Дворе. Вероятно, решающим стало следующее сообщение в 1747 году фон Финкенштейна: «Можно биться об заклад, что великий князь никогда не будет царствовать в России; не говоря уже о его слабом сложные отношения двух стран. Однако ему, стороннику Франции и Пруссии, сделать это¬ го не удалось и в августе 1748 года, после десяти месяцев пребывания в России, он попросил об отставке, дабы «положить предел козням канцлера». 315
O.A. ИВАНОВ здоровье, угрожающем преждевременною смертью, русский народ так ненавидит великого князя, что он рискует лишиться короны даже и в том случае, если 6 она естественно перешла к нему по смерти императрицы». В начале 1752 года Фридрих II отзывается о Петре Федоровиче крайне отрицательно: « Великий князь чрезвычайно неосторожен в своих речах, по большей части в ссоре с императрицей, мало уважаем, вернее сказать, презираем народом и слишком уж занят своею Голштиниею». Прусский король сосредоточивает свое внимание на великой княгине, и в раздорах великокняжеского Двора его печалят только «неприятности, испытыва¬ емые великою княгинею»532. Лестоку и Брюммеру совершенно не нужно было согласие в велико¬ княжеской семье. Им нужно было найти способ проводить линию своей партии. «Лесток, пришелец, не могший питать сильного сочувствия к Рос¬ сии, имевший очень смутное понятие о ее интересах..» — писал С.М. Со¬ ловьев533. Но на пути иностранных «пришельцев» тогда встал русский человек, А.П. Бестужев-Рюмин... Они пытались приписывать ему то, что делали активно сами — вмешиваясь в непростую жизнь русского Двора, пытаясь ссорами и интригами достигнуть своих целей, а главное — ли¬ шить Россию возможности влиять на европейскую политику. «Сор из избы» Русские постепенно освобождались от иностранных «друзей». Маркиз Шетарди в 24 часа под конвоем был выслан из России. Не долго задержа¬ лась там и Иоганна-Елизавета. Пришло время Брюммера и Берхгольца, людей, по словам французского посланника Дальона, «преданных фран¬ цузским интересам». 28 мая 1746 года граф Брюммер направил письмо к императрице Елизавете Петровне534. В нем с первых слов излагается суть обращения: за несколько дней перед этим он получил известие, что ему поручается новая должность в Голштинии. Брюммер сразу от нее отказы¬ вается, замечая, что ее «не столько мои годы, сколько мое плохое состояние здоровья не позволяют мне принять». Он сообщает императрице о том, что «вынужден хлопотать у Его Императорского Высочества правящего герцо¬ га Шлезвиг-Голштинии о своей отставке». При этом граф Брюммер просит освободить его от любой службы. «Всемилостивейшая Императрица, — пишет он, — убежден, что Ваше Императорское Величество мое спокойное решение тем более одобрит, если всевысочайше захочет принять во внима¬ ние, что увеличивающаяся с каждым годом слабость моего организма по¬ буждает меня отныне лишить себя высочайшего блаженства моей жизни, которое я всегда искал в том, чтобы находиться при всевысочайшей персо- 316
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ С^, не Вашего Императорского Величества, и умолять о всемилостивейшем освобождении от моей до сих пор исполняемой Вашему Императорскому Величеству службы». При этом граф Брюммер ссылается на указы как самой Елизаветы Пет¬ ровны, так и Петра Федоровича: «По уже состоявшемуся Вашего Импера¬ торского Величества учреждению*, принимая во внимание Его Импера¬ торского Высочества придворный штат, коего мудрое и справедливое управление во всем мире признается достойным удивления, то не остает¬ ся мне ничего другого, как провести остаток моих дней в тихой отставке, непрерывно вспоминая бесчисленные благодеяния и всевысочайшие ми¬ лости, коими я до сих пор от Вашего Императорского Величества наслаж¬ дался, и иметь счастье до конца моей жизни молить Высочайшего Бога о продлении драгоценнейших лет Вашего Императорского Величества и благословенного и счастливейшего правления». Граф делает в цитированном письме попытку опровергнуть возводи¬ мые на него обвинения. « Если до сих пор оказанные мною мельчайшие услуги, — пишет он, — Всемилостивейшая Императрица, соответствуют хранимому верно усердию и рвению, то разрешено будет мне пред лицом Вашего Императорского Величества в полном убеждении с покорнейшею набожностью заявить, что я ничего больше не желаю, как верно служить Великому Богу во время моей жизни и получить со временем вечное воз¬ награждение; что я, насколько мне о самом себе известно, посвящал себя служению Вашему Императорскому Величеству столь ревностно, на¬ сколько позволяли мои проницательность и силы, уклоняясь при этом от всех чуждых умыслов». И чтобы доказать, что он чужд честолюбия (забывая, правда, что выше писалось о здоровье и годах), Брюммер пишет: «Так как в целом мире нет ничего способного подавить во мне эти всепокорнейшие и полные благо¬ говения чувства, то предназначу оставшиеся годы моей жизни лишь к тому, чтобы служить без помех Высочайшему Богу и непрерывно умолять Его о неизменно хорошем состоянии здоровья Вашего Императорского Величе¬ ства, и поэтому добровольно отрекаюсь вступать в какую-либо иную служ¬ бу, довольствуясь тем, что в течение многих лет, находясь у всевысочайше- го лица Вашего Императорского Величества, познал цену вожделенному счастью...» Письмо Брюммера завершается следующими словами: «Впро¬ чем, как я не сомневаюсь в исполнении моей просьбы, то осмеливаюсь в заключение всепокорнейше просить Ваше Императорское Величество со¬ благоволить не отнимать у меня недавно прерванные ваши покровитель- * Скорее всего, под этим словом (Einrichtung) следует понимать перечень государствен¬ ных должностей. 317
O.A. ИВАНОВ CTBO и милость, но удостоить меня ими во все время моей жизни, с чем ос¬ таюсь вплоть до могилы со всепочтеннейшей покорностью и полнейшей преданностью Вашего Императорского Величества всепокорнейший, сми¬ реннейший, послушнейший раб Отто Ф. Брюммер». За этим текстом, написанным человеком неискренним и лживым, стоят упомянутые нами выше политические течения и интриги. Брюм¬ мер, активно вмешивавшийся в русские дела, хотел получить место наме¬ стника в Голштинии535. Но этим планам не суждено было реализоваться, поскольку они вызывали противодействие не только Петра Федоровича, но и А.П. Бестужева; да и сама императрица не была на стороне Брюм¬ мера*. Мы знаем, что незадолго до цитированного письма Брюммера Ели¬ завете Петровне Бестужев, представляя ей проект своей инструкции, писал: «Впрочем же всеподданнейшее и слабейшее мое мнение есть, дабы Ваше Императорское Величество Его Императорскому Высочеству как наискорее позволена дать соизволили известные определения, с которых Вашему Императорскому Величеству вчера переводы всенижайше под¬ несены, обер-маргиалу Брюммеру и камергеру Берхгольцу отдать, чем они сами побуждены будут увольнения своего отсюда просить: тогда в всевысочайшем Вашего Императорского Величества соизволении состо¬ ять будет, разсудите ли их достойных какого насаждения, или токмо что- либо на проезд всемилостивейше пожалуете» (курсив наш. — О. И.). О том, какие это были «определения» и что после вручения их про¬ изошло, мы узнаем из депеши барона Мардефельда к своему двору. «Принц-администратор, — прусского посланника, — дал знать Брюмме- ру и Бергхольцу, что великий князь не признает удобным, чтоб долее они здесь жили, тогда они стали просить отпуска и тотчас его получили». Бе¬ стужев заметил на это донесение: «Весьма ложно Мардефельд доносит, будто великий князь Брюммера и Бергхольца выслать хотел, но им оп¬ ределения о пожаловании амтов** и пенсий вручены, на что они, одна¬ ко ж, грубым и непристойным образом абшидов*** своих требовали, не прося ни словом о пенсиях, следовательно, с достоинством и честью Его Императорского Высочества не сходствовало б им милость свою пожа¬ ловать» (курсив наш. — О. И.)536. Хотя в письме Брюммера ничего не говорилось о пенсии, он и Берхгольц ее получили. Штелин писал, что великий князь дал отставку обер-гофмар- шалу Брюммеру и обер-камергеру Берхгольцу, предложив им должность в Голштинии, но они отказались и получили от императрицы чрез обер- * Согласно сообщению Дальона, был арестован секретарь Брюммера (Соловьев. Кн. 11, 402). ** От немецкого слова Amt — должность, звание. *** От немецкого слова Abschied — увольнение, отставка. 318
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ егермейстера графа Разумовского ежегодную пенсию: первый в 3000 р., а второй в 2000 р. Штелин пишет, что оба «избрали своим местопребывани¬ ем Висмар, где граф Брюммер умер чрез несколько лет, но Бергольц жил до 177...* года»537. В «Анекдотах о Петре Великом» Штелин так формулирует причину отъезда Брюммера из России: «Суровым своим обхождением с сим принцем (Петром Федоровичем. — О. И.) давно уже сделал он себя ему ненавистным. И так, не надеясь себе добра от своего воспитанника, когда бы он вступил на престол, уехал в Висмар, где, получая от императрицы Елизавет Петровны пенсион, проводил остаток своей жизни и умер в 1759 году, оставив много долгов»538. Здесь стоит добавить, что Висмар по Вестфальскому миру (1648 года), завершившему Тридцатилетнюю войну, стал принадлежать шведам539. Таким образом, то, что граф Брюммер ока¬ зался в этом городе, далеко не случайно — он всю жизнь работал в основ¬ ном для Швеции. Что касается «множества долгов», то оставим это на совести Штелина, который и мертвого пытался публично унизить. Последнее известное нам письмо к Елизавете Петровне граф Брюммер написал 28 июня 1746 года; оно касалось его коллекции оружия. «По пер¬ вому всемилостивейшему указу, — писал Брюммер, — я не только ружья и остальные вещи в моей оружейной комнате аккуратно пронумеровал, но и составил им каталог, который, мной подписанный, представляется в Пе¬ тергоф к Его Сиятельству графу и обер-егермейстеру Разумовскому. По соответствующей цене вышеупомянутые ружья уступаю лишь высокой Милости Вашего Имп Вел, к чему должен прибавить, что [коллекция] все¬ ми знатоками оценивается в 20 тысяч рублей. Санкт Петербург. 28 июня 1746»54°. Штелин подтверждает продажу этой коллекции, говоря о начале военных упражнений Петра Федоровича в Ораниенбауме: «Учреждение арсенала и крепости. Основанием к тому была превосходная оружейная зала бывшего обер-гофмаршала Брюммера, которую купила императрица и подарила великому князю»541. Прусскому королю не понравилось то, как Брюммер действовал в Рос¬ сии. Он говорил своему любимцу — шведскому послу Руденшильду, что Брюммер вел свои дела по-дурацки: сколько раз он мог свергнуть канцле¬ ра, а теперь, как осел, голову себе ломает. На что посол отвечал: «Теперь это трудно, ибо Шетарди истребил при русском дворе всех благонамеренных, да и главная опора их теперь в особе Брюммера рушилась; бедный Трубец¬ кой один остался и принужден подлаживаться под мнение Бестужева, хотя наружно, тем более что граф Лесток, как слышно, с некоторого времени в государственные дела мешаться не смеет». Мы позволим себе не согласить¬ ся с мнением прусского короля: устроив брак Софии-Фредерики с Петром * Так в издании ЧОИ ДР. 319
О.А. ИВАНОВ ^ Федоровичем, он сильно осложнил ситуацию при русском Дворе; кроме того, необходимо учесть его с Лестоком активные действия, направленные, как мы говорили выше, на изменения в русской внешней политике. Не¬ сомненно, что пенсия, выхлопотанная Екатериной для Брюммера у Фрид¬ риха II, была не совсем незаслуженной наградой*. Еще большая неприятность постигла Лестока. В ноябре 1748 года он был арестован, подвергнут многим допросам (с применением пыток), а затем в 1750 году сослан в Углич, откуда в 1753 году переведен в Устюг Великий. Из ссылки Лесток был возвращен только по указу Петра III от 9 марта 1762 года. Один из важнейших вопросов, который был задан Лестоку, звучал так: «Не уловил ли ты великого князя и великую княги¬ ню в какие твои проекты вступать, в каком виде и как? По меньшей мере, не старался ли ты Их Высочества против Ее Величества преогор- чить и между ними холодность возбудить?»542 Тогда же по инициативе императрицы всплыл вопрос о «вождении за нос великого князя» с по¬ мощью Екатерины Алексеевны. Среди обвинений, выдвигаемых против Лестока, фигурировало и обвинение его в том, что он имел «намерение совершить государственный переворот, пользуясь ссорой между моло¬ дым двором и императрицей»543. Кроме надежно установленных фактов предательства, этого было достаточно для самого серьезного наказания. Бестужев предлагал заслать Лестока на Камчатку. Так был выбит еще один «французско-прусский партизан». Француз¬ ский посланник с глубокой грустью писал в свое министерство: «Все зло со¬ стоит в том, что больше уже не знают, каким путем доводить до государы¬ ни свои мнения, всякий держит себя в величайшей скрытности, и если граф Воронцов не приедет для скорейшего поправления дел, то здешний двор скоро будет походить на султанский, при котором видят только вер¬ ховного визиря и разговаривают только с ним; впрочем, здешний двор до¬ вольно уже походит на султанский по другим обстоятельствам, которые вы без труда отгадаете. Не знают ныне здесь ни веры, ни закона, ни благопри¬ * Существует и другая точка зрения на высылку Брюммера. Заметим сразу, что она про¬ тиворечит всем известным документам. Ф.-Д. Лиштенан пишет о том, что виноват во всем опять Бестужев, а Брюммер попал в расставленные им сети. «Дело заключалось в том, что великий князь сожалел о своем переходе в православие и, не таясь, открыто в этом призна¬ вался. Брюммер же, вместо того чтобы закрыть глаза на происходящее, «раздул из этого це¬ лую историю» и пожаловался на великого князя его тогдашнему воспитателю Чоглокову, бестужевскому шпиону. Канцлер не мог пренебречь представившейся возможностью бро¬ сить тень на голштинца и устранить от двора человека, преданного Фридриху. Он известил Елизавету, чрезвычайно щепетильную во всех вопросах, связанных с религией, о настроени¬ ях великого князя и подчеркнул (не без оснований), что «обстоятельство столь значительное может произвести опаснейшее впечатление на членов Синода и на высших должностных лиц империи». Виновником же столь страшного несчастья был назван протестант Брюм¬ мер — вот и предлог для его изгнания» (Лиштенан. 170, 171). 320
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ стойности». Кстати сказать, эта депеша была также перлюстрирована, и Бестужев по поводу этого текста заметил: «Сии и сему подобные Далионом чинимые враки ему неприметным образом путь в Сибирь приуготовляют, но понеже оные со временем усугубятся, да и по приумножающейся Мар- дефельдовой к нему конфиденции нечто и о прусских происках иногда све¬ дено быть может: того ради, слабейше мнится, ему еще на несколькое вре¬ мя свободу дать, яд его долее испущать»544. Время Мардефельда также скоро пришло. Посланный на спасение французско-прусской партии фон Финкен- штейн вынужден был в специальной записке для прусского короля подве¬ сти печальный итог. «Не стану говорить ни о генерале Румянцеве, — писал прусский дипломат, — коего возраст из борьбы вывел, ни о многих других, кои партию сию лишь числом укрепляют и в отчете моем описаны будут после. Довольно сказать, что в сторонниках у сей партии пребывают члены многих родовитых фамилий и что возведению императрицы на престол ее предков партия сия деятельно способствовала. Удивления достойно, что после сего они не устояли и победу свою украсть дозволили человеку, для императрицы по тысяче резонов подозрительному, но в сей беде следует им винить не столько ловкость графа Бестужева, сколько собственную свою неосмотрительность. Вице-канцлер (М.И. Воронцов. — О. И.) низостями врага своего был обманут; граф Лесток, упоенный довольством, кое полагал он вечным, забросил дела и предался наслаждениям; маркиз де ла Шетар¬ ди, слишком в себе уверенный, счел, что не о чем ему заботиться; княгиня Цербстская сама себя под удар подставила и делу непоправимый нанесла ущерб; одним словом, свершили они все, что могли, дабы себя погубить; победу одержали невзначай, сегодня же, ошибок натворив, стали умнее, но прежних возможностей более не имеют и вынуждены держать оборону. Пребывают они в слабости и бездействии, и не видно, чтобы могли снова взять верх. Дело сие, однако, не вовсе невозможное в стране, где привыкли все к переменам самым необычайным и неожиданным, и по любви к Ве¬ ликому Князю пожелал бы я, чтобы мог он рассчитывать на преданность сей партии, которая, как ныне ни слаба, однажды сделаться может ему полезной; впрочем, за исключением графов Воронцова и Лестока, не вижу я у Голштинского дома верных сторонников»545. Весьма примечательно, что некоторые современные иностранные авторы пытаются даже оправдать лиц, стремившихся за деньги к проведению политики, выгодной иностранным государствам. Так, Ф.-Д. Лиштенан пишет: «Лесток и Брюммер — новые жертвы австро¬ британской партии — дополняли друг друга. Брюммер пользовался репутацией человека последовательного, покладистого и преданного своим друзьям (качества, если верить Дальону, в России чрезвычайно 21 О. Иванов 321
O.A. ИВАНОВ ^ редкие)*. Флегматичный и невозмутимый, он умел усмирять чересчур живого Лестока. Пылкий француз говорил откровенно со всеми, вклю¬ чая императрицу, и нередко даже злоупотреблял своей непосредствен¬ ностью. Он играл при дворе очень важную роль, ибо пересказывал своей августейшей пациентке все придворные слухи, впрочем, охотно видоиз¬ меняя их в соответствии с собственными симпатиями и антипатиями. Тесно связанные с женским кланом, в который входили родственницы императрицы, Лесток и Брюммер составляли костяк франко-прусской группировки при русском дворе. Оба пользовались абсолютным довери¬ ем Ла Шетарди и Мардефельда, а позже Дальона и Финкенштеина, хотя Лесток, более отважный, более умный, да и более могущественный, вызывал больше симпатий. Единомышленники собирались в доме Брюммера, обсуждали способы борьбы с переменчивым нравом чув¬ ствительной Елизаветы и коварством общего врага — Бестужева и поддерживающего его австро-английского клана. Как и его друзья-дип¬ ломаты, Лесток, единственный, кто осмеливался выступать против кан¬ цлера, пережил пик своей славы в 1743—1744 годах. В эту пору Елиза¬ вета решила даже включить его в число участников Императорского совета, что не могло не встревожить противников француза»546. Нет сомнения, что английская дипломатия противодействовала фран¬ цузско-прусской партии. Так, посол Тироули писал: «Главная цель наша теперь — продолжать подрыв, причиненный французским интересам вы¬ сылкою Шетарди, и низложить окончательно французскую партию, осо¬ бенно Лестока и Брюммера; надеюсь, что мы в том успеем, но на это нуж¬ но несколько времени. 16 числа (июня) я был у вице-канцлера, и он мне сказал, что сию минуту отправил курьера в Берлин и Стокгольм с указа¬ ми его брату и посланнику в Швеции Любрасу не вступать более в пере¬ говоры о четверном союзе между Россиею, Пруссиею, Швециею и Фран- циею, равно и о другом союзе, который предложен Мардефельдом, — о тройном союзе между Россиею, Пруссиею и Швециею, к которому дол¬ жна была приступить и Франция...»547 О чистке, которая производилась при малом Дворе, мы поговорим в разделе «Поиски виновных». * О самом Дальоне Лиштенан пишет следующее: «Дальон не принадлежал к числу лю¬ бимцев Елизаветы: болтливый, не слишком любезный с придворными дамами, неопрятный, а порой и просто грязный, он недаром получил прозвище «французский дурень» или «обе¬ зьянья рожа». Дальон был неглуп и умел анализировать происходящее, но при этом страдал существенными недостатками: был вспыльчив, бестактен и ни в малейшей степени не обла¬ дал талантом царедворца (черта, нравившаяся Мардефельду). Помимо дипломатии, он за¬ нимался и коммерцией — торговал в своем особняке пудрой, помадой и табаком, что при¬ водило в восторг светских модников, но возмущало настоящих торговцев; посланник, не плативший таможенной пошлины, сбивал цены» (Лиштенан, 117).
Раздел V ПОИСКИ ВИНОВНЫХ Глава 1 ПОИСКИ ВИНОВНЫХ Не прошло и месяца с первой брачной ночи, как начались поиски и наказания виновных в ее безрезультатности. Они шли по нарастающей и кульминации своей достигли, может быть случайно, через девять месяцев. Тогда появилась «Инструкция», которая должна была регулировать пове¬ дение Петра Федоровича и Екатерины (о ней пойдет речь в следующей главе), тогда начались высылки и аресты людей, соприкасавшихся с вели¬ кокняжеской фамилией (смотрите ниже в главах, посвященных делам Рунберга, А. Чернышева и братьев Чернышевых). Прежде чем обратить¬ ся к архивным документам, познакомимся с тем, что писала по этому поводу Екатерина II. Если верить второму варианту Записок Екатерины II, старшая камер- фрау Крузе, приставленная к Екатерине буквально накануне свадьбы, на свои вопросы об итогах первой брачной ночи не получила никаких поло¬ жительных ответов. Несомненно, это стало известно Елизавете Петровне, которая, вероятно, отнесла подобную неудачу к обилию выпитого Петром Федоровичем вина и усталости от свадебной процедуры. Знала ли тогда императрица о серьезном охлаждении в отношениях Петра Федоровича и Екатерины, наступившем еще до свадьбы, трудно сказать. Мать Екатерины убеждала Елизавету Петровну в чувствах дочери к великому князю. Воз¬ можно, она верила в то, о чем потом сказала Екатерине (87,246,488). Не¬ смотря на это, императрица поставила перед Крузе задачу сосредоточить внимание молодых на главном их деле — произведении наследника пре¬ стола, оградив от всяких посторонних влияний. 21* 323
О.А. ИВАНОВ ^ Женская линия Соглядатаи смотрели, докладывали, но дело не шло. Стали искать вино¬ ватых, которых искали долго, — до тех пор, пока не поняли, что причина лежит в Петре Федоровиче и она ничем не исправима. Искали как агенты императрицы, так и агенты Бестужева, которому не нравились цербстские мама и дочка и который, вероятно, знал причину неудачи первой брачной ночи. Через 15 дней после свадьбы маме приказали уезжать (484), и вско¬ ре (28 сентября) она действительно уехала. Однако за два дня до этого Иоганна-Елизавета имела разговор с императрицей, в ходе которого (как сказала Екатерине сама Елизавета Петровна) она просила удалить от нее служанку — 17-летнюю Марию Жукову, мотивируя это тем, что «было бы опасно терпеть у меня любимец» (484, 485). В первом варианте Записок Екатерина писала по этому поводу: «Я вовсе не знаю еще и в настоящее время, что это должно было значить, потому что в то время у меня не было даже еще и мысли о зле; наоборот, если бы я тогда умерла, я бы должна была пойти прямо в рай, так были еще невинны мое сердце и ум» (485). Какими предположениями поделилась мать Екатерины с императрицей, мы не знаем. Можно только догадываться, что говорила Елизавете Петров¬ не Иоганна-Елизавета, обвинявшая свою дочь в тайных посещениях Пет¬ ра Федоровича и в страшном гневе говорившая гадости, на которые та не была способна (67, 235). Елизавета Петровна крайне отрицательно отно¬ силась к гомосексуализму. Екатерина II, упомянув об обвинении Н.А. Беке¬ това в тяге к юным певчим императрицы, замечает: «знали, что ничто не было так ненавистно в глазах императрицы, как подобного рода порок» (319). Может быть, мать Екатерины боялась, что более опытная Жукова расскажет великой княгине что-нибудь о том, как получать удовольствие с мужчинами (чего Петр Федорович сделать не мог) или без них. Жукову отставили в самый день отъезда матери Екатерины. Эта исто¬ рия так потрясла великую княгиню, что она включила воспоминания о ней во все варианты своих воспоминаний. Во втором варианте об этой истории рассказывается следующее: «Мы возвратились в Петербург. При¬ дя к себе в комнату, я не нашла там Марии Петровны Жуковой, к кото¬ рой я особенно привязалась. Я спросила, где она; остальные мои женщи¬ ны, у которых, я заметила, был очень удрученный и убитый вид, сказали мне, что мать Жуковой внезапно заболела и прислала за дочерью в то вре¬ мя, как она обедала со своими товарками. В тот вечер я не обратила на это большого внимания; на следующий день я еще осведомилась о ней; мне ответили, что она дома не ночевала. Я нашла в этом нечто загадочное; у моих женщин были на глазах слезы. Я нашла способ порасспросить част¬ ным образом т-11е Балк, которая впоследствии была замужем за поэтом 324
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Сумароковым; она умоляла меня не выдавать ее — я обещала, и тогда она мне разсказала, что, когда они все вместе обедали, вошли в комнату сер¬ жант гвардии и кабинетский курьер и сказали Жуковой, что мать ее за¬ болела, что нужно к ней ехать; она встала, побледнев, и, пока она садилась в коляску с одним из посланных, другой приказал ее горничной собрать вещи ее хозяйки; шептались о том, что она сослана, что им запрещено было говорить мне об этом, что никто не знал причины этого, но подо¬ зревали, что это потому, что я к ней была привязана и ее отличала. Я была очень изумлена и очень опечалена всем этим; мне было очень жалостно видеть человека несчастным единственно потому, что я к нему была рас¬ положена; отъезд матери, которым я была очень опечалена, помог мне скрыть это второе горе. Я никому ни слова не сказала; я боялась сделать несчастной и Балк; все же я открылась в этом великому князю, он тоже пожалел об этой девушке, которая была весела и умнее других». Все разъяснилось на следующий день. «Едва мы вошли в парадную опочиваль¬ ню этой государыни, — вспоминает Екатерина о визите к Елизавете Пет¬ ровне, — как она стала страшно поносить Жукову, говоря, что у нея были две любовные истории, что мать моя при последнем свидании, которое она имела с императрицей, убедительно просила Ее Величество уда¬ лить эту девушку от меня, что я по молодости моей привязалась к ней, но что эта девушка недостойна моей привязанности. Я ни слова не го¬ ворила ; я была очень изумлена и огорчена. Ее Императорское Величество говорила с такой горячностью и гневом, что была совсем красная, с горя¬ щими глазами; во-первых, я не знала, хорошего или дурного поведения была Жукова, ее приставили ко мне и прошло не более полугода, как она при мне находилась; во-вторых, я отличала эту девушку и любила ее не чрезмерно, без влечения и склонности, а единственно потому, что она была весела и менее других глупа и, по правде говоря, очень невинна; в-третьих, я находила весьма необычайным, чтобы мать просила импе¬ ратрицу удалить эту девушку, она, которая никогда ни слова не говорила мне насчет этой привязанности, хотя бранила меня нещадно и вполне ис¬ кренно всякий раз, когда думала, что я заслуживаю этого, а если бы мать мне об этом сказала, то я, в силу привычки ей повиноваться, наверное, посбавила бы пылу. Я никогда не узнала, действительно ли мать просила Ее Императорское Величество; я сочла долгом усомниться в том, так как я не знаю, зачем было бы матери причинять мне столь гласное огорчение и ставить меня в такое положение перед императрицей, когда она могла бы все прекратить одним только словом... В конце концов, опыт меня на¬ учил, что единственным преступлением этой девушки было мое располо¬ жение к ней и привязанность ее ко мне, которую в ней предполагали. Последствия оправдали это предположение: все, кого только могли запо- 325
«ÂÎL O.A. ИВАНОВ дозрить в том же, подвергались ссылке или отставке в течение восемна¬ дцати лет, а число их было не малое, буду иметь случай говорить об этом из года в год» (77—79; курсив наш. — О. И.). В третьем варианте Екатерина II вновь возвратилась к этой истории. Она вспоминает, что Елизавета Петровна посвятила в это дело и велико¬ го князя. «Когда императрица нас отпустила, — пишет Екатерина, — мы с великим князем прошли в наши покои. По дороге я увидела, что то, что императрица сказала, расположило ее племянника в пользу того, что только что было сделано; я высказала ему свои возражения по этому по¬ воду и дала почувствовать, что эта девушка несчастна исключительно по¬ тому, что предполагали, что я имела к ней пристрастие и что так как она страдала из-за меня, то я считала себя вправе не покидать ее, насколько это будет по крайней мере от меня зависеть...» Анализируя произошед¬ шее спустя многие годы, Екатерина II замечала: «В настоящее время мне трудно найти всему этому сколько-нибудь уважительную причину, и мне кажется, что это значило зря делать зло из прихоти, без малейшего осно¬ вания и даже без повода». История с Жуковой завершилась тем, что ве¬ ликая княгиня нашла для нее «приличную партию» — «сержанта гвардии, дворянина, имевшего некоторое состояние, по имени Травина». Но что действительно вызывает удивление, так это то, что Елизавета Петровна, узнав обо всем этом, сослала пару в Астрахань! «Этому преследованию еще труднее найти основания», — заметила Екатерина II (237—239). Мужская линия О том, что охота на виновников бесплодности брака в великокняже¬ ском семействе началась, стало известно при дворе. Об этом свидетель¬ ствуют действия матери 3. Чернышева Екатерина II пишет: «Несколько недель спустя (после истории с Жуковой. — О. И.) удалили от меня гра¬ фа Захара Чернышева, чтобы отправить его посланником в Регенсбург; сама его мать ходатайствовала перед императрицей об этой отсылке, так как она ей сказала: «Я боюсь, что он влюбится в великую княгиню; он только на нее и смотрит, и, когда я это вижу, я дрожу от страха, чтобы не наделал он глупостей» (79). Следует заметить, что матери Захара Чернышева весьма не нравилась великая княгиня. Последняя во втором варианте своих Записок вспоми¬ нает следующий эпизод, произошедший во время церемонии ее венчания с Петром Федоровичем. «Во время проповеди, предшествовавшей наше¬ му венчанию, — пишет Екатерина II, — графиня Авдотья Ивановна Чер¬ нышева, мать графов Петра, Захара и Ивана, которая стояла позади нас с 326
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ другими придворными дамами одного с ней положения, подошла к вели¬ кому князю и сказала ему что-то на ухо; я услышала, как он ей отвечал: «Убирайтесь, какой вздор», и после этого он подошел ко мне и рассказал, что она его просила не поворачивать головы, пока он будет стоять перед священником, потому что тот, кто первый из нас двоих повернет голову, умрет первый, и что она не хочет, чтобы это был он. Я нашла этот комп¬ лимент не особенно вежливым в день свадьбы, но не подала виду; но она заметила, что он мне передал ее слова. Она покраснела и стала делать ему упреки, которые он опять мне пересказал» (70). Сам 3. Чернышев, по- видимому, был действительно влюблен в великую княгиню, и эти чувства развернулись в переписке 1751 года, о которой пишет сама Екатерина (323, 324) и которая была опубликована в «Русском архиве» в 1881 году (Кн. 3, № 6; письма на французском языке). Но вел себя 3. Чернышев, по- видимому, не совсем скромно. Екатерина в первом варианте писала: «Граф Захар Чернышев, к которому, как мать знала, граф Брюммер и гра¬ финя Румянцова имели решительную антипатию и характер которого — теперь его разузнали, — уже развивался тогда, был тем, кого она отличи¬ ла, чтобы им досадить; напыщенно поверхностный и приписывающий совсем другой причине то, чего он не ожидал, он хвастался этим и тыся¬ чью глупостей давал понять людям то, чего, клянусь, не было» (482). Вскоре, если верить Запискам Екатерины, развернулась настоящая травля ее с двух сторон: и от императрицы, и графа А.П. Бестужева. В пер¬ вом варианте Записок Екатерина пишет (почти сразу же после эпизода с Жуковой): «Не было также дня, чтобы меня не бранили и не ябедничали на меня: то я вставала слишком поздно или одевалась слишком долго, иной раз я не достаточно была около великого князя, а когда я туда чаще ходила, го¬ ворили, что это вовсе не для него, но для тех, кто приходит к нему. Я очень огорчалась и поминутно худела; когда видели, что я опечалена, говорили: «она ничем не довольна», а когда я была весела, подозревали во мне хит¬ рость. Если бы все эти неудовольствия и выговоры, которые мне делали, шли прямо от императрицы ко мне или через доверенных лиц, я имела бы меньше огорчения, но большею частью мне посылали говорить самые не¬ подходящие и самые грубые вещи через лакеев и камер-юнгфер...» (486). На этом фоне возникла история с камер-лакеем великого князя Анд¬ реем Чернышевым. В третьем варианте своих Записок Екатерина II рассказывает*: «Великий князь имел, при моем приезде в Москву, в сво¬ их покоях троих лакеев, по имени Чернышевых, все трое были сыновья¬ ми гренадеров лейб-кампании императрицы**; эти последние были по¬ * В третьем варианте эпизод с А. Чернышевым озаглавлен как «Особый анекдот» (247). ** Это ошибка, и мы остановимся на ней при анализе подлинных документов. 327
О.А. ИВАНОВ ручиками, в чине, который императрица пожаловала им в награду за то, что они возвели ее на престол. Старший из Чернышевых приходился дво¬ юродным братом остальным двоим, которые были родными. Великий князь очень любил их всех троих; они были самые близкие ему люди, и действительно, они были очень услужливы, все трое рослые и стройные, особенно старший. Великий князь пользовался последним для всех своих поручений и несколько раз в день посылал его ко мне. Ему же он доверял¬ ся, когда не хотелось идти ко мне*. Этот человек был очень дружен и бли¬ зок с моим камердинером Евреиновым, и часто я знала этим путем, что иначе оставалось бы мне неизвестным. Оба были мне действительно пре¬ даны сердцем и душой, и я часто добывала через них сведения, которые мне было бы трудно приобрести иначе, о множестве вещей. Не знаю, по какому поводу, старший Чернышев сказал однажды ве¬ ликому князю, говоря обо мне: «Ведь она не моя невеста, а ваша». Эти слова насмешили великого князя, который мне это рассказал, и с той минуты Его Императорскому Высочеству угодно было называть меня «его невеста», а Андрея Чернышева, говоря о нем со мною, он называл «ваш жених». Андрей Чернышев, чтобы прекратить эти шутки, предло¬ жил Его Императорскому Высочеству, после нашей свадьбы, называть меня «матушка», а я стала называть его «сынок», но так как между мной и великим князем постоянно шла речь об этом «сынке», ибо великий князь дорожил им, как зеницей ока, и так как и я тоже очень любила его, то мои люди забеспокоились, одни из ревности, другие из страха за последствия, которые могут из этого выйти и для них, и для нас. Однажды, когда был маскарад при дворе, а я вошла к себе, чтобы пе¬ реодеться, мой камердинер Тимофей Евреинов отозвал меня и сказал, что он и все мои люди испуганы опасностью, к которой я, видимо для них, стремлюсь. Я его спросила, что бы это могло быть; он мне сказал: «Вы только и говорите про Андрея Чернышева и заняты им». — «Ну, так что же, — сказала я в невинности сердца, — какая в том беда; это мой сынок; великий князь любит его также и больше, чем я, и он к нам привязан и нам верен». — «Да, — ответил он мне, — это правда; великий князь может поступать, как ему угодно, но вы не имеете того же права; что вы называ¬ ете добротой и привязанностью, ибо этот человек вам верен и вам слу¬ жит, ваши люди называют любовью». Когда он произнес это слово, которое мне и в голову не приходило, я была как громом поражена и мнением моих людей, которое я считала дер¬ зким, и состоянием, в котором я находилась, сама того не подозревая. Он * Если дело обстояло именно так, то можно сделать предположение о том, что, посылая карлика Андрея со своим столь интимным письмом, Петр Федорович не хотел, чтобы о его существовании узнал Андрей Чернышев. 328
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III сказал мне, что посоветовал своему другу Андрею Чернышеву сказаться больным, чтобы прекратить эти разговоры; Чернышев последовал совету Евреинова, и болезнь его продолжалась приблизительно до апреля месяца. Великий князь очень был занят болезнью этого человека и продолжал го¬ ворить мне о нем, не зная ничего об этом. В Летнем дворце Андрей Черны¬ шев снова появился; я не могла его больше видеть без смущения. Между тем императрица нашла нужным по-новому распределить камер-лакеев: они служили во всех комнатах по очереди, и, следователь¬ но, Андрей Чернышев, как и другие. Великий князь часто давал концер¬ ты днем; в них он сам играл на скрипке. На одном из этих концертов*, на которых я обыкновенно скучала, я пошла к себе в комнату; эта ком¬ ната выходила в большую залу Летнего дворца, в которой тогда раскра¬ шивали потолок и которая была вся в лесах. Императрица была в отсут¬ ствии, Крузе уехала к дочери, к Сивере; я не нашла ни души в моей комнате. От скуки я открыла дверь залы и увидела на противоположном конце Андрея Чернышева; я сделала ему знак, чтобы он подошел; он приблизился к двери; по правде говоря, с большим страхом, я его спро¬ сила: «Скоро ли вернется императрица?» Он мне сказал: «Я не могу с вами говорить, слишком шумят в зале, впустите меня к себе в комнату». Я ему ответила: «Этого-то я и не сделаю». Он был тогда снаружи перед дверью, я за дверью, держа ее полуоткрытой и так с ним разговаривая. Невольное движение заставило меня повернуть голову в сторону, проти¬ воположную двери, возле которой я стояла. Я увидела позади себя, у дру¬ гой двери моей уборной, камергера графа Дивьера, который мне сказал: «Великий князь просит Ваше Высочество». Я закрыла дверь залы и вер¬ нулась с Дивьером в комнату, где у великого князя шел концерт. Я узна¬ ла впоследствии, что граф Дивьер был своего рода доносчиком, на кото¬ рого была возложена эта обязанность, как на многих вокруг нас**. На следующий день затем, в воскресенье, — продолжает свой рассказ Ека¬ терина II в третьем варианте, — мы с великим князем узнали, что все трое Чернышевых были сделаны поручиками в полках, находившихся возле Оренбурга, а днем Чоглокова была приставлена ко мне. Немного дней спустя нам было приказано готовиться сопутствовать императри¬ це в Ревель...» (247—250). По не совсем понятным причинам императрица не использовала в цитируемой редакции очень любопытный фрагмент второго варианта. * В третьем варианте Екатерина II пишет, что это случилось в субботу 24 мая, что со¬ ответствует действительности. Трудно поверить, что у писавшей это не было каких-либо записей. ** Во втором варианте Екатерина II более откровенно писала: «Дивьер несколько лет спустя признался мне, что он имел приказание от императрицы следить за нашими поступ¬ ками и иметь тайный надзор за поведением Андрея Чернышева» (85). 329
O.A. ИВАНОВ ^ «На другой день, в воскресенье*, — пишет там Екатерина II, — мы пошли в церковь. Выходя от обедни, мой камердинер Тимофей Евреинов пере¬ дал мне записку от Андрея Чернышева, в которой он мне сообщал, что только что получил приказ отправиться со своими двумя двоюродными братьями, которые были выездными при дворе, в Оренбург, где их про¬ изводят в поручики. Евреинов сказал мне, что он не смеет явиться в ком¬ нату великого князя, но если вы с великим князем пожелаете его видеть, то он в прихожей, которая отделяет ваши покои от приемной комнаты великого князя. Я побежала к великому князю, и мы оба пошли через эту прихожую, где мы застали его заливавшимся слезами. Великий князь был очень огорчен ссылкой этого человека, и я также; он казался очень при¬ вязанным к нам обоим, но особенно ко мне. Мы простились с ним очень трогательно, так как все трое плакали. Это приключение навело нас с ве¬ ликим князем в тот день на грустное размышление; менее, чем в один год, второй нами любимый человек был удален. Все наши слуги были удруче¬ ны. Я кстати плохо себя чувствовала; под предлогом, что мне хотелось за¬ снуть после обеда, а это было тогда очень в моде при дворе, я легла и мно¬ го плакала» (85). О том, как развивались события далее, мы уже знаем — представление Бестужевым Чоглоковой и первые ее действия (85, 86). Рассказывали мы и о визите к великой княгине 26 мая Елизаветы Петровны, обвинившей Екатерину в любви к другому, имя которого она не назвала. Однако в пер¬ вом варианте о «предмете любви» Екатерины говорится более опреде¬ ленно: камердинеры или камердинер (488). Во втором варианте дальнейшие события описываются так: «Крузе, всегда очень обязательная, когда дело шло о том, чтобы повредить, по¬ шла поднять с постели великого князя, очевидно, чтобы сделать его сви¬ детелем этой сцены; он вошел в шлафроке, но Крузе ошиблась в своих предположениях; императрица, как только его увидела, переменила тон, очень ласково стала беседовать с ним о безразличных веьцах, не говоря со мной и не глядя на меня более, и после нескольких минут разговора ушла в свои покои; великий князь удалился к себе. Мне показалось, что он на меня дуется; я осталась у себя, не смея довериться ни одной жи¬ вой душе и, так сказать, с ножом в груди; я все же вытерла слезы и оде¬ лась к обеду. Как только он кончился, я, совершенно удрученная, броси¬ лась во всем наряде на канапе и взяла книгу; после того, как я немного почитала, я увидела, что в мою комнату входит великий князь; он про¬ шел прямо к окну; я встала и подошла к нему; я спросила, что с ним и сердится ли он на меня?» (87). * 25 мая. 330
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ В первом варианте есть следующая любопытная деталь: «Великий князь, который застал меня всю в слезах, спросил меня, когда она (Елиза¬ вета Петровна. — О. И.) вышла, что такое случилось, отчаяние мое дошло до такой степени, каким никогда не было; я ему сказала в немногих сло¬ вах то, что мне говорили в течение получаса. Крузе, которая видела, что я выпустила параграф об его камердинерах, и которая, по-видимому, зна¬ ла, что это должно было быть сказано, пошла рассказать ему это, когда он вышел. Он вернулся очень разгневанный; а на это, кажется, и метили, что¬ бы нас поссорить; но он перестал сердиться, когда я рассказала ему, в чем дело» (488, 489). Диалог, который произошел между великой княгиней и ее мужем, по¬ дробно передан во втором варианте. «Он смутился, — вспоминает Ека¬ терина II, — и, помолчав несколько минут, сказал: «Мне хотелось бы, что¬ бы вы любили меня так, как любите Чернышева». Я ответила ему: «Но их трое, — к которому же из них меня подозревают в любви? — и кто вам сказал об этом?» Он сказал мне: «Не выдавайте меня и не говорите нико¬ му: это Крузе мне сказала, что вы любите Петра Чернышева». Услышав это, я очень обрадовалась; я возразила ему: «Это страшная клевета; во всю свою жизнь я почти не говорила с этим лакеем; легче было бы подозре¬ вать меня в привязанности к вашему любимцу Андрею Чернышеву; его, вы сами это знаете, вы ежечасно посылали ко мне, я постоянно видела его у вас, у вас с ним разговаривала, и мы, мы с вами постоянно с ним шути¬ ли». На это великий князь сказал: «Откровенно скажу вам, что мне труд¬ но было этому поверить и что меня тут сердило, так это то, что вы не до¬ верили мне, что имели склонность к другому, чем я». Эта черта показалась мне чрезвычайно странной, но все же я его поблагодарила за ласковый тон, каким он говорил со мной, и мне показалось, что я ослабила его по¬ дозрения» (87, 88). Действительно, весьма странное заявление, из которого следует, что Петра Федоровича больше оскорбила не любовь Екатерины к другому (в которую, правда, он почему-то не мог поверить), а то, что жена не при¬ зналась ему в этом. Этот разговор напоминает нам историю с захватом в Ораниенбауме Ст.-А. Понятовского, который тайно (под видом порт¬ ного) пытался проникнуть к великой княгине. После того как его задер¬ жали и привели к Петру Федоровичу, последний обратился с вопросом о деталях взаимоотношений поляка с его женой. Когда же тот начал все отрицать, великий князь произнес: «Скажите мне лучше правду. Скажи¬ те — все еще можно будет уладить. Станете запираться — неважно про¬ ведете время». После ареста, ряда переговоров и действий (включая императрицу и начальника Тайной канцелярии А.И. Шувалова) Петр Федорович, заявив Понятовскому: «Ну, не безумец ли ты!.. Что стоило 331
O.A. ИВАНОВ своевременно признаться — никакой чепухи бы не было...» — пошел за женой, которую полуодетую привел к любовнику548. «И вот мы все трое лучшие друзья», — писала Екатерина, вспоминая этот удивительный эпизод (465, 466). Правда, не исключено, что тогда, как и в случае с Ан¬ дреем Чернышевым, великий князь делал это не совсем бескорыстно, готовя материал для обвинения Екатерины в измене. Тут вспоминаются и другие нелепые слова, сказанные Петром Федоровичем в первую брач¬ ную ночь о том, «какое удовольствие испытал бы один из его камерди¬ неров, если бы увидал нас вдвоем в постели» (71). Речь, несомненно, шла о А. Чернышеве. Однако вернемся к прерванному рассказу Екатерины II. «Я ему покля¬ лась, — пишет она, — что никогда не имела мысли о Петре Чернышеве, и могла смело в этом клясться, ибо это была правда. До сих пор еще не знаю, почему его избрали предметом этих подозрений, тогда как старший мог бы играть эту роль с большим правдоподобием, потому что к нему я была ис¬ кренно расположена, при том сам же великий князь своей привязаннос¬ тью к этому человеку и дал к этому повод; он только и говорил, что о нем, только его и видел, словом, это был его и мой признанный любимец; это была детская, очень невинная привязанность, но все же это была привязан¬ ность, и Чернышев был очень красивый малый: его двоюродный брат не мог идти в сравнение с ним. Между прочими достоинствами, которые мы с великим князем находили в этом Андрее Чернышеве, было то, что он на¬ паивал Крузе, когда хотел, и этим доставлял нам возможность невозбран¬ но скакать и прыгать сколько угодно» (88). В первом варианте рассказ о любви Крузе к вину дополнен более лю¬ бопытными подробностями. «Великий князь имел камердинера (т. е. А. Чернышева. — О. И.), — пишет Екатерина, — которого Крузе очень любила за то, что он приносил ей очень часто вина и напивался вместе с нею*; вслед за чем он выпытывал ее и узнавал, что она делает и замыш¬ ляет, и все, что императрица могла придумать; после чего он мне это со¬ общал и так как это могло происходить только в комнате великого князя, чтобы не возбуждать подозрений, то, когда я туда приходила, я часто с ним говорила. Крузе, застав нас раза три-четыре за разговором, приревновала меня к нему и выдумала сказку, о которой я вам только что рассказала» (489). История с А. Чернышевым на этом не закончилась. «В начале авгус¬ та**, — продолжает свой рассказ Екатерина II в третьем варианте, — им¬ ператрица велела сказать великому князю и мне, что мы должны говеть: мы * Во втором варианте сообщается о том, что напаивать мадам Крузе придумала будто бы сама великая княгиня, открывшая ее страсть к вину (245). ** 1 августа 1746 года (в пятницу) начался Успенский пост. 332
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III подчинились ее воле и тотчас велели служить у себя утрени и всенощные и стали каждый день ходить к обедне. В пятницу, когда дело дошло до испо¬ веди, выяснилась причина данного нам указания говеть. Симеон Теодор- ский, епископ псковский, очень много расспрашивал нас обоих, каждого порознь, относительно того, что произошло у нас с Чернышевыми; но так как совсем ничего не произошло, то ему стало немножко неловко, когда ему с невинным простодушием сказали, что даже и не было тени того, что осмелились предполагать. В беседе со мной у него вырвалось: «Так откуда же это происходит, что императрицу предостерегали в противном?» На это я ему сказала, что ничего не знаю. Полагаю, наш духовник сообщил нашу исповедь духовнику императрицы, а этот последний передал Ее Им¬ ператорскому Величеству, в чем дело, что, конечно, не могло нам повре¬ дить» (254). Во втором варианте разговор с Симеоном Теодорским вы¬ глядел более откровенно. «Мой духовный отец, епископ псковский, — вспоминает Екатерина II, — спросил меня, целовала ли я одного из Черны¬ шевых. Я ему ответила: «Нет, батюшка». — «Как нет, — возразил он мне, — императрице доложили, что вы поцеловали Чернышева?» Я возразила: «Это клевета, батюшка, это неправда». Мое простодушие не позволило ему усомниться в том, что я говорила, и у него вырвались слова: «Какие злые люди!» Он мне сделал наставление быть настороже и не давать повода в будущем к подобным подозрениям, и, очевидно, он доложил императри¬ це, что произошло между нами. Больше об этом я не слыхала» (95). Судя по сохранившимся Запискам, великая княгиня продолжала сле¬ дить за судьбой А. Чернышева. Во втором варианте она пишет: «Этой зимой узнала я от моего камердинера Тимофея Евреинова, что Андрей Чернышев, которого мы считали находившимся по дороге или приехав¬ шим в Оренбург и о котором были вести из Москвы, был взят в Тайную канцелярию; тогда эта Тайная канцелярия наводила ужас и трепет на всю Россию. Самая неожиданная случайность раскрыла эту тайну, и вот как. Один из секретарей этой канцелярии по имени Набоков*, стоя со своим приятелем, секретарем магистрата, на запятках саней, в которых их жены возвращались от обедни, сказал приятелю, который звал его обедать: «Не¬ когда; нужно мне с моим начальником, графом Александром Шуваловым, ехать в Рыбачью слободу (именье императрицы, где у нее был дом), там есть дичь по нашей части». Приятель, родственник моего камердинера, передал ему это замечание; любопытство их заставило разузнать, что это была за дичь; они отправились туда, как бы на прогулку, к управителю, и когда они там находились, вошел в камеру солдат, чтобы проверить золо¬ * В делах Тайной канцелярии того времени действительно фигурирует Иван Набоков (например, в деле Рунберга, о котором пойдет речь в следующей главе). 333
O.A. ИВАНОВ тые часы, которые мой камердинер признал за принадлежавшие Андрею Чернышеву; там же попались ему под руку святцы, которые он тоже уз¬ нал и на которых он нашел имя своего сослуживца. Сделав это открытие, он почувствовал себя не совсем ловко. Они были закадычными друзьями, и он умирал от страху, чтобы тот каким-нибудь неосторожным словом не привлек его к делу. Но в особенности он меня умолял Бога ради ни слова не говорить про это открытие и, главное, скрыть от великого князя, ко¬ торый был крайне болтлив. Я обещала ему молчать, и сдержала слово...» (101,102). «Две или три недели спустя, — пишет Екатерина II в третьем вариантеу — мы действительно поехали в Тихвин. Эта поездка продолжа¬ лась всего пять дней; мы проезжали по пути туда и обратно через Рыба¬ чью слободу и мимо дома, где, как я знала, находились Чернышевы; я старалась увидеть их в окна, но ничего не видела» (257). Вскоре Екатерина Алексеевна получила о своих друзьях новую инфор¬ мацию. В середине декабря, по словам императрицы, Чернышевы были переведены из крепости в дом, принадлежавший императрице и назы¬ вавшийся «Смольный двор». «Старший из троих братьев, — пишет она об А. Чернышеве, — напаивал иногда своих сторожей и ходил гулять в город к своим приятелям. Однажды моя гардеробная девушка-финка, которая была невестой одного камер-лакея, родственника Евреинова, принесла мне письмо от Андрея Чернышева, в котором он меня просил о разных вещах. Эта девушка видела его у своего жениха, где они провели вместе вечер. Я не знала, куда сунуть это письмо, когда я его получила; я не хоте¬ ла его сжечь, чтобы не забыть того, о чем он меня просил. Уже очень дав¬ но мне было запрещено писать даже матери; через эту девушку я купила серебряное перо с чернильницей. Днем письмо было у меня в кармане; раздеваясь, я засовывала его в чулок, за подвязку, и прежде чем ложиться спать, я его оттуда вынимала и клала в рукав; наконец я ответила, послала ему, чего он желал, тем же путем, которому он доверил свое письмо, и выбрала удобную минуту, чтобы сжечь это письмо, причинившее мне столь большие хлопоты» (274, 275). Андрей Чернышев не ограничился этим посланием и написал еще одно. Екатерина II, вспоминая о 1749 годе, пишет: «Мой камердинер Тимофей Евреинов передал мне письмо своего прежнего товарища, Андрея Черны¬ шева, которого, наконец, освободили и который проезжал поблизости от Москвы в свой полк, куда он был назначен поручиком. Я поступила с этим письмом, как с предыдущим, послала ему все, что он у меня просил, и ни слова не сказала ни великому князю, ни одной живой душе» (281). Во вто¬ ром варианте Екатерина сообщает, что послала Чернышеву несколько сот рублей (151). О дальнейшей судьбе А. Чернышева будет рассказано в главе «Дело А. Чернышева». 334
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Тлава 2 ИНСТРУКЦИИ БЕСТУЖЕВА Публикация и документ Одним из важнейших документов, свидетельствующих об очень серь¬ езной обстановке, сложившейся в отношениях Петра Федоровича и Ека¬ терины Алексеевны, а также их отношениях с окружающими и, преж¬ де всего, с императрицей и А.П. Бестужевым, являются так называемые «Инструкции для лиц, назначаемых состоять при Великой Княгине Ека¬ терине Алексеевне и при Великом Князе Петре Федоровиче, сочиненные графом А.П. Бестужевым-Рюминым», изданные П.И. Бартеневым во вто¬ рой книге «Архива кн. Воронцова», появившейся в 1871 году. Публика¬ ция открывалась письмом графа А.П. Бестужева к Елизавете Петровне от 10 мая, в котором говорилось: «Всепресветлейшая, Державнейшая, Вели¬ кая Государыня, Императрица и Самодержица Всероссийская, Государы¬ ня Всемилостивейшая. Сим всенижайшую смелость приемлю сочинен¬ ную по всевысочайшему Вашего Императорскаго Величества повелению инструкцию на всевысочайшую Вашего Императорскаго Величества апробацию всеподданнейше поднесть; другая же изготовляется, и как скоро и та поспеет, то равномерным же образом к высокомонаршеским Вашего Императорскаго Величества стопам подвергнется. Також за все¬ подданнейшую мою должность поставляю к тому еще присовокупить переводы с присланной ко мне от Его Императорскаго Высочества*. Его Императорское Высочество всемилостивейшаго Вашего Императорска¬ го Величества соизволения себе испрашивает; я же с глубочайшим рес¬ пектом и ненарушимою верностью до последняго издыхания моего пре¬ буду, Вашего Императорскаго Величества всеподданнеший раб г. Алексей Бестужев-Рюмин. В 10 мая 1746»549. За этим текстом под литерой «А» шла инструкция для гофмейстери- ны великой княгини550. Затем, под литерой «Б» шло второе письмо графа А.П. Бестужева, в котором говорилось: «Всепресветлейшая, Державней¬ шая, Великая Государыня Императрица и Самодержица Всероссийская, Государыня всемилостивейшая. При сем всенижайше следует и вторая инструкция; оная, так как и первая, по чинимым в нынешней младости проступкам во всех пунктах сочинена. Впрочем же всеподданнейшее и слабейшее мое мнение есть, дабы Ваше Императорское Величество Его * К этому месту П.И. Бартенев сделал следующее примечание: «Этого приложения (со¬ державшего в себе какие-то определения, касавшиеся голштинских наставников велико¬ го князя, у нас не имеется. Надо думать, что Бестужев пугал императрицу царственными пра¬ вами ее племянника. Печатаемая инструкция сохранилась не в подлиннике, а в списках. П. Б.» 335
«=ÄL O.A. ИВАНОВ Императорскому Высочеству как наискорее позволена дать соизволили известныя определения, с которых Вашему Императорскому Величеству вчера переводы всенижайше поднесены, обер-маршалу Брюммеру и ка¬ мергеру Берхгольцу отдать, чем они сами побуждены будут увольнения своего отсюда просить: тогда в всевысочайшем Вашего Императорскаго Величества соизволении состоять будет, разсудите ли их достойных ка¬ кого насаждения, или токмо что-либо на проезд всемилостивейше пожа¬ луете. Я же с глубочайшим респектом и ненарушимою верностию до по- следняго издыхании моего пребуду Вашего Императорскаго Величества всеподданнейший раб г. Алексей Бестужев-Рюмин. В 11 мая 1746»551. Да¬ лее сразу за этим текстом шли «указ и инструкция» для воспитателя ве¬ ликого князя552. Публикуя этот документ, как мы видели выше, П.И. Бартенев заме¬ чал, что «печатаемая инструкция сохранилась не в подлиннике, а в спис¬ ках»553. Но это утверждение не совсем верно: в РГАДА хранится дело, содержащее беловики упомянутых инструкций и другие документы554. В состав упомянутого дела входят 11 документов. Оно открывается обрыв¬ ком листа серой бумаги с надписью «Инструкции Чоглокову» (с косой складкой относительно приведенного текста); трудно сказать: был ли это пакет, предназначенный для пересылки инструкций, или пакет для хра¬ нения дела в архиве. Однако поскольку в деле имеются инструкции (ука¬ зы) для М. Чоглоковой, то, по-видимому, верно первое предположение. Об этом говорят и следы перегибов листов, которые, скорее всего, сви¬ детельствуют об их отсылке в письме. Загрязнения внешних листов не¬ которых документов происходят, по нашему мнению, оттого, что их небрежно использовали или хранили. Документы в деле имеют старую пагинацию, представляющую, по-видимому, порядковые номера целых документов, которые они получили в Петербургском Государственном архиве МИД. В приводимой таблице сведены основные характеристики документов рассматриваемого дела. № Пагинация РГАДА, листы Пагинация старая Название документа Примечания 1 1-3 III Указ воспитателю Петра Федоровича Листы складывались два раза (вертикально и горизонтально) внутрь текстом 2 4-17 I Инструкция воспитателю великого князя Складывались два раза (вертикально и гори зонтально) внутрь текстом; л. 17 об. загрязнен 336
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III № Пагинация РГАДА, листы Пагинация старая Название документа Примечания 3 18-26 II Инструкция воспитательнице великой княгини Складывались два раза (вертикально и горизонтально) внутрь текстом; л. 26 об. значительно загрязнен (даже засижен мухами!) 4 27-28 IV Правленый беловик указа Н. Чоглокову Горизонтальный перегиб и не совсем ясный вертикальный 5 29-30 — Черновик перевода указа Н. Чоглокову Горизонтальный перегиб 6 31-32 V Черновик указа М. Чоглоковой Горизонтальный перегиб 7 33-34 Черновик перевода указа М. Чоглоковой Горизонтальный перегиб; текст с небольшими (левыми) полями 8 35-36 — Черновик указа Н. Чоглокову Горизонтальный перегиб 9 37-38 VI Правленый беловик указа Н. Чоглокову Складывались два раза (вертикально и горизонтально) внутрь текстом 10 39-40 VII Правленый беловик указа М. Чоглоковой Складывались два раза (вертикально и горизонтально) внутрь текстом 11 41 Правленый беловик указа М. Чоглоковой Горизонтальный перегиб и не совсем ясный вертикальный Кроме того, необходимо отметить, что часть документов написана на правой половине листов (л. 1—3, 4—17,18—26, 37, 39), а часть — по всей ширине (л. 27, 41) или с небольшими полями (л. 29—30, 33—34). Нам представляется, что рассматриваемое дело составлено из двух: к первому принадлежат две большие инструкции (л. 4—17 и 18—26), являющиеся беловиками, датируемые 1746 годом, при которых нет никаких следов редакционной работы и цитированных писем графа А.П. Бестужева, ко¬ торые опубликовал П.И. Бартенев. Ко второму делу относятся все осталь¬ ные документы (судя по датам переводов — 1747 года), содержащие различные варианты и редакционные правки. Нет сомнения, что доку¬ 22 О. Иванов 337
O.A. ИВАНОВ менты первого дела использовались при составлении второго и, возмож¬ но, посылались воспитателям для ознакомления. Рассмотрим теперь отдельные документы. Начнем с указа безымянно¬ му воспитателю великого князя, в котором говорится: «Всемилостивейше повелеваем вам до дальнейшаго указа при Его Императорском Высоче¬ стве великом князе нашем любезном племяннике всегда неотлучно и как в гуляниях, так и походах быть, и того наиглавнейшее наблюдать, чтоб Его Высочество при отправлении молитвы в своей комнате, особливо же Бо- жией службе в церкви с должным благоговением присутствовал; чтоб Его Высочество нежное свое здравие хранил и, следователно, от всего того, еже оному наималейше вредително или же предписанию лейб-медику- сов наших противно быть могло б, воздерживался; чтоб Его Высочества поступки и поведении при всяком случае с высоким его достоинством сходственны и к каждому почину и состоянию разпоряжены были; а ежели иногда кто в чем Его Императорским Высочеством проступится или его прогневает, сам персонально никого не наказывал, ибо такой по¬ ступок с достоинством его сходен быть не может, того ради по изследо- вании обстоятелно приказал бы наказать; чтоб к Его Высочеству в комнату никто кроме для услужения комнатных служителей, то есть для одевания или роздевания и протчих потребностей никогда, а особливо по здешне¬ му обычаю лакеи отнюдь не входили, придворныя же кавалеры далее анти каморы не ходили, наименше же о чем-либо докладывать осмели¬ лись, но каждой из находящихся при нем камер геров или камер юнке¬ ров и иных всякого чина и достоинства имеют к вам обо всем адресоват- ся, а Его Высочество прямо не утруждать под опасением нашего гнева. Ежели великой князь какую нужду иметь будет, нам объявить, то и сие чрез вас учинится имеет. Сии суть наиглавнейшие пункты должности ва¬ шей при Его Императорском Высочестве, которую вы точно наблюдать и Его Высочеству полезныя советы подавать, а обо всем том, еже вы в пове¬ дении Его Императорского Высочества со высочайшим нашим намере¬ нием несходственного или тому противного усмотрите или же когда б кавалеры или протчие при нем находящияся служители в противность сего нашего указа и наложенной на них должности поступать стали, не¬ медленно нам наивернейшее доносить имеете». Далее идет известная нам по публикации П.И. Бартенева инструкция для человека, приставляемого к Петру Федоровичу, начинающаяся сло¬ вами: «По всевысочайшему Ее Императорскаго Величества указу, всени¬ жайше проектованная инструкция для имрека»*. Текст инструкции за- * У Бартенева почему-то искаженно — имрека, хотя по документам (и у В. Даля) это слово пишется «имерек» или «имярек», обозначая место, где необходимо вставить чье-либо имя. 338
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III кянчивается на листе без пагинации словами: «послана такова же к Ее Императорскому Величеству в 10 день майя 1746». Бартенев помещает под этой датой инструкцию для дамы, приставляемой к Екатерине Алексеевне, что, вероятно, является ошибкой (об этом ниже). За инструкцией для воспитателя великого князя следует в рассмат¬ риваемом деле инструкция для гофмейстерины, начинающаяся словами: «Понеже Мы из матерняго...» и заканчивающаяся припиской, помещен¬ ной на л. 26 об.: «к Ее Императорскому Величеству послана такова ж в 11 день майя 1746». Далее идет черновик (с исправлениями и вставками) «Инструкции для Чоглокова», называющийся тут как «Указ нашему камергеру Николаю Чоглокову». За ним следует перевод этого «Указа» на немецкий язык (с небольшими правками и одной маленькой вставочкой на полях; вверху слева написано — Translata то есть сокращение немецкого слова Transla¬ tion — перевод)*. В отличие от беловика указа для воспитателя великого князя, а также всех других помещенных в деле документов, перевод завер¬ шается подписью Elisabeth и датой 12 aprïl 1747. Из этого можно сделать вывод, что и указ на русском языке был подписан императрицей. Далее идет черновик под заглавием «Указ нашей статс даме и обер- мейстерине при Ее Императорском Высочестве великой княгине Марье Чоглоковой», а затем его перевод на немецкий язык, заканчивающийся, как и предыдущий перевод: той же датой и подписью. На следующем листе приводится правленый текст упомянутого указа: «Будучи мы по¬ ныне поступком вашим при Ее Императорском Высочестве великой княгине совершенно довольны мы высочайше заблагоизобрели всемило¬ стивейше нами объявленные вам изустные повеления сим подтвердить, а имянно: чтоб вы наиглавнейшее того наблюдали, дабы Ее Высочество при отправлении молитвы в своей комнате особливо же во время Божи- ей службы должное благоговение оказывала; чтоб Ее Императорское Высочество здравие свое хранила, следовательно, от всего того, еже оно¬ му вредително или же предписанию наших лейб-медику сов противно быть могло б, воздерживалась; чтоб все Ее Высочества поступки и пове¬ дении с высоким Ее достоинством сходственны и к каждому по чину и состоянию распоряжены были; чтоб к Ее Высочеству в комнату никто ни из фрелин, ниже из кавалеров кроме одной определенной для убирания и раздевания камер-фрау или камер-юнкферы без спросу у вас не вхо¬ дил, наименше же о чем-либо докладывать или же сообщать осмелился, * Мы не знаем, кому принадлежит этот перевод и для чего он сделан. Ст.-А. Понятов¬ ский писал, что Бестужев любил говорить по-немецки, но не умел писать (Ст.-А. Понятов¬ ский. Мемуары. С. 107). Не исключено, что эти переводы были выполнены для Петра Федо¬ ровича и Екатерины Алексеевны, плохо еще понимавших по-русски. 22* 339
O.A. ИВАНОВ но каждая или каждой, какова 6 кто чина или состояния ни был к вам обо всем адресоватся имеет под опасением нашего гнева. Ежели великая княгиня какую нужду иметь будет, им донести, то сие чрез вас учинит¬ ся имеет. Мы никако не сумневаемся, что вы сей наш указ во всем точ¬ но исполните [далее зачеркнуты слова: «и нам немедленно обо всем том доносить будете» и вставлено] подавая Ее Высочеству полезныя советы, а ежели вы в поведении великой княгини со всевысочайшим нашим на¬ мерением что-нибуть несходственного или тому противнаго усмотрите, или же когда б кто из Ее придворнаго штату в противность сего нашего указа и наложенной на каждого должности поступать стал, [далее допи¬ сано] то вы к нам обо всем том немедленно доносить имеете». Как уже говорилось, в цитируемом деле отсутствуют письма Бестуже¬ ва, которыми он сопровождал посылаемые инструкции. Весьма примеча¬ тельно, что эти письма, не сохраненные в официальных документах, попали вместе с инструкциями в архив Воронцова. Не исключено, что ко¬ пии этих документов Бестужев сам направил графу Михаилу Илларионо¬ вичу, пытаясь заручиться его поддержкой и одновременно узнать мнение опытного царедворца. Не имея подлинников этих писем, нельзя надеж¬ но утверждать, к каким инструкциям они относятся (как и порядка са¬ мих инструкций), так как в них нет никаких признаков принадлежности к той или иной инструкции, хотя во времени они явно разделены слова¬ ми из второго (по Бартеневу) письма: «При сем всенижайше следует и вторая инструкция; оная, так как и первая, по чинимым в нынешней мла¬ дости проступкам во всех пунктах сочинена». Нам представляется, что инструкция для наставника Петра Федоро¬ вича должна идти первой (кроме порядка в упомянутом подлинном деле, в котором также не исключена путаница, возникшая, возможно, еще в Петербургском Государственном архиве МИД). За подобное предполо¬ жение говорят следующие соображения: 1. Петр Федорович — наследник российского престола, главная фигура, вокруг которой сосредотачивались все интересы. 2. В конце инструкции для «знатной дамы» есть слова, об¬ ращенные к обоим супругам, которых нет в инструкции для воспитателя Петра Федоровича: «...Вы ее (великую княжну. — О. И.) при всяком слу¬ чае, как о том, так и о Нашей совершенной благосклонности и наилучшем виде обнадежить можете с таким присовокуплением, что как Мы Нашу вящую радость и удовольствие о благосостоянии и приращении Нашей Империи чувствуем, равно так и о совершенствах, высоких качествах и добродетелях и неотменном благополучии Их Императорских Высо¬ честв, яко Наших сердечно любезнейших детей, имеем; а дабы их обоих что далее, то вяще о том удостоверить, то Мы дозволяем им совершен¬ ную свободу и всегда к Нам отверстой доступ для изустнаго донесения 340
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III IÄ, о своих нуждах,, дабы Мы тем случай получить могли им Нашим матер¬ ним советом и действием сходственно с поверенностию во всем способ¬ ствовать» (курсив наш. — О. И). Мы берем на себя смелость утверждать, что «Инструкции Бестужева» 1746 года не были утверждены императрицей. Это следует из слов цити¬ рованного указа: «...Мы высочайше заблагоизобрели все мило стивейгие нами объявленные вам изустные повеления сим подтвердить», в которых не упоминаются письменные документы. Кроме того, в беловиках «Инст¬ рукций» осталось слово имрек и нет подписи Елизаветы Петровны. Следу¬ ет также заметить, что нет никаких упоминаний об этих инструкциях и в воспоминаниях Екатерины II, хотя, согласно мнению Бестужева, пристав¬ ленной к ней даме позволялось «когда то потребно будет и сию инструк¬ цию прочитать дать»*. Краткая инструкция была, по-видимому, более в духе Елизаветы Петровны, не желавшей своей подписью закреплять жес¬ ткие обвинения в адрес великокняжеской четы, содержащиеся в бесту¬ жевских инструкциях 1746 года. Однако они все-таки не были уничтоже¬ ны, поскольку содержали весьма подробную картину и план того, что необходимо было делать лицам, приставленным к великокняжеской семье. Тексты бестужевской «Инструкции» Благодаря различным источникам информации, граф А.П. Бестужев доподлинно знал обо всем, что происходило с великокняжеским семей¬ ством. Недаром Екатерина с удивлением констатировала, как хорошо Бестужев был обо всем информирован; он «как будто жил в моей комна¬ те» (337). Ожидая упреков от Елизаветы Петровны в обвинительном ха¬ рактере инструкций, Бестужев заметил (во «втором», по Бартеневу, сопроводительном письме), что «оная, так как и первая, по чинимым в нынешней младости проступкам во всех пунктах сочинена». В инструк¬ ции для гофмейстерины, говоря о ее назначении, граф Бестужев ссылает¬ ся на пример «других знатных Дворов». Примечательно, что этого нет в инструкции для воспитателя Петра Федоровича и что еще раз, по наше¬ му мнению, косвенно свидетельствует о том, что автор после (или пред¬ видя) критики хотел защитить свое творение. Здесь, между прочим, возникает вопрос, кто писал две большие инст¬ рукции: один Бестужев или он привлекал еще кого-то? Примечательно, что единственное имя, которое есть в инструкции для наставника Петра Фе¬ * Аналогичное разрешение предполагалось дать и человеку, приставленному к Петру Федоровичу: «кою вы и Его Императорскому Высочеству самому прочитать дать можете». Если бы великий князь читал нечто подобное, то он, скорее всего, проговорился жене. 341
O.A. ИВАНОВ доровича, — это имя Штелина*. Более того, в инструкцию введено его рас¬ писание занятий, а среди недостатков великого князя приводятся и те, ко¬ торые описал Штелин в своих «Записках о Петре III». Ему, с начала июня 1742 года имевшему непосредственный контакт с Петром Федоровичем в качестве учителя и воспитателя, были хорошо известны особенности ха¬ рактера воспитанника. Штелин в своих «Записках о Петре III» пишет, что при преподавании Петру Федоровичу «хронологии и положения текущих государственных дел» он совещался с канцлером графом Бестужевым555. В 1745 году императрица, освободив Штелина от должности воспитателя великого князя, произвела его в надворные советники и в библиотекари Петра Федоровича, «с непременным приказанием быть постоянно при великом князе, чтобы Его Высочество мог пользоваться его наставления¬ ми». По словам Штелина, Елизавета Петровна «приказала ему, чтобы он каждое утро присутствовал при вставании и одевании великого князя, чтоб удержать дерзких камердинеров и лакеев от непристойных разговоров с Его Высочеством»556. Без авторитетного свидетельства Штелина граф Бес¬ тужев вряд ли стал подавать свои инструкции императрице. Рассмотрим теперь названные документы; начнем с « Инструкции для обер-гофмейстерины». Начнем с главного — второго пункта, в котором говорилось о самой насущной проблеме — рождении наследника россий¬ ского престола: « И понеже при том Ее Императорское Высочество дос¬ тойною супругою дражайшего Нашего племянника, Его Императорского Высочества Великого Князя и Империи Наследника избрана, и оная в ны¬ нешнее достоинство Императорского Высочества не в каком ином виде и надеянии возвышена, как токмо дабы Ее Императорское Высочество своим благоразумием, разумом и добродетельми Его Императорское Высочество к искренней любви побуждать, сердце его к себе привлещи, и тем империи пожеланной Наследник и отрасль Нашего Всевысочай- шаго Императорскаго Дома получена быть могла; а сего без основания взаимной истиной любви и брачной откровенности, а именно без совер¬ шенного нраву его угождения, ожидать нельзя: того ради Мы к Ее Импе¬ раторскому Высочеству всемилостивейшее надеяние имеем, что она, в том рассуждении, что собственное ее счастие и благополучие от того за¬ висят, о сем важном виде зрело уважать и к достижению оного, с своей стороны, наилучшее угождение и все возможные способы вяще и вяще употреблять не преминет. Вам же наикрепчайше повелеваем сие Нам и всему отечеству толь важное желанно Ее Императорскому Высочеству Великой Княгине, при всяком случае, ревностно представлять и неотступ¬ * Правда, в бестужевской «Инструкции» Штелин, как мы говорили выше, не фигурирует в качестве преподавателя истории. 342
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III но побуждать, чтоб Ее Императорское Высочество с своим супругом все¬ гда, со всеудобьвымышленным добрым и приветливым поступком, его нраву угождением, уступлением, любовию, приятностию и горячестию обходилась и генерально все то употребляла, чем бы сердце Его Импера¬ торского Высочества совершенно к себе привлещи, каким бы образом с ним в постоянном добром согласии жить; все случаи к некоторой холод¬ ности и оскорблению избегать, и потому себе самой и своему супругу наисладчайшее и благополучнейшее житие, а Нам желаемое исполнение Наших полезных матерних видов исходатайствовать и всех Наших вер¬ ных подданных усердное желание исполнить. И для того вы крайнейшее старание ваше приложите дражайшее доброе согласие и искреннейшую любовь и брачную поверенность меж¬ ду обоими Императорскими Высочествами возможнейше и неотменно соблюдать, наималейшей холодности или недоразумению приятным со¬ ветом и приветствием обоим предупреждать и препятствовать, в неудач¬ ливом же случаев Нам немедленно вернейше о том доносить. В котором виде Ее Императорскому Высочеству Великой Княгине представлять и ее уважать заставить, что ее супруг не токмо ее Государь, но со време¬ нем ее Император, а она тогда в совершенном его покорении будет, так как они оба теперь первейшими Ее Императорского Величества поддан¬ ными в Российской Империи суть, и потому Ее Императорское Высо¬ чество, для собственного своего настоящего и будущего блага, по спра¬ ведливости во всем по воле своего супруга поступать, а для содержания горячей любви и постоянного согласия и в несправедливо оказующихся вещах лучше себе принуждение учинить имеет, нежели прекословием или упрямством к весьма вредительному несогласию и холодности меж¬ ду собою, а Нам к наичувствительнейшему прискорбию и сокрушению случай подавать». Неоходимо заметить, что соответствующий пункт инструкции для наставника Петра Федоровича был меньше раза в три, что еще раз дока¬ зывает, что на тот момент всю вину в отсутствии наследника относили к Екатерине. Вот как звучал этот пункт, шедший третьим — после пункта о сохранении здоровья великого князя: «Чтоб для постоянного соблюдения, наисладчайшего и благополучнейшего сожития Их Императорских Вы¬ сочеств, Великого Князя и супруги его, а именно для содержания ненару¬ шимого и совершенного согласия, брачной поверенности и любви, все способы и увещевания употреблены, взаилшое учтивство, почтение и дру¬ жество одного к другому соблюдены и все противное тому предупрежде¬ но и отвращено быть могло, которой притчины ради накрепко смотреть надлежит, чтобы между Их Императорскими Высочествами ни малей¬ шее несогласие не происходило, наименьше же допускать, чтоб между 343
О.А. ИВАНОВ толь высокосочетавшимися какое преогорчение вкоренилось, или же бы в присутствии дежурных кавалеров, дам и служителей, кольми меньше же при каких посторонних, что либо запальчивое, грубое или непристой¬ ное словом или делом случалось». Но реализации сокровенного плана могут мешать, прежде всего посто¬ ронние интересы и связи. Отсюда вытекает третий пункт «Инструкции для обер-гофмейстерины»: «Для достижения же столь полезного вида упо¬ ваем Мы, что Ее Императорское Высочество и наружное свое обхождение со всеми при Дворе таким образом учредить, как то с высоким Ее достоин¬ ством сходственно и дражайшему Ее супругу угодно быть может. Для наи¬ лучшего же удостоверения того и для вящей знатности Ее Императорского Высочества повелеваем Мы вам Ее Высочество из Ее покоев публично, и как к аудиенциям, или на куртаги, так и к столу, к игре, и куда бы Ее Импера¬ торское Высочество для препровождения времени ни пошла, всегда за нею следовать, а притом надзирание иметь, дабы Ее Императорское Высоче¬ ство с своими дежурными или другими кавалерами всегда сходственно с своим достоинством и респектом поступала, и, следовательно, всякой не¬ пристойной и подозрение возбуждающей фамилиарности, предпочти¬ тельности одному пред другим и всяких неприличных издеваний избегала, якоже генерально никакой кавалер, или кто бы оной ни был, ниже какая камер-юнгфера, смелости принять не имеет Ее Императорскому Высоче¬ ству на ухо шептать, письма, цедулки или книги тайно отдавать, но для того, под опасением всевысочайшего Нашего истязания, единственно к вам или же в отсутствии вашем к камер-фрау, имреку, Ее Императорского Высо¬ чества адресоваться имеют. Еще меньше же того Мы уповать можем, чтоб Ее Императорское Вы¬ сочество с пажами и комнатными служителями, мунд- и кофе-шенками, тафель-декерами и лакеями, к явному пред осуждению своего высокого достоинства, наималейшую какую фамилиарность иметь, или в разговоры их и в шутки с ними мешаться хотела; а ежели бы что-либо подобное тому оказалось, то вы имеете именем Нашим от того искусно отсоветывать и Наше всевысочайшее негодование о том оказывать. Також вам не позволять, чтоб у Ее обыкновенно прохожих дверях и выходов, или в передних, купцы, галантереи продавцы и тому подобные мещане, особливо же не будучи нарочно призываны, становились, выхо¬ ду Ее Императорского Высочества дожидались и, не доложась прямо, особливо же с делами, кои до них не касаются, к Ее Высочеству адресова¬ лись; но им надлежит (для избежания всяких внушений, рекомендаций и подобного тому, також для препятствования дорогого закупления не¬ надобных товаров и для предостережения великих долгов), хотя они и призываны будут, с своими товарами к вам, или по меньшей мере к ка¬ 344
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III мер-фрау Ее Императорского Высочества адресоваться и Ее Высочества повеления и ответа ожидать. Наших же лейб-медикусов, кои иногда и при добром здравии к Ее Императорскому Высочеству приходят и о соблюдении онаго попечение имеют, надлежит с докладу всегда милостиво к себе допущать и на осве¬ домления их о состоянии здравия сериозно ответствовать; равномерно ж и всех тех принимать, кои прямо от Нас самих, или же от Его Импера¬ торского Высочества Великого Князя, к Ее Императорскому Высочеству посылаются». Но была еще одна помеха, которая особенно не нравилась графу Бе¬ стужеву, а отчасти и императрице, — попытки вовлечь Екатерину в по¬ литические вопросы, борьбу партий и т. п. Поэтому появился четвер¬ тый пункт: «И яко в протчем Ее Императорское Высочество, для толь спокойнейшего и удовольствительнейшего жития, публичными государ¬ ственными или иными делами не отягчена, тако наиспособнейше для Ее Высочества будет, и она наиразумнейше учинит, когда в здешняя госу¬ дарственные или Голштинского правления дела и до того касающееся мешаться или комиссии и заступления на себя снимать, наименьше же в публичных и партикулярных делах противную сторону против своего супруга принимать не* станет, чем токмо недоброжелательным парти¬ ям и Нам толь гнусным фракциям путь очистится, а недоверность и тайное неприятельство на наших верных министров, коим дела пору¬ чены, возбуждается. Сие вы имеете Ее Императорскому Высочеству при оказующихся случаях откровенно представлять, и, когда то потребно бу¬ дет, и сию инструкцию прочитать дать; а Ее Высочество, для толь яв¬ ственнейшего показания своего прямого мнения и с Нашими распоря¬ жениями удовольствия, не меньше же того для избежания всякого подозрения от излишней и тайной переписки, всегда потребные свои письма в Нашей Коллегии иностранных дел сочинять и к подписанью себе приносить приказать может» (курсив наш. — О. И.). Какие верные министры тут имелись в виду — очевидно. Некоторые проблемы были у Екатерины, возможно, с первым пунк¬ том — вопросами веры. В «Инструкции для обер-гофмейстерины» гово¬ рилось: «Яко поспешествование Ее Императорского Высочества собствен¬ ной чести, совершенства и благополучия при сем единственным Нашим видом есть, а сие без Божеского вспоможения и благословения достиже- но быть не может, тако Мы, во-первых, желаем, чтоб Ее Императорское Высочество, не токмо наружно, или для вида, но наиглавнейше внутренно и действительно, во всем ее поведении нелицемерную богобоязливость и благоговейность и истинное усердие к Православной Греческой вере име¬ ла; и вам сим повелевается и препоручается на то прилежное смотрение 345
O.A. ИВАНОВ иметь, Ее Императорское Высочество верным советом к тому побуждать и ей при востребуемом случае о том напоминать и обнадеживать, что тем Наше соизволение исполняется». Екатерине, воспитаннице западной культуры, протестантке, еще в дет¬ стве ставившей перед своим пастором вопрос об устройстве мироздания*, а потом, в России, познакомившейся с Вольтером, было трудно усваивать истины православия, да тем более на незнакомом егце русском языке. Она честно признается, что, готовясь к обращению в православие, она учила подготовленное для нее исповедание веры «как попугай» (48). Но главное, что в 15 лет она «хотела быть русской, чтобы русские меня любили» (61), а это было невозможно без подлинного принятия православия. Враги Екатерины распространяли лживые слухи о ее безбожии и т. д. Брикнер в своем труде колебался по поводу этого вопроса: «Трудно ска¬ зать, как сама Екатерина внутренне относилась к вопросу о перемене религии. Мардефельд писал Фридриху II: «Я недоумеваю лишь относи¬ тельно следующего обстоятельства: мать думает или показывает вид, что думает, будто молодая принцесса не решится принять православия». Вследствие этого король писал к Иоганне-Елизавете: «Мне остается толь¬ ко просить вас победить в вашей дочери отвращение к православию». Иоганна-Елизавета попыталась было в беседе с императрицею выставить на вид, ссылаясь на пример супруги царевича Алексея Петровича, что и ее дочь могла бы сделаться супругою наследника всероссийского престо¬ ла, не принимая православия; но императрица настаивала на необходи¬ мости перемены исповедания. Очевидно, с целью успокоить тревожив¬ шегося мыслью об этой мере отца, молодая принцесса в это время писала ему, что после тщательного изучения дела она убедилась в ничтожности различия между исповеданиями в отношении догматов и в том, что раз¬ личие относится более к внешнему богослужению. При всем этом, одна¬ ко, Мардефельд доносил королю Фридриху II, что молодая принцесса ча¬ сто находилась в страшном волнении, что она плакала и что нужно было тайком приглашать к ней лютеранского пастора, дабы хотя несколько успокоить ее. Ко всему этому, однако, Мардефельд прибавляет: «Честолю¬ бие берет свое»557. Все подобные суждения оспаривает В.А. Бильбасов в своей статье «Во¬ прос о перемене веры», помещенной в Приложении к первому тому «Исто- * Рассказывая во втором варианте Записок о своем споре с пастором по этому вопро¬ су, Екатерина II писала: «Второй спор вращался около вопроса о том, что предшествовало мирозданию. Он мне говорил — хаос, а я хотела знать, что такое хаос. Никогда я не была довольна тем, что он мне говорил. Наконец мы оба поссорились...» (7). И тут Екатерина при¬ водит свое жизненное кредо: «Признаюсь, я сохранила на всю жизнь обыкновение уступать только разуму и кротости...» 346
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III I рии Екатерины Второй». Он пишет, касаясь цитированного высказывания Брикнера «о мере внутренней религиозности Екатерины»: «Напротив, нам кажется очень нетрудно: она относилась к этому вопросу так, как сама же сообщала в письмах к отцу, т. е. именно так, как только может относиться к подобному вопросу 15-летняя девочка. Конечно, лицемеры решают, что принцесса была прежде дурною лютеранкою и стала теперь дурною пра¬ вославною; но только лицемеры и способны серьезно ставить вопрос об искренности религиозных убеждений у юной принцессы накануне ее по¬ молвки. Перемена религии была для нее средством, никак не целью...»558 Бильбасов считает, что появлению мифа о проблемах с переменой веры принцессы Софии способствовали маркиз Шетарди, Мардефельд, а также Иоганна-Елизавета. «Ложь Шетарди опровергнута, — замечает историк, — Бестужевым-Рюминым; ложь прусского посланника и княгини цербст¬ ской остается до настоящего времени не опровергнутою и повторяется всеми, даже новейшими историками»*559. Нам представляется, что более был прав все-таки А.Г. Брикнер, которого Бильбасов явно недолюбливал и при любом возможном случае стремился уличить в ошибке. « Инструкция для гофмейстерины» кончалась такими словами: « На¬ стоящая инструкция во всех пунктах и содержании оной вам сим, для оказания Нашего всемилостивейшего соизволения правилом служить имеет, по которой вы поступать и Нам от времени до времени исправ¬ ное доношение чинить должны. И яко Мы к Ее Императорскому Высо¬ честву Великой Княгине всемилостивейшее надеяние имеем, что она сие определение, яко клонящееся к собственному ее благополучию и ненару¬ шимому удовольствию, за источник Нашей матерней любви приимет и признает, тако вы ее при всяком случае, как о том, так и о Нашей совер¬ шенной благосклонности и наилучшем виде обнадежить можете с таким присовокуплением, что как Мы Нашу вящую радость и удовольствие о благосостоянии и приращении Нашей Империи чувствуем, равно так и о совершенствах, высоких качествах и добродетелях и неотменном бла¬ * Современным историкам эта проблема также не дает покою. Вот что, к примеру, пи¬ шет по этому вопросу Лиштенан: «Весной 1744 года молодая принцесса тяжело заболела, ее мучили жар и боль в боку; затем заболел великий князь — заразился оспой. Несколько не¬ дель он находился между жизнью и смертью, а невесту к нему не пускали — большой удар для сторонников Фридриха. Члены вражеской партии не замедлили воспользоваться случа¬ ем; ссылаясь на рассказы священника — «ханжи и корыстолюбца», — они обвинили Софию, принявшую после перехода в православие имя Екатерины, в неверности и безбожии, чем сильно скомпрометировали ее в глазах набожной Елизаветы. Со своей стороны Бестужев предложил заменить принцессу Цербстскую Марией-Анной Саксонской. Однако расследо¬ вание (начатое по инициативе французов и пруссаков) показало, что противники принцес¬ сы Софии, вице-канцлер и московский архиепископ, получили большие суммы из Дрезде¬ на — а ведь Саксония была в союзе с Австрией» (Лиштенан, 122, 123). Легко представить, куда направилось франко-прусское расследование. 347
О.А. ИВАНОВ гополучии Их Императорских Высочеств, яко Наших сердечно любез¬ нейших детей, имеем; а дабы их обоих что далее, то вяще о том удостове¬ рить, то Мы дозволяем им совершенную свободу и всегда к Нам отверстой доступ для изустнаго донесения о своих нуждах, дабы Мы тем случай получить могли им Нашим матерним советом и действием сход¬ ственно с поверенностию во всем способствовать». Представленные графом Бестужевым «Инструкции» не понравились императрице, хотя, наверное, кое-какие моменты обсуждались с ней; инструкции проектировались, несомненно, по ее повелению. Причины? Почувствовала ли Елизавета Петровна какой-то скрытый подвох — хоро¬ ши наследники, выбранные ею? Однако никакие фундаментальные прин¬ ципы монархии, кажется, не ставились в них под сомнение; Петр Федо¬ рович признавался наследником престола, а Екатерина Алексеевна — его женой. Вероятно, императрице не захотелось подписывать столь подроб¬ ный и жесткий приговор поведению великого князя и его жены*. «Все это знают, зачем же тогда об этом егце и писать, а затем мне подписывать, создавая столь неприятный документ?» — так могла рассуждать Елизаве¬ та Петровна Да еще давать его читать «обвиняемым». Вполне возможно, что эти «Инструкции» легли в основу обвинения Бестужева в том, что он хотел поссорить императрицу с великокняжеской семьей? В первом пун¬ кте обвинения говорилось: «1) Клеветал Ее Императорскому Величеству на Их Высочеств, а в то же время старался преогорчить и Их Высочества против Ее Императорского Величества»560. Нет сомнения, что бестужевские «Инструкции» были слишком обсто¬ ятельны. Зачем так много было уделять места здоровью, хотя этот вопрос был, несомненно, важен? Надо было не писать, фиксируя очевидное, а срочно что-то делать — вот как, нам кажется, думала императрица, откло¬ няя эти инструкции. Были в них отдельные детали, которые также долж¬ ны были вызвать возражения Елизаветы Петровны, если не были оговоре¬ ны с ней заранее. Так, мотивируя поведение наставника, автор инструкции писал: «Но яко по дальнейшему рассуждению, а именно, что Его Импера¬ торское Высочество, яко Наш избранный и объявленный Наследник Им¬ перии и Престола, впредь Нашею Империею державствовать имеет, Наша искренняя любовь и матерное попечение единственно к тому распрости¬ рается, дабы Его Императорское Высочество сериозным упражнением себя к тому из дня в день искуснее и достойнее учинить и всей нации лю¬ бовь вяще приобрести мог многие же важные государственные дела Нам к ежеденному да и почти к ежечасному обхождению и наставлению Его * Было бы весьма интересно увидеть те экземпляры инструкций, которые читала сама Елизавета Петровна, но они, скорее всего, не сохранились. 348
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Императорского Высочества толико времени не дозволяют, колике Мы по матерней Нашей любви и по всемилостивейшему Нашему мнению того желали: тако Мы к исполнению сего Нашего полезного вида всемилости- вейшее Наше надеяние на вас, имрека, Нам любезноверного положить и к ежеденному обхождению с Его Императорским Высочеством и для вер¬ ного поспешествования Нашего благомнительного и к благу Его Импера¬ торского Высочества клоня щагося намерения вас определить всемилости¬ вейше соизволили». Но разве воспитание наследника престола не было важнейшим государственным делом? Рассматривая «Инструкции 1746 года» мы не можем согласиться с мнением В.А. Бильбасова, посчитавшего их бессодержательными561. На наш взгляд, как инструкция для наставника Петра Федоровича, так и ин¬ струкция для Екатерины Алексеевны являются капитальными докумен¬ тами, хорошо показывающими, какая атмосфера царила около велико¬ княжеской семьи и внутри нее. Так или иначе, но подготовленные графом Бестужевым инструкции были отвергнуты, а вместо их через год приняты значительно более ко¬ роткие. Елизавета Петровна в 1746 году решила действовать кавалерий¬ ским наскоком, думая, что одной головомойкой она решит все проблемы; но инструкции все-таки потребовались. Реальность глазами Екатерины В 20-х числах мая 1746 года к великокняжеской чете были назначены М.С. Чоглокова и В.А. Репнин (на место уволенного Брюммера)*. При этом первая, согласно Екатерине, была ставленница Бестужева и родственница * В датах, касающихся упомянутых событий, которые приводит Екатерина II в разных вариантах своих Записок, нет точности. Так, о назначении Чоглоковой и Репнина в первом варианте сказано, что в начале мая на место удаленного от великого князя Брюммера по¬ ставили Репнина, который «в первые три недели навлек на себя ненависть тех, кто был про¬ тивоположного мнения, и недоверие императрицы и это заставило ее приставить ко мне.- Чоглокову со званием обер-гофмейстерины» (487). Не исключено, что, работая над первым вариантом Записок (отдаленным от событий чуть больше чем десятью годами), Екатерина уже что-то забыла. Правда, в отдельных датах можно напутать, но труднее в связи (причин¬ ной) и последовательности событий. С другой стороны, не совсем понятно, зачем Екатери¬ не, если это делалось сознательно, так искажать ход событий? Во втором варианте можно определить время прихода в покои Екатерины Чоглоковой — 25 мая, однако нет точных данных о времени отставки Брюммера и назначения Репнина (82, 83). В третьем вариан¬ те о Чоглоковой сказано, что она была приставлена в конце мая (246). Рассказ об отставке Брюммера и назначении Репнина предшествует рассказу о назначении Чоглоковой (245), но причинной связи и здесь нет. Бильбасов, ссылаясь на календарь второго мужа Чоглоковой, Глебова, утверждает, что назначение ее состоялось 26 мая (Бильбасов, 230 сноска 1). Соглас¬ но мнению того же историка, ссылавшегося на депешу английского посла Гиндфорда от 24 мая 1746 года, официальная отставка Брюммера состоялась 21 мая (Бильбасов, 240). 349
O.A. ИВАНОВ «^1 Елизаветы Петровны (91, 246). Прусский посол барон Мардефельд, гово¬ ря о Чоглоковой, пишет, что она, будучи приближенной императрицы, «взяла сторону министра», то есть Бестужева562. Сохранилось письмо Бестужева М.И. Воронцову о представлении Ека¬ терине Чоглоковой, в котором нет ни слова об упомянутой «Инструк¬ ции»: «Ее Императорское Величество всевысочайшую милость имела графиню Марью Симоновну обер-гофмейстериною при Ее Император¬ ском Высочестве великой княгине пожаловать. Я честь имел ее в таком достоинстве великой княгине представить, а потом фрейлейнам и кава¬ лерам при Ее Высочестве, по именному Ее Императорского Величества указу, объявить, чтоб они во всем к обер-гофмейстерине адресовались, без ведома ее ни о чем Ее Высочеству не докладывали, о посторонних же еще веще сих разумеется»563. Весьма любопытно сравнить, как отразилось все это в воспоминаниях Екатерины II. Так, в первом варианте читаем: «Недоверие императрицы... заставило ее приставить ко мне (так как она была также недовольна Кру¬ зе, тещей Сиверса, моей старшей камер-фрау, которая напивалась каждый вечер и тем не оправдывала доверия, которое имели к ней, к тому же от времени до времени у нее бывали приступы благосклонности ко мне) Чог¬ локову со званием обер-гофмейстерины. Если бы знали еще более злую, то эта, конечно, не получила бы места. Она начала с того, что сказала, что им¬ ператрица велела ей передать мне, что когда я захочу писать отцу или ма¬ тери, то мне стоить только послать в коллегию иностранных дел, потому что не подобает, чтобы великая княгиня писала сама. Она прибавила, что я тоже слишком затрудняю себя тем, что хожу каждый день к туалету императрицы, как я имела на то разрешение; что когда мне нужно будет за чем обращаться к имперamputee, то я могу поручать это ей. Ее речь очень меня удивила, и я ей ничего не ответила, и так как она говорила от имени императрицы, то я могла только повиноваться» (487,488; курсив наш. — О. И.). В противоположность бестужевским инструкциям, разре¬ шавшим непосредственный доступ великому князю и великой княгине к императрице, было решено эту милость отменить. Это еще одно доказа¬ тельство, что «Инструкции» императрица не подписала, и не только пото¬ му, что она была критична и жестковата. Во втором варианте Екатерина II припомнила некоторые детали описанного Бестужевым представления Чоглоковой: «Крузе явилась ска¬ зать мне, что граф Бестужев, великий канцлер, и Чоглокова, статс-дама К сожалению, автор не оговаривает особо, какой стиль применяется в упомянутой депеше. Если верить письмам Бестужева к Елизавете Петровне, приложенным к проектам инструк¬ ции, то 11 мая отставка Брюммера еще не состоялась, даже не было просьбы его об уволь¬ нении. Бильбасов полагает, что Репнин был назначен в конце мая (Бильбасов, 240). 350
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III императрицы и его родственница*, просят видеть меня. Я была очень изумлена этим визитом, я приняла их, и граф сказал мне, что императри¬ ца назначила эту даму обер-гофмейстериной при мне; я еще пуще рас¬ плакалась. Я знала, что Чоглокова слыла за самую злую и капризную жен¬ щину изо всего двора. Я ответила им, что повеления Ее Императорского Величества были для меня непреложным законом, и отпустила их; я про¬ сила Чоглокову извиниться за меня перед императрицей в том, что, стра¬ дая уже несколько дней сильной головной болью, из-за которой на дру¬ гой день должны были пустить кровь, я не могла иметь чести быть вечером на куртаге. Чоглокова пошла к императрице и вернулась немно¬ го спустя сообщить мне, что в этот день куртага не будет и, для первого выхода, поднесла мне приятный комплимент: императрица приказала ей передать мне, что «вы, дескать, очень упрямы». Я хотела узнать от Чогло- ковой, почему и за что я была обвинена Ее Величеством в упрямстве, но она мне сказала, что передала то, что было приказано мне передать, что не знала тому причины и не могла расспрашивать Ее Величество. Новый повод к слезам с моей стороны. Я терзала свой ум, чтобы догадаться, в чем я была упряма: казалось, я всегда слушалась в должной мере» (85, 86). История с увольнением Екатерины от посещений покоев императри¬ цы во втором варианте происходит позднее, чем описано в первом. «Через несколько дней после того Чоглокова явилась сказать мне, что императри¬ ца меня увольняет впредь от посещения ее уборной, куда вход выхлопота¬ ла мне мать, и что если мне нужно будет что-либо сказать Ее Величеству, то впредь я должна обращаться к императрице через нее...» (89; курсив наш. — О. И.). Но подобные меры мало что изменили. Уже давно к Екатерине применяли принцип изоляции. Напомним, что в третьем варианте Ека¬ терина II писала о появлении новой камер-фрау Крузе: «На следующий же день я заметила, что эта женщина приводила в ужас всех остальных моих женщин, потому что, когда я хотела приблизиться к одной из них, чтобы по обыкновению поговорить с ней, она мне сказала: «Бога ради не подходите ко мне, нам запрещено говорить с вами вполголоса» (236). Совсем расходилось с бестужевской инструкцией то, что произошло через несколько дней после назначения Чоглоковой — вспышка гнева императрицы, о которой мы писали выше. Эта сцена, которую Екатери¬ на определила как «намылить мне голову» (102), продолжалась полчаса; * Вероятно, ошибка Екатерины II. В третьем варианте читаем: «В мае месяце мы пе¬ решли в Летний дворец; в конце мая императрица приставила ко мне главной надзиратель¬ ницей Чоглокову, одну из своих статс-дам и свою родственницу; это меня как громом по¬ разило, эта дама была совершенно предана графу Бестужеву, очень грубая, злая, капризная и очень корыстная. Ее муж, камергер императрицы, уехал тогда, не знаю с каким-то пору¬ чением, в Вену; я много плакала, видя, как она переезжает, и также во весь остальной день; на следующий день мне должны были пустить кровь» (246; курсив наш. — О. И.). 351
O.A. ИВАНОВ вероятно, по убеждению Елизаветы Петровны, она должна была опера¬ тивно, без бумаг, разрешить проблемы брака великокняжеской семьи. Во втором варианте узнаем точную дату, когда произошел этот визит императрицы — на следующий день после представления Бестужевым Чоглоковой, то есть 26 мая, в понедельник (86). Основа этого события, как и назначения Чоглоковой, согласно всем вариантам Записок, — от¬ сутствие наследника. Корень зла видели тогда в отсутствии любви Ека¬ терины к мужу, в ее дурном характере, а также в замеченной склоннос¬ ти к другим мужчинам — «камердинерам». Теперь посмотрим, что пишет Екатерина II о весне 1747 года, когда была утверждена сокращенная инструкция. Во втором варианте Записок о событиях начала 1747 года повествуется более пространно. В начале этого года состоялась поездка в Тихвин. «Вернувшись оттуда, — рассказывает Екатерина, — императрица велела нам приказать, чтобы мы вновь заняли прошлогоднее наше помещение, в котором она жила до тех пор, так как она велела прибавить к своему помещению деревянный флигель, который тянулся с угла Зимнего дворика до рвов Адмиралтейства. Поторопились также изгнать нас из нашего помещения, я думаю, вследствие того, что царившее там веселье не нравилось Чоглоковым, которые все, что не было скукой, считали беспорядком. Они поселились под моими окнами в низ¬ ком флигеле, который раньше служил кухней. Только Репнин остался у себя. Это было началом отдаления; план был выработан и скоро обнару¬ жился; самое главное его преступление было — поддерживать веселье и давать ему пищу*. Граф Бестужев и Чоглоковы этого не любили и умели настроить императрицу на свой лад; хоть она сама по природе была очень веселая, но ее волновали страсти, в особенности ее ревность ко всему, ко¬ торая была такова, что ее возбуждали всегда с наибольшим успехом Когда перешли в наши прошлогодние покои, сцена снова переменилась. Во-пер- вых, Чоглокова явилась сообщить мне, что мои дамы не будут более вхожи * В первом варианте сказано: «В начале 1747 года отправили войска на помощь импе- ратрице-королеве (Марии-Терезии. — О. И.); воспользовались предлогом командования над ними, дабы удалить князя Репнина, моего друга и слишком мне преданного, чтобы его [доль¬ ше] терпеть» (491). Называют и другие причины удаления князя Репнина. Так, Штелин на¬ мекает на то, что он скрывал от Елизаветы Петровны шалости Петра Федоровича: «Возвра¬ щение из Ораниенбаума в Летний дворец. Экзерциции с служителями и пригонка амуниции продолжаются потом к величайшему неудовольствию императрицы. Ложный доклад об этом Ее Величеству Репнина был открыт после тончайшего исследования. Чрез это он лишился доверия императрицы и вскоре после этого был послан при вспомогательном войске к союзной армии в Германию. Он дошел только до Бромберга, потому что в Ахене был заключен мир, и умер на обратном пути» (Штел., 90). В РБС высказана мысль, что рас¬ положение князя Репнина к Петру Федоровичу и особенно к Екатерине, а также обнаруже¬ ние его переписки с принцессой И оган ной-Елизаветой вызвали подозрение императрицы (РБС. Репнин. С. 87). В январе 1748 года Репнина разбил паралич, 30 июля 1748 года он скончался; как пишет Екатерина II: «умер с горя в Богемии» (262, 263). 352
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III IÄ* во внутренние мои покои, — они уже почти и не входили туда; что каждый мужчина будет удален оттуда, — они никогда не приходили без великого князя, но так как она не имела ни малейшего значения в его глазах, то его комната осталась на том же положении, как была. Я приняла это приказа¬ ние, данное именем императрицы, с покорностью, но почти со слезами на глазах. Постом этого 1747 года* императрица поехала в Гостилицы, мы получили приказание следовать за ней, а князь Репнин остался в городе, там поплясали и порезвились немного, так как императрица этого жела¬ ла» (99,100). Далее Екатерина рассказывает о назначении Чоглокова: «Несколько времени спустя князь Репнин был удален от великого князя, и взамен его императрица назначила Чоглокова. Для нас это был громовый удар; этот Чоглоков, глупый, спесивый, злой, надутый, скрытный, молчаливый, всегда хмурый, был для всех предметом ужаса, вплоть до Крузе, у которой была сестра, старшая камер-фрау и любимица императрицы, да великая под¬ держка гофмаршала Сиверса, находившегося вместе с женой, дочерью Крузе, в числе людей близких императрице, так эта Крузе, очень прочно стоявшая, дрогнула, однако, когда услышала известие об этом отвратитель¬ ном назначении**. По этому можно судить, что за человека дали нам; я предполагаю, что он был выбран графом Бестужевым, потому что злей¬ шего найти он не мог. Поэтому с первых дней его выступления нам ска¬ зали, что три или четыре пажа, которых великий князь очень любил, были арестованы и отправлены в крепость. Новый предлог к ужасу. Чог¬ локов запретил кавалерам вход в комнату великого князя и принудил его, чтобы он оставался один с одним или двумя камердинерами, и как только замечали, что он к кому-нибудь привязывался более, чем к другим, того удаляли или отправляли в крепость» (102,103; курсив наш. — О. И.). «Весной мы переехали на житье в Летний дворец, а оттуда на дачу. Князь Репнин под предлогом слабого здоровья получил позволение уда¬ литься в свой дом, и Чоглоков продолжал временно исполнять обязан¬ ности князя Репнина. Эта перемена сначала же сказалась на отставке от нашего двора графа Дивьера, которого послали бригадиром в армию, и камер-юнкера Вильбуа, который был туда же отправлен полковником, по представлению Чоглокова, косившегося на них за то, что великий князь * Великий пост в 1747 году начался 2 марта. ** Весьма любопытна реакция Крузе, о которой рассказывает Екатерина II: «Крузе мало-помалу стала более любезной в отношении к нам с тех пор, как назначили Чоглокову, заносчивость которой она переносила лишь с нетерпением. Она считала себя тем более за¬ служивающей уважения, что сама же воспитала Чоглокову. Правда, это не делало чести вос¬ питательным талантам Крузе; я думаю также, она годилась только в дуэньи, что равносиль¬ но обязанностям Цербера, собаки Вулкана, по преданию, не имевшей иного назначения, как лаять» (106). 23 О. И a:iiio» 353
O.A. ИВАНОВ ^^ и я к ним благоволили. Подобные увольнения случались уже раньше [на¬ пример] в лице графа Захара Чернышева в 1745 году по просьбе его ма¬ тери; но все же на эти увольнения смотрели при дворе как на немилость, и они тем самым были очень чувствительны для этих лиц. Мы с великим князем очень огорчились этой отставкой. Так как принц Август получил все, чего желал, то ему велено было сказать от имени импе¬ ратрицы, чтобы он уезжал. Это тоже было дело рук Чоглоковых, которые во что бы то ни стало хотели уединить великого князя и меня, в чем следо¬ вали инструкциям графа Бестужева, которому все были подозрительны и который любил сеять и поддерживать разлад всюду, из боязни, чтобы не сплотились против него. Несмотря на это, все взгляды сходились на нена¬ висти к нему, но это ему было безразлично, лишь бы его боялись. В течение этого лета, за неимением лучшего и потому, что скука у нас и при нашем дворе все росла, я больше всего пристрастилась к верховой езде; остальное время я читала у себя все, что попадалось под руку. Что касается великого князя, так как от него отняли людей, которых он больше всего любил, то он выбрал новых среди камер-лакеев»* (260; курсив наш. — О. И.). Полагаем, что выделенные слова о «бестужевской инструкции» в данном случае не имеют ничего общего с составленными им документами. Дело «воспитания» и контроля дошло до того, что Чоглокова обязали спать в покоях Петра Федоровича. «По особому повелению императри¬ цы, — пишет Екатерина II во втором варианте, — Чоглоков должен был ночевать в передней великого князя; он являлся туда, когда великий князь ложился спать, и вставал, когда докладывали, что великий князь проснул¬ ся. До сих пор я не понимаю смысла этого распоряжения — разве для того, чтобы охранять главную дверь пустого помещения, в котором, од¬ нако, имелась еще другая, неохраняемая входная дверь» (117). Подобно¬ го бестужевская инструкция не предусматривала. Сильно ограничили и великую княгиню. Екатерина II рассказывает во втором варианте о за¬ прещении писать письма матери: «Ну, вот я подошла почти к весне 1747 года. К этому времени я должна отнести сделанный мне от имени императрицы запрет писать к матери иначе, как чрез Коллегию ино¬ странных дел, и вот каким образом. Когда я получала письмо, очевидно, заранее вскрытое, я должна была отослать его в Коллегию иностранных дел; там должны были отвечать на эти письма, и я не смела сказать, что следовало в них поместить. Этот порядок, понятно, сильно огорчил меня, но моя мать этим была встревожена еще сильнее» (105). * В третьем варианте по этому поводу говорится: «С наступлением поста от него уда¬ лили еще четверых лиц; в их числе было трое пажей, которых он больше любил, нежели дру¬ гих. Эти увольнения его огорчали, но он не делал ни шагу, чтобы их прекратить, или же де¬ лал такие неудачные шаги, что только увеличивал беду» (262). 354
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III По мнению Екатерины, Бестужевым была устроена для нее и мужа политическая тюрьма. Екатерина II в третьем варианте прямо гово¬ рит, что канцлер «имел всегда в виду окружать нас своими привержен¬ цами; он очень бы хотел сделать то же с приближенными Ее Импера¬ торского Величества, но там дело было труднее» (247). Почему это делал Бестужев, да и сама Елизавета Петровна? Ответ простой — молодые, осо¬ бенно Екатерина, вовлекались в борьбу партий, забывая о своей жизни и основном желании императрицы и многих русских, желавших покоя и стабильности своей многострадальной родины, — увидеть наследника престола. Петр Федорович к тому же сошелся со слугами, которые от¬ рицательно влияли на него, снижая и без того низкий образовательный уровень великого князя. Деятельность Чоглоковых вызывала, если верить Екатерине, отрица¬ тельную реакцию при Дворе: «Чоглоковы ужасом, который они внуша¬ ли, вызвали странное явление: все единодушно соединились против них, так как всякий боялся за себя; все их ненавидели, очень мало кто им содействовал, и еще менее исполнял то, что они приказывали, хотя го¬ ворили они всегда от имени императрицы» (107). Кстати сказать, изо¬ ляция, устроенная Чоглоковыми, не была полной. Екатерина II расска¬ зывает: «Княжна Гагарина, моя фрейлина, первая передала мне известие, несмотря на все запрещения доводить до нас малейшее слово о том, что происходило в городе или при дворе. Отсюда видно, что значат подоб¬ ные запрещения, которые никогда в строгости не исполняются, потому что слишком много лиц занято тем, чтобы их нарушать. Все окружавшие нас, до ближайших родственников Чоглоковых, старались уменьшить су¬ ровость такого рода политической тюрьмы, в которой пытались нас держать. Даже собственный брат Чоглоковой, граф Гендриков, и тот часто вскользь давал мне полезные и необходимые сведения, и другие пользовались им же, чтобы мне их доставлять, чему он всегда поддавал¬ ся с простодушием честного и благородного человека; он смеялся над глупостями и грубостями своей сестры и своего зятя, и все с ним чув¬ ствовали себя хорошо и уверенно, потому что он никогда не выдавал и не обманывал; это был прямолинейный человек, но ограниченный, дур¬ но воспитанный и невежественный, впрочем, твердый и бесхитростный» (263; курсив наш. — О. И.). Проходили первые месяцы совместной жизни, а ситуация не только не изменялась в желаемом направлении, а, по-видимому, еще более ухудшалась, о чем рассказывает Екатерина II в своих Записках. Кое-что доходило и до иностранных дипломатов. Так, лорд Гинфорд писал лорду Гаррингтону 12 апреля 1746 года: «Здоровье великого князя крайне нео¬ пределенно, а великая княгиня впала в немилость»564. 23* 355
O.A. ИВАНОВ ^ Глава 3 ДЕЛО РУНБЕРГА565 Кроме головомойки императрица прибегла к ряду высылок и судеб¬ ных преследований, о которых сообщает Екатерина II в своих Записках и которые подтверждаются не только воспоминаниями современников, но и сохранившимися документами. Дела, хранящиеся в фонде «Тайной канцелярии» в РГАДА, содержат интереснейшие подробности придвор¬ ной жизни, хорошо иллюстрируя те сведения, которые мы получаем из воспоминаний и других источников, дополняя и корректируя их. Нами обнаружено два таких дела: Густава Рунберга и Андрея Чернышева. Заме¬ тим сразу, что эти дела когда-то были связаны в одном деле, но, по-види¬ мому, в связи с разрастанием расследования их разделили. Кроме того, сохранилось интереснейшее дело братьев Чернышевых, которое цитиро¬ вал в свое время еще С.М. Соловьев. Дела Чернышевых особенно интерес¬ ны нам в связи с исследуемой темой — письмом Петра Федоровича. Екатерина II в своих воспоминаниях, говоря о болтливости Петра Фе¬ доровича, приведшей к наказанию некоторых людей, писала: «Я думаю, такая его болтливость или иногда таимое легкомыслие в речах были при¬ чиной, что поступали со всеми, кто служил ему, таким образом, как я только что рассказала; до сих пор я большего об этом не знаю, так как не видела еще их допросов, достать которые из архивов зависит лишь от меня» (105). Эти слова касаются прежде всего дел Рунберга и А. Черны¬ шева. О самом Рунберхе, как его называли в Тайной канцелярии, или, точ¬ нее (исходя из его собственной подписи — Gustav Runberg), Густаве Рун- берге известно мало. Из Записок Екатерины II следует, что он был близок к Петру Федоровичу. «Кого он любил всего более в детстве и в первые годы своего пребывания в России, — пишет Екатерина II в третьем ва¬ рианте, — так это были два старых камердинера: один — Крамер, ливо¬ нец, другой — Румберг, швед. Последний был ему особенно дорог. Это был человек довольно грубый и жесткий, из драгунов Карла XII» (204, 205). В другом месте Екатерина замечает: «Румберг, старый шведский драгун, говорил ему, что его жена не смеет дыхнуть при нем, ни вмешиваться в его дела, и если она только захочет открыть рот, он приказывает ей замол¬ чать, что он хозяин в доме и что стыдно мужу позволять жене руководить собою, как дурачком» (228). Наконец, последнее упоминание Екатериной имени Рунберха связано с его арестом. Говоря об удалении от Петра Фе¬ доровича прибывших с ним из Голштинии лиц, императрица замечает: «Более всего великий князь сожалел о главном своем камердинере Кра¬ мере; это был человек аккуратный, мягкий, привязанный к князю со дня 356
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III его рождения, очень рассудительный и способный давать ему разумные советы. Это удаление вызвало у великого князя очень горькие слезы. Дру¬ гой его камердинер, Румберг, был посажен в крепость» (103, 104). Упоминает о приезде в Россию вместе с «лакеем Румбергом» и Я. Ште¬ лин. Он же рассказывает об аресте Румберга в числе нескольких слу¬ жителей великого князя и об его освобождении. Штелин пишет: «Неко¬ торые из них были вдруг отосланы, между прочим камердинер Румберг сослан в крепость, а потом в Оренбург, откуда возвратил его Петр III в 1762 году (Сей последний по возвращении рассказывает императору чу¬ деса об уничтожении им Тайной канцелярии)»566. Несмотря на завесу секретности, об аресте Рунберга проведали и ино¬ странные дипломаты. Французский посланник Дальон писал, характеризуя кадровые изменения в малом Дворе: «Этим переменам предшествовало заарестование одного старого камердинера великого князя, к которому он питал большую доверенность. Арестовали его в час пополуночи с женою и детьми и, верно, отвели в крепость, где, без сомнения, находится и секре¬ тарь Брюммера. Весьма строго запрещено всем приближающимся к вели¬ кому князю говорить ему об этом заарестовании. Постановлено, что лакеи великого князя будут еженедельно переменяться...»567 Начало дела 23 мая 1746 года в Канцелярии тайных розыскных дел генерал-лей¬ тенант А.И. Шувалов объявил, что «сего числа Ея Императорское Вели¬ чество именным своего Императорскаго Величества высочайшим указом изволила повелеть обретающагося в Санктпетербурге иноземца Густава Румберха за некоторые его продерзости, о которых известно Ея Импе¬ раторскому Величеству, арестовав, с квартиры {...}* з будущими при нем отправить ево, Румберха, в Москву в Тайной канцелярии в контору под караулом и содержать ево во оной конторе до указу под надлежащим караулом же...» (л. 40 об.). В Москве Рунберга и сопровождавших его предполагалось разместить «обще всех на особливой одной квартире, которая была бы поблизости к Тайной канцелярии конторе». Особо подчеркивалось, чтобы «никого к ним ни для чего отнюдь не допускать и видитца им ни с кем отнюдь не давать и смотреть над оным Румберхом накрепко, чтоб он или кто из бу¬ * Фигурными скобками отмечены испорченные или плохо читаемые части текста. Уже в начале XX века дело было в плохом состоянии; на л. 155 имеется карандашная надпись: «Отрывки таких же рапортов за 1847 и 1848 [ошибка Барскова], крайне ветхие, по распо¬ ряжению г. директора архива уничтожены 1909 27 апреля. Я. Барсков». 357
O.A. ИВАНОВ дущих при нем не могли 6 учинить ис под караулу побег или над собою и караульными какова повреждения». Вместе с тем, чтобы сбить с толку тех, кто стал бы искать Рунберга, предполагалось дать ему возможность вести переписку, но под бдительным контролем. «Ежели же оной Рум- берх, — сказано в деле, — пожелает в Санкт Петербурх х кому писать ка¬ кие писма, в том ему не возбранять, токмо сперва объявить ему, Румбер- ху, указом Ея Императорскаго Величества под смертною казнию, чтоб он те свои писма писал по немецки и ни для чего б их на российском языке не переводил и кроме партикулярных дел о других ни о каких делах тако ж и об арестовании своем отнюдь ничего ни х кому не писал; буде же оной Румберх пожелает писать о оставших ево пожитках кому принять, то в том ему позволить; тако же, ежели пожелает писать, что он обрета¬ ется в Москве и почему получает жалованье; и по написании оные писма брать у него, Румберха, в Тайную контору, а ис той Конторы, не запеча¬ тывая и не оставливая с них переводу, присылать в Тайную канцелярию в пакетах Тайной конторы, а окроме того других никаких писем ни х кому никуда отнюдь ему писать не давать, чего ради перо, бумагу и чер¬ нила давать толко ему, когда потребует объявленные в Санкт Петербурх писма писать, а окроме тех случаев пера, бумаги и чернил отнюдь {...} при нем не было, тако ж объявленных ево писем в Санкт Петербурх кроме конторского пакета ни на каких почтах отнюдь не посылать. Если ж ко оному Румберху чрез почту или чрез кого нибудь получены будут какие писма, то их приняв, не отдавая оному Румберху, и не распечатывая для разсмотрения присылать в Тайную канцелярию» (л. 42—42 об.). Караульным солдатам с сержантом, доставившим Рунберга из Петер¬ бурга в Москву, предполагалось быть при арестованных «бессменно»; при этом с них взяли подписку «под страхом смертныя казни», чтоб они «об означенном Румберхе и о будущих при нем отнюдь нигде и никому ни под каким видом не объявляли и ни чрез что не разглашали и содержали об них в самом вышнем секрете» (л. 42 об. — 43). Тайной конторе насто¬ ятельно рекомендовалось «во всем в содержании оного Румберха против вышеписанного неослабно главное смотрение и наблюдательство иметь... и в каковом состоянии оной Румберх и будущие при нем находится бу¬ дут», и о том в Тайною канцелярию «репортовать каждые две недели». Все было сделано с огромной скоростью в один день: указы, деньги, выделение караульных солдат, написание инструкции; и в тот же день, 23 мая, Рунберг, которого окрестили как «некоторого арестанта», и его родные — жена, дети — и слуги были отосланы в Москву на двенадцати подводах (л. 43—43 об., 44). Кроме того, в Москву с пожитками хозяина был отправлен «бывший во услужении у Румберха иноземец Андрей Пет¬ ров» да кормившая дочь Рунберга жена солдата Никиты Гаврилова, Мат¬ 358
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III рена. Арестованный прибыл в Москву, но никаких допросов ему не уст¬ раивали. Только 4 августа 1746 года последовал указ о смене караула. Сол¬ даты Астраханского пехотного полка заменялись шестью солдатами и капралом лейб-гвардии Московского батальона, которым также было объявлено о повышенной секретности арестанта. Прошел август, сен¬ тябрь; о Рунберге как будто забыли. 23 октября в Тайную канцелярию пришли графы Ушаков и Шувалов* и объявили о том, что 23 октября императрица повелела «содержащего¬ ся в Тайной конторе иноземца Густафа Румберха в той же Канторе раз- спросить в том: будучи он в Санкт Петербурге Его Императорскому Вы¬ сочеству о том, чтоб от двора российской нации людей отрешить, а определить чужестранных, в каком имянно намерении представлял и каким имянно образом и чрез что он у Его Высочества совершенную не¬ нависть к российской нации возбудить намерен был и с кем о том он советовал. Також о всем российском Императорском дворе и о генера¬ литете и о многих знатных персонах и о всей российской нации какие и с кем имянно разговоры и {...} же он имел и в каком намерении, и при¬ том оному Румберху объявить {...} о всем объявил сущую правду без вся¬ кого закрытия, а ежели об оном сущей правды не объявит и, ведая о чем, покажет что ложно, и в том будет изобличен, и за то по силе государ¬ ственных прав будет он истязан, а ежели об оном сущую правду [объявит], то оная ево вина может быть упущена без всякого истязания, токмо от¬ лучен будет от двора Ея Императорскаго Величества с ежегодною пен- зиею во иное отдаленное место или отпущен будет в отечество свое, и что оной Румберх покажет, о том доложить Ея Императорскому Величеству, а ево, Румберха, до указу содержать в той же Конторе под караулом же и для оного тому Румберху роспроса Ея Императорское Величество соиз¬ волила им генералом и кавалером отдать с реверсу** онаго Румберха пе¬ ревод, которой они при сем отдали ж в Тайную канцелярию подлинной за подписанием Их Сиятельств...» (л. 62, 63; курсив наш. — О. И.). Обвинения Рунбергу были очень серьезные, если учесть, что основная линия Елизаветы Петровны была на устранение пролезших во все щели русского государственного аппарата иностранцев. А тут речь шла о на¬ следнике престола. И опасаться было чего. Екатерина писала во втором варианте Записок: «Уже тогда великий князь выказывал очень сильное пристрастие ко всем иностранцам и начало отвращения ко всему, что было русским или тянуло к России. Это отвращение впоследствии все * Весьма примечательно, что эти два деятеля, из которых второй сменил первого на по¬ сту главы Тайной канцелярии, в данном деле были вместе. Не говорит ли это за то, что дело Рунберга считалось Елизаветой Петровной очень важным? ** Письменное обязательство. 359
O.A. ИВАНОВ росло, но в то время Его Императорское Высочество имел еще достаточ¬ но здравого смысла, чтобы не выставлять эти чувства напоказ, хотя часто у него вырывались уже очень многозначительные проблески такого на¬ строения» (176). Но в этом своем пристрастии великий князь натолкнул¬ ся на серьезное препятствие в лице императрицы. Елизавета Петровна, всходя на престол, обещала, что она «освободит русскую нацию от притеснения ее иноземцами»568. С.М. Соловьев писал: «С первых же дней царствования Елисаветы было видно, что националь¬ ное движение будет состоять в возвращении к правилам Петра Велико¬ го, следовательно, согласно с этими правилами должен был и решиться вопрос об отношении русских к иностранцам, а правило Петра было всем известно: должно пользоваться искусными иностранцами, принимать их в службу, но не давать им предпочтения пред русскими, и важнейшие места в управлении занимать исключительно последними»569. Мы уже видели, по рассказу Екатерины II, как реализовывал эту линию относительно иностранцев, окружавших Петра Федоровича, А.П. Бесту¬ жев. Прошло время, и она совсем по-иному взглянула на данную ситуацию. Еще будучи великой княгиней, Екатерина будто бы сказала английскому посланнику: «Вообще я считаю Россию для иностранцев пробным камнем их достоинств и что тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Европе. Это замечание я считала всегда безошибочным, ибо нигде, как в России, нет таких мастеров подмечать слабости, смешные стороны или недостатки иностранца; можно быть уверенным, что ему ничего не спус¬ тят, потому что естественно всякий русский в глубине души не любит ни одного иностранца» (376, 377). Рунбергу предлагалось подписать специально приготовленный для него реверс (по указу императрицы от 23 октября), в котором говорилось: «Понеже я нижеподписавшийся не токмо моими в присудствии многих достоверных персон и знаемых свидетелей произведенными безразсуд- ными и безбожными речми и безстыдными разсуждениями как о всем Российской Империи дворе, генералитете и многих знатных персонах, так и о всей российской нации, но и моими ж Его Императорскому Вы¬ сочеству великому князю противу разных при Его Высочестве находя¬ щихся служителей злостными и подозрительными внушениями и произведенными интригами, дабы у Его Высочества совершенную нена¬ висть к российской нации возбудить, сей мой арест сам на себя навлек и тягчайшего и жестокого наказания виновным и достойным себя учинил. Ея же Императорское Величество [императрица] всероссийская без определяемого о том предварительно справедливого изследования един¬ ственно толко ис природной всевысочайшей милости мне такие мои гру¬ бые и безответственные преступлении и поступки не токмо всемилости¬ 360
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ 1^, вейше простить, но и меня от всевысочайшего Ея Императорскаго Вели¬ чества двора с ежегодною пензиею, состоящею в 350 рублях, отдалить от Санктпетербурга в иное место, куда высочайше заблагоразсудит {...} со¬ слать соизволила...» (л. 63, 64). Рунберг должен был признать решение императрицы за высочайшую милость и клясться на Евангелии, что никогда и ни с кем не будет допус¬ кать подобные «наказания достойные рассуждений», а также не будет делать попыток вступать в контакт с великим князем. Рунберг, однако, этот реверс не подписал*. 9 декабря 1746 года в Тайной канцелярии графами Ушаковым и Шу¬ валовым был объявлен именной указ Елизаветы Петровны «о распросе содержащегося в Москве в Тайной канторе иноземца Густава Румберха о его противных делах и намерениях», на основании предшествующего указа и перевода так и не подписанного Рунбергом реверса. Для рас¬ спроса было приказано подготовить «вопросные пункты» и послать их в Москву в Тайную контору. А там рекомендовалось «присудствующе- му советнику Казаринову секретно чрез перевод иностранной конторы переводчика роспросить о всем обстоятельно с подлинною очисткою. И оной подлинной ево распрос за ево рукою, також и писанной начер¬ но, не оставливая копии, и объявленных пунктов, не оставливая же с них копий, прислать в Тайную канцелярию с первою почтою...». А у перевод¬ чика, присутствовавшего при допросе Рунберга, взяли расписку о сохра¬ нении тайны — «содержал бы о том всем в самом вышнем секрете» (л. 101 а - 102 об.). Вопросные пункты Первоначально, если верить делу, листы которого были в свое время перепутаны, а многие сильно испорчены влагой, было подготовлено три вопроса — «вопросных пункта»: « 1 -й. Его Императорскому Высочеству о том, чтоб от двора Ея Импе¬ раторскаго Величества российской нации людей отрешить и определить чюжестранных, для чего ты в противность государственных прав предла¬ гал и с кем в том согласие ты имел?» (л. 104). «2-й. О всем российском императорском дворе и о генералитете и о многих знатных персонах и о всей российской нации людех какие и с кем имянно разговоры и разсуждении имел и в каком намерении». * Весьма примечательно, что во всем деле лишь одна подпись Рунберга, да и то относя¬ щаяся к 1762 году! 361
O.A. ИВАНОВ «3-й. Понеже видно, что оными представлениями у Его Высочества совершенную ненависть о российской нации возбудить ты хотел и какую имянно и для чего, и с кем о том ты советовал и с какими своими пред¬ ставлениями Его Высочеству представлял; сверх же того подлинно о вы- шеписанном изобличители имеютца, при которых ты о вышеписанном представлял Его Высочеству» (л. 81 об. — 82, 104 об.). Допрос был произведен Василием Казариновым через переводчика Андрея Волкова, а записывал протокол канцелярист Федор Афанасьев (с двух последних была взята подписка о неразглашении). После этого все материалы — «тот белый и черной допросы и вопросные пункты» — были отосланы в Петербург (л. 105, 105 об.). К сожалению, этих первоначаль¬ ных ответов нам найти не удалось; но существуют аналогичные по другим вопросным пунктам, и о них пойдет речь ниже. 26 февраля 1747 года в Тайной канцелярии граф А.И. Шувалов предста¬ вил присланные из Москвы документы и объявил: «Оные вопросные пун¬ кты с показанием ево, Румберха, всеподданнейше от него, генерал лейте¬ нанта, поданы были Ея Императорскому Величеству сего ж февраля... дня, и Ея Императорское Величество, слушав оного всего, соизволила разсуж- дать, что оной Румберх противу оных вопросных пунктов и в роспросе о происходящих от него, Румберха, Его Императорскому Высочеству госуда¬ рю великому князю Петру Федоровичу злостных и подозрительных вну¬ шениях и произведенных интригами представлениях и о прогчем, пока¬ занном в тех пунктах, не показывает и скрывает вымышленно знатно, хотя закрыть противные свои намерении и отбыть от наидальнешиаго следствия; а понеже ужу на то на все достоверные обличители имеются, к тому же Ея Императорскому Величеству известно, что он кроме того буду¬ чи во дворце, идучи мимо гоф штап квартермистра Маркова и некоторого иноземца (о котором ему, Румберху, и объявлять не должно), говорил он, Румберх, слова такие: увидите де впред, что мы лутче вас будем. И того ради Ея Императорское Величество соизволила указать: онаго Румберха в Тай¬ ной конторе роспросить секретно, чтоб он доброволно и совестно при¬ знался и объявил, для чего подлинно и в каком намерении означенные сло¬ ва он, Румберх, говорил или не говорил ли он других каких склонных к тому слов и с кем и когда о том о всем разсуждение он имел, також и о вышере- ченных происходящих от него Его Императорскому Высочеству внушени¬ ях и произведенных им интригами и о протчем, как о том в означенных вопросных пунктах явствует, и имянно доброволно ж и совестно истин¬ ную б он показал не дожидаяся на то на все себе обличителей, понеже ему об оных тако жио показанном иноземце никогда объявлено не будет, а ежели он ныне истинны показывать не будет и доброволно и совесно в том во всем не признаетца, тогда ему, Румберху, объявить, что уже по силе го¬ 362
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III сударственных прав неотменно имеет быть в том он розыскиван» (л. 113— 113 об.; курсив наш. — О. И.). Очевидно, что Елизавета Петровна была убеждена в виновности Рун- берга, и ее сведения не ограничивались только показаниями «некоторого иноземца». 4 марта 1747 года в Тайной канцелярии был оглашен имен¬ ной указ императрицы от того же числа, которым повелевалось доста¬ вить Рунберга из Москвы в Петербург «под крепким караулом в самой скорости» (л. 71—71 об.), оставив его жену и детей в Москве (л. 72). 15 марта «колодник иноземец Густав Румберх» был доставлен в Тайную канцелярию и отдан под присмотр «обретающегося в Тайной канцеля¬ рии на безсменном карауле лейб-гвардии Семеновского полку капралу Сергею Жилину». Последнему было велено обыскать Рунберга — «не имеетца ль при нем ножа и других каких орудий, повреждение челове¬ ку учинить могущих; и ежели оное найдется, то, отобрав все оное, объя¬ вить в Тайной канцелярии» (л. 73—73 об.). У Рунберга был найден сереб¬ ряный вызолоченный знак и под рубашкою шелковый, украшенный золотом шарф (л. 74). Жилин потребовал их у Рунберга. Последний упер¬ ся и сказал, что «оных знака и шарфа ему не отдаст, понеже то пожало¬ вано ему, Румберху, от Его Императорскаго Высочества». Тут пришел секретарь Тайной канцелярии Набоков и предложил Рунбергу отдать знак и шарф, на что тот повторил свои слова и прибавил: «Я в тех знаке и шарфе готов умереть». Но Набоков был, по-видимому, мужчина креп¬ кий и быстро получил то, что ему было нужно. Об упрямстве колодника доложили Шувалову, а тот информировал о подобном поведении Рун¬ берга императрицу. Елизавета Петровна приказала «помянутому Рум¬ берху за означенное ево упрямство учинить наказанье — бить батоги» (л. 116). 16 марта Шувалов отдал соответствующее распоряжение в Тайную канцелярию (л. 75 об. — 76). Что и было в точности исполнено. В Записках Екатерины II упоминается обычай Петра Федоровича и его ближайшего окружения носить упомянутые атрибуты. «В это время (1754—1755 гг. — О. И.), — пишет императрица, — и еще долго спустя главной забавой великого князя в городе было необычайное количество игрушечных солдатиков из дерева, свинца, крахмала, воска... Он очень аккуратно праздновал придворные торжества, заставляя эти войска про¬ изводить ружейные залпы; кроме того, каждый день сменялись карау¬ лы, то есть с каждого стола снимали тех солдатиков, которые должны были стоять на часах; он присутствовал на этом параде в мундире, в сапогах со шпорами, с офицерским значком и шарфом, и те из его слуг, которые были допущены к участию в этом прекрасном упражнении, были обязаны также там присутствовать» (378, 379; курсив наш. — О. И.). 363
O.A. ИВАНОВ eÄl ^ В Тайной канцелярии началась работа над новыми «вопросными пун¬ ктами». Проблема состояла в том, чтобы не выдать лиц, донесших на Рун¬ берга. В его деле есть несколько вариантов вопросов; к сожалению, их нельзя точно отнести к какому-то определенному допросу. Наиболее ранним является следующий черновик с правками, сделанными, возмож¬ но, по указанию самой императрицы: «Вопросные пункты Густаву Румберху» [надписано над зачеркнутым: Румберха спросить] 1. Каким образом он подзывал Его Императорское Высочество во Шве¬ цию при Андрее [надписано:] Чернышеве? 2. Говорил ты при камор лакее Иване Николаеве, что будем и мы ско¬ ро велики и более вас? 3. Какия он разсуждения слышал о черкасах и когда надевались в пол- ское платье*, как бил Его Императорское Высочество? 4. Сам ты Его Императорскому Высочеству представлял, чтоб русских не жаловать и отогнать, а держать бы иноземцов? [Далее зачеркнут вариант 5-го пункта: «Буде же оной Румберх сам чего не представлял, то кто имянно?» Вместо него написан новый другой ру¬ кой:] 5. Знак и шарф (которые у тебя взяты в Тайной канцелярии) для чего он, Румберх, из Москвы с собою взял и на себя надевал?» (л. 131). Обвинения, содержащиеся в этих пунктах, были одно страшнее дру¬ гого. Как можно было наследника русского престола агитировать за отъезд в Швецию? Как можно было намекать при живой и очень подо¬ зрительной императрице, что «будем и мы скоро велики и более вас»? Вспоминаются тут предупреждения прусского посла Мардефельда: «Сле¬ дует также избегать тесных уз с великим князем или, по крайней мере, не показывать сего, ибо по прихоти своей к Его Императорскому Высо¬ честву ревнует»570. Из первого пункта становилось ясным, что тем упомянутым «секрет¬ ным иноземцем», имя которого не должен был знать Рунберг, был Анд¬ рей Чернышев. Тот, кто вел следствие, вообще очень тесно связывал эти два имени. Так, сохранились следующие «вопросные пункты» (ответы на которые также отсутствуют в деле): «1. В прошлом 1744-м году по прибытии Ея Императорскаго Вели¬ чества и Его Императорскаго Высочества в Москву, Его Высочество ка¬ * 19 февраля 1743 года появился указ Елизаветы Петровны, согласно которого запреща¬ лось носить «русские платья и черкасские кафтаны» (ПСЗ. М., 1830. Т. 9. № 8707). Петр Федорович, напротив, любил переодевания. Как замечает Екатерина II, он «постоянно играл со своими слугами в солдаты, делая им в своей комнате ученья и меняя по двадцати раз на дню свой мундир» (236). 364
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III мор лакея Андрея Чернышева призвав чрез тебя в уборную комнату, приказать тебе снять меру оного Чернышева росту изволил ли и для чего имянно. И по снятию тобою с того Чернышева росту, что ты имянно с Его Императорским Высочеством по-немецки говорил? 2. В бытность Его Императорскаго Высочества в Москве, Его Высоче¬ ство тебе чтоб переписать имена всех комнат Его Высочества камор, гоф фурьров, муншенка, кофишенка, тафелдекаря, каморлакеев и лакеев, гай¬ дуков, скороходов, истопников приказать изволил ли и для чего имянно, и ты оных людей переписал ли? 3. Во время Его Императорскаго Высочества забав солдатами, ты ка¬ ким назван был чином? 4. .От Его Императорскаго Высочества майором ты, Румберх, назван был ли и в каком случае? 5. В 1745-м году до сочетания Его Императорскаго Высочества брака, как Его Высочество изволил комнаты своей камор лакеев и лакеев, и па¬ жей жаловать денгами, то тебе, Румберху, в то время Его Высочество скол- ко оных денег пожаловать изволил, и ис каких имянно денег Его Высоче¬ ство тебя и протчих жаловать изволил? 6. В том же 745-м году в одно время, как Его Императорское Высоче¬ ство изволил зделать латерею и в той латереи сколко имянно было што¬ фов, грезету, шпажек, ефесоф и табакерок серебряных, и ис тех вещей ты сколко чего имел выиграть?» (л. 128—128 об.). В результате этой работы возникли следующие «вопросные пунк¬ ты», по которым 23 марта в Тайной канцелярии Рунберг в присутствии А.И. Шувалова через переводчика Семена Иванова был допрошен вновь: «1. Каким образом ты подзывал Его Императорское Высочество во Швецию и при ком имянно [?]. 2. Говорил ты при камор лакее Иване Николаеве, что будем и мы ско¬ ро велики и более вас [?]. 3. Какие ты разсуждения слышал о черкасах и когда надевал полское платье как бил Его Императорское Высочество [?]. 4. Сам ты Его Императорскому Высочеству представлял, чтоб русских не жаловать и отогнать, а держать бы иноземцов [?]. 5. Знак и шарф (которые у тебя взяты в Тайной канцелярии) для чего ты из Москвы с собою взял и на себя надевал» (л. 77). Ответы арестанта звучали так: «На 1-е. Его Императорское Высочество во Швецию никогда ни при ком он не подзывал, и никаких разговоров о том никогда он, Румберх, не имел, токмо де Его Императорское Высочество с ним, Румберхом, да с Крамером изволил говорить неоднократно: лутче б де мне остатца в Гол- штиндии и я б де имел свою волю; и оной, Румберх, х Его Император¬ 365
O.A. ИВАНОВ скому Высочеству предлагал, чтоб де Его Высочество о том говорить опа- мятовався, понеже де Всемилостивейшая Государыня Императрица Его Высотечеству матушка и в России де Его Высочеству жить лутче, и о на- следствии Российском и Швецком может быть у Его Высочества разгово¬ ры и были, токмо де не в таком намерении, чтоб в действо произведены быть могли. На 2-й. При камор лакее Иване Николаеве о том, что будем и мы ско¬ ро великими и более вас, ни для чего он, Румберх, не говаривал, токмо де он, Румберх, (л. 129 об.) при Его Высочестве служить не желал, и у Его Высоче¬ ства он, Румберх, просил, дабы отпустил ево, Румберха, во отечество ево; и когда де Его Высочество соизволит чинить эзерцицию и он де, Румберх, Его Высочество от того унимал и притом доносил, чтоб Его Высочество изволил от экзерциции отстать, понеже Ея Императорское Величество жаловать не изволит и за то изволит гневатца; и Его де Высочество более всех будущих при Его Высочестве служителей на него, Румберха, гневался, нежели бы был милостив. На 3-е. О черкасах и когда надевались в полское платье Его Высочество никак по тому платью не бивал и никаковых разсуждений он, Румберх, от Его Высочества не слыхал, но Его де Императорское Высочество укра¬ инское платье изволит жаловать и хвалить. На 4-е. Его Императорскому Высочеству, чтоб российских всех не жа¬ ловать и отогнать, а держать бы иноземцов, сам он, Румберх, ни для чего не представлял, а другие кто о том представляли ль, того он, Румберх, не знал; токмо де как свободно в спалню Его Высочества вхаживали иноземцы Ди- кер, Бредаль и Вилбои, и он, Румберх, Его Высочеству представлял, чтоб и российским кавалерам в спалню Его Высочества свободно входить было позволено, или б означенным Дикеру, Бределю и Вилбое было запрещено, понеже де российския в том возымеют ненависть. На 5-е. Знак де и шарф он, Румберх, из Москвы с собою взял и на себя надевал потому, как де ево, Румберха, велено отправить в Санктпетербурх и тогда де пришед в квартеру ево, в которой он от Тайной конторы со- держан бывал, караульной капитан да канцелярист, а он де, Румберх, в то время обедал, объявили, что де велено ему, Румберху, ехать в Санкт Пи- тербург, и он де, Румберх, спросил: подлинно де ему, Румберху, велено ехать в Санкт Питербург, и оные де капитан и канцелярист ему, Румбер¬ ху, говорили: Бог де и Всемилостивейшая Государыня до него, Румберха, милостивы, и потом де ево стали отправлять, и он де, Румберх, взял шарф при караульном капрале и опоясал по рубахе и тому де капралу он, Рум¬ берх, без всяких разговоров говорил, что де оной шарф пожалован от Его Императорскаго Высочества и Его де Высочество тот шарф изволил при¬ казать ему, Румберху, иметь по смерть ево, и с тем де шарфом дорогою 366
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III все ехал, а знак имел в камзоле в кармане и за пазухою, а как проехали Новгород на первой перемене лошадей надел на себя он знак под камзол, токмо де того посланной за ним капрал с салдаты не видали, а не себя де надел для того, что в кармане было вести ему беспокойно, и с тем де зна¬ ком и шарфом привезен он в Тайную канцелярию, где де у него и взят» (л. 77 об. - 78 об., 129,130). Что касается первого и самого серьезного пункта обвинения против Рунберга, то тут вспоминаются слова Екатерины II из третьего вариан¬ та Записок о том, что Петр Федорович «не раз давал почувствовать, по предубеждению ли, по привычке ли или из духа противоречия, что пред¬ почел бы уехать в Швецию, чем оставаться в России» (207). Пытка 27 марта в Тайной канцелярии Шувалов объявил повеление импе¬ ратрицы, данное ему в предыдущий день: «Содержащегося в Тайной канцелярии Густава Румберха, которой явился в некоторых важных ви¬ нах, сверх же того оной Румберх в подзыве Его Императорскаго Высо¬ чества во Швецию, не признаетца и истины не объявляет, а понеже Ея Императорскому Величеству Его Императорское Высочество сам до¬ нес, что оной Румберх подлинно Его Высочество во Швецию подзывал, чего ради привесть его в застенок и ко изысканию в нем сущей правды разыскивать и притом спрашивать ево накрепко [для чего он] и в каком намерении Его Высочество в Швецию подзывал, и кто к тому сообщни¬ ки с ним имелися, и Его Императорскому Высочеству еще другие како¬ вые злост[ные и подозрительные] интриги представлял и что {...} окажет¬ ся, о том доложить Ея Императорскому Величеству» (л. 79 об.; курсив наш. — О. И.). Итак, из этого текста совершенно очевидно, что Петр Федорович предал своего верного слугу. В тот же день в Тайной канцелярии Рунберг в присутствии Шувало¬ ва был подвергнут еще одному допросу, но «утверждался на прежнем своем показании». Правда, арестант кое-что важное прибавил: «Да сверх того своего показания он, Румберх, в пополнение объявил: Его де Импе¬ раторское Высочество, когда {...} [в поче]валне одеватца и тогда при нем, Румберхе, а других не помнит, изволил говорить... когда б де шведы меня к себе наперед взяли болше волность себе имел. [При] императрице де Анне Иоанновне Его Императорскому Высочеству будучи в Голштиндии {...} камординер Адлерфелт раз[суждал] о наследи российском и швед¬ ском, что де оба наследства принадлежат Его Высочеству, токмо из тех наследств которое нибудь одно Его Высочеству достанется. А он де, Рум- 367
O.A. ИВАНОВ берх, будучи в Голштиндии и в России Его Высочеству о вышеобъявлен- ном о всем представлял, а более де он, Румберх, представлял о россий¬ ском наследстве»* (л. 79). Все это не удовлетворило следователей, и 27 марта, основываясь на по¬ велении Елизаветы Петровны, А.И. Шувалов решил пытать Рунберга. Примечательно, что параллельно шло и дело А. Чернышева и некоторых дворцовых слуг. Сохранился черновик указа, в котором эти дела, сначала, по-видимому, объединенные, разделяются. В нем, в частности, о Рунбер- ге говорилось: «Каковые злостные и подозрительные интриги представлял [далее зачеркнут следующий текст: а содержаи^ихся по тому делу порут- чиков Андрея Чернышева, Василия Неелова привесть же в застенок и по делу о чем надлежит роспроситъ накрепко] и что оной [зачеркнуто: по¬ мянутые] Румберх [зачеркнуто: Чернышев и Неелов] покажет [исправле¬ но: покажут], о том доложить Ея Императорскому Величеству» (л. 117—117 об.; курсив наш. — О. И.). 28 марта Густав Рунберг был приведен в застенок и поднят на дыбу и в присутствии А.И. Шувалова «по силе онаго имянного Ея Император¬ скаго Величества указу распрашиван с пристрастием накрепко». Но и тут арестант стоял на своем: «Его Императорское Высочество во Шве¬ цию ни для чего он, Румберх, не подзывал», сообщников никого не имел, Его Императорскому Высочеству «ни каковых подозрителных внушений и интриг он, Румберх, не представлял». Пришлось спустить Рунберга с дыбы. Однако в деле имеется один пункт, которого нет в других ответах Рунберга и который мог появиться в пыточной камере: «Его де Импе¬ раторское Высочество, когда изволил в почивальне одеватца, и тогда при сем, Румберхе, да при Краморе, а других не помнит, изволил говорить по немецки: когда б де шведы меня к себе наперед взяли, то б я болшее вол- ность себе имел» (л. 83 об.). 2 апреля в Тайной канцелярии Рунберг рассказал через переводчика графу Шувалову о странном сне, который он будто бы видел еще в Голш¬ тинии. «В бытность де ево, Румберха, в Голштиндии, — повествовал арес¬ тант, — перед отъездом Его Императорскаго Высочества из Голштиндии в Санктпетербурх за три года видел он, Румберх, во сне на небе великое об¬ лако, ис котораго немалой свет вышел, и над замком Его Высочества стоял малой свет, наподобие свечи горящей, которой малой свет начал прибли¬ * В другом месте этот пункт звучит следующим образом: «При императрице Анне Иоанновне Его Императорскому Высочеству {...} многие, а кто не упомнит, а более камор юнкер Адлерфелт, разсуждали о наследствах российском и шведском, что де оба наследства принадлежат Его Высочеству, токмо де ис тех наследств которое нибудь одно Его Высочеству достанетца, а он де, Румберх, будучи в Голштиндии, так и в России Его Высочеству о выше- объявленном о всем представлял, а более де он, Румберх, представлял о российском наслед¬ стве» (л. 83 об. — 84). 368
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III жаться к тому большому свету, а за тем малым светом бежал зверь, а какой тот зверь того он, Румберх, разсудить не мог и когда оной малой свет к большому свету приближался, тогда онаго зверя не стало; и по причине де того сна разсуждал он, Румберх, собою, что может быть Его Высочество будет над неким государством государем; и после того на другой или на третий день рассказал он Его Высочеству, что де Ваше Высочество над ве¬ ликим государством будете и Его де Высочество на то изволил сказать, что де мне уже веру переменить надобно, и он де, Румберх, Его Высочеству на то донес: Бог де силен, что хощет, то делает, а великим государям не запре- щаетца веру переменять, а о помянутом де сне Его Высочеству он, Румберх, нигде не сказывал и Его де Высочество ево, Румберха, о том, что с чего он, Румберх, об оном, что Его Высочество над великим государством государем будет, говорил, спросить не изволил, а потом спустя несколько времени о помянутом сне своем сказывал он, Румберх, в Голштиндии этатс рату Тре- валду, и оной Тревалд на то ему, Румберху, сказал: это де вещь хорошая и дай де Боже, чтобы государю нашему Бог дал доброе; и как де Его Импера¬ торское Высочество, будучи в Москве, соизволил принять веру греческого исповедания и тогда де он, Румберх, поздравляя Его Высочество со воспри¬ ятием оной веры, говорил при голштинском министре Бухвалде, что де я Вашему Высочеству еще в Голштиндии сказывал, что Ваше Высочество бу¬ дет государем над великим государством, то де правда моя, и Его де Высо¬ чество, оборотясь ко оному министру Бухвалду изволил тому министру сказать: это де правда, оной де Румберх еще в Голштиндии мне о том гово¬ рил и так де оная речь кончилась. И о вышеписанном де сне своем кроме помянутого Тревалда тако ж и что он будет великим государем он, Рум¬ берх, будучи {...} в Москве и в Петербухе никому, ни для чего не сказывал...» (л. 80,81). Можно представить, с какими чувствами слушала эти описания снов суеверная и подозрительная Елизавета Петровна В Тайной канцеля¬ рии, например, по этому поводу в то время были заведены следующие дела: «О жене майора Елеоноре Делувиз, осужденной за разглашение своих сно- ведений, касательно императрицы Елизаветы (1747)» и «О дьячке Кон¬ стантине Малицыне, осужденном за один рассказ о сноведении своем (1748)». В это время в Москве развертывались печальные события. Жена Рун¬ берга — Анна Ивановна, отправленная в Москву беременной (л. 25 об.), 19 июля 1746 года родила сына, но кормить его не смогла, почему взяли солдатскую жену, которой не разрешалось покидать квартиры (л. 28 об. — 29). Для крещения ребенка к арестантам был допущен пастор, а к жене Рунберга — врач. За крещением наблюдал караульный капитан Сырей- щиков, который предупредил пастора и других, чтобы они молчали. Ког¬ да в Петербурге узнали обо всех этих вольностях, то направили в Москов¬ 24 О. Иванов 369
O.A. ИВАНОВ «=ÂÎL I скую контору грозный запрос: почему не предупредили Канцелярию о допуске к арестантам посторонних (л. 31, 32)? Контора оправдывалась: младенец был болен и боялись, что он умрет без крещения (л. 33 об. — 34). Канцелярия в конце концов разрешила допустить «пастора и бабу» (л. 38), а при крещении должен был присутствовать или секретарь Конторы, или канцелярист. Сын Рунберга умер 2 октября и был погребен у немец¬ кой кирхи (л. 39). Ссылка В мае был подготовлен проект Императорскаго указа, в котором со¬ единялись дела Рунберга и А. Чернышева. В нем говорилось: «Указ На¬ шей Тайной канцелярии. Указали Мы содержащихся в Тайной канцеля¬ рии по известному Нам делу Густава Румберха, порутчиков Ревельского драгунского полку Андрея Чернышева, Кексголмского пехотного полку Василья Неелова, кофишенка Ивана Елагина, камор пажа Лва Воинова за вины их послать, а имянно: Румберха в Камчатку и производить ему в год по ... рублев, Чернышева в Оренбурх, Неелова в Астраханской гар¬ низон теми ж чинами, кофишенка Елагина, камор пажа Воинова в Ка¬ зань {...} и повелеваем Нашей Тайной канцелярии учинить по сему на¬ шему указу» (л. 118). Примечательно, как шло редактирование этого варианта указа, в ра¬ боте над которым, возможно, принимал участие и Бестужев*: «Указ на¬ шей Тайной канцелярии. Всемилостивейше указали Мы содержащихся в Тайной канцелярии [далее зачеркнуто: Ту става Румберха] по известно¬ му Нам делу Густава Румберха [далее зачеркнуто: порутчика Ревельско¬ го драгунского полку Андрея Чернышева, Кексголмского пехотного пол¬ ку Василия Неелова, пажей Дмитрия Олсуфьева, Василия Лаврова, кофишенка Ивана Елагина [на полях зачеркнуто, кроме первого: камер пажа Ава Воинова, кофигиенкского помощника Алексея Шишкарева, та- фелдекарского помощника Семена Шигикарева] за вины их послать [да¬ лее зачеркнуто: а именно Румберха] его в Камчатку [приписано неизве¬ стной рукой], производить ему в год по *F, Чернышева в Оренбурх [приписано той же рукой], Неелова в Астраханский гарнизон [далее за¬ черкнуто: Елагина в Астраханский гарнизон и велеть их тамо опреде¬ лить в гарнизонные полки] теми же чинами [далее зачеркнуто: Олсуф., пажей Олсуфьева, Ааврова] кофишенка Елагина [далее надписано: камер * Причиной такого, не совсем обоснованного гфедположения является то, что Бестужев требовал направить на Камчатку Лестока (См.: Фурсснко В. Дело Лестока. С. 214, 215). 370
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ пажа Воинова в полки] [далее зачеркнуто: в напольные полки, которы со¬ стоят, кроме Санктпетербурха, порутчиками] и повелеваем Нашей Тайной канцелярии по сему нашему указу... [на левом поле зачеркнуто: и Семена Шишкарева в Казанский гарнизон прапорщиком] Майя... дня 1747» (л. 119). В это же время А.И. Шувалов готовил для Елизаветы Петровны «экст¬ ракт» по делу Рунберга, в котором говорилось: «Оной Румберх по имянным Вашего Императорскаго Величества указом в Тайной канцелярии и по подъеме на дыбу распрашиван был в том: Его Императорскому Высочеству о том, чтоб от двора Вашего Императорскаго Величества российской на¬ ции людей отрешить, а определить чюжестранных, и что он представлени¬ ями своими у Его Императорскаго Высочества совершенно ненависть к российской нации возбудить хотел и о том Его Императорскому Высоче¬ ству внушал и представлял также и в других некоторых веема до него не¬ пристойных поступках и разеуждениях о чем Вашему Императорскому Величеству при произведении о нем следствия всеподданнейше и донесе¬ но. Но он, Румберх, ни в чем не винился. Сверх же того показывал он, Рум¬ берх, якобы о бывшем ему сновидении о бытии Его Императорскому Вы¬ сочеству Великим государем, и то свое сновидение уверяя разглашал он Его Императорскому Высочеству и обретающемуся в Голштиндии этатс рату Тревалду, в чем також и по протчим явно видимым в деле обстоятельствам и что он Его Императорскаго Высочества шарф и знак на себе носил от ка¬ раульного скрытно и по усмотрению того от Тайной канцелярии упрям¬ ством своим не отдавал, не толко подозрителен, но и виновен остаетца. По всенижайшему Тайной канцелярии мнению, разсуждается онаго Румберха з женою и з детми по вышепоказанным многовидным ево подо- зрительствам и дабы он в резиденции Вашего Императорскаго Величества не находился, послать в Астрахань, где содержать ево в пристойном месте под наикрепчайшим присмотром, дабы он оттуда утечки куда учинить не смог. Смотреть же того накрепко, чтоб он и писем никаких ни к кому ни о чем не писал. А для пропитания ево з женою и з детми велеть ему, Румбер¬ ху, из Астраханской губернской канцелярии выдавать по пятидесяти руб- лев на год. Однако же все сие всеподданнейше [на] высочайшее соизволе¬ ние предается Вашему Императорскому Величеству» (л. 1, 2). Но и эта точка зрения, вероятно, не нашла одобрения у императри¬ цы. Где Рунберг находился до 1754 года, трудно сказать. Известно толь¬ ко, что в 1753 году его дело затребовали в Тайную канцелярию (л. 40 об.). Скорее всего, для перемещения арестанта в Оренбург. Это следует из со¬ хранившегося указа от 20 мая 1754 года. В нем сказано: «По указу Ея Императорскаго Величества и по определению Тайной канцелярии ве¬ лено содержавшегося в Тайной канцелярии иноземца Густава Румберха 24* 371
O.A. ИВАНОВ по некоторому ево подозрителству з женою и з детми* ево послать в объявленную губернскую канцелярию при указе, в котором написать, чтоб ево, Румберха, з женою и з детми, не давая о имени ево ни на сло¬ вах, ни на писме никуда и никому знать, в Оренбурге содержать в при¬ стойном доме под наикрепчайшим присмотром, дабы он из Оренбурга куда утечки учинить не мог. Смотреть же накрепко, чтоб он и писем никаких ни х кому ни о чем не писал, и для того бумаги, чернил, пера и протчаго, чем можно написать, отнюдь при нем не было. А для пропи¬ тания ево з женою и з детми велеть ему, Румберху, из доходов Оренбур¬ гской губернской канцелярии производить в год по сту рублев. А в каком состоянии он, Румберх, находитца будет, о том Оребургской губернской канцелярии репортовать в Тайную канцелярию. Чего ради оной Румберх з женою и з детми ис Тайной канцелярии в означенную губернскую канцелярию посланы при сем за караулом лейб гвардии Московского баталиона фурьера Ивана Филиппова на ямских десяти подводах» (л. 160—160 об.; курсив наш. — О. И.). В марте 1758 года в Тайной канцелярии о Рунберге вспомнили вновь: туда пришел рапорт из Оренбургской губернской канцелярии. В нем го¬ ворилось: «Указом Ея Императорскаго Величества ис Канцелярии тайных розыскных дел от 10 мая, в Оренбургской губернской канцелярии полу¬ ченным 17 июня 1754 году, велено о присланном при том сюда для со¬ держания под наикрепчайшим присмотром з женою и з детми иноземце Густаве Румберхе, которой здесь для прикрытия ево назван и имянуется Карлом Ивановым сыном Ааухом, в Канцелярию тайных розыскных дел о том, в каком он состоянии находится будет, репортовать. Почему от 11 августа того ж году и репортовано, а к тому по силе того Ея Импера¬ торскаго Величества указу и ныне еще оной Канцелярии тайных розыск¬ ных дел Оренбургская канцелярия чрез сие репортует, что он, Румберх, з женою и з детми под таким как определено присмотром находится здесь спокойно и ведет себя порядочно и смирно. Токмо он, Румберх, приходя к действительному тайному советнику, кавалеру и Оренбургской губер¬ нии губернатору Неплюеву, объявляет, что производимыми ему кормо¬ выми денгами {...} з женою и детми содержать себя весьма не может, представляя, что у него семья немалая — детей у него пятеро, от чего де и то, что при себе имел, распродать принужден был и для того неотступно докучает о прибавке ему на содержание ево еще что повелено будет. Того ради Оренбургская губернская канцелярия о том Канцелярии тайных розыскных дел в разсмотрение представляет и резолюции на то ожидать * У Рунберга было в ту пору четыре ребенка: дочери Христиана, Катерина, Маргарита и сын Густав. 372
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III будет. Оренбург. Генваря 15 дня 1758 года» (л. 174—174 об.; курсив наш. — О. И.). По этому рапорту 12 июня 1758 года в Тайной канцеля¬ рии было решено дать Рунбергу по 200 рублей в год (л 175 об. — 176). Последние сохранившиеся документы по делу Рунберга относятся к 1762 году. 7 февраля Тайная канцелярия по повелению Петра III запро¬ сила у своей московской Конторы копию с дела Рунберга, которую тре¬ бовала прислать «в самой крайней скорости». Получив 13 февраля этот указ, Тайная контора в тот же день сообщала, что «с означенного дела копия списывается, толко за множеством того дела еще не списана, за¬ чем на сей четвертой почте та копия и не послана, а на будущей поне- делник по почте оная копия в Тайную канцелярию прислана быть имеет неотменно» (л. 178). Последним документом дела является челобитная полковника Рунбер¬ га в Правительствующий Сенат, поданная в апреле 1762 года (л. 179). Так завершилось это дело. Кроме того, нам удалось обнаружить указ Петра III от 16 февраля 1762 года, в котором говорилось: «Камердинера Румберга за долговременную и усердную службу [жалуем] в полковники. Жить [ему], где похочет; [а платить ему] по 1000 рулей в год по смерть его»571. Что стало потом с Рунбергом, нам неизвестно. Глава 4 ДЕЛО А.Г. ЧЕРНЫШЕВА572 Дело Андрея Чернышева не содержит никаких сенсационных фак¬ тов, но чрезвычайно интересно своими подробностями — деталями быта и нравов рассматриваемого нами периода. Первое, что бросается в гла¬ за при его чтении, — это полное расхождение с тем, что мы знаем из За¬ писок Екатерины II. Подобное обстоятельство представляет большой самостоятельный интерес. Современное дело, основательно испорчен¬ ное, состоит из двух дел. Первое дело Первое, короткое, дело носит название: «1746 года июля 8-го. О при¬ возе из Москвы в Рыбачью слободу бывшаго при дворе лакея порутчика Андрея Чернышева. 4 листа». Оно начинается с письма, адресованного графом А.Б. Бутурлиным кабинет-секретарю барону И.А. Черкасову. В нем говорилось: «Высокородный барон. Превосходительный господин тайный советник и ковалер, Государь мой. Сообщение Вашего Превосхо¬ 373
O.A. ИВАНОВ дительства от 5 сего июля со объявлением имянного Ея Императорскаго Величества высочайшего соизволения о оставлении в Москве порутчика, что был камер-лакей, Андрея Чернышева, я вчерашнего числа ввечеру получил. А по справке именованной определен в полк Ревельской, кото¬ рой стоит в команде тайного советника Неплюева. А ис тех Чернышевых два брата ево определены в дивизию мою. Но по должности моей во ис¬ полнение высочайшего Ея Императорскаго Величества повеления в силе сообщения Вашего Превосходительства, нимало не мешкав, послан от меня из ординарцов нарочной прапорщик князь Баратов с инструкциею, которою велено ему, ежели ево, Чернышева, в Москве не постигнет, ехать до самого того Ревельского полку, которой стоит в Казанской губернии и оттуда ево, Чернышева, с собою в Москву привести и ожидать указа, а ко мне дать знать, что, коль скоро получу, не оставлю по должности моей Вашему Превосходительству сообщить. В Спбурге. 8 июля 1746. А. Бутур¬ лин» (л. 2). Итак, в Петербурге в начале июля 1746 года императрицей было принято решение возвратить А.Г. Чернышева, направляющегося в назначенный полк. Причины непосредственно не указывались, но мож¬ но предположить, что камер-лакей знал что-то необходимое для ведения дела Рунберга. Вместе с тем возникли и другие вопросы, связанные с ок¬ ружавшими Петра Федоровича слугами. 22 июля Бутурлин сообщал барону, что А. Чернышев в Москве оста¬ новлен и там остается (л. 3). Дело двигалось, однако, неспешно. Только в начале сентября в Кабинете императрицы была составлена для кабинет- фурьера Ивана Стрежнева инструкция по доставке Чернышева в Петер¬ бург, точнее, в Рыбачью слободу. В этой инструкции между прочим гово¬ рилось: «Ехать тебе в Москву немедленно... и в Москве болши время не продолжать, токмо как можешь скоро получить подводы... Из Москвы взяв оного Чернышева ночью и ехать... и где люди будут, закрыв коляску, и нигде никому не объявлять и никого к нему не подпускать. И в Рыба¬ чью ночью привезши, кроме управителя Полетаева никому не объявлять, и там оставя с караульными, ехать сюды и репортовать. Будучи в пути, иметь за ним крепкое смотрение, чтоб не ушел или чего над собою злого не учинил, чего ради ехать тебе с ним в одной коляске... И никуда ево не завозить и в пути ни зачем не останавливаться и быть при нем неотлучно. А что тебе белено ево, Чернышева, в Рыбачью прямо отвесть, того ему отнюдь не объявлять, чтоб он, Чернышев, уведовав о том, не пришел в страх и не принял о себе каких худых мер» (л. 4, 5; курсив наш. — О. И.). По-видимому, Рыбачья слобода пользовалось тогда дурной славой, если боялись, что арестант, узнав куда его везут, мог бы с собой что-то сделать. Как бы то ни было, Андрей Чернышев был привезен в Рыбачью сло¬ боду без особых проблем, о чем и было доложено начальству (л. 6). На 374
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ этом заканчивается первое дело и начинается второе, получившее назва¬ ние: «Дело по имянному Ея Императорскаго Величества указу порутчика Ревельского драгунского полку Андрее Чернышеве, и о придворных па¬ жах Дмитрие Алсуфьеве, Василье Лаврове, кофешенке Иване Елагине и Кексголмского пехотного полку порутчике Василье Неелове, графа Алексея Григорьевича Разумовского о камординире Алексее Евреинове. 1747 году февраля 26 дня». Первые допросы Андрея Чернышева 26 февраля 1747 в Канцелярии тайных разыскных дел граф А.И. Шу¬ валов объявил, что сегодня императрица повелела ему: «Ехать в Рыбачью слободу и содержащегося тамо Ревельского драгунскаго полку пор[утчи- ка] Андрея Чернышева роспросить в том, что Ея Императорскому Вели¬ честву известно учинилось во время бытности того Чернышева при дво¬ ре Ея Императорскаго Величества у Его Императорскаго Высочества камор-лакеем произходили при нем, Чернышеве, непорядки и Его Им¬ ператорскому Высочеству от некоторых людей были разные внушении и разсужденииу того ради, чтоб он, Чернышев, о том, какие имянно при нем у Его Императорскаго Высочества произходили непорядки, тако ж от кого и какие ж имянно и в которые времена Его Императорскому Высо¬ честву были внушении и разсуждении, объявил самую истинную правду, не закрывая и не сожалея в том никого, по присяжной своей должнос¬ ти» (л. 8; курсив наш. — О. И.). Слова, выделенные нами, скорее всего, имели в виду Рунберга. 27 февраля состоялся первый допрос Чернышева Он рассказал о «неко¬ торых непорядках», которые происходили при дворе Петра Федоровича. Так, в 1745 году в новом Летнем дворце бывшей паж Василей Неелов на¬ ряжался в капуцинское платье, в котором он шутил*; позднее были сдела¬ ны и другие платья, в которые по воле Его Императорскаго Высочества * Екатерина II пишет в третьем варианте. «Помню, что как-то раз он был занят по¬ чти целую зиму проектом постройки в Ораниенбауме дачи в виде капуцинского монасты¬ ря, где он, я и весь двор, который его сопровождал, должны были быть одеты капуцинами; он находил это одеяние прелестным и удобным. Каждый должен был иметь клячу и по оче¬ реди ездить на ней за водой или возить провизию в мнимый монастырь; он помирал со смеху и был вне себя от удовольствия ввиду изумительных и забавных эффектов, какие произве¬ дет его выдумка. Он заставил меня набросать карандашом план этой чудесной затеи, и каж¬ дый день надо было прибавлять или убавлять что-нибудь. Как я ни была полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, признаюсь откровенно, что очень час¬ то мне было невыносимо скучно от этих посещений, прогулок и разговоров, ни с чем по нелепости не сравнимых. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением» (322; курсив наш. — О. И.). 375
O.A. ИВАНОВ прежде всего наряжали Чернышева, которому якобы завязывали глаза, так как он не хотел наряжаться; такие же платья надевали лакеи Леонтьев и Гимблер; а когда из Кадетского корпуса бывшим ординарцем Аигустовым были принесены суперверсы*, то в них наряжался Чернышев и лакеи Ле¬ онтьев, Гимблер, камор-пажи Софонов, Шубин, пажи Дмитрей Алсуфьев, Василей Неелов, Василей Лавров, а изредка и сам Петр Федорович (л. 10— 10 об.). Кроме того, были сделаны два колета**; один из которых предна¬ значался для Петра Федоровича, а другой для Чернышева. Те, кому доста¬ лись суперверсы, были названы Его Высочеством драбантами, а сам Петр Федорович и Чернышев — офицерами; «и ходили на караул посменно». Поведал Чернышев также о случае, который произошел в спальне вели¬ кого князя. Петр Федорович ел, а паж Лавров играл на флейте реверзе; и тут Его Высочество послал Чернышева за рюмкой и стаканом, а когда тот вер¬ нулся в спальню, то услышал слова Петра Федоровича о том, что «Балкова голова чють держитца». Пажи Неелов, Алсуфьев и Лавров спрашивали у великого князя: «Еще кто, Ваше Высочество?» Чернышев, услышав подоб¬ ные разговоры, будто бы вышел из комнаты. Однако Петр Федорович по¬ слал за ним пажей Алсуфьева и Неелова, чтоб его вернули. Когда же Чернышев опять вошел в спальню, тогда Его Высочество на него прогневал¬ ся и сказал: «Для чего он ушел?» Чернышев сказал, что у него болят ноги, а Алсуфьев прибавил: «У него подагра, Ваше Высочество». Когда трапеза за¬ вершилась и все пошли домой, Чернышев стал якобы упрекать пажей: «Вы не знаете, што говорите при Его Императорском Высочестве, про какую голову, да и спрашиваете «еще кто?».» А пажи Чернышеву отвечали: «Его Высочество изволил говорить: «Кто играет на флейте реверзе?» На что Петр Федорович будто бы отвечал: «Профессор играет». Какая и почему нависла угроза над головой профессора, а так звали в кругу великого князя только Я. Штелина, нам неизвестно. Рассказал Чернышев и о том, что во время трапезы пажи часто спраши¬ вали сами у Его Императорскаго Высочества вина; они говорили, что сего¬ дня пьют шампанское или бургундское; и как вино приносили, то Петр Федорович их поил и «сам изволит по рюмке, по две и по три кушивать». Чернышев якобы делал замечания Неелову и Алсуфьеву, чтобы «они от этова опомнились, что де они не в трахтир зашли». Особо увещевал он буд¬ то бы Неелова, уговаривая его, чтобы тот перестал шутить и дурачиться; но Неелов Чернышева за то бранил, а великий князь, узнав об том, что он го¬ ворил Неелову, «изволил на него, Чернышева, гневатца и изволил сказать: разве де ты хочешь моим гувернером быть, я де рад, что Брюммер прочь». *Суперверс— широкий ремень, служащий для поддержки кирасы. ** К о л е т — одежда некоторых конных полков (В. Даль). 376
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Рассказал Чернышев и о следующем неприятном случае, произошед¬ шем при малом Дворе. Петр Федорович стрелял в саду из луку в бумаж¬ ную голову, которую принес лакей Кеслен. Лакей стал просить великого князя, чтобы он стрелял в эту голову, которую он держал в руке. Черны¬ шев якобы уговаривал как Петра Федоровича, так и Кеслена, говоря, что он может быть ранен. Но великий князь Чернышева не послушал, а ла¬ кей заявил якобы ему, что «он хочет, чтоб Его Высочество изволил весе- литца,' а ты это отговариваешь». Но получилось так, как предсказывал Чернышев: одна стрела попала в руку Кеслена. Петр Федорович, испугав¬ шись, дал Кеслену на лечение и за молчание десять рублей. Чернышев сообщил также, что обо всех этих непорядках знали обер-гофмаршал Брюммер и обер-камергер Берхгольц. В заключение он сказал, что о том, «кто б Его Императорскому Высочеству о чем наговаривали или какие от кого разсуждении были, он, Чернышев, не знает, в чем за неистенное показание подвергает он себя смертной казни» (л. 12). После допроса Андрею Чернышеву был объявлен указ, согласно кото¬ рому, «о чем он распрашиван и что в роспросе своем показал, також что он и впредь сам он имеет писать, о том ему с караульными солдатами и нигде ни с кем разговоров отнюдь не иметь и никому и ни чрез что не разглашать. А ежели он, Чернышев, об оном с теми караульными солдатами или з дру¬ гими с кем станет иметь разговоры или чрез что иметь кому о том будет разглашать, а в том от кого или чрез же что ни есть изобличен он будет, и за то учинена ему будет смертная казнь» (л. 13). Сказанное Чернышевым, по-видимому, не совсем удовлетворило следствие; особенно, в пункте «на¬ говоров великому князю». Поэтому граф Шувалов предупредил его о том, что если он вспомнит о «каких непорядках и разсуждениях», то напишет своей рукой, для чего ему будут даны бумага, перо и чернила. Арест слуг Петра Федоровича 4 марта 1747 года Шувалов в Тайной канцелярии сообщил, что он до¬ кладывал о допросе Чернышева Елизавете Петровне; императрица повеле¬ ла Чернышева и упомянутых им лакеев «взять всех в Тайную канцелярию и против показания означенного Чернышева, кого в чем надлежит, рос- прашивать, и ежели между ими у кого в чем учинитца спор, дать очныя ставки и изследовать о том всем накрепко», а о результатах ей доложить (л. 14,15). В тот же день Андрея Чернышева перевели из Рыбачьей слобо¬ ды в Тайную канцелярию. В Записках Екатерины II, как мы видели выше, присутствуют два коротких воспоминания, одно из которых она ошибоч¬ но связывала с вступлением на пост Чоглокова: «три или четыре пажа, ко¬ 377
O.A. ИВАНОВ торых великий князь очень любил, были арестованы и отправлены в кре¬ пость» (103). И другое, характеризующее реакцию великого князя: «Эти увольнения его огорчали, но он не делал ни шагу, чтобы их прекратить, или же делал такие неудачные шаги, что только увеличивал беду» (262). 5 марта в Тайную канцелярию были взяты упомянутые Чернышевым лица и допрашиваемы Шуваловым сначала по отдельности. Д. Алсуфьев показал, что он при Дворе Ее Императорского Величества обретается с 1739 года, был «при комнате бывшей принцессы Анны», а в 1742 году, ког¬ да Елизавета Петровна и Петр Федорович были в Москве, назначен в ком¬ нату Петра Федоровича. Алсуфьев подтвердил почти все, что сказал Черны¬ шев о переодеваниях, званиях и стояниях на часах, но отрицал, что слышал, как Лавров в спальне Петра Федоровича играл на флейте. Он подтверждал посылку Петром Федоровичем Чернышева за рюмкой и стаканом, но не помнил слов о Балковой голове и не задавал вопрос «кто еще?»; не помнил он и об уходе Андрея Чернышева, о словах Петра Федоровича, обращенных к вернувшемуся Чернышеву; отрицал упреки последнего — «не знаете, что говорите», а также разговоры о шампанском и бургундском и т. д. Однако Алсуфьев сообщил весьма любопытную подробность: «Сверх же вышеписанного он, Алсуфьев, объявляет, что во время экзерциции все¬ гда Его Императорское Высочество изволил посылать из комнаты своей лакеев и изтопников смотреть, чтоб Ея Императорское Величество не со¬ изволила того застать, чего всегда и смотрели; и как Ея Императорское Величество изволит к Его Высочеству в комнату или куда-нибудь шество¬ вать, тогда о том оные посланные лакеи и истопники Его Императорско¬ му Высочеству доносили, и в то время как Его Высочество, так и все, ко¬ торые были наряжены в суперверсы, раздевались» (л. 17 об.). Кроме того, на главный вопрос следователей Алсуфьев ответил, что ничего не слышал о «противных внушениях и разсуждениях» Петру Федоровичу. В. Лавров, бывший при Дворе также с 1739 года, как Алсуфьев, подтвер¬ дил показания Чернышева о колетах, суперверсах и караулах; признался в том, что несколько раз играл у Петра Федоровича на флейте, но не помнил («за многопрошедшим временем сказать не упомнит»): о посылке Черны¬ шева за рюмкой и стаканом, Балковой голове, о вопросе «еще кто?», о по¬ сылке за ушедшим Чернышевым, о разговоре Чернышева по выходе из комнаты Петра Федоровича; Лавров настаивал, что не говорил никаких слов о профессоре и о шампанском. Однако и он сообщил нечто интерес¬ ное: «Сверх же вышеписанного он, Лавров, объявляет, что в одно время, а когда имянно, того он не упомнит, во время вечерняго стола Его Импе¬ раторское Высочество изволил говорить про камор-юнкера Захара Черны¬ шева, что он ево, Чернышева, веема не изволит любить, а х каких разгово¬ рах Его Высочество об нем Чернышеве оные слова изволил говорить, того 378
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III он, Лавров, сказать не упомнит» (л. 19 об. — 20). О «противных внушениях и разсуждениях» он также ничего не слышал. Далее был допрошен Иван Елагин, происходивший из солдатских де¬ тей и бывший при Дворе с 1736 года — «был при комнате, когда Ея Им¬ ператорское Величество была царевной», а в комнатах Петра Федоровича с 1742 года. Он признался, что в 1745 году ему по приказу Петра Федо¬ ровича сшили «кафтан синяго цвету с нашивками золотыми», «в котором кафтане во время Его Высочества забавы солдатами и обучения экзерци- ции по воли Его Императорскаго Высочества был он, Елагин, афицером, а кроме оного, в другой ни в какой убор он, Елагин, не наряжался». Далее Елагин показал, что Петр Федорович с ним и другими служителями «мно¬ гократно» «разговаривал об означенной своей забаве таким образом, что де сего дня учились экзерциции хорошо, а иногда изволил сказать, что учились худо. Також в разные времена Его Императорское Высочество изволил же разговаривать о [и]талианской музыке, которую при Его Вы¬ сочестве игрывали, что играли хорошо или худо и о протчих забавах из¬ волил разговоривать же». Кроме того, Елагин сообщил: «Когда Его Императорское Высочество изволил бывать в кукольной комедии, которая имеется близ ком[наты] Его Высочества, и тогда в ту комедию бираны были имеющимися при ком¬ нате Его Императорскаго Высочества колмычатами, також и другими людми, а кем имянно, того он, Елагин, не знает, разные напитки, а кто те напитки во оной комедии пил, того он не знает..» (л. 20 об. — 21). 6 марта в Тайной канцелярии в присутствии Шувалова начались очные ставки. Первыми сведены были Чернышев и Алсуфьев. Чернышев подтвер¬ дил свои показания. Алсуфьев же все отрицал и даже то, что показал ранее, говоря: «того ничего он не упомнит, показал и то учинил он второпях за¬ бвением, а ныне де о вышеписанном обо всем показывает он самую сущую правду, как ему явитца на Страшном суде Христове» (л. 24—24 об.). Далее состоялась очная ставка Лаврова с Чернышевым. Лавров также не помнил эпизоды со стаканом, головой, вопроса «еще кто?», игры на флейте, ухода Чернышева и всего за тем последовавшего. При очной став¬ ке с Алсуфьевым Лавров отрицал слова о голове, но подтвердил, что когда он играл на флейте, Алсуфьев был (л. 25 об.). Записка Чернышева 6 марта 1747 года А. Чернышев подал графу Шувалову написанную им записку «на пяти листах и на семи строках». Документ это чрезвычайно интересный; поэтому мы позволим себе привести его почти полностью. 379
O.A. ИВАНОВ В записке говорилось: « Всемилостивейшая Государыня Елизавета Петров¬ на, Великая Монархиня всероссийская, милосердая мать Отечества. Из- ливаемыя Вашего Императорскаго Величества природныя щедроты и материнское милосердие не дают всеподданнейшему Вашего Импера¬ торскаго Величества последнему рабу пропасть, в чем Вашему Импера¬ торскому Величеству по всеподданнейшему и верной рабской присяжной должности самую истинную в доклад доношу. С начала моей бытности при Его Императорском Высочестве и с на¬ чала Его Императорскаго Высочества забав, в которых вина себя подвер¬ гаю Вашего Императорскаго Величества высочайшей власти. 1744 году по прибытии Вашего Императорскаго Величества в Москву Его Император¬ ское Высочество изволил призвать меня чрез Рунберха в уборную комна¬ ту и изволил [повелеть] Рунберху снять меру моево росту, и как оной Рун- берх меру с меня снял и говорил с Его Императорским Высочеством по немецки»*. Потом Его Императорское Высочество изволил назвать меня гранади- ром. И после в бытность моего дневанья камер-интендант Крамер при¬ звал меня в ту же уборную комнату и объявил мне Его Императорскаго Высочества повеление, чтоб я, когда дневалной и не дневалной, был безот¬ лучно. Потом Его Императорское Высочество сам изволил повелеть, чтоб я был безотлучно, которое повеление Его Императорскаго Высочества с усердием моим исполнял. И после того через несколько время Его Импе¬ раторское Высочество меня изволил призвать и пожаловал ружье и изво¬ лил приказать экзерцицию делать, как я знаю, и я сколько умел экзерцировал. И в то время Его Императорское Высочество изволил меня назвать капралом. После чрез несколко время Его Императорское Высочество изволил приказать поставить столовую штуку** и наносить песку и смочить. К чему Его Императорское Высочество изволил призвать бывшова лакея Леонтьева и изволил приказать ис того песку мне и Леонтьеву делать кре¬ пость, [как] сам изволил указывать. Потом Его Императорское Высочество изволил приказать Рунберху переписать имена всех комнаты Его Импе¬ раторскаго Высочества как гоф-фурьеров, кофешенка и тафелдекаря, так камер-лакеев и лакеев, гайдуков, скороходов, истопников. И названы гоф- фурьеры Зверев и десиматор (?) {...}, гранодирами, муншенк Стерлих и скороходы — барабанщиками, кофишенк Елисеич, лакеи и истопники — мушкатерами, камер-лакеи Иван Николаев и Лазарь Соколов — сержан¬ тами. И разделены были оные поротна. В гранодирской роте капитаном * Вспомним дело Рунберга, один из вопросов которого касался снятия мерки и слов, сказанных Рунбергом по-немецки. ** Крышка стола? 380
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ изволил быть Его Императорское Высочество, в протчих ротах капитана¬ ми ж — Рунберх и карла Андрей*, офицерами были камергер Дивьер, обер-егорь Бастьян и купец {...}. Во время же Его Императорскаго Высочества болезни изволил забав¬ ляться свинцовыми салдатами и малинкими пушками, у которых я, Ва¬ шего Императорскаго Величества всеподданнейший раб, и Левонтьев стояли с ружьями на чесах по переменам и названы были канонерами, что в пришествия Вашего Императорскаго Величества к Его Император¬ скому Высочеству изволили засвидетельствовать. По свободе Его Импе¬ раторскаго Высочества [от] болезни [он] изволил забавляться всегда пре¬ жними забавами. Потом Его Императорское Высочество изволил услышать чрез ка¬ мер-юнкера Чернышева о пажеской роте, что Вашему Императорско¬ му Величеству в противность. Изволил всю амуницию обобрать, которая и обобрана была. Мне в то же время Его Императорское Высочество изволил говорить мне: твоей фамилии камер-юнкер Чернышев лукавой человек, хотел про¬ вести Его Императорское Высочество Вашему Императорскому Величе¬ ству неправду донесть, чтоб ево, камер-юнкера Чернышева, скрыть в том, что он Его Императорскому Высочеству донес Вашего Императорскаго Величества гнев, и представлял, лутче б Его Императорское Высочество изволил Вашему Императорскому Величеству донесть в том на лакея Чер¬ нышева, а не на нево, которыя разговоры Его Императорскаго Высочества были и гневом изволил сказать: каналия хотел, чтоб я милостивой госуда¬ рыне солгал. После чрез несколко время {...} штап афицерами были камергеры Б{...} и камер-интендант Крамер и профессор Штелин. Генералитетами были в тех ротах обер-маршалк Брюммер и обер-камергер Берхолц. И так шествие Вашего Императорскаго Величества было в Киев и об¬ ратно, Его Императорское Высочество изволил быть в Туле в то время изволил повелеть лакеям купить ружья, на которые сам жаловал им по червонному, некоторым и чрез меня даны были. В то же время Его Им¬ * Это первое документальное упоминание «карлы Андрея». Ни в каких других дворцо¬ вых документах, касающихся придворных слуг, мы не смогли пока найти его имени (фами¬ лия его также неизвестна). Так, к примеру, его имя отсутствует в «Именной ведомости о всех придворных вышних и нижних чинов служителях 1747 года» (РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Ч. 114. № 61175), в которой есть специальные разделы: «При комнате Его Императорского Высо¬ чества Петра Федоровича» (л. 52, 101). В упомянутой «Ведомости» есть упоминания о кар¬ ликах и карлицах императрицы и даже об их служителях (л. 128 об., 129 об., 130, 141 об., 157 об., 189 об., 190). Этот факт удивителен; не исключено, что карлик Андрей был за что- то наказан и не попал уже в ведомость 1747 года, а возможно, и умер. Заметим здесь, как, наверно, смешно выглядело сочетание капитана карлика и его роты; похоже на шутку с ка- пуцинским монастырем. 381
O.A. ИВАНОВ ^ ператорское Высочество повелел чрез камер-юнкера Чернышева зделать карабины, которыя по прибытии Вашего Императорскаго Величества в Москву оным камер-юнкером Чернышевым привезены были и розданы пажам и названы гусарскою ротою, в которой Его Императорское Вы¬ сочество изволил быть капитаном, афицерами камергеры Бецкой и Го¬ лицын, камер-юнкеры Вильбои и Чернышев; сержантами названы ка- мер-паж Милгунов, я всеподданнейший Вашего Императорскаго Величества раб сержантом и камисаром был, капралы — камер-пажи Неронов и Древников. В то же время Его Императорское Высочество у Ея Императорскаго Высочества изволил быть, и повелено мне было притти и там Его Импе¬ раторское Высочество изволил завязать мне глаза и надел на меня голш¬ тинской знак и шарф и назвать прапорщиком, а Рунберх майором назван был прежде. После Его Императорское Высочество забавлялся в своих комнатах камер-лакеями и лакеями, [когда Вашего] Императорскаго Величества шествие было в Петер бурх. По пребытию Вашего Императорскаго Величества в Петер бурх чрез камер-интенданта Крамера объявлено было всем комнаты Его Импера¬ торскаго Высочества лакеям Вашего Императорскаго Величества высо¬ чайшим повелением, чтоб нихто в уборную комнату Его Императорскаго Высочества не имел дерзновения входить; нежели хто дерзнет, то ливрея будет снята и от двора прочь. Итак Высочайшее Вашего Императорскаго Величества повеление с трепетом душ наших наблюдали. Потом чрез многое время Вашего Императорскаго Величества ше¬ ствие было в Петер Гоф. В то время по прибытии Его Императорскаго Высочества изволил назначить походную драгунскую роту, в которой Его Императорское Высочество изволил быть вахмистром. В действии были: афицером Андрей карла, редовыя — камер-лакей Аазарь, голштинския камер-лакеи Клементей и Витих, камер-лакей Сафонов, кофишенк Ели- сеич и двои ево камады помощника — Шкурин и Татаринов, с кем изво¬ лил забавлятца. В то время Его Императорское Высочество изволил призвать меня на голдерею и изволил надеть драгунскую амуницию и назвать драгуном, в чем я Вашего Императорскаго Величества всеподданнейший раб отго¬ варивался страстию той помянутыя Вашего Императорскаго Величества высочайшия запрещения, и более не смел Его Императорскаго Высоче¬ ства прогневать, итак день с протчими стоял на чесах по переменам у малинкой полатки, которая на той галдерее поставлена была. И на другой день по утру ходил к обер-камергеру Берголцу и сказал ему все, как Его Императорское Высочество изволил {...} в том меня при¬ 382
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ неволить, в чем не смел Его Императорское Высочество прогневать. И обер-камергер сказал мне, что будет об етом с обер-маршалком Брюм- мером говорить, и в тот же день сказал мне брюмеровым приказом, чтоб я в ту должность собою не вступал. Нежели Его Императорское Высоче¬ ство изволит когда повелеть, то нельзя прогневать. В ту же бытность Его Императорское Высочество изволил ходить на охоту с ружьем стрелять и собаками зверей травить, изволил назвать меня охотником и повелел в той должности быть. И так Вашего Императорскаго Величества шествие было в Петер Бурх, по прибытии Его Императорскаго Высочества в Петер Бурх в Новом Лет¬ нем доме изволил меня призвать в аудиенц-комнату, изволил приказать мне одеватца в гранодирской убор, и я стал доносить, что не смею без по¬ зволения обер-маршалка Брюммера и в том Его Императорское Высоче¬ ство изволил прогневатца и изволил говорить мне, что Брюммер тебе не может головы наставить или ливрею надеть, когда я у Государыни импе¬ ратрицы зделаю, что тебе отрубят и в том гневе изволил заплакать, и я так, видев Его Императорское Высочество гневна, оделся в тот же час. Его Им¬ ператорское Высочество изволил призвать лакея Левонтьева и изволил приказать ему одеватца в тот же убор, и Левонтьев отговариваясь и с тем вышел вон, то Его Императорское Высочество изволил меня к нему по¬ слать уговорить и сказать как на меня изволил гневатца. Потом Левоньев пришел и оделся, причем уже был и кофишенк Елисеич, как Его Импе¬ раторское Высочество на Левонтьева гневался, после изволил и других лакеев призвать и обучать экзерциции. В другие дни, когда изволил обучать всех комнаты Его Императорс¬ каго Высочества камер-лакеев и лакеев, и помощников муншенских и кофишенских, и розделены были по ротна. В гранидир роте капитаном изволил быть Его Императорское Высочество, в мушкетерской Андрей карла; афицерами камер-лакеи голштинские Клементей и Витих, Нико¬ лаев, кофишенк Елисеич, я и Игнатьев; Аигустов атьютантом был. Во время Его Императорскаго Высочества таких забав камер-паж Сафонов был, а пажи Неелов, Алсуфьев и Лавров сматривали и донесли о себе, что были в Кадецком корпусе и знают экзерцицию; Его Импера¬ торское Высочество изволил [пожаловать их] в гранодеры и [так] были всегда. Потом Его Императорское Высочество изволил выход иметь в Кадец- кой корпус и изволил смотреть кадетов, как на манеже и курасиле* ез¬ дили, и по прибытии во дворец послать Аигустова к князю Есенгонбур- скому просить кадецких шапок, ружей и суперверзов, а сколко, о том не * Карусели. 383
О.А. ИВАНОВ могу упомнить, которыя и привезены были. И во оных суперверзах были камер-паж Сафонов, пажи Неелов, Алсуфьев и Лавров, лакей Левонтьев, Чернышев, Долгой и Сидоров и названы были драбантами. Его Импера¬ торское Высочество изволил быть капитаном и обучать экзерциции рей¬ тарской, на чесах стояли. И к тем драбантам Его Императорское Высо¬ чество изволил взять камер-пажа Шубина в капралы, а меня изволил назвать афицером и повелел колет зделать, в котором на караул ходил и изволил повелеть быть безотлучно. А Аигустова изволил послать в Кадец- кой корпус за ланцами и в бомбардирскую роту зделать головы бумаж- ныя, которыя и привезены были им {...}. [Далее излагается история с лакеем Кеслиным, с «Балковой головой» и профессором.] И в евто время ко двору Вашего Императорскаго Величества опреде¬ лены были братья мои лакеями, и были драбантами и гранодирами; и так Их Императорских Высочеств сочетание брака было. Потом Его Императорское Высочество изволил повелеть зделать капу- цинское платье, в котором паж Неелов часто был и притворные шутки употреблял. И я ему в одно время говорил, чтоб перестал дурачитца. И он на меня за то осердился и сказал: я не тебя тешу, Беликова князя. И Его Императорское Высочество изволил услышать и изволил мне сказать, што ты хочешь мой гувернер быть; я рад, што и Брюммер прочь. В те же дни Его Императорское Высочество, [завязав] мне глаза, изво¬ лил надеть капуцинское платье и после чрез Крамера изволил приказать зделать, в котором бывали и братья мои. Потом Вашего Императорскаго Величества высочайшее повеление объявлено было чрез гоф-маршала Нарышкина всем лакеям комнаты Их Императорских Высочеств, чтоб нихто ни в какие должности не вступал, кроме лакейской и никуда б не ходил, где не подлежит и так Вашего Им¬ ператорскаго Величества повеление наблюдали с трепетом. В Зимнем доме Его Императорское Высочество изволил меня посы¬ лать Преображенского полку майору, чтоб приказал зделать пустыя бу- мажныя гранаты, которой я приказ приняв, вышел в другую комнату и стал говрить Крамеру и карле Андрею, что мне делать нельзя Вашему Императорскому Величеству в противность, и в тот час пришла Марья Ивановна*, и я ей сказал; на то [она] мне сказала, что нельзя без воли Го¬ сударыни Императрицы ето зделать и велела мне спроситца у Брюмме¬ ра. И Брюммер мне сказал, чтоб я етова не делал. На другой день Крамер меня послал и велел оныя гранаты зделать и притом мне сказал, что Ваше Императорское Величество соизволили. * Фамилия неизвестна; не о Крузе ли идет речь? 384
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Потом чрез многое время высочайшим Вашего Императорскаго Ве¬ личества повелением и природным Вашего Императорскаго Величества материнским милосердием выпущен. И о том бытность мою при дворе Вашего Императорскаго Величества все по всеподданнейшей рабской присяжной должности истинную доно¬ шу, в чем вина себя подвергаю Вашего Императорскаго Величества высо¬ чайшей власти моей всеподданнейшего Вашего Императорскаго Величе¬ ства последнего раба смерти Андрей Чернышев» (л. 26—32). Допросы Василия Неелова и реакция на них Чернышева 6 марта 1747 года был вызван в Тайную канцелярию поручик Кекс- гольмского полка Василий Марков сын Неелов, которому через неделю был устроен допрос. Неелов был пажем с 1739 года, в 1742 году посту¬ пил в комнату Петр Федорович, а в 1745 году был выпущен «в наполные полки поручиком». О переодевании в капуцинское платье он показал следующее: « В про¬ шлом 1745-году, когда Его Императорское Высочество изволил [ехать] ис Петергофа в Санкт Питербурх в Новый Летний дворец и соизволил же сочетатца законным браком с Ее Императорским Высочеством, то по сочетании оного брака по воли Его Императорскаго Высочества в капу¬ цинское платье он, Неелов, наряжался, и в том платье он шутил таким образом, что тафелдекаря Каролкевича, которой в такое же платье наря¬ жен был, он, Неелов, по воли Его Высочества и Ее Высочества пели песню «Прости, мой свет, в последний раз», а после вечернего стола по воли ж Его Высочества он, Неелов, и оной Каролькевич в означенном платье тон- цовали, а других никаких шуток он, Неелов, не употреблял» (л. 44—44 об.). Относительно надевания суперверсов, взятых из Кадетского корпуса Аигустовым, Неелов признал, что наряжался в них по воле Его Импера¬ торского Высочества; при этом он называл имена и других лакеев: Анд¬ рея Чернышева, Якова Сидорова, Александра Долгого, Ивана Николаева, а также братьев Чернышева Алексея и Петра, пажей Михаила Софоно- ва, Алексея Шубина, Дмитрия Алсуфьева, Василия Лаврова. Неелов со¬ общил, что изредка и сам Петр Федорович наряжался в суперверсы. О посылках Чернышева за рюмками не помнил; а о просьбах вина ла¬ кеями Алсуфьевым и Лавровым — «сего дни пьют шампанское или бургун¬ ское» — Неелов признал, что это было, но только изредка, и заметил «а по болшой части оного вина изволил требовать сам Его Императорское Высо¬ чество, и как оное вино принесут, то Его Высочество их поить изволил, и 25 О. Иванов 385
O.A. ИВАНОВ lÄ, сам Его Высочество изволил кушивать, токмо рюмки по две, а не по три». Признал Неелов, что был случай, когда Чернышев ему и Алсуфьеву говорил о том, чтоб «они опомнились — у кого вина просят». Неелов отрицал слова Чернышева, что «они не в трахтир зашли», но признал, что они сказали Чернышеву «полно ты Чернышев умничать». Признался Неелов и в том, что Чернышев ему говорил, чтобы он перестал шутить и дурачиться, но за это Неелов того Чернышева не бранил, а говорил ему, что «шутить изволит приказывать ему Его Высочество». О гневе Петра Федоровича на Черныше¬ ва за его слова Неелов не помнил (л. 45—46). Кроме сказанного, Неелов сообщил в Тайной канцелярии еще ряд любопытных историй: «А сверх вышеписанного он, Неелов, объявляет, что до сочетания Его Высочества брака в 745-м году, а в котором меся¬ це и числе он, Неелов, не упомнит, в Новом Летнем дворце Его Импе¬ раторское Высочество при помянутом Чернышеве изволил говорить, что маршал Брюммер человек нравной, толко он не столко будет иметь вла¬ сти, когда я возымею сочетание брака, может тогда всемилостивейшая государыня изволит ево от двора уволить или тот Брюммер будет жить за двором, и я уповаю, что ему дела не будет» (л. 46—46 об.). Далее Неелов разговорился и сообщил много интересного (прежде все¬ го для нас): «Его Императорское Высочество в том же 745-м году в быт¬ ность в Санкт Питербурхе в одно время изволил ему, Неелову, на одине говорить: видно, что государыни кавалеры меня не любят и я на них гневен, а он, Неелов, на то Его Высочеству ничего не говорил» (л. 46 об.) «Его Императорское Высочество в том же 745-м году, до сочетания брака, при нем и Неелове, да при означенном Чернышеве не по одно вре¬ мя изволил говорить, что у всех министров денег много, а у меня денег нет; и иногда Его Высочество изволил у них спрашивать — нет ли у них денег или где б занять, и они на то Его Высочеству доносили, что у них денег нет и занять нигде не знают» (л. 46 об.). «Его ж Высочество в том же 745-м году, после сочетания брака, изво¬ лил ему, Неелову, на одине говорить, что я жалую прусской артикул и он легче нынешняго артикулу. И он, Неелов, Его Высочеству донес, что мо¬ жет статца тот артикул переменен для того, что сначала нашей армии дедушкою Вашего Высочества учинен и ныне на память Его Император¬ скаго Высочества возобновлен, и Его Высочество изволил говорить, что я превеликую ревность имею к нашей армии и желаю, чтоб я был уволен посмотреть нашу армию; хотя она и в состоянии, но токмо я чрез свое старание мог бы еще что ни есть присовокупить и ее поправить и уповаю, что меня Государыня в скором времени изволит уволить» (л. 46 об. — 47). «Его Императорское Высочество в том же 745-м году в Новом Летнем дворце, до сочетания брака, изволил говорить ему, Неелову, да пажам 386
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Лаврову, Алсуфьеву и помянутому Чернышеву, да лакею Леонтьеву, что вы впредь оставлены не будете и видете вы, что государыня изволит жа¬ ловать Алексея Григорьевича Разумовского, Михаила Ларионовича Во¬ ронцова, Александра Ивановича да Петра Ивановича Шуваловых за их службы, также и я вас не оставлю, и они за то Его Высочество благодари¬ ли» (л. 47). «Его же Императорское Высочество, когда изволит ему, Неелову, и помянутым Чернышеву и Алсуфьеву и протчим лакеям приказывать, что¬ бы учиться экзерциции или с ланцами, и на то они Его Высочеству пред¬ ставляли, что они чрез то могут милостивую Государыню на гнев привести (понеже о том от Ея Величества запрещение было), и Его Высочество из¬ волил им говорить: я пошлю к Алексею Григорьевичу (Разумовскому. — О. И.) Ивана Елисееча, и он доложит Алексею Григорьевичу, чтоб попро¬ сил милостивой Государыни, чтоб Государыня не изволила гневатца, и Алексей Григорьевич для меня все зделает, он человек милостивый. И они на то Его Высочеству ничего не говорили» (л. 47—47 об.). «Его же Высочество в том же году, до сочетания брака, изволил означен¬ ному Чернышеву говорить: у кого б подумать денег занять тысячу рублев; и Чернышев сказал, что кроме Сергея Григорьевича Строгонова занять де¬ нег не у кого; и Его Высочество изволил сказать: это хорошо. Потом Его Высочество ему, Неелову, изволил говорить: знаешь ли что Чернышев хочет у Строгонова занять денег; и он, Неелов, Его Высочеству сказал: изрядно. И Чернышев говорил Его Высочеству, чтоб об денгах сказать и ему, Неелову. И Чернышев на другой день к тому Строгонову ходил и те денги чрез три дни взял и Его Высочеству принес таким случаем, якобы от Ея Высочества принесена была некоторая посылка. И после того, а сколко спустя и где имянно, он, Неелов, не упомнит, означенный Чернышев, стоя Ея Высоче¬ ства с камординером Тимофеем Евреиновым при нем, Неелове, тому Ев- реинову говорил: денги принесены. И он, Неелов, дознаваетца собою, что тот Чернышев с тем Евреиновым говорил о занятых у помянутого Строго- нова денгах тысячи рублях, потому что означенной Чернышев с тем Евре¬ иновым имели между собою дружелюбие такое — когда что тот Чернышев услышит от Его Высочества, то скажет тому Евреинову, а Евреинов, что ус¬ лышит от Ея Высочества, то сказывал помянутому Чернышеву. И на оные денги Его Высочеству Чернышев представлял, что можно поверить и Не¬ елову, что [когда бывают] при комнате Вашего Высочества забавы и какие будут [еще] забавы, он Чернышев уповает, что он, Неелов, никому ни о чем не скажет» (л. 47 об. — 48 об.). Кроме того, Неелов добавил или в том же допросе сообщил следую¬ щую любопытнейшую информацию: «Его же Высочество как изволил го¬ ворить о вышеобъявленном артикула переменении и в то же время 25* 387
О.А. ИВАНОВ изволил на одине ему, Неелову, говорить, что я приехал в Россию три года, а Государыня меня не изволила уволить посмотреть здешних пол¬ ков гвардию, також и Кадетской корпус, и знатно Государыня на меня гневна, толко надобно напамятовать Ей как бывало Государыня Импе¬ ратрица Анна Иоанновна изволила на нее Государыню гневатца, каково ей в то время было. И так та речь и кончилась, токмо на то он, Неелов, ничего не сказал для того, что Ея Императорское Высбчество изволила притти в уборную вскоре, и Его Высочество, взяв за руку, изволили пой¬ ти в зал на курток» (л. 48 об.). Неелов предположил, что «о вышеобъявленном о всем ведает бывшей лакей Григорей Леонтьев», потому что он с Чернышевым «у Его Высоче¬ ства в особливой милости» (л. 48 об.). Свои показания Неелов завершил словами: «А выше* объявленных разговоров он, Неелов, с помянутым Чернышевым, Леонтьевым, Лавро¬ вым, Олсуфьевым между собою никогда не имели и ни о чем не разсуж- дали, тако ж и Его Высочеству ни о чем никаковых противных внушений он, Неелов, не имел и ни от кого никаковых же внушений Его Высочеству он, Неелов, не слыхал и о том он, Неелов, объявляет сущую правду под страхом смертной казни» (л. 48). 13 марта в Тайной канцелярии Чернышеву были предъявлены пока¬ зания Неелова и получили от него следующие ответы. Чернышев отрицал сказанное о Брюммере, так как тогда при том не был; но подтверждал, что Петр Федорович говорил в 1745 году: «Когда я женюсь, то Брюммер не будет мой гувернер для того, что я уже женат буду» и «что оной Брюм¬ мер такой же мне слуга, как и ты..» (л. 50). Чернышев отрицал слова Петра Федоровича о том, что «у министров денег много»; а давал такую версию высказывания великого князя: «У кавалеров денег много, а у меня денег нет, мне Брюммер не дает». «Его Высочество, — добавлял Чернышев, — изволил же в смех говорить, что нет ли у вас денег, а потом изволил же говорить или не знаете ль, где занять..» (л. 50 об.). Чернышев подтвердил, что Петр Федорович говорил о том, что он не оставит своих слуг, как Елизавета Петровна — Разумовского, Шуваловых, Воронцова. Однако он поправил показания Неелова: «Токмо при том он, Чернышев, Его Высочеству доносил, что Вашему Высочеству так нас жа¬ ловать за забавы наши невозможно, и ежели Ваше Высочество изволит сочетаться законным браком, то тогда и Вашему Высочеству оныя заба¬ вы противны будут, а нас Вашему Высочеству незашто так жаловать и помнить, и на то Его Высочество изволил сказать: когда я буду сам боль¬ * В смысле: кроме. 388
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ шой, тогда я вас не забуду» (л. 50 об. — 51). Чернышев подтверждал по¬ казания об истории с ланцами, но отрицал произнесение Петром Федо¬ ровичем слов о том, что А.Г. Разумовский «человек милостивый». Чернышев подтверждал также показания Неелова о 1000 рублях и о занятии денег, но отрицал, что Петр Федорович рекомендовал сказать об этом Неелову. Чернышев рассказывал, что за деньгами ходил и «по по¬ велению Его Высочества отданы были им, Чернышевым, Ея Высочеству, а потом того ж дни от Ея Высочества присланы были с камор-лакеем Тимофеем Евреиновым к Его Высочеству в том же ящике, в котором от Строгонова даны были». Кроме того, Чернышев добавил то, о чем не знал Неелов: «Да с тем же Евреиновым при тех деньгах от Ея Высочества при¬ сланы были часы карманныя серебряныя, о которых оной Евреинов Его Высочеству донес, чтоб Его Высочество оные часы изволил пожаловать ему, Чернышеву, от Ея Высочества, которыя чрез три дни Его Высоче¬ ством ему, Чернышеву, и пожалованы...» (л. 51 об.). Особо возмутил Чернышева пункт о тайном приносе денег и его осо¬ бых отношениях с Т. Евреиновым: «А после того никогда он, Чернышев, стоя с помянутым Евреиновым при оном Неелове тому Евреинову о том, [что] денги принесены, ни для чего не говаривал, да и говаривать ему та¬ ких слов не для чего, ибо оные денги тем Евреиновым принесены не тай¬ ным образом, но в такое время, когда в комнате Его Высочества были пажи и лакеи и учились экзерциции. А со оным камор-лакеем Евреино¬ вым дружелюбие он имел до оного случая такое, что он, Чернышев, бу¬ дучи еще лакеем стоял с тем Евреиновым в Санкт Петербурге и в Мос¬ кве на одной квартере. А оной Евреинов никогда, ни о каких Ея Высочества словах ему, Чернышеву, не сказывал, а он, Чернышев, тому Евреинову о забавах Его Высочества сказывал; и при том оному Евреи¬ нову он, Чернышев, говаривал, что он щастлив, что у Ея Высочества на- ходитца и не имеет таких страстей, в которых он, Чернышев, от забав Его Высочества всегда находитца» (л. 51 об. — 52). Чернышев уточнил ин¬ формацию о пожаловании ему денег — не 50, а 30 рублей. Понимая, что не сообщил некоторые факты, о которых упомянул Не¬ елов, Чернышев вынужден был оправдываться: «А о вышеписанном о всем сперва в расспросе своем тако жив своеручном писме он, Чернышев, не объявил забвением». И чтобы как-то поднять себя в глазах следователей, припомнил следующий любопытный факт, касающийся Петра Федорови¬ ча: «Да во оном же 745-м году, а в котором месяце и числе, того он не упом¬ нит, будучи в Новом Летнем дворце Его Императорское Высочество изволил в окошко увидеть часового салдата лейбгвардии Преображенско¬ го полку, которой стоял у гардероба Его Высочества, что он, оставя ружье, отошел и изволил приказать чрез означенного ординарца Аигустова, чтоб 389
O.A. ИВАНОВ ^ капитан караульной за то велел бы солдата {...} и отослать в полковую кан¬ целярию под суд, которой и отослан был. И после того на другой день или на третей Его Высочество изволил увидеть на том же посте другова часового солдата того ж полку в том же случае, о котором также изволил чрез помянутого Аигустова приказать, чтоб, ево сменяя, отослать под суд и притом изволил разгневатца и гово¬ рить, что ежели б в таких продерзостях другова полку явились, то б я с ними так не зделал, а то моего полку, в котором я командир, так нельзя упустить, что в таком случае может мужик взять то ружье и салдата за¬ стрелить. Причем он, Чернышев, Его Высочеству представлял, что Ваше Импе¬ раторское Высочество изволите так много гневатца, что и первой часовой салдат отослан под суд, о котором Вашего Высочества гневе весь полк из¬ вестен и в страсти, а теперь изволите и другова посылать в такое ж несча- стие, которым гневом Ваше Высочество изволите оскорбить всех. И милостивая Государыня Императрица изволит старатца, чтоб подданные были усердны и любили б Ее Императорское Величество, а Вашему Им¬ ператорскому Высочеству совершенно надобно того искать, чтоб все под¬ данные Ваше Высочество любили. И потом Его Высочество изволил ходить и думать и притом изволил ему, Чернышеву, сказать, что ты зделал, что я не сердит, а что ты говоришь, это правда, и за то подарю я тебе табакер¬ ку золотую, которую на другой день и пожаловал» (л. 52—52 об.). Новые допросы 14 марта в Тайной канцелярии происходил допрос Лаврова. Самое ин¬ тересное в его показаниях то, что он подтверждал, что в 1745 году (до бра¬ ка) Петр Федорович говорил пажам и лакеям, что вы оставлены не будете, но о примерах Разумовского, Воронцова и Шувалова не помнил: «Когда он, Лавров, тако ж пажи Дмитрей Олсуфьев, Василей Неелов Его Император¬ скому Высочеству представляли, чтоб Его Императорское Высочество не соизволил указать делать им артикул и другие забавы, и Его Император¬ ское Высочество на то им соизволил говорить, что вам ничего не будет, а хотя б вы ныне и в несчастьи были, да после счастливыми будете» (л. 55; курсив наш. — О. И.). Как понимал это «после» Петр Федорович, не могло не интересовать Елизавету Петровну. В тот же день, 14 марта, состоялся допрос и Д. Алсуфьева. Он под¬ твердил, что лакеи и пажи, обучаясь экзерциции, говорили Петру Федо¬ ровичу, что «когда Ее Императорское Величество о том, что будут они учиться экзерциции изволит узнать, то б им всем не пропасть». На что 390
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Петр Федорович будто бы отвечал: «Вы не опасайтесь, когда я буду сам большой,, тогда вас не забуду, и хотя Ея Величество изволит когда и зас¬ тать, тогда я буду за вас просить, чтоб то упущено было» (л. 56; курсив наш. — О. И.). «Сам большой» — то есть император! Но когда и как — вот о чем могла думать императрица, не очень любившая рассуждения о смерти, а особенно о своей кончине, которую великий князь, кажется, ожидал. Алсуфьев также показал, что слов Петра Федоровича насчет Ра¬ зумовского, Воронцова и Шувалова не слышал. 14 марта Чернышев припомнил еще кое-что. Он сознался в том, что в 1745 году говорил Петру Федоровичу, что можно поверить пажу Василью Неелову, поскольку он никому о их забавах не скажет. Сказал же это он потому, что видел — «Его Высочество того Неелова изволил жаловать и чтоб тот Неелов был с ним, Чернышевым, в дружелюбии, а не в другой какой силе» (л. 43). Через два дня свои показания пополнил и Неелов. Он вспом¬ нил, что в прошлом 1745 году «камор-лакей Андрей Чернышев и камор- паж Алексей Мелгунов имели разговоры с Ея Императорским Высоче¬ ством в комнате перед аудиенц-коморою по получасу и более, и в один случай слышал он, Неелов, что оной Чернышев Ея Высочеству при оном Мелгунове доносил, что Его Императорское Высочество изволит всегда безвремянно веселитца, на что и нас изволит з гневом к тому ж принуж¬ дать, о чем и Ваше Высочество известна, и чрез то мы милостивую Госуда¬ рыню в превеликий гнев привели. И на то Ея Императорское Высочество оному Чернышеву соизволила сказать, что я Его Высочеству многократно говаривала, чтоб Его Высочество от оного безвремянного веселия изволил отстать, толко Его Высочество меня не слушает. А в другой случай, что имянно как оной Чернышев, так и помянутой Мелгунов с Ея Высочеством разговаривали, того он, Неелов, не слыхал, понеже как он, Неелов, из две¬ рей увидел, что Ея Высочество изволит со оным Чернышевым и Мелгуно- вым говорить, и тогда он к ним не подошел, а пошел в другую комнату» (л 53—53 об.). Все сказанное подтверждает воспоминания Екатерины II. Вспомнил Неелов также и о том, как в августе 1745 года (после брако¬ сочетания) в Новом Летнем дворце Петр Федорович позвал Чернышева в свою «уборную комнату» и приказал ему принести «польское и гусарское платье». Потом переоделся с Чернышевым и пошел с ним в другую комна¬ ту рубить саблями «зделанные из бумаги турецкие головы», а в сентябре устроил лотерею и призы, в которой разыгрывались три куска штофа, га- русту* два куска, несколько шпажных эфесов, серебряные табакерки. На каждого человека великий князь жаловал по пять билетов; в эту лотерею Екатерина выиграла два серебряных шпажных эфеса (л. 54). * Г а р у с у (гарусту) — белая или цветная шерстяная пряжа. 391
O.A. ИВАНОВ 16 марта Чернышев отвечал на показания Неелова. Он признал, что было два разговора с великой княгиней в «комнате перед удинц-камо- рою». Во время первого он сказал Екатерине Алексеевне, что Петр Федо¬ рович «изволит всегда безвремянно веселитца, на что и нас изволит з гневом к тому принуждать, о чем и Ваше Высочество известна и чрез то мы милостивую Государыню прогневать можем, а не в превеликой гнев привели*, доносил; и на то Ея Высочество ему, Чернышеву, о том, что я Его Высочеству многократно говаривала, чтоб Его Высочество от оного без- времянного веселия изволил отстать, толко Его Высочество меня не слу¬ шает...» (л. 56 а; курсив наш. — О. И.). Тут Чернышев между делом сообщил, что «мадам Марья Ивановна, призвав его, Чернышева, к себе в комнату, говорила ему, Чернышеву, чтоб он, Чернышев, от забав Его Высочества отбегал прочь, за которыя забавы милостивая Государыня Императрица может прогневатца на тебя и на протчих; и на то он, Чернышев, оной мадам [отвечал], что в те забавы Его Высочество ево, Чернышева, и [протчих] изволит принуждать, а мы этова и сами боимся, толко не знаем, что лать; на что оная мадам ему, Черны¬ шеву, сказала, что не ходи во дворец, а скажись болен» (л. 56 а — 56 а об.). Что касается второго разговора с великой княгиней, то Чернышев по¬ казал следующее: «И того ж дни, как Ея Высочество изволила быть у Его Высочества в комнате и соизволила из комнаты Его Высочества идти в свои комнаты, а он, Чернышев, тогда стоял с помянутым Мелгуновым в комнате перед удиенц-каморою и сказывал он, Чернышев, тому Мелгу- нову об оных говоренных ему от помянутой мадамы словах, и в то вре¬ мя Ея Высочество изволила их, что они говорят, спросить, на что он, Чернышев, при оном Мелгунове Ея Высочеству донес о вышеписанных оной мадамы словах, и Ея Высочество на то ему, Чернышеву, изволила сказать, что [ты не] бойся, на что он, Чернышев Ея Высочеству донес {...}, что как не боятца милостивой государыни гневу; я знаю, что в тех заба¬ вах первой я могу остатца, и на то Ея Высочество соизволила ему, Чер¬ нышеву, сказать: когда ты боисся, то и я тебя буду стращать; и потом Ея Высочество соизволила пойти в свои покои» (л. 56 а об.). О дальнейшем ходе событий Чернышев рассказал следующее: «И пос¬ ле того времени он, Чернышев, убегая вышеписанных забав, во дворец не ходил дни по три и по четыре, а сказывался болным, через которыя дни Его Высочество неоднократно к нему, Чернышеву, на квартиру изволил присылать конюха, чтоб он, Чернышев, хотя чрез мочь к Его Высочеству пришел, по которым присылкам он, Чернышев, и приходил и Его Высо¬ чество изволил принуждать ево, Чернышева, к забавам своим, токмо он, * Весьма примечательны выделенные нами курсивом слова. 392
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Чернышев, от тех забав за болезнею своею отговаривался и в те забавы не вступал». Но долго так быть не могло; Чернышеву пришлось идти во дво¬ рец: «Да в одно ж время, как по присылке от Его Высочества он, Черны¬ шев, пришел к Его Высочеству, и тогда Его Высочество незнамо с чего со гневом ему, Чернышеву, изволил говорить, что ты нарошно сказывается болным и не хочешь мне делать веселие, а хочешь от двора прочь просит¬ ца в полки, на что он, Чернышев, Его Высочеству донес, что он подлинно болен, а не притворно себя болным объявляет, и не для того, чтоб не хо¬ тел Ваше Высочество веселить. И потом он, Чернышев, пошел попрежне- му на квартеру свою» (л. 56 а об. — 57). Забавы Петра Федоровича не прошли мимо бдительной Елизаветы Петровны. «И после того вскоре, — рассказывает Чернышев, — призваны были комнаты Их Императорских Высочеств все камор-лакеи, в том чис¬ ле и он, Чернышев, в придворную контору и гофмаршал Семен Кирилло¬ вич Нарышкин всем им объявил имянной Ее Императорскаго Величества указ, чтоб все камор-лакеи и лакеи не в принадлежащие им комнатныя места не входили и кроме своих должностей ни во что не вступали и кро¬ ме ж команды своей никому послушны не были, толко б знали одну дол¬ жность свою. И с того времени он, Чернышев, кроме должности своей ни во что не вступал и к Его Высочеству не входил» (л. 57). Зная об указе Елизаветы Петровны о переодеваниях в черкасские каф¬ таны, Чернышев уделил этому вопросу особое внимание: «А в том же 745-м году в августе месяце Его Императорское Высочество в бытность в Новом Летнем дворце, будучи в уборной комнате, никогда у него, Черны¬ шева, платья полского и гусарского не [изволил], Чернышев на то Его Вы¬ сочеству о том платье не доносил, да и такого платья в бауле никогда не имелось, о чем Его Высочество сам известен; а в том бауле были два коле¬ та и знаки, и шарфы, и шапка гранодерская..» (л. 57—57 об.). Отрицал Чернышев и то, что рубились в том платье: «А рубили те головы саблями гусарскими неоднократно Его Высочество и он, Чернышев, и другие, а кто имянно, того он не упомнит, не в оном платье, но так просто без наряду в кавтанах; а те сабли Его Высочество изволил привести ис Киева». Возвра¬ щаясь к вопросу о платье, Чернышев говорил: «А помянутое полское и гусарское платье у Его Высочества имелось, которое с протчим платьем мушкарадным находилось всегда на руках у камер-интенданта Крамера, и в те полское и гусарское и протчее платье Его Высочество изволил оде- ватца тогда, когда бывает при дворе мушкарад, и в том платье во оном мушкараде изволил быть, а кроме мушкарада в другие времена ни для каких своих забав во оные платья Его Высочество одеватца не изволил» (л. 57 об.). Подтвердил Чернышев и рассказ о лотерее, проведенной великим князем в 1745 году. 393
«Al. O.A. ИВАНОВ 26 марта в Тайной канцелярии в присутствии графа А.И. Шувалова слушали новые дополнения к своим показаниям поручика Василия Не¬ елова. Он рассказал: «Как он, Неелов, в почевальне Его Императорскаго Высочества во время вечерняго стола стоял при столе, и тогда в той опо- чевалне зашел он за кровать Его Высочества и, взяв из-за кровати турец¬ кую бумажную голову, надел на себя (когда Его Высочество видеть не мог) и вышел в той голове к столу Его Высочества, и оная голова на нем, Неелове, затряслась, и Его Императорское Высочество ему, Неелову, при паже Дмитрие Олсуфьеве с сердца изволил говорить: этак голова на Бал¬ ке чють держитца. И он, Неелов, у Его Высочества спросил: не гневны ли Ваше Высочество на кого, и Его Высочество изволил сказать с сердцем: я гневен на Марью Андреевну*, что она обидила Ея Высочество» (л. 65). Неелов сказал, что при этом разговоре был Алсуфьев и что «сперва в рос- просах своих об означенном он, Неелов, не показал, а показал инаково, в торопях забвением». Немедленно по показаниям Неелова был допрошен Алсуфьев. Исто¬ рию с «турецкой головой» излагал следующим образом: «Токмо в одно время в вечерний стол Его Императорское Высочество, встав из-за стола и взяв бумажную турецкую голову, изволил надеть на оного Неелова сам и, приведчи того Неелова к зеркалу, изволил тому Неелову сказать: по¬ смотрись в зеркало; и потом оную голову с того Неелова сам ли Его Вы¬ сочество изволил снять или оной Неелов сам снял, того он, Алсуфьев, сказать подлинно не упомнит» (л. 66). В тот же день, 26 марта, в Тайной канцелярии была устроена очная ставка Неелова с Алсуфьевым. После¬ дний подтвердил, что показал, а Неелов сказал: «...что турецкую бумажную голову на него, Неелова, может быть, и Его Императорское Высочество надеть изволил, токмо подлинно он, Неелов, не упомнит» (л. 66 об.). Все прочее Неелов подтверждал. Вопрос о «бумажной голове» поставили и Чернышеву, который зая¬ вил, что о голове и прочем «он не знает, и не видел, и ни от кого не слы¬ хал» (л. 67). Застенок По-видимому, все эти мелочи надоело слушать императрице; она ре¬ шила серьезно разобраться с Рунбергом и одновременно с лакеями Пет¬ ра Федоровича. 27 марта Шувалов объявил в Тайной канцелярии указ Елизаветы Петровны: «Содержащегося в Тайной канцелярии Густава * Вероятно, Румянцеву. 394
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Румберха, которой явился в некоторых важных винах, сверх же того оной Румберх в подзыве Его Императорскаго Высочества во Швецию не при- знаваетца и истинны не объявляет, а понеже Ее Императорскому Вели¬ честву Его Императорское Высочество сам донес, что оной Румберх подлинно Его Высочество во Швецию подзывал, чего ради привесть ево в застенок и ко изысканию в нем сущей правды розыскивать и при том спрашивать ево накрепко: для чего он и в каком намерении Его Высоче¬ ство во Швецию подзывал и кто к тому сообщники с ним имелись, и Его Императорскому Высочеству еще другие каковые злостные и подозри¬ тельные внушения и интриги представлял. А содержащихся по тому делу порутчиков Андрея Чернышева, Василья Неелова привесть же в застенок и по делу о чем надлежит роспросить накрепко, и что помянутые Рум¬ берх, Чернышев и Неелов покажут, о том доложить Ее Императорскому Величеству» (л. 68). В тот же день Чернышев и Неелов приведены были «в застенок и рос- прашиваны с пристрастием накрепко порознь в том, о чем они в Тайной канцелярии в роспросех своих показали и то их показание самая ль су¬ щая правда и не закрывают ли они еще чего». Интересовал следователей и главный вопрос: Петру Федоровичу «противных каких внушений и раз- суждений подлинно ль они не чинили и не знают ли они за другими за кем, кто б Его Императорскому Высочеству какие противные внушении и разсуждении чинил» (л. 69). Андрей Чернышев сказал, что «о чем он в Тайной канцелярии в роспросех своих, тако жив своеручном писме, он показал, и то все ево показание самая сущая правда, и более того ничего он, Чернышев, не знает и ни для чего ни о чем он не закрывает» и на глав¬ ный вопрос отвечал отрицательно (л. 69). Кстати сказать, это показание, снятое, по-видимому, после пытки, подписано самим Чернышевым; но подпись его совершенно нормальная, как будто его не допрашивали «с пристрастием накрепко», то есть не поднимали на дыбу, не висел он там с десяток минут и не получил несколько ударов кнута*. Василий Неелов, будучи приведенным в застенок, припомнил еще кое- что. Он рассказал, что в 1745 году (до сочетания браком) в Новом Летнем дворце Петр Федорович «в комнате перед почивалнею изволил разгова¬ ривать с Андреем Чернышевым о партикулярной верфи и о судах» и при том великий князь говорил: « Когда я буду Государь, тогда в той партику¬ лярной верфи наделаю всяких судов и притом будет множество матрозов и других людей, которые к тем судам принадлежат» (л 69 об.; курсив наш. — О. И.). И в этом показании содержалась неприятная для императрицы * В деле Ботты И. Лопухин, будучи поднят на дыбу, получил один раз 11 ударов кнутом, а другой раз — 9, а Степан Лопухин висел 10 минут на дыбе (См.: Соловьев С.М. Кн. 11. С. 227, 228). 395
O.A. ИВАНОВ ^ фраза великого князя. В заключение Неелов сказал, что не показал об этом ранее из-за забвения, и также отрицал «внушения и рассуждения» Пет¬ ру Федоровичу. Подпись Неелова также была нормальная. После того как Неелова вывели из застенка, туда привели Чернышева, которому прочли показания Неелова. Чернышев сказал, что не помнит разговоров великого князя «о партикулярной верфи и о судах», хотя и не отрицал такого факта категорически (л. 70 об.). Вновь в застенок был при¬ веден Неелов и был допрошен о верфи. Он подтвердил свой рассказ и до¬ бавил «а о том он ни для чего не затевает, а показывает сущую правду» (л. 71). Затем в застенке произошла очная ставка Неелова и Чернышева, которые подтвердили свои прежние показания (л. 71 об.). Длинный день 27 марта в Тайной канцелярии завершился тем, что А.И. Шувалов порознь допросил И. Неелова, Д Алсуфьева и В. Лаврова. Перед ними был поставлен один и тот же вопрос: «Ведая они Ея Импера¬ торскаго Величества указ, чтоб при Его Императорском Высочестве ника- ковых противных поступок не чинить, а они для чего в противность оного указа то чинили?» (л. 72). Неелов еще признался, что после указа «употреб¬ лял он, Неелов, при Его Императорском Высочестве шутки горлом раза с три, а те шутки чинил он, Неелов, в противность оного имянного указу не собою, но из-за принуждения Его Императорскаго Высочества, а кроме оных шуток других никаких противных поступок и шуток он, Неелов, не чинил» (л. 72). Алсуфьев и Лавров также указали на принуждение Петра Федоровича (л. 72 об.). Алексей Евреинов 28 марта в Тайной канцелярии Шувалов объявил, что императрица повелела ему: «Содержащихся в Тайной канцелярии кофишенка Ивана Елагина, порутчика Андрея Чернышева расспросить, а имянно: кофишен¬ ка Ивана Елагина по приложенной при сем записке; порутчика Черны¬ шева рейс-графа Алексея Григорьевича Разумовского с камординером Алексеем Евреиновым, как он знакомство и чрезвычайное дружелюбие имел, от того камординера какие и о чем и куда имянно писма он пере¬ нашивал, и от того камординера какие ж имянно он выведывания чинил и со оным камординером разговоры имел; тако ж и оного камординера Нвреинова, взяв в Тайную канцелярию, о том же расспросить, и что они покажут, о том доложить Ея Императорскому Величеству..» (л. 73). В тот же день Алексея Евреинова привели в Тайную канцелярию и ^опросили в присутствии А.И. Шувалова. Он рассказал, что познакомил¬ ся с А. Чернышевым через лакея Петра Евреинова (которого он не назы- 396
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ* вает родственником), просившего у него десять рублей для Чернышева; а затем они познакомились лично; Андрей даже заходил к Алексею и вы¬ пил у него в лакейской комнате Нового Летнего дворца рюмку водки. Потом Чернышев приходил к Алексею Евреинову за шелковыми чулка¬ ми, которые хотел купить в долг, а также просил у него тридцать рублей под залог небольшого перстня, который потом выкупил «брат оного Чер¬ нышева меншой придворной лакей Чернышев же», имени которого Ев¬ реинов не знал. Когда последний заболел и «лежал на собственном Его Сиятельства рейхе-графа Алексея Григорьевича Разумовского каменном дворе», то Андрей Чернышев посетил его, а он в свою очередь потом по¬ сетил Чернышева. «Да в разные времена, — продолжал Евреинов, — видался он, Алексей, с тем Чернышевым в Летнем и в Зимнем дворцах мимоходом, а иногда оной Чернышев прихаживал изрядка в лакейскую комнату так запросто и игры¬ вали в карты, токмо не с одним с ним, Алексеем, но и другими людми. А как Его Сиятельство рейхе-граф Алексей Григорьевич Разумовский запретил, чтоб посторонние в лакейскую комнату никто не ходил и в карты никто ж не играл, то после того оной Чернышев к нему, Алексею, ни для чего не ха¬ живал, и более вышеписанного, как оной Чернышев у него, Алексея, так и он, Алексей, у того Чернышева нигде ни для чего не бывали. И кроме оно¬ го знакомства другова никакова чрезвычайного дружелюбия он, Алексей, с тем Чернышевым не имел». Что касается важнейшего вопроса о письмах, то Алексей Евреинов по этому поводу сказал: «Оному Чернышеву и никому он, Алексей, никаких писем ни для чего не показывал и никаких же писем оной Чернышев от него Алексея никуда не принашивал, и тот Чернышев от него, Алексея, никаких выведываниев не чинил, а разговоры с оным Чернышевым имел он, Алексей, партикулярные». Вместе с тем Евреинов сообщил в Тайной канцелярии и такую подробность: «Токмо в 745-м году, а в котором ме¬ сяце и числе, того он, Аллексей, не упомнит, в Зимнем дворце оной Чер¬ нышев сошелся с ним, Алексеем, а где не упомнит же, и в то время при¬ шел к тому Чернышеву комнаты Его Императорскаго Высочества лакей или скороход (подлинно не упомнит) и говорил тому Чернышеву, что Его Императорское Высочество изволит спрашивать игрушек тех, о которых ему, Чернышеву, изволил приказать, и оной Чернышев говорил ему, Алек¬ сею: вот какое житье, ежели мне нейти за игрушками, то Его Высочество за то изволит прогневатца, а ежели за теми игрушками пойти, а о том изволит проведать Ея Императорское Величество, что те игрушки я при¬ нес, то и пуще Ея Императорское Величество изволит прогневатца, и я б рад от комнаты Его Императорскаго Высочества прочь, а определен бы был к другой какой нибудь комнате; и потом они разошлись». Ни о чем 397
O.A. ИВАНОВ другом, как утверждал Евреинов, что бы «касалось к важности», он с Чер¬ нышевым не говорил, «в чем во всем за неистенное показание подверга¬ ет он себя надлежащаго по указом штрафу» (л. 77—78 об.). Тут же состоялся допрос Чернышева о знакомстве с Евреиновым; глав¬ ное — о письмах: какие, о чем, куда «перенашивал»; а также о «выведыва¬ ниях». Но Чернышев все отрицал: «От помянутого камор динера Евреино- ва никаких, ни о чем, никуда писем он не перенашивал и никаких же, ни о чем, ни для чего выведываниев от того Евреинова он, Чернышев, не чи- нивал; а какое со оным Евреиновым, тако ж Его Сиятельства рейс-графа А. Гр. Разумовского с служитилем И васею знакомство и дружелюбие и раз¬ говоры он имел, о том он, Чернышев, без всякия утайки напишет своеруч- но; и что для того написания повелено было дать ему Чернышеву бумаги, чернил и перо...» (л. 80). 29 марта Чернышев заявил, что написал новую за¬ писку «на трех листах и на шести строках». В ней он рассказал об играх в «лонбер» в лакейской у Разумовского, и о купленных чулках. «Пришед в комнату Его Высокографскаго Сиятельства для осматривания печей, кото- рыя всегда дневальныя камер-лакеи смотрели, — показал Чернышев, — чтоб на жарко закрывали, и в то время у Его Императорскаго Высочества в комнате играли на скрипицах. И тут подошел ко мне Алексей и говорит: всегда у Его Императорскаго Высочества такая игра, иное еще по утру рано изволит играть, и я сказал: слава Богу, что Бог меня избавил. И он мне стал говорить: и я учусь у Мадония на скрипице. Я сказал ему: как тебя такой мастер учит — надо много денег давать. И он сказал, что с нево не берет ни полушки; мне он приятель и чюлки, которыя ты взял, ево, а мне дал прода¬ вать, ему нужда в денгах» (л. 81). Неожиданно, а скорее всего, после приватных убеждений, 1 апреля, «впросясь в Тайную канцелярию», начал «виниться» Неелов о словах, яко¬ бы произнесенных великим князем — «видно, что государынины кавале¬ ры меня не любят и я на них гневен». Бывший лакей будто бы показал о них «в торопях», а таких слов от Петра Федоровича он «никогда не слы¬ хал». Не слыхал он и о словах «меня Государыня в скором времени изво¬ лит уволить в армию» и показал «в торопях же». Отрицал Неелов и такие неприятные слова Петра Федоровича (о которых он говорил в застенке 27 марта) — «когда я буду Государь..». На естественный вопрос, зачем он все это говорил, Неелов ответил еще более неопределенно: «выдумав со¬ бою к склонению слов». Единственно, что не отрицал Неелов, — это раз¬ говор великого князя с Чернышевым «о судах и о протчем» (л. 86—86 об.). Очная ставка А. Евреинова и А. Чернышева ничего нового не принес¬ ла; тот и другой подтвердили свои слова, а Чернышев еще раз повторил историю с игрушками. Большего криминала, чем слухи и детские игры, следователи не нашли. 398
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Приговор и судьба участников 8 июля 1747 года в Тайной канцелярии граф Шувалов объявил, что накануне Елизавета Петровна указала ему «содержащихся в Тайной канцелярии по известному Ея Императорскому Величеству делу пажей Дмитрея Олсуфьева, Василья Неелова, Василья Лаврова написать в на- полные полки, которыя состоят кроме Санкт Питербурха в команде ге¬ нерала фелтмаршала и кавалера рейхе-графа фон Леси я порутчиками» (л. 89). Неелова определили в Астраханский гарнизон, Елагина — в Ар- хангелогородский прапорщиками, а Олсуфьева и Лаврова — в Ригу в пе¬ хотные полки поручиками. 17 июля, по приказу Шувалова, Чернышев, Неелов, Елагин были переведены из Тайной канцелярии «для содержа¬ ния на квартиры» (л. 99). В тот же день Алексей Евреинов был из Тай¬ ной канцелярии отдан в дом А.Г. Разумовского управителю (л. 101). Отправка бывших подследственных почему-то откладывалась. Об этом свидетельствует заявление «содержащегося от Тайной канцелярии в квартире кофишенка Ивана Елагина оной Канцелярии секретарю Ива¬ ну Набокову», поданное 9 января 1748 года. В нем говорилось, что он «в пропитании з женою и з детми претепевает крайнюю нужду, а впредь бу¬ дучи под караулом и пропитаться чем не имеет, чего ради просит он, Ела¬ гин, чтоб для пропитания ево повелено было выдать ему заслуженное жа¬ лованье» (л. 106). 11 января Шувалов приказал выдать просимые деньги (за вычетом на гофшпиталь) — 228 руб. 19 коп. (л. 107), а 6 марта 1749 года был подписан указ о направлении Елагина в Архангелогородский гарни¬ зон (л. 112—112 об.). Тогда же были подписаны и другие указы о лицах, проходящих по делу Чернышева. Приведем тут указ о Андрее Чернышеве, который, по-видимому, был переведен в Москву в Тайную контору: «Указ Ея Императорскаго Вели¬ чества Самодержицы Всероссийской из Канцелярии тайных розыскных дел оной канцелярии конторе. По имянному Ея Императорскаго Вели¬ чества указу велено содержащегося в Санкт Питербурхе* в Тайной кон¬ торе Ревельскаго драгунскаго полку порутчика Андрея Чернышева напи¬ сать в оренбургской гарнизон порутчиком же, куда и отправить ево прямо ис Тайной конторы с таким повелением, чтоб ево в Санкт Питер- бурх и в Москву и в те места, где присудствие Ея Императорскаго Вели¬ чества находитца будет, ис того гарнизона не посылать и не отпускать. Того ради по получении сего Ея Императорскаго Величества указу озна¬ ченного Чернышева ис Тайной конторы в вышепоказанной гарнизон от¬ * Вероятно, ошибка. Кажется, должно быть: Москва. Хотя далее вводится различие Тай¬ ной конторы и конторы Тайной канцелярии. Известно, что Тайная контора находилась в Москве. 399
O.A. ИВАНОВ править за надлежащим караулом, дав под него ямских три подводы и на те подводы прогонныя денги, что надлежит выдать ис Тайной канто¬ ры и Тайной канцелярии конторе учинить о том по сему Ея Император¬ скаго Величества указу, а в Военную коллегию для ведома о вышеписан- ном премемория послана. Марта 6 дня 1749 года» (л. 114—114 об.). Перед тем как отправиться в места службы, бывшие арестанты по¬ дали прошения о жалованье. Так, А. Чернышев писал: «1. В прошлом 1746-м году в майе месяце по имянному Вашего Императорскаго Вели¬ чества указу пожалован я, нижайший, в Ревельской драгунской полк, в которой и велено мне, нижайшему, ехать и явитца и для проезду моего до оного полку (которой тогда находился в Оренбургской экспедиции) по указу из Военной коллегии из Главного комиссариата выдано мне, нижай¬ шему, наперед Вашего Императорскаго Величества жалованья по сен¬ тябрь месяц оного 1746 году сорок рублев. 2. И как я, нижайший, в помянутом майе поехал в означенной полк чрез Москву и когда по приезде в Москву по имянному Вашего Импера¬ торскаго Величества указу я, нижайший, остановлен, и велено мне до ука¬ зу быть в Москве, в которой я, нижайший, и был до означенного сентября месяца. А в том сентябре месяце из Москвы взят я, нижайший, в Санкт Петербург и находился под арестом по известному в Канцелярии тайных розыскных дел делу, а жалованья Вашего Императорскаго Величества со оного сентября месяца и поныне я, нижайший, не получал. И дабы Высочайшим Вашего Императорскаго Величества указом по- велено было с помянутого сентября месяца Вашего Императорскаго Ве¬ личества жалованье по порутческому окладу мне, нижайшему, выдать и о том Тайной канцелярии и конторе куда следует сообщить, дабы я, ни¬ жайший, за неполучением оного жалованья в содержании себя по афи- церскому рангу не мог понести себе крайней нужды. Всемилостивейшая Государыня прошу Вашего Императорскаго Величества о сем моем про¬ шении милостивое решение учинить... Марта... дня 1749» (л. 125—125 об.). Эта челобитная подтверждает высылку А. Чернышева в мае 1746 года, о которой подробно говорит Екатерина II в своих Записках, но причины ее совершенно иные. Доехать своим ходом до места службы Чернышеву не дали; по-види¬ мому, он еще находился под подозрением. Об этом свидетельствует под¬ готовленная для его сопровождающего инструкция, в которой есть такие слова: «...приняв вам ис сказанной конторы оного Чернышева, не заезжая никуда, ехать прямо в Оренбург, и в пути того Чернышева содержать вам под караулом и никого к нему посторонних людей ни для чего не допус¬ кать и разговоров иметь ни с кем, тако ж и писем никаких никому пи¬ сать не давать, и смотреть над ним накрепко, дабы он в дороге утечки себе 400
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III I учинить не мог» (л. 142). 18 мая Чернышев был привезен в Оренбург (л. 144 об.). В сущности, на этом дело А. Чернышева завершилось. Однако еще долгое время он и упомянутые в данном деле бывшие ла¬ кеи и пажи находились в вынужденной ссылке и терпели многие ограни¬ чения. Так, в 1757 году И. Елагин был произведен в подпоручики; но жало¬ ванья, по-видимому, не получал. 18 февраля 1760 года Елагин подал о том челобитную в Тайную канцелярию, указав на то, что находится не в комп¬ лекте и поэтому не получает жалованья три года, поэтому впал в неоплат¬ ные долги (л. 161 ). Облегчение наступило только с восшествием на престол Петра Федоровича. На полуистлевшем листе из цитируемого дела читаем: «{...} Правительствующего Сената {...} в Военную коллегию, благоволено б было, справясь, сообщить известие: бывшей в Кексголмском пехотном полку порутчиком, которой ныне по Высочайшему Его Императорскаго Величества имянному указу [переведен] в Астраханской пехотной полк полковником, Василей Неелов, с присылки ево в бывшую Канцелярию тай¬ ных розыскных дел 747 с марта 749 по июль месяц, когда он в Астрахан¬ ской гарнизон послан и в полк причислен, положенное по окладу порутчи- ское жалованье с рационы и деньщичьих получал ли и на которое время дача онаго окончилась. Апреля 22 дня 1762 года» (л. 163). Вероятно, имен¬ но В. Неелов был послан 28 июня 1762 года с первым указом Петра III в Кронштадт привести оттуда в Петербург 3000 солдат с провиантом и пат¬ ронами на пять дней573. В других фондах РГАДА сохранились документы о других участниках этого дела. Так, в августе 1762 года надворный советник Иван Елагин по¬ дал следующее прошение Екатерине II: «1. Находился я в службе при дво¬ ре Вашего Императорскаго Величества кофешенком, а потом с 749-го го¬ да в Архангелогородском гарнизоне прапорщиком и подпоручиком; в нынешнем 1762-м году пожалован вышеписанным чином в отставку с получением по триста рублев в год, о которой я и не бил челом. 2. А по¬ неже я, нижайший, Вашему Императорскому Величеству службу продол¬ жать еще желаю и дабы высочайшим Вашего Императорскаго Величества указом повелено было меня, нижайшего, определить к делам с надлежа¬ щим жалованьем. Всемилостивейшая Государыня, прошу Вашего Импе¬ раторскаго Величества о сем моем прошении решение учинить. Августа... дня. 1762 года»574. В том же месяце подал прошение и Василий Лавров. В нем говорилось: «1. Служа при дворе пажем и быв щастлив продолжать оную службу при комнатах Вашего Императорскаго Величества, а как в 747-м году, естли незабвенно Вашего Императорскаго Величества монаршей памяти, по¬ стиглы тогда обще с некоторыми [из] комнатных случай нещастия, по ко¬ торому и я более четырех месяцов содержан был в Тайной канцелярии, а 26 О. Иванов 401
O.A. ИВАНОВ потом очень скоро я с некоторыми же отдалены были по розным сторонам и всем терпениям подвержены, под запрещением еще к наивящему ни¬ когда в то даже место быть невъезжу, где присудствие Вашего Император¬ скаго Величества, в каковом страдании и находился с шеснатцать лет. 2. А сего году из нас нещастных почти все за таковое претерпение взыс¬ каны и разно порадованы, выключая меня, нижайшаго, которой от них бу¬ дучи забвен, лстил себя подобным ползоватца ж, и, живучи здесь от нема¬ лого время, по бедности своей вошел в долги. А дабы высочайшия Вашего Императорскаго Величества высокоматерния монарши милостивыя щед¬ роты и до меня дойти могли, паду как раб от верных, милосердо монаршее призрите и наградите, чем Ваше Императорское Величество соизволите указать. Всемилостивейшая Государыня, прошу Вашего Императорскаго Величества о сем милостиваго разсмотрения. Августа... дня. 1762 году»575. Ну а как же это дело отразилось на Петре Федоровиче? Принял ли он во внимание все те нарекания, которые к нему имела императрица и ко¬ торые отразились в процитированной инструкции? Ничего подобного! Уже летом, будучи в Ораниенбауме, Петр Федорович возобновил свои во¬ енные забавы с удвоенной силой. Екатерина II пишет: «Прибыв в Орани¬ енбаум, великий князь завербовал всю свою свиту; камергерам, камер- юнкерам, чинам его двора, адъютантам, князю Репнину и даже его сыну, камер-лакеям, садовникам — всем было дано по мушкету на плечо; Его Императорское Высочество делал им каждый день учения, назначал ка¬ раулы; коридор дома служил им кордегардией, и они проводили там день; обедать и ужинать кавалеры поднимались наверх, а вечером в штиблетах приходили в зал танцевать; из дам были только я, Чоглокова, княгиня Реп¬ нина, трое моих фрейлин да мои горничные, следовательно, такой бал был очень жидок и плохо налаживался: мужчины бывали измученные и не в духе от этих постоянных учений, которые приходились не слишком по вкусу придворным. После бала им разрешалось идти спать к себе. Вооб¬ ще мне и всем нам опротивела скучная жизнь, которую мы вели в Ора¬ ниенбауме, где нас было пять или шесть женщин, которые оставались одни с глазу на глаз с утра до вечера, между тем как мужчины, со своей стороны, скрепя сердце упражнялись в военном искусстве» (254, 255; 94). Об этом же пишет и Штелин. Устранили одних камердинеров, дали но¬ вых — Петр Федорович был к ним, по сути дела, безразличен. Он продол¬ жал свои игры в солдатиков и в начале 50-х годов. «Что касается велико¬ го князя, — вспоминает Екатерина II, — то он был большей частью в своей комнате, где один украинец, его камердинер по имени Карнович, такой же дурак, как и пьяница, забавлял его, как умел, снабжая его, сколько мог, игрушками, вином и другими крепкими напитками, без ведома Чоглоко¬ ва, которого, впрочем, все обманывали и надували. Но в этих ночных и 402
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III тайных попойках великого князя со своими камердинерами, среди кото¬ рых было несколько калмыков, случалось часто, что великого князя пло¬ хо слушались и плохо ему служили, ибо, будучи пьяны, они не знали, что делали, и забывали, что они были со своим господином, что этот госпо¬ дин — великий князь...» (341, 342). Нам кажется, что А.Г. Чернышева решили впутать в иное дело и на¬ казать за него, имея в виду совсем другую историю, о которой так подроб¬ но написала Екатерина II. Происхождение и судьба Андрея Чернышева Уже в 60-е годы XIX века русские историки — МН. Лонгинов, П.И. Бар¬ тенев, князь М.А. Оболенский — заинтересовались судьбой А.Г. Черныше¬ ва, имя которого упоминалось в опубликованных в 1859 году Записках Екатерины II и на страницах «Русского архива» в 1863 году в связи с пуб¬ ликацией записок Екатерины II к Олсуфьеву. Князь М.А. Оболенский писал об Андрее Чернышеве, что отец его — Гаврила Григорьевич был принят на службу в гвардию в 1732 году, затем поступил из гренадер в лейб-кампанию 17 декабря 1741 года и уволен 3 февраля 1757 года*. Ему, как лейб-кампанцу, были пожалованы из отписных князя Меншикова деревень в Пошехонской волости 29 душ крестьян**576. Нам удалось найти документы, позволяющие расширить и уточнить эти данные. Речь идет об автобиографии отца Андрея Черны¬ шева. В ней говорится: «1743 году марта 4 дня порутчик Ея Император¬ скаго Величества лейб-кампании гранодер Гаврила Григорьев сын Черны¬ шев объявил: от роду ему пятьдесят два года; дед ево Зот Григорьев был полской нации пан и взят в Россию в полон, а отец ево Григорей Зотов ро¬ дился в Москве и в службе нигде не бывал, и ныне живет в вотчине князя Долгорукова управителем. А он, Гаврила, родился в Москве и взят по указу в службу в 1731 году лейб-гвардии в Преображенской полк в гранодеры, в котором полку декабря по 17 число 1741 году был в гранодерской роте, а того кабря 17 числа всемилостивейше пожалован в реченную лейб-кам- панию в гранодеры. Во время оной ево службы в походах, на баталиях и приступах не бывал. Детей у него мужеска полу сын Андрей двадцати трех лет в доме Ея Императорскаго Величества лакеем. И за собою окро- ме того, что ныне ему пожаловано вновь в Пешехонском уезде известное число душ, других деревень и никаких заводов и лавок не имеет. К сей * См. рукописный список лейб-кампании, 1760 года (прим. Оболенского). ** См именной указ Сенату 25 ноября 1742 года. Полн. собр. зак. T. XI. № 8666 (прим. Оболенского). 26* 403
O.A. ИВАНОВ скаске вместо вышеозначенного гранодера Гаврилы Чернышева лейб- кампании копиист Кука Волков по ево прошению руку приложил»577. В 1880 году в «Русском архиве» был опубликован «Именной список Ее Императорскаго Величества лейб-компании чинам (1741 — 1759 годов)». В нем под № 90 значился Гаврила Чернышеву происходивший «из людей барских г. Москвы», бывший один раз под арестом, женатый (жена Ани¬ сья Варламова, сын Андрей, армейский майор, дочь Авдотья за армей¬ ским капитаном) и умерший 3 февраля 1757 года578. Что касается Андрея Чернышева, то он, согласно данным князя Обо¬ ленского, поступил на службу в 1741 году. О дальнейшей судьбе его мы рассказывали. С воцарением Петра Федоровича он был вызван в Москву (кн. Оболенский, правда, дает дату — 7 февраля 1762 года, но мы знаем, что вызов был сделан раньше). 9 февраля 1762 года он был пожалован в генерал-адъютанты Петра III. Однако триумф Андрея Чернышева был недолог: 28 июня императора свергли. Чернышев, знавший, вероятно, о просьбах своих коллег по рассмотренному делу, начал посылать про¬ шения Екатерине И, о части которых мы знаем из записок императри¬ цы к A.B. Олсуфьеву, опубликованных в «Русском архиве» в 1863 году М.Н. Лонгиновым*. В первой из них речь идет о приятеле Чернышева — Евреинове: «Адам Васильевич, поговорите о сей челобитной с князем Яко¬ вом Шеховским; естьли кондиция о денгах, которых он просит взаймы, я б желала оному Евреинову помочь. Денги, которыя он бывшему импе¬ ратору поднес, надо знать чрез кого они шли и, естьли подлинно до него дошли, надлежит отдать... В Москве 16 декабря 1762 г.»579 Чтобы понять реакцию Екатерины на приведенное прошение, стоит вспомнить, что она писала об отставке Т. Евреинова: «В начале весны нас перевели на житье в Летний сад, в маленький Петровский домик, где окна выходят прямо в сад; ни каменной набережной, ни моста на Фонтанке тогда еще не суще¬ ствовало. В этом домике у меня было одно из самых сильных огорчений, какие я имела в царствование императрицы Елизаветы. Как-то раз утром пришли сказать мне, что императрица уволила от меня моего старинно¬ го камердинера Тимофея Евреинова. Предлогом для этого изгнания была ссора в моей гардеробной с человеком, подававшим нам кофе, на эту ссо¬ ру пришел великий князь и услышал часть ругательств, которыми они обменивались. Противник Евреинова пошел жаловаться Чоглокову и ска¬ зал, что тот наговорил ему, без всякого уважения к присутствию вели¬ кого князя, массу грубостей. Чоглоков тотчас же доложил об этом импе¬ ратрице, которая велела обоих уволить от двора, и Евреинова сослали в Казань, где он был впоследствии полицеймейстером. Правда в этом деле * К сожалению, нам не удалось отыскать подлинников этих записок. 404
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III заключалась в том, что и Евреинов и другой лакей были к нам очень при¬ вязаны, особенно первый, и это было лишь давно желанным предлогом, чтобы удалить его от меня; у него было на руках все, что мне принадле¬ жало. Императрица приказала, чтобы человек, которого Евреинов взял в помощники и которого звали Шкуриным, занял его место; к этому чело¬ веку я не имела тогда никакого доверия» (303, 304). Во второй записке (переизданной с некоторыми исправлениями в 1865 го¬ ду), написанной Екатериной II через 12 дней, говорилось: «Адам Василье¬ вич, я тебе поручаю выбрать место или, одним словом сказать, хлеб дать Андрею Чернышеву, генерал-адъютанту бывшаго Императора, да отстав¬ ному полковнику Тимофею Евреинову. Первому вели шить шубы. Au nom de Dieu, défaite* moi de leur prière**: ils ont souffert pour moi autre fois***, et je leur laisse batter le pavé faute de savoir quoi-en**** faire. В Москве 24 декабря 1762 г.»580 Лонгинов снабдил эту записку следующим примеча¬ нием: «В этом письме особенно замечательны слова, написанные по-фран¬ цузски: «Ради Бога, избавьте меня от их просьб; они за меня когда-то по¬ страдали, а я оставляю их гранить мостовую, не зная, что из них сделать». Какой смысл вложила Екатерина II в слова «вели шить шубы» — можно только догадываться (хотя не исключен и прямой смысл: одеть обнищав¬ шего Чернышева). Что касается слов «я оставляю их гранить мостовую», то тут оборот, который имеет следующий смысл: ходить без дела, без работы. 2 января 1763 года Екатерина II пишет новую записку Олсуфьеву: «Адам Васильевич, я крестила у Дмитрия Олсуфьева***** в Питербурхе, у Василия Евдокимовича Ададурова, а сегодня у Льва Нарышкина; сыщи по¬ дарки по чину и по достоинству. Екатерина. Не забудь Чернышева и Евре¬ инова; ce m’est un fardeau sur le Coeur******, я перед ними виновата, défaite moi donc de ces pauvres diables******* В Москве 2 января 1763 г.»581 Что было сделано для упомянутых лиц, нам неизвестно. А. Чернышев продолжал атаковать императрицу и далее. В мае 1763 го¬ да он посылает ей новую челобитную: «Всепресветлейшая, державнейшая Императрица, Всемилостивейшая Государыня! Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше как верной и усердной раб служу я двадцать два года, из которых чрез шестнадцать лет претерпевал изнурительное несчастье безвинно, с потерянием почти всего моего здоровья. А ныне * В РА 1865: defaite. ** В РА 1863: priere. *** В РА 1863: отсутствует запятая. **** g рА 1865; qUOi еп. ***** Не жертвы ли дела А. Чернышева? ****** Это мне груз на сердце (фр.). ******* Растрогана я таким образом от этих бедных чертей. Лонгинов перевел двойную фра¬ зу: «избавьте меня от этих бедняков (diables ?)». 405
O.A. ИВАНОВ ^ объявлено мне чрез графа Захара Григорьевича*, что по высочайшей кон¬ фирмации поданного Вашему Императорскому Величеству от Воинской коллегии доклада определен я в полк с полковничьим жалованьем. Ваше¬ му Императорскому Величеству известно, что я не только в полк отправи- ца и одним полковничьим жалованием себя содержать не в состоянии, но и здесь без особливой Вашего Императорскаго Величества щедроты днев¬ ного пропитания не имел бы. Сколько ж я ни усерден всеподданейшую мою службу продолжать и тем Вашего Императорскаго Величества всеми - лостивейши оказанные мне монаршие милости заслуживать, но слабость моих сил так велика, что я с крайним прискорбием себя сего желанного удовольствия лишенным видеть должен. И так припадая к освященным Вашего Императорскаго Величества стопам, всеподданейши простить дерзаю за слабостью моего здоровья меня со всемилостивейшим награж¬ дением чина от службы уволить. А в рассуждении известной Вашему Им¬ ператорскому Величеству моей бедности, что я не только деревню или жительство ниже пристанище себе имею, и за безвинное мое претерпение всемилостивейше пожаловать мне в единственное награждение, чем бы я достальные дни моей жизни при возсылании о сохранении Вашего Импе¬ раторскаго Величества вседражайшего здравия непрестанно наиусердней¬ ших к Богу молитв, беспечально себя содержать, и имевший на мне долг две тысячи триста рублев заплатить мог. Вашего Императорскаго Величества всеподданнейший раб Андрей Чернышев. Мая... дня 1763-го году»582. 10 июня 1763 года Екатерина II направила указ Сенату, в котором говорилось: «Бригадир Андрей Чернышев всеподданнейше просил Нас о увольнении его от службы, которой он за болезнею своею нести не может. И Мы, всемилостивейше соизволяя быть ему вечно свободным от воен¬ ной и гражданской службы, жалуем его притом генерал-майором и по¬ велеваем производить ему вместо пенсии полное бригадирское жалова¬ нье из воинской пенсионной суммы». Примечательно, что в черновике этого указа была строчка, которая оказалась зачеркнутой: «а сверх того, за известную Нам его службу выдать ему две тысячи пятьсот рублей из На¬ шего кабинета»583. А.Г. Чернышев был уволен от службы генерал-майо¬ ром, с назначением бригадирского жалованья (800 рублей в год). Весной 1765 года А.Г. Чернышев подает новую челобитную Екатерине II: «Всеавгустейшая Монархиня, Всемилостивейшая Государыня! Матернее Вашего Императорского Величества милосердие подает мне смелость ут¬ руждать, припадая ко освященные Вашего Величества стопам, всеподдан¬ нейше просить дерзаю. Бедное мое состояние Вашему Императорскому Величеству довольно известно, что я ни деревни ни дому, где бы мог иметь * Чернышева, президента Военной коллегии. 406
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III I пристанище, ниже основания к содержанию своему никакого но имею, да и дневного 6 пропитания лишен был, когда б не высокомонаршая Вашего Величества ко мне милость, пожалование бригадирского по осми сот Руб¬ лев год жалования, которым сколько старания ни прилагаю во всем себя содержать и пожалованной мне генералитетской чин соблюсти, но стара¬ ние мое безполезно, тем что того жалования по неимуществу моему недо¬ стает, от чего пришел по бедности моей в неоплатимой долг. Помилуй, Все- милостивейшая Государыня, приимите в матернее ваше покровителство и покажите вечные следы всеавгустейшего ко мне милосердия из высокомо¬ наршей милости пожаловать мне по чину моему жалования и деревниш- ку, или на покупку оной чем ваше императорское величество наградить соизволите, дабы я мог непоколебимое пристанище и безнужное иметь пропитание. Сия ж моя всеподданейшая просьба не имеет никакой склон¬ ности представить Вашему Величеству свою бедность ради лыцения полу¬ чением имения, но единственно от необходимой крайности наибедней- шего моего состояния испросить осмеливаюсь одного пропитания и пристанища в покров моего бесприютства, и чем бы безпостыдно в обще¬ стве соблюсти пожалованную мне Вашим Императорским Величеством честь, и имевшей на мне долг заплатить, а достальные моей жизни дни без- печально содержать, при возсылании о сохранении Вашего Император¬ скаго Величества вседражайшего здравия усерднейших к Богу молитв не¬ престанно. Всемилостивейшая государыня, Вашего Императорскаго Ве¬ личества всеподданнейший раб Андрей Чернышев. Марта... дня 1765-го го¬ ду»584. Была ли удовлетворена эта просьба, нам также неизвестно. 21 апреля* 1773 года А.Г. Чернышев был принят в службу генерал- майором и определен обер-комендантом в С.-Петербург, на которой находился по 1797 год. Известно, что 9 ноября 1796 года объявлен был Чернышеву, как С.-Петербургскому обер-коменданту, именной указ Павла Петровича «о нечинении впредь из Петербургской крепости вы¬ стрелов поутру и ввечеру, и о поднятии флага во время присутствия Его Величества в столице»585. 12 ноября того же года император Павел Пет¬ рович пожаловал А.Г. Чернышева среди других генерал-адъютантов Пет¬ ра III (барона Унгерна, А. Гудовича и кн. И. Голицына) в генерал-аншефы586. 11 января 1797 года А.Г. Чернышев уволен в отставку с жалованьем, какое получал, будучи комендантом, а 16 февраля в возрасте 77 лет он умер587. Примечательно, что среди упомянутых в «Хронологическом списке комендантов С.-Петербургской крепости, погребенных у Петро¬ павловского собора, составленном на основании существующих надмо¬ гильных надписей» имени А.Г. Чернышева нет588. * В день рождения Екатерины II. 407
O.A. ИВАНОВ ^ Глава 5 ДЕЛО БРАТЬЕВ ЧЕРНЫШЕВЫХ Это дело, которое бегло упомянул егце С.М. Соловьев, весьма инте¬ ресно. В нем раскрывается как судьба Чернышевых, так и сведения о жизни при большом и малом дворах в изучаемое нами в связи с исто¬ рией Петра Федоровича время. Эти сведения дополняют и конкрети¬ зируют то, что было сказано в предыдущих главах и, прежде всего, в За¬ писках Екатерины II. Дело достаточно большое; оно включает в себя документы, собранные за год (с ноября 1754 по октябрь 1755-го) в че¬ тырех местах — Кизляре, Астрахани, Москве и Петербурге. Дело сохра¬ нилось весьма плохо. Вероятно, подобное обстоятельство явилось при¬ чиной того, что оно не было использовано исследователями в должной степени589. Действующие лица, причины А^ла, первые допросы Вот чрезвычайно любопытные сведения, которые дали о себе основ¬ ные участники дела в феврале 1755 года в Тайной конторе в Москве. Алексею Чернышеву в ту пору было 27 лет, а его брату Петру — 26 лет. Их отец — Матвей Григорьевич Чернышев — служил в Преображенском полку солдатом ив 1736 или 1737 году (точно они не помнили) был убит под Очаковом. Алексей и Петр в августе 1745 года подали прошение и были «определены при дворе Ея Императорскаго Величества лакеями», где и были около года. После чего по именному указу императрицы Ели¬ заветы Петровны братья были уволены из лакеев и определены в Тен- гинский пехотный полк прапорщиками. Там они повышались по служ¬ бе, став подпоручиками, а затем поручиками (л. 7 об.). Противник Чернышевых, сержант Василий Докучаев, 26 лет, до службы в Тенгин- ском полку был дворовой человек графа Бестужева-Рюмина; в 1749 году был отдан в солдаты и определен в упомянутый полк, где также посте¬ пенно повышался в чинах, став капралом, каптенармусом, а в 1753 году сержантом (л. 12 об.). Другой неприятель Чернышевых, подпоручик Михаил Вергунов, которому шел 27-й год, показал, что его отец, Иван Вергунов, «был в разных командах секретарем и потом умре». Вергунов добровольно пошел в армию и служил в разных полках солдатом, кап¬ ралом и сержантом; в 1747 году по своей просьбе из Ингерманландско- го пехотного полка определен в Тенгинский пехотный полк прапорщи¬ ком; в 1748 году стал подпоручиком (л. 6 об.). 408
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Формально дело началось с того, что 23* ноября 1754 года в канце¬ лярию Тенгинского пехотного полка, распложенную в Кизляре**, явил¬ ся М. Вергунов, который объявил майору фон Тандефельду, «что знает он Ея Императорскаго Величества некоторый секрет за вышеписанными порутчиками Чернышевыми, маэором фон Тандефельдом, капитанами Аукою Поповым, Антоном Пирлингом, порутчиком Антоном Богеме- лем, сержантом Докучаевым, которой объявить должен Ея Император¬ скому Величеству також и о протчих интересных делах [где] надлежит» (л. 3). Заявление Вергунова было запротоколировано и тут же составлен рапорт для кизлярского коменданта бригадира фон Фрауендорфа. В тот же день, 23 ноября, «перед вечернями» майор фон Тандефельд, аресто¬ вав Вергунова, из полковой канцелярии отвел его в дом бригадира фон Фрауендорфа. Там майор доложил о случившемся бригадиру и предо¬ ставил рапорт и протокол заявления Вергунова. Последний был тотчас же допрошен находившимся в доме Фрауендорфа полковым квартир¬ мейстером Андреем Яновым об «объявлении им секрета» (л. 31—31 об.). Вергунов рассказал, что 11 октября на свадьбе адъютанта Тенгинско¬ го полка Максима Шелагина он пригласил танцевать жену майора фон Тандефельда, но Алексей Чернышев не позволил Вергунову этого сделать; на что тот будто бы произнес: «Солдатские дети танцуют, а штабским места нет». Через некоторое время в другой комнате Чернышевы сказа¬ ли Вергунову при других офицерах (капитане Попове, прапорщике Ко¬ тове, сержанте Докучаеве), что «они просто себя солдатскими детми по¬ казывают, а они подлинно не солдатские дети, а их фамилия теперь скрыта, а впред будет велика и высокая» (л. 3 об.). Прапорщик Котов, ус¬ лышав такие слова, спросил Чернышевых: «Так нынешняя ваша фами¬ лия фальшивая?»; после этого Вергунов вышел в другую комнату, а До¬ кучаев начал спорить с Чернышевыми. Но в этом еще не было большого криминала. Напротив, перед Вергу- новым стояла проблема — объяснить кизлярскому коменданту почти по¬ луторамесячное молчание. Он рассказал, что 11 ноября к нему пришел Докучаев и спросил, почему он, Вергунов, молчит о том, что «оные Чер¬ нышевы себя высокой фамилии называли». Вергунов оправдывался, ска¬ зав, что он «с того числа болен был... и ожидал времени». Докучаев якобы заметил, что он знает о Чернышевых еще кое-что: будто бы они говори¬ ли, что «были они у Его Высочества при дворе в великой милости и Его Высочество изволил их Чернышевых называть фаворитами и приятелми, * В деле ошибочно — 24 ноября. ** Кизляр располагался на левом берегу Терека и был русским опорным пунктом, упо¬ минавшимся с начала XVII века; в 1725 году выжжен, а в 1730 году здесь было устроено укрепление против набегов горцев, в 1755 году — пограничная таможня. 409
O.A. ИВАНОВ а великая княгиня так жаловала, что скрытно их Чернышевых дарила, ис которых подарков ныне имеют часы и шпагу, и о их Чернышевых неща- стии веема плакала. Однако хотя они Чернышевы ныне малы, а которые ныне велики, тем будут головы отрублены, а они Чернышевы будут знат¬ ны и высоки» (л. 4). Это было уже серьезным обвинением, поскольку намекало на серь¬ езный переворот. Вергунов попросил Докучаева повторить его рассказ и записал «для лутчей памяти» (л. 4—4 об.). Но дело этой запиской не кон¬ чилось; на следующий день, когда Вергунов пришел на квартиру Доку¬ чаева, то тот «стал сам писать все вышеупомянутые слова своею рукою», после чего взял себе записку, написанную рукой Вергунова, а ему отдал написанную своей рукой (л. 4 об.). Теперь оба оказались крепко связан¬ ными. Записка Вергунова, попорченная временем, сохранилась в деле. Вот ее текст: «1753-м году апреля 25 дня в квартире брегадира после обеда брегадирша переводила по французски и говорила: будто говорил Дербенс, день этот велик, а моя фамилия болше. В тот же день до обеда {...} притом же говорили Чернышевы, что мы были при втором дворе {...} милости и называл нас великой князь фоваритами, а великая княгиня так жаловала, что скрытно дарила многажды, ис которых даров и ныне имеем часы и шпаги. Токмо чрез шпионство злых баб [—] графини Ма¬ рьи Румянцевой и Вергуновой донесено государыне, и за то ныне отда¬ лены в нещастии. А о том нещастии нашем великая княгиня плакала; а после будем мы велики, не Алексей, так Петр, не Петр, так Андрей, а которые ныне велики, тем будут головы отрублены. Причем слышал Тандефельт, Перлинг, Дербейс, Вергунов, Богемель, Докучаев, о чем Бо- гемель и доносил брегадиру, токмо он оставил так. Да сего году октября 11 дня на свадбе у Шелагина объявили о себе Чернышевы, что их фами¬ лия высокая, толко теперь скрытна, а она впред ясна скажется и будет знатна и высока. При чем были Попов, Вергунов, Котов, Докучаев ис которых Котов сказал: так она фальшивая, а Докучаев в ссору с ними вступил. Богемеля спрашивал брегадир {...} токмо я слышал о твоей жене, а о Дербейса не слыхал» (л. 20 об. — 21). Принимая во внимание содержание отданной Докучаеву записки, Вер¬ гунов крепко задумался о доносе. 23 ноября Вергунов пошел в полковую канцелярию Тенгинского пехотного полка (л. 30—30 об.). С собой он имел записку, написанную Докучаевым. Его доставили в дом бригадира Фрауен- дорфа на допрос. Тут произошли весьма любопытные события. Вергунов показал записку, написанную рукой Докучаева. В деле сказано: «И тот бре¬ гадир при оном квартермистре Янове, взяв у него, Вергунова, ту записку из рук к себе в руки, читал и прочет, увидя в той записке вышеписанное на¬ писанное про жену ево брегадирскую речи, заплакал, и, заплакав, не гово¬ 410
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ ря ничего, положил на стол, а потом пошел в спалню к жене своей, а зачем [он, Вергунов,] не знает. А помянутой Янов, без оного брегадира взяв ту за¬ писку с стола, прочел и, прочтя, положил по прежнему на стол. А потом вышел из спални жены своей оной брегадир по прежнему в светлицу, в коей он, Вергунов, со оным Яновым стоял. А вышед, оной брегадир оную записку читал же, а по прочтении той записки оные брегадир фон Фрауен- дорф и квартермистр Янов промежду собою и с ним, Вергуновым, о той записке ничего не говорили, но токмо вздыхали» (л 31 об.). Кроме того, Вергунов «повесил» обвинение и на майора Тандефельда, рассказав следующее: «И во время нынешняго ево, Вергунова, доносу ма- эор фон Тандефельт ответствовал ему, Вергунову, яко он знает ево, Вергу¬ нова, донос, [что] хочет он, Вергунов, о фаворитстве Чернышевых объя¬ вить*; для того просил, дабы ево маэора к тому не замешать и молчать, а он маэор болен от нынешней стужи. Кои ево маэора увещевателные сло¬ ва он, Вергунов, заявил полковому писарю Быкову, по которым ево маэо¬ ра увещевателным словам дознавается он, Вергунов, что он [майор], может быть, о всем вышеписанном окуратно ведал» (л. 4 об. — 5). Заканчивая свой рассказ, Вергунов, сказал: «И более сего другова никакова секрета за объявленными Чернышевыми и маэором фон Тандефельтом и за други¬ ми ни за кем ничего он не ведает». Однако прибавил еще: «Токмо знает, что бытности в прошлом году реченного порутчика Алексея Чернышева в полку казначеем, многова числа казенных вещей без достойного взыс¬ кания незнамо для чего в полку осталось и упущено то ж...» (л. 5). Как ни плачь, как ни вздыхай, а делать было нечего: пришлось составлять прото¬ кол допроса Вергунова, который он подписал; после чего доноситель был отведен «к Грузинским воротам в караульню и отдан под караул». В тот же день, 23 ноября, был арестован Докучаев и также отведен в полковую канцелярию, откуда его отвели ночью в дом Фрауендорфа. «И по взятье в том доме, — сказано в деле, — оной брегадир говорил ему, Докуча¬ еву, что помянутой Вергунов объявляет за собою секрет, а какой, того оной брегадир ему, Докучаеву, не выговорил. И притом оной брегадир неведо¬ мо для чего говорил ему, Докучаеву, что ты тот секрет знаешь. И он де, До¬ кучаев, сказал тому брегадиру, что какой он, Докучаев, имеет секрет, о том может по присяге своей донести Всемилостивейшей Государыне, а здесь ему, Докучаеву, того секрета объявить невозможно». Фактически речь шла о непроизнесенных «слове и деле государевом», после чего сказавшего их требовалось немедленно доставлять в Тайную канцелярию. Не заходя так далеко, на Докучаева решили воздействовать убежде¬ нием. Янов будто бы сказал ему: «Знаешь ли ты, что он, брегадир, имеет * Об этом ниже. 411
O.A. ИВАНОВ ^ от Государыни такую поверенность, что должно ему, брегадиру, о таких делах спрашивать, а ты и сказать о том не хочешь?» Докучаев париро¬ вал тем, что и раньше сообщал о словах Чернышевых бригадиру. Янов решил припугнуть Докучаева и сказал: «Что ты упрямишся, вить ты не¬ великой человек и под батогами скажешь же». Потом квартирмейстер показал ему записку, которую писал Вергунов, и сказал: «Это ты видишь ли чья рука, а еще запирался». На что Докучаев резонно заявил, что если его записка у них в руках, чего его тогда спрашивать. Но бригадиру нуж¬ на была и записка, написанная рукой Вергунова. На что Докучаев ска¬ зал, что ее у него уже нет. «И как он, Докучаев, ту речь выговорил, — сказано в деле, — то тогда означенной Янов при бывшем в то время у того брегадира ево брегадирском писаре Селифановском вскоча со сту¬ ла, уграживая ему, Докучаеву, говорил: вот тот час под батогами ска¬ жешь. И он де, Докучаев, сказал: за что ево, Докучаева, будите мучить» (л. 35, 36). По делу известно также, что в тот же день, 23 ноября, Доку¬ чаев показал в допросе, устроенном ему брегадиром Фрауендорфом, «о Чернышевых похвалных словах», которые он слышал от Вергунова, о за¬ писке последнего, а также о том, что «некоторые речи сам от Черныше¬ вых слышал»; Докучаев приводил в свидетели майора Тандефельда, подлекаря Богемеля, порутчика Дербенса* и утверждал, что истинность своих слов доказать «совершенно под лишением живота своего может» (л. 5 об.). Далее в деле есть следующая любопытная запись: «Означенной же До¬ кучаев в вышепоказанном учиненном ему в Кизляре перед брегадиром фон Фрауендорфом допросе показал: с прибытия ис Москвы помянутой Вергунов в разговорах сказывал ему, Докучаеву: сестра ево, Вергунова, в Москве спрашивала ево, Вергунова, как Чернышевы живут в Кизляре, и он де, Вергунов, той сестре своей сказал: живут порядочно, токмо гордо. И оная сестра ево говорила: им бы не в таком честном месте быть, а тому достойны, чтоб они свет не видали; и буд то бы в мылне Ея Император¬ скому Величеству о Чернышевых гордости доносила и ему, Вергунову, после наказывала поступки Чернышевых, будучи в Кизляре, примечать. То он и наблюдал и сверх того выше некоторые пункты на Чернышевых доказать он, Вергунов, хотел. А цыдулку руки Вергунова пред сим незадол¬ го при писме своем он, Докучаев, отправил Коллегии иностранных дел к секретарям Николаю Коптяжеву, Дмитрию Волкову...» (л. 17 об. — 18). На это показание потом обратили особое внимание московские следовате¬ ли, и уж наверняка в Кизляре и Астрахани задумались о связях Вергуно¬ ва; сообщение об отсылке записки звучало правдоподобно. * Или Дербейса, как он далее в деле называется. 412
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Cä* Понимая, что обвинений мало, и желая придать своей персоне больше веса и постращать следователей, Докучаев заявил, что «сверх того некото- рыя касавшияся до чести Ея Императорскаго Величества слова от Чер¬ нышевых слышал, которых в Кизляре объявить не должен, а будет он, Докучаев, доносить, где о том ведать поручаем» (л. 5 об. — 6; курсив наш. — О. И.). Если все предыдущие обвинения Вергунова и Докучаева с трудом дотягивали до «первого пункта», то это точно попадало под его определе¬ ние: «...или Персону и честь Нашего Величества злыми и вредительными словами поносить». После допроса Докучаев был отведен «к Гребенским воротам в караульню под караул». 24 ноября Докучаев и Вергунов снова были доставлены в дом к брига¬ диру фон Фрауендорфу. Там их ждала удивительная картина: Фрауендорф и Янов, державший в руках записку Докучаева, плакали. «И плакав, — ска¬ зано в деле, — означенной Янов при оном брегадире и при нем, Вергунове, просил оного Докучаева и говорил, чтоб оной Докучаев ис той записки речи об жене того брегадира выключил и написал бы записку другую. Да и ево де, Вергунова, оной Янов и брегадир о том просили ж». Докучаев согласил¬ ся и, попросив чарку водки, стал ее переписывать. Записка, переписанная рукой Докучаева, сохранилась в деле. В ней говорилось: «Апреля 25 дня 753 году и после того в разные числа говорили порутчики Чернышевы: мы были у Беликова князя и у Ея Высочества в такой милости, что нас и брата Андрея называл Его Высочество своими фаворитами, а великая княгиня так жаловала, что дарила многажды скрытно, ис которых даров и ныне имеют часы и шпаги» (л. 21). А прошлую записку «оной Докучаев при оных бре¬ гадире фон Фрауендорфе и квартермистре Янове и писаре Селифановском изодрал, и изодрав, бросил в той светлице на пол» (л. 32, 33). Бригадир и Янов после этого поехали в церковь, а Вергунову и Докучаеву велели до¬ жидаться своего возвращения. После чего поднесли арестантам водки, и они снова были помещены под караул. 26 ноября Вергунов и Докучаев по¬ рознь были приведены в канцелярию бригадира Фрауендорфа. Вергунову писарем Селифановским был дан беловик его допроса, прочитав который и, увидя, что он соответствует черновому, подписал его. После чего Вергу¬ нов вновь был отведен под караул, где находился до отправки в Астрахань (л. 34). Как уже говорилось, бригадир фон Фрауендорф и Янов поехали в со¬ борную церковь: молиться было самое время. Дело завязывалось серьез¬ ное. На горизонте маячила отосланная в Петербург записка Вергунова, а также произнесенные Докучаевым слова о том, что он «некоторыя касав¬ шияся до чести Ея Императорскаго Величества слова от Чернышевых слышал, которых в Кизляре объявить не должен». Теперь дело Черныше¬ вых нельзя было остановить и спрятать. В начале декабря 1754 года Киз- 413
O.A. ИВАНОВ лярская комендантская канцелярия посылает рапорт о доносах Вергуно- ва и Докучаева в Астраханскую губернскую канцелярию. 9 декабря в Астрахань прибыли все обозначенные в деле лица (кро¬ ме бригадира фон Фрауендорфа). Привезли даже больного майора Тан- дефельда, который, по свидетельству докторов, «явился веема болен и к посылке не способен». Все прибывшие дали показания. Майор фон Тан- дефельд сообщил, что Алексей Чернышев «неоднократно прежде сего о себе прочим людям сказывал, что Его Императорское Высочество вели¬ кий князь называл его фаворитом...» и что «более того, что о фаворитстве показал, ничего не знает» (л. 8); поручик Дербенс также сказал, что «слы¬ шал он от порутчиков Петра и Алексея Чернышевых такие слова: в быт¬ ность их при Ея Императорскаго Величества дворе лакеями Его Импе¬ раторское Высочество великий князь жаловал их и изволил называть фаворитами»; а вот капитан Антон Перлинг* утверждал, что от пору¬ чика «Алексея Чернышева никаких похвалных слов никогда не слыхал и о том с ним и ни с кем не разговаривал» (л. 6 об.). Капитан Попов ска¬ зал, что в сентябре 1754 года на свадьбе у адъютанта Шелагина слышал он, что Вергунов Чернышевым говорил: «Вы солдатские дети», на что Алексей Чернышев сказал: «Что братец ты о нашей фамилии толкуешь, наша фамилия скрыта». Прапорщик Котов подтвердил сказанное Попо¬ вым и привел сказанные Чернышевым слова: «Так потому ваша нынеш¬ няя фамилия фальшивая» (л. 9). Но ничего другого «окроме вышепока- занных о фамилии Чернышевых слов — что она скрыта — другие какие слова были ль» Попов и Котов не слыхали (л. 13). Поручик Дербенс ска¬ зал, что «тому с год слышал он от Чернышевых, что Его Высочество по¬ жаловал им шпаги с серебряными эфесами, а Ея Высочество великая княгиня пожаловала им по одним часам серебряным». Подлекарь Боге- мель сказал, что «в одно время, а которого году, месяца и числа не упом¬ нит, сказывал ему Петр Чернышев будто бы при выпуске их из дворца Его Высочество великий князь пожаловал ево Петра и брата ево Алек¬ сея Чернышевых шпагами с серебряными эфесами, а более того ничего не слыхал» (л. 21 об.). Но кроме этого, в деле фигурировал кизлярский комендант бригадир фон Фрауендорф и, конечно, самое главное — намеки на оскорбление че¬ сти императрицы. В Астрахани лучше знали указ от 10 апреля 1730 года «О доносах по первым двум пунктам», в котором, между прочим, гово¬ рилось: «...И буде скажут, что знают и доказать могут по первому пунк¬ ту, то их самих и на кого они доносят и единомышленников их брать и под крепким караулом присылать немедленно к Москве в Наш Прави¬ * В деле он иногда называется Пирлинг. 414
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III тельствующий Сенат» (курсив наш. — О. И.). Поэтому там решили дело не затягивать. В конце декабря основные фигуранты — Вергунов, Доку¬ чаев, Алексей и Петр Чернышевы — были отправлены в Москву, куда прибыли 1 февраля 1755 года (л. 2). Расследование в Москве Весьма странно, что ни в Кизляре, ни в Астрахани не были допрошены Чернышевы; не было и очных ставок с их обвинителями — Докучаевым и Вергуновым. Фактически дело в Москве в Тайной конторе начинается сле¬ дующей записью: «Февраля 1 дня сего 755 году оные Вергунов, Докучаев и Чернышевы присланы из Астраханской губернской канцелярии при доно- шении, при котором сообщены присланные ис Кизлярской камендант- ской канцелярии, да от Тенгинского пехотного полку репорты и объявлен¬ ного подпоручика Вергунова подписка, да оного же Вергунова и сержанта Докучаева допросные речи и очныя ставки и учиненныя в Астраханской губернской канцелярии того ж полку секунд-маэору Ивану фон Танде- фельду, капитанам Луке Попову, Антону Перлингу, порутчику Антону Дербейсу, прапорщику Гавриле Котову, подлекарю Ивану Богемелю, пол¬ ковому писарю Василью Быкову допросные речи и помянутого Докучаева своеручная записка» (л. 2). Но в Москву свидетели не прибыли. Поэтому предстояло провести большую работу расследования, ограничиваясь толь¬ ко обвинителями и обвиняемыми. Дело началось с того, что следователи пытались выяснить, когда и что говорили Чернышевы. Вергунов показал, что в 1753 году (не помня меся¬ ца) был он у бригадира фон Фрауендорфа в доме, «так запросто», кроме того, там находились майор фон Тандефельд, капитан Антон Перлинг, по¬ ручик Антон же Дербейс и братья Чернышевы. «И в то время в полдни из оных Алексей Чернышев, — показывал Вергунов, — стоя в передней горни¬ це в переднем углу под окном, означенному фон Тандефельту говорил сло¬ ва такие: мы де, а кто имянно не выговорил, были у Его Императорскаго Высочества Государя великого князя в великой милости, так что Его Высо¬ чество изволил нас называть фаворитами» (л. 5 об.). Вергунов утверждал, что все названные лица слышали слова Алексея Чернышева. «И после того, — сказано в протоколе, — был он, Вергунов, для нужд своих в Москве. А бу¬ дучи в Москве об означенном на помянутого Алексея Чернышева не доно¬ сил он простотою своею...» В очной ставке с Алексеем Чернышевым Вергу¬ нов подтверждал свое показание. А вот допрошенный А. Чернышев «в го¬ ворении показанных оным Вергуновым слов не винился» и ссылался на тех же лиц; не подействовала на него и очная ставка с Вергуновым. Анало¬ 415
O.A. ИВАНОВ гично вел себя и Петр Чернышев: «в роспросе и в очной со оным Вергуно- вым ставке показал то же, что и оной брат ево Алексей выше сего объявил» (л. 7-8 об.). Вергунов конкретизировал обвинения против Чернышевых, сказав, что 29 июня 1754 года «...в прошлом 754-м году июня 29 дня («в высокотор¬ жественный день тезоименитства Его Императорскаго Высочества Госуда¬ ря великого князя Петра Федоровича») Алексей Чернышев в доме брига¬ дира фон Фрауендорфа говорил тому фон Тандефельду слова такие: «На нас теперва толко желез нет и мы люди невеликия, а которыя теперво великия, тем впред будут головы отрублены». Но почему Чернышев это говорил, Вергунов не знал. В свидетели верности своего показания он приводил май¬ ора фон Тандефельда. На неприятный вопрос, который, естественно, воз¬ никал у следователей о том, почему Вергунов молчал о подобных словах, он указывал на свою болезнь. Алексей Чернышев вновь отрицал, что говорил подобные слова, ссылаясь при этом на того же далекого майора фон Тан¬ дефельда (л. 8—8 об.). Далее Вергунов повторил свой рассказ о том, что про¬ изошло 11 октября 1754 года на свадьбе адъютанта Максима Шелагина, куда он прибыл со своею женой — Анной Дмитриевной. Чернышевы, все отрицавшие, объясняя последний рассказ Вергунова, дали иную версию произошедшего: Вергунов, «будучи в светлице, где тон- цованье было», говорил: «Солдатские дети тонцуют, а штапским детям места нет», но кому они предназначались, А. Чернышев не знал. Отрица¬ ли Чернышевы и слова прапорщика Котова. Правда, Алексей признал, что, будучи в другой комнате, говорил Вергунову: «Напрасно ево, Алексея, он, Вергунов, обижает; хотя он и солдатской сын, да уже дослужился афи- церства; к тому ж он, Алексей, чином постарее ево, Вергунова» (л. 12—12 об.). Следователи зацепили важное противоречие в показаниях Черныше¬ вых, которые те явно желали снять. Но существовало показание Котова, данное им в Астрахани. Так что Вергунов был, скорее всего, прав, что по¬ том и отметил указ по этому делу. Да и по тогдашнему положению Чер¬ нышевых такие слова были вполне возможны. После рождения Павла Петровича (20 сентября 1754 года) они, вероятно, надеялись на скорую амнистию. После Вергунова начались допросы Докучаева. Говоря об эпизоде на свадьбе полкового адъютанта, Докучаев заявил, что того не видел, посколь¬ ку был в другой комнате и только от Вергунова услышал, что Чернышевы его обижают. Однако он подтвердил сказанные Чернышевыми слова о сво¬ ей фамилии, добавив при этом существенный штрих: «А брат оного Алек¬ сея, Петр Чернышев, стоя ж подле того брата своего, потакая тому брату своему, Алексею, говорил: {...} это правда, не Алексей, так Петр, а не Петр, так Андрей» (л. 13 об.). Подтвердил Докучаев и слова Котова. 416
Император Павел I Император Александр I Император Николай I Император Александр II

П.И. Бартенев в разные годы жизни -Какг^еллргиГ' :)it псдишя/ ,44г,**л- V 2^* O/yiyzct/ 4Суъпу сех/ /£№л+<— 'tcu^rp^o 'ТгстЖ ^глс^А Mrbt£4C0tS*yiC>0*4*rl4> octets ffybt -&<ïcoyu+7tjLu4>c*nA<? 0ac/s4tZ?u~cejv- с*уи~иЬ {3*утлг>ьсуь£~иЛе 5&ал**се- +cté>6vU4& . yrzcb4J*Jb*cyr>bécu4fo 4Ъ -0r?t*tOM<4+4sC4<s 4 ^уиуи+грб со a*9teyZ0?t4* Луо ПусаУ <Жa*<jpcyz+^oc4$Z> .*СсыСс*о£1л*сс1^- сJèstytscucb - i/bumt* ajtsbrtfc ’•Ж _?3 , ЖаЛ»«> //<■/«• 4/.1 CC4,<CC//l6<? Лист из дела Бартенева
MÉMOIRES ЗАПИСКИ DE ИМПЕРАТРИЦЫ L’IMPÉRATRICE CATHERINE IL ЕКАТЕРИНЫ II ÉCRITS PAR ELLE-MÊME, ИЗД\Н1Е ИСКАНДЕРА ET PRÉCÉDÉS D’UNB PRÉFACE Перевод* се Францувскаю. A. HERZEN. LONDRES, TRÜBNER A C“, 60, PATERN OSTER ROW. 1859. TRÜBNEB & С»., 60, PATERNOSTER ROW. 1SSQ Титульные листы первых изданий Записок Екатерины II В.И. Кельсиев М.П. Погодин
H.A. Тучкова-Огарева
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 06 упоминавшейся выше его размолвке с Чернышевыми Докучаев сообщил следующие любопытные сведения: когда Чернышевы стали с Докучаевым браниться, то Алексей, подойдя к нему и взяв его «за мун¬ дирной обшлаг», сказал: «Видишь ли ты, что на тебе три позумента». На что Докучаев будто бы ответил: «Я вижу». Алексей тогда спросил его: «Знаешь ты, от ково эти позументы получил?» Докучаев произнес: «Я те позументы получил по своей службе вначале от Бога и от Всемилости- вейшей Государыни, и по усмотрению своих командиров». На что Алек¬ сей Чернышев якобы сказал: «Ты эти позументы от нас получил» (л. 13 об. — 14). Докучаев утверждал, что свидетелями этого (похоже, пьяно¬ го) разговора были капитан Попов, прапорщик Котов и Вергунов. Что значили эти слова, непонятно. Но просто так их выдумать Докучаев, ско¬ рее всего, не мог. Кроме этого, Докучаев сообщил следующую любопыт¬ ную подробность. Оказывается, что на другой день, то есть 12 октября, он пошел к майору Тандефельду и сообщил о том, что произошло на свадьбе у Шелагина (о словах Чернышевых о своей фамилии). На что тот будто бы сказал: «Что делать, коли им, Чернышевым, такая фортуна от брегадира фон Фрауендорфа есть» (л. 14). Такой ответ не удовлетворил Докучаева, и, если верить его показаниям, он отправился кизлярскому коменданту, которому сообщил о своем визите к майору и сказанных там словах (л. 14—14 об.). Тем временем «воздух» Тайной канцелярии начал сказываться на пока¬ заниях Вергунова: кое-что он начал лучше припоминать, а кое-что, напро¬ тив, забывать. Вполне возможно, что в этом сыграла роль и его сестра, о которой пойдет еще речь ниже. Так, он заявил, что на свадьбе Шелагина Алексей Чернышев слов о том, что их фамилия «теперь скрыта, а впред будет великая и высокая», не говорил, «а сперва о том показал он, Вергунов, забвением ошибкою». Подобная ссылка на «ошибку» повторялась им не¬ сколько раз, к чему присоединилась ссылка на пьянство. О предмете ссо¬ ры Докучаева с Чернышевыми Вергунов также якобы не знал, поскольку, по его словам, «услыша тое брань, вышел вон» (л. 14 об. — 15). Рассказал Вергунов и о визите к нему 11 ноября 1754 года Докучаева, «когда он был болен животом», упрекнувшего его в том, что он не доносит на Черныше¬ вых. Вергунов вспомнил, что Докучаев прибавил ему новую информацию о «фаворитах», о «малых и больших», об «отрублении голов», об отношении великой княгини, но тут же заметил: «А сам он, Вергунов, тех слов от Чер¬ нышевых не слыхал, а слышал те слова от оного Докучаева» (л. 16). Тут начались разногласия между Докучаевым и Вергуновым. Сержант утверждал, что слов — «Его Высочество изволил их, Чернышевых, называть приятелями» — он не говорил. Не говорил Докучаев Вергунову и других слов — «однако хотя они, Чернышевы, малы, а которые ныне велики 27 О. Иванов 417
O.A. ИВАНОВ «rÄl впред головы отрублены, а они, Чернышевы, будут знатны и высоки». Бо¬ лее того, Докучаев заявил, что «тех слов от оных Чернышевых он, Доку¬ чаев, не слыхал. А для чего оной Вергунов о том на него, Докучаева, пока¬ зывает, того он, Докучаев, не знает». Оказывается, все наоброт: это все именно Вергунов рассказывал Докучаеву! И притом он слышал эти слова от самих Чернышевых (л. 16 об.). Правда, в одном показании обвинители Чернышевых не расходились, что и отметил протоколист: «А в говорении им, Докучаевым, оному Вергунову про Чернышевых о подарках великою княгинею слов и что о их Чернышевых несчастии великая княгиня веема плакала, показал оной Докучаев то ж, что и оной Вергунов выше сего объявил» (л. 16 об.). На очередной очной ставке Вергунова с Докучаевым первый себя по¬ правил и заявил, что слова великого князя о фаворитах и приятелях, о ма¬ лых и больших, а также об отрубленных головах Докучаев ему не говорил, а их произнес сам Вергунов, поскольку слыхал их 29 июня 1754 года в доме бригадира фон Фрауендорфа, когда Алексей Чернышев говорил с майором фон Тандефельдом. А приписал эти слова он Докучаеву потому, что, «думав собою», вывел их из сказанных Докучаевым слов о том, что великий князь называл Чернышевых фаворитами, а великая княгиня так жаловала... (л. 17—17 об.). Это «думав собою» великолепно! Особое внимание следователи в Тайной конторе уделили рассказу До¬ кучаева о поездке Вергунова в Москву и бывшему там у него разговору с сестрой — Авдотьей Вергуновой, а также будто бы посланной записке, на¬ писанной в Кизляре Вергуновым и взятой Докучаевым. Тут опять были ус¬ троены очные ставки. Поначалу стороны упорствовали и стояли на своем. Вергунов в сказанных им будто бы Докучаеву о его сестре словах не при¬ знался, а произнес, если верить протоколу, весьма странную фразу, что он Докучаеву «толко говорил, что ему приказано, то он и нашол», но Докуча¬ ев «утверждался на прежнем своем показании». Тогда Вергунов решил рас¬ сказать о своем визите в Москву более подробно: во время пребывания в Москве сестра его спросила: «С кем ты в Кизляре компанию имеешь»? И он сказал: «Я имею компанию Тенгинского полку с афицерами, в том чис¬ ле упомянул он имена помянутых Чернышевых». Тогда сестра спросила: «Каково они, Чернышевы, живут?» И Вергунов будто бы ответил: «Живут они хорошо, толко горды». И более никаких разговоров не было. Когда же Вергунов приехал из Москвы в Кизляр, то Докучаев спрашивал его: «Видел ли ты сестру свою и при дворе ль она Ея Императорскаго Величества нахо- дитца?» На что Вергунов «с простоты своей» Докучаеву отвечал: «Я сестру свою видел, и оная по-прежнему в милости Ея Императорскаго Величества находится в камер-юнферской должности и каждую неделю изо дворца присылают за нею кареты в мылню». Других же разговоров по этому по¬ 418
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III воду не было. Особенно категорически отрицал, он поручение — «о помя¬ нутых Чернышевых и о других о ком надлежит о чем наведыватца», якобы данное ему сестрой (л. 18,19). Нельзя совершенно исключить, что подоб¬ ное поручение действительно было дано Вергунову, а он о нем выболтал Докучаеву и потом сильно испугался, поскольку раскрытие подобной тай¬ ны грозило для него и для его сестры большими неприятностями. Нет ни¬ чего странного, если бы Елизавета Петровна на рассказ Авдотьи в «мыльне» посоветовала «примечать слова» разговорчивых Чернышевых, которые много знали о жизни дворов — большого и малого, что и подтвердилось, как будет видно ниже, в ходе проводимого следствия. Вероятно, и Докучаев понял, что о таких вещах не стоило говорить. После того, что заявил Вергунов, он пошел на попятную. Фактически он подтвердил все, что рассказал Вергунов (л. 19—19 об.). Из показания До¬ кучаева исчезли еще и весьма правдоподобные слова Авдотьи Вергуновой с оценкой Чернышевых (тем более что именно ее вместе с Румянцевой обвиняли они в своем удалении): « Им бы не в таком честном месте быть, а тому достойны, чтоб они свет не видали». К сожалению, лист дела с объяснением Докучаева сильно испорчен. Можно предположить, что До¬ кучаев перед бригадиром Фрауендорфом сгущал политические краски, чтобы тот его не оставил в Кизляре. Поэтому он и заявил Фрауендорфу, что ему «о том ево, Докучаева, спрашивать и о тех словах тому брегадиру ведать не надлежит, и чтоб оной брегадир более о том ево не выспраши¬ вал...» (л. 20). Насчет того, что бригадиру не следовало его допрашивать и вдаваться в детали доноса, как это следует из указа «О первых двух пунк¬ тах», Докучаев был прав. Он поступил аналогичным образом и относи¬ тельно записки, написанной рукой Вергунова, которую он якобы отослал в Иностранную коллегию. В Москве он признался, что никакой записки он «к секретарям» не посылал, а в Кизляре в допросе показал, чтоб фон Фрауендорф более о той записке его не спрашивал (л. 20). Докучаев дей¬ ствительно представил в Тайной конторе эту записку (л. 20 об.). В Тайной конторе приступили к ее изучению. Прежде всего, следова¬ тели обратили внимание на утверждение Докучаева о том, что Черныше¬ вы в 1753 году неоднократно как в доме бригадира фон Фрауендорфа, так и майора фон Тандефельда при свидетелях заявляли, что «княгиня так жаловала, что скрытно их Чернышевых дарила, ис которых подарков имеют они часы и шпаги». Чернышевы на это подтвержденное и други¬ ми свидетелями показание не могли уже отвечать простым отрицанием. Вот что они показали: «А в бытность их, Алексея и Петра, при дворе Ея Императорскаго Величества от Ея Императорскаго Высочества государы¬ ни великой княгини им, Алексею и Петру, шпаги с серебряными эфеса¬ ми, да ему, Алексею, часы пожалованы были, и там в компаниях, а где не 27* 419
О.А. ИВАНОВ iä* упомнит, они Алексей и Петр, в разговорах запросто, похваляя милость Ея Императорскаго Высочества, говаривали и, может быть, оной Докучаев те разговоры и слышал..» (л. 21 об. — 22). Далее московские следователи коснулись непосредственно причины отставки Чернышевых, затронутой в записке Вергунова. В протоколе за¬ писано: «Означенной Докучаев в объявленной записке написал: помяну¬ тые Алексей и Петр Чернышевы говорили: токмо чрез шпионство злых баб графини Марьи Румянцевой и Вергуновой донесено Государыне, и за то ныне отдалены в несчастии и о том нашем несчастии великая княгиня веема плакала» (л. 22). Докучаев был об этом допрошен и показал, что в 1753 году в разных местах (в своих квартирах и в доме фон Фрауендорфа) Чернышевы гово¬ рили: «Когда брат их Андрей Чернышев был в великой милости у Его Императорскаго Высочества и пожалован камер-лакеем. И в то время Марья Румянцева, которая при Ея Высочестве государыне великой кня¬ гине была гофмейстериною, да Авдотья Вергунова {...} ко оному брату их Андрею и к ним, Алексею и Петру Чернышевым, злобствуя на них, донес¬ ли Ее Императорскому Величеству злодейски шпионством (а о чем донес¬ ли, о том оные Чернышевы не выговорили). И за то они, Чернышевы, одалены в несчастии, и о том несчастии великая княгиня веема плакала» (л. 22—22 об.). Любопытно, что в Записках Екатерины II о А. Вергуновой нигде не говорится, хотя много раз и отрицательно упоминается М. Ру¬ мянцева. Чернышевы и в этом пункте все отрицали. Подобное поведение Черны¬ шевых вывело Докучаева из себя. Он, по-видимому, много слышал разных придворных историй от самих Чернышевых, поскольку даже жил некото¬ рое время в одной квартире с Петром (как это будет рассказано ниже). В протоколе Тайной конторы появилась такая запись: «Когда им, Алексею и Петру и брату их Андрею Чернышевым, от двора объявлен выпуск, тог¬ да призваны были они в Придворную контору и от Дмитрия Андреевича Шепелева объявлено им было указом Ея Императорскаго Величества, чтоб их от двора выпустить и к двору входу не иметь. То тогда брат их Андрей Чернышев Дмитрию Андреевичу сказал: воля Божеская и милостивой Го¬ сударыни, что изволит зделать. Токмо я не могу утерпеть, чтоб к Его Вы¬ сочеству не итить и своего подданнейшего за Его Высочества милосердие поклону не принести. И с тем ис конторы они пошли. И пришед, Его Вы¬ сочеству свое благодарение принесли, и в то время Ея Высочество великая княгиня вышла из другой каморы и, стоя у дверей, изволила, заплакав, Его Высочеству говорить: эх Ваше Высочество, как Вы Бога не боитесь, что всех их бедных нескромная Ваша милость погружает. И на то Его Высочество изволил сказать: ну што, они афицеры будут...» (л. 23—23 об.). Детали, кото- 420
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ IÄ* рые сообщил тут Докучаев, по-видимому, вполне достоверные и подтвер¬ ждаются Записками Екатерины II. Но Чернышевы все это отвергли; Доку¬ чаев же в очной ставке с ними настаивал на истинности своих показаний (л. 23 об. - 24). Докучаев между тем припоминал новые подробности. Так, он сооб¬ щил, что в 1753 году Петр Чернышев, будучи в доме бригадира Фрауен- дорфа в комнате его жены Елисаветы при многих свидетелях, заявил: «Когда он, Петр, был при доме Ея Императорскаго Величества и тогда Ее Императорское Величество изволила ево, Петра, нызывать любезной мой Чернышев» (л. 24 об.). «Да в том же 753-м году по осени, — прибавлял Докучаев, — оной же Петр Чернышев, будучи в доме вышеписанного ма- эора фон Тандефельта при означенном порутчике Дербейсе, в разговорах говорил слова такие: в [бытность] ево в доме Ея Императорскаго Величе¬ ства, когда подневанья {...} ему, Петру, в покоях Государыни у стола за сту¬ лом стоять с тарелками, и тогда изволила она, Государыня, назвать ево, Чернышева, любезным» (л. 24 об. — 25). Петр Чернышев все отрицал, хотя эти показания были весьма правдоподобны и не несли за собой ни¬ чего криминального. Но, скорее всего, братья решили отрицать все, что только было можно отрицать. А Докучаев извлекал из памяти все новые и новые подробности, не¬ приятные для Чернышевых, но столь драгоценные для нас. «Во означен¬ ном же 753-м году в марте месяце, — рассказывал он, — а в котором числе не упомнит, в бытность ево, Докучаева, у помянутого Петра Чер¬ нышева в квартире, оной Петр и брат ево Алексей Чернышевы говори¬ ли ему, Докучаеву: вот ныне такая милость от Государыни тем, которые при малом дворе служат — был камердинер при Его Высочестве Евреи- нов (а имени ево не выговорили), а ныне оной Евреинов ис камердине¬ ров написан в Казанской гарнизон в порутчики, о чем мы от него полу¬ чили писмо» (л. 25—25 об.). Припомнил Докучаев и о письме Андрея Чернышева. Он рассказывал, что в октябре или ноябре 1754 года Чернышевы в разных местах, «похва¬ ляясь», говорили: «Брат наш Андрей Чернышев пишет к нам, чтоб они, Чернышевы, ожидали впред всякого благополучия». Но конкретно ниче¬ го не сказали (л. 25 об.). Такое письмо также было весьма вероятно после 20 сентября 1754 года, то есть рождения Павла Петровича. Несомненно, все окружавшие ждали перемен в судьбе братьев; одни боялись и заиски¬ вали, надеясь на их протекцию в будущем, а другие завидовали или были раздражены их надменным — «гордым» — поведением. Чернышевы жда¬ ли амнистии, но при большом Дворе думали иначе. Историю с письмами нельзя было скрыть. Поэтому Чернышевы пошли на некоторые пояснения. Они пояснили, что от Тимофея Евреинова «пис- 421
O.A. ИВАНОВ мо к ним, Алексею и Петру, было в такой силе, что оной Евреинов писал к ним, Алексею и Петру, о здоровье своем и о написании ево, Евреинова, в оной Казанской гарнизон порутчиком. А болше того в том писме ничего писано не было». Затронули Чернышевы и письмо от Андрея: «И в том писме оной брат их Андрей писал к ним, Алексею и Петру, что он, Андрей, пожалован капитаном и скороль они, Петр и Алексей, такого ж благопо¬ лучия дождутся. А болше того ничего в том писме писано не было». Но в этих показаниях оставалась серьезная слабость: их Чернышевы не могли подтвердить документально — предоставив сами письма. Поэтому их объяснение звучит весьма подозрительно: «И оного Евреинова и брата их Андрея писма где имеются и делись или изодраны, того они сказать точно не упомнят». Естественно, Чернышевы отрицали то, что разговаривали об упомянутых письмах с Докучаевым (л. 26—26 об.). Кроме всего этого, Вергунов и Докучаев припомнили случаи корыст¬ ного поведения братьев. Так, первый рассказал, что Алексей Чернышев в бытность свою в Тенгинском полку казначеем «утратил многое число ка¬ зенных мундирных и амуничных вещей». Но, как заметил Вергунов, «со оного Чернышева тех вещей не взыскано и то взыскание упущено» (л. 39 об.). Алексей Чернышев все отрицал. Докучаев рассказал подобную исто¬ рию о другом брате. Будто бы Петр Чернышев в 1753 году был в Кизляре в таможне «у разных казенных зборов» и «похитил денежную казну» (правда, не указав величину суммы); на него был сделан донос, в резуль¬ тате которого «у маэора фон Тандефельта в квартире» он принес извине¬ ние и просил, стоя на коленях, прощения. Но дело из-за болезни Танде¬ фельта не пошло (л. 40—40 об.). Петр Чернышев, как сказано в протоколе следствия, «в роспросе и в очной с тем Докучаевым ставке в том не ви¬ нился». Но тут что-то опять произошло с Вергуновым: он начал «признаваться» — «виниться», противореча показаниям не только своим, но и тем, которые дали другие офицеры в Астрахани. Он показал, что в 1753 году в доме бри¬ гадира фон Фрауендорфа Чернышевы «слов таких — «мы были у Его Им¬ ператорскаго Высочества в великой милости, так что Его Высочество изво¬ лил нас называть фоваритами» — не говаривал. А сперва в Тайной конторе в роспросе и в очной со оным Алексеем Чернышевым ставке об оном на того Алексея показал он, Вергунов, от себя напрасно, по злобе такой, что оной Алексей и брат ево Петр, будучи в Кизляре в разных компаниях ево, Вергунова, обижали, а имянно, что они над ним, когда он, Вергунов, бывал под шумством, смеивались и называли ево, Вергунова, скоморохом, а для чего не знает». Оказывается, что при нем офицеры, указывая на Черныше¬ вых, говорили: «Вот фовариты». Из-за этого будто бы Вергунов и придумал, что «бутто Его Императорское Высочество изволил их называть фоварита- 422
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ми и показал...» (л. 46—46 об.). Понимая подозрительность такого поворо¬ та, следователи потребовали, чтобы Вергунов особо подтвердил чистосер¬ дечность этих показаний. Так в протоколе появилась запись: «А в том с Ва- сильем Докучаевым и ни с кем никакова согласия у него не было и злобы на оных фон Тандефельта, Перлинга и Дербейса на за что он, Вергунов, не имел и научения ему, Вергунову, чтоб их в свидетельство напрасно показы¬ вать, от помянутого Докучаева и от других ни от кого не было» (л. 46 а). А «признания» Вергунова шли дальше, в явной попытке устранить по¬ литическую составляющую прошлых признаний. Теперь он уже отрицал, что А. Чернышев говорил: «На нас теперва толко желез нет, и мы люди не- великия, а которыя теперво великия, тем впред будут головы отрублены» (л. 46 а об.). И опять в протоколе шла оговорка: «А о тех словах на оного Алексея Чернышева показал он, Вергунов, за вышепоказанную злобу...» (л. 46 об. — 47). Чувствуя, что «злоба» как важный аргумент не совсем до¬ статочна и не все объясняет, Вергунов прибегнул опять еще и к «пьянству», объясняя отказ от слов, будто бы произнесенных Чернышевыми: «они просто себя салдатскими детми показывают, а они подлинно не салдат- ские дети, а их фамилия скрыта, и она впред ясна окажетца и будет знат¬ на и высока». Правда, Вергунов вспоминал («толко в память ему прихо¬ дит»), что прапорщик Котов сказал Алексею Чернышеву: «Так нынешняя ваша фамилия фалшивая». «А х каким разговорам оной Котов те слова тому Алексею Чернышеву говорил, того он, Вергунов потому же за озна¬ ченным пьянством сказать не упомнит» (л. 47—47 об.). Свои новые пока¬ зания Вергунов завершил так: «И ныне об означенном о всем показывает он, Вергунов, сущую правду, как ему явитца на Страшном Суде Христо¬ ве, а не по скупу и не по засылке о том от оного Алексея Чернышева он, Вергунов, зговаривается. А в протчем во всем утверждается он, Вергунов, на вышеобъявленном прежнем своем показании» (л. 47 об. — 48). Скорее всего, кто-то подействовал на Вергунова в нужном для властей и Черны¬ шевых направлении. Московские следователи встали в тупик, обусловленный еще и тем, что в деле значилась такая фигура, как кизлярский комендант. Так это было или не так, но в Петербург в Тайную канцелярию ушло «доношение», в котором говорилось о посылке туда «Экстракта» дела Вергунова, Докуча¬ ева и братьев Чернышевых и сообщалось: «А [мнения] по тому Экстракту не положено для того, что оные Вергунов, Докучаев и кроме оных Черны¬ шевых показывают брегадира и кизляского коменданта фон Фрауендор- фа на жену Елисавету Логинову дочь о произнесении ею некоторых важ¬ ных слов, которые будто бы та Елисавета слышала от поручика Дербенса и о сочинении оным Докучаевым о том рукою ево, Докучаева, записки и о переписке оной записки тем Докучаевым при помянутом Вергунове по 423
О.А. ИВАНОВ ^^ прозбе объявленного брегадира фон Фрауендорфа вновь со исключением помянутых брегадиршиных слов, и о протчем, как о том по Экстракту явствует, именно о чем хотя следовать и надлежит, но Тайная контора, не доложась Тайной канцелярии, сама собою в то следствие вступить не без- сумнительна, чего от Тайной канцелярии Тайная контора благопочтенно и требует о том о всем повелительного Ея Императорскаго Величества указу» (л. 1 — 1 об.). 20 марта из Петербурга в Москву ушел указ, подписанный графом А.И. Шуваловым. В нем говорилось: «Указ Ея Императорскаго Величества самодержицы всероссийской ис Канцелярии тайных розыскных дел оной Канцелярии конторе: по получении сего Ея Императорскаго Величества указу содержащихся в Тайной конторе Тенгинского пехотного полку подпорутчика Михайлу Вергунова, сержанта Василья Докучаева прислать в Тайную канцелярию за обыкновенным крепким караулом на почтовых подводах* в самой скорости; и содержания оных Вергунова и Докучаева в пути дать камвойным ис Тайной канцелярии надлежащую инструкцию и Тайной канцелярии конторе учинит о том по сему Ея Императорскаго Величества указу» (л. 49). Обращает на себя внимание, что в Тайной кан¬ целярии решили вызвать только обвинителей, оставя Чернышевых в Мос¬ кве. 27 марта Вергунов и Докучаев были отправлены в Тайную канцеля¬ рию на пяти почтовых подводах. Расследование в Петербурге 5 мая начались допросы Вергунова и Докучаева в присутствии графа Шувалова. Вергунов заявил, что он остается на данных в Москве показа¬ ниях, «о чем показывает он самую сущую правду, как ему явится на Страшном Суде Христове» (л. 53—53 об.). Докучаев был значительно бо¬ лее словоохотлив и поведал петербургским следователям много нового. Прежде всего, он заявил, что «утверждается» во всем, сказанном им ра¬ нее, «да сверх того на оных Чернышевых и на других людей еще он, До¬ кучаев, имеет объявить следующее» (для нас весьма интересное): 29 июня 1753 года он в квартире, которую занимал вместе с Петром Черныше¬ вым, поздравлял последнего с тезоименитством Петра Федоровича и го¬ ворил Петру: «Что ты так долго для такого праздника спишь?» Чернышев отвечал: «Я проснулся давно, да нешто скушно, как вспомнишь, как мы в этот день быв у Его Высочества веселились». Докучаев на это произнес: «Я чаю в этот день и великий князь изволил веселиться и кого изволит лю¬ * Выделенные курсивом слова надписаны. 424
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ бить, так в этот день жалует». На что Чернышев ответил: «Как мы были во дворце, так Его Высочество не в таких летах еще был; однако не столко веселитца, сколко суров бывает». Докучаев спросил: «Для чево ж Его Вы¬ сочество суров?» Петр отвечал: «Его Высочеству вот уже дватцать четве- рой год, а ему никакой власти нет, чтоб ково жаловать* и не толко какую власть иметь, но и ни до какова присудственного места не слышно, чтоб был допущен; он толко носит в России наследственной титул. А ежели б он имел власть, то б брат ево Андрей Чернышев уж ныне велик человек был, да и мы оставлены не были и в таком едикуле** не жили». Тут их разговор прервали; в квартиру пришли «команды означенного Чернышева ундер афицеры и писарь». Одевшись, Докучаев и Чернышев пошли в квартиру к Алексею Чернышеву. Прийдя туда, поздравили его с праздником. Алексей Чернышев сказал: «На этот день к Его Высочеству Государыня изволит присылать с поздравлением Алексея Григорьевича Разумовского». А Петр Чернышев, ходя по покою, говорил: «Его Высоче¬ ству приход Алексея Григорьевича, можно видеть и десятилетнему ребен¬ ку, что не очень надобен, ибо видно, что Его Высочество тогда суров бывает, когда Разумовский придет к нему»***. Докучаев спросил Черны¬ шева: «За што ж Его Высочество Алексея Григорьевича не жалует?» На что Петр сказал: «Да как Его Высочеству ево и любить, вить ево поступки и фартуну Его Высочество знать изволит. Да я и сам один раз в Царском селе видел* Государыня изволила в прудах ловить на уду, и как рыба стала находить на уду к Государыне, то Алексей Григорьевич подошел к Госу¬ дарыне и очень невежливо отъемом почти уду рвал от Государыни, а Го¬ сударыня толко изволила смеятца». Докучаев спросил: «Да разве других еще никово тут не было?» Чернышев ответил: «Была тут одна дама, да знатно что Шувалова, она все тут суетитца; да за што и нас всех, кого Его Высочество изволит жаловать, распыряли, что Государыня как изволили признать, что Его Высочество знает все, что делаетца в комнатах у Госу¬ дарыни и бывает суров, так Государыня, проведав это, уже не велела ис комнат Его Высочества на свою половину и в комнаты пускать****, а то * Тут и в ряде других мест непорченый текст воспроизводится по листам; 159 об. —162. ** Тюрьма Едикюле, находящаяся в Семибашенном замке в Константинополе. *** Факт, подтверждаемый многими свидетелями. Аиштенан пишет; «Недолюбливал он и Разумовского, который однажды не потрудился встать при появлении его высочества. Петр Федорович обнажил шпагу против морганатического супруга своей тетушки: ведь в придвор¬ ной иерархии тот стоял ниже великого князя. С этого дня наследник и фаворит, которых с трудом развели, сделались злейшими врагами». Финкенштейн писал о «ненависти, кою Ве¬ ликий Князь к Фавориту питает» (Аиштенан, 147, 148, 303). **** Дырки, которые в свое время просверлил Петр Федорович в двери, ведшей в покой Елизаветы Петровны, были, по-видимому, не только единичной детской шалостью, а впол¬ не вероятно, своеобразной местью великого князя своей тетке (выставление публично ее интимной жизни). 425
O.A. ИВАНОВ ^^ вить мы бывало дневали по переменам то у Государыни, то у великого князя». На что Алексей Чернышев заметил: «Да вить не однем нам дос¬ талось, и всех распыряли, кого жаловали Их Высочества». Петр Чернышев тут сказал: «Это правда; а вот и великая княгиня изволила жаловать ка- мор-юнферу Жукову, так и тое от Ея Высочества отлучили и в Преобра- женск пырнули; да вот и брата Андрея, он правда, что умел служить Его Высочеству и Его Высочество более всех ево жаловал, и он был веема скро¬ мен, да толко камор-паж Неелов очень вверчен был и делал великия ин¬ триги, так по нем и всем досталось, в том числе и нам». И на то Алексей сказал: «Правда, были и игры верченыя в комнате Его Высочества». На этом разговоры в квартире Алексея Чернышева окончились. И они трое пошли в дом к бригадиру фон Фрауендорфу. В пути Петр Чернышев, воз¬ вращаясь к прерванной теме, сказал: «Дай Бог здоровье Сиверсовой теще*, которая живет при Государыне, а то бы нам не получить и афиции, так нас обнесли; она Государыне докладывала об них, что не все то прав¬ да, что на них Государыне было донесено». Алексей заметил: «Да и прав¬ да, хотя брата и отдалили от двора, да толко ему было чем жить, да ево карты погубили, что очен в карты много играл и проигрывал; однако бре- гадир сказывал, что во время бытности ево в Оренбурге, был он у оного брата их, Андрея, и у него много галантереи и живет хорошо вместе с ма- эором иноземцом». На что Петр заметил: «Да зачем та брата Андрея бра¬ ли возвратно из Оренбурха** под арест и держали в Смолном дворце. Но толко сестра к нам пишет, что слава Богу выпущен по прежнему, и к нам прислала с присланного от брата к ней писма копию, в котором он пи¬ сал, чтоб взять ево сундук. Да вот как и нас от двора отпустили, то к нам прислали от двора гоф-фурьера, чтоб у них присмотреть, что у них есть, толко у брата уже все было прибрано». Когда они пришли в дом к бригадиру фон Фрауендорфу, то в прихо¬ жей горнице поздравили с тезоименитством Петра Федоровича бригади¬ ра, а потом все трое пошли «в спалню» к его жене Елисавете Логиновой дочери. И как пришли «в ту спалню», то сперва они оную бригадиршу по¬ здравили с праздником и целовали у той бригадирши руки. Бригадирша, сидя в стуле, оборотясь к Чернышевым, проговорила: «Я желаю вам, чтоб этот день быть вам при милостивом вашем фаварите». Речь, конечно, шла о Петре Федоровиче. Петр Чернышев на это сказал: «Бог знает, когда мы это благополучие получим; пускай те веселятца, кому ныне фортуна есть». А Алексей заметил: « Правда, бывали прежде против Разумовского и Бес¬ тужева и протчих людей, да как пришло время, так как ветром унесло, и * Мадам Крузе; ее дочь Бенедикта Елизавета была замужем за графом К.Е. Сиверсом (383). ** Вставка на полях. 426
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III как пришла перемена, так и имя разве эхой кто помянет». Петр приба¬ вил: «Это не новое, [а] старое — новый царь и люди новые». Докучаев, выйдя из спальни бригадирши, услышал оттуда голос майора, который будто бы говорил Чернышевым: «Вы тогда будите спесивы и на нас гля¬ деть не будите, как ваше время будет» (л. 54—59). Кроме того, Докучаев, касаясь отношений Чернышевых к начальству, сказал: «Означенные Чернышевы с показанным брегадиром и брегадир- шею обходились не так, как с командиром, а как бы с совершенными друзьями и бывали у оного брегадира всякой день безвыходно» (л. 162). И добавил, что предупреждал майора Тандефельда об опасных разгово¬ рах Чернышевых (в конце июля или начале августа 1753 года): «Подпо- рутчики Чернышевы веема много говорят и касаютца до Государыни и Алексея Григорьевича, а как другой кто об этом сведает и донесет, так будет худо». На что майор ему якобы отвечал: «Как ты на них донесешь; может и подлинно до них великой князь милостив и брегадир брата их знает и смотры принимает. А как великой князь примет престол, так они нас и погубят. Однако коли хочешь, так объяви за собою секрет и пока¬ жи, что касаетца до фамилии брегадирской, а нам иноземцам это делать стыдно». Докучаев возражал, говоря, что он (майор) сам все знает, да к тому же фигура не малая — майор, а он, Докучаев, «де человек маленкой; лишь толко я вступлюсь в донос, так меня брегадир погубить может». На том их разговоры будто бы и закончились (л. 162—162 об.). Следователи Тайной канцелярии, естественно, поинтересовались, поче¬ му обо всем этом Докучаев молчал в Тайной конторе, на что он отвечал, что «в Москве в Тайной конторе о вышеписанном о всем в роспросе своем он, Докучаев, не показал для того, что намерение имел он о том объявить са¬ мому Его Сиятельству генерал-аншефу и кавалеру графу Александру Ива¬ новичу Шувалову, о чем он ныне Его Сиятельству и объявил» (л. 62). Докучаев при этом клялся, что показал «самую сущую правду, а ежили ска¬ зал что ложно или, ведая о чем, он, Докучаев, утаил, а впред в том от кого изобличен будет он, и за то подвергает он себя смертной казни». Докучаев порассказал так много всего опасного, что в Тайной канце¬ лярии решили срочно вызвать Чернышевых. 9 мая 1755 года последовал указ, подписанный графом А.И. Шуваловым, в котором повелевалось: по¬ ручиков Петра и Алексея Чернышевых «отправить в Санкт Петербург в Тайную канцелярию под крепким караулом на почтовых подводах. По¬ сланным же за ними конвойным в данной инструкции накрепчайше под¬ твердить, чтоб они, будучи в пути, везли тех Чернышевых веема секрет¬ ным образом в Санкт Петербург в Тайную канцелярию. Везти им тех арестантов [и] привести в самое ночное время. Тако ж приказать накреп¬ ко смотреть того, чтоб они каким образом не учинили над собою какого 427
O.A. ИВАНОВ ^^ повреждения...» (л. 64). Обращает на себя внимание, что, в отличие от об¬ винителей — Вергунова и Докучаева, — Чернышевых предполагалось вез¬ ти в Петербург «весьма секретно» и «в самое ночное время». Во второй половине мая Чернышевых привезли в Петербург (л. 65). Но прошло около трех недель, прежде чем в Тайной канцелярии присту¬ пили к их допросам. 10 июня 1755 года в Тайной канцелярии в присут¬ ствии А.И. Шувалова состоялся первый допрос Чернышевых по показа¬ ниям Докучаева. Петр, подтвердив все, что показал ранее, отрицал почти все, объявленное в последнем показании Докучаева. Он не помнил — «за много прошедшим временем, сказать не упомнит», — чтобы 29 июня 1753 года Докучаев его поздравлял. Отрицал он все разговоры того дня — «не говаривал» (л. 67—67 об.). Петр Чернышев категорически отрицал разговоры о присылке Разумовского с поздравлением; о гневе Петра Фе¬ доровича на Разумовского; о рванье уды и т. д. О последнем Петр заметил особо: «Да и говорить ему, Петру, оных слов не с чего, что во время быт¬ ности ево, Петра, при дворе и никогда в помянутом Царском селе он, Петр, не бывал и того, что Всемилостивейшая Государыня изволила ло¬ вить на уду рыбу, нигде он, Петр, не видывал и ни от кого о том не слы¬ хал». Не упоминал Петр Чернышев и о Жуковой, об Андрее Чернышеве, об интригах Неелова, об играх и верченье (л. 69 об.). При этом младший Чернышев указывал на неточности Докучаева, говоря, что «Неелов был при дворе не камор-пажем, но пажем» (л. 70). Не помнил Петр, ходили ли они к фон Фрауендорфу: «А может буть и ходили, понеже он, Петр, и оной брат ево Алексей с протчими обер афицерами по воскресным и праздничным дням для отдания поклону к тому брегадиру хаживали и с ними иногда хаживал ко оному брегадиру и оной Докучаев...» (л. 70). Не говорил он и о «сиверсовой теще», и о жизни Андрея Чернышева и его письме. Особо Петр Чернышев остановился на письмах. «...И помянутой брат их Андрей Чернышев, — показывал он, — из Оренбурха под арест бран и в Смолном дворце держан был ли, того он, Петр, не знает и ни от кого о том не слыхал; тако ж и сестра их Акулина Матвеева дочь (кото¬ рая имеетца в Москве в замужестве за парукмакером иноземцом Давы¬ дом Ренголцом) вышеписанной с писма оного брата их Андрея копии к нему, Петру, и к брату ево Алексею не присылывала. Но толко в прошлом 750-м или 751-м году, а подлинно сказать он не упомнит, от оной сест¬ ры своей ис Москвы получили он, Петр, и означенной брат ево Алексей во время бытности их в Кизляре одно писмо, в котором она между про¬ чим писала, что помянутой брат их Андрей находитца в полках, а в каких и каким чином, того в том писме не объявлено. А окроме того писма дру¬ гих никаких об оном брате их Андрее писем от означенной сестры своей и от других ни от кого они не получали. А как он, Петр, и оной брат ево 428
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Алексей от двора были выпущены, и тогда и никогда к ним от двора гоф- фурьр, чтоб присмотреть, что у них есть, прислан не был» (л. 71 ). Надо заметить, что рассказ о привозе Андрея Чернышева из Оренбур¬ га в «Смольный дворец», по-видимому, легенда. Скорее всего, речь шла о возвращении его из Москвы, о чем говорилось в начале этой главы. Что касается «Смольного дворца» или, точнее, «Смольного двора», то он, как мы уже говорили, фигурирует и в Записках Екатерины II, правда, немно¬ го в странной форме. Во втором варианте говорится, что Чернышев «был арестован с пажами великого князя... на так называемом Смольном дво¬ ре, в прежней увеселительной лачуге Ее Величества, в ее бытность вели¬ кой княжной. Я говорю: в лачуге, так как это был скверный деревянный домишко около места, занимаемого теперь Девичьим монастырем» (141). В третьем варианте Записок Екатерина II сообщает, что «Чернышевы были переведены из крепости в дом, принадлежавший императрице и называвшийся «Смольный двор» (274). В заключение Петр Чернышев решил выдвинуть свое объяснение об¬ винениям Докучаева: «А о вышеписанном о всем помянутой Докучаев показывает на него, Петра, напрасно, знатно по злобе такой...» Докучаев будто бы украл у Петра Чернышева из подголовка «восем рублев». Прав¬ да, Чернышев признался, что Докучаев в тот же день эти деньги и вернул. «И за то он, Петр, того Докучаева из оной квартиры своей сослал, и за оное означенной Докучаев на него Петра имел злобу» (л, 73—73 об.). Как это можно украсть, чтобы в тот же день отдать (по-видимому, доброволь¬ но, ибо о противном не говорится), — этого Петр Чернышев не поясня¬ ет*. Показания младшего брата заканчивались все теми же словами: «Ив сем роспросе сказал он, Петр, самую сущую правду, а ежели сказал что ложно или ведал о чем, Докучаева утаил, а впред в том от кого не есть изобличен он будет, и за то подвергает он себя смертной казни» (л. 73 об.). В нарушение старшинства допрос Алексея Чернышева состоялся пос¬ ле его брата. Быть может, это простая случайность, но нам кажется, что Петр был сообразительнее своего старшего брата и поэтому его решили по совету заинтересованных в благоприятном исходе дела лиц пустить на допрос первым. Алексей, также как и его брат, подтвердил ранние свои показания. О визите Докучаева с его братом к нему не помнил и все от¬ * На упрек Петра Чернышева в воровстве Докучаев сказал, что «никогда у Петра из под¬ головка ево денег осмии рублев он, Докучаев, не крадывал» и что он ушел из квартиры того Петра «сам собою для того, что оная квартира ему, Докучаеву, была неспособна». «Да и красть ему, Докучаеву, у оного Петра означенных денег не для чего, что ключи оного Петра от означенного подголовка и от протчего с позволения ево имелись почти всегда у него, До¬ кучаева». К тому ж Петр занимал у него «для покупки харчя по одному, по два и по три руб¬ ли», и даже занял один раз в 1753 году «для покупки себе человека дзатцать пять рублев» (л. 81). 429
O.A. ИВАНОВ рицал: присылку с поздравлением Разумовского, слова о суровости Пет¬ ра Федоровича, вопрос Докучаева о причинах гнева Петра Федоровича, рассказ об ужении рыбы, о «распырянии» и «верчении» и т. д. Допрос А. Чернышева заканчивался словами: «А о вышеписанном о всем помя¬ нутой Докучаев показывает на него, Алексея, напрасно, а для чего, того он не знает и ссоры никакой ни за что со оным Докучаевым он, Алексей, не имеет» (л. 79). В соответствии с установленной формой старший Черны¬ шев клялся в истинности своих показаний и говорил о том, что достоин смертной казни, если сообщил неправду*. В Тайной канцелярии решили вновь допросить Докучаева и устроили ему с братьями очную ставку «порознь». Но он от своих слов, сказанных ранее, не отказывался и, более того, дополнил их еще некоторыми инте¬ реснейшими подробностями. После упомянутых разговоров, произошед¬ ших в день тезоименитства Петра Федоровича, Петр Чернышев сказал Докучаеву об Андрее Чернышеве: «Ежели б оной брат их Андрей вместе с нами был в Кизляре, то б мы свое нещастие в здешнем едикуле забыть могли, потому что оной брат их Андрей очень щастлив и всем людем любим и весел. И он де, Докучаев, того Петра спросил: что означенной брат их Андрей похож ли на вас и как молот. И на то оной Петр ему, Докучаеву, сказал: он повыше ево, Петра, смугловат и сухощав»**. И да¬ лее Докучаев сообщил весьма любопытный и вполне правдоподобный случай: «Означенной брат их Андрей, будучи при дворе, так щастлив был — когда Государыня изволит спросить: где Его Высочество и кто у Его Высочества, Государыне донесут, что Его Высочество в покоях или в саду, а при нем Андрей Чернышев. И Государыня изволит сказать: так Его Вы¬ сочество в Чернышева влюбился как в девку. И как оного брата их Анд¬ рея Государыня пожаловала в камор-лакеи, так тогда Государыня во угодность Его Высочеству изволила прислать к Его Высочеству Алексея Григорьевича Разумовского с поздравлением, что Андрей Чернышев по¬ жалован в камор-лакеи» (л. 80—80 об.). Милость для камер-лакея просто удивительная; трудно поверить, что ее мог выдумать Докучаев; скорее все¬ * Здесь необходимо отметить, что обращают на себя внимание повторы в ответах обо¬ их братьев; они удивительны, прежде всего, тем, что Чернышевых допрашивали порознь. Сравним, к примеру, следующие места: о посещении бригадира и бригадирши, об отноше¬ нии к ним Чернышевых не как к друзьям (л. 70 и л. 75 об. — 76 — полное совпадение); «...и сестра их Акулина...», «...A как он Петр и оной брат ево Алексей от двора были выпущены.- не был» — полное совпадение (л. 71 и л. 76 об. — 77); о посещении спальни бригадирши (л. 71 об. — 72 и л. 77 об.) — то же; «а с показанным брегадиром и брегадиршей...» (л. 72 об. и л. 79 — полное сопадение). Эти совпадения возникли не только потому, что в ответ вклю¬ чали весь вопрос или потому, что они в действительности так поступали (или договорились так отвечать). Ряд оригинальных ответов представляют буквальное повторение. Не давали ли протокол Петра Алексею, чтобы упростить написание протокола? ** Единственное известное нам описание внешности А.Г. Чернышева! 430
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III го, Чернышевы малость заврались. Что касается упомянутой «любви ве¬ ликого князя к Чернышеву», то возникает мысль о том, не начинала ли бояться ее Елизавета Петровна и из-за этого произошло удаление Черны¬ шева? Примечательно, что в данном показании Докучаев сослался в ка¬ честве свидетелей на самих Чернышевых, добавляя каноническую фразу о том, что он своими показаниями «ни для чего не затевает, а показывает самую сущую правду, как ему явитца на Страшном Суде Христове». Петр Чернышев в очной ставке с Докучаевым опять все отрицал; Алексей го¬ ворил то же, что и ранее; отрицал все прибавленное Докучаевым, говоря буквально то же, что и Петр (л. 83). Дело явно зашло в тупик. Кроме того, в Тайной канцелярии, вероят¬ но, стали уже бояться «откровений» Докучаева, которые потребовали бы серьезных разбирательств, а самое главное — разглашений, пусть даже в секретном протоколе. Не особенно верили и подписке о молчании, кото¬ рую дали Вергунов, Докучаев и Чернышевы. После достаточно продолжи¬ тельной паузы 11 октября 1755 года в Тайной канцелярии был подготов¬ лен проект указа по рассматриваемому делу. «Логика» этого документа, написанного чрезвычайно хитроумно, ясно показывает, что расследова¬ ние было приказано закрыть как можно быстрее. Не цитируя весь этот большой документ, обратимся к пунктам, касающимся основных дей¬ ствующих лиц. Имя Вергунова стоит на первом месте: «1) Хотя означенному Вергуно- ву за то, что он, будучи в Кизляре, [объявил] за собою и за показанными Чер¬ нышевыми и маэором фон Тандефельдом и за протчими Ея Император¬ скаго Величества секрет, которого он кроме Ея Императорскаго Величе¬ ства объявить никому не должен, и что он же сперва в Тайной конторе по¬ казывал якобы о слышанных им от показанных Чернышевых некоторых неприличных к разглашению разговорах (о которых по делу явно), а потом в Тайной конторе сам он, Вергунов, винился и показывал, что он ис тех не¬ приличных к разглашению разговоров некоторых слов от тех Чернышевых не слыхал, жесточайшее наказанье, яко ложновымышленному затевателю кнутом и вечную ссылку учинить и подлежало, но понеже по оному ж делу оказуется, что оной Вергунов в которых словах принес после роспроса по¬ винную и точно показал, что он бутто никаких неприличных слов от Чер¬ нышевых не слыхал, а показывал бутто б о том о всем вымысля от себя, а представленные от него, Вергунова, в Кизляре и в Астраханской губернской канцелярии во свидетелство маэор фон Тандефельд, порутчик Дербейс, капитан Попов, прапорщик Котов, на которых и означенные Чернышевы слались, порознь показали, что оне некоторые разглашении от Черныше¬ вых слышали. И тако по оному обстоятелству реченного Вергунова во всем вышеписанном против ево повинки за показанием предписанных свиде- 431
O.A. ИВАНОВ lÄ» телей виновным оставить не возможно, а следственно, ко изысканию са¬ мой в том деле истинной, вышеписанных всех свидетелей против сооб¬ щенных их показаней ко изобличению предписанных Чернышевых утвер¬ дить в Тайной канцелярии, где необходимо следует оным всем свидетелям, яко уже и они сами показатели есть, с Чернышевыми в их запирателстве дать очныя ставки. Но ежели оных всех свидетелей в Тайную канцелярию ис Кизлярской крепости для предписанной надобности забирать, то от того, яко оное место веема отдаленное, в казне Ея Императорскаго Вели¬ чества последовать может веема немалой и невозвратной убыток, да и по- казанныя люди не бес понесения в пути тягости и огорчения останутся. В разеуждении коих обстоятелств и во убежании напрасного казенного убытка, и дабы показанныя люди не могли претерпеть неповинного огор¬ чения, и что во оном того Вергунова показании далней важности не пре¬ дусматривается по оному ево, Вергунова, показанию более не следовать, и оного Вергунова за тем, что оное дело к совершенному окончанию еще для предписанных резонов не приведено, а паче для многолетного Ея Импера¬ торскаго Величества и высочайшей Ея Императорскаго Величества фами¬ лии здравия от показанного жестокого наказанья и ссылки учинить сво¬ бодна. А дабы показанная ево вина вовсе без штрафа оставлена не была и чтоб он впред от таковых ложных затевателств имел крепкую осторож¬ ность и воздержание, написать ево прапорщиком до выслуги. И для опре¬ деления ево тем чином в Воронежской гарнизон ис Тайной канцелярии отослать ево в Воронежскую губернскую канцелярию при указе, в котором написать, чтоб как до означенного термина, так и по прошествии оного от¬ туда ево, Вергунова, ни для каких нужд в Москву и в Санкт Петербург не командировать и не отпускать» (л. 84—89). Итак, за обман Вергунову дол¬ жно было следовать жестокое наказание. Но он признался сам, что лгал (правда, кто доказал, что его признание было истинным?); к тому же не все оказалось ложью, что подтвердили (несмотря на отрицания Чернышевых) другие свидетели. Однако степень вины Чернышевых (а следовательно, лжи Вергунова) необходимо было доказать, для чего требовались новые очные ставки; тут возникает туманный аргумент о расходах казны и «не¬ винном огорчении» призываемых к следствию (этот аргумент повторяет¬ ся и в решениях по другим фигурантам дела). Этим подразумевалось, что дело не особенно важное, чтобы на него терять деньги и время. Так, в сущ¬ ности, и говорит «Указ»: показания Вергунова не имеют серьезного значе¬ ния — «далней важности». Чтобы сгладить все, приводится последний ар¬ гумент о прекращении дела — «многолетнее здравие» императрицы и ее семейства. Что касается Докучаева, то составитель указа опять затронул вопрос об обвинениях против Чернышевых, которые подтвердили некоторые 432
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ сослуживцы; и вновь прозвучал аргумент об отдаленности свидетелей. Что же касалось важных показаний Докучаева об откровениях Черны¬ шевых, то тут составитель указа не видел никаких средств выяснить ис¬ тину, так как разговоры их велись «наодине». Правда, читавшая прото¬ колы Елизавета Петровна, конечно, могла быстро оценить их ложь или истинность. Против Докучаева нашли другой аргумент — несвоевремен¬ ность донесения. В цитируемом указе говорилось: «И тако у него, Доку¬ чаева, состоит с теми Чернышевыми спор, которой хотя бы ко изыска¬ нию истинной рознять не иным чем, как подлежащими розысками и подлежало, но понеже оной Докучаев о том на них, Чернышевых, не доносил веема немалое время, а имянно невступно два года, да и ныне он, Докучаев, в донос об оном вступил не сам собою, но уже по притчи- не объявления показанным Вергуновым за собою и за ним, Докучаевым, секрета, почему и до розысков показанных Чернышевых допустить вее¬ ма сумнително, ибо естли б он, Докучаев, в том своем показании нахо¬ дил себя права, то б ему надлежало на оных Чернышевых донести, не отлагая ни малешаго времени, но он того не учинил». Аргумент, прямо сказать, не совсем сильный: истинность показаний от времени не зави¬ сит. Но именно этот аргумент следствие решило обернуть в свою пользу: пристращать арестанта. «А хотя же означенному Докучаеву за долговре- мянной недонос об означенных непристойных словах наказанье учинить и подлежало, — сказано в «Указе», — но понеже чрез то по оному ево показанию никаких противных и непристойных касающихся к важно¬ сти поступок ни чрез что не открылось, чего ради, а паче для многолет¬ ного Ея Императорскаго Величества и высочайшей Ея Императорскаго Величества фамилии здравия от наказания ученить свободна». Подобное определение говорит, кажется, о том, что многое рассказанное Докуча¬ евым со слов Чернышевых было правдой. Обвиняемые Чернышевы, если верить цитируемому «Указу», легко от¬ делались. «Вышеписанныя Чернышевы, — говорилось там, — хотя в том, о чем на них показанные свидетели в Астраханской губернской канцелярии показали, на которых они и сами ссылку свою учинили, виновными и ос¬ тались. И хотя ж они за таковыя неприличные разглашении достойны не толко штрафу, но и наказанию, но понеже как выше сего явствует, что оное дело ко окончанию надлежащим образом не приведено, чего ради, а паче многолетного Ея Императорскаго Величества и высочайшей Ея Импера¬ торскаго Величества фамилии здравия, их, Чернышевых, дабы и они могли высочайшею Ея Императорскаго Величества матернею милостию ползо- ватся, от наказания учинить свободных. И о том и чтобы они впред о таких и тому подобных непристойных разглашений имели крепкую осторож¬ ность и воздержание, объявить им с подпискою». ^ О. Ин.-июп 433
O.A. ИВАНОВ Согласно цитируемому «Указу», Докучаева решено было послать в Белогородский гарнизон, Вергунова — в Воронежский, а Чернышевых — в Архангелогородский с теми же чинами, в которых они находились до дела. В «Указе» при этом говорилось: «...Ис Тайной канцелярии отпра¬ вить всех под присмотром при указех, в которых написать, чтоб их ис тех мест, где они находитца будут, дабы от них не могло происходить о вышеобъявленном следующемся в Тайной канцелярии деле разглаше¬ ния, никуда ни для чего и в Москву, и в Санкт Петербург ни для каких дел не посылать и не отлучать». Примечательно, что по просьбе Докуча¬ ева ему было в Тайной канцелярии даже выдано удержанное жалованье (л. 107—107 об.). В предпоследнем, 8-м пункте «Указа» говорилось: «По посылке пока¬ занных Чернышевых, Вергунова и Докучаева в вышеписанныне полки и что оное дело для предписанных в сем определении резонов следствием оставлено, всеподданнейше для высочайшей конфирмации доложить Ее Иллператорскому Величеству». Что касается бригадира фон Фрауендорфа, который будто бы «отвра¬ щал» Докучаева от доноса на его жену, то в «Указе» говорилось, что «на оном ево показании утвердится без надлежащаго следствия не возмож¬ но»; кроме того, опять был помянут «казенный убыток» и все прочии до¬ кументы. Однако пункт, касавшийся бригадира, заканчивался такими словами: «И об оном, чтоб означенной брегадир высочайшую Ея Импе¬ раторскаго Величества милость чювствовал, ис Тайной канцелярии по¬ слать к нему Ея Императорскаго Величества указ». Так просто огреш- ность фон Фрауендорфа не хотели оставить. В Тайной канцелярии было подготовлено специальное отношение в форме указа к кизлярскому коменданту, в котором между прочим (текст сильно попорчен) говори¬ лось: «Понеже {...} канцелярии Тенгинского пехотного полку сержант Василей Докучаев между протчим показал, что вы, брегадир, отвращали ево, Докучаев, от доносу на жену вашу о говорении при ней порутчиком Антоном Дербейсом некоторых* продерзких слов (о которых явно в Тайной канцелярии по делу) и по указу Ея Императорскаго Величест¬ ва и по определению Тайной канцелярии велено означенное оного Докучаева показание для некоторых обстоятельств, а паче для много¬ летного Ея Императорскаго Величества и высочайшей Ея Император¬ скаго Величества фамилии здравия следствием оставить чего ради** и чтоб вы, брегадир, означенную оную высочайшую Ея Императорскаго Величества милость чувствовали ис Тайной канцелярии послан к вам * Подчеркнутое здесь и ниже надписано. ** Выделенное здесь и ниже зачеркнуто. 434
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III указ {...}»* (л. 118—118 об.). Но что самое интересное: в конце этого тек¬ ста стоит приписка: «Сей указ не послан по приказу Его Сиятельства ге¬ нерала и кавалера графа Александра Ивановича Шувалова»**. Не послан, но сохранен. Видимо, вокруг него шла какая-то борьба, свидетельству¬ ющая о том, что Фрауендорф имел сильных покровителей. Кстати ска¬ зать, согласно одному упоминанию в деле, в марте 1756 года он был уже генерал-майором (л. 142). Судьба участников дела Как сложилась дальнейшая судьба Вергунова, из дела неизвестно. А о Докучаеве имеется несколько любопытных документов. Прежде всего, это два письма, адресованные им в Тайную канцелярию из Белгорода в один и тот же день — 29 июня 1757 года; первое на имя Василия Про¬ кофьевича (не секретарю ли Василию Прокофьеву?), а второе знамени¬ тому впоследствии СИ. Шешковскому. Он просил отправить его «в лан- тмилицкой корпус с повышением ранга». Действительно, и как это ни странно, в деле имеется лист, на котором можно еще прочесть следую¬ щие слова: «...по справке канцелярии того Тенгинского полку, показаной сержант Докучаев в сержантской чин произведен прошлого 753-м году февраля 10 числа, а за неимением порожней вакации состоял в комплек¬ те коптенармусом того ж 753 июня по 8 число, а в службе находитца 749 ноября с 1, из дворовых людей, в фергерах и кригсрехтах и никаким штрафам подвержен не бывал и служил добропорядочно...» (л. 172 а). Последнее, после ознакомления с рассматриваемым делом, особенно удивляет. Однако просьбы и аргументы Докучаева подействовали. И в сентябре 1758 года было принято соответствующее решение, о котором сохранилась следующая запись: «...И дабы он не понес крайней скудос¬ ти и по указу Ея Императорскаго Величества и определению Тайной канцелярии велено {...} в Военную коллегию послать промеморию, кото¬ рую {...} коллегии {...} Докучаева по вышеписанному ево старшинству произвесть во означенной Белогородской гарнизон прапорщиком и вме¬ стить ево в комплект, дабы он за неполучением жалованья не мог пре¬ терпеть в содержании себе крайней нужды и о том Военной коллегии для извести сообщить в Тайную канцелярию, и Военная коллегия да бла¬ * Тут большой пропуск, а на полях вставка двумя почерками: «и по прочтении вам сего Указу обратно [зачеркнуто] сей указ в Тайную канцелярию при доношении [зачеркнуто] при Аоношении обратно». ** Правда, в Экстракте дела упомянутый указ переписан с указанием декабря (л. 164— 164 об.). 28* 435
О.А. ИВАНОВ говолит о том учинить по Ея Императорскаго Величества указу. Августа* Сентября 8 дня 1758 году» (л. 170—171 об.). Ну а что же Чернышевы? 20 декабря 1755 года они подали в тайную канцелярию прошение в связи с тем, что не были приняты в Архангело¬ городском полку в комплект — не было «порозжих порутческих вака¬ ций» — и потому не получали жалованья ни на себя, ни на своих денщиков, которые были из их собственных людей. «А за неимением за ними поме¬ стий и вотчин, — писали Чернышевы, — пришли вовсе в разорение и в содержании себя по рангом в крайнее изнеможение и без определения в комплете отныне и впред пропитания иметь и содержать себя не чем..» (л. 129—130). 5 апреля 1756 года прошение Чернышевых было удовлет¬ ворено: они были зачислены в комплект и получили задержанное жало¬ ванье (л. 135). О том, что произошло дальше, мы знаем из дела Андрея Чернышева, в котором сохранился полусгнивший «Репорт о получении указа», направленный в Тайную канцелярию из Архангелогородской гу¬ бернской канцелярии 9 января 1762 года. Тотчас после смерти Елизаве¬ ты Петровны, 27 декабря 1761 года был послан указ «об немедленном отправлении в Санктпетербург находящихся в Архангелогородском гар¬ низоне порутчиков Алексея и Петра Чернышевых, прапорщика Елагина и о даче им ямских подвод и прогонных денег, и, ежели требовать будут, ундер афицера и салдат». В своем рапорте Архангелогородская губерн¬ ская канцелярия сообщала, что «из означенных порутчиков Алексей Чер¬ нышев в 1760 году умре, а Петр Чернышев имеетца у содержания Про¬ виантского магазина, а Елагин {...} состоит подпорутчиком и находитца у содержания ж гарнизонных {...}» (л. 165—165 об.). К сожалению, осталь¬ ные листы дела сильно испорчены и не поддаются прочтению. Кстати сказать, сохранилось прошение жены Алексея Чернышева — Марины Дмитриевны, поданное в июле 1762 года на имя Екатерины II. В нем говорилось: «Муж мой нижайший находился в службе при дво¬ ре Вашего Императорскаго Величества комнатным лакеем, которой в 1753-м году выпущен прапорщиком в город Кизляр в Тенгинской полк, в котором будучи пожалован порутчиком и переведен в Архангелогород- ский гарнизон, где находился по 1760 год, а во оном году волею Божиею умре. А я нижайшая после покойного мужа моего осталась с малолетним сыном, Петром, без всякого достатка и ныне в пропитании имею край¬ нюю бедность, и дабы высочайшим Вашего Императорскаго Величества указом повелено было для высочайшаго Вашего Императорскаго Величе¬ ства многолетнаго здравия и благополучнаго государствования из высоко- матернаго Вашего Императорскаго Величества милосердия всемилости¬ * Выделенное курсивом слово зачеркнуто. 436
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ вейше наградить меня, бедную вдову и сироту оставшую с сыном без вся¬ кого пропитания, ежегодным жалованьем, коим бы я могла себя содер¬ жать»590. Петр Матвеевич Чернышев прожил дольше брата, но судьба его была трагична — он пал от рук пугачевцев. Истории его судьбы впервые кос¬ нулся A.C. Пушкин, работая над «Историей Пугачевского бунта». Вместе с тем возникла проблема, связанная с отцом Петра Чернышева. Впервые на эту проблему обратил внимание князь М. Оболенский. Ему принадле¬ жат и первые данные о П. Чернышеве, опубликованные в «Русском архи¬ ве» в 1865 году. Из них следует, что он стал лакеем с 5 августа 1745 года, 23 мая 1746 года был выпущен прапорщиком в полевые полки; в марте 1748 года произведен в подпоручики, а 29 июня в поручики. 21 марта 1762 года Петр Чернышев произведен в премьер-майоры, а с декабря 1764 года — в подполковники. 10 февраля 1766 года он был определен в Симбирск комендантом. Петр Чернышев женился в январе 1768 года на Анне Ивановне Кротковой. Во время Пугачевского бунта по приказу ге¬ нерала Кара П.М. Чернышев пошел с отрядом в 2000 челеловек, имея 12 орудий, на помощь осажденному Оренбургу. 13 ноября 1773 года в деревне Чернореченской он узнал о поражении генерала, но продолжал поход к Оренбургу, поверив рассказам лазутчика Пугачева казацкого сот¬ ника Падурова, который обещал провести отряд безопасной дорогой. Не доходя четырех или пяти верст до Оренбурга, Чернышев попал в засаду; казаки и калмыки, составлявшие значительную часть его отряда, измени¬ ли, а солдаты, измученные стужей, голодом и ночными переходами, ока¬ зали слабое сопротивление, и весь отряд был взят в плен. Чернышев, а с ним оставшиеся верными присяге 36 офицеров, а также калмыцкий пол¬ ковник были повешены Пугачевым. Согласно разысканиям князя Оболенского, отец Чернышевых — Мат¬ вей Чернышев, который будто бы после убийства Петра разговаривал с Пугачевым, которого упрекал в убийстве сына. Нам трудно в это пове¬ рить, поскольку из упомянутого дела мы знаем, что отец Чернышевых был убит во второй половине 30-х годов XVIII века, как показали сами его сыновья. Кроме того, странно, что они в 1755 году, жалуясь на свою бед¬ ность, почему-то забыли об отце. И уж совсем непонятно, как не получи¬ ла поддержки вдова Алексея Чернышева и ее сын Петр. Князь Оболен¬ ский сообщает, что Матвей Чернышев в 1756 году «имел в Симбирском уезде имение село Кузмодемьянское-Соплевка тоже. Смотри в Архиве Министерства юстиции». Мы пытались найти какие-либо сведения о Матвее Чернышеве в фонде Герольдмейстерской конторы, но поиски за¬ кончились безуспешно. Князь Оболенский пишет, что издатель летописи Рычкова об осаде Оренбурга и A.C. Пушкин не заметили, что находяще¬ 437
O.A. ИВАНОВ еся в третьем прибавлении к той Летописи примечание, в котором гово¬ рится о свидании с Пугачевым, принадлежит не Рычкову, а Матвею Чер¬ нышеву, несмотря на то что это весьма ясно открывается из содержания того примечания, потому что в нем говорится об убиении сообщниками Пугачева полковника и коменданта Симбирского, которым в то время был Петр Чернышев, сын Матвея Чернышева. Из сделанного Матвеем Чернышевым примечания видно: 1) что Летопись Рычкова об осаде Оренбурга, изданная А.С. Пушкиным во второй части «Истории Пугачев¬ ского бунта», напечатана с рукописи, бывшей в руках Матвея Черныше¬ ва, или с копии, снятой с нее; 2) что к рукописи, бывшей в руках у Мат¬ вея Чернышева, приложен был портрет Пугачева — это ясно видно из следующих заключительных слов примечания: «Личина его, напреди сего списания приложенная, с подобием лица и стана его нарочито сходству¬ ет»; 3) весьма естественно, читая эту рукопись и имея перед глазами пор¬ трет Пугачева, Матвей Чернышев вспомнил о своем свидании с ним в Симбирске, и ему пришла мысль сделать в конце рукописи свою замет¬ ку. Может быть, даже и все третье прибавление к Летописи принадлежит не Рычкову, а Матвею Чернышеву. Князь Оболенский приводит отрывок из воспоминаний Рычкова, в котором говорится об упомянутой встрече с Пугачевым: «После того он спросил у меня, кто я; и как я ему отвечал о моем звании, в ответе сказав при том, что я от него и от его сообщников совсем разорен, а тягчее всего, что лишился моего сына, бывшего в Сим¬ бирске комендантом и полковником, который убит недавно под приго¬ родом на сражении с его сообщниками, то он ответствовал на сие, яко бы все то делано без его ведома, ибо сообщники его, что ни похотели, то, не спрашиваясь его, сами делали. А как я, выговоря об моем покойном сыне, смутился и от слез удержаться не мог...» Среди конспектов, выписок и набросков, сделанных Пушкиным, в разделе, посвященном упомянутому Рычкову, имеется фрагмент, расходящийся с тем, что говорилось выше: «Рычков видел его тут: Пугачев ел уху на деревянном блюде. Увидя Рыч¬ кова, он сказал ему: добро пожаловать и пригласил его с ним отобедать. Из чего, говорит Р[ычков], я познал его подлый дух и, помолчав немного, стал ему говорить, как он отважится мог на такие великие злодейства. Пу¬ гачев отвечал: виноват перед Богом и государыней, но буду стараться все мои вины заслужить — и подтверждал свои слова божбою (по подлости своей, опять замечает Рычков). Говоря ему о своем сыне, синб[ирском] ко¬ менданте], поступившем на место несчастного] Чернышева и убитом в сраж.[ении] против сообщников] Пугачева, Р[ычков] не мог удержаться от слез. Пугачев, глядя на несчастного] отца, сам заплакал»591. Имел ли сын Рычкова отношение к Симбирску, нам неизвестно.
-Äl Раздел VI Я.Я. ШТЕЛИН Глава 1 ИЗ БИОГРАФИИ Я.Я. ШТЕЛИНА Не только текст письма Петра Федоровича к жене вызывает массу во¬ просов, но и сам факт его последующего существования. Почему Штелин сохранил столь опасный документ — свидетельство разлада в великокня¬ жеской семье, да еще снабдил его собственноручными примечаниями, ко¬ торые ясно доказывали, что сделал это он не случайно, а вполне сознатель¬ но, продолжая беречь его и через полтора десятилетия после упомянутых в нем событий? Многие оставляют себе память о пролетающих мгновениях жизни (не обязательно значительных) то ли в форме цветов, засушенных между страницами книги, то ли листочков календаря, то ли записей в дневнике... Тут многое определяется психологией индивида, его воспитанием и об¬ разованием. Было ли что-то в жизни Штелина, предопределившее сохра¬ нение письма Петра Федоровича? Обратимся к характерным страницам его биографии*. * К сожалению, до сих пор нет обстоятельного жизнеописания такого любопытного человека XVIII века, каким был ЯЛ. Штелин — немец, проработавший 50 лет в России. Наи¬ более значительными в этом отношении до сих пор остаются труды Карла Штелина (Karl Stählin): «Jacob von Stählin. Ein biographischer Beitrag zur deutsch-russischen Kultur¬ geschichte 18 Jahrhunderts. Leipzig. 1920» и «Aus den Papieren Jacob von Stählin. Königsberg- Berlin. 1926». Среди русской литературы следует указать небольшую статью в «Русском био¬ графическом словаре» П.М. Майкова (1911) и биографическое введение «Якоб Штелин, жизнь и деятельность» К.В. Малиновского к публикации «Записки Якоба Штелина об изящ¬ ных искусствах в России», изданные в 1990 году в двух томах. 439
O.A. ИВАНОВ Жизнь Штелина до отъезда в Россию Яков* Штелин родился в 1709 году** в маленьком швабском городке Меммингене, принадлежавшем Священной Римской империи, в протес- танской семье. Среди его предков были уважаемые священнослужители, мелкие городские служащие и хорошие ремесленники. Отец Штелина был городским пробирным мастером (Eichmeister)592. Так что приставка von вряд ли может справедливо использоваться в его отношении до приезда в Россию. Она появилась значительно позднее, когда немецкий император возвел его в дворянское достоинство (дата этого события неизвестна***; сам Яков Яковлевич чаще всего в записках именует себя или надворным, или статским советником)593. Происхождение Штелина — обстоятельство немаловажное, если учесть тот факт, что он оказался впоследствии у само¬ го российского престола. Нет сомнения, что родившийся в мещанской среде, предназначавшей юношу с малых лет к традиционной семейной деятельности, Яков стре¬ мился к другому поприщу. Но для этого нужны были иные знания, иное образование. Подвигнул ли его к этому кто-то из родственников или он сам от природы обладал подобными наклонностями, мы не знаем. Изве¬ стно только, что в местной гимназии или лицее (Lateinschule) он получил хорошие знания в древних языках, геометрии и изобразительных искус¬ ствах (schönen Wissenschaften). Не удовольствовавшись, однако, этими знаниями, девятнадцатилетний Штелин едет продолжить образование в гимназию в Циттау594. По пути туда он делает важную находку: у негра¬ мотного монаха за мизерную сумму Штелин покупает редчайшее изда¬ ние — ксилографическую (отпечатанную с резных деревянных досок) книгу «Ars moriendi»****, которую передает музею своего родного горо¬ да595. Тут стоит обратить внимание на сообразительность и хватку юно¬ ши, сумевшего установить и выгодно приобрести редчайшее издание. В Циттау молодой Штелин еще больше укрепляется в необходимос¬ ти энциклопедического образования, которым проникнут дух местной * Мы будем сохранять старую русскую форму имени Штелина — Яков. ** П.М. Майков называет датой его рождения 10 мая, а К.В. Малиновский — 9-е. *** По имеющимся документам эту дату установить трудно; так, раньше всего она появ¬ ляется на гравюре к фейерверку 10 февраля 1762 года в надписи по-французски: J.cL Stehlin invent., повторенной в 1763 и 1765 годах; по-русски самая ранняя известная нам публика¬ ция с «фон»: по докладу в Вольном экономическом обществе в 1768 году: «статский совет¬ ник г. фон-Штелин»; кроме того, несколько изданий переводов «Подлинных анекдотов Пет¬ ра Великого» вышли с обозначением автора: Яков фон Штелин (Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725—1800. Т. 4. С. 409—413). **** Книга эта — «Искусство умирать», написанная краковским епископом Матвеем, со¬ стояла из 24 страниц (текст с картинками), где показывалась борьба ангела и дьявола за душу умирающего. «Ars moriendi» в XV веке была весьма распространена среди простого народа (Щелкунов М. И. История, техника, искусство книгопечатания. М.—Л., 1926. С. 54). 440
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ гимназии; он изучает древние и новые языки, философию, поэзию и му¬ зыку. С особым рвением Штелин изучал под руководством итальянского мастера Монталлегро искусство устройства фейерверков и перспектив¬ ный рисунок Дальнейшее его существование оказалось тесно связано с этими двумя важнейшими искусствами XVIII века. Его диссертация, под¬ готовленная при окончании гимназии, была посвящена императору Тра- яну — «лучшему государю». Штелин сделал попытку с помощью модного в то время учения о темпераментах рассмотреть личность этого выдаю¬ щегося человека. К. Штелин считает, что попытка была неудачной в пер¬ вую очередь из-за механистического подхода596. Однако, судя по наброс¬ кам биографии Петра III, Я. Штелин не оставил это учение и через три десятилетия (Штел., 109—111). После окончания гимназии, в начале 1732 года Штелин отправляется в пятимесячную образовательную поездку по Германии*. Во время останов¬ ки в Галле в местном университете он изучает химию; здесь же он знако¬ мится с рядом известных ученых и деятелей искусства. Однако духовная обстановка в Галле, определяемая, как он сам замечал, «ханжами и лицеме¬ рами», сокращает пребывание в этом городе. Штелин едет в столицу Сак¬ сонии — Дрезден, в котором еще царствует Август II Сильный. Молодого человека поражает блеск города, переживающего буйный расцвет ис¬ кусств — архитектуры, оперы, а также изобилие различных наслаждений. Он посещает в течение нескольких месяцев «малую академию», организо¬ ванную придворным живописцем Луи Сильвестром-младшим, знакомит¬ ся с придворным поэтом Кёнигом597. Но молодого человека притягивают знания, и летом 1732 года он по¬ ступает в Лейпцигский университет, в котором были сильны стремления к универсализму, столь близкие духовным потребностям Штелина. В уни¬ верситете он слушает курсы математики, истории литературы, экспери¬ ментальной физики, химии, немецкой истории и истории государствен¬ ного права; он занимается нумизматикой, античностью и аллегорией. Ни К. Штелин, ни К.В. Малиновский не пишут о том, закончил ли Штелин университет, защитил ли диссертацию. Вряд ли такой факт затерялся от историков, да и сам Штелин где-нибудь бы им козырнул. Скорее всего, он был просто вольным слушателем или не смог по каким-то причинам завершить свое образование. В Лейпциге Штелин входил в музыкальный кружок, в котором он за¬ нимался музицированием с сыновьями И.С. Баха, играя на своем люби¬ мом инструменте — флейте598. В конце жизни он вспоминал об этом вре¬ * Конечно, такие поездки, как и учебу и проживание, нужно было оплачивать; скорее всего, это делал отец или кто-то из богатых родственников, поддерживающих тягу молодо¬ го человека к знаниям. 441
O.A. ИВАНОВ мени и рассказывал о том, что особенно близкая дружба связывала его с К.Ф.Э. Бахом, впоследствии известным немецким композитором. Иногда Штелин исполнял партию флейты в концертах студенческого оркестра «Коллегиум музикум» под управлением великого кантора Томаскирхе599. Находясь в Лейпциге, Штелин занимался также изучением немецко¬ го ораторского искусства (элоквенции) и поэзии. Он был членом осно¬ ванного Готшедом «Немецкого общества», которое по образцу Француз¬ ской академии определяло нормы литературы и языка в Германии600. Он сочиняет поэму в честь поэтессы госпожи фон Циглер, как замечает К. Штелин, достаточно примитивную601. Однако другое литературное выступление его в рамках «Немецкого общества»* было более значи¬ тельным: он впервые перевел на немецкий язык стихи Сафо, которые были изданы в 1734 году отдельной книгой. Немалое внимание уделял в ту пору Штелин и переводам с итальянского языка, который был весь¬ ма распространен среди его друзей. Штелин переводит театральные пье¬ сы; некоторые из них также были напечатаны602. О качестве этих пере¬ водов нам ничего не известно. Поворотное событие в жизни нашего героя произошло в октябре 1734 года: в Лейпциге по случаю первой годовщины вступления на престол Августа III была устроена большая иллюминация. Среди много¬ численных аллегорических изображений (реализованных в виде фейер¬ верков) были исполненные и Штелином. По случаю праздника была выпущена книга «Иллюминированный Лейпциг и Дрезден», которая по¬ палась на глаза тогдашнему президенту Российской академии барону И.А. Корфу. После Петра I в России фейерверки и иллюминации имели широкое распространение. Их проекты, а также сочинение надписей входило в обязанность Академии наук, которая поручала это дело одно¬ му из своих членов. Однако выполнение фейерверка как с технической стороны, так и с художественной еще в ту пору в России оставляло же¬ лать лучшего. Штелин рассказывает, что в одном из фейерверков решили поместить изображение императрицы Анны Иоанновны в полный рост с короной и скипетром. «Когда Ее Величество, — пишет Штелин, — уви¬ дела свой портрет сгорающим таким образом, она отвернулась от окна и сказала обер-камергеру графу Бирону: «Неужели им нечего делать, кро¬ ме как сжигать меня, как ведьму?»603 Вот тогда-то на глаза барону Корфу попала упомянутая книга; он обратил особое внимание на Штелина и пригласил его на пять лет в исторический класс Академии наук адъюнк¬ том «немецкого штиля, красноречия и стихотворства, также для изобре¬ * Как пишет К.В. Малиновский, «члены общества начали переводить на немецкий язык произведения античных писателей — Вергилия, Овидия, Цицерона, Эзопа и других» (Указ. соч. С. 7). 442
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ тения иллюминаций, фейерверков и прочего» с окладом четыреста руб¬ лей в год604. Но главным, конечно, было устройство фейерверков. Я. Штелин принял это предложение, вероятно, не столько из-за денег, в которых, насколько мы видим, особенно не нуждался. Хотел ли он по¬ лучить дополнительное образование в России — вряд ли; это значительно лучше можно было сделать еще в одном из европейских университетов: академическая карьера его, скорее всего, не прельщала, да и особых спо¬ собностей к наукам он не проявил (кроме перевода стихотворений Сафо, о качестве которого нам ничего не известно). По-видимому, Штелин дви¬ гался по пути, проложенному тысячами иностранцев, искавших чинов и денег при русском императорском Дворе. Возможно, он, как путеше¬ ственник, действительно хотел также узнать новое или испытать себя в необычных условиях. К. Штелин пишет, что это была его «вторая образо¬ вательная поездка»605. 13 апреля 1735 года он вместе с другом Аоттером (который также был принят в Российскую академию на должность профессора элоквенции) выехали из Лейпцига в Берлин. Во время длительного путешествия в Пе¬ тербург друзья имели много интересных встреч и знакомств: так, в Потс¬ даме они посетили Фридриха-Вильгельма I, в Берлине во время длительной остановки они познакомились с А. Пезне (A. Pesne) — известным портре¬ тистом, с ориенталистами Лакроце (Lacroze) и Яблонски (Jabionski), воль- фианцем пробстом Рейнбеком (Reinbeck), основателем флогистической химии К. Нейманом (Neumann)606. Из Берлина друзья переехали в Любек, где сели на корабль, и после многих штормов на море 25 июня прибыли в Петербург. Сам Штелин рассказывает, что перед отъездом в Россию он получил рекомендательное письмо польско-саксонского министра графа Брюля к саксонскому послу в Петербурге графу Линару, который, благодаря упо¬ мянутому письму, очень тепло принял Штелина. Как он замечает: «удос¬ тоил меня своим столом и ежедневным обращением», а также познако¬ мил со многими иностранными и российскими вельможами607. фейерверки, торжественные оды и первые соперники Вспоминая в «Записках о фейерверках» начало своей деятельности в этой области, Штелин писал: «В новогодний праздник он (Штелин. — О. И.) первый раз подал свою инвенцию для огненного представления. Она по¬ нравилась, и позднее ему поручалось составление большинства их. Но он все еще должен был ориентироваться в проектах на старые привычки и желание господ фейерверкеров. С трудом он добился лишь того, что вмес- 443
O.A. ИВАНОВ IÄ* то трех обычных, поставленных друг за другом малых планов он смог пред¬ ложить один большой план или три объединенных в один, с построенной архитектурой, колоннадами и т. д. и тем самым имел первый случай пока¬ зать более крупные и значительные аллегорические представления плано¬ вых огней»608. Штелин, изучив имевшийся опыт по сохранившимся описа¬ ниям фейерверков (которые раздавались при Дворе), рассказывает, что из сорока фейерверков, которые устраивались в период правления императ¬ рицы Анны Иоанновны в новогодний вечер, в дни ее рождения, тезоиме¬ нитства, а также в годовщину коронации, нельзя было найти ни одного оригинального609. По-видимому, на первых порах ничего особенного не смог сделать и Штелин. Правда, он сообщает, что выполнил фейерверк для Миниха к новогоднему празднику 1737 года, о котором последний будто бы сказал императрице: «Невозможно представить себе ничего более ес¬ тественного». Ему казалось, будто он только что стоял перед Перекопом610. С воцарением Елизаветы Петровны, а затем и при Екатерине II, если верить Штелину, дело пошло лучше. «Только в блестящее правление и даже по побуждению не любившей ничего посредственного императрицы Ели¬ заветы*, — замечает он, — появились, как будет показано ниже, новые нео¬ бычные театральные представления с подвижными фигурами и превраще¬ ниями целых сцен или явлений. В результате расширенных упражнений и опытов в дальнейшем изобрели зеленый и другие прелестнейшие цветные огни, которые со времени восшествия на трон ныне правящей великой императрицы Екатерины II становятся все более крупными и достойными удивления. Огненные упражнения, как и вообще все искусство фейервер¬ ков, достигли такой высокой степени совершенства, какого до сих пор, на¬ сколько я знаю, кроме российского императорского двора нигде в другом месте еще не видано и не известно»611. И все это совершенство возникло в России благодаря Штелину. Тут мы подходим к не совсем приятной черте его личности: возвеличиванию себя и принижению своих коллег; причем все это Штелин выносит на страницы своих записок. Вот два характерных примера из области фей¬ ерверков. Об одном из своих конкурентов Штелин пишет: «При брако¬ сочетании брауншвейгского принца Антона-Ульриха с племянницей императрицы Анны принцессой Анной Мекленбургской (1739) госпо¬ дин советник юстиции Гольдбах** подал для представления фейерверка * Правда, по Штелину, интерес к фейерверкам у Елизаветы Петровны значительно упал после того, как она была в 1738 году во время фейерверка ранена в лицо осколками ракеты (Штел., 251,253). ** В книге «Подлинные анекдоты о Петре Великом» Штелин дает следующую характе¬ ристику этому выдающемуся человеку; «Гольдбах (Христиан), родом из Кенигсберга, путе¬ шествовал по Германии, Франции и Италии; приобрел на сем путешествии великое знание в юриспруденции, статистике и высшей математике и приехал в Петербург по совету вели¬ 444
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III инвенцию (Феб, бегущий через знаки зодиака), которая вместе с его не¬ значительным пояснением была отпечатана и роздана при дворе. Впо¬ следствии он не хотел больше заниматься инвенциями*. (Этот в прочих отношениях очень ученый и способный человек сделал нечто лучшее, чем инвенцию, — написал в виде инвенций стихи истинно древнерим¬ ским слогом, потому что в изящных искусствах он понимал не более, чем в красивом немецком слоге)»612. Еще более сильный удар получил в записках «Искусство фейерверков» М. Ломоносов. «В новогоднюю ночь 1753 года в Москве, — писал Штелин, — [состоялось] богохульное (golteslasterliehe) представление [фейерверка] Ломоносова, который сочинил его из зависти к иностранцам и заслужил порицание»613. К.В. Малиновский, который пытается в своем предисловии к упомянутой записке о фейерверках снять противоречие между Ломо¬ носовым и Штелином, с удивлением относится к примененному тут тер¬ мину — «богохульный». Однако все, что написано в «Записках Штелина об изящных искусствах», свидетельствует об отрицательном отношении Штелина к Ломоносову**, как конкуренту, отношении, которое оказа¬ лось увековеченным в них. Тут и обвинение, что Ломоносов — «квазиху¬ дожник», и что ничего не понимает в живописи и композиции (и при этом не слушает Штелина), над чем «все смеются и вздыхают», и что свои длинные речи зачитывает по бумажке, и что он, «профессор химии», за¬ нимался не своим делом614. В чем-то Штелин, возможно, и прав, но злость его была излишней, тем более если речь шла о столь тонкой материи, как искусство. Тем более что Ломоносов переводил немало его посредствен¬ ных од (о них ниже). После смерти Михаила Васильевича Штелин будет писать другое; появится рукопись «Черты и анекдоты для биографии Ло¬ моносова, взятые с его слов Штелином», которая будет переведена на кого своего друга славного Лейбница. Тогдашний вице-канцлер граф Остерман, узнавши о его достоинствах, определил его сперва членом и секретарем в новоучрежденную Академию наук, а потом юстиции советником и учителем императора Петра II. По кончине сего им¬ ператора оставался он при Академии наук до 1741 году, в котором за отменное искусство писать на латинском и французском языках определен был в Коллегию иностранных дел с чином статского советника. Наконец пожалован был тайным советником и в сем же чине умер в 1764 году» (Originalanekdoten von Peter dem Großen. Aus dem Munde angesehener Personen zu Moskau und Petersburg vernomen und der Vergessenheit entrissen von Jacob von Stählin. Leipzig, 1785. S. 395). * Это указание не совсем точно, поскольку на новый 1742 год Гольдбах совместно с Штелином выпустили «Изъяснение» фейерверка (см. отдельный оттиск в ОРК РГБ). ** Весьма любопытна характеристика Ломоносова, которую набрасывает Штелин: «Фи¬ зические качества: выдающейся крепости и силы почти атлетической. Например, борьба с тремя напавшими матросами, которых одолел и снял с них одежду. Бурный — образ жизни простонародный. Умственные качества: жадный к знанию, исследователь, стремящийся к открытию нового. Моральные качества: неотесанный, с подчиненными и домашними строг. Стремление к превосходству, пренебрежение к равным» (Штел., 113). 445
O.A. ИВАНОВ ^ русский язык по приказанию княгини Е.Р. Дашковой и напечатана в пер¬ вом томе его сочинений, изданном в 1784 году615. Но при жизни Штелин видел в Ломоносове конкурента, с которым вел борьбу на страницах сво¬ их записок*. В России у Штелина возник талант одописца; вместе с его умением устраивать красивые фейерверки, это поприще стало на долгое время чуть ли не главным. Как пишет К.В. Малиновский, «...в 1736 году Штелин сочинил оду на день рождения императрицы Анны Иоанновны, которая была поднесена ей директором Академии наук бароном И.А. Корфом и столь понравилась, что Штелин обязан был с тех пор писать оды ко всем придворным торжествам: ко дню рождения императрицы, к годовщине ее коронации, по случаю побед в войне с Турцией и т. д»616. В «Сводном каталоге русской книги гражданской печати XVIII века. 1725—1800» упоминается без автора некая ода: «Торжественный день рождения всепресветлейшия державнейшия и непобедимыя великия го¬ сударыни императрицы Анны Иоанновны... одою всеподданнейше про¬ славляет Академия наук СПб., [тип. Академии наук], генваря 28 дня, 1736», которая была написана на немецком языке и переведена на русский В.К. Тредиаковским617. Скорее всего, это была та самая ода, упомянутая К.В. Малиновским. В апреле того же года появляется ода под названием: «Торжественный день Коронования Всепресветлейшия, Державнейшия и непобедимыя Великия Государыни Императрицы Анны Иоанновны, Са¬ модержицы Всероссийския, Одою всеподданнейше прославляет Академия Наук; в Санктпетербурхе. Апреля 28 дня 1736 год»618. В «Сводном катало¬ ге русской книги» немецкий текст этой оды относят к Штелину, а пере¬ вод — Тредиаковскому619. В июне 1736 года Штелин пишет новую оду на немецком языке (переведенную Тредиаковским): «Ода, которою преслав- ную победу великия государыни императрицы Анны Иоанновны... оружи¬ ем над крымскими татарами при Перекопе 20 майя 1736 года полученную прославила Санктпетербургская Академия наук. СПб. При Импер. Акад. Наук, июня 6 дня 1736»620. Оды на день рождения и коронования Анны Иоанновны повторились и в 1737 году (и последующие годы), что подтвер¬ ждает успех Штелина621. * К.В. Малиновский сообщает, что зимой 1760 года сын Штелина, Петр, переводил ру¬ копись «Краткого российского летописца» Ломоносова на немецкий язык еще до появле¬ ния его в печати на русском языке. Автор полагает, что именно Штелин был инициатором этого перевода, получив у Ломоносова копию рукописи для своего сына. Ломоносов знал об этой работе Петра Штелина и «ободрял (?) его при возникавших трудностях». Выполнен¬ ный перевод был отредактирован Я. Штелином, и через пять лет, в 1765 году, находясь на дипломатической службе за границей, П. Штелин издал его на немецком языке (Штел., 115). Но изменяло ли это глубинные отношения, поскольку через несколько лет Штелин обозвал Ломоносова «квазихудожником»? 446
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Большое количество од и описаний празднеств (иллюминаций и фейер¬ верков) сочинил Я. Штелин в царствование Елизаветы Петровны. Приве¬ дем тут некоторые, наиболее характерные работы Штелина. Он быстро реагирует на вступление новой императрицы, и в декабре 1741 года появ¬ ляется следующее его произведение: «Всеподданнейшее поздравление для восшествия на всероссийский престол... императрицы Елисаветы Петров¬ ны... в торжественный праздник и высокий день рождения ея величества декабря 18 1741. Всеподданнейше представлено от Имп. Академии наук. Спб., печ. при Имп. Акад наук, 1741», которое перевел с немецкого языка М.В. Ломоносов. Это «поздравление» было перепечатано в «Примечаниях к Ведомостям» (ч. 98—102,1741). Известно, что Штелин поехал в Москву на коронацию Елизаветы Петровны; там он поставил оперу «Титово мило¬ сердие», снабдив ее прологом «Россия по печали паки обрадованная», ка¬ савшимся вступления на престол Елизаветы Петровны, сочинил и нарисо¬ вал костюмы для артистов и репетировал сцены, сам играл в оркестре на флейте, а также разработал план фейерверку и иллюминациям в Москве622. К.В. Малиновский пишет, что Штелин «фактически руководил созданием альбома «Обстоятельное описание торжественных порядков... коронова¬ ния... императрицы Елизаветы Петровны», крупнейшего памятника рус¬ ской книжной гравюры XVIII века»623. Своему воспитаннику, а затем императору Петру III Штелин также посвятил ряд своих «описаний»: «Описание и изъяснение онаго фейэр- верка, которой по высочайшему повелению ея имп. величества в высокий день рождения его имп. высочества благовернаго государя Петра Феодо- ровича... пред императорским Зимним домом в Санктпетербурге пред¬ ставлен был февраля 10 дня, 1745 года» (перевод с немецкого языка выполнил В.Е. Адодуров)624. Но особенно ярко отмечался день рождения Петра III — императора: «Паки утешенная и о новом своем счастии ве¬ селящаяся Россия аллегорическим изображением фейерверка во всерадо- стный и торжественный день рождения Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Императора Петра Третияго Самодержца Всероссийскаго и проч., и проч., и проч. представленнаго пред дворцом в Царском Селе, февраля 10 дня 1762 года. Печатано при Императорской Академии наук» (текст параллельно на немецком и русском языках). Кроме того, известны и такие работы Штелина: «Описание аллегориче- скаго изображения фейерверка и иллуминации, которые при высочай¬ шем и всемилостивейшем присутствии... имп. Петра Третияго... в доме его сиятельства канцлера и разных орденов кавалера графа Михаила Ла- рионовича Воронцова внутри двора представлены были февраля 14 дня 1762 года» (с приложением двух гравюр: «План фейерверка» и «Изобра¬ жение иллюминации»)625. Не обошел молчанием Штелин и празднества 447
O.A. ИВАНОВ по случаю мира России с Пруссией: «Описание фейерверка по окончании великолепнаго торжества о благополучно заключенном мире между е. в. имп. Петром Третьим... и е. в. Фридериком Третьим (?), королем прус¬ ским... представленнаго в Санктпетербурге пред императорским новым Зимним домом на Неве реке. Июня 10 дня 1762 года»626. Можно было думать, что творческий задор Штелина «истощится» с приходом к власти Екатерины II, но все оказалось не так. Штелину при¬ казали «быть в Москве в Комиссии о коронации для сочинении описа¬ ния»627. В результате чего появился следующий его труд: «Описание ал- легорическаго изображения, в заключении великолепных торжеств, по совершении коронации е.в. Екатерины Вторыя... великим фейерверком представленнаго, в императорской резиденции Москве против Кремля, сентября 1762 года»628. Проходит год со дня переворота, свергшего «бла¬ гочестивейшего государя» Петра III и восшествия Екатерины II, и Ште¬ лин откликается новым сочинением: «Описание аллегорическаго фейер¬ верка представленнаго для торжественнаго воспоминовения дня, в которой е. и. в. Екатерина Вторая... к благополучию всего государства престол принять соизволила в Санктпетербурге пред императорским Летним домом на Неве реке. Июня 28 дня 1763 года» (текст на фран¬ цузском и русском языках сопровождался двумя гравюрами, сочинен¬ ными также Штелином, и был напечатан также в «Прибавлении» к № 53 «СПб. ведомостей» от 4 июля 1763 года)629. Устраивал Штелин фейерверки по поводу личных дат императрицы. Так, при Академии наук было отпечатано следующее издание: «Торжествующая Россия, изображенная посредством фейерверка, состоящаго в пяти аллигорич- ных представлениях из разного рода огней, в высочайший день тезоиме¬ нитства Ея Величества Екатерины Вторыя... пред императорским Зим¬ ним дворцом зажженнаго в Санктпетербурге ноября ... дня 1770 года. Спб. При Императорской Академии Наук». Отмечает Штелин и особые события в царствование Екатерины II. Так, появляются в 1765 году два его произведения: «Описание аллегорическаго изображения увеселительных огней зажженных в честь е. в. государыне имп. Екатерине Алексеевне... В день всевысочайшаго присудствия ея имп. величества и его имп. высочества в новом доме, его сиятельства господина генерала порутчика, лейб-гвардии Преображенскаго полку пример-май¬ ора, Кавалергардскаго корпуса порутчика... графа Алексея Григорьевича Орлова. В Санктпетербурге генваря 25 дня 1765 года» (снабженные винь¬ еткой и планом фейерверка, сочиненными Штелином), а также «Слава Российской империи приобретенная оружием, а в мирное время сохра¬ ненная попечением, щедротою и примером е. и. в. Екатерины Вторыя... Представлена аллегорическим фейэрверком в лагере под Красным Селом 448
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ под дирекциею е. с. Господина генерала фельдцейхмейстера, графа Григо- рья Григорьевича Орлова от Артиллерийскаго корпуса. Июня дня 1765 го¬ да» (снабжена была гравюрой, сочиненной Штелином, и виньеткой)630. Откуда происходит подобная беспринципность? Вероятно, это черта характера человека, который был иностранцем в России и которому все перевороты были безразличны, если они его лично не затрагивали. Вмес¬ те с тем справедливости ради следует сказать, что М.В. Ломоносов также писал оды на все рождения, воцарения и т. д. Необходимо учесть, что на плечах Штелина с 40-х годов была семья (о ней пойдет речь в следующем параграфе), а также многие интересные работы. Поэтому он и не поки¬ нул России, хотя однажды сделал подобную попытку. К. Штелин пишет, что Яков Яковлевич, боясь тех русских кругов, которые были раздраже¬ ны засильем немцев, обратился к властям своего родного Меммингена с просьбой: не мог ли он получить должность сельского священника. На это последовал отрицательный ответ, что он, несмотря на все его прежние заслуги, никогда не изучал теологию631. Пришлось остаться в России и со¬ чинять очередные оды. Стоит заметить, что из-за ранней смерти своего друга, Лоттера, Штелин занял в 1737 году его место ординарного профес¬ сора красноречия632. Медальерное искусство и новые соперники Одной из отраслей изобразительного искусства, которой особенно рьяно занимался Штелин, было медальерное искусство. Его развитие он опять-таки связывает с воцарением Елизаветы Петровны. «После того как, наконец, в 1742 году, — пишет Штелин, — достойная дочь Петра Великого взошла на трон своего отца и под добрым ее скипетром в Пе¬ тербурге вновь расцвели все изящные искусства, медальерное искусство также вновь приобрело уважение»633. Уже в 1742 году он подготавлива¬ ет медаль на коронацию Елизаветы Петровны, которая оказалась выре¬ зана не совсем хорошо. По заданию самой императрицы он готовит большую медаль о ее «героическом восшествии на престол», но и здесь возникли проблемы, хотя резать медаль послали в Швейцарию634. Прошел ряд лет, и Штелин нашел работу, в которой он сумел заинтере¬ совать власти: Histoire métallique de Pierre le Grand («Воплощенная в металле история Петра Великого»). Было решено дополнить серию уже отчеканен¬ ных в честь Петра Великого медалей новыми. 23 декабря 1757 года состо¬ ялся по этому поводу указ Сената в Монетную канцелярию635. «Несколько лет тому назад, — пишет по этому поводу Штелин, — поскольку камергер Иван Иванович Шувалов поручил г-ну Вольтеру написать историю Петра 29 0. Иванов 449
O.A. ИВАНОВ «Ä3L I Великого и собрал из подлинного материала все, что могло внести хотя бы небольшой вклад в эту книгу, при Дворе, у вышеупомянутого г-на камер¬ гера и в его окружении господствовали сплошь речи и предложения об уве¬ ковечении Петра Великого. Оттуда исходило предложение о порученной мне краткой истории этого героя в медалях»*636. Штелин, как он пишет, подготовил «полный перечень медалей» (бо¬ лее 100), которые было необходимо сделать, и 20 проектов первых ме¬ далей этой серии**. Все это было через Монетную канцелярию переда¬ но в Сенат и одобрено там. Но судьба штелиновской работы оказалась трагичной. Он рассказывает: «Эти первые листы как проба великолеп¬ ной работы, в которой достославная жизнь Петра Великого должна быть представлена в медалях, для которых постепенно можно было вырезать штемпели и начинать чеканку, были переданы статским советником Шлаттером и надворным советником Штелином знатному господину и сенатору (графу Петру Ивановичу Шувалову), который очень одобрил их и хотел показать в Сенате или при Дворе. Но они пропали, Бог знает где, и никогда не были найдены. Довольно хорошая копия этой работы, как рисунки, так и описания, вместе с перечнем всех медалей в честь Петра Великого, которые еще надлежало изготовить, обратилась в дым, когда в 1759 году сгорела Монетная канцелярия»637. Однако кое-что осталось; на первых порах удалось сделать шесть ме¬ далей, но на этом дело застопорилось. Известно, что в сентябре 1760 года Штелин подал на имя Елизаветы Петровны записку об организации мо¬ нетного и медальерного дела в России638. Но дело двигалось крайне мед¬ ленно из-за отсутствия квалифицированных кадров. Касаясь петровских медалей, Штелин писал в очерке «О медальерном искусстве»: «Эти пер¬ вые из вновь начатых дополнительных медалей были на этот раз и после¬ дними. Императрица Елизавета умерла еще в 1761 году, и вместе с ней прекратилось сочинение серии медалей в честь Петра Великого. Хотя император Петр III и желал, чтобы работа над ней непрерывно продол¬ жалась и была доведена до конца, и поэтому подтвердил произведенного в статские советники надворного советника Штелина в порученной ему * Тут Штелин вводит, по-видимому, читателей в заблуждение. В письме к Г.Ф. Миллеру от 23 сентября 1770 года он писал: «О, если бы Вы видели первые 12 листов моего прерван¬ ного труда Histoire métallique de Pierre I et sa fille l'Impératrice Elisabeth, обсужденного с покойным Шлаттером, порученного мне правительствующим Сенатом с обещанным мне добавочным окладом и прекращенного из-за смерти блаженной памяти императрицы» (Штел., 431). Вероятно, Штелин объединяет тут две разные серии. 017 медалях, посвящен¬ ных царствованию Елизаветы Петровны, он пишет отдельно (Штел., 323). ** В другом месте он называет иные цифры: «В течение следующей зимы он подготовил список всех уже имеющихся медалей (приблизительно из 40 штук), наметил необходимые для изготовления (еще от 150 до 180 штук) и подготовил 12 проектов в качестве примера» (Штел., 319). 450
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III в Монетной канцелярии должности, указ об этом, подписанный Его Ве¬ личеством, остался в портфеле кабинет-секретаря Волкова и попал в Се¬ нат для исполнения лишь после падения императора»639. В первые годы после восшествия на престол Екатерины II работа, на¬ чатая при Елизавете Петровне, приостановилась. Кроме того, на проекти¬ рование и изготовление медалей стали влиять, согласно Штелину, неком¬ петентные, но обладавшие властью лица. «Из тех многих медалей, — пишет он, — которые подверглись такой судьбе... были изменены и испор¬ чены неучеными и несведущими в науке медалей или инвенций, в осталь¬ ном же сиятельными и знатными судьями...»640 Как-то раз встал вопрос о языке надписей на медали, посвященной основанию Московского уни¬ верситета Штелин рассказывает: «При передаче моих проектов для ре¬ верса этой медали камергер (И.И. Шувалов. — О. И.) полагал, что надпи¬ си должны быть на русском языке. Все стоявшие вокруг придворные кавалеры и случайно также [оказавшийся здесь] российский поэт Сума¬ роков тотчас согласились с его сиятельством. Я ничего не возразил на это, кроме вопроса, должна эта медаль чеканиться только для России или для всего мира и наших потомков. «Для всего мира», — ответил камергер. На это я сказал: «Тогда мы, вероятно, должны поступить с надписью, как во Франции, где все ходячие монеты имеют надпись «Ауи», а все медали — «Лудовикус». — «Он прав», — сказал камергер, обратясь к стоящим во¬ круг indicibus non competentibus*. И они тотчас согласились с ним и ска¬ зали: «Конечно, она должна быть на латинском языке, чтобы ее могли читать и понимать также и за границей». В другом точно таком же слу¬ чае, когда поэт Ломоносов, находившийся в вечной войне за российский лавровый венок с Сумароковым, также отстаивал надписи на русском языке и был опровергнут вышеупомянутыми основаниями, он сказал в гневе: «Пусть иностранцы учат русский, чтобы читать наши сочинения. Почему мы должны учить их языки, а не они наш?» Но ему ответили (по- видимому, сам Штелин): «Нельзя надеяться, ни просто ожидать»641. Но медали делались в основном для России; этого Штелин понять не мог. Он полагал, что обладает абсолютным знанием и вкусом. Например, он писал об одной из своих работ: «Тем временем статский советник Штелин сделал два великолепных проекта..» (курсив наш. — О. И.)642. Когда же речь зашла об оценке его проектов медалей, он заметил: «Нет сомнения, что оба эти проекта реверсов требуемых медалей своевремен¬ но были поданы г-ном генерал-прокурором Ее Величеству на ее высочай¬ шую апробацию. Но сомневаюсь, присутствует ли при докладе таких, большей частью многочисленных инвенций, еще кто-то, кто среди раз¬ * Несведущим указателям (лат.). 29* 451
O.A. ИВАНОВ личных [проектов], которые я имею обыкновение сочинять и подавать на выбор, может отобрать наилучший и посоветовать его, то есть понимает правила [ сочинения] подлинных инвенг^ий реверсов, как ис¬ торических, так и аллегорических, и таким образом умеет предпочесть наиболее подходящее менее подходягцему. Для этого, однако, требует¬ ся достаточное знание античных греческих и римских, так же как и современных франг^узских и итальянских изображений на монетах и инвенций. Эти знания могут быть приобретены только специальной практикой, опытом и временем» (курсив наш. — О. И.)643. И тут Штелин, выведенный из себя, делает весьма опасное обобщение, сравнивая цар¬ ствование Елизаветы Петровны и Екатерины II в отношении развития медальерного дела: « Итак, история двух только что упомянутых проектов реверсов еще раз подтверждает, как это уже многократно имело место в нынешнее правление (т. е. Екатерины II. — О. И.), мнение знаменитого профессора Гаттерера в Геттингене, которое он высказывает в VIII томе своей Всеобщей Исторической Библиотеки в рецензии и оценке сочинен¬ ных мною реверсов медалей в честь императрицы Елизаветы. Видно, что инвентор таких работ для Двора не остается неприкосновенным в своих планах, а, вероятно, должен терпеливо сносить некоторые, хотя и в худ¬ шую сторону, изменения своих проектов» (курсив наш. — О. И.)644. Продолжение работы над медалями в честь Петра I стало возможным в лишь в 1772 году. Как пишет Штелин, Екатерина II «вспомнила о когда- то столь смело начатой работе над медалями, своим запросом вновь из¬ влекла ее из забвения и повелела, с назначением мне вышеупомянутого оклада, продолжить и завершить ее по начатому плану». Поскольку надпи¬ си на медалях, как и приложенные к ним описания и объяснения, надле¬ жало делать на русском языке, то был назначен особый комитет, в который кроме Штелина входили князь М.М. Щербатов, А.А. Нартов, М.М. Херасков и профессор Г.И. Козлов из Академии художеств. Последний, как пишет Штелин, должен был перерисовывать начисто его наброски, а первые — переводить на русский язык надписи медалей, которые Штелин сочинял на латинском и французском языках; он также должен был снабжать изоб¬ ражения описаниями и объяснениями, в которых давалось «краткое исто¬ рическое известие, по какому поводу она делалась»645. В другом тексте Штелин рассказывает об ином распределении функ¬ ций в упомянутом Комитете: «Намерение Двора или г-на генерал-проку¬ рора (A.A. Вяземского. — О. И.) было похвальным и хорошим, ибо в письменном повелении он подчеркнул, что первый комитет (Щербатов, Херасков и Нартов) должен из достоверной истории Петра Великого пред¬ лагать деяния и события, память о которых заслуживала медали, а второй (?) комитет (Штелин, живописец Козлов и консультант де Виллье) — хоро¬ 452
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III шо и выразительно переводить на русский язык надписи, помещенные на сочиненных Штелином реверсах»646. Трудно поверить, что, включив в ко¬ митет историка М.М. Щербатова и сына токаря Петра Великого, прави¬ тельство поручило им лишь хорошо переводить заготовленные Штелином надписи. Скорее всего, именно они должны были давать (или, по крайней мере, обсуждать, советовать) сюжеты для медалей, что не особенно нрави¬ лось уже выполнявшему эту работу Штелину. Он пишет в характерной манере, стараясь, как мы полагаем, свести конфликт по поводу сюжета к невежеству его коллег в медальерном искусстве: «Из особой зависти к стат¬ скому советнику Штелину, который 30 лет один занимался сочинитель¬ ской работой, они казались недовольными этим. Они отстаивали право об¬ суждать проекты, и иногда сами хотели делать проекты медалей. Штелин спросил: по каким правилам? Так как они за всю свою жизнь ничего не слышали об инвенции и еще меньше работали в этой области. При [обсуж¬ дении] первой медали, которую сочинил Штелин, случилась забавная исто¬ рия. Один посмеялся над словом «легенда» как обозначением надписи, которое он не понял, и сказал, легенда означает предание или историю свя¬ тых и не может употребляться для медалей. Штелин указал ему на 200 ме¬ далей в честь Людовика XIV, на каждой из которых использовалось слово «легенда» как обозначение надписи. Нартов спросил, что должно обозна¬ чать слово exergue? Когда ему объяснили, он высказал ученое суждение: впредь можно называть это «подпись». Это было одобрено, ибо оно и без того не означает на медалях ничего иного. Никто из этих господ не пони¬ мал ни слова по-латыни, кроме мосье де Виллье. Штелин, который на всех своих реверсах помещал латинские легенды и exergue, всякий раз должен был разъяснять им по-русски или по-французски и подробно объяснять другими словами, а затем они советовались, как это лучше всего подать по- русски. О рисунке, внешнем виде и вкусе медали у них не было ни понятия, ни опыта, о настоящих древних и простых легендах и об отношении над¬ писи к фигурному представлению реверса — еще меньше. Однако они хо¬ тели и сами сочинять реверсы медалей, потому что ведь каждому может прийти на ум хорошая мысль. Один (Херасков) даже рассказал, что если он даст своему камердинеру задание сочинить изображение реверса для ме¬ дали и тому придет в голову хорошая мысль, то он примет ее. По этому образу мыслей, ответил Штелин, Вы можете, пожалуй, сочинять медали без правил и опыта, но они и получатся такими и принесут мало славы России. Далее он сказал, что жаждет увидеть подобную пробу. Наконец, появились несколько таких проектов от одного и от другого. Было указано на непра¬ вильное и дурное в них (к собственному убеждению авторов проектов), и они сами прекратили сочинять проекты медалей, но не прекратили выска¬ зывать невежественнейшие суждения по простейшим и самым правиль¬ 453
O.A. ИВАНОВ ^ ным проектам, пока им с трудом и с криками не доказали необоснован¬ ность их суждений»647. Резюмируя свое участие в Histoire métallique de Pierre le Grand, Штелин пишет: «В этой «Истории жизни Петра Великого в медалях» были оставлены все прежние и уже при жизни императора от¬ чеканенные медали в количестве около 30 штук, все остальные в память о событиях, на которые еьце не было медалей, сочинены мной и представле¬ ны в Комитете или еженедельных собраниях. Там по моим пояснениям русские господа члены старались хорошо составить надписи на русском языке»648. В декабре 1774 года работа была готова; она состояла, как пишет Ште¬ лин, из 125 медалей, «очень красиво нарисованных тушью Козловым по моим проектам и рисункам, и приложенного исторического изъяснения или предисловия для каждой медали на русском языке, сочиненного тре¬ мя упомянутыми русскими членами»649. Нет сомнения, что работа Ште- лина по собиранию историй из жизни Петра I весьма пригодилась для его книги анекдотов о Петре Великом. Под сенью Академии наук Известно, что первое время пребывания в России Штелин занимался чтением в существовавшей при Академии гимназии лекций по истории, литературе, красноречию. Во второй половине 1735 года ему поручают также составление статей для выходящей на немецком языке газеты Sankt-Petersburger Zeitung, которая затем переводилась на русский язык650. Как утверждает К.В. Малиновский, Штелин с1735по1737 год для каждого номера собственноручно писал почти все материалы, а с 1738 по 1742 год готовил статьи в научно-популярное приложение к газете — так называемые «Примечания на Санкт-Петербургские ведомости», задачей которых было просвещение российского общества в различных областях культуры и науки651. После перерыва, связанного с воспитанием велико¬ го князя Петра Федоровича, мы опять видим Штелина в 1748 году (по 1750 год) в «Ведомостях», где редактором был М. Ломоносов, а Штелин — «составителем» из иностранных «письменных и печатных известий»652. Это была важная сторона деятельности Штелина в России, которой он от¬ дал (с перерывами) не менее 30 лет. Ему принадлежит инициатива издания Академией наук с 1768 года «Календарей или месяцословов»: географиче¬ ских, исторических, экономических. Статьи для них нередко подбирал и писал сам Штелин, которому была присуща большая эрудиция и знания. Прекращение выхода названных календарей было связано с обвинением Штелина в злоупотреблениях в связи с их реализацией. По этому поводу 454
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III сохранилось письмо самого Штелина в Академическую комиссию в 1774 го¬ ду653. Нам неизвестно, сумел ли оправдаться Штелин. К концу 1730-х годов относится начало деятельности Штелина в обла¬ сти искусств, которая в конце концов оказалась для него наиболее плодо¬ творной и значительной и оставила заметный след в истории русской культуры XVIII века В 1738 году ему была поручена «в смотрение» Грави¬ ровальная палата Академии наук. Для обучения граверов правильному рисунку по инициативе Я. Штелина в Академии была организована Рисо¬ вальная палата с тремя классами: копирования рисунков, рисования с гипсов и с натуры. Преподавать в ней Штелин пригласил жившего тогда в Петербурге итальянского живописца Б. Тарсиа, а в 1741 году он выписал из Германии для преподавания живописца и рисовальщика Э. Гриммеля и гравера И. Штенглина. В то же время Штелин по поручению Академии наук перерабатывает грамматику немецкого языка для академической гимназии, принимает участие в составлении каталога академической биб¬ лиотеки, исполняет рисунки для картушей первого Атласа Российской империи, изданного в 1745 году, создает первые описания художествен¬ ных коллекций Петербурга и пригородных дворцов654. С 1742 по 1747 год он был задействован как воспитатель, а затем (с августа 1745 года) как биб¬ лиотекарь великого князя Петра Федоровича (об этом подробнее в следу¬ ющем параграфе). В 1747 году Академия наук была преобразована в Академию наук и художеств, руководителем художественного департамента которой фак¬ тически стал Штелин. С июня 1748 года он возглавил также Совещание по делам художественным, которое обсуждало произведения искусства, создававшиеся в Академии, проводило экзамены и аттестации учеников и подмастерьев Художественного департамента. Важной стороной дея¬ тельности Совещания явилась подготовка и выпуск в 1753 году альбома под названием «План столичного города Санктпетербурга с изображе¬ нием знатнейших онаго проспектов, изданных трудами императорской Академии Наук и Художеств в Санктпетербурге», для которого Штелин исполнил наброски украшений к плану города655. Штелин, кроме всего прочего, весьма интересовался историей искус¬ ства, как старого, так и новейшего. Он знал многих художников лично, кроме того, живо интересовался выходящими по вопросам искусства книгами. Так, например, из Лейпцига он выписал книгу И. Винкельмана «Мысли о подражании греческим произведениям в живописи и скульп¬ туре» сразу после ее издания; из Парижа ему присылали каталоги знаме¬ нитых Салонов и т. д. Читая эти книги, Штелин столкнулся с проблемой неизученности и незнания искусства России. Подобное положение дел побудило его заняться исправлением создавшегося положения. В преди- 455
O.A. ИВАНОВ IÄ* словии к «Известиям о музыке в России» Штелин рассказывает, что к со¬ зданию труда по истории искусств в России его побудило «рачение о сла¬ ве России в рассуждении многих ее трудов и заслуг перед свободными художествами». Однако далеко не все было в записках Штелина «для сла¬ вы России»; эти записки в немалой части представляют сведение счетов со своими противниками, не всегда такими бездарными, как их пытает¬ ся представить Штелин, увековечивание их ошибок и промахов и вместе с тем постоянное подчеркивание своих достоинств. Нельзя сказать, что он вообще игнорировал способных людей; в его Записках высоко оценива¬ ются такие русские художники, как Аргунов, Антропов, Левицкий, Роко¬ тов, Баженов и др., что говорит о хорошем вкусе Штелина. При жизни были опубликованы на немецком языке следующие труды Штелина: «К истории театра в России», «Известия о танцевальном искус¬ стве и балетах в России», «Известия о музыке в России», а также очень краткий «Перечень знатнейших художников в России», содержавший в сжатой форме сведения о русских живописцах, скульпторах, архитекторах и граверах. Штелин мечтал о том, чтобы после опубликования в различных сборниках всех его записок по искусству они были собраны и изданы от¬ дельной книгой. Но осуществлению этих планов помешала колоссаль¬ ная загруженность Штелина, а затем его смерть, последовавшая 25 июня 1785 года. Следует иметь в виду, что, кроме упомянутых занятий в Акаде¬ мии, Штелин с1757по1763 год состоял советником Канцелярии Акаде¬ мии, ас1765по1769 год — конференц-секретарем и вел всю иностранную переписку. К тому же он по собственной инициативе привел в порядок и описал архив Академии656. Во второй половине 1758 года он писал И.К Гот- шеду: «Как советник в Канцелярии Академии наук и уже год как в импе¬ раторской Монетной канцелярии, я не имею для себя ни одной первой половины дня. Как директор Академии художеств и академического стро¬ ительства и как главный смотритель за заграничным книжным торгом при Академии и петербургской Газетной экспедиции, очень редко в течение недели я имею в своем распоряжении послеобеденное время, а как инвен- тор изображений на медалях, фейерверков, иллюминаций, архитектурных украшений и т. п. — редчайшие вечера, не вспоминая сотни других вмеши¬ вающихся занятий и препятствий, которые, однако, оказывают свое вли¬ яние на задержку в составлении этого труда. На счастье, праздники в этой стране «посеяны гуще», чем в других странах. И они позволяют хорошо использовать их для собственных целей и склонностей, если они не явля¬ ются одновременно государственными или церковными праздниками»657. Но и в эти дни не было возможности полноценно работать. «Когда я иног¬ да льщу себя надеждой на свободный вечер, — писал Штелин Теплову, — чтобы посвятить его корреспонденции с моими друзьями, тут же тысяча 456
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III тех или иных происшествий, похищающих у меня это невинное удоволь¬ ствие, — или я отдыхаю от печалей, которые гложут меня в течение дня, особенно в Академии, или почта, поступившая для составления газеты на завтрашний день, или набранный оттиск для его корректуры, или поруче¬ ние от верховного Сената, или Канцелярии от строений, или артиллерии, или от наших граверов, или от итальянского живописца и т. п., чтобы в спешке исполнить инвенцию для рисунка»658. По-видимому пытаясь спастись от «печалей», Штелин попробовал пе¬ рейти на новое место службы: в 1757 году И.И. Шувалов основал Акаде¬ мию худо>кеств, которая первоначально находилась в Петербурге, хотя и числилась при Московском университете. Позднее она была преобразо¬ вана в самостоятельную Академию трех знатнейших художеств. Развивая свое детище, И.И. Шувалов пытался присоединить художественные отде¬ лы, существовавшие при Академии наук. Президент Академии наук и ху¬ дожеств К.Г. Разумовский не соглашался на подобное преобразование, но судьба учреждения Штелина была решена. Поэтому в 1764 году он дела¬ ет попытку перейти на службу в новую Академию и пишет следующее прошение на имя Екатерины II: «После 29 лет моей службы в России, выказав себя за это время в моих инвенциях фейерверков, реверсов медалей, триумфальных арок, в идеях, которые я единственный давал Пе¬ чальной комиссии, поскольку я здесь единственный академик, професси¬ онально занимающийся изящными искусствами, употребляемый в дол¬ жности директора первой Академии художеств, устроенной по моему проекту 1747 года, я с восхищением, проникнутый патриотической ра¬ достью, узнал, что наконец Ваше Императорское Величество собирает¬ ся поставить новую Академию художеств на прочную основу, которой всегда не хватало первой Академии этого рода из-за отсутствия доста¬ точных средств. Воодушевленный такой поддержкой Вашего Император¬ ского Величества, я верю, что это новое учреждение даст мне наилучшую возможность значительно способствовать цветущему состоянию и при¬ ращению этой Академии, особенно во всем, что касается истории, антич¬ ности, иконологии, мифологии, костюма, аллегории — знаний, необходи¬ мых для занятий изящными искусствами, — я предлагаю все мое горячее желание и мою преданность на службу этой Академии». Но попытка Штелина не увенчалась успехом, более того, он даже не получил ответа на свое прошение. По-видимому, своими колкими высказываниями он ис¬ портил отношение к себе при Дворе и с академиками. Его же учрежде¬ ние постепенно приходило в упадок: в конце 1750-х годов лучшие учени¬ ки и подмастерья были взяты в новую Академию художеств. Все это Штелин принимал чрезвычайно болезненно. Он пишет записку «Акаде¬ мия трех знатнейших искусств», в которой ни слова не упоминает о сво¬ 457
О.А. ИВАНОВ ^ ем прошении туда поступить, однако обрушивается с язвительными пря¬ мыми и скрытыми укорами в сторону руководства этого учреждения: «Учредитель и куратор этой Академии художеств — камергер Иван Ива¬ нович Шувалов, который благодаря своему неустанному рачению о подъеме изящных искусств добывает Академии большие суммы для ее достаточного содержания и тем приобретает огромные заслуги перед отечеством и уважение всех будущих поколений. Директор — князь Хо¬ ванский, с окладом 1000 рублей, но с ученостью, остроумием, искусством и опытом, не стоящими и 1000 полушек, а только в воображении и на языке. И поэтому он вскоре был опять смещен, и молодой архитектор Кокоринов, любимец камергера, был назначен вице-директором...»659 Итак, большие деньги, добытые Шуваловым, уплывают в карманы без¬ дарных директоров, включая и Кокоринова. О последнем Штелин заме¬ чает: «Ученейший г-н директор Кокоринов, урожденный сибиряк, или кто иной, написавший и велевший отпечатать каталог, должен был так поучать читателя и считать его таким же просвещенным в искусстве, как самого себя, поскольку он называет большинство предложенных для про¬ дажи гипсовых копий, которые в этой Академии изготовлялись сплошь с плохих гипсовых копий, не иначе как антиками. Итак, согласно этому каталогу за 20 рублей покупают знаменитую античную статую греческой Венеры во весь рост, а в действительности получают гипсовый отлив с отформованной гипсовой копии, как в прилагаемом каталоге»660. А вот как Штелин описывает праздники, проходившие при Академии в 1765 году: «На масленице, сырной неделе или неделе гуляний ученики этой Академии играли почти все вечера русские комедии и трагедии на небольшой сцене, построенной в тамошнем центральном зале. Для этого они в течение <..> месяца упражнялись под руководством своего главно¬ го инспектора и архитектора Кокоринова. Зрителей на спектаклях этих сколь самозваных, столь и необученных комедиантов было немного, од¬ нако шеф Академии и главный директор Конторы строений г-н Бецкой даже дал упросить себя несколько раз быть зрителем и, конечно, привес¬ ти туда с собой того или иного придворного, которые потом в угоду ему свидетельствовали на словах свой восторг, а в мыслях свое искреннее со¬ болезнование»661. Нет сомнения, что Штелина раздражал перевод от него лучших уче¬ ников, а также что из созданной им в Ораниенбауме для Петра III кар¬ тинной галереи были взяты для упомянутой Академии 20 лучших картин (Карло Лотти, Чиньяле, Тициана, Воувермана, Деннера и других)662. Но более всего Штелина возмущало то, что в новую Академию принимали людей, чрезвычайно далеких от искусства. «Так как при основании этой Академии, — пишет Штелин, — было установлено, что со временем и дру- 458
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ IÄ, гие, не состоящие при Академии, могут быть приняты в ее члены, госпо¬ дин камергер граф Строганов, как любитель искусств, и гравер Шмидт, как большой художник, тогда сразу же были назначены ими, то теперь были приняты в члены г-н советник Ломоносов за свою стекольную и мозаичную фабрику и придворный живописец г-н Гроот за свое отмен¬ ное искусство в писании зверей...»663 Штелин с обидой сообщает, что в 1765 году приняли в Академию великого князя Павла Петровича с его копией головки, написанной Буше, и вручили ему диплом почетного чле¬ на. «На следующий день после празднования дня рождения Его Высоче¬ ства, — продолжает свой грустный рассказ Штелин, — великий князь от¬ правился с [...] большим числом придворных и других дам и кавалеров, генералов и чужеземных министров в 3 часа пополудни в Академию, что¬ бы занять там место как почетный член и осмотреть тамошние классы. Именно на этом заседании были приняты в почетные члены также не¬ сколько кавалеров, которые устно либо письменно выразили такое жела¬ ние, а именно вице-канцлер князь Голицын, тайный советник и сенатор Олсуфьев и оба брата графы Иван и Захар Чернышевы. Итак, теперь была введена также мода принимать в члены не только художников и знато¬ ков искусства, но также и любителей искусств и тем самым приобретать больше внимания, уважения и покровительства. До сих пор только двое были избраны в члены Академии, а именно живописец Кабинета Фрид¬ рих Гроот как знаменитый художник, выказавший себя в живописи зве¬ рей, и г-н статский советник Ломоносов как квазихудожник, который изготовил на своей стекольной фабрике цветные стекла и тем самым ос¬ новал здесь мозаичную мастерскую (с живописными учениками Акаде¬ мии)»664. Все это было крайне неприятно, но Штелин не унывал. Вскоре он становится членом Вольного экономического общества, выступает там с докладами и публикует статьи665. Например, в 1768 году появилась брошюра, отпечатанная в типографии Академии наук под на¬ званием: «Статскаго советника г. фон-Штелина Наставление о прииска¬ нии каменнаго уголья в Российской империи, а особливо в Новгородской губернии», в конце которой было напечатано: «Читано в собрании Воль- наго Экономическаго общества майя 14 дня, 1768 года». К изданию была приложена гравюра, выполненная самим Штелином666. При этом необходимо иметь в виду огромную переписку «от Мадри¬ да до Пекина», которую вел Штелин, — в архиве сохранилось более ты¬ сячи писем667. Подобная загруженность, несомненно, повлияла на каче¬ ство записок Штелина (и не только по истории искусств в России, но и на «Записки о Петре III»). Тут необходимо сказать несколько слов о продвижениях Штелина в чинах. Прибыв в Россию «Академии наук адъюнктом», 2 августа 1745 года 459
O.A. ИВАНОВ lÄ* он стал надворным советником66*. Следует заметить, что с этим чином, переведенным указом Елизаветы Петровны из VIII в VII класс, Штелин получал потомственное дворянство, которое получали находящиеся в VIII классе (но получил ли он его, неизвестно). Так что ему и не требо¬ валось пожалование германского императора. Очередной чин — стат¬ ского советника — Штелин получил, если верить ему, при Петре III669. Однако в фонде «Герольдмейстерской канторы» (в РГАДА) мы нашли запись о пожаловании Штелина этим чином лишь 2 мая 1763 года670. Не исключено, что пожалование Петра Федоровича осталось на словах или в портфеле Д.В. Волкова671. В.А. Бильбасов пишет, что Екатерина II, всту¬ пив на престол, повелела Штелину «быть при одной профессорской дол¬ жности»672. Закончил он свои дни в чине действительного статского советника, но когда он был ему пожалован Екатериной II, нам неизвест¬ но*. В этом отношении весьма любопытный эпизод сохранила для нас в своих записках княгиня Е.Р. Дашкова. Рассказывая о своем первом по¬ сещении Академии наук, в управление которой она была .назначена в 1783 году, княгиня писала: «Войдя в залу заседаний, я сказала собрав¬ шимся там профессорам и адъюнктам, что, не имея отношения к уче¬ ности, не могла найти более торжественного способа выразить свое уважение к наукам и просвещению, чем быть введенной в Академию господином Эйлером. Произнеся стоя эти немногие слова, я заметила, что господин Штелин, профессор аллегории, который имел чин действи¬ тельного статского советника, соответствующий чину генерал-майора, занял место возле кресла директора и, видимо, собирался, по своему рангу, изображать первое лицо после меня. Тогда, обратившись к госпо¬ дину Эйлеру, я предложила ему сесть, где он пожелает, так как любое место, которое он займет, всегда будет первым». К этой записи (точнее, к слову «генерал-майор») Дашкова сделала следующее примечание: «Он получил этот титул и этот чин при Петре III, и можно действительно сказать, что и его наука и он сам были только аллегорией — так же, как и его звание»673. Тут княгиня Дашкова, как это часто с ней было, излиш¬ не погорячилась; Я.Я. Штелин получил чин действительного статского со¬ ветника при Екатерине II (а при Петре III — только статского). Одна¬ ко этот эпизод хорошо показывает завышенные претензии Штелина и реальное мнение о нем в правительственных кругах. Вероятно, упомяну¬ тый случай стал причиной фактического удаления его из Академии и поручения опять заняться наблюдением за изданием «Санктпетербург- ских ведомостей»674. * Еще в 1768 году Я.Я. Штелин был статским советником, как свидетельствует упомя¬ нутое выше «Наставление о приискании каменного уголья в Российской империи...». 460
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Занятия на досуге «Для души» в свободные дни у Штелина была музыка*; он устраивал концерты, эта традиция, по-видимому, сложилась еще во времена Пет¬ ра III. В «Записках» об этом императоре Штелин, особо подчеркивая лю¬ бовь последнего к итальянской музыке, пишет, что Петр Федорович желал, «чтобы все знатные дилетанты, которые некогда играли в его концерте, участвовали и в придворных концертах, именно два брата Нарышкины (оба Андреевские кавалеры), действительный статский советник Олсуфь¬ ев, стат. сов. Теплов и Штелин, некоторые гвардейские офицеры»675. В мар¬ те 1763 года Штелин писал упомянутому Теплову: «Сегодня вечером... у меня состоится итальянский концерт, как было до сих пор почти каждую неделю»676. Последнее письмо не случайно. В издание «Записок Штелина» К.В. Малиновский поместил и более ранние письма, свидетельствующие о длительном знакомстве корреспондентов; в основном они касаются рабо¬ ты художественного отдела Академии. Однако существовали письма, за¬ трагивающие иные проблемы. Так, например, 21 июля 1757 года Штелин сообщает Теплову деликатные придворные новости: «Их Императорские Высочества в течение всего лета жили в Ораниенбауме, где они устроили много празднеств, итальянскую оперу, маскарады. Мадам великая княги¬ ня, в беременности которой больше нет сомнений, велела заложить там большой сад и увеселительный дом, строительство которого сделает честь мосье Ринальди. Господин великий князь четыре недели стоял лагерем в палатках и затратил довольно времени, чтобы закончить крепость, кото¬ рую он начал строить в прошлом году»677. За всем этим стояли отношения довольно близкие — даже, можно сказать, дружеские, о чем свидетельству¬ ет и письмо Г.Н. Теплова Штелину: «Уважение и дружба — вот что Вы по праву снискали в сердцах и сознании всех тех, кто имеет счастье знать Вас»678. В свою очередь Яков Яковлевич воздавал должное вкусу своего оп- понента-приятеля. Он писал: «Тайный советник и сенатор г-н Теплов, один из крупнейших знатоков картин**, который прежде и сам писал маслом, начал собирать хорошие оригинальные картины уже в доме гетмана гра¬ фа Разумовского (Штел., 53). Позднее он продолжал время от времени обо¬ гащать собрание. В 1771 году он построил на своем дворе на Фонтанке * Было ли хорошо дома Штелину, трудно сказать. Есть сведения, что его жена сошлась с голландским посланником Свартом (Аиштенан Ф.-Д Россия входит в Европу. С. 284—285). Некоторое отдохновение давал сын, Петр, которого Штелин учил граверному искусству, но вскоре он уехал за границу. ** Однако, в соответствии со своим завистливым характером, Штелин не может не ска¬ зать и об этом знатоке какую-нибудь гадость. По поводу одной картины он замечает со зна¬ ком «Неудачное высказывание Теплова об этой картине при дворе, что будто бы это со¬ временная греческая живопись» (Штел., 374). 461
O.A. ИВАНОВ длинный флигель, в котором можно видеть более 100 большей частью ори¬ гинальных брабантских картин»679. Сохранились ли отношения этих людей после 28 июня 1762 года, представляет загадку. Неужели Штелин не знал о роли Теплова в пере¬ вороте и даже гибели Петра Федоровича? Ведь сам Штелин в «Записках о Петре III» пишет: «Манифест об отрешении императора и о восше¬ ствии на престол его супруги был сочинен ст[атским] советником] Теп¬ ловым. Горячность, употребленная им в выражениях, была, вероятно, следствием его мщения, потому что он в первые дни царствования Его Величества был посажен в крепость, за некоторые неприличные речи об императрице*, но недели через две, по просьбе графа Разумовского, был опять освобожден, с предостережением быть осторожнее в своих по¬ ступках и речах»680. Примечательно, что Штелин ничего не говорит об ухаживаниях великого князя за женой Теплова, о которых сообщает Екатерина II, говоря, что они «начали становиться делом партий» (382, 383, 404). Весьма также любопытно, что, по краткому сообщению Ште¬ лина (в примечании к записке «Об архитектуре»), архитектор Ж.К. Ва¬ луа, приглашенный И.И. Шуваловым, был виной заключения Теплова в тюрьму. «Весной 1762 года, — пишет автор, — его (Валуа. — О. И.) зем¬ ляки в России хотели побить его камнями, так как он оговорил совет¬ ника Теплова и тот был брошен в крепость»681. Почему Штелин не ввел этот факт в «Записки о Петре III» — неясно. Скорее всего, как и в ряде других случаев, он не имел времени согласовывать свои фрагментарные тексты. Возможно, случай с Валуа, который не мог не стать известным при Дворе, объясняет парадоксальный приказ Петра III от 23 марта 1762 года: «Всемилостивейше пожаловали мы статского советника и нашего голштинского двора камергера Григория Теплова за известную нам его к службе ревность в наши действительные статские советники, которому повелеваем быть в отставке по-прежнему»682. Но Штелин и об этом приказе молчит. * Возможно, тут ошибка переводчика; в дневнике Штелина под 2 марта 1762 года име¬ ется запись: «Советник Теплов заключен в тюрьму за то, что непочтительно говорил об им¬ ператоре»; а под 14 марта: «Выпущен Теплов» (РА. 1911. Кн. 2. № 5. С. 15,16). Есть и другое историческое свидетельство о том, что Теплов оскорбил самого императора. А. Шумахер, обвинявший Теплова в активном участии в подготовке убийства Петра Федоровича, писало нем: «Последнего император за несколько месяцев перед тем велел арестовать — ему донес¬ ли, что тот с презрением отзывался о его особе. Сведения эти проверялись не слишком стро¬ го, так что вскоре он снова был на свободе. Император даже произвел его в действительные статские советники, за что тот впоследствии отблагодарил, составляя все эти жалкие мани¬ фесты, в которых император рисовался с ненавистью такими мрачными красками. 3 июля этот подлый человек поехал в Ропшу, чтобы подготовить все к уже решенному убийству императора» (Со шпагой и факелом. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 299). 462
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Другой радостью Штелина было коллекционирование: он обладал не¬ большим собранием картин, среди которых имелись работы Я. ван Гой- ена, Либери, Ротари, Порденоне, несколько скульптур, в том числе бюст Екатерины II работы Ф.И. Шубина, нумизматическая коллекция, вели¬ колепное собрание русских и западноевропейских гравюр683. Среди них было множество портретов684. Стоит тут вспомнить, что свое собрание монет Штелин использовал для занятий с Петром Федоровичем685. Глава 2 БЛАГОДАРНАЯ ПАМЯТЬ Не исключено, что письмо Петра Федоровича к жене хранилось Ште¬ лином как память, прежде всего, о великом князе, а не только как свиде¬ тельство о любопытном эпизоде из своей жизни. Он сберегал тексты, не связанные непосредственно со своей деятельностью*. Так, в «Записках об императоре Петре III» Штелин упоминает, как мы уже говорили выше, об имеющихся у него переводах Карла-Петра-Ульриха на шведский язык раз¬ ных «газетных статей того времени», среди которых была статья о смерти императрицы Анны и о ее наследнике Иоанне Антоновиче. А.Ф. Бычков поместил в своем издании одно из ранних писем Екатерины Алексеевны к своему жениху и сообщил, что эта записка найдена в бумагах Штелина686. Там же помещена и вторая записка великой княгини от 24 января 1745 го¬ да (правда, без указания места нахождения подлинника), которая могла также быть у него687. Приходят на память и письма Петра Федоровича к И.И. Шувалову, источником которых, вполне возможно, могло быть собра¬ ние Штелина. Но какой памятью о Петре III могло стать исследуемое письмо — письмо интимное и совсем недоброе, которое и хранить для памяти Петра Федоровича не следовало? Представьте себе на мгновение ситуа¬ цию, когда ваш знакомый сберегает вашу собственноручную записку, со¬ держащую резкие обвинения против вашей же жены. Зачем? Можно предположить, что это делается с целью дальнейшего шантажа или по¬ лучения денег. Но в данном случае речь идет об исторических личностях, занимавших российский престол, и, следовательно, любой документ, касающийся их, также становился историческим. Письмо Петра Федо¬ ровича объективно являлось памятью: 1. Острого конфликта в велико¬ княжеской семье; 2. Невыдержанности Петра Федоровича (учитывая * Существует предание, идущее от родственников Штелина, что после переворота 1762 года он уничтожил многие документы. 463
О.А. ИВАНОВ примечания Штелина, поскольку после таких тяжелых обвинений про¬ изошло «нежнейшее примирение»); 3. Аморального поведения великой княгини, и в этом случае — добродетели великого князя, простившего жене измену; 4. Добродетели Штелина, сумевшего примирить супругов. Похоже на то, что Штелин сохранил исследуемое письмо более всего из- за 4-го пункта. А как же «Записки о Петре III»? Подробнее мы остано¬ вимся на этом вопросе в следующем параграфе, а теперь попытаемся разобраться в отношениях Штелина к Петру Федоровичу, а также к его жене. Отношение Штелина к Петру Федоровичу Была ли память Штелина о Петре Федоровиче благодарной? Как от¬ носился на самом деле Штелин к своему воспитаннику? Был ли он для него целью или средством собственного возвышения? Ответ на последний вопрос очевиден: статус воспитателя наследника российского престола — о чем еще было мечтать? Штелин стал воспитателем Петра Федоровича 1 июня 1742 года, то есть на седьмом году пребывания в России. Как могло случиться, чтобы человеку, проявившему себя только в фейерверках и посредственных одах, не имевшему опыта педагогической работы на таком уровне, до¬ верили великого князя? Как он сам, зная все это, загруженный различ¬ ными работами, решился предложить себя на подобную тяжкую дея¬ тельность; думал ли он тогда, что из его воспитания может ничего не получиться и о наказании за это (не только физическом, но и нравствен¬ ном — в глазах потомков)? Штелин дает нам следующий ответ: «Импе¬ ратрица, заботясь о его воспитании, поручила своим посланникам при иностранных дворах прислать ей различные планы воспитания, и соста¬ вить несколько подобных здесь, один из них был составлен статским со¬ ветником фон Гольдбахом, бывшим наставником Петра II, другой про¬ фессором Штелином; последний ей особенно понравился. (Почему? Потому что он specialissime соответствовал именно этому, а не какому другому принцу)»*688. Были ли присланы из-за границы подобные программы воспитания великого князя, Штелин, к сожалению, не сообщает, упоминая только местный план, подготовленный Гольдбахом, человеком весьма образован¬ ным, крупным математиком, имевшим опыт преподавания высокопо¬ * Вероятно, некоторые подходы к пониманию личности Петра Федоровича нашли от¬ ражение в записке Штелина «Характер императора Петра III» и восходят к юношеской работе об императоре Траяне. 464
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ставленной особе*. Но его программа была отвергнута**, а план Штели¬ на принят на том основании, что он якобы соответствовал «именно это¬ му принцу». Тут возникает естественный вопрос: как смог Штелин понять личность четырнадцатилетнего Петра Федоровича (о контактах Штели¬ на с великим князем до 1 июня он ничего не сообщает, и нам ничего не известно)? Последующее показало, и это отчасти должен был признать сам Штелин (правда, в основном сваливая вину на других), что его систе¬ ма образования, предназначенная «именно для Петра Федоровича», про¬ валилась. Об этом свидетельствует и бестужевский проект «Инструкции» (о котором речь шла выше). Конечно, если бы не самомнительные заяв¬ ления о знании натуры Петра Федоровича, многое можно было простить Штелину: «натура» досталась ему весьма посредственная, невежествен¬ ная, испорченная уже в Голштинии (об этом выше). Смотрела ли Елизавета Петровна программу Штелина или нет, но она выдвинула совершенно недвусмысленно свою программу. «Я вижу, что Его Высочество часто скучает, и должен еще научиться многому хороше¬ му, и потому приставляю к нему человека, который займет его полезно и приятно» (курсив наш. — О. И.)689. Итак, знания для развлечения, чтобы было «полезно и приятно». Но последние характеристики редко сочета¬ ются при серьезном образовании; следовательно, в случае Петра Федоро¬ вича оно сразу было обречено на провал. Штелин являлся больше развле¬ кателем, а не преподавателем. Он все это, конечно, понимал, но, желая удержаться на своем почетном месте, вынужден был нередко скатывать¬ ся до уровня шута, как'об этом заметила Екатерина II (207). «Очевидно: это были не уроки, — пишет В.А. Бильбасов, — а своего рода развлечения, при чем даже не старались приучить к труду, тем менее к самостоятель¬ ным занятиям»690. Первое время Штелин пытался как-то возбудить интерес Петра Федо¬ ровича к знаниям. «Профессор, — пишет он о себе, — заметил его (великого князя. — О. И.) склонности и вкус, и по ним устроил свои первые занятия. Он прочитывал с ним книги с картинками, в особенности с изображения¬ ми крепостей, осадных и инженерных орудий; делал разные математиче¬ ские модели в малом виде, и на большом столе устраивал из них полные опыты. Приносил по временам старинные русские монеты и рассказывал при их объяснении древнерусскую историю, а по медалям Петра I-го но¬ вейшую историю государства. Два раза в неделю читал ему газеты и неза¬ метно объяснял ему основание истории европейских государств, при этом * Вспомним ревнивое замечание Штелина о фейерверке, устроенном Гольдбахом в 1739 году; теперь он одержал победу над ученым ** Не исключено, что Гольдбах в то время уже входил в работу по дешифровке депеш иностранных дипломатов и его решили поберечь для этого большого дела. 30 О. Иванов 465
O.A. ИВАНОВ занимал его ландкартами этих государств и показывал их положение на глобусе; знакомил его с планами, чертежами и проч., рассматривал план комнат герцога и всего дворца с прочими строениями, далее план Москвы вообще и Кремля в особенности и проч. Когда принц не имел охоты сидеть, он ходил с ним по комнате взад и вперед и занимал его полезным разгово¬ ром. Через это он приобрел любовь и доверенность принца, который охот¬ нее выслушивал от него нравственные наставления, чем от обер-гофмар- шала [Брюммера] и обер-камергера Берхгольца» (курсив наш. — О. И.)691. Выделенные слова кажутся весьма важными, которые Штелин, однако, не дополняет замечанием, что эти чувства были взаимны. Все, что тут описано, конечно, не было на самом деле образованием, а легкой пропедевтикой. Это понимал и сам Штелин, констатировавший, что «первые полгода этих занятий, во время пребывания в Москве, про¬ шли более в приготовлении к учению, чем в настоящем учении»692. Ште¬ лин пытается оправдаться (а оправдываться ему необходимо не толь¬ ко за упущения в образовании великого князя, но и за тоу какую отрицательную роль эти упущения сыграли в царствование импера¬ тора Петра III). Он сваливает все, прежде всего, на внешние влияния. «При разных рассеянностях и почти ежедневных помехах, — пишет Штелин, — нельзя было назначить постоянного занятия и строгого рас¬ пределения учебного времени. Не проходило недели без одного или не¬ скольких увеселений, при которых принц должен непременно участво¬ вать. Если была хорошая погода, то отправлялись гулять за город, или только покататься по обширной Москве...»693 Среди виновных называ¬ ются граф Брюммер, который «ездил с великим князем по городу боль¬ ше для того, чтобы показать себя, чем показать что-либо полезное мо¬ лодому принцу», уроки танцев Лоде, разводы солдат, игры с лакеями и оловянными солдатиками и т. д. Штелин утверждает, что не мог с этим справиться, что кажется странным, поскольку воспитатель мог прибег¬ нуть к самой императрице за помощью. Несмотря на «свою программу образования», она, наверно, прекратила бы все безобразия. Но отвлече¬ ния Петра Федоровича давали время для занятий своими делами само¬ му Штелину, да и не обостряли проблему, разрешение которой могло привести к его досрочному увольнению. Штелин пишет о более серьезных занятиях: «Уроки практической математики, на примере фортификации и проч. инженерных укрепле¬ ний, шли еще правильнее прочих, потому что отзывались военным де¬ лом. При этом Его Высочество незаметно ознакомился с сухими и скуч¬ ными началами геометрии. В прочие же дни иногда преподавалась история, нравственность и статистика, Его Высочество был гораздо не¬ внимательнее, часто просил он, вместо них, дать уроки математики; что¬ 466
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III бы не отнять у него охоты, нередко исполняли его желание»*694. Однако мы не знаем, где и когда сам Штелин познакомился с курсом фортифи¬ кации; К. Штелин об этом ничего не говорит. Тут нужен был настоящий военный специалист, которого и потребовала бестужевская «Инструк¬ ция» для обучения военному делу великого князя. Несмотря на особо преподносимые Штелином успехи в изучении Петром Федоровичем русской истории, они также (за полтора года!) оказались незначительны¬ ми: «К концу года (1743. — О. И.) великий князь знал твердо главные основания Русской истории, мог пересчитать по пальцам всех государей от Рюрика до Петра I-го»695. При хорошей памяти Петра Федоровича, на что особо указывает Штелин**, запомнить государей можно было за неделю (не совсем, правда, понятно, что имел в виду Штелин под «глав¬ ными основаниями Русской истории»***). К чему действительно привил великому князю некоторый интерес Штелин, было искусство. «Любит музыку, живопись, фейерверк и пр.», — писал наставник великого кня¬ зя696. Эти ли знания нужны были наследнику русского престола? * В другом месте под 1743 годом Штелин пишет; «Изучали любимые предметы велико¬ го князя: фортификацию и основания артиллерии, с обозрением существующих укреплений (по Force d’Europe), и положено начало, обещанному наставником великому князю, форти¬ фикационному кабинету, в котором в 24-х ящиках находились все роды и методы укрепле¬ ний, начиная с древних римских до современных, en basrelief, в дюйм, с подземными хода¬ ми, минами и проч., частью во всем протяжении, частью в многоугольниках; все это было сделано очень красиво и по назначенному масштабу. Для указания укрепления Русского го¬ сударства великий князь получил от фельдцейхмейстера, принца Гессен-Гомбургского, с позволения императрицы (которая раз и навсегда приказала выдавать великому князю все, что потребуется для его учения), большую тайную книгу (in imper, folio), под названием «Сила Империи», в которой были изображены все укрепления, принадлежащие к Русско¬ му государству, от Риги до турецких, персидских и китайских границ, в плане и профилях, с изображением их положения и окрестностей» (Штел., 78, 79). ** Штелин пишет: «Метопа. Отличная до крайних мелочей» (Штел., 110). *** Что мог рассказывать великому князю о русской истории Штелин, до прибытия в Рос¬ сию вряд ли о ней что-либо читавший? В «Экстракте из журнала учебных занятий-.» о за¬ нятиях по истории (и в частности, русской) сказано: «Сначала прошли вкратце историю России с Рюрика до настоящего времени. Чтобы поддержать охоту, каждый раз предлага¬ лось изображение того государя, о котором была речь, в картине и оттиске из находящихся в Академии Кунсткамеры изображение царей в зеленой яшме, вырезанных в Нюрнберге известным-, для бывшего фельдцейхмейстера графа Брюса. Из ближайших времен рассмат¬ ривали старинные татарские и русские монеты, из Петр. Миллерова Минц-кабинета, так¬ же при случае и другие древности этой земли, какие случалось мне отыскать в разных мес¬ тах. Далее, читали Пуффендорфово Введение в историю всех европейских государств, с краткими объяснениями, после того с большою подробностию историю соседних госу¬ дарств» (112,113). Штелин делает, например, следующую запись в перечне уроков в октябре 1743 года: «Из русской истории начали период самозванцев; рассмотрели причины государ¬ ственной ошибки тогдашнего правительства (?), с присовокуплением разных политических размышлений» и в отметках замечает: «Хорошо, но недолго» (Штел., 83). В упомянутом « Эк¬ стракте» имеется в разделе «Мораль и политика» такая строчка: «В особенности обращали внимание на Русское государство, что в нем есть и что еще нужно в нем сделать». В этом отношении весьма любопытно было узнать, говорил ли в данном случае Штелин от себя или воспроизводил чужую точку зрения (например, А.П. Бестужева). 30* 467
O.A. ИВАНОВ lÄ* При Дворе Елизаветы Петровны не все были невежды; А.П. Бестужев, с которым консультировался Штелин, мог, по-видимому, оценить как уровень преподавателя, так и то, что усвоил его ученик, часто болевший и не особенно желавший заниматься серьезными вещами697. К тому же Елизавета Петровна спешила с бракосочетанием. В августе 1745 года Штелин был уволен от должности наставника великого князя и переве¬ ден на должность его библиотекаря. Сам Штелин пишет об этом как о повышении: «Ее Величество произвела наставника великого князя в на¬ дворные советники и в его библиотекари, с непременным приказанием быть постоянно при великом князе, чтобы Его Высочество мог пользо¬ ваться его наставлениями. Она приказала ему, чтобы он каждое утро присутствовал при вставании и одевании великого князя, чтоб удержать дерзких камердинеров и лакеев от непристойных разговоров с Его Вы¬ сочеством»698. Но и в этой миссии, как мы видели по делу Чернышева, не преуспел*, в связи с чем был вынужден выйти в отставку, умалчивая: сам ли он решил уйти или его принудили это сделать699. Весьма интересно звучит реплика Штелина о следующем годе после его отставки: «Вели¬ кий князь забывает все, что учил, и проводит время в забавах с такими же невеждами, как Чеглоков»700. Таким образом, бывший воспитатель великого князя косвенно признается, что не дал Петру Федоровичу ни прочных знаний, ни тяги к ним. Из периода до вступления Петра Федоровича на российский престол обращает на себя внимание эпизод времен Семилетней войны, о котором нами уже писалось выше: Петр Федорович открыто защищал пруссаков, боровшихся с Россией, а также имел канал связи с ними. Налицо явное предательство. Как относился к этому Штелин? Похоже, он не хотел входить в партии, существовавшие при русском Дворе. Однако, как вы¬ ходец из города, входившего в состав Священной Римской империи, по¬ лучивший от императора дворянство, он не мог с удовольствием смотреть на деятельность Фридриха И. Известно, что он даже написал по поруче¬ нию А.П. Бестужева статью против прусского короля, начавшего вторую силезскую войну701. Знал ли об этом горячий поклонник Фридриха II — Петр Федорович? С Бестужевым Штелина связывали и деловые отно¬ шения: в 1752—1757 годах он руководил исполнением серии гравюр с видами загородного дворца и сада графа А.П. Бестужева-Рюмина на Ка¬ менном острове702. Одобрительно воспринял Штелин резкую реакцию Бестужева на принуждение его в 1766 году строить здание на Адмирал¬ * Он с грустью пишет о своей новой работе: «Штелин по утрам во время одевания Его Императорского Высочества читает ему газеты и объясняет их в разговоре, но и это случа¬ ется не каждый день; все употребляется на забавы, на пригонку прусских гренадерских ка¬ сок, на экзерцицию с служителями и пажами, а вечером на игру» (Штел., 90). 468
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III тейском лугу по французским чертежам; бывший канцлер вернул данный ему участок, заявив: «По пристоинству строил, а по приказанию францу¬ зов строить не привык»703. Правда, Штелин, по-видимому, не одобрял отношение Бестужева к матери невесты Петра Федоровича, которую называл «прекрасной и умной княгиней»704. Любопытно, что Штелин, наверняка хорошо знавший, на что были направлены главные усилия Иоганны-Елизаветы и кто их инициировал, ни слова об этом не говорит и не порицает ее за вмешательство в политику705. Не обошел Штелин молчанием и того, что Бестужев не был возвращен Петром III из ссылки. «В первые дни своего царствования дает повеление освободить и возвратить всех, сосланных императрицей: фельдмаршала Миниха из Пелыма, герцога Курляндскаго из Переяславля, графа Лесто- ка из Углича и проч., кроме бывшего канцлера, графа Бестужева. Он по¬ дозревает его в тайном соумышлении с его супругой против него, и ссылается в этом на покойную императрицу, которая предостерегала от него»706. Совершенно по-другому Петр Федорович отнесся к бывшему лейб-медику Елизаветы Петровны, который, как мы помним, хотел «во¬ дить за нос великого князя». Штелин записал в «Дневнике» под 3 февра¬ ля 1762 года: «Праздник ордена Св. Анны. Его Величество публично кушал с кавалерами этого ордена, графом Лестоком, возвратившимся из Устю¬ га, места своего заточения в течение 13 лет. Его Величество подарил ему золотую шпагу. Его супруга обедала одна с императрицей»707. Сам Ште¬ лин к Лестоку затаил какую-то вражду и в книге «Подлинных анекдотов о Петре Великом» писал о том, что Лестока в 1720 году Петр Великий сослал под караулом в Казань «за распутное поведение», затем из-за «бес¬ покойного нрава и распутства», а также вмешательства в политические дела «в противность запрещению и частым напоминаниям императри¬ цы» он «лишен был всех чинов и имения, и сперва вместе с женою своею, которая происхождением была из лифляндской фамилии фон Мегден, заключен был на год в Петербургскую крепость, а потом послан в ссылку в Углич»708. Тут стоит сказать, что к голгитинг^ам Штелин не питал особого почте¬ ния. Он повсюду показывает, как разлагающе действовали голштинские вояки на Петра Федоровича: тут и натравливание его на Данию («При этом, — замечает Штелин, — было страшное хвастовство»709); и курение, к которому раньше Петр Федорович испытывал отвращение, а теперь «гру¬ бый голштинский лейтенант» приучил к нему великого князя, назвавшего Штелина «глупцом» за то, что он упрекнул Петра Федоровича в непоследо¬ вательности710. Голштинский обер-гофмаршал Брюммер и другие голш¬ тинские чиновники также не нравились Штелину; так, например, касаясь лейб-медика великого князя доктора Струве, он фактически обвиняет его 469
O.A. ИВАНОВ в подрыве здоровья Петра Федоровича Прием каких-то лекарств в 1743 году чуть не привел к смерти великого князя. Штелин с какой-то злорадной объективностью сообщает, что Струве был отстранен императрицей, «огорчился этим, занемог горячкою и умер»*711. В голштинском окруже¬ нии (до свадьбы) Штелин видит причины упадка учебной дисциплины; го¬ воря о дяде великого князя герцоге Августе, Штелин замечает: «Он выпи¬ сал для великого князя модель города Киля, которая забавляла его более, чем все Русское государство, к немалому огорчению императрицы. Ште¬ лин показывает ему различие между обоими. Императрица отсылает всех голштинцев назад»712. Особенно негативное отношение вызывал у Штели¬ на другой дядя Петра Федоровича — Георг Голштинский; ему Штелин вме¬ няет падение уважения к Петру III в России713. Тут Штелин, несомненно, ошибался (или сознательно говорил неправду). У бывшего прусского гене¬ рал-майора не было цели испортить императора — он приехал в Россию потому, что Петру Федоровичу был нужен именно такой человек в помощ¬ ники для осуществления внутренней и внешней политики, которой руко¬ водил прусский посланник Гольц. Принц Георг только слишком рьяно проводил в жизнь «задумки» Петра III714. Необходимо заметить, что Штелин впадает в заметное противоречие: с одной стороны, он показывает, что Петр Федорович до воцарения ни¬ чему не учился (или забыл все, чему обучал его Штелин), а с другой — проявление незаурядных государственных качеств после вступления на престол. Штелин пишет: «Его похвальные поступки в первые три месяца: каждое утро он проводит в кабинете с министрами, посещает Сенат и все Коллегии, также и Синод; везде его принимают с восторгом, а в после¬ днем архиепископ Новгородский, Сеченов, говорит ему приветственную речь»**. Кстати сказать, Екатерина II сохранила для нас детали того, как Петр Федорович слушал эту речь. «Сей был вне себя от радости и оной ни мало не скрывал, — пишет императрица, — и имел совершенно позорное поведение, кривляясь всячески, и не произнося окроме вздорных речей, не соответствующих ни сану, ни обстоятельствам, представляя более не смешного Арлекина, нежели иного чево, требуя однако всякое почтение» (525). Штелин шел на сознательный обман возможных своих читателей, когда писал: «Так как все видели, как был неутомим этот молодой монарх в самых важнейших делах, как быстро и заботливо он действовал с утра и почти целый день в первые месяцы своего правления до прибытия сво¬ его дяди, принца Георгия, то возлагали великую надежду на его царство- * Не забыл Штелин сообщить и о смерти Брюммера и Берхгольца (Штел., 89). ** Об этой речи Штелин упоминает в своих записках еще дважды (Штел., 96—97, 116), но молчит о том, какой «подарок» готовил архиепископу Новгородскому Петр III (Соловь¬ ев. Кн. 13,64). 470
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III IÄ* вание и все вообще полюбили его»715. Современник-иностранец, француз фавье, хорошо знавший ситуацию, писал: «Никогда нареченный наслед¬ ник престола не пользовался менее народною любовью. Иностранец по рождению, он своим слишком явным предпочтением к немцам то и дело оскорбляет самолюбие народа, и без того в высшей степени исключитель¬ ного и ревнивого к своей национальности..»716 Штелин идет на сознатель¬ ное искажение действительного положения дел, когда сообщает, что Петр Федорович, после смерти тетки, «велел гвардейским полкам вы¬ строиться на Дворцовой площади, объехал их уже при наступлении ночи, и принял от них приветствие и присягу. Полки выражали свою радость беспрерывным ура своему новому полковнику и императору и говорили громко: «Слава Богу! Наконец, после стольких женщин, которые управ¬ ляли Россией, у нас теперь опять мужчина император!»717 Можно думать, что источником этой информации явился сам Петр III, который в пись¬ ме к Фридриху II писал о русских: «Они, которые всегда только того и желали, чтобы быть под управлением государя, а не женщины, о чем я сам много раз слышал от солдат своего полка, говоривших: «Дай Бог, чтобы вы скорее были нашим государем, чтобы нам не быть под владычеством женщины» (курсив наш. — О. И.)718. Штелин искажает даже слова Петра Федоровича, да к тому же расширяет «радость» от восшествия на престол Петра III на все общество. Зачем он все это делал, непонятно. С.М. Соло¬ вьев писал по поводу упомянутой «радости»: «Большинство встретило мрачно новое царствование: знали характер нового государя и не ждали ничего хорошего. Меньшинство людей, обещавших себе важное значение в царствование Петра III, разумеется, должно было стараться рассеять грустное расположение большинства, доказывать, что оно обманывается в своих черных предчувствиях»719. Отведя на благодеяния Петра III всего три месяца (надо думать, что «бегун» не рассчитал своих сил), Штелин замечает: «Только впоследствии, когда он стал упускать из виду внутреннее, занимаясь только внешним, когда он уничтожил мундиры гвардейских полков, существовавшие со времен Петра Великого, и заменил их короткими русскими кафтанами, ввел белые узкие брюки и прочее, тогда гвардейские солдаты и с ними многие офицеры начали тайно роптать и дозволили подбить себя к воз¬ мущению»720. А мир с Пруссией и измена своим союзникам-австрийцам? Штелин, преподававший Петру Федоровичу в свое время политическую мудрость — «что нужно Российскому государству», в «Записках о Петре III» об этом торжестве молчит. Однако именно он устраивал великолеп¬ ный фейерверк в честь этого события. Как будто Штелин не слышал и не чувствовал растущее народное возмущение. Современник этих событий А.Т. Болотов писал: «Всем нам тяжелый народный ропот и всеобщее час 471
О.А. ИВАНОВ ^ от часу увеличивающееся неудовольствие на государя было известно, и как со всяким днем доходили до нас о том неприятные слухи, а особливо когда известно сделалось нам, что скоро с прусским королем заключит¬ ся мир и что приготовлялся уже для торжества мира огромный и вели¬ колепный фейерверк, то нередко, сошедшись на досуге, все вместе гова¬ ривали и рассуждали мы о всех тогдашних обстоятельствах и начали опасаться, чтоб не сделалось вскоре бунта и возмущения, и особливо от огорченной до крайности гвардии» (курсив наш. — О. И.)721. В упомянутых «Записках» Штелина сказано несколько слов о вели¬ колепном фейерверке 10 февраля 1762 года722. Но фейерверк этот был крайне неуместен в дни траура по Елизавете Петровне. Штелин молчит об этом в «Записках», но рассказывает откровенно (без осуждения) в за¬ писках «Искусство фейерверков»: «Когда 25 ноября 1761 года он всту¬ пил на императорский трон, то уже к 10 февраля следующего года, ко дню рождения Его величества, должен был быть подготовлен великолеп¬ ный фейерверк. Но поскольку миновало лишь несколько дней после тор¬ жественного погребения блаженной памяти императрицы Елизаветы, и Двор в глубочайшем трауре объявил на целый год траур по всей Россий¬ ской империи, и все публичные празднества были отменены, праздник не мог отмечаться в резиденции, а следовательно, там не мог быть по¬ казан и сей красивый фейерверк*. Поэтому император отправился с из¬ бранной свитой за 22 версты от города в императорский увеселительный дворец Сарское Село, где был торжественно отмечен день рождения и сожжен красивый фейерверк. Главное представление по инвенции стат¬ ского советника Штелина, исполненное Мелиссино, который получил за это благодарность, было очень мило нарисовано начисто театральным живописцем Антонио Перезинотти, гравировано на меди в Академии, отпечатано вместе с описанием и изъяснением и роздано при Дворе»723. Штелин явно пошел на сделку с совестью и, пренебрегая приличиями — всеобщим трауром по Елизавете Петровне, решился на реализацию дав¬ но подготовленного фейерверка, подталкиваемый, по-видимому, самим Петром III** и желанием получить поощрение. Правда, получили его * Штелин в своем «Дневнике» более откровенен: «Великолепный парад; после обеда концерт. Ночью сожжен фейерверк, составленный мной сперва для Нового года, а потом переделанный для дня рождения Его Императорского Величества» (РА. 1911. Кн. 2. № 5. С. 13). ** О страстной любви Петра Федоровича к фейерверкам Штелин рассказывает следую¬ щее: «Тогдашний великий князь, впоследствии император Петр III, особый любитель фей¬ ерверков, повелел при содействии вышеупомянутого г-на генерал-фельдцейхмейстера гра¬ фа Шувалова очень часто, по крайней мере, при всех торжественных случаях, устраивать фейерверки неоднократно упоминавшимся выше г-ном Мартыновым в своем увеселитель¬ ном дворце Ораниенбаум, в котором он имел обыкновение проводить лето. Чтобы угодить его увлечению, маленькие фейерверки в виде красиво украшенного десерта иногда ставили 472
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ другие. Штелин, по-видимому обиженный этим, пишет: «При этом слу¬ чае было много милостей и производств: оба брата Нарышкины сдела¬ ны, Александр Александрович обер-гофмаршалом, Лев Александрович — шталмейстером, оба получили Андреевские ордена, а также голштин¬ ский обер-егермейстер фон Бредаль, генерал-летейнант Вилльбуа произ¬ веден в генерал-фельдцейхмейстеры и пр. Этому последнему и шталмей¬ стеру Нарышкину император подарил по каменному дому»724. Известная ревность и обида Штелина на бывшего воспитанника про¬ является и в случае с награждением Растрелли орденом Святой Анны, которое он пытается сделать смешным и тем принизить. «При вступле¬ нии его в Новый дворец, — пишет Штелин, — главный ординатор*, ита¬ льянец граф Растрелли, поднес ему большой план всего дворцового стро¬ ения. Император, приняв его и взяв его с собою в свои покои, сказал окружающим: «Я должен подарить что-нибудь Растрелли. Но деньги мне самому теперь нужны. Я знаю, что сделаю, и это будет для него при¬ ятнее денег. Я дам ему свой Голштинский орден. Он не беден и с амби¬ цией, и примет это за особую милость, и я разделаюсь с ним честно, не тратя денег». Его Величество приказал принести орденскую ленту и звез¬ ду, призвал графа, возложил на него орден и оставил к ужину при Дво¬ ре. Когда граф после ужина возвратился домой и жена его, весьма тще¬ славная берлинская француженка (урожденная из Валлиса), у которой в это время ужинал придворный живописец, граф Ротен, видела его с этим орденом, то, заплакав от радости, не могла ни слова сказать и едва не лишилась чувств»**725. Голштинского, как и русского, ордена Штелин так и не получил, а чина и должности ему пришлось ждать до апреля (об этом ниже). Петра Федоровича в его радости остановить уже было нельзя; через три дня после своего дня рождения он в доме М.И. Воронцова вновь на¬ слаждается фейерверком. Штелин, который и устраивал последний, запи¬ сывает: « Его Императорское Величество провел вечер в очень большом обществе, в придворном трауре, в доме Его Высокопревосходительства на его стол за ужином и в заключение сжигали к восхищению его, но не без неудобства от дыма и серных паров. А в течение зимы [великий князь] часто ездил в Петербург на публич¬ ную сцену комической оперы-буффо Локателли, чтобы после спектакля безопасно сжечь тот или иной очень красивый фейерверк на покрытой матами или войлоком сцене» (Штел., 261). * Возможно, тут следует понимать как «устроитель» от латинского ordinatum — приво¬ дить в порядок. ** Эта история так задела Штелина, что он упомянул о ней в записке «О скульптуре»: «Когда император в пасхальный вечер въехал в новый дворец, он пожаловал г-ну обер-ар- хитектору за его прежние труды при строительстве этого дворца голштинский орден св. Анны. Его жена, увидев совершенно неожиданно мужа, возвращающегося домой с надетой орденской лентой, упала от радости в обморок» (Штел., 177). 473
O.A. ИВАНОВ ^ канцлера, где перед ужином пугцен был прекрасный фейерверк и устро¬ ена иллюминация. Его Величество и все общество оставались до 5 часов утра»726. Как и прежде, было подготовлено (упоминавшееся нами выше) «Описание аллегорическаго изображения фейерверка и иллуминации...» с приложением двух гравюр. Несомненно, Петр Федорович был вне себя от счастья и вел себя так, что забыл даже внешние приличия. Но и в этом случае Штелин не порицает поведения Петра III, поскольку, согласно его точке зрения, «воспитанник» стал вести себя недолжным образом толь¬ ко через три месяца после вступления на престол. Обратим тут также внимание читателя на следующую примечатель¬ ную деталь, сообщенную Штелином* он рассказывает о том, как импера¬ тор посетил в Петропавловской крепости Монетный двор. «Он обошел все отделения, — пишет Штелин, — и, войдя в то, где чеканят новые руб¬ ли, сказал, смеясь: «Эта фабрика мне нравится более многих других. Если бы она прежде принадлежала мне, то я умел бы ею воспользоваться»727. Но в очерке «О медальерном искусстве» находится любопытная подроб¬ ность, опущенная в «Записках» (и, как полагаем, не случайно). «Когда в присутствии Его величества отчеканили первый рубль и поднесли ему, этот монарх сказал, рассматривая свой погрудный портрет. «Ах, как ты красив! Впредь мы прикажем представлять тебя еще красивее»*. К это¬ му Его императорское величество добавил в шутку: «Это ведь во всякое время изрядная фабрика. Если бы я получил дирекцию над нею, будучи великим князем, я хорошо использовал бы ее» (курсив наш. — О. И.)723. Скорее всего, Петр III не шутил, поскольку в своем дневнике под 24 ап¬ реля 1762 года записал, что император «раздавал всем присутствующим новую монету со своим изображением..»729. С другой стороны, в «Запис¬ ках о Петре III» нельзя найти и слов об оскорблениях, которые наносил Петр Федорович жене, став императором; ни слова о мыслях заключить ее в монастырь, об отречении от Павла Петровича, о приказе арестовать Екатерину. Обо всем этом лишь несколько фраз: «На Святой неделе им¬ ператор переезжает в Новый Зимний дворец, помещает императрицу на отдаленном конце его**, а ближе к себе, на антресолях, свою любимицу, толстую фрейлину, Елизавету Романовну Воронцову; между переднею И; отделением императрицы — великий князь с его обер-гофмейстером,! графом Паниным»730. Штелин не хотел всего этого касаться или не мо? * В «Дневник» Штелина эта фраза также не попала (РА. 1911. Кн. 2. № 5. С. 13). Если верить специалистам, первый увиденный Петром III рубль ему не понравился и он прика¬ зал его переделать. Крайне редкий экземпляр этой монеты, как мы слышали, был продан в Москве в 2006 году на аукционе за 200 ООО долларов! ** Согласно М.П. Погодину, в рукописи Штелина имеется заметка, что Екатерина была «отстранена от всех дел» (см. в разделе VIII в главе о Погодине). 474
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ÎÂ, анализировать имеющиеся у него факты. Поэтому и получается у него, что чуть ли не главной причиной переворота 1762 года стала слишком ранняя смена формы у гвардии731. Истинной реакции Штелина на свержение Петра III и его смерть мы не знаем. В «Записке о последних днях царствования Петра» он промол¬ чал о двух письмах Петра Федоровича, которые он прислал Екатерине через вице-канцлера князя Голицына и М. Измайлова и о которых ему должно было быть известно из первых рук (или, в крайнем случае, из «Обстоятельного манифеста» от 6 июля). Штелин создает другую карти¬ ну хода событий: «Тотчас по приезде ее величества гг. Григорий Орлов и генерал-майор Измайлов были отправлены в Ораниенбаум за импера¬ тором. В 1 часу они привезли его в Петергоф в карете и высадили в пра¬ вом дворцовом флигеле. Здесь он изъявил согласие на все, что от него потребовали» (курсив наш. — О. И.). По-видимому, Штелин осуждал как письма, так и согласие Петра Федоровича на отречение. Я. Штелин был привлечен в «Печальную комиссию» по случаю погре¬ бения Петра Федоровича, в которой числился «при сочинении разных описаниев», за что получил 500 рублей732. В записке «Писатели, писав¬ шие о Петре III» Штелин говорит только о «падении императора» и о «несчастном императоре»733. Но в записках об искусствах в России нет уже слов об этом. Так, рассказывая о фейерверке, который должен был быть устроен 29 июня, Штелин замечает, что он не состоялся «из-за низложения императора, происшедшего за один-единственный день до этого», и тут же бодро сообщает: «Зато наступившей осенью в Москве при коронации императрицы Екатерины II был представлен еще боль¬ ший, необычайный фейерверк с новейшими движениями и явлениями, который по приказу нового генерал-фельдцейхмейстера г-на Вильбуа был устроен полковником артиллерии Мелиссино с помощью его при¬ лежного сотрудника славного ловкого лейтенанта артиллерии г-на Фе- мерра по инвенции статского советника Штелина ко всеобщему восхи¬ щению»734. В записках «О медальерном искусстве» Штелин также не впадает в грустные воспоминания об ушедшем императоре-воспитан¬ нике, а просто без эмоций пишет: «Еще прежде чем получили время для изготовления медали по случаю восшествия на престол Петра III, импе¬ ратор уже утратил трон, и эта поспешная коронационная медаль была приготовлена в Петербурге для предстоящей коронации Екатерины II»735. Похоже на то, что с «падением Петра Федоровича» жизнь для Штелина не прекратилась; с самого начала царствования Екатерины II он продол¬ жает заниматься своим делом, а не уходит в отставку и не попадает в опалу за резкие слова по поводу нового правления и судьбы своего по¬ койного благодетеля. 475
О.А. ИВАНОВ CÄ, Отношение Петра Федоровича к Штелину Разобраться в вопросе, как на самом деле относился великий князь к своему учителю, весьма сложно; объективных свидетельств практически нет. Начнем с того, что в 1743 году Штелин женился на дочери пастора из московской Немецкой слободы — Елизавете Райхмут (Reichmut)736. В том же году у него родился сын Петр, названный так по имени крестного отца — великого князя. В двенадцать лет молодой Штелин был уже штык-юнке¬ ром «великокняжеского шлезвиг-голштинского артиллерийского корпу¬ са» и продвинулся в нем до капитана737. После свержения Петра III капи¬ тан Петр фон Штелин перешел на дипломатическую службу738. В 1763 году он отправился секретарем посольства в Копенгаген739, служил в Дрездене и Гааге740. Однако служба за границей не удалась; из-за неизвестных при¬ чин он должен был покинуть дипломатическую службу741. Чем Петр Ште¬ лин занимался дальше и когда умер, неизвестно; но мы знаем, что он не был женат. 16 декабря 1745 года великий князь Петр Федорович подписал Штели¬ ну грамоту, в которой вместе с подтверждением данного ему чина и звания Елизаветой Петровной назначалась из великокняжеской казны пенсия в размере 1000 рублей в год. Boi’ как звучит текст этого документа: «Мы Бо¬ жьей милостью Петер Федорович, великий князь всея России и т. д., на¬ следник Норвежский (Erbe zu Norwegen), правящий герцог Шлезвига, Голштейна, Стормарна (Stormarn) и Дитмаршена (Dithmarsen), граф Оль¬ денбурга и Дельменгорста (Dellmenhorst), даем этим знать: после того, как по высочайшему повелению Ее Императорского Величества Елизаветы Петровны, самодержицы всея России и т. д. и т. д. профессор Якоб Штелин с 1742 года до времени нашего бракосочетания служил как информатор (Informator)* в необходимых Нам науках и в это время проявил такое ста¬ рание, рвение и верность, что Ее Императорское Величество, свидетель¬ ствуя свою высочайшую милость и удовлетворение, после окончания его функций не только пожаловала его чином надворного советника (Hof- Rhats), но всемилостивейше положила оставаться ему в дальнейшем биб¬ лиотекарем при Нашем дворе, то Мы, принимая во внимание сказанное и в изъявление Нашей милостивой признательности за его до сих пор вер¬ ную Нам службу, милостиво решили пожаловать его, как Нашего библио- текаря, из кассы Нашего кабинета ежегодной пенсией в 1000 рублей, что * По-видимому, это слово следовало перевести по-русски — преподаватель; француз¬ ское Informateur — следователь, разузнаватель (согласно французско-русскому словарю Н.П. Макарова) — тут не подходит; составитель, скорее всего, произвел его от латинского informare, среди значений которого — изображать, представлять, дать кому-либо понятие о чем-либо. В ЧОИДР используется термин наставник (Штел., 74, 82, 88). 476
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III будет оставаться в силе отныне и так долго, как он будет состоять в Нашей службе, и сверх того вследствие Нашего действительного обещания мило- стивейше заявляем, что если когда-нибудь состояние здоровья или другие обстоятельства не позволят ему продолжать оставаться в здешних краях, и с соизволения Ее Императорского Величества или [вследствие] отставки он отсюда должен будет удалиться, милостиво [обещаем] обеспечить на про¬ тяжении его жизни в Наших Шлезвиг-Голштинских странах или еще где в Нашей службе с надлежащей должностью приличный годовой доход в одну тысячу рублей. Во извещение и удостоверение чего отдаем Мы име¬ нованному это открытое письмо. Дано в Санкт-Петербурге 16 декабря 1745. Петр, великий князь»742. Упомянутая пенсия действительно уплачивалась, а не осталась на бума¬ ге743, правда, из-за трат Петра Федоровича не всегда в полном размере. Если верить Штелину, то, вступив на императорский престол, Петр III велел со¬ ставить план фонда, из которого должно выдавать большую пенсию тем, кто получал ее до того из его собственной кассы; при этом он говорил: «Они довольствовались до сих пор из моей тощей великокняжеской казны, те¬ перь я дам им пенсию из моей толстой кассы. Господь Бог щедро наделил меня, так и я хочу щедрее наделить их, чем делал это прежде»744. Когда Штелин вынужден был в 1746 году выйти в отставку, то в «Записках» ука¬ зал — «с пенсией»745. Нам удалось найти любопытное дело, связанное с выплатой этой пен¬ сии. В декабре 1796 года к императору Павлу Петровичу обратилась вдова Штелина. Вот текст ее просьбы, содержащий весьма любопытные подробности из жизни Штелина: «Всеавгустейший Монарх, Всемилости- вейший Государь! Да будет позволено вдове действительного статского советника Штелина, одного из долговременных служителей Его Импе¬ раторского Величества покойного дражайшего родителя Вашего, при¬ пасть к стопам Вашего Императорского Величества и принести при сем грамоту на пенсию тысячу рублей за собственноручным Его подписани¬ ем, каковую Его Величество пожаловал ему по смерть в 1745 году из соб¬ ственной суммы своей, коею он и пользовался вполне семь лет, в десять же последовавших потом годов получал он только по шести сот рублей в год по случаю тогдашних Его Великокняжеских недостаточных дохо¬ дов, но однако же со Всемилостивейшим обещанием вознаградить ему в полной мере сию недоплату, как скоро способы Его Императорского высочества сделались бы подостаточнее. По вступлении же на престол, сей великодушный Государь благоволил немедленно известить бывшего наставника своего Штелина, что впредь получать он будет не токмо положенной пенсии по смерть по 1000 рублей сполна, но что и доплатит ему за 10 лет недоимки, вследствие чего и опре¬ 477
O.A. ИВАНОВ делено было назначить особенную сумму для выполнения всех потерпев¬ ших платежей, но за кончиною Его Величества Императора положена пре¬ града произведению в действо сего всемилостивейшего начертания, и с сего времени по смерть мужа моего, приключившуюся в 1785 году, как за означенные 10 лет недоимка осталась неполученною, так и в достальные двадцать три года никакой уже пенсии не было произвожено. Лишиться сего тем чувствительнее было для мужа моего, что распо¬ ложение к нему Государя было наилучшее, ибо Государь при самом на¬ чале пожаловал ему упраздненное тогда каноническое место* в собор¬ ной Гамбургской церкве, доставлявшее 800 рейсталлеров; несколько же времени потом в замен оного пожаловал ему вышереченную грамоту на пенсию 1000 рублей, при сем прилагаемую, намерен был наградить тем каноническим местом некоего придворного кавалера голстинского, в Германию возвращающегося. Покойный муж мой, бывший в службе це¬ лые пятьдесят лет, вызван был в Академию в 1735 году. После чего по¬ койная императрица Елизавета Петровна препоручила ему наставление Великого князя Петра Федоровича, и с того времени был он безсменно при сем Государе по самую кончину его. Удручена будучи летами и немощьми, не имела бы я отнюдь дерзнове¬ ния испрашивать щедроты Вашего Императорского Величества, но единая нежность и попечение материнское о семействе, весьма недостаточном, подвизают меня к сему дерзновению. Вознося мольбы ко Всевышнему о вожделеннейшем здравии Вашего Императорского Величества и о непо¬ колебимом благоденствии царствования, с такою славою начатого, подпи- суюсь... Елизавета Штелина. В Санктпетербурге. Декабря 9-го дня 1796»746. Не прошло и недели, как 12 декабря 1796 года Павел I подписал указ о выдаче 38 тысяч рублей Елизавете Штелиной. И эти деньги в большей час¬ ти были просительнице выданы, о чем свидетельствует другое обнаружен¬ ное нами дело. Оно открывается прошением в Кабинет Его Император¬ ского Величества римско-цесарского купца И. Отта, в котором говорилось: «Покойного господина действительного статского советника Якова Яков¬ левича Штелина вдове его Елизавете Ивановой [дочери] следует из онаго Кабинета получить в число Всемилостивейше ей пожалованных тридцати восьми тысяч рублей к полученным ею восемнадцати тысячам рублям до- стальных двадцати тысяч рублей, которые покорнейше прошу Кабинет Его Императорского Величества приказать выдать мне под расписку по дан¬ ной от нее мне доверенности, которую при сем и прилагаю в оригинале. Февраля 16 дня 1797 года»747. К «прошению» была приложена доверен- * Место каноника. 478
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III tÆï* ность Елизаветы Штелиной, данная купцу Ивану Ивановичу Отту, кото¬ рый назван «внуком»748. Были ли у Я.Я. Штелина еще сыновья, нам неизве¬ стно. Карл Штелин называет Петра «единственным сыном»749. Из глухого замечания биографа следует, что у Штелина были две дочери, имен кото¬ рых он не называет и более ничего о них не пишет750. И.И. Отт, вероятно, был сыном одной из дочерей Я.Я. Штелина*. Последний документ в упомянутом деле относится к марту 1797 года. В нем И.И. Отт опять обращается в Кабинет Его Величества с таким про¬ шением: «Следующие мне к получению из оного Кабинета по данной от вдовы действительного статского советника Штелиной доверенности де¬ сять тысяч рублей Кабинету Его Императорского Величества покорнейше прошу отдать оные деньги г. Гофмаршалу графу Тизенгаузену или кому он перевести их заблагорассудит, в чем впредь спорить и прекословить не буду. Римский цесарский купец И. Отт»151. Как развивались события даль¬ ше, мы не знаем. Пенсия, положенная Петром Федоровичем Штелину, несомненно, свидетельствует о благодарности великого князя. Наверно, в сравнении с Брюммером Штелин был просто ангел Нет сомнения, что Петр Федоро¬ вич рассказывал Штелину многое из своей кильской жизни (например, о стоянии на горохе, которому его подвергали, об учителе латыни и др.). Правда, трудно поверить, что душеспасительными разговорами во время хождения по комнате Штелин мог приобрести «любовь и доверенность принца»752. В этом отношении весьма красноречиво дело А. Чернышева, в котором все, включая и великого князя, не слишком почтительно отзы¬ вались о «профессоре» — Штелине. А на критику курения Петр Федоро¬ вич, как мы уже говорили, обозвал своего бывшего наставника просто «глупцом». По-видимому, подобное обращение, не делающее чести Пет¬ ру Федоровичу, сильно оскорбило Штелина, сохранившего его для потом¬ ства. Говоря о том, как Петр Федорович выслушивал от него замечания по поводу его поведения, будучи великим князем, Штелин пишет: «Он не обижался подобными замечаниями, потому, что был убежден, что я же¬ лал ему добра и всегда ему советовал, как можно более угождать Ее Ве¬ личеству и составить тем свое счастие»753. Если верить Штелину, то Петр Федорович слушался разумных аргументов. Так, например, было в случае его драки с Брюммером. Когда великий князь хотел вызвать гренадеров, «от этого профессор удержал его и представил Его Высочеству все непри¬ ятности, которые могут от этого произойти»754. Подобный подход при¬ сутствует в приписке к изучаемому письму Петра Федоровича к жене. * М.П. Погодин называет Ф.И. Отта (вероятно, сына И.И. Отта) «потомком Штелина по женской линии» (Утро. 1868. Кн. 3. С. 363). 479
O.A. ИВАНОВ eÄl ^ Воцарение Петра Федоровича сулило Штелину очень много. Если ве¬ рить его дневнику, он часто встречается с императором, который сразу назначает своего бывшего наставника в комиссию по похоронам Елиза¬ веты Петровны с поручением «составить план для аллегорической тра¬ урной парадной залы в Дворце и великолепного катафалка в соборном храме Петра и Павла, в крепости, вместе с прочими орнаментами»755. В самые первые дни Петр III якобы сказал Штелину, по-видимому до¬ ложившему о своих проблемах в Академии: «Штелин! Я очень хорошо знаю, что и в вашу Академию наук закралось много злоупотреблений и беспорядков. Ты видишь, что я занят более важными делами, но, как только с ними управлюсь, уничтожу все беспорядки и поставлю ее на лучшую ногу»756. Необходимо отметить, что Штелин предваряет эти сло¬ ва императора, что тот его произвел в статские советники и смотрители своей библиотеки*. Однако в «Дневнике» Штелина это событие отно¬ сится к началу апреля: «...Вечером велел позвать к ужину. После ужина Его Величество объявил меня библиотекарем при своем дворе и стат¬ ским советником, приказал подать венгерского вина и пил за здоровье своего нового статского советника, что сделали по приказанию и по при¬ меру Его Величества все присутствующие, а именно: гетман, гофмаршал Нарышкин, его брат Лев Александрович, генерал Мельгунов, генерал- майор Ляпунов, генерал-адъютант Гудович и Андрей Гаврил. Чернышев, адъютанты князь Барятинский и Рейзер»757. Работая над «Записками», Штелин, по-видимому, не воспользовался своим «Дневником», что весь¬ ма странно. Глава 3 ОТНОШЕНИЕ ШТЕЛИНА К ЕКАТЕРИНЕ II Штелин о Екатерине II Сохранение письма Петра Федоровича к жене — это и определенная память о Екатерине. Как относился к ней Штелин, не просто понять. В «За¬ писках о Петре III» о Екатерине сказано крайне мало; она приезжает, болеет, выходит замуж, рожает Павла... Но что она за человек? Иоганну- Елизавету Штелин сразу характеризует как «прекрасную и умную княги¬ * В другом месте «Записок» Штелин уточняет; «Сделавшись императором, он поручил статскому советнику Штелину, как своему главному библиотекарю, устроить библиотеку в мезонине его Нового Зимнего дворца в Петербурге, для чего были назначены четыре ком¬ наты и две для самого библиотекаря» (Штел., 110). В 1754 году Петр Федорович сделал Штелина своим библиотекарем и просил перевести его книги в Ораниенбаум (Штел., 92). 480
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ню»758. А София-Фредерика — какова она: красива, умна, что читает, инте¬ ресуется искусствами, как относится к великому князю и императрице? Удовлетворительных ответов на эти вопросы у Штелина мы не найдем. Уничтожил ли он соответствующие страницы в рукописи «Записок о Пет¬ ре III» или сразу решил ничего не говорить о жене Петра Федоровича? Трудно сказать. Больших вымарываний на страницах «Записок» нет. Со¬ здается впечатление, что Штелин (особенно в «Записках») старается всеми силами не говорить о ней много. Вот, к примеру, важнейшее событие в жизни императорской семьи — рождение Павла Петровича, которое сам Штелин характеризует в очер¬ ках «Искусство фейерверков» как «желанное рождение», «желанное со¬ бытие»759. Что же он говорит в «Записках о Петре III»? «Великая княгиня беременна. Двор великого князя совершенно оживает, Его Высочеству все дозволяется... 20 сентября великая княгиня разрешилась от бремени принцем. 1-го ноября торжественное поздравление у родильной посте¬ ли Ее Императорского Высочества ...Императрица дарит великому кня¬ зю несколько сот тысяч рублей для уплаты Гамбургу и для выкупа некоторых заложенных голштинских имений» (Штел., 91, 92). Сухая констатация; ни слова о том, как мучительно проходили роды, как пло¬ хо после них чувствовала себя Екатерина. Посмотрим теперь, как пишет Штелин о рождении Карла-Петра- Ульриха и особенно о его матери: «Родился в Киле 10/21 Февраля 1728 г., от прелестнейшей женщины в государстве, Анны Петровны, первой доче¬ ри Петра Великого, императора всероссийского, на 21 году ее возраста» (курсив наш. — 0. И.)760. Штелин не только игнорирует состояние Екате¬ рины, но и, по-видимому вполне сознательно, молчит об источнике денег, данных великому князю. В день крестин Павла Петровича императрица пришла к великой княгине и принесла на золотом блюде указ о выдаче ей из Кабинета 100 ООО рублей, а также ларчик с драгоценностями. Екате¬ рина радовалась полученным деньгам, но вынуждена была с ними вскоре расстаться (364). Весьма показательно, что Штелин почти ни слова не го¬ ворит о заботах отца о жене и своем столь «желанном сыне». Он только вспоминает одно посещение уже Петром III Павла Петровича: «Навещая великого князя Павла Петровича, целует его и говорит: «Из juero со вре¬ менем выйдет хороший малый. Пусть пока он останется под прежним своим надзором, но я скоро сделаю другое распоряжение и постараюсь, чтобы он получил другое, лучшее воспитание (военное), вместо женско¬ го»761. Несомненно, Штелин хорошо знал об истинном отношении Пет¬ ра Федоровича к сыну, о циркулирующих в обществе слухах, что он хочет объявить Павла незаконным, слухах, которые Штелин должен был опро¬ вергнуть — пусть косвенно — положительным рассказом. 31 О. MlVlHOD 481
O.A. ИВАНОВ О конфликте между Петром Федоровичем и его женой сказано вскользь, по поводу невозвращения из ссылки императором А.П. Бесту¬ жева. Штелин замечает, Петр III «подозревает его в тайном соумышлении с его супругой против него, и ссылается в этом на покойную императри¬ цу, которая предостерегала от него»762. Тема эта далее не находит ника¬ кого развития. Говорит Штелин пару слов и о перевороте, но опять-таки не прямо, а косвенно. Рассказывая об аресте в Ораниенбауме «голштин¬ ских рекрут», Штелин пишет о событиях там происходящих: «Изверг сенатор Суворов (В. И., отец генералиссимуса. — О. И.) кричит солдатам: «Рубите прусаков!» и хочет, чтобы изрубили всех обезоруженных солдат. Гусарские офицеры ободряют их и говорят: «Не бойтесь: мы вам ничего худого не сделаем; нас обманули и сказали, что император умер»*763. Итак, в основании переворота, согласно Штелину, — обман, а не возмущение широких слоев русского дворянства. Кстати сказать, этот «обман» был, по-видимому, на самом деле, но его применила не Екатерина, а, если ве¬ рить Рюльеру, — княгиня Дашкова764. Резко (хотя опять-таки не прямо) выступает Штелин против Екате¬ рины в разделе «Писатели, писавшие о Петре III». Там, характеризуя вы¬ шедшую в 1764 году «где-то в Германии»** «на французском языке» кни¬ гу «Histoire de Pierre III, Empereur de Russie, avec plusieurs anecdotes singulières et dignes de curiosité. Londres. 1764»***, Штелин замечает: «Эта история написана довольно подробно. Но некоторые обстоятель¬ ства частью совершенно ложны, частью не так рассказаны. Автор старал¬ ся в ней воздать должную похвалу императрице Екатерины II и показать ее вполне достойною престола, и, напротив, изобразить все дурные ка¬ чества ее супруга, Петра HI-го» (курсив наш. — О. И.)765. По-видимому, Штелин считал, что именно выделенные нами моменты и являются «со¬ вершенно ложными». В начале же указанного раздела Штелин утвержда¬ ет, что подготовленный по инициативе Петра III указ «об учреждении Экономической коллегии управления монастырскими поместьями»**** был «обнародован в царствование Екатерины»766. Итак, преемница Пет¬ ра III только повторяла принятое им. Штелин не задумывается, что бы было, если Екатерина попыталась в первые же дни правления отменить манифест о вольности дворянства и восстановить Тайную канцелярию с * Эти слова Штелин в подлиннике написал по-русски. ** Остается загадкой, как Штелин узнал, что эта книга издана в Германии. *** Нам эту книгу найти не удалось. **** Штедии в «Записках о Петре III» писал о Петре Федоровиче: «Трудится над проектом Петра Великого об отобрании монастырских поместий и о назначении особенной Эконо¬ мической коллегии для управления ими. Генерал-прокурор, Александр Иванович Глебов, сочиняет об этом манифест...» (Штел., 103). К сожалению, письменного свидетельства об этих трудах у нас не осталось. 482
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ее знаменитым «словом и делом». Дальнейшая деятельность Екатери¬ ны II показала, что она является выдающимся законодателем, умеющим не только создать хорошие законы, но знающим время и средства для их реализации. Согласно Штелину, образ Екатерины II бледнеет не только в сравне¬ нии с Петром Федоровичем, но и с Елизаветой Петровной. Вот ряд харак¬ теристик, которые дает Штелин последней императрице в своих «Запис¬ ках об изящных искусствах». Говоря об одном из портретов Елизаветы Петровны, Штелин пишет: «Среди всех ее портретов он более всего по¬ хож на императрицу и полностью обнаруживает ее несравненный, пря¬ мо ангельский характер»*; в другом месте: «Только со счастливым восше¬ ствием на престол императрицы Елизаветы, достойной дочери Петра Великого, как все изящные искусства, так и скульптура, особенно декора¬ тивная, удивительно сильно продвинулись вперед. Для коронации этой великой императрицы (1742) в Москве было сделано так много прекрас¬ ных приготовлений, что все, кто только мог писать и резать, были завале¬ ны работой»; «После того как, наконец, в 1742 году достойная дочь Пет¬ ра Великого взошла на трон своего отца и под ее добрым скипетром в Петербурге вновь расцвели все изящные искусства, медальерное искусст¬ во также вновь приобрело уважение»; «...Ее Величество императрица, ко¬ торая кроме прочего обладает тончайшим и изысканнейшим вкусом как в одеждах, так и в меблировке, высказала особую любовь к хорошим кар¬ тинам»767. Все эти слишком возвышенные эпитеты вызывают удивление, особенно об «ангельском характере». Автор совершенно забывает, напри¬ мер, дело Лопухиных, семью Ивана Антоновича, побои и грубости доче¬ ри Петра**. Полагаем, что таким образом Штелин хочет противопоста¬ вить царствование Елизаветы Петровны царствованию Екатерины И, в которое ему не слишком везло: оставленное без ответа письмо к императ¬ рице о приеме в шуваловскую Академию, опала на сына, вытеснение из * Штелин в другом месте пишет о портрете Елизаветы Петровны: «По сравнению со всеми прежними портретами Ее Императорского Величества голова меньше и миловиднее, чем все предыдущие. Токке объяснил мне также, что до него никто не написал и наполови¬ ну похоже прекрасный круглый лоб и прелесть прекраснейшего рта и черт Ее Величества. А кто же прежде должен был добиться сходства — посредственный придворный живописец — гасконец Каравак или его бывший ученик — русский Вишняков или копиист Ведекинд? Выражение лица на картине Токке полно благосклонности и нежности (тут Штелин делает примечание на полях: «В передаче ее характера он советуется с французским послом мар¬ кизом д’Опиталем. — О. И.)» (Штел., 71). ** Правда, вскользь Штелин упоминает уничтожение Елизаветой Петровной памяти Ивана Антоновича; он пишет, что медаль, отчеканенная по случаю смерти и погребения императрицы Анны, «была уничтожена императрицей Елизаветой, поскольку на ней изоб¬ ражен принц Иван в виде ребенка, переданного России с неба, как и вообще все, что имело имя этого принца» (Штел., 339). Однако Штелин не высказывает по этому случаю никаких мнений, принимая, как видно, за должное. 31* 483
O.A. ИВАНОВ Академии наук. Штелин рассказывает, что он «по вторичному повелению высокого правительствующего Сената изготовил без малейшего возна¬ граждения за свои усилия инвенции для 17 медалей в память важнейших событий счастливого правления Ее Императорского Величества (Елизаве¬ ты I). Они нашли полное одобрение в правительствующем Сенате и в 1758 году были переданы Монетной канцелярии для вырезания штемпе¬ лей и чеканки»768. А теперь посмотрим, что Штелин пишет о Екатерине. Вот, к примеру, о создании одной из самых великолепных картинных галерей мира он со¬ общает: «Императрица Екатерина II получает после смерти Ротари (1762) целое собрание его картин, также Плацерцеля и Яннкля из Вены (1766). 1768. Получает изысканные вещи из Италии и Франции (Греза и т. п.). Устраивает галерею в новом здании возле висячего сада» (курсив наш. — О. И.)769. Весьма странно звучат выделенные нами слова «получа¬ ет»; надо, по-видимому, понимать дело так, что все это достается импе¬ ратрице как-то случайно. Штелин тут же пишет: «Великий князь Петр Федорович скупает много хороших картин.-» или в другом месте о Петре III: «Этот государь вообще очень ценил хорошие картины и, будучи еще ве¬ ликим князем, уже собрал превосходную коллекцию и основал в Орани¬ енбауме большую картинную галерею. Позднее, когда он стал императо¬ ром, я должен был устроить ему в новом дворце картинный кабинет и в крепостном дворце картинный зал»770. Тут же Штелин сообщает, что в мае 1762 года он поехал с императором Петром III на биржу на голлан¬ дский корабль, чтобы осмотреть большую партию голландских картин. «Из них Его Величество выбрали со мной лучшие и заплатили за 10 или 12 картин 560 рублей», — замечает Штелин. Екатерина — получает, а Петр Федорович и Елизавета Петровна, наделенные вкусом, сами выби¬ рают! Правда, несколько ниже Штелин смягчается по отношению к Ека¬ терине и добавляет об устройстве ею картинной галереи: «Из этой (кар¬ тины Рембрандта «Возвращение блудного сына». — О. И.) и многих других драгоценных картин, которые Ее Величество скупала время от времени с начала своего правления, в новом здании с императорским Зимним двор¬ цом, а именно у bortus pensillis* теперь была устроена новая галерея... ус¬ тройством которой Ее Величество императрица сама занималась несколь¬ ко недель из большой любви к живописи и часто изволила работать до утомления»771. Штелин сообщает также вскользь, что «сама императри¬ ца (1769) часто целыми часами чистила» картины из приобретенного собрания графа Брюля, которые заплесневели в подвалах Дрездена772. Факт, прямо сказать, примечательный! * Висячий сад {лат.). 484
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Очень глухо, как из-под палки, Штелин замечает, что Екатерина II «во¬ обще оказывает особое покровительство изящным искусствам и фабри¬ кам»7'3. Пару раз Штелин даже называет Екатерину «великой»: один раз, говоря относительно фейерверков и как бы сравнивая царствование двух императриц. «Только в блестящее правление и даже по побуждению не любившей ничего посредственного императрицы Елизаветы, — пишет Штелин, — появились, как будет показано ниже, новые необычные теат¬ ральные представления с подвижными фигурами и превращениями целых сцен или явлений. В результате расширенных упражнений и опытов в даль¬ нейшем изобрели зеленый и другие прелестнейшие цветные огни, которые со времени восшествия на трон ныне правящей великой императрицы Екатерины II становятся все более крупными и достойными удивления. Огненные упражнения, как и вообще все искусство фейерверков, достиг¬ ли такой высокой степени совершенства, какого до сих пор, насколько я знаю, кроме российского императорского двора нигде в другом месте еще не видано и не известно»774. Итак, из этого текста следует: Екатерина пото¬ му великая, что продолжает то, что было сделано в царствование истинно великой Елизаветы Петровны. Другой раз Штелин называет Екатерину II великой, говоря о «тяжелой войне» против Турции, в которой она «свои¬ ми победами отомстила за бывшее несчастье Петра Великого на реке Прут»775. Как будто это и было целью и результатом грандиозной войны, в результате которой русская армия (морская и сухопутная) разгромила ту¬ рецкую и поставила под сомнение само существование Турции. «Подлинные анекдоты о Петре Великом» Большой интерес для выяснения отношений Штелина к Екатерине II представляет отпечатанная в 1785 году на немецком языке в Лейпциге в типографии И.Г.И. Брейткопфа его книга: Originalanekdoten von Peter dem Großen. Aus dem Munde angesehener Personen zu Moskau und Petersburg vemomen und der Vergessenheit entrissen von Jacob von Stählin. Leipzig. 1785*. В России быстро откликнулись на эту публикацию; тут же появились ее переводы в Петербурге и Москве. В Петербурге двумя «тиснениями» был опубликован перевод Т.П. Ки- рияка: в 1786 году в типографии Б.Л. Гека, а в 1787 году — в типографии М. Овчинникова под названием: «Любопытныя и достопамятныя сказа¬ ния о императоре Петре Великом изображающия истинное свойство * «Подлинные анекдоты о Петре Великом, слышанные из уст знатных особ в Москве и Петербурге и спасенные от забвения Яковом фон Штелином» (нем.). 485
О.А. ИВАНОВ сего премудраго Государя и Отца отечества, собранныя в течение сорока лет действительным статским советником Яковом Штелином. В Санкт- Петербурге, печатано с дозволения указанаго* в типографии Б.Л. Гека. 1786»**. В Москве, в свою очередь, появился следующий перевод: «Под¬ линные анекдоты Петра Великаго слышанные из уст знатных особ в Мос¬ кве и Санктпетербурге. Изданные в свет Яковом фон Штелином, а пере¬ веденные на российской язык к. Карлом Рембовским. Иждив. С. Петрова. В Москве в вольной типографии Пономарева 1786. С указанаго дозволе¬ ния»***. Московское издание выглядело богаче: оно напечатано на лучшей бумаге и снабжено двумя гравюрами — портретом Петра I и памятником Петру Великому, которые выполнил крестьянин Иван Розонов. Но это было не главное отличие. В московском издании присутствует посвяще¬ ние Екатерине II. Нет посвящения и в издании Типографической компа¬ нии 1788 года: «Анекдоты о императоре Петре Великом, слышанные от разных знатных особ и собранные покойным действительным статским советником Яковом Штелином. Новой перевод. Москва, в Типографии Компании Типографической с указнаго дозволения 1788». По-видимому, это не случайно. Но что стоит за подобным различием изданий, которое не могло ускользнуть от заинтересованных лиц? В экземпляре Originalanekdoten von Peter dem Großen, который хра¬ нится в РГБ, посвящение также отсутствует и не заметно, что оно было вырвано. Но в экземпляре, хранящемся в ВГБИЛ, посвящение присут¬ ствует; он открывается известной по московскому изданию гравюрой, изображающей памятник Петру I, выполненной, правда, если верить подписи, гравером по имени Endner (в этом экземпляре нет фронтиспи¬ са с портретом Петра I). Можно предположить, что по каким-то не со¬ всем ясным причинам часть экземпляров тиража лейпцигского издания была выпущена с посвящением Екатерине II, а другая часть — без него. Было ли это сделано преднамеренно или случайно — трудно сказать. Нельзя исключить, что Штелин так и хотел издать свои «Анекдоты о Петре Великом», поскольку полагал, что посвящение Екатерине русско¬ го подданного в книге, издаваемой на немецком языке за границей, вы¬ глядит странно, ибо тут же возникал вопрос: почему эту книгу о Петре * Речь идет об именном указе, данном Сенату 15 января 1783 года «О позволении во всех городах и столицах заводить типографии и печатать книги на российском и иностран¬ ных языках, с освидетельствованием оных от Управы благочиния» (ПСЗ. T. XXI, N9 1534). ** Исследователи считают, что издателем этого перевода был П.И. Богданович, который снабдил его частью подстрочных примечаний (Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725-1800. Т. 4. С. 408-409). *** Здесь следует отметить, что в iMocKBe перевод К. Рембовского с 1787 по 1793 год из¬ давался как минимум четыре раза (Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725-1800. Т. 4. С. 412). 486
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Великом и посвященную императриг^е нельзя было издать сначала в России? По-видимому, в Россию попали как те, так и другие экземпляры, с которых были сделаны петербургские и московские переводы. Есть ос¬ нования полагать, что так же было и с заграничными изданиями. Так, например, не оказалось посвящения во французском издании 1787 года «Anecdotes originales de Pierre le Grand. Recueillies de la conversation de diverses personnes de distinction de S. Péterbourg & de Moscou par M. de Stéhlin, member de l’academie impériale de S. Péterbourg. Ouvrage traduit de l'allemand. A Strasbourg. 1787», хранящемся в РГБ. Посвящение в московском издании 1786 года предваряет «Предуве¬ домление от переводчика», в котором сказано: «Г. Штелин, сих анекдотов сочинитель, посвятил сию книгу на немецком языке Ея Величеству, пре¬ мудрой Монархине нашей, ныне благополучно царствующей Екатерине II, которое посвящение для любопытства верноподданных Ея Величества за нужное почитаю сдесь приобщить». Вот как звучит Посвящение в перево¬ де К. Рембовского: «Великой Государыне Екатерине II, шествующей ирой- скими стопами по непроходимой стези Петра Великаго, приемлещею ласковою рукою Россию, сопровождаемою милостию и нежностию серд¬ ца, возводящей оную на верх славы, блаженства и знаменитости, другою же Ему за великия Его деяния воздвигающей знак безсмертия из мрамора недр своего владения и поставляющей на камне изваянную медную ста¬ тую, славою мстящей за единое Его оскорбление при Пруте многочислен¬ ными своими победами Днепру, КагулуиДунаю, дополняющей трофеи Его дел и, вшед во внутренность Его желища, для лучшаго сведения Его деяний сообщающей потомству собственныя его рукописи, с достодолжным по¬ чтением предлагает сие собрание особенных известий о сем Великом Муже, яко на достоверности основанных, Вашего Императорскаго Вели¬ чества всеподданнейший раб Яков фон Штелин» (курсив наш. — О. И.)776. Скорее всего, этот текст писал сам Штелин, поскольку тут присутству¬ ет почти буквально приведенная выше штелинская мысль о том, что Ека¬ терина II «своими победами отомстила за бывшее несчастье Петра Великого на реке Прут». Заметим попутно, что обращение к серьезной неудаче Петра I в Посвящении Екатерине II, которая пыталась идти по стопам великого государя, кажется весьма странным. Кроме того, Ште¬ лин, перечисляя победы, одержанные войсками императрицы, почему-то совершенно забыл о Чесме. Случайно ли это? Обращение к «оскорблению при Пруте» вытекает, по-видимому, из легенды, сообщенной в «Подлин¬ ных анекдотах» Штелином: Петр I, будучи окружен врагами, якобы на¬ писал письмо, в котором предлагал сенаторам избрать нового царя в том случае, если он погибнет. 487
O.A. ИВАНОВ В московском издании, как уже говорилось выше, имеются две гравю¬ ры. Вторая гравюра, изображающая памятник Петру Великому, непосред¬ ственно предшествует Посвящению, что вполне логично, поскольку этот памятник упомянут в его тексте. На постаменте памятника видна латин¬ ская надпись: Petro I Catharina II. Это представляет загадку, поскольку в действительности латинская надпись на памятнике (на правой стороне) выглядит иначе: Petro primo Catharina secunda MDCCLXXXII. Известно, что так ее сформулировала после ряда предложений сама Екатерина II. Есте¬ ственно возникает вопрос как можно было изменить принятую императ¬ рицей и существующую уже надпись? Возможно, тут просто ошибка ху¬ дожника и гравера, или просто им не хватало места, чтобы поместить слова: primo и secunda. Правда, нельзя исключить и другой вариант объяснения. В записках «О скульптуре» Штелин рассказывает о том, как возникала упомянутая над¬ пись: «Мосье Фальконе истребовал от меня надпись, сочиненную мною для статуи или монумента Петра Великого (1760), который его дочь Ели¬ завета хотела поставить ему в крепостной церкви и которую одобрила императрица Елизавета. Он отдал надпись вместе с французским перево¬ дом Ее Величеству, а мне потом сказал, что не получил ее обратно. По¬ скольку я немец, а не француз и, следовательно, не осмелюсь предполо¬ жить, что ее пожелают целиком оставить для себя или использовать на самом произведении, так я хочу, по крайней мере, отвести ей местечко в этих известиях...»777. Ниже Штелин приводит лишь латинский текст весь¬ ма длинной надписи от «дочери Елизаветы императрицы Российской». Но далее помещены три варианта надписей уже на памятник Петру I Фальконе, никак в цитированном письме не оговоренных. Третьей идет такая латинская надпись: Petro I Catharina II pos. (Петру I Екатерина II воздвигла). Были ли на самом деле переданы эти последние варианты Фальконе, а от него императрице, неизвестно. Предание и документы не сохранили следов об участии Штелина в со¬ чинении надписи для памятника Петру Великому. Рассказывают, что этим делом занимались многие, «вплоть до Ломоносова», но большинство вариантов было лишено необходимой лаконичности. Д Дидро предложил Фальконе поместить на пьедестале следующую надпись на латыни: «Пет¬ ру Первому посвятила памятник Екатерина Вторая» и «Воскресшая доб¬ лесть привела с колоссальным усилием эту громадную скалу и бросила ее под ноги героя». Сохранилось также предание, что актер Вахтурин, посе¬ тивший с друзьями в 1772 году мастерскую Фальконе, увидев творение художника, воскликнул: «Подлинно, братцы, можно сказать, что это бо¬ гиня богу посвящает». Слова эти будто бы стали известны Фальконе и подсказали ему принятый вариант надписи778. 488
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ %&г> Судя по всему, все происходило несколько иначе. Уцелел текст пись¬ ма Фальконе от 14 августа 1770 года Екатерине II, в котором упоминает¬ ся лишь о штелинском варианте для Елизаветы Петровны: «Я поместил на основании статуи ту краткую надпись: Petro primo Catharina secunda posuit («Петру Первому Екатерина Вторая воздвигла»). Я бы очень желал, что¬ бы на самом камне не догадались поместить ничего более. Это лапидар¬ ный стиль, наипростейший и наилучший, который употребляли древние греки для надписей на своих памятниках. Но нынешние уступающие им умники движением руки делают надписи, где болтовня безудержна, тог¬ да как одного талантливого слова было бы достаточно. Свидетельством тому бессвязный поток слов, который Ваше Величество, я думаю, видели недавно: текст на латинском языке с французским переводом рядом» (курсив наш. — О. И.)719. Речь, несомненно, идет о Штелине*. Но почему Фальконе не упомянул другие, краткие его варианты? С трудом верится, чтобы великий скульптор решился на присвоение авторства надписи, да еще в условиях, когда это можно было легко проверить; скорее всего, Ека¬ терина II действительно видела лишь текст от имени Елизаветы Петров¬ ны. Но допустим, что императрица все-таки знала штелинскую краткую надпись; как бы тогда она посмотрела на гравюру, на которой вместо ее текста шел текст надписи Штелина? Но, пожалуй, наиболее резкие выпады (правда, косвенные) против Екатерины II содержались в самих анекдотах. Прежде всего, следует ос¬ тановиться на заключительном «Анекдоте о находящихся здесь анекдо¬ тах»**. Вот его полный текст в переводе Рембовского (как читали его современники и на том языке, на котором они говорили и писали) с уточнениями принципиальных, по нашему мнению, моментов по не¬ мецкому подлиннику: «От частого поощрения Ее Величества блаженной памяти императрицы Елизаветы Петровны, достойной дщери Петра Ве¬ ликого, и от патриотической ревности ее камергера Ивана Ивановича Шувалова начали почерпать российскую историю из самих российских источников: из кабинета Петра Великого, из своеручных рукописей сего монарха и что кроме сего было о том в библиотеке Академии наук со¬ брано — знатное и подлинное собрание материалов ко описанию жиз¬ ни и дел сего российского иероя. По частым напоминаниям вышеобъ- * Штелин никому ничего не прощал и старался, если возможно, уколоть противника, пусть только на бумаге. Так, говоря об увольнении Фальконе, он заметил: «Уехал со своей бывшей ученицей и уже год как невесткой Колло и ее мужем г-ном Фальконе-сыно*м (жал¬ ким живописцем) из Петербурга в Париж...» (Штел., 184). Тут наглядно проявляется при¬ митивная логика очернения противника: Фальконе — плох, поскольку его сын «жалкий живописец», Колло — плоха, ибо вышла за него замуж. ** В Originalanekdoten von Peter dem Großen этот анекдот идет под № 117, а в переводе К. Рембовского — цод № 113. 489
O.A. ИВАНОВ ^ явленного господина камергера долженствовал и я присовокупить к сему сокровищу дюжины с две* моих анекдотов, ибо многие из них не были еще на французский язык переведены, и я больше сам не хотел отпустить**. Из сих изобильных и почти излишних превосходных мате¬ риалов долженствовал Вольтер, славный писатель истории Карла XII, короля шведского, соорудить вернейшее здание подлинной истории жизни и дел Петра Великого. Не щадили никакого иждивения к поощрению сего славного писате¬ ля для лучшего совершения сего дела. Наперед послан ему был от Ее Им¬ ператорского Величества великий подарок: собрание российских золотых медалей, знатное количество драгоценных собольих, черных и серых ли¬ сьих мехов, которые сами по себе еще в самой России в несколько тысяч рублей оценены были. Но сколь изумился Двор, когда спустя год, вместо ожиданной от сего знатного писателя совершенной и обстоятельной истории о сем россий¬ ском монархе, вышло в свет слабейшее издание под названием: Histoire de Pierre le Grand, Empereur de la Russie, par Voltaire, в которое издатель по корыстолюбивому своему намерению не токмо большей половины пере¬ сланных ему материалов не внес и у себя удержал, но и кое-где во мно¬ гих местах положил собственные свои мысли, совсем противные достав¬ ленным ему известиям и обстоятельствам. По справедливости досадовали на несовершенство сей книги и ясно заключили о алчном намерении гос¬ подина Вольтера при удержании столь многих потребных материалов, которые он уже во многих книгах вносил, выпускать одно за другим но¬ вое издание со всегдашним преумножением и исправностию, и через то больше от часу набивать свой кошелек***. Господин камергер Шувалов уведомил его чрез весьма учтивое пись¬ мо о получении вышедшей наконец из печати книги, но при том упомя- * В издании «Originalanekdoten von Peter dem Großen» — paar Dutzend (две дюжины); в переводе Типографской компании 1788 года: «анекдотов двадцать» (С. 377). ** Примечание Штелина: «Письмо от Его Превосходительства камергера Шувалова к господину Штелину: «Вы давно уже обещались мне приказать перевесть находящиеся у вас анекдоты Петра Великого с немецкого на французский, почему и ласкаюсь скоро их полу¬ чить. А как я со всевозможною поспешностию хочу доставить господину Вольтеру все нуж¬ ные материалы, то и повторяю вам о том мою просьбу; ежели сии анекдоты не переведены, то прошу покорно прислать мне по листам, как будут изготовляемы. Надеюсь, что вы мне сделаете сие удовольствие. Остаюсь с истинным моим почтением [..] Петергоф. 29 мая 1759 го¬ да». В издании Типографской компании 1788 года приводится только французский текст (С. 377—378), как и в подлинном немецком издании Originalanekdoten von Peter dem Großen (s. 376—377). *** В переводе Типографской компании 1788 года этот фрагмент текста Штелина выгля¬ дит так: «Г. Вольтер удержал у себя многие из доставленных ему важных материалов с та¬ ким намерением, какое он не однажды уже оказывал при других своих книгах, а именно, чтоб помещать их в новых изданиях и чрез то более получать прибыли» (С. 379). 490
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III нуд ему также под видом вопрошения о трех главных усмотренных не¬ достатках, а именно: во-первых, от чего бы это происходило, что весьма много из сообщенных ему изобильных материалов отчасти совсем не на¬ ходится, отчасти в инаковом смысле и прямо противно подлинным из¬ вестиям положено? 2) Для чего ни один из приобщенных ему столь до¬ стопамятных анекдотов в той же книге не помещен? 3) Для чего столь много имен знатных особ и мест без нужды так притуплены*, что по избранному им на французском языке наименованию их совсем по¬ чти узнать не можно, как-то: Шереметю вместо Шереметев, Чернышю, вместо Чернышев и т. д. Сему последнему вопросу был виновником тог¬ дашний советник и библиотекарь** господин Тауберт, который также много дал материи к истории Петра Великого из российских книг и ру¬ кописей. Вольтер ответствовал на первый вопрос, что он не привык слепо пи¬ сать по тому, что ему предлагается, но поелику он и сам имеет достовер¬ ные известия, то и собственные мысли свои также сообщает. На второй вопрос ответствовал он: что он довольно знает цену присланных ему анек¬ дотов, но в повествовании своем о Петре Великом не дошел до частных его дел и, следственно, меньше того до анекдотов. В ответ на третий уп¬ рек сказал он прямо по-вольтерски: Ce que regarde Vestropement de noms propesy il me semble que c'est un Allemand, qui me fait ce reproche. Je lui souhaite plus d’Esprit et moins de Consonans, то есть: «Что касается до при- писуемой мне вины в притуплении имен особ, то думаю я, что упрек сей происходит от немца. И для того желаю я ему больше ума и меньше со¬ гласных». Сим и кончил он свой ответ» (524—528). Екатерина II и Вольтер Как мог Штелин отважиться на подобное обвинение, хорошо зная, какое место занимал Вольтер в жизни Екатерины II? Можно полагать, что он знал о недовольстве Екатериной в аристократических кругах и о том, что ее продолжают обвинять во всех грехах, в частности в любви к безбожнику Вольтеру. Об этом стоит сказать более подробно. Екатерина весьма рано познакомилась с произведениями Вольтера. В третьем варианте своих Записок она пишет: «Мне попались под руку произведения Вольтера; после этого чтения я искала книги с большим * В издании «Originalanekdoten» — so verstümmelt worden, то есть по-русски «так изу¬ родованы». ** В издании «Originalanekdoten» — Subbibliothekar (s. 379), то есть «младший библио¬ текарь». 491
O.A. ИВАНОВ ^ разбором» (255)*. Некоторые исследователи считают, что еще в быт¬ ность великой княгиней Екатерина прочла одно из лучших творений Вольтера Essai sur les moeurs et Vesprit des nations («Опыт о нравах и духе народов»). Это сочинение будто бы произвело на нее глубокое впечатлег ние. На первой же странице Екатерина встретилась с совершенно новы¬ ми для нее мыслями: она прочла, что не лица, не государи и их войны, а законы, искусства, нравы и обычаи составляют существенное содержа¬ ние истории780. Кстати сказать, В.А. Бильбасов высказывает по вопросу чтения Екатериной сочинений Вольтера в 1746 году большой скепти¬ цизм781. Великая княгиня Екатерина видела, как слушатели Кадетского корпуса разыгрывали трагедии, среди которых были и вольтеровские (310). На русском произведений Вольтера издавалось тогда не очень много. На страницах русских периодических изданий появились первые пере¬ воды его сочинений: «Микромегас» и «Мемнон» (в «Ежемесячных сочи¬ нениях» 1756 года в переводе А.Р. Воронцова); «Задиг» (в «Сочинениях и переводах, к пользе и увеселению служащих» 1759 года в переводе И.Л. Голенищева-Кутузова); отрывок из «Путешествия на нашу землю и пребывания на ней Микромегаса» (в «Трудолюбивой пчеле» 1759 года в переводе А.П. Сумарокова). Но отдельных изданий Вольтера было мало; можно упомянуть, к примеру: «Нескромный, комедия сочинения господина Вольтера», появившаяся в Петербурге в 1760 году782. После восшествия Екатерины II на престол дело изменилось. В 1763 году им¬ ператрица писала Вольтеру: «Могу вас уверить, что с 1746 года, когда я стала располагать своим временем, я чрезвычайно многим вам обязана. До того я читала одни романы, но случайно мне попались ваши сочине¬ ния; с тех пор я не переставала их читать и не хотела никаких книг, пи¬ санных не так хорошо и из которых нельзя извлечь столько же пользы... Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то ими я обязана вам». Как известно, с 1763 по 1778 год Екатерина II поддерживала с Воль¬ тером оживленную переписку. Благоволение императрицы к Вольтеру за¬ метным образом отразилось в русской литературе. По велению Екатери¬ ны II с 1768 года в Петербурге под руководством Г.В. Козицкого, графа В.Г. Орлова и А.П. Шувалова приступила к работе «Комиссия для печа¬ тания на русском языке хороших иностранных книг», которая, между прочим, наметила к изданию и некоторые сочинения Вольтера. Это по¬ служило сигналом для всей русской литературы и театра: периодические * Во втором варианте тот же фрагмент изложен так: «...письма г-жи де-Севинье... меня очень развлекли, поглотивши их, я стала читать произведения Вольтера и не могла от них оторваться» (108). 492
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ издания той эпохи наперебой стали воспроизводить на своих страницах самые разнообразные его сочинения, а театры все чаще стали ставить вольтеровские пьесы. Кроме того, в Россию начали ввозиться сочинения Вольтера в громадном количестве. Наиболее известными переводчиками Вольтера был Н.Е. Левицкий, а также И.Г. Рахманинов, имевший соб¬ ственную типографию в Петербурге (впоследствии он перевел ее в свое имение, село Казинка Козловского уезда). Масса переводов произведений Вольтера ходила в рукописях. Все писатели Екатерининского века отдали дань поклонения знаменитому вольнодумцу783. После смерти Вольтера отношение в России к нему не изменилось. 1 октября 1778 года Екатерина II писала барону Гримму: «Он мой учи¬ тель; ему или, вернее, его сочинениям я обязана образованием моего ума и головы. Я его ученица..» Екатерина считала себя до того знакомою со стилем Вольтера, что бралась по слогу любого сочинения ответить на во¬ прос, написано оно Вольтером или нет784. В память об учителе русская им¬ ператрица купила библиотеку Вольтера*. Среди вышедших в этот период произведений можно отметить сле¬ дующие: «Кандид или Оптимисм, то есть наилучший свет. Переведен с французского. Спб., при Морск. шляхетн. кад. корп., 1779» (второе изда¬ ние; первое появилось в 1769 году); «Разсуждение о воинском искусстве, сочинение г. Волтера, с французского подлинника перевел в стихи подле¬ карь Дмитрий Огиевский. Спб. [тип. Артил. и инж. кад. корп.], 1780»; «Фи¬ лософические речи о человеке. Сочинение г. Волтера. Спб., [тип. Рахмани¬ нова], 1788»; «Принцесса Вавилонская, сочинения г*** Волтера, перевод с французского. 3-е изд. с поправлением. М. [тип. Решетникова], 1789» (два предыдущих издания появились соответственно в 1770 и 1781 го¬ дах); «Сатирический дух г. Волтера, или Собрание некоторых любопыт¬ ных сатирических его сочинений. Переведено с французского И... Р... Спб. [тип. Рахманинова], 1789» (в этом издании четыре из шести напечатанных произведений касались России: «Россиянин в Париже, или Разговор меж¬ ду парижанином и россиянином», «Слава», «Россия» и «Проповедь попа Николая Любомирского»). Начали появляться и собрания сочинений Вольтера: «Аллегорическия, Философическия и критическия сочинения г. Вольтера; переведены с Французскаго языка. Печатано с дозволения уп¬ * В.И. Семевский в свое время открыл в архиве Вольного экономического общества со¬ чинение Вольтера, представленное им в ответ на заданную обществом в 1761 году тему — «О поземельной собственности крестьян». В этом сочинении, удостоенном от общества по¬ четного отзыва, Вольтер во имя справедливости требует, чтобы государь освободил церков¬ ных рабов и своих собственных, но предостерегает от посягательств на права частных вла¬ дельцев. В.И. Семевский отмечает, что императрица Екатерина «буквально исполнила программу Вольтера» (Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Статья «Вольтер», раз¬ дел «Вольтер [по-старинному Волтер] и вол[ь]терьянство в русской литературе»). 493
O.A. ИВАНОВ ^ равы благочиния в вольной Типографии Галченкова в Спб. 1784 года». Это издание, переведенное И.Г. Рахманиновым и снабженное гравированным портретом Вольтера, работы Г.И. Розонова, содержало 25 небольших про¬ изведений. Затем появилось новое издание Рахманинова: «Собрание со¬ чинений Вольтера. Переведено с французского и издано И... Р... 3 части. Спб. 1785—1789». В XIX веке найти полные экземпляры этого издания было очень трудно, что свидетельствует не только о его малом тираже785. Тут стали играть роль более глубокие причины. С середины 80-х годов в России стали печататься антивольтеровские книги. Можно предположить, что инициировали это, прежде всего, арис¬ тократические круги, недовольные Екатериной II с момента ее вступления на престол. Так, князь М.М. Щербатов, автор сплетнеобразного памфлета «О повреждении нравов в России» (писавшегося в 1786—1787 годах), за¬ мечал об императрице: «Представив сию печальную картину, кажется, что уже не настоит нужды сказывать, имеет ли она веру к Закону Божию, ибо естли бы сие имела, то бы самый Закон Божий мог исправить ее сердце и наставить стопы ея на путь истины. Но несть упоено безразмыслительным чтением новых писателей, закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется, ни за что почитает), коль ни скрывает своих мыслей, но они многажды в беседах ее открываются, а деяния иначе доказуют; многая книги вольтеровы, разрушающия Закон, по ея велению были переведены, яко Кандид, принцесса Вавилонская, и прочия, и Белизер Мармонтелев, не полагающий никакой разности между добродетели язычников и доброде¬ тели христианской, не токмо обществом, по ее велению, был переведен, — но и сама участницей перевода оного была»*786. Дело дошло до того, что в феврале 1790 года, по свидетельству А.В. Храповицкого, священник на ис¬ поведи задал Екатерине II вопрос: веруете ли вы в Бога? Императрица была поражена и отвечала: «Tout le symbole и ежели хотят доказательств, то та¬ * Читая этот текст, необходимо иметь в виду, что, во-первых, до начала 80-х годов князь М.М. Щербатов был «горячим приверженцем императрицы», которая не только помогала его работе над «Историей России» (прежде всего, допуск в архивы), но и поддержала его материально. Однако амбиции князя были выше, нежели его возможности; а пожалованные императрицей чины, должности и ордена не удовлетворяли его честолюбия. Во-вторых, князь Щербатов, критикуя отношение к вере Екатерины II, был неискренним, поскольку в своей знаменитой утопии «Путешествие в землю Офирскую г-на С***, швецкаго дворяни¬ на» рисует офирцев поклонниками рационалистической философии и деизма в духе Воль¬ тера, дсзполненными элементами масонства, а их священников — совмещающими свои фун¬ кции с полицейскими, поскольку религия в Офирской земле — существенный элемент сохранения общественного порядка (РБС. СПб., 1912. С. 116, 119—120, 122). Екатерина II, горячо поддержавшая историческую работу князя Щербатова, со временем в нем разоча¬ ровалась. В одном из писем 1791 года она писала: «История князя Щербатова и скучна, и тяжеловата; голова его не была способна к этой работе» (Там же. С. 120). Князь Щербатов, конечно, чувствовал подобное отношение и в конце жизни решил написать «менее скучную историю» — пасквиль «О повреждении нравов в России». 494
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III кие дам, о коих они и не думали. Я верю всему, на семи Соборах утверж¬ денному, потому, что Св. Отцы тех времен были ближе к Апостолам и луч¬ ше нас все разобрать могли»787. Тут, прежде всего, следует сказать о двух книгах, подготовленных, каза¬ лось бы, самым преданным поклонником Вольтера — И.Г. Рахманиновым: «Известие о болезни, о исповеди и о смерти г. Волтера, объясняющее о его сочинениях, с критическими разсуждениями о других писателях; сочинен¬ ное Иосифом Дюбоа, комнатным его служителем С приложением его за¬ вещания, найденного между его бумагами. Переведено с французского и издано Иваном Рахманиновым. Спб., печ. у Брейткопфа, 1785». Этот анти- вольтеровский памфлет, написанный аббатом Никола-Жозефом Сели, сам Вольтер охарактеризовал как «пошлое подражание» его «Известию о смерти иезуита Бертье». Вышло также «Политическое завещание г. Волте¬ ра. Переведено с французского и издано Иваном Рахманиновым. Спб., тип. Вильковского и Галченкова, 1785» — антивольтеровский памфлет, автором которого являлся Жан-Анри Маршан. Н.П. Смирнов-Сокольский писал по этому поводу: «Не совсем понятно, на первый взгляд, зачем понадоби¬ лось переводить и издавать эти памфлеты Ивану Рахманинову, отважному пропагандисту сочинений Вольтера в России. Однако сделано это было, по- видимому, неспроста. Памфлеты должны были отвлечь внимание, ослабить надзор, служить чем-то вроде дымовой завесы, которая могла бы помочь Рахманинову в осуществлении обширного его замысла — издания полно¬ го собрания сочинений Вольтера»788. Но были и другие издатели, видевшие в творчестве Вольтера только отрицательные стороны. Во второй половине 80-х годов появились две брошюрки подобного рода: переведенный с французского «Обнаженный Вольтер» (СПб., 1787) и «Письмо Василия Левшина о поэме: На разруше¬ ние Лиссабона» (М., 1788), в которых опровергались религиозные воззре¬ ния французского писателя. Таких памфлетов, как указывает Смирнов- Сокольский, имевших своей целью дискредитировать Вольтера в глазах многочисленных его почитателей, разоблачить, раскрыть существо его «заблуждений», представить его в неблаговидном свете, без прикрас, «без парика», появилось в те годы немало. Это были главным образом перевод¬ ные сочинения, как, например, «Вольтеровы заблуждения» аббата Ноно- та; переводы выполнили студенты Воронежской семинарии под редакци¬ ей митрополита Евгения789. Вероятно, все бы оставалось по-прежнему относительно изданий Воль¬ тера в России, но тут разразилась французская революция, отношение к которой Екатерины было вполне однозначным. «Равенство — чудовище, которое во что бы то ни стало хочет сделаться королем», — проникая в са¬ мую сущность проблемы, писала русская императрица790. Но виноват ли в 495
«ÄL O.A. ИВАНОВ этом Вольтер? Екатерину не так легко было переубедить; аргументы необ¬ ходимы были самые весомые. Ей не просто было расстаться с тем кругом идей, который волновал ее в течение нескольких десятилетий. Екатерина на первых порах считала, что «Assemblée nationale» должна сжечь сочине¬ ния французских философов, потому что в них заключается протест про¬ тив всего того, что ныне происходит во Франции. Летом 1790 года она писала барону Гримму, что лучшие французские писатели «были роялиста¬ ми, как, например, и Вольтер: все они отстаивали тишину и порядок»791. Русскую императрицу сильно оскорбило сделанное кем-то замечание, что еще до революции Вольтер проповедовал начала анархии. Рассуждая о свя¬ зи между литературой Просвещения и революцией, императрица допус¬ кала, что французские философы и писатели ошибались, считая народ расположенным к добродетели и способным к правильному мышлению, между тем как теперь оказалось, что эти «адвокаты и прокуроры и все из¬ верги» пользуются философией как средством оправдания самых ужасных преступлений792. Ситуация во Франции между тем ухудшалась, и возникали дополни¬ тельные аргументы против Вольтера: в июне 1791 года Людовик XVI сде¬ лал попытку убежать с семьей в Лотарингию, но беглецы были задержаны в Варенне и возвращены под конвоем в Париж. Екатерина понимала, что теперь будет готовиться расправа над королем, что и произошло в январе 1793 года. Нет сомнения, что императрица своевременно узнала о том, что 10 июля 1791 года по решению Учредительного собрания прах Вольтера был доставлен в Париж для помещения в Пантеоне великих людей Фран¬ ции. Гроб в ожидании церемонии переноса был поставлен на площади Ба¬ стилии, среди развалин разрушенной народом темницы. На одном из ее камней была сделана надпись: «Прими, о Вольтер, дань уважения от Роди¬ ны на том самом месте, где держал тебя в оковах деспотизм». На другой день при огромном стечении народа катафалк с гробом одного из «отцов революции» тронулся по улицам города. Торжественную процессию от¬ крывали отряды национальной гвардии, за которыми шли батальоны де¬ тей, делегации революционных клубов, вооруженные пиками рабочие из Сент-Антуанского предместья, ряды патриотов со знаменами, на которых были начертаны цитаты из сочинений Вольтера, предрекавшие наступле¬ ние царства свободы и разума. В золотом ларце несли сочинения Вольтера, а на катафалке свидетели между прочим читали: «...Поэт, философ, историк, он вызвал мощный подъем человеческого разума; он подготовил нас к сво¬ боде»793. Революционный апофеоз, устроенный останкам Вольтера, под¬ тверждал во мнении большей части Европы разрушительное влияние его идей. Арест короля и триумф Вольтера — эти события совпали не самым лучшим для его памяти в России образом. Известный Ш. Массон сочинил 496
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III легенду, что во время французской революции Екатерина II повелела «вы¬ нести бюст Вольтера из своей галереи»794. А.Г. Брикнер пишет, что этот анекдот «едва ли может считаться достоверным»795. В самом начале 90-х годов произведения Вольтера еще продолжали выходить. Так, появилась «Генриада, героическая поэма г. Волтера, переве¬ денная с французского языка стихами. М.: У нив. тип. у В. Окорокова, 1790» (этот перевод кн. А.И. Голицына следовал за переводом 1777 года, выпол¬ ненным «российскими белыми стихами» Яковом Княжниным). И.Г. Рах¬ манинов попытался издать второе собрание сочинений Вольтера. Речь идет о «Полном собрании всех до ныне переведенных на Российской язык, и в печать изданных сочинений Г. Вольтера. Второе издание. С поправлением против прежних, и с присовокуплением жизни сего знаменитаго писате¬ ля, и многих вновь переведенных его сочинений, кои никогда еще изданы не были. 3 части. Собрано и издано И.Р. Печатано с указанаго дозволения в городе Козлове 1791 года». Примечательно, что издатель пошел даже на обман, указав город Козлов местом издания; но книги были отпечатаны, как полагают исследователи и библиофилы, в селе Казинке, Козловского уезда Тамбовской губернии, в собственной типографии И.Г. Рахманинова. В литературе об изданиях Вольтера в России существует легенда, что Екатерина II, узнав об этой акции, послала на имя П.Д. Еропкина «осо¬ бый рескрипт», в котором приказывала «не печатать новое издание со¬ чинений Вольтера без цензуры и апробации московского митрополита»; кроме того, последовало распоряжение о закрытии типографии Рахма¬ нинова и о конфискации его изданий произведений Вольтера, которые были объявлены «вредными и наполненными развращением»796. Одна¬ ко эта версия встречает ряд противоречий: почему императрица обра¬ тилась к П.Д. Еропкину, вышедшему в отставку в феврале 1790 года и бывшему не Тамбовским, а Московским главнокомандующим (1786— 1790 годы)? Далее, как понять, что И.Г. Рахманинов в 1793 года вышел в отставку из Конной гвардии, в которой служил ротмистром, и полу¬ чил чин бригадира? Более вероятной нам кажется версия, изложенная в «Русском биогра¬ фическом словаре»*: «В 1793 году Козловский городничий Сердюков, бу¬ дучи в ссоре с Рахманиновым, послал в Петербург донос, что типография Рахманинова находится не в городе Козлов, а в селе Казинке и что книги в ней печатаются без всякого указного дозволения. Этот донос был изве¬ стен императрице Екатерине II, и по ее приказу генерал-прокурор Са¬ мойлов писал тамбовскому губернатору: «Чтобы вы как наискорее и без * Автор статьи о И.Г. Рахманинове в РБС знал версию, появившуюся в словаре Брокгау¬ за и Ефрона, но почему-то (вероятно, из-за места) не стал ее опровергать. 32 О. Иванов 497
O.A. ИВАНОВ ^ малейшего разглашения приказали помянутую типографию у Рахмани¬ нова запечатать и печатание запретить, а книги все конфисковать и ко мне всем оным прислать реестр». Дело производством затянулось до сле¬ дующего царствования; в 1797 году типография вместе с оставшимися книгами сгорела, после чего дело о Рахманинове было прекращено и было лишь повелено оставшиеся у разных лиц экземпляры этого издания «со¬ брать и без изъятия сжечь»»797. Поэтому уже в XIX веке это издание пред¬ ставляло «большую редкость»798. Примечательно, что книги Вольтера издавались и после 1791 года. Так, свет увидело в 1792 году следующее издание: «Человек в сорок талеров. Сочинение г. Волтера. Новое издание. Спб., печ. и прод. с 5 картинами по Невской перспективе у Аничковского мосту в доме г. Зубова, 1792» (пре¬ дыдущие издания появились в 1780 и 1785 годах). В книге был помещен портрет Вольтера и четыре гравированные картинки на отдельных лис¬ тах: 1. Тучный монах грубо отталкивает бедного крестьянина. 2. Приказ¬ ные служители возлагают на сего бедного человека оковы. 3. Семействен¬ ное благополучие. 4. Дружеская беседа. Любопытно, что особо был награжден переводчик, о чем свидетельствует следующий красноречивый документ: «Г. асессору Богдановичу за перевод книги славного Вольтера, и поелику оная, в разсуждении штиля, служить может полезным образом в русской литературе, [выдать]... в награждение сто рублей»799. Из всего сказанного следует, что никакого существенного преследования книг Вольтера не произошло. Поэтому в 1793 году митрополит Евгений (Е. Болховитинов) сокрушенно писал в «Вольтеровых заблуждениях»: «Любезнейшее наше отечество доныне предохранялось еще от самой вреднейшей части вольтеровского яда, и мы в скромной нашей литера¬ туре не видали еще самых возмутительных и нечестивейших вольтеров¬ ских книг; но, может быть, от него предохранены только книжные наши лавки, между тем как сокровенными путями повсюду разливается вся его зараза. Ибо письменный Вольтер становится у нас известен столько же, как и печатный»800. «Анекдот о находящихся здесь анекдотах» Теперь стоит,подробно рассмотреть критику Вольтера в «Анекдоте о находящихся здесь анекдотах». Это даст нам дополнительные важные сведения о том, как на самом деле работал Штелин. «От частого поощрения Ее Величества блаженной памяти императ¬ рицы Елизаветы Петровны, достойной дщери Петра Великого, и от пат¬ риотической ревности ее камергера Ивана Ивановича Шувалова начали 498
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III почерпать российскую историю из самих российских источников: из ка¬ бинета Петра Великого, из своеручных рукописей сего монарха и что кроме сего было о том в библиотеке Академии наук собрано — знатное и подлинное собрание материалов ко описанию жизни и дел сего рос¬ сийского иероя...» Весьма странное начало: ни слова не говорится — почему и когда при русском Дворе начали заниматься историей Петра Великого? Отвечая как-то нехотя, неполно на первую часть вопроса («почему?»), Штелин замечает: «По частым напоминаниям вышеобъявленного господина камергера долженствовал и я присовокупить к сему сокровищу дюжины с две моих анекдотов, ибо многие из них не были еще на французский язык переве¬ дены, и я больше сам не хотел отпустить. Из сих изобильных и почти из¬ лишних превосходных материалов долженствовал Вольтер, славный писатель истории Карла XII, короля шведского, соорудить вернейшее зда¬ ние подлинной истории жизни и дел Петра Великого»: Только в конце мы узнаем, что все «почерпания российской истории» делались для Вольтера. Но почему Вольтер, кроме того, что он назван «из¬ вестным писателем», должен был писать историю Петра I, Штелин ниче¬ го не говорит. Более того, он упоминает вначале о своих анекдотах, ссылаясь при этом на письмо И.И. Шувалова, и только после упоминает Вольтера, демонстрируя уже этим пренебрежение к последнему. Чтобы понять весь этот текст Штелина, необходимо учесть, что при русском Дворе решалась важная пропагандистская задача: в ту пору на¬ чалась война с Пруссией; Фридрих II делал все, чтобы представить рус¬ ских «сибирскими волками и медведями», а их выдающегося императо¬ ра — Петра I — «дикарем, психически неуравновешенным человеком, невеждой в военном деле и случайным удачником»801. Кому поручить важное дело? Истории Петра, написанной в России, Европа не стала бы читать, даже если бы она была весьма талантлива. Очень вероятно, что имя Вольтера возникло у графа И.И. Шувалова и было поддержано М.В. Ломоносовым*. «К сему делу, по правде, господина Вольтера никто не может быть способнее», — писал наш великий ученый802. Елизавета Петровна Вольтера, если верить Екатерине II, не любила до такой сте¬ пени, что даже не хотела слышать его имени (549). Но еще больше им- * М.В. Ломоносов сам весьма интересовался личностью Петра Великого, собирал мате¬ риалы, желая написать книгу о царе-реформаторе, но не успел сделать этого, поскольку с 1751 года занимался написанием «Древней Российской истории», первый том которой он завершил лишь в 1758 году. Ломоносов посвятил Петру «Слово похвальное блаженныя па¬ мяти Государю императору Петру Великому, говоренное апреля 26 дня 1755 года», а также поэму «Петр Великий» (АомоносовМ.В. Избранные произведения. Т. 2. М., 1986. С. 7—8,244, 32* 499
O.A. ИВАНОВ lÄ* ператрица не любила прусского короля и поэтому, вероятно, согласилась на уговоры своего фаворита. При русском Дворе знали, что Вольтер рассорился с Фридрихом II не столько из-за оскорблений, нанесенных ему прусским королем, сколько из принципиальных соображений. В начале Семилетней войны Вольтер обратился к Фридриху 11 с обличительным стихотворным посланием « К королю прусскому», в котором писал: «Европа наполнена грохотом твое¬ го грома, рука твоя зажигает факелы раздора... Несчастный! Ты роешь сво¬ ими шагами могилы, ты вызываешь на бой двух могучих противников. Железо уже отточено, пламя горит, и сверкающая молния падет на твою голову. Ты больше не тот герой, не тот венценосный мудрец, окруженный искусствами и сопровождаемый победой. Я вижу в тебе только необуз¬ данного воителя, который с огнем в руках, пробивая себе путь, разруша¬ ет города, грабит их и опустошает, попирая священные права народов и государей, оскорбляя природу и заставляя молчать законы»803. Знали при русском Дворе и то, что Вольтер давно уже желал напи¬ сать историю Петра Великого, продолжая ею свою книгу «История Кар¬ ла XII», в которой личность русского царя получила высокую оценку. Правда, именно это — продолжения и приложения «Истории Петра» к «Истории Карла XII» — очень смущало русских. В 40-х годах против него выступил А.П. Бестужев, который кроме этого считал, что «если и писать Историю Петра, то собственными средствами, не прибегая к иностран¬ ной помощи в таком чисто русском патриотическом деле»804. Но в 50-х годах русские поняли, что подобная история ничего не даст для защиты образа России и русских в Европе, и обратились к Вольтеру. Официаль¬ но предложение было сделано ему в начале 1757 года. Вероятно, тогда был оговорен и жанр книги (а судя по всему, он предполагался подоб¬ ным «Истории Карла XII»); она ни в коем случае не могла быть сугубо научной, рассчитанной на немногих специалистов. Поэтому Штелин об¬ манывал публику, говоря о «сооружении вернейшего здания подлинной истории жизни и дел Петра Великого». Да и книга сама у Вольтера по¬ лучила иное название, расширяющее тему: «История России при Петре Великом». По Штелину получается, что «изобильные и почти излишние превос¬ ходные материалы» полились рекой к Вольтеру; но ничего подобного не было и быть не могло из-за сложности копирования и доставки докумен¬ тов (в Европе все-таки шла война). В письме от 1 октября 1757 года Воль¬ тер, имея в виду петербургских помощников, заметил: «Там собираются выслать мне все архивы Петра Великого, но до сих пор прислали одни лишь планы да золотой медальон величиной с целое блюдо...» «Превосход¬ ных материалов» не было и в марте 1758 года; из Петербурга прислали 500
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ лишь карты, гравюры и т. п. В таких условиях Вольтеру работать было крайне трудно. Текстовые материалы весной все-таки поступили, но за¬ держки продолжалось и далее. Вольтер писал Шувалову в марте 1759 года: «Вы мне прямо подрезываете крылья, не высылая обещанных материа¬ лов о войнах Петра, о его законодательной деятельности, частной и — что особенно было бы ценно — о его общественной жизни» и шутя замечал, что уже заготовил надпись на своем могильном камне: «Здесь почиет тот, кто когда-то желал написать историю Петра Великого»805. Были ли присылаемые материалы действительно «почти излишними»? В этом также можно усомниться, поскольку далеко не все, что присыла¬ лось из Петербурга, было важно для Вольтера, и наоборот, то, что ему было нужно, отсутствовало. Вольтер посылал соответствующие конкрет¬ ные запросы в Петербург, на которые ему давались ответы806. Екатерина II в одном из первых писем к Вольтеру напишет: «За вторую часть Истории Петра Великого примите мою чувствительную благодарность. Естьли бы в то время, когда вы начали это сочинение, я была бы в нынешнем поло¬ жении, то б я вам сообщила несравненно лучшие записки»807. «Не щадили никакого иждивения к поощрению сего славного писа¬ теля для лучшего совершения сего дела. Наперед послан ему был от Ее Императорского Величества великий подарок: собрание российских зо¬ лотых медалей, знатное количество драгоценных собольих черных и се¬ рых лисьих мехов, которые сами по себе еще в самой России в несколько тысяч рублей оценены были». Мы не знаем, шла ли речь при переговорах с Вольтером об определен¬ ном гонораре и требовал ли его сам Вольтер? Похоже, заинтересованный долгожданной работой, писатель вопрос о вознаграждении не поднимал. Так что дело о посылке Вольтеру ценностей было добровольным актом рус¬ ских властей, правда, не совсем бескорыстным, поскольку ставило Вольте¬ ра в зависимое положение, чего он никак не хотел. Получив медали (о чем он сообщил, как мы уже видели в письме от 1 октября 1757 года), Вольтер благодарил, но просил больше ему подобного не присылать. Но в Петер¬ бурге его не послушали... и прислали еще808. «Но сколь изумился Двор, когда спустя год, вместо ожиданной от сего знатного писателя совершенной и обстоятельной истории о сем россий¬ ском монархе, вышло в свет слабейшее издание под названием: Histoire de Pierre le Grand, Empereur de la Russie, par Voltaire, в которое издатель по корыстолюбивому своему намерению не токмо большей половины пере¬ сланных ему материалов не внес й у себя удержал, но и кое-где во многих местах положил собственные свои мысли, совсем противные доставлен¬ ным ему известиям и обстоятельствам. По справедливости досадовали на несовершенство сей книги и ясно заключили о алчном намерении госпо- 501
O.A. ИВАНОВ «Äl Cä* дина Вольтера при удержании столь многих потребных материалов, кото¬ рые он уже во многих книгах вносил, выпускать одно за другим новое из¬ дание со всегдашним преумножением и исправностию, и через то больше от часу набивать свой кошелек». Ложь тут от начала и до конца. Начнем с того, что Штелин даже пе¬ репутал название книги Вольтера, называвшейся: Histoire de l’Empire de Russie sous Pierre le Grand, par l’Auter de histoire de Charles XII809. Кто был тот «Двор», который «изумился», и почему? Известно, что гла¬ вы книги, по мере их написания, посылались Вольтером в Российскую ака¬ демию на предварительный просмотр и одобрение810. После того как пер¬ вый том был напечатан, автор послал его на ознакомление в Петербург. Вольтер писал 23 сентября 1760 года графу де Тресану о первом томе «Ис¬ тории России»: «Она отпечатана уже год назад; но я не мог выпустить ее раньше, так как сперва надо было получить согласие петербургского дво¬ ра»811. Только после формального одобрения «подносной экземпляр» был послан императрице Елизавете Петровне812. Однако на этом дело с первым томом не закончилось, и Вольтеру пришлось из-за указанных ему замеча¬ ний перепечатывать в конце 1761 года заново813. Читателю бросаются в глаза резкие и грубые упреки в корыстолюбии и алчности, которые Штелин адресует Вольтеру. Но где доказательство того, что Вольтер должен был возвращать копии присланных ему бумаг Петра? И как «Двор» проник в «алчные намерения» Вольтера по поводу «Истории России»? У Штелина с 1759 года было время собрать доказа¬ тельства о «многочисленных изданиях упомянутой книги, в которых до¬ бавлялись удержанные Вольтером петербургские материалы». Вероятно, за результаты «алчности Вольтера» Штелин хотел выдать перепечатки первого тома, инициированные Петербургом. Особенно забавны упреки Штелина в том, что Вольтер «во многих местах положил собственные свои мысли, совсем противные доставлен¬ ным ему известиям и обстоятельствам». Штелин совершенно забывает, что писать книгу поручили не ему (или ему подобному), а Вольтеру, и именно потому, что он был Вольтер! Наконец, следует сказать и о «досадах на несовершенство сей книги». Вот что писал 26 января 1761 года главный куратор проекта И.И. Шу¬ валов по поводу первого тома Вольтеру*: «Прислав вашу работу, вы меня изумили; она намного превосходит даже то, чего следовало ожидать от гения, столь плодотворного и просвещенного. Вы возвели великолепное здание из простых кирпичей. Петр Великий создал грозную империю, * Цитируется по черновику письма; беловик, нам неизвестный, вряд ли отличался от этого текста. 502
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III руководимый лишь собственным гением. Вы изложили историю этого государя, располагая лишь недостаточными материалами...* Философ¬ ские размышления, которыми вы украшаете истину, учат понимать фак¬ ты и, вместе с тем, человеческие обязанности. Прекрасные деяния, вами рассказанные, побуждают людей с возвышенной душой подражать им; они будут примером и предметом восхищения для самого отдаленного потомства»814. Однако подобный восторженный отзыв, по-видимому, отражал мнение прежде всего самого графа И.И. Шувалова. Елизавета Петровна после выхода книги послала в благодарность Вольтеру только перстень8Д5. Шувалов, по-видимому, не читал даже предисловия к книге Вольтера816, а там, между прочим, говорилось: «История эта посвящена государствен¬ ной жизни царя, которая была полезной, а не его частной жизни, о кото¬ рой существует лишь несколько анекдотов, к тому же достаточно извест¬ ных. Тайны его кабинета, его постели, его стола не могут быть хорошо раскрыты иностранцем, да и не должны быть раскрываемы»817. Заметим, между прочим, что еще в 1748 году Вольтер выпустил в свет свои «Анекдо¬ ты о царе Петре Великом» (Anecdotes sur le czar Pierre le Grand), о кото¬ рых Штелин, по-видимому, ничего не знал818. Но главное, что он совершен¬ но не понимал характера книги Вольтера или делал вид, что не понимает. Не случайно поэтому Штелин, имея в виду прежде всего «недостатки» книги Вольтера, в анекдоте № 6 заметил: «И потому я часто многим сие делал предложение, чтоб, как для наставления достойного и совершенно¬ го описания жизни Петра Великого, так и для уничтожения бывших до сего времени слабых и несовершенных о нем повествований, сколько мож¬ но тщательнее собирать известие от тех, еще в живых находящихся особ, которые имели счастие видеть Его Самого...» (курсив наш. — О. И.)819. По последнему пункту Штелин фактически обманывал читателей, скрывая, не исключено, преднамеренно, за именем Тауберта истинного критика или критиков Вольтера, к которым принадлежал и сам (о чем наглядно свидетельствует вся книга Штелина и рассматриваемый «Анек¬ дот об анекдотах»). Кстати сказать, к Тауберту Штелин относился весьма недружелюбно: называл его «палачом изящных искусств», «злополучным сочинителем», который «в учебе добрался лишь до Петербургской гимна¬ зии и не далее», и добился того, чтобы его зять — Дункер — лентяй «про¬ должал лакомиться академическим жалованьем» (весьма характерно для Штелина и подобного сорта людей: бросать тень не только на критикуе¬ мого человека, но и на его родственников). Не забыл Штелин и реплику * Любопытно, что граф Шувалов признает «недостаточность материалов», которые по¬ лучил для написания книги Вольтер! 503
O.A. ИВАНОВ ^ Вольтера; говоря об одном из проектов медали, Штелин сообщает: «Эту bella invenzione е gran peccato*, говорят, выклянчил г-н советник Тауберт, о котором мосье Вольтер по случаю его критики способа написания имен, встречающихся в жизнеописании Петра Великого, написал г-ну камер¬ геру Ивану Ивановичу Шувалову... (далее приведенная выше фраза Воль¬ тера из «Анекдота об анекдотах»)»820. Об ошибках Вольтера и его критиках необходимо рассказать подроб¬ нее. Как мы уже говорили, автор «Истории Карла XII», понимая не¬ достаточную свою подготовленность к точному научному описанию Рос¬ сии, обращался в Петербург за помощью. «Отправляя Шувалову руко¬ пись, — пишет Е. Шмурло о Вольтере, — он не только допускал возмож¬ ность со своей стороны ошибок и промахов, но даже сам указывал на некоторые, прося их исправить; едва ли он предвидел, какой размер и содержание примет будущая критика и как сильно заденет его автор¬ ское самолюбие»821. При этом петербургские критики не представляли какого-то единого мощного содружества ученых; фактически их было всего двое: историк Г.Ф. Миллер и М.В. Ломоносов. Хорошо известно, что они не любили друг друга, о чем ясно свидетельствует, к примеру, рабо¬ та Ломоносова «Краткая история о поведении Академической канцеля¬ рии в рассуждении ученых людей и дел с начала сего корпуса до нынеш¬ него времени». Их вражда началась с 1749 года, когда Ломоносов подверг уничтожающей критике диссертацию Миллера «Происхожде¬ ние имени и народа российского»**. Судя по всему, Штелин был на стороне Миллера, о чем свидетель¬ ствует его 113-й анекдот. Естественно, что у Вольтера было много оши¬ бок, касавшихся имен, названий и т. п., особенно в первых двух главах, содержащих историко-географический очерк России. Миллер через гра¬ фа Шувалова доставил их Вольтеру. Дело вполне обыкновенное, и знаме¬ нитый писатель был, по-видимому, к нему готов. Однако Миллер не ограничился этим; он решил опозорить Вольтера еще до выхода книги. В журнале Neus Gemeinnützige Magasin für die freunde der nützlichen und schönen Wissenschaften und Künste появилась без имени автора статья в форме письма к редактору с оценкой двух первых глав первого тома вольтеровской книги, в которой были собраны все наиболее значитель¬ * Прекрасную инвенцию и ужасную погрешность (итал.). ** Иностранцы, даже бывшие на русской службе, к русским относились с презрением. М.В. Ломоносов хорошо увидел эту тенденцию у Миллера. В своих замечаниях на его дис¬ сертацию он пишет; «Правда, что господин Миллер говорит: «Прадеды ваши от славных дел назывались славянами», но сему во всей своей диссертации противное показать старается, ибо на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют, огнем и мечем истребляют...» (Ломоносов М.В. Избранные сочинения. Т. 2. М., 1986. С. 19). 504
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III I ные ошибки автора. Е. Шмурло считал, что тут говорило самолюбие (при анонимности?) и желание «дать щелчок литературному врагу и покви¬ таться с ним за его злоязычие»822. К сожалению, историк не приводит фактов, свидетельствующих о том, что Вольтер где-то поиздевался над Миллером. Остается в таком случае предположить, что это была плата за издевательство философа над немцами, и в частности над Фридрихом II, что и обусловило во время войны с ним анонимность автора. Но этим дело не ограничилось. В 1761 году вышел немецкий перевод первого тома «Истории России...» Вольтера, подготовленный приятелем Милле¬ ра — А.Ф. Бюшингом (презрение которого к автору было так велико, что он выкинул из печатаемого труда первые две главы, скорее всего, без его согласия). Миллер использовал это издание в своих целях; половина «вставок и исправлений» принадлежала ему (а остальные Бюшингу)823. «Работа» Миллера—Бюшинга не осталась незамеченной в России; осо¬ бенное внимание привлекло предисловие к «Истории России...». Имея в виду это издание, Шувалов писал Вольтеру в цитированном уже письме: «Неизвестно, откуда идет гнусная клевета на наш народ, которая распро¬ страняется из-за репутации, созданной недавно предисловием к берлин¬ скому изданию. Мы как нельзя признательны вам и ценим ваш интерес к тому, что нас касается...»824 Урезанный первый том «Истории России...», с указанием множества ошибок Вольтера, неприличное предисловие — кому все это было нужно и зачем? Ответ напрашивается сам собой — Фридриху II. Другой была критика Ломоносова. Он подходил к работе Вольтера как русский человек, желавший видеть хорошую книгу о великом рус¬ ском царе. Михаил Васильевич не впадал в педантство, а указывал Воль¬ теру существенные недостатки его труда. Так, изучив первые две главы, присланные в Петербург, он писал: «Просмотрев описание России, вижу, что мои примечания много пространнее быть должны, нежели сочине¬ ние само. Для того советую, чтобы г. В[ольтер] описание России совсем оставил или бы обождал здесь сочиненного, которое под моим смотре¬ нием скоро быть может готово. Таким образом, как оное есть, не может России быть славным, но больше бесчестным и поносительным. Описы¬ вает г. В[ольтер] Лапландию, самоедов, а где многолюдные, плодоносные и наполненные городами княжения и провинции: Ярославская, Тфер- ская, Володимер, Нижней и великое множество городов около Оки и других рек великих?»825 О третьей главе труда Вольтера М.В. Ломоносов заметил: «Вся сия гла¬ ва о стрелецких бунтах неполна и весьма недостаточна. Много неисправ¬ ностей. К сочинению ее можете перевести приказать мой экстракт о стрелецких бунтах»826. Этот «Экстракт» под названием «Описание стре¬ 505
O.A. ИВАНОВ лецких бунтов и правления царевны Софьи» Ломоносов направил Воль¬ теру. Последний не только не выразил по этому поводу раздражения, но почти дословно включил этот текст в свою книгу, особо оговорив в при¬ мечаниях, что он «извлечен из записок, присланных из Петербурга»827. Делая примечания к четвертой главе, Ломоносов обращал внимание Вольтера на расхождение написанного с имеющимися у него сведениями. Так, например, на сообщение писателя: «Будто П[етр] В[еликий] после бра¬ ка, будучи 17 лет, жил только в роскоше, не имея никаких других прерога¬ тив в рассуждения трона» Ломоносов заметил: «Но известно, что 14-ти лет зачал собирать регулярное войско, других обучать и сам обучаться»828. Не понравилось Михаилу Васильевичу и то, что «в сей главе много отнято чес¬ ти П[етра] В[еликого] и отдано Лефорту», а в пятой главе — величание Ше¬ реметева и Шейна уроженцами Пруссии: «Здесь хочется, видно, автору, чтобы все генералы были иностранные, как и в четвертой главе потешных почти всех почитает иностранными»829. Ломоносов обращал внимание Вольтера на излишние подробности о темных сторонах жизни Петра I (о разгульных пирах и т. п.)830. Но этого Вольтер не мог принять*; он писал: «Как скрыть и, тем более, отвергать факты достоверные, известные всем и каждому? Исказишь один истинный факт — и подорвешь значение осталь¬ ных. Лгать — хуже всего...»831 Существенным было разногласие и по поводу полноты описания. Ло¬ моносов замечал по поводу четвертой главы: «Между тем все так корот¬ ко и недостаточно, что совсем не может нимало служить хотя к краткой истории государевой»832. Михаил Васильевич забывал, что книга Вольтера пишется для иностранцев и многие подробности из жизни Петра Вели¬ кого, драгоценные для русских, им будут оставлены без внимания, мешая пониманию текста. 23 декабря 1761 года Вольтер писал Шувалову: «Ра¬ зумеется, вы не захотите, чтобы я вдавался в мелочные подробности: они плохо вяжутся с высоким назначением исторического труда, задача кото¬ рого дать общую картину светлых и отрадных явлений в деятельности великого человека..»833 (132). Е. Шмурло, характеризуя подобное различие подходов, верно заметил: «Уже по самому плану своего сочинения Вольтер рассматривал события на известном расстоянии и на расстоянии довольно большом, вследствие чего «мелочи», подробности неизбежно сливались и пропадали; в Петер¬ бурге же, наоборот, вооружились сильной лупой, чуть ли не микроскопом, боялись проронить малейшую подробность и мечтали втиснуть в книгу весь материал, каким располагали... Вольтер же основательно опасался, * Правда, как мы видели выше, Вольтер замечал об описании некоторых сторон жизни Петра Великого: «Тайны его кабинета, его постели, его стола не могут быть хорошо раскры¬ ты иностранцем, да и не должны быть раскрываемы». 506
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III как бы такое обилие данных по вопросу сравнительно второстепенно¬ му не нарушило соразмерности частей, не исказило должной перспек¬ тивы...»834 Что же касается упомянутого Штелином искажения русских имен, то Ломоносов коротко заметил: «№. Многие российские имена напи¬ саны неисправно. Однако можно тогда исправить, как печатать станут, или и прежде»835. Примечательно, что русский из неправильности на¬ писания русских имен не делал такую проблему, как делали Миллер и Штелин. «Вольтер ответствовал на первый вопрос, что он не привык слепо пи¬ сать по тому, что ему предлагается, но поелику он и сам имеет достовер¬ ные известия, то и собственные мысли свои также сообщает. На второй вопрос ответствовал он: что он довольно знает цену присланных ему анек¬ дотов, но в повествовании своем о Петре Великом не дошел до частных его дел и, следственно, меньше того до анекдотов. В ответ на третий уп¬ рек сказал он прямо по-вольтерски: Ce que regarde lestropement de noms propes, il me semble que c’est un Allemand, qui me fait ce reporche. Je lui souhaite plus d’Esprit et moius de Consonans, то есть: «Что касается до приписуемой мне вины в притуплении имен особ, то думаю я, что упрек сей происходит от немца. И для того желаю я ему больше ума и меньше согласных». Сим и кончил он свой ответ». Судя по замечаниям Ломоносова, в которых нет указаний на ошибоч¬ ные источники и неправильную их интерпретацию, следует заключить, что они исходят от Миллера. Что касается «присланных анекдотов», то, вероятно, эту формулировку Штелин сочинил сам, чтобы поднять весо¬ мость своего вклада. Как мы видели выше, Вольтер писал Шувалову, что «существует лишь несколько анекдотов, к тому же достаточно извест¬ ных». Речь, прежде всего, идет относительно сильно интересовавшей Вольтера истории Прутского похода Петра I. Он обратился к петербург¬ ским знатокам с вопросом: «Верно ли, что императрица Екатерина посла¬ ла значительную сумму великому визирю и заключила Прутский мир?» На что ему отвечали: «Это весьма правдоподобно — не было иного спо¬ соба выйти из дурного положения. Это не засвидетельствовано докумен¬ тами, но об этом рассказывают. Даже некоторые иностранные авторы сообщают,' что императрица Екатерина собрала все червонцы, которые нашлись у генералов и офицеров, прибавила свои драгоценности и драго¬ ценности других дам, сопровождавших своих мужей, и все послала вели¬ кому визирю»836. Но этот рассказ был не только неверен, но и содержался в книге самого Вольтера о Карле XII837. Но вот в чем Штелин не обманул читателя, то это во фразе, извлечен¬ ной из письма Вольтера. Сличая замечания Ломоносова (их было 40) и 507
O.A. ИВАНОВ другие (которых были сотни)*, писатель прекрасно понимал по их харак¬ теру, кто их автор. Он писал, например, о «бесполезности голштинского посольства», а ему возражали, что «пышность, с какою обставили это по¬ сольство, вызвана была не пустым тщеславием, а справедливым желани¬ ем дать персам надлежащее представление о величии и высоком положе¬ нии голштинского герцога»838. Не исключено, что тут руку приложил и сам Штелин. Дело с критикой доходило до анекдотов. Е. Шмурло пишет, что Вольтер поднимает на смех Миллера, колебавшегося в определении, что именно нашли в комнате у Ван Ганда, когда его убивали, — краба или лягушку. «Полагаюсь на ученость моего критика, — пишет он Шувалову 25 сентября 1761 года, — и прошу его, когда придет время, разъяснить окончательно этот вопрос. В самом деле, ведь это так важно в Истории Петра Великого!»839 Еще более смешно выглядела попытка петербургских знатоков учить Вольтера французскому языку в плане написания имен. 29 мая 1759 года он отвечал графу И.И. Шувалову по поводу поучений в написании по-французски имен собственных, замечая с наигранным удивлением, что «на берегах Невы и Москвы пишут и говорят по-фран¬ цузски совершенно, как в Версали, но... но... сам он пишет, как ему под¬ сказывает собственный вкус и манера мыслить. Каждый живописец дол¬ жен работать в своем направлении и пользоваться красками, какие находит наиболее подходящими»840. Вольтер категорически заявляет: большая часть имен должна писаться на французский лад. Греческого царя Alexandros французы пишут Alexandre, а римского Augustus — Auguste и т. д. Большую роль в написании иностранных имен, согласно мнению Вольтера, должно играть благозвучие, установившееся во фран¬ цузском языке и закрепленное практикой произношения и орфографии, давностью известных форм. Вольтер полагает, что буква W была чужда французской азбуке; не существует этой буквы и в азбуке русской — чего ради вносить в свою книгу форму чисто германскую? Вольтеру очень не нравились «немецкие» нагромождения согласных: sch, tscb, witsch, кото¬ рые встречались в таких словах, как Sawa Storoschewski, Wosdwiscbenskoe, Tscbeglovitoi, Wasili Wasiliewitsch, Fedorowitsch** и т. д. Поэтому в письме к Шувалову от 11 июня 1761 года Вольтер писал: «Нет, положительно этому немцу следует пожелать побольше мозгов в голове и поменьше со¬ гласных»841. Весьма примечательно, что в излишнем педантстве Миллера * Касаясь множества упреков к точности «Истории России.-», Е. Шмурло писал; «Забра¬ сывая Вольтера своими критическими замечаниями, поучительными наставлениями, петер¬ бургские рецензенты не всегда, однако, оказывались безупречны сами; к счастью для них, автор книги не в состоянии был проверить их промахов, если только это не были явные противоречия...» (Шмурло Е. Вольтер и его книга о Петре Великом. С. 143). ** К этому можно добавить, как Штелин писал по-немецки фамилию Щербатов: Schtscherbatoff. 508
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III упрекал в свое время Ломоносов: «Он в первом томе «Сибирской исто¬ рии» положил много мелочных излишеств и, читая оное, спорил и упря¬ мился, не хотя ничего отменить, со многими профессорами и с самим асессором Тепловым...»842 Мелочный характер критики Миллера хорошо понимал и граф И. Шу¬ валов. Он писал Вольтеру: «Вы знаете по опыту, что зависть преследует ве¬ ликих людей. Могу вас уверить, она нападает и на тех, кого ласкает судьба. Некоторые мелочи, отмеченные этими людьми ограниченного ума, кото¬ рых занимают только подробности, могут быть поставлены в вину только тому (т. е. И. Шувалову. — О. И.), кто всегда будет считать славой для себя остаться с совершенной приязнью...» (20). Но обо всем этом Штелин умол¬ чал, хотя знал значительно больше, чем написал в «Анекдоте о находящихся здесь анекдотах». Не исключено, что подобная критика Штелином Вольтера определя¬ лась крайне отрицательным отношением последнего к Петру III. В пись¬ ме к герцогу Шуазелю от 1 апреля 1768 года он заметил: «Не будет ли с моей стороны нескромностью попросить у вас « Реляцию о почечных ко¬ ликах» этого пьяницы Петра III, обожателя прусского короля, написан¬ ную г. Рульером»843. Другие «анекдоты» Не обойдена вниманием Екатерина II и других местах книги Штели¬ на. Например, «Свидетельство российского императорского первого ми¬ нистра о сих анекдотах». Он писал (перевод К. Рембовского): «Его Сия¬ тельство достойный государственный министр великой императрицы Екатерины II, граф Никита Иванович Панин, услышал о сем моем со¬ брании анекдотов и возымел желание оные видеть. Его Сиятельство про¬ сил меня недель за 6* до скоропостижной его кончины поверить их ему на несколько дней на прочтение. Поелику я знал, что Его Сиятельство преимущественнее любил немецкое, нежели французское чтение и ежедневно пред своим упокоением упражнялся в том часа по два, а иногда и до самой глухой полуночи, и для сего имел избраннейшую биб¬ лиотеку лучших немецких писателей, которая каждый год новейшими немецкими изданиями преумножалась, то и вручил я Его Сиятельству немецкий свой подлинник. Я видел оное также впоследствии иногда ве¬ чером в графском кабинете со вложенною закладкою, сколь далеко Его * В издании Originalanekdoten von Peter dem Großen: 5 oder 6 Wochen (s. 380) — 5— 6 недель. 509
O.A. ИВАНОВ Сиятельство во чтении оных успел. При случае говаривал он мне иногда при вечерном моем его посещении, что он столько находит удовольствия в сих анекдотах, что почти довольно их начитаться не может и некото¬ рые из них уже во второй и в третий раз прочел. Спустя уже четыре не¬ дели, то есть едва дней за десять* до внезапной его кончины, вручил мне Его Сиятельство сию книгу с величайшим благодарением и с сими сло¬ вами: «Я могу вас уверить, что никакой книги не помню, которую бы я с большим удовольствием читал, как сию! А паче нашед в ней разные анекдоты, о которых привожу себе на память, что в молодости слышал я их содержание от покойного моего отца, яко очевидца». Равным обра¬ зом и почти теми же словами открывался граф в то время, когда при чтении сих анекдотов наслаждался приятнейшею забаваю, господину канцелярскому советнику Лизакевичу, как оный меня уверял, и многим другим особам, с коими он обращался...» Все эти апелляции к авторите¬ ту Н.И. Панина не могли особо понравиться Екатерине II, и Штелин не мог не знать об этом. Тут стоит отметить очередную его попытку про¬ тивопоставить немцев и французов: «Его Сиятельство преимуществен¬ нее любил немецкое, нежели французское чтение». Национализм явно застилал Штелину глаза. В упомянутом тексте бросается в глаза, что Штелин неожиданно об¬ ращается к другому фрондеру — князю М.М. Щербатову. «Несколько лет еще прежде, — пишет он, — испросил себе на прочтение прославивший¬ ся российскою своею историею камергер, тайный советник и сенатор князь Михайла Михайлович Щербатов французский перевод сих анек¬ дотов и возвратил мне их чрез две недели со изъявлением желания сво¬ его и советом напечатать оные. В одном писанном им ко мне из Москвы письме от июня** 1780 года упоминает об них Его Сиятельство следу¬ ющими словами***: «Сколько я помню о сем сочинении, то находится в нем много важных анекдотов, свидетельствующих истинное свойство сего великого мужа, расположенного к благу своих подданных, что все сии анекдоты подтверждены достоверностию очевидных свидетелей, от коих вы их слышали; и сего кажется мне довольно к споспешествованию напечатания сей книги, за которую любопытные историки будут вам обязаны и из коих сами государи могут почерпать правила для своих поведений» (курсив наш. — О. И.)844. Штелин мог бы выделить этот текст в отдельную главу, но почему-то не сделал этого. * В издании Originalanekdoten von Peter dem Großen: kaum 8 oder 10 Tage (s. 381) — дней за 8 или 10. ** В издании «Originalanekdoten» — 1 Junii 1780 (s. 381). *** В издании «Originalanekdoten» — французский текст письма князя М. Щербатова (s. 382-383). 510
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Князь Щербатов, как известно, желал влиять на политику Российско¬ го правительства; ему хотелось внедрить в жизнь государства те принци¬ пы, которые он описал в упоминавшемся выше «Путешествии в землю Офирскую...». Еще в 1772 году он жаловался историку Миллеру по поводу разбора бумаг Петра I: «Я не знаю, выдержит ли мое здоровье все те тру¬ ды, которыми я обременен; но я убежден, что изучение истории своей страны необходимо для тех, кто правит, — и те, кто освещают ее, приносят истинную пользу государству. Как бы то ни было, даже если я не буду вознагражден за мои мучения, — надеюсь, что потомство отдаст мне справедливость» (курсив наш. — О. И.). «Анекдоты» Штелина также становились средством влияния. Весьма любопытным примером является так называемое «Прутское письмо Петра I», составившее основное содержание 17-го «Анекдота». Попав в окружение турецких сил, царь якобы написал письмо сенаторам: «Сим извещаю вас, что я со всем своим войском без вины или погрешно¬ сти со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в четыре краты сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я без особливыя Божия помощи ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкий плен; если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственноручному повелению от вас было требуемо, покаместь я сам не явлюся между вами в лице своем, но, если я погибну, и вы верные известия получите о моей смерти, то выбе¬ рите между собою достойнейшего мне в наследники». Сразу обращает на себя внимание, что приведенное письмо не име¬ ет адреса обращения, даты и подписи. Но это Штелина, по-видимому, не волновало (как не волновало и в случае с датой на письме Петра Фе¬ доровича Екатерине). В предшествующем тексте он извещает, что Петр I на самом (запечатанном) письме надписал: «В Правительствующий Сенат в Санкт-Петербурге». Что же касается даты, то у Штелина в лейпциг¬ ском издании буквально значится: im Lager am Prut den... 1711 datierf45. Архивистам хорошо известно, что подобные пропуски часто делались в прошениях частных лиц, что было связано с тем, что документ гото¬ вился заранее. Но тут совершенно другая ситуация, в которой дата была совершенно необходима; каждый день мог изменить ситуацию, и пись¬ мо мгновенно потеряло бы свою актуальность. Почему Штелин не об¬ ратился к более осведомленным лицам или сам не установил прибли¬ зительную дату послания, неизвестно. Тут он еще раз показывает, что был начисто лишен научной точности и исторического понимания со¬ бытий. 511
O.A. ИВАНОВ Далее в цитированном «Анекдоте» указывалось: «Подлинник упомя¬ нутого ныне письма находится в Кабинете Петра Великого при Импе¬ раторском дворе в СПетербурге среди многих других собственноручных писем монарха, и был показывай от высочайше назначенного к этому Кабинету управляющего князя Михайла Михайловича Щербатова раз¬ ным знатным особам»*846. Мы не будем вторгаться в долго длящуюся полемику по поводу под¬ линности «прутского письма». Этот вопрос можно считать почти пол¬ ностью закрытым — письмо несомненно поддельное (см. работы В.П. Козл¬ ова, Я.Е. Водарского)847. Нам интересна роль в этом деле Штелина. Тут воз¬ никает несколько закономерных вопросов. Прежде всего, как М.М. Щер¬ батов мог показывать бумаги Кабинета Петра, доверенные ему, посто¬ ронним, и почему Штелин открыто говорит об этом, не боясь навредить князю? А ведь содержание 17-го анекдота достаточно остро; в его нача¬ ле говорится о том, что Петр I из любви к Отечеству «родного сына лишил престола», а затем и «самоотрешился» в пользу Сената. Первое Екатерина II могла пропустить, а вот как было дело со вторым? Отсут¬ ствие реакции императрицы на эту книгу представляет загадку, поскольку всем было хорошо известно, что она не раз говорила о своем поклонении перед деятельностью Петра Великого и продолжении преобразований, намеченных им. Рассказывают, что Екатерина II не приступала к написа¬ нию какого-либо закона, не посмотрев, не есть ли что-нибудь о том у Петра I. Видел ли Штелин оригинал «письма с Прута»? Скорее всего, он не от¬ носил себя к «знатным особам» и подлинного письма не видел. В против¬ ном случае он как-нибудь это подчеркнул. Так, Штелин, к примеру, пишет о письмах Петра I (в анекдоте «Вещи, оставшиеся после Петра Велико¬ го»): «У некоторых знатных российских фамилий хранится также много собственноручных Петра Великого писем, и я могу похвалиться, что видал немалое собрание сих драгоценных рукописей у графских фамилий Шереметевых, Чернышевых и Апраксиных». И в частности, о письме Петра Великого с поля Полтавской битвы он замечает: «Между собствен¬ норучными Петра Великого письмами, хранящимися у графской фами¬ лии Апраксиных, видел я и имел удовольствие читать одно весьма дос¬ топамятное письмо, а именно то, которое великий победитель 27 июня 1709 года под Полтавою в девятом часу вечера после славного сражения * В Originalanekdoten von Peter dem Großen этот текст выглядит так: «Das Original des itzt erwähmten Briefes befindet sich im Cabinet Peter des Großen am Kaiserlichen Hofe zu St. Petersburg, unter vielen ändern eigenhändigen Schriften des Monarchen, und ist von dem allerhöchst bestalten Vorsteher dieses Cabinets, Fürsten Michaila Michailowitsch Schtscher- batoff, verschiedenen Standespersonen gezeigt worden». 512
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ отправил из лагеря с курьером к любимому своему министру и генерал- адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину...» (курсив наш. — О. И.). Таким образом, несомненно, что Штелин знал почерк Петра I. Естественно возникает вопрос: откуда взялся текст письма, цитиру¬ емый в «Анекдотах» (с обозначением на каждой строчке кавычками)? Вряд ли Штелин, который признается в своей «короткой памяти» (meinem flüchtigen Gedächtnisse)848, мог записать весь довольно большой анекдот «Удивительная любовь Петра Великого к своему Государству и Отечеству», а уж точно запомнить текст письма Петра I — тем более. Следовательно, им была получена копия письма от князя Щербатова, и только от него, поскольку Штелин однозначно указал «автором» этого анекдота «князя Михайла Михайловича Щербатова, камергера и герольд¬ мейстера* при Правительствующем Сенате»849. При этом, как мы ви¬ дели выше, Штелин указывает на прочтение князем Щербатовым руко¬ писи «Анекдотов» в 1780 году, что гарантировало правильность текста упомянутого петровского письма (правда, если оно в то время было Штелину передано М.М. Щербатовым). На князя М. Щербатова указывало письмо A.A. Нартова, обнаружен¬ ное К.В. Малиновским. В нем говорилось: «По изустным преданиям от находившихся при Петре Великом приближенных, в том числе был соб¬ ственный его механик А. Нартов, который тоже сказывал, повествуется: якобы государь, положа твердое намерение с армиею своею при Пруте храбро пробиться сквозь многочисленное войско турецкое, будучи оным со всех сторон окружен, и опасаясь несчастного приключения, накану¬ не такого предприятия в предосторожность написал в Сенат своеручный указ, изъявляющий горячейшую любовь его к отечеству своему и бес¬ примерный великий дух, превышающий его выше смертных, какого примера ни в древних, ни в новых деяниях не находится и который до¬ казывает, что он государство свое любил паче, нежели самого себя. Сие повеление якобы состояло в том, чтоб в случае несчастного плена не почитали бы уже его с того часа государем своим, но избрали бы на место его главою своею достойнейшего; и по присылаемым из плена под¬ писанным рукою его указам не только никакого исполнения его не чи¬ нили, да и оным бы не верили. Из сего доказывается, что Петр Великий лучше желал великое несчастие претерпеть сам один, нежели что-либо * Примечательно, что в издании «Любопытные и достопамятные сказания о императо¬ ре Петре Великом изображающие истинное свойство сего премудраго государя и отца оте¬ чества, собранныя в течение сорока лет действительным статским советником Яковом Ште- лином. Спб. тип. Б.Л. Гека, 1786» добавлено издателем или переводчиком слово: «бывшего [герольдмейстера]» (С. 55). Тот же редактор, по-видимому, убрал из подписи Штелина под его предисловием частицу «фон». 33 О. Иванов 513
О.А. ИВАНОВ ^ уступить от отечества своего неприятелю, и общую пользу предпочитал самому себе. О сем слушал я неоднократно от отца моего А. Нартова, при Петре Великом неотлучно 22 года бывшего, которого сей монарх любил. То же слышал я и от г-на сенатора князя Михаила Михайловича Щербатова, которому вверена архива Петра Великого для разбора. Но послан ли был такой указ и существует ли он где в хранилищах, того сказать не могу, а надлежит осведомиться о сем лучше у князя Щербатова»850. Как указывает К.В. Малиновский, приведенное письмо было написа¬ но после 1775 года. Тут возникает следующий вопрос: если Нартов давно знал подобную легенду, то почему он не сообщил ее Штелину в период их совместной работы над медалями из истории Петра I (1772—1774 годы)? Не сделал этого и князь М.М. Щербатов. Весьма примечательно, что сам А.А. Нартов, готовя сборник анекдотов о Петре I, якобы собранный его отцом А.К. Нартовым, не поместил (даже с приведенными оговорками) этот «анекдот»851. Известно, что A.A. Нартов не был ученым-историком и позволял себе исправлять отцовские и компилировать из иностранных и русских книг прочие анекдоты, чем занимался, как считает Л.Н. Майков, не ранее 70-х годов XVIII века852. Примечательно, что Нартов-сын не только редактировал рассказы, оставшиеся от отца, но и конструировал новые, доходя даже до того, что вкладывал в уста Петра Великого речи, которые он не произносил853. Штелин, вероятно, последовал совету А.А. Нартова и обратился к кня¬ зю М. Щербатову. Ему, по-видимому, удалось как-то убедить Штелина в существовании документа и вместе с тем невозможности показать в тот момент его подлинник, а только копию. Составитель «Подлинных анек¬ дотов», по-видимому, не особенно расстраивался по этому поводу, решив оградиться двукратным упоминанием имени князя Щербатова. Вполне возможно, что историк этого не хотел, а Штелин внес его имя произволь¬ но вместо А.А. Нартова, который среди авторов анекдотов не упомина¬ ется вовсе. Проблема подлинности «прутского письма» оказалась решенной за¬ долго до того, как многочисленные расследования историков доказали, что оно является подделкой. Как удалось установить Ф. Витбергу, в 1859 году во втором томе «Библиографических записок» была опубликована статья князя М.М. Щербатова «Ответ гражданина на речь, говоренную Ее Импе¬ раторского Величества обер-прокурором Сената Неклюдовым по причи¬ не торжества шведского мира 1790 сентября 5 числа»854. Судя по тону, эту статью князь Щербатов вряд ли бы смог где-нибудь напечатать, тем более что в декабре того же года он скончался. Вот фрагмент этого «Ответа», (если только быть уверенным, что за этой статьей стоит именно М.М. Щербатов): .514
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ «Наконец вспоминаешь ты несчастный случай Петра Великого, тщася его унизить не токмо пред монархом на престоле, но и пред подданным его, что граф Румянцев заключил Канаржинский мир в самый тот день, когда был Прутский заключен. Но к чему ныне воспоминание о несчастном прутском деле? Не для того ли, чтобы сей ошибкою озлословить твоего и нашего благодетеля? История, верная вещательница бывших преключе- ний, не может оправдать, чтобы Петр Великий не учинил в сем случае ошибку. Но возразим, каков он был в ошибке сей. Он хотел с храбрыми и усердными своими войсками пробиваться сквозь врагов, и лишь убежден просьбами его подданных ради опасности, которой подвергается, согла¬ сился вступить в договоры. Не утверждаю я напечатанного его письма в анекдотах, которое по крайней мере вид истины имеет; геройский его дух, являющий, что не для себя, но для отечества воюет, учинил ему пред¬ писывать своему Сенату, дабы в случае несчастия плен его никакого вре¬ да России не учинил, избрать в российские монархи кого изсреди себя. Се есть иройство, се есть великодушие, превосходящее все, что история нам знаменитого ни представляет. И я думаю, что Вышняя Десница, которая им руководствовала, позволила ему сию ошибку учинить, дабы более яви¬ лось величество его духа и доброта его сердца»855 (курсив наш. — О. И.). Весьма любопытно, что даже в статье, которая не должна была увидеть све¬ та при жизни автора, князь Щербатов все-таки определенно не говорит о своем подлоге и продолжает цепляться за версию штелинского «анекдота». Кроме того, следует заметить, что если Штелин, плохо разбиравшийся в русской истории, принимал на веру «геройство» Петра, предложившего избрать своего преемника из сенаторов, то как мог писать такое русский историк? Похоже, он даже не понимал, какие проблемы возникли из по¬ добного беспомощного, непродуманного «письма», появись оно действи¬ тельно в Сенате. А.Г. Брикнер в своем труде «История Петра Великого» писал: «Петр не предавался в такой мере отчаянию, не считал себя погиб¬ шим и не думал, как о средстве спасения России, о выборе царя из членов сената, между которыми даже не было лиц, пользовавшихся особенным доверием Петра. В сущности, даже нет основания придавать такому пись¬ му, если бы даже оно и было написано, значение геройского подвига, сви¬ детельствовавшего будто о самоотвержении и патриотизме»856. Пасквиль «О повреждении нравов в России» и история с «прутским письмом» накладывают весьма неприятный отпечаток на имя князя М. Щербатова. Враги России смогли использовать его труд в полной мере... Но для чего Нартов и князь Щербатов обманывали Штелина (нельзя совершенно исключить, что это была совместная их акция)? Вероятно, после скандальной Комиссии по подготовке медалей, посвященных Пет¬ ру Великому, они не любили его. Не исключено, что у Щербатова возник¬
O.A. ИВАНОВ ^ ла мысль использовать не слишком педантичного немца для проведения своих любимых идей, и прежде всего — усиления роли Сената, который будет ограничивать самодержавие. К подобному пониманию склоняют¬ ся современные исследователи этой проблемы857. Правда, Штелин под¬ портил впечатление от текста «прутского письма» своим введением, где прославлялась воля монарха, устранившего своего сына от российского престола. Говоря о книге «Подлинные анекдоты», следует заметить, что она со¬ держит и другие не совсем приятные для Екатерины II детали и тексты. Так, в предисловии Штелин упоминает, что он был три года профессором у великого князя Петра Федоровича, а затем назначен именным указом библиотекарем858. «А где он и что с ним сталось?» — мог подумать моло¬ дой читатель. Были и среди опубликованных анекдотов такие, которые как бы содержали порицания самой императрицы. Так, в анекдоте (№ 96) о «Старании Петра Великого о переводе иностранных книг на российский язык» говорилось: «Между прочими препятствиями ко вве¬ дению в России наук и просвещения Петр Великий усмотрел в государ¬ стве своем и недостаток таких книг, которые у других народов служили ко приращению знаний. Сей великий император, неутомимо пекшийся о соделании подданных своих более знающими, искусными и просвещен¬ ными, приказал сделать реестр лучшим книгам в нужнейших науках, выбрал полезнейшие из них по своим намерениям и приказал переводить их на русский язык и печатать... Между прочими книгами мудрый Мо¬ нарх выбрал для перевода и Пуфендорфово введение в историю европей¬ ских государств. Он отдал сию книжку монаху, который известен уже был по хорошим переводам других книг, и просил его перевести оную как возможно скорее. Монах исполнил повеление государя со всевозможным прилежанием и в несколько месяцев окончал свой перевод. Надеясь по¬ лучить от императора благодарность и награждение, явился он к его ве¬ личеству со своим переводом и с латинским оригиналом. Государь, увидев его между прочими в передней, начал говорить с ним весьма милостиво и спросил у него, скоро ли он кончит свой перевод? «Он уже готов, все- милостивейший», — отвечал монах. Петр Великий взял у него перевод с ласковым видом, пересматривал оный и остановился над одною главою, которая была в конце книги. Между тем предстоящие приметили пере¬ мену в его лице и гнев. В самом деле государь, вдруг оборотившись к мо¬ наху, с негодованием сказал ему: «Дурак! Что я приказал тебе сделать с этой книгою?» — «Перевести ее», — отвечал монах. «Разве так перево¬ дят?» — вскричал государь, указывая на параграф о России, в котором пе¬ реводчик совсем выпустил суровое и колкое место о свойстве российской нации, равно как и в других местах переменил неприятные для россий¬ 516
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ского народа выражения. «Тотчас поди, — сказал государь с гневом, отдав¬ ши ему неверный его перевод, — сделай, что я тебе приказал, и переведи книгу точно так, как автор ее написал». И так сия книга переведена была с точностью, а потом напечатана в 4-ю долю листа и поднесена государю иеромонахом и префектом Гавриилом в 1723 году при возвращении его из Персидского похода. При сем случае государь объяснялся, что он же¬ лал видеть сей параграф напечатанный на русском языке не в поругание своим подданным, но для исправления их и для показания им, как преж¬ де иностранцы о них думали, и дабы они мало-помалу узнавали, каковы они прежде были и каковы после стали его старанием». Было ли дело на самом деле так, неизвестно. Но этот анекдот явно направлялся против запрещения Екатериной ряда иностранных книг, в которых порочилась Россия, русские и их православная вера. Другой анекдот (№ 99) «Любимцы Петра Великого» также направ¬ лялся против Екатерины II: «Великий российский монарх никогда не имел такого любимца, к которому бы он слепо был привязан и который мог бы управлять делами и людьми, как хотел. Некогда в присутствии государя был разговор о любимце некоторого короля, который один мог все при дворе делать. Его Величество сказал: «Так государством правит он, а не король. Я благодарствую за таких любимцев. Моими любимцами все¬ гда будут те, которые всех честнее, искуснее и отечеству полезнее. А Ка- тенька моя всегда будет моею любимицею». Казалось, что князь Менши- ков, к которому государь имел во многих делах отменную доверенность и которого он милостию своею привел в состояние жить великолепно, дабы самому избавиться от неприятной ему пышности, был его любим¬ цем; однако ж он не мог ни в чем брать преимущества пред другими или уверять в чем-нибудь ложно государя, не терпевшего обмана или неправ¬ ды даже в самых маловажных вещах. Монарх прощал ему столь же мало, как и другим, и наказывал его публично за самые легкие проступки. При¬ метивши в нем злобу или гордость, говорил ему с важным видом: «Алек¬ сандр! Александр! Не забывай, кто ты был и из чего сделал я тебя тем, что ты теперь». Некогда князь Меншиков вместе с некоторыми другими гос¬ подами снял поставку провианта, взявши за то гораздо больше обыкно¬ венной цены, за какую прежде купцы ставили провиант. Государь узнал о сем нечаянно. Его величество, ходя по бирже, увидел там некоторых рус¬ ских купцов, которые прежде часто ставили провиант, стоящих без вся¬ кого дела, и сказал им: «Как вы поживаете? Разве вам нечего делать, что вы стоите здесь в праздности?» — «Нечего, всемилостивейший государь! — отвечал один из них. — Когда твои знатные господа захотели быть купца¬ ми, так нам, купцам, пришлось быть без дела». — «Как это?» — спросил государь. «Точно так, всемилостивейший государь!» — отвечали купцы. 517
O.A. ИВАНОВ ^ Император приказал двоим из них явиться на другой день в 5 часов по¬ утру к нему в Адмиралтейство. Там, поговорив с ними, узнал все дело, касавшееся до последней большой поставки провианта. Приехавши из Адмиралтейства в Сенат, говорил он о сей поставке, приказал князя Мен- шикова и других участвовавших в оной знатных господ содержать в их домах под караулом, учредил следственную комиссию и по исследовании дела определил взыскать с них большой денежный штраф. При сем слу¬ чае государь сказал князю Меншикову: «На сей раз не наказываю тебя денежным штрафом, но берегись впредь меня обманывать, в противном же случае наказан будешь гораздо строже». В другое время государь уз¬ нал о коварстве князя Меншикова, который из зависти привел государя на гнев против невинного и прежде отменно им любимого архитектора Ае-Блонда, о чем его величество после весьма жалел. Тогда государь, схва¬ тивши его за ворот, бил спиною об стену и при каждом ударе говорил: «Ты, плут, в этом виноват!» Штелин, несомненно, был зол на Екатерину II, и только страх перед наказанием останавливал его перед более дерзкими выходками. Глава 4 ДОКУМЕНТ ИСТОРИИ У нас нет никаких прямых указаний Штелина на то, почему, когда и как он стал писать «Записки о Петре III»* (которые, возможно, должны были стать «Историей Петра III»). От ответа на эти вопросы, полагаем, во многом зависит включение или невключение в их («Записок» или «Исто¬ рии») текст письма Петра Федоровича к жене. Причины написания «Записок о Петре III» Мы видим четыре возможные причины того, почему Штелин взялся за эту тему: 1. Благодарность Петру III; 2. Попытка опровергнуть лжи¬ вые измышления насчет Петра III (как устные, так и печатные); 3. Про¬ сто написать историю одного из российских императоров; 4. Желание в этой истории увековечить себя, связав с именем Петра III. Названные пункты, естественно, могут сочетаться. Что касается благодарности, то этот момент, как мы видели из пре¬ дыдущего параграфа, несомненно, присутствовал. Однако в данном слу¬ * Под этим названием мы условно объединим все фрагменты, как это сделано в ЧОИДР. 518
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ^ чае требовалась апология Петра III (по типу той, которую выстраивают в наше время некоторые писатели и исследователи, считающие, что в лице Петра Федоровича Россия потеряла великого реформатора, калиб¬ ра его деда). В ту пору, когда жил Штелин, такое было невозможно, ибо большинство находившихся при императорском Дворе (как и он сам) прекрасно знало, кто такой Петр Федорович, на что он способен и как относится к России, русским, их религии, к Фридриху И, к жене, сыну и т. д. «Историческую оду» Петру III можно было бы написать, но только во времена его императорства. Вместе с тем далеко не все в дошедшей до нас рукописи «Записок о Петре III» понравилось бы ее герою (такие характеристики, как трусость, прусско-голштинское солдафонство, бол¬ тливость, намеки на предательство и т. д.). Что касается опровержения лживых измышлений насчет Петра III, то, как мы видели выше, Штелин достаточно резко выразился против русских (Теплов) и иностранных критиков Петра III. Известно, что сразу после смерти последнего в Европе стало печататься немало книг, излагающих его историю, как доброжелательных, так и резко критических (последних, конечно, было значительно меньше). Вот, к примеру, в Библиотеке иност¬ ранной литературы нам попались такие издания: Denkwürdigkeiten der Lebens und Staats-Geschichte des ohnlängst verstorbenen unglüklichen Czaars Peter des Dritten, aus glaubwürdigen Nachrichten und richtigen Urkunden in der kürze verfasset. Danzig, 1762 (S. 112); Merkwürdige Lebensgeschichte Peter des Dritten, Raisers und Selbsthalter aller Russen, nebst einer Erläuterung zweyer bereits seltener Münzen, welche dieser Herr hat prägen lassen. Frakfurt-Leipzig, 1762 (S. 52). Правда, нет особой уверен¬ ности, что они вышли именно в этом году, как и в указанном на титуле месте (так, в первой из указанных книг на странице 92 упоминается das unglückliche Fräulein von Asof — то есть знаменитая «княжна Тараканова»). В 1764 году появилась на французском языке и в тот же год переведена на немецкий книга Хр. Ф. Швана Anecdotes russes, ou letters dun officier allemande et un gentilhomme livonien, écrites de Pétersbourg en 1762, temps du règne et du dethronement de Pierre III, empereur de Russie, recueillies et publiés par C.F. S. de la Marche. London, 1764*. Другая книга Mémoires pour server â l’histoire de Pierre III, Empereur de Russie, avec un detail historique des differens de la maison de Holstein avec la cour de Dannemare, publie par M D. G. Francfort et Leipzig, aux depens de la Compagnie, 1763, написанная * Ее название по-немецки с изменением места издания выглядит так: Russische Anekdoten von der Regierung und Tod Peters des Dritten; imgleichen von der Erhebung und Regierung Catharinen der Anderen. Ferner von dem Tode des Kaisers Ivan, welchem zum Anhänge beygefügt die Lebens-Geschichte Catharinen der Ersten, von C.F. S. de la Marche. Petersburg. 1764. 519
O.A. ИВАНОВ Гударом (Goudar) и появившаяся годом ранее, попалась на глаза Екатери¬ не II и вызвала ее резкую реакцию. 22 июля 1763 года императрица обра¬ тилась к канцлеру со следующим повелением: «Прикажите всем нашим министрам, где вы за приличнее находите, прилежно изыскивать автора, требовать, дабы он наказан был, конфисковать все едиции* и заказать при¬ воз оной книги в Россию; она еще оскорбительнее для нации, как персо¬ нально для меня. И все то немедленно учинить. На конце оной книги есть Supplement aux Mémoires, который хуже книги»**859. Заметим тут, что в мае этого года Екатерина II обратилась к французскому дипломату Бретейлю с таким вопросом: какую, по его мнению, долю уважения приобрела она или может еще приобрести в будущем в Европе?860 Поэтому упомянутая реак¬ ция императрицы была вполне естественной. В соответствии с ее повелением из Коллегии иностранных дел 24 июля последовал секретный указ в Коммерц-коллегию за подписью М. Ворон¬ цова и А. Голицына, в котором между прочим говорилось: «Привоз оной книги в Россию запретить, о чем Коммерц-коллегии сообщается для того, дабы в здешней портовой таможне прилежно наблюдаемо было, чтобы такая книга не была из таможни выпущена, но есть ли экземпляры такой книги в привозе будут, то их тотчас арестовать и, запечатав, прислать в Коллегию иностранных дел, а в Ригу, Ревель, Нарву и Выборг о том же указы отправлены»861. Об этом деле Штелин не мог не узнать, несмотря на его секретность. Человек он был опытный; во времена Елизаветы Пет¬ ровны являлся «главным смотрителем за заграничным книжным торгом при Академии и петербургской Газетной экспедиции»862. Помнил он и соответствующие указы, которыми предписывалось изымать книги на немецком и других языках, в которых упоминались имена Анны Лео¬ польдовны и Ивана Антоновича — «в бывшие два правления известных персон имена», — а также запретить их ввоз в Россию (Сенатские указы от 25 августа 1748 года и 10 октября 1750 года)863. Штелин, конечно, помнил, как была уничтожена по повелению Ели¬ заветы Петровны медаль, отчеканенная в память смерти и погребения императрицы Анны (1740), «поскольку на ней изображен принц Иван в * От фр. edition — издание. ** Необходимо заметить, что Екатерина II на заре своего правления писала Ст.-А. Поня- товскому: «Я крайне бы желала знать все дурное, что говорят обо мне в чужих краях, ибо здесь все так себе» (577). Но, конечно, это не должно было стать предметом для публичных обсуждений и тем более книг. Следует заметить, что императрица не всегда пользовалась силой своей самодержавной власти. Когда за границей появилась книга посетившего Россию в 1761 году аббата Шаппа д’Отрош (Chappe d’Auteroche. Voyages en Russie et a Tobolsk en Sibérie pour observer le passage de Vénus sous le disque du Soleil. 1768), содержащая ряд враждебных и пренебрежительных отзывов о России, Екатерина II в ответ на нее написала «Антидот или критический разбор плохой книги, роскошно изданной под заглавием «Пу¬ тешествие в Сибирь аббата Шаппа д’Отрош». 520
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III виде ребенка, переданного России с неба, как и вообще все, что имело имя этого принца»864. Кстати сказать, в результате упомянутых указов Ели¬ заветы Петровны было уничтожено напечатанное в «Примечаниях к Санктпетербурским ведомостям» сочинение Штелина (переведенное на русский язык М.В. Ломоносовым)«Изображением и изъяснением фейэр- верка и иллуминации, которые в высокоторжественный и всерадостный день рождения всепресветлейшаго державнейшаго великаго государя Иоанна III, императора и самодержица всероссийскаго, и прочая, и про¬ чая, и прочая. 12 августа 1741 г. в Санктпетербурге представлены были» (правда, текст этот был напечатан без подписей автора и переводчика)865. Штелин, по-видимому, принимал это как должное. Мы не будем тут останавливаться на других изданиях, которых по¬ явилось после указанных еще немало, а отошлем читателя к 12-му тому «Истории Екатерины Второй» В.А. Бильбасова, где приводится подроб¬ нейшая библиография. Следует только заметить, что кроме упомянутой в «Истории Петра III» книги Штелин не упоминает более ни одной, как будто в том году остановились его «Записки», что не соответствует дей¬ ствительности. Хотел ли Штелин написать просто историю одного из российских императоров — это вопрос достаточно сложный. На первый взгляд не¬ что подобное истории Петра III уже имеется — ряд событий от рожде¬ ния его и до смерти. Однако это не история в собственном смысле сло¬ ва, а, скорее всего, летопись, в которой факты располагаются по годам. Аналогичная особенность хорошо видна в его «Записках об изящных ис¬ кусствах в России». Откуда происходит этот «летописный характер»? Причин тут несколько. По-видимому, на протяжении большей части жизни Штелин вел записи и дневники, отмечая в них интересные собы¬ тия и высказывания. К.В. Малиновский пишет, что «в одном из писем к академику Г.Ф. Миллеру Штелин сообщал, что уже через десять лет пос¬ ле приезда в Россию, в середине 1740-х годов, он начал делать первые краткие записи о тех событиях в области искусства, свидетелем которых он был, — первоначально для себя, по своей привычке фиксировать то, что видел или узнавал» (курсив наш. — О. И.)866. Карл Штелин упоминает о важных записях Штелина, нам неизвест¬ ных: об образе жизни русского Двора времен Бирона, о смерти Анны Иоанновны, о дворцовых переворотах, последовавших после, описание ночи ноябрьского переворота 1741 года867. Сообщает биограф и о днев¬ нике, который вел Штелин в 70-х годах868. Возможно, эти записи где-то еще хранятся до сих пор, но нам о них ничего не известно. Что касается остальных дневников, то, скорее всего, большая часть их была уничтоже¬ на после переворота 1762 года, о чем говорили родственники Штелина. 521
O.A. ИВАНОВ «Äl Сохранились отрывки из записей января 1761 года, а также января- июня 1762-го (но явно не все), среди которых обращает на себя внима¬ ние дневник последних дней Петра III. Для понимания оснований, на которых могли вырасти «Записки о Петре III», следует иметь в виду, что в 1744 году Штелину было поручено составление для «Санктпетербургских ведомостей» статей о событиях придворной жизни, которые должен был перед публикацией просмат¬ ривать генерал-прокурор князь Н.Ю. Трубецкой869. Дело, прямо сказать, деликатнейшее. Неизвестно, как справился с ним Штелин. В ноябре 1746 года по распоряжению президента Академии наук К. Г. Разумовско¬ го послана в Придворную контору просьба сообщать в письменном виде «обо всем, что публичного при Ее Императорского Величества дворе про¬ исходит»870. Подобная деятельность могла стимулировать Штелина к ис¬ торическим работам, касавшимся истории отдельных представителей российского Двора. О том, что это происходило, вероятно, именно так, свидетельствует начало занятий Штелина по сбору анекдотов из жизни Петра Великого. Характеризуя методы своей работы, он пишет: «Чтоб не загладить в слабой моей памяти сих столь достопамятных и истинных анекдотов, внемлемых из уст столь знатных свидетелей, вознамерился я оные малу по малу, имея в свежей еще памяти, вносить вкратце на бу¬ магу. Я обыкновенно то исполнял в ночное время по возвращении домой или в следующее утро» (курсив наш. — О. И.)871. Так, по-видимому, фор¬ мировались и записки о Петре Федоровиче. Вместе с тем Штелин явно хотел поправить и дополнить книги о Петре III, выходящие в Европе. Тут вспоминаются его слова, сказанные по поводу сбора анекдотов к истории Петра I «для составления достойного и совершенного описания жизни Петра Великого, так и для уничтожения бывших до сего времени слабых и несовершенных о нем повествований». Весьма важна, на наш взгляд, проблема датировки частей рукописи «За¬ писок о Петре III», которая состоит из разных по формату листов, исписан¬ ных по-разному и в разное время*. Подходя абстрактно (без указания дат), можно выделить три этапа работы над ней: 1. Петр Федорович — великий князь; 2. Петр III; 3. Царствование Екатерины II. Если брать конкретные даты, то нижней границей, судя по исправлениям цифр в 40-х годах, кото¬ рые возникли, скорее всего, из-за забывчивости Штелина, можно принять 50-е годы (а скорее всего — вторую половину 50-х годов — начало 60-х). По-видимому, можно достаточно обоснованно утверждать, что в первый из указанных периодов Штелин только собирал материал для истории бу¬ дущего императора России. Вероятно, во время царствования Петра III, * Этот вопрос требует особого изучения. 522
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ скорее всего, возникло «Дополнение к запискам о царствовании Петра III». После смерти Петра Федоровича были, вероятно, написаны разделы «Петр Третий император» и «Писатели, писавшие о Петре III». Верхней границей «Записок о Петре III», возможно, являются 1770-е годы, когда умер Берх- гольц872. Если же тут присутствует ошибка переводчика (в издании ЧОИДР напечатано: «жил до 177... года»), то более надежным является 1764 год, когда в Германии появилась книга о Петре III. Чем больше правила Екатерина II, чем очевиднее становились успехи ее государственной деятельности, тем меньше было оснований защищать Петра Федоровича. Это должно было оказывать влияние на жанр «Запи¬ сок о Петре III»: апология, анекдоты, история. Первая все более и более становилась невозможной; для собрания анекдотов (равноценного исто¬ риям о Петре I) не было достаточного материала, да и личность Петра Федоровича являлась весьма бледной. Оставалась «История», но научная история не могла быть написана Штелином ни по субъективным, ни по объективным причинам. Прежде всего, нельзя было, как это пытается делать Штелин в своих «Записках», абстрагироваться от образа жены Петра Федоровича, сыгравшей столь значительную роль в его судьбе. Не¬ обходимо было подвести итог и*своей воспитательной работе с великим князем, признав ее провал; но на это Штелин органически не был спосо¬ бен — все, что он делал, было «прекрасно и восхитительно». Штелину не¬ обходимо было хоть отчасти взять на себя ответственность за дурные стороны воспитания (нелюбовь к русским и их религии), которые при¬ вели к гибели Петра Федоровича, а он пытается всеми силами оправдать¬ ся, обвиняя, как мы видели, других. Работая над «Записками о Петре III», Штелин прекрасно понимал, что дело это может обернуться для него неприятностями. Он должен был помнить, что власти плохо смотрят на вмешательство в свои секреты. Когда Штелин в 1748 году вернулся к работе в «Санктпетербургских ве¬ домостях», контроль за публикациями усилился. В тот год для экспедиции «Ведомостей» была составлена инструкция, в которой, в частности, гово¬ рилось: «Никакого артикула из России, из какого бы места ни было, без ведома президента, или в отсутствие его — Канцелярии в Ведомости, тако же и никакого известия без подписания канцелярского члена не вносить. В писании от всякого умствования и предосудительных экспрессий удер¬ живаться, особливо, что к предосуждению России или ее союзников ка¬ сается... Прежде, нежели Ведомости в народ пущены будут, то наперед по одному экземпляру... канцлеру в домовую канцелярию вносить»873. Елиза¬ вета Петровна внимательно следила за тем, как она выглядит на страни¬ цах печати. Так, 3 ноября 1751 года был объявлен именной указ, в кото¬ ром говорилось: «Ее Императорское Величество указала: Академии наук 523
O.A. ИВАНОВ объявить своим Императорского Величества указом, чтобы отныне в пе¬ чатаемых русских газетах, в которых вносятся артикулы о происхожде¬ нии при дворе Ее Императорского Величества, яко о пожалованных в чины и о бывшем в минувшем октябре месяце Ее Императорского Вели¬ чества в Красное село походе, в котором артикуле упоминается, что Ее Императорское Величество изволила забавляться псовою охотою, подоб¬ ных тому артикулов, отколь бы оные для печатания ни присланы были, отнюдь печатать не велено; но оные артикулы прежде печатания объяв¬ лять в Кабинет Ее Императорского Величества для апробации Ее Величе¬ ству»874. Не вызывает сомнения, что первое время после воцарения Екатерина II внимательно следила за слухами и разговорами в обществе о ее погиб¬ шем муже. Доказательством этому отчасти служит манифест от 4 июня 1763 года «О воспрещении непристойных рассуждений и толков по де¬ лам, до Правительства относящимся». В нем, между прочим, говорилось: «Противу всякого чаяния, к крайнему Нашему прискорбию и неудоволь¬ ствию, слышим, что являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами за¬ ражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадле¬ жащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и дру¬ гих слабоумных, и даже до того попускают свои слабости в безрассудном стремлении, что касаются дерзостно своими истолкованиями не только гражданским правам и Правительству и Нашим издаваемым уставом, но и самым Божественным узаконениям, не воображая знатно себе нима¬ ло, каким таковые непристойные умствования подвержены предосужде- ниям и опасностям...»875 Штелин, несомненно, знал о существовании этого документа. Хотя Тайная канцелярия и была отменена, но на ее базе и с теми же сотрудниками возникла Тайная экспедиция, которой было бы очень ин¬ тересно узнать, что там пишет статский советник о свергнутом импера¬ торе. Отчасти, возможно, поэтому книга о Петре I, хотя и посвященная Екатерине II, была издана за границей на немецком языке, когда Штелин уже был тяжело болен. Тем более вряд ли императрице понравилось бы письмо умершего супруга, сохраненное его воспитателем. Никто не мог бы дать гарантии, что где-то за границей в анонимном издании это пись¬ мо, как и другие неприятные для российского правительства и .императ¬ рицы материалы, хранящиеся у Штелина, не появились бы в форме тех же записок «немецкого офицера» (а не исключено, что кое-что и появи¬ лось). А Екатерина II легко бы догадалась, откуда идут подобные сведения, поскольку о конфликте, описанном в письме, знали лишь карла Андрей да Штелин. Легче всего было уничтожить «Записки о Петре III» и все 524
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ материалы к ним относящиеся. Однако Штелин, по преданию что-то из своего архива уничтоживший, упомянутую рукопись, как и письмо Пет¬ ра Федоровича к жене, пощадил. По-видимому, они были для него доро¬ ги. Вполне вероятно, что второе примечание Штелина на упомянутом письме Петра Федоровича к супруге, где он называет свое имя, свидетель¬ ствует о том, что надежды опубликовать этот материал были (если они были) потеряны окончательно; письмо оставалось потомству, с замазыва¬ ющими истинную причину его примечаниями. Методы работы Штелина О своем методе работы над материалами для истории изящных ис¬ кусств в России Штелин сообщал в письме к Г.Ф. Миллеру от 23 сентяб¬ ря 1770 года. «В моих письмах, — пишет он, — я часто справедливо осаждал Вас просьбами обо всех или некоторых сведениях, касающихся изящных искусств в России, особенно в древности. Я был убежден, что ни от кого как от Вас не могу ожидать больше и лучших сведений этого рода, особенно из летописей и других древних рукописей. В отношении нового и особенно мною самим прожитого в России времени у меня не было затруднений. Более 20 лет назад я уже кратко записывал их. Од¬ нако, естественно, можно неправильно приметить некоторые мелочи и упустить некоторые обстоятельства. Одновременно вкрадывается много типографских ошибок. Но все может быть и будет умножено и исправлено, когда, согласно моей договоренности с издателями, все мои «Известия о свободных или изящных искусствах в России», собранные в нескольких томиках, будут изданы как самостоятельное произведение. С этой целью у меня перед глазами постоянно лежат на моем рабочем столе особые стопки бумаг. В них я отмечаю в виде дополнений все по¬ ступающие сведения и исправления. Письмо Вашего высокоблагородия и выбранные сведения о царе Алексее Михайловиче приложены к ним как оригиналы... Очень может быть, что герцог Голштинский соорудил свои триумфальные ворота в Москве в 1724, а не в 1721 году. Рассказ, слышанный мной от бывшего обер-гофмаршала графа Брюммера, я, может быть, неточно пометил годом. Вообще Вы видите, Ваше высо¬ коблагородие, как необходимы мне сведения об изящных искусствах в России до моего приезда...» (курсив наш. — О. И.)876. Итак, Штелин де¬ лал, прежде всего, «краткие записи». Но в них, как признается он сам, оказывается «неправильно примеченными некоторые мелочи и упуска¬ ются некоторые обстоятельства»; другими словами, присутствует много ошибок. 525
O.A. ИВАНОВ Теперь следует сказать об организации хранения материалов: Штелин складывал листы с записями в стопки, которые располагались у него на столе. Способ не лучший, поскольку без обозначения принадлежности на листах той стопки, к которой они относятся, все может когда-нибудь пе¬ ремешаться (о противном Штелин не говорит). Новые данные вносились на листы стопок; туда же отправлялись и дополнения в форме писем. Так что письмо Петра Федоровича к жене вполне могло попасть в подобную стопку, в которой собирались материалы «Записок о Петре III». Говоря о «рассказе графа Брюммера», Штелин признается, что его «может быть, неточно пометил годом». Ошибка, скажем сразу, типичная для Штелина. Правда, она отчасти находит оправдание в условиях, в ко¬ торых производились им записи. «Дабы не позабыть, — пишет Штелин, — толь достопамятных подлинных анекдотов, слышанных мною от толь знатных свидетелей, вознамерился я записывать оные вскоре после того, как их слышал. Я делал сие, обыкновенно, приехавши домой ночью или на другой день поутру»877. В таких условиях явно должны были иметь место ошибки. Хорошим примером отношения к датам является «За¬ писка о последних днях царствования Петра III», в которой по часам из¬ лагается ход событий. Все это вызывает подозрения: как в той кризисной ситуации Штелин мог по часам фиксировать события? В.А. Бильбасов, на наш взгляд, справедливо замечает: «Эта форма записки никого обмануть не может: такое протоколирование событий 28 и 29 июня было физи¬ чески невозможно среди тревог и беспокойств, на глазах императора, который даже свои высочайшие повеления подписывал «на поручне шлюза». Записка составлена очевидно позже, писалась сплошь, но, веро¬ ятно, в один из этих «девяти дней», так, что автор мог еще вспомнить приблизительно час каждого известия, им сообщаемого. Это, вероятно, отметки на память для составления позже более пространного расска¬ за, который, насколько известно, составлен не был, а отметки сохрани¬ лись»878. Отсутствие подлинника не дает нам основания проверить правильность этого вероятного предположения. П.Н. Петров еще в 1883 году проделал верный, по нашему мнению, анализ причин части штелиновских ошибок. «Гораздо легче допустить, — писал он, — что эти ошибки сделаны Штелином, который, как иностра¬ нец, далеко не все понимал из того, что ему передавалось изустно; к тому же, вероятно, он не все записывал во время слышанного рассказа, а мно¬ гое заносил в свои материалы у себя на дому, не давая себе труда прове¬ рить неправильно понятое и перемешавшееся в памяти»879. Но если бы дело ограничилось только этими ошибками, происходящими от небреж¬ ности или плохой памяти... За многообразными ошибками Штелина сто¬ ят, как мы полагаем, более глубокие причины. Начнем с того, что Ште- 526
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ !Ä> дин сознательно обманывал будущего читателя, сообщая сведения, не со¬ ответствующие действительности: о замечательном царствовании Елиза¬ веты Петровны, о всеобщей любви к Петру Федоровичу и т. д. Вместе с тем Штелин умалчивает наверняка известные ему факты: об отношени¬ ях Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны, об оскорблениях после¬ дней ее мужем, о попытке ее ареста, о невнимании к Павлу Петровичу и многом другом. Что касается ошибок, то причины их лежат в какой-то врожденной неаккуратности Штелина, очень странной для немца, да к тому же сына пробирного мастера. Начнем с его рукописей. К.В. Малиновский характе¬ ризует «Записки об изящных искусствах» следующим образом: «Заметки носят характер черновых записей и имеют многочисленные вставки, до¬ полнения, уточнения и исправления»880. Это же можно сказать и о рукопи¬ си «Записок о Петре III»*. А где же беловики с исправлениями и уточнени¬ ями, которые свидетельствовали бы об этапах работы над «Записками»? Их практически нет (в рукописи «Записок о Петре III» мы можем указать лишь на л. 27, который представляет переписанный набело фрагмент лис¬ та 13)881. То, что было напечатано в ЧОИДР в 1866 году, является результа¬ том реконструкции, при этом охватившей не весь материал рукописи, как это показал в своем переводе М.П. Погодин (об этом в разделе, посвящен¬ ном Погодину). В настоящем виде мы имеем рукопись, в которой все лис¬ ты перепутаны, и потребуется очень большое напряжение сил, чтобы она предстала в подлинном виде: определен истинный порядок листов и воз¬ можные пропуски, возникшие из-за их уничтожения. Причина подобного положения дел прежде всего в том, что Штелин не снабдил листы пагинацией! Неужели все они так и лежали в упомяну¬ тых выше стопках без временного и смыслового порядка? Хотя опора Штелина на годы тех или иных событий придает «Запискам» все-таки некоторую связь. Судя по исправлением ряда годов, Штелин писал не за¬ глядывая в свои дневники и записи, а просто по памяти (которую, как мы уже говорили, называл короткой) и только затем уточнял дату (возмож¬ но, также по памяти)882. Перегруженный различными работами и вмес¬ те с тем, по-видимому, не любивший кропотливого труда, связанного с установлением дат, Штелин, как он и признается, допускал много оши¬ бок. Еще В.А. Бильбасов обратил внимание на ряд неточностей Штелина, и в частности дат: речь идет, например, о неверной дате увольнения Брюммера и Берхгольца — 1745 год883. Тут можно указать и на такую ошибку: Штелин пишет, что Чоглокова была назначена к Екатерине в * К.В. Малиновский приводит снимок черновика письма Штелина к И.И. Шувалову, который весьма похож по своей структуре на листы рукописи «Истории Петра III»: прав¬ леный текст снабжен мелкими и крупными дополнениями на полях (Штел., 414). 527
O.A. ИВАНОВ ^^ 1747 году884. Были ошибки, если можно так сказать, фактологические; так, например, Штелин пишет, что Екатерина и ее мать находились при им¬ ператрице во время болезни великого князя в Хотилове885. Можно указать и другие ошибки. По словам К.В. Малиновского, большой вред репутации Штелина как историка искусства нанесла публикация «Перечня знатней¬ ших художников в России», содержавшая много ошибок в написании фамилий, в датировках и т. д886. Упомянутый автор пытается оправдать Штелина, замечая, что будто бы в оригинале не было таких ошибок; но почему Штелин не просмотрел корректурные листы перед печатью? Нет сомнения, что Штелин знал, как необходимо работать, но так работать в силу названных выше причин не мог. При всем этом большое место от¬ водится Штелином (особенно в «Записках об изобразительных искусст¬ вах») сведению личных счетов. Неспособность Штелина к анализу фактов сыграла большую отрица¬ тельную роль в историографии Петра I. Опубликованные им «Подлинные анекдоты» полны неточностей, ошибок и просто фантазий, которые нельзя извинить тем, что именно так они сообщались Штелину; зачем их вообще было собирать. П.П. Пекарский в докладе «О переписке академи¬ ка Штелина, хранящейся в Императорской публичной библиотеке», про¬ читанном 29 апреля 1865 года в Отделении русского языка и словеснос¬ ти, говорил: «Анекдоты о Петре Великом собирал Штелин в продолжение тридцати лет, правда, собирал без всякой критики и проверки, почему до¬ стоверность большей части из них подлежит сомнению...»887 Эту точку зрения поддерживает знаток петровского времени Н.И. Павленко888. В свете всего сказанного весьма странной представляется точка зрения М.П. Погодина, который писал, характеризуя работу Штелина: «Нет, — скажу я решительно, приписывать Штелину выдумки и подлоги — грех: он мог ошибаться, но никогда не выдумывал и не обманывал. Перебрав многие сотни всяких его бумаг, я пришел к убеждению, что это была во¬ площенная немецкая точность даже относительно ничтожных безделиц. Можно ли ж поверить, чтоб он позволил себе выдумки о важнейших ис¬ торических предметах»889. Как следует из нашего исследования, Штелин грешил не только против «ничтожных безделиц», но и против более серь¬ езных вещей. Небрежность Штелина привела к целой проблеме в исто¬ риографии Петра I: речь идет о печально знаменитом «прутском письме». Штелин не был способен и к серьезной аналитической работе; в мно¬ гочисленных своих записках он скорее летописец, нежели историк. Он не сличает различные рассказы и сообщения, не занимается тщательным уточнением дат, возможно, потому, что из-за множества работ у него не хватало времени на проверки и перепроверки. Поэтому даже прижиз¬ ненные публикации содержали много ошибок. 528
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Примечания на письме Почему примечания Штелина к письму Петра Федоровича именно такие? Как понять, что Штелин сначала ставит только год для единич¬ ного события без указания его точной даты, а через полтора десятка лет добавляет и месяц? Все это проистекает, по нашему мнению, из-за уди¬ вительной для немца небрежности Штелина относительно дат. Скорее всего, он не ошибался в годе, но не был точен в месяце — феврале. Почему Екатерина II нигде не пишет о «нежном примирении» ни в 1745, ни в 1746 году? В Записках Екатерина II говорит, что их примирял князь В.А. Репнин (487), и ни слова о том, что когда-нибудь это делал Штелин. Если в первом примечании слова о «нежном примирении» еще имели право на существование: можно допустить, что тогда Штелину уда¬ лось найти аргументы для Петра Федоровича и на некоторое время по¬ мирить его с женой (как это сделал он в случае ссоры великого князя с Брюммером)*; но не Екатерину с мужем. Не исключено, что при этом были и поцелуи. Но во втором примечании, написанном значительно позднее, без особого комментария, когда об основных причинах конф¬ ликта между супругами, проявившихся еще до их свадьбы, знали многие при Дворе (а Штелин, как воспитатель Петра Федоровича, не мог этого не знать), когда появился С. Салтыков, а затем — Ст.-А. Понятовский, эти слова о «примирении» становились сознательной ложью. Они сохраня¬ лись автором, по-видимому, только затем, чтобы отметить свою личную роль в этом «примирении». С воцарением Екатерины II стало ясно, что из этого письма нельзя будет сделать «анекдота», который повеселил бы ког¬ да-нибудь императора Петра Федоровича и его ближайшее окружение или вошел в «Историю Петра III». Поэтому Штелин во втором приме¬ чании называет себя и хотя бы в такой форме сохраняет свое имя и свои деяния для истории (чего, собственно говоря, он и достиг). Он даже пор¬ тит документ, проставляя на его лицевой стороне дату (первое примеча¬ ние было в самом углу четвертой страницы, так что даже не оставалось места для даты). Все это лишний раз говорит о тщеславии Штелина. Пре¬ красным образцом, иллюстрирующим самомнение Я. Штелина и формы его работы с фактами, является его «Записка о последних днях царство¬ вания Петра III». Прежде всего, в упомянутой записке обращает на себя внимание следующий фрагмент: «Государь посылает ораниенбаумским своим войскам приказание прибыть в Петергоф и окопаться там в зве¬ ринце, чтобы выдержать первый натиск. Штелин изображает фельдмар¬ * «Профессор удержал его и представил Его Высочеству все неприятности, которые мо¬ гут из этою произойти» (Штел., 81). 34 О. И шмон 529
O.A. ИВАНОВ шалу Миниху и принцу Голыитейн-Бекскому ужасные последствия, ко¬ торые могут произойти от такого, в сущности мнимого, сопроупивле- ния, если бы по неосмотрительности была выпугцена против ожидае¬ мой гвардии хотя бы даже одна пуля. Оба соглашаются с его мнением, и все вместе представляют о том государю; но он не хочет их слушать и отзывается, что необходимо иметь какие-нибудь силы для отражения первого напора, что не должно уступать и что он намерен защищаться до последнего человека» (курсив наш. — О. И.)890. Неужели такому опытно¬ му военному, как граф Б.Х. Миних, не было видно, на что способно «гол¬ штинское воинство»? И неужели он не сделал Петру III других, более се¬ рьезных предложений? Согласно Рюльеру, граф Миних сделал ряд важных предложений, которые более соответствовали его военному опы¬ ту. Он предложил Петру Федоровичу бежать в Кронштадт, где находился «многочисленный гарнизон и снаряженный флот»891. Однако Петр Федо¬ рович не послушал делового совета и занялся размещением своих гол¬ штинских войск. Штелин знал о подобных предложениях, но пишет, что это была коллективная идея. «Между тем продолжают, — будто бы запи¬ сывает он происходившее в свите Петра Федоровича, — толковать и рас¬ суждать с графом Романом Илларионовичем Воронцовым, Мельгуновым, Гудовичем, генерал-майором Измайловым, Волковым, Львом Александ¬ ровичем Нарышкиным. Прочие бродят вокруг или сидят на решетке; а иногда подходят для сообщения своих мыслей о том, что следовало бы предпринять. Значительное большинство — того мнения, что, прежде все¬ го, необходимо поставить в безопасность особу императора и для этого ехать в Кронштадт*. Сам император склоняется к тому же, но хочет от¬ плыть в Кронштадт не прежде, как по получении ближайшего известия о положении дела в Петербурге». И тут же Штелин вставляет текст, ко¬ торый свидетельствует о том, что, во-первых, все это он писал после про¬ исходивших событий, а во-вторых — что он и тут сводит какие-то свои счеты. «Один из предстоящих, — пишет Штелин, — предлагает государю ехать с небольшою свитою из нескольких знатнейших особ прямо в Пе¬ * Шумахер сообщает, что первый, кто обратил внимание императора в сторону Крон¬ штадта, был камергер генерал-адъютант Гудович, любимец Петра Федоровича; он «посове¬ товал тотчас же повернуть назад и обеспечить за собой кронштадтскую гавань». В этом его поддержал прусский посланник Гольц. «Это мнение одобрил и поддержал также фельдмар¬ шал Миних, прибывший из Ораниенбаума чуть позже. Но император, на свою беду, считал иначе и поспешил в Петергоф...» (Со шпагой и факелом. С. 284). Вместе с тем Шумахер пи¬ шет о том, о чем умалчивает Штелин, — о путанице в неразберихе в приказах Петра III. «Подумали и о Кронштадте, — пишет он. — Тотчас по прибытии в Петергоф император послал туда приказ: всем солдатам и матросам с пятидневным запасом провианта и бое¬ припасов самым спешным образом выступить к Петергофу. Правда, через час голштинский генерал-аншеф Петер Девьер получил новое приказание: войскам оставаться на месте и бе¬ речь [Кронштадт] для императора» (Со шпагой и факелом. С. 287). 530
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ bßv тербург, явиться там перед народом и гвардией, указать им на свое про¬ исхождение и право, спросить о причине их неудовольствия и обещать всякое удовлетворение. Можно быть уверенным, говорит этот советник, что личное присутствие государя сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, подобно тому как внезапное появление Петра Великого неоднократно предотвращало точно такие же опасности. Гудо- вич и Мельгунов оспаривают такой совет, находя, что исполнение его бу¬ дет слишком опасно для лица монарха. Сам государь отзывается, что он не доверяет императрице, которая могла бы допустить оскорбить его. На этом дело и кончается»892. Странно, что Штелин не называет этого «одно¬ го из предстоящих». Речь идет, скорее всего, о графе Минихе*. Рюльер пи¬ шет, что после неудачной поездки к Кронштадту Петр III вызвал старого воина и будто бы сказал ему: «Фельдмаршал! Мне бы надлежало немед¬ ленно последовать вашему совету. Вы видели много опасностей. Скажи¬ те, наконец, что мне делать?» Миних будто бы отвечал, что дело еще не проиграно: надлежит, не медля ни одной минуты, направить путь к Реве¬ лю, взять там военный корабль, пуститься в Пруссию, где была его армия, возвратиться в свою империю с 80 ООО человек, и клялся, что ближе по¬ лутора месяца приведет государство в прежнее повиновение. Когда же Петр Федорович принял решение не сопротивляться и приказал уничто¬ жить все укрепления, то, согласно Рюльеру, Миних, объятый негодовани¬ ем, спросил его — ужели он не умеет умереть как император, перед сво¬ им войском? «Если вы боитесь, — продолжал он, — сабельного удара, то возьмите в руки распятие — они не осмелятся вам вредить, а я буду ко¬ мандовать в сражении»893. А. Шумахер подтверждает подобные предложения графа Миниха. Он пишет, что на последнем совещании утром 29 июня все, за исключением одного лишь Миниха, советовали Петру Федоровичу сдаться императрице. Миних говорил императору, что гвардейские полки обмануты известием о его смерти или бегстве. Старый воин утверждал, что немало найдется та¬ ких, что примут решение перейти на сторону императора, стоит лишь ему покинуть своих голштинцев и вместе с одним лишь Минихом явиться на¬ встречу приближающейся гвардии. «Пусть император не боится, — гово¬ рил он, — что на его особу осмелятся посягнуть. Столь большое доверие и столь решительный поступок всех совершенно изумит. Если же все-таки начнут стрелять, то первая пуля сразит самого фельдмаршала. В любом слу¬ чае так умереть славнее, чем позволить себя позорно взять в плен, не ре¬ шившись ни на какое действие ради того, чтобы удержать за собой столь величественный трон»894.0 том, что Петр Федорович не послушался графа * На это обратил внимание В.А. Бильбасов (История Екатерины Второй. Т. 2. С. 48). 34* 531
O.A. ИВАНОВ Миниха, пишет и Е.Р. Дашкова: «Петр III не мог ни на что решиться и пре¬ небрег советами бывшего при нем Миниха»895. Всего этого Штелин не мог не знать, но, по-видимому испытывая отрицательные чувства к графу Ми- ниху, он «оставляет» для него лишь пассивную роль. Кстати сказать, А. Шу¬ махер подтверждает, что «голштинское воинство было распущено по сове¬ ту Миниха, не называя при этом Штелина». Примечательно, что последний молчит о том, какие действия он предлагал или защищал, когда стало из¬ вестно о событиях в Петербурге; был ли он среди «значительного большин¬ ства», рекомендовавшего Петру Федоровичу ехать в Кронштадт? Глава 5 КОГДА И ПОЧЕМУ ПЕТР ФЕДОРОВИЧ НАПИСАЛ ПИСЬМО ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ? Собранные нами материалы позволяют осветить возможную историю появления исследуемого письма, многообразие причин, которые приве¬ ли к его появлению. Как мы говорили, письмо Петра Федоровича полно парадоксов, подлинных и мнимых. Здесь мы остановимся на проблеме уникальности письма Петра Федоровича, времени и причинах его напи¬ сания, суммируя данные, добытые в ходе исследования. У никальность Исследуемое письмо уникально — ни других подобных писем Петра Федоровича, ни упоминаний о них у современников мы не знаем. По-ви¬ димому, это действительно так. В Записках Екатерины нет ни единого слова о случае, когда для выражения своих чувств к ней Петр Федорович пользовался письменной формой. Императрице вряд ли надо было бы скрывать подобный факт в своих мемуарах, где упомянутое письмо ста¬ ло бы хорошей иллюстрацией характера мужа; сохранила же она и более неприятные документы: последние записки Петра Федоровича из Ропши. Можно с большой степенью вероятности утверждать, что Екатерина II не видела письма великого князя и не знала о его существовании. Но поче¬ му же письмо великого князя так «одиноко»? Во-первых, Петр Федорович не любил писать. Об этом, прежде всего, свидетельствует незначительное количество известных нам писем (уце¬ левших в государственных хранилищах). Вряд ли подобное можно объяс¬ нить недоброй волей Екатерины и ее потомков, которые по каким-то соображениям уничтожали переписку Петра Федоровича. Весьма харак¬ 532
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III терен в этом отношении эпизод отношений великого князя с Тепловой, о котором уже упоминалось выше. Во-вторых, в пределах петербургского Двора переписки и не требова¬ лось. «Если бы все эти неудовольствия и выговоры, — вспоминает Екате¬ рина в первом варианте Записок, — которые мне делали, шли прямо от императрицы ко мне или через доверенных лиц, я имела бы меньше огорчения, но большею частью мне посылали говорить самые неподходя¬ щие и самые грубые вещи через лакеев и камер-юнгфер...» (486). Великий князь для общения с Екатериной часто прибегал к помощи лакеев. Так, например, он сообщил невесте через слугу, что не сможет ее больше по¬ сещать из-за удаленности его жилища (233). Рассказывая об особом от¬ ношении Петра Федоровича к Андрею Чернышеву, Екатерина II замечала: «Великий князь пользовался последним для всех своих поручений и не¬ сколько раз в день посылал его ко мне. Ему же он доверялся, когда не хо¬ телось идти ко мне» (247). В третьем варианте Записок сообщается и о присылке к Екатерине карлика, имя которого императрица то ли не вспомнила, то ли не сочла нужным упоминать (230). «Инструкция» Бес¬ тужева, составленная, как мы считаем, при участии Я. Штелина, старалась исключить возможную передачу записок и тому подобного великой кня¬ гине: «Генерально никакой кавалер, или кто бы иной йи был, ниже какая камер-юнгфера, смелости принять не имеет Ее Императорскому Высо¬ честву на ухо шептать, письма, цедулки или книги тайно отдавать, но для того, под опасением всевысочайшего Нашего истязания..» Можно предположить, что Я. Штелин действительно убедил Петра Федоровича в необдуманности его шага — создания оскорбительного для его жены документа, который мог быть направлен и против самого ве¬ ликого князя. Поэтому Петр Федорович больше подобных попыток не повторял, а довольствовался устными оскорблениями Екатерины Алек¬ сеевны. Когда? Одним из наиболее сложных вопросов, связанных с исследуемым пись¬ мом, является время его появления. Как было уже показано, мы не можем доверять датировке Я. Штелина: февраль 1746 года. Была ли это ошибка или преднамеренное искажение, сказать трудно. Скорее всего, если учи¬ тывать небрежность Штелина к датам (о чем пойдет разговор далее), тут сыграло свою роль первое. Говоря о времени написания письма Петра Фе¬ доровича, мы сталкиваемся с двумя проблемами: 1. когда и почему про¬ изошла «двухнедельная разлука»; 2. когда было написано само письмо. 533
O.A. ИВАНОВ «двухнедельная разлука» Мы полагаем, что обвинение великой княгини в «двухнедельной раз¬ луке» полностью лежит на совести Петра Федоровича. Нет никакого со¬ мнения, что подобная «разлука», да еще совершенная по воле великой княгини, была абсолютно невозможна. Не прошло бы и дня, как все ста¬ ло известно Елизавете Петровне, и нетрудно предсказать реакцию им¬ ператрицы, которая так сильно желала наследника престола. Об этой «реакции» — упреки в «двухнедельной разлуке» — несомненно, сообщи¬ ла бы сама Екатерина в своих Записках, но в них ничего подобного нет. Петр Федорович тут лгал, как он лгал и в других случаях, не задумыва¬ ясь, что эта ложь может стать известна императрице. Если «двухнедельная разлука» была абсолютно невозможна по иници¬ ативе великой княгини (как и Петра Федоровича), то совершенно ее ис¬ ключить нельзя. Молодые могли оказаться вне общей кровати или из-за болезни одного из них, или из-за религиозных соображений. Тут возни¬ кает естественный вопрос, не нашла ли подобная «разлука» (и конфликт между великим князем и его женой) отражения в камер-фурьерском журнале и мемуарах самой Екатерины II. В конце 1745 года особых проблем в жизни молодой семьи, если ве¬ рить Екатерине II, не было. «Мы с великим князем жили довольно ладно, — вспоминает императрица во втором варианте своих Записок, — он любил, чтобы вечером к ужину было несколько дам или кавалеров; нака¬ нуне Нового года мы таким образом веселились в покоях великого кня¬ зя..» (80). В течение января 1746 года на всех мероприятиях — на церковных службах, а также маскарадах, балах, театральных представлениях — Петр Федорович и Екатерина были вместе с Елизаветой Петровной* (с ними также часто проводил время принц Август Голштинский)896. Так началось с празднования («дня торжества») Нового года. 2 января был бал, а затем особый стол у Петра Федоровича и Екатерины на двести персон, на ко¬ торый были приглашены особы первых пяти классов, а также иностран¬ ные посланники. 8 января в «Зимнем Ее Императорского Величества Доме имелся пуб¬ личный маскарад, на коем имели приезд иностранные персоны, також ге¬ нералитет и придворные кавалеры и знатное шляхетство с фамилиями». Бал продолжался с 7 до 12 часов вечера. В 12 часов императрица «изволила шествовать в свои покои, в которых изволила кушать вечернее кушание. А * Конечно, мы не знаем, были ли Петр Федорович и Екатерина Алексеевна в одной ком¬ нате ночью. Но об отсутствии в ней одного из супругов мгновенно стало бы известно импе¬ ратрице. 534
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Их Императорские Высочества и Его Светлость (принц Август. — О. И.) шествовали в Эрмитаж, в котором на подъемном столе с иностранными персонами изволили кушать вечернее кушание, при котором столе Их Императорские Высочества изволили сидеть на главном месте». 9 января императорское семейство из Зимнего дворца отправилось в Оперный дом на оперу «Селевк», которая закончилась лишь в первом часу ночи. 12 января в воскресенье была отслужена литургия, а потом при Дво¬ ре состоялся куртаг. 13 января был маскарад в доме князя И.Ю. Трубецко¬ го, на который поехало все императорское семейство; возвратились домой в первом часу ночи. 14 января при Дворе устроили банкет в честь «торже¬ ства Ордена Прусской кавалерии». 15 января — бал в доме графа А.И. Уша¬ кова; вернулись во втором часу ночи. 16 января маскарад у графа А.П. Бес¬ тужева-Рюмина; вернулись во втором часу. 19 января, в воскресенье: отслужена литургия; Елизавета Петровна была в комнатной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы, а Петр Федорович и Екатерина — в придворной церкви Сретения Господня. 20 января: маскарад у барона Миниха; все вернулись в первом часу. 23 ян¬ варя: маскарад у обер-шталмейстера князя Куракина; в первом часу Ели¬ завета Петровна поехала в Царское Село, а Петр Федорович и Екатерина в Зимний дворец. 27 января: маскарад у графа А.И. Румянцева; Елизавета Петровна, Петр Федорович и Екатерина вернулись во дворец в первом часу. 28 января: маскарад у князя Трубецкого; вернулись во втором часу. 29 января в придворной церкви состоялось венчание и свадьбы у при¬ дворных служителей, на которых была Елизавета Петровна, а Петра Фе¬ доровича и Екатерины не было. 30 января: маскарад в доме генерала В.Ф. Салтыкова; императорское семейство вернулось во дворец во втором часу. Таким образом, в январе мы не находим внешних оснований гово¬ рить о двухнедельном разрыве молодых супругов. К февралю Екатерина II относит начало новой достаточно продолжи¬ тельной болезни Петра Федоровича «Не знаю, что именно — балы ли на масленице* или устройство нашего помещения — причинило горячку ве¬ ликому князю к концу зимы, или, лучше сказать, в начале 1746 года» (80, 81). В третьем варианте Записок об этом времени сказано несколько иначе; упомянув о маскарадах, которые состоялись в главных домах горо¬ да «к концу зимы» и на которых «присутствовали двор и весь город», Ека¬ терина пишет: «Последний маскарад был дан обер-полициймейстером Татищевым в доме, принадлежавшем императрице и называвшемся Смольным дворцом; середина этого деревянного дома была уничтожена пожаром, оставались одни флигеля, которые были в два этажа, в одном * В 1746 году ее начало приходилось на 3 февраля. 535
O.A. ИВАНОВ IÄ* танцевали, но чтобы идти ужинать, нас заставили пройти, в январе меся¬ це, через двор по снегу, после ужина надо было опять проделать тот же путь*. Великий князь, вернувшись домой, лег, но на следующий день про¬ снулся с сильной головной болью, из-за которой не мог встать. Я послала за докторами, которые объявили, что это была жесточайшая горячка; его перенесли с моей постели в мою приемную и, пустив ему кровь, уложи¬ ли в кровать, которую для этого тут же поставили. Ему было очень худо; ему не раз пускали кровь; императрица навещала его несколько раз на дню..» (240; курсив наш. — О. И.). Сказанное Екатериной II подтверждает камер-фурьерский журнал. В субботу 1 февраля был маскарад в доме Лестока; 2 февраля император¬ ская фамилия гуляла на свадьбе С. К. Нарышкина; в понедельник был мас¬ карад у графа А.Г. Разумовского, где гуляли до третьего часа ночи; 4 февраля маскарад устраивал в одном из императорских дворцов генерал Бутурлин; на следующий день, в среду, после церемонии похорон А.Л. Нарышкина, императрица и их императорские высочества «изволили шествовать в дом загородный Его Высокопревосходительства генерала обер-гофмаршала Дмитрия Андреевича Шепелева и тамо кушать вечернее кушанье и отту¬ да во Дворец изволили прибыть по полуночи в 1 -м часу»; 6 февраля импе¬ раторская фамилия была на маскараде у князя В.А. Репнина; на другой день у князя Юсупова; наконец, в субботу 8 февраля императрица и их высоче¬ ства «с генералитетом с придворными кавалерами изволили шествовать по полудни в 7-м часу на Смольный двор на маскарад и тамо кушать вечернее кушанье, а оттуда во Дворец изволили прибыть в 2-м часу по полуночи». 9 февраля камер-фурьер записал: «По полудни в 7-м часу Ее Импе¬ раторское Величество изволила шествовать в оперный дом, в котором представлена была итальянская интермедия, называемая «Сын пьяни¬ цы», и из оного во Дворец возвратиться изволила по полудни в 10-м часу; а Их Императорские Высочества во оной присутствовать не изволили». По-видимому, великий князь был уже болен. К 10 февраля, дню рожде¬ ния Петра Федоровича, относится следующая запись в камер-фурьер- ском журнале: «В понедельник первой недели Великого поста, в день рождения Его Императорского Высочества благоверного государя вели¬ кого князя Петра Федоровича, при дворе Ее Императорского Величества торжества не имелось, точию с города и с Адмиралтейства по отпетии часов имелась пушечная пальба». «Болезнь великого князя, — рассказывает Екатерина II во втором ва¬ рианте, — продолжалась около двух месяцев, и несколько раз ему пуска¬ * Во втором варианте Екатерина II сообщает: «...на этих балах он много плясал и воз¬ вращался домой весь в поту». 536
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ли кровь, и он причинил много беспокойства императрице; я интересо¬ валась его состоянием по своей природной отзывчивости, но была очень застенчива и сдержанна в отношении к нему и к императрице» (82; кур¬ сив наш. — О. И.). В третьем варианте она добавляет: «В комнату вели¬ кого князя, в ту, куда его поместили, хоть и смежную с моей, я входила только тогда, когда не считала себя лишней, ибо я заметила, что ему не слишком-то много дела до того, чтобы я тут была, и что он предпочи¬ тал оставаться со своими приближенными, которых я, по правде, тоже не любила; впрочем, я еще не привыкла проводить время совсем одна среди мужчин» (240; курсив наш. — О. И.). То, что сообщает тут Екатери¬ на, противоречит обвинению, сформулированному в письме Петра Федо¬ ровича. Это обстоятельство тем более ценно, что Екатерина не была знакома с упомянутым посланием. О том, что болезнь великого князя казалась серьезной, говорили ино¬ странные дипломаты. Так, лорд Гинфорд 11 марта 1746 года писал лор¬ ду Гаррингтону из Петербурга: «Великий князь страдает сильною лихо¬ радкою и поправляется так медленно, что опасаются за его жизнь, тем более, что, кажется, болезнь перешла на легкие». Через четыре дня он прибавлял: «Великий князь все еще чувствует себя очень плохо, и, если с ним что-нибудь случится, то Ваше Превосходительство скоро услышите о возвращении принца Ивана, хотя, может быть, и без родителей». Еще 12 апреля 1746 года лорд Гинфорд замечал: «Здоровье великого князя крайне неопределенно...»897 Но Петр Федорович поправился. В камер-фурьерском журнале за 1746 год находим сведения о его выздоровлении. 21 марта великий князь еще «недомогал». На следующий день он «заутреню изволил слушать в малой церкви, что в покоях». 23 марта императрица и их высочества слу¬ шали обедню в большой придворной церкви и «...при входе и выходе из церкви в галерее соизволили принимать от всех подданных поздравления и жаловать изволили к руке». Екатерина II вспоминает: «Когда ему стало лучше, он еще долго разыгрывал больного, чтобы не выходить из комна¬ ты, где ему больше нравилось быть, чем на придворных выходах. Он вы¬ шел только в последнюю неделю поста*, когда и говел» (241). Во время болезни Петра Федоровича, как вспоминает императрица, великий князь был «перенесен с моей постели в мою приемную» (239), т. е. отделен от супруги. Это был, по-видимому, исключительный случай. Во втором варианте Екатерина пишет о Петре Федоровиче: «В первые девять лет нашего брака он никогда не спал нигде, кроме моей постели, * Сообщение Екатерины II точно: последняя неделя Великого поста приходилась на 23— 29 марта; Пасха — 30 марта. 537
O.A. ИВАНОВ после чего он спал на ней лишь очень редко...» (185). Если верить расска¬ зу Екатерины II, никаких изъявлений беспокойства по этому поводу от¬ деления его от жены во время болезни Петр Федорович не выражал. Если принять дату Штелина, то из письма великого князя как будто следует обвинение жены в том, что она воспользовалась его болезнью... В Записках Екатерины II описывается весьма любопытный эпи¬ зод, произошедший как раз во время болезни великого князя в февра¬ ле 1746 года. Императрица в третьем варианте рассказывает: «Между тем наступил Великий пост*, я говела на первой неделе, вообще у меня было тогда расположение к набожности» (240). «Я постилась в первую неделю Великого поста, — продолжает Екатерина, — императрица мне велела сказать в субботу**, что я доставлю ей удовольствие, если буду по¬ ститься и вторую неделю***\ я велела ответить Ее Величеству, что про¬ шу ее разрешить мне поститься весь пост. Гофмаршал императрицы Сивере, зять Крузе, который передавал эти слова, сказал мне, что импе¬ ратрица получила от этой просьбы истинное удовольствие и что она мне это разрешает. Когда великий князь узнал, что я все постничаю, он стал меня очень бранить; я сказала ему, что не могу поступать ина¬ че...» (241; курсив наш. — О. И.)****. Итак, разрешение на пост и огра¬ ничение известных свобод во время него было получено от самой импе¬ ратрицы, о чем Петр Федорович мог и не знать. Примечательно, что это был не единственный случай порицания Пет¬ ром Федоровичем религиозности великой княгини. Мы знаем из ее Запи¬ сок, как резко реагировал Петр Федорович на пост своей жены в 1745 го¬ ду. Следует особо подчеркнуть, что в этом эпизоде принимал участие и карлик, имя которого Екатерина II не называет. «На первой неделе Вели¬ кого поста*****, — пишет она, — у меня была очень странная сцена с ве¬ ликим князем. Утром, когда я была в своей комнате со своими женщи¬ нами, которые все были очень набожны, и слушала утреню, которую служили у меня в передней, ко мне явилось посольство от великого кня¬ зя; он прислал мне своего карлу****** с поручением спросить у меня, как * Великий пост в 1746 году начался 10 февраля. **15 февраля. *** То есть с 17 по 23 февраля. **** Во втором варианте сказано менее подробно: «Великим же постом императрица прислала ко мне Сиверса сказать, что я сделаю ей удовольствие, если буду говеть; я ему от¬ ветила, что Ее Величество меня упредила, что я была намерена просить у нее разрешения. Сивере сказал мне, что это понравилось Ее Величеству» (83). ***** В 1745 году Великий пост начинался 25 февраля. ****** Речь тут, по-видимому, идет именно о карле Андрее. Но личность эта была столь не¬ значительная, что Екатерина II не стала называть его по имени, а сам Штелин вспомнил в «Записках о Петре III» только то, что карлик участвовал в забавах Петра Федоровича, мешав¬ ших его занятиям (Штел., 76). Нам не удалось найти каких-либо дел, связанных с карликом 538
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 4^ мое здоровье, и сказать, ввиду поста он не придет в этот день ко мне. Кар¬ ла застал нас всех слушающими молитвы и точно исполняющими пред¬ писания поста, по нашему обряду. Я ответила великому князю через кар¬ лу обычным приветствием, и он ушел. Карла, вернувшись в комнату своего хозяина, потому ли, что он действительно проникся уважением к тому, что он видел, или потому, что он хотел посоветовать своему дорого¬ му владыке и хозяину, который был менее всего набожен, делать то же, или просто по легкомыслию, стал расхваливать набожность, царившую у меня в комнатах, и этим вызвал в нем дурное против меня расположение духа. В первый раз, как я увидела великого князя, он начал с того, что на¬ дулся на меня; когда я спросила, какая тому причина, он стал очень меня бранить за излишнюю набожность, в которую, по его мнению, я впала. Я спросила, кто это ему сказал. Тогда он мне назвал своего карлу, как свидетеля-очевидца. Я сказала ему, что не делала больше того, что требо¬ валось и чему все подчинялись и от чего нельзя было уклониться без скан¬ дала; но он был противного мнения. Этот спор кончился, как и большин¬ ство споров кончаются, т. е. тем, что каждый остался при своем мнении, и Его Императорское Высочество, не имея за обедней никого другого, с кем бы поговорить, кроме меня, понемногу перестал на меня дуться» (230, 231). Тут возникает естественный вопрос: не перепутала ли годы Екатери¬ на II, отнеся визит карлика к 1745, а не к 1746 году? Если предположить, что все было так, то письмо Петра Федоровича, комментарий Штелина и Записки Екатерины во многом совпадают: время поста и одновременно болезни великого князя, возможно, дали некоторое основание ему рас¬ суждать о «двухнедельной разлуке». Но все оказывается не так просто. Когда было написано письмо Нельзя совершенно исключить другого времени написания письма Петра Федоровича — не только месяца, но и года, что связано с небреж¬ ностью Я. Штелина. Но большинство данных говорит за то, что оно мог¬ ло появиться, скорее всего, именно в 1746 году. Что же касается февраля,} то эта дата вызывает у нас большие сомнения, разрешить которые мы до сих пор окончательно не можем*. Если принять дату Штелина, то пись- Андреем, кроме упоминания его в «Деле Андрея Чернышева». То, что Штелин специально приписал шля этого человека в своем очень маленьком первом примечании и при этом не указал точно дату события, хорошо показывает, как он относился к истории и ее фактам. * Нельзя полностью исключить и возможность того, что Штелин проставил в письме Петра Федоровича дату события, а не дату написания письма. Правда, двойное указание даты уменьшает вероятность подобной ошибки. 539
O.A. ИВАНОВ ^ mo вступает в противоречие с Записками Екатерины II и другими доку¬ ментами. Так, к примеру, трудно поверить, что еще больной в феврале 1746 года Петр Федорович стал писать подобное письмо (если, конечно, не признать, что температура у него упала, а его и так слабый рассудок — помутился). Многое в понимании времени появления письма великого князя за¬ висит от того, кого подозревал Петр Федорович как предмет страсти сво¬ ей жены. Кандидатур тут не много: Елизавета Петровна подозревала кого-то из камердинеров великого князя, не называя конкретного имени (87, 88, 488), или Брюммера (486, 487). О последнем лишь в первом ва¬ рианте Екатерина сообщает, что «стали говорить великому князю про¬ тив меня о том, что я люблю Брюммера, которого он начинал ненавидеть... Его убедили заставить меня отказаться от дружбы с графом Брюммером, он заговорил со мною об этом очень грубо и передал мне разговор своей тетушки..» (486, 487). Подобного варианта развития событий нельзя со¬ вершенно исключить (хотя, как известно, Петр Федорович уже давно не любил Брюммера и ждал момента с ним расстаться). Однако Екатерина пишет, говоря о посещении Елизаветой Петровной, что та обвинила ее в неравнодушии к камердинерам Петра Федоровича; об этом же рассказала великому князю и мадам Крузе, которая, как за¬ мечает Екатерина, «по-видимому, знала, что это должно быть сказано» (488, 489). И тут же великая княгиня рассказывает об одном из упомя¬ нутых камердинеров, который приносил мадам Крузе вина и напивался с ней (489). Как следует из других вариантов, речь шла об Андрее Черны¬ шеве (88). Екатерина признается, что сама испытывала некоторые чув¬ ства, на которые ей открыли глаза ее слуги: «Я была как громом пораже¬ на и мнением моих людей, которое я считала дерзким, и состоянием, в котором я находилась, сама того не подозревая»* (248, 249). Об этих чув¬ ствах узнала сама императрица, которая поручила графу Дивьеру «сле¬ дить за нашими поступками и иметь тайный надзор за поведением Анд¬ рея Чернышева» (85). О том, что вся интрига развивалась вокруг братьев Чернышевых, Ека¬ терина узнала в начале августа 1746 года (1 августа, в пятницу, начался Успенский пост) из беседы Симеоном Теодорским, которому, по-види¬ мому, не было названо имя предмета «любви» великой княгини, а лишь фамилия. От Петра Федоровича, щадя его, по-видимому, это обстоятель¬ ство некоторое время скрывали (вероятно, до начала августа), поскольку знали о его отношении к А. Чернышеву, и поэтому решили повернуть * «Это была детская, очень невинная привязанность, но все же это была привязанность, и Чернышев был очень красивый малый...» (88). 540
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III дело на его двоюродного брата Петра*. Екатерина утверждает, что вели¬ кий князь очень любил своего камердинера, «он только и говорил, что о нем, только его и видел» (84, 88). Постаралась тут, вероятно, мадам Кру¬ зе, которой Андрей Чернышев нравился не только потому, что поил ее вином; она даже приревновала будто бы к нему Екатерину (489). Импе¬ ратрица, по-видимому, также симпатизировала Андрею Чернышеву. Об этом в «Деле братьев Чернышевых» свидетельствует показание Докучае¬ ва, рассказывающего якобы со слов самих братьев: «Де означенной брат их Андрей, будучи при дворе, так щастлив был — когда Государыня изво¬ лит спросить: где Его Высочество и кто у Его Высочества, Государыне до¬ несут, что де Его Высочество в покоях или в саду, а при нем де Андрей Чернышев. И Государыня изволит сказать: так де Его Высочество в Чер¬ нышева влюбился как в девку. И как де оного брата их Андрея Государы¬ ня пожаловала в камор-лакеи, так де тогда Государыня во угодность Его Высочеству изволила прислать к Его Высочеству Алексея Григорьевича Разумовского с поздравлением, что Андрей Чернышев пожалован в ка¬ мор-лакеи». Милость очень высокая и говорит о многом! Что касается «влюбленности как в девку», то об этом говорит и Екатерина II, сообщая, что Петр Федорович любил Андрея Чернышева «за его красоту» (84). Ели¬ завета Петровна не желала особенно разглашать известные ей причины удаления Андрея Чернышева, решив свести это дело к менее тяжелым прегрешениям и расширить одновременно круг подозреваемых за счет двоюродных братьев последнего. Не исключено, что императрица пыта¬ лась не сообщать Петру Федоровичу о своих выводах. Во втором вариан¬ те своих Записок Екатерина И, рассказывая об упомянутом визите к ней императрицы, пишет: « Крузе, всегда очень обязательная, когда дело шло о том, чтобы повредить, пошла поднять с постели великого князя, очевид¬ но, чтобы сделать его свидетелем этой сцены; он вошел в шлафроке, но Крузе ошиблась в своих предположениях; императрица, как только его увидела, переменила тон, очень ласково стала беседовать с ним о без¬ различных вещах, не говоря со мной и не глядя на меня более, и после нескольких минут разговора ушла в свои покои; великий князь удалился к себе» (87; курсив наш. — О. И.). Судя по всему, мадам Крузе поплати¬ лась за свою привязанность к Андрею Чернышеву. Не вызывает сомнения, что истину решили спрятать любым путем. Не за эту ли историю с заменой Андрея Петром была устранена мадам Кру- * Все было не так просто. Докучаев показал, что Петр Чернышев якобы говорил о М. Крузе (ее дочь Бенедикта Елизавета была замужем за графом К.Е. Сиверсом): «Дай де Бог здоровье Сиверсовой теще, которая живет при Государыне, а то бы де нам не получить и афиции, так де нас обнесли (а кто обнесли не выговорил); она де Государыне докладывала об них, что де не все то правда, что на них Государыне было донесено». 541
O.A. ИВАНОВ IÄ, зе? Кстати сказать, если мы примем эту замену, становится понятным весьма странный разговор между великим князем и его женой. «Он сму¬ тился, — вспоминает Екатерина II о Петре Федоровиче, — и, помолчав несколько минут, сказал: «Мне хотелось бы, чтобы вы любили меня так, как любите Чернышева». Я ответила ему: «Но их трое, — к которому же из них меня подозревают в любви? — и кто вам сказал об этом?» Он ска¬ зал мне: «Не выдавайте меня и не говорите никому: это Крузе мне сказа¬ ла, что вы любите Петра Чернышева»..» (87, 88; курсив наш. — О. И.). Правда, тут присутствует одна проблема: почему доставку своего пись¬ ма Петр Федорович поручил карлику Андрею, а не Андрею Чернышеву? Екатерина писала, что «великий князь пользовался последним для всех сво¬ их поручений и несколько раз в день посылал его ко мне. Ему же он дове¬ рялся, когда не хотелось идти ко мне» (247). Возможно, Петр Федорович не хотел ввязывать своего любимца в историю с его двоюродным братом, или тот в то время отсутствовал; судя по характеру почерка и помаркам, вели¬ кий князь стремился как можно скорее послать это письмо. То, что Петра Федоровича настраивали на другого (т. е. Петра), следу¬ ет и из того, как он переживал отъезд Андрея Чернышева. Екатерина II пишет: «Великий князь был очень огорчен ссылкой этого человека, и я также; он казался очень привязанным к нам обоим, но особенно ко мне. Мы простились с ним очень трогательно, так как все трое плакали» (85). Если бы подразумевался Андрей, то как могло при этом быть забыто ос¬ корбление, которое зафиксировал в своем февральском письме Петр Фе¬ дорович? Правда, в «Деле братьев Чернышевых», как мы видели, события прощания изложены иначе. Петр Федорович без плача на упрек Екатери¬ ны — «Эх де Ваше Высочество, как Вы Бога не боитесь, что всех де их бед¬ ных нескромная Ваша милость погружает» — говорит: «Ну што, они де афицеры будут». Разница обоих текстов очевидна: во-первых, в «Деле» приходят прощаться все братья, а не один А. Чернышев, а во-вторых, бо¬ лее холодная реакция Петра Федоровича. Что касается первого отличия, то оно понятно: в «Деле» необходимо было скрыть особенное отношение к великой княгине Андрея Чернышева — поэтому братья будто бы при¬ шли прощаться вместе. Более суровое отношение к своим слугам у вели¬ кого князя, знавшего, что один из них является предметом чувств его жены, было бы понятно; но произошел ли визит именно трех братьев сразу? Чернышевы в каких-то своих целях могли по-другому изложить события, или что-то напутал Докучаев. События с удалением от Двора Андрея Чернышева разворачивались, согласно рассказу Екатерины, весьма быстро: 24 мая, в субботу*, история * Точность замечательная: 24 мая 1746 года действительно приходилось на субботу. 542
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III с несостоявшимся разговором, свидетелем которого стал граф Дивьер (84), на следующий день, в воскресенье, — прощание с А. Чернышевым и визит графа А.П. Бестужева и М. Чоглоковой (85, 86)*, посещение вели¬ кой княгини императрицей и разговоры Екатерины Алексеевны с Пет¬ ром Федоровичем о Петре Чернышеве (86, 88). Факт направления Андрея Чернышева в мае 1746 года в полк подтверждается «Делом Андрея Чер¬ нышева». Но если все обстояло действительно так, то есть серьезные ос¬ нования сомневаться в том, что письмо Петра Федоровича было написано в феврале 1746 года. Если бы письмо Петра Федоровича было написано в указанное Ште¬ лином время, то он, скорее всего, припомнил бы при разговоре в мае об очень рассердивших его в феврале слухах (даже без упоминания своего письма). Но ничего подобного в воспоминаниях Екатерины II мы не найдем. Во втором варианте Записок, удовлетворенный объяснением и клятвами жены Петр Федорович замечает, что «ему трудно было в это поверить» и, более того, не проявляет никакой ревности, замечая: «И что меня тут сердило, так это то, что вы не доверяли мне, что имели склон¬ ность к другому, чем я». Екатерина в это не особенно поверила, но по¬ благодарила Петра Федоровича «за ласковый тон» (88). Косвенным доказательством, -что Петр Федорович ничего не знал о слухах, которые ранней весной стали ходить вокруг великой княгини и Андрея Чернышева, является рассказ Екатерины о ложной болезни по¬ следнего. Тимофей Евреинов, предупредивший великую княгиню об этих слухах, будто бы сказал ей, что посоветовал своему другу на некоторое время «сказаться больным». «Чернышев последовал совету Евреинова, — вспоминает Екатерина II, — и болезнь его продолжалась приблизительно до апреля месяца. Великий князь очень был занят болезнью этого чело¬ века и продолжал говорить мне о нем, не зная ничего об этом» (249; кур¬ сив наш. — О. И.). К сожалению, императрица не сообщает, когда началась эта «болезнь». Но можно предположить, что Петр Федорович не стал бы интересоваться человеком, намекая на которого за месяц до того написал столь резкое письмо своей жене. Правда, в «Деле Андрея Черны¬ шева» все выглядит иначе; там нет ни слова о совете Т. Евреинова. А. Чер¬ нышев рассказывал, что мадам Марья Ивановна (Крузе), призвав его к себе в комнату, говорила, чтоб он «от забав Его Высочества отбегал прочь, за которыя де забавы милостивая Государыня Императрица может про- гневатца на тебя и на протчих» и настоятельно рекомендовала Черныше¬ ву: «не ходи во дворец, а скажись болен». Он послушал и «не ходил дни по * В третьем варианте Екатерина II пишет: «На следующий день затем, в воскресенье, мы с великим князем узнали, что все трое Чернышевых были сделаны поручиками в полках, находившихся возле Оренбурга, а днем Чоглокова была приставлена ко мне» (250). 543
O.A. ИВАНОВ ^ три и по четыре, а сказывался болным». Об одной ли и той же симуляции болезни говорит Екатерина II и А. Чернышев, трудно сказать; ясно толь¬ ко, что подобный метод А. Чернышевым использовался. Есть и еще одна строго определенная дата, свидетельствующая о том, что до высылки Андрея Чернышева Елизавета Петровна подняла вопрос о наведении порядка при малом Дворе. Речь идет о подготовленных в начале мая 1746 года графом А.П. Бестужевым инструкциях для лиц, оп¬ ределенных к великому князю и его жене. Нет сомнения, что к этому времени императрица получила достаточно информации о «предпочте¬ ниях» великой княгини и решила положить этому конец, ограничив круг общения Екатерины Алексеевны. Об этом совершенно определен¬ но говорит соответствующий пункт инструкции (см. выше). Не исклю¬ чено, что в это время — апрель—май — кто-то (даже сама императрица) «открыл глаза» Петру Федоровичу на поведение жены (возможно, без указания личностей). Тут, правда остается вопрос: как Штелин мог пе¬ репутать зиму (февраль) с весной (апрель—май), которые в России весь¬ ма сильно различаются? Почему? Почему Петр Федорович написал свое письмо Екатерине Алексеевне? Ответ на этот вопрос определяется большой сложностью, многослойно- стью проблемы — от физиологии до политики. Великий князь и его жена были совершенно разные по своим характерам люди, не имевшие поэто¬ му никаких общих интересов — ничто не могло объединить их: ни теле¬ сные радости, ни духовные. Екатерина II писала: «Никогда умы не были менее сходны, чем наши, не было ничего общего между нашими вкуса¬ ми, и наш образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни в чем не были согласны..» (104). Но подобный текст нуждается в дополнении; речь шла не только о различии вкусов и инте¬ ресов, но, прежде всего, в умственном развитии — Петру Федоровичу явно не хватало ума. Познакомившись с великим князем, Екатерина, как она пишет, «взирала с изумлением на его неразумие и недостаток суждения о многих вещах» (210). Петр Федорович, вероятно, ощущал превосход¬ ство своей жены, к которой обращался в трудных ситуациях за советом; но это ему было неприятно, да, кроме того, окружение великого князя, начиная с его камердинеров и кончая теткой, внушало ему обратное. Ека¬ терина пишет о Петре Федоровиче: «Ему глубоко внушили, чтоб он не позволял жене управлять собой, и это его заставляло быть настороже про¬ тив всего разумного, что я могла ему сказать; он тогда лишь следовал мо- 544
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ, ему совету, когда требовала того крайняя необходимость и когда он на¬ ходился в беде; впрочем, я должна согласиться, что ввиду крайней разни¬ цы наших характеров мнения или советы, какие я могла ему дать, вовсе не соответствовали ни его взглядам, ни характеру и вследствие этого по¬ чти никогда не приходились по вкусу» (113, 114). Однако оставалась одна проблема, от которой Петр Федорович отмах¬ нуться так просто не мог, — рождение наследника. Нужно было объяснить его отсутствие и указать — кто виноват в этом. Вероятно, еще до свадьбы Петр Федорович понял, что у него с женой ничего никогда не получится, и резко сменил былую симпатию на холодное безразличие, дополняемое де¬ монстративным ухаживанием за другими женщинами. Полагаем, что раз¬ говоры великого князя о любви к разным женщинам и ухаживания за ними имели несколько целей: во-первых, показать, что женщины его ин¬ тересуют; во-вторых, намекнуть на то, что причины бесплодного брака в Екатерине, что она отталкивает его и бросает в объятия других; в-третьих, обидеть Екатерину и спровоцировать ее на холодное с ним обращение, что было очень нужно Петру Федоровичу для оправдания безрезультатности брака. Многие в это верили... Показная «ревность», обиженный тон в рассматриваемом нами пись¬ ме Петра Федоровича к Екатерине — все это следует объяснять, как мы полагаем, из только что сказанного. В этом смысле следует понимать странное утверждение прусского посла Мардефельда о том, что Петр Фе¬ дорович «супругу не любит... однако ж он ее ревнует». Первое утвержде¬ ние верно по существу, а второе — по видимости. Вероятно, с одной сто¬ роны, великий князь таким образом пытался поддержать иллюзию своих хороших отношений к супруге, а с другой — оградить жену от возмож¬ ных неконтролируемых им контактов с мужчинами, которые могли объяснить и даже наглядно показать, что не может сделать Петр Федо¬ рович. Это ему отчасти удалось — вину бесплодности брака вначале отнес¬ ли на счет Екатерины — ее холодного отношения к Петру Федоровичу, о чем весьма красноречиво свидетельствует бестужевская «Инструкция». Екатерина в ту пору ответить как следует великому князю не могла, кро¬ ме того, что не называла его мужем. Написав свое письмо Екатерине, смешав ложь с крупицами истины, Петр Федорович шел на явный скандал, последствия которого (если бы письмо попало к Елизавете Петровне)* он, правда, плохо представлял. Возможно, великий князь полагал, что ему — наследнику русского пре¬ стола — все сойдет с рук (и действительно, многое сходило), а великую * Нельзя, правда, исключить и то, что сама императрица внушала племяннику мысль об измене его жены, полагая, что таким образом подстегнет его чувства. 35 О. Ишшои 545
O.A. ИВАНОВ княгиню за нарушение супружеской верности сошлют в монастырь или вышлют за пределы России*. Но и этого не получилось. Несмотря на тяжелые обвинения, благодаря вмешательству Я. Штелина скандала не произошло, тем более что для него и не было оснований. Во второй по¬ ловине 1746 года жизнь великокняжеской четы опять наладилась. «К концу осени, — вспоминает Екатерина II в третьем варианте своих За¬ писок, — императрица перешла в Зимний дворец, где заняла покои, в которых мы помещались прошлую зиму, а нас поместили в те, где вели¬ кий князь жил до женитьбы. Эти покои нам очень понравились, и дей¬ ствительно они были очень удобны; это были комнаты императрицы Анны. Каждый вечер весь наш двор собирался у нас; тут играли в разные игры или бывали концерты; два раза в неделю бывало представление в Большом театре, который был тогда напротив Казанской церкви. Одним словом, эта зима была одной из самых веселых и наиболее удачных в моей жизни. Мы буквально целый день смеялись и резвились...» (255). Однако проблема наследника сохранялась. При Дворе стали постепен¬ но понимать, что виной отсутствия наследника является сам Петр Фе¬ дорович, нашли С. Салтыкова и таким образом разрешили династиче¬ скую проблему. Ни Екатерина, ни Елизавета Петровна не увидели письма Петра Фе¬ доровича; но оно, благодаря Я. Штелину, уцелело и было в следующем веке напечатано Герценом в Лондоне. О том, как это произошло, мы рас¬ скажем в следующем разделе. * Полагаем, что где-то в глубине души Петр Федорович, возможно, надеялся, что в ре¬ зультате этого скандала императрица осуществит свою угрозу и вышлет его из России, ко¬ торую он ненавидел.
Раздел VII СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ* Глава 1 ГЕРЦЕН-ИЗДАТЕЛЬ Записки Караб[анова] не мы издаем, и вопрос может только быть в том — оку¬ пятся они или нет? А вздор в них или злато — все равно. А. Герцен в письме к Н.П. Огареву от 25 (13) октября 1868 года Появление в изданиях Герцена Записок Екатерины II и письма Петра Федоровича к Екатерине Алексеевне не случайно. То, как это делалось, почему и кто сообщил упомянутые документы Герцену, — вот основной круг вопросов, которые будут рассмотрены в этой и последующих главах. Чтобы ответить на поставленные вопросы, на наш взгляд, следует по¬ дойти объективно — с учетом печального опыта нашей родины — к оцен¬ ке личности и деятельности Герцена. Марксистско-ленинская «наука» сделала из него идола — «своего предшественника», «ударившего в коло¬ кол», с которого началось разрушение «царской России». К чему это при¬ вело, мы теперь видим: разрушению великой страны и вырождению ее народа. Можно сомневаться, что Герцен хотел бы видеть такой исход для России, но именно с его оголтелой критики прошлого нашей родины все и начиналось. Причины последней лежали, как мы полагаем, в личности Герцена — в мировоззрении и нравственности, далеко не безупречной. Перечитывая ныне письма Герцена, его «Былое и думы», мы с удивлени¬ ем замечаем, каким тщеславным был этот человек, претендовавший на * Данный раздел истории описываемого драматического конфликта изначально был столь же объемен, как и предыдущие, и мог бы составить второй том издания. К сожалению, по техническим причинам это не может быть осуществлено в настоящее время, и мы при¬ ведем далее лишь ключевые фрагменты этой част исследования. (Примеч. ред.) 35* 547
O.A. ИВАНОВ Cä* особое положение в духовной жизни России и на истину, но имевший мало общего как с русским народом, так и с наукой. Приятельница Гер¬ цена Т.П. Пассек, знавшая его с детских лет, писала о нем: «Эту личность во всех его оттенках трудно уловить»898. Марксисты-ленинцы четко зна¬ ли, какие «оттенки» им важны, а о каких говорить нельзя, тем более что сами К. Маркс и Ф. Энгельс были не в восторге от идей Герцена, которые по-настоящему смог оценить только Ленин и тем поправил «односторон¬ ние взгляды» своих гениальных учителей899. В публикации Герцена исторических материалов можно видеть три стороны: 1. Политическую; 2. Экономическую; 3. Научную. По нашему мнению, главную роль в деятельности Искандера играли две первые причины. Остановимся сначала на научной стороне. Нет сомнения, что лондон¬ ские издания, особенно Записок Дашковой и Екатерины II, сыграли свою роль в развитии отечественной истории XIX века; ими пользовались круп¬ нейшие историки того времени: С.М. Соловьев, А.Г. Брикнер, В.А. Бильба¬ сов* и многие другие. Вместе с тем нужно специально подчеркнуть, что Герцен был не подготовлен к научному изданию текстов. Прежде всего следует сказать о том, что он в начале 1850-х годов или вообще не знал, или не интересовался опубликованными им в дальнейшем источниками. НЛ. Эйдельман пишет: «Если сопоставить страницы, посвященные XVIII ве¬ ку в работе «О развитии революционных идей в России», с последующи¬ ми публикациями Вольной типографии, то откроется, что в 1851 году Герцен совершенно не оперирует теми важными сочинениями, которые сам же опубликует в 1858—1861 годах. Ни слова о замечательном фон- визинском сочинении «Рассуждения о непременных государственных законах»: оно ходило в списках по России, было известно декабристам, в орбиту же Вольной печати попало только в 1861 году, опубликовано во второй книге «Исторического сборника Вольной русской типографии» под названием «О праве государственном Фонвизина». Отсутствует в гер- ценовской работе имя Е.Р. Дашковой, хотя уже существовали английские и русские публикации. Ни звука — о мемуарах Екатерины II, списки ко¬ торых ходили в определенных осведомленных кругах. Отсутствие имени М.М. Щербатова и упоминания его труда «О повреждении нравов в Рос¬ сии» понятно: потаенное сочинение князя-историка было извлечено из небытия лишь в 1858 году; наиболее же удивляющим пробелом в герце- новском перечне является уже отмеченное выше молчание о Радищеве, чье наследие еще в первой половине XIX века осваивалось несколькими * Примечательно, что А.Г. Брикнер использовал русский перЛод Записок Екатерины II, а В.А. Бильбасов — издание на французском языке. 548
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III группами «мыслящего меньшинства»900. Сам Герцен в «Былом и думах» так раскрывает причину своей слабой исторической подготовки. Расска¬ зывая о студенческих годах, он пишет: «Тогда-то часть молодежи, и в ее числе и Вадим, бросились на глубокое и серьезное изучение русской ис¬ тории. Другая — в изучение немецкой философии. Мы с Огаревым не принадлежали ни к тем, ни к другим» (Герцен А. И. Собр. соч. в 30 т. М., 1954—1965. Далее в скобках после цитаты римская цифра указывает том, арабская — страницу. Примеч. ред. VIII, 161). Кроме того, его отец И.А. Яковлев «с пренебрежением» относился к «Истории» Н.М. Карам¬ зина, что, полагаем, сыграло немалую роль в негативном отношении к русской истории Искандера (VIII, 113). Особенно показательна в этом отношении история со статьей о Е.Р. Дашковой. В письме к М. Мейзенбуг, направленном в августе 1856 года, Искандер* замечает: «Сейчас пишу длинную статью о воспоминаниях Дашковой (первый том был найден в кухне), т. е. статью на манер анг¬ лийского обозрения» (XXVI, 19; курсив наш. — О. И.). В письме к И.С. Тур¬ геневу от 26 (14) сентября 1856 года Герцен раскрывает отчасти и мето¬ ды своей работы: «Даджову подрумянил и посыпал рисовой пудрой — бредет»** (XXVI , 32). Эта статья действительно только «подрумянена» и «посыпана», поскольку не дает ничего нового, чего бы не содержалось в записках княгини (кроме некоторых общих рассуждений об истории России в духе Кастеры). В подобном же «подновленном» для современ¬ ного читателя виде было издано «Путешествие из Петербурга в Моск¬ ву»901. Ни комментариев, ни примечаний, ни критики — ничего нет в из¬ даниях Герцена. Чем мог пользоваться Искандер для своих изданий? Об этом мы уз¬ наем из письма к его сыну от 29—30 (17—18) сентября 1858 года: «Ис¬ торические сочинения постоянно надобно читать. Шлецера «История XVIII столетия]» очень полезна. Ты продолжай in extenso*** Альтгаузо- вы уроки. Я здесь нашел огромное сочинение на немецком — Страль и Германа: «Geschichte des russischen Staates»****. Возьми-ка ее в библио¬ теке и прочти, напр[имер], с Петра I. A propos, когда будешь у Мар[ии] Каспар[овны], возьми у нее присланную мне «Историю Петра****** * Почему Герцен выбрал азиатскую форму имени Александр — непонятно. Наверное, ему нравилось сочетание: Искандер Герцен, в котором не было ничего русского. ** Мы не смогли установить, что означает это слово. *** До конца (лат.). ****Речь идет о книгах: Августа Людвига Шлецера «Neuveranderts Rußland oder Leben Catharina der zweiten, Kaiserinn von Rußland. Aus authentischen Nachrichten beschrieben», тт. 1—3. Первое изд. Рига и Лейпциг, 1772; Strahl Philipp, Hermann E. Geschichte des russischen Staates. Bd. 1, 4, 5. Hamburg, 1832—1853 (XXVI, 432 ). ***** Имеются в виду три первых томах «Истории царствования Петра I» Н.Г. Устрялова, изданных в 1858 году. 549
ОЛ. ИВАНОВ (XXVI, 212 ). Ранее Герцен просил прислать ему «все томы «Русской ис¬ тории» Соловьева» (XXVI, 12). Кроме того, Герцен познакомился с появившимся в 1858 году в Бер¬ лине в издательстве Ф. Шнейдера сборником «La Cour do Russie il y a cent ans. 1725—1783» («Русский двор сто лет назад. 1725—1783»), в котором французским дипломатом Гримбло была представлена явно предвзятая история России XVIII столетия по депешам иностранных послов902. Осо¬ бое внимание в этой книге было уделено истории дворцовых переворо¬ тов 1730, 1740, 1741 и 1762 годов. Источник, прямо сказать, не совсем надежный. Но Искандер, называя это издание «книгой чрезвычайно лю¬ бопытной», кое-что из него брал; так, например, ко второму французско- му и русскому изданию Записок Екатерины II отрывок из письма Екате¬ рины Ст.-А. Понятовскому, а также извлечение из депеши Беранже. Ходили слухи, что это издание подготовил А.И. Тургенев. Но в это трудно поверить, поскольку издание составлено не ученым (каким был Алек¬ сандр Иванович), а скорее всего публицистом (по типу Кастеры), желав¬ шим нанести вред образу России на Западе. Не только отсутствие научного аппарата обращает на себя внимание в изданиях Искандера; в них огромное число ошибок и неточностей. На это обстоятельство обращали внимание исследователи XIX века (хотя, конечно, не широко, поскольку «Вольную типографию» не хотели и не могли критиковать). В русском переводе Записок Екатерины II мы обнаружили сотни оши¬ бок: синтаксических, орфографических, в названиях и именах и других. «Сердиться на прошедшее — дело праздное», — весьма справедливо заметил как-то сам Герцен (XII, 431). Однако вся его издательская дея¬ тельность свидетельствует о том, что он ненавидел прошлое России, ее XVIII век и особенно Екатерину II. Это выглядит тем более странно, что даже иностранцы высоко отзывались о правлении императрицы; в ее вре¬ мя Россия стала полноправным членом европейского сообщества, внут¬ ри страны при активном участии Екатерины II разрабатывалось новое законодательство, стали развиваться образование, наука и искусства. Да и Искандер порой как-то сквозь зубы замечает это. Так, в «Былом и думах» он вспоминает, правда с издевкой, что Екатерина II не велела подданным называться рабами, уничтожила пытку, устроила воспитательные дома и приказы общественного призрения. Но все это меркнет перед шквалом жесточайшей критики, а точнее, злословия, адресованного Екатерине II и ее сподвижникам. В 1857 году в «Полярной звезде» появляется статья Герцена «Княгиня Екатерина Романовна Дашкова». Здесь мы опять видим продолжение на¬ падок на Екатерину II и всю послепетровскую Россию: «Все петербургское 550
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ устройство висело на нитке. Пьяные и развратные женщины, тупоумные принцы, едва умевшие говорить по-русски, немки и дети садились на пре¬ стол, сходили с престола, дворцом шла самая близкая дорога в Сибирь и на каторжную работу; горсть интригантов и кондотьеров заведовала государ¬ ством»903. И далее: «Он (Петр I. — О. И.) дал тон, наследники продолжали его, преувеличивая и искажая; полвека после него длится одна непрерыв¬ ная оргия вина, крови, разврата; lultimo atto, — как выразился один ита¬ льянский писатель, — d’una tragedia — representato nel un lupanar*. Какое тут православие, какой тут монархически-рыцарский принцип? Если во второй.половине царствования Екатерины трагический характер бледне¬ ет, то локаль остается тот же: историю Екатерины II нельзя читать при да¬ мах**. Монархически растленный Версаль с удивлением смотрел на бес¬ путство русского двора, так, как на философский либерализм Екатерины II, потому что Версаль не понимал, что основания императорской власти в России совсем не те, на которых зиждется французская королевская власть»904. Критика времени Екатерины II получила особенное развитие в 1858 го¬ ду. Герцен публикует в одном томе «О повреждении нравов в России» М. Щербатова и «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Радищева. В Предисловии к этой книге Искандер писал (сохраняем орфографию и пунктуацию подлинника): «Но чтоб понять желчевое увлечение к. Щерба¬ това, надобно вспомнить, что такое были пресловутые екатеринские вре¬ мена в середине своего разгара. Со всяким днем пудра и блестки, румяна и мишура, Вольтер, Наказ и прочие драпри, покрывавшие матушку импе¬ ратрицу, — падают больше и больше, и седая развратница является в сво¬ ем дворце «вольного обращения» в истинном виде». Можно было бы предположить, что, глумясь над Екатериной II, Ис¬ кандер пожалеет ее «убиенного» мужа. Нет. По определениям Герцена, тот «самый нелепый олух своего времени», «дуралей», «слабодушный»905. Не в меньшей степени достается и его сыну — Павлу Петровичу. Тут Ис¬ кандер не гнушается самыми мерзкими сплетнями. Так, в 1860 году во втором «Историческом сборнике» он публикует материал под названи¬ ем «О происхождении императора Павла». В нем рассказывалось: «Ека¬ терине понравился прекрасный собою молодой Сергей Салтыков, от ко¬ торого она и родила мертвого ребенка, замененного в тот же день родившимся в деревне Котлах, недалеко от Ораниенбаума, чухонским ре¬ бенком, названным Павлом, за что все семейство этого ребенка, сам пас¬ тор с семейством и несколько крестьян, всего около 20 душ, из этой де¬ * Последний акт трагедии, разыгрываемой в публичном доме (пт.)• ** Любимая мысль Искандера, повторенная им в «Былом и думах». 551
O.A. ИВАНОВ ^^ ревни на другой же день сосланы были в Камчатку. Ради тайны деревня Котлы была снесена, и вскоре соха запахала и самое жилье!» Искандер, так резко критиковавший европейское мещанство (см. статью 1864 года «Концы и начала»), в сущности, свои издания ориентировал на самых обыкновенных мещан, ищущих везде сенсаций и грязных историй. Ис¬ кандер чувствовал, а может быть, и знал точно, как появилась эта «статья», хотя он и пишет, что эти материалы «присланы нам без всякого означе¬ ния, откуда оне взяты и кем писаны». Понимал Искандер и нелепость изложенной выдумки. Он, кстати сказать, так и писал: «Имеют ли неко¬ торые из них (присланных материалов. — О. И.) полное историческое оправдание или нет, как на пр[имер] статья о финском происхождении Павла I, не до такой степени важно, как то, что такой слух был, что ему не только верили, но вследствие его был поиск, обличивший сомнение самых лиц царской фамилии». И далее Искандер переходит к своей любимой мысли: «Династия, исправлявшая, по выражению кн. П. Долгорукова, дол¬ жность Романовых, не только не Романовская, но и не Голштейн-Готтор- пская, даже и не Салтыковская — кажется, этого было бы довольно, по крайней мере, с материнской стороны, императорский дом в родстве с Ангальт- Цербстом». Напомним, что острые рассуждения высказывает человек, сам являв¬ шийся незаконнорожденным! Любопытно, что в своем «Ответе г-ну Голо¬ вину», опровергая его утверждение о своем нерусском происхождении, Герцен говорит лишь о своем русском отце И.А. Яковлеве, но не называ¬ ет при этом свою мать, Луизу Гааг (XII, 240), о которой он (по непонят¬ ным причинам) почти ничего не говорит в «Былом и думах». Искандер пишет, что он «русский по рождению, русский по воспитанию... русский всем сердцем...». Если первый признак не совсем верен, то два последние являются наиболее важными и справедливыми. Но почему тогда отказы¬ вать в русскости петербургским императорам? H.A. Тучкова-Огарева в своих «Воспоминаниях» сообщает такую примечательную подробность: чтобы устроить костюмированный праздник для детей, она сшила две красные рубахи для Герцена и Огарева. «Красная рубашка, — пишет На¬ талья Алексеевна, — очень шла к Николаю Платоновичу: с его большой русой бородой и кудрявой головой он был настоящий русский крестья¬ нин. Герцену, напротив, русская рубашка вовсе не пристала: он казался в ней каким-то иностранцем. Не думаю, чтоб это могло быть ему очень неприятно, я высказалась ему очень резко на этот счет, и Герцен никогда не надевал более красной рубашки»906. Все, что Герцен издавал, должно было служить подрыву уважения к монархам России. В этом смысле публикация Записок Екатерины II яви¬ лась для Искандера весьма важной. Это не злобный памфлет князя Щер¬ 552
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ батова и не тяжеловесное «Путешествие из Петербурга в Москву», кото¬ рое еще надо приспосабливать к современному читателю, здесь призна¬ ние самой императрицы. «Самое важное в этой публикации, — пишет Герцен об издании Записок Екатерины II, — для российского император¬ ского дома — доказательство того, что не только дом этот не принадле¬ жит к фамилии Романовых, но даже и к фамилии Голштейн-Готторпских. Признание Екатерины в этом смысле выражено совершенно отчетливо — отцом императора Павла был Сергей Салтыков. Императорская дикта¬ тура в России тщетно пытается представить себя традиционной и веко¬ вечной»907. Весьма любопытно, но эта же мысль высказывается в записке, с которой, если верить Искандеру (и о которой пойдет речь подробнее ниже), были доставлены в Лондон Записки Екатерины II: «До последнего времени мемуары Екатерины содержались в великой тайне. В самом деле, вся преемственность царского рода разрушается. Не только происхожде¬ ние его от Романовых опровергнуто, но даже связь с Голштинской дина¬ стией, о которой запрещалось у нас преподавать в гимназиях, — преры¬ вается сыном»908. Но Герцен даже на своем примере мог бы прийти к выводу, что русским является не тот, кто имеет русских родителей (по крови), а тот, кто жив русским духом Эта же связь лежит и в преемствен¬ ности монархии — дух Романовской династии сохранялся в российских императорах. Для чего же Искандер публикует всю эту нелепость? Оказывается, как следует из предисловия ко второй книге «Историче¬ ского сборника», помеченного, кстати сказать, 24 декабря 1860 года, «для уголовного следствия, теперь начавшегося над петербургским пе¬ риодом нагией истории». Вот так, ни много ни мало. Но по правде ска¬ зать, приведенные в упомянутых сборниках «материалы» мало дотягива¬ ют до подлинных документов, оставаясь в основном на уровне слухов и сплетен. Весьма хорошо характеризует личность Герцена его бурная радость по поводу смерти Николая I. Радоваться смерти врага (не победе!), уст¬ раивать праздники с шампанским — недостойно цивилизованного чело¬ века; в этом есть что-то дикое (X, 361—362). Древние мудро говорили: «De mortuis aut bene, aut nihil»*. Не случайно, что разбуженные лондон¬ ским «Колоколом» бесы покушались и, наконец, убили Александра II, а потом жестоко расправились с Николаем II и его семьей. А сколько еще они умертвили достойных русских людей?! Миллионы! Издеваясь над российскими императорами, Искандер распространя¬ ет свои, далеко не бесспорные, утверждения на весь русский народ. Так, в статье о Е.Р. Дашковой он утверждает: « Русская история бедна личное - * О мертвых либо хорошо, либо ничего (лат.). 553
O.A. ИВАНОВ ^ тями» (XII, 362). Это определение Искандеру так понравилось, что он ввел его и в предисловие к русскому изданию «Записок Дашковой». Про¬ шло несколько лет, но Герцен не хочет расстаться с полюбившейся мыслью; он повторяет ее в письме к И.С. Тургеневу от 30 апреля — 1 мая 1861 года (XXVII; 149). Однако и западный человек Герцену не совсем нравился. Другим на¬ циям достается от Герцена не менее русских. «Я начинаю думать, — за¬ метил он в письме к сыну от 24 (12) февраля 1861 года, — что все люди — кроме французов, англичан и немцев — похожи на людей» (XXVII, 137). Критика западного мещанства — воистину замечательная сторона писа¬ ний Герцена (X, 126, 128). Эти замечания не потеряли своего значения в наше время и особенно в нашей бедной стране, где вульгарный, пошлый мещанин — «грядущий хам»* превратился в «хама торжествующего» со всеми печальными последствиями для духовной жизни общества, преж¬ де всего морали, науки, образования и искусства. Несмотря на это, Герцен выделяет одну нацию, которую не называ¬ ет мещанской, — польскую. В «Былом и думах» он пишет об особенной польской аристократии — «другой закал личности, и ни тени холопства» (XI, 149), сравнивая ее с «холопской русской». «Нам, в сущности, не свойственна западная аристократия, — сказано в «Былом и думах», — что все рассказы о наших тузах сводятся на дикую роскошь**, на пиры на целый город, на бесчисленные дворни, на тиранство крестьян и мелких соседей, с рабским подобострастием перед императором и двором. Шереметевы и Голицыны, со всеми их дворцами и поместьями***, ни¬ чем не отличались от своих крестьян, кроме немецкого кафтана, фран¬ цузской грамоты, царской милости и богатства» (XI, 148,149). Зная, как много замечательных людей дали родине эти фамилии, не будем спорить и доказывать очевидное. В одном только, наверно, был прав Искандер: в отличие от него лучшие дворяне были близки к своему народу и своей Родине. * Известная работа Д. Мережковского, опубликованная в 1906 году. ** Герцен считает справедливым набившее оскомину изречение: «Поскребите русско¬ го — и вы увидите варвара» (XXVI, 202). «Вглядываясь в необузданность нашего азиатского рабства, — писал Искандер в 1866 году, — в его монгольский характер, в самом деле начи¬ наешь верить Ганри Мартину (Генри Мартен, французский историк и общественный дея¬ тель XIX века. — О. И.), что мы чистые туране, т. е. какая-то тибетская чухна, укравшая иран¬ ский язык, кое-как спрятавшая монгольские скулы и надевшая немецкое платье» (XIX, 90). *** Правда, в «Былом и думах» Герцен признает некоторые достоинства у русских поме¬ щиков: «Богатые помещики, аристократы XVIII столетия при всех своих недостатках были одарены какой-то шириной вкуса, которую они не передали своим наследникам Старин¬ ные барские села и усадьбы по Москве-реке необыкновенно хороши, особенно те, в кото¬ рых два последних поколения ничего не поправляли и не переиначивали» (IX, 207). А в дру¬ гом месте он пишет: «Помещичья распущенность, признаться сказать, нам по душе; в ней есть своя ширь, которую мы не находим в мещанской жизни Запада» (IX, 154). 554
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Коль скоро Герцен сослался в своей оценке на иностранца, то и мы по¬ зволим себе сослаться на А. Пушкина, написавшего о таком типе людей, как Искандер: Ты просвещением свой разум осветил, Ты правды чистый свет увидел, И нежно чуждые народы возлюбил, И мудро свой возненавидел. Мы долго искали ответ на вопрос: почему Герцен так не любил Ека¬ терину II? Ответ теперь для нас почти очевиден: Искандер боготворил поляков, которые ненавидели великую русскую императрицу за раздел Польши. Но за что же Герцен любил поляков? «Да зачем же вы русский?!» — сказал как-то один поляк Герцену (VIII, 249). Для поляков каждый русский (и тот же Герцен в конечном счете) носил в себе «немного Екатерины II и Николая I» (XIV, 36). Их можно по¬ нять. Но вот как понять Герцена, который хорошо знал, к чему стремит¬ ся абсолютное большинство поляков — возвращению католической Польши в границы до 1772 года и того режима, который был в то время. Но не Русь отрывала «живое мясо Польши», а все было как раз наоборот: исконно русские территории были захвачены Аитвой и Польшей. Занимаясь, по существу, демагогией, Герцен не мог указать практи¬ ческого решения польского вопроса. Понимая, что попал в неразрешимую ситуацию, Герцен нашел, на наш взгляд, ловкий выход: признавая и под¬ держивая независимость Польши, он предложил дать такую же незави¬ симость и Украине (XIV, 36); принцип общий, как тут поспоришь! Но тогда возникал вопрос о независимости Финляндии, Белоруссии, Крым¬ ского ханства, казанских татар и т. д., и т. д., вплоть до автономии облас¬ тей и районов. Россия, которая собиралась веками, в одночасье должна была развалиться на несколько государств, из которых в дальнейшем воз¬ никла бы, по мысли Искандера, «вольная славянская федерация»*. Кстати сказать, большевики сделали все, чтобы идеи Герцена реализо¬ вались, разбив Россию на национальные округа и республики. Теперь на¬ роды, когда-то спокойно проживавшие на территории Российской импе¬ рии, пожинают плоды этой «мудрой политики». Винить Герцена во всем этом нельзя, но именно он, по словам Ленина, «ударил в колокол» и пробу¬ дил бесову сумевших все-таки сломать шею России в 1917-м. А в 90-е годы XX века они расчленили СССР и тем отторгли от России мудростью, трудом и большой кровью добытые земли, разорвали братские узы соседних наро¬ дов. Примечательно, что сам Герцен по поводу расчленения писал следую¬ щее: «Неужели вы можете себе представить какое бы то ни было прави¬ * Герцен предполагал создать «демократическую федерацию равных и полноправных славянских народов» (1849). 555
O.A. ИВАНОВ тельство, которое вдруг скажет своим народам: «Распадемся! Я вами непра¬ во владею, ступайте на все четыре стороны и не поминайте лихом!» (XIV, 35). Такое правительство, однако, нашлось... в XX веке. Герцен очень скоро почувствовал на своей шкуре действия этих «новых русских» (его собствен¬ ный термин: см. XXVI, 154). Знал бы Искандер, с каким презрением про¬ износятся сегодня в русском народе эти слова; сорняки, паразиты на теле смертельно больной России, не имеющие с ней ничего общего... Как же реально сложились отношения Герцена и поляков? В «Былом и думах», рассказывая о реакции на варшавское восстание, Искандер пишет, как он и его друзья «радовались каждому поражению Дибича, не верили неуспехам поляков...» (VIII, 134). В то же время русский поэт A.C. Пушкин написал знаменитое стихотворение «Клеветникам России». Герцен оказал¬ ся в стане «народных витий». Говоря о крепостном праве, Искандер не хочет просто освобождения крестьян, а такого, чтобы в нем не участвовал Зимний дворец, т. е. импе¬ ратор. Вот главная цель нападок, вот главная пружина всей герценовской пропаганды. Будет император поступать правильно — это все равно пло¬ хо. «Больно, если освобождение выйдет из Зимнего дворца, — заявляет Искандер, — власть царская оправдается им перед народом, и, раздавив¬ ши вас, сильнее укрепит свое самовластие, нежели когда-либо». Террори¬ сты 1881 года прекрасно усвоили этот завет и убили Царя-Освободителя, не дав ему довершить свои преобразования. Итак, цель Герцена и его приятелей — «русский бунт», а что в конце его, никому не известно. Но главное, чтобы не было монархии. Лондон¬ ский пророк запугивает русских дворян новой пугачевщиной, которую, кстати сказать, сам пытается провоцировать, публикуя и пересылая в Рос¬ сию и русским войскам за ее пределами прокламации «Видения св. отца Кондратия» и «Емельян Пугачев», написанные В.А. Энгельсоном*. Последняя прокламация была, вероятно, наиболее вредной, поскольку содержала некоторые практические рекомендации к низвержению рос¬ сийского императорского дома. «Чужеземные войска подходят к Русской земле проучить Николая, — сказано в ней. — Принимайте их не как врагов ваших, но как ниспосланных Богом помощников вам — для низвержения с ваших плеч гнета царя и чиновников его... Теперь настал для вас удобный час положить конец царскому самовластию и установить, чтоб впредь Русь управлялась по-старинному, по русскому деревенскому обычаю: выборны¬ ми людьми...»909 * Энгельсон написал в период с января по апрель 1854 года четыре прокламации: «Пер¬ вое видение св. отца Кондратия», «Второе видение св. отца Кондратия»; «Емельян Пугачев честному казачеству и всему люду русскому шлет низкий поклон», «Емельян Пугачев чест¬ ному казачеству и всему люду русскому вторично шлет низкий поклон». 556
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Далее говорилось, что англичане и французы не делают вреда мирным людям и во время бомбардировки Одессы стреляли не по домам жите¬ лей, не по церквям, не по купеческим кораблям и гавани, а по казенным строениям — пороховому складу и т. д. На какие жертвы здравому смыслу ни шел Искандер, поляки ему не особенно доверяли и гнули свою линию. Даже его друг С. Ворцель не мог освободиться от шовинизма. «У самого Ворцеля, — писал Герцен в «Бы¬ лом и думах», — интерес национальной независимости все же был ближе к сердцу, чем социальный переворот». Что же было ждать от его менее сознательных коллег. 4 ноября Искандер, недовольный ведением войны со стороны союз¬ ников, пишет Саффи: «Дикая война народов — вот до чего дошел наш мир; разве все эти рассказы о Севастополе не производят на вас впечат¬ ления возрожденного каннибализма (и с той и с другой стороны)? Ну и пускай этот мир, не пожелавший спастись иным путем, провалится ко* всем чертям» (XXV, 193). Через десять дней Герцен между прочим со¬ общал Рейхель: «Энгел[ьсон] пляшет, воображая, что всех русских изби¬ ли в Крыму. Для меня война гадка, каннибальство; читаете ли журналы?» (XXV, 210). Но сам Искандер в письме к Л. Пьянчани от 9 августа (28 июля) замечает с явной грустью после неудачи Непира: «Если бы, по крайней мере, взяли Крым» (XXV, 193). 16 марта 1855 года он, радуясь смерти Николая I, поясняет Пьянча¬ ни свою «патриотическую» позицию: «Смерть Николая имеет для нас ве¬ личайшее значение; сын может быть хуже отца, но все же должен быть иным, при нем не может продолжаться тот непрерывный, неумолимый гнет, какой был при его отце. Война для нас не так желательна — ибо вой¬ на пробуждает националистическое чувство. Позорный мир — вот что поможет нашему делу в России» (XXV, 248; курсив наш. — О. И.). А если не так, то «лучше пусть погибнет Россия!» (XII, 269). Но гибель России — это, прежде всего, гибель ее солдат и гражданских лиц. Думал ли о них Искандер? Или он писал 4 ноября (23 октября) 1854 года А. Саффи, не рисуясь, правду: «Видите ли, я все больше и больше отвыкаю любить лю¬ дей и люблю только крохотную горстку из очень узкого круга друзей — да еще моих детей. Все остальные мне безразличны и отвратительны»* (XXV, 208; курсив наш. — О. И.). * Ту же мысль с примечательным дополнением Герцен повторяет в письме к Саффи от 25 (13) июня 1855 года: «С каждым днем все глубже презираю людей, т. е. не людей, а са¬ мого себя, за то, что целых 43 года был о них слишком высокого мнения» (XXV, 272). В «Бы¬ лом и думах» читаем: «Утратив веру в слова и знамена, в канонизированное человечество и единую спасающую церковь западной цивилизации, я верил в несколько человек, верил в себя» (X, 233). 557
O.A. ИВАНОВ Поражение, позорный мир — вот чего желали Герцен и его последо¬ ватели для России, предполагая наивно, что победители, скинув царству¬ ющую династию, создадут на Русской земле «демократию», как они ее понимали. Нет! Поражение — это огромные невосполнимые потери ар¬ мии — солдат (убитыми, ранеными и пленными) и военной техники, это потери гражданские — насилие над мирными жителями (с которым нео¬ жиданно столкнулся «пораженец» Герцен) территорий, городов, портов, сел, деревень, полезных ископаемых, разрушение и грабеж культурных ценностей (а как понимал Герцен захват Петербурга эскадрой Непира?) и т. д. и т. д. Большевики именно так погубили Россию, разлагая ее армию «пораженческой язвой». Т.Н. Грановский, который не сочувствовал этой войне, узнав о падении Севастополя, заплакал и сказал, что, будь он здо¬ ров (он вскоре умер), ушел бы в ополчение сражаться не для победы, а лишь с желанием умереть за Россию910. Но Герцен вряд ли присоединился и к этой точке зрения. Для него Россия была «немая личность, без знамени, без имени, являющаяся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающаяся в двери Ев¬ ропы и в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане» (IX, 151). Все познает¬ ся в сравнении, и Искандер, чтобы подчеркнуть недостатки России, при¬ бегает к своей любимой стране — Польше. «Для меня Польша, — пишет он письме к П.-Ж. Прудону от 23 (11) марта 1860 года, — представляет собой старую цивилизацию в славянском мире — притом во всей ее трагической красоте, со всеми преимуществами, которые дает несчас- тие, — с великими воспоминаниями, стремлениями к свободе, к католи¬ цизму (просвещенному!), к аристократии (радикальной!) — все это пре¬ красно, но все это нежизнеспособно. Мы (?), русские (?)*, мы ненавидим наше двойное прошлое: московскую традицию и петербургскую стати¬ стику, мы безродные в семье человечества, наша раса смешалась с тата¬ рами, с финнами, с туранскими народами. Западная цивилизация стано¬ вится для нас ненавистной, как только она колеблется перейти Рубикон и вступить в социализм. Народ — мужик, раскольник, землепашец — не имеет ничего общего с Петербургом. Наша аристократия — это татары,, возведенные в ранг немцев»** (XXVII, 32). Из всего сказанного выше становится понятно отношение Исканде¬ ра к патриотизму. «Развитой человек, — писал Герцен, — может любить1 по сердцу, по уму, по привычке свою родину, служить ей, умереть за нее, но патриотом не может быть» (XIV, 20). «Недаром я спокон века любил * Знаки вопроса наши. — О. И. ** Однако, выбирая гувернантку, Герцен замечал в письме к сыну: «Светские манеры — одна из главных вещей» (XXVI, 238). 558
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ народ русский и терпеть не мог патриотизма. Это самая злая, ненавист¬ ная добродетель из всех!» — писал Искандер в другом месте (XVII, 210). Поэтому Искандер не особенно любил Н.М. Карамзина, а романы М.Н. Загоскина называл «дикими»* (IX, 137). Кстати сказать, досталось от Искандера за патриотизм и Пушкину. Эмиграция породила особую породу людей, ненавидящих свою Роди¬ ну — ее историю, ее настоящее и даже будущее. «Ненависть — хорошее чувство», — писал как-то Герцен (XXV, 228). Нам же вспоминается туг А. Блок, его «Стихи о России»... Помните: «Гре¬ шить бесстыдно, непробудно..»? Разойдясь с поляками по основным вопросам (кроме ненависти к рус¬ скому правительству), Герцен еще долго — до польского восстания — ус¬ пешно эксплуатировал эту тему. Как же виделась деятельность Герцена из России? Огромное число по¬ сетителей Лондона рождало представление о всеобщей поддержке Ис¬ кандера. Однако это не так. Даже среди бывших друзей Герцена возник¬ ла оппозиция его деятельности. Из России он долгое время не получал материалов, считая причиной этого трусость его бывших друзей. 5 февра¬ ля (24 января) 1853 года Герцен писал Рейхель: «Сердце мое переполне¬ но горечью. Кроме вас, всё оставляет меня (да кроме тех, которых я хочу оставить). Я всеми недоволен, пора, пора запереть ворота и остаться одному с детьми» (XXV, 16; курсив наш. — О. И.). А 6 апреля (25 марта) Герцен писал к тому же адресату: «Пусть же будет всему миру и что в по¬ ловине XIX столетия безумец, веривший и любивший Россию, завел ти¬ пографию для русских, предложил им печатать даже даром — потерял свои деньги и ничего не напечатал, кроме своих ненужных статей. Я ни Европу Россией, ни Россию Европой не хочу обманывать. С нынешней весны я совершенно покинул всякое вмешательство в западные дела — с будущей я, может, покину все восточные. Дя, я горько понимаю качание головой поляков, когда идет речь о русских... И где же эта опасность, скажите, кого, например, сослали, посадили в тюрьму и пр. после 1848? У нас даже гонений нет. Петраш[евский] et C,1ic ? Да у них было общество, да они действовали, а тех, которые только думали, читали, никто не тро¬ гал» (XXV, 45, 46). Откровения Герцена об отсутствии гонений во време¬ на так называемой «николаевской реакции» — потрясают не менее, чем постоянное апеллирование к полякам. Но не трусость заставляла молчать бывших друзей Герцена, а скорее неприятие идей и тона в опубликованной поляками работе «О развитии * По-видимому, прежде всего речь шля о таком замечательном произведении Загоски¬ на, как «Юрий Милославский», на котором воспитывалось великое множество русских людей. 559
О.А. ИВАНОВ революционных идей в России». Герцен сам писал Рейхель: «Это история с моей брошюрой, которая мне принесла упреки только из России» (XXV, 45). Прежде всего, против духа этой работы, которую еще не прочитал («она не дошла до нас»), выступил Т. Грановский. Он направил Исканде¬ ру в 1851 году письмо, полное серьезных упреков: «С тяжелым чувством берусь я за перо, чтобы писать к тебе сегодня. До сих пор у нас с тобой часто выходили размолвки вследствие несогласных между собою мыслей, но никогда еще никто из друзей или врагов твоих не имел права упрек¬ нуть тебя в нехорошем, позволь мне сказать, нечестном деле. Зачем пи¬ сал ты твою несчастную книгу о России?» Потом Грановский смягчил временно свою позицию, любя и веря в талант Герцена. Однако отношение к деятельности Герцена у Грановско¬ го по существу не претерпело больших изменений. Реакция Герцена на предупреждения друзей была острая: «Да, мы если не расходимся, то разводимся обстоятельствами дальше и дальше...» (XXV, 111). О себе и Огареве Герцен был самого хорошего мнения. Так в ноябре 1860 года он писал сыну: «Я требовал от тебя веры не только в меня, но и в Огарева — мы не можем состоять даже в подозрении дурного поступка, т. е. негуманного. Это был бы démenti всей нашей жизни...» (XXVII, 111). Вряд ли самые безгрешные люди могли бы сказать о себе такое. Тем более это не должен был говорить человек, сошедшийся с женой друга и наро¬ дивший с ней трех детей, чем привел свою семью и несчастного Огарева к тяжелейшим конфликтам. Сам Герцен признает это, записав в дневнике 2 декабря 1869 года: «...Мы видим, что мы ничего не создали, не воспитали. Последствие непростительно — нигилизм в окружающих людях в отноше¬ нии к семье, к детям» (XX, ich. 1, 611, 612). А в письме к сыну от 17 февраля 1869 года заметил: «Я многого не сумел сделать, в многом жизнь запутал» (XXX, 40). Правда, он пытался найти оправдание в общественной деятель¬ ности. Весьма примечательно, что человек, который учил народы, как им нужно жить, не мог организовать нормальную жизнь в своей семье! Любо¬ пытно, что это хорошо понимал и сам Герцен. Так, он писал: «Когда бы люди захотели, вместо того, чтоб спасать мир, спасать себя, вместо того, чтоб освобождать человечество, себя освобождать, как много бы они сде¬ лали для спасения мира и для освобождения человека» (VI, 119). Сам Огарев в «Моей исповеди» был более критичен по отношению к себе. Так, например, он писал: «Я потому настаиваю на моем сходстве с отцом, что я в жизни развил его слабые стороны до уродливости». Самолюбование Искандера принимало и другие формы. Хорошо знавшая Герцена Т.А. Астаркова писала о Герцене, что «он любил лесть, поклонение, а я не могла воздержаться, чтобы не ловить его 560
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III на каждом слове и деле, — я часто указывала ему разлад его пера с его действительной жизнью» и «он такой был баловень, что не мог прими¬ риться даже с минутным неудобством»911. Самообожание Герцена шло вместе с принижением достоинств дру¬ гих людей, особенно тех, с кем он разошелся во взглядах. Сколько желчи вылил он на своих бывших московских друзей в письмах, статьях и «Бы¬ лом и думах». A.A. Серно-Соловьевич, отмечая эту сторону деятельности Герцена, писал: «Вы утратили даже всякое понимание того, что можно говорить порядочному человеку и чего нельзя. Вы печатаете только сплетни и гряз¬ ные анекдоты о своих бывших друзьях* (что вы готовы сегодня обозвать шпионом вчерашнего друга, это мы знаем), которые лежат уже в могиле и не могут отвечать вам. И какое право имеете вы касаться публично та¬ кими неумытыми, грязными руками, как это сделали с Энгельсоном и Са¬ зоновым, частной жизни людей, хотя тоже дрянных, но не требовавших себе исторических благодарностей и не претендовавших на титул спаси¬ телей отечества, pontifex maximus’oB, основателей школ»912. Сказано, ко¬ нечно, излишне резко, но по существу правильно. В этом была суть Гер¬ цена и его «исторического» подхода. В России и другие образованные люди были далеко не в восторге от пла¬ нов и публикаций Искандера. Когда он в 1855 году высказал желание опуб¬ ликовать «Гаврилиаду», приятель Пушкина известный библиофил и библиограф С.Д. Полторацкий послал ему гневное письмо, в котором пре¬ дупреждал издателя: «Неужели Вам не известно, что сам Пушкин впослед¬ ствии не дозволял, чтобы ему напоминали об этой поэме, что он негодовал на нее, жег все рукописные экземпляры, которые ему попадались»913. Одним из первых, кто резко выступил против революционных призы¬ вов Герцена и его понимания русской истории, был Б.Н. Чичерин. Осенью 1858 года он заехал в Лондон, где встретился с Герценом и от имени мос¬ ковских его друзей постарался убедить вести свою журнальную полеми¬ ку в более умеренном тоне. Достаточно скоро Чичерин убедился, что всякие прения с Герценом совершенно напрасны, поскольку продуман¬ ные суждения заменялись у него страстностью, а состояние России тре¬ бовало совершенно иного. «С первых дней, — рассказывал Искандер, — начался спор, по которо¬ му ясно было, что мы расходимся во всем». Весьма задело Герцена, что Чичерин «в императорстве видел воспитание народа», проповедовал силь¬ ное государство» и «принимал императрицу Екатерину II почти за идеал того, что надобно России» (IX, 249). * Русские тени. — О. И. 36 О. Ишиюв 561
O.A. ИВАНОВ ^ Герцен не смог оценить величие организаторской работы Екатерины II, так как сам не был к ней способен. В этом отношении весьма интересно замечание о Герцене и Огареве В.И. Кельсиева, хорошо знавшего обоих: «Они были публицистами, а Герцен даже и очень талантливый, но им од¬ них пустяков недоставало — они не были государственные люди»9Ы. Говоря о герценовских изданиях, Чичерин раскрывает их существен¬ ные и очень неприятные черты: «Вы открываете страницы своего журна¬ ла безумным воззваниям к дикой силе, вы сами, стоя на другом берегу, со спокойной и презрительной иронией указываете нам на палку и на топор, как на поэтические капризы, которым даже мешать неучтиво. Палка сверху и топор снизу — вот обыкновенный конец политической пропо¬ веди, действующей под внушением страсти! О, с этой стороны вы встре¬ тите в России много сочувствия. Спросите у самого тупого и закоснелого врага просвещения, военного или штатского, но в особенности военного, который вслед за другими кричит против взяток и злоупотреблений, спросите его: какое от них лекарство? У него один ответ: палка! Топор еще не в таком ходу: мы к нему не так привыкли; но, судя по письму, которое вы печатали в «Колоколе», и это средство начинает приобретать популяр¬ ность. Нет, всякий, кому дорога гражданская жизнь, кто желает спокой¬ ствия и счастия своему Отечеству, будет всеми силами бороться с таки¬ ми внушениями и пока у нас есть дыхание в теле, пока есть голос в груди, мы будем проклинать и эти орудия, и эти воззвания». За эти мудрые слова Б.Н. Чичерин подвергся буквально травле сторон¬ ников Герцена, продолжавшейся не один год. Следует также заметить, что герценовское «молодое общество» впо¬ следствии так показало себя, что Герцен вспомнил о деликатности своих былых критиков, включая и Чичерина. Так, в одном из писем к Огареву Герцен замечал: «Здесь один из юношей — базаровых — колотит свою мать. Они развиваются. Катковы и Чичерины, Горчаковы — пьяные и Ба¬ рятинские — трезвые — все лучше и нравственнее этих негодяев, этого сифилиса нашей революционной блудни» (XXIX, 330). Но вот что инте¬ ресно: Герцен не без гордости признавался в другом месте, что породил эту нечистую силу. 21 августа 1866 года он писал князю П.В. Долгоруко¬ ву: «Как же вы не заметили, что я телом и душой не только принадлежу к нигилистам, но принадлежу к тем, которые вызвали их на свет». Среди выступивших против Б.Н. Чичерина был и его приятель К.Д Ка¬ велин. Это выглядит тем более странным, что оба еще в 1856 году понима¬ ли ошибочность курса, принятого «Полярной звездой» Герцена. Письмо К.Д. Кавелина Чичерин отослал в «Колокол» для публикации. Весьма примечательно, что К.Д Кавелин сам писал в начале 1858 года Герцену, пытаясь ограничить его дерзкие выпады против императора и 562
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III правительства России: «Пишу тебе под влиянием последних событий: начала освобождения крестьян, начала освобождения от цензуры, начала освобождения раскольников в признании их браков. Вера в успех, в раз¬ витие видимо растет и крепнет. Те, которые считали Александра Нико¬ лаевича дураком, начинают говорить иначе; ненависть и любовь к нему растут по мере того, как он более и более высказывается в смысле добра и успеха. <..> Теперешний государь — лучший и самый порядочный из всех прини¬ мающих участие в правлении. Благонамеренность его не подлежит ни ма¬ лейшему сомнению; вместе — и это начинают тоже понимать мало-по- малу все — он человек очень хитрый и ловкий, который ведет свои дела крайне искусно. Не думай, чтоб лесть руководила моим пером. Я говорю тебе правду. Государь дурно приготовлен к делу правления, не счастлив в выборе людей, но по всем видимостям не находится в их руках, не дове¬ ряет своему антуражу, да и к себе недоверчив»915. Весьма непростым было отношение к Герцену М.П. Погодина. 22 (10) августа 1853 года Герцен писал М.К. и А. Рейхель из Лондона: «Погод[ин] отчего не едет, я бы охотно с ним поговорил, и нужно даже» (XXV, 96). После того как М.П. Погодин выступил в мае 1863 года с «Письмом к издателю», заявив открыто свою позицию по поводу польского восстания и угрозы отдельных польских агентов Москве, Герцен в большом матери¬ але « Россиада» подверг историка критике, в конце которой были такие насмешливые слова: «Старость! Что делать, хорошо писали, Михаил Пет¬ рович, нечего сказать, немножко жестко, рябо, а все же хорошо — пора и перестать!» (XVII, 176). 1 сентября 1863 года в « Колоколе» появляется небольшая заметка под заглавием «Помешательство Погодина принима¬ ет опасный характер». Весьма нелестно отозвался Герцен о Погодине и на страницах «Было¬ го и дум». Хотя он и назвал историка «полезным профессором», но тут же обрушивался на него со следующим упреком: «Читая Погодина, все дума¬ ешь, что он бранится, и осматриваешься, нет ли дам в комнате». Особен¬ но досталось от Герцена стилю Погодина. После смерти Искандера Погодин опубликовал в журнале «Заря» за¬ метку, посвященную его памяти, и некоторые дополнительные материа¬ лы к ней. Отношения Погодина к Герцену прошли несколько этапов. «Герцена, — пишет историк, — при начале его литературного поприща, в «Отечествен¬ ных записках» и «Современнике», я почти презирал, — видя в нем мелоч¬ ное самолюбие, желание своеобразничать и заставить во что бы ни стало говорить о себе. Я причислял его к разряду часто встречающихся в извест¬ ное время личностей «с охотой смертною и участью горькою». Но вот про¬ 563
O.A. ИВАНОВ 40^ шло время, и взгляды Погодина, если верить его публикации, меняются. «Много лет спустя, — пишет историк, — мне попались за границею новые его сочинения, там напечатанные, и Герцен вырос в моих глазах: я увидел в нем талант, силу, оригинальность, ум. Осуждая его систему и образ дей¬ ствий, я почувствовал тогда, как сказано выше, что он любит отечество и желает ему добра от души, хоть и заблуждается во всем прочем, — мое воз¬ зрение на Герцена изменилось». Но особенно не нравился Погодину «Колокол». На вопрос Герцена — читает ли он это издание? — Погодин будто бы отвечал: «В прошлом году в Лондоне я прочел несколько нумеров и не мог продолжать от негодо¬ вания. Вы, Бог знает, что пишете!» В записке, обращаясь к изображению России и русских в лондонских изданиях, Погодин пишет: «Теперешнюю вашу речь, насколько я позна¬ комился с нею вчера, нам, русским, читать тяжело и невыносимо. Ни од¬ ного доброго слова мы от вас не слышим. Вы не встречаете в отечестве ни малейшей хорошей черты, точно как будто русские составляли какой-то отверженный народ. Все нежные чувства вы перенесли на Польшу, вооб¬ ражая ее самою высокою и благородною страною, исполненною всяких человеческих и гражданских доблестей... В России вы принимаете под свое покровительство только безумцев, негодяев, мечтателей с охотой смерт¬ ною и участью горькою, сволочь из посредственностей с добрыми наме¬ рениями, которыми вымощен ад, да и то на заднем дворе...» «Нет! Ваш Колокол треснул: благовестить он не может, а зловестить есть преступле¬ ние, хотя б вы не признавали греха», — завершает свою критику Погодин и делает вполне разумное предложение Герцену: «Эй, послушайте стари¬ ка (неужели я старик?), который говорит вам хоть «рубленой прозою», но от души, желая вам добра: бросьте ваши настоящие занятия, примитесь за чистую науку; например, за новую европейскую историю, или, по раз¬ делению Кайданова, за новейшую, со времени французской революции столько вам известную, и дайте нам сочинение, которое озадачило бы в нос всех немецких профессоров. Поднося его доброму нашему государю Александру Николаевичу, вы скажете: не помни грехов юности моей, и Он, быть может, простит вас, вместе с Огаревым, которому также посо¬ ветовал бы я, Дон-Кишот или Яков Ростер Княжнина, заняться каким- нибудь историко-политическим исследованием, вместо газетных утоми¬ тельных разглагольствий». Главное, что рекомендовал вполне искренне Погодин Герцену, — вернуться в Россию, чтобы «умереть по крайней мере спокойно, между своими, там, где родились, а не между небом и землею, на чужбине, где вы теперь бобылем и пролетарием тревожно скитаетесь». Заметим попутно, что такие мысли приходили и самому Искандеру. 564
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Понимая, что его возвращение очень затруднительно, Герцен хотел, чтобы вернулись его дети. «Я не хочу, чтобы они были иностранцами», — писал он своим московским друзьям (XXV, 111, 297). Искандер делал в этом отношении известные шаги. Если западники, бывшие друзья Герцена, заняли по отношению к нему в основном отрицательную позицию, то в рядах славянофилов не было единства в этом вопросе. А. Кизеветтер писал, что после основания «Русской беседы» (1856) «внутри caMorq славянофильского лагеря на¬ зревала известная дифференциация. Намечались своего рода правое и левое течения». К левому принадлежал И.С. Аксаков, а к правому — А.И. Кошелев. Как указывает историк, Иван Аксаков, разделяя все осно¬ вы славянофильского направления, тем не менее склонен был в гораздо большей мере, нежели Кошелев, признавать здоровые элементы в на¬ правлении противоположном и в партийной исключительности, в рез¬ ком взаимном отталкивании славянофилов и западников он усматривал нечто вредное для общественного прогресса. Кизеветтер приводит весь¬ ма характерную выдержку из его письма к брату К.С. Аксакову от 17 сентября 1856 года: «Не навязывайте насильственно неестественных сочувствий к тому, чему нельзя сочувствовать, к допетровской Руси, к обрядовому православию, к монахам. Допетровской Руси сочувствовать нельзя, а можно сочувствовать только началам, невыработанным или лож¬ но направленным, проявленным русским народом, но ни одного сквер¬ ного часа настоящего я не отдам за прошедшееЬ» Такая точка зрения вполне импонировала Герцену, весьма резко критиковавшему «Русскую беседу». 23 (11) сентября он жаловался М. Рейхель: «Подлые «Русские беседы» бросают в меня грязью со всей низостью и гадостью семина¬ ристов» (XXVI, 31). Следует заметить, что и сам Искандер не стеснялся особенно в выражениях. Он, например, обнаружил у Хомякова «разно¬ сторонность публичной женщины». Герцен утверждал, что славянофилы «не знают настоящей России» (XII, 424). Однако тут обнаружилась внешняя близость позиций И.С. Аксакова и Искандера. Это почувствовал А.И. Кошелев, желавший сделать Акса¬ кова соредактором в «Русской беседе». 10 (22) июня 1857 года он писал из Карлсбада к Аксакову, находившемуся также за границей: «Некото¬ рые слова в вашем письме показались мне странными и неудобопонят¬ ными. Вы говорите о том, что попы у нас все мертвят и что необходимо стать им во всем наперекор; вместе с тем вы говорите о живом голосе Герцена и о том, как необходимо затронуть все живое. Странны мне показались эти ваши слова. Теперь читаю я Герцена и ни в чем не нахо¬ жу ни настоящего смысла, ни истинной жизни. Он кривляется, орет, 565
O.A. ИВАНОВ ругает, выстанавливает пышные фразы и пр. Разве это жизнь? Попы наши отчасти мертвят жизнь, но Герцен и комп[ания] хлопочут об оживлении мертвячины, а труп все остается трупом. Во всем Герцене я не нашел ни одной страницы живой и вместе с тем истинной. Нет, дра¬ жайший Иван Сергеевич, в речах Филарета несравненно более жизни, чем в произведениях Герцена. <..> Я горжусь тем, что наша Беседа пользуется особенным благорасположением духовенства, радуюсь тому, что мы этим путем можем действовать на него и через него на массу народа. Нет, драж. Иван Сергеевич, путь Герцена, его средства, слова и пр. никогда не будут одобрены мною. По-моему, он обязан успехом лишь обстоятельству, что он имеет единственную вольную русскую ти¬ пографию, что он пишет дерзко, живо, общественно, но настоящего ус¬ пеха он не имеет и не может иметь, ибо у него нет фундамента. Если только у нас цензура сделается несколько посвободнее, то Герцена де¬ ятельность сделается соверш. ничтожною. Ругательства его против нас (в 3-й Полярн. Звезде) гадки, глупы и показывают, что он даже не сумел воспользоваться выгодностью своего положения. Он становится сообщ¬ ником «Русского Вестника» и досказывает то, что цензура не позволяет тому говорить. Нет, дражайший Иван Сергеевич, я не заклятый враг Запада и Петра, не квасной патриот, не славянофил 40 годов, но убеж¬ ден, что истина на нашей стороне, что мы должны действовать своими способами и отнюдь не прельщаться призраками жизни, которые при¬ влекают толпу к нашим противникам»916. Линия разграничения между Герценом и большей частью сотрудни¬ ков «Русской беседы» шла по вопросу Православия. Подчеркивая отли¬ чие своего направления от западников, А.И. Кошелев писал: «Между нами и ими были разногласия более существенные. Они отводили рели¬ гии местечко в жизни и понимании только малообразованного челове¬ ка и допускали ее владычество в России только на время, — пока народ не просвещен и малограмотен; мы же на учении Христовом, хранящем¬ ся в нашей православной церкви, основывали весь наш быт, все наше любомудрие и убеждены были, что только на этом основании мы долж¬ ны и можем развиваться, совершенствоваться и занять подобающее место в мировом ходе человечества»917. Несмотря на эти замечания, Ко¬ шелев не хотел прерывать связей с Герценом. Существует мнение, что он снабжал Герцена протоколами Редакционной комиссии по крестьян¬ скому вопросу918. И.С. Аксаков в то время так не считал и старался наладить связи с Гер¬ ценом. Известную роль в наведении контактов между И.С. Аксаковым и Гер¬ ценом сыграл его приятель H.A. Мельгунов. Он обращал внимание Ис¬ 566
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III кандера на необходимость более гибкого отношения к славянофилам, которые были за освобождение крестьян. Встреча Герцена с Аксаковым произошла в августе 1857 года. H.A. Туч¬ кова-Огарева вспоминала о визите И.С. Аксакова: «Приезжали и люди вполне порядочные, развитые, сочувствовавшие Герцену. Между ними один только в эту эпоху меня глубоко поразил своей благородной, немно¬ го гордой наружностью, цельностью, откровением своей натуры. Это был Иван Сергеевич Аксаков. Он знал Герцена еще в Москве. Тогда они стояли на противоположных берегах. Читая во многих заграничных изданиях Гер¬ цена о разочаровании его относительно Запада, Аксаков, вероятно, захотел проверить лично, ближе ли стали их взгляды, и убедился, что они — деяте¬ ли, идущие по двум параллельным линиям, которые никогда не могут сой¬ тись. В продолжение нескольких дней Герцен и Аксаков много спорили, ни один не считал себя побежденным, но у них было обоюдное уважение, даже больше, какая-то симпатия, какое-то влечение друг к другу; так они и расстались бойцами одного дела, но с разных отдаленных точек»919. В настоящее время известно несколько писем из переписки И.С. Ак¬ сакова и Герцена, из которых следует, как постепенно Иван Сергеевич шел к пониманию того, что представляет позиция Искандера и что есть он сам. 16 (28) октября 1857 года вернувшийся на родину Аксаков напи¬ сал письмо Герцену. Письмо заканчивается чрезвычайно тепло: «Прощай¬ те, любезнейший Александр Иванович; брат Константин вас обнимает. Кланяйтесь от меня Огареву. <..> * Обнимаю вас крепко. Вас искренне уважающий Ив. Аксаков»920. Но оставался существенный пункт разногласий — вера. Герцен при¬ творно возмущается в одном письме: «За что вы мне намылили голову по религиозной части?** Да я об религии с год ничего не писал». Довольно существенным в письме Герцена стало принятие упрека Ак¬ сакова о критике Александра II: «Совет ваш насчет Александра] Нико¬ лаевича] исполню, тем больше что он согласен с моим искренним убеж¬ дением». Конечно, никакого искреннего убеждения у Искандера насчет императора не было, но 15 февраля 1858 года в 9-м листе «Колокола» по¬ явилась статья «Через три года», начинавшаяся словами «Ты победил, Га¬ лилеянин!». Следующее письмо Герцена Аксакову датировано 26 (14) февраля 1858 года (XXVI, 161). В нем он спрашивал Аксакова о статье, в которой упоминался император: «Довольны ли моими панегириками Александ¬ ру] II, — я его истинно люблю, он, верно, этого не подозревает. Когда его * Что обозначает это многоточие, издатель не пояснил. ** О чем писал Аксаков, мы не знаем 567
O.A. ИВАНОВ ^ сравнишь с Бонапартом] и товарищами — то все же он лицо высоко нравственное». Но пути И.С. Аксакова и Герцена разошлись... Иван Сергеевич писал в статье «Из Парижа (письмо III)», опубликованной в его газете «День» в мае 1863 года под псевдонимом Касьянов: «Кого мне искренне жаль, так это Герцена. Вы знаете резкую противоположность наших основных воз¬ зрений, вы знаете, как я смотрю на «Колокол», но тем не менее я многое прощал этому человеку ради высокой искренности его убеждений и все¬ гдашней готовности отречься от своего взгляда, если он убеждался в его ошибочности. <J> И не только он в союзе с врагами Русской земли, он содействует им советом и указанием, он, как сторонник их, радуется успехам польских шаек, т. е. побиению русских, празднует вместе с ними Варфоломеевскую ночь Польши, где несколько тысяч русских людей были умертвлены самым предательским образом.. Не только бездну роет Герцен между собой и русским народом, не только отлучает он себя от родной земли, но если он не прекратит своего образа действий, если его возбуждениями прольется хоть одна лишняя капля русской крови, кровь Русского народа, вместе с народным прокля¬ тьем, падет ему на голову. И одна ли лишняя капля! Целые реки крови могут потечь благодаря воззваниям, фальшивым манифестам и всяким соблазнам, расставленным совести безбородых увлекающихся юношей! Руки ли, по локоть в русской крови, в крови русского народа, протянет он братски к русскому народу?.. Пусть бы только перестал он губить нашу несчастную русскую молодежь, пусть бы внушал он ей истинное уваже¬ ние к народу, а не деспотизм демократов, считающих себя в праве изде¬ ваться над невежеством народа обманами и подлогами!.»921 Герцен отвечал в нескольких статьях (XVII, 194—197, 203—213, 221 — 229), как всегда умно и изворотливо, опровергая возводимые на него об¬ винения. Во многом он был формально прав, но оставалась суть вопро¬ са — судьба России, которую он хотел изменить, а до того любовь к ней — патриотизм считал чуть ли не преступлением. «Нет, не ждите моего рас¬ каяния, — пишет Искандер. — Я все же скорее пойду в кабак, чем в зем¬ ский суд. Моя совесть покойна, и не только совесть — покойна и незыб¬ лема моя любовь к русскому народу; что же бы я был без нее? Вся теплая, личная, поэтическая сторона моего нравственного бытия только в этой любви и в уповании, основанном на ней, потому-то я так ненавижу и их Петербург, и вашу Москву, и всю эту отвратительную империю, которой пульс меряется кнутом и пролитой кровью мучеников и которой каждая победа — обида всему, что дорого человеку. Мы не можем изменить на¬ шему воззрению, это сильнее нас, да и не хотим вовсе. Пусть все идет 568
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III прочь, пусть идут старые друзья... их столько ушло, что остальных жалеть нечего!» (XVII, 211). С 1853 года русские издания Герцена почти не находили сбыта и ле¬ жали в подвалах издателя; продажа даже одного экземпляра радовала Герцена. Но он продолжал работу русской типографии, уверенный в том, что в русской жизни раньше или позже должны произойти такие пере¬ мены, которые откроют его изданиям путь на родину. После смерти Николая I Герцен почувствовал, что этот момент наступил. В середине 1856 года, после выхода в свет второй книги «Полярной звезды», начал с необычайной быстротой расти спрос на все издания «Вольной русской типографии». 27 (15) августа 1857 года Герцен сообщал К. Фогту: «Русская типография работает с потрясающим успехом. Трюбнер купил у меня право на 2-е издание и завел вторую типографию. В этом году мною продано на 5 тысяч франков и на столько же, по меньшей мере, распро¬ странено. Что вы скажете на это? Русские стекаются сюда потоком и пер¬ вым делом стрел4ятся запастись всем, что у нас имеется. Мне тоже много посылают» (XXVI, 116; курсив наш. — О. И.). Герцен стал настоящим предпринимателем, следующим духу торгово¬ го Лондона, о котором он сам так писал в «Былом и думах»: «В Лондоне, чтоб rte быть затертым, задавленным, надобно работать много, резко, сей¬ час и что попало, что потребовали. Надобно остановить рассеянное вни¬ мание ко всему приглядевшейся толпы силой, наглостью, множеством, всякой всячиной. Орнаменты, узоры для шитья, арабески, модели, сним¬ ки, слепки, портреты, рамки, акварели, кронштейны, цветы — лишь бы скорее, лишь бы кстати и в большом количестве» (XI, 183). В этот ряд Гер¬ цен добавил и свои политические издания. Резкий взлет популярности «Вольной русской типографии» во многом связан с деятельностью критикуемого ею русского правительства, осла¬ бившего препятствия, которые мешали выезду русских за границу; как известно, с 1848 года в связи с революционными событиями правитель¬ ство приостановило выезд российских граждан за границу; кроме того, действовал возрастной барьер — 25 лет, а также большая пошлина — 700 рублей в год (XIII, 490). Особенно количество русских за границей увеличилось в три года: с 1858 по 1860 год. Вся названная лавина и обрушилась со своими проблемами и интере¬ сами на Герцена. Б.Н. Чичерин, побывавший осенью 1858 года в Лондо¬ не, заметил: « К вам теперь так много ездит русских, что, право, надобно иметь больше храбрости не быть у вас, чем быть...»922 Русские представи¬ тели в Лондоне ничего не могли сделать с этим потоком. Что же реально противопоставляло III Отделение пропагандистам из Лондона? Русское правительство отреагировало на заведение «Вольной 569
O.A. ИВАНОВ ^ русской типографии» достаточно оперативно. 24 июня 1853 года шеф жандармов граф А.Ф. Орлов направил министру народного просвещения следующее отношение: «Вследствие полученных мною сведений, что из¬ гнанник Герцен учредил недавно в Лондоне русскую типографию, с целью печатать в оной возмутительные сочинения, я отнесся к г.г. министру фи¬ нансов и генерал-губернаторам пограничных губерний империи, прося их распоряжений к обращению строжайшего внимания на привозимые в наши пределы русские книги и к воспрепятствованию ввоза таковых книг, печатанных в означенной типографии. Считаю долгом сообщить о сем вашему превосходительству, покорнейше прося, не изволите ли при¬ знать нужным обратить на это особенное внимание цензурных комите¬ тов, так как в оные, в числе книг, привозимых из-за границы, могут быть представляемы и помянутые злонамеренные сочинения»923. Были привле¬ чены другие ведомства. Несмотря на принятые меры, атаки из Лондона не прекращались. 25 июля 1855 года Московский военный генерал-губернатор граф А. За- кревский писал к А.Ф. Орлову: «Ныне дознано мною секретно, что кроме брошюры «Юрьев день», сочинения Александра Герцена, изданной в Лон¬ доне под заглавием «Юрьев день — русскому дворянству», — в Англии на¬ печатаны на русском и французском языках другие сочинения Герцена в революционном духе. <..> Несмотря на все предосторожности, некоторые из этих брошюр, если не все, при содействии неблагонамеренных людей, тайно проникли в Рос¬ сию. Можно с вероятностью предположить, что их получают у нас раз¬ розненными в печатных листах, коими обертываются привозимые из-за границы дозволенные книги и вообще товары..» После 1856 года положение с ввозом нелегальной литературы резко ухудшилось. Нельзя сказать, что меры не принимались; так, 18 октября 1857 года министром внутренних дел был разослан секретный циркуляр, которым предписывалось следить за появлением в России «всех вообще издаваемых за границею на русском языке предметов книгопечатания», которые необходимо было отбирать от владельцев и доставлять в мини¬ стерство. Но пользы это приносило, по-видимому, мало. Русское прави¬ тельство пыталось заручиться поддержкой других правительств, чтобы воспрепятствовать проникновению нелегальной литературы через их территорию. В борьбу русского правительства с лондонской пропагандой мешались провокаторы и весьма сомнительные личности; были они агентами Гер¬ цена или действовали самостоятельно, трудно сказать. Например, один из них — Иосиф (или Юлий) Мейер обманул наместника Царства Польско¬ го генерал-адъютанта М.Д. Горчакова. 570
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III В 1858 году герценовские издания спокойно проникали еще в Рос¬ сию. О работе русского правительства в этом направлении свидетель¬ ствуют несколько документов из «Дела Герцена», находящегося в архиве III Отделения. Надо было что-то делать, и князь В.А. Долгоруков 12 апреля отдает распоряжение усилить таможенный контроль. От 22 апреля 1858 года из Департамента внешней торговли приходит рапорт за подписью товари¬ ща министра финансов, в котором говорилось: «Господину Шефу Жан¬ дармов. Вследствие отношения Вашего Сиятельства от 12-го сего апреля за № 792, имею честь уведомить Вас, Милостивый государь, что предпи¬ сано начальникам таможенных округов о подтверждении таможенным местам иметь особенно строгое наблюдение за неводворением в наши пределы сочинений Герцена, и для того производить самый тщательный досмотр как багажу приезжающих из-за границы лиц, так равно купече¬ ским товарам и соблюдать при этом во всей строгости установленные правила касательно отсылки в цензурные места всех предметов, подлежа¬ щих рассмотрению сих мест»924. В это время в Министерстве финансов разрабатывается жесткий цир¬ куляр о принятии мер против проникновения в Россию запрещенной ли¬ тературы. Он сохранился в «Деле Герцена». Был усилен таможенный контроль и в черноморских портах, о чем свидетельствует секретное отношение от 17 декабря 1858 года925. III От¬ деление стало интересоваться и другими типографиями, издающими рус¬ ские книги. Так, например, список подобных изданий, появившихся в Лейпциге, был доставлен в ведомство князя Долгорукова из Министер¬ ства иностранных дел в начале декабря 1858 года926. Обратило более при¬ стальное внимание III Отделение и на посылки и пакеты из-за границы «с надписью Expedition officielle», привезенные из-за границы иностран¬ ными и русскими курьерами, а также на посылки, доставленные на адрес некоторых российских университетов. В середине декабря были подго¬ товлены описи тому, что с 1853 года привозили иностранные и русские курьеры (включая пакеты царю)927. Результаты борьбы с герценовскими изданиями подвел отчет III От¬ деления Александру II*. В нем имелся особый раздел «О русских книгах, издаваемых за границею..». Что же противопоставляло лавине везущих нелегальную литературу III Отделение? Вот таблица, характеризующая рост корпуса жандармов с 1858 по 1860 год928. * Точнее, «Политический очерк внутреннего состояния России в 1858 году», который прилагался к «Общему отчету», поданному в начале марта 1859 года и прочитанному им¬ ператором 9 марта. 571
O.A. ИВАНОВ 1858 год 1860 год Трубачи Солдаты Генералы Штаб-офицеры Обер-офицеры У нтер-офицеры 18 15 90 99 285 306 572 571 19 22 3590 3782 Нестроевые чины: Классные Нижние 34 505 51 518 Всего 5113 5364 Отсюда легко видно, что росту в четыре раза количества отъезжающих и соответственно приезжающих русских (а были еще и иностранцы) пра¬ вительство ответило увеличением корпуса жандармов всего на 5%! По¬ этому положение с противодействием лондонским пропагандистам не совсем улучшилось и в следующем году. Кстати сказать, князь Долгоруков, завершая свой отчет за 1858 год и предупреждая о грядущих проблемах императора, писал: « Вообще трудности, с которыми Вашему Император¬ скому Величеству предопределено вести борьбу, неисчислимые, но Бог видит чистоту Вашего сердца и благословит Ваши дела на славу и благо¬ денствие Росси». Рукой Александра II в этом месте приписано: «Да помо¬ жет нам Бог!» 1859 год не принес больших успехов в деле борьбы с герценовскими изданиями. Одной из причин издания в Лондоне Записок Екатерины II, как и всей кампании борьбы с герценовскими изданиями в то время, являлось от¬ сутствие хороших агентов. Пользоваться приходилось чужой агентурой; своей было мало или не было вовсе. По-видимому, не было еще системы в их работе. Нельзя сказать, что работы совсем не было. В III Отделении пытались определить особенности людей, окружавших Герцена в Лондоне, с целью зацепиться за какой-нибудь факт их биографии. Так, в делах присутству¬ ет следующая справка: «Вследствие статьи в «Мониторе» о начавшемся в Лондоне суде над книгопродавцем Станиславом Тхоржевским, как над издателем преступного сочинения Niama* (?), собраны были в исполне¬ ние приказания Вашего Сиятельства справки в делах 3-го отделения, по *Тхоржевский был арестован 23 марта 1858 года и оправдан судом. Герцен писал М. Рейхель: «Нашего книгопродавца Тхоржевского арестовали за брошюру Пья — это гнус¬ но и позорно...» (XXVI, 166, 409). 572
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ коим оказалось следующее: Станислав Тхоржевский — уроженец г. По¬ лоцка; в 1845 году он удалился тайно в Пруссию, где, арестованный по подозрению в политических происках, назначен был к передаче в Цар¬ ство Польское, но успел бежать; в 1848 году получено было сведение, что он находился в княжестве Познанском в качестве эмиссара революцион¬ ной пропаганды; за тем признан изгнанником. Находясь в Англии, он был в близких сношениях с выходцем Иосифом Ольшевским, с которым и составил план распространения в Польше и России возму7ительных со¬ чинений, а потом открыл с ним в Лондоне книжную лавку для продажи сих сочинений»929. И все-таки III Отделению удалось в 60-х годах провести ряд успеш¬ ных операций против Искандера и его окружения. Одна из них связана с внедрением в среду польских эмигрантов подпоручика Ю. Балашеви- ча-Потоцкого930. Он приступил к работе в III Отделении в конце мая 1861 года. У III Отделения были и другие удачи, например, дело Павла Ветошникова, или как оно официально называется: «Дело о лицах, обви¬ няемых в сношениях с лондонскими пропагандистами», насчитывающее 20 томов! В результате этих побед русскому правительству удалось отча¬ сти справиться с потоком литературы из Лондона. В письме к К.-Э. Хо- ецкому от 27 (15) августа 1863 года Герцен признавался: «Наши дела с «Колоколом» и типографией плохи — русское правительство отрезало нам 3/4 путей. Иногда я думаю о переселении в Швейцарию...» (XXVII, 369). 5—6 января 1858 года (24—25 декабря 1857 года) Герцен сообщал М.К. Рейхель: «На меня страшное гонение, уже здесь посольство интри¬ гует, чтобы все посылки Трюбнера останавливать на немецкой границе. Увидим, чья возьмет» (XXVI, 151 — 153). А.Н. Пыпин, бывший у издате¬ ля «Колокола» в 1858 и 1859 годах, писал: «По журналу можно было ви¬ деть, что у него было довольно и даже много корреспондентов из России: новости доходили до него быстро; много бывало и посетителей, между прочим людей, совсем не принадлежавших к какой-нибудь литерату¬ ре, но без сомнения, под видом почитателей являлись и шпионы»931. Шпионов Искандер начал находить под боком и, кажется, не столько огорчался, а даже с гордостью писал об этом своим знакомым: созда¬ валась видимость борьбы непосредственной, а не через запреты и т. п. «Шпионы, — писал он в «Былом и думах», — постоянно трутся во всех эмиграциях; их узнают, открывают, колотят, а они свое дело делают с полнейшим успехом. В Париже полиция знает все лондонские тайны...» (XI, 199). Искандер по мере возможностей продолжал следить за руководите¬ лями тайной русской полиции. Так, 27 декабря 1860 года Герцен и Ога¬ рев направили письмо издателю газеты Daily News. В нем говорилось: 573
O.A. ИВАНОВ CÄ* «Милостивый государь, английским читателям, быть может, небезынте¬ ресно узнать, что генерал-адъютант его императорского величества Ти- машев, шеф русской тайной полиции, при содействии штата отборных шпионов выполняет в настоящее время в Лондоне специальное поруче¬ ние. Мы имеем основание думать, что это поручение связано с попыт¬ кой раскрыть имена некоторых корреспондентов «Колокола» — русской газеты, издаваемой в Лондоне*. Если это действительно так, мы можем только уверить его превосходительство, что он безрезультатно истратит много драгоценного времени, и советуем ему как можно скорее вер¬ нуться восвояси. Если же, напротив, его задачей в Лондоне является изу¬ чение свойств полиции в большой и свободной стране, мы искренне желаем ему успеха. Вы обяжете нас, поместив эти подписанные нами строки» (XIV, 354, 355). В предисловии ко второй книге «Исторического сборника», обраща¬ ясь к корреспондентам в России, Герцен сообщал читателям: «Тимашев, как ни езди в Лондон и каких мошенников III Отделения ни посылай, ничего не узнает, — за это мы ручаемся». Но ручался Искандер зря. III Отделению удалось-таки внедрить агентов в его окружение и на¬ нести существенный удар по «Вольной типографии». Yхаба 2 ИЗДАНИЕ И ПЕРЕВОД ЗАПИСОК ЕКАТЕРИНЫ II Появление письма Петра Федоровича к жене неразрывно связано с публикацией Записок Екатерины II. Вполне вероятно, что и в Лондон они попали одновременно. Поэтому представляется необходимым рас¬ смотреть хотя бы в первом приближении историю публикации и пере¬ вода этих интереснейших документов. История издания Записок Екатерины II до сих пор содержит много загадок. Часть из них лежит в области хронологии. Рассмотрим сначала версию «Колокола». В сентябре 1858 года в «Колоколе» (№ 23/24 за 15 сентября)** на последней странице появилось следующее сообщение: «Спешим известить наших читателей, что Н. Трюбнер издает в октябре месяце на французском языке Mémoires de l’impératrice Catherine II, écrits par elle-même * Соответствующая заметка была помещена в 47-м листе «Колокола» от 1 июля 1859 го¬ да (XIV, 128). ** Н.Я. Эйдельман пишет в своей работе «Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской типографии», что 23/24 листы «Колокола» появились в понедельник 20 сентября, но на самом деле понедельник приходился в 1858 году на 22 сентября. 574
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ (1744—1758). Записки эти, давно известные в России по слухам и хра¬ нившиеся под спудом, печатаются первый раз. Мы взяли меры, чтобы они тотчас были переведены на русский язык»*. Нужно ли говорить о важности, о необычайном интересе записок жен¬ щины, которая больше тридцати лет держала в своей руке судьбы России и занимала собою весь мир — от Фридриха II и энциклопедистов до крым¬ ских ханов и кочующих киргизов. Русский перевод Записок сопровождался Приложением, в котором бы¬ ли помещены письма Петра Федоровича (на французском языке и с рус¬ ским переводом), а также большая часть письма Екатерины II к Ст.-А. По- нятовскому и фрагмент депеши Л. Беранже. Почти одновременно с русским изданием вышло второе французское, в котором упомянутые документы давались на французском языке932. Об этом издании в «Колоколе» ничего не говорилось, хотя оно отличалось от первого упомянутым приложением. Правда, текст Записок Екатерины II, опубликованный в первом издании (с теми же несколькими редакторскими сносками, касающимися сомне¬ ния в правильности отдельных слов, и с теми же ошибками, которые со¬ держало первое издание), а также Предисловие Герцена, помеченное 15 ноября 1858 года, остались без изменения. Казалось бы логичным ска¬ зать несколько слов в Предисловии к новому изданию о весьма примеча¬ тельных письмах Петра Федоровича, но этого не было сделано. 1859 годом помечены несколько изданий Записок Екатерины II на других языках. На немецком: Memoiren der Kaiserin Katharina II, von ihr selbst geschrieben. Nebst einer Vorrede von A. Herzen. Autorirte deutsche Uebersetzung. Hannover. Karl Rümpler. 1859; а также на датском и на шведском (с предисловиями Герцена)933. Английского перевода, судя по всему, так и не появилось**. * К этому месту в «Колоколе» сделано следующее примечание: «Те же записки предла¬ гает нам другой корреспондент, которого замечательное письмо будет в следующем листе — мы благодарим за его добрую готовность. Об убиении Павла I у нас есть две статьи — одна, писанная современником. Подробности мало разнятся от рассказа Тьера. Статью Воейкова «Революция 1801 марта 12» мы бы желали иметь». Кстати сказать, впоследствии неизвестный прислал Герцену еще один список мемуаров Екатерины II, но тот поблагодарил и вновь отказался» коротко заметив, что они «напечата¬ ны» (XXVI, 284). Из этих слов становится очевидным, что Герцена совершенно не интере¬ совало более или менее строгое издание Записок Екатерины II. Но у приведенного приме¬ чания может быть и скрытый смысл: во-первых, это несомненный намек на слабость властей, во-вторых, предупредить их возможные меры и, в-третьих, что также не исключе¬ но, показать привезшему записки Екатерины, что они могли быть получены и из другого источника. ** Тучкова-Огарева, по-видимому, ошибалась, когда писала: «Не помню, кто перевел упо¬ мянутые записки на немецкий язык и на английский; только знаю, что записки Екатерины II явились сразу на четырех языках и произвели своим неожиданным появлением неслыхан¬ ное впечатление во всей Европе. Издания быстро разошлись». 575
O.A. ИВАНОВ «^1 История издания Записок Екатерины II нашла отражение и в письмах Герцена. 18 (6) сентября 1858 года Герцен сообщал М.К. Рейхель: «Мы издаем на французском] языке записки Екатерины II (1739—58) — это такая прелесть, так интересно, что просто упадешь» (XXVI, 208). На сле¬ дующий день он сообщает о том же М. Мейзенбуг: «Мы печатаем теперь «Воспоминания императрицы Екатерины II» (1744—1758) — и это без¬ мерно интересно. Альтгауз пожелал перевести их на немецкий язык и теперь за работой. Русское правительство чрезвычайно охраняло эту ру¬ копись — и все-таки она в наших руках» (XXVI, 210). 2 октября (20 сен¬ тября) Герцен сообщает последнему адресату: «Воспоминания Екатери¬ ны» написаны по-французски. Альтгауз присутствовал, когда я их посылал Трюбнеру, не думая ни о каком другом переводе, кроме русского, — он у меня просит разрешения — и я ему дам его. Вот и вся история. Я уверен, что мы найдем что-нибудь genuine* с русского» (XXVI, 213). Здесь преж¬ де всего необходимо обратить внимание на не совсем ясное изложение событий Герценом, но об этом мы расскажем в другом издании. Весьма примечательно, что о публикации Записок Екатерины II знал американский литератор-публицист Ч.-Г. Айленд, которому Трюбнер еще до выхода в свет данного издания послал отдельные отпечатанные листы, по-видимому с целью публикации статьи, которая и появилась под заглавием «Литературная новость» 4 декабря 1858 года в газете Philadelphia Daily Evening Bulletin. Лиленд писал об этом издании: «В нашем распоряжении давно уже находятся корректурные листы одного из замечательнейших политических документов, когда-либо издавав¬ шихся на каком-нибудь языке, — листы поистине увлекательной книги, которую будут читать, пока сохранится интерес к историческим сочине¬ ниям. Мы имеем в виду тайную автобиографию российской императри¬ цы Екатерины [II] — произведение, безусловно, подлинное и изобилую¬ щее, с начала до конца, самыми интимными подробностями и самыми доверительными личными признаниями, какие только можно себе вооб¬ разить. «Исповедь» Руссо принято считать идеалом безграничной откро¬ венности, но в этом отношении императрица его перещеголяла. Что же касается легкости изложения и того жизнеподобного стиля повествова¬ ния, которое воссоздает перед нами мельчайшие подробности обстанов¬ ки и характера, то весьма трудно было бы отыскать какую-нибудь био¬ графию или роман, которые превзошли бы названные мемуары. Причина этого отчасти заключается в полной непринужденности, с которой книга написана, и, более того, в поразительной непосредственности восприятия и цепкой памяти императрицы, или, правильнее сказать, великой княги- * Настоящее (англ.). 576
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ^ ни, потому что записки эти относятся к тому времени, когда она была еще великой княгиней. Подлинность этой автобиографии несомненна. В смертный час императрицы рукопись лежала на ее письменном сто¬ ле, с которого ее переместили, вероятно, без особенно внимательного просмотра, в государственный архив, и там она много лет пролежала в безвестности, вместе с другими документами» (курсив наш. — О. И.)934. Последнее замечание корреспондента говорит о том, что ему не предос¬ тавили русское сопроводительное письмо — «строки» (о них пойдет речь ниже), с которыми этот текст приходил в противоречие. Теперь необходимо сказать несколько слов о сроке получения Герце¬ ном рукописи мемуаров Екатерины II. Н.Я. Эйдельман, обращавшийся к этой проблеме в нескольких своих работах, со временем изменил свою точку зрения: в книге «Тайные корреспонденты «Полярной звезды» он утверждает, что «Записки Екатерины II» попали к Герцену в августе, а в статье «Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской типогра¬ фии» — что Записки стали достоянием «Вольной русской типографии» в середине сентября, за несколько дней до выхода 23/24-го листа «Коло¬ кола». Первую точку зрения исследователь обосновывал тем, что П.И. Бар¬ тенев, которого большинство исследователей (включая Н.Я. Эйдельмана) считает человеком, привезшим Герцену Записки Екатерины II, уехал из Лондона во второй половине августа935. Казалось бы, это доказательство, если принять за истинное упомянутое мнение о Бартеневе, вполне ло¬ гично. Но по неизвестным нам причинам в дальнейшем исследователь изменил свою точку зрения (не показывая недостатки первой). Он по¬ считал более сильным следующее рассуждение: в письме к своему посто¬ янному корреспонденту М.К. Рейхель от 8 сентября 1858 года Герцен ни словом не упоминает о полученных «Записках Екатерины II», а спустя десять дней, 18 сентября, пишет ей об их издании; 19 сентября ту же новость он сообщал М. Мейзенбуг (в письме ей от 10 сентября ничего подобного не было)936. Но таким образом ставилось под сомнение утвер¬ ждение о доставке упомянутых Записок Бартеневым, которое Эйдель¬ ман также не отвергает, замечая: «Попытки редактора «Русского архи¬ ва» отрицать свою роль в передаче «Записок» пока не могут изменить давно сложившегося мнения о причастности Бартенева к пересылке в Лондон мемуаров императрицы, хотя многие детали все же неясны и требуют уточнений»937. Реагировало ли русское правительство на известия о предстоящей публикации в Лондоне Записок Екатерины II? Сегодня мы имеем осно¬ вания это утверждать: исследователями в разное время были обнару¬ жены соответствующие документы. Так, М.К. Лемке в 1919 году в ком¬ ментариях к 9-му тому «Сочинений Герцена» привел интереснейшие 37 О. Ишжои 577
O.A. ИВАНОВ «Äi ^ документы, касающиеся попытки III Отделения помешать публикации Записок Екатерины II938. Весьма примечательно, что издатель «Русского архива» П.И. Бартенев дважды по-разному рассказывал об этой истории на страницах своего журнала. Первый раз при анонсе академической публикации Записок Екатерины II (на обложке журнала): «Покойный князь А.Н. Волконский, бывший тогда посланником в Дрездене, передавал нам, что он имел по¬ ручение от канцлера князя Горчакова скупить у книгопродавца Трюбне- ра все экземпляры Записок, но что дело не состоялось, потому что Трюб- нер запросил 40 т. рублей, а ему предлагали только 25 т.»939 Позднее в «Русском архиве» № 10 за 1912 год в рубрике «Из записной книжки Русского архива» была помещена заметка с припиской — «От князя Александра Никитича Волконского». В ней говорилось: «В 1858 г., буду¬ чи посланником в Саксонии, князь Волконский узнал от Бейста (граф Ф.Ф. Бейст — в ту пору министр внутренних дел Саксонии. — О. И.), что Герцен печатает Записки Екатерины, и донес о том кн. Горчакову. Тот, по скупости, отозвался, что хорошо бы воспользоваться агентами Бейста, подкупить наборщиков и уничтожить рукопись, но назначал на это лишь несколько сотен рублей. Князь Волконский отвечал, что если пуститься на такой подкуп, то необходимо иметь свободные деньги, сколько по¬ требуется. Горчаков не согласился. Тем переписка по этому предмету и кончилась»940. Различие между обоими сообщениями Бартенева можно объяснить тем, что тут речь идет о двух фазах борьбы с изданием Запи¬ сок Екатерины II. Как следует из подлинных документов, дело обстояло не совсем так; напротив, было получено согласие государя. Но в Петер¬ бурге прекрасно понимали, что, уничтожив один список и даже набор, они не будут гарантированы от того, что существует еще один список, который опять будет пущен в дело. Как мы видели выше, для III Отделения интереснее было выяснить, откуда был получен список, с которого печатал Герцен. Решили пойти по двум путям: во-первых, попытаться получить доступ к публикуемой ру¬ кописи в самой лондонской типографии и, во-вторых, исследовать в са¬ мой России: кто и откуда получил список, который был отправлен Герцену. Герцен, сообщая Мейзенбуг 19 (7) сентября 1858 года о печати «Вос¬ поминаний Екатерины II», писал: «Русское правительство чрезвычайно хранило эту рукопись — и все-таки она в наших руках» (XXVI, 210). Очень странный текст, который, понимаемый буквально, говорит о похищении рукописи. Герцен в то время знал о ходящих в России списках (см. Пре¬ дисловие к французскому изданию Записок). Знал и о предложении ему другого списка, как уже говорилось выше, объявил в «Колоколе». В пись¬ 578
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ме к Л. Пиянчани от 30 (18) ноября 1859 года он говорил о мемуарах Екатерины II: «Эти записки целиком подлинные, и русское правительство было крайне разгневано их опубликованием» (XXVI, 313). Никаких сви¬ детельств «гнева правительства» мы не нашли. Можно предположить, что император, ознакомясь с докладной князя Волконского, а затем и с Пре¬ дисловием к первому изданию Записок Екатерины II, решил узнать, кому выдавались секретнейшие документы, и прежде всего записки Екатери¬ ны II. Однако никакого криминала обнаружено не было. О том, что им¬ ператор и его окружение сразу обратили внимание на выход в Аондоне мемуаров Екатерины, свидетельствуют следующие строки из письма Е.Ф. Тютчевой к сестре Д.Ф. Тютчевой от 20 декабря 1858 года: «В одном из последних писем ты рассказала мне, что император читал вам вслух за¬ писки императрицы Екатерины. Не могла бы ты прислать мне их, я так хочу их прочесть. Я уверена, что папа мог бы их иметь благодаря своему положению в Цензурном комитете*. Сделай для меня, Дареле, я буду тебе очень признательна»941. В Предисловиях к разным изданиям Записок Екатерины II — фран¬ цузскому, русскому и немецкому — имеется много ценной информации по поводу издания этого выдающегося памятника Герценом, а также пе¬ реводу его на другие языки, прежде всего русский («строки»). Этот весь¬ ма любопытный документ требует тщательнейшего анализа: кто и почему написал его, что в «строках» соответствует действительности, а что оши¬ бочно или намеренно выдумано; переводил ли Записки Екатерины II их автор, и он ли доставил «строки» в Лондон? Коснемся этих вопросов лишь вкратце. По преданию, идущему от князя С.М. Голицына, Павел I поручил разоб¬ рать бумаги Екатерины II великому князю Александру Павловичу, князю Александру Борисовичу Куракину и, в чем рассказчик не был уверен, Рос¬ топчину. Ф.П. Лубяновский приводит в своих воспоминаниях рассказ буд¬ то бы самого князя Куракина, сообщившего, что Павел приказал ему ра¬ зобрать кабинет императрицы942. Участие А.Б. Куракина в этом деле не вызывает сомнения, так как Павел считал его «своим верным другом» и первое, что сделал он по вступлении на престол, — вызвал князя Александ¬ ра Борисовича943. Наличие у князя Куракина копий Записок Екатерины II это подтверждает. Следует заметить, что вся эта процедура была продумана заранее. Мы нигде не находим подтверждения сообщения о том, что Ростоп¬ чин нашел мемуары Екатерины II. Правда, Н.Я. Эйдельман обнаружил весьма странную записку, скопированную из бумаг А.Б. Лобанова-Рос- * Ф.И. Тютчев был в то время председателем Комитета иностранной цензуры. 37' 579
O.A. ИВАНОВ ^ Iä, товского, в которой говорилось: «Когда Павел Петрович приехал во дво¬ рец, Екатерина еще дышала и лежала на тюфяке возле двери, ведшей в комнату, где лежали ее мемуары. Павел Петрович, не желая тревожить матери и отодвигать ее, приказал подать себе воску и опечатал своей пе¬ чатью дверь. После смерти Екатерины он вошел с Ростопчиным в эту комнату и, взяв с полки первый попавшийся сверток мемуаров, велел прочесть их Ростопчину и сказать, может ли он, Павел, читать их. Рос¬ топчин продержал целую неделю и списал эту рукопись. После того при¬ вез ее Павлу и говорит: прочтите эту страницу, где говорится о вашем происхождении. Павел прочел, велел растопить камин, бросил туда эту рукопись, а за нею и все остальные мемуары. Так погибло то, что Екате¬ рина 33 года писала своеручно каждое утро»944. Вполне вероятно, что этот фантастический рассказ действительно восходит к Ростопчину. Автор «строк» говорит о «великой душе», «великой женщине», однако не раскрывает, в чем же это величие проявилось; напротив, он входит в де¬ тали ее недостатков, описывает ее «гнусности», отсутствие «нравственно¬ го достоинства» — «голый разврат» — и намекает на «даже преступления». При этом в своих обвинениях автор «строк» не ограничивается временны¬ ми рамками мемуаров, а заглядывает и в будущее: «Дальше невозможно оправдываться. Дальше следуют Орлов, Потемкин и проч.». Примечатель¬ но, что автор «строк» занимает тут позицию даже более крайнюю, чем из¬ вестный бичеватель отечественных нравов князь М.М. Щербатов. Не будем здесь говорить о значении Г.Г. Орлова в воцарении и первых годах царство¬ вания Екатерины II, но о выдающемся русском государственном деятеле князе Г.А. Потемкине-Таврическом и о его «связи» с Екатериной II, кото¬ рая принесла России силу и славу, так пренебрежительно мог отозваться, пожалуй, только иностранец. Читаешь «строки» и думаешь: о ком идет речь — о куртизанке или великой правительнице России — Екатерине Великой? Несомненно, что анонимный автор «строк» весьма плохо относился к Екатерине II. Это доказывается еще и тем, что он в таком небольшом тексте, прерывая ход изложения, вновь обращается к отрицательной характеристике Екате¬ рины. «Еще от матери своей предубежденный против Екатерины, Ни¬ колай, — пишет автор «строк», — называл ее обыкновенно «черною женщиной», простирая свою ненависть не только к лицу ее, но и к ее учреждениям». Существующие материалы подтверждают, что копия Записок Екате¬ рины II оказалась у братьев Тургеневых. 25 ноября 1821 года Н.И. Турге¬ нев записал в дневнике: «Я вчера, возвратясь из клоба, принялся читать «Secrets de Catherine] II»945. Примечательно, что до этого времени он их, по-видимому не получал от брата. После этого Записки стали распростра¬ 580
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III няться. Н.М. Карамзин 4 мая 1822 года писал И.И. Дмитриеву: «Нынеш¬ нею зимою читал я записки Екатерины Великой, доведенные ею только до 1760 году: очень, очень любопытно. Двор Елизаветы, как в зеркале. Време¬ на удивительно переменились. Если приедешь к нам в Петербург, то угос¬ тим тебя и записками Екатерины». А через две недели, 19 мая, по-видимо¬ му, отвечая на вопрос об их хозяине, замечал: «Записки Екатерины у нашего любезного Тургенева; но прошу об этом не говорить: он хранит их как зеницу ока и таит, списав с экземпляра Куракинского»946. Давал читать эту рукопись А.И. Тургенев и А.0. Смирновой-Россет947. Информацию о снятии копии с куракинского списка мемуаров Екатерины II человек 50-х годов XIX столетия мог получить, скорее всего, от самого А.И. Турге¬ нева или лиц близко его знавших*. В то время в обществе появились слухи и о других вариантах Записок Екатерины II. Так, Бартенев писал: «Покой¬ ный гр. ДН. Блудов передавал нам, что ему при разборе архивов Зимнего дворца случилось читать неизданную собственноручную тетрадь Екатери¬ ны Н-й на французском языке, посвященную ее приятельнице графине П.А. Брюс и содержащую в себе подробные ее рассказы о рождении, дет¬ стве и вообще о жизни ее до приезда в Россию»948. А.П. Ермолов в 1860 году рассказывал М.П. Погодину: «Теперь известны две части записок императ¬ рицы Екатерины, но была третья. Я читал их в молодости и помню некото¬ рые вещи, которых не нахожу в ныне известных двух частях. Верно, они были в третьей. Подлинные записки Екатерины хранятся в Министерстве иностранных дел. Государь давал их читать некоторым особам, например гр. Румянцеву»949. Очень важным является утверждение автора «строк», что от тургенев¬ ского списка мемуаров Екатерины II «пошли все списки, существовавшие в России». Это легко было установить по наличию приписки «Его Импе¬ раторскому Высочеству, Цесаревичу и великому князю Павлу Петрови¬ чу, любезному сыну моему», отсутствовавшей, по-видимому, в подлинной рукописи. О том, что у Пушкина был свой список мемуаров Екатерины II, сви¬ детельствует, прежде всего, его запись в дневнике от 8 января 1835 года: «В[еликая] кн[ягиня] (Елена Павловна. — 0. И.) взяла у меня «Записки Екатерины II» и сходит от них с ума». Другим доказательством является запись от 19 февраля 1837 года в «Журнале, веденном при разборе бу¬ маг покойного Александра Сергеевича Пушкина», согласно которой среди просмотренных в этот день исторических материалов указаны «Секретные записки о жизни и смерти императрицы Екатерины 2-й, на французском языке, в двух книгах». Когда, по окончании просмотра, * И.И. Дмитриев умер в 1837 году, Н.М. Карамзин — в 1826-м, А.И. Тургенев — в 1845-м. 581
O.A. ИВАНОВ ^ 25 февраля, Николаю I была представлена опись «всем вообще» бумагам «покойного камер-юнкера» Пушкина, то в графе «куда отданы» он про¬ тив «Записок» написал: «ко мне». Что и было выполнено950. Исследователи приложили большие усилия, чтобы отыскать этот спи¬ сок, и, наконец, в 1949 году он был найден. Но к всеобщему удивлению, список был не руки Пушкина. Согласно мнению P.E. Теребениной, он написан в 1831—1832 годах рукой Д.Н. Гончарова* (а первые девять ли¬ стов — рукой H.H. Пушкиной)951. Что касается источника пушкинского списка Записок Екатерины II, то P.E. Теребенина, следуя в этом отношении за мнением авторитетных пушкинистов, полагает, что им является список А.И. Тургенева952. Это предположение отчасти подтверждается и тем, что Александр Иванович вернулся в Россию в 1831 году и с декабря часто виделся с Пушкиным, вел с поэтом беседы о Петре I и русской истории953. А.О. Смирнова-Россет называет, что таких списков было восемь. Ме¬ муаристка сообщает, что Николай I их все конфисковал954. Мы точно зна¬ ем о трех полученных императором списках: A.C. Пушкина, П.А. Вязем¬ ского и А.И. Тургенева в период с 1837 по 1838 год. Стремился ли великий князь Александр Николаевич прочитать запис¬ ки Екатерины II — об этом ничего нам не известно. Однако К.А. Арсень¬ еву, обучавшему великого князя Александра Николаевича, если верить Герцену, в числе прочих секретных документов дали прочесть Записки Екатерины II (XIII, 379). Еще один серьезный аргумент против указания «строк» на МГАМИД приводит P.E. Теребенина: «При анализе отступлений пушкинской ко¬ пии от оригинала, не содержащихся в списках Куракина, Воронцова, Тургенева и Вяземского (выписки из него, сделанные рукой П.А. и В.Ф. Вяземских, вероятно при отобрании, близки к воронцовско-турге- невскому варианту), т. е. отступлений, которые можно было бы считать «пушкинскими», мы обнаружили, что большая часть их имеется в гер- ценовском издании. Наличие в издании 1859 г. этих и, как оказалось, всех куракинско-тургеневских отступлений от оригинала свидетель¬ ствует, что «Записки», вопреки утверждению Терцена в предисловии, напечатаны не по новой (1855 г.), а по старой копии, источник кото¬ рой, вероятнее всего опосредствованный, находится в несомненном «родстве» с копией Пушкина» (курсив наш. — О. И.)955. Подобный вы¬ вод можно было бы сделать, зная, что только в куракинском списке име¬ ются слова — «...моему любезнейшему сыну». Писавший «строки» не го¬ * Д.Н. Гончаров с 1825 по 1838 год служил в МГАМИД, так что мог выполнить перепи¬ сывание квалифицированно. 582
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ворит определенно, какой из названных списков — тургеневский, пуш¬ кинский или МГАМИД — был напечатан в Лондоне. Стоит заметить, что если бы кто-то действительно попытался переписать подлинную руко¬ пись третьего варианта Записок Екатерины II, то он, скорее всего, пе¬ реписал и хранимый с нею Canevas (о котором шла речь выше). Никто не видел подобного списка. Поэтому можно с очень большой степенью вероятности заключить, что подлинные Записки переписывались лишь один раз князем А.Б. Куракиным. Для нас остается неразрешимой загадкой — почему Герцен поместил «строки», в которых определенно (с датой) указывалось на непорядки в МГАМИД, что могло привести к санкциям против этого учреждения и против людей, которые в то время там работали и даже весьма сочувство¬ вали Герцену (например, А.Н. Афанасьева)? Напомним, что в Приложении о письмах Петра Федоровича говорилось (правда, опять-таки ложно отно¬ сительно даты), что они были найдены «год тому назад в Москве». К этому стоит добавить, что в первой книге «Исторического сборника Вольной рус¬ ской типографии в Лондоне», появившейся в 1859 году, было помещено письмо Екатерины II к графу Н.И. Салтыкову, снабженное следующим примечанием: «В числе рукописей, принадлежавших любителю древнос¬ тей московскому соляному приставу Меншикову, находилось это соб¬ ственноручное письмо императрицы Екатерины II, доставшееся ему из дому князя Салтыкова. Князь М.А. Оболенский выпросил его у Меншико- ва и поднес оное чрез государ. канцлера императору Николаю I (в 1848 г.), который и оставил подлинник у себя. Копия списана из дел Моск. Г. архи¬ ва МИД»956. Зачем было добавлять последнее предложение? Что это — бра¬ вада — у нас везде свои корреспонденты — или попытка придать своей пуб¬ ликации больший вес указанием на столь солидное хранилище документов (в котором упомянутого письма, скорее всего, и не было)? Конечно, скопи¬ ровать упомянутое письмо и передать в Лондон было прегрешением, но в случае с Записками Екатерины II дело шло о значительно большем — о ко¬ пировании самого секретного документа, касающегося императорской се¬ мьи. Было ли указание на МГАМИД способом свести свои счеты через Лон¬ дон или запутать III Отделение? Ответить на это вопрос, повторяем, мы пока не можем, но «Пусть утешатся друзья Истории: истина когда-ни- будь да выходит наружу!». Итак, по нашему мнению, «строки» представляют не научное преди¬ словие к Запискам Екатерины II, а политически направленное введение, в котором наряду со слухами (по большей части недостоверными) присут¬ ствуют политические утверждения: 1. подчеркивается разрыв правящей династии с Романовыми и с самой Россией; 2. намекается на слабость вла¬ сти, которая не смогла сохранить в секрете Записки Екатерины II, столь 583
O.A. ИВАНОВ ей неприятные. Эти же цели преследуются в других предисловиях (к ино¬ странным изданиям). Теперь рассмотрим герценовские переводы. Речь не идет о том, чтобы сверять точность имеющихся переводов с подлинником. Наша главная за¬ дача состоит в том, чтобы попытаться найти того человека, который мог его сделать. В литературе главным подозреваемым пока остается П.И. Барте¬ нев, которому также приписывают доставку Записок Екатерины II в Лон¬ дон, а также авторство «строк». Не снимая полностью этих гипотез, мы считаем, что есть основания сомневаться в полной «вине» издателя «Рус¬ ского архива», о чем пойдет речь в следующих разделах и главах. Определение автора анонимного текста представляет собой весьма сложную проблему957. По-видимому, не менее сложной (а может быть, и более трудной проблемой) является установление авторства перевода. Чем ближе перевод к переводимому тексту, тем менее видна рука пере¬ водчика, его стилистические приемы (включая и неосознанные). Кроме этого, необходимо учитывать, что большие тексты могут переводиться не одним человеком, а также возможную редакторскую правку (порой весь¬ ма обширную), иногда и не оговоренную особо. Если брать формальные рамки, от объявления в «Колоколе» в сентябре 1858 года о Записках Екатерины II, «чтобы они тотчас были переведены на русский язык», до выхода русского издания в середине февраля 1859 го¬ да — прошло достаточно времени, судя по тому, что перевод был обещан 15 ноября и должен был появиться в декабре. О том, что тормозило выход русского издания мемуаров Екатерины II, мы ничего не знаем; Герцен по этому поводу хранил молчание (если исходить из опубликованной в насто¬ ящее время его переписки). Вполне вероятно, что затягивал переводчик; его можно понять — необходимо было перевести так, чтобы перевод был близок не только к тексту памятника, но и по своему стилю (лексике и по¬ строению фраз) к русскому языку второй половины XVIII века. Не исключено, что первоначальный перевод не удовлетворил Искан¬ дера, хорошо знавшего французский язык, и долго шла его переработка. В результате что-то оказалось очень хорошо переведено, но было и мно¬ го погрешностей, нелепостей и ошибок. Вместе с тем необходимо отме¬ тить, что, разрешив во многом упомянутую трудную стилевую проблему, русский перевод с точки зрения грамматики представляет собой весьма плачевное зрелище: сотни ошибок орфографических, синтаксических; путаница прописных и строчных букв. Особенно сильно досталось син¬ таксису — нет страницы, чтобы на ней не было в среднем около 5 непо- ставленных или, наоборот, неправильно поставленных знаков препина¬ ния; кроме того, переводчик почти совершенно устранил кавычки при прямой речи, присутствующие во французском тексте. 584
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «ÄH Дело дошло до смешного: в «Замеченных ошибках», коих приводится всего три*, одна из них — сама ошибочна, а другая неточна. На такое положение дел указывали Герцену и его современники — как друзья, так и враги. H.A. Мельгунова писал Искандеру 13 марта 1857 года: «Когда, лет через двадцать пять или тридцать, тебе придет в голову поду¬ мать не об одних современниках, но и о потомстве, и когда ты присту¬ пишь в Москве к печатанью полного собрания своих сочинений, не забудь, пожалуйста, взять к себе в подмогу хорошего корректора. Твои знаки препинания, например, — сущие знаки претыкания. Они часто за¬ трудняют только чтение. Сверх того, встречаются небрежности». Г.Н. Вы¬ рубов, редактор первого собрания сочинений Искандера, в своих воспо¬ минаниях отмечал: «Герцен, как мне раз сказал И.С. Тургенев, был рожден стилистом, но, к несчастию, не умел писать ни на каком языке. Его стран¬ ные обороты, чрезмерное употребление исковерканных иностранных слов, полное пренебрежение элементарными правилами употребления знаков препинания — все это бросалось в глаза и побуждало вниматель¬ ного читателя относиться критически к недостаткам, которые исчезали в разговорной речи»958. Другой знакомый Искандера, А.А. Чумиков, 28 июня 1859 года писал ему: «...Корректура в ваших изданиях все хуже и хуже, и есть строки, которых смысл совершенно непонятен, непростительная небрежность — за огромные деньги. Если в Лондоне дорого издавать, то перенесите издание, т. е. печатание, в Германию. Ведь печатают же Schneider и Frank вещи не менее кричащие» (XIV, 133). Герцен пытался отвечать, но опять и здесь с ошибками. В 1856 году Герцен получил письмо неизвестного, в котором тот кри¬ тиковал его за многочисленные и непростительные ошибки. Он указы¬ вал на неточность в дате смерти Петра I, казни декабристов и другие. В «Ответе» на эти замечания Герцен пытался защищаться, но, как видно, не очень убедительно. Своих знакомых Герцен уверял, что сам ведет с Огаревым корректуру своих изданий. Специалисты продолжали критиковать Герцена за ошибки. Так, М.И. Семевский, рассматривая памфлет князя М. Щербатова «О по¬ вреждении нравов в России», указал на чрезвычайно неисправный текст издания, наполненный «грубейшими ошибками, совершенно искажа¬ ющими смысл»959. В 1874 году, характеризуя уровень перевода мемуа¬ ров Е.Р. Дашковой, издатель «Русской старины» писал, что «русский пе¬ ревод, изданный в Лондоне в 1859 г[оду], крайне неудовлетворителен, он * Заметим, что в издании Записок Е.Р. Дашковой ошибок найдено и отмечено издате¬ лем значительно больше (около сотни). 585
O.A. ИВАНОВ наполнен множеством самых грубых ошибок, искажающих смысл под¬ линника»960. Кое-что сдвинулось в отношении иностранных наборщиков. 18 (6) де¬ кабря 1857 года Герцен сообщал И.С. Тургеневу: «Успех нашей типо¬ графии... monte... monte... monte — Теперь уже набирают три француза, три англичанина (не зная ни одной русской буквы) и наши поляки» (XXVI, 145). Однако русских не было. Герцен обратился к своему знако¬ мому H.A. Мельгунову с просьбой подыскать в России студента. Наверняка знал русский язык другой сотрудник Герцена — Станислав Тхоржевский, который, по некоторым сведениям, даже учился (был «дей¬ ствительным студентом») в Московском университете961. Ему Герцен пи¬ сал как по-французски, так и по-русски (XXVII, 125, 126). Не менее важным компонентом издания была переписка. Тут у Герце¬ на также были плохи дела. Ему приходилось использовать сына. В. Линто¬ ну от 6 декабря (24 ноября) 1853 года Герцен писал: «Я послал к Ворцелю за копией, мой сын возьмется за переписку, и завтра или послезавтра вы ее получите» (XXV, 184). Как видно, дело не изменилось и в дальнейшем. Не¬ известному лицу Искандер писал 29 (17) июля 1859 года: «Скоро ли спис¬ ки, не знаю — у нас нет русских переписчиков» (XXVI, 284). Кстати сказать, Герцен чувствовал свои прорехи и в иностранных язы¬ ках, даже во французском. 19 (7) ноября 1854 года о своей статье он пи¬ сал Ш. Рейбелю, редактору газеты L’Homme, следующее: «При чтении статьи, ради бога, обратите внимание на ошибки во французском языке и исправьте их» (XXV, 212). А в уже выше цитированном письме к Пру¬ дону от 23 (11) марта 1860 года Герцен просил: «Если это вам подходит, я засяду за работу, чтобы сделать перевод. Но с тех пор, как я живу в Лон¬ доне, я позабыл французский язык, надо будет исправлять стиль, орфо¬ графию» (XXVII, 33). 29 (17) октября 1861 года Герцен обращался к К.-Э. Хоецкому: «Вы очень меня обяжете, дорогой Шарль Эдмонд*, если прочитаете это письмо и сделаете в нем исправления языка. Я в Англии становлюсь все более варваром и кончу тем, что забуду даже русский язык, так и не научившись альбионскому» (XXVII, 191). О том, насколько Герцен знал иностранные языки, сообщала М.К. Лем- ке его дочь H.A. Герцен. «Вы ошибаетесь, — писала она 17 апреля 1913 го¬ да, — что оригинал «Долга прежде всего» написан по-немецки, хотя бы уже потому, что мой отец не настолько владел немецким языком, чтобы писать на нем статьи; оригинал, по всей вероятности, написан по-русски и переведен на немецкий каким-нибудь русским сотрудником отца». Про¬ смотрев первый лист первого тома издания Лемке, H.A. Герцен писала ему * Карл-Эдмонд — он же Шарль Эдмонд (примеч. ред.). 586
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ 3 апреля 1915 года: «Еще вы пишете (в главе «Комментарий»): «Свободно владея несколькими иностранными языками: французским, немецким, английским, итальянским и отчасти латинским, — Герцен и т. д.». Это не совсем верно. Свободно он владел только французским языком; на англий¬ ском и итальянском он только объяснялся, по-немецки говорил довольно свободно, но неправильно». М.К. Лемке был вынужден исключить из этой фразы слово «свободно»962. Кому же Герцен мог доверить переписку секретных рукописей (вклю¬ чая, прежде всего, Записки Екатерины II): Тхоржевскому, Огареву, Чернец- кому, Альтгаузу, сыну, переписывал сам? Ответа нет. Необходимо было делать это дело максимально быстро и скрытно. В 1907 году* Российская академия наук выпустила 12-й том «Сочине¬ ний императрицы Екатерины II», в котором были опубликованы авто¬ биографические записки Екатерины, включающие и все упоминавшиеся варианты ее мемуаров. Однако, к всеобщему удивлению, тексты Записок Екатерины II имели купюры. О том, как они возникли, рассказывают сле¬ дующие документы, сохраненные в фонде Я. Барскова**. Первый документ представляет собой выписку из протокола заседа¬ ния Отделения русского языка и словесности от 28 апреля 1900 года. В ней говорится: «Отделение русского языка и словесности Импера¬ торской Академии Наук решило издать полное собрание сочинений Им¬ ператрицы Екатерины И-й, как великой Государыни, как основательни¬ цы Российской Академии и вместе замечательной русской писательницы. Издание уже начато и в одном из последующих томов Отделение наме¬ рено поместить все ее труды исторического и автобиографического со¬ держания. Первое место в трудах этого рода принадлежит целой массе отдельных более или менее кратких или подробных записок о различных событиях ее царствования или о тех или других ее помощниках, а также и автобиографическим запискам ее на французском языке. Назначенная Отделением Комиссия для решения вопроса о способах издания этих записок в полном собрании сочинений Императрицы вни¬ мательно ознакомилась со всем их составом и пришла к тому убеждению, что, за исключением нескольких небольших эпизодов чисто личного или семейного характера, эти записки (на французском языке) представляют собою один из важнейших ее литературных и один из замечательнейших исторических памятников в летописях не одной русской, но и всемирной истории. Кое-какие эпизоды с неважными для истории подробностями * На оборотной стороне титульного листа упомянутого тома имеется следующий текст «Напечатано по распоряжению Императорской Академии Наук. Март 1907 г. Непремен¬ ный секретарь, академик С. Ольденбург». ** Копии приводимых документов любезно предоставлены нам B.C. Лопатиным. 587
O.A. ИВАНОВ без всякого ущерба для исторической науки могут быть выпущены при печатании этих записок, но большая их часть непременно должна войти в полное собрание сочинений Екатерины II-й. Того требуют интересы исто¬ рической истины: записки Екатерины II важный источник для ознакомле¬ ния с достойнейшею преемницею Петра Великого, с одним из самых крупных исторических деятелей богатого талантами XVIII века. Часть французских записок Екатерины II, давно уже изданная за границею, ра¬ зошлась в Европе в нескольких тысячах экземпляров как на языке подлин¬ ника, так и в переводах английском и немецком, и вызвала множество отдельных статей и книг на всех почти европейских языках, где часто без знания дела, вкривь и вкось истолковывается вся деятельность великой Русской Государыни. Нельзя умолчать, что изданные в Лондоне записки Екатерины далеко неисправны, с разными описками и ошибками, давно известны в России как всем лицам, читающим на иностранных языках, так и не знающим их. Последние имели возможность ознакомиться с полным почти содержанием этих записок из статей покойного Щебальского, напе¬ чатанных в свое время в Русском вестнике. Только академическим издани¬ ем записок Екатерины в полном собрании ее сочинений с обстоятельными примечаниями можно рассеять легкомысленные суждения и ложные мнения об этой необыкновенной женщине сильного ума и характера, ве¬ ликой державной работнице, высоко прославленной многими лучшими ее современниками в России и на Западе, обязавшей и поздних своих потом¬ ков глубокою признательностью за одне уже великие ее приобретения на юге и западе России: о них вскоре напомнит русскому народу майское празднование столетнего юбилея одного из славнейших Екатерининских орлов»*963. Кроме самого А.Н. Пыпина, этот документ подписали А.Н. Ве¬ селовский, В.И. Ламанский и A.A. Шахматов964. Далее идет историческая справка об издании сочинений Екатерины II, в которой говорится: «С конца 1899 г. предпринято было академическое издание сочинений Императрицы Екатерины II, исполнителем которого был академик Пыпин. Получив ранее в 1898 г., с Высочайшего соизволе¬ ния, разрешение работать в Государственном Архиве, академик Пыпин нашел здесь множество материалов для освещения литературной дея¬ тельности императрицы Екатерины и внес тогда в Отделение русского языка и словесности первую записку по этому предмету (от 30-го октяб¬ ря 1899), с предположением относительно издания неизвестных доселе сочинений Императрицы, найденных им в документах Государственно¬ го Архива. Отделение постановило предпринять полное издание сочине¬ ний императрицы Екатерины II. * Имеется в виду юбилей князя A.B. Суворова. 588
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Впоследствии, с Высочайшего соизволения, академику Пыпину разре¬ шено было пользоваться драгоценными бумагами императрицы Екатери¬ ны, хранящимися в Собственной Е. И. В. библиотеке Зимнего Дворца и, наконец, документами бывшего запечатанным пакета Государственного Архива, с бумагами императрицы Екатерины. В конце 1900 г. вышли в свет четыре тома сочинений императрицы Екатерины (т. I—IV). В конце 1901 — еще четыре тома (VII—X). По мере исполнения издания приходила очередь до мемуаров импе¬ ратрицы Екатерины. Для обстоятельного выяснения вопроса об их печа¬ тании Отделение назначило особую Комиссию (из академиков Веселов¬ ского, Ааманского, Шахматова), которая, ознакомившись с содержанием их из текстов, собранных академиком Пыпиным в Государственном Ар¬ хиве и Собственной Е. И. В. библиотеке, пришла к единогласному заклю¬ чению о величайшей исторической важности их и необходимости их издания; причем ввиду некоторых мест этих записок, имеющих интим¬ ный характер, находила нужным двоякое издание: одно полное для обо¬ значения их исторической сохранности, — в ограниченном числе экзем¬ пляров, другое с исключением некоторых, впрочем, немногих, мест (протокол 28 апреля 1900 г.) (курсив наш. — О. И.). Наконец, теперь, когда издание сочинений императрицы Екатерины приближается к концу и является необходимость приступить к напеча¬ танию Записок, в Отделении возникает окончательный вопрос о жела¬ тельном числе экземпляров упомянутого полного издания. Отделение определило эту цифру не более как шестью экземплярами, которые по предложению Августейшего Президента, в случае Высочайшего соизволе¬ ния, были бы переданы следующим учреждениям: Собственной Е. И. В. библиотеке, Императорской Публичной библиотеке, Императорской Академии Наук, Государственному Архиву в Петербурге, Московскому Главному Архиву Министерства иностранных дел и, наконец, редактору издаваемых сочинений императрицы Екатерины. Для обсуждения же вопроса, какие именно места подлежат исключению из текста Записок императрицы Екатерины II, постановлено образовать Комиссию из ака¬ демиков Пыпина, Веселовского, Ааманского и Шахматова (протокол От¬ деления 22 декабря 1901): вообще или в случае особенного недоумения Комиссия могла бы или была бы должна обращаться к решению Е. И. В. Августейшего Президента»965. Весьма интересна сохранившаяся в бумагах Я. Барскова записка А.Н. Пыпина с пометами великого князя Константина Константиновича, бывшего в ту пору Президентом Академии наук России. В ней говорилось: «В настоящее время, по решению Русского Отделения Императорской Академии Наук предпринято издание сочинений Императрицы Екате- 589
*=s&. O.A. ИВАНОВ рины II. Это издание должно впервые представить литературную деятель¬ ность императрицы, во-первых, в подлинном виде ее литературного тру¬ да; во-вторых, с такою полнотою, о которой не дают понятия обыкно¬ венные издания ее сочинений и которая обязательна для серьезного исторического изучения. Возможность подобного издания дана тем, что с Высочайшего соизво¬ ления Его Императорского Величества я получил возможность изучать предмет в Государственном Архиве Министерства иностранных дел и в Собственных Его Императорского Величества библиотеках. Моею перво¬ начальною целью было исследование мистического движения конца XVIII-го и начала XIX-го века, но когда ввиду этой цели мне должно было остановиться на трудах императрицы Екатерины, я был поражен тою мас¬ сою нового, не только не исследованного, но ранее совсем неизвестного даже специалистам материала. На нем тогда и сосредоточился мой труд. В академическом отчете за 1899 г. указано в общих чертах то новое, что открылось передо мною в бумагах Государственного Архива. Почти все, что известно по прежним изданиям, находится здесь в автографах самой императрицы (другое дополнено мною из материалов Император¬ ской Публичной библиотеки, Московского Румянцевского музея, русско¬ го отделения Библиотеки Императорской Академии Наук), а затем в этих автографах найден мною целый ряд литературных произведений импе¬ ратрицы, никогда не изданных, и, как я выше заметил, совершенно неиз¬ вестных. Для историков литературы это будет в высокой степени важный и интересный материал. Но истинная драгоценность открылась для меня в Собственных Его Императорского Величества библиотеках. Это две се¬ рии собственных записок императрицы Екатерины; одна до 1748 года, другая до 1759; и, кроме того, отдельные исторические воспоминания и заметки. В Собственных Его Императорского Величества библиотеках записки имеются сполна, но большая часть в копии кн[язя] А.Б. Кураки¬ на; последняя 3-я часть первой серии — в автографе: в Государственном Архиве большая часть записок — в автографе (хранится в пакете, который был открыт и по удостоверении его содержания снова запечатан бывшим министром иностранных дел кн[язем] Лобановым-Ростовским). Издание этих записок есть тот вопрос, к которому я просил бы вни¬ мания Вашего Императорского Высочества*. Записки должны занять место в академическом издании, в котором оне явятся одним из заме¬ чательных произведений императрицы Екатерины и одним из драгоцен¬ ных свидетельств об ее личности и жизненной судьбе. К сожалению, этот * На полях л. 23 пометка великого князя: «Удобно ли? До сих пор на записки смотрели, как на запрещенный плод. Не лучше ли отпечатать отдельным томом для немногих, а не для продажи? К 590
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III столь важный памятник до сих пор оставался покрыт сомнениями и едва был доступен самому историческому исследованию. Добытый, как говорят, тайком из придворной библиотеки (курсив наш. — О. И.)*, он был издан в Лондоне в 1859 г., и в такой обстановке он оказался недо¬ ступным для исторических интересов русского общества и самой исто¬ рической науки. Запрещение, над ним тяготевшее, если не ошибаюсь, не снято до сих пор. Для него создалось положение крайне странное, фаль¬ шивое и прискорбное. Записки лондонского издания, списанные второпях, по-видимому с копии, не представляя полной достоверности автографа (курсив наш. — О. И.), далеко не представляют и целого состава памятника: лондонское издание, как я теперь уверился, дает едва половину целых Записок и едва треть целого состава исторических воспоминаний и заметок императри¬ цы Екатерины (я упоминал выше, что эти воспоминания и заметки не ограничиваются одними Записками). Неполнота текста была неблаго¬ приятна для исторического изучения Записок. Документ, скрываемый, потом запрещаемый, тем самым делался до¬ стоянием лишь одной литературной фракции, именно той, которая не была склонна к объективному историческому взгляду. Переведенные на немецкий, английский** язык под тем же освещением Записки императ¬ рицы Екатерины, кроме внешнего анекдотического интереса, быть может, всего чаще давали пищу только злоречию, и без того наполнявшему ино¬ странную литературу о России. Нет сомнения, что открытое признание этого памятника в первый раз даст возможность устранить односторонние суждения и, между прочим, дать противовес упомянутому злоречию***. Если и теперь уже в иностранной исторической литературе, благодаря начавшемуся обширному изданию архивного материала, личность импе¬ ратрицы] Екатерины начинает получать новое освещение (как даже в кни¬ гах Валишевского), то в полном издании Записок и вообще исторических заметок имп[ератрицы] Екатерины раскроются новые черты именно ее высокого исторического значения. Сокрытие, умолчание, запрещение ис¬ торических документов заставляет думать, что есть в самом деле основание скрывать их или о них умалчивать. В действительности дело стоит как раз обратно, — и неужели нам стыдиться имп[ератрицы] Екатерины, прятать ее деяния и ее мысли. Екатерина II после Петра I величайшая правитель¬ ница Русского государства. Ее деяния должны быть нашею гордостью; ее полное правдивое изучение требуется нашим национальным достоин¬ * Версия нам уже известная. ** Мы о переводе на английский язык Записок Екатерины II, относящемся к концу 50-х — началу 60-х годов XIX века, ничего не знаем. *** На полях пометка великого князя: «Едва ли». 591
О.А. ИВАНОВ ^ ством. Она имела свои недостатки, но человеческая и историческая спра¬ ведливость требует выслушать ее, когда она рассказывает свою жизнь, тре¬ бует, чтобы мы, потомство, которые ее судим, знали, в каких условиях сла¬ галась ее жизнь, что она испытала, что думала, к чему стремилась. Именно исторические записки имп[ератрицы] Екатерины, в их полном составе, представляют драгоценный памятник, единственный в своем роде в нашей истории, замечательный и по историческому содержанию, и по глубокому психологическому интересу. Великое историческое достоинство записок устанавливается их замечательной правдивостью: перед нами про¬ ходит картина юности будущей императрицы; долгие и тяжкие испыта¬ ния, какие она переживала и которые могли бы сломить менее сильную натуру, не поколебали ее мужества, и в ней угадывается властительница, покорявшая умы и сердца людей, которой удивлялись даже историки ей враждебные. В прежнее время, по-видимому, находили в этом повествова¬ нии как бы излишество правдивости, — но прошло уже полтора столетия со времени описываемых событий, и история должна наконец вступить в свои права. Было бы малодушием смущаться мрачными чертами старого века: на этой почве выросла одна из замечательнейших личностей нашего национального прошлого и по этим условиям в особенности может быть оценено высокое значение этой личности. Наконец, эта личная история Екатерины II, исполненная великого значения для историка, есть вместе с тем замечательное литературное произведение, блещущее умом и наблю- дательностию*. Предложенное издание сочинений имп[ератрицы] Екатерины, первое предпринимаемое на средства Пушкинского фонда, должно быть достой¬ ным началом издания русских писателей, — тем более что Екатерине II принадлежит основание Российской Академии, из которой возникло нынешнее Отделение русского языка и словесности. Основное, непремен¬ ное достоинство такого издания должно состоять в его научной постанов¬ ке и полноте»966. Все приведенные документы оказались у Николая II и были им возвращены 31 января 1902 года. Анонимное предисловие к изданию 1907 года, где были переведены практически все тексты, появившиеся в XII томе упомянутого издания, открывается следующими словами: «Автобиографические записки» им¬ ператрицы Екатерины II в течение ста лет были окутаны покровом госу¬ дарственной тайны и стали известны в их целом составе лишь в издании Императорской Академии Наук. Правда, и здесь встречаются небольшие пропуски, но главные из них вошли в лондонское издание той редакции * Пометка Великого князя: «Но местами не лишенное некоторой соблазнительности, кот[орая], по-моему, и япляется препятствием к открытому обнародованию. Конечно, я могу ошибаться, так как знаю лишь издание 1859 г., а не подлинный текст. К». 592
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III французских «Мемуаров», которую напечатал Герцен в 1859 году; тогда же и там же появился и русский перевод, перепечатанный впоследствии пять раз за границей и трижды в России; остальные пропуски академи¬ ческого издания представляют собой черновые варианты и не содержат ничего существенно нового; те и другие включены в предлагаемый пере¬ вод». Наличие купюр во французском тексте академического издания — дело весьма странное. Но еще более странно, что их удалось восстановить для русского перевода, вышедшего, судя по всему, в самое короткое вре¬ мя после XII тома. К сожалению, ни предисловие Я. Барскова, ни анонимное предисловие к суворинскому изданию не разъясняют, кем был сделан перевод подлин¬ ных рукописей Екатерины II, поскольку совершенно очевидно, что он го¬ товился, судя по объему, достаточно долго. В примечаниях к академическо¬ му изданию Записок публикуется следующая запись: «Дело (Запечатанный пакет. Вскрыт для занятий академика А.Н. Пыпина по Высочайшему пове¬ лению, объявленному Президентом Императорской Академии Наук вели¬ ким князем Константином Константиновичем 8 марта 1900): «Мемуары императрицы Екатерины II»967. По-видимому, это крайняя точка, с кото¬ рой можно говорить о начале изучения и перевода подлинника Записок. Но делал ли его сам А.Н. Пыпин — вот вопрос. Ясно, что это был человек, которого также допустили к Запискам Екатерины, хранившимся как в Го¬ сударственном архиве, так и в Собственной Е. И. В. библиотеке в Зимнем дворце. Согласно опубликованному в свое время «Списку лиц, допущен¬ ных для занятий в£обственные Его Императорского Величества библио¬ теки с 1845 по 1914 г.», последним в 1899 году был допущен А.Н. Пыпин с темой исследования «О сочинениях Императрицы Екатерины II», а в 1906 году — Барсков с той же темой968. Поскольку никто другой с подоб¬ ной темой к документам не был допущен, то вполне основательно утвер¬ ждать, что перевод выполнен был Я. Барсковым (не исключено, что при участии Е.А. Ляцкого, которого автор предисловия называет как участни¬ ка издания подлинных текстов Екатерины II)969. Им же, скорее всего, под¬ готовлено суворинское издание и написано к нему Предисловие. Писав¬ ший последнее, если бы это был другой человек, должен был сослаться на предисловие Барскова к XII тому, но этого нет, хотя имеется почти букваль¬ ное повторение одного из абзацев... Представляет интерес сравнить лондонский перевод с переводом, опуб¬ ликованным в 1907 году; во-первых, для выяснения разночтений и проти¬ воречий, которые отчасти связаны с погрешностями списков, отчасти — с особенностями переводчиков. Издателями подлинных Записок Екатерины II была проведена работа по сличению французского текста подлинника и первого лондонского издания (с. 710—716). Н.Я. Эйдельман провел сличе¬ 3S О. Иванов 593
O.A. ИВАНОВ ние переводов изданий 1859 и 1907 годов; правда, он ограничился только небольшим числом явных противоречий — «смысловых разночтений» — русских текстов, не пытаясь их объяснять970. Как уже было показано выше, число этих разночтений значительно больше, и некоторые из них имеют важное значение для понимания обстоятельств издания Искандером спис¬ ка и перевода Записок Екатерины II. Не меньший интерес для выясне¬ ния личности переводчика представляет сравнение стилистики перевода 1859 года с переводом 1907-го. Нет сомнения, что первый перевод пред¬ ставляет большой интерес богатством лексики, фразеологических оборо¬ тов, свойственных речи XVIII века различных слоев тогдашнего общества. Соответствует ли этот текст русской речи самой императрицы — это дру¬ гой вопрос. Н.Я. Эйдельман, кстати сказать, считал перевод 1907 года «че¬ ресчур буквальным, без должной литературной обработки текста»971. Теперь следует сказать о переводе писем из Приложения к русскому изданию. При изучении русского издания Записок Екатерины II (ГИ) возникает естественный вопрос: все ли документы, помещенные в нем, переведены одним человеком? Имеются, на наш взгляд, основания усом¬ ниться в этом. Рассмотрим документы, помещенные в Приложении. Перевод писем Петра Федоровича В письме (обозначенном в разделе Перевод под цифрой III), в котором идет речь об А.И. Нарышкине, говорится, что Петр Федорович хочет, что¬ бы тот был у него камергером (ГИ; 265). Но во французском тексте, при¬ водящемся тут же, стоит слово gentilhomme de chambre (ГИ; 260), то есть камер-юнкер, а камергер по-французски — chambellan. Переводивший правильно во многих случаях это слово в Записках Екатерины II вряд ли мог отойти от этого перевода в указанном письме. С другой стороны, в пе¬ реводе письма, обозначенном цифрой VI, Петр Федорович называет Гудо- вича «поручиком моего полка» (ГИ; 266); во французском тексте сказано: lieutenant Gudowitz (ГИ; 262). Но переводчик Записок в большинстве слу¬ чаев неправильно переводил французское lieutenant как капитан. Письмо Екатерины II к Ст.-А. Понятовскому от 2 августа 1762 года Это письмо, точнее его часть, представляет больше материала для изу¬ чения. Начнем с некоторых имен и фамилий. Барятинский меньший (ГИ; 270); в ГИ1 — Baratinski, le cadet (р. 361). Перевод подобного оборота примечателен; переводчик Записок, встретив 594
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III подобный же оборот — Soltikoff le cadet (p. 153), перевел его как Салты¬ ков второй (ГИ; 111). Тут же можно привести аналогичный перевод с французского — La princesse Daschkow, cadette d'Elisabeth Woronsow (p. 368), как «Княгиня Дашкова, меньшая сестра Елисаветы Воронцовой» (ГИ; 276). Таким образом, и в данном случае имеются основания предпо¬ лагать, что перевод рассматриваемого письма выполнил другой человек. Волхонский (ГИ; 270); в ГИ1 — Wolkonski (р. 361). Этот перевод пред¬ ставляет большой интерес, так как в подобном виде известная фамилия употребляется не часто. П.В. Долгоруков в своей «Российской родослов¬ ной книге» писал, что эта фамилия Волконских происходит от названия реки Волхонки и городища Волкона и первоначально писалась как Вол¬ хонские, а потом — Волконскиег972. Пассек (ГИ; 269, 270, 274, 275). Обращает на себя внимание, что пе¬ реводчик знал, о ком идет речь, переводя французское Pacik (р. 361). Это, правда, не особенно удивительно, учитывая знакомство Герцена с Вади¬ мом Пассеком. Хитров (ГИ; 276); по-французски — Chitron* (р. 369). Переводчик, по- видимому, знал, о ком идет речь, из другого источника. Мюних [фельдмаршал] (ГИ; 277); по-французски — Munnich (р. 370). В ГИ1 (Записки Екатерины II) упоминается comte Munich** (p. 285), что было переведено как граф Миних (ГИ; 207). И тут можно предположить, что упомянутые тексты переводили или редактировали разные люди. Рассмотрим один топоним, встречающийся в письме Екатерины II к Понятовскому. Казанский собор*** (ГИ; 271); по-французски — de Kasan и la Kasanski (p. 362)****. Подобный перевод является ошибочным. По приказу импе¬ ратрицы Анны Иоанновны была построена церковь во имя Рождества Пресвятых Богородицы, в которую из Троицкого собора для освящения была принесена икона Казанской Божией Матери, особо почитаемая им¬ ператрицей. До начала XIX века она была деревянной, а в 1801 году на ее месте при императоре Павле был заложен грандиозный Казанский со¬ борт. В ГИ1 также упоминается этот храм: de Kasan (p. 75); в ГИ пере¬ водится как «казанская церковь» (ГИ; 53). Это еще одно доказательство, что этот текст и Записки Екатерины II переводили разные люди. В пуб¬ ликации подлинного текста (АИ) — de Kazan и la Kazansky (с. 549). * Во французском тексте после этого слова стоит — (?). Переводчик этот вопрос снял. ** В АИ — Munick (с. 554). По Бильбасову, эта фамилия правильно пишется так — Munnich. *** В переводе рядом в скобках стоит — la Kasanska. Переводчик или редактор даже не сравнили французский и русские тексты. **** В публикации подлинного текста — de Kazan и la Kazansky (с. 549). 38* 595
O.A. ИВАНОВ Отметим только тут изменение в переводе текста, предшествующего фрагменту из депеши Беранже, следующего непосредственно за упомя¬ нутым письмом Екатерины II. «Мы не знаем чем лучше окончить благочестивую молитву Екатери¬ ны — как словами французского посла Беранже — который оканчивает свою депешу о том же событии» (ГИ; 277). В ГИ1 этот фрагмент выгля¬ дит иначе: finissons cette de Catherine II par un petit extrait d'une dépêche de M. Bèrenger, chargé d'affaires de France, en date du 23 Juillet, et relative à ces événements (p. 370). Что в нашем переводе выглядит так: «Закончим письмо Екатерины небольшой выдержкой из депеши от 23 июля [1762 го¬ да] чиновника министерства иностранных дел Франции Беранже, завер¬ шающей изложение событий». Тут ни слова о благочестивой молитве; Искандер хорошо знал, что ни французы, ни англичане таких «острот» не потерпят. Глава 3 П.И. БАРТЕНЕВ Одной из главных кандидатур на роль человека, доставившего Герцену Записки Екатерины II, уже давно называют П.И. Бартенева. В пользу такой точки зрения существуют достаточно серьезные аргументы. Вместе с тем имеются и весьма весомые основания поставить подобную гипотезу под сомнение или, во всяком случае, значительно ее уточнить. Рассмотрим не¬ которые те и другие аргументы. В октябрьской книжке «Русской старины» за 1890 год появились «За¬ писки Натальи Алексеевны Огаревой-Тучковой. 1828—1878». Эти воспо¬ минания, занимавшие 80 страниц, завершались 1855 годом, и никакого извещения об их продолжении не было. В октябрьской книжке за 1894 год появилось продолжение под за¬ главием: «Воспоминания H.A. Тучковой-Огаревой. IX. 1856—1860 гг»* с извещением в конце, что «Продолжение следует». Именно тут, на странице 9, было опубликовано сообщение о достав¬ ке Герцену в Лондон Записок Екатерины II: «В это время, — писала она о событиях 1858 года, — приехал к Алек¬ сандру Ивановичу один русский, NN. Он был небольшого роста и слегка * Примечательно, как поменялось название мемуаров и фамилия автора. Не новый ли редактор «Русской старины» тут оказал влияние; М.И. Семевский умер в 1892 году, и с это¬ го года до 1896 года редактором были Н.К. Шильдер (СИЭ. Т. 12., М. 1969. С. 332). Самой Тучковой-Огаревой это было безразлично; как-то она записала: «...Пусть зовут меня Ога¬ ревой, Герценой, Тучковой, мне все равно...» (АН. Т. 99. Кн. 2. С. 257). Сам Герцен в июне 1869 года предлагал Тучковой называться «одним именем» (XXX, 138). 596
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III прихрамывал. Герцен много с ним беседовал. Кажется, он был уже извес¬ тен своими литературными трудами. Теперь, когда его уже нет на свете, я могу открыть тайну, которую знаю одна, могу рассказать о причине, которая привела его в Лондон. После его первого посещения Герцен ска¬ зал Огареву и мне: «Я очень рад приезду NN, он нам привез клад, только про это ни слова, пока он жив. Смотри, Огарев, — продолжал Герцен, по¬ давая ему тетрадь, — это записки императрицы Екатерины II, писанные ею по-французски; вот и тогдашняя орфография — это верная копия». Когда записки императрицы были напечатаны, NN был уже в Германии, и никто не узнал об его поездке в Лондон. Из Германии он писал Герце¬ ну, что желал бы перевести записки эти на русский язык. Герцен с радо¬ стью выслал ему один экземпляр, а через месяц перевод был напечатан Чернецким; не помню, кто перевел упомянутые записки на немецкий язык и на английский; только знаю, что записки Екатерины II явились сразу на четырех языках и произвели своим неожиданным появлением неслыханное впечатление во всей Европе. Издания быстро разошлись. Многие утверждали, что Герцен сам написал эти записки; другие недо¬ умевали, как они попали в руки Герцена. Русские стремились только уз¬ нать, кто привез их из России, но это была тайна, которую, кроме NN, знали только три человека, обучившиеся молчанию при Николае I». Весьма примечательно, что это сообщение не было устранено цензу¬ рой, хотя в тексте встречаются купюры, касающиеся, например, Серно- Соловьевича (с. 45). В ноябре последовало продолжение публикации. В 1903 году «Воспоминания» Тучковой-Огаревой* вышли отдельной книгой. В 1929 году в издательстве Academia под редакцией и с примечаниями С.А. Переселенкова появилось новое издание упомянутых «Воспомина¬ ний», в котором были восстановлены отдельные фрагменты текста из жур¬ нальных публикаций, изъятые по требованию цензуры в издании 1903 го¬ да, а также устранены купюры по сохранившимся корректурным листам и другим материалам. Однако подлинной рукописи у редактора в руках не было. Поэтому остались нерасшифрованными отдельные инициалы, и в частности обозначение NN, присутствующее в исследуемом нами фраг¬ менте. С.А. Переселенков попытался выяснить роль П.И. Бартенева в пуб¬ ликации Записок. «Однако близкое к последнему лицо, к которому я по поводу этого обратился с вопросом, — пишет редактор, — категорически ответило мне отрицательно»974. Странно, что исследователи не обращают внимание на исторический период, когда был задан этот вопрос; страной * В этом издании фамилия автора выглядит так: Н.А. Огарева-Тучкова. 597
O.A. ИВАНОВ ^ правил режим, основателем которого являлся автор заметки «Памяти Гер¬ цена». Следовательно, можно было использовать факт помощи Петра Ива¬ новича знаменитому издателю «Колокола» в своих целях. Правда, подоб¬ ные шаги были противны порядочным людям*. Нельзя исключить, что Бартенев никому не говорил о эпизоде с Записками Екатерины II или взял с тех, кому рассказал правду, клятву молчать. Не удалось найти рукопись «Воспоминаний» и позднее (при подго¬ товке издания 1959 года)975. Среди материалов Тучковой-Огаревой, вхо¬ дящих в состав «Заграничного архива Герцена и Огарева», хранящегося ныне в РГААИ (ф. 2197), имеются вырезки из журнала «Русская стари¬ на» с публикацией упомянутых мемуаров и незначительной правкой, произведенной неустановленным редактором976. Но и тут загадка NN не раскрывается. Использовать текст Тучковой-Огаревой, в котором упоминался NN, ученые стали с момента появления в русской печати Записок Екатери¬ ны II. В 20-е годы XX века этот фрагмент заинтересовал (в связи с судьбой пушкинского списка мемуаров Екатерины II) М.П. Алексеева, который пришел к выводу, что NN — П.И. Бартенев, поскольку он был «маленько¬ го роста и прихрамывал»977. Это предположение, на наш взгляд далеко не бесспорное, будет подробно рассмотрено ниже. В 1941 году М. Клевен- ский в материале «Герцен-издатель и его сотрудники» принимал версию того, что NN — Бартенев, учитывая «хромоту», службу в МГАМИД и дву¬ кратную поездку в Лондон978. В 1951 году Л.Б. Светлов в статье «Из разыс¬ каний о деятельности А.И. Герцена» привел ряд аргументов в пользу того, что NN — это Бартенев979. Но он, как мы видели выше, ошибочно отож¬ дествил запись из дневника последнего и рассказ в «строках», открываю¬ щих издание Записок Екатерины II на русском языке. Большую роль в восстановлении истины в рассматриваемом вопросе сыграл Н.Я. Эйдельман. Он обнаружил ряд новых документов и свиде¬ тельств, которые опубликовал в обширной статье «Восемнадцатое столе¬ тие в изданиях Вольной русской типографии»980. Однако не все его выво¬ ды могут быть сейчас безусловно приняты. К чести историка, Эйдельман и сам чувствовал, что подход к разгадке тайны NN не так прост. Н.Я. Эйдельман приводит весьма интересное письмо от 19 октября 1905 года, которое М.К. Лемке направил П.И. Бартеневу: «Из рассказа по¬ койного Пыпина мне известно, что «Записки» Екатерины II к Герцену привезены были вами. Если это верно, то не позволите [ли] сказать об этом * Число лиц, несших с Лениным на субботнике знаменитое бревно, с годами не умень¬ шалось, а, напротив, росло. 598
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ в печати?» 22 октября 1905 года Бартенев отвечал: «Прошу вас не оглашать в печати, будто я привез Герцену «Записки» Екатерины II. Это может мне повредить у некоторых лиц. К тому же оно вполне неверно. Покойный А.Н. Пыпин (как и князь А.Б. Лобанов) были введены в заблуждение запис¬ ками Огаревой. [...] Я занимался много «Записками» Екатерины, с которы¬ ми меня познакомил Т.Н. Грановский по списку, полученному им от Раев¬ ских. В марте 1856 года они ходили уже по рукам. [...] И не мудрено, что Огарева меня смешала, увидев меня у Герцена в одно время с другим ли¬ цом, тоже ходившим на костылях»981. Последнему высказыванию не при¬ дают большой веры, хотя оно подтверждено и в «Воспоминаниях» Петра Ивановича: «Грановский же дал мне прочитать отрывок из строго запре¬ щенных в то врел^я Записок Екатерины (про арест канцлера Бестужева- Рюмина). Записки эти он, вероятно, получил от Анны Михайловны Раев¬ ской, воспитанием двух сыновей которой он заведовал»982. Эйдельман предположил, что Бартенев, говоря о другом «хромом по¬ сетителе» Герцена, намекал на князя H.A. Орлова, «русского дипломата, действительно посещавшего А.И. Герцена и передававшего ему в 1857/ 58 году различные материалы»*983. Действительно, требуется тщательный анализ упомянутого фрагмента текста из «Воспоминаний» H.A. Тучко- вой-Огаревой. «Воспоминания» Тучковой-Огаревой построены по историческому принципу. Однако, вероятно, из-за припоминания новых эпизодов ме¬ муаристка возвращалась к рассмотренным ранее периодам. Возможно, что у Тучковой-Огаревой были какие-то записи, но их за¬ брали на таможне в августе 1876 года, когда она возвращалась в Россию. Фрагмент текста, в котором упоминается таинственный NN, также противоречив и запутан, как и вся IX глава «Воспоминаний». Попробу¬ ем детально его проанализировать. «В это время приехал к Александру Ивановичу один русский, NN». Как уже говорилось выше, указание «в это время» весьма неопределен¬ ное; относила ли их Тучкова-Огарева к предыдущему эпизоду с князем Голицыным или отъездом сына Герцена в Женеву, неизвестно. Она не го¬ ворит — откуда в Лондон приехал NN; вероятно, она этого точно не знала. Теперь необходимо сказать об инкогнитониме NN**. У Тучковой- Огаревой встречаются два способа скрытия фамилий персонажей ее * Сведений о том, какие «материалы» передавал князь Н.А. Орлов Герцену, в указан¬ ном HJI. Эйдельманом комментарии к письму Искандера к И.С. Тургеневу от 18 (6) янва¬ ря 1857 года отсутствуют. Нет их и в других известных книгах историка: «Тайные коррес¬ понденты «Полярной звезды» и «Герцен против самодержавия». На дипломатическую служ¬ бу (чрезвычайным посланником и полномочным министром при Бельгийском дворе) князь Н.А. Орлов был назначен в июле 1859 года (РБС. С. 360, 361). ** Что является сокращением латинского выражения nomen nescio — «имени не знаю». 599
O.A. ИВАНОВ Iä» «Воспоминаний». Так, она рассказывает о придворном NN, имевшем до¬ ступ к императору (Тучкова-Огарева H.A. Воспоминания. М., 1959. С. 124. Далее ТО и указание страницы). Таким образом, это не специфическое обозначение, а символ для лиц, даже первые буквы фамилий которых нельзя было называть. Правда, следует заметить, что некоторые писатели употребляли этот символ (Карамзин, Гоголь, Достоевский, Некрасов)984. Среди корреспондентов Герцена так подписывался, к примеру, А.И. Ко¬ шелев985. Чаще всего в «Воспоминаниях» употребляются первые буквы фами¬ лий: А.Н. П. (ТО; 118), Г. (ТО; 21), Ж. (ТО; 193), С. (ТО; 189), Ш. (ТО; 218— 220), Ч. и Л. (ТО; 219). В одном случае Тучкова делает сокращение следующим образом: Об-ва (ТО; 188). В некоторых случаях (например, фамилии Шелгуновой, Обручева, Пыпина) редакторам удалось устано¬ вить, о ком идет речь. Примечательно, что и в отдельном издании 1903 го¬ да Тучкова-Огарева не раскрыла тех, кто был скрыт под символами NN. Правда, судя по всему, при подготовке отдельного издания не только не раскрывались отдельные символы, но и не исправлялись явные погреш¬ ности. Так, например, в подзаголовке главы VIII журнальной публикации присутствует упоминание фамилии А.И. Дельвига, а в тексте оно выпуще¬ но; и эта же ошибка повторена в отдельном издании (ТО; 114, 325). Забегая несколько вперед, следует сказать, что даже Герцен был ме¬ нее секретен в данном вопросе; если принять мнение тех, кто считает, что NN — Бартенев, то в цитированном уже письме И.С. Аксакову от 8 но¬ ября (27 октября) 1858 года он скрывается за слишком прозрачными символами ПИ. «Он был небольшого роста и слегка прихрамывал». Возможно, что автор «Воспоминаний» сама видела NN. Примечатель¬ но также, что Тучкова-Огарева ограничилась этими слишком общими чер¬ тами, не говоря о возрасте и его лице. С чем это связано, трудно сказать: то ли лицо было весьма невыразительно, то ли, напротив, имело особенности, по которым NN можно было сразу узнать. Например, описывая портрет М.А. Языкова, мемуаристка делает это более полно: «Михаил Александро¬ вич был очень маленького роста, слегка хромал, с мелкими, довольно пра¬ вильными чертами лица, всегда острижен под гребенку» (ТО; 76). Или вот описание князя П.В. Долгорукова: «Наружность его была непривлекатель¬ на, несимпатична: в больших карих глазах виднелись самолюбие и привыч¬ ка повелевать, черты лица были неправильны; князь был небольшого роста, дурно сложен и слегка прихрамывал, почему его прозвали: «le bancal»* (ТО; 158,159). * Кривоногий (фр.). 60 о
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Не сообщает нам Тучкова-Огарева и о том, была ли при NN палка или что-то другое. Долгоруков имел трость (ТО; 159). Рассказывая о Гарибаль¬ ди, автор «Воспоминаний» сначала замечает, что он «слегка прихрамывал» (ТО; 205), а затем — что он имел палку, на которую «привык опираться» и которую один англичанин заменил «щегольской тростью в золотой опра¬ ве» (ТО; 206). При этом Тучкова-Огарева несколько ниже называет палку Гарибальди костылем. Это странно, так как костыль значительно отлича¬ ется от палки и трости. Как пишет В. Даль, костыль — «шест, палка, посох с поперечною насадкою; клюка под мышку для хромых и безногих». Вместе с тем автор словаря дает и другой термин — «костыльчик», обозначающий «клюку короткую, ручную, замест трости, посоха». Возможно, Тучкова- Огарева применяет в данном случае слово костыль для подчеркивания контраста между простой палкой и щегольской тростью. Автор «Воспо¬ минаний» применяет упомянутое слово и в другом месте, описывая мни¬ мую болезнь Огарева, для подтверждения которой он «разъезжал по Пе¬ тербургу, опираясь на костыль» (ТО; 95). Что тут имелось в виду, не совсем ясно. Различие трости и костыля связано со степенью хромоты; передви¬ гающийся с костылем без него ходить практически не может, и его нельзя называть «слегка прихрамывающим». «Слегка прихрамывающий» П.В. Долгоругов ходил с тростью, а такой же Гарибальди — с палкой. Здесь мы считаем необходимым сказать несколько слов о предположе¬ нии, высказанном еще М.П. Алексеевым, что «слега прихрамывающий» NN и есть П.И. Бартенев. Сам Петр Иванович рассказывает, что охромел еще до 1839 года, когда упал с лестницы и расшиб себе чашечку на правой ноге, и что у «маменьки хранился целый ряд моих костылей». Внучка Бар¬ тенева С.С. Сидорова-Бартенева вспоминает, что на травму не обратили особого внимания: «нога срослась неправильно, и нижняя ее часть, начиная от колена, была суха и короче левой и без костыля дед был совершенно бес¬ помощен» (курсив наш. — О. И.)986,987. Это подтверждают и воспоминания самого Бартенева, рассказывающего, как было трудно ему передвигаться «на костылях» на большие расстояния по Москве и как он упал с лестни¬ цы в магазине на Невском, когда сломался его костыль («клюка»)988. Дочь Петра Ивановича, Т.П. Вельяшева, писала: «Мама моя была стройна, кра¬ сива, а отец — с костылем, некрасивый, маленького роста. Отца это мучи¬ ло, и он нередко говорил матери: «Я — как нищий перед тобою»989. Бартенев очень стеснялся своей хромоты в молодости*. Попав в Петербург в начале 50-х годов, он старался не показываться на улице. Заметно это и по фотографии 1860-х годов, помещенной в книге АД. Зайцева, где видно, * К этому следует добавить, что Петр Иванович был левшой (Российский архив. С. 61). 601
O.A. ИВАНОВ как Петр Иванович скрывает свой костыль (но не убирает совсем!). А вот на фотографии Я. Мичковского, сделанной в Варшаве в 1873 году, он от¬ крыто демонстрирует под правой рукой костыль, имеющий мягкий ва¬ лик990. Поэтический образ П.И. Бартенева, развертывающийся с основных признаков, оставил нам Б.А. Садовский: «Халат, очки, под мышкою костыль..»991 Другой словесный портрет Петра Ивановича сохранился в бумагах В.И. Голицына: «Типична была фигура Бартенева: хромой, ходивший с тяжелым костылем, с большой лысой головой и не сходившей с губ улыбкой, выражавшею не то приветливость, не то заискивание...» (кур¬ сив наш. — О. И.)992. Костыль очень сковывал перемещения Бартенева, но в этом он видел и положительный фактор. Т.П. Вельяшева вспоминала: «Отец говорил, что благословляет свой костыль, который помешал ему быть «шелкопером», как он выражался»993. Таким образом, если бы NN был П.И. Бартенев, то о нем Тучковой-Огаревой следовало сказать, что он «сильно хромал» или что «без костыля он не мог передвигаться». В заключение стоит напомнить, что хромали и некоторые другие зна¬ комые Герцена, которые, правда, мало подходили на роль NN. Забавно, что хромой Погодин написал в августе 1855 года в своем днев¬ нике: «Бартенев хромой жмет руку за статью о Пушкине»994. Другой «хромой», знавший Герцена, — Н.И. Тургенев — описан в де¬ сятой главе «Евгения Онегина»: Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян. Д.Н. Свербеев, встретивший Николая Ивановича осенью 1833 года в Женеве, пишет, что он «слегка прихрамывал»995. Возможно, об этом не стоило и упоминать. Однако в докладной 1869 года одного из цензоров, найденной Н.Я. Эйдельманом, говорится, что Записки Екатерины II по¬ лучили «через Н. Тургенева и Герцена большую огласку в России»996. Тучкова-Огарева не просто пишет, что NN умер, но добавляет, что его тайну теперь знает она одна (имея в виду то, что уже умерли Герцен и Ога¬ рев, также хранившие тайну NN). Мы видели, что исследователями выска¬ зывались сомнения в истинности этого утверждения Тучковой-Огаревой. Но зачем ей было кого-то обманывать, если она не называла фамилии NN? Зачем тогда вообще говорить о NN? Может быть, Тучкова-Огарева не зна¬ ла достоверно о смерти NN, а писала по слухам? Почему же тогда она не поправила свой текст в отдельном издании — это ведь не просто пропуск 602
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ I^ фамилии, а объявление живого человека мертвым! В тексте «Воспомина¬ ний» есть пример, показывающий, что, когда Тучкова-Огарева была не со¬ всем уверена в смерти лица, о котором она рассказывала, она так и говори¬ ла. Так, повествуя о жене Европеуса, Тучкова-Огарева замечает: «Если ее нет уже на свете, я могу передать ее рассказ» (ТО; 151). Даже если автор «Воспоминаний» и была атеисткой*, такой обман — дело весьма некраси¬ вое и, скорее всего, похож на месть. Что было делить Тучковой-Огаревой с NN? Чем он мог ее так сильно обидеть, что она объявила его при жизни мертвым? Из характера изло¬ жения — вполне спокойного, без отрицательных деталей (а положитель¬ ные сами собой следуют — прежде всего, доставка Записок Екатери¬ ны II) — ничего подобного не следует. Хотя нельзя исключить, что NN не назывался потому, что Тучкова-Огарева не хотела называть его рядом с именем Герцена, которому NN почему-то разонравился (как это часто бывало с другими его друзьями). Если допустить, что она обманывала чи¬ тателей относительно смерти NN, то как можно верить всему остально¬ му в цитируемом тексте? АД. Зайцев подметил важное противоречие в исследуемом тексте: если Герцен ограничил тайну имени NN пределами его жизни, то почему Тучкова-Огарева не раскрыла ее? На этом осно¬ вании исследователь даже высказал сомнение в том, что мемуаристка знала сама NN997. Необходимо также иметь в виду, что Наталья Алексеевна называет лишь одну причину, приведшую NN в Лондон, — передачу Записок Екате¬ рины II**. Это весьма интересно и наводит на новые размышления. Если целью поездки NN была публикация столь важного и секретного докумен¬ та, каким являлись Записки Екатерины II, то к этой поездке он (или они) должен был хорошо подготовиться: подготовить ясную копию, исправить ошибки, подготовить предисловие и комментарий. Иначе зачем подвер¬ гать себя столь большой опасности? Как явился NN к Герцену; трудно по¬ верить, что он с порога так сказал: вот подлинные Записки Екатерины, и Герцен ему поверил, никогда не видев последних?! Все это кажется весьма несерьезным, больше достойным какого-то авантюриста. Почему Герцен, весьма подозрительный, не подумал, что это III Отделение направило к нему агента с фальсифицированными Записками? Но может быть, NN выполнял роль перевозчика и доставка Записок была оговорена заранее? А если NN был собственником рукописи, то что двигало им: тщеславие, же¬ лание дать читателям узнать что-то сенсационное — хранящиеся в глубо- * Тучкова-Огарева признается, что была неверующей (АН. Т. 99. Кн. 2. С. 240). ** Если, несколько опережая события, говорить о П.И. Бартеневе, то у последнего глав¬ ной целью визита к Герцену была передача, по просьбе И.С. Аксакова, «письма от молодого человека» (XXVI, 220). 603
O.A. ИВАНОВ IÄ» кой тайне мемуары Екатерины II, или научные интересы? Положим, что Записки были бы изданы, но кто тогда бы их прочел — публика, совершен¬ но не разбиравшаяся в истории середины XVIII века (комментариев не было), да к тому же имевшая очень малую возможность не только купить герценовские издания, но и привезти их в Россию, или ученые, историки? Но последние (не более десятка человек) имели подобные же списки или могли их прочесть; зачем им была ненаучная публикация, где было совер¬ шенно неясно, не выпустил ли что переписчик или не вписал лишнего? Да, изданием мемуаров Екатерины II пользовались, но достоверных выводов из этого текста сделать было нельзя. Чтобы сделать вполне обоснованное заключение о достоверности по¬ павшего в руки Герцена списка, необходимы были специальные знание и многократное его прочтение, вызываемое необходимостью установления тождества текста (в тексте могут находиться и произвольные вставки). Можно, однако, предположить, что Герцен сам просмотрел список, преж¬ де чем он представил его Огареву и его жене. Последняя пишет, что Герцен подавал Огареву тетрадь, а не связку (кипу) листов. Но если Тучкова сама не видела, как NN вручил Герцену Записки Екатерины II, то нельзя совер¬ шенно исключить, что последний по каким-то причинам оговорил извес¬ тное ей лицо, к делу привоза рукописи отношения не имевшее. Здесь же следует напомнить, что в объявлении об издании Трюбнером Записок Ека¬ терины II сообщалось о предложении списка от другого «корреспондента», о чем Тучкова-Огарева почему-то не рассказала. Наибольшую загадку в приведенном фрагменте представляет фраза Герцена, обращенная к Огареву и его жене: «Я очень рад приезду NN, он нам привез клад, только про это ни слова, пока он жив» (курсив наш. — О. И.). Присутствует ли в последних словах намек на преклонный возраст NN, которого наверняка переживут участники разговора, или речь идет о какой-то серьезной болезни, которая должна была скоро свести NN в могилу? Нет сомнения, что эти слова находятся в связи с приведенным выше утверждением Тучковой о смерти NN, которая, как видно, ожида¬ лась. Если верить рассмотренной фразе — «кажется, он был уже известен своими литературными трудами», то из нее следует, что речь идет о че¬ ловеке, недавно вступившем в науку — «уже известен». Итак, NN — мо¬ лодой (в науке), но больной. «Когда записки императрицы были напечатаны, NN был уже в Герма¬ нии, и никто не узнал об его поездке в Лондон». Из этого предложения (особенно от оборота — «был уже») создается впечатление, что NN находился достаточно долго в Лондоне или издание готовилось быстро. Последнее, как следует из объявлений в «Колоколе», — неверно. Правда, тут возникает вопрос, как русский человек с костылем 604
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III мог остаться незамеченным; как он сумел спрятаться при посадке на ко¬ рабль, по прибытии в порту, в гостинице, где он останавливался (вряд ли у Герцена)? Это было весьма трудно сделать, учитывая большое количе¬ ство русских, посещавших тогда Лондон и особенно Герцена. У этого дела была и официальная сторона: каждый отъезжающий за границу должен был оповестить об этом через столичные газеты с указа¬ нием стран, которые намеревался посетить, получить заграничный пас¬ порт, который обязан был визировать в русских посольствах или консуль¬ ствах. «Из Германии он писал Герцену, что желал бы перевести записки эти на русский язык. Герцен с радостью выслал ему один экземпляр, а через месяц перевод был напечатан Чернецким». Странно выглядит спонтанное желание NN переводить Записки Ека¬ терины И; как можно, находясь проездом или на отдыхе (хотя Тучкова- Огарева указывает единственной целью поездки в Лондон — доставку туда этих мемуаров), без особой подготовки и справочных материалов взяться за перевод такого серьезного памятника? Это значительно снижа¬ ет оценку NN как историка, желающего видеть хорошо изданным столь важный документ. Да и как Герцен, не зная уровня переводческих спо¬ собностей NN, решился доверить ему столь серьезную работу? Если Ис¬ кандер преследовал явно политические, а не научные цели, то чего хотел достигнуть NN переводом мемуаров Екатерины II на русский язык? Ведь уже издание французского текста, без сверки его с другими списками, а также из-за массы погрешностей, было мало удовлетворительным, пере¬ вод же оказался еще менее приемлемым — и из-за неточностей, и из-за многочисленных ошибок. Неужели политические цели (или аргументы Герцена) настолько заслонили научные? Итак, Тучкова-Огарева настаивает, что тайна доставки Герцену Запи¬ сок Екатерины II так и осталось тайной к моменту публикации ее «Вос¬ поминаний». Несмотря на объявленную ею смерть NN, она все-таки не решилась назвать его имени: сама ли или под давлением цензуры — мы этого, к сожалению, не знаем. Примечательно, что в одном из писем Е.С. Некрасовой Тучкова-Огарева пишет: «...Мы люди николаевского вре¬ мени, мы, может быть, глубже чувствуем, потому что обучены молча¬ нию...»998 Чтобы выяснить, как и почему П.И. Бартенев мог передать Герцену Записки Екатерины II и сделал ли это на самом деле, необходимо иссле¬ довать, как он относился к России и ее народу, к властям, к своему окру¬ жению, как видел свое будущее (мог ли, например, он пожертвовать им для публикации упомянутых Записок); другими словами, с каким настро¬ ением он пришел к 1858 году. 605
O.A. ИВАНОВ «Äi. Нет никакого сомнения, что Петр Иванович Бартенев был истинным патриотом России. Истинным, потому что любил не слепо, а видя и недо¬ статки, Отсюда любовь к России и в прошлом — любовь к ее истории, ко¬ торой Бартенев посвятил всю свою жизнь. А.Д. Зайцев, автор первой био¬ графии Бартенева, основанной на серьезном изучении архива, писал: «Не случайно все-таки выбрал Бартенев занятия историей! В этом со всей оче¬ видностью убеждаешься, прочитывая его дневник, в котором не раз встре¬ чаются восторженные (или негодующие, но всегда одинаково страстно выражаемые) мысли об истории России. Для Бартенева изучение прошло¬ го не тема научной разработки, а живое прикосновение к славе и величию российской истории»999. Так, например, говоря о войне 1812 года, Петр Иванович писал: «Стоит только прочесть описание Отечественной войны, чтоб не любящему России возлюбить ее, а любящему полюбить еще жар¬ че, еще искреннее и благодарить Бога, что такова Россия!» По отношению к судьбам России он оценивал и людей. Так, о П.В. Ки¬ реевском Бартенев с сердечной благодарностью написал, что он «был на¬ родолюбцем в истинном смысле слова: всю многостороннюю ученость свою применял он к делу родины, и про него можно было без преувели¬ чения сказать, что общее дело России почитал он своим частным делом». А о A.C. Хомякове, сыгравшем наибольшую роль в его духовном станов¬ лении, Петр Иванович как-то заметил, что он был «провозвестником все¬ мирно-исторического назначения России». П.И. Бартенев солидарен с борьбой за освобождение славян от турец¬ кого ига. Он переводит с немецкого книгу Л. Ранке « История Сербии по сербским источникам» (М., 1857). В январе 1858 года в Москве был об¬ разован Славянский благотворительный комитет, целью которого было доставлять славянам, «угнетенным турецким игом», средства к просвеще¬ нию — «утолению духовного глада»; в 1862 году Бартенев стал членом Постоянной комиссии этого комитета, временным председателем кото¬ рого был избран М.П. Погодин1000. Происходя из дворян, Бартенев вмес¬ те с тем с детских лет задумывался над несправедливостью крепостного строя. Однако Петр Иванович не одобрял и того освобождения кресть¬ ян, которое предложило правительство. Он сам пишет, что «впоследствии был врагом того способа раскрепощения, благодаря которому разорены помещики, развращены бывшие крепостные..»1001. После окончания гимназии в июне 1847 года Бартенев решил посту¬ пить «на словесный факультет, куда влекли меня имена Шевырева, Гра¬ новского, Соловьева»1002. Но судьбе было угодно свести его через некото¬ рое время с A.C. Хомяковым. «Могу повторить за себя слова одного из поклонников Магомета: он схватил меня за сердце, как за волосы, и не отпускал больше прочь. Любовь и благоговение его памяти и до сей ми¬ 606
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III нуты не покидают меня», — напишет Бартенев в своих «Воспоминани¬ ях»1003. Дочь Петра Ивановича, Т.П. Вельяшева, писала, говоря о доме Хо¬ мякова, детям которого преподавал Бартенев: «Здесь и началась хорошая репутация его, как преподавателя словесности. Можно сказать, что в доме Хомякова отец начал свою «карьеру»1004. Как известно, А.С. Хомяков пред¬ ложил Бартеневу идею об издании исторического журнала — будущего «Русского архива». Внучка Петра Ивановича пишет: «Этого доброго сове¬ та Алексея Степановича Хомякова дед никогда не забывал и всю жизнь хранил к нему в сердце глубочайшую благодарность и уважение, смешан¬ ное с нежностью»1005. Среди университетских преподавателей было несколько выдающихся профессоров. «С самого первого курса, — вспоминает Бартенев, — был я счастлив тем, что главным профессором был у нас Степан Петрович Ше- вырев, великий трудолюбец, идеалист, строго православный и много- стороннейше образованный»* (курсив наш. — О. И.). Другим человеком, искренне стоящим на патриотических позициях и сыгравшим большую роль в жизни Бартенева, был М.П. Погодин. Петр Иванович рассказыва¬ ет: «Еще до отъезда к брату ездил я на Девичье поле к Михаилу Петрови¬ чу Погодину, который стал благоволить ко мне с самого времени моего студенчества. Он, узнав от Шевырева про мою работоспособность, однаж¬ ды навестил меня в рабочей моей келье, просидел довольно долго и вслед за тем прислал ко мне целый воз своего «Москвитянина», который он издавал с 1841 года. В благодарность я составил указатель статей «Моск¬ витянина» по истории Русской, этнографии и по истории Русской словес¬ ности... Мы до конца дней его (1875 г. декабря 8-го) оставались в наилуч¬ шей дружеской связи, простиравшейся и на наше семейство. Я от всей души полюбил его, и он ценил мое трудолюбие и любознательность, на¬ зывая меня за мои расспросы «дразнилкою»1006. «В течение с лишком двадцати лет посчастливилось мне, — пишет Бартенев в другом месте, — пользоваться его расположением и участием в обстоятельствах моей жиз¬ ни. Несчетное число раз ездил я на Девичье поле и никогда не уезжал от Михаила Петровича без нравственной и умственной для себя пользы»1007. М.П. Погодин связывал Бартенева с великими людьми России Н.М. Ка¬ рамзиным и A.C. Пушкиным. Более 40 материалов Михаила Петровича было опубликовано в «Русском архиве», а Петр Иванович принимал уча¬ стие в его работе, писал для журнала «Москвитянин». Погодин в свое время, когда он узнал, что Бартенев хочет написать статью о В.А. Жуковском, дал ему «кургузую записочку» к Авдотье Пет¬ * Тут Бартенев, по-видимому, перечисляет основные качества, которые ему импониро¬ вали в людях. 607
O.A. ИВАНОВ ^ ровне Елагиной. Петр Иванович в «Воспоминаниях» пишет: «Знаком¬ ство с Елагиными принадлежит к немногим вполне счастливым обстоя¬ тельствам моей жизни. Я полюбил их от всего сердца, и эта семья сде¬ лалась мне как родная. Пришел я к ним весной 1853 года поутру...»1008 Там молодой историк знакомится с братьями Киреевскими, Аксаковы¬ ми. А.Д. Зайцев подчеркивал особую роль подобных отношений в жиз¬ ни Петра Ивановича: «Эти знакомства стали важнейшим фактором в формировании его историко-литературных и общественно-политиче¬ ских воззрений. Уважение и привязанность к вождям раннего славя¬ нофильства Бартенев сохранил на всю жизнь»1009. Многое сближало Бар¬ тенева с Иваном Сергеевичем Аксаковым, бывшим «западником, но постепенно сблизившимся со славянофилами»1010, который стал, по вы¬ ражению Петра Ивановича, «усердным» сотрудником «Русского архи¬ ва» (около 30 материалов). Весьма ценил Бартенев и его брата, К.С. Ак¬ сакова. «Пишущий эти строки, — замечает Петр Иванович, — счастлив тем, что знал Константина Сергеевича. После разговора с ним всякий раз становилось как-то светлее и чище на душе»1011. Но славянофилы, как из¬ вестно, недолюбливали Петра Великого. Несмотря на свои симпатии, П.И. Бартенев был всегда самостоятель¬ но мыслящим человеком и, уважая авторитеты, не преклонялся перед ними. Так было дело с оценкой им Петра I. А.Д. Зайцев пишет, что Бар¬ тенев чрезвычайно высоко оценивал личность Петра I и говорил про него: «Петр ярко выступает с чертами истинного гения и вполне русско¬ го человека». По мнению Петра Ивановича, петровское время является одной из крупнейших вех в русской истории. «Тут корень и объяснение всему, что происходило в знаменитом XVIII веке и чем по большей час¬ ти Россия живет и до сих пор», — говаривал он. Полемизируя с теми, кто предъявлял Петру различного рода обвинения (в том числе и со славя¬ нофилами!), Бартенев в июне 1872 года писал П.А. Вяземскому: «Но вот что замечательно и составляет истинный признак гения: какие обвине¬ ния на него ни возводи, как ни думай о нем, его величавый образ нео¬ тразимо предстоит перед вами, овладевает вами». Не обходил Бартенев и «мерзости Петровых времен», считая необходимым, в целях выясне¬ ния исторической правды, их изучение1012. В те годы Бартенев познакомился и с Александром Ивановичем Коше¬ левым, которого он характеризовал как человека «выдающихся способно¬ стей, широкой образованности и отменного трудолюбия...» и говорил, что «история оценит его заслуги русскому просвещению. Это был неутомимый борец за самобытность русской мысли, горячий друг и честный гражда¬ нин»1013. А.И. Кошелев стал издавать в 1856 году журнал «Русская беседа», сыгравший важную роль в судьбе Бартенева. Александр Иванович вспоми¬ 608
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III нал, как осенью 1855 года «A.C. Хомяков, К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин и я съехались в Москву и порешили издавать журнал, сперва в виде четырех книг в год, назвать этот журнал «Русскою беседою» и быть мне его издате- лем-редактором»1014. В число постоянных сотрудников «Русской беседы» вошли: И.С. Аксаков, кн. В.А. Черкасский, И.Д. и И.В. Беляевы, Т.И. Филип¬ пов и другие. В «Русской беседе», по-видимому, познакомился Петр Иванович с дру¬ гим выдающимся деятелем славянофильства — Ю.Ф. Самариным, который в начале 1860-х годов в числе «общих наших друзей» называл Бартенева, Аксакова и В.А. Черкасского. Московский журнал «Русская беседа», выхо¬ дивший в 1856—1860 годах и являвшийся органом славянофилов, высту¬ пал за освобождение крестьян с землей за выкуп и с сохранением кресть¬ янской общины. Зная активное сотрудничество Бартенева в этом журнале, можно говорить, что его взгляды по этому вопросу совпадали с позицией журнала. «Сближение с Хомяковым, братьями Киреевскими, Елагиными и семьею Аксаковых, — писал Бартенев, — почитаю счастьем своей литера¬ турной и общественной жизни»1015. Славянофилам противостояли так называемые западники. А.И. Ко¬ шелев очень хорошо передал основной вопрос дискуссии между теми и другими. Он писал: «Нас всех и в особенности Хомякова и К. Аксакова прозвали «славянофилами»; но это прозвище вовсе не выражает сущно¬ сти нашего направления. Правда, мы всегда были расположены к славя¬ нам, старались быть с ними в сношениях, изучали их историю и нынеш¬ нее их положение, помогали им, чем могли, но это вовсе не составляло главного, существенного отличия нашего кружка от противоположного кружка западников. Между нами и ими были разногласия несравненно более существенные. Они отводили религии местечко в жизни и пони¬ мании только малообразованного человека и допускали ее владычество в России только на время, — пока народ не просвещен и малограмотен; мы же на учении Христовом, хранящемся в нашей православной церк¬ ви, основывали весь наги быт,, все наше любомудрие и убеждены были, что только на этом основании мы должны и можем развиваться, со¬ вершенствоваться и занять подобающее место в мировом ходе чело¬ вечества. Они ожидали света только с Запада, превозносили все там существу¬ ющее, старались подражать всему там установившемуся и забывали, что есть у нас свой ум, свои местные, временные, духовные и физические осо¬ бенности и потребности. Мы вовсе не отвергали великих открытий и усо¬ вершенствований, сделанных на Западе, — считали необходимым узна¬ вать все там выработанное, пользоваться от него весьма многим; но мы находили необходимым все пропускать через критику нашего собствен¬ 39 О. Ишноп 609
O.A. ИВАНОВ ^ ного разума и развивать себя с помощью, а не посредством позаимство- ваний от народов, опередивших нас на пути образования». И тут же Ко¬ шелев сообщал историческую программу славянофилов: «Мы признава¬ ли первою, самою существенною нашею задачею — изучение самих себя в истории и в настоящем быте; и как мы находили себя и окружающих нас цивилизованных людей утратившими много свойств русского челове¬ ка, то мы считали долгом изучать его преимущественно в допетровской его истории и в крестьянском быте. Мы вовсе не желали воскресить древ¬ нюю Русь, не ставили на пьедестал крестьянина, не поклонялись ему и отнюдь не имели в виду себя и других в него преобразовать. Все это — клеветы, ни на чем не основанные. Но в этом первобытном русском че¬ ловеке мы искали, что именно свойственно русскому человеку, в чем он нуждается и что следует в нем развивать. Вот почему мы так дорожили собиранием народных песен и сказок, узнаванием народных обычаев, поверий, пословиц и пр.» (курсив наш. — О. И.)1016. Проблема веры была важной в жизни Петра Ивановича. Сидорова- Бартенева вспоминала: «Дед верил в Бога, Иисуса Христа и Божию Ма¬ терь, а также в загробную жизнь со справедливым воздаянием за все, что совершено человеком в продолжении его земной жизни, верил твердо, наивно, как ребенок, заглушая в себе сомнения, как искушения, порож¬ денные дьяволом, скорбя и бичуя себя за то, что насущная забота о тех, кто был ему дорог, и суета жизни не давали ему времени серьезно поду¬ мать о спасении своей души»1017. Однако Бартенев не любил ханжества; говоря в некрологе А.Н. Бахметевой о ее отношении к религии, Петр Иванович заметил: «Постоянно обращаясь с предметами духовными и церковными, умела она уберечься от заразы ханжества»1018. Отдельные идеи западников Бартенев ценил, но в целом относился к их представителям прохладно. Например, о П.Я. Чаадаеве Петр Иванович придерживался тех же взглядов, что и А.И. Кошелев. Бартенев писал, что «никогда Чаадаевым не пленялся», считая его мнения о русской истории «оскорблением русского человека»1019. Более сложным было отношение Петра Ивановича к Герцену (об этом мы поговорим особо). Грановский, лекции которого так хотел услышать молодой Бартенев, также не вызы¬ вал в нем тех же теплых воспоминаний, как Хомяков или К. Аксаков1020. Нельзя сказать, что П.И. Бартенев придерживался строго только сла¬ вянофильских взглядов. Его воззрения были шире. По собственным сло¬ вам Петра Ивановича, «и западники и восточники не считали меня впол¬ не своим»1021. Непростое отношение у Бартенева было к С.М. Соловьеву. В своих «Воспоминаниях» Петр Иванович, касаясь учебы в университете, писал: «Русскую историю читал Соловьев Сергей Михайлович без всякого во- 610
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ» одушевления и с возмутительною холодностью. Немудрено: у него было столько других должностей»1022. Вместе с тем Петр Иванович называл Соловьева «великим трудолюбцем»1023. Говоря о знаменитой «Истории с древнейших времен», Бартенев писал в заметке «Воспоминания о GM. Со¬ ловьеве»: «История Соловьева в особенности ценна в последних своих томах, в изложении событий XVIII века, так как до него приходилось довольствоваться скудными сведениями о том времени, а он пользовал¬ ся архивными бумагами, которые тщательно скрывались и только те¬ перь для всех доступны. Благодаря Соловьеву осмнадцатый век русской истории раскрылся для русских людей. Отношения Петра Великого к сыну, воцарение Елизаветы, царствование Петра III читаются в изложе¬ нии Соловьева, как самая занимательная повесть...»1024 С.М. Соловьев поддерживал интерес Бартенева к деталям русской истории. «Подроб¬ ности, анекдоты о государях, о дворах, известия о том, что было сказано одним министром, что думал другой, — писал он, — сохраняют навсегда свою важность, потому что от этих слов, от этих мыслей зависит судьба целого народа и очень часто судьба многих народов»1025. А.Д. Зайцев пи¬ шет, что культ факта, культ документа, сложившийся у Бартенева уже в начале его научной деятельности, постепенно выработал в нем представ¬ ление о том, что единственно полезное, научно необходимое поле твор¬ чества — это разыскание и введение в оборот конкретных документов прошлого1026. Теоретическую разработку фактов прошлого, построение цельной картины русской истории Бартенев считал делом будущего. «Я совершенно не способен к критической оценке, — писал он в 1862 году литератору М.Ф. де-Пуле, — а требую только осязательного факта». По¬ добное отношение с годами только укреплялось в Бартеневе; в 1873 году он писал П.А. Вяземскому: «Мы слишком богаты общими выводами и теоретическими разглагольствованиями, в исторических сочинениях на¬ ших нам нужно больше фактических рассказов, которые, конечно, тем ценнее, чем осмысленнее». В переговорах с авторами Бартенев настаи¬ вал, чтобы статьи для его журнала имели характер «не столько теорети¬ ческий, как биографо-исторический». Поэтому он и считался лучшим знатоком родословных. Бартенев постоянно подчеркивал, что для любых теоретических построений, любых выводов необходимы «прямые указа¬ ния» источников. Бартенев упрекал С.М. Соловьева, говоря, что он, «этот враг казачества, сам зачастую действует, как казак, выхватывая из архи¬ вов отдельные отрывки и пробавляясь общими взглядами». Эта оценка научного метода одного из крупнейших отечественных ученых очевид¬ но упрощена. Впрочем, и С.М. Соловьев не соглашается с Бартеневым, которому якобы «требуется один только простой перечень голых фак¬ тов без всякого участия субъективной мысли»1027. 39' 611
O.A. ИВАНОВ Следует заметить, что именно С.М. Соловьеву Бартенев был обязан тем, что был принят в МГАМИД. «В 1853 году, когда я жил в игрушечном мага¬ зине Трухачева, — вспоминал Бартенев, — навестил меня профессор С.М. Соловьев и предложил от имени князя Михаила Андреевича Оболен¬ ского поступить на службу в находившийся под его управлением Москов¬ ский Главный Архив Министерства Иностранных Дел — это хранилище важнейших исторических бумаг, какие знает Русская историография. Ар¬ хив помещался в огромном доме некогда дьяка Украинцева и состоял в ве¬ дении Посольского приказа. Только верх его отапливался, внизу же под сводами хранились бумаги, доставать которые приходилось не иначе, как укутавшись, а зимою в шубе и валенках. Кроме сторожей ходил тут только один чиновник, Иван Арсеньевич Тяжелов. Да и наверху всегда было про¬ хладно, и я спасался тем, что мой стол находился поблизости от печи...»1028 Важной вехой в жизни Бартенева стало знакомство с семейством Блу¬ довых. Благодаря своему трудолюбию, добросовестности, научным инте¬ ресам и любви к поэзии Жуковского и Пушкина Петр Иванович снискал себе уважение в просвещенном обществе. Похвальные отзывы о Бартене¬ ве дошли даже до В.А. Жуковского. После того как отпал контракт с Жуковским, К.А. Коссович рекомен¬ довал П.И. Бартенева Л.Д Шевич, дочери Д.Н. Блудова, известного госу¬ дарственного деятеля, знатока исторических тайн. Он стал для молодого историка источником бесценной информации. Сам Бартенев писал: «Бе¬ седы с графом Блудовым и мои расспросы у него были для меня тем, что немцы зовут historische Vorstudien. В то время почти ничего не позволя¬ лось печатать об русской истории XVIII века... Блудов же был необыкно¬ венно словоохотлив, и я внимал ему, аки губа напояема»1029. Раскрывая некоторые темы этих рассказов, в 1868 году П.И. Бартенев писал: «По¬ койный гр[аф] ДН. Блудов передавал нам, что ему при разборе архивов Зимнего дворца случилось читать неизданную собственноручную тетрадь Екатерины Н-й на французском языке... содержащую в себе подробные ее рассказы о рождении, детстве и вообще о жизни ее до приезда в Рос¬ сию»1030. Известно также, что Дмитрий Николаевич рассказывал Барте¬ неву о письмах А.Г. Орлова из Ропши1031. В исторических исследованиях Бартенева все складывалось хорошо. В записках Петра Ивановича читаем: «По указанию Шевырева я составил и напечатал в «Московских ведомостях» жизнеописание одного из пер¬ вых студентов университета — Якова Ивановича Булгакова, а Оболенский заставил меня написать биографию своего деда-дяди, графа Аркадия Ив. Моркова, для чего позволил мне рыться в его депешах. Успех окрылил меня, и к юбилею университета написал я биографию его основателя Ив. Ив. Шувалова». 612
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Как пишет сам П.И. Бартенев, ему не нравилась «угодливость перед властями». 06 императоре Николае I он как-то отозвался, процитировав знаменитые строки Некрасова: И только тот один, Кто всех собой давил, Свободно и дышал, И действовал, и жил. Есть сведения, что он не любил и Александра II1032. При этом необхо¬ димо заметить, что Петр Иванович чрезвычайно высоко ставил Петра I и Екатерину II (об отношении к ней Бартенева пойдет речь ниже). С властями Петр Бартенев столкнулся рано: еще в 1849 году он вызы¬ вался на допрос к генерал-губернатору A.A. Закревскому по делу о высыл¬ ке из Москвы А.С. Хомякова1033. Кстати сказать, по словам П.И. Бартенева, посещения Хомякова не оставались незамеченными; «правительство в то время косо смотрело на славянофилов, и полиция вела списки лиц, посе¬ щавших Хомякова»1034. Но самые серьезные проблемы возникли у Барте¬ нева через пять лет. Неожиданно Петр Иванович попал в поле зрения III Отделения. Этот факт, насколько мы знаем, неизвестен его биографам. Дело, хранящееся в архиве упомянутого ведомства, носит название: «По письму Петра Бартенева из Москвы от 3 мая 1854 года к графине Анто¬ нине Дмитриевне Блудовой в Петербург»1035. Дело Хомякова слегка только коснулось П.И. Бартенева; никаких орга¬ низационных выводов на его счет в III Отделении сделано не было, но сле¬ дить за его перепиской все-таки продолжали. Петр Иванович вел себя, по-видимому, аккуратно, но вот его корреспонденты не были таковы. Судя по отсутствию в этом деле каких-либо других сведений, наблю¬ дение за П.И. Бартеневым не дало, по-видимому, каких-то новых комп¬ рометирующих материалов. Это отчасти подтверждает и опубликован¬ ный самим Бартеневым «Список подозрительных лиц в Москве (1859)», составленный генерал-губернатором графом A.A. Закревским и передан¬ ный им в III Отделение. Несмотря на якобы ходившие слухи о том — «молва гласила» (если верить В.М. Голицыну), что Бартенев передал Гер¬ цену Записки Екатерины II, Петр Иванович не попал в поле зрения Зак- ревского, хотя тот и знал о его ранних «прегрешениях». Но там оказались весьма близкие к Бартеневу люди: А.И. Кошелев, Ю. Самарин, A.C. Хомя¬ ков, М.П. Погодин, который был даже представлен как корреспондент Герцена. Все это весьма странно. Тем более, если принять во внимание, что перлюстрация писем, получаемых Бартеневым, не остановилась. Какие чувства мог питать после этих событий П.И. Бартенев к влас¬ тям? Особой симпатии, естественно, все это вызвать не могло. Вместе с 613
O.A. ИВАНОВ тем нельзя сказать, что Бартенев затаил обиду и думал о мести. Кому? Начальнику III Отделения? Императору? Скорее всего, он понял, что надо быть осторожным. Правда, и дальнейшие отношения с властями были у Бартенева далеко не безоблачными, но не тайными: ему весьма достава¬ лось от цезуры, внимательно читавшей его «Русский архив»1036. А.О. Смирнова-Россет говорила: «Бартенев так влюблен в Екатерину, что у него сумбур в башке»1037. Это была сильная и долгая любовь. Сам Петр Иванович писал: «Екатерина, ее царствование, ее судьба, ее великие заслуги перед Россиею занимают меня с юношеских лет. Мой профессор С.М. Соловьев сочувствовал моей приверженности к славной ее памяти. И он считал, что ее воцарение было делом народного избрания, так как тогдашняя гвардия была представительницею всех сословий русского на¬ рода... Я же воспитывался и под действием предания семейного: мой дед по матери, Петр Тимофеевич Бурцев, после военной службы долго и с честию был городничим в городе Липецке и покинул эту должность вслед за воцарением Павла Петровича. Тамбовский губернатор Державин це¬ нил его, и я еще отроком знал наизусть стихи из Фелицы и видения Мур¬ зы. У нас в доме говорили про Екатерину с благоговением, а когда был я еще студентом, покойный ДН. Свербеев звал меня загробным фаворитом Екатерины (favori posthume)»*1038. Это же подтверждают и люди, близко знавшие Бартенева. С.С. Сидо¬ рова-Бартенева вспоминала: «У Деда** были две страсти: Пушкин и «ма¬ тушка Екатерина». Екатерину II и ее царствование дед так хорошо знал, что, по его словам, мог по памяти рассказать год за годом и день за днем на протяжении всего царствования, где она была в этот день, с кем гово¬ рила, какие государственные мероприятия проводила в жизнь, какие ука¬ зы издавала и т. д. Умирая, за 3—4 дня до своей кончины, в предсмертном бреду, он разговаривал с нею, перемежая эту беседу распоряжениями относительно очередной книжки Русского архива. Слушая его уже едва внятный голос, я дивилась, насколько 83-летний умирающий дед был крепко привязан к жизни и полон мыслями о том, что он любил и чему посвятил свою долгую трудовую жизнь. Кто-то прозвал его «посмертным любовником Екатерины», а я могу прибавить: оставшимся верным ей до последнего вздоха!»1039 Сам П.И. Бартенев писал: «...Жизнь таких людей, как Пушкин, как Екатерина II, запечатлена чем-то чудесным, да и сами они в ходе истории — какое-то чудо»1040. Сидорова-Бартенева рассказы¬ вает, что, осаждаемый корреспондентами, Петр Иванович их к себе не * Герцен называл «своей фавориткой» княгиню Е.Р. Дашкову (XXVII, 64). Поэтому он считал возможным, с одной стороны, «подрумянить и посыпать рисовой пудрой» (XXVI, 32), а с другой — окрестить «бабой-бабарицей» (XXVI, 82). ** Слово «дед» Сидорова-Бартенева пишет с заглавной буквы. 614
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III пускал и с ними не разговаривал; но тут один упомянул «матушку Екате¬ рину»: «Дед внезапно просиял, любезно начал с ним разговаривать — «Ах, милый!», повел его в кабинет и целый час просидел с ним, рассказывая о Екатерине»1041. Можно полагать, что взгляды Бартенева на Екатерину II не вошли в противоречие с воззрениями на нее A.C. Хомякова, который оценивал царство императрицы как хорошее в сравнении с предшествующим и последующим1042. Конечно, далеко не все славянофилы симпатизировали Екатерине II. Рассказы о Екатерине II захватывали молодого Бартенева. Бог послал ему знакомство с Д.Н. Блудовым, читавшим многие тайные документы Екатерины II, включая и ее Записки. П.И. Бартенев уже в середине 1850-х годов обсуждал с приятелями царствование Екатерины II и ее личность, хотя публично это нельзя было сделать. А.Д. Зайцев приводит выписку из Дневника Петра Ивановича 1854 года: «Вечер 18 ноября у И.В. Киреевского... Разумеется, мы не мог¬ ли не поговорить об Екатерине»1043. После смерти Николая Павловича стали возможны публикации, в которых упоминалось царствование его бабки. Для того чтобы глубже понять эволюцию взглядов Бартенева на Ека¬ терину II и ее время, следует изучить его первые работы. Начнем с солид¬ ной статьи о И.И. Шувалове (80 страниц), написанной к юбилею Москов¬ ского университета* и опубликованной в «Русской беседе» в 1857 году1044. Сам тон работы — любовь к родине, к ее народу — показывает близость Бартенева с славянофилами. О таком подходе свидетельствуют первые ее фразы. «Едва ли где-нибудь история образованности, изложенная надле¬ жащим образом, — пишет Бартенев, — может представить столько важ¬ ных и для всякого мыслящего человека поучительных явлений, как в на¬ шем отечестве. Разнообразие путей, которыми переходила к нам наука, борьба возникавших понятий, участие в этом деле самого общества, ко¬ торое то жадно устремлялось к свету, то снова предавалось губительному равнодушию, — все здесь привлекает внимание наблюдателя»1043. Говоря о том, что Ивана Шувалова «вскормили деревенские мамуш¬ ки» на русских сказках, песнях, Бартенев замечает: «Тогдашнее воспита¬ ние, как ни много представляет оно недостатков, имело, однако, свою вы¬ году, и именно в этом ближайшем знакомстве с родною страною и с окружающею природою... Такое сближение действовало живительно: ре¬ бенок вырастал настоящим сыном земли своей. Вообще Шувалов, подоб¬ * В конце статьи проставлен 1855 год, однако в сносках используются сведения, отно¬ сящиеся к более позднему периоду; например, ссылка на 3-ю книгу «Русской беседы» за 1856 год. С. 69. 615
O.A. ИВАНОВ но многим другим славным людям прошлого века, первоначальными ос¬ новами своего характера обязан был тому быту, который обыкновенно называют допетровскою стариною. Из родительского дома вынес он бе¬ зусловную покорность уставам церкви, благоразумное, далеко не похожее на раболепство, уважение власти, горячую любовь к родине и то желание быть ей полезным, которое увековечивает его имя в истории. Оттого ев¬ ропейское образование, усвоенное им впоследствии, принесло такие пре¬ красные общественные плоды. Шувалова никогда не покидала мысль о родине и о сообщении своим соотечественникам новых благ образован¬ ности. Письма его из-за границы, которые читатель встретит ниже, по¬ казывают, что, по складу ума и речи, он был вполне русский человек»1046. Рассказывая об отношениях с Вольтером Шувалова, Бартенев подчер¬ кивал: «При всем уважении к талантам Вольтера, при всей мягкости сво¬ его характера, благочестивый Шувалов не мог мириться с его мнениями и должен был чувствовать отвращение к его цинизму и кощунству»1047. В отличие от оголтелых критиков российского XVIII века, Бартенев занима¬ ет разумную историческую позицию: « Нравы и понятия того времени не дозволяют произносить строгих приговоров»1048. «Петр Федорович, — писал Бартенев, — будучи великим князем, не¬ редко посещал Шувалова в его дворцовых покоях и оставался у него по¬ долгу..» Согласно Бартеневу, И.И. Шувалов оказывал, будучи за границей, услу¬ ги Екатерине. Так, например, историк пишет: «Римские связи дали воз¬ можность Шувалову принести пользу отечеству и в политическом отношении. Он помогал графам Орловым, когда они из Италии подготов¬ ляли восстание греков и обеспечивали свои успехи в пределах турецкого царства. В другой раз Шувалов успел исполнить личное поручение Екате¬ рины, которое сообщил ему присланный от графа Панина курьер. Дурини, папский нунций в Варшаве, действовал вопреки русским интересам; илше- ратрица поручила Шувалову исходатайствовать у папы (Климента XIV) удаление Дурини из Варшавы. Папа не только исполнил желание Екатери¬ ны, но даже предоставил Шувалову самому выбрать нового нунция, из лю¬ дей, лично ему известных. Вслед за тем место Дурини занял некто Грамши, человек самый миролюбивый и смиренный. Императрица благодарила за это Шувалова письмом, которое очень обрадовало его»1049. Бартенев пишет, что поэтому возвратившегося из-за границы Шувалова ждала хорошая встреча. «При дворе его приняли отлично. Время давно сгладило бывшие неудовольствия. Императрице приятно было увидать давнишнего своего знакомца: она знала, как уважали его в чужих краях. Его образованность, близкое знакомство с первыми людьми Европы, знание иностранных дво¬ ров и политических отношений, все давало ему право на внимание и отли¬ 616
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III чие. В самый день приезда государыня послала князя Орлова звать его на завтра во дворец и поспешила сделать ему приятное, назначив возвратив¬ шегося с ним молодого кн. Голицына своим камер-юнкером. Орлов и По¬ темкин спорили между собою, кому из них представлять Шувалова императрице. Нарочно было назначено вечернее собрание или так назы¬ ваемый эрмитаж для такого дорогого гостя, как выразилась Екатерина. В течение некоторого времени она беспрестанно с ним видалась, расспра¬ шивая его о чужих краях, рассказывая ему о новых учреждениях в России, требуя от него мнений и замечаний. По всему видно, что Екатерина лю¬ бовалась трудами своими, видя, как изумлялся Шувалов переменам, про¬ исшедшим в России в 15 лет ее правления...» Милости Екатерины II к И.И. Шувалову не прекращались до конца его дней: он был назначен обер- камергером, получил ордена Андреевский и Владимирский 1 -й степени, продолжал считаться куратором Московского университета1050. При этом Бартенев подчеркивает, что «важного значения при дворе, разумеется, он уже не имел, оставаясь представителем времен прошедших...». В непосредственной оценке личности и деяний Екатерины II в упомя¬ нутой статье Бартенев сдержан. По-видимому, давала знать прошлая — николаевская — эпоха, когда о Екатерине предпочитали не говорить. Весьма любопытно обратить внимание на те источники, которые ис¬ пользовал П.И. Бартенев в первой своей фундаментальной работе. Первое, что хотелось бы тут отметить, что Бартенев использовал в основном рус¬ ские источники. Причина этого раскрывается в следующих словах Барте¬ нева об истории Петра Великого, написанной Вольтером: «Вообще напи¬ санная им история Петра Великого должна была служить опровержением всякого рода пасквилей, которыми издавна изобилует европейская лите¬ ратура»1051. Однако мы все-таки находим некоторые иностранные источ¬ ники; например, ссылку на переписку Гримма с Дидро (Paris. 1829—1831. T. VIII) или «известного Бюшенга»1052. Другим источником сведений для Бартенева был, как мы уже говори¬ ли, ДН. Блудов. На него Петр Иванович ссылается, рассказывая о письме Екатерины II Понятовскому; и тот же Блудов фигурирует как человек, со¬ общивший Бартеневу о запрете Державину ехать с франкмасоном Шува¬ ловым за границу1053. Весьма помог Бартеневу в сборе материала известный библиофил и библиограф С.Д Полторацкий. На первых же страницах статьи о И.И. Шувалове Бартенев ссылается на «Российскую родословную книгу» П.В. Долгорукова. При этом он ука¬ зывает на некоторые противоречия ее с другими сведениями. Так, выяс¬ няя вопрос о происхождении рода Шуваловых, Петр Иванович (в приме¬ чаниях) пишет: «Из этих разноречащих показаний мы признаем второе достоверным, ибо кн. Долгоруков очевидно пользовался бумагами, каких 617
O.A. ИВАНОВ ^ не было у Бантыша-Каменского. К сожалению, оба они не указывают сво¬ их источников. Кн. Долгоруков письменно извещал нас, что сведения и бумаги о Шуваловых были получены им от покойного знатока старины, Карабанова. Решить дело предстоит тому, кто получит доступ к семейно¬ му Шуваловскому архиву»1054. Несмотря на высказанные критические замечания, работа Бартенева князю Долгорукову понравилась. 1 июля 1857 года он писал Петру Ива¬ новичу: «С величайшим удовольствием прочел я вашу прекрасную био¬ графию И.И. Шувалова. Труд образцовый. Вы сетуете, что я в Российской родословной книге не указываю источников, но не разочли, что если бы я захотел указывать источники, то Родословная книга вместо 9 или 10 то¬ мов имела бы их двадцать...* Если вы будете еще писать русские биогра¬ фии и если вам угодно будет вашу рукопись сообщить мне до ее напеча¬ тания, я всегда готов передать вам сведения, какие могу иметь. Написав Русскую историю двух последних веков и записки об этой эпохе (все это хранится не у меня)**, я могу сообщить вам многое и всегда с удоволь¬ ствием готов это сделать»1055. Пришло время сказать несколько слов об упомянутой статье о графе Моркове. П.И. Бартенев в своих «Воспоминаниях» рассказывал, что «Обо¬ ленский заставил меня написать биографию своего деда-дяди, графа Арка¬ дия Ивановича Моркова, для чего позволил мне рыться в его депешах»1056. В самой статье сказано более почтительно: «Князю Михаилу Андреевичу Оболенскому, известному многими любопытными изданиями по русской истории и древностям и управляющему Московским Главным архивом М. И. дел, мы обязаны за сообщение разных сведений о графе Аркадии Ивановиче и особенно бумагам его, состоящим преимущественно из чер¬ новых донесений и журнала дипломатической переписки»1057. Что касается других источников статьи, то Бартенев подчеркивал, что предпочитал источники отечественные. «Но смеем думать, — писал он, — что и предлагаемые нами известия о жизни Моркова не лишены некото¬ рого значения и важности, будучи собраны из источников отечественных и большею частью вполне достоверных. В таких известиях нуждается но¬ вая русская история. Если иностранные очки мешают нам понимать древ¬ нюю нашу жизнь, то неудобство это еще ощутительнее относительно так называемого Петровского периода: понятия об этом времени составляют - * К этому месту значительно позднее П.И. Бартенев сделал следующее примечание: «Их всего напечатано четыре. Князь Петр Владимирович Долгорукий увлекся своею враждою к правительству, к сожалению, не кончил своей прекрасной генеалогической работы и уехал в чужие края. Где теперь его бумаги по новой русской истории, которую он знал отлично, но односторонне и злобно?» ** В подлиннике эта фраза выглядит так: «все это находится в рукописи, и во избежание официального любопытства, хранится не у меня» (РГААИ. Ф. 46. On. 1. № 554. Л. 189). 618
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ся по большей части по книгам и брошюрам заграничным, которые напол¬ нены всякого рода умышленными и невольными искажениями. Между тем великая важность новой русской истории неоспорима: без точного знакомства с ближайшими к нам эпохами останется непонятным насто¬ ящее время, к уразумению которого должна вести истинная историческая наука»1058. Архивные материалы, к которым допустил Бартенева князь Оболен¬ ский, ограничивались 1786 годом. Поэтому Петр Иванович вынужден был прибегнуть к другим источникам и заметил: « Нам должно будет ог¬ раничиться немногими и краткими указаниями. Неопределенные извес¬ тия, сохранившиеся в некоторых заграничных брошюрах, не войдут в наше изложение»1059. Тут просматривается вполне определенная позиция. Что же касается Екатерины II, во время царствования которой про¬ шла большая часть деятельности Моркова, то Бартенев о ней почти ни¬ чего не говорит. Возможно, подобная особенность определялась взгляда¬ ми заказчика статьи. Есть только одно место, где Петр Иванович воздает должное императрице. «Владея редким умением подмечать свойства лю¬ дей, — пишет он, — быстро взвешивать их, находить таланты и искусно пользоваться ими, Государыня в ту пору, о которой идет теперь речь, без сомнения уже знала Моркова не по одним отзывам графа Панина и дру¬ гих его начальников...»1060 Обращает на себя внимание, что в самом нача¬ ле статьи Бартенев называет Екатерину Великой, а сообщая о беседе им¬ ператрицы с Морковым осенью 1784 года, он пишет, что «Государыня не раз удостоила его личной беседы Своей» (курсив наш. — О. И.)1061. Князь П.В. Долгоруков высоко оценил и эту статью Бартенева. 22 июля 1857 года он сообщал Петру Ивановичу: «Письмо Ваше и посылку имел честь получить. С величайшим удовольствием прочел Вашу прекрасную статью о графе Моркове и возвращаю ее с некоторыми прибавлениями. Прошу принять на память прилагаемые здесь 4 части Родословной книги и сказание о роде Долгоруковых. Письма царя Алексея и историю Сербии я имею, Указатель к Москвитянину ожидаю от Вас; по вашему любезному предложению, проезжая через Москву, я к Вам заеду за ним»1062. Большую роль в становлении Бартенева как историка сыграли « Биб¬ лиографические записки», в которых он опубликовал ряд любопытных материалов, касающихся Екатерининского века. Тут необходимо сказать несколько слов об организаторе этого издания — А.Н. Афанасьеве (1826— 1871). Он окончил юридический факультет Московского университета (в 1848 году). С ноября 1849 года Афанасьев служил в МГАМИД; в 1855 го¬ ду стал начальником отделения, а затем правителем дел Комиссии печа¬ тания государственных грамот и договоров1063. В конце 1850-х — нача¬ ле 1860-х годов Афанасьев передавал материалы Герцену, которого сам 619
O.A. ИВАНОВ посетил в 1860 году в Лондоне; в ноябре 1862 года он был арестован по упоминавшемуся нами «Делу о лицах, обвиняемых в сношениях с лон¬ донскими пропагандистами». В декабре 1864 года А.Н. Афанасьев был освобожден приговором Сената от суда, но со службы уволен. В 1858 году в только что организованных «Библиографических запис¬ ках» появляется статья П.И. Бартенева «Заметка о сельских типографиях в России», которая сразу определила отношение Петра Ивановича к оте¬ чественной истории, и в частности к XVIII веку. Петр Иванович писал: «Последняя четверть прошедшего столетия, столь блистательного в поли¬ тическом отношении, составляет эпоху и в истории умственного образо¬ вания России. В самом деле, рядом с победами русского оружия, сколько завоеваний русского ума, — прочных ли, или только временных и кажу¬ щихся, это решит история. На престоле сидела государыня, находившая¬ ся в непрерывных сношениях с умнейшими людьми века, сама автор и издательница. Первые люди государства,, ближайшие к Екатерине лица, не оставались равнодушными к успехам наук, искусств и всякого ум¬ ственного движения. Никому не приходила в голову несчастная мысль, что просвещение вредно. Из многих примеров назовем хоть князя По¬ темкина, который не расставался с своею библиотекою и приказывал возить ее за собою в походах, главного государственного дельца Безбо- родку, автора и исследователя малороссийской истории, статс-секретарей императрицы Храповицкого, Державина, Грибовского и др. Оттого-то народное самопознание так дружно и спешно пошло вперед. Внешняя природа России разъяснялась благодаря путешествиям Пал- ласа, Гмелина, Георги, Лепехина и др., добросовестные труды которых до сих пор нимало не утратили цены своей. Положено было начало изуче¬ нию и отдаленной и ближайшей старины, с одной стороны, изданием памятников, с другой — критическими исследованиями Болтина. Пере¬ водческий департамент и частные лица издали на русском языке произ¬ ведения всемирных гениев. Русская изящная словесность имела в это вре¬ мя Державина и фон-Визина. Вследствие прямого, нестеснительного взгляда на книгопечатанье появилось большое число периодических из¬ даний. Образование проникло в средние и даже низшие слои общества благодаря дешевым изданиям Новикова и заведению народных училищ...» (курсив наш. — О. И.)1064. Мы специально подчеркиваем тут слова, в ко¬ торых Бартенев дает высокую оценку Екатерине II и князю Г.А. Потем¬ кину, так разнящуюся с текстом «строк». Обращает на себя внимание идея преемственности в развитии духовной жизни в России, которую выдвигает в своей статье Бартенев. Он пишет: «Деятельность Карамзина, Жуковского, Батюшкова и даже самого Пушкина утверждалась на почве, подготовленной трудами Екатерины и ее современников»1065. 620
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Также необходимо сказать несколько слов о М.Н. Аонгинове и его от¬ ношениях с П.И. Бартеневым, сыгравших важную роль в исторических исследованиях последнего. Он родился 2 ноября 1823 года. Отец Лонги- нова — Николай Михайлович, был сыном сельского священника, став¬ шим впоследствии действительным тайным советником, сенатором, членом Государственного совета, статс-секретарем и поверенным лицом императрицы Елизаветы Алексеевны. Он был известен как либерал, ан¬ гломан, сторонник конституционной монархии, что оказала влияние на формирование взглядов Михаила Николаевича1066. В их доме в Петер¬ бурге бывали многие выдающиеся люди того времени; детям Н.М. Лон- гинова давали уроки Жуковский и Гоголь. Михаил получил образование в Царскосельском лицее, а затем в Петербургском университете. После смерти отца М.Н. Лонгинов в декабре 1853 года переезжает в Москву, где получает место чиновника по особым поручениям в аппарате мос¬ ковского военного генерал-губернатора А.А. Закревского1067. С весны 1856 года он начинает публиковать свои библиографические изыскания в «Современнике» под рубрикой «Библиографические запис¬ ки»1068. В 1857 году в нескольких номерах газеты «Молва»* печатается исследование Лонгинова «Драматические сочинения Екатерины II», по¬ явившееся в том же году отдельным изданием1069. Текст статьи откры¬ вается посвящением С.Д. Полторацкому, известному библиофилу и библиографу. Исследование Лонгинова стало важным шагом к созданию биографии Екатерины II и исследованию истории России второй поло¬ вины XVIII века. Примечательно, что автор использовал как важнейший справочный материал «Дневник A.B. Храповицкого», отрывки из кото¬ рого публиковались в «Отечественных записках». В упомянутом втором томе «Библиографических записок» за 1859 год (№ 18) Лонгинов опуб¬ ликовал несколько материалов, посвященных Пушкину. Первый из них — «Пушкин в Одессе (1824)» — был снабжен примечанием: «По рассказу дяди Никанора Михайловича Лонгинова, служившего в Одессе при гра¬ фе М.С. Воронцове»1070. Дядя М.Н. Лонгинова, Никанор Михайлович, с 1823 года был начальником I отделения канцелярии М.С. Воронцова, а с 1826 года — вице-губернатором Таврической губернии; был знаком с Пушкиным1071. Не мог ли Н.М. Лонгинов тогда познакомиться с Запис¬ ками Екатерины II, список которых хранился у Воронцовых? Во второй половине 1850-х — начале 1860-х годов М.Н. Лонгинов не принадлежал ни к славянофилам, ни к западникам, хотя, кажется, склонял¬ ся к последним. И.С. Аксаков писал Герцену 25 (13) сентября 1860 года: * «М о л в а» — еженедельная литературная газета, выходившая в 1S57 году в Москве под редакцией И.С. Аксакова. 621
O.A. ИВАНОВ «Между Хомяковым, между нами и Лонгиновым нет ни малейшей соли¬ дарности, ни малейшей связи. Он скорее «ваш», т. е. был ваш. Я его в пер¬ вый раз узнал у Милютина, как приятеля Милютина, Огарева, Корша и пр. Тогда он был нашим противником и вместе со всеми вашими (бывшими) приятелями глумился над нами, лгал на нас и бросал в нас грязью. В Моск¬ ве он пристал к партии «Русского вестника», которой и служит с верностью и преданностию. Как библиограф, как хлопотун — много способствовав¬ ший восстановлению Общества словесности, выбран он в секретари, и только как секретарь имеет отношение к Хомякову»1072. В этом письме речь шла об Обществе любителей русской словесности, в возобновлении деятельности которого Лонгинов сыграл большую роль. Упомянутое об¬ щество было основано в 1811 году и просуществовало до 1837 года. Идею его возобновления выдвинули С.Т. и К.С. Аксаковы. Лонгинов знакомится с ними и становится их деятельным помощником. Благодаря связям М.Н. Лонгинова при Дворе дело по возобновлению Общества любителей российской словесности стало продвигаться; 27 мая 1858 года состоялось первое заседание. Председателем общества стал A.C. Хомяков, а секрета¬ рем — М.Н. Лонгинов1073. Исследователи отмечают это любопытное противоречие во взглядах Лонгинова: с одной стороны, он западник, но с другой — ценитель русской истории, который провозглашал в следующих словах программу своей деятельности: «...Теперь именно наступило время самое благоприятное в нашей литературе связать настоящее с прошедшим посредством разъяс¬ нения характера этого прошедшего и определения отношений его к со¬ временности» (курсив наш. — О. И.)1074. Особое внимание обращает на себя то, что в основание своего исторического мировоззрения Лонгинов ставил фундаментальную идею — преемственность! В 1864 году в пись¬ ме к Н.И. Гречу Лонгинов писал, имея в виду свое отношение к русской истории и людям, которые пытались ее представить в искаженном виде: «Нынешние деятели хвастаются тем, что игнорируют все это (преем¬ ственность русской истории. — О. И.) и радуются тому, что у нас нет не¬ прерывной цепи добрых преданий, научных, литературных, обществен¬ ных, как то существует в Европе. Но потому она и Европа, а у нас дикие инстинкты высказываются то и дело в тех сферах, где было бы естествен¬ но стремление быть на нее похожими, и все понятные уклонения ума и просвещения, развивающиеся там путем историческим, у нас растут вдруг, как зловредные грибы, и беспрепятственно заражают около себя атмосферу. Право, в этом отношении отдыхаешь, только отвращаясь от настоящего и обращаясь к прошедшему. Конечно, в последнем были свои пятна, недостатки, пороки и такие достоинства, которых нет теперь и в помине между тем, как черная сторона самодовольно выставляет 622
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III себя на показ, в огромных размерах...» (курсив наш. — О. И.)1073. Что бы сказал Михаил Николаевич, если бы увидел современную «черную сторо¬ ну» — «новых русских»?! Лонгинов говорил о значении русского дворянства в минувшем насто¬ ящем и будущем1076. Необходимо заметить, что М.Н. Лонгинов, следуя взглядам своего отца, и сам был сторонником конституционной монар¬ хии. Об этом он писал А.М. Жемчужникову в начале марта 1863 года1077. Особое значение в своих исследованиях М.Н. Лонгинов придавал изу¬ чению XVIII века русской истории, где первое место занимало екатери¬ нинское царствование. Как пишет Л.М. Равич, «Лонгинов считался даже в этом высокопрофессиональном кругу крупнейшим знатоком восем¬ надцатого века. И действительно, из трех сотен его работ более полови¬ ны посвящено людям и событиям этого столетия, в котором его инте¬ ресовало все: наука и литература, государственные дела и войны, писатели»1078. Мы уже привели ряд работ Лонгинова, опубликованных во второй половине 50-х годов XIX века. О царствовании Екатерины II М.Н. Лонгинов отзывался высоко, говорил о «благоговении, питаемом им к памяти Екатерины Великой». Соглашаясь с ее критиками о «темных сторонах ее царствования», в Послесловии к своему переводу воспоми¬ наний Рюльера (1870) писал: «Вспомним, что темные стороны этих со¬ бытий (имеется в виду переворот 1762 года и смерть Петра Федорови¬ ча. — О. И.) искупаются тридцатью четырьмя годами приготовленного ими великого царствования, благодетельные следы которого живут до¬ селе, и бывшего столь славным и счастливым, что, по словам Карамзина, «едва ли не всякий пожелал бы жить тогда, а не в иное время»1079. Согласно одному сообщению друга М.Н. Лонгинова, А.Б. Лобанова- Ростовского, у того была написана «История переворота 28 июня 1762 го¬ да», остававшаяся в рукописи. М.Н. Лонгинов внимательнейшим образом изучал Записки Екатерины II. Как пишет Я. Барсков, «в Собственнной Е. И. В. Библиотеке находится печатный экземпляр «Записок» императрицы (Лонд. изд. 1859) с приме¬ чаниями кн. А.Б. Лобанова-Ростовского и с различными приложениями; в числе этих последних имеются письма М. Лонгинова относительно по¬ рядка, в каком следует читать 285—351 стр. (Лонд. изд.)». Общность интересов (включая любовь к Пушкину) не могла не сбли¬ зить двух московских исследователей — Бартенева и Лонгинова. Писем Михаила Николаевича в архиве П.И. Бартенева мало. Судя по всему, в московский период жизни Лонгинова они и не требовались. Нет сомнения, что данью уважения к исследованиям приятеля, П.И. Бартенева, является цитирование его очерка о И.И. Шувалове в ста¬ тье «Княжна Тараканова. Эпизод из анекдотической хроники XVIII ве¬ 623
O.A. ИВАНОВ ка», появившейся в 1859 году в «Русском вестнике»* (№ 24)1080. Статья Аонгинова явилась реакцией на публикацию в «Русской беседе» (№ 6) в том же году статьи «Принцесса Тараканова (несколько данных для ее истории)»1081. Лонгинов, по-видимому занимавшийся и ранее историей упомяну¬ той авантюристки, имел список «Жизнь Елизаветы Алексеевны Тарака¬ новой», аналогичный тому, который был использован в «Русской беседе». Еще до поездки за границу П.И. Бартенев начал готовить к изданию выдающийся памятник XVIII века — Записки Г.Р. Державина. Это следу¬ ет из письма к Петру Ивановичу А.И. Кошелева от 20 сентября 1858 года и приписке к нему, сделанной И.С. Аксаковым (в то время заведовавшим «Русской беседой»). Последний писал: «Я непременно печатаю Записки Державина с 1-й же книги Беседы 1859 года»1082. Цензурное разрешение на первую книгу 1859 года было дано 26 января. Основной интерес в данной публикации для нас представляют ком¬ ментарии, которыми П.И. Бартенев снабдил Записки Державина. Это большой труд, показывающий, что Петр Иванович сделал важный шаг в познании русской истории XVIII века. Весьма примечательно, что цензу¬ ра сохранила такие острые моменты, как описание переворота 1762 года и отправление Петра III в Ропшу, а также историю с «секретными бума¬ гами, касательно до великого князя», которые Безбородко по приказу Екатерины II должен был прислать Державину1083. Выпущенные же цен¬ зурой места касались Павла I1084. Бартенев стремится быть возможно более объективным. Так, гово¬ ря о браке великого князя Павла Петровича с Натальей Алексеевной в 1773 году, он пишет: «Первое появление Самозванца относится к се¬ редине этого месяца. Великому князю Павлу Петровичу исполнилось тогда 19 лет; было отпраздновано его совершеннолетие**, и, следова¬ тельно, он имел полную возможность принять правление. С этих пор императрица Екатерина могла опираться исключительно на славу свое¬ го царствования, на свою несомненную преданность благу отечества и на любовь народную. Именно так она и понимала свое положение. Это видно, между прочим, из одного ее отзыва Храповицкому: сравнивая свое восшествие на престол с восшествием императрицы Елизаветы Петровны, Екатерина заметила, что общий голос народа и общая нуж¬ да, а не желание отдельных лиц призвали ее царствовать»1085. В другом примечании Бартенев сообщает рассказ Радищева (переданный его сы¬ ном) о том, что Державин донес на автора «Путешествия» Екатерине II, * В этом журнале в период с 1857 по 1861 год Лонгинов опубликовал 22 материала. ** Тут П.И. Бартенев ошибался; никакого особого празднования не было. 624
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III представив присланную ему книгу, «отметив карандашом важнейшие места»1086. Любопытно примечание Бартенева, касающееся истории с захватом у Пугачева голштинского знамени Петра III. «Оно, — пишет Бартенев, — могло достаться ему не иначе как из Петербурга. Екатерина приказывала строго розыскать, как он получил это знамя. Но к чему повели эти розыс¬ ки, мы не знаем. «Хорошо было бы, — писала она кн. Волконскому, — если бы вы открыли источник, каким образом сие знамя дошло до Пугачева; ибо вывели б много плутней наружу» (Москвитянин. 1843. IX. C. 50)1087. Давая краткую биографическую справку о другом сподвижнике вели¬ кой императрицы, князе A.A. Вяземском, Бартенев пишет: «Екатерина рано отгадала в нем необыкновенно точного и смышленого исполнителя и не усомнилась дать ему одну из важнейших государственных должнос¬ тей — генерал-прокурора в Сенате. При этом она написала ему свое зна¬ менитое, ныне обнародованное Секретнейшее наставление — памятник ее правительственной прозорливости, практической мудрости и доверия к Вяземскому. «Увижу я от вас верность, прилежание и откровенное чи¬ стосердечие, тогда вы ласкать себя можете получить от меня поверен- ность беспредельную... Надеюсь вам опытами доказать, что и у двора люди с этими качествами живут благополучно». Назначение Вяземского в гене- рал-прокурорскую должность долго удивляло современников. «...29 лет сряду, почти во все продолжение Екатеринина царствования, через руки Вяземского проходили все внутренние дела России. Екатерина, видимо, гордилась им как своим созданием, привыкла к нему и не покидала до самой его смерти»1088. Тут же Бартенев показывает прекрасное знаком¬ ство с генеалогией своего героя. Показывает Бартенев и свои географически знания. Так, говоря о мес¬ те Красный Яр, он замечает, что это «может быть, нынешнее село на левом берегу Волги, в немецких колониях, недалеко от Саратова. Но в таком слу¬ чае Державину незачем было проезжать Приволжский Ставрополь»1089. Тесные деловые и дружеские связи возникли у Бартенева с Я.К. Гротом в связи с работой последнего над изданием собрания сочинений Держави¬ на. Об этом свидетельствуют письма Грота, хранящиеся в архиве Петра Ивановича. «Недавно, — пишет Грот*, — я перечитал ваши статьи о Мор- кове и Шувалове и был чрезвычайно доволен обеими. Как много вы може¬ те еще сделать, идя по этому пути! Сбиваюсь познакомить Наследника с этими биографиями. Но я не согласен с вами, чтобы И.И. Шувалова нельзя было назвать необыкновенным человеком; по способностям — так, но по * К сожалению, письма Я. Грота, изданные в «Русском архиве», почти все не датиро¬ ваны. -10 О. И нанок 625
O.A. ИВАНОВ ^ образу мысли, благородству характера и действиям он был в полном смыс¬ ле необыкновенный человек между вельможами. Эти редкие свойства на таком месте стоят гения»1090. В лице Грота Бартенев встретил человека, который был прямым по¬ томком действующего лица переворота 1762 года. Отвечая на вопрос Петра Ивановича о книге его деда, пастора, прибывшего из Киля, Грот писал 5 мая 1860 года: «Брошюра деда моего, о которой Вы пишете, мне известна; она есть и в нашей библиотеке. Сведения о предмете ее нахо¬ дятся в 1 -м издании словаря светских писателей, из которых дед мой, в числе некоторых других лиц, исключен при напечатании книги 2-м из¬ данием. Впрочем, там год смерти этого пастора означен неправильно: он умер еще в прошлом столетии. Надеюсь вскоре посетить и родину его — Голштинию, и место его образования — Кильский университет»1091. Большой интерес имели для Бартенева указания на обнаруженные Гротом записки и письма Екатерины II к князю A.A. Вяземскому. 20 сен¬ тября 1864 года Грот обещает их прислать1092. Говоря о лицах, знаниями которых дорожил П.И. Бартенев, нельзя не упомянуть о его контактах с бароном М.А. Корфом. В архиве Петра Ива¬ новича сохранилось несколько писем последнего, свидетельствующих как об его личном уважении к Бартеневу и его изданию, так и о подразуме¬ ваемом положительном отношении власти. С обнаруженным или тай¬ ным корреспондентом Герцена Корф вряд ли бы вошел в какие-либо отношения. Так, в письме от 31 декабря 1863 года М.А. Корф писал Бар¬ теневу: «Весьма также благодарен за обещаемую мне на будущий год присылку вашего «архива», которого в истекающем году я был и подпи- щиком и усердным читателем. Может быть, на полках моих старых шка¬ фов найдется тоже кое-что, что Вы мне позволите представить Вам для этого превосходного издания. Остается только удивляться, и еще более сожалеть, чем удивляться, что оно до сих пор так мало распространяемо в публике..»1093 С самых первых номеров «Русского архива» в центре внимания Барте¬ нева оказывается XVIII век и Екатерина II. Одной из первых публикаций явилась записка императрицы, обозначенная как «Нравственные идеалы Екатерины II». Ее передал в «Русский архив» С.А. Соболевский. Но, пожа¬ луй, для Петра Ивановича было важно, что Соболевский дружил с Пушки¬ ным, который, по словам самого библиофила, «был ко мне весьма располо¬ жен и, как другу, поверял свои задушевные мысли»1094. В библиотеке Соболевского хранилось много ценностей, прежде всего рукописей, среди которых, по воспоминаниям современников, было много автографов Пушкина и даже «собственноручные заметки Екатерины II»1095. Все это, конечно, видел и читал Бартенев. 626
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III IÄ, Все, что находит Бартенев, требует публикации, а выходящие журналы не могут предоставить ему столько места. Необходим свой журнал. И глав¬ ным делом жизни Петра Ивановича становится замечательный отече¬ ственный исторический журнал — «Русский архив». Фрагменты высказываний П.И. Бартенева о Екатерине II приходит¬ ся собирать по крупицам; так получилось, что один из самых ревностных почитателей императрицы не написал о ней особой книги. Вполне веро¬ ятно, что его остановила огромность этой работы, из-за которой при¬ шлось бы распроститься со многими другими интересами Петра Ива¬ новича, и прежде всего прекратить издание «Русского архива». Однако в последнем (кроме упомянутых нами публикаций, как и множества других — нами не упомянутых) есть достаточно большой текст, посвя¬ щенный Екатерине Великой. Речь идет о заметках П.И. Бартенева на вы¬ ход ее академического собрания сочинений, помещенных на внутренних сторонах обложек журнала. Говоря о первых четырех томах «Сочинений императрицы Екатери¬ ны II», вышедших в 1901 году под редакцией и с примечаниями акаде¬ мика А.Н. Пыпина и содержащих драматические сочинения, Бартенев писал: «В президентство Августейшего Праправнука Великой Государы¬ ни*, наша академия, столь многим ей обязанная, начинает издавать ее сочинения. «Русский Архив» с глубоким, полнейшим сочувствием привет¬ ствует это начинание. Екатерина останется навсегда в негаснущих лучах бессмертия, и потомство, постепенно знакомясь ближе с царственными трудами ее, исполняется к ней признательным удивлением. Мы уверены, что наступит время, когда русским станет стыдно повторять рассказы о женских ее слабостях, распространенные зложелателями России, кото¬ рые не прощают ей того, что широкое Европейское просвещение умела она мирить со светлыми сторонами русского быта и, будучи иноземкою по крови, была так своеземна народу, избравшему ее властительницею судеб своих (или, как выразился Державин: Норд седой ей удивился И обладать собой избрал). Полное собрание сочинений Екатерины нужно для русской истории и для нашего народного самосознания»1096. Говоря о грандиозности предпринятого издания, Петр Иванович за¬ мечает. «Екатерина однажды писала Гримму, что ей необычно провести сутки, не исписавши несколько листов бумаги. Поэтому, кроме изданно¬ го уже в нескольких книгах собрания писем ее (которое, однако, очень * Великого князя Константина Константиновича. 40* 627
O.A. ИВАНОВ ^ егце не полно), Императорской Академии Наук предстоит труд продол¬ жительный. Позволим себе обратить ее внимание на Екатерининский разбор сочинения Блакстона об английской свободе, читанный нами у покойного графа A.B. Адлерберга и хранящийся, вероятно, во дворцовом архиве». Радуясь изданию сочинений Екатерины II, Бартенев вместе с тем де¬ лает ряд замечаний в адрес редактора. В 1906 году в книге третьей (№ 10) все на тех же «обложках» появи¬ лась заметка Бартенева «Записки императрицы Екатерины Великой. Но¬ вое Петербургское издание». Заметка эта, по-видимому, предшествовала самому изданию 12-го тома «Сочинений императрицы Екатерины II», датированному 1907 годом*; в конце своей заметки Бартенев пишет: «Нельзя не пожелать, чтобы Записки великой государыни были изданы в подлиннике, и в подобающем им виде» и ничего не говорит о том, что в появившемся академическом издании были купюры и почти полностью отсутствовал требуемый им исторический комментарий. Упомянутая заметка состоит из двух половин: введения и истории пуб¬ ликации Записок Екатерины II, которая нам особенно интересна. В первой половине Бартенев пишет: «Наконец-то русские люди могут безвозбран¬ но читать удивительную летопись тяжелых испытаний, вынесенных доче¬ рью древнего Сербского** княжеского дома, которой предназначено было стать основательницею царствующей династии и воспрославить русское имя во всем мире: ее восхвалял даже Наполеон на острове Св. Елены, а один француз-республиканец прозвал Юпитером женского пола (Jupiter- femelle). Покойный государь Александр Александрович однажды изволил выразиться, говоря про Ораниенбаум: «там великая Екатерина страдала и училась царствовать». В течение 18 лет с приезда в Россию и до воцарения имела она доста¬ точно досуга для занятий чтением и писанием и впоследствии говарива¬ ла, что ей непривычно провести день, не исписавши несколько листов. В Государственном Архиве хранится семь толстых переплетенных книг с ее рукописями (ныне большею частью уже обнародованными); но это лишь малая доля того, что она на своем веку написала. Письма ее все еще открываются, и мы уверены, что много их найдется в частных и обще¬ ственных архивах заграничных. Имея сношения с влиятельными деяте¬ лями века, знала она, что происходило в любом государстве. Было бы исполнением долга благодарности издать все, что осталось от написанного Екатериною. В Германии печатается возможно полное пись- * На обороте титула сказано: «Напечатано по распоряжению Императорской Академии Наук. Март 1907. Непременный секретарь академик С. Ольденбург». ** Цербстского. 628
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ, менное наследие Фридриха Великого. Еще более заслуживает этого наша Екатерина; ибо созидания Фридриха очень скоро оказались несостоятель¬ ными, тогда как благодаря Екатерининскому царствованию и поколению, выросшему при ней и воспитавшемуся в ее политических началах, Рос¬ сия победоносно вынесла нашествие западноевропейских народов. Она же вчинательница русского исторического самосознания». Желание П.И. Бартенева поехать «в чужие края» появилось задолго до самой поездки. Он вспоминает, что, договариваясь о преподавании сыновьям Шевич, имел в виду, что весной 1852 года отправится с ними за границу. Но тогда поездка не состоялась1097. Денег же в то время у самого Петра Ивановича не было; до поступления к Шевичам он, еще будучи студентом, зарабатывал уроками русского языка1098. По-видимо¬ му, нестабильность этого заработка привела к тому, что Бартенев пошел служить в МГАМИД, а затем стал сотрудником «Русской беседы». Важ¬ ную роль в укреплении финансового положения сыграло получение на¬ следства. Летом 1857 года он продал брату свою долю за 8150 рублей. «Тогда я в денежном отношении был уж спокоен, получая по 100 руб¬ лей в месяц за мою работу над изданием «Русской Беседы» и, кроме того, имея уроки»1099. Пора было подумать о желанной поездке за границу. Еще в январе 1857 года Бартенев писал брату: «Заветное мое жела¬ ние — хотя полгода побывать в славянских краях»1100. О поездке за гра¬ ницу Бартенев писал своему близкому другу А. Казановичу и сестре Саре, которой, по-видимому, сообщил о своем плане уехать за границу весною1101. Однако под воздействием различных факторов эта цель изме¬ нялась как по месту, так и по времени. Нет сомнения, что в тот период Бартенев находился в растеряннос¬ ти, не зная, к какому лагерю — славянофилов или западников — при¬ стать. 12 октября 1857 года Казанович, отвечая на сомнения друга, писал: «Почему ты говоришь, что ты шаток? Может быть, шатки твои занятия, т. е. подвержены переменам, но таковы все дела мира сего. А ты сам, по-моему, нисколько не шаток, если можешь заниматься столько, сколько при мне занимался. По моему же мнению, не будет бесполезно тебе пробыть в Москве еще эту зиму или хоть даже целый год, а потом за границу»1102. Бартенев не хотел откладывать поездки надолго и, по-видимому, вел переговоры с А.И. Кошелевым. Об этом говорят два письма его сестры Сары. П.И. Бартенева беспокоила не только неудовлетворенность обществен¬ ным положением, но и вопросы личной жизни. Дочь Бартенева рассказы¬ вала (не называя даты), что Петр Иванович сделал предложение «кажется, Языковой и был очень оскорблен и огорчен, получив отказ»1103. 629
O.A. ИВАНОВ ß 1859 году Бартенев наконец-то обрел семейный очаг, женившись на своей дальней родственнице Софии Даниловне Шпигоцкой1104. Вероятно, в конце 1857 года планы поездки Бартенева несколько из¬ менились и туда была включена Англия. В Москве его ждали друзья, и прежде всего Елагины. Здесь мы непосредственно подходим к загадочной истории с пере¬ писыванием Елагиной для Бартенева записок Екатерины II, открытой H.A. Рабкиной. Нет сомнения, что текст списка, принесенного Бартеневым Авдотье Петровне, был написан другой (не Бартенева) рукой, но Елагина не поин¬ тересовалась чьей или не сообщила об этом своим родным. Елагина берется за эту большую работу, хотя уже не молода и совсем недавно у нее так болели глаза, что она не могла читать. Родным она ни¬ чего не объяснила, для чего Бартеневу нужна эта рукопись. Возможно, из-за того, что дело шло просто о срочном переписывании для себя (Бар¬ тенева) подвернувшегося в тот момент списка. Стала бы делать это Ела¬ гина, если узнала, что рукопись поедет за границу, где может быть перехвачена со всеми вытекающими последствиями? Стала бы Авдотья Петровна так открыто писать о своем переписывании в письмах к род¬ ным, да еще если Бартенев действительно планировал переправить ру¬ копись Герцену и этим планом поделился с Елагиной? Известно, что Герцен бывал в 1842—1843 годах в салоне А.П. Елагиной, и она его, ко¬ нечно, знала. Бартенев спешил уехать; 9 апреля в газете «Ведомости Московской го¬ родской полиции» (№ 74) появилось первое сообщение (третье — в № 78 от 14 апреля) об отъезде кандидата Московского университета П.И. Бар¬ тенева за границу: в Германию, Англию и Францию. Весьма примечатель¬ но, что Петр Иванович публично объявил страны, которые собирался по¬ сетить. Так что его визит в Англию не мог остаться неизвестным. Какова была основная цель поездки Бартенева за границу? Внук Пет¬ ра Ивановича в некрологе Бартенева писал об этой поездке: «В 1858 г. Петр Иванович, покинув службу в Архиве Иностранных дел, поехал в чужие края пополнить образование и слушал лекции в Берлинском уни¬ верситете». Однако П.А. Плетнев, хорошо осведомленный о намерени¬ ях Петра Ивановича и активно с ним переписывающийся, писал князю П.А. Вяземскому: «Бартенев долго жил в Берлине, два раза ездил в Лон¬ дон, влюбился в него и в англичан, теперь он в Париже, где бранит все французское. В начале декабря, вероятно, достигнет Праги, главной цехи его путешествия» (курсив наш. — О. И.)1105. Теперь мы знаем, что, при¬ ехав в Лондон, Петр Иванович посетил Герцена и даже, как считают не¬ которые исследователи, передал ему Записки Екатерины II. Как решил- 630
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «ÄJL ся Бартенев на совмещение всех этих значительных целей, из которых осуществление последней могло стать препятствием на пути реализации остальных, не совсем понятно. Только если принять гипотезу о том, что первые цели на самом деле были своего рода маскировкой. В это верит¬ ся с трудом. Вот и биограф Бартенева, А.Д. Зайцев, ставя под сомнение предположение о том, что целью заграничной поездки Петра Иванови¬ ча была встреча с Герценом, пишет следующее: «...Главной причиной по¬ ездки все же было иное: с одной стороны, характерное для многих рус¬ ских того времени обращение к западноевропейским научным центрам для пополнения собственного образования и приобщения к достижени¬ ям европейской научной и политической мысли, с другой — и это свя¬ зано с упоминавшимся выше интересом Бартенева к славянской исто¬ рии и современности, а также его славянофильским окружением, — желание поближе, самому увидеть славянский быт, стремление к обще¬ нию с видными представителями славянского ученого мира — В. Ганкой и П.И. Шафариком»1106. А.Д. Зайцев сообщает, что Бартенев посетил Бельгию, Германию, Францию, Англию, был в Праге; посещал университеты, в частности «слу¬ шал лекции Куно Фишера и Дройзена», «по целым страницам читал Ма¬ колея»; в Брюсселе многократно встречался с польским общественным деятелем И. Аелевелем, беседы с которым, по замечанию Бартенева, «сто¬ или многих лекций». Могли П.И. Бартенев привезти и передать Искандеру Записки Екате¬ рины II? И если мог, то почему он это сделал? Проблема эта весьма слож¬ ная и деликатная. Наиболее отчетливо ее поставил А.Д. Зайцев. Он писал: «Независимо от количества привезенных в Аондон Бартеневым истори¬ ческих материалов* возникает естественный вопрос — почему он это сде¬ лал? С какой целью? Вопрос сложен. Очевидно, вряд ли возможно отве¬ тить на него с исчерпывающей полнотой»1107. Зайцев считает, что русская история XVIII века была в то время слабо изучена и что Герцен будто бы «одним из первых осознал необходимость преодоления такого положе¬ ния вещей и приступил к широкой публикации исторических материа¬ лов сравнительно недавней русской истории». Бартенев, зная об этом, решил «с помощью Герцена обнародовать важные документы». Как ука¬ зывает АД. Зайцев, все это происходило во время (конец 1850-х годов) «наиболее критического отношения Бартенева к существующим в России порядкам». Пока можно высказать два основных возражения на приведенное выше рассуждение Зайцева: во-первых, как мы пытались показать в * Этот факт не установлен. 631
-ÄH. O.A. ИВАНОВ соответствующем разделе, Герцену материалы по русской истории XVIII века нужны были в своих пропагандистских целях; и во-вторых, обращает на себя внимание небрежность, с которой публиковался столь важный документ и которую мы должны приписать человеку, прорабо¬ тавшему четыре года в МГАМИД и написавшему добротные историче¬ ские исследования о И.И. Шувалове и графе Моркове. Есть и ряд других замечаний, о которых мы поговорим ниже. Наконец, почему мы долж¬ ны не верить самому П.И. Бартеневу, отрицавшему возводимые на него обвинения? Попробуем рассмотреть и понять имеющиеся данные. К сожалению, почти не уцелело прямых высказываний Бартенева о Герцене. Это не дает возможности достоверно оценить позицию Петра Ивановича. Нет сомнения, что с годами отношение к Герцену у Барте¬ нева менялось, и не просто от хорошего к плохому. Определяющим в отношении Бартенева к Герцену было несколько проблем: 1. религия; 2. русская история; 3. будущее России. ■ Что касается первого пункта, то православный Бартенев никак не мог сблизиться с атеистол1 Герценом. Не мог Петр Иванович принять и ту горячую поддержку, которую Искандер выражал католической Польше. «Я с самого отрочества моего относился к католичеству и полякам почти враждебно», — вспоминал Бартенев1108. Что касается второго пункта, то, как мы видели выше, Герцен выражал полное презрение к русской истории (кроме восстания декабристов). Как мог Бартенев спокойно читать заявления Герцена по поводу отсутствия в русской истории личностей? Для него, напротив, XVIII век — «петербур¬ гский период» — был интересен именно из-за ярких деятелей. Вряд ли он мог согласиться с критикой Петра I, например, как она была высказана Герценом в предисловии к французскому изданию Записок Екатерины II: «Петр I, террорист и реформатор по преимуществу, не питал никакого уважения к законности»1109. Согласно же Бартеневу, Петр I — «чудо-бо- гатырь русской земли» — «ярко выступает с чертами истинного гения и вполне русского человека»1110. Бартенев не мог принять то обливание гря¬ зью, которому Искандер подверг Екатерину II. Отсюда и реплика Петра Ивановича в письме от 2 августа 1858 года (еще до встречи с А.И. Герце¬ ном) П.А. Плетневу из Остенде: « Колокол» и другие лондонские издания, рассеянные здесь по всем ресторациям и кофейням, конечно, не пред¬ ставляют отрадного чтения и только раздражают и волнуют»1111. Необхо¬ димо заметить, что Бартенев был знаком с герценовскими изданиями еще до поездки и имел некоторые из них в своей библиотеке. Что касается третьего пункта, то тут Бартенев становился на сторону Герцена. 2 января 1859 года, тут же по возвращении, Петр Иванович писал П.А. Плетневу: «Если хочешь любить Россию разумно, то это воз¬ 632
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III можно только в прошедшем, как делают многие друзья мои, или в бу¬ дущем, как Герцен»*1112. Думается, что Бартенев достаточно скоро понял ошибочность этого положения. Так мог рассуждать только сторонник революций, отрицавший всякую преемственность и непрерывность в развитии общества. Но во второй половине 50-х годов XIX века еще не знали об истинных взглядах Герцена и видели в нем неустрашимого критика режима, с которым связывали неудачи России (Крымская вой¬ на). Весьма любопытно, что родственники Петра Ивановича интересо¬ вались Герценом. Так, один из них (кажется, брат) писал Бартеневу за границу: «Скоро ли ты к нам? Когда будешь в Лондоне? Пиши больше о Герцене в особенности!»1113 Несмотря на общее разочарование в Герцене, Бартенев старался быть объективным. Когда Искандер умер, Петр Иванович поместил воспоми¬ нания ДН. Свербеева в своем журнале. А.Д Зайцев указывает на доста¬ точно длинный путь этой публикации. Бартенев предложил некоторым своим знакомым, как сообщает упомянутый исследователь, написать о Герцене что-либо вроде воспоминаний. По-видимому, Бартенев следовал в этом отношении словам Т.Н. Гра¬ новского, ставшим эпиграфом «Русского архива»: «К отшедшим деятелям истории следует относиться с тем же чувством, какое испытываешь при входе в комнату, где лежит покойник». О том, что со временем Бартенев стал лучше разбираться в особенно¬ стях творчества Герцена, свидетельствует публикация в 1874 году в «Рус¬ ском архиве» статьи-отзыва Д Голохвастова «Wahrheit und Dichtung». Был ли Бартенев у Герцена? Судя по сохранившейся переписке Бар¬ тенева, он открыто писал о своем посещении Лондона. Однако нам неизвестны документы, свидетельствующие о том, что Бартенев кому-то сообщил о своем посещении Искандера. До публика¬ ции книги А.Д Зайцева «Петр Иванович Бартенев» не было известно ни одного прямого свидетельства о пребывании Бартенева у Герцена. Как выяснил исследователь, последний сделал Петру Ивановичу дорогой по¬ дарок — книгу, на которой Петр Иванович сделал помету: «Сочинение Якова Рейтенфельса». Подарен мне в Лондоне в 1858 А.И. Г-ом, которо¬ му книгопродавец Трюбнер поднес эту книжку как большую редкость. П. Б.»1114 Речь идет об издании — Reutenfels J. De rebus Moschoviticis ad Serenissimum Magnum Hetruriae Ducem Cosmum Tertium. — Patavii, * Герцен писал 15 (3) апреля 1861 года Н.Ф. Щербине: «Да и вся наша жизнь — в буду¬ щем» (ЮСУП, 147). Тут надо вспомнить слова С.М. Соловьева: «Прошедшее, настоящее и будущее принадлежат не тем, которые уходят, но тем, которые остаются, остаются на сво¬ ей земле, при своих братьях, под своим народным знаменем» (Соловьев С.М. Чтения и рас¬ сказы по истории России. М., 1989. С. 438). 633
O.A. ИВАНОВ «Âà ^ MDCLXXX. Поскольку других изданий не выходило, это была действи¬ тельно весьма редкая и дорогая книга1113. Но можно ли, исходя из этого, утверждать, что «Сказания» были по¬ лучены за Записки Екатерины И? Нам кажется, что нельзя. Вполне воз¬ можно, что упомянутая книга была подарена за весточки с родины и как залог будущих отношений. Возможно, о посещении Бартенева рассказывает Герцен в своем пись¬ ме к И.С. Аксакову от 8 ноября (27 октября) 1858 года. Эту версию, как известно, отстаивал Н.Я. Эйдельман1116. Он полагал, что именно Бартенев привез Герцену майское письмо Аксакова, ответом на которое и стало письмо от 8 ноября1117. Однако это предположение тоже вызывает ряд вопросов. Мог ли П.И. Бартенев написать «строки»? Кто же написал «строки» и отправил их в Лондон? Большинство историков считают, что это сделал Бартенев1118. Однако есть основания для того, чтобы не согласиться с ис¬ тинностью подобного утверждения. Прежде всего, речь идет об отношении автора «строк» к Екатерине И. Разве мог П.И. Бартенев написать такой текст, содержащий слова о душе, великой при всех недостатках и даже преступлениях, о великой женщине, которая поддалась гнусностям, что она превышала своих про¬ тивников только умом и ловкостью, а не нравственным достоинством? Напротив, Бартенев писал (пусть и значительно позднее), как мы уже видели выше: «Екатерина останется навсегда в негаснущих лучах бес¬ смертия, и потомство, постепенно знакомясь ближе с царственными трудами ее, исполняется к ней признательным удивлением. Мы увере¬ ны, что наступит время, когда русским станет стыдно повторять расска¬ зы о женских ее слабостях, распространенные зложелателями России, которые не прощают ей того, что широкое Европейское просвещение умела она мирить со светлыми сторонами русского быта и, будучи ино¬ земкою по крови, была так своеземна народу, избравшему ее властитель¬ ницею судеб своих...» Удивительным образом различаются цель Записок Екатерины II с точ¬ ки зрения автора «строк» и Бартенева. Последний, как уже говорилось выше, писал, говоря об упомянутом выше «посвящении» Павлу Петрови¬ чу: «Для нас этими словами определяется цель Записок. Они написаны именно для того, чтобы показать Павлу Петровичу, что положением сво¬ им он обязан именно ей, а не Петру Ill-му» (курсив наш. — О. И.). «Нам кажется, — продолжал Петр Иванович, — что написание их находится в связи с намерением предоставить наследие великому князю Александру и тем избавить Россию от предвиденных бедствий Павловского царствова¬ ния...» Автор же «строк», как мы видим, выдвигает другую концепцию За¬ 634
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III писок: «Цель их очевидна; это — потребность души, великой при всех не¬ достатках и даже преступлениях, оправдаться в глазах сына и потомства, которое конечно должно оценить и побуждение, и искренность этих при¬ знаний» (курсив наш. — О. И.). В тексте «строк» есть одно с первого взгляда неприметное замечание: «Около 1827 года, когда Николай приказал Блудову разобрать дворцовый бумажный хлам, мемуары (Екатерины II. — О. И.) были ему показаны, и потом под государственною печатью положены в главный архив» (курсив наш. — О. И.). Итак, автор «строк» называет архивные документы (в ко¬ торые входили и бесценные Записки Екатерины II) «бумажным хламом». Мог ли Бартенев, бывший архивист, поклонник исторических докумен¬ тов, так отозваться о важнейших свидетельствах русской истории? По нашему мнению, не мог и нигде, насколько нам известно, не отзывался. «Строки», скорее всего, были доставлены Герцену вместе с Записками Екатерины II; как пишет Искандер — «при следующих строках» и называ¬ ет их «присланной запиской». Если их написал Бартенев, то из сказанного можно предположить, что он почему-то решил везти через границу доку¬ мент, более опасный, чем Записки Екатерины II, поскольку в нем говори¬ лось о нарушении Романовской династии. Он же понимал или знал, что III Отделение может за ним следить. Почему же Бартенев не написал «строк», находясь уже в Англии, или об этом Герцен не знал? Если же «строки» писал не Бартенев, то возникает парадоксальная ситуация: он вез в Лондон записки Екатерины II и чужое, не соответству¬ ющее ее взглядам предисловие к ним, с которым его не могли не позна¬ комить. Если список Записок был его, то ситуация становится еще более непонятной: кто и почему мог принудить Петра Ивановича пойти на рискованное дело — везти через границу и опубликовать столь крамоль¬ ный документ в качестве предисловия к мемуарам Екатерины II? Мож¬ но было предположить, что это был какой-то очень солидный ученый — специалист по екатерининскому времени. Но такового, насколько нам известно, не было, а тем более по Запискам Екатерины II. Напротив, сам Бартенев, по его словам, изучавший их за три года до заграничной поез¬ дки, а также слушавший рассказы Д.Н. Блудова, мог бы вполне написать приличное предисловие. Остается допустить наиболее простое объяснение: Бартенев не приво¬ зил Герцену ни «строк», ни мемуаров Екатерины II. Так устраняется про¬ блема «строк», снимается неприятное сомнение в честности сказанного Петром Ивановичем в письме к Лемке, разрешаются некоторые пробле¬ мы опубликованного в Лондоне французского текста Записок Екатерины II. Кроме того, становится более вероятным рассказ Тучковой-Огаревой об «уже умершем NN», который «слегка хромал». 635
O.A. ИВАНОВ Итак, Бартеневу по нашему мнению, не мог написать «строк», по¬ скольку тоу что в них говорилось, было противоположно его взглядам на Екатерину II и ее Записки. Если «строки» писал не Бартенев, а кто-то другой, то Тучкова-Огаре¬ ва ошибалась, утверждая, что тайну NN (если видеть в нем Бартенева) знали всего три человека; а если еще учесть и то, что Записки Екатери¬ ны II переписывала А. Елагина, от которой Бартенев вряд ли мог бы скрыть источник лондонской публикации (а Герцен, весьма вероятно, помнил ее почерк), то число лиц, знавших тайну NN, было как минимум пятеро (без самого NN). Да и тот, кто переводил упомянутые Записки, мог быть не NN. Но остается еще одна проблема: переводил ли Бартенев Записки Ека¬ терины II? Мог ли П.И. Бартенев перевести Записки Екатерины II? Материалом тут послужат особенности перевода Записок (а также писем Петра Федоровича и Екатерины Ст.-А. Понятовскому), которые мы выявили ранее; для сравнения будут также использованы две рас¬ смотренные выше статьи Бартенева, посвященные И.И. Шувалову и А.И. Моркову, а также перевод книги Ранке «История Сербии». В связи с тем, мог ли Бартенев так перевести или не мог, мы выделим две груп¬ пы аргументов — за и против. Тучкова-Огарева писала, что NN привез и перевел Записки Екатерины II. Однако нет оснований верить в это утверждение больше, чем в то, что NN умер. Не исключено, что подруга Герцена и Огарева могла и не знать о под¬ линных обстоятельствах дела, которые Искандер скрыл от нее, сообщив отвлекающую версию. Рассматривая вопрос о переводчике Записок, следу¬ ет иметь в виду и то обстоятельство, что Бартенев (и по собственному при¬ знанию, и по словам А.П. Елагиной) плохо знал французский язык; тем бо¬ лее что речь шла о языке XVIII века. Можно ли поверить, что ему, историку, архивисту, написавшему две вполне добротные биографии, в условиях за¬ граничной поездки, то есть без возможности иметь под рукой необходи¬ мые справочные материалы, а также пользоваться советами знающих лю¬ дей (например, как его приятель М.Н. Лонгинов), пришло в голову перево¬ дить такой объемный труд, как Записки Екатерины II (даже если он их переводил и изучал ранее). Нельзя исключить, что перевод выполнялся одним человеком, а ре¬ дактировался другим (например, исторически более подготовленным). Возможно, что и переводчиков было несколько. В редакции перевода, ве¬ роятно, вынужден был принять участие и сам Герцен (чем можно отча¬ сти объяснить запоздание с русским изданием). Если судить по опубли¬ кованной его переписке, то появление русского перевода не нашло ни 636
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III малейшего упоминания в его письмах; возможно, Искандер считал его плохим. Рассмотрев основные аргументы против и за перевод Записок Екате¬ рины II П.И. Бартеневым, мы сделали очевидный вывод, что аргументы против перевешивают. Аргументы за не несут важного индивидуального отличия. Несомнен¬ но, приведенные аргументы страдают неполнотой и нужна особая фило¬ логическая экспертиза, которая позволит сравнить не только лексику, но и синтаксис текста Записок Екатерины II и статей П.И. Бартенева, а так¬ же его переводов с немецкого («История Сербии» Л. Ранке и «История Германии» Ф. Кольрауша). Пока это не сделано, нет никаких научных оснований утверждать, что мемуары Екатерины II перевел П.И. Бартенев. Такой же вывод мы делаем при сопоставлении аргументов против и за перевод П.И. Бартеневым писем из Приложения к Запискам Екатерины II, включая письма Петра Федоровича. Глава 4 М.П. ПОГОДИН Пытаясь ответить на вопрос: кто передал (или инициировал переда¬ чу) Герцену Записок Екатерины II, мы не можем пройти мимо фигуры М.П. Погодина. Мог ли он это сделать? Мог ли написать «строки»? Н.Я. Эйдельман считает, что Погодин «по своим взглядам, отправить до¬ кумент в Аондон не мог»1119. Однако есть основания поставить это утвер¬ ждение под сомнение, тем более что не обязательно было непосредствен¬ но посылать что-то Искандеру; это можно было сделать через других лиц, скрыв свое имя. Опыт у Михаила Петровича был: в эпоху Крымской вой¬ ны Погодин, как известно, писал политические письма, которые распро¬ странялись в списках1120. Прежде всего, следует спросить: откуда в Лондоне стали известны пись¬ ма Петра Федоровича; и не только к Екатерине, но и к Шувалову, подлин¬ ники которых хранились у Погодина? Печатал Герцен и некоторые другие документы, например, письмо Екатерины II к графу Н.И. Салтыкову в «Ис¬ торическом сборнике»1121. Согласно спискам графа А.А. Закревского, а так¬ же III Отделения, Погодин признавался корреспондентом Герцена. Мы постараемся немного приподнять завесу над тайной деятельностью изве¬ стного историка. Прежде всего, обратимся к судьбе писем Петра Федоро¬ вича. Как это ни странно, о находке исследуемого нами письма Петра Федо¬ ровича заявил сам М.П. Погодин. Он сделал это в 1868 году в третьей книж- 637
O.A. ИВАНОВ 4ß=* ке издаваемого им сборника «Утро». Там Погодин опубликовал свой вари¬ ант «Записок о Петре III» Я. Штелина, вышедших за два года перед этим в Чтениях Императорского общества истории и древностей российских. О причинах подобного шага речь пойдет ниже. После «Записок о Петре III» шло небольшое послесловие под названием «Об открытии записок Штели¬ на (из моих записок)». Большая часть текста была посвящена не упомяну¬ тым запискам, а именно письму Петра Федоровича. Но это была не един¬ ственная странность. Однако позволим себе процитировать ту часть послесловия, которая относится к названному письму, обращая внимание по ходу на примечательные места приводимого текста. «В тридцатых годах Федор Иванович Отт, — писал Погодин, — первый директор ремесленного московского училища, потомок Штелина по женской линии, познакомясь со мною чрез моего брата, служившего под его начальством, сказал мне однажды в разговоре, что у него есть два сун¬ дука бумаг, оставшихся после Штелина. « Примечательного в них ничего нет, и не может быть, потому что Штелин, как известно по преданию в его роде, все важные свои бумаги сжег по кончине своего воспитанника, императора Петра III, и при вступлении на престол и[мператрицы] Ека¬ терины, — но там есть много лубочных картин его времени и первых от¬ тисков портретов, гравированных в академии художеств, находившейся под его начальством. Хотите взять себе этот хлам? А вы мне дадите за него собрание новых русских книг, которое я назначу». — «Очень рад», — от¬ вечал я ему. Сундуки были ко мне присланы; книги, по назначению, были доставлены к г. Отту. Я, по словам его, отобрал из сундуков вместе с Д.А. Ровинским, лубочные картинки и портреты, украсил ими свои собра¬ ния, — и велел поставить сундуки под лестницу. Простояли они там спокойно лет десять или больше. Академия, услы¬ шав от г. Куника, что у меня находятся бумаги Штелиновские, отнеслась ко мне с просьбою справиться, нет ли в них чего-нибудь относящегося до ее истории, так как Штелин состоял ее членом. Я попросил тогда Д.А. Ро- винского поискать между бумагами, ему известными, академических до¬ кументов, что тот и исполнил, отобранные им документы я отправил тотчас в академию. Вместе с ними Д.А. принес мне несколько найденных там автографов и[мператора] Петра III. Один был великой важности. Я решился представить его Государю Императору (Николаю Павловичу) и посоветовался с Алексеем Петровичем Ермоловым, чрез кого из дове¬ ренных лиц сделать это лучше. Он указал мне на графа Владимира Федо¬ ровича Адлерберга, как лицо вполне и безусловно Государю преданное. Я был знаком близко с Ф.И. Прянишниковым и попросил его предупре¬ дить графа о моем желании обратиться к нему, в предстоявший приезд его с Государем в Москву, по важному делу. 638
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ, Подробности после*, а теперь скажу только, что автограф Государю при письме доставлен был чрез графа Адлерберга, который на другой день на¬ писал ко мне о Высочайшей благодарности... за представленный по его же¬ ланию древний рисунок села Измайлова, и проч. В разговоре со мною он спросил меня, нет ли где копии с представленного мною автографа. Возвра- тясь домой, я подумал о значении этого вопроса, и при свидании с ДА. Ро- винским спросил его мимоходом, не показывал ли он кому-нибудь найден¬ ного и переданного мне письма. «Показывал», — отвечал он. «Кому?» — «Павлу Федоровичу Карабанову». У меня тотчас мелькнула мысль, не списал ли старик, охотник и знаток истории прошедшего столетия, копии с любопытной бумаги. Спросите его, сказал я Д. А., не списал ли он копии, и, если списал, то попросите его от моего имени, чтоб он мне отдал ее. Так должно! Я уверен был, что Павел Федорович, честнейший и благороднейший человек (образчик благовоспи¬ танных русских людей XVIII столетия) исполнит мою просьбу. Так и слу¬ чилось. Г. Ровинский принес мне копию, засвидетельствованную рукою Павла Федоровича, и я успокоился; эта копия до сих пор хранится у меня**. Прошло еще лет десять или пятнадцать. Каково же было мое изум¬ ление, как вдруг я увидел мое письмо*** и[мператора] Петра III напеча¬ танным в одном издании**** за границею. Я так и обмер: могла возник¬ нуть мысль, что письмо доставлено было для печати мною, ибо кроме меня никто не имел о нем понятия. Не одну ночь провел я без сна, ду¬ мая об этом событии и ломая себе голову, откуда могло залететь письмо за границу, — и, наконец, попал на мысль, которая меня успокоила: ста¬ рик-охотник П.Ф. Карабанов, верно, возвращая мне сделанную им ко¬ пию, оставил у себя другую. Не смею пожаловаться на его память и не брошу камня: соблазн для охотника, для антиквария, для любителя ис¬ тории, был велик! Перед кончиною он завещал все свое драгоценное со¬ брание Государю Императору*****. Бумаги его видели здесь многие, и другие разбирали в Петербурге. Вероятно, кому-нибудь попалось на гла¬ за письмо, он списал и отправил за границу. Итак, письмо увидело свет, несмотря на все предосторожности. Так- то верно замечание: несть бо тайно, еже не явится; ниже бысть потае¬ но, но да придет в явление. Но вот что не напечатано — отметка Штелина на обороте письма, которая изменяет совершенно его значение и кото¬ * Подробностей никто так и не увидел в печати. ** Этой копии в архиве М.П. Погодина в ОР РГБ нам найти не удалось. *** Весьма примечательно, что Погодин не упоминает писем Петра Федоровича к И.И. Шувалову, хотя в «Русском архиве» за 1866 год эти письма были изданы с подлинни¬ ков, принадлежащих ему. **** Возможно, Погодин не знал о втором французском издании Записок Екатерины II. ***** Q СуДЬбе собрания Карабанова будет рассказано в свое время. 639
O.A. ИВАНОВ рая, следовательно, должна быть оглашена для отстранения неправильных заключений*. Собственно, с этою целью я и предлагаю теперь отрывок из своих записок. Покойный Государь Император оценил значение отметки и был очень доволен, что я сохранил ее, как о том мне засвидетельствовали в разное время граф Блудов и В.Д. Олсуфьев». Что же за «историческая необходимость» потребовала почти через де¬ сять лет публиковать приписку Штелина к письму Петра Федоровича? Погодин отчасти отвечал на этот вопрос, говоря, что она, «совершенно из¬ меняющая» значение письма, «должна быть оглашена для отстранения неправильных заключений». Историк ссылается на мнение Николая I о смысле этой отметки, как будто император не хотел видеть письмо Петра Федоровича опубликованным без этого штелиновского примечания. Тут Погодин раскрывает и то, почему упомянутому письму уделяется столько места в послесловии, касающемся собственно записок о Петре III. Главное — отметка Штелина. «Собственно с этою целью я, — пишет Погодин, — и предлагаю теперь отрывок из своих записок». Но дело сделано, сказано А, и следовало бы сказать Б: вместе с отмет¬ кой Штелина опубликовать само письмо. Далеко не все знали, что разу¬ мел историк под «одним изданием за границей» и уж наверняка не могли так просто получить его в свои руки. В качестве анекдота, иллюстрирую¬ щего только что сказанное, мы в первой части приводили историю с пуб¬ ликацией В.М. Остроглазовым в «Русском архиве» в 1907 году заметки «Из записной книжки библиофила». Строго говоря, публикация отметки Штелина не снимала никаких во¬ просов ни сама по себе, ни в связи с теми документами, которые были из¬ даны А. Герценом. Версию о «нежном примирении» прежде всего пол¬ ностью отвергали Записки Екатерины II, составляющие основную часть герценовского издания. Отметку Штелина опровергали и два весьма крас¬ норечивых письма Петра Федоровича И.И. Шувалову (относящиеся ко второй половине 50-х годов XVIII века1122). В связи с этим возникает много вопросов. Почему Погодин ни слова не сказал в свое оправдание по поводу опубликования в герценовском издании писем Петра Федоровича к И.И. Шувалову, подлинниками ко¬ торых он владел? Почему эти письма оказались помещенными вместе с упомянутым документом «великой важности»? Неужели Погодин не понимал, что, отдавая письма Петра Федоровича к Шувалову для публи¬ кации в «Русском архиве», он компрометирует себя перед императором, * Изложение заметки Штелина было напечатано во втором французском издании За¬ писок Екатерины II, которого Погодин, по-видимому, не видел. 640
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ знавшим, вероятно, историю с исследуемым нами письмом? Или все это сделал на свой страх и риск Бартенев? Поверить в последнее трудно. Очень странно, что Погодин не объяснил, как попали эти письма за гра¬ ницу, учитывая то, как подробно он рассказал о пути туда письма Пет¬ ра Федоровича к Екатерине Алексеевне. Публикация Бартеневым писем Петра Федоровича к Шувалову ста¬ вила под сомнение рассказ Погодина о «завалившемся» в сундуке пись¬ ме Петра Федоровича. Вызывает удивление и рассказ историка о том, что, приняв «два сундука» с «хламом», он туда сам почти и не загляды¬ вал, а все находки делал Д.А. Ровинский. Странно, что такой любитель старины, каким был Погодин, просто так оставил без внимания Штели- новское собрание. Зачем было тогда принимать этот «хлам»? Как мы знаем теперь, в нем, кроме «лубочных картин и портретов», было много весьма ценных документов для истории России. На самом деле, все, как будет показано ниже, обстояло совсем не так. В архиве М.П. Погодина, хранящемся в ОР РГБ, нам удалось найти ту «записку», которую упомянул историк, публикуя в «Утре» свой рассказ «Об открытии записок Штелина». В подлинной «Записке», написанной, если верить одной реплике Михаила Петровича, в 1864 году, рассказыва¬ ется о погодинском Древлехранилище. История с архивом Штелина за¬ нимает ее большую часть1123. Ни о каких сундуках речь на самом деле не шла! Документы Штели¬ на аккуратнейший его потомок собрал в посылку (даже две), снабдив их росписью, в которой даже пометил значком NB самые замечательные! Любопытны также выделенные нами слова Отта, говорящие о том, что М.П. Погодин уже знакомился с штелинскими документами — «видя, сколько Вы умели уже из них извлечь». Цитируя фрагмент письма Отта, Н.П. Барсуков выпустил эти слова, как мы полагаем, преднамеренно. Из- за них рушилась живописная, но, как мы уже замечали, не совсем прав¬ доподобная история о «сундуках с хламом*», а вместе с ней и удиви¬ тельный рассказ о случайной находке письма Петра Федоровича к жене. Уж это письмо пунктуальный Ф.И. Отт^наверняка пометил в росписи документов знаком ЬВ. Объем переданных Оттом Погодину штелинских документов был, по- видимому, значителен. Согласно К.В. Малиновскому, архив Якоба Штели¬ на, хранящийся ныне в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, в Петербургском отделе¬ нии архива Академии наук России и Отделе письменных источников Го- * Особо заметим, что последнего слова, вложенного Погодиным в уста Федора Ивано¬ вича в «Утре», тот не употреблял, а говорил о Штелиновых ветхостях. *11 О. Иванов 641
O.A. ИВАНОВ ^ судярственного Исторического музея, в целом насчитывает 1142 едини¬ цы на 12 192 листах1124. Это весьма солидный объем. Можно предполо¬ жить, что наследник Штелина отдал Погодину что-то не особенно ценное из архива без подробной описи россыпью или, как говорит историк, в виде «хлама». Но не может быть, чтобы Отт пропустил рукописи, содер¬ жащие записки о живописи, скульптуре, архитектуре, мозаике, шпалерах, медальерном деле, истории коллекционирования живописи в России, ху¬ дожественных собраниях, фейерверках и иллюминациях, театре, музыке и балетах в России, а также огромную переписку Штелина1125. Любопыт¬ но, что современник Штелина — историк A.A. Шлецер, знакомый с его рукописями, называл их «драгоценными бумагами»1126. Неужели Пого¬ дин, владевший немецким языком, так просто оставил под лестницей сундуки с архивом Штелина, доверив их разбор Д.А. Ровинскому? Конеч¬ но нет. Примечательно также, что и Ровинский молчал о найденных докумен¬ тах по истории искусства в России, но широко их использовал, без указа¬ ния источника1127. Трудно поверить, чтобы он скрыл от Погодина свои «находки». Это молчание обоих деятелей заставляет предположить, что они договорились не рассказывать о содержании штелиновского архива, распределив между собой исторические и искусствоведческие материа¬ лы. По-видимому, эта договоренность позволила Погодину опубликовать свою версию истории находок в архиве Штелина, помещенную в «Утре» в 1868 году. В результате подобной тайной договоренности целостность бумаг Штелина пострадала. Малиновский пишет, что большую часть ма¬ териалов по искусству из архива Штелина Погодин передал Д.А. Ровин¬ скому. Последний некоторые из них предоставил историку русского ис¬ кусства Н.П. Собко. Позднее оба исследователя передали находившиеся у них бумаги Штелина в Публичную библиотеку в Петербурге, куда еще в 1853 году поступили от Погодина все остававшиеся у него материалы архива Штелина. Поговорим о весьма запутанной и загадочной судьбе записок Ште¬ лина о Петре III, тесно связанных с письмом Петра Федоровича к жене и ее Записками не только по содержанию, но по происхождению и пуб¬ ликации. Впервые об этих записках публично упомянул П. Пекарский в сво¬ ем выступлении в Отделении русского языка и словесности 29 апреля 1865 года. Оно было опубликовано в его материалах (и отдельным от¬ тиском) под заголовком «О переписке академика Штелина, хранящей¬ ся в Императорской Публичной библиотеке». Там имелись такие слова: «...Штелин был наставником при великом князе Петре Федоровиче и пользовался его особенною доверенностию, когда он вступил на престол. 642
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Нам академик оставил любопытнейшие известия о воспитании, крат¬ ком царствовании и о том дне, за которым последовало отречение это¬ го государя от престола. Известия эти до сих пор известны в рукописи немногим любителям»112*. Свою версию истории нахождения записок Штелина Погодин изло¬ жил в уже цитированном нами послесловии к их публикации в сборнике «Утро». Она выглядит более подробной, нежели в рукописи об истории Древлехранилища. Погодин дает любопытную оценку Петра Федоровича. «Как ни крат¬ ки записки, — пишет он, — но они представляют драгоценные данные, и образ Петра III, доходивший до нас в чертах, очень неблаговидных, пред¬ ставляется теперь гораздо лучше. Это был человек довольно смышленый, добрый, умный, готовый на все хорошее, что доказал двумя великими де¬ лами при самом вступлении на престол: уничтожением тайной канцеля¬ рии и грамотою дворянства. Намерение отобрать имение от духовенства можно б было похвалить, если бы оно было исполнено лучше и целесо¬ образнее, в чем падает вина и на исполнительницу этого намерения, т. е. императрицу Екатерину II. Разумеется, во всех этих трех указах должен был принимать главное участие Д.В. Волков, который и прежде возил ве¬ ликому] князю протоколы из Сената, и А.И. Глебов. Легкомыслие и вет¬ реность погубили его; к несчастию, он заразился еще в самом нежном возрасте, при малом дворе своего отца, страстию к военщине, или, как называет ее Штелин, militaire marolte — и потом благоговением к лицу Фридриха II. Развитие первой страсти, имеющей для нас историческое значение, очень живо представлено у Штелина. Также и времяпровожде¬ ние его при дворе и[мператрицы] Елизаветы. Заботы ее о воспитании пле¬ мянника очень трогательны. План Штелина, добросовестного немца (не¬ справедливо недавно у нас осужденного), пригодился б и для новых наставников. О супружеской жизни, к сожалению, почти нет никаких известий у осторожного Штелина. О перевороте нашлось только несколь¬ ко строк, не на своем месте поставленных. У меня нашлось еще несколь¬ ко как бы черневых записок, но на итальянском языке, для которых не успел я до сих пор приискать переписчика»1129. «Записки Штелина о Петре Третьем, Императоре Всероссийском». Так назывались записки Штелина о Петре III, опубликованные в четвертой книге Чтений в Императорском Обществе истории и древ¬ ностей российских в 1866 году. Публикация не сопровождалась всту¬ пительной статьей и хотя бы малым комментарием, разъясняющим, откуда происходят эти записки и кто их публикует. Несмотря на это, можно с большой уверенностью сказать, что публикатором был барон МЛ. Корф. 41* 643
O.A. ИВАНОВ В пользу такой гипотезы говорит следующее: во-первых, именно ему Погодин передал «Записки о Петре III». Во-вторых, только Корф, близ¬ кий к императорскому Двору и лично к Александру II, мог осуществить подобную публикацию, о которой не могло быть и речи при Николае I. В этой связи приведем интересную записку Модеста Андреевича, харак¬ теризующую его отношения с императором. «В Царском Селе. 22 июня 1859. Имея поднести Вашему Императорскому Величеству важный для истории Российского Императорского дома документ, осмеливаюсь все¬ подданнейше испрашивать, не благоугодно будет удостоить меня деся¬ тиминутною аудиенциею для прочтения составленной о том записки. Статс-секретарь барон Модест Корф»Ш0. Таких записок существует не¬ сколько, и на всех на них карандашом вежливое согласие Александра II. Имеется, например, записка Корфа (январь 1868 года) с просьбой раз¬ решить публикацию в «Русском архиве» трех писем императрицы Ма¬ рии Федоровны к великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам с пояснением: «В них нет ничего, кроме благих советов попечительной ма¬ тери...»1131 В-третьих, М.А. Корф сам очень интересовался историей Петра III и даже опубликовал в первом томе сборника Русского исторического обще¬ ства (в котором, кстати сказать, был членом-основателем) статью «О мему¬ арах герцога Карла-Фридриха, отца императора Петра III»1132. Нет сомне¬ ния, что «Записки о Петре III» привлекали и упоминанием в них двух деятелей, участвовавших в привозе Петра Федоровича в Россию, — Иоан¬ на Альбрехта и Николая Андреевича Корфов1133. В-четвертых, когда на слишком острые моменты в упомянутых Запис¬ ках обратила внимание московская цензура, никакого особого действия не последовало, что, скорее всего, было связано с высочайшим разреше¬ нием их печатать. Причины новой публикации «Записок о Петре III» Погодин, как уже говорилось, объясняет следующим образом: «Записки эти явились недавно в Чтениях Исторического Общества, а здесь печатаются по ос¬ тавшейся у меня копии. Пересмотрев теперь их для печати, я нашел несколько ошибок, как в копии, так и в переводе, которые мною и ис¬ правлены». Странно предпринимать столь большую работу (да еще по копии) только по причине «нескольких ошибок», среди которых, как мы увидим, не было принципиальных. Что скрывалось за этой публикаци¬ ей: право бывшего собственника и неудовлетворенное самолюбие? Труд¬ но сказать. Если верить послесловию к «Утру», то важной причиной являлось не столь объяснение происхождения «Записок о Петре III», а история с открытием и публикацией письма Петра Федоровича к жене. 644
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Записка Штелина о последних днях царствования Петра III Судьба этой записки еще более таинственна, чем предыдущей. Нач¬ нем с того, что нам не удалось найти ее подлинник. Был ли он частью большой записки, хранящейся в РГАДА, или представлял из себя что-то самостоятельное — неизвестно. П. Пекарский писал о том, что в запис¬ ках, о которых он слышал, говорилось «о воспитании, кратком царство¬ вании и о том дне, за которым последовало отречение этого государя от престола». В рассматриваемой записке Штелина речь идет о нескольких днях. В Государственном архиве Российской Федерации в фонде библиотек Зимнего дворца хранится беловая рукопись упомянутой записки, с ко¬ торой, по-видимому, делались все последующие списки и публика¬ ции1134. Основной интерес у этой рукописи представляет первый лист. На нем имеется текст следующего содержания: «Яков Штелин, родом из Мемлинга (издавший впоследствии известные «Анекдоты о Петре Вели¬ ком», переведенные на все языки), в 1735 году был вызван в Петербург нашею Академиею наук и три года преподавал историю Великому кня¬ зю Петру Федоровичу. Состояв потом, со вступления великого князя в брак и в кратковременное его царствование при нем библиотекарем и домашним человеком, он дни 28-го и 29-го июня неотлучно находился при своем Государе. Настоящая записка Штелина об этих и последую¬ щих днях, написанная на немецком языке, переведена с собственноруч¬ ного подлинника, найденного между его бумагами». Выделенные курси¬ вом слова — и последующих — были надписаны над строкой, вероятно, рукой М.А. Корфа. На первом листе рукописи, вверху, находится напи¬ санная карандашом резолюция Александра II: «Записку эту не признаю удобным печатать. СПетербург 2 февраля 1865». Можно предположить, почему император наложил свое вето на эту Записку, пропустив в 1866 году большую, содержавшую упоминания о 28 и 29 июня1135. Прежде всего, в ней была названа дата смерти Петра III — 5 июля, отличная от зафиксированной в манифесте от 7 июля 1762 года. Это противоречие необходимо было как-то объяснить, а это, в свою оче¬ редь, требовало касаться очень неприятных обстоятельств, сопровождав¬ ших переворот 1762 года. Впервые о рассматриваемой записке было сказано в VI томе «Сочи¬ нений Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота». Вот как начинается это примечание: «Штелин, бывший библиотекарем Петра III, пробыл при нем безотлучно 28-е и 29-е июня, и оставил о событиях этих двух достопамятных дней подробную записку на немецком языке, кото- 645
O.A. ИВАНОВ 4Ä* рая сохранилась в его бумагах. В конце ее находится список лиц, ездив¬ ших с императором на галере и на яхте в Кронштадт»1136. Далее идет из¬ ложение списка упомянутых лиц, а после говорится: «Из записки Штелина, передающей обстоятельства одно за другим, по часам, видно, что сохранившийся о том же в бумагах Державина краткий рассказ (см. стр. 432 и 433), написанный, вероятно, по слухам, не точен. Вот сущность содержания записки Штелина..» Далее идет пересказ записки, оканчива¬ ющийся словами: «5-го июля кончина императора»1137. Откуда получил Я.К. Грот сведения о записке Штелина, понятно. Он очень хорошо знал барона М.А. Корфа, который еще в 1832 году был его непосредственным начальником в канцелярии Комитета министров, а затем, став государственным секретарем, взял в свою канцелярию1138. Здесь следует заметить, что дед Якова Карловича — Иоаким Христиан с 1758 года был секретарем H.A. Корфа в Кенигсберге, а незадолго до пе¬ реворота 1762 года — пастором в Голштинском полку1139. Каким образом через шесть лет после запрета Гроту удалось пропус¬ тить через цензуру упомянутую записку Штелина, также не вызывает сомнения. С 1852 года он был назначен преподавать великому князю Николаю Александровичу и его брату Александру Александровичу рус¬ ский и немецкий языки, историю и географию1140. Однако большего, чем дата смерти Петра III, несколько лет опубликовать не удавалось. Во вто¬ ром издании, в VI томе, вышедшем в 1876 году, упомянутое примеча¬ ние не изменилось1141. Только в 1883 году в появившемся IX томе «Сочинений Державина» штелинская записка была опубликована полностью. Позволим себе предположить, что подлинная Записка о «последних днях», из-за того, что в ней присутствовало не очень подобающее описа¬ ние поведения Петра III, а также дата его смерти, отличная от канони¬ ческой, была уничтожена Николаем I, но оставлена ее копия, с которой и познакомился Александр II в 1865 году. Дневник Штелина В архиве М.П. Погодина, хранящемся в ОР РГБ, нам удалось обнару¬ жить рукопись под заголовком «Дневник Штелина»1142. Заглавие на об¬ ложке, как указывает архивохранитель, написано рукой жены истори¬ ка, С.И. Погодиной. Рукопись представляет из себя беловик, правленный первоначально карандашом, а затем, окончательно, пером. «Дневник Штелина» охватывает январь 1761 года, а также январь, февраль, март, апрель, май, июнь 1762 года. 646
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ Кроме этой рукописи в упомянутом архиве Погодина хранится чер¬ новик «Дневника Штелина», представляющий из себя итальянский текст и его русский перевод1143. Нет сомнения, что русский перевод лег в осно¬ вание упомянутого беловика. Подлинную итальянскую рукопись нам найти не удалось. Хотя совершенно очевидно, что именно ее имел в виду М.П. Погодин, когда в «Утре» он писал, что у него «нашлось еще несколь¬ ко как бы черневых записок, но на итальянском языке». Упомянутый дневник был опубликован в 1911 году в «Русском архи¬ ве» под заголовком «Дневник статского советника Мизире»1144. Вполне уместно поставить вопрос о том, как относится к «Дневнику Штелина» записка о «последних днях»? Казалось бы, последняя являет¬ ся непосредственным продолжением первого. Но как тогда быть с тем, что «Дневник» велся на итальянскому а упомянутая записка написана на немецком языке? Любопытно, что существуют и некоторые тексто¬ вые различия. Общий вывод, который можно сделать из рассмотрения трех записок, таков: Погодин, пытаясь использовать эти важнейшие документы для из¬ менения своего материального положения, допустил расчленение важно¬ го комплекса документов, касающихся судьбы Петра III, что, в свою оче¬ редь, стало причиной утраты двух из них. Что имел еще Михаил Петрович из этого пакета и о чем умолчал, мы не знаем. Он оградил себя замечани¬ ем, будто бы сказанным Ф.И. Оттом, об уничтожении Штелином важных документов после переворота 1762 года. Трудно представить, что было опаснее для Штелина, чем письмо Петра Федоровича к Екатерине, напи¬ санное в скандальном тоне и фактически ставившее под сомнение рас¬ сказы Екатерины II, или записка о «последних днях», в которой в проти¬ воречие официальному манифесту давалась иная дата смерти Петра III. В результате упомянутой деятельности М.П. Погодина были расчленены письма Петра Федоровича, большая часть из которых (шесть к Шувалову и одно Штакельбергу), судя по всему, не поступили в государственный или императорский архивы и были, скорее всего, утрачены. И наконец, зададим себе главный вопрос: мог ли Погодин быть кор¬ респондентом Герцена? Мог ли М.П. Погодин передать за границу, Искандеру, что-либо и какие мотивы могли толкнуть его на подобный поступок? Отвечая на этот вопрос, можно выделить две группы взаимосвязанных причин: по¬ литические и личные. Нет никаких сомнений в том, что М.П. Погодин был сторонником фундаментальной русской идеи, выраженной словами: православие, са¬ модержавие, народность. Однако он постоянно имел конфликты с вла¬ стями из-за того, что по-своему понимал путь к указанной идее, а глав¬ 647
O.A. ИВАНОВ ное — считал, что его личность в этом деле преднамеренно не использу¬ ется. Особенно ярко проявилось его несогласие с правительственной линией во времена Крымской войны. 27 ноября 1854 года Погодин прочитал своим друзьям, среди которых присутствовали Самарин, Киреевские, Елагина, Тютчев, Аксаков, Черкас¬ ский, доклад под названием «О влиянии внешней политики на внутрен¬ нюю». Это был очень смелый и выразительный текст, который чрезвычай¬ но понравился присутствующим. Погодин записал тогда в своем дневнике: «Торжество полное»1145. «Ум притуплен, воля ослабела, дух упал, невеже¬ ство распространилось, подлость взяла везде верх, слово закоснело, мысль остановилась, люди обмелели, страсти самые низкие выступили наружу, и жалкая посредственность, пошлость, бездарность взяла в свои руки по всем ведомствам бразды управления» — так говорил Погодин о своем времени (а еще более — о нашем)1146. Говоря о народе, Погодин, как и Герцен, пытается припугнуть власти народным бунтом. «Мирабо для нас не страшен, — пишет он, — но для нас страшен Емелька Пугачев. Ледрю Роллень со всеми коммунистами не най¬ дут у нас себе приверженцев*, а перед Никитой Пустосвятом разинет рот любая деревня. На сторону к Мадзини не перешатнется никто, а Стенька Разин лишь кликни клич! Вот где кроется наша революция...» Однако, в противоположность Искандеру, Погодин демонстрирует историческую мудрость: «...Законов вдруг не сочинишь, людей вдруг не отыщешь, злоупо¬ треблений не уничтожишь, пороков не искоренишь, с привычками вдруг не расстанешься: на все нужно время! Опрометчивая ломка причинит еще больше вреда! Сначала довольно стать на новую точку, посмотреть на вещи с другой стороны и объяснить себе цель». По вопросу борьбы с злоупотреблениями Погодин явно поддерживает заявленное направление «Вольной русской типографии»: гласность. Вто¬ рым лекарством от российских недугов Погодин считает образование — «основательное, пространное, прикладное, деловое, благочестивое, прове¬ денное жолобами по всем удолиям общества, даже до последних земли, в глубочайшие рудники каторжной работы, без всяких исключений, ограни¬ чений, стеснений по званиям, а по одному святому правилу: душа — мера, кто сколько по своим силам и желаниям получить его может. Такое обра¬ зование, проникая во все должности, воздействует благотворнее всяких узаконений, будет постепенно исправлять зло и сеять добро...»1147 Погодин искал содействия у великой княгини Елены Павловны, но без¬ результатно1148. Тогда он обратился к своему старому товарищу, Ф.И. Тют¬ чеву, и послал ему в конце сентября — начале октября 1857 года предисло¬ * Как заблуждался историк! 648
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III вие, написанное еще в середине августа для предполагаемого издания, и часть писем. Тютчев связался по этому вопросу с Д.Н. Блудовым, который одобрил предисловие, но хотел вновь перечитать иисьма. При этом он пи¬ сал Тютчеву, что причины, по которым Погодин считал нужным напеча¬ тать свои письма, «заслуживают внимания и уважения»1149. Однако дело и тут не пошло. 13 октября 1857 года Ф.И. Тютчев отправил Погодину весь¬ ма любопытное письмо, в котором, признавая достоинство «боевых запи¬ сок» историка и сообщая о благожелательном отзыве Д.Н. Блудова, Федор Иванович предупреждал, что ему придется столкнуться с цензурными препонами, которые приведут к тому, что из актуальных статей получится «нечто вялое, бесхарактерное, нечто вроде полуофициальной статьи, зад¬ ним числом написанной». И тут Тютчев предлагает удивительный выход: «Сказать ли вам, чего бы я желал? Мне бы хотелось, чтобы какой-нибудь добрый или даже недобрый человек — без вашего согласия и даже без ваше¬ го ведома издал бы эти письма так, как они есть, — за границею... Такое из¬ дание имело бы свое значение, свое полное, историческое значение. Вооб¬ ще, мы до сих пор не умеем пользоваться, как бы следовало, русскими заграничными книгопечатнями, а в нынешнем положении дел это орудие необходимое. Поверьте мне, правительственные люди — не у нас только, но везде — только к тем идеям имеют уважение, которые без их разрешения, без их фирмы гуляют себе по белому свету... Только со Свободным словом обращаются они, как взрослый с взрослым, как равный с равным...»1150 Со¬ ветом Тютчева Погодин впоследствии воспользовался (с намеком, как нам кажется, на Герцена — «недобрый человек»). Но далеко не все приятели Погодина были одинакового мнения с Ф.И. Тютчевым. Князь П.В. Долгоруков не унимался. 28 декабря 1857 года он (по его собственным словам, в это время готовивший побег за границу) предуп¬ реждал Погодина: «Послушайтесь моего дружеского совета — не пишите в иностранных журналах; излагайте ваши мысли на бумаге и доставляйте их Государю через князя А.М. Горчакова или князя В.А. Долгорукова. К чему печатать за границею, когда правительство охотно выслушивает частные мнения, если даже иногда и не разделяет некоторые из них? Впрочем, те¬ перь поднимаются вопросы такие важные, что можно их обсуждать и в русских журналах, особенно, когда владеешь мыслию и пером, как вы вла¬ деете. Если статьи ваши не пропустят в Москве, присылайте их князю Вя¬ земскому или графу Блудову, и они уже постараются об устранении для вас затруднений цензурных»1151. Но Погодин не принял этого совета. В 1858 году в «Русском заграничном сборнике», начавшем выходить под патронажем трех крупных европейских издательств: Berlin A. Asher & С°; Paris. A Franck. Rue Richelieu 67; London. Trübner & C°, появилось 649
O.A. ИВАНОВ еще более резкое письмо Погодина, написанное 9 декабря 1856 года вос¬ питателю великого князя В.П. Титову. Отдельные места в нем были на¬ столько остры, что трудно поверить, как Погодин пошел на публикацию этого текста. Не прошло и месяца, как он получил грозное письмо князя В.А. Дол¬ горукова от 22 марта 1858 года. В нем говорилось: «В Париже издается на русском языке новый журнал под названием: Русский Заграничный Сбор¬ ник, в третьей книжке которого напечатано Письмо к наставнику Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича. Так как это письмо должно быть одно из тех, которые вы писали к В.П. Титову, то Государю Императору угодно знать, каким образом оно оказалось в ру¬ ках редакторов Заграничного Сборника? Кто именно мог получить с него копию, и нет ли еще каких-либо ваших рукописей, которые может быть переданы Вашим Превосходительством кому-нибудь за границей и кото¬ рые, следовательно, могут также появиться в тамошних изданиях? Ожи¬ дая неотлагательно вашего, милостивый государь, ответа, для всеподдан¬ нейшего доклада Его Величеству...»1132 Что отвечал на это письмо Погодин, нам неизвестно. В.П. Титов был уволен, а вместе с ним получил отставку и К.Д. Кавелин, которого он пригласил будто бы по совету Погодина. Но, пожалуй, наиболее навредило М.П. Погодину появление его пись¬ ма к министру народного просвещения Е.П. Ковалевскому в «Колоколе» (№ 45, от 15 июня 1859 года). Дело состояло в том, что из-за статьи Миха¬ ила Петровича «Прошедший год в русской истории», опубликованной во втором номере газеты «Парус» (10 января 1859 года), начатой И.С. Акса¬ ковым, упомянутое издание было закрыто. Е.П. Ковалевский писал управ¬ ляющему Московским учебным округом 31 января, что статья академика Погодина содержит «в себе едкое унижение нашей иностранной полити¬ ки и непозволительное вмешательство частного лица в виды и соображе¬ ния правительства». В своем письме Ковалевский сообщал, что о случив¬ шемся и принятых мерах докладывал императору, и Александр II «в 29 день сего января высочайше повелеть соизволил привесть оное в исполнение». 5 февраля Аксаков переслал Погодину копию упомянутого письма министра, а через три дня историк направил Е.П. Ковалевскому обшир¬ ный ответ на выдвинутые против него обвинения (XIV, 594). Это весь¬ ма смелый документ. Может бы все прошло, если бы этот текст не появился в «Колоколе», да еще предваренный словами Герцена об «исполненном достоинства ответе от М.П. Погодина». Кто передал все упомянутые документы в Лон¬ дон, неизвестно. Но не исключено, что именно с этого времени М.П. По¬ година и зачислили в разряд «корреспондентов Герцена», как мы это ви¬ дели в записке графа A.A. Закревского. В докладе князя В.А. Долгорукова 650
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ императору о работе III Отделения за 1859 год обвинение Погодину, как мы видели, высказано менее определенно. Мог ли Погодин написать «строки»? По ряду признаков — содержательных и формальных — можно по¬ дозревать, что «строки» написал М.П. Погодин. Во всяком случае, мог, но написал ли? Если ввести два обозначения отношения к Екатерине II: П — плохое, а X — хорошее, то отношение автора «строк» можно характеризовать как — ПП или с натяжкой — ППХ (X — «великая душа», но без упоминаний о достижениях ее царствования). В то же время отношение Бартенева мож¬ но определить как — XX или, по крайней мере, — ХХП (но тут П — только лишь несущественный штрих, о котором следует забыть, учитывая заслу¬ ги перед Россией). К какому же из этих полюсов относился М.П. Погодин? Отношение Михаила Петровича к Екатерине II с годами менялось. Последним известным нам выражением своего отношения к Екатери¬ не II стало «Слово, произнесенное М.П. Погодиным в Московской город¬ ской думе 24 ноября 1873 года перед портретом императрицы Екатери¬ ны Второй». Конечно, следует учитывать, что тут была публичная речь и по торжественному случаю. «Господа! — говорил Погодин. — Императри¬ ца Екатерина высоко держала Русское знамя. Она возвратила России всю западную ее часть, отторгнутую поляками. Она приобрела Крым, откуда татары до позднейших времен нападали и опустошали русские украины. Она дала Учреждение о губерниях и Городовое положение, содействова¬ ла определению сословий. Она покровительствовала литераторов и сама в свободные часы занималась литературою. Она прежде всех думала о женском образовании и основала институты, из коих ежегодно выходит по тысяче воспитанниц. Она принимала живое и деятельное участие во всяком частном деле, которое доходило до ее сведения. Вот великие дея¬ ния и добрые дела императрицы Екатерины, которыми [заслоняются] ее грехи — их было также много по человеческой слабости, — об отпущении которых мы помолились теперь, смею надеяться, с горячею любовию. Она должна остаться на веки веков в благодарной русской памяти. Я счел дол¬ гом летописателя сказать эти немногие слова, чтоб наше собрание не ос¬ талось вовсе безгласным»1153. Но произнесено это было значительно по¬ зднее, чем писались «строки». Нет сомнения, что М.П. Погодин хорошо знал записки Екатерины II. Известно также, что он работал в библиотеке Воронцовых в Одессе, где вполне мог познакомиться с мемуарами Екатерины1154. Можно с большой вероятностью утверждать, что такой любитель истории, каким был М.П. Погодин, не мог не иметь списка Записок Екатерины II. Он хорошо знал людей, у которых эти списки хранились; прежде всего, А.И. Тургене¬ 651
O.A. ИВАНОВ ва и A.C. Пушкина. Если представилась возможность, то Погодин наверня¬ ка издал бы Записки или их части; он шел к ним, издав в 1842 отрывки из записок Дашковой, купив в 1846 году, а в следующем году опубликовав за¬ писки Грибовского, а в 1852 году — упомянутые выше воспоминания о Потемкине. Но ни в николаевское, ни в александровское время в России этого нельзя было сделать. Если суммировать все сказанное, то можно ска¬ зать, что взгляды Погодина изменялись от ПП и ПХ до ХП. Трудно сказать, что думал про себя Погодин и что он мог опубликовать без подписи. Из всех кандидатов в NN лишь М.П. Погодин преподавал после окон¬ чания университета в Московском благородном пансионе1155. В цитиро¬ ванном письме к Титову историк вспоминает множество молодых людей, с которыми он имел дело. Завершая рассмотрение нашей гипотезы, напомним то, о чем говори¬ лось выше: Герцен позволил в своем Предисловии к первому изданию За¬ писок Екатерины II полемизировать со «строками», что он вряд ли допус¬ тил, если бы их писал человек, пользующийся у него большим авторитетом. Погодин, как мы показали выше, не мог этим похвастаться. Ко всему сказанному следует добавить, что идея соединить письма Петра Федоровича и Записки Екатерины II вряд ли принадлежала Герце¬ ну, глубоко презиравшему этого человека. Напротив, для Погодина такое объединение давало возможность скорректировать мемуары императри¬ цы в пользу Петра Федоровича, которого Погодин, как мы знаем, весьма уважал («довольно смышленый, добрый, умный»). Сами по себе письма великого князя мало куда еще можно было поместить. Правда, возника¬ ет естественный вопрос если Погодин планировал не только публикацию Записок Екатерины II, но и объединение их с письмами Петра Федоро¬ вича, то почему он об этом не сказал в «строках»? Ответ кажется очевид¬ ным: от упоминавшихся писем в III Отделении легко могли перейти к тому, кто организовал отправку мемуаров Екатерины II в Лондон. Если бы Герцен действительно получил письма Петра Федоровича после Записок Екатерины II, то он должен был это как-то оговорить в последующих из¬ даниях, но он ничего (кроме фразы о находке в Москве) не говорит. Прав¬ да, остается под вопросом, кто присоединил к письмам Петра Федорови¬ ча письмо Екатерины II к Ст.-А. Понятовскому и фрагмент депеши Беранже? Скорее всего, это мог сделать сам Герцен, который, вероятно, не считал письма Петра Федоровича (кроме интимного) важным допол¬ нением к Запискам императрицы. Кто же был тот человек, который (если не Бартенев) мог доставить секретнейшие документы Герцену и при этом близко знать М.П. Пого¬ дина? Таким человеком, по нашему мнению, мог быть князь П.В. Дол¬ горуков. 652
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Yхаба 5 КНЯЗЬ П.В. ДОЛГОРУКОВ Что делали бы исследователи, изучающие проблему доставки в Лондон Записок Екатерины II, если бы не было воспоминаний Тучковой-Огаре¬ вой? Нос другой стороны, эти воспоминания настолько туманны и в ряде моментов противоречат фактам (например, история со смертью NN, а также с переводом Записок и его публикацией), что дело затрудняется еще больше. Кто же был NN, о котором рассказывала Тучкова-Огарева? Как уже говорилось выше, вряд ли это был П.И. Бартенев: 1. Он не «слегка прихра¬ мывал», а очень сильно хромал; 2. Он не умер к моменту написания вос¬ поминаний Тучковой; 3.0 его поездке в Лондон знали многие и даже вла¬ сти; 4. О его визите к Герцену должны были знать еще как минимум два человека (к указанным Тучковой трем); 5. Он приехал к Герцену с пись¬ мом «молодого человека», при этом — не сразу, а путешествуя перед тем два месяца по Европе. Наконец, прибавим то, о чем Тучкова могла и не знать: «строки» писал, скорее всего, не Бартенев. Последние, как мы пы¬ тались доказать выше, мог написать М.П. Погодин, но нет никаких осно¬ ваний утверждать, что он побывал в 1858 году у Герцена в Лондоне. Кто же мог быть этот человек, «известный своими литературными трудами», с которым Герцен «много беседовал» и о визите которого к Искандеру так никто и не узнал в России? Позволим себе высказать следующую гипотезу: этим человеком мог быть князь П.В. Долгоруков. Мы постараемся в этом разделе подробно ее обосновать, а сейчас приведем несколько аргументов. 1. Тучкова-Огарева пишет, что NN «был небольшого роста и слегка прихрамывал»; но далее в той же книжке «Русской старины» (№ 10 за 1894 год, с. 34) она, описывая князя П.В. Долгорукова, так его характери¬ зует: «...князь был небольшого роста, дурно сложен и слегка прихрамы¬ вал, почему его прозвали: «le bancal»* (курсив наш. — О. И.)1156. Аналогич¬ ную характеристику находим и в «Рассказах бабушки»: «...Долгорукий — le bancal умный был человек, но очень резкий на язык, собой нехорош и прихрамывал»1157. Случайное ли это совпадение? Нам представляется не случайным. 2. Н.Я. Эйдельман высказал в работе «Восемнадцатое столетие в изда¬ ниях Вольной русской типографии» предположение, что письма Петра Федоровича могли попасть к Герцену от князя П.В. Долгорукова, который * Косолапый (фр.). С. Бахрушин переводит как «кривоногий». А.И. Тургенев в письме к князю П.А. Вяземскому употребляет следующий оборот: «косолапый князь Долгоруков» (ОА. T. IV. С. 132). 653
O.A. ИВАНОВ якобы «разбирал» бумаги П. Карабанова11:)8. Что касается последнего, то тут исследователь не совсем прав; Карабанов, как говорилось выше, пода¬ рил Долгорукову сундук различных исторических материалов, среди ко¬ торых могли быть и упомянутые письма (а разбирать бумаги, завещанные императору, князя вряд ли бы допустили). Как мы покажем ниже, они могли попасть к Долгорукову и непосредственно — от самого Погодина, с которым он был в весьма хороших отношениях. 3. Князь Долгоруков, сильно потерпевший от императорской власти, вполне мог пойти на публикацию Записок Екатерины II, в которых за¬ конность правящей династии ставилась под сомнение; в этом состоял и основной политический смысл «строк». Указанные аргументы сразу вызывают возражения: 1. Тучкова-Огаре¬ ва, описывая появление у Герцена князя Долгорукова, ни слова не гово¬ рит о том, что он привез ему какие-либо материалы по русской истории; 2. Князь П.В. Долгоруков эмигрировал в 1859 году, когда уже появились герценовские издания Записок Екатерины II. Ниже мы постараемся от¬ ветить на эти вопросы, а сейчас обратимся к основным мотивам подоб¬ ного поступка князя Долгорукова. Почему вокруг имени князя П.В. Долгорукова до сих пор идут споры: одни порицают, а другие оправдывают? Проблема, по нашему мнению, состоит в том, что истинность многих его критических замечаний в ад¬ рес самодержавия, чиновничества и др. переносится на саму личность. Однако это не так; можно говорить много правды и быть негодяем. Наи¬ вные люди полагают, что хорошие слова произносят лишь хорошие люди\ но это глубокое заблуждение. Большой знаток человеческой души Ф. де Ларошфуко писал: «Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли — даже роль бескорыстия». Наивные люди полагают, что че¬ ловека можно определить по его делам. Но по скольким? Известно, что хорошие дела могут иметь дурное основание. «Люди делают добро часто лишь для того, чтобы обрести возможность творить зло», — замечает Ла¬ рошфуко. Если истина используется как средство для эгоистических це¬ лей или даже принимается сама по себе (как у Герцена: «Пусть умрут старики и дети..»), то перед нами мерзкий обман. Правда, истина стано¬ вятся в лучшем случае предметом спортивного соревнования. Для изощ¬ ренных негодяев нет ничего святого, поэтому они будут лгать с той же убежденностью, как и говорить правду, только бы достигнуть своих лич¬ ных целей. Отношение князя П.В. Долгорукова к царской власти, и конкретно к правящей династии, противоречиво и непоследовательно, как, впрочем, и все, что он писал. Речь, прежде всего, идет о его книгах «Правда о России» и «Мемуары» (том 1), а также отдельных очерках, опубликованных им в 654
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III своих печатных изданиях («Правдивый», «Будущность», «Листок»). Исти¬ на в его трудах смешивается с ложью, а факты со сплетнями. К правящей династии князь Долгоруков относился весьма критиче¬ ски, постоянно отрицая ее связь с Романовыми. Употребляя для характеристики правления и придворного круга оп¬ ределения типа: «Голштейн-монгольский двор>, «монголо-голштинское правление»1159, Долгоруков, однако, не выступает противником монархии вообще и даже оставляет ей исторический шанс. Отметим мнение князя о Петре III как самое отрицательное: «Полу- идиот, полусумасшедший, он был в одно и то же время и трусом и горь¬ ким пьяницею»1160. Примечателен рассказ Долгорукова о подписании Петром III Дворянской грамоты: «Петр III, навеселе вполпьяна, ни в чем не отказывал своим приближенным. Они выпросили у него дворянскую грамоту...»1161 «Глупость, сумасшествие и пьянство Петра III подвергли его всеобщему презрению. После шестимесячного царствования он был низ- вержен своею женою 28 июня 1762 года, и Екатерина II вступила на пре¬ стол»1162. О Екатерине II и ее колоссальных заслугах перед Россией князь Дол¬ горуков почти ничего не говорит. В центре его внимания опять вопросы династические. Павел I. Правление сына Екатерины II князь Долгоруков характери¬ зует как «безумное тиранство сумасшедшего Павла...»1163. Александру I князь Долгоруков дает также далеко не лучшую харак¬ теристику. «Александр I, — пишет он, — был человеком весьма хитрым и лукавым, но ума самого недальнего; твердых мнений, коренных убежде¬ ний он никогда не имел, но, впечатлительный от природы, он весьма лег¬ ко увлекался то в одно, то в другое направление, и увлечения его носили на себе отпечаток какого-то жара, какого-то мнимого энтузиазма. Вооб¬ ще, в характере его было много женского: и в его искусной вкрадчивости, и в его любезности, можно сказать, обаятельной, и в его удивительном непостоянстве». Для императора Николая Павловича у П.В. Долгорукова не находится других слов, как «Павлово отродье»1164. 19 февраля 1855 года Николай I умер. Радость, которую испытал ве¬ рующий князь Долгоруков*, была подобна радости атеиста Герцена. «Мы находились в Петербурге, — вспоминает он, — в тот счастливый для * Г.Н. Вырубов писал о странном мировоззрении князя Долгорукова: «Он представлял собой уродливую смесь сумасбродного барства и напускного либерализма, ханжества и сво¬ бодомыслия; в спальне у него был киот с массой образов в богатых ризах, перед которым горели лампады, а в его кабинете красовались бюсты Вольтера и Дидро» (Герцен в воспоми¬ наниях современников. М., 1956. С. 286). 655
O.A. ИВАНОВ России день, когда Николай Павлович (одними прозванный «Незабвен¬ ный», а другими «Неудобозабываемый») отправился к предкам своим. Мы помним всеобщую радость, подобно электрическому току охватив¬ шую всех честных благомыслящих людей, мы помним ликование всеоб¬ щее. Всякий чувствовал, что бремя тяжелое, неудобоносимое свалилось у него с плеч, и дышал свободнее. Со смертью Николая оканчивалась целая эпоха деспотизма»1165. С Николаем Павловичем у Долгорукова были свои счеты, о чем будет сказано ниже. Отметим только, что князь Долгоруков все-таки передал предсмертные слова Николая Павловича, сказанные сыну Александру: «У меня всегда были две мысли, два желания, и я ни одного из них не мог исполнить. Первое: освободить восточных христиан из-под турецкого ига; второе: освободить русских крестьян из-под влас¬ ти помещиков. Теперь война, и война тяжелая; об освобождении восточ¬ ных христиан думать нечего, но, по крайней мере, обещай мне освобо¬ дить русских крепостных людей»1166. Отношение к Александру Николаевичу было у Долгорукова, как мы уже видели, также отрицательным. Хотя в предисловии своей книги «Правда о России» он пишет, что «в этой книге имя Его Величества Госу¬ даря Александра Николаевича произнесено не только с чувством почте¬ ния, но еще и с чувством признательности, столь понятной относительно Государя, исполненного благих намерений»1167, но характеристика импе¬ ратора как человека, «умственные свойства коего: малоумие, маломыслие, отсутствие всякой наглядности и совершенное непонимание вещей», бо¬ лее точно отражает позицию Долгорукова. Не менее резко князь Долгоруков относился к аристократии. «В России есть дворянство, — писал он, — но нет аристократии по причинам, о коих мы уже неоднократно говорили и потому здесь повторять не будем. Здра¬ вая, честная часть дворянства состоит из лиц, большая часть коих получи¬ ла воспитание в университетах, — лиц, которые не занимают значительных мест на службе или вовсе находятся отставке, большей частью небогатых, с состоянием средней руки, а некоторые и с весьма малым состоянием Эта здравая часть дворянства понимает, какого рода перерождение необходи¬ мо России; она ясно сознает, что сословные привилегии не что иное, как звенья цепи нашего общего рабства; что привилегии эти, установляя рав¬ ноправие между сословиями, разъединяют их, делают их бесправными и предают их на жертву правительственному самодержавию. Но в Петер¬ бурге живет и ползает часть дворянства, считающая себя «аристократией» по той причине, что окружает двор, что занимает высшие должности и что многие из членов ее обладают значительным состоянием. В этой гнилой части русского дворянства есть также несколько людей весьма честных и благородных, но они составляют незначительное меньшинство ее. Большая 656
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III часть этой мнимой аристократии, которую справедливее было бы называть петербургской холопией, не что иное, как добровольные холопы, превос¬ ходительные, сиятельные, светлейшие, но все-таки холопы, которые усер¬ дно пресмыкаются и перед Голштейн-Готторпской фамилией, и перед всяким временщиком, кто бы он ни был и какими бы позорными делами себя ни осрамил...»1168 Особо достается от «князя-республиканца» придворным. «Придвор¬ ная знать, — пишет Долгоруков, — за очень небольшими почетными ис¬ ключениями состоит из всего, что есть наиболее подлого в нравственном отношении в России»1169. Что же заставляло Долгорукова видеть только отрицательные свойства у правителей России и ее дворянства? Причины этого лежат как в харак¬ тере князя, так и в его биографии. Справедливо писал о П.В. Долгорукове С. Бахрушин: «Долгоруков никогда, в сущности, не порывал так резко со своим классом, как сам это утверждал. И в эмиграции он оставался в сво¬ их публицистических произведениях тем, чем он был в России, — русским аристократом, достаточно умным, чтоб понимать неизбежность буржу¬ азных реформ, человеком весьма умеренных по существу политических взглядов, резкость суждений которого обусловливалась личной обидой и несдержанностью темперамента»1170. Уязвленная гордость? Князь Долгоруков всегда помнил, что он потомок Рюрика, что древно¬ стью своего происхождения не имеет равных в России и, в частности, сре¬ ди представителей царствующей династии. Вместе с тем, как считает С. Бахрушин, князь Долгоруков никак не мог примириться с утратой вла¬ детельных прав своего дома и с негодованием говорил об усилении мос¬ ковских великих князей за счет униженья остальных Рюриковичей. Долгоруков без всяких стеснений среди дворян Чернского уезда Туль¬ ской губернии говорил: «Романовы узурпаторы, а если кому царствовать в России, так, конечно, мне, Долгорукову, прямому Рюриковичу»1171. Од¬ нако многое мешало князю Долгорукову на этом пути: прежде всего, как говорят, не вышел он ни лицом, ни характером. Но оставалась, так ска¬ зать, гуманитарная область — политика, история. Здесь попытался про¬ явить себя самолюбивый князь... Что же за причины двигали П.В. Долго¬ руковым? Он появился на свет 27 декабря 1816 года. Во время родов умерла его мать, а отец скончался 24 ноября 1817 года. Их единственный сын остался сиротой и воспитывался в Москве у своей бабушки Анастасии Семеновны. В 1827 году князь Петр был помещен в Пажеский корпус сразу в третий класс, поскольку получил довольно хорошее домашнее воспитание, прав¬ да ограниченное гуманитарными дисциплинами (по математике и воен¬ 42 О. Иванов 657
O.A. ИВАНОВ ным наукам он показывал весьма слабые знания)1172. 22 апреля 1831 года Долгоруков был произведен в камер-пажи, но в этом же году по высочай¬ шему повелению князь Петр был разжалован за дурное поведение и ле¬ ность в пажи. В чем состояло «дурное поведение», выяснить до сих пор не удалось. Но проступок этот испортил всю карьеру Долгорукова и сказался при выпуске из корпуса. Пажеский корпус поставлял офицеров в самые привилегированные полки, а Долгоруков не только не попал в гвардию, но и не получил назначения по армии; он был выпущен к статским делам с чином 12-го класса (а не 10-го, как обычно выпускались камер-пажи). Из Пажеского корпуса ему выдали аттестат, в котором было упомянуто и о разжаловании за дурное поведение в пажи, и о неспособности к военной службе. Как замечает П.Е. Щеголев, «если такой аттестат выдали на руки Долгорукову, юноше, связанному родством с крупнейшими представите¬ лями знати, значит, его «поведение» было исключительно «дурным». Атте¬ стат Пажеского корпуса послужил препятствием для Долгорукова даже к гражданской службе; потребовалась особая протекция управлявшего Ми¬ нистерством народного просвещения С.С. Уварова. 10 февраля 1834 года князь Долгоруков обратился с просьбой об определении его по Министер¬ ству народного просвещения и в тот же день был направлен в канцелярию министерства без получения жалованья. Щеголев полагает, что Долгоруков только числился и вряд ли нес какие-либо служебные обязанности1173. Нет сомнения, что самолюбие князя Долгорукова было сильно ущемлено: путь к чинам и наградам был закрыт, и притом закрыт по высочайшей воле. Из признаков принадлежности к высокому роду остались только светские развлечения. Как указывает П.Е. Щеголев, князь Долгоруков «оказался сре¬ ди молодежи, окружавшей барона Геккерена, и, следовательно, принадле¬ жал к той же великосветской группировке по сходству противоесте¬ ственных вкусов»*1174. По-видимому, в то время князь Долгоруков начал заниматься генеалогией; в конце апреля 1839 года он был допущен в Ге¬ рольдию Правительствующего Сената и к осмотру книг дворянских родов. Результатом этих занятий явились опубликованные в том же году на фран¬ цузском языке генеалогические заметки, в 1840 году — «Сказание о роде князей Долгоруковых»; в 1840—1841 годах — «Родословный сборник» в че¬ тырех книгах. В 1841 году он едет за границу для продолжения своих на¬ учных занятий. Скорее всего, именно в этих занятиях Долгоруков нашел способ ото¬ мстить тем, кто помешал его служебной карьере: если его не пускают на¬ верх, то он «понизит» тех, кто это делает, как лично, так и в истории предков, путем внесения в их генеалогию самых мерзких слухов и спле¬ * Выделено ред. 658
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III тен. Первым шагом на этом пути стала напечатанная князем П.В. Долго¬ руковым в 1843 году в Париже книжка «Notice sur les principales familles de la Russie, par le comte d’Almagro»*. В начале февраля агент русского правительства в Париже Я. Толстой информировал графа А.Х. Бенкендор¬ фа о вышедшей книге: «Эта брошюра произвела неприятное впечатление на тех немногих лиц, которых может интересовать такой сюжет. Все же я счел долгом обратить внимание Вашего Сиятельства на ее появление, а также на ее неприличие, с которым автор открывает факты, кои ему, как доброму русскому, следовало бы пройти забвением или же, по несколько тривиальному выражению Наполеона, мыть грязное белье у себя дома. Все была поражены непочтительностью его отзывов о лицах высокопо¬ ставленных, которые своими давнишними и крупными заслугами впол¬ не заслужили признательность своего государя и своей родины...» Получив извещение Я. Толстого, А.Х. Бенкендорф доложил о книге им¬ ператору. Николай Павлович приказал, призвав в посольство князя Долго¬ рукова, объявить ему, чтобы немедленно выехал в Россию, в противном случае — поступить с ним по всей строгости законов. П.Д. Киселев, русский посол в Париже, пригласил князя Долгорукова и объявил ему высочайшую волю. Князь отвечал, что как только он получит еще несколько врачебных советов, а также исправит свою карету, так немедленно исполнит высочай¬ шее повеление. А.Х. Бенкендорф выслал на границу особого чиновника, которому поручалось арестовать Долгорукова и доставить со всеми бу¬ магами и книгами в III Отделение. Последний не стал дразнить власти и 21 марта выехал из Парижа1175. Долгоруков понимал, что в Петербурге его ждет далеко не ласковая встреча, и он решил по пути из Берлина написать письмо Николаю I. Это удивительный документ, проливающий дополнительный свет на лицо его автора. Несмотря на «сознание умственных способностей, дарованных ему Богом, и — может быть — не совсем обыкновенных», князь Долгоруков недооценил прозорливость императора, увидевшего, в кого в конечном счете попадает критика аристократии, приправленная неправдоподоб¬ ными дифирамбами. Тем более что хвалы Николаю Павловичу воздава¬ лись князем Долгоруковым вкупе с Екатериной II, которую тот сильно недолюбливал. Нет сомнения, что автор письма знал об этом. Но какую тогда он преследовал цель: подразнить, унизить? Разве это было разумно (а князь Долгоруков не был глупым человеком)? Вероятно, разум Долго¬ рукова не мог обуздать его желчь, пропитывающую все его существо, и даже в письме к императору он дал ей проявиться. * «Заметки о главных фамилиях России графа де’Альмагро». 42' 659
O.A. ИВАНОВ 1 мая при высадке с корабля Долгоруков был арестован. 15 мая А.Х. Бенкендорф представил Николаю Павловичу опись бума¬ гам и книгам, взятым у князя П.В. Долгорукова. На ней царь написал ре¬ золюцию: «Отмеченное, отобрав, прислать ко мне, прочее ему возвра¬ тить». Бумаги Долгорукова было поручено просмотреть ДН. Блудову. 20 мая Николай I приказал сослать князя Долгорукова в Вятку, где опре¬ делить на службу и губернатору иметь над ним строгое наблюдение1176. Удар по гордыне князя Долгорукова был очень тяжелым, и он решил огрызнуться. А.Х. Бенкендорф получил следующее его письмо: «Ваше Сия¬ тельство, милостивый государь, граф Александр Христофорович. Прошу у Вашего Сиятельства дозволения представить Вам (и весьма бы мне жела¬ тельно было видеть доведенным это до Высочайшего сведения), что на счет определения моего на службу в Вятку, определение это нарушает закон о дворянстве, коим предоставлено право каждому дворянину служить или не служить. Закон сей помещен в Своде Законов, изданном по повелению Государя Императора. На счет ссылки моей за издание книги наиполез¬ нейшей для русского дворянства, покоряюсь без ропота воле Бога и Госу¬ даря, и куда бы меня ни заточили, в Вятку ли, в Нерчинск ли, в крепость ли, хотя на всю жизнь, я всякое несчастие приму с покорностью, как тяжкое испытание, ниспосланное мне Богом, а судить меня с Государем будут Бог и потомство! С глубоким почтением имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою князь Петр Долгоруков»и11. Дерзость Долгорукова была такова, что власти задумались о его пси¬ хическом здоровье. 24 мая «гражданский генерал и штаб-доктор» Рих¬ тер был призван для его освидетельствования. «Сообразно с целью освидетельствования, — писал Рихтер, — я обратил при сем разговор на те предметы, о которых мнения князя Долгорукова противоречат мне¬ ниям общепринятым и соответствующим общественному порядку. Из разговора сего я убедился, что кн. Долгорукова помешанным признать нельзя: суждения его обнаруживают в нем только человека экзальтиро¬ ванных понятий, которые по причине его неопытности в практической части общественных и житейских отношений не приведены в порядок и не введены в надлежащие границы...» (курсив наш. — О. И.)1178. Заклю¬ чение это было не очень выгодно для Долгорукова; уж лучше бы его при¬ знали не совсем в норме. Получив результаты освидетельствования, А.Х. Бенкендорф подготовил всеподданнейший доклад, в котором говорилось: «Я призывал кн. Долго¬ рукова и вкратце, по возможности, сообщил ему то, о чем вчера Ваше Ве¬ личество изволили уговориться со мной, а затем сухо выпроводил его, чтобы он не вступил в разговоры. Он вышел с искаженным лицом, на ко¬ тором было написано самое наглое бесстыдство. Достаточно взглянуть на 660
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III него, чтобы убедиться, что это скверный шут и что было бы очень опасно свести его с скромным и слабым Потемкиным. Завтра он отправляется в Вятку в сопровождении надежного жандармского унтер-офицера. Тотчас же, как я его отправил, к нему отправился доктор. Присоединяю при этом справку о нем, совершенно соответствующую и доказывающую все беспутство поведения Долгорукова»1179. На этом докладе Николай I на¬ чертал следующую резолюцию: «Надо за ним в Вятке строго следить и на всякий случай дать приказ губернатору, что если он позволит себе хоть малейшую злонамеренную сплетню или поступок, чтобы его сейчас же под арест, о чем мне доложить и ждать дальнейших приказаний»1180. Исполняя повеление императора, А.Х. Бенкендорф предписал вятско¬ му губернатору относительно князя Долгорукова не считать его в службе, а жительствовать ему в Вятке под самым строгим полицейским надзором, с тем, что если он дозволит себе хоть наималейшее зловредное выражение или действие, то немедленно арестовать и изолировать совершенно. Почт- директору было предписано посылать в III Отделение все письма Долгору¬ кова и направленные к нему. 3 июня 1843 года князь прибыл на место сво¬ ей ссылки1181. Не прошло и года, как, благодаря ходатайствам, для князя Долгоруко¬ ва стала доступна Москва (но не Петербург). Вскоре Долгоруков добился разрешения на въезд и в Петербург. Там в декабре 1853 года он завершил работу над первым томом «Рос¬ сийской Родословной книги» (в марте 1857 появился уже четвертый том этого монументального исследования). Они были поднесены Александру II. Князь Долгоруков страстно хотел царской награды — «от щедрот монар¬ ших какое-либо вознаграждение». И действительно, 7 сентября 1855 года министр народного просвещения A.C. Норов сообщает князю о том, что император «изволил изъявить ему монаршую благодарность». Но это не удовлетворило автора, и он просит министра о том, чтобы ему был дан по¬ дарок в 600 рублей «за этот первый в своем роде и достойный полного одобрения труд». Александр II посчитал целесообразным наградить иссле¬ дование князя Долгорукова перстнем в 400 рублей1182. Князь Долгоруков этим не ограничился и решил совершенно загладить «грех молодости» — книгу «графа д’Альмагро». Он обратился к шефу жан¬ дармов, князю В.А. Долгорукову, с письмом, в котором сообщал, что в Бер¬ лине собираются напечатать второе издание его книги «Notice sur les principales familles de la Russie» без всякого его согласия и против его же¬ лания. Для нейтрализации этого издания князь предложил составить «краткий и ясный словарь русских дворянских фамилий на французском языке», включив туда около 2000 родов, подвергнуть его цензуре в Петер¬ бурге и потом напечатать в Париже под заглавием: «Dictionnaire historique 661
O.A. ИВАНОВ de la noblesse russe, par le prince Pierre Dolgoroukow». Если император примет это предложение, то он примется сейчас же за работу. Александр II согласился, правда оговорив следующее обстоятельство: князь Долгору¬ ков должен дать особую подписку в том, что такой словарь будет напеча¬ тан им за границей только с разрешения петербургской цензуры. Долгору¬ ков согласился, и в 1858 году упомянутая книга была издана в Брюсселе1183. Примирение с властью, кажется, наступило; но это была только видимость, а на самом деле столь характерная для Долгорукова ложь — в те дни он ак¬ тивно занимался подготовкой своего бегства из России, писал «Правду о России». «Истории» князя П. В. Долгорукова Характер и свойства личности князя Петра Владимировича прекрас¬ но раскрываются в ряде «историй» с ним связанных. Прежде всего стоит обратиться к знаменитому в свое время процессу, возбужденному против него князем М.С. Воронцовым. Долгоруков буквально шантажировал Воронцовых, и это не прошло для него даром: сын Воронцова, князь Семен Михайлович, привлек Дол¬ горукова к суду за клевету. 3 января 1861 года суд вынес приговор, кото¬ рым все требования князя Воронцова были удовлетворены. Князь Долго¬ руков был признан автором «шантажного письма»1184. Долгоруков не сдавался; он, несмотря на имеющиеся факты, стал до¬ казывать, что французский суд пристрастен и лицеприятен в силу близ¬ ких связей князя Воронцова с высокопоставленными французскими бюрократами, и в том числе с графом Морни, президентом законода¬ тельного корпуса. Долгоруков намекал, что его процесс является актом мести со стороны русского правительства и русской знати за те разоб¬ лачения, которые он делал. Он пошел по пути ему хорошо известному, выпустив с ложным обо¬ значением места издательства (Londres) брошюру, которую одновремен¬ но издал от имени А.П. Блюммера на русском языке в Лейпциге. «Это был полный реванш, — пишет С. Бахрушин. — Помимо подробного изложе¬ ния всех доводов в свою пользу, он поместил себе настоящий панегирик, не отличающийся особенной точностью в фактах и совершенно беззас¬ тенчивый, и наградил Воронцова такой генеалогией, от которой вчуже становилось жутко...» В примечании к брошюре Долгоруков обозвал «вором» графа П.Г. Шу¬ валова, которого считал одним из организаторов своего осуждения и по¬ средником между русским правительством и французской магистрдту- 662
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III CÄ, рой. «Книжечка эта взбесила многих», — самодовольно писал Долгоруков. И действительно, когда выяснилось, что брошюра попала в продажу че¬ рез Долгорукова, Шувалов привлек его к ответственности согласно бель¬ гийским законам, карающим распространителя книги, если издатель и автор неизвестны. Долгорукову грозила тюрьма, и он предпочел скрыть¬ ся от суда. В отсутствие обвиняемого было вынесено заочное постановле¬ ние против него1185. Как и когда выехал князь Долгоруков из России, точно не известно. С. Бахрушин пишет, что это произошло 1 мая 1859 года через Одессу1186. В январе 1860 года в журнале «Русский вестник» были опубликованы путевые заметки П.В. Долгорукова под заголовком «Из Парижа». Из того очерка становится ясно, что князь проехал Германию и Австрию, побывал в ряде городов Италии (Турине, Милане, Парме, Модене, Боло¬ нье, Флоренции и др.). В феврале 1860 года (цензурное разрешение от 27 февраля) в первой книге ЧОИДР (а также отдельным оттиском) вышли материалы под названием «Списки замечательных лиц русских, составленные П.Ф. Карабановым и дополненные князем П.В. Долгоруко¬ вым», предисловие к которым написал сам князь. Ничто не предвещало грозы. Но через месяц в России стало извест¬ но, что князь Долгоруков печатает на французском языке книгу «Прав¬ да о России». Об этом, если верить Герцену, появились сообщения даже в петербургских газетах (XXVII, 36). В архиве III Отеделения имеется за¬ писка, помеченная 29 марта 1860 года, в которой говорится: «О достав¬ лении каталогов, издаваемых за границею новых книг; сделано распоря¬ жение о присылке сочинения князя Петра Долгорукова под заглавием: «La Vérité sur la Russie»; написано действительному] фгатскому] совет¬ нику] Толстому»1187. Сведения были точными. Долгоруков писал к при¬ ятелю И.С. Гагарину 27 марта* 1860 года: «Отче Иоанне! Друг любезный! Вот тебе первые двенадцать листов моей книги «La Vérité sur la Russie». Следующие листы будут тебе доставлены по мере отпечатания... Книгу эту я перевожу на русский язык, и она будет напечатана в Германии под заглавием «Правда о России, высказанная князем Петром Долгоруко¬ вым»1188. Основной пафос книги, согласно предисловию к ней князя П.В. Долго¬ рукова, состоял в защите гласности как средства преобразования России. «Многие из соотечественников наших, — пишет Долгоруков, — говорят: «Не нужно рассказывать иностранцу истину об России; следует скрывать от них язвы нашего отечества». Эти слова, по нашему мнению, совершен¬ но противны и здравой логике, и личному достоинству, и отчизнолюбию, * Вероятно, новый стиль. 663
O.A. ИВАНОВ lÄ* истинно просвещенному. Не говоря уже о глубоком отвращении, внуша¬ емом всякою ложью каждому человеку честному и благонамеренному, надобно еще быть наделену необъятною пропорциею самонадеянности, чтобы вообразить себе возможность всех обмануть. Люди, желающие скрывать и утаивать язвы, похожи на опасных больных, которые предпоч¬ ли бы страдать и умирать, скорее чем призвать на помощь искусного вра¬ ча, который бы их исцелил и возвратил бы им обновленные, свежие силы. Для России этот врач — гласность! Вопросы политические и социальные, для приведения их к развязке здравой, благоразумной, непременно долж¬ ны быть обсуждены общественным мнением. Гласность — вернейшее средство к искоренению старых злоупотреблений и сильнейшее препят¬ ствие к возникновению новых» (курсив наш. — О. И.). Заметим прежде все¬ го, как обманщик и шантажист ставит себя в один ряд с людьми «честны¬ ми и благонамеренными». К сожалению, имея горький опыт попыток применения «гласности» подобными же типами, мы по-другому воспри¬ нимаем эти слова. «Правда о России»?! Только такой самомнительный че¬ ловек, как князь Долгоруков, мог утверждать, что он ею обладает; на самом деле он знал массу исторических и современных сплетен и генеалогию. 4(16) апреля 1860 года посол России во Франции П.Д. Киселев напра¬ вил письмо министру иностранных дел князю А.М. Горчакову, в котором говорилось: «Князь Долгоруков, известный по своим прежним сочинени¬ ям, только что издал в Париже скандальную книгу с напыщенным загла¬ вием: «La Vérité sur la Russie». Она должна быть отнесена к числу самых худших памфлетов. Автор нападает одинаково и на людей и на поступки, и, аффектированно щадя особу нашего августейшего повелителя, в то же время недостойно изливает свою желчь на все акты его и прошлого цар¬ ствования. Под предлогом исцелить путем гласности книга разоблачает все слабые стороны нашего положения. Пока оне обсуждались только иностранными писателями, до тех пор отсутствие у них основательных знаний наших порядков подрывало в корне авторитетность их суждений в глазах иностранных правительств и общества, заставляя думать, что они судят так по недоброжелательству или просто по непониманию. Под пе¬ ром же русского автора, и притом с высоким общественным положени¬ ем, эти слабые разоблачения получают серьезное значение и придают всей книге ценность, которой она, без сомнения, не имеет, но которую ей придают вышеупомянутые исключительные обстоятельства. Все эти со¬ ображения побуждают меня послать Вашему Сиятельству экземпляр этой книги, являющейся к тому же лишь прологом к другим сочинени¬ ям, составленным в том же духе...» 16 апреля письмо П.Д. Киселева было доложено государю и по его при¬ казанию послано князем Горчаковым шефу жандармов князю В.А. Долго¬ 664
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ рукову. 24 апреля Александр II приказал объявить князю П.В. Долгоруко¬ ву, чтобы тот срочно возвратился в Россию. В тот же день III Отделение просило министра юстиции распорядиться о немедленном наложении запрещения на имения князя в Тульской и Костромской губерниях, кото¬ рыми управлял родственник его, Ю.В. Толстой1189. Обращает на себя внимание то, с каким самодовольством князь Долго¬ руков в одном письме того времени пишет, как обманул правительство и вывез за границу свои рукописи и большую библиотеку, повторив сказан¬ ное уже им П.Д Киселеву. Примечательно, что князь Долгоруков расска¬ зывал о том же и М.Н. Лонгинову в письме от 9 мая 1860 года (в котором он уточнял, что вывез «семьсот томов русских книг, полную коллекцию русских писателей от Авраамия Палицына до Михаила Лонгинова»), а за¬ тем Е.Д. Долгоруковой в письме от 26 (14) ноября того же года1190. Но что особенно важно в цитируемом письме Долгорукова — время, когда это было сделано, — 1858—1859 годы. В разговоре с П.Д Киселевым князь Долгоруков сообщил, между про¬ чим, что «через несколько недель намеревается съездить в Англию, где у него в надежном месте хранятся самые важные секретные бумаги». Эта поездка действительно состоялась в 20-х числах апреля. Русский посол в Лондоне барон Ф.И. Бруннов в письме* от 23 апреля (5 мая) 1860 года сообщал из Лондона: «Я с сожалением хочу сказать о том, что мне сооб¬ щили о прибытии князя Долгорукова, прозванного косолапым (le bancal). Он скоро начнет прогуливаться по улицам и, возможно, посетит салоны Лондона..»1191 10 (22) мая управляющий русским Генеральным консульством в Анг¬ лии Ф. Грот пригласил князя Долгорукова к себе в консульство для сооб¬ щения ему «официальной бумаги». На это приглашение князь Долгору¬ ков в тот же день отвечал: «Если господин управляющий Генеральным консульством имеет сообщить мне бумагу, то прошу его сделать мне честь пожаловать ко мне в Claridges-hotel, в пятницу 13 (25 мая), во втором часу пополудни»1192. Эта наглая выходка привела к тому, что 12 (24) мая Ф. Грот сообщил князю Долгорукову высочайшее повеление о необходи¬ мости его немедленного возвращения в Россию1193. На следующий день князь Долгоруков направил управляющему консульством свой ответ, в котором отказывался возвращаться в Россию. Консул признал это письмо столь неприличным, что в тот же день вер¬ нул его Долгорукову, о поведении которого доложил правительству. Но этого князю Долгорукову показалось мало, и он решил посмеяться над * Письмо это, содержащее ряд мнений барона Бруннова об эмигрантах, живущих в Англии, 2(14) мая было доложено императору. 665
O.A. ИВАНОВ ^ князем B.A. Долгоруковым, послав ему короткую записку со своей фото¬ графией. «Почтеннейший князь Василий Андреевич, — писал «шутник», — вы требуете меня в Россию, но мне кажется, зная меня с детства, вы могли бы догадаться, что я не так глуп, чтобы явиться на это востребование. Впро¬ чем, желая доставить вам удовольствие видеть меня, посылаю вам при сем мою фотографию, весьма похожую. Можете фотографию эту сослать в Вят¬ ку или в Нерчинск, по вашему выбору, а сам я — уж извините — в руки ва¬ шей полиции не попадусь, и ей меня не поймать! Князь Петр Д<олгору- ков»и94. Вся цитированная переписка была предоставлена Герцену и опубликована в № 73—74 «Колокола», появившемся 15 июня. О поступках князя П.В. Долгорукова было доложено императору, ко¬ торый повелел поступить с ним по всей строгости законов*. Дело князя Долгорукова поступило сначала в Чернский уездный суд Тульской губер¬ нии; затем оно было передано на ревизию Тульской палаты уголовного суда, а потом в Сенат и, наконец, в Государственный совет. В результате установили следующие вины князя Долгорукова: во-первых, в том, что ослушался вызова правительства, и, во-вторых, в неуважении требования императорского консула. За первое преступление П.В. Долгоруков был приговорен к лишению всех прав состояния и вечному изгнанию из пределов России. Что же касается второго обвинения, то Сенат счел его недоказанным, поскольку не видел текста ответа Долгорукова, возвра¬ щенного консулом автору. Государственный совет счел сенатское опре¬ деление справедливым, и Александр II его утвердил. Долгоруков, узнав о решении суда, назвал сенаторов ослами. Следствием этого приговора явилось, как считает М.К. Лемке, появление русского перевода «Правды о России», в котором были раскрыты инициалы, использовавшиеся для обозначения отдельных лиц в первом издании, появившемся на фран¬ цузском языке1195. Однако мы знаем из письма Долгорукова к Гагарину, что он начал заниматься переводом «Правды» еще до выхода француз¬ ского издания. Решил Долгоруков ответить и самому императору, напи¬ сав ему большое письмо. * В действующем в ту пору законодательстве существовала следующая статья: «Кто, от- лучась из Отечества, не явится в оное обратно по вызову Правительства, тот за сие ослуша¬ ние приговаривается: к лишению всех прав состояния и вечному изгнанию из пределов го¬ сударства, если в назначенный по усмотрению суда срок он не докажет, что сие учинено им по независимым от него или, по крайней мере, уменьшающим вину его обстоятельствам, а дотоле почитается безвестно отсутствующим и имение его берется в опекунское управление на основании постановленных для сего гражданскими законами правил» (ст. 368 «Уложе¬ ния о наказании уголовном и исправительном»). Об отсутствующем объявлялось в газетах, издаваемых в Одессе, Вильно, немецких, издаваемых в Петербурге и Риге, «чтобы безвестно отсутствующий явился в Отечество: пребывающий в Европе в шестимесячный, а пребыва¬ ющий в других частях света в восемнадцатимесячный срок с последнего припечатания сего объявления в ведомостях». 666
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Еще до утверждения приговора императором имя князя П.В. Долго¬ рукова попало и в ежегодный «Отчет III Отделения за 1860 год», подго¬ товленный для Александра II князем В.А. Долгоруковым. В основной его части говорилось: «Выехавший за границу по паспорту князь Петр Дол¬ горуков напечатал в Париже книгу «La Vérité sur la Russie», пасквильно¬ го и дерзкого содержания, а потом начал издавать газету под заглавием «Будущность» почти такого же направления, как «Колокол» Герцена Ког¬ да последовало Высочайшее повеление возвратиться в Россию, он даже не явился для выслушания этого повеления в наше посольство; и вслед за тем прислал письмо столь неприличное, что посольство сочло нужным возвра¬ тить оное сочинителю. Не довольствуясь этим, князь Долгоруков помес¬ тил переписку свою с посольством в «Колоколе». После сего сделано рас¬ поряжение о предании его суду по всей строгости законов и на имение его наложено запрещение»1196. Примечательно, что в «Отчете» ни слова не говорилось о том, как кня¬ зю Долгорукову удалось перевезти свои бумаги и книги за границу. При¬ шло время сказать несколько слов по этому поводу. Выше уже отмечалось самодовольство, с каким князь Долгоруков пи¬ шет о том, как он обманул правительство, вывезя за границу свои руко¬ писи и большую библиотеку. Об этом он много говорил П.Д Киселеву, писал Л.О. Долгоруковой, М.Н. Лонгинову, Е.Д Долгоруковой. Называл и место — Англию и время доставки — 1858 и 1859 годы. Но остаются важные вопросы: 1. Кто и как доставил документы и книги Долгорукова в Англию? 2. Кто хранил их в Англии? Начнем с «Воспоминаний» H.A. Тучковой-Огаревой. Она рассказыва¬ ет о посещении их в Лондоне князем Долгоруковым следующее: «Од¬ нажды Герцен получил из Парижа письмо по-русски: почерк был незна¬ комый, рука твердая: это было послание от князя Петра Владимировича Долгорукова. Он писал, что оставил Россию навсегда и скоро будет в Кондоне, где намерен поселиться, слышал много о Герцене и надеется сойтись с ним при личном знакомстве. [...] Наконец князь Петр Влади¬ мирович Долгоруков прибыл в Лондон и был у Герцена; Герцен не чув¬ ствовал к нему ни малейшего влечения, но принимал его очень учтиво и бывал у него изредка с Огаревым. Через несколько месяцев князь Долго¬ руков начал печатать свои записки...» (курсив наш. — О. И.)1197. Если верить этому рассказу, то получается, что князь Долгоруков был у Герцена «за несколько месяцев до выхода его книги». Следовательно, дата посещения может приходиться и на 1859 год. К сожалению, не уцелело, по-видимому, то письмо, которое, согласно «Воспоминаниям» Тучковой-Огаревой, князь отправил Герцену. Первое сохранившееся письмо Герцена П.В. Долгорукову относится к 12 апреля 667
O.A. ИВАНОВ (31 марта) 1860 года и не содержит ответов на то, о чем якобы писал Долгоруков, согласно Тучковой (то есть упоминания о переезде в Англию, личном знакомстве и т. д.). Это письмо не производит впечатления первого. Герцен благодарит князя Долгорукова за присылку не книги «La Vérité sur la Russie», a от¬ печатанных к тому времени листов (какие он посылал и своему прияте¬ лю Гагарину). Послать незнакомому человеку недопечатанную книгу было бы неприлично. Во всяком случае, в письме должны были содер¬ жаться извинения, на которые не мог бы не откликнуться Герцен. Кро¬ ме того, нет ощущения, что Искандер удивлен появлением этой книги: в своем письме он ее не называет, не говорит ничего о замысле, плане; следовательно, можно предположить, что он был осведомлен обо всем этом заранее и не только из петербургских газет. «Недавно читал я ваши записки об Италии», — сказано в цитируемом письме. Эта фраза, по на¬ шему мнению, свидетельствует о том, что Долгоруков посетил Герцена еще до путешествия по Италии и написания этого очерка. Ни слова о приглашении посетить Лондон. За всем этим, как нам кажется, стоит уже имевшее место личное знакомство. Из других писем можно установить, что первый визит Долгорукова к Герцену в Лондон состоялся в 1858 году. Но остается загадка: как удалось князю Долгорукову (если верить тому, что он сообщал) переправить часть своих бумаг и книг в 1858 году? Мог ли он доверить их доставку в Лон¬ дон кому-то или поехал тайно на свой страх и риск? Как нашел он этот путь: кто ему его подсказал, кто связался с Лондоном и предупредил бу¬ дущего хранителя (нельзя же полагать, что князь Долгоруков ехал не зная куда с многочисленными рукописями и книгами)? Нам удалось, кажет¬ ся, найти два глухих свидетельства о тайной поездке князя в Лондон и, вероятно, в 1858 году. Нам известна таинственная подробность о пребы¬ вании князя Долгорукова в Одессе. Хорошо известно, что этот портовый город давал желающим возможность уехать без паспорта за границу. Сама Тучкова-Огарева в своих «Воспоминаниях» рассказывает, как они с Огаревым пытались (правда, безуспешно) выехать за границу через Одессу на английском корабле (ТО; 81). Кстати сказать, этим же путем в 1865 го¬ ду через Одессу, Константинополь, Грецию, Францию тайно к П.В. Дол¬ горукову, находившемуся в Женеве, с подложным паспортом проби¬ рался его сын1198. Вряд ли семнадцатилетний юноша сам выбрал такой маршрут. Известно также, что у Герцена был, согласно сообщению А.Н. Пыпина, «русский капитан корабля из его почитателей»1199. Другое свидетельство содержится в письме Герцена к Огареву от 7 сен¬ тября (26 августа) 1869 года. Там есть такая фраза: «Помнишь, как Долго¬ руков прятался на море, переезжая из Лондона в Гамбург, что ли?» (XXX, 668
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 190). Если речь шла о событиях, происходивших после мая 1859 года, ког¬ да у князя Долгорукова был заграничный паспорт, то это кажется стран¬ ным; он мог ездить, куда хотел, тем более возвращаясь из Англии, где он уже оставил, вероятно, свои материалы — рукописи и книги, которые могли его скомпрометировать. Примечательно, что и в том и в другом случае Гер¬ цен знал, о чем — пребывании Долгорукова в Одессе и плавании из Лондо¬ на — шла речь. Несмотря на свою разговорчивость, Долгоруков нигде не написал, как ему удалось вывезти свои документы и книги. По-видимому, тут были задействованы люди, которым подобная откровенность могла стоить дорого (предположим, что это был капитан корабля или кто-то из III Отделения), и князь дал клятву молчать. Кому мог доверить князь Долгоруков непосредственную доставку сво¬ их рукописей в Лондон? Близких друзей у него было очень мало, пожа¬ луй, лишь князь И.С. Гагарин, но тот покинул Россию в 1843 году; может быть, упомянутый Ю.В. Толстой? Но и это представляется сомнитель¬ ным... Скорее всего, он привез свои бумаги в Англию сам. Можно прибли¬ зительно определить время. Если известное письмо князя Долгорукова к тульскому губернатору было действительно написано 14 июля 1858 года, то, принимая за истинное указание о том, что князь посетил его «в про¬ езд мой чрез Тулу два месяца тому назад», можно сделать вывод о том, что тайная поездка состоялась в период мая—июня 1858 года, когда Долго¬ руков, как обычно, должен был находиться в своей деревне1200. Кто мог в России оказать содействие установить контакт с Герценом и людьми его круга? Наверно, те, о ком князь Долгоруков говорит хоро¬ шо в своих эмигрантских изданиях. На наш взгляд, есть фигура наиболее близкая князю Долгорукову и в то же время хорошо знакомая Герцену — М.П. Погодин, которого граф А.А. Закревский даже назвал «корреспондентом Герцена». Точки зрения по ряду вопросов генеалога и историка были часто близки. Вспомним хотя бы публикации последнего времен Крымской войны, где Погодин подчерки¬ вает роль гласности, о которой в предисловии к «Правде о России» писал П.В. Долгоруков. Не меньшую роль играло и то, что оба ощущали себя не¬ справедливо обойденными властями. Но есть и более серьезные доказа¬ тельства связи двух людей: письма князя к М.П. Погодину. Князь Долгоруков познакомился с М.П. Погодиным, скорее всего, в 1840-х годах. М.П. Погодина, в свою очередь, весьма привлекали работы князя Дол¬ горукова в области генеалогии — «родословия, познание родственных свя¬ зей», — которые он считал важными для разработки русской истории. Погодин писал: «Родство играет и играло всегда значительную роль. У нас мало обращалось внимания на него в повествованиях о происшествиях 669
O.A. ИВАНОВ новой истории. Сведения даже собирать было трудно. В последнее время принялись за нашу дворянскую генеалогию, и имена Бороздина, князя Долгорукова, Головина, князя Оболенского должно назвать с благодарно¬ стью» 1201. Погодин считал труд Долгорукова «Сказание о роде Долгоруко¬ вых»* «прекрасным примером, который он подает всем княжеским и дворянским родам»1202. Когда появились на свет первые части «Российской Родословной кни¬ ги», то князь Долгоруков послал их прежде всего Погодину. Как становится ясным из уцелевших писем Долгорукова, Погодин де¬ лился с ним рукописями, доставшимися ему от П.Ф. Карабанова. 23 нояб¬ ря 1856 года князь писал из Петербурга: «Любезный Михаил Петрович, я получил присланные Вами рукописи недели три тому назад, и на днях по¬ лучил Жизнь Потемкина; только удивляюсь, что переписчик многие места зачеркнул карандашом, как будто назначал рукопись в цензуру. Пожалуй¬ ста, сделайте выговор переписчику»1203. Эта рукопись была обнаружена в архиве П.В. Долгорукова после его смерти (об этом ниже). Имеются и дру¬ гие свидетельства того, что Погодин копировал для князя Долгорукова ру¬ кописи. Так, князь Долгоруков писал 29 сентября 1857 года: «Почтенный друг Михаил Петрович, при сем препровождаю к Вам третью книжку Во¬ инского устава пехотной службы и сто рублей серебром для будущих тру¬ дов переписчика, который весьма хорошо сделал, если бы писал четко. До свидания на днях...»1204 28 декабря 1857 года князь писал из Петербурга: «Почтенный Михаил Петрович, X. доставил мне вашу посылку и в ней письмо от 21 декабря...»1205 В связи с нашей гипотезой о тайном посещении князем Долгоруковым Англии возникает предположение и о том, что Дол¬ горуков и Погодин готовили какие-то рукописи для отправки за границу. Нельзя исключить, что среди них были и письма Петра Федоровича (кро¬ ме письма Екатерине), и даже Записки Екатерины II. Обмен документами между двумя историками происходил и после тайной поездки князя Долгорукова. Уехав за границу, Долгоруков не прервал совершенно отношения с Погодиным. Сохранились два его письма, относящиеся, правда, к более позднему периоду — 1865 году. Трудно сказать, прервалась ли связь По¬ година и Долгорукова после побега последнего. Вероятнее всего — да. Об этом свидетельствует любопытнейшее письмо П.В. Долгорукова к Пого¬ дину из Женевы от 14 (2) октября 1865 года. Теперь перейдем к вопросу о том, кто в Англии принял на хранение бумаги и книги князя Долгорукова. Понятно, что ехать просто так — в * М.П. Погодин, правда, был категорически против написания фамилии князя — Дол¬ горуков, считая, что должно быть: Долгорукий. 670
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III «==sä никуда и ни к кому — князь, обремененный архивом, не мог. Поездку он, несомненно, тщательно готовил заранее, и не исключено, что действи¬ тельно, как указывает в письме к Л.О. Долгоруковой, «начиная с 1852 го¬ да». Весьма вероятно, что он сам принял решение обратиться за помощью к Герцену или деятелям его круга. Мы ни на минуту не сомневаемся, что долгоруковские бумаги хранили до его эмиграции именно эти люди. Имя, которое прежде всего приходит на ум, — это бывший студент Москов¬ ского университета* Станислав Тхоржевский. Отношения между ними были столь теплыми и дружескими, что князь Долгоруков завещал ему (а не Герцену и Огареву) свои рукописи. Примечательно, что никто из современников (не говоря уже о Тучко¬ вой-Огаревой и самом Герцене) не пишет, почему П.В. Долгоруков завещал свои вещи и рукописи именно Станиславу Тхоржевскому? Мы полага¬ ем, что это была благодарность за помощь в сохранении привезенного в 1858 году архива князя, а может быть, и за помощь в его доставке в Англию. Не исключено, что князь Долгоруков использовал польские каналы, по ко¬ торым распространялись издания Герцена в России. Не случайно, что в «Правде о России» Долгоруков, не вдаваясь в сложность проблемы, о кото¬ рой он знал, с особым чувством писал о поляках и преследовании их цар¬ ским правительством1206. Чтобы понять, почему документы Долгорукова, а потом и он сам ока¬ зались в Лондоне, необходимо знать отношения князя-Рюриковича и Гер¬ цена. Сделать это на глубоком уровне весьма сложно, поскольку не сохра¬ нились ни письма Долгорукова к Искандеру, ни дневниковые записки**, из которых можно было бы узнать об его истинных взглядах. Тучкова-Огаре¬ ва пишет о том, что Долгоруков имел к Герцену «странное, непонятное, непреодолимое влечение» (ТО; 216, 217). Была ли это тайная «астическая любовь», характерная кругу, в котором в свое время пребывал молодой князь, трудно сказать. Можно думать, что такие поползновения Герцену, если он знал о них, были бы весьма неприятны; на него женские прелести оказывали, по-видимому, значительно большее влияние, и он наверняка совершенно не мог согласиться с рассуждениями Долгорукова о сексуаль¬ ных отношениях как о «кучерском деле»1207. К этому следует добавить, что современники (включая и Герцена) не упоминают ни о каких женщинах, с которыми сближался князь, разъехавшись с женой. Правда, Герцен ни¬ где не поднимает этой проблемы, поэтому все сказанное, повторяем, оста¬ ется на уровне гипотезы. Вместе с тем и сам Искандер никак не мог, не¬ * Вероятно, из тех молодых поляков, которые, как писал П.И. Бартенев, были приняты по указу императора Николая Павловича. ** В письме к Огареву Герцен спрашивает: «Где же вновь записанные отметки самого Долгор[укова] — он записывал, как Александр] Ив[анович] Тургенев, всё...» (XXX, 31). 671
O.A. ИВАНОВ смотря на все разрывы, окончательно распрощаться с Рюриковичем. В его письмах сохранилось достаточно много упоминаний о Долгорукове, кото¬ рые показывают всю сложность отношений этих людей. Их объединяло что-то весьма крепко; конечно, прежде всего, это была борьба с россий¬ ской властью (оба побывали в ссылке в Вятке!), их эмигрантская судьба, и не исключено, что тайна архива князя. Высказываний Долгорукова о Герцене и Огареве известно крайне мало. Практически не уцелели письма князя к Герцену и Огареву, что вызывает удивление, поскольку архив Герцена достаточно хорошо сохранился; уни¬ чтожил ли письма Долгорукова сам Герцен или его наследники, неизвест¬ но. Кстати сказать, не уцелели и многие письма Герцена к Долгорукову1208. Это весьма странно, поскольку последний был человек аккуратный. Необходимо учесть, что отношение Герцена к Долгорукову далеко не всегда было беспристрастным и к тому же нередко весьма противоре¬ чивым. Кроме того, оно изменялось во времени, а также по-разному вы¬ ражалось в зависимости от лиц, к которым Герцен писал о Долгорукове. Следует иметь в виду и то, что среди знакомых Герцена были люди, ко¬ торые старались показать ему истинное лицо Долгорукова (И.С. Турге¬ нев, Ю.Ф. Самарин и др.). Потом, уже после смерти Долгорукова, в частной беседе Герцен за¬ метит, что в его произведениях «многое было через меру резко, как про¬ дукт желчного характера князя, и часто историческая истина принесена в жертву мелкой сплетне, до чего, как известно, Долгоруков был страст¬ ный охотник»1209. Судя по письму Герцена от 27 (15) ноября 1860 года, отношения меж¬ ду Долгоруковым и Герценом развиваются. Князь даже шлет какие-то свои стихи в Лондон и, конечно, новые номера «Будущности». Подобным же духом веет и от письма, посланного Герценом 18 (6) де¬ кабря 1860 года; начинается сотрудничество журналов; Герцен консульти¬ руется с Долгоруковым по вопросам противодействия III Отделению, что будет в дальнейшем играть важную роль в их отношениях. Понимая, что князь Долгоруков хорошо знает петербургское и мос¬ ковское дворянство, Герцен обращается к нему непосредственно или через И.С. Тургенева. Так, в письме к последнему Искандер просит прибегнуть к Долгорукову, чтобы выяснить личность штабс-капитана Н.П. Трубецкого, а также о событиях в Петербурге: «Не знает ли Долг¬ оруков] или Обручев*, были ли в прошлом сентябре или октябре аресты офицеров в Петербурге] и преимущественно] из аристократов» (XXVII, 136). * H.H. Обручев, полковник Главного штаба. 672
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III eÂÎ, É» К Герцену поступали разные письма, среди которых были и с угро¬ зами; при этом аноним, если верить Герцену, объединял уже имена его, Долгорукова и Огарева. И.С. Тургенев пытался поумерить выступления Искандера в пользу князя Долгорукова. Но пока эти детали не особенно волновали Герцена, и Долгоруков участвовал среди немногочисленных гостей в празднике, посвященном выходу манифеста об освобождении крестьян, который происходил в доме Герцена 10 апреля 1861 года (ТО; 180, 181). Однако Герцен в своей защите Долгорукова был не совсем искренен. Об этом свидетельствуют два письма. 17 (5) февраля 1863 года он пишет М. Мейзенбуг и H.A. Герцен: «Кн. Долгоруков бежал из Бельгии в Голлан¬ дию — и едет сюда, в силу чего я ищу квартиру вне Аондона» (XXVII, 292). П.В. Долгоруков приехал в Лондон около 20 февраля 1863 года. А через неделю в приписке к письму отца к тем же адресатам А.А. Герцен заме¬ чает: «Через неделю мы остаемся одни с Тхорж[евским], Черн[ецким], Жук[овским] и — и, вместо всех остальных, с одним кн. Долгоруковым... Не знаю, что хуже» (XXVII, 294). Сын тут явно повторяет мнения отца. Но совершенно расстаться с Долгоруковым Герцен в ту пору не хотел, поскольку тот был источником очень важной информации. Как уже говорилось выше, в 1863 году была опубликована книга А Ам¬ мосова «Последние дни жизни и кончина A.C. Пушкина», где автором анонимных дипломов назывался П.В. Долгоруков, а соучастником — И.С. Гагарин. В июне этого года на страницах «Современника» появилась рецензия на эту книгу, в которой также утверждалась вина упомянутых лиц. Вся эта грязная история не могла улучшить отношения Герцена к Долгорукову, если принять во внимание предшествующее предостереже¬ ние И.С. Тургенева по поводу истории с Воронцовыми. Несмотря на это, Герцен не спешил расставаться с Долгоруковым. Так, в апреле 1864 года последний принимал участие в торжественном при¬ еме Гарибальди, происходившем в доме Герцена1210. Долгоруков пытался оправдать подобное доверие. По-своему охранял Долгоруков и честь членов семьи Герцена. Однако в отношениях Герцена и князя начинает прослеживаться от¬ чуждение. Долгоруков, по-видимому, начинает Герцену надоедать. Стоит заметить, что в 1865—1866 годах Долгоруков совместно с Гер¬ ценом участвует в проекте В.И. Касаткина по преобразованию двух Воль¬ ных русских типографий — лондонской и бернской — в единую типогра¬ фию на континенте, функционирующую как акционерное общество. Этот проект был принят в январе 1865 года; выпущено 54 акции, из ко¬ торых двадцать пять получил Чернецкий, по десять — Герцен и Касаткин, пять — П.В. Долгоруков и четыре — разные лица. 43 О. И 11:1110» 673
O.A. ИВАНОВ Однако, несмотря на солидарные действия и совместные публикации, между Герценом и Долгоруковым все чаще возникали столкновения. С другой стороны, Долгоруков 4 апреля 1866 года (день покушения на Александра II) получил хороший урок, кого может воспитать и к чему мо¬ жет привести оголтелая антиправительственная пропаганда. Его не мог¬ ла не удивить позиция Герцена. Тот всеми силами старался доказать, что заговора не было, выстрел — случайность, без каких-либо организаций и идейных оснований. Правда, в письме к Александру II от 31 мая он напи¬ шет: «Ни большого, ни малого заговора вовсе не было; то, что они назы¬ вают заговором, — это возбужденная мысль России, это развязанный язык ее, это умственное движение...» (XIX, 81). Но кто «возбуждал мысль Рос¬ сии» в определенном — социалистическом — направлении? Долгоруков, естественно, не мог разделять подобные взгляды. О своих размышлениях он сообщил Герцену. Последний, все хорошо понимавший, встал в позу. Тут Герцен перешел уже все границы: Каракозов — государственный преступник, террорист. Знал бы Герцен, какая «охота» открылась вы¬ стрелом у ворот Летнего сада и во что она выльется. Через два года он все- таки «пустил камень» в реальных нигилистов и одновременно вспомнил о Долгорукове. 1—2 мая (19—20 апреля) 1868 года он с горечью и гне¬ вом писал Огареву: «Аристократ ли я, дурак ли я — не знаю, но с Долго¬ руковым у меня есть общий язык, и Долгор[уков] никогда не оскорблял ни меня, ни тебя таким образом. А его мы отлучили от воды и огня...» В конце декабря 1866 года вышел в свет первый том «Записок» П.В. Долгорукова — «Mémoires du Prince Pierre Dolgoroukow. Tome premier. Geneve, 1867». Это были своеобразные «мемуары». И книга, и рецензия Герцена на нее — это два потока неистовой зло¬ бы, красующейся перед самой собой. На наш взгляд, Герцен, создавая это «произведение», входил в транс, теряя рассудок. Зачем все это делал Гер¬ цен, несомненно отдававший при выходе книги Долгорукова отчет в ее крайней субъективности? Или и тут действовал принцип «не смотреть на средства» — «лгать отчаянно»? В ту пору основные разногласия Герцена с Долгоруковым касались более журналистики и отношений к отдельным личностям. 3 октября (21 сентября) 1867 года Герцен писал к сыну из Женевы: «Кн. Долгоруков уехал отсюда в самых дурных отношениях со всеми. На¬ печатал глупую брошюру против Бакунина и вообще идет по дороге при¬ мирения с правительством. Он едет во Флоренцию. Прошу и Мейзенб[уг] и тебя — не любезничать с ним. Ты можешь ему сказать, что я очень не¬ доволен его брошюрой. Наконец, tiens toi pour avert!* — холодно-вежли¬ * Намотай себе на ус (фр.). 674
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III во отделайся» (XXIX, 206). Но предупреждения Герцена не возымели дей¬ ствия, и он с раздражением пишет Огареву 14 (2) ноября: «Далее — сколько я ни предупреждал, мои неловкие флорентинцы все-таки приня¬ ли Долгор[укова], и он дал rendez-vous Фрикену у них и сидел весь вечер. Это мне ужасно неприятно, хоть я и возьму все меры, но нельзя же у себя в доме делать сцену. Думаю написать ему тихо и покойно, что мы не мо¬ жем продолжать знакомства» (XXIX, 232). Но Долгоруков не желал разрыва. И все-таки что-то возвращало Гер¬ цена к Долгорукову. Однако в начале 1868 года князь Долгоруков серьезно заболевает. 1 июня (20 мая) Герцен пишет Огареву: «Мой совет, чтоб Тхор[жевский] не очень заедался с Пердом* — пусть только делает его горячие поруче¬ ния — froidement»** (XXIX, 353). И в тот же день запрашивает дочь На¬ талью: «A propos***, правда ли, что у Долгор[укова] гипертрофия сердца? Он в Интерлакене» (XXIX, 354). К сожалению, и здесь Герцен показы¬ вает свой не всегда уместный юмор. В письме к Огареву от 24 (12) июня из Кольмара он замечает: «Тхор[жевскому] скажи, что если Долг[оруков] в самом деле умирает, я ему грехи отпускаю à la condition**** — чтоб он взаправду умер» (XXIX, 375). Подобная «шутка» присутствует и в письме М. Мейзенбуг и O.A. Герцен от 27 (15) июня: «Князь Гиппопо¬ там умирает — каков шутник, кто бы мог подумать!» (XXIX, 377). Что же сделал Долгоруков такое плохое Герцену (а он сам, как мы видели это только что выше, отрицает даже оскорбления со стороны Долгорукова), чтобы о нем можно было так писать? Между тем Долгорукову становилось все хуже и хуже. Было уже не до шуток. 28 (16) июня Герцен писал Огареву: «Пользуюсь тем, что пишу Тхорж[евскому], чтоб он телеграфировал Долгор[укову]-сыну...» (XXIX, 380). Однако и тут, перед смертью человека, проработавшего с ним несколько лет, Герцен демонстрирует свое бестактное отношение. В это время к Долгорукову приехал сын. Герцен пишет Тхоржевско- му 5 июля (23 июня) из Люцерна: «Жду известий о приезде сына Долго¬ рукова и о ходе болезни. Как они встретились?.. А что Долгорукова аппе¬ тит? И что он пьет? Одну воду?» (XXIX, 403). В.П. Долгоруков 6 июля направил из Берна письмо Герцену, в котором сообщал: «Александр Ива¬ нович! Отец очень трудно болен. Если б вы приехали с ним проститься, я уверен — ваше посещение доставило бы ему много удовольствия. Говорю «проститься», ибо Фогт приговорил отца... Доставьте больному удоволь¬ * Одно из имен, которое Герцен использовал для обозначения П.В. Долгорукова. ** Хладнокровно (фр.). *** Кстати (фр.) **** С условием (фр.). 43* 675
O.A. ИВАНОВ ствие видеть своего друга! От всей души уважающий вас В. ^олгоруко6»Х2П. После того, что тут написано, читать о «своем друге» — удивительно! Герцен не бросился сразу к умирающему, а решил посоветоваться с Огаревым. Приехав в Берн и посетив Долгорукова, Герцен делится своими впе¬ чатлениями с Огаревым: «Но к трагедии. Долгор[уков] очень плох, но сильный организм не сдается, как крепость. У него из ног пущена вода и льется постоянно. Лицо его совершенно осунулось — и стало как-то важ¬ нее. Говорит несвязно, глаза потухли — он не знает близости конца — но боится. А главное, внутри его идет страшная передряга. Мне он был рад без меры — но и без шума — он постоянно жмет мне руки — и благода¬ рит. Верит он во всем мире — мне одному и моему наместнику Тхорж[- евскому]». 13 июля Герцен возвратился в Люцерн. На следующий день он писал Огареву: « Ну, наконец, я освободился от долгоруковского кошмара... Что за страшная агония — и, к тому же, ему положительно лучше, и он ест беспрерывно и этим себя поддерживает. Ад[ольф] Фогт выбился из сил. Третьего дня еще дикая сцена с сыном при мне — потом я их мирил. Он уверен, что тот только и ждет, чтоб взять его деньги — да и ехать, но в полусумасшествии он только и толкует о яде. «C’est un homme sans cœur, sans conscience* — алчен к деньгам — и изучал органические яды». Мне П[етр] Вл[адимирович] повторял это вечером, часу в одиннадцатом, сто раз. Пришел сын — и возразил на что-то. Отец закричал: «Молчать, и сей¬ час в Петербург». Потом прислал Фогта сказать, чтоб он не ходил к нему. И когда я его немного урезонил — он все-таки сыну сказал при первом свиданье на другой день, чтоб он уехал и дал бы ему спокойно умереть или лечиться. Один Тхорж[евский] невозмущаемо идет в этом болоте и хотя сильно скучает, но держит себя хорошо». Однако Долгорукову временно стало лучше, и в том же письме Герцен заметил: «2 часа. Сейчас приехал Тхоржевский для отдыха и привез весть, что Долгор[укову] несравненно лучше. Вот вам и медицина» (XXIX, 408, 409). Примечательно, что Герцен, как видно, не жаловал медицину. 15 (3) июля 1868 года он писал Огареву из Люцерна: «К черту попов те¬ ла — им дорога за попами духа, — для опыта я начал пить карлсбадскую воду» (XXIX, 409). 17 августа 1868 года П.В. Долгоруков умер. Единственное упоминание о его смерти встречается в письме Герцена Тхоржевскому от 20 (8) авгу¬ ста: «Письмо ваше получил, любезнейший Тхоржевский, и очень рад, что все сошло с рук тихо и хорошо» (XXIX, 435). В этом ответе весь Искан¬ * Этот человек бессердечный, бессовестный (фр.). 676
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ дер! Позднее, в письме к И.С. Тургеневу от 5 марта 1869 года Герцен на¬ пишет: «Считая падших на поле жизни — не надо забывать Долгорукова. Я был с ним в ссоре, но на его требования и просьбы приехал в Берн и видел его агонию (при смерти я не был — а за несколько дней)*. Ничего ужаснее не выдумал ни один трагик. Может, когда-нибудь я напишу эту смерть» (XXX, 53). Примечательно, что к написанию биографии П.В. Дол¬ горукова призывали и другие. 15 февраля 1869 года в Прибавлении к «Колоколу» были опубликова¬ ны материалы из архива П.В. Долгорукова. В предшествующей заметке говорилось: «Князь П. Долгоруков оставил после себя довольно большое количество материалов, собранных им в результате больших усилий и труда нескольких лет. Материалы эти, как и его переписка, были завеща¬ ны им Станиславу Тхоржевскому. С. Тхоржевский имеет намерение опубликовать часть материалов, служащих продолжением «Записок» кн. Долгорукова, которые были изданы в Женеве в 1865 году. Любители ис¬ тории «подробностей» найдут в этом сборнике чрезвычайно интересные разоблачения, касающиеся различных эпизодов истории России XVIII ве¬ ка и частично нашего. Мы приводим несколько характерных документов, любезно предоставленных нам г. Тхоржевским» (XX, 515, 516). Возникает естественный вопрос, каким же образом документы П.В. Долгорукова стали собственностью не его сына, не Герцена с Ога¬ ревым, а поляка Станислава Тхоржевского? Полагаем, что ответ на этот вопрос тесно связан с нашей гипотезой — Долгоруков в 1858 году имен¬ но ему в лавку привез первую партию своих бумаг и книг. Кто же был этот человек? В.И. Кельсиев, хорошо знавший Тхоржевского, вспоми¬ нал о нем в своей «Исповеди»: «Другой был уроженец тоже Царства Польского, не помню, какой губернии**, действительный студент Мос¬ ковского университета, участвовал в Познанском деле 1846 г., дрался на баррикадах в Париже и в Берлине, пока судьба не занесла его в Англию, где он какими-то судьбами и сделался поверенным Герцена по его час¬ тным делам. Впоследствии Тхоржевский открыл небольшую книжную лавочку и летучую библиотеку, занимался разными комиссиями, вечно хандрил, вечно жаловался на нездоровье и на попусту прожитую жизнь, плакался, что холост и что жены себе по вкусу подобрать не может, но, впрочем, был очень добрый и услужливый человек, так же искренно и глубоко привязанный к Герцену, как и Чернецкий»1212. А вот что вспо¬ минала знавшая хорошо Тхоржевского Тучкова-Огарева: «Он был горя¬ чим патриотом, но не симпатизировал с польской аристократией, а по- * На самом деле — более чем за месяц! Зачем было тут обманывать приятеля? ** Полоцкой губернии. 677
O.A. ИВАНОВ «ÄH тому смотрел довольно безнадежно на польские дела. Вообще, он любил русских, а к Герцену и его семье имел бесконечную преданность, хотя Герцен делал для него не более, чем для других. Тхоржевский имел в Лондоне крошечную книжную лавку в Soho Street City и занимался роз¬ ничной продажей всех изданий типографии Герцена и давал читать раз¬ ные французские романы. Он скромно жил барышами с продажи; кро¬ ме того, он был вроде кюстода* для приезжих русских, которые за его услуги угощали его иногда завтраками с устрицами и бутылкой какого- нибудь вина; платы бы он не взял. По воскресеньям он неизменно обе¬ дал у Герцена и исполнял не только все поручения Герцена и Огарева, но и наши» (ТО; 101) Если судить по письмам Герцена, то достаточно близкие отношения Долгорукова и Тхоржевского существовали задолго до оформления на¬ следства. Особенно они видны с момента бегства князя из Бельгии и при¬ бытия его в Лондон; имена Тхоржевского и Долгорукова стали упоми¬ наться в переписке Герцена вместе (XXVII, 294, 306, 377). Когда Долгоруков смертельно заболел, около него был «сестрой ми¬ лосердия» Тхоржевский. 25 (13) июня 1868 года Герцен писал к Огаре¬ ву: «Не хочешь ли и ты Тхор[жевскому] поручить — то же объявить или эквивалентное Долгор[укову]? Увидишь, что в письме к Тхорж[евскому]. Долг[оруков] должен был omnia casu что-нибудь сделать для Тхорж[ев- ского]» (XXIX, 375). Можно достаточно надежно предположить, что тяжкая болезнь приве¬ ла к тому, что Долгоруков лишил сына наследства. Вот как описывает эту историю Тучкова-Огарева: «Долгоруков потребовал от сына, чтобы он не¬ медленно уехал, что Петр Владимирович только тогда будет покоен, когда между ним и сыном будет большое расстояние, и просил Герцена передать это молодому князю. Герцен колебался. Тогда Петр Владимирович сам вы¬ сказался сыну и очень резко, и жестоко, и, может быть, совсем незаслужен¬ но...» Но новое завещание на Тхоржевского все-таки было составлено. Долгоруков лишил сына своего заграничного имущества (включая бу¬ маги), сохранив за ним оставшееся в России. Тхоржевскому ранее он за¬ вещал «50 ООО фр. и все, что в доме ценного: серебро, часы и пр.», а после конфликта с сыном и «весь свой капитал, находящийся за границей». О сумме оставленных Тхоржевскому денег и других распоряжениях хо¬ дили в ту пору разные слухи. Широковещательные заявления Герцена о «бумагах Долгорукова» не могли не вызвать интереса русского правительства к их судьбе. Тем более * Вероятно, Тучкова имела в виду латинское слово custodies — страж, хранитель, пере¬ шедшее во французский язык с тем же смыслом. 678
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ оно помнило и план изданий Долгорукова, о котором он говорил, как мы видели, где только можно. Возможно, русское правительство попыталось узнать о них от сына покойного. В это время Герцен, по-видимому, решил заняться рассмотрением бу¬ маг Долгорукова. Где они хранились все, неизвестно. Возможно, Герцен их после смерти Долгорукова перевез к себе; но ничего по этому поводу опре¬ деленного сказать нельзя. На первых порах Герцена заинтересовали запис¬ ки П.Ф. Карабанова. Как уже говорилось выше, Герцен решил издать некоторые бумаги Долгорукова в приложении к «Колоколу». 11 декабря (29 ноября) Герцен писал Тхоржевскому: «Отдайте Огареву отобранные бумаги из долгору¬ ковских — для образчика, он выберет или все поместит. Sup[plément]* мо¬ жет выйти хоть 10 января» (XXIX, 511). Однако сразу в этой публикации что-то не заладилось. Прошел месяц, но лучше с публикацией долгоруковских материалов не стало. Все это сильно раздражало Герцена. Наконец 15 февраля 1869 года «Документы и бумаги князя Петра Долгорукова» появились в Supplément du Kolokol Вероятно, Герцен не был уверен в сохранности и целостности всех бумаг Долгорукова; кстати сказать, он сам опубликовал в «Колоколе» пе¬ реписку Долгорукова с русским послом, в которой был изложен страте¬ гический план его изданий. Через некоторое время Герцен полностью утратил интерес к бумагам Долгорукова. 29 (17) сентября он писал Огареву из Парижа: «Получил письмо Тхоржевского. Передай ему, что я безусловно советую ему прода¬ вать бумаги Долгорукова или даже уничтожить» (XXX, 202). Это предложе¬ ние весьма странно, поскольку Долгорукоз завещал Тхоржевскому издать его рукописи, имея в виду прежде всего, по-видимому, продолжение пер¬ вого тома его «Записок», опубликованного в 1867 году. Да и в деньгах Тхор- жевский, благодаря Долгорукову, не был ограничен. Странно и то, что Герцен, так разрекламировавший рукописи последнего в «Прибавлении к «Колоколу», сам не взялся за выгодное издание, а решил с ними любыми способами расстаться. Можно предположить несколько ответов: 1. Герцен не нашел никаких заявленных Долгоруковым рукописей; 2. Он предпола¬ гал, что это издание будет экономически невыгодным — долгоруковские сплетни в конце 60-х годов не найдут покупателя; 3. Ему все надоело — «скучно»; отсюда и приведенные выше слова из письма Огарева о «Колоко¬ ле»: «Он надоел — как горькая редька». * Прибавление (фр.); речь идет о «Прибавлении к «Колоколу». 679
O.A. ИВАНОВ ^ Решение с продажей появилось удивительно быстро. Под видом рот¬ мистра Н.В. Постникова за границей появился агент III Отделения Карл- Арвид Романн*. Нас интересует судьба документов, связанных с иссле¬ дуемыми герценовскими публикациями: Записок Екатерины II и писем Петра Федоровича. Донесения Романна в III Отделение дают любопытный материал для понимания сложившейся ситуации. Так, в одном из первых своих рапор¬ тов от 29 (17) августа 1869 года Постников сообщал о встрече с Тхоржев- ским и Огаревым, о сделанном им предложении продать бумаги Долгору¬ кова. «Вот что сам Тхоржевский рассказал в ответ на мое предложение, — писал агент. — Исторические документы покойного князя Долгорукова он охотно бы передал, если бы нашел человека, не оставляющего за собою никакого сомнения в искренности желания действительно их издать и если на то будет согласие А. И. Герцена (в чем он не сомневается), у кото¬ рого уже находится часть этих бумаг и который есть в этом деле глав¬ ное руководящее лицо, ибо он-то занимается литературною отделкою бумаг для издания, и с которым он, Тхоржевский, связан нравственным словом и желает остаться в глазах его честным человеком, хотя, собствен¬ но говоря, Герцен не может воспрепятствовать ему, Тхоржевскому, про¬ дать документы, составляющие его неотъемлемую собственность, осо¬ бенно когда продажа эта может несколько обеспечить его старость и не будет совершена в видах, противных чести. Раньше же конца октября (по здешнему стилю) он, Тхоржевский, не может дать ответа, ибо А.И. Герцен находится теперь в Брюсселе и то оттуда часто отлучается, а потом будет в Париже, откуда приедет сюда, и тогда, переговорив с ним, Тхоржевский напишет мне по тому адресу, который я ему пришлю» (курсив наш. — 0. И.)1213. Из приведенного фрагмента следует несколько важных выводов: 1. Тхоржевский продавал бумаги — «исторические документы» только при условии их публикации; 2. Часть бумаг Долгорукова была у Герцена; 3. Решать вопрос о продаже без согласия Герцена Тхоржевский, будучи собственником всех документов Долгорукова (и это заявление особен¬ но примечательно), не решался. На следующий день состоялась новая встреча Постникова и Тхор- жевского, во время которой встал вопрос о составе бумаг Долгорукова. Тхоржевский сказал агенту, что часть бумаг относится к России, часть — к Франции, что печатать во Франции эти бумаги не представляется воз¬ можным, так как они направлены против империи, и в частности про¬ тив Наполеона III, что частная переписка Долгорукова изъята оттуда и * О покупке архива П.В. Долгорукова подробно писали P.M. Кантор и Н.Я. Эйдельман. 680
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III отдана по принадлежности (вероятно, жене и сыну). Обсуждая форму предстоящей сделки между нами, Тхоржевский сам указал, что совер¬ шить ее надо будет нотариальным порядком и что он у себя ничего не оставит1214. Как видно, дело пока не дошло до демонстрации конкрет¬ ного содержания архива; была дана только устная гарантия от лица Тхоржевского, что у себя он никаких бумаг Долгорукова не удержит. Совершенно очевидно, что Герцен направлял переговоры и держал все их нити в своих руках. Вполне вероятно, что он определил то, что должно было быть продано Постникову. Агент III Отделения Ю.-А. Балашевич- Потоцкий сообщал в Петербург в июле 1871 года: «По духовному заве¬ щанию князя Петра Долгорукова все бумаги его перешли к Тхоржевскому, который и продал часть из них Постникову-Романну, отправленному III Отделением Собственной Его императорского Величества Канцелярии для этой цели в Женеву» (курсив наш. — О. И.)1215. В другом донесении упомянутый агент опять возвращался к тому же вопросу: «После (Давы¬ дов) рассказывал о Тхоржевском и бумагах кн. Долгорукова, что когда Тхоржевскому русский предложил 7000 руб. за бумаги кн. Долгорукова, тогда он и Герцен вынув письма и прочее, имеющее значение, решили про¬ дать остальное» (курсив наш. — О. И.)1216. Если верить этим донесени¬ ям, то Герцен не собирался продавать все бумаги Долгорукова. Не раску¬ сил ли он Романна и, испугавшись возможных «мероприятий» агентов III Отделения, решил успокоить таким образом русское правительство? Следует заметить, что Романн подозревал, что за его спиной идут интен¬ сивные переговоры Герцена с Тхоржевским. Агент докладывал в Петер¬ бург «Барин лукавит: он с Тхоржевским в самой усердной переписке по поводу моего дела»1217. 17 октября Герцен уже раздраженно спрашивает в письме Огарева: «Ну, что Тхорж[евский] с бумагами? Этот Постников меня мучил, как кошмар. Брал бы Т[хоржевский] деньги, благо дают, и — баста» (XXX, 220). Но денег не было у самого Романна; они не поступили еще из Пе¬ тербурга. Несмотря на это, 21 (9) октября 1869 года Герцен писал Ога¬ реву из Парижа: «Сейчас получил весть от Тх[оржевского], что он бумаги Дол[горукова] продал, — очень рад за него» (XXX, 222). Сообщение это не соответствовало действительности. Романн убедил Тхоржевского взять задаток в 500 рублей и допустить его к осмотру бумаг1218. Это вызвало подозрение у партнеров Постникова. В своем донесении от 25 (13) октября он писал с отчаянием: «Опять начались вопросы: отчего я не хочу ему дать денег тотчас по окончании просмотра бумаг, откуда я получу деньги, когда я начну печатание и т. д. Вообще следовал ряд воп¬ росов самых подозрительных, ответы на которые пришлось выдумывать, ибо дело совершалось в присутствии Николая Платоновича Огарева. 681
O.A. ИВАНОВ ^ Дальше понедельника* едва ли выдержу свою роль. Больше того, что я вытерпел в этом деле, требовать от человеческих сил и способностей нельзя...» К моменту его возвращения из Лиона деньги прибыли, и он смог при¬ ступить к оформлению сделки. Текст купчей («продажной записи»), со¬ вершенной от лица продавца, сохранился. Вот он: «Я нижеподписавшийся продал в полную собственность и распоряжение отставного ротмистра Николая Васильевича Постникова доставшиеся мне по духовному заве¬ щанию покойного князя Петра Владимировича Долгорукова русские и французские рукописи, обозначенные в особом списке, мною и г. Пост¬ никовым подписанном. Условную плату я сполна получил. При этом я, С. Тхоржевский, не имею права оставить у себя никаких копий с поименованных бумаг или что-либо из них напечатать и заявляю моим честным словом, что я оных поименованных бумаг или копий с оных никому другому никогда не передавал. Если бы впоследствии у меня еще что-либо оказалось из бумаг покойного князя Петра Владимировича Долгорукова, то заверяю тем же своим честным словом, что никогда сам их не напечатаю и не передам их другому лицу, кроме г. Постникова. Предоставляю г. Постникову право напечатания в каких бы то ни было за границей выходящих журналах, книгах или газетах объявление о том, что он приобрел в полную собственность и владение поименованные в списке бумаги, а я ему предоставил право печатать их на всевозможных языках, обеспечивать свою собственность литературную на основании законов, действующих в стране, в которой Н.В. Постников будет печатать; причем он принимает на себя всю ответственность за издание противо¬ законное в печати и все последствия, как нравственные, так и денежные, могущие от этого последовать, и не принимаю на себя никакой ответ¬ ственности за смысл или выражения, заключающиеся в бумагах покой¬ ного кн. Долгорукова по незнанию подробного их содержания. В заключение заверяю г. Постникова, что я, Тхоржевский, ни с кем не заключал ни лично, ни через других никаких условий или контрактов по поводу печатания вышеупомянутых бумаг, а потому если б таковые условия оказались, то считаю их незаконными и для г. Постникова не обязательны. При том, как было объявлено в журнале La Cloche (Коло¬ кол) с 15 февраля 1869 года, что я, Тхоржевский, приступаю к изданию некоторых бумаг покойного кн. П.В. Долгорукова, то на основании пе¬ редачи вышеупомянутых бумаг г. Постникову — уполномочиваю его же напечатать, когда ему угодно, от моего имени, что единственным изда¬ телем есть господин Н. Постников. Станислав Тхоржевский. Написано * 25 октября (по н. с.). 682
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ и подписано мной 1-го ноября 1869 года в Женеве на улице Route de Carouge, 20. Подпись руки Станислава Тхоржевского свидетельствую Николай Огарев»l219. Но что привез в своем тяжеленном сундуке Романн в Петербург? Если это были бумаги, которые обозначены в списке Тхоржевского, сохранив¬ шемся в деле, где на 28 страницах обозначены 183 номера, то ничего осо¬ бо секретного в них не было1220. Сам Романн в цитированном отчете от 3 ноября развивал достаточно противоречивую позицию в оценке долго¬ руковских бумаг. Так, с одной стороны, он писал: «По-моему, не столько важен для нас интерес самих бумаг, сколько лишение возможности их напечатания». А с другой — неожиданно выдвигал следующее предполо¬ жение: «Приведенные сколько-нибудь в порядок, бумаги составят, я ду¬ маю, предмет самого интересного чтения даже для Государя. Например, времена Екатерины II, Петра I, Павла I и другие, как равно и документы новейшего времени, например Аракчеева»1221. Но кажется, среди приве¬ зенных бумаг Долгорукова ничего особенного не было. Вот, на наш взгляд, наиболее любопытные исторические материалы, относящиеся к XVIII ве¬ ку, большую часть из которых составляют бумаги Карабанова (по но¬ мерам): 68. Родословные для записок; между ними много родословных из бу¬ маг Карабанова (л. 149). 69. Родословные и анекдоты о Петре I, Потемкине, Екатерине II, Пав¬ ле I (л. 149 об.). 72. Бумаги Карабанова. 7 5. Список узаконенным детям в царствование Александра I (из бумаг Карабанова). 94. Бумаги Карабанова (л. 151). 107. Письмо собственноручное Екатерины II 1784 года (л. 151 об.). 136. Рукопись в переплете: 1 ) Записка о суде над А. Волынским. 2) Записка графа Ф.В. Ростопчина о кончине Екатерины II и др. мат. (л. 153 об.). 142. Рукопись в переплете в двух частях: Жизнь Потемкина Григория Александровича, фельдмаршала* (л. 154 об.). 147. Тетрадь в переплете: 1) Выписка из протоколов Императорского Совета 1745. 2) Примечания о Шведской войне 1741 — 1743 годов. 3) Записки о Петре III. 4) О царствовании Петра III Штелина (л. 155). * Карандашом слева приписано: «+ есть». 683
O.A. ИВАНОВ 159. Письмо П.В. Долгорукова, писанное в Русский архив 1864 года (л. 156). 168. Бумаги Карабанова: Заметки о штатс-дамах и фрейлинах 18-го ве¬ ка (л. 157). 176. Бумаги Карабанова: разные родословные (л. 157 об.). Второй список, написанный не рукой Тхоржевского, содержит некото¬ рые дополнения. Так, например, к пункту «Родословные, отложенные для записок Долгорукова; между ними много родословных из бумаг Карабано¬ ва» сделана приписка: «Напечатано в 1 томе, страницы 304 по 311 » (л. 166). Ниже идет следующая надпись: «Для записок на французском языке, при¬ готовленных П.В. Долгоруковым из записок Карабанова» и дается перечис¬ ление (на французском языке), включающее анекдоты о Петре I, Потем¬ кине, Екатерине II, Павле I; к ним карандашом приписано: «Напечатано». Обращает на себя внимание и другая позиция во втором списке (которой нет в первом): «Список уволенным адъютантам в царствование Александ¬ ра I (из бумаг Карабанова)», к которой слева приписано: «Напечатано». Кому принадлежал этот второй список (не самому ли Романну?) и кто и когда делал в нем пометки, нам неизвестно. Весьма примечатель¬ но, что в списке среди упомянутых бумаг Карабанова отсутствует пись¬ мо Петра Федоровича к Екатерине Алексеевне, которое должно было там быть. Можно предположить, что его изъял или сам Долгоруков пос¬ ле напечатания, или Герцен уже после смерти Долгорукова. Вместе с тем присутствуют записки Штелина о Петре III, которые могли попасть к Долгорукову или непосредственно от М.П. Погодина, или через Караба¬ нова. То же можно сказать и о биографии Потемкина, которой владел и столь гордился Погодин (правда, это только предположение, поскольку речь могла идти о разных текстах, которые мы уже никогда, по-види- мому, не сможем сравнить). Примечательно и то, что среди бумаг Дол¬ горукова не нашлось списка Записок Екатерины II, неужели в своих изысканиях он пользовался только отпечатанным в Лондоне в 1858 году текстом; в это трудно поверить. По нашему мнению, Герцен отфильтро¬ вал все, что могло раскрыть источник своего главного издания. Сам Дол¬ горуков, давая отрицательную характеристику двора Елизаветы Петров¬ ны, замечал, что об этом «дают ясное понятие Записки Екатерины II, записки, к сожалению слишком достоверные!»1222. Следовательно, он их читал. Н.Я. Эйдельман считал, что половина из привезенных Романном документов попала в императорский архив — в Рукописное собрание библиотек Зимнего дворца1223. Теперь необходимо сказать несколько слов по поводу публикации продолжения записок Долгорукова. В цитированном выше «Прибавле¬ нии к «Колоколу» Герцен писал: «С. Тхоржевский имеет намерение опуб¬ 684
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ ликовать часть материалов, служащих продолжением «Записок» кн. Дол¬ горукова, которые были изданы в Женеве в 1865 году. Любители истории «подробностей» найдут в этом сборнике чрезвычайно интересные разоб¬ лачения, касающиеся различных эпизодов истории России XVIII века и частично нашего» (XX, 515, 516). Был ли у Долгорукова план второго тома записок, неизвестно; он нигде не упоминается. Герцен выступил против того, как был написан первый том. Романн в одном из своих донесений писал: «Во время бесед моих в Париже с Герценом по поводу будущего издания он далеко не высказывался в пользу направления, которому сле¬ довал Долгоруков в I томе мемуаров: по его мнению, многое было через меру резко, как продукт желчного характера князя, и часто историческая истина принесена в жертву мелкой сплетне, до чего, как известно, Дол¬ горуков был страстный охотник. Поэтому Герцен советовал мне дать II тому иное направление»1224. Романн предлагал следующий план второго тома: «1) Все интересные записки Карабанова; 2) Записки о Петре III; 3) Жизнь Потемкина; 4) Письма Суворова; 5) memorandum (осторожно)*; 6) Подлинные запис¬ ки Ермолова; 7) Письма императора Александра I; 8) Записки Храпо¬ вицкого; 9) Анекдоты разных времен; 10) Подлинные государственные акты и копии; 11) Переписка Аракчеева и др., как равно некоторые ча¬ стные письма»1225. Этот план выглядел достаточно странно, если учесть, что «Записки о Петре III Штелина» были уже дважды опубликованы (в ЧОИДР в 1866 и «Утре» в 1868 году), сам П.В. Долгоруков опубликовал в 1863 году в Лондоне «Записки А.П. Ермолова», которые, скорее всего, получил от М.П. Погодина**. Изданы были к этому времени и «Записки Храповицкого» (М., 1862). Весьма примечательно, что, работая над материалами второго тома, Романн редактировал материалы: так он поступал, по-видимому, с за¬ писками Штелина1226. Нет сомнения, что речь шла не о переделке тек¬ ста, опубликованного в ЧОИДР, а о рукописи. Кроме того, Романн решил составить биографии Петра III и Штелина. В письме к Огареву (назван¬ ному «золотой мой») от 4 августа 1870 года он явно с притворной оби¬ дою на Чернецкого писал: «Если же я ему не оставил оригинала, то очень понятно, не могу ж я из угождения г. Чер[нецкому] печатать, очертя го¬ лову, не сказав несколько слов прежде печатания записок Штелина о Петре III. Составить этого я не успел, как ровно и посоветоваться с Вами, кроме чего в записках недостает 2-х страниц»1227. Романн договорился о * Не ясно, о чем тут шла речь. +* Как известно, в 1864 году последний опубликовал биографию Ермолова, основанную во многом на его собственных рассказах, а потом, в 1867 году, п «Русском архиве» (№ 3) по¬ местил «Заметки А.П. Ермолова о его молодости». 685
O.A. ИВАНОВ переводе биографии Петра Федоровича и других материалов (биографии Штелина и Долгорукова) с Л.И. Мечниковым1228. В конце октября 1870 года работа над томом была закончена, и Пост¬ ников писал Огареву: «Любезный дружище! Через неделю Чернецкий обе¬ щал выпустить записки Долгорукова, за напечатание которых мне придет¬ ся ему еще заплатить...»1229 Второй том вышел в 1871 году в Париже. На титульном листе его значилось: «Mémoires de feu le prince Pierre Dolgo- roukow, Tome II. Premier livraison. Publié après la mort de l’auteur par un Russe. В éle et Genève. 1871 ». Этот том был в четыре раза меньше предыду¬ щего: 121 страница против 522 в первом. Содержание тома в сравнении с упомянутым выше планом претерпело сокращение; за Предисловием шел раздел «Императрица Анна — процесс Волынского» (51 страница), далее — «Голос из Сибири: Бирон» (11 страниц); «Записки Штелина» (26 стра¬ ниц); «Эпоха Екатерины II (по запискам деда князя Петра Долгорукова)» (18 страниц); «Главные фавориты Екатерины II» (22 страницы). Ничего но¬ вого это издание не дало и не могло дать. «Своеобразный характер II то¬ ма, — докладывал Романн начальству, — должен меня еще более сблизить с Герценом и Огаревым, — о Тхоржевском я и не говорю, мы с ним совер¬ шенные друзья. В успехе еще более тесного сближения я могу вам пору¬ читься. Это-то сближение должно принести вторую существенную пользу, а именно — дать мне возможность черпать, так сказать, у главного источ¬ ника эмиграции сведения о ее намерениях и действиях, которые могут быть во вред правительству, и при возможности их парализовать»1230. Но это сделать выдающемуся агенту не удалось: по возвращении в Россию он вскоре умер, унеся с собой, возможно, полную правду о бумагах Долго¬ рукова. Среди них должно было быть письмо Петра Федоровича к Ека¬ терине Алексеевне, а также список Записок Екатерины II, но их там не оказалось, скорее всего, именно потому, что они были тождественны с гер- ценовским изданием.
ПРИМЕЧАНИЯ 1 Иванов O.A., Лопатин B.C., Писаренко К.А. Загадки русской истории. Восем¬ надцатый век. М., 2000. С. 176. 2 Эйдельман Н.Я. Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской типо¬ графии. В кн. «Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екатерины II, И.В. Ло¬ пухина. М., 1992. С. 185. 3 Утро. Литературный и политический сборник, издаваемый М. Погодиным. М, 1868. С. 363-367. 4 Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Т. 1. СПб., 1890. С. 219. 5 Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Т. 1. Берлин, 1900. С. 238. 6 Добровольский Л.М. Запрещенная книга в России. 1825—1904. М., 1862. С. 179,180. 7 Русская старина (далее PC). 1906. № 10. С. 48. 8 Русский архив (далее РА). 1907. Кн. 1. № 2. С. 317—320. На эту заметку ука¬ зал нам К. Писаренко. 9 РА. 1866. № 4. Стлб. 580. 10 Центральный исторический архив (далее ЦИА). Москвы, ф. 31. См. также: Зайцев А.Д. «Русский архив» и цензура. Археографический ежегодник на 1976 год. М., 1977. С. 101-110. 11 Клепиков С.А. Филиграни и штемпели на бумаге русского и иностранного производства XVII—XX вв. М., 1959. С. 90. 12 ГА РФ.Ф. 728. On. 1. № 121. 13 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 77. Л. 5, 10, 16, 22, 25, 32 об., 39, 44, 50 (1748- 1749 годы); № 79. Л. 5, 5 об., 11; там же. Ф. 4. On. 1. № 79. 14 В одной из публикаций письма Петра Федоровича в «Русском архиве» П.И. Бартенев процитировал Г.Н. Александрова, который писал, что, вступив на престол, Петр III «стал подписываться (может быть, в подражание своему деду) Peter...». РА. 1874. N° 8. Стлб. 350 (сноска). Это предположение, как видно, не со¬ ответствует действительности. 15 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 79. Л. 6, 7 об., 18. 16 Там же. Л. 7 об., 17.
O.A. ИВАНОВ 17 Там же. Л. 3 об., 6. 18 Цит. по: Балишевский К. Роман императрицы. СПб., 1908. С. 119. 19 Брикнер А. История Екатерины Второй. СПб., 1885. С. 724. 20 Русский биографический словарь (далее РБС). СПб., 1901. С. 419. 21 Головина Б.Н. Мемуары. М., 2005. С. 144. 22 Эйдельман И.Я. Грань веков. М., 1982. С. 53. 23 Грибовский А.М. Записки о императрице Екатерине Великой. М., 1864. С. 56-58, 71,79. 24 Там же. С. 94. 25 РГАДА. Ф. 248. Оп. 41. № 3453. Л. 317. 26 Письма и бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Император¬ ской Публичной библиотеке. Изданы А.Ф. Бычковым. СПб., 1873. С. 6, 7. 27 См. нашу работу «Павел — Петров сын?» в сб. «Загадки русской истории. XVIII век». М., 2000. С. 237-246. 28 Сочинения Екатерины И. СПб., 1907. Т. 12. Ч. 1. С. 6. 29 Цит. по: Балишевский К. Роман императрицы. СПб., 1908. С. 192. 30 Шереметев С.Д. Мемуары графа С.Д. Шереметева. М., 2004. С. 543. 31 Сочинения Екатерины II. СПб., 1907. Т. 12. Ч. 2. С. 756, 757. 32 Погодин М.П. А.П. Ермолов. М., 1864. С. 423 (сноска). 33 Эйдельман Н.Я. Указ. соч. С. 176. 34 Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 6 (и далее по это¬ му изданию). 35 Там же. С. 8. 36 Там же. 37 Билъбасов Б.А. История Екатерины Второй. Берлин, 1900. Т. 1. С. 38 (и да¬ лее по этому изданию). 38 СбРИО. T. X. С. 157. 39 Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских (да¬ лее ЧОИДР). 1866. С. 86; в этом издании живописец назван Реше. Бильбасов на¬ зывает его Пэном (Бильбасов. 33). 40 Бильбасов Б.А. Указ. соч. С. 34. 41 Там же. С. 23. 42 Там же. С. 38. 43 Там же. С. 39. 44 Там же. С. 66, 67. 45 Там же. С. 119. 46 Там же. С. 120. 47 ЧОИДР. 1866. С. 87. 43 Билъбасов Б.А. Указ. соч. С. 149,150. 49 Там же. С. 151. м) Там же. С. 153. 51 Там же. С. 157, 158. 52 РА. 1904. Кн. 2. № 8. С. 458, 459. м Бильбасов Б.А. Указ. соч. С. 158. 688
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 54 Персворо?п 1762 года. 2-е изд. М., 1908. С. 14, 15. 55 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 132—134. 56 Понятовский Ст.-А. Мемуары. М., 1995. С. 131. 57 Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 1998. С. 46. 58 Там же. С. 56. 59 Там же. С. 71, 72. 60 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 147, 148. 61 Там же. С. 158. 62 Там же. С. 189. 63 Переворот 1762 года. С. 15, 16. 64 Ашитенан Ф.-Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 192,193. 65 См. работы A.C. Мыльникова: Искушение чудом: «русский принц» и само¬ званцы. А., 1991 и др. 66 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 56. 67 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 222. 68 Цит. по: Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 147. 69 Переворот 1762 года. 70 Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им для своих потомков. Т. 2. М., 1993. С. 111. 71 Дашкова Е.Р. Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. С. 53. 72 ЧОИ ДР. 1866. Кн. 4. С. 111. 73 Там же. С. 68—70. 74 Там же. С. 92. 75 Там же. С. 90. 76 Болотов А.Т. Указ. соч. С. 118, 119. 77 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 109. 78 Там же. С. 107. 79 Там же. С. 76. 80 Там же. С. 80. 81 Цит. по: Анисимов Е. Елизавета Петровна. М., 2002. С. 93. 82 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 111. 83 Российский двор в XVIII веке. СПб., 2005. С. 208. S4 Со гипагой и факелом. М., 1991. С. 295, 296. 85 Сб. РИО. Т. 46. СПб., 1884. С. 474,475. 86 Со шпагой и факелом. С. 289. 87 Безвременье и временщики. Л., 1991. С. 75, 76. 88 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 276. 89 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 102. 90 /Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 48. 91 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 73. 92 Там же. 93 Там же. С. 74. 94 Корф М. Брауншвейгское семейство. М., 1993. С. 240. Ф1 О. И нано» 689
O.A. ИВАНОВ 95 Записки княгини E.P. Дашковой. Репринт. М., 1990. С. 29. 96 РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Ч. 114. № 61450 (Книга денежная комнатная Его Императорского Высочества приходу на 3-х, расходу на 229 листах, всего на 232-х листах 1747 году). Л. 33, 59, 60 об., 63 об., 65 об. 97 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 80. Л. 17,18. 98 Там же. Л. 27. 99 Там же. Л. 49. 100 Там же. А 51. 101 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 54. 102 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 102. 103 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 54. КМС6. РИО. Т. 18. СПб., 1876. С. 83. 105 Рюльер К. Указ. соч. С. 24. 106 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 111. 107 Там же. С. 106. ш Рюльер К. История и анекдоты революции в России в 1762 году. В кн.: Переворот 1762 года. 2-е изд. М., 1908. С. 33. 109 Записки императрицы Екатерины II. Лондон., 1859. С. 264. 1,0 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 75. 111 Болотов А.Т. Указ. соч. Т. 2. С. 109. 112 Русский архив. 1899. № 2. С. 240, 241. 113 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 75. 114 Российский двор в XVIII веке. С. 209. 1151'реч И.И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 85. 116 Сб. РИО. Т. 110. С. 331. 1,7 Успенский Л. И. Словарь художников, в XVIII веке писавших в император¬ ских дворцах. М., 1913. С. 60—62. 118 Ъалишевский К. Роман императрицы. СПб., 1908. С. 75—77. По словам ав¬ тора, В.А. Бильбасов в своей книге о Екатерине поместил эту депешу с пропуска¬ ми. РА. 1904. Кн. 2. № 8. С. 457. 1,9 Там же. С. 77, 78. 120 Рюльер К. Указ. соч. С. 16. 121 Там же. С. 16, 17. 122 Понятовский Ст.-А. Указ. соч. С. 103. 123 Российский двор в XVIII веке. С. 207. 124 Мыльникова A.C. Искушение чудом: «русский принц» и самозванцы. Л., 1991. С. 28. 125 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 116. 126 Фаизова И.В. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столе¬ тии». М., 1999. С. 8. 127 Там же. С. 98. 128 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 13. 129 Там же. С. 12. 130 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 106. 690
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III rÄH 131 ПСЗ. T. XV. № 11444. ш Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 13. С. 15. 133 Там же. С. 25,65. 134 Там же. С. 14. 135 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 42. 136 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 88. 137 ПСЗ. T. XV. № 11445. 138 Иванов O.A. Тайны старой Москвы. М., 1997. С. 7—9. 139 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 103. 140 Каменский А.Б. «Под сению Екатерины...» Л., 1992. С. 81. 141 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 109. 142 Там же. С. 110. 143 Там же. С. 89, 91. 144 Там же. С. 110. 145 Там же. С. 74. 146 Там же. С. 75, 76. 147 Там же. С. 76. 148 Там же. С.110. 149 Там же. С. 74. 150 Аярская Е.П. Библиотека Петра III в Картинном доме (Ораниенбаум). В khj Русские библиотеки и их читатель. Л., 1983. С. 160—167. 151 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 64. 152 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 79. 153 Там же. С. 80. 154 Там же. С. 75. 155 Там же. С. 91. 156 Аигитснан Ф.-Д Указ. соч. С. 269, 274, 275. 157 Там же. С. 295—297. 158 Понятовский Ст.-А. Указ. соч. С. 109—111. 159 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 129. 160 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С.110. 161 Там же. С. 110,111. 162 Аиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 171. 163 РА. 1879. Кн. 1.№3. С. 364. 164 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 89. 165 Аиштенан Ф.-Д Указ соч. С. 163. ^РА. 1879. Кн. 1.№3. С. 364. и'7 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 12. М., 1993. С. 326. 168 Цит. по: Державин К.Н. Вольтер. М., 1946. С. 199, 200. 169 КФЖ за 1746 год. СПб. 6. г. С. 15, 16. 170 Валишевский К. Указ. соч. С. 140. 171 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 423. 172 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 26. 173 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 423. 44* 691
O.A. ИВАНОВ 174 Рюльср K. Указ. соч. C. 28. 1/5 Безвременье и временщики. Л., 1991. С. 75. 176 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 54. 177 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 93, 94. 178 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 13. С. 58. 179 Там же. С. 32. 180 Там же. С. 48. 181 Там же. С.145. 182 Болотов А.Т. Указ. соч. Т. 2. С. 140, 141. 183 Рюльер К. Указ. соч. С. 31. ш Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 57. 185 Российский двор в XVIII веке. С. 216, 217. 186 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 147. 187 Там же. Кн. 7. С. 595. 188 Там же. С. 597. 189 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 9. С. 17. 190 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 70. 191 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 9. С. 18. 192 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 72. 193 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 9. С. 220. 194 Там же. С. 223. 195 Там же. С. 288. m Там же. С. 290. 197 Там же. С. 290, 291. 198 Там же. С. 291,292. 199 Там же. С. 293. 200 Там же. С. 422. 201 Законодательные акты Петра I. Т. 1. М.-Л., 1945. С. 176. 202 Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века. М., 1986. С. 14,15. 203 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 9. С. 428. 204 Там же. С. 519, 520. 205 Там же. С. 520. 206 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 164. 207 Там же. С. 164, 165. 208 Сб. РИО. Т. 1. С. 200. 209 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 10. С. 74. 210Там же. Кн. 9. С. 550. 211 Там же. Кн. 10. С. 68. 212 Там же. С. 67, 69. 213 Там же. С. 77. 214 Мамитейн Х.Г. Записки Манштейна о России. М., 1875. С. 3. 215 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 10. С. 85. 216 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 70. 2,7 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 10. С. 134. 692
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 218 Машитейн Х.Г. Указ. соч. С. 19, 20. 219 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 10. С. 197. 220 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 71, 72. 221 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 623. 222 Там же. С. 623, 624. 223 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 68. 224 Там же. С. 70. 225 Там же. С. 68. 226 Там же. С. 72. 227 Анекдоты о императоре Петре Великом, слышанные от разных знатных особ и собранные покойным действительным статским советником Яковом Ште¬ лином. Новой перевод. М., тип. Комп. типографич., 1788. С. 388, 389. 228 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 371, 372. 229Там же. Кн. 10. С. 670. 230Там же. Кн. И. С. 8. 231 Там же. С. 22. 232 Со шпагой и факелом. С. 202, 203. 233 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 99. 234 Там же. С. 48. 235 Со шпагой и факелом. С. 215. 236 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. И.С. 111. 237 ЬАанштейн Х.Г. Указ. соч. С. 335. 238 ЧОИДР. 1863. Кн. 2. С 153-157. 239 Понятовский Ст.-А. Указ. соч. 1995. С. 109. 240 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 326. 241 Со шпагой и факелом. С. 220. 242 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 108. 243 Там же. С. 107. 244 Там же. С. 111. 245 Там же. С. 110. 246 Там же. С. 112. 247 Там же. 248 Там же. С. 115. 249 Там же. С.372, 373. 250 Со шпагой и факелом. С. 256. 251 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 117. 252 Там же. С. 118. 253 Там же. С. 122. 254 Там же. С. 125, 126. 255 Там же. С. 223. 256 Со шпагой и факелом С. 262. 257 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 72. 258 Там же. С. 73. 259 Там же. С. 73, 74. 693
O.A. ИВАНОВ 260 Там же. C. 77, 78. 261 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 156. 262 Там же. С. 165. 263 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 333. 264 Манштсйн X.Ï. Указ. соч. С. 267, 268. 265 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 78. Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 334. 267 Соловьев С.М Сочинения. Кн. 11. С. 205, 206. 268 Там же. С. 182. 269 Там же. С. 223, 224. 270 Там же. С. 274. 271 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 339. 272 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 271. 273 Там же. С. 425. 274 Там же. С. 468. 275 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 310. 276 Со шпагой и факелом. С. 267. 277 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 233. 278 Там же. С. 223. 279 Там же. С. 168. 280 Там же. С. 166. 281 Там же. С. 167. 282 Там же. С. 171,172. 283 Там же. С. 208. 284 Там же. С. 209,210. 285 Там же. С. 212. 286 Там же. С. 224. 287 Там же. С. 214, 215. 288 Там же. С. 219. т Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 170,171. 290 Там же. С. 342. 291 ЧОИ ДР. 1866. Кн. 4. С. 82. 292 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 369, 370. 293 Там же. С. 218. 294 Бильбасов Б.А. Указ. соч. С. 192, 193. 295 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. И.С. 434. 296 Там же. С. 369. 297 Там же. С. 355. 298 Там же. С. 437. 299 Там же. С. 434. 3110 Там же. С. 434, 435. 301 Бильбасов Б.А. Указ. соч. С. 624. 302 Там же. С. 624, 625. 303 Там же. С. 625. 694
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ 3(4 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 370, 371. 305 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 30 (сноска 25). 306 Цит. по: Бильбасов В.А. История Екатерины II. Т. 1. Берлин, 1900. С. 111, 112. 307 Там же. С. 112. шМанштейн Х.Г. Указ. соч. М., 1875. С. 230. ш Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 219. 310 Там же. 311 Там же. С. 168. 312 Там же. С. 176. 313 Там же. С. 177. 314 Там же. С. 178. 315 Там же. С. 159,160. 316 РБС. Бестужев. С. 779. 3,7 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 411. 3,8Там же. С. 178. 319 Там же. С. 401. 320 РБС. «Бестужев». С. 773. 321 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 302. 322 Со шпагой и факелом С. 225. 323 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 183,184. 324 Там же. С. 184. 325 Там же. С. 176. 326 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 277. 327 Там же. С. 300. 328 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 462,463. 329 Там же. С. 363. 330Там же. С. 267, 268. 331 Там же. С. 239. 332 Журнал Министерства народного просвещения (ЖМНП). 1912. № 5. С. 193, 194. 333 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. И. С. 404, 405. 334 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 76, 77. 335 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 176. 336 Там же. С. 225. 337 Там же. 338 Там же. С. 226. 339 Там же. С. 235. 340 Там же. 341 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 115. 342 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 235. 343 Там же. 344 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 118. 3,5 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 236. 695
O.A. ИВАНОВ ^ 446 Соболева Т.А. Тайнопись в истории России. М., 1994. С. 111, 112. 347 Лиштснан Ф.-Д. Указ. соч. С. 276, 277. 348 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 406, 409. 349 Там же. С. 186. 350Там же. С. 256, 257. 351 Там же. С. 378. 352 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 208, 209. 353 Там же. С. 211. 354 Там же. С. 207. 355 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 255. 356 Там же. С. 256, 407. 357 Там же. С. 417. 358 Там же. 359 Там же. С. 254. 360 Там же. С. 237. зм Там же. С. 266. 362 Там же. С. 268, 269. 363 Там же. 364 Там же. С. 281. 365 Там же. С. 270, 271. 366 Там же. С. 272. 367 Там же. С. 273. 368 Там же. С. 260, 261. 369 Там же. С. 238. 370 Там же. С. 357. 371 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 303. 372 Фурсенко В. «Дело о Лестоке 1748 года». ЖМНП. 1912. № 4. С. 201. 373 Там же. С. 199 374 Там же. 375 Цит. по: Соболева Т.А. Указ. соч. С. 117. 376 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 238. 377 Соболева Т.А. Указ. соч. С. 105, 106. 378 Там же. С. 114, 115. 379 Там же. С. 99,100. 380 Там же. С. 107. 381 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 115. 382 Ашитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 280. 383 Соболева Т.А. Указ. соч. С. 112. 384 фурсенко В. Указ. соч. С. 202. 385 Соболева Т.А. Указ. соч. С. 116, 117. 386Там же. С. ИЗ, 114. 387 фурсенко В. Указ. соч. С. 220—223. 388 Мирский М.Б. Медицина в России XVI—XIX веков. М., 1996. С. 106, 107. 389 РБС. Лесток. С. 333, 334. 696
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ 190 Аигитенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 272. 391 Цит. но: Анисимов Е. В. Елизавета Петровна. М., 2002. С. 142. 392 Аигитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 272, 273. 393 РБС. Лесток. С. 333. 394 Там же. С.332. 395 Аиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 285. 396 фурсенко В. Указ. соч. С. 219. 397 РБС. Лесток. С. 340. 398 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 492, 493. 399 Там же. С. 339. 400 Там же. 401 Фурсенко В. Указ. соч. С. 211. 402 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 118. 403 Там же. С. 202. 4(МС6. РИО. Т. 6. М, 1871. С. 448. 405 Там же. С. 462,463. 406 Там же. С. 464, 465. 407 РБС. Лесток. С. 337. 408 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 81. 409 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 237, 251, 255. 410 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 102. 411 Сб. РИО. Т. 6. С. 476. 412 Там же. С. 482, 483. 413 Там же. С. 476. 414 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 260. 415 Там же. С. 263, 264. 416 Там же. С. 417. 417 Фурсенко В. Указ. соч. С. 203, 204. 418 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. И.С. 258—260. 419 Там же. С. 204. 420 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 278, 279. 421 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 402,403. 422 фурсенко В. Указ. соч. С. 207. 423 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. И.С. 463,464. 424 Там же. С. 492. 425 Фурсенко В. Указ. соч. С. 215. 426 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. И. С. 493,494. 427 Там же. С. 403, 404. 428 Аигитенан Ф.-Д Указ. соч. С. 117. 429 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. И. С. 464. 430 фурсенко В. Указ. соч. С. 205, 206. 431 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 174. 432 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 32. 4 53 Там же. С. 61, 62. 697
O.A. ИВАНОВ 434 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 251. 435Там же. С. 254, 255. 436 Там же. С. 205. 437 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 73. 438 Брикнер ЛА\ Указ. соч. С. 33. 439 Там же. С. 34, 36. 440 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 32. 441 Там же. С. 33. 442 Там же. С. 479,480. 443 Там же. С. 632. 444 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 168,169. 445 РБС. Бестужев-Рюмин. С. 778. 446 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 481. 447 Там же. 448 Там же. С. 33, 34. 449 Там же. С. 34. 450 Там же. С. 35. 451 Там же. С. 102. 452 Там же. С. 32. 453 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 163. 454 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 35, 36. 455 Там же. С. 21, 22. 4% Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 34. 457 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 484. 458 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 237. 459 Там же. С.251. 460 Там же. С. 254. 461 Там же. С. 256. 462 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 124. 463 Там же. С. 198. 4МТам же. С. 199. 465 Там же. С. 201. 466 Там же. С. 201,202. 467Соловьев С.М. Сочинения. Кн. И.С. 288. 468 Брикнер A.Ï. Указ. соч. С. 33. 469 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. И. С. 251, 252. 470 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 18—21. 471 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. И. С. 253. 472 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 40. 473 Анисимов Е.В. Елизавета Петровна. М., 2002. С. 132—135. 474 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 37—39. 475 Там же. С. 126, 127. 476 Там же. С. 50,51. 477 Там же. С. 127, 128. 698
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 478 Там же. С. 63. 479 Там же. С. 63, 78. 440 Там же. С. 79, 80. 481 Там же. С. 78. 482 Там же. С. 67, 68; Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 255. 483 ЧОИДР- 1866. Кн. 4. С. 86, 87. 484 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 258; РБС. Лесток. С. 339. 485 фурсенко В. Указ. соч. С. 199. 486 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 260. 487 Там же. С. 311. 488 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 103, 104. 489 Там же. С. 103. 490 Там же. С. 104. 491 Там же. С. 151. 492 Лиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 122. 493 Цит. по: Соболева Т.А. Указ. соч. С. 113. 494 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. И.С. 260. 495 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 117, 118. 496 фурсенко В. Указ. соч. С. 226. 497 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 288. 498 Там же. 499 Там же. С. 400. 500 Там же. С. 264. 501 Там же. С. 337. 502Там же. С. 338. 503 Там же. 504 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 136. 505 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 265. 506 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 139, 140. 507 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 338. 508 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 192. 509 Там же. С. 194. 5,0 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. И. С. 416. 511 Там же. 399, 400. 512 РА. 1904. Кн. 2. С. 483,484. 513 РБС. Бестужев-Рюмин. С. 771, 772. 514 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 31. 515 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 161. 516 Там же. С. 401. 517Там же. С. 785. 5,8 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 78. 519 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 259, 260. 520 Лиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 302, 303. 521 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 85, 86. 699
O.A. ИВАНОВ IÄ* Там же. C. 79. Там же. С. 80. Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 223. Аихитснан Ф.-Д. Указ. соч. С. 271. ИВ. 1887. Т. 29. С 385. Аиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 303. PC. 1878. Т. 23. С. 196. Валишевский К. Дочь Петра Великого. М., 1989. С. 398. Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 495. Аиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 326. Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 334. Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 168. РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 68. Л. 26, 27 об. Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 370. Там же. С. 402. ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 89. 3 Анекдоты о императоре Петре Великом, слышанные от разных знатных особ и собранные покойным действительным статским советником Яковом Штелином. Новой перевод. М., тип. Комп. типографич., 1788. С. 388, 389. 539 Советская историческая энциклопедия (далее СИЭ). Т. 3. С. 406. 540 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 68. Л. 28. 541 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 92. 542 Фурсенко В. Указ. соч. С. 224. 543 Там же. С. 239. 544 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 401. 545 Аиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 294, 295. 546 Там же. С. 135. 547 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 11. С. 264. 548 Понятовский Ст.-А. Указ. соч. С. 135—138. 549 Архив князя Воронцова (далее AB). Кн. 2. М., 1871. С. 98. 550Там же. С. 98-103. 551 Там же. С. 103, 104. 552 Там же. С. 104-111. 553 Там же. С. 98 (сноска). 554 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 75. 555 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 78. 556 Там же. С. 88. 557 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 44, 45. 558 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 489. 559 Там же. С. 485. 560 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 12. С. 434. 561 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 220, 221. ^62 Аиштенан Ф.-Д Указ. соч. С. 273. ш Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 229. 700
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Ь(Л Сб. РИО. Т. 103. СПб., 1897. С. 39. 565 РГАДА. Ф. 7. On. 1. № 1062. 566 ЧОИДР-1866. Кн. 4. С. 88. 5<’7 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 401, 402. ш Манштсйн Г.Х. Записки о России генерала Манштейна. М., 1998. С. 214,218. *'9 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 11. С. 140, 141. 570 Аиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 271. 571 РГАДА. Ф. 9. Оп. 5. № 45. Л. 7. 572 РГАДА- Ф- 7. On. 1. № 1174 . 573 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 49. 574 РГАДА. Ф. 10. Он. 1. № 451 (л. 143-143 об.). 575 Там же. Л. 352 - л. 352 об. 576 РА. 1865. Стлб. 991. 577 РГАДА- Ф- 286. On. 1. № 259. Л. 505. 578 РА. 1880. Кн. 2. С. 40,41. 579 РА. 1863. Стлб. 403. 580 Там же. Стлб. 404, 405. 581 Там же. Стлб. 410. 582 РА. 1865. Стлб. 1002,1003. 583 Сб. РИО. Т. 7. СПб., 1897. С. 298. 584 РА. 1865. Стлб. 1003,1004. 585 ПСЗ. T. XXIV. № 17535. 586 См. СПб. Вед. 1796 г. № 93. 587 РБС. СПб., 1905. С. 307. 588 РА. 1912. Кн. 3. № 10. С. 200. • 589 РГАДА. Ф. 7. On. 1. № 1700. 5,0 РГАДА. Ф. 10. On. 1. № 451. Л. 104-104 об. 591 Пушкин A.C. Полн. собр. соч. Т. 9. Кн. 2. С. 772. W2 Stäblin Karl. Jacob von Stählin. Ein biographischer Beitrag zur deutsch¬ russischen Kulturgeschichte 18 Jahrhunderts. Leipzig, 1920. S. 9. 593 Ebd. S. 43. 594 Ebd. S. 10. 595 Ebd. S. 11. 5,6 Ebd. S. 10,11. 597 Ebd. S. 12,13. 598 Ebd. S. 14,15. s" Малиновский K. В. Якоб Штелин, жизнь и деятельность. В кн.: Записки Яко¬ ба Штелина об изящных искусствах в России. В 2 томах. М., 1990. Т. 1. С. 7. 600 Там же. 601 Stäblin Karl. Jacob von Stählin. S. 15. 602 Ebd. S. 16. ' 603 Штелин Я.Я. Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. В 2 томах. М., 1990. Т. 1. С. 247. Л1Н Малиновский К. В. Указ. соч. С. 8. 70!
O.A. ИВАНОВ (m Stählin Karl. Jacob von Stählin. S. 17. ш' Elxl. S. 117, 118. M1 Подлинные анекдоты Петра Великаго слышанные из уст знатных особ в Москве и Санктнетербурге. Изданные в свет Яковом фон Штелином, а переве¬ денные на российской язык к. Карлом Рембовским. Иждив. С. Петрова. В Моск¬ ве в вольной типографии Пономарева, 1786. C. I—II. лоя Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 247. 609 Там же. С. 247, 249. 610 Там же. С. 245. с,и Там же. С. 249. 612 Там же. С. 247. ш Там же. С. 257, 259. 6НТам же. С. 122, 145, 152,213. 6115 Москвитянин. 1850. Кн. 1. № 1. C. 1. ('и Малиновский КВ. Указ. соч. С. 9. ш Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. М., 1966. Т. 4. С. 230. 6,8 Ьитовт Ю. Редкие русские книги и летучие издания XVIII века. М., 1905. С. 138. 619Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. Т. 4. С. 230. 620 Там же. С. 409. 621 Там же. С. 407, 408, 411,412. 622 Метастазио Пьетро. Милосердие Титово. СПб., 1742. С. 3—8; РБС. СПб., 1911. С. 420; Малиновский КВ. Указ. соч. С. 10. 623 Малиновский КВ. Указ. соч. СИ. 624 Там же. С. 410. 625 Там же. С. 410, 352. 626 Там же. С. 411. 627 Там же. С. 75. 628 Там же. С. 409. 629 Там же. С. 409, 410. 630 'Там же. С. 413. 631 Stählin Karl. Jacob von Stählin. S. 25. 632 Ebd. S. 20. 633 Там же. C. 317. 634 Там же. C. 315, 316. 635 Малиновский КВ. Указ. соч. С. 14,15. лзл Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 213. 637 Там же. С. 323. 638 ОР РГБ. Ф. 231, V. Карт. 6, № 39. М9 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 303. 640 Там же. С. 309. М1 Там же. С. 318. 702
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ 642 Там же. С. 215. 643 Там же. С. 311. 644 Там же. С.313. г’45 Там же. С. 344. 646 Там же. С. 345. 647 Там же. 648 Там же. С. 346. 649 Там же. 650Малиновский К.В. Указ. соч. С. 9; Сводный каталог русской книги граждан¬ ской печати XVIII века. 1725—1800. Т. 4. С. 56. 651 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 9; к сожалению, автор не приводит доказа¬ тельств этого утверждения. 652 Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. Т. 4. М., 1966. С. 62,63. 653 ОР РГБ. Ф. 231. V. Карт. 6, № 40. 654 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 9,10. 655 Там же. СИ. 656 Там же. С. 15. 657 Там же. С. 422. 658 Там же. С. 17. 659 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 139. 660Там же. С. 145. 661 Там же. С. 145,146. 662 Там же. С.152. 663 Там же. С. 145. 664 Там же. С.152. 665 РБС. С. 420. 666 Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. Т. 4. С. 409. 667 Stäblin Karl. Jacob von Stählin. S. 44, 45. 668 РГАДА. Ф. 286. On. 1. Кн. 517. Л. 8. *69ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 98. 670 РГАДА. Ф. 286. On. 1. Кн. 310. А 73. 671 Штелин Я.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 303. 672 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 86. 673 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 154,155. 674 РБС СПб., 1911. С. 420. г’75 ЧОИ ДР. 1866. Кн. 4. С. 101. 676Малиновский К.В. Указ. соч. С. 16. При публикации этого письма упомя¬ нутый исследователь поставил почему-то знак «?» (С. 428). Если цитированное письмо было послано не Теплову, то появляется возможность предположить (за неимением других писем), что Штелин прервал с ним отношения из-за смер¬ ти Петра Федоровича. 677 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 418. 703
O.A. ИВАНОВ 678 Малиновский О. Указ. соч. С. 17. 6/9 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 379. 680 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. C. 117,118. 681 Там же. С. 207. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 80. 683 Малиновский К. В. Указ. соч. С. 17. fiS4 Stählin Karl. Jacob von Stählin. S. 43. 685 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. C. 115. 686 Письма и бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Император¬ ской Публичной библиотеке. СПб., 1873. С. 1,2; см. также у В.А. Бильбасова: Т. 1. С. 149,150. 687 Там же. С. 3. 688 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 74. ш Там же. 690 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 87. 691 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 74, 75. 692 Там же. С. 75. 693 Там же. 694 Там же. С. 76, 77. 695 Там же. С. 79. 696 Там же. С. 110. 697 Там же. С. 78. 698 Там же. С. 88. 699 Там же. С. 90,91. 700 Там же. С. 91 701 Stählin Karl. Jacob von Stählin. S. 31. 702 Малиновский K.В. Указ. соч. C. 15. 703 Штелин ЯЛ. Указ. соч. С. 218, 219. 704 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 86. 705 Там же. С. 89. 706 Там же. С. 102. 707 РА. 1911. Кн. 2. №5. С. 12. 708 Originalanekdoten von Peter dem Großen. Aus dem Munde angesehener Personen zu Moskau und Petersburg vernomen und der Vergessenheit entrissen von Jacob von Stählin. Leipzig, 1785. S. 403. 709 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. C. 91, 92. 710 Там же. C. 107. 711 Там же. C. 109, 84,85. 712 Там же. C. 89. 713 Там же. С. 98. 714 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 59, 63, 65. 715 Там же. 716 PC. 1878. Т. 23. № 10. С. 195. 717 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 95. 704
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 718 РА. 1898. Кн. 1. №1.С. 16. 719 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 13. С. 7. 720 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 98. 721 Болотов А/Г. Указ. соч. С. 125. 722 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 104. 721 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 261, 263. 724 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 104. 725 Там же. С. 105. 726 РА. 1911. Кн. 2. № 5. С. 14. 727 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 97. 728 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 333. 72'; РА. 1911. Кн. 2. №5. С. 24. 730 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 104. 731 Там же. С. 99,105,106. 752 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 94. Л. 3. 733 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 117. 734 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 263. 735 Там же. С. 307. 734 Stählin K. Jacob von Stählin. S. 28. 737 Ebd. S. 36. 738 Ebd. S. 38. 73” Ebd. S. 42. 74U РБС. СПб., 1911. C. 410. 741 Stählin K. Jacob von Stählin. S. 47. 742РГАДА. Ф. 1239. On. 3 (Ч. 80). № 37191. Л. 3,4. Тект с подлинника записан Е.Е. Рычаловским. 743 РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Ч. 114. № 61450. Л. 13, 22, 22 об. 744 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 104. 745 Там же. С. 90. 744 Там же. Л. 1, 2. 747 РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3 (Ч. 109). № 53011. Л. 1. 748 Там же А, 2. 749 Stählin K. Jacob von Stählin. S. 47. 7SU Ebd. S. 42. 731 РГАДА. Ф. 1239. On. 3 (4.109). № 53011. A. 3. 752ЧОИДР. 1866. Кн. 4. C. 75. 753Там же. C. 111. 754Там же. С. 81. 755 Там же. С. 96. 756 Там же. С. 98. 757 РА. 1911. Кн. 2. №5. С. 19. 758 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 86, 87. 75v Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 255. 7М ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 91, 92. 45 О. Hiviiioh 705
O.A. ИВАНОВ 1(Л Там же. C. 102. 7Л2Там же. 7ЛЗТам же. С. 108. 764 Переворот 1762 года. 2-е изд. М., 1908. С. 50. 765 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 118. 766 Там же. С. 116. 767 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 143,165, 249, 317, 358. 768 Там же. С. 71. 769 Там же. С. 357. 770 Там же. С. 371. 771 Там же. С. 374. 772 Там же. С. 373. 773 Там же. С. 280. 774 Там же. С. 249. 775 Там же. С. 344. 776 Подлинные анекдоты Петра Великаго слышанные из уст знатных особ в Москве и Санктпетербурге. Изданные в свет Яковом фон Штелином, а переве¬ денные на российской язык к. (по-видимому, купцом. — О. И.) Карлом Рембов- ским. Иждив. С. Петрова. В Москве в вольной типографии Пономарева, 1786. С указанаго дозволения». Текст на отдельных листах без указания страниц. 777 Штелин ЯЛ Указ. соч. С. 181, 183. 778 Каганович A.A. Медный всадник. Л. 1975. С. 160. 779 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 192. 780 Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Статья «Вольтер», раздел «Вольтер (по-старинному Волтер) и вол(ь)терьянство в русской литературе». 781 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 273. 782 Битовт Ю. Указ. соч. С 284. 783 Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Указ. статья. 784 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 64. 785 Битовт Ю. Указ. соч. С. 400, 417. 786 «О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радищева». Факсимильное издание. М., 1983. С. 129. 787 Храповгщкий A.B. Памятные записки A.B. Храповицкого, статс-секретаря императрицы Екатерины Второй. М., 1862. С. 217. 788 Смирнов-Сокольский И. Моя библиотека. Библиографическое описание. Т. 1. М., 1969. С. 165. 789 Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Указ. статья. 790 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 674. 791 Там же. С. 670. 792 Там же. С. 675. 195 Державин К.И. Вольтер. М., 1946. С. 468. 794 Массон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатери¬ ны II и Павла I. М., 1996. С. 49 (сноска). 795 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 678. 706
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^ 796 Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Указ. статья. 797 РБС. СПб., 1910. С. 510. 798 Битовт Ю. Указ. соч. С. 469, 470. 799 Смирно в-Сокольский И. Указ. соч. С. 164. 800 Цит. по .Державин К.Н. Вольтер. М., 1946. С. 469. 801 Державин К.Н. Указ. соч. М., 1946. С. 199, 200. 802 Там же. С. 198. 803 Там же. С. 247. 804 Шмурло Е. Вольтер и его книга о Петре Великом. Прага, 1929. С. 38. 805 Там же. С. 58, 59,61. 806 Платонова Н. Вольтер в работе над «Историей России при Петре Вели¬ ком». Литературное наследие (далее ЛН). Т. 33/34. М., 1939. 807 Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год. Ч. 1. Москва, 1803. С. 4. 808 Шмурло Е. Указ. соч. С. 54, 55. 809 Originalanekdoten von Peter dem Großen. Aus dem Munde angesehener Personen zu Moskau und Petersburg vernomen und der Vergessenheit entrissen von Jacob von Stählin. Leipzig, 1785. S. 377, 378. 810 Шмурло E. Указ. соч. C. 4, 5. 811 Там же. C. 71. 812 Там же. C. 72. 8,3 Там же. С. 76, 77. 814 Платонова Н. Указ. соч. С. 18. 815 Шмурло Е. Указ. соч. С. 72, 73. 816 Платонова Н. Указ. соч. С. 18,19. 817 Державин К.Н. Указ. соч. С. 203. 8,8 Там же. С. 197. 819 Подлинные анекдоты Петра Великаго. С. 34, 35. 820 Штелин Я.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 74,175, 307, 318, 329. 821 Шмурло Е. Указ. соч. С. 59. 822 Там же. С. 7, 8. 823 Там же. С. 9. 824 Платонова И. Указ. соч. С. 19. 815 Ломоносов М.В. Избранные произведения. Т. 2. М., 1986. С. 23. 826 Там же. С. 24. 827Там же. С. 9,10; 26-47. 828 Там же. С. 24. 829 Там же. С. 25. 830 Там же. С. 24, 25. 831 Шмурло Е. Указ. соч. С. 64. 832 Ломоносов М.В. Указ. соч. С. 25. 833 Шмурло Е. Указ. соч. С. 132. 834 Там же. С. 129. 835 Ломоносов М.В. Указ. соч. С. 26. 45* 707
O.A. ИВАНОВ 836 Платонова H. Указ. соч. C. 9. 837 Водарскнй Я.Е. Загадки Прутского похода Петра I. М., 2004. С. 178—180. 838 Шмурло Е. Указ. соч. С. 136, 137. 839 Там же. С. 127. 840 Там же. С. 62. 841 Там же. С.154, 155, 158. 842 Ломоносов М.В. Указ. соч. С. 391. 843 Цит. по: Державин КН. Указ. соч. С. 254. 844 Подлинные анекдоты Петра Великаго слышанные из уст знатных особ в Москве и Санктпетербурге. Изданные в свет Яковом фон Штелином, а переве¬ денные на российской язык к. Карлом Рембовским. Иждив. С. Петрова. В Моск¬ ве в вольной типографии Пономарева 1786. С указанаго дозволения. С. 532, 533. 845 Originalanekdoten von Peter dem Großen. S. 52. 846 Там же. S. 53, 54. 847 Козлов В.П. Вид истины имеет. В кн.: Тайны фальсификации. М.,1996. С. 51, 62; Водарский Я.Е. Загадки Прутского похода Петра I. М., 2004. С. 142—156. 848 Originalanekdoten von Peter den Großen. S. 6. 849 Там же. C. 54. 850 Малиновский KB. Записка Якоба Штелина о Прутском походе Петра I // Русская литература. 1982. N9 2. С. 166. 851 Нартов А.К Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб., 1891. 852Там же. C. VIII—IX. 853 Там же. C. IX. 854 Витберг Ф. Подложное письмо Петра Великого // Исторический вестник. 1897. №7. С. 152. 855 Библиографические записки. 1859. Т. 2. Стлб. 391, 392. 856 Брикнер А.Г. История Петра Великого. Т. 2. СПб., 1882. С. 486. 357 Козлов В.П. Указ. соч. С. 62; Водарский Я.Е. Указ. соч. С. 153,154. 858 Подлинные анекдоты Петра Великаго... М., 1786. C. IV. 859 Сб. РИО. Т. 48. С. 559; Бильбасов В.А. Указ. соч. Т. 2. С. 491, 492. 860 Сб. РИО. Т. 46. СПб, 1885, С. 496. 861 Архив кн. Воронцова. Кн. 7. М., 1875. С. 605. 862 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 16. W3 ПСЗ. Т. 13. №9794, 9805. 864 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 339. 865 Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. Т. 4. С. 171. 866 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 19. 867 Stählin Karl. Jacob von Stählin. S. 22, 23. 868 Там же. C. 40. ш Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. Т. 4. С. 60. 870 Там же. С. 61. 871 Там же. C. III. 708
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 872 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 89. 873Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725— 1800. Т. 4. С. 62. 874 ПСЗ (Собр. 1). Т. 13. СПб., 1830. № 9903. 875 Там же. Т. 16. № 11843. 876 Штелин Я.Я. Указ. соч. С. 430. 877 Подлинные анекдоты о Петре Великом. Собранные Яковом Штелином. Ч. 1 и 2. 3-е изд. М., 1830. C. VI. 878 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 475. 879 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 24. 880 Там же. С. 27. 881 РГАДА. Ф. 2. On. 1. № 79. 882 Там же. Л. 15,17. 883 Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 175. 884 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 90. 885 Там же. С. 88. 886 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 23. 887 Отдельный оттиск этого выступления хранится в РГБ. С. 2. 888 Павленко И.И. Петр Великий. М., 1990. С. 350. 889 Погодин М.П. Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Велико¬ го. 1672-1689. М., 1875. С. 229. 890 Со гипагой и факелом. С. 316. 891 Россия XVIII века глазами иностранцев. Л. 1989. С. 300. 892 Со гипагой и факелом. С. 315. 893 Россия XVIII века глазами иностранцев. С. 304, 305. 894 Со шпагой и факелом. С. 290, 291. 895 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 70. 896 Камер-фурьерский журнал за 1746 год. СПб. б. г. С. 3—21. 897 Сб. РИО. Т. 103. СПб., 1897. С.24, 25, 39. 898 АН. Т. 99. Кн. 2. М., 1997. С. 563. 899 Советская историческая энциклопедия. Т. 4. М., 1963. С. 419. 900 Эйдельман И.Я. Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типо¬ графии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екатерины II, И.В. Лопухина. М., 1992. С. 161,162. Далее: СТ. 901 Эйдельман И.Я. Герцен против самодержавия. 2-е изд. М., 1984. С. 93. 902 СТ. С. 164. 903 СТ. С. 20. 904 Там же. С. 22. 905 Эйдельман И.Я. СТ. С. 13,45. 906 Тучкова-Огарева И.А. Воспоминания. М., 1959. С. 140. 907 СТ. С. 14. 908 Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Гер¬ цена и Н.П. Огарева. Записки императрицы Екатерины II. М., 1990. C.V. Далее: Записки. 1859. 709
O.A. ИВАНОВ 909 Энгельсом, В.А. Статьи. Прокламации. Письма. [Б. м.]. 1930. С. 117. 910 Грановский Т.Н. и его переписка. Т. 2. М., 1897. С. 455. 911 АН. Т. 63. М., 1956. С. 548, 554. См. также: АН. Т. 99. Кн. 2. М., 1997. С. 567. 912 Серно-Соловъевич A.A. Указ. соч. С. 17. 913 Эйдельман Н.Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М., 1966. С. 38, 39. 914 АН. Т. 41, 42. С. 280. 915 Там же. С. 385, 386. 916 Голос минувшего. 1918. № 7—9. С. 175, 176. 917 Кошелев А. И. Записки. М., 1991. С. 90, 91. 918 Дудзинская Е.А. Славянофилы и Герцен накануне реформы 1861 года. Во¬ просы истории. 1983. № 11. С. 53. 919 Тучкова-Огарева И.А. Указ. соч. М., 1959. С. 116. 920 Вольное слово. 1883. 1 мая. С. 4, 5. 921 Аксаков И.С. Сочинения И.С. Аксакова. Т. 2. М., 1886. С. 114—116. См. так¬ же: Соч. Герцена (XVII, 194-196). 922 Барсуков И. Жизнь и труды Погодина. Кн. 15. С. 247. 923 Красный архив. 1937. № 2 (81). С. 212. 924 РФ. Ф. 109. Экспедиция 1. 1834. № 239. Л. 519-519 об. 925 Там же. Л. 652. 926 Там же. Л. 547. 927 Там же. Л. 551—560 — иностранные курьеры; л. 561—624 — русские курь¬ еры. 928 ГА РФ. Ф. 109. оп. 223 (85). № 23. Л. 165; № 25. Л. 335. 929 Там же. Секретный архив. On. 1. № 106. Л. 8—8 об. 930 АН. Т. 64. М., 1958. С. 764-767. 931 Герцен в воспоминаниях современников. М., 1956. С. 239. 932 Эйдельман Н.Я. Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской ти¬ пографии. В кн.: Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екате¬ рины II, И.В. Лопухина. М., 1992. С. 185. 933 Екатерина II. Сочинения. Т. 12. С. 706; Эйдельман Н.Я. С. Т. С. 189. 934 АН. Т. 99. Кн. 2. М., 1997. С. 750-752. 935 Эйдельман Н.Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». С. 91. 936 Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Гер¬ цена и Н.П. Огарева. Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екатерины II, И.В. Лопухина. С. 169. 937 Эйдельман Н.Я. Восемнадцатое столетие. С. 182. 938 Герцен А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 9. Пг., 1919. С. 249. 939 РА. 1906. Кн. 3. № 10 (внутри обложек). 940 РА. 1912. Кн. 3. № 10. С. 302. 941 АН. Т. 97. Кн. 2. М., 1989. С. 298. 942 ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. Оп. 3. № 2545. 943 РА. 1869. Стлб. 642; Аубяновский Ф.П. Воспоминания. М., 1872. С. 174,175. 710
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 944 Эйделъман Н.Я. Восемнадцатое столетие. С. 176. 945 Теребенина P.E. Указ. соч. С. 18. 946 Карамзин Н.М. Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 327-329. 947 Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 436. 948 Осмнадцатый век. Кн. 1. М., 1868. С. 5. 949 Погодин М.П. А.П. Ермолов. М., 1864. С. 423. 950 Теребенина P.E. Указ. соч. С. 8. 951 Там же. Указ. соч. С. 12,13. 952 Там же. С. 14, 15. 953 Черейский A.A. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 448. 954 Смирнова-Россет А.О. Указ. соч. С. 436. 955 Теребенина P.E. Указ. соч. С. 16. 956 Исторический сборник вольной русской типографии в Лондоне. Факси¬ мильное издание. М., 1971. С. 1. 957 От Нестора до Фонвизина. Новые методы определения авторства. М., 1994. 958 Герцен в воспоминаниях современников. М., 1956. С. 287, 349 959 О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Ра¬ дищева. Факсимильное издание. Комментарии. М., 1983. С. 21. 960 Эйделъман Н.Я. Восемнадцатый век. С. 220. 961 ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. On. 1. № 397. Л. 219; см. также: Кантор P.M. В погоне за Нечаевым. Изд. 2-е. Л., 1926. С. 23, 39; В.И. Келъсиев. Исповедь. ЛН. Т. 41,42. С. 291. 962ЛН. Т. 63. М., 1956. С.853. 963 ОР РГБ. Ф. 16, карт. 12. № 6. Л. 31, 32. 964 Там же. Л. 2. 965 Там же. Л. 29, 30. 966 Там же. Л. 20-28. 967 Екатерина II. Сочинения. Т. 12. Кн. 2. С. 731. 968 Щеглов В. В. Собственные Его Императорского Величества библиотеки и арсеналы. Краткий исторический очерк. 1715—1915. Пг., 1917. С. 159, 160. На существование этой книги нам указала М. Сидорова. 969 Екатерина II. Сочинения. Т. 12. Кн. 1. C. XIII. 970 Эйделъман Н.Я. Восемнадцатое столетие. С. 251, 252. 971 Вопросы истории. 1962. С. 150 (сн. 4). 972 Долгоруков П.В. Российская родословная книга. Ч. 1. СПб., 1854. С. 255. 973 Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 2. С. 1146; Пыляев ММ. Старый Петербург. СПб., 1889. С. 443. 974 Тучкова-Огарева H.A. Воспоминания. Л., 1929. С. 220. 975 Там же. С. 308. 976 РГАЛИ. Ф. 2197. On. 1. № 592. 977 Пушкин: статьи и материалы. Одесса, 1926. Вып 2. С. 96, 97. 978 ЛН. Т. 41, 42. М., 1941. С. 582. 711
O.A. ИВАНОВ •äs 979 Известия АН СССР. Серия истории и философии. 1951. Т. ? № 6. С. 542— 544. 980 Эйдельман И.Я. Восемнадцатое столетие. 981 Там же. С. 182. 982 Российский архив. Кн. 1. М., 1991. С. 70, 71. 983 Эйдельман Я.Я. Восемнадцатое столетие. С. 182. 984 Дмитриев В. Г. Скрывшие свое имя. М., 1980. С. 221. 985 АН. Т. 62. С. 827, 828. 986 Российский архив. Кн. 1. С. 49. 987 РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 8. № 61. Л. 79. 988 Российский архив. Кн. 1. С. 59, 80. 989 РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 8. № 60. Л. 68 об. 990 ЛН. Т. 97. М, 1988. С. 480. 991 Зайцев А.Д. Петр Иванович Бартенев. М., 1989. С. 59. 992 ОР РГБ. Ф.261, карт. 18. № 5. Л. 61 (С. 43). 993 РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 8. № 60. Л. 68 об. У Сидоровой-Бартеневой это выска¬ зывание более развернуто (№ 61. Л. 79 об. — 80). 994 Барсуков И.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. 14. СПб., 1900. С. 181. 995 РА.1870.Стлб. 1965. 996 Эйдельман И.Я. Восемнадцатое столетие. С. 190, 191. 997 Зайцев А.Д. Указ. соч. С. 38. 998 ЛН. Т. 99. Кн. 2. С. 257. 999 Зайцев А.Д. Указ. соч. С. 27. 1000 Барсуков Н.П. Указ. соч. Кн. 19. СПб., 1905. С. 90, 91. 1001 Там же. С. 82. 1002 Там же. С. 57. 1003 Там же. С. 64. 1004 РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 8. № 60. Л. 69-69 об. 1005 Там же. № 61. Л. 8. 1006 Российский архив. Т. 1. С. 83. 1007 РА. 1900. Кн. 3. № 11. С. 478, 479. 1008 РА. Т. 1.М., 1991. С. 83. 1009 Зайг^ев А.Д. Указ. соч. С. 30, 31. 1010 Кошелев А.И. Записки А.И. Кошелева. М., 1991. С. 90. 1011 Защев А.Д. Указ. соч. С. 32. 1012 Там же. С. 67. 1013 Там же. С. 31. 1014 Кошелев А.И. Указ. соч. С. 95. 10,5 РА. 1912. С. 570. 1016 Кошелев А.И. Указ. соч. С. 90, 91. 1017 РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 8. № 61. Л. 120,121. 1018 РА. 1901. Кн. 2. №7. С. 448. 10,9 Зайцев А.Д. Указ соч. С. 83, 84. 1020 Российский архив. Т. 1. С. 68, 71; Зайцев А.Д. Указ соч. С. 85, 86. 712
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 1021 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 34. 1022 Российский архив. Т. 1. С. 68. 1023 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 75. 1024 РА. 1907. Кн. 3. № 8. С. 553. 1025 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 124. 1026 Там же. С. 33. 1027 Там же. С. 63. 1028 Российский архив. Т. 1. С. 93. 1029 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 29; Российский архив. Т. 1. С. 76. 1030 Семнадцатый век. Кн. 1. М., 1868. С. 5. 1031 РА. 1907. №1.С 0162. 1032 Голос минувшего. 1918. № 7—9. С. 223, 224. Публикация эта вызывает у нас подозрение. 1033 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 23. 1034 РА. 1912. С. 570. 1035 ГА РФ. Ф. 109. III Отделение, 1-я экспедиция. 1854. № 157. 1036 Зайцев А.Д «Русский архив» и цензура. В сб.: Археографический ежегод¬ ник. С. 101-110. 1037 Смирнова-?оссет А.О. Указ. соч. С. 132. 1038 РА. 1906. № 12. С. 614. На этот фрагмент нам указал B.C. Лопатин. 1039 РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 8. № 61. Л. 39,40, 234. 1040 Бартенев П.И. О Пушкине. М., 1992. С. 269. 1041 Там же. Л. 102. 1042 Когие\ев В. Алексей Степанович Хомяков. Жизнеописание в документах, в рассуждениях и разысканиях. М., 2000. С. 416. 1043 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 68. 1044 Бартенев П.И. Воспоминания // Российский архив. Т. 1. М., 1991. С. 93; Русская беседа. 1857. Т. 1. 1045 Русская беседа. 1857. С. 1. 1046 Там же. С. 4, 5. 1047 Там же. С. 63. 1048 Там же. С. 10. 1049 Там же. С. 61. 1050 Там же. С. 68, 69. 1051 Там же. С. 64. 1052 Там же. С. 45, 64. 1053 Там же. С. 52. 1054 Там же. С. 2. 1055 РА. 1912. Кн. 2. № 7. С. 474, 475. 1056 Бартенев П.И. Воспоминания. С. 93. 1057 Русская беседа. 1857. Т. 4. С. 3. 1058 Там же. Кн. 8. С. 1. 1059 Там же. С. 47. 10би Там же. С. 13. 713
O.A. ИВАНОВ и,м Там же. С. 1, 43. 1062 РГАЛИ. Ф. 46. Оп.1. № 554. Л. 203. 1063 Баландин А.И. Научный подвиг А.Н. Афанасьева. В кн.: Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. М., 1988. С. 12. 1064 Библиографические записки. 1858. № 9. Стлб. 279, 280. 1065 Там же. Стлб. 283. 10Г,Л Равич Л.М. Михаил Лонгинов, библиофил и ученый. В сб. Книга. Т. 72. М., 1996. С. 161; РБС СПб., 1914. С. 630. i°67 Мандрик М.В. М.Н. Лонгинов (1823—1875). В кн.: Лонгинов М.И. Новиков и московские мартинисты. СПб., 2000. С. 574. 1068 Там же. С. 575; РБС. С. 630. 1069 Лонгинов М. Драматические сочинения Екатерины II. М., 1857. 1070 Там же. Стлб. 553, 554. 1071 Черейский A.A. Пушкин и его окружение. Л. 1989. С. 240. 1072 Вольное слово. 1883. № 60. 1073 Мандрик М.В. Указ. соч. С. 587. 1074 Там же. С. 594. 1075 Там же. С. 595. 1076 ГА РФ. Ф. 109. 1-я экспедиция. 1863. № 23. Ч. 216. Л. 13. 1077 ЛН. Т. 22, 24. М., 1935. С. 752, 753. 1078 Там же. С. 184. 1079 ГА РФ. Ф. 728. Оп. 2. № 381. С. 562, 563. 1080 Русский вестник. 1859. № 24. С. 722. 1081 Русская беседа. 1859. № 6. С. 59, 76. 1082 РГАЛИ. Ф. 46. On. 1. № 555. Л. 147,148. 1083 Там же. Т. 1. С. 22; Т. 4. С. 321, 322. 1084 Державин Y.P. Избранная проза. М. 1984. С. 380, 381 (сн.: 87, 93, 96, 99). Заметим, что ни в этом издании (под редакцией П.Г. Паламарчука), ни в новей¬ шей публикации Записок (М., 2000) все пропуски — «двадцать пять строк» — не выявлены. Так, например, в последнем издании на странице 206 после слов «Вот это-то и не полюбилось...» имеется отточие, неизвестно что обозначающее; а после него добавлены не совсем подходящие слова: «подлые души, задушая глас совести, для своей корысти выслуживаются». В издании «Русской беседы» тут купюра, а в издании 1984 года текст более правильный: «Вот это-то и не по¬ любилось, ибо и самый жестокий любит жар загребать чужими руками, чем подлыя души, заглушая глас совести, для своей корысти выслуживаются» (Указ. изд. С. 193, 194). 1085 Там же. С. 279, 280. 1086 Там же. С. 307. 1087 Там же. С. 281. 1088 Там же. С. 292, 293. 1089 Там же. С. 282. 1090 РА. 1912. С.554. 1091 РГАЛИ. Ф. 46. On. 1. № 556. Л. 64 714
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III IÄ» ,,)92 Там же. Л. 86. 1093 Там же. № 557. Л. 311 -311 об. 1094 Апостол П.Н. Библиофил С.А. Соболевский. В сб. Книга. Т. 67. М., 1994. С. 249. 1095 Там же. С. 250. 1096 РА. 1901. Кн. 2. № 7. Обложки. 1097 Бартенев П.И. Воспоминания. С. 77. 11198 Там же. С. 74. 11,99 Там же. С. 82. 1100 Цит. по: Зайцев А.Д Указ. соч. С. 40. 1101 РГАЛИ. Ф. 46. On. 1. № 554. Л. 2, 61 об. 1102 Там же. On. 1. № 554. Л. 77, 77 об. 1103 Там же. Оп. 8. № 60. Л. 67 об. 1104 РА. 1912. Кн. 3. № 12. С. 571. 1105 РА. 1912. С. 571. 111)6 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 40, 41. 1107 Там же. С. 44,45. 1108 Бартенев П.И. Воспоминания. С. 84. 1109 Эдельман И.Я. С. 9. 1110 Зайцев А.Д Указ. соч. С. 34, 67, 68. 1111 Там же. С. 41. 1,12 Там же. С. 42. 1113 РГАЛИ. Ф. 46. On. 1. № 555. Л. 60 об. 1,14 Зайцев А.Д Указ. соч. С 42. 1115 Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме Тре¬ тьему о Московии. Падуя, 1680. М., 1905. C. VIII. 1116 Эйдельман И.Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». С. 90, 91. 1117 Там же. С. 89. 1118 Эйдельман И.Я. Восемнадцатый век. С. 183. 1119 Эйдельман И.Я. СТ. С. 188. 1120 РБС. С. 164. 1121 Исторический сборник вольной русской типографии в Лондоне. Кн. 3. М., 1971. С. 27, 28. 1122 Бильбасов В.А. Указ. соч. Т. 1. С. 176. 1123 ОР РГБ. Ф. 231. Разд. IV. Карт. 8. № 79. Л. 12-16 об. 1124 Малиновский К.В. Указ соч. 1125 Там же. С. 23. 1126 Там же. Можно предположить, что Шлёцер видел архив Штелина уже после восшествия Екатерины II на престол, т. е. после его предполагаемого унич¬ тожения. 1127 Малиновский К.В. Указ. соч. С. 24. 1128 Пекарский П. О переписке академика Штелина, хранящейся в Импера¬ торской Публичной библиотеке (читано 29 апреля 1865 г.). Отд. оттиск, находя¬ щийся в ГПИБ. С. 2. 715
O.A. ИВАНОВ 1,29 Утро. Кн. 3. M., 1868. C. 362, 367-369. 1130 ГА РФ. Ф. 728. On. 1. № 2484. Л. 10. Вверху записки Корфа надпись каран¬ дашом рукой Александра II: «Прошу быть ко мне завтра в ’/2 1 ч ». 1131 Там же. Л. 39. 1,32 Сб. РИО. Т. 1. СПб., 1867. С. 197-205. 1133 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 72; РБС. Кнаппе - Кюхельбекер. СПб., 1903. С. 279, 293; необходимо заметить, что М.А. Корф составил биографию И.А. Корфа (С. 282). 1134 ГА РФ. Ф. 728. Оп. 1.№ 181. 1135 ЧОИДР. 1866. Кн. 4. С. 108. 1136 Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 6. СПб., 1871. С. 863. 1,37 Там же. С. 865. 1138 Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии. Т. 4. М., 1993. С. 396. 1139 Там же. С. 394. 1140 Там же. С. 397. 1141 Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Из¬ дание 2-е. Т. 6. СПб, 1876. С. 421-423. 1142 ОР РГБ. Ф. 231. Разд. II. Карт. 12. № 34. 1143 Там же. №35. 1144 РА. 1911. Кн. 2. № 5. С. 5—20. На эту публикацию обратил наше внима¬ ние К. Писаренко, когда услышал рассказ о находке «Дневника Штелина». 1145 АН. Т. 97. Кн. 2. М., 1989. С. 14. 1,46 Погодин М.П. Сочинения. T. IV. М, 1874. С. 267. 1147 Хрестоматия по истории СССР. Т. 2. М., 1949. С. 800—803. 1148 Барсуков Н.П. Указ. соч. Кн. 14. СПб., 1900. С. 380, 381. 1149 Там же. Кн. 1. С. 424. 1150 Там же. С. 423, 424. 1151 ОР РГБ. Ф. 231. Раздел И, карт. 11, № 17. Л. 16-16 об. 1152 ЖИТРП. Кн. С. 91. 1153 РА. 1874. Кн. 1. Стлб. 245, 246. 1154 Алексеев М.П. Пушкин и библиотека Воронцова. В сб. «Пушкин. Статьи и материалы». Вып. 2. Одесса, 1926. С. 94. 1155 РБС. СПб, 1905. С. 156. 1156 Огарева-Тучкова H.A. Воспоминания. М, 1903. С. 137 и 164 соответствен¬ но; в издании 1959 года: С. 136, 137 и 158. 1157 Рассказы бабушки. Л, 1989. С. 155. 1158 Эйдельман Н.Я. Восемнадцатый век. С. 188. 1159 Долгоруков П.В. Очерки. М„ 1992. С. 182, 361. 1160 Долгоруков П.В. Правда о России. Ч. 2. Paris. 1861. С.1. ш>| Там же. С. 2. 11(12 Там же. С. 5,6. 1 ,г>3 Там же. Ч. 1. С. 213. 716
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 1164 Долгоруков П.В. Очерки. С. 234. ,,А5 Долгоруков П.В. Правда о России. Ч. 1. С. 94. 1,й6 Долгоруков П.В. Очерки. С. 347. 1167 Долгоруков П.В. Правда о России. C. VIII. Ч. 1. 1168 Там же. С. 344, 345. 1.69 Там же. С. 46. 1.70 Там же. С. 42. 1171 Щеголев П.Е. Дуэль и смерть Пушкина. М, 1987. С. 411. 1172 Там же. М, 1987. С. 412, 413. 1173 Там же. 1174 Там же. С. 414. 1175 Аемке М.К. Князь Петр Владимирович Долгоруков в России (по неиздан¬ ным материалам). «Были». 1907. № 3. С. 146. 1176 Там же. С. 153. 1177 Там же. С. 155. 1178 Там же. 1179 Там же. С. 155,156. 1180 Там же. С. 156. 1181 Там же. 1,82 Там же. С. 165,166. 1183 Там же. С. 166. 1184 Щеголев П.Е. Указ соч. С. 420. 1185 Долгоруков П.В. Петербургские очерки. М, 1992. С. 32, 33. 1186 Долгоруков П.В. Очерки. С. 23. 1187 ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. On. 1. № 396. А 1. 1188 Цит. по: Ермолаев И.Н. Жизнь и борьба князя Петра Долгорукова. 2-е изд. Псков, 2001. С. 152. 1189 Аемке М.К. Указ. соч. С. 164. 1190 Равин А.М. Указ. соч. С. 192; Ермолаев И.Н. Указ. соч. С. 146. 1191 ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. On. 1. № 115. Л.5. 1192 Колокол. № 73, 74. С. 612. 1193 Там же. С.613. 1194 Там же; Аемке М.К Указ. соч. С. 167,168. 1195 Там же. С. 175. 1196 ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223/85. № 25. Л. 4 об. 1197 Тучкова-Огарева H.A. Воспоминания. М, 1959. С. 158,159. 1198 Аемке М.К. Указ. соч. С. 186, 187. 1199 Герцен в воспоминаниях современников. С. 239. 1200 ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. Оп. 3. № 2038. Л. 1. 1201 Барсуков Н.П. ЖТП. Кн. 12. С. 92. 1202 Там же. Кн. 6. С. 112. 1203 ОР РГБ. Ф. 231. Раздел II. Карт. 11. № 17. Л. 13. 12(4 Там же. Л. 15. ,20<5 Там же. Л. 16. 717
O.A. ИВАНОВ 121.6 Долгоруков П.В. Правда о России. Ч. 2. Paris, 1861. С. 134, 135. 121.7 Щеголев П.Е. Указ соч. С. 413, 414. 1208 ЛН. Т. 62. С. 126. 1209 Кантор P.M. В погоне за Нечаевым. 2-е изд. Л., 1926 С. 49. 1210 АН. Т. 63. М, 1956. С. 820. 1211 ЛН. Т. 62. С. 132. 1212 ЛН. Т. 41, 42. С. 291. 1213 Кантор P.M. Указ. соч. С. 33. 1214 Там же. С. 34. 1215 ГА рф ф 1Q9 Секретный архив. On. 1. № 397. Л. 219. 12,6 Там же. Л. 220. 1217 Кантор P.M. Указ. соч. С. 42. 1218 Там же. 1219 ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. On. 1. № 397. Л. 145,145 об. 1220 Там же. Л. 146—158 (первая опись). ИЯ. Эйдельман допустил ошибку, указав, что «Опись» была в двух экземплярах, «в каждом 300 пунктов» (Эйдель¬ ман Н.Я. Герцен против самодержавия. С. 292). 1221 Цит. по: Эйдельман И.Я. Герцен против самодержавия. С. 289. 1222 Долгоруков П.В. Правда о России. Ч. 1. С. 230. 1223 Эйдельман Н.Я. Герцен против самодержавия. С. 292—297. 1224 Кантор P.M. Указ. соч. С. 49. 1225 Там же. С. 51. 122Л Там же. С. 63. 1227 РГАЛИ. Ф. 2197. On. 1. № 492. Л. 5 об. 1228 Кантор P.M. Указ. соч. С. 62. 1229 РГАЛИ. Ф. 2197. On. 1. № 492. Л. 7. 1230 Там же. С. 50.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН* Августа Саксен-Готская, принцесса Уэльская 36 Август-Фридрих Голштинский, принц 43,44,116,176,178,179,243,259, 275-278,292, 354,470,535 Август II Сильный, король Польский, курфюрст Саксонский 233,441 Август III 239,248,442 Августов И. 107 Ада(о)дуров В.Е. 55,405,447 Адлерберг A.B., граф 628 Адлерберг В.Ф., граф 638, 639 Адлерфельдт 151, 367, 368 Адольф-Фридрих, герцог Голштейн- Готторпский (Адольф I Фредерик, король Шведский) 43,135,151, 152,167,169,171,172,175,176, 181,249,259,277,278,289 Аигустов 376, 383-385, 389, 390 Аксаков И.С. 565—568, 600, 603, 608, 609,621,624,634,648,650 Аксаков К.С. 565, 567, 608-610, 622 Аксаков С.Т. 622 Александр I, император 26, 579, 634, 655, 683, 685 Александр II, император 12, 553, 556, 563, 564, 567, 571, 572, 582, 613, 644-646, 650, 656, 661, 662, 665- 667, 674 Александр III, император 10, 30, 646 Александр Александрович, великий князь, см. Александр III Алексеев М.П. 598, 601 Алексей Михайлович, царь 148, 525, 619 Алексей Петрович, царевич, сын Пет¬ ра I 126,140,262, 346 А(0)лсуфьев Д. 375, 376, 378, 379, 383-388, 390, 391, 394, 396,403, 405 Альбертина-Фредерика, принцесса Брауншвейгская, принцесса Ба¬ ден-Дурлахская 263 Альтгауз 549, 576, 587 Амело (Амелот) Ж.-Ж. 173,186, 205 Аммосов А. 673 Андреева А. 106 Андрей, карла 9,15,16,20—22,81,122, 381,382, 384, 524,538,539,542 Анна Иоанновна, императрица 107, 148-150,155,160,165,166,290, 301, 367, 368, 388,442,444,446, 463, 521,595,686 Анна Леопольдовна, принцесса Бра¬ уншвейг-Бевернская 158, 305, 378,444, 520 Анна-Амалия, принцесса Прусская 240, 249 * Указатель имен составлен и подготовлен к печати Е.В. Николаевой.
O.A. ИВАНОВ Анна Петровна, великая княжна, дочь Петра III 73, 80,106,107, 140 Анна Петровна, мать Карла-Петра - Ульриха, герцогиня Голштейн- Готторпская 43, 72, 136,141,143, 146-148,166,199,484 Антон-Ульрих, принц Брауншвейг¬ ский 108,155,161,165, 203, 204, 225,444 Антропов А.П. 456 Апраксин Ст. Ф. 197 Апраксин Ф.М. 196, 295, 513 Аракчеев 683 Аргунов 456 Арсеньев 582 Ассебург 125 Астаркова ТА. 560 Афанасьев А.Н. 583, 619, 620 Афанасьев Ф. 362 Аш 24 Баженов 456 Бакунин 674 Балашевич-Потоцкий Ю.А. 573, 681 Балк 324, 325 Бантыш-Каменский 618 Баратов, князь 374 Барсков Я.А. 28, 30, 357, 587, 593, 623 Барсуков Н.П. 10,11, 641 Бартенев П.И. 6,11,12, 58, 335-340, 403, 577, 578, 584, 596-637,641, 651-653 Барятинский И.С, князь 480, 594 Бассевич Г.Ф. 136, 137, 140-142, 144-146 Бастиан 112, 167, 381 Батурин А. 86 Батюшков 620 Бах И.С 441 Бах К.Ф.Э. 442 Бахметева А.Н. 610 Бахрушин С. 657, 662, 663 Безаимный В. 107 Безбородко 620 Бейль 112 Бейст Ф.Ф., граф 578 ^ Бекетов H.A. 324 Белосельский MA., князь 88, 197 Беляев И.В. 609 Беляев И.Д. 609 Бенкендорф А.Х., граф 659, 660, 661 Беранже Л. 7, 132, 550, 575, 596, 652 Бергер 198 Берни 70, 84, 182 Бертье 495 Берхгольц 85,110,151,152,167,173, 177,289,316,318,319, 377, 381, 382,466, 527 Бестужев А.П. (Бестужев-Рюмин) 5, 30, 32, 66,73, 99,100,115,117, 123,154,155,159,165,171,172, 174-176,178,179,181,184,185, 187,188,190-192,194,196,197, 199-217, 219-221,223-241, 243,244, 249,254, 260, 264,266, 269-271,276-279,283, 289- 297, 301, 313, 316, 318, 321, 322, 324, 327, 330, 335-337, 339-342, 345, 348-350, 352-355, 360, 370, 408,468,469,482, 500, 535, 543, 544 Бестужев М.П. 139, 172,173,187,192, 198-203, 207,270 Бестужева А.Г. (урожд. Головкина) 199 Бестужева Н.А. 199 Бецкой И.И. 259,272,282, 382,458 Бильбасов В.А. 10,44,46, 50, 55, 58, 60-62, 96,197,204, 214, 231, 238-241, 243-247, 249, 250,254, 258, 268, 272, 315, 346, 347, 349, 350,460,465,492, 521, 526, 527, 548 Бирон Э.И., герцог Курляндский 93, 107,155,156,158,191,290,442, 469, 521,686 Бирон Петр, герцог Курляндский 155 Бирон Е.И., принцесса Курляндская 66, 79, 84,93,94,124,155 Бисмарк Р.-А. 206 Блакстон 628 Блок А. 559 Блонд ле 518 720
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Блудов Д.Н., граф 25, 581, 612, 615, 635, 640, 649, 660 Блудова А.Д., графиня 612, 613, 617 Блюммер А.П. 662 Бобринский А.Г., граф 92 Богданович П.И. 498 Богемель 409, 414 Болотов АТ. 79, 92,124,131,132,471 Болтин 620 Больхаген 35, 36 Бонде 170 Бороздин 670 Ботта-Адорио А. 167,188,192,198, 199,217, 395 Брауншвейгский Алексей Антонович, принц 204, 305 Брауншвейгский Петр Антонович, принц 204 Бреверн К.Г. фон 187 Бредаль П. 366,473 Брейткопф 485,495 Брессан 194 Бретейль 82, 92, 93,100, 520 Бретлак 94, 312 Брикнер А.Г. 60, 238, 346, 347,497, 515, 548 Брокдорф 152,153,177 Бруннов Ф.И. 665 Брюль (Брайль) 50,190,222,223,443, 484 Брюммер (Бриммер) О.Ф. 40,41, 43, 47, 53,110,115,118,151—154, 163,167,170-173,176, 195,197, 200,205, 212, 213, 216, 218, 219, 221-224, 231-233,235,237,239, 245, 246, 248,250,254, 255,258- 260, 262, 265-269,272, 275,277, 278,289, 292, 293, 311-313, 316— 320, 322, 349, 350, 356, 376, 377, 381, 383, 384, 386, 388,466,469, 479, 525-527, 540 Брюс П.А., графиня 28, 29, 31, 83, 85, 581 Булгаков Я.И. 612 Бургав Г.К. 48, 97, 99, 218 Бурцев ПТ. 614 Бутурлин А.Б. 201, 373, 374, 536 Бухвальд Ф. 178, 369 Буше 80, 459 Быков В. 415 Бычков А.Ф. 463 Бют 131 Бюшинг А.-Ф. 163, 505, 617 Вавилов Г. 106 Валишевский К. 96, 98 Валуа Ж.К. 462 Ван Ганд 508 Варламова А. 404 Васильев Ф. 108 Васильчиков А А. 160 Вах(т)мейстер 124,151 Вахтурин 488 Вейсбах 136,137 Вейч (Уич) 171,172,197,199, 217, 238,240 Вельяшева Т.П. 601, 602, 607 Вергунова А. 416,418—420 Вергунов М. 408—424 Верр 302 Веселовский И.П. 110, 202, 220, 588, 589 Вильбоа (Вилбон, Вильбуа) 117, 353, 366,382,473,475 Виллье де 452,453 Вильковский 495 Винкельман 455 Витберг Ф. 514 Витих 382, 383 Виттинг 229 Власьев 86 Водарский Я.Е. 512 Воинов 370, 371 Волков А. 362 Волков Д.В. 85,129, 212,412,451,460, 530, 643 Волков Л. 404 Волконский А.Н., князь 578, 579 Волконский М.Н., князь 625 Володимеров 86 Вольтер 112,113,127, 309,449,490- 498,499-509,551,616 Вольф 151,197, 201 Волынский А. 160, 683, 686 -16 О. Имноп 721
O.A. ИВАНОВ Воронцов A.P., граф 492 Воронцов А.Ф., граф 492 Воронцов М.И., граф 30, 80,167, 172, 187,191,197, 207, 209, 215,220, 224-230, 235, 289,292, 296, 321, 340, 350, 387, 390, 447,473, 520 Воронцов М.С., граф 335, 340, 621, 662 Воронцов Р.И., граф 92,102,103, 530 Воронцов С.М., граф 662 Воронцова, см. Скавронская А.К. Воронцова Е.Р., графиня 87, 90—93, 101,474, 595 Воронцова М.Р. графиня 83, 92 Ворцель С. 557 Воуверман 458 Вульф, см. Вольф Ву(о)льфениггерн(а) 314, 315 Вырубов Г.Н. 585, 655 Вяземская В.Ф., княгиня 582 Вяземский А.А., князь 452, 625, 626 Вяземский П.А., князь 582, 608, 611, 630, 649 Гааг Л. 552 Гаврила, иеромонах 106, 517 Гаврилов Н. 358 Гаврилова М. 358 Гагарин И.С 663, 666, 668, 669, 673 Гагарина, княжна 355 Гайя 111 Галкин Е. 106, 631 Галченков 494 Гамаюнов А. 6 Гамбург 481 Гамильтон 170 Ганка В. 631 Гарибальди 601 Гаррингтон 197, 355, 537 Гаттерер 452 Гедвига-София, аббатиса Герфордская 134, 263 Гейм фон дер 213 Гек Б.А. 485,486 Геккерен 658 Тендряков, граф 355 Генкель 253 Генрих-Фридрих Прусский, принц 41 Геньен 219 Георг I, принц Ганноверский 202 Георг II, английский король 36, 120 Георг, принц Дармштадтский 53 Георг Людвиг Голштинский, принц, дядя Екатерины II и Петра III 42, 44, 45, 253,470 Георги 620 Гергард VI, принц Голштинский 134 Герман 238, 549 Герсдорф Н.В. 50,177, 254 Герц 136 Герцен А.И. 6, 7, 9,12, 88, 546-577, 579-587, 593, 595-600,602- 605, 621, 630-637, 640, 647-649, 652,655, 666-669,671-681 Герцен НА. 586, 673, 675 Герцен О А. 675 Гессен-Гомбургский Людвиг-Иоганн- Вильгельм, принц 383 Гимблер 376 Гинфорд (Гиндфорд) Дж.К. 93,196, 197,217, 349, 355, 537 Глебов А.И. 102, 103, 109, 349 Глюк Эрнст 117 Гмелин 620 Гогенгольц 213 Гоголь Н.В. 600, 621 Гойен 463 Голенищев-Кутузов ИЛ. 492 Голицын А.И., князь 497, 520 Голицын А.М., князь 27, 88,131, 382, 459,475 Голицын В.И., князь 602 Голицын В.М., князь 613 Голицын ДМ., князь 148 Голицын И., князь 407 Голицын М. 267 Голицын Н.А. 63 Голицын С.М., князь 579 Голицын Ю.Н., князь 599 Голицыны 257 Головин 223, 252 Головнин 217 Голохвастов Д. 633 Голштейн-Бек, принц 530 722
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Гольдбах X. 213, 214, 444,464 Гольц Б. 129-131,134,470 Гончаров Д.Н. 582 Горчаков А.М, светл. князь 578, 649, 664 Горчаков М.Д, князь 570 Готшед И.К. 442, 456 Грамши 616 Грановский Т.Н. 560, 599, 606, 610, 633,652 Грант 126 Греч Н.И. 93, 622 Грибовский А.М. 26, 620 Григорьев 3.403 Гримбло 550 Гримм Ф.М. 24, 25,113, 493,496, 617, 627 Гриммель Э. 455 Гроот Г.Х. 95 Гро(о)т Ф. 459, 665 Грот И.-Х. 646 Грот Я.К. 58, 625, 626, 645, 646 Грот (Миллер) 94—96, 99 Грустиц М. 106 Грюнштейн 226 Гудар 520 Гудович А. 130, 402,480, 530, 531, 593 Гюлленборг Г.-А. 37-39,44,185, 252 Давыдов 681 Дагриц К. 106 Далион (Дальон) (д’Альон) 171,173, 175,186,191,194,197,198,200, 214, 216,220,221,223,227,228, 230, 270,292,299, 316, 321, 322, 356 Даль В. 338, 601 Даржансон (дАржансон) 186, 228 Дашкова Е.Р, княгиня (урожд. Ворон¬ цова) 26, 58, 78, 85, 87-89,129, 132, 292,446,460,482, 532, 548- 550, 553, 554, 585, 595, 625 Девиер А.М. 113, 299 Делувиз 369 Дельвиг А.И, барон 600 Денин 26, 86, 230 Деннер Б. 42, 458 Дербей(н)с 410,415, 423, 431, 434 Державин Г.Р. 617, 620, 624, 627, 645, 646 Дибич 556 Дивьер 64, 329, 353, 381, 540, 543 Дидро (Дидеро) Д. 25,488, 617 Дикер 366 Дитмар 147 Дмитриев М.И. 581 Докучаев В. 408—435, 541, 542 Долгой 384, 385 Долгорукие 166 Долгорукий В.В. 217,299 Долгоруков В.А, князь 571, 572, 649, 650, 661,665-667 Долгоруков В.П, князь 675, 676 Долгоруков П.В, 6, 552, 562, 600, 601, 617-619,649, 652-686 Долгорукова А.С. 657 Долгорукова Е.Д., княгиня 665, 667 Долгорукова А.О, княгиня 667, 671 Достоевский Ф.М. 600 Древников 382 Дройзен 238, 631 Дубянский Ф. 168 Дункер 503 Дураков П. 106 Дурини 616 Дьяков М. 107 Дюбоа И. 495 Дюкер, см. Петр III Евгений (Болховитинов), митрополит 495,498 Евреинов А. 396-399,404,421 Евреинов П. 396 Евреинов Т. 314, 328-330, 333, 334, 387, 388,404,405,421,543 Европеус 603 Егоров Ф. 6 Екатерина I, императрица 107,108, 143,146-148, 165-167,169,217, 218, 222,234,235 Екатерина II, императрица, по всей книге 46* 723
O.A. ИВАНОВ Елагин И. 370, 375, 379, 399, 401, 436, 630 Елагина А.П. 608, 609, 630, 636, 648 Елена Павловна, великая княгиня 581, 648 Елизавета Голштинская 236 Елизавета Петровна, императрица 21,30, 39,43-45,47, 52, 53, 55, 57, 62-64, 70, 78, 81, 84, 87, 88, 92-96, 99,100,102,104-108, 110,115,120,128,134,141,144- 146,148,149,151,152,154-171, 173-175,178-180,183-188, 191,192,195,201, 203, 204, 207, 210-218, 220, 227, 228,230,233- 239,241,243, 245,247, 249-251, 254, 258-260, 265-267, 270- 273, 275, 278, 279,288, 291,292, 298-311, 316-319, 322, 323, 326, 330, 331, 341, 342, 347-350, 352, 355, 359-361, 363, 369, 371, 378, 380, 388, 390, 392, 394, 398,404, 408,419,431,433,436,444,447, 449-451,453,460,465,468,469, 472,476,478,480,483-485,488, 498,499, 502, 503, 520, 521, 527, 535, 540, 541, 545, 546, 581, 611, 621,624 Елисеич 387 Ермолов А.П. 581, 638, 685 Еропкин В.Д. 497 Естергазий, см. Эстергази Ефимовская 310 Жемчужников А.М. 623 Жилин С. 363 Жуков 426 Жукова М.П. 324-327,428 Жуковский В.А. 607, 612, 620, 621, 673 Загоскин М.Н. 559 Зайцев А.Д. 601, 603, 606, 611, 615, 631,633 Закревский А.А. 570, 613, 621, 650, 669 Зверев 370 Зиминский Е. 106, 108 Зориевич К. 107 Зубов 498 Иван V Алексеевич, царь 37, 166 Иван Антонович (Иоанн III), импера¬ тор 86, 90,105-108, 150,155,166, 167,184,187,191,192,198,199, 203, 204, 205, 228, 236,463,483, 520, 521,537 Иванов, секретарь 212, 214 Иванов О. 6 Иванов П. 106 Иванов Р. 6 Иванов С., переводчик 365 Иванова Р. 6 Игнатьев 383 Измайлов 475, 530 Измайлова М. 304 Иоганна-Елизавета, княгиня Ангальт- Цербстская 35,44—47, 58, 97, 226, 230,232, 243-247,250-253, 255, 258, 259,262-290, 304, 313, 316, 324, 346, 347,352,469, 480 о. Иосаф 107 Искандер, см. Герцен A.A. Кавелин К.Д 562, 650 Казанович А. 629 Казаринов В. 362 Каин 37, 284 Кайдаков 564 Каменский А.Б. 109 Кампредон 139 Кантемир А.Д. 166,197, 198, 219 Кантемир 272, 282 Кантор P.M. 680 Канут Великий 134 Кар 437 Карабанов П.Ф. 547, 618, 639, 654, 663, 670, 679, 683-685 Каравак 55 Каракозов 673 Каралкевич 385 Карамзин Н.М. 104, 549, 559, 600, 607, 620, 623 Кардель 36 724
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Каркович 402 Карл-Август, принц Голштейн-Гот- торпский, епископ Аюбский 40, 67, 89,171,172,176 Карл, маркграф 53 Карл-Петр-Ульрих, см. Петр III Карл-Фридрих, герцог Шлезвиг-Гол- штинский 135—138,144,147, 149-150, 290 Карл I Густав 139, 149 Карл VII, курфюрст Баварский (Карл- Альбрехт) 177, 266, 277 Карл XII, король Шведский 78,105, 119,134-136,150,151,490,499, 500, 504, 507 Карр, девица 63, 90, 183 Картерет Дж. 171,195,199, 212 Касаткин В.И. 673 Кастелян 214 Кастер Ж. 549, 550 Катков М.Н. 562 Кашелова (Кошелева) М.И. 117 Кашкин 306 Кейт Дж. 85, 86,219 Кельсиев В.И. 562, 677 Кеслен 376, 377, 384 Кёниг 441 Кизеветтер А. 565 Киреевский И.Д. 608 Киреевский П.В. 605, 608 Киреевский И.В. 615, 648 Кирияк Т.П. 485 Киселев П.Д. 659, 664, 665, 667 Клевенский М. 598 Клепиков С.А. 13 Климент XIV, папа 616 Княжнин Я. 497, 564 Ковалевский Е.П. 650 Козицкий Г.В. 492 Козлов В.П. 512 Козлов Г.И. 452,454 Кокоринов 458 Колесников А. 106 Кольрауш Ф. 637 Колягин Г. 107 Конрад II 134 ^ Константин Константинович, великий князь 593, 627 Коптяжев 412 Корвенский, епископ 36 Корф И.-А, барон 167,177,178, 181, 259,442,446, 644 Корф М.А, граф 86, 644—646 Корф М.А. барон 626, 643, 644 Корф Н.А., 42, 79,167, 644, 646 Корф Н.Ф. 152,154,163 Корш 622 Коссович К.А. 612 Котов 409,410,414-417 Кошелев А.И. 565, 566, 600, 608, 610, 613,624, 629 Крамер Г. 152,167, 356, 365, 368, 379, 381,382,384 Кроткова (Чернышева) А.И. 437 Крузе М.Р. 58, 59, 62, 80,117,123, 183, 301, 304, 305, 323, 330, 331, 332, 350, 351, 353,426, 538, 541, 543 Кузнецов В. 107 Куник 638 Куракин А.Б, князь 28, 535, 579, 582, 590 Куракин Б.И, князь 202 Лавров В. 370, 375, 376, 378, 379, 383-385,387, 390, 399,401 Лагерфлихт К.Б. 162 Лакроце 443 Ламанский 588—589 Ламберт 36 Ландэ (Лоде) 110,111,466 Ланмари 195, 200 Ларошфуко де Ф. 654 Лаух К.И. 372 Лафарми (е) 302 Левенгаупт КЗ. 164,174 Левендаль 291 Левицкий Н.Е. 456,493 Левшин В. 495 Лелевель И. 631 Лемке М.К. 577, 586, 587, 598, 666 Ленин 555, 598 725
O.A. ИВАНОВ Леонтьев 376, 379, 381, 383, 384, 387, 388 Лепехин 620 Леси 291, 398 Лесин фон 400 Лесток И.Г. 32,47, 61, 63,157, 160, 170-172,187,188,191,192,195, 197,198,200, 201, 205,216-224, 231, 232,234,236, 237, 239, 245, 246, 248,254, 258-260, 265-268, 271,272, 279,281, 284,289, 291, 293,295, 302, 303, 311-316, 319, 320, 321,322, 370,469, 536 Лефорт Ф. 506 Либери 463 Ливен 220 Лизакевич 510 Айленд Ч.-Г. 576 Линар 180,443 Линтон В. 586 Литвинов Я. 107 Лиштенан 320—322, 347 Лобанов-Ростовский А.Б., князь 579, 590, 599,623 Ломоносов М.В. 445—447,449,451, 454,459,488, 505-507, 509, 521 Лонгинов М.Н. 30,402,404,405,499, 621-624, 665, 667 Лонгинов Н.М. 621 Лопатин B.C. 6, 587 Лопиталь 98,100,128 Лопухины 484 Лопухин И. 198, 395 Лопухин С. 395 Лопухина 52, 64 Лоренц 229 Лоттер 443,449 Лотти К. 458 Лубяновский Ф.П. 579 Лудольф И. Луиза, принцесса Английская 190 Луиза-Ульрика, принцесса Прусская, королева Шведская 41,172, 238, 248, 249 Любекский (Любский) епископ, см. Карл-Август, принц Голштейн- Готторпский Любомирский Н. 493 Любрас (Люберас) Л.-И фон 322 Людвиг Брауншвейг-Вольфенбют- тельский 158, 262 Людвиг-Иоганн-Вильгельм, принц Гессен-Гомбургский 47 Людовик XIV, французский король 453 Людовик XV, французский король 232, 254 Людовик XVI, французский король 496 Ляпунов 480 Ляцкий Е.А. 593 Мадзини 648 Майков А.Н. 514 Малиновский К.В. 441,445—447, 454, 461, 513, 514, 521, 527, 528, 641, 642 Малицын К. 369 Манштейн Х.Г. 146, 170, 187, 205 Мардефельд А. фон 53, 85,101,115— 117,151,193,201,203,205,206, 213, 218-220, 224-227, 229, 231, 234,236, 237,239, 244, 249, 251, 260, 270,271,273,288,289,299, 315, 318, 321, 322, 346, 347, 350, 364, 545 Марианна Брауншвейг-Бевернская, принцесса 36 Мария-Анна Саксонская, принцесса 236, 238,239,248, 347 Мария-Терезия, венгерская королева и австрийская эрцгерцогиня 190, 297, 352 Мария Федоровна, императрица 28, 644 Марков 362 Маркс К. 548 Мартен 554 о. Мартирий 107 Маршан Ж.-А. 495 Массон Ш. 496 Матвеева (Чернышева) А. 428 Мейер И. (Ю.) 570 Мейзенбуг М. 549, 576-578, 673- 675 726
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Мейлан С. де 29 Мелиссино 472, 475 Меллинг 112 Мельгунов А. 382, 391, 392,480, 531 Мельгунов H.A. 85, 530, 566, 585, 586 Менгеден 469 Меншиков 583 Меншиков А.Д. 136,144,146,147, 403,517,518 Мережковский Д. 554 Меренков И. 107 Мерси А. де 76, 77, 89 Мечников А.И. 686 Миле 154 Миллер Г.Ф. 96, 505, 507, 511, 521, 525 Милорадович П. 107 Миних Б.Х. граф 469, 530—532, 535, 595 Милютин 622 Мирабо 648 Миронов 382 Митусов П. 106 Мичковский Я. 602 Мондамер 195 Моне 107 Монталлегро 441 Монтескье 37,112 Морков А.И. 612, 618, 619, 625, 632, 636 Морни 662 Мулякин 0.106 Мусафия 181 Мыльников A.C. 101 Набоков И. 333, 363, 397 Наполеон Бонапарт 568, 628, 659 Наполеон III, император 680 Нартов А.А. 452,453, 513, 514 Нартов А.К. 514 Нарышкин А.А. 461,473,480 Нарышкин А.Л. 536 Нарышкин А.И. 593 Нарышкин A.A. 85, 99, 405,433,461, 480, 530 Нарышкин С.Г. 171 Нарышкин С.К., камергер 171, 197, 198, 270, 384, 393,536 Нарышкина А.Н. (урожд. Румянцева) 83, 97,310 Наталья Алексеевна, царевна 146 Наталья Алексеевна, великая княгиня 624 Неелов В. 368, 370, 375, 376, 383— 392, 394-399,426,428 Нейгауз 214 Нейман К. 443 Неклюдов 514 Некрасов 600, 613 Некрасова Е.С. 605 Непир 557, 558 Неплюев 226, 374 Неронов 382 Николаев 364-366, 380, 383, 385 Николай I, император 12, 553, 555— 557, 569, 582, 583,613, 615,635, 638, 640, 644, 646, 655, 656, 659, 660, 661 Николай II 553 Николай Александрович, великий князь 646 Новиков 620 Нолькен Э.М. де 156—159,161,163, 172,174,212 Нонот 495 Норов A.C. 661 Оболенский М.А., князь 403,404,437, 583,612, 628,619 Обручев H.H. 672 Овцын 307 Овчинников М. 485 Огарев Н.П. 547, 549, 552, 560, 562, 567, 573, 585, 587, 597, 599,601, 604, 622,636, 668, 671-686 Огиевский Д. 493 Олсуфьев, см. Алсуфьев Олсуфьев А.В. 404.405,459,461 Олсуфьев В Д. 370, 640 Ольшевский О. 579 о. Онуфрий 108 Орлов А.Г., граф 448, 612, 616, 617 Орлов А.Ф., князь 570, 617 727
O.A. ИВАНОВ Орлов В.Г., граф 492 Орлов Г.Г., светл. князь 93, 449, 475, 580,616 Орлов НА., князь 599 Остерман А.И. 161, 165, 212, 217, 219 Остроглазов В.М. 11, 640 Огг И. 478,479 Отт Ф.И. 638, 641,642, 647 Павел I, император 26, 28, 31, 33, 72, 73, 88-90, 92, 93,95, 99,100,107, 182, 302,416,421,459,474,477, 478,480,481, 527, 551, 553, 575, 579, 580, 581,614, 624, 634,655, 683, 684 Павел Петрович, великий князь, см. Павел I Павленко Н.И. 528 Падуров 437 Палицын А. 665 Паллас 620 Панин Н.И. 27, 89,124,125, 154,474, 509,510,616,619 Пассек Вадим 549, 595 Пассек Т.П. 548 Пекарский П.П. 528, 642, 645 Перезиннотти 472 Пересленков С.А. 597 Песне(а) А. 43, 443 Петр Великий I, император 5,13, 37, 59, 64, 71, 72,101,107-109, ИЗ, 119,125-127,135,137-139,142, 143,146,148,149,151,155,158, 160,162,165,168,174,185,186, 189-191, 206, 208, 209, 212, 217, 220,235,239,240,258,290,291, 292,297, 300, 301, 312,442,449, 450,452,453,454,465,467,471, 483,485-491, 498-517, 524, 528, 582, 585, 588, 591, 608, 611, 617, 632, 683, 684 Петр II, император 144—148,165,464 Петр III, император, по всей книге Петрашевский С. 559 Петров А. 358 Петров П.Н. 526 IÄ* Петров С. 486 Пехлин И. 163, 164, 190, 181, 213, 292 Пецольд 177, 226, 239, 244, 245 Пивоваров 107 Пи(е)рлинг 409, 410,414,415,423 Питухов С. 106 Пичхочин 106 Платон 112,222,223 Плутарх 37, 38 Плацерцель 484 Плетнев П.А. 630, 632 Погодин М.П. 5, 9-12,15, 21, 31, 527, 528, 563, 564, 581, 606,607,613, 637-644, 646-654, 669, 670,684 Погодина СИ. 646 Подевильс 200,238,240, 260, 288 Позняков А. 107 Полетаев 374 Полторацкий С.Д- 561, 617, 621 Полянский А.И. 93 Пономарев 486 Понятовский Ст.-А., польский король 7, 9, 32, 35,100,119,159,197, 331, 339, 529, 550, 575, 593,617,636, 652 Попов Л. 409,410,414,417 Порденоне 463 Постников, см. Романн К.-А. Потемкин Г.А., светл. князь 580, 617, 620, 652, 683-685 Прасковья Федоровна (урожд. Салты¬ кова), царица 37,141 Принцен фон 251 Прокопович Ф. 147 Прудон П.-Ж. 558 Прянишников Ф.И. 638 Пугачев Е.Т. 437,438, 556, 625, 648 Пуле де Ф. 611 Пустосвят Н. 648 Пуффендорф 516 Пушкин А.С. 437,438, 555, 561, 581, 582, 602, 607, 612, 614, 620, 621, 623, 626, 652 Пушкина H.H. 582 Пьянчани Л. 557, 579 Пыпин А.Н. 573, 588, 589, 593, 598, 599,627, 668 728
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Рабкина НА. 630 Равич Л.М. 623 Радищев 548, 551, 624 Раевская А.М. 599 Раевские 599 Разин С. 648 Разумовский А.Г. 48, 81,106,107,117, 159,167,197, 218, 230, 235, 301, 302, 319, 375, 387, 388, 391, 397- 399,425-427,430, 536, 541 Разумовский К.Г. 457,461, 462, 522 Райхмут Е. 476—479 Ранке Л. 606, 637 Растрелли 473 Рахманинов И.Г. 493—495,497,498 Рейбель Ш. 586 Рейзер 480 Рейнбек 443 Рейнбек, см. Иоганна-Елизавета Рейтенфельс Я. 633 Рейхель М.К. 557, 559, 560, 565, 573, 576, 577 Рембовский К. 486—489, 509 Рембрандт 484 Ренгольц Д. 428 Репнин В.А., князь 116, 349, 350, 352, 353,401,402, 529,536 Репнин Н.В. 133,134 Репнина (Нарышкина) 310 Рехман Г.Х. 108 Решетников 493 Ржевский Т. 107 Ринальди 461 Рихтер 660 Ровинский ДА. 638, 639, 642 Розен 128 Розонов Г.И. 494 Розонов И. 486,494 Роллень Л. 648 Романн К.-А. (Постников) 680—686 Романовы 552, 655, 657 Ростопчин Ф.В. 31, 580, 683 Рот фон 194 Ротари 463,484 Ротен 473 Руденшильд 319 IÄ, Румянце(о)в А.И., граф 197, 205, 216, 219,233,235, 321,535 Румянцева М.А. (урожд. Матвеева), графиня 272, 282, 283, 285, 286, 304, 307, 394,419-421,581 Рунберг А.И. 369, 372 Рун(м)берг(х) Г. 81,105,125, 152,167, 279, 323, 333, 356-373, 375, 379, 381,382, 394, 395 Рунберг Г. 372 Рунберг К. 372 Рунберг М. 372 Рунберг X. 372 Руссо 576 Рычаловский Е.Е. 6,15,16 Рычков 438 Рюльер 31, 58, 68, 89,100,129,132, 482, 508, 530,531,623 Рюрик 113,467, 657 Садовский Б.А. 602 Сазонов 561 Салдерн 89 Салтыков В.Ф. 204, 535 Салтыков Н.И., граф 583, 637 Салтыков С.В. 90, 94-100, 529, 546, 551,553 Салтыков-мл. 595 Самарин Ю.Ф. 609, 613, 648, 672 Самойлов 497 Санти 296,297 Санхец 48 Сафо 442,443 Саффи А. 557 Свербеев ДН. 602, 614, 633 Светлов Л.Б. 598 Седестрем П. и И. 106,108 Сели Н.-Ж. 495 Селифановский 412 Семевский В.И. Семевский М.И. 585, 596 Сердюков 497 Серно-Соловьевич А.А. 561, 597 Сеченов Димитрий 124 Сивере Б.-Е. 47 Сивере Е.К. 42, 185,259 729
O.A. ИВАНОВ Сивере K.E. 117, 304, 329, 353,426, 538 Сидоров 384, 385 Сидорова-Бартенева С.С. 601, 610, 614, 629 Сильвестр Л. 441 Симолин 214 Синдеев В.В. 6 Скавронская А.К., в замужестве Во¬ ронцова 235,288, 289 Скавронская Е.К. 42 Смирнова-Россет А.О. 581, 582, 614 Смирнов-Соколовский Н.П. 495 Собко Н.П. 642 Соболевский С.А. 626 Соколов Л. 380, 382 Соловьев С.М. 102-104,125,141,165, 170,178,188,196, 236,237,316, 356, 360, 395,408,471, 548, 606, 610-612,614 София-Августа-Фредерика Ангальт- Цербстская, см. Екатерина II Со(а)фонов 376, 382—385 Софья, царевна 506 Стерлих 380 Страль 549 Стрежнев И. 374 Строганов С.Г. 387, 388,459 Строганова 83 Струве 470 Суворов A.B. 588, 685 Суворов В.И. 482 Сумароков А.П. 324, 325,451,492 Талызин И. 197 Тандефельд(дт) фон 409, 411—418 Тараканова Е.А. 519, 623, 624 Тарсиа Б. 455 Татаринов 382 Татищев 535 Татищева 184 Тацит 112 Тауберт 491, 503, 504 Темирязев Г. 107 Теодорский Симеон 121, 333, 540 Теплов Г.Н. 91, 456,461, 462, 509 Теплова М.Г. 80,91,462,533 Теребенина P.E. 582 IÄ, Тидлей 290 Тизенгаузен 479 Тироули 217, 322 Титов В.П. 650 Тихонов И.С. 6 Тициан 958 Толстой 217 Толстой Ю.В. 665, 669 Толстой Я. 659 Томаскирхе 442 Травин 326 Траян 441 Тревалд 369 Тредиаковский В.К. 446 Трессан де 502 Трубецкая А.И, княгиня 47 Трубецкой А.И, князь 314 Трубецкой ИЮ, князь 535 Трубецкой Н.П, князь Трубецкой Н.Ю, князь 57, 72,195, 198,200,205,216, 235, 266,267, 272,289, 291,319, 522 Трухачев 612 Трюбнер 574, 576, 578, 604, 633 Тургенев А.И. 550, 581, 582, 651 Тургенев И.С. 549, 554, 585, 586, 599, 672,673, 677 Тургенев Н.И. 580, 602 Турчанинов П.И. 26,166 Тучкова-Огарева Н.А. 552, 560, 596— 605, 635, 636,653, 654,667,668, 671 Тхоржевский Ст. 572, 573, 586, 671, 673,676-686 Тьер 575 Тютчев Ф.И. 579, 648, 649 Тютчева Д.Ф. 579 Тютчева Е.Ф. 559 Тяжелов И.А. 612 Уваров С.С. 658 Украинцев 612 Ульрика-Элеонора 136,167,169 Ульфред 213 Унгерн 407 Ушаков А.И. 109,167, 198, 359, 361, 535 730
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III Фавье 299 Фагель 213 Фалькенберг 198 Фальконе 488, 489 Фемерр 475 Фербер 229 Фердинанд Брауншвейгский, принц 253 Филарет, митрополит 506 Филиппина-Шарлотта Брауншвейг¬ ская, герцогиня Вольфенбюттель- ская 41 Филиппов И. 372 Филиппов Т.И. 609 Финкенштейн 117,118, 191,193,194, 210, 227-230, 241,292, 300, 315, 321, 322 Финч 186 Фишер К. 631 Флёри 166 Фогт К. 675 Фокерод 288 Фонвизин (фон Визин) 620 Фрагонар 80 Франц I, герцог Тосканский 277 Фрауендорф Е. 426 Фрауендорф 409—411,413—422,424, 426 Фридрих-Август, см. Август Голштин¬ ский, принц 182 Фридрих, герцог Голштейн-Готторп- ский 134, 135 Фридрих I, принц Гессен-Кассельский 136,143, 176 Фридрих-Вильгельм I, герцог Курлян¬ дский 203,449 Фридрих-Август, см. Август III 182 Фридрих II, король Прусский 26,43, 46, 85,115,127-131,134,178, 189,191,193,194,196,198, 203, 205-207, 209-214, 219, 221, 224-227, 229-232, 234,239, 238, 240, 241, 243, 245-250, 252-255, 260, 262, 264, 265, 269, 271, 273, 275,284, 288, 290, 292, 293, 313, 315, 316, 320,468,471,499, 500, 505, 575, 629, 643 ^ Фридрих III 135 Фридрих (Фредерик) IV, король Дат¬ ский 136 Фрикен 675 Функ 202 Фурсенко В. 196, 220 Херасков М.М. 452,453 Хитрово 595 Хованский 458 Хогг 569 Хоецкий К.-Э. 586 Хомяков А.С. 565, 605, 607, 609, 610. 613,615, 622 Храповицкий А.В. 25,26,29, 36,494, 620. 621,624, 685 Христиан-Альбрехт 135 Христиан I 135 Христиан IV, герцог Цвейбрикенский 171 Христиан VII, король Датский Хромушкин С. 107 Цедлер 58,442 Циглер фон 442 Циммерман 29 Цицерон 37 Чаадаев ПЛ. 610 Чарторыйский 128 Черкасов И.А., барон 28, 31, 200,201, 206,223,235, 373 Черкасский А.А. 290 Черкасский А.М. 107,192 Чернышев Алексей 410, 413,-435,438 Черкасский В.А. 609, 648 Чернецкий 587, 605, 673, 685, 686 Чернышев, камер-лакей 105, 323, 328-334, 356, 364, 365, 368, 370, 373-438,468,479,480, 533, 540- 544 Чернышев A.B. 404 Чернышев А.Г. 404 Чернышев ГГ. 403, 404 Чернышев З.Г. 48, 70, 326, 327, 354, 378,406,459 Чернышев И. 247, 310, 459 731
O.A. ИВАНОВ ^ Чернышев И.Г. 326 Чернышев М.Г. 408, 437,438 Чернышев Петр 326, 328, 331, 332, 408,410,415-438, 541-544 Чернышев ПА. 436 Чернышев П.Г., посланник 127, 231, 288 Чернышева А.И. 326 Чернышева М.Д. 436 Чернышевы 323, 328, 329, 333, 334, 356,408-435 Чиньяле 458 Чичерин 561, 562, 569 Чоглоков H.H. 84,94,96, 229, 294, 295, 337, 353—355, 377,402,468 Чоглокова Е. 349, 350 Чоглокова М.С. (урожд. Гендрикова) 10, 94-96, 99,117,296,297, 300, 306, 307, 329, 330, 336, 337, 339, 349-352, 354, 355,402, 527, 543 Чумиков A.A. 585 Шаликова 101 Шампо М. 54, 55, 96-99 Шапизо 289 Шарлотта (Августа-Христиана-Шар¬ лотта), принцесса Цербстская 262 Шафарик П.И. 631 Шаферов 217 Шахматов А.А. 588, 589 Ша(е)ховской Я. 404 Шашенков В.А. 6 Шван Х.Ф.519 Шварц ИЛ. 213 Шверин 128,133 Шевич Л.Д. 612, 629 Шевырев СП. 606, 607, 612 Шейн 506 Шелагин М. 409,410,414, 416,417 Шелагина А. 416 Шелгунов 600 Шемшинский К. Шенк 285 Шепелев ДА. 420, 536 Шереметев П.Б. 88 Шереметев П.В. 506 Шереметев С.Д. 30 Шетарди де 52, 156,157, 160-163, 165,174,186-188,192, 201, 203, 205, 209, 212, 214-216, 219-221, 224, 225, 231-236, 239-242, 245, 254, 255, 265, 266, 270, 271,278, 279,311,316, 322, 347 Шеффер 170 Шешковский С.И. 435 Шильдер Н.К. 596 Шипилов И. 107 Шишкарев А. 370 Шишкарев С. 370, 371 Шкурин 382 Шлаттер 450 Шлецер 549, 642 Шмидт 459 Шмурло Е. 504-506, 508 Шнейдер Ф. 550 Шпигоцкая С.Д. 630 Шривер 185, 250 Штакельберг 7, 91, 647 Штамкен 138 Штелин Карл 441—443,449,467,479 Штелин П.Я. 476,479 Штелин ЯЛ. 5, 9-12, 15-17,20-23, 43, 53, 76, 78-83, 85, 88, 90,102, 105,110-115,122,123,125,129, 135,147,149-151,167,168,177, 183, 223,237,258,265,292,299, 318, 341, 352, 357, 376, 381,402, 439-491,498-504, 507-533, 538, 539, 543, 546, 638, 640, 642- 644, 646, 647, 683-686 Штелина Е, см. Райхмут Штенглин И. 455 Шуазель 509 Шубин АЛ. 376, 384, 385 Шубин Ф.И. 463 Шубин 107 Шувалов А.И., граф 86,107, 331, 333, 357, 359, 361, 362, 363, 365, 367, 368, 371, 375, 377, 378, 379, 387, 394, 399,424,425, 426,427,435 Шувалов И.И. 7, И, 12, 36, 69, 88, 104, 449,457,458,462,463, 489,490, 732
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III 498,499, 501-509, 612, 615-618, 623, 625, 632, 636, 637, 640, 641, 647 Шувалов П.И., граф 387, 396,450 Шувалов П.Г. 662, 663 Шувалов А.П., граф 492 Шумахер А. 82, 83, 531 Щебальский 588 Щеголев П.Е. 658 Щербатов М.М., князь 90, 91, 452, 453,494, 510-515, 548, 551-553, 580, 585 Шкурин 405 Эдмонд 586 Эйдельман НЛ. 8, 548, 574, 577, 579, 593, 598, 599,602,634, 637,653, 680 Эйлер Л. 460 ^ Энгельс Ф. 548 Энгельсон ВА. 556, 557, 561 Эртман Г. 106 Эстергази 120, 213 Юберкампф 214 Юсупов Б.Г., князь 536 Юшкевич Амвросий, епископ Новго¬ родский 237 Яблонек и 443 Ягужинский П.И., граф 137 Языков МЛ. 600 Языкова 629 Яковлев Е. 107 Яковлев И А. 549, 552 Яковлев П. 106 Яннкль 484 Янов 409—413 Ярунин И. 106
ОГЛАВЛЕНИЕ Введение 5 Раздел I ПИСЬМО ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА Глава 1. Публикация ..... - — — — 7 Глава 2. Подлинник — ..... — 12 Глава 3. Тексты подлинника - » — 17 Раздел II ПРЕДЫСТОРИЯ БРАКА Глава 1. Записки Екатерины II как исторический источник— .. .. 24 Глава 2. Предыстория брака — — - — 40 Раздел III ПРИЧИНЫ КОНФЛИКТА Глава 1. Новый план ~.60 Глава 2. Личность Петра Федоровича — мифы и реальность 73 Глава 3. Из истории отношений голштинских герцогов к Швеции и России.... 134 Раздел IV «НАС ХОТЕЛИ ПОССОРИТЬ» Глава 1. «Кому выгодно?» - 183 Глава 2. Выбор невесты 231 Глава 3. «Сор в избе» 269
ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ^^ Раздел V ПОИСКИ ВИНОВНЫХ Глава 1. Поиски виновных .. .. 323 Глава 2. Инструкции Бестужева .. .. 335 Глава 3. Дело Рунберга 356 Глава 4. Дело А.Г. Чернышева .. 373 Глава 5. Дело братьев Чернышевых .. 408 Раздел VI Я.Я. ШТЕЛИН Глава 1. Из биографии ЯЛ. Штелина — 439 Глава 2. Благодарная память — - 463 Глава 3. Отношение Штелина к Екатерине II 480 Глава 4. Документ истории — - 518 Глава 5. Когда и почему Петр Федорович написал письмо Екатерине Алексеевне? .. .. — 532 Раздел VII СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ Глава 1. Герцен-издатель 547 Глава 2. Издание и перевод Записок Екатерины II 574 Глава 3. П.И. Бартенев — 596 Глава 4. М.П. Погодин .. - .. 637 Глава 5. Князь П.В. Долгоруков~ » .. 653 Примечани я 687
Научно-просветительное издание Олег Александрович Иванов ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III ИСТОРИЯ ТРАГИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА Ответственные редакторы В.А. Благово, С.А. Сапожников Редактор Т. С. Ковалева Художественный редактор И.А. Озеров Технический редактор Н.В. Травкина Корректор O.A. Кевина Подписано в печать с готовых диапозитивов 12.09.2007. формат 60*90Vi6 Бумага офсетная. Гарнитура «Лазурского». Печать офсетная. Уел. печ. л. 46,0. Уч.-изд. л. 41,97 + 3 альбома = 45,20. Тираж 3000 экз. Заказ № 3086. ЗАО «Центрполиграф» 111024, Москва, 1-я ул. Энтузиастов, 15 E-MAIL: CNPOL@DOL.RU www.centrpoligraf.ru ОАО «Московская типография № 2» 129085, Москва, пр. Мира, 105. Тел.: 682-24-91