АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Серия «Из истории мировой культуры»
А. М. ЛЕСКОВ
КУРГАНЫ:
НАХОДКИ, ПРОБЛЕМЫ
Ленинград
«НАУКА»
Ленинградское отделение
1981

На основе археологических материалов, в значительной мере
еще не опубликованных, широкого круга письменных источни¬
ков и литературы автор рассказывает о происхождении и истори¬
ческих судьбах племен юга Восточной Европы в эпоху меди—
бронзы и раннего железного века (III—I тыс. до н. э.). Основное
внимание уделено вопросам хронологии, миграции, торговым и
культурным связям, взаимоотношениям с соседними народами,
а также знакомству с уникальными произведениями скифо-гре¬
ческого искусства.
Книга рассчитана па археологов и всех интересующихся
историей мировой культуры.
Ответственный редактор
академик Б. Б. ПИОТРОВСКИЙ
Александр Михайлович Лесков
КУРГАНЫ: НАХОДКИ, ПРОБЛЕМЫ
Утверждено к печати редколлегией серии научно-ионулирпых изданий
Академии наук СССР
Редактор издательства А. Ф. Варустина. Художник Г. В. Смирнов
Технический редактор И. М. Кашеварова
Корректоры Г. М. Алымова, А. X. Салтанаево
ИБ № 18464
Сдано в набор 24.09.80. Подписано к 'печати 19.01.81.	М-22925. Формат
84XI087И. Бумага типографская № 2. Гарнитура обыкновенная. Печать вы¬
сокая. Печ. л. Ь'и + */* печ. л. на меловой бумаге*—9.45 уел. печ. л. Уч.-изд.
л. 9.86. Тираж 50 000. Изд. Кв 7694. Тип. зак. 1729. Цена 40 к.
Ленинградское отделение издательства «Наука»
199164, Ленинград, В-164, Менделеевская лин., 1
Ордена Трудового Красного Знамени
Первая типография издательства «Наука»
199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12
10602-201
054 (02)-81
53-80 НПЛ 0507000000
Издательство «Наука»,
1981 г.
Л

ВВЕДЕНИЕ
Огромны степные просторы Причерноморья. На сотни
километров во все стороны тянется однообразная равнина.
Этот невеселый пейзаж нарушают лишь курганы. Раз¬
ной высоты и формы, разбросанные в одиночку или со¬
бранные в группы, они неизменно привлекали внимание
путешественников и поэтов.
Из поколения в поколение переходят предания
о будто бы несметных сокровищах, которые хранит тот
или другой курган. В районе Запорожья и Днепро¬
петровска их называют казацкими могилами, на Херсон-
щине — татарскими, в Крыму — турецкими. Везде кур¬
ганы издавна считались сторожевыми вышками, откуда
наблюдали за приближающимся врагом, тут же разво¬
дили хорошо видные костры, сообщавшие соплеменникам
об опасности. . .
Молчаливые курганы, гордо поднимающиеся над
степью, веками, тысячелетиями хранили свои тайны.
Восемнадцатый век можно считать временем рожде¬
ния русской археологии. И первыми памятниками, кото¬
рые подвергались археологическим раскопкам наряду
с руинами древнегреческих городов, были курганы.
В последующее столетие курганы оставались в центре
внимания археологов. И это не случайно. Богатства,
обнаруженные в курганах скифской знати и в особен¬
ности царей, потрясли современников. Раскопки курга¬
нов Поднепровья и Крыма, Подонья и Кубани приносили
сенсационные открытия. Драгоценные изделия античных
ювелиров, высокохудожественная керамика и бронза,
грандиозные подземные погребальные сооружения — все
это захватывало воображение, поражало и восхищало
точно так же, как и открытия египетских пирамид.
Когда советские археологи оглянулись на пройденный
путь своих предшественников, то пришли к выводу, что
1*
3

прежде всего необходимо ликвидирбвать очевидное не-,
соответствие между обилием изученных погребальных
памятников и почти полным незнанием поселений и го¬
родищ, где жили те, кто оставил многочисленные кур¬
ганы. Ведь только комплексное изучение разных памятни¬
ков того или иного народа даст возможность воссоздать
во всем многообразии его историю. Однако необходимо
учитывать географическую зону расположения памятни¬
ков: в лесных и лесостепных районах, где жили оседлые
племена, чаще всего хоронившие своих умерших в грун¬
товых (без каких-либо внешних признаков) могильни¬
ках, и где несравненно легче найти и раскопать поселе¬
ния, чем погребальные памятники; наоборот, в степях,
где издавна люди вели кочевой образ жизни, практи¬
чески единственными памятниками остались курганы —
главный источник для изучения древней истории края.
Неудивительно поэтому, что историю древних народов,
носителей определенных археологических культур, мы
знаем весьма неравномерно: иногда наши знания опира¬
ются лишь на бытовые памятники, а иногда только на
погребальные. Если при этом учесть, что захоронения
в курганах совершались разными народами, сменявшими
друг друга на протяжении четырех тысячелетий, начиная
с III тыс. до н. э., когда в степях появляются древней¬
шие курганы, и вплоть до XV в. н. э.; что в эпоху меди—
бронзы (III—начало I тыс. до н. э.), когда была воз¬
двигнута большая часть курганов, обряд погребения
был сравнительно прост и однообразен, а погребальный
инвентарь беден и ограничен в своем ассортименте, —
станет понятно, что для сколько-нибудь серьезных исто-j
рических обобщений о жизни того или иного древнего*
степного народа необходим громадный материал, добытый
в результате раскопок большого количества курганов на
огромной территории (от Заволжья до Подунавья), где
жили племена — носители так называемых ямной, ката^
комбной и срубной культур.
Да и сами раскопки кургана — процесс, трудоемкий.]
К тому же современных исследователей не может устроить
методика раскопок дореволюционных археологов.]
В XIX в. курган представлял интерес прежде всего
и главным образом как кладовая драгоценных изделий.
Наиболее богатые могилы, как правило, центральные.
Отсюда и методика раскопок: достаточно разрезать кур¬
4

ган траншеей и извлечь все, что не истлело за прошед¬
шие века и уцелело от древних грабителей. И поныне
немым укором несовершенству методики раскопок архе¬
ологов прошлого стоят грандиозные останцы курга¬
нов-гигантов Чертомлыка, Огуза, Солохи и многих дру¬
гих их менее знаменитых собратьев. В погоне за скиф¬
скими курганами археологи прошлого века нередко
начинали раскопки курганов эпохи бронзы, не сулившие
богатых находок, и, как только они убеждались в раннем
возрасте этих памятников, раскопки или вовсе прекра¬
щались или велись без должной фиксации дажеЧго тре¬
бованиям того времени.
В 50-х годах XX в. в связи со строительством ряда
гидроэлектростанций на Волге и Днепре перед археоло¬
гами СССР, согласно закону об охране памятников исто¬
рии и культуры, была поставлена задача массового
исследования памятников, попадающих в зону затопле¬
ния. Среди них преобладали курганы.
Однако методика раскопок курганов, выработанная
и 30-х годах, не позволяла археологам надеяться хоть
на какой-то успех в соревновании со строителями,
опирающимися на мощную, в том числе землеройную
технику. Стало ясно, что необходимо искать пути внедре¬
ния землеройных механизмов в археологию, и прежде
всего в раскопки курганов. И советские археологи пошли
по этому пути. Появляются статьи, обобщающие пока
первые, весьма робкие шаги в использовании современ¬
ных землеройных машин в раскопках [66], с каждым
годом все шире и смелее внедряются в раскопки скре¬
перы, бульдозеры, малогабаритные экскаваторы, авто¬
краны.
Результаты не заставили себя ждать. Сотни курганов,
раскопанные в Поволжье и на Днепре, дали огромный
разнообразный материал для всесторонней характери¬
стики материальной и духовной культуры древних на¬
родов, населявших некогда степные просторы Евразии.
60-е годы XX столетия ознаменовались развертыва¬
нием грандиозного мелиоративного строительства на юге
Украины — в зоне орошаемого земледелия. На сотни
километров в степи, к западу и востоку от Днепра Ин-
гульца, Ингула, Южного Буга и Днестра потекут каналы,
которые преобразят плодородные, но безводные земли
Причерноморских степей. И если стройки 50-х годов
5

Дали в руки археологов неоценимый материал для изу¬
чения истории древних племен, живших на берегах
Волги и Днепра, или в устье их притоков, то раскопки
в зоне мелиоративных систем предоставили возможность
исследовать глубинные районы степного междуречья,
выделить особенности экономики и культуры у живших
здесь племен и вместе с тем подчеркнуть общие законо¬
мерности в развитии носителей определенной археоло¬
гической культуры на разных этапах ее существования.
Ясно, что для коренных степных районов основными,
если не единственными, археологическими памятниками
остаются курганы, поскольку степные просторы между¬
речья, практически лишенные постоянных водных источ¬
ников, были не пригодны для устройства долгосроч¬
ных мест поселения. Таким образом, значение курганов
как памятников еще более возрастает, а поэтому необ¬
ходима тщательная фиксация всего, с чем археолог
сталкивается в поле: ведь раскопки кургана не только
исследование памятника — это и его уничтожение.
А между тем каждый курган оригинален. И, приступая
к раскопкам, археолог никогда не знает, что его ждет,
какого времени этот курган — эпохи бронзы или скиф¬
ский? Мы никогда не знаем, сколько в данном кургане
будет погребений — одно, основное, над которым на¬
сыпан курган, или в уже существующую насыпь впуска¬
лись в разное время еще погребения, с которыми в свою
очередь связаны досыпки. А нередко бывает и так, что
основное погребение для данной насыпи не является
самым древним, — просто рядом уже существовали кур¬
ганы, а вновь созданная насыпь перекрыла одну или
несколько курганов более мелких, хотя и более древних.
Как во всем этом разобраться? Для этого существует
специально разработанная методика. Она предусматри¬
вает: через центр кургана проходит бровка (так архео¬
логи называют часть кургана, по обе стороны от кото¬
рой снимается насыпь). Бровка сносится в последнюю
очередь. Если надо (в зависимости от размеров кургана,
многократности его досыпок, связанных со впускными
погребениями), археологи оставляют несколько парал¬
лельных бровок. В особо сложных случаях приходится
оставлять еще вспомогательные, небольшие бровки на
отдельных участках курганной насыпи. Сама насыпь
(обычно полусферической формы) снимается постепенно,
О

сверху вниз, пласт за пластом, все время таким образом
увеличивая площадь раскопа. Бровка же остается не¬
тронутой, профили ее тщательно зачищаются. Она нахо¬
дится под постоянным наблюдением археолога, по про¬
филям бровки археолог узнает стратиграфию, т. е. по¬
рядок залегания слоев в насыпи. Так он «читает» книгу
земли, рассказывающую историю создания и роста ис¬
следуемого кургана.
Все нарушения насыпи, досыпки ее различаются
между собой по цвету и консистенции грунта. Неожи¬
данно в бровке появляется рядом несколько кротовин:
кроты и суслики особенно активны в местах, где насыпь
была нарушена какой-то ямой. И тут нужно быть внима¬
тельным: вполне возможно вот-вот появится погребение.
Продолжаем дальше снимать насыпь кургана. Через
полтора метра, когда уже снято 2.5 м от вершины кургана,
вдруг снова появляются кротовины. Но глубина проник¬
новения крота не превышает 1—1.2 < м от поверхности.
Значит, прибавьте эту высоту к тому уровню, на кото¬
ром вы сейчас работаете; когда-то курган имел такую
высоту, дополненную затем еще одной или несколькими
иодсыпками. Нижнюю границу этих подсыпок нужно
найти, она точно зафиксирует предшествующую высоту
кургана.
Вот вдруг в черноземной бровке появляется про¬
слойка желтого лесса — выкид материковой почвы из
могилы, впущенной в курган. Основание этой линзы
точно фиксирует, с какого уровня было спущено погре¬
бение. Чаще всего линзы выкида лежат на уровне древ¬
него горизонта, т. е. выкид четко отмечает слой, по ко¬
торому много веков назад ходили наши предки. На этом
уровне проводится особенно тщательная зачистка. Если
насыпь кургана снималась бульдозером или скрепером,
то с сего момента в ход идут лопаты, саперные лопатки,
ножи и щетки: ведь на древнем горизонте могут быть
следы тризны — обломки керамики, костей животных,
остатки кострища — важные детали погребального об¬
ряда.
11ередко в курганах бронзового века попадаются
до десятка и более могил разного времени, причем
к каждой из культур может относиться по нескольку
погребений. И если удается точно определить, какое из
этих погребений совершено раньше последующего,
7

т. е. какое из них старше, а какое младше, то по мере
накопления подобных фактов можно получить убеди¬
тельные данные, позволяющие судить об этапах развития
племен одной и той же археологической культуры
и об изменениях, происшедших в погребальном обряде
и инвентаре.
Так постепенно археология накапливает факты об
относительной хронологии разных культур. Вместе с тем
появляется возможность делить на хронологические этапы
памятники одной археологической культуры. Абсолют¬
ный же возраст той или иной культуры, того или иного
ее этапа устанавливается с помощью надежно датирую¬
щихся находок, уже известных науке по открытиям
в памятниках классических цивилизаций (для Причерно¬
морских степей это памятники Балкан, Малой Азии,
Ближнего Востока). Кроме того, для установления абсо¬
лютных дат в последние десятилетия все активнее ис¬
пользуются данные анализов органических остатков
с помощью радиоактивного углерода.
Большой, все возрастающий объем полевых исследо¬
ваний требует объединения значительного количества
специалистов разных областей знаний в комплексные
экспедиции. Рядом с археологами работают антропологи
и палеозоологи, почвоведы, геофизики, архитекторы.
На помощь археологам пришла могучая землеройная
техника и аэрофотосъемка. Раскопки скифских курганов
с глубокими подземными сооружениями сделали обяза¬
тельными участниками наших работ шахтеров-крепиль-
щиков. Вся эта огромная армия специалистов ежегодно
проводит в нелегких условиях безводной, выжженной
солнцем степи по многу месяцев, ведя благородную ра¬
боту по спасению и изучению памятников древней исто¬
рии человечества.
[ Предлагаемая книга написана в основном на мате¬
риалах, добытых сотрудниками Южно-Украинской
(1961—1963 гг.), Керченской (1964—1967 гг.) и Херсон¬
ской (1968—1972 гг.) экспедиций Института археологии
Академии наук Украины, которыми автору посчастли¬
вилось руководить. Он видит свой приятный долг в том,
чтобы искренне поблагодарить своих товарищей по ра¬
боте, ибо ясно, что без огромного двенадцатилетнего
труда коллективов названных экспедиций эта книга не
могла бы появиться.
8

Происхождение и исторические судьбы степных пле¬
мен, относительная и абсолютная хронология их куль¬
тур, торговые и культурные связи, взаимоотношения
о соседями, знакомство со вновь открытыми, часто уни¬
кальными произведениями древнего искусства, в особен¬
ности скифо-греческого, — вот основные проблемы, рас¬
смотрению которых, с учетом новых материалов, посвя¬
щается эта книга. Естественно, что, рассказывая о жизни
населения того или иного исторического периода, автор
использует уже вошедшие в науку памятники и находки,
оперирует материалами поселений, кладов, мастерских
литейщиков, но все же в центре внимания будут находки
из курганов — главных объектов наших исследований
и последние десятилетия. Любые памятники, и курганы
и том числе, освещают далеко не все стороны жизни их
создателей. Именно этим и объясняется, что в ряде слу¬
чаев характеристика материальной и духовной культуры
жителей Причерноморских степей выглядит недостаточно
полной. Но наша цель рассказать об истории давно ис¬
чезнувших народов в основном на материалах курганов
и тем самым познакомить читателей с этими интересней¬
шими памятниками истории.

СОЗДАТЕЛИ ДРЕВНЕЙШИХ КУРГАНОВ
В 1901—1903 гг. выдающийся русский археолог В. А. Го-
родцов вел раскопки на Северном Донце, на территории
современных Харьковской и Донецкой областей [14, 15J.
Взяв за основу погребальные сооружения, регулярно
встречающиеся в исследуемых курганах и резко разня¬
щиеся между собой, Городцов выделил три археологиче¬
ские культуры, дав им наименования, соответствующие
названиям погребальных сооружений.
Судя по залеганию в курганах, наиболее поздние погре¬
бения были совершены в деревянных срубах, до них —
могилы в катакомбах, вырытых в одной из стенок обычной
ямы, которая в этом случае должна быть названа входной,
ведущей в катакомбу, где покоился умерший. Так появи¬
лись названия катакомбная и срубная культуры, рассказ
о которых будет в следующей главе. Сейчас же нам пред¬
стоит обратиться к основным наиболее древним погребе¬
ниям, исследованным Городцовым. Они были совершены
в простых ямах, разной глубины и формы. Отсюда и на¬
звание культуры — ямная.
Необходимо отметить, что периодизация степных куль¬
тур бронзового века, предложенная Городцовым более
70 лет тому назад, в своей основе блестяще выдержала
испытание временем. Позднее, когда делались первые
попытки обобщения материалов степных культур бронзо¬
вого века, исследователи обратили внимание, что ямные
погребения — самые древние в курганах — занимают
грандиозную территорию от Поволжья до Поднепровья.
Последующие раскопки, развернувшиеся в послевоенные
годы, расширили территорию распространения племен
ямной культуры. Наиболее западные памятники обнару¬
жены в Подунавье, а самые восточные — в Приуралье.
Естественно, что обобщение этого огромного материала
возможно лишь в специальной монографии и никак не
10

1»иг>. 1. Сосуд ямной культуры. Конец III тыс. до н. э. Херсонская обл.
и ходит в нашу задачу. Тем более что первая попытка,
кстати весьма удачная, по обобщению всех данных по
лмной культуре уже была предпринята Н. Я. Мерпертом
|Г)(>], выделившим в степях Евразии девять крупных тер¬
риториальных вариантов ямной культуры, или, как ее
мазщвает Мерперт и вслед за ним некоторые другие ис¬
следователи, древнеямной культурно-исторической об-
.'Iлети. Ученые при этом отмечают специфические условия
степной полосы, т. е. сходство географической среды,
и которой жили ямные племена.
Огромная территория, занятая племенами ямной куль¬
туры, создавшими к тому же совершенно новый, доселе
не известный здесь подкурганный погребальный обряд,
I ребующий значительных затрат человеческого труда,
как-то не вяжется с удивительно бедными и однообраз¬
ными погребениями. Сравнительно неглубокие ямы под-
мрнмоугольной или реже овальной формы содержали
обычно по одному погребенному, положенному на спину
с поднятыми вверх коленями или скорченно на боку.
Коллективные погребения встречаются редко. Умершего
чаще всего клали головой на восток. Как правило, умер¬
ших посыпали охрой. Иногда могилы имели перекрытия
и виде деревянного накатника или двух-трех каменных
11

плит. Вещевые находки встречаются нечасто. Это грубые,
плохо обожженные сосуды с плоским, округлым или за¬
остренным дном, лишь иногда украшенные несложным
орнаментом, нанесенным заостренной палочкой или от¬
печатками шнура (рис. 1). Еще реже в ямных погребениях
встречаются украшения, орудия труда или предметы
вооружения. Украшения (рис. 2) обычно представлены
ожерельями из клыков собаки, просверленными в верхней
части, костяными цилиндрическими нарезными пронизями,
крупными глиняными бусами, костяными булавками с мо-
лоточкообразными выступами. Орудия труда обычно де¬
лались из кости (проколки, гарпуны, шилья), кремня
(ножевидные пластины, различные скребки), камня (то¬
поры-молоты, растиральники, точильные камни) и зна¬
чительно реже из меди (четырехгранные в сечении шилья
и ножи с лезвиями треугольной или листовидной формы).
Вооружение представлено каменными хорошо зашлифо¬
ванными боевыми топорами, кремневыми наконечниками
стрел разных типов.
Для того чтобы иметь возможность описать столь не¬
большой перечень погребального инвентаря, пришлось
использовать материал всего арсенала ямной культуры
из нескольких тысяч погребений. Значит, прав был Го-
родцов, считавший, что бедность и ограниченность по¬
гребального инвентаря — это обычай, который никак не
свидетельствует об отсталости культуры. Справедливость
заключения Городцова особенно стала ясна после откры¬
тия и монографического исследования уникального памят¬
ника ямной культуры — Михайловского поселения на
Нижнем Днепре [36]. Раскопки долговременного, хорошо
укрепленного Михайловского поселения, значительно обо¬
гатившего, а во многом изменившего наши представления
об уровне материальной и духовной культуры ямных
племен, показали несостоятельность представлений не¬
которых исследователей, считавших племена ямной куль¬
туры в основном охотничьими и рыбацкими, лишь начи¬
нающими приручение животных. Между тем часто встре¬
чающиеся кости домашних животных в ямных погребе¬
ниях (их клали в могилы в виде кусков жертвенного мяса)
и более 50 тыс. костей домашних животных, обнаружен¬
ных в Михайловском поселении (что составляет около 90%
всего костного материала, собранного здесь) — свидетель¬
ства ведущей роли скотоводства, когда человек не только
12

добывает, но прежде всего производит пищу. Более того,
находки на Михайловском поселении кремневого вкла¬
дыша для серпа, каменных зернотерок и роговых мотыг
говорят также о приобщении ямных племен к земледелию.
По все же главным в их хозяйстве было придомное, от¬
гонно-пастбищное скотоводство.
Иным было хозяйство в глубинных районах бескрай¬
них Каспийско-Черноморских степей, где занятие ско¬
товодством требовало все новых и новых пастбищ и таким
образом приводило в движение ямные племена. Эта под¬
вижность во многом объясняется составом домашнего
сгада (согласно исследованию В. П. Шилова, соотноше¬
ние костей коровы и овцы 5 : 1 в пользу овцы). Столь силь¬
ное преобладание мелкого рогатого скота характерно для
кочевого или полукочевого скотоводства. Успешному раз¬
витию этих форм скотоводства значительно способствовала
большая роль коня в составе стада. Так, на поселении
у хутора Репина на Дону кости коня составляют 81%
от общего количества костей животных. Конь, вероятно,
уже в это время используется как тягловая сила. Остатки
деревянных повозок с цельными колесами уже неодно¬
кратно встречались в погребениях ямной культуры, в са¬
мых различных районах (в Приуралье, под Ростовом-на-
Дону, в Приазовье, под Днепропетровском, на Херсон-
щине, возле Одессы).
Подвижный образ жизни большинства ямных племен
привел к тому, что безграничные просторы степей из фак¬
тора разделяющего, стали фактором объединяющим.
I Ге случайно так много общего в ямных памятниках, разде¬
ленных между собой тысячами километров. Более того,
разные группы ямных . племен, граничившие с другими
и в частности с земледельческими племенами Средней
Азии, Северного Кавказа и Северо-Западного Причерно¬
морья, знакомясь с важнейшими техническими дости¬
жениями своих соседей, осваивали их и очень быстро
делали достоянием всего населения Каспийско-Черноморд
ских степей. Все усиливающиеся контакты с древнимй
земледельцами приводят к тому, что у ямных племен рас¬
пространяются импортные изделия (медные орудия труда
кавказского происхождения, керамика и глиняные ста-
туэтйи трипольской земледельческой культуры Днепров¬
ско-Днестровского междуречья), а сами ямные племена
в процессе освоения все новых и новых пастбищ проникают

в Подунавье, на север Балканского полуострова, в Южное
Предкавказье. Длительные, прочные и многосторонние
связи с районами древнеземледельческих цивилизаций и
дают необходимый материал, позволяющий устанавли¬
вать абсолютные даты существования ямной культуры.
Наиболее детально хронология ямной культуры разра¬
ботана Н. Я. Мерпертом, делящим ее на три этапа: I —
первая половина III тыс. до н. э., II — третья и начало
четвертой четверти III тыс. до н. э., и III — конец III—
начало п тыс. до н. э. [56, с. 46—48].
Самым важным для определения хронологии ямной
культуры является ее нижнеднепровский вариант, охва¬
тывающий, по Мерперту, большой участок Приднепров¬
ской степи от устья Орели и до морского побережья, где
находится трехслойное Михайловское поселение, встре¬
чаются в курганах трипольские импорты, датировка ко¬
торых опирается на хронологию Балкан, и медные изде¬
лия кавказского происхождения, чей возраст определяется
на основании Месопотамской и Анатолийской хроноло¬
гических схем. Однако, как справедливо отметил Мерперт,
обобщивший огромный материал, нижнеднепровский ва¬
риант очень сложен и в свою очередь делится на несколько
районов. До последнего времени наименее изученным
оставалось левобережье юга Херсонщины, которое Мер¬
перт включает в Приморский район. Именно здесь в по¬
следнее десятилетие нам пришлось вести раскопки кур¬
ганов, в которых исследовано около двухсот ямных по¬
гребений. Уже раскопки первых трех сезонов показали,
что ни в основных, ни тем более во впускных ямных по¬
гребениях юга Херсонщины нет керамики, свойственной
среднему слою Михайловского поселения и известной
в ранних погребениях ямной культуры, которые можно
относить к первой половине или середине III тыс. до н. э.
Для определения абсолютной хронологии позднеямных
памятников Приморского района (по Мерперту) важна
встречающаяся здесь позднетрипольская керамика. Еще
в конце прошлого века, во время раскопок курганов
у с. Белозерки в низовьях Днепра Г. Л. Скадовский
обнаружил в ямных погребениях несколько позднетри¬
польских сосудов. В 1968 г. в кургане № 23 под Люби¬
мовкой близ Каховки нами также был найден позднетри-
нольский сосуд. Керамика эта легко отличима от ямной.
Она сделана из тщательно отмученой, хорошо обожженной
14

желтой глины. Округлое тулово этих сосудов покрыто
сетчатым орнаментом, выполненным черной краской. Та¬
кие сосуды типичны для усатовских (по названию с. Уса-
тоно под Одессой, где обнаружен комплекс поселений и
могил пи и ков) памятников позднетрипольской культуры
|2.Ч|-
О наличии достаточно прочных связей позднеямных
племен Приморского района с позднетрипольскими сви¬
детельствует также находка нескольких позднетриполь¬
ских статуэток у с. М. Лепетиха на Херсонщине. Как из¬
вестно, абсолютная датировка позднетрипольской куль¬
туры опирается на хронологию древнего Крита и Микен,
что и позволило В. Г. Збеновичу датировать усатовские
памятники в пределах 2400—2000 гг. до н. э. [23, с. 23—25].
Дальнейшее уточнение абсолютной хронологии поздне-
ямиых памятников Приморского района стало возможно
благодаря тому, что здесб, как и в Крыму и в Приазовье,
mi ряду с обычной позднеямной керамикой часто встре¬
чаются плоскодонные приземистые сосуды с небольшими
ручками, с хорошо заглаженной или даже подлощенной
поверхностью, почти всегда лишенные орнамента. Такая
керамика свойственна и памятникам Северного Кавказа
времени знаменитых Новосвободненских дольменов конца
111 тыс. до н. э. Эта дата устанавливается по хронологиче¬
ской шкале, разработанной многими поколениями архео¬
логов на классических памятниках древнейших цивили¬
заций Малой Азии и Переднего Востока, с которыми кав¬
казские племена, носители Дольменой и Майкопской
культур, были тесно связаны.
Таким образом, абсолютный возраст ямных памятни¬
ков Приморского района устанавливается на основе со¬
поставления двух наиболее разработанных в современной
археологии хронологических систем — Переднеазиат¬
ской и Крито-микенской. Значение надежной датировки
памятников Нижнего Приднепровья в целом и Примор¬
ского района в частности трудно переоценить. Ведь уди¬
вительное единство ямной культуры, распространенной
на огромной территории, дает возможность, сопоставляя
материалы ее восточных ареалов с Нижним Поднепро-
вьем, не только уточнить датировку ямной культуры в це¬
лом, но и приступить к решению проблем хронологии и
синхронизации степных культур эпохи раннего металла
Казахстана, Приуралья, Западной Сибири.
15

Рис. 3. Сосуд из погребения Кеми-Обинского типа. III тыс. до п. э. Крым.
Однако возвратимся в Причерноморские степи.
Многолетние раскопки в Крымских степях также не
обнаружили здесь ямных погребений, которые можно
было бы на основании находок, и прежде всего керамики,
относить даже ко второму (по Мерперту) этапу развития
ямной культуры.
Особый интерес представляют курганы Крымских
предгорий, где наряду с типично ямными захоронениями
встречаются и иные, отличающиеся от ямных широким
использованием камня: каменные ящики и плитовые пере¬
крытия простых ям; мощные заклады из дикарного камня;
каменные ограды, опоясывающие основания кургана;
насыпи, состоящие из камня или облицованные им. В по¬
гребениях этих курганов значительно чаще встречаются
находки, чем в ямных. Изделия из кремня, кости,
камня и меди аналогичны тем, что известны в ямных
могилах* хотя ассортимент их шире и встречаются они
чаще. Зато керамика легко отличима от ямной. Это почти
всегда подлощенные плоскодонные сосуды с округлым,
более или менее выпуклым туловом и четким переходом
к прямому венчику (рис. 3). Как правило, эти сосуды ли-
16

МКЧ1 iii всякого орнамента. Когда впервые была получена
большая коллекция такой керамики, археологи сразу же
обратили внимание на общность ее с кавказской [87].
В 1956 г. А. А. Щепинский раскопал большой курган
у Пелогорска, который местные жители называли Кеми-
Оба. Позднее он, обобщив весь накопленный материал,
аыдолил памятники Кеми-обинской культуры (по имени
кургана), определив хронологию (вторая половина III—
первая половина II тыс. до н. э.) и территорию распростра¬
нения (предгорные и горные районы Крыма) этой куль¬
туры [89, с. 16]. Наблюдения за стратиграфией курга¬
ном в предгорном Крыму привели Щепинского к выводу,
что в одних курганах кеми-обинские погребения предше-
етмуют ямным, а в других, наоборот, следуют за ними.
Вто значит, что обе культуры полностью или на каких-то
этапах существовали одновременно. Между тем с каждым
полевым сезоном количество кеми-обинских памятников
иозрастало. Особый интерес вызывали каменные (реже
деревянные) ящики, стены которых были расписаны крас¬
ной или черной красками. Именно эти могилы считались
наиболее характерными, наиболее типичными для кеми-
обинских памятников.
В 1964 г. мы начали раскопки курганов на Керчен¬
ском полуострове. До этого, если не считать глухие со¬
общения прошлого столетия, по которым лишь можно
догадываться, что речь идет о курганах бронзового века,
здесь не было раскопано ни одного кургана интересую¬
щего нас времени. В первый же год работ мы столкнулись
с обильным использованием камня в устройстве курга¬
нов, однако по инерции все безынвентарные погребения,
совершенные на спине с поднятыми вверх коленями или
в скорченном положении на боку, посыпанные охрой и
ориентированные головой на восток или северо-восток,
мы считали ямными, вне зависимости от использования
камня в устройстве отдельного погребения или кургана
в целом. При этом упускалось из вида, что стратиграфиче¬
ски эти погребения одновременны кеми-обинским погре¬
бениям с соответствующей керамикой. Более того, очень
скоро было установлено, что обряд скорченного трупо-
псложения на спине или боку, восточная с отклонениями
ориентировка, посыпание умершего охрой — в равной
мере характерны как для ямников, так и для кеми-
обинцев.
2 А. М« Лесков
17

Й все-таки. . . традиция довлела над нами. Так было
и в следующем году, но только до тех пор, пока мы не
приступили к раскопкам кургана № 11 ус. Ильичево.
Памятник оказался интереснейший, с несколькими досып¬
ками, связанными со впускными погребениями конца
бронзового века и скифской поры. Когда же наконец j
была полностью снята насыпь, мы обнаружили 16 погре¬
бений одной эпохи, совершенных по единому обряду и
плану. Три могилы, расположенные в центре кургана по
оси север—юг, были перекрыты каменными закладами,
еще 11 погребений, перекрытые плитами, были располо¬
жены по периметру, охватывая западную, южную и восточ¬
ную полы кургана. Основание кургана было обнесено
каменной оградой с внутренней и внешними пристрой¬
ками к ней с западной и восточной сторон, где оказались
еще два погребения. В нескольких могилах найдены ти¬
пичные кеми-обинские сосуды, в центральной — большая
часть великолепно шлифованного боевого топора, осталь¬
ные погребения были безынвентарные. Стало очевидно,
что в данном случае мы встретились с семейной или родо¬
вой усыпальницей кеми-обинцев. В дальнейшем в каждом
отдельном случае мы анализировали стратиграфию кур¬
гана, выясняли: одновременно или в разное время совер¬
шены погребения. Эту работу облегчал погребальный
обряд: уровень, откуда спущено захоронение, точно фик¬
сировался основанием каменных плит или закладом,
перекрывавшими могилу.
Дальнейшие раскопки порадовали нас открытием
нескольких каменных ящиков. В одном из них стены были
украшены зигзагообразными линиями, нанесенными крас¬
ной и черной красками. С особой тщательностью был сде¬
лан прямоугольный каменный ящик в кургане «N*2 22
у с. Астанино, составленный из четырех хорошо отесан¬
ных плит. На концах поперечных плит были вырублены
прямоугольные пазы, куда вставлялись продольные. По¬
ражает тщательность подгонки. Плиты так установлены
в пазы, что в них не проходит острие ножа. На плитах
сохранилась специальная разметка, нанесенная охрой.
Дно гробницы состояло из двух поперечно положенных
вплотную друг к другу каменных плит. Плиты перекры¬
тия имели специальные пазы для насадки на стенки ящика.
Самый большой из кеми-обинских курганов № 26
у с. Астанино высотой 5 м представлял собой семейную
18

усыпальницу. Помимо четырех могил с захоронениями
взрослых, здесь оказалось девять детских погребений,
причем восемь из них были спущены с одного уровня
(дни находились в восточной части, а шесть в западной),
и допитое — каменный ящик — был установлен на на¬
сыпи, перекрывшей остальные восемь детских погребений.
Нщнк ;>тот, состоящий из четырех плит и перекрытый пя-
1п11 плитой, не отличался тщательностью подгонки плит,
пн зато все отверстия между плитами были хорошо зама¬
заны глиной и прикрыты более мелкими камнями. Поэтому,
нпгда мы, готовясь снять автокраном верхнюю плиту,
начали убирать обкладку из мелких камней, то в неожи¬
данно открывшуюся щель я впервые за свою археологиче¬
скую практику увидел дно гробницы, совершенно лишен¬
ной земли. Тут в скорченном положении на боку лицом
друг к другу лежали скелеты двух младенцев. Когда глаза
привыкли к полумраку, на восточной поперечной стенке
и разглядел какой-то орнамент. Трудно передать чувства,
которые охватывают археолога в такие минуты. Четыре
тысячи лет простояла эта гробница, четыре тысячи лет
ни взгляд, ни тем более рука человека не касались ее, и
вот сейчас тебе посчастливилось проникнуть в тайну
давно исчезнувшей цивилизации.
Пинга верхняя плита, и теперь отлично виден орна¬
мент, украшающий обе поперечные стенки. Он почти оди¬
наков, выполнен гравировкой. По центру плит проходит
с I вол дерева с симметрично расположенными ветвями.
На одной из плит у основания дерева выбиты невысокие
прямые линии (не траву ли они обозначают?). На одном
на деревьев (на западной плите) между ветками выбиты
симметрично расположенные два крупных углубления,
а па другом (на восточной плите) — шесть (три пары)
1МКПХ нее углублений. Получается, что на плите, обращен¬
ной к востоку, нанесено столько кружков (два), сколько
к востоку от ящика находилось могил. То же самое и к за¬
паду от ящика (шесть кружков и шесть могил). Бесспорно,
аю не случайное совпадение. В данном случае перед нами
памятник, отражающий какие-то религиозные представле¬
ния древнего общества, а не попытка украсить усыпаль¬
ницу подобно жилищу, как считают многие исследователи,
пГп,пеняя резьбу или раскраску каменных гробниц [92,
г. 22; 75, с. 84].
2*
19

За четыре года раскопок на Керченском полуостров!
мы исследовали 47 курганов эпохи меди—бронзы, гд
обнаружено 111 кеми-обинских погребений. И лишь че
тыре погребения могут быть условно отнесены к ямно!
культуре только на том основании, что в них нет ярк<
выраженных — кеми-обинских признаков. Вместе с тел
ни в одной из этих четырех могил не найдено ни одногс
ямного сосуда. Учитывая такое количественное соотно¬
шение на Керченском полуострове кеми-обинских и ямныз
погребений, которые, судя по материалам крымских пред¬
горий, в целом справедливо считаются одновременными,
напрашивается вывод, что в конце III—начале II тыс.
до н. э. территория Керченского полуострова была занята
кеми-обинскими племенами, а носители ямной культуры^
если и просачивались в чужую этническую среду, то в очень
небольшом количестве. Отсюда первый принципиальный
вывод, следующий из массовых раскопок на Керченском
полуострове, — этот район должен быть исключен из
территории распространения ямной культуры.
Вместе с тем нельзя не вспомнить уже давно отмечен-]
ное большое сходство в погребальных сооружениях ^
обряде, а также в керамике в кеми-обинских и одновремен¬
ных памятниках Северного и Северо-Западного Кавказа,
где в это время жили племена майкопской и дольменной
культур [37, с. 10—11; 40, с. 140—146]. Открытие и ис¬
следование кеми-обинских памятников на Керченском
полуострове, служившим мостом, соединяющим Северо-1
Западный Кавказ с основной частью Крымского полу--
острова, убедило нас в том, что нельзя кеми-обинские па^
мятники рассматривать как отдельную крымскую культуру.
Речь может идти лишь о том, что эти памятники состав¬
ляют территориальный вариант единой культуры, охва¬
тывающей огромную приморскую область от Абхазии на
Востоке до Крымских гор на Западе [43, с. 101—102].
Далее, опыт изучения кеми-обинских погребений на
Керченском полуострове заставляет с осторожностью
отнестись к безынвентарным погребениям Крымских пред¬
горий, совершенных в простых ямах, которые все иссле¬
дователи по традиции относили к ямной культуре. Сделать
это тем более необходимо, что, судя по данным разведок и
раскопок А. А. Щепинского, в предгорном и горном Крыму,
а также на его южном берегу известны стоянки только
Кеми-обинской культуры, Все эти стоянки открытые, ни-
20

Мом и никак не защищенные. Зная подвижность и много¬
численность ямных племен, их постоянное стремление
к расширению своих пастбищ, трудно, если вообще воз¬
можно, представить себе мирное сосуществование двух
риипокультурных массивов, особенно при условии, что
иг ионным занятием и ямных и кеми-обинских племен
было скотоводство, хотя скорее всего, у кеми-обинцев оно
было по кочевым или полукочевым, а отгонным, с исполь-
iioiminioM пастбищ в горах и в узких речных долинах.
И отой естественной ограниченности пастбищ кеми-обин-
цпи, явно не привычных для ямных племен, освоивших
огромные просторы Каспийско-Черноморских степей, и
кроется, по-видимому, ответ на вопрос о характере
ишшмоотношений между интересующими нас народами —
нолишпенные районы Крыма просто не представляли
экономического интереса для ямных племен. А раз так, то
пот основания погребения предгорий даже без ярко вы¬
раженных кеми-обинских признаков считать ямными,
хотя и не исключена возможность проникновения отдель¬
ных групп носителей ямной культуры в предгорья.*
II целом же предгорные и горные районы Крыма, подобно
Керченскому полуострову, следует изъять из ямного
м реала.
'Теперь, когда читатель достаточно хорошо знаком
г памятниками Крыма, необходимо обратиться к раскоп¬
кам на юге Херсонской и Николаевской областей. Здесь
а последнее десятилетие также открыта серия интересней-
		 курганов с каменными сооружениями, в том числе
< каменными ящиками.
J3 1972 г. наша экспедиция раскопала огромный девяти-
метровый курган у с. Староселье на Херсонщине. Среди
;iayx десятков погребений, исследованных в этом кургане,
i,aa оказались в каменных ящиках, у которых стенки
украшены геометрическим орнаментом, выполненным крас¬
ной краской. Один из них составлен из шести крупных
плит, причем поперечные плиты заключены между про¬
дольными. Все четыре стенки орнаментированы одинаково.
* 13прочел!, раскопки в степном Крыму показали, что кеми-обинцы
проникали и сюда, а позднее, уже во II тыс. до н. э., когда ката*
комбные племена сменяют ямные, группа кеми-обинских памят¬
ников появляется в Северо-Западном Крыму, в районе Евпато*
рии [89, с. 10].
21

Вертикальные прямые, опущенные от верхнего края ctoj
нок до их основания, делят всю плоскость на зоны, за¬
штрихованные параллельными, идущими наклонно пря¬
мыми. При этом в каждой соседней зоне штриховка идет
с наклоном в разные стороны.
Второй ящик (рис. 4) составлен из десяти плит. Егс
продольные стенки, каждая из которых состоит из тред
плит, упираются в поперечные, составленные из двух|
плит каждая. Орнаментирована лишь верхняя треть пло¬
скости каждой из плит, причем орнаментальные зоны
отделены от остальной части плит горизонтальной ли¬
нией. Лишь на одной плите от горизонтальной линии сви¬
сают отрезки прямых, служащих продолжением укра¬
шающих плиту зигзагообразных линий. Вообще зигзаг
наиболее распространенный элемент в орнаментации стен
этого ящика. Кроме того, встречаются вписанные один
в другие углы, опущенные вершинами вниз и сочетание
вертикально или наклонно идущих коротких прямых с то¬
чечной орнаментацией. И хотя набор орнаментальных мо¬
тивов невелик, каждая из плит украшена по-своему и
красочно.
Каменные ящики с орнаментированными стенками
встречены также на Ингульце, на границе Херсонской и
Николаевской областей [21, с. 252], а в последние
годы благодаря исследованиям украинских археологов
Г. Т. Ковпаненко и особенно О. Г. Шапошниковой выяс¬
нилось, что они широко распространены в Николаевской
области. Таким образом, новые раскопки на Юге Украины
показали, что в степях Днепро-Бугского междуречья
курганы, содержащие погребенья в каменных ящиках,
стенки которых нередко бывают орнаментированы, встре¬
чаются отнюдь не реже, чем в Крыму.
В этой связи особенно важен вопрос о времени распро¬
странения этих памятников в степях Причерноморья,
об их хронологическом соотношении с позднеямными
памятниками. Несколько таких курганов было исследо¬
вано нами в 1968 г., во время раскопок у с. Любимовки
под Каховкой. В одном из курганов (№ 19) основное по¬
гребение, предшествовавшее нескольким ямным, было
совершено в каменном ящике, разграбленном еще в древ¬
ности. В основном погребении кургана № 7, перекрытом
каменной плитой, оказался сосуд, имеющий ближайшие
аналогии среди керамики майкопской культуры, рас¬
22

пространенной на Северном Кавказе, а во впускной мо¬
гиле был найден типично ямный остродонный сосуд.
Наибольший интерес представлял самый крупный,
иптимстровый курган № 14. Оказалось, что его земляная
насыпь имела высоту около 2 м, а вся остальная часть
насыпи, расположенная ниже, состояла из дикарного
камня разной величины. Этот каменный курган диаметром
21) м был обнесен оградой из крупных каменных плит,
поставленных на ребро.
Картина была впечатляющей, тем более что в это время
мы уже знали о глубокой древности этого кургана, ибо
еще в земляной шапке обнаружили детское погребение
с- иозднеямным сосудом яйцевидной формы. Основное
погребение было совершено в каменном ящике. На верх¬
ней плите ящика оказались обломки подлощенного сосуда,
очень напоминающего кеми-обинскую посуду, хорошо
из честную нам по раскопкам на Керченском полуострове.
Все только что описанные курганы и находки в них
позволяют не только вспомнить справедливость давно
мысказанных в литературе мнений о большом влиянии
кавказских культур на причерноморские степи, но и
дают возможность по-новому осмыслить полученные ма¬
териалы. Речь должна вестись не о влияниях кавказских
культур на культуру населения степей Причерноморья,
/I о том, что во второй половине III тыс. до н. э. в степях,
непосредственно примыкающих к Черному морю, проис¬
ходит тот же процесс, что и на Керченском полуострове,
в предгорном и горном Крыму. Племена дольменной куль¬
туры Северо-Западного Кавказа с территории современ¬
ной Абхазии движутся на северо-восток по берегу Черного
моря, а также по берегам рек Лабы и Белой на Кубань,*
а далее, по-видимому, одни племена шли через Тамань
и Керченский пролив в Крым, а другие — вдоль восточ¬
ного берега Азовского моря на Дон и далее в Причерно¬
морские степи.
Вероятнее всего подобное движение не было процес¬
сом единовременным и могло быть осуществлено посте¬
пенно, не в одно столетие. При этом племена дольменной
культуры тесно соприкасались с племенами майкопской
* Такой путь строителей дольменов наметил еще в начале нашего
столетия Е. Д. Фелицын, известный исследователь кавказских
дольменов.
23

культуры, жившими, в частности, на Кубани и на Таман
ском полуострове. Не исключено также, что и сами май
конские племена, теснимые носителями дольменной куль
туры, приходят в движение. Во всяком случае влияний
майкопской культуры на ямную отмечается всеми иссле*]
дователями.	]
Задача дальнейших раскопок — проследить, как да¬
леко на запад и в какое именно время в сравнении с хро¬
нологией ямной культуры проникают кавказские племена.
Заметим, "что если вновь полученные материалы из курга¬
нов Причерноморских степей и Крыма соответствуют
предложенной нами сложной картине исторического раз¬
вития этих районов, то тогда становится ясным, почему
в Приазовье, в Приморском районе нижнеднепровского
варианта ямной культуры (по Мерперту), в Крыму, в бо¬
лее западных районах, прилегающих к Черному морю,
широко распространены лишь позднейшие ямные памят¬
ники, хотя в некоторых из названных районов отдельные
проникновения носителей ямной культуры в более раннее
время (например, в Приазовье) не исключены. И все же
в целом их освоение ямными племенами происходит позд¬
нее, чем более северных и северо-восточных районов (име¬
ется в виду Никополыцина и Северный Донец), не говоря
уже о междуречье Дона и Урала. Итак, мы считаем, что
в третьей четверти III тыс. до н. э., когда на основной тер¬
ритории Каспийско-Причерноморских степей живут пле¬
мена ямной культуры (второй этап по Мерперту), узкую
полосу Черноморского побережья и Крым занимают пле¬
мена кавказского происхождения. Их материальная и
духовная культура сформировалась на базе дольменной
и майкопской археологических культур в результате их
многовекового соседства и длительного процесса инфиль¬
трации в Северное Причерноморье, где они контактиро¬
вали с кочевыми ямными и оседлыми трипольскими пле¬
менами.
Вывод о том, что позднейшим ямным племенам в ин¬
тересующих нас районах предшествовали памятники кав¬
казского происхождения, важен не только для понимания
сложной этнической и культурно-исторической обстановки
в III тыс. до н. э., но и для решения одной из животре¬
пещущих проблем первобытного искусства. Речь идет
о происхождении так называемых антропоморфных стел.
Это крупные отесанные каменные плиты, схематически
24

работанные в виде человеческих фигур, где обычно
Iделили лишь плечи и голову. Наиболее совершенные
<*лы отличаются обработкой лицевой стороны — нано-
пси глаза, нос, рот, шея, руки, еще реже на стелах
тречаются переданные рельефом или гравировкой по-
>хи, топоры, пояса. До недавнего времени в Причерно-
прье было известно лишь около двух десятков таких
тел — не была даже ясна их датировка. Но вот раскопки
и\ Нижнем Днепре и в Приазовье [68, с. 7], где были
(Гшаружены ямные погребения, перекрытые антропо-
юрфными стелами, казалось, окончательно решили вопрос
\() их культурной принадлежности и датировке. Стало
немо, что первые попытки запечатлеть образ человека
и монументальном искусстве в степях Причерноморья отно¬
сятся ко времени ямной культуры, т. е. не позже конца
III или самого начала II тыс. до н. э.
И вдруг в кеми-обинских могилах все чаще появляются
/штропоморфные стелы, причем среди них подлинный
шедевр — тщательно отесанная полутораметровая диори-
томая стела. Хорошо выраженная голова со схематично
переданным лицом, рельефом выделенные руки, согнутые
па груди, пояс и ниже его — пара геральдически распо¬
ложенных человеческих фигур — такова стела из Казан¬
ков под Бахчисараем.* А. А. Щепинский, значительно
пополнивший коллекцию крымских антропоморфных из-
иаяний, разделил их на две группы. Тщательно обрабо¬
танные он считает кеми-обинскими, а более грубые свя¬
зывает с ямной культурой.
Наши раскопки на Керченском полуострове, т. е. на
территории бесспорно кеми-обинской, откуда происходит
семь антропоморфных стел, выяснили, что наряду с со-
иершенной стелой типа Казанков стелы, менее тщательно
сделанные (рис. 5), и просто примитивы также связаны
г памятниками кеми-обинского типа. Поэтому попытку
Щепинского разделить стелы по качеству обработки,
приписав их разным культурам, нельзя признать удачной.
По-видимому, окончательное решение вопроса о про¬
исхождении антропоморфных стел еще впереди, тем более
что массовые раскопки курганов в Причерноморских
* В 1965 г. под Бахчисараем нашли еще одну стелу, аналогичную
Казанковской, на ее обратной стороне нанесены рисунки живот¬
ных.
25

степях в последние годы дали много новых находок.
И все же мы позволим себе высказать несколько предва¬
рительных соображений по этому вопросу.
Прежде всего необходимо подчеркнуть, что антропо¬
морфные стелы неизвестны восточнее Дона, т. е. в рай¬
онах древнейших ямных памятников. Да и в Причерно¬
морье они ни разу не встречены в памятниках первого
или второго этапов. Это значит, что все стелы, связанные
с ямными курганами Причерноморья, датируются концом
III—самым началом II тыс. до н. э. Уже эти факты пока¬
зывают, что антропоморфные стелы не являются неотъем¬
лемым компанентом ямной культуры, а получают распро¬
странение лишь на позднем этапе в западной, Причерно¬
морской части ее огромного ареала.
При решении вопроса, у кого позаимствовали поздне-
ямные племена причерноморских степей антропоморфные
стелы, следует учесть, что в настоящее время известно
около 80 таких изваяний, из них около 20 найдены в Крыму
а еще не менее 50 стел обнаружено в последние годы (рас¬
копки В. Г. Петренко, О. Г. Шапошниковой, Г. Т. Ков-
паненко, Н. М. Шмаглия и А. М. Лескова) на юге Херсон¬
ской, Николаевской и Одесской областей, т. е. в районах,
непосредственно прилегающих к Черному морю. Эта тен¬
денция прослеживается и за пределами СССР, где не¬
сколько аналогичных стел известно в Румынии и Бол¬
гарии. Значительно реже стелы встречаются в более се¬
верных районах степи, но и тогда места их находок свя¬
заны с берегами Днепра или других рек, текущих в Чер¬
ное море и всегда служивших важными путями для пере¬
движения древних народов. В поисках ответа на вопрос
о происхождении антропоморфных стел нельзя не заме¬
тить, что на территории Крыма, Херсонщины, Николаев-
щины они тесно связаны с мегалитамц:* каменными огра¬
дами, так называемыми кромлехами, каменными ящиками,
разновидностью дольменов — менгирами (рис. 6). Однако
связывать происхождение антропоморфных стел с памят¬
никами северо-кавказского происхождения, предшествую¬
щими в степях Причерноморья позднеямным, также нет
достаточных оснований. Прежде всего антропоморфные
столы совсем не известны на Северо-Западном Кавказе,
пи коронной территории распространения дольменной
• «Manic,* Гшлмпой, «литое» — камень,
20

Рис. 6. Менгир. Крым. Керченский полуостров.
культуры. До недавних раскопок большого кургана в Наль¬
чике [80] мы не знали их в памятниках Майкопской куль¬
туры. Кроме того, необходимо учитывать, что стелы, судя
по их вытянутым пропорциям, часто заостренным осно-
наниям, точно так же как более поздние скифские извая¬
ния или половецкие статуи, создавались их творцами для
установки на курганах. Между тем подавляющее боль¬
шинство стел или перекрывали могилы наряду с простыми
(нередко даже без следов обработки) плитами, или исполь¬
зовались среди камней и плит, составлявших ограду кур¬
гана, т. е. находились под землей. Не помогают разо¬
27

браться в этом вопросе и те немногочисленные стелы, ко¬
торые были найдены в результате современной распашки
курганов, тоже когда-то находившиеся под насыпями.
Создается впечатление, что во всех точно засвидетельство¬
ванных археологами случаях находок стел они исполь¬
зовались уже вторично.
Особенно ярко вторичное использование стел прояви¬
лось в Нальчинском кургане — там две антропоморфные
стелы наряду с простыми плитами служили как части
стен каменного ящика, причем врыты они были головами
вниз, а еще четыре стелы были найдены среди плит пере¬
крытия [81, с. 13 и сл.]. Получается, что художественный
смысл этих монументальных скульптур был в равной мере
чужд и позднеямным племенам и их кавказским предше¬
ственникам. Тогда, возможно, стелы принадлежали ка¬
кому-то еще более древнему народу, населявшему Причер¬
номорские степи и Северный Кавказ? Но уровень наших
знаний сегодня таков, что можно смело утверждать:
в III тнс. до н. э. (время появления древнейших курганов)
в интересующих нас районах не было никакого другого
населения, кроме носителей уже известных нам археоло¬
гических культур. Значит, все-таки проблема древней¬
шего монументального искусства зарыта в прямом смысле
слова в курганах юга СССР. Вновь обратимся к самим
стелам, подумаем, кого они изображают.
Археологи Запада, глубоко изучавшие во многом близ¬
кие причерноморским стелы юга Франции, кстати самым
тесным образом связанные с мегалитами, считают, что на
стелах изображены боги. Однако советский ученый
А. А. Формозов обратил внимание на то, что каждая из
стел индивидуальна и по набору вещей, изображенных
на ней [75, с. 97 и сл.; 76, с. 186 и сл.], и в передаче черт
лица и рук. Вместе с тем Формозов подметил, что на наи¬
более совершенных стелах изображаются пояса, посохи,
булавы, т. е. предметы, обозначающие атрибуты власти *,
и на этом основании предположил, что эти памятники
устанавливались на могилах вождей или старейшин.
Эта мысль представляется верной. Учитывая сложные,
часто враждебные отношения между разными племенами,
вряд ли можно сомневаться, что снятие и уничтожение
* На одной из найденных нами стел во время раскопок на Кер¬
ченском полуострове изображены посох и топор.
28

памятника, поставленного на кургане, где погребен ка¬
кой-нибудь старейшина или вождь враждебного племени,
или использование этого памятника в качестве строитель¬
ного материала, т. е. осквернение его (вспомним наль¬
чикские стелы, вкопанные головой в землю), было распро¬
страненной формой мести. Точно так же разграбление и
тем самым осквернение чужих могил было распространено,
а частности, у скифов.
Трактуя антропоморфные стелы как памятники вож¬
дям, мы тем самым находим объяснение вторичному их
использованию, причем временный разрыв между изго¬
товлением и установлением стелы на кургане и ее низвер¬
жением для вторичного использования практически не
существовал. Таким образом, мы приходим к выводу, что
создателями антропоморфных стел — древнейших памят¬
ников, запечатлевших человека в монументальном ис¬
кусстве, были предшественники позднеямных племен
в прибрежных районах Черного моря, где они обитали
ко второй половине III тыс. до н. э., а в Крыму их памят¬
ники известны и в первой половине II тыс. до н. э.
Выше мы вспоминали об антропоморфных изваяниях
юга Франции. На их удивительное сходство с причерно¬
морскими той же эпохи неоднократно обращали внимание
исследователи. Однако все попытки как-то связать стелы
Франции и Причерноморья ни к чему не привели: огромное
расстояние, разделяющее их, при том, что на территории
Западной и Центральной Европы нет ни одного памятника,
как-то связывающего эти два разных мира, лишают иссле¬
дователей возможности объяснять появление антропоморф¬
ных стел у племен, живших в одной части Европы, влия¬
нием населения другой.
По-видимому, дело здесь не в прямых связях или влия¬
ниях. Огромный прогресс человечества в связи с перехо¬
дом к скотоводству и земледелию от рыболовства и охоты
во многом изменил мировоззрение древних. Не случайно,
что именно с переходом от присваивающей экономики к про¬
изводящему хозяйству, когда в руках немногих людей
скапливаются богатства, а большинство попадает в за¬
висимость от родо-племенной верхушки, возникает идея
прославления «сильных мира сего». Так, в Египте появ¬
ляются пирамиды, в Среднеземноморье и на Кавказе —
мегалитические постройки, грандиозные менгиры (столбо¬
образные камни) и дольмены, составленные из массивных
29

Многотонных плит, в степях и предгорьях Причерно¬
морья — курганы, достигающие десятиметровой высоты.
Конечно, ямные и майкопские курганы и дольмены Се¬
веро-Западного Кавказа — это не пирамида Хеопса, но
идея у строителей этих памятников была одна — возве¬
личить погребенного в них человека, создать ему вечный
памятник, достойный его власти и богатства. И идея эта,
конечно же возникшая в древнейших цивилизациях Вос¬
тока, очень скоро стала достоянием всего Старого Света.
Различны пути распространения каких-то идей в чело¬
веческом обществе, но достаточно взглянуть на карту
дольменов, расположенных, в частности, на берегах Среди¬
земного и Черного морей, чтобы понять роль морских кон¬
тактов в распространении этих памятников. Связывая
дольмены с антропоморфными каменными изваяниями,
хочется обратить внимание на базальтовые стелы Передней
Азии [46, с. 7]. Быть может, сходство этих стел с фран¬
цузскими и причерноморскими поможет установить, что
именно из районов древнейших цивилизаций проникло
в Европу — Западную и Восточную — удивительное уме¬
ние воссоздавать в камне монументальный человеческий
образ. Если эта догадка справедлива, становится понятной
близость французских и причерноморских стел, имеющих
общую прародину. Поэтому представляется чрезвычайно
интересной находка стел в Нальчикском кургане и
в других курганах Кабардино-Балкарии [82, с. 15—16],
а также единственная пока антропоморфная стела с тер¬
ритории распространения дольменной культуры — За¬
падного Кавказа [53, с. 36, 40]. Верится, что эти находки
являются важной вехой в установлении путей, связы¬
вающих причерноморские племена, создателей древней¬
ших курганов в наших степях с древневосточными циви¬
лизациями через Кавказ.
. . . Готовясь к раскопкам, археолог всегда обдумы¬
вает возможные результаты, их важность и интерес. При¬
ступая к раскопкам курганов на юге Украины и зная
бедность наиболее ранних курганов, мы никогда не ду¬
мали, что они поставят перед нами так много разнообраз¬
ных и сложных вопросов. И если добытые нами материалы
хоть в какой-то мере приблизили нас к решению много¬
численных проблем древней истории юга Восточной Ев¬
ропы, то мы можем считать свою задачу выполненной.

БРОНЗОВЫЙ ВЕК. ОТ СТРОИТЕЛЕЙ КАТАКОМБ
ДО МАСТЕРОВ ЛИТЕЙНОГО ДЕЛА
Конец III—начало II тыс. до н. э. знаменуется огромным
техническим достижением населения степей Евразии.
Люди научились получать бронзу. Бронзовые орудия
труда (топоры, ножи, тесла, долота), отличающиеся боль¬
шей твердостью и прочностью, чем медные, сразу же позво
лили поднять производительность труда. Материальный
уровень жизни племен бронзового века был выше, чем
в предшествующий период эпохи меди. Эта разница хорошо
прослеживается при сравнении подкурганных погребений
уже известной читателю ямной культуры со сменившей
ее в степях Причерноморья катакомбной культурой.
Смена эта происходит в начале II тыс. до н. э., т. е. в самом
начале бронзового века. Территория, занимаемая пле¬
менами катакомбной культуры, огромна — от нижней
Волги на востоке до Поднестровья на западе, от среднего
течения Дона на севере до Крымских предгорий и Пред¬
кавказья на юге.
Естественно, что в разных концах своего ареала пле¬
мена катакомбной культуры имеют существенные отличия,
прежде всего в формах хозяйства. В прямой зависимости
от рода занятий и связей с соседними народами находится
и уровень развития материальной культуры и религиоз¬
ные верования, отражающиеся в погребальном обряде.
Хотя известно значительно больше поселений катакомб¬
ной культуры, чем ямных, ни одно из них не исследовано
с такой полнотой, как ямное Михайловское. Значит и
для характеристики катакомбной культуры важнейшим
источником остаются курганы. Т. Б. Попова [59] выделяет
шесть территориальных вариантов катакомбной культуры.
Для нас наибольший интерес представляют нижнедне¬
провский и североприазовский варианты катакомбной
культуры. В последний из них Попова включила и крым¬
ские памятники, что вполне отвечало слабой изученности
31

этой территории в начале 50-х годов (период ее работы
над монографией).
Ведя раскопки на Херсонщине и в Крыму, мы интере¬
совались каждым катакомбным погребением: ведь ряд
интереснейших вопросов истории племен бронзового века
юга Восточной Европы связан с изучением катакомбной
культуры в Причерноморских степях. Но прежде всего
необходимо хоть коротко охарактеризовать катакомбные
памятники интересующей нас территории.
Уже давно археологи заметили, что подавляющее
большинство погребений катакомбной культуры совер¬
шено в курганах, созданных ямными племенами. Иными
словами, носители катакомбной культуры предпочитали
хоронить своих покойников в уже существующих курга¬
нах, располагая их полукругом на периферии насыпи.
Сами погребальные сооружения катакомбной куль¬
туры были значительно сложнее и разнообразнее, чем
в предшествующий период. По-прежнему бытуют захоро¬
нения в простых ямах, но большинство могил предста¬
вляют собой катакомбы, различающиеся размерами и
формами входных ям — подпрямоугольных, овальных,
круглых. Также различны входные отверстия, вырублен¬
ные в одной из стенок входной ямы и ведущие в ката¬
комбу, — круглые или арковидные. Нередко входные
отверстия закрываются каменной плитой или деревянными
планками. Наряду с просторными катакомбами, куда
ведут одна или несколько ступенек, известны миниатюр¬
ные ниши или несколько более просторные подбои, дно
которых лежит на одном уровне с дном входной ямы.
Сравнительно редко встречаются могилы с двумя катаком¬
бами, вырытыми в разных стенках входной ямы.
Часто покойников клали на подстилке из камыша.
Дно катакомб посыпалось охрой или (реже) известью.
Иногда катакомбы использовались для вторичных за¬
хоронений, по-видимому членов одной семьи; в таких
случаях кости первого погребенного отодвигали к задней
стенке катакомбы.
Известны в катакомбах и коллективные захоронения,
в которых обнаружено по 2—3 погребенных. В коллектив¬
ных могилах чаще всего хоронили взрослых вместе
с детьми. Погребальный обряд неустойчивый — умерших
клали в скорченном положении на боку, в вытянутом на
спине и даже, как в ямное время, — на спине с поднятыми
32

вверх коленями. Чаще всего погребенные лежат головой
на юг, хотя и в этом нет твердой закономерности — не¬
однократно попадаются катакомбные могилы, где умерших
клали головой на запад, реже на восток или на север.
Непостоянно и количество охры, встречаемое в катакомб¬
ных могилах, — от обилия к считанным кусочкам.
По-видимому, обобщение всех деталей и особенностей
погребального обряда в каждом территориальном варианте
и во всей культуре в целом позволиг выделить разные
временные этапы катакомбной культуры^ но эта работа
еще ждет своего исследователя. Попытки же сделать по¬
добные выводы в итоге рассмотрения обряда на материа¬
лах какой-то одной, пусть и значительной* курганной
группы в лучшем случае дадут представления о смене об¬
ряда лишь в данном, конкретном районе. Ведь необходимо
учитывать большую подвижность катакомбных племен
(каждое племя могло иметь свои, только ему присущие
детали погребального обряда), а это значит, что в другом
районе в пределах одного территориального варианта
порядок пребывания катакомбников мог быть иным, и
в таком случае археолог столкнется с иной временной
последовательностью в погребальном обряде.
Однако пора познакомить читателя с находками из
погребений катакомбной культуры — их гораздо больше,
и ассортимент их несравненно шире, чем в ямное время.
Теперь в могилах встречаются и по два сосуда, вместе
с ними находят костяные и бронзовые украшения, камен¬
ные, кремневые и бронзовые орудия труда и предметы во¬
оружения, почти никогда не встречаются безынвентарные
погребения. Набор посуды катакомбной культуры очень
разнообразен, причем большая часть ее украшена орна¬
ментом. Наряду с сосудами яйцевидной формы, отличаю¬
щимися от ямных лишь плоским дном (круглые и острые
донья совсем исчезают), встречаются стройные, велико¬
лепных пропорций и четкой профилировки горшки и
оригинальной формы ритуальные сосуды — курильницы,
полностью покрытые орнаментом. У наиболее пышно
украшенных сосудов орнаментируются даже донья.
Особенно красива керамика харьковско-воронежского
и донецкого (по Т. Б. Поповой) вариантов катакомбной
культуры, иногда встречающаяся и в Приазовье и на
Нижнем Днепре. Это подлинные произведения искусства.
Казалось бы, соединение на одном сосуде врезного орна-
3 А, Я« Леонов
33

Рис. 8. Кремневые наконечники дротика п стрел из погребении катакомбной
культуры. Первая половина II тыс. до н. э. Херсонская обл.
мента, отпечатков плетеного шнура и полой трубочки
должно выглядеть аляповато, но нет, безвестному автору
не изменяет чувство меры. Разнообразны и орнаментальные
мотивы (заштрихованные треугольники и полукруглые
фестоны, концентрические круги и зигзагообразные ли¬
нии). Исполненные в разной технике, в неожиданных
сочетаниях и ритмах, орнаменты катакомбной керамики
говорят о высоком художественном вкусе их творцов (рис. 7).
С таким же искусством и огромным техническим ма¬
стерством сделаны кремневые наконечники стрел, копий
и дротиков, обработанные тончайшей ретушью (рис. 8)л
и каменные зашлифованные до блеска боевые топоры
34

(рис. 9), и булавы, украшенные каннелюрами и рельефным
орнаментом. Диорит и змеевик, нефрит и кварцит с оди¬
наковым успехом обрабатывали умельцы Причерномор¬
ских степей еще в первой половине II тыс. до н. э. На фоне
этих находок куда более скромно выглядят бронзовые
шилья и кованные листовидные ножи. Главные же ору¬
дия труда — бронзовые тесла, долота, топоры, известные
в памятниках катакомбной культуры, в основном явля¬
ются предметами импорта с Северного Кавказа.
Разнообразны украшения катакомбной культуры.
Наряду с костяными нарезными пронизями, просверлен¬
ными клыками животных, молоточковидными булавками,
уже известными нам по ямньш погребениям, появляются
и серебряные, изогнутые в полтора оборота височные
кольца, бронзовые бусы, различные подвески, пронизи
и т. д.; белые и синие стеклянные бусы, украшения из
сердолика, бирюзы, ляпис-лазури указывают на значи¬
тельное расширение культурных связей катакомбных
племен вплоть до Передней Азии.
Часто в катакомбных могилах встречается и жертвен¬
ная пища. В одном из сосудов оказались остатки проса,
но обычно археологи находят кости животных. По подсче¬
там Поповой, кости овец составляют до 70% от общего
количества находок. Затем идут кости крупного рогатого
скота. Скотоводство остается главным занятием катакомб¬
ных племен. В глубинных районах степи оно кочевое или
Рис. 9. Каменные топоры из погребений катакомбной культуры. Первая
полоЬина II тыс. до н. э. Запорожская обл.
3*
35

полукочевое, и в этом смысле показателен состав стада,
.где на нервом месте стоит мелкий рогатый скот. Большая
подвижность катакомбных племен, которые в конце ката¬
комбного времени осваивают верхового коня (в памятниках
этого времени появляются предметы конской сбруи, сделан¬
ные из кости и рога), способствовала установлению тесных
и прочных связей с племенами Северного Кавказа, быв¬
шими главными поставщиками сырья и готовых бронзо¬
вых изделий. Северо-кавказский импорт известен не
только в самых отдаленных концах катакомбного мира,
но через посредство катакомбных племен он проникает
и в районы лесостепной и лесной зоны. Вместе с ним вещи
катакомбной культуры попадают в среднеднепровскую и
фатьяновскую культуры, занимающие соответственно
среднее и верхнее Поднепровье и Подесенье, а также
в Полтавкинскую культуру Среднего Поволжья.
Иной была жизнь оседлых племен катакомбной куль¬
туры, освоивших Черноморское и Приазовское побе¬
режья, плодородные долины Дона и Северного Донца,
Днепра и его многочисленных притоков. Здесь успешно
развивается придомное скотоводство с преобладанием
в составе стада крупного рогатого скота, все большую роль
игр ает мотыжное и появившееся в степях пашенное [86]
земледелие. Находки зерен ячменя и проса, многочислен¬
ные зернотерки, жернова, кремневые вкладыши для сер¬
пов, серповидные ножи — бесспорные свидетели разви¬
вающегося земледелия. В качестве наконечников мотыг
вполне могли использовать бронзовые клиновидные тесла.
У катакомбных племен появляется бронзолитейное произ¬
водство. Так, в одном из погребений найден каменный
пест для дробления руды, в другом, помимо типичного
катакомбного сосуда, оказались глиняный тигель с кап¬
лями меди на стенках и обломки глиняной литейной формы
для отливки проушного топора. Очень интересны неодно¬
кратно встречающиеся в катакомбных могилах песчани¬
ковые формочки, имеющие в средней части глубокий жело¬
бок. Как правило, их находят парами. Возможно, прав
В. А. Городцов, считавший их литейными формами. Это
тем более вероятно, что на некоторых таких формочках
видны следы огня, а на одной из них остатки металла.
Находка биконического пряслица на одном из поселе¬
ний — свидетельство появившегося прядения и, по-ви¬
димому, ткачества.
36

Сравнительно большое количество кремневых наконеч¬
ников стрел разных типов, точно так же как и распростра¬
нение кремневых наконечников копий и дротиков, камен¬
ных боевых топоров и булав, говорит о возрастающей роли
войны в жизни общества. В этой связи бесспорный интерес
представляет находка деревянного лука, обнаруженного
в катакомбной могиле в Приазовье: лук был про той и
представлял собой уплощенную, слегка изогнутую палку
длиной более метра.
Как видим, материал, характеризующий катакомбную
культуру, разнообразен и достаточно богат, помогает
понять разные стороны жизни населения Причерноморских
степей в первой половине II тыс. до н. э. И все-таки каждый
новый полевой сезон приносит неожиданности, вновь и
вновь возвращает исследователей ко многим нерешенным
проблемам и спорным вопросам. На некоторых из них
хоть коротко необходимо остановиться.
В изучении всех археологических культур едва ли
не наиболее сложным является вопрос об их происхожде¬
нии. В полной мере это относится и к катакомбной куль¬
туре. Так, еще В. А. Городцов считал ее пришлой и связы¬
вал с Восточным Средиземноморьем. Финские археологи
А. Тальгрен и А. Европеус явились авторами концепции
западно-европейского происхождения катакомбной куль¬
туры. Советские археологи М. И. Артамонов, В. А. Фи-
сенко и другие отстаивают идею южного, закавказского ее
возникновения. Наконец, еще в 30-е годы в СССР и за
рубежом ряд ученых выступили с идеей автохтонного, мест¬
ного происхождения катакомбной культуры, сформиро¬
вавшейся на базе предшествующей ей ямной культуры.
Именно последняя точка зрения получила широкое рас¬
пространение среди специалистов, занимающихся древ¬
ней историей Евразийских степей, поэтому остановимся
на этой гипотезе подробнее.
Наибольшее обоснование она получила в книге
Т. Б. Поповой, где автор подчеркивает типологическое
единство катакомбных сосудов и позднеямных, предста¬
вляя себе имеющиеся изменения в керамике как итог
развития сравнительно простой формы в более сложную.
Такую же эволюцию находит Попова и в развитии погре¬
бальных сооружений от простой ямы к яме с нишей* потом
к подбою щ наконец* к катакомбе.
37

Эту эволюцию в погребальном обряде, очевидно, право¬
мерно связать, в частности, с освоением бронзы, что отра¬
зилось и на развитии материальной культуры, и на идео¬
логических представлениях общества. Однако нельзя не
согласиться с Л. С. Клейном [30], справедливо заметив¬
шим, что гипотезе Поповой (для того, чтобы она стала
научно доказанным фактом) недостает как минимум дока¬
зательств хронологической последовательности «переход¬
ных» типов могил, разделяющих ямы от катакомб. Между
тем раскопки курганов в Нижнем Поднепровье, прове¬
денные в начале 50-х годов украинскими археологами
Е. Ф. Лагодовской, О. Г. Шапошниковой, Д. Т. Березов-
цем, обнаружили, что сочетание признаков ямной и
катакомбной культур, нередко встречаемой в памятниках
Нижнего Поднепровья, свидетельствует об их одновремен¬
ности и является результатом постоянных контактов,
а не показателем их родства.
Для решения этого вопроса важны материалы наших
исследований в Нижнем Поднепровье [44, с. 9 и с л.].
Так, во время раскопок под Скадовском, на юге Херсон-
щины, особый интерес вызвали несколько погребений,
совершенные в просторных катакомбах со ступеньками,
в которых оказалось по два-три сосуда. Причем в каждой
могиле один сосуд обычен для позднеямной культуры,
а остальные для развитой катакомбной. Такое сочетание
керамики во вполне сформировавшихся катакомбах не
позволяет вслед за Поповой рассматривать ямы с под¬
боями как переходную форму погребальных сооружений
от ям к катакомбам. Наши раскопки убеждают, что на
каком-то этапе в Причерноморских степях одновременно
сосуществуют позднеямные и развитые катакомбные памят¬
ники. Это сосуществование лучше всего доказывается
стратиграфией нескольких Нижнеднепровских курганов,
где катакомбные погребения оказались основными, а ям-
ные впускными, хотя, как мы знаем, правилом является
большая древность ямных в сравнении с катакомбными
захоронениями. Вывод из факта сосуществования ямной
и развитой катакомбной культур может быть только один—
гипотеза о происхождении катакомбной культуры из
ямной должна быть снята. Значит, катакомбная культура
пришлая, но откуда? И здесь необходимо признать, что
уровень археологических знаний сегодня таков, что ни
одна из гипотез, упомянутых нами в начале этой главы,
38

пока не может быть убедительно доказана их авторами.
Быть может, еще более спорной выглядит попытка
Л. С. Клейна решить проблему происхождения донецкой
катакомбной культуры. Он в какой-то мере использует
две давно существующие точки зрения о западноевропей¬
ском (керамика) и средиземноморском (погребальные со¬
оружения) ее происхождении [29].
Итак, к уже привычному сочетанию слов «катакомбная
культура» прибавилась «донецкая». Дело в том, что
в последнее десятилетие почти во всех районах распро¬
странения катакомбной культуры был добыт новый боль¬
шой материал. Выяснилось, что территориально далекие
друг от друга варианты имеют много различий и это по¬
зволило исследователям (например, Л. С. Клейну,
О. Г. Шапошниковой) говорить о существовании не одной
катакомбной культуры, а нескольких. Конечно, оконча¬
тельное решение вопроса о том, сколько их было, еще
впереди, но уже сейчас очевидно, что наиболее близки
между собой памятники Волго-Маныча и Предкавказья;
Донецкого и Харьковско-Воронежского, Приазовского и
Нижнеднепровского вариантов. Что касается двух послед¬
них, выделенных Поповой, то материалы наших экспеди¬
ций, а также раскопки Щепинского в степном Крыму,
показали, что здесь нет оснований для деления катакомб¬
ных памятников на два варианта. Ведь степи Северного
Приазовья, Крыма и Нижнеднепровского Левобережья
являются единым массивом, ничем и никак не разделен¬
ным. Начиная с III тыс. до н. э. и вплоть до средневековья,
эти степи всегда населяли очень подвижные скотоводче¬
ские племена. Не являются исключением и племена ката¬
комбной культуры,, осевшие лишь по берегам рек и по¬
бережью Сиваша и Азовского моря, а в основной своей
массе передвигавшиеся в поисках пастбищ по степям
Северного Причерноморья на значительные расстоя¬
ния.
Итак, сама система хозяйства племен, обитавших
здесь, препятствовала возможности появления у них
каких-то серьезных отличий, которые давали бы доста¬
точно оснований ставить вопрос о существовании терри¬
ториальных вариантов. Причина ошибки Поповой кроется
в недостаточном количестве материала, которым она рас¬
полагала. Так, говоря о разнице в керамике Северного
Приазовья и Нижнего Поднепровья1 Попова вынуждена

была оперировать находками из Приазовских курганов и
Нижнеднепровских поселений, что, конечно, помешало
ей получить объективную картину. Имеющийся пробел
в наших знаниях катакомбной керамики из курганов
нижнего Поднепровья ликвидирован в последние годы.
Теперь совершенно ясно, что единство форм, орнамен¬
тальных мотивов и принципов орнаментации керамики
не разъединяет, а наоборот, объединяет интересующие
нас районы, а массовые раскопки курганов в Крымских
степях и на Керченском полуострове позволяют и этот
район относить к одному территориальному варианту
катакомбной культуры, который я предлагаю (по анало¬
гии с ямными памятниками) называть приморским вариан¬
том. Кстати, как и в предшествующее, позднеямное время,
здесь хорошо заметна связь с Северным Кавказом, не
только в металле (что является общим для всей катакомб¬
ной культуры), но и в керамике. Особенно показательны
найденные нами под Каховкой низкие, очень широкие,
так называемые реповидные сосуды с венчиком в виде
плоского «воротничка».
Вместе с тем раскопки в низовьях Днепра показали
отличия и в керамике и в погребальном обряде этой терри¬
тории от более северных районов (Никополыцина), кото¬
рые Попова тоже включала в нижнеднепровский вариант.
Так, на Никополыцине и Запорожчине почти никогда
не встречается керамика северокавказских типов, зато
часто попадается посуда более северной, среднеднепров¬
ской культуры. При сравнении погребального обряда
бросается в глаза почти полное отсутствие катакомб на
Никополыцине, что Попова считала одним из признаков
нижнеднепровского варианта в целом. Это ее наблюдение
впоследствии послужило основанием для некоторых иссле¬
дователей (С. С. Березанской, О. Г. Шапошниковой)
считать, что на Нижнем Днепре вообще не было ката¬
комбной культуры, что в первой половине II тыс. до н. э.
здесь продолжали жить ямные племена, испытавшие лишь
влияние носителей катакомбной культуры.
Однако раскопки в зоне строительства Краснознамен-
ской и Каховской оросительных систем, а также Северо-
Крымского канала показали широкое распространение
вдесь и подбоев и катакомб с типично катакомбной кера¬
микой. Тут, в частности, значительный процент составляют
сосуды, хорошо известные на Северном Донце.
40

В связи с этим нельзя согласиться с мнением Березан¬
ской и Шапошниковой, считающих, что ямы с подбоями
«следует понимать как подражание катакомбам» [8, с. 273].
Ведь~необходимо учитывать, что обряд погребения (в том
числе и тип погребальных сооружений)! является"наиболее
консервативным элементом духовной культуры любого
древнего общества. Именно он в ряде случаев служит
определяющим признаком той или иной культуры (ямная,
дольменная, катакомбная, срубная) и позволяет почти
всегда безошибочно определять культурную принадлеж¬
ность памятника.
ГВ отличие от орудий труда и вооружения, где техниче¬
ские достижения распространяются очень быстро и где
возможны местные подражания лучшим импортным об¬
разцам, предметы украшения, используемые в качестве
деталей костюма, керамика, главным образом ее орнамен¬
тация, и особенно погребальный обряд изменяются очень
медленно, обычно при смене археологических культур.
Такая смена и происходит в Причерноморских степях
где-то на рубеже III—II тыс. до н. э. В это время сюда
проникают носители развитой катакомбной культуры,
характеризующиеся более высоким уровнем развития
материальной культуры, совершенно иным комплексом
керамики и погребальным обрядом в сравнении с обитав¬
шими здесь позднеямными племенами.
Судя по итогам раскопок последних лет, какое-то время
в Нижнеднепровских степях имело место сосуществование
племен обеих культур. Скорее всего в результате этого
контакта и появились в катакомбных памятниках поздне-
ямные плоскодонные, неорнаментированные сосуды.
Все увеличивающееся проникновение племен катакомб¬
ной культуры в Нижнее Поднепровье приводит к посте¬
пенной ассимиляции обитавших здесь позднеямных пле¬
мен, к изменению ямного погребального обряда, к появле¬
нию ям с небольшим подбоем. Таким образом, появление
подбоев — по сути нового вида погребальных сооруже¬
ний — не является результатом подражания чужому,
катакомбному погребальному обряду, а служит объектив¬
ным отражением процесса постепенной ассимиляции носи¬
телей одной археологической культуры (ямной) племе¬
нами другой (катакомбной).
До сих пор, ведя разговор о памятниках катакомбной
культуры, мы определяли их датировку, как и принято
41

в науке, первой половиной II тыс. до н. э. Понятно, что
за пять столетий материальная культура катакомбных
племен претерпела ряд изменений. В частности, еще
Т. Б. Попова выделила среди материала катакомбных
поселений керамику, украшенную несколькими налеп-
ными валиками. Эта посуда получила название много-
валиковой. Памятники с многоваликовой керамикой
Попова считает позднекатакомбными и датирует их второй
половиной п тыс. до н. э. Однако последующие исследова¬
ния показали, что, судя по находкам на этих же поселе¬
ниях каменных топоров и бронзовых ножей, характерных
для поздних северо-кавказских комплексов, они относятся
к XVI—XV вв. до н. э. Позже эта дата была подтверждена
находками древнейших роговых дисковидных псалиев [39].
(Псалии, или усики, служили для скрепления удил с ре¬
менными частями уздечки).
В курганах многоваликовая керамика встречается
редко, а поэтому ограничимся лишь упоминанием этой
группы памятников, наиболее детально изученной укра¬
инским археологом С. Н. Братченко [12]. Он, в частности,
убедительно доказал, что культура с многоваликовой ке¬
рамикой сформировалась в ходе сложных процессов пере¬
движения, в котором принимают участие представители
всех территориальных вариантов катакомбной культуры.
Тогда же, в XV в. до н. э. в Северном Причерноморье
появляются племена срубной культуры — наиболее позд¬
ней из степных культур бронзового века, выделенных
еще Городцовым.
Дальнейшие раскопки в Поднепровье, на Дону, на
Волге значительно пополнили представления о срубной
культуре и убедительно показали, что ее самые древние
памятники известны в Поволжье, где удалось проследить
ее происхождение, связав с предшествующими культу¬
рами — Полтавкинской и ямной. Всесторонне харак¬
теризуя срубную культуру, О. А. Кривцова-Гракова [33]
доказала, что процесс формирования срубной культуры
происходит в Поволжье еще во второй четверти II тыс.
до н. э. и уже середина II тыс. до н. э. является временем
наибольшего распространения срубной культуры, когда
ее носители занимают огромную территорию — от Улья-
новского^Поволжья на севере до Предкавказья на юге,
от Приаралья на востоке до среднего течения Северного
Донца на западе. Изучение срубной культуры в процессе
42

ее многовекового развития (наиболее поздние срубные
памятники Кривцова-Гракова датировала рубежом VIII—
VII в. до н. э.) позволило выделить два хронологических
периода ее развития — ранний и поздний. Причем если
в Поволжье и в Подонье Кривцова-Гракова отмечает
памятники обоих периодов, то в Причерноморских степях
самые ранние памятники срубной культуры она относит
скорее всего к началу II периода, т. е. к XIII в. до н. э.,
а сам второй период в Причерноморье делит на два этапа,
о которых читатель узнает ниже.
Исследования последних 15 лет значительно пополнили
и во многом изменили и уточнили представления о сруб¬
ной культуре. Эти изменения и уточнения главным обра¬
зом касаются Причерноморья, где особенно активно изу¬
чались поселения и погребальные памятники, откуда
происходит большинство кладов бронзовых изделий и
литейных мастерских.
Однако прежде всего необходимо познакомить читателя
с основными материалами, типичными для срубной куль¬
туры на разных этапах ее существования.
Погребальные сооружения в виде деревянных срубов,
давшие название всей культуре, наиболее детально ис¬
следовал В. А. Городцов в итоге раскопок на Северном
Донце. Представьте себе неглубокую яму, в которой стоит
прямоугольный ящик, сделанный из бревен или д>сок,
которые связывались в углах с помощью пазов, вырезан¬
ных в поперечных досках, куда вставлялись продольные,
обработанные под шипы. Кроме того, поперечные доски
иногда закреплялись досками-распорками, втиснутыми
между срубом и стенами ям. Сверху срубы покрывались
досками или расколотыми пополам бревнами. В одном
случае встретился сруб с двускатным покрытием в виде
шалаша. Для устройства такой крыши между поперечными
стенками сруба и могильной ямы вкапывались два столба,
на верхних концах которых было положено бревно. Эта
конструкция и служила основой двускатной крыши из
прислоненных к верхнему краю сучьев, покрытых камы¬
шом. Наряду с такими прочными деревянными сооруже¬
ниями, требующими настоящего плотничьего мастерства,
ранние срубные племена хоронили своих покойников и
в простых грунтовых ямах, и в каменных ящиках. Есте¬
ственно, чем южнее в степях расположены курганы, тем
реже в них находят деревянные сооружения, — сказы¬
43

вается отсутствие леса. В таких погребениях важнейшим
датирующим материалом является керамика или бронзо¬
вые ножи. Срубная культура на раннем этапе характе¬
ризуется двумя основными формами посуды — это баноч¬
ные сосуды, которые существуют до самого конца срубной
культуры, и острореберные горшки, обычно орнаменти¬
рованные в верхней части. Орнаментальные мотивы чаще
всего геометрические (треугольники, кресты, ромбы, углы,
меандры) наносились отпечатками шнура, зубчатым штам¬
пом, реже заостренной палочкой. Острореберные орна¬
ментированные сосуды свойственны только для раннесруб-
ных памятников (рис. 10). Эти нарядные сосуды лучше
всего известны по находкам в погребениях, в поселе¬
ниях же их процент очень невелик. Изредка в раннесруб-
ных могилах встречаются бронзовые листовидные ножи,
иногда с едва намеченной продольной невюрой, но чаще
всего плоские, лишь в отличие от более ранних они имеют
хорошо выраженные уступы или перехваты, отделяющие
лезвие от черенка рукоятки (рис. И). Другие находки
в раннесрубных могилах (каменные топоры, бронзовые
шилья, височные кольца, кремневые или костяные нако¬
нечники стрел) пока недостаточно изучены и не могут быть
использованы в качестве датирующего материала. Не по¬
может здесь и обряд погребения. На всех этапах развития
срубные племена хоронили своих умерших в скорченном
положении на боку, чаще всего головой на восток или
северо-восток.
Готовясь к раскопкам в Причерноморских степях, зна¬
комясь со специальной литературой, нельзя было не за¬
метить, что при обилии позднесрубных материалов, нет-нет
да и бросится в глаза типичный раннесрубный нож или
острореберный орнаментированный сосуд. Откуда они
взялись в Запорожской, Херсонской, Крымской обла¬
стях? Ведь позднее время проникновения срубных племен
в Причерноморские степи казалось бесспорным.
Не случайно поздние памятники катакомбной куль¬
туры все исследователи бронзового века Причерноморья
датировали вплоть до последних столетий II тыс. до н. э.
(М. И. Артамонов, О. А. Кривцова-Гракова, Т. Б. По¬
пова и др.), и в археологической печати шла оживленная
дискуссия, какая из археологических культур — поздне¬
катакомбная или позднесрубная — соответствует кимме¬
рийцам — древнейшему народу Причерноморских сте-
44

Рис. 11. Бронзовые ножи раннесрубной культуры. Середина II тыс. до н. э.
Херсонская обл.
пей, имя которого было зафиксировано в письменных
источниках Малой Азии, Ближнего Востока и Древней
Греции. Неудивительно поэтому, что, приступая к много¬
летним раскопкам на юге Украины, мы рассчитывали на
приток нового материала эпохи поздней бронзы, который
дал бы серьезные основания для решения многих спорных
вопросов, имеющих в конечном итоге определяющее зна¬
чение для правильного понимания процесса сложения куль¬
турного комплекса знаменитых народов древности кимме¬
рийцев и скифов. И расчеты наши оправдались.
За три года раскопок (1961—1963 гг.) на юге Херсон-
щины в 56 исследованных курганах (всего около 350 по¬
гребений) мы открыли 98 погребений срубиой куль¬
45

туры [44, с. 7]. Десять из них безусловно относятся
к раннесрубному времени, в том числе три захоронения
совершены в срубах и перекрыты деревянными плахами,
положенными поперек ямы (в двух из них оказались
острореберные горшки, в одном — баночный). Не мень¬
ший интерес представляет еще одна могила в виде ямы
с уступами, имевшая, судя по высоте сохранившихся
столбов, односкатное перекрытие. Здесь оказался баноч¬
ный сосуд, опоясанный у края налепным валиком с вда¬
вливаниями. Среди керамики во впускных срубных по¬
гребениях найдены еще четыре острореберных сосуда, один
из которых особенно интересен тем, что он украшен гео¬
метрическим орнаментом (заштрихованные треугольники),
нанесенным отпечатками зубчатого штампа, и налепным
валиком, опоясывающим сосуд у самого края.
Находки раннесрубных погребений в 1961—1963 гг.
заставили нас вновь обратиться к литературе и архивным
материалам. Выяснилось, что в Нижнем Поднепровье
известно одиннадцать погребений в срубах, а, например,
в Нижнем Поволжье лишь семь. Далее удалось собрать
около 30 острореберных сосудов и почти столько же бронзо¬
вых ножей раннесрубного типа, найденных в разное время
в южных областях Украины (от Одесской до Донецкой).
Если при этом учесть, что бронзовые ножи очень редко
встречаются в срубных погребениях (это известно по ито¬
гам раскопок срубных памятников на всей территории ее
распространения) и что острореберные, богато орнамен¬
тированные сосуды также ставились в могилы значительно
реже, чем простые баночные, которые пока еще археологи
не научились классифицировать по времени, то станет
понятно, что на юге Украины раннесрубные погребения
были достаточно распространены. Количество этих могил
представляется нам еще большим, ибо удалось доказать:
хотя керамика, украшенная валиком, наибольшее рас¬
пространение получает на втором этапе срубной культуры,
однако появляется она еще в раннесрубное время, когда
ее находят и на поселениях и в погребальных комплексах
вместе с острореберными сосудами [44, с. 16 и сл.].
При этом следует учесть справедливое наблюдение Крив¬
цовой-Граковой о том, что в погребения обычно ставилась
посуда наиболее древних форм.
Рабкопки под Каховкой в 1970—1972 гг. дали нам еще
серию раннесрубных впускных и основных погребений.
46

Наибольший интерес представляют курганы, возведен¬
ные над несколькими р^ннесрубными погребениями,
одно из которых является основным, а] другие впуск¬
ными.
Таким образом, благодаря данным стратиграфии и
находкам в могилах, удалось не только констатировать
наличие раннесрубных погребений в курганах юга
Украины, но и разделить их на относительно более ранние
и более поздние внутри раннесрубного периода. Напри¬
мер, в кургане № 5 у с. Вольная Украина в основном
погребении, совершенном в большой прямоугольной яме
(2.95x2.35) глубиной 2.4 Jm, оказалось два острореберных
сосуда, один из которых орнаментирован отпечатками
зубчатого штампа и шнура, а в более позднем погребении
в каменном ящике оказался острореберный сосуд без
орнамента. Обращает на себя внимание размер и глубина
ямы основного погребения.
В рядом расположенном кургане № 3 основное ранне-
срубное погребение также было совершено в большой глу¬
бокой яме (2.6x1.9x2.65 м). Здесь найдены остроребер¬
ный сосуд, украшенный насечками и круглыми вдавле-
ниями, баночный сосуд, каменная терка, бронзовые об¬
кладки деревянного сосуда и бронзовый нож с перехватом
у основания черенка. Перечень основных раннесрубных
погребений, совершенных в больших глубоких ямах, где
встречены острореберные сосуды, украшенные шнуровым
орнаментом, и ножи раннесрубного типа, можно продол¬
жить. Однако основной вывод ясен: раннесрубные погре¬
бения степей Причерноморья делятся подобно Поволж¬
ским погребениям на две хронологические группы, кото¬
рые в Поволжье выделил П. Рау более сорока лет тому
назад. Абсолютный возраст ранних погребений Причерно¬
морских степей устанавливается благодаря общности
погребального обряда с известными Покровскими курга¬
нами в Поволжье, где встречены бронзовые и каменные
изделия, позволяющие их синхронизировать со среднеевро¬
пейскими памятниками XV в. до н. э. Впускные погребе¬
ния, совершенные в сравнительно небольших ямах или
каменных ящиках с острореберными сосудами и бронзо¬
выми ножами более развитых типов, непосредственно
предшествующих кинжалам с упором — типичным ору¬
дием уже позднесрубного периода, можно датировать
XIV в. до н. э.
47

Так, материалы новых раскопок, подкрепленные ста¬
рыми находками, позволили пересмотреть одно из,
казалось бы, наиболее устоявшихся представлений в ар¬
хеологии бронзового века Причерноморских степей [42,
с. 16—17] и доказать, что в то же самое время в середине
II тыс. до н. э., когда срубные племена оказывают замет¬
ное влияние на жителей Приаралья, Казахстанских сте¬
пей, Уральского бассейна, Казанского Поволжья, они
проникают не только в низовья Оки, на Северный Кавказ,
на Нижний Дон, в Приазовье, но и в Причерноморские
степи. Путь продвижения срубных племен в Причерно¬
морье шел из Поволжья через донские степи. Под Росто¬
вом-на-Дону С. Н. Братченко исследовал Ливенцовскую
крепость, которую в середине II тыс. до н. э. штурмовали,
осыпая стрелами с типичными для того времени кремне¬
выми наконечниками (здесь найдено свыше 500 таких
наконечников), раннесрубные племена.
Тогда же в Приазовье появляются поселения с ранне-
срубной керамикой. Одно из них исследовала О. Г. Шапош¬
никова в 1964 г. Можно не сомневаться, что такие поселе¬
ния были и в порожистой части Днепра. Лучше всего об
этом говорит наличие здесь грунтовых могильников
с раннесрубной керамикой. Опыт изучения ямной и ката¬
комбной культур показал, что грунтовые могильники
всегда связаны с поселениями [36, с. 159 и сл.; 83].
Открытая нами целая серия раннесрубных погребений на
Керченском полуострове и под Каховкой позволяет на¬
деяться, что находка соответствующих поселений и в этих
районах не за горами.
Но уже и сейчас в науку введен достаточно большой
материал, который убедительно показывает, что в При¬
черноморских степях смена катакомбной культуры сруб-
ной происходит не в конце II тыс. до н. э., а в его середине.
Вне зависимости от того, как рассматривать памят¬
ники с многоваликовой керамикой (позднекатакомбная ли
это культура или какая-то особая), совершенно ясно, что
не позднее чем в XV в. до н. э. в Причерноморских степях
обитают только племена срубной культуры. Грандиоз¬
ность территории, занятой срубными племенами, осо¬
бенно наглядна в сравнении с территориями их соседей,
испытывающих к тому же срубные влияния. Сравнитель¬
ное изучение материалов из памятников срубной куль¬
туры и соседних показывает более высокий уровень рад-

вития первых. Дальнейшее развитие скотоводства при¬
водит ко все возрастающей роди коня (костный материал
раннесрубных поселений Поволжья показывает, что на¬
ряду с крупным рогатым скотом конь занимает ведущее
место в составе домашнего стада) в жизни срубных пле¬
мен. Судя по многочисленным находкам конской узды,
которая все время совершенствуется, значительно воз¬
растает значение верхового коня.
Бурно развивается у срубных племен и металлообра¬
ботка. Тесные связи с Приуральским металлургическим
очагом при сохранении традиционных для всех народов
Каспийско-Черноморских степей контактов с Северным
Кавказом дают в руки срубных племен не только перво¬
классные для того времени бронзовые орудия труда и
вооружения, но и сырье для своих литейщиков. Уже
в раннесрубных поселениях известны находки литейных
форм для изготовления бронзовых топоров и украшений.
К раннесрубному времени относятся ряд кладов брон¬
зовых изделий (топоры разных типов, тесла, долота,
серпы, ножи), найденные в Поволжье и в Причерноморье.
Развитое коневодство и металлообработка — вот та эконо¬
мическая основа, которая обеспечивала уже раннесруб-
ным племенам большой военный перевес в сравнении с их
соседями. Именно огромная подвижность срубных пле¬
мен, проникающих в Подунавье и на Север Балканского
полуострова еще в раннесрубное время [56, с. 79], а также
их тесные связи с Приуральем и Северным Кавказом
позволяют думать, что выдающийся памятник бронзового
века Бородинский клад, найденный в Одесской обл.
в 1912 г., принадлежал какому-то вождю срубных племен.
И действительно, в чьих еще руках мог оказаться бога¬
тейший клад середины II тыс. до н. э., найденный в При¬
черноморье и состоящий из роскошных серебряных копий
Приуральского происхождения, великолепно полиро¬
ванных топоров и булав, вероятнее всего изготовленных
на Кавказе, тончайшей работы серебряных булавок и
кинжала, инкрустированных золотом, орнаментация ко¬
торых выполнена в микенском стиле, известном в то же
время и в Подунавье.
К XIII веку до н. э. относится начало второго, позд¬
него периода развития срубной культуры. Этот период,
по мнению Кривцовой-Граковой, доживает до рубежа
VIII—VII вв. до н. э. и делится ею на два этапа — бело-
4 А. М. Лесков
49

зерский и сабатиновский, названные так по имени двух
позднесрубных поселений. Одно из них — белозерское,
расположенное на берегу Белозерского лимана на Днепре,
копала Кривцова-Гракова в 1947 г., второе —сабатинов-
ское, расположенное у с. Сабатиновка на Южном Буге,
исследовал А. В. Добровольский в 1947—1918 гг. В ос¬
нову своей периодизации Кривцова-Гракова положила
керамику. Сравнивая посуду белозерского и сабатинов-
ского этапов с более поздней, раннескифской, она пришла
к выводу, что формы и орнаментация сабатиновской кера¬
мики ближе к раннескифской, чем к белозерской. Ее на¬
блюдения казались вполне убедительными и получили об¬
щее признание. Поэтому абсолютной неожиданностью
явились раскопки Д. Я. Телегина на Ушкальском поселе¬
нии на Херсонщине в 1954 г., где он обнаружил два куль¬
турных слоя. Причем внизу находился слой с материалом
сабатиновского этапа, а вверху белозерского. Точность
выводов Телегина фиксировала стерильная прослойка,
разделяющая два культурных слоя. Стало ясно, что не¬
обходимо пересмотреть относительную, а затем и абсо¬
лютную хронологию срубных памятников второго пе¬
риода — более древним является сабатиновский этап,
а белозерский поздний [67].
Эта необходимость ощущалась особенно остро при
сравнении уровня наших знаний о позднесрубных памят¬
никах Причерноморских степей, с одной стороны, и
о синхронных памятниках соседних территорий — с дру¬
гой. Так, многолетние исследования в Молдавии и Подне-
стровье (А. И. Мелюкова, Г. И. Смирнова), в горном
Крыму (А. М. Лесков, П. Н. Шульц), на Северном Кав¬
казе (А. А. Иессен, Е. И. Крупнов), в Подонье (П. Д. Ли-
беров, Э. С. Шарафутдинова), в украинской лесостепи
(В. И. Ильинская, А. И. Тереножкин, Б. А. Шрамко), на¬
шедшие отражения в многочисленных статьях и моногра¬
фиях, где памятники эпохи поздней бронзы соответствую¬
щих районов получили всестороннюю характеристику,
очень помогли исследователям Причерноморских степей
и одновременно показали важность и актуальность со¬
здания подобных работ по интересующей нас территории.
Но для этого нужны были новые большие раскопки
поселений и могильников, детальное изучение архивных
материалов, хранящих сведения о давно исследованных
памятниках, оставшихся по разным причинам неопубли¬
50

кованными. Предстояло собрать максимально полные
сведения об условиях находок кладов бронзовых изделия
и комплексов литейных форм.
Наконец, необходимо было использование методов
математической статистики для обработки керамики —
самого массового и на первый взгляд достаточно одно¬
образного материала позднесрубной культуры.
Сегодня уже можно подвести первые итоги такой ра¬
боты, проделанной в тесном творческом содружестве
археологами Москвы, Ленинграда и Киева.
Так, до самого последнего времени археологам не
удавалось найти курганы, где можно было бы стратигра¬
фически подтвердить последовательность этапов поздне¬
срубной культуры, прослеженную в Ушкалке. Связано
это было с тем, что погребальный обряд сабатиновского и
белозерского этапов очень близки; как правило, это
впускные погребения в более древние курганы, причем
обычно их находят в насыпи, так что далеко не всегда
удается проследить даже форму могильной ямы. Для
всего позднесрубного периода в равной мере свойственны
захоронения, при которых умерших клали в сильно скор¬
ченном положении на боку, головой на восток или северо-
восток. Положение осложнялось еще и тем, что не менее
половины всех позднесрубных погребений были безынвен-
тарными, а там, где находки встречались, поражало их
однообразие и бедность. Обычно это сосуды баночной
формы, классификация которых, во-первых, не разра¬
ботана, а во-вторых, судя по материалам поселений, они
известны как в сабатиновское, так и белозерское
время.
Определяющее значение в решении этой задачи сыграли
позднесрубные курганы с четкой стратиграфией, исследо¬
ванные в последние годы в Николаевской (О. Г. Шапошни¬
кова), Запорожской (Д. Я. Телегин) и Крымской областях
(А. М. Лесков). Нам известно около десяти курганов, где
более ранние погребения характеризуются скорченным
трупоположением на боку с восточной или северо-восточ¬
ной ориентировкой. Их перекрывают погребения с южной
и западной ориентировками, причем в последних умершие
нередко лежат в вытянутом положении на спине. Как
будет показано в следующей главе, такой обряд погребе¬
ния получает распространение на белозерском этапе
позднесрубной культуры. Более того, вытянутое трупо¬
4*
51

положение с западной ориентацией является типичным
для погребений уже эпохи раннего железа и господствую¬
щим у скифов [49, с. 88 и сл.]. Данные обряда погребения
подтверждаются и керамикой, обнаруженной в этих
погребениях. Если в ранних погребениях встречаются
только кухонные сосуды в виде банок, более всего рас¬
пространенные в сабатиновское время, то в более поздних
могилах находят кухонные горшки и столовую посуду
в виде лощеных кубков. Именно эти формы, как выяснено
по материалам поселений, более всего свойственны бело-
зерскому времени. Так материалы курганов подтвердили
стратиграфию Ушкальского поселения.
Среди поселений, исследованных в последние годы,
наиболее крупные раскопки были проведены на поздне-
срубном поселении у с. Кирово на Керченском полу¬
острове [47]. Оно привлекло наше внимание мощным
культурным слоем (толщина слоя 1.2—1.4 м), говорящим
о долговременности его существования. В итоге шестилет¬
них раскопок мы получили огромный разнообразный
материал, рассказывающий о жизни обитателей этого
поселка. Помимо уникальных находок (клад кремневых
вкладышей для серпов, бронзовый серп-секач, литейная
форма для литья топоров-кельтов), Кировское поселе¬
ние дало самую большую коллекцию разнообразных костя¬
ных изделий (их более 100) и огромный керамический ком¬
плекс. Самое первое знакомство с кировской керамикой
показало, что здесь есть и сабатиновский и белозерский
материал. Тогда было решено применить статистический
метод в обработке кировской керамики. Методику раз¬
работал доцент Московского университета Д. В. Део-
пик [18]. Работа была кропотливая. Каждый черепок
обрабатывался по мерным и качественным признакам и
должен был «ответить» на сорок с лишним вопросов спе¬
циальной анкеты. Затем все данные были нанесены на
восьмидесятиколонные перфокарты и обработаны ком¬
плексом счетно-аналитических машин в Лаборатории
структурной типологии Московского университета. Ре¬
зультаты оказались очень важными и перспективными.
Прежде всего было доказано, что Кирово — пока един¬
ственное позднесрубное поселение, возникшее на саба-
тиновском этапе и продолжавшее существовать и на бело-
зерском, т. е. люди жили здесь не менее четырех столетий.
В отличие от уже известного читателю Ушкальского по¬
52

селения в Кирово жизнь не прекращалась. Этот факт
нашел отражение в керамике. Если в Ушкалке было два
комплекса — сабатиновский и белозерский, соответствую¬
щие двум слоям поселения, то в Кирово, где в слое не
было разрыва, удалось, помимо сабатиновского комплекса,
залегавшего в нижнем горизонте, и белозерского, залегав¬
шего в верхнем, выделить по керамике средний горизонт
с типично переходным комплексом, т. е. объединяющим
в себе (по типам посуды и по процентному ее соотноше-
нию) черты нижнего, сабатиновского, этапа и верхнего,
белозерского. Так впервые появилась мысль о необхо¬
димости выделения в культуре, а главное, во времени
какого-то переходного периода от сабатиновского этапа
к белозерскому.
Справедливость выделения памятников переходного
времени подтвердили также раскопки И. Т. Чернякова
(Болградское поселение в Одесской области), где керами¬
ческий комплекс носит явно переходный характер [79].
Также в переходное время возникло Анатольевское
поселение в Николаевской области, где жизнь продол¬
жалась и на белозерском этапе. Это удалось установить
при анализе керамики, происходящей из разных раскопов
Анатольевского поселения. Здесь, таким образом, в отли¬
чие от Ушкальского и Кировского поселений зафикси¬
рована не вертикальная стратиграфия (один культурный
слой перекрывает другой, ему предшествующий по вре¬
мени), а горизонтальная, фиксирующая разновременное
заселение разных участков этого поселения.
Возвращаясь к Кировскому поселению, необходимо
подчеркнуть, что важнейшим результатом статистической
обработки его керамики мы считаем возможность выде¬
ления новых типов посуды по более дробным, зачастую
незаметным для простого глаза признакам. И дело здесь
не только в том, что теперь появилась реальная возмож¬
ность более детально изучить керамику, а значит, и пра¬
вильно понять ход ее типологического развития от раннего
времени к более позднему, но и в дальнейшем использовать
это при датировке столь бедных и однообразных поздне-
срубных погребений. Позднее по опыту Кирово были обра¬
ботаны материалы со всех наиболее изученных поздне-
срубных поселений юга Украины, и, таким образом, мы
получили полную, объективную характеристику поздне-
срубной керамики Причерноморских степей.
53

Вся сабатиновская керамика делится на два основный
вида: простую, кухонную и столовую, с лощеной или
хорошо заглаженной поверхностью. Кроме того, иногда
встречаются очень крупные, обычно биконической формы
сосуды, служившие в качестве тары. Кухонная керамика
представлена тремя типами баночных сосудов, сосудами
переходного типа от банок к горшкам, четырьмя типами
горшков и жаровнями. Не вдаваясь в детальное описа
ние каждого типа посуды, отметим лишь, что обычно орна¬
ментируются банки третьего типа со слегка выпуклыми
стенками и едва отогнутым краем, под которым проходит
налепной валик, и горшки первого типа с выпуклым
туловом, обычно короткой шейкой и отогнутым краем.
По плечикам такие горшки украшаются таким же налеп-
ным валиком. Самой распространенной формой кухонной
посуды на сабатиновском этапе являются банки, особенно
третьего типа.
Столовая посуда обычно более мелких размеров, сде¬
лана она более тщательно и представлена черпаками
с высокой петлеобразной ручкой, двуручными вазами,
сравнительно редко встречающимися мисками и безруч-
ными кубками двух типов. Все эти сосуды иногда орна¬
ментируются налепами, врезными или проложенными
линиями.
Сравнение сабатиновской керамики с раннесрубной
показывает, что простая посуда, составляющая около 90%
всего сабатиновского керамического комплекса, техноло¬
гически восходит к раннесрубной, а вот наличие столовой,
лощеной посуды —наиболее яркий признак, отличаю¬
щий позднесрубную керамику от ранней.
Новые раскопки поселений и курганов значительно
пополнили представление о позднесрубной культуре,
обогатили ее новым материалом, и все-таки без мобили¬
зации кладов бронзовых изделий и комплексов литейных
форм не могло быть и речи о том, чтобы дать полную
характеристику населения Причерноморских степей
в эпоху поздней бронзы.
Помог случай. Летом 1962 г. школьники с. Завадовка
на Херсонщине, купаясь в Каховском море, нашли 10 слан¬
цевых матриц (шесть из них образуют три пары), бронзовый
кинжал и кельт. Находки поступили в Херсонский крае¬
ведческий музей, куда в это время заехала наша экспеди¬
ция, следовавшая в район Скадовска на раскопки. Ре¬
54

шено было ехать в Завадовку с тем, чтобы выяснить место
и условия находки. Оказалось, что здесь некогда было
поселение, в значительной части размытое водами Кахов¬
ского моря. В размыве и были найдены литейные формы
и бронзовые орудия. Нам удалось найти еще одну матрицу
и собрать небольшую коллекцию фрагментов керамики,
переданную также в Херсонский музей. Автор этих строк
начал готовить публикацию нового, одного из крупнейших
по количеству матриц комплекса литейных форм эпохи
поздней бронзы [41 ]. Сразу же бросились в глаза матрицы,
служившие для изготовления небольших бронзовых кин¬
жалов с параллельными лезвиями и нервюрой, идущей
по центру вдоль клинка. Такие кинжалы уже неодно¬
кратно встречались в поселениях белозерского этапа,
а также в одновременных памятниках Молдавии, в лесо¬
степной Украине, на Нижнем Дону. Быть может, завадов-
ские матрицы послужат основой для выделения ком¬
плекса бронзовых орудий белозерского этапа, что само
по себе очень важно, а кроме того, помогут из общего
числа кладов готовых бронзовых изделий и литейных
мастерских Северного Причерноморья выделить сабати-
новские памятники?
Однако камнем преткновения явился комплекс литей¬
ных форм из с. Кардашинка на Херсонщине, поступивший
в Московский исторический музей еще в XIX в. Здесь
были литейные формы для изготовления кинжалов с па¬
раллельными лезвиями, казалось бы, бесспорно белозер¬
ского времени и наряду с ними матрицы для литья так
называемых~кинжалов с упором, известных по находкам
литейной мастерской на Волошском поселении сабати-
новского этапа. А как быть с бронзовыми двуушковыми
кельтами, украшенными лавролистными рельефами на
боковых гранях, которые изготовлялись в 1-й кардашин-
ской мастерской? Ведь они же были встречены в кладе
бронзовых орудий из с. Кривой Кут на Днепропетров¬
щине наряду с одноушковым кельтом, украшенным арко¬
видным рельефом, — орудием хорошо знакомым по много¬
численным памятникам культуры Ноа, которые синхронны
сабатиновским. Было над чем подумать.
Ответы на многочисленные вопросы пришлось искать
в архивах и старой литературе. И выяснилось, что в ре¬
зультате пожара в имении П. О. Бурачкова (бывшая
Таврическая губерния) принадлежавшая ему коллекция
65

была спутана, к тому же разобщена и поступила частично
в Одесский археологический музей, а частично в Москов¬
ский исторический музей, где материалы двух разновре¬
менных мастерских были объединены в одну коллекцию,
происходящую будто бы из с. Кардашинки.
В Днепропетровске удалось установить, что так назы¬
ваемый клад из с. Кривой Кут на самом деле является
механическим соединением вещей, найденных в разное
время в окрестностях этого села, и что, в частности, одно-
ушковый арковидный кельт сабатиновской поры найден
отдельно от двух двуушковых кельтов с лавролистными
рельефами на боковых гранях, изготовлявшихся в мастер¬
ских белозерского этапа. Удалось сделать и ряд других
уточнений и поправок [45].
Проделанная работа по изучению керамики, кладовых
бронзовых изделий и мастерских литейщиков позволила
не только охарактеризовать культурный комплекс саба-
тиновского этапа в целом, но и выделить ранние и поздние
памятники. Например, к числу ранних поселений сабати-
новского этапа мы отнесли Перисадовское на Ингуле и
уже известное читателю Ушкальское (нижний слой), где
баночные сосуды составляют соответственно 89.9% и
75.3% всей керамики. К более поздним относится нижний
слой Кировского поселения и поселение Змеевка-Н,*
где количество баночных сосудов соответственно умень¬
шается до 68 до 62%. При этом в более поздних поселениях
наблюдается увеличение количества горшков от 7.5%
в Перисадовке до 26.8% в Змеевке-Н. Также заметно
возрастает к концу сабатиновского этапа и количество
лощеной посуды. Если в Перисадовке она составляет
2.5%, то в Змеевке-П уже 11.2% всего керамического
комплекса [52].
К ранним сабатиновским памятникам относятся ком¬
плексы литейных форм из с. Деревянное на Киевщине и
из с. Малые Копани на Херсонщине, который нам уда¬
• До последнего времени считалось, что у с. Змеевка на Херсон¬
щине было одно позднесрубное поселение [13]. Однако при де¬
тальном изучении керамики всех трех раскопов этого поселения
было выяснено, что раскопы I и II дают материал белозерского
этапа, а раскоп III, отстоящий от первых двух на 300 м к 8ападу,
характеризуется сабатиновской керамикой. Ясно, что здесь было
два разновременных поселения, из которых одно белозерское,
а второе, названное нами Змеевка — II, сабатиновское.

лось выделить из состава матриц смешанного кардашин-
ского комплекса, уже знакомого читателю. К этому же
времени относятся Кабаковский (Полтавщина) и Лобой-
ковский (Днепропетровщина) клады готовых бронзовых
изделий, а также две матрицы из мариновского ранне-
сабатиновского поселения (Запорожская область), слу¬
жившие для изготовления кинжалов с перекрестием —
упором, — известным по негативам из Малых Копаней,
и серпов, аналогичных тем, что входят в состав Лобай-
ковского и Кабаковского кладов.* Все названные памят¬
ники, судя по типам вещей, изготовлявшихся в матрицах
и входивших в состав кладов, испытывают на себе заметное
влияние Волго-Уральского очага металлургии и металло¬
обработки и этим отличаются от позднесабатиновских
матриц Красномаяцкого и Волошского поселений,
где уже заметно влияние Трансильванского металлообраба¬
тывающего очага. В это время литейщики Северопричерно-
морья изготовляли большой ассортимент орудий труда:
несколько типов серпов, ножей, топоры-кельты, тесла,
долота, шилья. Не меньшее внимание уделялось производ¬
ству предметов вооружения: различные типы наконечни¬
ков копий и дротиков, кинжалов и, наконец, мечей,
а также украшений. К сабатиновскому времени относятся
и архаичные типы бронзовых клепаных котлов. Это круп¬
ные плоскодонные или круглодонные сосуды, склепанные
из нескольких откованных или литых бронзовых полос [11].
Среди них один котел безручный, а у остальных (всего
к сабатиновскому этапу мы относим пять котлов из При¬
черноморья) [52, с. 39 —40 ] имеются по две круглые ручки,
приклепанные к верхней полосе котла или отлитые
вместе с ней.
Даже этот краткий перечень металлических изделий
сабатиновского этапа показывает, что только в эпоху позд¬
ней бронзы они занимают ведущее место в экономике и
определяют уровень развития материальной культуры
того или иного народа. И все же, судя по находкам глав¬
ным образом на поселениях, на сабатиновском этапе еще
* Находки литейных форм на мариновском поселении показали
необходимость пересмотра датировки комплексов литейных форм
ив сел. Малые Копани и Деревянное и Кабаковского клада, кото¬
рые мы считали возможным раньше относить к предсабатинов-
скому или к концу раннесрубного времени и датировать XIV в,
до и. в, [45, о. 164—167],
57

велика роль изделий из камня, кремня и особенно кости.
Причем, если камень и кремень идут на изготовление ору¬
дий труда (топоры, молоты, песты, зернотерки, вкладыши
для серпов, растиральники, оселки), то кость, кроме
орудий труда (шилья, проколки, иглы, скобели, ло¬
щила, штампы, рукояти), используется и для различ¬
ных типов наконечников стрел, и для деталей конской
сбруи (псалии, бляхи, застежки), и для украшений (бусы,
пронизи, подвески, пуговицы, булавки). Уровень обра¬
ботки кости^был столь высок, что позволяет думать, что
в это время костерезное дело становится видом ремесла,
когда им заняты специальные люди, работающие на
многочисленных потребителей внутри определенного
ареала, а лучшие образцы получают еще более широкое
распространение.
Однако важнейшим техническим достижением племен
эпохи поздней бронзы безусловно является массовое
распространение металлических изделий, достигающих
высокой степени стандартизации. Это было возможно
лишь при специализации мастеров-литейщиков, выделе¬
нии их из общей массы соплеменников, скотоводов и земле¬
дельцев [10]. Успешному развитию литейного дела
в Причерноморских степях способствовало сохранение
традиционных связей с Волго-Уральским металлообраба¬
тывающим очагом и установление тесных связей между
позднесрубными племенами и носителями культуры Ноа и,
в частности, с Трансильванским металлургическим оча¬
гом, игравшим видную роль в экономике населения Цен¬
тральной Европы. В это время многовековые связи на¬
селения Причерноморских степей с Северным Кавказом
слабеют (почти исчезает кавказский импорт) и сменяются
новыми, интенсивными отношениями с западными сосе¬
дями. В безграничные степи Причерноморья хлынул
поток готовых изделий из бронзы и сырья в виде слитков
бронзы, представленных в многочисленных кладах запад¬
ных бронз, найденных к западу и востоку от Днепра.
Итогом этих тесных и долговременных контактов было,
в частности, и появление лощеной столовой посуды
у позднесрубных племен.
Успешное развитие литейного дела в степях Северного
Причерноморья на сабатиновском этапе позволило мест¬
ным мастерам не только сохранить самобытность и ори¬
гинальность в изготовлении своих изделий, но и экспор¬
58

тировать их в лесостепные районы Приднепровья, в За¬
падную Украину, Молдавию и даже Румынию и Болгарию.
Вместе с тем многолетние контакты приводят к некоторым
заимствованиям, но импортные образцы осмысливаются
причерноморскими мастерами на свой вкус. В этом отно¬
шении наиболее показательны уже известные читателю
одноушковые арковидные кельты восточнотрансильван¬
ского происхождения, которые в переработке причерно¬
морскими литейщиками становятся более приземисты,
и позднее у них появляется второе ушко—признак, абсо¬
лютно чуждый Трансильвании.
Как же датируются памятники сабатиновского этапа
и переходного времени? Прежде всего необходимо подчерк¬
нуть, что вопросы абсолютной хронологии относятся к наи¬
более сложным в археологии. Особенно они сложны в райо¬
нах, далеко отстоящих от памятников древнейших циви¬
лизаций Средиземноморского бассейна, где последние,
в частности, в эпоху поздней бронзы, надежно увязыва¬
ются с абсолютной хронологией правления египетских фа¬
раонов. К таким отдаленным районам относятся и При¬
черноморские степи.
Абсолютная датировка памятников сабатиновского
этапа опирается прежде всего на импортные бронзовые
изделия, широко представленные в Причерноморских
степях в составе кладов Трансильванских бронз, которые,
в свою очередь, в Центральной Европе встречаются вместе
с материалами италийских типов. Последние же сравни¬
тельно надежно датируются позднеэлладскими импор-
тами. Не случайно поэтому в последнее время наиболее
широкое распространение и признание получила система
хронологии эпохи поздней бронзы, разработанная извест¬
ным западногерманским археологом Г. Мюллером-Карпе
для Италии, Приальпийской зоны, бассейнов верхнего
Рейна и Дуная [98]. Ведь в основу своей системы, раз¬
деленной на шесть ступеней (по 100 лет каждая) и в целом
охватывающей период с XIII по VIII ?вв. до н. э., Мюллер-
Карпе положил памятники Сицилии и Южной Италии,
где в рассматриваемых им наиболее ранних памятниках
эпохи поздней бронзы встречается позднеэлладская кера¬
мика от периода IIIA до IIIC, датированная еще в 40-х
годах А. Фурумарком [95] в пределах конца XIV —
XII вв. до н. э., а VIII в. до н. э. устанавливается~на ос¬
новании раннегреческой импортной керамики из старей¬
59

ших греческих колоний в Италии (Сиракузы и Кумы).
Оставляя пока в стороне позднюю дату (к ней мы еще вер¬
немся в следующей главе), обратимся к ранней, ибо она
является определяющей для интересующих нас сейчас па¬
мятников сабатиновского этапа.
Недавние раскопки на Ближнем Востоке показали
необходимость некоторого омоложения датировок Фуру-
марка.
Так, в поселении Dei’r Alla (долина Иордана) поздне¬
элладская керамика IIIA встречена вместе с IIIB на том же
самом полу помещения, где была найдена фаянсовая
ваза с картушем Тансерт, вдовы египетского фараона
Сети И, правившей после его смерти с 1210 г. до вступле¬
ния на престол фараона Рамзеса III (около 1198 г.). Полу¬
чается, таким образом, что позднеэлладская керамика
IIIА доживает вместе с керамикой IIIB до самого конца
XIII в. до н. э.
Раскопки в Леванте (поселения Tell Sukas, Beth-Shan)
показали, что позднеэлладская керамика ШВ известна
не только в XIII, но и в XII в. до н. э., встречаясь вместе
с керамикой периода IIIC. Впрочем, фрагменты послед¬
ней здесь немногочисленны.
Данные раскопок на Ближнем Востоке привели анг¬
лийскую исследовательницу Н. Сандарс к выводу, что
дата Фурумарка — 1230 г. до н. э. — для конца поздне¬
элладского периода ШВ нуждается в омоложении на
30 —50 лет [1001.
Ближневосточные данные дают достаточно оснований
считать, что в Южной Италии и Сицилии также следует
несколько омолодить датировку позднеэлладских импор-
тов. В этой связи необходимо отметить, что Мюллер-
Карпе, хотя и пишет, что в поселении Сколья-Дель Тонно
(Южная Италия) наряду с позднеэлладской керамикой
периодов IIIА и ШВ известна также позднеэлладская
керамика периода IIIC, при определении абсолютного
возраста этого памятника без каких-либо объяснений от¬
секает XII в. до н. э. Между тем в этом поселении име¬
ются бронзы типа Пескьеры (Северная Италия), известные
также в комплексах к северу и востоку от Альп и имеющие
поэтому прямое отношение к датировке сабатиновского
этапа.
Мюллер-Карпе датирует бронзы Пескьеры XIV—
XIII вв. до н. э. на основании микенских параллелей.
60

Однако Сандарс обратила внимание, что речь идет не
о прямых микенских импортах и поэтому нельзя пере¬
носить прямую дату. Справедливость мнения Сандарс
подтверждается находками близ Пескьеры в уже извест¬
ном поселении Сколья-Дель Тонно вместе с позднеэллад¬
ской керамикой IIIC (XII в. до н. э.). Из всего сказанного
следует, что верхняя дата италийских памятников с поздне¬
элладской керамикой и бронзами типа Пескьеры заходят
и в XII в. до н. э., когда они сменяются памятниками
эпохи раннего Галыптата (НА1? по Мюллеру-Карпе).
Как известно, разрабатывая свою систему хронологии,
Мюллер-Карпе привлекал и материалы Карпатского бас¬
сейна. В 1968 г. западногерманский археолог Ф. фон
Брунн, опираясь на исследование Мюллера-Карпе, до¬
статочно детально разобрал клады бронзовых изделий
Карпатского бассейна, разделив их на четыре хронологи¬
ческих периода (XIII — X вв. до н. э.), выделив каждому
из них по столетию [94]. Аналогичные взгляды на хроно¬
логию румынских кладов бронзовых изделий высказали
румынские исследователи М. Русу (клады Трансильва-
нии) и М. Петреску-Дымбовица (клады Румынской Мол¬
довы). Тогда же было выяснено, что румынские клады
XIII—XII вв. до н. э. относятся к культуре Ноа. Благодаря
этим работам хронологическая система Мюллера-Карпе
получила признание и в Восточной Европе, ибо А. И. Ме¬
люкова, сопоставив памятники культуры Ноа, распро¬
страненной в Поднестровье и Румынии, убедительно до¬
казала их одновременность с сабатиновским этапом по-
зднесрубной культуры [551.
Для определения хронологии сабатиновского этапа
важен Райгородский клад (Ворошиловградская область)
бронзовых изделий. Его полная публикация стала воз¬
можной после обработки материалов из архива В. А. Го-
родцова в Москве и архива Всеукраинского археологи¬
ческого комитета, хранящегося в Институте археологии
Академии наук Украины в Киеве. Важность клада состоит
в том, что в его состав входят вещи, связанные с тран¬
сильванским очагом металлургии и металлообработки
(кстати, это самый восточный вклад западных бронз) и
бронзовое навершие булавы, совсем не свойственное
этому очагу, зато имеющее многочисленные аналогии
в Закавказье. Там датировка подобных булав и комплек¬
сов, где они встречаются, опирается на классические
61

памятники Анатолии и Сирии. Таким образом, Райгород¬
ский клад представляет возможность проверить средне-
европейскую хронологию, опирающуюся на италий¬
ские древности, закавказской системы датировок, в ос¬
нове которой лежат памятники передневосточных циви¬
лизаций. Очень важно было установить, что по обеим хро¬
нологическим схемам сабатиновский этап датируется
в пределах XIII—XII вв. до н. э.
Учитывая наличие двух групп памятников сабати-
новского этапа (ранних и поздних), с которыми читатель
уже знаком, мы считаем возможным раннюю группу от¬
носить к XIII в., а позднюю — к XII в. до н. э., считая
вместе с тем, что позднесабатиновские памятники могут
входить и в XI в. до н. э. В пользу этого говорят находки
костяных псалиев типа Борияш (по классификации вен¬
герского археолога А. Можолич) на поселении культуры
Ноа у с. Магала (Черновицкая область) и на уже извест¬
ном Кировском поселении. По мнению Можолич [97 ]
и исследователя поселения у с. Магала Г. И. Смирно¬
вой [65], эти псалии бытуют и в XI в. до н. э. Для дати¬
ровки псалиев этого типа очень убедительную аналогию
из могильника Воршах в Австрии привел А. И. Теренож-
кин. Как известно, этот могильник австрийский исследова¬
тель Р. Питтиони [99] датировал Галыптатом А, что соот¬
ветствует XII—XI вв. до н. э. по Мюллеру-Карпе.
Пути дальнейшего, послесабатиновского развития из¬
делий причерноморских литейщиков лучше всего видны
на материалах Ново-Александровского комплекса литей¬
ных форм, найденного на Херсонщине в 1926 г. и состоя¬
щего из 7 матриц (4 из них образуют две пары), служив¬
ших для отливки различных предметов: разных ти¬
пов кельтов, а также кинжалов, шильев, булавок, брасле¬
тов и т. д. Сопоставление ново-александровских матриц
с красномаяцкими и волошскими, найденными, как уже
отмечалось, на поселениях сабатиновского этапа, с од¬
ной стороны, и кардашинскими матрицами белозерского
этапа — с другой, показало переходный характер Ново-
Александровского комплекса. Здесь изготовлялись вещи,
типичные для белозерского этапа, и вместе с тем два типа
кельтов сабатиновского времени. Это сочетание и дает
нам право считать Ново-Александровский^комплекс па¬
мятником переходного времени от сабатиновского этапа
к белозерскому. Его переходный характер лучше всего
62

Ёиден при сравнении негативов кинжалов с кольцевидным
упором с кинжалами этого типа сабатиновского и белозер-
ского этапов. Так, в -раннесабатиновское время (Малые
Копани) клинок у этих кинжалов имеет максимальное
расширение у основания, в позднесабатиновское (Красно-
маяцкий и Волошский комплексы) — в центре своей длины,
в Ново-Александровке — у острия, а в белозерских па¬
мятниках эти кинжалы имеют параллельные лезвия.
Учитывая, что в составе Соколенского клада (Молда¬
вия) бронзовых изделий имеется кинжал с кольцевидным
упором по форме клинка, аналогичный тем, что изготов¬
лялись в Ново-Александровке, этот клад также следует
относить к переходному времени. Вместе с тем в составе
Соколенского клада наряду с двумя кельтами причерно¬
морского типа имеется кельт, характерный для центрально-
европейских кладов периода Галыптата Вх, датированного
Мюллером-Карпе X в. до н. э.
Таким образом, переходный период от сабатиновского
этапа к белозерскому датируется в основном XI в. до н. э.
и заходит в X в. до н. э.
Это время, когда население Восточной Европы стоит
перед величайшим открытием древности — освоением
железа, благодаря которому дальнейший прогресс шел
в значительно более быстром темпе.
Первое тысячелетие до нашей эры в целом вошло
в историю Восточной Европы как ранний железный век,
хотя памятники первой его четверти еще относятся к позд¬
нейшей поре эпохи бронзы. В степях Северного Причерно¬
морья накануне железного века продолжали жить пле¬
мена позднесрубной культуры на белозерском этапе ее
развития.

НА ПОРОГЕ ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА.
КИММЕРИЙЦЫ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ СКИФОВ
Первое тысячелетие до новой эры — это эпоха, когда
племена Северного Причерноморья начинают играть вид¬
ную роль в крупнейших цивилизациях древности —
в античной Греции и в странах Малой Азии и Ближнего
Востока. Археологические культуры этого времени уже
реально связываются с народами, которые были известны
античным историкам и географам и внесли заметный
вклад в формирование этнической карты современности.
История славянских, балтских, угрофинских, многих
северокавказских народов своими корнями уходит
в глубь I тыс. до н. э. Помимо археологических данных,
о народах этого времени рассказывают и письменные
источники. Дошедшие до нас названия народов, имена
собственные, географические названия — важнейшие
источники для лингвистических исследований, совер¬
шенно необходимых при решении сложных проблем этни¬
ческой истории.
Самыми древними и наиболее известными античным пи¬
сателям народами, населявшими причерноморские степи,
были киммерийцы и скифы. Древнейшие сведения о них
относятся к началу I тыс. до н. э., т. е. к тому времени,
когда в степях Причерноморья появились памятники
белозерского этапа позднесрубной культуры.
Знакомство с материалами этого времени облегчается
тем, что читатели уже знают предшествующие памятники
сабатиновского этапа. При изучении находок на белозер-
ских поселениях сразу бросается в глаза значительное
уменьшение количества изделий из камня и кремня, костя¬
ных орудий труда и украшений. Вместе с тем бронзовые
изделия хотя и попадаются чаще, чем раньше, но не на¬
столько, чтобы покрыть ими дефицит в орудиях труда, кото¬
рый должен был бы неминуемо образоваться в связи с рез-
М

ким сокращением использования кости, камня и кремня.
Что же происходит? Камень, кость, кремень, веками,
тысячелетиями служившие человеку, начинают себя изжи¬
вать. Их вытесняет бронза, но в условиях Причерно¬
морских степей, где не было месторождений меди, метал¬
лические орудия возрастают в цене. Их не теряют жители
поселений, а значит, не находят археологи. Бронзовые
изделия берегут, а поломанные вещи используют в ка¬
честве сырья для литейщиков.
Судя по типам многочисленных бронзовых изделий
(разнообразные кельты, втульчатые долота, серпы, тесла,
ножи, гарпуны, шилья, бритвы, наконечники копий и
кинжалы разных типов, клепаные котлы, отличающиеся
от сабатиновских обязательным наличием полой ножки,
приклепанной ко дну сосуда, различные браслеты, под¬
вески, булавки), в начале I тыс. до н. э. вновь усиливаются
ослабевшие в позднесабатиновское время традиционные
связи срубных племен Причерноморья с Поволжьем.
Эти связи особенно хорошо видны при сопоставлении ку¬
хонной керамики белозерского этапа с посудой Подонья
и Поволжья. Баночные сосуды, украшенные массивным
на лепным валиком с в давлениями, столь типичные для
сабатиновского этапа и имеющие аналогии в культуре
Ноа, теперь постепенно исчезают, к тому же валик де¬
лается тонким, чаще всего гладким. Основной формой
кухонной посуды становятся горшки с округлым туловом
и отогнутым венчиком, украшенные по плечикам таким же
валиком.
До последнего времени плохо была известна лощеная
керамика белозерского этапа. Почти вся она происходит
из поселений, где материал представлен главным обра¬
зом обломками сосудов. Ясно было, что в сравнении
с предшествующим временем лощеной посуды становится
немного больше, но формы сосудов оставались*в основном
невыясненными. Несколько целых лощеных сосудов,
найденных в курганах при погребениях, не могли испра¬
вить положения.
Также недостаточно известным оставался погребаль¬
ный обряд. Только бросалось в глаза уж очень небольшое
количество белозерских погребений в курганах юга
Украины в сравнении с сабатиновскими.
В 1961 г. автору этой книги предложили возглавить
Южно-украинскую экспедицию, которой предстояло ис-
5 А, М, Леск01
65

следовать территорию Скадовского и Голопристанского
районов Херсонщины.
Готовясь к экспедиции, мы сразу же обратили внима¬
ние, что именно отсюда, с юга Херсонщины, происходит
большинство лощеной белозерской керамики, собранной
и опубликованной еще в 20-х годах херсонским археоло¬
гом И. В. Фабрициус. Удивляло, что сосуды, собранные
ею в основном из случайных находок, очень хорошо сохра¬
нились. По-видимому, они происходили из погребений,
но на этой территории сколько-нибудь значительные
раскопки курганов никогда до нас не проводились. Быть
может, эти сосуды происходят из грунтовых, плоских
могильников, не имеющих каких-бы то ни было на¬
земных признаков? Но как найти эти могильники в без¬
брежных, ровных, как ладонь, степях юга Херсон¬
щины.
Предварительная разведка показала, что основными
объектами наших раскопок будут курганы. Для начала
выбрали небольшую курганную группу у с. Широкое
под Скадовском. На идеально ровном свежеперепаханном
поле приступили к раскопкам маленького кургана. Очень
скоро в центре кургана наткнулись на скифскую могилу
IV в. до н. э. Неожиданно у самой бровки, по обеим сторо¬
нам от скифской могилы, мы обнаружили еще два погре¬
бения. В обеих могилах обряд погребения был одинаков —
покойники лежали в скорченном положении на боку, голо¬
вой на юг. В одной из могил стоял лощеный кубок, в дру¬
гой — простой горшок. Судя по керамике, перед нами было
два белозерских погребения. Начали мы изучать бровку
кургана, тщательно ее зачистив, ведь необходимо понять,
какое отношение имеют к насыпи белозерские погребения.
На бровку смотрели во все глаза, прямо и с боков, при
разном освещении, смачивали ее водой, снова чистили и
снова смотрели, но бровка «молчала». Оставалось неяс¬
ным, прорезала ли скифская могила более древнюю на¬
сыпь, связанную с позднесрубными погребениями, или
раскопанный нами курган был насыпан над скифской мо¬
гилой, но если это так, то где же граница между насы¬
пями, перекрывающими каждое из погребений белозер-
ского этапа, и скифским курганом? Ведь он создан при¬
мерно через пятьсот лет после двух первых захоронений,
т. е. разница в плотности и в цвете земляной насыпи
должна быть заметна, а мы ее не видим.
66

День идет за днем, уже ведутся раскопки на других
курганах, а эта непонятая нами бровка стоит немым уко¬
ром несовершенству нашей методики, нашему «археоло¬
гическому зрению».
Как-то, возвращаясь с работы, когда солнце уже село,
вновь решили при мягком освещении подойти к бровке.
Нет, ничего не видно. И вдруг на пахотном поле мы обра¬
тили внимание на какие-то сероватые пятна. Еще лучше
пятна были видны рано утром при боковом освещении
поднимающегося солнца. Днем при ярком свете пятна исче¬
зали, были незаметны, а вечером появились вновь. Что
это за пятна? Было решено проверить. Одно из пятен мы
отметили колышками, а утром начали его копать. Рабо¬
чие удивлялись, почему они копали на совершенно ровном
поле и именно в этом месте, а не где-нибудь в другом.
С ответом пришлось повременить. Вот сняли один штык,
второй, сделали зачистку. Ничего не видно. Сняли еще
штык. И сразу же увидели три темных пятна, велико¬
лепно вырисовывающихся на светлой материковой глине.
Это оказались три белозерских погребения. Все стало
ясно. Мы открыли грунтовой могильник белозерского
этапа.
Теперь стало понятно, почему «молчала» бровка пер¬
вого кургана: белозерские погребения, перекрытые скиф¬
ским курганом, не имели своих насыпей, и поэтому в бровке
ничего и не могло быть видно. Так, на идеально ровном
поле без единого разреза был открыт позднесрубный
грунтовой могильник белозерского этапа. Остальное было
уже делом землеройной техники. С помощью скреперов
за три полевых сезона мы полностью раскопали весь мо¬
гильник. В нем оказалось 128 погребений. Мы получили
уникальную коллекцию керамики (82 целых сосуда,
из них 67 лощеных) и богатый набор украшений из бронзы,
кости, стекла, янтаря, сердолика, гешира и две золотые
витые пронизи.
Важнейшей датирующей находкой явилась импортная
бронзовая смычковая фибула (булавка) (рис. 12). Анализ
керамического комплекса Широчанского могильника по¬
казал, что простая кухонная керамика со временем
вообще теряет орнаментальный валик, а среди лощеной
посуды теперь наиболее распространенной формой стано¬
вятся кубки, представленные пятью типами, и совсем
исчезают двуручные вазы. Говоря о белозерской лощеной
5*
67

Рис. 12. Бронзовая фибула. Широчанский могильник IX-начало VIII в. до
и. в. Херсонская обл.
керамике (рис. 13, 14), необходимо подчеркнуть, что
в отличие от сабатиновского этапа, когда лощеная посуда
почти без изменений была воспринята от племен культуры
Ноа, в начале I тыс. до н. э. она перерабатывается поздне-
срубными племенами на свой вкус и становится вполне
оригинальной, хотя и здесь не обошлось без очевидного
влияния фракийских племен.
Исследование Широчанского могильника явилось толч¬
ком к сбору всех возможных материалов для характери¬
стики погребального обряда срубных племен в самом конце
бронзового века.
В последние годы под Каховкой мы открыли несколько
курганов, где белозерские погребения были основными.
Однако наиболее известным курганом белозерского вре¬
мени остается Широкий курган, исследованный известным
русским археологом Н. И. Веселовским в 1916 г. вблизи
с. Малая Лепетиха Херсонской области.
Этот огромный, почти десятиметровый курган был на¬
сыпан над одним погребением. В основании он был обне¬
сен массивным каменным кольцом. В южной поле кур¬
гана вырыли большую квадратную яму, стенки которой
обставили обгоревшими деревянными плахами. Вероят¬
нее всего, это сооружение было местом тризны. В центре
кургана под мощным деревянным накатником Веселов¬
ский обнаружил большую подпрямоугольную яму. Вдоль
ее стенок были вырыты узкие канавки, и по углам оказа¬
лись неглубокие ямки, назначение которых осталось
невыясненным.
В центре ямы возвышалось ложе для хозяина
этого кургана. К сожалению, могила оказалась
68

разграбленной. На ложе нашли остатки разрушенного
скелета и биметаллический кинжал с упором — бронзо¬
вая рукоять и железное лезвие. Второй бронзовый кин¬
жал с параллельными лезвиями оказался в одной из
ямок.
Грандиозные размеры Широкого кургана и факт его
ограбления позволяет думать, что здесь был погребен
какой-то племенной вождь.
Группу из шести курганов высотой до 2 м, имеющих
сходство в устройстве погребальных сооружений с Широ¬
ким, исследовал в 1962—1964 гг. И. Д. Ратнер у города
Каланчак на юге Херсонской области. К сожалению, и
в Каланчакских курганах все могилы оказались разграб¬
ленными, и лишь в одном случае удалось проследить, что
погребенный лежал головой на юг. Находки в этих курга¬
нах немногочисленны, однако вполне типичны для бело-
зерского этапа: простая и лощеная керамика, аналогич¬
ная той, что встречена в Широчанском могильнике,
обломки бронзового и железного ножей, бронзовые под¬
вески колоколовидной формы. В том же районе в 1962 г.
А. А. Щепинский собрал находки из нескольких разру¬
шенных погребений, впущенных в полу большого кур¬
гана эпохи ранней бронзы. Все эти погребения были со¬
вершены в вытянутом положении на спине, головой
на запад, при них оказались лощеный кубок, бронзовые
кинжал с кольцевидным упором и параллельными лез¬
виями и окончание ножен — все вещи, типичные для бело-
зерского этапа.
К этому же времени относится и курганный могильник
(13 курганов высотой до 3.2 м), раскопанный В. В. Отро-
щенко у Каменки-Днепровской на Запорожчине в 1972 г.
Датировка этого могильника определяется близостью
встреченного здесь погребального обряда (деревянные
сооружения, скорченное трупоположение на боку, головой
на юг) к Широкому и Каланчакским курганам и общ¬
ностью инвентаря (лощеные кубки, бронзовые подвески
колоколовидной формы, биметаллический кинжал с кольце¬
видным упором). Здесь встречены и украшения — бусы,
булавка, браслет, — хорошо известные по Широчан-
скому грунтовому могильнику. Следует также отметить,
что все более крупные курганы оказались ограбленными,
лишь 4 курганчика высотой около 0.5 м. избежали ограб¬
ления [57].
69

Среди более крупных белозерских курганов лишь два
оказались нетронутыми. Это известный в литературе
Лукьяновский (по названию с. Лукьяновка близ Каховки
на Херсонщине, где он находился) курган, исследованный
в 1924 г. под руководством В. И. Гошкевича. Здесь,
в большой яме под деревянным перекрытием, обнаружен
был женский скелет, лежавший в вытянутом положении
на спине, головой на восток. В могиле нашли лощеный
кубок, бронзовые колоколовидные подвески, янтарные и
стеклянные бусы, а также фибулу, аналогичную Широ-
чанской.
Материалы исследования второго кургана этого вре¬
мени, раскопанного Гошкевичем еще в 1895 г., до сих пор
оставались фактически неопубликованными. Курган был
расположен у с. Ново-Петровка близ г. Вознесенска
на Николаевщине. Под насыпью (высота 2.35 м) обнару¬
жен каменный заклад и остатки досок, перекрывавших
могильную яму, стены которой были обставлены досками.
В углах большой прямоугольной ямы (8.3x3.25 м), вытя¬
нутой по линии север—юг, находились остатки четырех
столбов, вкопанных в материк, которые поддерживали
перекрытие. Дно могилы было побелено известью, центр
его покрыт тонкими известняковыми плитами. На плитах
лежал погребенный в вытянутом положении на спине,
головой на юг. В могиле найдены 20 костяных наконеч¬
ников стрел, железный нож, янтарная бусина, две золо¬
тые спиральные пронизи и проволочный золотой
браслет.
Суммируя данные описанных курганов и Широчан-
ского грунтового могильника, прежде всего бросается
в глаза изменение погребального обряда в белозерское
время, позволившее увереннее определить принадлеж¬
ность к белозерскому этапу около 100 впускных погре¬
бений, пополнив тем самым не только наши представ¬
ления о материальной культуре, но и об обряде по¬
гребения позднесрубных племен в самом конце эпохи
бронзы.
В отличие от типичного для сабатиновского этапа
скорченного трупоположейря с господствующей восточной
или северо-восточной ориентировкой, теперь чаще всего
встречается южная ориентировка. Вместе с тем посте¬
пенно получает распространение вытянутое трупоположе-
ние, в значительной степени сочетающееся с западной
70

ориентировкой. Значение последнего факта трудно пере¬
оценить: этот обряд является характерным признаком
для погребений раннего железного века в степях Север¬
ного Причерноморья.
Необходимо также отметить, что в отличие от одно¬
образных по обряду и находкам погребений сабатинов-
ского этапа в белозерское время несравнимо ярче про¬
является деление общества на богатых и бедных. С одной
стороны, рядовые впускные могилы, а с другой — гигант¬
ский Широкий курган, курганы у Каланчака и Каменки-
Днепровской со сложными погребальными сооружениями,
почти всегда грабленые. О том, что в этих курганах
было что грабить, лучше всего свидетельствуют золотые
украшения из уже знакомого читателю Ново-Петровского
кургана. Даже среди могил грунтового Широчанского
некрополя, принадлежащего в целом рядовому населе¬
нию, заметна разница между основной массой погребений
и несколькими могилами, выделяющимися значительными
размерами квадратных ям, перекрытых деревянным на¬
катником и слоем камки (морская трава), опирающимися
на четыре столба, вкопанных по углам. Все эти могилы,
кроме одной, оказались разграбленными. Именно в уце¬
левшей могиле нашли бронзовую фибулу, а среди набора
разных бус оказались две золотые пронизи.
В свете этой находки становится понятно, когда в боль¬
шинстве своем совершалось ограбление богатых могил:
знать, какая могила богаче всех окружающих ее в грунто¬
вом могильнике без каких-либо внешних признаков,
могли только современники, и скорее всего сородичи.
Как видно, стремление выделить богатством своих покой¬
ников, переходящих в «потусторонний» мир, было силь¬
нее традиций скромного погребального обряда, свой¬
ственного степным культурам бронзового века, точно
так же, как жажда обогащения за счет ограбления могил,
была сильнее, чем боязнь кары за преступление.
Только в годы Советской власти памятники археоло¬
гии были взяты под охрану государства.
Однако вернемся к нашему рассказу. Читатель уже
заметил, что, когда речь идет о памятниках конца бронзо¬
вого века, автор пользуется датировками с точностью
до ста лет. И это не авторская прихоть. Это конкретное
отражение достижений современной археологической
науки, позволяющей памятники конца бронзового века
71

датировать с точностью до пятидесяти лет. Рассмотрим
хронологию белозерского этапа.
Из прошлой главы читатель уже знает, что переход¬
ный период от сабатиновского этапа к белозерскому да¬
тируется нами XI—началом X вв. до н. э. Каковы же
хронологические рамки собственно белозерских памят¬
ников. Прежде всего необходимо сказать, что детальное
изучение белозерской керамики показало, что этот са¬
мый массовый материал достаточно быстро изменяется
во времени. В разных поселениях отмечается разное соот¬
ношение горшков и банок, количество лощеной керамики.
Зная тенденцию изменения состава керамического ком¬
плекса в поселениях сабатиновского этапа и переходного
времени и сравнив их с данными белозерских поселений,
нетрудно было убедиться в возможности разделения бело¬
зерских поселений на две группы — раннюю и позд¬
нюю.
Так, в поселениях Ушкалка (верхний слой), Ана-
тольевка (раскоп 1957, 1959 гг.), Кирово (верхний слой)
баночные сосуды составляют от 30.5 до 44.2%, а горшки
от 47.8 до 51.1%, а в поселениях Змеевка-1 и Бабино-IV
баночные сосуды составляют лишь 12.8—20.2%, а коли¬
чество горшков возрастает до 70.2—80.4% [52, с. 28].
При этом если на простых горшках из Ушкалки, Ана-
тольевки, Кирово орнаментальный валик широко рас¬
пространен, то в Змеевке-1 и Бабино-IV он встречается
значительно реже, а в наиболее позднем, судя по страти¬
графии, комплексе из землянки поселения Бабино—IV
горшки с валиком вообще не встречаются, как нет их и
в Широчанском могильнике.
Также четко прослеживаются изменения в типах метал¬
лических вещей, изготовлявшихся литейщиками бело¬
зерского этапа. Если в матрицах из Птаховки, Раденска,
Кардашинки наряду с типично белозерскими изделиями
изготовляются еще и вещи, характерные для переход¬
ного времени, то в матрицах из Солохи и Завадовки
последние уже не производятся. Зато в Завадовке, судя
по негативам, отливались колоколовидные подвески, из¬
вестные среди находок в наиболее поздних могильниках
белозерского этапа, где встречаются, в частности, би¬
металлические и железные изделия, а также горшки, ли¬
шенные орнаментального валика. Выделяя таким обра¬
зом две группы памятников белозерского этапа — ранние
72

и поздние * — можно перейти к рассмотрению вопроса
об их абсолютной хронологии.
В 1965 г. появилась работа А. И. Терепожкина, где
автору удалось, опираясь на хронологическую систему
Г. Мюллера-Карпе, обосновать абсолютный возраст ряда
культур эпохи поздней бронзы Восточной Европы [70].
Так, исходя из находок в Лукьяновском кургане и Широ-
чанском могильнике бронзовых смычковых фибул, кото¬
рым Тереножкин предлагает в качестве аналогий фибулы
из могильников Сицилии II и III ступеней Панталича
(XI—IX вв. до н. э. по Мюллеру-Карпе), он определяет
возраст белозерского этапа в этих же хронологических
рамках, оговорив, впрочем, что эта датировка должна
быть уточнена.
Уровень современных знаний позволяет это сделать.
Прежде всего выяснилось, что в XI—начале X вв. до н. э.
существуют памятники переходного времени, предше¬
ствующие собственно белозерским. Таким образом, пе¬
риод существования собственно белозерского этапа, если
следовать хронологической системе Мюллера-Карпе, дол¬
жен быть ограничен началом X—IX вв. до н. э.
Однако, обратившись к хронологической системе Мюл-
лера-Карпе, нельзя не заметить во многом ее условный
характер, особенно, когда речь идет о памятниках XI—
IX вв. до н. э., что, собственно, понимает и сам автор
[98, с. 228]. Эта условность особенно чувствуется при
определении датировки памятников типа Панталича—III
IX в. до н. э. При этом Мюллер-Карпе исходит из того
что к VIII в. до н. э. можно уверенно относить круг па¬
мятников, связанных общими материалами с древнегре¬
ческими колониями на Сицилии (Сиракузы) и в Италии
(Кумы). Однако здесь немецкий ученый противоречит
сам себе. Ведь далее он убедительно показывает, что
Сиракузы, судя по письменным источникам, возникают
лишь в 733—731 гг. до н. э., т. е. в третьей четверти
VIII в. до н. э. Примерно тогда же появляются и Кумы.
Отсюда ясно, что нет оснований ограничивать время суще¬
• Справедливость такого членения хорошо подтверждается также
разными тинами костяных псалиев, свойственных двум группам
белозероких памятников. Аналогичная картина смены псалиев
в памятниках, соответствующих но времени раннебелозерским
и цозднебелозерским, прослеживается и на соседних террито¬
риях [49, о, 85—861.
73

ствования памятников типа Панталича—III, предшест¬
вующих основанию старейших древнегреческих коло¬
ний, рубежом IX—VIII вв. до н. э., — они доживают
до появления колоний. Не случайно сам Мюллер-Карпе
отмечает, что некоторые изделия, характерные для па¬
мятников, датированных им IX в., входят и в VIII в.
до н. э. В этой связи нельзя не вспомнить специальное
исследование Л. Бернабо-Бреа, посвященное древней Си¬
цилии, где он датировал ступень Панталича—III с 850
до 730 гг. до н. э. [93, с. 191].
Забегая несколько вперед, отметим, что ряд изделий
белозерского этапа также встречается в памятниках, да¬
тирующихся в советской археологии не ранее VIII в.
до н. э.
Итак, опираясь на данные Мюллера-Карпе, хроноло¬
гические рамки памятников типа Панталича—III с инте¬
ресующими нас фибулами, а значит, и белозерского этапа
с аналогичными фибулами должны быть несколько рас¬
ширены за счет начала — первой половины VIII в. до н. э.
В этой связи интерес представляет и фибула из могиль¬
ника у Каменки-Днепровской. Ближайшие аналогии
этой фибуле известны в Болгарии, где они встречены
в памятниках IX—VIII вв. до н. э. [102, с. 164 и сл.].
Вместе с тем нельзя пройти мимо того факта, что фи¬
булы, близкие к тем, что известны в белозерских памят¬
никах, встречаются в Италии, на Балканах и на Переднем
Востоке и в XI—X вв. до н. э. Когда же они попадают
в Северное Причерноморье? Для ответа на этот вопрос
первостепенное значение имеет всестороннее изучение
материалов белозерского этапа, позволившее выделить
ранние и поздние памятники, о чем говорилось ранее.
Установлено, что фибулы встречены в наиболее поздних
белозерских комплексах, откуда происходят самые позд¬
ние типы керамики и бронзовых вещей, где встречены
не только биметаллические, но и чисто железные изде¬
лия.
Все сказанное позволяет датировать памятники поздне-
белозерского этапа IX—первой половиной VIII вв. до н. э.
Таким образом, для памятников раннебелозерских остается
период с начала X до начала IX вв. до н. э. Справедли¬
вость этой даты подтверждается находками в раннебело-
зерских комплексах бронзовых височных колец с одним
концом, свернутым в спираль. Такие кольца иввестяы
74

в памятниках белогрудовской культуры в лесостепи
Днепровского Правобережья, а также в Высоцкой куль¬
туре, в Западной Украине. Одно из них было найдено
в Гончаровском могильнике под Львовом, откуда проис¬
ходит и бронзовая италийская бритва, датированная
А. Шланковной 1000—850 гг. до н. э. [101, с. 300—302].
Нужно сказать, что сопоставление белозерских памят¬
ников с памятниками Днепровского лесостепного Право¬
бережья оказалось весьма перспективным. Выяснилось,
в частности, что два типа псалиев, найденные на белозер¬
ских поселениях, находят себе прямые параллели в'бело-
грудовских и сменяющих их раннечернолесских памят¬
никах. Тем самым было подтверждено мнение о ранних и
поздних белозерских памятниках, причем ранние син¬
хронны белогрудовской культуре, а поздние — ранне-
чернолесской. Кстати, позднебелозерский псалий встре¬
чен и на поселении культуры фракийского галыптата
у Кишинева, а на одновременном ему Лукашевском посе¬
лении найдена фибула, аналогичная лукьяновской и широ-
чанской. Так удается не только выяснить абсолютный
возраст ранней и поздней групп памятников белозерского
этапа, но синхронизировать их с одновременными памят¬
никами соседних территорий.
А теперь, после знакомства с материальной культурой
и хронологией позднейших памятников бронзового века
Причерноморских степей, пора обратиться к древнейшим
письменным источникам.
У гениального поэта древности Гомера в «Одиссее»
среди северных народов названы киммерийцы. Это сви¬
детельство относится к IX—VIII вв. до н. э. Какую тер¬
риторию имел в виду Гомер? Об этом мы узнаем от «Отца
истории» Геродота (V в. до н. э.), который прямо пишет:
«. . .страна, занимаемая теперь скифами, первоначально
принадлежала, говорят, киммерийцам» [IV, 11]. Ясно,
что речь идет о Причерноморских степях. Описывая
Причерноморье, Геродот и более поздние авторы, поль¬
зуясь различными источниками, самым тесным образом
связывают с киммерийцами районы Керченского и Та¬
манского полуостровов. Керченский пролив назывался
киммерийским Боспором. Здесь же были киммерийские
переправы, на Керченском полуострове находился и город
Киммерик. Знаменитый географ древности Страбон (I в.
до н. э.), опираясь на очень древнюю традицию, оставил
75

нам ряд важнейших сведений о киммерийцах, поэтому
к его данным нам еще не раз придется обращаться. Опре¬
деляя территорию, занятую киммерийцами, Страбон
в своей «Географии» сообщает, что «киммерийцы некогда
имели большую силу на Боспоре, вследствие чего и Боспор
был назван киммерийским» [XI, 2, 5].
Эти данные вполне убедительно знакомят нас с юго-
восточной границей киммерийских владений. Вместе с тем
от Геродота мы знаем о могиле киммерийских царей
на Днестре (его древнегреческое название «Тирас»). Как
видим, территория от Керченского полуострова до Днестра
вполне соответствует сведениям Геродота о стране, кото¬
рую занимали киммерийцы до скифов.
Когда же впервые появляются киммерийцы в Азии?
В так называемой «Таблице народов», вошедшей в Библию
и составленной в VIII в. до н. э., среди потомков легендар¬
ного Ноя, уцелевшего во время «всемирного потопа»,
называется и Гомер (клинописные Гимирраи, т. е. ким¬
мерийцы), родоначальник киммерийцев. Отсюда ясно, что
киммерийцы были уже известны составителям Библии.
Значит, в это время они, подобно другим народам, упомя¬
нутым в «Таблице народов», жили в Передней Азии.
К последней четверти VIII в. до н. э. относится упомина¬
ние киммерийцев в письме, направленном ассирийскому
царю Саргону II. Однако наиболее древним документом,
сообщающим о пребывании киммерийцев в Малой Азии,
является письмо некоего Арад-Сина, в котором упоми¬
нается урартский царь Сардури (середина VIII в. до н. э.)
и где имеются сведения о пребывании киммерийцев
в стране Мана, откуда они вступили в Урарту [58, с. 145].
Среди античных авторов сведения о наиболее раннем
пребывании киммерийцев в Малой Азии приводит Стра¬
бон, сообщающий, что киммерийцы в союзе с трерами-
фракийцами во главе с фракийским вождем Кобом прини¬
мают участие в каких-то походах в Азию. Страбон пишет:
«. . .именно во время Гомера или немного раньше его,
как говорят, произошло вторжение киммерийцев в Азию
до Эолиды и Ионии» [III, 2, 12]. У того же Страбона
имеется и ссылка на соответствующий источник: «А что
он (речь идет о Гомере, — А. Л.) знал их (киммерий¬
цев, — А. Л.)у это доказывают хронографы, относящие
вторжение киммерийцев ко времени незадолго до него или
к его времени» [I, 2, 9]. Как видим, речь идет о IX—
7%

VIII вв. до н. э. Именно со времени упоминания кимме¬
рийцев в письменных источниках можно адекватную им
археологическую культуру называть киммерийской.
Между тем вопрос об археологической культуре, соот¬
ветствующей историческим киммерийцам, считается одним
из сложнейших. Ведь недаром многие исследователи,
кому приходилось касаться этой темы, предпочитали
обойти ее, спрятавшись за поэтическую строку Гомера,
писавшего в «Одиссее» о тумане и мгле, окутавших ким¬
мерийскую землю, распространяя эту климатическую
характеристику поэта на уровень наших знаний этой
научной проблемы. Итак, туман и мгла. И действительно,
с какой только археологической культурой не пытались
связать киммерийцев. Это и кизил-кобинская, ранне-
таврская культура горного Крыма, и кобанская культура
Северного Кавказа, и галыптатская культура Подунавья
и позднекатакомбная и позднесрубная культуры степей
Причерноморья. Именно последние две культуры имеют
наибольшее количество сторонников.
В этой связи важнейшим достижением последнего деся¬
тилетия в изучении киммерийской проблемы, как нам
кажется, нужно считать установление времени смены
катакомбной культуры срубной в Причерноморских сте¬
пях. Читатель, конечно, помнит, что в результате откры¬
тия целого ряда раннесрубных погребений на Запорож-
чине, Херсонщине, в Крыму стало ясно, что смена двух
названных культур происходит не в конце II тыс. до н. э.,
а в его середине, и с этого времени до самого конца бронзо¬
вого века в степях господствуют только позднесрубные
племена. И если на поселениях сабатиновского этапа еще
иногда встречаются обломки многоваликовой керамики,
как бы напоминая нам о предшественниках срубной куль¬
туры, то среди находок на поселениях белозерского этапа
нет ничего, что бы свидетельствовало хоть о каком-то
смешении культур.
Г? Исходя из данных античных авторов, бесспорно связы¬
вающих киммерийцев с Керченским полуостровом, для
нашей темы особенно важны памятники этого района.
Уже первые наши разведки 1959—1960 гг. оказались
весьма показательными [38]. Мы нашли около десяти посе¬
лений позднекатакомбной и позднесрубной культур. Все
они располагались на открытых местах, не имели никаких
следов укреплений и зачастую находились в непосред¬
77

ственном соседстве. Стало ясно, что перед нами памят¬
ники разного времени. Этот вывод полностью подтвер¬
дился во время раскопок на уже знакомом читателю Ки¬
ровском поселении, где северный, наиболее удаленный
от балки участок был заселен позднекатакомбными пле¬
менами, а впоследствии, в сабатиновское время, ближе
к балке, вдоль нее, разместилось большое долговременное
позднесрубное поселение, просуществовавшее до конца
бронзового века.
Находки на Керченском полуострове раннесрубных
погребений с острореберными сосудами показали, что
и в Восточном Крыму процесс смены катакомбной куль¬
туры срубной проходил в то же самое время, что и во всей
зоне Причерноморских степей, т. е. в XV—XIV вв. до н. э.
Таким образом, мнение исследователей, связывающих
катакомбную культуру с киммерийцами (М. И. Артамо¬
нов, Т. Б. Попова, И. Т. Кругликова и др.), не нашло
подтверждения в хронологии. Единственной археологи¬
ческой культурой, вполне соответствующей сведениям
древнейших письменных источников о территории, заня¬
той киммерийцами и совпадающей по времени с их древ¬
нейшими походами в Малую Азию, является позднесрубная
культура, представленная памятниками белозерского
этапа.
А теперь посмотрим, как археологически подтвер¬
ждаются сведения письменных источников о древнейших
походах.
Отмеченные Страбоном тесные связи киммерийцев и
фракийцев в IX—VIII вв. до н. э. нашли яркое отражение
в столовой керамике белозерского этапа. Увеличивается
количество лощеной посуды, расширяется ее ассорти¬
мент, улучшается качество лощения, растет набор орна¬
ментальных мотивов. Таким образом, сложение белозер¬
ского комплекса столовой керамики должно быть объяс¬
нено не только как итог типологического развития лоще¬
ной посуды предшествующего, сабатиновского этапа, но
и определенным влиянием фракийских племен, у которых
лощеная керамика появляется еще в IV—III тыс. до н. э.,
и ее производство имеет многовековые традиции. Есте¬
ственно, наиболее выразительно киммерийско-фракий¬
ские контакты проявляются в Северо-Западном Причерно¬
морье, где, например, на белозерском поселении у с. Ту-
дорово (Молдавия) имеется явная примесь керамики, свой¬
78

ственной культуре фракийского гальштата [54, с. 123—
124]. Видимо, только в тесных контактах белозерских
племен с фракийскими, а через них и с другими народами
Балкан и Малой Азии, Центральной Европы и Италии
можно найти объяснение появлению в степях Причерно¬
морья таких находок, как Новогрягорьевский клад
среднеевропейских бронзовых изделий (Николаевская
область), малоазийский топор из Керчи, бронзовая чаша
и кельт болгарского типа (Одесская область), многочислен¬
ные бусы и подвески из малоазийского или закавказского
сердолика, сапропеля из Подунавья, кавказского гагата
и особенно синего и зеленого стекла финикийского про¬
исхождения. Наконец, упоминавшиеся уже бронзовые
фибулы из позднебелозерских погребений Херсошцины
и Запорожщины также могли попасть в Причерноморские
степи через посредство фракийских племен. Ведь не слу¬
чайно аналогичная фибула оказалась в Лукашевском посе¬
лении культуры фракийского гальштата в Молдавии.
Перечисленные находки, на наш взгляд, являются
не только надежным подтверждением свидетельства Стра¬
бона о походах киммерийцев совместно с фракийцами
в Малую Азию в IX—VIII вв. до н. э., но и помогают
понять, с какими конкретными историческими собы¬
тиями связано проникновение в степи Причерноморья
импортов или вещей, изготовленных на месте (так, фибула
из Широчанского могильника, судя по спектральному ана¬
лизу % проведенному Е. Н. Черныхом, изготовлена из мест¬
ного металла) по импортным образцам.
Таким образом, комплексное использование данных
письменных источников и археологического анализа бело¬
зерских памятников, расчлененных нами на ранние и
поздние* позволяют надежно датировать позднебелозер-
ские памятники IX—началом VIII в. до н. э. и именно
к этому периоду относить проникновение в Причерно¬
морье импортных фибул. Важно подчеркнуть необходи¬
мость комплексного подхода, ибо и сегодня приходится
нередко сталкиваться с попытками датировать тот или
иной памятник или даже целую археологическую куль¬
туру только на том основании, что какая-то вещь имеет
аналогию за тысячи километров от исследуемой терри¬
тории.
Если результаты длительных контактов позднесруб-
ных, киммерийских племен со своими западными и юго¬
79

западными соседями нашли прямое отражение в их мате¬
риальной культуре, то отношения со своими ближайшими
соседями на востоке, юге и севере в самом конце II—на¬
чале I тыс. до н. э. складывались иначе. Успешное разви¬
тие северопричерноморского очага металлообработки и
дальнейшее развитие всадничества явились основой могу¬
щества позднесрубных племен,; сыгравших важную роль
в истории других племен юга Восточной Европы.
Как известно, в лесостепных районах Украины часто
встречаются типично позднесрубные погребения. Осо¬
бенно много их в днепровском лесостепном левобережье.
Конец бронзового века здесь представлен памятниками
бондарихинской культуры. Среди специфической кера¬
мики этой культуры встречаются и типично позднесруб¬
ные горшки, украшенные налепным валиком. Не слу¬
чайно Б. А. Шрамко — один из первых исследователей
бондарихинской культуры — отмечает в ней срубные
влияния [85, с. 128]. Особенно наглядно эти влияния
видны при знакомстве с металлическими изделиями, най¬
денными на бондарихинских поселениях. Это характер¬
нейшие вещи белозерского этапа. Отсюда происходят мат¬
рицы для литья двуушковых кельтов, кинжал с парал¬
лельными лезвиями, которые и позволяют считать памят¬
ники бондарихинской культуры одновременными бело-
верским.
Еще нагляднее прослеживаются позднесрубные, бело-
зерские влияния в Правобережной лесостепной Украине.
Из 35 найденных здесь бронзовых кельтов 23 характерны
для причерноморского очага металлообработки белозер¬
ского времени. Помимо кельтов, позднесрубный металл
представлен здесь также кинжалами, ножами, наконечни¬
ками копий и т. д. На памятниках белогрудовской и ранне-
чернолесской культур (XI—IX вв. до н. э. по Теренож-
кину), распространенных в Правобережной лесостепи,
известна позднесрубная кухонная посуда. Сопоставле¬
ние лощеной посуды белозерского этапа с очень близкой
раннечернолесской столовой керамикой, убеждает, что
на формирование последней она оказала значительное
влияние. Сравнение типологических рядов развития кон¬
ской узды (псалиев) показывает, что и здесь лесостепь за¬
висела от достижений степняков.
Столь значительное влияние позднесрубных племен
жа население днепровского лесостепного Правобережья

вряд ли можно объяснить лишь культурными связями.
Нам кажется, что эти районы, так же как и в скифское
время, подвергались неоднократным вторжениям кимме¬
рийцев. Не случайно наиболее известные раннечерно лес-
ские поселения Инбек и Субботовское городище (нижний
слой) погибли в огне. Только как результат постоянной
военной угрозы с юга можно рассматривать появление
в VIII в. до н. э. целой системы чернолесских укреплен¬
ных городищ, расположенных по р. Тясмин, по южной
границе лесостепи. И если гибель чернолесских городищ
можно связывать с наступлением скифов где-то в начале
второй половины VII в. до н. э., то раннечернолесских
поселений — в результате киммерийских походов.
Под влиянием позднесрубной культуры формируется
культура ранних тавров горного Крыма [40, с. 139—140].
Особенно ярко это проявляется в керамике. Резкие раз¬
личия в погребальном обряде и в украшениях не позво¬
ляют нам присоединиться к мнению тех исследователей,
кто считал тавров остатками киммерийцев, загнанных
в Крымские горы скифами [22, с. 256], но и недооценивать
вклад позднесрубной, киммерийской культуры в кизил-
кобинскую, раннетаврскую, сформировавшуюся в IX—
VIII вв. до н. э.< не приходится.
Прежде чем говорить об отношениях позднесрубных,
киммерийских племен со своими восточными соседями,
необходимо выяснить восточную границу распростране¬
ния белозерских памятников. Задача эта непроста, ибо
степи Восточного Приазовья (междуречье Молочной и
Дона) остаются с л абоиз ученными. Между тем в науке
давно распространилось мнение о том, что исходной тер¬
риторией киммерийских походов в Переднюю Азию через
Кавказ являлось побережье Меотиды (древнегреческое
название Азовского моря). Именно здесь, в устье Дона,
расположены памятники так называемого кобяковского
типа (по названию городища, где в нижнем слое впервые
был открыт этот тип памятников), которые О. А. Крив¬
цова-Гракова связывала с киммерийцами и относила
к позднесрубной культуре, осложненной позднеката¬
комбными влияниями.
В результате новых раскопок памятников кобяков¬
ского типа Э. С. Шарафутдинова пришла к иным выво¬
дам [84]. Прежде всего она убедительно доказала, что
позднекатакомбная культура не играла никакой роли
в А, В, Л«сиоа
•I

в сложении культурного комплекса кобяковских племен.
Здесь вспомним, что смена катакомбной культуры сруб-
ной происходит не позднее XIV в. до н. э., а кобяковские
памятники синхронны позднебелозерским. Однако не¬
смотря на определенное своеобразие кобяковских памят¬
ников, вызванное длительными контактами с северо-кав¬
казскими племенами, мы не видим достаточных оснований
для того, чтобы вслед за Шарафутдиновой выделять их
в особую культуру, отличную от позднесрубной.
Таким образом, мы придерживаемся мнения Крив¬
цовой-Граковой, видевшей в «кобяковцах» одно из поздне-
срубных, киммерийских племен, хотя вполне обоснован¬
ной считаем и гипотезу Шарафутдиновой о том, что ма¬
териальная культура кобяковских племен формируется
в Прикубанье.
При этом важно подчеркнуть, что «кобяковцы» не
только переходят затем на правобережье Дона, но и, ви¬
димо, не надеясь на эту водную преграду, избирают для
своих поселков сравнительно труднодоступные места,
удобные для обороны. Создается впечатление, что это
переселение было вынужденным, возможно* в результате
какого-то вторжения.
Особый интерес кобяковской группы памятников, как
нам представляется, состоит в том, что они, во-первых,
подтверждают данные античной топонимики, особенно
тесно связывающей киммерийцев не только с Керчен¬
ским, но и с Таманским полуостровом, т. е. уже с Ку¬
банью, а во-вторых, подтверждают широко распростра¬
ненное мнение в археологической литературе о том, что
киммерийцы жили не только в степях Причерноморья,
но и в прилегающих к ним районах Северо-Западного
Кавказа.
Е. И. Крупнов с большой тщательностью собрал
весь известный в 1950-х годах материал, свидетельствую¬
щий о связях киммерийцев с населением Северного Кав¬
каза. Недостаточная в то время разработанность хроно¬
логии разных этапов срубной культуры не позволила
Крупнову проследить эти связи во времени, т. е. выяс¬
нить, какие именно находки могут быть отнесены к IX—
VIII вв. до н. э., когда позднесрубные, киммерийские
племена начинают свои азиатские походы. Благодаря
исследованиям последнего времени выяснено, что наи¬
большее проникновение бронзовых изделий причерно-
82

морских типов на Кавказ наблюдается в белозерсков
время. В связи с этими находками следует вспомнить
сообщение Геродота о том, что киммерийцы шли в Азию
вдоль восточного побережья Черного моря. Поэтому ин¬
терес представляют некоторые йаходки из Западного
Закавказья. Так, при раскопках поселения эпохи позд¬
ней бронзы на Сухумской горе была встречена небольшая
группа кухонной посуды в виде банок и горшков, укра¬
шенных валиком, типичным для белозерского этапа
позднесрубной культуры. Единственный пока кельт из
Закавказья, входивший в состав Тхморского клада,
также относится к белозерскому этапу. В могильнике
начала I тыс. до н. э., исследованном Г. Ф. Гобеджи-
швили в Раче, среди многочисленных находок привлекают
внимание мелкие бронзовые украшения: пронизи с пере¬
хватами, подвески каплевидной формы. Такие же укра¬
шения, только сделанные из кости, найдены были в уже
известном читателю Широчанском могильнике под Ска-
довском.
Однако наибольший интерес представляет материал из
поселения, расположенного в ущелье Уравели близ
Ахалцихе (южная Грузия, раскопки Т. Н. Чубини-
швили). Простая керамика представлена здесь сосудами
в виде банок и горшков, орнаментированных налепными
валиками с пальцевыми вдавлениями. Лощеная керамика
(в основном обломки кубков или черпаков) украшена
резным орнаментом. Среди находок есть глиняные си¬
течки, абсолютно не встречающиеся в Закавказье. Точно
так же весь керамический комплекс, найденный на этом
поселении, чужд местной культуре эпохи поздней бронзы.
Для датировки поселения в ущелье Уравели важен гли-.
няный штамп, аналогии которому известны в памятни¬
ках Северного Кавказа IX—VIII вв. до н. э. [35, с. 157].
Мы отдаем себе отчет в том, что приведенные материалы
из Закавказья, тяготеющие к черноморскому побережью,
еще очень немногочисленны, и все же считаем, что их
можно рассматривать как вехи на пути движения ким¬
мерийцев через Кавказ. И если наше предположение
верно, то следует подчеркнуть, что это движение кимме¬
рийцев имело место раньше конца VIII в. до н. э., когда
они упоминаются в ассирийских хрониках 722—715 гг.
до н. э. В этой связи нельзя еще раз не вспомнить сооб¬
щение Арад-Сина о выступлении киммерийцев против
6*
83

Урарту в середине VIII в. до н. э., а также находки
деталей конской сбруи, близких к причерноморским,
в урартской крепости Кармир-Блур, в комплексе се¬
редины VIII в. до н. э., на которые мое внимание обратил
Б. Б. Пиотровский.
Таким образом, благодаря последним исследованиям
советских археологов удалось не только раскрыть архео¬
логическую суть материальной культуры киммерийцев,
связав их с позднесрубной культурой, но и показать
ту большую роль, которую играли позднесрубные, ким¬
мерийские племена в истории соседних народов юга
Восточной Европы в начале I тыс. до н. э. Вместе с тем
новые археологические материалы заметно дополнили
отрывочные сведения письменных источников, сообщаю¬
щих о ранних киммерийских походах в Малую Азию
через западное и восточное побережья Черного моря.
Благодаря этим походам киммерийцы входят в много¬
образные контакты с народами Балкан, Закавказья,
Малой Азии и, следовательно, еще до широко известных
азиатских походов конца VIII в. до н. э. выходят на
арену мировой истории.
История пребывания киммерийцев в Малой Азии
в VIII—VII вв. до н. э. известна весьма отрывочно по
немногочисленным дошедшим до нас письменным источ¬
никам, главным образом ассирийским клинописным тек¬
стам. Судя по этим документам, киммерийцы жили
в районе современных Карса и Ленинакана, на северо-
западной границе государства Урарту, а также в Каппа¬
докии (восточная Малая Азия). Они вели многочисленные
войны со своими соседями. В конце VIII в. до н. э. ким¬
мерийцы разбили Урартского царя Русу I, вели успеш¬
ные войны с Ассирией, но в первой четверти VII в.
до н. э. потерпели поражение от ассирийского царя
Ассархадона [20]. Однако, несмотря на это поражение,
в VII в. до н. э. киммерийцы продолжают играть видную
роль в истории малоазийских стран. Теперь они раз¬
мещаются в причерноморских районах современной Тур¬
ции, дважды овладевают столицей Лидии Сардами,
в борьбе с ними гибнет лидийский царь Гигес, они со¬
вершают походы в Пафлагонию и Фригию. Наиболее
поздние сведения о киммерийцах связаны с их предво¬
84

дителем Лигдамисом, который был разгромлен царем
Ассирии Ашурбанипалом в середине или третьей чет¬
верти VII в. до н. э.
Однако «возвратимся» в исконно киммерийские земли,
в степи Северного Причерноморья. Итак, наиболее позд¬
ние белозерские памятники датируются нами IX—пер¬
вой половиной VIII вв. до н. э. А что же дальше? Чем
характеризуется культура населения степей во второй
половине VIII—первой половине VII вв. до н. э., когда
киммерийцы обосновываются в Малой Азии и продол¬
жают играть видную роль в политической истории рас¬
положенных здесь государств?
Ответить на этот вопрос очень сложно. Достаточно
густо заселенные берега рек и балок на белозерском
этапе теперь пустеют. Многократное обследование бере¬
гов Днепра и других крупных рек, текущих в Черное
и Азовское моря в степной зоне, ни к чему не привели —
поселения второй половины VIII—VII вв. до н. э. не най¬
дены. Немногим более обнадеживающими оказались
и итоги раскопок курганов. На тысячи погребений брон¬
зового века и скифской поры приходятся единичные
погребения интересующего нас сейчас времени. А между
тем середина VIII в. до н. э. явилась переломным момен¬
том в истории степей Евразии в целом: с этого времени
начинается решительное освоение железа. «Человеку
стало служить железо, последний и важнейший из всех
видов сырья, игравших революционную роль в истории»
[1, с. 163]. Процесс освоения технологии добычи и обра¬
ботки железа, начавшийся в конце эпохи бронзы, сме¬
нился ранним железным веком, когда появились «. . .ору¬
дия такой твердости и остроты, которым не мог проти¬
востоять ни один камень, ни один из известных тогда
металлов» [там же]. Начало железного века ознамено¬
валось резким переломом в хозяйстве и быту степных
племен Причерноморья.
В это время здесь восторжествовали кочевые формы
быта, а жажда обогащения толкала отряды отлично
вооруженных конных воинов-киммерийцев, неприхотли¬
вых в быту, привыкших к лишениям и долготерпению,
в далекие походы по уже знакомым маршрутам в Малую
и Переднюю Азию.
Однако в этих походах участвовало сравнительно не¬
много людей. Не случайно римский историк Плутарх,
85

рассказывая о походе от Меотиды в Азию уже известного
жам киммерийского вождя Лигдамиса, называет его
участников «незначительной частью целого». Очевидно,
под «целым» следует понимать киммерийцев, оставшихся
в Причерноморье. Но в таком случае где же их памят¬
ники? Увы, это еще одна загадка древней истории,
ждущая своего разрешения. А пока мы вынуждены кон¬
статировать, что сегодня в безбрежных степях Причерно¬
морья известно не многим более 50 погребений, датирую¬
щихся серединой VIII—третьей четвертью VII в. до и. э.
По составу инвентаря эти погребения делятся на две
группы. Первую составляют сравнительно бедные по¬
гребения, сопровождаемые единичными находками:	ка¬
менные цилиндрический топор, оселок, наконечник
стрелы и нож из бронзы, мелкие украшения, со¬
суды.
Вторая группа могил представлена широко извест¬
ными памятниками: Новочеркасским кладом (1939 г.),
Черногоровским, Камышевахским, Носачевским, Симфе¬
ропольским и другими курганами. Это типичные захоро¬
нения конных воинов, среди которых выделяются не¬
сколько наиболее богатых, с набором вооружения (на¬
конечники стрел, копий, железные мечи) и конской сбруи
(псалии, удила, бляхи). Иногда и в этих воинских погре¬
бениях встречаются лощеные сосуды. Особенно броса¬
ется в глаза широкое распространение железа (наконеч¬
ники копий, стрел, мечи), разнообразные наборы бронзо¬
вых конских уборов с великолепными украшениями,
выполненными в кости, оригинально и пышно орнамен¬
тированной.
Знакомство с конским убором и вооружением воинов-
кочевников эпохи раннего железа убеждает, что эти от¬
ряды не зря считались грозной силой в государствах
Малой Азии и Ближнего Востока, не случайно в борьбе
с ними пали цари Урарту и Лидии, а ассирийцы неодно¬
кратно искали союза с киммерийцами. О могуществе
киммерийского войска образно говорится в Библии:
«Не будет в нем (народе, дальнем от края земли, —
А. Л.) ни изнемогающего, ни утомленного; он не будет
дремать и не будет спать; пояс не снимается с чресл
его, и не разорвется ремень у сандалий его; стрелы его
заострены и все луки его натянуты; копыта коней его
подобны кремню, и колесницы его, как вихрь. . .».
86

До недавнего времени было принято рассматривать
погребения конных воинов как одну группу памятников
типа Новочеркасского клада — Черногоровки, хотя
А. И. Тереножкин отмечал, что курганы Черногоровка,
Камышеваха и Малая Цимбалка несколько отличны от
Носачевского, Симферопольского курганов и Новочер¬
касского клада и не вполне совпадают с ними по куль¬
туре. И все же Тереножкин считает, что все эти могилы,
несмотря на их отличия между собой, принадлежат ким¬
мерийцам, а в их основе — позднесрубные памятники
Причерноморских степей. Скифы же, по мнению этого
исследователя, появились в Причерноморье со своей
вполне сложившейся культурой из глубин Азии примерно
в середине VII в. до н. э. [69, с. 7—8]. Противополож¬
ную точку зрения высказала В. А. Ильинская. Отметив
многочисленные общие черты раннескифской материаль¬
ной культуры второй половины VII—VI вв. до н. э.
с интересующими нас сейчас памятниками, она пришла
к выводу, что памятники типа Новочеркасского клада —
Черногоровки принадлежат древнейшим скифам [26,
с. 61 ]. Более осторожную точку зрения высказал
А. А. Иессен, относя эти памятники и к киммерийцам
и к скифам [24; 25]. Аналогичной точки зрения при¬
держивался до недавнего времени и автор этих строк
[49, с. 87-91].
| Однако открытие в последние годы в степях При¬
черноморья нескольких новых комплексов заставляет
по-иному подойти к решению вопроса о принадлежности
этих памятников: слишком заметной стала разница между
комплексами типа Новочеркасского клада, наибольшее
скопление которых находится в Предкавказских степях
и на нижнем Дону, и памятниками черногоровского
круга, распространенными в степях Причерноморья [50,
с. 82—83; 96]. Вопрос о принадлежности погребений
конных воинов приобретает особый смысл в связи с тем,
что уже в 70-х годах VII в. до н. э. скифы, по свидетель¬
ству ассирийских клинописных текстов, появляются
в Малой Азии, куда, согласно Геродоту и Диодору
Сицилийскому* они приходят из Причерноморья.
| Рассмотрим прежде всего погребения конных воинов
черногоровского типа (рис. 15). Эти памятники можно
разделить на две группы: 1) погребения* в которых
широко представлены лишь детали конского убора
87

(всего пять могил, в двух из которых — в кургане
«Стрижена Могила» и в кургане у хутора Веселая Долина
в Донецкой области — предметы конского убора были
сделаны из кости, а в трех других — в Черногоров-
ском, Камышевахском и Ростовском курганах — из
бронзы) и 2) погребения (их три), где, помимо конского
убора, представлены предметы вооружения. Так, в кур¬
гане Малая Цимбалка (Запорожская область) найдены
бронзовые удила, пара псалиев* круглая бляха, пять
бронзовых и шесть костяных наконечников стрел.
Здесь же оказался чернолощеный сосуд и пронизь*
свернутая из золотого листа. В одном из курганов (№ 5)*
исследованном И. Т. Черняковым в 1970 г. у с. Суворово
(Одесская область), обнаружено погребение (№ 2), в ко¬
тором найдены трехлепестковая бляха от конского убора
и биметаллический кинжал, от которого уцелела брон¬
зовая рукоять с основанием железного клинка. Здесь же
оказался кухонный горшок и каменный оселок.
Самым богатым является погребение № 5 из кургана
«Высокая Могила»* обнаруженное в 1971 г. и по набору
бронзовых и костяных наконечников стрел имеющее
аналогии в Малой Цимбалке. Среди прочих находок из
погребения № 5 назовем бронзовые удила и кинжал,
каменный оселок, массивную золотую серьгу, три золо¬
тые пластинки — обивки деревянного сосуда и бронзовую
ленту, лежавшую на черепе погребенного [9, с. 151—155].
Находки из восьми только что описанных погребений
и послужили эталоном для выделения рядовых погребе¬
ний черногоровской группы (сейчас их известно около 40).
Наиболее характерно для этой группы скорченное трупо-
положение* ориентированное на восток или северо-вос¬
ток, т. е. сохраняется традиционный обряд, типичный
для племен срубной культуры. Встречается в это время
и ориентирование на юг, как в позднебелозерских могиль¬
никах. В нескольких случаях — вытянутое трупополо-
жениё* головой на запад. Такой обряд появляется в позд-
небелозерское время* но наибольшее распространение
он получает в скифской период. В устройстве могил
наиболее богатых погребений черногоровской группы
используется дерево (для перекрытий* для настила пола*
а погребение № 5 из «Высокой Могилы» вообще совер¬
шено в деревянном срубе). Здесь уместно вспомнить*
что в богатых погребениях позднебелозерского времени
•8

Рис. 15. Образцы находок из погребений конных воинов черногоровского типа.
Вторая половина VIII—начало VII в. до н. э.

также используется дерево. Новым в погребальном об¬
ряде черногоровской группы является сооружение
подбоев.
* Как видно из сказанного, погребальный обряд черно¬
горовской группы памятников самым тесным образом
связан с позднесрубным, белозерским. Точно так же
простая кухонная и лощеная столовая посуда, найденная
в черногоровских погребениях, в своих формах и орна¬
ментации в основном восходит к соответствующей посуде
белозерского этапа. В полной мере эта близость просле¬
живается и в украшениях, служащих деталью костюма, —
бронзовые височные кольца, витые и пластинчатые
пронизи, бусы из черногоровских погребений аналогичны
белозерским. Тесные этнокультурные и территориально¬
хронологические связи киммерийцев белозерского и по¬
следующего, черногоровского, этапов находят отражение
и в некоторых видах оружия (бронзовые и костяные
наконечники стрел типа Малой Цимбалки и «Высокой
Могилы» типологически восходят к наконечникам сруб-
ной и родственной ей Андроновской культурам),
и в конском уборе (трехлепестковые бляхи, круглые
и овальные бляхи, трехдырчатые псалии известны
в позднебелозерских комплексах, где они делались
только из кости), и в орудиях труда (каменные цилин¬
дрические молотки, найденные в позднебелозерских па¬
мятниках, не отличаются от черногоровких).
Неудивительно поэтому, что в ряде случаев погребе¬
ния черногоровской группы просто невозможно отличить
от позднебелозерских. Только один пример. В одном
из курганов (№ 4) черногоровского времени, исследован¬
ных у с. Суворово, было обнаружено детское полураз¬
рушенное погребение, в котором оказались мелкие укра¬
шения (бронзовый браслет, часть цепочки, образованной
тремя бронзовыми колечками, гешировая крестообразная
бусина и голубая стеклянная бусина), глиняная миска
и лощеный кубок. Весь вещевой набор данного погребе¬
ния мы легко найдем среди материалов позднебелозер-
ского Широчанского могильника. И если бы рядом
с этим курганом не были исследованы другие (№ 5, 6),
где наряду с керамикой, не отличимой от белозерской,
оказались типичные изделия черногоровского времени,
то курган № 4 можно было отнести к числу позднебело¬
зерских.
90

Этот пример убедительно показывает, что позднебело-
зерские и черногоровские памятники принадлежат носи¬
телям одного этноса, одной археологической (в данном
случае позднесрубной) культуры и отражают лишь раз¬
ные хронологические этапы ее развития. Вместе с тем
нельзя не заметить и отличия между позднебелозерскими
и черногоровскими памятниками. Ярче всего они отра¬
жены в появлении бронзовой узды (удила со стремявид-
ными петлями, разными трехдырчатыми псалиями, раз¬
нообразными бляхами) и биметаллических кинжалов
и мечей. Однако эти вещи, столь важные при решении
вопросов хронологии, не могут служить критерием при
определении этнокультурной принадлежности комп¬
лексов, откуда они происходят. Нельзя забывать, что
наличие подобных или близких к ним по типам вещей
характерно и для раннего железного века Евразийских
степей в целом, где в это время происходит процесс вы¬
деления всадничества, главной военной силы этой эпохи.
Именно смена бронзового века железным в сочетании
с переходом дотоле оседлого населения степей Евразии
на кочевые формы быта приводят к резкому скачку,
нашедшему наиболее яркое отражение в технике и техно¬
логии производства оружия и конского убора. В этом
факте мы видим блестящее подтверждение мысли
Ф. Энгельса о революционной роли железа в истории
человечества.
Огромная подвижность киммерийских племен, по¬
стоянно контактирующих в той или иной форме с насе¬
лением, живущим к западу от Днестра и к юго-востоку
и востоку от Дона, позволили не только объяснить,
казалось бы, удивительное сходство ряда элементов
в материальной культуре северокавказских и центрально-
европейских племен, но и помогли установить абсолют¬
ную датировку черногоровской группы памятников.
Первостепенная роль здесь принадлежит бронзовым де¬
талям конского убора. Дело в том, что псалии черного-
ровского, камышевахского и малоцимбальского типов,
а также удила из ростовского кургана* концы которых
имеют подтреугольную форму* достаточно широко пред¬
ставлены в различных памятниках Австрии, Венгрии,
Чехословакии. Все эти памятники (Хаслау-Регельсбрун,
Штильфрид, Кишкосег, Чернотин и др.) относятся
к так называемому фрако-киммерийскому периоду*; кото¬
91

рый, согласно хронологической системе Мюллера-Карне,
датируется VIII в. до н. э. Однако выше мы уже говорили
об очевидном противоречии в этой системе, что и позво¬
ляет нам датировать фрако-киммерийский период не ра¬
нее середины VIII в. до н. э. К этому времени право¬
мерно отнести черногоровскую группу памятников, что
вполне соответствует дате конца белозерского этапа.
Теперь необходимо выяснить, когда исчезают черно-
горовские памятники, т. е. определить хронологические
рамки их существования в степях Причерноморья.
Если при этом учесть, что они формируются на поздне-
белозерской основе * и принадлежат киммерийцам вре¬
мени ассирийских хроник (конец VIII—VII вв. до н. э.),
то речь идет об установлении времени исчезновения
киммерийских памятников в степях Причерноморья.
Из уже цитированного сообщения Геродота известно, что
киммерийцев в степях Причерноморья сменяют скифы.
В этой связи познакомимся подробнее с третьей легендой
о происхождении скифов в изложении Геродота, тем
более что свое повествование Геродот начинает так:
«Есть, впрочем, и иной рассказ, которому я сам наи¬
более доверяю (подчеркнуто мною, — А. Л.). По этому
рассказу, кочевые скифы, жившие в Азии, будучи тес¬
нимы войною со стороны массагетов, перешли реку
Араке и удалились в киммерийскую землю (действи¬
тельно, страна, занимаемая теперь скифами, первона¬
тально принадлежала, говорят, киммерийцам). При на¬
ступлении скифов киммерийцы, имея в виду многочис¬
ленность приближавшегося войска, стали совещаться
между собою, и мнения их, высказанные с одинаковою
настойчивостью, разделились, но предложение царей было
благоразумнее: именно, по мнению народа, следовало
удалиться и не подвергать себя опасности в борьбе
с многочисленным войском, а цари предлагали бороться
за родину с наступающими. Однако ни народ не захотел
послушаться царей, ни цари — народа; первый задумал
удалиться без боя, предоставив родную землю врагам,
а цари предпочли лечь мертвыми в родной земле и не бе¬
* Гипотеза о том, что черногоровские и новочеркасские памятники
«ведут свое происхождение непосредственно от срубной куль¬
туры нашего юга» принадлежит А. И. Тереножкину. В отличие
от него автор этих строк связывает с позднесрубными, белозер-
скими племенами лишь черногоровские памятники [52, с. 63—63].
92

жать вместе с народом, представив себе те блага^ кото¬
рыми они пользовались до тех пор, и те бедствия, которых
следовало ожидать при бегстве из отечества. Решив
таким образом, цари разделились на две части, равные
по численности, и стали драться между собою. Всех
царей, перебитых друг другом, киммерийский народ
похоронил у реки Тираса (так древние греки называли
Днестр, — А. Л.) — могила их до сих пор еще видна, —
а после погребения удалился из страны, так что вторг¬
нувшиеся скифы заняли страну, уже лишенную насе¬
ления» [IV, 11].
Прежде всего следует выяснить, когда могли иметь
место события, легшие в основу третьей легенды Геродота,
т. е. когда киммерийцев вытесняют из Причерномор¬
ских степей скифы? Исследование письменных источни¬
ков показало [77], что в античной литературе существует
не менее трех независимых версий, авторами которых
являются: 1) Аристей—Гекатей—Геродот; 2) Диодор Си¬
цилийский; 3) Плутарх. В каждой из них излагаются
одинаковая последовательность событий, связанная с на¬
чальным этапом скифской истории, с их появлением
в Причерноморье — сначала они захватывают При¬
черноморье, потом отправляются в азиатские походы.
Между тем известно, что. уже в 70-х годах VII в.
до н. э. скифов знали ассирийские хронографы: в это
время они выступают против ассирийского царя Асар-
хаддона [19, № 65]. Значит, Причерноморье скифы за¬
хватили до этого времени, т. е. примерно в конце VIII—
начале VII в. до н. э. К этому выводу мы еще вернемся
позднее, а пока обратим внимание читателя на тот факт,
что скифы вторгаются в землю киммерийцев с востока,
из-за Дона (под «Араксом» Геродота исследователи
обычно понимают или Волгу или Аму-Дарью). Под на¬
тиском скифов часть киммерийцев, жившая у Меотиды,
согласно Плутарху, уходит в Азию. Дальнейшее движе¬
ние скифов на запад и приводит, видимо, к совещанию
киммерийских царей и народа, о котором рассказывает
Геродот, связывая последние страницы киммерийской
истории с Поднестровьем, с западной окраиной кимме¬
рийских владений. Оставляя в стороне мифологический
сюжет о взаимоистреблении киммерийских царей, можно
признать, не рискуя впасть в большую ошибку, что
какая-то часть киммерийцев, не захотевшая подчиниться
93

скифам, ушла в соседние земли фракийцев. Если наши
рассуждения верны, то наиболее поздние памятники
киммерийских воинов должны быть в Поднестровье или
на территории современных Румынии и Болгарии.
И действительно, на территории Болгарии, близ городов
Шумена и Варны известны два наиболее поздних, судя
по находкам, погребения киммерийских воинов. Одно
из них (у с. Енджи) было исследовано еще в 1929 г.
В кургане бронзового века оказалось впускное погребе¬
ние предскифской поры. Воин лежал в вытянутом поло¬
жении, головой на запад, с небольшим отклонением к се¬
веру. Слева у пояса найден железный кинжал, рядом
железный наконечник копья и бронзовые удила. Кроме
того, в этом погребении оказались два сосуда, бронзовый
крючок, золотая диадема, украшенная орнаментом, вы¬
полненным пуансоном, и колчанный набор, состоящий
из 52 бронзовых наконечников стрел трех типов.
| Еще более богатым оказалось погребение у с. Бело-
градещ также впущенное в большой (8 м) курган эпохи
ранней бронзы. По сообщению Г. Тончевой, исследо¬
вавшей этот курган в 1972—1974 гг., под вершиной на¬
сыпи была обнаружена вымощенная камнем площадка,
на которой в древности стояла известняковая стела
в виде четырехгранного столба высотой более 2 м. На ши¬
рокой стороне стелы четко видны вырезанные пояс
с пряжкой, ниже его — кинжал. На левой узкой грани
под поясом изображен футляр с лежащим в нем луком,
на правой от пояса свисает, видимо, оселок. Ниже пло¬
щадки оказались остатки деревянной гробницы. Погре¬
бенный воин лежал в вытянутом положении головой на
запад. Поражает разнообразие и богатство вещей, най¬
денных в могиле. Наряду с несколькими глиняными
сосудами здесь оказались железный наконечник копья,
остатки колчана, в котором хранились 108 стрел с брон¬
зовыми наконечниками, разнообразные золотые нашив¬
ные пластинки, железный кинжал, инкрустированный
золотом, а также богато орнаментированная золотая
обивка нижней половины ножен.
Датировка двух только что описанных погребений
устанавливается благодаря наконечникам стрел, а также
удилам и кинжалу из могилы у с. Енджи в пределах
первой половины—середины VII в. до н. э. [63, с. 37
и 41; 28А с. 65—66]. При этомА судя по типам наконеч¬
94

ников стрел, погребение у с. Белоградец несколько
древнее енджинского и одновременно уже известному
читателю погребению № 5 из кургана «Высокая Могила».
Последние два памятника можно датировать началом
VII в. до н. э. Именно в это время исчезают в степях
Причерноморья черногоровские, позднекиммерийские па¬
мятники.
А теперь обратимся к памятникам типа Новочеркас¬
ского клада. Всего в Причерноморье сейчас известно не
более десяти погребений, которые можно относить к этому
типу памятников, при этом лишь пять из них бесспорно
принадлежали воинам. Здесь важно подчеркнуть, что
в отличие от черногоровских погребений, представленных
только в степной полосе Причерноморья, новочеркасские
комплексы известны и в Днепровской лесостепи. Так, из
пяти воинских захоронений три обнаружены в степи
и два в лесостепи. Познакомимся с ними. Это прежде
всего Носачевский курган в Черкасской области. Здесь
открыто одно из самых богатых захоронений, совершенное
в деревянном склепе. Погребенный лежал в вытянутом
положении на спине, головой на запад. Склеп имел
деревянное перекрытие. Выше перекрытия, т. е. уже
в насыпи кургана, под костями коня оказались: четыре
пары бронзовых удил и псалиев к ним, шесть бронзовых и
четыре костяных блях-пуговиц, четыре ажурных бронзовых
пряжки. Вооружение представлено железными наконеч¬
никами копья и мечом, а также бронзовыми наконечни¬
ками стрел [32]. В связи с находками в Носачеве брон¬
зовых ажурных пряжек от конской сбруи, хорошо из¬
вестных по изображениям на ассирийскцх дворцовых
рельефах конца VIII—VII вв. до н. э., появилась воз¬
можность не только надежно датировать эту группу
памятников, о чем речь пойдет ниже, но и сопоставить
их с письменными источниками, рассказывающими о по¬
ходах в Малую Азию, и потому рассматривать Носачев¬
ский курган как погребение знатного воина, вернувше¬
гося из далекого похода.
Не менее богатым оказалось погребение из кургана
у с. Зольное под Симферополем, открытое А. А. Щепин-
ским в 1959 г. [88]. Здесь также в деревянном склепе
был погребен мужчина, лежавший вытянуто на спине,
головой на юго-запад. У головы погребенного стоял
лощеный сосуд. Поперек поясницы с рукоятью у кисти
95

левой руки лежал железный меч, а рядом костяная вор-
ворка и тщательно заглаженный точильный камень
(оселок) с отверстием для подвешивания. На перекрытии
могилы лежали бронзовые удила и пара псалиев, более
20 разнообразных костяных украшений от конской
сбруи, богато орнаментированные витиеватой резьбой
с красной и черной инкрустацией (рис. 16), а также
33 наконечника стрел, сделанных из бронзы, железа
и кости.
К числу наиболее богатых относится и погребение,
случайно найденное колхозниками у с. Бутенки на Пол¬
тавщине [31]. Выехавшая на место Г. Т. Ковпаненко
выяснила, что при рытье земли, на глубине всего 40 см
от поверхности, был найден обгоревший дубовый столб
высотой в 60—70 см. Под ним вместе с пережженными
человеческими костями лежали шесть пар бронзовых
удил, двенадцать псалиев, два бронзовых больших
кольца с подвижной муфтой для привязывания ремня,
восемь бронзовых блях-пуговиц. Вооружение было пред¬
ставлено двумя железными наконечниками копий и брон¬
зовыми наконечниками стрел. Кроме того, среди находок
оказалось два массивных бронзовых браслета (рис. 17).
Бутенковское погребение отличается по обряду от
остальных описываемых памятников трупосожжением,
характерным для племен Чернолесской культуры,
живших в VIII—первой половине VII в. до н. э. в лесо¬
степном Поднепровье. Чернолесской культуре принад¬
лежат и браслеты, найденные в Бутенках. Вот почему
права Ковпаненко, считающая, что в этой могиле был
погребен представитель чернолесских племен с богатым
набором конской сбруи и оружия, свойственного для
комплексов типа Новочеркасского клада.
Таким образом, все три только что описанные памят¬
ника объединяются в одну группу единством погребаль¬
ного инвентаря, куда входят одинаковые наборы кон¬
ской узды (удила с двумя кольцами на концах, изогну¬
тые псалии с тремя петлями и уплощенным концом-
лопаткой, бронзовые и костяные бляхи-пуговицы) и ана¬
логичное по составу и типам вооружение (бронзовые
наконечники стрел с округлоромбическим коротким пе¬
ром и длинной втулкой, железные мечи с брусковидным
навершием, железные длинновтульчатые наконечники ко¬
пий). К этой же группе относится и погребение № 2,
96

открытое в 1971 г. в уже известном кургане «Высокая
Могила». Какой-то знатный воин был погребен здесь
в деревянном склепе, в вытянутом положении на спине,
головой на запад. При погребенном оказались лощеный
сосуд, оселок, костяная застежка, а также золотая,
богато орнаментированная бляха, железный кинжал, под
которым нашли золотую обойму от верхнего окончания
ножен этого кинжала [9, с. 148—150].
| В отличие от только что описанных могил в этом по¬
гребении не было предметов конской сбруи, однако най¬
денный здесь железный меч так называемого кабардино¬
пятигорского типа надежно связывает этот памятник
с группой погребений Новочеркасского клада, а также
с рядом синхронных памятников Северного Кавказа.
Наличие аналогичного кинжала из впускного погребе¬
ния в кургане у с. Березки (Молдавия), в котором ока¬
зался деревянный склеп, где был захоронен воин, поло¬
женный в скорченном положении головой на запад, по¬
зволяет уверенно относить и это погребение к числу
новочеркасских памятников.
Как видим, наиболее богатые воинские захоронения
новочеркасского типа объединяет не только общность
оружия и конской сбруи, но и погребальный обряд.
Действительно, кроме бутенковского погребения, осталь¬
ные четыре совершены в деревянных склепах, все ориен¬
тированы головой на запад, три из них — в вытянутом
положении на спине, а одно — в скорченном на боку.
Прежде чем определять абсолютную датировку инте¬
ресующих нас памятников, еще раз подчеркнем их от¬
личительные от черногоровских признаки:
1)	исчезновение костяных псалиев;
2)	увеличение количества железного вооружения для
ведения ближнего боя (конечники копий, кинжалы);
3)	вместо удил со стремявидными или подтреугольными
концами используются двукольчатые удила;
4)	трехдырчатые псалии заменяются трехпетельча¬
тыми с изогнутым, уплощенным концом в виде лопа¬
точки;
5)	вместо бронзовых наконечников стрел с длинными
головками разных очертаний и короткими втулками
(иногда с шипом) получают распространение длинно-
втульчатые наконечники с короткой округло-ромбиче¬
ской головкой; исчезают костяные наконечники стрел
7 А. М. Лесков
97

ромбического сечения, известные в Причерноморье еще
с XIII в. до н. э.
Даже этот суммарный перечень отличий наводит на
мысль о том, что памятники новочеркасского типа, где
уже широко представлено железо и исчезают наиболее
архаичные костяные наконечники стрел и псалии, типо¬
логически восходящие к белозерским, являются более
поздними, чем черногоровские. Для выяснения их абсо¬
лютного возраста важнейшее значение имеют работы
А. А. Иессена и Е. И. Крупнова. Иессен [24, с. 107—
109] пришел к выводу, что период, объединяющий в себе
памятники типа Новочеркасского клада, датируется с се¬
редины VIII до середины VII в. до н. э., а сам Новочер¬
касский клад относится ко времени не позднее рубежа
VIII—VII вв. до н. э. Тем же временем Крупнов [34,
с.	255—273] датировал Каменомостский могильник.
В 1954 г. Иессен, вновь вернувшийся к рассмотрению
памятников новочеркасского типа, датировал их VIII—
первой половиной VII в. до н. э. [25, с. 129 и сл.],
т.	е. удревнил на 50 лет, не приведя для этого соответ¬
ствующих обоснований.
В работах 1960-х годов эту дату поддерживал
А. И. Тереножкин, который позднее (начиная с 1972 г.)
неоднократно предлагал все новые и новые хронологи¬
ческие рамки для памятников черногоровского и ново¬
черкасского типов, считая их одновременными [71, с. 166
и сл.; 72, с. 15; 73, с. 4]. В 1976 г., разделив во времени
черногоровские и новочеркасские памятники, он первые
датировал 900—750, а вторые 750—650 гг. до н. э. [74].
Между тем имеются два комплекса, которые и опре¬
деляют время памятников новочеркасского типа. Это
прежде всего Жемталинский клад из Кабарды. Встре¬
ченный здесь бронзовый топор аналогичен новочеркас¬
скому, а бронзовые сосуды имеют прямые аналогии
в урартийском могильнике у с. Малаклю (Армения),
где найдены также урартийские печати.
Это счастливое сочетание позволило Е. И. Крупнову
надежно датировать Жемталинский клад самым концом
VIII в. до н. э. [354 с. 132].
| Второй важнейшей находкой для памятников ново¬
черкасского типа являются уже упоминавшиеся бронзо¬
вые ажурные пряжки от конской сбруи, найденные
в Носачевском кургане. Такие пряжки четко видны на
98

упряжи коней, изображенных на дворцовых рельефах
ассирийских царей Саргона II (722—705 гг. до н. э.)
и Ашурбанипала (668—624 гг. до н. э.) [32].
Таким образом, благодаря древностям Урарту и Ас¬
сирии абсолютный возраст Новочеркасского клада и свя¬
занный с ним круг памятников сейчас можно уверенно
датировать с конца VIII до последней четверти VII в.
до н. э. Но ведь вторая половина VII в. до н. э. — это
время, когда в степях Причерноморья известны собст¬
венно раннескифские погребения с найденной в них
древнегреческой керамикой. Не противоречат ли они
предложенному определению поздней даты памятников
новочеркасского типа? Ответ на этот вопрос дают ряд
погребений, исследованных на Северном Кавказе, в ко¬
торых наряду с вещами, характерными для новочеркас¬
ской группы памятников, встречены типично ранне¬
скифские изделия — железный меч из погребения у Лер¬
монтовского разъезда близ Пятигорска, наконечники
стрел из погребения у хутора Алексеевского (Ставрополь¬
ский край), а также детали конской сбруи, украшенные
грифоньими головками, выполненными в типично скиф¬
ском «зверином» стиле из Каменомостского могильника
(погребение 1921 г.) в Кабарде и из могильника у хутора
Кубанского (погребение № 39) в Прикубанье. Если при¬
веденные примеры убедительно говорят о том, что памят¬
ники новочеркасского типа доживают до появления
раннескифских вещей, то исследованный В. В. Хвойко
в 1891 г. курган № 2 у с. Жаботин в Черкасской области
интересен тем, что здесь среди великолепного набора
произведений раннескифского искусства конца VII в.
до н. э. оказались две пары бронзовых удил — одни со
стремявидными окончаниями (они широко распростра¬
нены в раннескифских комплексах), а другие — дву¬
кольчатые, характерные для новочеркасских памятни¬
ков, т. е. в данном случае перед нами бесспорное свиде¬
тельство того факта, что в раннескифскую эпоху про¬
должают пользоваться вещами новочеркасского типа.
Все это — надежный показатель того, что на каком-то
этапе (в данном случае в третьей четверти VII в.
до н. э.) интересующие нас новочеркасские и ранне¬
скифские памятники сосуществуют.
Как видим, открытия последних пятнадцати лет на
Украине и уточнение состава памятников и абсолютной
7*
99

хронологии белозерского этапа позднесрубной культуры
позволили не только выделить две разнокультурные
группы памятников VIII—VII вв. до н. э., но и, опираясь
на центральноевропейские памятники и классические
древности Закавказья и Малой Азии, установить их
разновременность. Так, более архаичная черногоров-
ская группа памятников, типологически тесно связанная
с белозерским этапом, датируется серединой VIII—на¬
валом VII вв. до н. э., а памятники типа Новочеркасского
клада лишь появляются в самом конце VIII в. и суще¬
ствуют до последней четверти VII в. до н. э. [52; 96].
Разновременность этих двух групп памятников хо¬
рошо подтверждается материалами Северного Кавказа,
где в протомеотской (Кубань) и кобанской (Централь¬
ное Предкавказье) культурах в пределах VIII—VII вв.
до н. э. выделяются более ранние могильники, синхрон¬
ные, судя по конскому убору, черногоровским памят¬
никам, и более поздние, одновременные новочеркасским
[4; 52, с. 51-52].
Кто же оставил памятники новочеркасского типа?
Кем были те прекрасно вооруженные конные воины,
благодаря которым в Северное Причерноморье попали
детали конской сбруи, изображенные на ассирийских
дворцовых рельефах? Ответ может быть двояким — ким¬
мерийцы или скифы. Но выше мы не только показали
тесное этнокультурное единство белозерских и черно-
горовских памятников, но и отличия последних от ново¬
черкасских. При этом отличия очевидны и в материаль¬
ной культуре, и во времени существования черногоров-
ских и новочеркасских памятников, и, наконец, в тер¬
ритории их распространения. Между тем в свете данных
письменных (Геродот, Страбон) и археологических источ¬
ников принадлежность белозерских и черногоровских
памятников киммерийцам IX—начала VII вв. до н. э.
сегодня, пожалуй, ни у кого сомнений не вызывает.
Значит новочеркасские — принадлежат древнейшим ски¬
фам, ибо какие-либо еще памятники VIII—VII вв.
до н. э. в степях Причерноморья просто неизвестны.
Однако читатель уже знает, что наибольшее скопление
новочеркасских памятников находится в степях Пред¬
кавказья и Нижнего Дона. В какой мере такая локали¬
зация памятников древнейших скифов (если именно им
принадлежат новочеркасские памятники) соответствует
100

письменным источникам? Обратимся же к ним. Гениаль¬
ный древнегреческий трагик Эсхил (526—456 гг. до н. э.)
помещает «многолюдные племена скифов» не к западу
от Танаиса (Дона, — А. Л.), а «вокруг Меотийского
озера» (Азовского моря,—А. Л.). Пребывание скифов
в Прикубанье фиксируется сведениями Сократа в изло¬
жении Ксенофонта (434—355 гг. до н. э.) «В Европе
скифы господствуют, а меоты им подвластны», а также
Геланником (V в. до н. э.). Из более поздних авторов
наиболее уверенно помещает скифов на Северном Кав¬
казе (между Черным и Каспийским морями) Страбон.
Все приведенные свидетельства древних писателей хотя
и важны, но страдают существенным недостатком: никто
из них не сообщает хотя бы косвенно, о каком времени
идет речь. Можно ли их использовать, ведя разговор
о памятниках VIII—VII вв. до н. э.? Впрочем, здесь
на помощь приходят археологические материалы, сви¬
детельствующие, что ни в VI—V вв. до н. э., ни тем
более позднее нельзя говорить ни о многочисленных
племенах скифов, ни об их господстве в Прикубанье или
на Нижнем Дону: на этих территориях во время Эсхила
и позднее жили синдьц меоты, а наибольшим могущест¬
вом отличались савроматы и сарматы. Не случайно Геро¬
дот, хорошо знающий Скифию VI—V вв. до н. э., счи¬
тает, что «за рекою Танаисом уже не скифская земля».
В свете всего сказанного не исключено, что античные
писатели VI—IV вв. до н. э. (Эсхил, Геланник, Ксено¬
фонт), опираясь на какие-то более древние, не дошедшие
до нас источники, имели в виду наиболее архаичные
страницы скифской истории. И все же самые полные
и важные сведения о пребывании скифов в степях Пред¬
кавказья сообщает Диодор Сицилийский, автор 40-том¬
ной «Библиотеки». По широко распространенному мне¬
нию сообщения Диодора, жившего в I в. до н. э., восхо¬
дят к очень древним ионийским писателям периода пер¬
вого близкого знакомства греков со скифами в конце
VII—VI вв. до н. э. Обратимся же к Диодору. «Теперь
перейдем к скифам. . . Сначала они жили в очень незна¬
чительном количестве у реки Аракса и были презираемы
за свое бесславие; но еще в древности под управлением
одного воинственного и отличавшегося стратегическими
способностями царя они приобрели себе страну в горах
до Кавказа, а в низменностях прибрежья Океана и Мео-
101

тийского озера и прочие области до реки Танаиса». За¬
метим, что, по представлению древних, именно на этой
территории, между Доном, горами Кавказа и Каспий¬
ским морем, соединенным, как им казалось, с океаном,
у Зевса и змееногой дочери Земли родился сын по имени
Скиф, «который, превзойдя славой всех своих пред¬
шественников, назвал народ по своему имени скифами.
В числе потомков этого царя были два брата, отли¬
чавшиеся доблестью, один из них назывался Пал, а дру¬
гой — Нап. Когда они совершили славные подвиги и раз¬
делили между собой царство, по имени каждого из них
назвались народы: один палами, а другой — налами.
Спустя несколько времени потомки этих царей, отли¬
чавшиеся мужеством и стратегическими талантами, под¬
чинили себе обширную страну за рекой Танаисом до
Фракии и, направив военные действия в другую сторону,
распространили свое владычество до египетской реки
Нила» [II, 43, 1—4]. Мы сочли необходимым привести
столь длинную цитату, ибо содержащиеся в ней сведения
трудно переоценить. Прежде всего обращает на себя
внимание конкретность географических представлений
Диодора, рассказывающего о постепенном расселении
скифов, живших сначала у Аракса (Волги или Аму-
Дарьи) и затем распространившихся до Каспийского
моря на востоке, Кавказских гор на юге и Дона на за¬
паде. Лишь после освоения этой территории скифы под¬
чинили себе Причерноморские степи и начали передне¬
азиатские походы. Здесь важно также подчеркнуть чет¬
кую определенность сведений Диодора об очередности
событий: сначала скифы захватили Предкавказские степи
до Дона, затем степи Причерноморья, после чего начали
переднеазиатские походы. Как уже говорилось, такая же
последовательность событий, хотя и в сокращенном
варианте (от Аракса в Причерноморье, а затем в Азию)
изложена в версии Аристея—Гекатея—Геродота. Совпа¬
дение, конечно же, не является случайным и бесспорно
придает надежность сообщениям Диодора. Для нашей
темы рассказ Диодора представляет особую ценность
еще и потому, что автор во всех случаях стремится по¬
казать каждый факт раннескифской истории так, чтобы
читатель почувствовал время, отделяющее одно событие
от другого. Так, начиная рассказ о скифах, Диодор от¬
мечает, что «еще в древности» они захватили Предкав¬
102

казские степи, а еще до этого, живя у Аракса, они были
малочисленны и слабы. Здесь ощущается глубокая
архаика этих сведений, особенно если учесть, что тот же
Диодор почти без ошибок сообщает имена и годы правле¬
ния царей Боспора с V до начала III в. до н. э. Далее,
опять же судя по рассказу Диодора, скифы долгое время
жили в Предкавказье. Конечно, мы не можем установить
продолжительность этого периода точно в датах, но
за длительность его говорит следующее: 1) «змееногая
дочь Земли, родившая Скифа», появляется не сразу
после захвата Предкавказья, а «впоследствии»; 2) братья
Пал и Нап были не сыновьями Скифа, давшего имя на¬
роду, а его «потомками»; 3) лишь потомки Пала и Напа
«спустя несколько времени» завладели степями При¬
черноморья.
Длительность пребывания скифов в Предкавказских
степях, прежде чем они захватили Причерноморье,
особенно хорошо ощущается при сравнении этой части
рассказа со следующей, изложенной в одной фразе:
«. . .подчинили себе обширную страну за рекой Танаи-
сом до Фракии и, направив военные действия в другую
сторону, распространили свое владычество до египет¬
ской реки Нила». Последняя фраза важна и сама по себе,
ориентируя нас в последовательности событий, она четко
фиксирует их неразрывность во времени — захват При¬
черноморья и начало азиатских походов. Эти два события
можно датировать достаточно надежно первой третью
VII в. до н. э. Имеется в виду, что в 70-х годах VII в.
до н. э. скифы, возглавляемые Ишпакой и Партатуа,
становятся известны ассирийским хронографам. Значи¬
тельно сложнее выяснить вопрос о датах событий, из¬
ложенных Диодором, до захвата скифами Причерно¬
морья. Дело в том, что степи интересующего нас Пред¬
кавказья исследованы пока явно недостаточно. Однако
находки раннесрубных материалов на Северном Кавказе
не оставляют сомнения в том, что в процессе движения
срубных племен с Поволжья на Дон и далее в Причерно¬
морье они проникают и в Предкавказские степи. Осо¬
бенно заметно это проникновение фиксируется в памят¬
никах начала I тыс. до н. э. Более того, в междуречье
Дона и Маныча, в районе Манычского водохранилища
известны поселения, судя по керамике, белозерского
времени. Отсутствие в этих поселениях лощеной по¬
103

суды — обязательного компонента белозерских комп¬
лексов Причерноморья — показывает, что они принад¬
лежали позднесрубным племенам, продвинувшимся в на¬
чале I тыс. до н. э. в Предкавказские степи из Поволжья.
К. Ф. Смирнов, отмечая малочисленность позднесрубных
поселений в Нижнем Поволжье и их тонкий культур¬
ный слой (верный показатель кратковременности сущест-
вавания поселения), связывает эти факты с усилением
подвижности населения в результате перехода к полу¬
кочевому хозяйству, а в некоторых районах и к постоян¬
ным откочевкам [64, с. 181].
Именно в связи с этим продвижением позднесрубных
племен Поволжья становится понятна причина ухода,
а точнее, видимо, бегства «кобяковцев» за Дон, в укреп¬
ленные поселения.
Таким образом, на основе археологического материала
удается проследить продвижение позднесрубных племен
из Поволжья в Предкавказские степи до Дона в начале
I тыс. до н. э. и вытеснение отсюда (вспомним уже изве¬
стную читателям гипотезу Э. С. Шарафутдиновой о про¬
исхождении так называемой кобяковской культуры) юго-
восточной ветви киммерийцев, создавших здесь на бело-
зерской основе в тесном контакте с северокавказскими пле¬
менами оригинальный кобяковской тип памятников.
В этих событиях мы видим археологическое под¬
тверждение первой части рассказа Диодора Сицилийского
о захвате скифами (а точнее, предками скифов, ибо, по
Диодору, они стали называться скифами уже после за¬
воевания территории между Каспийским морем, Кавказ¬
скими горами и Доном) Предкавказских степей, откуда
они из района Маныча вытеснили киммерийцев. Судя
по материалам манычских и кобяковских поселений,
эти события имели место не позднее IX в. до н. э. Значит,
период пребывания предков скифов в предкавказских
степях, о котором сообщает Диодор, можно датировать
IX—VIII вв. до н. э.
В конце VIII в. до н. э. появляются погребения конных
воинов с богатым разнообразным набором конской узды
и вооружения новочеркасского типа. Учитывая карту
распространения этих памятников, А. А. Иессен и
Е. И. Крупнов убедительно показали, что центр сложения
этой культуры находится на Северном Кавказе, точнее,
в степном Предкавказье, — ведь все исследователи едино¬
104

душны во мнении, что создателями комплексов типа Но¬
вочеркасского клада были степные племена.
В свете сообщений письменных источников, и прежде
всего Диодора Сицилийского, стало очевидно, что в инте¬
ресующих нас районах не позднее рубежа VIII—VII вв.
до н. э. жили древнейшие скифы. Формирование их куль¬
туры происходит на позднесрубной основе племен По¬
волжья еще в начале I тыс. до н. э., осложненной постоян¬
ными контактами с киммерийцами Причерноморья и с ме¬
стными племенами Прикубанья и Предкавказья. Столь
сложные и многосторонние связи с разнокультурными
племенами в период резкого перелома в хозяйстве в связи
с началом железного века и переходом от оседлости к ко¬
чевым формам быта и привели к созданию древнейшими
скифами оригинальной культуры, вошедшей в археологию
под названием памятников типа Новочеркасского клада.
Вместе с тем нельзя не обратить внимание на большое
сходство погребального обряда и керамики в черного-
ровских (позднекиммерийских) и новочеркасских (древне¬
скифских) памятниках [49, с. 87 и сл.]. Эта близость обу¬
словлена прежде всего общей позднесрубной подосновой.
Не случайно антропологи, изучавшие черепа из срубных
погребений Поволжья и Причерноморья в сопоставлении
со скифскими черепами, пришли к выводу, что они не отли¬
чаются между собой [17, с. 9]. Эта мысль хорошо под¬
тверждается: 1) очень небольшим количеством новочер¬
касских памятников в Причерноморье; 2) широким распро¬
странением новочеркасских памятников на нижнем Дону
и в Предкавказье в VII в. до н. э., когда скифы уже за¬
хватили Причерноморье и отсюда ушли в азиатские по¬
ходы.
В свете данных археологии и антропологии, а также
выводов лингвистов, считающих киммерийцев и скифов
родственными народами, носителями северо-иранского
этноса, становится понятным, почему древнегреческие
авторы часто путали или отождествляли тех и других.
Культурная близость и этническое единство киммерийцев
и скифов помогает понять, почему «доители кобылиц»
у Гесиода скифы, а у Каллимаха — киммерийцы;чючему
скифского предводителя Мадия Страбон называет то ски¬
фом, то киммером; почему в древнегреческом коммен¬
тарии к «Походу аргонавтов» в изложении Аполлония
говорится: «Есть и другой Боспор — в Скифии, называе¬
105

мый Киммерийским, вследствие заселения тех местностей
скифским народом —киммерийцами» [II, 168].
Родство киммерийцев и скифов отмечается и древне¬
восточными авторами. В «Таблице народов», части Биб¬
лии, составленной в VIII в. до н. э., скифы считаются
сынами киммерийцев. Анализ некоторых ассирийских
текстов привел известных советских исследователей древ¬
ней истории Закавказья и Малой Азии Б. Б. Пиотров¬
ского и И. М. Дьяконова к выводу, что в ранних кли¬
нописных текстах давались недифференцированные све¬
дения о киммерийцах и скифах. В связи с приведен¬
ными материалами становится понятной осторожность
А. А. Иессена, чьи заслуги в изучении киммеро-скиф-
ской проблематики трудно переоценить, считавшего, что
памятники типа Черногоровки—Новочеркасского клада
одинаково принадлежат киммерийцам и скифам. Нами
лишь предпринята попытка, благодаря накоплению за по¬
следние 20 лет нового материала, которого так нехватало
Иессену, уточнив хронологию черногоровских и ново¬
черкасских памятников, показать их разновременность
и выяснить разную территорию, где проходило формиро¬
вание более ранних черногоровских (позднекиммерийских)
и более поздних новочеркасских (древнескифских).
Теперь выясняется, что как позднекиммерийская,
так и древнескифская культуры формируются на огромной
территории обитания срубной культуры, позднекимме¬
рийская — в Причерноморье, а древнескифская — в Волго-
Донском междуречье и в Предкавказье. Местные отличия
в западных и восточных районах распространения «сруб-
ников», естественно, сказались на исходных компонентах
позднекиммерийской и древнескифской культур.
Вывод сделан, но автор понимает, что он не бесспорен.
Ведь сторонники старой теории М. И. Ростовцева о при¬
ходе скифов в Причерноморье из глубин Азии (наиболее
последовательно, начиная с 60-х годов эту идеют отстаи¬
вает А. И. Тереножкин, считающий, что скифская куль¬
тура, сложившаяся в глубинах Азии, была принесена
в Причерноморье в сформировавшемся виде во второй
половине VII в. до н. э.) убеждены, что так называемая
скифская триада — вооружение, конский убор и искусство
«звериного» стиля не связаны своим происхождением
с предшествующими памятниками Восточной Европы.
На наш взгляд, это отрицание относится только к скиф¬
106

скому искусству «звериного» стиля. По вопросу его про¬
исхождения продолжают существовать разные точки зре¬
ния [62]. Однако, как нам представляется, вне зависи¬
мости от того, является ли «звериный» стиль новообразо¬
ванием в итоге каких-то внутренних изменений в скиф¬
ском обществе (А. М. Хазанов, А. И. Шкурко),* или был
заимствован у народов Передней Азии (М. И. Артамонов,
Э. А. Грантовский, Н. Л. Членова), или привнесен из Цен¬
тральной Азии (А. И. Тереножкин), он не может служить
источником при решении проблемы происхождения ски¬
фов и скифской культуры. Ведь еще до появления самых
ранних вещей, выполненных в скифском «зверином»
стиле, скифы, как носители определенного этноса и куль¬
туры вышли на арену мировой истории еще в 70-х годах
VII в. до н. э.
Благодаря исследованиям А. А. Иессена, В. А. Ильин¬
ской, Е. В. Черненко и других выяснено, что ряд вещей
раннескифской культуры (наконечники копий, мечи и
кинжалы, боевые топоры, трехпетельчатые и трехдыр¬
чатые псалии, бляхи-«столбики» для перекрещивающихся
ремней, крестовидные бляхи-пуговицы для неподвижного
скрепления ремней сбруи) прямо восходят к соответ¬
ствующим изделиям новочеркасских комплексов или фор¬
мируются под влиянием культуры кавказских племен.
Вместе с тем объективность требует отметить следую¬
щее.
Известно, что, находясь в Малой Азии, скифы прини¬
мают активное участие в ряде сражений. Не случайно
из этих мест происходят большие коллекции скифских
наконечников стрел, но эти стрелы отличаются от тех
длинновтульчатых наконечников, которые были найдены
в носачевском или симферопольском колчанных набо¬
рах и типологически близки тем, что известны по погре¬
бениям в курганах Малая Цимбалка, «Высокая Могила»,
у с. Белоградец и Енджа, т. е. в киммерийских могилах.
Более того, и в дальнейшем, когда скифы вернулись из ма-
лоазийских походов в Причерноморье, они пользовались
только киммерийскими наконечниками стрел. Точно так же
не позже конца VII в. до н. э. исчезают двукольчатые удила
и трехпетельчатые псалии, а киммерийские стремявидные
* При этом они не отрицают и влияния искусства Передней Азии
на сложение скифского «звериного» стиля.
107

удила и трехдырчатые псалии, несколько модернизирован¬
ные, продолжают встречаться у скифов. Не кажутся ли
эти факты противоречащими точке зрения автора? Нет,
не кажутся. И вот почему. Письменными источниками
точно установлена последовательность основных собы¬
тий, связанных с начальным этапом скифской истории.
Ведь раньше, чем скифы отправляются в азиатские походы,
они захватывают Причерноморье, где имели возможность
не только познакомиться с киммерийскими стрелами и кон¬
ским убором, но п оценить их. Не случайно в колчанных
наборах новочеркасского типа нз ст. Чернышевской на
Нижнем Дону и из Симферопольского кургана имеются
и киммерийские наконечники стрел. Видимо, убедившись
в превосходстве киммерийских наконечников стрел и не¬
которых деталей конского снаряжения, скифы заимствуют
их, отправляясь в азиатские походы. Кроме того, необхо¬
димо учесть, что в Азии беспрерывные военные походы
неоднократно сталкивали скифов с киммерийцами, в ча¬
стности, и те и другие враждовали и неоднократно воевали
с Ассирией. В условиях постоянных войн все время шло
совершенствование оружия, конской узды, и все лучшее
заимствовалось и распространялось. Тем более это имело
место в отношениях между родственными народами,
стоящими примерно на одном уровне развития материаль¬
ной культуры и военного дела и неоднократно, по-видимому,
выступавшими союзниками.
Сохранилось лишь то, что выдержало проверку в вой¬
нах и походах. А 28-летнее господство в Мидии, участие
в штурме Ниневии и разгроме Урарту, получение даров
от египетского фараона — вот лучшие свидетели скиф¬
ского могущества. Вот факты, показывающие большую роль
скифов во всемирной истории еще на ранних этапах своего
развития.
Из всего сказанного следует, что попытка считать ски¬
фов выходцами из глубин Азии, будто бы пришедшими
в Причерноморье во второй половине VII в. до н. э.
с уже сложившейся культурой, явно противоречит археоло¬
гическим материалам. Еще очевиднее несоответствие
этой гипотезы данным письменных древневосточных и древ¬
негреческих источников. Напомним, ассирийские хроно¬
графы знают скифов в Азии уже в 70-х годах VII в. до н. э.,
куда те отправляются после захвата Причерноморья.
Именно такую последовательность событий сообщают
108

известные античные версии, о которых читатель уже осве¬
домлен. Значит, Причерноморьем скифы завладели никак
не позднее первой четверти VII в. до н. э., когда здесь
исчезают черногоровские памятники и появляются ново¬
черкасские. Что же касается старейших, собственно скиф¬
ских памятников, то по общепринятой хронологии они
фиксируются в Причерноморье лишь во второй половине
VII в. до н. э., т. е. на 30—40 лет позже, чем скифы стали
известны в Азии. Вот почему гипотеза о привнесении
скифской культуры в Причерноморье из глубин Азии
во второй половине VII в. до н. э. в сформировавшемся,
готовом уже виде неприемлема. И наоборот, письменные
источники служат надежной опорой для тех исследовате¬
лей, кто связывает древнейших скифов до и во время пе¬
реднеазиатских походов в Причерноморье с памятниками
новочеркасского типа.
В этой связи необходимо еще раз обратить внимание
на Носачевский курган, содержавший могилу конного
воина, вернувшегося из азиатского похода, и найденные
в ней наряду с типичным набором вооружения и конской
узды новочеркасского типа ажурные пряжки от сбруи,
имеющие прямые аналогии на ассирийских дворцовых
рельефах конца VIII—VII вв. до н. э. Но ведь ни один
письменный источник не сообщает о возврате киммерийцев
в Причерноморье из Азии. Наоборот, из письменных сви¬
детельств следует, что киммерийцы оседают в разных райо¬
нах Закавказья и Малой Азии.
А скифы, по словам Геродота, после их разгрома ми-
дийцами, возвращаются в Северное Причерноморье.
Именно воин, участвовавший в скифских походах в Азии,
мог принести с собой в Причерноморье интересующие нас
пряжки. Точно так же другие участники скифских похю-
дов принесли в Причерноморье и Прикубанье ценные
изделия урартийских, ассирийских и других мастеров
стран Переднего Востока.
Таким образом, учитывая хронологию черногоровских,
позднекиммерийских памятников, в это время в Причер¬
номорских степях нет никаких иных, кроме новочеркасских,
которые можно было бы связывать с воинами-кочевниками.
. . .Во второй половине VII в. до н. э. скифы возвра¬
щаются в Причерноморские степи. Начинается интерес¬
нейший пятисотлетний период, вошедший в историю под на¬
званием скифского.

СКИФЫ
Любой памятник древней истории каждой страны инте¬
ресен по-своему. Но есть памятники, где бы они ни были
расположены, знаменующие собой определенный этап
в развитии человечества в целом. Когда речь идет о ка¬
менном веке, нельзя не вспомнить пещерные стоянки пер¬
вобытного человека Испании и Франции с их уникальной
живописью. Эпоха меди—бронзы оставила города Ме¬
сопотамии и египетские пирамиды. Ранний железный век
принес миру памятники древней Греции и курганы скиф¬
ских царей.
150 лет тому назад мир узнал о необычайных богат¬
ствах, обнаруженных в скифском царском кургане Куль-
Оба близ Керчи. Тысячи золотых изделий, в том числе
подлинные шедевры античного искусства, найденные там,
поразили воображение современников. С той поры При¬
черноморские степи неоднократно восхищали мир удиви¬
тельными сокровищами скифских курганов. Открытие
Чертомлыка и Солохи, Чмыревой могилы и Огуза, бо¬
гатейших курганов Керченского и Таманского полуостро¬
вов, нижнего Подонья и Прикубанья прославили рус¬
скую науку. Описания лучших находок из этих курганов
вошли в школьные учебники и академические издания.
Всегда полны залы крупнейших советских музеев, где
экспонируются многочисленные, разнообразные находки,
рассказывающие о жизни и быте скифов. Нет, не слу¬
чайно, о скифах с большим интересом и уважением писали
историки, географы, поэты античного мира.
«Непобедимым и неприступным народом» назвал ски¬
фов Геродот, посвятивший им четвертую книгу своей
«Истории». Благодаря Геродоту историческая наука много
знает об обычаях скифов, об их образе жизни, о рассе¬
лении скифских племен. Сведения Геродота дополняют
другие античные писатели. Многочисленные свидетельства
110

античных авторов во многом уточняются археологиче¬
скими данными.
Читатели уже знают, что в конце VII в. до н. э. скифы
возвращаются из Малой Азии в Причерноморье. К этому
времени относятся несколько богатых курганов из При-
кубанья и отдельные могилы из Причерноморья. Более
двухсот лет назад под Кировоградом в Литом кургане были
обнаружены многочисленные находки, подчеркивающие
тесные связи скифов с цивилизациями древнего Востока.
Здесь оказался железный меч с золотой обкладкой ножен,
украшенный изображениями фантастических существ с го¬
ловами или человека, или барана, или хищной птицы,
или льва, с туловищем то быка, то хищника, то рыбы
с крыльями. Общее для всех чудищ — руки, в которых
они держат натянутый лук со стрелой. Меч этот явно пе¬
реднеазиатского происхождения [7]. Среди других на¬
ходок в Литом кургане интересны серебряные ножки от па¬
радного ассирийского табурета. Серебряная головка быка,
некогда украшавшая перекладину от сиденья такого та¬
бурета, была найдена в кургане начала VI в. до н. э.,
расположенном у Криворожской слободы в Ростовской
области.
В кубанских курганах встречены золотые украшения
финикийской работы и изделия урартийских мастеров.
В скифских погребениях этого времени появляются и первые
находки древнегреческого производства: дорогая распис¬
ная керамика, изготовленная мастерами островов Ро¬
доса, Самоса, малоазийского города Милета. Однако
в целом количество импортных изделий в раннескифских
курганах конца VII—VI вв. до н. э. очень невелико.
Чем же характеризуется собственно скифская куль¬
тура этого времени. Обратимся к курганам Причерно¬
морских степей. И здесь нас ждет едва ли не самая боль¬
шая загадка скифской археологии. Выясняется, что
к концу VII—VI вв. до н. э. относится не многим более
трех десятков могил в Причерноморских степях. К тому же
наиболее интересные из них были обнаружены еще в на¬
чале XX в., и поэтому наши сведения о них весьма огра¬
ничены. Как правило, раннескифские могилы совершены
в насыпях более древних курганов. Находки сравнительно
бедны и немногочисленны.
Выезжая на раскопки курганов в степи Причерно¬
морья, археологи тщетно надеялись на открытие ранне¬
111

скифских могильников. Так было в 50-х годах, когда стро¬
ился каскад днепровских гидроэлектростанций и созда¬
вались большие искусственные моря. Не были найдены мо¬
гильники и во время больших археологических исследо¬
ваний, проведенных в 60-е годы в зонах строительства
крупных оросительных систем. За двенадцать полевых
сезонов (1961—1972 гг.), в течение которых автор этих
строк руководил раскопками на юге Херсшпцины и в Во¬
сточном Крыму, было исследовано около 500 курганов,
в которых обнаружено более 1200 погребений разного
времени, и лишь три из них — VI в. до н. э. Так, в курган
эпохи бронзы у с. Любимовка под Каховкой было впущено
скифское погребение, совершенное в каменном ящике.
К моменту раскопок могила эта оказалась разрушенной,
и о ее датировке мы можем судить по уцелевшим наход¬
кам. Это крупный, тщательно отшлифованный каменный
оселок с отверстием для подвешивания и десять бронзо¬
вых двулопастных втульчатых наконечников стрел, ти¬
пичных для скифских памятников конца VII—VI вв.
до н. э.
Второе погребение этого времени также оказалось
впускным — в небольшом кургане эпохи бронзы, иссле¬
дованном в 1971 г. у с. Первоконстантиновка на Хер-
сонщине. Это погребение оказалось разграбленным. Оно
было совершено в неглубокой, подпрямоугольной яме,
вытянутой по линии запад—восток. Здесь найден крупный
чернолощеный сосуд, украшенный резным орнаментом.
Такие сосуды хорошо известны в таврских памятниках
VI в. до н. э. [40] и до сих пор не встречались в степях
Причерноморья (рис. 20).
Эта находка подтвердила правоту тех исследователей,
кто считает, что погребения с аналогичными сосудами
из Крымских предгорий принадлежат скифам, а не ранним
таврам, известным в археологии по памятникам так на¬
зываемой кизил-кобинской культуры [40, с. 175—178].
Третье погребение, открытое нами у с. Семеновка под
Каховкой, является наиболее интересным. Под небольшим
курганом обнаружена неглубокая прямоугольная яма,
оказавшаяся потревоженной грабителями. В засыпке
ямы попадались отдельные кости человека, обломки серо¬
глиняного сосуда, кусочки дерева от перекрытия. У южной
стенки ямы, вытянутой по оси запад—восток, сохранилась
часть вертикально стоящей доски, длиной 0.5 м. Видимо,

стенки ямы были обшиты такими досками. Судя по сохра¬
нившимся костям, умерший лежал в вытянутом положении
на спине, головой на запад, т. е. здесь зафиксирован ти¬
пично скифский обряд погребения. В могиле найдены 10
бронзовых втульчатых наконечников стрел, характерных
для VI в. до н. э. Здесь же оказался костяпой наконечпик
с внутренней втулкой, служивший скорее всего навершием
лука и надевавшийся на его верхнее окончание и крепив¬
шийся с помощью костяного штырька. Наконечник пред¬
ставляет собой мастерски сделанную резчиком по кости
стилизованную головку орла или грифона с мощным,
сильно загнутым клювом. Это великолепное произведение
раннескифского искусства пополняет очень малочислен¬
ную коллекцию вещей VI в. до н. э. (рис. 18).
Большие раскопки, проведенные в последнее десяти¬
летие на территории Днепропетровской, Запорожской,
Крымской, Николаевской и Одесской областей, также дали
лишь единичные, к тому же бедные погребения ранне¬
скифского времени.
Невольно возникает вопрос, а жили ли вообще в это
время скифы в Причерноморских степях? Но это сомнение
развеивают в прах античные письменные источники.
Кроме того, необходимо учесть, что именно в это время
на побережье Черного моря появляются один за другим
греческие города-колонии, экономика которых в раннее
время в значительной мере опиралась на торговлю со ски¬
фами. Тогда же возникают укрепленные городища в Днеп¬
ровской лесостепи, служившие оборонительными фор¬
постами против скифов, в значительной зависимости от ко¬
торых находились местные племена. Раскопки курганов
в Черкасской области и на юге Киевской, в Посулье,
на Ворскле и Северном Донце убедительно показали,
что культура местных племен формировалась под большим
влиянием скифов. Именно в курганах Днепровской ле¬
состепи обнаружены материалы, великолепно характери¬
зующие материальную культуру ранних скифов.
Точно так же, как в Прикубанье, здесь обнаружены
значительные наборы скифского оружия и конского убора,
а также произведения скифского искусства. Получается
странная картина: культуру собственно скифских племен,
живших в степях Причерноморья, приходится изучать
по памятникам, расположенным в землях соседних пле¬
мен и народов. Чем это вызвано? Некоторые исследователи,
§ А. М. Лесков
из

считают, что после изгнания из Малой Азии скифы верну¬
лись очень ослабленными и обедневшими в Причерноморье,
отражением чего являются их погребения [91, с. 109 —
110].
Но как тогда понять большое количество богатых кур¬
ганов в лесостепи, в которых основное богатство, в том
числе многочисленные золотые изделия, принадлежат
безусловно к скифской культуре. Ответ на этот вопрос
можно найти в работах ряда скифоведов, считающих, что
наиболее богатые курганы лесостепи (например, в По-
сулье) принадлежат собственно скифам [27, с. 174 и сл.].
Наконец, есть группа археологов-оптимистов, к которым
автор причисляет и себя, верящих, что скифскую археоло¬
гию еще ждут сенсационные открытия, и в частности на¬
ходки раннескифских курганов [51 ]. Эта надежда опи¬
рается прежде всего на письменные источники, главным
образом на данные Геродота, а также на то, что степи
Днепровского левобережья остаются пока еще изучен¬
ными явно недостаточно. Здесь предстоит еще провести
большую поисковую работу, и прежде всего в тех местах,
где могли находиться зимники кочевых скифов.
Наиболее перспективными в этом смысле нам пред¬
ставляются два района: 1) низовья Днепровского ле¬
вобережья, где, по Геродоту, находилась лесистая страна
Гилея или Полесье и откуда происходят многочисленные
находки раннескифских бронзовых наконечников стрел
и 2) степи, непосредственно примыкающие к Сивашу.
Для разведок в этом районе мы использовали данные аэро¬
фотосъемок. Выяснилось, что в древности этот район был
густо заселен. По берегам некогда протекавших здесь
речушек, ныне абсолютно пересохших, в эпоху бронзы
и в скифское время охотно селились люди. Следы древ¬
них поселений, совсем невидимые с земли, с высоты не¬
скольких десятков метров выделялись светлыми пятнами.
Ни разу аэрофотосъемка не подвела археологов.
Среди нескольких десятков стоянок и поселений ока¬
зался один пункт (у с. Сергеевка на Херсонщине), вы¬
звавший всеобщий интерес. Первый же контрольный шурф,
заложенный здесь, порадовал нас чрезвычайно редкой
находкой. На глубине 30 см были обнаружены великолеп¬
ной сохранности бронзовые удила с круглым кольцом на
каждом конце и пара стержневидных псалиев с тремя
петлями. Этот сравнительно малораспространенный тип
f 14

конской узды благодаря исследованию А. А. Йессена,
а также новым находкам на Северном Кавказе датируется
второй половиной VIII—VII вв. до н. э. Все известные
находки вещей такого типа встречены в погребениях,
нам же посчастливилось найти этот набор на поселении.
Дальнейшие раскопки здесь показали, что это было недол¬
говременное поселение, культурный слой очень тонок,
и, хотя площадь его распространения велика, находки
(остатки кострищ, отдельные недостаточно выразительные
обломки керамики, кости животных) очень немногочис¬
ленны. Скорее всего это было место, куда перегоняли скот
на время зимней непогоды, когда труднее всего было его
прокормить. Еще не так давно в этих местах были камышо¬
вые заросли, обеспечивающие скот кормом, да и на самом
юге степей климат был помягче, чем где бы то ни было
в других районах Причерноморья. Так удалось открыть
первый зимник ранних кочевников начала железного
века. И вне "зависимости от того, принадлежал ли он ким¬
мерийцам или скифам, значение этого памятника велико:
ведь рядом расположены многочисленные курганы.
Именно здесь можно надеяться на находки киммерийских
или раннескифских могил. Оправдают ли наши надежды
курганы Присивашья, покажет будущее — этот район
попадает в зону орошения Каховской оросительной си¬
стемы и здесь будут продолжаться раскопки курганов и
поиски поселений.
А пока необходимо познакомить читателя с письмен¬
ными источниками, рассказывающими о скифах после их
возвращения из Малоазийских походов.
Как известно, поводом для описания Скифии Геро¬
доту послужил поход против скифов персидского царя
Дария в конце VI в. до н. э. Таким образом, хотя Геродот
писал в середине V в. до н. э., рассказ его характеризует
скифов в период, предшествующий походу Дария, —
ведь Геродот использовал многочисленные свидетельства,
дошедшие до его времени из прошлого. Таковы, например,
рассказы об Анахарсисе; о неврах, покинувших свою
страну «за одно поколение до похода Дария»; о происхож¬
дении савраматов и т. д. Значит, Геродотова характери¬
стика скифов в равной мере относится к VI и V вв.
до н. э.
8*
115

«По берегам Понта Эвксинского (Черного моря, —
А. Л.), куда выступал походом Дарий, обитают племена,
за исключением скифского, несравненно более грубые,
чем во всех других странах», — пишет Геродот [IV, 46],
выделяя скифов в качестве самого передового народа При¬
черноморья. О многочисленности скифов читаем у него же:
«Однажды царь их (скифов, — А. Л.), по имени Ариант,
желая узнать численность скифов, приказал, чтобы каж¬
дый скиф принес по одному наконечнику стрелы . . .
Таким образом было снесено огромное количество нако¬
нечников, и царь решил соорудить из них памятник себе:
он приказал отлить из них. . . медный сосуд. . . медный
сосуд в Скифии свободно вмещает в себя 600 амфор, а тол¬
щина этого скифского сосуда — шесть пальцев. . . Вот что
слышал я о численности скифов» [IV, 81].
Не менее ярко характеризует Геродот и могущество
скифов: «Эта самая важная особенность скифов состоит
в том, что никакой враг, напавший на них, не может ни спа¬
стись от них бегством, ни захватить их, если они не захо¬
тят быть открытыми: ведь народу, у которого нет ни горо¬
дов, ни укреплений, который свои жилища переносит
с собой, где каждый — конный стрелок. . . такому народу
как не быть непобедимым и неприступным» [IV, 46].
И свою непобедимость скифы ярко продемонстрировали
в войне с Дарием, возглавившим армию, по словам Геро¬
дота, в 700 тыс. человек. Понимая, что победить эту огром¬
ную армию в открытом бою скифы не смогут, они раз¬
делили свои силы на три части и с большим стратегиче¬
ским и тактическим мастерством повели партизавскую
войну, отступая перед основной армией Дария, унич¬
тожая при этом все на своем пути. Одновременно они обес¬
кровливали армию Дария бесконечными неожиданными
нападениями на небольшие отряды и коммуникации персов.
Время шло, персы теряли свою армию, так и не выиграв
у скифов ни одного сражения, не захватив никакой до¬
бычи. Наконец, когда Дарий оказался в трудном положе¬
нии, скифы отправили персам такие дары: птицу, мышь,
лягушку и пять стрел. Один из советников Дария по имени
Гобрий верно разгадал смысл скифских даров: «Если вы,
персы, не улетите в небеса, превратившись в птиц, или
не скроетесь в землю подобно мышам, или не прыгнете
в озеро, превратившись в лягушек, то не возвратитесь
назад, будучи поражены этими стрелами» [IV, 132].
116

Позднее тот же Гобрий окончательно убедил Дария
уйти из Скифии, сказав: «Царь, недоступность этих людей
была мне приблизительно известна по слухам, а на месте
я еще более убедился в ней, видя, как они издеваются
над нами. Поэтому я полагаю, что лишь только наступит
ночь, нам следует. . . отступить, пока еще и скифы не
поспешили к Истру. . .»(Дунай,—А. Л.). Впрочем, безна¬
дежность своего положения понимал и сам Дарий, который,
по рассказу Геродота, сказал: «Эти люди относятся к нам
с большим пренебрежением. .. и поэтому следует хоро¬
шенько обсудить, как нам обеспечить себе возвращение»
[IV, 134].
Так бесславно и закончилась попытка Дария покорить
скифов, а слава скифов, как непобедимого народа, еще
более окрепла. Крупнейший военный историк древней
Греции Фукидид писал в V в. до н. э., что со скифами
«не только не могут сравниться европейские царства,
но даже в Азии нет народа, который мог бы один на
один противостоять скифам, если они будут едино¬
душны. . .» [II, 97].
А единодушны скифы были далеко не всегда. Так,
Геродот рассказывает, что когда скифы вернулись из Ма¬
лой Азии, им пришлось выдержать трудную борьбу с на¬
селением Керченского полуострова. Известно также, что
скифский царь Скил за измену скифским обычаям был
убит своим братом Октамасадом, которого взбунтовавшиеся
скифы поставили царем. За такой же проступок скифский
царь Савлий убил своего брата Анахарсиса. Да и в двух
первых легендах о происхождении скифов, рассказан¬
ных Геродотом, косвенно отражена борьба за власть
между братьями.
Уже со времен походов в Малую Азию царская власть
у скифов была наследственной — царя Прототия сменил
его сын Мадий. Но царь у скифов был не один. Так, войной
с Дарием руководили три царя, по-видимому, каждый
из них возглавлял какое-то племя. Вместе с тем власть
царя была велика. Особенно торжественно обставлялись
его похороны, подробна описанные Геродотом. Тело умер¬
шего бальзамировалось и затем его везли через все его
бывшие земли, причем все подвластные обязаны были
всячески выражать свою скорбь в связи с царской кончи¬
ной — отрезать себе часть уха, расцарапывать лицо, над¬
резать руки и т. д. Объехав все земли, траурный кортеж
117

прибывал в отдаленную область Герры, где находилось
царское кладбище. Умершего кладут в большую четы¬
рехугольную яму, «по обеим сторонам его вкапывают
копья, на них кладут доски и покрывают их камышом,
а в остальном пространстве могилы хоронят одну из на¬
ложниц царя, предварительно задушив ее, а также вино¬
черпия, повара, конюха, слугу, вестника, лошадей, по
отборной штуке всякого другого скота и золотые фиалы
(серебро и медь вовсе не употребляется); после всего
этого они (скифы, — А. Л.) все вместе насыпают большой
курган, всячески стараясь сделать его как можно больше»
[IV, 71]. Через год здесь же совершаются поминки, во
время которых убивают 50 юношей и столько же коней.
Трупы юношей закрепляются на конях, последних укреп¬
ляют в стоячем положении с помощью деревянных под¬
порок. . . Расставив вокруг могилы таких всадников скифы
расходятся.
Яркое описание обряда захоронения скифского царя,
приведенное Геродотом, вот уже около двухсот лет нахо¬
дится в центре внимания исследователей. Действительно,
где же находится эта загадочная область Герры, где хо¬
ронили скифских царей VI—V вв. до н. э. Хотя Геродот
упоминает ее в своем сочинении несколько раз, точно
определить ее местоположение пока не удалось. Одни
исследователи связывают ее с рекой Геррос, о которой
пишет Геродот, и отождествляют с ней современную реку
Молочную, другие, ссылаясь на того же Геродота, ука¬
зывающего, что до Герр судоходен Борисфен (Днепр, —
А. Л.), считают, что Герры находятся в районе днепров¬
ских порогов, третьи склонны искать их в лесостепных
районах левобережного Поднепровья, опять-таки опи¬
раясь на Геродота, сообщающего, что Герры находятся
на самой отдаленной окраине земель, подвластных скиф¬
скому царю. Каждая из этих точек зрения, высказанная
впервые около 100 лет назад, и сейчас имеет своих сторон¬
ников и противников [5, с. 143 и сл.; 27, с. 180].
К сожалению, поиски скифских царских курганов
VI—V вв. до н. э. пока ни к чему не привели.
Загадка скифского царского кладбища этого времени
сегодня перед наукой стоит так же остро* как две с поло¬
виной тысячи лет тому назад она стояла перед Дарием,
которому, как сообщает Геродот, скифский царь Идан-
фирс в ответ на предложение сразиться сказал: «Узнай,
118

перс, каков я: и прежде никогда не убегал и из страха
ни от кого из людей, и теперь не бегу от тебя. . . Если бы
нужно было во что бы то ни стало ускорить бой, то у нас
есть могилы предков: вот попробуйте разыскать их и
разорить, — тогда узнаете, станем ли мы сражаться
с вами из-за гробниц. . .» [IV, 127]. Как известно, Дарий
не нашел эти могилы и по ряду причин вынужден был
отступить. Советские археологи сегодня продолжают
свое «наступление» на тайны древней, в том числе скиф¬
ской, истории. Небывалые по объему раскопки курганов,
ведущиеся в настоящее время в причерноморских степях,
лучшая гарантия того, что проблема местоположения
Герр, а вместе с ней и другие тайны раннескифской исто¬
рии будут решены. А пока каждая находка VI—V вв.
до н. э. из курганов юга Украины представляет большой
интерес. Поэтому сейчас наряду с поисками новых памят¬
ников этого времени необходимо собрать все сведения
о старых, дореволюционных находках, которые почти
не нашли отражения даже в специальной литературе.
Одним из таких полузабытых памятников является кур¬
ган, расположенный у бывших Рожновых хуторов, на
окраине Херсона, с которым мы считаем интересным по¬
знакомить читателей.
В 1896 г. к директору Херсонского музея В. И. Гош-
кевичу обратились с просьбой определить великолепной
работы и сохранности бронзовую античную статуэтку
в виде женского божества. Стройная фигура богини изо¬
бражена в тесно облегающем платье до пят. Поверх платья
с правого плеча под левую руку идет стянутая сзади на¬
кидка, подчеркивающая талию и свободно свисающая
вдоль правого бедра. Из-под головного убора с вырезом
над высоким лбом на плечи ниспадают гладкие волосы.
Строгое лицо обрамляет какое-то украшение, скрепленное
над лбом кольцом. Аналогичное кольцо стягивает строгий
ворот. От плечей на грудь зигзагом свисают ленточные
украшения. Пальцы опущенной, чуть согнутой в локте
левой руки держат едва приподнятое у бедра и оттянутое
в сторону платье. В правой руке, продетой в накидке
и согнутой под прямым углом в локте, сидит сирена. На пле¬
чах божества стоят две собаки, над головой — ажурная
композиция из двух львов, терзающих быка.
Гошкевичу удалось выяснить, что статуэтка происхо¬
дит из кладоискательских раскопок и что, кроме нее,
119

в этом погребении были найдены золотые ожерелья из мел¬
ких бус и три кольца, свернутые из толстой проволоки.
Гошкевич провел доследование кургана и установил,
что под невысокой насыпью было совершено одно захоро¬
нение. Помимо уже названных вещей, в могиле оказались
бронзовые наконечники стрел, перстень, статуэтка бе¬
гущей собаки, укрепленная на толстой изогнутой пластине,
пращные камни, глиняное пряслице, железный нож,
античный сероглиняный кувшин и сердоликовые, глиня¬
ные, настовые бусы. Были найдены также еще одно зо¬
лотое кольцо и золотая лунница, украшенная треугольни¬
ками из зерни, по-видимому, входившая в состав оже¬
релья. Главной же находкой Гошкевича были обломки
бронзового диска зеркала, которые позволили выяснить
назначение уже знакомой статуэтки. Это была ручка зер¬
кала, верхний обод которого украшала фигурка бегущей
собаки, выполненная в том же стиле, что и собаки на ста¬
туэтке богини. Зеркало Херсонского кургана — выдаю¬
щееся произведение ионийской художественной школы,
является одним из древнейших изделий древнегреческих
мастеров, обнаруженных в скифском кургане начала V в.
до н. э.
К этому же времени относится великолепный комплекс
золотых вещей, обнаруженный нами в первый же год работ
Керченской экспедиции.
Завершался полевой сезон 1964 г. под аккомпанемент
унылого осеннего дождя. Нам осталось снести бровку
самого высокого кургана среди всей группы насыпей,
раскопанных у с. Ильичево. В этом кургане оказалось
шесть интересных погребений бронзового века, а в на¬
сыпи, в центре кургана уцелели несколько плит каменного
ящика, уничтоженного блиндажом времени Великой Оте¬
чественной войны. Многочисленные обломки амфор, встре¬
чающиеся в насыпи кургана, говорили о том, что в этом
ящике было совершено погребение скифского времени.
Начали мы снимать бровку и сразу же лопата заскреже¬
тала о какой-то металл. Несколько быстрых движений но¬
жом — ив руках у нас оказался массивный, сильно по¬
мятый золотой предмет весом около 800 г. Первое впечат¬
ление, что это сосуд. Смущало лишь отверстие в центре
дна. Изнутри торчала какая-то четырехгранная в се¬
чении «дужка» с отверстием на уплощенном конце. Когда
отогнули края предполагаемого сосуда, внутри оказалась
120

свернутая в восьмерку шейная золотая гривна и более
десятка золотых пластин разного размера. Помогли боль¬
шое мастерство и опыт реставратора Эрмитажа О. В. Ва¬
сильевой. Ей удалось восстановить все четыре золотых
предмета. Наиболее весомой в прямом смысле слова
(452.6 г) находкой оказался предмет в виде усеченного
конуса с отверстием в плоской вершине. Предметы, подоб¬
ные нашему, уже встречались в богатых скифских курга¬
нах, но все они как минимум вдвое меньше образца, най¬
денного нами, и считались очень крупными ворворками,
служившими, по мнению М. И. Артамонова, для большой
кисти, подвешивавшейся к шее лошади [6, с. 28]. Дру¬
гие исследователи предполагают, что это часть сложного
головного убора; было высказано мнение, что это ритуаль¬
ный сосуд для возлияний. Не отвергая ни одного из имею¬
щихся мнений, думаем, что столь крупная, массивная вещь,
укрепленная на металлическом стержне, вполне могла
служить основой жезла — символ власти его хозяина
(подобные жезлы хорошо известны на древневосточных
рельефах). В таком случае не исключено, что на вершине
стержня укреплялось какое-то металлическое навершие,
скорее всего в виде скульптурного изображения какого-то
животного.
Назначение остальных предметов ясно. Кроме уже упо¬
мянутой гривны, это золотая нашивная пластина и зо¬
лотая обкладка колчана для стрел. Все поле треугольной
пластины (верхняя часть ее не сохранилась) украшено
тиснением. В центре пластины — совершенно реали¬
стическая голова оленя, а его рога переданы в виде сти¬
лизованных птичьих голов. Ниже и выше головы оленя —
также сильно стилизованные головки птиц, а вдоль пра¬
вого продольного края расположены две восьмилепестко¬
вые розетки. Сочетание животных, переданных в типично
скифском, так называемом зверином стиле, и античных
розеток подчеркивает смешанный, греко-скифский харак¬
тер изображений на нашей пластине.
Бесспорно, наибольший интерес представляет впервые
встреченная среди скифских материалов золотая обкладка
колчана для стрел. Она состоит из двух частей — нижней
и верхней. Нижняя в виде гладкой пластины закры¬
вала большую часть колчана со скругленным дном.
Верхняя — представляет собой пластину, украшенную
тисненым уникальным фризом (рис. 19). Сцена на
121

фризе изображает оленя, которого терзают лев, змея й
орел.
В центре композиции — рухнувший на колени олень
с вытянутой длинной, стройной шеей и несколько откину¬
той назад головой. Морда оленя устремлена вперед и
вверх, челюсти крепко стиснуты, ноздри раздуты, тонкие
уши напряженно застыли. Взбугрившиеся мышцы четко
выступают под шкурой, подчеркивая красоту и мощь
еще живого, полного потенциального движения оленьего
тела. Лишь ноги, переданные мастером в традиционной
позе, выглядят застывшими, как бы подчеркивают обре¬
ченность оленя, взятого в смертельное кольцо своими вра¬
гами. Перед мордой оленя вырастает, развертывая кольца
упругого тела, огромная змея с широко раскрытой пастью
и готовым к нападению жалом. Головка змеи почти на уровне
морды оленя, глаза ее уже гипнотизируют свою жертву.
Откуда-то сбоку на оленя набросился лев. Передними ла¬
пами он обхватил шею оленя и впился в его грудь. Видимо,
задними лапами лев упирался в хребет оленя (к сожале¬
нию, центральная часть пластины с фризом не сохрани¬
лась). Сзади на оленя налетел орел. Напряженная, вы¬
тянутая голова орла с хищно изогнутым клювом готова
вонзиться в тело оленя. Композиционно фигурки животных
связаны настолько тесно, что группа воспринимается
единым клубком, который невозможно разделить. А между
тем приемы изображения животных различны — от реа¬
листических до предельной условности, стилизации, орна¬
мента. Так, абсолютно реалистично выполнены туловища
всех животных, а, например, рога оленя переданы в виде
стилизованных головок хищных птиц. Геометризованная
грива львицы великолепно сочетается с натуралистически
точно изображенным чешуйчатым телом змеи и орнамен¬
тальной полосой, идущей по краю шеи оленя. Оперение
орла на фризе выглядит очень эффектно благодаря рас¬
положению между гладким крупом оленя и стилизован¬
ными оленьими рогами.
Сцена терзания оленя не нова в скифском искусстве,
однако на ильичевском фризе впервые встречены во взаи¬
модействии изображения орла, змеи и льва. Фриз, та¬
ким образом, поражает не только огромным мастерством
исполнения, но и оригинальностью и новизной в трак¬
товке известного сюжета.
122

Изображения животных на фризе Ильичевского
колчана имеют многочисленные аналогии в памят¬
никах первой половины V в. до н. э., происходя¬
щие из курганов Крыма, Прикубанья, Нижнего По-
донья — районов, особенно тесно связанных с античным
Боспорским царством. По-видимому, где-то на Боспоре,
по заказу знатного скифа, были изготовлены вещи, во¬
шедшие в состав ильичевского комплекса.
В 1964—1967 гг. на Керченском полуострове мы ис¬
следовали еще 60 погребений, но ильичевское оказалось
самым ранним и богатым. И все же значение массовых
раскопок скифских курганов, впервые проведенных
в степных районах Керченского полуострова, велико.
Ведь до наших раскопок знания о скифских памятниках
Восточного Крыма ограничивались материалами из цар¬
ского кургана Куль-Оба, еще нескольких богатых курга¬
нов (типа склепа на землях Мирзы Кекуватского, кургана
«Патиниоти»), а также захоронениями знатных скифов-
воинов в некрополях (кладбищах) античных городов
Пантикапея и Нимфея.
Все эти памятники расположены в непосредственной
близости от моря на территории Боспорского царства.
Основная же площадь Восточно-Крымских степей оста¬
валась совсем неисследованной, а между тем памятники
этого района имеют первостепенное значение для тради¬
ционной темы скифо-античной археологии, вошедшей
в науку более полувека тому назад под названием «Ски¬
фия и Боспор». Кроме того, всесторонняя характеристика
памятников любого района Скифии важна для решения
наиболее сложной и спорной проблемы скифской архео¬
логии. Речь идет об этнической карте Геродота и об ее со¬
ответствии определенным археологическим памятникам.
Как известно, в V в. до н. э. Геродот посетил древнегре¬
ческий город Ольвию, расположенный в устье Бугского
лимана, на территории современного села Парутино
Николаевской области. Находясь здесь и пользуясь све¬
дениями местных жителей, греков и скифов, Геродот дает
описание Скифии и соседних с ней территорий. При этом
он выделяет различные скифские племена, а также народы
не скифские и не входящие в состав Скифии. Районы,
занятые разными племенами, Геродот определяет с по¬
мощью рек, текущих в Скифии. Однако при этом необхо¬
димо учесть, что чем ближе к Ольвии живет какое-то
123

скифское племя, тем точнее его местожительство опреде¬
ляет Геродот, чем дальше он удаляется в своем повество¬
вании от Ольвии, тем его сообщения менее точны и более
противоречивы. Немногим помогают и реки, ибо из восьми
судоходных рек с моря, текущих в Скифии и известных
Геродоту, сейчас наукой бесспорно установлены лишь
пять. Это Истр (современный Дунай), Тирас (Днестр),
Гипанис (Южный Буг), Борисфен (Днепр) и Танаис
(Дон). Еще три реки, названные Геродотом Пантикап,
Гипакирис и Герр, остаются загадкой для современных
исследователей, и отождествление их с какими-либо ре¬
ками, известными сегодня, является предметом ожесточен¬
ных споров ученых. Обратим внимание, что Геродот,
перечисляя наиболее известные реки Скифии, ведет свой
счет с запада на восток. Это помогает установить, что все
три искомые реки находятся в Днепровском степном лево¬
бережье, в междуречье между Борисфеном и Танаисом,
т. е. в наиболее удаленной от Ольвии части Скифии.
Исходя из этих сведений, ученые начиная с XIX в.
предлагают свои варианты прочтения Геродотовой карты
расселения различных племен в Скифии, границы кото¬
рой определил «отец истории» следующим образом. За¬
падная — Дунай, южная — побережье Черного моря,
страна тавров (предгорье и горные районы Крыма, —
А. Л.) и побережье Меотиды (Азовское море, — А. Л.),
восточная — Дон. Наиболее неясным остается вопрос
о северной границе Скифии. Согласно сообщениям Геро¬
дота, она проходит где-то по верховьям Днестра, Южного
Буга и Днепру на расстоянии 11 дней плавания вверх
от устья Днепра.
Кто же населял Скифию? Севернее Ольвии, по обоим
берегам Буга вплоть до Днепра жили каллипиды и ала-
зоны. Районы их обитания настолько ясно определил
Геродот, что здесь нет оснований для споров и сомнений.
В низовьях Днепра выше Полесья, согласно Геродоту,
жили скифы-земледельцы, однако сведения об их север¬
ной и восточной границах уже неопределенны. А дальше —
дальше всякая ясность исчезает. Геродот сообщает: «К вос¬
току от этих скифов-земледельцев, за рекою Пантикапом,
обитают уже скифы-кочевники, ничего не сеющие и не па¬
шущие. . . эти кочевники к востоку занимают область
на 14 дней пути, простирающуюся до реки Герра. По ту
сторону Герра находятся так называемые царские в ладе-
124

ния и живут самые лучшие и многочисленные скифы,
считающие прочих скифов своими рабами. Занимаемая
ими местность простирается к югу до Таврики (так Геро¬
дот называет страну тавров, —А. Л.), а к востоку —
до рва, который выкопали потомки слепых (потомками
слепых Геродот называет жителей Керченского полу¬
острова, боровшихся со скифами, вернувшимися из Азии
и с целью обороны выкопавшими ров от Таврических гор
до Меотиды (Азовского моря, —А. Л.)), и до торжища
при Меотийском озере, называемого Кремнами. Частью же
их владения простираются до реки Танаиса (Дона, —
А. Л.) [IV, 19, 20]. Чуть ниже Геродот пишет, что «Седь¬
мая река, Герр, отделяется от Борисфена в том месте,
до которого известен Борисфен. . . на пути к морю она
(Герр, — А. Л.) служит границею между землями ко¬
чевников и царских скифов, а впадает в Гипаки-
рис» IV, [56].
Как видим, сведения Геродота очень расплывчаты
и неясны. Неизвестны названные им реки (Пантикап,
Герр, Гипакирис), неопределенно расстояние, преодоли¬
мое за 14 дней пути, не найдены Кремны (по-видимому,
античный город — именно торжищем называет Геродот
Ольвию), не установлено, в каком месте Керченский полу¬
остров пересекал ров и т. д. В результате до сих пор оста¬
ются невыясненными границы районов, занятые скифами-
земледельцами, скифами-кочевниками и царскими ски-
йами.
В разное время, при разном уровне знаний скифских
памятников исследователи пытались определить террито¬
рию того иля иного скифского племени. Однако до сих пор
ни одна из многочисленных попыток не получила всеоб¬
щего признания. И все же огромный приток нового ма¬
териала в результате массовых раскопок курганов в сте¬
пях Днепровского левобережья и Крыма позволяет спе¬
циалистам не только с оптимизмом смотреть в будущее,
но уже сейчас пересмотреть и уточнить некоторые пред¬
ставления о расселении скифских племен в интересующих
нас районах.
Начнем с Крыма. По мнению одних исследователей,
здесь жили царские скифы, другие думают, что крымские
степи — это земля скифов-кочевников. Наконец, сравни¬
тельно недавно было высказано мнение, что западную
часть Крыма занимали скифы-кочевники, а восточную,
125

в том числе Керченский полуостров, царские скифы.
Как видим, мнения разноречивы. А между тем именно
относительно Крыма Геродот прямо говорит, что это была
земля царских скифов. Действительно, в центральном
Крыму известно несколько сравнительно богатых погре¬
бений V—IV вв. до н. э., совершенных в больших ямах
с использованием дерева для обкладки стен или перекры¬
тия, более всего напоминающие по устройству царскую
могилу, описанную Геродотом. Отсутствие же в Крымских
могилах конских и человеческих сопровождающих погре¬
бений — свидетельство лишь того, что здесь погребены
не цари, а простые выходцы из наиболее сильного и много¬
численного племени царских скифов.
К сожалению, в степях Керченского полуострова,
помимо уже знакомого читателю ильичевского погребения,
неизвестно ни одного скифского погребения времени Геро¬
дота, но в кураганах, расположенных в окрестностях
древнегреческого города Нимфея, на берегу Керченского
пролива, имеются могилы с конскими захоронениями,
богатым набором вооружения, которые вполне можно
отнести к царским скифам, хотя и сильно эллинизованным.
Но богатые скифские погребения составляют в Крыму
незначительное меньшинство. Кроме них, сейчас в за¬
падных и центрально-крымских степях известно более
50 погребений, и лишь 10% из них совершены в ката¬
комбах, а большинство в мелких, небольших ямах с бед¬
ным сопровождающим инвентарем. Последние явно отли¬
чаются от тех нескольких погребений, которые мы свя¬
зываем с царскими скифами. Кому же принадлежат эти
рядовые захоронения? Ответ на этот вопрос дают памят¬
ники конца V—III вв. до н. э., открытые нами на Кер¬
ченском полуострове во время раскопок 1964—1967 гг.
За эти годы было исследовано 60 скифских погребений.
26 из них совершены в ямах, 34 — в каменных гробни¬
цах. Катакомбы не встретились ни разу. Большинство по¬
гребений оказались коллективными, с многократными
повторными захоронениями, что было возможно только
при оседлом образе жизни. Оседлость скифов Керчен¬
ского полуострова подтверждается как составом погре¬
бального инвентаря, так и соседством курганов с поселе¬
ниями этого времени, которые до наших раскопок лишь
126

■тредположительно исследователи связывали со скифами.
Точно так же к скифам-земл еде льдам, задолго до этого
осевшим на землю, мы относим и рядовые могилы цент¬
рально-крымской степи с той лишь разницей, что скифы
Керченского полуострова благодаря тесной связи с ан¬
тичным Боспором стояли на более высоком уровне раз¬
вития [90].
Таким образом, археологические исследования, прове¬
денные в последние годы в Крыму, с одной стороны, не про¬
тиворечат сообщению Геродота о том, что эти районы при¬
надлежали скифам царским, куда они проникали еще
в VI в. до н. э., а с другой — показывают, что уже с конца
V в. до н. э. здесь начинается процесс оседания скифов
на землю. Этому способствовали древнегреческие города,
рынки которых предоставляли скифам практически неогра¬
ниченные возможности сбыта хлеба и скота.
А теперь перейдем в степи Днепровского левобережья,
где Геродотова этническая карта наиболее противоречива.
Почти столетний опыт разных ее исследователей приводит
к выводу, что в данном случае решающее слово принадле¬
жит не письменным источникам, а данным археологии.
Лишь накопив большой материал из интересующих нас
районов, выяснив особенности погребального обряда и со¬
става сопровождающего инвентаря с учетом датировки
и социальной принадлежности курганов, можно будет
картографировать отдельные группы памятников и затем
пытаться связать их з письменными источниками. Нельзя
сказать, что подобные попытки не предпринимались в прош¬
лом, однако археологический материал в распоряжении
исследователей был очень невелик. В последние годы,
когда в каждый полевой сезон в разных районах причерно¬
морских степей открывают до 200 скифских могил, поло¬
жение изменилось к лучшему. Полное обобщение нового
материала еще впереди, но некоторые выводы уже можно
сделать. Наиболее крупные исследования в последние
годы велись в низовьях Днепровского левобережья,
а также в районе Никополя—Запорожья.
В отличие от низовий Днепровского левобережья район
Никополя—Запорожья был и ранее хорошо известен в ар¬
хеологии. Ведь здесь сгруппированы самые известные
курганы Скифии IV в. до н. э., имеющие мировую славу,
в том числе Чертомлык. Наиболее ранние курганы этого
района (Бабы и Раскопана Могила) относятся еще к V в.
127

до н. э. Оба эти кургана высотой соответственно 3.5
и 5 м были исследованы Д. Я. Эварницким в 1897 г.
Могилы в них были устроены в виде подбоев, вырытых
в одной из стенок входной ямы. К сожалению, каждый
из этих курганов был дважды ограблен, но и сохранив¬
шиеся находки (золотые пластины и бляшки, античные
бронзовые сосуды и т. д.) говорят о том, что здесь были
погребены представители скифской знати.
В 30—50-х годах Б. Н. Граковым и Д. Т. Березовцом
близ Никополя, на берегу Днепра было исследовано более
160 рядовых скифских погребений IV—III вв. до н. э.
Подавляющее большинство из них было совершено в ка¬
такомбах глубиной до 2.5 м. Изредка встречались захоро¬
нения и в простых небольших ямах. Высота курганов
невелика — до 1 м. Среди находок — стеклянные бусы,
мелкие бронзовые украшения, изредка встречается мест¬
ная ручной лепки керамика, а также амфоры и чернола¬
ковая античная керамика. Наиболее распространенная
находка — железные ножи с костяными ручками, в муж¬
ских могилах — железные наконечники копий и бронзо¬
вые наконечники стрел, в женских — бронзовые зеркала
и глиняные пряслица. Предметы конской сбруи еди¬
ничны. В последнее десятилетие до ста скифских курганов
этого времени в Никопольском районе, а также в Запо¬
рожской области раскопали А. И. Тереножкин, В. И. Бид-
зиля, Б. Н. Мозолевский, Ю. В. Болтрик и В. В. Отро-
щенко. Кроме нескольких больших курганов скифской
знати (в том числе знаменитые Тайманова и «Толстая
Могилы»), остальные невысокие насыпи перекрывали ря¬
довые скифские могилы, отличающиеся, однако, большой
глубиной (до 5 м) и просторными катакомбами.
Чем объяснить такое различие в устройстве погребаль¬
ных сооружений? Раскопки скифских курганов в Скадов-
ском районе на самом юге Херсонщины, где Е. В. Чер¬
ненко в 1968—1976 гг. изучил более 150 погребений
IV—III вв. до н. э., не дали ответа на этот вопрос, ибо
не было материала для сравнения. Все раскопанные им ма¬
ленькие курганы принадлежали рядовому населению
и характеризовались мелкими катакомбами и подбоями,
а также простыми небольшими ямами.
В ста километрах к северу, под Каховкой в эти же годы
вела раскопки Каховская экспедиция. В первый год работ
исследовались курганы, расположенные у с. Любимовка,
128

примерно на расстоянии 2—3 км от русла Днепра. Здесь
мы раскопали более пятидесяти скифских погребений
IV—III вв. до н. э. Для этих погребений, перекрытых
невысокими (до 1 м) насыпями, также характерны мелкие
катакомбы или подбои. Кроме того, обращало на себя
внимание, что почти половина всех погребений была со¬
вершена в маленьких неглубоких ямах. А между тем
в этом могильнике в отличие от всех ранее упомянутых
оказались несколько сравнительно богатых могил. В одной
из них найдены дорогой античный краснофигурный сосуд
(рис. 21) и золотой перстень, с плоским щитком и заходя¬
щими друг за друга концами, т. е. он подходил на палец
любого диаметра.
Наиболее богатыми оказались могилы в курганах № 38
и 45, отличавшиеся большим разнообразным набором ве¬
щей. Так, в кургане № 45, перекрывавшем одно погребе¬
ние, мы обнаружили два железных наконечника копья,
колчан с 50 бронзовыми наконечниками стрел, два ножа
с костяными ручками. Здесь же стоял простой кухонный
горшок. На черепе погребенного и возле него было най¬
дено тридцать восемь золотых бляшек в виде фигурок
лежащего льва с раскрытой пастью, некогда нашитых
на тканевую или кожаную повязку, обрамляющую голову
умершего. Возле шейных позвонков нашли золотую серьгу
в виде полуовала, украшенную сканью. Самым богатым
оказалось центральное погребение в кургане № 38.
Здесь найдено два железных наконечника копья, железный
меч, 135 бронзозых наконечиков стрел, два ножа с ко¬
стяными ручками, бронзовый котел на высоком поддоне
с костями барана внутри и бронзовый черпак, ручка ко¬
торого завершается лебединой головкой. Возле черепа
лежал чернолаковый лекиф — античный сосудик для бла¬
говоний (рис. 22). У плеча бронзовое зеркало. Шею по¬
гребенного украшала гривна, мастерски сплетенная
из 12 золотых нитей, по обе стороны от черепа лежали мас¬
сивные золотые серьги в виде полуовала, концы которого
украшают скульптурное изображение уточек, а все поле
серег пышно орнаментировано сканью (рис. 23). Самая
интересная находка оказалась в погребении девочки
в кургане № 2. Вместе с бронзовым зеркалом, набором
разноцветных настовых бус, темно-зеленым настовым ме¬
дальоном, инкрустированным изображением свернув¬
шейся змеи, выполненной желтой пастой, здесь оказалась
9 А. М. Лесков
129

Рис. 22. Чернолаковый лекиф ив скифской могилы IV в. до ы. э. Херсон¬
ская обл.
крупная, с высоким ушком золотая подвеска в виде
барельефа, от основания которого свисают четыре желуде¬
образные подвески. Барельеф изображает женщину в длин¬
ном одеянии и головном уборе с поднятыми вверх руками,
чуть согнутыми в локтях. От локтей свисают круглые
плоские золотые бляшки. Женщина сидит на каком-то
животном, обращенном головой вправо (рис. 24). Подобные
подвески встречены в одном из Мастюгинских курганов
под Воронежом и в кургане «Толстая Могила» в Днепро¬
петровской области. Обе находки отличаются от Любимов-
ской тем, что там по бокам сидящей женщины изображены
головы животных. Подвески из Мастюгино и «Толстой
Могилы» трактуются как изображение сидящей на троне
Кибеллы — малоазийской богини, владычицы зверей.
К сожалению, левый бок нашей подвески поврежден,
и поэтому неясно, была ли здесь голова второго животного,
130

Скорее всего не было, ибо на этом месте подвешено ко*
лечко. Голова животного Любимовской подвески более
всего напоминает бычью. Глядя на нее нельзя не вспом¬
нить знаменитый древнегреческий миф о похищении
Европы Зевсом.
Зевс, восхищенный красавицей Европой, решил ее
похитить, рассказывает миф. Он превратился в златокуд¬
рого быка. Залюбовавшись красавцем быком, Европа за¬
хотела покататься на нем. Как только она села к нему
на шею, бык-Зевс бросился в море и похитил Европу.
Этот поэтический миф вдохновил многих художников
эпохи Возрождения и нового времени, но, если наша до¬
гадка верна, древнейшее его отображение, выполненное
в золоте неизвестным античным ювелиром еще в IV в.
до н. э., оказалось в скифском кургане под Каховкой.
В 1969—1972 гг. мы раскопали более 100 скифских
могил IV—III вв. до н. э., расположенных в открытой
степи в 20—30 км от Днепра, и обнаружили, что здешние
погребальные сооружения резко отличаются от любимов-
ских, исследованных на берегу Днепра. Вместо мелких
небольших подбоев и катакомб мы столкнулись с глубо¬
кими (до 5 м) входными ямами, в одной из стенок которых
были вырыты просторные катакомбы, имевшие в плане
прямоугольную форму площадью 10—12 кв. м при вы¬
соте до 1.5 м. В ряде катакомб, где потолок хорошо сохра¬
нился, было видно, что он двускатный, арковидный в се¬
чении.
Особенно впечатляющим было погребальное сооруже¬
ние, открытое нами в 1971 г. в трехметровом кургане
№ 29 на землях совхоза им. В. К. Блюхера под Кахов¬
кой.
После снятия насыпи выяснилось, что в основании
он был окружен мощной каменной крепидой, сложенной
насухо из крупных плит известняка, положенных одна
на другую. Эта каменная ограда достигала полутора¬
метровой высоты. Диаметр крепиды — 25 м. При ее раз¬
борке было вывезено 20 машин камня. А ведь ближайшие
выходы камня, где могли вестись разработки, находятся
в 30 км от местаг где был сооружен этот курган. Легко
представить себе, какой огромный труд многих людей был
вложен в возведение этой усыпальницы.
С западной стороны в крепиду было впущено захороне¬
ние ребенка, судя по находкам, девочки. Здесь оказались
9*
131

мипиатюрное бронзовое зеркало, глиняное пряслице,
золотые и пастовые бусы.
За крепидой, в западной поле кургана совершалась
тризна. Здесь нашли большой развал амфор, по-видимому,
некогда наполненных вином. Рядом с местом тризны обна¬
ружили еще одно погребение, совершенное в неглубокой
прямоугольной яме. Здесь был похоронен слуга-конюх,
а под ним конь, вероятно принадлежавший хозяину
кургана.
В центре каменного кольца была устроена основная
могила в виде прямоугольной входной ямы глубиной
6 м, а в ее восточной стенке была вырыта просторная ка¬
такомба. К сожалению, могила оказалась разграбленной.
В погребальной камере и в грабительском ходу были
найдены две золотые треугольные пластины, служившие
оббивками деревянного сосуда и 12 круглых золотых
бляшек с профильным изображением Афины в шлеме
с маской льва позади. Такие бляшки встречались только
в самых богатых скифских курганах (Чертомлык, Огуз,
Мелитопольский и в некоторых других).
Более скромным по конструкции, но несравнимо луч¬
шей сохранности оказалось боковое погребение в кургане
№ 2, расположенном в 3 км к югу от только что описан¬
ного кургана № 29. В катакомбе, куда вела входная яма
глубиной более 2 м, была погребена женщина, в вытяну¬
том положении на спине, головой на запад. У самого входа
в катакомбу лежала амфора с клеймом на ручке. У головы
погребенной стоял чернолаковый канфар. Справа у плеча
находились глиняное пряслице и бронзовое зеркало,
украшенное гравированным орнаментом у основания же¬
лезной ручки. На лбу умершей оказалась широкая золо¬
тая диадема, пышно украшенная тисненым растительным
орнаментом. На черепе, вокруг него и у плечей нашли
60 мелких золотых пуговок и 13 прямоугольных золотых
бляшек с изображением стоящего грифона. Все золотые
украшения относятся к головному убору. Скорее всего
это был убор на мягком каркасе, обтянутом тканью, опу¬
скающейся на плечи. Спереди крепилась диадема, края
накидки украшали бляшки с изображением грифонов,
а все ее поле — золотыми пуговками. Лишь трижды
в открытой степи встречены погребения в ямах, но они
не имели ничего общего с мелкими маленькими ямами,
так широко распространенными в Любимовских курганах.
132

Это были просторные, глубокие прямоугольные ймЫ,
перекрытые деревянным накатом, причем в одном случае
деревянный накат по контурам могильной ямы был обло¬
жен крупными плоскими камнями. По своему устройству
эти ямы более всего напоминали сооружения царских
скифов, уже известные читателю по раскопкам в степях
Центрального Крыма.
А глубокие просторные катакомбы ничем не отличались
от таких же гробниц в курганах, исследованных в послед¬
нее десятилетие на Запорожчине и Никополыцине и также
отстоящих на 20—40 км от Днепра. Теперь стало ясно,
что скифские курганы IV—III вв. до н. э., расположенные
в непосредственной близости от Днепра, характеризуются
скромностью погребальных сооружений и этим значи¬
тельно отличаются от одновременных памятников, откры¬
тых на степных просторах. Разница между курганами
этих двух районов прослеживается и в составе погребаль¬
ного инвентаря. Однако здесь при выделении каких-то
закономерностей нужно быть очень осторожным, ибо боль¬
шая часть исследованных курганов была ограблена еще
в древности. И все же нельзя не заметить, что в скром¬
ных курганах, расположенных на берегах Днепра, зна¬
чительно чаще встречаются лепные сосуды местной ра¬
боты, глиняные и свинцовые пряслица, а в открытой степи
более распространены детали конской узды и сравни¬
тельно дорогое защитное вооружение (наборные панцыри
и боевые пояса, сделанные из железных и реже бронзовых
пластин).
Каким же скифским племенам принадлежат столь раз¬
ные памятники? Вновь обратимся к Геродоту: «. . .если
переправиться через Борисфен со стороны моря, то,
во-первых, будет Полесье, а от него вверх живут скифы-
земледельцы, которых эллины. . . называют борисфени-
тами. Эти скифы-земледельцы к востоку занимают про¬
странство на три дня пути вплоть до реки, носящей назва¬
ние Пантикапа, а к северу — пространство одиннадцати
дней плавания вверх по Борисфену», — пишет Геродот
[IV, 18].
Таким образом, скифы, жившие на территории совре¬
менного Скадовского района Херсонской области, бес¬
спорно были земледельцами, ибо именно они жили по со¬
седству с Полесьем, которое все исследователи размещают
на территории современного Голопристанского и, воз-
133

Можёо, части Цюрупийского районов той же областй
(низовья левого берега Днепра). Благодаря раскопкам
Е. В. Черненко курганные могильники скифов-земле-
ддльце*# расположенные рядом с Полесьем, нам теперь
хорошо известны. Оставляя в стороне вопрос о восточной
границе скифов-земледельцев (нам неизвестно, какое
расстояние преодолевали греки или скифы за три дня
пути, и не установлено, какая из рек называлась Панти-
капом), мы легко обнаружим справедливость геродотовых
сведений о скифах-земледельцах, живущих вверх по
Днепру. Не устанавливая северной границы их владений,
но зная Никопольские курганы, можно думать, что здесь
жило то же население, что и по соседству с Полесьем,
т. е. скифы-земледельцы. Ясно, что это в полной мере
относится и к скифам, оставившим нам курганы у Лю¬
бимовки.
Характеризуя реки, текущие в Скифии, Геродот счи¬
тает, что, кроме Нила, Борисфен «самая прибыльная»
река. «Вдоль него (Борисфена, — А. Л.) тянется пре¬
восходная пахотная земля или растет очень высокая трава,
там, где почва не засеивается» [IV, 53].
Далее, описывая низовья Борисфена и Гипаниса
(Буга), Геродот указывает, что это междуречье зани¬
мают борисфениты, т. е. скифы-земледельцы. И это
свидетельство «отца истории» подтверждается археоло¬
гически.
В 90-х годах прошлого столетия Г. Л. Скадовский вел
раскопки курганов у с. Б ел озерки в низовьях Днепров¬
ского правобережья. Кроме курганов бронзового века,
здесь есть и невысокие скифские насыпи. Устройство скиф¬
ских могил и состав погребального инвентаря ничем не от¬
личается от уже известных погребений скифов-земледель¬
цев. Таким образом, археологические материалы в полном
согласии с письменными источниками позволяют говорить
о том, что берега нижнего течения Днепра занимали скифы-
эемледельцы. Читатель, конечно же, обратил внимание
на то, что Геродот, предлагая свою карту расселения скиф¬
ских племен, исходит из сведений, собранных им в V в.
до н. э. Между тем автор этих строк, сопоставляя свиде¬
тельства Геродота с археологическими материалами, опи¬
рается на скифские памятники IV в. до н. э. Возможно ли
это? Не выглядит ли такая попытка искусственной? Нет,
ибо известно, что древние общества кочевников Евразии,
134

в том числе и скифов, характеризуются поразительной
живучестью родоплеменной организации [77, с. 128 и сл.].
Вот почему мы считаем, что археологические материалы
IV в. до н. э. могут и должны использоваться при анализе
данных Геродота. Но если наш вывод о том, что по бере¬
гам нижнего Днепра в VI—V вв. до н. э. жили скифы-
земледельцы правилен, то возникает вопрос — а где же
их поселения? Ответ на этот логичный вопрос выглядит
на первый взгляд явно не в пользу авторской идеи. Ведь
сейчас на территории юга Херсонщины известны лишь
два раннескифских поселения (у с. Станислав и вблизи
Ягорлыкского залива). Да, кроме того, можно отметить
отдельные находки скифской керамики этого времени,
неоднократно встреченные на обоих берегах Днепра на тер¬
ритории Херсонской и Запорожской ^областей. «Не¬
много», — скажет читатель и будет прав, ибо нижнее
Поднепровье изучено достаточно хорошо. Но здесь уместно
будет напомнить, что среди специалистов нет расхождения
по вопросу о территории, где жили алазоны, — на'всех
картах их помещают в нижнем Побужье, между Никола¬
евым] и Вознесенском, точно так же все согласны, что они
были^земледельцами. Геродот пишет об алазонах: «Эти
последние. . . сеют и употребляют в пищу хлеб, а также
лук, чеснок, чечевицу и просо» [IV, 17].
Однако поселения их, хотя Нижнее Побужье хорошо
изучено археологами, также неизвестны. Случайно ли это?
Думаем, что нет. Как известно, этнографы выделяют пять
основных типов кочевания в евразийских степях: первые
три связаны с постоянным кочеванием всего населения
(видимо, таков был образ жизни скифов-кочевников),
а последние два характеризуются сочетанием кочевого
образа жизни с оседлым, когда кочевники возвращаются
на зиму к постоянным жилищам или часть населения живет
оседло [77, с. 10—11]. В обоих случаях, особенно в по¬
следнем, роль земледелия достаточно велика. Именно
таким представлял себе хозяйство геродотовых скифов-
пахарей и скифов-земледельцев крупнейший советский
скифовед Б. Н. Граков. Он писал: «Земледелие, по-види¬
мому, не мешало населению кочевать между севом и поко¬
сом, а молотьба могла тянуться всю оседлую зиму» [16,
с. 39]. И далее Граков обращает внимание на то, что кал-
липиды в переводе «потомки прекрасноконных», а ала¬
зоны — «бродяги»,
135

К востоку от скифов-земледельцев, как известно, Геро¬
дот размещает скифов-кочевников, с которыми мы склонны
связывать курганы, исследованные Каховской экспеди¬
цией в открытой степи. При этом нас не смущает сравни¬
тельно небольшое расстояние от берега Днепра. Вряд ли
приходится сомневаться, что «ничего не сеющие и не па¬
шущие» скифы-кочевники в поисках пастбищ кочевали
с места на место, переходя Днепр (вспомним курганы
V в. до н. э. Бабы и Раскопана Могила в междуречье
Днепра и Ингульца) и проникая, как показали раскопки
А. И. Тереножкина, далеко в лесостепь, вплоть до широты
Киева. Думаем, именно поэтому так трудно, если вообще
возможно, установить границы скифов-кочевников и цар¬
ских скифов (также кочевников). Что же касается свиде¬
тельств письменных источников, то, по-видимому, они
фиксируют территорию, занятую кочевниками во время
зимовок.
Отмечая разницу в погребальных сооружениях и со¬
ставе инвентаря в курганах кочевников и земледельцев,
нельзя не сказать и о значительно большем количестве
оружия, встречаемом в могилах кочевников. Здесь нет
ни одной мужской могилы без предметов вооружения.
Более того, оружие встречается в ряде женских могил.
Сравнение могил земледельцев и кочевников показы¬
вает также, что кочевники в целом были более богаты.
Даже в грабленых могилах сравнительно часто встреча¬
ются золотые и серебряные украшения. Это золотые без¬
размерные перстни с плоским щитком, круглые и боченко-
видные золотые бусы, отдельные золотые бляшки, наши¬
вавшиеся на одежды и т. д. Среди драгоценных находок
из курганов кочевников особенно элегантны золотые
подвески в виде плоской прямоугольной основы, на кото¬
рой закреплена скульптура уточки, от основы свисают
амфоровидные золотые подвески; серебряная серьга,
свернутая из проволоки, на которой закреплена золотая
подвеска в виде виноградной лозы. Однако самой эле¬
гантной находкой, приводящей в трепет и современных
модниц, оказалось золотое ожерелье, составленное из
круглых бус, чередующихся с парами колец, вдетых одно
в другое, причем верхнее из них имеет петельку, через
которую проходит нить. Большая в сравнении с земле¬
дельцами зажиточность кочевников, оставивших курганы
на землях нынешнего совхоза «Красный Перекоп», про¬
136

является и в значительно чаще встречаемых здесь наборах
импортных разноцветных бус и дорогой античной кера¬
мики. Имеются в виду находки краснофигурных и черно¬
лаковых сосудов разного назначения и многочисленных
амфор, встречаемых не только в могилах, но и среди остат¬
ков тризны. Так, в ряде курганов мы обнаруживаем при¬
знаки одного и того же обычая. В северо-западной поле
кургана, где наиболее ярки остатки тризны, вкапывали
в землю несколько амфор, которые по окончании поминаль¬
ного пиршества разбивались.
Особый интерес представляют три неграбленых погре¬
бения, где были захоронены представители скифской знати.
Одно из них было исследовано в 1969 г. В двухметровом
кургане (№ 5), расположенном на северо-западной окра¬
ине с. Архангельская слобода, оказалось два погребения.
Центральное было полностью ограблено, а боковое, распо¬
ложенное в восточной половине кургана, осталось нетро¬
нутым. Оно было совершено в прямоугольной яме, вытя¬
нутой с запада на восток. Сверху яма была перекрыта
деревянными плахами. В могиле был погребен знатный
воин, в вытянутом положении на спине, головой на запад
(рис. 25). Отличная сохранность могилы позволила вос¬
становить весь обряд захоронения. Раньше чем умершего
опустили в могилу, на дно ямы бросили колчан со стре¬
лами. Кожаный колчан и древки истлели, а бронзовые
наконечники великолепно сохранились. Их оказалось
здесь 166 штук. Второй колчан со 165 стрелами был поло¬
жен в юго-западный угол могилы. Вдоль северной стенки
ямы лежали два копья. Древки копий истлели, а желез¬
ные наконечники и втоки (задники) сохранились. Благо¬
даря этому установлено, что длина копий была 2 м. В се¬
веро-западном углу оказался железный нож с костяной
ручкой и два больших железных крюка. В западной стенке
могильной ямы, в полуметре от дна была вырыта ниша,
где стояла деревянная чаша, украшенная четырьмя
прямоугольными золотыми пластинами, которые с по¬
мощью золотых гвоздиков крепились к чаше. На каждой
из пластин тиснением нанесено изображение рыбы.
На шею погребенного надели массивную (316 г) золо¬
тую шейную гривну, концы которой уходили за голову.
Вся грудная клетка, от шеи и до таза, была покрыта по¬
гребальной накидкой, сплошь обшитой различными золо¬
тыми бляшками. После тщательной расчистки, когда
137

Рис. 25. План погребения и образцы находок из могилы внятного скифского
воина рубежа V—VI вв. до н. э. Херсонская обл.
1,2 — волотые пластины обкладки колчана; 3 — железные пластины от
боевого пояса; 4 — остатки железных наконечников копий; 5 — железные
втоки (задники) копий; 6 — золотые пластины, украшавшие деревянную чашу;
7 —- железный нож с костяной ручкой; 8 — бронзовые наконечники стрел;
9 —- Железные крюкн; 10 — золотая шейная гривна: Н — пастовые бусы;
12—15, 17	образцы эолотых бляшек; 16 — каменный оселок.

приходилось работать скальпелем, кисточками, а пыль
сдувать резиновой грушей, грудная клетка погребенного
воина представляла собой сплошное золотое поле. Здесь
оказалось более пятисот золотых бляшек. Это разного
размера треугольные и крестовидные бляшки, овальные
бляшки с фигурой коленопреклоненного обнаженного
юноши, в форме стилизованной головы хищной птицы,
а также бляшки с изображением сцены терзания лани
львом. Кисть правой руки была украшена ниткой разно¬
цветных стеклянных бус. На поясе, у правого бедра ле¬
жал еще один железный нож с костяной ручкой, а рядом
с ним великолепно шлифованный каменный оселок с от¬
верстием с одной стороны для подвешивания. От таза вдоль
левого бедра лежал боевой пояс, набранный из железных
пластин, и вплотную к нему еще один, третий колчан
со стрелами. Это был парадный колчан, украшенный с ли¬
цевой стороны шестью золотыми пластинами, лежащими
в два ряда. Верхний ряд составляли три одинаковые пла¬
стины в виде фигур лежащих кабанов, нижний — так же
три одинаковые пластины в виде фигур бегущих собак.
В этом колчане было собрано 150 бронзовых наконечников
стрел. Всего, таким образом, в трех колчанах этого погре¬
бения было около 500 стрел. При разборе погребения вы¬
яснилось, что оборотная сторона парадного колчана также
украшена шестью золотыми бляхами. Верхний ряд со¬
стоит из трех пластин. Это те же кабаны. В нижнем ряду
было лишь две пластины, причем по их расположению —
строго под верхними — ясно, что третья нижняя пластина
была утеряна еще при жизни хозяина колчана. Каждая
из двух пластин нижнего ряда выполнена в виде фигуры
лежащей пантеры, терзающей человеческую голову. Еще
одна пластина в виде оленя крепилась перпендикулярно
по отношению к двум рядам пластин, вытянутых вдоль
бедра и располагалась несколько выше их, на уровне
тазовых костей. Такое положение этой пластины позво¬
ляет считать, что она украшала крышку колчана, и, когда
колчан был закрыт, пластина в виде оленя попадала на ли¬
цевую сторону, дополняя ее декоративность. Все 12 зо¬
лотых пластин-обкладок колчана выполнены в одной тех¬
нике тиснения с помощью штампа (рис. 26). Лишь пла¬
стина с оленем имеет близкие аналогии среди находок
в известных Семибратних курганах на Кубани. Хотя изо¬
бражения кабана и собаки неоднократно встречались

в скифском искусстве, наши пластины абсолютно ориги¬
нальны и не имеют себе близких параллелей. Совершенно
новый сюжет представляет собой изображение пантеры,
терзающей человеческую голову. Да и сама иконография
этих пластин необычна для скифского искусства, где жи¬
вотные обычно изображаются в профиль. В данном слу¬
чае тело пантеры изображено в профиль, а морда, впив¬
шаяся в человеческую голову, повернута в фас. Спокой¬
ная, даже статичная поза пантеры как-то не вяжется
с терзанием. Если все остальные пластины колчана безус¬
ловно выполнены в типично скифском стиле, то две послед¬
ние пластины больше всего напоминают вещи, характер¬
ные для прикладного искусства Фракии. Так, на тер¬
ритории современной Болгарии неоднократно встречались
золотые или серебряные пластины, где изображения живот¬
ных переданы в двух планах — в профиль и в фас.
Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что каждая
из пластин-обкладок колчана выполнена с большим худо¬
жественным мастерством и вкусом, но особенно они хо¬
роши в сочетании — тяжелый кабан и мчащаяся в стре¬
мительном беге собака; в сравнении с кабаном особенно
элегантным кажется благородный олень, а рядом —
страшная в своей жестокости пантера.
Когда сняли с погребенного гривну, выяснилось, что
на ее несомкнутые концы надеты наконечники, являю¬
щиеся подлинными шедеврами скифо-античного приклад¬
ного искусства. Трубочки наконечников украшены псевдо¬
зернью, цветными (желтыми, синими, зелеными) эмалями,
великолепно выполнены валюты, плетенки, овы, паль¬
метки, нанесенные тончайшей сканью. Каждый наконеч¬
ник завершен скульптурным изображением головы льва
(рис. 27). Поражает мастерство ювелира, удивительно
точно изобразившего каждый волосок усов и гривы, при¬
щур глаз хищника.
Если пластины обкладки колчана являются ярким
примером высокого мастерства штамповки, то наконечники
гривны — образец ручной работы. Не случайно гривны
столь совершенной работы встречались лишь в царских
курганах. Действительно, львиные головки наконечников
из Солохи и орнамент наконечников гривны из Куль-
Обы — вот ближайшие аналоги нашей находке.
Всего в этой могиле было обнаружено более 520 зо¬
лотых вещей. Это захоронение вошло в науку как самое
141

богатое, К тому же великолепно сохранившееся скифское
погребение рубежа V—IV вв. до н. э.
Еще два богатых погребения открыты нами в 1970 г.
Двухметровый курган (№ 22) входил в большую курган¬
ную группу, расположенную в 6 км к северо-западу
от я. Архангельская слобода. В нем оказалось три погре¬
бения. Центральное, совершенное в катакомбе на шести¬
метровой глубине, было разграблено. Здесь мы нашли
лишь несколько мелких золотых бляшек и бронзовых
наконечников стрел. Один из наконечников торчал в по¬
звонке. Не он ли явился причиной гибели какого-то
знатного скифа, над которым и был возведен этот курган?
Две впускные могилы, расположенные к северу и югу
от центральной, оказались нетронутыми. В южную могилу
вела шахта четырехметровой глубины. Восточная стенка
была заложена каменным закладом, возвышающимся на
метр от дна входной ямы. Читателю должно быть понятно
состояние археологов, стоящих перед нетронутым закла¬
дом, закрывающим путь в погребальную камеру. Хо¬
чется как можно быстрее узнать, что там за^.глухой
каменной стеной. Со стороны входа могила явно не граб¬
лена. Но торжествовать еще рано. Ведь обычно грабители
рыли свой ход от основания кургана с тем, чтобы сразу
углубиться в материковую глину и уже в ней постепенно
опускаться до уровня могилы. Только материковый не¬
тронутый грунт в отличие от черноземной насыпи мог
обеспечить сравнительную безопасность проходки. Стре¬
мясь избежать лишней работы, например при разборке
каменного заклада, грабители часто проникали в могилу
с тыльной стороны. Вот почему археологам часто попа¬
дались скифские могилы с нетронутым входом, а камеры
были пусты.
Что же ждет нас? Но спешить нельзя — прежде всего
фиксация. Чертится план входной ямы, затем план за¬
клада, его фасировка. Далее — нивелировка (замер всех
глубин), потом фотофиксация. Только теперь можно
приступить к разборке каменного заклада, но лишь одной
его половины, с тем, чтобы иметь возможность сделать
разрез заклада. Так выясняется, во сколько рядов и как
Рис. 26. Расположение золотых пластин на лицевой (верхние два ряда)
и оборотной сторонах (нижние два ряда) колчана из погребения знатного
скифского воина рубежа V—IV вв. до н. э. Херсонская обл.

именно лежит камень. Для нас, работающих в степи,
где нет поселений с их строительными остатками, это
единственная возможность узнать строительные приемы
и уровень строительного дела кочевых скифских племен.
Наконец заклад разобран, мощным шахтерским ак¬
кумулятором освещаем камеру, вместе с бригадиром шах¬
теров просматриваем стены, потолок. Раньше чем при¬
ступить к расчистке камеры, нужно установить надеж¬
ные крепления, тем более что свод рухнул и на метр ка¬
мера заполнена землей. Наконец крепления установлены,
начинаем выборку земли от рухнувшего свода и частично
обвалившихся стен. По мере удаления земли все внима¬
тельнее и детальнее осматриваем стены катакомбы. Очень
много кротовин, но следов грабительского хода нет.
Погребение не тронуто. Можно приступить к зачистке
камеры.
У задней, восточной, стенки прямоугольной в плане
камеры нащупываем дно и начинем постепенно продви¬
гаться к выходу. Все большая площадь катакомбы осво¬
бождается от земли, и расчищаются все новые и новые
находки. Большое невысокое бронзовое блюдо, два брон¬
зовых биконических грузила от ткацкого станка, два же
лезных ножа с костяными ручками, россыпь разноцветных
стеклянных бус, античная чернолаковая миска. Появля¬
ются кости скелета. Но от него осталось немного, — раста¬
щили грызуны. И все же удается проследить, что по¬
гребенная здесь женщина (определение антрополога
С. И. Круц) лежала на спине в вытянутом положении, го¬
ловой на запад, ко входу. Одежда погребенной была укра¬
шена пятьюдесятью прямоугольными золотыми бляшками
с изображением грифона. Точно такие бляшки были
найдены в Чертомлыке.
Наиболее интересные находки оказались возле черепа.
Справа от него лежало большое бронзовое зеркало с же¬
лезной ручкой. Оно помещалось в деревянном футляре,
от которого остался только тлен. По обеим сторонам от че¬
репа нашли золотые серьги (рис. 28). Каждая серьга
свернута из проволоки в виде кольца, к которому с по¬
мощью наглухо закрепленных двух звеньев цепочки при¬
креплялась плоская круглая бляшка. Каждая серьга
имеет десять таких подвесок. В целом серьги очень просты
и вместе с тем элегантны. Приходится лишь удивляться
и восхищаться вкусом древних ювелиров и их заказчиков.
144

Рис. 28. Золотые серьги hi погребения богатой скифянки IV в. до и. э. Херсон¬
ская обл.
Чуть выше черепа и на нем найдено тринадцать золо¬
тых пластин разного размера и формы, некогда украшав¬
ших парадный головной убор знатной скифянки. К сожа¬
лению, положение пластин нарушено грызунами и не дает
оснований для реальной реконструкции головного убора.
Однако наличие среди пластин, помимо прямоугольных,
еще и дуговидно изогнутых, позволяет, используя опыт
старых реконструкций, предположить, что этот головной
убор имел некогда вид кокошника, более всего напомина¬
ющий головной убор Деева кургана, частично исследован¬
ного в 90-х годах прошлого столетия у с. Нижние Серо-
гозы на Херсонщине, примерно в 70 км к северо-западу
от района наших работ. Вместе с тем следует сказать, что
реконструкции деевского головного убора, точно так же
как реконструкция головных уборов из Чертомлыка и еще
из некоторых курганов, раскопанных на рубеже XIX—
XX столетий, являясь результатом большой исследова¬
тельской работы ряда ученых, все же остаются спор¬
ными [60], ибо ни в одном случае не удавалось документи¬
рование зафиксировать порядок залегания пластин, укра¬
шавших некогда головной убор. Не является исключе¬
нием и наша находка.
Но и сами по себе пластины представляют большой
интерес. Наиболее длинная пластина украшена раститель¬
ным и геометрическим орнаментом. Четыре прямоугольные
пластины двух размеров украшены одинаково. Пары
Ю A. M. Лесков
145

фантастических животных (сфинкс и грифон) обращены
мордами друг к другу. Одна из передних лап каждого
из них поднята и упирается в лапу своего визави. Орна¬
мент этих пластин выполнен глубоким штампом с выре¬
зом гладкого поля пластины, подчеркивая таким образом
фигуры сфинксов и грифонов. Такими же фигурами укра¬
шены четыре дуговидно изогнутые пластины, только
штамповка здесь неглубокая, без вырезов гладкого поля
пластины. Интересно, что среди пластин одного из чертом-
лыкских головных уборов также имеются наборы одина¬
ково орнаментированных пластин, различающиеся между
собой лишь глубиной штамповки.
Тонкой работой отмечены еще четыре прямоугольные
пластины. Две из них, меньшие по размеру, украшены
растительным орнаментом, также украшены и две болег
крупные пластины, но здесь центр композиции занимает
дерево с сидящими на его ветвях с двух сторон птицами
(рис. 29). Благодаря глубокому штампу с вырезом глад¬
кого поля все четыре только что описанные пластины
выглядят наиболее эффектно и нарядно среди прочих
пластин этого головного убора.
Еще более богатым оказалось северное погребение
этого кургана, но конструктивно обе могилы были оди¬
наковы, только входная яма северной могилы имела глу¬
бину 5 м да камни заклада были более крупными. Когда
разобрали северную половину заклада, мы увидели впер¬
вые за десять лет раскопок курганов камеру, идеально
сохранившуюся, совсем лишенную земли (позже выяс¬
нилось, что в южной половине катакомбы свод рухнул,
но мы этого пока не знали). Пол камеры был накрыт
деревянным настилом. У самого входа в катакомбу ле¬
жали совсем истлевшие остатки какого-то деревянного
ларца. На краю настила полукругом лежали крупные
разноцветные стеклянные бусы (впоследствии каждая
бусинка была пронумерована и сейчас они нанизаны на
нить точно в таком порядке, как носились их хозяйкой
почти две с половиной тысячи лет тому назад). Дальше,
к центру катакомбы лежало бронзовое зеркало с желез¬
ной ручкой, еще дальше — уже в полумраке поблески¬
вали золотые бляшки и перстни. . .
После разборки южной части заклада, прежде чем
войти в катакомбу, хорошо ее осветили. Осматриваем
стены и потолок катакомбы. Сразу бросаются в глаза
146

отпечатки орудия, которым рыли камеру. Это было
какое-то теслообразное орудие шириной в 6 см. Под
потолком в стенах забиты железные гвозди, с них сви¬
сает паутина — вот все, что осталось от ткани, которой,
видимо, была обита камера. Потолок сводчатый, обмазан
глиной, на которой четко просматриваются следы пальцев.
Первыми в камеру заходят шахтеры, в южной половине
устанавливают крепления. Можно начинать расчистку.
Земли немного, работа идет быстро. Недалеко от входа,
у южной стенки лежит амфора, в юго-восточном углу —
глубокая бронзовая чаша на массивном поддоне, рядом —
железный меч. Постепенно подходим к центру камеры.
Найдены два железных ножа с костяными ручками,
почти в центре камеры стоит миниатюрная серебряная
чаша, а рядом с ней — отпавшая серповидная в плане
плоская золотая ручка-упор. Ее лицевая сторона
украшена растительным орнаментом.
Вот-вот должны показаться кости скелета. Но их нет,
нет совсем. Доступ кислорода в катакомбу привел к пол¬
ному петлеванию костей — лишь по расположению ук¬
рашений устанавливаем, что покойник лежал на спине
в вытянутом положении головой на запад. Одежда по¬
гребенного была обшита золотыми пуговицами и бляш¬
ками. Найдено около 150 бляшек трех типов —кресто¬
видные, квадратные со схематическим изображением коня
и овальные в виде человеческой маски. Там, где покои¬
лись руки, зачищаем семь перстней. Четыре золотых
перстня было на правой руке, три — на левой (два из
них золотых, такие же, как и на правой руке, и один
электровый — из сплава золота с серебром). Шесть зо¬
лотых перстней все безразмерные, на плоский щиток
напаяна бляшка с изображением лежащего льва (рис. 31).
Электровый перстень — массивный, литой, в овал его
щитка вмонтирована фигурка грифона (рис. 32).
По обеим сторонам от истлевшего черепа лежали
серьги, свернутые из золотой проволоки. Шею погребен¬
ного украшала массивная золотая гривна (рис. 33) "с да¬
леко заходящими друг за друга концами, каждый конец
гривны украшен 'парными нарезками и завершается
скульптурой лежащей львицы. Выше гривны со всеми
возможными предосторожностями расчищаем какой-то
набор золотых пластин. Проходит немного времени, и
становится ясно, что перед нами набор украшений голов¬
10*
147

ного убора, но в отличие от всех предшествующих нахо¬
док здесь четко видно взаиморасположение пластин.
Наконец расчистка завершена. На план в одну вто¬
рую натуральной величины наносятся все пластины го¬
ловного убора, тщательно замеряем глубины их залега¬
ния с разных сторон, делаем фото, детально описываем
их взаиморасположение. Ведь более ста лет прошло
после раскопок Чертомлыка, когда впервые были найдены
части головных уборов, но только сейчас археологам
в первый раз представилась возможность зафиксировать
с максимальной полнотой и подробностями детали
залегания украшений парадного головного убора
(рис. 34).
Итак, верхний ряд украшений составляют четыре
золотые обоймы со свисающими 55 амфоровидными под¬
весками. Маленькие отверстия, расположенные по краям
обойм, давали возможность, надев обоймы на выступаю¬
щий бортик головного убора, надежно их закрепить. На¬
иболее крупная из обойм с подвесками располагалась
над лицом хозяйки убора. Обойма лежала на длинной
пластине, украшенной геометрическим и растительным
орнаментом. Эта пластина украшала только лицевую
часть убора. Под ее краями с боков, на уровне ушей
лежали две золотые пластины (по одной с каждой стороны)
с интереснейшими изображениями. С помощью штампа
на каждую из них нанесены три пары фантастических
животных, стоящих в одинаковой позе — мордами друг
к другу, с поднятой передней лапой. Каждая пара су¬
ществ касается друг друга поднятыми лапами, образуя
как бы арку, над которой изображен восьмилучевой со¬
лярный знак. Соответственно таких знаков три. Первую
слева пару фантастических существ составляют крылатый
бык и грифон, а между их поднятыми передними лапами
мастер поместил изображение кузнечика. Центр пластины
занимают два грифона, а между ними еж. Справа распо¬
ложены грифон и сфинкс, а между ними жук-скарабей
(рис. 30).
Под этими пластинами, т. е. с боков, а также сзади
лежали три одинаковые золотые ажурные пластины.
Причем если задняя из них лежала уже на полу, то бо¬
ковых касались еще две (по одной с каждого боку), та¬
кие же ажурные пластины, только дуговидно изогнутые,
сужающиеся с одного края. Именно узким краем дуго¬
148

видные пластины касались прямых ажурных пластин.
Все пять ажурных пластин являются замечательными
произведениями античного искусства. Они сделаны в виде
причудливо переплетающихся стеблей листьев и цветов.
Глядя на них, кажется, что это не металл, а кружева тон¬
чайшей работы.
Под боковыми ажурными пластинами, на полу ле¬
жат еще две (по одной с каждой стороны) золотые пластины
с описанными выше изображениями трех пар фантасти¬
ческих животных.
Детальная фиксация взаиморасположения пластин го¬
ловного убора позволила нам при технической помощи
реставратора Эрмитажа О. В. Васильевой восстановить
парадный головной убор знатной скифской женщины.
Авторы прошлых реконструкций, не имея надежных
данных об условиях находки и не зная порядка располо¬
жения "орнаментальных полос, состоящих из отдельных
пластин, исходили из изображений головных уборов на
различных произведениях прикладного искусства. В на¬
шем же распоряжении впервые оказался надежный доку¬
ментальный материал. Кроме того, уровень научных зна¬
ний начала XX в. давал возможность исследователям
использовать главным образом материалы античного мира,
что ярко отразилось и в названии работы дореволюцион¬
ных русских ученых М. И. Ростовцева и П. К. Степанова
«Эллино-скифский головной убор».
Как известно, античный женский головной убор, так
называемый калаф, похож на невысокую современную па¬
паху, постепенно расширяющуюся кверху. Не случайно
поэтому многие реконструкции прошлого в значительной
мере сводились к попытке расположить одинаковые
пластины, украшавшие убор, таким образом, чтобы ряд,
имеющий наибольший диаметр, был наверху, а наимень¬
ший — внизу.
Подобный путь был для нас невозможен. Прежде
всего потому, что основное количество пластин размеща¬
лось с боков, над ушами. Далее было четко зафиксировано,
что три ажурные пластины украшали убор с боков и
сзади, но не с лицевой стороны, и, наконец, головной
убор типа калафа конструктивно не мог иметь столь
Длинных дуговидно изогнутых, постепенно сужающихся
книзу ажурных пластин. Как видим, расположение и
форма наших пластин заставляли искать иную форму
149

Рис. 35, 36. Реконструкция парадного головного убора (вид спереди и сбоку)
богатой скифянки IV в. до н. э. Херсонская обл.
головного убора и систему расположения на нем орнамен¬
тальных пластин.
В результате реконструкции наш головной убор пред¬
ставляется в виде высокой шапки типа древневосточной
тиары, где по выступающему краю крепятся обоймы
с амфоровидными подвесками, ниже их идет длинная
пластина с растительным и геометрическим орнаментом.
Затем, соединяясь над лбом, постепенно расходятся две
большие дуговидные ажурные пластины, их суженные
края заканчиваются над ушами владелицы убора. На этом
132

уровне, касаясь краев дуговидных пластин с боков и сзади,
убор украшают три ажурные пластины. С боков над ушами,
выше и ниже ажурных пластин располагаются по две
с каждой стороны пластины с изображением трех пар
фантастических животных. Не заполненное ничем поле
головного убора на лицевой стороне между расходящи¬
мися дуговидными пластинами могло быть украшено
тканевыми, или кожаными аппликациями, естественно,
несохранившимися.
Возможен и второй вариант реконструкции, но и при
нем принципиальное расположение пластин не меняется.
В этом случае дуговидные ажурные пластины, сходясь
над лбом, расходятся более изогнутой дугой, что позволит
сделать впереди вырез для лица (рис. 34—36). В этом
153

варианте дуговидные пластины будут обрамлять лицо
хозяйки, а сам головной убор станет немного ниже, на¬
поминая парфянские головные уборы.
Наши реконструкции сближают скифский головной
убор не с греческим, а с восточными. Это кажется вполне
закономерным, учитывая этническую принадлежность ски¬
фов к иранцам. Кроме того, длительное пребывание ски-
фов в Азии не могло не отразиться на их мировоззрении,
на приобщении богатой верхушки к роскоши древне¬
восточных правителей. Это стремление к роскоши нахо¬
дит яркое проявление в обряде погребения скифской
знати, представители которой были погребены в только
что описанных курганах, расположенных на землях ски-
фов-кочевников. При этом нужно учесть, что это не глав¬
ные, т. е. не основные погребения, над которыми были
возведены исследованные насыпи. Понятно, что главные
могилы были еще более богатыми. Но если вспомнить,
что наиболее знаменитые курганы скифских царей имели
высоту до 20 м, т. е. были чуть ли не в десять раз выше,
чем раскопанные нами, то станет ясно, сколь огромной
была разница между богатством царей и просто знатных
скифов. Эта разница нашла отражение, в частности,
и в высотах курганов. Ведь основное количество скиф¬
ских сокровищ, помимо Чертомлыка, Куль-Обы и Со-
лохи, происходит из более чем двух десятков курганов,
исследованных в Причерноморских степях за двести лет
раскопок русскими и советскими археологами. Боль¬
шинство этих курганов имеет высоту 5—10 метров. Вот
почему, когда выяснилось, что в зону строительства
Каховской оросительной системы попадают два семиметро¬
вых кургана, мы охотно приступили к их раскопкам.
Один из них уже вошел в науку под названием Первого
Мордвинского кургана. Есть курганы богаче и беднее,
чем этот, выше и ниже его, но нет кургана с более печаль¬
ной судьбой. Еще в начале XX в. Археологическая комис¬
сия поняла, что методика раскопок курганов, распростра¬
ненная в России, нуждается в пересмотре и усовершенст¬
вовании. Вместо траншеи, проведенной через центр
кургана, теперь встала задача исследовать курган пол¬
ностью с тем, чтобы выявить не только все погребения,
но и познакомиться с историей и принципом создания
насыпи, ее конструктивным устройством, со сложным
погребальным обрядом.
154

Ё 1914 г. молодому археологу Николаю Макаренко
было поручено провести раскопки крупного кургана
на снос, с тщательной фиксацией всех конструктивных
деталей. Инициатором и консультантом этих раскопок
был известный историк М. И. Ростовцев. В качестве
объекта исследования был избран курган, расположенный
на земле, принадлежавшей графу Мордвинову (вот
почему он вошел в науку под названием Первого Морд-
виновского). За два с половиной месяца работы Макаренко
и его сотрудники вскрыли лишь половину кургана. Цен¬
тральная могила в виде глубокой (более 8 м) прямоуголь¬
ной шахты, по углам которой были вырыты четыре ка¬
такомбы, оказалась почти полностью ограбленной. В двух
главных катакомбах нашли лишь несколько золотых
бляшек, две другие, где были погребены слуги с бронзо¬
вым котлом и амфорами, уцелели. Ясно, что грабители
были участниками похорон, они твердо знали, где, в ка¬
ких катакомбах хранятся ценности. Кстати, этот факт
еще раз подтверждает, что целью древних грабителей
были только драгоценности, а уже в XIX в., когда спрос
на антикварные изделия был велик, древние могилы гра¬
бились вчистую.
Боковая могила Первого Мордвиновского кургана
полностью сохранилась. Здесь была погребена девушка
в высоком головном уборе, обшитом золотыми бляшками,
на шее было золотое ожерелье, на руках два золотых
браслета, на пальцах шесть золотых перстней. Одежду
украшали около двухсот золотых бляшек. Среди прочих
находок отметим золотые серьги в виде кольца из тол¬
стой витой проволоки с подвеской, представляющей со¬
бой головку козла с великолепной проработкой деталей,
серебряный ритон (рог для питья) и деревянный сосуд
на редкость хорошей сохранности. В ногах у госпожи
лежала рабыня, при ней оказался железный браслет
и несколько настовых бусинок.
Начавшаяся первая мировая война прервала раскопки.
Находки поступили в Эрмитаж, а вся нолевая докумен¬
тация — фотографии, дневники, чертежи — пропала. Та¬
ким образом, все сведения о раскопках Первого Мордви¬
новского кургана исчерпываются лишь краткой информа¬
цией Макаренко, опубликованной в журнале «Гермес»
в 1916 г., и упоминанием в известной книге М. И. Ростов¬
цева «Скифия и Боспор». К тому же находки, переданные
155

в 1939 г. из Эрмитажа в Харьковский исторический музей,
пропали во время Великой Отечественной войны. Такова
история этого кургана, памятника, который, по мысли
его исследователей, должен был стать образцом полевой
методики и уже поэтому войти в сокровищницу отечест¬
венной науки.
И вот по прошествии более полувека, нам, советским
археологам, вооруженным современной научной методи¬
кой, оснащенным мощными землеройными механизмами,
необходимым оборудованием, предстояло доследовать этот
курган. Надо было вновь расчистить изученные Мака¬
ренко погребения, сделать планы, разрезы, раскопать
сохранившуюся часть кургана и лишь после этого, ис¬
пользуя книгу описей Эрмитажа, где названы все на¬
ходки из Мордвиновского кургана и негативы фотогра¬
фий, уцелевшие в фондах Археологической комиссии,
вернуть науке Первый Мордвиновский курган.
Каждый курган — тайна. Что в нем? Большой кур¬
ган интригует вдвойне. Совсем иное испытывали мы,
готовясь к раскопкам Первого Мордвиновского кургана,
ибо это был наш долг перед наукой. Правда, можно на¬
деяться, что в северной, сохранившейся половине кургана
окажется еще могила (хотя три могилы в курганах скиф¬
ской знати — редкость), что в подобных курганах
могут быть конские захоронения с богатой уздой (но это
совсем не обязательно), и, наконец, фраза, вскользь
брошенная Ростовцевым, о том, что центральная могила
осталась недоследованной. . . А пока предстояло пере¬
вернуть тысячи кубометров грунта, чистить давно раско¬
панные камеры, расчищать грабительский ход.
Предварительный осмотр показал, что Макаренко
раскопал немногим более половины кургана. К тому же
часть насыпи, граничившая со старым раскопом, за про¬
шедшие пятьдесят с лишним лет оползла. В этих усло¬
виях было решено оставить бровку по линии север—юг
с тем, чтобы в разрезе получить профиль радиуса кургана,
который даст представление о конструкции насыпи в це¬
лом. С помощью мощных бульдозеров Т-180 быстро сни¬
маем насыпь кургана. Одновременно расчищаем раско¬
панную Макаренко часть кургана и начинаем выборку
земли из могильных ям, исследованных в 1914 г. Боковая
могила, принесшая славу Первому Мордвиновскому кур¬
гану, расположена в южной поле кургана. Узкая прямо¬
156

угольная яма (2.25x1.20) вытянута с запада на восток,
ведет с помощью трех ступенек в овальную катакомбу,
также вытянутую с запада на восток. Глубина катакомбы
4.65 м. Камера, естественно, пуста. Снимаем план этой
катакомбы, делаем продольный и поперечный разрезы.
Несравнимо более трудоемкая работа по расчистке
центральной ямы. Поражают ее размеры —6.5 X4.2 м,
она также вытянута с запада на восток; углубившись
на три метра, замечаем в северо-западном углу круглое
черное пятно. Это грабительский ход. Расчистили его.
Он тянется почти на 20 м, начинаясь в северо-западной
поле кургана. Проникнув через ход в центральную яму
погребения, грабители уже двигались по ней.
На глубине 8.3 м мы нащупали дно шахты. В углах
видны темные пятна катакомб. А наверху в это время
по всей площади кургана вышли на уровень древнего
горизонта, затем углубились до материка. Погребений
больше нет, нет и конских могил. Очень ясный профиль
кургана дает представление о его создании. Курган был
возведен в два приема. Первая насыпь перекрывала лишь
центральное погребение. Ее диаметр не доходит до того
места, где была боковая могила. После погребения де¬
вушки курган был досыпан и достиг семиметровой вы¬
соты. Насыпь была сложена из крупных кусков дерна.
В профиле четко видны границы, отделяющие один кусок
дерна от другого. Основание насыпи примерно на метр
в высоту укреплялось толстым слоем желтой материковой
глины. Уже на уровне древнего горизонта основание
обмазки обкладывалось крупными дикарными камнями,
образующими крепиду, которой было обнесено основание
кургана. При расчистке крепиды часто встречаются
обломки амфор, кости животных, угольки. Это остатки
тризны. В пяти метрах от крепиды курган окружал ров
шириной 2.2 м, глубиной 1.75 м. Осталось выбрать грунт,
заполняющий катакомбы. Работаем очень осторожно:
через каждый пройденный метр шахтеры ставят надежное
крепление. Северо-западная и юго-западная камеры оди¬
наково невелики и совершенно пусты. Юго-восточная
камера значительно больше, но тоже пуста. Остается
последняя, северо-восточная. Что же имел в виду Ростов¬
цев, когда писал о недоследованности центральной мо¬
гилы Первого Мордвиновского кургана? Ответ на этот
вопрос находим на дне северо-восточной камеры. Здесь
157

Оказались крупные части наборного панциря из желез¬
ных пластин, раздавленная амфора, метательный камень
для пращи, кости коня, лежащие на деревянном тлене,
по-видимому, остатки блюда. Тщательно зачищаем дно
камеры, несколько уступающей по размеру юго-восточной,
но явно большей, чем две другие. Ножами прощупываем
каждое подозрительное место, наконец, прокапываем дно
по всей площади камеры —пусто. Все. Раскопки Первого
Мордвиновского кургана завершены. И хотя доследование
его не дало новых особенно интересных находок, мы
уверены, что сделали нужное дело.
Теперь, когда есть планы и разрезы кургана и могил,
когда выяснено конструктивное устройство всего памят¬
ника в целом, когда наконец стало ясно, какие камеры
были главными (юго- и северо-восточные), а где разме¬
щались погребения рабов (юго- и северо-западные камеры),
можно готовить научную публикацию этого памятника,
возвращенного науке в наше время. Сделать это возможно
и необходимо, тем более что в Эрмитаже сохранилась
опись находок Макаренко, а в фотоархиве Археологи¬
ческой комиссии удалось обнаружить негативы фото¬
графий вещей, найденных в Первом Мордвиновском кур¬
гане.
Во время раскопок Первого Мордвиновского кургана
от местных старожилов мы узнали, что Первым он на¬
зывается потому, что в 6 км к северо-западу, у с. Архан¬
гельская слобода есть такой же курган, который нам
также пришлось исследовать.
Мы назвали его Вторым Мордвиновским курганом.
Он имел высоту около 7 м, диаметр 60 м. После снятия
насыпи выяснилось, что конструктивное устройство его
абсолютно аналогично Первому Мордвиновскому кур¬
гану. Только насыпь была создана в один прием. Она
перекрывала большую прямоугольную (4.5 X 3.5 м) цен¬
тральную яму и расположенную к западу от нее узкую
длинную яму, где был погребен конь хозяина кургана.
Конь лежал головой к центральной яме. Красив его убор:
бронзовый налобник со скульптурным изображением
головки козла, бронзовые нащечпики, крупные и мелкие
бляшки, серебряные пуговицы и бляшки для нашивки
на подпружный ремень.
Начав расчистку центрального погребения, сразу же
убеждаемся, что могила граблена — все время попа¬
158

даются бронзовые наконечники стрел, обломки амфор,
спекшиеся железные пластинки от боевого пояса и пан¬
циря. На глубине 4.5 м выходим на дно ямы. В углах
видны темные пятна входов в катакомбы. Грунт просел,
расчищать катакомбы без креплений нельзя. Выбираем
юго-западную катакомбу. Ограблена начисто, из нее гра¬
бительский ход пробит в северо-западную катакомбу.
И эта пуста. Начав расчистку юго-восточной камеры,
сразу же у входа рядом с обломками панцирных пластин
находим миниатюрный золотой гвоздик. Тщательно, в не¬
сколько перекидок просматриваем заполнение катакомбы,
встречаются обломки человеческих костей, наконечники
стрел, бронзовые пластинки от боевого пояса и все.
Остается последняя северо-восточная катакомба. В нее
ведет ход из юго-восточной. Увы, и эта камера почти
пуста — фрагменты амфор, наконечники стрел, перекре¬
стие железного меча, обломки человеческих костей. . .
Заканчиваем зачистку, и вдруг в дальней стенке нащу¬
пываем какое-то углубление. Быть может, ниша? Посте¬
пенно она начинает расширяться, через метр чуть пово¬
рачивает к западу и по ширине уже не уступает ката¬
комбе. Что это — вторая камера? На память приходит
известный Деев курган, об истории открытия которого
всегда должен помнить археолог, ведущий раскопки
скифских курганов.
В 1891 г. петербургский профессор Н. И. Веселовский
приступил к раскопкам небольшого кургана на земле
крестьянина Деева (отсюда и название кургана — Деев).
Выяснив, что центральная могила разграблена, Веселов¬
ский прекратил раскопки. А через пять лет под действием
воды, заливавшей центральную катакомбу, обвалилась
ее задняя стенка, за которой открылась еще одна нетро¬
нутая могила знатной скифянки, принесшая Дееву кур¬
гану мировую известность.
Между тем наша «вторая камера» тянется на северо-
восток. Теперь ясно, что это какой-то коридор, но куда
он ведет? Продолжаем расчистку, а перед глазами стоит
план Чертомлыка. Ведь там тоже была огромная входная
яма одиннадцатиметровой глубины, а по углам четыре
катакомбы. Из северо-западной катакомбы, где было
богатейшее женское погребение, шел коридор в глав¬
ную камеру Чертомлыцкого кургана. . .
159

От входа в катакомбу мы уже ушли на восемь метров,
еще метр. . . и вдруг ступенька, ведущая вверх и почти
тут же на стенке обнаруживаем следы орудия, которым
пробивали коридор. Отпечатки бесспорно показывают,
что ход пробивали сверху вниз. Все ясно — это граби¬
тельский ход. . . но профессиональный долг велит про¬
должать выборку грабительского хода. Он тянулся 18 м
и лишь при выходе на поверхность грабители бросили
амфору, единственную целую находку, связанную с погре¬
бениями семиметрового кургана. Да, не только драго¬
ценностями устлан путь археолога к познанию далекого
прошлого. . .
Кому же могли принадлежать Первый и Второй Морд-
виновские курганы? Аналогичная конструкция централь¬
ного погребения известна еще только в двух курганах.
Это расположенный у с. Ново-Александровка Верхне-
Рогачикского райойа Херсонской области гигантский
курган Козел, имевший высоту около 15 м и 320 м в ок¬
ружности, и знаменитый Чертомлык, царская принад¬
лежность которого бесспорна. Судя по находкам, все
четыре кургана одновременны и относятся ко второй
половине IV в. до н. э. Интереснейшая тема классифика¬
ции богатых скифских курганов по особенностям погре¬
бальных сооружений еще ждет своего исследователя.
Однако нам кажется вполне реальной мысль о том, что
каждый род племени царских скифов мог иметь какие-
либо свои, только ему свойственные этнографические
особенности, проявляющиеся в том числе и в конструкции
погребальных сооружений. В этом случае можпо ду¬
мать, что в Мордвиновских курганах и в кургане Козел
погребены представители того же рода царских скифов,
к которому принадлежал и царь, погребенный в Черто-
млыке, величайшем памятнике эпохи расцвета Скифии.
Именно тогда, в IV в. до н. э. были созданы все самые
знаменитые курганы скифских царей, разбросанные по
степям Приазовья, Причерноморья и Крыма. В это
время Скифия объединяется в единое государство. На¬
иболее известным скифским царем IV в. до н. э. был
Атей. Выражением экономического могущества скиф¬
ской державы времени Атея явилась чеканка им соб¬
ственной монеты [2; 3]. При Атее, согласно сообщению
Страбона, скифское государство занимает территорию
от Меотиды до Истра (Дуная). В это время скифы совер-
160

шают походы и за Дунай. В IV в. до н. э. особенно уси¬
ливаются торговые связи с греческими городами-государ¬
ствами, не случайно скифские курганы этого времени
полны античными^импортами. Тогда же греческие мастера
приглашаются для сооружения царских усыпальниц.
Такая гробница была открыта Веселовским в 1894 г.
в крупнейшем кургане Скифии Огуз, расположенном
у современного районного центра Херсонской области
Нижние Серогозы. Под гигантской насыпью высотой бо¬
лее 20 м и около 400 м в окружности Веселовский обна¬
ружил огромную квадратную яму (16.3x16.3 м) глубиной
6.4 м, в центре которой находился квадратный (6.4 х
хб.4 м) каменный склеп с каменным полом. Он был сло¬
жен из хорошо отесанных, вертикально поставленных
блоков. Стены склепа и его перекрытие в виде уступчатого
свода крепились массивными железными скрепами. Для
этого в блоках сверлили специальные отверстия, куда
вставлялись скрепы, а затем их заливали свинцом. Как
видим, сам склеп и принципы его постройки совершенно
греческие. Ни в одном скифском кургане Причерномор¬
ских степей не встречено подобного сооружения, и остается
лишь пожалеть, что он оказался начисто разграбленным.
Дальнейшая история Скифии — это бесконечные вой¬
ны, подтачивающие скифское могущество. Сам Атей
погиб в 339 г. до н. э. в девяностолетием возрасте в битве
на Дунае с Филиппом Македонским, отцом знаменитого
полководца древности Александра Македонского. В 313 г.
до н. э. Лисимах Фракийский разбил скифов, помогав¬
ших восставшей Каллатии. С конца IV в. до н. э. за счет
скифов начинает расширять свою территорию Боспорское
царство. Но главный враг Скифии был на востоке, где
в степях Приуралья, Поволжья, Подонья кочевали сар¬
маты. Еще в конце IV в. до н. э. сарматы, потеснив ски¬
фов, переходят Дон и занимают часть владений царских
скифов. Позднее, на рубеже III и II вв. до н. э., судя
по археологическим данным, наступает новая культурная
эпоха, связанная с массовым продвижением сарматских
племен к Днепру. Ослабленная Скифия не может проти¬
востоять сарматам. Территория скифского государства
значительно сокращается, центр его переносится в Крым.
Эта позднейшая страница скифской истории уже почти
не находит отражения в курганах Причерноморских сте¬
пей и поэтому не рассматривается нами.
1 /211 А. М. Лесков

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Перед нами прошел большой и разнообразный материал *
имеющий важнейшее значение для изучения древней исто¬
рии населения Причерноморских степей в течение трех
тысячелетий. Племена эпохи меди—бронзы, киммерийцы*
скифы, оставившие в Причерноморских степях тысячи
курганов, вписали яркую страницу в историю челове¬
чества. Характеризуя каждый из давно минувших перио¬
дов древней истории, рассказывая о племенах, носителях
той или иной археологической культуры, мы стремились
показать самобытность и оригинальность материальной
и духовной культуры населения Причерноморских степей
и вместе с тем их тесную связь со. своими близкими и да¬
лекими соседями. Ведь без знания истории ямных, ката¬
комбных и срубных племен Причерноморья не может
быть понята и всесторонне освещена история населения
степных просторов Евразии в III—II тыс. до н. э. в целом.
Этот огромный мир «степняков» был связан с окружающим
его населением, перенимал все прогрессивное, свойст¬
венное прежде всего древнейшим цивилизациям Балкан
и древнего Востока, оказывая в свою очередь влияние на
своих западных, северных и восточных соседей. Вместе
с тем движение степных племен бронзового века в Поду-
навье и на Балканы еще в III—II тыс. до н. э. не могло
не сказаться на культуре тамошних жителей. Контакты
племен Причерноморских степей с районами девнейших
цивилизаций дали возможность надежно датировать па¬
мятники Причерноморья, а благодаря последним во мно¬
гом уточнить хронологию памятников бронзового века
степной полосы вплоть до Западной Сибири.
В эпоху поздней бронзы и раннего железа на арене
всемирной истории появляются киммерийцы,' первый
народ Восточной Европы, имя которого было хорошо
известно в странах Малой Азии, Ближнего Востока
и в Греции. Разносторонние контакты и связи киммерий-
162

цев со своими ближайшими соседями, а также с племе¬
нами Балкан и Подунавья, их знаменитые походы в Ма¬
лую Азию показывают не только военную силу населения
Причерноморских степей, но и позволяют говорить об
их серьезном влиянии на экономическую, политическую
и культурную жизнь народов всего черноморского бас¬
сейна и Ближнего Востока.
Еще более значителен вклад во всемирную историю
скифов. Могущественный народ, где «каждый — конный
стрелок» (Геродот), скифы имели великолепную армию,
оснащенную передовым йо тому времени оружием и ока¬
зали огромное влияние на исторические судьбы далеких
и близких народов.
Особенно велико значение многовековых тесных свя¬
зей Скифии с античной Грецией. Благодаря скифам
с достижениями античного мира знакомятся народы
Восточной Европы, Кавказа, Приуралья. Блестящие
произведения античного искусства, выполненные по скиф¬
скому заказу и встреченные в скифских курганах, го¬
ворят об их высоком художественном вкусе, достичь
которого мог лишь народ, создавший свою собственную
высокую культуру. Отражением этой культуры, впитав¬
шей в себя лучшие достижения народов древнего Востока
и античной Греции, явилось возникновение скифского
искусства, яркой самобытной страницы в истории миро¬
вого искусства.
Проходили века, скифов сменили сарматы. Сарматы,
дожившие до эпохи великого переселения народов, в со¬
ставе гуннских полчищ принимают участие в разгроме
римской империи. С IX в. Причерноморские степи за¬
хватывают кочевые племена средневековья — печенеги,
торки, половцы, хорошо известные арабским и визан¬
тийским писателям, летописцам Древней Руси. Взаимо¬
отношения восточных славян с кочевниками имели боль¬
шое значение для истории Киевской Руси — исторической
колыбели трех братских славянских народов: русского,
украинского, белорусского.
. . .Каждый год с ранней весны во все концы нашей
необъятной Родины разъезжаются археологические экс¬
педиции.
Археологов ждут клады, городища, стоянки и посе¬
ления, курганы, помогающие проникнуть в тайны исто¬
рии человечества.
И*

ЛИТЕРАТУРА
1.	Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и
государства. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 21.
2.	Анохин В. А. Монеты скифского царя Атея. — В кн.: Нумизма¬
тика и сфрагистика. Киев, 1965, вып. II.
3.	Анохин В. А. Монеты Атея. — В кн.: Скифские древности.
Киев, 1973.
4.	Анфимов Н. В. Сложение меотской культуры и связи ее со степ¬
ными культурами Северного Причерноморья. — Материалы
и исследования по археологии СССР (далее — МИА), 1971,
№ 177.
5.	Артамонов М. И. Этнография Скифии. — Учен. зап. ЛГУ.
Сер. истор. наук, 1949, вып. 13.
6.	Артамонов М. И. Сокровища скифских курганов. Л., 1966.
7.	Артамонов М. И. Происхождение скифского искусства. — Со¬
ветская археология (далее — СА), 1968, № 4.
8.	Березанская С. С., Шапошникова О. Г. Попова Т. Б.
Племена катакомбной культуры. М., 1955. Рец. СА, 1957,
№ 2.
9.	Бидзиля В. И., Яковенко Э. В. Киммерийские погребе¬
ния Высокой могилы. — СА, 1974, № 1.
10.	Бочкарев В. С. К истории металлообрабатывающего произ¬
водства в эпоху поздней бронзы в Северо-Западном Причерно¬
морье. — В кн.: Домашние промыслы и ремесло. Л., 1970.
И. Бочкарьов В. С. Шммершсыи Казани. — Археолопя, 1972, № 5.
12.	Братченко С. Н. Периодизация памятников средней бронзы
бассейна Нижнего Дона. Автореф. канд. дис. Киев, 1969.
13.	Бураков А. В. Поселения епохи бронзи б[ля с. Змивка. —
В кн.: Археолопчш пам’ятки УРСР (далее — АП УРСР),
1961, т. X.
14. Городцов В. А. Результаты археологических исследований
в Изюмском уезде Харьковской губ. 1901 г. — Тр. XII
Археологического съезда, 1905, т. 1.
15. Городцов В. А. Результаты археологических исследований
в Бахмутском уезде Екатеринославской губ. 1903 г. —
Тр. XIII Археологического съезда, 1907, т. 1.
16.	Граков Б. Н. Скифы. М., 1971.
17.	Дебец Г. Ф. О физических типах людей скифского времени. —
МИА, 1971, № 177.
18.	Деопик Д. В. Классификация и статистический анализ керами¬
ческого комплекса поселения у с. Кирово. — В кн.: Древ¬
ности Восточного Крыма (далее — ДВК). Киев, 1970.
164

19.	Дьяконрв И. М. Ассиро-вавилонские источники по истории
Урарту. — Вестник Древней истории (далее — ВДИ), 1951,
№ 2—3.
20.	Дьяконов И. М. История Мидии. М.; Л., 1956.
21.	Елагина Н. Г., Петренко В. Г. Раскопки курганов
на Ингульце. — В кн.: Археологические открытия 1968 года.
М., 1969.
22.	Жебелев С. А. Народы Северного Причерноморья в античную
эпоху. — В кн.: Северное Причерноморье. М.; Л., 1953.
23.	Збенович В. Г. Хронолопя шзнього Тришлля — Археолопя,
1972, № 7.
24.	Иессен А. А. К вопросу о памятниках VIII—VII вв. до н. э.
на юге Европейской части СССР. — СА, 1953, XVIII.
25.	Иессен А. А. Некоторые памятники VIII —VII вв. до н. э.
на Северном Кавказе. — В кн.: Вопросы скифо-сарматской
археологии. М., 1954.
26.	1ллшська В. А. Про походження та етшчш зв’язки племен
сюфсько! культури Посульско-Донецького лшостепу. —
Археолопя, 1966, т. XX.
27.	Ильинская В. А. Скифы днепровского лесостепного Лево¬
бережья. Киев, 1968.
28.	Ильинская В. А. Раннескифские курганы бассейна р. Тясмин.
Киев, 1975.
29.	Клейн Л. С. Происхождение донецкой катакомбной культуры.
Автореф. канд. дис. Л., 1968.
30.	Клейн Л. С. К оценке оснований гипотезы о генетической связи
ямной и катакомбной культуры. — СА, 1970, № 2.
31.	Ковпаненко Г. Т. Погребение VIII—VII вв. до н. э. в бассейне
Ворсклы. — Краткие сообщения Института археологии
АН УССР (далее - КСИА АН УССР), 1962, вып. 12.
32.	Ковпаненко Г. Т. Носач1вський курган VIII—VII вв. до н. э. —
Археолопя, 1966, т. XX.
33.	Кривцова-Гракова О. А. Степное Поволжье и Причерноморье
в эпоху поздней бронзы. — МИА, 1955, № 46.
34.	Крупнов Е. И. Археологические исследования в Кабардинской
АССР в 1948 г. — Учен. зап. Кабардинского научно-исследо¬
вательского института, Нальчик, 1950, т. V.
35.	Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960.
36.	Лагодовська О. Ф., Шапошшкова О. Г., Макаревич М. Л.
Михайл1вське поселения. Кшв, 1962.
37.	Лесков А. М. Раннетаврская культура в горном Крыму (вто¬
рая пол. IX—III вв. до н. э.). Автореф. канд. дис. М., 1961.
38.	Лесков А. М., Збенович В. Г. Археологические разведки на Кер¬
ченском полуострове в 1959 г. — В кн.: Археология и исто¬
рия Боспора. Симферополь, 1962, вып. II.
39.	Лесков А. М. Древнейшие роговые псалии из Трахтемирова. —
СА, 1964, № 1.
40.	Лесков А. М. Горный Крым в первом тысячелетии до нашей
эры. Киев, 1965.
41.	Лесков А. М. Новая мастерская литейщика эпохи поздней
бронзы на Херсонщине. — КСИА АН СССР, 1965, вып.
103.
42.	Лесков А. М. Начало срубной культуры в Причерноморских сте¬
пях. — Тез. докладов Пленума Института археологии
165

АН СССР в 1966 г. Секция неолит и бронзовый век. М.,
1966.
43.	Лесков О. М. Нове в стародавшй icTopii швдня УкраТни. —
Украшський кторичний журнал, 1967, № 12.
44.	Лесков А. М. Раскопки курганов на юге Херсонщины и некото¬
рые вопросы истории племен бронзового века Северного
Причерноморья. — В кн.: Памятники эпохи бронзы юга
европейской части СССР. Киев, 1967.
45.	Лесков А. М. О северопричерноморском очаге металлообра¬
ботки в эпоху поздней бронзы. — В кн.: Памятники эпохи
бронзы юга европейской части СССР. Киев, 1967.
46.	Лесков А. М. Керченская экспедиция в 1967 г. — В кн. Архео¬
логические исследования на Украине в 1967 г. Киев, 1968,
вып. II.
47.	Лесков А. М. Кировское поселение. — ДВК, 1970.
48.	Лесков О. М. Зрубна культура — Археолопя Украшсько!
РСР. Кшв, 1971, т. 1.
49.	Лесков А. М. Предскифский период в степях Северного При-
черноземья. — МИА, 1971, № 177.
50.	Лесков А. М. Погребения конных воинов VIII—VII вв. до н. э.
в степях Причерноморья. — Тез. докладов и сообщ. Третья
Всесоюзная конференция историков оружия. Л., 1971.
51.	Лесков О. М. Деяш шдсумки i перспектнви археолопчних
дослщжень на новобудовах Швдня Укра'ши. — В кн.: Ма-
Tepiann XIII юбшейно! конференцп 1нституту археологи
АН УРСР. Кшв, 1972.
52.	Лесков А. М. Заключительный этап бронзового века на юге
Украины. — Автореф. докт. дис. М., 1975.
53.	Марковин В. И. Составные дольмены с ложным сводом на За¬
падном Кавказе. — КСИА АН СССР, 1973, вып. 134.
54.	Мелюкова А. И. Работы в Поднестровье в 1958 г. — КСИА
АН СССР, 1961, вып. 84.
55.	Мелюкова А. И. Культуры предскифского времени в Лесо¬
степной Молдавии. — МИА, 1961, № 96.
56.	Мерперт Н. Я. Древнейшая история населения степной полосы
Восточной Европы (III—начало II тыс.до н. э.). — Автореф.
докт. дис. М., 1968.	'
57.	Отрощенко В. В. Новый курганный могильник белозерского
времени. — В кн.: Скифский мир. Киев, 1975.
58.	Пиотровский Б. Б. Скифы и древний Восток. — СА, 1954, XIX.
59.	Попова Т. Б. Племена катакомбной культуры. — Тр. гос.
Исторического музея (далее ГИМ), 1955, вып. 24.
60.	Ростовцев М. И., Степанов П. К. Эллино-скифский головной
убор. — Изв. Археолог. Комиссии, 1917, вып. 63.
61.	Сафронов В. А. Датировка Бординского клада. — В кн.:
Проблемы археологии. Л., 1968.
62.	Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евра¬
зии. М., 1976.
63.	Смирнов К. Ф. Вооружение савроматов. — МИА, 1961, № 101.
64.	Смирнов К. Ф. Савроматы. М., 1964.
65.	Смирнова Г. И. Псалии типа Борияш в культуре Ноа. — КСИА
АН СССР, 1970, вып. 123.
66.	Столяр А. Д. Опыт применения землеройно-транспортных ма¬
шин при полевых работах Волго-Донской экспедиции И ИМ К
АН СССР в 1950—1951 гг. — Краткие сообщения Института
166

истории материальной культуры (далее — КСИИМК), 1953,
вып. L.
67.	Телегш Д. Я. Питания вщносно! хронологи пам’яток тзньо!
бронзи Нижнього Подншров’я. — Археолопя, 1961, т. XII.
68.	Тереножкш О. I. Кургани в долит р. Молочной — АП УРСР,
1960, вып. VIII.
69.	Тереножкин А. И. Киммерийцы. VII Международный конгресс
антропологических и этнографических наук. М., 1964
70.	Тереножкин А. И. Основы хронологии предскифского периода.—
GA, 1965, № 1.
71.	Тереножкин А. И. Начало железного века на юге европейской
части СССР. — В кн.: Тези пленарних i секцшних доповщей.
XV наукова конференщя 1нституту археологи АН УРСР.
Одесса, 1972.
72.	Тереножкин А. И. К истории изучения предскифского пе¬
риода. — В кн.: Скифские древности. Киев, 1973.
73.	Тереножкин А. И. Черногоровская и новочеркасская ступени
киммерийской культуры. — В кн.: Новейшие открытия со¬
ветских археологов (тез. докладов конференции). Киев,
1975, ч. II.
74.	Тереножкин А. И. Киммерийцы. Киев, 1976.
75.	Формозов А. А. Памятники первобытного искусства. М., 1966.
76.	Формозов А. А. Очерки по первобытному искусству. — МИА,
1969, № 165.
77.	Хазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975.
78.	Черных Е. М. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья.
М., 1970.
79.	Черняков И. Т. Слой поздней бронзы Болградского поселения
(по раскопкам 1961—1963 г. г.). — КСИА АН СССР, 1966,
вып. 106.
80.	Чеченов И. М. Гробница эпохи ранней бронзы в городе Наль¬
чике. — СА, 1970, № 2.
81.	Чеченов И. М. Нальчикская подкурганная гробница. Нальчик,
1973.
82.	Чеченов И. М., Батчаев В. М. Новые находки древнейших ка¬
менных стел в Кабардино-Балкарии. — В кн.: Пятые круп-
новские чтения по археологии Кавказа (тезисы докладов).
Махачкала, 1975.	/
83.	Шапошшкова О. Г. Про пам’ятки часу катакомбно! жультури
в стеновому ПридншровЧ, — Археолопя, 1968, т. XXI.
84.	Шарафутдинова Э. С. Заключительный этап позднего бронзо¬
вого века на Нижнем Дону. — СА, 1973, № 2.
85.	Шрамко Б. А. Древности Северного Донца. Харьков, 1962.
86.	Шрамко Б. А. Древний деревянный плуг из Сергеевского торфян-
ника. (В связи с проблемой возникновения пашенного земле¬
делия в Восточной Европе). — СА, 1964, № 4.
87.	Шульц П. Н., Столяр А. Д. Курганы эпохи бронзы в долине
Салгира. — КСИИМК, 1958, вып. 71.
88.	Щепинский А. А. Погребение начала железного века у Симферо¬
поля. — КСИА АН УССР, 1962, вып. 12.
89.	Щепинский А. А. Культуры энеолита и бронзы в Крыму. — СА,
1966, № 2.
90.	Яковенко Э. В. Рядовые скифские погребения в курганах Во¬
сточного Крыма. — ДВК, 1970.
167

91.	Яценко И. В. Скифия VII—V вв. до нашей эры. — Тр. ГИМ,
1953,	вып. 36.
92.	Behrens Н., Fashauer Р., Kirchner Н. Ein neues innenverziertes
Steinkammergrab des Schnurkeramik aus der Dolauer Heide
bei Halle (Saale) — Jahresschrift fur Mitteldeutsche Vorges-
chichte, 40, Halle (Saale), 1956.
93.	Bernabo-Brea L. La Sizilia prehistorica, Escusla Espanola de
Roma. Ser. Arq., 1954.
94.	Brunn W. A. Mitteldeutsche Hortfunder der jungeren Bronzezeit.
Berlin, 1968.
95.	Furumark A. The chronology of Mycenaean pottery. Stockholm,
1941.
96.	Leskow A. M. Die Skythischen Kurgane. Antike Welt, 1974.
97.	Mozsolics A. Die Herkunftsfrage der Sltesten Hirschgeweintren-
sen. — Acta Archaeologica Academiae Scientiarum Hungari-
cae, 1960, 12.
98.	Muller-Karpe H. BeitrSge zur Chronologie der Urnenfelderzeit
nordlich und siidlich der Alpen. Berlin, 1959.
99.	Pittioni R. Urgeschichte des Osterreichischen Raumes. Wien,
1954.
100.	Sandars N. K. From Bronze Age to Jron Age: a Sequel to a Se¬
quel. The European Community in Later Prehistory. London,
1971.
101.	Szlankowna A. Kilka importow staroitalskich i zachodnioeoro-
pejskich z poludniowo-wschodniej Polski i Ukrainy. Swiatowit,
Warszawa, 1938, t. XVII.
102.	Николов Б. Тракийски памятници във Врачанско. — Изве¬
стия на археологически институт, 1965, XXVII.

V4I Зак. 1729

Рис. 4. Каменный ящик с росписью красной
краской. Конец III тыс. до н. э. Херсонская обл.

Рис. 7. Сосуд катакомбной культуры. Первая половина
И тыс. до н. э. Херсонская обл.

Рис. 10. Сосуд раннесрубнон культуры. Середина II тыс.
до н. э. Херсонская обл.

Рис. 13, 14. Лощеные сосуды белозерского этапа. Шпрочансшш могцлышк IX в. — начало VIII в. до ц.
Херсонская обл.

I Зак. 1729
№
Рис. 16. Бронзовые удила с псалнями
и костяные бляхи из погребения
новочеркасского типа у с. Зольное
под Симферополем. Конец VIII—
середина VII в. до н. э.

Рис. 17. Находки из погребения

Рис. 18. Костяной наконечник от
навершия лука из скифской могилы
VI в. до н. э. Херсонская обл.
Рис. 19. Золотая обкладка колчана
для стрел (деталь) из скифской мо¬
гилы V в. до н. э. Крым.

Рис. 20. Сосуд таврского типа из скифской могилы VI в.
До н. а. Херсонская обл.

Рис. 21. Древнегреческий краснофигурный сосуд ив скифского
кургана IV в. до и. э. Херсонская обл.

Рис. 23. Золотые серьги и гривна из скифской могилы IV в. до н. а. Херсонская обл.

27. Наконечник золотой гривны из погребения знатного скифского

Рис. 29, 30. Золотые пластины от парадных головных уборов нз погребений богатых скифянок IV в. до н. э. Херсонская обл.

Рис. 31. Золотой перстень из погре¬
бения богатой скифянки IV в«
до н. э. Херсонская обл.
Рис. 32. Электровый перстень на
погребения богатой скнфянки IV в«
до н. э. Херсонская обл.
Рис. 33. Золотая шейная гривна из
погребения богатой скифянки IV в.
до п. э. Херсонская обл.

ОГЛАВЛЕНИЕ
стр.
Введение 	 3
Создатели древнейших курганов	 10
Бронзовый век. От строителей катакомб до мастеров литей¬
ного дела 	 31
На пороге железного века. Киммерийцы и происхождение
скифов 	 64
Скифы 	 110
Заключение		 162
Литература	.	.	.	. 		 164