С Е Р И Я
ч

Е С

т Е 0

К А

Я

Р

Я

И

POWER
a RADICAL
VIEW
STEVEN LUKES

SECOND EDITION

PalgraveyMacmillan
NEW YORK, 2005

ВЛАСТЬ:
РАДИКАЛЬНЫЙ
ВЗГЛЯД
С Т ИВ Е Н л ь ю к с

Перевод с английского
А Л Е К С А Н Д Р А КЫ РЛЕЖ ЕВА

Издательский дом
Государственного университета — Высшей школы экономики
МОСКВА, 2010

УДК 321.01
ББК 66.0
Л91

Составитель серии и научный редактор
ВАЛЕРИЙ АНАШВИЛИ
Дизайн серии
ВАЛЕРИЙ КОРШУНОВ

Льюке, С.
Л91

Власть: Радикальный взгляд [Текст] / пер. с англ.
А. И. Кырлежева; Гос. ун-т — Высшая школа экономи­
ки. —М.: Изд. дом Гос. ун-та —Высшей школы экономи­
ки, 2010. —240 с. —(Политическая теория). —1000 экз.—
ISBN 978-5-7598-0738-4 (в пер.).

Предлагаемая работа Стивена Льюкса, на протяжении более
чем трех десятилетий пользующаяся репутацией классической,
посвящена одному из ключевых и наиболее спорных понятий
политической теории. Настоящий перевод, выполненный по вто­
рому английскому изданию книги, включает также два новых
очерка, в которых автор критически рассматривает новейшие
подходы к изучению власти и пересматривает свой собственный
первоначальный подход.
УДК 321.01
ISBN 978-5-7598-0738-4 (рус.)
ББК 66.0
ISBN 0-333-42092-6 (англ.)
Second edition © Steven Lukes 2005
© Перевод на рус. яз., оформление.
Издательский дом Государственного университета —
Высшей школы экономики, 2010

СОДЕРЖАНИЕ

БЛАГОДАРНОСТИ ........................................................

8

ВВЕДЕНИЕ.........................................................................

9

I. В Л А С Т Ь : Р А Д И К А Л Ь Н Ы Й В З Г Л Я Д ...............

25

ВВЕДЕНИЕ.........................................................................

27

ОДНОМЕРНЫЙ ВЗГЛЯД

............................................

29

ДВУМЕРНЫЙ В ЗГ Л Я Д ..................................................

34

ТРЕХМЕРНЫЙ В З Г Л Я Д ...............................................

41

ПОДРАЗУМЕВАЕМОЕ ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ . . . .

48

ВЛАСТЬ И ИНТЕРЕСЫ

58

...............................................

СРАВНЕНИЕ ТРЕХ ВЗГЛЯДОВ
...................................................................

59

ЗАТРУДНЕНИЯ................................................................

НА ВЛАСТЬ

73

ЗА КЛЮ Ч ЕН И Е................................................................

87

II. В Л А С Т Ь , С В О Б О Д А И Р А З У М ........................

89

РАЗНОГЛАСИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО
«В Л А С Т И ».........................................................................
ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ

92

....................................................... 1 0 3

КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ С Х Е М А ......................................1 1 0
ВЛАСТЬ КАК ГОСПОДСТВО

......................................1 2 5

ФУКО О ВЛАСТИ: УЛЬТРАРАДИКАЛЬНЫЙ
В ЗГ Л Я Д ................................................................................. 1 2 9
ПРИКЛАДНОЙ ФУКО: ОБЕСПЕЧЕНИЕ
ДОБРОВОЛЬНОГО СОГЛАСИЯ

................................1 4 3

III. Т Р Е Х М Е Р Н А Я В Л А С Т Ь .........................................1 5 5
ОПРЕДЕЛЕНИЕ В Л А С Т И .............................................. 1 5 8
В ЗАЩИТУ ТРЕТЬЕГО И ЗМ Е Р Е Н И Я ....................... 1 7 9
АДАПТИВНЫЕ ПРЕДПО ЧТЕНИ Я............................. 1 9 2

5

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

«РЕАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ» И «ЛОЖНОЕ
СОЗНАНИЕ»

..................................................................... 2 0 5

ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО
ЧТЕНИЯ

............................................................................ 2 1 6

БИБЛИОГРАФИЯ

.............................................................2 2 2

ВВЕДЕНИЕ

ридцать лет назад я опубликовал небольшую книж­
ку, озаглавленную «Власть: радикальный взгляд» (да­
лее: ВРВ). Это был вклад в тогдашнюю дискуссию в ос­
новном среди американских политологов и социологов,
касающуюся интересного вопроса: как мыслить власть
теоретически и как изучать ее эмпирически? Однако
в основе этой дискуссии лежал другой вопрос: каким
образом характеризовать американскую политику—как
подчиненную правящей элите или как выражающую
плюралистическую демократию? И было ясно, что от­
ветить на второй вопрос невозможно без ответа на пер­
вый. Я считал и считаю, что мы должны мыслить власть
более широко — в трех измерениях, а не в одном или
двух, и что нам следует учитывать те ее аспекты, ко­
торые менее всего поддаются наблюдению, ибо власть,
без сомнения, тем эффективнее, чем менее она заметна.
Вопросы безвластия и господства, а также их соотно­
шения были в центре той дискуссии, в контексте кото­
рой была написана ВРВ. В 1950-е и 1960-е годы особенно
активно обсуждались две книги: «Властвующая элита»
Ч. Райта Миллса (Миллс 1959) и «Властная структура со­
общества: исследование принимающих решения» Флой­
да Хантера (Hunter 1953). Первая из них начиналась та­
кими словами:

Т

Сфера приложения сил и возможностей обыкновен­
ных людей ограничена миром их повседневных дел
и забот, но даже в этом кругу, замыкающемся про­
фессиональной работой, семейными и соседскими
отношениями, они часто оказываются во власти та­
ких внешних сил, которые они не могут ни понять, ни
подчинить себе (Миллс: 1959: 5).

Но не все люди, продолжает Миллс, «являются обычны­
ми в этом смысле»:
9

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

С централизацией средств информации и полити­
ческой власти некоторые лица достигли в американ­
ском обществе такого положения, которое дает им
возможность взирать на обыкновенных людей, так
сказать, сверху вниз и своими решениями оказывать
могущественное влияние на их повседневную жизнь...
Властвующая элита состоит из людей, занимающих
такие позиции, которые дают им возможность воз­
выситься над средой обыкновенных людей и прини­
мать решения, имеющие крупнейшие последствия.
Принимают ли они эти решения или нет — это менее
важно, чем самый факт владения такими ключевы­
ми позициями; их уклонение от известных действий
и решений само по себе является действием, зачастую
влекущим за собой более важные последствия, чем ре­
шения, которые они принимают. Это обусловлено тем,
что они командуют важнейшими иерархическими ин­
ститутами и организациями современного общества.
Они руководят крупными корпорациями, они управ­
ляют механизмом государственной власти и претенду­
ют на ее прерогативы. Они направляют деятельность
военного ведомства. Они занимают в социальной си­
стеме стратегические командные пункты, в которых
ныне сосредоточены действенные средства, обеспе­
чивающие власть, богатство и известность, которыми
они пользуются (Миллс 1959: 5-7).

Книга Миллса была одновременно острополемической
и научной. Алан Вулф в своем послесловии к ее пере­
изданию, которое вышло в свет в 2000 году, справед­
ливо замечает, что «страстная убежденность Миллса
позволила ему достичь лучшего научного понимания
американского общества, чем у его более объективных
и взвешенных современников», хотя его анализ, конеч­
но, можно критиковать за недооценку тех последствий,
которые имеют для власти и контроля элиты «стре­
мительные технологические трансформации, острая
глобальная конкуренция и постоянно изменяющиеся
потребительские вкусы». И все же он был, по словам
Вулфа, «ближе к цели», нежели те, кто придерживался
преобладавшего в социальной науке той эпохи «плю­
10

Введение

ралистического» подхода (идеи, что «концентрацию
власти в Америке не следует считать чрезмерной, так
как одна группа всегда уравновешивает власть других»)
и представления о «конце идеологий» (идеи, что «вели­
кие страсти по идеям улеглись», а потому «для решения
наших проблем мы нуждается лишь в технической экс­
пертизе») (см.: Wolfe 2000: 379, 370, 378).
В книге Хантера, хотя и гораздо более сдержанной
и специальной по стилю (Миллс называл ее «квалифи­
цированной книгой», написанной «честным исследова­
телем, который не обманывает себя дурным писанием»),
содержались суждения, близкие высказываниям Миллса
о контроле со стороны элиты и относящиеся к локально­
му уровню американского общества. Это исследование
«механизмов руководства в городе с полумиллионным
населением, который я назвал Региональным городом».
Он пришел к выводу, что
под контролем тех, кто принимает решения, находит­
ся вполне определенный круг вопросов... Часто в бо­
лее старых группировках требования перемен не столь
сильны или постоянны, и руководители не считают не­
обходимым идти к людям с каждым небольшим изме­
нением. Способ манипуляции сформировался... обыч­
ный человек в общине «желает», чтобы процесс шел.
Внимание переносится с менее масштабных проблем
на решение более важных... Подчинение людей реше­
ниям властных инстанций становится обычным де­
лом... Метод обращения с относительно бессильны­
ми низами... предупреждение, запугивание,угрозы и в
крайних случаях принуждение силой. Иногда этот ме­
тод предполагает изоляцию от всех источников под­
держки, включая работу и, соответственно, доход че­
ловека. Принцип «разделяй и властвуй» так же при­
меним к местной общине, как и к более масштабным
политическим сообществам, и столь же эффективен...
высокопоставленные лидеры, как правило, пребыва­
ют в сущностном согласии по главным вопросам, свя­
занным с основными идеологиями культуры. В настоя­
щее время основным системам ценностей со стороны
представителей низших классов ничто не угрожает...
11

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

Индивиды, принадлежащие к основной массе населе­
ния Регионального города, не имеют голоса при опре­
делении политики. Они составляют молчаливую груп­
пу. Специалисты низшего уровня иногда могут выска­
зываться о политике, но их голос обычно остается
неуслышанным. Гораздо больше информации спуска­
ется сверху вниз, чем поступает снизу вверх.

Так, например, Хантер описывает, как «люди, обладаю­
щие реальной властью, контролируют расходование
средств, ассигнованных государственным и частным
агентствам, которые реализуют в общине програм­
мы по здравоохранению и социальному обеспече­
нию», и как различные ассоциации в общине, «от клу­
бов, практикующих совместные ланчи (luncheon clubs),
до братств... контролируются людьми, которые ис­
пользуют свое влияние окольным путем — что мож­
но обозначить выражением «быть практичным» (being
practical), — чтобы не допускать публичных дискуссий
по любым вопросам, кроме тех, что одобрены властной
группировкой» (Hunter 1953: 246-249).
Эта впечатляющая картина господства элиты над бес­
помощным населением вызвала реакцию со стороны
группы политологов и теоретиков Йельского универси­
тета. В своей статье «Критика модели правящей элиты»,
опубликованой в 1958 году в журнале American Political
Science Review, Роберт Даль был язвителен и жёсток. Он
писал:
Примечательно и весьма удивительно, что ни профес­
сор Миллс, ни профессор Хантер не удосужились про­
верить свою основную гипотезу на серьезном мате­
риале, изучив достаточное количество специфических
казусов. И я думаю, что эти две работы — более чем ка­
кие-либо другие в области социальных наук в послед­
ние несколько лет, — представляют собой стремление
интерпретировать сложные политические системы как,
по существу, примеры деятельности правящей элиты.

Даль выступил с прямой критикой, и ясно было, что
нужно было сделать.
12

Введение

Гипотеза о существовании правящей элиты может
быть подтверждена только в том случае, если:
1. Гипотетическая правящая элита образует четко опре­
деленную группу;
2. Налицо изрядное количество случаев принятия клю­
чевых политических решений, когда предпочтения
гипотетической правящей элиты входят в противо­
речие с предпочтениями какой-либо другой подоб­
ной группы, существование которой можно предпо­
ложить;
3. В подобных случаях предпочтения элиты регулярно
одерживают верх.
(Dahl: 1958: 466)

Эта критика и предложенная методология были реали­
зованы в классической работе Даля «Кто управляет?»
(Dahl 1961), в которой исследовались власть и принятие
решений в Нью-Хейвене в 1950-х годах. Она породила
целую литературу о функционировании власти в мест­
ных сообществах (community power studies). Критика ка­
салась «модели правящей элиты» и более широко — свя­
занной с нею и вдохновленной марксизмом идеи «пра­
вящего класса». Использовалась «бихевиоралистская»
методология с особым вниманием к вопросу принятия
решений. Это, по существу, означало отождествление
власти с ее осуществлением (вспомним, как Миллс пи­
сал, что в действительности принятие решений менее
важно, чем обладание возможностью принимать реше­
ния). Здесь власть понимается (в противовес тому, что
эти ученые считают небрежностью Миллса и Хантера)
как то, что относится к некоторым, отдельным, обособ­
ленным вопросам, и как то, что связано с локальным
контекстом ее осуществления. И поэтому исследовать
требуется следующее: какой властью обладают соответ­
ствующие акторы в отношении избранных ключевых во­
просов в этом месте и в это время? Под ключевыми во­
просами понимаются такие, которые затрагивают значи­
тельное количество граждан—у Даля это реконструкция
городских зданий, ликвидация сегрегации в школе, вы­
13

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

движение партиями кандидатов на выборы. Власть здесь
осмысливается как интенциональная и активная: она
«измеряется» посредством изучения ее осуществления —
через установление, с какой частотой и кто побеждает
или проигрывает в ходе решения соответствующих во­
просов, то есть выяснение того, кто берет верх в ситуа­
ции принятия решений. Эти ситуации суть ситуации
конфликта интересов, а интересы понимаются как пуб­
личные предпочтения, заявленные на политической аре­
не политическими акторами, использующими полити­
ческие трибуны или лоббистские группы. И осуществ­
ление власти состоит в преодолении противостояния,
то есть в победе над выразителями иных предпочте­
ний. Главные выводы, которые содержатся в такого ро­
да литературе, обычно именуются «плюралистически­
ми»: например, заявляется, что поскольку различные ак­
торы и различные группы интересов одержали победу
в различных ситуациях, требующих принятия решений,
то и не существует никакой «правящей элиты» вооб­
ще, а распределение власти является плюралистическим.
В целом эти работы имели целью проверить на проч­
ность американскую демократию на локальном уровне
и продемонстрировать положительный результат, обна­
ружив множество различных победителей в различных
ключевых вопросах.
И методологические вопросы (как мы должны опреде­
лять и исследовать власть?), и главные выводы (насколь­
ко демократическим или плюралистическим является ее
распределение?), равно как и связь между ними (пред­
определяет ли методология выводы? препятствует ли
она иным выводам?) стали предметом полемики, кото­
рая развернулась позднее. Критики по-разному рассмат­
ривали благостную картину плюралистической демокра­
тии (Duncan and Lukes 1964, Walker 1966, Bachrach 1967),
выражали сомнения в точности ее описания (Morriss
1972, Domhoff 1978). Оппоненты также критически от­
неслись к «реалистической» (в противоположность
«утопической»), минимально требовательной концепции
14

Введение

«демократии», которой придерживались плюралисты.
Согласно этой концепции, демократию следует пони­
мать просто как метод, обеспечивающий, говоря слова­
ми одного из критиков, «ограниченную и мирную кон­
куренцию между членами элиты за занятие формальных
руководящих позиций внутри системы» (Walker 1966 in
Scott (ed.) 1994: vol.3: 270). Источник «реалистической»
концепции — ревизия «классических» взглядов на демо­
кратию, проведенная Йозефом Шумпетером. Согласно
Шумпетеру и его последователям-плюралистам, демо­
кратию теперь следует рассматривать как «такое инсти­
туциональное устройство для принятия политических
решений, в котором индивиды приобретают власть при­
нимать решения путем конкурентной борьбы за голоса
избирателей» (Шумпетер 1995: 247). Критики плюрали­
стов— неудачно прозванные «неоэлитистами» — в ответ
говорили, что такое видение демократии является слиш­
ком уж неамбициозным и, по сути, элитистским, что
представление о равенстве власти здесь «слишком уз­
кое» (Bachrach 1967:87), как, собственно, и само понятие
власти. У власти, доказывали Питер Бахрах и Мортон
С. Барац, есть и «второе лицо», которого плюралисты
не видят и которое невозможно обнаружить, исполь­
зуя их методы исследования. Власть не только находит
свое отражение в конкретных решениях; исследователь
должен также принимать во внимание и такую возмож­
ность, когда некая личность или ассоциация сводит при­
нятие решений к относительно непротиворечивым во­
просам, оказывая влияние на ценности сообщества, по­
литические процедуры и ритуалы, несмотря на наличие
в этом сообществе серьезных, но скрытых конфликтов.
Таким образом, «в той мере, в какой личность или
группа — сознательно или бессознательно — создает или
увеличивает препятствия для публичного обсуждения
политических конфликтов, эта личность или группа об­
ладает властью» (Bachrach and Baratz 1970: 8). И в под­
тверждение этой идеи они приводят красноречивое вы­
сказывание Шаттшнайдера:
15

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

Все формы политической организации имеют пред­
расположенность к использованию одних конфлик­
тов и подавлению других, потому что организация
есть мобилизация предрасположенностей. Одни про­
блемы включены в политику, тогда как другие исклю­
чены из нее (Schattschneider 1960: 71).

Но это поднимает новые вопросы. Как исследователь
должен изучать такое «влияние» (которое они называют
«не связанным с принятием решений») — особенно если
оно заключается во вне закулисном определении пове­
стки, в инкорпорации или кооптации потенциальных
противников и тому подобном и, кроме того, может быть
«бессознательным» и включать влияние на «ценности»
и последствия «ритуалов»? После контратаки плюрали­
стов Бахрах и Барац немного отступили и стали утвер­
ждать, что для обнаружения второго лица власти всегда
должен наличествовать наблюдаемый конфликт; при его
отсутствии можно лишь допустить наличие «консенсуса
относительно преобладающих ценностей». Если нет на­
блюдаемого конфликта (открытого или скрытого), зна­
чит, «консенсус» следует считать «подлинным». Но зачем
исключать вариант, когда власть может осуществляться
таким образом, что достигается согласие и предотвра­
щается возникновение конфликта?
Это соображение наряду с идеей Шаттшнайдера
о «предрасположенности» системы к подавлению ла­
тентных конфликтов невольно напоминает о марк­
систском понятии идеологии и, в частности, о той
разработке, которое оно получило в «Тюремных тет­
радях» Антонио Грамши, где он пишет о «гегемонии»
(egemonia)1. Находясь в тюремной камере в фашист­
1 Разрабатывая свою идею, Грамши опирался на Маркса и
Энгельса, которые утверждали, что «мысли господствую­
щего класса являются в каждую эпоху господствующими
мыслями. Это значит, что тот класс, который представляет
собой господствующую материальную силу общества, есть
вместе с тем и его господствующая духовная сила. Класс,
имеющий в своем распоряжении средства материального

i6

Введение

ской Италии и осмысляя неудачу революции на Западе,
Грамши задался вопросом: чем обеспечивается согла­
сие с капиталистической эксплуатацией в современных
условиях, в частности, в условиях демократии? Как по­
нимать такое согласие? Ответ Грамши на этот вопрос
вызывал значительный интерес в 1960-е годы по обе
стороны Атлантики и получил множество интерпрета­
ций. Согласно одной из них, идея Грамши состояла в том,
что «в современных общественных формациях Запада»
именно «культура» или «идеология» представляют со­
бой «способ классового господства, обеспеченного со­
гласием» (Anderson 1976-1977: 42) посредством монопо­
лии буржуазии на «идеологические аппараты» (Althusser
1971). Грамши, как писал Фемиа (Femia 1981),
ухватился за идею, которая была маргинальной (или,
по крайней мере, находилась в зачаточном состоя­
нии) в более ранней марксистской мысли, раскрыл
ее возможности и сделал центральной идеей своей
собственной мысли. Таким образом, он переориен­
тировал марксистский анализ, направив его в дол­
гое время пренебрегаемую — и безнадежно ненауч­
ную— сферу идей, ценностей и верований. Точнее,
он обнаружил то, чему предстояло стать главной те­
мой второго поколения марксистов-гегельянцев (то
есть Франкфуртской школы): процесс интернализа­
ции буржуазных отношений и, как следствие, сокра­
щения революционных возможностей.

Согласно Фемиа, «когда Грамши говорит о согласии, он
имеет в виду психологическое состояние, включающее
в себя некоторое принятие — не обязательно явное —
социально-политического устройства или определен­
ных жизненных аспектов этого устройства». Согласие
производства, располагает вместе с тем и средствами ду­
ховного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет
средств для духовного производства, оказываются в общем
подчиненными господствующему классу» (Маркс К., Эн­
гельс Ф. X 3: 45). Об идее гегемонии у Грамши см.: Williams
1965 и Bates 1975.

17

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

является добровольным, и его интенсивность может
варьироваться:
На одном полюсе оно может проистекать из глу­
бокого чувства долга, из всецелой интернализации
господствующих ценностей и определений; на дру­
гом — как раз из их неполного усвоения, из смутно­
го чувства, что статус-кво, каким бы позорно неспра­
ведливым он ни был, тем не менее представляет со­
бой единственную жизнеспособную форму общества.
Что касается Грамши... остается неясным, о какой об­
щественной группе или группах он говорит (Femia
1981: 35, 37, 39-40).

Согласно альтернативной, не концентрирующейся на
культуре интерпретации, идеологическая гегемония
Грамши имеет материальный базис и состоит в коор­
динации реальных или материальных интересов гос­
подствующей и подчиненной групп. Ибо, по мнению
Пшеворского, если «идеология призвана направлять
людей в их повседневной жизни, она должна выражать
их интересы и устремления. Несколько человек могут
ошибаться, но в массовом масштабе обман не может со­
храняться бесконечно долго»2. Поэтому «согласие» на­
емных работников с капиталистической организацией
общества состоит в продолжающемся, постоянно об­
новляемом классовом компромиссе, когда «ни совокуп­
ность интересов индивидуальных капиталов, ни инте­
ресы организованных наемных работников не могут
быть нарушены сверх определенной меры». Более того,
согласие., лежащее в основе воспроизводства капитали­
стических отношений, формируется не за счет инди2 В этой связи Стивен Холмс напомнил мне о проницатель­
ном замечании Йозефа Шумпетера относительно слов Лин­
кольна, что невозможно все время одурачивать всех людей:
достаточно дурачить их короткое время, потому что исто­
рия «состоит из последовательных краткосрочных ситуа­
ций, которые могут в корне изменить ход событий» (Шум­
петер 1995: 349).

18

Введение

видуалъных умонастроений, а за счет характерных по­
веденческих особенностей организаций. Его не следует
понимать психологически или морально. Согласие яв­
ляется когнитивным и поведенческим. Неверно думать,
что у социальных акторов, индивидуальных и коллек­
тивных, уже есть некие «предрасположенности», ко­
торые они просто актуализируют. Социальные отно­
шения образуют структуры выбора, в рамках которых
люди понимают, оценивают и действуют. Они соглашаютсЯу когда выбирают определенные направления дей­
ствия и следуют своему выбору на практике. Наемные
работники соглашаются с капиталистической органи­
зацией общества, когда они действуют так, как если бы
они могли улучшить свои материальные условия в рам­
ках капитализма.

Так понимаемое согласие «соответствует реальным ин­
тересам соглашающихся», оно всегда обусловлено, и су­
ществуют пределы, за которыми его может и не быть, «за
этими пределами возможны кризисы» (Przeworski 1985:
136,145-146)3.
Вопросы, на которые обещала дать ответы гегемо­
ния Грамши, стали актуальными в начале 1970-х, когда
была написала ВРВ. Как объяснить живучесть капита­
лизма и сплоченность либеральных демократий? Где те
пределы согласия, за которыми возможны кризисы? Пе­
реживают ли капиталистические демократии «кризис
легитимации»? В чем заключается роль интеллектуа­
лов, ставящих под вопрос статус-кво? Входят ли рево­
люция и социализм в историческую повестку дня на За­
паде и если да, то где и в какой форме? В Соединенных
Штатах политика различных общественных движений —
за свободу слова и гражданские права, антивоенных,
феминистских и иных — стала опровержением тезиса
о конце идеологии и поставила под вопрос плюрали­
3 Трудно сказать, чья интерпретация лучше. Текст Грамши
напоминает утку и кролика у Витгенштейна (посмотришь
так — утка, посмотришь иначе — кролик), что связано с об­
стоятельствами, в которых был написан текст.

19

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

стическую модель. В Великобритании в эти годы под
сомнение были поставлены как классовый компромисс,
так и управляемость государства, а в континентальной
Европе еврокоммунизм на Западе и диссиденты на Вос­
токе, как опять же казалось, придали новый импульс
старым устремлениям, и неомарксистская мысль — ге­
гельянская, альтюссерианская и, конечно, грамшианская — переживала возрождение, хотя почти исключи­
тельно в академических кругах.
Именно в контексте такой исторической конъюнк­
туры (если использовать характерное выражение того
времени) и была написана ВРВ. Сегодня вполне можно
утверждать, что основной, центральный вопрос, кото­
рому был посвящен этот небольшой текст— как обес­
печивается добровольное согласие с господством? —
стал еще более уместным и требующим ответа. На сме­
ну рейганизму в США и тэтчеризму в Британии после
падения коммунизма пришло необычайно широкое
распространение неолиберальных концепций по все­
му миру (см.: Peck and Tickeil 2002). Если это особо
масштабный пример «гегемонии», то для правильно­
го понимания ее влияния нужно среди прочего найти
соответствующий способ осмысления власти и, в част­
ности, обращения к проблеме, удачно сформулирован­
ной Чарльзом Тилли: «Если обычное господство столь
последовательно ущемляет вполне определенные инте­
ресы подчиненных групп, почему они на это соглаша­
ются? Почему они все время не восстают или, по край­
ней мере, не оказывают постоянного сопротивления?».
Тилли составил полезный список возможных ответов
на эти вопросы:
1. Исходная посылка неверна: на самом деле подчиняю­
щиеся все время восстают, но неявным образом.
2. Подчиняющиеся в действительности получают нечто
в обмен на свое подчинение, и этого достаточно для
того, чтобы они почти всегда уступали.
3. Стремясь к другим ценностям, таким как уважение
или обретение идентичности, подчиняющиеся ока­
20

Введение

4.

5.
6.
7.

зываются вовлечены в системы, которые их эксплуа­
тируют или подавляют (в некоторых вариантах п. 3
тождественен п. 2).
Вследствие мистификации, подавления или просто
недоступности альтернативных идеологических ра­
мок подчиняющиеся так и не осознают свои истин­
ные интересы.
Подчиняющихся удерживает от действия сила или
инерция.
Сопротивление и восстание стоят дорого; у большин­
ства подчиняющихся нет необходимых средств.
Все вышеприведенные причины.
(Tilly 1991: 594).

Этот перечень требует некоторых комментариев. Ясно,
что п. 7 верен: другие ответы не следует рассматривать
как исключающие друг друга (или исчерпывающиеся
в своей совокупности). Так, п. 1, как мы увидим, обра­
щает внимание на важный аспект повседневного скры­
того и зашифрованного сопротивления (которое иссле­
дует, к примеру, Джеймс Скотт4), но вряд ли (вопреки
Скотту) этим все и ограничивается. П. 2 (как следует
из материалистической интерпретации идей Грамши,
предложенной Пшеворским) во многом объясняет жи­
вучесть капитализма, но также — следует добавить —
и любой социально-экономической системы. Пп. 2 и 3
вместе указывают на то, что важно обращать внимание
на множественные, взаимодействующие и конфликтую­
щие интересы акторов. Эти пункты также поднимают
спорный и фундаментальный вопрос, касающийся про­
тивопоставления материалистской и плюралистской
интерпретаций: являются ли материальные интере­
сы более значимыми для объяснения индивидуально­
го поведения и коллективных результатов чем, скажем,
интересы, связанные с «уважением» или «идентично­
стью»? И если являются, то в каких случаях? Но имен­
но пп. 4, 5 и 6 относятся собственно к власти и спосо­
бам ее осуществления. Как отмечает Тилли, п. 5 делает
4 Подробнее об этом см. ниже в гл. III.

21

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

акцент на принуждении, а п. 6 — на недостатке ресурсов.
Однако п. 4 подчеркивает так называемое «третье изме­
рение» власти —власть «предотвращать в любой степе­
ни недовольство людей, формируя их представления,
познания и предпочтения таким образом, чтобы они
согласились с отведенной им ролью в существующем
порядке вещей». Именно признанию этого и посвяще­
на ВРВу а в главе III настоящей книги соответствующая
аргументация получает дальнейшее развитие. Автор
этой книги как был ранее, так и сейчас убежден в том,
что адекватное понимание власти невозможно, если не
рассматривать этот ее тип.
ВРВ представляла собой очень небольшую книжку, од­

нако она вызвала на удивление много комментариев,
по большей части критических, с самых разных сторон,
как в академическом, так и в политическом простран­
стве. Реакции на нее продолжают появляться, и это
стало одной из причин того, что я уступил настоятель­
ным просьбам издателя переиздать этот текст с присо­
вокуплением материалов, в которых пересматривается
прошлая аргументация и более подробно сама эта, до­
вольно обширная, тема. Вторая причина переиздания
заключается в том, что ошибки и неточности, содер­
жащиеся в ВРВу на мой взгляд, являются довольно по­
казательными и обнаруживают себя в тексте, который
делает их очевидными (ибо, как замечал натуралист
XVII века Джон Рей, «тот, кто использует много слов
для объяснения какого-либо вопроса, прячет себя, как
каракатица, в своих собственных чернилах»). Поэтому
я решил воспроизвести изначальный текст практиче­
ски без изменений, добавив это предисловие, которое
его контекстуализирует.
За изначальным текстом следуют еще две главы.
Первая из них (гл. II) расширяет обсуждение, помещая
переизданный текст и содержащиеся в нем утвержде­
ния в концептуальное пространство власти. Глава на­
чинается с вопроса, нужно ли нам вообще понятие вла­
22

Введение

сти, если иметь в виду бесконечные разногласия отно­
сительно ее определения и изучения? А если нужно,
то зачем оно — какую роль оно играет в нашей жизни?
Я доказываю, что эти разногласия имеют значение, ибо
от нашего понимания власти зависит, сколько власти
мы видим в социальном пространстве и где мы ее ло­
кализуем. Кроме того, эти разногласия в какой-то мере
являются моральными и политическими, что неизбеж­
но. Однако тема ВРВ и большей части книг и мыслей
о власти — более специфическая: она касается власти
над другим или другими, а конкретнее, власти как гос­
подства. ВРВ сосредотачивается на этом и задается во­
просом: как власть имеющие обеспечивают согласие
тех, над которыми они господствуют? Точнее, как они
обеспечивают добровольное согласие? Далее в этой гла­
ве рассматривается ультрарадикальный ответ на этот
вопрос, предложенный Мишелем Фуко. Считается, что
смысл написанного им о власти (и имевшего серьезное
влияние) состоит в следующем: нельзя избежать гос­
подства, оно — «везде», нет свободы от него или мыш­
ления, от него не зависимого. Однако я доказываю, что
нет нужды принимать этот ультрарадикализм, выте­
кающий скорее из риторики, чем из существа мысли
Фуко, который, действительно, выявил много новых
аспектов господства и провел весьма значимую работу
по изучению его современных форм.
В главе III я защищаю тот ответ на обозначенный вы­
ше вопрос, который содержится в ВРВ, и развиваю его,
но только после указания на ошибки и неточности ВРВ.
Было ошибкой определять власть, «говоря, что А осу­
ществляет власть над В, когда А воздействует на В та­
ким способом, который противоречит интересам В».
Власть — это способность, а не реализация этой спо­
собности (она может никогда не реализовываться и ни­
когда в этом не нуждаться); и ты можешь быть власть
имущим, удовлетворяя и упреждая интересы других:
власть как господство — тема ВРВ — есть лишь один из
видов власти. Более того, было неправильно ограничи­
23

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

вать обсуждение бинарными отношениями между ак­
торами, которые, как предполагается, имеют однород­
ные интересы. Здесь из виду упускается, что интересы
каждого являются множественными, конфликтующи­
ми и различными по своему характеру. Защита же со­
стоит в подтверждении того, что существует власть как
внешнее принуждение. Это принуждение направлено
на то, чтобы те, кто его испытывают, усвоили верова­
ния и сформировали желания, порождающие согласие
на господство над ними и принятие его — насильствен­
ным или ненасильственным образом. Я рассматриваю
и отвергаю два типа возражений: во-первых, аргумент
Джеймса Скотта, что такая власть просто не существует
или крайне редка, потому что те, над кеми господству­
ют, всегда и везде сопротивляются неявным или яв­
ным образом; и, во-вторых, идею Юна Элстера, что та­
кая власть просто не в состоянии добиться доброволь­
ного согласия с господством. И предложенное Джоном
Стюартом Миллем описание подчиненного положения
женщин викторианской эпохи, и работы Пьера Бурдье,
посвященные приобретению и поддержанию «габиту­
са», обращают внимание на функционирование вла­
сти, которая приводит тех, кого требуется подчинить,
к восприятию условий своего существования как «ес­
тественных» и заставляет даже ценить их, а также не
осознавать источники своих желаний и верований. Эти
и другие механизмы представляют собой третье из­
мерение власти, когда они действуют против интере­
сов людей, вводя их в заблуждение и тем самым раз­
рушая их способность суждения. Говорить, что такая
власть предполагает сокрытие «реальных интересов»
людей посредством «ложного сознания», значит вызы­
вать в памяти дурные исторические воспоминания и,
возможно, выглядеть покровительственно и самонаде­
янно. Однако я считаю, что в этих понятиях нет ничего
принципиально антилиберального и патерналистского;
правильно понятые, они являются решающими для по­
нимания третьего измерения власти.

ВЛАСТЬ:
РАДИКАЛЬНЫЙ
ВЗГЛЯД

Г Л А В А

I

ВВЕДЕН И Е

В

этой главе представлен концептуальный анализ
власти. Я буду отстаивать такой взгляд на власть
(то есть способ ее идентификации), который явля­
ется радикальным как в теоретическом, так и в по­
литическом смыслах (в данном контексте я вижу эти
смыслы тесно связанными). С одной стороны, точка
зрения, которую я буду защищать, по моему мнению,
сугубо оценочная и «спорная по своей сути» (Gallie
1955-1956)1. А с другой стороны, она уместна с эмпи­
рической точки зрения. Я постараюсь показать, чем
этот взгляд превосходит иные взгляды. Далее я бу­
ду отстаивать свое понимание того, что оценочность
и спорность такого взгляда — не изъян, что он явля­
ется «операционным», то есть полезным в эмпириче­
ском отношении, поскольку позволяет формулировать
гипотезы, которые в принципе поддаются верифика­
ции и фальсификации (вопреки ныне существующим
аргументам, доказывающим обратное). И я даже при­
веду примеры таких гипотез — и пойду дальше, дока­
зывая, что некоторые из них соответствуют истине.
В ходе доказательства я коснусь целого ряда вопро­
сов — методологических, теоретических и политиче­
ских. Среди методологических вопросов — пределы
бихевиорализма, роль ценностей в объяснении и ме­
тодологический индивидуализм. Среди теоретиче­
1 Ср. сетования Парсонса, что, «к сожалению, понятие вла­
сти не определено в социальных науках — ни в политоло­
гии, ни в социологии» (Parsons 1957: 139).

27

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

ских — вопросы о пределах (или пристрастии) плю­
рализма, о ложном сознании и о реальных интересах.
Среди политических — знаменитые три проблемные
сферы, которые изучал Роберт Даль (Dahl 1961) в НьюХейвене (реконструкция города, школьное образова­
ние и выдвижение кандидатов на выборы), бедность
и расовые отношения в Балтиморе, а также загрязне­
ние воздуха. Эти проблемы не будут обсуждаться в их
специфике — я лишь буду ссылаться на них, когда это
будет уместным в контексте моей аргументации. Эта
аргументация по самой своей природе спорна. И су­
щественным аспектом моей позиции является убеж­
дение, что это именно так и есть.
Я начинаю с рассмотрения того понимания власти
и связанных с ней понятий, которое имеет глубокие
исторические корни (а именно в мысли Макса Вебе­
ра) и стало весьма влиятельным среди американских
политологов в 1960-е годы благодаря работе Даля и его
коллег-плюралистов. Этот взгляд критиковали за по­
верхностность и ограниченность, за то, что он ведет
к неоправданному восхвалению американского плю­
рализма, который, согласно сторонникам этого взгля­
да, вполне отвечает требованиям демократии. Я имею
в виду критику Питера Бахраха и Мортона С. Бараца в известной и влиятельной статье «Два лика вла­
сти» (Bachrach and Baratz 1962), а также во второй их
статье (Bachrach and Baratz 1963), которая позднее во­
шла (в переработанном виде) в книгу «Власть и бед­
ность» (Bachrach and Baratz 1970). Против них в контр­
атаку поднялись плюралисты — Нельсон Полсби (Polsby 1968), Раймонд Волфинджер (Wolfinger 1971а, 1971b)
и Ричард Мерельман (Merelman 1968а, 1968b); в то же
время были и интересные попытки их защиты со сто­
роны Фредерика Фрея (Frederick Frey 1971), а также,
с эмпирической точки зрения, в книге Мэтью Кренсона «He-политика загрязнения воздуха» (Crenson 1971).
Я буду доказывать, что позиция плюралистов неадек­
ватна по причинам, указанным Бахрахом и Барацем,
28

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

которые идут дальше критикуемых ими, но недоста­
точно далеко, а потому и их позиция, в свою очередь,
нуждается в радикальном ужесточении. Я собираюсь
набросать три концептуальные схемы, которые, наде­
юсь, обнаружат отличительные черты этих трех взгля­
дов на власть: взгляд плюралистов (который я буду
называть одномерным взглядом), взгляд их критиков
(двумерный взгляд) и третий взгляд на власть (трех­
мерный). Далее я буду говорить о силе и слабости этих
трех взглядов и постараюсь показать с использовани­
ем примеров, что третий взгляд позволяет провести
более глубокий и удовлетворительный анализ власт­
ных отношений, чем два других.
ОДНОМЕРНЫЙ ВЗГЛЯД
Этот подход часто называют «плюралистическим» по­
ниманием власти, но такое наименование уже вво­
дит в заблуждение, поскольку указывает на цель его
сторонников, Даля, Полсби, Волфинджера и других:
показать, что власть (как они ее понимают), по су­
ществу, распределяется плюралистически, например,
в Нью-Хейвене, а также в политической системе Со­
единенных Штатов в целом. Говорить, как это дела­
ют указанные авторы, о «плюралистическом взгляде»
на власть, или о «плюралистическом подходе» к вла­
сти, или о «плюралистической методологии», — значит,
иметь в виду, что выводы плюралистов уже содержат­
ся в их концептах, в подходе и методе. Но я не думаю,
что на самом деле это так. Я думаю, что эти подход
и метод в некоторых случаях приводят к выводам, да­
леким от плюрализма. Этот взгляд порождает элитистские выводы, когда применяется к элитистским
структурам, принимающим решения, и к плюралисти­
ческим выводам, когда речь идет о плюралистических
структурах (а также, как я покажу, порождает плюра­
листически е выводы, когда применяется к структурам,
которые являются плюралистическими с точки зрения
29

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

плюралистов, но не являются таковыми с других то­
чек зрения). Поэтому, характеризуя этот подход, я бу­
ду выявлять его отличительные черты независимо от
тех плюралистических выводов, к которым он обыч­
но приводит.
В своей ранней статье «Понятие власти» Даль опи­
сывает свою «интуитивную идею власти» как «нечто
такое: А обладает властью над В в такой степени, в ка­
кой он может заставить В сделать нечто, что В иначе
не сделал бы» (Dahl 1957 in Bell, Edwards and Harrison
(eds) 1969: 80). Чуть ниже в той же статье он описыва­
ет свой «интуитивный взгляд на отношения власти»
несколько иначе: как представляется, пишет он, они
«предполагают успешную попытку А получить а, что­
бы сделать нечто, чего иначе ему бы сделать не удалось»
(Ibid.: 82). Заметьте, что первое утверждение относит­
ся к способности А (...в такой степени, в какой он мо­
жет заставить В сделать нечто...), тогда как второе го­
ворит об успешной попытке — то есть здесь говорится
о разнице между потенциальной и актуальной вла­
стью, между обладанием властью и ее осуществлением.
Именно это последнее — осуществление власти — и яв­
ляется главным для такого взгляда на власть (в отли­
чие от так называемой «элитистской» сосредоточенно­
сти на репутации власти). Главный метод Даля в кни­
ге «Кто управляет?» состоит в том, чтобы «определить
в случае каждого решения, какие участники иниции­
ровали альтернативы, которые в конечном счете бы­
ли одобрены, какие наложили вето на альтернативы,
предложенные другими, или выступили с альтернати­
вами, которые были отвергнуты. Эти действия затем
были рассортированы как „успешные“ и „проигрыш­
ные“. Участники с наибольшей долей успеха в сравне­
нии с общим числом успешных действий были оцене­
ны как наиболее влиятельные» (Dahl 1961:336)2. Короче
2 Критическое рассмотрение употребления Далем его соб­
ственного понятия власти см. в: Morriss (1972).

30

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

говоря, как пишет Полсби, «плюралистический под­
ход есть... попытка изучения специфических резуль­
татов с целью определения, кто в действительности
побеждает при принятии решений в рамках сообще­
ства» (Polsby 1963:113). Акцент здесь делается на изуче­
нии конкретного, наблюдаемого поведения. Согласно
Полсби, исследователь «должен изучать действитель­
ное поведение или непосредственно, или реконструи­
руя поведение на основе документов, сообщений ин­
формантов, газет и используя другие имеющиеся ре­
сурсы» (Ibid.: 121). Таким образом, плюралистическая
методология, по словам Мерельмана, предполагает
«изучение актуального поведения, подчеркивание опе­
рациональных определений и обнаружение фактов. И,
что важнее всего, она предполагает надежные выводы,
которые делаются в соответствии с правилами науч­
ной процедуры» (Merelman 1968а: 451).
Следует отметить, что среди плюралистов терми­
ны «власть», «влияние» и проч. являются практиче­
ски взаимозаменяемыми, поскольку, как предполага­
ется, существует некое «примитивное понятие, кото­
рое лежит в основе всех этих концептов» (Dahl 1957 in
Bell, Edwards and Harrison (eds) 1969 80). В книге «Кто
управляет?» в основном говорится о «влиянии», тогда
как Полсби говорит главным образом о «власти».
Установка на выявление власти посредством сосре­
доточения внимания на наблюдаемом поведении при­
водит плюралистов к тому, что их главной задачей ста­
новится изучение примеров принятия решений. Так,
согласно Далю, власть можно анализировать только
после «тщательного исследования ряда конкретных
решений» (Dahl 1958: 466). А Полсби пишет, что
«власть» можно понять («влияние» и «контроль» пред­
ставляют собой удобные синонимы) как способность
одного актора совершить нечто, оказывающее влияние
на другого актора, что изменяет возможное направле­
ние определенных будущих событий. Яснее всего это
видно в ситуации принятия решений (Polsby 1963:3-4).
31

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

Он также утверждает, что выяснение того, «кто по­
беждает в ситуации принятия решения», представля­
ет собой «лучший способ определить, какие индивиды
и группы обладают „большей“ властью в обществен­
ной жизни, потому что прямой конфликт между ак­
торами обнаруживает ситуацию, которая ближе всего
к экспериментальной проверке их способностей ока­
зывать влияние на результаты» (Ibid.: 4). Как показы­
вает последняя цитата, в данном случае считается, что
«решения» предполагают «прямой», то есть действи­
тельный и наблюдаемый, конфликт. Соответствен­
но, Даль придерживается того взгляда, что гипотезу
о существовании правящего класса можно подверг­
нуть жесткой проверке только в том случае, если на­
лицо «случаи ключевых политических решений, ко­
гда предпочтения гипотетической правящей элиты
сталкиваются с предпочтениями любой другой подоб­
ной группы, существование которой можно предполо­
жить», и «в таких случаях предпочтения элиты регу­
лярно одерживают верх» (Dahl 1958: 466). Плюралисты
говорят о решениях, касающихся проблем в избранных
(ключевых) «проблемных зонах», и при этом делают
допущение, что такие проблемы являются дискусси­
онными и предполагают действительный конфликт.
Как пишет Даль, «необходимое, хотя, возможно, и не­
достаточное условие состоит в том, чтобы ключевая
проблема включала действительное несогласие между
представителями двух или больше групп» (Ibid.: 467).
Итак, мы видим, что плюралисты концентрируют
внимание на поведении в момент принятия решений
по ключевым или важным вопросам, предполагающим
действительный, наблюдаемый конфликт. Заметим,
что этого допущения не требует определение власти
у Даля или Полсби, которое предполагает лишь, что
А может оказывать влияние на то, что делает Б, и на
самом деле этого добивается. И действительно, в кни­
ге «Кто управляет?» Даль вполне представляет себе
действие власти или влияние в отсутствие конфликта:
32

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

он даже пишет, что «точным показателем явного или
скрытого влияния л и ч н о с т и является частота, с кото­
рой она успешно инициирует значимую политику при
наличии оппозиции со стороны других, или наклады­
вает вето на политику, инициированную другими, или
же инициирует политику при отсутствии какой-ли­
бо оппозиции» [sic] (Dahl 1961: 66)3. Это, однако, лишь
один пример среди множества, показывающий, что
книга «Кто управляет?» является более тонкой и глу­
бокой, чем общие концептуальные и методологиче­
ские утверждения автора и его коллег4; она находит­
ся в противоречии с их концептуальными рамками
и их методологией. Другими словами, в этом примере
присутствует понимание, которое не может быть раз­
вернуто в перспективе одномерного взгляда на власть.
Согласно рассматриваемому взгляду, конфликт име­
ет решающее значение, поскольку дает возможность
проверить, кому принадлежит власть; создается впе­
чатление, что без конфликта осуществление власти
просто себя не обнаружит. О каком конфликте идет
речь? О конфликте между предпочтениями, которые,
как считается, являются сознательными, демонстри­
руются в действиях и таким образом выявляются по­
средством наблюдения за человеческим поведением.
Более того, плюралисты полагают, что интересы следу­
ет понимать как предпочтения, отдаваемые какой-ли­
бо политике, и поэтому конфликт интересов оказыва­
ется эквивалентен конфликту предпочтений. Они со­
противляются любому предположению, что интересы
могут быть невыраженными и ненаблюдаемыми, и бо­
лее всего идее, что люди могут иметь неверное пред­
3 Выделено мной. Этот пассаж резко критикуется в:
Morriss 1972.
4 Другой пример можно найти на с. 161-162 и 321, где Даль
прямо говорит о процессе, не связанном с принятием ре­
шений, когда пишет о власти членов политического слоя
отчасти определять, является ли некий вопрос «значимой
публичной проблемой» или нет.

33

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

ставление о своих собственных интересах или не осо­
знавать их. Как пишет Полсби,
отвергая это допущение об «объективности интере­
сов», мы можем рассматривать примеры внутриклас­
совых разногласий как внутриклассовый конфликт,
а межклассовое согласие как межклассовую гармо­
нию интересов. Думать иначе было бы неверно. Если
сведения о действительном поведении групп в сооб­
ществе входят в противоречие с ожиданиями иссле­
дователя и на этом основании отвергаются, то в этом
случае эмпирические посылки теории стратификации
[которая постулирует классовые интересы] оказыва­
ются неопровержимыми, и поэтому, соответственно,
такие ожидания приходится рассматривать как мета­
физические, а не эмпирические. Предположение, что
«реальные» интересы какого-либо класса могут быть
установлены аналитиком, позволяет аналитику го­
ворить о «ложном классовом сознании», когда этот
самый класс с ним не согласен (Polsby 1963: 22-23)5.

Таким образом, я делаю вывод, что первый, одномер­
ный, взгляд на власть предполагает сосредоточенность
на поведении при принятии решений по таким про­
блемам, которые порождают наблюдаемый конфликт
(субъективных) интересову понимаемых как предпоч­
тения, отдаваемые какой-либо политике и обнаружен­
ные благодаря политическому участию.
ДВУМЕРНЫЙ ВЗГЛЯД
Критикуя вышеописанный подход, Бахрах и Барац ука­
зывают на его ограниченность и, как следствие, на то,
5 Ср. критику Теодором Гейгером Маркса, когда тот при­
писывает пролетариату «подлинные интересы», которые
никак не связаны с желаниями и целями его представи­
телей: «здесь кончается собственно анализ структуры ин­
тересов общественных классов — мы слышим лишь голос
религиозной мании» (Geiger Т. Die Klassengesellschaft im
Schmelztiegel, Köln; Hagen, 1949. P. 133. Цитируется в пере­
воде на английский в Dahrendorf 1959: 175).

34

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

что он вводит в заблуждение, рисуя слишком радуж­
ную плюралистическую картину американской поли­
тики. Они утверждают, что власть двулика. Первый
лик — тот, о котором говорилось: «власть всецело во­
площается и отражается в „конкретных решениях“
или в деятельности, направленной непосредствен­
но на принятие этих решений» (Bachrach and Baratz
1970: 7). Они пишут:
Конечно, власть осуществляется, когда А участвует
в принятии решений, которые оказывают влияние
на В. Власть также осуществляется, когда А исполь­
зует свою энергию для создания или усиления соци­
альных и политических ценностей, а также институ­
циональных практик, которые сводят политический
процесс к публичному рассмотрению только тех про­
блем, которые сравнительно безопасны для Л. В той
степени, в какой А это удается, В практически лиша­
ется возможности выдвигать на первый план такие
проблемы, которые, в случае их разрешения, могли
бы нанести серьезный ущерб предпочтениям А (р. 7).

«Центральный пункт» здесь следующий: «в той степе­
ни, в какой личность или группа — сознательно или
бессознательно — создает или усиливает барьеры для
публичного обсуждения политических конфликтов,
эта личность или эта группа обладает властью» (р. 8).
И далее они приводят известные и часто цитируемые
слова Шаттшнайдера:
Все формы политической организации имеют предпрасположенность к использованию одних конфлик­
тов и подавлению других, потому что организация
есть мобилизация предрасположенностей. Одни про­
блемы включены в политику, тогда как другие ис­
ключены из нее (Schattschneider 1960: 71).

Значимость работы Бахраха и Бараца в том, что они
вводят в дискуссию о власти эту чрезвычайно важную
идею «мобилизации предрасположенностей или при­
страстий». По их словам, власть есть
35

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

совокупность доминирующих ценностей, верований,
ритуалов и институциональных процедур («правил
игры»), которые систематически и последователь­
но функционируют ради выгоды определенных лиц
и групп и в ущерб другим. Те, кто получают выгоду,
обладают преимуществами в деле защиты и продви­
жения своих законных интересов. Чаще всего «за­
щитники статус-кво» представляют собой в рассмат­
риваемом сообществе меньшинство или элитную
группу. Однако элитизм не является ни предопре­
деленным, ни вездесущим: как могут подтвердить
противники вьетнамской войны, мобилизация при­
страстий вполне может служить выгоде абсолютно­
го большинства, что нередко и происходит (Bachrach
and Baratz 1970: 43-44).

Что же представляет собой этот двумерный взгляд
на власть? Какова его концептуальная структура? От­
ветить на этот вопрос непросто, потому что Бахрах
и Барац употребляют термин «власть» в двух различ­
ных смыслах. С одной стороны, они употребляют его
в общем смысле, касающемся всех форм успешного
контроля А над Ву то есть когда А обеспечивает согла­
сие со стороны В. И они разрабатывают целую типо­
логию, представляющую большой интерес, форм та­
кого контроля, которые они рассматривают как типы
власти в обоих ее ликах. С другой стороны, они име­
нуют один из этих типов «властью» — а именно такой,
когда речь идет об обеспечении согласия посредством
угрозы применения санкций. Однако, излагая их пози­
цию, мы можем избежать этой путаницы, если будем
употреблять слово «власть» в первом смысле, а слово
«принуждение» — во втором.
Тогда их типология «власти» будет включать в себя
принуждение, влияние, авторитет, силу и манипуля­
цию. Принуждение, как мы видели, имеет место тогда,
когда А обеспечивает согласие со стороны Ву угрожая
последнему лишениями, когда «между А и В суще­
ствует конфликт, касающийся ценностей или обра­
36

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

за действия» (р. 24)6. О влиянии речь идет тогда, ко­
гда А у «не прибегая ни к лишь подразумеваемым, ни
к откровенным угрозам нанесения ущерба, заставляет
[В] изменить свой образ действий» (р. 30). Когда дей­
ствует авторитет, «В соглашается, так как требование
[со стороны А] является разумным в рамках ценност­
ных ориентиров [В]» — либо потому, что оно законно
и разумно в содержательном отношении, либо пото­
му, что его источником является законная и разумная
процедура (р. 34, 37). В случае силы, А достигает своих
целей в отношении отказывающего в согласии Б, ли­
шая последнего выбора между согласием и несогласи­
ем. Манипуляция же есть «аспект» или подвид силы
отличный от принуждения, влияния и авторитета, по­
скольку в данном случае «согласие имеет место при от­
сутствии осознания со стороны соглашающегося либо
источника, либо самой природы предъявляемого ему
требования» (р. 28).
По своей сути критика Бахрахом и Барацем одно­
мерного взгляда на власть, которого придерживают­
ся плюралисты, является антибихевиоралистской: то
есть они утверждают, что этот взгляд «придает черес­
чур большое значение процессам инициирования, ре­
шения и наложения вето» и в результате «упускает тот
факт, что власть может осуществляться и часто осуще­
ствляется посредством сведения спектра вопросов, по
которым принимаются решения, к относительно „безопасным“ проблемам» (р. 6). С другой стороны, они
настаивают (по крайней мере в своей книге — отве­
чая критикам, которые заявляют: если В не действу­
ет по той причине, что предчувствует реакцию А, зна­
чит, ничего не происходит и нечего подвергать эмпи­
рической верификации) на том, что так называемые
не-решения, ограничивающие сферу принятия реше­
ний, сами по себе являются (наблюдаемыми) решения­
6 О принуждении см.: Nozick 1972; Pennock and Chapman
(eds) 1972; а также: Wertheimer 1987.

37

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

ми. Однако они могут не быть явными, или характер­
ными для данной проблемы, или даже осознанными
решениями, принятыми ради нейтрализации потен­
циальных противников, о которых защитники ста­
тус-кво вполне могут и не подозревать. Такая неосо­
знанность «не означает, однако, что господствующая
группа будет воздерживаться от не-решений, которые
защищают или укрепляют ее господство. Просто под­
держка существующего политического процесса уже
может давать такой эффект» (р. 50).
Итак, удовлетворительный анализ двумерного ха­
рактера власти предполагает изучение процесса как
принятия решений, так и непринятия решений. Отказ
от решения есть «выбор среди других способов дей­
ствия» (р. 39); непринятие решения — это «решение,
результатом которого является подавление скрытых
или явных вызовов ценностям и интересам того, кто
принимает решение, или воспрепятствование появ­
лению таких вызовов» (р. 44). Таким образом, непри­
нятие решений есть «способ подавления требований
изменить существующее распределение выгод и при­
вилегий, прежде чем такие требования будут озвуче­
ны; или способ удержания этих требований под спу­
дом; или способ устранения этих требований, прежде
чем они будут заявлены в соответствующем простран­
стве принятия решений; или же, если ничего подоб­
ного осуществить не удалось, способ искажения либо
нейтрализации этих требований на той стадии поли­
тического процесса, когда дело доходит до выполне­
ния принятых решений» (р. 44).
Бахрах и Барац отчасти переопределяют границы
того, что считается политической проблемой. Для
плюралистов эти границы определяются наблюдае­
мой политической системой или, скорее, ее элитами:
как пишет Даль, «вряд ли можно говорить о политиче­
ской проблеме, пока она не привлекает внимания зна­
чительного сегмента политического слоя» (Dahl 1961:
92). Поэтому наблюдатель отбирает некоторые про­
38

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

блемы как очевидно важные или «ключевые» и затем
анализирует процесс принятия решений по этим про­
блемам. Для Бахраха и Бараца, напротив, существенно
важно выявить потенциальные проблемы, которые не
становятся актуальными по причине непринятия ре­
шений. Поэтому, с их точки зрения, «значимые» или
«ключевые» проблемы могут быть актуальными или,
скорее всего, потенциальными; а ключевой является
проблема, которая заключает в себе действительный
вызов по отношению к ресурсам и авторитету тех, кто
в настоящий момент контролирует процесс, опреде­
ляющий результаты определенной политики в рамках
системы, то есть заключает в себе «требование серьез­
ной трансформации как способа, в соответствии с ко­
торым ценности распределены в сообществе... так
и самой ценностной структуры» (Bachrach and Baratz
1970: 47-48).
Несмотря на это весьма важное отличие от подхо­
да плюралистов, анализ Бахраха и Бараца имеет с ни­
ми одну существенную общую черту: акцент на акту­
альном, наблюдаемом конфликтеуявном или скрытом.
Если плюралисты считают, что в процессе принятия
решений власть лишь обнаруживает, где существует
конфликт, то Бахрах и Барац имеют в виду то же са­
мое в случае непринятия решений. Так, они пишут,
что если «нет конфликта, явного или скрытого, следу­
ет полагать, что существует консенсус относительно
доминирующей структуры ценностей, и в этом слу­
чае непринятие решений невозможно» (р. 49). В от­
сутствие такого конфликта, считают они, «никак нель­
зя с точностью судить, направлено ли решение на то,
чтобы воспрепятствовать серьезному рассмотрению
требования перемен, которое потенциально угрожа­
ет тем, кто принимает решения» (р. 50). Если «созда­
ется впечатление, что существует всеобщее принятие
статус-кво, тогда невозможно „определить“ эмпириче­
ски, является ли консенсус подлинным или же он был
насильственно установлен посредством непринятия
39

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

решений»; и затем они добавляют довольно странное
замечание: «анализ этой проблемы превышает воз­
можности политического аналитика и под силу, воз­
можно, лишь философу» (р. 49).
Последнее свидетельствует о том, что Бахрах и Барац
не уверены, действительно ли власть, связанная с не­
принятием решений, не может осуществляться в от­
сутствие конфликта, или же, если она осуществляется,
мы просто не можем об этом знать. Как бы то ни было,
конфликт, который они считают необходимым, — это
конфликт между интересами тех, кто вовлечен в не­
принятие решений, и интересами тех, кого эти послед­
ние лишают голоса в рамках политической системы.
В чем же заключаются интересы исключаемых? Бахрах
и Барац отвечают следующим образом: наблюдатель
должен выяснить, имеет ли место недовольство, яв­
ное или скрытое, среди тех лиц и в тех группах, ко­
торые очевидным образом отторгаются в результате
мобилизации пристрастий... явное недовольство —
это такое недовольство, которое уже нашло свое вы­
ражение и породило проблему в рамках политиче­
ской системы, тогда как скрытое недовольство все
еще остается за рамками системы.

Последнее «не было признано „достойным“ публично­
го внимания и обсуждения», но «в своей неразвитой
форме поддается наблюдению со стороны исследова­
теля» (р. 49). Другими словами, Бахрах и Барац пони­
мают «интересы» шире, чем плюралисты — хотя речь
все равно идет о субъективных, а не об объективных
интересах. Если плюралисты рассматривают в качест­
ве интересов политические предпочтения, выражае­
мые через поведение всех граждан, которые счита­
ются пребывающими внутри политической системы,
то Бахрах и Барац также рассматривают предпочте­
ния, выражаемые через поведение тех, кто частично
или полностью исключен из политической системы —
в форме явного или скрытого недовольства. В обоих
40

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

случаях предполагается, что интересы являются осо­
знанно выраженными и наблюдаемыми.
Таким образом, я делаю вывод, что двумерный
взгляд на власть предполагает неполную критику бихевиоралистского акцента первого взгляда (говорю
неполную, потому что для него непринятие решений
все еще остается формой принятия решений), и он по­
зволяет рассматривать способы, посредством которых
создаются препятствия для принятия решений по тем
потенциальным вопросаму которые являются предме­
том наблюдаемого конфликта (субъективных) и н те­
ресов, понятых как предпочтения, нашедшие выраже­
ние в открытом политическом пространстве, и как не­
довольство, не вышедшее на политический уровень.
ТРЕХМЕРНЫЙ ВЗГЛЯД
Нет никакого сомнения в том, что двумерный взгляд
на власть представляет собой большой шаг вперед
по сравнению с одномерным взглядом: он включает
в анализ властных отношений вопрос о контроле над
политической повесткой и о тех способах, которые по­
зволяют держать потенциальные вопросы за рамками
политического процесса. Тем не менее и этот второй
взгляд является неадекватным — по трем причинам.
Во-первых, его критика бихевиорализма слишком
неполна или, говоря иначе, он сам слишком тесно свя­
зан с бихевиорализмом — то есть с изучением явного,
«актуального поведения», в качестве образца которого
рассматриваются «конкретные решения», принимае­
мые в ситуации конфликта. Пытаясь отнести все слу­
чаи исключения потенциальных проблем из политиче­
ской повестки к парадигме принятия решений, он дает
искаженную картину того, как индивидам и прежде все­
го группам и институтам удается исключать потенци­
альные вопросы из политического процесса. Решение —
это выбор, который индивид сознательно или бессозна­
тельно делает между альтернативными возможностями,
41

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

тогда как пристрастия системы могут быть мобилизова­
ны, воссозданы и усилены таким образом, который не
является сознательно выбранным или предполагаемым
результатом конкретных индивидуальных выборов.
Как замечают сами Бахрах и Барац, господство защит­
ников статус-кво может быть столь прочным и убеди­
тельным, что они даже не задумываются о каких-либо
потенциальных вызовах своему положению и, соответ­
ственно, о возможных альтернативах существующему
политическому процессу, пристрастия которого они
стараются поддерживать. Как «исследователей власти
и ее последствий, — пишут они, — нас прежде всего ин­
тересует не то, сознательно ли защитники статус-кво
осуществляют свою власть, но как они ее осуществля­
ют, если осуществляют, и каковы последствия этого для
политического процесса и других акторов в рамках си­
стемы» (Bachrach and Baratz 1970: 50).
Более того, пристрастия системы поддерживаются
не просто серией актов, осуществляемых в соответ­
ствии с индивидуальным выбором, то также, что бо­
лее важно, благодаря социально структурированно­
му и определяемому культурными образцами поведе­
нию групп и благодаря практике институтов, которые
вполне могут проявляться при бездействии индиви­
дов. Бахрах и Барац разделяют с плюралистами слиш­
ком индивидуалистический в методологическом от­
ношении взгляд на власть. Тем самым и те и другие
следуют по стопам Макса Вебера, для которого власть
была возможностью для индивидов реализовать свою
волю вопреки сопротивлению других, тогда как власть
контролировать политическую повестку и исключать
потенциальные проблемы невозможно адекватно про­
анализировать, если не рассматривать ее как функ­
цию коллективных сил и социальных организованно­
стей7. Здесь мы имеем дело с двумя разными случаями.
7 См.: Lukes 1973, гл. 17. Ср. решимость Дарендорфа «сле­
довать... полезным и хорошо продуманным определениям

42

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

Во-первых, существует феномен коллективного дей­
ствия, когда налицо политика или деятельность како­
го-либо коллективного образования (группы, напри­
мер, класса или института, например, политической
партии или промышленной корпорации), однако это
действие нельзя связать с решением или поведением
конкретных индивидов. И во-вторых, существует фе­
номен «системного» или организационного эффекта,
когда мобилизация пристрастий есть следствие, как
говорит Шаттшнайдер, формы организации. Конечно,
такие коллективные образования и организации со­
стоят из индивидов, однако власть, которую они осу­
ществляют, невозможно концептуально описать, про­
сто исходя из решений или поведения индивидов. Как
лаконично сформулировал Маркс, «люди сами делают
свою историю, но они ее делают не так, как им взду­
мается, при обстоятельствах, которые не сами они вы­
брали, а которые непосредственно имеются налицо,
даны им и перешли от прошлого»8.
Второй пункт, не позволяющий считать двумерный
взгляд на власть адекватным, заключается в связы­
вании власти с актуальным, наблюдаемым конфлик­
том. В этом отношении критики плюралистов и их оп­
поненты тоже очень близки9 (и опять же, те и другие
следуют за Вебером, который, как мы видели, делал
акцент на реализации воли индивида вопреки сопро­
Макса Вебера», согласно которым «важное различие меж­
ду властью и авторитетом состоит в том, что если власть
по своему существу связана с индивидами в их личном ка­
честве, то авторитет всегда ассоциирован с социальными
позициями или ролями» (Dahrendorf 1959: 166).
8 Маркс К., Энгельс Ф. Т. 3: 119.
9 Эта близость наиболее очевидна в книге «Власть и бед­
ность» (Bachrach and Baratz 1970: особенно 49-50), когда ав­
торы реагируют на критику со стороны плюралистов, ко­
торые говорят о следствиях (потенциально трехмерных)
статьи о непринятии решений (Bachrach and Baratz 1963).
См.: Merelman 1968b и Bachrach and Baratz 1968.

43

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

тивлению других). Утверждение, что актуальный кон­
фликт существенным образом связан с властью, не ра­
ботает по крайне мере по двум причинам.
Первая причина: как указывают сами Бахрах и Барац, два типа власти могут никак не быть связанными
с конфликтом, а именно манипуляция и авторитет, ко­
торый они понимают как «согласие, основанное на ра­
зуме» (Bachrach and Baratz 1970: 20), хотя в другом ме­
сте они говорят, что ему сопутствует «возможный кон­
фликт ценностей» (р. 37).
Вторая причина заключается в следующем: предпо­
ложение о том, что власть осуществляется только в си­
туации актуального и наблюдаемого конфликта, край­
не неудовлетворительно. Заостряя, можно сказать так:
А может осуществлять власть над В, заставляя его де­
лать то, чего он делать не хочет, но А также осуществ­
ляет власть над В, оказывая на него влияние, формируя
и определяя сами его желания. Действительно, разве
высшим проявлением власти не является порожде­
ние у другого или других таких желаний, которые вы
хотели бы у них видеть, то есть обеспечение согласия
с их стороны посредством контролирования их мыс­
лей и желаний? Чтобы это понять, совсем не нужно
пускаться в рассуждения о «Дивном новом мире» или
о мире Б. Ф. Скиннера: контроль над мышлением может
осуществляться в менее тотальных и в более скромных
формах, таких как контроль над информацией, массмедиа и сам процесс социализации. Как ни странно,
но в книге «Кто управляет?» можно найти прекрасные
описания этого феномена. Возьмем, например, карти­
ну правления «патрициев» в начале XIX века: «Элита,
судя по всему, обладала одной из неотъемлемых черт
господствующей группы — чувством, разделяемым не
только ее представителями, но и простыми людьми, что
ее притязания на власть является законными» (Dahl
1961:17). Даль наблюдает этот феномен также и в совре­
менных «плюралистических» условиях: лидеры, гово­
рит он, «не просто реагируют на предпочтения изби­
44

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

рателей; лидеры также и формируют их» (р. 164); и еще:
«почти все взрослое население в определенной степени
подверглось индокринации в школе» (р. 317). Беда в том,
что как Бахрах и Барац, так и плюралисты считают, что
поскольку власть, как они ее понимают, проявляется
только в случае действительного конфликта, этот кон­
фликт является необходимым для проявления власти.
Но тогда игнорируется существенный момент: наибо­
лее эффективное и коварное проявление власти состо­
ит в предотвращении такого конфликта.
Третий пункт, не позволяющий считать двумерный
взгляд на власть адекватным, непосредственно свя­
зан со вторым: это утверждение, что власть не прини­
мать решения налицо только тогда, когда имеет место
недовольство, которому не дают обнаружиться в по­
литическом процессе в форме обсуждаемых проблем.
Если наблюдатель не может выявить никакого недо­
вольства, он должен сделать вывод, что существует
«подлинный» консенсус относительно господствую­
щей системы ценностей. Другими словами, считается,
что если люди не испытывают недовольства, то значит,
нельзя говорить и о том, что у них есть какие-то инте­
ресы, которые ущемляются посредством осуществле­
ния власти. Но это утверждение также крайне неудо­
влетворительно. Во-первых, надо спросить, что такое
недовольство: сформулированное требование, опи­
рающееся на политическое знание? не имеющие адре­
сата сетования, возникающие из повседневного опы­
та? нехорошие предчувствия или чувство собственной
ущербности? (см.: Lipsitz 1970). Во-вторых, что более
важно: разве не является наиболее эффективным и ко­
варным проявлением власти воспрепятствование лю­
дям в какой бы то ни было степени испытывать не­
довольство посредством формирования у них такого
восприятия и понимания, таких предпочтений, кото­
рые обеспечивают принятие ими своей роли в сущест­
вующем порядке вещей — или потому, что они не видят
и не могут представить какой-либо альтернативы, или
45

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

потому, что они воспринимают эту роль как естествен­
ную и неизменную, или потому, что они оценивают
ее как богоустановленную и благотворную? Считать,
что отсутствие недовольства означает подлинный кон­
сенсус, значит просто исключать возможность ложно­
го консенсуса, достигнутого благодаря манипуляции.
Таким образом, трехмерный взгляд на власть предпо­
лагает бескомпромиссную критику бихевиоралистского акцента10 первых двух взглядов как слишком инди­
видуалистического и позволяет рассматривать разные
способы, благодаря которым потенциальные проблемы
не допускаются в политику: это или действие социаль­
ных сил и институциональных практик, или решения,
принимаемые индивидами. Более того, все это может
происходить в отсутствие актуального, наблюдаемо­
го конфликта, которого можно успешно избежать, хо­
тя имплицитное указание на потенциальный конфликт
здесь остается. Однако этот потенциал может никогда
не быть актуализирован. Что имеет место, так это ла­
тентный конфликт, который заключается в противоре­
чии между интересами осуществляющих власть и ре­
альными интересами тех, кто оказывется исключенны­
ми из процесса11. Эти исключенные могут не выражать
10 Я употребляю термин «бихевиоралистский» в узком смыс­
ле, обозначенном выше, имея в виду изучение явного и акту­
ального поведения, особенно конкретных решений. Конеч­
но, в самом широком смысле трехмерный взгляд на власть
является «бихевиоралистским», поскольку он разделяет
представление, что поведение (действие и бездействие, со­
знательное или бессознательное, актуальное или потенци­
альное) предоставляет свидетельства (прямые и косвенные),
позволяющие говорить об осуществлении власти.
11 Этот конфликт является латентным в том смысле, что
предполагается конфликт желаний и предпочтений между
осуществляющими власть и подчиняющимися ей, если по­
следние осознают свои интересы. (Мое понимание латент­
ного конфликта и реальных интересов следует отличать
от предложенного Дарендорфом описания «объективных»
и «латентных» интересов как «антагонистических интере­

46

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

и даже не осознавать своих интересов, однако, как я по­
кажу, выявление таких интересов в конечном счете все­
гда связано с выдвижением гипотез, подлежащих эмпи­
рическому подтверждению или опровержению.
Отличительные черты трех взглядов на власть крат­
ко представлены ниже.
Одномерный взгляд
Акцент на

(а)
(б)
(в)
(г)
(д)

поведении;
принятии решений;
(ключевых) проблемах;
наблюдаемом (явном) конфликте;
(субъективных) интересах, понятых как полити­
ческие предпочтения, обнаруженные через поли­
тическое участие.
Двумерный взгляд
(Неполная) критика бихевиоралистского акцента
Акцент на

(а)
(б)
(в)
(г)

принятии решений и непринятии решений;
проблемах и потенциальных проблемах;
наблюдаемом (явном или скрытом) конфликте;
(субъективных) интересах, понятых как полити­
ческие предпочтения или недовольство.
Трехмерный взгляд
Критика бихевиоралистского акцента
Акцент на

(а) принятии решений и контроле над политической
повесткой (необязательно посредством приня­
тия решений);
сов, определяемых социальными позициями и даже при­
сущими им», в императивно скоординированных ассоциа­
циях, которые «независимы от сознательных ориентаций»
индивида (Dahrendorf 1959: 174, 178). То, что я считаю под­
лежащим эмпирическому установлению, Дарендорф рас­
сматривает как социологическую данность).

47

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

(б) проблемах и потенциальных проблемах;
(в) наблюдаемом (явном или скрытом) и латентном
конфликте;
(г) субъективных и реальных интересах.
ПОДРАЗУМЕВАЕМОЕ ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ
У этих трех взглядов на власть есть одна общая чер­
та: их оценочный характер. Каждый из этих взгля­
дов возникает и работает в определенной моральной
и политической перспективе. И я действительно счи­
таю, что власть — это одно из тех понятий, которые
не могут не быть ценностно окрашены. В данном слу­
чае я имею в виду, что само определение власти, а так­
же любое использование такого определения, коль
скоро оно имеется, неразрывно связаны с существую­
щей (возможно, непризнанной) системой ценност­
ных представлений, которые предопределяют сферу
его эмпирического применения — и ниже я буду го­
ворить о том, что одни формы такого использования
в отличие от других позволяют расширять эту сферу.
Более того, как следствие, понятие власти представля­
ет собой «спорное по своей сути понятие» — одно из
тех понятий, которые «с неизбежностью предполага­
ют бесконечные споры о его правильном употребле­
нии со стороны тех, кто его использует» (Gallie 1955—
1956:169). И конечно, участвовать в таких спорах уже
значит участвовать в политике.
Абсолютно фундаментальным общим ядром всех
разговоров о власти (или примитивным представле­
нием, лежащим в их основе) является представление
о том, что А некоторым образом оказывает воздей­
ствие на В. Но чтобы применить это примитивное
(каузальное) представление к анализу общественной
жизни, требуется нечто большее — а именно представ­
ление о том, что А осуществляет это нетривиальным
или значимым образом (см.: White 1972). Ясно, что
все мы постоянно и бесконечно воздействуем друг
48

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

на друга: понятие власти и связанные с ним понятия
принуждения, влияния, авторитета и т.д. указывают
на сферу такого воздействия, являющуюся значимой
в специфическом смысле. Способ понимания власти
или способ определения понятия власти, которое было
бы плодотворно при анализе социальных взаимоотно­
шений, должен включать ответ на следующий вопрос:
«что значит— значимой?»; «что делает воздействие,
оказанное на В со стороны А, значимым?». Понятие
власти, определенное таким образом, будучи истол­
кованным и включенным в анализ, приводит к од­
ному или более взглядам на власть — то есть спосо­
бам выявления случаев проявления власти в реальном
мире. Три взгляда, о которых шла речь выше, могут
быть рассмотрены как альтернативные интерпрета­
ции и аппликации одного и того же подразумеваемо­
го понятия власти, согласно которому А осуществля­
ет власть над Ву когда А воздействует на В способом,
противоречащим интересам В12. Существуют, однако,
и другие (не менее спорные) способы концептуализа­
12 Это различение «понятия» (concept) и «взгляда» (view)
почти параллельно проводимому Джоном Ролзом разли­
чению между «понятием» (concept) и «концепцией» (con­
ception). Ролз пишет:
«Понятие справедливости как таковое отличается от кон­
кретных концепций справедливости, и в нем проявляется
то общее, что имеется в этих различных концепциях. Тот,
кто придерживается других концепций справедливости, мо­
жет все еще соглашаться, что институты справедливы, когда
между людьми не делается произвольных различий в отно­
шении основных прав и обязанностей и когда правила опре­
деляют надлежащий баланс между конкурирующими при­
тязаниями на преимущества общественной жизни. Люди
могут прийти к соглашению в этом описании справедливых
институтов, поскольку понятия произвольного различия
и надлежащего баланса, входящие в концепцию справед­
ливости, всегда открыты для такой интерпретации, которая
согласуется у каждого с принимаемыми им принципами.
Эти принципы позволяют выделить те сходства и отличия
среди людей, которые существенны для определения прав

49

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

ции власти, предполагающие иные критерии значимо­
сти. Обратимся к двум из них.
Рассмотрим сначала понятие власти, разработан­
ное Толкотом Парсонсом (Parsons 1957, 1963а, 1963b,
1967). Парсонс хочет «трактовать власть как особый
механизм, направленный на производство измене­
ний в действиях других единиц, индивидуальных
и коллективных, в процессах социального взаимодей­
ствия» (Parsons 1967: 299). Что же такого специфиче­
ского, на его взгляд, в этом механизме? Что делает его
«властью»? Другими словами, какие критерии значи­
мости использует Парсонс, чтобы определить такую
конкретную сферу воздействия, как «власть»? Гово­
ря кратко, ответ таков: использование авторитетных
решений, принимаемых ради достижения коллектив­
ных целей. Он определяет власть следующим образом:
Власть есть обобщенная способность обеспечивать
исполнение единицами своих обязанностей в систе­
ме коллективной организации, когда эти обязан­
ности легитимированы их связью с достижением
коллективных целей и когда в случае невыполнения
этих обязанностей допускается принуждение по­
и обязанностей, и они специфицируют, какое деление пре­
имуществ является подходящим» (Ролз 1995: 21).
Подобным образом, сторонники трех вышеописанных
взглядов на власть предлагают различные интерпретации
того, что считать интересами и как на них можно воздей­
ствовать. Я согласен с утверждением Ролза, что различные
концепции справедливости (как и взгляды на власть) «вы­
растают из различных пониманий общества в противобор­
стве мнений о естественных потребностях и благоприят­
ных перспективах человеческой жизни. Для более полного
понимания концепции справедливости мы должны сделать
более точной концепцию социальной кооперации, из ко­
торой она выводится» (Ролз 1995: 24-25). Однако я не со­
гласен с мнением Ролза, что в конечном счете существует
только одна рациональная концепция справедливости, ко­
торую следует обнаружить. «Справедливость» — понятие
не менее спорное, чем «власть».

50

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

средством применения соответствующих ситуации
санкций — кто бы ни выступал в качестве применяю­
щего такие санкции (р. 308).

Власть А над В является, в своей легитимной форме,
правом А как единицы, включенной в коллективный
процесс и принимающей решения, принимать такие
решения, который предваряют решения, принимае­
мые By ради эффективности коллективного действия
как целого (р. 318).
Концептуализируя власть, Парсонс связывает ее
с авторитетом, консенсусом и преследованием кол­
лективных целей и отделяет от конфликта интересов
и, в частности, от принуждения и силы. Власть зави­
сит от «институализации авторитета» (р. 331) и пони­
мается как «обобщенный посредник при мобилизации
обязанностей ради эффективного коллективного дей­
ствия» (р. 331). И наоборот, «угроза насильственных
мер или принуждения без легитимации и обоснования
вообще не может быть названа осуществлением вла­
сти в собственном смысле» (р. 331). Поэтому Парсонс
критикует Райта Миллса за то, что тот интерпретирует
власть «исключительно как способность достигать то­
го, чего хочет одна группа — носителей власти, — пре­
пятствуя другой группе — „аутсайдеров“ — достигать
того, чего хочет она», вместо того, чтобы рассматри­
вать ее как «способность выполнять функцию в обще­
стве и для общества как системы» (Parsons 1957:139).
Рассмотрим далее понятие власти у Ханны Арендт.
Власть, пишет она,
соответствует человеческой способности не только
действовать, но действовать сообща. Власть нико­
гда не является собственностью индивида; она при­
надлежит группе и существует, лишь пока сущест­
вует общность этой группы. Когда мы о ком-то го­
ворим, что он «обладает властью», на самом деле мы
указываем на то, что его наделило властью опреде­
ленное число людей, чтобы действовать от их име­
51

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

ни. В тот момент, когда группа, от которой происте­
кает власть (potestas in populo, без народа или группы
нет и власти), исчезает, утрачивается и «его власть»
(Arendt 1970: 44).

Именно
поддержка людей сообщает власть институтам опре­
деленной страны, и эта поддержка есть лишь про­
явление того согласия, которое порождает законы.
В условиях представительного правления предпо­
лагается, что люди правят теми, кто ими управляет.
Все политические институты суть проявления и ма­
териализации власти; они окостеневают и приходят
в упадок, как только живая власть людей перестает
их поддерживать. Это и имел в виду Мэдисон, когда
говорил, что «все правительства опираются на мне­
ние»; высказывание, не менее справедливое приме­
нительно к различным формам монархии, а не толь­
ко к демократиям (р. 41).

Понимание власти у Арендт связывает власть с тра­
дицией и лексиконом, которые восходят к Афинам
и Риму, и согласно которому республика опирается
на верховенство закона, опирающегося, в свою оче­
редь, на «власть народа» (р. 40). В этой перспективе
власть отделяется от «отношений приказ — повино­
вение» (р. 40) и от «дела господства» (р. 44). Власть
является согласованной: она «не нуждается в обос­
новании, поскольку присуща самому существованию
политических сообществ; нуждается же она в леги­
тимации... Власть возникает везде, где люди собра­
ны вместе и действуют сообща, но она обретает леги­
тимность от первоначального события собранности
вместе, а не от какого-либо действия, которое может
последовать позднее» (р. 52). Насилие, напротив, яв­
ляется инструментальным, то есть средством для до­
стижения каких-либо целей, но оно «никогда не ста­
нет легитимным» (р. 52). Власть, «не будучи нико­
им образом средством, является в действительности
тем самым условием, которое позволяет группе лю­
52

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

дей думать и действовать в категориях средств и це­
лей» (р. 51).
Суть этих весьма схожих определений власти
у Парсонса и Арендт в том, что они убедительно под­
держивают общетеоретический подход авторов. В слу­
чае Парсонса связывание власти с авторитетными
решениями и коллективными целями способствует
усилению его теории социальной интеграции, опи­
рающейся на ценностный консенсус, но при этом иг­
норируется весь комплекс проблем, занимающих так
называемых теоретиков «принуждения» именно в свя­
зи с темой «власти». Одним махом феномены принуж­
дения, эксплуатации, манипуляции и т.п. перестают
быть феноменами власти — и, как следствие, исчеза­
ют с теоретического горизонта. Об этом очень хоро­
шо говорит Энтони Гидденс:
Очевидные факты того, что авторитетные решения
очень часто служат групповым интересам и что наи­
более острые конфликты в обществе порождают­
ся борьбой за власть, выводятся за рамки рассмот­
рения — по крайней мере как феномены, связанные
с «властью». Предлагаемая Парсонсом концептуали­
зация власти позволяет ему не концентрироваться
в своем анализе на власти как выражении отноше­
ний между индивидами и группами и рассматривать
власть лишь как «принадлежность системы». Воз­
можность того, что коллективные «цели» или даже
ценности, которые за ними кроются, являются ре­
зультатом «договорного порядка» (negotiated order),
достигнутого в ходе конфликта между партиями, об­
ладающими дифференцированной властью, игнори­
руется, поскольку у Парсонса «власть» предшествует
коллективным целям (Giddens 1968: 265).

Схожим образом и в случае Арендт концептуали­
зация власти служит подтверждению ее концепции
«res publica, общего дела», с которым люди согласны
и «ведут себя ненасильственно и рассуждают разум­
но»; в то же время эта концептуализация противо­
53

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

стоит сведению «общественной жизни к делу господ­
ства» и концептуальному связыванию власти с си­
лой и насилием. «Излишне, — пишет она, — говорить
о ненасильственной власти» (Arendt 1970: 56). Эти
разграничения позволили Аренд сделать следующие
утверждения: «тирания, как обнаружил Монтескье,
является поэтому наиболее насильственной и наи­
менее властной формой правления» (р. 41); «там, где
власть переживает распад, революции оказывают­
ся возможными, но не необходимыми» (р. 49); «даже
наиболее деспотические формы господства, которые
мы знаем, властвование хозяина над своими раба­
ми, которые всегда превосходят его своей численно­
стью, опираются не на лучшие средства принуждения
как такового, а на лучшую организацию власти, —то
есть на организованную солидарность властителей»
(р. 50); «насилие всегда разрушает власть; на бочку
с порохом опирается самое эффективное владычест­
во, порождающее самое быстрое и самое полное под­
чинение; чего она никогда не сможет породить, так
это власть» (р. 53); «власть и насилие — антиподы;
там, где господствует одно, отсутствует другое. Наси­
лие появляется тогда, когда власть в опасности, но ес­
ли дать ему волю, власть исчезнет» (р. 56).
Эти концептуализации власти поддаются рацио­
нальному обоснованию. Однако с той точки зрения,
которая отстаивается в этой книге, они менее ценны,
нежели предлагаемые здесь, по двум причинам.
Во-первых, это такие переосмысления власти, ко­
торые далеки от главных смыслов «власти», как она
традиционно понимается, и от тех проблем, которы­
ми всегда в первую очередь занимались исследователи
этого феномена. Они делают акцент на «власти для»,
игнорируя «власть над». И таким образом, власть ока­
зывается связанной со «способностью», с «возмож­
ностью», но не с отношением. Соответственно, кон­
фликтный аспект власти — тот факт, что она осуще­
ствляется над людьми — вообще исчезает из поля
54

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

зрения13. А вслед за этим исчезает и главный интерес
в изучении властных отношений — заинтересован­
ность (как попытка или как достижение) в обеспече­
нии согласия людей через преодоление или предот­
вращение их противодействия.
Во-вторых, цель этих определений, как мы уже виде­
ли, состоит в том, чтобы усилить определенные теоре­
тические установки; однако все, что может быть сказа­
но с помощью этих определений, гораздо яснее можно
сказать, используя те концептуальные схемы, которые
лежат в их основе, и при этом не умалчивая о (глав­
ных) аспектах власти, которые эти определения игно­
рируют. Так, например, Парсонс отказывается считать
власть феноменом «с нулевой суммой» и обращается
к аналогии с созданием кредита в экономике, считая,
что использование власти, когда управляемые обосно­
ванно доверяют своим правителям, может достигать
таких целей, к которым стремятся все и достижение
которых выгодно всем. В поддержку этой позиции го­
ворилось, что «в группе любого типа существование
оговоренных „руководящих“ позиций „генерирует“
власть, которая может быть использована для дости­
жения целей, к которым стремится большинство чле­
нов этой группы» (Giddens 1968: 263). Подобным обра­
зом и Арендт утверждает, что члены группы, которые
действуют сообща, осуществляют власть. Если же ис­
ходить из концептуальной схемы, предлагаемой здесь,
то все подобные случаи совместной деятельности, ко­
гда индивиды или группы воздействуют друг на дру­
га в ситуации отсутствия взаимного конфликта инте­
ресов, — все такие случаи понимаются как примеры
«влияния», а не «власти». Все, что Парсонс и Арендт
хотят сказать о консенсусном поведении, вполне мо­
жет быть сказано и о том, что именно они стремятся
исключить из разговора о власти.
13 Так для Парсонса «власть А над В» становится «правом»
раньше принимать решения!

55

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

Возможно, на этом этапе полезно будет привести
концептуальную схему (рис. 1) власти и близких поня­
тий (всех модусов «значимого воздействия»), которая
в целом следует типологии, предложенной Бахрахом
и Барацем, о чем была речь выше. Вряд ли стоит по­
вторять, что эта схема является спорной; в частности,
хотя она и имеет целью анализ и контекстуализацию
понятия власти, подразумеваемого одно-, дву- и трех­
мерным взглядами на власть, я совсем не имею в виду,
что она обязательно будет принята всеми привержен­
цами каждого из этих взглядов. Одна из причин, ко­
нечно, в том, что эта схема разработана в перспекти­
ве, задаваемой трехмерным взглядом, который инкор­
порирует два первых и потому идет дальше, чем они.
Из схемы видно, что власть может быть, а может
и не быть формой влияния — это зависит от того, име­
ют ли место санкции; а влияние и авторитет, в свою
56

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

очередь, могут быть, а могут и не быть формой вла­
сти — это зависит от того, имеет ли место конфликт
интересов. Поэтому консенсусный авторитет, когда
нет конфликта интересов, не является формой власти.
Вопрос о том, является ли рациональное убеждение
формой власти и влияния, здесь вполне прояснить не
представляется возможным. Во всяком случае, я бы
ответил на него так: и да, и нет. «Да» потому, что это
форма значимого воздействия: А заставляет (являет­
ся причиной) В делать то или думать так, что и как он
иначе не делал бы или не думал бы. «Нет» потому, что
В автономно принимает доводы А, так что можно ска­
зать, что не А , а аргументы А или их принятие со сто­
роны В — вот, что является причиной изменений, про­
изошедших с В. Мне кажется, что в данном случае мы
имеем дело с фундаментальной (кантовской) антино­
мией между причинностью, с одной стороны, и авто­
номией и разумом, с другой. Я не вижу способов раз­
решить эту антиномию: здесь просто два противопо­
ложных концептуальных подхода.
Далее возникает вопрос: возможно ли, чтобы А осу­
ществлял власть над В, имея в виду реальные интере­
сы В? То есть предполагается, что существует конфликт
между предпочтениями А и В, но предпочтения А со­
ответствуют реальным интересам В. На это можно дать
два ответа. (1) А может осуществлять «краткосрочную
власть» над В (при наличии наблюдаемого конфлик­
та субъективных интересов), но как только В осознает
свои действительные интересы, властные отношения за­
канчиваются: они самоуничтожаются. (2) Все или почти
все формы контроля (попыток контроля или его дости­
жения) со стороны А в отношении В, когда В возража­
ет или сопротивляется, представляют собой нарушение
автономии В; реальный интерес В состоит в обладании
автономией; поэтому такое осуществление власти не
может соответствовать реальным интересам В.
Ясно, что первый ответ может быть использован для
оправдания патерналистской тирании; второй же пре­
57

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

доставляет аргументы для анархистской защиты от ти­
рании, представляя все или почти все случаи влия­
ния как проявления власти. Принимая логику второ­
го ответа, я склоняюсь к тому, чтобы выбрать первый,
опасности которого можно избежать, обращая вни­
мание на эмпирическую основу реальных интересов.
Выявление этих интересов — дело не А, но В9который
осуществляет выбор в условиях относительной авто­
номии и, в частности, независимо от власти А (то есть
посредством демократического участия)14.
ВЛАСТЬ И ИНТЕРЕСЫ
Я определил понятие власти, говоря, что А осуществ­
ляет власть над В9когда А воздействует на В таким об­
разом, который противоречит интересам В. Однако по­
нятие «интересов» является непреодолимо оценочным
понятием (Baibus 1971, Connolly 1972): если я говорю, что
нечто соответствует вашим интересам, я имею в ви­
ду, что вы вроде бы уже заявляли это, и если я говорю,
что «политика х проводится в интересах А», это выгля­
дит как оправдание соответствующей политики. В це­
лом разговор об интересах открывает возможность для
нормативных суждений морального и политическо­
го характера. Поэтому неудивительно, что различные
представления о том, что же такое интересы, ассоции­
руются с различными моральными и политическими
позициями. Говоря очень грубо, можно сказать, что ли­
бералы воспринимают людей такими, какие они есть, и,
применяя к ним принципы, касающиеся желаний, свя­
зывают их интересы с тем, чего они в действительно­
сти желают или что предпочитают, с их политическими
предпочтениями, проявляющимися в их политическом
участии15. Реформисты, видя, что в политической си­
14 Относительно последнего пункта см. работы Питера Бах­
раха.
15 См.: Barry 1965 и мою реакцию в Lukes 1967.

58

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

стеме желаниям людей придается разный вес, и сетуя по
этому поводу, также связывают их интересы с тем, чего
они в действительности желают или что предпочитают,
но допускают, что эти интересы могут заявлять о себе
не столь прямым и не явно политическим образом —
в форме искаженных, невыраженных или скрытых же­
ланий и предпочтений. Радикалы же считают, что сами
желания людей могут быть производными от системы,
которая работает против их интересов, и в таких слу­
чаях связывают последние с тем, чего бы люди желали
и что бы предпочитали, если бы могли делать выбор16.
В каждом из этих трех случаев выделяется определен­
ный сегмент всего класса действительных и потенци­
альных желаний в качестве соответствующего объек­
та моральной оценки. Говоря кратко, я считаю, что од­
номерный взгляд на власть предполагает либеральное
понимание интересов, двумерный — реформистское,
а трехмерный — радикальное. (И я бы сказал, что лю­
бой взгляд на власть опирается на некоторое специфи­
ческое понимание интересов.)
СРАВНЕНИЕ ТРЕХ ВЗГЛЯДОВ НА ВЛАСТЬ
А теперь перейдем к рассмотрению сильных и слабых
сторон трех взглядов на власть, которые были описа­
ны выше.
Достоинства учета принятий решений или одно­
мерного взгляда очевидны и неоднократно отмеча­
16 Ср. с «первым приближением» Конноли к определению
реальных интересов: «Политика х в большей степени соот­
ветствует интересам А у чем политика у у если А у имея воз­
можность испытать результаты как х у так и у у выбрал бы х
как более подходящий для него результат» (Connolly 1972:
472). Я тоже связываю реальные интересы с (относитель­
ной) автономией и выбором. Но, конечно, здесь необходи­
мо серьезное обсуждение природы автономии и ее усло­
вий (а также ее соотношения с социальной детерминаци­
ей). См.: Lukes 1973, гл. 8, 18, 20.

59

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

лись: благодаря этому подходу, снова говоря слова­
ми Мерельмана, плюралисты «изучали актуальное
поведение, акцентировали операционные определе­
ния и собирали факты» (Merelman 1968а: 451). Однако
проблема в данном случае в том, что, изучая приня­
тие важных решений в рамках сообщества, они про­
сто усваивали и воспроизводили пристрастия системы,
которую изучали. Анализируя решения, касающиеся
городского развития, государственного образования
и выдвижения депутатов на выборы, Даль сообщает
нам много интересного о власти, принимающей ре­
шения в Нью-Хейвене. Он показывает, что различные
проблемные сферы существуют независимо друг от
друга и что в общем и целом разные индивиды осуще­
ствляют власть в разных сферах, а потому ни отдель­
ные группы индивидов, ни, как следствие, какая-то
единая элита не обладают властью принимать решения
сразу во всех проблемных сферах. Затем он указывает
на то, что в процессе принятия решений учитывают­
ся преференции граждан, так как избранные полити­
ки и должностные лица, принимающие эти решения,
имеют в виду результаты будущих выборов. Он пи ­
шет, что было бы «неразумным недооценивать степень
косвенного влияния избирателей, посредством выбо­
ров, на решения, принимаемые руководителями» (Dahl
1961:101): ни один из вопросов, имеющих значение для
первых, не может долго игнорироваться последними.
Таким образом, Даль изображает плюралистическую
политику как многообразную и открытую. Он пишет:
«Независимость, прозрачность и неоднородность раз­
личных сегментов политического пространства про­
сто гарантируют, что любая неудовлетворенная груп­
па найдет того, кто будет выражать ее озабоченность
в этом пространстве» (р. 93). Однако многообразие
и открытость, на которые указывает Даль, могут быть
весьма обманчивы, если власть осуществляется в рам­
ках системы с целью ограничиться принятием реше­
ний лишь по приемлемым вопросам. Индивиды и эли­
6о

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

ты, принимая приемлемые решения, могут действо­
вать отдельно, но могут действовать и сообща — или
вообще не действовать — таким образом, чтобы остав­
лять неприемлемые вопросы за пределами политиче­
ского пространства и тем самым не позволять систе­
ме быть более разнообразной, чем она есть. Как было
отмечено, «политическое пространство, которое яв­
ляется плюралистическим в области принятия реше­
ний, может быть объединено непринятием решений»
(Crenson 1971:179). Подход, делающий акцент на при­
нятии решений, не позволяет удерживать в поле вни­
мания такую возможность. Даль заключает, что систе­
ма является прозрачной и доступной для любой неудо­
влетворенной группы, но он делает такое заключение
на основании изучения лишь удачных случаев и со­
всем не исследует случаи неудачные. Более того, те­
зис о косвенном влиянии на лидеров со стороны элек­
тората можно перевернуть. Такое косвенное влияние
равным образом может побуждать политиков, долж­
ностных лиц и других отказываться ставить вопросы
или выдвигать предложения, о которых известно, что
они неприемлемы для некоторой группы или инсти­
туции в рамках сообщества. Это может служить ин­
тересам элиты, а не только электората. Короче говоря,
одномерный взгляд на власть не может выявить менее
заметные способы действия системы в пользу одних
групп и вопреки интересам других.
Двумерный взгляд открывает некоторую возмож­
ность такого выявления, что само по себе уже является
значительным шагом вперед, однако он ограничивается
изучением ситуаций, когда мобилизация пристрастий
может быть обнаружена в случае принятия индивида­
ми решений, которые имеют своим следствием исклю­
чение поддающегося наблюдению недовольства (явно­
го или скрытого) из рассмотрения в ходе политическо­
го процесса. Я думаю, что это по большей части связано
со слабостью и неадекватностью того анализа бедности,
расовых и политических проблем в Балтиморе, кото­
61

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

рый предложили Бахрах и Барац. Все, чего они в дан­
ном случае достигли, это описание различных реше­
ний, принимаемых мэром и ведущими бизнес-структу­
рами, целью которых было не допустить, чтобы только
еще созревающие требования черных балтиморцев ста­
ли политически опасными проблемами —посредством
произведения определенных назначений, создания спе­
циальных рабочих групп для смягчения проблем бед­
ности, поддержания определенных программ социаль­
ного обеспечения и проч., — а также описание того, как
черные добились доступа в политическое пространство
благодаря открытой борьбе, включая массовые беспо­
рядки. Этот анализ является поверхностным именно
потому, что он ограничивается рассмотрением индиви­
дуальных решений, принятых с целью предотвратить
превращение потенциально опасных требований в по­
литические. Более глубокий анализ также должен был
бы быть направлен на рассмотрение всех тех сложных
и едва различимых способов, благодаря которым без­
действие руководителей и просто влиятельность ин­
ститутов— политических, промышленных и образо­
вательных— столь долгое время не допускали черных
в политическое пространство Балтимора; и более того,
долгое время блокировали даже попытки с их стороны
в это пространство пробиться.
Трехмерный взгляд позволяет проводить такого ро­
да анализ. Другими словами, он открывает перспекти­
ву серьезного социологического, а не только субъектив­
ного объяснения, каким образом политические систе­
мы препятствуют тому, чтобы требования становились
политическими проблемами, или даже тому, чтобы они
просто были заявлены. И здесь мы сталкиваемся с клас­
сическим возражением плюралистов: как мы это можем
изучать, а тем более объяснять? Полсби пишет:
Говорят, что отсутствие события может быть более
значимым для политического процесса, чем те собы­
тия, которые имеют политическое значение. Такого

62

I. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

рода заявления по-своему убедительны и достойны
внимания, однако они создают непреодолимые пре­
пятствия для исследования. Мы очень быстро и глу­
боко увязнем, если согласимся с тем, что не-события
гораздо более важны, чем события, и будем выяс­
нять, какие именно не-события следует считать наи­
более значимыми для сообщества. Разумеется, не
все. Для каждого происходящего события (неважно,
как его определять) должно быть бесконечное чис­
ло альтернатив. И тогда какие не-события следует
рассматривать как значимые? Один из удовлетвори­
тельных ответов на этот вопрос может быть таким:
результаты, которые достигнуты не были, но кото­
рых желало значительное число акторов в сообще­
стве. Если стремление к этим результатам каким-то
образом обнаруживается членами сообщества, то­
гда есть основания ожидать, что использованный
в Нью-Хейвене исследовательский метод даст ре­
зультаты. Всецело неудовлетворительный ответ: не­
которые не-события, избранные внешними наблю­
дателями без всякой привязки к устремлениям или
деятельности членов сообщества. Такой ответ не­
удовлетворителен, потому что негоже внешним на­
блюдателям выбирать среди всех возможных, но не
достигнутых результатов такие, которые они счита­
ют важными, а члены сообщества — нет. Подобный
подход ставит под сомнение результаты исследова­
ния... (Polsby 1963: 96-97)

Также и Волфинджер замечает, что «бесконечное мно­
гообразие возможных не-решений... указывает на
приемлемость этой идеи для разных идеологических
перспектив» (Wolfinger 1971а: 1078). Более того, допу­
стим, что мы создали «теорию политических интересов
и рационального поведения», описывающую, как люди,
будучи предоставленными самим себе, будут вести се­
бя в определенных ситуациях, а затем мы используем
эту теорию для того, чтобы подтвердить идею, что ес­
ли люди не ведут себя соответствующим образом, зна­
чит, это следствие осуществления власти. В таком слу­
63

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й

взгляд

чае, говорит Волфинджер, мы не можем сделать выбор
между двумя возможностями: или здесь налицо осуще­
ствление власти, или неверна теория (р. 1078).
Первое, что можно сказать в противовес этим оче­
видно сильным аргументам: здесь мы имеем дело со
сдвигом от методологической трудности к сущност­
ному утверждению. Из того, что трудно и даже невоз­
можно показать, что в определенной ситуации имело
место осуществление власти, никоим образом не сле­
дует, что такого осуществления власти не было. Но —
и это более важно — я не думаю, что невозможно вы­
явить такого рода осуществление власти.
Что такое осуществление власти? Что значит осуще­
ствлять власть? Более внимательный взгляд обнару­
живает, что выражение «осуществление власти» (или
«осуществлять власть») содержит в себе по крайней
мере два проблематичных момента.
Прежде всего, в обычном употреблении оно несет
в себе вдвойне неудачную коннотацию: порой счи­
тается, что осуществление власти является одновре­
менно индивидуалистическим и интенциональным,
то есть имеется в виду, что это дело индивидов, созна­
тельно действующих ради оказания влияния на дру­
гих. Некоторые затрудняются говорить об «осуществле­
нии» власти группами, институтами или коллективами,
а также о том, что индивиды или коллективы делают это
бессознательно. Это интересный пример присутствия
в нашем языке индивидуалистических и интенциональных представлений, но само по себе это не значит, что
мы должны разделять эти представления. Далее я пред­
лагаю отказаться от таких представлений и говорить об
осуществлении власти либо индивидами, либо группа­
ми, институтами и т.п., а также либо сознательно, либо
нет. Негативное обоснование такого употребления вы­
ражения «осуществлять власть» (the exercise of power)
состоит в том, что у нас нет другого подходящего слова
(английское exert несколько отличается от exercise); ни­
же я изложу позитивное обоснование.
64

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

Другой проблематичный момент, связанный с вы­
ражением «осуществлять власть», состоит в том, что
оно скрывает интересную и важную двойственность.
Я ссылался выше на определение, данное Далем: А за­
ставляет В делать нечто, чего тот иначе не сделал бы.
Однако это слишком простое определение.
Предположим, что А может обычно воздействовать
на Б. Это значит предположить, что на фоне того, что
можно назвать обычной ситуацией, если А совершает
х уон заставляет В сделать нечто, чего тот иначе не сде­
лал бы. Предположим, однако, что то же самое спра­
ведливо и по отношению к А1. Он тоже обычно может
воздействовать на Б: его действие — у — тоже являет­
ся достаточным для того, чтобы заставить Б сделать
нечто, чего тот иначе не сделал бы. А теперь предпо­
ложим, что А и А 1 действуют в отношении Б одновре­
менно и Б, соответственно, изменяет свои действия.
В данном случае ясно, что действия Б оказываются
сверхдетерминированными: и А, и А1 воздействуют
на Б, «осуществляя власть», но результат является та­
ким же, как если бы воздействовал лишь один из них.
И здесь бессмысленно спрашивать, кто из них достиг
результата, то есть кто добился изменений в действи­
ях Б: оба добились. Они оба в каком-то смысле «осу­
ществили власть», то есть власть, достаточную для
достижения результата, однако невозможно сказать,
что кто-то из них добился результата. Назовем такое
«осуществление власти» оперативным.
Сравним этот случай с другим случаем, когда А до­
бился результата: то есть на фоне обычной ситуации А,
совершив Ху действительно заставил Б сделать то, что
тот иначе не сделал бы. Здесь х является вмешиваю­
щейся причиной, которая нарушает обычное течение
событий, — по сравнению с первым случаем сверхде­
терминации, когда гипотетически налицо два доста­
точных вмешивающихся условия, так что ни об одном
нельзя сказать как о причине достижения результата
просто в силу присутствия другого: там обычное те­
65

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

чение событий нарушено присутствием другого доста­
точного вмешивающегося условия. Здесь же, напротив,
можно сказать, что вмешательство А было причиной
достижения результата. Назовем такое «осуществле­
ние власти» эффективным.
(Здесь уместно ввести и другое различие, касаю­
щееся того, какого результата достиг А. А хочет, что­
бы В сделал нечто определенное, но, осуществляя над
ним эффективную власть, он может достигать этого
самими разными способами. Только в том случае, ко­
гда изменение в действиях В соответствует желаниям
А уто есть когда А обеспечивает согласие со стороны Ву
мы можем собственно говорить о результативном осу­
ществлении власти: здесь «воздействие» становится
«контролем». И именно этот случай результативного
осуществления власти, то есть обеспечения согласия,
является предметом исключительного внимания Бах­
раха и Бараца. Результативное осуществление власти
можно рассматривать как подвид эффективного осу­
ществления власти, хотя можно сказать, что если опе­
ративное осуществление власти имеет своим результа­
том согласие, мы также имеем дело с [недетерминиро­
ванной] формой ее результативного осуществления).
Теперь мы можем обратиться к анализу того, что
же именно позволяет нам обнаружить осуществление
власти. Такое обнаружение предполагает среди проче­
го два момента: А действует (или не действует) опреде­
ленным образом, а В делает нечто, чего иначе не сделал
бы (здесь я употребляю слово «делает» в очень широ­
ком смысле, включающим «думает», «желает», «чув­
ствует» и проч.). В случае эффективного осуществле­
ния власти А заставляет В делать то, что тот иначе не
сделал бы; в случае оперативного осуществления вла­
сти А вместе с кем-то другим или в сочетании с дру­
гим достаточным условием заставляет В делать то, че­
го тот иначе не сделал бы. Отсюда, в общем, любое об­
наружение осуществления власти (включая, конечно,
и те, что предложили Даль и его коллеги) всегда пред­
66

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

полагает соответствующую контрфактичность: в про­
тивном случае (для А или для А вместе с другим до­
статочным условием) В сделал бы, скажем, Ь. Это одна
из причин того, что столь многие авторы (ошибочно)
считают действительный, наблюдаемый конфликт су­
щественным моментом власти (хотя для этого, без со­
мнения, существуют и другие теоретические и, конеч­
но же, идеологические причины). Ибо такой конфликт
представляет собой, так сказать, уже готовую контр­
фактичность. Если А и В пребывают в состоянии кон­
фликта друг с другом, поскольку А стремится к а, а В —
к by тогда в случае победы А над В мы можем гово­
рить о том, что в противном случае В сделал бы Ь. Там
же, где нет наблюдаемого конфликта между А и Ву мы
должны обнаружить другие основания для того, чтобы
иметь соответствующую контрфактичность. То есть
мы должны найти другие, косвенные, основания для
утверждения, что если А не будет действовать (или не
действовать) определенным образом (а в случае опера­
тивной власти — если не будут наличествовать другие
достаточные условия), тогда В будет думать и действо­
вать отлично от того, как он теперь думает и действу­
ет. Короче говоря, нам нужно обосновать наши ожи­
дания, что В будет думать и действовать иначе; и нам
также нужно определить средства или механизм, по­
средством которых А действует (или воздерживается
от действия) таким образом, который позволяет вос­
препятствовать В действовать так, как он действует.
Я не вижу причин, почему эти утверждения не могут
быть в принципе подтверждены, хотя и не считаю это
легким делом. Для того чтобы это сделать, нужно, ко­
нечно, пойти гораздо глубже по сравнению с теми ва­
риантами анализа власти, которые существуют в совре­
менной политической науке и социологии. К счастью,
книга Мэтью Кренсона «He-политика загрязнения воз­
духа: исследование непринятия решений в городах»
(Crenson 1971) представляет собой хороший пример то­
го, как можно двигаться к выполнению поставленной
67

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

задачи. Теоретический подход этой книги, можно ска­
зать, занимает пограничное положение между двумер­
ным и трехмерным взглядами на власть, и, по моему
мнению, это серьезная попытка эмпирически приме­
нить первый взгляд наряду с некоторыми элементами
второго. А потому эта книга представляет собой тео­
ретический прорыв в эмпирическом изучении власт­
ных отношений.
В книге содержится явная попытка найти способ
объяснения «вещей, которые не происходят», исходя
из идеи, что «подлинным объектом исследования яв­
ляется не политическая деятельность, а политическое
бездействие» (р. vii, 26). Автор спрашивает, почему в од­
них американских городах вопрос о загрязнении возду­
ха был поставлен раньше и решался эффективнее, чем
в других. Другими словами, его целью является «вы­
явить... почему многие города в Соединенных Штатах
не сделали политический вопрос о загрязнении воздуха
насущной проблемой» (р. vii) и тем самым пролить свет
на характер местных политических систем — в особен­
ности с точки зрения их «прозрачности». Сначала он по­
казывает, что различия в отношении к вопросу загряз­
нения можно свести к разнице в уровне загрязнения
или к социальным характеристикам населения горо­
да. Затем он подробно исследует два города в Индиане,
которые расположены рядом, одинаково загрязнены
и имеют схожее по своим характеристикам население.
Один из них, Восточный Чикаго, занялся очищением
своего воздуха в 1949 году, тогда как другой, Гэри, толь­
ко в 1962 году. Говоря кратко, объяснение Кренсоном
разницы состоит в следующем: Гэри—город с одной до­
минирующей компанией (US Steel) и с хорошо органи­
зованной партийной структурой, тогда как в Восточном
Чикаго в тот момент, когда был введен контроль за за­
грязнением воздуха, было несколько сталелитейных
компаний и не было сильной партийной структуры.
Автор показывает (приводя убедительные детали),
что компания US Steel, которая построила город и была
68

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

ответственна за его процветание, долгое время эффек­
тивно препятствовала тому, чтобы вопрос о загрязне­
нии воздуха просто возник, используя свою репута­
цию для предотвращения вполне ожидаемых реакций;
затем в течение ряда лет она сопротивлялась попыт­
кам поднять этот вопрос и оказала решающее влияние
на содержание тех мер против загрязнения, которые
в конце концов были приняты. Более того, компания
делала все это за пределами политического простран­
ства. «Для власти сама ее репутация, без всякой под­
держки посредством действий власти», была «доста­
точна, чтобы препятствовать возникновению вопроса
о загрязнении воздуха» (р. 124); и когда этот вопрос на­
конец возник (в значительной мере из-за угрозы вме­
шательства со стороны федеральной власти или власти
штата), «US Steel оказала влияние на содержание мер
против загрязнения, не предпринимая никаких специ­
альных действий, и таким образом проигнорировала
мнение плюралистов, согласно которому политическая
власть принадлежит политическим акторам» (р. 6970). Как считает Кренсон, US Steel оказывала влияние
«из тех точек, которые находятся за пределами наблю­
даемого политического поведения... Хотя корпорация
редко непосредственно вмешивалась в дискуссии по
вопросу о загрязнении окружающей среды, которую
вели те, кто определяет городскую политику, она тем
не менее смогла воздействовать на масштаб и направ­
ление этой дискуссии» (р. 107). Он пишет:
Активисты, выступавшие за антиполлюционные ме­
ры в Гэри, долго не могли заставить US Steel занять
ясную позицию. Один из них, вспоминая те мрачные
времена, когда велась дискуссия по поводу загряз­
нения воздуха, говорил об уклончивости крупней­
шей индустриальной корпорации города как о ре­
шающем факторе, не позволившем на раннем этапе
дискуссии ввести соответствующие меры контроля
за загрязнением. Представители компании, говорил
он, лишь сочувственно кивали «и соглашались с тем,
69

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

что загрязнение ужасное, и гладили вас по голове.
Но они никогда ничего не делали. И только если бы
началась борьба, что-нибудь могло бы сдвинуться
с места!». То, чего US Steel не делала, было, возмож­
но, более важным для всей истории с загрязнением
в Гэри, чем то, что она делала (р. 76-77).

Затем автор переходит от подробного рассмотрения
этих двух случаев к сравнительному анализу данных,
собранных в ходе интервью с политическими лидера­
ми из 51 города; целью интервью была проверка гипо­
тезы, возникшей в ходе изучения этих частных слу­
чаев. Кратко говоря, его вывод заключался в том, что
«вопрос о загрязнении воздуха с трудом привлекает
достаточное внимание в тех городах, где промышлен­
ность обладает особой репутацией в глазах власти»
(р. 145), и что «там, где промышленность молчит о за­
грязнении воздуха, у вопроса о мерах по борьбе с за­
грязнением шансы на присутствие в повестке резко
снижаются» (р. 124). Кроме того, сильная и влиятель­
ная партийная организация также препятствует повы­
шению внимания к вопросу о загрязнении, поскольку
требование чистого воздуха вряд ли способно принес­
ти особую выгоду американским партийным маши­
нам,— хотя там, где у промышленности высокая репу­
тация, сильная партия увеличивает шансы на сохране­
ние в повестке вопроса о загрязнении, поскольку она
будет стремиться приобрести влияние, которым поль­
зуется промышленность. В целом Кренсон убедитель­
но показывает, что вопрос о контроле над загрязнени­
ем воздуха является хорошим примером коллективно­
го блага, специфические издержки которого связаны
с промышленностью: таким образом, сопротивление
последней будет сильным, если его поддержка отно­
сительно слаба, поскольку выгода от решения этого
вопроса является рассеянной и не привлекает внима­
ния партийных лидеров, озабоченных своим влияни­
ем. Более того, Кренсон обращает внимание на очень
70

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

интересную вещь (вопреки плюралистам): политиче­
ские проблемы взаимосвязаны, и таким образом одни
коллективные проблемы активизируют другие коллек­
тивные проблемы, и наоборот. Так, «продвигая один
вопрос из политической повестки, гражданские ак­
тивисты могут достичь успеха в продвижении других
проблем» (р. 170):
там, где бизнес и промышленное развитие являют­
ся предметом локальной озабоченности, пробле­
ма загрязнения воздуха игнорируется. Выдвижение
на первый план одной проблемы приводит к вытесне­
нию другой на второй план, и подобная взаимосвязь
ставит под вопрос мнение плюралистов, что различ­
ные политические проблемы возникают и утрачива­
ют значимость независимо друг от друга (р. 165).

Общая идея Кренсона состоит в том, что существуют
«политически установленные ограничения на область
принятия решений», так что «деятельность по приня­
тию решений канализируется и направляется посред­
ством процесса непринятия решений» (р. 178). Иными
словами, плюрализм не является «гарантией полити­
ческой открытости или народного суверенитета»; ни
изучение процесса принятия решений, ни существо­
вание «видимого многообразия» ничего не скажут нам
о «тех группах и проблемах, которые могут быть не до­
пущены в политическую жизнь города» (р. 181).
Я сказал выше, что теоретическая установка анали­
за Кренсона располагается между двумерным и трех­
мерным взглядами на власть. С одной стороны, это
двумерное изучение непринятия решений в духе Бах­
раха и Бараца. С другой стороны, он идет дальше той
позиции, которая обозначена в их книге, в трех отно­
шениях. Во-первых, он не интерпретирует непринятие
решений бихевиоралистски — как то, что обнаружива­
ется только в решениях (отсюда акцент на неделании:
«то, чего US Steel не делала...»). Во-вторых, его интер­
претация не является индивидуалистской и включает
71

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

в себя институциональную власть17. В-третьих, он рас­
сматривает вопрос о том, каким образом осуществле­
ние такой власти имеет следствием то, что определен­
ные требования вообще не возникают: так,
местные политические формы и практики могут да­
же подавлять способность граждан трансформиро­
вать некое рассеянное несогласие в ясно выраженное
требование. Короче говоря, в политических инсти­
тутах существует нечто вроде неартикулированной
идеологии, причем даже в тех институтах, которые
кажутся наиболее открытыми, гибкими и ничем не
связанными. Это идеология в том смысле, что она
побуждает к выборочному восприятию и выраже­
нию социальных проблем и конфликтов... (р. 23).

И таким образом «локальные политические институты
и политические лидеры могут... в значительной степе­
ни контролировать то, о чем люди заботятся и насколь­
ко сильно они выражают свою озабоченность» (р. 27):
ограничение сферы принятия решений может «останав­
ливать рост политического сознания в местном обще­
стве», препятствуя распространению мнений меньшин­
ства за пределами меньшинства и лишая «меньшинство
возможности превратиться в большинство» (р. 180-181).
Анализ Кренсона является впечатляющим, потому
что он отвечает двойному требованию, о котором го­
ворилось выше: есть все основания ожидать, что при
других равных условиях люди не отравятся (имея в ви­
ду, в частности, что контроль за загрязнением не обя­
зательно означает безработицу) — даже если они и не
17 С другой стороны, использование Кренсоном репутаци­
онного метода для локализации власти приводит его к ак­
центированию м о т и в о в промышленников, политических
лидеров и т.д., и таким образом он игнорирует «возмож­
ность более безличных, структурных и систематических
объяснений»; например, не учитывается, что «определен­
ные формы городского управления в Соединенных Шта­
тах плохо приспособлены для того, чтобы иметь дело с этим
частным вопросом» загрязнения воздуха (Newton 1972: 487).

72

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

артикулировали это предпочтение; и есть веские до­
казательства того, что институты, конкретно US Steely
в основном посредством уклонения от действий, вос­
препятствуют тому, чтобы стремление людей не быть
отравленными превратилось в действие (хотя другие
факторы, институциональные и идеологические, тре­
буют более полного объяснения). Таким образом, ока­
зываются обоснованными как соответствующая контр­
фактичность, так и обнаружение механизма власти.
ЗАТРУДНЕНИЯ
И все же закончить я хочу на проблематичной ноте,
обратив внимание на затруднения, которые возника­
ют при трехмерном взгляде на власть. Они касают­
ся, во-первых, обоснования соответствующей контр­
фактичности, а во-вторых, обнаружения механизма
или процесса предполагаемого осуществления власти.
Прежде всего, объяснение соответствующей контр­
фактичности далеко не всегда бывает столь простым
и ясным, как в случае с загрязнением воздуха в городе
Гэри, штат Индиана. В этом примере есть ряд аспектов,
которые могут отсутствовать, если обратиться к дру­
гим примерам. Во-первых, оценочное суждение, при­
сутствующее в определении стремления граждан Гэри
не быть отравленными, вряд ли можно поставить под
вопрос, поскольку оно, как говорит Кренсон, опирает­
ся на «мнение наблюдателя, касающееся ценности че­
ловеческой жизни» (р. 3). Во-вторых, эмпирическая ги­
потеза, согласно которой граждане, если бы у них был
выбор и если бы они обладали более полной информа­
цией, предпочли бы не быть отравленными, слишком
убедительна (имея в виду, что такая альтернатива не
связана с ростом безработицы). И в-третьих, Кренсон
представляет сравнительные данные, подтверждаю­
щие, что в иных условиях, когда власть не принимать
решения не осуществлялась или же осуществлялась
73

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

в меньшей степени, люди с подобными социальными
характеристиками сделали свой выбор и навязали его
или же сделали это с меньшими трудностями18.
Однако порой объяснить причины отсутствия соот­
ветствующих действий крайне сложно. Можем ли мы
всегда считать, что жертвы несправедливости и нера­
венства будут бороться за справедливость и равен­
ство? Как насчет культурной относительности цен­
ностей? Не является ли это представление формой
этноцентризма? Почему не сказать, что согласие отно­
сительно системы ценностей, которую «мы» отвергаем
(например, ортодоксальный коммунизм или кастовая
система), является случаем подлинного консенсуса от­
носительно различных ценностей? Но даже здесь эм­
пирическое подтверждение нельзя считать невозмож­
ным. Можно даже привести доказательства (которые
в соответствии с самой природой этого случая долж­
ны быть косвенными) того, что очевидный консенсус —
не подлинный, но навязанный (хотя будут и смешан­
ные случаи, касающиеся различных групп и различ­
ных компонентов ценностной системы).
Где можно найти такие доказательства? В «Тюремных
тетрадях» Антонио Грамши есть очень интересный пас­
саж, где он касается этого вопроса. Грамши говорит
о «мысли и деле, то есть о сосуществовании двух ми­
ровоззрений— одного, утверждаемого на словах, и дру­
гого, проявляющегося в реальных делах» (Грамши 1980:
314). Когда подобное различие «обнаруживается в жиз­
ненных проявлениях широких масс», пишет Грамши, оно
не может не быть выражением более глубоких про­
тиворечий социально-исторического порядка. Это
18 В то же время следует отметить, что его статистическая
корреляция невелика (наиболее высокий показатель — 0.61,
но по большей части показатели варьируются от 0.20 до
0.40). Строго говоря, Кренсон предлагает в высшей степе­
ни убедительную гипотезу, которая не опровергается его
данными, но лишь ими поддерживается.

74

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

значит, что когда социальная группа, имеющая соб­
ственное мировоззрение (пусть существующее еще
только в зародыше, проявляющееся лишь в ее дей­
ствиях и, следовательно, не постоянно, а от случая
к случаю), приходит в движение как органическое
целое, она, будучи интеллектуально зависима от дру­
гой социальной группы и подчинена ей, руковод­
ствуется не своим мировоззрением, а позаимство­
ванным ею у этой другой группы. Она утверждает
это мировоззрение на словах и даже верит в необхо­
димость следовать ему, потому что она следует ему
в «нормальные времена», то есть когда ее поведение
еще не стало независимым и самостоятельным, а ос­
тается подчиненным и зависимым (с. 315)19.

Хотя можно не соглашаться с приписыванием какойлибо социальной группе «ее собственного понимания
мира», как это делает Грамши, было бы крайне полез­
но (не делая окончательных выводов) посмотреть, как
люди ведут себя в «ненормальные времена», когда (ги­
потетически) «подчинение и зависимость» либо отсут­
ствуют, либо минимизированы, когда аппарат власти
ослаблен или недееспособен. Сам Грамши приводит
пример «судьбы церквей и религий»:
Религия или какая-то определенная церковь удер­
живает общность своих верующих (в известных
рамках потребностей общего исторического разви­
тия) в той мере, в какой она поддерживает, посто­
янно и организованно, собственную веру, без уста­
ли повторяя свою апологетику, защищая ее каждое
мгновение и всегда при помощи одинаковых аргу­
ментов, взяв на свое содержание целую иерархию
интеллигентов, призванных придавать этой вере
хотя бы внешнее достоинство мысли. Всякий раз,
когда непрерывность отношений между церковью
и верующими прерывалась насильственно, по по­
литическим причинам, как это произошло во вре­
19 Отметим, что здесь Грамши опирается на понятие ав­
тономии.

75

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

мя Французской революции, потери, понесенные
церковью, были неисчислимы (с. 328).

В качестве современного примера можно привести ре­
акцию чехов на ослабление аппарата власти в 1968 году.
Однако доказательства можно искать и в «нормаль­
ные времена». Мы хотим обнаружить, как осуществ­
ление власти предупреждает действия, а порой даже
и мысли людей. Поэтому мы должны исследовать, как
люди реагируют на возможность — или, точнее, осо­
знанную возможность — избавиться от подчиненного
положения в иерархических системах, когда такая воз­
можность возникает. В этой связи данные об уровнях
социальной мобильности приобретают новое и пора­
зительное теоретическое значение. Кастовую систему
часто считают удачным «примером подлинного кон­
сенсуса относительно различных ценностей». Одна­
ко недавняя дискуссия о «санскритизации» указывает
на обратное. Согласно Шринивасу, кастовая система —
совсем не ригидная система, в которой положение
каждой из составляющих ее каст закреплено раз и на­
всегда. В ней всегда оставалась возможность движе­
ния, особенно на средних уровнях иерархии. Каста
более низкого положения могла за одно или два поко­
ления подняться на более высокую позицию в иерар­
хии, усвоив вегетарианство и трезвенничество, а так­
же санскритизировав свои ритуалы и пантеон. Кратко
говоря, она воспринимала, насколько это возможно,
обычаи, обряды и верования браминов. И восприя­
тие браминского образа жизни кастой низшего уров­
ня представляется весьма нередким явлением, хотя
теоретически это и было запрещено. Этот процесс по­
лучил название «санскритизации» (Srinivas 1952: 30).

Шринивас полагает, что «экономическое развитие...
способствует санскритизации обычаев и образа жизни
группы», что само по себе зависит от «коллективного
желания возвыситься в глазах друзей, соседей и со­
перников» и приводит к «усвоению методов, благода­

76

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

ря которым статус группы повышается» (Srinivas 1962:
56-57). Такому желанию обычно предшествует накоп­
ление богатства, но не менее важны и другие факторы:
обретение политической власти, образование и лидер­
ство. Кратко говоря, факты показывают, что существу­
ет значительное различие между «расхожим представ­
лением» о кастовой системе и тем, как она функцио­
нирует в действительности (Srinivas 1962: 56). То, что
внешнему наблюдателю может казаться ценностным
консенсусом, освящающим тщательно выстроенную
и непоколебимую иерархию, на самом деле скрывает
тот факт, что осознанные возможности для низших
каст подняться вверх внутри системы весьма часто,
даже если и не всегда, реализуются.
Здесь можно возразить, заметив, что это не очень
убедительный пример, поскольку продвижение сни­
зу вверх внутри иерархической системы предполагает
принятие этой иерархии, так что касты, идущие по пу­
ти санскритизации, не отвергают, а принимают суще­
ствующую ценностную систему. На сказанное в свою
очередь можно возразить, что это как раз и является
случаем разрыва между мыслью и действием, посколь­
ку усвоение браминского образа жизни кастами низ­
шего уровня теоретически запрещено и в целом поло­
жение касты считается фиксированным, переходящим
из поколения в поколение и неизменным.
Однако можно привести и другие, менее двусмыс­
ленные, доказательства, касающиеся индийской ка­
стовой системы, — в пользу утверждения, что интериоризация подчиненного статуса является следстви­
ем власти. Примем во внимание воздействие введения
всеобщего избирательного права на принятие низши­
ми кастами принципа иерархии20. Еще более показа­
20 См., например: Somjee 1972. Сомджи пишет, что в де­
ревне, которую он изучал, «в ходе пяти последователь­
ных выборов в панчаят постепенно снижались уважение
к старшим, сплоченность касты и групп, объединенных

77

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

тельны способы «выхода из положения» со стороны
неприкасаемых, прежде всего массовый переход в дру­
гие религии21. В разные периоды своей истории не­
прикасаемые принимали ислам22, христианство и буд­
дизм23, потому что те провозглашали эгалитарные
принципы и давали надежду на освобождение от ка­
стовой дискриминации24.
Итак, я делаю вывод, что в целом можно говорить
о доказательствах (хотя, учитывая природу опреде­
ленного случая, эти доказательства никогда не будут
окончательными), подтверждающих соответствую­
щую контрфактичность, неявно присутствующую
в осуществлении власти трехмерного типа. Можно
постараться выяснить, что люди делали бы в против­
ном случае.
родством, а также статус семьи. Выборный принцип, кото­
рый был положен в основу структурных изменений, ока­
зался грубым посягновением на социополитический кон­
тинуум традиционного общества. Всеохватные тенденции,
коренящиеся в старой социальной организации и воздей­
ствующие на структуру общинной политики и отношение
общины к авторитету, стали угасать» (р. 604).
21 См.: Isaacs 1964, особенно гл. 12 «Ways Out».
22 См.: Lewis (ed.) 1967, vol. viii: 428-429. Когда мусульмане
в XI и XII веках завоевали индийские города с кастовой си­
стемой, «эгалитаристские принципы привлекли в лоно ис­
лама большое число индийцев, не входивших в касты и со­
ставлявших профессиональные группы» (Ibid.).
23 Наиболее характерный недавний пример — массовое
обращение неприкасаемых в буддизм в период лидер­
ства Б. К. Амбедкара в 1956 году. В своей знаменитой ре­
чи в 1936 году Амбедкар сказал: «Самоуважение не позво­
ляет мне принять индуизм... Говорю вам, религия для лю­
дей, а не люди для религии... Религия, которая не признает
в вас людей, или не дает вам напиться воды, или не позво­
ляет вам входить в храмы, недостойна именоваться рели­
гией...» (цит. по: Isaacs 1964: 173).
24 Хотя разделявшие касты линии фактически сохранялись
в социальных системах христиан и мусульман (см.: Isaa­
cs 1964: 171).

78

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

Переходя ко второму затруднению, следует задать­
ся вопросом: как можно выявить процесс или меха­
низм предполагаемого осуществления власти согласно
трехмерному взгляду? (Я оставляю в стороне пробле­
му обнаружения оперативного осуществления власти,
то есть проблему сверхдетерминации; это отдельный
вопрос). Есть три аспекта, отличающие трехмерный
взгляд, которые порождают особо острые проблемы
для исследователя. Как уже говорилось, такое осуще­
ствление власти предполагает, во-первых, скорее недействие, чем (наблюдаемое) действие. Во-вторых, это
осуществление может быть бессознательным (это до­
пускает и двумерный взгляд, но он также настаивает
на том, что непринятие решения есть решение, и без
дальнейших разъяснений бессознательное решение
выглядит как противоречие). И наконец, в-третьих,
власть может осуществляться коллективными обра­
зованиями, то есть группами или институтами. Рас­
смотрим эти три затруднения.
Первое — недействие. Здесь мы снова имеем дело
с не-событием. И конечно, если подавление потен­
циальной проблемы связывается с недействием, мы
имеем двойное не-событие. Как можно выявить та­
кую ситуацию эмпирически? Для того чтобы ответить
на этот вопрос, прежде всего нужно понять, что не­
действие необязательно должно быть лишенным ха­
рактерных черт не-событием. Несовершение некото­
рого действия в данной ситуации вполне может иметь
специфические последствия, тогда как совершение та­
кого действия является гипотетической возможно­
стью с определенными последствиями. Более того, по­
следствием недействия вполне может стать еще одно
не-событие, как, например, непоявление в повестке
какой-то политической проблемы, тогда как соответ­
ствующие действия гипотетически привели бы к ее
возникновению. В принципе не является невозмож­
ным установить здесь причинную связь: соотношение
между недействием US Steel и публичным молчанием
79

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

относительно загрязнения воздуха представляет со­
бой в данном случае хороший пример.
Второе — бессознательность. Как может осуществ­
ляться власть без того, чтобы тот, кто ее осуществля­
ет, осознавал, что он делает? Здесь полезно провести
несколько различений (ради краткости, я буду да­
лее употреблять слово «действие», имея в виду так­
же и недействие). Не сознавать то, что ты делаешь,
можно по-разному. Можно не осознавать «реально­
го» мотива или смысла своего действия (как в стан­
дартных фрейдистских примерах). Или же можно
не сознавать, как другие истолкуют твое действие.
Можно также не сознавать последствия своего дей­
ствия. Выявление бессознательного осуществления
власти первого типа представляет обычные, харак­
терные для фрейдистских объяснений, трудности
установления «реального» мотива или смысла, ко­
гда интерпретации наблюдателя и наблюдаемого раз­
нятся. Однако эти трудности хорошо известны и ши­
роко обсуждались, и они не являются специфичны­
ми для анализа власти. Выявление бессознательного
осуществления власти второго типа, как представля­
ется, не составляет особой трудности. Именно тре­
тий тип действительно проблематичен, когда от дея­
теля нельзя ожидать знания последствий своего дей­
ствия. Можно ли сказать, что А осуществляет власть
над By если А просто не может знать о том, каковы
последствия его воздействия на В? Если незнание
этих последствий связано с тем, что А этого не вы­
яснил (что исправимо), ответ будет — да. Однако ес­
ли он не мог этого сделать — скажем, потому, что ка­
кое-то фактическое или техническое знание просто
было ему недоступно, —тогда разговор об осуществ­
лении власти теряет весь свой смысл. Возьмем, на­
пример, случай, когда фармацевтическая компания
осуществляет крайнюю форму власти над членами
общества, касающуюся жизни и смерти, продавая
опасное лекарство. В данном случае утверждение,
8о

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

что власть осуществляется, не подлежит опровер­
жению, если можно показать, что специалисты и ме­
неджеры компании не знали об опасных последстви­
ях действия этого лекарства: они могли бы что-то
предпринять, чтобы это выяснить. С другой сторо­
ны, разве табачные компании осуществляют такую
власть над людьми, прежде чем возникнет предполо­
жение, что курение может приносить вред? Конеч­
но, нет. Это означает, что если считается, что власть
осуществляется бессознательно в этом смысле (то
есть в неосознании ее последствий), одновременно
предполагается, что тот или те, кто осуществляют
власть, могли выяснить, каковы могут быть послед­
ствия. (Конечно, обоснование этого предположе­
ния ставит новые проблемы, поскольку это требу­
ет, к примеру, высказать исторические суждения от­
носительно локуса культурно определенных границ
когнитивной инновации.)
Третья трудность связана с приписыванием осуще­
ствления власти коллективным образованиям — груп­
пам, классам или институтам. Проблема заключается
в следующем: когда социальная причинность может
быть охарактеризована как осуществление власти или,
точнее, как и где следует проводить границу между
структурной детерминацией, с одной стороны, и осу­
ществлением власти, с другой? Эта проблема часто
возникала в истории марксистской мысли в контек­
сте дискуссий о детерминизме и волюнтаризме. Так,
например, в послевоенном французском марксизме
крайне детерминистскую позицию занимал структу­
ралистский марксизм Луи Альтюссера и его последо­
вателей, которая противопоставлялась так называе­
мым «гуманистическим», «историцистским» и «субъ­
ективистским» интерпретациям таких мыслителей,
как Сартр и Люсьен Гольдман, а за ними Лукача и Кор­
т а (а за ними — Гегеля), для которых исторический
«субъект» имел ключевое и неотменяемое объясни­
тельное значение. Для Альтюссера мысль Маркса, пра­
81

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д
в и л ь н о понятая, — это концептуализация «детермина­
ции элементов целого посредством структуры цело­
го»; она «окончательно освобождает от эмпиристских
антиномий феноменальной субъективности и эссенциальной интериорности» и говорит об «объектив­
ной системе, управляемой, в своих наиболее конкрет­
ных элементах, законами своего устроения (montage)
и своей машинериЫу спецификациями своей идеи» (Al­
thusser and Balibar 1968, ii: 63, 71).
Последствия этой позиции с очевидностью прояви­
лись в ходе дискуссии между альтюссерианцем Никосом Пуланцасом и британским политологом и со­
циологом Ральфом Милибэндом по поводу книги по­
следнего «Государство в капиталистическом обществе»
(Miliband 1969). Согласно Пуланцасу, Милибэнд

сталкивается с трудностями... в понимании обще­
ственных классов и государства как объективных
структур, а их отношений как объективной системы
регулярных связей, структуры и системы, чьи аген­
ты, «люди», говоря словами Маркса, являются их
«носителями» — träger. Милибэнд все время созда­
ет впечатление, что для него общественные классы
или «группы» некоторым образом сводятся к меж­
личностным отношениям, что государство может
быть редуцировано к межличностным отношениям
членов различных «групп», которые образуют госу­
дарственный аппарат, и, наконец, что само отноше­
ние между общественными классами и государством
подлежит сведению к межличностным отношениям
«индивидов», образующих общественные группы,
и «индивидов», составляющих государственный ап­
парат (Poulantzas 1969: 70).

Это понимание, продолжает Пуланцас,
восходит, как мне представляется, к проблемати­
ке субъекта, постоянно обсуждавшейся в истории
марксистской мысли. В соответствии с этой пробле­
матикой, агенты общественной формации, «люди»,
рассматриваются не как «носители» объективных
82

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

инстанций (какими они были для Маркса), но как
родовой принцип уровней социального целого. Это
проблематика социальных акторов, индивидов как
источника социального действия: таким образом, со­
циологическое исследование в конце концов обраща­
ется не к изучению объективных координат, которые
определяют распределение агентов по социальным
классам и противоречия между классами, а к поис­
ку окончательных объяснений, опирающихся на мо­
тивации поведения индивидуальных акторов (р. 70).

В ответ Милибэнд полагает, что Пулацас
в данном случае довольно односторонен и что он
идет слишком далеко, сбрасывая со счетов природу
государственной элиты как совсем не стоящей вни­
мания. Ибо его исключительный акцент на «объ­
ективных отношениях» предполагает, что все, что
ни делает государство в каждой частности и в лю­
бое время, целиком определяется этими «объектив­
ными отношениями»; другими словами, что струк­
турное давление системы имеет такой абсолютно
принуждающий эффект, что превращает государ­
ственных деятелей просто в функционеров и ис­
полнителей политики, навязанной им «системой»
(Miliband 1970: 57).

Пуланцас, пишет Милибэнд, заменяет «понятием
„объективных структур“ и „объективных связей“ по­
нятие „правящего“ класса», и его анализ ведет «прямо
к своего рода структурному детерминизму или, луч­
ше, структурному супердетерминизму, что делает не­
возможным действительно реалистическое рассмотре­
ние диалектического отношения между государством
и „системой“» (р. 57)25.
Первое, что нужно сказать об этой дискуссии: пред­
полагаемая Пуланцасом дихотомия между структур­
25 Дискуссия Пуланцаса и Милибэнда воспроизведена в Urгу and Wakeford (eds) 1973. Она была развита Эрнесто Лаклау (Laclau 1975) и продолжена Пуланцасом (Poulantzas
1976).

83

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

ным детерминизмом и методологическим индивидуа­
лизмом — между его собственной «проблематикой»
и проблематикой «социальных акторов, индивидов как
источника социального действия» — вводит в заблуж­
дение. Не существует лишь двух возможностей. Это не
вопрос о социологическом исследовании, которое «в
конце концов обращается» к изучению либо «объек­
тивных координат», либо «мотивации поведения ин­
дивидуальных акторов». Ясно, что такое исследова­
ние должно заниматься комплексными взаимосвязя­
ми между тем и другим и учитывать очевидный факт,
что индивиды действуют сообща и по отношению друг
к другу в рамках групп и организаций и что объясне­
ние их поведения и взаимодействия не может быть
сведено просто к их индивидуальным мотивациям.
Второе, что нужно сказать о дискуссии Пуланцаса
и Милибэнда: она ввела чрезвычайно важное концеп­
туальное различение, проведению которого способ­
ствует лексикон власти. Использовать словарь власти
в контексте социальных отношений значит говорить
о человеческих агентах, действующих сообща или по­
рознь, в группах или организациях, посредством дей­
ствия или недействия, которые оказывают серьезное
воздействие на мысли и действия других (в частно­
сти, так, что это противоречит их интересам). Гово­
ря таким образом, мы предполагаем, что хотя акторы
действуют в рамках структурно определенных границ,
они тем не менее обладают некоторой относительной
автономией и могут действовать различным образом.
Хотя будущее и не вполне открыто, но оно и не впол­
не закрыто (и, конечно, сама степень его открытости
структурно определена)26. Короче говоря, в рамках си­
26 Ср. с Ч. Райтом Миллсом:
«Судьба есть черта социальных структур особого рода; во­
прос о том, в какой степени механика судьбы есть механи­
ка исторического делания, — это тоже историческая про­
блема...

84

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

стемы, характеризующейся тотальным структурным
детерминизмом, вообще нет места для власти.
Конечно, всегда есть и альтернатива— обоснован­
ное переопределение «власти» в терминах структур­
ной детерминации. Этим путем Пуланцас пошел в сво­
ей книге «Политическая власть и общественные клас­
сы» (Poulantzas 1973 [1968]). Он определяет власть как
«способность общественных классов реализовать свои
объективные интересы» (р. 104) и полагает, что это
понимание «указывает на эффекты, которые струк­
тура оказывает на конфликтные отношения меж­
ду практиками разных „борющихся“ классов. Други­
ми словами, власть не относится к уровням струк­
тур, а есть эффект, производимый ансамблем этих
уровней...» (р. 99). Классовые отношения «на каж­
дом уровне суть властные отношения: власть, однако,
есть лишь понятие, указывающее на эффект ансамб­
ля структур, оказываемый на отношения практик
разных классов, находящихся в состоянии конфлик­
та» (р. 101). Однако это концептуальное уподобление
власти структурной детерминации просто затемня­
ет принципиальное различение, которое следует про­
В тех обществах, где средства власти являются принуди­
тельными и децентрализованными, история есть судьба.
Бесчисленные действия бесконечного числа людей изменя­
ют их локальную среду и тем самым постепенно модифи­
цируют структуру общества в целом. Эти модификации —
ход истории — происходят за спинами людей. История —
это дрейф, хотя в целом „ее творят люди“.
Однако в тех обществах, где средства власти велики по
масштабам и централизованы, немногие люди занимают
в исторической структуре такое место, что их решения от­
носительно использования средств власти приводят к тому,
что они модифицируют структурные условия, в которых
живет большинство людей. Ныне такие властные элиты
творят историю „в условиях, которые совсем не они выби­
рали“, но в сравнении с другими людьми и другими перио­
дами человеческой истории эти обстоятельства представ­
ляются менее подавляющими» (Mills 1959: 21-22).

85

С т и в е н Льюке. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й в з г л я д

водить теоретически и на которое указывает словарь
власти. Другими словами, я утверждаю, что иденти­
фицировать некий процесс как «осуществление вла­
сти», а не как случай структурной детерминации, зна­
чит признать, что тот или те, кто власть осуществ­
ляет, могут поступать иначе. В случае коллективного
осуществления власти со стороны группы или инсти­
тута это означает, что члены группы или института
могли организовать дело таким образом, чтобы дей­
ствовать иначе.
Обоснование этого утверждения и ключ к послед­
ним двум трудностям, связанным с идентификацией
процесса осуществления власти, лежат в отношении
между властью и ответственностью27. Причина, поче­
му обнаружение такого осуществления предполагает
представление о том, что тот, кто власть осуществля­
ет, мог бы действовать иначе (а если он не осознает по­
следствий своих действий или недействий, то мог бы
выяснить их), состоит в том, что власть есть в то же
время и (частичная или полная) ответственность за
определенные последствия. Другими словами, обна­
ружение власти связано с установлением ответствен­
ности за последствия, источником которых является
действие или недействие определенных агентов. Мы
не можем здесь вдаваться в обсуждение понятия от­
ветственности (и проблемы определения коллектив­
ной ответственности): это понятие не менее пробле­
матичное и спорное, чем другие понятия, о которых
идет речь в данной статье. Также мы не можем дис­
кутировать по поводу теоретической (и не эмпири­
ческой?) проблемы определения того, где кончается
структурная детерминация и начинаются власть и от­
ветственность. Но в заключение стоит отметить, что
Райт Миллс касался отношений между этими поня­
тиями, о которых я говорю, когда проводил различе­
ние между судьбой и властью. Его «социологическая
27 См. об этом: Connolly 1983.

86

I. В л а с т ь : Р а д и к а л ь н ы й

взгляд

концепция судьбы», как он пишет, касается «истори­
ческих событий, не подвластных никаким группкам
или группам людей, которые: 1) достаточно компакт­
ны для идентификации; 2) обладают властью, доста­
точной для принятия решений, которые могут иметь
последствия; 3) в состоянии предвидеть эти послед­
ствия и таким образом нести ответственность за них.
В соответствии с этой концепцией, события есть итог
и непреднамеренный результат неисчислимого коли­
чества действий огромного числа людей» (Mills 1959:
21; Миллс 2001: 206). Он склонен приписывать власть
тем, кто занимает стратегические позиции и может
инициировать перемены в интересах широких сегмен­
тов общества, однако не делает этого, и он утверждает,
что «ныне будет социологически реалистичным, мо­
рально справедливым и политически императивным
выдвигать требования людям власти и считать их от­
ветственными за ход событий» (р. 100).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Одномерный взгляд на власть предлагает ясную пара­
дигму бихевиоралистского изучения власти как при­
нятия решений политическими акторами, но он не­
избежно принимает пристрастия исследуемой по­
литической системы и остается слепым к тому, как
контролируется ее политическая повестка. Двумер­
ный взгляд указывает путь для изучения этих при­
страстий и этого контроля, но понимает их чересчур
узко: словом, ему недостает социологической перспек­
тивы, в которой можно было бы исследовать не толь­
ко принятие и непринятие решений, но также и раз­
личные способы подавления латентных конфликтов,
существующих внутри общества. Такое исследование
сталкивается с рядом серьезных трудностей.
Трудности эти серьезны, но не непреодолимы. Они
никоим образом не требуют от нас отнесения трехмер­
ного взгляда на власть просто к области метафизиче87

ского или идеологического. Я считаю, что более глубо­
кий анализ властных отношений возможен — анализ,
который в одно и то же время является ценностным,
теоретическим и эмпирическим28. Пессимистическое
отношение к возможности такого анализа неоправ­
данно. Как отметил Фрей (Frey 1971: 1095), такой пес­
симизм — это то же самое, что сказать: «Зачем позво­
лять вещам быть трудными, если, приложив неболь­
шое усилие, мы можем сделать их невозможными?»

28 Хорошим примером такого анализа служит: Gaventa 1980.

ВЛАСТЬ,
СВОБОДА
И РАЗУМ

Г Л А В А

I

I

В

этой главе я попытаюсь расширить обсуждение по­
нятия власти. Я начну с констатации сохраняюще­
гося несогласия относительно того, как следует пони­
мать власть, и рассмотрю вопрос о том, нужно ли нам
вообще это понятие, и если да, то зачем. Далее я пред­
ложу своего рода концептуальную схему, позволяю­
щую обозначить место ВРВ в дискуссии, частью ко­
торой был этот текст. Поскольку ВРВ была ответом
и вкладом в дебаты, имевшие место в американской
политической науке, она также исходила из посылок,
характерных для этих дебатов, то есть из понимания
власти, опирающегося на «интуитивную идею» Даля,
согласно которой «А имеет власть над В в той степени,
в какой он может добиться от В делать то, что В ина­
че не делал бы» (Dahl 1957 in Scott (ed.) 1994, vol.2:290).
Но это понимание было осуждено как «бесплодное»
(Taylor 1984: 171) в свете дальнейшего теоретического
осмысления темы власти, прежде всего Мишелем Фу­
ко, чей подход к власти обещал расширение и углубле­
ние дискуссии. Я считаю, что осуждение прежних по­
ходов было слишком пренебрежительным: Даль и его
последователи внесли в изучение узкого круга важ­
ных вопросов необходимую точность, ясность и ме­
тодологическую строгость. Они подверглись крити­
ке за то, что предложенный ими метод был слишком
ограниченным и что это вело к предвзятым и самодо­
вольным заключениям, а также препятствовало обра­
щению к более широким вопросам, касающимся ме­
нее явных и зримых способов обеспечения согласия со
стороны субъектов, в той или иной степени обладаю­
щих собственной волей. Фуко, наоборот, пролил свет
на эти вопросы, хотя и используя чрезмерно ритори­
91

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

ческий стиль, напрочь лишенный какой-либо методо­
логической строгости, и это подстегнуло мысль и ис­
следования во многих областях. Как мы увидим, ри­
торика Фуко вдохновила многих на такое понимание
власти, которое предполагает ошеломительное нис­
провержение сложившихся представлений о свободе
и рациональности. Однако, с моей точки зрения, это
не тот путь, по которому нам следует идти.
РАЗНОГЛАСИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО «ВЛАСТИ»
Мы говорим и пишем о власти в бесчисленном количе­
стве ситуаций, и мы обычно очень хорошо знаем (или
думаем, что знаем), что имеем в виду. В повседнев­
ной жизни и в научных работах мы обсуждаем ме­
стопребывание власти и ее пределы, обсуждаем, у ко­
го больше власти, как власти достичь, как ее обрести,
ей сопротивляться, ее сохранить или укротить, как ее
распределить или распространить, уравновесить или
максимизировать, как сделать ее более эффективной
и как ограничить ее следствия или избежать их. И при
этом среди тех, кто размышляет на тему власти, нет
согласия относительно того, как ее определять, как ее
понимать, как ее изучать и как ее измерять, если это
возможно. Об этом идут бесконечные споры, и конца
им не видно, нет даже согласия относительного того,
имеют ли смысл все эти разногласия.
Были предложены различные объяснения причин
такого положения дел. Одно из них указывает на полисемичность слова «власть»: как, скажем, слова «со­
циальный» и «политический», оно имеет множест­
во различных значений в зависимости от конкретной
ситуации или контекста. Другое объяснение обращает
внимание на то, что, как и слово «игра», слово «власть»
обозначает целый ряд различных объектов или рефе­
рентов, не имеющих никакой общей сущности и во­
обще ничего общего, что их объединяло бы, кроме
наименования: это то, что Витгенштейн называл «се­
92

II. В л

а с т ь

,

с во бо д а

и

разум

мейным сходством». Третье, близкое и также связан­
ное с Витгенштейном, объяснение состоит в том, что
различные понятия власти имеют место в разных ло­
кальных «языковых играх», а потому надежда прий­
ти к одному-единственному понятию власти являет­
ся иллюзорной. Четвертое объяснение исходит из то­
го, что власть есть «спорное по своей сути понятие».
Иначе говоря, в действительности существует только
одно понятие власти, но это понятие «вызывает бес­
конечные споры о его правильном использовании со
стороны тех, кто его использует» (Gallie 1955-1956:123).
Нужно коснуться всех четырех объяснений. Понят­
но, что мы употребляем слово «власть» бесчисленным
количеством способов в разных контекстах и с раз­
личными целями. Гоббс пишет, что для человечест­
ва характерно «вечное и беспрестанное желание все
большей и большей власти, желание, прекращающееся
лишь со смертью» (Гоббс 1991: 74), тогда как Бёрк пи­
шет, что «свобода, когда она становится принадлеж­
ностью массы, обретает власть» (Burke 1910 [1790]: 7;
Берк 1993:13). Неясно, в чем заключается общее, когда
говорят о power (власти / силе / мощи) в выражениях:
лошадиная сила и ядерная мощь/энергия (horse power
and nuclear power), сила благодати и сила наказания
(the power of grace and the power of punishment), борьба
за власть и власть группы «действовать сообща», ба­
ланс власти и разделение властей, «власть безвласт­
ных» и коррупция абсолютной власти. Кроме того,
различие способов понимания власти естественно для
различных перспектив и целей. Эдвард Саид задается
вопросом: «Зачем же воображать власть, и каково со­
отношение между желанием воображать власть и тем
образом, который в этом случае возникает?» (Said 1986:
151). Он имеет в виду, что последний по большей ча­
сти зависит от первого. Поэтому, как замечает Питер
Моррис, используя понятие власти, «ЦРУ не подразу­
мевает те аспекты жизни общества, которые волнуют
истового демократа, озабоченного общественными
93

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ы

Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

практиками», а «утилитарист, приветствующий силь­
ную власть, которая должна удовлетворять потребно­
сти, не входит в противоречие с романтическими се­
тованиями по поводу недостатка власти или возмож­
ностей для саморазвития» (Morriss 2002: 205).
И хотя существуют разные мнения относительно то­
го, где локализуется власть, насколько далеко она про­
стирается и как можно увидеть ее воздействие; спор
идет не о самих фактах, а о том, как мы должны их вос­
принимать, то есть в конечном счете о том, как концеп­
туализировать власть. Ибо, как я покажу далее, наши
представления о власти спорны и могут иметь серьез­
ные последствия. Когда мы стараемся понять власть,
именно то, как мы ее мыслим, разными путями связа­
но с тем, что мы стараемся понять. Наша задача в том,
чтобы представить ее таким образом, который подхо­
дит для описания и объяснения. Но наше понимание
власти может проистекать именно из того, что мы пы­
таемся описать и объяснить. Оно может также и фор­
мировать ее: то, как мы мыслим власть, может слу­
жить воспроизводству и усилению властных струк­
тур и отношений или же, напротив, может ставить их
под вопрос и ниспровергать. Наше понимание может
способствовать продолжению их функционирования
или же выявлять принципы их действия, эффектив­
ность которых увеличивается в силу их скрытого ха­
рактера. В той степени, в какой это верно, концепту­
альные и методологические вопросы неизбежно яв­
ляются и политическими, а потому понятие «власти»
является «спорным по своей сути» в том смысле, что
разумные люди, будучи не согласны морально и поли­
тически, могут прийти к согласию относительно фак­
тов, но не относительно того, где власть локализована.
Перед лицом этих разногласий, а также трудностей,
которые они порождают, иногда выражают сомнение
в том, что власть—это то понятие, которое может слу­
жить анализу. Возможно, это понятие скорее «мир­
ское» или «народное», а не «научное, это „категория

II. В л

а с т ь

,

с в о б о д а

и

разум

практики“, а не „категория анализа“»1. Доказать это
утверждение можно следующим образом. Власть (как
я покажу ниже) есть диспозиционное понятие, вклю­
чающее условные или гипотетические утверждения,
указывающие на то, что произойдет при определенных
обстоятельствах в том случае, если власть будет осуще­
ствлена. Таким образом, власть отсылает к возможно­
стям или способностям деятеля или деятелей, которые
он или они могут реализовать, а могут и не реализо­
вать. Но как это может быть объяснением? Если целью
социальной науки является редуцирование случайного
и выработка законоподобных объяснений результатов,
что делает возможными определенные предсказания,
тогда очевидно, что разговор о диспозициях и спо­
собностях становится бесполезным, как бесполезна
попытка доктора у Мольера объяснить воздействие
опиума его virtus dormitiva или «усыпляющей силой»2.
Поэтому Бруно Латур пишет, что «власть» есть «гиб­
кий и пустой термин». Он обозначает «то, что нужно
объяснить, действием других, которые подчиняются»:
его «можно использовать в качестве удобного способа
для указания на последствия коллективного действия»,
но «он не может объяснить, что удерживает коллек­
тивное действие». И поэтому Латур с легкостью вы­
носит своей вердикт: «от понятия власти следует от­
казаться» (Latour 1986: 266, 265, 278). А Джеймс Марч
в широко известной статье утверждает, что «понятие
власть приносит разочарование», поскольку «от нее
удивительно мало пользы при создании обоснован­
ных моделей сложных систем социального выбора»
1 См. об этом: Bourdieu 1990 [1980], ch. 5.
2 Один из ответов на это — «научный реализм», согласно
которому силы (powers) проистекают от внутренней при­
роды или конституции деятеля (Наггё and Madden 1975).
Другой ответ — Юна Ольстера: законообразные объясне­
ния в общественных науках неубедительны и слабы, и «ме­
ханизмы» позволяют нам объяснять, но не предсказывать
(Elster 1998 and 1999: ch. 1).
95

С

ти вен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

(March 1966: 70). Имея в виду те трудности, о которых
я говорил, он высказывает сомнения в том, что власть
является «реальной и осмысленной» и что «дым ука­
зывает на существование огня» (р. 68). Марч считает,
что у нас велик соблазн мыслить власть в силу ее «оче­
видности», но что мы должны устоять перед этим со­
блазном. Мы «вряд ли сможем говорить о нашей по­
вседневной жизни или о заметных социальных и по­
литических феноменах, не упоминая о власти», и мы
думаем, скорее всего, ошибочно, что «реальность вла­
сти очевидна» (Ibid.).
В своей книге я занял прямо противоположную по­
зицию. В ней я говорю о том, что власть реальна и осу­
ществляется самыми разными способами, в том числе
косвенными и скрытыми, и что, конечно, она наибо­
лее действенна, когда менее всего доступна наблюде­
нию как акторов, так и наблюдателей. Это ставит эм­
пирически ориентированных социальных ученых пе­
ред очевидным парадоксом; но я нисколько не имел
в виду, что из-за этого они должны просто оставить
свои усилия. Наоборот, у них есть три направления
деятельности: (1) искать наблюдаемые механизмы то­
го, что я называю третьим измерением власти; (2) на­
ходить способы их фальсификации и (3) выявлять те
отношения, характеристики и феномены власти, ко­
торые не относятся к первому и второму измерени­
ям. Конечно, даже если такие попытки их выявления
в терминах, эмпирически поддающихся фальсифика­
ции, окажутся неудачными, это не будет означать, что
соответствующие феномены не существуют: это будет
означать лишь то, что нам недостает необходимых ме­
тодологических инструментов и навыков.
Как будет ясно из нижеследующего, рассмотрение
темы в ВРВ было весьма неполным и односторонним.
Во-первых, оно было сосредоточено исключительно
на осуществлении власти, а во-вторых, относилось
только к ассиметричной власти — власти одних над
другими — и, кроме того, только к одному ее подти96

II. В л

а с т ь

,

с во бо д а

и

разум

пу, а именно к обеспечению согласия на господство.
Более того, речь шла только о бинарных отношени­
ях между акторами, которые якобы имели одни инте­
ресы. Ясно, что более полное описание предполагает
отход от этих упрощенных представлений и рассмот­
рение власти с учетом множества акторов с разными
интересами. Даже в рамках бинарных отношений, на­
пример, в браке, господство в конечном счете имеет
место лишь в некоторых интеракциях между сторо­
нами; по определенным вопросам их интересы в обо­
их направлениях могут не входить в конфликт3. Как
мы увидим, гораздо лучше определять власть в обще­
ственной жизни (по сравнению с тем, что было ска­
зано в ВРВ) в терминах способности деятелей произ­
водить значимые эффекты, особенно продвигая свои
собственные интересы и /и ли воздействуя на интере­
сы других—либо позитивно, либо негативно. Поэтому
я ставлю следующий вопрос: «Почему мы нуждаемся
в этом понятии? Зачем нам понятие власти?»
Странно, что, несмотря на все написанное о власти,
я смог найти лишь одного автора, который занимался
этим вопросом, а именно Питера Моррисса с его кни­
гой «Власть: философский анализ» (Morriss 2002), и я
буду опираться на этот материал. Он пишет, что мы
говорим о власти в трех контекстах, которые он назы­
вает «практическим», «моральным» и «оценочным».
Во-первых, практический контекст. Ссылаясь на за­
мечание Брайана Бэрри, что в любом обществе в число
власть имущих следует включать тех, кого хотело бы
подкупить ЦРУ (Barry 1974: 189), он говорит, что вам
нужно знать властные ресурсы других, «чтобы они
3 См.: Komter 1989. Например, интересы жены могут сов­
падать с интересами мужа, но по разным причинам. Он мо­
жет думать, что она понесла его одежду в прачечную, по­
тому что считает это своей обязанностью, но у нее могут
быть для этого совсем иные причины: пообщаться с подру­
гами или отправиться таким образом на любовное свида­
ние (я обязан этим примером Сьюзан Фрай).
97

С

ти в ен

Льюке» Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

могли что-то сделать для вас, или вы можете желать
удостовериться в том, что не подвергнитесь риску то­
го, что они сделают что-либо недружественное по от­
ношению к вам» (Morriss 2002: 37). Нам нужно знать
как наши собственные властные ресурсы, так и ре­
сурсы других, чтобы обрести свой путь в мире, насе­
ленном человеческими деятелями, индивидуальными
и коллективными, о власти которых мы должны быть
осведомлены, если хотим иметь шансы на выживание
и процветание. И конечно, наши собственные власт­
ные возможности отчасти зависят от использования
власти других, уклонения от нее или ее уменьшения.
Мы носим в наших головах представление о власти,
которой обладают эти деятели — об их диспозиционных способностях затрагивать наши интересы, —
обычно в форме молчаливого знания, которое предо­
ставляет нам некоторую возможность предсказания
и контроля. Власть действует здесь (по мнению Латура) как способ концентрации столь необходимого нам
контрфактического знания — знания того, что сдела­
ли бы эти деятели в гипотетических обстоятельствах.
Но заметьте, что это знание присутствует на разных
уровнях. Нам нужно знать, какова формальная власть
официальных лиц. Но нам также нужно знать и то, что
они в действительности могут сделать в отношении
нас, если захотят, учитывая при этом то, что мы зна­
ем об их положении и характере. И нам также нужно
знать то, что они могут сделать в отношении нас в не­
предвиденных обстоятельствах, или под давлением,
или в том случае, если будут вести себя иррациональ­
ным образом. Томас Гоббс считал, что человек стре­
мится к власти ради обеспечения «своих будущих же­
ланий», и даже в мире, который менее беспощаден
и опасен, чем изображенный им, такое обеспечение
требует знания того, какой властью обладают другие.
Во-вторых, моральный контекст. Здесь ключевой иде­
ей является идея ответственности. Согласно Теренсу
Боллу,
98

II. В л

а с т ь

,

сво бо д а

и

разум

когда мы говорим, что некто обладает властью или
является могущественным, м ы ... п р и п и сы ва ем о т ­
вет ст вен ност ь человеческому деятелю или деятель­
ности за произведение (или непроизведение) таких
результатов, которые сталкиваются с интересами
других человеческих существ (Ball 1976: 249).

Приводя эту цитату, Моррисе заключает, что связь меж­
ду властью и ответственностью «по своей сути негатив­
на: можно отрицать всякую ответственность, указы­
вая на отсутствие власти» (Morriss 2002: 39). Так, алиби
в контексте расследования преступления состоит в де­
монстрации того, что вы не могли это преступление со­
вершить; и оправдание в непредотвращении прискорб­
ных событий порой (но не всегда) состоит в демонстра­
ции того, что вы не могли их предотвратить. Но здесь,
на мой взгляд, Моррисе идет недостаточно далеко. Он,
конечно, прав, говоря, что, «когда дело доходит до мо­
ральной ответственности людей — их одобрения или
осуждения, — мы в любом случае смотрим на их дей­
ствия (или бездеятельность), а не на их властные воз­
можности» (р. 21-22). Однако, выясняя, где в обществе
локализована власть—то есть кто является более могу­
щественными акторами, у кого больше, а у кого меньше
власти,—мы должны решить, на чем сконцентрировать
наше внимание, учитывая все имеющиеся места влия­
ния. Власть имущими являются те, кого мы можем счи­
тать ответственными за значимые результаты. Именно
поэтому я ссылался на идею Ч.Райт Миллса о том, что
мы должны приписывать власть тем из занимающих
стратегические позиции, кто способен инициировать
перемены в интересах широких сегментов общества,
но не делают этого, а также на его утверждение, что
«ныне будет социологически реалистичным, морально
справедливым и политически императивным выдвигать
требования людям власти и считать их ответственными
за ход событий» (Mills 1959:100). Это, кстати, показывает,
что вопрос об ответственности является не только «мо­
ральным», но также — и в основном — политическим.
99

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

Чтобы проиллюстрировать сказанное, рассмотрим
следующий пример4. В силу того, как функционирует
рынок жилья в больших городах, многие простые, не­
богатые люди не имеют доступа к приличному жилью.
Такое положение можно рассматривать как структур­
ную проблему, поскольку оно является некоординиро­
ванным и непреднамеренным результатом независимых
друг от друга действий большого числа акторов, пре­
следующих свои собственные интересы: тех, кто пре­
доставляет аренду, покупателей домов, ипотечных кре­
диторов, агентов по недвижимости, девелоперов, тех,
кто отвечает за использование земли и кто планирует
транспортную инфраструктуру, и т.д. Но поскольку ин­
дивиды и группы не имеют доступа к жилью в силу дей­
ствий или бездеятельности других опознаваемых инди­
видов и групп, которые могли бы изменить ситуацию,
если бы действовали иначе, вполне возможно рассмат­
ривать последних как носителей власти по причине их
ответственности за происходящее. Поэтому, конечно,
на индивидуальном уровне власть имеют разборчивые
домовладельцы и коррумпированные чиновники; од­
нако на городском, корпоративном или национальном
уровнях политики и иные лица, занимающие «стратеги­
ческие позиции», которые могли бы индивидуально или
сообща изменить ситуацию, могут рассматриваться как
власть имеющие в той степени, в какой они проигнори­
ровали поддающиеся решению проблемы.
В-третьих, оценочный контекст. В данном случае речь
идет о вынесении суждения, об оценке социальных си­
стем, «распределения — и пределов — власти в общест­
ве». Моррисе выделяет здесь «две основные перспекти­
вы»: мы можем говорить о «степени, в которой гражда­
не обладают властью удовлетворять свои собственные
нужды и желания», или же о той степени, в какой обще­
ство «обеспечивает своим гражданам свободу от вла­
4 Я обязан этим примером, хотя и не таким его использо­
ванием, Айрис Марион Янг.
100

II. В л

а с т ь

,

сво бо д а

и

разум

сти других». Первое указывает на бессилие или отсут­
ствие власти, второе — на господство или подчинен­
ность власти другого или других, и «это не одно и то же,
так что одно не следует смешивать с другим». Конечно,
ошибочно считать, что, «если ты безвластен, то пробле­
ма в том, что ты находишься во власти кого-то друго­
го и что для того, чтобы иметь законное право на недо­
вольство, этот самый другой должен быть ответственен
за твое безвластие». Отсюда Моррисе делает вывод, «ес­
ли люди безвластны по той причине, что живут в обще­
стве определенного типа — то есть они имели бы боль­
ше власти, если бы социальное устройство претерпело
изменение, — тогда это само по себе является осужде­
нием данного общества. Радикальная критика общест­
ва требует от нас оценки этого общества, а не восхва­
ления или осуждения людей» (р. 40-42).
Моррисе прав, когда предостерегает нас от того, что
можно назвать «параноидальным заблуждением», то
есть от убеждения в том, что безвластие является след­
ствием господства — что когда у людей нет власти, это
возможно лишь по причине махинаций со стороны
власть имущих5. Однако его убеждение в том, что в на­
шем реальном мире это два совершенно разных вопро­
са— что, «когда мы порицаем некоторые формы соци­
альной организации, все, что требуется, это показать,
что именно они, а не те, кто от них страдает, ответствен­
ны за страдания людей в этом конкретном обществе. Не
нужно устанавливать, что нанесенный вред был чьимлибо намерением или что кто-то его мог предвидеть»
(р. 41), —не выдерживает критики. Во-первых, люди ча­
сто оказываются в положении безвластных и продол­
жают находиться в нем вследствие сознательных дей­
5 Юн Элстер отмечает, что на это заблуждение указывал
Макс Шелер, говоря, что оно имеет место тогда, когда «на­
ша фактическая неспособность приобрести какое-либо
благо ложно интерпретируется как некое позитивное дей­
ствие против нашего желания» (Шелер 1999: 59).
101

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

*. Р а

д и к а л ьн ы й

взгляд

ствий других — например, тех разборчивых домовла­
дельцев и коррумпированных чиновников, о которых
была речь выше. Но в любом случае (как я покажу ни­
же) власть не следует понимать узко, как то, что требу­
ет наличия намерения, действительного предвидения
и позитивных действий (как того, что противополож­
но отсутствию действия): власть тех, кто обладает вла­
стью, состоит в их способности влиять (негативно или
позитивно) на интересы (субъективные и/или объек­
тивные) других и нести за это ответственность. При та­
ком, более широком, взгляде на власть вопросы о без­
властии и господстве перестают быть столь явно разде­
ленными и обреченными на рассмотрение в отдельных
перспективах. (В самом деле, если мы мыслим безвла­
стие как несправедливостЪу а не как неудачу и злоключе­
ние, не связано ли это с тем, что мы считаем, что сущест­
вуют те, кто может в какой-то степени исправить наше
положение?) Как было отмечено выше, когда речь шла
об ответственности, среди власть имущих следует чис­
лить как тех, кто способствует безвластию других, так
и тех, кто имеет возможность в какой-то степени испра­
вить их положение. Там, где это невыполнимо, мы имеем
дело со структурными пределами власти. Здесь, конеч­
но, возникает большая и довольно трудная тема о связи
между властью и структурой, когда власть можно рас­
сматривать в ее связи с деятельностью, о чем я писал
в другом месте (Lukes 1977а; иной взгляд см.: Layder 1985
и Hayward 2000). Ограничимся в данном случае повто­
рением только одной мысли: общественная жизнь мо­
жет быть правильно понята только как взаимодействие
власти и структуры, как сеть возможностей для деяте­
лей, природа которых одновременно активна и структу­
рирована, делать выбор и следовать стратегиям в рам­
ках заданных границ, которые, как следствие, расширя­
ются и сжимаются с течением времени6.
Ср. формулировку этого взаимодействия Марксом: «Сле­
пая сила экономических отношений закрепляет господство

6

10 2

II. В л

а с т ь

,

с во бо д а

и

разум

ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ
Судя по всему, существует несколько, даже множество,
понятий власти. Но когда и как мы должны отличать
эти понятия одно от другого? И в случае спора о том,
где локализована власть, или о ее пределах и эффектах
каким образом мы можем сказать, что спорящие рас­
ходятся во мнениях относительно фактов, имея в виду
разные понятия, а не спорят об одном и том же поня­
тии? И имеет ли это значение? Ниже я буду отстаивать
мнение, что это имеет значение. С моей точки зрения,
на самом деле существует одно, всеобъемлющее, в выс­
шей степени общее или родовое понятие власти, при­
менимое ко всем случаям. В отношении к человече­
ским деятелям (индивидуальным и коллективным)
оно имеет два варианта (которые условно, но не точно
можно обозначить как понятия «власти к» и «власти
над»), и второй является подвидом первого, а альтер­
нативные способы понимания последнего указывают
на то, что было названо «сущностной спорностью» —
с серьезными последствиями для нашего понимания
общественной жизни.
Джон Локк старался схватить родовой смысл «вла­
сти /силы», когда определял обладание ею как спо­
собность «или производить перемену, или восприни­
мать ее» (Локк 1985: 285). Но и такой подход является
недостаточно общим, поскольку исключает способ­
ность сопротивляться переменам перед лицом изме­
няющегося окружения. Поэтому, расширяя опреде­
ление Локка, скажем, что обладание властью /силой
есть способность производить или воспринимать ка­
капиталистов над рабочими. Внеэкономическое, непосред­
ственное принуждение, правда, ещё продолжает приме­
няться, но лишь в виде исключения. При обычном ходе дел
рабочего можно предоставить власти „естественных зако­
нов производства“, т. е. зависимости от капитала, которая
создаётся самими условиями производства, ими гаранти­
руется и увековечивается» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 23: 746).

103

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

кие-либо перемены либо сопротивляться им. Буду­
чи в высшей степени общим, такое определение име­
ет несколько специфических следствий. Оно предпо­
лагает, что власть есть диспозиционное понятие. Оно
выявляет способность: власть есть потенциальность,
а не актуальность — и, конечно, такая потенциаль­
ность, которая может никогда не актуализироваться.
Как отмечает Энтони Кенни, непонимание этого ча­
сто приводит к
двум различным формам редукционизма, нередко
сочетаемым и смешиваемым, что связано с попыт­
ками свести власть или к ее осущ ествлению, или
к ее средствам. Когда Юм говорил о том, что разли­
чение власти и ее осуществления очень поверхност­
но, он стремился свести власть к тому, как она осу­
ществляется. Декарт же, когда он пытался отож де­
ствить все силы (powers) тел с их геометрическими
свойствами, стремился свести власть к ее средствам
(Kenny 1975:10).

Среди нынешних социальных ученых в «ошибку осу­
ществления» впали те, для кого власть означает лишь
каузальный источник наблюдаемой последователь­
ности событий. Это привело, например, политологов-бихевиоралистов (таких, как Даль, Полсби и дру­
гих) к отождествлению власти с успехом в области
принятия решений. Обладать властью значит выиг­
рывать: побеждать других в конфликтных ситуаци­
ях. Однако, как мы уже видели, такого рода победы
вполне могут вводить в заблуждение относительно
того, где же власть на самом деле локализована. Раймон Арон справедливо критиковал «такую социоло­
гию, которая гордится тем, что является строго эмпи­
рической и операциональной», и которая «ставит под
вопрос уместность термина „власть" за пределами та­
кой ситуации, когда он обозначает возможность, ни­
как не проявляющуюся, кроме как посредством дей­
ствий (решений)» (Aron 1964 in Lukes (ed.) 1986: 256).
В «ошибку средств» впадают те, кто соблазнен идеей,
104

II. В л

а с т ь

,

с во бо д а

и

разум

что власть должна означать все, что вовлекается в ее
функционирование, когда она начинает действовать.
Эта идея привела социологов и военных аналитиков,
например, к отождествлению власти с властными ре­
сурсами, такими как богатство и статус или как воору­
женные силы и оружие7. Но обладать властными ре­
сурсами — это не то же самое, что обладать властью.
Как Соединенные Штаты обнаружили во Вьетнаме и в
послевоенном Ираке, иметь военное превосходство —
не то же самое, что иметь власть. Короче говоря, на­
блюдая за осуществлением власти, можно убедиться
в том, что некто ею обладает, и описание властных ре
сурсов может стать ключом к пониманию ее распреде
ления, однако власть есть способность, а не реализа
ция и не средство реализации этой способности.
Сказанное — элементарно, однако игнорирование
этих соображений ввело в заблуждение многие выдаю
щиеся умы. Ясно мыслить власть непросто, и это ста
новится еще сложнее (и тогда возникает больше опас
ностей запутаться), когда мы пытаемся мыслить власть
в общественной жизни, — не в последнюю очередь по
тому, что мы все говорим и пишем о власти постоянно
и самыми разными способами. В этой главе я намере
ваюсь предложить своего рода концептуальную схему
с указанием фигур, которые заняли характерные пози
ции в споре о власти. Задача состоит в том, чтобы дать
читателю представление о способе концептуализации
власти, максимально приближенном к нашему повсе
Это также приводит некоторых феминисток к тому, что
бы мыслить власть как ресурс, который может быть пере
распределен (см., напр.: Okin 1989), —взгляд, который вое
ходит к Джону Стюарту Миллю. Ср. критику со стороны
Айрис Янг «дистрибутивной парадигмы», применяемой
к власти (Young 1990: 30-33), и замечание Эми Аллен, что
хотя «способность осуществлять власть может быть уси
лена благодаря значимым ресурсам (деньги, самоуважение
оружие, образование, политическое влияние, физическая
сила, общественный авторитет и т.д.), саму способность
не следует смешивать с этими ресурсами» (Allen 1999: 10).

7

105

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

дневному способу говорения о власти и о связанных
с нею терминах, а также чтобы обозначить связную концептуальную структуру, позволяющую с ясностью ука­
зать на то, какие вопросы возникают в связи с властью,
как они соотносятся друг с другом, и почему сохраня­
ются разногласия при попытках на них ответить—и по­
чему они вообще имеют значение. При этом, ввиду су­
ществования альтернативных и соперничающих слово­
употреблений, нам придется принимать определенные
решения и, принимая одни, отвергать другие.
Когда «власть» в родовом смысле употребляется
применительно к общественной жизни, она указыва­
ет на способности социальных деятелей. Согласимся
с тем, что эти деятели могут быть индивидуальными
или коллективными деятелями разных типов. Что ка­
сается индивидов, то здесь, я надеюсь, мы также мо­
жем согласиться, следуя за Аристотелем, что в отличие
от естественных сил (например, силы огня жечь дере­
во) существуют человеческие силы (human powers),
которые, как правило, являются «двусторонними си­
лами — такими, которые могут реализовываться по
своему желанию»; ибо, как отмечает Кенни, «разум­
ный деятель, имеющий в своем распоряжении все не­
обходимые внешние условия для осуществления вла­
сти (power), может решить этого не делать» (Kenny
1975: 53). Однако, продолжает Кенни, существуют и та­
кие человеческие силы, которые не являются двусто­
ронними или связанными с выбором: например, если
«кто-то говорит на языке, который я узнаю в процессе
слышания, не в моей власти его не понять» (Ibid.). Та­
кие «пассивные» силы, когда деятель «воспринимает»,
а не «производит» изменения, нечто испытывает, а не
порождает некий результат, могут иметь очень боль­
шое значение: сравним пассивную силу (власть) пере­
несения голода, восстановление после которого про­
исходит благодаря принятию пищи, с активной силой
(властью) аскетического голодания по религиозным
соображениям. Поэтому мы можем сказать, что, как
Юб

II. В л

а с т ь

,

с в о бо д а

и

разум

правило, человеческие силы — это способности, кото­
рые активизируются деятелями, совершившими вы­
бор в пользу действия (хотя выбор может быть край­
не ограниченным, а альтернативные пути практически
недоступными), а также это пассивные силы, которы­
ми деятели могут обладать независимо от своей воли.
Кроме того, деятели могут быть как индивидуаль­
ными, так и коллективными. Последние могут быть
разных типов: государства, институты, ассоциации,
союзы, общественные движения, группы, клубы и т.д.
Коллективные образования, как правило, сталкивают
ся с проблемой внутренней координации, однако ес
ли такой проблемы нет или если она может быть раз
решена так, что коллектив в состоянии действовать,
про него также можно сказать, что он обладает вла­
стью и что эта власть может быть двусторонней: она
может быть активирована, а может и не быть. Из все­
го этого следует, что ниже мы не будем приписывать
власть структурам, или отношениям, или процессам,
которые не могут быть охарактеризованы как деятели.
Приписывание особой власти конкретным деяте­
лям, индивидуальным и коллективным, может быть
относительно простым. Вопрос «Обладает ли опреде­
ленный деятель властью для того, чтобы произвести
такой-то результат?» ясен, тогда как ответ (если име
ется в виду успешное осуществление власти) риску­
ет оказаться ошибочным, поскольку зависит от (не­
определенного) набора предположений относитель­
но контрфактичности — сценариев, в которых одни
факторы считаются постоянными, а другие — пере­
менными. Действительно сложные проблемы возни­
кают тогда, когда мы стремимся (а мы это постоянно
делаем) собрать воедино и сравнить проявления вла­
сти. Мы очень часто задаемся такими вопросами: уве­
личилась ли власть президента? Утрачивают ли власть
профсоюзы? Каковы пределы власти единственной
сверхдержавы и исходящие от нее опасности? У ко­
го из членов команды больше всего власти? Как мож­
107

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

но наделить властью отверженных и маргинализиро­
ванных? Такие вопросы предполагают повсеместную
оценку меры власти у деятелей, сравнение меры этой
власти во времени (нынешняя власть по сравнению
с прошлой или предполагаемой будущей) и сравнение
количества власти у различных деятелей.
Чтобы оценить, какой властью обладает деятель, не­
обходимы, как мы увидим, два типа суждений: сужде­
ния, касающиеся масштаба того понятия власти, кото­
рое используется (грубо говоря, насколько широка та
линза, через которую рассматривается власть), и сужде­
ния, касающиеся значимости тех результатов, которые
может деятель произвести. Ибо во-первых, чем боль­
ше масштаб того, что в рамках определенного концеп­
туального подхода считается властью, тем больше вла­
сти можно увидеть в мире. А во-вторых, совсем не все
результаты будут иметь одинаковый вес при оценке той
степени власти, которой обладает деятель. Разные ре­
зультаты будут оказывать разное воздействие на инте­
ресы различных сторон (включая самого деятеля), во­
влеченных в ситуацию: многие из моих способностей
являются банальными (например, моя способность
производить движение воздуха, когда я говорю), тогда
как судья, который может вынести смертный приго­
вор, обладает большей властью, чем тот, кто этого сде­
лать не может. При оценке меры власти всегда необхо­
димы оценочные суждения, чтобы определить, какие
результаты увеличивают эту меру, а какие уменьшают.
Однако власть социальная, которую мы до сих пор
рассматривали и которой обладают индивидуально
или коллективно, не соответствует тому, как обычно
понимается «власть» в словоупотреблении и в книгах
философов, историков и социальных ученых. В этом
более ограниченном, но широко распространенном
понимании «власть» оказывается явным образом8 ре* Я говорю «явным образом», поскольку в целом следствия
социальной власти предполагают общественные отношения.

108

II. В л

а с т ь

,

сво бо д а

и

разум

ляционной и ассиметричной: обладать властью значит
обладать властью над другим или другими. Различие
между властью социального актора (в общем смыс­
ле) производить или воспринимать некие результа­
ты и этим, более ограниченным, смыслом лучше всего
обозначил, используя латинские слова, Спиноза, когда
в своем «Политическом трактате» различал potentia
и potestas. Potentia означает власть вещей в приро­
де, включая личности, «существовать и действовать».
Potestas употребляется тогда, когда речь идет о пребы­
вании во власти другого. Согласно Спинозе,
каждый бывает чужеправным (alterius juris) до тех
пор, пока находится под властью другого, и своеправным (sui juris) постольку, поскольку может отра­
зить всякое насилие, отомстить по своему желанию
за нанесенный ему вред и вообще поскольку он м о­
жет жить по своему усмотрению (Спиноза 1957:294).

Латинские слова, употребляемые Спинозой, прекрас­
но выражают то концептуальное различение, на ко­
торое опираются содержащиеся в этой главе размыш­
ления. Они гораздо больше подходят для этого, чем
термины живых языков. По-немецки это различение
отчасти выражается словами Macht и Herrschaft, од­
нако английское power его игнорирует, как и италь­
янское potere (хотя potenza эквивалентно potentia,
но potesta гораздо уже, чем potestas). По-французски
слова pouvoir и puissance несут в себе оба смысла, хо­
тя только второе обычно означает власть в собствен
ном смысле как способность, тогда как первое ско
рее указывает на ее осуществление (Aron 1964) —тем
самым порождая путаницу, когда pouvoir переводит
ся словом power. По-русски, согласно Ледяеву, слово
властьу обычно переводимое как powery означает ско
pee potestasy поскольку «его обычно используют для
обозначения способности кого-либо контролировать
(посредством господства, принуждения, влияния) дру
гих: „власть“ представляют как нечто, что „над“ нами
109

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

что ограничивает нашу свободу, создает препятствия
и т.д.» (Ledyaev 1997: 95).
Понятие ассиметричной власти, или власти как
potestaSy или «власти над» является поэтому суб-понятием или вариантом понятия власти как potential
это способность иметь другого или других в вашей
власти, ограничивая их выбор и тем самым обеспечи­
вая их согласие. Такая власть является способностью
производить особые результаты: среди них те, кото­
рые обозначаются понятием господствйу и такие тес­
но связанные с ним понятия, как субординация, под­
чинение, контроль, конформизм, согласие и повинове­
ние. Но теперь возникает целый ряд новых вопросов.
Как следует понимать, теоретически осмыслять и эм­
пирически изучать власть-господство и особенно ре­
зультаты и механизмы, которые к ней приводят? Это
предмет обширной литературы и недавних дискуссий,
включая так называемую «дискуссию о власти», вкла­
дом в которую была и ВРВ.
КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СХЕМА
Обрисовав общую ситуацию с понятием власти, я те­
перь перехожу к более подробной концептуальной схе­
ме. Начнем с более широкого понятия власти какpotentia.
Во-первых, рассмотрим то, что можно назвать кругом
проблему находящихся в чьей-то власти. Под этим я по­
нимаю некое число проблем, результат разрешения ко­
торых я могу определять. Предположим, что я и вы яв­
ляемся министрами в каком-то правительстве. Я могу
добиться осуществления некоей политики в сфере сво­
их полномочий, но не могу определять решения по ка­
кой-то другой проблеме, тогда как вы можете добиться
определенных решений по другим вопросам. Конечно,
такое выделение «проблем» может показаться спорным,
и очевидно, что значимость проблем, решение которых
вы можете определять, касается оценки вашей власти
(см. ниже); однако (при прочих равных) чем шире та
110

II. В л

а с т ь

,

сво бо д а

и

разум

сфера, в которой некто может добиться значимых ре­
зультатов, тем больше у него власти. Власть в рамках
одной проблемы может быть крайне важным фактором
(например, власть таких групп давления, как Гринпис),
но расширение этой сферы означает (опять же при про­
чих равных) увеличение возможностей добиваться зна­
чимых результатов. В случае такого различения иногда
проводят аналогию с властью и деньгами (см.: Parsons
1963). Обладание властью применительно только к од­
ной проблеме есть недостаток ликвидности — ваша по­
купательная способность крайне ограничена, — тогда
как власть в отношении многих проблем представляет
собой больший потенциал обмена и может быть реали­
зована разными способами.
Во-вторых, рассмотрим то, что можно назвать кон­
текстуальной сферой власти. В каких обстоятельствах
она может осуществляться? Понимается ли под «вла­
стью» то, что деятель может совершить только в ре­
ально предлагаемых обстоятельствах или же в лю­
бых иных условиях? В первом случае вы являетесь
власть имущим, если можете добиться соответствую­
щих результатов лишь тогда, когда предлагаемые об­
стоятельства позволяют вам это сделать (например,
сложилась такая конкретная конфигурация электо­
ральных предпочтений, что ваш голос оказывается
решающим); во втором случае вы можете сделать это
в разных возможных обстоятельствах. Первое указы­
вает на способность действия в особых условиях ме­
ста и времени, сложившихся здесь и сейчас; второе —
на способность, которая может быть актуализиро­
вана в различных (стандартных) контекстах. Питер
Моррисе обозначил первое словом ableness, а второе —
словом ability, но я не буду следовать этим, доволь­
но искусственным, обозначениям9. Я буду называть
9 Довольно странным образом Моррисе считает, что «со
циальная и политическая власть, как правило, есть разно
видность ablenessy а не a b ility » (Morriss 2002: 83).
Ill

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с ты

Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

первое «способностью, связанной с контекстом» (context-bound ability), а второе — «способностью, не свя­
занной с контекстом» (context-transcending ability). Это
различение обнаруживает интересный аспект отноше­
ний между властью и сопротивлением — и, в более об­
щем плане, между властью и препятствиями всех ви­
дов10. Ибо моя способность, связанная с контекстом,
здесь и теперь, увеличивается до максимума, если со­
противление или препятствия осуществлению моей
власти сводятся к минимуму, тогда как моя не связан­
ная с контекстом способность тем больше, чем силь­
нее сопротивление ей или чем больше число и мас­
штаб препятствий, которые я могу (используя имею­
щиеся возможности и ресурсы) преодолеть.
В-третьих, рассмотрим отношение между властью
и намерением. Бертран Рассел определял власть как
«производство преднамеренных следствий» (Russell
1938:25), Макс Вебер и Ч. Райт Миллс связывали власть
с осуществлением «воли» власть имущих, а многие, как
Голдмэн, считают, что власть есть «достижение желае­
мого» (Goldman 1972,1974а, Ь). Очевидно, что некоторые
способности суть способности достигать преднамерен­
ных следствий. (На самом деле здесь две возможности:
способность достигать того, к чему я действительно
стремлюсь, и способность достигать того, к чему я мог
бы гипотетически стремиться.) Если я обладаю такой
способностью, то я могу при наличии соответствую­
щих ресурсов и благоприятных обстоятельств достичь
желаемых результатов (если я могу их достичь толь­
ко в данных обстоятельствах, значит это способность,
связанная с контекстом); и если я обладаю такой спо­
собностью, вы вполне можете рассчитывать на то, что
я достигну желаемого результата, если приму решение
10 Это хорошо понимал Макс Вебер, который, определяя
власть как шанс актора или акторов осуществить свою во­
лю, добавлял: «несмотря на сопротивление»; и, более резко:
«даже вопреки сопротивлению других» (Weber 1978 [19101914]: 53, 926).
112

II. В л

а с т ь

,

сво бо д а

и

разум

действовать в этом направлении. Однако большинстве
наших действий имеют бесчисленное множество, це
лые цепочки непреднамеренных следствий, некоторые
из которых весьма значимы, и среди этих последних
есть явные примеры осуществления власти. Например
обладающие властью люди вызывают почтительное от
ношение у других, хотя могут к этому и не стремиться
Те, кто проводят опросы, могут непреднамеренно по
влиять на исход выборов. Обычное следование прави
лам может иметь неожиданные последствия, например
приводить к изменениям окружающей среды. И конеч
но, как говорилось в первой главе, непреднамеренные
следствия осуществления власти могут оказаться не
предвиденными (хотя если считать их осуществлена
ем власти, то они должны предусматриваться). Сфера
экономической власти изобилует такими примерами;
когда определенные решения — скажем, поднять це
ны или совершить инвестицию —уменьшают или уве
личивают возможности и выбор неизвестных других,
а кредиторы имеют власть над заемщиками. То, что
акторы делают намеренно, всегда порождает цепь не­
преднамеренных последствий, и вряд ли можно отри­
цать, что некоторые из них обнаруживают власть этих
акторов. Конечно, расстройство планов можно интер­
претировать как указание на недостаток власти, позво­
ляющей контролировать события, однако, как уже го­
ворилось ранее, мы можем возлагать ответственность
на тех, или считать подотчетными тех, кто имеет власть
содействовать или препятствовать удовлетворению ин­
тересов других, но не осознали этого или не уделили
этому должного внимания.
В-четвертых, рассмотрим различие между активной
и пассивной властью. Осуществлять власть значит со­
вершать действия. В самом деле, выражение exercising
power («осуществление власти») предполагает деятель­
ность, тогда как выражение exerting power обозначает
еще более энергичную деятельность. Здесь нужно сде­
лать три замечания. Первое: различие может быть чиПЗ

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

сто вербальным: голосовать — значит не воздержать­
ся от голосования; воздержаться — значит не голосо­
вать. Второе и более важное: «негативные» действия
или воздержание от действия порой можно понимать
именно как действия, имеющие последствия (собст­
венно, установить их можно только по их следстви­
ям). Поэтому иногда воздержание от действий или не­
вмешательство может быть формой власти, как это
было в случае с US Steel в городе Гэри, штат Индиана.
Считаем ли мы действием воздержание от действия,
зависит от того, видим ли мы значимые последствия,
причиной которых стало такое действие, и склонны ли
мы рассматривать воздержавшегося от действия акто­
ра в том или ином смысле ответственным за свое без­
действие. Но именно об этом и идет речь, когда нужно
ответить на вопрос, могут ли «негативные» действия
быть проявлениями власти. Нет достаточных основа­
ний для того, чтобы принципиально исключить воздер­
жание от позитивных действий из сферы проявлений
власти. Конечно, должен быть какой-то критерий, по­
зволяющий отбирать соответствующие не-события как
действия, понятые в смысле воздержания от позитив­
ного «вмешательства», то есть нужна отправная точка,
исходя из которой можно контрфактически рассмат­
ривать вмешательство, о котором идет речь, как одно­
временно возможное и такое, за которое деятель мог бы
нести ответственность. Конечно, власть, проявляющая­
ся через бездействие, предполагает способность дей­
ствовать (и наоборот). Но именно поэтому в анализе
власти позитивные действия не имеют особой значи­
мости. Действие может быть знаком слабости (напри­
мер, в случае согласия с требованиями репрессивных
режимов — как это было в советское время с комму­
нистическими выборами); и показателем власти акто­
ра может быть его способность избегать совершения
позитивных действий или сопротивляться такому со­
вершению. Так, США в период администрации Буша
продемонстрировали свою власть, не ратифицировав
114

II. В л

а с т ь

,

с в о бо д а

и

разум

Киотский протокол по изменению климата и не при­
няв участия в работе Международного уголовного суда.
Более того, о власти какого-либо деятеля может сви­
детельствовать тот факт, что для него деятельность не
является необходимой. Конечно же, моя власть тем
больше, если я могу достичь требуемых результатов без
всяких действий с моей стороны — в силу отношения
ко мне других или благоприятной расстановки общест­
венных сил, содействующих получению таких резуль­
татов. Власть может проистекать от того, что получи­
ло наименование управления предвидимыми реакция­
ми (Friedrich 1941:589-591), когда другие предчувствуют
мои реакции на нежелательные для меня действия (или
бездействие) с их стороны и опережают возможные
насильственные меры воздействия на них: очевидный
пример — самоцензура, осуществляемая писателями
и журналистами в условиях авторитарных режимов.
Конечно, неактивная власть, накопленная такими ре­
жимами, часто является остатком прошлого исполь­
зования активной власти, нередко с применением на­
силия и порой в огромных масштабах. Но совсем не
любая неактивная власть восходит к активной власти
столь непосредственным образом. На самом деле ино­
гда предощущение реакций может быть ложным, то
есть ошибочным, поскольку проистекает от неумест­
ных страхов. Кроме того, неактивная власть может по­
рождаться какими-то свойствами властного деятеля,
например, привлекательностью, а не его действиями.
Такова харизматическая власть, подобная магнетиз­
му (хотя в действительности харизматичные лидеры
обычно много и искусно работают, чтобы достичь со­
ответствующего эффекта). Неактивная власть, связан­
ная со статусом, то есть отличием, освобождает тех,
кто занимает прочные позиции, от необходимости ду­
мать о действиях для сохранения своего положения.
Поэтому Джеймс Скотт говорит, что «воздействие вла­
сти лучше всего видно в актах, указывающих на отли­
чие, подчинение и заискивание», и отмечает, что власть
115

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

означает «отсутствие нужды в действии или, точнее,
способность вести себя бессистемно и пренебрегать ка­
кими-либо конкретными действиями» (Scott 1990: 2829). Различие между активной и неактивной властью
можно уподобить отношению между властью и затра­
тами (см.: Goldman 1974b). Если моя власть сокращает­
ся по мере увеличения затрат на ее осуществление и ес­
ли необходимость в активном осуществлении власти
сама по себе рассматривается как такая затрата, тогда
можно сказать, что неактивная власть снижает затра­
ты до нулевого уровня.
Табл. 1
К руг проблем

К о н т ек ст

Н а м е р ен и е

А кт ивност ь

Одна
проблема

Связанность
с контекстом

Преднамерен­
ные следствия

Активное
осуществление

Множество
проблем

Несвязанность
с контекстом

Непреднамерен­
ные следствия

Неактивное
присвоение

Таблица 1 иллюстрирует вышесказанное. Четыре ко­
лонки представляют собой четыре только что рас­
смотренных аспекта в разделенном виде (хотя на са­
мом деле они все связаны): каждая ячейка в верхнем
ряду — это одна альтернатива, а в нижнем ряду — ее
отрицание. Власть социального деятеля, как она обо­
значена в верхнем ряду, будет (при прочих равных)
увеличиваться, если он займет каждую из позиций,
обозначенных в нижнем ряду. Допустим, я в состоя­
нии добиться определенного решения по какой-то
проблеме в существующих обстоятельствах, достигая
желаемого и проявляя свою волю. Разве моя власть не
возрастет, если я могу добиться решения по целому
ряду проблем в различных обстоятельствах, порождая
значимые непреднамеренные последствия, при этом
даже не пошевелив пальцем?
До сих пор мы видели, что способность, которую
обозначает «власть», может иметь разный объем, за­
116

II. В л

а с т ь

,

с во бо д а

и

разум

висящий от круга проблем, которые ей подвластны,
от контекстуальной сферы и от степени непреднаме­
ренности и неактивности, которую обнаруживают ее
проявления. Однако отметьте, что все эти основания
для вариаций применимы к случаям, взятым по от­
дельности, один за другим: власть всякого данного
агента возрастет, если применительно к этому агенту
возрастет каждый из указанных элементов. Но мы не
только приписываем власть ее агентам, определяя, ка­
кой властью они обладают и в какой степени; мы так­
же выносим сравнительные суждения о самой власти.
Мы хотим знать, насколько большей властью облада­
ет один агент в сравнении с другим. В отдельных слу­
чаях их власть может быть одинаковой в отношении
круга проблем, которые они решают.
Относительно власти некоего агента при решении
данного вопроса или круга вопросов мы можем ска­
зать, что власть другого агента при решении этого во­
проса или круга вопросов больше, если решение при­
нимается в более широкой контекстуальной сфере,
приводит к дополнительным значимым последствиям
или требует меньше затрат. В другом случае круг про­
блем, с которыми имеет дело один агент, может вклю­
чать проблемы, с которыми имеет дело другой агент.
Если твой масштаб больше, чем мой (то есть ты мо­
жешь добиться всех результатов, которых могу добить­
ся я, и даже больше), мы можем сказать, что твоя власть
превышает мою. Но, конечно же, большинство сравне­
ний власти являются более сложными, чем любой из
приведенных примеров, ибо в основном мы сравнива­
ем власть различных агентов, имеющих дело с разными
проблемами. Но нам интересно сравнить общий объем
их власти в тех случаях, когда власть, которой они об­
ладают, не совпадает и часто не пересекается.
Такое сравнение обращает внимание еще на один ас­
пект, имеющий отношение к различию форматов или
масштабов власти. Ибо я буду обладать большей (в це­
лом) властью, чем ты, если я смогу добиться таких ре­
117

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ы

Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

зультатов, которые будут более «значимыми», чем те,
которых можешь добиться ты. Но как мы можем су­
дить о значимости результатов? Ответ, который на­
прашивается: мы должны смотреть на то, как они воз­
действуют на интересы агентов, о которых идет речь.
Понятие «интересов» указывает на то, что является
важным в жизни людей. Как мы увидим, это можно
интерпретировать чисто «субъективно», так что мои
интересы будут определяться тем, что важно для ме­
ня самого; или же это можно интерпретировать та­
ким образом, чтобы включать «объективные» сужде­
ния о том, что мне на пользу, а что мне вредит, так что
вопрос о пользе и вреде будет решаться не с точки зре­
ния моих собственных предпочтений или суждений.
Сравнивая власть агентов в случае различия того кру­
га проблем, с которыми они имеют дело, мы неизбежно
включаем суждения относительно того, в какой степе­
ни и какими способами власть, которой они обладают,
способствует учету их собственных интересов и за­
трагивает интересы других. Как правило, мы счита­
ем, что власть обладающих властью направлена на со­
блюдение их интересов (хотя стоит обратить внимание
на рассуждения Сьюзан Стрейндж о том, как финан­
совая власть США способна рикошетом ударить по ее
обладателям и в конечном счете нанести им урон—см.:
Strange 1990). Оставив в стороне это убеждение, следу­
ет отметить, что именно воздействие власти на интере­
сы других дает основание судить о ее масштабе.
Таким образом, как уже отмечалось, большинство
скорее всего скажет, что судья, имеющий власть при­
говаривать к жизни или к смерти, обладает большей
властью, чем судья, не имеющий такой власти: второй
судья может быть уполномочен выносить решения по
более широкому кругу дел, но первый будет обладать
большей властью. Подобным образом и мафия в той
сфере, которую она контролирует, обладает большей
властью, чем другие влиятельные группы, организации
и правительственные структуры—отчасти в силу того,
118

II. В л

а с т ь

,

с в о бо д а

и

разум

что она может приносить как больше вреда, так и боль­
ше выгоды. Власть мультимедийных магнатов больше,
чем, скажем, власть рекламщиков или рок-звезд. Если
я могу оказывать воздействие на ваши главные инте­
ресы, моя власть (в отношении вас) будет больше, чем
власть того, кто оказывает на вас лишь поверхност­
ное влияние. Хотя, конечно, вопрос о том, в чем состо­
ят интересы людей, что является главным в их жизни,
а что второстепенным, является спорным по своему
существу. Как бы на него ни отвечать, такой ответ по­
требует занять какую-то сторону в современных мо­
ральных, политических и даже философских спорах.
Отсюда следует, что сравнение власти, предполагаю­
щее оценку ее воздействия на интересы агентов, не­
возможно без ценностных суждений.
Есть и иные способы понимания того, что является
интересами агентов. Один способ — чисто субъектив­
ным образом прямо отождествлять их с предпочте­
ниями (в противоположность преходящим желаниям
и прихотям)11. Такие предпочтения могут, как говорят
экономисты, быть «выявлены» (revealed) в актуальных
ситуациях выбора, как это происходит с поведением
на рынке или в ходе голосования. Я называю такие
предпочтения явными. Но они могут быть более или
менее скрытыми от взгляда, поскольку не выявились
в ситуации актуального выбора: они могут принимать
форму лишь отчасти артикулированного или совсем
неартикулированного недовольства или же сильного
желания, так как в силу пристрастий господствующей
политической повестки или доминирующей культуры
они не были услышаны, а, может быть, даже и не были
озвучены. Я называю такие предпочтения скрытыми.
11 Я понимаю предпочтения как структурированные,
устойчивые, поддающиеся упорядочению диспозиции
к выбору определенного положения дел, а не какого-то
иного, которые в свою очередь предполагают диспозиции
действовать в особых условиях так, а не иначе.

119

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ы

Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

В основе отождествления интересов с предпочтения­
ми, явными или скрытыми, лежит мнение Бентама, что
каждый сам лучше всего судит о своих собственных
интересах: чтобы обнаружить, в чем состоят интере­
сы людей, нужно либо наблюдать за тем, что они выби­
рают, либо из того, что они говорят или делают, делать
выводы относительно того, что бы они выбрали, ес­
ли бы у них был выбор, которого они сейчас не имеют.
Другой способ понимания интересов — рассматри­
вать их как необходимые условия человеческого бла­
госостояния: в чем индивиды обычно нуждаются для
того, чтобы удовлетворять свои жизненные потреб­
ности с их собственной точки зрения, каковой бы по­
следняя ни была. В данном случае я имею в виду то, что
политические философы по-разному называют «пер­
вичными благами» (Ролз) или «ресурсами» (resources—
Дворкин), которые удовлетворяют «основные потреб­
ности» (описываемые по-разному) или сообщают лю­
дям «основные человеческие способности» (Сен) или
же «главные способности» (Нуссбаум). Все это различ­
ные способы указания на особые условия, позволяю­
щие людям преследовать различные, поставленные
ими себе цели и реализовывать понимание того, что
придает жизни ценность и без чего этих целей нель­
зя будет достичь, а это понимание реализовать (или
же на этом пути окажутся труднопреодолимые пре­
пятствия). Среди интересов, определяющих благосо­
стояние, такие основные элементы, как здоровье, до­
статочное питание, физическая неприкосновенность,
кров, личная безопасность, незагрязненная окружаю­
щая среда и проч. Некоторые, прежде всего Джон Ролз,
указывают на «права, свободы, благоприятные воз­
можности, доходы и богатство» (Ролз 1995: 68) и тем
самым поднимают вопрос о культурной специфике.
Какие из этих интересов, определяющих благосостоя­
ние, можно рассматривать как универсальные челове­
ческие интересы, не зависящие от образа жизни, а ка­
кие свойственны конкретным культурным регионам
120

II. В л

а с т ь

,

с в о бо д а

и

разум

(см.: Nussbaum 2000: 34-110)? Но каким бы ни был от­
вет на этот вопрос, так понятые интересы, связанные
с благосостоянием, не зависят от предпочтений и по­
этому могут мыслиться как объективные. Их статус
интересов людей не имеет своим источником факт
стремления к ним людей; условия жизни, которые на­
носят вред вашему здоровью, противостоят вашим ин­
тересам в этом смысле, каковы бы ни были ваши пред­
почтения, даже если вы активно стараетесь свои пред­
почтения продвигать.
Третий способ понимания интересов — рассматри­
вать их и не как предпочтения, и не как необходимые
условия для ведения достойной жизни, но скорее как
то, что конститутивно для благополучия, то есть со­
ставляет само содержание ведения такой жизни. Так,
ваши интересы могут проявляться в главных устрем­
лениях и долгосрочных целях, в перспективе реали­
зации которых вы видите свою жизнь, либо в «мета­
предпочтениях» или «сильных оценках», в свете кото­
рых вы определяете, какие желания и предпочтения
делали бы вашу жизнь лучше (см.: Taylor 1985, vol. 1:
15-44; vol. 2: 230-247), либо во всей совокупности же­
ланий, предпочтений и метапредпочтений, предпола­
гаемых такой жизнью, которую вы хотели бы вести,
независимо от реальной возможности осуществить
это стремление (см.: Feinberg 1984). Здесь интересы
определяются содержанием, стоящим за представле­
нием о ведении достойной жизни. Конечно, что счи­
тать достойным или ценным и что считать недостой­
ным и лишенным ценности, — это глубокий, главный
и спорный этический вопрос — как и вопрос о том, как
на него отвечать. Все, что я хочу в данном случае,—это
обратить внимание на то, что понятые таким образом
интересы тоже не зависят напрямую от предпочтений,
поскольку это понимание интересов как благополу­
чия позволяет увидеть, что на самом деле люди могут
предпочитать такую жизнь, которая противоречит их
собственному пониманию своего благополучия.
121

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

Поэтому спорные суждения относительно значимо­
сти отчасти определяют оценку общей власти агента
и при этом разными способами. Как отмечает Моррисе,
«люди обладают тем большей властью, чем более зна­
чимыми являются результаты, которых они могут до­
стичь» (Morriss 2002: 89). Более того, если я могу за­
тронуть интересы других в большей степени, чем ты
(при определенном понимании интересов), значит, при
прочих равных, это дает основание предположить, что
я обладаю большей властью. Однако, как мы видели,
интересы понимают по-разному. И как я должен воз­
действовать на их интересы? Положительным или от­
рицательным образом? Должен ли я способствовать
или же препятствовать их соблюдению? Многие из тех,
кто пишет о власти, имеют в виду именно последнее12:
обладать властью значит действовать вопреки интере­
сам других. Такое убеждение вполне может быть след­
ствием акцентирования власти как potestas или вла­
сти над другими (что будет рассмотрено ниже), хотя,
как мы увидим, это возможно и при учете интересов.
Но на самом деле нет никаких оснований считать, что
власть имущие всегда угрожают интересам других вме­
сто того, чтобы порой им соответствовать; в действи­
тельности иногда употребление власти может прино­
сить пользу всем, хотя обычно и неравномерно. И раз­
ве у меня больше власти, если я могу действовать либо
с учетом, либо без учета твоих интересов? И когда мы
хотим компаративистски оценить власть агента в це­
лом, как нам взвесить и сопоставить способность учи­
тывать интересы других и способность их не учиты­
вать? И какое значение имеют в данном случае цифры?
Интересы скольких людей я должен затронуть, что­
бы иметь больше власти? Как сравнить два случая: ко­
гда я поверхностно затронул интересы многих людей
и когда я глубоко задел интересы немногих? Правда со­
стоит в том, что понятие власти как таковой не предо­
12 Включая настоящего автора в тексте В Р В .

II. В л

а с т ь

,

с во бо д а

и

разум

ставляет правил, позволяющих решить, как ответить
на эти вопросы. Ответить на них можно, лишь опи­
раясь на некоторые конвенции, или на основопола­
гающую теорию, или же на изучение серии конкрет­
ных случаев, то есть в свете контекстуального подхода.
А теперь обратимся к более узкому понятию власти
как potestas — когда агент или агенты обладают вла­
стью над другим или другими. Обладать такой властью
значит быть в состоянии ограничивать их выбор, тем
самым обеспечивая согласие с их стороны. Поэтому
это есть способность обеспечивать согласие, так что
необходимы одновременно и ограничение, и согласие:
власть имущий агент может иметь возможность на­
лагать ограничения, но он имеет власть только в том
случае, если при наложении ограничения подчинен­
ный выражает согласие. Это согласие может быть как
принудительным, так и добровольным. В первом слу­
чае власть является насильственной. Во втором случае
власть требует согласия со стороны тех, кто распоря­
жается своей волей13. Однако, как замечает Эми Аллен,
такая ограничивающая власть «должна быть более
широким понятием, чем господство» (Allen 1999:125),
поскольку, если не брать в расчет мазохистов, принято
считать, что господство осуществляется против инте­
ресов тех, над кем господствуют, а такая власть и зави­
симость (то есть состояние подчиненности ей) порой
может учитывать интересы тех, кто находится в сфе­
ре ее действия или по крайней мере их не нарушать.
В исследовании Томаса Вартенберга (Wartenberg
1990), которое сосредоточено на понятии «власти над»,
проводится различие между господством и такой яв­
но благотворной властью. Одним из примеров такой
власти является патернализм — как в случае, когда
правила требуют пристегивать ремни безопасности:
13 В XVII веке это отмечал ла Боэси, когда писал, что «са­
ми жители допускают или скорее порождают свою рабскую
зависимость» (ла Боэси 1962: 194). См.: Rosen 1996.

123

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

*. Р а

д и к а л ь н ы й

взгляд

Л, стремясь предотвратить вред или принести поль­
зу By может действовать вопреки обычным желаниям
и предпочтениям В, тем самым ограничивая свободу
действия В. Вартенберг отличает этот пример от дру­
гих форм благотворной власти, которую он называет
«преобразовательной» (transformative), ссылаясь на фе­
министские тексты, посвященные материнской забо­
те как примеру использования власти ради поддержки
другого, увеличения его ресурсов, возможностей, эф­
фективности и способности действовать. В качестве
других примеров он приводит обучение, преподавание,
воспитание и лечение, ссылаясь на платоновское опи­
сание Сократа, который господствовал на агоре и вы­
зывал у своих молодых собеседников плодотворное за­
мешательство, чтобы они могли достичь самопознания
* и самоопределения. И к этому можно добавить очевид­
ные примеры командной власти — отношений подчи­
нения, без которых не может быть взаимодействия,
как это происходит в армии, при управлении оркест­
ром и в ходе спортивных тренировок. Ричард Сеннет
недавно обратил внимание и на другой случай, когда
подчинение власти имеет ценность: он поставил под
вопрос распространенное мнение, что зависимость,
помимо сферы интимных отношений, всегда унизи­
тельна, утверждая, что «либеральный канон» воспри­
нимает как само собой разумеющееся «представление
о взрослости», согласно которому зависимость позор­
на по своей сути (Sennett 2003: 102). Он прав относи­
тельно отрицания зависимости либеральным каноном:
Локк противопоставляет «повиновение ребенка своим
родителям» и «свободу человека в совершеннолетнем
возрасте» (Локк 1988:296), Кант пишет о просвещении
как выходе из погруженности в состояние незрелости,
когда человек начинает думать сам за себя, не нужда­
ясь в руководстве со стороны других14, а Джон Стюарт
u В своем «Ответе на вопрос: что такое Просвещение?»
Кант пишет: «Просвещение — это выход человека из со-

124

II. В л

а с т ь

,

с в о бо д а

и

разум

Милль ставит в оппозицию патерналистское вмеша­
тельство в дела людей ради их собственного блага и со­
временных либералов, озабоченных такой зависимо­
стью*15. Точка зрения Сеннета заключается в том, что
либеральный взгляд является проявлением культур­
ной специфики и что зависимость, как в частной, так
и в публичной сфере, сама по себе может быть совме­
стима с достоинством.
ВЛАСТЬ КАК ГОСПОДСТВО
Нам осталось рассмотреть вопрос о том, как следует
понимать власть как господство. Что придает власти
над другими качество господствования? И что в этом
плохого? Каким образом такая власть противоречит
интересам этих других? Можно ли убедительно пока­
зать, что примеры, приведенные в предыдущем разделе,
не являются примерами господства? Возможно, некото­
рые из них как раз являются таковыми или иногда яв­
ляются. Возможно, мы должны рассматривать патерна­
лизм, когда он оправдан, как оправданное господство,
а не как благотворную власть: может быть, те, кто не
пристегивает ремни безопасности, как раз нуждаются
в том, чтобы над ними господствовали. Возможно, мы
должны допустить, что некоторые матери господству­
ют, что некоторые врачи склонны к манипуляции и что
некоторые офицеры в армии применяют меры физиче
ского воздействия. Но случаи, когда подчинение власти
и зависимость могут быть поняты как случаи не-гос
подства, характеризуются тем, что ограничение выбо
стояния своего несовершеннолетия, в котором он находит
ся по собственной вине. Несовершеннолетие есть неспо
собность пользоваться своим рассудком без руководства
со стороны кого-то другого» (Кант 1967: 27).
15 Сеннет цитирует слова Мойнихана: зависимость есть
«неполное состояние в жизни: нормальное для ребенка, не
нормальное для взрослого» (Sennett 2003: 103). См.: Fraser
and Gordon 1994.

125

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

ра не является в действительности (или только) пося­
гательством на свободу: относительно подобных случа­
ев, используя слова Спинозы, можно сказать, что здесь
подчиняющимся не препятствуют жить так, как «тре­
буют их собственная природа и суждения». Напротив,
в таких случаях власть различными путями содействует
или способствует реализации свободы, понятой таким
образом. И отсюда мы можем сделать вывод, что власть
как господство есть способность ограничивать выбор
других, используя принуждение или добиваясь согла­
сия с их стороны через создание препятствий жить, как
требуют их собственная природа и суждения.
Так мы подходим к вопросу, поставленному в ВРВ.
Это старый, классический вопрос, который мы теперь
можем сформулировать следующим образом: как ра­
ботает господство? Как власть имеющие обеспечива­
ют согласие (вольное или невольное) со стороны тех,
над кем они господствуют? Здесь мы имеем дело с кон­
цептуальным вопросом и с аналитическим вопросом.
Первый касается понятия власти как таковой: как
нам узнать, когда такая власть действует? Мой ответ
прост. Мы должны за внешними проявлениями искать
скрытые, менее заметные формы власти. Возвращаясь
к сказанному ранее, это означает, что власть обладаю­
щих властью следует рассматривать как затрагиваю­
щую разные проблемы и действующую в разных кон­
текстах, как порождающую некоторые непреднаме­
ренные следствия и как способную быть действенной
даже без активного вмешательства. И поскольку такая
власть заключается в способности порождать значи­
мые результаты, отсюда следует, что власть как гос­
подство будет присутствовать там и тогда, где и когда
она служит интересам власть имущих или не наносит
им ущерба, а также негативно отражается на интере­
сах тех, кто ей подчинен, при том что «интересы» по­
нимаются в тех смыслах, о которых была речь выше.
Второй, аналитический, вопрос касается механиз­
мов, посредством которых такая власть способна обес­
126

II. В л

а с т ь

,

сво бо д а

и

разум

печивать требуемое согласие16. Здесь уместно снова
обратиться к Спинозе, который, определяя potestas
различает четыре разных способа ее проявления:
Один человек имеет под властью другого в том слу
чае, если держит его связанным, или лишил его ору
дий и средств для самозащиты или бегства, или на
столько привязал к себе благодеяниями, что тот
предпочитает его верховенство своему собственно
му и хочет жить лучше по его указке, чем по сво
ей. Тот, кто держит другого во власти первым или
вторым способом, имеет во власти только его тело
но не дух. При третьем же и четвертом способе он
подчиняет своему праву как дух, так и тело другого
однако лишь при условии продолжения страха или
надежды, при устранении которых другой остается
своеправным (Спиноза 1957: 294)17.
Этот пассаж интересен не только различением телес
ных и ментальных уз. Два первых способа Спинозы —
физический контроль и заключение (которые я да
лее буду рассматривать как «силу»18) — отличаются от
двух других тем, что они осуществляются независи
мо от духа. Но затем Спиноза идет дальше и добавля
ет к этим двум другим пятый важный способ или ме
ханизм власти:

О механизмах см.: Elster 1989: 3-10; 1998 и 1999, а также:
Hedström and Swedberg 1998.

16

17 Как показывает этот пассаж, рассматривая p o te s ta s , Спи
ноза не проводит различия между господством и благо
творной зависимостью: для него любая подобная власть
является господством. Это означает, что его, скорее всего
следует отнести к «либеральному канону» Сеннета.
18 Проводя это концептуальное различение, я согласен
с позицией (окончательной) Фуко, что власть следует рас
сматривать с точки зрения таких отношений между субъ
ектами, которые оставляют некоторое место свободе: он
пришел к мнению, что «без возможности не покоряться
власть была бы равна физической детерминации» (Fou
cault 1982: 221).

127

С

ти вен

Л ью ке. Вл

а с т ы

Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

Способность суждения также постольку может быть
чужеправной, поскольку дух может быть введен в за­
блуж дение другим. Из этого следует, что дух п о­
стольку является вполне своеправным, поскольку он
может надлежащим образом пользоваться разумом.
Далее, так как человеческая мощь (potestas ) должна
оцениваться не столько по крепости тела, сколько по
силе духа, то отсюда следует, что наиболее своеправны те, разум которых наиболее обширен и которые
наиболее им руководствуются (Спиноза 1957: 295).

В другом месте, в «Богословско-политическом тракта­
те», Спиноза тоже касается этого способа, замечая, что
суждение может быть предвзято многими и почти
невероятными способами, и притом так, что оно хо­
тя прямо и не находится во власти другого, однако
до такой степени зависит от другого, что справед­
ливо можно считать его несвободным. Но, как бы
ни изощрялось в этом отношении искусство, нико­
гда дело не доходило до того, чтобы люди когда-ли­
бо не сознавали, что каждый обладает в достаточной
степени своим разумением и что во взглядах суще­
ствует столько же различий, как и во вкусах (Спи­
ноза 1957: 259).

В этих фрагментах Спиноза начинает обсуждать на­
шу тему, а именно различные механизмы подчине­
ния и, в частности, последний, к которому я вернусь
в главе III.
Для Мишеля Фуко, к размышлениям которого
о власти я теперь перехожу, власть была одновремен­
но и телесной, и ментальной; и он так же, как Спино­
за, был поражен как ее способностью влиять на сужде­
ния, так и повсеместным сопротивлением ей, однако,
как мы увидим, его подход ниспровергает веру Спи­
нозы в свободу и разум. Я обращаюсь к работам Фу­
ко, посвященным власти, по двум причинам. Во-пер­
вых, потому, что он оказал громадное влияние на наше
мышление о власти в различных областях и дисципли­
нах— культурологии, сравнительном литературоведе128

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

нии, социальной истории, антропологии, криминоло­
гии и феминологии. Во-вторых, потому, что существу­
ет мнение, что подход Фуко обнаруживает «четвертое
измерение власти» (Digesser 1992) и подрывает то ее
понимание, которое предложено и отстаивается здесь.
ФУКО О ВЛАСТИ:
УЛЬТРАРАДИКАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД
Прежде всего я хотел бы отметить, что среди об­
ширной литературы, посвященной взглядам Фуко
на власть, слишком много или обскурантистских ра­
бот (когда отношение автора дружественное), или ра­
бот несерьезных (когда автор занимает критическую
позицию). Примером последнего подхода является
комментарий Питера Моррисса, который пишет, что,
поскольку французское слово pouvoir не содержит диспозиционального смысла власти как способности (то
есть как puissance), «широко распространенное мнение,
что Фуко есть что сказать о власти (то есть о puissance
или о чем-то близком), основано просто на неточном
переводе» (Morriss 2002: xvii). В устах столь проница­
тельного автора такое замечание выглядит на удивле­
ние глупым. Ибо, как мы видели, власть как господ­
ство требует, когда она не является насильственной,
согласия со стороны обладающих собственной волей
субъектов. Весьма влиятельные труды Фуко имеют це­
лью рассмотрение сложного вопроса о тех механизмах,
которые обеспечивают достижение такого согласия.
Фуко подходит к этому вопросу оригинальным об­
разом. Во-первых, он довольно неожиданно постули­
рует глубокую и тесную связь между властью и зна­
нием, рассматривая эти механизмы в их отношении
к различным прикладным общественным научным
дисциплинам, которые, как он считает, придают им
действенность: с его точки зрения, их эффективность
в значительной степени проистекает по той причине,
129

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

что они оказывают формирующее влияние на людей
с претензиями на экспертное знание. Во-вторых, его
общей целью является обнаружение «микрофизики
власти». Объясняя эту идею, он пишет: «Думая о ме­
ханизмах власти, я думаю, скорее, о ее капиллярных
формах, о той точке, в которой власть достигает са­
мих фибр индивидов, затрагивает их тела и внедряется
в сами их действия и установки, в их дискурс, в про­
цессы обучения и в повседневную жизнь» (Foucault
1980а: 39). Я согласен с тем, как суммирует понимание
«власти» в рамках такого подхода Дэвид Гарланд: «она
не мыслиться как принадлежность конкретных клас­
сов или индивидов, которые ею „обладают“, или как
инструмент, которым они могут „воспользоваться“ по
своей воле». Вместо этого власть отнесена к
различным формам господства и подчинения и ассиметричному балансу сил, имеющему место там и то­
гда, где и когда существуют социальные отношения.
Эти отношения власти, как и общественные отно­
шения, которые ими охватываются, не имеют како­
го-то простого образца, поскольку, согласно Фуко,
общественную жизнь следует мыслить не как то, что
происходит в рамках единого всеохватного «общест­
ва», но как происходящее в пространстве множества
силовых полей, иногда связанных, а иногда не свя­
занных друг с другом. Он всегда фокусирует внима­
ние на том, каким способом организованы эти отно­
шения власти, на формах, которые они принимают,
и на техниках, от которых они зависят, а совсем не
на группах и индивидах, которые господствуют или
над которыми господствуют.

Фуко интересуют «структурные взаимосвязи, инсти­
туции, стратегии и техники», а не «конкретная поли­
тика и те люди, которые в нее вовлечены». В таком по­
нимании
власть— это всепроникающий аспект общественной
жизни, и она не ограничивается сферой формальной
политики или открытого конфликта. Ее также следу­
130

II. Вл а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

ет мыслить как продуктивную по своим эффектам,
а не как репрессивную, поскольку власть формирует
действия индивидов и использует их телесные силы
в своих целях. В этом смысле власть действует «че­
рез» индивидов, а не «против» них и способствует
конституированию такого индивида, который в то
же время является ее проводником (Garland 1990:138).

Я не собираюсь здесь предлагать еще одно изложение
взглядов Фуко на власть (таких более чем достаточ­
но19), но хотел бы оценить, как и насколько его концеп­
ция позволяет уточнить и прояснить ответы на вопрос,
который нас занимает, а именно: каким образом власть
имущие добиваются согласия со стороны тех, над кем
они господствуют? Как Фуко отвечает на концепту­
альный вопрос: в чем состоит власть обладающих вла­
стью и как ее понимать? А также на аналитический во­
прос: как власть имущие обеспечивают согласие? Ясно,
что он понимает власть широко, стремясь выявить ее
наименее очевидные и заметные формы. Он пишет:
«лишь при условии сокрытия значительной своей части
власть вообще может быть переносима» (Фуко 1996:
185). Нэнси Фрезер пишет, что «Фуко дает нам воз­
можность понять власть очень широко и в то же вре­
мя очень хорошо — как то, что укоренено во множест­
ве „микропрактик“, как он называет их, то есть соци­
альных практик, составляющих повседневную жизнь
в современных обществах» (Fraser 1989:18). Итак, на­
сколько широко его понимание власти и насколько по­
дробным является его анализ ее механизмов?
У Фуко можно найти несколько подходов к вопросу
о том, как следует понимать власть. Однако среди них
есть одна ключевая идея, которую можно рассматривать
в качестве центральной в его так называемых «генеало­
гических» работах, с середины 1970-х годов и далее, от
исследования наказания до истории сексуальности,—в
работах, представляющих собой анализ возникновения
19 См. раздел «Литература для дальнейшего чтения».
131

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

современных техник власти в различных сферах обще­
ственной жизни. Она в общих чертах обозначена в нача­
ле работы «Надзирать и наказывать», где сформулиро­
вано первое общее правило, определяющее эту работу:
Не сосредоточиваться при исследовании каратель­
ных механизмов единственно на их «репрессивных»
воздействиях, на присущих им аспектах «наказания»,
а рассматривать их с учетом целого ряда их возмож­
ных положительных следствий, даже если эти п о ­
следние на первый взгляд кажутся побочными и вто­
ростепенными. А значит, рассматривать наказание
как сложную социальную функцию (Фуко 1999: 51)20.

Эта идея — что власть одновременно репрессивна и
продуктивна;—затем постоянно постулируется и раз­
вивается, но в последующие годы ей придается преуве­
личенное значение во многих исследованиях, статьях,
лекциях и интервью.
В непреувеличенной форме эта идея сводится просто
к следующему: чтобы власть была эффективна, те, кто ей
подчиняется, должны быть восприимчивы к ее воздей­
ствиям21. Репрессия, говорящая «нет», — «негативна»:
она запрещает и ограничивает, ставит пределы тому, что
агенты делают и чего могут желать. «Производство» —
«позитивно»: власть в этом смысле «пронизывает и про­
изводит вещи, вызывает удовольствие, формирует зна­
ние, производит дискурс» (Foucault 1980а: 119). Точнее,
она производит «субъектов», формируя их характер
и «нормализуя их», делая их способными и склонными
20 Согласно Паскино (тогдашнему сотруднику Фуко), Фуко,
судя по всему, сознавал, что его ранняя трактовка власти
«могла привести к экстремистскому осуждению власти, по­
нятой в соответствии с репрессивной моделью» (Pasquino
1992: 79).
21 Эта мысль, конечно, не нова. Как отмечает Дайджессер,
«в политической теории существует долгая традиция утвер­
ждения соотношения между социально-политическим кон­
текстом и производством различного типа индивидов» (Digesser 1992: 991).

132

II. В л а с т ь ,

сво бо д а и разум

придерживаться норм здравого смысла, здоровья, сек­
суального поведения и других нормативов благопри­
стойности. Фуко утверждает, что эти нормы формиру­
ют «душу» и «начертываются» на теле; и они поддер­
живаются посредством наблюдения за разделительной
чертой между нормальным и ненормальным, а также
посредством постоянного и систематического надзора,
который является одновременно интер- и интрасубъективным. Удачное выражение Яна Хэкинга «сочинение
людей» (making up people) схватывает самую суть этой
идеи со всеми ее фукианскими коннотациями (Hacking
1986). Развитие этой идеи у Фуко распадается на два эта­
па: работа о надзоре и первый том «Истории сексуаль­
ности»—и последующие сочинения, с 1978 года вплоть
до его кончины в 1984-м, посвященные тому, что он на­
зывает «governmentality» [lagouvernementalite— «правительственность»]: этот неологизм указывает на те спо­
собы, посредством которых в современных обществах
различные авторитетные инстанции управляют насе­
лением, способы, посредством которых индивиды фор­
мируют себя самих, и способы, посредством которых
эти процессы переплетаются.
Беда в том, что в течение почти всей своей жизни
Фуко не переставал облекать эту идею в ницшеанскую
риторику, согласно которой власть исключает как сво­
боду, так и истину. Власть, пишет он, «имманентна об­
щественному телу, ибо между ячейками ее сети не су­
ществует мест изначальных свобод» (Фуко 2002: 313).
В соответствии с этой риторикой, избавление от вла­
сти невозможно — ни в определенном контексте, ни
поперек разных контекстов; и невозможно выносить
суждение относительно различных образов жизни,
поскольку каждый навязывает свой собственный
режим истины, свою «генеральную политику» ис­
тины; то есть типы дискурса, которые он принима­
ет и заставляет функционировать в качестве истин­
ных, механизмы и примеры, позволяющие различать
133

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

истинные и ложные утверждения, средства санкцио­
нирования каждого дискурса; техники и процедуры,
придающие ценность овладению истины; статус тех,
кто уполномочен высказываться относительно того,
что является истинным (Foucault 1980а: 38).

А потому неудивительно широко распространенное
мнение, что достижением Фуко стал подрыв «модели
разумного и автономного морального агента». Получа­
ется, что этот идеал «следует рассматривать не как сви­
детельство отсутствия господства, но скорее как самый
главный результат господства», ибо «власть вездесуща
и не может быть людей, сформированных независимо
от ее воздействий». Если Фуко прав, тогда мы должны
отвергнуть «эмансипаторский идеал общества, в кото­
ром индивиды свободны от негативных воздействий
власти», а также общепринятый взгляд, согласно кото­
рому власть может опираться на разумное согласие тех,
кто ей подчиняется (Hindess 1996:149-158). Если все это
так, значит, взгляд Фуко на власть действительно явля­
ется очень радикальным. Но так ли это?
На первом этапе Фуко рассматривал власть — власть
одних над другими — как господство, исследуя спосо­
бы, с помощью которых «производятся» эти другие,
над которыми властвуют. В работе «Надзирать и нака­
зывать» они ограничиваются и приводятся к единооб­
разию — превращаются в «послушные тела» — таким
образом, который напоминает два первых, чисто фи­
зических, способа осуществления potestas у Спинозы.
Как пишет Гарланд:
Под «властью» здесь имеется в виду идея контроли­
рования — или, скорее, «продуцирования» — поведе­
ния, либо непосредственно, через применение дис­
циплинарных мер к нарушителям, либо более оп о­
средованным образом, через сдерживание населения
посредством доведения до него соответствующ их
угроз и примеров. Таким образом, наказание пони­
мается как средство контроля, позволяющее управ134

И. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

пять телами индивидов и через них политическим те­
лом (Garland 1990:162).

Более того, такая власть, по крайней мере в идеале,
является неактивной, она использует паноптический
надзор, приводящий «заключенного в состояние со­
знаваемой и постоянной видимости, которая обеспе­
чивает автоматическое функционирование власти»,
ибо задача в том, чтобы
совершенство власти делало необязательным ее дей­
ствительное отправление и чтобы архитектурный
аппарат паноптикона был машиной, создаю щ ей
и поддерживающей отношение власти независимо
от человека, который ее отправляет (Фуко 1999: 293).

Это картина «рассчитанного манипулирования его
[тела] элементами, жестами, поступками». Дисципли­
на производит
подчиненные и упражняемые тела, «послушные» те­
ла. Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зре­
ния экономической полезности) и уменьшает те же
силы (с точки зрения политического послушания)...
она превращает его [тело] в «способность», «пригод­
ность», которые стремится увеличить, а с другой —
меняет направление энергии, могущества (власти),
которое может быть ее результатом, и превращает
его в отношение неукоснительного подчинения (Фу­
ко 1999: 200-201).

Фуко обобщает это в образе «тюремного» или «дис­
циплинарного общества» и задается вопросом:
«Удивительно ли, что тюрьмы похожи на заводы, шко­
лы, казармы и больницы, которые похожи на тюрьмы?»
(Фуко 1999: 333). Все это создает односторонний, мо­
нолитный образ однонаправленного контроля22. И от­
Чарльз Тэйлор отмечает, что Фуко упустил тот факт,
что новые формы дисциплины амбивалентны, ибо они «не
только обслуживают систему контроля. Они также при­
нимают форму подлинного самоконтроля, что делает воз-

22

135

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

сюда сам гуманизм, как отмечает Тэйлор, «представля­
ется своего рода стратагемой нового, набирающего си­
лу способа контроля» (Taylor 1984:157). Одна из при­
чин этой односторонности, без сомнения, состоит в том,
что Фуко — что характерно — исследовал не актуаль­
ные дисциплинарные практики, а их проекты. Его це­
лью было изображение их идеализированной формы—
описание не того, как они работают или даже работали,
но идеального представления о том, как они должны
были бы работать23. Как он сам писал, паноптикон—это
диаграмма механизма власти, сведенной к ее идеаль­
ной форме; ее действие (если отвлечься от преград,
сопротивления и трения) должно быть представле­
но как чистая архитектурная и оптическая систе­
ма: по сути дела, паноптикон — форма политиче­
ской технологии, которая может и должна быть от­
делена от всякого конкретного применения (Фуко

1999: 299-300).
С появлением «Истории сексуальности» это изобра­
жение господства уступает место менее редукционист­
скому и «физикалистскому», но и в меньшей степени
идеально-типическому однонаправленному описанию
возникновения «биовласти», в котором развертыва­
ние сексуальности становится «великой технологией
XIX века» — «жизнеуправляющей властью», которая
можными новые виды коллективного действия, для кото­
рого характерны более эгалитарные формы участия, как
это признается в гражданской гуманистической традиции
политической теории» (Taylor 1984: 164).
33 Как заметил Дэвид Гарланд, подход Фуко представля­
ет собой аналитическую реконструкцию исторически об­
условленных идеальных типов, поданных как нечто «аб­
страктное, совершенное, окончательно сформированное».
Он не последовал, как это сделали бы социолог и историк,
предписанию Макса Вебера проверить свою работу в рам­
ках эмпирического анализа, исследуя «неупорядоченную
сферу практик и отношений и те компромиссные, иска­
женные, частичные способы реализации этих элементов,
которые свойственны реальному миру» (Garland 1997:199).

136

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

озабочена тем, чтобы, используя социальную науку
и статистику, «нормализировать» контроль и регули­
ровать жизнь и здоровье населения. Здесь, как и в слу­
чае с дисциплиной, «производственная» роль власти,
«сочиняющей людей», есть просто оборотная сторо­
на ее репрессивной роли, но при этом нам предла­
гается феноменологически более богатое описание
происходящего. Так, мы можем думать, что обретем
большую свободу, освободившись от сексуальных за­
претов, но на самом деле нами управляют образы здо­
ровой, реализованной человеческой жизни. Сексуаль­
ная вседозволенность — это иллюзорная свобода, так
как мы находимся под контролем
экономической (а также, возможно, и идеологической)
эксплуатации эротизма, от средств для загара до пор­
нографических фильмов. Имея в виду именно восста­
ние тела, мы обнаруживаем новый способ властвова­
ния, но теперь уже не в форме контроля посредством
репрессий, а в форме контроля посредством стимули­
рования. «Раздевайтесь— но будьте стройными, хоро­
шо выглядящими и загорелыми!» (Foucault 1980а: 57).

И возьмите обряд исповеди, в котором, согласно Фу­
ко, «с момента возникновения христианского покая­
ния и до наших дней секс был привилегированной ма­
терией» (Фуко 1996:160). Как замечает Эми Аллен,
Власть действует в рамках практики исповеди и че­
рез нее, чтобы одновременно подчинить индивидов
требованию говорить истину о своей сексуальности
и позволить им занять позицию сексуальных субъ­
ектов (Allen 1999: 36).

Согласно Фуко, исповедь есть «ритуал, который раз­
вертывается внутри определенного отношения вла­
сти», поскольку
признание не совершается без присутствия, по край­
ней мере виртуального, партнера, который является
не просто собеседником, но инстанцией, требующей
признания, навязывающей его и его оценивающей,
137

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

инстанцией, вмешивающейся, чтобы судить, наказы­
вать, прощать, утешать и примирять; ритуал, где ис­
тина удостоверяет свою подлинность благодаря пре­
пятствиям и сопротивлениям, которые она должна
была преодолеть, дабы себя сформулировать; это, на­
конец, ритуал, где самый акт высказывания, безотно­
сительно к его внешним последствиям, производит
внутренние модификации в том, кто его произносит:
этот акт его оправдывает, искупает его вину и его
очищает; он облегчает тяжесть его проступков, осво­
бождает его и обещает ему спасение (Фуко 1996:160).

И Фуко пишет о «безмерном труде, к которому Запад
приучил поколения, чтобы производить... подчине­
ние людей: я имею в виду конституирование их в ка­
честве „субъектов“, причем в двух смыслах этого сло­
ва» [фр. sujet— одновременно «субъект» и «подчинен­
ное»— Прим. пер.] (Фуко 1996:159-160).
Это последнее утверждение и связанная с ним иг­
ра слов точно выражают главную идею Фуко на пер­
вом этапе его исследования власти: субъект «консти­
туируется» через подчинение (assujetissement) власти24.
Неудивительно, что это утверждение стало предметом
широкого критического обсуждения и причиной об­
винений структурализма в приверженности детерми­
низму. Критики спрашивали: какое место эта картина
оставляет для деятельности (agency) субъекта? Разве
человеческие агенты не обладают, говоря словами Кен­
ни, двусторонней властью? На этом этапе Фуко давал
довольно абстрактный ответ:
Там, где есть власть, есть и сопротивление, и все же,
или скорее: именно поэтому сопротивление никогда
Эта идея вместе с игрой слов восходит к Луи Альтюссе­
ру, для которого «субъект» есть одновременно «центр ини­
циатив» и «подчиненное существо» (subjected being). Таким
образом, «к индивиду и н т е р п е л л и р у ю т к а к к (с в о б о д н о м у )

24

с у б ъ е к т у д л я т о го , ч т о б ы о н п о д ч и н и л с я (сво б о д н о ) з а п о в е д я м
С у б ъ е к т а , т о е с т ь д л я т о г о , ч т о б ы о н сво б о д н о п р и н я л свое
подчинение

138

(subjection)» (Althusser 1971:169; курсив автора).

II. Вл а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

не находится во внешнем положении по отношению
к власти (Фуко 1996:195-196).

Однако, как справедливо отмечает Аллен, это значит
просто постулировать концептуальную необходи­
мость сопротивления, которое «внутренне» присуще
власти и потому ею порождается:
Он никогда не давал подробного описания сопро­
тивления как эмпирического феномена ни в одной
из своих работ, посвященных генеалогическому ана­
лизу. Единственные социальные акторы в этих рабо­
т а х — это агенты, над которыми господствуют; со ­
всем не обсуждаются стратегии, которые используют
сумасшедшие, преступники, школьники, извращен­
цы или «истерички», чтобы модифицировать или
опротестовать осуществляемую над ними дисципли­
нарную власть или биовласть (Allen 1999: 54)25.

Как будто отвечая на такого рода критику, Фуко в по­
следующих работах, посвященных правительственности (governmentality), взял более волюнтаристическую
ноту. В «Субъекте и власти» о власти говорится, что она
«осуществляется только над свободными субъектами
и лишь постольку, поскольку они свободны—под этим
мы имеем в виду индивидуальных или коллективных
субъектов, перед которыми открывается некое поле
возможностей, где могут иметь место разнообразные
виды руководства, реакций и поведения» (Фуко 2006:
182). Правительственность — это влиятельная фукианская идея со множеством референтов. Во-первых, это
«рациональности правления» — стили мышления, во­
площенные в практиках управления. Во-вторых, это
понимания человека, которые они стремятся внедрить:
активный гражданин, потребитель, предприимчивый
человек, пациент психиатра и проч. В-третьих, это «тех­

25 Так же и Эдвард Саид отмечает, что Фуко демонстриру­
ет «странное отсутствие интереса к силе эффективного со­
противления» власти (Said 1986: 151).
139

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

ники себя», которые индивиды задействуют, пресле­
дуя свои интересы и работая с собой, чтобы пробудить
добродетельные привычки и сформировать характер.
И в-четвертых, это способы, благодаря которым эти
элементы переплетаются друг с другом. Таким обра­
зом, этот вариант «сочинения людей» предполагает со­
хранение их свободы и, конечно, осуществление управ­
ления через посредство свободы. Говоря о правитель­
ственное™ (governmentality), Фуко имеет в виду
множество практик, посредством которых мы м о­
жем сформировать, определить, организовать и ин­
струмента лизировать стратегии, которые одни инди­
виды при их свободе могут использовать по отноше­
нию к другим (Фуко 2006: 269).

* Итак, как же нам теперь понимать идею Фуко о вла­
сти, «конституирующей» субъекта? Ответ «позднего
Фуко» в данном случае поучителен: «субъект склады­
вается активно, через практики самости». Эти практи­
ки «не являются тем, что изобретает сам индивид»; это
«схемы, которые он находит в своей культуре и кото­
рые предлагаются, внушаются и навязываются ему его
культурой, его обществом и его социальной группой»
(Фуко 2006: 256).
Однако с появлением этого ответа ультрарадика­
лизм взгляда Фуко на власть исчезает. Ибо здесь вос­
производятся некоторые элементарные социологиче­
ские представления. Индивиды социализированы: они
ориентируются на роли и практики, культурно и со­
циально заданные; они их интериоризируют и могут
их воспринимать в качестве свободно избранных; хо­
тя их свобода может быть, как любил говорить Дюркгейм, плодом регулирования — результатом дисцип­
лины и контроля. Конечно, Фуко воспроизводит эти
истины по-своему, считая, что эти практики социали­
зации могли бы быть другими, что они связаны с бо­
лее масштабными формами управления, что их сле­
дует рассматривать как формы «правления», имею­
140

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

щие место вне государства, и что такое «управление»
осуществляется работодателями, административны­
ми инстанциями, социальными работниками, родите­
лями, школьными учителями, медицинским персона­
лом и экспертами всех мастей. Эти негосударственные
власти предлагают, внушают и навязывают эти роли
и практики индивидам—то есть агентам с двусторон­
ней властью, — которые в свою очередь должны интер­
претировать выдвигаемые им требования и будут по­
рой сопротивляться им, а порой их отвергать. Но все
это означает, что нужны критерии, чтобы решить, ко­
гда их власть представляет собой господство, и что­
бы вообще различать, какие власть и зависимость яв­
ляются проявлением господства, а какие таковыми не
являются. И неудивительно, что «поздний Фуко» при­
шел к такому различению и тем самым прошел до кон­
ца путем, обозначенным в вышеприведенной концеп­
туальной схеме. Так, он утверждает, что
необходимо отличать отношения власти как страте­
гические игры между свободами — стратегические
игры, способствующие тому, что одни пытаются об­
условливать поведение других — и как состояния
господства, какие обычно называют властью. А меж­
ду теми и другими, между играми власти и состоя­
ниями господства, вы видите правительственные
технологии, наделяя этот термин весьма широким
смыслом; это в такой же степени способ, каким люди
управляют своей женой и своими детьми, как и спо­
соб, каким они управляют каким-нибудь институ­
том (Фуко 2006: 268)26.

Этот поворот предвосхищается в более раннем ин­
тервью, где Фуко, признавая, что предмет «проблемати­
чен» и что его собственная трактовка остается «намерен­
но неопределенной», говорит: «Всегда в общественном теле,
в классах, в группах, в самих индивидах есть нечто такое,
что некоторым образом ускользает от отношений власти,
что-то вовсе не являющееся более или менее податливым
или непослушным первичным материалом, а представляю­

26

141

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Для Фуко господство теперь имеет место там, где «от­
ношения власти обездвижены таким образом, что они
постоянно являются асимметричными, а полоса сво­
боды чрезвычайно суживается». Проблема, как он те­
перь говорит, состоит в том, чтобы позволить играть
«в игры власти с минимальным элементом господства»
(Фуко 2006: 258, 267).
Выходит, что первый способ, каким Фуко интерпре­
тирует свою главную идею о власти—что «производи­
тельность» власти состоит в социальном конструирова­
нии субъектов, благодаря чему управляемые становят­
ся управляемыми — не имеет смысла27. Представление,
что те, кто подчиняется власти, ею же и «конституиру­
ются», является очевидным преувеличением, харак­
терным для его чисто идеально-типических описаний
дисциплинарной власти и биовласти, а вовсе не ана­
лизом того, в какой степени различные современные
формы власти, им действительно обнаруженные, до­
бились или не смогли добиться согласия со стороны
тех, кто им подчиняется. В самом деле, при всех разго­
ворах о «микрофизике», «аналитике» и «механизмах»
Фуко занимался генеалогией и интересовался истори­
ческими разысканиями, касающимися образования
норм (таких, которые определяют безумных, больных,
преступников и ненормальных), и он не ставил сво­
щее собой центробежное движение, противоположную си­
лу, просвет» (Фуко 2002: 307).
27 Вполне возможно, что Фуко это понял. В позднем интер­
вью, которое мы рассматриваем как выражение его «оконча­
тельных» взглядов, он сказал: «Я полагаю, что все эти поня­
тия плохо определены и мы не слишком хорошо знаем, о чем
говорим. Что касается меня, то когда я начал интересовать­
ся проблемой власти, у меня не было уверенности ни в том,
что писал о ней сколько-нибудь ясно, ни в том, что что ис­
пользовал должные слова. Теперь я представляю это гораз­
до отчетливее» (Фуко 2006:268). Паскуале Паскино сообщил
мне, что Фуко так устал от непонимания его интеллектуаль­
ных усилий, что решил отказаться от слова «pouvoir» и за­
менить его терминами «gouvemement» и «gouvernementalitö».

142

И. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

ей задачей анализ таких механизмов с точки зрения
колебаний, результатов и эффектов: он просто утвер
ждал, что такие эффекты имели место. И все же работы
Фуко имели необычайно широкое влияние и вдохнови
ли ученых во многих областях и дисциплинах заняться
как раз таким анализом — то есть анализировать сфе
ры практик, которые он выявил, прикладывая к ним
его, так сказать, драматически преувеличенные иде
альные типы и в контексте эмпирических исследова
ний задаваясь именно таким вопросом: как и в какой
степени управляемые становятся управляемыми? Я не
думаю, что будет совсем уж неуместно предположить
что таким образом сами работы Фуко продемонстри
ровали интересный тип власти: власть соблазна. В слу
чае Фуко—а в истории человеческой науки существуют
и другие случаи28—эта власть оказалась исключитель
но благотворной, поскольку породила большое коли
чество важных и интересных эмпирических исследо
ваний, которые, возможно, составляют то, что Имре
Лакатос мог бы назвать удачной и прогрессивной ис
следовательской программой. Исходя из этого предпо
ложения, я завершу настоящую главу обращением к не
которым примерам вдохновленного идеями Фуко ана
лиза механизмов власти.
ПРИКЛАДНОЙ ФУКО:
ОБЕСПЕЧЕНИЕ ДОБРОВОЛЬНОГО СОГЛАСИЯ
Рассмотрим сначала идею Фуко о дисциплинарной
власти. Если Фуко ярко описывает план паноптико
на Бентама, то другие исследуют влияние, оказывае
Ср. то, что Дюркгейм называл «социоцентристской фик
сацией», а также способы, посредством которых ее эффект
возвеличивался благодаря риторической силе его аргумен
тации. Как однажды сказал мне Родни Нидхэм, все самые
важные пропозиции в его «Элементарных формах религи
озной жизни» скорее всего ложны, и все же их способность
порождать объяснения скорее всего вне конкуренции.

29

143

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

мое тюрьмой на заключенных, и различные их реак­
ции, а также — шире — влияние принципов паноптикона на людей. Так Фуко пишет:
Тот, кто помещен в поле видимости и знает об этом,
принимает на себя ответственность за принуждения
власти; он допускает их спонтанную игру на самом
себе; он впитывает отношение власти, в котором од­
новременно играет обе роли; он становится началом
собственного подчинения (Фуко 1999: 296-297).

Сандра Бартки использует эту идею при анализе одно­
го из аспектов нынешнего подчинения женщин. Она
пишет, что именно
/
женщины практикуют эту дисциплину примени­
тельно к своему собственному телу и против него...
Женщина, которая проверяет свой макияж несколь­
ко раз в день, чтобы выяснить, не осыпалась ли пуд­
ра и не потекла ли краска с ресниц, которая боится,
чтобы ветер или дождь не испортил ее прическу, ко­
торая постоянно смотрит, не спустились ли чулки,
или которая, чувствуя, что полнеет, следит за всем,
что она ест, превращается, так же как и заключен­
ный в Паноптиконе, в надзирающего за собой субъ­
екта, погруженного в неустанное самонаблюдение.
Это самонаблюдение является формой подчинения
патриархату (Bartky 1990: 80).

Сьюзан Бордо в своей замечательной книге «Невыно­
симое бремя» цитирует слова Фуко о том, что при на­
личии самонаблюдения нет
никакой потребности в оружии, в физическом наси­
лии, в материальном принуждении. Просто наблю­
дающий взгляд. Взгляд, с которым каждый, ощущая,
как он тяготеет над ним, придёт в конце концов к то­
му, что интериоризирует его настолько, что будет на­
блюдать самого себя, и, таким образом, каждый бу­
дет осуществлять подобное наблюдение над самим
собой и против самого себя (Фуко 2002: 233).
144

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

Хотя женское подчинение часто связано с принуж
дением, Бордо считает, что эти идеи проливают свет
на политику внешнего вида. Она пишет, что
они были чрезвычайно полезны для моего анализа
как современной дисциплины в области диеты и фи­
зических упражнений, так и моего понимания нару­
шений питания — того, что возникает из норматив­
ных женских практик нашей культуры и воспроиз­
водится в них, практик, которые тренируют женское
тело в покорности культурным требованиям и в то
же время являются инструментами власти и контро­
ля. В рамках фукианского подхода власть и наслаж­
дение не отменяют друг друга. Таким образом, пья­
нящее чувство власти или ощущение, что «все под
контролем», совсем не обязательно являющееся точ­
ным отражением социального положения человека,
всегда вызывает подозрение, что оно есть продукт
отношений власти, форма которых может быть очень
разной (Bordo 2003: 27).
Бордо отмечает, что в своих поздних работах Фуко
подчеркивал, что «отношения власти никогда не бы­
вают непрерывными, но всегда в большом количест­
ве порождают новые формы культуры и субъективно­
сти, новые возможности для трансформации», и что
он понял: там, где власть, там и сопротивление. Одна­
ко трансформации господствующих форм и институ­
тов могут также происходить и в согласии с домини­
рующими нормами: так, например,
женщина, проходящая суровый курс тренировок
с целью похудания, чтобы соответствовать нынеш­
ним стандартам внешнего вида, может обнаружить,
что ее новые мышцы придают ей уверенность в се­
бе, что в свою очередь позволяет ей чувствовать се­
бя более сильной на работе. Таким образом, совре­
менные отношения власти нестабильны: сопротив­
ление постоянно, а гегемония сомнительна (Bordo
2003: 28).
45

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Или возьмем исследование Жака Донзело, посвящен­
ное «надзору над семьями», которое он представляет
как анализ того, как
работы Мишеля Фуко способствовали выявлению
биополитического измерения, распространения по­
литических технологий, которые затрагивают те­
ло, здоровье, способы выживания и места прожива­
ния — все пространство существования в европей­
ских странах с XVIII века и далее (Donzelot 1979: 6).

Анализ Донзело объединяет различные фукианские
элементы: экспертное знание, представленное «опе­
кунским комплексом» социальных работников, вра­
чей, филантропов, психиатров, феминисток, пропаган­
дистов контроля за рождаемостью и т.п., проникающее
капиллярным способом в общество через школы, боль­
ницы, социальные учреждения, поликлиники, юве­
нальные суды и направленное на «нормализацию» как
буржуазных, так и рабочих семей (хотя и разными спо­
собами) посредством мониторинга и убеждения. Так,
семейный климат, социальный контекст, в которых
определенный ребенок становится «риском», будет
тщательно исследован. Каталог этих показаний позво­
ляет охватить все формы неадаптивности и создать
второй предохранительный круг. Исходя из стремле­
ния снизить число обращений в суд и степень упова­
ния на пенитенциарную систему, социальная рабо­
та опирается на психиатрическое, социологическое и
психоаналитическое знание в надежде предотвратить
драму полицейского вмешательства, замещая свет­
скую власть закона протянутой рукой воспитателя.

Донзело рассматривает семью одновременно как
«управляемую» и «управляющую» разными способа­
ми, которые изменяются при переходе от одного ис­
торического периода к другому. Извне она формирует­
ся экономикой, правом, привилегиями и т.д., тогда как
внутри родители социализируют детей, матери циви­
лизуют отцов и т.д. Эти изменяющиеся внутренние от­
146

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

ношения испытывают воздействие внешних факторов.
В конце XIX века реформаторы в сферах медицины
и образования, благотворители и филантропы, стре­
мясь улучшить благосостояние детей в семьях, привле­
кали на свою сторону и поощряли мать /жену в ее от­
ношениях с отцом / мужем; и она, желая добра своим
детям и стараясь повысить статус семьи, становилась
добровольным союзником, принимая сигналы от экс­
пертов. Таким образом, Донзело развивает тему Фуко
о связи между нормализацией индивидов, которые,
преследуя свои интересы, сообразуются с социально
структурированными нормами, и биополитическим
контролем населения, направленным на повышение
национальной продуктивности, на заботу о здоровье
населения, осуществление контроля за рождаемостью
и контроля за преступлениями. Современный «опе­
кунский комплекс» предполагает новую форму власти
с более широким охватом и более глубоким проникно­
вением, когда старое уголовное законодательство с его
запретами и наказаниями соединяется с новыми экс­
пертными нормами, касающимися здоровья, психоло­
гии, гигиены и т.п.: «замена судебного (judicial) воспи­
тательным может быть также интерпретирована как
расширение законного, совершенствование его мето­
дов, бесконечное разветвления его властных возмож­
ностей» (Donzelot 1979: 97, 98). Вся сеть, образуемая
семьей, школой, органами здравоохранения, филант­
ропией и ювенальным судом, действует в основном че­
рез кооперацию, а не принуждение, осуществляя кон­
троль с большим охватом и с большей легитимностью,
но при отсутствии какой-либо единой, всеохватной
стратегии или связной системы целей и задач. Однако
надзор за семьями различается в зависимости от об­
щественного класса. Семьи, относящиеся к рабочему
классу, в большей степени склонны к антиобществен­
ным проявлениям, к выдвижению требований и по­
тому создают больше проблем, требующих внимания
извне и принудительного вмешательства; буржуазные
Н7

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

семьи, как отмечает Донзело (с фукианской иронией),
«свободнее», что проявляется в большем конформиз­
ме, самодисциплине и надзоре за собой.
В заключение, я сошлюсь еще на два примера ана­
лиза обеспечения добровольного согласия посред­
ством неочевидных механизмов — анализа, вдохнов­
ленного работами Фуко. Один — исключительно тща­
тельное исследование (в жанре case study) политики,
управления и планирования в датском городе Аалборг
(Aalborg) в Северной Ютландии, проведенное Бентом
Фливбьергом (Flyvbjerg 1998). Считая, что «сосредото­
чение на самых заметных аспектах власти... приводит
к неполной и пристрастной картине властных отноше­
ний», автор исследования подробно рассказывает, как
получивший Премию «Aalborg Project», разработанный
ради «существенной реструктуризации и демократи­
ческого улучшения среды в деловой части города, при­
вел... к деградации окружающей среды и социальной
деформации». Фливбьерг показывает, как институции,
которые «должны были представлять то, что они сами
именовали „общественным интересом“... глубоко по­
грязли в тайном осуществлении власти, защищая осо­
бые интересы» (Flyvbjerg 1998:231,225). Изучая вопрос
о том, как было принято решение о размещении авто­
вокзала, автор сосредотачивает внимание на «стра­
тегии и тактике власти в их отношении к рациональ­
ности», рассматривая власть как «способность содей­
ствовать знанию или подавлять его» (Flyvbjerg 1998:36).
Давая «насыщенное описание», с точки зрения разных
акторов, всего пути, который прошел проект от воз­
никновения и разработки до политического утвержде­
ния и реализации, обернувшегося в конце концов «ту­
пиком», Фливбьергу удается продемонстрировать, как
облеченные властью акторы29 формулируют проблемы,
В особенности департамент промышленности и торгов­
ли, полицейское управление и главная газета, которая об­
ладала почти монополией на печатную прессу в Ааборге.

29

148

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

подают информацию и выстраивают аргументацию
и как обладающие меньшей властью или безвластные
либо молча соглашаются, либо слабо сопротивляются
процессу, который большинству людей ничего хоро­
шего не принес30. В этом рассказе содержится упоми­
нание и о случаях применения «грубой власти», когда
совершаются «действия, которые лучше всего позволя­
ют победить оппонента», но в основном описываются
такие способы, когда «опросы, анализ, документация
и техническая аргументация... использовались для то­
го, чтобы создать консенсус», а также для того, что­
бы «попытаться избежать конфронтации, отсутствие
которой... характерно для устойчивых отношений»
(Flyvbjerg 1998:141). Этот детальный анализ впечатля­
ет, однако автор сопровождает его драматическими за­
явлениями в духе Фуко. «Рациональность,—утвержда­
ет он, — зависит от контекста; контекст рационально­
сти — это власть; и власть размывает разделительную
черту между рациональностью и рационализацией».
Рациональность «проникнута властью, и становится
бессмысленным или ошибочным — для политиков, ад­
министраторов и исследователей — оперировать поня­
тием рациональности, в которой отсутствует власть».
(Здесь, следуя за самим Фуко, Фливбьерг критикует
Юргена Хабермаса31.) Говоря кратко, власть «определя­
30 «Проигравшими в борьбе вокруг Aalborg Project являют­
ся те граждане, которые жили, работали, гуляли, катались
на велосипеде, ездили на автомобилях, пользовались обще­
ственным транспортом в деловой части города (downtown),
то есть практически все из полумиллионного населения
города и региона... В выигрыше же оказалось бизнес-со­
общество, которое посредством стратегии сопротивления
мерам, ограничивающим движение автомобилей, в соче­
тании с неохотным согласием на улучшение условий для
общественного транспорта, пешеходов и велосипедистов
обеспечили существенное увеличение своей клиентской
базы» (Flvbjerg 1998: 223-224).
31 «Идея, будто может существовать состояние коммуни­
кации, которая будет такова, что игры истины смогут цир149

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

ет> что является знанием и какая интерпретация станет
господствующей» (Flyvbjerg 1998:97, 227, 226).
И наконец, рассмотрим аргументы Клариссы
Хейвард в пользу «обезличенной власти» (de-facing
power)32. Она выступает против того, чтобы мыслить
власть в связке со свободой как то, благодаря чему «дей­
ствие является независимо избранным и/или аутен­
тичным», и за то, чтобы определять власть как «сеть
границ, которые вычерчивают для всех область соци­
ально возможного» (Hayward 2000: 3-4). Таким обра­
зом, она бросает прямой вызов позиции, отстаиваемой
в этой книге, и так называемому «спору о власти» во­
обще и отчасти делает это, предлагая подробное и про­
ницательное этнографическое исследование двух школ
в Коннектикуте. Ее книга обнаруживает сильное влия­
ние Фуко33 и одновременно, на мой взгляд, демонстри­
рует аналитические способности, которые это влияние
может пробудить в ходе эмпирической работы, а также
завораживающую силу, которую оно может сообщить
тем, кто склонен теоретизировать на тему власти (см.:
Lukes 2002). В своем исследовании двух школ она фо­
кусирует внимание на «парадигмальной асимметрии
в способах, какими институты и практики оформля­
ют педагогическую возможность» (Hayward 2000: 56).
Одна школа (North End) обслуживает довольно бедное
купировать в ней без препятствий, без давления и послед­
ствий принуждения, на мой взгляд, принадлежит к поряд­
ку утопии» (Фуко 2006: 266).
32 Джудит Батлер тоже писала о власти, циркулирующей
«без голоса или подписи» (Батлер 2002: 20).
33 Точнее, она утверждает, что ее аргументация «разделя­
ет с фукианским взглядом ту „гипотезу", что „власть сов­
падает с социальным телом; не существует никаких про­
странств первичной свободы между ячейками ее сети"
[1980: 142]. В то же время она решительно не фукианская,
если иметь в виду задачу разработки критических аргумен­
тов относительно конкретных отношений власти и прове­
сти различия, опираясь на демократические нормы и цен­
ности» (Hayward 2000: 6).

150

II. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

и в основном черное городское население. Здесь дела­
ется «акцент на дисциплине и особенно на послушании
авторитету», за учениками «наблюдают и обрушивают
на них потоки выговоров и наказаний за нарушение
правил, от вполне привычных и незначительных до по­
тенциально серьезных», а учителя сосредотачиваются
на том, чтобы привить ученикам знание об «искусстве
выживания» и предостеречь от опасностей и соблаз­
нов «улицы». Другая школа (Fair View) обслуживает
белую пригородную общину, которую составляют лю­
ди, принадлежащие к верхнему уровню среднего клас­
са, менеджеры и профессионалы высшего звена. Здесь,
в социально привилегированном окружении, учите­
ля занимаются тем, что можно назвать «поддержкой
детей тех, кто, благодаря своему социальному поло­
жению, обладает властью в современном американ­
ском обществе». Ученики вступают в «активные, по­
рой почти конфронтационные отношения» с админи­
страцией, им позволяется «участвовать в управлении»,
они «сами определяют свое поведение и с неустанным
усердием... формируют свой собственный характер»
(Hayward 2000: 67, 98,117,116,134). Автор показывает,
как в первой школе внешние ограничения побуждают
учителей к жестким, авторитарным практикам, кото­
рые, однако, в данном контексте оказываются уместны­
ми, поскольку доверие и послушание власти и следова­
ние правилам обеспечивают хотя бы кратковременную
защиту от вреда, который приносит «улица», тогда как
во второй школе результатом является воспроизвод­
ство эксклюзивистских социальных и расовых стерео­
типов и не подлежащего сомнению взгляда на учебный
процесс как нечто «освященное» и деполитизированное. Автор склонна отрицать, что учителя этой второй
школы обладают властью и что их педагогика явля­
ется «оказанием поддержки» (empowering). Она не со­
гласна с тем, что власть распределяется среди агентов,
но, наоборот, считает, что власть действует безлично,
оформляя «область возможного» (р. 118). Поэтому она
151

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ы Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

утверждает, что такая (безликая) власть равно ограни­
чивает учителей обеих школ в том, что касается откры­
вающихся перед ними возможностей и педагогических
приемов. Так, она считает, что
во-первых, деполитизированные стандарты поведе­
ния и характера, цели обучения и социальные иден­
тичности, которые помогают определить отношения
власти в школе Fair View> являются столь же жест­
кими пределами действия, как и иерархически на­
вязанные и принудительные правила в школе North
End. Во-вторых, нарушение этих пределов наказы­
вается в Fair View столь же, если не более строго.
И в-третьих, деполитизация основных норм, иден­
тичности и другие ограничения, определяющие пе­
дагогические практики в Fair View, воспроизводят
и усиливают неравенство как в границах общины,
так вне этих границ (Hayward 2000: 9, 67, 98, 117,
116,134).
Однако нормы могут быть как ограничивающими, так
и освобождающими. Конечно, с точки зрения Хейвард,
в школе Fair View существуют серьезные ограничиваю­
щие нормы, но они суть нормы, которые побуждают
учеников критиковать правила и противостоять ад­
министрации. Сосредотачиваясь лишь на безличных
ограничениях, налагаемых и на учителей, и на учени­
ков, автор не видит многих свобод, которые сообща­
ет им их сильная социальная позиция, или, лучше ска­
зать, умалчивает об этом.
Беда в том, что Хейвард связывает эту аккуратную
этнографию со своей версией ультрарадикального фукианского взгляда на власть, в соответствии с кото­
рым отрицается сама возможность различать «свобод­
ное действие и действие, определяемое воздействием
других» (Hayward 2000:15). Она утверждает, что
любое проведение линии, разделяющей свободное
действие от действия, которое отчасти [sic] являет­
ся результатом осуществления власти, само служит
политической функции наделения естественностью,
152

И. В л а с т ь , с в о б о д а и р а з у м

избранностью или истинностью определенной обла­
сти социального действия (Hayward 2000: 29),

Ибо если признать,
что идентичность сама по себе является продуктом
властных отношений, что области действия необхо­
димо ограничены, например процессами аккульту­
рации или формирования идентичности, возникает
необходимость отвергнуть такой взгляд на власть,
который предполагает возможность различения сво­
бодного действия и действия, определяемого воз­
действием других. Те способы , посредством кото­
рых люди действуют — как они ведут себя, думают,
чувствуют, воспринимают, рассуждают, что люди це­
нят, как они определяют себя по отношению к общ и­
не, принадлежность к которой они ощущают — все
это в значительной степени [sic] является следствием
социального действия. Определять в качестве «сво­
бодных» данный набор желаний, социальных по­
требностей, способностей, верований, диспозиций
или способов поведения значит a priori исключать из
анализа массу способов, посредством которых фор­
мируется человеческая свобода (Hayward 2000: 30).

Как видит читатель, эти цитаты демонстрируют неуве­
ренность («отчасти», «в значительной степени») в фор­
мулировании ультрарадикального взгляда, согласно
которому именно власть «конституирует» «свободно­
го» субъекта. Сопровождающий эти утверждения эт­
нографический материал не требует и не оправдывает
такого взгляда, и, как мы видели, даже сам Фуко в кон­
це мудро от него отошел.
Я привел некоторые примеры работ, вдохновленных
Фуко (из бесчисленного множества других), имея в ви­
ду две цели. Во-первых, чтобы показать, что в них на­
чинают исследоваться едва различимые формы обеспе­
чения добровольного согласия, посредством которых
людей вовлекают в более широкие паттерны норма­
тивного контроля, тогда как сами люди часто действу­
153

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

ют как «надзирающие» над собой, считая себя, порой
ложно, свободными в своей власти, делающими свой
собственный выбор, преследующими свои собствен­
ные интересы, рационально воспринимающими аргу­
менты и приходящими к самостоятельным выводам.
Во-вторых, чтобы показать, что ни одна из этих работ
не подтверждает неумеренные претензии Фуко и столь
многих других на то, что его мысль представляет собой
ультрарадикальный взгляд на власть, порождающий
следствия, якобы требующие отказаться от нашего по­
нимания свободы и рациональности34. Вынуждают ли
они нас заключить, что мы все—подчиненные субъек­
ты (subjected subjects), «конституированные» властью,
что современный индивид является «эффектом» вла­
сти, что власть должна быть «обезличена», что рацио­
нальность «зависит от контекста» и «пронизана» вла­
стью, что власть не может опираться на разумное со­
гласие,— короче говоря, что после Фуко уже не имеет
смысла говорить вместе со Спинозой о самой возмож­
ности для людей, будучи более или менее свободны­
ми от власти других, жить, как требует их собственная
природа и суждение? В следующей главе я буду исхо­
дить из того, что это имеет смысл делать, и предло­
жу некоторые соображения, касающиеся этого смысла.

34 Ради тех, кто убежден в правоте таких претензий, я да­
же хотел заменить название этой книги другим: «Власть: не
столь радикальный взгляд».

ТРЕХМЕРНАЯ
ВЛАСТЬ

Г Л А В А

I

I

I

одержание ВРВ> текста, впервые опубликованного
в виде небольшой книжки около тридцати лет на­
зад в разгар дискуссии, сводится к нескольким спор­
ным утверждениям по весьма узкому кругу вопросов.
Там дается определение понятия власти и при этом
утверждается, что оно является «спорным по своей су­
ти», а также, что предлагаемый концептуальный ана­
лиз лучше тех, которые подвергаются критике, потому
что он намечает способ анализа власти, который в од­
но и то же время — ценностный, теоретический и эм­
пирический. Как было показано, эти претензии столк­
нулись с рядом трудностей и возражений (не говоря
о том, что они несовместимы), на которые обращали
внимание многие критики. Рассматривая эти претен­
зии, трудности и возражения, мы должны задаться во­
просом: что из текста, воспроизведенного здесь в каче­
стве первой главы, следует отвергнуть, что уточнить,
что защитить, а что развить далее?
В настоящей главе я сначала резюмирую уже ска­
занное о специфике власти как господства, поместив
его в более широкий концептуальный контекст. За­
тем я буду обсуждать вопрос о том, насколько убеди­
тельно мнение, что мы можем найти некий бесспор­
ный способ понимания власти, и буду доказывать, что
это невозможно в силу ее связи с не менее спорны­
ми понятиями свободы, аутентичности, автономии
и реальных интересов. Далее, я буду отстаивать точ­
ку зрения, что власть имеет третье измерение — обес­
печение согласия на господство со стороны субъек­
тов, обладающих волей, — отвечая на два возражения:
что такого согласия не существует или оно встречает­
ся очень редко и что его невозможно обеспечить. На­

С

157

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

конец, я покажу, что такое понимание власти не озна­
чает пренебрежения ни понятием «реальных интере­
сов», ни понятием «ложного сознания».
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ВЛАСТИ
Во-первых, как уже говорилось во второй главе, ясно,
что определение «подразумеваемого понятия власти»,
данное в главе I ВРВУсовершенно неудовлетворитель­
но в нескольких отношениях. Как и у других участ­
ников «спора о власти», это определение сфокусиро­
вано на осуществлении власти и тем самым повинно
в «ошибке осуществления»: власть есть диспозиционное понятие, выявляющее некую способность, кото­
рая может быть или реализована, или не реализована.
Во-вторых, это определение сфокусировано исключи­
тельно на осуществлении «власти над» —на власти не­
коего А над неким В и на условиях зависимости В от
А. В-третьих, оно приравнивает такую власть, порож­
дающую зависимость, к господству, исходя из того,
что «А воздействует на В таким образом, который про­
тиворечит интересам В»; тем самым это определение
оставляет вне поля внимания многообразие проявле­
ний власти над другими: она также может быть про­
дуктивной, трансформирующей, авторитетной и со­
вместимой с достоинством. В-четвертых, исходя из
того, что так понимаемая власть подрывает интересы
тех, кто ей подчиняется, это определение подразуме­
вает в высшей степени поверхностное и сомнитель­
ное описание этих интересов и более того —трактует
интересы актора единообразно, не замечая различий,
интеракций и конфликтов самих этих интересов. И на­
конец, оно оперирует (как это по большей части про­
исходит в литературе о власти) упрощенными пред­
ставлениями о бинарных властных отношениях, без
конца переставляя А и В, как если бы Ленин был дей­
ствительно прав, говоря, что единственно важный во­
прос— «Кто кого?». Возможно, это так и есть, и было,
158

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

но мы нуждаемся в расширении и углублении наше­
го анализа.
Ясно одно: то, что там определяется,—это не «власть»,
а обеспечение согласия на господство. В этом тексте об­
суждается вопрос «Как власть имущие обеспечивают
согласие со стороны тех, над кем господствуют?» — во­
прос более узкий, чем тот, который предполагается за­
головком. С другой стороны, можно сказать, что и этот
вопрос не лишен интереса, даже если было бы преуве­
личением считать, что он касается центрального смысла
власти, как она традиционно понималась, и что именно
этим вопросом и занимались всегда исследователи фе­
номена власти. Но все же, именно этот вопрос интере­
совал многих, от ла Боэси и Гоббса до Фуко и Бурдье, и,
я думаю, на него стоит искать ответ.
Сущностная оспариваемость. Но можно ли ответить
на вопрос «Как власть имущие обеспечивают согласие
со стороны тех, над кем господствуют?» Точнее, допус­
кает ли он объективного и окончательного ответа, так
что все разумные люди придут к согласию относитель­
но его истины?
Во второй главе говорилось о том, что существу­
ют разногласия относительно масштаба понятия вла­
сти. Должна ли власть рассматриваться применитель­
но к разным проблемам и в разных контекстах (акту­
альных и потенциальных) и если да, то о каких именно
контекстах и проблемах идет речь? Следует ли вклю­
чать в это рассмотрение непреднамеренные послед­
ствия и бездействие? Разногласия по этим вопросам
обычно связаны с методологией. Как определять, о ка­
кой контрфактуальности уместно говорить? Как ре­
шить, какие из непреднамеренных последствий рас­
сматривать? Как изучать бездействие и его послед­
ствия? Конечно, в ответ на эти вопросы можно принять
определенные решения. «Власти» можно придать осо­
бое значение, например, связав ее (как многие дела­
ют) с намерением и позитивным действием, а для дру­
159

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

гих значений использовать другие термины. К приме­
ру, некоторые исследователи думают, что если другие
способствуют соблюдению моих интересов без всяко­
го намерения или участия с моей стороны, то в этом
случае следует говорить не о моей власти, а о моей уда­
че (Barry 1989:270-302 и Dowding 1996). Я же, наоборот,
считаю, что такие случаи вполне могут относиться (но
также могут и не относиться) к наиболее эффективным
и порой наиболее коварным формам власти. Я продол­
жаю думать, что компоненты более широкого понима­
ния власти поддаются изучению и что есть больше ос­
нований для того, чтобы рассматривать власть всеобъ­
емлющим образом, чем для того, чтобы этого не делать.
Однако дело осложняется, когда мы обращаемся
к вопросу о том, как опознавать и сравнивать всеобъ­
емлющую власть, ибо, как мы видели, это предпола­
гает суждение относительно значимости тех резуль­
татов, к которым власть может привести. Мы видели,
что сравнение власти разных акторов, которые имеют
дело с разными проблемами, с неизбежностью предпо­
лагает суждение относительно той степени, в какой их
власть учитывает их собственные интересы и /и ли за­
трагивает интересы других. А это, как я считаю, спор­
но по существу, и потому требует, чтобы исследователь
занял определенную сторону в моральных и политиче­
ских противостояниях. Определение того, у кого боль­
ше власти и насколько больше, неразрывно связано
с оценкой значимости воздействия, оказываемого этой
властью, то есть воздействия на интересы тех, кто ока­
зался этой властью затронут. И здесь опять можно раз­
решить проблему, просто определив власть узко и на­
звав все, что исключено из рассмотрения, как-то иначе.
Так, например, можно согласиться с тем, чтобы на­
звать одномерную власть «властью» (приписывая ее
тем, кто побеждает в ситуации принятия решений),
а двумерную власть — «контролированием повестки».
Но и в данном случае я продолжаю считать, что по­
следнее лучше рассматривать как дальнейшую и бо1бо

111. Т

рех м ерн а я

власть

лее существенную форму власти — власти решать, что
решается —по той причине, что ее воздействие на ин­
тересы измеряется не только выраженными предпоч­
тениями, но и недовольством, которое не получи­
ло своего выражения в политическом пространстве,
и важно обнаружить ситуацию, когда власть может
проявляться в недопущении такого недовольства. По
этой же причине я продолжаю думать, что лучше рас­
сматривать некоторые способы предотвращения кон­
фликта и недовольства посредством обеспечения со­
гласия как еще одно измерение власти.
Дальнейшие сложности возникают тогда, когда мы
начинаем изучать механизмы, обеспечивающие согла­
сие на господство. Ибо теперь встает вопрос о том, как
нам опознать господство. Кто должен сказать, над кем
господствуют и на каком основании?
Классический ответ дает Макс Вебер. Он определяет
господство как «возможность, что приказ определен­
ного содержания будет исполнен данной группой лю­
дей», и добавляет, что «существование господства за­
висит только от актуального присутствия лица, успеш­
но отдающего приказы другим» (Weber 1978 [1910-1914]:
53). Для Вебера господство легитимно, то есть призна­
ется легитимным теми, над кем господствуют (он не ин­
тересовался нелегитимной властью). Особенность этого
определения, по нашему мнению, состоит в том, что оно
не ограничивает идею господства подчинением или по­
корным согласием, когда власть есть некое навязывание
или ограничение, противоречащее интересам подвласт­
ных. Понятие власти, предлагаемое Вебером, совмести­
мо с широким спектром позитивных властных отноше­
ний, с которыми те, над кем господствуют, могут добро­
вольно соглашаться, и которые могут быть благотворны
и для одних, и для других. Как отмечает Иэн Шапиро,
согласие часто является вынужденным — в арми­
ях, фирмах, спортивных командах, семьях, школах
и бесчисленны х других институтах. Действитель­
1б1

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

но, политические теоретики от Платона до Фуко ча­
сто обращали внимание на то, что неизбывно иерар­
хический характер социальной жизни повсеместно
сообщ ает человеческим взаимодействиям качест­
во властных отношений. Но это не означает господ­
ства... Иерархические отношения нередко являют­
ся легитимными, и когда они таковы, они не явля­
ются господством.

В силу этого Шапиро считает, что господство «воз­
никает только в случае нелегитимного осуществле­
ния власти». Но и это не соответствует нашим целям.
Ибо, как признает Шапиро, то, что он называет «спо­
ром о ликах власти», приводит к выводу, что «господ­
ство может быть следствием определения повестки,
ограничения выбора и даже, в пределе, результатом
влияния на предпочтения и желания людей со сторо­
ны личности или группы» (Shapiro 2003: 53). Но если
это так, тогда «предельный случай» порождает пробле­
му, так как он предполагает, что господство оказыва­
ет влияние на то, кого и что люди признают легитим­
ным. Но определение Шапиро, если оно предполагает,
что легитимность относится к доминирующим нормам
и верованиям, не покрывает такие случаи — то есть
случаи, когда те, над кем господствуют, сообщают ле­
гитимность тем, кто над ними господствует1.
Поэтому я возвращаюсь к своему вопросу: кто дол­
жен сказать, над кем господствуют и на каком основа­
нии? Порой на практике ответ на этот вопрос бывает
1 Конечно, просто сообщить легитимность другому или
другим недостаточно, чтобы сделать их легитимными: их
действия должны соответствовать установленным прави­
лам и ролям, которые можно обосновать доминирующи­
ми нормами или верованиям, которые разделяют и господ­
ствующие, и те, над кем господствуют и кто соглашается
с существующими властными отношениями (Beetham 1991:
16). Для других, нормативных или «объективистских», спо­
собов определения «легитимности» проблемы здесь, ко­
нечно, нет.
1б2

III. Т

рех м ерн а я

власть

бесспорным. Не являются ли рабство, крепостная зави­
симость, апартеид и кастовая система формами господ­
ства? Никто сегодня не сомневается в этом, тем более,
что все эти формы являются откровенно насильствен­
ными. Они предполагают принудительное присвое­
ние труда, имущества и услуг подчиненного населения,
подчинение которого определяется рождением и, как
правило, неотвратимо, и все это оправдывается идео­
логиями, провозглашающими неизменность низкого
положения подчиненных, которое утверждено законом
и переутверждается публичными ритуалами. Но разве
о господстве идет речь, когда Фуко говорит о практи­
ке исповеди, Сандра Бартки и Сьюзан Бордо — о жен­
щинах, «практикующих дисциплину применительно
к своему собственному телу и против него» и все же
испытывающих «власть и контроль», когда Донзело
пишет о надзирающих за собой буржуазных матерях,
Фливбьерг — о еще более запруженном автомобиля­
ми Аалборге, Кренсон — о загрязненном городе Гэри,
а Хейвард — о двух школах, в которых учителя не мо­
гут не заниматься социализацией своих учеников в со­
ответствии с доминирующими нормами?
Ясно одно: это вопрос не просто о фактическом по­
ложении дел. Чтобы на него ответить, надо занять ка­
кую-то позицию относительно интерпретации смысла
согласия: как определить, когда имеет место согласие
с властвованием в форме господства? Я не имею в ви­
ду классическую герменевтическую или интерпрета­
ционную проблему, о которой Джеймс Скотт говорит:
«Не существует удовлетворительного способа оконча­
тельно установить некую основополагающую реаль­
ность или истину за каким-то набором социальных
актов» (Scott 1990: 4). Речь в данном случае идет о том,
как понять, когда уместен, а когда неуместен разговор
о господстве. Говорить о власти как о господстве зна­
чит подразумевать наложение ограничений на жела­
ния, цели и интересы агента или агентов, так что в ре­
зультате последние испытывают фрустрацию, сталки­
163

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

ваются с препятствиями, когда преследуют свои цели,
или даже не могут сформулировать свои интересы. Та­
ким образом, власть в этом смысле обнаруживает раз­
личие между такого рода наложением ограничений
и иными влияниями. (Именно это различие затемня­
ется ницшеанской риторикой Фуко.) Чарльз Тейлор
помогает прояснить этот существенный пункт:
Если какое-либо внешнее воздействие или ситуация
производят во мне некую перемену, которая никоим
образом не идет вразрез с ж еланием /целью /устрем ­
лением /интересом, тогда и не нужно говорить об
осуществлении власти/господства. Возьмите ф ено­
мен импринтинга. Нечто такое имеет место и в че­
ловеческой жизни. Мы обычно начинаем любить пи­
щу, которая утолила наш голод, ту, которой мы пи­
тались, будучи детьми, и которая характерна для
нашей культуры. Является ли это признаком гос­
подства нашей культуры над нами? Это слово утра­
тит все свое значение, будет совсем непригодно, ес­
ли мы усвоим ему такую смысловую широту (Taylor

1984: 173).

Я полагаю, что один из способов разобраться в этой
ситуации заключается в том, чтобы рассматривать по­
нятие господства как дополнительное к понятию вла­
сти: как утверждение, что в этом случае подвластные
оказываются менее свободны жить так, как диктуют
их природа и суждениеу если употребить выражение
Спинозы.
Начнем с представления о менее свободной ж из­
ни. Выявление степеней свободы невозможно без уче­
та противоборствующих взглядов на то, что является
посягательством на свободу и ее нарушением, а по­
следнее, в свою очередь, связано с различием взгля­
дов на существо самой свободы. Среди таких взглядов,
например, и идея, что свобода есть невмешательство
в осуществление людьми своих предпочтений, каки­
ми бы они ни были. С этой точки зрения, я свободен
в той степени, в какой никто не препятствует мне или
164

III. Т

рех м ерн а я

власть

(в более широкой интерпретации) не может воспре­
пятствовать мне делать то, что я предпочитаю. Если
так думать о свободе, тогда ответы на вопросы о том,
как формируются мои предпочтения, как рождают­
ся мои суждения и что на них влияет, никак не связа­
ны со степенью моей свободы. Моя «природа» — это
просто совокупность предпочтений, обнаруженных
посредством сделанных мною выборов, мое «сужде­
ние» — это то, что я выбираю: суждения выявляются
через предпочтения, а предпочтения — через поведе­
ние в ситуациях выбора. Существует несколько спо­
собов критики такой точки зрения2, и для настоящего
обсуждения наиболее подходящим является следую­
щий. Для тех, кто придерживается такой точки зрения,
совершенно неважно, как формируются мои предпоч­
тения: важно лишь то, что никто не препятствует их
реализации. Такой взгляд исключает «критическое ис­
следование предпочтений и желаний, которое мог­
ло бы обнаружить, как привычка, страх, заниженные
2 Касс Санстин, например, поставил под вопрос само по­
нятие «предпочтений», столь важное для экономической
и экономически ориентированной социальной науки. Он
считает термин «предпочтения» «слишком неоднознач­
ным». С этой точки зрения идея предпочтений «приводит
к игнорированию контекстуальных факторов, порождаю­
щих разнообразные выборы в разных обстоятельствах».
Ошибочно считать, что «предпочтение» — это «нечто, что
лежит за выбором и что является более абстрактным и об­
щим, чем сам выбор. То, что лежит за выбором, — это не
какая-то вещь, а неупорядоченная смесь разных вещей —
устремлений, вкусов, физических состояний, реакций
на существующие роли и нормы, ценностей, суждений,
эмоций, внутренних стимулов, верований, прихотей, —
и взаимодействие этих сил производит определенного ро­
да результаты в соответствии с конкретным контекстом.
Поэтому мы можем сказать, что предпочтения конструиру­
ются социальными ситуациями, а не извлекаются из них —
в том смысле, что они в значительной степени являются
функциями контекста и доминирующих норм» (Sunstein
1997: 35, 38). См. также: Nussbaum 2000: 119-122.

1б5

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

ожидания и опыт несправедливости в прошлом де­
формируют выбор людей и даже их пожелания отно­
сительно своей собственной жизни» (Nussbaum 2000:
114). Но разве не имеет значения то, что предпочтения
являются действительно моими, что одним из показа­
телей моей свободы является тот факт, что я сам кон­
тролирую свой выбор и выступаю автором того обра­
за жизни, который мне близок, — что может, конечно,
означать добровольное согласие с доминирующими
нормами и традициями? И тем не менее широко рас­
пространенным является именно этот незамыслова­
тый, примитивный взгляд: люди свободны постоль­
ку, поскольку никто не мешает им делать то, что они
предпочитают делать в любой данный момент. Назо­
вем это минимальным взглядом на свободу3.
Формула Спинозы позволяет нам увидеть, в чем
здесь дело, ибо она оставляет возможность разных
интерпретаций, которые идут дальше минимально­
го взгляда, и не все из них совместимы друг с другом.
Здесь я могу лишь обрисовать разные способы отве­
та на вопрос «Что диктуют моя природа и мое суж­
дение?», и способ Спинозы будет лишь одним из них.
3 Этот взгляд есть следствие того, что иногда называют
«субъективным благополучием» (subjective welfarism), со­
гласно которому все существующие предпочтения равноцен­
ны в политическом отношении. Самая минимальная версия
этого минималистического взгляда принадлежит Ф. А. Хайеку, для которого свобода человека зависит от того, «может
ли он надеяться определить порядок своих действий в соот­
ветствии со своими нынешними интенциями, или же кто-то
другой обладает такой властью над обстоятельствами, что
может заставить человека действовать согласно своей воле,
а не воле самого этого человека» (Hayek 1960: 13). Согласно
такому взгляду, генезис и контекст этих нынешних интенций
не имеет никакого отношения к свободе человека, которая,
по Хайеку, может быть ограничена лишь сознательным, на­
сильственным и произвольным вмешательством другого или
других. Для Хайека свобода есть просто «состояние, в кото­
ром человек не подвергается принуждению со стороны про­
извольной воли другого или других» (Ibid.: р. 11).

166

III. Т

рех м ерн а я

власть

Эта формула предполагает, что мы мыслим свободу
как автономию (в широком смысле), то есть отсыла­
ет к идеям аутентичности (соответствия своей при­
роде или своему «я») и автономии (в более узком по­
нимании: думать самому). Для самого Спинозы жить
(аутентично) согласно тому, что диктует моя приро­
да, а также тому, что диктует мое суждение (автоном­
но),—значит быть разумным. Подчинение господству
является помехой для способности субъекта «пра­
вильно использовать разум»: «наиболее своеправны
те, разум которых наиболее обширен и которые наи­
более им руководствуются» (Спиноза 1957: 295) (там,
где говорится о «своеправии», читай «свобода»). Здесь
схвачены некоторые интуитивно опознаваемые меха­
низмы власти, а также и другие, не столь очевидные.
Власть может действовать так, чтобы блокировать или
снизить способность тех, кто ей подчинен, хорошо
мыслить, в том числе через внедрение и поддержание
вводящих в заблуждение или иллюзорных представле­
ний о том, что является «природным» и какую жизнь
«природа» диктует им вести4, и вообще всячески огра­
ничивая и подавляя их способность к рациональным
Поэтому Маркс писал, что «с дальнейшим ростом капи­
талистического производства развивается рабочий класс,
который по своему воспитанию, традициям, привычкам
признаёт условия этого способа производства как само со­
бой разумеющиеся естественные законы» (Маркс К., Эн­
гельс Ф. Т.23: 746). И Джон Стюарт Милль в работе «Под­
чиненность женщины» ( T h e S u b je c tio n o f W o m e n ) пишет:
«То, что теперь именуют природой женщины, — это в выс­
шей степени искусственная вещь, результат насильствен­
ного подавления в одном отношении и противоестествен­
ной стимуляции в другом. Можно без всякого колебания
утверждать, что ни одна категория зависимых людей не
испытала такого полного искажения своих естественных
качеств в результате взаимоотношений со своими госпо­
дами... Я считаю дерзостью все претензии на то, чтобы
определять, чем женщина является или не является, мо­
жет или не может быть по своей природной конституции»
(Mill 1989 [1869]: 38-39, 173).

4

167

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

суждениям. Власть может подталкивать или побуж­
дать к отказу от рациональности, или, говоря на гру­
бом (и сексистском) языке XVII века, на котором гово­
рит Спиноза, когда власть одного человека выносить
суждения подчинена другому, «первый может оказать­
ся жертвой обмана со стороны другого».
Но такой вывод лишь поднимает массу новых во­
просов. Ибо что такое отказ от рациональности? Су­
ществуют ли альтернативные рациональности, свой­
ственные различным историческим периодам или
культурам, или даже субкультурам, альтернативные
критерии для определения того, что такое разум или
что является достаточным основанием во что-либо ве­
рить или что-либо делать, или же альтернативные ло­
гики или альтернативные «стили мышления»? И суще# ствует ли, как считал Вико,
некий Умственный Язык, общий для всех наций: он
единообразно понимает сущность вещей, встречаю­
щихся в общественной человеческой жизни, и выра­
жает их в стольких различных модификациях, сколько
различных аспектов могут иметь вещи (Вико 1940:79)?

Или же существует культурное разнообразие, кото­
рое все-таки имеет некую общую основу или межкуль­
турную платформу, «массивное ядро» (говоря слова­
ми Стросона) «человеческого мышления, не имею­
щего истории» (Strawson 1959: 10)? И если мы можем
придать некое объективное, не относительное зна­
чение «отказу от рациональности» (такое, например,
как самообман и принятие желаемого за действитель­
ное, уступка когнитивным пристрастиям, заблужде­
ниям и иллюзиям, а также ошибки, связанные с тем,
как поставлена проблема, неведение о принципах ста­
тистических выкладок и проч.), то чему мы его при­
пишем? Как понимать такой отказ: как порождаемый
изнутри или как активированный и поддерживае­
мый извне? Наиболее правдоподобным будет, конеч­
но, представление, что справедливо и то, и другое: что
168

III. Т

рехм ерная

власть

каждый подвержен таким неудачам, что каждого мож­
но учить и каждый может сам учиться их избегать,
но и что другие могут — особенно в наши дни, исполь­
зуя команды профессионалов, экспертов nö комму­
никациям и пиару — воспользоваться постоянством
этих неудач. Начиная с античного искусства ритори­
ки и кончая современным искусством публицистики
и пропаганды, мы сталкиваемся с ситуацией, которая
неопровержимо свидетельствует о том, что, как заме­
чает Спиноза, «человеческие суждения могут испыты­
вать различные влияния, некоторые из которых вряд
ли заслуживают доверия».
Однако «то, что диктует суждение» не обязатель­
но предполагает только рациональность. Ибо «суж­
дение» можно понимать и в аристотелевском смысле
какphronesis или практическую мудрость, означающую
применение принципов к конкретным обстоятель­
ствам. Это добродетель, присутствие которой свиде­
тельствует о зрелости. И здесь мы можем поставить во­
прос о культурной релятивности (насколько культур­
но изменчивыми являются эти мудрость и зрелость?
существуют ли меж культурные способы оценки здра­
вого суждения?), но если предположить, что мы можем
прийти к согласию относительно того, наличествует
или отсутствует эта добродетель, ясно, что ее можно
культивировать или подавлять. Господство может за­
ключаться в сдерживании и подавлении этой доброде­
тели в контексте отношений между группами, как в ко­
лониальной ситуации (исследованной Фаноном), в ав­
торитарных семьях и тиранических воспитательных
учреждениях, так и между индивидами в случае асим­
метричных отношений (например, между Торвальдом
и Норой в «Кукольном доме» Ибсена) — в контексте
властных отношений, которые оказывают ослабляю­
щее воздействие посредством инфантилизации.
А что же с «тем, что диктует природа»? Теперь уже
не принято говорить о «природе» применительно к ин­
дивидам или группам: это значило бы непроститель­
169

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

но грешить эссенциализмом. Ясно, что в данном слу­
чае речь идет не о природе индивидов, заданной био­
логически или прежде социализации, а также не об
изначальной природе этнических, расовых или нацио­
нальных групп. Один из способов понимания господ­
ства как оказания давления на «то, что диктует приро­
да» состоит в том, чтобы интерпретировать последнюю
с точки зрения теории человеческой природы. И здесь
центральным является вопрос: каковы необходимые
условия процветания человека? Или, как сказал бы
Маркс, что является условием для того, чтобы чело­
век жил действительно по-человечески (см. Geras 1983,
Lukes 1985)? Это вопрос о материальных и социальных
обстоятельства^, которые позволили бы людям про­
живать такую жизнь, которая соответствует некото­
рым стандартам: жизнь людей, воспринимающих друг
друга в качестве целей, обладающих равным достоин­
ством и равным правом формировать свою жизнь, са­
мостоятельно делая выбор и развивая свои дарова­
ния во взаимных отношениях с другими. Наиболее
многообещающая современная попытка дать ответ
на этот вопрос связана с так называемым «подходом
на основе способностей и возможностей» (capabilities
approach), который, в несколько различающихся ва­
риантах, развивали Амартия Сен и Марта Нуссбаум
(Sen 1984,1985,1992, 2002; Nussbaum 2000 и Nussbaum
and Sen 1993). Лежащая в основе этого подхода «интуи­
тивная идея» состоит в том, что «некоторые функции
особенно важны для человеческой жизни в том смыс­
ле, что их наличие или отсутствие обычно понимает­
ся как знак наличия или отсутствия самой человече­
ской жизни», а также в том, что, как считали и Маркс,
и Аристотель, человека отличает от животного само­
определение: способность формировать свою жизнь
«во взаимодействии с другими, а не пассивно пере­
живать формирующее воздействие или быть помыкаемым в мире, как „стадо“ животных». Человеческая
жизнь является именно человеческой благодаря тому,
170

III. Т

рех м ерн а я

власть

что она «формируется посредством этих человеческих
сил — практического разума и общительности». Суть
в том, что «мы можем перечислить центральные эле­
менты подлинно человеческого существования, кото­
рые могут войти в широкий кросс-культурный консен­
сус»5; и, более того,
эти способности можно не без основания рассматри­
вать как важнейшие для человеческой жизни как та­
ковой, какие бы цели человек ни преследовал и ка­
кой бы выбор он ни делал. Эти основные способно­
сти не являются просто инструментальными — то
есть средствами для достижения внеположных целей.
Они ценны сами по себе, потому что делают жизнь
подлинно человеческой (Nussbaum 2000:72, 74).

Если это можно убедительно аргументировать, мы по­
лучим объективный смысл «того, что диктует приро­
да» и тем самым того, что является господством. Гос­
подство имеет место тогда, когда власть одних затра­
гивает интересы других, ограничивая способности
последних вести истинно человеческую жизнь.
Но не всех убеждает этот «объективистский» спо­
соб мышления. Вполне возможен и другой способ ин­
терпретации «того, что диктует природа», который за­
ключается в понимании «природы» индивидов как то,
что сообщается им их «идентичностью». Мы говорим
сегодня об индивидуальных и коллективных идентич­
ност ях— и тем самым ясно выражаем амбивалент­
ное отношение к тому, является ли природа индивидов
и групп объективно данной или же субъективно и ин­
терсубъективно конструируемой. Справедливо было
замечено, что сам термин — двусмысленный, что он
5 И Сен, и Нуссбаум пытаются составить перечни (раз­
ные и меняющиеся) собственно человеческих способно­
стей, которые «имеют силу морального утверждения» (ex­
ert a moral claim) (Nussbaum 2000: 83) и пересекают куль­
турные границы, а также никак не связаны с какой-либо
метафизической или телеологической позицией.

171

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

«разрывается между „сильными“ и „слабыми“ значе­
ниями, эссенциалистскими коннотациями и конструк­
тивистскими определителями» (Brubaker and Cooper:
2). Употребляемый как протагонистами, так и анали­
тиками политики идентичности, сам смысл «идентич­
ности» колеблется между интересами первых и про­
зрениями вторых, между идеями заданного и твори­
мого или конструируемого, между нахождением своего
истинного «я» и его созиданием, между самообнаружением и самоизобретением, между изначальной иденти­
фикацией и постмодернистским самоформированием.
Человек может отождествлять себя с приписываемой
ему идентичностью или же может стараться игнори­
ровать или отвергать ее. Соответственно, и господство
в отношении идентичности может принимать различ­
ные формы. Одна — это неудовлетворительное при­
знание, то есть непризнание или неверное признание
этнической, или культурной, или религиозной, или
географической идентичностей, которые в обществе
поддерживают и которым привержены члены подчи­
ненных групп и меньшинств. Или же люди могут рас­
сматриваться, и они сами себя рассматривают, с точ­
ки зрения их устойчивого и неизменяемого статуса
подчиненных и зависимых, привязанных к определен­
ным ролям, освободиться от которых совершенно не­
возможно. В связи с этим Марта Нуссбаум, например,
приводит сообщение об индийских вдовах, которые
«в общественном восприятии являются дочерьми, ма­
терями, женами и вдовами (то есть их идентичность
неизменно определяется с точки зрения их отноше­
ния к мужчинам)»6. В обоих случаях мы сталкиваемся
Из T h e H in d u M a g a z in e , 24 April 1994; цит. в Nussbaum and
Glover 1995: 14. Она также цитирует «Письмо жены» Ра­
биндраната Тагора (1914):

6

В твоей большой семье [joint family — семья, где женатые
дети живут в одном доме с родителями. —П р и м , пер.] я бы­
ла второй невесткой. Все эти годы я не была ничем другим.

172

III. Т

рех м ерн а я

власть

с отсутствием признания: в первом случае —идентич­
ности, утверждаемой акторами, во втором — идентич­
ности, которой их лишают. Непризнанных можно рас­
сматривать как тех, над кем господствуют, поскольку
«окружение или общество сообщает им [непризнан­
ным] ограничивающий и презрительный образ их са­
мих» и тем самым «заключает» их в рамки «ложного,
искаженного и редуцированного образа существова­
ния». Чарльз Тейлор так развивает эту мысль:
Проецирование на другого образа подчинения или
унижения может на самом деле искажать и угнетать
вплоть до того, что этот образ интериоризируется.
В основе современного феминизма, а также расовых
отношений и дискуссий о мультикультурализме ле­
жит допущение, что отказ в признании может быть
формой угнетения (Taylor 1992: 25, 35).

Однако совсем не обязательно мыслить «идентич
ность» только с точки зрения групповой идентичности.
Одна из значимых современных форм господства над
идентичностью — это то, что можно назвать чрезмер­
ным или нежелательным признанием, когда разными
способами и по разным причинам у индивидов отби­
вают охоту идентифицироваться с какой-либо группой
или категорией и подталкивают к однородности, к об­
щественной открытости («выходу из приватности»)
и солидарности. И таким образом идентифицирую­
щие — творцы и реализаторы политики идентично­
сти — могут господствовать над теми, чья привержен­
ность к группе или категории не столь сильна или не­
однозначна, и теми, кто относится к этому безразлично
или даже враждебно. Так мы сталкиваемся с феномеТеперь, спустя пятнадцать лет, стоя на берегу моря, я чув­
ствую, что обладаю иной идентичностью, которую состав­
ляет мое отношение к вселенной и к ее творцу. Это при­
дает мне смелости писать это письмо в своем собствен­
ном качестве, а не в качестве второй невестки (эпиграф
в Nussbaum, 2000).
173

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ы

Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

нами квазиидентификации, лолуидентификации, нонидентификации, эксидентификации, трансидентифи­
кации, мультиидентификации и антиидентификации.
Господство, связанное с идентичностью или при­
знанием, может принимать еще более сложные фор­
мы, когда господствующая группа или нация, обла­
дающая контролем над средствами интерпретации
и коммуникации, проецирует свой собственный опыт
и культуру в качестве нормы, нейтрализуя перспек­
тивы тех, над кем осуществляется господство, и од­
новременно навязывая им стереотипы и маркируя их
как «других». С этой целью используется целый набор
властных механизмов, о которых писал чернокожий
поэт Эме Сезер (Анпё Cesaire): «Я говорю о миллио­
нах людей, в которых ловко внедрили страх, комплекс
неполноценности, тревогу, раболепие, отчаяние, уни­
чижение». Эти слова приводит Франц Фанон в самом
начале своей первой книги «Черная кожа, белые мас­
ки» (Fanon 1970 [1952]: 7). В этой и других работах Фа­
нон исследует психологическое, социальное и поли­
тическое измерения этой формы господства, а также
внутренние связи между языком, персональностью,
сексуальными отношениями и политическим опытом
в контексте борьбы за независимость и позднейше­
го, постколониального, опыта Алжира и других стран
Африки. В то же время важно обратить внимание и на
то, что такого рода внедрение лишь отчасти эффек­
тивно, ибо те, над кем господствуют, никогда не допу­
стят полной интериоризации той интерпретации мира,
которая их обесценивает и подчиняет власти стерео­
типов; скорее, результатом будет то, что чернокожий
американский политический мыслитель У Э. Б. Дюбуа
назвал «двойным сознанием»:
Ощущение, что ты всегда смотришь на себя глазами
другого, прикладываешь к своей душе мерило, при­
надлежащее миру, который наблюдает за тобой со
стороны с чувством презрения и жалости (Du Bois

1969 [ 1903]: 45 ).
174

III. Т

рех м ерн а я

власть

Я сказал выше, что интерпретация «того, что дикту­
ет природа» с точки зрения идентичности, как бы ее
ни понимать, есть явная альтернатива объективист­
ской интерпретации в терминах «человеческой при­
роды». Но действительно ли это альтернатива? В конце
концов, почему мы думаем, если думаем, что идентич­
ность, как бы ее ни понимать, требует признания? Что
такого хорошего в идентичности и что оправдывает ее
признание? Если утверждается, что признавать иден­
тичность — это благо, что это является нормой, при­
чиной такого утверждения должно быть представле­
ние, что само признание удовлетворяет некие «базовые»
или «реальные» интересы, которые, возможно, следует
определять с точки зрения главных аспектов человече­
ского существования. Кроме того, на каком основании
мы решаем, что признание является «неудовлетвори­
тельным» или «чрезмерным» — будь мы теми, кто про­
возглашает признание, или теми, кто его лишен, а также
идет ли речь о групповой идентичности или об индиви­
дуальной? И как иначе разобраться в соперничающих
требованиях такого признания, кроме как с помощью
некоего критерия, независимого от притязаний творцов
и реализаторов политики идентичности? Тейлор пи­
шет, что люди, лишенные признания, приходят к «лож­
ному», «искаженному» и «заниженному» самопонима­
нию, но это в свою очередь требует ответа на вопрос:
ложное, искаженное и заниженное—в сравнении с нем7.
Должно быть какое-то понятие о том, что значит быть
свободным от этих форм унижения. Поэтому, согласно,
например, Сену, цитирующему Адама Смита, одно из
основных аспектов человеческого существования—та­
кая ситуация, когда «нет оснований стыдиться при по­
явлении в публичном пространстве» (being unashamed
to appear in public) (Sen 1985:15). Короче говоря, трудно
понять, как может работать понятие господства, свя­
занного с идентичностью или признанием, если обойти
понятие о реальных или объективных интересах, опи­
рающееся на теорию человеческой природы.
175

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

Я пытался здесь обозначить возможные и несовме­
стимые ответы на вопрос: как мы должны понимать
господство, результатом которого является меньшая
свобода подчиненных этому господству людей жить
согласно тому, что диктуют их природа и суждение?
Эти ответы следует разбирать, подробно рассматривая
различные механизмы господства, включая те, на ко­
торые обращал внимание Фуко, — внедрение пред­
ставлений (и последующий надзор за их укоренением)
о сексуальной и ментальной «нормальности», о стан­
дартах моды и мифах красоты, а также о гендерных
ролях и возрастных категориях и, кроме того, об идео­
логических границах — например, между приватным
и публичным, рыночным и нерыночным; это также
бесчисленные формы и способы подавляющего навя­
зывания стереотипов, форматирования и подачи ин­
формации в масс-медиа и в политических кампаниях
и проч. Помимо этого важно понимать, что власть в ее
более явных одно- и двумерной формах обладает все­
ми качествами формы трехмерной. Это часто непра­
вильно воспринимают как просто эффекты некоего
безличного процесса «культурной трансмиссии». Бар­
рингтон Мур выразительно обозначил эту ошибку:
Представление об инерции, о том, что социальная и
культурная преемственность не требует объяснения,
отрицает тот факт, что эти преемственности долж ­
ны заново воссоздаваться в каждом новом поколе­
нии, часто с великим усилием и страданием. Для то­
го чтобы сохранить и передать дальше некую систе­
му ценностей, на людей давят, их запугивают, сажают
в тюрьму, заключают в концентрационные лагеря,
обманывают, подкупают, делают героями, побужда­
ют читать газеты, ставят к стенке и расстреливают,
а иногда даже учат социологии. Говорить о культур­
ной инерции — значит упускать из вида конкретные
интересы и привилегии, которые поддерживаются
посредством индокринации, образования и всего
сложного процесса передачи культуры от одного по­
коления к другому (Moore 1967: 486).

176

III. Т

рех м ерн а я

власть

Всеми этими способами господство может стимулиро­
вать и обеспечивать внутренние ограничения на само­
определение — способами подрыва и деформации са­
мопонимания людей и их доверия к себе, а также ис­
кажения и ниспровержения их суждений о том, как
наилучшим образом продвигать и защищать свои ин­
тересы.
Конечно, существуют также и неубедительные отве­
ты на вопрос о том, как мы должны понимать господ­
ство, результатом которого является меньшая свобо­
да подчиненных этому господству людей жить соглас­
но тому, что диктуют их природа и суждение. Один из
них слишком хорошо известен из истории коммуниз­
ма: называть «объективными» или «реальными» такие
интересы, которые наблюдатели или активисты при­
писывают извне индивидам на основе социального по­
ложения последних («буржуа», «мелкие буржуа», «ра­
бочие» и т.д.). Но это значит рассматривать социаль­
ных акторов просто как носителей социальных ролей,
отождествляя их интересы с тем, что относится к их
роли. Неубедительность усугубляется, когда их инте­
ресы связываются с достижением предназначенной им
цели или судьбы в рамках некоего метанарратива, ко
торый, в свою очередь, признается истинным. Различ­
ные памятные типы марксизма — детерминистский,
структуралистский и вульгарный—занимают именно
такую позицию (которая просматривается в тех пас­
сажах Грамши, которые были приведены в ВРВ), и она
приводит к тому, что в случае, когда люди не в со­
стоянии соответствовать приписываемым им инте­
ресам или постичь их, эта неспособность объясняет
ся «ложным сознанием», как это делает Дьердь Лукач.
Но это старая история, к которой мы вернемся в кон­
це настоящей главы.
С другим неубедительным ответом мы уже сталкива­
лись, когда говорили о том, как трактует власть Фуко:
господство не может сделать подчиненных ему людей
менее автономными (в широком смысле) потому, что
177

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

не существует какого-то более автономного состояния.
От господства нельзя избавиться, поскольку власть —
везде, власть, препятствующая освобождению и навя­
зывающая режимы истины. В своих ранних работах
на эту тему Фуко исходил из того, что и природа, и суж­
дение «субъекта» всецело «конституируются» властны­
ми отношениями, и, как мы видели, бесчисленные ав­
торы, находящиеся под влиянием Фуко, полагают, что
«сама идентичность есть продукт властных отноше­
ний» и что его аргументация положила конец «модели
рационального автономного агента». Но как мы также
видели, Фуко отказался от своего ультрарадикального
взгляда, который в любом случае сделал бы непонят­
ным сопротивление господству и подорвал бы критиче­
скую установку и политическую позицию самого Фуко.
Вывод из предшествующего обсуждения состоит
в том, что убедительные ответы на вопрос о понима­
нии господства не приводят к единому решению этого
вопроса. Приверженцы минимального взгляда на сво­
боду могут оправданно утверждать, что господство
есть просто подчинение населения, или меньшинств,
или индивидов внешнему принуждению и давлению,
что приводит к ограничению возможностей жить в со­
ответствии с собственным выбором, но что тех, над
кем господствуют, следует рассматривать как автоном­
ных и разумных акторов, сталкивающихся с осущест­
вимым выбором, более или менее осознающих нало­
женные на них внешние ограничения, порой взаимо­
действующих и даже сотрудничающих с теми, кто над
ними господствует, и сопротивляющихся, и даже бун­
тующих, если возникает такая возможность. Сторон­
ники других, не минимальных, взглядов, которые бы­
ли здесь обозначены, проблематизируют и усложняют
эту картину, поднимая вопросы о внутренних огра­
ничениях— то есть о том, что они называют «форми­
рованием предпочтений», «интериоризацией» и «ге­
гемонией». Другими словами, они обращают внима­
ние на те способы, посредством которых господство
178

III. Т

рех м ерн а я

власть

может противодействовать интересам людей, при­
останавливая, уменьшая и подрывая их способность
суждения, а также опровергая, искажая и ослабляя их
самовосприятие и самопонимание. Но хотя они пред­
лагают различные правдоподобные описания того, как
это происходит, они в то же время дают разные ответы
на вопрос о рационально обоснованном и неискажен­
ном описании существа обсуждаемых интересов (и
о том, как это описание достигается). Именно поэто­
му я продолжаю настаивать на том, что понятие вла­
сти как господства является принципиально спорным.
В ЗАЩИТУ ТРЕТЬЕГО ИЗМЕРЕНИЯ
Но если это так, возникает вопрос: как можно показать,
что какое-либо одно описание господства и его меха­
низмов лучше других? В частности, как отстоять трех­
мерный взгляд перед лицом альтернативных позиций?
Я думаю, что нет лучшего, то есть другого пути, кроме
проверки его убедительности в сравнении с альтерна­
тивными взглядами, в особенности, с наиболее убеди­
тельными из них. Именно это я и сделаю, рассмотрев
альтернативный взгляд, представленный во впечатляю­
щей работе Джеймса Скотта «Господство и искусство
сопротивления: скрытые транскрипты» (Scott 1990; см.
также Scott 1985, глава 8). Скотт предлагает способ из­
учения властных отношений, «интерпретацию непо­
движности (quiescence)» и «критику гегемонии и лож­
ного сознания»7. Его тонкий анализ представляет со­
бой очевидный вызов отстаиваемой здесь точке зрения
и опирается на серьезные данные, заимствованные из
различных общественных ситуаций и контекстов.
Эти данные он по большей части заимствует из «ис­
следований рабства, крепостничества, положения не­
прикасаемых, расового господства, включая колониа­
Как будет ясно из последующего, Скотт разделяет культуралистскую интерпретацию «гегемонии» Грамши.

7

179

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

лизм, и сильно стратифицированных крестьянских
обществ»; кроме того, он привлекает опыт «таких то­
тальных институций, как тюрьмы и лагеря военно­
пленных» (Scott 1990: 20, х). Ниже я выскажу свои со­
ображения относительно того, что такого рода данные
уже могут предрасполагать к заключениям, которые
делает Скотт. Суть его тезиса в том, что жертв господ­
ства следует рассматривать как тактических и стра­
тегических акторов, которые притворяются для того,
чтобы выжить; как говорит Тилли, «под микроскопом
Скотта согласие оборачивается своего рода постоян­
ным восстанием» (Tilly 1991: 598), или, как гласит при­
водимая Скоттом в качестве эпиграфа к книге эфиоп­
ская поговорка, «когда великий господин проходит ми­
мо, мудрый крестьянин низко кланяется и, ничего не
говоря, пукает». Он ссылается на данные двух основ­
ных типов. С одной стороны, это «скрытые транскрип­
ты» — порождаемые в изолированных пространствах,
за сценой, где жертвы «ведут обособленную жизнь
в жилищах рабов, в деревне, в доме, а также в рели­
гиозной и ритуальной жизни», в «некоем социальном
пространстве, где закулисное несогласие с официаль­
ным траскриптом властных отношений может быть
озвучено» в таких формах и локусах, как «языковая
маскировка, ритуальный код, таверна, ярмарка, тай­
ные места для богослужения в религии чернокожих
рабов»; это несогласие состоит в «надеждах на возвра­
щение пророка, в ритуальной агрессии посредством
колдовства, в прославлении героев-разбойников и му­
чеников сопротивления» (р. 85, xi). С другой стороны,
существуют и открытые, но замаскированные выраже­
ния идеологического неподчинения, которые поддают­
ся расшифровке через интерпретацию «слухов, спле­
тен, сказок, песен, жестов, шуток и театральных пред­
ставлений безвластных, посредством которых среди
прочего они исподволь осуществляют критику вла­
сти, скрываясь за анонимностью или за безобидностью
своего поведения в глазах других» (р. xiii).
180

III. Т

рех м ерн а я

власть

Напротив, «официальный» или «публичный транс­
крипт» (содержание которого в основном доступно
историкам и социальным ученым) рассказывает со­
всем другую историю. Как пишет Скотт, он «убеди­
тельно свидетельствует о гегемонии господствую­
щих ценностей, гегемонии доминирующего дискур­
са». Именно здесь
эффекты властных отношений наиболее явно дают
о себе знать, и любой анализ, опирающийся исклю­
чительно на публичный транскрипт, скорее всего
приведет к выводу, что подчиненные группы одоб­
ряют условия их подчинения и являются доброволь­
ными и даже восторженными соучастниками этого
подчинения (р. 4).

В открытом пространстве «крепостные и рабы оказы­
ваются соучастниками создания видимого согласия
и единодушия; демонстрация дискурсивного подтвер­
ждения снизу создает впечатление стабильности идео­
логической гегемонии». Действительно,
власть господствую щ их... обы чно добивается —
в публичном транскрипте — того, чтобы не исся­
кал поток изъявлений почтения, уважения, благо­
говения, восхищения, чествования и даже поклоне­
ния, которые еще больше убеждают правящие элиты
в том, что их притязания фактически подтверждают­
ся той социальной реальностью, которую они видят
своими глазами (р. 87, 93).

Таким образом, как считает Скотт, неудивительно, что
столь многие принимают идею господствующей или гегемонической идеологии, которая хотя и не полностью
исключает интересы подчиненных групп, но «действу­
ет так, чтобы скрыть или представить в ложном свете
те аспекты социальных отношений, которые, если их
прямо учитывать, нанесли бы урон интересам господ­
ствующих элит». Скотт предлагает сильную и слабую
версии такого «ложного сознания»:
i8l

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ьн ы й

взгляд

Согласно сильной версии, господствующая идеоло­
гия оказывает свое магическое воздействие, убеж ­
дая подчиненные группы активно верить в ценности,
которые объясняют и оправдывают их собственное
подчинение... С другой стороны, слабая теория лож­
ного сознания лишь утверждает, что господствую­
щая идеология добивается согласия, убеждая под­
чиненные группы в том, что тот социальный поря­
док, в котором они живут, является естественным
и неизбежным. Сильная теория утверждает согласие;
слабая теория довольствуется покорностью (р. 72)8.

Скотт, конечно же, отмечает, что идея идеологическо­
го инкорпорирования, которую он хочет оспорить,
вошла в мейнстрим социальной науки в форме парсоновской социологии, согласно которой подчинен­
ные социальные группы приходят «естественным об­
разом к принятию нормативных принципов, лежащих
в основе социального порядка, без которых никакое
общество не выживет». Притягательность такого ро­
да теорий, как он считает, по большей части связа­
на со «стратегическим представлением, что обычно
и элиты, и подчиненные равно включены в публичный
транскрипт»; «если не смотреть глубже официального
транскрипта как подчиненных, так и элит, интерпре­
тация социальных данных почти всегда будет пред­
ставлять собой подтверждение статус-кво в терминах
гегемонии» (р. 86, 89, 90).
Каково же, с точки зрения Скотта, истинное поло­
жение дел? Это почти всеобщее притворство и сопро­
тивление в условиях внешних ограничений. В обыч­
ных обстоятельствах
в Он отмечает, что известным экспонентом слабой версии
является Пьер Бурдье, который выразил ее в своем поня­
тии «натурализации». Как пишет Бурдье, «каждый устояв­
шийся порядок стремится (в очень разной степени и весь­
ма разными средствами) к н а т у р а л и з а ц и и с в о е й с о б с т в е н ­
н о й п р о и з в о л ь н о с т и » (Bourdieu 1977 [1972]: 164).
182

III. Т

рех м ерн а я

власть

в интересах подчиненных избегать каких-либо от­
крытых проявлений неподчинения. Конечно, у них
также всегда есть практический интерес в соп ро­
тивлении — в м инимизации работы, взысканий
и унижений, которым они подвергаются. Прими­
рение этих двух целей, которые кажутся противо­
речащими друг другу, достигается, как правило, че­
рез использование именно таких форм сопротив­
ления, которые исключают какую-либо открытую
конфронтацию с властными структурами, которым
сопротивляются. Так, крестьянство ради безопас­
ности и успеха исторически предпочитало утаивать
свое сопротивление (р. 86).

Это история рационального расчета: за «редкими, но
важными исключениями, публичные проявления под­
чиненных будут такими — из благоразумия, по при­
чине страха и в стремлении заискивать, — какие от­
вечают ожиданиям власть имущих». И это история
взаимодействия рациональных акторов: даже если
действительный баланс сил никогда точно неизвестен,
происходит «постоянное тестирование этого равно­
весия» в «процессе проб и ошибок», в рамках которо­
го имеют место «структура надзора, наград и наказа­
ний» и «основоположный антагонизм целей господ­
ствующих и подчиняющихся, который сдерживается
отношениями дисциплины и взыскания» (р. 4,192-193).
«Господствующая элита... непрестанно прилагает уси­
лия для поддержания и расширения своего матери­
ального контроля и символического охвата», а подчи­
ненная группа «соответственно, изобретает стратегии,
направленные на воспрепятствование этому присвое­
нию и его отмену, а также на приобретение символи­
ческих свобод» (р. 197).
Скотт утверждает, что это справедливо примени­
тельно к «рабству, крепостничеству, кастовой систе­
ме», а также к «тем отношениям между крестьянами
и землевладельцами, в которых соединяются присвое­
ние и статусная деградация»; он добавляет, что, воз­
183

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

можно, все это применимо и к «определенным инсти­
туциональным взаимоотношениям между охранника­
ми и заключенными, персоналом и душевнобольными,
преподавателями и студентами, начальниками и ра­
бочими». Однако эти два последних примера подни­
мают вопрос о масштабе осуществляемого Скоттом
анализа. Иногда он утверждает, что предполагаемые
обобщения выходят за рамки системно репрессив­
ных обществ и контекстов, на которые он изначально
ссылается. Так, он пишет, что его убежденность в пра­
воте своего взгляда «подкрепляется изучением цен­
ностей рабочего класса в либеральных демократиях»
(р. 112), и он явно считает свою аргументацию умест­
ной при обсуждении вопроса о том, как интерпрети­
ровать конформистское поведение обделенных вла­
стью в ситуации, когда «нет очевидного использова­
ния принуждения (например, насилия, угроз), с целью
объяснения этого конформизма» (р. 71).
На самом деле аргументация Скотта имеет две раз­
ные формы, которые следует отличать друг от друга.
Один тезис — эмпирический, который касается цело­
го ряда обществ и контекстов. Так, он пишет, что сви­
детельства против
сильной теории мистификации вполне достаточны,
чтобы убедить меня в том, что в целом она несостоя­
тельна — особенно применительно к таким системам
господства, как крепостничество, рабство и статус не­
прикасаемых, в которых согласие и гражданские права
едва ли присутствуют даже на уровне риторики (р. 72).

Он считает, что это также справедливо и для слабой
теории, согласно которой идеологическое господство
определяет для подчиненной группы, «что реалистич­
но, а что нереалистично», и перемещает «определен­
ные устремления и недовольства в сферу невозможно­
го, пустых мечтаний» (р. 74). Короче говоря, историче­
ские данные не дают «оснований доверять ни сильной,
ни слабой теории гегемонии»:
184

III. Т

рех м ерн а я

власть

Препятствия для сопротивления, которых немало,
нельзя просто относить на счет неспособности под­
чиненных вообразить контрфактуальный социаль­
ный порядок. Они вполне представляют как инвер­
сию, так и отрицание господства над собой и, что
важнее всего, они действовали, исходя из этих пред­
ставлений, в состоянии отчаяния и в тех редких слу­
чаях, когда позволяли обстоятельства... И представ­
ляя себе контрфактуальный социальный порядок,
подчиненные группы не выглядят парализованны­
ми тем направляемым элитой дискурсом, цель кото­
р о го — убедить их в том, что все попытки изменить
свое положение безнадеж ны ... поскольку восста­
ния рабов и крестьян происходили довольно часто
и почти неизменно терпели неудачу, вполне можно
не без оснований утверждать, что, какое бы из лож­
ных восприятий реальности ни преобладало, все же,
несомненно, было и такое, которое давало надежду—
вопреки фактическому положению дел (р. 81-82).

Другая версия аргументации Скотта связана с общим
принципом, которому он следует в своей интерпре­
тации неподвижности (quiescence) и который гласит,
что, когда мы имеем дело с поведением и /и л и дискур­
сом повиновения со стороны подчиненных групп, их
следует понимать с точки зрения тактики и стратегии,
а не с точки зрения согласия или покорности. Как от­
мечает сам Скотт, обычно «из одного только публич­
ного транскрипта невозможно понять, насколько об­
ращение к гегемонистским ценностям продиктова­
но предусмотрительностью или является рецептом,
а насколько это этическое подчинение», а также «ис­
ходя только из публичных свидетельств, невозможно
судить... насколько далеко заходит очевидное приня­
тие господствующего дискурса» (р. 92, 103). В отсут­
ствии прямых свидетельств из-за кулис, из жилищ
рабов или тайных мест, где они проводили свои бого­
служения, информация, которой мы располагаем, яв­
ляется по необходимости косвенной и сомнительной
(поскольку для Скотта доступ к «скрытым транскрип­

185

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

там» — это дальнейшая интерпретация, расшифровка
слухов и сплетен и т.п.). Отсюда интригующий вопрос:
каким образом решать, какая интерпретация является
наиболее правдоподобной?
Проблема такой интерпретативной стратегии со­
стоит в том, что она порождает именно этот вопрос.
Верно, что Скотт допускает исключение в ее примене­
нии. Когда речь идет об «ограниченных и четко опреде­
ленных ситуациях», которые «не соответствуют какимлибо крупномасштабным формам господства, здесь нас
интересующим», Скотт допускает уместность того, что
он называет «тончайшей (paper-thin) теорией гегемо­
нии». Он признает, что подчиненные группы могут
«принимать и даже оправдывать установления, обос­
новывающие их подчиненное положение», в ситуациях,
когда существует перспектива вертикальной мобиль­
ности или возможность вырваться за пределы, задавае­
мые низким статусом, а также когда имеет место «то­
тальное устранение самого социального пространства
относительной дискурсивной свободы», что характерно
для «немногочисленных исправительных учреждений,
сообществ, в которых осуществляется реформирование
мышления (thought-reform camps), и психиатрических
институций» (р. 82-85). Применительно ко всем дру­
гим случаям, как полагает Скотт, его интерпретатив­
ный подход обеспечивает правильный ответ. Это убеж­
дение приобретает дополнительную силу благодаря тем
свидетельствам, которые он привлекает и которые, как
мы видели, он черпает из обществ и контекстов, харак­
теризующихся явным насилием, принудительным при­
своением и систематической деградацией; и «свобод­
ные пространства» в этих контекстах порождают лишь
подрывные настроения. Можно предположить, что со­
гласие и покорность менее вероятны там, где насилие
и угнетение более откровенно, и более вероятны, когда
они скорее замаскированы и менее суровы. Ясно, что
Скотт именно так и думает, поскольку замечает, что
«принуждение, судя по всему, может порождать согла­
186

III. Т

рех м ерн а я

власть

сие, но, в сущности, оно настраивает соглашающего
ся против добровольного согласия»; ибо «чем больше
внешних причин, вынуждающих нас к действию —и в
данном случае как угрозы, так и награды играют одну
и ту же роль,—тем меньше мы должны находить доста
точных оснований для того, чтобы вести себя по-свое
му» (р. 109,110). Эту гипотезу никоим образом нельзя
считать верной, но именно поэтому я и говорил выше
что сами приводимые Скоттом данные предрасполага
ют к принятию его тезиса.
Но вопрос о том, как интерпретировать неподвиж
ность, остается без ответа. Скотт приводит множест
во убедительных примеров «ускользающего (fugitive)
политического поведения подчиненных групп», когда
«безвластные нередко вынуждены принять стратеги­
ческую позу в присутствии власть имущих», а «власть
имущие заинтересованы в том, чтобы драматизиро­
вать свою репутацию и свое превосходство» (р. xii).
Более того, он несколько раз цитирует исследование
«Идея господствующей идеологии» (Abercrombie et
al. 1980), в котором удачно организованный матери­
ал свидетельствует против тезиса о том, что в услови­
ях феодализма и раннего капитализма подчиненные
классы были инкорпорированы посредством идеоло­
гической гегемонии или интегрированы с помощью
общей культуры9. Он также цитирует «Обучение тру­
9 В этом исследовании утверждается, что господствующая
идеология «не имела большого влияния на подчиненные
классы. В эпоху феодализма повсеместно существовал куль­
турный разрыв между общественными классами, и кресть­
янская культура довольно сильно отличалась от господ­
ствующей культуры. В условиях раннего капитализма до­
минирующие представления с трудом проникали в среду
рабочего класса. Однако в позднекапиталистическую эпо­
ху... наблюдается процесс некоторого, в ограниченных мас­
штабах, идеологического инкорпорирования подчиненных
классов», хотя и при «отсутствии определенности и един­
ства идеологической структуры», тогда как «инструменты
транслирования становятся потенциально более эффектив­
187

С

ти в ен

Л ью ке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

ду» Пола Уиллиса (Willis 1977), где описывается за­
щитный цинизм школьников из среды английского
рабочего класса. Но ни он, ни другие авторы, которых
я упомянул, не смогли показать, что во всех обществах
и ситуациях, о которых у них идет речь, не проявля­
ется также, причем часто и широко, то, что я называю
третьим измерением власти, формируя предпочтения,
верования, желания и оказывая влияние на суждения.
Обсуждая «в других отношениях проницательную» ра­
боту Джона Гавенты о проявлениях трехмерной вла­
сти среди шахтеров долины Аппалачи (Gaventa 1980),
он признает, что обе формы властных отношений мо­
гут сосуществовать. Скотт отмечает, что книга Гавен­
ты «подтверждает как сильную теорию ложного со­
знания, так и слабую теорию натурализации» (р. 73),
но при этом считает, что его собственный анализ вос­
полняет «те недостающие элементы в теориях легити­
мации, которые можно обнаружить» (р. 197). В обще­
ствах и ситуациях, где принуждение менее откровен­
но или отсутствует, а неравенство менее явно, вопрос
о том, как интерпретировать неподвижность, являет­
ся тем более насущным. Самое удачное у Скотта—это
четкие формулировки и систематическая разработка
одного из возможных ответов на этот вопрос.
Короче говоря, нет оснований считать, что предло­
женное Скоттом захватывающее описание изобрета­
тельной тактики и стратегии скрывающихся, всегда
настороженных рабов, крестьян, неприкасаемых и им
подобных является опровержением как сильной, так
и слабой теории гегемонии. Он не доказывает, что со­
гласие и покорность не являются широко распростра­
ненными как в досовременных, так и в современных
обществах, что лучше всего объясняется, если рас­
сматривать эти явления как выражение и следствие
властных отношений. Реакция мудрого эфиопского
ными с развитием масс-медиа и массового обязательного
образования» (Abercrombie et al. 1980:157-158).
l88

III. Т

рех м ерн а я

власть

крестьянина, который низко кланяется перед великим
господином и молча пукает, является, в конце концов,
лишь одной из многих. (А что делают все немудрые
крестьяне?) Подход Скотта оказывается странно од­
нородным: он не допускает никакого дробления идей
и просто принимает как данность, что те, над кем гос­
подствуют, разыгрывают (по выражению Джорджа
Элиота, «act a mask») якобы покорное поведение. Так,
он рассматривает—лишь для того, чтобы отвергнуть —
«альтернативный взгляд», согласно которому «те, кого
господство вынудило играть роль (act a mask), в кон­
це концов обнаружат, что их лица слились с маской»:
В этом случае практика подчинения со временем
оправдывает саму себя, как в случае с советом Пас­
каля, который тот дает тем, кто лишен религиозной
веры, но стремится ее обрести: если пять раз в день
вставать на колени и молиться в конце концов это
действие будет оправдано обретенной верой (р. 10).

Но почему мы должны считать это альтернативами?
Как замечает Фарбер, Скотту «не приходит в голову,
что эти „альтернативы“ не обязательно следуют од­
на за другой во времени, но вполне могут иметь место
параллельно в одной и той же группе или среди одних
и тех же индивидов» (Färber 2000:103).
В самом деле, как только начинаешь думать на эту
тему, альтернативы «согласию» и «покорности» выгля­
дят как безнадежно обедненная схема описания и ис­
толкования целого спектра иных человеческих реак­
ций на ситуацию безвластия и зависимости или тех
форм, которые эта ситуация может принимать. Ни
один термин не сможет адекватно выразить ту сово­
купность космологических, религиозных, моральных
и политических идей, а также основанных на здравом
смысле обыденных представлений, усвоение которых
способствует тому, чтобы такого рода ситуация стала
понятной и терпимой, или менее нетерпимой, или да­
же желательной.
189

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

Так, у Ницше реакция рабов на те условия, в кото­
рых они живут, резко отличается от того, о чем гово­
рит Скотт. У Ницше, как и у Скотта, рабы эгоистичны
и расчетливы. Они действительно проявляют «смыш­
леность самого низшего ранга, присущую даже насеко­
мым», которая «вырядилась... в роскошь самоотвер­
женной, умолкшей, выжидающей добродетели, точно
слабость самого слабого представляла бы собою некую
добровольную повинность, нечто позволенное, пред­
почтенное, некое деяние, некую заслугу» (Ницше 1990,
«К генеалогии морали». Т. 2 ,1:13). Но у Ницше это при­
нимает творческую форму «воли к власти», которая на­
ходит свое выражение в том, что «рабы и угнетенные...
пытаются укрепить наиболее благоприятные для них
суждения о ценности» (Ницше 2005: 400), так что они
«восхваляю! самоотверженность, так как имеют от
нее свою выгоду» (Ницше 1990, «Веселая наука». Т. 1,1:
21),—ибо «каждое животное... инстинктивно... отша­
тывается от любого рода беспокойств и препятствий,
лежащих или смогших бы лежать на его пути к оптиму­
му... пути к могуществу» (Ницше 1990, «К генеалогии
морали», Т. 2, III: 7). «Генеалогия морали» Ницше—это
история победившей революции в морали, которую
в конечном счете произвели рабы в Римской империи
между первым и третьим веками нашей эры и кото­
рая привела к созданию новой морали (с тех пор не­
отличимой от морали как таковой, так что ее приро­
да и источники оказались для нас сокрыты), к пере­
оценке ценностей, следствием чего стало придание
позитивной ценности ряду связанных друг с другом
практик и установок—а именно альтруизму, жалости,
кантианскому уважению к личности и эгалитаризму,—
а также переворачивание различения между «добром»
и «злом». Так, например, бессилие рабов стало «сер­
дечной добротой», их униженное положение — «сми­
рением», их «безобидность» и «попрошайничество» —
«терпением», жажда возмездия превратилась в желание
справедливости, а их ненависть к врагу— в ненависть
190

III. Т

рех м ерн а я

власть

к несправедливости (см.: Leiter 2002:125). Триумф раб­
ской морали и связанного с ней «аскетического идеа­
ла» — морали, связанной с христианством — состоял­
ся благодаря тому, что Ницше называет ressentiment—
чувству, испытываемому угнетенными по отношению
к своим угнетателям. Ницше слышит, как
угнетенные, растоптанные, подвергшиеся насилию
увещевают себя из мстительной хитрости бессилия:
«Будем иными, чем злые, именно, добрыми! А добр
всякий, кто не совершает насилия, кто не оскорбля­
ет никого, кто не нападает, кто не воздает злом за зло,
♦ кто препоручает месть Богу, кто подобно нам дер­
жится в тени, кто уклоняется от всего злого, и вооб­
ще немногого требует от жизни, подобно нам, терпе­
ливым, смиренным, праведным» (Ницше 1990, «К ге­
неалогии морали». Т. 2 ,1 :13).

И они добились своей долгосрочной победы под влия­
нием и с помощью «учителей, вождей человечества,
теологов»—*того «паразитического класса людей, свя­
щенников, которые благодаря морали долгались до
звания определителей его [человечества] ценностей,
которые угадали в христианской морали свое сред­
ство к власти» (Ницше 1990, «Ессе Homo». Т. 2, IV: 7).
Конечно, генеалогия Ницше — это стилизованный
исторический рассказ полемического характера: он
имеет своей целью не что иное, как критику морали
посредством пробуждения «чувства уменьшения цен­
ности вещи» и подготовки «по отношению к ней поч­
вы для критического настроения и отношения» (Ниц­
ше 2005: 254). Это не ряд эмпирических утверждений,
основанных на сравнительном этнографическом ис­
следовании. Но во-первых, как мы уже говорили, ар­
гументация Скотта не свободна от полемики, а во-вто­
рых, предлагаемая Ницше альтернативная интерпре­
тация рабской морали, как бы ни оценивать степень
ее убедительности, отсылает нас к богатой и пробуж­
дающей мысль сфере религиозных учений, воспри­
191

С

ти в ен

Льюке. Вл

а с т ь

: Ра

д и к а л ь н ы й

взгляд

нимаемых как толкования безвластия и зависимости
и как реакции на них. И очевидно, что эти учения, от
Нагорной проповеди до предписаний Корана отно­
сительно роли женщин и индийских Законов Ману,
много говорили такого, что стимулировало «согла­
сие» с властью, так как они содержали в себе обосно­
вание причин для добровольной покорности (конечно,
есть и другие религиозные учения, которые такого об­
основания не дают — во имя гуманистических ценно­
стей и равенства между людьми; Nussbaum 2000: гл. 3).
Большинство мировых религий начинают с эгалитар­
ного этоса, но интерпретируют и применяют его вы­
борочно, прежде всего в отношении женщин. Что ка­
сается «покорности», то в мировых религиях тоже нет
недостатка в йровозвестиях, которые учат неподвиж­
ности в рамках «естественного» порядка вещей — от
индуистского отрицания мира до буддистского плани­
рования характера (character-planning), — в то же вре­
мя превращая человеческие устремления и мечты (как
Фейербах учил Маркса) в сверхъестественные фанта­
зии (так же они могут и обратное, как доказывал Ве­
бер: пробуждать мирскую активность, а порой и акти­
визм, изменяющий мир).
АДАПТИВНЫЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ
Что нас в данном случае интересует, так это форми­
рование желаний и верований у агентов посредством
факторов, для них внешних, независимо от того, при­
сутствует в этом процессе религиозный компонент
или нет. Юн Ольстер назвал это «формированием
адаптивных предпочтений» — приспособлением жела­
ний к обстоятельствам. Конечно, как отмечали неко­
торые критики, согласовывать свои желания с реаль­
ными возможностями—это благоразумно и даже муд­
ро. Но то, что стремится выявить Эльстер, — это такие
случаи, когда адаптация не является автономной. Ка­
ковы механизмы такой адаптации и как именно они
192

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

соотносятся с трехмерной властью? Короче, как в та­
ких случаях формируются предпочтения?
Эльстер предлагает крайне ограниченную интер­
претацию этого процесса и стремится резко отграни­
чить его от эффектов власти. Он сосредотачивается
на том, что он называет механизмом «зеленого вино­
града», когда люди довольствуются тем, что могут по­
лучить, и рассматривает такую ситуацию как один из
путей снижения когнитивного диссонанса. Ссылаясь
на басню о лисе и винограде, в которой лиса заявля­
ет, что виноград, которого она не может достать, зеле­
ный, он истолковывает такую «адаптацию» как «кау­
зальную», а не «интенциональную», и считает ее «же­
стко эндогенной каузальностью» (Elster 1983:116). Это
трюк, который с нами проделывает наш мозг, «чисто
каузальный процесс... происходящий „за спиной“ че­
ловека, с которым это происходит, что противопо­
ложно „интенциональному формированию желаний“
самим агентом, к чему, например, призывают стои­
ки, буддисты и философы — последователи Спинозы»
(р. 117). Поэтому Эльстер стремится отличать адаптив­
ные предпочтения от изменения желаний, являющего­
ся результатом обучения и опыта, а также от предпоч­
тений, которые являются следствием «предызбрания»
(precomm itm ent — сознательно исключающего воз­
можный выбор), планирования характера и т.п. По­
следние являются примерами того, что Эльстер назы­
вает «автономными желаниями» (autonomous wants),
которые имею место тогда, когда люди «контролируют
процессы, посредством которых формируются их же­
лания, или по крайней мере... не властны над процес­
сами, с которыми они себя не отождествляют» (р. 21),
тогда как адаптивные предпочтения «формируются
в силу отсутствия альтернатив» (р. 120) и являются ре­
зультатом изменения желаний, в качестве причин ко­
торого выступают, как предполагается, «привыкание
и покорность» (р. 113), непреднамеренное приспособ­
ление желаний к тому, что считается возможным. Од­
193

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

нако одновременно он старается показать* что тако­
го рода приспособление к обстоятельствам не может
быть следствие осуществления власти или что «не­
правдоподобно» полагать, что такое может иметь ме­
сто (р. 116). Впрочем, его аргументы неубедительны.
Э л ьстер п р и в од и т сл едую щ и й п ассаж и з р аботы
«Власть: радикальны й взгляд»:
А может осуществлять власть над В, заставляя его

делать то, чего он делать не хочет, но Л также осу­
ществляет власть над В, оказывая на него влияние,
формируя и определяя сами его желания. Действи­
тельно, разве высшим проявлением власти не яв­
ляется порождение у другого или других таких же­
ланий, которые вы хотели бы у них видеть, то есть
обеспечение согласия с их стороны посредством
контролирования их мыслей и желаний? Чтобы это
понять, совсем не нужно пускаться в рассуждения
о «Дивном новом мире» или о мире Б. Ф. Скинне­
ра: контроль над мышлением может осуществлять­
ся в менее тотальных и в более скромных формах,
таких как контроль над информацией, масс-медиа
и сам процесс социализации.

Этот пассаж, как Эльстер (справедливо) отмечает, яв­
ляется двусмысленным. Что здесь предлагается, спра­
шивает он: «целевое или функциональное объяснение
желаний?» Если последнее, тогда мы имеем пример об­
ратной дедукции от наблюдаемых следствий, что неза­
конно, если не может быть определен механизм обрат­
ной связи, объясняющий, что в данном случае являет­
ся причиной: быть может, «для управляющих хорошо,
что подвластные им смирились со своей ситуацией»,
но нам нужно знать, как это произошло. Относительно
же первого Эльстер спрашивает: «Действительно ли
правители обладают властью умышленно вызывать
определенные желания и порождать определенные ве­
рования в подвластных им людях?» Он утверждает, что
такое объяснение «неправдоподобно, поскольку со­
стояния, о которых идет речь, являются, по существу
194

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

дела, побочными продуктами»—то есть «ментальны­
ми и социальными состояниями», которые «никогда
не могут... быть порождены сознательно и преднаме­
ренно, потому что сама попытка это сделать будет пре­
пятствием к достижению того состояния, которое они
стремятся вызвать».
Однако последнее утверждение нуждается в серьез­
ном обосновании. Во-первых, совсем неочевидно, что
обсуждаемые душевные состояния — желания и веро­
вания, одобряющие и даже восхваляющие такое сообразование с нормами, которое противоречит ин­
тересам человека или отражает его покорность своей
судьбе,—являются «по существу дела, побочными про­
дуктами» и не могут быть намеренно внедряемы в силу
самих своих свойств. В отличие от Эльстера, я не вижу,
почему такого рода результат не может быть следстви­
ем «манипуляции», хотя, конечно, я согласен с тем, что
такого рода утверждения нужно подтверждать факта­
ми: не следует просто «считать, что повиновение обыч­
но стимулируется и обеспечивается теми, кто извле­
кает из этого выгоду» (р. 115). Во-вторых, и я все время
на этом настаиваю, сосредотачиваться на «манипуля­
ции», определяя понятие власти как преднамеренное
вмешательство, значит неоправданно сужать масштаб
ее действия. Власть может действовать, обеспечивая со­
гласие посредством оказания влияния на желания и ве­
рования, и без того, чтобы быть «сознательной и пред­
намеренной». И в-третьих, вполне возможна функцио­
нальная интерпретация вышеприведенного пассажа,
ибо механизмы обратной связи могут работать, побуж­
дая «подчиненных» приносить пользу «правителям».
Эльстеру, находящемуся под сильным впечатлени­
ем интригующей мысли о том, что власть неспособ­
на порождать состояния, которые «сопротивляются
любым попыткам вызвать их преднамеренно» (р. 86),
именно в силу этого и не удается показать, что «адап­
тивные предпочтения» не могут быть (или не являют­
ся с достаточной степенью правдоподобия) пробуж­
195

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

дены и поддержаны властью. Но существуют хорошо
известные альтернативные интерпретации этого фе­
номена, согласно которым — могут быть и на самом де­
ле часто бывают. Так, Амартия Сен пишет, что «самые
страшные формы неравенства и эксплуатации суще­
ствуют в этом мире в силу того, что приобретают со­
юзников в среде неимущих и эксплуатируемых», когда
аутсайдер научается так хорошо нести свое бремя,
что уж е не замечает его. Недовольство сменяется
одобрением, безнадежный бунт — конформистской
примиренностью, а... страдание и гнев — бодрым
претерпеванием (Sen 1984: 308-309).

Он иллюстрирует это утверждение впечатляющим
примером. В 1944 году, через год после Великого бен­
гальского голода, проведенный Всеиндийским инсти­
тутом гигиены и общественного здоровья опрос об­
наружил поразительные различия в сообщениях вдов
и вдовцов о состоянии своего здоровья. Хотя жен­
щины находились (и находятся) в гораздо более пла­
чевном состоянии в отношении здоровья и питания,
только 2,5% заявили, что «больны» или «плохо себя
чувствуют», — против 48,5% вдовцов. На уточняющий
и более субъективный вопрос о самочувствии, 45,6%
вдовцов ответили, что «плохо себя чувствуют» — и ни
одна из вдов. Сен комментирует:
Молчаливое принятие отверженности и горькой д о ­
ли оказывает влияние на масштаб неудовлетворен­
ности, а утилитарный расчет освящает это искаже­
ние (Sen 1984: 309)10.

Марта Нуссбаум, которая тоже приводит этот при­
мер, добавляет к нему и другие примеры, касающие­
ся конкретных индийских женщин, «принадлежащих
10 Существует, конечно, и другая интерпретация этих отве­
тов на опрос: вдовы адаптировали не свои предпочтения,
а свое поведение, подчиняясь социальной норме, согласно
которой женщины не жалуются.
196

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

к определенной касте и живущих в особых услови­
ях своего региона», которые «сильно зависят от муж­
чин» (Nussbaum 2000: 21): одна, испытывающая до­
машнее насилие со стороны алкоголика и транжиры
мужа, вообще не осознавала своего униженного по­
ложения; другая, с «более глубокими адаптивными»
предпочтениями (р. 140), считала свой тяжелый труд
у печи для обжига кирпича естественным и нормаль­
ным, не имея при этом возможности осваивать на­
выки, доступные для мужчин. Как замечает Нуссбаум, такие реакции являются результатом «пожизнен­
ной социализации и отсутствия информации» (р. 139).
Но эту последнюю фразу еще нужно раскрыть для то­
го, чтобы выявить действие власти.
Одним из тех мыслителей (его также цитирует
Нуссбаум), который пытался это сделать и хорошо по­
нимал, что власть действует, формируя и поддержи­
вая такие адаптивные предпочтения, был Джон Стю­
арт Милль. В своей работе «Подчиненность женщи­
ны» (Mill 1989 [1869]) он дает поразительное описание
пожизненной социализации викторианских женщин,
которые составляли, по словам Милля, «подчинен­
ный класс... в хроническом состоянии одновремен­
но взяточничества и запуганности» (р. 174). Мужчи­
ны, пишет он,
ожидали от женщ ин не только послушания, они
ждали от них проявления чувств. Все мужчины, за
исключением наиболее грубых, желали видеть в ли­
це женщины, наиболее тесно с ними связанной, не
притворную, а добровольную рабыню, не просто ра­
быню, а фаворитку. Поэтому они делали все, чтобы
поработить ее душу. Хозяева всех иных рабов ради
обеспечения их повиновения опирались на страх:
или их страх перед собой, или религиозный страх.
Хозяева женщин желали большего, чем просто по­
виновения, и обратили всю силу воспитания на д о ­
стижение этой цели. Все женщины с самого ранне­
го возраста воспитывались в сознании того, что их

197

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

идеальный характер противоположен мужскому; не
своеволие и управление собой через самоконтроль,
но подчинение и готовность к контролю со стороны
других. Их наставляли именно в том, что долг жен­
щины и все чувства, которые составляют ее приро­
ду, подвигают к тому, чтобы жить ради других, что­
бы целиком отречься от себя и не иметь другой жиз­
ни, кроме отвечающей на любовь других.
Согласно Миллю, подчиненность женщины складыва­
ется из внешних и внутренних — и интериоризованных — ограничений:

*

Когда мы соединяем три вещи — во-первых, естест­
венное притяжение, существующее между полами;
во-вторых, полную зависимость жены от мужа, так
что любая ее привилегия или же удовольствие является либо его даром, либо полностью зависит от его
воли; и, наконец, тот факт, что главная цель челове­
ческих устремлений, размышлений и все цели, свя­
занные с социальными амбициями, как правило, мо­
гут ставится ею и достигаться только через его по­
средство,—то было бы чудом, если бы та жизненная
цель, которая привлекает мужчин, не стала бы двой­
ной звездой воспитания и формирования характе­
ра женщин. И обретя эти мощные средства влияния
на душу женщины, мужчины, движимые эгоистиче­
ским инстинктом, стали максимально использовать
их как средства удержания женщин в подчинении,
указывая им, что кротость, уступчивость и покор­
ность перед лицом мужчины являются существенной
частью сексуальной привлекательности (р. 26-29)".1
11 Интересно обратить внимание на то, как Милль реа­
гирует на проблему оправдания соответствующей контрфактуальности, указывая, как бы обстояло дело с осуще­
ствлением власти: «если бы существовало человеческое
общество, в котором женщины не находились бы под кон­
тролем мужчин, можно было бы что-то узнать о различи­
ях душевных и моральных качеств, свойственных природе
тех и других» (р. 138). См. также превосходное обсуждение
того, как Милль описывает инфантилизацию и семейный
деспотизм, в Urbinati 2002.

198

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

Со времен Милля было, конечно, предпринято множе­
ство попыток открыть «черный ящик» того, что Милль
называл «формацией характера», а другие стали назы­
вать «социализацией», «интернализацией» и «инкор­
порированием», и некоторые из этих попыток обе­
щают пролить свет на механизмы господства. Одна­
ко слишком часто эти термины маскируют отсутствие
объяснения, предполагая некие культурные силы, ко­
торые некоторым образом вторгаются в индивидов,
а те как-то совершают их интроекцию (см.: Boudon
1998). Но нам нужно знать как.
Одна из таких попыток находится в центре внима­
ния Пьера Бурдье. Говоря о том же, о чем Милль, Бурдье в своей работе «Мужское господство» формули­
рует это так:
Те, над кем господствуют, конструируют властные от­
ношения с точки зрения именно тех, кто господству­
ет, и тем самым представляют эти отношения как ес­
тественные. Это может вести к своего рода система­
тическому самоумалению и даже самооклеветанию,
что видно, в частности... в представлении кабильских
женщин о своих гениталиях как о чем-то ущербном,
уродливом, даже омерзительном (или, в современных
обществах, в мнении многих женщин, что их тела не
соответствуют эстетическому канону, навязываемому
модой), а более широко в том, что они разделяют уни­
зительный образ женщины (Bourdieu 2001 [1998]: 35).

Бурдье считает, что «единственный способ понять эту
конкретную форму господства — уйти от навязывае­
мого выбора между ограничением (силой) и согласи­
ем (с причинами), между механическим принуждени­
ем и добровольным, свободным, намеренным, даже
рассчитанным подчинением» (р. 37)12.
12 Бурдье считает то, что он называет «теорией рациональ­
ного действия» (представителем которой он выставляет
Эльстера), претенциозным обращением к «механистиче­
скому» и «телеологическому видению, скользящему меж­
199

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Предлагаемый Бурдье путь связан с тем, что он ри­
торически называет «символическим насилием»: «мяг­
кое насилие, не воспринимаемое и невидимое даже его
жертвами» (р. 1-2). «Эффект символического господ­
ства (этнического, гендерного, культурного или лин­
гвистического и т.д.)» состоит в формировании то­
го, что Бурдье называет «габитусом»: реализованные
диспозиции, которые порождают «практический ра­
зум» и упорядочивают представления актора о мире
на уровне более низком, чем сознание, и таким обра­
зом, что возникает сопротивление артикуляции, кри­
тической рефлексии и сознательной манипуляции. Та­
кое господство (р. 37)
осуществляется не в чистой логике познающего со­
знания, а посредством схем восприятия, оценки
и действия, которые конститутивны для габитуса
и ниже уровня сознательных решений и волевого
контроля устанавливают когнитивное отношение,
для самого себя темное.

Бурдье комментирует «парадоксальную логику муж­
ского господства и женской покорности, которую
можно, не впадая в противоречие, описать как од­
новременно спонтанную и принудительную». Как он
считает, это нельзя понять, «если не принимать во
внимание долговременные эффекты, которые произ­
водит в женщинах (и в мужчинах) социальный поря­
док, то есть спонтанно согласованная с этим порядком
диспозиция, которая им навязана». Согласно Бурдье,
символическое насилие есть
форма власти, которая воздействует на тела непо­
средственно и как бы магическим образом, без вся­
ду вечным механистическим детерминизмом причин и ин­
теллектуальным детерминизмом оснований — оснований,
продиктованных „просвещенным эгоизмом“» (Bourdieu
2000 [1997]: 139). Это несправедливо по отношению к Эльстеру, который рассматривает основания как причины и не
сводит их к просвещенному эгоизму.
200

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

кого физического давления, однако эта магия дей ­
ствует, только опираясь на уже существующие диспо­
зиции как на источники, сокрытые в самой глубине
тела... она лишь активирует диспозиции, которые
присутствуют в тех, кто их усвоил в результате вну­
шения и инкорпорирования.

Нужна «громадная предварительная работа», чтобы
«добиться долгосрочной трансформации тел и поро­
дить устойчивые диспозиции, которые их активизи­
руют и оживляют», и эта «преобразовательная дея­
тельность тем более властна, что она по большей части
осуществляется невидимо и сокровенно посредством
неощутимого освоения символически структуриро­
ванного физического мира и раннего, затянувшегося
опыта взаимодействия, инициируемого структурами
господства» (р. 37-38).
Идея Бурдье о господстве через символическое на­
силие состоит в том, что «сила и условия его действен­
ности надолго и глубоко внедрены в тело в форме дис­
позиций» (р. 39), следствием чего являются практики,
приспособленные к различным «полям». В языке Бур­
дье «поля» — это стратифицированные социальные
пространства, в границах которых индивиды бьют­
ся за неравномерно распределенные ресурсы или «ка­
питал» (экономический, культурный, символический
и проч.). Социальные агенты «наделены габитусом,
вписанным в их тела прошлым опытом»: социальные
нормы и конвенции, характерные для разных полей,
«инкорпорированы» или «вписаны» в их тела, что как
следствие производит «устойчивые диспозиции, сло­
жившийся способ стоять, говорить, ходить, а тем са­
мым чувствовать и думать» (Bourdieu 1990 [1980]: 70).
Конституирующие габитус диспозиции «спонтанно
настроены» на социальный порядок, воспринимаю­
щийся как самоочевидный и естественный (Bourdieu
2000 [1997]: 138-139). Что касается пола, то, по мнению
Бурдье, «в существенной части узнавание мужского
и женского связано с тем различием между полами,
201

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

которое обнаруживается телесно (особенно в одежде),
с точки зрения того, как человек ходит, говорит, стоит,
смотрит, сидит и т.п.» (Ibid.: 141)1Э.
Богатые этнографические исследования различных
«полей» социальной жизни, которые провел Бурдье, изобилуют примерами власти как господства, то есть то­
го аспекта власти, который я стараюсь акцентировать:
это прежде всего способы, позволяющие увеличить ее
эффективность за счет маскировки и ускользания от
взгляда, за счет «натурализации», когда конвенцио­
нальное и связанное с положением или классом пред­
ставляется акторам естественным и объективным, и за
счет «неопознавания» (misrecognition) ее источников
и образа действия. Более того, согласно Бурдье, все это
достигается непреднамеренно: «легитимация социаль­
ного порядка не является продуктом сознательно на­
правленного действия пропаганды или символическо­
го внушения, как в это верят некоторые» (Bourdieu 1989
[1987]: 21). Так, например, дарение подарков в кабильском обществе—это возможность дать другим увидеть
проявление щедрости. «Символический капитал», та­
кой как диплом об образовании, дает его обладателям
власть «навязать свою шкалу цен, наиболее благопри­
ятную для их собственной продукции. Это происхо­
дит, в частности, потому, что на деле в нашем обще­
стве они обладают квазимонополией на институции,
официально устанавливающие, как, например, обра­
зовательная система, и обеспечивающие определен­
ные ранги». Так, например, «преподаватели строят об­
раз своих учеников, оценивают их развитость, их цен­
ность и с помощью практик кооптации, направляемых
теми же категориями, формируют саму группу своих
коллег и преподавательский корпус» (Bourdieu 1989
[1987]: 21,14). А в своем исследовании «Различение» он
1Э В подтверждение этого он ссылается на исследование
Нэнси Хенли и Фригги Хауг о «способах насаждения те­
лесного подчинения» (р. 28).
202

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

замечательно подробно и почти художественно опи­
сывает, как в различных областях, ситуациях и аспек­
тах, таких как искусство, спорт, чтение газет, украше­
ние интерьера, принятие пищи, языковые привычки,
эстетика тела и др., поддерживаются и усиливаются
статусные различия, когда люди классифицируют себя
и предъявляют себя для классифицирования. В руках
Бурдье классовая борьба становится «классификаци­
онной борьбой», чей предмет — «власть над классифи­
кационными схемами и системами, которые являют­
ся основанием для репрезентации групп и потому их
мобилизации и демобилизации». Согласно Бурдье, все
это происходит «даже без какого-либо сознательно­
го намерения различать или откровенно стремиться
к различию» и как результат «„стратегий“ — которые
могут быть совершенно неосознанными и тем самым
даже более эффективными» (Bourdieu 1984 [1979]: 479,
246, 255). Однако, как отмечал Ольстер, такая апел­
ляция к «бессознательным стратегиям» сомнительна
с точки зрения ее объяснительной силы (Elster 1981)14,
и еще более сомнительным является утверждение, что
«объективная дифференциация условий и диспози­
ций» производит «автоматические, бессознательные
эффекты» (Bourdieu 1984 [1979]: 246).
Все это заставляет меня задаться вопросом, мо­
жет ли предложенная Бурдье теория диспозиционных
практик, вписанных в тела и спонтанно приспособ­
ленных к условиям существования социальных пози­
ций, открыть посредством инкорпорирования черный
ящик господства. Помогает ли это объяснить «магию»
(Бурдье любит также говорить об «алхимии») «власти,
воздействующей на тела»? Тема взаимодействия об­
щества и физических, химических и психологических
функций тела, а в целом взаимопроникновения соци*
14 Эльстер критикует то, что он называет «полуконспирологическим, полуфункционалистским мировоззрением» Бур­
дье (Elster 1981: 11).
203

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

ального и биологического зачаровывает, и пока мы
знаем об этих вещах очень мало15. Теория Бурдье пред­
полагает некую до-дискурсивную «вписанность соци­
альных структур в тела». Вопрос: не является ли эта ги­
потеза не более, чем суггестивной метафорой, и если
да, может ли эта метафора помочь нам приблизиться
к искомому объяснению?16 Без сомнения, она откры­
вает интригующую и важную область для эмпириче­
ских исследований. Но даже если многое (насколько
многое?) из полученных знаний, особенно в ранний
период, физически и поведенчески «инкорпорирова­
но», что это, собственно, объясняет? Существуют убе­
дительные и хорошо изученные примеры, относящие­
ся как к досовременной, так и к современной ситуации,
отражающие и воспроизводящие иерархии социаль­
ных позиций с «полями» (см., напр.: Wacquant 2003),
но какую степень обобщения они допускают? Где, ко­
гда и как молчаливое, практически усвоенное знание
кладет пределы «дискурсивному» познанию и самопреобразованию? Наш способ говорения, несомненно,
обнаруживает и усиливает наши социальные позиции,
и вполне убедительно и полезно для понимания видеть
социальную значимость в том, как люди рассматрива­
ют, используют и осмысляют свои тела, учитывая при
этом, например, «язык тела», выражающий и увекове­
чивающий классовые, гендерные и даже националь­
ные идентичности. Но это можно также понять и как
реакции на целый ряд «дискурсивных» культурных
влияний, от ранней социализации до религиозных уче­
ний и масс-медиа, которые в свою очередь подвержены
политическим влияниям и историческим изменения.
(Поэтому, например, вполне возможно, что после деПревосходное обсуждение этих вопросов см. в Freund
1988.

19

1в См.: Lahire 1988: 189-219. Альтернативная и противопо­
ложная метафора возникает тогда, когда культуру рассмат­
ривают как некий «инструментарий» (Swidler 1986).

204

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

сятилетий существования феминизма произойдут из­
менения в том, как женщины рассматривают, поддер­
живают и используют свои тела, скажем, с помощью
спортивных упражнений или в период беременности.)
Бурдье критикует «всю марксистскую традицию»
и «феминистских теоретиков, которые, следуя мыс­
лительным привычкам, ожидают, что политическое
освобождение придет от „повышения сознательно­
сти“», исходя из того, что они игнорируют «ту удиви­
тельную инерцию, которая является следствием впи­
санности социальной структуры в тела» (Bourdieu
2000 [1997]: 172). Но «удивительная инерция» выходит
далеко за пределы того, что мы сегодня знаем о меха­
низмах и эффектах телесного «инкорпорирования»,
и более того, выступает выражением обобщенного
представления об «интернализации», не поддающей­
ся рефлексивной критике, что в любом случае трудно
примирить с активистской и ангажированной полити­
кой самого Бурдье. Что же касается марксизма и феми­
низма, то в данном случае ясно, что они открыли для
исследования саму тему третьего измерения власти:
способность обеспечивать согласие на господство по­
средством формирования верований и желаний, по­
средством наложения внутренних ограничений в ис­
торически изменяемых обстоятельствах.
«РЕАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ»
И «ЛОЖНОЕ СОЗНАНИЕ»
Наконец, мы должны задаться вопросом, когда такие
формирование и ограничение конституируют господ­
ство? В конце концов, инкультурация является ис­
точником многого из того, что мы считаем истинным,
правильным и благим, а наши рефлективные верова­
ния и желания предполагают и бесчисленные другие,
которые мы воспринимаем просто как само собой ра­
зумеющиеся и из которых они проистекают. Что мо­
жет позволить нам считать обеспечение согласия по­
205

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

средством усвоения верований и посредством форми­
рования предпочтений случаем «господства»?
Марксисты мало чем помогли в разрешении этого
вопроса, поскольку считали свой ответ самоочевид­
ным. Власть в основе своей есть классовая власть: «те­
зис господствующей идеологии» (как в наиболее, так
и в наименее изощренной версиях) не оставляет места
для сомнения в том, что подчиненные идеологическо­
му господству отвлечены с помощью гегемонических
форм мышления от понимания и преследования своих
собственных классовых интересов. Поэтому, как было
показано в первой главе, Грамши считал, что «подчи­
нение и интеллектуальная субординация» могли пре­
пятствовать подчиненному классу следовать своему
«собственному представлению о мире». Грамши рас­
сматривал гражданское общество на Западе как место,
где конструируется согласие и тем самым обеспечи­
ваются культурное доминирование правящего класса
и устойчивость капитализма. Как это выразил Перри
Андерсон, «гегемония» для Грамши, в его употребле­
нии этого термина, означает «идеологическое подчи­
нение буржуазией рабочего класса, что позволяет ей
управлять посредством согласия» (Anderson 1976-1977:
26). В условиях капитализма подчиненные классы, со­
гласно Грамши, имеют двойное и противоречивое со­
знание: у них существует разрыв между сознанием, им
навязанным, и «здравым смыслом», который «фраг­
ментарен, бессвязен и непоследователен, соответству­
ет социальному и культурному положению тех масс,
философией которых является». Этот последний вы­
ражает интересы рабочего: он «имплицитно присут­
ствует в его деятельности и... на самом деле соединяет
его с собратьями-рабочими в практической трансфор­
мации реального мира», но он обездвиживается гос­
подствующей идеологией, которая «поверхностно экс­
плицитна или вербальна» и которая «унаследована им
из прошлого и некритически усвоена». Грамши счита­
ет, что идеологическая и политическая борьба заста2о6

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

вит рабочих увидеть свои «реальные интересы» и их
преследовать, тогда как Дьердь Лукач (скорее, в ле­
нинском ключе) объясняет их постоянные неудачи это
сделать «ложным сознанием» в отношении «правиль­
ных и рациональных реакций, связанных с особой ти­
пической позицией в процессе производства». Это по­
следнее (правильное) сознание, «связанное» с классом,
«не является ни суммой, ни усреднением того, что ду­
мают, воспринимают и т.д. отдельные индивиды, об­
разующие классы», и все же «исторически значимая
деятельность класса как тотальности в конечном сче­
те определяется этим сознанием» (Лукач 2003: 229).
Конечно, социальные акторы имеют не единые и не
двойные, но множественные и конфликтующие инте­
ресы, являющиеся интересами разного рода (см.: гла­
ву II настоящей книги), и их идентичности не сводятся
к классовой принадлежности и предназначению. И все
же марксистское описание фиксирует замечательную
способность идеологической власти трансформиро­
вать и ниспровергать здравый смысл и практический
опыт, ибо, как отмечал Спиноза, «человеческие сужде­
ния могут испытывать различные влияния, некоторые
из которых вряд ли заслуживают доверия». Фундамен­
тальная проблема с марксистским ответом на обсуж­
даемый вопрос и тем языком, который в данном слу­
чае используется, связана, судя по всему, с тем, что ле­
жит глубже: а именно, с притязаниями на своего рода
привилегированный доступ, внешний по отношению
к акторам, к «истинному» пониманию того, что явля­
ется «реальным» и какими должны быть «правильные»
и «рациональные» реакции на подчинение. Выраже­
ние «ложное сознание» звучит покровительственно,
а «реальные интересы», если они вступают в конфликт
с материальными или субъективно осознанными ин­
тересами, — самонадеянно и, конечно, без марксист­
ских посылок эти интересы лишаются всякого осно­
вания, а потому один из критиков первого издания
ВРВ и обвинил автора в «использовании марксистско­
207

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

го понятия в немарксистском смысле» (Bradshaw 1976
in Scott (ed.) 1994: 271).
Но в чем именно здесь проблема? В содержании
марксистского анализа: в частности, в исключитель­
ном внимании к классу? Или в самоуверенности и ча­
сто проявляющемся догматизме, характерных для
марксистских мыслителей, сектантов и партийных
секретарей, которые на протяжении десятилетий бы­
ли готовы приписывать другим «реальные интересы»
и «ложное сознание»? Или, в-третьих, в самой идее,
что, приписывая одним власть над другими и анализи­
руя ее механизмы, можно занять позицию, внешнюю
по отношению к тем, кто якобы этой власти подчинен?
Первые две возможности дают законные основания
для хорошо известной и оправданной критики, но не
третья. Ибо утверждение, что согласие на господство
может быть обеспечено посредством формирования
верований и желаний, должно порождать когнитив­
ные и оценочные суждения, отличные от соответ­
ствующих актуальных верований и желаний акторов,
считающихся подчиненными этой власти. Другими
словами, сама идея третьего измерения власти требу­
ет внешней точки зрения. Я утверждал, что власть как
господство предполагает идею давления на интересы,
и говорить о третьем измерении такой власти значит
говорить об интересах, которые приписываются акто­
рам и ими не признаются. В ВРВ я выдвигал предпо­
ложение, что может быть «эмпирическая основа для
выявления реальных интересов» и что это выявле­
ние— «дело не А , но В, который осуществляет выбор
в условиях относительной автономии и, в частности,
независимо от власти А (то есть посредством демо­
кратического участия)». В подтверждение этого я мог
бы привести примеры, скажем, групп женского разви­
тия в Андра Прадеш, в Индии, о которых пишет Мар­
та Нуссбаум. Среди членов этих групп «традиции по­
чтительности, считавшиеся хорошими, вскоре пере­
стали быть таковыми». Ибо, как пишет Нуссбаум, если
208

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

некто, не обладающий правами собственности в со ­
ответствии с законом, не имеющий формального
образования, не имеющий права на развод, тот, кто
скорее всего будет бит, если станет искать работу за
пределами дома, говорит, что одобряет традиции
скромности, чистоты и самоотречения, — в этом слу­
чае неясно, должны ли мы воспринимать сказанное
в качестве последнего слова на эту тему.

Короче, мы должны «подумать, прежде чем заклю­
чить, что женщины, не имеющие выбора, действи­
тельно одобряют жизнь, которую ведут» (Nussbaum
2000: 43). Но мы не должны также считать, что то же
самое делают люди, имеющие выбор, если варианты
выбора заполнены и внешнее давление работает про­
тив их интересов.
Однако как мы можем говорить о «реальных» ин­
тересах, имея в виду, как я утверждал, что интересы
людей множественны, что они вступают в конфликт
друг с другом и являются разнородными? Например,
в чем «реальный» интерес человека, если его «интерес
благобытия» («сильная оценка» или «мета-предпочте­
ние») вступает в конфликт с «интересом благосостоя­
ния», когда речь идет о насущных нуждах—как в том
случае, когда христианские фундаменталисты отка­
зываются от медицинского вмешательства, могущего
спасти им жизнь, на том основании, что это нарушает
волю Божию и приведет их к вечному осуждению?17
И как можно отстоять утверждение, что существует
«эмпирическая основа для выявления реальных инте­
ресов» и что это выявление — «дело не А, но В, кото­
рый осуществляет выбор в условиях относительной
автономии»? Ибо, как настаивает другой критик ВРВ,
суждение о том, к какому классу желаний, предпоч­
тений, выборов и проч. отнести интересы актора, ис­
пытывающего на себе осуществление власти, должно
быть вынесено внешним наблюдателем или аналити­
17 Я обязан этим примером Клариссе Хейвард.
209

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

ком от им ени этого актора. Это суждение касается
того, как актор чувствовал бы и вел бы себя в усло­
виях, которых сегодня нет, и может не быть никогда,
и не будет никогда. Неважно, насколько благонаме­
рен наблюдатель, но это является приписыванием
интересов другому, а не самому себе (Benton 1981 in
Scott (ed.) 1994. Vol.2: 288).

Более того, существуют проблемы с эмпирическим вы­
явлением «относительной автономии»:
Если предположить временную приостановку осу ­
ществления власти А над В, то как мы узнаем, когда
эта приостановка стала достаточной для того, что­
бы с полным основанием сказать, что выраженные
предпочтения В являются в этот момент выражением
его /е е «реальных» интересов? Как мы можем знать,
что А не испытывает воздействия со стороны како­
го-либо третьего источника власти С? И так далее.

И далее, почему для приписывания интересов пред­
почтение отдается именно этим условиям: «почему
выбраны условия относительной автономии?» Опять
же, именно «внешний наблюдатель решает (выбирая
концепцию интересов), каким условиям из неопре­
деленно большого класса контрфактических условий
отдать предпочтение при приписывании интересов».
И является ли это контрфактическое размышление
последовательным? Если «нам надо будет представить
результат практик социализации, которые радикаль­
но реорганизованы и сильно отличаются от тех, к ко­
торым мы привыкли... трудно сказать, как можно бу­
дет говорить о том же акторе как авторе гипотетиче­
ских предпочтений, желаний и проч.» (Ibid.: 289-291).
И будучи спрошены о необходимой контрфактично­
сти, разве мы не будем «все больше двигаться в сто­
рону опустошенного, асоциального пространства»?
(Bradshaw 1976 in Scott (ed.) 1994. Vol.2: 270).
Эти трудности становятся менее серьезными, ес­
ли «реальные интересы» считать просто функци­
210

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

ей цели, структуры и методов объяснения, которые,
в свою очередь, должны быть обоснованы. Нет при­
чин думать, что существует некий канонический на­
бор таких интересов, который является «последним
словом на эту тему» — который разрешит мораль­
ные конфликты и запечатает предложенные объясне­
ния печатью истины. Поэтому свидетельства индий­
ских женщин релевантны и неотразимы, если мож­
но убедительно показать, что на них не оказывается
давления из «третьего источника». Если кто-то ищет
«материалистического» объяснения (как это дела­
ет Пржеворский), скажем, классового компромисса
в условиях капитализма, тогда «реальными» интере­
сами будут материальные интересы. Если выбор под
давлением хотят объяснить в рамках «рационально­
го выбора», тогда «реальные интересы» будут озна­
чать «наилучшие интересы» индивидов, ибо «в той
мере, в какой ситуации выбора, в которых обнару­
живают себя индивиды, ограничивают допустимое
множество, можно говорить о том, что эти ситуации
работают против более широких интересов индиви­
дов» (Dowding 1991: 43). Так, если кренсоновские ра­
бочие из города Гэри, штат Индиана, вынуждаются
отказаться от решения проблемы загрязнения возду­
ха под угрозой безработицы, то их реальные или наи­
лучшие интересы состоят в том, чтобы чистый воз­
дух и занятость были совместимы, что потребовало
бы установления контроля за загрязнением воздуха
в масштабе Соединенных Штатов так, чтобы от это­
го не пострадала ни одна община. Или же «реальные
интересы» можно понимать как путь к обнаружению
«основных» или «центральных» способностей и ка­
честв, которым не соответствуют и мешают сущест­
вующие установления. Поэтому, если снова проци­
тировать Нуссбаум, имеющая место в северной Ин­
дии изоляция женщин, которые «лишь выглядывают
из своих домов и не принимают никакого деятельно­
го участия в жизни мира», — «несовместима с полно­
211

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

ценным человеческим существованием» (Nussbaum
2000: 4 3 )18.

И, наконец, о приписывании «ложного сознания».
Автора ВРВ много раз обвиняли в употреблении это­
го дискредитированного понятия. Льюке, писал один
из критиков,
воскресил призрак ложного сознания, который, как
думали многие, изгнан из современной социальной
и политической теории. Проблема этой формулы
в том, что она выражает в высшей степени снисходи­
тельное понимание социального субъекта как жерт­
вы идеологического обмана, которое снова вызы­
вается из небытия. Существует не только этот жал­
кий индивид, неспособный понимать свои истинные
интересы, будучи убаюкан галлюциногенными воз­
действиями буржуазной идеологической обработки.
Но над этим идеологическим туманом возвышается
просвещенный профессор, который со своего шест­
ка в башне из слоновой кости может глянуть вниз
и различить подлинные интересы тех, кто не полу­
чил такого благословения (Нау 1997: 47-48).

Выражение «ложное сознание» несет на себе тяжелый
груз нежелательных исторических значений. Но этот
груз можно сбросить, если видеть за этой формулой не
горделивое утверждение привилегированного досту­
па к истинам, которые считаются недоступными дру­
гим, но скорее когнитивную силу, обладающую боль­
шой значимостью и масштабом: а именно, власть вво­
дить в заблуждение. Она принимает разные формы,
некоторые из которых мы рассматривали — от пря­
мой цензуры и дезинформации до различных инсти­
туциональных и персональных способов инфантилизации суждения, продвижения всех вариантов отказа
18 Она приводит в качестве примера безграмотную «ста­
рую беззубую женщину», которая «недавно приехала
с группой в Дели», и говорит, что такие женщины «были
непохожи на женщин, но скорее похожи на „овец или буй­
волов“» (Nussbaum 2000: 43).
212

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

от рациональности и поддержания иллюзорного мыш­
ления, среди которых «натурализация» того, что могло
бы быть иным, и сокрытие источников желаний и ве­
рований. Справедливо ли сомневаться в реальности,
широком распространении и значимости такой вла­
сти в мире, в котором мы живем, —что бы мы ни мог­
ли сказать, по результатам исследования, о ее размахе
и эффективности в конкретных ситуациях? Кроме то­
го, признать саму ее возможность совсем не значит, как
полагают Хей и многие другие, поставить себя в пози­
цию, предполагающую снисходительность. Такое при­
знание не является также проявлением нелиберальности и патернализма и не открывает пути к тирании.
Отсылка к власти, направленной на обеспечение согла­
сия на господство, является, например, неотъемлемой
частью анализа подчиненности женщины, проведенно­
го Джоном Стюартом Миллем, хотя, как он сам спра­
ведливо указывает, тогда становилось все больше жен­
щин, которые хорошо сознавали эту подчиненность19.
Ложное сознание, истолкованное таким образом,—
всегда частично и ограниченно. В своей книге «Одно­
мерный человек» Герберт Маркузе писал, что все бо­
лее всеохватное «одномерное мышление»
систематически насаждается изготовителями поли­
тики и их наместниками в средствах массовой ин­
формации. Универсум их дискурса внедряется п о­
19 Однако, писал Милль,
«скажут, что правление мужчин отличается от всех других
тем, что не является правлением с применением силы; оно
принимается добровольно; женщины не жалуются и яв­
ляются его соглашающейся стороной. Во-первых, большое
число женщин его не принимают. Уже с тех пор, как по­
явились женщины, способные сообщить о своих чувствах
в своих сочинениях (единственная форма публичности, ко­
торую позволяет им общество), все большее их число вы­
ражает протест против своего нынешнего общественного
положения» (Mill 1989 [1869]: 131).
Он мог, к примеру, ссылаться на: Wollstonecraft 1988 [1792].
213

С т и в е н Л ь ю к е , В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

средством самодвижущ ихся гипотез, которые, н е­
прерывно и планомерно повторяясь, превращаются
в гипнотически действующие формулы и предписа­
ния (Маркузе 1994:19).

Но трехмерная власть не производит и не может про­
изводить одномерного человека. Третье измерение
власти всегда сфокусировано на конкретных обла­
стях опыта и эффективно лишь отчасти (кроме как
в художественных антиутопиях). Было бы упрощени­
ем полагать, что «добровольное» и «недобровольное»
согласия на господство взаимно исключают друг дру­
га: можно соглашаться на власть и возмущаться спо­
собом ее осуществления20. Кроме того, интериоризированные иллюзии вполне совместимы с весьма ра­
циональным и трезвым подходом к жизни, в которой
такие иллюзии предполагаются. Сьюзан Бордо приво­
дит хорошую иллюстрацию этого:
Признавать, что нормализующие культурные ф ор ­
мы существуют, не означает, как считают некото­
рые авторы, придерживаться взгляда, что ж енщ и­
ны — это «культурные наркоманы», слепо подчи­
няющиеся деспотическим режимам красоты. Хотя
многие люди мистифицированы (и утверждают, на­
пример, что нынешнее фитнес-безумие имеет отно­
шение только к здоровью или что пластическая хи­
рургия, позволяющая «исправить» «еврейский» или
«черный» нос, является лишь индивидуальным пред­

20 Снова процитируем Милля:
«Это политический закон природы, что те, кто находится
под властью, имеющей древнее происхождение, никогда
не начинают с жалоб на саму власть, но только на ее гнет.
У женщин, которые жалуются на дурное обращение со сто­
роны своих мужей, никогда не бывает своих желаний. Этих
жалоб было бы бесконечно больше, если бы жалоба не бы­
ла величайшей из всех провокаций к повторению и уже­
сточению дурного обращения. Именно это делает безна­
дежными все попытки сохранить власть, но защитить жен­
щин от оскорблений» (Mill 1989 [1869]: 132).

214

III. Т р е х м е р н а я в л а с т ь

почтением), в решениях относительно диеты или
пластической операции нередко будет присутство­
вать и высокая степень сознательности. Люди зна­
ют пути к успеху в нашей культуре — они достаточ­
но широко разрекламированы — и они не «наркома­
ны», чтобы следовать им. Часто, имея в виду сексизм,
расизм и нарциссизм этой культуры, их личное сча­
стье и экономическая стабильность могут от этого
зависеть (Bordo 2003: 30).
И вообще, как настаивал Фуко, власть встречается с
сопротивлением, ибо, как однажды заметил Спиноза,
как бы ни изощрялось в этом отношении [полити­
ческое] искусство, никогда дело не доходило до то­
го, чтобы люди когда-либо не сознавали, что каждый
обладает в достаточной степени своим разумением
и что во взглядах существует столько же различий,
как и во вкусах (Спиноза 1957: 259).

ЛИТЕРАТУРА
ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ЧТЕНИЯ
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
Лучший, наиболее критичный и систематичный ана­
лиз понятия власти—Morriss 2002, хотя он сосредото­
чен целиком на «власти для», и лишь несколько пред­
ложений во Введении ко второму изданию посвящено
«власти над»; автора убедил в значимости господства
Pettit 1997, но, как ни странно, он этой темы «не любит»
(р. xxxiv). Моррисса критикуют Barry 1988 и Dowding
1990,1991 и 1996, но он удачно отвечает на эту крити­
ку в новом предисловии. Другие значимые концепту­
альные работы о понятии власти: Riker 1964, March
1996, White 1971 и 1972, Goldman 1972, 1974а и 1974b
(но см.: Braybrooke 1973), Ball 1975, 1979 и 1988а, El­
ster 1976 (р. 249-254), Oppenheim 1981, Airaksinen 1984,
1988 и 1992, Stoppino 1995 и Ledyaev 1997 (Ледяев 2001).
О принуждении см.: Nozick 1972, Pennock and Chapman
(eds) 1972 и Wertheimer 1987; об авторитете см.: Raz
1979 и Raz (ed.) 1990; об автономии см. Haworth 1986,
Hill 1987, Dworkin 1988 и Friedman 2003; о манипуля­
ции см.: Riker 1986; и о понятии интересов см. Baibus
1971, Connolly 1972 и особенно Feinberg 1984. Несмот­
ря на свое название, Nagel 1975—это работа о влиянии,
а не о власти: здесь исследуются способы определения,
измерения и истолкования каузального влияния пред­
почтений на результаты. Недавние работы о «меха­
низмах»: Boudon 1998, Elster 1998 и 1999, Hedström and
Swedberg (eds) 1998 и van den Berg 1998.
ОБЩИЕ РАБОТЫ
Общие работы, посвященные этой теме и дискуссии
вокруг нее: авторитетный обзор Денниса Ронга (Wrong
1979), а также — Clegg 1975, Martin 1977, Dyrberg 1997,
2 l6

Л и тера тура для д а л ь н е й ш е го ч т е н и я

Haugaard 1997 и Scott 2001. Существуют различные хре­
стоматии—сборники перепечатанных статей и глав из
книг: Bell, Edwards and Harrison (eds) 1969, Lukes (ed.)
1986, Haugaard (ed.) 2002; наиболее объемная из них—
трехтомник Scott (ed.) 1994. Существуют также сбор­
ники новых статей различных авторов, которые соот­
носят понятие власти с другими проблемами, теорети­
ческими и эмпирическими, дискутируемыми в момент
публикации: Cartwright (ed.) 1959, Champlin (ed.) 1971,
Barry (ed.) 1976, Wartenberg (ed.) 1992 и Goverde, Cerny,
Haugaard and Lentner (eds) 2000.
СУЩНОСТНАЯ ОСПАРИВАЕМОСТЬ
По вопросу о том, является ли власть «спорным по сво­
ей сути понятием», о чем см.: Lukes 1974 и Connolly 1983,
писали различные авторы. Изначально эту идею выска­
зывал Гэлли в Gallie 1955-1956. Среди скептиков — Barry
1975, MacDonald 1976 (но см.: Lukes 1977а) и Morriss 1980;
среди защитников этого взгляда — Gray 1977 и 1983.
Обоснование существенной спорности политических
понятий см.: Swanton 1985 и Mason 1993.
КЛАССИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ
Классические истолкования власти см.: ла Боэси 1962,
Гоббс 1991, Спиноза 1957, Локк 1985-1988, Вико 1940,
Кант 1966: 25-36, Берк 1993, Wollstonecraft 1988[1792],
Маркс тт. 3 и 23, Mill 1989 [1869] и Ницше 1990 и 2005.
СОВРЕМЕННЫЕ РАБОТЫ
На появившиеся в XX веке концепции власти колос­
сальное влияние оказала мысль Макса Вебера, его
классические определения и раскрытия понятий вла­
сти (Macht) и господства (Herrschaft), а также его опи­
сания способов легитимации господства (Weber 1978
[1910-14]); о последней теме см.: Beetham 1991. Вебер не
217

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

оказал влияния на Бертрана Рассела, чья книга о вла­
сти (Russell 1938) ясно говорит о формах и типах вла­
сти в ходе истории и полна глубоких мыслей, но в то
же время остается вдали от социальной науки. Хан­
на Арендт сосредотачивается на власти в кратком ис­
следовании насилия, определяя власть отлично от веберианского языка господства (Arendt 1970), и кри­
тикуется в ВРВ и в Habermas 1977. Первые научные
исследования у политологов — Lasswell and Kaplan
1950; у социологов — Parsons 1963а, 1963b и 1967 (рез­
ко критикуется за игнорирование как господства, так
и конфликта в Giddens 1968); у исследователей стра­
тификации — Lenski 1966; у сторонников теории об­
мена — Blau 1986. Барри Барнс, один из основателей
эдинбургской школы социологии науки, опубликовал
работу о власти, в которой исследует ее соотношение
со знанием (Barnes 1988; см. также Barnes 1993). В не­
мецкоязычном мире следует указать на Popitz 1986,
а также на применение Никласом Луманом своей вер­
сии системной теории к этой теме: Луман 2001; с точ­
ки зрения критической теории — Honneth 1991. Поли­
тико-социологические исследования власти включа­
ют ключевую работу по сравнительной исторической
социологии Манна (Mann 1986 и 1993) и работу Погги о политической, идеологической и экономической
власти в отношении к государству (Poggi 2001). Под­
ход с точки зрения «властных ресурсов» реализован
в Korpi 1985, «экономический» подход — в Barry 1974
и 1989; один вариант рационального выбора — Dowding 1991 и 1996, другой, в большей степени социологи­
ческий, — Coleman 1974,1982 и 1990 (но см. Lukes 2003);
подход с точки зрения теории игры — Balzer 1992, по­
литико-лингвистический подход— Bell 1975. Антропо­
логическая трактовка власти: Tambiah 1968, Cohen 1974,
Farndon (ed.) 1985, Bell 1992 и Wolf 1999 и 2001. Инте­
ресное исследование соотношения власти и ритуала:
Kertzer 1988. Довольно странно, что профессиональ­
ные экономисты сказали мало интересного о власти,
218

Л и т е р а т у р а для д а л ь н е й ш е г о ч т е н и я

что можно видеть в Rothschild (ed.) 1971, отмечая от­
сутствие других таких сборников, хотя два известных
экономиста XX века написали хорошие книги на эту
тему, а именно Galbraith 1983 и Boulding 1989. Подроб­
ное исследования, проведенное философом идей доб­
ровольного рабства и ложного сознания: Rosen 1996.
Трактовки власти со стороны специалистов по меж­
дународным отношениям: White 1978, Baldwin 1989,
Strange 1990 и Guzzini 1993 (с обсуждением тем, затра­
гиваемых в настоящей книге).
ОСНОВНЫЕ ДИСКУССИИ
Толкотт Парсонс (Parsons 1957) скрестил меч с Ч. Рай­
том Миллсом (Mills 1956) по вопросу о том, существует
ли «властная элита», господствующая над американ­
ской демократией. Последующий спор, сфокусирован­
ный также на проблеме «структура против действия»,
начался в 1960-е годы между марксистами — Ральфом
Милибэндом из Великобритании и Никосом Пуланцасом из Франции. Главная книга Милибэнда—Miliband
1969, Пуланцаса — Poulantzas 1973 (издана по-француз­
ски в 1968); с их дискуссией в New Left Review можно
познакомиться в Poulantzas 1969 и 1976, а также в Mili­
band 1970 и 1973. В эту дискуссию вступил в 1975 Лаклау (Laclau 1975), и она освещена в: Gold, Lo and Wright
1975 и Clarke 1977. Творчество Мишеля Фуко породи­
ло, помимо многочисленного потомства в лице эпи­
гонов, истолкователей и критиков (см. ниже) крат­
кую, но интересную дискуссию с Юргеном Хаберма­
сом, главные участники которой представлены в Kelly
(ed.) 1994 и Ashenden and Owen (eds) 1999.
Как говорилось во Введении, спор о «ликах власти»
вырос из критики теорий «элит» в Миллс 1959 и Hunt­
er 1953. Инициированная в Dahl 1957 и 1958, ее первая
фаза завершилась в Dahl 1961 (его более поздние ра­
боты: Dahl 1968 и 1976) и Polsby 1963 (см. также Polsby
1968). Критика в Bachrach and Baratz 1962,1963 (перепе­
219

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

чатано в их эмпирическом исследовании Bachrach and
Baratz 1970). В дискуссии также участвовали: Merelman
1968а и 1968b, Wolfinger 1971а и 1971b, Frey 1971 и Debnam 1975 и 1984; ответ — в Bachrach and Baratz 1968
и 1975. ВРВ включилась в противостояние в 1974 году,
цитируя исследование Кренсона о проблеме загряз­
нения воздуха в двух американских штатах (Crenson
1971), а затем нашла эмпирическое применение в раз­
личных исследованиях, в том числе в: Gaventa 1980,
Danziger 1988 и Komter 1989. Последующий спор о мас­
штабе соответствующих проблем продолжается поны­
не, и многие из работ содержат резкую критику ВРВ,
среди них: Barry 1975, Clegg 1975, Ball 1976, Bilgrami
1976, Bradshaw 1976, Hindess 1976, Abell 1977, Goldman
1977, Thomas 1978, Young 1978, Bloch et al. 1979, Benton
1981, Hoy 1981, Hindess 1982, Hartsock 1983, Layder 1985,
Barbalet 1987, Isaac 1987a и 1987b, Morriss 2002 (первое
издание 1987), West 1987, Ball 1988b, Clegg 1989, Kernohan 1989, Digesser 1992, Hyland 1995, Haugaard 1997, Hay,
1997, Doyle 1998, Hay 1999 и 2002, Hayward 2000, кото­
рый соединил теорию с прекрасным эмпирическим
исследованием, обсуждаемым во второй главе, а так­
же McGettigan 2002. Очень полезную подборку этих
выступлений можно найти в Scott (ed.) 1994, а удач­
ное резюме в нескольких местах, включая Scott 2001
и Haugaard (ed.) 2002.
ГРАМШИ И ГЕГЕМОНИЯ
Как указывается во Введении, ВРВ связывает этот спор
с понятием Грамши о гегемонии. Среди обширной ли­
тературы на эту тему обратим внимание на следующие
работы: Anderson 1976-1977, Грамши 1980, Przeworski
1980 и 1998, Abercrombie, Hill and Turner 1980, Femia
1981, Bates 1975 и Williams 1960. В Scott 1985 и 1990 Скотт
оспаривает точку зрения, что это понятие бесполезно
для изучения господства; критику Скотта см. в Mitch­
ell 1990, Tilly 1991 и Färber 2000.
220

Л и тература для д а л ь н ей ш е го ч т е н и я

ФЕМИНИЗМ И ВЛАСТЬ
Существует множество книг и статей, в которых об­
суждается власть в свете феминистских идей; см. осо­
бенно Allen 1999, Bordo 2003, Батлер 2002, Connell 1987,
Fraser 1989, Hartsock 1983 и 1984, Held 1993, Janeway 1981,
Miller 1992, Nussbaum 2000, Okin 1989 и I. M. Young 1988
и 1990. См. также работы, в которых особое внимание
уделено идеям Фуко, касающимся феминизма: Bartky
1990, Diamond and Quinby (eds) 1988, Fraser 1981, Hekman (ed.) 1996, McNay 1992, Sawicki 1991 и Spivak 1992.
ФУКО
Небольшие работы Фуко и его интервью на тему со­
браны в Foucault 2000; другие важные тексты: Фуко
1996,1999,2002,2006. Интересные дискуссии о том, как
Фуко трактует власть, а также развитие его подхода:
Connolly 1991, Donzelot 1979, Flyvbjerg 1998, Fraser and
Gordon 1994, Garland 1990 и 1997, Hacking 1986, Hindess
1996, Hoy (ed.) 1986, McHoul and Grace 1993, Merquior
1991, Pasquino 1992, Rose 1999 и Taylor 1984.
БУРДЬЕ
Среди множества сочинений Бурдье, больше все­
го о власти и господстве речь идет в: Бурдье 1994,
Bourdieu 1977[1972], 1984(1979], 1990(1980], 1991,
2000(1997] и 2001(1998]. Elster 1981 и Lahire 1998 демон­
стрируют интересный критический взгляд на объяс­
нительный подход Бурдье.

БИБЛИОГРАФИЯ

Батлер Дж. Психика власти: теории субъекции. Харьков: ХЦГИ;
СПб.: Алетейя> 2002.
Берк Э. Размышления о революции во Франции и заседаниях
некоторых обществ в Лондоне, относящихся к этому собы­
тию. М.: Рудомино, 1993.
Боэси Э. де ла. Рассуждение о добровольном рабстве. М.: АН
СССР, 1962.
Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть //
П.Бурдье. Начала. М.: Socio-Logos, 1994.
Вико Д. Основания новой науки об общей природе наций. Л.:
ГИХЛ, 1940.
Гоббс Г. Сочинения. Т. 2. М.: Мысль, 1991.
Грамши А. Избранные произведения. М.: Политиздат, 1980.
Кант И. Ответ на вопрос: Что такое Просвещение?//И.Кант.
Сочинения в 6-ти томах. М.: Мысль, 1966.
Ледяев В. Г. Власть: концептуальный анализ. М.: РОССПЭН,
2001.

Локк Дж. Сочинения в 3-х т. М.: Мысль, 1985-1988.
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследования по марк­
систской диалектике. М.: Логос-Альтера, 2003.
Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1-50. М.: Политиздат,
1955-1981.
Маркузе Г. Одномерный человек. М.: REFL-Book, 1994.
Миллс Ч. Властвующая элита. М.: Иностранная литература, 1959.
Миллс Ч. Социологическое воображение. М.: NOTA BENE, 2001.
Ницше Ф. Сочинения в 2-х т. М: Мысль, 1990.
Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М.:
Культурная революция, 2005.
Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Издательство
Новосибирского университета, 1995.
Спиноза Б. Избранные произведения в 2-х т. Т. 2. М.: Политиз­
дат, 1957.
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексу­
альности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996.
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad
Marginem, 1999.

Библиография

Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 1. М.: Праксис, 2002.
Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 3. М.: Праксис, 2006.
Шелер М. Ресентимент в структуре моралей. СПб.: Наука, 1999.
Шумпетер Й. А. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эко­
номика, 1995.

Abell Р. The Many Faces of Power and Liberty: Revealed Preferences,
Autonomy and Teleological Explanation //Sociology. 1977. Noll.
P.3-24.
Abercrombie N., Hill S., Turner B. The Dominant Ideology Thesis.
London: Allen 8c Unwin, 1980.
Airaksinen T. Coercion, Deterrence and Authority//Theory and De­
cision. 1984. №17. P.105-117.
Airaksinen T. The Ethics of Coercion and Authority. Pittsburgh PA:
Pittsburgh University Press, 1988.
Airaksinen T. The Rhetoric of Domination //Rethinking Power/
Wartenberg T.E. (ed.). Albany NY: State University of New York
Press, 1992. P.102-120.
Allen A. The Power of Feminist Theory: Domination, Resistance,
Solidarity. Boulder, GO: Westview Press, 1999.
Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses //Lenin and
Philosophy and Other Essays/trans. B. Brewster. London: New
Left Books, 1971.
Althusser L., Balibar E. Lire le Capital. Paris: Maspero, 1968.
Anderson P. The Antinomies of Antonio Gramsci//New Left Re­
view. 1976-1977. №100. P.5-78.
Arendt H. On Violence. London: Allen Lane, 1970.
Aron R. M a c h t , power, p u issa n c e : prose democratique ou poesie demonaique?// Archives europeennes de sociologie (European Jour
nal of Sociology). 1964. №5. P.25-51; reprinted in Lukes (ed.)
1986.
Ashenden S., Owen D. (eds). Foucault contra Habermas: Recasting
the Dialogue between Genealogy and Critical Theory. London:
Sage, 1999.
Bachrach P. The Theory of Democratic Elitism: A Critique. Boston
MA: Little Brown, 1967.
Bachrach P., Baratz M. S. The Two Faces of Power//American Polit­
ical Science Review. 1962. № 56. P. 941-952; reprinted in Bachrach
and Baratz 1970, Bell et al. 1969, and Scott (ed.) 1994.
Bachrach P., Baratz M. S. Decisions and Nondecisions: An Analyti­
cal Framework//American Political Science Review.1963. №57.
223

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Р. 641-651; reprinted in Bachrach and Baratz 1970, Bell et al. 1969,
and Scott (ed.) 1994.
Bachrach P., Baratz M.S. Communication to the Editor//American
Political Science Review. 1968. № 62. P. 1268-1269.
Bachrach P., Baratz M. S. Power and Poverty: Theory and Practice.
New York: Oxford University Press, 1970.
Bachrach R, Baratz M. S. Power and its Two Faces Revisited: A Reply
to Geoffrey Debnam//American Political Science Review. 1975.
№69. P.900-904; reprinted in Scott (ed.) 1994.
Bachrach R, Bergman E. Power and Choice: The Formulation
of American Foreign Policy. Lexington MA: Lexington Books,
D.G. Heath, 1973.
Bachrach R, Botwinick A. Power and Empowerment: A Radical The­
ory of Participatory Democracy. Philadelphia PA: Temple Univer­
sity Press, 1992.
Baibus I. D. The Concept of Interest in Pluralist and Marxist Analy# v sis // Politics and Society. 1971. № 1. R 151-177.
Baldwin D. A. Paradoxes of Power. Oxford: Basil Blackwell, 1989.
Ball T. Models of Power: Past and Present//Journal of the History of
the Behavioral Sciences. 1975. №11. P.211-222.
Ball T. Review of S. Lukes. Power: A Radical View and Nagel 1975 //
Political Theory. 1976. №4. P.246-249.
Ball T. Power, Causation and Explanation // Polity. 1979. № 8.
P.189-214.
Ball T. (1988a) Transforming Political Discourse. Oxford: Basil Blackwell, 1988.
Ball T. (1988b) New Faces of Power (Chapter 4 of Ball 1988); reprint­
ed in slightly revised form in Wartenberg (ed.) 1992.
Balzer W. (1992) Game Theory and Power Theory: A Critical Com­
parison / / Rethinking Power/Wartenberg T. E. (ed.). Albany NY:
State University of New York Press, 1992. P.56-78.
Barbalet J.M. Power, Structural Resources and Agency//Perspectives
in Social Theory. 1987. № 8. P. 1-24.
Barnes B. The Nature of Power. Cambridge: Polity Press, 1988.
Barnes B. Power//Theories and Concepts of Politics: An Introduc­
tion / R. Bellamy (ed.). Manchester: Manchester University Press,
1993.
Barry B. Political Argument. London: Routledge 8c Kegan Paul, 1965.
Barry B. The Economic Approach to the Analysis of Power and Con­
flict //Government and Opposition. 1974. №9. P.189-223.
Barry B. The Obscurities of Power //Government and Opposition.
1975. №10. P.250-254; reprinted in Barry 1989.

224

Библиография

Barry В. (ed.) Power and Political Theory: Some European Perspec­
tives. London and New York: John Wiley, 1976.
Barry B. The Uses of «Power»//Government and Opposition. 1988.
№23. P.340-353; reprinted in Barry 1989.
Barry B. Democracy, Power and Justice. Oxford: Clarendon Press,
1989.
Bartky S. Foucault, Femininity and the Modernization of Patriar­
chal Power//S.Bartky. Femininity and Domination. New York:
Routledge, 1990. R 111.
Bates T. R. Gramsci and the Theory of Hegemony//Journal of the
History of Ideas. 1975. №36 (2). P.351-366.
Beetham D. The Legitimation of Power. Basingstoke: Macmillan,
1991.
Bell C. Ritual Theory, Ritual Practice. Part III. Ritual and Power.
New York; Oxford: Oxford University Press, 1992.
Bell D. V. J. Power, Influence and Authority: An Essay in Political Lin­
guistics. New York: Oxford University Press, 1975.
Bell R., Edwards D.V., Harrison W.R. (eds). Political Power: A Read­
er in Theory and Research. New York: Free Press, 1969.
Benn S. Freedom and Persuasion//Australasian Journal of Philoso­
phy. 1967. № 45. P. 259-275.
Benton T. «Objective» Interests and the Sociology of Power//Sociol­
ogy. 1981. №15. P.161-184; reprinted in Scott (ed.) 1994.
Bilgrami A. Lukes on Power and Behaviourahsm//Inquiry. 1976.
№10, 2. P.267-274.
Blau P. Exchange and Power in Social Life. 2nd edn. New Brunswick
NJ: Transaction Books, 1986.
Bloch M. et al. Power in Social Theory: A Non-Relative View// Philo­
sophical Disputes in the Social Sciences /S.C. Brown (ed.). Sussex:
Harvester, 1979. P.243-259.
Bordo S. Unbearable Weight: Feminism, Western Culture and the
Body. 10th Anniversary Edition with new preface by the author,
new foreword by Leslie Heywood. Berkeley CA: University of
California Press, 2003; 1st edn. 1993.
Boudon R. Social Mechanisms without Black Boxes//Social Mech­
anisms: An Analytical Approach to Social Theory/Hedstrom P.,
Swedberg R. (eds). Cambridge: Cambridge University Press,
1998.
Boulding K.E. Three Faces of Power. Newbury Park GA; London:
Sage, 1989.
Bourdieu P. Outlines of a Theory of Practice /trans. R. Nice. Cam­
bridge: Cambridge University Press, 1977 (1972].
225

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Bourdieu Р. Distinction: A Social Critique of the Judgment of
Taste/trans. R.Nice. Cambridge MA: Harvard University Press,
1984 [1979].
Bourdieu P. The Logic of Practice/trans. R.Nice. Stanford CA: Stan­
ford University Press, 1990 [1980].
Bourdieu P. Language and Symbolic Power: The Economy of Lin­
guistic Exchanges l e d . and introduced by J. B. Thompson. Cam­
bridge: Polity Press, 1991.
Bourdieu P. Pascalian Meditations/trans. R.Nice. Stanford CA: Stan­
ford University Press, 2000 [1997].
Bourdieu P Masculine Domination/trans. R.Nice. Stanford CA:
Stanford University Press, 2001 [1998].
Bowles S., Gintis H. The Political Economy of Contested Exchange//
Rethinking Power/Wartenberg T.E. (ed.). Albany NY: State Uni­
versity of New York Press, 1992. P 196-224.
Bradshaw A. A Critique of Steven Lukes’ Power: A Radical View//
Sociology. 1976. N»10. P.121-127; reprinted in Scott (ed.) 1994.
Braybrooke D. Two Blown Fuses in Goldmans Analysis of Power//
Philosophical Studies. 1973. №24 (6). P.369-377.
Brubaker R., Cooper F. Beyond Identity//Theory and Society. 2000.
№29. P.1-47.
Cartwright D. (ed.) Studies in Social Power. Ann Arbor MI: Univer­
sity of Michigan Press, 1959.
ChamplinJ.R (ed.) Power. New York: W.W. Norton, 1971.
Clarke S. Marxism, Sociology and Poulantzas’s Theory of the State//
Capital and Class. 1977. № 2. P. 1-31.
Clegg S. R. Power, Rule and Domination. London: Routledge, 1975.
Clegg S. R. Frameworks of Power. London: Sage, 1989.
Cohen A. Two-Dimensional Man: An Essay on the Anthropology of
Power and Symbolism in Complex Society. London: Routledge 8c
Kegan Paul, 1974.
Coleman J. S. Power and the Structure of Society. New York; London:
W. W. Norton, 1974.
Coleman J. S. The Asymmetric Society. Syracuse NY: Syracuse Uni­
versity Press, 1982.
Coleman J. S. The Foundations of Social Theory. Cambridge MA:
Harvard University Press, 1990.
Connell R. W. Gender and Power: Society, the Person and Sexual Pol­
itics. Stanford GA: Standford University Press, 1987.
Connolly W.E. On «Interests» in Polities/ / Politics and Society. 1972.
№2. P. 459-477; reprinted in Connolly 1983.

226

Библиография

Connolly W. E. The Terms of Political Discourse. 2nd edn. Oxford:
Martin Robertson» 1983; 1st edn. 1974.
Connolly W.E. Identity/Difference. Ithaca NY: Cornell University
Press» 1991.
Crenson M. A. The Un-Politics of Air Pollution: A Study of Non-De­
cisionmaking in the Cities. Baltimore MD: Johns Hopkins Press,
1971.
Dahl R.A. The Concept of Power/ / Behavioral Science. 1957. №2.
P. 201-215; reprinted in Scott (ed.) 1994.
Dahl R. A. A Critique of the Ruling Elite Model/ / American Political
Science Review.1958. N»52. P.463-469.
Dahl R. A. Who Governs? Democracy and Power in an American
City. New Haven CT: Yale University Press, 1961.
Dahl R A. Power//International Encyclopedia of the Social Sciences/
ed. D. L. Sills. New York: Crowell, Collier and Macmillan, 1968; re­
printed in Lukes (ed.) 1986.
Dahl R.A. Modern Political Analysis.3rd edn. Englewood Cliffs NJ:
Prentice-Hall, 1976.
Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial Society. Lon­
don: Routledge & Kegan Paul, 1959.
Danziger R. Political Powerlessness: Agricultural Workers in Post
war England. Manchester: Manchester University Press, 1988.
Debnam G. Nondecisions and Power: The Two Faces of Bachrach
and Baratz// American Political Science Review. 1975. №69.
P.889-900.
Debnam G. The Analysis of Power: A Realist Approach. Basingstoke:
Macmillan, 1984.
Diamond L, Quinby L. (eds). Feminism and Foucault: Reflections on
Resistance. Boston MA: Northeastern University Press, 1988.
Digesser P The Fourth Face of Power/ / Journal of Politics. 1992. №54,
4. P.977-1007.
Domhoff G. W Who Really Rules? New Haven and Community
Power Reexamined. New Brunswick NJ: Transaction Books, 1978.
Donzelot J. The Policing of Families. New York: Pantheon, 1979.
Dowding K.M. Ability and Aldeness: Morriss on Power and Gounteractuals // Government Department Working Papers. 1990. № 10.
Uxbridge: Brunei University.
Dowding К. M. Rational Choice and Political Power. London: Ed­
ward Elgar, 1991.
Dowding К. M. Power. Minneapolis MN: University of Minnesota
Press, 1996.
Doyle J. Power and Contentment // Politics. 1998. №18 (!)• P 49-56.

227

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Du Bois W. Е. В. The Souls of Black Folk. New York; New American
Library, 1969 [1903].
Duncan G., Lukes S. The New Democracy//Political Studies. 1964.
№11 (2). P.156-177.
Dworkin G. The Theory and Practice of Autonomy. Cambridge:
Cambridge University Press, 1988.
Dyrberg T. B. The Circular Structure of Power: Politics, Identity,
Community. London: Verso, 1997.
Elster J. Some Conceptual Problems in Political Theory//Power and
Political Theory: Some European Perspectives/Barry B. (ed.).
London; New York: John Wiley, 1976. P. 243-270.
Elster J. Snobs (review of Bourdieu 1984 [1979])//London Review of
Books. 1981. №3 (20). P.10-12.
Elster J. Sour Grapes: Studies in the Subversion of Rationality. Cam­
bridge: Cambridge University Press, 1983.
Elster J. Nuts and Bolts for the Social Sciences. Cambridge: Cam­
bridge University Press, 1989.
Elster J. A Plea for Mechanisms//Social Mechanisms*. An Analytical
Approach to Social Theory/P. Hedstrom, R. Swedberg (eds). Cam­
bridge: Cambridge University Press, 1998. P. 45-73.
Elster J. Alchemies of the Mind: Rationality and the Emotions. Cam­
bridge; New York: Cambridge University Press, 1999.
Fanon F. Black Skin, White Masks/trans. C. L. Markmann. London:
Paladin, 1970 [1952].
Färber S. Social Decay and Transformation: A Viewfrom the Left.
Lanham MD: Lexington Books, 2000.
Farndon R. (ed.) Power and Knowledge: Anthropological and Socio­
logical Approaches. Edinburgh: Scottish Academic Press, 1985.
Feinberg J. Harm to Others: The Moral Limits of the Criminal Law.
New York; Oxford: Oxford University Press, 1984.
Femia J. Gramsci’s Political Thought: Hegemony, Consciousness and
the Revolutionary Process. Oxford: Clarendon Press, 1981.
Flyvbjerg B. Rationality and Power: Democracy in Practice. Chicago
IL: Chicago University Press, 1998.
Foucault M. Power and Strategies// Foucault M. Power/Knowledge:
Selected Interviews and Other Writings 1972-1977. Brighton:
Harvester, 1980.
Foucault M. Power//Essential Works of Foucault 1954-1984.
Vol.3/ed. J.D.Faubion. New York: New Press, 2000.
Fraser N. Foucault on Modern Power: Empirical Insights and Nor­
mative Confusions//Praxis International. 1981. №l. P.272-287;
reprinted in Fraser 1989.
228

Библиография

Fraser N. Unruly Practices: Power, Gender and Discourse in Con­
temporary Critical Theory. Cambridge: Polity Press, 1989.
Fraser N. Justice Interruptus: Critical Reflections on the «Post-social­
ist» Condition. New York; London: Routledge, 1997.
Fraser N., Gordon L. A Genealogy of «Dependency»: Tracing a Key­
word of the US Welfare State// Signs. 1994. № 19. P. 311-336; re­
printed in Fraser 1997.
Freund P. E. S. Bringing Society into the Body: Understanding So­
cialized Human Nature//Theory and Society. 1988. N»17 (6).
P.838-864.
Frey F. W. Comment: On Issues and Nonissues in the Study of Pow­
er// American Political Science Review. 1971. №65. P.1081-1101.
Friedman M. Autonomy, Gender, Politics. Oxford: Oxford Universi­
ty Press, 2003.
Friednch G. J. Constitutional Government and Democracy: Theory
and Practice in Europe and America. Boston MA: Ginn, 1941.
Galbraith J. K. The Anatomy of Power. Boston MA: Houghton Miff­
lin, 1983.
Gallie W.B. Essentially Contested Concepts//Proceedings of the Ar­
istotelian Society. 1955-1956. №56. P.167-198.
Garland D. Punishment and Modern Society: A Study in Social The­
ory. Oxford: Clarendon Press, 1990.
Garland D. «Governmentality» and the Problem of Crime//Theoreti­
cal Criminology. 1997. №1. P.173-214.
Gaventa J. Power and Powerlessness: Quiescence and Rebellion in an
Appalachian Valley. Oxford: Clarendon Press, 1980.
Geras N. Marx and Human Nature. London: New Left Books, 1983.
Giddens A. «Power» in the Recent Writings of Talcott Parsons//Soci­
ology. 1968. №2. P.257-272.
Gold D., Lo C , Wright E.O. Recent Developments in Marxist
Theories of the Capitalist State//Monthly Review. 1975. № 27.
P.29-43,46-51.
Goldman A. Towards a Theory of Social Power//Philosophical Stud­
ies. 1972. №23. P.221-268; reprinted in Lukes (ed.) 1986.
Goldman A. (1974a). On the Measurement of Power//Journal of Phi­
losophy. 1974. №71. P.231-252.
Goldman A. (1974b). Power, Time and Cost/ / Philosophical Stud­
ies. 1974. № 26. P. 263-270.
Goldman A. Steven Lukes. Power: A Radical View//Theory and De­
cision. 1977. №8. P.305-310.

229

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Goverde Н., Cerny Р. G.> Haugaard М., Lentner Н. М. (eds). Power in
Contemporary Politics: Theories, Practices, Globalizations. Lon­
don: Sage, 2000.
Gray J. On the Contestability of Social and Political Concepts//Polit­
ical Theory. 1977. №5. P.331-348.
Gray J. Political Power, Social Theory and Essential Con-testability//
The Nature of Political Theory/D. Miller, L.Siedentop (eds). Ox­
ford: Clarendon Press, 1983. P.75-101.
Guzzini S. Structural Power: the Limits of Neorealist Power Analy­
sis//International Organization. 1993. №47. P.443-478.
Habermas J. Hannah Arendt's Communications Concept of Pow­
er//Social Research. 1977. №44. P.3-24; reprinted in Lukes (ed.)
1986.
Hacking I. Making up People//Reconstructing Individualism/Т. Hel­
ler, M.Sosna, D. Wellbery (eds). Stanford CA: Stanford Universi­
ty Press, 1986.
Harre R., Madden E. H. Causal Powers. Oxford: Basil Blackwell, 1975.
HartsockN.C.M. Money, Sex and Power: Toward a Feminist Histori­
cal Materialism. New York; London: Longman, 1983.
HartsockN.C.M.Gender and Sexuality: Masculinity, Violence and
Domination/ / Humanities in Society. 1984. №7. P.19-45; reprint­
ed in Wartenberg (ed.) 1992.
Haugaard M. The Constitution of Power: A Theoretical Analysis of
Power, Knowledge and Structure. Manchester: Manchester Uni­
versity Press, 1997.
Haugaard M. (ed.). Power: A Reader. Manchester: Manchester Uni­
versity Press, 2002.
Haworth L. Autonomy: An Essay in Philosophical Psychology and
Ethics. New Haven CT: Yale University Press, 1986.
Hay C. Divided by a Common Language: Political Theory and the
Concept of Power//Politics. 1997. №17 (1). P.45-52.
Hay C. Still Divided by a Common Language: Discontentment and
the Semantics of Power//Politics. 1999. №19 (1). P.47-50.
Hay C. Political Analysis: A Critical Introduction. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2002.
Hayek F. A. The Constitution of Liberty. London: Routledge & Kegan Paul, 1960.
Hayward C.R. De-facing Power. Cambridge: Cambridge Universi­
ty Press, 2000.
Hedström P., Swedberg R. (eds). Social Mechanisms: An Analyti­
cal Approach to Social Theory. Cambridge: Cambridge Universi­
ty Press, 1998.
230

Библиография

Hekman S. (ed.). Re-reading the Canon: Feminist Interpretations
of Foucault. University Park PA: Pennsylvania State Press,
1996.
Held V. Feminist Morality: Transforming Culture, Society and
Politics. Chicago IL: Chicago University Press, 1993.
Hill T. E. Autonomy and Self-Respect. Cambridge: Cambridge
University Press, 1987.
Hindess B. On Three-Dimensional Power/ / Political Studies. 1976.
№24. P.329-333.
Hindess B. Power, Interests and the Outcomes of Struggles//Sociolo­
gy. 1982. № 16. P. 498-511; reprinted in Scott (ed.) 1994.
Hindess B. Discourses of Power: Prom Hobbes to Foucault. Oxford:
Blackwell Publishing, 1996.
Honneth A. The Critique of Power: Reflective Stages in a Critical So­
cial Theory/ trans. K.Baynes. Cambridge MA: MIT Press, 1991.
Hoy D. C. Power, Repression, Progress: Foucault, Lukes and the
Frankfurt School//TriQuarterly. 1981. №52 (Fall). P.43-63; re­
printed in Hoy (ed.) 1986. Hoy D. C. (ed.) Foucault: A Critical
Reader. Oxford: Basil Blackwell, 1986.
Hunter F. Community Power Structure: A Study of Decision
Makers. Chapel Hill NC: University of North Caroline Press,
1953.
Hyland J. L. Democratic Theory: The Philosophical Foundations.
Manchester: Manchester University Press, 1995.
Isaac J.C. (1987a). Beyond the Three Faces of Power//Polity. 1987.
№ 20. P. 4-30; reprinted in Wartenberg (ed.) 1992.
Isaac J.C. (1987b). Power and Marxist Theory: A Realist View. Ithaca
NY: Cornell University Press, 1987.
Isaacs H. R. India's Ex-Untouchables. New York: John Day, 1964.
Janeway E. The Powers of the Weak. New York: Morrow Quill Paper­
backs, 1981.
Kelly M. (ed.). Critique and Power: Recasting the Foucault / Haber­
mas Debate. Cambridge MA: MIT Press, 1994.
Kenny A. Will, Freedom and Power. Oxford: Basil Blackwell, 1975.
Kernohan A. Social Power and Human Agency//Journal of Philoso­
phy. 1989. №86 (12). P.712-726.
Kertzer D. I. Ritual, Politics and Power. New Haven CT: Yale Univer­
sity Press, 1988.
Knights D., Wilmott H. Power, Values and Relations: a Comment on
Benton//Sociology. 1982. №16. P.578-585.
Komter A. Hidden Power in Marriage // Gender and Society. 1989.
№3(2). P.187-219.

231

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Korpi W. Power Resources Approach vs. Action and Conflict: On
Causal and Intentional Explanations in the Study of Power//Soci­
ological Theory. 1985. №3. P.31-45.
Laclau E. The Specificity of the Political: Around the PoulantzasMiliband Debate/ / Economy and Society. 1975. №5 (1). P.87-110.
Lahire B. LHomme pluriel: les ressorts de Taction. Paris: Nathan,
1998.
Lasswell H., Kaplan A. Power and Society. New Haven CT: Yale Uni­
versity Press, 1950.
Latour В. The Powers of Association/ / Power, Action and Belief: A
New Sociology of Knowledge? // Law J. A. (ed.). Sociological Re­
view Monographs. № 32. London: Routledge & Kegan Paul, 1986.
P.264-280.
Law J. Af (ed.) Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowl­
edge?//Law J. A. (ed.). Sociological Review Monographs. №32:
London: Routledge & Kegan Paul, 1986.
Layder D. Power, Structure and Agency//Journal for the Theory of
Social Behaviour. 1985. № 15. P. 131-149; reprinted in Scott (ed.)
1994.
Ledyaev V. G. Power: A Conceptual Analysis. Commack NY: Nova
Science, 1997.
Leiter В. Nietzsche on Morality. London: Routledge, 2002.
Lenski G. E. Power and Privilege: A Theory of Social Stratification.
New York: McGraw Hill, 1966.
Lewis B. (ed.) The Encyclopedia of Islam, new edn. Leiden: Brill;
London: Luzac, 1967.
Lipsitz L. On Political Belief: the Grievances of the Poor// Power
and Community: Dissenting Essays in Political Science / P. Green,
S. Levinson (eds). New York: Random House, Vintage Books,
1970.
Lukes S. Varieties of Political Philosophy//Political Studies. 1967.
№15. P.55-59.
Lukes S. Individualism. Oxford: Basil Blackwell, 1973.
Lukes S. Relativism Cognitive and Moral//Supplementary Proceed­
ings of the Aristotelian Society. 1974. June; reprinted in Lukes
1977c.
Lukes S. Reply to Bradshaw//Sociology. 1976. №10. P.128-132; re­
printed in Scott (ed.) 1994.
Lukes S. (1977a). Power and Structure/ / S. Lukes. Essays in Social
Theory. London: Macmillan, 1977.
Lukes S. (1977b). Reply to MacDonald 1976/ / British Journal of Polit­
ical Science. 1977. №7. P.418-419.

232

Библиография

Lukes S. (1977c). Essays in Social Theory London: Macmillan, 1977
Lukes S. Power and Authority// A History of Sociological Analy­
sis / T. Bottomore> R.Nisbet (eds). London: Heinernann 1978
P. 633-676.
Lukes S. On the Relativity of Power//Philosophical Disputes in
the Social Sciences / S. G. Brown (ed.). Brighton: Harvester 1979.
P.261-274.
Lukes S. Marxism and Morality Oxford: Oxford University Press,
1985.
Lukes S. (ed.). Power. Oxford: Blackwell; New York: New York Uni­
versity Press, 1986.
Lukes S. Perspectives on Authority// J. R. Pennock, J. W. Chapman
(eds). Authority Revisited, Nomos, XXIX; reprinted in Raz (ed.)
1990.
Lukes S. Potere//Enciclopedia delle science sociali. Vol.6. Rome:
Treccani 1996. P.722-745.
Lukes S. Power and Agency (review article about Hayward 2000) //
British Journal of Sociology. 2002. №53. P.491-496.
Lukes S. Le pouvoir dans lbeuvre de Goleman // Revue frangaise de
sociologie. 2003. №44. P.375-388.
MacDonald K.I.Is «Power» Essentially Contested?/ / British Journal
of Political Science. 1976. №6. P.380-382.
Mann M. The Sources of Social Power. Vol. 1: A History of Power
from the Beginning to AD 1760. New York: Cambridge Universi­
ty Press, 1986.
Mann M. The Sources of Social Power. Vol. 2: The Rise of Class­
es and Nation-states, 1760-1914. New York: Cambridge Universi­
ty Press, 1993.
March J. The Power of Power//Varieties of Political Theory/D. Eas­
ton (ed.). Englewood Cliffs NJ: Prentice-Hall, 1996.
Martin R. The Sociology of Power. London: Routledge & Kegan Paul,
1977.
Mason A. Explaining Political Disagreement. Cambridge: Gambridge
University Press, 1993.
McCarthy T.The Critique of Impure Reason//Political Theory. 1990.
№ 18. P. 437-469; reprinted in Wartenberg (ed.) 1992.
McGary H. Power, Scientific Research and Self- Censorship //R e­
thinking Power/Wartenberg T.E. (ed.). Albany NY: State Univer­
sity of New York Press, 1992.
McGettigan T. Redefining Reality: A Resolution to the Paradox of
Emancipation and the Agency-Structure Dichotomy//Theory
and Science. 2002. №3, 2.
233

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

McHoul A., Grace W. A Foucault Primer: Discourse, Power and the
Subject. New York: New York University Press, 1993.
McLachlan H. V. Is «Power» an Evaluative Concept?//British Journal
of Sociology. 1981. No32. P.392-410; reprinted in Scott (ed.) 1994.
McNay L. Foucault and Feminism: Power, Gender and the Self. Cam­
bridge: Polity Press; Boston MA: Northeastern University Press,
1992.
Merelman R. (1968a) On the Neo-elitist Critique of Community
Power//American Political Science Review. 1968. №62. P. 451-460.
Merelman R. (1968b) Communication to the Editor//American Po­
litical Science Review. 1968. № 62.
Merquior J. G. The Veil and the Mask: Essays on Culture and Ideolo­
gy. London: Routledge 8c Kegan Paul, 1979.
Merquior J.G. Foucault. 2nd edn. London: Fontana, 1991.
Miliband R. The State in Capitalist Society. London: Weidenfeld 8c
Nicolson, 1969. 7
Miliband R. The Capitalist State: Reply to Nicolas Poulantzas//New
Left Review. 1970. №59. P.53-60.
Miliband R. Poulantzas and the Capitalist State //New Left Re­
view. 1973. № 82. P 83-92.
Mill J. S. On the Subjection of Women // J. S. Mill. On Liberty and
Other Writings f e d . S.Collini. Cambridge: Cambridge University
Press, 1989 [1869].
Miller J. B. Women and Power//Rethinking Power/Wartenberg T.E.
(ed.). Albany NY: State University of New York Press, 1992.
Mills Ch. W. The Power Elite. New York: Oxford University Press,
1956; republished in 2000 with a new Afterword by Alan Wolfe.
Mills Ch. W. The Causes of World War Three. London: Seeker 8c
Warburg, 1959.
Mitchell T. Everyday Metaphors of Power //Theory and Society. 1990.
№19. P.545-77.
Moore B. Social Origins of Dictatorship and Democracy: Lord and
Peasant in the Making of the Modern World. London: Allen Lane,
1967.
Morriss P Power in New Haven: A Reassessment of «Who Gov­
erns?»/ / British Journal of Political Science. 1972. №2. P.457-465.
Morriss P. The Essentially Uncontestable Concepts of Power// The
Frontiers of Political Theory / M. Freeman, D. Robertson (eds).
New York: St. Martin’s Press, 1980. P. 198-232.
Morriss P. Power: A Philosophical Analysis. 2nd edn. Manchester:
Manchester University Press, 2002; 1st edn. 1987.
2 34

Библиография

Nagel J. H. The Descriptive Analysis of Power. New Haven GT: Yale
University Press, 1975.
Newton K. Democracy, Community Power and Non-decision mak­
ing//Political Studies. 1972. №20. P.484-487.
Nozick R. Coercion/ / Philosophy, Politics and Society/P.Laslett,
W.G.Runciman (eds). 4th Series. Oxford: Basil Blackwell, 1972.
P.101-135.
Nussbaum M. C. Women and Human Development: The Capabili­
ties Approach. Cambridge and New York: Cambridge Universi­
ty Press, 2000.
Nussbaum M. C , Glover J. Women, Culture and Development. Ox­
ford: Clarendon Press, 1995.
Nussbaum M., Sen A. (eds). The Quality of Life. Oxford: Clarendon
Press, 1993.
Okin S.M. Justice, Gender and the Family. New York: Basic Books, 1989.
Oppenheim F. E. Political Concepts: A Reconstruction. Chicago IL:
Chicago University Press, 1981.
Parsons T. The Distribution of Power in American Society//World
Politics. 1957. №10. P. 123-143 (a review article of Mills 1956).
Parsons T. (1963a). On the Concept of Political Power//Proceedings
of the American Philosophical Society. 1963. №107. P.232-262;
reprinted in Bell et al. (ed.) 1969 and Lukes (ed.) 1986.
Parsons T. (1963b). On the Concept of Political Influence/ / Public
Opinion Quarterly. 1963. №27. P.37-62.
Parsons T. Sociological Theory and Modern Society. New York: Free
Press, 1967.
Pasquino P. Political Theory of War and Peace: Foucault and the His­
tory of Modern Political Theory //Economy and Society. 1992.
№21. P.77-89.
Peck J., Tickell A. Neoliberalizing Space//Antipode. 2002. №34.
P.380-403.
Pennock J. R., Chapman J. W. (eds). Coercion Nomos, 14. New York:
Aldine-Atherton, 1972.
Pettit P. Freedom as Antipower//Ethics. 1996. №106. P.576-604.
Pettit P. Republicanism: A Theory of Freedom and Government. Ox­
ford: Clarendon Press, 1997.
Pettit P. A Theory of Freedom: From the Psychology to the Politics of
Agency. Cambridge: Polity Press, 2001.
Poggi G. Forms of Power. Cambridge: Polity Press, 2001.
Polsby N. W. Community: the Study of Community Power//
International Encyclopedia of the Social Sciences/D. Sills (ed.).
New York: Macmillan and Free Press, 1968. V61.3. P.157-163.
235

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Polsby N. W. Community Power and Political Theory. New Haven
CT: Yale University Press, 1963. 2nd edn. 1980.
Popitz H. Phänomene der Macht. Tubingen: J.C. В. Mohr, 1986.
Poulantzas N. The Problem of the Capitalist State//New Left Re­
view. 1969. №58. P.67-78.
Poulantzas N. Political Power and Social Classes. London: New Left
Books, Sheed and Ward, 1973.
Poulantzas N. The Capitalist State: a Reply to Miliband and Laclau//
New Left Review. 1976. № 95. P. 63-83.
Przeworski A. Material Bases of Consent: Economics and Poli­
tics in a Hegemonic System// Political Power and Social Theory/M.Zeitlin (ed.). Vol.l. Greenwich GT: JAI Press, 1980. P.21-66.
Przeworski A. Capitalism and Social Democracy. Cambridge: Cam­
bridge University Press; Paris: Editions de la Maison des Sciences
de l’Homme, 1985.
Przeworski A. Deliberation and Ideological Domination/ / Delibera­
tive Democracy/J.Elster (ed.). Cambridge: Cambridge University
Press, 1998. P.140-160.
Raz J. The Authority of Law: Essays on Law and Morality. Oxford:
Clarendon Press, 1979.
Raz J. (ed.). Authority. New York: New York University Press, 1990.
Riker W. H. Some Ambiguities in the Notion of Power/ / American
Political Science Review.1964. №58. P.341-349; reprinted in Bell
et al. (eds) 1969.
Riker W. H. The Art of Political Manipulation. New Haven CT: Yale
University Press, 1986.
Rorty A. O. Power and Powers: a Dialogue between Buff and Re­
buff//Rethinking Power/Wartenberg T.E. (ed.). Albany NY: State
University of New York Press, 1992.
Rose N. Powers of Freedom: Reframing Political Thought. Cam­
bridge: Cambridge University Press, 1999.
Rosen M. On Voluntary Servitude: False Consciousness and the The­
ory of Ideology. Cambridge: Polity Press, 1996.
Rothschild K. W. (ed.). Power in Economics: Selected Readings. Harmondsworth: Penguin Books, 1971.
Russell B. Power: A New Social Analysis. London: Allen & Unwin,
1938.
Said E. Foucault and the Imagination of Power // Foucault: A Critical
Reader/D.C. Hoy (ed.). Oxford: Basil Blackwell, 1986.
Sawicki J. Disciplining Foucault: Feminism, Power and the Body.
New York: Routledge, 1991.

236

Библиография

Schattschneider Е.Е. The Semi-Sovereign People: A Realist’s View
of Democracy in America. New York: Holt, Rhinehart & Win­
ston, 1960.
Scott J. (ed.). Power: Critical Concepts. 3 Vols. London: Routledge,
1994.
Scott J. Power. Cambridge: Polity Press, 2001.
Scott J. G. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resist­
ance. New Haven GT: Yale University Press, 1985.
Scott J.G. Domination and the Arts of Resistance: Hidden Tran­
scripts. New Haven GT: Yale University Press, 1990.
Sen A. Resources, Values and Development. Oxford: Basil Blackwell;
Cambridge MA: Harvard University Press, 1984.
Sen A. Commodities and Capabilities. Amsterdam: North-Holland,
1985.
Sen A. Inequality Re-examined. Oxford: Oxford University Press;
Cambridge MA: Harvard University Press, 1992.
Sen A. Rationality and Freedom. Cambridge MA: Harvard Universi­
ty Press, 2002.
Sennett R. Respect in a World of Inequality. New York: W. W. Nor­
ton, 2003.
Shapiro I. The State of Democratic Theory. Princeton NJ: Princeton
University Press, 2003.
Somjee A.H. Political Dynamics of a Gujarat Village// Asian Survey.
1972. №12 (7). P.602-608.
Spivak G.C. More on Power/Knowledge//Rethinking Power/W art­
enberg T.E. (ed.). Albany NY: State University of New York Press,
1992.
Srimvas M.N. Religion and Society among the Coorgs of South In­
dia. Oxford: Clarendon Press, 1952.
Srinivas M.N. Caste in Modern India and Other Essays. London:
Asia Publishing House, 1962.
Stone C. Systemic Power in Community Decision-Making: a Restate­
ment of Stratification Theory// American Political Science Re­
view. 1980. №74 (4). P.978-990.
Stoppino M. Potere e teoria politica. Milan: Giuffre, 1995.
Strange S. Finance, Information and Power//Review of International
Studies. 1990. №16. P.259-274.
Strawson P. F. Individuals. London: Methuen, 1959.
Sunstein C. R. Free Markets and Social Justice. Oxford: Oxford Uni­
versity Press, 1997.
Swanton G. On the «Essential Contestedness» of Political Concepts//
Ethics. 1985. №95. P.811-827.
237

С т и в е н Л ь ю к е . В л а с т ь : Ра д и к а л ь н ы й в з г л я д

Swidler A. Culture in Action: Symbols and Strategies//American So­
ciological Review. 1986. №51. P.273-286.
Tambiah S. J. The Magical Power of Words // Journal of the Royal An­
thropological Institute. 1968, №3. P.175-208.
Taylor C. Foucault on Freedom and Truth//Political Theory. 1984.
№12 (2). P.152-183; reprinted in Taylor 1985.
Taylor C. Philosophical Papers. Vol. 1: Human Agency and Language;
Vol. 2: Philosophy and the Human Sciences. Cambridge: Cam­
bridge University Press, 1985.
Taylor C. Multiculturalism and «The Politics of Recognition»: An Es­
say by Charles Taylor/ed. with commentary by A. Gutmann et al.
Princeton NJ: Princeton University Press, 1992.
Therborn G. The Ideology of Power and the Power of Ideology. Lon­
don: Verso, 1980.
Thomas K. Power and Autonomy: Further Comments on the Many
Faces of Power//.Sociology. 1978. №12. P.332-325.
Tilly Ch. Domination, Resistance, Compliance... Discourse//Socio­
logical Forum. 1991. №6 (3). R 593-602.
Urbinati N. Mill on Democracy: From the Athenian Polis to Represen­
tative Government. Chicago IL: University of Chicago Press, 2002.
Urry J., Wakeford J. (eds). Power in Britain: Sociological Readings.
London: Heinemann Educational, 1973.
van den Berg, A. Is Sociological Theory Too Grand for Social Mech­
anisms? // Social Mechanisms: An Analytical Approach to Social
Theory/Hedstrom P„ Swedberg R. (eds). Cambridge: Cambridge
University Press, 1998.
Wacquant L. Body and Soul: Notebooks of an Apprentice Boxer. New
York: Oxford University Press, 2003.
Walker J.L. A Critique of the Elitist Theory of Democracy// Ameri­
can Political Science Review. 1966. №60. P.285-295; reprinted in
Scott (ed.) 1994.
Wartenberg T. E. The Forms of Power: From Domination to Trans­
formation. Philadelphia PA: Temple University Press, 1990.
Wartenberg T.E. (ed.) Rethinking Power. Albany NY: State Universi­
ty of New York Press, 1992.
Weber M. Economy and Society/G. Roth, C. Wittich (eds). Berkeley
CA: California University Press, 1978 [1910-1914].
Wertheimer A. Coercion. Princeton NJ: Princeton University Press,
1987.
West D. Power and Formation: New Foundations for a Radical Con­
cept of Power//Inquiry. 1987. №30. P.137-154.

238

Библиография

White D. M. Power and Intention // American Political Science Re­
view. 1971. N»65 (3). P.749-759.
White D.M. The Problem of Power//British Journal of Political Sci­
ence. 1972 N02 (4). P.479-490.
White M. Power Politics/Н . Bull, G.Holbraad (eds). Leicester:
Leicester University Press and Royal Institute of International Af­
fairs, 1978.
Williams G. A. The Concept of «Egemonia» in the Thought of Anto­
nio Gramsci: Some Notes on Interpretation//Journal of the His­
tory of Ideas. 1960. №21 (4). P.586-599.
Willis P. Learning to Labour. Westmead: Saxon House, 1977.
Wolf E. R. Envisioning Power: Ideologies of Dominance and Crisis.
Berkeley GA: University of California Press, 1999.
Wolf E. R. Pathways of Power: Building an Anthropology of the New
World: Essays by Eric R. Wolf with Sydal Silverman. Berkeley GA:
University of California Press, 2001.
Wolfe A. New Afterword to Mills 1956. New York: Oxford Universi­
ty Press, 2000.
Wolfinger R. E. (1971a). Nondecisions and the Study of Local Poli­
ties//American Political Science Review. 1971. №65. P.1063-1080.
Wolfinger R.E. (1971b). Rejoinder to Frey’s «Comment» // American
Political Science Review. 1971. №65. P.1102-1104.
Wollstonecraft M. A Vindication of the Rights of Women, with Stric­
tures on Political and Moral Subjects/ed. C.H. Poston. Second
Norton Critical Edition. New York: W. W. Norton, 1988 [1792].
Wrong D. Power: Its Forms, Bases and Uses. Oxford: Basil Blackwell,
1979.
Young I.M. Five Faces of Oppression//The Philosophical Forum.
1988. № 19. P. 270-290; reprinted in Wartenberg (ed.) 1992.
Young I.M. Justice and the Politics of Difference. Princeton NJ: Prin­
ceton University Press, 1990.
Young R. A. Steven Lukes’s Radical View of Power//Canadian Jour­
nal of Political Science. 1978. №1. P.639-649.

Н а учн о е издание

Серия «Политическая теория:

СТИВЕН ЛЬЮКС

ВЛАСТЬ:
РАДИКАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД
Г лавны й р ед а кт о р

ВАЛЕРИЙ АНАШВИЛИ
За вед ую щ а я книж ной р ед а кц и ей

ЕЛЕНА БЕРЕЖНОВА
Р едакт ор

НАТАЛИЯ СЕЛИНА
Х удож ник

ВАЛЕРИЙ КОРШУНОВ
В ерст ка

ДМИТРИЙ КАШКИН
К оррект ор

ЕЛЕНА ЦЫПИЛЕВА
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ
125319, Москва, Кочновский проезд, д.З
Тел./факс: (495) 772-95-71
Подписано в печать 02.12.2009. Формат 84x108/32
Гарнитура Minion Pro. Уел. печ. л. 12,6. Уч.-изд. л. 12,1
Печать офсетная. Тираж 1000 экз.
Изд.№1091. Заказ №672
ISBN: 978-5-7598-0738-4
Отпечатано в ГУП ППП
«Типография „Наука“»
121099, Москва,
Шубинский пер., 6