/
![Глава 6. [Общая экономика: чистая теория]](https://djvu.online/jpg1/P/W/T/PWTXv1V2Ewj9B/270.webp)
Author: Шумпетер Й. Автономов В.С.
Tags: экономика экономические науки политическая экономика история экономики издательство экономическая школа
ISBN: 0-415-10888-8
Year: 2004
Text
ЙОЗЕФ А. ШУМПЕТЕР
'УНИВЕРСИТЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА'
Йозеф А. Шумпетер
ИСТОРИЯ
ЭКОНОМИЧЕСКОГО
АНАЛИЗА
и
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ
БИБЛИОТЕКА
ЭКОНОМИКА
Joseph A. Schumpeter
HISTORY OF
ECONOMIC
ANALYSIS
Йозеф А. Шумпетер
ИСТОРИЯ
ЭКОНОМИЧЕСКОГО
АНАЛИЗА
В ТРЕХ ТОМАХ
том
2
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО ПОД РЕДАКЦИЕЙ В. С. АВТОНОМОВА
"ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА”
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ЭКОНОМИКИ И ФИНАНСОВ
ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ
Санкт-Петербург 2004
БИБЛИОТЕКА «ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ»
Выпуск 33
ББК 65. 02
Ш 96
Издатели
ИНСТИТУТ «ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА». САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ЭКОНОМИКИ И ФИНАНСОВ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ — ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ. МОСКВА
Перевод с английского
В. С. АВТОНОМОВА. М. В. БОЙКО. Л. С. ГОРШКОВОЙ.
Р. И. КАПЕЛЮШНИКОВА. А. А. ФОФОНОВА
Рецензент
С, А. АФОНЦЕВ
ISBN 0-415-10888-8
ISBN 5-900428-61-3 (т. 2)
ISBN 5-900428-64-8
Copyright © 1994 by Routledge
Опубликовано no соглашению
с Routledge
© Перевод, оформление, оригинал-
макет, 2001 «Экономическая школа»
Все права защищены
Оглавление
ЧАСТЬ III
С 1790-х по 1870-е гг.
Глава 1. Введение и план
1. Охватываемый период 497
2. Атрибуты эпохи 499
3. План части III 502
4. К вопросу о марксистской системе 503
Глава 2. Социально-политическая обстановка
1. Экономическое развитие 520
2. Свободная торговля и международные отношения 521
3. Внутренняя политика (Sozialpolitik) 525
4. Финансовая политика Гладстона 529
5. Золото 532
Глава 3. Интеллектуальная панорама
1. Zeitgeist и философские течения
в рассматриваемый период 536
a) Утилитаризм 536
b) Немецкая философия 541
c) Контистский позитивизм 545
2. Романтизм и историография 549
a) Романтизм 550
b) Историография 557
3. Социология и политическая наука:
энвиронментализм 562
a) Социология государства и политики с точки
зрения философии естественного права 562
b) Социология государства и политики
с точки зрения историков 567
c) Энвиронментализм 570
4. Эволюционизм 572
a) Эволюционизм философов 573
b) Марксистский эволюционизм 575
VI
Оглавление
c) Эволюционизм историков 580
d) Интеллектуалистский эволюционизм
Кондорсе и Конта 681
e) Дарвинистский эволюционизм 583
5. Психология и логика 585
[a) Ассоциативная и эволюционистская
психология)] 586
[b)Логика, эпистемология и смежные области)] 588
[c) Логика Дж. С. Милля] 589
6. Домарксистский социализм 594
[a) Ассоцианистский социализм] 596
[b) Анархизм] 600
[c) Сен-симонистский социализм] 605
Глава 4. Парад войск
1. Авторы, опередившие свое время 608
2. Рикардианцы 616
3. Мальтус, Сениор и другие мнее известные имена 629
a) Мальтус 630
b) Архиепископ Уотли и профессор Сениор 633
c) Еще несколько менее известных имен 637
4. Франция 642
5. Германия 655
6. Италия 667
7. Соединенные Штаты 672
8. Эмпирические работы 679
[a) «История цен» Тука] 680
[b)Сбор и интерператция статистических
материалов] 681
[c) Развитие статистических методов] 686
Глава 5. Общая экономика: временной срез
1. Дж. С. Милль и его «Основы», Фосетт и Кернс 690
2. Предмет и метод: чем, по их мнению, занимались
экономисты 699
a) Определения экономической науки 700
b) Методология 702
c) Наука и искусство 707
3. Что в действительности получили читатели Милля 709
4. Институциональные рамки экономического процесса 712
a) Институты капиталистического общества 712
b) Государство в «классической»
экономической теории 718
Оглавление
VII
с) Нация и классы 721
5. «Классическая» схема экономического процесса 726
a) Действующие лица 726
b) Факторы 730
c) Модель 736
6. «Классическая» концепция
экономического развития 748
Глава 6. [Общая экономика: чистая теория]
[1. Аксиоматика. Четыре постулата Сениора] 755
[a) Первый постулат] 755
[b) Второй постулат: принцип народонаселения] 758
[c) Четвертый постулат: убывающая отдача] 766
2. Ценность 772
a) Рикардо и Маркс 774
b) Противники трудовой теории ценности 785
c) Компромиссная позиция Дж. С. Милля 791
3. Теория международных ценностей 794
4. Закон рынков Сэя 808
5. Капитал 821
a) Терминологические споры по поводу
определения богатства и дохода 821
b) Структура физического капитала 829
c) Вклад Сениора 838
d) Фундаментальные положения Дж. С. Милля
относительно капитала 841
6. Доли факторов производства 848
a) Прибыли 848
b) Теория процента Маркса, основанная
на концепции эксплуатации 852
c) Маркс, Уэст и Рикардо о понижении
нормы прибыли 857
d) Теории процента, основанные на концепции
производительности 861
e) Теория процента, основанная на концепции
воздержания потребления дохода 866
f) Доктрина фонда заработной платы —
предшественник современного
агрегатного анализа 871
g) Рента 883
h) Доли факторов производства
и технический прогресс 894
VIII
Оглавление
Глава 7. Деньги, кредит и экономические циклы
1. Проблемы Англии 905
a) Инфляция военного времени в период
с 1793 по 1815 г. 908
b) Проблемы установления денежного стандарта 911
c) Реформа банковской системы 913
2. Фундаментальные вопросы 919
3. Выдержки из дискуссий по вопросам инфляции
и возврата к полноценным деньгам 929
4. Теория кредита 944
a) Кредит, цены, процент и вынужденные
сбережения 946
b) Польза от полемики вокруг закона Пиля 1844 г. 955
5. Международный обмен и международное
движение золота 968
6. Единый экономический цикл 972
Часть III
1790-х по 1870-е
Глава 1
ВВЕДЕНИЕ И ПЛАН
1. Охватываемый период
2. Атрибуты эпохи
3. План части III
4. К вопросу о марксистской системе
1. Охватываемый период
Часть III охватывает период истории экономического анализа с
1790-х до конца 1860-х или до начала 1870-х гг. В течение
десяти или двадцати лет после опубликования «Богатства наро¬
дов» достижения в области анализа были невелики, и ббльшая
часть имеющегося материала была включена в часть II. Я не
вижу причины для того, чтобы настаивать на каком-либо кон¬
кретном годе, с которого следовало бы начать новый период
аналитической деятельности, но если бы мы решили сделать
это, то можно было бы выбрать год публикации первого изда¬
ния эссе Мальтуса о народонаселении (Malthus. Essay on Popula¬
tion. 1798). Выход в свет первого тома «Капитала» Маркса (Marx.
DasKapital. 1867), «Теории» Джевонса (Jevons. Theory of Political
Economy. 1871), «Оснований» Менгера (Menger. Grundsatze der
Volkswirtschaftsechre. 1871) и основание Союза социальной по¬
литики (Verein filr Sozialpolitik) в 1872 г. относятся к событи¬
ям, ясно отметившим наступление нового периода.
Как известно, периодизация является необходимым злом.
Во-первых, независимо от конкретного способа периодизации, к
которому прибегает автор, против нее имеется вполне справед¬
ливое принципиальное возражение: исторические процессы все¬
гда непрерывны и их нельзя разбить на части, не допустив при
этом произвольности и потерь. Отказавшись датировать периоды,
мы не решаем проблему, а только смягчаем последствия нашей
неспособности решить ее. Во-вторых, наш конкретный способ
периодизации, продиктованный нашей концентрацией на исто¬
рии экономического анализа, неизбежно не удовлетворит тех,
498
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
кого интересует что-либо другое. И в-третьих, даже со стороны
коллег по изучению истории анализа высказываются весьма обо¬
снованные возражения против того, что А. Смита помещают в
конце предшествующего периода, а не в начале нового, кото¬
рый, можно сказать, находился под его доминирующим влия¬
нием. Мы разными способами выразим наше признание всех
этих возражений, например тем, что в данной части мы не рас¬
сматриваем творчество всех авторов, относящихся к ней хроноло¬
гически (наиболее ярким примером является Курно), и, напро¬
тив, упоминаем некоторых из тех, кто стоит за пределами хро¬
нологического периода, например Кэрнса. Тем не менее я
утверждаю, что наша периодизация помогает выявить основную
истину. Судить об этом должен читатель, но уже сейчас можно
упомянуть два факта, отчасти оправдывающих нашу точку зре¬
ния. Во-первых, многие историки до нас чувствовали, что дан¬
ный период образует единое целое. Это ощущение выразилось в
специальном названии: он был назван «классическим» перио¬
дом экономической науки, однако совсем не в том смысле, в
котором данный термин употребляется в нашей книге.1 Такое
название периода сохранялось до тех пор, пока слово «класси¬
ческий» не утратило хвалебного оттенка и не приобрело значе¬
ния «устаревший». Лорд Кейнс употреблял это слово, имея в
виду учение А. Маршалла и его непосредственных последовате¬
лей (или попросту докейнсианских экономистов). Второй, более
важный момент заключается в том, что время между 1790-ми и
концом 1860-х действительно отвечает нашим критериям от¬
дельного периода: вначале свежие, полные надежд силы боро¬
лись с рутиной; затем ситуация стабилизировалась, возникла
типичная классическая ситуация в нашем понимании, итогом
которой стало типичное классическое достижение (также в при¬
нятом нами смысле) Дж. С. Милля, который явно ощущал, что
выступает с позиций установленной истины, и наивно верил в
прочность этой установленной истины. Затем наступил застой,
который большинством ощущался как состояние зрелости на¬
уки, а некоторыми как состояние загнивания; это было состоя¬
ние, когда «знатоки» были в основном согласны друг с другом;
1 Позвольте напомнить, что всякий раз, как данный термин употребляется
нами именно в этом, другом значении, он берется в кавычки. Следует различать
три значения слова ♦классический*: старое значение, относящееся к экономи¬
ческой литературе рассматриваемого периода с добавлением работ А. Смита; зна¬
чение, в котором данное слово употреблял лорд Кейнс, и значение, в котором оно
употреблено в нашей книге [Й. А. Шумпетер намеревался более подробно рас¬
смотреть этот вопрос в неоконченной части I; см. также часть IV, глава 1].
Глава i. Введение и план
499
когда «после выполнения огромной работы» многие думали, что,
за исключением несущественных моментов, осталось только усо¬
вершенствовать и применить уже достигнутое.
2. Атрибуты эпохи
Нечто очень похожее на зависть мешает нам снисходитель¬
но улыбаться, когда мы читаем многочисленные отрывки из ра¬
бот того периода, дышащие нескрываемым самодовольством. В то
время экономисты или большинство из них были явно так же
довольны результатами своей работы, как и некоторые экономи¬
сты 1930-х. Позднее мы постараемся понять то счастливое состо¬
яние ума, пребывая в котором экономисты видели прочный дом
там, где они возвели всего лишь шаткую лачугу:1 мы все еще
недооцениваем досмитовские достижения в экономической на¬
уке и по-прежнему переоцениваем достижения «классиков».
Условия, в которых была проделана эта работа, можно крат¬
ко охарактеризовать следующим образом. Я не берусь сказать,
что именно в этот период появились профессиональные эконо¬
мисты. По крайней мере, точно нельзя сказать, что занятие
экономической наукой стало профессией, поскольку изучение
экономических явлений еще не стало работой «на полную став¬
ку», и лишь немногие из тех, кто этим занимался, были только
экономистами. Многие из них были бизнесменами, государствен¬
ными служащими или журналистами, и даже преподаватели
экономики в высших учебных заведениях во многих, если не в
большинстве случаев преподавали, кроме того, родственные или
совершенно не связанные с экономикой предметы. Тем не менее
мы имеем право говорить о быстром процессе профессионализа¬
ции, протекавшем в тот период: прежде всего, экономическая
наука сделала заявку на определенную область исследований;
она стала определенной специальностью, пользовалась опреде¬
ленными методами; ее результаты стали более определенными,
и экономисты, хотя экономическая наука и составляла только
часть их деятельности, признавали друг друга и были признаны
публикой в большей степени, чем раньше. Были основаны но¬
вые политико-экономические общества, новые журналы; вышли
в свет новые словари и библиографические справочники; однако
1 См. в особенности часто высмеиваемый пассаж о теории ценности из
«Основ» Милля (Mill. Principles. Book III. Ch. 1, §2).
500
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
все это было только продолжением предыдущей практики.2 На¬
чалось очень активное изучение истории экономической науки,3
и, разумеется, появилось множество учебников, некоторые из
* Из всех обществ наиболее значительным был Лондонский политико-
экономический клуб (1821); из газет — французская газета Journal dee ёсо*
nomistes (1842); из словарей — французский толковый словарь по политиче¬
ской экономии Коклена и Гийомена (Coquelin et Guillaumln. Dictionnaire de
Гёсопопйе politique. 1853-1854). Интересно отметить, что в Англии до 1890 г.
не было ни одного журнала, посвященного исключительно экономической на¬
уке. Частично это объяснялось существованием отличных серьезных журналов,
таких как Edinburgh Review, Quarterly Review, Westminster Review, публико¬
вавших материалы даже на узкопрофессиональные темы, что весьма положи¬
тельно характеризует читающую публику того периода. Я использовал лишь весь¬
ма ограниченное число статей, ссылки на которые нашел в ♦профессиональной»
литературе, однако не изучал подробно содержание этих периодических изданий,
что является серьезным пробелом в моей работе. Французский толковый словарь
по политической экономии я просмотрел только поверхностно.
3 Исторические ссылки на отдельные моменты доктрины, разумеется, во¬
сходят к более давним временам. В XVIII в. также вышли в свет несколько
библиографических справочников, но, насколько мне известно, не опубликова¬
но ни одной работы по истории, за исключением нескольких работ о школе
физиократов, написанных Дюпоном и другими. С начала XIX в. явно возрос
интерес к истории экономической науки. Очерки МакКуллоха (1824-1825) и
Ж. Б. Сэя в 6-м томе его ♦Полного курса» (Say J. В. Cours complet. 1829) явля¬
ются единственными достойными упоминания публикациями такого рода за
период до 1837 г., когда появилось первое издание Истории политической эко¬
номии Ж. А. Бланки (Blanqui J.A. Histoire de l’dconomie politique...), снабжен¬
ное комментированной библиографией. В период до 1870 г. появился целый ряд
других произведений, некоторые из них освещали вопрос в рамках отдельных
стран. К 1858 г. этот вид литературы стал достаточно многочисленным, чтобы
побудить Роберта фон Моля (1799-1875) включить в третий том своей книги
главу о работах по истории политической экономии (Mohl Robert, von. Geschichte
und Literatur der Staatswissenschaften, 1855-1858). Упомяну только некоторые
исследования: 1) работа МакКуллоха (McCulloch. Literature of Political Economy.
1845); 2) предисловия Феррары к ♦Библиотеке экономиста» (Ferrara. Biblioteca
dell'Economista); в 1850-1868 гг. Франческо Феррара издал две серии переводов
на итальянский язык иностранных работ по экономике, предпослав им в виде
предисловий тщательный анализ, который стал его основным вкладом в эконо¬
мическую теорию и по сути является краткой историей экономической науки;
большая часть этих предисловий была отдельно опубликована в 1889-1890 гг.;
3) труды В. Рошера, бблыпая часть которых посвящена истории экономических
доктрин; в рассматриваемый период он написал: Zur Geschichte der englischen
Volkswirthschaftslehre im sechzehnten und siebzehnten Jahrhundert (1851--1852);
Uber die Ein und DurchfOhrung des Adam Smith'schen Systems in Deutschland
(1867); свой энтузиазм по поводу Орезма [см. часть И, гл. 2] он излил в Ein
grosser NationalOkonom des vierzehnten Jahrhundersts (1863); добавим его более
позднюю книгу Geschichte der NationalOkonomik in Deutschland (1874) — плод
огромной работы; 4) книга Мануэля Кольмейро по истории политической эко¬
номии в Испании (Colmeiro Manuel. Historia de la economia politica en Espafla.
1863), которая в строгом смысле не относится к нашей теме, вместе с его рабо¬
той Biblioteca (1880) все же является лучшей отправной точкой для изучения
экономической науки Испании. С благодарностью отмечаю, что очень многое
почерпнул из прекрасного исследования доктора Е. Шамса (Schams Е. Die Anf ange
lehrgeschichtlicher Betrachtungsweise in der NationalOkonomie//Zeitschrift fUr
Глава 1. Введение и план
501
коих мы упомянем, когда представится возможность. Исследова¬
ния в значительной мере финансировались самими учеными: на¬
пример, Тук смог осуществить свою работу только потому, что
был богатым человеком; в некоторых случаях хватало средств,
вырученных от коммерческой публикации результатов. Однако
преподавание было абсолютно неадекватным. Даже в таких стра¬
нах, как Италия, Испания и Шотландия, где уже было преду¬
смотрено регулярное чтение лекций по экономике, они являлись
дополнением к другим дисциплинам, например праву или фило¬
софии, и не составляли самостоятельный курс экономической
науки как таковой. В Колумбийском университете США в 1818 г.
была учреждена должность преподавателя моральной философии
и политической экономии, а в колледже Южной Каролины в
1824 г. преподавателю химии было поручено читать лекции по
экономике. Преподавание такого рода осуществлялось специали¬
стами самой разной квалификации. В Англии до наступления
следующего периода было основано всего лишь несколько ка¬
федр и читалось очень мало курсов лекций по экономике. В Окс¬
форде должность преподавателя экономики была учреждена в
1825 г. (первым эту должность занял Сениор), в Лондонском
университетском колледже — в 1828 г. (первым эту должность
занял МакКуллох), в Дублине — в 1832 г. (первым преподавате¬
лем был Лонгфилд); существовала также кафедра истории, ком¬
мерции и финансов в Ост-Индском колледже в Хейлибери, кото¬
рую в 1805 г. занял Мальтус.4 Однако жалованье и другие усло¬
вия пребывания в должности достаточно убедительно доказывают,
что учредители и администрация не желали, чтобы люди остава¬
лись на этих должностях в течение длительного времени, не
говоря уже о том, чтобы такого рода преподавание стало для
них работой на всю жизнь. В Англии в 1857 г. была создана
Национальная ассоциация содействия развитию социальных наук,
целью которой было исправление существующего положения, но
для достижения ощутимого успеха понадобились десятилетия.
NationalOkonomie. 1931. Sept.), а также из его совместной с профессором О. Мор-
генштерном библиографии Eine Bibliographie der allgemeinen Lehrgeschichten der
NationalOkonomie (Ibid. 1933. March), куда, однако, не вошли статьи и работы по
истории доктрин, относящиеся к теоретическим исследованиям вне исторической
школы. Доктор Шаме датирует начало «научной» эпохи историографии доктрин с
Е. К. Дюринга (Diihring Е.К. Kritische Geschichte der NationalOkonomie und
Socialismus. 1871; см. ниже, глава 4).
4 Во Франции некоторые шаги в этом направлении были предприняты в
1790-х гг., затем процесс прервался и возобновился после наполеоновских войн,
но только в Париже (см. ниже, глава 4).
502
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Вышеизложенные обстоятельства следует принимать во вни¬
мание при любой оценке достижений данного периода и тем
более при рассмотрении вклада отдельных лиц. Позднее я оста¬
новлюсь на том, что денежные средства и кафедры — это еще
не все, но в данном случае хочу подчеркнуть их значимость.
В условиях того времени блестяще одаренные и обладающие боль¬
шой культурой люди так мало соприкасались с нашей областью
знаний, что, несмотря на все их способности и интеллект, из
них выходили незначительные экономисты; вот почему в нашей
области знаний оценка какой-либо работы данного периода не
обязательно подразумевает аналогичную оценку ее автора.5
Не считая нескольких одиноких вершин в других странах,
Англия легко выходит на первое место по уровню достижений в
тот период. Действительно, это был специфически английский
период в истории нашей науки. Неоспоримый авторитет, кото¬
рым пользовались тогда английские экономисты, только час¬
тично объяснялся отраженным светом экономических успехов
их родины. Главным образом он был обусловлен качеством ра¬
боты, причем проделанной не только горсткой маститых уче¬
ных, но и большим числом способных авторов, не стоявших в
первых рядах, но внесших крупный вклад в общее дело.
3. План части III
Мы намерены изменить наш метод представления матери¬
ала. В части II перед нами стояла задача не только охватить
продолжительный период времени, но и преодолеть трудность,
создаваемую отсутствием общепринятой системы, которую мож¬
но было бы охарактеризовать. Строго говоря, подобной системы
не существовало и в период, рассматриваемый в части III. Одна¬
ко было нечто, почти (хотя не вполне) заменяющее такую систе¬
му. Бблыпая часть группы, члены которой, как мы уже сказа¬
ли, признавали друг друга как экономистов, пришла к доста¬
точной договоренности относительно основ предмета, методов и
результатов, что позволило систематизировать их вклады в на¬
уку, хотя в рамках этих основ они расходились во мнениях
5 Если читатель просмотрит биографию такого человека, как Пеллегрино
Росси, он сразу же поймет, насколько это верно. Но даже в отношении
Дж. С. Милля совершенно очевидно, что многие из не удовлетворяющих нас
положений его «Основ* можно легко отнести на счет того факта, что большая
часть этой работы была написана в офисе, где Милля постоянно отвлекали те¬
кущие обязанности.
Глава 1. Введение и план
503
(как индивиды, так и группы) практически по каждой отдель¬
ной проблеме. В действительности общность в позициях и пре¬
емственность между следующими друг за другом десятилетиями
была даже больше, чем были готовы допустить отдельные авто¬
ры, поскольку как тогда, так и теперь большинство экономи¬
стов стремились подчеркивать скорее различия, чем согласие,
хотя следует отметить существенные исключения из этого пра¬
вила, самым значительным из которых был Дж. С. Милль.
Правда, многие экономисты по своим взглядам полностью
расходились с большинством и осуждали развивающуюся ква¬
зисистему «классической» экономической науки как в корне,
так и в ответвлениях. Но большинство из них не выдержали
наш тест на аналитическую компетентность. Были и такие, чьи
возражения имели неаналитические, т. е. политические, мораль¬
ные и культурные, основания, а поэтому не обязательно важны
для нас, даже если мы с ними согласны.1
Опираясь на вышеизложенные факты, мы имеем возмож¬
ность сделать в этой части то, чего не смогли сделать в части И,
а именно, вспомнив основные черты политического и интеллек¬
туального контекста (главы 2 и 3), дать срез аналитических
достижений, который будет представлен в главе 5 на примере «Ос¬
нов» Дж. С. Милля. Чтобы упростить изложение, мы несколько
разгрузим главу 5, предварительно ознакомившись (в главе 4) с
наиболее важными лицами и группами и, насколько это воз¬
можно, сконцентрировав подробное рассмотрение чистой теории
и теории денег в двух отдельных главах (6 и 7). В главе 7 также
будет рассмотрено то немногое, что должно быть сказано о бан¬
ковском деле и циклах.
4. К вопросу о марксистской системе
Наш план прост и хорошо работает во всех случаях, кроме
одного — марксистской системы. Дело не в том, как можно было
бы предположить, что марксистская экономика стоит в стороне в
гордом одиночестве и несоизмерима со всеми остальными предме¬
тами нашего обсуждения. Напротив, мы увидим, что она являет¬
ся плотью от плоти общей экономической науки того периода,
поэтому ее необходимо рассмотреть именно здесь. Говоря в преды¬
1 Читатель, конечно, поймет, что возражения, выдвигаемые из мораль-
ных соображений, могут стать мотивом для фактических или логических воз¬
ражений, имеющих отношение к нашей теме.
504
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
дущем параграфе об экономистах, полностью отличающихся от
всех других, я не имел в виду Маркса. Он может и будет рассмат¬
риваться в данной книге наравне с другими экономистами.1 Ни¬
каких сложностей не создает и то обстоятельство, что он был
также и социологом, поскольку его социологию, как и экономи¬
ческую теорию, можно поместить на соответствующее ей место.
Трудность заключается в том, что, разрезая систему Маркса на
отдельные компоненты и определяя каждому из них отдельные
ниши, как того требует наша методика, мы теряем нечто важное
для его понимания. До некоторой степени сказанное относится к
каждому автору: целое всегда больше суммы всех его частей. Но
только в отношении Маркса потеря, которую мы несем, пренебре¬
гая этим,2 жизненно важна, поскольку тотальность его видения
сказывается в малейшей детали и является настоящим источни¬
ком интеллектуального очарования, испытываемого каждым, —
как другом, так и врагом, — кто тщательно изучит его работы.
Предлагаемый мною способ преодоления этой трудности не может
удовлетворить правоверного марксиста, для которого Маркс —
солнце социальных наук. Не может он удовлетворить и того, кому
требуются художественные портреты отдельных мыслителей. Од¬
нако мой метод покажется вполне удовлетворительным каждому
читателю, нуждающемуся в картине развития экономического
анализа; представить эту картину — задача данной книги. Мы
полностью признаем необходимость особой дисциплины — марк-
сологии, но не намерены дублировать ее задачу. Мы не нарушим
своего плана. Мы разложим работу Маркса на части и, соблюдая
принципы строгой экономии, используем только то, что соответ¬
ствует нашей задаче, и там, где она того требует. Оставшуюся
часть данного параграфа мы, однако, используем для комменти¬
рования марксистской системы в целом.
1 Поскольку этот вопрос очень важен и может к тому же вызвать удивле¬
ние у некоторых читателей, я не только отсылаю их к последующим главам, но
и хочу сразу же заявить, что это удивление полностью объясняется атмосферой
пророческого гнева, которой Маркс окутал свой экономический анализ, благо¬
даря чему непрофессионалу и философу этот анализ кажется чем-то совершенно
отличным от всего прочего. Кроме того, англо-американская профессиональная
литература как в рассматриваемый, так и в последующий период считала его
аутсайдером. Следует, однако, отметить, что в этой литературе и другие иност¬
ранные экономисты высшего класса не заслужили лучшей оценки.
2 Мы никогда не пренебрегали этим полностью. Во всех более важных
случаях мы ♦представляем» экономистов читателю, что дает нам возможность
рассматривать их личные достижения как целое. Но я не могу заходить в этом
плане слишком далеко, поскольку героями нашей истории являются теоремы,
а не личности.
Глава 1. Введение и план
505
I. Маркс представлен в данной книге только как социолог и
экономист. Разумеется, этот пророк, создавший целое вероуче¬
ние, не сводим только к двум указанным ипостасям. Его деятель¬
ность, связанная с созданием вероучения, с одной стороны, и его
политическая и агитационная активность, с другой стороны, не¬
разрывно переплетены с его аналитической работой. Возникает
даже вопрос: можно ли вообще назвать его аналитиком? Исходя
из двух совершенно разных точек зрения ответ на него может
быть отрицательным. Правоверный марксист, для которого каж¬
дое слово пророка является вечной истиной, а каждое отклонение
от его учения означает не только ошибку, но и грех, ответит
отрицательно, но в следующем особом смысле: с гегельянских
высот, откуда взирал на все Маркс, действие и рассуждение, ре¬
альность и мысль становятся тождественными; на этом уровне
анализ нельзя отделить от практики. Следовательно, если мы все
же назовем мысль Маркса аналитической, нам следует сразу же
добавить, что она была таковой в особом понимании указанного
слова; его работа не является аналитической в общепринятом смы¬
сле, а автор этой книги, от природы неспособный отдать справед¬
ливость трудам Маркса, не должен касаться их своими нечисты¬
ми руками. Некоторые антимарксисты согласились бы с таким
выводом, хотя они, возможно, пришли бы к нему иным путем,
посоветовав мне не прикасаться своими руками к нечистой вещи,
поскольку для них работа Маркса является серией по сути нена¬
учных обличений, написанных человеком, от природы лишенным
способности видеть факты или правильно рассуждать.
Тем не менее я отвечаю на наш вопрос утвердительно. Осно¬
ванием для этого служит убеждение, что основная часть трудов
Маркса является аналитической в силу своей логической приро¬
ды, поскольку в ней излагаются зависимости между обществен¬
ными фактами. Например, мнение, что правительство — это в
основном комитет по делам буржуазии, может быть полностью
ошибочным, но оно является аналитическим, для его принятия
или отрицания надлежит прибегнуть к обычным правилам науч¬
ного метода. Конечно, было бы абсурдным характеризовать «Ком¬
мунистический манифест», где встречается данное утверждение,
как публикацию научного характера или принять его в качестве
научной истины. Не менее абсурдно отрицать, что даже в наибо¬
лее научном труде Маркса его анализ искажен не только под
влиянием практических задач и страстных ценностных сужде¬
ний, но также вследствие идеологических заблуждений.3 И нако¬
3 Различия между этими тремя видами искажений рассматривались в
части I.
506
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
нец, было бы нелепо умолчать о трудности — которая иногда
превращается в невозможность, — отделения его анализа от иде¬
ологического элемента. Однако идеологически искаженный ана¬
лиз — это все-таки анализ. Он может даже содержать элементы
истины. Подводя итоги, скажем: мы не будем петь хвалебный
гимн при каждом последующем упоминании на страницах книги
имени Маркса; но не будем мы также и отвергать его a limine
(«с порога»); мы просто признаем его как аналитика (социолога и
экономиста), чьи утверждения (теории) имеют такое же методоло¬
гическое значение и вес и должны интерпретироваться согласно
тем же критериям, что и утверждения любого другого аналитика
(социолога или экономиста); но мы не видим никакого мистиче¬
ского ореола в его писаниях.4
II. Поскольку Маркс имеет для нас значение только как
ученый социолог и экономист, нет необходимости рассматри¬
вать другие аспекты его карьеры, деятельности или характера,
не относящиеся к его «научной» работе. Я далек от намерения
составить о нем мнение как о человеке; то же относится и к его
верному соратнику Энгельсу. Однако необходимо привести не¬
которые факты, чтобы увидеть в истинном свете работу каждо¬
го из них, — это сделано ниже, в сноске.5 Подчеркнем некото¬
4 Позвольте мне повторить: если учесть должным образом различия в
определениях и в степени абстракции, то каждое марксистское положение бу¬
дет иметь тот же смысл, какой оно имело бы, будучи написанным, скажем,
Рикардо. Эта формулировка учитывает часто и при этом иногда справедливо
выдвигаемое марксистами заявление, что критики (и даже последователи) Мар¬
кса, упускают смысл его утверждений, не учитывая следующих фактов: 1) тер¬
минология Маркса отличается от терминологии других экономистов, напри¬
мер слово value (ценность) у Маркса и Дж. С. Милля имеет разное значение;
2) в разных частях своей работы он рассуждает на совершенно различных уров¬
нях абстракции. В то же время данная формулировка свидетельствует об отказе
принять другое упомянутое выше утверждение, которое иногда выдвигали мар¬
ксисты, — в частности, в их ответе на вопрос, касающийся логического харак¬
тера анализа Маркса, — а именно, утверждение, согласно которому марксист¬
ские положения имеют, так сказать, астральное тело, не подчиняющееся обыч¬
ным правилам научной методики. Мы отвечаем на это так: Маркс рассуждает
об эмпирическом мире, пользуясь методами эмпирического анализа; следова¬
тельно, его утверждения (как признает каждый марксист, когда-либо прини¬
мавший участие в обсуждении критики) либо имеют обычный эмпирический
смысл, либо не имеют никакого смысла. Относительно влияния на Маркса геге¬
левской философии см. ниже, глава 3, § lb.
5 Карл Генрих Маркс (1818-1883) был продуктом по-настоящему буржу¬
азной среды, которая не смогла обеспечить ему экономическую независимость,
и истинно буржуазного образования, которое сформировало из него (как и из
многих) интеллектуала, радикала и ученого; причем его радикализм — это бур¬
жуазный радикализм того времени, а его ученость носила историко-философ-
ский характер в отличие от физико-математического. Отчасти по выбору, отча¬
сти по необходимости он вместо ученой карьеры занялся журналистикой
Глава L Введение и план
507
рые из этих фактов. Во-первых, нельзя понять Маркса и Эн¬
гельса, если должным образом не оценить значение буржуазно¬
го культурного наследия, на которое они опирались, — это яв-
и в 1843 г. приехал в Париж, где познакомился с Энгельсом и с экономической
наукой (которой он до тех пор касался лишь поверхностно) и где окончательно
занял социалистическую позицию. В 1849 г. Маркс обосновался в Лондоне, а
если учесть его ненасытный интерес к чтению, можно с таким же успехом ска¬
зать, что он поселился в библиотеке Британского музея. От активной революци¬
онной деятельности, какой он занимался в Германии в 1848 г., Маркс отошел,
и до конца жизни его исследовательской работе мешали только необходимость
зарабатывать на хлеб (отчасти журналистикой), его деятельность в I Интерна¬
ционале (1864-1872), а также ухудшившееся здоровье. Эталонной биографией
Маркса по-прежнему считается биография, написанная Ф. Мерингом (1918 г.).
Хотя в некоторых отношениях книга менее испорчена мелочными предубежде¬
ниями, чем другие работы этого писателя, и в целом достойна похвал, автора
можно упрекнуть в том, что он совершенно не отдал должное научному элемен¬
ту в трудах Маркса. В работах Маркса мы найдем множество доказательств
идеологических влияний, но Меринг заходит слишком далеко, когда не ставит
ему в заслугу ничего, кроме намерения сформулировать пролетарскую идеоло¬
гию (разумеется, он считает это намерение похвальным).
Фридрих Энгельс (1820-1895) сочетал весьма успешную деловую карье¬
ру с революционной деятельностью, однако в 1869 г. ушел из бизнеса, чтобы
до конца жизни служить делу марксистского социализма. В Германской соци¬
ал-демократической партии Энгельс стал кем-то вроде оракула и старейшины
(и, следовательно, служил объектом нападок со стороны молодого поколения),
а кроме всего прочего взял на себя заботу о литературном наследии Маркса
после смерти последнего. На протяжении всей жизни он стремился быть вер¬
ным оруженосцем и рупором Маркса, и его самоуничижительная верность мо¬
жет вызвать только наше высочайшее уважение. Только ввиду необходимости
(поскольку нужно объяснить читателю ситуацию, связанную с рукописями
Маркса, которые издал Энгельс), я указываю, что по интеллекту он не был
равен Марксу и, хорошо понимая философию и социологию последнего, не вла¬
дел методами экономической науки. Из его собственных публикаций по эконо¬
мике будет упомянута позднее работа ♦Положение рабочего класса в Англии*
(Die Lage der arbeitenden Klasse in England. 1845); несмотря на идеологические
влияния, это достойное похвалы исследование фактов, написанное на основе
непосредственных наблюдений. Работы ♦Наброски к критике политической эко¬
номии* (Umrisse zu einer Kritik der NationalOkonomie), опубликованная в 1844 г.
в одном из Немецко-французских ежегодников, издаваемых Руге и Марксом
(Ruge, Marx. Deutsch-franzOsische JahrbUcher. 1844), и ♦Переворот в науке, со¬
вершенный господином Евгением Дюрингом» (Herrn Eugen Dilhring’s Unwalzung
der Wissenschaft. 1878; в английском переводе работа вышла в 1907 г. под за¬
главием ♦Анти-Дюринг») являются, несомненно, слабыми произведениями. Его
философские и социологические публикации, хотя и не оригинальные, написа¬
ны на более высоком уровне. У нас не будет возможности упомянуть их вновь.
Повторяю снова, что вышеизложенные замечания не должны привести к недо¬
оценке человека, чье имя воистину заслуживает почетного положения, кото¬
рое оно занимает в истории германского социализма. Я очень далек от мысли,
что он был рабом Маркса. В 1840-х гг. он даже, возможно, помог Марксу в
изучении экономики и социализма, поскольку в то время продвинулся в этой
области значительно дальше. Написано несколько биографий Энгельса. До¬
статочно упомянуть работу Д. Рязанова ♦Карл Маркс и Фридрих Энгельс»
(английский перевод вышел в 1927 г., русский оригинал мне неизвестен). В Ин-
Глава 1. Введение и план
507
рые из этих фактов. Во-первых, нельзя понять Маркса и Эн¬
гельса, если должным образом не оценить значение буржуазно¬
го культурного наследия, на которое они опирались, — это яв-
и в 1843 г. приехал в Париж, где познакомился с Энгельсом и с экономической
наукой (которой он до тех пор касался лишь поверхностно) и где окончательно
занял социалистическую позицию. В 1849 г. Маркс обосновался в Лондоне, а
если учесть его ненасытный интерес к чтению, можно с таким же успехом ска¬
зать, что он поселился в библиотеке Британского музея. От активной революци¬
онной деятельности, какой он занимался в Германии в 1848 г., Маркс отошел,
и до конца жизни его исследовательской работе мешали только необходимость
зарабатывать на хлеб (отчасти журналистикой), его деятельность в I Интерна¬
ционале (1864-1872), а также ухудшившееся здоровье. Эталонной биографией
Маркса по-прежнему считается биография, написанная Ф. Мерингом (1918 г.).
Хотя в некоторых отношениях книга менее испорчена мелочными предубежде¬
ниями, чем другие работы этого писателя, и в целом достойна похвал, автора
можно упрекнуть в том, что он совершенно не отдал должное научному элемен¬
ту в трудах Маркса. В работах Маркса мы найдем множество доказательств
идеологических влияний, но Меринг заходит слишком далеко, когда не ставит
ему в заслугу ничего, кроме намерения сформулировать пролетарскую идеоло¬
гию (разумеется, он считает это намерение похвальным).
Фридрих Энгельс (1820-1895) сочетал весьма успешную деловую карье¬
ру с революционной деятельностью, однако в 1869 г. ушел из бизнеса, чтобы
до конца жизни служить делу марксистского социализма. В Германской соци¬
ал-демократической партии Энгельс стал кем-то вроде оракула и старейшины
(и, следовательно, служил объектом нападок со стороны молодого поколения),
а кроме всего прочего взял на себя заботу о литературном наследии Маркса
после смерти последнего. На протяжении всей жизни он стремился быть вер¬
ным оруженосцем и рупором Маркса, и его самоуничижительная верность мо¬
жет вызвать только наше высочайшее уважение. Только ввиду необходимости
(поскольку нужно объяснить читателю ситуацию, связанную с рукописями
Маркса, которые издал Энгельс), я указываю, что по интеллекту он не был
равен Марксу и, хорошо понимая философию и социологию последнего, не вла¬
дел методами экономической науки. Из его собственных публикаций по эконо¬
мике будет упомянута позднее работа «Положение рабочего класса в Англии»
(Die Lage der arbeitenden Klasse in England. 1845); несмотря на идеологические
влияния, это достойное похвалы исследование фактов, написанное на основе
непосредственных наблюдений. Работы «Наброски к критике политической эко¬
номии» (Umrisse zu einer Kritik der NationalOkonomie), опубликованная в 1844 г.
в одном из Немецко-французских ежегодников, издаваемых Руге и Марксом
(Ruge, Marx. Deutsch-franzOsische Jahrbilcher. 1844), и «Переворот в науке, со¬
вершенный господином Евгением Дюрингом» (Неггп Eugen Dilhring’s Unwalzung
der Wissenschaft. 1878; в английском переводе работа вышла в 1907 г. под за¬
главием «Анти-Дюринг») являются, несомненно, слабыми произведениями. Его
философские и социологические публикации, хотя и не оригинальные, написа¬
ны на более высоком уровне. У нас не будет возможности упомянуть их вновь.
Повторяю снова, что вышеизложенные замечания не должны привести к недо¬
оценке человека, чье имя воистину заслуживает почетного положения, кото¬
рое оно занимает в истории германского социализма. Я очень далек от мысли,
что он был рабом Маркса. В 1840-х гг. он даже, возможно, помог Марксу в
изучении экономики и социализма, поскольку в то время продвинулся в этой
области значительно дальше. Написано несколько биографий Энгельса. До¬
статочно упомянуть работу Д. Рязанова «Карл Маркс и Фридрих Энгельс*
(английский перевод вышел в 1927 г., русский оригинал мне неизвестен). В Ин-
Глава 1. Введение и план
507
рые из этих фактов. Во-первых, нельзя понять Маркса и Эн¬
гельса, если должным образом не оценить значение буржуазно¬
го культурного наследия, на которое они опирались, — это яв-
и в 1843 г. приехал в Париж, где познакомился с Энгельсом и с экономической
наукой (которой он до тех пор касался лишь поверхностно) и где окончательно
занял социалистическую позицию. В 1849 г. Маркс обосновался в Лондоне, а
если учесть его ненасытный интерес к чтению, можно с таким же успехом ска¬
зать, что он поселился в библиотеке Британского музея. От активной революци¬
онной деятельности, какой он занимался в Германии в 1848 г., Маркс отошел,
и до конца жизни его исследовательской работе мешали только необходимость
зарабатывать на хлеб (отчасти журналистикой), его деятельность в I Интерна¬
ционале (1864-1872), а также ухудшившееся здоровье. Эталонной биографией
Маркса по-прежнему считается биография, написанная Ф. Мерингом (1918 г.).
Хотя в некоторых отношениях книга менее испорчена мелочными предубежде¬
ниями, чем другие работы этого писателя, и в целом достойна похвал, автора
можно упрекнуть в том, что он совершенно не отдал должное научному элемен¬
ту в трудах Маркса. В работах Маркса мы найдем множество доказательств
идеологических влияний, но Меринг заходит слишком далеко, когда не ставит
ему в заслугу ничего, кроме намерения сформулировать пролетарскую идеоло¬
гию (разумеется, он считает это намерение похвальным).
Фридрих Энгельс (1820-1895) сочетал весьма успешную деловую карье¬
ру с революционной деятельностью, однако в 1869 г. ушел из бизнеса, чтобы
до конца жизни служить делу марксистского социализма. В Германской соци¬
ал-демократической партии Энгельс стал кем-то вроде оракула и старейшины
(и, следовательно, служил объектом нападок со стороны молодого поколения),
а кроме всего прочего взял на себя заботу о литературном наследии Маркса
после смерти последнего. На протяжении всей жизни он стремился быть вер¬
ным оруженосцем и рупором Маркса, и его самоуничижительная верность мо¬
жет вызвать только наше высочайшее уважение. Только ввиду необходимости
(поскольку нужно объяснить читателю ситуацию, связанную с рукописями
Маркса, которые издал Энгельс), я указываю, что по интеллекту он не был
равен Марксу и, хорошо понимая философию и социологию последнего, не вла¬
дел методами экономической науки. Из его собственных публикаций по эконо¬
мике будет упомянута позднее работа «Положение рабочего класса в Англии»
(Die Lage der arbeitenden Klasse in England. 1845); несмотря на идеологические
влияния, это достойное похвалы исследование фактов, написанное на основе
непосредственных наблюдений. Работы «Наброски к критике политической эко¬
номии» (Umrisse zu einer Kritik der NationalOkonomie), опубликованная в 1844 г.
в одном из Немецко-французских ежегодников, издаваемых Руге и Марксом
(Ruge, Marx. Deutsch-franzOsische Jahrbilcher. 1844), и «Переворот в науке, со¬
вершенный господином Евгением Дюрингом* (Herrn Eugen Dilhring’s Unwalzung
der Wissenschaft. 1878; в английском переводе работа вышла в 1907 г. под за¬
главием «Анти-Дюринг») являются, несомненно, слабыми произведениями. Его
философские и социологические публикации, хотя и не оригинальные, написа¬
ны на более высоком уровне. У нас не будет возможности упомянуть их вновь.
Повторяю снова, что вышеизложенные замечания не должны привести к недо¬
оценке человека, чье имя воистину заслуживает почетного положения, кото¬
рое оно занимает в истории германского социализма. Я очень далек от мысли,
что он был рабом Маркса. В 1840-х гг. он даже, возможно, помог Марксу в
изучении экономики и социализма, поскольку в то время продвинулся в этой
области значительно дальше. Написано несколько биографий Энгельса. До¬
статочно упомянуть работу Д. Рязанова «Карл Маркс и Фридрих Энгельс*
(английский перевод вышел в 1927 г., русский оригинал мне неизвестен). В Ин-
Глава 1. Введение и план
507
рые из этих фактов. Во-первых, нельзя понять Маркса и Эн¬
гельса, если должным образом не оценить значение буржуазно¬
го культурного наследия, на которое они опирались, — это яв-
и в 1843 г. приехал в Париж, где познакомился с Энгельсом и с экономической
наукой (которой он до тех пор касался лишь поверхностно) и где окончательно
занял социалистическую позицию. В 1849 г. Маркс обосновался в Лондоне, а
если учесть его ненасытный интерес к чтению, можно с таким же успехом ска¬
зать, что он поселился в библиотеке Британского музея. От активной революци¬
онной деятельности, какой он занимался в Германии в 1848 г., Маркс отошел,
и до конца жизни его исследовательской работе мешали только необходимость
зарабатывать на хлеб (отчасти журналистикой), его деятельность в I Интерна¬
ционале (1864-1872), а также ухудшившееся здоровье. Эталонной биографией
Маркса по-прежнему считается биография, написанная Ф. Мерингом (1918 г.).
Хотя в некоторых отношениях книга менее испорчена мелочными предубежде¬
ниями, чем другие работы этого писателя, и в целом достойна похвал, автора
можно упрекнуть в том, что он совершенно не отдал должное научному элемен¬
ту в трудах Маркса. В работах Маркса мы найдем множество доказательств
идеологических влияний, но Меринг заходит слишком далеко, когда не ставит
ему в заслугу ничего, кроме намерения сформулировать пролетарскую идеоло¬
гию (разумеется, он считает это намерение похвальным).
Фридрих Энгельс (1820-1895) сочетал весьма успешную деловую карье¬
ру с революционной деятельностью, однако в 1869 г. ушел из бизнеса, чтобы
до конца жизни служить делу марксистского социализма. В Германской соци¬
ал-демократической партии Энгельс стал кем-то вроде оракула и старейшины
(и, следовательно, служил объектом нападок со стороны молодого поколения),
а кроме всего прочего взял на себя заботу о литературном наследии Маркса
после смерти последнего. На протяжении всей жизни он стремился быть вер¬
ным оруженосцем и рупором Маркса, и его самоуничижительная верность мо¬
жет вызвать только наше высочайшее уважение. Только ввиду необходимости
(поскольку нужно объяснить читателю ситуацию, связанную с рукописями
Маркса, которые издал Энгельс), я указываю, что по интеллекту он не был
равен Марксу и, хорошо понимая философию и социологию последнего, не вла¬
дел методами экономической науки. Из его собственных публикаций по эконо¬
мике будет упомянута позднее работа «Положение рабочего класса в Англии»
(Die Lage der arbeitenden Klasse in England. 1845); несмотря на идеологические
влияния, это достойное похвалы исследование фактов, написанное на основе
непосредственных наблюдений. Работы «Наброски к критике политической эко¬
номии» (Umrisse zu einer Kritik der NationalOkonomie), опубликованная в 1844 г.
в одном из Немецко-французских ежегодников, издаваемых Руге и Марксом
(Ruge, Marx. Deutsch-franzOsische JahrbQcher. 1844), и «Переворот в науке, со¬
вершенный господином Евгением Дюрингом* (Неггп Eugen Dilhring’s Unwalzung
der Wissenschaft. 1878; в английском переводе работа вышла в 1907 г. под за¬
главием «Анти-Дюринг») являются, несомненно, слабыми произведениями. Его
философские и социологические публикации, хотя и не оригинальные, написа¬
ны на более высоком уровне. У нас не будет возможности упомянуть их вновь.
Повторяю снова, что вышеизложенные замечания не должны привести к недо¬
оценке человека, чье имя воистину заслуживает почетного положения, кото¬
рое оно занимает в истории германского социализма. Я очень далек от мысли,
что он был рабом Маркса. В 1840-х гг. он даже, возможно, помог Марксу в
изучении экономики и социализма, поскольку в то время продвинулся в этой
области значительно дальше. Написано несколько биографий Энгельса. До¬
статочно упомянуть работу Д. Рязанова «Карл Маркс и Фридрих Энгельс*
(английский перевод вышел в 1927 г., русский оригинал мне неизвестен). В Ин-
508
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ляется одной из причин (но не единственной), побуждающих рас¬
сматривать марксизм как продукт буржуазного сознания, вырос¬
ший из буржуазных корней XVIII — начала XIX в. Вера в то, что
это наследие когда-либо значило или могло значить что-нибудь
для масс или любой группы, кроме ограниченного числа интел¬
лектуалов, является одним из наиболее трогательных элементов в
личной идеологии Маркса и Энгельса.6 Во-вторых, мы знаем до¬
статочно, чтобы иметь ясное представление о тех возможностях,
которые позволяли Марксу сосредоточить все внимание на рабо¬
те. Конечно, временами ему приходилось заниматься такими де¬
лами и жить в таких условиях, которые неизбежно раздражали
его и оказывали на его научную работу более разрушительное
влияние, чем можно было бы предположить. Тем не менее в сред¬
нем у него оставалось больше времени «для себя», чем у типично¬
го американского профессора в наши дни. И он использовал это
время полностью. К тому же нельзя понять Маркса и его творче¬
ство, если не отдать должное его эрудиции, приобретенной неу¬
станным трудом и вложенной в его произведения. В ранние годы
его интересовали в основном философские и социологические воп¬
росы, но со временем он все больше сосредоточивался на экономи¬
ческой науке, пока она не завладела монопольно всем его рабо¬
чим временем. Не таков был его склад ума, чтобы огонь возгорал¬
ся из угля учености: он с таким пылом вступал в борьбу с каждым
фактом, с каждым аргументом, встречавшимся ему во время чте¬
ния, что постоянно отклонялся от основного направления своей
работы. Значение этого факта нельзя переоценить. Он стал бы
моей центральной темой, если бы мне пришлось писать марксоло-
гию. Чтобы убедиться в правоте сказанного, достаточно просмот¬
реть его «Теории прибавочной стоимости». А доказав этот факт,
можно прийти к выводу, что он был прирожденным аналитиком,
человеком, который независимо от собственного желания и наме¬
рений испытывал влечение к аналитической работе; этот факт
позволяет нам также разгадать загадку, о которой так много гово¬
рилось: почему ему не удалось закончить свой труд и он оставил
ституте Маркса—Энгельса (позднее переименованном в Институт Маркса—Эн¬
гельса—Ленина) имеется библиография работ, посвященных Марксу и Энгель¬
су (Архив Маркса—Энгельса. 1926. T. I). [Первые два тома Архива Маркса—
Энгельса были опубликованы в Германии и параллельно вышли в русском изда¬
нии; последующие тома были опубликованы только в России.]
6 Маркс обманулся сам и внушил те же заблуждения своим последовате¬
лям, встроив в свою систему достаточное количество фраз, среди которых встре¬
чались довольно грубые, доступных пониманию каждого. В этих фразах заклю¬
чается все, что марксизм означает для простонародья, а может быть, даже и
для людей, не входящих в данную категорию.
Глава 1. Введение и план
509
нам горы разрозненных рукописей, которым нельзя было при¬
дать приемлемую форму даже в результате самого преданного
труда друзей.
В-третьих, мы имеем право утверждать, что Маркс был по
сути философом, по-дилетански занимающимся социологией и
политикой (как делают многие философы), пока не приехал в
Париж, где быстро продвинулся вперед и утвердился как эконо¬
мист. В это время (т. е. когда Марксу было 29 лет7) они с Энгель¬
сом написали «Коммунистический манифест» (1847; опубл. —
1848); иными словами, в его распоряжении уже были все необхо¬
димые элементы, составившие марксистскую социальную теорию,
существенные пробелы оставались только в области техники эко¬
номической науки. В дальнейшем основная линия его ин¬
теллектуальной жизни может быть охарактеризована как ряд уси¬
лий, направленных на разработку такой социальной науки и на
заполнение имеющихся лакун. Я полагаю, что Маркс не ожидал,
что выполнение этой задачи будет связано с какими-либо непре¬
одолимыми трудностями, хотя он был готов к тому, что по¬
требуется огромная работа, чтобы привести в порядок и скоор¬
динировать все, что должно было найти место в громадной кон¬
струкции.
Это необычная интерпретация. Она приписывает Марксу ран¬
нее понимание всех основных элементов его системы мышления
и, за исключением некоторых сравнительно мелких вопросов, зна¬
чительную последовательность в разработке этой концепции, ко¬
торая следовала никогда по сути не менявшимся теоретической
цели и плану. Даже марксисты, от которых можно ожидать одо¬
брения этой точки зрения, сочтут такую интерпретацию слишком
упрощенной, а критики Маркса назовут ее явно ошибочной. Сле¬
довательно, необходимо что-то сказать в свою защиту. Мы можем
привести следующие относящиеся к данному вопросу факты.
В 1859 г. Маркс опубликовал работу «К критике политической
экономии», которая явно представляла собой первую часть все¬
объемлющей теории, а следовательно, служит доказательством того,
что он считал себя в состоянии ее написать. Тот факт, что он
отложил в сторону этот набросок будущей работы, доказывает,
что в действительности он не был готов к ее написанию и созна¬
вал неудовлетворительность начала. Но что из того? Подобного и
следовало ожидать в попытке реализации проекта такого масшта¬
ба (тем более что в экономической части работа включает боль¬
7 Это еще один пример, способный послужить дополнительным подтверж¬
дением теории Оствальда, согласно которой мыслители задумывают свои истин¬
но оригинальные идеи до достижения тридцатилетнего возраста.
510
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
шое количество деталей, причем преимущественно теоретических,
а не эмпирических), поэтому данный факт не может быть сочтен
доказательством того, что основные положения были неверны. Он
начал снова и после ряда усилий, которые наиболее наглядно
отражены в одной из рукописей, позднее опубликованной в трех
томах Каутским («Теории прибавочной стоимости», 1905-1910),
опубликовал новый вариант первой части работы (Капитал. 1867.
Т. I).8 Выпускать второй том «Капитала» (1885) и составлять
третий (1894) Энгельсу пришлось после смерти Маркса, причем
оба тома содержали неоконченные рукописи. Этот факт интерпре¬
тируется антимарксистами как признание неудачи общего замы¬
сла. Они говорят, что Маркс осознал наличие в его системе (осо¬
бенно в теории ценности) несовместимых противоречий и поэтому
отказался от намерения продолжать работу. Однако, используя
«Теории прибавочной стоимости», можно показать, что, публи¬
куя первый том, Маркс отлично видел то, что его критикам пред¬
ставлялось как неустранимые противоречия, и имел относительно
их определенные планы. Правда, на основании его переписки мож¬
но установить, что он откладывал завершение второго тома по не
очень убедительно звучавшим причинам. Но, несомненно, это
можно объяснить растущим сопротивлением стареющего организ¬
ма, страшащегося новых усилий. Таким образом, упомянутые
факты не могут быть приняты в качестве опровержения моей
интерпретации. Позитивные причины, в силу которых я ее при¬
держиваюсь, это метод работы Маркса, упомянутый выше, и мое
знание как теоретика, что какими бы ни были теоретические
трудности, испытываемые Марксом, с его точки зрения они не
были непреодолимыми. Это, разумеется, совершенно совместимо
с моим убеждением, что система Маркса имеет серьезные дефек¬
ты. Я имею в виду только то, что он мог бы представить всеобъ¬
емлющую экономическую теорию, не нарушая логики, но ему
всегда приходилось бы совершать насилие над фактами.
III. Поскольку мы решили сделать то, что возмущает мар¬
ксистов (возможно, по праву), а именно разбить на «куски»
систему марксистской теории и обсудить каждую часть в соот¬
ветствующем месте, то мы нигде не сможем взглянуть на нее в
8 Это все, что я могу сказать по вопросу, изменил ли Маркс свой план и
почему. Каким бы интересным ни был этот вопрос для марксологии, он совер¬
шенно не важен для моей интерпретации. Любые изменения плана легко по¬
нять во всех случаях, когда речь идет о затянувшейся работе. Тем не менее
рекомендую обратиться к работе X. Гроссмана (Grossman Я. Die Anderung
des ursprUnglichen Aufbauplans des Marxschen «Kapitals» und ihre Ursachen //
Archiv far die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung. 1929).
Глава 1. Введение и план
511
целом. Цель последующих комментариев состоит в том, чтобы
предложить частичную замену такого общего взгляда.
Все «куски» делятся на две группы: социологическую и
экономическую. Социологические «куски» содержат вклады в
науку первостепенной важности, такие как «экономическая ин¬
терпретация истории», которая, как я буду доказывать, являет¬
ся его изобретением в той же мере, в какой дарвиновская тео¬
рия происхождения человека изобретена Дарвином. Но осталь¬
ная часть социологии Маркса — социологические рамки, в
которых, как и каждый экономист, он нуждался для своей эко¬
номической теории, не является ни объективно новой, ни субъек¬
тивно оригинальной. Свои предвзятые мнения, в частности о
сути отношений между капиталом и трудом, он просто позаим¬
ствовал из идеологии, доминировавшей в радикальной литера¬
туре того времени.9 Если же мы хотим проследить более ранние
источники, то это не представляет труда. Весьма вероятным ис¬
точником является «Богатство народов». Идеи А. Смита, касаю¬
щиеся положения капитала и труда, неизбежно должны были
привлечь Маркса, особенно потому, что они связаны с определе¬
нием ренты и прибыли как «вычетов из продукта труда» (книга I,
глава 8: «О заработной плате»), т. е. служат предпосылкой для
создания теории эксплуатации. Однако эти идеи были весьма
обычными в век просвещения, а их истинная родина — Фран¬
ция. Французские экономисты, уже начиная с Буагильбера,
объясняли возникновение собственности на землю применением
насилия; на эту тему писали Руссо и многие философы. Тем не
менее один автор, а именно Лэнг, нарисовал яснее других имен¬
но ту картину, которую Маркс сделал своей; в этой картине
представлены не только землевладельцы, поработившие и эксп¬
луатирующие крепостных крестьян, но также промышленники
и торговцы, поступающие точно таким же образом с рабочими,
номинально свободными, но по сути являющимися рабами.10
9 Именно в этой области сделанная Мерингом интерпретация марксист¬
ской доктрины, согласно которой она является словесным выражением проле¬
тарской идеологии, наиболее близка к истине. Наше разногласие с ним заклю¬
чается только в том, что он неправомерно распространил свою интерпретацию
на все творчество Маркса.
10 Лэнг (S. N. Н. Linguet, 1736-1794), адвокат и журналист, был плодо¬
витым и воинствующим автором, которого трудно отнести к какой-либо кате¬
гории. Он критиковал физиократов (Reponse aux docteurs modernes... 1771) и
принимал участие во многих полемиках его времени, не оставив в них суще¬
ственного следа. Но одна из его книг представляет для нас большой интерес, а
именно его «Теория гражданских законов» (Theorie des loix civiles. 1767). Она
интересна нам не его нападками на Монтескьё и не благодаря язвительному
ответу Мореля, а тем, что в ней развернута тщательно разработанная исто-
512
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Эта социологическая основа предоставила Марксу большую часть
гвоздей, необходимых для развешивания его пылких лозунгов.
Поскольку историки интересуются главным образом этими фра¬
зами — независимо от того, восхищают они их или возмуща¬
ют, — трудно добиться согласия относительно истинной приро¬
ды чисто экономической части марксистской системы. Эта оче¬
видная истина, насколько это касается чистой теории,
заключается в том, что Маркс должен рассматриваться как эко¬
номист-«классик» или, точнее, как член группы рикардианцев.11
Рикардо был единственным экономистом, которого Маркс счи¬
тал своим учителем. Я подозреваю, что он вывел свою теорию
из идей Рикардо. Но значительно важнее объективный факт,
заключавшийся в том, что Маркс использовал аппарат Рикардо:
он принял концептуальный план Рикардо, и проблемы предста¬
ли перед ним в формах, которые им придал Рикардо. Несомнен¬
но, он преобразовал эти формы и в итоге пришел к совершенно
другим выводам. Но он всегда поступал таким образом, т. е.
начинал с Рикардо, а затем подвергал его критике. Критика
Рикардо была методом чисто теоретической работы Маркса.
Здесь мы можем привести только три наиболее характерных
примера: Маркс по существу принимал теорию ценности Рикар¬
до (см. ниже, глава 6) и защищал ее с помощью аргументов
Рикардо, но, признавая, что исходя из теории Рикардо ценно¬
сти не могут быть пропорциональны ценам, он попытался выра¬
ботать другую теорию соотношения между ними; Маркс, идя по
пути Рикардо, столкнулся, как и он, с проблемой прибавочной
ценности, но, признавая, что решение Рикардо вовсе не было
подлинным решением проблемы, развил свою теорию эксплуа¬
рическая социология, центральной темой которой было порабощение масс. Я не
знаю, имела ли книга большое влияние, но, по крайней мере как симптом, она
стоит у источников идеологии, которой Маркс и многие другие, причем среди
них были и несоциалисты, заменили капиталистическую реальность; эта идео¬
логия еще и сегодня питает энтузиазм незрелых умов. Лэнг дал не только кар¬
тину, но и дух, в котором ее следует воспринимать. Поясним это на примере.
Лэнг принимает теорию, гласящую, что на заре цивилизации существовало сель¬
скохозяйственное население, жившее в основном в равных условиях, а феодаль¬
ное общество возникло в результате покорения этого населения воинственными
племенами, осевшими на их землях и ставшими их хозяевами. В пользу эт'/й
теории можно многое сказать, и она принята многими историками, изучающи¬
ми доисторический период. Однако в результате этого покорения не только по¬
явились хозяева и рабы, но и возникло все, что мы включаем в понятие «куль¬
тура*. Но Лэнг не замечал этого. Для него имел значение только факт порабо¬
щения, и ничего больше. А его вывод не более чем моральное возмущение.
11 Отсюда следует, что с точки зрения теории Маркс относился к ан¬
глийским экономистам. И это действительно было так.
Глава 1. Введение и план
513
тации исходя из рикардианской схемы. Маркс полностью, вплоть
до деталей, принял теорию технологической безработицы Ри¬
кардо, но, считая ее непригодной для своих целей, попытался
превратить в общий «закон» то, что Рикардо предусматривал
только как возможность. Надеюсь, эти вопросы прояснятся по
мере нашего продвижения вперед (главы 5, 6). Упоминая эти
проблемы, мы забегаем несколько вперед, чтобы пояснить мои
утверждения о том, что Рикардо был учителем Маркса и что
Маркс в своей работе все же пользовался найденными им инст¬
рументами анализа, — разумеется, трансформировав их, — а не
теми, что создал сам. Это всего лишь еще один способ выразить
мысль о том, что, каким бы исключительным феноменом ни
был Маркс в некоторых отношениях, как теоретик-аналитик он
был человеком своего времени; этот факт создал много трудно¬
стей для его последователей, чувствовавших себя неспособными
допустить, что Маркс когда-либо может в чем-нибудь устареть.
Так или иначе, чтобы прояснить вопрос, который представ¬
ляется нам важным, я строго ограничился в предыдущем абзаце
рассмотрением теоретической техники Маркса. Однако в марк¬
систской теории есть две черты, выходящие за рамки техники.
И эти черты не связаны с определенным периодом. Одной из
них является его «экономическая таблица» (tableau economique).
В своем анализе структуры капитала Маркс вновь развивал по¬
ложения Рикардо. Но здесь имеется элемент, обязанный своим
происхождением не Рикардо, а Кенэ: Маркс был одним из пер¬
вых, кто попытался выработать наглядную модель капиталисти¬
ческого процесса.12 Вторая черта еще важнее первой. Теория
Маркса является эволюционной в совершенно особом, только ей
присущем смысле, она пытается раскрыть механизм, который
просто в результате своей работы, без помощи внешних факто¬
ров, преобразует имеющуюся структуру общества в другую.13
12 Следующим экономистом, попытавшимся испробовать свои силы в ре¬
шении этой задачи, был Бём-Баверк (см. ниже, часть IV, главы 5, 6). Сходство
между обеими теориями завуалировано фразеологией и всякого рода мишурой,
но оно тем не менее реальное и достаточно близкое.
13 Иногда марксологи называют методы исследования Маркса «истори¬
ческими». Это можно понимать двояко: во-первых, разные части марксистс¬
кой теории должны были, по замыслу Маркса, относиться к разным обще¬
ственным строям; во-вторых, имеется в виду упомянутая выше «эволюцион-
ность*. Применительно к марксистской теории этот эпитет можно поддержать
в обоих значениях. Однако его все же следует признать неудачным, так как он
обладает и другими значениями, не имеющими отношения к марксистской
теории. Среди них есть то, которое первым приходит в голову, когда звучит
слово «исторический*. Эволюционный аспект теории Маркса рассматривается
в главе 3, § 4Ь.
514
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
IV. Это все, что отведенное в книге место позволяет нам
сказать о марксистской системе в целом и о том, каким обра¬
зом составные части этой системы будут освещены в данной
работе.14 Дальше должно следовать руководство для читателя,
но я чувствую себя неспособным представить таковое. Маркс
был очень многословным и часто повторяющимся автором, и,
за исключением первого тома «Капитала», его теоретические
работы столь неполно отражают аргументацию исследователя,
что невозможно с какой-либо уверенностью выделить наиболее
важные положения. Вместо того чтобы пытаться выполнить
невыполнимую задачу, я отошлю моих читателей к книге док¬
тора Суизи (это работа превосходного теоретика и памятник
непоколебимой лояльности), которая представляет экономиче¬
скую теорию Маркса в наиболее благоприятном свете и, кроме
того, является лучшим введением в марксистскую литературу,
какое мне известно*15
Сославшись на эту книгу, я ограничусь следующими со¬
ветами.
Не имеет смысла читать избранные отрывки из произведе¬
ний Маркса или только первый том «Капитала». Экономист,
желающий изучить творчество Маркса, должен примириться с
мыслью о необходимости внимательно ирочесть все три тома
14 Возможно, читатель не нуждается в дополнительном пояснении, до ка¬
кой степени это освещение неполно. Все же имеется один вопрос, заслуживаю¬
щий особенно пристального внимания. Я подчеркивал, что Смит и Рикардо
оказали влияние на Маркса. Я упомянул о влиянии Кенэ как о возможном,
поскольку модель Маркса могла быть разработана независимо от Кенэ на основе
теории Рикардо. Но я не упомянул еще о некоторых влияниях. Многие из них
были обнаружены другими историками, а поскольку Маркс знал почти всю
имеющуюся литературу, то возможность их правоты нельзя исключить. Но не
существует неоспоримых доводов в пользу существования других влияний, за
исключением того факта, что он читал, анализировал и критиковал очень мно¬
гих авторов. Поэтому ради экономии места в книге я решил не упоминать выд¬
вигаемых по этому поводу предположений. Действительно, осознав важность
влияния Рикардо, которое Маркс ни в коей мере не скрывал, а также масштаб
интеллекта Маркса, автоматически перестаешь интересоваться подобными пред¬
положениями, не говоря уже об обвинениях в плагиате.
15 Sweesy Paul М. The Theory of Capitalist Development. 2nd ed. 1946. Моя
рекомендация не подразумевает полного согласия с интерпретацией Суизи, осо¬
бенно с его попыткой сделать из Маркса кейнсианца. Обратите внимание на
хорошо подобранную библиографию, к которой я могу добавить только один
пункт: W. Lexis. [Здесь Й. А. Шумпетер вставил заглавие критической работы
Бёма-Баверка «К завершению Марксистской системы» (1896). Это, очевидно,
ошибка. Вероятно, он намеревался сослаться на обзорную статью, написанную
Лексисом после опубликования III тома ♦Капитала»: Lexis W. The Concluding
Volume of Marx’s «Capital»//Quarterly Journal of Economics. 1895. Oct.]. В кни¬
ге Суизи также очень много сказано о важности вклада Борткевича.
Глава 1, Введение и план
515
«Капитала» и все три тома «Теорий прибавочной стоимости».16
Кроме того, не имеет смысла приниматься за груды Маркса без
подготовки. Он сложный автор, а кроме того, особенности его
научного аппарата не позволяют понять его труды без достаточ¬
ного знания экономической теории той эпохи, в частности Ри¬
кардо, и экономической теории вообще. Эти моменты тем более
важно учесть, что необходимость такой работы не лежит на
поверхности. Вновь призываю читателя быть настороже, чтобы
его не ввели в заблуждение следы гегелевской терминологии.
Далее мы покажем, что Маркс не допустил влияния гегелев¬
ской философии на свой анализ, но иногда он использовал тер¬
мины в специфически гегелевском значении, и читатель, во¬
спринимающий эти термины в их обычном значении, упустит
смысл высказываний Маркса. И наконец, читатель, стремящий¬
ся не только к получению первоначальных знаний, но и к до¬
стижению иных целей, должен, конечно, научиться отличать
факты и логически корректную аргументацию от идеологиче¬
ских миражей. Маркс сам нам в этом поможет: иногда, отчасти
осознавая свое идеологическое заблуждение и все лее защищая
свою идеологию, его язвительная риторика достигает высшей
точки, и это обычно происходит там, где допускается ошибоч¬
ная аргументация.
16 Разумеется, необходимо также изучить «Коммунистический манифест».
Но для любой цели, исключая цель стать марксологом, больше нечего добавить,
кроме «Классовой борьбы во Франции», статей, написанных в 1848 -1850 гг. и
вылущенных в виде книги с введением Энгельса в 1895 г. Изучать переписку
Маркса необходимо только марксологу.
Глава 2
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ
ОБСТАНОВКА
1. Экономическое развитие
2. Свободная торговля и международные отношения
3. Внутренняя политика и Sozialpolitik
4. Финансовая политика Гладстона
5. Золото
В течение примерно десяти лет, предшествовавших Француз¬
ской революции, стали видны некоторые черты той социальной
и политической модели, которая после прекращения революци¬
онных и наполеоновских войн и преодоления их прямых по¬
следствий установилась и существовала в той или иной степени
до конца XIX в. Нам представляется желательным коснуться
нескольких ее основных черт хотя бы для того, чтобы испра¬
вить некоторые предвзятые мнения, возможно сложившиеся у
читателя, и смягчить искаженные однозначные оценки, кото¬
рые давались ей в различных идеологических традициях.
При осуществлении этой задачи нам предстоит борьба с
уже известной нам трудностью. Мы попытаемся наглядно пред¬
ставить экономическую и социальную структуру (разумеется, в
процессе непрестанных изменений) и культурную надстройку,
либо связанную с ней, либо, согласно марксистской доктрине,
порожденную ею, которую мы назовем цивилизацией, духом
времен, или Zeitgeist.1 Но этот дух времени (Zeitgeist) не явля¬
ется единым целым. Он всегда представляет собой несовершен¬
ный синтез противоречивых элементов, и его нельзя охаракте¬
1 Смысл марксистского термина Oberbau удовлетворительно передается
буквальным переводом «надстройка». Но для немецкого слова Zeitgeist нет точ¬
ного эквивалента, поэтому я намерен его использовать (как и другие иностран¬
ные термины, не поддающиеся точному переводу) так же, как американские
физики пользуются немецким термином Eigenschwingung «собственные коле¬
бания^ а американские философы пользуются немецким термином Welt¬
anschauung <мировоззрение>.
Глава 2. Социально-политическая обстановка
517
ризовать посредством нескольких согласованных «принципов».
Наиболее очевидная причина указанного положения состоит в
том, что в любой период времени экономическая и социальная
структура общества, а также Zeitgeist содержат элементы, про¬
исходящие из исторически предшествующих структур. Но име¬
ются другие, более существенные причины, труднее поддающи¬
еся объяснению. Они делают невозможным анализ всего проис¬
ходящего в данном общественном организме в терминах
процессов, соответствующих его имманентной логике, и процес¬
сов, порождаемых сопротивлением пережитков, или еще более
поверхностный анализ в терминах «прогресса» и «реакции». Кон¬
цептуальная схема, которую мы собираемся использовать, сви¬
детельствует об этой трудности. В целом можно утверждать,
что, хотя господство буржуазии достигло высшей точки по¬
зднее, именно в рассматриваемый период восхождение делового
класса было почти беспрепятственным, почти неоспариваемым.
В великих державах буржуазия не имела политической власти,
наиболее значительные исключения составили Соединенные
Штаты и семнадцать лет режима Луи-Филиппа во Франции. Но
правительства всех стран, какими бы небуржуазными они ни
были по происхождению и структуре, не исключая тех, что были
признаны буржуазной оппозицией наиболее «реакционными»,
поддерживали экономические интересы делового класса почти
безоговорочно и делали все для их защиты.2 Еще более важно
то, что они действовали в духе laissez-faire, т. е. согласно тео¬
рии, которая утверждает, что лучший путь содействия экономи¬
ческому развитию и всеобщему благосостоянию заключается в
избавлении от пут экономики частного предпринимательства и
предоставлении ее самой себе. Именно это мы будем подразуме¬
2 Прусское правительство эры Штайна—Харденберга, австро-венгерское
правительство в период с 1849 по 1859 г. и российское правительство на протя¬
жении всего периода являются наиболее поразительными примерами админи¬
страций, которые, несмотря на самодержавный характер правления, придержи¬
вались в отношении принципов и тенденций экономической политики того, что
я собираюсь назвать экономическим либерализмом. Это может вызвать удивле¬
ние. Но единственной его причиной является то обстоятельство, что в начале
рассматриваемого периода эти страны были очень далеки от состояния личной
свободы в экономической сфере, и продвижение к такому состоянию (особенно в
России) было столь медленным, что данная тенденция не проявилась там столь
наглядно, как в Англии. Однако изучение любой экономической истории Евро¬
пы и до некоторой степени комментарии, содержащиеся в нашем тексте, убедят
читателя в нашей правоте. Этот факт имеет первостепенную важность для по¬
нимания экономической литературы рассматриваемого периода. Учение Смита
в Пруссии и России не было только лишь увлечением оппозиции, его цитадель
была в среде консервативной бюрократии.
513
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
вать в данной книге под «экономическим либерализмом». Реко¬
мендуем читателю запомнить это определение, поскольку начи¬
ная приблизительно с 1900-х и особенно с 1930-х гг. данный
термин приобрел другое (в действительности противоположное)
значение; в качестве высшего, если и не преднамеренного ком¬
плимента системе частного предпринимательства ее враги сочли
разумным присвоить это название. *
Под «политическим либерализмом», который необходимо
отличать от экономического либерализма, как достаточно под¬
робно объяснено в нашей сноске, мы подразумеваем правитель¬
ство, опирающееся на парламент, свободное участие в выборах
и расширение избирательного права, свободу печати, отделение
церкви от государства, суд присяжных и т. д., включая сокра¬
щение государственных расходов и мирную, хотя не обязатель¬
но пацифистскую внешнюю политику. Это была программа3
первой фазы Французской революции. Тенденция к ее осуще¬
ствлению со временем проявлялась повсюду. Но скорость ее осу¬
ществления была самой разной в разных странах; значительно
различались также сочетания сил и обстоятельств, влиявшие на
каждый шаг, сделанный в этом направлении.
Темпы превращения делового класса в сторонника политиче¬
ского либерализма также существенно различались — и не только
в разных странах, но и между разными подгруппами буржуа¬
зии. Даже экономический либерализм приветствовался не по¬
всюду и не всем деловым классом; к политическому либерализ¬
му большое число представителей этого класса относилось как
к пасынку. Сторонники испанской конституции 1811 г., кото¬
рые первые назвали себя либералами (liberales), не получили
поддержки всей буржуазии. Не получили ее и французские ли¬
бералы (ИЫгаих) 1820-х гг. Это было крыло, получившее всего
лишь полупризнание делового класса, а также внешнюю под¬
держку со стороны интеллектуалов и масс, оно навязывало про¬
грамму политического либерализма не вполне желающему этого
большинству, хотя в итоге это большинство перешло на сторону
либералов. В Англии это весьма явно проявилось в том, что
сначала виги, а затем сторонники Пальмерстона испытывали
давление небольшой группы, известной как «радикалы». Эта
3 Некоторые пункты этой программы спорны. Например, люди, чье право
называться политическими либералами нельзя отрицать, выступали против бес¬
платного народного образования. Не все либералы поддерживали свободу учас¬
тия в выборах, в то время как некоторые консерваторы выступали в ее под¬
держку.
Глава 2. Социально-политическая обстановка
519
группа, или по крайней мере ее интеллектуальное ядро — «фи¬
лософские радикалы», представляет для нас особый интерес,
поскольку некоторые английские экономисты принадлежали к
ней или относились к числу сочувствующих. Но в отличие от
своих последователей в более поздние времена такие радикалы
вовсе не были радикалами в области экономической политики.
Некоторые из них, в частности Дж. С. Милль, ожидали, что в
более или менее отдаленном будущем возобладает совершенно
иная организация экономической деятельности. Однако в то
время они были экономистами-либералами в определенном выше
смысле (теперь мы должны были бы назвать их консерватора¬
ми). Достаточно широкое поле для деятельности их радикализм
нашел в чисто политической сфере. Более того, в начале перио¬
да политика laissez-faire и, в частности, свободной торговли еще
не утвердилась. Она была тем, за что предстояло бороться, чем-
то свежим, а не застойным, ощущалась как «прогрессивная».
Она притягивала, а не отвращала большинство интеллектуалов.
Их идея реформы заключалась в очищении экономической сис¬
темы от того, что они рассматривали как ненужные «помехи»,
чтобы таким образом позволить полностью развиться системе
laissez-faire.4 Они поддерживали новый Закон о бедных и выс¬
тупали против чартизма, еще менее они сочувствовали появив¬
шимся тогда группам социалистов.5
Таким образом, корреляция интересов и позиций делового
класса и либерализма никак не была совершенной. Кроме того,
как мы уже отмечали, буржуазия подвергалась давлению не
только со стороны своего левого крыла. Консервативные прави¬
тельства — и не только автократические, но и английские кон¬
сервативные правительства — внесли важнейший вклад в про¬
движение к экономическому либерализму. Кроме того, группы,
слои, партии некапиталистического происхождения в целом сто¬
яли на своем, хотя временами им и приходилось уступать. Об
4 Отсюда можно сделать вывод, что Маркс и марксисты должны были
испытывать презрение к буржуазному радикализму (хотя они перенесли свое
презрение и на более поздний радикализм), что они должны были рассматри¬
вать радикалов как притворщиков, которые в действительности хотели сохра¬
нить то, что якобы собирались перестроить. Но хотя наличие такого мнения у
людей, чувствовавших себя конкурентами буржуазного радикализма, объясни¬
мо, оно тем не менее ошибочно, поскольку: 1) радикалы и ведомые ими простые
либералы помогли трудящимся добиться больших успехов даже в экономичес¬
кой области; 2) их политическая деятельность создала условия для возникнове¬
ния многочисленных социалистических партий.
5 О чартистском движении см. книгу М. Ховелла (Hovell М. Chartist
Movement. 1918).
2 Зак. 3169
520
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
этом свидетельствует как политическая история, так и история
религии данного периода. Действительно, рассматриваемый пе¬
риод начинается и заканчивается десятилетиями преобладания
равнодушия к вопросам религии или даже активной секуляри¬
зации* Но между наполеоновскими войнами и 1860-ми гг. актив¬
ность католической церкви заметно оживилась, а влияние ее
возросло. Параллельно усилилась роль религии в протестант¬
ских странах, особенно в Англии (евангелическое движение с
одной стороны, оксфордское — с другой). Различные течения
мысли в нерелигиозной сфере в данный период также не вписы¬
вались в какую-либо простую схему. Возникла демократия тори.
Наивный радикализм (а философы-радикалы, конечно, были на¬
ивны), разумеется, интерпретировал все это как пережитки. Толь¬
ко следующий период показал, что, думая, будто они борются с
прошлым, радикалы в действительности боролись с будущим.
Обзор интеллектуальной атмосферы того периода и некото¬
рых достижений в областях, представляющих особый интерес
для экономиста, мы представим в следующей главе. Остальная
часть данной главы будет посвящена обзору политики рассмат¬
риваемого периода. Ради краткости мы почти полностью огра¬
ничимся экономической политикой и английским опытом.
1. Экономическое развитие
Либеральное интермеццо повсюду, но наиболее ярко в Анг¬
лии, ассоциировалось с экономическим развитием, которое, на¬
сколько мы можем судить, было беспрецедентным (речь идет о
достижениях начала и середины эпохи железных дорог). Было
легко приписать эту впечатляющую череду неоспоримых успе¬
хов политике экономического либерализма, объявив ее главной
или даже единственной причиной успехов. Читатель поймет, что,
какой бы неадекватной ни была эта теория, она вовсе не явля¬
лась полностью ошибочной. Нет сомнения, что в исторических
условиях той эпохи освобождение от пут энергии, устремляв¬
шейся в сферу бизнеса, в сочетании с политикой, гарантирую¬
щей бизнесмену возможность спокойно пользоваться плодами
успеха и одновременно ясно показывающей ему, что в случае
неудачи он не может ожидать никакой помощи, должно было
придать экономике дополнительный импульс. Эта политика пре¬
возносилась до тех пор, пока аргументы, в силу повторения, не
стали избитыми. Таким образом, система продолжала оправды¬
вать себя в глазах большинства наблюдателей того времени, даже
Глава 2. Социально-политическая обстановка
521
тех, кто, подобно Дж. С. Миллю, не питал к ней симпатии.
Столь самодовольная констатация «прогресса» кажется нам стран¬
ной, поскольку мы рассматриваем ту эпоху с других точек зре¬
ния, с другим настроением — нам ненавистна атмосфера претен¬
циозных домов набирающих силу промышленников почти так
же, как убогие жилища их работников. Но давайте вспомним,
что многое, вызывающее у нас теперь отвращение, было своего
рода детскими болезнями, причем некоторые из них начали под¬
даваться излечению уже во времена гневных нападок Маркса.
Экономическое обещание, которое система свободного предпри¬
нимательства давала всем, не было пустым: уровень жизни масс
оставался низким, но он почти неуклонно рос; все большее ко¬
личество работников вступало в ряды наемных работников, труд
при росте реальных ставок заработной платы, лозунг «бесплат¬
ного завтрака» (free breakfast table), выдвинутый английскими
фритредерами, был, возможно, наименее вводящим в заблужде¬
ние лозунгом, когда-либо изобретенным политиками. К тому же
критики того времени и более поздних периодов — как консер¬
ваторы, так и социалисты — никогда в достаточной мере не
понимали, до какой степени политика социального обеспечения
следующего периода стала возможной благодаря экономическо¬
му развитию первых трех четвертей XIX в. и политике, поощря¬
ющей это развитие. В этом смысле у нас нет причин отказывать
в честности или компетентности экономистам того времени или
объявлять их жертвами идеологических заблуждений.
2. Свободная торговля и международные отношения
Английские защитники свободной торговли претендовали
на универсальную применимость их аргументации. По их мне¬
нию, свободная торговля была абсолютной мудростью на все вре¬
мена и для всех стран; тот, кто отказывался соглашаться с этим,
был или дураком, или мошенником, или тем и другим. Но, как
уже не раз указывалось, особое историческое положение Анг¬
лии, в котором политика свободной торговли была явно полезна,
сыграло, очевидно, ббльшую роль в деле ее приобщения к этой
политике, чем элемент универсальной истины, содержащийся в
аргументации ее сторонников. Некоторую роль могла также сыг¬
рать надежда, что пример Англии заставит и другие народы при¬
общиться к свободной торговле. Однако решающие факторы и
аргументы совершенно не зависели от подобной надежды.
522
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
В 1840 г. превосходство английской промышленности в обозри¬
мом будущем было неоспоримо. Дешевизна сырья и продуктов
питания могла бы только упрочить его. Это не было заблужде¬
нием: страна была так удовлетворена тем, что приняла за ре¬
зультат этой политики, что всякая ее критика фактически пре¬
кратилась до наступления депрессии 1880-х гг. Даже надежда
на то, что другие страны последуют примеру Англии, в течение
нескольких десятилетий не признавалась иллюзорной. Хотя Анг¬
лия оставалась единственной великой державой, принявшей сво¬
бодную торговлю, все другие страны в разные периоды времени
и в разной степени также проявляли тенденцию к ее внедрению.
Так Пруссия, а затем Германская империя продвигались от Прус¬
ского тарифа 1818 г. к договорам Каприви 1891-1894 гг. в на¬
правлении, приблизительно соответствующем принципам свобод¬
ной торговли.1 Англо-французский договор I860 г. (договор Кобде-
на—Шевалье) символизировал важный, хотя и краткий, перерыв
в традиционно протекционистской политике Франции. Следует
отметить, что на Европейском континенте политика свободной
или почти свободной торговли никогда так сильно не поддержи¬
валась общественным мнением, как в Англии, — она либо навя¬
зывалась чиновниками, как в Германии, либо правителями, —
такими как Наполеон III, — сторонниками либеральной доктри¬
ны в этих вопросах. Те экономисты, которые, как большинство
французов, были сторонниками свободной торговли, не находи¬
ли широкой поддержки в обществе. В Соединенных Штатах сво¬
бодная торговля также никогда не пользовалась популярностью,
разве что у экономистов, да и то не у всех. Разумеется, это
вполне объясняется различными условиями в разных странах и
дает нам возможность более благоприятно толковать взгляды эко-
номистов-протекционистов этих стран, чем это делали ярые фрит¬
редеры. Здесь нет необходимости пересказывать драматическую
историю обращения Англии к политике свободной торговли.
Однако двумя аспектами этой истории мы не вправе пренебречь.
Во-первых, заслуга в одобрении политики свободной тор¬
говли парламентом полностью принадлежит консервативной
партии. Первые реальные шаги в направлении свободной тор¬
говли были предприняты накануне Французской революции лор¬
1 Этот факт несколько заслонил ходы и контрходы, предшествовавшие
заключению Таможенного союза 1834 г., и время от времени имевшие место
уступки отдельным протекционистским интересам. В целом политика Тамо¬
женного Союза и Германской империи до конца XIX в. надлежащим образом
охарактеризована вышеприведенной фразой. Мягкий протекционизм Бисмарка
исходил в основном из фискальных соображений.
Глава 2. Социально-политическая обстановка
523
дом Шелберном и Питтом-младшим. Дальнейшие шаги в этом
направлении были возобновлены в 1820-е гг. Хаскиссоном. По¬
литика свободной торговли, включая наиболее трудный вопрос
отмены пошлин на ввоз зерна, в основном проводилась консер¬
вативным правительством сэра Роберта Пиля. Хотя его кабинет
и партия сели на мель, все же остается правдой, что правитель¬
ство, по большей части состоявшее из землевладельцев, придер¬
живалось политики, явно направленной против экономических
интересов собственного класса, а также наиболее тесно связан¬
ного с ними класса фермеров. Интерпретируйте сказанное как
угодно, но не забудьте поразмышлять над этим интереснейшим
феноменом политической социологии. Промышленники и тор¬
говцы, нагнетавшие пар в машину политики свободной торгов¬
ли, — это другое дело. Следует упомянуть петицию торговцев
1820 г., поскольку она была составлена одним из ведущих уче-
ных-экономистов того времени — Томасом Туком. И это наша
единственная возможность упомянуть в истории экономическо¬
го анализа обоих героев Лиги против хлебного закона: Ричарда
Кобдена и Джона Брайта.2
Во-вторых, политика свободной торговли означает нечто зна¬
чительно большее, чем особый способ решения вопросов внешней
торговли. В действительности можно сказать, что это наименее
важный вопрос — человек может быть фритредером, даже если
на него не производят сильного впечатления чисто экономические
аргументы в пользу свободной торговли как таковой. Легко уви¬
деть, и до некоторой степени мы в этом сейчас убедимся, что
политика свободной торговли соотносится с другими видами эко¬
номической политики так, что как по политическим, так и по
экономическим соображениям эти другие виды политики трудно
проводить без политики свободной торговли и наоборот. Другими
словами, свободная торговля — это всего лишь элемент всеобъем¬
лющей системы экономической политики, и ее нельзя обсуждать
отдельно от других элементов. Но это еще не все. Действительно
важно указать, что система экономической политики обусловли¬
вает (и сама в свою очередь испытывает обратное влияние) нечто
еще более широкое, а именно общую политическую и нравствен¬
ную позицию, или видение, которое проявляется во всех областях
2 Несмотря на все мои попытки оправдаться, тот факт, что в данной книге
эти великие имена упомянуты лишь вскользь, может показаться неприличным.
Но единственное, что я могу сделать, — это отослать читателя к двум мастер¬
ски написанным биографиям, которые он может прочесть с удовольствием и с
пользой для себя. Речь идет о книгах лорда Морли {Lord Morley. Life of Richard
Cobden) и Дж. М. Тревелиана (Trevelyan G. M. Life of John Bright).
524
Часть III. С 17$0-х по 1870-е tt.
общенациональной и международной жизни и может быть связа¬
но с утилитаризмом,3 Эта позиция, которую ее враги стали назы¬
вать «маячестеризмом», в действительности была позицией Коб-
дена и Брайта. Среди многих ее проявлений для нас особенно
важны колониальная и внешняя политика. Колонии обычно
приобретались с единственной целью их подчинения и эксплуата¬
ции в интересах метрополии и недопущения подобных действий
со стороны других государств. С точки зрения манчестерской
школы, отсутствуют даже экономические аргументы в пользу осу¬
ществления этих действий, не говоря уже о политических. Подоб¬
но другим странам, колонии существуют сами по себе; они долж¬
ны иметь самостоятельное управление и не обязаны предостав¬
лять метрополии какие-либо особые торговые преимущества
(обратное также справедливо). Все это не осталось только в обла¬
сти философии или агитации. Были предприняты некоторые прак¬
тические шаги на пути к указанной цели. Английская политика
по отношению к Канаде, представленная в отчете лорда Дурхэма,
в то время была наиболее важным таким шагом.4 Разумеется, от
этого курса было много отступлений.
Международную политику как в период Священного Союза,
так и позднее нельзя проанализировать кратко. Однако что ка¬
сается Англии, можно отметить несколько фактов, которые, хотя
вряд ли представляют собой преобладающую практику, все же
указывают на существование тенденции, согласующейся с расту¬
щим значением свободной торговли. Наиболее важным из этих
фактов являлась деятельность второй администрации Пиля, от¬
менившей хлебные законы: ее здравое и ответственное управле¬
ние иностранными делами и отказ видеть интересы Англии во
всем, что случается на земле, были важным знамением времени.
Другим важным фактом является принятие принципа (Каннинг)
поддержки народов, «сражающихся за правое дело своего осво¬
бождения», или, с некоторыми оговорками в отношении Герма¬
нии, поддержки народов, борющихся за национальное единство.
В то время слово «национализм» еще не имело дополнительного
значения, приобретенного им впоследствии, и национализм был
союзником, а не врагом буржуазного либерализма или чего-то
стоящего левее его (Мадзини). Кроме того, несмотря на то что
3 В Англии это родство было очевидным, но оно не обязательно. Имеются
другие системы мышления, порождающие ту же самую позицию.
4 См. изд. Чарльза П. Лукаса (Lucas Charles P. Lord Durham’s Report on
the Affairs of British North America* 1912). Лорд Дурхэм (1792-1840) предста¬
вил свой отчет в 1839 г.
Глава 2. Социально-политическая обстановка
525
данный период ознаменовался многочисленными войнами, це¬
лый ряд их был предотвращен благодаря новой позиции, приме¬
ром которой служат отношения между Англией и США во время
гражданской войны. Самое важное, что критике подвергались
попытки возбудить дух агрессии или подозрительности и посе¬
ять семена войны, которые, конечно, предпринимались в тече¬
ние всего периода. В качестве примера приведу весьма характер¬
ную борьбу Кобдена за лучшее взаимопонимание с Францией и
его не менее примечательную борьбу с Уркартом.5 В парламенте
Гладстон стал (и остался) самым ярким выразителем новой по¬
зиции и украсил ее всем великолепием своей риторики.6
3. Внутренняя политика и Sozialpolitik1
Мы должны помнить, что в разных странах существовали
разные условия и в результате формировались разные варианты
политики и различные точки зрения экономистов даже если осно¬
вополагающие принципы были одинаковыми. Так, отмена крепо¬
стного права в России и аграрные реформы в Германии и Австрии
(так называемое освобождение крестьян) были, несомненно, заду¬
маны и проведены в духе экономического либерализма: идея пре¬
вращения крестьянина в свободного собственника участка земли
и предоставления ему возможности жить на свои средства была,
как это ни удивительно и даже абсурдно, радикальной. Но во
Франции это было сделано во время Революции; земельная систе¬
ма Англии в тот период не имела проблем, требующих безотлага¬
тельного решения, а аграрные проблемы Ирландии носили совер¬
шенно иной характер. Аналогично этому уставы, сковывающие
или защищающие ремесленные цехи, а также другие промыш¬
ленные сектора в Англии, к этому времени уже были отменены;
5 Дэвид Уркарт, бывший дипломат, основал в 1835 г. периодическое изда¬
ние Portfolio, а позднее — комитеты по иностранным делам, осуществлявшие
мощную пропаганду активной внешней политики. Кобден подверг уничтожаю¬
щей критике возможные преимущества последней, высмеял высокомерных и
невежественных дипломатов и политиканов и в целом эффективно противодей¬
ствовал Уркарту.
6 Возможно, лучшим и, несомненно, наиболее приятным способом для
читателя удовлетворить свою любознательность по этому вопросу является чте¬
ние великолепной биографии Гладстона, написанной лордом Морли (Lord Morley.
Life of William Ewart Gladstone: In 3 vol. 1903). К этой книге рекомендую обра¬
титься и тем, кого интересуют другие вопросы, затронутые в данной главе.
1 Как я уже говорил, я предпочитаю слово, понятное всем, даже если оно
иностранное, слову, нуждающемуся в объяснении. Поэтому мы везде будем
пользоваться термином Sozialpolitik.
526
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
во Франции их опять-таки разрушила Революция; в других стра¬
нах они были устранены в разное время и в разной степени. На¬
пример, в Пруссии это произошло в результате реформ Штайна—
Харденберга после битвы при Иене. Однако эти различия не были
обусловлены применением различных экономических принципов,
хотя некоторые авторы объясняли их именно этим. Дело было
просто в разных социальных условиях, в различных экономиче¬
ских структурах, существовавших в разных странах в начале рас¬
сматриваемого периода. Далее, Англия полностью переработала
закон об акционерных компаниях. До некоторой степени это было
сделано во всех странах, и везде утвердилась тенденция «либера¬
лизовать» законы о компаниях и сокращать государственный кон¬
троль (до краха 1873 г., после которого некоторые дерегулирую¬
щие меры были отменены). Однако проведенные мероприятия дали
весьма неодинаковые результаты.
Значительные различия в политике, проводимой в таких об¬
ластях, как религия, пресса, уголовное и гражданское право, об¬
разование и т. д., в рамках одной страны в различные периоды, а
также между разными странами, объясняются применением раз¬
ных принципов, а также неодинаковостью существующих в этих
странах условий. Например, в Англии после восстановления пре¬
жних гражданских свобод по окончании наполеоновских войн
стандартными объектами текущей неэкономической политики были
свобода католического вероисповедания, парламентская реформа —
поначалу привилегия либералов, затем инициативу перехватили
консерваторы Дизраэли2 — и Ирландия. Но нас интересует в ос¬
новном английская Sozialpolitik этого периода.3
1 В Англии борьба за предоставление избирательных прав массам велась
исключительно между группами, принадлежащими к высшим классам, а са¬
мим массам оставалось только стоять в стороне и выражать свое отношение
одобрительными или неодобрительными возгласами. Это интересное явление
хорошо иллюстрирует характерную трудность политической интерпретации.
Тактика играла большую роль в позициях, занимаемых вигами и тори: вопрос
о свободе католического вероисповедания «вернул вигов к парламентской ре¬
форме ♦ , а парламентская реформа вигов, в свою очередь, обратила тори к даль¬
нейшей парламентской реформе. Но тактика — это еще не все. Что-то есть в
заявлении Дизраэли, что консерватизм его типа (демократия тори) представля¬
ет истинные интересы и чувства масс, а следовательно, должен обратиться к
массам за поддержкой.
а Как читатель, вероятно, и ожидал, патерналистские тенденции предше¬
ствующего периода лучше сохранились в некоторых странах континентальной
Европы. Но следует добавить кое-что еще. Во Франции до прихода к власти
Наполеона III социалистические движения имели мало практического значе¬
ния и лишь вызывали резкую враждебность между классами. Но тем не менее
существовали авторы, предвосхищавшие правительственную Sozialpolitik более
позднего времени. Наиболее выдающимся из них был Шарль Дюпон-Уайт
(Dupont-White; 1808-1878) — см. его работы Essai sur les relations du travail
Глава 2. Социально-политическая обстановка
527
Английское трудовое законодательство развивалось по трем
направлениям. Во-первых, существовало фабричное законодатель¬
ство, ограничивавшееся в основном защитой женщин и детей.4
Во-вторых, в 1824 г. были отменены различные законы, запре¬
щающие объединения рабочих, хотя полная легализация проф¬
союзов произошла только в 1871 и 1875 гг. В-третьих, Акт о
внесении поправок к Закону о бедных был принят в 1834 г.
Кроме других соображений для нас этот факт важен еще и по¬
тому, что данная поправка была основана на докладе Эдвина
Чедуика, написанном совместно с одним из ведущих экономи¬
стов того времени — Сениором. Следует четко различать два
аспекта этого акта. С одной стороны, он значительно улучшил
административный механизм выдачи пособия бедным и отме¬
нил многое из того, что и сейчас могло бы рассматриваться как
злоупотребление. Это было признано почти всеми, хотя некото¬
рые критики нашли недостатки в административной схеме акта.
В любом случае данный аспект не представляет для нас интере¬
са. С другой стороны, акт исходил из некоторых экономических
принципов, не имеющих отношения к нашей теме. Принципы
эти были далеко не новы. На самом деле они были столь же
стары, как и споры по поводу Закона о бедных: акт просто
принял взгляды одной из сторон, участвующих в споре. Иначе
говоря, он ограничил помощь беднякам их содержанием в ра¬
ботных домах и в принципе запретил выдачу пособия тем, кто в
них не живет;5 идея заключалась в том, что нельзя обрекать на
голодную смерть трудоспособного безработного, пребывающего
в нужде, но содержать его следует в полутюремных условиях.
Интерпретация этой политики является крайне деликатным
делом. Мы можем лишь рассмотреть различные группы возника¬
ющих проблем. Прежде всего, эти политические меры не должны
рассматриваться отдельно. Они составляли часть системы, пред¬
лагавшей рабочему классу и нечто другое. Если мы по достоинству
оценим влияние политики свободной торговли на реальную зара¬
avec le capital (1846) и L’individu et lYtat (1857). Наполеон III и некоторые его
советники придерживались вполне передовых идей относительно социальных
реформ, которые должны были исходить от властей (socialisme autoritaire ав¬
торитарный социализм>), socialisme d’etat сгосударственный социализму и
некоторые меры действительно были приняты. Дюпон-Уайт может считаться
литературным выразителем этого типа этатизма.
4 Вместо информации, которая не может быть помещена в данной книге,
приводим ссылку на книгу Хатчинса и Харрисона (Hutchins, Harrison. A History
of Factory Legislation. New ed. 1907).
5 Вскоре выяснилось, что ввести в действие этот принцип там, где оказы¬
валось серьезное сопротивление, невозможно.
528
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ботную плату, а также все, что подразумевалось под лозунгом
«бесплатного завтрака», то у нас сложится совершенно другое
представление о результатах проведения Sozialpolitik в тот пери¬
од. Во-вторых, совершенно неясно, как эта политика вписывалась
в экономический либерализм. Например, в отношении фабрично¬
го законодательства можно с одинаковым успехом утверждать,
что оно составляло часть логики экономического либерализма или
являлось отходом от этой логики. Я предлагаю принять первое
мнение по крайней мере в том, что касается защиты женщин и
детей. В-третьих, не стоит забывать, что, несмотря на некоторую
поддержку этого фабричного законодательства со стороны либера¬
лов и радикалов (Кобден энергично отстаивал интересы детей),
основная часть политических сил, проводивших его в жизнь, со¬
стояла из консерваторов (лорд Эшли, седьмой граф Шефтсбери),
подходивших ко всему этому спектру проблем совершенно с иных
позиций. Это значительный факт, независимо от того, как мы
ответим на вопрос о совместимости социального законодательства
с логикой экономического либерализма.
Современники и более поздние критики, в частности герман¬
ские сторонники Sozialpolitik, обвиняли английских экономистов-
41 классиков» в холодном равнодушии к судьбе рабочего класса.
Прежде всего следует отметить, что данное обвинение обнаружи¬
вает отсутствие исторического подхода, что особенно странно для
германской исторической школы: человек, не одобривший зако¬
нопроект о десятичасовом рабочем дне в 1847 г., легко мог стать
последователем Нового курса в современной Америке, и мы не
имели бы оснований обвинить его в непоследовательности. Но мы
можем пойти дальше. Большинство экономистов-«классиков» под¬
держивали фабричное законодательство, особенно МакКуллох.
Отмене законов об объединениях рабочих во многом способство¬
вал Плейс — член кружка последователей Бентама,6 а Акт о
внесении поправок к Закону о бедных, почти единодушно поддер¬
жанный экономистами, имеет и другие аспекты кроме тех, кото¬
рые, как представляется нам, выражают бесчувственное отноше¬
ние к нуждающимся. В то же время нам не следует заходить
слишком далеко. Поддержка, которую оказали экономисты-«клас¬
сики» этому закону, приобретает дополнительное значение, если
учесть, что лежащая в его основе теория вполне соответствовала
их общей схеме «естественной свободы». Она также отвечала их
взглядам на численность населения и уровень заработной платы.
в Об этом интересном человеке можно узнать из книги Грэма Уоллеса
(Wallas Graham. Life of Francis Place. 1898). Это одна из лучших книг, вводя¬
щих нас в обстановку того времени.
Глава 2. Социально-политическая обстановка
529
Еще в большей мере она соответствовала их почти смехотворной
вере в способность индивидов действовать энергично и разумно,
отвечать за себя, находить работу и откладывать средства на ста¬
рость и черный день. Это, разумеется, бентамитская социология,
а следовательно, плохая социология. В этом отношении критики
были правы, как бы они ни ошибались, вменяя в вину «класси¬
кам» недостаточную социальную сознательность.7
4. Финансовая политика Гладстона
В области финансовой политики мы еще больше, чем обыч¬
но, склонны приписывать жокею заслуги, которые в действи¬
тельности принадлежат лошади.
П. Ж. Камбон был одаренным финансистом и все же, ско¬
рее всего, единственное, что читателю известно о финансах Фран¬
цузской революции, это крах бумажных денег.1 Ф. Н. Мольен
принадлежал к числу мастеров своего дела, но в условиях напо¬
леоновского режима не имел возможности проводить «великую»
фискальную политику.2 Целый ряд других финансовых деяте¬
лей также заслуживают нашего уважения, хотя их деятельность
оценивалась по-разному. И все же один человек не только обла¬
дал огромным талантом и имел беспрецедентные возможности,
но также знал, как обратить бюджеты в политические триум¬
фы, и остался в истории как великий английский финансист
эпохи экономического либерализма. Этим человеком был Глад¬
стон.8 Сосредоточим свое внимание на нем одном.
7 Не совсем верно, что все «классики* были либералами в смысле партий¬
ной принадлежности. Мальтус не принадлежал к ним. Однако остальные в боль¬
шинстве своем либералами были, поэтому есть основания говорить об «альян¬
се» экономистов-«классиков» с либеральной партией. Поэтому в силу психоло¬
гической, но не логической ассоциации позднейший упадок политического
либерализма способствовал падению престижа экономистов-«классиков». От¬
метим все же, что от признания этого факта до отождествления «систем» и их
судеб с политическими настроениями дня очень далеко.
1 Это дает мне возможность привлечь внимание читателя к составленной
Рене Стурмом обширной библиографии, посвященной финансам Франции в
XVIII в. (Stourm Rene. Bibliographie historique des finances de la France au dix-
huitieme siecle. 1895).
1 Мемуары Франсуа H. Мольена, министра финансов Франции (Mollien
Francois N. M&noires d’un ministre du tresor public. 1780-1815. Ed. 1845), мес¬
тами поднимаются до уровня научного анализа.
5 Самый значительный из триумфов Гладстона связан с бюджетом 1853 г.
Читателю было бы полезно ознакомиться с его основными чертами. С описани¬
ем политической обстановки и сохранением всего блеска красноречия они изло¬
жены в биографии Гладстона, написанной лордом Морли, на которую мы уже
ссылались.
530
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Величайшая черта гладстоновской финансовой политики,
общая для всякой «великой финансовой политики», заключается
в том, что она с идеальной адекватностью выражала всю цивили¬
зацию и нужды времени с точки зрения конкретных условий стра¬
ны, для которой данная политика была предназначена. Иными
словами, она переводила социальное, политическое и эко¬
номическое видение, которое было комплексным и исторически
корректным, на язык ряда скоординированных финансовых мер.
Адекватностью отличались как сами меры, так и породившая их
интуиция, но не повседневные выступления, включая и речи само¬
го Гладстона, которые носили в высшей степени доктринерский
характер. Нас интересуют не подробности этих мер, а только прин¬
ципы, на которых они основаны. Попытаемся их установить.
Финансы Гладстона являлись финансами системы «есте¬
ственной свободы», laissez-faire и свободной торговли. С пози¬
ций соответствующего социального и экономического вйдения
(которое мы теперь должны понимать в историческом плане
независимо от всех общих аргументов за и против него) самым
важным было устранить фискальные преграды для частной дея¬
тельности. А для достижения этой цели следовало сохранить
низкий уровень государственных расходов. Сокращение расхо¬
дов было победоносным лозунгом дня, причем большей попу¬
лярностью он пользовался у радикалов, таких как Джозеф Хьюм,
прозванный «недремлющим сторожевым псом финансов», чем
среди вигов или тори. Сокращение расходов означает две вещи.
Во-первых, сведение к минимуму функций государства. Поздней¬
шие критики, в особенности немецкие, называли это полити¬
кой, отводящей государству роль «ночного сторожа». Напри¬
мер, в рамках этого социального вйдения едва ли есть место для
государственных расходов на искусство или науку: способ под¬
держания искусства и науки (и они действительно имели мощ¬
ную поддержку) заключался в предоставлении людям возмож¬
ности хорошо зарабатывать, что позволит им покупать картины
или использовать свой досуг на проведение научных исследова¬
ний.4 Во-вторых, сокращение расходов достигается за счет раци¬
4 В хорошо известном пассаже Рескин (см. ниже, глава 3) укорял англий¬
ские правительства за отказ в отличие от правительств континентальной Евро¬
пы расходовать деньги на поощрение искусств. Это интересный пример такого
типа социальной критики, которой никогда не удается увидеть социальную
систему в целом. Рескин был вправе предпочитать другие способы поощрения
искусства. Но как аналитик социальных явлений он был обязан понять, что
английский метод поощрения искусства, даже если он не был адекватным, все
же был методом, а не просто ничем. Независимо от этого, он должен был снача¬
ла признать, что, если судить по результатам, неадекватность английского
Глава 2. Социально-политическая обстановка
531
онализации других функций государства, что, кроме всего про¬
чего, означает сведение к минимуму военной системы. Ускорив¬
шееся в результате экономическое развитие приведет, как тогда
полагали, к тому, что расходы на социальные нужды станут в
значительной степени ненужными. Отметим еще раз, что все
эти рассуждения совершенно ошибочны, если понимать их как
вневременные общие принципы, однако для Англии 1853 г. они
содержали большой элемент истины.
Исходя из того же видения экономических возможностей и
механизмов, столь же важно было обеспечить государственные
доходы, причем таким образом, чтобы как можно меньше от¬
клонить экономическое развитие от того пути, по какому оно
шло бы при отсутствии всякого налогообложения («налогообло¬
жение только для получения государственных доходов»). По¬
скольку считалось, что мотивы получения прибыли и склон¬
ность к сбережению играли первостепенную роль в экономичес¬
ком прогрессе всех классов общества, это означало, в частности,
что налогообложение должно как можно меньше покушаться на
чистые доходы от бизнеса. Следовательно, в области прямого
налогообложения не должно быть никакой налоговой прогрессии.
В 1853 г. в своих принципах, если не на практике, Гладстон
пошел даже дальше этого. В связи с наполеоновскими войнами
был введен подоходный налог (в английском значении этого
термина). Он был отменен сразу же, как только чрезвычайная
ситуация миновала (1816), но был введен снова Пилем (1842) с
целью возмещения дефицита, ожидаемого в результате сниже¬
ния пошлин на импорт.5 Гладстон в 1853 г. предложил снова
его отменить через семь лет.6 Что касается косвенных налогов,
то принцип наименьшего вмешательства в интерпретации Глад¬
метода не была очевидной. То же относится и к наукам, в частности к экономи¬
ческой науке. Если мы посмотрим на результаты в исторической перспективе
и, в частности, придадим надлежащий вес оригинальности исследования, то
нам нелегко будет доказать, что данная социальная система породила меньше
достижений в области искусства и науки, чем современная система, пользую¬
щаяся другими, более прямыми способами. Я подчеркиваю указанное обстоя¬
тельство, поскольку рассматриваемый принцип очень важен в области эконо¬
мического анализа: например, современные кейнсианцы логически правы, до¬
казывая, что капиталистический механизм, который уравновешивает сбережения
и инвестиции ex ante, слаб и подвержен перебоям, но если они будут утверж¬
дать, что его не существует, то совершат определенную и доказуемую ошибку.
5 Ту же политику приняла администрация Вильсона в 1913 г.
6 В действительности он все время придерживался этой идеи. В своем
предвыборном заявлении 1874 г. Гладстон снова высказался в пользу полной
отмены подоходного налога. Трудно ответить на вопрос, насколько это было
созвучно кредо экономического либерализма. Конечно, высокий подоходный
налог, способный привести к существенному изменению распределения дохо-
532
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
стона означал, что налогообложение необходимо сосредоточить
на нескольких важных товарах, а все остальные должны быть
освобождены от налогов. Во время Крымской войны это мнение
возобладало над мнением министра финансов сэра Джорджа
Корнуэлла Льюиса, предпочитавшего систему многочисленных
пошлин, которые легким бременем ложились бы на каждый
товар.7
Последним, но не менее важным является принцип сба¬
лансированного бюджета или, скорее, поскольку ставилась за¬
дача сокращения долга, принцип, который один из министров
финансов эры Гладстона Роберт Jloy выразил в своем определе¬
нии министра финансов: «Животное, которое обязано иметь ак¬
тивное сальдо». Повторяю, что нет смысла критиковать поли¬
тику сбалансированного бюджета или политику погашения долга
с современных точек зрения. Если даже мы примем как долж¬
ное все заявления современных защитников дефицитного фи¬
нансирования, нам придется допустить, что в мире, полном
«инвестиционных возможностей», ни ту ни другую политику
нельзя счесть чистым нонсенсом.
5. Золото
То немногое, что, исходя из нашей задачи, следует сказать
о политике того периода в области денежного обращения и
банков, удобнее будет рассмотреть в последней главе этой час¬
ти. Следовательно, в данном параграфе необходимо коснуться
только одного вопроса. После нарушения денежного обраще¬
дов, вводить не следовало. Такое действие вступило бы в очевидный конфликт
с принципом «налогообложения только для получения государственных дохо¬
дов». Однако подоходный налог в несколько процентов, даже прогрессивный,
по моему мнению, лучше согласовывался с ведением Гладстона, чем принятый
им в действительности курс.
7 Возможно, с экономической точки зрения, хотя и не с административ¬
ной, Льюис был прав. Гладстоновская доктрина упустила еще один момент. Она
решительно выступала против налогообложения «предметов первой необходим
мости». Фактически этот принцип в соединении с политикой свободной торгов¬
ли был величайшим прямым вкладом финансовой политики Гладстона в дело
социального обеспечения (чтобы дать комплексную оценку, мы должны помнить,
что этот прямой вклад не был единственным результатом применения данного
принципа: кроме того, он способствовал созданию богатства, которое, как ока¬
залось впоследствии, было легко облагать налогом в интересах масс). Но, уде¬
ляя исключительное внимание различию между «предметами первой необходи¬
мости» и «предметами роскоши», Гладстон упустил возможность правильно
оценить следствия, вытекающие из различия между товарами эластичного и
неэластичного спроса.
Глава 2. Социально-политическая обстановка
533
ния, т. е. инфляции, связанной с наполеоновскими войнами, все
государства стремились вернуться назад к тому, что считалось
нормальным состоянием. В таких странах, как Австрия, про¬
цесс занял многие десятилетия, а в Англии и Франции цель
была достигнута быстро и сравнительно легко. На Европей¬
ском континенте нормальное состояние означало серебряный
или биметаллический стандарт, но Англия, легализовав de facto
золотой стандарт, установленный в XVIII в., уже через несколь¬
ко лет после Ватерлоо возобновила размен на золото банкнот
Банка Англии; это во многом сходно с тем, как она вернулась
к довоенному золотому паритету (хотя в несколько иной фор¬
ме) после Первой мировой войны. Более того, это был совер¬
шенно «свободный*, или «автоматический», золотой стандарт,
не допускающий другого типа контроля, кроме права быть «кре¬
дитором последней инстанции», имеющегося у каждого цент¬
рального банка. Возникает вопрос: почему? Эта мера вызвала
недовольство во многих кругах и даже у некоторых экономи¬
стов. Возвращение золотого стандарта влиятельные аграрные
круги сочли причиной (в данном случае неважно, справедливо
или нет) возникновения депрессии, нанесшей им ущерб. Уро¬
вень безработицы был достаточно высок, чтобы побудить пра¬
вительство Каслри в 1821 г. предложить в качестве меры борь¬
бы с ней проведение общественных работ (почти Рузвельтов-
ская программа). Торговцев не радовали убытки, банкиров —
замороженные активы, а того и другого было предостаточно.
Мы увидим также, что многие компетентные люди выступали
за регулируемое обращение бумажных денег. Тем не менее по¬
литике золотого стандарта никогда и ничто по-настоящему не
угрожало, и если она долго не была принята другими промыш¬
ленно развитыми странами, то не потому, что таков был их
выбор: несмотря на все контрдоводы, «автоматический* золо¬
той стандарт почти повсеместно оставался идеалом, к которому
следует постоянно стремиться и о достижении которого необ¬
ходимо только молиться. И снова возникает вопрос: почему?
В настоящее время нас учат рассматривать такую политику
как полностью ошибочную, как своего рода фетишизм, который
глух к рациональным доводам. Нас также учат не принимать в
расчет все рациональные и чисто экономические аргументы, ко¬
торые можно привести в пользу этой политики. Но, совершенно
независимо от этого, у золотого стандарта есть одно преимуще¬
ство, которое могло бы снять с него обвинение в глупости даже
при отсутствии чисто экономических выгод; с точки зрения это¬
го преимущества многие другие позиции того времени предста¬
534
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ют в ином свете. «Автоматическое» золотомонетное обращение1
является неотъемлемой частью экономики laissez-faire и свобод¬
ной торговли. Оно связывает процентные ставки и уровни цен
каждого государства с процентными ставками и уровнями цен
всех других государств, чья экономика основана на золотом стан¬
дарте. Оно чутко реагирует на государственные расходы и даже
на позиции или политические меры, не затрагивающие не¬
посредственно расходы, например на внешнюю политику, на не¬
которые меры налоговой политики и в целом на все те меры,
которые нарушают принципы экономического либерализма. Вот
почему золотой стандарт так непопулярен теперь, но был столь
желанным в буржуазную эру. Золотой стандарт накладывает на
правительства или чиновничий аппарат значительно более мощ¬
ные ограничения, чем критика со стороны парламента. Это од¬
новременно и символ, и гарантия буржуазной свободы, не про¬
сто свободы буржуазного интереса, но свободы в буржуазном
смысле. С этой точки зрения человек может с полным основа¬
нием бороться за золотой стандарт, даже будучи совершенно
убежденным в справедливости всех экономических аргументов,
направленных против него. И напротив, человек, стоящий на
позициях этатизма и планирования, может с не меньшим осно¬
ванием осуждать золотой стандарт, даже будучи полностью убеж¬
денным в справедливости всех экономических аргументов в его
пользу.
1 Разумеется, оно никогда не бывает вполне автоматическим, и это выра¬
жение может ввести в заблуждение. Я пользуюсь им здесь ради краткости и
подразумеваю под ним только то, что все другие средства платежа должны кон¬
вертироваться в золото и что каждый должен иметь право импортировать и
экспортировать золото, перечеканивать его в монету и по желанию изымать из
обращения.
Глава 3
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ПАНОРАМА
1. Zeitgeist и философские течения
в рассматриваемый период
a) Утилитаризм
b) Немецкая философия
c) Контистский позитивизм
2. Романтизм и историография
a) Романтизм
b) Историография
3. Социология и политическая наука:
энвиронментализм
a) Социология государства и политики с точки
зрения философии естественного права
b) Социология государства и политики
с точки зрения историков
c) Энвиронментализм
4. Эволюционизм
a) Эволюционизм философов
b) Марксистский эволюционизм
c) Эволюционизм историков
d) Интеллектуалистский эволюционизм
Кондорсе и Конта
e) Дарвинистский эволюционизм
5. Психология и логика
[a) Ассоциативная и эволюционистская
психология)]
[b) Логика, эпистемология и смежные области)]
[c) Логика Дж. С. Милля]
6. Домарксистский социализм
[a) Ассоцианистский социализм]
[b) Анархизм]
[c) Сен-симонистский социализм]
Глава 3. Интеллектуальная панорама
537
лектуальных центрах, особенно в Кембридже, утвердился более
утонченный утилитаризм. Но он не стал доминирующим учени¬
ем. Убедиться в этом можно, проанализировав взгляды людей,
которые были тогда или стали позднее лидерами интеллектуаль¬
ной жизни и мысли в Кембридже; особенно это касается Сиджу-
ика.5
Позднее будет показано, что нет никаких оснований назы¬
вать утилитаристом Рикардо, хотя он был лично связан с этой
группой и, возможно, выражал сочувствие ее учению. Только
Бентам, Джеймс Милль и (с оговорками) Дж. С. Милль, явля¬
ясь экономистами, были в то же время видными и активными
утилитаристами, как Беккариа и Верри в XVIII в. Для Бентама
и обоих Миллей было естественно видеть себя в роли филосо¬
фов —покровителей экономической науки и взять на себя ответ¬
ственность за союз между экономической наукой и утилитариз¬
мом, на который впоследствии молча согласились многие эко¬
номисты, такие как Джевонс и Эджуорт; но этот союз не был
ни необходимым, ни полезным. Этот союз является единствен¬
ной причиной, по которой утилитаризм занимает столь значи¬
тельное место в представлениях экономистов о развитии науч¬
ной мысли XIX в. Его значение как философии или как факто¬
ра Zeitgeist было на самом деле гораздо меньше. Мы должны на
минуту отклониться от темы, чтобы рассмотреть влияние подоб¬
ного союза на экономическую теорию. Читатель должен помнить,
что мы уже изучали этот вопрос по отношению к более ранним
эпохам»
Поскольку экономисты, особенно нетеоретики, всегда были
и по-прежнему склонны преувеличивать степень влияния фило¬
софских основ на позитивную работу в области экономического
анализа, становится понятным, почему этот альянс сделал англий¬
5 Генри Сиджуик (1838-1900) имеет право на большее внимание, чем мы
можем ему уделить. Его работа в области экономической теории будет мимохо¬
дом упомянута в соответствии с хронологией, но в таком кратком очерке, как
наш, мы не можем широко комментировать его чрезвычайно разумное толкова¬
ние «классической* доктрины. Боюсь, что не больше мог бы сказать историк
этики или политической науки; это еще две области, в которых Сиджуик со¬
здал крупные произведения. Но его все-таки можно назвать одним из величай¬
ших английских университетских деятелей: он был выдающимся творцом сре¬
ды, лидером, оказал воздействие на множество людей. Пожалуй, отсутствие
оригинальности является одним из условий для данного типа академических
достижений. Из всех кембриджских лидеров он благодаря своему антиметафи-
зическому, ясному и в то же время бескрылому уму был наиболее готов к вос¬
приятию основных положений утилитаризма. Несмотря на это, его этика от¬
нюдь не является чисто утилитаристской, а этот аспект служит тестом на ути¬
литаризм, поскольку именно здесь утилитаристское философское кредо должно
было доказать свое влияние.
538
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
скую экономическую теорию непопулярной во многих кругах. Осо¬
бенно это относится к некоторым немецким авторам. Для них
одного только утилитаристского облачения было достаточно, чтобы
полностью отвергнуть теорию, появившуюся под этой личиной.
Подобное отношение основано на очевидном недоразумении; боль¬
ший интерес представляет вопрос о реальном влиянии утилитари¬
стской философии на содержание работ экономистов-«классиков».
Здесь мы должны различать влияние на рекомендации в области
экономической политики, на экономическую социологию и соб¬
ственно экономический анализ. Что касается «классических» ре¬
комендаций, то, вне всякого сомнения, многие из них были пол¬
ностью нейтральны по отношению к любой философии жизни.
Например, не нужно быть утилитаристом, чтобы выступать за
передачу земли в собственность крестьянам в Ирландии, чтобы
рекомендовать или осудить возврат к золотому стандарту после
наполеоновских войн. Но были и другие рекомендации, например
безусловная свобода торговли, за которыми стояли общие взгля¬
ды на политику и отношение к жизни, связанные с утилитариз¬
мом больше, чем с любой другой философией жизни. Что касается
экономической социологии, утилитаризм потерпел полную неуда¬
чу, так как его рационалистическая концепция поведения инди¬
видов и социальных институтов была явно и в корне ошибочной.
Но если рассматривать ту часть экономического анализа, которая
оперирует рациональными схемами, то здесь утилитарная фило¬
софия, будучи излишней, тем не менее не приносит вреда. И дан¬
ный факт, как могли бы признать критики, будь они компетент¬
ными экономистами, спасает основную часть работы в области
экономического анализа, проделанной утилитаристами.6
Профессиональная философия в Англии, и прежде всего фи¬
лософия шотландской школы здравого смысла, испытала лишь
незначительное влияние утилитаризма и в целом выступала про¬
тив утилитаристских методов решения сугубо философских про¬
блем. Но в тот период в английской философской мысли не было
достаточно сильного лидера, чтобы противостоять умелой и энер¬
гичной пропаганде философских радикалов. Таких лидеров, до
некоторой степени, дали романтизм (см. ниже, § 2) и несколько
религиозных движений. Карлейль был лидером иного типа.7 Для
6 Разумеется, это не означает, что данная работа не может вызвать возра¬
жений другого рода.
7 Слава Томаса Карлейля (Thomas Carlyle, 1795-1881) зиждется на проч¬
ном фундаменте его исторических работ, слишком известных, чтобы их нужно
было упоминать в данной книге. Но его нельзя назвать историком, не добавив
при этом, что он был историком sui generis <своеобразным>. Он писал истори¬
ческие портреты как художник. Хотя эти портреты написаны на основе глубо¬
кого и детального исследования, они дают художественные, а не научные ин¬
терпретации. Современный читатель будет поражен почти полным отсутствием
экономических и социальных фактов. И с чувством, близким к негодованию,
Глава 3. Интеллектуальная панорама
539
экономистов он является одной из важных и наиболее характер¬
ных фигур в культурной панораме той эпохи. Он стоит в героиче¬
ской позе, изливая презрение и насмешку в адрес материали¬
стической мелочности своего века, щелкая хлыстом, которым он
собирается выпороть кроме всего прочего и нашу «мрачную на¬
уку». Так он видел себя сам, и таким его видела и любила публи¬
ка в то время. Совершенно неспособный понять смысл какой-либо
теоремы, упуская из виду факт, что все науки «мрачны» с точки
зрения художника, он решил, что нашел нужного мальчика для
битья. Ему аплодировала широкая публика, а также некоторые
экономисты, не в большей мере, чем он, понимавшие, что такое
«наука» и чем она занимается. Но сделанное выше отступление,
касающееся экономистов-утилитаристов, показывает, что он был
не совсем не прав. Экономисты-утилитаристы защищали полити¬
ческие меры, отражавшие философию жизни, вполне заслужившую
порки от Карлейля. Читатель должен остановиться на момент,
чтобы поразмышлять над трудностью, с которой связана бесплод¬
ность большого числа наших дискуссий, а именно над той, кото-
он отвернется от излишнего подчеркивания личностного элемента, встречаю¬
щегося повсюду. И все же это не совсем то, что он должен сделать. Сам по себе
«культ героя», характерный для Карлейля, который как бы превращает исто¬
рию в ткань, сотканную из отдельных биографий, действительно не может счи¬
таться приемлемой социологией. Но когда личностному элементу как средству
объяснения фактов грозит опасность утонуть в статистике и всю сцену занима¬
ет «обыкновенный человек», культ героя, присущий Карлейлю, выступает в
качестве полезного противоядия, подчеркивая забытый фактор — личность.
Непосредственное отношение к истории экономической науки имеют его работы
Chartism (1840), Past and Present (1843) и Latter-Day Pamphlets (1850). Прида¬
вая особое значение личностному элементу (в противоположность Бентаму, ко¬
торый, будучи индивидуалистом, не был персоналистом, что служит достаточ¬
ным доказательством полного различия между ними), Карлейль имел много
общего с Р. В. Эмерсоном (1803-1882), который был, по его собственному выра¬
жению, еще одним «типичным человеком*. У Эмерсона особое внимание к лич¬
ности не доходило до культа героя, и в этом отношении его вклад в социологи¬
ческую схему исторического процесса глубже, хотя и менее оригинален, чем у
Карлейля. Эмерсон не скрещивал шпагу с экономистами-классиками. Но еще
большее значение он имеет для нас в ином аспекте: его мысль, объединив в себе
много течений и одновременно породив новые, была адекватным выражением
цивилизации того времени в том виде, как она отражалась в зеркале особых
условий Новой Англии. Это, по моему мнению, дает ему право на видное место
в истории мысли. Прошу прощения за несколько запутанное объяснение. Одна¬
ко, поскольку невозможно охарактеризовать эту интеллектуальную и нравствен¬
ную среду в Новой Англии, не имея для этого достаточного места, мы должны
ограничиться данной фразой. Мы не можем также позволить себе остановиться
и бросить взгляд на кружки Конкорда и Кембриджа (или Бостона), с которыми
были прямо или косвенно связаны Эмерсон и его коллеги. Это тем более при¬
скорбно, что они являются источниками важного компонента специфически
американского радикализма, повлиявшего на позиции американских экономи¬
стов много времени спустя после исчезновения самих кружков и объясняющего
многое из того, что трудно понять европейцам. Пролить свет на эти вопросы
могут работы Генри Торо. (О «движении социальной науки» см. ниже, § 6а.)
540
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
рую испытывают как профессионалы, так и публика при попытке
отделить в таких случаях аналитический аспект от философии
культуры, которая его сопровождает, и понять, что враждебная
критика первого полностью совместима с восхищением последней
и наоборот. Однако кое-что позитивное можно сказать о Карлейле
даже с аналитической точки зрения: он обладал видением эконо¬
мической социологии, значительно более реалистичным, чем ути-
литаристкое, хотя не имел средств для его аналитического выра¬
жения. Он значительно яснее Бентама видел, что представляет
собой народ, чего он хочет и каковы реальные факторы, определя¬
ющие его судьбу; анализ, который можно было извлечь из его
работ путем дистилляции, касался многих важных фактов, кото¬
рых не знал или отбросил Бентам, поскольку с точки зрения его
кредо они были просто не относящимися к делу отклонениями.
Дж. С. Милль до некоторой степени сознавал это. Он со временем
понял, что за пределами ограниченного круга проблем схема ути¬
литарной рациональности совершенно неадекватна. Но он был не
тем человеком, который мог бы предпринять в связи с этим ка¬
кие-либо шаги. Таким образом, видение одного человека и анали¬
тические способности другого так и не встретились, чтобы рабо¬
тать вместе. Карлейль оказал влияние на значительно менее важ¬
ного (для нас) пророка Рескина (Раскина), поэтому мы упомянем
его здесь, несмотря на то что его работы на экономические темы
относятся к последующему периоду.
В течение почти всего рассматриваемого периода Джон Рес¬
кин (John Ruskin; 1819-1900; читатель может почерпнуть все не¬
обходимые сведения в любом библиографическом справочнике) бы-
л одним из тех творческих интерпретаторов искусства (живописи,
архитектуры, скульптуры и поэзии), чьи интерпретации сами яв¬
ляются произведениями искусства, живущими собственной жиз¬
нью и вызывающими восхищение даже у тех, кто, подобно мне,
не доверяет им как интерпретациям. Для нас особенно важно
отметить его вклад в общую социологию искусства, его попытки
проанализировать социальные условия, создающие или благопри¬
ятствующие созданию великих произведений искусства. В конце
1860-х гг. он обратился к исполнению миссии, сделавшей его
очень популярным как у обывателей, так и у экономистов, склон¬
ных к радикализму: он разразился гневной и дилетантской кри¬
тикой пороков капитализма. Читатель быстро составит адекват¬
ное представление о его критике, просмотрев Unto this Last (1862),
Munera Pulveris (1872) и Fors Clavigera (1871-1874); все помеще¬
ны в сборнике произведений Рескина (The Works of Ruskin). Мне
осталось отметить только еще одно обстоятельство. Имеется опре¬
деленная причина для возражений против избранного Рескиным
способа решения экономических проблем (я, разумеется, не гово¬
рю о его благородной и небезуспешной практической работе в
интересах благосостояния и повышения культуры масс). Ему не
Глава 3. Интеллектуальная панорама
541
удалось сделать в этой области то, что он с такой легкостью со¬
вершил в области искусства. Мы знаем, что он очень тщательно
готовился к карьере интерпретатора искусства, овладевая техни¬
кой и изучая исторические детали в соответствии с канонами
искусствоведения. Его произведения свидетельствуют о гениаль¬
ности, но эта гениальность развита обучением и отточена даль¬
нейшим изучением искусства. В области экономической науки
он не достиг ничего подобного; он лишь добавил благородного
возмущения к наполовину понятым наблюдениям и к неперева¬
ренным прочитанным материалам. Именно это, а не его оценки
(которым многие из нас симпатизируют) делает его работы уста¬
ревшими для всех, кроме таких писателей, как Дж. А. Гобсон.
Суждение, которое я выношу на его счет (и на счет многих ему
подобных), точно такое же, какое он сам вынес бы по отношению
к любому автору, взявшемуся, например, за критику полотен
Тернера, предварительно не изучив надлежащим этически обра¬
зом соответствующих фактов и методов.
Ь) Немецкая философия. Возможно, читателю известно, что
первая часть обсуждаемого периода ознаменовалась пиком до¬
стижений немецкой спекулятивной философии, и в его голове
тотчас же возникнут имена Канта, Шеллинга, Фихте, Гегеля и
Шопенгауэра. Но независимо от того, что о них известно чита¬
телю, в рамках данной книги нет возможности останавливаться
на чисто философских аспектах их произведений. Все, что я
могу сказать, не приводя доказательств, о Канте, Шеллинге и
Шопенгауэре, заключается в следующем. Во-первых, их произ¬
ведения являются поразительными примерами независимой фи¬
лософской мысли: попытки увязать их учение с классовой пози¬
цией буржуазии8 или любого другого общественного слоя обре¬
чены на провал. Во-вторых, Кант был единственным из них
троих, кто обладал значительным влиянием в мире,9 но в Гер¬
мании все трое оказали огромное воздействие на поколения, в
формировании менталитета которых философская составляющая
играла еще большую роль, чем в последующий период. Тем не
8 Некоторые марксисты пытались сделать это, исходя из убеждения, что
так должно быть. Подобное убеждение всегда может обеспечить некоторый лож¬
ный успех, который в действительности ничего не значит: можно насильствен¬
но связать что угодно с чем угодно.
9 Идеи Канта распространились, в частности, в Англии. Даже Джеймс
Милль взял их на вооружение, а неутилитаристы, особенно Гамильтон, а также
философски настроенные богословы были многим обязаны Канту, что неудиви¬
тельно, если учесть элементы английского происхождения, которые мы у него
находим. В соответствующем месте мы отметим восторженное отношение к Канту
А. Маршалла, что весьма знаменательно для интеллектуальной атмосферы в
дни его молодости.
542
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
менее, несмотря на свое формирующее влияние, эта философия
не распространялась на работы профессиональных экономистов
Германии, не говоря уже об экономистах других стран. Несом¬
ненно, многие из них признали бы себя кантианцами, но их
профессиональные методы и результаты были в такой же мере
совместимы с любой другой философией. Вопрос о влиянии фи¬
лософии Фихте и Гегеля носит несколько иной характер.
Философия Фихте10 требует комментариев, поскольку она
соединяет в себе спекулятивную философию в специальном зна¬
чении термина с социальной и политической философией, сво¬
бодно переходящей в область экономической философии. Упо¬
мянуть в нашей истории о Фихте следует по двум причинам. Он
набросал план особой экономической организации общества, ко¬
торый будет рассмотрен ниже, в разделе, посвященном социа¬
лизму. Кроме того, ему принадлнжит ключевая позиция в перво¬
начальной разработке «универсалистской экономии» О. Шпанна.11
10 К нашей теме в особенности относятся следующие работы Й. Г. Фихте
(1762-1814): «Речи, к немецкой нации* (Reden an die deutsche Nation), 1808, ♦Ос¬
новы естественного права* (Grundlage des Naturrechts, 1796-1797) и «Закрытое
торговое государство* (Der geschlossene Handelsstaat, 1800). Все работы помещены
в полном собрании его сочинений (Sanimtliche Werke), изданном И. X. Фихте в
1845-1846 гг. Трудности интерпретации в значительной степени усугубляются тем
фактом, что в нескольких важных отношениях его идеи претерпели изменения
двух разных типов: во-первых, с годами его философия изменилась в результате
его собственной работы над ней; во-вторых, его мировоззрение изменилось вслед¬
ствие событий в Германии в период наполеоновских войн, и космополит, опреде¬
ливший понятие родины для любого человека как страны, стоящей в данный пери¬
од «на вершине цивилизации», превратился в пламенного патриота.
11 Как уже отмечалось, идея, согласно которой история экономической
науки может быть охарактеризована в терминах борьбы между двумя «система¬
ми» мысли — индивидуалистской и универсалистской, в действительности при¬
надлежит профессору Прибраму. Но именно профессор Шпанн основал школу,
известную в Германии как универсалистская школа. Об отношении Фихте к
этой школе с точки зрения самого Шпанна см.: Spann О. Haupttheorien
der Volkswirtschaftslehre. 1st ed. 1911 (позднее она была многократно переизда¬
на; англ. пер. — 1930). Читателю, желающему получить более подробное и
более сочувственное введение в универсалистскую экономическую науку, чем я
способен дать, рекомендую обратиться к тексту профессора Салина в Энцикло¬
педии общественных наук (Encyclopaedia of the Social Sciences. Art. «Economics».
Sec. «Romantic and Universalist Economics»), где упомянуты все труды Шпанна.
Если читатель внимательно просмотрит статью профессора Салина в эн¬
циклопедии (Encyclopaedia of the Social Sciences. Vol. 5. P. 386-387), он поймет
причину моей антипатии. Если бы универсалисты довольствовались пропове¬
дью «холистской» метаэкономической или философской интерпретации эконо¬
мической реальности и экономической теории, то с моей стороны не было бы
возражений; я бы даже симпатизировал их метаэкономике, хотя интерпретиро¬
вал бы ее для себя в понятиях гештальт-психологии. В любом случае их фило¬
софия не имела бы отношения к нашей теме, как и теология Кенэ. Но они
претендуют на большее, а именно на создание нового метода анализа, отличаю¬
щегося от существующего. Например, они «отвергают» теоретические поло-
Глава 3. Интеллектуальная панорама
543
Разумеется, Фихте не был индивидуалистом в бентамист-
ском смысле и не был сторонником laissez-faire. Если это озна¬
чает быть «универсалистом», то он был им, но в таком случае
число «универсалистов» возрастет до неприлично больших раз¬
меров, Если этих соображений недостаточно, чтобы отнести его
к универсалистам, то остается принадлежащая Фихте концеп¬
ция сверхиндивидуального коллективного разума, обладающего
«сверхсознанием», частью которого является сознание индиви¬
да. В том, что он подчеркивает автономность феномена «обще¬
ства» по отношению к феномену «государства», нет ничего спе¬
цифически «универсалистского», не говоря уже о том, что эта
мысль так же стара, как схоластика. Правда, данная концеп¬
ция вполне в «универсалистском» духе, но она также существу¬
ет и во многих других направлениях, например в полностью
позитивистской концепции Эмиля Дюркгейма. Возможно, с чуть
большим основанием можно допустить наличие связи между
Фихте и Шпанном, через романтизм, чем между Эмилем Дюр-
геймом и Фихте. Но в любом случае не следует полагаться на
подобные чисто фразеологические связи, это только помешает
рассмотреть более существенные проявления идейного сходства.
Гегеля12 нельзя оставить без комментариев по трем причи¬
нам: во-первых, по причине его громадного успеха; во-вторых,
ввиду необходимости прокомментировать его теорию государ¬
ства и характер его философии, составляющей важную ветвь
того, что мы назовем эволюционизмом; в-третьих, по причине
его формирующего влияния на философские концепции Карла
Маркса.
По первому пункту я могу сказать только то, что успех
философии Гегеля делает ее одним из факторов духа времени
(Zeitgeist) в рассматриваемый нами период. Больше ничего не
могу к этому добавить, поскольку причин, которыми я мог бы
объяснить этот успех, явно недостаточно. Я мог бы объяснить
жения о ценообразовании и деньгах. Но, отвергнув их, они просто дают им
новую неуклюжую и неадекватную формулировку. Например, отвергнув кон¬
цепцию равновесия, профессор Шпанн ввел понятие р&вноважности (в предель¬
ном случае), что одно и то же.
11 G. W. F. Hegel (1770-1831). Для нас наиболее важны следующие его
произведения: «Феноменология духа* (Ph&nomenologie des Geistes. 1807; 2-е изд.
англ. пер. — 1931) — наиболее «реалистическая» из его работ, способная про¬
лить свет на более «абстрактные» части его учения; «Наука логики» (Wissenschaft
der Logik. 1812-1816; англ. пер. — 1929) и «Лекции по философии истории»
(Vorleeungen йЬег die Philosophie der Geschichte. 1837; издана по записям лек¬
ций; англ. изд., испр. — 1899).
544
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
временный успех в Германии философа, которому приписывают
следующее высказывание: «Из всех моих учеников только один
меня понял, да и тот неправильно». Я мог бы частично объяс¬
нить прочность влияния Гегеля на развитие научной мысли в
Германии и его бурное возрождение в XX в. тем, что его учение
предоставляет широкие возможности для разных интерпрета¬
ций. Но выше моего понимания остается его огромный автори¬
тет в Англии, Франции, Италии и Соединенных Штатах, т. е.
на почве, которая, казалось бы, не должна благоприятствовать
произрастанию этого растения. Однако сам факт не вызывает
сомнений. Второй пункт мы обсудим в § 4, а к третьему пункту,
касающемуся влияния Гегеля на Маркса, обратимся сейчас.
Многие марксисты, причем не только с философским скла¬
дом ума, близко подошли к утверждению, что марксизм уходит
корнями в гегельянство, отношение между ними является отно¬
шением зависимости и «диалектический метод» составляет часть
марксистской доктрины. Сам Маркс придерживался другого мне¬
ния. В предисловии ко второму изданию первого тома «Капита¬
ла» он говорит, что как философ он был гегельянцем и по-пре¬
жнему отдает предпочтение философии Гегеля, а ее поверхност¬
ная критика лишь усилила его склонность «кокетничать» с ней,
но что он никогда не позволял себе идти у нее на поводу в пози¬
тивном исследовании фактов капиталистического общества. Я
предлагаю принять это утверждение. Авторы часто неправильно
интерпретируют собственный метод, и Маркс мог ошибиться.
Однако можно показать, что он не ошибался, поскольку каждый
его тезис, экономический или социологический, а также его виде¬
ние капиталистического процесса в целом может быть либо выве¬
дено из других, нефилософских, источников, таких как экономи¬
ческая теория Рикардо, либо понято как результат его собствен¬
ного чисто эмпирического анализа. Гегельянство в его работе не
более чем форма изложения, которую мы можем отбросить во
всех случаях, не нанеся ущерба сущности аргументации. Ниже
мы рассмотрим единственный случай, который можно счесть со¬
мнительным.
«Идеалистическая» (т. е. метафизическая) философия ни¬
когда не обладала безраздельным господством, с течением вре¬
мени материалистическое направление, которое мы ассоцииру¬
ем с буржуазной рациональностью, утвердилось независимо от
утилитаризма. Помимо прочего оно способствовало материали¬
стической интерпретации Гегеля: некоторые мыслители откры¬
ли, что его метафизические концепции в действительности не
обязательны для его общего способа рассуждений, и, соответ¬
Глава 3. Интеллектуальная панорама
545
ственно, отбросили их. Возможно, наиболее значительным гегель¬
янцем, который, поступая таким образом, превратился в чистого
материалиста, был Людвиг Фейербах.13 «Свободные мыслите¬
ли» (выразители механистического или сенсуалистического ма¬
териализма), которые печатались в последние десятилетия рас¬
сматриваемого периода и имеют значение только потому, что их
популярность была важным знаком того времени, своей неза¬
видной судьбой частично обязаны Фейербаху, но в меньшей сте¬
пени, чем можно было бы предположить, и в меньшей степени,
чем считали многие историки. Повторяю: анализируя широкие
идейные течения, мы бываем излишне склонны допускать свя¬
зи между пузырями, образующимися на поверхности одного чана
с кипящей водой.
с) Контистский позитивизм. Разумеется, философская мысль
в тот период была значительно разнообразнее, чем это отражено
в нашем обзоре. Но из всего разнообразия мы возьмем только
еще одну черту, которая не только олицетворяет еще одну ос¬
новную составляющую Zeitgeist того периода, но также особен¬
но важна для экономистов. Во Франции профессиональная фи¬
лософия по-прежнему придерживалась картезианской традиции,
странно переплетавшейся с идеями, идущими от английских
эмпириков, от Кондильяка и — в противовес Кондильяку — от
шотландских философов «здравого смысла».14 Антиметафизи-
ческая составляющая, которую я назову позитивистской, не при¬
нимая во внимание все остальные возможные значения данного
слова, проявляла себя многими способами. Но наиболее близкое
13 Наиболее важная работа JI. А. Фейербаха (1804-1872) «Сущность хри¬
стианства* (Feuerbach L. A. Das Wesen des Christenthums. 1841; 2-е изд. англ.
пер. — 1877) занимает ключевую позицию в двух отношениях: во-первых, в ней
критикуются основы той части метафизики Гегеля, которая больше всего раз¬
дражала его «свободомыслящих» последователей и которая на первый взгляд
оказывала поддержку религиозным убеждениям; во-вторых, в ней подверглась
критике, хотя не так прямо, метафизика Гегеля в целом и философия превра¬
щалась в своего рода социологию, что в высшей степени характерно для того
времени. (О резкой враждебности Маркса по отношению к философской системе
Фейербаха, что, конечно, не исключает того, что она оказала на него влияние,
см. ниже, в § Зс.)
14 Обычно группу философов, о которой идет речь, называют эклектика¬
ми, но это оценочное суждение не справедливо по отношению к наиболее выда¬
ющемуся ее члену — Виктору Кузену. Другая группа политических теоретиков
и практиков (а также историков) объединилась вокруг сильной личности Ру-
айе-Коллара (эту группу называли «доктринерской* партией; в какой-то мере
принадлежал к ней и Гизо, историк и премьер-министр). Обе группы играли
важную роль в интеллектуальной жизни Парижа 1815-1818 гг., их идеи обна¬
руживают некоторое сходство с идеями экономистов того периода, но я могу
только принести извинения за невозможность упомянуть о них в данной книге.
546
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
к адекватному выражение она нашла в идее, выдвинутой Сен-
Симоном и разработанной Огюстом Контом (1798-1857), физиком-
теоретиком по образованию, в его «Курсе позитивной филосо¬
фии» (Cours de philosophie positive), призванном удовлетворить
две разные и логически независимые потребности: во-первых,
потребность в обобщающем труде, который заполнил бы пусто¬
ту, оставленную отступающей на задний план метафизикой, т. е.
потребность в заменителе философии (или религии); во-вторых,
потребность в обобщающем труде, который навел бы некоторый
порядок в джунглях специализированных исследований. «Син¬
тетическая философия» Герберта Спенсера — поистине «синтети¬
ческая» (Spencer Herbert. Synthetic Philisophy), выходившая от¬
дельными выпусками начиная с 1862 г. (First Principles, Biology,
Psychology, Sociology and Ethics), была в некотором смысле еще
одной попыткой удовлетворить обе потребности.
«Курс» Конта вышел в свет в шести томах в период с 1830
по 1842 г. Из других работ упомяну только его письма к Дж. С.
Миллю (Lettres d’Auguste Comte a John Stuart Mill. 1841-1846;
опубл. — 1877) как относящиеся к нашей теме. Что касается ос¬
тального, то чем меньше мы об этом скажем, тем лучше. Следует
иметь в виду, что, говоря о Конте и его творчестве, я ссылаюсь
исключительно на эти две публикации, поскольку «позитивизм»
и «контизм» также приобрели совершенно другое значение вслед¬
ствие его отхода от прежнего направления в поздние годы жизни.
Как указывалось выше, «Курс» имеет два аспекта, которые
нужно четко различать.
Во-первых, он излагает доктрину, согласно которой все наше
знание — это знание инвариантных соотношений между данны¬
ми явлениями, о природе и причине которых не имеет смысла
рассуждать. Этот позитивизм заостряет прежние тенденции и в
некотором отношении предвосхищает значительно более интерес¬
ный эмпириокритицизм следующего периода. Эта философская
доктрина в особом значении слова — хотя и имеющем негатив¬
ный оттенок — как таковая не оказала и была не способна ока¬
зать какое-либо влияние на исследовательскую работу в той или
иной частной науке.
Во-вторых, главной задачей Конта в действительности была
не эта философия. Его «Курс» начинается с вопроса, как в эпоху
неизбежной специализации мы смогли бы сохранить органиче¬
ское единство всех знаний, накопленных человечеством, суще¬
ствовавшее во времена энциклопедистов. Его ответ заключался в
необходимости создания еще одной специальности — специаль¬
ности «общих знаний» (generates). Этот план имеет смысл со¬
вершенно независимо от философских воззрений, которых кто-
либо придерживается, и позднее мы специально на нем остано-
Глава 3. Интеллектуальная панорама
547
вимся. «Cours» — это попытка осуществления такого плана осо¬
бым способом и с особым уклоном.
Особый способ Конта заключался в следующем: он попы¬
тался классифицировать общий объем научных знаний (знания,
почерпнутые из вненаучных источников, он не признавал) и по¬
строить иерархию наук, подобную зданию, каждый этаж которо¬
го занимает какая-нибудь одна наука, начиная от основ логики и
математики и заканчивая проблемами человеческого общества.
Шесть этажей соответственно предназначались для математики,
астрономии, физики, химии, биологии и (психология, что харак¬
терно, отсутствовала) социологии, науки об обществе. И он дей¬
ствительно приступил, если придерживаться нашей аналогии, к
меблировке каждого этажа такими элементами расположенной
на нем науки, которые, по его мнению, были наиболее важны
для науки, находящейся на следующем этапе. Здесь мы не мо¬
жем ничего сказать — да это и не требуется — о грандиозности и
недостатках этого плана и его осуществления.
Влияние Конта на общественные науки вообще и на эконо¬
мическую науку в частности было значительным и набирало силу
по мере того, как столетие приближалось к концу. Это влияние он
приобрел не за счет своей «философии*, а благодаря собственным
социологическим трудам. Мы коснемся его вклада, как конструк¬
тивного, так и критического, в оставшейся части данной главы и
в последующих главах. Однако уже сейчас стоит перечислить че¬
тыре наиболее важных его вклада и покончить тотчас же с двумя
из них: I) Конт дал название зарождающейся социологии и набро¬
сал для нее программу исследований, которая предвосхитила по¬
зднейшие достижения в социальной психологии; II) эта социоло¬
гия связана, как мы увидим, с концепцией социальной эволюции
XVIII в.; III) Конт ввел в общественные науки понятия статики и
динамики; IV) Конт развил методологию, которая привела его к
критике методов экономистов-«классиков», предвосхитившей бо¬
лее позднюю критику. Я прокомментирую пункты (III) и (IV).
III) Конт интересовался главным образом социальной эволю¬
цией (см. ниже, § 4d). Но он вполне сознавал, что идея эволюции
не охватывает все проблемы социальных организмов. Существуют
также неэволюционные явления или аспекты, требующие другой
трактовки. Ввиду этого он собрал также множество фактов и пред¬
положений относительно «социальных инстинктов», действующих
и реагирующих друг на друга таким образом, чтобы посредством
уравновешивающего процесса создать «спонтанный порядок обще¬
ства». Это множество фактов и предположений он расположил
рядом с эволюционной «смесью» или, как он ее назвал, с теорией
«естественного прогресса». Приняв, по его словам, терминологию
зоолога Анри де Бленвиля, он назвал первое «статикой», а вто¬
рое— «динамикой». Дж. С. Милль, введший эти термины в эко¬
номическую теорию, был хорошо знаком с теориями Конта, поэто¬
548
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
му естественно предположить, что он заимствовал их у Конта,
хотя не признался в этом. Если последнее предположение справед¬
ливо, то Милль был не прав, говоря (Основы. Кн. IV. Гл. 1) об «у-
дачном обобщении математического термина». Поскольку многие,
не сумев оценить важность такого различия, попытались заклей¬
мить его как незаконное порождение механистического образа мыш¬
ления, пора знать, что в той мере, в какой вообще имеет смысл
говорить о заимствованиях в отношении слов, а не самого разли¬
чия, с которым мы сталкиваемся в любом случае, первоначаль¬
ным источником была не механика, а зоология. Мы еще не раз
вернемся к данной теме. Следует все же отметить, что определе¬
ния статики и динамики, данные Миллем, соответствуют, насколь¬
ко я могу понять, определениям Конта, однако впоследствии эти
термины приобрели несколько других значений, а в наши дни они
используются еще в одном новом значении.
IV) С точки зрения методологии план Конта заключался в
том, чтобы наблюдать исторические и этнологические факты и на
основе обобщений, вытекающих из этих фактов, построить свою
науку об обществе. Это, конечно, весьма знакомая программа, ко¬
торая и тогда и позднее поддерживалась многими авторами, осо¬
бенно экономистами исторической школы. Тем более важно по¬
нять парадоксальный факт: для экономистов-«историков» было
совершенно естественно принять этот план, а для Конта — нет.
Историк, а следовательно, и экономист исторической школы, со¬
мневается в любой теории, где делается попытка «изолировать»
экономический элемент в общественной жизни. Теория для него —
нечто умозрительное и нереалистичное, и даже того хуже: это умо¬
зрительное построение, заимствующее свои методы из естествен¬
ных наук. Только реальный феномен во всех своих исторических
аспектах (при одновременном рассмотрении экономических, эти¬
ческих, юридических и культурных аспектов) является для него
истинным объектом социального исследования, методы которого
должны, следовательно, toto caelo <кардинально> отличаться от
методов, используемых физиками. Но Конт не мог рассуждать по¬
добным образом. Напротив, он хотел принять методы физиков.
Обвиняя экономистов-«классиков» в ненаучных спекуляциях, он
имел в виду прямо противоположное тому, что говорили экономи¬
сты исторической школы. И здесь, как отметил Дж. С. Милль, он
был совершенно не прав. Но, заблуждаясь в своей критике, он
также заблуждался и в выборе собственного метода. Дело в том,
что в физике не принимается непроанализированный факт: или в
лаборатории, или (там, где невозможно провести лабораторный
эксперимент) путем умственного эксперимента физики отделяют
или обособляют отдельные аспекты, а затем теоретизируют отно¬
сительно них со смелостью, далеко превосходящей все, на что ког-
да-либо отваживались экономисты. Если бы Конт хотел придер-
Глава 3. Интеллектуальная панорама
549
живаться «научного* метода в этом смысле, то он не смог бы
принять другого метода кроме того, которым пользовались Бен-
там, Сэй и позднее Дж. С. Милль. Свой план (обобщение
непроанализированных исторических или этнологических фактов)
он принял по ошибке, и если он предвосхитил некоторые более
поздние аргументы исторической школы, то сделал это опять-таки
заблуждаясь. Психологическим источником обеих ошибок было
явное незнание экономической науки и сен-симонистское преду¬
беждение против нее. Комедия ошибок будет полной, когда мы
поймем, что в довершение всего сам он предавался истинно мета¬
физическим спекуляциям. Прояснение этих фактов значительно
умаляет в нашем понимании влияние Конта: последующие эконо¬
мисты» «историки» школы Шмоллера вовсе не были контистами;
их философские и методологические истоки были совершенно дру¬
гими; они пришли к своей аргументации против «классической»
теории, исходя из логики своей собственной интеллектуальной по¬
зиции, и пришли бы к ней, даже если бы Конта никогда не суще¬
ствовало; если эти аргументы или некоторые из них кажутся ис¬
торику15 контистскими, то это простое совпадение. У других пред¬
ставителей историцизма влияние Конта сказывается более очевидно
(об Ингрэме, например, см. часть IV, глава 4.).
2. Романтизм и историография
Мы могли бы многое узнать о Zeitgeist из обзора литера¬
турных течений того периода, будь у нас такая возможность.
Очень интересные выводы можно было сделать, например, на
основании успеха романов Диккенса, Тэккерея или Флобера,
которые также являются настоящими социологическими трак¬
татами с весьма яркой идеологической окраской, но эту идеологию
мы обычно не приписываем тем, кто читает эти произведения.
Приведем пример совершенно другого рода. Мы могли бы так¬
же многое узнать, проанализировав взрыв восторженного ин¬
тереса к древнегреческому искусству в Германии, начавшийся в
XVIII в.1 и продолжившийся вплоть до XIX в. Мы должны
воздержаться от подобного обзора, но существовало литератур¬
ное направление — романтизм, о котором мы не можем себе
15 Это неверно в отношении социологии: многие социологи, особенно фран¬
цузские, происходят от Конта (де Роберти, Дюркгейм и др,)« А что касается
экономистов, принимавших участие в «споре о методах», то теоретик Менгер
был в значительно большей степени контистом, чем историк Шмоллер.
1 Книга Й. Й. Винкельмана «История античного искусства» (Winckel-
тапп J. J. Geschichte der Kunst des Altertums), важная как симптом и фактор
духовного развития, вышла в свет в 1764 г.
550
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
позволить умолчать по причине его значения — как действи¬
тельного, так и мнимого — для развития общественных наук.
а) Романтизм. Подобно своему антиподу в культуре — ути¬
литаризму, романтическое движение возникло в XVIII в. По¬
скольку нас в основном интересуют аналитические достижения
этого движения, нам лучше всего обратиться к великому имени
Гердера.2 В отличие от утилитаризма романтизм не был ни фи¬
лософией, ни общественным кредо, ни политической или
экономической «системой». Он был в основном литературной
модой, связанной с определенным отношением к жизни и искус¬
ству. С одной стороны, это направление было ограничено рамка¬
ми интеллектуальных кругов: среди романтиков не было таких,
кто не был бы к тому же литератором. С другой стороны, это
направление приобрело международное значение главным обра¬
зом в области художественной литературы и в смежных обла¬
стях литературной критики и философии. В области живописи,
архитектуры и музыки влияние романтизма проявилось меньше
(хотя и здесь установилась мода на некоторые «готические» ужа¬
сы), а на все остальное он оказал поверхностное воздействие. Но
история литературы может представить впечатляющий список
имен: Байрон, Альфиери, Шелли, Вордсворт, Кольридж, Скотт,
Лонгфелло, Шатобриан, Готье, Гюго, Гёльдерлин, Новалис, Брен-
тано, Арним и оба Шлегеля.3 Именно здесь следует искать до¬
стижения романтизма и значительные произведения романти¬
ков. Конечно, они выходили из этой литературной крепости и
2 J. G. von Herder (1744-1803): Fragmente (lber die neuere deutsche Litteratur
(Фрагменты о новой немецкой литературе. 1767). Данная книга является самым
романтическим из произведений Гердера. Отметим также Uber den Ursprung der
Sprache (О происхождении языка. 1772) и Ideen zur Philosophie der Geschichte der
Menschheit (Идеи к философии истории человечества, 1784-1791). Последний
труд Гердера для нас наиболее важен. Однако мысль Гердера выходит за рамки
романтизма: влияние романтизма на него и его влияние на романтизм — всего
лишь один аспект его творчества. Как социолог он также испытал и оказал вли¬
яние энвиронменталистского характера (см. ниже, § 3с); он выступал против
эстетики Канта почти с позиций эмпиризма, в его Ideen... имеются отрывки в
спенсеровском духе, касающиеся культурных изменений; его теории языка, ли¬
тературы, искусства, религии, мифологии, включая методологические продви¬
жения в направлении сравнительной филологии, сравнительной мифологии и
иерологии, делают его предтечей некоторых значительных современных тенден¬
ций и наследником нескольких важных тенденций XVIII в., включая традицию
Гобса—Локка—Юма. Не имея возможности вдаваться в эти пересекающиеся по¬
токи идей, проливающих свет на многие черты Zeitgeist XIX в., мы можем уте¬
шиться тем, что они никак не обогатили экономическую науку.
3 Гёте слишком велик, чтобы его относить к какой-либо категории; более
того, он очень не любил романтиков. Однако его творчество как на заре, так и
на закате содержит много элементов романтизма. Только в середине творческо¬
го пути Гёте был или старался быть строго «классическим».
Глава 3. Интеллектуальная панорама
551
странствовали по привлекавшим их областям философии и об¬
щественных наук. Здесь нас интересуют их подвиги в этих стран¬
ствиях, но мы должны помнить, что, занимаясь этой темой, мы
не вдаемся в суть достижений романтиков, и нам следует ожи¬
дать, что любое зерно, какое мы сможем найти, будет смешано с
дилетантской мякиной.
Однако даже в области художественной литературы нас не¬
вольно поражает факт, который проявляется уже в нашем крат¬
ком списке имен и стал бы еще очевиднее при расширении этого
списка: произведения и люди, которые в том или ином смысле
могут быть отнесены к романтическому направлению, часто име¬
ют очень мало общего между собой и их имена, будучи поставле¬
ны рядом, выглядят странно. Это перестанет нас удивлять, как
только попытаемся определить, в чем заключалась романтическая
позиция. Романтизм выражал протест против классических кано¬
нов искусства, например против Аристотелевых трех драматиче¬
ских единств (единство времени, места и действия). Но это лежа¬
ло на поверхности, а в глубине скрывалось нечто значительно
более важное — протест против условностей, особенно рационали¬
стических условностей: чувства (возможно, истинные) восставали
против холодного рассудка; спонтанный импульс — против ути¬
литаристской логики; интуиция — против анализа; «душа* —
против интеллекта; романтика национальной истории — против
искусственных интеллектуальных конструкций века Просвеще¬
ния. Назовем эту позицию антиинтеллектуализмом, хотя ниже
этот термин будет употреблен в другом смысле. Помня, что ро¬
мантическое направление было ограничено кругом интеллектуа¬
лов, а следовательно, совершенно отличалось от того, что обычно
принято называть антиинтеллектуализмом, мы не должны отсту¬
пать перед явно парадоксальным определением: «интеллектуальный
антиинтеллектуализм*. Рассматриваемое таким образом явление
романтизма в действительности относится к хорошо известному
классу: кажется, что, как и рабочим, интеллектуалам время от
времени надоедают их орудия труда и ими овладевает желание
отшвырнуть их и вместо этого пустить в ход кулаки.
Поставленный выше диагноз объясняет кроме всего прочего
причины невозможности систематизировать романтизм как связ¬
ное целое, вывести правила, которые помогли бы нам опознавать
романтические идеи или программы так же легко, как мы мо¬
жем идентифицировать, например, утилитаристские идеи или
программы. Это движение было сродни встряске. Этим фактом в
основном объяснялась его плодовитость. Индивид, испытавший
этот импульс, мог после встряски свободно идти в любом на¬
3 Зак 3169
552
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
правлении. Особенно это касается политических и экономиче¬
ских взглядов отдельных романтиков, которые впоследствии ис¬
торики попытались объединить в направления, заслуживавшие
или не заслуживавшие их одобрения в зависимости от личного
отношения к сути определяемых направлений. В итоге полу¬
ченная картина была нереалистична в обоих случаях. Роман¬
тизм отождествляли с политической «реакцией»; и действитель¬
но, многие романтики, следуя тенденциям своего времени, пре¬
вратились в консерваторов или «реакционеров», когда таковым
стало их окружение, а некоторые из них даже продали свои
услуги «реакционным» правительствам. Но революционный по
сути характер этого движения не был утерян, как можно заклю¬
чить на основании примера влиятельного общественного деятеля
Йозефа фон Гёрреса. Идеологию романтизма противопоставляли
бентамистским идеям, касающимся свободы и демократии; дей¬
ствительно, свобода, с точки зрения романтиков, не была такой,
какой она представлена в эссе Дж. С. Милля, а демократия ро¬
мантиков не совпадала с механической демократией Бентама.
Но следует подчеркнуть, что некоторые романтики глубже пони¬
мали значение свободы и демократии в жизни, мыслях и чув¬
ствах людей, чем утилитаристы или любой, кто пытался навя¬
зать логическую схему собственного производства существующим
социальным структурам. Романтикам приписывался особый вкус
(вкус — это точное слово, поскольку речь идет о литераторах) к
римско-католической вере; романтики с их ощущением живой
реальности были склонны смотреть на эту мощную систему с чув¬
ствами, весьма отличающимися от чувств утилитаристов. Верно
также и то, что по крайней мере в начале XIX в. их движение
шло параллельно возрождению влияния католицизма и было
связано с ним; но совершенно неправомерно смешивать одно с
другим. Немногие истинные лидеры католического движения
(наиболее ярким примером служит Гёррес, а Шатобриан — ско¬
рее сомнительным) были видными фигурами в романтическом
течении; большинство из них относились к романтизму с холод¬
ным равнодушием, а романтики отвечали им тем же. И нако¬
нец, если романтизм связывали с «универсалистскими» соци¬
альными философиями, то лишь потому, что романтики высту¬
пали против рационалистского индивидуализма утилитаристского
типа; однако чувства, интуиция, импульсивность, которые они
превозносили, были субъективными и индивидуальными; имен¬
но этот крайний субъективизм, не признающий никаких огра¬
ничений, восстановил против них Гёте.
Читатель с полным основанием может задать вопрос: ка¬
кой вклад в экономическую науку могло внести подобное на¬
Глава 3. Интеллектуальная панорама
553
правление? Ответ, конечно, будет звучать по-разному, в зависи¬
мости от того, имеем ли мы в виду отношение к практическим
проблемам, идеологические нимбы, настроения и т. д. или техни¬
ческий анализ. Романтик или любой писатель, испытавший вли¬
яние романтической позиции, конечно, рассматривал промыш¬
ленную жизнь и ее проблемы в небуржуазном духе, и его взгля¬
ды совершенно отличались от взглядов бентамистов. В более
широком смысле он чувствовал здоровое отвращение к утилита¬
ристской тенденции свести пестрое разнообразие общественных
структур и процессов к нескольким бесцветным обобщениям от¬
носительно строго рационализированных гедонистических инте¬
ресов. На том месте, где утилитаризм оставляет пустоту (или
свалку для всего, что, с его точки зрения, кажется бессмысли¬
цей), романтик строит алтарь для поклонения всему историчес¬
ки уникальному и внерациональным ценностям (хотя, как ука¬
зывалось выше, у каждого романтика свои ценности и между
ними мало общего). В устах некоторых писателей-романтиков
это звучало не слишком убедительно. Однако следует отметить,
что не все было литературным вымыслом. Точка зрения, при¬
годная для истории поисков научной истины, не годится для
исчерпывающих оценок. Тем не менее мы можем привести спи¬
сок определенных вкладов в позитивный анализ. В области тех¬
ники экономического анализа нет достижений, достойных упо¬
минаний. Учитывая характер романтического течения, ничего
другого и нельзя было ожидать, работы в этой области ниже
всякой критики. Восторженные поклонники романтизма, как
мне кажется, совершили тактическую ошибку, настаивая на на¬
личии у романтиков вкладов такого рода, особенно потому, что
это вынудило их превратить в героя такого человека, как Адам
Мюллер (1779-1829). Следовало бы открыто признать, что «ро¬
мантическая школа в экономической науке» вообще никогда не
существовала.
Мне кажется, что автором данного выражения является
В. Рошер, опубликовавший статью Die romantische Schule der
National4konomik in Deutschland (Zeitschrift fbr die gesamte
Staatswissenschaft. 1870) и воздавший Мюллеру незаслуженные
похвалы. Современные «универсалисты», пытавшиеся найти дру¬
гих приверженцев этой «школы», прибегли к трем способам: во-
первых, они включили в их число таких людей, как Ф. Генц и
К. JI. фон Халлер (читатель может найти сведения о них в любом
справочнике), которые вовсе не были экономистами; во-вторых,
они заявили о принадлежности к школе знаменитых людей (на¬
пример, Ф. Листа), которые имели к ней весьма отдаленное отно¬
шение или совсем не были с ней связаны; в-третьих, они заня-
554
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
лись откапыванием новых членов, соответственно объявляемых
гениями, таких как Франц фон Баадер (Sozietatsphilosophie, опуб¬
ликовано в сборнике его произведений Sflmtliche Werke (1854)),
который может сойти за социолога. Что касается самого Адама
Мюллера (его основные труды: Elemente der Staatskunst. 1908 г.,
новое изд. — 1922; Versuche einer neuen Theorie des Geldes...
1816, новое изд. — 1922; Von der Notwendigkeit einer theologischen
Grundlage der gesamten Staatswissenschaften. 1819; сборник из¬
бранных статей Мюллера издал доктор Якоб Бакса, написавший
также в 1930 г. биографию Мюллера с приложением полной биб¬
лиографии его работ), то достаточно указать, что его экономиче¬
ская теория заключается в негативной переоценке части фактов
и аргументов, приведенных А. Смитом (относительно laisse-faire,
свободной торговли, разделения труда и т. д.), которая является
его личным делом, но не интересует нас, и во введении ряда
совершенно бесполезных метафизических концепций.
Допустим даже, что есть какой-то смысл, например, в вы¬
сказывании, что деньги являются деньгами только в тот момент,
когда они переходят из рук в руки, и что в этот момент они явля¬
ются не частной (allod, как он выражался), а общественной соб¬
ственностью (feod), или что они являются выражением «националь¬
ного достоинства» или «национальной силы». Даже если в этом
есть смысл, то что из того? Подобная интерпретация метафизиче¬
ских смыслов по природе не способна нам что-либо сказать, чего бы
мы уже не знали о зависимостях, существующих в эмпирическом
мире. Но у меня нет желания идти дальше. Я не хочу проводить
параллель между невежеством, не способным оценивать задачи и
методы анализа, и невежеством, не способным оценить задачи и
методы философского видения или интерпретации различных смы¬
слов. Достаточно, если я помогу читателю понять, что это два раз¬
ных, нигде не соприкасающихся мира и ни один из них не сможет
сказать ничего осмысленного о явлениях, происходящих в другом
мире. Чтобы подчеркнуть эту идею, я воздержусь от вопроса, на¬
сколько хороши или плохи умозрительные рассуждения Мюллера,
рассматриваемые в качестве философских утверждений.4
Однако нам представляется возможным говорить о роман¬
тической социологии или, по крайней мере, об определенных
вкладах писателей-романтиков в экономическую, политическую
и общую социологию. Об одном таком вкладе мы уже упомина-*
ли: романтики включили в анализ институтов и поведения внут¬
ри этих институтов нерациональные (не обязательно иррацио-
4 Только в этом вопросе возможно смысловое различие между нашим мне¬
нием и мнением современных поклонников А. Мюллера среди универсалистов.
Они должны согласиться с этим заявлением (особенно потому, что я, со своей
стороны, готов признать, что допускаю политические ценностные суждения),
поскольку всегда подчеркивали свое презрение к области знания, для которой я
требую автономии от романтизма или других метафизических спекуляций.
Глава 3. И интеллектуальная панорама
555
нальные) человеческие волеизъявления, обычаи, верования и т. д.,
которые во многом определяют характер общества и без которых
нельзя понять общество и его способы поведения. В качестве
иллюстрации можно упомянуть имена Гердера и Новалиса.5 Ху¬
дожественный элемент в романтизме объясняет особое внима¬
ние, придаваемое психологическим отношениям и реакциям; по¬
этому мнение, согласно которому романтики были предшествен¬
никами современной социальной психологии, можно считать до
некоторой степени обоснованным.6 Выдающимися примерами
вкладов такого рода являются концепции «народной души»
(Volksseele), «национального характера» и «народной судьбы».
Подобные концепции легко приходили в голову литераторам и
приобретали в их работах дополнительный эмоциональный отте¬
нок. Но если отбросить чувства и все философские видения, то
«народная душа» предстанет как вместилище многих очень важ¬
ных фактов. Идея «народной души» как чего-то реально суще¬
ствующего привлекла многих более поздних социологов, придер¬
живающихся концепции коллективного сознания. Какую «пози¬
тивную» концепцию можно из этого вывести, показывает тот
факт, что идею «народной души» мы находим даже у столь не¬
романтического автора, как Конт.
Однако главное значение романтического движения для эко¬
номического анализа заключается в импульсе, который оно со¬
общило всем видам исторических исследований. Оно научило
нас лучше понимать другие цивилизации, например мира средне¬
вековья, а также внеевропейских культурных миров. Это озна¬
чало новые перспективы, более широкие горизонты, свежие про¬
блемы и, самое главное, конец глупому презрению, которое
проявляли вольтерьянцы и утилитаристы ко всему, что пред¬
шествовало «этому просвещенному веку».7 Давайте рассмотрим
5 Новалис (Novalis) — это псевдоним немецкого поэта Фридриха фон Хар-
денберга (1772-1801). Из его несистематизированных работ (Gesammelte
Schriften/Ed. Obenauer. 1925) можно составить фрагментарную теорию обще¬
ства. Карлейль написал о нем очерк, правда почти не выходящий за рамки
художественных аспектов.
6 Я не могу безоговорочно поддержать это мнение (см. ниже, часть IV,
глава 3, § Зе).
7 Теофиль Готье как-то употребил слово moyennagiste <«средневековец»>
как синоним романтика, и действительлно оба определения означали для всего
скружка романтиков в Париже одно и то же. Этот культ средневековой цивили¬
зации, разумеется, вызвал усмешки у либералов, тем более что он был связан с
не отвечающей исторической правде идеализацией, а также (в случае Готье) с
«красными жилетами». Но мы должны простить литераторам эти выходки,
поскольку если этот культ связан с невежеством, то культ разума (la raison)
сопряжен с еще большим невежеством.
556
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
наиболее важный случай, где безошибочно проявляется, по край¬
ней мере на поверхности, влияние романтического течения («на¬
родная душа» и прочее), — это возникновение «исторической
школы юриспруденции». Эта школа приобретает для нас допол¬
нительное значение, поскольку она помогла создать аналогич¬
ное движение в экономической науке.8 После освободительных
войн национальное воодушевление вылилось во множество пред¬
ложений, в той или иной степени нацеленных на объединение
Германии. Среди них были предложения составить свод законов
Германии. Одно из них, выдвинутое видным юристом Тибо,
подверглось враждебной критике в памфлете Савиньи, привлек¬
шем общенациональное внимание.9 Аргументы Савиньи вышли
далеко за пределы частного случая и сводятся к общей социоло¬
гии права: правовые институты нации составляют часть ее жиз¬
ни и являются выражением ее существования в целом, всей ее
исторически определенной ситуации. Эти институты воплощают
внутренние связи и нужды этой жизни, находящие в них более
или менее адекватную формулировку; они подходят к ним, как
кожа к человеческому телу; заменить их рационально изобре¬
тенным кодексом — все равно что содрать кожу с тела, чтобы
заменить ее синтетическим изделием. Следовательно, возникает
(именно это важно для нас) необходимость изучения права не с
точки зрения нескольких рациональных принципов, а в рамках
его воздействия на национальный дух и национальный харак¬
тер. Отсюда вывод (прямо противоположный взглядам бентами-
стов), что научная юриспруденция должна руководствоваться
8 Влияние исторической школы юриспруденции со всей очевидностью про¬
является в работах Рошера, заимствовавшего аргументацию у юристов и прида¬
вавшего важное значение тому, что он считал параллелями между ситуациями в
юриспруденции и в экономической науке. В других случаях, например в работах
Р. Джонса (см. ниже, глава 6), нельзя доказать наличие такого влияния.
9 Vom Beruf unserer Zeit far Gesetzgebung und Rechtswissenschaft (1814).
Фридрих Карл фон Савиньи (1779-1861) — ученый-юрист с прочно установив¬
шейся репутацией; в более ранней работе поразительной оригинальности (Recht
des Besitzes. 1803) он омолодил пришедшую в упадок юриспруденцию его вре¬
мени. Основав вместе с Эйххорном (представлявшим германский элемент в аль¬
янсе, где Савиньи представлял элемент римского права) «Журнал историческо¬
го правоведения» (Zeitschrift fUr geschichtliche Rechtswissenschaft. 1815), а так¬
же благодаря своим книгам Geschichte des rttmischen Rechts im Mittelalter
(1815-1831) и System des heutigen rOmischen Rechts (1840-1849) он достиг по¬
ложения признанного лидера в юридическом мире Германии своего времени
как в научном смысле, так и в том, что касалось официального положения
(в Пруссии). Это лидерство означало в то время победу исторической школы.
Однако Савиньи не следует называть ее «основателем». Как можно было бы
показать, будь у нас возможность, он блестяще возглавил и развил тенденцию,
семена которой были засеяны раньше.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
557
единственным методом — историческим.10 Такими, в несколь¬
ких словах, были кредо и программа исторической школы пра¬
ва. Благодаря использованию концепций народной души и на¬
ционального характера, связь между исторической социологией
права и специфически романтической философией проявляется на¬
глядно, возможно слишком наглядно, поскольку здравый смысл
говорит нам, что историческая школа права существовала бы даже
в отсутствие романтизма. Это относится и к тем германским эко¬
номистам, которые, получив юридическое образование или обла¬
дая тем, что, согласно принятому позднее американскому терми¬
ну, мы можем назвать склонностью к институционализму, несом¬
ненно испытали влияние исторической школы права.
Ь) Историография. Еще более спорным является вопрос, в
какой степени идеям романтизма может быть приписан успех в
развитии профессиональной историографии того периода. Роман¬
тические настроения действительно стимулировали интерес к ис¬
торическим исследованиям и повысили восприимчивость обще¬
ства к их результатам. Но отвечать на поставленный выше во¬
прос утвердительно, не имея на то более конкретных оснований,
чем общее убеждение во всепроникающем влиянии романтизма,
небезопасно. Однако мне представляется, что одно такое основа¬
ние и в самом деле существует. Большое число историков того
периода отстаивали интересы своей страны, политической систе¬
мы или партии или сделали своей профессией выставление оце¬
нок — да, как школьный учитель ставит оценки в тетради свое¬
го ученика — описываемым ими людям и событиям в соответ¬
ствии со своими собственными нравственными и культурными
стандартами.11 Однако возникло другое направление, призван¬
10 Во избежание недоразумений нужно помнить следующее: 1) эта социо¬
логия права не является квиетистской или враждебной по отношению к рефор¬
ме; она поддерживает ♦органическую реформу», исходящую из «органических»
нужд, против реформы, основанной на спекулятивных принципах; Савиньи сам,
будучи «великим канцлером», проводил реформы; 2) в силу того, что данная
социология придает особое значение исторически сложившимся условиям, она
имеет аспект, который может быть охарактеризован как «национальный», но в
ней нет ничего «националистического»; 3) даже реформы, проводимые в исто¬
рическом духе, предполагают наличие некоторых общих принципов и выводов
из них. Савиньи упустил это обстоятельство, а поэтому его программа, несмот¬
ря на все ее достоинства, в научном плане была неадекватной. С нашей точки
зрения как экономистов, очень важно, с одной стороны, отметить его ошибку, а
с другой — понять, что это не обязательно обесценивает исторический метод.
11 Так, лорд Маколей защищал интересы не только Англии, но и партии
вигов и не приложил ни малейшего усилия, чтобы понять чью-либо еще точку
зрения. Мишле прославлял Францию; Дройзен — прусскую политику; Даль-
манн и фон Роттек выступали за либерализм и конституционализм; Гроут — за
афинскую демократию (книга Джорджа Гроута (Grote George. History of Greece.
1st ed. 1846-1856) представляет для нас особый интерес, поскольку ее
558
Часть III. С 1790 х по 1870-е гг.
ное представлять факты в их истинном свете, представлять со¬
бытия такими, какими они могли бы рисоваться людям, испы¬
тавшим их на себе, сохранять колорит и дух времени и места.
Эта «имманентная интерпретация» исторического процесса, не¬
сомненно, поднимает очень важные методологические пробле¬
мы, касающиеся сути интуитивного понимания отдельных лиц
и цивилизаций. Для нас она особенно интересна ввиду близкого
родства принципов этого направления с принципами Макса Ве¬
бера. Это направление ассоциируется главным образом с именем
Леопольда фон Ранке.12 Из французов указанные принципы под¬
держивал Огюстен Тьерри. Творчество этих и других авторов в
научном аспекте нейтрально по отношению к романтизму, а в
автор был правоверным бентамистом и одним из наиболее видных членов круж¬
ка философских радикалов); Г. Бэнкрофт выступал за демократию в духе пре¬
зидента Джексона. Во всех подобных случаях независимо от сознательного на¬
мерения авторов имеет место очевидная опасность идеологического искажения
фактов. Но даже если все факты изложить со скрупулезной бесстрастностью,
они все же будут представлены, так сказать, в искусственном освещении — в
свете убеждений или кредо автора, а не в их собственном. Рассмотрим дополни¬
тельный пример несколько иного типа: У. Э. Г. Лекки (Lecky В. Е. Н. History of
the Rise and Influence of the Spirit of Rationalism in Europe. 1865) был одним из
относительно немногих в XIX в. сторонников просветительского направления
XVIII в. — «века разума*. Прежде всего он взял оттуда определенную социоло¬
гию истории, согласно которой идеи являются главной движущей силой исто¬
рического процесса. Кроме того, он свел развитие идей к борьбе, которую с
нарастающим успехом ведет разум с религией. Он представил работу, которая
полностью зависит от принятия определенного кредо и вне его не имеет значе¬
ния. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы коснуться проблем, которые созда¬
ются в результате наивной привычки историков, не имеющих никакого скры¬
того мотива и не отстаивающих ничьих интересов, но выступающих в качестве
судей всего человеческого, которые знают все мотивы и все стандарты поведе¬
ния. Покажем это на примере. Великий Моммзен был очевидной жертвой тако¬
го рода илюзии: он знал, как надо было управлять римскими легионами в битве
при Треббии; он знал, как Цицерон должен был действовать в борьбе против
заговора Катилины; он знал, какими мотивами руководствовался Юлий Це¬
зарь. Он никогда не обнаруживал осознания опасности, заключенной в его без¬
граничной уверенности в собственном интуитивном понимании, понимании не¬
сомненно одаренного и респектабельного представителя буржуазного общества
середины XIX в. Это явно имеет отношение и к исслед9вательским приемам,
применяемым экономистами.
12 Не позволяя себе навязывать читателям собственное мнение, я могу
заявить, что большинство историков всех стран согласились бы назвать фон
Ранке первым историком того периода. Его международное влияние (в том чи¬
сле и на историографию Соединенных Штатов) основано главным образом на
новом эталоне исторического исследования, установлению которого способство¬
вал его знаменитый семинар. Его мастерство использования первоисточников и
применения новых канонов критики составляло единое целое с его отказом
руководствоваться философскими идеями (особенно гегельянскими). Хотя в его
работе мы заметим элемент романтизма, но сам он старался дистанцироваться
от романтизма.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
559
других аспектах даже враждебно ему. Но их уважение к само¬
стоятельности каждой культуры и ее индивидуальному колори¬
ту родственно идеям романтизма, и мы не должны упускать это
из виду.
В остальном, поскольку невозможно привести сведения об
историографии данного периода в объеме, достаточном для со¬
здания правильного представления о ней, мы должны ограни¬
читься кратким обзором тех ее черт, которые имеют наиболее
непосредственное отношение к экономической науке. Во-первых,
появились новые исторические материалы и новые стандарты
критики. Именно в этот период историография окончательно
вышла за пределы литературных источников и начала пользо¬
ваться систематически и в широком масштабе подлинными до¬
кументами и информацией, которую хранили памятники, надпи¬
си, монеты и т. п. Клинопись (Гротефенд) и иероглифы (Шампо-
льон) раскрыли свои секреты. Изучались методы работы с
первоисточниками и была предпринята широкая публикация
исторических материалов. Публикации Ecole des Chartes, English
Rolls Series и Monumenta germaniae historica являются приме¬
рами целеустремленной и систематической деятельности, не
имеющей аналогий в нашей области. Критика источников под¬
нялась на новый уровень, благодаря чему, а также благодаря
новым материалам стало возможным появление работ Нибура13
и Моммзена. Но упор на изучение оригинальных документов
был общим явлением. Он составляет главное научное достоинство
работ Мишле. Мы находим его также у авторов, которых мы, в
первую очередь, делим не как ученых, например у политика
Тьера. Мы находим его даже у создателей реалистического ро¬
мана, например у братьев Гонкуров.
Во-вторых, историки проявили склонность к социологическому
анализу, выигравшему от близости к фактам. Примерами могут
послужить внимание Нибура к институтам и к вопросу о послед¬
ствиях политических мер и реформ, а также интерес О. Тьерри к
расовым факторам. Этот анализ вряд ли когда-либо поднимался
до уровня явного теоретизирования, но очень часто подразуме¬
13 Хотелось бы более подробно, чем это здесь возможно, обрисовать лич¬
ность и творчество Б. Г. Нибура —государственного деятеля, ученого, банкира,
учителя и посла (В. G. Niebuhr, 1776-1831), чья ROmische Geschichte (1811-
1832) поставила исследования в области древнеримской истории на новую осно¬
ву. Кроме того, он имеет право на то, чтобы считаться экономистом, поскольку
был авторитетом в денежной политике и написал Forschungen zur internationalen
Finanz und Bankgeschichte (ed. A. Trende. 1929). Знаменитая работа Теодора
Моммзена (Mommsen Theodor. ROmische Geschichte) появилась в 1854-1856 гг.
560
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
вал наличие некоторых социологических теорий, хотя излишне
говорить, что последние не выигрывали от того, что не были
соответствующим образом выражены. Более того, наблюдался
значительно больший, чем раньше, интерес к экономическим
явлениям как таковым. Этот интерес проявлялся даже там, где
мы могли бы меньше всего его ожидать, а именно в области
древней истории,14 с одной стороны, и в «живописной» истории
того периода — с другой. «История Англии» лорда Маколея
(Macaulay. History of England. 1848-1861) превосходно иллюст¬
рирует то, что я подразумеваю под «живописной» историей: ис¬
торию, сосредоточенную на красочных военных и политических
событиях и повествующую о них только с точки зрения их эмо¬
ционального воздействия. Но у Маколея имеются главы, описы¬
вающие экономические и социальные условия, которые являют¬
ся эффектными картинами, но совершенно другого рода. Анало¬
гичное утверждение справедливо для книги JI. А. Тьера «История
Французской революции» (Thiers L. A. History of the French Revo¬
lution (1-е франц. изд. — 1823-1827; англ. пер. — 1853).
В-третьих, существовала литература, представлявшая цен¬
ность не только как достижение на данном этапе, но еще в
большей степени как база для дальнейшего развития; она мо¬
жет быть охарактеризована как продукт чисто научного крыла
исторической школы права или институционалистского крыла
историков. Я проиллюстрирую эту группу именами четырех зна¬
менитых людей, чьи исследования, несмотря на большие разли¬
чия между ними, подпадают под эту рассматриваемую нами ка¬
тегорию. Маурер15 был ведущим, хотя и не бесспорным автори¬
тетом в области социальной организации средневековой
Германии, влияние его теорий широко распространилось на весь
XIX в. и не угасло даже после того, как они устарели. Знамени¬
тая книга Фюстеля де Куланжа, ставшая популярной среди об¬
разованных людей (но не вошедшая, насколько мне известно, в
круг чтения экономистов), содержит научный материал, сгруп¬
пированный вокруг теории, суть которой заключается в том,
что наиболее важным фактором формирования юридических и
14 В качестве примера можно привести исследование Августа Бёкка, каса¬
ющееся финансов Афин (Bockh August. Die Staatshaushaltung der Athener. 1817),
и еще более значительную работу Хеерена (Heeren А. Н. L. Ideen Uber die Politik,
den Verkehr, und den Handel der vornehmsten VOlker der alten Welt. 1793-1812;
англ. пер. — 1833-1834). Влияние этого великого ученого и учителя распрост¬
ранялось на широкую область знаний, включая политическую географию.
15 G. L. von Maurer (1790-1872): Geschichte der Markenverfassung in
Deutschland (1856); Geschichte der... Hofverfassung in Deutschland (1862-1863);
Geschichte der Dorfverfassung in Deutschland (1865-1866); Geschichte der Stadte-
verfassung in Deutschland (1869-1871).
Глава 3. Интеллектуальная панорама
561
политических институтов любого общества является религия;
эта теория вследствие тесной корреляции между различными об¬
ластями национальной жизни никогда не будет опровергнута фак¬
тами, будь она даже ошибочной или неадекватной.16 Лидерство
сэра Генри Мейна (1822-1888) относится к следующему периоду,
но произведение, принесшее ему славу, создано в период,
рассматриваемый нами здесь. Оно представляет собой чрезвычай¬
но поучительный образец теоретизирования с точки зрения исто¬
рика.17 И наконец, следует упомянуть историко-этнологический
труд И. Я. Бахофена,18 хотя его влияние также проявилось только
в следующем периоде.
Наконец, в-четвертых, следует упомянуть Kulturgeschichte,19
которая, не будучи новым явлением, утвердилась как признан¬
ная специальность. Совершенно очевидно, что она относится к
нашей теме. Историки культуры могут создавать огромные фрес¬
ки или писать миниатюры. В сноске приведены имена двух вы¬
дающихся мастеров обеих форм: это Буркхардт и Риль.20
16 N. D. Fustel de Coulanges (1830-1889): La Cite antique. 1864 (работа
посвящена главным образом древнегреческому городу-государству, или полису;
англ. пер. — 1874).
17 Maine Henry. Ancient Law. 1861. Изучающие экономику должны знать
о работах Мейна значительно больше, чем лозунг «от статуса к контракту».
18 Работа Бахофена, которую я хочу упомянуть (Bachofen J. J. Mutterrecht.
1861), служит источником обширной литературы по матриархату.
19 Еще одно труднопереводимое на английский язык слово; «история куль¬
туры* не английское выражение, а «история цивилизации* не совсем подходит
к данному случаю; «история гражданского общества* еще менее выражает суть
темы.
20 Из крупных работ Якоба Буркхардта (Jakob Burchardt, 1818-1897) для
наших целей досточно упомянуть Die Kultur der Renaissance (1860; англ. пер. —
1878). Суть работы, которая, я надеюсь, знакома каждому читателю, трудно
определить в общих понятиях. Возможно, лучше всего определить ее как виде¬
ние жизни эпохи, отраженной в искусстве и политике (то и другое взято в
самом широком смысле). Основной момент, отличающий подобную историю
культуры от истории того, что поставляет для нее материал, т. е. от истории
литературы и искусства как таковых, истории науки или экономической, соци¬
альной или любой другой политики как таковой, заключается в том, что эти
явления включены в общую структуру не ради них самих, а как функциональ¬
ные элементы, позволяющие шире и глубже отразить действительность. Место
Якоба Буркхардта в истории научной мысли выходит за рамки данной работы;
было бы интересно проанализировать оказанные на него влияния (к их числу
относится и влияние Ранке), способствовавшие его формированию как ученого,
и влияния, исходящие от него. Но несмотря на популярность упомянутой мной
работы, мы не должны обманываться на счет его влияния как социального
философа или политического мыслителя. Он был слишком далек и от либераль¬
ных лозунгов своего времени, и от пророческого гнева, направленного против
них, чтобы это влияние было велико.
Рассказ о В. Г. Риле (W. Н. Riehl, 1823-1897) мог бы быть включен в
текст следующего раздела, поскольку его работа еще более определенно отно-
562
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
3. Социология и политическая наука:
энвиронментализм
Нам известно, что социология существует со времен уче-
ных-схоластов и даже древних греков, но статуса признанной
области исследований она достигла не ранее следующего перио¬
да (см. часть IV, глава 3). В рассматриваемый период социоло¬
гия получила свое название от Конта, но этому факту не стоит
придавать большого значения. Правда, была проведена большая
социологическая работа, но она осталась нескоординированной
и несистематизированной. Большую ее часть мы уже отметили.
Можно говорить о социологии философа, о социологии юриста,
о социологии историка. Каждая из них приняла много форм,
сильно отличающихся друг от друга и по-разному соотносящих¬
ся друг с другом. Объединять эти формы в большие категории
рискованно. Но в целях краткого обзора их можно разделить на
«абстрактные» и «исторические». По практической значимости
бентамистский утилитаризм занимает первое место в «абстракт¬
ной» группе,1 а историческая школа права — в исторической
группе. В данном разделе мы примем, насколько возможно, эту
схему. Кроме того, будет сделана попытка дополнить собранный
нами социологический материал всем, что мы сможем по кро¬
хам собрать из литературы того периода по вопросам государ¬
ственного управления и политики, по отношению к которым
все чаще стало употребляться выражение «политическая наука»,
а также бросить беглый взгляд на философское направление,
которое должно в особенности заинтересовать экономистов, — энви¬
ронментализм .
а) Социология государства и политики с точки зрения фи¬
лософии естественного права. Давайте вспомним три результа¬
сится к профессиональной социологии, чем книга Буркхардта. Однако элемен¬
ты его социологии (некоторые из них весьма уязвимы для критики) надо выис¬
кивать в том, что, к счастью, всегда оставалось исторической работой. Не ду¬
маю, что влияние Риля вышло далеко за пределы Германии, но внимательное
прочтение его работы Kulturstudien aus drei Jahrhunderten (1859) принесло бы
немало пользы тем, кто занимается изучением экономической науки. Она мог¬
ла бы с успехом заменить другие книги в наших списках рекомендованной
литературы.
1 Другие типы социологий или фрагменты социологий, которые были аб¬
страктными в том смысле, что исходили из нескольких «фундаментальных прин¬
ципов», можно найти в основном в произведениях спекулятивных философов.
Так, Кант предложил то, что он назвал «метафизическими элементами»
(Anfangsgriinde) теории права (Werke. IX. Р. 72 ff). Эта теория была достаточно
«абстрактной» и неисторической. Но, разумеется, она была абсолютно не ути¬
литаристской.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
563
та, полученные нами ранее на разных поворотах нашего пути.
Во-первых, историческим первоисточником всех общественных
наук была концепция естественного права, которая уже на са¬
мых ранних стадиях связывалась с более или менее определен¬
ными концепциями «сообщества» (community) или «общества»
(society). Древние греки могли путать последнее понятие с поня¬
тием государства, что было естественно в условиях полиса. Од¬
нако ученые-схоласты были защищены от этой аналитической
ошибки, поскольку практические задачи их века и их собствен¬
ное положение в общественном организме ясно показали им, что
государство и правительство (или «князь») — это отдельный агент
с собственными интересами, которые не обязательно совпадают с
интересами народа или сообщества (с «общим благом»). Одной
из легенд истории социологии является то, что понятие «обще¬
ства» было открытием философов естественного права, романти¬
ков или еще более поздних групп.2 Во-вторых, мы видели, что
утилитаризм был системой естественного права. Подобно всем
системам естественного права, утилитаризм был всеобъемлющим
в принципе и очень близким к этому на практике. Он был заду¬
ман как единая общественная наука, одновременно и норматив¬
ная и аналитическая, которая помимо прочего включала бы эти¬
ку, государственное управление и правовые институты вплоть
до всех деталей судопроизводства и криминалистической прак¬
тики; и тем и другим сам Бентам интересовался по крайней
мере так же глубоко, как и любыми экономическими вопроса¬
ми. В-третьих, мы знаем, что эта единая общественная наука —
утилитаризм — была индивидуалистической, эмпирической и
«рационалистической»; последний термин здесь означает лишь
то, что система, как в своих нормативных, так и аналитических
аспектах, строго исключала все, что не прошло бы тест на ути¬
литаристскую или гедонистическую рациональность. Читатель
избежит многих затруднений и значительно углубит свое понима¬
ние истории доктрин, если уделит должное внимание двум важ¬
ным фактам. Во-первых, индивидуализм не обязательно подразу¬
мевает эмпиризм или рационализм в вышеуказанном смысле;3
эмпиризм не обязательно подразумевает индивидуализм и рацио¬
2 Если и есть автор, которого действительно можно было бы обвинить в
смешении понятий государства и общества, так это романтик А. Мюллер, который
называл государство «совокупностью человеческих дел» (Elemente. Vol. 1. P. 60).
3 Данный смысл термина «рационализм», разумеется, не имеет ничего
общего со смыслом, который мы ему придавали в другом случае (часть II, гла¬
ва 1, § 6). Но оба эти, равно как и другие значения всегда смешивались многи¬
ми авторами, и это служило богатым источником взаимонепонимания, а также
бесцельных антагонизмов и полемики.
564
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
нализм, а рационализм в данном смысле не обязательно подра¬
зумевает индивидуализм и эмпиризм. Во-вторых, такой мощный
синтез, как система Бентама, должен был создать в умах как
противников, так и сторонников впечатление взаимосвязи меж¬
ду всеми входящими в систему элементами, которая создает впе¬
чатление логической связи даже там, где ее не существует.4
Данная система по самой своей природе не способна учесть
факты политической жизни и то, как в действительности рабо¬
тают государства, правительства, партии и чиновники. Мы виде¬
ли, что ее основные предпосылки приносят мало вреда в таких
областях экономики, где ее «логика животного эгоизма» может
рассматриваться как допустимое выражение действительных тен¬
денций. Но их применение к политическим фактам означает
неэмпирическое и ненаучное игнорирование существа, самой ло¬
гики политических структур и механизмов и не может породить
ничего, кроме мечтаний, причем не слишком вдохновляющих.
Рационально мыслящие, свободно голосующие граждане, осоз¬
нающие свои (долгосрочные) интересы, и их представитель, дей¬
ствующий согласно этим интересам, правительство, выражаю¬
щее их волю, — это ли не прекрасный пример сказки для детей?
Следовательно, из этого источника нельзя ожидать какого-либо
полезного вклада в социологию политики. И это почти трога¬
тельно подтвердилось. Твердый здравый смысл до некоторой сте¬
пени спасает философию государства Бентама, представленную в
работе Fragment on Government (1776), и, конечно, очень многое
из его практических рекомендаций по судопроизводству и т. п.
Но очерк о государстве Джеймса Милля (Mill James. Essay on
Government)5 может быть охарактеризован только как беспрос¬
ветная и, по-видимому, неисправимая чушь. Более того, очеви¬
ден его чисто спекулятивный характер, так непохожий на аргу¬
ментацию (хотя несомненно абстрактную) того же автора в его
книге по экономической теории.6 В то время это понимали мно¬
4 В действительности ситуация была осложнена и продолжала осложнять¬
ся тем фактом, что из всех упомянутых терминов только «эмпирический* (в зна¬
чении антиметафизический) имеет по-настоящему стабильное значение. В пре¬
дыдущей сноске было показано, что иначе обстоит дело с терминами «рацио¬
нальный» или «рационалистический». Что касается термина «индивидуализм»,
то с ним дело обстоит еще хуже.
5 Encyclopaedia Britannica (suppl.) 1823.
6 После всего вышесказанного разница должна быть очевидна. Данный
вопрос важен как для нашей непосредственной цели, заключающейся в том,
чтобы показать, почему общие возражения против утилитаристских предпосы¬
лок не обязательно относятся к частному случаю экономической теории, так
и для нашей более широкой цели, заключающейся в том, чтобы понять, почему
общие возражения против любой философии сами по себе не опровергают
Глава 3. Интеллектуальная панорама
565
гие неутилитаристы, такие как Маколей. Но значительно важ¬
нее то, что Дж. С. Милль (не упоминая имени своего отца) при¬
менил к политической теории школы бентамистов откровенный
эпитет «ненаучная» (Logic. VI. Ch. 8, § 3) и, кроме того, с едва
сдерживаемым раздражением сказал практически все, что нуж¬
но было сказать по ее поводу. В этом отношении, как и во мно¬
гих других, он поднялся над своим ранним бентамизмом, однако
так и не сбросил окончательно его оковы. Хотя в его эссе
On Liberty и Considerations on Representative Government не¬
достатки частично искупаются более широкими горизонтами и бо¬
лее глубоким проникновением в суть вопроса, перед нами все
тот же «философский радикализм». Таким образом, каждому
историку всегда придется решать проблему: является ли теория
Дж. С. Милля отходом от теории его отца или ее усовершенство¬
ванием?7
Философы-неутилитаристы и антиутилитаристы также про¬
должали разрабатывать системы естественного права (и соответ¬
ствующие философии государства), но значительно более узкого
охвата; ббльшая часть из них отражала влияние романтизма,
Канта или Гегеля.8 Для нашей темы мы можем получить с это¬
го поля очень скудный урожай. Юристы также продолжали со¬
здавать теории естественного права. Наиболее ценные из них
относились к конкретным областям, таким как конституцион¬
ное или уголовное право.9
частную теорию, которая на самом деле или по видимости связана с этой фило¬
софией. Позвольте мне еще раз выразить этот аргумент в другой форме: любая
теория содержит абстракции, а значит, никогда в точности не соответствует
действительности; следовательно, в этом смысле экономическая теория неиз¬
бежно является нереалистичной; но ее предпосылки возникают на основе реа¬
листического наблюдения за поведением стремящегося к получению прибыли и
расчетливого дельца; предпосылки политической теории (в стиле Джеймса
Милля) не выводятся из наблюдений за поведением агента политики (полити¬
ческого деятеля), а постулируются, исходя из поведения воображаемого аген¬
та — рационалистического избирателя; следовательно, эти предпосылки, а зна¬
чит, и результаты, выведенные из них, не просто абстрактны, но и нереали¬
стичны, причем совсем в другом смысле.
7 Точно так же обстоит дело в отношении теории ценности, что мы увидим
позднее. Во всех частях широко исследуемой им области интеллект Дж. С. Милля
и его характер проявились совершенно одинаковым образом.
8 Можно составить довольно длинный список главным образом немецких
работ; из английских авторов стоило бы упомянуть Т. Г. Грина. Укажем лишь
одну из самых ранних и оказавших наибольшее влияние, речь о которой уже
шла выше: Fichte. Grundlage des Naturrechts. 1796-1797. Прославление Геге¬
лем государства как воплощения абсолютного духа упомянем просто как дико¬
винку. Не удивительно, что Гегель был популярен у прусской бюрократии.
9 В качестве примера я упомяну криминологию П. Й. А. фон Фейербаха
(не путать с философом JI. А. Фейербахом) Kritik des natOrlichen Rechts (1796).
566
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Всеобъемлющие работы такого типа быстро перестали быть
актуальными ввиду растущего престижа исторической школы.10
Однако работу Шталя, имевшую огромное влияние, следует от¬
метить.11
В остальном, преподаватели стали все чаще превращать свои
лекции по философии права в лекции по истории философии
права.12
10 Читатель должен помнить следующее: историческая школа боролась с
естественным правом как таковым и выступала против абстрактных спекуля¬
ций как бентамистов-«эмпириков», так и немецкой «идеалистической» филосо¬
фии, поскольку они отождествлялись с естественным правом. Однако, с нашей
точки зрения, в этом не было смысла, и любое обобщение, сделанное юристами
исторической школы, должно быть включено в состав естественного права, так
же как обобщения экономистов исторической школы остаются экономикой и
могут даже стать частью экономической теории (например, в случае «теорий»
происхождения рынков).
11 Ф. Й. Шталь (Stahl F. J. Philosophie des Rechts nach geschichtlicher
Ansicht. 1830. Vol I; 1837. Vol. II) был своего рода лютеранским Фильмером и
приобрел большое влияние в интеллектуальной жизни Пруссии в эпоху Фрид¬
риха-Вильгельма IV. Заглавие данной работы («Философия права с историче¬
ской точки зрения») оправдано содержанием тома I, где автор выступает про¬
тив утилитаристского рационализма естественного права (и попутно выражает
согласие с точкой зрения исторической школы права), но оно не соответствует
содержанию тома И, где Шталь, найдя свой путь, атаковал историческую школу
права и стал недвусмысленно опираться на лютеранскую теологию. Читате¬
лям, знакомым с данной темой, не хватает в нашем изложении имени К. Фран¬
ца (Naturlehre des Staates. 1870) и многих других, например Жозефа де Ме-
стра и всей смежной литературы по вопросам церкви и государства. В свою
защиту я могу только указать на специфические цели данного фрагментар¬
ного наброска.
12 Я неохотно оставляю тему, близко соседствующую с темой развития
экономической науки на европейском континенте, потому что она может объяс¬
нить многие особенности развития экономической науки в континентальной
Европе, например искушенность немецких экономистов в институциональных
вопросах своей науки; связи, которые нужно было отстаивать, особенно в США
во времена институциональной полемики, были чем-то само собой разумею¬
щимся для выпускников многих, если не большинства, университетов конти¬
нентальной Европы. На континенте студент, изучавший экономику, часто впи¬
тывал знания по социологии правовых институтов (что имело большое значение
для его интеллектуального багажа) раньше, чем слышал хотя бы слово об эко¬
номическом анализе. Я упомяну имена двух знаменитых людей, которые, не¬
сомненно, были прежде всего юристами, но помогли многим стать экономиста¬
ми. Их влияние относится скорее к следующему, чем к рассматриваемому пери¬
оду, но оба опубликовали свои наиболее характерные произведения до 1370 г.
Рудольф фон Гнайст (1816-1895 г.) был типичным немецким либералом-англо-
филом, авторитетом во многих областях, особенно в области конституционного
и административного права — см.: Gneist. Das heutige englische Verfassungs-
und Verwaltungsrecht. 1857-1863. Второе имя — Рудольф фон Йеринг (1818-
1892): Jhering Rudolph, von. Geist des rOmischen Rechts. 1852-1865. Ни одна из
книг не была, насколько я знаю, переведена на английский язык, в отличие от
более поздних работ обоих авторов (например: Gneist. Englische Verfas-
sungsgeschichte. 1882; англ. пер. — 1889; Jhering. Zweck im Recht. 1877-1883;
англ. пер. — 1913).
Глава 3. Интеллектуальная панорама
567
Ь) Социология государства и политики с точки зрения исто¬
риков. В том, что касается политики, авторы — профессиональ-
ные историки или, по крайней мере, интересующиеся историче¬
ской реальностью — должны были достичь лучших результа¬
тов, чем утилитаристы или другие теоретики, поскольку
историкам труднее игнорировать стоящие перед ними факты.
Например, Эдмунд Бёрк рассматривал конкретную ситуацию со
страстной энергией (или предаваясь вспышкам гнева, или пред¬
лагая трезвый совет), но умел выделить из них обобщения, что
создало его произведениям репутацию кладезя политической
премудрости даже у людей, не питавших любви к предлагаемой
им политике: можно было бы сказать, что он преподавал поли¬
тику методом конкретных ситуаций, и, как всем известно, весьма
эффективно.13 Опять же никто никогда не хвалил лорда Мако¬
лея за глубину мысли. Однако по глубине проникновения в при¬
роду политических процессов он стоял неизмеримо выше Джейм¬
са Милля, и его критика представленной Миллем утилитари¬
стской политической теории в Edinburgh Review (1829) была
совершенно адекватна, хотя он и не пошел далеко в этом на¬
правлении. Политика для него все еще оставалась наукой, пусть
и «экспериментальной»,14 а не объектом науки; под этим он
просто подразумевал, что утилитаристские принципы политики
18 Имя Эдмунда Бёрка (1729-1798) должно присутствовать в любом обзоре
интеллектуальной панорамы рассматриваемого периода, каким бы схематич¬
ным этот обзор ни был (подробности при этом не обязательны), хотя хронологи¬
чески его наиболее характерные работы относятся к предыдущему периоду. Те,
кто изучает экономическую науку, должны внимательно прочитать его труды,
чтобы узнать не только, как следует рассуждать на политические темы, но и то,
как люди это действительно делают. Думаю, читателям понятно, что мне труд¬
но присоединиться к общему хору обожателей Бёрка как мыслителя. Действи¬
тельно, человек, определивший политическую партию как группу людей, дей¬
ствующих совместно в интересах общества на основе некоторых принципов,
признаваемых ими всеми, разумеется, не был глубоким аналитиком; он явно
находился под влиянием тенденции своего времени принимать рационализации
за аналитическое объяснение. Читатель может легко убедиться в нереалистич-
ности определения Бёрка, попытавшись применить его, например, к двум глав¬
ным американским партиям.
14 Забавно наблюдать, как используется здесь термин «эксперименталь¬
ный». Утилитаристы, будучи философами-эмпириками, верили в применимость
методов физики в общественных науках и заявляли, что их метод был «экспе¬
риментальным». Попытки со стороны как «теоретиков», так и «антитеорети¬
ков» присвоить термин, который благодаря успеху экспериментальной физики
приобрел хвалебное значение, также проходят через всю историю экономиче¬
ской науки начиная с XVII в., что будет отмечаться вновь и вновь. В действи¬
тельности данный термин в применении к общественным явлениям почти не
имеет смысла; чтобы понять, какое содержание вкладывали в этот термин пользу¬
ющиеся им авторы, следует рассматривать отдельно каждый случай.
568
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
не имели отношения к политической действительности, а к обоб¬
щениям можно прийти только путем наблюдения за политиче¬
ской действительностью. Сам Маколей не попытался сформули¬
ровать такие обобщения. Если бы он сделал это, можно быть
уверенным, что они оказались бы идеализированной политикой
вигов. Примерно так же обстояло дело с теми историками, кто
пробовал свои силы в политических обобщениях.15 И, наконец,
вспомним то, что, по моему мнению, является украшением ли¬
тературы того периода, посвященной политическому анализу:
это работа де Токвиля «О демократии в Америке» (Tocqueville,
de. De la D£mocratie en Am^rique. 1835-1840).16 В чем суть дос¬
тоинств этой одной из «великих книг» того времени? Она не
сообщала об открытии какого-либо факта или принципа, в ней
не использовалась какая-либо особая техника анализа; в ней не
было сказано ничего, что могло бы польстить публике (в особен¬
ности американской публике). Очень тонкий ум, обогащенный
опытом старой цивилизации, огромный труд, затраченный на
сбор наблюдений, и блестящее их использование в аналитиче¬
ских целях. Это все, но это много. И я не знаю никакой другой
книги, которая лучше показала бы, как добиться успеха в этом
особом виде политического анализа.
Однако самое великое достижение в области политической
социологии данного периода связано с именем Карла Маркса,
Мы еще не обладаем необходимыми фактами для того, чтобы
доказать это. Мы представим их в § 4Ь. Здесь я только хочу
15 Поскольку данная тема очень важна для нас, приведу несколько приме¬
ров: книга историка Георга Вайца {Waitz Georg. GrundzUge der Politik. 1862)
заслуживает наибольшего доверия из всех, что мне известны, хотя она не сво¬
бодна от интеллектуалистских заблуждений; книга сторонника либерализма
Ф. К. Дальмана (Dahlman F. С. Politik auf den Grund und das Maass der gegebenen
Zustande zurOckgefllhrt. 1835) представляет собой талантливое аналитическое
произведение; книга еще более ангажированного историка (радикала) К. В. фон
Роттека (Rottek К. W. R.t von. Lehrbuch des Vernunftrechts und der Staatswis-
senschaften. 1829-1835) служит иллюстрацией той истины, что зашоренный
исследователь может полностью утратить то чувство исторической реальности,
которое является основной практической пользой, извлекаемой из историче¬
ского исследования. И наконец, здесь уместно упомянуть книгу, которая хро¬
нологически относится к следующему периоду, но является прекрасным приме¬
ром политической науки лучших историков рассматриваемого периода:
Seeley J. R. Introduction to Political Science (впервые издана Г. Сиджуиком в
1896 г. — частица «бесед* Сили на данную тему со студентами, представляв¬
ших собой интересные отступления от обычной практики формальных лекций).
16 Алексис де Токвиль (1805-1859) не нуждается в представлении, по¬
скольку его имя и работа известны даже ученикам средней школы. Этот успех
был вполне заслуженным, но именно поэтому его еще труднее объяснить. Предла¬
гаем обратить внимание на другие его произведения — см.: Tocqueville A., de. Oeuvres
completes/Ed. Beaumont. 1860-1865.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
569
сказать, как бы предваряя данную тему, что предложенные Мар¬
ксом теории исторического процесса, общественных классов и
государства17 представляют собой, с одной стороны, первые серь¬
езные попытки спустить государство с небес на землю, а с дру¬
гой — лучшую критику (косвенную) бентамистских построений.
К сожалению, эта научная теория государства, как многое дру¬
гое в марксистском учении, почти загублена крайне узкой иде¬
ологией его автора. Какая жалость, но вместе с тем какой урок
и какой вызов! Проиллюстрируем двумя примерами другой тип
политического анализа, который, возникнув в XVIII в., несколько
продвинулся в течение этого периода, хотя не ушел очень да¬
леко. Как только политический анализ начинает принимать тре¬
бования научного метода, он непременно сталкивается с пробле¬
мами критики (в логическом, а не политическом смысле) —
критики политических концепций и политической аргумента¬
ции, а также с проблемами механизмов. Книга человека, кото¬
рый сам являлся значительным политиком, сэра Джорджа Кор-
нуола Льюиса (1802-1863), иллюстрирует это пробуждение кри¬
тического сознания.18
Более поздняя книга другого автора, Франца фон Хольцен-
дорфа (1829-1889), который тоже был своего рода политиком,
но в основном лидером в академическом мире, свидетельствует
о растущем понимании того, что необходимо анализировать ме¬
ханизм общественного мнения.19
17 По-настоящему социологическая, т. е. неспекулятивная, Марксова тео¬
рия государства в кратком изложении содержится в «Коммунистическом мани¬
фесте* и резюмирована в предложении, гласящем, что государство — это коми¬
тет по управлению общими делами буржуазии. Следовательно, не может быть
социалистического государства: государство как таковое отмирает при переходе
к социализму; этот тезис был перенят и энергично подчеркивался Лениным (!).
Здесь невозможно сказать все, что должно быть сказано об этой теории государ¬
ства и политики. Приведенная выше центральная фраза является, конечно, в
лучшем случае полуправдой, но косвенно содержит нечто более существенное,
чем эта полуправда, а именно идею, что государство (правительство, политиче¬
ские деятели, бюрократический аппарат) не является предметом философство¬
вания или поклонения, что это нечто, подлежащее анализу, такому же реали¬
стическому, как и анализ любой отрасли экономики.
18 Lewis George Cornewall. Treatise on the Method of Observation and Reasoning
in Politics. 1852 — забытая книга полузабытого человека. Однако и книга, и
человек не заслуживают безвестности. Первую очень рекомендую читателю,
поскольку она весьма поучительна для экономистов. Последнего мы миходом
упомянули, когда нам предоставилась такая возможность (см. выше, глава 2).
19 Holtzendorff. Wesen und Wert der Offentlinchen Meinung. 1879. Перу
Хольцендорфа также принадлежит работа Principien der Politik (1869), кото¬
рая, по моему мнению, не слишком многого стоит. Ни один из прочих трудов
этого плодовитого автора (в том числе плоды его издательской деятельности)
мне не известен.
570
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
с) Энвиронментализм. Дух времени (Zeitgeist), содержащий
компонент механического или, что почти то же самое, сенсуа¬
листического материализма, в точной пропорции с относитель¬
ной силой этого компонента благоприятствовал разработке со¬
циологических теорий, объясняющих многие явления влиянием
факторов окружающей среды. В соответствии с этим мы нахо¬
дим в философии энвиронментализм, который можно охаракте¬
ризовать как вульгаризированную форму взглядов Монтескьё.20
Достаточно привести два примера. Согласно Фейербаху (я имею
в виду философа, а не юриста), человек является продуктом окру¬
жающей его физической среды. Если мы введем несколько ого¬
ворок с целью поднять это предположение на уровень, делающий
возможным его обсуждение, то мы получим теорию, которая
явно и неявно снова выходит на сцену в наше время. Из всех
факторов окружающей среды Фейербах особо выделяет пищу,21
что также характерно для нашего второго примера, а именно
Бокля.22 Если бы нам позволял объем данной книги, мы долж¬
ны были бы рассмотреть его работу в трех аспектах, которые в
данных обстоятельствах могут быть только обозначены. Во-пер¬
вых, это идея: свести историю к науке, которая методом «ин¬
дукции» выводит из наблюдаемых фактов «законы» такого же
типа, какими, по мнению Бокля, были «законы» физики. По
20 Мне не кажется, что Монтескье переоценивал объясняющее значение
факторов окружающей среды. Не берусь судить, до какой степени влияние
Монтескье сказалось на энвироменталистской аргументации, довольно часто
встречающейся в социологической литературе второй половины XVIII в., на¬
пример в работах Гердера. «Дух законов» (Esprit des lois) был самой известной
и самой читаемой книгой того столетия. С другой стороны, было так много
иных источников, из которых любой смог бы почерпнуть энвиронменталист-
ские идеи, что трудно быть уверенным в наличии такого влияния даже в тех
случаях, когда приводятся цитаты из Монтескьё.
21 JI. А. Фейербаху (Feuerbach L. A. Sammtliche Werke. 1903-1911. Vol. X.
P. 22) принадлежит фраза: «Der Mensch ist was er isst» <«Человек есть то, что
он ест»>. Это одна из тех фраз, которые выражают целый духовный мир. Рабо¬
ты Фейербаха составляли часть литературного течения, популяризирующего
то, что Маркс и Энгельс так удачно охарактеризовали как «вульгарный матери¬
ализм». Отметим мимоходом этот весьма примечательный факт: многие, если
не все идеи Фейербаха должны были бы прийтись по душе Марксу, поскольку
они хорошо согласовывались с одним из аспектов его теорий. Тем не менее
Маркс боролся с ними постоянно (см., например: Архив Маркса—Энгельса. 1926.
Т. 1; Энгельс Ф. Людвиг Фейербах... 1888; англ. пер А. А. Льюиса — 1903),
причем с помощью таких аргументов, которые в его устах звучали не очень
убедительно. Однако объяснение просто: кем бы он ни был, Маркс был высоко
цивилизованным человеком; проглотить такое было свыше его сил.
22 Buckle Н. Т. History of Civilization in England. In 2 vol. 1857-1861. Эта
работа всего лишь фрагмент, введение к огромному замыслу. О Бокле имеется
значительная литература.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
571
замыслу, интерпретация истории именно Бокля, а не Маркса
является истинно «материалистической», что, разумеется, толь*
ко к чести Маркса. Для того, кто проштудировал работы Бокля,
нет ничего очевиднее, чем тот факт, что по своей сути это чисто
идеологическая идея, он хотел ее реализовать, но фактически
увлекся чисто спекулятивными рассуждениями, втиснув все
факты, от первого до последнего, в заранее построенную схему.
Во-вторых, имеет место концептуальное осуществление идеи:
выделяются три типа «законов», определяющих различные со¬
стояния общества и их изменения: физические, моральные
(т. е. положения относительно человеческого поведения), а так¬
же интеллектуальные. Последние (в основном речь идет о росте
технологического контроля человечества за физической средой)
создают движущую силу «прогресса»; этот принцип смыкается
с тем, что мы охарактеризуем ниже как эволюционизм Кондор-
се—Конта. Что касается этих аналитических аспектов, то даже
то малое, что мы сказали о книге Бокля, уже более чем доста¬
точно: ее значение состоит только в том, что она дает пример
аналитической ошибки, способный научить нас искать спеку¬
лятивные наклонности, скрывающиеся за неспекулятивной про¬
граммой, и дилетантство за внешне внушительным научным аппа¬
ратом. В-третьих, почти невероятный успех этой книги у самых
разных людей: богатых и бедных, образованных и необразованных,
англичан и иностранцев. Только этот успех придает ей значитель¬
ность: эта книга была одним из пунктов в списке обязательного
чтения дилетантов, она формировала общественное мнение дан¬
ного периода. Поэтому доктрина Бокля является элементом интел¬
лектуальной панорамы, которую мы стараемся нарисовать.
Подобно другим «теориям», энвиронментализм может быть
легко доведен до точки, где он превращается в очевидную неле¬
пость. Но в своей области он является необходимой помощью ана¬
литику общественных явлений, например Мишле. Этот тезис мо¬
жет быть проиллюстрирован аналогичным в данном отношении
примером «расизма». Следует сделать печальное, но очень важное
наблюдение, что в общественных науках всегда действуют факто¬
ры, доводящие такие теории до нелепости и (что во многом одно и
то же) превращающие их в яблоко раздора для идеологических и
политических партий. Как энвиронментализм, так и расизм ока¬
зываются удобными теориями для такого большого количества
книг, что ни одно из этих течений не может внести вклад в наше
понимание общественных процессов; как их сторонники, так и
противники объединяют силы, чтобы помешать этому. Отметим
еще раз одну работу того периода, которая, будучи заметно сво¬
572
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
бодной от идеологических влияний, смогла вполне удовлетвори¬
тельным образом уравновесить энвиронменталистский и расист¬
ский элементы. Это книга Ф. Т. (не Георга) Вайца, особенно пер¬
вый ее том (Waitz F. Т. Antropologie der Naturvftlker. 1859-1864).
4. Эволюционизм
Общественные явления составляют уникальный процесс, про¬
текающий в историческом времени, и наиболее очевидной их
характеристикой является непрестанное и необратимое измене¬
ние. Если мы понимаем под эволюционизмом не более чем при-
знание этого факта, то все рассуждения об общественных явле¬
ниях должны либо носить эволюционный характер сами по себе,
либо рассматривать их эволюцию. Однако в нашей книге эво¬
люционизм означает нечто большее. Можно признавать данный
факт, не делая из него точки опоры для своей доктрины и веду¬
щего принципа своего метода. Утилитаристская система может
послужить иллюстрацией к сказанному. В ответ на вопрос, из¬
вестно ли ему, что происходят социальные изменения, Джеймс
Милль улыбнулся бы и составил весьма невысокое мнение об
умственных способностях спрашивающего. И все же различные
придуманные им системы (в экономической, политической и
психологической теории) не были эволюционными в том смыс¬
ле, что его мысль в любой из этих областей не была нацелена на
эволюционные изменения. А для нас именно это будет служить
критерием эволюционизма как в философии (включая и чисто
метафизическую спекуляцию), так и в любой «научной облас¬
ти». Эволюционизм в этом смысле утвердился в течение XVIII в.,
но достиг и миновал свою высшую отметку в XIX в.
Обращу внимание читателя на искажающий фактор, влия¬
ние которого даст о себе знать многими способами и не только в
данном разделе. Сама по себе концепция эволюции совершенно
свободна от каких-либо ценностных суждений, если речь не идет
о точно определенных стандартах.1 Мы просто признаем, что
люди будут характеризовать изменение как прогресс, если оно
им нравится, и как регресс или вырождение, если оно им не
1 Так, в пределах принятых стандартов профессии стоматолога утвержде¬
ние, что в настоящее время зубы удаляют «более эффективно», чем сто лет тому
назад, или что дантист А удаляет зубы «лучше», чем В, имеет смысл. Ана¬
логичное утверждение применимо к технике экономического анализа. Но оче¬
видно, что оно не подходит к случаю сравнения общественных структур или
цивилизаций и вообще к случаю, лежащему за пределами диапазона заданных
стандартов.
Глава 3, Интеллектуальная панорама
573
нравится. Но в XVIII в. эволюция наивно отождествлялась с
прогрессом (движением к господству разума), т. е. этот термин
по определению подразумевал ценностное суждение. Эта наи¬
вная ассоциация идей просуществовала вплоть до конца XIX в.,
хотя с течением времени признаки ее постепенного отмирания
обнаружились в серьезных исследованиях. Буржуа, чье дело про¬
цветало и классовое положение укреплялось, верил в «прогресс»
определенных типов. Буржуа, а также литераторы, выражаю¬
щие буржуазные взгляды, демонстрировали прискорбную склон¬
ность связывать эту веру в определенный набор желательных
изменений с некоторыми неотвратимыми силами, управляющи¬
ми цивилизациями или даже всей вселенной. Но мы не должны
касаться подобного инфантилизма, каким бы важным он ни был
для характеристики Zeitgeist.
Для ясности и в качестве иллюстрации будет полезно раз¬
личать пять отдельных (хотя часто накладывающихся друг на
друга) типов эволюционистской мысли, занимающих заметное
место в интеллектуальной панораме как этого, так и следующе¬
го периода. Сказанное ниже относится к обоим периодам, хотя
примеры взяты только из рассматриваемого нами сейчас.
а) Эволюционизм философов. Выдающимся примером явля¬
ется Гегель. Принеся извинения за дерзость, я поставлю следую¬
щий вопрос, имеющий отношение к задачам этой книги. Давайте
выдвинем в качестве предварительного условия существование не¬
которой метафизической сущности (неважно, как мы ее назовем),
которая является высшей и абсолютной реальностью, и таким об¬
разом поставим себя на точку зрения ультраидеалистической фи¬
лософии.2 Давайте в то же время и в том же смысле определим
ту же реальность как совокупность всех действующих и потенци¬
альных фактов наблюдения. Как это возможно сделать? Это воз¬
можно тогда, когда в наблюдаемых фактах мы видим знаки, так
сказать, руны, воплощающие проявления этой сущности3 во мно¬
гом так же, как если бы мы приняли откровенный пантеизм в
обычном смысле этого слова. Теперь предположим, что эта сущ¬
ность испытывает имманентную эволюцию, описываемую в виде
логического процесса, в котором участвуют тезисы, антитезисы и
2 Идеализм в применении к германской философии от Канта до Гегеля не
имеет, разумеется, ничего общего с идеализмом в этическом смысле.
3 Вот что выражает знаменитая фраза Гегеля (если приравнять нашу ме¬
тафизическую сущность к разуму): все действительное разумно (соответствует
разуму), а все разумное (мыслимое) действительно. В таком значении, как и
задумано Гегелем, эта фраза не может быть понята как поддержка консерватив¬
ных позиций. Но читатель без труда поймет, как легко ее к ним приспособить.
Более того, формулировка Гегеля как бы обрекает себя на такую интерпрета¬
цию, что явилось важным фактором его успеха.
574
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
синтезы.4 То же самое происходит с наблюдаемой реальностью.
Это такая вещь, которая всегда близка одному уму и чужда друго¬
му. Переходим к определению и комментарию. Определение: рас¬
суждения, исходящие из концепции метафизической сущности,
которая, разворачивая свое собственное содержание, производит
ряд изменений в эмпирической реальности, мы называем эмана-
тистской (emanatist). Комментарий: читатель должен заметить,
что от гегелевской концепции эволюции кое-что остается, даже
если сбросить ее метафизические одеяния, а именно идея, если не
открытие, что реальность, которая нам известна по опыту, может
быть сама по себе эволюционным процессом, развивающимся на
основе внутренней необходимости, а не группой явлений, стремя¬
щихся к определенному состоянию или уровню так, что по анало¬
гии с ньютоновской небесной механикой для их перемещения в
другое состояние или на другой уровень необходимо наличие внеш¬
него фактора (или, по крайней мере, отдельного фактора). Эта
идея, если она справедлива, разумеется, крайне важна. Примени¬
тельно к философии она делает возможным переход, например, от
гегельянства в первоначальном понимании к тому, что можно на¬
звать гегельянским материализмом, который и осуществили мно¬
гие так называемые младогегельянцы. Применительно к социоло¬
гии это предполагает новый подход к фактам общественных изме¬
нений.
Прежде чем пойти дальше, мы можем отметить два других
метода, с помощью которых философы иногда ухитрялись придать
своим философиям эволюционный уклон. Идея «прогресса» носи¬
лась в воздухе, а подобно другим людям философам нравилось быть
современными. Агностик или материалист, особенно квазипопуляр-
ного типа, готов был заменить сущности, выброшенные за ненадоб¬
ностью, интеллектуальным прогрессом, т. е. он был готов заимство¬
вать из источника, который будет охарактеризован ниже (§ 4d), как
эволюционизм Кондорсе—Конта; в других случаях он был готов
использовать биологический эволюционизм (§ 4е) для решения фи¬
4 Люди, относящиеся к философии Гегеля без всякого почтения, не пре¬
минули отметить, что здесь заключалась возможность доказать, что система
Гегеля — нонсенс. Неспособные подняться до гегелевских высот, они, злобно
улыбаясь, указывали на тот факт, что это философское рассуждение нелогко
перевести на английский язык. Немецкий глагол aufheben (снимать) означает и
возвышать, и отменять. Гегель утверждал, что тезис А есть В и его антитезис А
не есть В «возвышают» и «отменяют» друг друга, переходя на более высокий
уровень — синтез, заключающий в себе содержание обоих. Но противоречащие
друг другу утверждения не «снимают» друг друга в смысле перехода на более
высокий уровень, они просто отменяют, т. е. уничтожают, друг друга, что
было бы довольно опасно для Гегеля и эволюции. Конечно, возможно спасти
положение. Однако запомним это предостережение.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
575
лософских задач. Что бы мы ни думали о подобной философии, на
ее основе возникла популярная литература.
Ь) Марксистский эволюционизм. Я только что упомянул о
возможных последствиях для социологии, которые может таить
в себе философия Гегеля, лишенная мистицизма. Это предпола¬
гает, что Гегель оказал на Маркса более чем фразеологическое
влияние.5 Если тем не менее мы утверждаем самостоятельность
созданной Марксом так называемой материалистической интер¬
претации истории относительно гегельянства и если мы вносим
ее в список как отдельный тип эволюционизма, то мы руковод¬
ствуемся двумя соображениями. Во-первых, теория историческо¬
го процесса была разработана Марксом независимо от связи между
философскими воззрениями Маркса и Гегеля. Нам известно,6
что его анализ начался с критики распространенной (и, по всей
видимости, бессмертной) ошибки, заключающейся в том, что по¬
ведение, создающее историю, определяется идеями (или «про¬
грессом человеческого сознания») и что эти идеи в свою очередь
внедряются в действующих лиц посредством чисто интеллекту¬
альных процессов. Начать с этой критики — весьма разумный и
позитивный метод, но он не имеет ничего общего с гегелевской
спекуляцией. Во-вторых, теория истории, созданная Марксом,
является по своей природе рабочей гипотезой. Она совместима с
любой философией или кредо и, следовательно, не должна быть
связана с какой-либо конкретной философией; ни гегельянство,
ни материализм не являются необходимым или достаточным усло¬
вием для нее.7 Остается любовь Маркса к фразеологии Гегеля, а
5 Из множества примеров чисто фразеологических влияний мы мимохо¬
дом отметим один. Неподготовленный читатель произведений Маркса может
теряться в догадках, почему Маркс так часто говорит о «противоречиях» капи¬
тализма, когда не имеет в виду ничего, кроме противодействующих фактов или
тенденций: дело в том, что их можно назвать противоречиями с точки зрения
гегельянской логики. Это имело забавные последствия. По сей день средний
марксист, понимающий слово «противоречие» в том смысле, какой оно имеет в
обычной логике и языке, делает вывод, что Маркс желал обвинить капиталис¬
тическую систему в логических несовместимостях каждый раз, как говорил о
«противоречиях», что, конечно, не так.
6 См., например, введение Маркса к его работе «К критике политической
экономии» (Contribution to the Critique of Political Economy/Publ. by Kerr. Chicago,
1904). Оригинальное немецкое издание (Zur Kritik der Politischen Oeconomie)
было опубликовано в 1859 г., Einleitung (Введение) — в Neue Zeit в 1902-1903 гг.
Перевод на английский язык Н. И. Стоуна включает «недавно опубликованное»
введение в качестве приложения.
7 Я обнаружил, что это заявление часто вызывает удивление. Но его легко
доказать, поскольку мы можем полностью принять доктрину свободы инди¬
видуальной воли в том смысле, в котором ее проповедовал св. Фома Аквинский,
и все же продолжать утверждать, что осуществление этой свободной воли,
576
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
также любовь его, равно как и большинства (хотя и не всех)
марксистов, ко всему, что звучит антирелигиозно.
Научное достижение, заключенное в данной гипотезе, и его
ограничения могут быть лучше всего выражены посредством
краткого и решительного изложения основных моментов. 1) Все
культурные проявления «гражданского общества» (если пользо¬
ваться термином XVIII в.) в конечном счете являются функция¬
ми его классовой структуры.8 2) Классовая структура общества
в конечном счете и главным образом определяется производ¬
ственными отношениями (Produktionsverhaltnisse), т. е. поло¬
жение одного человека или группы в классовой структуре обще¬
ства определяется главным образом его или ее положением в
производственном процессе. 3) Общественный процесс производ¬
ства обнаруживает имманентную эволюцию (тенденцию изме¬
нить свои собственные экономические, а следовательно, также и
социальные данные). К этому мы добавим главные моменты тео¬
рии общественных классов Маркса, логически отделимые от пун¬
ктов (1)—(3), определяющих экономическую интерпретацию ис¬
тории, но образующие часть ее внутри марксистской схемы.
1') Классовая структура капиталистического общества может быть
сведена к двум классам: к буржуазному классу, владеющему
физическими средствами производства, и к пролетарскому классу,
ими не владеющему; эти средства производства являются «ка¬
питалом», если находятся в собственности нанимателя, но они
не были бы «капиталом», если бы находились в собственности
рабочих, которые ими пользуются. 2') В силу положения этих
классов в производственном процессе их интересы неизбежно
будучи ограничено физическими и социальными данными, обусловливает ход
событий в соответствии с этими данными. Экономическая интерпретация — это
всего лишь гипотеза о том, что в свою очередь определяет эти данные, и сама по
себе не подразумевает ни отсутствия личной моральной ответственности за свои
действия, ни отказа допустить возможность неземного воздействия на сами эти
данные и на пути их влияния. Правда, марксисты не допустили бы такой воз¬
можности. Но они не допустили бы этого из-за убеждений — философских воз¬
зрений, — не имеющих отношения к логически необходимому содержанию эко¬
номической интерпретации истории: философский детерминизм обычно связан
с поддержкой последней, но по логике он не имеет ничего общего с заключен¬
ным в ней методологическим детерминизмом.
8 Я повторяю, что термин «функция» в данном случае не подразумевает
причинно-следственного детерминизма. В действительности попытка настоять
на таком «абсолютном» или «механическом» детерминизме привела бы лишь к
тому, что данную теорию было бы очень легко опровергнуть. Оба главных марк¬
систских авторитета по данному вопросу, Энгельс и Плеханов, поняли это и
значительно ослабили строгость приведенного утверждения. Одним из средств,
к которым они прибегали с этой целью, было подчеркивание слов «в конечном
счете».
Глава 3. Интеллектуальная панорама
577
являются антагонистическими. 3') Вытекающая отсюда классо¬
вая борьба или классовая война (Klassenkampf) создает меха¬
низмы (экономический и политический), в которых проявляет¬
ся тенденция экономической эволюции изменять (революцио¬
низировать) каждый общественный строй и все существующие
формы цивилизации общества в любой период. Вышеизложен¬
ное можно кратко выразить тремя лозунгами: политика, поли¬
тические взгляды, искусство, наука, религиозные и другие убеж¬
дения или произведения — все это надстройка (Oberbau) над
экономическим базисом9; историческая эволюция приводится в
движение экономической эволюцией; история есть история клас¬
совых битв.10
Я представил социальный эволюционизм Маркса настолько
адекватно, насколько это возможно сделать в двух словах. Это
научное достижение первостепенной важности,11 хотя оно состоит
из весьма неравноценных элементов или, скорее, из элементов, в
разной степени подвергшихся очевидным идеологическим искаже¬
9 Один аспект или применение данной теории — доктрину о неизбежном
«идеологическом искажении* любой научной мысли — мы обсудили в части I.
10 Идеи Маркса о социальной эволюции и классах являются, разумеется,
основополагающими для всего, что он написал, и комментарии к ним разброса¬
ны по всем его произведениям, что не облегчает задачу их справедливой оцен¬
ки. Из всех его публикаций наиболее важными источниками, которые нужно
использовать при любой попытке интерпретации, являются, по моему мнению,
«Коммунистический манифест», «Классовая борьба во Франции», «Восемнад¬
цатое брюмера Луи Бонапарта» и «Критика политической экономии» (все рабо¬
ты переведены на английский язык, сведения о датах и издательствах см.: Sweezy
Paul М. The Theory of Capitalist Development. P. 382).
11 Я полагаю, что это достижение должно быть приписано одному только
Марксу. Конечно, для любого достижения таких масштабов можно найти пред¬
шественников. Но их было меньше, чем мы привыкли находить в подобных
случаях. Единственным претендентом, о котором вообще возможно спорить,
является Лоренц фон Штайн (1815-1890), чей труд Socialismus und Communismus
des heutigen Frankreichs (1842; более позднее издание (1850) было озаглавлено:
Geschichte der Socialen Bewegung in Frankreich; вновь издано в 1921 г.) являет¬
ся важным аналитическим произведением, соединяющим развитие социалисти¬
ческих идей с изучением действительных общественных движений и экономи¬
ческих перемен. Однако здесь нет экономической интерпретации истории; еще
менее вероятно найти ее у самих социалистических авторов, работы которых
разбирал Штайн, или французских историков революции, реставрации или ре¬
жима Луи-Филиппа Орлеанского. Насколько знание их работ дает мне право
судить, они все в той или иной степени делают упор на экономическом элементе
в описываемых ими исторических процессах, чего они вряд ли могли избежать.
Но очевидно, что это не все. Я подозреваю, что те, кто находит в этой литерату¬
ре нечто похожее на экономическую интерпретацию исторического процесса в
целом, трактуют эту последнюю не так, как, по моему мнению, следует делать.
Простое знание важности экономического фактора — это тривиальность, нико¬
го не выделяющая и не возвышающая. Сен-Симон в этом отношении может
представлять собой исключение, и речь о нем пойдет ниже.
578
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
ниям. Наименьшую ценность для любой, кроме агитационной, цели
представляет теория общественных классов, которую Маркс свя¬
зывал со своей экономической интерпретацией истории: двухклас¬
совая схема почти ничего не дает для серьезного анализа; прида¬
ние исключительного значения классовому антагонизму также явно
ошибочно (и столь же идеологично), как и исключительный упор
на классовой гармонии в духе Кэри—Бастиа (см. ниже, глава 4);
тезис о том, что эволюция форм общественного строя приводится
в движение механизмом, который может быть охарактеризован
исключительно в терминах борьбы между этими двумя классами,
является упрощением, игнорирующим суть действительно работа¬
ющих механизмов. Однако следует оговориться: если мы возьмем
у Маркса идеологически деформированное определение классов и
классовых антагонизмов и если в результате мы получим неудов¬
летворительное определение политических механизмов, мы тем не
менее получим нечто очень ценное — совершенно адекватную идею
важности феномена классов. Если бы в этой области существовало
нечто подобное неискаженному исследованию, то предположения
Маркса уже давно привели бы к созданию удовлетворительной
теории классов.
Однако экономическая интерпретация истории — это дру¬
гое дело. Если мы сведем ее к рабочей гипотезе и тщательно
сформулируем, отбросив философские амбиции, содержащиеся
в выражениях «материализм» или «исторический детерминизм»,
то получим мощное аналитическое достижение. Тогда пункты
(1) и (3) могут быть защищены от возражений, в большинстве
своем основанных на недопонимании.12 Пункт (2) менее наде¬
жен: он справедлив для некоторых исторических этапов и со¬
всем не действует на других.13 По-видимому, Маркс не принял
12 Читатель может путем простого эксперимента легко убедиться в том,
что пункт (1) работает. Возьмем, к примеру, такое скромное «культурное про¬
явление*, как современные детективные романы. Рассмотрим их главные ха¬
рактеристики (не забывая их специфический английский язык) и сопоставим
их с наиболее важными фактами относительно социальной структуры нашего
времени. В результате мы узнаем много интересного.
Я пользуюсь случаем, чтобы коснуться одного из тех недоразумений,
в которых в одном случае был повинен сам Энгельс. Взяв по ошибке слово
♦ материализм* в его этическом смысле, некоторые авторы приняли термин
«исторический материализм*, подразумевая под этим, что люди действуют
исходя из материальных, т. е. экономических, интересов, являющихся
мотивами в психологическом смысле. Теория Маркса не имеет этого в виду,
и в ней есть место для всякого рода мотивов.
13 Марксистский принцип может быть проиллюстрирован такими процес¬
сами, как уничтожение класса ремесленников в результате создания крупной
обрабатывающей промышленности. Но, как указывал Дюринг, можно привести
другие примеры, показывающие, что эта «причинная связь* часто бывает
Глава 3. Интеллектуальная панорама
579
эту проблему всерьез. Но существовала другая проблема, реше¬
нию которой он посвятил всю свою гигантскую энергию до конца
жизни. Очевидно, что огромное сооружение, стоящее на фунда¬
менте экономической интерпретации истории, осталось бы неза¬
конченным без полного анализа имманентной эволюции эконо¬
мического сектора, на которой должна была покоиться эволю¬
ция человеческой цивилизации в целом. Следовательно, для него
экономическая интерпретация истории была в большей степени
программой исследования, чем научным достижением, которое
должно быть оценено само по себе.
Мы достигли точки первостепенной важности для правиль¬
ного понимания произведений Маркса. С одной стороны, теперь
мы можем ясно представить его унитарную социологию, един¬
ственную значительную всеохватывающую систему со времени
утилитаризма: мы видели, как и почему он соединил в однород¬
ное целое все ветви социологии и экономической науки, — от¬
важное предприятие, которое могло бы поразить современного
ученика еще сильнее, чем оно поразило Энгельса, стоявшего слиш¬
ком близко к мастерской. С другой стороны, теперь мы видим
марксистскую экономическую теорию в истинном свете. Ее ин¬
дивидуальные черты или некоторые из них будут отмечены и
оценены в соответствующих местах. А сейчас я только хочу
подчеркнуть величие замысла и тот факт, что марксистский
анализ является единственной по-настоящему эволюционной эко¬
номической теорией, созданной в тот период.14 Его допущения
и его методы вызывают серьезные возражения, хотя отчасти это
объясняется незаконченностью работы. Но великое видение им¬
манентной эволюции экономического процесса (которая, действуя
каким-то образом через накопление, как-то разрушает капитали¬
стическую экономику и общество эпохи свободной конкуренции
и создает нетерпимую ситуацию в обществе, которая каким-то
образом порождает другой тип общественного строя) устояло пе¬
обратной, хотя, несомненно, существует взаимосвязь между условиями произ¬
водства и общественным строем. Можно дополнить марксистский принцип, при¬
знав факт, что социальные структуры способны пережить создавшие их усло¬
вия производства, и объяснив этим целый ряд противоречий, не разрушая тео¬
рии. Другой способ опасен: мы могли бы определить, например, деятельность
какого-либо воинственного племени завоевателей как «производственную*, а
затем сказать, что общественный строй, установленный завоевателями в поко¬
ренных странах, все же вписывается в марксистскую интерпретацию, но это
очень близко к тавтологии.
14 В другом месте мы рассматриваем вклад в теорию экономических изме¬
нений Смита—Рикардо—Милля. Даже те читатели, которые находят в нем до¬
стоинства и, более того, допускают возможность, что он послужил основой на¬
чинания Маркса, должны будут признать, что по сравнению с его теорией этот
вклад находится в зародышевом состоянии.
580
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ред самой мощной враждебной критикой. Именно этот факт, и
только он, дает Марксу право на величие как экономиста-аналити-
ка. То, что он был больше, чем экономист-аналитик, было по¬
казано в данном разделе и не требует повторного объяснения.
[Обсуждение взглядов Маркса и Шумпетера, касающихся тем,
охватывемых в данном разделе, см. в: Taylor О. Н. Schumpeter and
Marx : Imperialism and Social Classes in the Schumpeterian System//
Quarterly Journal of Ecomomics. 1951. Nov. Это статья-рецензия на
работу Шумпетера (Schumpeter. Imperialism and Social Classes). Пе¬
ревод на английский язык издан с введением Пола М. Суизи, 1951.]
с) Эволюционизм историков. Простая озабоченность про¬
блемами описания событий вечно изменяющегося мира не озна¬
чает эволюционизма в том смысле, в каком он рассматривается
в данном параграфе. Следовательно, профессиональные истори¬
ки не являются эволюционистами по профессии. Они становят¬
ся эволюционистами (определенного типа), только когда пыта¬
ются расположить состояния общества (экономические, полити¬
ческие, культурные или общие) в последовательности, которая
считается необходимой в том смысле, что каждое такое состоя¬
ние является необходимым и достаточным условием возникно¬
вения следующего. Самый старый и наиболее примитивный спо¬
соб добиться этого — сформулировать типичные стадии, через
которые должна пройти экономика. В тот период данный метод
был представлен Фридрихом Листом, чья схема (охота, сельское
хозяйство, сельское хозяйство плюс обрабатывающая промыш¬
ленность, сельское хозяйство и обрабатывающая промышлен¬
ность плюс торговля) подверглась заслуженной критике Карла
Книса:15 мы должны были бы отложить в сторону эту схему как
совершенно бесполезную, если бы не возможность ее использо¬
вания (и она была использована Листом) как простого средства
изложения с целью внушить новичкам (или публике), что эко¬
номическая политика должна иметь дело с изменяющимися эко¬
номическими структурами и, следовательно, не может состоять
из набора неизменных рецептов. Другим примером служит схе¬
ма Бруно Гильдебранда: обменная экономика, денежная эконо¬
мика, кредитная экономика. Более в данной категории назвать
нечего (чем лучше историк, тем с большей неприязнью он от¬
носится к подобным конструкциям), за исключением того, что
смутная вера в эволюционные последовательности, такие как
исторические последовательности, аналогичные молодости, зре¬
15 См.: Knies К. Politische Okonomie vom Standpunkte der geschichtlichen
Methode. 1853 (дополненное изд. — 1883).
Глава 3. Интеллектуальная панорама
581
лости и старости человека, нередко присутствовала в историче¬
ских трудах того периода. Экономистом и историком экономи¬
ки, увлекавшимся подобным подходом, не будучи при этом сби¬
тым им с толку, насколько я понимаю, был В. Рошер.16 Стоит
отметить, что эта вера в «законы экономической истории» состав¬
ляет одно из главных различий между его методологией и мето¬
дологией Шмоллера, у которого тем не менее была своя после¬
довательность этапов: деревенская экономика, городская эконо¬
мика, территориальная экономика и национальная экономика.
d) Интеллектуалистский эволюционизм Кондорсе и Конта.
Кондорсе17 больше, чем любой другой автор, сделал для разра¬
ботки теории социальной эволюции, тесно связанной с идеями
Просвещения и присутствовавшей, явно и неявно, в работах всех
приверженцев разума (la raison). Назовем это « интеллектуалист -
ским эволюционизмом». Такова наиболее простая формулиров¬
ка. Если свести это направление к его основному содержанию,
оно будет выглядеть так: человеческий разум, заданная сила,
ведет непрестанную победоносную войну с физической средой
обитания человека и на любом этапе с верованиями или привыч¬
ными представлениями, приобретенными человечеством на пре¬
дыдущих этапах своей истории. Эта непрестанная борьба обеспе¬
чивает, с одной стороны, безгранично растущие возможности более
глубокого проникновения в истинные законы природы, а следо¬
вательно, более совершенный технологический контроль над си¬
лами природы, а с другой стороны, безгранично возрастающую
свободу от ошибочных и антиобщественных убеждений и на¬
клонностей: совершенствуясь, человеческий интеллект совершен¬
ствует человеческую природу в целом, а следовательно, челове¬
ческие институты без установимых пределов. Поскольку возмож¬
но, что сознание многих читателей пропитано идеями данной
теории, и даже вероятно, что они принимают этот «прогресс
человеческого ума» как нечто само собой разумеющееся, то нам
лучше убедиться в правильном понимании выдвигаемых против
нее возражений: данная теория несостоятельна, поскольку в ка¬
честве постулата провозглашает то, что требует объяснения. Из¬
менения (адаптивные и, возможно, также автономные) в убеж¬
дениях, в объеме накопленных знаний и техники, в привычках
мышления несомненно исторически связаны с другими проявле¬
ниями социальной эволюции. Но они по меньшей мере обуслов¬
16 Произведения Листа, Гильдебранда и Рошера будут рассмотрены ниже,
в главе 4, § 5.
17 Marquis de Condorcet (1743-1794): Esquisse d’un tableau historique des
progres de resprit humain. 1795 (см. выше, часть И, глава 2, § 7d).
582
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
лены фактами изменения социальной структуры, это же отно¬
сится и к их способам действия (modi operandi). Если, скажем,
объяснить современный позитивизм или современный самолет
прогрессом человеческого ума, то очевидно, что подобное утверж¬
дение мало что объяснит. В действительности никакого объясне¬
ния и нет: мы просто переименовали проблему. Если, чтобы ис¬
править положение, мы сошлемся на возможности совершенство¬
вания человеческого ума, то и в этом случае ничего не объясним:
мы только постулируем решение. Если, признавая это, мы вве¬
дем дополнительные объясняющие факты, например биологи¬
ческие, то мы снимаемся с якоря интеллектуалистского эволю¬
ционизма.
Несмотря на явную неадекватность, эта теория выжила в
либеральных или прогрессивных кругах, продолжавших следо¬
вать традиции Просвещения. Лекки и Бокль, как бы ни различа¬
лась их аргументация, могут служить примером таких либера¬
лов. Однако для нас особый интерес представляет позиция Конта.
Его схема, или «закон» трех стадий, согласно которому цивили¬
зация развивается, начиная с религиозной или магической ста¬
дии до метафизической, а затем до научной, явно исходит из
идей Просвещения; по сути эта схема не отличается от теории
Кондорсе. Более того, она не только невероятно узка, но также,
в терминах самого Конта, спекулятивна и ненаучна: в ходе ис¬
следования, продиктованного «позитивной» программой Конта,
немедленно обнаружилось бы наличие факторов и механизмов,
которые не могут быть сведены к одному фактору, заключенно¬
му в его «законе». Однако заметьте, что при поверхностном рас¬
смотрении закон кажется легко проверяемым: рациональная науч¬
ная процедура (хотя не в политике) является на деле одной из
черт, характерных для нашего времени, а магия свойственна при¬
митивному сознанию; вопрос только в том, насколько это важно и
насколько корреляция допускает каузальную интерпретацию.
Существует еще один достойный упоминания вопрос. Рели¬
гиозные, метафизические и научные позиции, несомненно, яв¬
ляются общественными, а не чисто индивидуальными явления¬
ми. Следовательно, можно сказать, что стадии Конта являются
стадиями развития коллективного или группового сознания. Конт
принял эту концепцию гораздо определеннее, чем Кондорсе, и
кое-что сделал для ее развития. Разумеется, глубокая пропасть
отделяет его коллективное сознание от народной души романти¬
ков. Однако с точки зрения инструментов анализа то и другое во
многом сводится к одному и тому же; и то и другое повлияло на
творчество более поздних социологов и социальных психологов.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
583
е) Дарвинистский эволюцонизм. Это единственный тип био¬
логического эволюционизма, который следует здесь отметить. Вли¬
яние Ламарка было в большой степени, хотя и не полностью,
вытеснено влиянием Дарвина (который, однако, проявил благо¬
родство, ссылаясь на работы Ламарка). Что касается Менделя, то,
несмотря на публикацию его трех законов в 1866 г., он не оказал
никакого влияния.18 «Исторический обзор» (Historical Sketch),
добавленный Дарвином к третьему и последнему изданиям «Про¬
исхождения видов» (Origin of Species), поведает читателю завора¬
живающую историю о постепенном возникновении великих идей,
поэтому нет нужды говорить что-либо по этому вопросу здесь.19
18 Г. Й. Мендель (1822-1884), монах-августинец, не только провел инте¬
ресную экспериментальную работу (это оценка профессионалов, собственного
мнения на этот счет у меня, разумеется, нет), но также предложил теоретиче¬
скую интерпретацию своих экспериментов, которая оказалась приемлемой для
биологов, когда его результаты были, независимо от него, вновь открыты (око¬
ло 1900 г.). Он воздержался от какого-либо приложения своих выводов к обще¬
ственным процессам. Поскольку нас интересует социология науки, то возника¬
ет вопрос: чему учит нас этот случай пренебрежения весьма важным достиже¬
нием в науке? Однако при рассмотрении этого случая кажется, что он ничему
нас не учит. Роберт Майер лично сообщил о своем открытии (механическом
эквиваленте тепла) людям (по крайней мере одному человеку), несомненно име¬
ющим вес в своей профессии, которые могли и должны были понять его откры¬
тие и помочь ему его опубликовать. Курно опубликовал свои Recherches (см. ни¬
же, часть IV, глава 7) в одном из крупнейших интеллектуальных центров. Но
Мендель жил в монастыре, находящемся в провинциальном городке, и опубли¬
ковал свои результаты в безвестном периодическом издании, что было равно¬
значно тому, чтобы спрятать эти результаты. Таким образом, этот случай пре¬
небрежения открытием вполне объясним.
10 Мы настоятельно советуем читателю внимательно прочитать это произ¬
ведение. Это одно из наиболее важных когда-либо написанных произведений в
истории науки, которое представляет собой важный случай, относящийся к од¬
ной из интересующих нас тем — путям человеческой мысли и механизмам науч¬
ного прогресса. Кроме того, оно проливает некоторый свет на принцип, играю¬
щий некоторую роль в нашем собственном рассказе, — на принцип ♦неадекватно¬
го признания приоритета*. Дарвин иллюстрирует значение этого принципа,
представив идеальный пример адекватного признания приоритета своих предше¬
ственников. Во всем, что делал этот человек, он был живым комплиментом само¬
му себе, а также экономической и культурной системе, продуктом которой он
являлся. Рекомендуем читателю вспомнить об этом всякий раз, как он почув¬
ствует желание поразмыслить над капиталистической цивилизацией (и, между
прочим, над более современными формами организации исследований).
Чарльз Дарвин (1809-1882) очень долго работал над своей книгой и
еще дольше медлил с ее публикацией. «Происхождение видов...» (The
Origin of Species...) было опубликовано в 1859 г. Другое произведение —
♦ Происхождение человека и половой отбор» (The Descent of Man and
Selection in Relation to Sex) — было опубликовано в 1871 г., после того
как Фогт и Хекель (а также и другие) уже высказались в пользу его
основных положений. Главы 3, 4, 5 и 19 этого произведения трактуют
вопросы, непосредственно относящиеся к общей и экономической социологии.
Эссе Герберта Спенсера, которое так щедро расхваливает Дарвин, появилось
4 Зак 3169
584
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Однако необходимо прокомментировать общественное значение кни¬
ги и ее роль в развитии общественных наук.20
Прежде всего, «Происхождение видов» и «Происхождение
человека» — это одно из самых больших и ярких цветовых
пятен в нашей картине духа времени того периода. Их долго¬
временная важность в ряду космических концепций человече¬
ства сравнима с важностью гелиоцентрической системы. Эти
книги читались и страстно обсуждались широкой публикой, они
стали новой обстановкой в духовном доме буржуазии, хотя, ка¬
жется, в большинстве случаев эта новая мебель не вытеснила
метафизическую обстановку, которая продолжала стоять, но за¬
няла только пустовавшее до этого пространство. Ни одна книга
не властна сформировать или опрокинуть наши фундаменталь¬
ные убеждения и позиции; в частности, я не думаю, что вера
какого-нибудь культурного человека была разрушена под влия¬
нием чтения Дарвина, при условии, что данное лицо изначаль¬
но обладало какой-либо верой.21
Во-вторых, какое бы малое или большое значение мы ни
придавали каузальной роли дарвинизма, его симптоматическая
важность несомненна. Он достиг успеха именно тогда, когда это
должно было произойти согласно марксистской теории интел¬
лектуальных надстроек. Это было только одно течение в более
широкой реке, как показывают независимо проведенные, но ана¬
логичные работы в области геологии.22 Эта была та же река, в
которую вливались типы эволюционизма, которые мы обсужда¬
ли выше. Но во всех других отношениях они были логически
независимы как от дарвинизма, так и от любой другой биологиче¬
сначала в Leader в 1852 г., а его Psychology — в 1855 г., в то время как работа
Милля (♦Основы*), подытоживавшая ♦классическую» экономическую мысль,
вышла в 1848 г.
20 Читатель отметит, что я не предлагаю далее оценивать эту книгу как
профессиональное достижение в своей собственной области. Следовательно, в
настоящий момент не встает щекотливый вопрос о корректном поведении ис¬
следователя в случаях, требующих привлечения результатов и методов из обла¬
стей вне его компетенции, хотя он возникает в связи с ♦дарвинистскими* соци¬
альными теориями.
21 Я говорю о культурном человеке, поскольку для необразованного ума,
не обладающего средствами интерпретации и критической защиты, дело обсто¬
ит иначе. Но в таком случае необразованный ум прибегает к мнению авторите¬
тов.
22 Эти работы связаны с именем сэра Чарльза Лайелла (1797-1875) почти
в такой же мере, как биологическая эволюция связывается с именем Дарвина.
Работа Лайелла (Lyell С. Principles of Geology. 1830-1833) не просто ♦раскрыва¬
ет секрет*, но и неявно содержит все, что сказано в его более позднем труде
♦ Геологические свидетельства древности человека* (Lyell Charles. Geological
Evidences of the Antiquity of Man. 1863).
Глава 3. Интеллектуальная панорама
585
ской теории: это очень важно понять, чтобы избежать смешения,
угрожающего нашему пониманию интеллектуальной истории того
периода. Маркс мог испытывать удовлетворение при возникно¬
вении дарвинистского эволюционизма. Но его собственный эво¬
люционизм не имел с дарвинистским ничего общего, и ни один
из этих видов эволюционизма не оказывал поддержку другому.
В-третьих, дарвинизм на деле или на словах позднее про¬
ник в социологию и экономическую науку. Мы коснемся этого
в нашем обзоре интеллектуальной панорамы следующего перио¬
да (часть IV, глава 3). Что касается рассматриваемого периода,
то я не могу обнаружить в нем значительного влияния дарви¬
низма на общественные науки, разве что только на общие при¬
вычные представления.23 И Дарвин, и Спенсер внесли свой вклад
в психологию, а последний сразу же проявил стремление при¬
менить идеи первого в области социологии. В заключение я
хочу прокомментировать замечание Дарвина о том, что он вдох¬
новился теорией народонаселения Мальтуса. Рискованно не со¬
глашаться с утверждением человека о его собственных мысли¬
тельных процессах. Совершенно незначительные события или
поданная кем-то мысль способны вызвать определенный ход рас-
суждений. Сам Дарвин не включил работу Мальтуса в упомяну¬
тый выше исторический обзор (Darwin Ch. Historical Sketch),
хотя ссылался на нее во введении; а простое утверждение, что
особей каждого вида рождается больше, чем может выжить (что
вряд ли можно назвать мальтузианством), само по себе не боль¬
ше чем банальность. Боюсь, что услуга, оказанная экономичес¬
кой наукой эволюции дарвинистской доктрины, сродни услуге,
оказанной Древнему Риму знаменитыми гусями.
5. Психология и логика
Наиболее интересными результатами, полученными в тот
период в области психологии, являются те, что предвосхищают
или, по крайней мере, предвещают достижения последующего
периода. Я имею в виду работы по анатомии мозга П. Ж. Ка-
баниса, Ф. Й. Галля (чьи произведения содержат первую тео¬
23 В 1872 г. Уолтер Бэджгот опубликовал свою работу «Физика и полити¬
ка* (Bagehot Walter. Physics and Politics); к этой работе больше подошло бы
заглавие «Биология и социология» или «Интерпретация истории с точки зре¬
ния биологии». Кроме всего прочего в ней используется дарвинистская соци¬
альная психология. Представляя собой всего лишь блестящее дилетантское про¬
изведение, данная книга содержит много гипотез, которые стали разрабаты¬
ваться позднее. Ее все еще стоит прочесть.
586
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
рию рефлексов), сэра Чарлза Белла и П. П. Брока; физиологи¬
ческую или экспериментальную психологию Тетана и Бонне, по¬
зднее продолженную со значительно большим успехом Йоганне-
сом П. Мюллером, Э. Г. Вебером, P. X. Лотце, Г. Т. Фехнером;
а также Клода Бернара;1 кроме того, если вообще стоит включать
Volkerpsychologie (этнопсихологию) в психологию, отметим работу
Ф. Т. Вайца, упомянутого в параграфе «Энвиронментализм». Да¬
лее, если мы включим философские работы о коллективном со¬
знании и если мы решим назвать их предвестниками современ¬
ной социальной психологии, то мы должны добавить имена, с
одной стороны, Конта, а с другой — Гердера и многих других
«романтиков».
[а) Ассоциативная и эволюционистская психология]. Более
непосредственное отношение к проблеме психологического осно¬
вания для экономического анализа (если вообще требуется такое
основание) имеют психологические работы Гербарта (1776-1841)
и Бенеке (1798-1854).2 Первый разработал простой концепту¬
альный аппарат для анализа психических явлений, как они даны
в интроспективном наблюдении, не прибегая к физиологии. Эко¬
номисты могли бы кое-что почерпнуть у него, хотя это больше
касается его методов, чем результатов. За исключением несколь¬
ких ничего не значащих цитат, я не смог найти примеров, дока¬
зывающих, что его психология или общая философия оказали
1 Эти имена указаны просто как вехи для читателей, которые, решив
углубить знания в этой области, встретят их в каком-нибудь руководстве по
истории психологии; вот почему я воздерживаюсь от того, чтобы приводить
заглавия работ и даты. Имена Кабаниса, Брока, Вебера и Фехнера связаны с
работами, представляющими для нас особый интерес. Чтобы нам не потерять
нить анализа, некоторые имена будут вновь упомянуты в соответствующих гла¬
ве и параграфе части IV. Читатель, конечно, поймет, что не в моей компетен¬
ции судить о профессиональных достоинствах работ таких авторов, как Галл и
Лотце, а следовательно, мой выбор имен может быть ошибочным. Это список,
составленный экономистом, чьи впечатления частично сложились в результате
случайного чтения (направляемого до некоторой степени советами профессио¬
налов) и случайных контактов. Например, имя Брока приведено здесь, посколь¬
ку этот автор необычным образом сочетал исследования по анатомии мозга и по
культурной антропологии, а также потому, что его работы произвели на меня
большое впечатление в годы обучения.
2 См., например: Herbart J. F. 1) Lehrbuch zur Psychologies 1816; 2) Psy-
chologie als Wissenschaft... 1824-1825. Весьма значительный вклад Гербарта в фи¬
лософию и педагогику нас здесь не интересует. Согласно работе Бенеке {Beneke F. Е.
Grundlegung zur Physik der Sitten.1822), находящейся на противоположном полю¬
се по отношению к работе Канта {Kant. Grundlegung zur Metaphysik der Sitten),
а также согласно другой работе Бенеке (Beneke F. Е. Lehrbuch der Psychologie als
Naturwissenschaft. 1833), психология является единственной основой логики,
этики и эстетики; эта работа прекрасно иллюстрирует то, что в нашей книге
подразумевается под психологизмом.
Глава 3, Интеллектуальная панорама
687
какое-либо влияние на профессиональную работу экономистов.
Не уверен, можно ли то же самое утверждать в отношении пси¬
хологической теории того периода, являющейся наиболее важ¬
ной с точки зрения истории экономической науки, — ассоциа¬
тивной психологии Гарт ли. Эта теория к тому времени должна
была устареть, но интерес к ней возродился в результате выхода
нового издания труда Гартли (1791 г.), основные идеи которого
были заново и с блеском изложены нашим коллегой Джеймсом
Миллем:3 сознание — чистый лист, как учит Локк, психическая
жизнь — механическая система ассоциаций. Даже Дж. С. Милль
не смог удовольствоваться этим, а А. Бейн сочетал это учение с
элементами дарвинизма и элементами, взятыми у немецких пси-
хологов-физиологов; в результате получилось нечто весьма дале¬
кое от ортодоксальной ассоциативной психологии. Но перед нами
встает вопрос: поскольку ортодоксальная ассоциативная психо¬
логия была частью бентамистской ортодоксии, то не должны ли
мы ожидать, что она повлияла на экономическую теорию бента-
мистов, являвшуюся другой частью той же ортодоксии? Конеч¬
но, мы должны этого ожидать, но мы будем разочарованы. Дан¬
ный случай очень хорошо иллюстрирует характер соотношения
между системой и ее частями. Ассоциативная психология хоро¬
шо сочетается с утилитаристской философией или утилитарист¬
ской теорией этики или поведения вообще и в этом дополняет
их. Но если мы рассмотрим небольшой трактат Джеймса Милля
по экономической теории, то найдем, что его утверждения пол¬
ностью независимы от ассоциативной психологии и совместимы
с любой другой: будучи провинцией бентамистской империи, эко¬
номическая теория утилитаристов была самоуправляемой и мог¬
ла бы жить столь же хорошо, отделившись от империи. Это
подтверждает вывод, к которому мы уже приходили при рас¬
смотрении других вопросов.4
Осталось еще упомянуть эволюционистскую психологию.
Как уже указывалось, и Дарвин, и Спенсер рассматривали про¬
блему приобретения человеческим разумом каждой «умствен¬
ной способности♦: они попытались построить генетические тео¬
рии «инстинктов *, эмоций, любопытства, памяти, внимания,
8 Mill J. Analysis of the Phenomena of the Human Mind. 1829.
4 Отметим, в частности, что сказанное справедливо для Юма: его эконо¬
мическая теория не имеет ничего общего с его взглядами в области психологии
или философии. Это же можно сказать и о Локке. С другой стороны, отношение
ассоциативной психологии к утилитаристской экономической теории усложне¬
но тем фактом, что собственная экономическая теория Бентама отличалась от
экономической теории других утилитаристов, являвшихся его последователями
во всем остальном.
588
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
убеждений, нравственного чувства, социальных добродетелей и
т. п. Следует отметить, что подобные попытки не относятся к
психологии как таковой; например, анализ такой способности,
как «память», — это одно, а гипотеза о том, как мы приобрели
эту способность, — другое. Однако рассмотрение генезиса может
дать импульс развитию истинно психологических теорий, и по¬
нятно, что влияние учения Дарвина начало вскоре утверждать¬
ся в профессиональной психологии. Тем не менее экономисты
не примкнули к этому направлению исследований, хотя оно не¬
сомненно касается проблем экономического поведения и его гиб¬
кости, скажем, при социалистическом строе. Об этом стоит по¬
размышлять!
[Ь) Логика, эпистемология и смежные области]. В этих об¬
ластях5 следует отметить существенный прогресс как в отноше¬
нии философских принципов (логика Канта и Гегеля не являет¬
ся логикой в специальном смысле, хотя имеет к ней отношение
в нескольких вопросах), так и в отношении формальных и прак¬
тических разработок (Лотце, Де Морган). С нашей точки зре¬
ния, важно упомянуть работу одного ученого, занимающего клю¬
чевую позицию в истории областей науки, находящихся в пре¬
делах нашего видения. Это Ричард Уэйтли,6 архиепископ
англиканской церкви в Дублине. Для создания картины духа
времени рассматриваемого периода большое значение имеет
5 Если можно назвать математику смежной областью, то именно в ней
были достигнуты наибольшие успехи. Здесь мы не можем ничего сказать по
этому поводу за исключением того, что в этот период, следующий за «героиче¬
ской эпохой» математики, когда восторг, вызванный открытиями пионеров,
едва не подавил интерес к логическим принципам и критическому анализу кон¬
цепций и методов, были заложены основы современной (строгой) математиче¬
ской аргументации. Однако следует привести некоторые данные о теории веро¬
ятностей ввиду важности этой темы для статистики и экономической теории.
Работа Лапласа (Laplace. Theorie analytique des probabilities) была впервые опуб¬
ликована в 1812 г.; его Essai philosophique (написанное совершенно в духе
XVIII в.) напечатано в 1814 г. Знаменитая работа Пуассона (Poisson. Recherches)
вышла в 1837 г. Работа Курно (Cournot. Exposition de la theorie des chances et
des probabilites) появилась в 1843 г. Статья П. Л. Чебышева (Tchebycheff P. L.
Des valeurs moyennes//Journal de math^matique, pure et appliquee/Ed. Lionville)
вышла в 1867 г. Работа Венна {Venn. Logic of Chance), часто упоминаемая Эд¬
жуортом, опубликована в 1866 г. Работа Фехнера {Fechner. Kollektivmasslehre),
опубликованная в 1897 г., также принадлежит к данному периоду, хотя и не
хронологически. То же самое относится к работе Й. фон Криса (Kries J., von.
Principien der Wahrscheinlichkeitsrechnung. 1886). Курно не только внес вклад
в теорию вероятностей, но и был великим экономистом-теоретиком (см. ниже,
часть IV, глава 7, § 2). Мое высокое мнение о его теории случайных событий
является мнением профана. Но его разделял покойный профессор Чубер из Вены.
e Whately Richard. Elements of Logic. Работа Уэйтли первоначально выш¬
ла в свет в виде статьи в Encyclopaedia Metropolitana (1826). Его работы в обла¬
сти экономической теории рассматриваются ниже, в главе 4.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
589
стремление другой ключевой фигуры осуществить желание, ко¬
торое впоследствии возникало вновь и вновь (в наше время у
Дж. Дьюи): приблизить логику к реальным научным методам. Речь
идет о книге У. Хьюэлла (Whewell. History of the Inductive
Sciences. 1837).7 Программа современной эмпиристской логики
(в изложении венских позитивистов, таких как Карнап, Франк,
Рихард фон Мизес, Шлик) заключается в том, чтобы дать ана¬
лиз процедуры научного исследования и отбросить все осталь¬
ное, в особенности все «метафизическое», как не только не от¬
носящееся к делу, но и бессмысленное. Хьюэлл, конечно, был
субъективно далек как от этой программы, так и от концептуаль¬
ных построений, в которых она воплощается. Но объективно его
книга, благодаря оказанному ею влиянию на «Логику» Милля,
является вехой на длинной дороге, ведущей к логическому по¬
зитивизму.
[с) Логика Дж. С. Милля]. Сделанные выше краткие заме¬
чания служат преамбулой к обсуждению работы, которая ин¬
тересует нас прежде всего. С нашей точки зрения, «Логика»
Дж. С. Милля должна занимать почетное место не только пото¬
му, что мы считаем этого автора «своим», не только потому, что
мы, экономисты, скорее обратимся к этому произведению, чем
к любому методологическому трактату того времени, но также
и потому, что эта книга была одной из великих книг века,
7 Уильям Хыоэлл (1794-1866) — энергичная и одаренная личность —
принадлежит к классу ученых, которых мы называем академическими лидера¬
ми, и является ярким представителем этого класса: он имел непревзойденное
влияние в Тринити-колледже и вообще в Кембридже, он был одним из тех, кто
объединяет вокруг себя людей, создает определенный климат и принадлежит
истории науки, даже если не написал ни строчки. Последнее не относится к
Хьюэллу. Его работа History of the Inductive Sciences является не только пло¬
дом эрудиции, но и живым источником вдохновения (таковым она стала для
Дж. С. Милля), хотя его Philosophy of the Inductive Sciences (1840) разочаровы¬
вает (по крайней мере меня), а его работа Elements of Morality including Polity
(1845) заслуженно забыта. Он был также в некоторой степени экономистом.
Правда, его Lectures (1852, 1862) немногого стоят, хотя он был слишком талан¬
тливым, чтобы быть совершенно неинтересным. Он проявил незаурядную про¬
ницательность, издав труды Ричарда Джонса (см. ниже, главы 5 и 6), и ориги¬
нальность мышления, предприняв попытку, на которую в его время не отва¬
жился бы ни один заурядный ум, — он математически выразил несколько тезисов
экономической теории своего времени (см.: Cambridge Philosophical Transactions.
Vol. 3). Эта попытка не пошла далее формулировки в виде символов того, что
уже было сформулировано с помощью слов, а следовательно, не принадлежит
математической экономике (здесь нет математической аргументации), но, если
принять во внимание время написания, не вполне заслуживает пренебрежи¬
тельного приговора Джевонса, который с тех пор неоднократно повторяли. Мы
упоминаем обо всем этом здесь, так как краткость нашего очерка не позволит
нам рассмотреть работы Хьюэлла в соответствующих главах.
590
Часть III. С 1790 х по 1870-е гг.
представляла собой один из ведущих компонентов его Zeitgeist
и оказала на широкую читающую публику такое влияние, ка¬
кого не оказало ни одно произведение по логике. Будучи менее
ярким цветовым пятном в нашей картине, чем «Происхождение
видов», эта книга едва ли является менее обязательной для рас¬
смотрения, хотя, оглядываясь на предшествующую историче¬
скую последовательность достижений и идей, повлиявшую на
современную ситуацию в соответствующих областях, мы видим,
что «Логика» уступала по воздействию «Происхождению ви¬
дов», и хотя книга Милля8 мертва в том смысле, в каком книга
Дарвина продолжает жить.
Лучший способ объяснить экономистам суть работы Мил¬
ля — это указать на фамильное сходство, существовавшее меж¬
ду «Логикой» и «Основами политической экономии», которые
будут полно обсуждены в соответствующем месте (см. ниже,
глава 5). С восхитительной скромностью Милль отрицал в обо¬
их случаях какую-либо претензию на то, чтобы «дать миру но¬
вую теорию умственных процессов» или экономических процес¬
сов (см. предисловия к первым изданиям обеих книг). И в том и
в другом случае его целью являлась координация существую¬
щих знаний, их развитие и, как он выражался, «развязывание
узлов» (в существующих связях). Ни в одном случае ему не
удалось полностью добиться этого, но он проделал огромную
полезную работу, которая, возможно, была еще полезнее для
будущего исследователя, поскольку не скрывала стимулирую¬
щие противоречия в доктрине.
Обе работы, выполненные на одинаковом уровне, в одинако¬
вой степени обнаруживают интеллектуальную высоту и, скажем
так, «моральные» качества их автора. В пределах своего понима¬
8 Mill J. S. A System of Logic, Ratiocinative and Inductive, being a Connected
View of the Principles of Evidence and the Methods of Scientific Investigation.
1843. Говоря о влиянии Милля на поколение английских интеллектуалов, на¬
чавших свою деятельность в 1850-х и 1860-х гг., мы должны иметь в виду, что
успех этой книги равнялся успеху или даже превышал успех другой его кни¬
ги — «Основы политической экономии». За границей часть читающей публики
оказалась вне влияния этих произведений. Но остальные восприняли идею Милля
даже с еще большим энтузиазмом. Книгу Милля можно было найти в крестьян¬
ском доме в Ирландии. Одна просвещенная жительница Вены (фабианка и суф¬
ражистка), чувствовавшая себя олицетворением прогресса, назвала книгу Мил¬
ля «книгой книг». «Логика» Милля занимала место немногим ниже трудов
Платона в сознании по крайней мере одного философа-филолога, которого я
знал в детстве. Все это я говорю, чтобы выразить мысль о том, что, во-первых,
эта книга живо воспринималась буржуазной цивилизацией и, во-вторых, что
корреляция между восторженным отношением к этой книге отдельных лиц и
их компетентностью, позволяющей судить о ней, была не вполне удовлетвори¬
тельной.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
591
ния он был необычайно честен и полон решимости открыть двери
своего разума идеям самого разного происхождения; например, в
«Логике» он зашел так далеко, что воздал весьма заслуженную
похвалу (посредством цитаты из Кондорсе) достижениям ученых
схоластов. Его можно назвать в какой-то мере «приземленным»:
хотя его ум не был «практическим» во всех смыслах слова, Милль
всегда был «практичным» и даже прагматичным в постановке за¬
дач; его прежде всего привлекал практический и полезный резуль¬
тат. В «Логике» его практической задачей было проанализировать
научные методы с целью, во-первых, проверить их корректность
(«в области оценки фактов») и, во-вторых, выработать правила,
которое смогут вдохновить или направить исследование. Это весь¬
ма затрудняет характеристику его основной точки зрения или то¬
чек зрения в терминах современной «эмпиристской» и «позитиви¬
стской» логики, поскольку проблемы и методы, характерные для
последней и являющиеся дискуссионными (особенно в Grundla-
genforschung — фундаментальных исследованиях основ математи¬
ки), были за пределами его видения и интересов. (Ввиду этого
несправедливо критиковать с современной точки зрения его слу¬
чайные высказывания, которые кажутся имеющими отношение к
современным дискуссиям.) Но эта в первую очередь практическая
задача «Логики» также затрудняет характеристику основных взгля¬
дов Милля в понятиях предшествовавшей ему философии. Он едва
ли осознал значение кантианской революции. В общих чертах
можно сказать, что его философия уходит корнями в английский
эмпиризм в традициях Локка—Юма и, в частности, его взгляды
сформировались под влиянием ассоциативной психологии. Но я
полагаю, хотя не могу здесь доказать свою правоту, что эти утвер¬
ждения не являются абсолютно правильными. В любом случае
Милль не был ни узким эмпириком, ни узким ассоциативистом:
ассоциативная психология Гартли получила и в «Логике» свою
долю критики, особенно в ее стратегически важном фрагменте в
книге VI.
Цель, поставленная в книге, делает ее почти дополнением
работы Хьюэлла, которой она действительно многим обязана.
Выразим это следующим образом: «Логика» Милля является
главным образом теорией научного знания (вывода), она более
теоретична по сравнению с книгой Хьюэлла и в еще большей
степени по сравнению с любым трактатом, посвященным любой
отдельной науке; но книга Милля является практической по
сравнению с любым трактатом, посвященным чистой логике или
чистой эпистемологии (которые для Милля были во многом од¬
592
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ним и тем же). Что касается основ логики, то Милль во многом
опирался на Р. Уэйтли даже там, где расходился с ним во
взглядах.9
Будучи осторожным и уклончивым по отношению к неко¬
торым вопросам, касающимся философских основ, и скромным
в оценке своего личного вклада, в одном аспекте Милль все же
не был ни осторожным, ни скромным: точно так же, как и в
своей «Политической экономии», он поразительно наивным об¬
разом претендовал на совершенно невозможную степень закон¬
ченности полученных им результатов. Кажется, будто он гово¬
рит нам: я собрал и систематизировал лучшие идеи этого про¬
свещенного века, принципы или провозглашенные, или
подтвержденные его лучшими мыслителями. Чего же еще же¬
лать? В своей логике он проявил такую же самонадеянность и
поучительный тон, как и в экономике. Книга I «Имена и пред¬
ложения» (включая разделы о классификации и определении),
где имеются пассажи, близкие к современной «семантике», и
книга II «Умозаключение» (силлогизмы, дедуктивные науки,
которые Милль считает в действительности индуктивными, по¬
скольку их предпосылки выводятся с помощью индукции из
опыта) охватывают область, в которой Милль чувствовал себя
уверенно: поскольку он едва ли когда-либо заглядывал глубже
поверхности, то на его пути не возникало никаких серьезных
препятствий. Иначе он чувствовал себя в области, охватывае¬
мой книгой III «Индукция» (или обобщении на основании опы¬
та; это суть научного метода и суть всего труда Милля). Она
содержит аксиому единообразия порядка природы, его теорию
правильной индукции, выведенную из этого порядка, его фило¬
софию причинности, его знаменитые «четыре метода» (сходства,
различия, остатков, сопутствующих изменений); повествование
частично искажено ошибками в рассуждениях и изложении ма¬
териала, которые можно объяснить лишь одним: даже несмотря
на то, что иследования глубоко захватили Милля, он, как все¬
гда, писал в спешке. Но именно поэтому в нескольких пунктах
можно существенно исправить аргументацию автора, не нанося
9 Другим источником, повлиявшим на идеи Милля в «Логике» (а также в
Examination of Hamilton), были лекции доктора Томаса Брауна (Brown Thomas.
Lectures on the Philosophy of the Human Mind). Изданные после смерти Брауна
в 1820 г. лекции пользовались огромным успехом. Интересно отметить, что
этот шотландский врач и философ, хотя и принимал в значительной степени
сенсуализм, никогда не отказывался от ♦интуитивного» знания и не разработал
никакой эмпирической теории причинности. Рекомендация, данная Миллем
этой книге, не полностью сведена на нет его уточняющими возражениями про¬
тив аргументации автора.
Глава В. Интеллектуальная панорама
593
ущерба его основным позициям. В целом не может быть ника¬
кого сомнения, что книга III является одним из великих вкла¬
дов в теорию научного познания. Многие интересные моменты
во вспомогательных по преимуществу книгах IV и V следует
опустить, но книга VI «О логике нравственных [общественных]
наук» имеет для нас первостепенное значение. Ее следует вни¬
мательно прочесть вместе с более ранним (доконтистским) эссе
Милля о методе экономической науки (1836), включенным в
сборник Some Unsettled Questions of Political Economy.
Чтобы отдать справедливость этой методологии обществен¬
ных наук, нужно помнить две вещи. Во-первых, в книге VI
многое может вызвать возражения, что является неизбежным
следствием более существенных недостатков общей эпистемоло¬
гии Милля. Но это не слишком вредит его аргументации. Та¬
ким образом, распространение им методов естественных наук на
общественные, включая концепцию научного закона и причиннос¬
ти, далеко не так неприемлемо, как можно было бы подумать,
поскольку он так радикально «разбавил» причинность естествен¬
ных наук, что распространение их законов на общественные на¬
уки стало практически безобидным: его «натурализм» был беззу¬
бым. Во-вторых, мы не должны забывать, что популярность и
значимость труда Милля привели к широкому распространению
его взглядов, поэтому все, что кажется избитыми истинами (по¬
добно цитатам из «Гамлета»), звучит так именно благодаря его
достижениям.
С учетом вышесказанного остается только восхищаться. В неп¬
рерывном сражении с Контом Милль с триумфом отстоял суще¬
ствующие методы экономистов, в то же время уступая там, где
следовало уступить, и впитывая все, что следовало впитать. Стан¬
дартным методом экономической науки он называл «конкретно
дедуктивный метод», дополненный «обратно дедуктивным, или
историческим, методом» при исследовании исторических измене¬
ний общественного строя в целом. Будь это должным образом оце¬
нено, можно было бы впоследствии избежать споров экономистов
по поводу индукции и дедукции. «Чисто теоретический» набор
проблем Милль предлагал решать «абстрактным, или гео¬
метрическим, методом»; ошибочное прямое применение этого ме¬
тода к решению практических проблем он подверг уничтожаю¬
щей10 критике. «Эмпирическим законам», тонко разделенным на
10 Этот эпитет, по моему мнению, оправдан, хотя неизменная вежливость
Милля, усиленная в некоторых случаях сыновним уважением, заставила его
смягчить выражения. Методологическая доктрина, которую проповедовал Милль,
совсем не отличается от позиции, в итоге (хотя не сразу) принятой Шмоллером.
Это утверждение удивит многих, но может быть строго доказано.
594
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
«единообразия сосуществования и единообразия последовательно¬
сти», отведено место, которое не может вызвать у нас больших
возражений. Невозможность выработки практических максим уни¬
версального применения была так же полно признана Миллем,
как и необходимость изучения человеческого поведения во всех его
местных и временньих разновидностях, — это сняло бы прокля¬
тие с экономического человека на все времена. Axiomata media
(«средние принципы») его этологии содержат идеи, которые не
разработаны до сих пор. Достаточно назвать различие, за которое
приходится бороться спустя шестьдесят лет. Это различие между
проблемами следствий, вытекающих из данной причины в данных
социальных условиях, и проблемами «законов», определяющих
сами эти социальные условия. В действительности Милль разрабо¬
тал программу, где мирно сотрудничают, не ослабляя при этом
друг друга, чистейшая из чистых теорий и самое конкретное ин¬
ституциональное исследование. Конечно, Джевонс звучит свежо и
вдохновляюще, даже когда изрекает банальности; Милль никогда
не звучит свежо и вдохновляюще, даже высказывая ценные муд¬
рые мысли. В этом повинно его чрезмерно раннее образование. Но
даже несмотря на то что в книге IV его «Логики» не содержится
ничего, что позднее не было бы сказано лучше (например, стар¬
шим Кейнсом), я заканчиваю этот раздел советом читателю вновь
и вновь к ней обращаться.
6. Домарксистский социализм
Выше, в главе 2, мы почти ничего не сказали о социализме
и социалистических кругах и движениях того периода. У нас не
было возможности сделать это, поскольку мы пишем широкими
мазками. Теперь можно исправить это упущение в нескольких
словах.1 Вторая половина XVIII в. дала нам большое количе¬
ство отдельных социалистических (или полусоциалистических)
произведений, но до Французской революции не было ничего,
достойного называться движением. Сама Французская револю¬
1 Читатель, интересующийся данной темой, имеет в своем распоряжении
достаточно источников информации, откуда можно почерпнуть сведения в до¬
полнение к моим скудным замечаниям. Читатель должен помнить, что с точки
зрения задач данной книги нас не интересуют непосредственно общественные
движения и их идеологии как таковые. В данном случае краткость изложения
этой темы может быть дополнительно оправдана еще и тем, что положения
данного раздела не носят дискуссионного характера. Рекомендую для общего
сведения работу профессора Александра Грея {Gray Alexander. Socialist Tradition.
1946).
Глава 3. Интеллектуальная панорама
595
ция была буржуазной по своему происхождению, характеру и
идеологии. Распад после 1791 г. политического строя и полити¬
ческой мысли Франции был связан с литературой, которая, хотя
сама по себе и не имела большого значения, отражала более чем
минутные настроения некоторой части французских интеллек¬
туалов и способствовала поддержанию этих настроений в усло¬
виях «подполья» при наполеоновском режиме. Она создала базу
для всплеска литературной и другой пропагандистской активно¬
сти социалистического (или полусоциалистического) характера,
наблюдаемого нами во Франции до наступления Второй импе¬
рии.2 Революция 1848 г., хотя также буржуазная по своему
происхождению, быстро показала, что существует своего рода ге¬
неральный штаб революционной социалистической армии и даже
имеют место более или менее определенные планы управления
социалистическим государством. Насмерть перепуганные буржуаз¬
ные круги сделали то, чего не сделал в свое время Людовик XVI,
несмотря на все попытки убедить его в необходимости такого
шага, т. е. они подавили революцию с помощью военной силы,
пока не стало слишком поздно. Таким образом, временной при¬
оритет в области современной социалистической литературы при¬
надлежит Франции, а из буржуазных классов всех стран только
французский подвергался серьезной угрозе социалистической ре¬
волюции. Английский чартизм как в 1836-1839 гг., так и в 1840-
1848 гг.3 никогда не поднимался до такого уровня, хотя он опи¬
рался на давнюю профсоюзную традицию, что делало это движе¬
ние более серьезным в другом и более существенном смысле. Из
остальных социалистических рабочих движений достойно упоми¬
нания только немецкое, которое привело к организации двух
партий: Всеобщего германского рабочего союза Лассаля (1863 г.) и
Социал-демократической рабочей партии Бебеля и Либкнехта
(1869 г.), объединившихся в 1875 г.4 Основание и деятельность
2 Однако, как указывалось выше, из социалистической литературы были
заимствованы некоторые идеи авторитарного социализма Наполеона III, а социа¬
листические и полусоциалистические деятели обеспечили часть политической
поддержки, которая привела его к власти.
3 Следует помнить, что Народная хартия (Чартер) была составлена Уиль¬
ямом Ловеттом и Фрэнсисом Плейсом, учеником Бентама, и была по своей сути
бентамистской, а не социалистической. В действительности ее «шесть пунктов»
не содержат ничего, кроме радикальной парламентской реформы.
4 Деятельность А. Бебеля и В. Либкнехта не является предметом данной
книги. Однако нельзя не упомянуть заслуг Фердинанда Лассаля (1825-1864) в
области социологического и экономического анализа, поскольку другого слу¬
чая вернуться к ним нам не представится. Рекомендуем вниманию читателя
биографию Лассаля, написанную Георгом Брандесом. Имеются и другие био¬
графии. Высококультурный человек, обладающий блестящими способностя¬
596
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
I Интернационала (1864) упоминается здесь только из-за знаме¬
нитого инаугурационного выступления Маркса.5
[а) Ассоцианистский социализм]. Нам важно помнить, что
марксистская фаза социалистической мысли возникла не раньше
начала следующего периода.6 Социализм в рассматриваемый
период был не марксистским, а ассоцианистским.7 Этот термин
обозначает все варианты социалистического планирования,
принимающие принцип управления производством ассоциация¬
ми рабочих — принцип общественного переустройства посредством
производственных кооперативов. Следовательно, ассоцианистский
ми и неукротимой энергией, он был в целом человеком действия, чьи интеллек¬
туальные занятия, не говоря уже о научных, хотя он всегда с жаром принимал¬
ся за них, всегда были второстепенными по сравнению с увлекательными со¬
бытиями его жизни. Исключение составляет его наиболее законченная работа
Das System der erworbenen Rechte (1861), блестящее произведение в области
социологии права, которое произвело впечатление на многих профессиональ¬
ных юристов. Однако даже если мы рассмотрим эту работу как исключение и
допустим, что она явилась плодом глубокой концентрации разума, то мы долж¬
ны будем также признать, что наряду с весьма значительными познаниями в
области философии и права и большим критическим даром работа обнаружива¬
ет отсутствие оригинальности. Другие работы Лассаля также демонстрируют
отсутствие оригинальности, но не смягченное ученостью, хотя наряду с этим в
них обнаруживается дарование, намного превышающее уровень обычной социа¬
листической и прочей литературы. Все три его наиболее важные публикации на
экономические темы — Arbeiterprogramin (1863), Offenes Antwortschreiben (1863)
и Herr Bastiat-Schulze von Delitzsch, der ttkonomische Julian (1864) — являются
блестящими памфлетами, содержащими, в той мере, в какой это касается ана¬
лиза, несколько поверхностное, но умело используемое рикардианство, согласу¬
ющееся с собственными взглядами Лассаля, — он описывал единственную стоя¬
щую с его точки зрения экономическую теорию как «имманентное развитие*
учения Рикардо. Этим, кстати, исчерпывается общность его теории с марксист¬
ской. Было бы весьма ошибочно характеризовать Лассаля как популяризатора
или ученика Маркса. В отношении агитационной тактики и практических це¬
лей он был полной противоположностью Маркса, что явилось причиной раско¬
ла и задержало развитие немецкого социализма до 1875 г. (до Готского съезда),
когда, к величайшему неудовольствию Маркса, произошло слияние на основе
программы, сделавшей большие уступки взглядам Лассаля.
5 Но ни один марксист не станет гордиться этой речью. Ее содержание
выдает влияние компромиссов, которые, возможно, были неизбежны, но всегда
вызывали гнев Маркса, если звучали в устах других людей. В действительности
эта речь была, как отмечал сам Маркс с юмором, смешанным с горечью, совер¬
шенно немарксистской.
в Позвольте мне тотчас же отметить, что в той мере, в какой речь идет об
анализе, марксистская фаза не только началась, но и закончилась в последую¬
щий период. Это утверждение может удивить, поскольку мы, естественно, при¬
даем большое значение позднейшему возрождению марксизма в России и Нью-
Йорке. Но оно будет доказано ниже (см. часть IV, глава 5, § 8).
7 Термин удобен, и я прошу позволить мне пользоваться им, хотя отдаю
себе отчет в неудобстве использования одного и того же выражения в одной и
той же книге в двух совершенно разных значениях (ассоциативная психология
и ассоцианистский социализм) <в английском оригинале используется одно и
то же слово: associationism>.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
697
социализм ненаучен, поскольку в отличие от марксизма он за¬
нимается главным образом не анализом (критическим), а опре¬
деленными планами и средствами их осуществления. Ассоцианист-
ский социализм является ненаучным еще и потому, что эти планы
опираются на допущения относительно человеческого поведе¬
ния, а также административных и технологических возмож¬
ностей, которые не могут выдержать научный анализ ни в малей¬
шей дозе. В обоих аспектах Маркс был совершенно прав, вклю¬
чив ассоцианистских авторов в свою категорию утопических
социалистов8 и резко выступив против них, поскольку пони¬
мал, что они дискредитировали серьезный социализм. К 1840 г.
они действительно преуспели в том, чтобы придать самому сло¬
ву «социализм» оттенок чудачества, что объясняет отношение к
нему, характерное для французских экономистов.9 Для после¬
дних, и не без основания, социализм стал символом двух поня¬
тий — насилия и глупости. Некоторые «утопические» идеи дей¬
ствительно были чистой глупостью, в некоторых случаях пато¬
логической глупостью, и едва ли какую-нибудь из этих идей
можно принять всерьез; впрочем, сделовало бы сделать исклю¬
чение для JI. Блана (1811-1882).10 Однако сказанное отнюдь не
дает право пренебречь этой группой авторов. Среди причуд и
8 Маркс охарактеризовал как утопическую любую форму социалистиче¬
ской мысли, кроме своей собственной, которую он называл «научной». Опреде¬
ляющей характеристикой его научного социализма является научное доказа¬
тельство неизбежности социализма, так что у него выражение «утопический»
не должно означать «несерьезный», хотя на самом деле именно так и получает¬
ся. «Буржуазным экономистом» Маркс называл экономиста, не способного уви¬
деть этой неизбежности, или — значительно более узкая формулировка — эконо¬
миста, верящего в неограниченное существование капиталистического строя. Если
читатель заметит несовпадение этих определений с теми, которые обычно характе¬
ризуют данные термины, то он оградит себя от многих недоразумений.
9 Энгельс объяснял выбор Марксом слова «коммунистический» вместо
«социалистический» для заглавия соответствующего манифеста тем, что Марк¬
са не устраивал термин, приобретший привкус «респектабельности». Однако
более вероятно, что Марксу он не нравился потому, что приобрел оттенок экст¬
равагантности.
10 Луи Блан (его сборник статей «Организация труда» был впервые опуб¬
ликован в 1839 г.) несомненно также был ассоцианистом с гуманными и рито¬
рическими наклонностями, принесшими ему снисходительное презрение со сто¬
роны поздних критиков — как буржуазных, так и социалистических. Но его
предложения отличаются, например, от предложений Оуэна элементом прак¬
тичности, особенно проявляющейся в отведении чиновничеству (государству)
большей роли, чем роль контролирующего органа. Возможно, этот элемент ока¬
зал влияние на Лассаля. Л. Блан однажды выдвинул предложение, которое
вновь использовали некоторые социалисты в 1930 г. и позднее: передать рабо¬
чим закрывшиеся заводы. Распределение согласно принципу «каждому по по¬
требности» было его излюбленной идеей (хотя и не разделяемой другими), и он
должен нести ответственность за ее распространение среди социалистов своего и
более позднего времени.
598
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
мечтаний иногда встречаются примеры здравого анализа. Одна¬
ко их поиски дают ничтожные результаты. Нельзя сказать, что
мы не нашли вполне здравых рассуждений и наблюдений, но
большинство из них банально, поэтому я упомяну только выда¬
ющихся авторов: Роберта Оуэна (1771-1858) и Шарля Фурье (1772-
1837),11 которые вместе с Сен-Симоном вызвали огромную волну
восторга у американцев.
Здесь нам представляется возможность бросить беглый
взгляд на американское (но не ограничивающееся США) движе¬
ние «социальной науки» (social science).12 Слово «наука» в свя¬
зи с данным движением нужно скорее понимать в значении,
близком к выражению «христианская наука», чем в обычном
смысле, поскольку здесь было мало подлинно научной работы.
Общество, создавшее сравнительно процветающий слой быстрее,
11 Читатель может найти библиографию работ Оуэна и Фурье, а также
библиографию литературы о них в любом библиографическом справочнике. Что
касается Оуэна, то не случайно литература о нем так обширна, поскольку со¬
вершенно независимо от его планов и экспериментов типа «новой гармонии»
его идеи и практика имели значение для будущих начинаний в самых различ¬
ных направлениях, имеющих мало общего друг с другом. Так, его по сути па¬
терналистские меры в Нью-Ланарке создали модель рабочей политики, имею¬
щей большое значение для современности, и, что значительно важнее, поло¬
жили начало новому отношению к вопросам заработной платы. Он подчеркивал
бблыпую важность забастовок и профсоюзов по сравнению с политическими
действиями, что делает его классиком в истории и теории профсоюзов. Идеи
ремесленных кооперативов превратили Оуэна в крестного отца одного из значи¬
тельных движений того и более позднего времени. Он обладал не только нрав¬
ственным величием (Торренс), но также трезвым и проницательным практичес¬
ким умом (в сфере мысли и действия, очерченной нашими примерами), что
доказывется успехом его собственного предприятия. Но как только он выходил
за рамки этой действительно прекрасно известной ему сферы, немедленно про¬
являлось полное отсутствие способности к более тонкому анализу. Ни его идея
«трудовых бон», которые должны были заменить деньги, ни его идеи «справед¬
ливого обмена труда* не являются нонсенсом сами по себе, но он просто не
знал, как защитить свои доводы против самой очевидной критики.
Что касается Фурье, я отсылаю читателя к одной действительно
дающей полную информацию статье, которую я случайно обнаружил в
обширной литературе о нем: Mason Е. S. Fourier and Anarchism//Quarterly
Journal of Economics. 1928. Febr. Необходимо отметить два момента: во-
первых, Фурье основал свой план (наиболее знаменитым его воплощением
была колония Брук Фарм) на тщательном анализе человеческой природы
вообще и характера общества в частности, но все было задумано в худшем
стиле спекуляций XVIII в.; во-вторых, его фаланстер лишь с большими
оговорками можно было назвать социалистическим; интересно отметить,
что, не зная действительных условий, что характерно для многих подобных
пророков, он зарезервировал для процента и прибыли большую долю, чем
в среднем приходится на них в капиталистической действительности.
12 Ветвь этого движения в США была описана в работе Л. Л. и Дж. Бер¬
нардов {Bernard L. L., Bernard J. Origins of American Sociology: The Social Science
Movement in the United States. 1943).
Глава 3. Интеллектуальная панорама
599
чем культурную традицию, подвержено проникновению идей,
нарушающих его равновесие, причем эти идеи не обязательно
привносят иммигранты. Небольшая группа людей обладала до¬
сугом, литературным даром и свободомыслием, компенсируя здра¬
вый смысл в бизнесе энтузиазмом и радикализмом, столь же
щедрым, сколь и некритичным. Наиболее характерным был
дилетантский энтузиазм по отношению к «науке», а особенно к
социальной алхимии, поскольку для необразованного ума, пол¬
ного не находящей применения энергии, реальная вещь гораздо
менее привлекательна, чем подделка. Такова социология данно¬
го движения. Реальное значение импульса, который оно прида¬
ло американской экономической и социологической науке, трудно
оценить, так же как и реальное значение серьезных исследова¬
ний в рамках романтического движения в Европе, аналогом ко¬
торого можно считать специфически американское движение со¬
циальной науки. Я не вижу никакой связи между этим движе¬
нием и достижениями, которые с течением времени создали в
США экономическую науку и социологию, и склонен думать,
что его угасание незадолго до Гражданской войны больше бла¬
гоприятствовало развитию социальных наук, чем его возникно¬
вение. Читатель, однако, сможет легко ознакомиться с довода¬
ми, доказывающими противоположную точку зрения.
Но как мы можем объяснить наличие у ассоцианизма сторон¬
ников, несомненно претендовавших на то, чтобы их принимали
всерьез? Во-первых, это объясняется влиянием литературной моды,
которую удалось создать французским ассоцианистам. Во-вторых,
тем, что ассоцианистский социализм, как план всестороннего об¬
щественного переустройства, получил поддержку (разумеется, ли¬
шенную всякой логики) со стороны существующего кооперативно¬
го движения и соответствующей литературы. Оба эти элемента, я
думаю, объясняют ассоцианизм Лассаля — его схему производ¬
ственных объединений, которые должны были субсидироваться
государством и в силу этого преимущества вытеснить частную про¬
мышленность.13 Но есть еще одно важное соображение: для Марк¬
са и для многих из нас ассоцианизм мог быть нонсенсом, но он не
13 Более того, хотя Лассаля следует принимать всерьез, возникает вопрос,
как далеко заходит его схема. Нельзя изучать эту жизнь, полную высоких стрем¬
лений и трагических провалов, не отдавая себе отчета в том, что мы изучаем
важный аспект германской трагедии. Иными словами, Лассаль был прирожден¬
ным политическим лидером, ощущающим огромную энергию, и выдвигать оче¬
видные возражения против его планов столь же бессмысленно, как и указывать
на логическую слабость в ранних работах Дизраэли. Реальным контрдоводом
было бы назначение его на правительственную должность. Но именно это Прус¬
сия по своей природе была неспособна сделать.
600
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
являлся таковым для бентамистов. Действительно, достаточно бег¬
лого взгляда на утилитаристскую точку зрения на природу челове¬
ческого сознания и социальных отношений, чтобы показать, что,
как только мы согласимся с этими допущениями относительно
качества и принципиального равенства индивидов, ассоцианист-
ские надежды перестанут казаться абсурдными. И этим объясня¬
ется осторожный ассоцианизм Дж. С. Милля.14
[Ь) Анархизм]. Если распространить принцип ассоцианиз-
ма на политическую сферу и представить себе расчленение не
только промышленных концернов на рабочие кооперативы, но
и национальных государств на вольные «коммуны», то это и
будет анархизм, наиболее внятным, но не самым ортодоксаль¬
ным и последовательным выразителем которого был П. Ж. Пру¬
дон.15 Нас в данном случае не интересует ни его политический
анархизм, ни его философия, которую сам он охарактеризовал
как гегельянскую, хотя я считаю, что легче связать ее с фило¬
софией Фихте. Его экономические взгляды интересуют нас только
потому, что они дают прекрасный пример аргументации, удру¬
чающе часто встречающейся в науке, но не пользующейся авто¬
ритетом: это аргументация, которая в силу полной неспособно¬
сти автора произвести анализ, т. е. использовать инструменты
экономической теории, приводит к несомненно абсурдным ре¬
зультатам, причем их признает таковыми сам автор. Однако,
вместо того чтобы признать неправильность своих методов, ав¬
тор приходит к выводу, что все дело в самом предмете исследо¬
вания; таким образом, его ошибки с полной уверенностью про¬
возглашаются научными результатами. Выдающимся примером
такого образа мыслей является работа Прудона «Система эконо¬
мических противоречий, или Философия нищеты» (Proudhon.
Systeme des contradictions £conomiques ou philosophic de la mis£re.
1846). Кроме всего прочего он был не способен создать приемле¬
мую теорию рыночной ценности. Но из этого он не сделал вы¬
вод: «Я дурак», а заявил, что «ценность безумна» (la valeur est
folle). Он полностью заслужил резкую, хотя и не во всех отно¬
14 Относительно того, в какой степени можно считать Дж. С. Милля соци¬
алистом, см.: глава 5, § 1. Милль мог повлиять на Лассаля.
15 Из литературы о Прудоне я упомяну только одну работу, представляю¬
щую несомненную научную ценность (хотя к той же категории относятся еще
несколько работ): Diehl Karl. P. J. Proudhon, seine Lehre und sein Leben. 1888-
1896. В лице Жозефа Прудона (1809-1865) мы имеем феномен, столь же редкий
среди социалистических мыслителей, как редки конные повозки в Нью-Йор¬
ке, — реального, живого пролетария. Он был самоучкой, и недостаток образова¬
ния сказывается на каждой странице его объемистой книги. Некоторые из его
идей были ранее опубликованы английскими социалистами. Но почти наверня¬
ка он о них ничего не знал.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
601
шениях точно наделенную критику Маркса в работе «Нищета
философии» (Misere de la philosophie. 1847). Однако следует от¬
метить, что претензия Прудона на звание анархиста в принятом
им самим смысле сомнительна, поскольку, несмотря на то что в
создавшем ему славу памфлете «Что такое собственность?» (Qu’est
се que la propriety? 1840) он повторил выражение XVIII в., оха¬
рактеризовав собственность как кражу, его великой идеей был
скорее бесплатный кредит, чем отмена частной собственности:
беспроцентные ссуды необходимо предоставлять в банкнотах
народного банка, чтобы каждый имел доступ к средствам произ¬
водства и мог стать собственником. Эта идея вновь возникла в
некоторых более поздних проектах «социального кредита».
Михаил Бакунин, излюбленная мишень нападок Маркса, не
заслуживает места в истории анализа, что первым признал бы и
он сам.16 Но был другой анархический коммунист или коммунис¬
тический анархист, проделавший некоторый анализ: это Вейтлинг,
основатель «Коммунии* в Висконсине.17 Его проект не относится
к нашей теме, но теория бедности Вейтлинга имеет к ней прямое
отношение, поскольку, как представляется, обладает своего рода
бессмертием: она вновь и вновь возвращается. Эта теория относит¬
ся к такому типу социальной критики (к нему принадлежат так¬
же работы Генри Джорджа и Ф. Оппенгеймера), который видит
корни бедности в собственности на землю.18 Согласно Вейтлингу,
не может быть никаких возражений против частной собственности
на другие средства производства и частного бизнеса в промышлен¬
ности до тех пор, пока существует свободная, доступная всем зем¬
ля. Все проблемы возникают и любой вид собственности становит¬
ся проклятием только тогда, когда земля становится ограничен¬
ным ресурсом, а следовательно, объектом прав собственности. Я
хочу, чтобы читатель извлек отсюда два урока. Первый — по
социологии экономической науки. Даже такой критический мы¬
слитель, как Локк, не имел сомнений по поводу аналитического
16 Этого нельзя сказать о наиболее известном коммунистическом мысли¬
теле последующего периода — П. А. Кропоткине (1842-1921). Он приложил
заметные усилия в области анализа, и его социология права небезынтересна,
однако недостаточно значительна, чтобы быть включенной в нашу работу. Разу¬
меется, для истории экономической и политической мысли (в отличие от ана¬
лиза) и в еще большей степени для социологии экономической и политической
мысли он и Бакунин имеют огромное значение. Вопрос о том, как в высших из
высших кругов царской России мог возникнуть революцонный коммунизм, за¬
вораживает уже сам по себе: блестящий кавалерийский полк оказался не худ¬
шим местом для воспитания коммунистических порывов.
17 Wilhelm Weitling (1808-1871): Die Menschheit wie sie ist und wie sie sein
sollte. 1838; Garantien der Harmonie und Freiheit. 1892.
l& Разумеется, не все аграрные социалисты так думают.
602
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
значения тезиса: «Бог дал землю для совместного владения всем
людям». И эта идея утвердилась на все времена, хотя в весьма
разных формах, даже в работах, имеющих целью представить ре¬
зультаты строго эмпирических исследований. Второй урок имеет
отношение к ошибочному анализу. Во многих случаях, реальных
и предполагаемых, институциональная структура аграрного секто¬
ра действительно способна послужить причиной нищеты масс в
том смысле, что их уровень жизни будет ниже, чем мог бы быть
при другой структуре. Чтобы доказать такую возможность, нам
требуется только представить положение вещей, когда земли так
много, что она может быть бесплатным благом, но она монополи¬
зирована, в техническом смысле слова, одной корпорацией, владе¬
ющей землей и устанавливающей монопольную цену на ее исполь¬
зование. Случаи несколько более реалистичные, чем этот, можно
использовать для доказательства совершенно другого предположе¬
ния: что простой факт частной собственности на землю непремен¬
но приводит к сокращению совокупной реальной заработной пла¬
ты. Приведенное общее положение можно опровергнуть с помо¬
щью довольно элементарного аргумента, с которым непременно
столкнется каждый, если затратит немного времени на рассмотре¬
ние вопроса, почему же частная собственность должна привести к
такому эффекту. Но никто из тех, кому данный вопрос не дает
покоя, не потратил на его выяснение даже нескольких минут, а
если бы он это сделал, то, подобно Руссо в его отношении к чуде¬
сам, он скорее сошел бы с ума, чем оставил идею, питающую его
чувства. И подумать только, что одна из таких «идей», хотя не
обязательно эта, является заветным достоянием для удручающе
большого числа людей, пишущих на экономические темы.19
Если оставить в покое национальное государство и органи¬
зовать экономическую деятельность не в маленьких свободных
и, в принципе, самостоятельных группах, а в профессиональ¬
ных группах, больше похожих (хотя не обязательно во всем) на
средневековые ремесленные и купеческие гильдии, то мы полу¬
чим идею «корпоративного государства». Подобная идея была
развита Фихте и многими католическими писателями, напри¬
мер Ваадером. Основной момент заключается в том, что эти
планы не предусматривают государственного управления корпо¬
рациями, а скорее наоборот;20 следовательно, их нельзя отожде¬
19 Некоторых читателей может удивить, почему, говоря о коммунизме, я
не упоминаю Кабе (Cabet). На мой взгляд, о нем сказать нечего.
20 По крайней мере, корпорации сохранят большую степень автономии, в
то время как государству будут оставлены некоторые координирующие или кон¬
тролирующие функции.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
603
ствлять с современным фашизмом; в отличие от последнего они
по своему замыслу являются антиэтатистскими. Ни один из этих
авторов не побеспокоился об экономических аспектах. Интерес
представляет их видение культурного развития. С нашей точки
зрения, здесь сказать нечего.
В связи с вышесказанным можно мимоходом упомянуть
работу Карла Марло;21 этого автора весьма хвалили такие несо-
циалисты, как Рошер и Шеффле. Не будучи социалистом в пол¬
ном смысле слова, он намеревался проплыть между Сциллой
либерализма и Харибдой коммунизма, чтобы обеспечить истин¬
ное равенство, истинную свободу и т. п. с помощью национали¬
зации большой части промышленности и корпоративной орга¬
низации части экономической деятельности, не подлежащей на¬
ционализации. Обладая развитым чувством ответственности,
заслужившим похвалу буржуазных экономистов и весьма уди¬
вительным в человеке, который преимущественно был «плано¬
виком», Марло заботится о производительности своей системы,
о населении, о страховании. Но единственный интересующий
нас вопрос — его анализ конкурентного капитализма. С одной
стороны, он нарисовал столь же мрачную, как и у Энгельса,
картину положения рабочего класса.22 С другой стороны, он
объяснял это положение рабочего класса не исторически уни¬
кальными условиями, которые часто, хотя не обязательно пре¬
обладали на ранних стадиях развития капитализма, а логикой,
присущей капиталистической системе, которая, если ей предо¬
ставить действовать, будет всегда, со все возрастающей силой
угнетать рабочих. Прежде всего отметим, что фактическая кар¬
тина искажена, даже если речь идет о ситуации, сложившейся
около 1850 г., поскольку уже тогда существовала статистика,
доступная любому дилетанту, желающему получить доказатель¬
ство того, что разговоры о порабощении и голодании и тем бо¬
лее о растущем обнищании масс не имели основания, за исклю¬
чением отдельных спорадических случаев. Во-вторых, заметим,
что его анализ смещен в том же направлении, поскольку совер¬
шенно не учитывает очевидной альтернативы предположению о
порабощении и систематически не учитывает те механизмы в
капиталистическом процессе, которые имеют тенденцию рабо¬
21 Литературный псевдоним Карла Г. Винкельблеха (1810-1865): Unter-
suchungen Ober die Organisation der Arbeit... 1848-1859.
22 Нам предоставляется возможность вновь упомянуть книгу, оказавшую
на общественную мысль, по крайней мере в Германии, влияние, выходящее
далеко за пределы круга социалистической ортодоксии: Engels Friedrich. Die
Lage der arbeitenden Klasse in England. 1845; англ. пер. — 1847).
604
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
тать в другом направлении. Но это систематическое искажение
не имеет ничего общего с искажением показателя или конкрет¬
ного источника информации. Это типичное искажение под вли¬
янием идеологического заблуждения, которое происходит из вне-
аналитических убеждений автора и не поддается влиянию лю¬
бого факта или аргумента. Факт, опровергающий утверждения
автора, был бы встречен им с высокоморальным возмущением.
Такова причина, по которой вообще стоило упоминать имя
Марло. Хотя как личность Марло не имел большого влияния,
он был одним из многих авторов, кто помог выкристаллизовать
к середине XIX в. идеологию капиталистического процесса. Все
основные черты этой идеологии возникли к 1776 г. В течение
следующих трех четвертей века эти идеи получили бблыную
отточенность и законченность благодаря работе таких авторов,
как социалисты-рикардианцы, Энгельс, Марло и многие другие.
Затем картина приобрела законченный вид, т. е. для значитель¬
ных секторов экономической литературы и общества достигла
статуса «как всем известно». С тех пор она не подвергалась
сомнению и все большее число людей принимали эту картину как
само собой разумеющуюся. В сознании этих людей она заменила
все больше расходящуюся с ней капиталистическую реальность.
Именно эту картину анализировал Маркс. Ею же до сих пор
питается незрелый радикализм.23
[с) Сен-симонистский социализм]. Можно бесконечно продол¬
жать разговор на эту тему, но вряд ли это целесообразно, по¬
скольку из трех примеров мы уже узнали все, что требовалось
узнать для наших целей из данной литературы.24 Однако следует
23 Действительно, нетрудно понять, что «кристаллизация идеологий» яв¬
ляется единственным объяснением существования честной веры в нищету, бес¬
помощность и фрустрацию рабочего класса в период политического и экономи¬
ческого доминирования интересов трудящихся. Но кристаллизовавшиеся идео¬
логии, удовлетворяющие глубоко укорененным побуждениям, защищаются с
отчаянной энергией.
24 Для освещения нашей темы вместо Вейтлинга мы могли бы упомянуть
другого автора, хотя и менее серьезного, чем Марло. Это Чарлз Холл (Hall Charles.
The Effects of Civilization [имеется в виду технологический прогресс]. 1805). Про¬
блема, которую следует обсудить в связи с упоминанием его имени, почти во всех
отношениях является сходной, однако она демонстрирует еще один, хотя и близ¬
кий аспект, имеющий некоторое значение для социальной психологии обществен¬
ных наук. Его можно выразить в виде следующего вопроса: поскольку по всем
сведениям этот человек был хорошим врачом, как он мог пользоваться в области
социальной критики такими способами мышления, которые не позволили бы ему
получить степень доктора медицины? Я имею в виду не его рекомендации, но
формальные свойства его аргументации и использования фактов. Другой автор
такого же плана — Дж. Ф. Брэй (Bray J. F. Labour’s Wrongs and Labour’s Remedy.
1839 (reprint: London School, 1931). Маркс не должен был чувствовать себя
Глава 3. Интеллектуальная панорама
605
добавить еще одно имя: Сен-Симон.25 Его патологический гений
(Эмиль Фаг назвал Сен-Симона «очень умным дураком») дает нам
еще один пример, иллюстрирующий разницу между значением
работ какого-либо автора для истории экономической мысли и их
значением для истории экономического анализа. Имя Сен-Симона
осталось в истории экономической мысли благодаря его идеям
полурелигиозного характера, а также благодаря тому, что учени¬
ки не без искажения превратили эти идеи в кредо секты. О по¬
смертном успехе Сен-Симона было написано много: не только во
Франции, но также в Англии, Германии и особенно в Соединен¬
ных Штатах и Латинской Америке появлялись сен-симонистские
группы, возникла даже сен-симонистская интеллектуальная мода
более широкого диапазона. Эти группы имели небольшие «ядра»,
которые в результате уродливого развития кредо быстро оттолкну¬
ли от себя серьезных членов и вызвали недоверие. Вокруг этих
ядер было много приверженцев, чья лояльность не была очень
строгой и носила в основном фразеологический характер. Что ка¬
оскорбленным, если бы ему сказали, что Брэй его в чем-то опередил: любой
аргумент, связанный с идеей эксплуатации, можно ошибочно счесть близким к
идеям Маркса. Работа Ф. Гюэ (Huet F. Le R^gne social du Christianisme. 1853),
чье предложение разделить среди молодого поколения «наследственные блага*
(biens patrimoniaux), особенно землю, после смерти их владельцев, заставляет
предположить, что сен-симонистские идеи нашли понимание также и в католи¬
ческих центрах. Взгляды социалистов-«радиканцев» мы кратко рассмотрим
позднее. По вопросу об английских христианских социалистах см.: Raven С. Е.
Christian Socialism. 1848-1854; 1920; Brentano L. Die christlichsoziale Bewegung
in England. 1883; см. также: Hertzler J. O. History of Utopian Thought. 1923.
25 Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон (1760-1825) был из рода Рув-
руа, а следовательно, с точки зрения генеалогии в его жилах текла лучшая, но и
наиболее выродившаяся кровь Франции. См. «Избранные произведения» Сен-
Симона (Oeuvres choisies. 1859); биографию M. Jlepya (М. Leroy, 1925); имеется
много работ, посвященных «системе» Сен-Симона и сен-симонистским сектам,
например труд С. Шарлети (Charlety S. Histoire du Saint-Simonisme, 1825-1864.
1896). По вопросу, представляющему особый интерес для нас, см. работу Е. С. Мей¬
сона (Mason Е. S. Saint-Simonism and the Rationalisation of Industry//Quarterly
Journal of Economics. 1931. Aug.). Мне очень трудно решить, какие из произве¬
дений Сен-Симона предложить вниманию читателя. Рекомендации должны быть
совершенно разными для людей разных интересов и вкусов. Что касается меня,
то я знаю только те, что включены в сборник избранных произведений (Oeuvres
choisies). Мне кажется, что экономистам будет полезнее прочитать «Об индуст¬
риальной системе* (Du Systeme industriel. 1821), чем его последнее и наиболее
известное произведение «Новое христианство» (Nouveau Christianisme. 1825),
которое выпадает из общего плана и содержит главным образом проповеди ути¬
литаристского характера (рост благосостояния наиболее многочисленного и са¬
мого бедного класса и т. д.), которые больше похожи на бентамистские, чем на
сен-симонистские идеи. Возможно, мне следует также упомянуть работу Базара
(Bazard. Exposition de la doctrine de St. Simon. 1830), замечательную своей яс¬
ностью. Здесь не нужны сведения о его последователях (самыми значительны¬
ми были Анфантен и Базар), поскольку они не имеют отношения к нашим
задачам, кроме общих комментариев, данных в тексте.
606
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
сается вопроса о значении интеллектуальной моды, то здесь, как и
во всех аналогичных случаях, можно спорить до Второго прише¬
ствия* Какой была эта мода, станет ясно, как только мы рассмот¬
рим две наиболее характерные черты идей Сен-Симона, сочетание
которых могло произвести нечто такое, чего не могло дать ника¬
кое другое учение: с одной стороны, его яркий гуманистический
оптимизм; с другой — прославление «науки» (технологии) и инду¬
стриализации. Там, где другие гуманисты теряются в догадках
относительно того, какое будущее может обеспечить капиталисти¬
ческая индустрия человечеству в целом, Сен-Симон дает утеше¬
ние. Там, где другие энтузиасты промышленного прогресса прояв¬
ляли жестокость и черствость, он проповедовал золотой век для
всех. Именно сочетание этих черт сделало сенсимонизм столь по¬
пулярным во времена славы финансистов такого типа, как учреди¬
тели банка Credit Mobilier братья Перейра. Но может ли читатель
находиться под таким сильным влиянием ошибочных интеллекту-
алистских концепций, чтобы поверить, будто без учения Сен-Си¬
мона банк Credit Mobilier не был бы основан, не управлялся бы
точно так же, как он управлялся, и не лопнул бы так, как это и
случилось?
Однако следует отметить еще одно обстоятельство. Видение
Сен-Симона не опиралось на аналитическую работу, но тем не
менее оно имеет отношение к нашей теме в двух аспектах. Во-
первых, в его учении содержится концепция социальных из¬
менений, которая, можно сказать, в общих чертах дает экономиче¬
скую интерпретацию истории. Сен-Симон предчувствовал кру¬
шение старого режима и наступление новой эпохи с острым
чувством реальности, как сказал Уильям Джеймс, которое вряд
ли возникло бы так естественно у кого-либо не из рода Рувруа.
Сведя свои предчувствия к крушению феодального мира и к
наступлению эпохи индустриализации под давлением экономиче¬
ского (технологического) развития, он уловил некоторые ос¬
новные черты вечного потока социальных организаций, в том
числе борьбу экономических классов; у него была идея вывести
человечество из этой борьбы с помощью чудодейственных до¬
стижений «науки». Это в какой-то мере напыщенные фразы, но
в них есть проблески глубокого понимания.26 Во-вторых, в его
26 Не думаю, что это существенно снижает оригинальность Маркса приме¬
нительно к экономической интерпретации истории, поскольку, по-моему, труд¬
но предположить, что кто-нибудь, не имея собственной идеи, смог бы вдохновить¬
ся соответствующими предложениями, выдвинутыми в работах Сен-Симона. Но
Сен-Симона можно, по меньшей мере, назвать предтечей в том же смысле, в
каком Бюффон и Эразм Дарвин были предтечами Чарлза Дарвина.
Глава 3. Интеллектуальная панорама
607
учении имеется ощущение или проблеск понимания истинной
сути капиталистического процесса, приобретающий особую важ¬
ность потому, что этого не было ни у Маркса, ни у его буржуаз¬
ных коллег: Сен-Симон увидел ключевую важность промыш¬
ленного лидерства. Правда, он смешивал предпринимателя с «уче¬
ным» , создающим новые технологии. Он использовал свое видение для
построения новой формы общественной организации, а не для
того, чтобы попытаться — как поступил бы Маркс на его мес¬
те — объяснить существующие общественные процессы. И все
же он ввел новый фактор, который мог бы революционизиро¬
вать «классическую» экономическую науку и положить конец
аналитическому (в отличие от нормативного) эгалитаризму. Од¬
нако из его видения не вышло ничего, кроме иерархического27
(в отличие от эгалитарного) социализма, если только его систе¬
му вообще можно назвать социалистической. А экономисты пол¬
ностью упустили возможность разработать эту тему.
27 Это видно из письма, адресованного Анфантеном и Базаром председате¬
лю Палаты депутатов в 1830 г. Выдержку из этого письма читатель найдет в
работе профессора Грея {Gray. Socialist Tradition. P. 168). Позвольте мне доба¬
вить: Сен-Симон также говорил об «ассоциациях», но это не имело ничего об¬
щего с обсуждаемым выше ассоцианизмом.
Глава 4
ПАРДД ВОЙСК
1. Авторы, опередившие свое время
2. Рикардианцы
3. Мальтус, Сениор и другие менее известные имена
a) Мальтус
b) Архиепископ Уэйтли и профессор Сениор
c) Некоторые менее известные имена
4. Франция
5. Германия
6. Италия
7. Соединенные Штаты
8. Эмпирические работы
[a) «История цен» Тука]
[b) Сбор и интерпретация статистических
материалов]
[c) Развитие статистических методов]
Согласно нашему плану, мы сделаем обзор общего состояния эко¬
номического анализа данного периода в главе 5, взяв за основу
работу Дж. С. Милля «Основы политической экономии». Обзор
более важных авторов и групп в данной главе сделан для тех
читателей, кому известны только наиболее выдающиеся фигуры.
В нее будет включено не больше имен, чем необходимо для об¬
щей ориентации. Другие имена будут вводиться по мере дальней¬
шего изложения материала.
1. Авторы, опередившие свое время
Мы указали на относительную зрелость, достигнутую эконо¬
мической наукой в течение обозреваемого периода. А ее относи¬
тельную незрелость можно было бы измерить количеством важ¬
ных достижений, исключительная самобытность которых была
признана позднее по причине полной или почти полной неспособ¬
ности экономистов-современников сделать это. Так произошло в
случае с Курно и другими авторами, особенно Дюпюи, Госсеном и
Ллойдом, открывшим принцип предельной полезности. Мы пере¬
Глава 4. Парад войск
609
несем рассмотрение их работ в часть IV, а в данный момент
только отметим печальные последствия такого пренебрежения:
оно указывает на недостаток чутья и чисто научного интереса
среди экономистов данного периода и во многом объясняет, поче¬
му экономическая наука в это время не продвигалась быстрее.1
Кроме того, были другие достижения, судьба которых сло¬
жилась немного удачнее, но которые тоже оказались выше своего
времени в том смысле, что им не удалось привлечь к себе долж¬
ное внимание и оказать влияние, которое мы сочли бы адекват¬
ным в свете нашего ретроспективного взгляда. Из такого рода
достижений наибольшего внимания заслуживают работы, раз¬
вивавшие принцип предельной производительности. Поскольку
многие лидеры того времени двигались по этой орбите,2 мы немед¬
ленно засвидетельствуем почтение двум особенно значительным ав¬
торам, одними из первых выразившим этот принцип: Лонгфилду и
Тюнену. Добавлю к этому некоторые сведения еще об одном из
тех людей, чьи работы опередили свое время, — о Джоне Рэ.
Маунтифорт Лонгфилд (1802-1884), юрист по образованию,
был первым, кто занял кафедру политической экономии, основан¬
ную архиепископом Уэйтли, в Тринити-колледже в Дублине. Он
писал про Закон о бедных и на другие темы, но нам нужно отме¬
тить только одну его публикацию — Lectures on Political Economy
(эти лекции были прочитаны в 1833 г., опубликованы в 1834 г. и
переизданы в 1931 г. в серии London School Reprint). Любой, кто
соблаговолит заглянуть в эту книгу, вскоре поймет, почему, не¬
смотря на достоинства как самой темы, так и способа ее изложе¬
ния, она не была замечена, и ее автора наряду с другими при¬
шлось возвращать из небытия профессору Селигмену, о чем он
1 Мы можем привести смягчающие обстоятельства, но по существу
обвинение остается. Положение Курно позволяло ему добиться внимания.
То, что ему это не удалось, полностью объясняется наличием в книге мате¬
матики. Но что это за профессионал, если он откладывает в сторону кни¬
гу, оказавшуюся немного трудной для понимания? Дюпюи, по крайней
мере, удостоился некоторой критики. Положение Госсена можно назвать
неблагоприятным, и если он не сделал ничего, чтобы распространить свою
книгу среди профессоров, то их грех можно считать простительным. Но
В. Ф. Ллойд был «студентом колледжа Крайст Чёрч и профессором поли¬
тической экономии» в Оксфорде. В его совершенно прозрачной аргумента¬
ции о предельной полезности не было ничего отпугивающего. Несколько
авторов слегка коснулись ее, в том числе Сениор. Она наверняка была
известна многим. Единственный вывод, который можно сделать из факта,
что аргументы Ллойда не возымели никакого действия, заключается в том,
что экономисты, читавшие работу, остались слепы к заложенным в ней
аналитическим возможностям.
2 Позднее читателю станет ясно, что они не могли не сделать этого.
Позднее я также объясню, почему я не думаю, что им, в особенности Рикар¬
до, стоит приписывать больше заслуг, чем сказано в этой фразе в тексте.
610
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
написал в справедливо ставшей известной статье «О некоторых
забытых британских экономистах» (Seligman. On Some Neglected
British Economists//Economic Journal. 1903),3 за которую к нему
испытывают вполне заслуженную благодарность все изучающие
историю экономической науки. Но это забвение легко понять, если
мы отдадим себе отчет в том, что обычно оказывает влияние на
мнение профессионалов и что обычно ищут историки экономической
науки: с одной стороны, взгляды автора на практические пробле¬
мы своего времени, а с другой — степень его владения приняты¬
ми в то время теоретическими инструментами. Новые идеи не
будут поняты, если их не разрабатывать самым тщательным обра¬
зом, не защищать и не «проталкивать». Случай Лонгфилда слу¬
жит отличной иллюстрацией важного вопроса, «что, как и почему
оказывает влияние», поскольку Лонгфилду удалось поддерживать
связь с учением Рикардо (он дал рикардианцам полную возмож¬
ность прийти к более совершенному анализу мягко, без резких
поворотов) и поскольку он нашел последователей. Он действитель¬
но основал местную «школу» (см. об этом: Black D. R. Trinity
College, Dublin and Theory of Value, 1832-1863//Economica. 1945).
Его преемник на кафедре Уэйтли Айзек Батт (Butt Isaac. Rent,
Profits and Labour. 1838) был его преданным учеником и (справед¬
ливо, как я считаю, если рассматривать только чистую теорию)
поставил своего учителя на один уровень с А. Смитом.
Можно кратко охарактеризовать заслуги Лонгфилда, сказав,
что он пересмотрел всю экономическую теорию и представил си¬
стему, которая бы неплохо выглядела в 1890 г. Кроме всего проче¬
го, его аргументация против трудовой теории ценности — одна из
лучших, когда-либо высказанных. Однако мы должны ограничить¬
ся рассмотрением двух его оригинальных достижений. Он был од¬
ним из тех, кто предвосхитил основные принципы теории Бёма-
Баверка, сделав стержнем своего анализа капитала «окольный» про¬
цесс производства. Он представил достаточно полную и корректную
теорию распределения, основанную не только на принципе пре¬
дельных издержек, но и на принципе предельной производитель¬
ности. Иными словами, он объяснил и «прибыль» (доход от физи¬
ческого капитала), и заработную плату через вклад в общий про¬
дукт в результате добавления к комбинации производственных благ
последнего элемента капитала (орудий) или труда. По крайней мере,
так интерпретировать его работу было бы справедливо, хотя при
детальном рассмотрении в адрес его аргументации можно сделать
множество критических замечаний (например, он, как и многие
авторы даже после 1900 г., не делал ясного различия между по¬
следним добавленным рабочим и наименее производительным ра¬
бочим). Эту работу все еще стоит прочитать, поскольку на ее приме-
8 Перепечатана в работе Селигмена (Seligman E.R.A. Essays in Economics.
1925. Ch. 3).
Глава 4. Парад войск
611
ре хорошо видны операции, с помощью которых экономисты про¬
кладывали пути к использованию общего принципа предельного
анализа. Но мы не можем больше останавливаться на этом вопросе.
Йоганн Генрих фон Тюнен (1783-1850), человек, о котором
А. Маршалл говорил как «о самом любимом из своих учителей»
(Memorials of Alfred Marshall. 1925. P. 360), для своего времени
был фигурой намного менее значимой, чем Рикардо, но это объяс¬
няется блестящими политическими выступлениями последнего.
Если оценивать обоих ученых исключительно по степени одарен¬
ности в чисто теоретическом плане, проявившейся в их рабо¬
тах, то, по моему мнению, следует поставить Тюнена выше Рикар¬
до или даже выше любого экономиста того периода, сделав, воз¬
можно, исключение для Курно. Он был юнкером из северной
Германии и занимался типичным для северогерманского юнкер¬
ства (мелкопоместного дворянства) делом: большую часть своей
жизни (по окончании обучения в сельскохозяйственной школе и
после двух семестров в Гёттингенском университете) он обрабаты¬
вал скудную землю своего средних размеров поместья, доходов от
которого хватало только на то, чтобы свести концы с концами и,
жертвуя всем прочим, иметь средства на удовлетворение своих
интеллектуальных интересов в зимнее время. Этот фермер был
прирожденным мыслителем, совершенно не способным наблюдать
за работниками, вспахивающими его землю, без того, чтобы не
выработать чистую теорию данного процесса. Его разум с ранних
лет стремился к широким обобщениям, но прежде всего он был
агротехником, воспитанным на идеях Таера, и экономистом-аграр-
ником. В этом качестве Тюнен пользовался признанием в собствен¬
ной стране. Позднее он получил более широкое, но несколько свое¬
образное признание. Например, Рошер рассматривал работу Тю¬
нена как одну из наиболее важных из написанных в Германии в
области строгой экономической теории. Однако он совершенно не
понял ее подлинного значения. Обозреватели давали благоприят¬
ные отзывы, однако никто из них не понял его работы, за исклю¬
чением части, указанной ниже в пункте (III). В остальном Тюнен в
отличие от Курно так никогда и не был оценен по достоинству,
поскольку, несмотря на то что его цитировали, теория распределе¬
ния, основанная на предельной производительности, была позднее
независимо от работы Тюнена открыта заново, а его идеи были до
конца поняты лишь в то время, когда читателя могли поразить
только их недостатки. Первый том его Der isolierte Staat in
Beziehung auf Landwirthschaft und Nationaldkonomie вышел в свет
в 1826 г. (Изолированное государство в сельскохозяйственных и
национально-экономическом аспектах, 2-е изд. — 1842); первая
часть второго тома была опубликована в 1850 г. Остальная часть
второго тома и третий том были изданы Г. Шумахером в 1863 г.
на основании незавершенных рукописей, которые, однако, находи¬
612
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
лись в высокой степени готовности. Имеется новое издание с вве¬
дением Генриха Вентига в Sammlung sozialwissenschaftlicher
Meister (1910. Vol. XIII). В третьем томе содержатся «Принципы
определения земельной ренты, оптимального периода севооборота
и цен на хвойный лес разных возрастов» [Это дословный перевод
с немецкого на английский, сделанный Й. А. Шумпетером.] Стан¬
дартная биография также написана Шумахером (1868), но чита¬
тель может найти соответствующие данные в статье профессора
Э. Шнайдера Johann Heinrich von Thunen, помещенной в журнале
Econometrica за январь 1934 г.
Вклад Тюнена в науку можно подытожить следующим обра¬
зом. I) Он был первым, кто использовал дифференциальное исчис¬
ление как форму экономического рассуждения. И) Он вывел свои
обобщения или некоторые из них из цифровых данных, потратив
десять лет упорного труда (1810-1820) на составление подробной
схемы бухгалтерских расчетов для своей фермы, с тем чтобы отве¬
тить на свои вопросы на основе фактов. Эта уникальная работа,
предпринятая как теоретическое исследование, сделала Тюнена
одним из святых — покровителей эконометрии. Никто ни до, ни
после Тюнена не понял так глубоко истинную связь между «тео¬
рией» и «фактами». III) Несмотря на стремление строго придер¬
живаться фактов, этот человек умел в то же время строить искус¬
ные и плодотворные гипотетические схемы. Пиком его достиже¬
ний в этом искусстве является концепция изолированной области
в виде круга с землей одинакового плодородия, где нет никаких
препятствий для транспорта или специальных видов транспорта,
связывающего эту область с «городом» (единственным источни¬
ком спроса на сельскохозяйственную продукцию), находящимся в
центре области. При данном техническом уровне, транспортных
издержках и относительных ценах на продукцию и факторы про¬
изводства он вывел оптимальные зоны (которые при указанных допу¬
щениях должны были иметь форму кольца) для различных видов
сельскохозяйственного производства, включая молочное хозяйство,
лесное хозяйство и охоту. Его теория ренты, которая в некоторых
отношениях выше соответствующей теории Рикардо, возникла как
побочный продукт. Хотя многие возражали против такой смелой
абстракции, именно эта часть его работы была понята и признана
современниками. Для нас важно понять ее блестящую самобыт¬
ность. Рикардо или Маркс (или любой другой из теоретиков того
периода, занимающих в иерархии читателя почетное место) рабо¬
тали над проблемами, приходящими извне, с помощью аналити¬
ческих инструментов, выкованных ранее. Только Тюнен работал с
бесформенной глиной фактов и мнений. Он не перестраивал, а стро¬
ил, не опираясь при этом на экономическую литературу, как со¬
временную, так и более ранних периодов. IV) В том же смысле
можно сказать, что он был вторым (первым был Курно, по крайней
мере исходя из даты публикации), кто ясно представил общую
Глава 4. Парад войск *
613
взаимозависимость всех экономических величин и необходимость
выражения этого космоса с помощью системы уравнений. V) Он
открыто ввел инструмент анализа (фактически им, конечно, пользо¬
вался и Рикардо), который можно определить как «устойчивое со¬
стояние» (steady state) экономического процесса (долгосрочный нор¬
мальный период по Маршаллу), бывшее скорее сродни статике,
чем стационарному состоянию «классической» теории. VI) Так же
полно, как Лонгфилд, и несколько более корректно он развил тео¬
рию распределения на основе предельной производительности, по
меньшей мере в том, что касалось зависимости между капиталом
и трудом, процентом и заработной платой. Но сама фундаменталь¬
ная идея (которую он правильно определил в терминах частных
дифференциальных коэффициентов, — см. издание Вентига, с.
584) выглядит почти второстепенным элементом в обилии проблем,
которые он сгруппировал вокруг нее. Мы не можем здесь касаться
этих проблем, однако затронем другой вопрос — не потому, что он
стоит нашего внимания сам по себе, но потому, что он привлек
больше внимания, чем заслуживал, — знаменитую тюненовскую
формулу «естественной заработной платы». Должно быть, он при¬
давал этой формуле большое значение, поскольку она даже выгра¬
вирована на его могильном камне.
Чтобы упростить задачу, рассмотрим производственный про¬
цесс, продолжающийся в течение одного года, причем единствен¬
ным видом производственных затрат будет заработная плата. Обо¬
значим стоимость в долларах чистого национального продукта бук¬
вой р, всю сумму заработной платы буквой w; тогда общие прибыли
(которые Тюнен, как и другие, отождествлял с процентом) равны
р - W, а норма прибыли (процента) равна (р - w)/w. Допустим, что
люди, получающие заработную плату, тратят в год постоянную
сумму а, а остальное (w - а) инвестируют при текущей процент¬
ной ставке (p-w)/w. От этих инвестиций они, очевидно, получа¬
ют доход ((р - w)/w)(w - а) = р -w - ap/w + а. Если это выражение
следует максимизировать, то мы должны получить4 (р и а рас¬
сматриваются как константы):
d(p-w-ap/w + a) х ( ар Q
dw w2
откуда следует формула Тюнена и>2 = ар или w = Jap- Эта зара¬
ботная плата максимизировала бы доход рабочих от их инвести¬
ций. Идея наводит на интересные предположения и могла бы най¬
ти применение, в частности, в некоторых схемах участия в при-
4 Для получения максимума, а не минимума требуется, кроме того,
чтобы вторая производная была отрицательной. Но здесь это условие соблю¬
дено, поскольку вторая производная равна (-2ар/w3), причем а, р и w — по
смыслу положительные величины.
614
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
былях. Но, конечно, эта заработная плата не является «естествен¬
ной» в том смысле, что ее определяет механизм свободного рынка.
Эта формула не выражает теорию заработной платы, разработан¬
ную Тюненом, не является она и основной частью этой теории.
Однако крайне нереалистичные допущения не должны побуждать
нас к тому, чтобы объявить вывод ложным. При данных аргумен¬
тах он вполне корректен.
Джон Рэ, 1796-1872 (не путать с другим Джоном Рэ, биогра¬
фом А. Смита, упомянутым в этой книге) — шотландец, обучав¬
шийся в университетах Абердина и Эдинбурга, получивший хоро¬
шее классическое и математическое образование и незаконченное
образование по биологии и медицине. Его интеллектуальная утон¬
ченность и болезненная чувствительность обрекали его на неудачу
во всем, за что бы он ни брался. Начиная с 1821 г. он скитался по
Канаде, США и другим странам, включая Гавайские острова, и
везде испытывал лишения (только дважды ему удавалось на ко¬
роткое время получить должность преподавателя в школе) до тех
пор, пока, незадолго до смерти, не укрылся, подобно кораблю со
сломанными мачтами, в тихой гавани, в доме своих друзей в Клиф¬
тоне (Стейтен Айленд). И все это время он боролся с самой боль¬
шой своей бедой — с неуправляемым богатством идей в области
биологии, философии, этнологии, аэронавтики и многих других;
все эти идеи, или большинство из них, были составными частями
грандиозного плана, задуманного им в юности: «философской ис¬
тории» человечества. Возможно, читателю покажется, что он узна¬
ёт хорошо известный тип человека, но он ошибается. Одна из ра¬
бот Рэ, законченная и отточенная, полная поразительной энергии,
опровергает представление, которое могло бы сложиться у читате¬
ля. Эта работа относится к нашей области. По своему видению и
самобытности Рэ значительно превзошел многих преуспевших эко¬
номистов.
Работа, посвященная разбору «Богатства народов»,— Sta¬
tement of Some New Principles on the Subject of Political Economy
Exposing the Fallacies of the System of Free Trade and of Some other
Doctrines Maintained in the «Wealth of Nations» — была опублико¬
вана в Бостоне в 1834 г. Здесь мы попытаемся только оценить суть
и значение труда Джона Рэ и рассказать о судьбе книги.
Рэ обладал скромными знаниями в области экономической
науки. Очевидно, что их источником послужило главным образом
«Богатство народов», с критикой которого он выступил. Но этими
знаниями он овладел во всех ответвлениях, предпосылках и выво¬
дах, на что способен только человек, близкий по духу самому авто¬
ру. Развив собственные идеи, постоянно ссылаясь на «Богатство
народов», он приступил к возведению аналогичной конструкции.
Именно это мы должны видеть в его работе: еще одно «Богатство
народов» или, вернее, нечто такое, что после еще десяти лет спо¬
койной работы, обеспечиваемой соответствующим доходом, смогло
Глава 4. Парад войск
615
бы вырасти в другое, более глубокое «Богатство народов». Отсюда
следует, что было бы совершенно неуместно останавливаться на
многих мелких достижениях, содержащихся в работе Рэ. Некото¬
рые из них будут упомянуты в соответствующих местах. Глав¬
ное — это концепция экономического процесса, возвышающаяся
над прозаическим взглядом, согласно которому накопление капи¬
тала само по себе приводит в движение капиталистический меха¬
низм. Концептуальный аппарат, развитый в первой книге, окру¬
жен ореолом нового видения, не будучи примечательным сам по
себе. Мы не должны задерживаться здесь дольше, чем на книге
третьей, где рассматриваются «операции» этого воображаемого су¬
щества— «законодателя». Естественно, расхождение взглядов Рэ
с антиэтатистскими взглядами Смита должно в основном интере¬
совать тех, кто изучает развитие экономической мысли. Экономи¬
сты более позднего периода, занимавшиеся этой работой, уделили
наибольшее внимание второй книге. Ее можно назвать теорией
капитала, задуманной с беспрецедентной глубиной и широтой.
Сказать, что она заключает всю теорию Бёма-Баверка, значит об¬
наружить неспособность понять Бёма-Баверка. Однако два крае¬
угольных камня последней теории, один из которых служит так¬
же краеугольным камнем теории Сениора, присутствуют в работе
Рэ: предположение, согласно которому «удлинение» процесса про¬
изводства (отсрочка) приведет к росту физического количества ко¬
нечного продукта (гл. V), и предположение, что «наличие желае¬
мого предмета в настоящее время» дает, в нашей оценке, этому
предмету решительное преимущество перед точно таким же пред¬
метом, который станет доступным только через какое-то время в
будущем, даже если в этом можно быть совершенно уверенным.
Как правило, работа, представляющая новые идеи, не вызы¬
вает отклика, если она не принадлежит перу хорошо известного
автора. Следовательно, нас должно скорее удивлять то, что дан¬
ная работа вообще была замечена, чем то, что она не получила
более широкого резонанса. На нее обратил внимание Дж. С. Милль,
и, возможно, по этой причине в 1856 г. она была переведена на
итальянский язык. Почему же в таком случае стало необходи¬
мым «открывать» Рэ, как справедливо заявил профессор Микстер?
(См.: MixterC. W. A Forerunner of Bdhm-Bawerk//Quarterly Journal
of Economics. 1897. Jan.; Bdhm-Bawerk on Rae//Ibid. 1902. May;
см. также переработанное тем же автором издание работы Рэ под
заглавием Sociological Theory of Capital (1905); в предисловии даны
биографические сведения, послужившие источником данных о жиз¬
ни Рэ, приведенных выше.) Ответ на поставленный вопрос может
послужить эпиграфом к главе о социологии науки. Дж. С. Милль
был неизменно справедлив и даже благороден. Положительно оце¬
нивая качество работы, он благосклонно отозвался о ней и не толь¬
ко взял из нее фразу, созвучную его рассуждениям («эффектив¬
ное стремление к накоплениям»), но также много раз цитировал
5 Зак. 3169
616
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Рэ в своем труде (книга I, глава 11). Он даже сравнил работу Рэ
о накоплении с работой Мальтуса о народонаселении. И всего это¬
го, написанного в учебнике по экономике, который считался луч¬
шим в течение сорока лет, оказалось недостаточно, чтобы ввести
Рэ в ряды профессиональных экономистов или вызвать интерес к
тому, что содержалось в его книге сверх цитированных Миллем
мест! В качестве альтернативы можно предположить, что такое
впечатление ошибочно и значительное число читателей Милля при¬
няли эту работу. В таком случае среди них не нашлось ни одного,
кто понял бы ее истинное значение.
Однако стоит отметить, что Сениор знал эту книгу (см. пере¬
писку Джона Рэ с Джоном Стюартом Миллем: John Rae and John
Stuart Mill: a correspondence//Economica. 1943. Aug. P. 255).
2. Рикардианцы
Из всех групп, возникших и распавшихся в обозреваемый
период, только кружок рикардианцев заслуживает отдельного
рассмотрения. Яркость центральной фигуры, международная из¬
вестность кружка в тот период, его видная роль в публичных
дебатах, его успехи и неудачи — все это и многое другое можно
привести в оправдание нашего намерения описать его читателям
как можно подробнее. Более того, группа явилась истинной шко¬
лой в нашем понимании: один лидер, одна доктрина, сплочен¬
ность участников, наличие ядра, зон влияния и «периферии». Рас¬
смотрим сначала ядро. Оно состояло из самого Рикардо, Джейм¬
са Милля и МакКуллоха. Добавим сюда Уэста и Де Куинси. По
причинам, которые будут объяснены позднее, мы не включаем
сюда Дж. С. Милля и a fortiori <тем более> Фосетта и Кэрнса.
Давид Рикардо (1772-1823) занялся бизнесом в возрасте че¬
тырнадцати лет (сначала он был брокером, затем джоббером и мак¬
лером на фондовой бирже; он всегда работал на денежном рынке)
и приобрел значительное состояние. Это имеет отношение к на¬
шей теме, поскольку означает, что 1) хотя Рикардо вышел из куль¬
турной семьи, он не был образованным в теоретическом плане; 2) по¬
скольку такой род деятельности требует полной отдачи, только
небольшая часть его интеллекта и энергии могла быть отдана ана¬
литической работе вплоть до 1814 г., когда он в возрасте сорока
двух лет отошел от дел. Тем не менее к тому времени Рикардо
уже завершил основную часть аналитической работы в своей «ин¬
теллектуальной лаборатории» (речь не идет о публикации). Это
поразительное доказательство его блестящих способностей, а так¬
же причина, по которой его работа из-за невозможности полной
сосредоточенности в течение третьего десятилетия его жизни,
Глава 4. Парад войск
617
имеющего решающее значение в деятельности мыслителя, не про¬
никла до самых глубин, а также осталась не обработанной в фор¬
мальном и техническом смысле: перед нами послужной список
борца, который выходил на поединки с правой рукой, привязанной
к спине. После этих слов читатель, знакомясь с моими коммен¬
тариями к работе Рикардо, не заподозрит меня в недостаточном вос¬
хищении этим человеком. Пойдем дальше. Мы должны защи¬
тить исследователя, которым гордимся по праву, от совершенно
необоснованной клеветы. Некоторые авторы не постыдились намек¬
нуть, что его денежный интерес как биржевого спекулянта, игра¬
ющего на понижение, определил его позицию в полемике о теку¬
щей политике его времени. Я отвечу на это, что Рикардо был до¬
статочно хорошим специалистом, чтобы делать деньги как на
повышательной, так и на понижательной рыночной конъюнктуре;
и добавлю, что такие авторы, по-видимому, не понимают, что го¬
ворят, прибегая к подобным «объяснениям», поскольку единствен¬
ными схемами мотивации, открытыми для их непосредственного
наблюдения, являются их собственные. Другие, не дошедшие до
подобной низости, изображали Рикардо как представителя «денеж¬
ных интересов» и как человека, одержимого «ненавистью» к клас¬
су землевладельцев. Это утверждение не только не относится к
научному содержанию его работ, но и является, разумеется, пол¬
ной чепухой и доказывает лишь неспособность этих интерпретато¬
ров понять аналитическую работу. Если бы я счел нужным тра¬
тить отведенный для книги объем на подобные доказательства, то
я смог бы доказать эту неспособность в каждом отдельном случае.1
Возможно, однажды мы станем свидетелями завершения профессо¬
ром Сраффой полного издания работ Рикардо, которое мы очень
ждем в течение последних двадцати лет. [Первые пять томов выш¬
ли к апрелю 1952 г. — Ред.] А пока в нашем распоряжении имеют¬
ся избранные произведения Рикардо (Collected Works. 1st. ed. 1846),
изданные МакКуллохом с краткой биографией Рикардо.
Публикациям, посвященным теме денег, мы отводим после¬
днюю главу этой части, поэтому в настоящий момент мы займем¬
ся только работами Рикардо «Эссе о влиянии низкой цены хлеба
на прибыль с капитала» (Essay on the Influence of a Low Price of
Corn on the Profits of Stock. 1815) и «Начала политической эконо¬
мии и налогообложения» (Principles of Political Economy and
Taxation. 1817); я пользуюсь 3-м изданием— 1821г.; возможно,
1 Более простительно обвинять Рикардо в равнодушии к интересам
трудящихся, поскольку, хотя нет ничего более далекого от истины, он,
будучи невероятно небрежным в формулировках, в двух или трех случаях
допустил такие обороты речи, которые дают повод для подобных обвине¬
ний. Рикардо постоянно жаловался, что его неправильно понимали (на¬
пример, в письме Ж. Б. Сэю), и не без основания. Отчасти он должен был
винить в этом самого себя. В его так называемом равнодушии был и эле¬
мент достоинства: он был выше елейных фраз, которые стоят так мало и
приносят такую большую отдачу.
618
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
читатель обратится к изданию Е. С. К. Гоннера 1882 г.; последняя
публикация относится к 1929 г.). Любое основательное изучение
работ Рикардо следует дополнить внимательным прочтением его
писем Сэю, Мальтусу, Хатчесу Трауэру и МакКуллоху (сведения
об изданиях можно найти в статье Дж. Г. Холландера о Рикардо в
Encyclopedia of the Social Sciences, где даны краткие, но точные
сведения и оценка работы Рикардо); следует также обратиться к
работе Рикардо «Заметки о Принципах Мальтуса» (Notes on
Malthus* Principles. 1928; изд. Дж. Г. Холландера и Т. Е. Грегори;
см. рецензию Е. С. Мейсона: Ricardo’s Notes on Malthus//Quarterly
Journal of Economics, 1928. Aug.). Из всех интерпретаций, нося¬
щих общий характер, наиболее важными являются следующие:
Marx К. Theorien uber den Mehrwert; Hollander J.H. David Ricardo.
1910; Diehl К. Sozialwissenschaftliche Erlauterungen zu David Ricardos
Grundgesetzen. 2nd. ed. 1905. Еще более ценными для наших це¬
лей являются комментарии Э. Кэннана (Саппап Е. Theories of
Production and Distribution. 3rd. ed. 1917)... Литература о Рикар¬
до необъятна, если сюда причислить, что и следует сделать, все
ссылки на него в теоретических трудах, например у Бёма-Баверка
или Тауссига. Я хочу выделить два относительно недавних иссле¬
дования блестящих теоретиков, иллюстрирующие широту диапазо¬
на, в пределах которого в высшей степени компетентная критика
может по-разному подходить к оценке сущности и ценности тру¬
дов Рикардо: это статья профессора Ф. Найта (Knight F. Н.
Ricardian Theory of Production and Distribution//Canadian Journal
of Economics and Political Science. 1935. Vol. I. Febr.) и статья док¬
тора В. Эдельберга (Edelberg V. The Ricardian Theory of Profits//
Economica. 1933. Vol. XIII).
Вышесказанное до некоторой степени объясняет характер твор¬
чества Рикардо. Я добавлю следующие, предельно краткие ком¬
ментарии, только чтобы дать читателю возможность поразмыш¬
лять над некоторыми моментами. Рикардо обычно характеризуют
как утилитариста, но он не был таковым, и не потому, что у него
была другая философия, а потому, что этот человек, обладающий
деловым и позитивным умом, не имел совсем никакой филосо¬
фии. Он был в хороших отношениях, в основном через Джеймса
Милля, с философскими радикалами. Возможно, он часто выра¬
жал согласие с принципами утилитаризма. Историки склонны пре¬
увеличивать важность подобных вещей. Но они мало что значат.
Рикардо не имел также неадекватной социологии — у него не было
никакой социологии: некоторые экономические проблемы увлека¬
ли его мощный интеллект, но социологические рамки он прини¬
мал как данность. Здесь его не в чем упрекнуть — он следовал
разделению труда. Учитывая природу его теории, она не стала бы
совершеннее, будучи социологически украшенной. Критик, кото¬
рому не хватает институциональных изысканий, просто обратился
не по адресу. Но, разумеется, это применимо только к теории
Рикардо как таковой и не относится к его рекомендациям. В его
Глава 4. Парад войск
619
рекомендациях не хватает способности проникновения в движу¬
щие силы социального процесса, а также ощущения истории.2
Два других аспекта касаются непосредственно теории Рикар¬
до как таковой. Во-первых, вопреки мнению Маркса, Рикардо в
отличие от Тюнена не лепил из глины. Его метод работы заклю¬
чался в основном в том, чтобы выделить злободневные проблемы и
приняться за работу над ними с помощью инструментов, которые
он разрабатывал на основе критики других работ. Первое бросает¬
ся в глаза во всех его трудах, кроме «Начал» (где это менее оче¬
видно). Второе ясно проступает в «Началах». Даже если бы мы не
знали, что Рикардо вдохновился работой «Богатство народов», ко¬
торую он начал изучать в 1799 г., скучая на курорте, мы не смог¬
ли бы не заметить, что аргументация в «Началах» начинается с
критики А. Смита, которая, в сущности, проходит через всю кни¬
гу. Мы можем воспроизвести с большой степенью достоверности
развитие его мысли в той мере, в какой она не определялась его
заинтересованностью, аналитической или практической, в текущих
событиях: изучая «Богатство народов», он был поражен тем, что
ему показалось логической путаницей, и принялся ее распутывать;
конечным результатом этой творческой критики и стали «Нача¬
ла». Сформулируем это следующим образом: теоретическое пост¬
роение Рикардо представляет собой особый способ переделки «Бо¬
гатства народов»; теоретическое построение Мальтуса представля¬
ет собой другой способ того же самого. Кроме того, я осмелюсь
утверждать, что Рикардо был мало чем обязан какому-либо друго¬
му автору, хотя, несомненно, его более позднее изучение Сэя и
Мальтуса, а также дискуссии с ними и с Джеймсом Миллем спо¬
собствовали прояснению его идей. К этому мы вскоре вернемся.
Во-вторых, склад ума Рикардо был не таким, чтобы его интересо¬
вали главным образом фундаментальные принципы или широкие
обобщения. Всестороннее видение всеобщей взаимозависимости
всех элементов экономической системы, овладевшее мыслями Тю¬
нена, возможно, никогда не лишило Рикардо даже одного часа сна.
Его интересовал четко очерченный результат, имеющий непосред¬
ственное практическое значение. С целью получения такого ре¬
зультата он резал общую систему на куски, связывал в узел как
можно более крупные части системы и клал их «на холод», чтобы
как можно больше зафиксировать и сделать «заданным». Затем он
накладывал одно упрощающее допущение на другое до тех пор,
пока у него не оставалось всего несколько агрегатных переменных,
между которыми с учетом этих допущений он устанавливал про¬
2 Не думаю, чтобы Рикардо читал много трудов по истории. Но я не
это имею в виду. Его проблема сродни той, с которой я сталкиваюсь, рабо¬
тая с моими американскими студентами, без всякой пользы напичканны¬
ми массой исторического материала. У них нет ощущения истории, кото¬
рое не может дать никакое количество фактических знаний. Вот почему из
них значительно легче сделать теоретиков, чем экономистов.
620
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
стые односторонние зависимости; таким образом, в конце получа¬
лись желаемые результаты, очень похожие на тавтологии. Возьмем
для примера знаменитую теорию Рикардо о том, что прибыли «за¬
висят от» цены на пшеницу. При его подразумеваемых допуще¬
ниях и особом понимании условий теоретической задачи это не
только верно, но и неоспоримо, даже тривиально. Прибыли не мо¬
гут зависеть ни от чего другого, так как все другое «задано», т. е.
зафиксировано. Это превосходная теория, которую никогда нельзя
будет опровергнуть, — в ней есть все, кроме смысла.3 Назовем
привычку применять результаты такого характера к решению прак¬
тических проблем «рикардианским грехом».
Теперь попытаемся оценить успех рикардианской школы.
Вначале охарактеризуем личный успех Рикардо и определим, на¬
сколько он преуспел в создании своей школы. Первый шаг прост:
несомненно, можно предположить, что в глазах публики и кол-
лег-экономистов его репутация сложилась под влиянием работ,
посвященных крупным экономическим проблемам того времени;
он заработал хорошую репутацию своими работами в первую оче¬
редь о денежной политике, а во вторую — о свободной торговле.
Во всех вопросах, которых он касался, Рикардо принимал ту
сторону, которая победила бы так или иначе, но он делал вклад
в ее победу в виде подходящего аргумента, зарабатывая тем са¬
мым соответствующие аплодисменты. Несмотря на то что другие
делали то же самое, его защита была более блестящей, привле¬
кала больше внимания: на страницах его работ нет ни одного
лишнего предложения, ни одна оговорка, как бы нужна она ни
была, не ослабляет его аргументацию; подлинный анализ присут¬
ствует ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы быть
убедительным на практике и в то же время удовлетворить высо
кие интеллектуальные запросы, но не в такой степени, чтобы
отпугнуть читателя. Его полемический талант, сочетавший в себе
необычную живость, силу и искреннюю вежливость, довершал
дело. Люди принимали его теорию, поскольку они соглашались с
его рекомендациями. Он стал центром кружка, который нуждал¬
ся в его руководстве и, в свою очередь, защищал его мнения. Он
стал и останется по сей день в глазах некоторых людей первым
3 Говоря о теории лорда Кейнса, профессор Леонтьев назвал его метод
«скрытым рассуждением» cimplicit reasoning>. Сходство задач и методов
этих двух знаменитых ученых, Кейнса и Рикардо, поразительно, хотя это
не произведет впечатления на тех, кто ищет главным образом совета, ко¬
торый предлагает автор. Разумеется, в этом отношении Кейнса и Рикардо
разделяет целый океан, а взгляды Кейнса на экономическую политику име¬
ют значительно больше сходства со взглядами Мальтуса. Но я говорю о
методах получения четких результатов, применяемых Рикардо и Кейнсом.
В этом плане они были братьями по духу.
Глава 4. Парад войск
621
экономистом всех времен не благодаря своей защите побеждаю¬
щей экономической политики или своей теории как таковой, а
благодаря счастливому сочетанию обоих элементов.4
Но что можно сказать о его вкладе в экономическую науку?
Самым значительным вкладом, я думаю, был его бесценный дар
лидерства. Он вдохновлял и раздражал. В любом случае он расше¬
веливал. Плоды его рассуждений возбуждали интерес всех людей,
не замечавших механики, которую я попытался разъяснить выше.
Его учение в средних и высших слоях утверждалось как новше¬
ство, по сравнению с которым все остальное стояло ниже, объяв¬
лялось устаревшим и избитым. Очень скоро у членов его кружка
сложилось такое отношение к этому учению, которое может и
позабавить, и — увы! — вызвать грусть: они были как дети, ко¬
торым подарили новую игрушку. Они были очень высокого мне¬
ния о своей доктрине. Для них она была бесценна, и ее не смог
бы оценить только тот, кто был слишком глуп, чтобы подняться
до рикардианских высот. И все это означало полемику, порыв,
новый интерес, новую жизнь, что само по себе весьма важно.5 Но
было и другое. Экономическая теория это не склад политических
рецептов, а, согласно удачному выражению миссис Джоан Робин¬
сон, ящик с аналитическими инструментами. Эти инструменты не
груда разрозненных элементов; они образуют механизм, который
выдает результаты в широких пределах, независимо от того, ка¬
кая задача была в него введена. Механизм работает формально
одинаково, является ли заданная проблема следствием налоговой
политики или политики заработной платы, регулирования или
протекционизма и т. п. Значит, в этих пределах механизм можно
сконструировать раз и навсегда, подготовив его для использова¬
ния при решении бесконечного множества задач. Инстинктивно
это ощущалось всегда. Аналогичную идею выразили Кантильон и
физиократы. Однако никто до Рикардо не овладел ею с такой
силой, как он. В первых двух главах своих «Начал» он начал
строить такой универсальный механизм. Это означало решитель¬
ное продвижение вперед, но в случае признания успеха за дефект¬
ным механизмом такое продвижение может легко оказаться лож¬
ным путем. Позвольте мне сразу же заявить: рикардианский ана¬
лиз представлял собой ложный путь.
Вследствие конструирования такого механизма отдельные
элементы, составляющие общую экономическую науку, слились в
4 Предлагаем читателю отметить дополнительное сходство между Ри¬
кардо и лордом Кейнсом. Каждое слово в вышеприведенном абзаце могло
бы быть отнесено к последнему.
5 См. предшествующую сноску.
622
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
одно целое, чего раньше никогда не было. Какими бы бессистем¬
ными ни были «Начала» Рикардо по форме, по сути эта работа
является первоклассной системой. Среди ее элементов нет ни од¬
ного, приоритет в открытии которого можно было бы с уверенно¬
стью приписать Рикардо. Выше я сказал, что Рикардо, будучи
многим обязан А. Смиту, очень немногое заимствовал у других
авторов.6 Я действительно полагаю, что его субъективная ори¬
гинальность была на очень высоком уровне. Кроме того, он от¬
крыто и щедро выражал свою признательность другим авторам.
Я критиковал А. Смита и буду критиковать Маршалла за не¬
адекватное выражение благодарности другим авторам, но не ду¬
маю, что подобная критика допустима по отношению к Рикар¬
до.7 Однако, если быть объективным, следует сказать, что все
идеи, выраженные в «Началах», встречались по отдельности ра¬
нее и мы не можем приписать Рикардо нечто большее, чем их
эффективный синтез, если только 1) мы не решим, что Рикардо,
отправившись вместе со Смитом охотиться на бобров и оленей,
преобразовал его аргументацию и создал собственную трудовую
теорию ценности, и 2) мы не решим отвергнуть претензию Тор¬
ренса, упомянутую в сноске 7.
Составить «Руководство для читателя» просто, но ввиду отсут¬
ствия в работе Рикардо системы (в формальном смысле) им будет
8 Исключение может составлять Бартон (см. ниже, глава 6, § 6h).
В предисловии Рикардо упоминает Тюрго, Стюарта, Смита, Сэя, Сисмонди
♦ и других» (кроме эссе Мальтуса и Уэста, см. следующую сноску). Однако
первостепенную важность имеет только влияние Смита. Сэй оказал влия¬
ние на учение Рикардо только в одном вопросе (закон рынков). Я не нахо¬
жу следов какого-либо влияния Тюрго, Стюарта или Сисмонди.
7 В трех случаях ему были предъявлены претензии. Уэст с некоторой
горечью выражал недовольство по поводу того, что Рикардо не признал его
приоритета в вопросе о теории падающей нормы прибыли. В первоначаль¬
ном предисловии к «Началам» Рикардо писал, что «в 1815 г. г-н Мальтус...
и анонимный автор, сотрудник университетского колледжа в Оксфорде [Уэст]
опубликовали... правильную теорию ренты...». Он действительно не сделал
аналогичного заявления относительно теории падающей нормы прибыли.
Однако на это можно возразить, что такое признание подразумевалось, ког¬
да Рикардо указывал на приоритет Уэста в теории ренты. Торренс был скло¬
нен, правда в мягких выражениях, отстаивать свой приоритет в том, что v
касается теоремы сравнительных издержек. Возможно, он был прав. Но даже
если это так, существует разница между поведением автора в подобных воп¬
росах в таком беглом очерке, как «Начала» (здесь нет противоречия с утвер¬
ждением относительно систематического характера работы Рикардо!), и во
вполне зрелых трудах, разработанных с бесконечным тщанием, таких как
книга А. Смита «Богатство народов* и «Принципы» А. Маршалла. Третьим
жалобщиком был Дж. Рук (Rooke J. Claim to the Original Publication of
certain new Principles... 1825). Его работа была найдена профессором Селиг-
меном. Насколько я могу судить, у него вообще не было никаких оснований
для предъявления претензии.
Глава 4. Парад войск
623
значительно труднее пользоваться. Аналитический механизм пред¬
ставлен в первых двух главах «Начал». Здесь важна каждая строка,
а разделы 4 и 5 первой главы относятся к самым трудным в эконо¬
мической литературе. Глава 31 «О машинах», добавленная к 3-му
изданию, к которому только и относится данное руководство, до¬
полняет основные главы в одном важном вопросе. Все остальное —
только их развитие (главы 3-6), применение (главы 8-18 и 29, все
они посвящены налогообложению), защита и критика (главы 20,
21, 24, 26, 30, 32); но, к сожалению, в них содержится так много
obiter dicta ссказанного попутно> об основных принципах, что
возникает опасность что-нибудь пропустить. Например, в главе 27
«О денежном обращении и банках», где, как и в главе 28, рассмат¬
риваются вопросы, которыми мог бы пренебречь исследователь об¬
щей теории Рикардо, содержатся отрывки, проливающие столь не¬
обходимый свет на трактовку Рикардо теоремы, согласно которой
предельные издержки равны цене, и на то, в каком смысле он упот¬
реблял эту теорему. Международная торговля рассматривается в зна¬
менитой главе 7, также в действительности являющейся дополне¬
нием к основным главам (в свою очеред глава 7 дополнена главами
22, 23 и 25). Глава 19 (и в некотором смысле глава 21) подтвержда¬
ет лояльность Рикардо по отношению к закону Сэя.
Такой яркий свет должен привлекать мотыльков. Существует
ряд незначительных авторов, считавших себя рикардианцами. Более
того, многие люди, включая неэкономистов, пожелали провозгласить
себя почитателями такого святого, даже если они имели о нем весь¬
ма смутное представление, равно как в наши дни многие кейнсиан¬
цы и марксисты в жизни не прочитали ни строчки Кейнса или
Маркса. Кроме того, некоторые из независимых и даже оппозицио¬
неров, таких как Торренс, выражали почтение знаменитому колле-
ге-экономисту, с которым у них были разногласия, и были готовы
использовать отдельные его выражения и тезисы всякий раз, когда
это было возможно. И наконец, экономисты более поздних поколе¬
ний (яркими примерами служат Дж. С. Милль и А. Маршалл) могут
воздать дань великому ученому прошедшей эпохи таким образом,
чтобы скрыть от себя и от других всю глубину отделяющей их от
него пропасти. Все это может направить ретроспективный взгляд по
ложному пути и привести к тому, что влияние Рикардо и его школы
будет выглядеть значительнее, чем оно было в действительности. В це¬
лях восстановления истинной картины истории экономического ана¬
лиза необходимо определить истинные размеры этого влияния.8
8 Никогда не лишне повторить, что ни для каких целей, кроме исто¬
рии анализа, подобная операция была бы не нужна и что мы оцениваем
влияние только на экономическую науку.
624
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Мы уже видели, что ядро школы, кроме самого Рикардо, со¬
ставляли только четверо. Под этим я подразумеваю, что Джеймс
Милль, МакКуллох и Де Куинси были единственными безуслов¬
ными и воинствующими сторонниками учения Рикардо, которые
приобрели достаточную репутацию, чтобы их имена не были за¬
быты. Уэст9 стоял особняком частично вследствие отъезда в Ин¬
дию. Он был и сознавал себя не членом какой бы то ни было
школы, а ровней Рикардо и независимым открывателем основ
его доктрины. Его очевидная обида на Рикардо, возможно, была
неоправданной. Но Уэст не без основания сожалел о том, что
превосходивший его силой и блеском Рикардо, вытеснил его с
места, которое Уэст считал своим, поскольку его Essay содержит
в действительности не только формулировку «рикардианской» те¬
ории ренты, но также и применение закона убывающей отдачи к
теории прибыли, а следовательно, стержень системы Рикардо.
Хотя у нас нет иного выбора, кроме включения его в «рикарди¬
анскую * школу, мы должны смягчить несправедливость, иногда
упоминая о доктрине Уэста—Рикардо.
Джеймса Милля, конечно, следует признать маяком и путе¬
водной звездой, мы ценим свет, который он излучал, и путь,
который он указывал.10 МакКуллох11 подвергся такой резкой
а Сэр Эдуард Уэст (1782-1828), крупнейший ученый-экономист своего
времени, так и не получил должного признания. Его работа Essay on the
Application of Capital to Land... (1815; перепечатана в серии экономических
трактатов, опубликованной профессором Холландером в 1903 г.) имеет боль¬
шее значение, чем простое утверждение закона убывающей отдачи, как эта
работа обычно характеризуется в истории экономической науки. Его вто¬
рая книга— Price of Corn and Wages of Labour... (1826)— отличается
такой же независимостью мысли.
10 Мы уже дважды встречались с именем Джеймса Милля (1773-1836)
и оба раза в ключевых позициях: как с автором работы Analysis of the
Phenomena of the Human Mind (1829) и как с выразителем официальной
бентамистской доктрины государства. Мы должны добавить к этому мону¬
ментальное и поистине новаторское произведение «История Британской Ин¬
дии» (History of British India. 1817), выросшее посмертно в десятитомник, —
именно оно принесло ему признание широкой публики. Добавим также его
две книги по экономике (третья, самая ранняя, мне незнакома): Commerce
Defended (1808) и Elements of Political Economy (1821; 3-е, используемое,
издание — 1826). Автор в предисловии охарактеризовал последнюю работу
как «школьный учебник*, лишенный оригинальности (не совсем так, хотя v
не все оригинальные места были удачны; как было признано, например Марк¬
сом, книга представляет собой труд, которым нельзя пренебрегать). В обще¬
известной биографии, написанной А. Бейном (1882), не отдано должное ра¬
ботам Джеймса Милля по экономике, а также не решена загадка этого чело¬
века — интеллектуальной машины, не умевшей простаивать.
11 Джон Рамсей МакКуллох (1789-1864), журналист, преподаватель и
государственный служащий, был человеком далеко не философского склада,
однако его можно отнести к философским радикалам. Оставив на время без
внимания его работы, посвященные практическим проблемам, я упомяну толь¬
ко Principles of Political Economy (1825; 5-е изд. — 1864), Literature of Political
Глава 4. Парад войск
625
критике со стороны Маркса и других, включая и Бёма-Баверка,
что мне представляется справедливым подчеркнуть его заслуги, а
не ограниченность способностей, позволивших ему проделать по¬
лезную, но не первоклассную работу. Его практическая работа,
представляющая собой значительное достижение, будет упомяну¬
та позднее. Его пыл по отношению к социальной реформе был
бы интересен для современных критиков. Дело в том, что этот
проект реформ содержит элемент, говорящий о некоторых анали¬
тических достоинствах: МакКуллох был ведущим представите¬
лем «теории фонда заработной платы», но понимал, что эта тео¬
рия не доказывает бесполезность политики тред-юнионов в отно¬
шении заработной платы. Более того, он стал одной из наиболее
известных фигур среди экономистов своего времени и с успехом
продолжал нести знамя рикардианства, когда практически все
остальные экономисты отошли от него, а это уже немаловажно.
И наконец, он написал учебник, ставший наиболее удачным об¬
щим трактатом, созданным в Англии в течение первых четырех
десятилетий XIX в., а этим, несмотря на все недостатки, нельзя
пренебречь.12 По непосредственному влиянию на широкую пуб¬
Есопошу (1845) — чрезвычайно полезный, довольно полно аннотированный
каталог экономической литературы (комментарии по каждому автору, на¬
писанные с точки зрения наивной безусловной веры в рикардианскую док¬
трину, являются откровением для тех, кто хочет понять дух рикардиан¬
ской школы), а также его наиболее амбициозный труд в области экономи¬
ческой теории Essay on the Circumstances which Determine the Rate of Wages
(1826). Его письма Рикардо и письма Рикардо к нему были опубликованы
соответственно в 1931-м и в 1895 гг. профессором Дж. Г. Холландером. Они
являются одним из наиболее важных источников информации для изуче¬
ния методов теоретической аргументации того времени.
12 Говоря о текстах, нельзя обойти молчанием работу миссис Джейн
Марсет (Marcet Jane. Conversations on Political Economy, 1816), которая пользо¬
валась огромным успехом (7-е изд. — 1839). Труд Джеймса Милля был эле¬
ментарным, но нелегким, чисто теоретическим изложением. Работа МакКул¬
лоха пользовалась спросом в качестве источника университетских курсов по
общим вопросам экономической науки. Работа миссис Марсет была, можно
сказать, экономикой для учениц средней школы. Читателю следовало бы за¬
глянуть в эту работу и отметить два интересных момента. Первый — дата
издания: книга вышла раньше «Начал» Рикардо, и, хотя она не является
ортодоксально рикардианской и в ней не хватает рикардианской точности,
она все же содержит наиболее важные догмы рикардианской школы. Этот
знаменательный факт значительно повышает интерес к работе, насмешка над
которой неуместна. Второй момент заключается в том, что насмешки со сто¬
роны очень многих поздних экономистов объяснялись не только мужским
предубеждением, но также и характером публикации: миссис Марсет ни ми¬
нуты не сомневалась не только в том, что окончательная истина в экономи¬
ческой теории и экономической политике обнаружена, но также и в том, что
эта истина так восхитительно проста, что ее можно преподать любой школь¬
нице. Это весьма распространенное и характерное для того времени умонаст¬
роение, точно так же как аналогичное, не менее характерное для нашего
времени умонастроение распространено среди современных кейнсианцев.
626
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
лику эта книга превосходила работу Рикардо и создала то, что
мы могли бы назвать рикардианством более низкого, массового,
уровня. Де Куинси, с его репутацией потребителя опиума, пред¬
ставляет собой другой случай. Его пристрастие к утонченной ло¬
гике делает его антиподом резкого и деловитого МакКуллоха. Но
он лишь поверхностно касался экономики, и его безусловно ин¬
тересный вклад в экономическую науку не получил дальней¬
шего развития.13
Никто из троих не внес ничего существенного, а добавлен¬
ные ими к общей картине штрихи, — особенно это касается Джеймса
Милля и МакКуллоха, — в основном имели сомнительную цен¬
ность.14 Им даже не удалось правильно резюмировать положения
Рикардо или выразить обилие идей, которые можно найти в его
«Началах*. Все, что им удалось создать, — это поверхностный
вариант системы Рикардо, которая в их руках сразу же увяла,
утратила свежесть и продуктивность. Не по их вине она с самого
начала не получила признания большинства английских эконо¬
мистов, причем не только тупиц и лодырей, как хотелось бы
думать рикардианцам. Это объяснялось присущей ей слабостью.
И не по их вине система не просуществовала долго, но по их
вине ее поражение наступило так скоро. Рикардо умер в 1823 г.
В 1825 г. Бейли предпринял атаку на достоинства системы Ри¬
кардо, которая должна была стать решающей. В действительно¬
сти таковой она не стала, поскольку школы так легко не разру¬
шаются. Но упадок школы Рикардо, должно быть, стал очевид¬
ным вскоре после этого, поскольку в памфлете, опубликованном
в 1831г., мы читаем, что «еще осталось несколько рикардиан-
цев*.15 В любом случае ясно, что рикардианство к тому времени
уже больше не было живой силой. То, что у большинства исто¬
риков сложилось обратное впечатление, можно легко объяснить.
13 См.: Dialogues of Three Templars on Political Economy//London
Magazine. 1824. Apr. Поклонимся издателю, опубликовавшему такой мате¬
риал, и читающей публике, которая не перестала после этого подписы¬
ваться на этот журнал. См. также Logic of Political Economy. 1844. Книга,
как я думаю, не была забыта только благодаря тому, что Дж. С. Милль ^
приводил из нее'очень много цитат. Я не вижу в ней ничего оригинально¬
го. Концепция «трудностей получения блага» (difficulty of attainment) при¬
надлежит Рикардо и была ранее сформулирована последним значительно
удачнее («...действительная ценность товара регулируется... действитель¬
ными трудностями, которые встречает на своем пути производитель, нахо¬
дящийся в наименее благоприятном положении», — Principles. Ch. 27).
14 Например, Рикардо не несет ответственности за теории процента Джеймса
Милля или МакКуллоха или за теорию фонда заработной платы последнего.
16 Фраза из работы К. Ф. Коттерилла (Cotterill С. F. Examination of
the Doctrine of Value. 1831) приведена профессором Селигменом {Selig-
man E.R.A. Essays in Economics. Sec. 3.), которому я обязан этой сноской.
Глава 4. Парад войск
627
Приверженцы рикардианской системы по-прежнему стояли на
вахте и преподавали утратившую силу доктрину, как ни в чем
не бывало. Общественное мнение отставало, оно всегда так же
медленно осознает уход устаревшей доктрины, как и зарождение
новой. Но было кое-что еще более важное, объясняющее, почему
не многие историки, если таковые вообще найдутся, согласятся
со мной. Дело в том, что существовал личный авторитет Ри¬
кардо, великое имя которого пережило его труд. Как уже указы¬
валось, хотя Рикардо не слишком повезло в отношении ближай¬
ших последователей, он был более удачлив в другом отношении.
Дж. С. Милль все время подчеркивал свое рикардианство, хотя
ни он сам, ни его читатели не осознали, как далеко в действи¬
тельности он отошел от него ко времени написания своих «Ос¬
нов». Даже Маршалл и Эджуорт, правда в меньшей степени,
сделали то же самое. Кроме того, слава Рикардо покоилась не
только на его теоретической системе. С одной стороны, долговеч¬
ным оказался его вклад в теорию денег и денежной политики и
его теория международной торговли. С другой стороны, некото¬
рые индивидуальные элементы его конструкции оказались проч¬
нее целого. Наиболее значительным примером служит его теория
ренты, несмотря на то что по логике вещей ее следовало бы
списать вместе со всем остальным.
За рубежом зоны влияния Рикардо складываются в несколько
иную картину.16 Маркс и Родбертус много сделали для сохране¬
ния жизнеспособности учения Рикардо. Отчасти благодаря их
влиянию, отчасти из-за слабости конкуренции внутри страны,
а позднее также и вследствие преобладающего неприятия авст¬
рийской теории Рикардо до конца столетия остался главным тео¬
ретиком для большинства тех немецких экономистов, которые
обладали хоть какими-нибудь теоретическими амбициями, — на¬
глядными примерами являются Вагнер, Дитцель и Диль. Для
рассматриваемого периода (но не за его пределами) аналогичное
утверждение справедливо, или почти справедливо, для итальян¬
ской экономической науки. Влияние Рикардо явственно просле¬
живается в работах Феррара и в учебниках. Другим примером
служит Росси, если считать его итальянским экономистом; одна¬
ко если причислять его к французским экономистам, то среди
них он. будет практически единственным примером. Во Франции,
придерживающейся собственной традиции, сопротивление рикар¬
дианскому влиянию было сильнее, чем в любой другой стране.
В Соединенных Штатах учебник МакКуллоха утвердился в ши¬
16 О влиянии Маркса и Родбертуса см. ниже, в § 5.
628
Часть III. С 1790-х по 187О е гг.
роких масштабах, соперничая в популярности с учебником Сэя.
В следующий период влияние Рикардо проявилось на более высо¬
ком уровне, в работах первоклассных экономистов, таких как,
скажем, Тауссиг.
Под экономистами, примыкающими к рикардианской шко¬
ле, я подразумеваю прежде всего наиболее значительную группу
так называемых социалистов-рикардианцев. Конечно, величайшим
из них был Маркс, но обычно эту группу определяют более узко —
в нее входят некоторые авторы, которые в 1820-х—1830-х гг. вы¬
ступали в защиту интересов рабочего класса, исходя из того, что
труд является единственным фактором производства. Хотя дан¬
ный тезис восходит скорее к Локку и Смиту, чем к Рикардо, вполне
вероятно, что именно рикардианская теория ценности вдохновила
этих экономистов-социалистов и подала им основную идею. По¬
скольку работы этой группы, которая, конечно, имеет право на зна¬
чительное место в истории развития социалистической мысли, не
представляют большого интереса с точки зрения истории эконо¬
мического анализа, мы ограничимся упоминанием двух имен,
которые кажутся нам значительнее других. Работа Уильяма Томп¬
сона (Thompson William. Inquiry into the Principles of the Dis¬
tribution of Wealth... 1824) является прекрасным примером аргу¬
ментации этой группы (на более высоком уровне), ее умеренного
эгалитаризма и ее обыкновения рассматривать идеалы распреде¬
ления без учета влияния, которое может оказать осуществление
этих идеалов на производство. Очень заметно бентамистское влия¬
ние. Работы Томаса Ходжскина (Hodgskin Thomas. Labour Defended
against the Claims of Capital... 1825; Popular Political Economy. 1827)
обнаруживают, по крайней мере, следы подлинного стремления к
анализу.17 Следует отметить, что, как только какой-либо автор по¬
пытается сочетать идею о том, что труд является единственным
источником богатства и что ценности всех товаров могут быть вы¬
ражены в часах труда, с идеей о том, что труд сам является това¬
ром, он неизбежно придет к выводу, что рыночный механизм от¬
нимает у рабочего разницу между трудовой ценностью «его» про¬
дукта и трудовой ценностью количества труда, вложенного в этот
продукт. В этом, грубо говоря, состоит марксистская теория экс¬
плуатации. Соответственно, несколько рикардианских социалис¬
тов были названы предшественниками Маркса. Выражение «пред¬
шественники» может означать много или мало, и если оно не оз¬
начает слишком многого, то с ним можно согласиться, хотя я не
17 Работа Дж. Ф. Брэя (BrayJ.F. Labour’s Wrongs and Labour’s Reme¬
dy. 1839) была перепечатана издательством London School (1931) и тем са¬
мым превратилась из наименее доступной в наиболее доступную из работ
данной группы. Это единственная причина, по которой я ее упоминаю.
См.: Jolliffe M.F. Fresh Light on John Francis Bray//Economic History. A Sup¬
plement of the Economic Journal. 1939. Febr.
Глава 4. Парад войск
629
могу найти ни одного примера (даже у Томпсона и Ходжскина),
который можно было бы назвать полным предвосхищением всего,
что означает теория эксплуатации Маркса внутри его системы.
Однако обвинение в плагиате необоснованно хотя бы потому, что
подобное сочетание идей должно возникнуть у любого, кто изучал
работы Рикардо и развил его учение в том направлении, в каком
его хотел развить Маркс. Знаменательно, что это обвинение, часто
повторяемое экономистами, было впервые выдвинуто автором, ко¬
торый сам экономистом не был, — Антоном Менгером (1841-1906,
брат экономиста); к его работе Recht auf den vollen Arbeitsertrag
(1886; англ. пер.: Right to the Whole Produce of Labour— 1899, с
содержательным предисловием Г. С. Фоксуэлла) мы отсылаем чи¬
тателя. Теории более значительных представителей этой группы
лучше всего описаны в работе Эстер Лоуэнтал (Lowenthal Esther.
The Ricardian Socialists. 1911).
3. Мальтус, Сениор и другие
менее известные имена
Несмотря на наши возражения против рассмотрения нацио¬
нальных школ, мы поговорим об авторах, которых еще осталось
упомянуть, распределив их по странам. Что касается Англии,
то, поскольку мы уже отметили Лонгфилда, Дж. С. Миллю и
Кэрнсу отводим следующую главу, а Джевонса, конечно, относим
к следующему периоду, нам остается проанализировать главным
образом творчество Мальтуса и Сениора. Но мы не должны огра¬
ничиваться освещением только достижений, вошедших в исто¬
рию, а все остальное оставлять в тени. Это дало бы искаженную
картину, поскольку исторические достижения редко похожи на
валуны на равнине, они скорее напоминают пики, возвышающи¬
еся среди скопления менее высоких вершин. Иными словами,
наука развивается небольшими приращениями, создающими об¬
щий фонд идей, на основе которого возникают труды, в силу
заслуг и везения завоевавшие славу. Следовательно, мы должны
добавить по крайней мере несколько имен авторов, которые хотя
и не снискали славы, но все же проделали значительную работу
и оказали влияние на развитие анализа; они безвестны, но ими
нельзя пренебрегать. Учитывая их роль, мы также выдвинем те¬
зис, что школа Уэста-Рикардо никогда не была доминирующей в
английской экономической науке.1
1 Позвольте мне повторить, что авторы, чьи работы целиком посвя¬
щены таким темам, как деньги, банковское дело и экономические циклы,
будут рассматриваться отдельно.
630
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
а) Мальтус.2 Маркс обрушил на него свой саркастический
гнев. Кейнс его прославлял. Как поношение, так и восхваление
являются данью предубеждениям. Маркс (или светский буржуаз¬
ный радикал, живший в нем) больше всего на свете ненавидел
одежды священнослужителей. Более того, хотя он никогда не
поддерживал тех, кто стоял за свободную торговлю продоволь¬
ствием, он не питал ничего, кроме испепеляющего презрения, к
ее противникам. Для Маркса и, конечно, для его послушных
последователей они были просто наймитами землевладельцев.
Такой способ отрицания вклада Мальтуса ничуть не лучше спо¬
соба, которым другие авторы отрицали вклад Рикардо, посколь¬
ку он был евреем и отстаивал интересы «финансовых кругов».
Однако пристрастие Кейнса к Мальтусу, хотя и вызывает вос¬
хищение с нравственной точки зрения, поскольку мало найдет¬
ся авторов, превозносящих своего предшественника (а Кейнс счи¬
тал Мальтуса своим предшественником), дошло до таких преде¬
лов, которые являются столь же неразумными, как и ненависть
2 Томас Роберт Мальтус (1766-1834 г.) был священником и профессором
истории и политической экономии в Ост-Индском колледже в Хейлибёри.
Как мы уже знаем, он сделал прыжок из полной безвестности к славе в
1789 г., когда опубликовал свою работу «Опыт о законе народонаселения» (Essay
on the Principle of Population; 2nd ed. — 1803; 3rd ed. — 1806; 6th ed. — 1826).
Из других его многочисленных произведений (не будем сейчас рассматривать
работы, посвященные теме денег) для нас особенно важными являются следу¬
ющие: 1) ...High Price of Provisions... (1800); 2) Letter to Samuel Whitbread
on... the Poor Laws (1807); 3) Observations on the Corn Laws (1814); 4) Inquiry
into the Nature and Progress of Rent (1815); 5) Grounds of an Opinion on the
Policy of Restricting the Importation of Foreign Corn (1815); 6) Principles of
Political Economy (1820, т. e. через год после выхода «Начал» Сисмонди;
7) Measure of Value (1823); 8) Definitions in Political Economy... (1827). Работы
под номерами (4) и (6) являются наиболее важными из всех перечисленных.
См. в особенности: BonarJ. Malthus and His Work (1885; 2nd ed. — 1924; это
стандартная работа о Мальтусе, не совсем удовлетворительная с точки зрения
чистой теории), а также прелестный очерк лорда Кейнса о Мальтусе в Essays
in Biography (1933), который, несомненно, доставит удовольствие читателю и
делает излишним для меня что-либо говорить на тему «истоков и формирую¬
щих влияний». Позвольте кратко упомянуть три обвинения в плагиате, выд¬
винутых Марксом против Мальтуса. О первом мы уже знаем: оно касается
предшественников Мальтуса, особенно Таунсенда, в теории народонаселения.
Второе касается его теории ренты (убывающая отдача). Маркс был твердо
уверен, что Мальтус совершил плагиат по отношению к Андерсону, но ему не
удалось представить какой-либо существенный довод в пользу этого обвине¬
ния; аргументация, выдвинутая Марксом в доказательство, что Мальтус со¬
вершил плагиат, могла быть выдвинута и против самого Маркса. Третье обви¬
нение касается теории перепроизводства. Предполагалось, что Мальтус совер¬
шил плагиат по отношению к Сисмонди. Не считая значительной разницы
между теориями обоих авторов, нет никакой причины, почему Мальтус не мог
прийти к позиции, которую он занял в «Принципах», на основании идей, заро¬
дившихся в его уме еще в 1814 г. (см.: Keynes. Essays in Biography. P. 141).
Глава 4. Парад войск
631
Маркса.3 Можно сказать, что сразу же после публикации «Опы¬
та о законе народонаселения» и по сей день Мальтусу повезло и
везет до сих пор быть объектом одинаково неразумных, но про¬
тивоположных оценок. Он был благодетелем человечества. Он
был извергом. Он был глубоким мыслителем. Он был тупицей.
Человека, чья работа возбуждала умы людей и вызывала
столь страстные оценки, уже нельзя считать посредственностью.
Человек, понимавший, что некоторые экономические проблемы по¬
добны задачам «максимумов и минимумов в дифференциальном
исчислении», не был тупицей. Случай Мальтуса иллюстрирует
разницу между способностями и блеском. «Здравомыслие» — это
слово подошло бы к нему, если бы не недостаток, который он
разделял со столь многими экономистами (или большинством из
них?). У него было несколько излюбленных идей, которые он
был склонен применять к решению практических задач. И когда
он так поступал, его обычный здравый смысл оборачивался аб¬
сурдом.4 Кроме того, он не был хорошим полемистом. Для ши¬
рокой публики, а также для большинства профессиональных эко¬
номистов Мальтус был и в основном остается автором «Опыта о
законе народонаселения». Другое его притязание на славу, вклад
в монетарный анализ, практически ускользнуло от внимания ис¬
ториков. Его третий вклад, привлекший к нему внимание в наше
время, — это теория сбережений и инвестиций или теория «об¬
щего перепроизводства».5 В настоящее время нас интересует толь¬
ко четвертое притязание Мальтуса на славу — его известность
как автора системы экономической теории, модифицировавшей
теорию «Богатства народов» таким образом, что она стала аль¬
тернативой модификации Рикардо. Отложим на время рассмотре¬
ние его теории ренты и других сравнительно мелких аспектов и
рассмотрим данный вопрос.
Мы видели, что работа Рикардо, в той мере, в какой речь
идет об общей теории, началась с изучения «Богатства народов».
3 Отрывок из эссе, на который мы ссылались выше, звучит так, что
лорд Кейнс приписывает Мальтусу «начало систематического экономичес¬
кого мышления» (Ibid. Р. 125)
4 Выдающимся примером является его Letter to Samuel Whitbread
(см. сноску 2). Он выступил против программы строительства жилья Уитбре-
да (строительство коттеджей приходскими властями) на том основании, что
это поощрило бы неосторожные браки. Даже Кейнс не нашел, что возразить.
Он рассматривал высказывание Мальтуса как случайность и добродушно от¬
пускал ему этот грех. Это показывает, однако, что Кейнс не видел здесь обще¬
го порока, которым обладают рекомендации даже первоклассных экономи¬
стов. Стоит ли порицать публику за то, что она не принимает их всерьез?
6 Обсуждение этих трех аспектов трудов Мальтуса см. выше, в главе
1, и ниже, в главах 6 и 7.
632
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Он модифицировал теоретическое содержание книги Смита, сосре¬
доточившись на концепции ценности. Это справедливо также и
для работы Мальтуса, изложенной в его книге Principles. За ис¬
ключением теории сбережений и инвестиций, являющейся, по-ви¬
димому, собственной теорией Мальтуса,6 все элементы, входящие
в аналитический аппарат этой работы, и даже ее терминология,
указывают на использование первой книги «Богатства народов».
Однако, в то время как Рикардо модифицировал доктрину «Богат¬
ства народов» с помощью теории ценности, основанной на количе¬
стве затраченного труда, Мальтус модифицировал ее с помощью
той же теории ценности, которой пользовался А. Смит, — теории
спроса и предложения.7 Кроме того, следуя примеру А. Смита, он
выбрал труд как единицу измерения ценностей (num6raire). Следо¬
вательно, Мальтус выбрал направление, которое в итоге победило
и ближе подошло к маршаллианской системе, чем система Рикар¬
до, несмотря на то что Маршалл стремился подчеркнуть преем¬
ственность по отношению именно к Рикардо, а не к Мальтусу.8
Это относится также и к другому различию меясду Мальтусом и
Рикардо. Мы видели, что аналитический аппарат Рикардо направ¬
лен на решение проблемы распределения, т. е. на объяснение отно¬
сительных долей разных классов в общественном продукте. Маль¬
тус, обращаясь к А. Смиту и предвосхищая А. Маршалла, направ¬
лял свой аппарат на анализ экономического процесса в целом.
6 Бели мы не решим отправиться на поиски предшественников в
XVIII в., то единственным автором, которого можно квалифицировать как
предшественника, является Лодердейл. Сисмонди не предшественник, а кон¬
курент, хотя в той степени, в какой его учение совпадает с учением Маль¬
туса, у него приоритет в отношении публикации. [Здесь Й. А. Шумпетер
написал карандашом: «Кенэ?»]
7 Позднее мы увидим, что логически нельзя противопоставлять тео¬
рию ценности на основе затрат труда и теорию спроса и предложения. Но
и Рикардо, и Мальтус ошибочно считали их альтернативными теориями.
Я на время принимаю этот взгляд, поскольку он позволяет охарактеризо¬
вать два различных аналитических аппарата.
8 Эта тенденция, проходящая через все «Принципы» Маршалла, во мно¬
гом способствовала запутыванию ситуации. Здесь я только скажу, забегая
вперед, что, несмотря на все сказанное Маршаллом, в его пятой книге пре¬
обладает аналитический аппарат теории спроса и предложения. Есть еще
одно недоразумение, к которому я хочу сейчас привлечь внимание читате¬
лей. Анализ в терминах спроса и предложения может без труда охватить
как краткосрочные, так и долгосрочные явления. Многократно повторялось,
что Мальтус в отличие от Рикардо в основном интересовался краткосрочны¬
ми явлениями. До некоторой степени это верно. Однако было сделано слиш¬
ком поспешное допущение, что именно вследствие этого интереса к кратко¬
срочным явлениям он выбрал спрос и предложение в качестве стержня ана¬
лиза цен. Это неверно. Как выяснится из моего дальнейшего изложения, его
расхождения с Рикардо в теории ценности были значительно глубже, но
Рикардо не мог это понять. [Возможно, что Й. А. Шумпетер собирался изъять
эту сноску. Она была перечеркнута едва заметной чертой.]
Глава 4. Парад войск
633
Следовательно, он в отличие от Рикардо рассматривал общий объем
производства («национальный дивиденд» Маршалла) не как дан¬
ную величину, а как основную переменную, требующую объясне¬
ния.9 По этой причине Мальтус должен был остаться в истории
анализа не только как автор обоснованной альтернативы теории
Рикардо, но и как сторонник (точнее, один из сторонников) тео¬
рии, одержавшей впоследствии верх (лорд Кейнс пришел к анало¬
гичному выводу по другой причине).10
Это много, но этим вклад Мальтуса и ограничивается. Сказан¬
ное вполне совместимо с признанием того, что в аналитической схе¬
ме Мальтуса было значительно меньше изобретательности, чем в
схеме Рикардо, и что Мальтус был в самом незавидном положении,
в каком только может быть экономист, — в положении защитника
здравого смысла от пустых, но ловких пируэтов противника.
Ь) Архиепископ Уэйтли и профессор Сениор. Теперь пого¬
ворим немного о Сениоре и его учителе Уэйтли. Значение послед¬
него11 для нас столь же велико, сколь и трудноуловимо. Он не
® Случилось так, что эта иная точка зрения повлекла за собой иную
концептуализацию и, естественно, привела к тому, что Мальтус стал оспа¬
ривать схему Рикардо. Особенно ясно это проявилось в Definitions. Однако
и здесь он выразил свои мысли неадекватно. Он упрекал Рикардо в исполь¬
зовании необычных и противоречивых терминов, как будто в этом было все
дело. Но, как и раньше, речь шла о более существенных вещах, чем терми¬
нология. Он должен был возражать против аналитических намерений Ри¬
кардо, следствием которых была его терминология. Эти намерения можно
было подвергнуть критике на том основании, что в процессе их реализации
автор пренебрегал по-настоящему важными проблемами ради положений,
отчасти менее важных для экономического анализа, а отчасти бесплодных.
10 Для Кейнса решающим моментом было отношение Мальтуса к
сбережениям. Для нас решающим моментом является его поддержка ана¬
лиза общего объема производства Смита—Маршалла, что, как свидетель¬
ствуют оба имени, не обязательно связано с отношением к сбережениям.
11 Ричард Уэйтли, доктор богословия (1787-1863), был преподавате¬
лем в Оксфорде и стал архиепископом англиканской церкви в Дублине, где
основал кафедру политической экономии и занимался бесчисленными де¬
лами подобного рода. Но они не исчерпывают и не характеризуют его дея¬
тельность. Прежде всего, он был теологом и одним из тех, кто формировал
политику и взгляды англиканской церкви. Но и этим деятельность Уэйтли
не ограничивалась, равно как и его активным участием в социальной по¬
литике своего времени. Его работ Introductory Lectures on Political Economy
(1831; мне известно только дополненное издание 1855 г.) и Easy Lessons on
Money Matters (1833) было бы недостаточно, чтобы высоко оценить его как
экономиста. Больший интерес представляет приложение к его «Логике»
(Logic): «О некоторых терминах, которые особенно часто имеют двусмыслен¬
ное употребление в политической экономии» (On certain Terms which are
peculiarly liable to be used ambiguously in Political Economy). Работа
вновь опубликована вместе с книгой Сениора (Senior. Outline) в серии
Library of Economics. Имеется биография Ричарда Уэйтли, написанная
мисс Э. Дж. Уэйтли (1866), где не только представлен портрет самого ге¬
роя, но также дана картина среды и эпохи.
634
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
был глубок или очень учен, он не был самобытен или даже бле¬
стящ. Но его ясный и мощный интеллект спокойно и твердо
схватывал все в пределах необычно широкого диапазона интере¬
сов. И в его время в его стране и мире он был лидером, оказы¬
вавшим формирующее влияние, идеальной иллюстрацией того,
что обычно понимается под «ключевой фигурой». Он вел за со¬
бой людей спокойно, как бы незаметно, воздействуя своим авто¬
ритетом и советом, который был тем ценней, чем очевидней, так
как и в церковной политике, и в экономике люди иногда упорнее
всего стараются не замечать именно очевидное. Самой важной
услугой, оказанной им экономической науке, было формирующее
воздействие на Сениора, чей подход ко всем проблемам выдает
влияние Уэйтли. Многие экономисты относились к Сениору12 с
некоторым пренебрежением и неуместным презрением. В ответ на
это другие сделали из него «гения», что, если я верно понимаю
значение слова, решительно не соответствует действительности.
В нашей картине он войдет в триумвират с Мальтусом и Рикар¬
до: он был одним из троих англичан, чьи работы являются основ¬
ными перекидными мостиками между А. Смитом и Дж. С. Мил¬
лем. Однако Дж. С. Милль, хотя и был логиком, не оценил важ¬
ный вклад Сениора. К чести последнего, которую он мог бы
разделить с Уэйтли, следует отметить, что, во-первых, у него
была цель объединить существовавшую экономическую теорию и
представить ее согласно требованиям метода постулирования, т. е.
как ряд дедуктивных выводов из четырех выведенных методом
индукции или эмпирических постулатов, которые мы обсудим в
главе 6. Это намерение, даже если результат был довольно далек
12 Нассау Уильям Сениор (1790-1864), высокообразованный преподава¬
тель в Оксфорде, жил на скромный независимый доход. Отметим только
два факта из его бедной событиями жизни. Он дважды занимал в Оксфорде
профессорскую кафедру имени Драммонда (с 1825 по 1850-й и с 1847 по 1852 г.)
и работал в нескольких важных королевских комиссиях. Его работа в этих
комиссиях заключалась в проведении внушительного количества практиче¬
ских исследований, что должно было оградить его от любого подозрения в
доктринерской приверженности идеям laissez-faire. Кроме его лекций о день¬
гах, опубликованных в серии London School Reprints (1931), для нас важна
только его работа Outline of the Science of Political Economy (1836; изда¬
тельство Library of Economics Reprint выпустило эту работу в 1938 г.). Пре¬
восходной интерпретацией работ Сениора и определением его места в исто¬
рии экономической науки мы обязаны доктору Мэриэн Боули (Nassau Senior
and Classical Economics. 1937), к работе которой, обязывающей меня резко
оборвать это примечание, я хочу привлечь внимание читателей. Различия
между ее и моей интерпретациями немногочисленны и незначительны. Од¬
нако ее тенденция отделить Сениора от «экономистов-классиков», к кото¬
рым он относится согласно терминологии, принятой в данной книге, создает
некоторые более кажущиеся, чем реальные различия.
Глава 4. Парад войск
635
от совершенства, делает Сениора первым «чистым» теоретиком
того периода, за исключением, как всегда, Курно и Тюнена, а
может быть, также и Лонгфилда. Одного этого достаточно, что¬
бы осудить тех, кто отказывает ему в уважении. Во-вторых, он
набросал в общих чертах значительно усовершенствованную тео¬
рию капитала и процента. В-третьих, следует отметить ряд менее
значительных заслуг; некоторые из них будут упомянуты в соот¬
ветствующих местах (народонаселение, убывающая отдача, рен¬
та). В-четвертых, назовем его блестящий вклад в теорию денег,
который мы упомянем в последней главе этой части. Как чисто
интеллектуальные схемы, они ничуть не ниже концепций Рикар¬
до. На мой взгляд, его субъективная оригинальность была столь
же велика, как и самобытность Рикардо. А объективно у него,
как и у Рикардо, были предшественники по большинству рас¬
сматриваемых им вопросов. Тогда почему так мало экономистов
соглашается с оценкой, которая ставит Сениора в один ряд с
Рикардо? И почему его влияние по существу ограничилось тем,
что взял у него Дж. С. Милль?13
Существуют три веские причины этого, иллюстрирующие
трудность сравнительной оценки экономистов, минимально необ¬
ходимой для того, чтобы обрисовать ситуацию в науке. Во-пер¬
вых, даже если мы твердо решили оценить только аналитические
достоинства, мы с легкостью забываем, что Рикардо говорит с
нами с пьедестала, причем с пьедестала репутации, заработанной
в публичных обсуждениях политических проблем. У Сениора нет
такого пьедестала. Он оценивается только как экономист-анали¬
тик. Его работа над проблемами экономической политики похо¬
ронена в официальных отчетах, которые вряд ли кто читает.
Публичные высказывания Сениора не были замечены, и он был
никем, или почти никем, для широкой публики. Во-вторых, и
это целиком объясняется складом его ума, он был... — как бы
поточнее выразиться? — ленив? Под этим я подразумеваю не то,
что он мало работал, а то, что он не обладал энергией, целе¬
устремленно направленной на получение определенных выводов.
Рикардо можно сравнить с лошадью, которая, закусив удила и
раздув ноздри, мчится к цели. Сениора же можно уподобить ло¬
шади, которая бросает удила, опускает морду вниз и отказывает-
13 Мнение Дж. С. Милля о Сениоре было еще выше, чем мы могли бы
заключить из его ссылок на него. Имевшийся у Милля экземпляр книги
Сениора Outline, был проложен листами бумаги, на которых он записывал
свои комментарии. Эти комментарии, опубликованные профессором фон
Хайеком в журнале Economica (1945. Aug. Vol. XII), представляют исклю¬
чительный интерес.
636
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
с я удлинять шаг. Его Outline еще хуже «Начал» Рикардо с точки
зрения расположения материала. Он обсуждает, критикует, ко¬
леблется и сворачивает в сторону. Работа Сениора в отличие от
работы Рикардо не впечатляет своим пылом. Хуже того, у чита¬
теля Сениора складывается впечатление, нет, его в этом весьма
многословно убеждают, что весь экономический анализ сводится
к поискам и последовательному употреблению надлежащей тер¬
минологии. Была ли в том вина Уэйтли?14 В любом случае нет
ничего более далекого от истины и ничего менее вдохновляюще¬
го, чем такое мнение. Другие экономисты — фактически боль¬
шинство из них на протяжении всего XIX в. — отстаивали поиск
правильного значения терминов как метод исследования. Но ни¬
кто не заходил так далеко, как Сениор, который, казалось, был
склонен решать все проблемы своей «науки политической эконо¬
мии» с помощью формулировки определений. Мы без труда пой¬
мем, какое впечатление подобный «метод» произвел на недруже¬
ственно настроенных критиков. И в-третьих, Сениор обладал
странным талантом «влипать во что попало». Даже Гомер иног¬
да задремывал, как утверждает старая поговорка. Но Сениор зад¬
ремывал, т. е. изрекал нелепости, слишком часто. Он допускал
небрежности. Он был способным, но иногда не слишком сообра¬
зительным. Достаточно привести один наиболее известный при¬
мер. В своей работе Letters on Factory Act... (1837) он утверждал,
что прибыли от хлопковых фабрик, которые, как предполагалось,
должны составлять 10%, были бы полностью сведены на нет в
результате сокращения рабочего дня на У п, так как вся прибыль
производится в течение последнего часа. Рикардо не допустил бы
ничего подобного, хотя в некоторых других отношениях мы могли
бы поставить Сениора выше него.15
14 Уэйтли с присущим ему здравым смыслом указывал (в Elements of
Logic), что многие проблемы, из-за которых ссорятся экономисты, явля¬
лись чисто словесными, а неточное употребление терминов, служащее как
причиной, так и следствием неточного мышления, было богатым источни¬
ком недоразумений. Но он явно преувеличил, когда решил, что «словарь
общих терминов, так же точно определенных, как и математические тер¬
мины», не только важен и желателен, но и представляет собой практиче¬
ски единственно нужную вещь.
15 То, что Сениор пришел к такому абсурдному результату после тща¬
тельного изучения фактов, только усугубляет дело, ставя под сомнение его
компетентность в прикладной теории. С другой стороны, ядовитые нападки
Маркса на аргументацию Сениора в первом томе «Капитала» также не улучша¬
ют наше мнение о компетентности Маркса. На страницах, посвященных сарка¬
стической критике этой аргументации, отсутствует решающее доказательство
правоты Маркса — по-видимому, оно не было ему известно. Маркс упустил
еще один момент: рассуждение Сениора было бы верным (по крайней мере, в
принципе), будь верной собственная теория Маркса. Тем не менее доводы
Глава 4. Парад войск
637
с) Еще несколько менее известных имен. По причинам, при¬
веденным в начале данного раздела, я добавлю к обзору еще не¬
сколько имен. Несомненно, другие авторы назвали бы иные имена,
по крайней мере частично, но мой выбор таков: Бейли, Чалмерс,
Лодердейл, Рамсей, Рид, Скроуп и Торренс.16 Их работы во мно¬
гом отличаются друг от друга по своему содержанию, и их трудно
координировать, однако их рассмотрение делает нашу картину за¬
конченной. Как бы мне ни хотелось избежать каталогизирования,
я тем не менее представлю их в алфавитном порядке.
Бейли,17 как уже упоминалось, подверг вполне успешной
критике по широкому фронту анализ Рикардо—Милля—МакКул¬
лоха. Его Dissertation, где сказано практически все, что может
быть сказано о том, что касается основ, должна быть поставлена
в один ряд с шедеврами критики в нашей области, и одной этой
работы должно было быть достаточно, чтобы обеспечить ее авто¬
ру место в первом или ближайшем к первому ряду в истории
экономической науки. Его работа не прошла незамеченной. Не¬
сколько авторов, среди которых и Рид, признали свой долг перед
ним и последовали в указанном им направлении, и можно смело
допустить, что его влияние простиралось за пределы открыто
выраженного признания. Тем не менее историки, которые по сей
обоих авторов — как Сениора, так и Маркса — могли бы поколебать тех,
кто отказывается признать произошедший с тех пор прогресс в области
техники анализа. Этот случай также служит иллюстрацией другого пунк¬
та, который никогда не лишне напомнить читателям. Главное заключает¬
ся в том, что и Сениор, и Маркс совершили ошибки, обнаружившие не¬
адекватность их методов анализа. Эти ошибки возникли безотносительно
к классовой направленности их аргументации. Замечание о том, что Сени¬
ор был «за», а Маркс «против* фабрикантов, совершенно не относится к
делу, и было бы ребячеством порицать одного и превозносить другого в
зависимости от того, чью сторону мы принимаем сами.
16 Мое внимание к Риду привлекла упомянутая выше статья профессора
Селигмена (Seligman. On Some Neglected British Economists). Интерес к Скроу-
пу вызвала статья доктора Р. Оупи (см.: Quarterly Journal of Economics. 1929.
Nov.). До тех пор я ценил только его вклад в теорию денег и денежной поли¬
тики. Мое внимание к Рамсею привлекла работа Маркса «Теории прибавоч¬
ной стоимости». Два значительных имени, Дженкин и Дженнингс, будут рас¬
смотрены в части IV. Конечно, Уэст был совершенно типичным представите¬
лем «менее известных имен», но лучше объединить его с Рикардо.
17 Сэмюел Бейли (1791-1870). Достойна упоминания лишь одна его
публикация: Bailey S. A Critical Dissertation on the Nature, Measures and
Causes of Value; Chiefly in Reference to the Writings of Mr. Ricardo and His
Followers (1825; ed.: London School Reprint, 1931). Возможно, мне следова¬
ло бы добавить его ответ на весьма несправедливую критику в Westminster
Review — Letter to a Political Economist (1826). Однако Маркс превзошел
обозревателя Westminster Review как в несправедливости, так и в непони¬
мании идей Бейли (см. «Теории прибавочной стоимости»).
638
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
день не отдали должного Бейли, принимают во внимание факты
только в том виде, в каком они предстали в то время. В 1845 г.
МакКуллох не рисковал быть осмеянным, когда писал в своей
Literature of Political Economy, что Бейли не оценил должным
образом теорию Рикардо и не «преуспел ни в коей мере в том,
чтобы потрясти ее основы», хотя значительное большинство ав¬
торов, писавших на тему ценности в период с 1826 по 1845 г.,
поддерживали позицию Бейли. Я хочу предложить следующие
объяснения. Во-первых, в науке, искусстве и особенно в полити¬
ке существует такая вещь, как слишком ранний приход, а обыч¬
ным результатом преждевременного действия является неудача
куда более серьезная, чем та, что постигла Бейли. Во-вторых,
критика Бейли была по-настоящему конструктивной и предлага¬
ла вариант замены критикуемой им системы более удовлетвори¬
тельной; но сам он не попытался сделать это, а тем, кто пошел
по его следам, было не по плечу бороться с тенью Рикардо. Они,
несомненно, подорвали рикардианскую систему и помогли тем
садеым Дж. С. Миллю преобразовать ее, но это было достигнуто
скорее путем постепенного изматывания, чем в результате реши¬
тельной победы.
В этом процессе изматывания влияние Чалмерса18 значило
очень много, особенно в Шотландии. Как теоретик он был оче¬
видным нерикардианцем и следовал в направлении, которое мы
назвали мальтузианской модификацией «Богатства народов». Он
также был последователем Мальтуса в вопросах общего перепро¬
изводства и общего переизбытка капитала. Если бы было воз¬
можно говорить о мальтузианской школе в общей теории (в чем
я сомневаюсь), то Чалмерс выполнил в ней роль МакКуллоха, а
18 Томас Чалмерс (1780-1847), чья деятельность включала преподава¬
ние моральной философии и политической экономии в Сент-Эндрюз и бого¬
словия в Эдинбурге, обладал многими достоинствами. Только часть этих
достоинств была отдана экономическому анализу. Следует упомянуть две
его работы: Enquiry into the Extent and Stability of National Resources (1808);
она частично включена в книгу On Political Economy (1832). Последняя име¬
ет весьма важное значение, но ее нелегко оценить. Она представляет собой
любопытную смесь глубокого проникновения в суть вопроса и технических
недостатков, которыми частично объясняются многие совершенно несостоя¬
тельные результаты, такие, например, как предположение, что потеря рнеш-
них рынков почти не имеет значения для страны; такой взгляд не учитыва¬
ет всей аргументации разделения труда, хотя его можно интерпретировать
как гипертрофию верного предположения, согласно которому потеря вне¬
шних рынков (после адаптации) не обязательно влияет на занятость. Мы
еще вернемся к этой книге. Чалмерсу принадлежит термин (хотя, разумеет¬
ся, не концепция) «граница обработки земли», и он является автором высо¬
ко оцененной Дж. С. Миллем аргументации, объясняющей, почему опусто¬
шения, нанесенные войнами, в целом быстро восстанавливаются.
Глава 4. Парад войск
639
это не такой уж сомнительный комплимент, как может пока¬
заться читателю.
Лорд Лодердейл19 стоит несколько особняком и занимает
второстепенное положение в истории экономической науки, но
это признание полностью заслужено и не зависит от дополни¬
тельных фактов признания его аргументации против погашения
государственного долга (Three Letters to the Duke of Wellington...
1829), основанной на доводах против избыточных сбережений и
за избыточные расходы.20 Он внес определенный вклад в теории
ценности, капитала и процента, но важней самого этого вклада
является приданный им стимул: он был самостоятельно мысля¬
щим человеком и не хотел принять в готовом виде основные
принципы, предлагаемые ему смитовской традицией. Будучи ди¬
летантом и с точки зрения зарождающейся профессионализации
в какой-то мере аутсайдером, он был сильным и в большинстве
случаев здравомыслящим автором.21
Единственным писателем, кто отдал справедливость Рамсею,
был Маркс, представивший полный разбор его произведений в
своей книге « Теории прибавочной стоимости 22 Даже профессор
Селигмен, возродивший память о нем (Essays in Economics), при¬
давал, по моему мнению, неоправданно большое значение влия¬
нию на него французских авторов. Правда, что его предшествен¬
ником, особенно в отношении теории предпринимательства и при¬
были, был Сэй. Правда и то, что Рамсей не был первым, кто
ввел эти идеи в английскую экономическую науку, и что он мог
♦ позаимствовать» их из вторых рук. Но он лучше других синте¬
зировал материал, и, что значительно важнее, многие важные
детали принадлежали ему. Легко заметить, что он не достиг из¬
вестности, но при этом близко подошел к ней, а недостаточный
успех, возможно, больше объясняется его непопулярной позици¬
ей против протекционистских мер в сельском хозяйстве, чем са¬
19 Джеймс Мейтленд, восьмой герцог Лодердейл (1759-1839). Единствен¬
ным его произведением, которое можно рассматривать как аналитическое,
является Inquiry into the Nature and Origin of Public Wealth... (1804).
20 См. об этом: Fetter F. A, Lauderdale’s Oversaving Theory//American
Economic Review. 1945. June.
21 Позднее была сделана попытка ♦объяснить» его анализ и рекомен¬
дации его интересами как землевладельца. Мы знаем цену подобным объяс¬
нениям.
22 Признание Рамсея Марксом должно, конечно, быть оценено, учиты¬
вая склонность последнего к критицизму. Если принять это во внимание, то
его признание много значило. Это также говорит о большой эрудиции Мар¬
кса, поскольку, когда он писал о Рамсее, тот был практически забыт. Един¬
ственной, относящейся к нашей цели работой сэра Рамсея (sir George Ramsay,
1800-1871) является Essay on the Distribution of Wealth (1836).
640
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
мыми серьезными недостатками в его работе. Следовательно, нет
оснований его недооценивать.23
Рид24 уменьшил свой шанс на успех некоторыми несообраз¬
ностями, особенно своим сомнительным теоретизированием о праве
на богатство (Right to Wealth). Его нападки на социалистов-
рикардианцев представляют для нас мало интереса. Тем не менее
его работа имеет для нас некоторое значение, поскольку свиде¬
тельствует о влиянии Бейли, последователем которого в отноше¬
нии критики Рикардо был Рид, а также о наличии антирикарди-
анского течения, набравшего силу около 1830 г. К тому же он
имел собственные заслуги и влияние, в частности в области ана¬
лиза прибыли и процента. Из числа авторов, непосредственно
испытавших на себе это влияние, наиболее известным является
Скроуп,25 реформатор денежного обращения, который был не толь¬
ко создателем бесчисленных памфлетов на темы денег и банков¬
ского дела, закона о бедных, труда сельскохозяйственных рабо¬
чих и др., но и довольно значительным экономистом-теоретиком.
В написанной для широкого читателя работе Principles of Political
Economy (1833) его анализ не был развит удовлетворительным
образом. Мы можем отметить его оригинальные идеи о народона¬
селении и ♦ табличном стандарте». Но в данный момент я имею в
23 Случай Рамсея дает пищу для размышлений в первую очередь в одном
аспекте: если автору не удается установить правильный контакт с современни¬
ками (за исключением тех редких случаев, когда доблестный защитник посмертно
превозносит его до небес), историки принимают по отношению к нему стран¬
ную позу враждебности и устанавливают для него стандарты, которые умень¬
шили бы до карликовых размеров значение А. Смита, тогда как в более благо¬
приятных случаях они обычно поддерживают абсурдные претензии на ориги¬
нальность или другие заслуги, никогда не подвергаемые пересмотру.
24 Сэмюел Рид (мне не известна ни одна дата его биографии) был
автором Political Economy. An Inquiry into the Natural Grounds of Right to
Vendible Property or Wealth (1829). Это единственная работа, которую не¬
обходимо упомянуть. Селигмен (Essays in Economics. Sec. 4) отметил все
важные для нас моменты в этой работе.
25 Джордж Поулет Скроуп (1797-1876) был одним из тех замечательных
англичан, использовавших свой досуг для научной работы, которым наша
наука, как и другие, обязана очень многим. Кроме всего прочего, он был
авторитетным специалистом по вулканам и членом парламента. Репутация
Скроупа как экономиста сложилась в основном на основании его работы о
политике центрального банка и стабилизации уровня цен. Но в некоторых
его памфлетах по другим практическим вопросам имеются также и аналити¬
ческие достоинства, а также поразительная независимость и самобытность.
Хотя он принимал общепринятые тезисы или принципы, касающиеся ♦систе¬
мы естественной свободы», распространенные в его время, он храбро плыл
против течения в таких вопросах, как страхование от безработицы и защита
общественных работ. Учитывая время, его понимание — я повторяю: анали¬
тическое понимание, проявленное в этих вопросах, — ставит его значитель¬
но выше обычного уровня экономистов — его современников.
Глава 4. Парад войск
641
виду другое. Значительно важнее для нас его проникновение в
суть экономического равновесия: он понял, как механизм спроса
и предложения, зависящий от стремления каждого участника рын¬
ка максимизировать доходы, решает проблему аллокации ресур¬
сов (производства) и проблему образования дохода (распределе¬
ния), расправляясь, между делом, со всей схемой Уэста—Рикар¬
до. Он достиг успехов также в анализе процента и прибылей.
В этой области он, по-видимому, обязан кое-чем Риду.
Все до сих пор упомянутые в данном разделе работы, а наш
список весьма неполон, были нерикардианскими или антирикар-
дианскими, в то время как совершенно невозможно составить
параллельный список рикардианских произведений. Более того,
антагонизм по отношению к схеме Уэста—Рикардо, демонстриру¬
емый указанными работами, был, главным образом, научным, а
не политическим: враждебность Рида по отношению к социали-
стам-рикардианцам могла бы настроить его против рикардиан¬
ской теории ценности, но, что касается остального, я не могу
найти мотива для политических антагонизмов между этими пи¬
сателями и рикардианцами.26 Теория, сводящая все разногласия
между экономистами к политическим разногласиям и всегда сле¬
дящая за тем, «за что стоит данный человек», терпит неудачу в
данном случае, как и в случае победы теории предельной полез¬
ности в следующий период. В заключение отметим, что работы,
лишь малая часть которых стала объектом нашего рассмотре¬
ния, заставляют нас по-новому взглянуть на последующие дости¬
жения: непрерывность научной мысли открывается каждому, кто
обращает внимание на указанные нами произведения, полностью
затерявшиеся в обычном повествовании о преобладающем рикар-
дианстве (в этом повествовании Дж. С Милль фигурирует как
рикардианец), сенсационно разбитом вдребезги «революцией», про¬
изошедшей около 1870 г.
Последний автор, чье имя я собираюсь упомянуть, Торренс,27
не может быть охарактеризован как антирикардианец. Но его нельзя
26 Поддержка с оговорками, оказанная Рамсеем Хлебным законам,
может оказываться также и на базе рикардианства. Вот почему я выделил
курсивом слово мотива.
27 Еще одна сильная, интересная и симпатичная личность! Полковник
Роберт Торренс (1780-1864)— профессиональный военный. Отслужив в ар¬
мии, он вышел в отставку после наполеоновских войн и сразу же стал гото¬
виться к карьере в области политики и финансов, стремясь получить извест¬
ность как экономист. Он известен главным образом своей защитой закона
Пиля. За исключением лорда Оверстона, он был единственным видным эко¬
номистом, поддержавшим этот закон. Подобно Скроупу, он написал множе¬
ство памфлетов и «писем* на злобу дня. Тот факт, что он достиг больших
высот в чистой теории, вызывает удивление. Значительными работами в
642
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
отнести и к числу рикардианцев. Профессор Селигмен доказывал
приоритет Торренса по отношению к Мальтусу и Уэсту в независи¬
мом открытии «рикардианской» теории ренты, а также его при¬
оритет по отношению к Рикардо в открытии принципа сравнитель¬
ных издержек. С одной стороны, этого достаточно, чтобы обеспе¬
чить ему место в истории анализа; с другой стороны, кажется, что
это позволяет включить его в рикардианскую группу. Однако его
достижения в области общей теории являются совершенно отчетливо
нерикардианскими или антирикардианскими. Правда, их трудно
оценить, так как Торренс отличался небрежностью в формулировках
и не был хорошим аналитиком, поэтому его зерна основательно
смешаны с мякиной. Он не принял центральной рикардианской
доктрины, выводом из которой является тезис о том, что прибыли
зависят исключительно от заработной платы. Но его доводы про¬
тив нее дают веские основания предполагать, что он не смог по¬
нять смысла этого тезиса Рикардо. Положение, выдвинутое им вза¬
мен данного тезиса, могло бы быть справедливо в том значении,
которое он ему придавал. Но оно недостаточно ясно. Торренсу тре¬
буется интерпретатор, способный сделать для него то, что сделали
для Рикардо его поклонники около 1890 г. Пока не найдется та¬
кого интерпретатора, который преуспел бы в осуществлении этой
задачи, преждевременно (что было однажды сделано) ставить его в
один ряд с Рикардо и Мальтусом как одного из «основателей клас¬
сической школы» (возможно, это была реакция на презрительную
трактовку его творчества в других случаях).
4. Франция
Чтобы увидеть французскую экономическую науку того пе¬
риода в истинном масштабе, следует учитывать два фактора. Преж¬
де всего, не следует забывать, что вплоть до 1848 г. парижская
сцена была до такой степени охвачена литературной и другой
деятельностью социалистических групп, что это не шло ни в
какое сравнение с аналогичным явлением в других странах. Не
столь заметной, но не менее важной в долгосрочном плане явля¬
лась также литературная и прочая деятельность католических
критиков экономического и политического либерализма («прин¬
ципа 1789 г.»); эта деятельность выходила за рамки критики и
этом плане являются следующие: An Essay on the External Corn Trade (1815),
An Essay on the Production of Wealth (1821), On Wages and Combinations
(1834). См. работу Селигмена и Холландера: Seligman, Hollander. Ricardo
and Torrens//Economic Journal. 1911. Sept.
Глава 4. Парад войск
643
была нацелена на проведение католической социальной рефор¬
мы. 1 Светские буржуазные публицисты ультралиберальных убеж¬
дений образовали третью группу. Все это представляет невероят¬
но интересный материал для социологии политических и обще¬
ственных идей, но мало что дает для истории экономической
науки. В этот период была проделана отличная работа с факти¬
ческим метариалом. Список в высшей степени достойных трудов
увенчало великое произведение Jle Пле. В остальном упоминания
достойны только два первоклассных ученых (разумеется, кроме
Курно) — это Ж.-Б. Сэй и Сисмонди.
Жан-Батист Сэй (1767-1832) был одним из тех, кто подтвер¬
ждает две важные, хотя несколько парадоксальные истины: во-пер-
вых, иногда, чтобы правильно оценить человека и определить ему
правильное место, необходимо защитить его не только от врагов,
но также от друзей и даже от него самого; во-вторых, существует
фундаментальное различие между поверхностным изложением
материала и поверхностной мыслью.2 Действительно, в работах Сэя
читателя прежде всего поражает поверхностность. Его аргумента¬
ция представляет собой такой плавный, прозрачный поток, что
читатель вряд ли останавливается, чтобы подумать, и вряд ли по¬
дозревает, что под этой гладкой поверхностью могли бы скрывать¬
ся более глубокие вещи. Это принесло ему стремительный успех у
многих и стоило неодобрения меньшинства. Иногда он действи¬
тельно видел важные и глубоко запрятанные истины; но даже в
этом случае он раскрывал их в тривиально звучавших выражениях.
Он никогда не старался (как поступал даже Рикардо) так четко
выразить свои мысли, чтобы каждый воспринял их адекватно, чтобы
они устояли перед критикой и не устарели. Он также неизменно
плохо защищал свою позицию в полемике, отвечая на критику
лишь отрывочными замечаниями и не затрачивай! на это необхо¬
димого труда. Следовательно, историк должен за него восстанав¬
1 Пользуюсь случаем, чтобы упомянуть центральную фигуру этого ши¬
рокого движения — Альбана де Вильнёв-Баржемона (1784-1850), особенно его
работу Economie politique chretienne (1834). Крайне трудно отдать справедли¬
вость его работе. Те антиклерикальные либералы, которые оценивали его со¬
циальную философию исходя из того, нравится она им или нет, не испыты¬
вали затруднений, но наша задача не из легких. Прежде всего, нам нужно
понять глубину и социальную значимость его убеждений, мудрость многих
его практических рекомендаций, научную ценность многих аспектов его соци¬
ологии и в то же время недостатки его техники экономического анализа,
которая, в сущности, была в зачаточном состоянии. Эти недостатки не долж¬
ны ни в малейшей степени уменьшить наше уважение к этому человеку и к
его философской мысли, но они имеют отношение к теме нашей книги.
2 Позвольте мне пояснить это на примере: никто не назовет манеру изло¬
жения Гегеля поверхностной, но некоторые могут (ошибочно) подумать, что его
изысканное изображение глубины прикрывает мелкие места. Работы Ж.-Б. Сэя,
как будет показано в тексте, являют собой пример противоположного типа.
644
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ливать авторскую аргументацию, но при этом часто не принимать
во внимание неудачные выражения или даже отбрасывать некото¬
рые явные глупости в его рассуждениях, которые могли объяс¬
няться только небрежностью. Каждый понимает, что то же самое
необходимо делать для Рикардо и Маркса; однако шероховатость
поверхности их произведений побуждает копать глубже. Но мало
кто из экономистов был способен и, главное, стремился оказать
эту услугу Сэю.
Таким образом, его заслуги никогда не получали должной
оценки. Огромная популярность его «Трактата» как учебника (са¬
мый грандиозный успех он имел в Соединенных Штатах) только
подтвердила правильность диагноза современных и более поздних
критиков, согласно которому он был не более чем популяризато¬
ром А. Смита. Действительно, книга получила столь широкое при¬
знание именно потому, что, казалось, избавляла нетерпеливого или
плохо подготовленного читателя от необходимости пробираться
сквозь чащу «Богатства народов». Таковым в основном было мне¬
ние рикардианцев, относившихся к Сэю с некоторым уважением
по причине восприятия ими его закона рынков,3 но в остальном
принижавших его как автора (см. комментарии МакКуллоха к
работам Сэя в Literature of Political Economy), способного поднять¬
ся до мудрости А. Смита, но не сумевшего возвыситься до Рикар¬
до. Для Маркса он был просто «пошлым Сэем» (der fade Say). Для
более поздних критиков он был одним из выразителей экономи¬
ческого либерализма, уже по одной только этой причине достой¬
ным пренебрежения. Он не был забыт в теории циклов, но и там
его закон был признан или ошибкой, или бесполезной тавтологи¬
ей. В наше время он испытал нечто вроде ренессанса. Закон рын¬
ков Сэя был провозглашен (ошибочно, как мы увидим) основой
всей структуры классической экономической науки в кейнсиан¬
ском значении слова (см. выше, глава 1, § 1). Это придало ему
пагубное для него, но все-таки значение.
Однако обманчивая поверхностность ввела в заблуждение и
сторонников Сэя. Даже для тех французских историков, кто был
готов защитить его память, он был главным образом популяриза¬
тором — а один из них даже назвал его «вульгаризатором» — уче¬
ния А. Смита. Правда, к этой заслуге они добавили и другие, ко¬
торые мы, забежав вперед, можем упомянуть. Сэй заключил во¬
просы, обсуждаемые в экономической науке, в схему «производство,
распределение и потребление»; созданием своей методологии эко¬
номическая наука до некоторой степени обязана ему; он указал
направление разработки теории ценности на базе полезности; он
помог установить триаду факторов: земля, труд, капитал; он под¬
3 Даже в том, что касается этого закона, они до некоторой степени
отстаивали свой собственный приоритет (от имени Джеймса Милля), хотя
приоритет, вне всякого сомнения, принадлежит Сэю.
Глава 4. Парад войск
645
черкнул значение фигуры предпринимателя, используя термин,
встречающийся у Кантильона. И, конечно, он был автором закона
рынков. Все это, по общему мнению, составляет лишь скромную
заслугу, так как некоторые из его достижений сами по себе име¬
ют небольшое значение или даже сомнительную ценность. Мы их
все прокомментируем в свое время. В настоящее время нас зани¬
мает основная ошибка, искажающая оценку роли Сэя в истории
экономической науки, а именно обычная интерпретация его отно¬
шения к учению А. Смита.
Работа Сэя выросла на основе чисто французских источников,
если считать Кантильона французским экономистом. Он осущест¬
влял традицию Кантильона—Тюрго, и именно из нее могли раз¬
виться (что в действительности и произошло) все основные черты
его анализа, включая, между прочим, его схему систематизации и
его категорию предпринимателя.4 Наиболее важной из этих черт и
действительно великим вкладом в экономический анализ является,
несмотря на туманность и несовершенство формулировки,5 его кон¬
цепция экономического равновесия; творчество Сэя — самое важное
звено в цепи, ведущей от Кантильона и Тюрго к Вальрасу.
Для нас имеют значение только два факта биографии Сэя. За ис¬
ключением некоторых незначительных случаев во время Французской
революции, он был первым во Франции университетским преподавате¬
лем экономики, сначала в Национальной консерватории искусств и ре¬
месел (1819 г.), а затем в Коллеж де Франс (1830 г.). В течение значи¬
тельного периода своей жизни он занимался бизнесом и имел, таким
образом, возможность получать из первых рук знания, которые он затем
использовал в своих работах. Интеллектуалы, знакомые с деловым ми¬
ром только по газетам, имеют обыкновение гордиться своей неангажи¬
рованностью, однако совершенно очевидно, что существует другая сто¬
рона вопроса. Наиболее важными для нас публикациями Сэя являются
его «Трактат политической экономии» (Traite d’economie politique. 1803;
перевод Принсепа сделан в 1821 г. по 4-му изданию, которым опасно
пользоваться, не обращаясь одновременно к 1-му, поскольку Сэй имел
обыкновение забывать, что он в действительности имел в виду) и его
письма. Его «Полный курс практической политической экономии» (Cours
complet d’economie politique pratique. 1828-1829) не много добавляет к
перечисленному. Его произведения (Oeuvres) входят в IX-XII тома се¬
рии Гийомена Collection des principaux economistes (1840-1848). «Трак-
4 Хотя я призываю отдать ему справедливость, я должен подчерк¬
нуть, что это до некоторой степени уменьшает его право претендовать на
оригинальность. Традиция Кантильона во Франции никогда не умирала.
5 Отчасти несовершенства, на которые здесь намекается, объясняются
тем, что задача является в основном математической, а Сэй не был подго¬
товлен к ее решению. Ввиду этого становится еще труднее отдать ему спра¬
ведливость и в других отношениях: его закон о рынках выражен в слиш¬
ком общих словах, которые можно трактовать по-разному.
646
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
тат...» Сэя не требует «руководства для читателя». Но я хочу вновь
предупредить, что ради получения пользы от прочтения этой работы
требуется затратить значительно больше труда, чем кажется.
Ж. К. JI. Симонд, называвший себя «де Сисмонди» (1773-1842),
был фермером и политиком-любителем (прекрасные возможности по¬
практиковаться в реализме); но прежде всего он мирской интеллектуал,
любивший жить вдали «от света», и историк. Я полагаю, что его глав¬
ной работой является «История итальянских республик средневековья»
(Histoire des republiques italiennes du moyen age. 1807-1818). В моем
распоряжении имеются лишь отрывочные сведения об этой 16-томной
работе, однако еще меньше я могу сказать в отношении его 31-томной
«История французов» (Histoire des Fran<;ais. 1821-1844). Из остальных
его исторических произведений, охватывающих также историю литера¬
туры, я знаю только Histoire de la Chute de Г empire romain... (1835),
научные недостатки которой частично компенсируются в глазах эконо¬
миста интересными социологическими картинами и анализом. Эконо¬
мическая теория Сисмонди в значительной мере более английская, чем
французская. Его «Торговое богатство» (Richesse commerciale. 1803) на
самом деле написано не совсем в смитовском духе, как считалось, даже
если не принимать во внимание несмитовские рекомендации во 2-м томе.
Здесь иногда проявляется настоящий Сисмонди — Сисмонди более позд¬
него времени. В целом, однако, традиционное мнение довольно близко
к истине. Репутация Сисмонди как экономиста основана на его «Новых
принципах политической экономии» (Nouveaux Principes d^conomie
politique... 1819).6 Но мы знаем, что основные фрагменты этой работы в
действительности были написаны к 1815 г. для статьи, предназначенной
Сисмонди для энциклопедии Брустера (Brewster. Edinburgh Ency¬
clopaedia), хотя эта статья была опубликована только после выхода в
свет Nouveaux Principes... К тому времени он уже владел всеми элемен¬
тами связываемой с его именем доктрины. Его позднейшие работы, та¬
кие как «Этюды о политической экономии» (Etudes sur l’economie poli¬
tique. 1837-1838), подчеркивали и развивали основные моменты (и пре¬
тензии автора), но не добавили ничего существенно нового.7
Работа Сисмонди сразу же получила критический отклик,
особенно со стороны рикардианцев. Когда события обернулись про¬
тив последних, слава Сисмонди стала расти и упрочиваться до тех
пор, пока вместе с социальными реформаторами и противниками
свободной конкуренции (laisser-faire) вообще он не был вознесен на
такой пьедестал, где по этикету полагалось получать знаки уваже- *
ния. Отчасти это объяснялось его общими взглядами, имеющими
6 2-е издание Nouveaux Principes... вышло в 1827 г. с незначительны¬
ми изменениями.
7 Избранные произведения Сисмонди вышли в Германии с введением
и комментариями профессора Амонна (1945-1949). См. также: AftalionA.
L’Oeuvre economique de Simonde de Sismondi. 1899; Grossman H. Simonde de
Sismondi et ses theories economiques. 1924.
Глава 4. Парад войск
647
мало отношения к аналитическим достижениям. Сисмонди заяв¬
лял, что истинным объектом экономической науки является чело¬
век, а не богатство. Он нападал на рикардианство как на чистую,
причем нереалистичную «хрематистику» .8 Он вновь защищал не¬
обходимость вмешательства государства в экономику. Он был пол¬
ностью на стороне рабочих. Каждый, выступающий с таких пози¬
ций, мог быть уверенным в одобрении одной стороны и во враж¬
дебной критике другой. Следует добавить, что он действительно
был одним из наиболее видных предшественников более поздней
So2ialpolitik и что некоторые из его рекомендаций, например пред¬
ложение заставить нанимателей гарантировать своим рабочим стра¬
ховку от безработицы, болезни и нужды в преклонном возрасте,
действительно оригинальны.9 В области экономического анализа
репутация Сисмонди основана главным образом на его аргумента¬
ции против закона Сэя и на его теории кризисов, вызываемых
недопотреблением (если его теорию действительно можно так оха¬
рактеризовать; см. ниже, глава 7, § 6). Но даже если бы некри¬
тическое признание, пришедшее к нему на этом основании (глав¬
ным образом со стороны экономистов, которые не были сильны в
экономической теории), было более оправданно, отмеченные фак¬
ты не выразили бы его истинного значения в истории анализа.
Отличительной чертой анализа Сисмонди является его связь
с динамической моделью экономики в современном значении это¬
го термина. С терминами «статика» и «динамика» мы уже встре¬
чались. Используем представившуюся возможность, чтобы сделать
первый шаг к более близкому знакомству с их значением. Начнем
со знаменитого утверждения Рикардо, содержащегося в письме к
Мальтусу:10 «Вы всегда имеете в виду непосредственные и вре¬
менные эффекты... [я] сосредоточиваю все свое внимание на пер¬
манентном состоянии вещей, которое из них вытекает». Высказы¬
вание не совсем верно, но, будучи справедливым, оно означало бы
следующее: допустим, перед нами экономический процесс, кото¬
рый идеально сбалансирован и идеально приспособлен к своим
8 Сисмонди никогда не упускал случая превознести А. Смита за счет
«новой школы» (рикардианцев). По его мнению, А. Смит пользовался по-
настоящему научным и «экспериментальным» методом (он имел в виду «эм¬
пирическим»), в то время как рикардианцев он осуждал как абстрактных
теоретиков, потерявших связь с действительностью. Следует заметить, что
его аргументы могут быть одинаково применены как против Рикардо, так и
против А. Смита.
9 Можно с полным правом утверждать, что им рассматривалась и
более скромная современная идея «гарантированной заработной платы».
Оригинальность предложений Сисмонди особенно проявилась в выдвину¬
той им идее о превращении общественных издержек на трудосберегающие
меры в производственные издержки работодателей.
10 Профессор Холландер цитирует это письмо в своем Введении к ра¬
боте Рикардо Notes on Malthus* Principles (1928. P. LXXXVIII).
6 Зак. 3169
648
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
параметрам; затем произвольно произведем некоторые изменения
в каком-либо элементе или элементах этого процесса, скажем в
некоторых ценах или производимых количествах; это нарушение
немедленно приведет к адаптациям, причем некоторые из них, в
свою очередь, приведут к дальнейшим нарушениям процесса; но в
итоге, когда все со временем выправится, возникнет новое иде¬
ально сбалансированное состояние экономического организма, в со¬
вершенстве приспособленное к своим параметрам.11 Очевидно, Ри¬
кардо придерживался мнения, что важно исследовать свойства этого
нового «нормального* состояния в сравнении со свойствами того
«нормального» состояния, с которого мы начали: новые «перма¬
нентные* доходы, цены и количества сравниваются со старыми
доходами, ценами и количествами. Для этой процедуры позднее
был введен термин «сравнительная статика» (см. ниже, часть IV,
глава 7, § 3). При этом, конечно, подразумевается, что последова¬
тельность промежуточных или «переходных» состояний, через ко¬
торые должна пройти система на пути к новому «нормальному*
состоянию, не влияет на последнее; иными словами, новое «нор¬
мальное* состояние зависит только от старого «нормального» со¬
стояния и от характера нарушения, но не от последовательности
переходных состояний; подразумевается также, что переходные
состояния относительно не важны, по крайней мере в том смысле,
что они не представляют каких-либо очень интересных проблем
для анализа.
Сисмонди так же некритично, как А. Смит и Рикардо, до¬
пускал, что подобное состояние нового равновесия (он использовал
термин «равновесие*) возникает со временем. Но он настаивал,
что дорога к нему может быть столь длинной и проходить через
такие препятствия (он говорил об «ужасных страданиях»), что прак¬
тически лишает аналитика возможности беспечно относиться к по¬
бочным явлениям. До сих пор все шло хорошо. Мальтус (неза¬
висимо от Сисмонди) приходил к тому же выводу. Но Сисмонди
предпринял следующий шаг, и эту заслугу он не должен делить
с Мальтусом или кем-либо еще, за исключением, возможно, Кенэ.
Он понял, что наиболее важная из всех причин того, что переход¬
ные явления составляют суть экономического процесса, а следова¬
тельно, имеют отношение не только к практическим проблемам,
но и к фундаментальной теории, заключается в связи экономиче¬
ского процесса с цепью определенных последовательностей, кото¬
рые исключают одни формы адаптации и навязывают другие. Это
легче представить на примере. Если бы денежный доход, генери¬
рованный данным процессом производства, всегда тратился на про¬
11 Это ни в коем случае не происходит всегда именно так, но если и
происходит, то требует доказательств, поднимающих большое количество
щекотливых вопросов. В данный момент мы пренебрегаем этим, как пре¬
небрег и сам Рикардо.
Глава 4. Парад войск
649
дукцию того же самого процесса производства, то у нас была бы
причина полагать,12 что общественная «покупательная способность*
и производство товаров и услуг, если отвлечься от личных оши¬
бок, всегда соответствуют друг другу. Таким образом, по крайней
мере потенциально, товары и услуги всегда можно было бы прода¬
вать по ценам, покрывающим издержки. Но допустим, что эконо¬
мический процесс разрезан на периоды следующим образом: де¬
нежный доход любого периода t генерируется процессом произ¬
водства, продукция которого появляется на рынке в период £ + 1;
и этот же самый доход тратится в период t на выпуск продукции
периода £ - 1. В этом случае устраняется одна из причин, по кото¬
рой мы должны думать, что доход и выпуск продукции соответ¬
ствуют друг другу в вышеприведенном смысле: денежный доход
за период £ является результатом решений, принятых в период £,
в то время как выпуск продукции, предлагаемый в период £, явля¬
ется результатом решений, принятых в период £-1, т. e.t воз¬
можно, эти решения были приняты в других обстоятельствах; этот
факт может, очевидно, стать источником трудностей адаптации и
возникновения новых явлений. Пример чрезмерно упрощен и не¬
реалистичен в силу других причин, но его достаточно, чтобы по¬
казать, что экономический процесс — это система периодичностей
и лагов, и только в силу одного этого возникает целый океан про¬
блем, которые просто не существуют для рикардианской или дру¬
гих экономических теорий того же типа. Анализ, учитывающий
данный факт и делающий попытки рассмотрения этих проблем,
называется динамическим. Мы займемся им позднее (часть IV,
глава 7; часть V), а сейчас мы прервем наши рассуждения на эту
тему, так как пока нам достаточно определить отличительную черту
анализа Сисмонди.
Нельзя сказать, что кто-то из исследователей мог остаться в
неведении относительно фактов, на которые мы только что бросили
беглый взгляд. Начиная со времен меркантилистов можно соста¬
вить длинный список аналитических работ, содержащих бессистем¬
ные, рудиментарные элементы динамического анализа. В этот спи¬
сок можно было бы поместить даже Рикардо. Однако великой заслу¬
гой Сисмонди было систематическое и четкое использование схемы
периодов — он был первым, кто применил на практике специальный
метод динамики, который получил название анализа периодов. Бо¬
лее того, он ясно увидел всю важность этого метода, и в частности
искажения, несоответствия и препятствия, возникающие в резуль¬
тате того, что экономическая жизнь связана с последовательностями,
каждый элемент которых определяется прошлым и в свою очередь
определяет будущий. В то же время это была его единственная ве¬
12 Этого условия было бы недостаточно. Однако ради максимального
упрощения своей мысли я в данном случае не принимаю во внимание этот
факт.
650
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
ликая заслуга в области анализа. Он столь неловко обращался со
своим собственным инструментом, равно как и с другими своими
идеями, что нанес ущерб их эффективности. И другие аргументы,
выдвинутые им против рикардианской системы и в пользу предла¬
гаемой альтернативы, технически были столь ущербны, что рикар-
дианцам удавалось без труда разделаться с ними, даже не воспри¬
нимая их вполне серьезно. Таким образом, мы еще раз сталкиваем¬
ся с ситуацией, когда ученый вполне справедливо потерпел неудачу,
но на другом уровне обсуждения был тем не менее прав. Рикарди¬
анское суждение о Сисмонди во второй половине XIX в. разделяли
и нерикардианцы. Одобрение тех, кто ценил его пылкие социальные
симпатии, или простой факт, что он нашел несовершенство в капи¬
талистическом процессе, не компенсировали этого в том, что каса¬
лось экономической теории, так как для компетентного теоретика
такая похвала скорее подтверждала худшие опасения.13
На кафедре Коллеж де Франс14 Сэя сменил итальянец Рос¬
си, которого, в свою очередь, сменил Шевалье15, чье пребывание
13 Я отсылаю читателя к численным выкладкам Сисмонди на стр. 374-
384 первого тома Nouveaux Principes, служащим иллюстрацией его техни¬
ческой некомпетентности. Сисмонди верно заметил, что его анализ перио¬
дов значительно ослабил «классический» аргумент в защиту свободной кон¬
куренции. Затем он попытался показать с помощью численного примера,
как конкурентная борьба заводит в тупик, но его цифры свидетельствова¬
ли о прямо противоположном: они продемонстрировали механизм, с помо¬
щью которого обычно можно избежать неприятностей.
14 Коллеж де Франс (College de France) — это не колледж и не маги¬
стратура в американском смысле, хотя ближе к последней, чем к первому.
Назначение на кафедру означает скорее признание ведущего положения на¬
значаемого лица, чем возможность поощрять и направлять исследователь¬
скую работу. Лекции адресовались широкой публике, и иногда их посеща¬
ют (посещали) люди «из общества*.
16 Мишель Шевалье (1806-1870), несомненно, был одним из наиболее
значительных экономистов того периода; он известен как участник торгово¬
го договора Кобдена—Шевалье между Англией и Францией в 1860 г., за ко¬
торым последовали договоры о почти свободной торговле между Францией и
многими другими странами. Ему довелось много служить, но он никогда не
был прислужником французского правительства, а его разнообразная дея¬
тельность легла в основу внушительного количества ценных работ и иногда
до странности неудачных предсказаний, например что упадет цена на золото
(в 1859 г.!) и что до окончания столетия будет достигнута свобода торговли
во всемирном масштабе. Типичными примерами его эмпирических произве¬
дений могут послужить Lettres sur l'Amerique du Nord (1836) и Interfts
materiels en France (1836) — образцовые произведения этого жанра. Как и
следовало ожидать, ввиду нехватки времени такой человек не смог внести
свой вклад в повышение эффективности аппарата экономического анализа,
и в истории экономического анализа его нужно упомянуть, главным обра¬
зом чтобы объяснить, почему этот аппарат был столь незначительно усовер¬
шенствован в течение ряда десятилетий. Это произошло не в силу неспособ¬
ности экономистов. Например, Шевалье, вне всякого сомнения, был очень
умным человеком, и его работы в области анализа фактов — там, где такое
Глава 4. Парад войск
651
в этой должности продлилось до 1879 г., а на смену Шевалье
пришел его зять Поль Jlepya-Больё, деятельность которого прак¬
тически охватывает весь следующий период. Эту преемственность
в преподавательской работе следует отметить, так как она явля¬
лась также преемственностью в отношении духа науки и доктри¬
ны. Истинным продолжателем дела Сэя где-то в поднебесье был
Вальрас. Но на менее высоком уровне и в том, что касается
«прикладной политической экономии», отношения к экономиче¬
ской политике, систематизации, а также нижних уровней эконо¬
мической теории, эти ученые (Росси в меньшей степени, чем двое
других) могут рассматриваться как преемники Сэя и как ядро
школы, которая, если считать датой ее создания 1803 г. — год
публикации «Трактата» Сэя, может гордиться своей почти сто¬
летней историей. Мы рассмотрим ее в следующей части. В на¬
стоящее время, упоминая об этом самом по себе интересном фак¬
те, мы ограничимся следующими комментариями. Во-первых, в
рамках несоциалистической политической экономии эта группа
не встретилась с серьезной оппозицией до следующего периода.
В течение рассматриваемого периода и несколько выходя за его
пределы она управляла самодержавно, контролируя, в частности,
профессиональные журналы и институты, а также Общество по¬
литической экономии, которое было основано, как и Journal des
£conomistes, в 1842 г. Во-вторых, школа и все ее приверженцы
(отчасти, как указывалось выше, из-за наличия до 1848 г. силь¬
ной социалистической угрозы буржуазному обществу) были в боль¬
шой степени сторонниками либерализма в духе laissez-faire и ан¬
тиэтатистами.16 Этим, естественно, объясняется враждебность со¬
временных критиков, в том числе и по отношению к самому
Сэю, но было бы излишне указывать, что их уничижительные
суждения неисторичны. В-третьих, многие члены школы облада¬
ли чудесным характером, высоким интеллектом и огромным опы¬
том в практических делах. Однако, в-четвертых, отчасти вслед¬
ствие практической направленности их ума и слишком большой
сравнение допустимо, — многие из нас поставили бы выше работ простого
аналитика. Но вся энергия многих способных людей, занимавшихся эконо¬
мической наукой, поглощалась непосредственными практическими пробле¬
мами, т. е. вкладывалась в процесс производства, который по эффективно¬
сти можно сравнить с первобытной охотой. Об этом свидетельствует и систе¬
матизированный труд Шевалье (Cours d’economie politique. 1-st ed. 1842-1844;
том, посвященный деньгам, — La Monnaie — был дополнительно выпущен
в 1850 г.), обобщивший его неизменно поверхностные лекции в Коллеж де
Франс. Тем не менее в рамках данного типа работ книга Шевалье скорее
заслуживает восхищения, чем пренебрежительного отношения.
16 Некоторые члены этой школы, включая Шевалье, в юности испы¬
тали на себе чары сенсимонизма.
652
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
сосредоточенности на вопросах экономической политики им не
хватало интереса к чисто научным вопросам, и в результате они
оказались почти полностью бесплодными в том, что касается до¬
стижений в области анализа. Само существование группы пока¬
жется современному радикалу препятствием на пути «прогресса».
То же самое кажется и нам, но с совершенно другой точки зре¬
ния и в другом смысле.
Но для полноты картины следует упомянуть еще несколько
имен. Во-первых, я упомяну два наиболее выдающихся имени из
всей группы, чтобы проиллюстрировать как можно полней достоин¬
ства школы, хотя эти же имена служат также иллюстрацией ее
слабостей. Это Дюнуайе (1786-1863) и Курсель-Сенёй.17 Затем мы
отметим достойных авторов Ж.-А. Бланки и Жозефа Гарнье.18 Их
17 Оба достойны восхищения. Они всегда бескомпромиссно выступали
за то, что считали правильным курсом для своей страны! Но несмотря на
подлинный блеск в сочетании со здравым смыслом, который мы находим в
работе Шарля Дюнуайе (Dunoyer Charles. De la Libert^ du travial. 1845), мы
не можем квалифицировать ее как научное достижение. Социалисты согла¬
сятся с нами на том основании, что каждая его фраза была идеологически
обусловлена и служила какой-либо «апологетической» цели. Но наше су¬
ждение мотивировано не этим. В противном случае мы должны были бы ис¬
ключить из рассмотрения практически все социалистические произведения,
поскольку они не в меньшей степени идеологически обусловлены. Книга ничего
не добавляет ни к нашему знанию, ни к нашему контролю над фактами.
Иное дело — поистине образцовые в своем роде труды Ж. Г. Курсель-Сенёя
(1813-1892). Упомянем только несколько литературных произведений этого
весьма занятого человека: Traite theorique et pratique d’economie politique
(1858); Traite... des enteprises industrielles, commerciales et agricoles (1855);
Traite... des operations de banque (1853). Даже если не придавать большого
значения его рудиментарным диаграммам или некоторым неудачным терми¬
нологическим нововведениям (теория— «плутология»; прикладная полит¬
экономия — «эргономия»), в его работах есть то ясное понимание экономи¬
ческих проблем, которое дается опытом, полученным из первых рук, и ко¬
торого не хватает современной литературе. И в то же время я не нахожу
возможным что-либо добавить к сказанному. Его работа наглядно подтвер¬
ждает нашу старую истину, что одно дело быть хорошим экономистом и
совсем другое — быть теоретиком.
18 Ж.-А. Бланки (1798-1854), брат революционера «заговорщического»
толка Л. О. Бланки, также был преемником Сэя на преподавательском по¬
прище — в Национальной консерватории искусств и ремесел. Он известен
главным образом как автор книги Historie de Гёсопоппе politique en Europe
(1837); это интересный сборник, получивший международное признание по
причине своей неоспоримой полезности. Значительно важнее была его рабо¬
та Resume de l’histoire du commerce et de Findustrie (1826), весьма рассуди¬
тельное и очень хорошо сделанное, на мой взгляд, резюме (принимая во
внимание дату его написания и источники, на основе которых оно было
написано), а также его исследования в области экономики труда. Жозеф
Гарнье (1813-1881; не следует путать его с графом Жерменом Гарнье, изве¬
стным главным образом как переводчик «Богатства народов» в 1802 г., а
позднее как физиократ, на работах которого нам не стоит задерживаться
дольше) был учеником и близким сподвижником Бланки, а также неутоми-
Глава 4. Парад войск
653
работы пользовались успехом при жизни авторов, и позднее обоих,
особенно Гарнье, цитировали долгое время. Мы не можем совсем
обойти молчанием третьего автора— Дестюта де Траси,19 которого
также очень часто цитировали, хотя в основном его современники.
мым преподавателем, университетским администратором и писателем. Его
широко признанная работа Elements de l’economie politique (1845; с 1860 г.
она имеет название Traite, добавим сюда его работу Elements des finances
(1858), которая также выросла в трактат— Traits) интересна главным обра¬
зом как образец французской политической экономии до Милля; Elements
de statistique вызывает интерес такого же рода. Большее значение имеет
французское издание труда Мальтуса Essay on population (1845) с предисло¬
вием Гарнье. Его нужно было упомянуть, поскольку считалось, и, судя по
количеству цитат из его работ, не без основания, что он пользовался миро¬
вой известностью. Возможно, уместно вспомнить и имя Шарля Ганиля
(Ganilh) (1758-1836); его также продолжали цитировать в теоретической ли¬
тературе, в случае если авторы независимо от того, что они собирались ска¬
зать в своей работе, предпосылали ей полный обзор предшествовавших сочи¬
нений, посвященных данной теме. Его Systemes d’economie politique (1809) —
ранняя история экономической мысли — заслуживает упоминания по при¬
чине даты ее написания, а также потому, что автор не последовал некрити¬
чески за преобладающим фритредерским течением Смита—Сэя. Благодаря
«реалистичности» и достоинствам «фактического материала* его ТЫопе de
l’economie politique... (1815) нельзя считать совершенно незначительной.
19 A. JI. К. Дестют, граф де Траси (1754-1836) был довольно важной
фигурой в интеллектуальном мире наполеоновской империи (равно как в
течение некоторого времени до и после этого времени); природа наградила
его даром мыслителя, но не одарила самобытностью. Он сформировался в
мире XVIII в. и являл собой пример типичной для того времени ментально¬
сти, а его собственная мысль может служить не менее интересным примером
до некоторой степени успешной адаптации к изменившимся условиям. Что
касается философской мысли, то он придерживался традиции Кондильяка;
в политическом плане, несмотря на большое количество критических заме¬
чаний, он был одним из последователей Монтескьё. Его широко задуманный
труд Elements d’ideologie начал выходить с 1801 г. Из всех переводов, по-
моему, лучшим является System of Moral Philosophy, сделанный в Шотлан¬
дии. Traite de la volonte был одним из отдельных выпусков этого труда.
Другим выпуском, который так и остался фрагментом, был трактат по по¬
литической экономии, опубликованный в 1823 г. под заглавием Traite de
Teconomie politique. Отдавая дань уважения обширному целому, часть кото¬
рого составлял данный трактат — его автор также входил в группу Сэя, —
я должен признаться, что не могу найти в нем ничего, что стоило бы выде¬
лить, за исключением одной черты: Дестюта де Траси нельзя назвать незна¬
чительным философом. Он ценил логическую строгость и настаивал на чет¬
кой концептуализации. Одно из его определений — о том, что производство
означает изменение формы или места, — к которому Рамсей добавил время,
было взято на вооружение некоторыми английскими экономистами. Но, под¬
черкивая так называемый физический аспект производства, это определение
затемняет экономический аспект. Де Траси настаивал на том, что измерять
ценность необходимо в единицах ценности, поскольку суть измерения состо¬
ит в сравнении измеряемой вещи с заданным количеством той же вещи,
взятым за единицу (например, длина измеряется в метрах). Рикардо одоб¬
рял это утверждение, но оно ошибочно. Можно привести другие примеры,
подтверждающие бесплодность усилий де Траси найти логические основа¬
ния, способные дать полезные результаты.
654
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
При случае мы упомянем и других, но нам больше не представится
возможности упомянуть Канара и Бастиа, потому сделаем это здесь.
Произведение Канара (Canard N. F. Principes d’^conomie poli¬
tique. 1801) — любопытное возрождение работы Кантильона (Сап-
tillon. Trois rentes) — иногда приводится в списке ранних вкладов
в математическую экономию (по причине использования там не¬
скольких ничего не значащих алгебраических формул), иначе оно
было бы заслуженно забыто и избежало бы приключившегося с
ним несчастья, которое заключалось в том, что оно было «увенча¬
но* той же самой Французской академией, которая позднее не удо¬
стоила признания Курно и Вальраса. А те из «Олимпийцев», кто
особенно болезненно воспринимал это небрежение из-за почестей,
возданных Канару, мстили ему, выказывая уничтожающее пре¬
зрение, даровавшее ему незавидное бессмертие: в истории науч¬
ных сообществ Канару навсегда обеспечено место. Однако его кни¬
га далеко не худшая из когда-либо написанных. Она оказала неко¬
торое влияние на Сисмонди.
Фредерик Бастиа (1801-1850) получил незаслуженную изве¬
стность благодаря безжалостным критикам. Его можно уподобить
купальщику, который наслаждается купанием на мелководье, но
затем заходит слишком глубоко и тонет. Опытный фритредер и
энтузиаст laissez-faire, он обрел имя благодаря блестяще написан¬
ной статье De l’influence des tarifs frangais et anglais sur Tavenire
des deux peuples (Journal des economistes. 1844), лившей воду на
мельницу небольшой парижской группы фритредеров, пытавших¬
ся продублировать агитацию Кобдена в Англии. За этим последо¬
вала серия «Экономических софизмов» (Sophismes economiques),
остроумие которых (прошение производителей свечей и связанных
с ними отраслей защитить их от нечестной конкуренции солнца и
тому подобные вещи), весело игравшее на поверхности фритредер-
ской аргументации, восхищало с тех пор многих. Бастиа руково¬
дил французской фритредерской ассоциацией, развивая небыва¬
лую деятельность, и направил свою легкую артиллерию против
своих соотечественников-социалистов. До определенного момента
его деятельность не представляет для нас интереса. Имя Бастиа,
вызывавшее восхищение у сочувствующих его идеям и осыпанное
оскорблениями оппонентов, могло бы дойти до потомства как имя
самого блестящего журналиста-экономиста в истории. Но в после¬
дние два года своей жизни (стремительная карьера Бастиа охваты¬
вает только 1844-1850 гг.) он принялся за работу другого рода,
первый том которой — «Экономические гармонии» (Harmonies
ёсопопг^иеэ) — был опубликован в 1850 г. Призываю читателя
понять, что вера Бастиа в безусловную свободную конкуренцию
(его знаменитый «оптимизм») или любой другой аспект его соци¬
альной философии не имеет никакого отношения к неблагоприят¬
ной оценке, которая, как мне кажется, здесь напрашивается, хотя
Глава 4. Парад войск
655
именно этой верой мотивирована большая часть критики в его ад¬
рес. Лично я даже думаю, что исключительный упор Бастиа на
гармонии классовых интересов скорее менее глуп, чем исключи¬
тельное подчеркивание антагонизма классовых интересов. Нельзя
также утверждать, что в его книге совсем нет хороших идей. Тем
не менее недостаток способности к аргументации или, во всяком
случае, способности обращаться с аналитическим аппаратом эко¬
номической науки лишает труд Бастиа права на наше обсужде¬
ние. Я не утверждаю, что Бастиа был плохим теоретиком. Я
утверждаю, что он не был теоретиком. Этот факт не умаляет дру¬
гих достоинств автора. Я ничего не сказал об обвинении его в пла¬
гиате по отношению к Кэри, о чем говорил сам Кэри, а затем
упоминали Феррара и Дюринг. Поскольку я не вижу научных до¬
стоинств в «Экономических гармониях», этот вопрос в любом слу¬
чае не представляет для нас интереса. Читатели, которых привле¬
чет эта книга, могут обратиться к ее взвешенной и квалифициро¬
ванной трактовке, осуществленной профессором Э. Тейяком и
опубликованной в Pioneers of American Economic Thought (перевод
на английский язык сделан профессором Э. А. Джонсоном в 1936 г.).
Ему удалось достаточно убедительно установить, что многое, ка¬
завшееся на первый взгляд несомненным плагиатом, объясняется
тем, что Бастиа и Кэри пользовались одними и теми же француз¬
скими источниками. Второе издание Полного собрания сочинений
Бастиа (Bastia. Oeuvres completes) с биографией автора было опуб¬
ликовано в 1862-1864 гг.
Что касается остального, то мы должны удовольствоваться
упоминанием одного из лучших, как я полагаю, учебников «клас¬
сической экономической теории» — «Краткого курса» Шербюлье
(Cherbuliez. Precis).20
5. Германия
Что касается Германии, мы прежде всего видим старую «ка-
мералистскую» традицию, т. е. традицию немецких консультан-
тов-администраторов, которая частично модифицировалась под
влиянием А. Смита. «Богатство народов» было переведено на не¬
20 А. Е. Шербюлье (1797-1869), швейцарский ученый, юрист по образо¬
ванию и в течение некоторого периода по роду деятельности, позднее став¬
ший политиком и преподавателем политической экономии, был прежде все¬
го политологом, а не экономистом. Ему было за сорок, когда он всерьез
обратился к экономике, и он так и не создал ничего оригинального. Но он
был мастером изложения материала, и его Precis de la science economique...
(1862) следует отметить как одно из достижений учебной литературы того
периода. Его успех был значителен, но он заслуживал большего.
656
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
мецкий сразу же после его публикации (1776-1778 гг.), но, не¬
смотря на это, понадобилось какое-то время, чтобы проявилось
его влияние. Проповедникам Staatswissenschaft эта книга внача¬
ле не очень понравилась и, как уже было сказано, Principles
Стюарта некоторые были склонны ставить выше. Полная пере¬
мена настроений произошла около 1800 г., когда сначала немно¬
гие, а вскоре и большинство превратились в восторженных по¬
следователей Смита. Такое поведение было для немецких эконо¬
мистов более естественным, чем первоначальное сопротивление,
поскольку, как упоминалось, их собственные идеи развивались в
аналогичном направлении уже в течение многих лет.
Труды Хуфеланда, фон Якоба, Крауса и фон Зодена дают доста¬
точно примеров смитианского камерализма: Gottlieb Hufeland (1760-
1817; Neue Grundlegung derStaatswirthschaftskunst... 1807-1813; довольно
интересен 2-й том, посвященный теме денег); L. Н. von Jakob (1759-
1827; Grunds&tze der National-Okonomie. 1805; позднее вышло дополненное
и исправленное издание); С. J. Kraus (1753-1807; Staatswirthschaft. 1808-
1811); F. J. H. von Soden (1754-1831; Die Nationalttkonomie. 1805-1824).
Якоб и Краус были также философами-кантианцами. Все четверо при¬
надлежали к смитианцам в том смысле, что почти все их идеи и рабо¬
ты в области экономики питались из источников и вращались вокруг
тем «Богатства народов». Краус, влиятельный преподаватель, привив¬
ший свои взгляды многим будущим государственным деятелям,1 при¬
нял это произведение с некритическим энтузиазмом: он говорил о нем
как о единственной «истинной, великой, благородной и благодетельной
системе» и был одним из тех, кто сравнивал его по значимости с Но¬
вым Заветом. Несмотря на приверженность идеям Смита, Хуфеланд и
Якоб не заходили все же так далеко; фон Зоден был еще более незави¬
сим в своем творчестве. Хотя его критика А. Смита не нашла отклика,
он иногда шел своим путем. В частности, он выразил в общих чертах
идею, позднее развитую Листом и состоящую в том, что истинной це¬
лью внешнеторговой или любой другой политики является не столько
непосредственное повышение благосостояния, сколько развитие произ¬
водительных ресурсов нации; эта «меркантилистская» точка зрения
имеет важное значение не только для рекомендаций, но и для анализа.
Все четверо были людьми незаурядными, и я готов защищать свой вы¬
бор, но читатель должен понимать, что можно было бы с таким же успе¬
хом выбрать несколько других имен.
1 Некоторые из этих государственных деятелей принимали участие в за¬
конодательных реформах Штайна—Гарденберга. Существует небезынтересная
связь между «Богатством народов» и прусским реформатором фон Якобом, пре¬
подававшим в Харьковском университете и в Университете Галле и выступав¬
шим в роли консультанта государственных комиссий в С.-Петербурге. Фон Якоб
сыграл немалую роль в распространении доктрины Смита в России.
Глава 4. Парад войск
657
Следует добавить еще два имени, обычно не включаемые в список
немецких экономистов. Граф Г. Ф. Бюкуа Лонгваль (1781-1851) — лич¬
ность весьма интересная: очень богатый австрийский аристократ с чрез¬
вычайно радикальными взглядами (в пожилом возрасте он принял уча¬
стие в революции 1848 г.), одаренный дилетант во многих областях и
более чем дилетант по меньшей мере в двух областях (теоретической
механике и экономике). Он написал Theorie der Nationalwirthschaft...
(1815; дополнения вышли в 1816-1819 гг.) и трактат о деньгах и де¬
нежной политике ...Ein auf echten Nationalcredit fundiertes Geld... (1819).
Обе работы в своей основе подражают Смиту, но содержат несколько
интересных и оригинальных утверждений, в том числе тезис о регули¬
руемом количестве бумажных денег. Я полагаю, что и сам автор, и его
работы забыты незаслуженно.
Другому ученому, чье имя стоит добавить к нашему списку,
повезло больше — его работы обсуждались в Англии и Франции
при жизни автора, и он сохранил место в истории экономического
анализа. Это Г. Ф. фон Шторх (1766-1835), который, будучи нем¬
цем по крови и образованию, обычно рассматривается как рус¬
ский ученый, поскольку сделал карьеру в России. Прежде всего
следует упомянуть его исторические и статистические исследо¬
вания о России, особенно «Историко-статистическую картину Рос¬
сийской империи в конце XVIII столетия. 1797-1803» (Historisch-
statistisches Gemalde des Russischen Reiches am Ende des achtzehn-
ten Jahrhunderts. 1797-1803). Я «пробежал» 9 томов, но я не
компетентен судить, насколько Шторху удалось исчерпать возмож¬
ности, предлагаемые данными материалами. Что касается его си¬
стематизирующего труда (Cours d’^conomie politique... 1815) и его
экскурса в анализ дохода (Considerations sur la nature du revenu
national. 1824), то следует указать, что эмпирический уклон пер¬
вой работы и содержащиеся в ней этические банальности не могут
служить достаточным основанием для причисления его (как члена
или предшественника) к более поздней историко-этической шко¬
ле, как это обычно делают историки мысли. От был не более «эм¬
пиричен», чем Смит, а отделять его от английских современников
по методологии исследования — значит размывать контурные ли¬
нии: эмпирическая работа Сениора заключена в отчетах королев¬
ских комиссий, а не в его Political Economy, но это не повод гово¬
рить о непримиримых методологических противоречиях между
различными его работами. Если Шторх сомневался в возможно¬
сти сформулировать универсальные законы экономических явле¬
ний, то только в том смысле, в каком его горячо одобрили бы
Сениор и Дж. С. Милль, а именно в том, что конкретные экономи¬
ческие явления, являясь историческими данностями, не подчиня¬
ются простым и универсальным правилам. В остальном его ана¬
лиз можно лучше всего охарактеризовать термином «критическое
смитианство». Основы и концептуальный аппарат Шторха по сути
658
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
смитовские, но он не соглашался ни со Смитом, ни с Сэем по неко¬
торым важным пунктам, особенно в анализе дохода. Шторх имеет
некоторое право быть включенным в один список с Лодердейлом,
Мальтусом и Сисмонди как предшественник кейнсианства и анало¬
гичных тенденций, которые время от времени заявляли о себе впо¬
следствии. Однако если я верно понял его аргументацию в работе
Considerations, то могу сказать, что интересного в ней не много: по¬
добно всем другим авторам этого направления, он пренебрегал ре¬
гулирующими механизмами капиталистического процесса в той же
степени, в какой другие их переоценивали. Но мы к этому еще
вернемся. В настоящий момент я хочу добиться, чтобы читатель
запомнил этого автора, поскольку он является значительной фигу¬
рой, несмотря на то что не достиг высокого ранга как теоретик.
Смитианство, все более заквашенное на небольшой дозе (ча¬
сто непонятой) рикардианства и освобожденное от части старых
идей из области административной премудрости XVIII в., — та¬
кова формула, характеризующая общее течение экономической
науки Германии до конца рассматриваемого периода и даже в
течение некоторого времени после него. В работе Рау2 этот мате¬
риал изложен в форме учебника, оказавшегося удовлетворитель¬
ным на несколько десятилетий. Два ученых замечательного та¬
ланта и силы, создали свои произведения, отталкиваясь от этого
уровня и значительно превзойдя его. Это Германн и Мангольдт.
Из уважения к старым традициям немецких историков экономи¬
ческой науки я добавлю Бернарди.
Учитывая, что Тюнен и Маркс шли своим путем и выпада¬
ли из общего течения, мы можем прийти к выводу, что значение
Ф. Б. В. фон Германна (1795-1868) преувеличено, поскольку он
выделялся ввиду отсутствия конкуренции. В этом есть доля прав¬
ды. Тем не менее его работа Staatswirthschaftliche Untersuchungen
(1832; доп. изд. — 1870; переизд. — 1924), хотя и не вошла в
историю науки, вполне заслуживает похвал, высказанных в ее ад-
2 К. X. Рау (1792-1870), профессор сначала в Эрлангене, а затем в Гей¬
дельберге, был человеком трезвого ума, эрудированным и посредственным. Но
если для написания учебника, пользующегося популярностью, требуются еще
какие-то качества, то он, очевидно, ими обладал. О чрезвычайном успехе его
Lehvbuch der politischen Okonomie (1826-1837; т. 1 — теория [«законы»]; т. 2 —
прикладная экономика или экономическая политика, или Polizeiwissenschaft;
т. 3 (самый лучший) — государственные финансы) свидетельствует не только
множество переизданий, но и — в значительной мере — тот факт, что Адольф
Вагнер счел нужным переделать этот учебник вместо того, чтобы заменить его
совершенно новым. Как преподаватель Рау достоин высокого места в истории
экономической науки, хотя не многое может быть сказано в пользу его кни¬
ги, за исключением того, что он очень тщательно отсортировал богатый фак¬
тический материал, и это был именно такой материал, который мог усвоить
будущий юрист или государственный деятель.
Глава 4. Парад войск
659
рес многими, даже А. Маршаллом. Здравый смысл Германна поз¬
волил ему сэкономить энергию, которую другие авторы растра¬
тили на сомнения относительно «абстрактных методов» и тому
подобных вещей, а его острый и уравновешенный ум без колебаний
играл с основами экономической теории. Учитывая дату написа¬
ния книги, можно утверждать, что его метод был так же прост,
как и хорош: он начал со «спроса и предложения» и приступил к
исследованию стоящих за ними факторов. Четкая концептуа¬
лизация довершила остальное, и работа пользовалась значительным
успехом; не все поняли, однако, что книга Германна далеко шаг¬
нула за пределы учения Рикардо. Этого достаточно, чтобы охарак¬
теризовать его заслуги как теоретика. Но этого недостаточно, что¬
бы отдать справедливость его эмпирической работе (статистической
и другой), а также самому Германну как политику, государствен¬
ному деятелю и преподавателю, оставившему след в годы нацио¬
нального формирования Германии.
Ханс фон Мангольдт (1824-1868) известен значительно мень¬
ше. И все же этот государственный служащий и профессор Гёт¬
тингенского и Фрайбургского университетов относился к числу
наиболее значительных фигур того столетия в нашей области. Кро¬
ме исторического труда, посвященного промышленности Саксо¬
нии, ему принадлежат еще две работы, являющиеся значитель¬
ным вкладом в науку: Die Lehre vom Unternehmergewinn (1855;
это, по существу, теория предпринимательской прибыли, осно¬
ванная на ренте от предпринимательских способностей) и Grundriss
der Volkswirtschaftslehre (1863; во 2-м издании, вышедшем по¬
смертно в 1871 г., изъят наиболее оригинальный элемент кни¬
ги — геометрический аппарат, который Мангольдт изобрел для
теории международных цен; однако Эджуорт вновь привлек к нему
внимание).
Теодор фон Бернарди (1802-1887) обязан своей репутацией
истории немецкой экономической науки Рошера. Привычку вно¬
сить его имя в список известных экономистов я назвал странной,
так как не вижу для этого никаких убедительных причин. При¬
веду здесь название его работы в переводе на английский язык:
Critical Essay on the Arguments that are being adduced for Large
and Small Properties in Land (1849). Бернарди, чрезвычайно умный
дилетант широкой культуры и богатого опыта, подверг изложен¬
ные в работе аргументы весьма здравому обсуждению. Но энтузи¬
азм Рошера был вызван не этим. Бернарди заключил свою тему в
широкие рамки общих рассуждений относительно социальной и
экономической обстановки, из которой выросли английские «клас¬
сические» доктрины, показывая их историческую и социологи¬
ческую относительность и ограниченную обоснованность (разуме¬
ется, он это сделал весьма успешно); но при этом он также обнару¬
жил неспособность понять разницу между взглядами или
рекомендациями по практическим вопросам и теоремами.
660
Часть IIL С 1790-х по 1870-е гг.
Поскольку мы уже ранее обсудили творчество Тюнена и
Маркса (если последнего вообще следует считать немецким эко¬
номистом), то нам остается обсудить только работы Листа и Род-
бертуса, с одной стороны (несколько неловко отмечать, что Тю¬
нен, Маркс, Лист и Родбертус были экономистами без профес¬
сорского звания), и работы Рошера, Гильдебранда и Книса —
членов так называемой старой исторической школы — с другой.
Фридрих Лист (1789-1846) пользовался симпатиями своих
соотечественников и, по их мнению, достоин был весьма почетно¬
го места. Это объясняется его успешной борьбой за Таможенный
союз германских государств (Zollverein) — зародыш германского
национального единства. Члены тех счастливых наций, для которых
право на национальное существование и национальные амбиции
являются сами собой разумеющимися, не могут понять, чтб по¬
добное объединение значит для немцев. Это значит, что Лист, по¬
добно другим участникам этой длительной и тяжелой борьбы, яв¬
ляется национальным героем. Я далек от критики такого отноше¬
ния и не собираюсь умалять восхищение перед Листом во всех
отношениях, кроме одного, которое, к сожалению, единственно име¬
ет значение для темы данной книги. Однако даже как ученый-
экономист Лист обладает одним свойством, характеризующим ве¬
ликих ученых, а именно великим видением положения своей стра¬
ны, которое, не являясь само по себе научным достижением, служит
предпосылкой для научного достижения определенного типа, вы¬
дающимся примером которого в наши дни является творчество
Кейнса. Не испытывал Лист недостатка и в специфически науч¬
ных инструментах, в которых должно реализоваться видение, что¬
бы принести научные плоды; в действительности его аналитиче¬
ский аппарат идеально соответствовал его практической задаче. Но
отдельные части этого аналитического аппарата не были особенно
новы.
Лист видел нацию, бьющуюся в оковах, наложенных на нее
недавним тяжелым прошлым, но он видел также ее потенциаль¬
ные экономические возможности. Следовательно, реальным объ¬
ектом его размышлений было будущее нации, а настоящее он
считал не более чем переходным состоянием. Он понял, что в
переходном, по сути, состоянии теряет смысл такая политика,
которая связана с управлением существующим комплексом усло¬
вий, рассматриваемых как перманентные. Эта идея воплощена в
его теории «стадий» — удачная находка с точки зрения решения
образовательной задачи и в то же время по сути своей всего лишь
старая идея XVIII в. Далее, подобно Зодену, Лист понимал, что
упор на будущее нации изменяет условия достижения благосо¬
стояния в настоящем. Он выразил это в своей доктрине ♦произ¬
водительных сил» (ProduktionskrSfte), занимающих в его системе
почетное место в сравнении с потребительскими благами, которые
Глава 4. Парад войск
661
могут быть произведены при заданном уровне производительных
сил. Это также довольно удачное изобретение с точки зрения за¬
дач обучения, но сам по себе упомянутый термин не больше чем
название для нерешенной проблемы. И, наконец, что касается его
наиболее известного вклада в просвещение общественного мнения
Германии в области экономической политики, т. е. его аргумен¬
тации о зарождающихся отраслях промышленности, то этот раз¬
дел явно написан под влиянием Гамильтона и составляет часть
экономической мудрости, которую Лист впитал во время своего
пребывания в США. Лист до такой степени американизировался,
что защищал идею финансирования строительства железных до¬
рог с помощью выпуска банкнот; единственные прецеденты такой
практики, причем не всегда достойные доверия, существовали
только в США. Следует мимоходом отметить, что аргументация
Листа в пользу протекционизма выливается в аргументацию в
пользу свободной торговли; если это не очевидно, мы можем най¬
ти подтверждение в том факте, что Дж. С. Милль принял теорию
о зарождающихся отраслях промышленности, явно понимая, что
она находится в рамках логики свободной торговли.3
Я думаю, что все вышесказанное отдает справедливость ана¬
литическим дарованиям и достижениям Листа и в то же время
приводит их к надлежащим пропорциям. Те, кто наделяет своего
героя всеми мыслимыми заслугами, ставят его труды в ложную
перспективу. Утверждается, что он был преемником научной мыс¬
ли XVIII в. Он был порождением романтизма. Он был предшест¬
венником исторической школы в экономической науке. Смысл этих
утверждений сводится к тому, что каждый мыслитель является
преемником всего, что было до него, и предшественником всего,
что будет после него. Лист был великим патриотом, блестящим
журналистом, ставившим перед собой определенные задачи, и
способным экономистом, хорошо координировавшим все, что могло
воплотить его видение. Разве этого не достаточно? Из всех
произведений Листа для нас наибольший интерес представляют
«Очерки американской политической экономии» (Outlines of Ameri¬
can Political Economy. 1827), поскольку это произведение показывает
его систему на ранней стадии развития. Созданная на основе
вышеупомянутого произведения зрелая работа «Национальная
система политической экономии» (Das nationale System der po-
litischen Okonomie. 1841; пер. на англ. яз. — 1885), несмотря на
все приведенные выше комментарии, остается классикой в хва¬
лебном значении слова. Новое, полное издание его произведений
(Schriften, Reden, Briefe) было опубликовано в 1927-1932 гг.
германским Обществом Листа (List-Gesellschaft), которое также
публикует List-Studien.
3 Между прочим, можно отметить, что называть планы Листа «наци¬
оналистическими* или «империалистическими» — значит в обоих случаях
играть на двояком смысле слова.
662
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Йоганн Карл Родбертус (1805-1875) также отчасти обязан сво¬
ей известностью обстоятельствам: с одной стороны, он не встретил
ни конкуренции, ни критики, с каковыми ему пришлось бы столк¬
нуться в Англии; с другой стороны, несмотря на то что он реши¬
тельно отвергал классовую борьбу и революцию и был по сути кон¬
сервативным монархистом, он одновременно являлся сторонником
определенного типа государственного социализма, приемлемого для
большой части общества. В остальном его социальная и политиче¬
ская философия, включая естественное право работников физиче¬
ского труда на всю промышленную продукцию (на освященном ве¬
ками основании, что все товары являются продуктом или стоят только
физического труда), не относится к нашей теме. Однако следует
упомянуть некоторые рекомендации, так как они проливают свет на
анализ, из которого исходят. Тезис о том, что только институцио¬
нальная структура общества лишает труд части «его» продукта, на¬
шел свое отражение в рекомендации изменить институциональную
структуру путем воздействия государства через систему налогооб¬
ложения (одно из первых предложений в либеральном мире того
времени использовать налогообложение не в целях получения дохо¬
да) и фиксировать не только цены и ставки заработной платы, но
также и доходы от собственности. Его теория земельной ренты была
отражена в чрезвычайно благоразумном предложении (не будучи его
неотъемлемой частью), имевшем некоторые практические послед¬
ствия в Германии. Оно сводилось к тому, чтобы заменить заклад¬
ную, дающую право на весь капитал, закладной, дающей право только
на ежегодные выплаты. Его теория бедности и экономических цик¬
лов отразилась в совершенно современно звучащем предложении устра¬
нить и то и другое путем перераспределения доходов.
Аналитическая схема Родбертуса может быть наиболее крат¬
ко и в то же время наиболее выразительно охарактеризована сле¬
дующим образом. Он был по сути и в том же смысле, что и Маркс,
рикардианцем. Его анализ заключался в развитии доктрины Ри¬
кардо в определенном направлении, которое было в сущности па¬
раллельно, но отлично от направления Маркса. Если смотреть на
даты публикации, то Маркс мог почерпнуть вдохновение у Робер-
туса, в особенности в отношении унитарной концепции всех дохо¬
дов, отличных от заработной платы (у Маркса прибавочная цен¬
ность, у Родбертуса— «рента»), которая является общей харак¬
терной чертой обеих схем. Однако пример Родбертуса мог в лучшем
случае научить Маркса, как не надо подходить к данной задаче и
как избежать самых грубых ошибок. По этой причине, а также по¬
тому, что теоретические достижения Маркса, как мне кажется, ес¬
тественно вытекают из формулировок Рикардо — с учетом общего
направления теории Маркса, — я не думаю, что существует какая-
либо убедительная причина сомневаться в заключении Энгельса,
отвергавшем идею о «заимствованиях» Маркса у Родбертуса.
Глава 4. Парад войск
663
Разумеется, назвать Родбертуса рикардианцем — значит ограни¬
чить диапазон его самобытности. Кроме того, существует приоритет
Томпсона в отношении любого типа теории эксплуатации и приоритет
Оуэна в отношении трудовых бон (денег), предлагаемых Родбертусом.4
Но и то и другое не слишком важно. Для удобства читателя, как бы
забегая вперед, мы приводим три основных момента, особенно харак¬
терных для масштаба теоретических усилий Родбертуса (каждый из
которых нашел своих почитателей): (I) совершенно несостоятельная тео¬
рия ренты;5 (II) одинаково несостоятельная как с практической, так и с
теоретической точки зрения теория о том, что в ходе развития капита¬
лизма наблюдается тенденция уменьшения относительной доли труда в
национальном доходе; (III) теория кризисов в духе концепции недопо¬
требления, основанная на тезисе о перепроизводстве, периодически воз¬
никающем в результате неспособности рабочих покупать достаточное
количество произведенной ими продукции по причине, указанной в пун¬
кте (II), — это вид теории недопотребления, которая, по идее, должна
быть ниже всякой критики, но, к сожалению, оказалась удостоенной
внимания. Сисмонди, в работах которого имеются пассажи, как будто
указывающие в том же направлении, на самом деле лучше справился с
этими вопросами. Наиболее известные труды Родбертуса: Zur Erkenntniss
unsrer staatswirthschaftlichen Zust&nde (1842); Sociale Briefe an von
Kirchmann (1850-1851; перевод на английский язык под заглавием
Overproduction and Crises вышел в 1898 г.; 2-е изд.— 1908); Zur
Erklarung und Abhulfe der heutigen Creditnoth des Grundbesitzes (1868-
1869). Другие работы, представляющие для нас интерес, включая пись¬
ма, содержащие некоторые важные уточнения, публиковались время от
времени уже после смерти автора. Имеется богатая литература о Род-
бертусе, в основном немецкая. Упомяну только книгу Дитцеля (DietzeL
Karl Rodbertus. 1886-1888), в которой аналитическая компетентность
компенсирует отсутствие информации, объясняющееся датой написа¬
ния. Благодаря защите А. Вагнера имя Родбертуса в последние два де¬
сятилетия XIX в. выдвинулось на первый план.
Позднее будут изложены причины, в силу которых я счи¬
таю, что, для того чтобы представить реалистическую картину
развития нашей области науки, лучше ограничить понятие исто¬
рической школы в экономической науке временем и группой Гус¬
тава фон Шмоллера (см. ниже, часть IV, глава 4). Из этого
следует, что нельзя считать удачным термин «старая историче¬
4 Как у Оуэна, так и у Родбертуса единицы труда — это не просто еди¬
ницы, каковыми являются единицы золота при золотом стандарте; механизм
этих трудовых денег служит также для «корректирования» ценностей.
5 Имеется в виду земельная рента в обычном смысле, а не в смысле,
принятом Родбертусом, где рента означает прибыль плюс процент плюс
земельная рента.
664
Часть III. С 1790 х по 1870-е гг.
ская школа», введенный главным образом для использования
в полемике против «историзма» Шмоллера. Он обозначает груп¬
пу авторов, которые, ценя важность исторического исследова¬
ния, не выказывали враждебности по отношению к «теории».
Я утверждаю, что такая позиция не является отличительной ха¬
рактеристикой и что экономисты, обычно упоминаемые в связи
с этим, не образуют группу, не говоря уже о школе. Но нам
следует упомянуть самих этих экономистов: это Гильдебранд,6
Книс и Рошер. Первый из них, неугомонный, деятельный чело¬
век, пользовавшийся значительным влиянием, в большей степе¬
ни, чем другие, соответствует понятию «экономист исторической
школы» в более позднем и истинном значении этого термина.
Книс, одна из наиболее значительных фигур немецкой эко¬
номической науки, будет упомянут в нашем обзоре следующего
периода, к которому принадлежит его главный труд, относящий¬
ся к области экономической теории. Право Книса на место в
старой исторической школе основано единственно на другом его
сочинении — методологическом professio fidei ссимволе веры>,
который представляет большой интерес как таковой, но, учиты¬
вая собственную практику автора, значит немного. Эта работа,
как относящаяся к данному периоду, будет отмечена ниже (гла¬
ва 5, § 5Ь).
Рошер7, преподававший в Лейпцигском университете в тече¬
ние сорока шести лет, сочетал влияние, связанное с данной дея¬
6 Основное произведение Бруно Гильдебранда (1812-1878) «Национальная
экономия настоящего и будущего» (Die NationalOkonomie der Gegenwart und
Zukunft. 1848; вновь издано Геригом в 1922 г.) направлено против концепции
естественного права (в том смысле, в котором такая концепция проводит эпис¬
темологическую аналогию между экономическими и физическими закона¬
ми); в книге подчеркивается принадлежность экономической науки к нрав¬
ственным наукам (автор ввел термин Kulturwissenschaft в противополож¬
ность естественной науке — Naturwissenschaft) и другие черты, повторяющиеся
в программных заявлениях школы Шмоллера, а также в методологиях обще¬
ственных наук Виндельбанда и Риккерта. Кроме того, Гильдебранд проводил
исторические исследования. Однако его программное заявление, сделанное в
начале первого номера ежегодника JahrbUcher for NationalOkonomie und Sta-
tistik, основанного им в 1862 г., отличалось широтой и, очевидно, не выража¬
ло намерения основать новую методологическую партию или присоединиться
к какой-либо из существующих. В любом случае, если мы хотим назвать его
экономистом исторической школы, мы должны считать его скорее предше¬
ственником школы Шмоллера, чем членом упомянутого выше триумвирата,
который в действительности не составлял никакой группы.
7 В. Г. Ф. Рошер (1817-1894) был неутомимым тружеником, автором
большого числа публикаций, из которых мы уже упомянули Zur Geschichte der
englischen Volkswirthschaftslehre im sechzehnten und siebzehnten Jahrhundert
(1851-1852) и Geschichte der NationalOkonomik in Deutshland (1874). Оба произ¬
ведения являются памятниками учености. Опуская все другие пункты внуши¬
Глава 4. Парад войск
665
тельностью, с влиянием многих своих трудов, никогда не опус¬
кавшихся ниже весьма высокого уровня: основательная эруди¬
ция и здравый смысл проявляются во всех его работах, а сочув¬
ственное понимание, которое его благородный и высокообра¬
зованный ум распространял на все типы научных усилий,
способствовало тому, что его труды были для многих поколений
студентов полезнее, чем могли бы быть более оригинальные про¬
изведения. Маркс плоско подшучивал над ним. Некоторым авто¬
рам он казался препятствием на пути прогресса. В целом едва ли
в этот период существовал другой экономист, пользовавшийся
таким почти всеобщим уважением в самой Германии и за ее пре¬
делами. Авторы, которым было трудно приписать ему оригиналь¬
ные результаты, благожелательно находили что-либо самобытное
в его методе или подходе. Именно поэтому его стали рассматри¬
вать как одного из «основателей» исторической школы вообще
или как лидера так называемой «старой исторической школы».
Он способствовал такому мнению, часто говоря о своем истори¬
ческом методе или точке зрения историка. Но позднее мы уви¬
дим, что в этом мало правды и что в том, что касается аналити¬
ческого аппарата, его следует отнести к числу достойных после¬
дователей английских «классиков», хотя этот последователь имел
особенно ярко выраженную склонность к использованию истори¬
ческих примеров.
Я думаю, что мы обрисовали все выдающиеся черты общей
картины, которые необходимо знать с точки зрения нашей темы.
Неполнота освещения неизбежна в такого рода предприятии и не
требует оправданий. И все же мне кажется желательным как-то
компенсировать отсутствие трех имен, которых может недоставать
некоторым читателям. Я уже упомянул Лоренца фон Штайна в
связи с экономической интерпретацией истории, и, возможно, я
должен был включить его в наш беглый очерк, поскольку все
наиболее значительные его работы были опубликованы в рассмат¬
риваемый период. Однако я отнес его к следующему периоду,
поскольку его влияние значительно возросло в 1870-х и 1880-х гг.
тельного списка, в том числе еще два его вклада в историю экономической
науки и несколько исследований по экономической истории, я упомяну толь¬
ко его чрезвычайно успешную работу «Система народного хозяйства* (System
der Volkswirthschaft), опубликованную в пяти томах: ♦Основания националь¬
ной экономии» (Grundlagen der NationalOkonomie. 1854; 26-е изд. — 1922; пер.
на англ. яз. — 1878); «Национальная экономия земледелия* (NationalOkonomik
des Ackerbaues. 1859; 14-е изд. — 1912); «Национальная экономия торговли и
ремесел» (NationalOkonomik des Handels und Gewerbfleisses. 1881; 8-е изд.—
1913-1917); «Система науки о финансах» (System der Finanzwissenschaft. 1886;
5-е изд. — 1901) и «Система помощи бедным и политика борьбы с бедностью*
(System der Armenpflege und Armenpolitik. 1894; 3-е изд. — 1906).
666
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
По тем же соображениям я отложил рассмотрение творчества Аль¬
берта Шеффле, но воспользуюсь случаем, чтобы кратко проком¬
ментировать работы Дюринга, которые не вписываются ни в какое
иное место книги.
Евгений (Ойген) Дюринг (1833-1921) был вынужден оста¬
вить карьеру юриста из-за слабости зрения, вскоре перешедшей
в полную слепоту. Он занялся академической деятельностью, а
также интеллектуальным трудом и в результате освоил обшир¬
ную область знаний, простирающихся от математики, механики
и теоретической физики до этнологии, политической экономии
и философии. Тот факт, что в некоторых областях этой обширной
сферы ему удалось овладеть знаниями в такой степени, чтобы
внести собственный вклад, можно считать поистине достойным
восхищения и даже почти невероятным подвигом. В частности,
он опубликовал блестящую историю механики (Kritische Ge¬
schichte der allgemeinen Principien der Mechanik. 1873), которая
при присуждении ей академической награды вызвала любопыт¬
ные комментарии членов жюри, отметивших, что уровень работы
был значительно выше того, что был необходим для получения
награды; еще важнее этой оценки было одобрение Эрнста Маха
(см. предисловие к первому изданию его «Механики»). Кроме
того, Дюринг непременно должен занять видное место в истории
антиметафизических и позитивистских философских течений. В
другой сфере философии, в философии жизни, соответствующей
самому раннему значению термина «философия», он развил сис¬
тему, которая — нравится она нам или нет — является тем не
менее интересной и оригинальной (он назвал ее «персонализмом»).
Он представил также социальную философию (или систему со¬
циальных реформ), которая заслуживает такой же оценки (он на¬
звал ее «социетарной»; эта система имеет некоторое сходство с
системой Родбертуса). Причину неприятия работ этого видного
мыслителя со стороны многих следует искать в его темперамен¬
те, одновременно благородном и агрессивном; своими яростными
нападками он нажил себе врагов в лице практически всех инди¬
видов или групп, которых он вообще хоть как-то упомянул. Одна¬
ко в 1920-е гг. его работы пережили возрождение. Все это следо¬
вало сказать, чтобы разъяснить всю неуместность сколько-нибудь
неуважительного отношения к Дюрингу, а также защитить его
от недопонимания.
В области экономической социологии ему принадлежит значитель¬
ная заслуга — создание антимарксистской (частично обоснованной) тео¬
рии о том, что многие отношения собственности в капиталистическую
эру вытекают не из экономической логики капитализма, а из действия
внеэкономических политических факторов. Но поскольку мы исключа¬
ем из рассмотрения политические теории и рекомендации в области
политики, мы не можем найти у него какого-либо иного положительно¬
Глава 4. Парад войск
667
го вклада. Он был плохим техником, что странно, если учесть его до¬
стижения в механике. Он не понимал аналитической слабости аргумен¬
та, согласно которому капиталистическая собственность (по институци¬
ональным причинам) держит рабочий класс на уровне выживания и
лишает его плодов технического прогресса (следовательно, государство
должно вмешаться и обеспечить трудящимся получение причитающей¬
ся им доли). Здесь мы вновь наблюдаем сходство с Родбертусом. Дю¬
ринг безгранично восхищался Кэри и выходил из себя от ярости по
поводу плагиата Бастиа, но он не обнаружил понимания сильных или
слабых сторон системы Кэри. А поскольку для нас важно именно это, то
у нас больше не будет повода возвращаться к нему. К нашей области
относятся следующие работы Дюринга: Carey’s Umwalzung der Volks-
wirtschaftslehre und Socialwissenschaft (1865); Capital und Arbeit... (1865);
Kritische Grundlegung der Volkswirtschaftslehre (1866); Kritische
Geschichte der Nationaldkonomie und des Socialismus (1871); Cursus... (1873).
См. также: Laskine E. Les Doctrines dconomiques et sociales d’Eugene
Duhring//Revue d’histoire des documens economiques et sociales. 1912;
Albrecht G. Eugen Duhring... 1927.
6. Италия
Политическое и административное устройство каждого го¬
сударства находит отражение в организации научной работы.
Именно поэтому научная работа во Франции была, как и все
остальное, в большой степени централизована. В Англии совер¬
шенно другие условия дали аналогичный результат: мы находим
в каждой области науки, включая экономическую науку, отно¬
сительно небольшую и тесно сплоченную группу, внутри кото¬
рой благодаря строгому отбору число по-настоящему значитель¬
ных имен сокращено до немногих. Подобные структуры легко
охарактеризовать. Значительно более децентрализованую не¬
мецкую экономическую науку описать намного труднее. Италь¬
янская экономическая наука была децентрализована в еще боль¬
шей степени. И я признаюсь в неспособности нарисовать в отве¬
денном для этого месте книги сколько-нибудь удовлетворительную
картину. Все, что можно сказать об экономических исследованиях,
проведенных в этот период в разных центрах общественной жиз¬
ни страны, заключается в том, что они не поднимались до уров¬
ня достижений более раннего периода Беккариа и Верри или
достижений более позднего периода Панталеони и Парето. Это
проявляется разными способами, особенно в форме преобладания
иностранного влияния. Направления, заданные А. Смитом, Маль¬
тусом, Рикардо и Сэем, принятые или отвергнутые критикой,
668
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
служили отправными точками и материалом для работы, кото¬
рая часто была талантливой, но в основном подражательной.
Отсюда характерный интерес как к итальянским работам про¬
шлого (пятьдесят томов собрания Кустоди Scrittori classici italiani
di economia politica вышли в 1803-1816 гг.),1 так и переводам
иностранных работ (1-я и 2-я серии Biblioteca dell’ Economista
вышли в 1850-1868 гг.). Это тем более примечательно, что, со¬
гласно имеющимся фактам, итальянская экономическая наука
была богата собственными талантами. В качестве примера при¬
веду имена двух одаренных экономистов — Росси и Шалойя,
чья деятельность также иллюстрирует то, что мы давно уже
знаем: относительную слабость научных работ сильных лич¬
ностей.2 Труды Валерьяни и Романьози3 могут служить приме¬
1 В Испании мы находим то же явление. Работа Хуана Семпере и
Гуариноса (Sempere у Guarinos Juan. Biblioteca espafiola economico-politica)
была опубликована в 1801-1821 гг.
2 Я нарисовал бы, если б мог, портрет Пеллегрино Росси (Pellegrino
Rossi. 1787-1848). Даже его неудачи во многих видах политической деятель¬
ности свидетельствуют о больших способностях, чем успехи других людей.
Этот итальянец, ставший конституционным реформатором Швейцарии и пре¬
подавателем римской истории, а затем преподавателем экономики и консти¬
туционного права в Париже, пэром Франции, французским послом в Риме и,
наконец, папским премьер-министром, написал к тому же курс политической
экономии (Rossi. Cours d’economie politique. 1840-1854; 3-й и 4-й тома вышли
посмертно), справедливо имевший успех, но не заслуживающий в дальней¬
шем упоминания в истории анализа. Ни широкие культурные горизонты, ни
заметное во всем практическое проникновение в суть вопроса не меняют того
факта, что с точки зрения анализа эта работа представляла собой разбавлен¬
ный рикардианизм с небольшим добавлением учения Сэя.
Антонио Шалойя (1817-1877) написал трудноопределяемую работу
I principii della economia sociale (1840), которая, однако, была очень
хорошо написана и, соответственно, имела успех, но это почти все, что
можно о ней сказать. Но автору тогда было всего 23 года! Как много
мог бы сделать человек, способный создать такое произведение при
отсутствии опыта политической и общественной деятельности и т.д., в
промежутках между тюрьмой, ссылкой и службой в конторе.
3 JL М. Валерьяни (L. М. Valeriani. 1758-1828) был эрудитом и имел
много восторженных приверженцев в свое время в своей стране. Неболь¬
шие усилия, затраченные им на занятия экономической наукой, принесли
хорошие плоды, позволив создать теорию цен (Del presso delle cose tutte
mercantili. 1806), которая могла бы научить Сениора и Милля, как управ¬
ляться с функциями предложения и спроса. Итальянская историография
приписывает ему (и Шалойя) заслугу использования математики. Однако
эта заслуга вряд ли далеко выходит за рамки понимания ее больших воз¬
можностей. Другие итальянцы также сознавали большие возможности ма¬
тематики, например Фуоко.
Имя Дж. Д. Романьози (G. D. Romagnosi. 1761-1835) вошло в историю
права и криминологии. Он был также философом, немного математиком
и физиком. Его экономическая философия была по своей сути антиэтати-
стской, но эгалитарной, и она не стоит нашего внимания. Эту философию
можно охарактеризовать как подножие итальянского утилитаризма.
Глава 4. Парад войск
669
рами экономических работ, относительная слабость которых объ¬
ясняется только лишь широтой охвата.
Плодами более сосредоточенных усилий являются работы
Джойя и Фуоко в начале периода, а позднее работы Месседалья.
Творчество Джойя4 может быть лучше всего охарактеризовано
как попытка переписать «Богатство народов» с точки зрения пред¬
ставлений автора об объединенной Италии. Жемчужины спрята¬
ны в куче непригодного хлама, что частично возмещается стати¬
стической работой. Легче отдать справедливость Фуоко.5 Он был
замечательным теоретиком, не заслужившим забвения. В ряде
произведений, например о концепции пределов в экономике, он
проявляет значительную оригинальность. Концепция экономиче¬
ского равновесия Фуоко в некоторых отношениях опережает кон¬
цепцию Сэя. Его имя постоянно упоминается в итальянских ра¬
ботах по истории экономической науки, правда главным образом
в связи с его работой над теорией ренты, но он, по-видимому, не
пользовался влиянием. Иначе обстояло дело с Месседалья.6 Я вы¬
брал его имя, поскольку в истории итальянской экономической
науки и статистики он занимал ключевое положение. Я полагаю,
Маффео Панталеони выразил мнение подавляющего большинства
итальянских профессиональных экономистов, когда писал, что
Месседалья был одним из троих ученых — другими были Косса и
Феррара, учение которых сформировало «всех» (?) итальянских
экономистов последующего периода, когда итальянская экономи¬
ческая наука вновь ярко заблистала. Это солидное достижение
не основано ни на одной из его отдельно взятых работ, хотя
4 Избранные произведения Мелькьорре Джойя (1767-1829), те, что
мне известны (Gioja Melchiorre. Opere Principall), были изданы посмертно,
в 1838-1840 гг.
6 Francesco Fuoco (1777-1841): Saggi economici. 1825-1827; Intro-
duzione... dell’ economia industriale. 1829. Еще одна интересная работа, за¬
нимавшая определенную позицию в продолжительной полемике по вопро¬
сам производительности кредита, — Magia del credito svelata — была опуб¬
ликована в 1824 г. благодаря любопытной сделке, заключенной Вельцем,
выступившим в роли автора.
6 Анджелло Месседалья (Angelo Messedaglia. 1820-1901) был профес¬
сором права, а позднее экономики и статистики в Падуе и Риме. Его спо¬
койная жизнь преподавателя, только на короткий период прерванная по¬
литической деятельностью, способствовала его научным достижениям, рав¬
но как и его склонность к терпеливым изысканиям. В его работах была и
искра Божья. Он являет собой прекрасный пример особого сочетания даро¬
ваний, вкусов и обстоятельств, способствующих прочному научному успе¬
ху и достаточных для достижения любого ранга, кроме самого высокого.
Читатель найдет перечень его публикаций в любом библиографическом спра¬
вочнике, некоторые из его работ будут упомянуты позднее.
670
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
большинство из них представляют собой образцы высокой учено¬
сти, например его монографии о государственных займах, наро¬
донаселении (только эти две работы относятся к описываемому
периоду), статистической теории и теории денег. Их влияние за¬
ключается не столько в их индивидуальном вкладе в изучение
соответствующих тем, сколько в том, что они были воплощени¬
ем духа учености и примерами исследований, авторы которых
отказывались служить злобе дня. Добавим Надзани по той же
причине, что мы включили Кернса в список английских эконо¬
мистов этого периода: возможно, он был самым видным итальян¬
ским выразителем «классической» теории, и его основной вклад
в науку относится к данному периоду, невзирая на даты.7 Дан¬
ный очерк не только удручающе неполон,8 но также не преду¬
сматривает возможности уделить должное внимание эмпириче¬
ским работам, проделанным итальянскими экономистами, в част¬
ности по проблемам сельского хозяйства, включая проблемы
собственности и владения на правах аренды, что значительно
повлияло бы на общее впечатление читателей. Но с этим мало
что можно поделать. Из текстов наряду с трудами Шалойя я
упомяну работы Боккардо, а также еще одну работу, которая
мне лично больше всего нравится, — книгу де Чезаре.9 Самую
видную фигуру рассматриваемого периода и, возможно, еще на
двадцать лет вперед, Феррару, я оставил напоследок. Он был
великим лидером. Он основал собственную школу. Но восхище¬
ние им придало его фигуре преувеличенные размеры.
Франческо Феррара (1810-1900) был прежде всего ученым и
преподавателем, но одновременно и политиком, сыгравшим роль в
образовании объединенной Италии и в организации нового нацио¬
нального государства. Я упоминаю эту его деятельность, а также
7 Emilio Nazzani (1832-1904): Sulla rendita fondiaria. 1872 (переизда¬
на в одном томе вместе с тремя другими эссе — о заработной плате, прибы¬
ли, английских «классиках» — в 1881 г.).
8 Одна из многих лакун может быть заполнена, если упомянуть ис¬
торию итальянской экономической науки графа Пеккьо (Pecchio. Storia della
economia pubblica in Italia. 1829), которого МакКуллох (из всех именно
его) упрекал в национальном уклоне!
9 Работа Дж. Боккардо (1829-1904)— BoccardoG. Trattato teorico-pratico
di economia politica. 1853 — это ответ на молитвы студента перед экзаменами
и еще один трактат в духе Милля. Учебник Карло де Чезаре (1824-1882) —
Cesare Carlo, de. Manuale di economia pubblica. 1862 — хотя и был в основном
♦ классическим*, все же представлял собой нечто большее; он был значитель¬
но шире и глубже учебника Боккардо. Это была работа выдающегося ученого,
библиография которого включает много великолепных работ по различным
трудным вопросам, и в то же время одного из тех, кто является неоценимым
слугой своего народа и отдает столько сил этому служению, что наука не
продвинулась бы ни на шаг, не будь ученых другого типа.
Глава 4. Парад войск
671
его страстный интерес к проблемам экономической политики по
двум причинам. Во-первых, этим объясняется, почему, подобно
Рикардо, Феррара говорит с нами с пьедестала, воздвигнутого не
только из его научных достижений: итальянцы вполне могут чтить
этого великого ученого-экономиста как одного из отцов-основате¬
лей их государства. Во-вторых, упомянутая деятельность и зани¬
маемые Феррарой позиции в обсуждении практических проблем
многое открывают в его характере: мы видим человека честного и
совестливого до щепетильности, неподвластного соблазнам среды,
полной искушений, преданно любящего свой народ, не идущего на
компромиссы. Но мы также видим доктринера почти невероятной
непреклонности. В экономическом и политическом плане он был
ультралибералом в смысле, определенном во второй главе этой ча¬
сти. Он предавал анафеме малейшее отклонение от этого ультра¬
либерализма. В этом отношении, подобно многим либералам, он
был тиранически нетерпим — находка для оппонента, умеющего
пользоваться этой чертой характера. Он, казалось, никогда даже
не пытался понять какую-либо точку зрения, кроме своей собствен¬
ной. Sozialpolitik просто вызывала у него гнев. Эта черта имеет
отношение к нашей теме, поскольку каков он был в политике, та¬
ков он был и в науке. Он безоговорочно верил в могущество эконо¬
мической теории, поэтому историческая школа также вызывала у
него гнев. Очевидно, что такое лидерство имеет свои опасные сто¬
роны. Но мы не должны забывать и о его достоинствах. Убежден¬
ный человек убеждает других, но вряд ли сможет избежать одно¬
сторонности и узости. Феррара пронес флаг экономической тео¬
рии над бесплодной почвой, поддерживая в ней жизнь, прививая
интерес к ней, стимулируя свою аудиторию, подготавливая почву
для прихода лучшего, — на это способен только человек убежден¬
ный. В этом заключалось его поистине великое достижение. Но
его собственные свершения в царстве теоретического анализа, не¬
смотря на все похвалы позднейших авторов и все их усилия дать
благоприятную интерпретацию его работ, явно не имели успеха.
Он достаточно ясно понимал, что экономические явления и про¬
блемы образуют связанную совокупность и что их объединяет тео¬
рия ценности. Но в качестве принципа своей теории ценности он
принял стоимость воспроизводства, выраженную через труд. Этот
принцип можно принять как общий только при условии безнадеж¬
ных отклонений от логики, и в любом случае он говорит нам не
намного больше, чем старый принцип издержек производства, если
его правильно сформулировать. Нет смысла выделять примеры
невозможных рассуждений, чтобы подвергать их критике. Давай¬
те лучше полюбуемся на стратега, одержавшего победы с таким
негодным оснащением и добавим, что как его ученые рассужде¬
ния о старых авторах, так и его произведения о банках, прави¬
тельственных бумажных деньгах, не обеспеченных золотом, а так-
672
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
же на другие темы содержат много ценных вещей. Самая значи¬
тельная его работа Esame storico-critico di economisti e dottrine
economiche del secolo XVIII e prima meta del XIX (1889-1890) была
упомянута выше. Более благоприятная оценка деятельности Фер¬
рары дана в блестящем очерке профессора Буске (Bousquet G. Н.
Un grand dconomiste italien, Francesco Ferrara//Revue d’histoire
£conomique et sociale. 1926. Т. XIV), а также во введении и приме¬
чаниях к избранным произведениям Феррары (Ferrara. Oeuvres
ёсопоп^иеэ choisies/Ed. G. Н. Bousquet, J. Crisafulli. 1938).
7. Соединенные Штаты
Что касается предшествующего периода, то мы обнаружили, что
немногочисленная американская экономическая литература не вполне
заслуживает низкого мнения, которого придерживается большинство
американских экономистов. Однако применительно к обозреваемому
периоду мнение, выраженное Данбаром в 1876 г., согласно которому
американская литература «ничего не внесла в развитие теории поли¬
тической экономии»1, не было опровергнуто под влиянием информа¬
ции, полученной в ходе дальнейших изысканий. Этот вывод неверен,
если учесть поднятые проблемы, внесенные предложения, проделан¬
ную эмпирическую работу, но он верен, если мы говорим именно о
теории. Поскольку это мнение преобладает среди профессионалов, мы
можем ограничиться кратким обзором. Прежде чем к нему приступить,
я хочу поставить вопрос: почему дело обстояло именно так?
1 С. F. Dunbar (1830-1900): Economic Science in America. 1776-1876//
North American Review. 1876; работа переиздана в составе его Economic Essays
(1904). Чтобы получить более полную информацию, чем я намерен предста¬
вить, читатель может обратиться к работе Е. Р. А. Селигмена {Seligman Е. R.A.
Economics in the United States) — это две статьи, превращенные в главу его
работы (1925); см. также: Fetter F.A. The Early History of Political Economy
in the United States//Proceedings of the American Philosophical Society. 1943.
Среди других американских публикаций на данную тему я хочу упомянуть,
в частности, работу Дж. Р. Тёрнера {Turner J. R. The Ricardian Rent Theory
in Early American Economics. 1921), а также полезные библиографические
сведения в труде О’Коннора (O’Connor М. J. L. Origins of Academic Economics
in the United States. 1944). Из неамериканских работ наиболее важным тру¬
дом мне представляется работа Э. Тейяка {Teilhac Е. Pioneers of American
Economic Thought in the Nineteenth Centry; перевод с французского сделан
Е. А. Дж. Джонсоном в 1936 г.). Это академическая книга, которую я тем
более чувствую себя обязанным рекомендовать, что подход ее автора полно¬
стью отличается от моего. [Если бы Й. А. Шумпетер закончил свою «Исто¬
рию», то он добавил бы к этому перечню книгу Дорфмана {Dorfman Joseph Я.
Economics Mind in Americam Civilization), два первых тома которой, вышед¬
шие в 1946 г., охватывают период с 1606 по 1865 г., а третий том (1949)
посвящен периоду с 1865 по 1918 г.]
Глава 4. Парад войск , i
673
Люди, не знакомые с социологией научной деятельности, счи¬
тают само собой разумеющимся, что анализ следует за практиче¬
скими проблемами или, иначе говоря, вытекает из жизненных по¬
требностей. Но в рассматриваемый период было очень много прак¬
тических задач, и они горячо обсуждались, иногда со страстью, не
соответствующей их важности. Тем не менее мы едва ли найдем
нечто большее, чем слабые следы попыток создать аналитические
инструменты, необходимые для рассмотрения этих проблем. Кроме
того, наблюдался большой спрос на экономическое образование,
который значительно превышал имеющееся количество компетент¬
ных преподавателей; в ответ на это создавались курсы и учебники.
Можно было бы подумать, что преподавание курса или написание
учебника побудит авторов хотя бы немного думать самостоятельно
и, просматривая результаты теоретических исследований, им будет
трудно не задаться вопросом: а не мог бы я сам сделать лучше? Но
очевидно, что это не так: спрос на курсы и учебники приводит к
созданию курсов и учебников, и только. Разве это не подтверждает
один из тезисов этой книги, согласно которому нужда в аналити¬
ческом прогрессе не является его необходимым и достаточным ус¬
ловием, а спрос на образование приводит к образованию и не обя¬
зательно к научным достижениям? Решение загадки оказывается
весьма простым. Мы решим ее, как только заметим, что отсут¬
ствие творческих исследований не было особенностью американ¬
ской экономической науки того периода. Аналогичную ситуацию
мы находим повсюду. Например, в области математики и теорети¬
ческой физики нечего отметить, кроме одинокой вершины — Уил¬
ларда Гиббса, хотя недостатка в технологических проблемах здесь
не было, к тому же некоторые из них решались поразительно ус¬
пешно. Это заставляет предположить наличие общей причины, и я
не вижу, в чем еще мы можем ее найти, как не в условиях этой
страны и особом складе ее населения: задача эксплуатации воз¬
можностей природной среды (которая, с учетом структуры обще¬
ства, представляла ни с чем не сравнимые условия для развития
предпринимательства) одновременно и поглощала творческие та¬
ланты страны, и притягивала таланты такого типа. Круги, куль¬
тивировавшие интеллект и ученость, были количественно незначи¬
тельны, а их научные начинания бесплодны. Я думаю, это согла¬
суется с тем, что хотел выразить Данбар, хотя его манера изложения
вызывает возражения.2
2 Профессор Ф. А. Феттер (Fetter F. A. The Early History of Political Eco¬
nomy in the United States) возражал против того, чтобы видеть причину в
«среде* (он, конечно, был прав, потому что само по себе это слово ничего не
объясняет), и заменил «среду» двумя другими факторами: «ложный автори¬
674
Часть III. С 1790-х по 1870-е гг.
Но я сделал особое ударение на слове «теория», подразумевая
под этим аналитический аппарат. Это было бы излишним при рас¬
смотрении любого известного мне американского учебника, так как
все они были во всех отношениях посредственными и даже хуже.
Преподавание в основном питалось трудами МакКуллоха и Сэя, а
там, где использовались доморощенные тексты, также обращались
к Сэю и МакКу л лоху плюс некоторый вклад школы Кэри.3 Но что
касается наиболее значительной фигуры в американской экономи¬
ческой науке того периода — Кэри4, то ограничение