За рамками тоталитаризма. Сравнительные исследования сталинизма и нацизма - Фицпатрик Ш., Гейер М.

Author: Фицпатрик Ш. Гейер М.

Tags: всеобщая история биологические науки в целом история бывшего ссср история нацизм сталинизм

ISBN: 978-5-8243-1569-1

Year: 2011

Similar

Между Аушвицем и Бабьим Яром. Размышления и исследования о Катастрофе

Русская революция

Государство наций: Империя и национальное строительство эпоху Ленина и Сталина

Сталинские крестьяне

Text

ИМЕИН
Уполномоченный по правам человека
в Российской Федерации
Государственный аркив
Российской Федерации
Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина»
Издательство
«Российская политическая энциклопедия»
Международное историко-просветительское,
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЕ И ПРАВОЗАЩИТНОЕ
общество «Мемориал»
Институт научной информации
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ РДН

Beydnd
Totalitarianism
Stalinism and Nazism Compared
MICHAEL GEYER
SHEILA FITZPATRICK
Cambridge
University Press
2DD9

ИМЕН
Zfl РАМКАМИ
ТПТАЛИТДРИЗМА
Сравнительные исследования
СТАЛИНИЗМА И НАЦИЗМА
РОССПЭН
Москва
2011

УДК 94(47+57)(430)(082.1)
ББК 63.3(2)6-4
3-12
Редакционный совет серии:
Й. Баберовски (Jorg Baberowski), Л. Виола (Lynn Viola),
А. Грациози {Andrea Graziosi), А. А. Дроздов,
Э. Каррер д’Анкосс {Helene Сагтёге d’Encausse),
В. П. Лукин, С. В. Мироненко, Ю. С. Пивоваров,
А. Б. Рогинский, Р. Сервис {Robert Service),
Л. Самуэльсон {Lennart Samuelson), А. К. Сорокин,
Ш. Фицпатрик {Sheila Fitzpatrick), О. В. Хлевнюк
За рамками тоталитаризма. Сравнительные исследования
3-12 сталинизма и нацизма / [под ред. М. Гейера и Ш. Фицпатрик;
пер. с англ. В. И. Матузова, Л. Е. Сидикова, Г. И. Германенко,
С. В. Шулятьев]. — М.: Российская политическая энциклопе¬
дия (РОССПЭН); Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина»,
2011. — 679 с.— (История сталинизма).
ISBN 978-5-8243-1569-1
В статьях, собранных в этой книге, специалисты по советской и не¬
мецкой истории не только вновь размышляют над природой сталинизма
и нацизма, но и вырабатывают новые подходы к исследованию истории
СССР и Германии. Эта методология позволяет выйти далеко за рамки
устаревших моделей тоталитаризма, идеологии и личности, созданных в
XX веке. Сравнительный анализ позволяет выявить историческую сущ¬
ность двух необычных режимов и показать их наследие. После окончания
холодной войны и краха Советского Союза над европейскими учеными
уже не довлеет груз политики, они получили доступ к ранее закрытым
архивам. Настало время по-новому взглянуть на две масштабные дикта¬
туры XX века и обратиться к подлинной задаче осмысления тоталитар¬
ных режимов: пониманию взаимосвязанных путей развития социализма
и национализма в европейской и всемирной истории.
УДК 94(47+57)(430)(082.1)
ББК 63.3(2)6-4
ISBN 978-5-8243-1569-1 © Cambridge University Press, 2009
О Матузова В. И., перевод
на русский язык гл. 1-3, 2011
О Сидикова Л. Е., перевод
на русский язык гл. 4-5, 2011
О Германенко Г. И., перевод
на русский язык гл. 6-8, 2011
О Шулятьев С. В., перевод
на русский язык гл. 9-10, 2011
© Российская политическая
энциклопедия, 2011

БЛАГОДАРНОСТЬ
Этот проект был задуман как коллективный труд М. Гейером,
Ш. Фицпатрик и Т. Мартином (принимавшим участие в его органи¬
зации в 2002-2003 годах). Было решено собрать две группы экспер¬
тов: одну по немецкой, другую — по советской истории и объединить
специалистов попарно для компаративного исследования конкрет¬
ных аспектов нацизма и сталинизма. Авторам предстояло написать
статьи совместно и представить их всей группе на симпозиумах и
конференциях, проводившихся в течение ряда лет. Первые две встре¬
чи состоялись в Кембридже 3-5 мая 2002 года и 2-4 мая 2003 года,
а третья и четвертая — в Чикаго 30 апреля — 2 мая 2004 года и 20-
21 мая 2005 года. Главная группа участников, авторы исследований,
опубликованных в этом томе, присутствовали на всех встречах. В от¬
дельных заседаниях принимали участие Роберт Джеллатли, Джули
Хесслер, Питер Холквист, Олег Хлевнюк, Корнелия Рау-Кюне и Ро-
налд Григор Су ни. Марк Эделе присоединился к проекту как соавтор
Майкла Гейера в 2007 году.
Этот проект был осуществлен благодаря поддержке Центра Дэви¬
са по русским исследованиям в Гарварде, Чикагскому университету
и фонду Эндрю У. Меллона, присудившему Ш. Фицпатрик награду
за выдающиеся достижения в 2002 году. Выражаем благодарность за
организационную и практическую поддержку Хелен Григорьевой и
Энн Шостедт из Центра Дэвиса и Эмме Гиллиган из Чикагского уни¬
верситета.
Выражаем благодарность Семинару по новой европейской исто¬
рии Чикагского университета и Семинару русских историков Средне¬
го Запада, проведенному в университете Де Поля в октябре 2004 года
за плодотворное обсуждение первых набросков Введения. Хотели бы
также поблагодарить Ли Гольдберга и Барри Хейнберга, переводив¬
ших и редактировавших отдельные части рукописи. Кимба Тиченор
проделала бесценную работу как главный помощник научного редак¬
тора на последних стадиях проекта. Особая благодарность двум не
назвавшим себя читателям за советы издательству Кембриджского
университета, а за поддержку — Эрику Крэну и Льюису Бейтмену,
двум неизменным редакторам издательства.

ГЛАВА 1. Введение. После тоталитаризма.
Сравнительный анализ сталинизма и нацизма
М. Гейер, при участии Ш. Фицпатрик
Мысль сравнить нацистскую Германию с Советским Союзом
при Сталине не нова. Однако, несмотря на некоторые недавние впе¬
чатляющие попытки, усилия не увенчались полным успехом1. При
подобных сравнениях, кажется, истории обеих стран проносились
мимо друг друга, как поезда в ночи. Есть ощущение, что они пересе¬
каются, а значит, совершаются в одно и то же время и в одном и том
же месте — можно даже предположить, что они подражают друг дру¬
гу в убийственной войне2,— но, похоже, других соответствий мало.
Мы уже не говорим о тех подходах, сторонники которых принципи¬
ально отрицают любое сходство, полагая, что нацизм и сталинизм
находятся на противоположных полюсах политического спектра.
И все же, несмотря на реальные трудности компаративного подхода
к анализу двух режимов и непреодолимое политическое сопротив¬
ление, которое должны преодолевать исследователи, рискующие
обратиться к столь сложной проблеме, попытки выявить сходство
режимов не прекращаются — в немалой степени из-за тенденции
противопоставлять оба режима западным, «либеральным» традици¬
ям. Очень часто при сравнении сталинизма и нацизма обращаются
1 Bullock A. Hitler and Stalin: Parallel Lives. L.: Harper Collins, 1991;
Stalinism and Nazism: Dictatorships in Comparison / I. Kershaw, M. Lewin
(eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 1977; Stalinisme et nazisme:
Histoire et тётойе compares / H. Rousso (ed.). P.: Editions Complexes, 1999;
Stalinism and Nazism / English translation by L. Golvan et al. Lincoln: University
of Nebraska Press, 2004; Overy R. J. The Dictators: Hitler’s Germany and Stalin’s
Russia. N.Y.: W. W. Norton, 2004; Gellately R. Lenin, Stalin and Hitler: The Age
of Social Catastrophe. N.Y.: Alfred A. Knopf, 2007.
2 Arnold K. J. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten Ge-
bieten der Sowjetunion: Kriegfuhrung und Radikalisierung im «Unternehmen
Barbarossa». Berlin: Duncker & Humbolt, 2004.
6

к третьей стороне — США3 4. Как бы ни разнились нацизм и стали¬
низм, различия между ними казались ничтожными по сравнению
с бездной, отделявшей их от либерально-конституционных госу¬
дарств и свободных обществ. Поскольку трехстороннее сравнение
может казаться нежелательным приравниванием либеральной де¬
мократии и ее противоположности, если только не путем наведения
моста через пропасть, этой процедуры обычно избегали или заве¬
домо полагали — или, наоборот, использовали для того, чтобы дать
понять, что, несмотря ни на что все три режима не так далеко ушли
друг от друга"1.
Такое состояние дел не сулит ничего хорошего, тем более что ма¬
териальные условия для сравнительного анализа существенно изме¬
нились. Впервые историки могут приступить к изучению нацизма и
сталинизма на равных. Пионерами применения компаративного под¬
хода к нацистскому и сталинскому режимам были философы, социо¬
логи и мыслящая интеллигенция5, историки подключились к этим
исследованиям позднее. С того времени для серьезного сравнения
двух режимов накопился довольно большой объем основных и вто¬
ричных источников. Мало того, историческая литература об обоих
режимах заметно разрослась — особенно много работ по нацистской
Германии и становится все больше по Советскому Союзу, — и, как
правило, она доступна для ученых. Теперь наша задача — провести
сравнительное исследование, причем с умом и эффективно.
Но, оказывается, это проще сказать, чем сделать. Во-первых, сра¬
зу приходит мысль о тоталитаризме, и неважно, что мы, редакторы
этой книги, думаем о том, насколько это понятие применимо (а со¬
гласия по этому вопросу у нас нет). Она приходит, потому что это
понятие является частью исследовательского метода при изучении
этих двух режимов и их понимании6. Во-вторых, сравнение — на ред¬
3Furet F., Nolte Е. «Feindlishe Nahe»: Kommunismus und Faschismus im 20.
Jahrhundert. Mimchen: F. A. Herbig, 1998.
4GaltungJ. Hitlerismus, Stlinismus, Reaganismus: Drei Variationen zu einem
Thema von Orwell. Baden-Baden: Nomos, 1987.
5Totalitarismus, eine Ideengeschichte des 207 Jahrhunderts / A. Sollner,
R. Walkenhaus, K. Wieland (Hg.). Berlin: Akademie Verlag, 1997; Lietzmann H. J.
Politikwissenschaft im «Zeitalter der Diktaturen»: Die Entwicklung der To-
talitarismustheorie Carl Joachim Friedrichs. Opladen: Westdeutscher Verlag,
1999; Totalitarismuskritik von Links: Deutsche Diskurse im 20. Jahrhundert /
M. Schmeitzner (Hg.). Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2007.
6Что касается Германии, то каждый уважающий себя историк в то или
иное время обращался к этому вопросу. Totalitarismus: Ein Studien-Reader zur
Herrdchaftsanalyse moderner Diktaturen / M. Funke (Hg.). Dusseldorf: Droste,
1978; Totalitarismus im 20. Jahrhundert: eine Bilanz der internationalen Forsc-
7

кость беспокойное занятие7. И хотя довольно легко найти общее поле
для анализа, например, политический режим или повседневная прак¬
тика, гораздо труднее найти реальные факты для сравнения. В итоге
попытка трактовать нацистскую Германию и сталинский Советский
Союз как разные режимы зачастую выливается во взаимные усилия
лучше понять историю друг друга. Конечно, взаимное знакомство с
национальной историей — это бонус. Если угодно, оно способствует
разрушению идиосинкразии, которой страдают национальные исто¬
рические школы8. Во всяком случае, учитывая затраченные усилия,
от компаративной истории хочется чего-то большего.
По сравнению с более грандиозными проектами, скажем, с
«осмыслением XX века», — это, пожалуй, дело несложное9. Но оно
важно. Ибо, размышляя над проблемами нацизма и сталинизма в
статьях, совместно написанных спецалистами по германской и совет¬
ской истории, авторы этого сборника видели, что удалось, а что нет
Чередуя исследования и споры в духе pilotage a vue*, они более чет¬
ко определили природу двух режимов и двух обществ. Теперь, когда
первая волна теоретизирования о тоталитаризме схлынула, можно
приступить к историческому осмыслению сталинизма и нацизма10.
Мало того, авторы выявляют трудности, присущие сравнению, кото¬
hung / Е. Jesse, Ch. Schroeder, Th. Grosse-Gehling (Hg.). Baden-Baden: Nomos,
1999 (2-е дополненное издание).
7 Comparison and History: Europe in Cross-National Perspective / D. Cohen,
M. O’Connor (eds.). N.Y.: Routledge, 2004.
8 Kocka J. Asymmetrical Historical Comparison: The Case of German Sonder-
weg // History and Theory. 1999. Vol. 38. № 1. P. 40-50.
9 Furet F. Le passe d’une illusion: Essai sur 1^ёе communiste au XXе siecle.
P.: R. Laffont: Calmann-Levy, 1995; Hobsbawn E. J. The Age of Extremes: A His¬
tory of the World, 1914-1991. N.Y.: Pantheon Books, 1994; Mazower M. Dark
Continent: Europe’s Twentieth Century. N.Y.: Random House, 1999; Catas¬
trophe and meaning: The Holocaust and the Twentieth Century / M. Postone,
E. L. Santner (eds.). Chicago: University of Chicago Press, 2003; Diner D. Das
Jahrhundert verstehen: Eine universalhistorische Deutung. Mimchen: Luchter-
hand, 1999; Wasserstein W. Barbarism and Civilization: A History of Europe in
Our Time. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2007.
* pilotage a vue (фр.). — показательный пилотаж. (Прим. пер.).
10piugoborski W. Das Problem des Vergleichs von Nationalsozialismus und
Stalinismus // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und Deportation: Dimension-
en der Massenverbrechen in Sowjetunion und in Deutschland 1933 bis 1945 /
D. Dahlmann, G. Hirschfeld (Hg.). Essen: Klartext, 1999. S. 19-29; Beyrau D.
Nationalsozialistisches Regime und Stalin System: Ein riskanter Vergleich //
Osteuropa: Zeitschrift ftir Gegenwartsfragen des Ostens. 2000. Bd. 50. № 6.
S. 709-720.
8

рое представляет собой нечто большее, чем сборка похожих частей,
тем самым позволяя увидеть эпохальность характеров двух режимов
изнутри. Можно было бы видеть в этом известное возвращение к из¬
начальному намерению осмыслить тоталитарные режимы, то есть к
пониманию того, что пути развития социализма и национализма пе¬
реплетались11. И конечно же, сравнительный анализ позволяет нам
уяснить историчность двух репрессивных режимов и их наследия.
Последнее становится все более важным вызовом, в то время когда
Европа и США прилагают усилия оставить XX век позади12.
Пути «тоталитаризма»
Термины «тоталитарный» и «тоталитаризм» получили распро¬
странение в ходе политических дебатов 1920-х — прежде всего в дис¬
куссиях об итальянском фашизме1 L Они звучали в научных спорах в
конце 40-х и в 50-е годы XX века, тогда в центре внимания оказалась
Германия. Термины стали популярными в научных кругах в годы хо¬
лодной войны, почти всегда применительно к Советскому Союзу14.
В то же время они заняли важное место в программах по истории в
среднем и высшем образовании и в дебатах в СМИ в связи с такими
произведениями как «Полуденный мрак» Артура Кёстлера и чаще
цитируемый роман Джорджа Оруэлла «1984», в котором писатель
создал узнаваемый образ всепроникающего и всевидящего поли¬
цейского государства, осуществляющего тотальный идеологический
контроль над гражданами на всех уровнях15. Другими словами, по¬
11 Szporluk R. Communism and Nationalism: Karl Marx versus Friedrich List.
N.Y.: Oxford University Press, 1988.
12Katznelson I. Desolation and Enlightenment: Political Knowledge after To¬
tal War, Totalitarianism, and the Holocaust. N.Y.: Columbia University Press,
2003.
13 Halberstam M. Totalitarianism and the Modern Conception of Politics. New
Haven, CT: Yale University Press, 1999; Wippermann W. Totalitarismustheorien:
Die Entwicklung der Diskussion von den Anfangen bis heute. Darmstadt: Primus
Verlag, 1997; Schlogel K. Archaologie totaler Herrschaft // Deutschland und
die Russische Revolution, 1917-1924 / G. Koenen. L. Kopelew (Hg.). Mimchen:
W. Fink Verlag, 1998. S. 780-804. О левом тоталитаризме см.: Jones W. D.
The Lost Debate: German Socialist Intellectuals and Totalitarianism. Urbana:
University of Illinois Press, 1999; Scholer U. Friihe totalitarismustheoretische
Ansatze der Menschewiki im Exil // Beitrage zur Geschichte der Arbeiterbewe-
gung. 1996. Bd. 38. № 2. S. 32-47.
14 Gleason A. Totalitarianism: The Inner History of the Cold War. N.Y.; Ox¬
ford: Oxford University Press, 1995.
15Koestler A. Darkness at Noon. N.Y.: Random House, 1941; Orwell G. 1984:
A Novel. L.: Seeker & Warburg, 1949.
9

нятие «тоталитаризм» объединяет две самые известные европейские
диктатуры 1930-1940-х годов — нацистскую Германию и сталинский
Советский Союз — скорее как выражение абсолютного зла, нежели
некоей конкретной формы правления16. Два режима противопостав¬
лялись — как образ жизни и как форма правления — «праведному»
пути либеральной демократии.
Напомним, что как термин политического спора и научной дис¬
куссии «тоталитаризм» резко противопоставлялся «фашизму». По¬
следний изначально был самоназванием итальянских фашистов
и их европейских подражателей (в том числе некоторых первых
национал-социалистов). Но в 1930-е годы этот термин присвоили ле¬
вые интеллектуалы. В отличие от термина «тоталитаризм», под кото¬
рым в первую половину XX века подразумевались и левая, и правая
диктатуры, понятие «фашизм» их разделяло. «Фашистскими» назы¬
вали исключительно праворадикальные, ультранационалистические
движения и государства. Проблема фашизма занимала первое место
в научных дискуссиях 1960-1970-х годов, но недолго. В последней
четверти XX века научное понятие фашизма рухнуло под грузом и
левого политического догматизма, и полнейшей дискредитации ле¬
вой идеологии и лишь теперь возвращается в научный дискурс17.
Сначала историки, главным образом немецкие, с большим вооду¬
шевлением относились к концепции тоталитаризма и в меньшей
мере — фашизма. Они, как правило, высоко чтили таких исследовате¬
лей тоталитаризма первого поколения как Ханна Арендт и Карл Фри¬
дрих18. Разумеется, им приходилось считаться с Карлом Шмиттом*19.
16Nelles D. Jan Valtins «Tagebuch der Holle’: Legende und Wirklichkeit
eines Schliisselromans der Totalitarismustheorie // 1999: Zeitschrift fur Sozialge-
schichtedes 20. und 21 Jahrhunderts. 1994. Bd. 9. № 1. S. 11-45.
17 Wippermann W. Faschismustheorien: Zum Stand der gegenwartigen Dis-
kussion. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1976 (5-е перераб.
изд.); Reichardt S. Was mit dem Faschismus passiert ist: Ein Literaturbericht
zur internationalen Faschismusforschung seit 1990: Teil I // Neue politische Lit-
eratur. 2004. Bd. 49. № 3. S. 385-406; Faschismus in Italien und Deutschland:
Studien zu Transfer und Vergleich / S. Reichardt, A. Nolzen (Hg.). Gottingen:
Wallstein Verlag, 2005; Fascism Past and Present, West and East: An Interna¬
tional Debate on Concepts and Cases in the Comparative Study of the Extreme
Right / R. Griffin, W. Loh, A. Umland (eds.). Stuttgart: Ibidem-Verlag, 2006.
18 Arendt H. The Origins of Totalitarianism. N.Y.: Harcourt, Brace, and World,
1966; Friedrich C.J., Brzezinski Z. Totalitarian Dictatorship and Autocracy, Cam¬
bridge, MA: Harvard University Press, 1956.
* Карл Шмитт (1888-1985) — немецкий политолог и юрист, один из тео¬
ретиков Третьего Рейха. (Прим.ред.).
19 Schmitt С. Die Diktatur: Von den Anfangen des modernen Souveranitats-
gedankens bis zum proletarischen Klassenkampf. Miinchen; Leipzig: Duncker &
10

В ретроспективе также кажется, что — понимали они это или нет — не¬
которые из своих лучших ранних трудов историки создали в борьбе с
«теорией». Фундаментальные исследования Карла-Дитриха Брахера
о Третьем Рейхе пробились через наследие Фридриха; их подхватили
другие, например, Эберхард Йекель, показавший важность идеологиче¬
ской мотивации нацистского режима20. Структурно-функциональная
интерпретация Мартином Брошатом и Хансом Моммзеном вос¬
ходящей радикализации нацистского режима представляла собой
творческую адаптацию и трансформацию комплексного подхода к
тоталитаризму Ханны Арендт, которое касалось внутренней неста¬
бильности и отсутствия (по их собственным признаниям) легитим¬
ности этих режимов21. На вызывавшие всеобщее восхищение попытки
Тимоти Мейсона вырваться из тисков зашедших в тупик споров не¬
мецких историков, стравливавших интенциалистов (Брахер) и струк¬
туралистов (Брошат), сильное влияние оказала борьба Мейсона с
марксистско-ленинскими догмами и его попытка возродить неорто¬
доксальные теории фашизма22.
Одной из более любопытных причин, порождавших трудности
при оценке конкретного воздействия теорий тоталитаризма на не¬
мецкую историческую науку было разнообразие представлений о то¬
талитаризме, вернее, о национал-социализме. Те, кто считали Арендт
Humbolt, 1928 (2-е изд.); Muller J. W. A Dangerous Mind: Carl Schmitt in post¬
war European Thought. New Haven, CT: Yale University Press, 2003.
20Bracher K. D. The German Dictatorship: The Origins, Structure, and Ef¬
fects of National Socialism. N.Y.: Praeger, 1970; idem. Zeitgeschichtliche Kontro-
versen: Um Faschismus, Totalitarismus, Demokratie. Miinchen: Piper, 1976; idem.
The Age of Ideologies: A History of Political Thought in the Twentieth Century.
N.Y.: St. Martin’s Press, 1984; Jackel E. Hitler’s Weltanschauung: A Blueprint for
power. Middletown, CT: Westleyan University Press, 1972.
21 Broszat M. Der Nationalsozialismus: Weltanschauung, Programm und
Wirklichkeit. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1960; idem. Der Staat Hitlers;
Grundlegung und Entwicklung seiner inneren Verfassung. Miinchen: Deutscher
Tascehnbuch-Verlag, 1969; idem. The Hitler State: The Foundation and Devel¬
opment of the Internal Structure of the Third Reich. Trans. J. W. Hiden. L.; N.Y.:
Longman, 1981; Mommsen H. [Introduction] Hannah Arendt und der ProzeB ge-
gen Adolf Eichmann // Eichmann in Jerusalem: Ein Bericht von der Banalitat des
Bosen / H. Arendt (Hg.). Miinchen; Zurich: Piper, 4986. S. I-XXXVII; idem. The
Concept of Totalitarian Dictatorship vs. the Comparative Theory of Fascism: The
Case of national Socialism // Totalitarianism Reconsidered / E. A. Menze (ed.).
Port Washington, NY: Kennikat Press, 1981. P. 146-166.
22 Mason T. Intention and Explanation: A Current Controversylabout the In¬
terpretation of National Socialism // Der «Fiihrerstaat», Mythos und Realitat:
Studien zur Struktur und Politik des Dritten Reiches = The «Fiihrer State», Myth
and reality: Studies on the Structure and Politics of the third reich / L. Ketten-
acker, G. Hirschfeld (Hg.). Stuttgart: Klett-Cotta, 1981. S. 23-72.
11

слишком высоколобой, а Фридриха сверх меры социологичным,
всегда имели возможность выбрать в качестве ориентира «Двойное
государство» Френкеля, где акцент ставится на праве, или «Бегемот»
Неймана, где в центре внимания — монополистический капитализм,
не говоря о других сферах влияния критической теории* и о предвзя¬
тых исследованиях на тему «авторитарной личности»23. Мало того,
всегда находились и такие, кому были близки теории политической
религии, и для кого отправным пунктом послужил трактат Фёгелина
о «Политических религиях» (1939), уже почти забытая статья Рай-
мона Арона о «секулярных религиях» (1944) и небольшая книжка
Гвардини «Heilbringer» (в русском переводе вышла под названием
«Спаситель». — Прим, пер.) (1946)2L Кажется, не так давно вновь
вспомнили о Карле Поппере25. Дело в том, что немецкая историческая
наука возникла из современного осмысления национал-социализма,
которое коренилось в более старых противоборствующих фило¬
софских традициях; связующим звеном служили главным образом
интеллектуалы-эмигранты26. Информацией о Советском Союзе и
его исторической науке они практически не располагали. Немец¬
кая концепция тоталитаризма была сугубо национальной, несмотря
* Критическая теория современного (индустриального) общества, разно¬
видность неомарксизма, одно из обозначений философской позиции Франк¬
фуртской школы. (Прим.ред.).
23Fraenkel Е. et al. The Dual State: A Contribution to the Theory of Dic¬
tatorship. N.Y.; L.: Oxford University Press, 1941 (Среди других авторов ука¬
занной работы был Эдвард Шилз). Neumann F. L. Behemoth: The Structure
and Practice of National Socialism. Toronto; N.Y.: Oxford University Press,
1942; Adorno Th. W. et al. The Authoritarian Personality. N.Y.: Harper & Row,
1950 (1-е изд.).
24 Voegelin E. Die politischen Religionen. Stockholm: Bermann-Fischer Ver-
lag, 1939; Politische Religion & Politik, Religion und Anthropologie im Werk von
Eric Voegelin / E. Voegelin et al (Hg.). Miinchen: Fink, 2003; Strauss L., Voege¬
lin E. Faith and Political Philosophy: The Correspondence between Leo Strauss
and Eric Voegelin, 1934-1964. Trans. P. Emberley, B. Cooper. University Park:
Pennsylvania State University Press, 1993; Aron R. L’avenir des religions secu-
lieres [1944] // Commentaire. 1985. Vol. 8. № 28-29. P. 369-383; Guardini R.
Der Heilbringer in Mythos, Offenbarung und Politik: Eine theologisch-politische
Besinnung. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1946.
25 Popper K. R. The Open Society and Its Enemies: 2 vols. L.: G. Routledge
& Sons, 1945; Moll M.-P. Gesellschaft und totalitare Ordnung: Eine theoriege-
schichtliche Auseinandersetzung mit dem Totalitarismus. Baden-Baden: Nomos,
1998; Popper’s Open Society after Fifty Years: The Continuing Relevance of Karl
Popper / I. C. Jarvie, S. Pralong (eds.). L.; N.Y.: Routledge, 1999.
26Rabinbach A. Moments on Totalitarianism // History & Theory. 2006.
№45. P. 72-100.
12

на entendres* между двумя войнами27, — что тем более парадоксаль¬
но, ибо единственное, на чем сошлись все теоретики тоталитаризма
(и чем их теории отличались от обычных, или «вульгарных», марк¬
систских теорий фашизма), было то, что в любом случае национал-
социализм создал исключительный режим.
По сравнению с «теоретической» лихорадкой и глобальностью ин¬
теллектуальных споров о Германии советология в большей степени
обязана политикам и формализму политических наук, механически
повторяя снискавшие дурную славу шесть признаков тоталитаризма
Фридриха и Збигнева Бжезинского28. Фокусом исследований послед¬
него были партийная структура, «рычаги управления», идеология,
пропаганда и культ вождя, а также ЧК и ГУЛАГ; в первые послевоен¬
ные десятилетия его усилиями советология, как утверждали критики,
была одета в невыносимо тесную смирительную рубашку. Однако на
самом деле велась большая работа с участием представителей разных
научных дисциплин: таков известный Гарвардский проект во главе с
Алексом Инкелесом, Раймондом А. Бауэром и Клайдом Клакхоном,
в котором объединились политологи, социологи, антропологи и даже
психологи29. Участников Гарвардского проекта интересовала тотали¬
тарная модель как метод понимания политических структур и про¬
цессов, примером является книга «Как работает советская система»30.
Но их интересовала и повседневная жизнь, которую они рассматри¬
вали сквозь призму теории модернизации. В самом деле теория мо¬
дернизации оказывала огромное влияние в развитии советологии в
США. Так в работе «Советский гражданин: повседневная жизнь в
тоталитарном обществе» Инкелес с соавторами смело сравнивали
Советский Союз с другими переживающими процесс модерниза¬
ции странами, например, с Японией и Турцией, а также с государ¬
ствами, уже совершившими модернизацию, как Великобритания и
Германия31. Занимаясь советологией в 1960-е годы, почти наверняка
* Зд. — договоренности, букв, условиться, договориться (фр. s'entendre).
(Прим.ред.).
27 Eimermacher К., Volpert A., Bordiugov G. A. Sturmische Aufbriiche und
enttauschte Hoffnungen: Russen und Deutsche in der Zwischenkriegszeit.
Miinchen: W. Fink, 2006.
28Fiedrich, Brzezinski. Totalitarian Dictatorship and Autocracy.
29 Описание этого проекта см. в: Inkeles A., Bauer R. The Soviet Citizen:
Daily Life in a Totalitarian Society. Cambridge, MA: Harvard University Press,
1959. P. 3-20.
30 Bauer R. A., Inkeles A., Kluckhohn C. How the Soviet System Works: Cul¬
tural, Psychological, and Social Themes. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 1956.
31 Inkeles, Bauer. The Soviet Citizen.
13

следовало интересоваться не только тоталитаризмом, но и теорией
модернизации, причем Баррингтон Мур оказывал на теоретиков то¬
талитаризма первого поколения большее влияние, чем Фридрих или
Бжезинский.
В 1970-е годы тоталитарной модели был брошен вызов политоло¬
гами типа Джерри Хафа, благодаря чему ранняя советская история
(с Октябрьской революции до Второй мировой войны) вписалась в
контекст модернизации; сравнения нацистского и советского режи¬
мов стали избегать, поскольку оно политизировалось в условиях хо¬
лодной войны. С 1960-х до 1980-х годов маргинальным оставалось
другое, выбившее многих из колеи сравнение — СССР и США. Одни
исследователи исходили из идеи постепенной, но неумолимой — по
мере модернизации Советского Союза — конвергенции двух систем32.
Для других целью такого сравнения было понять, насколько запад¬
ные социально-научные категории типа «групповых интересов» и
«гражданского соучастия» (как правило, выводимые из опыта США,
но претендующие на универсальность) применимы к СССР33. Целью
третьей группы — представителей новых левых было доказать, что и
США в некотором роде — «тоталитарное» государство34.
Все это происходило не так давно, но, кажется, будто эти споры
велись на другой планете. Накал дискуссии и сопровождавший эти
баталии сарказм и — в не меньшей мере — шоры, которые мешав¬
шие иным ученым, теперь, в свою очередь, сами стали объектами
исторического исследования. Эти ученые создавали разные теории
и по-разному писали об истории после Второй мировой и холодной
войн и их выводы неизбежно несли на себе отпечаток этих событий35.
Их значительность в то время, вероятно, столь же поразительна,
32 «Конвергенцию» советской и западных систем не раз обсуждали, снача¬
ла экономисты, затем — политологи; почти все советологи, особенно в сфере
политологии, заняли критическую позицию. Обмен мнениями на Конгрес¬
се за свободу культуры см. в: Survey. April 1963. № 47. Р. 36-42; Meyer A. G.
Theories of Convergence // Change in Communist Systems/ Ed. Ch. John¬
son. Stanford, CA: Stanford University Press, 1970. P. 36-42; Nelson D. Poli¬
tical Convergence: An Empirical Assessment // World Politics. 1978. 30. № 3.
P.411-432.
33 Hough J. F. The Soviet Union and Social Science Theory. Cambridge, MA:
Harvafd University Press, 1977.
34 Marcuse H. One Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced
Society. Boston: Beacon Press, 1964; idem. Repressive Tolerance // Wolff R. P.,
Moore Jr. B., Marcuse H. A Critique of Pure Tolerance. Boston: Beacon Press,
1965. P. 95-137.
35 Gleason A. Totalitarianism: The Inner History of the Cold War. N.Y.; Ox¬
ford: Oxford University Press, 1995.
14

как ныне их эфемерность. Споры о фашизме и тоталитаризме были
неотъемлемой частью уходящего мира XX века, который в ретроспек¬
тиве предстает столь же захватывающим, сколь и отдаленным.
Если историки разделились в оценках теорий тоталитаризма, то
еще осторожнее они подходили к использованию концепта тоталита¬
ризма как средства анализа36. Они считали, что тоталитарная модель,
описывающая монолитное, идущее к намеченной цели государство и
догматичную, воздействующую на сознание идеологию, не отражает и
тем более не объясняет историческую реальность, представляя собой
чрезмерно механистическую модель, навязанную им политологами.
Все чаще историки разочаровывались в этой концепции, бесполезной
при формулировке новых научных вопросов и в эмпирических ис¬
следованиях. Мало того, в связи с «потеплением» холодной войны
в контексте разрядки между Востоком и Западом, казалось, пришло
время расстаться с понятиями и идеями, имевшими если не впол¬
не идеологическое, то явно полемическое, назначение. В частности,
историки-эмпирики пришли к пониманию того, что понятия и кон¬
цепты вроде тоталитаризма несут на себе отпечаток терминологии
период холодной войны37.
Поэтому «демобилизация» в последней четверти XX века воин¬
ствующей и военизированной европейской политики предоставила
необычайно благоприятную возможность историкам-эмпирикам.
С тех пор, какими бы проблемами они ни занимались, лет тридцать
они могли работать свободно, без всякого идеологического и теорети¬
ческого вмешательства. Особенно повезло немецким историкам, по¬
скольку они получили свободный доступ к архивам и с 1970-х годов
систематически ими пользовались. Напротив, советские историки,
как и прежде, испытывали больше трудностей, но за последние пят¬
надцать лет они добились огромных успехов. Теперь историки знают
о нацизме и сталинизме намного больше, чем раньше, и почти все их
открытия постоянно верифицируются на все большем количестве ис¬
точников. Это ориентированное на исследования научное сообщество
остается по большей части посттеоретическим и посттоталитарным.
Многие, в том числе и авторы этой книги, не имеют единого
мнения, хорошо это или плохо. Но в конце концов настроения и
36Типичные работы: Kershaw I. Totalitarianism Revisited: Nazism and
Stalinism in Comparative Perspective // Tel Aviver Jahrbuch fur deutsche Ge-
schichte. 1994. № 33. S. 23-40; idem. The Nazi Dictatorship: Problems and Per¬
spectives of interpretation. L.; N.Y.: Arnold, 2000.
37Totalitarismus und Faschismus: Eine wissenschaftliche und politische Be-
griffskontroverse: Kolloquium im Institut fur Zeitgeschichte am 24. November
1978 / Institut fur Zeitgeschichte (Hg.). Miinchen; Wien: Oldenbourg, 1980.
15

склонности историков здесь не при чем. Ибо, пусть даже историки
преследуют чисто теоретические или более практические цели, все
они заново открыли безмерность той высоты, на покорение которой
вышли. Что бы там ни говорили о нацистской Германии и сталин¬
ском Советском Союзе, это были две безмерно мощные, грозные
и контагиозные диктатуры, которые в одно затянувшееся мгнове¬
ние промелькнувшего столетия грозили перевернуть мир. Хотя
историки-эмгшрики в основном опровергали и отказывались от
старых представлений и концепций тоталитаризма (а стало быть, и
фашизма), их собственные исследования дали гораздо больше для
понимания этих двух режимов. Поэтому в условиях приобретаю¬
щих все больший размах эмпирических исследований осмысление
сталинского Советского Союза и нацистской Германии приобрело
первостепенную важность. Возможно, эти два режима потерпели
крах, все же они властвовали над XX веком, и каждый из них про¬
должает властвовать уже после своего поражения.
Для описания такого состояния изобретены запоминающиеся ме¬
тафоры: Европа была Темным континентом в Эпоху крайностейзн.
Но, несмотря на потрясающее изобилие исследований, ни одной из
двух историографий так и не удалось воплотить столь многогранные
метафоры, тем более продуктивно их использовать. История остается
преимущественно национальной и лишенной выспренных сюжетов и
высокопарных трактовок. К сожалению, нам остается эмпирическая
история — в общем и целом узкая, несмотря на ее большие амбиции.
За такое самоограничение следует платить. Советские и немецкие
историки — за небольшим исключением — не читают работ друг дру¬
га, хотя и наблюдают издалека, не вполне утратив ощущение того, что
в лучшем и более прозрачном мире, где все знали бы историю друг
друга, они могли бы учиться друг у друга — и вполне возможно, что
таким образом они достигли бы лучшего понимания того невероят¬
ного страха и благоговейного трепета, которые внушали в свое время
и сталинский, и нацистский режимы38 39. Историкам претят оковы, ко¬
торые навязывает им концепт тоталитаризма и политические споры о
фашизме и тоталитаризме, в то же время они все больше осознают, что
две национальные исторические науки должны идти навстречу друг
другу, так как, во-первых, из-за антагонизма режимов они буквально
вцеплялись друг другу в горло, а, во-вторых, своим противостоянием
38 См. сн. 9.
39JudtT. Past Imperfect: French Intellectuals, 1944-1956. Berkeley: Univer¬
sity of California Press, 1992; Bourg J. After the Deluge: New Perspectives on
the Intellectual and Cultural History of postwar France. Lanham, MD: Lexington
Books, 2004; Muller J.-W. German Ideologies since 1945: Studies in the Political
Thought and culture of the Bonn Republic. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2003.
16

они потрясли мир. Возможно, этого мало, чтобы уравнять их40, но, не¬
сомненно, достаточно, чтобы взаимодействовать — и использовать то,
что, как они полагают, их объединяет. План рассмотреть оба режима
вместе — его масштаб и методы, а также тематические рамки — еще
предстоит разработать. На самом деле, несмотря на множество новых
исследований, сам характер этого проекта пока не ясен. Поскольку
на кону — не ценность старых дискуссий, как могло бы показаться на
первый взгляд, а стремление понять исторический смысл XX века; и
один из краеугольных камней этого начинания — осмысление сущ¬
ности нацистского и сталинского режимов — это задача, которую еще
предстоит решить как историкам, так и современным интеллектуа¬
лам, спорящим об истории41.
Однако научная инициатива историков — это одно, а историче¬
ские тенденции — совсем другое. Нравится это историкам или нет,
но в последнее время вновь оживился интерес к концепции тотали¬
таризма. Сначала обращение к модели тоталитаризма можно было
бы рассматривать прежде всего как французское (либеральное, про¬
западное) занятие интеллектуалов — изгнание призрака почившего
марксизма и как немецкое, а также британское (консервативное)
стремление снабдить антидотом господствующее социологическое
объяснение нацизма и сталинизма42. Возможно, гораздо важнее то,
что это занятие стимулировало появление «власти народа» — демо¬
кратии как европейского и всемирного феномена43. В свою очередь,
/,0Luks L. Bolschewismus, Faschismus, Nationalsozialismus — Verwandte
Gegner// Geschichte und Gesellschaft. 1988. 14. № 1. S. 96-115.
41 Rowe M. Collaboration and Resistance in Napoleonic Europe: State Forma¬
tion in an Age of Upheaval, c. 1800-1815. Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan,
2003.
42Totalitarismes / G. Hermet, P. Hassner, J. Rupnik (ed.). P.: Economica,
1984; Poliakov L., Cabestan J.-P. Les totalitarismes du XXcsiecle: Un phenomene
historique depasse? P.: Fayard, 1987; Une si longue nuit: L’apoge des regimes
totalitaires en Europe, 1935-1953/ S. Courtois (ed.). Monaco: Rocher, 2003;
Christofferson M. S. French Intellectuals against the Left: The Antitotalitarian
Moment of the 1970’s. N.Y.: Berghahn Books, 2004; Totalitarismus, Extremismus,
Terrorismus: Ein Literaturfiihrer und Wegweiser zur Extremismusforschung in
der Bundesrepublik Deutschland / U. Backes, E. Jesse (Hg.). Opladen: Leske +
Budrich, 1985 (2-е изд.); Die Schatten der Vergangenheit: Impulse zur Histo-
risierung des Nazionzlsozialismus / U. Backes, E. Jesse, R. Zitelmann (Hg.). Frank¬
furt am Main: Propylaen, 1990; Heilserwartung und Terror: Politische Religionen
im 20. Jahrhundert / H. Liibbe, W. Bartosyewski (Hg.). Diisseldorf: Patmos, 1995;
Der rote Holocaust und die Deutschen: Die Debatte um das «Schwarzbuch des
Kommunismus» / H. Moller (Hg.). Miinchen; Zurich: Piper, 1999; Burleigh M.
The Third Reich: A New History. N.Y.: Hill & Wang, 2000.
43 Transitions from Authoritarian Rule: Comparative Perspectives /
G. A. O’Donnell, Ph. C. Schmitter. L. Whitehead (eds.). Baltimore: Johns Hop¬
17

крах Советского Союза стал причиной интригующих превращений
и изменений точек зрения — привел к появлению каких-то странных
партнеров44. И наконец немаловажно, что взаимосвязь между религи¬
озным фундаментализмом и террором добавила остроты старой фор¬
муле45. И вновь мы отмечаем разнообразие инициатив, настойчиво
требующих осмысления тоталитаризма на новом этапе.
В немецком контексте начальный импульс — часто как сравни¬
тельное исследование диктатур — возник из попытки интегрировать
ГДР в германскую историю46. Идея двух диктатур — национал-
социалистической и коммунистической, уравновешивающая не¬
изменную и крайне успешную вестернизацию и демократизацию
(Западной) Германии, казалась вполне состоятельной47. Последнее
означало отказ от тезиса об исключительности Третьего Рейха и, так
сказать, его нормализацию, пусть даже сомнению экстремальную
сущность нацизма подвергали только маргинальные группы48. Этот
внутренний немецкий спор о двух диктатурах особенно интересен но¬
вым осмыслением тоталитаризма. Наибольшую известность получил
новый подход к «идеологии» и ее оценка как ключевого компонента
нацизма (и сталинизма)49. Рост интереса к идеологии сопровождал¬
ся спорами о политической религии или религиозной политике, а
в целом — движением к политической теологии50. Возвращение к
«идеологии» шло в тандеме с подходом, сторонники которого осо-
kins University Press, 1986; Problems of Democratic Transition and Consolida¬
tion: Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe /J. J. Linz,
A. C. Stepan (eds.). Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1996; Totalitaris-
mustheorien nach dem Ende des Kommunismus / A. Siegel (Hg.). Koln: Bohlau,
1998.
44Feher F., Heller A. Eastern Left, Western Left: Totalitarianism, Freedom,
and Democracy. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press International, 1987;
Kraushaar W. Linke Geisterfahrer: Denkanstosse fur eine antitotalitare Linke
[с предисловием Д. Кон-Бендита]. Frankfurt am Main: Verlag neue Kritik,
2001; Zizek S. Did Somebody Say Totalitarianism? L.; N.Y.: Verso, 2001.
45 Burleigh M. Sacred Causes: The Clash of Religion and Politics, from the
Great War to the War on Terror. N.Y.: Harper Collins, 2007 (1-е изд. в США).
46Diktaturvergleich als Herausforderung: Theorie und Praxis / G. Heyde-
mann, E. Jesse (Hg.). Berlin: Duncker & Humblot, 1998.
47 Vahlefeld H. W. Deutschlands totalitare Tradition: Nationalsozialismus uns
SED-Sozialismus als politische Religionen. Stuttgart: Klett-Cotta, 2002.
48 Backes et al. Schatten der Vergangenheit.
49Sollner A. Totalitarismus: Eine notwendige Denkfigur des 20. Jahrhun-
derts // Mittelweg. 1993. Bd. 36. № 2. S. 83-88.
3()Maier H. Politische Religionen: Die totalitaren Regime und das Christen-
tum. Freiburg: Herder Verlag, 1995; Totalitarismus und politische Religionen:
Konzepte des Diktaturvergleichs / H. Maier (Hg.). Miinchen: F. Schoeningh Ver-
18

бо подчеркивали экстремальные формы насилия и террора, и было
мотивировано не столько интересом, сколько принципом, следова¬
тельно, отсылкой на некий высший закон — будь то крайний нацио¬
нализм или нечто вроде религиозной веры или другой разновидности
фундаментализма51.
Чрезвычайная жестокость тоталитаризма — проблема, которой
занимались также американские ученые, общественные деятели и
интеллектуалы. Самой плодотворной областью исследований оказа¬
лось изучение геноцида52. Но главный импульс этим исследованиям,
да такой, что дискуссия буквально взорвала академическую среду,
придала популистская реакция на реально ощущаемую населением
угрозу безопасности родины53. Американские ученые, занимающие¬
ся историей Германии и Советского Союза, начали пересматривать
отношение к проблеме сталинизма и нацизма (показывая идеологи¬
ческий характер насилия режима в Германии, а в отношении Совет¬
ского Союза — механизмы насилия на микроуровне)54, но теперь их
всех особенно привлекал глобальный характер экстремального наси¬
лия, которое, по праву или нет, превратило преимущественно евро¬
пейский феномен в катастрофу Всемирного масштаба55.
В советские времена на «тоталитаризм» и сравнение сталиниз¬
ма и нацизма было наложено табу, хотя на эзоповом языке порой
lag, 1996; Heilswartung und Terror: Politische Religionen im 20. Jahrhundert /
H. Liibbe, W. Bartoszewski (Hg.). Diisseldorf: Patmos, 1995.
51 The Specter of Genocide: Mass Murder in Historical Perspective / R. Gellate-
ly, B. Kiernan (eds.). N.Y.: Cambridge University Press, 2003; Weisbrod B. Funda¬
mentalist Violence: Political Violence and Political Religion in Modern Conflict //
International Social Science Journal. 2002. № 174. P. 49900508; Gerlach Ch. Ex¬
tremely Violent Societies: An Alternative to the Concept of Genocide //Journal
of Genocide Research. 2006. Vol. 8. № 4. P. 455-471. О терроре немецких левых
и порожденной им дискуссии см.: Berendse G.-J. Schreiben im Terrordrom: Ge-
waltcodierung, kulturelle Erinnerung und das Bedingungsverhaltnis zwischen Lit-
eratur und Raf-Terrorismus. Miinchen: Edition text + kritik, 2005.
52The Specter of Genocide / R. Gellately, B. Kiernan (eds.).
53 Berman P. Terror and Liberalism. N.Y.; L.: W. W. Norton, 2003; Cler¬
mont P. De Lenine a Ben Ladan: La grande revoke antimoderniste du XXe siecle:
Democratic ou totalitarisme. Monaco: Rocher, 2004; Barber B. Fear’s Empire:
War, Terrorism, and Democracy. N.Y.; L.: W.W. Norton, 2003.
’^Fritzsche P. Life and Death in the Third Reich. Cambridge, MA: The
Belknap Press of Harvard University Press, 2008; Fitzpatrick S. Stalinism: New
Directions. L.; N.Y.: Routledge, 2000.
55 Violence and the Sacred in the Modern World / M. Juergensmeyer (ed.). L.:
Frank Cass, 1991; Caplan E. A. Trauma Culture: The Politics of Terror and Loss
in Media and Literature. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 2005.
19

высказывались намеки на сопоставимость двух режимов, как, на¬
пример, в прекрасном фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фа¬
шизм» (1965). Шлюзы прорвало в период перестройки: в вышедшем
в 1989 году сборнике «Тоталитаризм как исторический феномен»
говорилось, что этот термин уже «интенсивно употребляется» и
«все отчетливее претендует на роль главной объяснительной моде¬
ли нашего недавнего прошлого»56. Проблема, по словам издателей,
состояла в том, что нет точного научного определения этого тер¬
мина: он рисковал пополнить длинный ряд «словесных штампов»
типа «культ личности» или «период застоя»57. Решающее влияние
оказал роман Оруэлла «1984», перевод которого в начале 1989 года
был опубликован в журнале «Новый мир»58. Перевод книги Арендт
о тоталитаризме еще только готовился59. Если всемогущая пар¬
тия с широко пропагандируемой идеологией и харизматический
вождь, как правило, были частью понятия «тоталитаризм», с кото¬
рым знакомился русский читатель, то, как представляется, особен¬
но широкий отклик имела тема вторжения государства в частную
жизнь: «Тоталитаризм — общественно-политический строй, харак¬
теризующийся всеобъемлющим деспотическим вмешательством
авторитарно-бюрократического государства во все проявления
жизни общественного организма и жизнь отдельной личности»60.
К сравнению нацизма и сталинизма порой обращались, особенно
памятен фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние» (1987), но, как пра¬
вило, в конце 1980-х и в 1990-е годы это уже не так интересовало
русских, как в 1960-е61.
56Тоталитаризм как исторический феномен / Ред. А. А. Кара-Мурза,
А. К. Воскресенский. М.: Философское общество СССР, 1989. С. 5. (преди¬
словие Кара-Мурзы).
57 Там же.
58 Новый мир. 1989. № 2-4 (пер. В. Голышева). Роман Оруэлла «Скотный
двор» вышел в русском переводе чуть раньше, но в журнале, издаваемом не¬
большим тиражом (Родник. Рига. 1988. № 3-7).
59 Кара-Мурза А. А., Воскресенский А. К. // Тоталитаризм. С. 6. Работа
Арендт появилась в русском переводе в 1995 году под названием «Истоки
тоталитаризма».
60 Философский словарь: 6-е изд. переработанное и дополненное / Ред.
И. Т. Фролов, А. В. Адо. М.: Издательство политической литературы, 1991.
61 В главных работах о тоталитаризме ученые этого периода не слишком
много обсуждали аналогию нацизм-сталинизм. В упомянутой выше книге
философ Л. В. Поляков замечает: «я вижу здесь <...> просто пропасть, ко¬
торая создает для меня два принципиально разных мира» (С. 29). Историка
Б. С. Орлова больше интересовало такое сравнение — впервые его поразило
сходство, когда он 15-летним подростком рассматривал немецкие почтовые
20

Вполне могло бы показаться, что в плане интеллектуальном и
научно-историческом настал момент, когда вновь подводятся итоги
развития эмпирической науки за четверть века. В период расцвета те¬
ории тоталитаризма историки справедливо заявляли, что им навязы¬
вают теорию и идеологию, и что они не вступили даже в первую фазу
сравнений, поскольку еще даже не начинали всерьез изучать ни то ни
другое общество или режим. Но теперь они это сделали, и именно им
предстоит решить новые задачи и разработать новую концепцию, в
основе которого лежит интегративный подход — будь то изложение
фактов, интерпретация или трактовка.
Что делать?
Сегодня в научных кругах наблюдается движение, свидетельству¬
ющее о растущем беспокойстве в связи с обилием и одновременно
большим разнообразием новых работ, авторы которых все более глу¬
боко исследуют все более узкие вопросы. По очевидным причинам
это больше относится к Германии, чем к Советскому Союзу, где все
еще имеются огромные лакуны в эмпирическом знании и глубокие
противоречия относительно трактовки фактов. Но это общая про¬
блема, и она разрешима, если не «теоретизировать»62, а перейти на
концептуальный уровень, который позволяет рассматривать исто¬
рию Германии и России и, если угодно, Европы в контексте всеобщей
истории. Если наблюдается возврат к теории, концентрации на том,
что традиционно называется политической теологией, то главный от¬
правной пункт лучше всего обозначить как возрожденная «концепция
интеграции». Такие новые книги как «Мировая война» Фергюсона
или «Варварство и цивилизации» Вассерштейна, а также «История
мирового коммунизма» Сервиса, «Модернизм и фашизм» Гриффина
или «Демократия» Розанваллона дают представление об общей тен¬
денции63. В несколько более узкой области — истории сталинизма и
марки, на которых были изображены мускулистые рабочие и пышнотелые
крестьянки, которые очень походили на таких же рабочих и колхозниц, на¬
рисованных в духе «социалистического реализма». Впоследствии это впечат¬
ление усилилось благодаря фильму Ромма, но ен подчеркивал и различия
в общественных, демографических и географических условиях (Орлов Б. С.
Германия и СССР в 30-е годы: сходства и различия // Тоталитаризм как
исторический феномен. С. 97-107). Как и другие русские ученые, прибегаю¬
щие к такому сравнению, Орлов видит в нацизме, как и в сталинизме, иска¬
женную форму социализма.
62 Siegel A. The Totalitarian Paradigm after the End of Communism: Towards
a Theoretical Reassessment. Amsterdam; Atlanta: Rodopi, 1998.
63 Ferguson N. The War of the World: History’s Age of Hatred. L.; N.Y.: Allen
Lane, 2006; Service R. Comrades!: A History of World Communism. Cambridge,
21

нацизма — эта концепция предполагает исследование повседневной
практики режимов и вместе с тем ставит в повестку дня тему край¬
него насилия в обоих обществах как исследовательскую проблему64.
Другим аспектом этой тенденции является стремление рассматри¬
вать оба режима в европейском или общемировом контексте65.
Современная ситуация предоставляет нам целый ряд возмож¬
ностей; от некоторых мы отказались, но о них следует упомянуть,
поскольку они привлекают большое внимание и выглядят весьма
плодотворными.
Одно важное направление в науке связано с возрождением понятия
тоталитаризм. Фактически концепция тоталитаризма используется
сегодня применительно к довольно противоречивому ряду отправ¬
ных моментов, три из которых очень важны. Во-первых, поскольку не
все энергично берутся за решение этой проблемы, то можно сказать,
что историки-эмпирики так и не смогли оценить всю глубину мысли,
заложенной в этой идее. Ибо пусть даже современные мыслители за¬
частую понимали ее неверно (ярким примером может служить Ханна
Арендт), хорошие идеи появляются не часто, и не следует допускать
их упрощения и неправильного использования в целях пропаганды66 * 68.
В целом советские историки, кажется, более непримиримы в этом от¬
ношении, чем их немецкие коллеги, но как не исчезнет Ханна Арендт,
так не исчезнет и Александр Солженицын или, если угодно, группа
восточноевропейских интеллектуалов, находящихся на привилеги¬
МА: Harvard University Press, 2007; Griffin R. Modernism and fascism: The
Sense of a Beginning under Mussolini and Hitler. Basingdtoke; N.Y.: Palgrave
Macmillan, 2007; Rosanvallon P. Democracy: Past and Future / S. Moyn (ed.).
N.Y.: Columbia University Press, 2006.
64 Verfuhrungen der Gewalt: Russen und Deutsche im Ersten und Zweiten
Weltkrieg / K. Eimermacher, A. Volpert (Hg.). Mtinchen: Fink, 2005.
65Oberlander E., Ahmann R. Autoritare Regime in Ostmittel- und Stidosteu-
ropa 1919-1944. Paderborn: Schoningh, 2001; Totalitarian and Authoritarian
regimes in Europe: Legacies and lessons from the Twentieth Century / J. W. Borej-
sza, K. Ziemer, M. Hilas (eds.). N.Y.: Berghahn Books, 2006 (совместно с ин¬
ститутом Польской Академии наук и Немецким историческим институтом
в Варшаве).
68 Типичный случай: Arendt Н. Eischmann in Jerusalem: A Report on the Ba¬
nality of Evil. N.Y.: Viking Press, 1965 (издание переработанное и дополнен¬
ное). Если иметь в виду эмпирическую работу, то в этой книге (Cesarani D.
Eichmann: His Life, Crime, and Legacy. L.: Heinemann, 2003) все неверно. И
все же она важна для подробного исследования ординарности зла. Hannah
Arendt in Jerusalem / S. Aschheim (ed). Berkeley; Los Angeles: University of
California Press, 2001. Кроме того, у историков еще есть возможность оценить
сложность и глубину мысли, см.: Arendt Н. The Origins of Totalitarianism.
22

рованных и в то же самое время незавидных позициях, с которых они
рассматривают оба режима67. Независимо от того, удалось им или
нет лучше понять: Солженицыну — Германию, Арендт — Советский
Союз, а Гавелу — обе страны, — их попытки разобраться по-прежнему
помогают нам справляться с все растущим потоком новых эмпири¬
ческих данных. И, возможно, стоит повторить, что еще предстоит за¬
ново разрабатывать левую и равным образом коммунистическую и
социалистическую интеллектуальную историю68.
И те и другие мыслители являются не только субъектами ин¬
теллектуальной, но и, если угодно, более рефлексивной истории
немецкого и советского режимов (то есть исследование, в котором
присутствует анализ самовосприятие и осмысление этих режимов),
хотя высокоинтеллектуальная история заслуживает большего внима¬
ния67 * 69. Скорее всего, у них есть много чего сказать в продолжающем¬
ся — честно говоря, не очень богатом новыми идеями — споре о том,
как понимать оба режима. Предпосылка этого — снять их с пьедестала
(или, если угодно, достать из сундука), чтобы они сегодня — во вто¬
ром или третьем чтении — сказали все, что могут. То, что восточные
и западные теории фашизма снова рассматриваются в этом контекте,
лишь отвечает духу современного исследования этих элементов мыс¬
ли XX века и только обогатит интегративную концепцию.
Однако мы не выбрали только что описанный подход главным
образом потому, что, как нам кажется, в данный момент надо снять
пробу. Мы считаем необходимым сначала по-новому оценить имею¬
щиеся ингредиенты и рецепты, а уж потом вновь обратиться к ним
в их целостности. Поэтому мы решили позаимствовать все лучшее,
чего удалось достичь историкам-эмпирикам за последние четверть
века: мы обратились сразу к обоим направлениям в историографии
в надежде, что одновременное применение достижений каждой по¬
зволит вывести компаративные и интегративные исследования на
следующий, более высокий уровень.
Второй подход (от которого мы отказались) в целом представлен
более ярко. Начнем с весьма тонкого наблюдения, что эмпирическое
67 Solzhenitsyn А. Г, Ericson Е. Е., Mahoney D. J. The Solzhenitsyn Read¬
er: New and Essential Writings, 1947-2005. Wilmington, DE: ISI Books, 2006;
Havel V. The Power of Powerless: Citizens against the State in Central-Eastern
Europe. L.: Hutchinson, 1985; Michnik A., Erard Z. Penser La Pologne: Morale et
politique de la resistance. H.: Decouverte/ Maspero, 1983.
“Feher. Heller. Eastern Left, Western Left: Totalitarianism, Freedom, and
Democracy.
69Rabinbach A. In the Shadow of Catastrophe: German Intellectuals between
Apocalypse and Enlightenment. Berkeley; Los Angeles: University of California
Press, 1997.
23

изучение и Германии, и Советского Союза за последнюю четверть
века имело свои перекосы. Так, историки Германии долгое время не
решались углубиться в анализ идеологии или, вернее, политической,
моральной и эмоциональной культуры режима, но теперь положение
радикально изменилось70. Не принимали они во внимание квазире-
лигиозную «обертку» режима или эмоциональную привязанность к
режиму, которую он мог породить — как в системе ценностей и норм,
так и вкусов и поведения71. Обретая множество названий и решая раз¬
ные задачи, этот подход захватил новое поколение историков, кото¬
рые сделали своей целью исследование эмоциональных и ментальных
структур режима геноцида. Если первоначально фокусом исследова¬
тельских интересов было массовое восхищение населения национал-
социализмом, то впоследствии он сместился в направлении изучения
немецкого общества периода войны72. Пожалуй, еще поразительнее
обстоят дела в России, где после 1991 года все ринулись в архивы;
одновременно произошел, так сказать, массовый «захват Фуко», ко¬
торый, будучи ярым антикоммунистом и бывшим левым, взирал на
Советский Союз сквозь призму тоталитаризма. Такой подход вывел
на новый уровень не только изучение истории репрессий, пропаганды
и принуждения народа к подчинению, но и процесса преобразования
внутреннего мира человека и переделки личности при Сталине, фак¬
тически — создания новой цивилизации73. Только слепой не заметит
параллельности в развитии двух национальных исторических школ,
говорящих на разных языках, и, хочется сказать, стоящих на разных
субъективных научных позициях.
70 См. три интересных примера: Dwork D., Pelt R. J. van. Auschwitz 1270 to
the Present. N.Y.: W. W. Norton, 1996; Kroll F.-L. Endzeitvorstellungen im Kom-
munismus und im Nationalsozialismus // Der Engel und die siebte Posaune...
Endzeitvorstellungen in Geschichte und Literatur / S. Krimm, U. Triller (Hg.).
Mtinchen: Bayerischer Schulbuch Verlag, 2000. S. 186-204; Herzog D. Sex after
Fascism: Memory and Morality in Twentieth-Century Germany. Princeton, NJ;
Oxford: Princeton University Press, 2005.
71 Если иметь в виду наследие антисемитизма, см.: Koonz С. The Nazi Con¬
science. Cambridge, MA: Belkap Press of Harvard University Press, 2003; HerfJ.
The Jewish Enemy: Nazi Propaganda during World War II and the Holocaust.
Cambridge, MA: Belkap Press of Harvard University Press, 2000.
n Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg / Militargeschichtliches
Forschungsamt (Hg.). Mtinchen: Deutsch Verlaganstalt, 2004. Bd. 9/1-2: Die
deutsche Kriegsgesellschaft 1939 bis 1945.
73Hellbeck J. Revolution on My Mind: Writing a Diary under Stalin. Cam¬
bridge, MA: Harvard university Press, 2006; Kotkin S. Magnetic Mountain:
Stalinism as a Civilization. Berkeley: University of California Press, 1997.
24

Может ли этот подход (или, вернее, ряд подходов), предназна¬
ченный для исследования цивилизационных или нравственных
параметров нацистского или сталинского общества, быть единым?
существует ли такое явление как нацистское или советское общество
(последнее вполне могло быть, но к первому это относится только в
том случае, если принять во внимание нанесенный нацистским режи¬
мом ущерб)? как могли бы соотноситься между собой варварство и
гражданское общество?74 — на эти вопросы, как нам представляется,
пока нет однозначного ответа, и у наших авторов также имеются раз¬
личные мнения. Во всяком случае, мы предпочли не превращать эту»
книгу в раздумья о цивилизации и варварстве или в еще одну дискус¬
сию об идеологической или религиозной природе каждого из режи¬
мов75, мы ушли от высокопарных высказываний и поставили более
конкретные вопросы о характере и аспектах социальной программы
каждого режима. Поэтому мы не столько занимались «харизматиче¬
скими лидерами» Вебера76, сколько сосредоточились на «человеке и
обществе в эпоху социальной перестройки», хотя размышления Кар¬
ла Маннгейма на эту тему, отягощенные его эмиграцией в Велико¬
британию, не оказали ожидаемого влияния77.
Конечно, существует и третья тенденция, которая превалиру¬
ет в собственно общественных науках, но также занимающая свое
скромное место и в истории78. Локусом этого направления исследо¬
ваний является роль государства и специфическая государственная
74 Moyn S. Of Savagery and Civil Society: Pierre Clastres and the Transforma¬
tion of French Political Thought // Modern Intellectual History. 2004. Vol. 1.
№ l.P. 55-80.
75 Maier H. Totalitarianism and Political Religions: Concepts for the Compari¬
son of Dictatorships. Transl. J. Bruhn. L.; N.Y.: Routledge, 2004.
76 Хороший пример: Wehler H.-U. Deutsche Gesellschaftsgeschichte.
Mtinchen: С. H. Beck, 2003. Bd. 4: Vom Beginn des Ersten Weltkrieges bis zur
Grtindung der beiden deutschen Staaten.
77 Mannheim K. Man and Society in the Age of Reconstruction: Studies in
Modern Social Structure. L.: Routledge and Kegan Paul, 1940.
78 В осмыслении диктатуры и тирании выделяется интеллектуальная
традиция, заслуживающая отдельного разговора. См.: Groh D. Casarismus,
Napoleonismus, Bonapartismus: Ftihrer, Chef, Imperialismus // Geschichtli-
che Grundbegriffe / O. Brunner, W. Conze, R. Koselleck (Hg.). Stuttgart: Ernst
Klett, 1972. Bd. 1. S. 726-771; MandtH. Casarismus, Napoleonismus, Bonapartis¬
mus: Ftihrer, Chef, Imperialismus // Geschichtliche Grundbegriffe / O. Brunner,
W. Conze, R. Koselleck (Hg.). Stuttgart: Ernst Klett, 1990. Bd. 6. S. 651-706;
Dictatorships in History and Theory: Bonapartism, Caesarism, and Totalitarian¬
ism / P. Baehr, M. Richter (eds.). Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press;
Washington DC: German Historical Institute, 2004.
25

экономика периода между войнами. В данном контексте заявили о
себе несколько смелых исследований: например, работы, посвящен¬
ные трудовой повинности, опубликованные в Германии и США или
три «новых курса» в Италии, Германии и США79. Но, несмотря на
новаторскую теоретическую работу Клода Лефорта, эта тенденция
практически не имела развития80. У Карла Шмитта оказалось больше
последователей, но воздействие политической философии на подход
к пониманию современного государства (на что надеялся Шмитт) по¬
разительно мало81. Ситуация меняется, но пока почти все новаторские
работы в советологии связаны с проблемой сталинизма как полити¬
ческого режима82. Как уже говорилось, появляется все больше публи¬
каций, посвященных возникновению авторитарных и диктаторских
режимов в период между двумя войнами и характеру современных
тираний. В этом контексте на первый план выступает Восточная Ев¬
ропа, но все же мало кто вписывает Советский Союз в более широкий
европейский и, если угодно, евразийский контекст83.
В целом имеет смысл исследовать эту проблему и посмотреть,
какие новые отправные моменты могут появиться в рамках инте¬
гративной концепции. Поэтому мы решили не поддерживать или
развенчивать новое направление исследований, а использовать то
лучшее, что достигнуто этим подходом и посмотреть, как далеко он
может нас увести. Мы добавили к нашему изучению данного пред¬
мета самые привлекательные элементы исследования (например, о
субъективности, об эмоциях и чаяниях, о власти, о насилии), оста¬
ваясь агностиками в том, что касается утверждения, будто любой из
этих элементов может служить средством для всеобъемлющей интер¬
79 Patel К. К. «Soldaten der Arbeit»: Arbeitsdienste in Deutschland und den
USA 1933-1945. Gottingen;Vandenhoeck & Ruprecht, 2003; Schivelbusch W.
Three New Deals: Reflections on Roosevelt’s America, Mussolini’s Italy, and Hit¬
ler’s Germany, 1933-1939. N.Y.: Metroplitan Books, 2006.
80Lefort C. Political Forms of Modern Society: Bureaucracy, Democracy, To¬
talitarianism. Cambridge, MA: MIT Press, 1986.
81 Ho cm.: Diner D. Rassistisches Volkerrecht: Elemente der nationalsoz-
ialistischen Weltordnung // Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte. 1989. № 37.
S. 23-56; Balke F. Der Staat nach seinem Ende: Die Versuchung Carl Schmitts.
Miinchen: Wilhelm Fink Verlag, 1996.
82См. обзоры: Stalinism: The Essential Readings / D.L. Hoffman (ed.). Ox¬
ford: Blackwell, 2003; Fitzpatrick. Stalinism: New Directions.
83 Oberlander E., Ahmann R. Autoritare Regime in Ostmittel- und Siidosteuro-
pa 1919-1944. Paderborn: Schoningh, 2001; Koenen G. Alte Reiche, neue Reiche:
Der Maoismus auf der Folie des Stalinismus — Eine Gedankenskizze // Moderne
Zeiten?: Krieg, Revolution und Gewalt im 20. Jahrhundert /J. Baberowski (Hg).
Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006. S. 174-201.
26

претации нацизма и сталинизма или, если хотите, современных дик¬
таторских режимов.
Задача, которую поставили перед собой авторы данной книги — и
исторической науки, занимающейся нацистской Германией и сталин¬
ской Россией, — теперь, должно быть, очевидна: постараться дать все¬
стороннюю оценку двух режимов и сравнить их. Вопросы, которые
мы поставили перед собой в этом исследовании, просты: что дали нам
прошедшие четверть века или, во всяком случае, несколько десяти¬
летий исследований для понимания нацистской Германии и сталин¬
ской России? Были ли эти два режима схожи в чем-то существенном,
как считают многие? Были ли они, как утверждают другие, в корне
различными? И что каждая из этих систем могла бы дать нам для по¬
нимания Европы XX века? Имелась ли существенная связь или даже
взаимозависимость между этими, неординарными по своей сути, ев¬
ропейскими государствами XX века, несмотря на их откровенную
вражду и чудовищную борьбу не на жизнь, а на смерть? Или они во¬
обще не видели друг друга, развиваясь в своей блестящей изоляции,
замкнутые, словно в коконе, в своих мировоззрениях: «социализм в
одной стране» и нацистская идеология расового превосходства? И
если ни одна из этих идеологий неверна, чем объясняется потрясший
весь мир взлет этих режимов?
Если формулировать выше сказанное более аналитическим язы¬
ком, это означает, что мы хотели бы выделить три уровня анализа.
На первом любая новая оценка этих режимов обретет внутреннее из¬
мерение, которое для некоторых историков может быть единственно
важным. Здесь основная задача — убедительно показать, как функ¬
ционировали отдельные составляющие этих режимов, а также каж¬
дая из систем в целом. Проделана большая эмпирическая работа, и
теперь требуется здравое суждение (более здравое, чем обычно) для
оценки важности соответствующих сфер исследования — социологи
говорили бы о таких переменных как политическая сфера, идеология,
экономика и таких вопросах как слежка, развлекательные мероприя¬
тия, благосостояние и война.
Второй уровень анализа предполагает пересмотр (синхронный)
подхода к сравнению двух режимов. Мы вернемся к этому моменту
ниже, поскольку проблема сравнительного анализа и компаративной
истории вновь стала привлекать историков. Но здесь стоит отметить
особую задачу. Покинув эпистемологическую тюрьму тоталитарной
тождественности двух режимов и разобравшись за последние чет¬
верть века в специфике каждого режима, следует спросить, какие
«отличия» делают эти режимы различными? Это не просто вопрос
о том, чего именно мы хотим добиться, сравнивая два режима. Ско¬
рее он нужен для того, чтобы объяснить, как и почему два режима
27

совершали столько похожего, но по-разному. Наша конечная цель —
дать как можно более адекватную оценку проблем и задач, двигав¬
ших двумя режимами, а также стратегий, к которым они прибегали
для решения этих задач. В свою очередь, это могло бы вывести нас
на новый этап документально обоснованных дискуссий о характере
диктаторских режимов в Европе (и в мире) в XX веке и о том, чем
он отличается от других форм правления. Ибо, если презумпции то¬
талитарной тождественности больше нет, то исследование феномена
тиранического правления в XX веке как никогда актуально. К несча¬
стью, узнавая все больше о каждом режиме, мы все меньше знаем об
их природе.
На третьем уровне анализа главными являются вопросы исто¬
рического или диахронического контекста, хотя мы приложили все
усилия, чтобы удержать авторов в довольно узких рамках 1930-х —
1940-х годов, и таким образом крайне ограничить этот уровень ана¬
лиза. Но наше решение не ослабляет само направление исследования,
которое концентрируется на стратегии «включения» двух режимов
в контекст их истории, их связей и сотрудничества, соглашений и
разрывов, из которых создавался мир, частью которого были оба ре¬
жима. Здесь перед нами стоит двоякая задача. Во-первых, каждый
режим нужно рассматривать как часть истории его страны и, что не
менее важно, признать долговечность Советского Союза как явления
XX века и мимолетную, взрывную природу нацистского режима. Во-
вторых, необходимо осмыслить проблему диктатур в Европе и мире
первой половины XX века, среди которых самыми яркими, самыми
устойчивыми и самыми жестокими — по всем параметрам — были
сталинский Советский Союз и нацистская Германия. И уж если мы
не рассматриваем внутреннее сходство этих режимов, то синхрон¬
ность их появления заслуживает внимания как проблема европей¬
ской и всемирной истории.
К компаративной истории сталинизма и нацизма
Нам представляется, что сравнение — это верный путь. Ибо имен¬
но сейчас имеются документы и вторичные источники для исто¬
рического сравнения двух режимов. Обширную и все растущую
историческую литературу создают историки узких специальностей,
занимающиеся национальными историями. Поэтому как бы ни был
велик соблазн, прежде всего надо расстаться с историческим мыш¬
лением, ограниченным национальными рамками. На эмпирическом
уровне необходимо провести эксперимент, который полвека тому на¬
зад политологи и философы провели на уровне теоретическом и, если
он будет удачным, то, в свою очередь, пересмотреть, исправить, уточ¬
28

нить или отбросить их выводы. Но зачем же входить в тот же самый
поток пятидесятилетней давности? Не лучше отказаться вообще от
понятия и ограничений концепции тоталитаризма, так же как и пре¬
доставить суду истории те режимы, которые ранее ученые пытались
осмыслить в рамках тоталитарной модели? Что конкретно может
дать сравнение сталинизма и нацизма? Короче говоря, действительно
ли сравнение прибавит ценности тому, что нам уже известно?
Во-первых, аргументом в пользу компаративного анализа стали¬
низма и нацизма является поразительно слабая их изученность. Ка¬
ков бы ни был эмпирический материал для сравнения двух режимов,
какой бы страх и трепет ни внушали они в свое время, — а в случае
нацизма еще долгое время после его разгрома — они, как ничто иное,
представляют достойный предмет исследования. Если теоретики то¬
талитаризма рассматривали нацизм и сталинизм как единое целое
(а они нередко занимались этим в эмиграции, на далеком побережье
Атлантического океана), то ими часто руководило живое ощущение
угрозы, внушаемое двумя режимами. Был ли тот страх реальным или
вымышленным — как, например, во времена холодной войны — труд¬
но сказать, но нельзя забывать или недооценивать это ощущение ужа¬
са, которое испытывали многие участники спора. Толкование двух
режимов всегда означало как оценку их будущих потенциалов, так и
текущих действий. Советология — ярчайший пример такого рода84.
В свою очередь, цель изучения национал-социализма заключалась в
том, чтобы выяснить, возродятся ли эти, некогда разгромленные, ре¬
жимы, и что следует делать, чтобы они не возродились. Ханна Арендт,
члены Франкфуртской школы и такой консервативный историк как
Ханс Ротфельс были глубоко обеспокоены такой возможностью85.
Эти режимы или просто вели себя не так, как было положено тирани¬
ям — согласно политической теории, или производили такое впечат¬
ление (скорее на Ханну Арендт, чем, скажем, на Карла Фридриха).
Они виделись беспрецедентными и непредсказуемыми в своей же¬
стокости. Следовательно, новизна была одной из характеристик этих
режимов, которую необходимо было учитывать при их трактовке86.
Насколько трудно создать концепцию тоталитарных режимов, яв¬
84 Shlapentokh V. American Sovietology from 1917-1991: An Attempt at Di¬
agnosis // Russian History. 1995. Vol. 22. № 4. P. 406-432; Pipes R. Vixi: Mem¬
oirs of a Non-Belonger. New Haven, CT: Yale University Press, 2003.
85Rabinbach. Moments of Totalitarianism; Young-Bruehl E. Hannah Arendt:
For Love of the World. New Haven,CT: Yale University Press, 1982.
86 Arendt H. Understanding and Politics (the Difficulties of Understand¬
ing) // Essays in Understanding 1930-1954 / H. Arendt (ed.). N.Y.: Harcourt,
Brace, 1994. P. 307-327.
29

ствует уже из самого формалистского труда Фридриха и Бжезинско¬
го87. Борьба с явной новизной этих режимов, пожалуй, особенно от¬
личает французские работы этого времени, в качестве примера мож¬
но сослаться на статью «Социализм или варварство» Марселя ван
дер Линдена, которая облагодаря Клоду Лефорту и Корнелиусу
Касториадису стала частью американского дискурса88. Арендт, Фрид¬
рих и Касториадис/Лефорт — в аналитическом и политическом пла¬
не — никак не похожи друг на друга. Но сопоставление нацистского и
советского режимов казалось всем им вполне разумным, так как эти
режимы виделись им пугающими и беспрецедентными, а поскольку
мы уже не испытываем такого страха или, если угодно, смущения, то
наш жизненный опыт придает данной теме историчности.
Однако пусть даже мы примем за отправной пункт опыт прошло¬
го, сравнительные исследования быстро постигнет эпистемологи¬
ческий кризис. Последний менее очевиден в крупных обобщающих
исследованиях89, но он — проклятие детального сравнения двух яв¬
лений90. С одной стороны, два режима, несмотря на их взаимную и
несомненную идеологическую вражду, выглядят такими невероятно
похожими, что кажется, надо только сложить две части, чтобы уви¬
деть их общность. Да, их мировоззрения были враждебными. Но тот
факт, что оба были движимы «идеологией», объединяет их — так по
крайней мере говорят. (А что влечет за собой идеология, это дру¬
гой вопрос.) Их методы правления были вполне схожими, возража¬
ют другие, но даже в своих различиях они сохраняли свойственную
обоим враждебность к буржуазному обществу и власти и к демокра¬
тии. Поэтому кажется вполне естественным «поиграть» сходством
и различием двух режимов. С другой стороны, когда речь идет о со¬
поставлении отдельных элементов системы, например, власти или
идеологии, всякое сходство окончательно исчезает, а поиск различий
теряет смысл. Когда дело доходит до сравнения двух явлений, то два
87 Friedrich С. J., Brzezinski Z. Totalitarian Dictatorship and Autocracy.
88 Van der Linden M. Socialisme ou Barbarie: A French Revolutionary Group
(1949-1965) // Left History. 1997. Vol. 5. № 1. P. 7-37; Castoriadis C. The
Castoriadis Reader. Oxford; Malden MA: Blackwell, 1997; Lefort C. Complica¬
tions: Communism and the Dilemmas of Democracy. N.Y.: Columbia University
Press, 2007.
890very R. J. The Dictators: Hitler's Germany and Stalin's Russia. N.Y.:
W. W. Norton, 2004; Gellately. Lenin, Stalin and Hitler: The Age of Social Ca¬
tastrophe.
90 Kershaw I., Lewin M. Stalinism and Nazism: Dictatorships in Comparison.
Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1997; Stalinism and Nazism: His¬
tory and memory Compared / H. Rousso, R. J. Golsan (ed.). Lincoln: University
of Nebraska Press, 2004.
30

общества и режима также могут являться производными разных ми¬
ров. В любом случае сравнение — удачное или менее удачное — в от¬
личие от обобщения обнаруживает полное несоответствие Хотя, как
кажется, два режима имели немало общего и, разумеется, пристально
следили друг за другом, были обязаны друг другу и, несмотря ни на
что, многое друг у друга заимствовали и пересекались в войне и мире,
но все же не совпадали. Даже наблюдая одни и те же явления и про¬
цессы, историки видят основную и, как говорят некоторые авторы
нашей группы, несовместимую асимметрию.
Поистине загадка, что два режима, во многом столь похожие, мо¬
гут быть столь различными. Но, как ни странно, для того, чтобы это
выяснить, требуется сравнение.
Во-первых, даже признание несовместимой асимметрии не озна¬
чает несходства мелких деталей. Этим подходом не следует прене¬
брегать, тем более что выдающийся историк Марк Блок, превратил
такого рода анализ, опирающийся на сравнения на микроуровне, в
своего рода искусство91. Историки любят заглядывать через плечо
друг другу, и если в прошлом русские историки, как правило, об¬
суждали немецкую науку, то ныне состояние русской исторической
науки таково, что немецким историкам вполне можно посоветовать
сделать то же самое. Если систематическое сравнение не работает,
то хорошее вмешательство не в свое дело — скорее отношение, чем
позиция — приносит свой плоды. Поскольку на самом элементарном
уровне все национальные исторические школы формируются про¬
извольными и случайными факторами, то историкам, работающим
в одном национальном контексте, полезно замечать, какие ставятся
вопросы, какие используются источники и каковы позиции истори¬
ков, работающих в ином национальном контексте, особенно если эти
контексты соотносятся. Например, историки «повседневной жиз¬
ни» в Германии долгое время фокусировались на сопротивлении, а
специалисты по Советскому Союзу гораздо больше сосредоточены
на социальных практиках и стратегиях выживания. Таким образом,
сравнение типа «показывать и говорить» требует новых подходов
и вообще более вдумчивого отношения. Оно заставляет историков
порвать с их узкими, объяснительными и толковательными услов¬
ностями. Наблюдения, полученные от такого вмешательства, вполне
могут превратиться в новую оценку разрабатываемой темы. Дитрих
Байрау провел такого рода сравнительное исследование, изучая
91 Bloch М. Toward a Comparative History of European Societies // Enter¬
prise and Secular Change: Readings in Economic History / F. C. Lane, J. C. Riem-
ersma (eds.). Homewood, IL: R. D. Irwin, 1953. P. 494-521.
31

профессиональные группы, существовавшие при обоих режимах92.
В таких «приземленных» сравнениях интригующе выглядит даже
формальный перечень характеристик тоталитарных режимов. Ибо
теперь можно было бы задуматься над тем, почему эти два режима
были так глубоко сосредоточены на очень немногих вопросах вроде
власти вождя, пусть даже решали они их по-разному.
Во-вторых, сравнение может быть использовано и как объясни¬
тельная стратегия. Простой пример: если кто-то считает, что практика
выявления всех категорий населения, подлежащих аресту и уничто¬
жению, — это порождение коммунистической классовой идеологии,
то та же самая практика, внушенная расовой идеологией в нацистской
Германии, показывает некорректность этого утверждения. Но это,
пожалуй, слишком просто, поскольку ставки в данном случае очень
высоки. Сравнение как средство выяснения причины и следствия —
это самый спорный вопрос в толковании тоталитаризма и фашизма
еще с тех пор, как Эрнст Нольте превратил «структурные» или «клас¬
сические» теории тоталитаризма Арендт и Фридриха в «историко¬
генетическую» теорию93. Нольте утверждал, что геноцид изобрели
большевики еще в годы Гражданской войны. Нацисты заимствовали
свою «идею фикс» геноцида у большевиков, а значит Холокост — его
производное и post hoc ergo propter hoc* — дело рук русских. Таким об¬
разом, распространение нацистской истребительной войны на Совет¬
ский Союз было всего лишь бумерангом, ударившим по зачинателям
того, что стало причиной европейской, если не мировой гражданской
войны94. В 1980-е годы немецкие историки окончательно отказались
от доводов Нольте, расценивая их как «затаенную обиду» или откро¬
венно «ложное суждение»95.
92 Im Dschungel der Macht: Intellektuelle Professionen unter Stalin und Hit¬
ler / D. Beyrau (Hg.). Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000.
93Nolte E. Die Historisch-genetische Version der Totalitarismustheorie: Arg-
ernis oder Einsicht? // Zeitschrift fur Politik. 1996. Bd. 43. № 2. S. 111-122.
* post hoc ergo propter hoc {лат.) — после этого, следовательно, вследствие
этого. {Прим. пер.).
94Nolte Е. Der europaische Burgerkrieg, 1917-1945: Nationalsozialismus und
Bolschewismus. Mimchen: Herbig, 1997 (5-е изд.); idem. Marxism, Fascism, Cold
War. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1982; Furet F., Nolte E. «Feindli-
che Nahe»: Kommunismus und Faschismus im 20. Jahrhundert. Munchen:
F. A. Herbig, 1998; Shorten R. Europe’s Twentieth Century in Retrospect?:
A Cautious Note on the Furet/Nolte Debate // European Legacy. 2004. Vol. 9.
№ 3. P. 285-304.
95 Mommsen H. Das Ressentiment als Wissenschsft: Anmerkungen zu Ernst
Noltes «Der Europaische Burgerkrieg» // Geschichte und Gesellschaft. 1988.
Bd. 14. №4. S. 495-512; Schieder W. Der Nationalsozialismus im Fehlurteil
32

Имеются и другие, более удачные способы придать сравнению
историчность К несчастью, из-за скандальной позиции Нольте, лю¬
бое «генеалогическое» исследование в немецкой исторической лите¬
ратуре вызывает подозрение. Ситауацию спасают историки Первой
мировой войны и Холокоста, считающие, что Первая мировая пред¬
восхитила все катастрофы в европейской истории XX века, а зна¬
чит, послужила источником большевизма, национал-социализма и
фашизма, хотя русская часть этой истории остается по большей ча¬
сти не до конца исследованной (главным образом потому, что «Вос¬
точный фронт» Первой мировой войны пока относительно слабо
изучен)96. Но на вызов Нольте откликнулся Майкл Манн, изложив
свой ответ — как историк и как аналитик — в книге «Темная сторона
демократии»97. Если историки Первой мировой войны подчеркивали
множественный характер воздействия отдельного исторического со¬
бытия, то Манн доказывал, во-первых, что в основе проблемы лежала
загадка массовой политики и популярного суверенитета и, во-вторых,
что имелось немало решений общеевропейской, да и всемирной про¬
блематики популярного суверенитета. Поэтому не надо смотреть на
единичное историческое событие как на причину происхождения
данного режима, а лучше обратить внимание на обстоятельства и по¬
литику, сопутствовавшую созданию таких режимов. Это, разумеется,
один из наиболее продуктивных методов понять, как два, в корне от¬
личные друг от друга режима, тем не менее предстают внешне столь
похожими.
Имеется и третий способ использовать сравнение, но в данном
проекте он не слишком разработан, хотя в центре научного внимания
большинства европейских историков находится проблема сравни¬
тельного анализа перехода и взаимного влияния — не обязательно в
philosophischer Geschichtsschreibung: Zur Methode von Ernst Noltes «Europais-
chem Burgerkrieg» // Geschichte und Gesellschaft. 1989. Bd. 15. № 1. S. 89-
114; Totalitarismuskritik von Links: Deutsche Diskurse im 20. Jahrhundert /
M. Schmeitzner (Hg.). Gottingen, 2007. S. 519-560.
%Shulin E. Der Erste Weltkrieg und das Ende des alten Europas //Jahrhun-
dertwende: der Aufbruch in die Moderne 1880-1930 / A. Nitschke et al. (Ed.).
Reinbeck: Rowolt, 1990. S. 369-403; Bartov O. Mirrors of destruction: War,
Genocide, and Modern Identity. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2000;
Beyrau D. Der Erste Weltkrieg als Bewahrungsprobe: Bolschewistische Lern-
prozesse aus dem «imperialistischen» Krieg //Journal of Modern European His¬
tory. 2003. Vol. 1. № 1. P. 96-124; Holquist P. Making War, Forging Revolution:
Russia’s Continuum of Crisis, 1914-1921. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 2002.
97 Mann M. The Dark Side of Democracy: Explaining Ethnic Cleansing. Cam¬
bridge; N.Y.: Cambridge University press, 2005.
33

смысле вовлечения, имеется в виду, что символы, практики, действия
и способы действия находят своих подражателей и распространяют¬
ся (могут распространяться) по всей Европе98. Среди самых ярких
примеров — архитектура и кино. Говорят, что и методы пропаганды
тоже быстро копируются. А что сказать о политике надзора или госу¬
дарственного насилия? Что сказать о более жестких заимствованиях,
когда большевики формировали национальные коммунистические
дела, а нацисты — украинские и прочие этнические вспомогательные
силы в Советском Союзе? И (это немаловажно) что сказать об анти¬
семитизме99? Дело в том, что существует история взаимного влияния
и заимствований, которая должна стать неотъемлемой составной ча¬
стью любой компаративной истории нацизма и сталинизма.
Трудности такого сравнения очевидны. Два режима, или скорее
представления о них (и историческая литература о них), основаны на
противопоставлении нацизма и сталинизма, и поэтому они не могут
ни противостоять, ни заимствовать друг у друга. Если объяснения,
основанные на привлечении элементов взаимодействия или подра¬
жания, являются неубедительными, то причиной тому не упущения и
не склонности историков. Проблема скорее в том, что в ключевых во¬
просах своей деятельности сталинский и национал-социалистический
режима так и не признавали (по крайней мере, так выглядит со сто¬
роны) даже подспудного взаимного влияния. Но это лишь наводит
на мысль о сложности вопроса заимствований и влияний. В нем явно
присутствует немалая доля политики, что затрудняет работу истори¬
ков. Немалую роль играют и такие, более сложные культурные явле¬
ния как взаимные предубеждения и стереотипы. И, что немаловажно,
этот вопрос зависит от доступности информации и мобильности лю¬
дей. Теперь, когда мы знаем это, было бы странно, если бы из всех
народов и всех режимов не соединились только сталинская Россия
и нацистская Германия. В таком случае их изоляцию пришлось бы
трактовать как великий и намеренно сфабрикованный аутизм. Сле¬
довало бы все так же учитывать преднамеренные или спонтанные за¬
имствования (и определять сферы таких заимствований). Но вполне
можно было бы сделать вывод, что политика изоляции — это один из
98Ekpagne М. Russie, France, Allemagne, Italie: Transferts quarangulaires du
^oclassicisme aux avant-gardes. Tusson: Du I^rot, 2005; Evtuhov C., Kotkin S.
The Cultural Gradient: The Transmission of Ideas in Europe, 1789-1991. Lan-
ham, MD: Rowman & Littlefield, 2003; Middell M. Kulturtransfer und die histo-
rische Komparatistik — Thesen zur ihren Verhaltnis // Comparativ. 2000. № 10.
P.7-41.
99 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of
the Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
34

отличительных признаков каждого из двух режимов, и в таком слу¬
чае тем важнее определить стратегии изоляции и те сферы, где такие
стратегии не срабатывали
Эти три варианта компаративной истории нацизма и сталинизма в
разной степени отдалены от первого поколения теорий тоталитариз¬
ма. Они в основном отвергают формализм «высокой» теории социо¬
логии, особенно в варианте Фридриха, поскольку чересчур косны для
того, чтобы понять значение и использовать эмпирические знания,
накопленные историками за долгие годы исследований. Разумеется,
они более открыты историко-генетическому подходу, но предвзято
относятся к глобальным философским схемам, даже если они созда¬
ны Франсуа Фюре или Арно Майером, так как имеют целью показать
генетическое происхождение, пусть даже оно коренится во Француз¬
ской революции или в Первой мировой войне, в то время как исто¬
рики скорее ищут окольные пути100. Они, разумеется, не сочувствуют
монокаузальному объяснению большевистской революции Эрнста
Нольте как источника всемирного зла, хотя этот аргумент в послед¬
ние годы и способствовал возрождению концепции тоталитаризм в
целом101. Интересно, что больше всего внимания привлекает работа
Ханны Арендт, в немалой степени потому, что в ней содержится бо¬
гатый, побуждающий к размышлениям материал, хотя он больше от¬
носится к нацизму, чем к сталинизму, и, возможно, даже больше к
империализму, чем к нацизму102. Но, самое главное, в ней предложено
то, что вновь открыли историки: два режима и два общества двига¬
лись — или, вернее два режима и их избранные элиты — вынуждали
общества переживать процессы небывалого, неистового ускорения,
100 Furet F. The Passing of an Illusion: The Idea of Communism in the Twenti¬
eth Century. Chicago: University of Chicago Press, 1999; Furet F., Nolte E. Fas¬
cism and Communism. Lincoln: University of Nebraska Press, 2001; Schonpflug D.
Histoires Спмзёез: Francis Furet, Ernst Nolte and a Comparative History of
Totalitarian Movements // European History Quarterly. 2007. Vol. 37. № 2.
P. 265-290; Mayer A. J. The Furies: Violence and terror in the French and Rus¬
sian Revolutions. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000.
101 Quand tombe la nuit: Origines et 1^ёе des regimes totalitaires en Europes /
S. Courtois ^d.). Lausanne, Switzerland: L’Age d’Homme, 2001; Une si longue
nuit: L,apogёe des regimes totalitaires en Europe, 1935-1953 / S. Courtois (ed.).
Monaco: Rocher, 2003.
102Canovan M. Hannah Arendt: A Reinterpretation of Political Thought.
N.Y.; Cambridge: Cambridge Univesity Press, 1992; Chaumont J.-M. Autour
d Auschwitz: De la critique de la modern^ a l’assomption de la responsabil^ his-
torique: Une lecture de Hannah Arendt. Bruxelles: Acadёmie Royale des sciences,
des lettres et des beaux-arts, 1991.
35

которое одни истолковывают как героическую «перестройку», тогда
как другие, вроде Арендт, видят в ней потенциал саморазрушения103.
Независимо от того, изберут ли историки тот или иной вариант
сравнения, им придется (вновь) открыть то, что было сокрушено Вто¬
рой мировой и холодной войной: два режима принадлежат всеобщей
истории. Анри Пиренн сделал подобное замечание вскоре после Пер¬
вой мировой войны, когда укорял своих немецких коллег за то, что
те замкнулись внутри своей нации вместо того, чтобы подумать об
общей европейской истории, частью которой они являются104. Он по¬
лагал, что существуют общеевропейские события, такие как послед¬
ствия войны и революции, которые затрагивают каждую нацию. Хотя
Пиренна более интересовало выяснение европейского характера этих
событий, он остро чувствовал, что главное для изучения XX века —
это проследить, какой след эти события оставляют на каждом госу¬
дарстве и каждом регионе. Война и поражение поставили общества
и государства в одинаково трудное положение, что могло бы послу¬
жить отправными пунктами для сравнения. Стоит ли говорить, что
решения во всех случаях были весьма различными (и решение одной
нации вполне могло сказаться на другой), но суть заключалась в том,
чтобы установить контролируемую цепь различий — и для решения
этой задачи необходимо было придать сравнению историчности.
Благодаря Пиренну утвердилось суждение, что tertium comparationis*
никогда не исчезает (идеальный тип наподобие классического пред¬
ставления о тоталитаризме), но вечно присутствует в истории и, как
таковой, обусловлен ею. Сравнение удается настолько, насколько
исторично оно определяет свои методы.
И вот еще что: ведь было бы совсем непродуктивно думать о «все¬
общей истории» так, как этот делается в некоторых новейших мега¬
проектах по европейской истории — включая всех и вся. В истории,
как и в войне, никогда не бывает справедливости. Два режима не со¬
существовали в общей истории, а видели друг в друге потенциально
смертельных врагов и каждый для себя считал остальной мир, осо¬
бенно господствующий «первый мир» капиталистов или еврейских
плутократов, в равной, если не в большей, степени враждебным. Оба
103 Roberts D. D. The Totalitarian Experiment in Twentieth-Century Europe:
Understanding the Poverty of Great Politics. N.Y.; L.: Routledge, 2006. P. 412—
452.
104 Schottler P. Henri Pirennes Kritik an der deutschen Geschichtswissen-
schaft und seine Neubegriindung des Komparatismus im Ersten Weltkrieg // So-
zialgeschichte. 2004. Bd. 19. № 2. S. 53-81.
* tertium comparationis {лат.) — третий член сравнения, критерий сравне¬
ния. {Прим. пер.).
36

принялись перестраивать и переделывать каждый свою нацию — с
крайней жестокостью, переходящей в геноцид, — чтобы бросить вы¬
зов своим противникам и победить их. Ни один не смог избежать
европейского и мирового вмешательства, несмотря на все старания
защититься. Питер Гуревич называет это явление «перевернутый
второй образ: международные источники внутренней политики»105.
Теория, подкрепляющая это явление, — историки называют ее «пе¬
рекрестной историей» (entangled history, или histoire croisee) — не
должна особенно нас занимать106. Главное — мы выбрали Россию и
Германию не только потому, что они тесно связаны друг с другом, но
потому, что эта связь и способ ее преодоления во многом определили
ход истории в XX веке, и, не будем забывать, оставили глубокие руб¬
цы на теле обоих народов и всей Европы.
Перечисляя основные стратегии сравнения, мы дали косвенный
ответ на изначальный вопрос: почему важно такое сравнение, срав¬
нение сталинской России и национал-социалистической Германии?
Причина в том, что, понимая и объясняя обе страны, мы получаем
картину истории XX века, которую не может создать сама по себе
ни одна из национальных историй. Оба режима принялись преоб¬
разовывать и преодолевать историю, прибегая к тому, что со сторо¬
ны представало как параллельные стратегии. Однако, исследуя этот
параллелизм, мы обнаруживаем глубокие различия — различия там,
где теория тоталитаризма когда-то видела тождественность. Именно
эта загадка глубокого различия при кажущемся сходстве наводит на
мысль, что сравнение поможет не только лучше понять две нации и
два режима, но и по-новому ответить на вопрос, почему эти режимы
стали главенствующими силами в истории XX века.
За рамками тоталитаризма
Решение написать коллективный труд было в определенном смыс¬
ле настоящей помехой. Ибо при стандартном однозначном сравнении
ученые «продают» свой национальный товар и в основном занима¬
ются тем, что «показывают и говорят». В итоге все немного походит
на демонстрацию лучшего выходного и, зачастую, самого типичного
национального костюма. Сравнения одного народа с другим стран¬
105 Gourevitch Р. The Second Image Reversed: The International Sources of
Domestic Politics // International Organization. 1978. № 32. P. 881-912.
106 Le travail et la nation: Histoire croisёe de la France et de l’Allemagne /
B. Zimmermann, C. Didry, P. Wagner ^d). P.: Maison des sciences de l’homme,
1999; Conrad S. Globalisierung und nation im deutschen Kaiserreich. Munchen:
Beck, 2006.
37

ным образом или придают им некую национальную экзотику, или
просто распределяют по категориям. Наша книга не вполне свобод¬
на от этой тенденции. «Фронтальные сравнения», когда два автора
бьются над одной темой или вопросом, непременно сталкиваются с
рядом других проблем, а именно, когда две нации так похожи в одной
статье, историки должны сопоставить различия еще до того, как ис¬
следуют сходство. Короче говоря, сближение авторов выявляет ряд
проблем, таящихся в сравнении России и Германии, особенно в срав¬
нении нацизма и сталинизма; эти проблемы заставляют усомниться
в ценности жесткого, ориентированного на модель социологического
подхода, типичного для устаревших представлений о тоталитаризме.
Но когда два автора совместно работают над общим проектом, это
способствует вынесению разумного суждения, которое приходит с
узнаванием друг друга.
Во-первых, сравнение — это всегда чувствительный случай и
тема. Мы начали, не имея априори общего мнения о значении это¬
го сравнения или о балансе сходств и различий между сталинизмом
и нацизмом. В целом культурологов больше интересовало сход¬
ство, и они ценили тоталитарную теорию больше, чем специалисты
по социально-экономической истории, которые больше обращали
внимание на различия между двумя обществами, и поэтому их не
слишком интересовал тоталитарный проект. Историки, более ориен¬
тированные на политику, заняли промежуточную позицию: так же,
как и другие, они видели много общего, но быстро были поражены
тем, сколько ощутимых различий в этой общности107. По причине
такой идиосинкразии легкость сравнения практически зависела от
темы: если области сравнения имели много общего, то сравнение да¬
валось легко; если же имелся только негатив (например, диктатура в
отличие от демократии), то сравнение не получалось
Во-вторых, пространство значило больше, чем можно было пред¬
положить108. Временами казалось, что прежние категории территории
и климата могут разрушить проект. Стоит ли говорить, что Совет¬
ский Союз унаследовал проблему управления многоэтничным госу¬
дарством, в то время как нацистская Германия создала для себя ту
же проблему путем исключения и войны. Но еще удивительнее было
то, насколько мешали такие более «классические» условия как раз¬
107 Этот феномен прекрасно показан в кн.: Overy. The Dictators: Hitler’s
Germany and Stalin’s Russia.
108Osterhammel J. Die Wiederkehr des Raumes: Geopolitik, Geohistorie und
historische Geographie // Neue Politische Literatur. 1998 . Bd. 43. S. 374-397;
Schlogel K. Im Raume lessen wir die Zeit: Uber Zivilisationsgeschichte und Geo¬
politik. Munchen: Carl Hanser Verlag, 2003.
38

мер территории и плотность населения. Размер территории требовал
решения вопросов полиэтничности, а плотность населения — про¬
блем жизненных стандартов. В совокупности они стали источником
мобилизации режима, применения насилия и, раз уж мы выбрали
эту тему, способа и пространства сопротивления. Размер территории
влияет как на способности к ее социальной организации, так и на то,
как эта задача решается. Для некоторых авторов книги такая метафо¬
ра как «садоводство» вполне соответствует странной «современно¬
сти» характера сталинского и нацистского режимов, но тогда встает
задача определения того, к чему привело «садоводство» в России и
Германии109.
В-третьих, большое значение имеет периодизация. Мы сосредо¬
точились на периоде 1930-1940-х годов, поскольку, как нам пред¬
ставляется, он больше всего подходит для освещения ключевых
особенностей нацизма и сталинизма. Хотя почти все участники вы¬
сказывались за расширение временных рамок, по крайней мере до
Первой мировой войны (а в редких случаях — до начала холодной
войны), такое расширение оказалось проблематичным, так как по
большей части национальные исторические школы не справились
бы со сравнением большой длительности, хотя имеется блестящая
история русско-германского (культурного) обмена, охватывающая
XVIII-XX века110. Если бы мы вышли за рамки периода нацизма и
сталинизма, то что тогда стало бы предметом сравнения? Демократия
в сравнении с диктатурой, капитализм в сравнении с экономическим
спадом, Запад в сравнении с Востоком? И почему ограничивать срав¬
нение XX веком? В конечном счете спор шел не столько о периодиза¬
ции, сколько о предмете сравнения. Еще более насущной проблемой
было, каким образом характеризовать и определить указанный пе¬
риод. Если современники сходились в том, что таково было время —
время исключительных и чрезвычайно насильственных режимов, то
участники проекта настроились на осмысление тридцати лет войн и
революций, достигших апогея в сталинизме и нацизме.
В-четвертых, компаративное исследование никогда не бывает
нейтральным. Как говорилось выше, сравнение зачастую использу¬
ется для оправдания действий других режимов или вмешательства
109 Bauman Z. Modernity and the Holocaust. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 1989; Landscaping the Human Garden: 20lh-Century population Manage¬
ment in a Comparative Framework / A. Weiner (ed). Stanford, CA: Stanford Uni¬
versity Press, 2003
110Schlogel K. Berlin Ostbahnhof Europas: Russen und Deutsche in ihrem
Jahrhundert. Berlin: Siedler, 1998; Zernack K. Polen und Russland: Zwei Wege in
der europaischen Geschichte. Berlin: Propylaen Verlag, 1994.
39

третьей (американской) стороны. Вредное — довольно распростра¬
ненное в историографии использование (порой неверное) «другого
(-их)» в качестве самооправдания приходило на ум всем, хотя обсуж¬
далось редко. Но одно дело — избегать привлечения «другого» ради
апологии и совсем иное, когда подобное сомнение мешает изучению
существующих пересечений двух режимов и их идеологий111. Из¬
вестно только, что два режима не спускали глаз друг с друга, следили
друг за другом и в нескольких критических случаях составили себе
неправильное суждение друг о друге. Известно также, по крайней
мере в случае Германии (например, мобилизация женского труда),
что «другой» часто выступал как «шифровка» того, что для другого
было неприемлемо. Неизвестно, когда и как два режима мобилизова¬
ли это разрозненное знание, и как переплетались реальное наблюде¬
ние и вымысел.
Упор на интенсивность и агрессивность действий, характери¬
зовавших любопытную историчность двух режимов, предполагал
изучение практики. Нас особенно интересовал способ реализации
власти, использование насилия, процесс преобразования общества
и то, как оба режима ангажировали и представляли себе друг друга.
Однако нам не удалось прийти к согласию по вопросу о роли идеоло¬
гии и о том, что составляло ее практику. Таким образом, образование
и архитектура как область идеологической практики быстро отпали,
как и отдельные проявления веры (секулярной и религиозной). Ко¬
нечно, надо отметить, что идеология была не абстрактной сферой, а
фактором обоснования и планирования действий, без которых были
бы невозможны осуществление власти, насилие и социализация.
И поэтому можно утверждать, что идеология была неотъемлемым
элементом практики в целом112. Несмотря на некоторые опасения,
участники проекта остановили свой выбор на этом подходе и не ста¬
ли выделять идеологию в отдельную область исследования113.
Власть. Никто не оспаривал центральное место власти и тесную
близость (в отличие от разобщенности) государства и общества, хотя
последнее не всегда изучалось досконально. Но ушли в прошлое
представления о монолитном характере политической системы, о
послушании, насажденном террором, об обществе как рецепторе
инициатив руководства, а потому и внимание к «рычагам власти» и
111 Kraushaar W. Sich aufs Eis wagen: Pladoyer fur eine Auseinandersetzung
mit der Totalitarismustheorie // Mittelweg. 1993. Bd. 36. № 2. S. 6-29.
112 Stalinism as a Way of Life: A Narrative in Documents / L. H. Siegelbaum,
A. Sokolov (eds.). New Haven, CT: Yale University Press, 2000.
113 Language and revolution: Making Modern Political Identities / I. Halfin
(ed.). L.; Portland, OR: F. Cass, 2002.
40

роли идеологии. Дискуссия стала иной, а вместе с ней изменилась и
область сравнительного анализа. Теперь стоит вопрос, кто контроли¬
рует процесс реализации власти, насколько она эффективна (и поче¬
му) и вообще, имеет ли власть пределы. По данной теме существует
обширная литература, и сейчас мы не будем к ней обращаться. До¬
статочно сказать, что, будируя интерес к вопросу о легитимности и
популярности режимов, социальная и культурная история скорее
приобрела, чем потеряла от того, что политика занимала центральное
место в обоих режимах.
Не стоит пересказывать здесь взгляды Йорама Горлицкого и
Ханса Моммзена на характер сталинского и нацистского режимов.
Достаточно сказать, что Моммзен хорошо известен своим структура¬
листским подходом к нацистскому режиму, который показывает его
самодеструктивную социальную динамику. Горлицкий рисует карти¬
ну сталинизма, которая отражает деспотический и централизованный
контроль партии, состоящей в симбиотической связи с государством.
Надо ли говорить, что их поиск выгодной для обоих позиции, с ко¬
торой можно было бы представить свой материал в сравнительном
аспекте, нас заинтриговал. Но в итоге появилась статья, значение
которой выходит далеко за рамки темы, заранее ограниченной госу¬
дарственной и партийной бюрократией, ролью вождя и развитием (и
легитимностью) двух режимов. Ее ценность тем выше, что авторы ис¬
следуют отличия двух режимов, а именно: сталинский режим стаби¬
лизировал руководство (посредством террора, нежели вопреки ему,
и массовой мобилизации), тогда как нацизм стремился революцио¬
низировать государство и использовал войну как средство проеци¬
рования чрезвычайно персонализированного и аморфного режима
на государство. Относительная долговечность сталинизма и эфемер¬
ность и саморазрушительность нацизма, полагают авторы, не были
чисто случайными; их породила политика двух режимов. Но явля¬
ются ли эти дивергентные пути развития следствием различия основ
двух режимов, разных уровней социально-экономического развития
или других факторов, пока не ясно.
В статье «Репродуктивная политика, гендер и сексуальность в на¬
цистской Германии и Советском Союзе» Дэвид Хоффман и Анетт
Тимм касаются вопросов власти в социальном аспекте, вновь обра¬
щаясь к высоко конкурентной сфере биополитики. Во-первых, авто¬
ры стараются доказать, что сталинизм и нацизм проводили политику
репродуктивную политику. Оба режима были пронатальными, но ни
один не достиг поставленной цели — роста рождаемости. Это наблю¬
дение противопоставляет авторов их национальной исторической
науке. Что касается сравнения, более интересно наблюдение, что
«репродуктивная политика» была интернациональным, даже транс¬
41

национальным, и поэтому каким угодно, но только не доморощенным
явлением. И все же сталинский и нацистский подходы к репродук¬
тивной политике были весьма далеки друг от друга в силу различия
их идеологических основ. На самом деле у них было больше общего
с третьими сторонами: у нацизма со Скандинавией, у сталинизма — с
католическими странами (!), чем друг с другом. Поэтому, разумеется,
встает вопрос: какую цель преследовали оба режима, проводя репро¬
дуктивную политику? Просто «делать детей» (что на самом деле не
удалось), или для того, чтобы подчеркнуть и укрепить идеал семьи
и, значит, проводить некую политику национальной сплоченности?
Статья Хоффманна и Тимм также может служить дополнением и
коррективой к статье Фритцше и Хельбек о «новом человеке».
И вывод состоит не в том, что режимы, имея кое-что общее, оста¬
вались разными в своей основе — это лишь констатация очевидного.
Ключевым моментом скорее является тот факт, что власть была сре¬
доточием обоих режимов, и что оба стремились низвергнуть старые
формы правления. Принимая во внимание литературу о тоталита¬
ризме, казалось важным показать появление новых сфер политики
в обеих странах. Ибо критерий того, что образует политику, в обоих
случаях коренным образом изменился и расширился. Именно здесь
встают настоящие вопросы. Как обычно действует акт исполнения
власти в этих диктатурах, и что нужно в каждом случае, чтобы сде¬
лать ее эффективной — политическая номенклатура, управленческий
подход, бюрократические процедуры, работа на фюрера? Каковы об¬
ласти расширяющейся политической сферы, которая порой кажется
всеобъемлющей, и все же таковой не является? Каковы пределы цен¬
трализации власти, и где они: между центром и периферией, в рамках
единоличного правления? Впрочем, важнейший вопрос вытекает из
наблюдения, что сталинизм создал и стабилизировал политическую
систему, в которой доминировала новая элита, тогда как нацисты,
пользуясь поддержкой традиционной элиты, в этом не преуспели. Как
бы то ни было, это наводит на мысль, что нацизм представляет собой
неудавшийся пример государственного переворота и преобразования
политической системы. Упор на государственное строительство в Со¬
ветском Союзе (за счет посреднических управленческих структур), с
одной стороны, и разрушение бюрократического государства (и рост
посреднических командных властей) в нацистской Германии, с дру¬
гой, вкупе с массовым сдвигом в политических сферах относятся к
наиболее значительным результатам исследования.
Насилие. Однако сосредоточенность на политике нарушает один
из главных принципов тоталитарной модели, стремящейся подчинить
политику насилию. Государственное насилие и террор, как считается,
42

были основными элементами в тоталитарной формуле правления114.
Более того, феномен ГУЛАГа как символа насилия Советского госу¬
дарства и Холокоста как центральная мишень нацистского террора
безошибочно свидетельствуют, что два режима тяготели к геноциду.
Но был ли поворот к насилию отражением слабости власти, как пола¬
гала Ханна Арендт? Пользовался ли террор — или, по крайней мере,
отдельные виды террора — поддержкой народа, был ли он самоза¬
щитой, средством социальной мобилизации и идеологической иден¬
тификации? Мог ли режим рассчитывать на участие народа? Если
принять ГУЛАГ и Холокост за главные — но никак не взаимозаменя¬
емые — пространства приложения насилия, то как они соотносятся с
другими сферами использования террора, или их следует трактовать
совершенно изолированно (как полагают относительно Холокоста)?
Имеется ли у каждого режима некая всесторонняя схема насилия,
которая позволила бы увидеть родовое сходство? Кроме того, перед
нами кошмар сравнения: вопрос, какое из двух зол больше, и как из¬
мерить относительную порочность двух режимов115? С учетом этих
дебатов структурированы две статьи, в которых идет речь о режиме
насилия. В конце концов они заняли две совершенно разные позиции:
в одной показаны социальные корни крайнего насилия, в другой —
идеологический императив наведения порядка в полиэтничном госу¬
дарстве. Если к этим размышлениям добавить статью Эделе и Гейера,
то вскоре увидим, что главным предметом спора является не столько
различие между режимами (оно выступает вполне отчетливо), сколь¬
ко характер и цели крайнего насилия, которое осуществляли оба ре¬
жима, и в котором принимали участие оба общества.
Герлах и Верт отошли от споров о сравнении нацистского и совет¬
ского террора и покончили с былыми спорами об идеологии в сравне¬
нии с экономикой, интенционализме в сравнении со структурализмом
1ИСм., например: Brzezinski Z. The Permanent Purge: Politics in Soviet To¬
talitarianism. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1956.
115 Следует напомнить, что это было темой одного из самых жарких после¬
военных споров в Германии, так называемый Historikerstreit (спор историков),
которые были сосредоточены главным образом на провокации Эрнста Ноль-
те, утверждавшего, что нацистский геноцид и Холокост были производными
от их реакции па большевистское варварство в (русской) Гражданской войне.
Nolte Е. Marxismus und Nationalsozialismus // Vierteljahrhefte fur Zeitgeschich-
te. 1983. 31. S. 389-417; «Historikerstreit»: Die Dokumentation der Kontroverse
um die Einzigartigkeit der nationalsozialistischen Judenvernichtung / R. Augstein
(Hg.). Miinchen: R. Piper, 1987; Forever in the Shadow of Hitler? Original Docu¬
ments of the Historikerstreit, the Controversy Concerning the Singularity of the
Holocaust. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1993.
43

и тому подобных дихотомиях. Вместо этого они обратились к муль¬
тикаузальности и многомерности насилия двух режимов — от голод¬
ной смерти до массового уничтожения и, соответственно, расширили
сферу исследования. Они показывают необходимость правильно
определить контекст и значение историчности, чтобы не создалось
впечатления, что насилие является производной деспотической вла¬
сти диктатуры. В конце концов оказывается, что советское насилие
было по большей части насилием внутренним, направленным на свое
же общество, а нацистский террор служил прежде всего экспансии.
Авторы также обращаются к новому для науки (в первую очередь для
германистики) сюжету — исполнители, те кто выполнял преступные
приказы. И вновь всесторонний и глубокий сравнительный анализ
вскрывает важные различия между двумя террористическими режи¬
мами двух государств: мы видим не только планету Освенцим или
ГУЛАГ, но две разные вселенные, каждая из которых движется по
своей особой траектории. Для характеристики этого различия ав¬
торы используют категории недостаточного планирования и пере¬
выполнения и чрезмерного планирования и недовыполнения задач,
поставленных, соответственно, сталинским и нацистским режимами.
Но главное в том, что государственное насилие глубоко внедрилось
в общество каждой из двух стран. Здесь встает вопрос не только о
характере социального насилия, но и о том, как и почему внутри двух
обществ развивалось массовое пристрастие к насилию.
В своей статье о сталинизме и нацизме как экспансионистских
режимах Баберовски и Дёринг-Мантойфель предлагают нечто вроде
антидота. Разумеется, они подписались бы почти под всеми особен¬
ностями, выявленными Герлахом и Вертом, но их более впечатляет
использование террора и насилия как методов в (преобразовании
общества, методов скорее разрушительных, чем созидательных. Осно¬
вываясь на метафоре «садоводства» Баумана, они подчеркивают
стремление к порядку и его насаждение посредством насилия. Далее
они отмечают, что крайнее, смертоносное насилие не только не вы¬
полнило пагубных задач обоих режимов, но и оставило в наследие
разорение и мучительную память о политике, которая стала причи¬
ной хаоса на долгие годы. Наконец они едины в своей имперскости
и странном стремлении упорядочить это пространство. Этот тезис
вполне соответствует немецким дискуссиям по этому вопросу, но
может удивить в советском контексте. Во всяком случае, Баберовски
и Дёринг-Мантойфель считают планирование в масштабах империи
крайней степенью насилия.
Обращаясь к научным работам последних тридцати лет, мы ви¬
дим, что их результаты не только намечают новые сферы исследо¬
вания, но и по-новому формулируют некоторые из первоначальных
44

вопросов, поднятых еще современниками, столкнувшимися с край¬
ним насилием нацизма и сталинизма. Здесь следует отметить победы
и поражения. Все современники событий начали с шока от признания
неслыханных зверств и шли к феноменологии крайнего насилия, ко¬
торое ограничивали рамками тогдашних представлений или ставили
вне этих границ. Потребовалось долгое время, прежде чем зазвучало
само насилие. Ныне мы наблюдаем обратное: историки проклады¬
вают путь из мира акторов — обществ, режимов и идеологий к со¬
вершенному ими насилию. Шок от крайнего насилия растворился в
цифрах, масштабности террора и детальном описании происшедше¬
го. Разумеется, все это — необходимая работа, которой не может и не
должна чураться национальная история. Но в данной ситуации срав¬
нение работает, как бритва Оккама и требует размышлений. Что вхо¬
дит в понятие крайнего насилия? Как отличить случайное убийство
от умышленного, советский террор от нацистского, а последний — от
насилия других воюющих сторон тридцатых и сороковых? И, что не¬
маловажно, что дает историзация опыта насилия? Ответы могут быть
разными относительно сталинизма и нацизма, Германии и России;
но можно многого достичь, осмыслив обе истории, а компаративная
история — это тонкий собеседник, особенно если речь о насилии, как
полагают авторы двух статьей по данной теме116. Разумеется, исто¬
рия насилия и террора будет полной, только если ее неотъемлемой
частью станет война. Но последняя ведет нас от компаративной к
«перекрестной истории» (entangled history), в которой настоящее и
будущее одного режима зависят от настоящего и будущего другого.
А если добавить к этому статью Эделе и Гейера, то можно сделать
вывод, что, хотя многое известно, вопрос о крайнем насилии все еще
далек от решения.
Созидание общества ( Vergesellschaftung*). Если тоталитарные мо¬
дели фокусируются преимущественно на государстве, «режиме» или
«системе», то изучение общества стало предметом исследования уже
давно, и здесь инициатива принадлежит советологам. Работая с эми¬
грантами в Европе и Северной Америке, они исследовали социальную
стратификацию и мобильность, отношение разных групп к полити¬
ческой системе и даже неформальные социальные связи117. Различие
между ранними работами и тем, что было сделано в дальнейшем, по¬
116 Удачное начало положено в работе: The Specter of Genocide: Mass Mur¬
der in Historical Perspective / R. Gellately, B. Kiernan (eds.). Cambridge; N.Y.:
Cambridge University Press, 2003.
* Vergesellschaftung (нем.) — букв, обобществление. (Прим.ред.).
117Inkeles A., Bauer R. A. The Soviet Citizen: Daily Life in a Totalitarian So¬
ciety. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1959.
45

жалуй, лучше всего характеризуется первоначальной концентраци¬
ей на основных классовых категориях — рабочих, крестьянах и т. д.,
тогда как в последнее время ученые в большей степени озабочены
способностью социальной классификации скорее генерировать со¬
циальные реальности, нежели просто отражать их118. «Приписать к
классу» — это, конечно, лишь один параметр этого процесса; «при¬
писать к народу» — этнически, расово или как-то еще — и генериро¬
вать чувство принадлежности к нации в раздробленном (немецком)
и зыбком (советском) обществах — другой. Браунинг и Сигельбаум
традиционно позиционируют себя в парадигме «приписать к классу»
и «приписать к народу» и дают прекрасный пример компаративной
истории, которая улавливает сходство стратегий режимов — в отли¬
чие от легитимации новых идентичностей и подавления старых — и
самые разные итоговые пути развития. Они глубоко сознают наси¬
лие, сопутствующее акту «приписания», равно как идеологическое
обоснование дискурсивных режимов, которые насаждаются сверху в
той же мере, как регенирируются снизу. Они также робко указывают
на транснациональное качество этих категорий и отмечают присущие
им различия. В конце концов класс — это универсальная категория,
а раса — решительно нет. Однако они скептически относятся к бо¬
лее далеко идущим притязаниям смешения категорий (при котором
каждый режим перенимает атрибуты другого) и подчеркивают спо¬
собность нации к самовосстановлению и созданию особой послевоен¬
ной национальной идентичности. Вдвойне парадоксально то, что не
только война и жертвы в конце концов определили идентичность, но
что более исключительная немецкая идентичность после поражения
мутировала в космополитический транснационализм, а всемирные
идеалы класса канули в советском национализме, а по отношению к
Восточной Европе — в империализме.
В своей статье Фицпатрик и Людтке обошли многие стандартные
сюжеты, в том числе общее внимание историков к сопротивлению, и
заново подвергли испытанию «классический» тезис, с которым впер¬
вые выступили Ханна Арендт и Баррингтон Мур, то, что 1950-е годы
наука назвала атомизированным обществом — обществом, в котором
социальные связи разорваны, или обществом в период модерниза¬
ции, индустриализации и урбанизации, или в страшных процессах
мобилизации, мировой и гражданской войн. Итоги их исследования
озадачивают. Ибо, если есть свидетельства того, что общественные
118 Fitzpatrick Sh. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in So¬
viet Russia //Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. № 4. P. 745-770; idem.
Tear off the Masks! Identity and Imposture in Twentieth-Century Russia. Prince¬
ton: Princeton University Press, 2005.
46

связи рвутся или, как минимум, имеются условия (война, инфляция
и мобильность) для их разрыва, то есть и иные свидетельства того, что
семейные и дружеские связи, равно как связи профессиональные, как
правило, крепнут. Все это говорит о том, что нельзя недооценивать
регенеративные возможности общества. Однако еще не вполне ясен
характер этой способности или импульс, который движет одними из
этих сил к единению, чтобы идентифицировать себя с государством,
а другими — чтобы выступить против него.
Третью статью (Фритцше и Хельбек) о преобразовании общества
можно было бы противопоставить предыдущей, потому что в ней
значительное мест занимает идеология. Авторы доказывают, что два
режима намеревались создать новый коллективный субъект — совре¬
менный, несвободный и «делающий сам себя» человек. Они отмечают
долгую интеллектуальную традицию представления о таком челове¬
ке, инициативы формирования таких личностей и в качестве приме¬
ра описывают поразительную трансформацию, которую переживали
реальные люди, когда они становились не просто преданными наци¬
стами или сталинистами, а «новыми людьми». Поскольку политика
преобразования и само-формирования нового человека в нацистской
Германии и Советской России значительно отличались, то задача
авторов этой статьи состояла в том, чтобы показать, каким образом
нацизм и сталинизм буквально входили в жизнь людей. Примеча¬
тельно, что дисциплина была центральной темой обоих проектов, в
не меньшей мере потому, что она определяет место, где отчетливо
пересекаются классификация — приписывание к классу, создание
уз сопричастности и само-преобразование. В целом это направление
исследования — одно из ключевых направлений в изучении Совет¬
ского Союза открывает широкий простор для исследований, которые
позволили бы сравнить политику, направленную на формирование
человека который «сам себя сделал» и «сам себе помог», и рассма¬
тривать ее в контексте до сих пор не исследованной проблемы вмеша¬
тельства государства в интимную сферу частной жизни119.
Все три исследования о социетализации, отходят от традицион¬
ного в историографии разделения на общество «при» нацизме или
сталинизме. Авторы вполне убедительно показали, сколь глубокий
отпечаток наложили эти два режима на социальный облик этих на¬
ций и на социальное и индивидуальное самовосприятие — поскольку
,,9Follmer М. [Einleitung | Interpersonelle Kommunikation und Moderne
in Deutschland // Sehnsucht nach Nahe: Interpersonelle Kommunikation in
Deutschland scit dem 19. Jahrhundert. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 2004.
S. 9-44; L’homme nouveau dans FEuropc fasciste, 1922-1945: Entre dictature et
totalitarisme / M.-A. Matard-Bonucci, P. Milza (ed.). P.: Fayard, 2004.
47

«приписывание» превратилось в самоопределение и идентификацию.
В итоге, как показали авторы книги, приписывание к классу и нации
не только произошло, но и стало силой, пусть и негативной. Мы не
знаем в деталях, как функционировала программа приписывания,
какие социальные и индивидуальные потребности и чаяния она вы¬
ражала, и до чего власти дошли в стремлении к само-преобразованию
отдельной личности. Не обладаем мы и острым ощущением време¬
ни — мы не знаем, были ли нацизм и сталинизм временем, особенно
«чреватым» созданием нового облика немецкого и русского обществ.
Наконец, мы не знаем, как оценить крайности: роль дефицита, суще¬
ствования на грани жизни и смерти — или, что не менее важно, склон¬
ность людей вообще ни в чем не участвовать, не говоря уже о таких
трудных схемах как само-формирование. Впрочем, представляется
очевидным, что социальные группы являются не просто объектом
приложения усилий режима, но скорее полноправными действующи¬
ми лицами, чьи практики, как, например, стратегии созидания обще¬
ства ( Vergesellschaftung) нам необходимо досконально понять, прежде
чем начать вникать в наследие сталинизма и нацизма. Именно в этом
историческом контексте мы понимаем, что — пусть даже преоблада¬
ет локальное и частное — эти социальные акторы являются частью
более широкого мира, отчасти созданного из фантазий и планов, а ча¬
стично являющего производной транснационального опыта.
Пересечения. Чтобы вывести процесс пересмотра сталинизма и
нацизма за рамки тоталитаризма, требуется более решительный шаг:
исследовать не только представление двух режимов друг о друге, но и
интерактивные процессы создания образов, что и сделало сталинизм
и нацизм тем, чем они были. Разумеется, существует долгая тради¬
ция исследований, сосредоточенных на разных типах заимствований,
особенно в области культуры, между Германией и Россией как союз¬
никами, нейтральными сторонами или заклятыми врагами120. Война
и культура (и не следует забывать об экономике) находятся на от¬
дельных траекториях, и все они заходят в тупик, когда речь идет о
нацизме и сталинизме. Конечно, образ «другого» уже довольно хо¬
рошо изучен, но чудовищные пересечения и переплетения нацизма
и сталинизма еще не вполне ясны. Ибо как бы мы ни поворачивали
их, прошлое, настоящее и будущее обоих режимов и их следствия не
отделимы от их «перекрестной истории»121.
120 Schlogel К. Jenseits des gtoBen Oktober: Das Laboratorium der Moderne,
Petersburg 1909-1921. Berlin: Siedler, 1988.
121 Chiari B. Geschichte als Gewalttat: WeiBruBland als Kind zweier Welt-
kriege // Wehrmacht, Verbrechen, Widerstand: Vier Beitrage zum nationalsozial-
48

Статью «Война между нацистской Германией и СССР как си¬
стема насилия, 1939-1945» Эделе и Гейер начинают с утверждения,
что для того, чтобы понятие крайнего насилия было продуктивным,
надо уяснить место советско-германской войны в истории и учесть
взаимосвязь между войной и геноцидом, равно как между геноци¬
дом и Холокостом. Советско-германская война была главной вой¬
ной XX века в Европе и, вероятно, в мире. Она стала кульминацией
войны, революции и насилия, длившихся более двадцати лет. Войну,
которую вели два режима, часто называют «тотальной», но авто¬
ры доказывают, что ее тотальность имеет смысл, только если мы ее
понимаем — как практически, так и идеологически — как войну на
истребление. В таком контексте вопрос о геноциде и о том, как впи¬
сать его в историю войны — и при этом войны русско-немецкой и
нацистско-советской — во многом ждет своего решения. Животре¬
пещущей проблемой является Холокост, уничтожение нацистами
евреев в условиях этнических чисток122. Но общий вопрос касается
характера войны, которая на востоке Европы редко представляла со¬
бой военные сражения и велась исключительно в политических це¬
лях. Опять таки особенно настойчиво встает вопрос о сравнении, так
как в своей враждебности два общества, кажется, скорее совпадали,
чем расходились. Итак, можно доказать, как это сделал Амир Вейнер,
изучая советскую сторону (а Нольте — немецкую), что одна сторона
уподоблялась другой, хотя требуется тщательно идентифицировать
эти черты123. Авторы предлагают еще более сложный перекрестный
подход. Сравнительный и генетический импульс прокладывает путь
к интерактивному подходу, при котором враждебность формирует
удивительно искаженные формы заимствования, оставляющего свой
след за рамками победы и поражения.
В последней статье Кларк и Шлёгель анализируют процесс соз¬
дания общего образа, процесс, который обрел особое значение как
результат борьбы и конфликта между двумя режимами. То, что совет¬
ский механизм создания образа противника действовал относитель¬
но хорошо как хранитель (немецкой) культуры в варварской войне и
как фактор несгибаемого сопротивления против имперской агрессии,
а немецкий механизм оказался настолько расистским, вновь указы¬
istischen Weltanschauungskrieg / С. Vollnhals (Hg.). Dresden: Hannah Arendt
Institut fur Totalitarismusforschung, 2003. S. 27-44.
122Naimark N. M. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-Century
Europe. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001. См. также статьи
этой книги Герлаха и Верта, Баберовски и Дёринг-Мантойффеля.
123 Weiner. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the
Bolschevik Revolution.
49

вает на утопические параметры идеологии одного и антиутопические
параметры другого. Но даже на нацистской стороне сосуществова¬
ло множество противоречивых образов. Пусть даже хочется думать
об этом феномене как об ориентализме и оксидентализме, нам все
еще приходится иметь дело с чрезвычайной неопределенностью и
неустойчивостью этого феномена, с его крайне насильственной реа¬
лизацией. В целом мы удивительно мало знаем о том, как две нации
понимали и представляли себе друг друга.
Есть еще два наблюдения относительно интерактивного сравне¬
ния Германии и России, нацизма и сталинизма, которые приводят нас
к более общим выводам о природе сравнения. Первое наблюдение ка¬
сается самого присутствия другой стороны, вольного или невольного,
в каждом режиме — русские эмигранты в Германии и оккупирован¬
ная Европа, бывшие советские подданные в немецких военных и по¬
лицейских отрядах и, наоборот, немцы в русских отрядах, немецкая
пропаганда против нацистской войны и, что немаловажно, немецкие
корни марксизма и роль большевиков в немецком коммунизме. Все
это свидетельствует о том, сколь рыхлыми и проницаемыми оказа¬
лись национальные границы для людей и идей. Этот феномен свиде¬
тельствует не только о взаимном проникновении, но и об общности
культуры или дискурса о современности. Кларк и Шлёгель не исклю¬
чают сталинизм и нацизм из контекста этой общей культуры, скорее
они красноречиво дают понять, что мы должны реинтегрировать их в
интересах лучшего понимания обоих.
Отказываясь от дихотомии в сравнении нацизма и сталинизма, мы
замечаем, что оно отягощено и другими факторами. Мы видим, что
на макроуровне национальные представления, сколь бы они ни были
противоречивы и неоднозначны, никогда не бывают наивными — как
и их сравнение. Чувство превосходства, равно как и чувство непол¬
ноценности, глубоко вошли в эти представления. То есть сравнение
действует по-своему. Это не то, что делают ученые (причем объек¬
тивно), но то, что нации и люди испытывают как чувство созревания
и возмужания. Самым ярким выражением этого феномена было, с
одной стороны, расовое превосходство немецких солдат, а с другой —
массовое насилие как акт унижения. Это можно было бы обнаружить
и в том, что часто подспудно несет в себе тоталитарное сравнение, в
котором эти две диктатуры противопоставляются третьей, негласной
альтернативе — либеральному (американскому) капитализму, а так¬
же в утверждениях даже признанных противников тоталитаризма в
России и Германии, которых возмущает нелегитимность самого срав¬
нения двух режимов. Мы видим, что сравнение — дело эмоциональ¬
ное и поистине нравственное.

ЧАСТЬ I. ВЛАСТЬ
ГЛАВА 2. Политические (бес)порядки сталинизма
и национал-социализма
Й. Горлицкий, X. Моммзен
Начало перестройки и крах советской системы сулили исправить
застарелый дисбаланс в изучении сталинизма и нацизма. Ограни¬
ченность доступа к архивам и закрытость официального дискурса в
СССР были причиной того, что заслуживающих доверия научных
исследований по сталинизму было значительно меньше, чем ана¬
логичных работ по нацистскому режиму1. Открытие архивов и по¬
явление детальных и беспристрастных постсоветских исторических
исследований во многом способствовало преодолению этого дисба¬
ланса2. Среди самых потрясающих достижений последних двадца¬
1 Еще в 2000 году Иан Кершоу писал: «Исследование сталинского правле¬
ния и общества не было столь глубоким, как изучение нацистского режима,
а сравнения вообще зачастую были весьма поверхностными» См.: Kershaw I.
The Nazi Dictatorship: Problems and Perspectives of interpretation. L.: Arnold,
2000. P. 35 (4th ed.).
2Два самых важных архивных источника по политической истории ста¬
линизма — это серия «Документы советской истории», опубликованная из¬
дательством РОССПЭН под общей редакцией А. Грациози и О. Хлевнюка,
и серия «Россия. XX век: Документы», опубликованная Международным
фондом «Демократия» иод общей редакцией А. Н. Яковлева. Первая серия,
начатая в 1995 году, теперь насчитывает 15 томов, а вторая (первый том вы¬
шел в 1997 год), тематика книг которой выходит за рамки сталинского пе¬
риода, насчитывает уже более 20 томов. В качестве примера новых россий¬
ских исследований по политической истории сталинизма можно привести
работу О. В. Хлевнюка: Политбюро: Механизмы политической власти в
1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996. Хлевнюк О. В. Хозяин: Сталин и утверж¬
дение сталинской диктатуры. М.: РОССПЭН, 2010.
Выражаем особую признательность Майклу Гейеру за его помощь и му¬
дрые советы. Благодарим также участников конференций в Гарварде и Чика¬
го и особенно Шейлу Фицпатрик, Петера Фритцше, Терри Мартина, Льюиса
Сигельбаума, Рона Суни и Николя Верта за ценные предложения. Один из
51

ти лет — появление большого корпуса свидетельств, обвиняющих
сталинское руководство в следующих друг за другом волнах наси¬
лия против собственного народа. Подробные описания сталинских
«этнических чисток», разветвленной сети лагерей, использовавших
рабский труд заключенных, и запятнанного кровью участия самого
Сталина в руководстве крайне репрессивным государством, казалось
бы, подтверждали сильное, родственное сходство двух систем и под¬
черкивали их отличие от других единовластных диктатур межвоенно¬
го периода. Хотя в других странах были диктаторы и однопартийные
режимы, проводящие массовую мобилизацию, но ни один в одном из
них «не репрессировали, не порабощали и не убивали миллионы сво¬
их подданных», как это было в гитлеровской Германии и сталинском
Советском Союзе. «Это два родственных режима», писал в середине
1990-х годов социолог Майкл Манн. «Надо только найти им подхо¬
дящее имя» *.
Не удивительно, что столько внимания обращено на новые, имею¬
щиеся теперь в нашем распоряжении подробные, нередко ужасающие
сообщения о личных трагедиях, а также на ответственность руковод¬
ства этих стран за намеренное и хладнокровное убийство сотен тысяч
жертв, но в данном случае это не входит в нашу задачу'1. Мы обратим¬
ся к внутренней политической динамике двух режимов. На основа- 3 4последних вариантов статьи был представлен на историческом семинаре
Центра русских и восточноевропейских исследований (CREES) Бирмингем¬
ского университета. Мы благодарны участникам дискуссии Ричарду Овери
за его острую критику и другим участникам, особенно Джону Барберу, Дону
Фильцеру и Мелани Илич. Статья стала много лучше благодаря замечаниям
Олега Хлевнюка, Веры Тольц, Марка Харрисона, Питера Гатрелла и Боба
Дейвиса.
3Mann М. The Contradictions of Continuous Revolution // Stalinism and
Nazism: Dictatorships in Comparison / I. Kershaw, M. Lewin (eds.). Cambridge:
Cambridge University Press, 1997. P. 135. Одна из недавних книг Ричар¬
да Овери более насыщена документальным материалом, но он тоже делает
упор на лагерях и на масштабах насилия как главной отличительной черте,
объединяющей два режима. «Лагеря», пишет Овери, «очень ясно отличают
диктатуры Гитлера и Сталина от прочих форм современной деспотии». И да¬
лее: «Две диктатуры не просто ломали жизни людей в тюрьмах и лагерях;
они разрушали целые старинные общности, уничтожали миллионы, депор¬
тировали миллионы из их родных мест. <...> Схожесть этой невообразимой
статистики выделяет эти диктатуры на общем фоне современности». См.:
Overy R. The Dictators: Hitler’s Germany, Stalin’s Russia. L.: Penguin Books,
2005. P. 594, 644-645.
4 Тема государственного насилия детально разрабатывается Кристианом
Герлахом и Николя Вертом в одной из глав этой книги.
5^

нии документов, ставших доступными в течение последних двадцати
лет, особенно из советских архивов, мы продемонстрируем, что хотя
в сталинском Советском Союзе и нацистской Германии были тира¬
ны и правящие партии, все же позиции и образ действий их лидеров,
структура партий и характер взаимодействия между партиями и вож¬
дями были совершенно разными, что и обусловило расхождение в
траекториях их развития. Если в Советском Союзе центральная роль
партии как института обеспечивала руководству возможность в тече¬
ние долгого времени управлять ситуацией, то в нацистской Германии
модель, основанная на институционально аморфном культе фюрера,
автономности структур, составляющих его окружение, и жесткой
экспансионистской идеологии, не позволила удержать под контро¬
лем вектор политического развития.
Мы утверждаем, что одной из причин этих различий было то,
что две диктатуры возникли в ответ на кризис в обществах в раз¬
ные моменты их социально-экономического развития и националь¬
ной интеграции. Сталинский режим, как и предшествующую ему
Октябрьскую революцию, следует оценивать в контексте замедлен¬
ного развития России. Именно отсталость страны, особенно заметная
при ее сравнении с Германией, стала причиной создания ленинского
«комитета профессиональных революционеров», который мог и дей¬
ствовать во враждебном политическом окружении, и обеспечивать
единство и руководство, необходимое для присоединения России к
пулу развитых западных государств. Поскольку в России не было
многочисленного промышленного рабочего класса и гражданских
свобод, которыми располагали немецкие социал-демократы, Ленин
делал упор на собственно организации и внутрипартийной дисци¬
плине. «Возьмите немцев. Надеюсь, вы не станете отрицать, что у них
<...> рабочее движение научилось ходить своими ногами?», — писал
он в 1903 году. — «Но то, что в политически свободной стране делает¬
ся в значительной степени само собою, то у нас должны систематиче¬
ски проводить наши организации»5.
5 Lenin V. I. What Is to Be Done? // Lenin. The-Years of Reaction and of the
New Revival (1908-1914) / J. Fineberg (ed.). L.: Lawrence and Wishart, 1936.
Vol. I. P. 135, 147. Это представление о большевистской парти как о тесно
сплоченной организации, конечно, очень сильно отличалось от реальной си¬
туации в партии образца 1917 года, партии, раздробленной на мелкие фрак¬
ции и группировки. Тем не менее в крайне тяжелых условиях Гражданской
войны, особенно с 1919 года, большевики действительно взяли курс на цен¬
трализацию и сосредоточение в своих руках управления военными и эконо¬
мическими ресурсами страны. О необходимости централизации постоянно
говорил Ленин в течение всего этого периода. См., например, его работу
53

После Октябрьской революции партия — при поддержке нахо¬
дящегося в процессе становления центрального аппарата — играла
главную роль на первой стадии процесса советского государственно¬
го строительства, продолжавшегося с 1919 по 1923 год. «Отсталость»
России — вновь, по стечению обстоятельств, в сравнении с Германи¬
ей — обусловила характер второй стадии большевистского государ¬
ственного строительства в 1930-1934 годы. Курсу на ускоренную
индустриализацию, представлявшуюся политическим лидерам как
лучшее орудие защиты страны от ее экономически более развитых
противников, сопутствовало появление густой сети руководящих,
особенно хозяйственных, организаций. Расцвет сталинского госу¬
дарства в середине 1930-х годов сопровождался радикальным преоб¬
разованием общества. К концу десятилетия в результате сталинской
«революции сверху» была преобразована дореволюционная классо¬
вая структура, появилась совершенно новая политическая и хозяй¬
ственная элита, которая, в отличие от нацистской Германии, порвала
все связи с дореволюционным порядком правления.
Нацистский режим сформировался в условиях относительно раз¬
витой промышленной экономики, где отношение партии к обществу
во многом было зеркальным отражением ситуации в России. Если
партия большевиков стремилась к централизму, то нацистская пар¬
тия была слабо интегрирована, а если и обладала некоторой спло¬
ченностью, то была обязана этим объединяющей силе своего вождя.
Большевики захватили власть в стране с разрушенными социаль¬
ные связями и нестабильной классовой структурой, где партийные
симпатии были весьма изменчивыми. Нацисты, как и другие евро¬
пейские фашистские движения, появились на политической сцене
позднее, когда социальная структура общества уже оформилась, а
партийная система сложилась6. Сделав еще до революции ставку на
зарождающийся русский пролетариат (будущий «победитель» инду¬
стриализации, выражаясь языком большевиков), руководство ком¬
мунистической партии в конце 1920-х годов в качестве социальной
базы предстоящего «социалистического наступления» рассматрива¬
ла быстро растущий городской рабочий класс. В конце 1920-х годов
в Германии национал-социалисты обращали все большее внимание
на довольно многочисленный немецкий рабочий класс, но политиче¬
«Удержат ли большевики государственную власть?», второе издание которой
вышло после Октябрьской революции, но до Гражданской войны: Lenin V. I.
Collected Works. L.: Lawrence and Wishart, 1964. Vol. 26. P. 116-117.
(iLinz J. Some Notes toward a Comparative Study of Fascism in Sociological
Historical Perspective // Fascism: A Reader’s Guide / W. Laqueur (ed.). Har-
monsworth: Penguin, 1979. P. 14-15, 26.
54

ское доверие этой социальной группы уже завоевали противники на¬
цистов — коммунисты и социал-демократы. Национал-социалистам
оставалось положиться на крайне пеструю смесь сторонников, при¬
чем многие из них, как ранее не голосовавшие, вышли из социальных
групп, слабее всего интегрированных в относительно зрелые классо¬
вые и партийные структуры немецкого общества7.
Историческая обстановка влияла не только на тактику, но и на ре¬
волюционный потенциал нацистов и большевиков. Несмотря на про¬
мышленный спад и экономический кризис 1920-х годов, классовая
структура немецкого общества не была так распылена, как это прои¬
зошло в России в результате событий 1914-1921 годов. В Германии
правящая элита все еще была в силах не допустить революционного
переворота и навязать нацистам ряд компромиссов. Если больше¬
вики совершенно отказались от дореволюционной экономической
модели, согласившись лишь на частичную и временную передышку
в виде НЭПа, то нацисты опирались на промышленные и национал-
консервативные группы, сделав их при своем режиме ключевыми фи¬
гурами. Хотя к концу 1930-х годов нацистская система подверглась
коренному пересмотру, это подогревалось экспансионистскими ам¬
бициями, направленными, соответственно, вовне. Нацисты никогда
не ставили перед собой цели полного преобразования своего государ¬
ства, как это делало партийное руководство при Сталине8.
7 О роли лиц, в прошлом не голосовавших, в приходе нацистов к власти
см.: Falter J. W. Hitlers Wahler. Munchen: Beck, 1991. S. 369-370.
8 По нашему мнению, концепция «расового государства», предполагав¬
шая чистку немецкого государства и общества согласно расовым критери¬
ям, не оказывала такого всестороннего влияния на общество, как сталинская
«революция сверху», которая привела к беспрецедентному внутреннему пре¬
образованию советского общества. Ни одно из последствий реализации мо¬
дели «расового государства» в немецком государстве и обществе не идет в
сравнение с результатами насильственной коллективизации, массовой ми¬
грации в города, преобразования сельской профессиональной структуры и
чисток, которым были отмечены 1930-е годы в СССР. Далее мы увидим, что
ленинская идеология оказала гораздо большее влияние на внутренний рису¬
нок Советского государства, чем идеология «расового государства» — на не¬
мецкие политические институты. О «расовом государстве» см.: Burleigh М.,
Wippermann W. The Racial State: Germany 1933-1945. Cambridge: Cambridge
University Press, 1991. Другие, недавно вышедшие работы, в которых под¬
черкивается роль расовой идеологии в немецком обществе: Koonz С. The
Nazi Conscience. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press,
2003; Herf J. The Jewish Enemy: Nazi Propaganda during World War II and the
Holocaust. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2006;
Browning Ch. R. Ideology, Culture, Situation, and Disposition: Holocaust Per¬

Сосредоточиваясь на роли политических институтов, мы не со¬
бираемся принизить значение личных политических ценностей или
же политических коллективных идентичностей — эти темы детально
рассматриваются в других главах этой книги9. Тем не менее было бы
безрассудством игнорировать тот факт, что в 1930-е годы и Герма¬
ния, и Советский Союз обладали такими знаковыми политическими
институтами как правящая партия, государственная бюрократия и
руководящие структуры, которые наряду с тем, что командовали не¬
малыми человеческими ресурсами, приводили в движение социально-
экономическую систему в целом. «Сталинизм» и «нацизм», возможно,
существовали как особые «субъективности»10, но они существовали и
как особые политические системы. Концентрация внимания на двух
аспектах этих систем — роль вождя и правящая партия, непосред¬
ственно сравниваемых и эмпирически конкретных, — позволит нам
также проследить два особых направления развития и показать, как
две политические системы двигались, так сказать, на разных скоро¬
стях и в разных направлениях. Мы настаиваем на том, что присталь¬
ное изучение внутренней динамики политической системы вскроет
множество контрастов между двумя общественными порядками, ко¬
торые при других широких сравнениях обычно или не замечаются,
или не принимаются во внимание11.
Мы согласны, что зачастую взаимосвязи между политическими
структурами и скрытыми тенденциями в обществе не так уж просты.
В случае Советского Союза ленинский, а впоследствии сталинский,
petrators and the Group Dynamic of Mass Killing // NS-Gewaltherrschaft: Bei-
trage zur historischen Forschung und juristischen Aufarbeitung / A. Gottwaldt,
N. Kampe, P. Klein (Hg.). Berlin: Edition Hentrich, 2005. S. 66-76.
9 Главы 6, 7 и 8, написанные Сигельбаумом и Браунингом, Фицпатрик и
Людтке и Фритцше и Хельбеком.
10 См. главу 8 Петера Фритцше и Йохена Хельбека в этом томе.
11 Такова книга Ричарда Овери «Диктаторы». Автор так упорно настаи¬
вает на однородности двух систем, что его доказательства становятся на¬
тянутыми, а его фактические ошибки — особенно в отношении Советского
Союза — бросаются в глаза. Мало кто согласится с утверждениями вроде:
«Кажется, Киров, не слишком боялся Сталина» (тем самым навязывая па¬
раллели между последствиями убийства Кирова и убийства Эрнеста Рёма в
1934 году), утверждением, что Сталин располагал «тайным государством»,
центром которого был Особый отдел (тем самым преуменьшая значение
обычного центрального партийного аппарата в СССР) или того, что в кон¬
це 1930-х годов коммунистическая партия как институт сдала свои позиции
(тем самым уравнивая наши представления о советской политической систе¬
ме с обычными толкованиями роли НСДРП). Ср.: Overy. The Dictators. Р. 52,
66-68, 169-170.
56

«непреложный упор на центральное место политической власти,
порядка и систематического строительства» и технократический
взгляд на «партию как на большое учреждение или фабрику» часто
налагались на чрезвычайно изменчивую социальную реальность12.
Пожалуй, постоянный упор на «план», «дисциплину» и «организа¬
цию» — особенно в начальный период сталинского государственно¬
го строительства — был показным и служил для приукрашивания
положения в стране, которое было совершенно иным, а попытки
руководства приблизить свои политические планы к реальной дей¬
ствительности нередко заканчивались тем, что разрыв между ними
только увеличивался13. Обобщая подобные факты, некоторые ученые
считают возможным утверждать, что между возвышенными целями
однопартийных режимов и мерзостями реальной жизни существо¬
вала непреодолимая пропасть; в каком-то смысле это помогает нам
охарактеризовать эти системы14. Однако, анализируя политическую
эволюцию этих государств, очень важно, по нашему мнению, серьезно
относиться к планам и институциональным стратегиям их руковод¬
ства. Прежде всего именно специфические стратегии их руководства
выделили национал-социалистов и большевиков из более широкой
политической среды их стран. В 1926 году именно реорганизация
национал-социалистов на основе безоговорочной преданности Гит¬
леру выделила НСДАП из множества мелких националистических
группировок, заполонивших немецкую политическую сцену15; так же
и в России ленинизм превратился в столь специфическую идеологию,
потому что его подход сильно отличался от традиционных средств
социальной организации в России16. Как мы покажем далее, сразу по¬
сле прихода партий к власти, различные стратегии руководства двух
12 См.: Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life
in the Russian Revolution. Oxford: Oxford University Press, 1989. P. 44-45.
13 Этот вопрос, так часто возникающий, когда речь идет о начале 1930-х го¬
дов, стал темой следующей работы: Lewin М. The Disappearance of Planning in
the Plan // Russia/USSR/Russia: The Drive and Drift of a Superstate. N.Y.: New
Press, 1995. P.95-113.
14 «При каждой диктатуре», пишет Овери, «мы видим глубокую про¬
пасть между поставленной целью и действительностью. Наведением моста
над этой пропастью, по сути, и занималась каждая из обеих этих диктатур,
искажая реальность и зверски расправляясь с теми, кто этому противился».
Overy. The Dictators. Р. XI.
15 См., в частности: Nyomarkay J. Charisma and Factionalism in the Nazi Par¬
ty. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1967. P. 70.
16Как писал Кен Джоуитт: «В обществе, где личные привязанности
были неотъемлемой частью общественной организации, ленинская тен¬
денция к безличным отношениям была культурно революционной» (курсив
57

движений также оказали ощутимое влияние на их режимы, опреде¬
ляя форму и структуру их государств и отечественной бюрократии.
И Германия при нацистах, и Россия при большевиках были само¬
державными полицейскими государствами, где в течение считанных
месяцев после смены власти общество раскололось, а победители
жестко ограничили гражданские свободы. Оба государства предъ¬
являли чреватые серьезными последствиями требования к своим
гражданам и бесцеремонно вмешивались в сферу их частной жизни.
Далее, два государства были «режимами движений» с характерной
для них напряженностью между той частью партии, усилия которой
были направлены на развитие экономики и упрочение государства,
и теми, кто был нацелен на трансформацию и предотвращение стаг¬
нации17. Однако баланс между этими двумя тенденциями мог быть
весьма различным. В течение долгого времени сталинское государ¬
ство доказывало, что партия может сохранять свой динамический
потенциал и подчинять его долговременным целям государственного
строительства. Однако при нацистском режиме в партии преобладал
мобилизационный элемент, имевший в высшей степени разруши¬
тельные последствия. Мы докажем, что разные пути движения двух
диктатур не были случайными, — они диктовались институциональ¬
ными факторами, присущими двум системам, а именно: противопо¬
ложной ролью партии и вождя в каждой из этих систем.
Государственные и партийные структуры
Нацисты и большевики решали разные исторические задачи и
располагали различными ресурсами, и именно это формировало их
подход к организации государства. Среди разрухи, порожденной ре¬
волюцией и Гражданской войной, основной задачей большевиков
было сохранение властной преемственности и формирование органов
политической власти, основанной на новой «революционной» форме
легитимности, на всей территории страны. Эта цель была достигнута
путем передачи власти новому централизованному аппарату больше¬
виков. Это обусловливало изменение функций ядра партии, которая
постепенно превращалась из чисто пропагандистского дополнения к
государству в мощную бюрократическую организацию с новыми ру¬
ководящими органами (Политбюро и Оргбюро), быстро растущим
наш. — Й. Г., X. М.). См.: Jowitt К. New World Disorder: The Leninist Extinc¬
tion. Berkeley: University of California Press, 1992. P. 7.
17 Это было темой работы Ханны Арендт, см.: Arendt Н. The Origins of To¬
talitarianism. New York: Harcourt; Brace, 1951. P.389-391. Термин «режим
массового движения» появился в работе Р. Такера, см.: Tucker R. С. The Soviet
Political Mind: Stalinism and Post-Stalin Change. N.Y.: Norton, 1971. P. 7-13.
58

штатом; была введена находившая под партийным контролем обще¬
национальная система назначений18. Задачи нацистов были совер¬
шенно иными. Когда нацисты победили, прочно установилась власть
центрального государственного аппарата. При этом нацистское ру¬
ководство формально действовало в рамках законности и, получив
легитимность после выборов в марте 1933 года, практически не нуж¬
далось в участии в альтернативных «революционных» структурах.
Возглавив прекрасно функционирующий центральный администра¬
тивный аппарат государства, Гитлер мог обойтись без всесторонней
программы государственного строительства и не нуждался в созда¬
нии центральных партийных структур с их бюрократией19.
Одно из главных различий между двумя режимами — роль партии
в управлении государством и контроле над экономикой. В сталинской
системе партия и государство постепенно переплелись. В этом процес¬
се различаются два этапа. На первом (с 1919 по 1923 год) укреплялась
центральная партийная власть и создавалась партийная организаци¬
онная структура в виде сети партийных комитетов по всей стране.
Именно такой эффективной организации власти в виде центральной
власти и партийных комитетов на местах очень не хватало большеви¬
кам в первые месяцы Гражданской войны20. На VIII съезде партии в
марте 1919 года были учреждены два исполнительных органа — По¬
литбюро и Оргбюро и санкционировано крупное расширение состава
аппарата ЦК. Через год были созданы два отдела — Организационно¬
инструкторский и Учетно-распределительный. Чтобы упрочить
влияние ЦК в региональных парторганизациях, большевистское ру¬
ководство действовало на два фронта. Во-первых, чтобы обеспечить
18 Численный состав ЦК РКП(б) с марта 1919 года по март 1921 года уве¬
личился в двадцать раз. См.: Rigby Т. Н. Political Elites in the USSR: Cen¬
tral Leaders and Local Cadres from Lenin to Gorbachev. Aldershot: Elgar, 1990.
P. 76.
19 Это пе значит, что с приходом к власти Гитлера не предпринималось
попыток централизации. В 1933 и в начале 1934 года земли (Lander) лиши¬
лись своей атвономии. В то же время Министерство внутренних дел во главе
с Вильгельмом Фриком пыталось взять государственные учреждения с за¬
севшими в них нацистами под свой контроль, например, путем учреждения
института имперских наместников (Reich Statthalter). Однако намеченная
Фриком реформа Рейха провалилась. Одной из причин было нежелание
Гитлера подчиняться — при осуществлении контроля над деятельностью
правительства — гауляйтерам, уже обладавшим в то время некоторой неза¬
висимостью в качестве министров-президентов, или обер-нрезидентов.
20 Это особенно подчеркивается в работе Р. Сервиса, см.: Service R. The
Bolshevik Party in Revolution, 1917-1923. Basingstoke: Macmillan, 1979. P. 51-
52,54-55, 57-58,61,72-75.
59

соответствие политики на местах линии ЦК, в Москве был создан
аппарат для руководства областными и республиканскими партий¬
ными органами. В одних регионах, в частности на Украине и в Сама¬
ре, состав прежних республиканских и областных комитетов партии
был полностью заменен, а в других, например, в Сибири, где позиции
большевиков были слабыми, для усиления власти обкома из центра
направили немало партийных чиновников21. Периодически проводя
инспекции, получая личные доклады от секретарей обкомов и вре¬
мя от времени встречаясь с высокопоставленными полномочными из
центра, Организационно-инструкторский отдел ЦК во главе с Лаза¬
рем Кагановичем стремился обеспечить соответствие политики об¬
ластных и республиканских комитетов центральной линии партии22 23.
Во-вторых, ЦК создал официальный институт номенклатуры. Отказ
от процедур выборов, очевидный в 1920 году, когда многие чиновники
уже кооптировались или прямо отбирались полномочными предста¬
вителями, к 1923 году стал общепринятым и превратился в систему
отбора и назначения кадров. В апреле 1923 года на XII съезде партии
Сталин заявил, что «необходимо подобрать работников так, чтобы
на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие
принять эти директивы, как свои родные, умеющие проводить их в
жизнь»22. Вскоре политика Сталина, направленная на упрочение си¬
стемы партийной номенклатуры, была оформлена в виде резолюции
«О назначениях» от 12 июня 1923 года, в которой были определены
процедуры отбора и перевода чиновников высокого ранга, которые
теперь формально были разделены на две категории: (1) должно¬
сти, назначение на которые принималось по решению ЦК; (2) долж¬
ности, которые могли освобождаться только что созданным новым
отделом — орграспредом24. Показателем важности для Сталина
21 Daniels R. V. The Secretariat and the Local Organizations in the Russian
Communist Party, 1921-1923// American Slavic and East European Review.
1957. Vol. 16. № 1. P. 41-42, 46-47.
22 Daniels. P. 37-40. Даже Моше Левин, подчеркивая аморфный характер
партийных организаций в годы революции и в начале Гражданской войны,
признает, что к концу войны «партия уверенно шла по пути превращения в
административную машину, господствующую благодаря своей верхушке и
все больше — своим аппаратам, чего не скажешь о рядовых членах партии».
См.: Lewin М. The Civil War: Dynamics and Legacy // Party, State and Society:
Explorations in Social History / D. Koenker, W. G. Rosenberg, R. G. Suny (eds.).
Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 417.
23 Сталин И. В. Сочинения. М.: Госполитиздат, 1946. Т. 5. С. 210; цит. по:
Лившин А., Орлов И. Власть и общество: Диалог в письмах. М.: РОССПЭН,
2002. С. 65.
24 Вводя систему назначений Сталин одновременно сокращал объем спи¬
сок вопросов, решения по которым принимались в Москве, так что отделы
60

центрального партийного контроля над региональными парткомами,
стала отправка — по его инициативе — в середине 1920-х годов ряда
чиновников из числа его доверенных лиц, почти все из которых ра¬
ботали под его началом в ЦК, секретарями региональных комитетов,
имевших стратегическое значение. В 1925 году в рамках этого меро¬
приятия Лазарь Каганович был направлен на Украину; в 1926 году
Сергей Киров, Сергей Сырцов и Иосиф Варейкис — соответственно
в Ленинград, Саратов и Сибирь, а в 1927 году Андрей Андреев — на
Северный Кавказ25.
Новейшие исследования показывают, что система партийного
контроля из Центра в 1920-е годы была весьма несовершенной, а сам
контроль зачастую поверхностным. Это особенно справедливо в от¬
ношении некоторых периферийных регионов страны, где по оконча¬
нии Гражданской войны население все еще считало Красную армию
и большевиков оккупантами. Чтобы обеспечить присутствие партии
на этих территориях, нередко привлекались тысячи коммунистов,
порой из довольно отдаленных регионов26. В этом контексте, воз¬
можно, не совсем корректна традиционная хронология, датирующая
окончание Гражданской войны 1921 годом. В некоторых областях
страны партизанские войны вспыхивали почти на всем протяжении
1920-х годов и продолжались, пусть и не в таком масштабе, вплоть
до яростных мятежей периода коллективизации27. Столь же важным
ЦК могли сосредоточить свои силы на самых важных случаях. В результа¬
те численность назначенцев, присланных из Москвы, сократилась пример¬
но с 22 500 (между мартом 1921 года и апрелем 1922 года) до 6000 (с апреля
1923 года до мая 1924 года). Однако к 1926 году количество номенклатурных
должностей выросло вдвое. См.: Harris J. Stalin as General Secretary: The Ap¬
pointments Process and the Nature of Stalin’s Power // Stalin: A New Histo¬
ry / S. Davies, J. Harris (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2005.
P. 69-70; Хлевнюк О. Система Центр-Регионы в 1930-1950-е годы: Предпо¬
сылки политизации «номенклатуры» // Cahiers du monde russe. 2003. Vol. 44.
№ 2-3. P. 255.
25 Hughes J. Patrimonialism and the Stalinist System: The Case of S. I. Syr-
tsov // Europe-Asia Studies. 1996. Vol. 48. № 4. P. 551-568. О прибытии Ки¬
рова в Ленинград см.: Большевистское руководство: Переписка. 1912-1927 /
Ред. А. В. Квашонкин и др. М.: РОССПЭН, 1996. С. 323, 314-315, 318.
26Так, например, в 1924 году три четверти из 4606 коммунистов Подолья
на Украине прибыли из других регионов. См.: Vasil’ev V. Vinnitsa Oblast //
Centre-Local Relations in the Stalinist State, 1928-1941 / E. A. Rees (ed). Ba¬
singstoke: Palgrave, 2002. P. 168.
27 Доказательство того, что «война» продолжалась после 1921 года, пусть
даже без «линии фронта», можно найти в работе: Павлюченков С. А. Эко¬
номический либерализм в пределах политического монополизма // Рос¬
сия нэповская. М.: Новый хронограф, 2002. С. 15. На Подолье партизанская
61

как и введение партийного контроля, было присутствие в этих регио¬
нах, отрядов Красной армии и появление отрядов чекистов, многие из
которых в начале 1920-х годов играли главную роль в надзоре над сбо¬
ром «продналога» с голодных крестьян28. Итак, в некоторых отдален¬
ных областях Советской России установление партийного правления,
нередко через уполномоченных, часто шло с использованием армии.
Более того, контроль центра, одним из инструментов которого явля¬
лись манипуляции с назначениями, был зачастую не так важен, как это
казалось. В конце 1920-х годов самое яростное сопротивление Сталину
оказывали Угланов, Сырцов и Бауман, ранее направленные Москвой
в регионы, чтобы добиться от областных парторганизаций проведения
единой линии29. Несмотря на все усилия подчинить областные партор¬
ганизации контролю ЦК, именно в 1920-е годы достигла своего апогея
относительная автономия обкомов; за многими из них следили проти¬
воборствующие партийные фракции в Центре30.
Второй этап сталинского государственного строительства дати¬
руется концом 1920-х годов. В это время основной целью, заявлен¬
ной в первом пятилетием плане, была централизация управления
экономикой — по мере того, как республиканские и областные ад¬
министрации уступали своим новым всесоюзным хозяевам такие
важные функции как право размещать ресурсы, намечать задачи и
руководить крупными и средними промышленными предприятия¬
ми31. Неизменно подозревая, что исходящие из Москвы директивы
выполняются только «на бумаге», Сталин придавал особое значение
тому, чтобы аппарат занимался «проверкой исполнения»32. Процес¬
война против советской власти продолжалась до 1925 года, а вскоре, осенью
1927 года, последовали «жесткие репрессивные меры» в рамках кампании по
сбору зерна в области, и началось ожесточенное крестьянское сопротивле¬
ние, которое продолжалось первые три месяца 1930 года. См.: Vasil’ev. Vin¬
nitsa. Р. 168-169, 171. О длительных конфликтах в пограничных областях
также см. в: Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and National¬
ism in the Soviet Union, 1925-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001.
P.313-314.
28 Vasil’ev. P. 168; Павлюченков. C. 38-39.
29 Rees E. A. The Changing Nature of Centre-Local Relations in the USSR,
1928-1936 // Centre-Local Relations in the Stalinist State, 1928-1941. P. 15.
;юО широко распространенном отсутствии контроля центра над област¬
ными властями см.: Лившин, Орлов. С. 66, 82; о деградации администрации
на местах, пьянстве и коррупции см.: Там же. С. 76-79.
31 Венедиктов А. В. Организация государственной промышленности в
СССР, 2: 1921-1934. Л.: Изд-воЛГУ, 1961. С. 540, 582-586.
32 См.: Сталинское Политбюро в 30-е годы / Ред. О. В. Хлевнюк и др. М.:
РОССПЭН, 1995. С. 82-86.
62

сы централизации охватили не только экономику, но и саму поли¬
тическую сферу. На XVII съезде партии в 1934 году планировалась
перестройка парткомов на всех уровнях в соответствии с системой
филиалов с целью подчинить все уровни партийного руководства
центральному партийному аппарату в Москве. В 1934 году был соз¬
дан Отдел руководящих партийных органов, а годом позже — рас¬
ширена номенклатура ЦК с целью усовершенствования надзора ЦК
над обкомами, горкомами и райкомами33 34. Так же, как в Москве вновь
созданные всесоюзные экономические органы власти узурпировали
административные полномочия республиканских и региональных
органов власти, центральный контроль был распространен и на дру¬
гие сферы, такие как образование, искусство, органы безопасности,
вооруженные силы и система криминальной юстиции33. Становление
новых централизованных иерархий в середине 1930-х годов сопрово¬
ждалось формированием весьма разветвленной и вполне традицион¬
ной системы рангов и титулов, вполне уместных и при царизме. Но,
как верно замечает Терри Мартин, если после 1933 года культурная
и социальная сферы могли развиваться в «традиционном» направле¬
нии, то изменения, происходившие в то же самое время в политике и
экономике, свидетельствовали не об отказе от направления главного
удара сталинского «социалистического наступления», а о его консо¬
лидации, одним из важнейших моментов которой было установление
однопартийной политической диктатуры35.
Централизация сопровождалась мероприятиями по слиянию пар¬
тии и государственных структур, особенно на вершине политической
системы страны. Сталина уже давно был недоволен отстранением
Политбюро от управления народным хозяйством36. Его также раздра¬
жало, что Совнарком во главе с Рыковым мешает аппарату Централь-
33Khlevniuk. First Generation of Stalinist ‘Party Generals’ // Centre-Local
Relations in the Stalinist State 1928-1941 / E. A. Ress (ed.). P. 48-49.
34 См., например: Берхин И. Б. К истории разработки конституции СССР в
1936 г. // Строительство советского государства. Сборник статей: К 70-летию
доктора исторических наук, проф. Е. Б. Генкиной // Ред. Ю. А. Поляков. М.:
Наука, 1972. С. 67.
35 См.: Martin. Р. 415.
36«Политбюро», сетовал Сталин Молотову в июле 1925 года, «в нелов¬
ком положении, ибо оно оторвано от хозяйственных дел. <...> Посмотри
на “Экономическую] жизнь” и поймешь, что наши фонды распределяются
Смилгой и Струмилиным плюс Громан, а Политбюро <...> превращается из
руководящего органа в апелляционный, в нечто вроде “совета старейшин”»
(Stalin’s Letters to Molotov 1925-1936. Trans. C. A. Fitzpatrick / L. T. Lih (ed.).
New Haven, CT: Yale University Press, 1995. P. 89).
63

ного Комитета37. В сентябре 1930 года Сталин наставлял Молотова,
который впоследствии заменил Рыкова на посту председателя Сов¬
наркома:
«Вячеслав, 1) Мне кажется, что нужно к осени разрешить окон¬
чательно вопрос о советской верхушке. Это будет вместе с тем раз¬
решением вопроса о руководстве вообще, т. к. партийное и советское
переплетены, неотделимы друг от друга. Мое мнение на этот счет...
б) тебе придется заменить Рыкова на посту Председателя] СНК и
СТО. Это необходимо. Иначе — разрыв между советским и партий¬
ным руководством. При такой комбинации мы будем иметь полное
единство советской и партийной верхушек, что, несомненно, удвоит
наши силы»38.
Через полтора месяца, 4 ноября 1930 года, Сталин уточнил: «Пред¬
седатель Совнаркома существует для того, чтобы он в ежедневной
практической работе проводил в жизнь указания партии»39.
Централизация контроля и смычка партийных и государственных
комитетов на вершине политической системы не означали, что регио¬
нальные политические власти добровольно сдадутся на волю центра.
Хотя секретари многих обкомов партии в 1930 году были рьяными
сторонниками коллективизации, центр наталкивался на сопротивле¬
ние с их стороны во время голода и волнений на промышленных пред¬
приятиях в 1932 году40. В отдельных областях в 1930-е годы центр все
еще встречал помехи со стороны областных партийных властей. В то
же время теперь существовал институционально окрепший аппарат,
связывавший ЦК с региональными партийными властями. Структу¬
ры центрального аппарата партии, словно щупальцами, дотягивались
из Москвы до обкомов и райкомов, оказывая влияние на их деятель¬
ность во многих сферах: от внутрипартийного контроля до борьбы за
увеличение промышленного и сельскохозяйственного производства.
Со своей стороны, почти все областные партийные бюрократии от¬
вечали за широкий круг вопросов, в том числе за назначения — на
областном уровне — в государственных и хозяйственных организа¬
циях. Что касается областных советов (то есть, формальных органов
государственной власти), то почти все они находились под каблуком
соответствующего парткома: так, партийный аппарат нередко реко¬
мендовал состав исполкомов, давал согласие на их политику и даже
устанавливал даты их собраний. К середине 1930-х годов почти во
37Хлевнюк О. В. Политбюро: Механизмы политической власти в
1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996. С. 25.
38 Stalin’s Letters. Р. 217 (курсив наш).
39Хлевнюк. Политбюро. С. 50.
/*° Khlevniuk. The First Generation of Stalinist «Party Generals». P. 42-45.
64

всех областях квартальный и месячный ритмы партийного и государ¬
ственного аппарата вполне синхронизировались'11.
В середине 1930-х годов, после двух интенсивных этапов государ¬
ственного строительства (в начале 1920-х и 1930-х годов) партийный
аппарат представлял собой иерархию партийных секретарей с ши¬
роким кругом ответственности. Создавая номенклатуру и определяя
политику, парткомы и партийная бюрократия стали неотделимой ча¬
стью государственной машины. Напротив, в гитлеровской Германии
партийные дела и сфера контроля государственного аппарата были го¬
раздо более ограниченными. НСДАП никогда не была иерархической
структурой с подчиненными центру партийными комитетами на ме¬
стах. Будучи глубоко децентрализованной, она порождала, как и про¬
чие фашистские движения, множество вспомогательных организаций,
в том числе, что чрезвычайно важно, военизированную боевую органи¬
зацию СА (штурмовые отряды), которые во многих случаях играли бо¬
лее важную роль, чем сама партийная организация41 42. Задуманная как
средство политической мобилизации, партия была довольно далека
от принимающих решения институционализированных внутренних
структур43. Согласно партийным правилам ассоциации, принятым в
41 См. не потерявшую своей актуальности книгу, написанную на основе
архивных материалов: Fainsod М. Smolensk under Soviet Rule. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 1958. P. 62-57, 69-74, 93. Почти те же момен¬
ты отражены в недавней работе, также основанной на архивных материалах,
на этот раз из нижегородских архивов: Устинкин С. В. Аппарат власти и
механизм управления общества // Общество и власть: Российская провин¬
ция: 1930 г. — июнь 1941 г. / Ред. А. Н. Сахаров и др. М.: Институт россий¬
ской истории РАН, 2002. Т. 2. С. 15-17. Если в начале 1930-х годов степень
партийного контроля в различных регионах страны была различной, даже в
некоторых более удаленных регионах, таких как Западная Сибирь, где, по
словам Ширера, «учреждения Советской власти были [все еще] слабыми»
в первой половине 1930-х годов, то к концу десятилетия вслед за новым
административным делением, реорганизацией поселений и притоком но¬
вых поселенцев, «жизнь в западных частях Сибири <...> все больше напо¬
минала жизнь в европейских частях страны». См. Shearer D. R. Modernity
and Backwardness on the Soviet Frontier: WesternJSiberia in the 1930s // Ra¬
leigh D.J. Provincial Landscapes: Local Dimensions of Soviet Power, 1917-1953.
Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2001. P. 208, 213-216.
42 Longerich P. Die braunen Bataillone: Geschichte der SA. Munchen: Beck,
1989. S. 152-164.
43 О бесплодных попытках учредить руководящий совет или Сенат и о
совершенно беспомощных конференциях партийных бонз и конференциях
партийных чиновников после съезда 1938 года см.: Mommsen Н. Hitler’s Po¬
sition in the Nazi System // From Weimar to Auschwitz. Trans. Ph. O’Connor.
Cambridge: Polity, 1991. P. 164.
65

июне 1926 года, Гитлер мог руководить партией независимо от реше¬
ний, принятых большинством руководящего совета партии и правящих
комитетов. Национал-социалистический директорат Рейха, состоящий
из шести комитетов, по словам одного комментатора, в действитель¬
ности был «иллюзией». Точно так же его немногочисленная руково¬
дящая бюрократия занималась, резко отличаясь этим от большевиков,
лишь тем, что хранила полный список членов партии и партийную
казну44 * 46. Одной причиной этого была личная антипатия Гитлера к идее
центральной партийной организации. Несмотря на усилия Штрассе-
ра* создать центральное руководство организации нацистской партии
(Reichorganisationsleitung I) и вдобавок к нему координационный ор¬
ган — Reichsorgenisationsleitung IP5, Гитлер сознательно распустил обе,
вернув гауляйтерам их независимость и тем самым успешно расколов
партию на 36 квазисамостоятельных организаций. Центральная поли¬
тическая комиссия не могла заменить собою созданный Штрассером
аппарат и стремилась обойтись без бюрократических структур как
таковых"16. После прихода нацистов к власти основной центральной
партийной организацией, которая примерно с 1935-1936 года долж¬
на была бы стать институтом подлинной власти, был Штаб замести¬
теля фюрера во главе с Мартином Борманом в Мюнхене47. Кажется
парадоксальным, что показателем институциональной слабости это¬
го отдела был тот факт, что усиление личного аппарата заместителя
фюрера так сильно зависело от личности его главы, Мартина Борма¬
на, который фактически был личным секретарем Гитлера начиная с
1936 года48. Без собственного источника легитимности Штаб никогда
44 Broszat. The Hitler State: The Foundation and Development of the Inter¬
nal Structure of the Third Reich. Trans. J. W. Hiden. L.; N.Y.: Longman, 1981.
P. 43-44.
* Автор имеет в виду Грегора Штрассера (1892-1934), нацистского пар¬
тийного деятеля. {Прим. ред.).
4ГТ. Штрассер сам был активным руководителем, игравшим ключевую
координационную роль в решающей избирательной кампании с сентября
1930 года по июль 1932 года. См.: Stachura Р. D. «Der Fall Strasser»: Gregor
Strasser, Hitler and National Socialism // The Shaping of the Nazi State /
P. D. Stachura (ed.). L.: Croom Helm, 1978. P. 88-130.
46Longerich P. Hitlers Stellvertreter: Fiihrung der Partei und Kontrolle des
Staatsapparats durch den Stab Hess und die Partei-Kanzlei Bormann. Miinchen:
K. G. Suar, 1992. S. 178-183.
^Деятельность двух главных отделов Штаба, Отдел II по внутрипартий¬
ным делам во главе с Хельмутом Фридрихсом и Отдел III по государственно¬
правовым делам во главе с Вальтером Зоммером описаны в: Nazism:
A Documentary Reader: State, Economy and Society, 1933-1939 / J. Noakes,
G. Pridham (eds.). Exeter: Exeter University Press, 2000. Vol. 2. P. 46-51.
48 В этом отношении изображение Овери Бормана как «Поскребышева
Гитлера» вводит в заблуждение, поскольку доступ к Гитлеру позволил Бор¬
66

бы не достиг почти мифического положения — сродни положению
аппарата ЦК при ленинской системе.
Подчеркивая соглашательский характер и коалиционную природу
первого гитлеровского правительства, формальное партийное пред¬
ставительство в правительстве и гражданских службах было гораздо
более ограниченным, чем в Советском Союзе. За полгода Советской
власти все министерские портфели в Совнаркоме уже принадлежа¬
ли большевикам; за полгода гитлеровской диктатуры Дарре* стал
всего лишь четвертым министром — членом НСДАП; в 1935 году,
через два года после прихода нацистов к власти, из двенадцати ми¬
нистерских должностей семь, в том числе наиболее ответственные,
занимали консерваторы, не входящие в НСДАП. На нижних уровнях
также имелись ограничения правящей роли партии, так как многие
партийные рядовые политические служащие сетовали, что внимание
уделяется не им, а традиционной гражданской службе^9. Несмотря
на право партии, согласно муниципальному кодексу 1935 года, уча¬
ствовать в назначениях старших по возрасту гражданских служа¬
щих, членов партии с большим стажем (т. е. вступивших в партию до
30 января 1933 года) и достаточно подготовленных для таких постов
было слишком мало49 50. Со своей стороны, почти все государственные
секретари министров Рейха или недавно вступили в партию, или, что
чаще, не принадлежали к числу партийных профессионалов. Даже ру¬
ководители кадровых служб в министерствах зачастую не являлись
членами партии. В борьбе между чиновниками из государственной
администрации и более радикальными партийными вождями — по
крайней мере до 1937 года — преобладали, при поддержке министра
внутренних дел Фрика, именно первые51.
ману по праву стать видным политическим деятелем и «серым кардиналом».
В этом смысле Борман и Штаб заместителя фюрера (впоследствии, с 1941
года — Партийная канцелярия) напоминал «структуры вождь - свита», ко¬
торые освещаются более детально в следующем разделе этой статьи. Хотя
известно, что Поскребышев временами «подкалывал» соратников Сталина,
все же Сталин строго запретил ему создавать собственную базу власти. Ср.:
Overy. The Dictators. Р. 72.
* Рихард Вальтер Оскар Дарре (1895-1953) — руководитель Главно¬
го расово-поселенческого управления СС. Рейхсминистр продовольствия
(1933-1942). (Прим.ред.).
49 Mommsen. Hitler’s Position in the Nazi System. P. 169; Nazism / Noakes,
Pridham. Vol. 2. P. 33-34.
50Matzerath H. Nationalsozialismus und kommunale Selbstverwaltung. Stut¬
tgart [u. a.]: Kohlhammer, 1970.
51Neliba G. Wilhelm Frick: Der Legalist des Unrechtsstaates: Eine politische
Biographie. Paderborn: Schoningh, 1992. S. 125-126; Broszat. The Hitler State.
P. 243-244, 251-253.
67

Хотя одним из любимых лозунгов НСДАП был «партия руко¬
водит государством»*, в чем-то он оказался иллюзией52. В сентя¬
бре 1934 года партия была не способна руководить или управлять
государством. В более узком кругу Гитлер, обращаясь 2 февра¬
ля 1934 года к партийным гауляйтерам, признавал, что главная
роль партии состоит в том, чтобы заставить «народ соглашаться
с намеченными правительством мерами», «помогать выполнять
мероприятия, которых требовало правительство», и «всячески под¬
держивать правительство»53. Сразу же после вступления в долж¬
ность министр внутренних дел Рейха Фрик издал разъяснение, что
«партийные учреждения не имеют никакой силы давать инструк¬
ции государственным органам. Эти органы получают инструкции
только от вышестоящих структур государственного аппарата»5^.
Судя по усилиям, прилагаемым для «интеграции» действий
НСДАП и государственных органов, знаменитый Закон об обе¬
спечении единства партии и государства от 1 декабря 1933 года в
основном был рассчитан не столько на установление опеки партии
над государственным аппаратом, сколько на подтверждение при¬
оритета Министерства внутренних дел в его взаимоотношениях с
НСДАП55. В действительности такие, несколько неловкие отно¬
шения между партией и государством Гитлера вполне устраивали,
так как ничуть не сковывали его собственной свободы действий.
Вероятно, именно поэтому Гитлер, по существу, зарезервировал за
собой право «издавать постановления, необходимые для исполне¬
ния и расширения» Закона56.
* Из речи Гитлера на партийном съезде в Нюрнберге 8 сентября
1934 года.
52 Приводится в: Diehl-Thiele Р. Partei und Staat im Dritten Reich: Untersu-
chungen zum Verhaltnis von NSDAP und allgemeiner innerer Staatsverwaltung
1933-1945. Munchen: Beck, 1969. S. 28.
53 Nazism / Noakes, Pridham. Vol. 2. P. 40.
54 Ibid. P. 42.
55 Но и эта программа не удалась из-за решительного сопротивления
партийных функционеров. В то же время в некоторых регионах партийные
функции поглотило государство. Так, например, пропаганду, одну из главных
функций партии, взяло на себя Министерство пропаганды Рейха, которое за¬
нялось непосредственным контролем над секциями пропаганды НСДАП.
См.: Neliba. S. 86-96.
56 См. статью 8 закона, приведенную в: Noakes, Pridham. Nazism. Vol. 2.
P. 40. «Целью [Гитлера]», вспоминал впоследствии Ганс Франк в своих ме¬
муарах, «было передать свое независимое положение НСДАП, а ее внутрен¬
нюю структуру — государству. 30 января 1933 года он встретил, уже наметив
эту цель». Цит. в: Ibid. Р. 7.
68

В Советском Союзе интегрирующим фактором для государствен¬
ных структур была именно партия. Напротив, в нацистской Герма¬
нии вообще отсутствовали особые интегративные институты как
таковые37. Кабинет утратил свое значение и, если не считать госу¬
дарственных торжеств, вообще перестал заседать после 1938 года57 58 59.
В свою очередь, партийному руководству недоставало руководящего
органа, который мог бы заменить кабинет; Гитлер пресек все попыт¬
ки Фрика, Розенберга и прочих учредить совет по выборам руковод¬
ства; в Германии именно харизматический авторитет Гитлера придал
режиму его интегрированный характер. В начале 1930-х высокая
степень социальной поддержки режима весьма зависела от привле¬
кательности Гитлера как харизматического вождя. Таким образом,
именно имидж Гитлера как Фюрера, а не репутация или деятельность
партийных организаций помогли 5 марта 1933 года обратить милли¬
оны ранее не голосовавших немцев в сторонников нацистов. Когда
избирателям предложили список кандидатов на выборах в Рейхстаг
12 ноября 1933 года, то это, что характерно, был не список НСДАП,
а «список Фюрера»39. Как тблько Гитлер пришел к власти, значение
этой фигуры для единства системы разъяснил министр внутренних
дел Рейха Фрик, указавший гражданским служащим, что «Хайль
Гитлер» следует «произносить всегда как немецкое приветствие <...>
теперь, когда партийная система мертва, и все правительство Рейха
находится под контролем рейхсканцлера Адольфа Гитлера»60. Цен¬
тральное место Гитлера в политической иерархии было конститу¬
ционно закреплено после смерти президента Гинденбурга Законом
о верховном главе Третьего Рейха от 1 августа 1934 года, согласно
которому посты рейхспрезидента и рейхсканцлера были объединены
в новой должности «Фюрер и Рейхсканцлер», впоследствии просто
«Фюрер». Таким образом, понятие «фюрер» стало официальным, а
Гитлер получил высший конституционный пост, какого Сталин ни¬
57 Подробнее см.: Mommsen М. Hitler’s Position in the Nazi System. P. 163—
188.
58 «Кончина» кабинета, который собрался всего четырежды в 1936 году,
семь раз в 1937 году, а в последний раз — 5 февраля 1938 года, живо описана
в кн.: Noakes, Pridham. Nazism. Vol. 2. P. 18-21. Более подробно об этом см.:
Gruchmann L. Die «Reichsregierung» im Fiihrerstaat: Stellungund Funktion des
Kabinetts im nationalsozialistischen Herrschaftssystem // Klassenjustiz und Plu¬
ralisms: Festschrift fur Ernst Fraenkel zum 75. Geburtstag / G. Doeker, W. Ste-
fani (Hg.). Hamburg: Hoffmann und Camp, 1973. S. 187-223.
59Bracher K. D., Sauer W., Schulz G. Die nationalsozialistische Machtergre-
ifung: Studien zur Errichtung des totalitaren Herrschaftssystems in Deutschland
1933/1934. Koln: Opladen: Westdeutscher Verlag, 1960. S. 35-36.
60Цит. no: Broszat. P. 91.
69

когда не имел61. Вскоре после этого, 20 августа 1934 года, личное за¬
явление о преданности Гитлеру как «Фюреру германской нации и
народа» стало частью должностной присяги (Beamteneid), которую
давали все гражданские служащие62. «Приобщение к господствую¬
щей идеологии» (Gleichschaltung) было достигнуто скорее силой
культа гитлеровского руководства, чем опорой на институциональ¬
ную структуру.
В Советском Союзе аппарат коммунистической партии в
1930-е годы превратился в бюрократическую верхушку со своей
собственной институциональной идентичностью. Не преуменьшая
значимости ленинского тезиса о важности создания бесперебой¬
но функционирующей партийной машины, было бы тем не менее
ошибкой переоценивать «формальную», или «безличную», стороны
работы партийного аппарата. Властная верхушка 1930-х годов в зна¬
чительной степени была опутана системой неформальных отноше¬
ний. Там, где возникали прочные связи по вертикали, и там, где их
сеть казалась особенно прочной, Сталин обычно склонялся к тому,
чтобы решительно разорвать эти сети63. В нацистской Германии,
напротив, наблюдалось расширение сетей личных связей — так на¬
зываемые «структуры вождь-свита», к которым Гитлер относился
61Noakes J., Pridham G. Nazism 1919-1945: The Rise to Power 1919-1934.
Exeter: Exeter University Press, 2000. Vol. 1. P. 185; idem. Nazism. Vol 2. P. 4-6.
Назначение Сталина Председателем Совнаркома в марте 1941 года не имело
больших конституционных последствий. Напротив, важность этого назначе¬
ния в том, что оно позволило Сталину позиционироваться как продолжателя
ленинской традиции, ибо, как известно, Ленин был главой Совнаркома, но
никогда — Генеральным секретарем.
62Muhl-Benninghaus S. Das Beamtentum in der NS-Diktatur bis zum Aus-
bruch des Zweiten Weltkrieges. Dusseldorf: Droste, 1996. S. 109-110.
63 Сталин относился с подозрением не ко всем социальным сетям. Как от¬
мечают эксперты, там, где не слишком долгосрочные связи патрона-клиента
связывали самого Сталина с клиентами в регионах, эти связи могли облег¬
чить создание централизованной партийной иерархии, дав Сталину воз¬
можность использовать нормы и практики клиентов из своего списка, чтобы
сильнее привязать областные партийные организации к центру. А к устойчи¬
вым «побочным» сетям на областном уровне, которые, казалось, мешают его
политике, или к «вертикальным» сетям, ведущим к московским вождям, над
которыми у него почти не было ежедневного контроля, Сталин относился
с крайней подозрительностью. См., например: Rigby Т. Н. Was Stalin a Dis¬
loyal Patron? // Political Elites in the USSR: Central Leaders and Local Cadres
from Lenin to Gorbachev. Aldershot: Edward Elgar, 1990. P. 127; Willerton J.
Patronage and Politics in the USSR. Cambridge: Cambridge University Press,
1992. P. 29-32.
70

не только терпимо, но и сам их создавал и поощрял64. Распростране¬
ние такого рода структур, не только обладавших дорогими Гитлеру
функциями, но и имевших центральное стратегическое значение для
государства, отражало затаенное желание Гитлера предоставить за¬
местителям свободу рук в ведении их дел и выстраивании их работы
на относительно неформальной основе. Так, генеральный инспек¬
тор германского дорожного строительства Фриц Тодт получал свои
полномочия не от обычного департамента или министерства, а не¬
посредственно от фюрера, что в свое время должно было послужить
предлогом к созданию независимой «Организации Тодт» (ОТ)65. Не
будучи ни партийным функционером, ни профессиональным дипло¬
матом, Иоахим фон Риббентроп занимал тем не менее политический
пост, который «он получил исключительно благодаря личным услу¬
гам, которые он, импортер вина и спирта, смог оказать фюреру еще до
его прихода к власти в Берлине». Из этого поста он создал «бюро»,
в котором имел более 60 подчиненных, в том числе немало своих
сподвижников66. Точно так же, когда в 1938 году был сформирован
Генеральный совет по четырехлетнему плану во главе с Германом
Герингом, одно из главных министерств, Министерство экономики
Рейха, было преобразовано в «Исполнительный орган комиссара по
четырехлетнему плану» во главе с Герингом, а на смену прежним ми¬
нистрам, Дарре и Зельдте, пришли государственные секретари, также
прежде всего связанные с Герингом67.
64 См.: Broszat. Р. 276. Многие из последующих рассуждений о «структу¬
рах свиты» заимствованы из: Ibid. Р. 265-266, 297-299, 300-301.
65 Подробно об аппарате Тодта см.: Rebentisch D. Fuhrerstaat und Verwal-
tung im Zweiten Weltkrieg: Verfassungsentwicklung und Verwaltungspolitik,
1939-1945. Stuttgart: F. Steiner Verlag, 1989. S. 347-348.
66 Возвысившись до министра иностранных дел, он многих из своих полно¬
мочных и учреждений спецслужб держал на расстоянии от остального аппа¬
рата министерства. О роли Риббентропа как советника Гитлера по вопросам
внешней политики и его тайной дипломатии до 1938 года см.: Michalka W.
Ribbentrop und die deutsche Weltpolitik 1933-1940. Munchen: W. Fink, 1980.
S. 39—49; Henke J. England in Hitlers politischem Kallkul, 1935-1939. Boppard
am Rhein, 1973. S. 304-305.
67Petzina D. Autarkiepolitik im Dritten Reich: Der nationalsozialistische Vi-
erjahresplan. Stuttgart: Deutsche Verlagsanstalt, 1968. S. 67-78. He менее важ¬
ной была роль Немецкого трудового фронта (DAF), который занял место
бывших профсоюзов и объединил «белые и голубые воротнички» в центра¬
лизованную организацию, заявляющую о том, что она представляет интере¬
сы труда, хотя и не обрела при этом в Рейхе статус министерства. Smelser R.
Robert Ley: Hitlers Mann an der «Arbeitsfront»: Eine Biography. Trans. K. Nico¬
lai, H. Nicolai. Paderborn: Ferdinand Schoningh, 1989.

Самыми значительными в персонифицированных структурах ад¬
министрации были территориальные организации Гау (Gau) и СС.
Примером реализации личной концепции политики были взаимо¬
отношения Гитлера с гауляйтерами68. Ответственные только перед
фюрером, гауляйтеры считались личными соратниками Гитлера.
Резко отличаясь от постоянно оскорбляемых областных партийных
руководителей в сталинском СССР, гауляйтеры могли формировать
собственные сферы влияния, практически неподконтрольные выс¬
шим партийным властям или министру внутренних дел Рейха. Как
мы уже видели, именно институт гауляйтеров и их особая связь с
Гитлером помешали созданию централизованной внутрипартийной
иерархии69. Гауляйтеры получали личную власть непосредственно от
Гитлера, но источником их власти было и то, что великое множество
их занимало посты внутри государственной системы, будь то обер-
президенты в Пруссии, земельные руководители (Landshauptleute)
или министры в тех правительствах земель, которые уцелели после
централизации Фрика. В общем, какова бы ни была форма их поли¬
тической власти, они получали свои посты не в партии, а занимали
государственные должности70.
Несмотря на уникальность СС, роль этой организации свидетель¬
ствовала о более широких принципах организации нацистского ре¬
жима. Будучи преимущественно структурой типа вождь-свита, СС
несла ответственность исключительно перед вождем СС Генрихом
Гиммлером, а через него — перед фюрером. Вначале СС освоила функ¬
ции политической полиции в отдельных землях (федеральных госу¬
дарствах), затем Гиммлер расширил свою власть, присоединив к СС
и обычную полицию. Завершением процесса централизации СС ста¬
ло образование в 1939 году Главного управления безопасности Рейха
(RSHA), которое превратилось в мощный нервный узел режима, став
в некоторых отношениях «государством в государстве». Если обыч¬
68 «Гауляйтеры, — откровенничал Гитлер с Геббельсом в середине августа
1942 года, — были моими самыми преданными и надежными соратниками.
Если бы я потерял веру в них, то не знаю, кому бы я мог доверять». Встречи
с гауляйтерами были единственным форумом, где Гитлер регулярно встре¬
чался с руководителями своей партии. Таких встреч было 27 между 1933 и
1939 годами и еще 19 в годы войны. См. Kershaw I. Hitler, 1936-1945: Nimesis.
Harmondsworth: Allen Lane, 2001. P. 536; Overy. The Dictators. P. 166.
69 См. также: Mommsen H. National Socialism: Continuity and Change //
Mommsen. From Weimar to Auschwitz. P. 155, 157; idem. Hitler’s Position in
the Nazi System. P. 169; Orlow D. The History of the Nazi Party: 1933-1945.
Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1973. P. 8.
70 Huttenberger P. Die Gauleiter: Studie zum Wandel des Machtgefuges in der
NSDAP. Stuttgart: Deutsche Verlag-Anstalt, 1969. S. 75-137.
72

ный СС, численно уменьшившись, во многом утратил свое значение
во время войны, то его военное крыло, так называемые «Ваффен СС»
выросло настолько, что по численности солдат, находившихся в их
распоряжении и по качеству их снаряжения, они стали серьезным со¬
перником Вермахта. Как вся национал-социалистическая система в
целом, в процессе деления на ячейки сфера, подвластная вождю СС
в Рейхе, представляла собой в миниатюре картину поступательного
роста вспомогательных управлений и руководящих структур. Одна¬
ко, даже занимаясь множеством разных дел, СС сохраняла опреде¬
ленную внутриорганизационную согласованность и оставалась, с
благословения Гитлера и вопреки его безмерной власти, под постоян¬
ным контролем одного человека — Генриха Гиммлера71. Государство
в гитлеровской Германии не срослось с партией, как это произошло
в Советском Союзе, но устойчивость и согласованность действий
государственных структур зависели от цементирующей роли «куль¬
та Гитлера» и от самого диктатора, намеренно культивировавшего
«структуры свиты».
Роль НСДАП в немецком обществе, разумеется, выходила далеко
за рамки личных отношений Гитлера с его соратниками, а партий¬
ная деятельность была много шире простой проекции культа Гит¬
лера. Когда НСДАП пришла к власти, число ее членов многократно
возросло, так что она быстро превзошла по численности советскую
коммунистическую партию. Численность НСДАП увеличилась с
849 000 в 1933 году до почти 2,5 млн в 1935, т. е. в ее рядах было вдвое
больше членов, чем в ВКП(б); к 1939 году ее численность достигла
4 985 000 человек, т. е. она более чем втрое превзошла партию боль¬
шевиков, при том, что население Германии было почти вдвое меньше
населения Советского Союза72. Эти показатели членства свидетель¬
ствуют о совершенно разной роли партии в обществе этих двух стран.
Массовая организация НСДАП вокруг «ячеек» и «блоков» по месту
жительства, что «внедрило партию в каждый дом», подчеркивала уча¬
стие партии как органа пропаганды, целью которого была мобилиза¬
ция «каждого жителя, будь он членом партии или нет <...> в широком
всеохватном национальном движении»73. Напротив, требование ЦК
71 Koehl R. L. The Black Corps: The Structure and Power Struggles of the Nazi
SS. Madison: University of Wisconsin, 1983; Hohne H. Der Orden unterdem To-
tenkopf: Geschichte der SS. Munchen: C. Bertelsmann, 1983.
72 Самые наглядные сравнительные таблицы см.: Overy. The Dictators.
P. 138-140. Численность населения в СССР в 1930-е годы колебалась от
161 млн до 170 млн, а в Германии, накануне аннексии Богемии-Моравии,
примерно от 66 млн до 80 млн.
73 Overy. The Dictators. Р. 146-147, 155. Овери цитирует работы:
Reibel С. W. Das Fundament der Diktatur: Die NSDAP-Ortsgruppen 1932—
73

ВКП(б) создавать партийные ячейки не по месту жительства, а по
месту работы и выполнять производственные задачи и претворять
в жизнь политику партии подчеркивало роль партии в управлении
всем партией-государством. В Германии даже на местных и област¬
ных уровнях, там, где административное присутствие партии было
наиболее ощутимо, отношения между партией и государством отли¬
чались постоянной напряженностью, которая, если верить Ноксу и
Придэму, была «встроена в систему»74. Напротив, в СССР деятель¬
ность партийной организации на местах, включая управление офи¬
циальной номенклатурой, вполне соответствовала деятельности
местных государственных органов. Относительная компактность
коммунистической партии подчеркивала ее самоидентификацию как
элиты, членам которой, по сути, доверялось управление Советским
государством75.
Противоположной роли партии в государственном строительстве
соответствовали две совершенно разные идеологии. В Советском
Союзе государство придерживалось классовой идеологии, кото¬
рая посредством различных механизмов классовой дискриминации
определяла способы обращения с собственным населением. Хотя су¬
ществовал разрыв между идеологическим фундаментом ленинизма —
теорией, доказавшей, что благодаря капитализму в России сложилась
четкая классовая структура, — и реальностью, в которой спустя годы
после социального переворота ставшая хрупкой классовая структура
общества оказалась на грани распада, проблема классов воспринима¬
лась все так же серьезно, и в 1930-е годы была бельмом на глазу у
руководства76. Кроме того, ленинизм — в отличие от традиционного
марксизма — главную роль в руководстве государством «диктату¬
ры пролетариата» отдавал правящей партии. Как ее страж, партий¬
ный аппарат должен был играть главную роль в распространении
официальной идеологии и в реализации поставленных задач. Даже
впоследствии, «при Сталине», по словам видного западного теоре¬
1945. Paderborn, 2002; Schmiechen-Ackermann D. Der «Blockwart» // Viertel-
jahrshefte fur Zeitgeschichte. 2000. 48. S. 575-602.
7/iNoakes, Pridham. Nazism. Vol. 2. P. 61-64.
75 Об очень высокой концентрации партийных кадров в местных органах
советского государственного аппарата и управления местной промышленно¬
стью и сельским хозяйством в 1933 году см.: Rigby Т. Н. Communist Party
Membership in the U.S.S.R., 1917-1967. Princeton, NJ.: Princeton University
Press, 1968. P. 200, 418, 420, 427-428.
76 Полезное обсуждение этих вопросов и того, как класс со временем ин¬
корпорировался в «сословную модель», см.: Fitzpatrick Sh. Ascribing Class:
The Construction of Social Identity in Soviet Russia //Journal of Modern His¬
tory. 1993. Vol. 65. № 4. P. 745-768.
74

тика, «подчеркивание роли вождя оставалось подчинено партии как
действенной силе, способной формулировать правильную линию,
программу, не зависимую от личных взглядов вождя»77. Нацист¬
ская идеология была совсем иной. Жестко эксклюзивная и ультра¬
националистическая, она на ее ранних стадиях была неотделима от
высказываний своего вождя. Далекая от канонов программы и систе¬
матичности теории, «абстрактная, утопическая и смутная национал-
социалистическая идеология», пишет Брошат, «всю свойственную
ей реальность и конкретность обрела лишь с помощью Гитлера»78.
Поэтому «идеология» режима срослась с культом Гитлера, куль¬
том, развивавшим механизм государственной пропаганды в гораздо
большей степени, чем это случилось в СССР с культом Сталина79.
В своем развитии в 1930-е годы вторичная программная идеология,
относительно не зависимая от Гитлера, — идеология «расового госу¬
дарства» — не имела того институционального выражения, какого с
помощью коммунистической партии достигла идеология ленинизма
в Советском Союзе80.
Нацистское и сталинское государства действовали совершенно
по-разному. Сталинское государство было построено на фундаменте
ленинской теории, что предполагало строительство высоко центра¬
лизованной партии с многочисленным бюрократическим штатом.
Создавая номенклатуру, определяя политический курс и исполняя
прочие обязанности государственного характера, партия прочно пе¬
реплелась с государством. Ленинское наследие включало также ин¬
ституциональные средства разрешения конфликтов в виде иерархии
комитетов, в частности ЦК и Политбюро, на которых можно было об¬
судить идеологические и политические разногласия. Сколь бы дале¬
ки ни были его действия от его утопических целей, режим стремился
оправдать свою политику на языке марксистско-ленинской системы
идей, что придавало особое значение понятиям класса и правящей
партии. Напротив, принципом нацистского режима была децентра¬
77Jowitt. New World Disorder. P. 9-10. Ранее Джоуитт пишет: «Ленинизм
отличается от нацизма не оценкой героизма; разница — в определении но¬
сителя героизма. Для Ленина герой — партия, а не конкретный вождь». См.:
Р. 6-7.
78Broszat. Р. 18, 29
79 Kershaw I. Der Hitler — Mythos: Volksmeinung und Propaganda im Drit-
ten Reich. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1980. S. 46-71.
80 Здесь наша оценка отличается от точки зрения Майкла Бёрлея и Воль¬
фганга Виппермана, которые отдают приоритет стремлению к расовой чи¬
стоте как самостоятельному принципу интеграции нацистского режима.
См.: Burleigh М., Wippermann W. The Racial State: Germany 1933-1945. Cam¬
bridge: Cambridge University Press, 1991.
75

лизация, он основывался на аморфном движении НСДАП 1920-х го¬
дов, когда центральные органы партии обладали относительно слабой
властью над региональными партийными структурами или партий¬
ными вспомогательными боевыми организациями81. При отсутствии
четких структур принятия решений, не имея цельной программной
идеологии это движение как во время борьбы за власть, так и сразу
после прихода к власти, сохраняло единство почти исключительно с
помощью вождя и его культа. Нацистская партия как институт, не¬
смотря на множество общественных обязанностей, не связывалась с
мелкими сошками немецкого государства — в отличие от Советского
Союза, где партия фактически срослась с государственным аппара¬
том82. Если отдельные региональные партийные лидеры могли за¬
нимать руководящие посты в государственных органах, то их власть
коренилась не в партийных должностях, а их политика редко коорди¬
нировалась с политикой более широкой государственной системы.
Несмотря на весьма разное происхождение, нацистский и совет¬
ский режимы в 1930-е годы, в эпоху расцвета сталинизма, в неко¬
торых отношениях действительно совпали. Именно в начале этого
десятилетия Сталин, как и Гитлер, обрел власть полномасштабного
диктатора и начал урезать полномочия партийных органов по разре¬
шению конфликтов и принятию решений и склонялся к более нефор¬
мальным способам определения политического курса. Именно в это
время набирал силу культ личности Сталина, все более податливая
марксистко-ленинская идеология приобретала сталинистскую окра¬
ску, а вместе с тем консервативные и националистические полутона83.
81 Исключением был контроль над партийными финансами, который
мюнхенская организация во главе с Францем Ксавером Шварцем, осущест¬
вляла на всех уровнях.
82 Даже на муниципальном уровне, где партия могла монополизировать
кадровую политику, ее прерогативы отчасти нейтрализовались усилением
надзора со стороны правительств земель.
83 Наш подход имеет немало общего с позицией Джозефа Ниомаркея, хотя
в меньшей степени, чем Джоуитт (Nyomarkay J. Charisma and Factionalism in
the Nazi Party. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1967). Ниомаркей
различает нацистскую форму «харизматического тоталитаризма» и его со¬
ветскую «идеологическую» форму. Согласно Ниомаркею, нацистская партия
была несколько больше «харизматической группы», организация которой
основывалась скорее на органических, чем бюрократических принципах, и ее
основной функцией было «генерировать, сохранять и усиливать харизмати¬
ческую личность Гитлера» (Р. 26, 33, 151). Однако в той мере, в какой иссле¬
дование Ниомаркея посвящено «политическому движению до его прихода к
власти», а не «установившемуся политическому порядку», его сравнение на¬
цистской и советской систем в середине 1930-х годов становится несколько
76

Однако в смысле их структуры и движущих сил нацистское и ста¬
линское государства полностью так и не совпали. Во-первых, даже
в апогее сталинской диктатуры партия сохраняла характеристики
интегрированной бюрократии и продолжала исполнять множество
разнообразных государственных функций. Второе коренное отличие
касается самих вождей. Сталин и Гитлер были центральными фигу¬
рами в своих странах. И хотя возглавляемые ими государства были
диктатурами, по большей части определяемыми характером их дик¬
таторского правления, это были разные диктатуры. То, что Сталин и
Гитлер были разными личностями и вели себя по-разному, должно
было сильно сказаться на организации обоих государств. К выясне¬
нию этого мы сейчас и перейдем.
Лидеры
Как человек и как правитель Сталин разительно отличался от
Гитлера. Это важно для нашего понимания политической системы,
поскольку успех Сталина как политика находился в тесной связи с ин¬
ституциональной и политической средой, в которой он делал карьеру
и процветал. Еще до революции Сталин входил в состав партийных
комитетов, был партийным функционером и приобрел репутацию эф¬
фективного администратора. В первые годы большевистского режи¬
ма Сталин не только занимал посты в таких дублирующих друг друга
органах как Оргбюро и Секретариат и председательствовал в них, но
и с помощью своих соратников Молотова и Кагановича фактически
реорганизовал эти учреждения, дав им новые роли и сферу ответ¬
ственности. При этом Сталин создал и небольшую армию партийных
функционеров. «Коба меня здорово дрессирует» писал глава бюро
Секретариата А. М. Назаретян Г. Орджоникидзе летом 1922 года:
«Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и кон¬
тролера над исполнением решений Полит. Бюро, Орг. Бюро и Секре¬
тариата. <...> Ильич имеет в нем безусловно надежнейшего цербера,
неустрашимо стоящего на страже ворот Цека РКП... Сейчас работа Цека
смазанным (Р. 10 и сн. 1, 147). Одно из различий наших подходов относится
к роли, которую Ниомаркей приписывает марксистской «идеологии» как ис¬
точнику власти в коммунистической системе, коммунистические вожди»,
писал Ниомаркей, «всегда оправдываются тем, что будто бы правильно тол¬
куют марксистскую идеологию, и на этой основе требуют верности от сво¬
их преемников» (Р. 149). Однако это, кажется, не относится к Советскому
Союзу 1930-х годов. Мы полагаем, что в СССР в этот период власть основы¬
валась не только на сталинском руководстве, но и равным образом на тради¬
циях и институциональной преемственности самой партии, что зачастую не
имело почти никакого отношения к марксистской идеологии как таковой.
77

значительно видоизменилась. То, что мы застали здесь — неописуемо
скверно. <...> Сейчас все перетряхнули. Приедешь осенью, увидишь».
«Последнее модное выражение в Москве, — продолжает он, — касает¬
ся лиц, находящихся в распоряжении Цека и не имеющих еще назначе¬
ния, висящих, т[ак] сказать, на воздухе, про них говорят так: “Ходит под
Сталиным”»^.
На протяжении 1920-х годов Сталин вместе с Молотовым уделял
немало внимания управлению аппаратом ЦК, позволяя себе участво¬
вать в затяжных обсуждениях назначений и распределения обязанно¬
стей между секретарями и отделами* 85. К концу десятилетия Сталин
упрочил свою репутацию как творец учреждений. Через несколько
лет его горизонты раздвинулись. Расширение и преобразование го¬
сударственного аппарата в конце 1920-х — начале 1930-х годов вы¬
лилось в сложный процесс, в котором Сталин играл ключевую роль.
Одновременно в этот период Сталин сильно укрепил свое положение
как бесспорный лидер страны. Взаимосвязь между этими процессами
не случайна, так как показывает, что власть Сталина основывалась на
внутренних институциональных структурах и идеологических тра¬
дициях ленинского партии-государства.
К концу 1920-х годов позиции Сталина как главы Политбюро
упрочились86. Однако он еще не был диктатором и еще не все делал
по-своему87. Разгром Сталиным «правой оппозиции» свидетельство¬
вал как о его контроле как над ситуацией внутри партии, так и о лов¬
ком манипулировании партийными идеологическими традициями.
Сталин не просто контролировал назначения, но вместе с Молото¬
вым применял такие организационные меры как вызов на специаль¬
ные заседания секретарей, организацию выступлений против Рыкова,
8/1 Большевистское руководство / Ред. Квашонкин и др. С. 262-263.
85 См. например: Сталинское Политбюро в 30-е годы / Ред. Хлевнюк и др.
С. 113; Stalin’s Letters / Lih et al (ed.). P. 88.
88 Ссылаясь на замечание Ленина в его «Завещании» (1922), что Сталин
как генеральный секретарь «сосредоточил в своих руках необъятную власть»,
Бухарин, Рыков и Томский в своем заявлении от 9 февраля 1929 года утверж¬
дали, что «с тех пор, как были написаны эти строки, “необъятная власть” ста¬
ла еще более необъятной». См.: Как ломали НЭП: Стенограммы пленумов
ЦК ВКП(б) 1928-1929 гг. / Ред. В. П. Данилов и др. М.: МФД, 2000. Т. 4.
С. 614-615.
87 Современную оценку см.: Gorlizki Y., Khlevniuk О. Stalin and His
Circle // The Cambridge History of Russia / R. G. Suny (ed.). Cambridge: Cam¬
bridge University Press. Vol. 3. P. 246-248. Конкретные примеры см.в кн.: Со¬
ветское руководство: Переписка. 1928-1941 / Ред. А. В. Квашонкин и др. М.:
РОССПЭН. 1999. С. 8, 22-23, 58-59; Stalin’s Letters / Lih et al (ed.). P. 149;
Хлевнюк. Политбюро. С. 37-40, 46.
78

Бухарина и Томского на областных бюро и принятие решений на
низшем уровне для того, чтобы подготовить атмосферу идеологиче¬
ской ортодоксии в преддверии решающего апрельского пленума ЦК
1929 года. «Секретариат ЦК», заявили 9 февраля 1929 года Бухарин,
Рыков и Томский, «без уведомления ПБ вызвал большое количество
секретарей губкомов, была создана атмосфера, будто всякий имею¬
щий особое мнение, тем самым является противником ЦК»т. Одной
из причин эффективности применения Сталиным процедурных ме¬
ханизмов было его умение манипулировать нижними эшелонами
партии, используя идеологические догмы. Так, одним из главных
обвинений, выдвинутых против Бухарина, Рыкова и Томского сорат¬
никами Сталина, было то, что эти трое не придали значения развер¬
тывающейся «классовой борьбе» в деревне88 89.
Даже после разгрома «правого уклона» в начале 1930-х годов
Сталин продолжал бороться с влиятельными членами Политбюро
(в частности, с Орджоникидзе), возглавлявшими наиболее ответ¬
ственные отделы ЦК, и которые, особенно если возникала угроза ин¬
тересам их ведомства, начинали спорить с генсеком90. То, как Сталин
поступал с сопротивлением такого рода, опять-таки кое-что говорит
о характере его власти в этот период. В множестве столкновений
по поводу размещения ресурсов, которыми были отмечены послед¬
ние годы первой пятилетки, Сталин, как всегда, проявлял внимание
к деталям в делах, касающихся хозяйственной организации и по¬
литики. Ради этого он нередко вмешивался в вопросы, как правило,
вполне технические или связанные с определением индустриальной
политики, особенно в связи с утверждением промышленных планов
или обеспечением поставок91. Он предпочитал не передавать полити¬
88(Курсив наш). См.: Как ломали НЭП. С. 613; Молотов также организо¬
вал принятие решений из провинций с критикой троих оппонентов и исполь¬
зовал их на апрельском пленуме. Открывая пленум, Ярославский в своей
речи ссылался на содержащие серьезную критику решения региональных
партийных организаций на Украине, Урале и на Дальнем Востоке против
троих оппонентов (Как ломали НЭП. С. 42-43).
89 Как ломали НЭП. С. 236-242, 295-296, 299-300. Работа, в которой на¬
стойчиво проводится мысль, что Сталин преподносил индустриализацию
рядовым членам партии как «классовую борьбу»,-хм.: Kuromiya Н. Stalin’s In¬
dustrial Revolution. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 109-113.
90Об этом см. также: Gorlizki, Khlevniuk. Stalin and His Circle. P.249-
251; Khlevniuk O. In Stalin’s Shadow: The Career of «Sergo» Ordzhonikidze /
D. J. Raleigh (ed.). Trans. D. J. Nordlander. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 1995.
91 Сталинское Политбюро в 30-е годы / Ред. О. В. Хлевнюк и др. С. 133.
Stalin’s Letters / Lih et al. (ed.). P. 168-169, 203, 205; Сталин и Каганович /
Ред. О. В. Хлевнюк и др. М.: РОССПЭН, 2001. С. 460, 592-593, 601. Риз по¬
79

ческие документы специалистам и часто сам просматривал и правил
материалы, особенно если считал, что документ имеет более широкое
политическое значение. Именно таким, часто вполне техническим
способом Сталин намеревался разрешить жаркие дебаты по эконо¬
мическим и организационным вопросам, типичным для руководства
в начале 1930-х годов92.
Власть Сталина зиждилась на партийных и государственных ад¬
министративных структурах. Если в 1920-е годы он понял, как «ра¬
ботают» партийные процедуры, так теперь он изучал, как действуют
новые учреждения централизованной экономики. Проводя внешне
безобидные опросы, обращаясь с вопросами в комиссии или выражая
сомнение в деталях экономической политики, Сталин держал своих
коллег и целые организации в состоянии стресса. Детальное знание
политического и экономического характера системы, которую он
помог сформировать, оказывалось бесценным, когда дело доходило
до борьбы за единство взглядов. Контраст с Гитлером и новым по¬
литическим порядком в Германии был разителен. Если приход Ста¬
лина к власти в огромной мере был обусловлен его контролем над
партийным и государственным аппаратом, то главным политическим
оружием Гитлера были его талант и репутация публичного оратора
и демагога93. В 1920-е годы его виртуозные навыки пропагандиста
содействовали росту НСДАП, что позволило партии выделиться
среди прочих правых группировок. В начале 1930-х годов именно
умение Гитлера использовать возможности пропаганды в ходе изби¬
рательных кампаний способствовало быстрому выдвижению партии.
Именно привлекательность личности Гитлера как вождя, а не при¬
влекательность НСДАП стала главным фактором победы партии на
выборах в марте 1933 года. Если власть Сталина соответствовала бю¬
рократической силе коммунистической партии, то равным образом
лагает, что Сталин проявлял особый интерес к поставкам отчасти потому,
что ему было легче руководить этими задачами, чем промышленными, вклю¬
чавшими в себя более сложные вопросы согласования показателей по раз¬
ным отраслям экономики. См.: Rees. Changing Nature. Р. 30.
92 Характерным для сталинского руководства в этот период было то, что,
принимая участие в создании новых экономических учреждений, Сталин ча¬
сто вдумчиво искал специфически организационные или административные
решения возникавших проблем. См., например: Сталинское Политбюро в
30-е годы / Ред. О. В. Хлевнюк и др. С. 123-124; Сталин и Каганович / Ред.
О. В. Хлевнюк и др. С. 232-233, 262.
93В 1924-1928 годах Гитлеру пришлось прекратить публичные высту¬
пления, поэтому он сосредоточил свою пропагандистскую деятельность на
написании редакционных статей для «Фёлькише Беобахтер» и книги «Mein
Kampf». Он возобновил публичные выступления только в 1929 году.
80

силы Гитлера соответствовали положению НСДАП как массового
агитационного движения.
Качества Гитлера как вождя были не только определяющими для
превращения нацистской партии из оппозиционной в правящую.
Они решающим образом повлияли на формирование типа государ¬
ства и администрации. Во многих отношениях Гитлер управлял как
публичный оратор. Почти все его важнейшие политические реше¬
ния сопровождались большими речами. Такие демонстрации «воли
Фюрера» заменяли любые институциональные механизмы выработ¬
ки решений, систематические политические консультации или ре¬
гулярные контакты с членами его правительства. И вновь — яркий
контраст со Сталиным. Сталин без устали работал над механизмами
правления; в его 16-часовой рабочий день вмещалось и присутствие
на заседаниях комитетов, и наблюдение за кадровыми назначениями,
и редактирование гор политических документов и бюрократических
директив. К концу 1933 года, когда больной Гинденбург уединился в
Восточной Пруссии, вспоминает пресс-атташе Гитлера Отто Дитрих,
насыщенный распорядок рабочего дня фюрера закончился, «он сно¬
ва вернулся к своей привычке вставать в полдень и днем являлся в
свое ведомство только по случаю важных приемов»9"1. Гитлер избегал
посещений рейхсканцелярии для работы над документами, предпо¬
читая выслушивать устные доклады Ламмерса и множества сменяю¬
щих друг друга советников. Он лишь время от времени вмешивался в
правительственные дела, зачастую после знакомства со сбивчивыми
сообщениями печати или получив частную информацию. Один из
его помощников середины 1930-х годов вспоминал: «Он не любил
читать бумаги. Я получал от него решения даже по самым важным
вопросам, причем он никогда не просил меня принести ему соот¬
ветствующие материалы. По его мнению, многие дела улаживаются
сами, если их не трогать»94 95. У него, подытоживает один биограф, не
было «ни склонности, ни способности к решению организационных
вопросов. Организацию он предоставлял другим; пропаганда, моби¬
лизация масс — вот к чему у него были способности, и именно этим
он хотел заниматься»96.
Ни Гитлер, ни Сталин не смогли бы занять свои столь высокие
посты, не имея огромных резервов политической энергии. Однако их
94 Dietrich О. 12Jahre mit Hitler. Miinchen: Isar Verlag, 1955. S. 249.
95 Wiedemann E. Der Mann, der Feldherr werden wollte: Erlebnisse und Er-
fahrungen des Vorgesetzten Hitlers im 1. Weltkrieg und seines spateren personli-
chen Adjutanten. Velbert: Kettwig, 1964. S. 68-69, 80-108.
96 Kershaw I. Hitler, 1889-1936: Hubris. Harmondsworth: Penguin, 1998.
P. 156.
81

энергия находила совершенно разный выход. Если Сталин был интер¬
венционистом и вмешивался в повседневные дела правительства, то
Гитлер предпочитал дистанцироваться от рутинных государственных
дел. Такой контраст предпочтений вождей нашел выражение в раз¬
ных подходах к задаче подчинения себе бюрократического аппарата.
Гитлер, как правило, довольствовался тем, что предоставлял государ¬
ственные дела своим заместителям и управляемым ими структурам
«вождь-свита». Он также предпочитал сговорчивую администрацию.
Так, он добивался согласия каждого из министров по общим поло¬
жениям и лишь потом предъявлял их кабинету для утверждения.
Назначение Гесса заместителем фюрера было задумано именно для
того, чтобы избавить Гитлера от «нежелательных конфронтаций»97.
Это двояким образом отразилось на правительственной структуре.
Во-первых, Гитлер с удовольствием позволял своим заместителям
создавать собственную власть. Так, как нам уже известно, в портфель
Геринга, «особого наперсника» Гитлера, вошли должности прусско¬
го министра-президента, министра авиации Рейха, министра лесного
хозяйства Рейха, главы Генерального совета по четырехлетнему пла¬
ну и особого помощника по иностранным делам. Во многом подобно
Гиммлеру и главам прочих структур свиты Гитлера, Геринг создал
собственное «государство в государстве»98. Во-вторых, Гитлер не хо¬
тел вступать в конфронтацию с высшими руководителями и крайне
неохотно предавал ветеранов движения публичному унижению или
казни. Отвергнув стратегию «разделяй и властвуй», он даже избегал
манипулировать соперниками, какими стали его заместители вскоре
после прихода партии к власти. Пока это не касалось его личного пре¬
стижа, социально-дарвинистская одержимость Гитлера заставляла
его верить в то, что личному и служебному соперничеству следовало
позволить идти своим путем. Хотя такой подход в течение какого-то
времени мог быть весьма эффективным и вполне отвечающим ути¬
литарному акценту на «достижении», он почти не работал на слажен¬
ность государственного аппарата. Позиция Гитлера в плане избегания
конфликтов и связанное с этим нежелание самому заниматься реше¬
нием проблем первостепенной важности, зачастую означало, что эти
проблемы его не волновали, и, как правило, он учреждал для их реше¬
ния новые административные единицы. Поэтому бюрократия плоди¬
лась, подрывая единство административного аппарата государства.
Отношение Сталина к соратникам было прямо противополож¬
ным. Как и в гитлеровском руководстве, среди заместителей Сталина
зачастую вспыхивали споры, обычно по поводу ресурсов или штатов.
97 Broszat. Р. 202.
98 Broszat. Р. 278-280, 300-301,308.
82

Но, далекий от того, чтобы не вступать в эти споры или игнорировать
их либо разрешать проблемы за закрытыми дверями, как это часто
делал Гитлер, Сталин усматривал в таких конфликтах ценный источ¬
ник информации о политических позициях своих соратников и воз¬
главляемых ими отделов. «Я не могу все знать», сказал он как-то раз
министру путей сообщения И. В. Ковалеву: «Я обращаю внимание
на разногласия, на возражения, я разбираюсь, почему они возникли,
в чем дело»99. Такое отношение к разногласиям соответствовало ма¬
нере Сталина руководить своими соратниками. Он никогда не предо¬
ставлял своих заместителей самим себе и держал свое окружение на
коротком поводке. Даже проводя летние месяцы на Черном море, он
требовал от членов Политбюро ежедневно присылать ему документы:
«От хозяина по-прежнему получаем регулярные и частые директи¬
вы», писал Каганович в 1932 году100. Сталин обычно не просто про¬
сматривал документы, а вчитывался в них, исправляя стиль, а порой
категорически отклонял проект решения, что, возможно, держало его
окружение в страшном напряжении. Вполне в духе сталинской вла¬
сти было то, что при более серьезных столкновениях он мог обвинить
тех, с кем был не согласен, в «преступлении против ЦК» или даже в
«антипартийности »101.
Что касается отношения Гитлера и Сталина к работе и своему
окружению, то они стояли на прямо противоположных концах вооб¬
ражаемого спектра диктаторского руководства. Гитлер был вождем,
уделявшим мало внимания организационной работе и направляв¬
шим максимум энергии в сферу пропаганды и публичных высту¬
плений. Напротив, Сталин был трудолюбивым политиком, успешно
работавшим в комитетах, занимавшимся кадровыми назначениями и
внутрипартийными директивами. Если Гитлер предоставлял своим
подчиненным и чиновникам самим улаживать свои конфликты, то
Сталин всячески старался контролировать своих, вдаваясь в мельчай¬
шие детали их поведения. Причиной такого контраста были не только
особенности личности каждого. Два вождя отвечали потребностям и
99 Цит. по: Симонов К. Глазами человека моего поколения: Размышления
о И. В. Сталине. М.: Новости, 1989. С. 160-161.
100 Политбюро в 30-е годы. С. 126.
101В одном из известных эпизодов Сталин охарактеризовал постановле¬
ние Политбюро, инициированное Орджоникидзе, чтобы осудить заместителя
генерального прокурора Андрея Вышинского в августе 1933 года как грубое
нарушение закона. «Поведение Серго [Орджоникидзе»], писал он вскоре
Молотову, «нельзя назвать иначе как антипартийное». Stalin’s Letters / Lih
et al (ed.). P. 234; Хлевнюк О. В. Политбюро. С. 92-93; Сталин и Каганович /
Ред. О. В. Хлевнюк и др. С. 303-304.
83

соответствовали особенностям возглавляемых ими систем. Как вели¬
чайший пропагандист, Гитлер-оратор возглавлял движение массовой
агитации, проводимое партией, связь которой с государством так по-
настоящему не окрепла и не институционализировалась. Как умелый
бюрократ и организатор, Сталин возглавлял гигантскую иерархию,
в которой партийной бюрократии — в огромной степени созданной
им, — была отведена главная роль.
Поведение двух вождей и механизмы возглавляемых ими полити¬
ческих систем вовсе не были постоянными или неизменными. При¬
сущие обеим системам динамические особенности порождались в
основном невероятными амбициями их вождей. Эти амбиции в кон¬
це 1930-х годов вовлекли обе политические системы в самые бурные
события, эти последние принимали весьма разные формы. Чтобы
проследить сложные и быстро меняющиеся пути развития режимов
в этот период, мы уделяем особое внимание взаимодействию главных
структурных компонентов (партий и вождей), которые были предме¬
том первых двух разделов этой статьи.
Тенденции развития
Задачи, стоящие перед Сталиным, когда он старался контроли¬
ровать партийно-государственную бюрократию, коренным образом
отличались от задач, стоявших перед Гитлером. Прежде всего пол¬
ная ответственность советского партии-государства, включавшая
руководство почти всеми аспектами экономики, была значительно
шире. В Советском Союзе власть, как и действенность всей государ¬
ственной машины в гораздо большей степени зиждились на много¬
численном партийном аппарате. Но сам партийный аппарат уже
давно был озабочен качеством своих штатов. В начале 1930-х годов
это сопровождалось неустанным стремлением Сталина руководить
и контролировать, а также все большей его подозрительностью по
отношению к некоторым секторам партийной бюрократии, а это
значило, что партийный аппарат сам переживал период тщатель¬
ной проверки. Сталину, в отличие от национал-социалистической
Германии, кое в чем повезло: большевики при партийных «чистках»
располагали относительно институционализированным механиз¬
мом их осуществления. Партийные чистки, принимавшие вид то
собственно чисток, то проверок, с 1919 года проводились каждые
два-три года в национальном масштабе и стали одной из характери¬
стик партийной жизни. Но если до того момента чистки в основном
касались рядовых членов партии — в виде «проверки политической
благонадежности», — то к 1933 году механизм чисток обратился
против самого партийного аппарата.
84

Причины такого поворота событий и того, почему чистка партий¬
ного аппарата стала крайне жестокой, превратившись в одно из глав¬
ных направлений Большого террора 1937-1938 годов, сложны. Читая
недавние исследования, можно определить три главных фактора102.
Во-первых, серии чисток, начавшихся летом 1933 года, вскрыли се¬
рьезные недостатки в оформлении партийных протоколов и процеду¬
ре приема в члены партии и наводили на мысль, что сосредоточенность
партии на хозяйственных задачах в период индустриализации при¬
вела к упущениям в более традиционных сферах партийной жизни,
например, в политической подготовке кадров. В погоне за новыми
кадрами партийные организации якобы допустили проникновение в
свои ряды «чуждых» и «беспартийных» элементов. Относительную
неэффективность чисток 1933 года и дальнейшей «проверки доку¬
ментов» в 1935 году центральные власти объясняли тем, что эти кам¬
пании находились в ведении областных партийных руководителей,
решительно защищавших свои «сети»103.
Но, кроме того, надо отметить два других, относительно само¬
стоятельных фактора, водоворота принуждения, достигшего своей
кульминации в годы Большого террора. Первый — тенденция ста¬
линского режима, во многом проявившаяся в 1930-е годы, при ре¬
шении множества социально-экономических проблем прибегать к
насильственным мерам вроде обысков, массовых арестов и депорта¬
ций. После 1933 года советские чекисты переключили свое внимание
с классовой борьбы в деревне на чистку крупных городов и других
населенных пунктов, имевших стратегическое значение, от «социаль¬
но вредных элементов» (соцвредители). Подобные «массовые опера¬
ции» против соцвредителей и национальных меньшинств, начатые
директивой от 9 мая 1935 года, были признаны настолько успешны¬
ми, что этот метод распространили и на решение других социаль¬
102 Наш подход здесь близок к Дэвиду Ширеру: Shearer D. Social Disorder,
Mass Repression and the NKVD during the 1930s // Stalin’s Terror: High Poli¬
tics and Mass Repression in the Soviet Union / B. McLoughlin, K. McDermott
(ed.). L.; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2003. P. 85-117. Можно заметить, что, как
и с недавними объяснениями причин Холокоста, в которых ныне склонны
подчеркивать слияние столь разных факторов (антисемитизм, неожиданные
условия правления в оккупированной Европе и конфликтный характер не¬
мецкого государства), теперь часто при анализе Большого террора склонны
избегать монокаузальных объяснений.
103 См.: Getty J. A., Naumov О. V. The Road to Terror: Stalin and the Self-De¬
struction of the Bolsheviks, 1932-1939. New Haven, CT: Yale University Press,
1999. P. 125-127, 197-198, 222.
85

ных проблем10"1. Эти два фактора сочетались в 1937 году с третьим,
императивом, как он виделся советскому руководству ввиду усили¬
вающейся международной напряженности и возрастающей угрозы
войны: обеспечить «морально-политическое единство» советского
общества. После событий в Испании власти встревожились, что не¬
мецкое нападение, казавшееся все более возможным, послужит сиг¬
налом к вооруженным восстаниям недовольных социальных групп,
преимущественно представителей национальных диаспор, находив¬
шихся в контакте с соотечественниками за рубежом, а также «классо¬
во чуждых» кулаков (их было не менее миллиона), восстановленных
в гражданских правах — по крайней мере теоретически — через пять
лет после коллективизации. Отмечая внезапное изменение в лекси¬
ке власти в середине 1937 года, когда советские вожди заговорили об
угрозе «пятой колонны», Дэвид Ширер полагает, что именно «угроза
войны сделала национальный и этнический элемент фактором совет¬
ской политики репрессий и внушила ощущение безотлагательности
этой политики»* 105.
Эти страхи перед политическим сопротивлением, социальными
волнениями и угрозы со стороны национальных меньшинств обусло¬
вили события 1937-1938 года — хаотичное безумие кровопускания
и обличений, получившее название Большого террора, когда по по¬
литическим обвинениям было арестовано более полутора миллионов
человек, из которых около 681 000 были казнены. Политическая цель
террора, даже если она была, — это вопрос, на который у историков
еще нет согласованного ответа. Представляется, что, по крайней мере
на первом этапе, чистки были инициированы узким кругом централь¬
ного руководства во главе со Сталиным106. О степени централизации
т См.: Shearer D. Social Disorder. Р. 86, 97-98, 100, 111; Hagenloh S. «So¬
cially Harmful Elements» and the Great Terror // Stalinism: New Directions /
Sh. Fitzpatrick (ed.). L.: Routledge, 2000. P. 290-294, 297-300.
105Shearer. Social Disorder. P. Ill, а также: P. 104-105, 111-113. В сво¬
ей аргументации Ширер основывается на ключевой работе О. Хлевнюка,
см.: Khlevniuk О. The Objectives of the Great Terror, 1937-1938// Soviet
History, 1917-1953: Essays in Honour of R. W. Davies / J. Cooper, M. Perrie,
E. A. Rees (eds.). Basingstoke: Macmillan, 1995. P. 152, 168-169, 173;
Khlevniuk O. The Reasons for the Great Terror: The Foreign Political Aspect //
Russia in the Age of Wars, 1914-1945 / S. Pons, A. Romano (eds.). Milano: Fel-
trinelli, 1998. P. 153-165. Статья, в которой также подчеркивается значение
фактора возможной войны для начала чисток 1937-1938 годов: Kuromiya Н.
Accounting for the Great Terror //Jahrbiicher fiir Geschichte Osteuropas. 2005.
Vol. 53. № 1. S. 86-101, особенно S. 88-93.
106 До чисток, накануне февральского пленума 1937 года, глава отдела ру¬
ководящих партийных органов ЦК Георгий Маленков подготовил список
86

террора говорит тот факт, что в июле 1937 года, еще до массовых ре¬
прессий, Политбюро предварительно согласовало, а потом и утверди¬
ло «контрольные цифры» количества казней для каждого региона107.
В последующие месяцы Политбюро пристально следило за испол¬
нением этого приказа108. Централизаторские тенденции, типичные
для первой фазы террора, еще более явно проявились во второй
половине 1937 года, когда Москва стала разрушать неформальные
политические сети в регионах. Критика «семейственности» и «мест¬
ничества» действительно была одной из главных тем речи Сталина на
февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, окончательно подго¬
товившем Большой террор. Во второй половине 1937 года почти все
80 областных партийных руководителей, а также республиканских
партийных лидеров были арестованы и расстреляны. В большин¬
стве случаев этот процесс был организован из центра, причем Ста¬
лин направил на места своих уполномоченных следить за процессом
чисток109. В отличие от «массовых операций», итогом которых было
огромное количество жертв и которые проводились втайне и обыч¬
но даже близко не напоминали судебный процесс, в годы Большого
террора ЦК партии озаботился тем, чтобы суды над областными пар¬
тийными руководителями проводились публично и следовали про¬
стейшим, так сказать, правилам военных трибуналов, и чтобы самим
арестам предшествовали широко освещенные в печати областные
партийные пленумы110.
Когда осенью 1938 года Большой террор в конце концов был пре¬
кращен, этот процесс находился под постоянным контролем Центра.
тех чиновников, которые в тот или иной период уклонялись от «линии пар¬
тии»; почти всех их впоследствии арестовали. См.: Khlevniuk. Objectives of
the Great Terror, 1937-1938. P. 159, 160, 162, 165.
107 См. Приказ НКВД № 00447 от 30 июля 1937 года «Об операции по
репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских
элементов», в котором утверждалась общая цифра 269 000 приговоров и ко¬
торый, в свою очередь, на другой день был скреплен печатью Политбюро.
См.: Лубянка: Сталин и главное управление госбезопасности НКВД 1937—
1938: Документы / Ред. В. Хаустов, В. Наумов, Н. Плотникова. М.: Междуна¬
родный фонд «Демократия», 2004. С. 273-282.
108 Об этом см., в частности: McLoughlin В. Mass Operations of the NKVD:
A Survey // Stalin’s Terror / B. McLoughlin, K. McDermott (eds.). N.Y.: Pal-
grave Macmillan, 2003. P. 129-132.
109 Rees E. A. The Great Purges and the XVIII Party Congress // Centre-Local
Relations in the Stalinist State 1928-1941. Basingstoke: Palgrave, 2004. P. 192.
Убедительные свидетельства координации этого процесса из центра см. в кн.:
Советское руководство. С. 364-365, 393-397.
110 McLaughlin. Mass Operations of the NKVD. P. 144.
87

Две директивы, от 20 сентября и от 14 ноября, предоставляли ЦК пра¬
во производить проверку политической благонадежности и утверж¬
дать назначения всех должностных лиц НКВД, вплоть до местного
уровня, а в третьей директиве (от 15 ноября 1938 года), подписанной
Сталиным и Молотовым, говорилось: «Строжайше приказывается:
приостановить с 16 ноября сего года впредь до распоряжения рас¬
смотрение всех дел на тройках, в военных трибуналах». Через два
дня, 17 ноября 1938 года, решением Политбюро строго запрещались
в дальнейшем любые «массовые операции» НКВД, ликвидировались
«тройки», и вновь вводился строгий количественный контроль над
выдачей санкции на аресты111. Относительная внезапность принятия
этих мер действительно навела некоторых историков на мысль, что
Сталину удалось «прекратить массовый террор»112.
Как это ни парадоксально, но чистки благоприятствовали созда¬
нию новой, более стабильной и централизованной системы руковод¬
ства. Предвоенные годы можно считать кульминацией сталинской
диктатуры113 *. Арестовав и расстреляв пять членов Политбюро, Ста¬
лин привел на их место новое поколение молодых вождей, известных
своими деловыми качествами; эти люди не сыграли никакой роли в
революции и своим ростом были обязаны всецело вождю. На высшем
уровне Сталин также создал вокруг себя неформальную «правящую
группу», сосредоточенную вокруг Политбюро и Совнаркома. В об¬
ластях на смену старым большевикам также пришло новое поколе¬
ние молодых пролетарских перспективных работников, выросших
при советской власти. «Сталин, — пишет Олег Хлевнюк, — считал
выдвижение молодых лидеров [в регионах] лучшим средством укре¬
пления режима. Они были лучше образованы, здоровы, энергичны и
свободны от рутины былого “служения революции” и бюрократиче¬
ских семейных кругов»111.
Окончание чисток было отмечено мерами по упрочению и ста¬
билизации политической ситуации. В начале 1939 года в обзоре, по¬
священному деятельности НКВД в Нижнем Новгороде, приводится
яркий пример «нормализации», затрагивающей все — от газетных
111 Полный текст первых двух директив см. в кн.: Лубянка / Ред. Хаустов,
Наумов, Плотникова. С. 550-552, 604-606. Две последние приведены там же
(С. 606-611) и в кн.: Getty, Naumov. Road to Terror. P. 531-537.
112 Solomon P. H. Soviet Criminal Justice under Stalin. N.Y.: Cambridge Uni¬
versity Press, 1996. P. 264.
113 Более подробно см.: Gorlizki, Khlevniuk. Stalin and his Circle. P. 252-
254; Хлевнюк. Политбюро. С. 246-247, 248-249, 256.
11/1 Khlevniuk. First Generation of Stalinist «Party Generals». P. 58-60.
88

публикаций до моды и гигиены115. Исполнительная власть усилилась
в основном благодаря успешному подавлению многочисленных про¬
явлений недовольства действиями НКВД116. Печально известная ста¬
линская шифрограмма от 10 января 1939 года, в которой говорилось,
что «применение физического воздействия в практике НКВД было
допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП», как убедительно дока¬
зывает Хлевнюк, предназначалась не столько для оправдания злоупо¬
треблений сталинских чекистов, как впоследствии заявлял Хрущев,
сколько для сплочения рядов и прекращения общественной критики
действий Наркомата внутренних дел117. В общем, с окончанием чи¬
сток коммунистическая партия вновь заняла свое место в центре по¬
литической системы. Существовавшее до чисток равновесие между
партией и НКВД, которое во многих сферах было нарушено Первым
московским показательным судом августа 1936 года, когда чиновни¬
ки НКВД взяли на себя проведение партийных выборов и арестова¬
ли руководящих партийных функционеров, быстро восстановилось
после окончания репрессий118. ЦК быстро проявил свою власть на
нижних уровнях партийного и государственного аппарата, его номен¬
клатура формализовалась и расширилась, а при Георгии Маленкове
была создана новая огромная кадровая администрация*119. Чтобы
успокоить чиновников, на XVIII съезде партии в марте 1939 года
115 Hooper С. Shifting Stalinism: The «Normalization» of Repression, 1939-
1941 // BASEES Annual Conference. Cambridge, 2004. P. 3-4 (цитируется c
разрешения автора). Также см.: Hooper С. Terror from Within: Participation
and Coercion in Soviet Power, 1924-1964. Ph. D. diss. Princeton University,
2003. P. 255-261.
116 Например, Хупер пишет, что за несколько месяцев режиму удалось
«подавить» волну критики и «поставить крест на прошлом». См.: Hooper.
Terror of Intimacy: Family Politics in the 1930s Soviet Union // Everyday Life in
Early Soviet Russia: Taking the Revolution Inside / Ch. Kiaer, E. Naiman (eds.).
Bloomington: University of Indiana Press, 2005. P.82; более общая картина
представлена в кн.: Hooper. Terror from Within. P. 292-297, 301-302.
117Khlevniuk. Party and NKVD: Power Relationships in the Years of the
Great Terror // Stalin's Terror / Ed. B. McLoughl+n, K. McDermott. N.Y.: Pal-
grave Macmillan, 2003. P. 31.
118Khlevniuk. Party and NKVD. P. 30, 22-26.
*B конце марта 1939 года Г. Маленков возглавил новую структуру
ЦК ВКП(б) — многочисленное Управление кадров ЦК. (Прим.ред.).
119 См.: Постановление Политбюро об учете, проверке и утверждении в
ЦК ВКП(б) ответственных работников... от 20 сентября 1938 года в: Сталин¬
ское Политбюро в 30-е годы / Ред. Хлевнюк и др. С. 42-44; Khlevniuk. Polit-
biuro. Р. 248.
89

Сталин заявил, что, хотя чистка 1937-1938 годов была неизбежна,
повторения не будет, а Жданов заверил делегатов, что метод массо¬
вых чисток в партии в дальнейшем применяться не будет.
Как и в сталинском Советском Союзе, немецкая политическая
система при Гитлере переживала периоды напряженности: между
партией в «фазе движения» (до января 1933 года) и «фазой ре¬
жима», когда упор делался на укрепление авторитета государ¬
ства120. Однако напряженность проявлялась по-разному. Первое
время после прихода нацистов к власти в Германии было отмече¬
но попытками усмирить радикальные амбиции партии и особенно
«штурмовиков» (СА), что привело к открытому конфликту между
Гитлером, Герингом, армией и СС, с одной стороны, и Эрнстом Рё-
мом — с другой; кульминацией этой напряженности стали массовые
убийства 30 июня 1934 года. Ввиду военной слабости Рейха Гитлер
до 1937 года проводил довольно умеренный курс — за исключени¬
ем серии антиеврейских законов, которые начинали приниматься в
апреле 1933 года. В это время партия играла относительно пассив¬
ную роль в правительстве. Прогрессирующая радикализация гит¬
леровского режима в последующем была не просто производной
давления, оказываемого на Гитлера и его систему разрушительной
войной. Она была следствием чрезвычайно экспансионистской
идеологии и составлявшего основу нацистского режима институ¬
ционального беспорядка, в частности отсутствия учреждений, спо¬
собных примирить интересы или достичь компромисса.
Было бы неверно думать, что нацистский режим был вообще не
способен к порядку и внутреннему контролю. Вслед за первой, не¬
истовой волной мятежей, инициированных рядовыми партийцами
в марте 1933 года, когда НСДАП с помощью своего военного крыла,
СА, организовала массовые митинги в столицах земель с военными
парадами, реющими знаменами, поднятыми на ноги полицейскими
участками и рассчиталась со своими давнишними политическими
противниками, летом 1933 года Гитлер, обеспечив монополию власти
НСДАП, смог заявить об окончании «национал-социалистической
революции» и перейти к восстановлению власти министерств Рей¬
ха. «Если поток революции прорвался, — заявил он в речи 6 июля
1933 года, — его следует направить в безопасное русло эволюции»121.
Весь следующий год, до установления абсолютного превосход¬
120 Эти категории заимствованы из обсуждения напряженности между
партией как «движением» и партией «в правительстве» в: Arendt Н. The Ori¬
gins of Totalitarianism. N.Y.: Harcourt; Brace, 1951. P. 389-392.
121 Domarus M. Hitler: Reden und Proklamationen. Munchen: Domarus, 1963.
S. 286 (self-publication).
90

ства фюрера летом 1934 года, прошел в борьбе противоположных
тенденций: совершить революцию или остановить ее. Однако за¬
тем, до 1937-1938 годов, установилось равновесие между стабили¬
зирующими факторами авторитарного государства и динамикой
национал-социалистического движения. Несмотря на противоречия
и противоборствующие тенденции, распределение властных функ¬
ций в немецком государстве оставалось относительно неизменным.
Почти на всем протяжении этого периода курс нацистской политики
также в основном не выходил за рамки традиционных немецких на¬
ционалистических и национал-консервативных идей и задач.
То, что Гитлеру удалось сдержать «революционные» элементы
своего нового режима, во многом объясняется тем, что он не воз¬
главлял революцию как таковую. Гитлер пришел к власти благода¬
ря союзу с национал-консервативными силами, и вплоть до конца
1930-х годов фюрер в правительстве продолжал сосуществовать с
беспартийными элементами. Гитлеровское правительство решило не
подрывать существовавшие групповые интересы и пошло на времен¬
ное соглашение с ключевыми элементами немецкого экономическо¬
го истеблишмента. Так, например, назначение беспартийного Шахта
президентом Рейхсбанка 17 марта 1933 года послужило умиротворе¬
нию ведущих бизнес-сообществ122. Именно из желания не отчуждать
большой бизнес и банки и особенно стремясь избежать большого де¬
фицита бюджета, гитлеровская администрация вскоре после прихода
к власти отступила и от своей жесткой линии по отношению к уни¬
версальным магазинам123. Наименее пострадавшими от партийной
политической «координации» были промышленные гиганты (Крупп,
Тиссен, Сименс), которые благодаря своим особым отношениям с
Гитлером, а также непосредственной поддержке Шахта, Гугенберга
и Геринга, смогли легко избавиться от наскоков партийных чиновни¬
ков. То, как Гитлер чувствовал промышленные интересы, проявилось
29 мая 1933 года, когда он собрал пятьдесят капитанов индустрии и
директоров банков, чтобы выслушать их советы по созданию рабочих
мест124. Отнюдь не собираясь ущемлять интересы крупного бизнеса,
122 Об экономической политике Гитлера см.: Barkai A. Das Wirtschaftssys-
tem des Nationalsozialismus: Ideologic, Theorie, Politik, 1933-1945. Frankfurt
am Main: Fischer Taschenbuch, 1988; Overy R. R. The Nazi Economic Recovery
1933-1938. L. [u.a.]: Macmillan, 1984.
121 Cm.: Uhlig H. Die Warenhauser im Dritten Reich. Koln: Westdeutscher
Verlag, 1956. S. 115-119; Genschel H. Die Verdrangung der Juden aus der
Wirtschaft im Dritten Reich. Gottingen: Musterschmidt Verlag, 1966. S. 79-80.
124 Именно на основе этого обсуждения в середине июля 1933 года был
учрежден Генеральный совет по экономике.
91

правительство Гитлера способствовало росту его активности и вла¬
сти, по сути, демонтируя систему прав рабочих, созданную во время
Веймарской республики Законом о порядке национального труда от
20 января 1934 года125.
Нацистский режим с его задачами и прежний общественный по¬
рядок пытались приспособиться один к другому. Поэтому механизм
чисток был слабо институционализирован и насаждался неуверен¬
но. Национал-социалистические уполномоченные, назначенные в
марте-апреле 1933 года почти во все министерства Рейха и земель,
чтобы очистить эти органы от «нежелательных элементов», дей¬
ствовали в основном на одноразовой основе. Чтобы не допустить
распространения принципов кадровой политики партии на госу¬
дарство, законом от 7 апреля 1933 года о восстановлении профес¬
сиональной гражданской службы чистка аппарата гражданской
службы оговаривалась четкими правовыми условиями и (это было
решающим моментом) была поручена государственному аппарату.
В итоге чистки были весьма ограниченными: всего 1-2 % из полуто¬
ра миллионов гражданских служащих уволились или были уволены
без пенсии по политическим или расовым причинам126. Опасения,
что в партию может проникнуть зараза, были не так сильны, как в
Советском Союзе. Хотя, чтобы оградиться от «мартовских ново¬
обращенных», 1 мая 1933 года были введены ограничения на при¬
ем новых членов и обязательный двухлетний испытательный срок;
программы проверки политической благонадежности членов пар¬
тии не было, как не было и массовых «проверок», угроза которых
почти постоянно нависала над партией большевиков127. Связь аппа¬
рата чисток, каков бы он ни был, со службами безопасности также
была значительно слабее, чем в Советском Союзе. Одна из причин
этого: сам Гитлер желал держаться подальше от аппарата безопас¬
125 См.: Siegel Т. Leistung und Lohn in der nationalsozialistischen Ordnung
der Arbeit. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1989; cp. Hachtman R. Industriear-
beit im «Dritten Reich»: Untersuchungen zu den Lohn — und Arbeitsbedingun-
gen in Deutschland 1933-1945. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1989.
126 Cm.: Caplan J. Government without Administration: State and Civil Ser¬
vice in Weimar and Nazi Germany. Oxford: Clarendon Press, 1988. P. 139-188;
Muhl-Benninghaus S. Das Beamtentum in der NS-Diktatur bis zum Ausbruch
des Zweiten Weltkrieges. Dusseldorf: Droste, 1996. S. 60-83; Broszat. P. 196,
198, 245.
127 Cp. Kater M. H. The Nazi Party: A Social Profile of Members and Lead¬
ers, 1919-1945. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1983. P.72-115;
Orlow D. The History of the Nazi Party, 1933-1945. Pittsburgh: University of
Pittsburgh Press, 1973. Vol. 2. P. 49-50.
92

ности, предоставив контроль над его делами Гиммлеру, и он гораздо
меньше, чем Сталин, проявлял склонность использовать этот аппа¬
рат против своей партии. Возможно, лучшим примером этого был
отказ Гитлера напасть на высшее руководство СА летом 1934 года.
«Ночь Длинных Ножей» случилась только после того, как на Гит¬
лера оказали давление Гиммлер, Геринг и Вермахт, особенно после
выступления Папена в Марбурге. Акция против СА, в ходе кото¬
рой погибло, как говорили, 88 человек, была направлена также на
гражданских лиц и потенциальных оппонентов вроде генерала фон
Шлейхера и проводилась без особого — по сравнению со сталин¬
скими чистками — размаха, как и последующие исключения членов
партии и прочих подозреваемых приспешников Рёма. Нападение на
СА имело скорее цель положить конец партийной «революции сни¬
зу», нежели подчеркнуть революционность режима128.
Только в 1938 году режим покончил с этой, добровольно возло¬
женной на себя практикой. В тот год из армии удалили Бломберга и
Фритша, из министерства: иностранных дел — фон Нейрата и эконо¬
мической администрации — Шахта: все, кто относился к столпам по¬
литики сдерживания и являлся противником чрезмерного влияния
партии, были заменены сторонниками Гитлера129. При учреждении
гражданской администрации в только что аннексированных районах
Австрии и Судетах (1938 год), Гитлер привлек партийную старую
гвардию и стремился усилить роль партии. Намеренно игнорируя
министерскую бюрократию в Берлине, австрийские гау стали про¬
образами новых «образцовых гау» на аннексированных территориях
на востоке, «больше отражавших структуру гитлеровского движения,
чем авторитарного государства»130.
128 См.: Hohne Н. Mordasche Rohm: Hitlers Durchbruch zur Alleinherrschaft,
1933-1934. Hamburg: Rowolt, 1984. S. 286-296; Broszat. P. 213. Хотя c 1933 до
1935 года наблюдалась относительно высокая ротация партийных кадров,
перемещение большинства из них имело сравнительно слабое отношение к
чистке приверженцев Рёма или к механизму чистки учреждений как таково¬
му. См. Kater. The Nazi Party. P. 190-191; cp. Overy. The Dictators. P. 141.
129 Cm.: Janssen K.-H., Tobias F. Der Sturz der Generale: Hitler und die
Blomberg-Fritsch-Krise 1938. Munchen: Beck, 19947S. 148-149, 154-155.
130 Broszat. P. 123-124. При аннексии Австрии в 1938 году Гитлер учре¬
дил гау (территории, во главе которых стояли гауляйтеры. — Прим.ред.), воз¬
главляемые старой гвардией партии, которые связывали государственные и
территориальные административные единицы и были непосредственно под¬
чинены кабинету вождя, см.: Bernbaum S. J. A. The New Elite: Nazi Leadership
in Austria, 1938-1945 // Austrian History Yearbook. 1978. 14. P. 145-160; Ta¬
bs E. Hanisch E, Neugebauer W. NS-Herrschaft in Osterreich 1938-1945. Wien:
93

Политические перемены 1938 года и особенно начало войны в
1939-м стали свидетельством поворота нацистского режима к новой,
радикальной фазе, после чего он уже никогда не оправился. Одно¬
временно нарушилось и сомнительное равновесие между авторитар¬
ными силами порядка и исходящими от партии преобразующими
импульсами. Хотя этот переход произошел внезапно, для развития
государства он не был случайным. Фактически его породили особен¬
ности национал-социалистического режима, разительно отличного
от советского. Первой такой особенностью был территориальный
экспансионизм нацистского режима. Нацистское мышление харак¬
теризовалось мощным стремлением к расширению территории го¬
сударства, что было очевидно еще до прихода НСДАП к власти в
1933 году. Многие из нацистских экономических и демографических
установок были основаны на планах создания немецкого «жизнен¬
ного пространства» в Восточной Европе131. Ставшие явными в конце
1937 года радикальные намерения Гитлера в сфере зарубежной по¬
литики и стремление к войне, а также аннексия Австрии и Судет в
1938 году вполне соответствовали многолетним стратегическим ам¬
бициям режима. Во-вторых, правительственные структуры Рейха все
больше разрушались вследствие сосредоточения все большего коли¬
чества функций в руках отдельных партийных сатрапов и учрежде¬
ния новых органов, подчиненных центру132. И наконец самое главное:
рост аппарата СС, кульминацией которого стало учреждение Глав¬
ного управления безопасности Рейха, воплощение обычной полицей¬
ской силы, и официальное занятие Гиммлером должности министра
внутренних дел (а впоследствии — рейхсфюрера СС) создали доста¬
точную основу для независимости власти партии, в результате чего
после 1941 года СС контролировали также оккупированные терри¬
тории на Востоке и Западе и стали главной силой уничтожения евро¬
пейских евреев133.
Verlag fur Gesellscahftskritik. 1988; Rebentisch D. Fiihrerstaat und Verwaltung
in Zweiten Weltkrieg: Verfassungsentwicklung und Verwaltungspolitik 1939—
1945. Stuttgart: F. Steiner Verlag, 1989. S. 170-171.
131 Cp.: Hildebrand K. Die Geschichte der deutschen AuBenpolitik (1933—
1945) im Urteil der neueren Forschung // Deutsche AuBenpolitik 1933-1945:
Kallkul oder Dogma. Stuttgart [u. a.]: Kohlhammer, 1980. S. 188-189; Weinberg
G. The Foreign Policy of Hitler’s Germany: Diplomatic Revolution in Europe
1933-1936. Chicago: University of Chicago Press, 1970. P. 14-24; Jacobsen H.-A.
Zur Struktur der NS-AuBenpolitik 1933-1945 // Hitler, Deutschland und die
Machte / M. Funke (Hg.). Dusseldorf: Droste, 1978. S. 169-175.
132 Rebentisch. Fiihrerstaat und Verwaltung. S. 293-294, 331-369.
133 Создавая нечто вроде «государства в государстве», Гиммлер, однако, не
получил контроля над гауляйтерами или Партийной канцелярией во главе с
94

В то же время советский режим как социальное революционное
государство обладал инструментом для совершенствования партий¬
ного членства и аппарата — это были чистки. В конце 1930-х годов
этот инструмент использовался для обуздания или ликвидации пар¬
тийных вождей и уничтожение остатков оппозиции в верхнем эшело¬
не партийного руководства. Наряду с централизацией и укреплением
дисциплины партии-государства террор открывал пути карьерного
роста новому поколению молодых, только что социализированных
советских кадров. В основе консолидации сталинского режима лежа¬
ло сочетание трех факторов: это индустриализация, социальная рево¬
люция и наличие разветвленной, хорошо организованной партийной
бюрократии, насквозь пронизывавшей государство. В случае нацист¬
ского режима последовательность была совершенно иной. Относи¬
тельная стабильность нацистского режима в его ранний период почти
всецело покоилась на нормах и государственных структурах, унасле¬
дованных от былого немецкого государства и согласии делить власть с
национал-консервативными союзниками. Когда в конце 1930-х годов
этих стабилизирующих сил не стало, обнажилась экспансионистская
динамика государства, и свободу рук получили неконституционные,
не имеющие четкой организации структуры «руководство-свита».
Война
Более спорный, чем любой другой период, годы войны являются
особенным предметом для сравнения. Во время войны советская и
национал-социалистическая политические системы не только силь¬
но менялись, но и судьбы их на протяжении войны тесно сплелись.
Почти весь первый период войны Германия была агрессором, а Со¬
ветский Союз вел борьбу за выживание. Когда советские войска от¬
ступили, и большая часть территории страны была оккупирована,
советское правительство перестроилось, и некоторые традиционные
структуры, принимающие решения, были или распущены или преоб¬
разованы. В свою очередь, Германия аннексировала одни территории
и учреждала много новых политических механизмов на других134. На
Мартином Борманом, тогда как министр вооружения Альберт Шпеер связы¬
вался с Гитлером по своим каналам. Лучшим анализом структуры аппарата
СС все еще остается работа: Buchheim Н. Die SS — das Herrschaftsimperi-
um // Anatomie des SS-Staates / H Buchheim et al. (Hg.). Munchen: Deutschen
Taschenbuch Verlag, 1999. S. 30-40.
rM Существовало пять категорий территорий, инкорпорированных в не¬
мецкую администрацию: во-первых, формально аннексированные регионы
(напр, Данциг-Западная Пруссия, Вартегау); во-вторых, регионы, формаль¬
но не инкорпорированные, но на самом деле считавшиеся частью Рейха
95

втором этапе войны ситуация двух сражающихся сторон коренным
образом изменилась, и это имело серьезные политические послед¬
ствия, поскольку советский политический порядок вновь стабилизи¬
ровался, а структуры национал-социалистического правительства и
администрации еще более раздробились.
Накануне войны, как мы видели, механизмы выработки решений
на высшем уровне в двух странах складывались по-разному. В Со¬
ветском Союзе после чисток периода Большого террора руководство
Политбюро все так же почти каждый день собиралось в составе ста¬
линской «правящей группы». На более низком уровне партия суще¬
ствовала как иерархическая организация, и заседания комитетов ее
центральных бюрократических органов, Оргбюро и Секретариата,
проводились регулярно, как правило, с участием по крайней мере
одного члена Политбюро. Напротив, в немецкой системе коллектив¬
ного органа, аналогичного Политбюро, не было. Присущая Гитлеру
скрытность и предпочтение встречаться один на один стали факто¬
рами разрушения формальных структур управления. В отличие от
СССР четкая, основанная на партийной, иерархическая структура
управления и коллективный орган для выработки политики партии
так и не были учреждены. Даже Совет министров по обороне Рейха,
созданный накануне войны, который мог бы сыграть важную роль в
координировании потребностей гражданской и военной промышлен¬
ности, был распущен после всего шести заседаний, когда фюрер об¬
винил его председателя Геринга в том, что тот не смог организовать
противовоздушную оборону страны155.
На протяжении почти всего первого периода войны, до победы под
Сталинградом, в советской политической системе строилась на «не¬
формальных» или «чрезвычайных» принципах принятия решений и
(напр., Эльзас-Лотарингия, Люксембург); в-третьих, территории, население
которых считалось немецким и подчинялось гражданской администрации,
но намечалось для будущей интеграции в Великую Германскую империю
(напр., Норвегия, Голландия, фламандская часть Бельгии); в-четвертых, ре¬
гионы, предназначенные для будущей немецкой колонизации (Протекторат
Богемии, Генерал-губернаторство в Польше, Рейхскомиссариат Остландии);
и наконец, регионы постоянного военного значения, которые были вверены
военной администрации (напр., регионы непосредственно за зонами военных
действий в СССР). См.: Forster J. From «Blitzkrieg» to «Total War»: Germa¬
ny’s War in Europe // A World at Total War: Global Conflict and the Politics of
Destruction, 1937-1945 / R. Chickering, S. Forster, B. Greiner (eds.). Washing¬
ton, DC; Cambridge: German Historical Institute; Cambridge University Press,
2005. P. 94.
i35 Forster J. From «Blitzkrieg» to «Total War». P. 92.
96

размещения ресурсов136. Когда 30 июня 1941 года был учрежден Го¬
сударственный комитет обороны (ГКО), члены комитета сформиро¬
вали свои команды и получили практически неограниченную власть
при решении вопросов, входящих в их юрисдикцию137. Точно так же,
порядка ста уполномоченных ГКО, назначенных в первые полгода
войны, были облечены высшей властью ГКО не принимать во вни¬
мание возражения партийных руководителей на местах, пусть даже
последние формально занимали более высокие посты. Фактически
отдельные лица получили почти безграничные властные полномочия,
и это несколько напоминало структуры «вождь-свита», существовав¬
шие в нацистской системе с середины 1930-х годов. Кроме того, тра¬
диционные партийные структуры в начальный период войны были
разрушены, так как многие партийные ячейки распались, а тысячи
партийных чиновников ушли на фронт. Роль партии становилась все
более «мобилизующей»; парторгам ЦК поручали смелые задания, на
фронте опять появились военные комиссары, на МТС вновь ожили
политотделы138.
Хотя ГКО был чрезвычайным органом и собирался нерегулярно,
заседания проходили без повесток дня и протоколов, тем не менее
он во многом был продолжением существовавшей до войны сталин¬
ской «руководящей группы». Точно так же ГКО был коллективом
политических вождей, исполнявших ряд правительственных функ¬
ций139. Фактически он целиком состоял из членов или кандидатов в
члены Политбюро140. Не следует преувеличивать и неформальность
136 Barber J., Harrison М. The Soviet Home Front 1941-1945: A Social and
Economic History of the USSR in World War II. L.; N.Y.: Longman, 1991. P. 198;
Lieberman S. R. Crisis Management in the USSR: Wartime System of Adminis¬
tration and Control // The Impact of World War II on the Soviet Union / S. Linz
(ed.). Totowa, NJ: Rowman & Allanhead, 1985. P. 65-66.
137 О «рабочих группах» см.: Горьков Ю. А. Государственный Комитет
Обороны постановляет (1941-1945). Цифры, документы. М.: Олма-Пресс,
2002. С. 55, 72.
138 Всего во время войны на службу в вооруженных силах было мобилизо¬
вано 13850 руководящих партийных работников, в том числе руководящих
партийных секретарей из штата ЦК. См.: Петров Ю. П. КПСС — организатор
и руководитель победы советского народа в Великой отечественной войне //
Вопросы истории. 1970. № 5. С. 16.
139 О функциях ГКО как кабинета см.: Печенкин А. А. Государствен¬
ный Комитет Обороны в 1941 году // Отечественная история. 1994. № 4-5.
С. 140.
140 За исключением Булганина, который стал членом ГКО в ноябре
1944 года и кандидатом в члены Политбюро в марте 1946 года, все остальные
восемь членов ГКО были членами Политбюро. Мнение, что довоенное По-
97

его деятельности. Более половины из 9971 постановления ГКО были
приняты в результате голосования141. Согласно решению от февра¬
ля 1942 года обязанности между его членами были довольно четко
распределены142. Весьма скромный штат ГКО пользовался сильной
поддержкой партийной и государственной бюрократии, и почти все
вопросы он решал через партийные и государственные каналы143.
Уполномоченные ГКО на местах при исполнении решений опира¬
лись на местные партийные структуры144.
ГКО был не только вполне функционирующим кабинетом, сам
руководитель принимал активное участие в его работе. Почти чет¬
верть (2256 из 9971) всех постановлений ГКО подписаны Сталиным,
и многие из них он либо полностью написал, продиктовал или суще¬
ственно исправил145. Как и в начале 1930-х годов и в гораздо большей
степени, чем Гитлер, Сталин через ГКО вникал в мельчайшие дета¬
ли руководства военной экономикой. Например, имея в виду потери
производства при эвакуации и в период оккупации советской терри¬
тории летом 1941 года, Сталин продиктовал телеграмму в Горьков¬
ский обком и директорам танкостроительных заводов Горьковской
области, в которой речь шла о необходимости увеличить производ¬
ство с трех до четырех-пяти танков в день146. В другом случае, при¬
казав Министерству обороны и Госплану ежемесячно представлять
ему и остальным членам ГКО график ежедневного производства про¬
тивотанковых снарядов, Сталин подготовил проект постановления,
литбюро продолжало действовать, пусть даже под покровительством ГКО,
см. в: Горьков Ю. А. К истории создания госкомитета обороны // Новая и но¬
вейшая история. 1999. № 4. С. 32. Автор пишет: «Постановления ГКО были,
по существу, постановлениями Политбюро ЦК ВКП(б)».
111 Горьков. Государственный Комитет Обороны постановляет. С. 69.
142 О распределении обязанностей между членами ГКО // Горьков. Госу¬
дарственный Комитет. С. 70-71.
143Печенкин А. А. Государственный Комитет Обороны в 1941 году.
С. 131; ЦК также имел своих уполномоченных, занимавшихся такими «не¬
военными» вопросами как обеспечение топливом. Решение Политбюро
от 23 июля 1942 года «Об уполномоченном ЦК ВКП(б) и СНК СССР по
обеспечению заготовок местных видов топлива» // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3.
Д. 1045. Л. 23-24.
144 Петров. КПСС — организатор и руководитель. С. 13.
145 Горьков. Государственный Комитет. С. 80-81.
И6Печенкин. С. 132-133. 3 марта 1942 года Сталин написал решение По¬
литбюро, обязывая директора завода № 26 В. П. Баландина, производить
800 авиационных моторов М-105Р в марте с перспективой производить
30 таких моторов в день к концу марта и 40 в день в апреле. См.: РГАСПИ.
Ф. 17. Оп. 162. Д. 37. Л. 32.
98

в котором требовал, чтобы секретари шести ближайших обкомов взя¬
ли на себя ежедневный контроль над производством 45-мм противо¬
танковых и 76-мм орудий и ежедневно докладывали лично Сталину
о выполнении этой программы147.
В Германии, напротив, накануне войны государственные струк¬
туры на высшем уровне фактически бездействовали, решения при¬
нимались Гитлером на его встречах «один на один» с ближайшими
соратниками. По ходу войны так и не было сформировано ни ка¬
бинета, ни коллективного органа, какими де-факто были Полит¬
бюро или ГКО, которые могли бы стать постоянным форумом для
взаимодействия и принятия решений148. В отличие от СССР, где
все руководящие директивы формально принимались под эгидой
партийно-государственных учреждений, очень часто через ГКО, а
иногда как постановления ЦК или Совнаркома, почти все главные
указы и постановления военного времени в Германии выходили
как директивы «Гитлера»149. Некоторые из самых жестоких поли¬
тических конфликтов начала войны, например, по поводу того, как
уладить противоречащие друг другу претензии армии и военной про¬
мышленности на человеческие ресурсы, решались лично Гитлером, в
данном случае в пользу последней. Как только сложилась процедура
относительно неформального принятия решения одним человеком,
она начала самовоспроизводиться. Так, например, после того как на¬
кануне войны Гитлер фактически лишил руководство Вермахта вся¬
кой возможности коллективного действия, именно военные лидеры
вроде фон Фритша, Бека и Хальдера, желая сохранить свое влияние
в политике, воспротивились созданию органа надзора над всеми не¬
мецкими вооруженными силами. «В итоге в нацистской Германии не
существовало ни одного учреждения вроде военного кабинета, объ¬
единенного кабинета начальников штабов или комитета объединен¬
ных служб; все нити сходились в руках Гитлера»150.
В Германии при нацистах не произошло кардинального транс¬
формации социальной структуры, что предопределило характер
социальных проблем, с которыми столкнулась политическая и эко¬
номическая система во время войны. Не располагая экономическими
и принудительными инструментами управления, какие использова¬
147 Горьков. Государственный Комитет Обороны постановляет. С. 74; Пе-
ченкин. С. 133-134.
148 Об этом см.: Kershaw. Hitler, 1936-1945. P.311-313.
149 Согласно Овери, из 650 важных законодательных актов, изданных
в годы войны, только 72 были формальными законами, а 241 были постанов¬
лениями фюрера и 172 приказами фюрера. См.: Overy. The Dictators. Р. 71.
150 Forster J. From «Blitzkrieg» to «Total War». P. 92, 100-101.
99

л о Советское государство, Германии было все труднее решать соци¬
альные проблемы. В отличие от Советского Союза, где социальная
структура и социальные ожидания населения были преобразованы
так, чтобы свести к минимуму влияние общества на определение эко¬
номических и военных приоритетов государства, возможности немец¬
кого государства ограничивались мощным социальным давлением,
особенно в потребительском секторе. Государство, став выразителем
существующих социальных интересов, в то же самое время стало их
заложником. Связав себя с интересами корпораций, государство об¬
наружило, что его экономические структуры и политика в некото¬
рой степени «приватизированы»; таким образом не преобразованная
природа немецкого общества отразилась в структуре социально-
экономических интересов самого государства. С началом войны раз¬
ные политико-экономические альянсы, каждый во главе с мощным
государственным департаментом и поддерживаемый серьезными де¬
ловыми интересами, принимал участие в относительно хаотической
борьбе за ресурсы. На высшем уровне к этим государственным де¬
партаментам относились Министерство экономики Вальтера Функа,
Управление военной экономики во главе с генералом Георгом Тома¬
сом в составе Верховного командования Вермахта и Организация
четырехлетнего плана Геринга; под ними еще 27 управлений играли
свою роль в анархии планирования151.
Тот факт, что такая относительно слаборазвитая экономика как
экономика Советского Союза, не рухнула при внезапном нападении,
как случилось в таких же условиях во многих других странах, и что
Советский Союз так быстро мобилизовался после тяжких военных
поражений, имеет отношение к нашей теме, поскольку свидетель¬
ствует о двух существенных особенностях советской политической
системы. Ключом к успеху был не столько тотальный контроль над
экономикой со стороны партии-государства, сколько то, что в услови¬
ях сильного стресса советская экономика осталась единым организ¬
мом. Перед войной в стране была создана единая централизованная
система размещения промышленного и сельскохозяйственного про¬
изводства. Советские вожди проявили «большие институциональные
способности к интеграции и координации», равные способностям бо¬
лее высокоразвитых экономик или даже превосходившие их, так что,
несмотря на относительно слабую экономику, СССР смог направить
151 Abelshauser W. Germany: Guns, Butter and Economic Miracles // The
Economics of World War II: Six Great Powers in International Comparison /
M. Harrison (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1998. P. 145,
155-156.
100

немалую часть национальных ресурсов на военные нужды152. Другим
фактором, помогающим объяснить способность Советского Союза
предотвратить крах, было принуждение, которое Сталин распростра¬
нял не только на свои вооруженные силы, но и на гражданское на¬
селение. Печально известные приказы о сдаче в плен и отступлении
(№ 270 от 16 августа 1941 года «Об ответственности военнослужа¬
щих за сдачу в плен и оставление врагу оружия» и № 227 «Ни шагу
назад» от 28 июля 1941 года), угрожавшие смертью за любое прояв¬
ление «коллаборационизма», сопровождались массовыми депорта¬
циями этнических групп и чрезвычайно жестокими наказаниями не
только за хищение продуктов и денег, но и за опоздание на работу,
прогул и самовольный уход с работы. Именно такая форма руковод¬
ства, позволила Сталину, по словам Марка Харрисона, «отрезать воз¬
можность почетной сдачи»153.
Победа Советского Союза в Сталинградской битве изменила во¬
енное равновесие в его пользу, что вскоре привело к стабилизации в
принимающих решения структурах. На этой стадии было восстанов¬
лено множество коллективных органов, призванных облегчить по¬
литическую и экономическую интеграцию. Так, 8 декабря 1942 года
было учреждено новое Оперативное бюро ГКО, состоящее из четырех
старых политиков: Молотова, Берии, Маленкова и Микояна154. До
конца войны бюро приняло 2256 постановлений по военным делам
и столько же по оборонной промышленности155. С улучшением си¬
туации на фронтах воссоздавались традиционные партийные струк¬
туры в центре, в областях и на освобожденных территориях. Чтобы
«внести организационный порядок» в работу обкомов и «поднять
152 Harrison М. The Economics of World War II: An Overview // The Eco¬
nomics of World War II: Six Great Powers in International Comparison / M. Har¬
rison (ed.). Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1998. P. 20, 24; Idem.
The Soviet Union: The Defeated Victor // The Economics of World War II: Six
Great Powers in International Comparison / M. Harrison (ed.). Cambridge; N.Y.:
Cambridge University Press, 1998. P. 270-272.
153 Подробнее о принуждении как части сталинской стратегии см.: Harri¬
son М. The USSR and Total War: Why Didn’t the Soviet Economy Collapse in
1942? // R. Chickering et al. A World at Total War / R. Chickering, S. Forst¬
er, B. Greiner (eds.).Washington, DC; Cambridge: German Historical Institute;
Cambridge University Press, 2005. P. 153-155.
154 Полный текст постановления (№ 2615) см. в: Горьков. Государствен¬
ный Комитет Обороны постановляет С. 521-522. Деятельность бюро ГКО,
которая была расширена 18 мая 1944 года, напоминала обязанности Бюро
Совнаркома, впервые учрежденного накануне войны. См.: Gorlizki, Khlevni-
uk. Stalin and His Circle. P. 256; Горьков. C. 532-533.
155 Горьков. Государственный Комитет Обороны постановляет. С. 31.
101

отчетность» секретарей обкомов, 6 августа 1943 года работа секре¬
тарей обкомов была рационализирована, и вновь установилась чет¬
кая властная структура областных парторганизаций, подчиненных
Центральному Комитету156. Также уделялось внимание организации
первичных партийных организаций на освобожденных территориях
и подчинению их непосредственно Всесоюзному Центральному Ко¬
митету157.
В нацистской Германии по ходу войны партия тоже играла все бо¬
лее важную роль, но ее положение в более широком политическом
ландшафте весьма отличалось, имея тенденцию скорее не к усиле¬
нию, а к подрыву политической интеграции. В экономической сфере
рационализация военной экономики, которая в конце концов обеспе¬
чила массовое производство вооружения, привела к резкому росту
производительности труда в секторе вооружения158. Однако в поли¬
тической сфере власть стала, пожалуй, куда более раздробленной, чем
раньше. Ее высший эшелон все так же не являлся центральной адми¬
нистративной властью для координации военных действий. Новый
«Комитет трех», состоявший из глав канцелярий по администрации,
партийным делам и вооруженным силам (Ламмерс, Борман и Кей¬
156 Одно из постановлений от 6 августа поручало старшему секретарю ЦК
и члену Политбюро Георгию Маленкову ежедневный надзор над обкомами
и давало ему право вызывать для отчета в Секретариат и Оргбюро первых
секретарей обкомов, крайкомов и ЦК союзных республик, и выносить с уча¬
стием Секретариата и Оргбюро необходимые решения и принимать прак¬
тические меры для исправления недостатков и улучшения работы местных
партийных организаций согласно результатам этих проверок. См.: РГАСПИ.
Ф. 17. Он. 3. Д. 1048. Л. 37.
157 Lieberman S. The Re-Sovietization of Formerly Occupied Areas of the
USSR during WWII // The Soviet Empire Reconsidered: Essays in Honor of
Adam B. Ulam / S. Lieberman et al (eds.). Boulder, CO: Westview Press, 1994.
P. 51-52; РГАСПИ. Ф. 17. On. 3. Д. 1048. Л. 36-37.
158 После перехода к массовому производству и благодаря согласованности
планов, представленных новым Министерством вооружения и боеприпасов,
между 1939 и 1944 годом производительность труда в секторе вооружений
выросла на 60 %, значительно опередив производительность труда в других
отраслях немецкой тяжелой промышленности. Все же, несмотря на обеща¬
ние Гитлера предоставить Шпееру полный контроль над экономикой, власть
Министерства вооружения и боеприпасов в области распределения рабочей
силы и в самолетостроении была ограниченной; армейские генералы неохот¬
но уступали свои права гражданскому учреждению во главе с архитекто¬
ром, почти не имевшим военного опыта. К лету 1944 года Шпеер, во всяком
случае, утратил доверие Гитлера. См.: Abelshauser. Guns, Butter. Р. 156-157;
Overy. The Dictators. P. 506-508.
102

тель), учрежденный во время Сталинградской битвы для распреде¬
ления людских ресурсов, собрался всего одиннадцать раз. Попытки
возродить Совет обороны Рейха ни к чему не привели. Скорее это
приказы, именно так называемые «приказы Гитлера», предписывали
централизовать управление военной промышленностью, перераспре¬
делять рабочую силу между промышленностью и армией, и начать
оперативное планирование159. В июле 1944 года, несмотря на усилия
Геббельса, формально имевшего вялое согласие Гитлера, создать бо¬
лее дееспособное центральное правительство, серьезной реформы
структуры руководства провести не удалось, причиной тому — по¬
стоянные опасения Гитлера, что такие меры вызовут сопротивление
лидеров нижнего уровня, а значит, нанесут урон его престижу160.
На нижних уровнях также любая ранее существовавшая в пра¬
вительстве единица прекращала свою деятельность, когда партия
начала все более бессистемно захватывать все больше власти. Такие
лидеры как Геббельс, Борман и Роберт Лей считали, что в условиях
обостряющегося кризиса только партия может изменить ход исто¬
рии Германии. Постоянно ссылаясь на «Kampfzeit»* начала 1920-х го¬
дов и особенно на поражение 9 ноября 1923 года, они доказывали, что
только партия могла решить проблемы, от которых страдала стра¬
на. Хотя в значительной степени это была пропаганда — поскольку
проводились партийные собрания, устраивались пропагандистские
шествия и митинги, все же на уже фрагментарную структуру госу¬
дарства повлиял и процесс «партификации»161. Так, гауляйтеры ста¬
ли также уполномоченными по национальной обороне Рейха и все
чаще становилось главами гражданской администрации. Партия так¬
же предлагала свои услуги полиции безопасности и Гестапо и взя¬
ла на себя контрольные и воспитательные функции в армии162. Как
грибы после дождя появлялись различные учреждения, раздавались
159 Forster. From Blitzkrieg. Р. 93.
160Mommsem Н. The Dissolution of the Third Reich: Crisis, Management and
Collapse, 1943-1945 // Bulletin of the German Historical Institute. Fall 2001.
No. 27. P. 11.
* Kampfzeit (нем.) — время борьбы. (Прим. ред.).
161 Термин «партификация» впервые появился в работе: Orlow. History of
the Nazi Party II.
162 В декабре 1943 года «служащие национал-социалистического руковод¬
ства» были направлены на фронт в помощь командирам, чтобы рассказать
солдатам о принципах национал-социализма. Отобранные и обученные пар¬
тией, эти политические работники были прикреплены к каждой военной еди¬
нице и следили, чтобы командиры соблюдали правила партии. Во многом так
же действовали комиссары в Красной армии.
103

специальные полномочия и различные легальные организации, все
это дезинтегрировало бюрократическую государственную машину,
ускоряло процесс радикализации государства, способствовало росту
идеологического экстремизма163.
Внезапное усиление власти нацистской партии стало возможным
потому, что ее отношения с государством не были стабильными. Вну¬
тренняя подспудная борьба между партийными и государственными
служащими истощала силы не только подчиненных, но и старших
партийных вождей. Старания избежать этой опасную борьбы пу¬
тем расширения власти высших партийных чиновников приноси¬
ли не слишком ощутимые результаты. Например, замещение Фри¬
ка Гиммлером в качестве министра внутренних дел Рейха почти не
остановило подспудной административной борьбы в самом сердце
государства. Партификации в каком-то смысле являлась средством
самосохранения, поскольку в условиях войны насаждалась идея, что
новые силы можно обрести, проявив силу воли; партификация спо¬
собствовала также разрушению последнего оставшегося от старого
порядка институционального наследия, которое могло бы стать базой
для сопротивления. После неудачного покушения на Гитлера военное
руководство возглавили фанатичные генералы при поддержке поле¬
вых военных судов, а почти всемогущие гауляйтеры и комиссары
обороны Рейха развязали террор, учреждая дисциплинарные суды в
каждом «Гау» и превращая центры трудового воспитания практиче¬
ски в концентрационные лагеря164.
Советские административные и политические учреждения струк¬
турно были лучше приспособлены к задачам военной мобилизации,
чем их немецкие эквиваленты. В Германии только во второй полови¬
не войны Гитлер нехотя согласился проводить стратегию «всеобщей
мобилизации». Однако, несмотря на то, что эта мобилизация подсте¬
гивалась практически ничем не ограниченными военными требова¬
ниями, она не имела административного или институционального
базиса. После Сталинграда основное политическое выражение «все¬
общая мобилизация» стало означать «партификацию», которая в зна¬
чительной степени зиждилась на призывах довершить нацистскую
«революцию» 1933 года и учредить неограниченную власть партии
во всех смежных политических сферах. К самому концу войны, после
июля 1944 года, «всеобщая партификация» подкосила последнюю
единую институциональную основу нацистского политического по¬
рядка, в том числе военное руководство. Продолжающаяся и край¬
не саморазрушительная мобилизация людей и ресурсов, неустанная
163 Mommsen. Dissolution of the Third Reich. P. 14-16,18; cm.: Kershaw. Hit¬
ler, 1936-1945. P.314-316.
lfi4 Mommsen. Op. cit. P. 11, 12, 19-20.

эксплуатация принудительного труда, никак не согласовывались и
варьировались в соответствии с местными условиями, институцио¬
нальными возможностями и фанатичной преданностью делу нациз¬
ма. В общем, именно эта инфраструктура среднего уровня власти в
военной, государственной бюрократии (как, например, распределе¬
ние продуктов питания), экономике и СС удерживала нацистскую
Германию в войне. В СССР же, напротив, война укрепила высокую
мобилизационную способность советской экономической системы
как для военных, так и для мирных целей; и это показало, что мо¬
билизационные возможности Советского Союза, проверенные в
предвоенные годы в кампаниях «строительства социализма», так же
эффективно использовались и в военных целях165. Сочетание более
принудительной экономики и институционально более четко очер¬
ченного политического порядка содействовало созданию системы,
более приспособленной к военным нуждам.
В послевоенный период две системы имели уже мало общего. Раз¬
умеется, продолжение одного порядка и окончание другого едва ли
можно объяснить характером их политических систем, здесь действо¬
вали другие факторы, особенно если речь идет о судьбах их военных
кампаний. Тем не менее в начале послевоенного периода в развитии
советской системы сохранились некоторые черты, коренящиеся в во¬
енном и предвоенном периодах. Во-первых, продолжалась институ¬
циональная стабилизация на вершине системы, где правящая группа
для решения вопросов национального значения собиралась на регу¬
лярной основе166. В нацистской Германии такого не было с середи¬
ны 1930-х годов. Во-вторых, партия и особенно партийный аппарат
не только продолжала функционировать, но являла собой становой
хребет политической системы, а система партийного контроля и уси¬
лившаяся в послевоенный период номенклатура, помогала усиливать
и интегрировать централизованные государственные структуры167.
Выводы
Советский политический порядок никогда не был бесперебой¬
но функционирующей «машиной», как порой изображают в «тота¬
литарной» модели. Однако советская смогла остаться политически
165 Harrison М. The Soviet Union: The Defeated Victor. P. 297; Barber, Har¬
rison. P. 20.
166Gorlizki Y. Ordinary Stalinism: The Council of Ministers and the Soviet
Neo-Patrimonial State, 1945-1953 //Journal of Modern History. 2002. Vol. 74.
№ 4. P. 699-736.
167 Gorlizki Y., Khlevniuk O. Cold Peace: Stalin and the Soviet Ruling Circle,
1945-1953; Хлевнюк О. Система центр-регион в 1930-1950-е годы: Предпо¬
сылки политизации «номенклатуры». С. 253-268.
105

и экономически интегрированной даже в суровых условиях Второй
мировой войны. Столь высокая степень интеграции объясняется
рядом факторов. Один из них — это, разумеется, политика чрезвы¬
чайного принуждения по отношению к собственному населению,
проводимая Сталиным не только в годы Большого террора, но и вой¬
ны. Второй важный фактор — роль централизованно управляемой
экономики, что позволило государству очень быстро мобилизовать
ресурсы и с помощью системы продовольственных поставок, выстро¬
енной в начале 1930-х годов, создать условия, при которых крестьяне
не отказывались поставлять продукты питания в города168. Однако
в политическом аспекте важнейшим фактором сохранения целост¬
ности политической системы была роль централизованной и инсти¬
туционально интегрированной партии — ядра партии-государства.
Даже в годы кульминации сталинизма партия существовала как не
зависящая от вождя единица. Тот факт, что партия существовала
как преемственная, интегрированная иерархическая структура, ин¬
ституционально и идеологически глубоко врезавшаяся в систему,
означало, что она всегда существовала как средство для исправления
и сдерживания более экстремальных политик режима. Институцио¬
нальный континуитет партии обеспечивал основу для самосохране¬
ния, которой обладала советская система — в отличие от системы
национал-социалистической.
Поскольку нацисты понимали политику как мобилизацию, то
главное, что они могли преобразовать, было субъективное созна¬
ние169. Однако нацисты не совершили революцию в смысле корен¬
ного преобразования общества или создания нового государства170.
Политико-административная система национал-социализма была
слишком разобщенной, чтобы характеризовать ее как «нацистское
государство» как таковое. Его не возглавлял коллективный кабинет.
Главные бюрократии возглавлялись свободными структурами типа
168 Harrison. Economics of World War II: An Overview. P. 24.
169 Об этом см.: Kershaw. The Nazi Dictatorship. P. 173-174.
17()Хотя мы не согласны с тем, что в Германии произошло такое же корен¬
ное преобразование классовой структуры, как в 1920-1930-е годы в СССР,
наша позиция вполне совместима с новыми исследованиями, в которых го¬
ворится об относительно высоких уровнях социальной мобильности среди
группы образованных национал-социалистов, жестоких технократов, усво¬
ивших идеологию расы в 1920-е годы и достигших высокого положения
как в руководстве СС, органах полиции и службах безопасности, а также в
новом идеологическом аппарате государства. См.: Herbert U. Biographische
Studien uber Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft, 1903-1989. Bonn:
J. H. W. Dietz, 1996; Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Fuhrungskorps
des Reichssicherheitshauptamtes. Hamburg: Hamburger Edition, 2002.
106

«вождь-свита», которые развивали значительную мобилизационную
энергию, особенно на последних стадиях войны. Роль партии в систе¬
ме была гораздо менее четко определена, так же, как и ее роль в от¬
ношениях к обычным правительственным учреждениям. Напротив,
целостность государства и идеологии в гораздо большей мере зижди¬
лась на культе фюрера. Такое сочетание шаткой институциональной
основы вкупе с экспансионистской идеологией породило в высшей
степени фрагментированный политический порядок.
Разные пути развития сталинского и нацистского режимов отве¬
чали силам и качествам их вождей. Сталин был прежде всего практи¬
ком, политиком и создателем государства, заслужившим репутацию
эффективного администратора. Его целью было превратить Совет¬
ский Союз в великую державу путем создания нового типа партии-
государства. Напротив, Гитлера почти не интересовало создание
государства как такового. Он понимал политику преимущественно
как «агитацию» и «пропаганду». Значение имела мобилизация, а
не учреждения. Несколько лет тому назад Брошат писал: «После¬
довательность, которую национал-социалистическая “революция”
проявила в разрушении существующего конституционного порядка,
исчезла, когда дело дошло до конструктивной организации и центра¬
лизованного осуществления власти»171.
На неформальной встрече после партийного съезда 1938 года Гит¬
лер якобы сказал своим сподвижникам, что, если он когда-нибудь ре¬
шит, что для поставленной перед ним исторической задачи партия не
нужна, то он, не задумываясь, разрушит ее172. Невозможно и помыс¬
лить, чтобы такие слова сказал Сталин. При Сталине не возникало и
малейшего намека не то что на разрушение партии, но даже и на то,
что партия как институциональная интегрированная единица может
быть маргинализована. После смерти Сталина на июльском пленуме
ЦК в 1953 году бывшие соратники — Каганович, Молотов и Вороши¬
лов славили не только партию, но и ее руководящий орган, ЦК, по
словам Кагановича, «святая святых»; ни один национал-социалист
не высказался бы в таком духе о руководящем нацистском комитете.
Единственный лидер, считавший, что роль партии уже не так важна,
Берия, не только лишился своего поста, но и заслужил язвительный
выговор Хрущева: «[Берия] исключает руководящую роль партии,
сводит ее роль на первых порах к кадрам, а по существу партию сво¬
дит на положение пропаганды. В его же понимании — какая разница
между Гитлером и Геббельсом. Разве это взгляд на партию? Разве так
171 Broszat. Р. 133.
172 Цит. по: Frank. 1953. S. 235-236; в: Nyomarkay. Charisma and Factional¬
ism. P. 27.
107

учил Ленин? Разве так учил Сталин относиться к партии?»173 174 Несмо¬
тря на сталинское «учение» о партии, мощный партийный институ¬
циональный континуитет при нем зиждился на «идеальной основе
ленинской партийной организации, членстве и политической органи¬
зации», которые, по словам Джоуитта, существовали «независимо от
личного мнения [Сталина]»17/1. Это означало не только то, что внутри
ленинской партии Хрущев имел легитимную основу для дальнейшей
критики «культа личности» Сталина, но и то, что, в отличие от гит¬
леровской Германии, в СССР имелась основа, на которой советский
политический порядок еще долго сохранял свою идентичность уже
без диктатора. При Сталине советская диктатура не только соверши¬
ла социальную революцию, но и создала условия для относительно
стабильного политического порядка. Зерна этого порядка, посеянные
в конце 1930-х годов и в начале послевоенного периода, взошли уже
после смерти Сталина175.
173 Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и
другие документы / Ред. В. Наумов, Ю. Сигачев. М.: МФД, 1999. С. 233.
174Jowitt. New World Disorder. P. 8.
175 Один из лучших анализов этого процесса см. в кн.: Hauslohner Р. Poli¬
tics before Gorbachev: Destalinization and the Roots of Reform // Politics, So¬
ciety, and Nationality inside Gorbachev’s Russia / S. Bialer (ed.). Boulder, CO:
Westview Press, 1989. P. 41-90.

ГЛАВА 3. Биополитическая утопия.
Репродуктивная политика, гендер и сексуальность
в нацистской Германии и Советском Союзе
Д. Л. Хоффман, А. Ф. Тимм
Для нацистских и советских вождей воспроизводство населе¬
ния было делом чрезвычайной важности, и по одной этой причине
их репродуктивная политика заслуживает пристального внимания
ученых. Нацистские и советские попытки стимулировать рождае¬
мость важны и потому, что раскрывают взгляды обоих вождей на
проблему формирования нового человека и социальной трансфор¬
мации. В межвоенный период все европейские правительства, а
наряду с ними нацистский и советский режимы, полагали, что госу¬
дарство может и должно регулировать рождаемость. В век массовых
военных действий было особенно важно иметь большое население,
и поэтому практически все европейские страны, в том числе Герма¬
ния и Советский Союз, проводили пронатальную политику. Однако
репродуктивные политики двух режимов — нацистского и сталин¬
ского — были различными. Эти различия были обусловлены идеоло¬
гическим, структурным и дисциплинарным своеобразием двух стран.
И в нацистской Германии, и в сталинском СССР режимы стремились
преобразовать общество, изменить характер социальных связей и от¬
ношения общество - государство, и модернизировать общество, но
при этом лишив его свободы. Личная свобода ограничивалась ради
реализации двух совершенно разных коллективистских проектов:
один, нацистский, имел целью создание расового сообщества «едино¬
го немецкого народа» ( Volksgemeinschaft) и обеспечение социальной
поддержки борьбе за гегемонию «арийской» расы в Европе и мире;
второй, сталинский, гораздо более универсалистский проект был на¬
целен на формирование бесклассового социалистического общества,
призванного служить примером освобождения для всего человече¬
ства. Реализация каждого из проектов предполагала, что для рядовых
граждан их репродуктивное и сексуальное поведение должно опреде¬
ляться главной задачей — служение государству. Но у двух проектов
были разные цели: у нацистов — утверждение превосходства «арий-
109

ской» расы над всеми остальными; у сталинского — создание все¬
общей социально-политической модели единой человеческой расы.
Различные цели сочетались с огромными различиями в социально-
экономической структуре стран, что и привело в итоге к выработке
совершенно разных политик стимулирования рождаемости.
Различие политик управления рождаемостью в Советском Союзе
и нацистской Германии указывает на слабые места концепта тотали¬
таризма, который используется в качестве основного понятия при
сравнении двух режимов. С одной стороны, внешнее сходство (про¬
славление материнства, этатизм — основной идеей обоих режимов
было государственное процветание, которое превыше личного благо¬
получия) могло бы привести к выводу, что оба режима проявляли то¬
талитарную тенденцию интеграции личной сферы в государственные
проекты. Такое сходство следует учитывать, и фактически оно слу¬
жит почвой для сравнения, но все же различий куда больше, поэтому
на первый план выходит необходимость исследовать идеологиче¬
ские, социальные и культурные различия, а также способы реализа¬
ции текущей политики1. Методологически сама сложность проблемы
вопроизводства населения как вопроса социального, культурного и
политического требует подхода, который выходит за некогда священ¬
ные границы исторической науки, зачастую служащие тому, чтобы
раскладывать родственные темы по отдельным ящичкам. Историки
слишком часто, не задумываясь, шли на поводу у предрассудков сво¬
его времени или своих исторических дисциплин, методологически
отделяя, например, сексуальность от репродукции, женскую, или ген¬
дерную, историю от более общей истории общества и политики, или
историю демографии от истории войны. Сравнение репродуктивной
политики двух тоталитарных режимов выявляет искусственность
таких разделений, ибо указывает на взаимосвязанность этих сфер;
только рассматривая явление с разных сторон, можно объяснить раз¬
личия внешне сходных тоталитарных проектов.
Демографическая политика — предмет, легко поддающийся
сравнению, в том числе и на международном уровне, ибо сама идея
управления рождаемостью возникла из размышлений о международ¬
ной конкуренции. Сочетание сходств и различий между нацистской
1 Можно было бы добавить, что тоталитарная модель также затушевывает
тот факт, что политика процветания, проводимая как советским, так и на¬
цистским режимами, имела прецеденты и точные копии в нетоталитарных
государствах. См.: Dickinson Е. R. Biopolitics, Fascism, Democracy: Some Re¬
flections on Our Discourse about «Modernity» // Central European History.
2004. Vol. 37. № l.P. 1-48.
110

Германией и Советским Союзом высветит не только пользу такого
сравнения, но и то, насколько репродуктивная политика переплета¬
лась с идеологическими приоритетами каждого государства. В конце
концов демографическая политика в середине XX века была «игрой с
нулевым результатом». Страх перед «другим» стал мотивацией к сти¬
мулированию рождаемости в своей стране. Это всегда выражалось в
немецкой риторике об опасности снижения рождаемости, особенно
в период между войнами. Хотя Советы недвусмысленно отрицали
связь между рождаемостью и военной мощью, призрак междуна¬
родной конкуренции приобретал все более чудовищные размеры, а
реальный опыт Второй мировой войны наводил на мысль о взаимо¬
связи между войной и рождаемостью. Вовлеченность каждого из этих
обществ в жестокую борьбу за выживание также наложила глубокий
отпечаток на способ распределения гендерных ролей, на социальную
политику, на политику в области планирования семьи, на здравоох¬
ранение. И неопределенность настоящего, и реальный опыт войны
придали социальной политике всех модернизирующихся государств
оттенок срочности, что усилило стремление к классификации соци¬
альных групп и ужесточению норм. Нормативные гендерные идеалы
всегда присутствовали в политике правительств обоих государств, о
чем свидетельствовали, в частности, недвусмысленные высказыва¬
ния идеологов режимов о роли матерей и отцов. Угроза смерти (по¬
нимаемая в обоих обществах как социальная или национальная, но
не личная смерть), придавала актуальности призывам к гендерному
равенству. При обоих режимах гомосексуализм считался угрозой
выживанию нации, поскольку предполагалось, что это ослабляет во¬
енную мощь. В нацистской Германии (и до некоторой степени в Со¬
ветском Союзе) материнство славилось, ибо матери обеспечивали
государство солдатами. Такая высокопарная трактовка сексуального
поведения человека и его воспроизводства в итоге обусловили выра¬
ботку политики, в значительной степени ограничивающей личный
выбор в репродуктивной и сексуальной сфере. В нацистской Гер¬
мании женщины были лишены возможности стать полноправными
членами общества, и в обеих странах преследовались гомосексуали¬
сты, а годным к военной службе мужчинам "внушалось, что их граж¬
данская роль неразрывно связана с выполнением воинского долга2.
2Это тема, заслуживающая отдельного исследования, здесь мы ее лишь
слегка коснемся. Серьезные новые исследования этой проблемы: Sanborn J. А.
Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Poli¬
tics, 1905-1925. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2003; Frevert U. Die
kasernierte Nation: Militardienst und Zivilgesellschaft in Deutschland. Munchen:
111

Но в обоих режимах эти элементы социального контроля снижали
действенность многих политик, ориентированных на репродукцию.
Далекие от намерения непосредственно контролировать сексуальное
желание, режимы стремились пробуждать его, рисуя картины светло¬
го будущего, образы нового человека. Тоталитарные «биополитики»
обещали вознаградить людей за физические риски и их готовность
изменить свое сексуальное поведение в соответствии с национали¬
стическими или идеологическими задачами режима.
Сравнение демографической политики в нацистском и совет¬
ском государствах мы проводим на основании трех параметров, или,
если угодно, трех коренных различий. Прежде всего это различия в
материальных условиях двух обществ3 *. Не следует упускать из виду
тот факт, что нацисты захватили власть в относительно стабильном,
индустриально развитом обществе, со стабильными бюрократиче¬
скими и политическими структурами, тогда как Советы стремились
до основания переделать российскую социально-политическую си¬
стему, заменив существующие структуры и насильственно ускоряя
процессы индустриализации и урбанизации1. Второе и вполне оче¬
видное различие состоит в том, что режимы по-разному относились
к евгенике. В отличие от евгеников нацистской Германии (и многих
других стран Запада) советским евгеникам не удалось примирить
свою науку с правящей идеологией; советское правительство в кон¬
це концов отвергло евгенику как «фашистскую науку», что имело
решающие последствия для репродуктивной политики. Наконец,
в-третьих, советский и нацистский режимы являют резкий контраст
в их представлениях о полах. На первый взгляд похожая (напри¬
мер, если речь идет о прославлении материнства и осуждении гомо¬
сексуализма), политика, которую режимы проводили в отношении
семьи, коренным образом расходилась в том, что касалось взаимо¬
связи между моделью семьи и платой за труд: модель семьи с един¬
ственным кормильцем в нацистской Германии резко контрастирует
с моделью двух «добытчиков» в советской семье.
С. Н. Beck, 2001; Kiihne Т. Zwischen Mannerbund und Volksgemeinschaft: Hit¬
lers Soldaten und der Mythos der Kameradschaft // Archiv fur Sozialgeschichte.
1998. Bd. 38. S. 165-189.
3Этот момент убедительно использован относительно политики абортов:
Solomon S. G. The Soviet Legalization of Abortion in German Medical Discourse:
A Study of the Use of Selective Perceptions in Gross-Cultural Scientific Rela¬
tions // Social Studies of Science. 1992. Vol. 22. P. 455-485, 469.
1 Это замечание было подсказано Карлом Шлёгелем в его выступлении
при обсуждении государственного насилия на первой встрече авторов этой
книги.

Репродуктивное поведение под государственным контролем
Государственный контроль над репродуктивным поведением не
является изобретением тоталитарных режимов. Концептуальные и
структурные предпосылки такой политики уходят корнями в ран¬
нюю Новую историю, когда все правители начали проявлять интерес
к проблеме воспроизводства населения и его продуктивной способ¬
ности. «Придворные» мыслители XVI-XVII веков систематически
анализировали взаимосвязь между экономикой и военной мощью го¬
сударства, с одной стороны, и численностью и продуктивностью его
населения — с другой. В XVIII веке философы-просветители разви¬
вали концепцию рационального переустройства человеческого обще¬
ства, в дальнейшем их идеи были применены политиками, которые
использовали государственную власть в целях социальной транс¬
формации. Но только в XIX веке, с появлением новых профессио¬
нальных дисциплин, правительственные чиновники и реформаторы
задумались о «социальных» проблемах, что в результате позволило
создавать государственные программы социального обеспечения и
вырабатывать основы демографической политики.
Традиционно воспроизводство населения считалось природным
явлением, не подлежащим государственному или научному регули¬
рованию. Мыслители XVII века рассматривали население как ис¬
точник дешевой рабочей силы и национального процветания, в то
время высказывались лишь неясные идеи относительно того, как
можно было бы управлять репродуктивным поведением и контро¬
лировать количество и качество рожденных детей5. Но когда со¬
циологи и правительственные чиновники задумались об обществе
как объекте изучения, формирования и совершенствования, рож¬
даемость — как один из компонентов воспроизводства населения —
стала важной сферой вмешательства государства. В XVIII веке
демография и смежные с ней области развились в научные дисци¬
плины, ученые занялись изучением рождаемости. В XIX веке вла¬
сти начали регулярно проводить переписи населения, на основе
которых можно было отслеживать долгосрочные тенденции рож¬
даемости и пытаться воздействовать на них.
5 Ориентированный на философию обзор политики народонаселения в
раннее Новое время см.: Fuhrmann М. Volksvermehrung als Staatsaufgabe?:
Bevolkerungs- und Ehepolitik in der deutschen politischen und okonomischen
Theorie des 18. und 19. Jahrhunderts. Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2002.
Более фундаментальное исследование, в котором учитывается исторический
контекст, посвящено истории сексуального поведения, см.: Hull I. V. Sexuali¬
ty, State, and Civil Society in Germany, 1700-1815. Ithaca, NY: Cornell Univer¬
sity Press, 1996.
113

Томас Мальтус, выдающийся основатель новой науки — демогра¬
фии, в своем «Опыте о законе народонаселения» (1803) уже гово¬
рил о перенаселенности. Снижение уровня смертности в XVIII веке
действительно способствовало быстрому росту населения; с 1741 до
1801 года население Англии резко возросло с 5,6 до 8,7 млн человек6.
Однако к концу XIX века рождаемость упала, и разговоры о перена¬
селенности сменились опасениями перед значительным сокращени¬
ем численности населения. Во Франции, первой стране, испытавшей
снижение фертильности, перепись 1854-1855 годов выявила, что
количество смертей превысило количество рождений. Страх депопу¬
ляции усилило поражение во франко-прусской войне; французские
политики боялись, что население Франции слишком мало, чтобы
тягаться с Германией на полях сражений. К 1900 году была создана
внепарламентская комиссия по депопуляции; она доложила, что «раз¬
витие, процветание и величие Франции» зависят от роста рождаемо¬
сти. В других европейских странах снижение рождаемости к концу
XIX века также наводило на мысль о национальном упадке и вымира¬
нии. В Германии годовой коэффициент рождаемости с 42,6 промилле
в 1876 году упал до 28,2 промилле к 1912-му, а перепись 1912 года
вселила ужас, ибо свидетельствовала о «расовом суициде» нации7.
После Первой мировой войны политические лидеры всей Европы,
как никогда прежде, занимались проблемой повышения рождаемо¬
сти в своих странах. Для ведения массовых военных действий нужны
были многочисленные армии, что и выявило связь между числен¬
ностью населения и военной мощью. Мало того, чудовищные чело¬
веческие потери, которые понесли в войне многие страны, внушали
опасения: сможет ли население обеспечить военную силу в будущем?
В глазах политических лидеров численность населения превратилась
в важнейший ресурс национальной обороны, что заставило их сосре¬
доточиться на воспроизводстве населения как на главном условии
выживания. В 1915 году один член Британского правительства зая¬
вил: «В конкуренции и конфликте цивилизаций главное — это масса
наций. ...Идеалы, отстаиваемые Британией, имеют силу, пока их под¬
держивает достаточно много людей. <...> В существующих услови¬
ях мы теряем большую часть нашего населения еще до рождения и в
младенчестве»8. Точно так же в 1917 году германский Генеральный
штаб в докладной записке о немецком населении и армии утверждал,
6Quine М. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe: Fascist Dic¬
tatorships and Liberal Democracies. N.Y.: Routledge, 1996. P. 1-2.
7 Quine. P. 52-65,100-101.
8 Thane P. Visions of Gender in the Making of the British Welfare State: The
Case of Women in the British Labour Party and Social Policy, 1906-1945 // Ma¬
114

что падение рождаемости «более всех потерь в войне» послужило со¬
кращению численности населения9.
По окончании военных действий главные воюющие стороны уви¬
дели не только страшную человеческую цену войны, но и столкнулись
с демографической катастрофой. Франция потеряла 1 393 515 солдат,
Британия — 756 400, а Италия — 680 070. Один немецкий статистик
подсчитал, что кроме 2 млн солдат, павших в сражениях, Германия
потеряла 750 000 гражданского населения из-за блокады, органи¬
зованной Антантой, 100 000 человек — в 1918 году из-за эпидемии
гриппа, не менее 3,5 млн человек не родились из-за войны, 6,5 млн
человек оказались за пределами Германии после утраты территорий;
в итоге общие потери населения составили без малого 13 млн чело¬
век10. Гибель молодых мужчин по всей Европе так резко сократила
количество потенциальных отцов, что между 1914 и 1930 годами рож¬
даемость в Британии снизилась примерно на 40 %, в связи с чем один
член парламента заявил, что сокращение численности населения
создало «угрозу существованию Британской империи»11. Один не¬
мецкий специалист по общественной гигиене писал, что в Германии
в 1924 году коэффициент рождаемости составил всего 20,4 промил¬
ле, чего едва ли достаточно для сохранения численности населения
на существующем уровне, поэтому, по его мнению, «следует <...>
предоставить каждой супружеской чете материальную возможность
выполнить свой репродуктивный долг»12. Немецкие специалисты по
общественной гигиене также предупреждали о чудовищных демо¬
графических последствиях распространения грозящих бесплодием
венерических заболеваний, вызванных разлучением семей и якобы
ternity and gender Policies: Women and the Rise of the European Welfare States
1880s-1950s / G. Bock, P. Thane (eds.). L.: Routledge, 1991. P. 105.
9 General Ludendorf. The General Staff and Its Problems: The History of the
Relations between the High Command and the German Imperial Government
as Revealed by Official Documents. Trans. F. A. Holt. N.Y.: E. P. Dutton, 1920.
Vol. l.P. 202.
10 Quine. P. 17-18; Usborne C. The Politics of the Body in Weimar Germany:
Women’s Reproductive Rights and Duties. L.: Macmillan, 1992. P. 31.
11 Quine. P. 17-18; PRO MH 58/311. Число родившихся на тысячу чело¬
век в Англии и Уэльсе упало с 25,5 в 1920 году до 14,4 в 1933 году. См.: Thane.
Visions. Р. 99-100.
12 Grotjahn A. Differential Birth Rate in Germany // Proceedings of the World
Population Conference held at the Salle Centrale, Geneva, August 29th to Sep¬
tember 3rd, 1927 / M. Sanger (ed.). L.: E. Arnold, 1927. P. 154; Soloway. P. 277.
О Канаде см.: Comacchio C.R. «The Infant Soldier»: Early Child Welfare Efforts
in Ontario // Women and Children First: International Maternal and infant Wel¬
fare, 1870-1945 / V. Fildes et al. (eds.). N.Y.: Routledge, 1993. P. 106.
115

падением нравов во время войны13. Итак, распространение венери¬
ческих заболеваний (реальных или мнимых) навело политиков на
мысль о связи репродукции с сексуальным поведением, чуждым до¬
военному обществу1"1. Они утверждали, что главная цель — сохране¬
ние уровня фертильности — оправдывает случайные половые связи.
В России, в отличие от некоторых стран Западной Европы, в
XIX веке фертильность оставалась высокой. Но человеческие поте¬
ри русских в Первой мировой войне оказались столь же огромными,
как и потери стран Западной Европы, а если добавить к ним гибель
людей в Гражданской войне и от голода, то общее число погибших
составило 16 млн человек15. Демографическая катастрофа заставила
задуматься советских вождей и ученых и обратить особое внимание
на показатели численности населения. Центральное статистическое
управление составляло подробную ежемесячную статистику о по¬
терях, понесенных в Гражданскую войну в каждой области и в каж¬
дом районе страны16. Также была создана комиссия по обследованию
санитарных последствий Первой мировой войны; она пришла к вы¬
воду, что вследствие огромных людских потерь резко сократилось
количество рабочей силы, упала боеспособность страны. Снижение
производительности труда миллионов трудоспособного населения,
как было сказано в выводах комиссии, требует немедленного изуче¬
ния с привлечением статистики17. По данным одного советского про¬
фессора, 172-миллионное население довоенной Российской империи
в результате войн, голода и территориальных потерь сократилось до
13 У историков нет единого мнения относительно реальных показателей.
Например, Ричард Бессел доказывает, что венерические заболевания вслед¬
ствие войны возросли несущественно. См.: Bessel R. Germany after the First
World War. Don Mills: Oxford University Press, 1993. P. 238.
14 Врачи, педагоги, работники здравоохранения и правительственные чи¬
новники, как правило, начинали свои речи и памфлеты на эту тему с апологии
неприятного и неловкого предмета, о котором они говорили. См.: Timm A. F.
The Politics of Fertility: Population Politics and Health Care in Berlin, 1919—
1972. Ph. D. diss. University of Chicago, 1999. P. 83-84.
15 Coale A., Anderson B., Harm E. Human Fertility in Russia since the Nine¬
teenth Century. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1979. P. 16; Lorim-
er F. The Population of the Soviet Union. Geneva, 1946. P. 40-41.
16РГАЭ. Ф. 1562. On. 21. Д. 3552. Л. 1-20; также см.: Аврамов В. Жертвы
империалистической войны в России // Известия Народного Комиссариата
здравоохранения. 1920. 3. № 1-2. С. 39-42; Bagotzky S. Les pertes de la Russie
pendant la guerre mondiale (1914-1917) // Revue internationale de la Croix
Rouge. 1924. V0I.6I.P. 16-21.
17 РГАЭ. Ф. 1562. On. 21. Д. 25. Л. 17; см. также: Труды комиссии по обсле¬
дованию санитарных последствий войны 1914-1920 гг. М.: Госиздат, 1923.
116

90 млн. Он утверждал, что большое население является гарантом на¬
циональной безопасности, и предупреждал, что некоторые западно¬
европейские страны, например Германия, грозят догнать Советский
Союз по численности населения18.
Несмотря на чудовищные потери в войне, снижение уровня рож¬
даемости в послевоенный период в Советской России/СССР все же
было не таким значительным, как в странах Западной Европы. По¬
скольку советское общество в 1920-е годы состояло в основном из
крестьян, то рождаемость оставалась высокой, несмотря на потерю
молодых мужчин на фронтах Первой мировой и Гражданской войн.
Тем не менее советские чиновники и демографы внимательно наблю¬
дали за демографическими тенденциями и пришли в ужас от быстрого
снижения показателя фертильности, последовавшего за индустриали¬
зацией, коллективизацией и голодом 1932-1933 годов. Центральное
статистическое управление составляло таблицы ежегодных коэффи¬
циентов фертильности и смертности для каждой административной
единицы в стране; поэтому советские чиновники знали, например,
что в Харьковской области в 1933 году из-за голода на Украине
смертность в десять раз превысила рождаемость19. Согласно дан¬
ным, полученным в результате всестороннего демографического ис¬
следования 1934 года, коэффициент рождаемости по стране в целом
снизился с 42,2 промилле в 1928 году до 31 в 1932 году. Автор этого
исследования, один из ведущих советских статистиков С. Г. Струми-
лин утверждал, что снижение фертильности связано с урбанизацией
и включением женщин в работу на производстве, по его мнению, эти
тенденции будут нарастать по мере индустриализации20.
Другим важным открытием Струмилина была зависимость по¬
казателя фертильности от уровня благосостояния семьи: у получав¬
ших более высокую зарплату, детей рождалось меньше. Показатель
фертильности в рабочей среде был не только ниже по сравнению с
крестьянами, но и среди городских рабочих этот показатель была
ниже, чем среди крестьян, переселившихся в город, а самый низкий
18 Скробанский К. К. Аборт и противозачаточные средства // Журнал аку¬
шерства и женских болезней. 1924. Т. XXXV. Кн. 1гцит. по: Hayer J. Managing
the Female Organism: Doctors and the Medicalization of Women’s Paid Work
in Soviet Russia during the 1920s // Women in Russia and Ukraine / R. Marsh
(ed.). N.Y.: Cambridge University Press, 1996. P. 117.
19РГАЭ. Ф. 1562 с. ч. On. 329. Д. 21. Л. 125-127. Согласно данным офици¬
альной статистики, всего на Украине в 1933 году родилось 449 877, а умерло
1 908 907 человек; там же. Л. 109.
20Струмилин С. Г. К проблеме рождаемости в рабочей среде // Проблемы
экономики труда. М.: Гос. изд-во полит, лит-ры, 1957. С. 194-198.
117

показатель фертильности был у служащих. Это открытие противоре¬
чило прежним исследованиям, в которых главной причиной низкой
рождаемости называли материальные трудности21. Теперь советским
чиновникам предстояло пересмотреть свою гипотезу о росте рождае¬
мости по мере улучшения материальных условий. Одной из причин
снижения рождаемости стало искусственное прерывание беремен¬
ности — все чаще к аборту прибегали женщины, которые, казалось
бы, могли позволить себе иметь детей, но предпочитали не рожать.
Другим фактором, усугублявшим демографическую ситуацию и при¬
влекавшим внимание советских чиновников, была аномально малая
численность когорты, вступившей в репродуктивный возраст в сере¬
дине 1930-х годов. Первая мировая война не только уничтожила каж¬
дого десятого из поколения молодых мужчин, но и сильно сократила
количество детей, рожденных между 1915 и 1920 годами. Именно
эта группа населения достигла репродуктивного возраста в середине
1930-х годов, еще более снизив уровень рождаемости22. Поэтому со¬
ветские чиновники, как и их коллеги в Западной Европе, озаботились
снижением рождаемости в стране.
Первая мировая война не только стала причиной драматических
демографических последствий, она придала новый импульс идее
дарвинизма о конкуренции народов, идее борьбы рас за выживание
и размножение. Муссолини откровенно их озвучил: «Фертильные
люди — люди с желанием распространить свою расу на поверхности
земли — имеют право на Империю»23. Все европейские политики
связывали снижение рождаемости в 1930-х годах с упадком нацио¬
нальной мощи. Один испанский демограф писал, что, если детей не
прибавится, то «Испания уменьшится, она сожмется, национальная
экономика останется без производителей и потребителей; государ¬
ство — без солдат; нация — без крови»24. Франко поставил цель: за
несколько десятилетий увеличить испанское население до 40 млн
человек, в этом он видел средство вернуть Испании былую славу
21 Струмилин. С. 201-204; Дробижев В. 3. У истоков советской демогра¬
фии. М.: Мысль, 1987. С. 22.
22 Садвокасова Е. А. Социально-гигиенические аспекты регулирования
размеров семьи. М.: Медицина, 1969. С. 28-29.
23 Horn D. G. Social Bodies: Science, Reproduction, and Italian Modernity.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994. P. 59. См. также: Quine. P. 34;
Ipsen C. Dictating Demography: The Problem of Population in Fascist Italy. N.Y.:
Cambridge University Press, 1996. P. 65-68.
2iNash M. Pronatalism and Motherhood in Franco's Spain // Maternity and
Gender Policies. Women and the Rise of the European Welfare States, 1880s —
1950s / G. Bock, P. Thane (eds.). London: Routledge, 1991. P. 163.
118

и видное положение в мире25. Шведское правительство создало де¬
мографическую комиссию в 1935 году, вслед за публикацией бест¬
селлера Альвы и Гуннара Мюрдаль, где снижение рождаемости
описывалось как медленное самоубийство нации26. А ряд политиче¬
ских лидеров и ученых межвоенной Румынии также полагали, что
сила и выживаемость страны зависит от показателей рождаемости и
«биологического капитала»27. Таким образом, политика рождаемости
и даже стремление к улучшению репродуктивного здоровья никог¬
да не были предметом забот какой-то одной страны. Эти проблемы
всегда рассматривались в международном контексте, особенно при
тоталитарных режимах, где забота о повышении уровня рождаемости
была связана с задачами национального самоопределения.
Еще до прихода нацистов к власти идея социального дарвинизма
о необходимости укреплять здоровье населения в условиях между¬
народной конкуренции прижилась в Германии лучше, чем в любой
другой европейской стране. Однако в Веймарской республике пре¬
валировали несколько разных типов социального дарвинизма и
евгенический идей. Убедительно доказать, что между совершенно
элитарным и евгеническим интервенционистским дарвинизмом, ска¬
жем, Альфреда Плётца на рубеже веков, и расовой идеологией Третье¬
го Рейха существует прямая преемственность, невозможно. В период
между этими двумя временными вехами было много других последо¬
вателей евгеники, в том числе среди социалистов, сторонников про¬
грессивной и классово ориентированной социальной политики, но
в то же время считавших необходимым направлять огромные госу¬
дарственные средства на предотвращение угрозы демографической
катастрофы28. Вскоре после Первой мировой войны прогрессивные
врачи, часто члены социал-демократической партии, способствовали
созданию новой, гибридной отрасли общественной гигиены, в кото¬
рой особенное значение придавалось предотвращению вырождения
нации. Они были уверены, что благодаря развитию медицины и росту
благосостояния они смогут справиться с обеими проблемами — как
с снижением количества, так и качества населения. Придя к власти,
25 Quine. Р. 88.
26Johannison К. The People’s Health: Public Health Policies in Sweden //
The History of Public Health and the Modern State / D. Porter (ed.). Amster¬
dam: Editions Rodopi D. V., 1994. P. 178.
27Bucur M. Eugenics and Modernization in Interwar Romania. Pittsburgh:
University of Pittsburgh Press, 2002.
28 Cm.: Schwartz M. Sozialistische Eugenik: Eugenische Sozialtechnologien
in Debatten und Politik der Deutschen Sozialdemokratie, 1890-1933. Bonn:
J. H. W. Dietz Nachfolger, 1995.
119

нацисты стали играть на распространенных страхах перед угрозой
снижения рождаемости и ее последствиях для нации, страхах, на¬
гнетаемых весьма разными социальными и научными «экспертами»
всех политических толков. Даже социалистические реформаторы
вроде Альфреда Гротьяна (первого руководителя кафедры социаль¬
ной гигиены на медицинском факультете Берлинского университе¬
та), который занимался улучшением положения городских рабочих,
постоянно говорил о стоящей перед ними высокой национальной за¬
даче и необходимости не допустить вырождения нации29.
Тем не менее специалистов в области общественной гигиены
и евгеников с левыми убеждениями при нацистах подвергали го¬
нениям и репрессиям (в немалой мере потому, что многие из них
были евреями)30, а евгеника и демографическая политика приобре¬
ли в Германии зловеще расистский характер. В книге «Моя борьба»
Адольф Гитлер изложил свою расовую идеологию, которая стала
основой национал-социалистической политики в сфере репродук¬
тивного здоровья:
«Нашему народному государству придется взять на себя все эти
задачи, находящиеся ныне в таком пренебрежении. Наше государство
сделает расу средоточием всей общественной жизни. Наше государ¬
ство будет систематически заботиться о сохранении чистоты расы.
Оно объявит ребенка самым ценным достоянием народа. Оно поза¬
ботится о том, чтобы потомство производили только люди здоровые.
Позором будет считаться только — производить детей, если родите¬
ли больны. Величайшей честью будет считаться, если родители отка¬
жутся производить детей, будучи недостаточно здоровыми. С другой
стороны, предосудительным будет считаться не рожать детей, если
родители здоровы, ибо государству нужно здоровое потомство»31.
29О Гротьяне см.: Roth К.-Н. Scheinalternativen im Gesundheitswesen:
Alfred Grotjahn (1869-1931) — Integrationsfigur etablierter Sozialmedizin und
nationalsozialistischer Rassenhygiene // Erfassung zur Vernichtung: Von der So-
zialhygiene zum «Gesetz zur Sternbehilfe» / K.-H. Roth (Hg.). Berlin: Verlagge-
sellschaft Gesundheit, 1984. S. 31-56.
30 В Берлине в 1933 году 3423(52,2 %) из общего числа (6558) врачей
были «неарийцами». Доля врачей-евреев в страховой медицине была еще
выше — 59,7 %. См.: Leibfried S., Tennstedt F. Health-Insurance Policy and Ber-
ifsverbote in the Nazi Takeover // Political Values and Wealth Care: The German
Experience / D. W. Light, A. Schuller (eds.). Cambridge, MA: MIT Press, 1986.
P. 163-184.
31 Цитата из книги «Моя борьба» приведена по кн.: Grundthemen der
weltanschaulichen Schulung: Bevolkerungspolitik des Dritten Reiches und ihre
Trager. n. d. (буклет для администраторов в сфере здравоохранения) // ВАВ/
NS 22/521.
120

Все личные решения, касающиеся репродуктивной политики,
утверждал Гитлер, должны приниматься с целью укрепления нации,
личные интересы должны быть починены интересам народа {Volk).
В этом, как и в других заявлениях нацистских вождей, подразуме¬
валось, что без понимания взаимосвязи между личным репродук¬
тивным поведением и выживанием расы под угрозой оказывается
выживание всей нации.
Советские вожди также понимали международное значение про¬
блемы воспроизводства населения, но скорее в идеологическом, чем
в биологическом или расовом аспекте. Центральное статистическое
управление составляло ежегодные графики показателей фертильно¬
сти, согласно которым, например, в 1935 году по этим показателям
Советский Союз превзошел все «капиталистические страны» (далее
шел перечень всех европейских стран)32. Начальник Центрально¬
го управления народнохозяйственного учета (ЦУНХУ) Госплана
И. А. Краваль утверждал, что высокая фертильность в Советском
Союзе доказывает превосходство социализма над капитализмом33.
А в 1935 году Сталин гордо заявлял, что, поскольку материальные
условия рабочих улучшились, «население стало размножаться го¬
раздо быстрее, чем в старое время. <...> Сейчас у нас каждый год
чистого прироста населения получается около трех миллионов душ.
Это значит, что каждый год мы получаем приращение на целую
Финляндию»34. Таким образом, высокая фертильность толковалась
как признак превосходства, хотя в Советском Союзе, говоря о между¬
народной конкуренции, имели в виду скорее соревнование между по¬
литическими системами, а не расами.
Понимание репродуктивной конкуренции у советских вождей
было иным, нежели у европейских лидеров, поскольку они по-иному
представляли себе свое население. Советский Союз был многона¬
циональной федерацией, в которой все национальные и этнические
группы были якобы равны. Согласно марксистской идеологии, на¬
циональные различия в Советском Союзе и между другими страна¬
ми должны были со временем исчезнуть, так как все национальные
и этнические группы при социализме сольются35. При таком идео¬
32РГАЭ. Ф. 1562, с. ч. Оп. 329. Д. 83. Л. 1. В отчете также указывались ко¬
эффициенты фертильности союзных республик. Самые высокие показатели
фертильность были в Армении, далее шли Российская Федерация, Туркме¬
ния, Белоруссия, Азербайджан, Украина и Таджикистан.
33 Правда. 1 января 1936. С. 8.
34 Цит. по: Забота о здоровье детей // Гигиена и здоровье. 1938. № 9. С. 1.
35 На практике Советское правительство, как правило, поощряло нацио¬
нальный партикуляризм. См.: Slezkin Yu. The USSR as a Communal Apart¬
ment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review.
121

логическом подходе борьба между народами ради размножения и
господства над другими народами или расами представлялась бес¬
смысленной. Напротив, высокая рождаемость среди всех националь¬
ностей в Советском Союзе доказывала превосходство социализма и
способствовала его распространению на другие страны.
Репродуктивная политика в Советском Союзе и в нацистской Гер¬
мании проводилась в широком масштабе системами здравоохране¬
ния обеих стран, и поэтому стоит ненадолго задержаться на истории
формирования и структуре этих систем. В дореволюционной России,
в значительной степени деревенской и слаборазвитой, медицинского
оборудования едва хватало, отсутствовала и централизованная си¬
стема здравоохранения. Медицинские услуги предоставляли прежде
всего земские врачи, которые, несмотря на скудные средства, оказы¬
вали бесплатную медицинскую помощь численно преобладавшему
крестьянскому населению России. После Октябрьской революции
советское правительство поставило всю медицинскую помощь под
централизованный государственный контроль. 11 июля 1918 года был
создан Наркомат здравоохранения, особое внимание уделялось орга¬
низации координированных государственных мероприятий по борьбе
с эпидемиями, очищению питьевой воды, улучшению санитарии и обе¬
спечению медицинского обслуживания «широких масс населения».
Поначалу земские врачи не принимали советскую власть, но большин¬
ство все же увидели в большевиках союзников, так как те стремились
ввести бесплатное и всеобщее медицинское обслуживание (и отменить
частную медицину), предотвращать эпидемии и знакомить население
с требованиями гигиены. Некоторые врачи даже вступили в партию
большевиков и играли ведущую роль в создании советской системы
здравоохранения36. Таким образом, структура советской системы здра¬
воохранения отражала течения, существующие в новом Советском
государстве: антикапитализм и этатизм большевистской идеологии,
преимущественную роль центральной власти в борьбе со свирепству¬
ющими в деревне эпидемиями и веру земских врачей в социальную
медицину с упором на бесплатное и всеобщее медицинское обслужи¬
вание, профилактическую медицину, санитарию и гигиену37.
1992. Vol. 51. № 1. Р. 414-452; Martin Т. The Affirmative Action Empire: Na¬
tions and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell Uni¬
versity Press, 2001.
36 Hutchinson J. F. Who Killed Cock Robin?: An Inquiry into the Death of Zem¬
stvo Medicine // Health and Society in Revolutionary Russia / S. G. Solomon, J. F.
Hutchinson (Hg.). Bloomington: Indiana University Press, 1990. P. 4, 20.
37 Хатчинсон делает вывод, что Наркомат здравоохранения «гораздо боль¬
ше обязан российскому прецеденту и традиции, чем большевистской идеоло¬
122

Несмотря на изначальные стремления советских чиновников от
здравоохранения и врачей обеспечить всеобщее бесплатное меди¬
цинское обслуживание, ресурсов для этого не было. В 1920-е годы,
при НЭПе, государственные клиники и больницы плохо финанси¬
ровались, и планы расширения перечня оказываемых медицинских
услуг остались нереализованными. В начале 1930-х годов Наркомат
здравоохранения ввел медицинское обслуживание на заводах, поста¬
вив на первое место здоровье промышленных рабочих, не особенно
заботясь об остальном населении. В конце 1930-х годов были увели¬
чены государственные ассигнования на медицинское обслуживание
всего населения, при этом особое внимание уделялось материнству
и строительству детских больниц. Это было показателем измене¬
ния приоритетов в государственном здравоохранении: основное
внимание теперь уделялось не здоровью занятых на производстве,
а материнству и детству, что было частью кампании по повышению
рождаемости накануне Второй мировой войны38. Даже в условиях
значительного расширения советской системы здравоохранения в
сталинский период медицинские учреждения в целом все еще не со¬
ответствовали своему назначению. Несмотря на стоящую перед чи¬
новниками от здравоохранения задачу предоставить медицинские
услуги всему населению, они не смогли справиться с дореволюцион¬
ным наследием, оставленным слаборазвитой страной. В период ин¬
дустриализации и Второй мировой войны советское правительство
направляло почти все наличные средства на строительство сталели¬
тейных заводов и расширение военного производства, а на квалифи¬
цированный медицинский персонал и медицинское оборудование
средств все так же не хватало. Ниже мы отметим, что такой дефицит
мешал официальным кругам убедить женщин рожать больше детей,
хотя беременным женщинам предоставлялись медицинские услуги,
а медицинский персонал выступал при этом в роли контролеров, за¬
прещавших женщинам делать аборты.
Как нацистские, так и советские политики и пропагандисты
считали заботу о здоровье населения основным принципом ново¬
го общества. Однако в отличие от большевиков, у нацистов не было
необходимости создавать заново структуры медицинского обслужи¬
вания, для претворения своих идей они использовали уже сложившу¬
юся и высоко бюрократизированную систему. За время, прошедшее с
гии», см.: Hutchinson J. F. Politics and Public Health in Revolutionary Russia,
1890-1918. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1990. P. 202.
38 Burton C. Medical Welfare during Late Stalinism: A Study of Doctors and
the Soviet Health System, 1945-1953. Ph.D. diss. University of Chicago, 2000.
P. 33-39.
123

1883 года, когда Бисмарк издал закон об обязательном медицинском
страховании рабочих, одобрив первую в мире национальную про¬
грамму здравоохранения, значение медицины, ставшей неотъемле¬
мой частью жизни общества, сильно возросло39. Немецкие граждане
пользовались всеобщей и самой доступной системой медицинского
обслуживания в мире. Можно утверждать, что введение всеобщего
медицинского страхования, благодаря которому трудящиеся классы
впервые получили доступ к медицинским услугам, свидетельствует о
новом понимании важности сохранения здоровья населения как про¬
блемы национального масштаба. Наличие почти всеобщей системы
здравоохранения дало нацистам возможность использовать репро¬
дуктивную медицину в своих целях, хотя и не без основательной иде¬
ологической и структурной реорганизации всего здравоохранения.
Вскоре после прихода к власти в 1933 году национал-социалисты
занялись радикальным преобразованием системы фондов меди¬
цинского страхования40. Используя общественное недовольство,
усилившееся за время существования экономически нестабильной
Веймарской республики, нацисты принялись за полную перестройку
принципов управления здравоохранением с целью переориентиро¬
вать его на создание «здорового, энергичного, трудоспособного, год¬
ного к военной службе, расово полноценного немца будущего»41.
Индивидуальные потребности, право на жизнь и личная физиче¬
ская неприкосновенность были подчинены поиску «совершенного
человеческого материала», самоуправление в фондах страхования
во всех его формах было отменено42. Вскоре развернулась работа
(в конечном итоге бесполезная) по интеграции и реконструкции
39 Краткий обзор см. в: Light D. W. State, Profession, and Political Va¬
lues // Political Values and Health Care: The German Experience / D. W. Light,
A. Schuller (eds.). Cambridge, MA; L.: MIT Press, 1986. P. 3.
10 Забастовки врачей в 1920-х годах, уменьшение размера медицинских
пособий в период инфляции и депрессии и внутренняя борьба между адми¬
нистрацией (обвиняемой в неправильном руководстве), деловыми кругами
и группами врачей, — все способствовало созданию в обществе негативного
отношения к существующей системе.
41 Высказывание нацистского министра труда Зельдте (1939 г.), цит. по:
Rosenberg Р. The Origin and the Development of Compulsory Health Insur¬
ance in Germany // Political Values and Health Care: The German Experience /
D. W. Light, A. Schuller (eds.). Cambridge, MA; L.: MIT University Press, 1986.
P. 119.
12 Rosenberg P. The Origin and the Development of Compulsory Health In¬
surance in Germany // Political Values and Health Care: The German Experi¬
ence / D. W. Light, A. Schuller (eds.). Cambridge, MA; L.: MIT University Press,
1986. P. 119.
124

системы здравоохранения Германии — различавшейся в зависимо¬
сти от региона — на основании Закона об унификации системы здра¬
воохранения ( Gesetz iiber die Vereinheitlichung des Gesundheitswesens)
от 3 июля 1934 года; целью этой унификации была централизация
управления здравоохранением, предполагалось заменить волон¬
терские и государственные учреждения новыми организациями,
действующими согласно программе расовой гигиены и национал-
социалистической идеологии ( Weltanschauung)43. В результате уни¬
фикации* (Gleichschaltung) возникла новая система государствен¬
ных бюро здравоохранения и назначаемых государством медицин¬
ских администраторов, что облегчало осуществление стандартиза¬
ции медицинской сферы на всей территории Рейха. «Генетические
и расовые консультации» пришли на смену веймарской традиции
увязывать здравоохранение с экономической эффективностью.
Теперь государственная система здравоохранения превратилась в
«орган для реализации национал-социалистической политики гене¬
тического здоровья»44.
Однако добиться полной стандартизации медицинского обслу¬
живания в федеральном масштабе так и не удалось, стычки между
государством и муниципальной медицинской администрацией про¬
должались в течение всего периода существования Третьего Рейха45.
Тем не менее Артур Гютт, руководитель отдела народного здраво¬
охранения ( Volksgesundheit) имперского Министерства внутренних
дел, не переставал восхвалять достижения унификации и утверждал,
что она способствовала улучшению генетического здоровья (Erbge-
sundheit) населения Германии, отсеяв всех, имеющих наследствен¬
43 Образцовое исследование борьбы, развернувшейся вокруг этого зако¬
на: Labisch A., Tennstedt F. Der Weg zum «Gesetz iiber die Vereinheitlichung
des Gesundheitswesens» vom 3. Juli 1934: Entwicklungslinien und momente des
staatlichen und kommunalen Gesundheitswesens in Deutschland. Diisseldorf:
Akademie fur offentliches Gesundheitswesen, 1985. См. также: Medizin und Ge-
sundheitspolitik in derNS-Zeit /N. Frei (Hg.). Miinchen: Oldenburg, 1991.
* Gleichschaltung (нем.) — унификация или приобщение к господствую¬
щей идеологии. (Прим.ред.).
44SiiG W. Gesundheitspolitik // Drei Wege deutscher Sozialstaatlichkeit:
NS-Diktatur, Bundesrepublik und DDR im Vergleich / H. G. Hockerts (Hg.).
Miinchen: Oldenburg, 1998. S. 63.
45Grell U. «Gesundheit ist Pflicht» — Das offentliche Gesundheitswesen Ber¬
lins 1933-1939 // Totgeschwiegen 1933-1945: zur Geschichte der Wittenauer
Heilstatten; seit 1957 Karl-Bonhoeffer-Nervenklinik / Hg. Arbeitsgruppe zur Er-
forschung der Geschichte der Karl-Bonhoeffer-Nervenklinik. Berlin: Hentrich,
1989. S. 52.
125

ные физические или психические пороки (Minderwertigkeiten)i(\
Чтобы не допустить утраты генетической полноценности (Erbwerte)
нации, Гютт создал по всей стране 742 региональных отделов здра¬
воохранения (Gesundheitsamtery7. Но федеральные власти так и не
изыскали средств для контроля над здравотделами в крупных го¬
родах, и те по-прежнему зависели от местной администрации. Тем
не менее в ходе реорганизации системы здравоохранения нацисты
навязали ей административную структуру, служившую для рас¬
пространения расистских идей и сегрегации расово и генетически
«неполноценных» социальных групп. Институты, которые в Вей¬
марской республике были предназначены для того, чтобы помочь
хронически больным вести нормальный образ жизни, теперь заня¬
лись отсевом этих нежелательных лиц из рядов тех, кто заслужива¬
ет государственной поддержки.
Евгеника
Евгеническая концепция коллективного блага и расового здоро¬
вья была центральной в нацистском здравоохранении. При нацистах
идеи евгеники были внедрены в повседневную медицинскую прак¬
тику не только в сфере репродукции, но и почти во всех областях
медицины. В отличие от социалистических школ евгеники, привер¬
женцы которых часто подчеркивали необходимость профилактики
заболеваний по гуманным соображениям, главным принципом на¬
цистской евгеники была расовая гигиена. Сторонники нацистской
расовой гигиены (Rassenhygiene) утверждали, что врачи должны
стоять на страже расовой чистоты и принимать во внимание суще¬
ствование как внутренней (генетической), так и внешней (расовой)
угрозы, дабы не допустить почти неизбежного вырождения немецко¬
го народа. Наследственные болезни получили более широкое и более
идеологическое определение, чем раньше46 47 48. Например, нацисты вро¬
де Артура Гютта утверждали, что, помимо психических свойств расы,
большое значение имеют поведение и ценности человека, поэтому це¬
лью расовой гигиены и евгеники должны быть не только физические
46 См., например: Grell U. Aufgaben der Gesundheitsamter im dritten
Reich // Archiv fur Bevolkerungswissenschaft (Volkskunde) und Bevolkerung-
spolitik. 1935. Bd. 1. S. 280-281; Giitt A. Der Aufbau des Gesundheitswesens im
Dritten Reich. Berlin: Junker und Diinnhaupt, 1938. S. 12.
47 Giitt A. Die Rassenpflege im Dritten Reich. Hamburg: Hanseatische Verla-
ganstalt, 1940. S. 14.
48См. обзор: Weiss S. F. The Race Hygiene Movement in Germany 1904-
1945 //The Wellborn Science: Eugenics in Germany, France, Brazil and Russia/
M. B. Adams (ed.). N.Y.: Oxford University Press, 1990. P. 3-68.
126

характеристики, но и «духовные и психические качества, а вместе
с ними — характер». Таким образом, сфера генетики расширилась,
а связи между евгеникой, расизмом и демографической политикой
окончательно окрепли. «Всякий, признающий генетику, — утверж¬
дал Гютт, — должен непременно принять само понятие расы, а так¬
же необходимость демографической и расовой политики»49. Следует
заметить, что если национал-социалистическая евгеника, наподобие
Веймарской евгеники, базировалась на учении Менделя, подчерки¬
вая неизменность генетических черт, то к ламаркизму и идее, что
окружающая среда может воздействовать на зародышевую плазму,
нацисты обратились, когда она оказалась идеологически удобной50.
Так, в дискуссиях о необходимости защитить мужчин от венериче¬
ских заболеваний звучал аргумент, что эти заболевания могут повре¬
дить мужскую эмбриональную клетку (Keimzelle), различия между
врожденными и генетическими пороками часто бывали смазаны51.
Не удивительно, что нацистская евгеника не знала строгих науч¬
ных стандартов. Раса, как правило, получала определение на языке не
только генетических и биологических, но и духовных понятий. Со¬
гласно Гютту, расовой чистоте и самому обществу угрожают культур¬
ные факторы, негативно воздействующие как на психологическую,
так и физическую репродуктивную энергию народа. Гютт утверждал,
что только активная борьба с дегенеративными расами — носителя-
49 Giitt A. Bevolkerungs- und Rassenpolitik. Berlin: Industrieverlag Spaeth &
Linde, 1936. S. 20.
50 Генетика, возникшая в середине XIX века под влиянием трудов мона¬
ха Грегора Менделя, утверждает, что индивиды наследуют ряд неизменных
единиц (ныне называемых генами) от обоих родителей. На каждую пару уна¬
следованных единиц только одна проявится как черта в индивиде (иными
словами, слияния черт не произойдет). Но родительская черта, которая не
проявится в индивиде, все же может передаться отпрыску этого индивида.
Основополагающие принципы Менделя все еще служат основой для пони¬
мания генетической трансмиссии. С другой стороны, ламаркистская генети¬
ка, берущая начало в идеях французского биолога Жана-Батиста Ламарка
(1744-1824), утверждает, что на генетические черты индивида может повли¬
ять окружающая среда и что эти приобретенные черты впоследствии могут
передаться следующему поколению.
51 Обсуждение повреждения зародышевой клетки (Keimschadigung) см.
в: Erbkunde, Rassenpflege, Bevolkerungspolitik: Schicksalsfragen des deutschen
Volkes / H. Woltereck (Hg.). Leipzig: Quelle & Meyer, 1935. S. 102-107.
К 1935 году мысль о том, что венерические заболевания могут вызвать по¬
вреждения зародышевой клетки, была отброшена. См.: Spiethoff В. Die Ge-
schlechtskrankheiten im Lichte der Bevolkerungspolitik, Erbgesundheits- und
Rassenpflege. Berlin, [1934]. S. 13.
127

ми этой культуры может привести к возрождению нации. Социаль¬
ная политика, утверждал он, должны включать как «исключающую»
(ausmerzenden), так и «поддерживающую» (Jordemden) политики с
тем, чтобы на неполноценных (Minderwertigen) и слабых больше не
отвлекались средства, необходимые для поддержки генетически здо¬
ровых и достойных жить (lebenswerten) немцев52. Итак, изначально
нацистская евгеническая программа оперировала понятиями борьбы
за выживание, категориями социального дарвинизма. В нацистской
интерпретации это означало избавление от слабых звеньев и утверж¬
дение идеи об органической и расовой общности немецкого народа.
Нацисты не скрывали своего желания очистить германское обще¬
ство от всех видов неполноценности; исходя из расистского опреде¬
ление «народа», они оправдывали меры по сепарации, сегрегации,
а также стерилизации и истреблению как непригодных (умственно
отсталых, с наследственными заболеваниями, гомосексуалистов, по¬
литических диссидентов) немцев и генетически здоровых не-немцев
(евреев, цыган и славян)53. О том, к каким последствиям привела эта
идеология, написано слишком много, чтобы дать здесь даже общий
обзор, а анализ самых жестких евгенических программ нацистов (эв¬
таназия и расовый геноцид) выходят за рамки этой работы54. Для
решения задач, стоящих перед нами в данной статье, достаточно по¬
казать специфику языка нацистской евгеники — пессимистического
и крайне милитаристского, поскольку он разительно отличается от
медицинской лексики в сталинской России. Адольф Гитлер особен¬
52 Spiethoff В. Die Geschlechtskrankheiten im Lichte der Bevolkerungspoli-
tik, Erbgesundheits- und Rassenpflege. Berlin, [1934]. S. 8.
53 Cm.: Bock G. Zwangsterilisation im Nationalsozialismus: Studie zur Rassen-
politik und Frauenpolitik. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1986. Ныне стано¬
вится общим местом представлять эвтаназию как первую стадию Холокоста.
См.: Burleigh М. Death and Deliverance: «Euthanasia» in Germany c. 1900-
1945. Cambridge: Cambridge University Press, 1994; и особенно: Friedlander H.
The Origins of Nazi Genocide: From Euthanasia to the Final Solution. Chapel
Hill: University of North Carolina Press, 1995.
54 Если оставить в стороне специальные исследования, посвященные Хо¬
локосту, то наиболее часто цитируемыми общими работами по нацистской
расовой гигиене и евгенике являются: Weindling Р. Health, Race and Ger¬
man Politics between National Unification and Nazism, 1870-1945. Cambridge;
N.Y.: Cambridge University Press, 1989; Buleigh M., Wippermann W. The Ra¬
cial State: Germany, 1933-1945. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press,
1991; Proctor R. N. Racial Hygiene: Medicine under the Nazis. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 1988; Weingart P., Kroll J., Bayertz K. Rasse, Blut und
Gene: Geschichte der Eugenik und Rassenhygiene in Deutschland. Frankfurt am
Main: Suhrkamp, 1988.
128

но любил связывать проблему воспроизводства населения с задачами
войны. В речи в Нюрнберге 13 сентября 1935 года он сказал: «Мне
было бы стыдно быть немецким мужчиной, если бы в случае войны
на фронт пришлось бы отправиться хотя бы одной женщине. При¬
рода женщины не создана для этого. Она создана для того, чтобы из¬
лечивать раны мужчин. Вот женское предназначение»55.
Такой милитаристский язык контрастирует с советским отноше¬
нием к евгенике, особенно в сталинскую эпоху. В 1920-е годы между
немецкими и советскими евгениками шел оживленный обмен мнени¬
ями, хотя близость их взглядов зачастую была несколько преувели¬
чена, что объяснялось их общим положением международных изгоев
(немцев — как инициаторов Первой мировой войны и Советов — как
ненавистного коммунистического режима)56. Немецкие и советские
ученые и эксперты, как пишет Сьюзен Гросс Соломон, нередко мани¬
пулировали демографической статистикой для поддержки политики
руководства своих стран57. Однако тесное сотрудничество закончи¬
лось, как мы скоро увидим, еще до прихода нацистов к власти, а на¬
учная мысль в каждом из двух государств оказалась под давлением
идеологических установок правящих режимов — сталинского и на¬
цистского. Советские политики (а некоторые из них сначала были
убеждены, что евгеника совместима с большевистской мечтой о ре¬
волюционном преобразовании) утверждали, что генетика Менделя
несовместима с проектом формирования нового советского человека.
Пессимизм и милитаризм евгеники немецкого типа были отброшены
во имя позитивной веры в необходимость сосредоточиться на улуч¬
шении социальной среды.
Советское правительство изначально позитивно восприняло
евгенические теории и в 1920 году создало Русское евгеническое
общество (при Наркомате здравоохранения). В 1921 году Бюро по
евгенике возникло при советской Академии наук. Эти официаль¬
ные организации помогали российским евгеникам поддерживать
контакты с зарубежными коллегами. Русское евгеническое обще¬
ство имело своего представителя в Международной евгенической
комиссии; установило контакты с обществами евгеники в США,
Англии и Германии и в 1924 году направило своего президента на
55Grundthemen der weltanschaulichen Schulung // BAB/NS 22/521.
56 Graham L. R. Science and Values: The Eugenics Movement in Germany and
Russia in the 1920s // American Historical Review. 1977. Vol. 82. № 5. P. 1148.
57 Solomon S. G. The Soviet Legalization of Abortion in German Medical Dis¬
course: A Study of the Use of Selective Perception in Cross-Cultural Scientific
Relations // Social Studies of Science. 1992. Vol. 22. P. 455-485.
129

Международный евгенический конгресс в Милане58. В «Русском
евгеническом журнале» публиковалось множество рецензий на
иностранные книги по евгенике и программы зарубежных обществ
евгеники, а также статьи, в которых анализировались последствия
войны для населения Европы и пропагандировался институт офи¬
циального брака и государственного контроля над ним, исходя из
принципов евгеники59.
Поскольку в марксистской теории особо подчеркивалось влияние
среды на формирование человека, советская официальная идеология
предпочитала ламаркистскую евгенику мендельской. Соответствен¬
но, почти все советские евгеники сохраняли ламаркистскую ориен¬
тацию. Однако со временем советское евгеническое движение вошло
в противоречие с официальной идеологией. В 1930 году, когда марк¬
систское учение навязывалось всем общественным наукам, советское
правительство распустило Русское евгеническое общество. В период
ускоренной индустриализации российские евгеники были вынужде¬
ны согласиться, что разработка природных ресурсов имеет гораздо
большее практическое значение, чем евгеническое воспитание насе¬
ления60. Тем не менее формальный конец евгенического движения
не означал конца евгенической мысли политиков СССР. Многие
евгеники перебрались в Горьковский научно-исследовательский ин¬
ститут генетики, где продолжали заниматься генетикой человека, не
используя термин евгеника61.
С советской евгеникой было покончено в 1936-1937 годах, когда
работа генетиков в Горьковском институте стала ассоциироваться с
фашистской евгеникой. Т. Д. Лысенко и его последователи нещадно
критиковали научную генетику в поддержку ламаркистской генетики,
58 Adams М. Eugenics as Social Medicine in Revolutionary Russia: Proph¬
ets, Patrons, and the Dialectics of^Discipline-Building // Health and Society in
Revolutionary Russia / S. G. Solomon, J. Hutchinson (eds.). Bloomington: Indi¬
ana University Press, 1990. P. 204-207; Graham L. Between Science and Values.
N.Y.: Columbia University Press, 1981. P. 232-235.
59 Горбунов А. В. Влияние мировой войны на движение населения Евро¬
пы // Русский евгенический журнал. 1922. № 1; Проф. Люблинский П. И.
Брак и евгеника // Русский евгенический журнал. 1927. № 2. Отдел зару¬
бежной информации Наркомата здравоохранения также докладывал о про¬
движении евгенических идей в других странах; ГА РФ. Ф. А-4826. Оп. 35.
Д. 144. Л. 306-312.
60 Adams М. Eugenics... Р. 219.
61 Adams М. В . Eugenics in Russia, 1900-1940 // The Wellborn Science: Eu¬
genics in Germany, France, Brazil, and Russia / M. B. Adams (ed.). Oxford: Ox¬
ford University Press, 1989. P. 188-189.
130

доносили на многих ведущих генетиков — врачей и ученых, которых
арестовали и расстреляли во время чисток62. Тот факт, что евгенику
в конце концов осудили как фашистскую науку, свидетельствует не
только о влиянии идеологии, особенно марксизма с его вниманием
скорее к среде, чем к генетическим детерминантам социального по¬
ведения, но и о желании советских вождей акцентировать идеологи¬
ческие различия, подчеркнуть разницу между социалистической и
фашистской репродуктивной политикой. Вопреки утверждению со¬
ветских чиновников, евгеника не была исключительно фашистской
наукой, так как ею широко занимались в нефашистских странах, на¬
пример, в США. Но с усилением идеологической и международной
напряженности в 1930-е годы Советский Союз решительнее, чем
обычно отверг евгенику не только потому, что она противоречила со¬
ветским воспитательным и универсалистским концепциям, но пото¬
му, что ассоциировалась с фашизмом.
Евгеника, пожалуй, являет ярчайший пример попыток госу¬
дарства и экспертов совершить биосоциальное преобразование
посредством контроля над репродуктивным поведением. Привлека¬
тельность евгеники заключалась в перспективе совершенствования
человеческих особей технократическими средствами. Не удиви¬
тельно, что в то время, когда подобный контроль над населением
казался не только возможным, но и необходимым, к генетике об¬
ратилось так много политических лидеров и общественных рефор¬
маторов. Не менее интересно и то, что евгеника принимала столь
разные формы в зависимости от политических идеологий, обще¬
ственных условий и этнического разнообразия. Расправа с евгени¬
кой в Советском Союзе свидетельствует о том, что даже система,
более остальных настроенная на преобразование общества, отверг¬
ла науку о биологическом преобразовании человека по идеологиче¬
ским соображениям. Однако с отказом от евгеники не прекратилось
усиленное стимулирование более высокой рождаемости. Фактиче¬
ски происходящее в сталинской России говорит о необходимости
разделения разных предметов и понятий (евгеника, демографиче¬
ская политика, репродуктивная политика, расовая гигиена). Мно¬
гие исторические исследования показывают, что эти области часто
бывали взаимосвязаны, но реализация таких программ часто выгля¬
дела совершенно иначе, поэтому при анализе каждой из них — при
любом международном сравнении — требуется отдельный подход.
Сравнительное исследование способов реализации репродуктивной
политики в Третьем Рейхе и сталинской России прояснит это.
62 Adams. Eugenics in Russia. P. 196.
131

Методы репродуктивной политики: принуждение и стимул
Демографические тенденции приводили политических лидеров в
ужас и заставили задуматься над повышением уровня рождаемости.
После того как благодаря статистике были получены объективные
данные о численности населения, а тенденции рождаемости объяс¬
нили на основе демографических исследований, стало возможно по¬
думать о государственном и экспертном контроле над рождаемостью.
Контрацепция, аборты и репродуктивное здоровье стали сферами го¬
сударственного вмешательства. Европейские правительства начали
оказывать материальную поддержку матерям. Множество людей — от
государственных чиновников и экспертов здравоохранения до членов
женских организаций и религиозных групп — агитировали за увели¬
чение государственной помощи матерям. Политика охраны материн¬
ства и политические установки были различными в разных странах,
но общей тенденцией стало масштабное государственное вмешатель¬
ство и пропаганда, нацеленная на стимулирование рождаемости. В
каждом случае «рационализация» материнства проявлялась в раз¬
личных формах, так, нацистский и советский режимы приписывали
полам весьма разные роли. И все же и тот и другой, стремясь подчи¬
нить частные сферы жизни более высоким идеологическим задачам,
проводили свою репродуктивную политику, навязывая обществу
нормы сексуального поведения, в которых насильственные методы
сочетались с мерами стимулирования рождаемости. Принуждение
зачастую сопровождалось легитимацией стимулов для сговорчивых
или законопослушных граждан63. Анализируя особенности демогра¬
фической политики каждого из режимов, мы убеждаемся, что такие
категории как пронатализм и антинатализм следует использовать
только с учетом того факта, что и пронатальные, и антинатальные
меры могут служить для принуждения граждан действовать вопреки
своим желаниям или, а иногда и одновременно, поощрять их в инте¬
ресах пропаганды и легитимации действий режима. Концепт «тота¬
литаризма» не в ответе за эту двусмысленность и не может отразить
сложность, внутреннюю несогласованность и смешанные результаты
социальной политики как в смысле политических целей, так и ее воз¬
действия на отдельного человека.
К принудительному пронатализму как элементу репродуктивной
политики нацисты обратились вскоре после захвата власти (Machter-
63 См.: Koonz С. Mothers in the Fatherland: Woman, the Family, and Nazi
Politics. N.Y.: St. Martin’s Press, 1981 (это первое исследование, посвященное
тому, как высокая оценка материнства помогла поддержать цели нацистско¬
го режима).
132

greifung). Свои намерения ои выражали совершенно определенно:
ограничить социальные функции женщины «малой» ролью в доме,
хозяйстве и семье и зарезервировать общественную сферу за мужчи¬
нами. В сентябре 1934 года, обращаясь к национал-социалистической
женской организации, Гитлер заявил:
«Если говорят, что мир мужчины — это государство, это борьба за
общность, то, пожалуй, можно сказать, мир женщины меньше. Ее мир —
это семья, муж, дети и дом. Но где был бы большой мир, если бы не было
малого? <...> Большой мир строится на малом: мужчина проявляет муже¬
ство на поле боя, женщина же самоутверждается в самоотдаче, в страда¬
нии и работе. Каждый ребенок, которого она производит на свет — это ее
битва, выигранная битва за существование своего народа»64.
В отличие от Советов, где, по крайней мере теоретически, суще¬
ствовало конституционное равенство мужчин и женщин, в том числе
в экономической и политической сферах, женщинам Третьего Рейха
было ясно сказано, что их природа и обязанность прежде всего — ма¬
теринство. Первым свидетельством намерения нацистов обосновать
заявлениями о роли женщины предпринятые в последующем при¬
нудительные акции была скорость, с какой они закрыли клиники
контроля над рождаемостью, которых становилось все больше в пе¬
риод Веймарской республики65. Чтобы закрыть эти клиники, власти
использовали антикоммунистическое законодательство, поскольку
многие из них были организованы по инициативе КП Г или врачами-
коммунистами66. Несмотря на эти первые меры, практика контроля
над рождаемостью в Третьем Рейхе была общепринятой67. Противо¬
64Nazism, 1919-1945: A Documentary Reader /J. Noakes, G. Pridham (eds.).
Exeter: University of Exeter Press, 1997. Vol. 1. P. 449.
65Grossmann. Reforming Sex. P. 136-149; Czarnowski G. Frauen — Staat —
Medizin: Aspekte der Korperpolitik im Nationalsozialismus // Beitrage zur femi-
nistischen Theorie und Praxis. 1985. 8. S. 84-85.
66 Pine L. Nazi Family Policy, 1933-1945. Oxford; N.Y.: Berg, 1997. P. 19.
67 Историки пока не достигли консенсуса по вопросу доступности кон¬
троля над рождаемостью в Третьем Рейхе. Возможно, это проблема дефини¬
ции. Тот факт, что презервативы не вошли в законы, ставившие вне закона
противозачаточные средства в Третьем Рейхе, означал, что они официально
классифицировались как профилактические (против венерических болез¬
ней), несмотря на то, что их можно было также использовать как противо¬
зачаточные. Историки (не говоря об их исторических источниках) не всегда
были точны в том, что они имеют в виду, когда пишут о контроле над рож¬
даемостью. Когда, например, Роберт Уэйт утверждает, что подросткам в на¬
чале 1940-х годов были «хорошо знакомы противозачаточные средства»,
и что девочки-подростки в Люнебурге регулярно ими пользовались, он не
уточняет, какие именно средства они обычно использовали (см.: Waite R. G.
133

зачаточные средства попали под запрет в январе 1941 года, когда Ген¬
рих Гиммлер издал постановление, запрещающее их производство
и распространение68. Примечательно, что под этот запрет не попали
презервативы. Опасность венерических заболеваний, а также пози¬
ция многих нацистских вождей (особенно Гиммлера), считавших,
что мужчинам — рабочим и солдатам — для поддержания трудоспо¬
собности требуется сексуальная разрядка, убедила их сохранить пре¬
зервативы для мужчин, пользующихся услугами проституток. Если
женское сексуальное поведение рассматривалось исключительно в
контексте воспроизводства населения, то считалось (и даже поощря¬
лось), что мужчинам можно сбиться с праведного пути для поднятия
боевого духа и производительности труда69.
Установку на стимулирование внебрачной сексуальной активно¬
сти мужчин следует принять как доказательство того, что нацистский
идеал семьи изменился или вошел в противоречие с реальной прак¬
тикой; нацистские вожди вроде Гиммлера просто допускали, что даже
женатые мужчины могут быть неразборчивыми. Но для нас такой под¬
ход не является причиной отказаться от сосредоточения внимания на
«семейной политике» режима и рассматривать ее в контексте других
нацистских взглядов на сексуальное поведение70. Пропаганда семей¬
ных ценностей сопровождалась принуждением к внебрачной сексу¬
альной активности, но не в том смысле, который придавали этому в
1960-е годы сексуальные революционеры-антифашисты71. Вопреки
Teenage Sexuality in Nazi Germany //Journal of the History of Sexuality. 1998.
Vol. 8. № 3. P. 434-476). Иными словами, необходимо различать профилак¬
тические средства (презервативы) и непрофилактические средства (которые
могут включать, разумеется, разные формы воздержания и «естественные»
методы, и непрофилактические контрацептивные средства).
68 Споры об объявлении противозачаточных средств вне закона, под¬
держиваемого Адольфом Гитлером, начались гораздо раньше, в августе
1933 года//ВА-В. R4311/7202. BI. 120-126.
69 Следствием такой ментальности была государственная поддержка про¬
ституции. См.: Timm A. F. Sex with a Purpose Prostitution, Venereal Disease
and Militarized Masculinity in the Third Reich //Journal of the History of Sexu¬
ality. 2002. Vol. 11. № 1-2. P. 223-255.
70 См., например: Pine; Weyrather I. Muttertag und Mutterkreuz: Der Kult
um die «deutsche Mutter» im Nazionalsozialismus. Frankfurt am Main: Fisch¬
er Taschenbuch Verlag, 1993; Czarnowski G. Das kontrollierte Paar: Ehe- und
Sexualpolitik im Nationalsozialismus. Weinheim: Deutsche Studie Verlag, 1991.
71 Herzog D. «Pleasure, Sex and Politics Belong Together»: Post-Holocaust
Memory and the Sexual Revolution in West Germany // Critical Inquiry. 1998.
Vol. 24. № 2. P. 393-444. Херцог раскрывает идеологически и исторически
неточную природу заявления Новых Левых «что именно подавление сексу¬
134

некоторым стереотипам, Третий Рейх был обществом, не слишком
подавляющим сексуальные инстинкты: мужчины поощрялись к
сексуальной активности вне брака до тех пор, пока это выливалось
в рождение «арийских» детей или являлось способом поддержать
силы для работы на производстве или фронта. Если советские поли¬
тики критиковали «красных Дон Жуанов», бросавших свои семьи, то
нацисты не возражали против случайных связей и практически нена¬
сытных сексуальных аппетитов якобы присущих мужской природе.
Гиммлер фактически признал, что такие желания ценны для расовой
политики, поскольку будут побуждать настоящих немецких патрио¬
тов производить «арийских» детей — как в традиционном браке, так
и вне него. Именно лучшие солдаты, утверждал он, обладая большой
мужской потенцией, потребуют проституток для сексуального акта
на фронте, а вернувшись к своим женам, по тем же причинам будут
самыми плодовитыми гражданами72.
Сравнение с советскими методами поучительно. Советская мо¬
лодежь, пишет Шейла Фицпатрик, имела самое отрывочное пред¬
ставление о сексуальной свободе. Советская пропаганда женской
эмансипации и откровенные высказывания таких членов партии как
Александра Коллонтай, создавали впечатление, что «сексуальное и
политическое освобождение неразрывно связаны»73. Это расходилось
ального инстинкта породило способность нацистов к жестокости и массовым
убийствам» (Р. 397).
72 См. его знаменитую речь в октябре 1939 года, в которой он призыва¬
ет всех расово «полноценных» и патриотичных немцев производить детей,
пусть даже незаконных, чтобы удовлетворить потребность нации в вои¬
нах. Это была весьма противоречивая установка даже в самой партии. См.:
Mosse G. L. Nationalism and Sexuality: Respectability and Abnormal Sexuality
in Modern Europe. N.Y.: H. Fertig, 1985. P. 166-167. Воздействие этой речи на
реальную жизнь было слишком раздуто, особенно теми, кто использовал ее
сделать неточное заявление, что родильные дома «Источник жизни» (Leb-
ensborn) Гиммлера были «фермами», где солдаты СС оплодотворяли плодо¬
витых арийских женщин. Самая авторитетная книга об «Источнике жизни»:
Lilienthal G. Der «Lebensborn е. V.»: Ein Instrument nationalsozialistischer Ras-
senpolitik. Stuttgart: Fischer, 1985. Нынешнюю практику в домах «Источник
жизни» следует отличать от фантазий некоторых нацистских вождей (осо¬
бенно Гиммлера) о политике будущего. См.: Bleuel Н. Р. Sex and Society in
Nazi Germany / H. Fraenkel (ed.). Trans. I. M. Brownjohn. Philadelphia: Lip-
pincott, 1973. P. 169.
73 Fitzpatrick Sh. The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary
Russia. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992. P. 68. См. также: Naiman E.
Sex in Public: The Incarnation of Early Soviet ideology. Princeton, NJ: Princeton
University Press, 1997.
135

с взглядами Ленина и старых большевиков, поддерживавших сексу¬
альное воздержание и считавших, что сексуальная свобода отвлекает
от задачи построения нового общества. В 1926-1927 годах комсо¬
мольцам было поручено организовать пропагандистскую кампанию
против падения нравов™. Пока на протяжении 1920-х годов обсуж¬
дались нормы сексуального поведения, к 1930-м годам, с окончанием
НЭПа и отказа от всех элементов капитализма в экономике, совет¬
ские вожди какое-то время перестали опасаться буржуазного влия¬
ния на общество, в том числе на семью, они более активно ратовали
за прочные семьи и сексуальную пристойность. В то же время они
так и не пришли к типичному для нацистов строгому разграничению
гендерных ролей и действительно приветствовали приход женщин
на промышленное производство74 75. Отсутствие в Советском Союзе
какой бы то ни было расовой идеологии, побуждавшей нацистских
политиков считать семью «первичной ячейкой» нации, а незаконно¬
рожденных детей «подарком» фюреру (пока такие дети оставались
расово «желанными») означало, что, несмотря на революционную
риторику, официальная советская политика по отношению к сексу¬
альному поведению была менее радикальной, чем политика главных
национал-социалистов. Если Гиммлер и прочие выступали за своего
рода репрессивную десублимацию, как однажды описал это Герберт
Маркузе76, советские чиновники стремились подчинить сексуальную
74 Fitzpatrick Sh. The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary
Russia. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992. P. 69.
75 Дальнейшие подробности см.: Goldman W. Z. Women at the Gates: Gen¬
der and Industry in Stalin’s Russia. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press,
2002; Wood E. The Baba and the Comrade: Gender and Politics in Revolutionary
Russia. Bloomington: Indiana University Press, 1997; Ilic M. Women Workers in
the Soviet Interwar Economy: From «Protection» to «Equality». N.Y.: St. Mar¬
tin’s Press in ass. with Centre for Russian and East European Studies; University
of Birmingham, 1999.
76 В конце 1941 года Маркузе написал неопубликованный анализ, в ко¬
тором доказывал, что нацисты сняли сексуальные табу с репрессивными
целями. (См.: Uber soziale und politische Aspekte des Nazionalsozialismus //
H. Marcuse. Feindanalysen: Uber die Deutschen / P.-E. Jansen, D. Claussen
(Hg.). Llineburg: zu Klampen Verlag, 1998. S. 91-117. В переводе на англий¬
ский: Technology, War and Fascism). Он доказывал, что сексуальная актив¬
ность в нацистских молодежных лагерях, сексуальные излишества «расовых
элит» и антисемитская порнография были составными частями нацистской
демографической политики. Это был способ вознаграждения и/или стиму¬
лирования дополнительной рабочей силы, которая требовалась от населе¬
ния для достижения агрессивных расистских целей государства. Снимая
сексуальные табу, утверждал Маркузе, нацисты превращали секс в предмет
136

энергию задачам социалистического строительства. Таким образом,
никакие обобщения двух политик в области норм сексуального пове¬
дения не могут отражать практики этих двух режимов (каждого в от¬
дельности или в сравнении). Внешняя сакральность идеологических
установок и моральных ценностей (например, центральное место,
отведенное семье в нацистской социальной политике, или представ¬
ления о сексуальной свободе в Советском Союзе) постоянно наруша¬
лись во имя того, что считалось крайне необходимым на практике.
Степень поддержки буржуазных семейных ценностей нацистски¬
ми политиками зависела от военных задач режима. В то время как
к проституции относились терпимо и даже рассматривали ее (хотя
общество ее не признало) в качестве награды доблестным воинам,
а внебрачный секс поощрялся, если способствовал появлению на
свет «арийских» младенцев, нетрадиционные формы сексуального
выражения активно преследовались как подавлявшие боевой дух.
Доводы Гиммлера в пользу проституции основывались на его пред¬
ставлении о том, что тесное товарищество в боевых подразделениях
(Mannerbund*) являлось питательной средой для гомосексуализма, с
которым надо бороться посредством наказания и создавая условия
для гетеросексуального секса77. Кроме того, по его приказу солдаты,
участвовавшие в нападении на Польшу в 1939 году, были освобож¬
дены от соблюдения «необходимых в других случаях буржуазных
(burgerlicher) законов и обычаев» с тем, чтобы зачать детей, «пусть
даже вне брака, со здоровыми немецкими женщинами и девушками».
политики. До сих пор сдерживаемая сексуальная энергия ныне социализи¬
ровалась и начинала работать на режим. Индивида учили понимать его/ее
сексуальное удовлетворение как патриотический долг. В этом процессе пал
последний бастион человека — последняя сфера, в которой могли достигать¬
ся и исполняться личные чаяния и желания.
* Mannerbund (нем.) — букв, союз взрослых мужчин ( у первобытных на¬
родов). (Прим.ред.).
77 В оправдание своей терпимости к военной проституции, Гиммлер
утверждал: «В этой сфере мы будем как можно более великодушны, посколь¬
ку, с одной стороны, мы не хотим, чтобы все юноши стали гомосексуалиста¬
ми, а, с другой — не можем оставлять их в безвыходном положении». Цит. по:
Paul С. Zwangsprostitution: Staatlich errichtete Bordelle im Nationalsozialismus.
Berlin: Edition Hentrich, 1994. S. 12. О Mannerbund и о военной маскулинно¬
сти в Третьем Рейхе см.: Mosse G. L. Nationalism and Sexuality: Respectabil¬
ity and Abnormal Sexuality in Modern Europe. N.Y.: H. Fertig, 1985; Klihne Th.
«Aus diesem Krieg warden nicht nur harte Manner heimkehren»: Kriegskamarad-
schaft und Mannlichkeit im 20. Jahrhundert // Mannergeschichte — Geschlech-
tergeschichte: Mannlichkeit im Wandel der moderne, Reihe Geschichte und
geschlechter / Th. Klihne (Hg.). Frankfurt am Main (u. a.): Campus, 1996.
137

Буржуазными ценностями следовало поступиться во имя «победы
ребенка», необходимой во имя «победы меча»78. Гитлер, хотя и реже
высказывался по этому вопросу, согласился, утверждая: «Наше вос¬
стание не имеет ничего общего с буржуазной моралью. Наше восстание
порождено силой нашей нации — и, если угодно, силой ее чресел»79.
Сексуальное удальство, воспроизводство и крепость боевого духа —
все соединялось в этом мировоззрении, а гомосексуализм, особенно
среди военных, становился, таким образом, не просто моральной, но
и военной угрозой. Такой подход взял верх над более аморальными
аргументами Эрнста Рёма, выступавшего против всех форм буржу¬
азного ханжества в сексуальных вопросах, особенно в отношении
гомосексуализма80. Милитаризация маскулинности в Третьем Рейхе
в конечном счете победила в вопросах сексуальной пристойности.
В тех случаях, когда сексуальная энергия использовалась для укре¬
пления боевого духа, сексуальная свобода поощрялась. Если сексу¬
альная активность как, например, гомосексуализм, рассматривалась
как угроза боеспособности, она жестоко подавлялась81.
Однако такой подход к маскулинности, который базировался на
зависимости боевого духа и репродуктивной силы, распространял¬
ся также и на тех, кто соответствовал нацистскому идеалу мужчины.
Женатым мужчинам в войсках СС часто предоставляли короткие от¬
пуска для встреч с женами в прифронтовых гостиницах в надежде на
78«SS-Befehl fur die gesamte SS und Polizei» (28 окт. 1939 г.) // Bunde-
sarchiv (Berlin) (далее: BA-B — NS 19/3973.
79Цит. no: Bleuel H. P. Sex and Society in Nazi Germany. N.Y.: Dorset Press,
1996. P. 3.
80 Эрнст Рём открыто отвергал буржуазную сексуальность и ее лицемерие
в своей автобиографии: Rohm Е. Die Geschichte eines Hochverraters. Munchen,
1928. Но, как утверждает Элинор Хэнкок, эта позиция всегда была неудоб¬
ной в нацистской партии и «пришла в противоречие с более присущим
национал-социалистам взглядом на сексуальность, главной целью которой
была репродукция». См.: Hancock Е. «Only the Real, the True, the Masculine
Held Its Value»: Ernst Rohm, Masculinity, and Male Homosexuality //Journal
of the History of Sexuality. 1998. 8. № 4. P. 623-624.
81 Рамки данной статьи не позволяют детально описать преследования
гомосексуалистов в Третьем Рейхе. Эта тема в последние годы привлекает
пристальное внимание. Краткие обзоры см.: Giles G. The Denial of Homosexu¬
ality: Same-Sex Incidents in Himmler’s SS and Police //Journal of the History of
Sexuality. 2002. Vol. 11. № 1. P. 41-61; Haeberle E. Swastika, Pink Triangle, and
Yellow Star: The Destruction of Sexology and the Persecution of Homosexuals in
Nazi Germany // Hidden from History: Reclaiming the Gay and Lesbian Past/
M. Duberman et al. (ed.). N.Y.: New American Library, 1989. P. 365-379.
138

зачатие ребенка82. Гиммлер рассчитывал, что эсэсовцы станут образцо¬
выми отцами больших семейств (где будет не менее четырех детей), а
бесплодные пары возьмут на воспитание приемных детей. Офицерам
СС приказом 1936 года вменялось стать опорой «Источника жизни»
{«Лебенсборн», «Lebensbom е. V.»), организации, предназначенной
для оказания помощи расово полноценным многодетным семьям и
матерям-одиночкам в рождении расово полноценных детей83. От¬
цовство и воинская служба согласно идеологии Гиммлера были не¬
разделимы. Он даже задумал просить финансировать «Лебенсборн»
непосредственно из военного бюджета генерал-фельдмаршала Кей-
теля8\ Это ему не удалось, но Гиммлер изыскал способы использо¬
вать победы на Востоке для создания расовых утопий, имея в виду не
только истребление расовых врагов, но и расширение расового фонда
«народного сообщества») (Volksgemeinschaft). В марте 1939 года он
делился своими размышлениями:
«...каждая нордическая личность, которой лишатся другие народы,
будет потерей рода, способного стать лидером, для них и приобретением
для нас. Каждым успешным действием мы получаем двух человек: одно¬
го, которого теряет наш враг, и который уже не выступит против нас как
враг, и одного, который будет теперь заодно с нами»85.
Впоследствии во время войны эта теория игры с нулевым ре¬
зультатом стала реальностью, и сотрудники «Лебенсборна» начали
похищать польских детей арийской внешности и отдавать их на усы¬
новление в немецкие семьи, многие из которых не подозревали, при
каких обстоятельствах детей разлучили с родителями86. Эта програм¬
ма, как представляется, служит ярчайшим примером того, как тесно
были связаны нацистские концепции семьи с насилием и примитив¬
ными идеями о взаимной зависимости физической (в данном случае,
военной) силы и права на отцовство.
82 Примеры таких приказов Гиммлера см.: BAB/NS19/2769 и ВА-В —
NS19/3594.
83 Исключение из этого приказа содержится в: ВА-В — NS19/3973.
В1.9-10.
84 Черновик письма 1940 года (которое так и не было отправлено) свиде¬
тельствует, что правильное финансирование «Источника жизни» (Lebens-
Ьогп) предотвратило бы 600 тыс. абортов в год, таким образом, обеспечив на
протяжении 18-20 лет формирование целых 200 полков солдат. См. письмо,
датированное июлем 1940 года в: ВА-В — NS19/1082. В1. 6-7.
85 Гиммлер — имперскому министру Ламмерсу. 11 марта 1939 года.
ВА-В - NS2/55, 1939. В1. 139-140.
86 См.: Sereny G. The German Trauma: Experiences and reflections, 1938-
2001. L.: Penguin Books, 2000.
139

Суть советского отношения к отцовству была совсем другой. На¬
ряду с организацией кампаний стимулирования рождаемости со¬
ветское правительство стремилось усилить ответственность отцов.
В постановлении 1933 года, согласно которому новорожденных сле¬
довало зарегистрировать в течение месяца после рождения, преду¬
сматривалось, что мать должна назвать имя отца ребенка, даже если
родители не состоят в браке, и даже если отец бросил семью. Муж¬
чин, не признавших своего отцовства, все равно регистрировали как
отцов, если матери называли их таковыми и предоставляли дока¬
зательства совместного проживания с ними87. В 1936 году в закон,
которым запрещались аборты и усложнялась процедура развода,
были внесены поправки, содержавшие более строгие предписания
по алиментам на детей. Устанавливались минимальные суммы али¬
ментов в размере четверти заработка не состоящего в браке или раз¬
веденного отца на одного ребенка, трети заработка — на двух детей
и половины — на трех и более детей. Неуплата алиментов грозила
тюремным заключением сроком до двух лет88. Советское правитель¬
ство со всей серьезностью отнеслось к ответственности родителей
и предприняло много мер, чтобы находить не выполняющих своих
обязанностей отцов89. Советская пропаганда также подчеркивала
важность отцовства; в передовой статье «Правды», озаглавленной
«Отец», говорилось, что «отец — это общественный воспитатель. Он
обязан готовить хороших советских граждан». А в одной журналь¬
ной публикации можно было прочитать, что плохой муж и отец не
может быть хорошим гражданином, а те, кто злоупотребляет свобо¬
дой развода, подлежат наказанию90.
Как раз перед кампанией по укреплению семьи советское прави¬
тельство снова ввело уголовное наказание за гомосексуализм. В дека¬
бре 1933 года глава НКВД Генрих Ягода направил Сталину проект
закона, запрещавшего педерастию, и в обоснование этого предло¬
жения привел список «объединений педерастов», занимающихся
«вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи». По¬
литбюро своим решением утвердило запрещение гомосексуализма,
закон был издан в марте 1934 года91. Дэн Хили отмечает, что возвра¬
87 Государственное управление: Кодифицированный сборник законода¬
тельства РСФСР на 1 января 1934 года. М., 1934. С. 49.
88 Сборник законов и распоряжений. № 34 (21 июля 1936 года).
С. 515-516.
89 ГА РФ. Ф. 9492 с.ч. On. 1. Д. 2. Л. 183; ЦМАМ. Ф. 819. On. 1. Д. 3. Л. 1;
Ф. 2429. Он. 7. Д. 200. Л. 34; Д. 220. Л. 4.
"Правда. 9 июня 1936. С. 1; Огонек. 10 января 1936. С. 4. Timasheff.
Р. 197.
91 Источник. 1993. № 5-6. С. 164-165.
140

щение к практике уголовного наказания за гомосексуальные отно¬
шении в СССР предшествовал приход к власти Гитлера и яростная
пропаганда войны между фашизмом и коммунизмом, в которой со¬
держались взаимные обвинения в гомосексуализме. В такой атмос¬
фере гомосексуализм в глазах советских представителей власти стал
ассоциироваться с фашизмом, а публичный призыв Максима Горь¬
кого к борьбе против содомии, в котором он приравнивал победу над
гомосексуализмом к победе над фашизмом, фактически оправдал го¬
нения против гомосексуалистов92.
Хили также подчеркивает, что гонения против гомосексуалистов
в СССР совпали с действиями властей по очистке городов от «соци¬
ально опасных элементов» и укреплению семьи. В 1936 году нарком
юстиции Николай Крыленко заявил, что гомосексуализм является
проявлением буржуазных нравов и контрреволюции, и ему нет места
в здоровом социалистическом обществе. Он назвал гомосексуали¬
стов «продуктом разложения эксплуататорских классов». Крыленко
утверждал, что гомосексуалисты — лишние «среди трудящихся, ко¬
торые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами,
которые строят свое общество на здоровых принципах»93. Таким об¬
разом, политику укрепления семьи следует рассматривать как часть
более широких мер Советского государства по обязательному насаж¬
дению гетеросексуализма и увеличения численности населения в ин¬
тересах государства и всего общества94.
Кроме насаждения гетеросексуализма как нормы сексуального по¬
ведения и усиления ответственности отцов, советское правительство
стремилось рационализировать репродуктивную политику с целью
увеличения рождаемости: был проведен ряд соответствующих иссле¬
дований, приняты меры по охране женских репродуктивных способ¬
ностей. Советские медики, занимавшиеся в 1920-е годы проблемами
92 Healey D. Homosexual Desire in revolutionary Russia: The Regulation of
Sexual and Gender Dissent. Chicago: University of Chicago Press, 2001. P. 182—
190. См. также: Engelstein L. Soviet Policy toward Male Homosexuality: Its
Origins and Historical Roots //Journal of Homosexuality. 1994. Vol. 29. № 2-3.
P. 155-178.
93 Крыленко H. В. Об изменениях и дополнениях кодексов РСФСР //Со-
ветская юстиция. 1936. № 7 (цит. по: Healey. Р. 196). См. также: Riordan J.
Sexual Minorities: The Status of Gays and Lesbians in Russian-Soviet-Russian
Society //Women in Russia and Ukraine / R. Marsh (ed.). Cambridge, UK: Cam¬
bridge University Press, 1996. P. 160; Коп I. Sexual Minorities // Sex and Rus¬
sian Society/ I. Kon, J. Riordan (eds.). Bloomington: Indiana University Press,
1993. P. 92.
94 О преследовании за педерастию после 1933 года см.: Healey. Ch. 8.
Р. 207-228.
141

репродукции, использовали лексику промышленного производства,
в том числе термин «производительность» для описания женской
способности беременеть и рожать здоровых детей95. А. С. Гофштейн в
своей статье «Рационализация материнства» называл матерей «про¬
изводителями», он утверждал, что беременность может быть «произ¬
водительной» или «непроизводительной» — в зависимости от того,
заканчивается она рождением здорового ребенка или выкидышем,
абортом или смертью ребенка. Гофштейн изучил истории беременных
женщин и подсчитал, что женщины могут повысить свою «произво¬
дительность», рожая троих детей с интервалами в четыре года. Он от¬
мечал, что более частые беременности ослабляют женский организм,
который производит больных детей, и снижают значение женщины
как рабочей силы96. Другие советские врачи изучали репродуктивную
способность, сочетая акушерство и гинекологию с антропометрией
(например, измеряя женский таз). Один исследователь заметил, что
женщины, работающие на производстве, имеют более узкий (а зна¬
чит, низкокачественный) таз, чем неработающие женщины97.
Поскольку в СССР исходили из того, что женщины должны быть
и матерями, и работницами, то специалисты обращали особое внима¬
ние на то, как труд на производстве влияет на репродуктивные спо¬
собности женщины. Они изучили воздействие на женский организм
поднятия тяжестей и пришли к выводу, что это может повредить ор¬
ганы таза и осложнить беременность. В 1921 и затем в 1927 году были
приняты директивы по использованию рабочей силы, согласно кото¬
рым женщины не должны были назначаться на работы, связанные с
регулярной переноской тяжестей, потому что это может нанести вред
их репродуктивным органам98. Учреждения здравоохранения устраи¬
вали также физические обследования женщин и проводили беседы
в целях защиты их репродуктивных способностей. Делегаты третье¬
го Всесоюзного совещания по охране материнства и младенчества в
1926 году подчеркивали, что молодые женщины с самого начала их
половой зрелости должны постоянно получать медицинские кон¬
95 Hyer. Р. 113.
96 Гофштейн А. С. Рационализация материнства // Врачебное дело. 1927.
№ 19. Цит. по: Hyer Р. 113-118.
97 Hyer. Р. 115.
98 Hyer. Р. 116-117; Schrand Th. Industrialization and the Stalinist Gender
System: Women Workers in the Soviet Economy, 1928-1941. Ph.D. diss. Uni¬
versity of Michigan, 1994. P. 159-160. Такие же установки для работы бере¬
менных женщин были введены в Веймарской республике. См.: Stokes Р. R.
Contested Conceptions: Experiences and Discourses of Pregnancy and Childbirth
in Germany, 1914-1933. Ph.D. diss. Cornell University, 2003.
142

сультации, сначала в школах. Они также отмечали, что на таких кон¬
сультациях врачи получат возможность рассказать им об опасности
абортов и венерических заболеваний. На протяжении 1920-х годов
специалисты по женской гигиене и сексуальному просвещению про¬
должали свои исследования и воспитательную работу; большинство
из них подчеркивали социальную значимость женского репродук¬
тивного здоровья и деторождения".
Законодательным «шедевром» кампании по увеличению рождае¬
мости в СССР было постановление от 27 июня 1936 года о запрете
абортов (теперь они разрешались исключительно по медицинским
показаниям). Во время обсуждения проекта этого постановления на
заседании Политбюро подчеркивалась важность достичь максималь¬
но возможного уровня рождаемости99 100. Было также принято решение
сократить перечень медицинских показаний для абортов; согласно
ноябрьскому постановлению Политбюро (1936 года) медицинские
показания для абортов ограничивались наследственными заболева¬
ниями или случаями, когда беременность представляла для женщины
смертельную угрозу. В постановлении говорилось, что аборт не толь¬
ко вредит здоровью женщины, но и является серьезным социальным
злом, бороться с которым должен каждый сознательный гражданин и
прежде всего — медицинский персонал101.
Запрету на аборты предшествовала массовая кампания и широ¬
кое общественное обсуждение проекта постановления, а после его
публикации развернулась пропаганда обоснованности и важности
нового закона. В многочисленных статьях настойчиво проводилась
мысль о вреде, причиняемом абортами физическому и духовному
здоровью женщины102. (И ни слова о крайней опасности, угрожавшей
здоровью женщин, которые после принятия закона шли на нелегаль¬
ные аборты.) В одной из статей говорилось, что единственной целью
постановления была «охрана здоровья советской матери»103. Нарком
Семашко предупреждал, что аборт может не только привести к бес¬
99Резолюции III Всесоюзного совещания по охране материнства и мла¬
денчества. 1926. С. 17-18; Малиновский, Шварцман. С. 5. О советских про¬
граммах по половому воспитанию см.: Bernstein F. L. The Dictatorship of Sex:
Lifestyle Advice for the Soviet Masses. DeKalb: Northern Illinois University
Press, 2007.
100 Собрание законов и распоряжений. N9 34 (21 июля 1936 г.). С. 510-511;
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 976. Л. 4.
101 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 980. Л. 1; Д. 982. Л. 126-130.
102 Работница и крестьянка. 1936. N9 11. С. 6; N9 12. С. 1. См. также: Изве¬
стия. 5 июня 1935.
103 Правда. 5 сентября 1936. С. 4.
143

плодию, но и неблагоприятно сказаться на других органах и нервной
системе женщины. Оправдывая запрет абортов, он утверждал, что
это имеет ключевое значение для решения государственной задачи
роста народонаселения в Советском Союзе. Семашко сравнивал уро¬
вень рождаемости в Советском Союзе с аналогичными показателями
в других промышленных странах и утверждал, что запрет на аборты
позволит стране сохранить или даже увеличить уровень рождаемо¬
сти и превзойти в этом другие страны104. Здесь снова стоит заметить,
что Семашко называет рост рождаемости «государственной задачей».
Говоря о проблеме народонаселения он не использует такие понятия
как «национальное превосходство» или «расовый суицид», Семашко
и другие советские вожди были далеки расизма и стремились к повы¬
шению уровня рождаемости, чтобы строить социализм и доказать его
идеологическое превосходство.
Этот подход, конечно, резко отличается от расовой репродуктив¬
ной политики в Третьем Рейхе. Для доказательства превосходства
своей политической системы и уровня здравоохранения нацистские
расовые гигиенисты не обращались к таким аргументам как более вы¬
сокий уровень рождаемости и даже по отношению к своему населе¬
нию оперировали понятиями конкуренции. Идеологический подход
к людям, расово и генетически желательным, и теми, кто таковым не
считался, был различным. Первым аборт был запрещен, поскольку
зачатые ими дети являлись слишком ценными для нации. Диффе¬
ренцированный подход к аборту, основанный на расовых критериях,
можно, таким образом, считать формой принудительного проната-
лизма105. Людям «неполноценным» (Minderwertigen) не предоставля¬
лось репродуктивного выбора, и, разумеется, они могли (а порой их
даже принуждали) делать аборты. Законы об абортах, несколько ли¬
берализованные в период Веймарской республики, были ужесточены
104 Семашко Н. А. Замечательный закон (о запрещении аборта) // Фронт
науки и техники. 1936. № 7. См. также: Solomon S. G. The Demographic Argu¬
ment in Soviet Debates over the Legislation of Abortion in the 1920s // Cahiers
du monde russe et sovietique. 1992. Vol. 33. № 1. P. 59-82.
105Атина Гроссман тоже приводит этот аргумент. См. ее главу: Gross-
man A. The Debate that Will not End: The Politics of Abortion in Germany from
Weimar to National Socialism and the Postwar Period // Medicine and Moder¬
nity: Public Health and Medical Care in Nineteenth- and Twentieth-Century
Germany / M. Berg, G. Cocks (eds.). Washington, DC; Cambridge: German His¬
torical Institute; Cambridge University Press, 1997. P. 195-196. Это расходится
с утверждением Гизелы Бок (в: Zwangsterilisation im Nationalsozialismus), что
нацистскую репродуктивную политику можно характеризовать прежде всего
как антинатальную.
144

в мае 1933 года106. После этого женщина, прибегавшая к аборту, или
подпольные акушеры подвергались аресту на срок от одного дня и
заключению до пяти или же до пятнадцати лет, — если деньги уже пе¬
решли из рук в руки107. В июне 1935 года политика в отношении абор¬
тов была напрямую связана с евгеническими методами стерилизации,
когда после принятия поправки к закону о стерилизации от 4 июля
1933 года (Законом о предотвращении рождения потомства у людей
с наследственными заболеваниями предусматривалась обязатель¬
ная хирургической стерилизации всех людей с «наследственными»
болезнями)108 стали считаться законными даже аборты на поздней
стадии беременности, если медицинская комиссия подтверждала,
что они евгенически необходимы. Затем, после евгенических абор¬
тов, производилась стерилизация. То, что нацистские медицинские
власти рассматривали аборт прежде всего как евгеническую меру,
впоследствии подчеркивалось в директивах по прерыванию бере¬
менности и стерилизации по медицинским показаниям, принятых
в 1936 году Врачебной палатой Рейха; терапевтические аборты (т. е.
аборты, обусловленные угрозой здоровью женщины) разрешались
только в самых серьезных случаях109.
Нацистскую политику искусственного прерывания беременно¬
сти следует понимать как продолжение закона 1933 года о стерили¬
зации еще и потому, что обе политики со временем оказались тесно
связанными. Принятие первого закона о стерилизации сопровожда¬
лось широкой пропагандистской кампанией с использованием таких
понятий как «дифференциальное снижение уровня рождаемости»,
«количество против качества» и «формирование генетического об¬
106Параграфы 219 и 220, исключенные из Уголовного Кодекса в период
Веймарской республики, появились вновь, запрещая распространение сведе¬
ний о тех, к кому можно обратиться по поводу аборта.
107 Pine. Р. 20.
108 К наследственным болезням в Законе относились следующие: врож¬
денная умственная отсталость, шизофрения, маниакально-депрессивный
психоз, наследственная эпилепсия, наследственная (Хантингтона) хорея,
наследственная слепота, наследственная глухота,"серьезное наследственное
физическое уродство. См: «Закон о предотвращении рождения ребенка с
наследственными заболеваниями»: Freie Universitat Berlin, Sammlung Rott
(далее: FUB, Slg Rott), C5b, 9101, Box 8. Официальный текст закона и объ¬
яснение его см.: Giitt A. Gesetz zur Verhtitung erbkranken Nachwuchses vom 14.
Juli 1933, mit Auszug aus dem Gesetz gegen gefahrliche Gewohnheitsverbrecher
und iiber Massregeln der Sicherung und Besserung vom 24. Nov. 1933. Mtinchen:
J. F. Lehmann, 1934.
109 Grossmann. The Debate that Will not End. P. 196.
145

лика нашего народа» — в качестве доказательства, что стерилизация
людей нездоровых была необходимой контрмерой против расового
вырождения110. Несмотря на антинатальный характер политики сте¬
рилизации и абортов, она формулировалась с пониманием того, что
такие меры — необходимый шаг к постепенному увеличению коли¬
чества желательных рождений. Стремление предотвратить рождение
потомства у страдающих наследственными болезнями следует по¬
нимать в контексте искаженной дарвинистской логики нацистских
законодателей: они считали, что по мере рождения все большего чис¬
ла нездоровых людей общественные ресурсы будут исчерпаны, что
со временем приведет как к качественному, так и количественному
упадку немцев. Таким образом, пронатальные и антинатальные тен¬
денции в Третьем Рейхе нелегко разделить, а запрет искусственного
прерывания беременности и применения противозачаточных средств
сопровождался насильственной стерилизацией и абортами для тех,
кого объявили «неполноценными» в расовом и генетическом отно¬
шении111. Запрет абортов в Третьем Рейхе, как и в Советском Союзе,
был формой принудительного пронатализма для группы населения,
считавшейся расово желательной, пусть даже ее следует считать евге¬
нической и антинатальной мерой для других. Такая же смесь прона-
тальных и антинатальных задач сопутствовала и брачной политике.
В этом контексте необходимо упомянуть и Нюрнбергские законы
1935 года, самым позорным из которых был «Закон о защите немец¬
кой крови и немецкой чести» (Blutschutzgesetz), запрещавший браки
евреев с неевреями и классифицировавший евреев согласно степени
расового смешения. Вскоре после этого, 18 октября 1935 года, был
обнародован закон о здоровом браке — «Закон о защите наслед¬
ственного здоровья немецкого народа» (Ehegesundheitsgesetz). После
принятия этого закона брачные консультации (в Веймарской респу¬
блике, несмотря на евгенические соображения, такие консультации
«в основном предоставляли противозачаточные средства и советы»)
были включены в систему реализации спонсируемой правитель¬
ством демографической политики (Bevolkerungspolitik); большие,
«сильные» семьи стали единственной целью законов о супружеском
здоровье112. Закон запрещал браки между партнерами, у которых мог
родиться «нежелательный» ребенок, или браки между бесплодным,
стерилизованным или не подходящим по другим критериям партне¬
ром и партнером, расово желательным111. В указах, дополняющих
110Цит. в: Bock. Zwangsterilisation im Nationalsozialismus. S. 90.
111 Czarnowski G. Das kontrollierte Paar. S. 15.
112Grossmann. Reforming Sex. P. 141.
111 Закон распространялся только на немецких граждан или на случаи,
когда немецкие мужчины женились на иностранках. Если немка выходила
146

закон о здоровом браке, оговаривалось, что при вступлении в брак
нужно предъявить свидетельства о состоянии здоровья и способно¬
сти к деторождению (Ehetauglichkeitszeugnisse)u\ которые выдавались
новыми консультационными центрами генетического и расового здо¬
ровья (Beratungsstellen fiir Erbgesundheit und Rassenpflege). В циркуля¬
ре, разъяснявшем суть этих указов, подчеркивалось, что необходимо
принимать во внимание евгенику, а также «следует тщательно взве¬
сить все “за” или “против” брака, прежде всего с учетом генетики и
здоровья»* 114 115. Следовательно, несмотря на связь между Законом о за¬
щите наследственного здоровья и Законом о защите немецкой крови,
в первом все так же упор делался на евгеническом здоровье, а не на
соображениях чистоты расы. Закон о защите наследственного здоро¬
вья откровенно апеллировал к большинству населения и подразуме¬
вал укрепление общественной сплоченности на националистической
базе. Увеличение количества исключений при применении закона го¬
ворит о том, какое значение политики придавали этому аспекту своей
расовой политики в качестве легитимизирующего элемента режима.
Задача состояла в том, чтобы представить немецкой общественности
Закон о наследственном здоровье как орудие личной защиты116.
Итак, ни нацистская, ни советская политика репродуктивного
здоровья не ограничивались принудительными мерами, и даже неко¬
торые явно принудительные методы формулировались так, чтобы с
ними была согласна часть граждан. Обратимся теперь к политике, в
большей степени стимулировавшей граждан, — или расово желатель¬
ных (в случае нацистов), или политически сговорчивых, — доказывая
тем самым, что демографическая политика была не только орудием
социального контроля, но и средством легитимации государствен¬
ных проектов. Она являлась главной составной частью планов обоих
режимов по преобразованию общества.
В СССР наряду с принудительными существовали и стимули-
рущие методы повышения рождаемости, в частности финансовые.
Согласно тому же закону о запрете абортов, женщинам полагалось
ежегодное пособие в 2 тыс. рублей на каждого ребенка, если в семье
было шестеро детей, и 5 тыс. рублей на каждого ребенка, если детей
замуж за иностранца, то их будущие дети не считались немцами, а женщины
теряли германское гражданство.
114 Отметим изменение в терминологии по сравнению с периодом Веймар¬
ской республики: тогда они назвались врачебными справками о состоянии
здоровья (Ehegesundheitszeugnissen). Теперь это было свидетельство не про¬
сто о состоянии здоровья, а о «пригодности».
115 Рейхсминистр внутренних дел к правительствам земель и т. д. 18 фев.
1939 г. В: Landesarchiv Berlin (далее: LAB). Rep. 12. Асе. 1641. Nr. 239.
116 Далее см.: Timm. The Politics of Fertility. P. 289-290.
147

было более десяти. На эти меры немедленно откликнулись женщины,
имевшие семерых и более детей. Местных чиновников засыпали за¬
явлениями женщины (в основном крестьянки), которые подпадали
под этот закон117.
Кроме выплаты индивидуальных пособий советское правитель¬
ство поощряло материнство, предоставляя родильные дома и услуги.
За считанные месяцы после прихода к власти большевики откры¬
ли множество родильных домов, яслей, молочных кухонь и детских
поликлиник. После перехода к активной пронатальной политике
в середине 1930-х годов финансирование родильных палат и яслей
увеличилось, впрочем, не настолько, чтобы удовлетворить нужды
миллионов работающих женщин. Поскольку практически весь бюд¬
жет государства уходил на ускоренную индустриализацию, средств
для организации детских учреждений, отвечающих современным
требованиям, не хватало. Но в общем-то советское правительство
уделяло особое внимание заботе о матерях и детях118. Власти также
стремились создать такие условия, чтобы беременные женщины не
опасались лишиться работы или зарплаты. Уже в 1921 году СНК
издал постановление, что женщины, ушедшие в декретный отпуск,
будут получать полную зарплату из страховых фондов. К 1927 году
советские законы гарантировали женщинам восемь недель оплачи¬
ваемого отпуска до и после родов119.
В середине 1930-х, проводя кампанию стимулирования рождае¬
мости, советское правительство воспевало материнство, представляя
рождение и воспитание детей как естественную часть жизни состояв¬
шейся женщины. В советской прессе постоянно говорилось, что дети
приносят счастье в жизнь женщины. Одна мать пятерых детей опи¬
сывала в письме, как любят ее дети, а другая рассказывала, как дети
заботятся друг о друге, и поэтому иметь много детей не в тягость120.
Усердное прославление материнства советскими властями на¬
поминало пронатальную пропаганду в других странах — с одним
117Собрание законов и распоряжений. № 34 (21 июля 1936 г.). С. 511;
ГА РФ. Ф. 5446. Он. 18а. Д. 2753. Л. 4. Советское правительство должно
было выделить 35 млн рублей в 1936 году, только на выплату этих пособий;
ГА РФ. Ф. 5446. Он. 18а. Д. 2753. Л. 31.
118Дробижев. С. 109, 122; ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 18а. д. 2754. Л. 45. См., на¬
пример, черновик брошюры Елены Стасовой «Перед женщинами в СССР
открыты все пути», где она обращает особое внимание на заботу и мате¬
риальную помощь, оказываемую советским правительством матерям. См:
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 202. Л. 11.
119ГА РФ. Ф. 4085. Оп. 12. Д. 320. Л. 16; Молков, ред. 1927. С. 318.
120Мартеновка. 1 мая 1936. С. 5; Работница и крестьянка. 1936. № 15. С. 5;
№ 2. С. 20. См. также: Гигиена и здоровье. 1938. № 4. С. 6.
148

коренным отличием: в СССР поощряли женщин к работе во время
беременности и после родов. Для обеспечения занятости беременных,
а также в качестве меры против их увольнения Политбюро в октя¬
бре 1936 года приняло постановление, согласно которому отказ при¬
нять на работу беременную женщину или уменьшение ее жалованья
считались уголовным преступлением121. Итак, советская гендерная
политика базировалась на пропаганде образа женщины-труженицы
и одновременно матери, при этом советские вожди утверждали, что
эти две роли женщины не противоречат друг другу. В то время как
в Западной Европе многие чиновники и социальные комментаторы
заявляли, что феминизм и женская занятость способствуют деформа¬
ции традиционной роли женщины в обществе и являются фактором
снижения уровня рождаемости122.
Как известно, нацисты подчеркивали, что место женщины — дом,
и почти все финансовые стимулы, которые использовались для
поощрения стремления женщин иметь больше детей, предполагали
модель семьи с одним кормильцем. В отличие от СССР, в нацист¬
ской Германии финансовое поощрение к рождению детей предназна¬
чалось только неработающим женщинам. Политика предоставления
ссуд генетически «сильным» супружеским парам началась как трудо¬
вая политика — как мера для снижения уровня безработицы за счет
удаления женщин с производства. В положении о браке раздела 5
(поощрение к вступлению в брак) Закона о снижении безработицы
от 1 июня 1933 года123, содержалось предписание, что пригодные для
заключения брака пары могут подать заявление на получение ссуды
до 1 тыс. рейхсмарок для обзаведения домашним хозяйством. Ссу¬
да предоставлялась ограниченному числу пар, помолвленных или
недавно вступивших в брак, если жена или партнерша работала, но
обещала, выйдя замуж, оставить работу. Первоначальные строгие
сроки продолжительности занятости постепенно смягчались, так
что к концу августа ссуду могли получать даже женщины, работав¬
шие в период между 1928 и 1933 годами почти полгода. По мнению
Габриеля Чарновски, такая политика была не только реакционной,
поскольку вновь превращала женщину в домохозяйку, но и весьма
своевременной мерой, позволяющей манипулировать женской заня¬
тостью. О первоначальной цели этой политики — предоставить бо¬
лее широкие возможности мужчинам, устранив замужних женщин
121РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 981. Л. 69.
122 См.: Offen. Р. 138.
12:1 Экземпляр этого закона вместе разными ревизиями и постановления¬
ми, находится в Министерстве финансов Рейха: Ehestandsdarleben (Berlin,
1935).
149

с рынка труда, забыли, когда после 1936 года экономические условия
изменились. С началом бума в военной промышленности и в связи с
нехваткой рабочих рук женщины уже не бросали работу ради ссуд124.
По словам одного из экспертов того времени, «демографические и по¬
литические цели [закона] остались теми же, что и в 1933 году»125, но
теперь он служил скорее стимулированию, а не сокращению женской
занятости, так как требование прежней занятости сохранилось.
Тем не менее после 1936 года главным следствием этого закона
стало установление евгенического надзора над супружескими па¬
рами, количество которых продолжало увеличиваться, поскольку
в основе получения ссуд лежали расовые и евгенические критерии.
К 1937 году, утверждает Чарновски, преобладали критерии расовой
гигиены, и «обязательное медицинское обследование претендую¬
щих на получение ссуд супругов стало самым важным поворотным
моментом от “поддерживающей” к “исключающей” репродуктивной
политике»126. Иными словами, формально «позитивная» евгениче¬
ская мера предоставляла врачам-гигиенистам обилие генетической
и социальной информации о вступающих в брак, и ее можно было
использовать в «негативных» евгенических целях. Евгеническое об¬
следование при получении ссуд бюрократизировалось и становилось
все строже, а пар, желающих их получить, все меньше. Вероятно, это
отчасти объясняется введением в январе 1934 года нового формата
анкет; стоило только пациентам взглянуть на длинный список бо¬
лезней и пробелы, оставленные для сведений о членах семьи, у них
возникало сомнение: не требуется ли от них информация, которую
лучше было бы утаить от медицинских чиновников127.
В любом случае эту меры следует рассматривать как попытку
легитимации политики режима в сфере здравоохранения. Ссуды
супружеским парам по большей части предоставлялись в качестве
поощрения и воспринимались общественностью в контексте реали¬
зация гражданских прав немцев. Свидетельством тому может послу¬
жить письменная жалоба одного берлинца, невеста которого в мае
1936 года как раз прошла медицинское обследование для получения
ссуды. Высказав свое недовольство обычными бюрократическими
12/1 Изменения в политике ссуд семейным парам в 1937 году были не про¬
сто косметическими. Был обнародован отдельный закон, «Закон о повыше¬
нии коэффициента браков».
125 Цит. по: Czarnowski. Das kontrollierte Paar. S. 105; Berlitz E. Ehestands-
darlehen. Berlin; Wien: Spaeth & Linde, 1940. S. 39.
126 Ibid. S. 109.
127 Ibid. S. 133.
150

проволочками и придирками, автор письма выражал возмущение
условиями обследования его невесты:
«Надо было обратиться <...> в кабинет 35, к Урбану, для анализа
крови. На этой двери висит большая эмалированная табличка “Кли¬
ника венерических болезней”.
Любые комментарии были бы в настоящий момент излишни,
но в надежде воздействовать на учреждения, которые, возмож¬
но, получат это письмо и которые, по-видимому, довольно бес¬
толковы, хотел бы сказать, что <...> любой, тонко чувствующей
женщине было бы крайне оскорбительно и стыдно сидеть рядом с
красотками (Pflanzchen*), источник дохода которых слишком оче¬
виден, [и я уже не говорю о страхе] что вслед за тем пойдут слу¬
хи, что она заразилась от случайной связи. Очевидно, глава этой
клиники — более понимающий человек, чем администрация райо¬
на Кройцберг, потому что он видел нас вместе, когда мы подавали
прошение, и, вызвав нас, написал: “...на ссуду для женитьбы”»128.
Это голос рассерженного горожанина, который чувствует, что
к нему отнеслись без должного уважения. Он знает свое место и
заявляет, что его цель — исправить положение дел, чтобы другим
не пришлось испытать то же самое. Гнев жалобщика невозможно
представить себе вне контекста известного консенсуса о праве го¬
сударства на семейную политику. Этот человек порицает не саму
политику, а то, как бестактно она проводится. Таким образом, эта
жалоба свидетельствует о том, что ссуды супружеским парам были
частью курса на достижение консенсуса в нацистском государстве:
они доказывали многим гражданам, что все разговоры о домашнем
очаге — не пустая болтовня129. Оказавшись в конце концов бес¬
полезными в плане повышения уровня рождаемости, эти меры в
значительной степени поспособствовали привлечь население к до¬
бровольному участию в государственных мероприятиях по улучше¬
нию условий жизни граждан.
Подобной политикой, которой историки уделяют больше внима¬
ния, была практика награждения многодетных матерей крестами за
* Pflanzchen (нем.) — разг. молодое деревце (применительно к девушке
или юноше). (Прим. ред.).
128 Это письмо, датированное 26 мая 1936 года, было напечатано на ма¬
шинке (непонятно, принадлежал ли курсив самому автору или машинист¬
ке) и отправлено Обер-бургомистру через Городской медицинский совет.
К делу отнеслись серьезно, и сразу же были рекомендованы изменения. LAB.
Rep. 12. Асе. 1641. Nr. 246.
129 Moeller R. Protecting Motherhood: Women and Family in the Politics of
Postwar Germany. Berkeley: University of California Press, 1993. P. 17.
151

заслуги и скромными подарками130. С 1939 года матерей, родивших
четырех и более детей, награждали крестами (бронзовыми — за
4-5 детей, серебряными — за 6-7 и золотыми — за 8 и более); отныне
это происходило в День матери — 12 августа, в день рождения матери
Гитлера. Как и ссуды супружеским парам, кресты также пробуждали
в населении чувство сопричастности и имели цель интегрировать на¬
гражденных в идеологическую и социальную структуру нацистского
государства. Ирмгард Вейратер утверждает, что кресты были «факто¬
ром, укрепляющим режим, сутью политической религии национал-
социализма»131. Реакция на церемонию вручения медалей была в
целом позитивной. Правительственные информаторы, собиравшие
данные об отношении общества к этим наградам, отмечали, что самые
серьезные жалобы возникали, когда матери, которых считали «асо¬
циальными» (этот неудачный термин мог включать в себя все что
угодно, начиная от что-либо укравшего ребенка до очевидной соци¬
альной дисфункции, преступности или психического заболевания),
также получали кресты за заслуги132. Тем не менее поток заявлений
на получение крестов благодаря активной пропаганде в целом зна¬
чительно увеличился. Так, в первые годы реализации этой програм¬
мы районные учреждения здравоохранения Берлина были завалены
такими заявлениями, и потребовался дополнительный персонал для
их обработки, особенно с началом войны в 1939 году133. Церемонии
вручения наград и пропаганда открыто демонстрировали связь меж¬
ду подготовкой к войне и политикой по отношению к матерями, ко¬
торые отдавали Рейху своих сыновей.
Сравнение пронатальной политики государств
Европейские государства равным образом стремились к стимули¬
рованию рождаемости, но политика, которую проводили их лидеры,
существенно варьировалась от страны к стране. Нацистские чиновни¬
130 См.: Weyrather. Muttertag und Mutterkreuz.
131 Ibid. P. 151. О копии официальной политики см.: «Das Ehrenkreuz der
Deutschen Mutter» // FGfV Mitteilungen. 16 Januar 1939. № 2. S. 1-2.
132 «Das Ehrenkreuz der Deutschen Mutter» // FGfV Mitteilungen. 16 Januar
1939. № 2. S. 147.
133 См., например, письмо от района Трептов обер-бургомистру от 6 мая
1939 года в: LAB. Rep. 12. Асе. 1641. № 247. В октябре 1939 года Министер¬
ство внутренних дел Рейха направило директиву во все районы немедленно
разобрать завал заявок с тем, чтобы по крайней мере женщинам в возрасте
старше 50 лет кресты вручили к Рождеству, письмо, описывающее памят¬
ную записку Министерству внутренних дел от обер-бургомистра Берлина от
30 октября 1939 года (Там же).
152

ки стремились контролировать «качество», «расовую пригодность» и
количество рожденных детей, они осуществляли как пронатальные,
так и антинатальные меры. Со своей стороны, Советский Союз сти¬
мулировал рождаемость среди всех граждан, невзирая на расовую
принадлежность, национальность или умственные и физические
способности. Особая репродуктивная политика, проводимая совет¬
ским правительством, была порождением не только социалистиче¬
ской идеологии, но и воспитательной ориентации русской культуры,
которая сама была продуктом российских социально-политических
реалий. Советская репродуктивная политика, находясь в русле меж¬
дународной тенденции к государственному управлению процессом
воспроизводства населения, в то же время отражала специфические
воспитательные и идеологические установки, а также определенную
демографическую концепцию. Сравнительный анализ нацистской и
советской репродуктивной политики, — начиная с закона о запрете
абортов и поощрения материнства до евгенической политики и про¬
грамм повышения рождаемости — позволяет показать, каким обра¬
зом конкретные способы реализации этой политики обеспечивали
все более масштабный государственном интервенционизм в нацист¬
ской Германии и Советском Союзе.
В Третьем Рейхе репродуктивная политика и ее основа — биоло¬
гический детерминизм были одним из компонентов того, что можно
было бы вслед за Детлевом Пойкертом классифицировать как попыт¬
ку преодоления смерти нерелигиозными средствами. В статье «Гене¬
зис “Окончательного решения” и Дух Науки» Пойкерт описывает
как благодаря первым успехам биомедицины и усовершенствованию
методов гигиены, введению социальных пособий в городах, школах
и социальным программам в течение века специалисты в области
естественных и общественных наук и в особенности медики внушали
людям все больше оптимизма на будущее совершенство общества134.
Нацистское государство по воле случая претворило в жизнь опти¬
мистические цели первых социальных гигиенистов. Поскольку само
понятие «народное сообщество» (Volksgemeinschaft) было расплыв¬
чатым и с трудом поддавалось определению, утверждает Пойкерт,
134 Пойкерт продолжает традицию первых философских откликов на Хо¬
локост, таких, например, как: Adorno Th., Horkheimer М. Dialectic of Enlight¬
enment: Philosophical Fragments. Trans. J. Cumming. N.Y.: Continuum Books,
2002. Другие, в свою очередь, следовали за Пойкертом, анализируя историю
социальной политики в аспекте просветительской цели человеческого со¬
вершенствования. См., например: Kappeler М. Der schreckliche Traum vom
vollkommenen Menschen: Rassenhygiene und Eugenik in der Sozialen Arbeit.
Marburg: Schiiren Pressverlag, 2000.
153

то национал-социалистическое движение «развивалось в направле¬
нии чрезвычайно негативной концентрации на уничтожении врагов
нации»135. Без апелляции к религии, объясняющей смерть, и обнару¬
жив, что оптимизм ученых по части совершенствования общества и
искоренения болезней преждевременен или вообще вводит в заблуж¬
дение, национал-социализм искал все более радикальные способы
решения социальных проблем136. В результате начался иррациональ¬
ный поиск новых средств избежать смерти:
«“Словоблудие” гуманитарных наук заводит науку в тупик ирра¬
циональности. Она неизбежно сводится к утопической мечте о том,
что когда-нибудь смерти не будет, пусть даже эта мечта неизменно
опровергается жизнью каждого конкретного человека. Единственный
очевидный способ уйти от этой дилеммы — просто разделить предмет
научного поиска на бренное тело отдельного человека и потенциаль¬
но бессмертное тело народа или расы. Только последнее, а именно его
бессмертный материальный субстрат в виде генетического кода, мо¬
жет гарантировать истинную победу самой науке»137.
Препятствие, создаваемое индивидуальным телом и его нежелани¬
ем подчиняться утопическим идеалам, можно было теперь оставить в
стороне, приняв простое решение: отдельных индивидов можно было
бы определить как «сильных» и способных стать частью «идеального
тела народа» ( Volkskorpef) или же забраковать их и в конечном счете
уничтожить. Таким образом, коллективное тело сохранилось бы, очи¬
стилось и увековечилось. Такая попытка выхода за границы земного
существования была связана и с более масштабной идеологической
задачей создания «тысячелетнего Рейха», поскольку улучшение ка¬
чества и увеличение количества новорожденных всегда связывалось
с задачами агрессивной военной политики. Очевидное противоречие
между поиском жизненного пространства (Lebensraum) и заявле¬
ниями, что рождаемость снижается до опасного уровня, можно было
устранить, лишь апеллируя к этой великой цели.
В Советском Союзе марксистская идеология препятствовала вос¬
приятию идей биологического детерминизма, служившего основой
странной и полумистической смеси концепций про- и антинатализ-
ма в Третьем Рейхе; советские идеологи говорили о первостепенном
значении окружающей среды и социально-экономических условий
135Peukert D. J. К. The Genesis of the «Final Solution» from the Spirit of Sci¬
ence // Reevaluating the Third Reich / Th. Childers, J. Caplan (eds.). N.Y.; L.:
Holmes & Meier, 1993. P. 236.
136Peukert D. J. K. The Genesis of the «Final Solution» from the Spirit of Sci¬
ence. P. 238.
137Ibid. P.241.
154

как факторов формирования сознания и поведения народа. Еще до
Октябрьской революции и превращения марксизма в государствен¬
ную идеологию русские социологи и врачи отвергали ссылки на био¬
логические факторы и подчеркивали значение окружающей среды, в
том числе и социальной. Будучи представителями русской интелли¬
генции, причиной угнетенного положения русских крестьян и рабо¬
чих они считали деспотичную царскую власть и убогие условия жизни
населения. Видя в массах союзника в борьбе с автократией, они вери¬
ли во врожденные добрые качества народа и стремились воспитать,
просветить и освободить его. И поскольку многие представители
русской интеллигенции считали своей миссией просвещение народа,
они тяготели к медицине и общественным наукам, отвергающим био¬
логический детерминизм. Следовательно, в русской культуре, как и
в марксизме, гораздо большую ценность имели воспитательные, а не
биологические концепции и программы138.
Советское государство стимулировало воспроизводство всего на¬
селения, независимо от этнической или классовой принадлежности.
Так, работники советского здравоохранения подчеркивали необхо¬
димость уделять больше внимания послеродовому уходу среди на¬
циональных меньшинств для увеличения рождаемости в этих груп¬
пах советского общества139. Когда советское правительство начало
выплачивать матерям с шестью и более детьми ежегодное пособие в
2 тыс. рублей на каждого ребенка, появилось уточнение, что женщи¬
ны, имеющие семерых и более детей, будут получать пособия неза¬
висимо от их социального происхождения, даже в том случае, если
их мужья были арестованы за контрреволюционную деятельность140.
Таким образом, власть стимулировала рождаемость даже среди тех,
кого считало классовыми или идеологическими врагами — в отличие
от нацистского правительства, ограничивавшего воспроизводство
тех, кого считало врагами немецкой расы.
Итак, советский пронатализм отличается от нацистского совер¬
шенно иными целями повышения рождаемости. Если нацистская
демографическая политика была тесно связана с планами расового
и политического господства в Европе и мире, то Советы решительно
138 Отказ дореволюционных русских общественных мыслителей от
мальтузианских идей также сформировался под воздействием социально-
политических условий. См.: Todes D.P. Darwin without Malthus: The Struggle
for Existence in Russian Evolutionary Thought. N.Y.: Oxford University Press,
1989.
139Резолюции III Всесоюзного совещания по охране материнства и мла¬
денчества. 1926. С. 2, 10.
140 ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2754. Л. 32.
155

отказались от идеологической увязки задачи увеличения рождаемо¬
сти с наращиванием военной мощи. Уже в мае 1918 года, памятуя о
кровавой бойне Первой мировой войны, делегаты I Всероссийского
съезда муниципальных работников постановили, что необходимо
снижать детскую смертность, а детские жизни «сберечь <...> не для
новой бойни, а как строителей новой, прекрасной трудовой жизни,
как сильных духовно и физически граждан, борцов за идеалы со¬
циализма и человечества». В резолюции подчеркивалось, что детей
надо растить не для того, чтобы они гибли в войнах «от преступной
небрежности капиталистического государства», но для того, чтобы
плодотворно трудиться ради построения нового общества141. Итак,
задачей Советского Союза было увеличение численности населения,
но не солдат, а тружеников. Разумеется, советские лидеры думали и
об армии, особенно по мере усиления международной напряженно¬
сти в конце 1930-х годов, но только в плане обороны.
Несмотря на то что существовали серьезные различия в целепо-
лагании между нацистской и советской концепциями пронатализма,
следует отметить и поразительное сходство двух режимов в подходе
к репродуктивной политике как политически (и, возможно, психо¬
логически) мобилизующей сфере действий власти. В обоих случаях
режимы пытались создать новый имидж контролю над личным сек¬
суальным и репродуктивным поведением. При помощи различных
мер социальной политики и нацисты, и Советы старались сгладить
явные противоречия между индивидуальными сексуальными и ре¬
продуктивными желаниями и потребностями коллективистского
государства. Эти режимы породили совершенно новую форму про¬
явления энтузиазма к созиданию жизни, стремление к воспроизвод¬
ству, обусловленное теперь более высокими — государственными
идейными целями. Они исходили из того, что люди пожертвуют лич¬
ными интересами, что меркантильные и сексуальные желания необ¬
ходимо контролировать или подчинить более возвышенным задачам:
созданию расового «народного сообщества» или социалистической
утопии. И сотворение жизни, и риск смерти (на поле сражения или
при родах) артикулировались при помощи коллективистской терми¬
нологии. Само по себе это не слишком отличалось от символическо¬
го смысла жизни и смерти в современных государствах, по крайней
мере, с времен Французской революции. Но взамен на подчинение
личности различным формам массовой мобилизации обе диктатуры
предлагали новые, более конкретные перспективы. Людям рассказы¬
вали, как они будут жить в идеальном обществе с присущими этим
141 Цит. по: Дробижев. С. 110.
156

обществам (не данными свыше) задачами, где их индивидуальный
частный выбор приобретет новый смысл. Увеличение социальных
выплат и вознаграждения (в виде охраны здоровья и социальных
пособий) обусловливали эмоциональное восприятие новой формы
социальной репродукции. Это был не столько процесс социального
контроля, сколько придание символического значения гражданству
и единения с государством. Цели нацистской и советской репро¬
дуктивной политики резко расходились, но их объединяли утопич¬
ность стимулов и мотивации репродуктивной политики, которые
власти использовали для интеграции индивидуальных действий в
государственно-коллективистском проекте.
Одинаковой была в конечном счете и неэффективность прона-
тальных политик обоих режимов. Можно сказать, что нацистам так
и не удалось добиться существенного увеличения рождаемости142.
Пусть даже наблюдался ее небольшой рост, но необходимо учесть,
что современный анализ статистики рождаемости в Третьем Рей¬
хе почти ничего не говорит об успехах нацистских пронатальных
мер. Краткий подъем уровня рождаемости между 1933 и 1938 годом
(1 349 000 в 1938 году по сравнению с 971 000 в 1933) можно так же
легко приписать влиянию естественных экономических циклов, ко¬
торые наблюдались и в других европейских странах, как и успеху на¬
цистской демографической политики. В конце концов самые низкие
показатели рождаемости были в 1933 году, и она вполне могла вы¬
расти независимо от социальной политики143.
Воздействие пронатальной политики на общество было, разуме¬
ется, более весомым, хотя и более трудным для измерения. Вначале
сообщение о ссудах супружеским парам было восторженно встрече¬
но населением. В первые месяцы количество заявлений превзошло
все ожидания. К весне 1934 года в Рейхе было выдано 194 485 ссуд144.
Берлинские газеты писали, что в брак вступает все больше людей, и
считалось, что это происходит только благодаря ссудам. И «Фоссише
цайтунг», и «Фёлькишер беобахтер» заявляли, что Берлин служит
примером всей стране, так как к ноябрю 1933 года в столице было по¬
дано 10 251 прошение о предоставлении ссуды145. Их поток не осла¬
бевал, и в январе 1934 года: «Берлинер тагеблатт» сообщала, что за
142Czarnowski. Frauen — Staat — Medizin. S. 81.
143 См.: Bock. Zwangsterilisation im Nationalsozialismus. S. 142-153.
144 Ibid. S. 112.
145Ehestandsdarlehen in Berlin: Bisher 5000 Antrage bewilligt // Vossis-
che Zeitung. 22 November 1933 // FUB Slg Rott. C6 (4). Box 10; Die heirats-
freudige...: Bisher liber 10000 Antrage auf Ehestandsdarlehen // Volkischer
Beobachter. 22 November 1933 (там же).
157

последние три месяца такие прошения подали 12 000 пар146. Как мы
видели, энтузиазм увядал по мере того, как ужесточались критерии
евгенического обследования, и об этом узнавало население. Тем не
менее нельзя не учитывать количество добровольных участников.
Восторженный прием общественностью как ссуд парам, вступающим
в брак, так и крестов за заслуги многодетным матерям, разумеется,
способствовал возникновению чувства сопричастности в тех, кто
получал награды147. Как и в другое время и в других местах, невоз¬
можно обобщать мотивации людей к рождению детей. Но, разумеет¬
ся, имеющихся свидетельств достаточно, чтобы предположить, что
немцы стремились получать ссуды и кресты за материнство как знак
принадлежности к «народному сообществу» и как общественную на¬
граду, пусть даже большинство населения все еще представляло рож¬
дение как частный акт. Такая высокая оценка материнства не была
напрямую связана с реальным уровнем социального обеспечения
семей; представляется, она не повлияла и на увеличение количества
детей в отдельной семье. Но она вполне могла заставить поспешить с
рождением детей и, что важнее, она, похоже, заставила супругов от¬
носиться к этому акт как проявлению национального долга.
Такой же живой отклик нашло принятие новых законов о браке.
Отношение общества к попытке нацистов легитимировать социаль¬
ную политику посредством нового определения брака не было, как
порой утверждалось или предполагалось, всецело негативным. Собра¬
ние частных прошений в федеральные, государственные и городские
правительства показывает: многие граждане считали, что новые за¬
коны, позволяющие власти манипулировать социальной политикой,
отвечают их собственным интересам. Граждане писали в правитель¬
ство, требуя, чтобы официальные призывы к рождению все большего
количества здоровых немецких детей сопровождались повышением
уровня медицинского обслуживания, снижением квартплаты и улуч¬
шением положения в экономике148. Люди посылали письма фюреру
с просьбами принять законы, которые позволили бы им лучше кон¬
тролировать вступление в брак их детей. Эти письма, написанные
146Keine Bedenken beim Ehestandskandidaten...: Heiratslustige vor dem
Richterstuhl des Arztes // Berliner Tageblatt, 5 Januar 1934 (там же).
147Вейратер замечает это в связи с крестами за материнство, и я нахожу
это более убедительным, чем утверждение Гизелы Бок (Bock G. Zwangsterili-
sation und Nationalsozialismus. S. 142-153), что кресты не имеют отношения
к пронатальной политике. Вейратер строго пеняет Бок по этому поводу. См.:
Weyrather. Muttertagund Mutterkreuz. S. 151.
148См., например, письма в: ВА-В — RMI 1501/26231. В1. 44-46, 61-63, 70,
77-80, 198.
158

даже не слишком образованными гражданами, свидетельствуют о
том, что нацистская пропаганда, говорящая о снижении рождаемости
и необходимости законодательно регулировать рождаемость, достиг¬
ла своих целей еще на раннем этапе истории Третьего Рейха.
Чем ответил советский народ на пронатальную кампанию вла¬
стей? Из правительственных сообщений следует, что население
«восторженно» встретило постановление о запрете абортов. Не¬
которые женщины, получившие пособия, в своих письмах благо¬
дарили Сталина и обещали родить еще детей149. Но в реальности
большинство советских женщин были далеко не в восторге. Запре¬
щение искусственного прерывания беременности имело следствием
огромное количество подпольных абортов. В докладах Наркомата
здравоохранения в октябре — ноябре 1936 года говорится о тысячах
случаев госпитализации женщин после безграмотно выполненных
подпольных абортов. Из 356 200 абортов, проведенных в больницах
в 1937 году и 417 600 в 1938-м, всего 10 % были официально раз¬
решенными, а остальные — незавершенные подпольные аборты150.
В ответ советское правительство усилило меры по преследованию
лиц, делавших подпольные аборты; в 1937 году было арестовало
и осуждено 4133 человека. Закон гласил, что виновные в проведе¬
нии абортов приговариваются к не менее чем двум годам лишения
свободы151. Однако несмотря ни на что советским властям было не¬
легко справиться с подпольными абортами, поскольку женщины,
поступавшие в больницы после неумело сделанных абортов, редко
обращались в милицию152.
Запрет абортов способствовал росту рождаемости, но он был
ограниченным и временным. Коэффициент рождаемости вырос
с 30,1 в 1935 году до 33,6 в 1936 году и 39,6 в 1937 году. Но в 1938 году
149 ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2753. Л. 15, 22, 26, 35.
150 ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2753. Л. 85; РГАЭ. Ф. 1562 с. ч. Оп. 329.
Д. 407. Л. 22-25. В другом докладе 1937 года отмечалось, что зафиксирован¬
ные в РСФСР 323 438 случаев неполных абортов,которые надо было завер¬
шить в больницах, свидетельствовали о массовости подпольных абортов //
ГА РФ. Ф. А-482. Оп. 29. Д. 5. Л. 9.
151 Советская юстиция. 1936. №34. С. 16; РГАЭ. Ф. 1562 с. ч. Оп. 329.
Д. 407. Л. 25; ЦМАМ. Ф. 819. Оп. 2. Д. 27. Л. 12-15. Проводившие множе¬
ственные аборты нередко получали четыре года лишения свободы или
больше.
152 С 1938 по 1940 год преследований за аборты стало меньше, и несмотря
на то, что количество осужденных в 1941 году возросло, криминализация
абортов оказалась, по словам одного ведущего ученого, «крайне неудачным
применением уголовного законодательства», см.: Solomon Р. Р. 220-221.
159

рождаемость снова начала снижаться, а к 1940 году показатели фер¬
тильности в европейской части РСФСР оказались ниже уровня
1936 года153. На снижении рождаемости в 1938 году отчасти сказался
разрушительный социальный эффект чисток и военной мобилиза¬
ции. Но и прежде уровень рождаемости даже не приближался к пока¬
зателям конца 1920-х годов, периода до начала индустриализации, а
данные о количестве подпольных абортов свидетельствуют о том, что
советские женщины в целом нарушали правительственный запрет на
искусственное прерывание беременности. Как советские власти от¬
метили в 1920 году, но затем, в 1936-м, проигнорировали, запрещение
прерывать беременность только подталкивало женщин к подполь¬
ным абортам. Репрессии оказались неэффективным средством для
обеспечения продолжительного роста рождаемости.
Вторая мировая война нанесла чудовищный урон численности
населения и стала причиной дальнейшего снижения рождаемости;
поэтому не удивительно, что в военные и послевоенные годы совет¬
ское правительство возобновило усилия по предотвращению абортов
и увеличению рождаемости. В июле 1944 года был принят новый за¬
кон о семье, в котором сохранялся запрет на аборты 1936 года, полу¬
чить развод — согласно новому закону — стало еще труднее и дороже.
Новый закон покончил и с правом матерей-одиночек требовать от
отца алиментов на ребенка, а вместо этого предоставлял им государ¬
ственное денежное пособие154. Однако многие женщины продолжали
прерывать беременность, и в 1945 году советское правительство вы¬
разило беспокойство в связи с чрезвычайно большим количеством
подпольных абортов155. По информации Министерства здравоохране¬
ния, в 1949 году 93 597 женщинам были сделаны аборты по медицин¬
ским показаниям, однако предполагалось, что эти данные относятся
всего к 10,4 % всех абортов, а значит, в тот год было проведено более
800 тыс. подпольных прерываний беременности156. Министерство ре¬
153Lorimer. Р. 134; Coale. Р. 16. Рождаемость в первом квартале 1938 года
была существенно ниже уровня 1937 года; РГАЭ. Ф. 1562 с.ч. Оп. 329. Д. 186.
Л. 5. Подробнее см.: Goldman W. Z. Women, the State, and Revolution: So¬
viet Family Policy and Social Life, 1917-1936. N.Y.: Cambridge University Press,
1993. P. 294-295.
154,Cm.: Bucher G. L. The Impact of World War II on Moscow Women: Gender
Consciousness and Relationships in the Immediate Postwar Period, 1945-1953.
Ph. D. diss. Ohio State University, 1995. P. 9.
155 Burton. P. 281.
156Bucher. P.236. Из интервью, взятых Бьюкер а Москве в начале
1990-х годов, явствует, что почти все женщины знали о подпольных врачах,
делавших аборты, и что эта практика была широко распространена. Р. 251.
160

комендовало врачам уделять пристальное внимание беременным (в
том числе посещая их на дому и принудительно госпитализируя тех
женщин, которым, вероятно, потребуется аборт) в качестве средства
предотвращения абортов, но врачи, как правило, не занимались тако¬
го рода контролем. Больницам и поликлиникам с неукомплектован¬
ными штатами не хватало персонала для посещений беременных на
дому и коек для их госпитализации. Но ясно, что врачи не стали бы
контролировать протекание беременности у женщин, даже если бы и
могли. Одни врачи уверяли, что если персонал будет осуществлять
такой контроль, то беременные перестанут посещать поликлиники,
а другие сами занимались подпольными абортами157. Пособия роже¬
ницам и прославление материнства также оказались неэффективны¬
ми в борьбе за предотвращение абортов и увеличение рождаемости.
Женщины, получавшие пособия, были в основном крестьянками,
многодетными еще до введения денежных стимулов. Средств, пред¬
назначенных для охраны материнства и детства, было недостаточно,
чтобы заметно улучшить жизнь матерей. Правительственные прио¬
ритеты в основном фокусировались на тяжелой промышленности, а
система детских учреждений и сфера общественного питания финан¬
сировались катастрофически слабо. А поскольку так же плохо фи¬
нансировался и потребительский сектор, то женщины с невероятным
трудом приобретали для детей даже самое необходимое.
Еще один важный момент — место женщины-работницы в об¬
ществе. Как говорилось выше, в 1930-е годы большое число женщин
приходило на работу в промышленность, и официальная установ¬
ка на поддержку материнства ни в коем случае не предусматривала
освобождения женщин от их обязанности заниматься «общественно
полезным трудом». Вторая мировая война только ускорила приток
женщин на производство: они составляли 92 % всех новичков, при¬
шедших на промышленные предприятия между 1941 и 1950 годом, а
послевоенная пропаганда продолжала прославлять женщин-работниц
и матерей158. Правда, по советским законам женщинам предоставлял¬
ся двухмесячный отпуск по беременности — факт, который Сталин
старательно афишировал, — но это был лишь еще один небольшой
стимул к рождению детей159. Реалии советской жизни способствова¬
ли тому, что на женщину легло двойное бремя: полная рабочая не¬
деля и безвозмездная домашняя работа. Советские вожди хотели
эксплуатировать и трудовые, и детородные способности женщин, и
157 Bucher. Р. 238-242; Burton. Р. 289-290.
158 Bucher. Р. 7, 23.
159 См. формулировку Сталина для резолюции съезда колхозников-
ударников 1935 года. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 138. Л. 85.
161

оказалось, что они не желают, несмотря на официальную риторику,
перекладывать на себя ответственность государства за домашнюю ра¬
боту и воспитание детей160.
Война послужила приближению к целям, изначально по¬
ставленным советской демографической политикой (включение
женщин-матерей в состав рабочей силы), но она же сильно усложни¬
ла — в некоторых аспектах — демографическую политику нацистов.
Разумеется, война послужила прикрытием преступлений геноцида
на Востоке и жестокого обращения со славянскими и прочими работ¬
никами в Германии, разительно увеличив степень насилия режима
в отношении некоторых групп, причисленных к явным врагам. Этот
аспект нацистской демографической политики детально изучен в
других работах и не является главным в данной статье. Но, имея его
в виду, также можно утверждать, что война ограничила сферу дея¬
тельности и ослабила силу разных бюрократий, вовлеченных в про¬
цесс управления рождаемостью. Оставляя в стороне тот очевидный
факт, что войны имеют тенденцию разлучать потенциальных отцов с
потенциальными матерями, манипулирование индивидуальным сек¬
суальным поведением и принятием решений было затруднено из-за
крайней неукомплектованности штатов и общей неразберихи в обще¬
стве в условиях войны. Теперь решения о генетической «полноценно¬
сти» принимались часто случайно, ad hoc. Местные администраторы
здравоохранения даже подумывали, что строгие критерии генетиче¬
ской пригодности, ранее бывшие условием исследования здоровья
супружеских пар, выплаты супругам ссуд и прочие методы демогра¬
фической политики теряют силу. Несмотря на предупреждения чи¬
новников имперского Министерства внутренних дел161, понятно, что
работа в местных клиниках семейного здоровья уже не велась строго
в соответствии с планом военного времени. Во-первых, в годы войны
чрезвычайно увеличился ежедневный объем работы в клиниках ге¬
нетического здоровья (как результат увеличения потока прошений
о выплате ссуд для супругов от уходивших на фронт солдат и усиле¬
ния политического давления на представление к награде крестом за
160 Подробнее см.: Hoffmann D. L. Stalinist Values: The Cultural Norms of
Soviet Modernity. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003. Ch. 3. P. 88-117.
161 Рейхсминистр внутренних дел Линден писал в Берлинский суд генети¬
ческого здоровья 5 декабря 1939 года, сетуя, что слишком много учреждений
здравоохранения восприняли августовскую директиву как знак того, что по¬
литика стерилизации и введение закона о браке не должны ни в коем слу¬
чае прерываться в период войны. Он инструктировал берлинские власти, что
«законы должны исполняться в границах возможного». См.: Линден в Суд
генетического здоровья, Берлин, 5 декабря 1939 г. // LAB. Rep. 12. Асе. 1641.
№ 246.
162

материнство), поскольку персонал сократился наполовину: персонал
клиник регулярно призывали на военную службы или поручали дру¬
гие обязанности162. В таких условиях учреждения здравоохранения
в Берлине сообщали, что у них есть время только на то, чтобы от¬
слеживать самые срочные случаи стерилизации, и что продолжать
контроль над «асоциалами» теперь совершенно невозможно163. Стоит
ли говорить, что в результате налетов авиации союзников на крупные
города уничтожались и картотеки, необходимые для осуществления
различных евгенических мероприятий.
Эти факторы четко ограничивали пределы и размах нацистской
демографической политики во время войны. Учитывая, что местные
чиновники получали все больше свободы решать, какие случаи дей¬
ствительно «срочные», а какие нет, и отсутствие подтверждающих
документов, вполне возможно, что соблюдение жестких требований
для принятия «позитивных» евгенических мер и отбора кандидатов
для «негативных» становилось еще более случайным и менее пред¬
сказуемым. По ходу войны и по мере ослабления военного потенци¬
ала Германии, фасад всесторонней системы евгенического контроля
начал разрушаться. В сентябре 1944 года Министерство внутренних
дел Рейха информировало имперскую канцелярию, что условия ве¬
дения тотальной войны требуют дальнейших ограничений закона о
стерилизации. Не позднее 1 октября 1944 года почти все суды гене¬
тического здоровья были закрыты; осталось по одному суду ниж¬
ней инстанции для каждого государства. Ожидающие решения суда
дела следовало закрыть, если только они не были «особенно сроч¬
ными и несложными»164.
Итак, понятно, что в целом (мы не говорим здесь о Холокосте)
Вторая мировая война совершенно по-разному воздействовала на
162 См.: Chef der Sippenamt im RuS. Hauptamt SS. 26 Okt. 1939// Ibid;
Siitterlin «an die Gesundheitsamter», 21 Dec. 1939 // LAB. Rep. 12. Acc. 1641.
№ 247. См. также: Квартальный отчет за апрель-июнь-июль-сентябрь
1939 г., подписанный Рейнхардтом 15 ноября 1939 года // Ibid. К 1940 году
несколько районов сообщали, что обработка редставлений на медаль за мате¬
ринство занимала значитьно больше времени, чем~сбор генетических данных
и прочие обязанности. См., например, доклады от Темпельхофа, датирован¬
ные 6 сентября 1940 г. // Ibid.
163 Ibid.: Крейцберг, 6 сентября 1940 г.; Шётеберг, 13 сентября 1940 г.;
Лихтенберг, 10 сентября 1940 г. Например, в берлинском районе Хорст Вес-
сель с 1934 года оставалось 1600 неосуществленных мероприятий по стери¬
лизации. См.: районный бургомистр в Хорст Весселе — обер-бургомистру,
9 мая 1939 г. // Ibid.
ш ВА-В — R43 П/722. В1. 206-209. См. приказ в: Ministerialblatt des Re-
ichs und Preussischen Ministerium des Innern. Ausgabe B. № 37. 6 Sept. 1944.
163

репродуктивную политику в нацистской Германии и в Советском
Союзе. В советском случае война усилила первоначальную мотива¬
цию и цели этой политики, выдвигая на первый план задачу более
масштабного привлечения женщин на производство. В Третьем Рей¬
хе самым поразительным было то, что война еще больше затрудняла
реализацию демографической политики принуждения в отношении
всего населения (в отличие от легко идентифицируемых групп вра¬
гов нации). Ни в том ни в другом случае политика, нацеленная на
повышение рождаемости, по-настоящему не работала.
Выводы
Нам необходимо ответить на вопрос: имели ли нацистский и
сталинский режимы в сфере репродуктивной политики больше об¬
щего между собой, чем каждый из них — с нетоталитарными режи¬
мами? В рамках этой статьи невозможно исчерпывающе ответить
на этот вопрос, но его надо иметь в виду, если уж мы пытаемся сде¬
лать выводы из нашего сравнительного анализа. Например, можно
утверждать, что тоталитарные системы непременно уделяют особое
внимание демографической и/или репродуктивной политике. Могло
бы показаться, что нацистский режим подтверждает связь тоталитар-
ной/утопической идеологии с все более обостренным вниманием к
вопросам репродукции, но более глубокое изучение показывает, что
внимание к браку и вопросам воспроизводства населения и утверж¬
дение геноцидного характера нацистской демографической политики
имеет гораздо больше отношения к сугубо расовой идеологии режи¬
ма, чем к какой-либо сугубо тоталитарной особенности. Сравнение
с Советским Союзом подтверждает наличие проблем с концептом
тоталитаризма — в данном случае в качестве объяснительной моде¬
ли. Равным образом, только обратив внимание на расовую полити¬
ку, можно понять кажущиеся противоречия между антинатальной и
пронатальной тенденциями в нацистской репродуктивной политике.
Что касается Советского Союза, то здесь репродуктивная по¬
литика имела много общего с другими современными примерами.
Как и многие европейские правительства в период между войнами,
советское правительство, пытаясь увеличить рождаемость, сочета¬
ло пропагандистские методы, материальные стимулы и (начиная с
1936 года) репрессивные меры — запрет абортов. Если пропаганда
в СССР, как и в нацистской Германии, представляла рождение де¬
тей как общественное дело, государственную обязанность каждого
гражданина, то реальная политика — по сравнению с нацистской —
оставалась довольно безобидной. Советское правительство никоим
образом не стремилось ограничить деторождение кого-либо из своих
граждан и отказалось от евгенической стерилизации, практикуемой
164

не только в нацистской Германии, но и в скандинавских странах и
США. Советская репродуктивная политика больше напоминала по¬
литику католических стран Западной Европы — Франции, Италии,
Испании и Португалии, которые тоже стремились повысить рождае¬
мость, не ограничивая права на деторождение тех членов общества,
которые считались «слабыми».
Наши выводы относительно уникальности этих двух случаев и о
степени полезности именно этого сравнения двух наций находятся,
похоже, на самой предварительной стадии, но наши рассуждения,
конечно, говорят о значимости различий в идеологии при выработке
репродуктивной политики. Различные идеологические задачи оказа¬
ли решительное влияние на проведение политики в каждом случае.
Иными словами, дело в том, что, когда нацисты принялись контроли¬
ровать сексуальное и репродуктивное поведение граждан, они исхо¬
дили из полумистического представления о расово чистом и вечном
«теле народа» (Volkskorper), тогда как Советы преимущественно за¬
нимались наращиванием рабочей силы для выполнения задач социа¬
листического строительства.
Наконец можно было бы добавить, что следует уделить гораздо
больше внимания сравнению реакции населения каждой страны на
репродуктивную политику власти. Мы говорили здесь, что оба ре¬
жима старались представить эти политики (и даже некоторые меры
принуждения) как позитивные меры, способствующие укреплению
сплоченности нации. Принуждение часто бывало направлено против
отдельных категорий населения или замаскировано при помощи ма¬
териальных выплат или почетных наград; по крайней мере в Германии
репрессии в отношении четко определенных «аутсайдеров», служили
тому, чтобы выдвинуть на передний план инсайдерский статус тех,
кого это насилие не касалось. Но следует глубже обдумать и то, на¬
сколько успешным в каждом случае был этот интегративный аспект
репродуктивной политики. Третий Рейх, несмотря на экономические
трудности, располагал немалыми деньгами для реализации этих про¬
грамм. С другой стороны, признание Советами двойной функции
женщины — как матери и работницы — было по крайней мере реа¬
листической оценкой объективных социальных условий, что позво¬
лило избежать определенного противоречия между феминистской
идеологией семейной жизни и реальностью широко распространен¬
ной женской занятости, с которым столкнулись нацисты. Поскольку
ни один из этих режимов не сумел существенно воздействовать на
рождаемость, то для ответа на поставленные вопросы следует выйти
за рамки статистического анализа традиционной демографической
истории и рассматривать всю совокупность социально-исторических
и социально-культурных факторов.

ЧАСТЬ II. НАСИЛИЕ
ГЛАВА 4. Государственное насилие —
общество насилия
К. Герлах, Н. Верт
Сравнительный анализ массового насилия:
подход и вопросы
На академическом книжном рынке, безусловно, нет недостатка
в научных изданиях, в которых сравниваются нацизм и сталинизм:
многие из этих исследований обращаются к проблеме массового на¬
силия, который является темой данного эссе1. Чрезвычайно деликат¬
ный характер нашей темы и неоднозначные итоги прошлых попыток
сравнения германского и советского насилия требуют некоторых осо¬
бых методологических размышлений. Мы постараемся внести вклад
в новый и, возможно, более примиренческий подход к сравнительной
истории насилия.
Локусом большинства исследований, посвященных проблеме мас¬
сового насилия, являются советская и германская лагерные системы.
Огромное разнообразие лагерей обычно представлено всего лишь
несколькими «типичными примерами» с каждой стороны, а именно:
концентрационными лагерями и ГУЛАГом2. Эти лагерные систе¬
мы, управляемые органами СС и НКВД соответственно, как оказа¬
лось, идеально подходят для характеристики и даже представления
о «тоталитарном» государстве. Такие исследования фокусируются
главным образом на методах насилия (снова ограничивающихся не¬
1 Stalinism and Nazism: Dictatorships in Comparison / I. Kershaw, M. Lewin
(eds.). Cambridge University Press, 1997; Stalinisme et Nazisme: Histoire
et Memoires compares / H. Rousso, N. Werth (eds.). Brussels: Complexe,
1999; Lager, Zwangsarbeit, Deportation und Verfolgung: Dimensionen der
Massenverbrechen in der Sowjetunion und in Deutschland 1933 bis 1945 /
D. Dahlmann, G. Hirschfeld (eds.). Essen: Klartext, 1999.
2Armanski G. Maschinen des Terrors: Das Lager (KZ und GULAG) in der
Moderne. Munster: Wesfalisches Dampfboot, 1993.
166

сколькими выбранными примерами), на интенсивности или уровне
насилия3, роли государственного аппарата в таком насилии и идеоло¬
гии, на которой было основано каждое из государств.
В течение долгого времени ученые уделяли мало внимания во¬
просу ответственности тех, кто совершал насилие. Поскольку со¬
ветские архивы стали доступными не так давно, исследования,
посвященные германским преступникам более многочисленны, эта
проблема относительно полно изучена. Однако даже здесь наши
конкретные знания о преступных группах и отдельных людях яв¬
ляются поверхностными, фрагментарными, противоречивыми и
все еще не имеют под собой солидной теоретической базы4. Кроме
того, достоин сожаления тот факт, что некоторые сюжеты прошли
мимо внимания ученых: мало исследований, посвященных герман¬
ской практике массового уничтожения, за исключением Холокоста и
довольно хорошо изученной программы «эвтаназии». Необходимо
также провести всесторонний анализ различных германских поли¬
тик уничтожения в их взаимосвязи.
Последние исследования нацистских преступлений предлагают
альтернативный, потенциально продуктивный подход к сравнению
германской и советской практики насилия. Их характерной особен¬
ностью является фокусирование на: (1) подробном описании хода
событий на определенных территориях; (2) политическом контек¬
сте событий; (3) идеях и мотивах преступников и (4) использование
новой эмпирической базы и большего количества документальных
источников. Выделение этих аспектов позволило сосредоточиться
именно на практике насилия, а не на планах и намерениях тех, кто
его осуществлял. Такой подход дает нам более тонкое понимание
соотношения силы и действий между периферией и центром. В дей¬
ствительности оказывается, что инициативы, исходившие от функ¬
ционеров среднего и низшего уровней и организаций, кроме СС и
3 Среди наиболее поздних подходов см.: Wheatcroft S. AusmaB und Wes-
en der deutschen und sowjetischen Massentotungen und Repressionen // Lager,
Zwangsarbeit, Deportation und Verfolgung: Dimensionen der Massenverbrechen in
der Sowjetunion und in Deutschland 1933 bis 1945 /-D. Dahlmann, G. Hirschfeld
(eds.). Essen: Klartext, 1999. S. 67-109.
Мы благодарны Ульрике Гёкен-Хайдль, Петеру Кляйну и Дитеру Полю
за их советы и поддержку в поисках материалов для этой публикации.
4 Die Tater der Shoah: Fanatische Nationalsozialisten oder ganz normale
Deutsche, Dachauer Symposien zur Zeitgeschichte / P. Gerhard (ed.). Gottingen:
Wallstein, 2002; Durchschnittstater: Handeln und Motivation / C. Gerlach (ed.).
Berlin: Assoziation Schwarze Risse Rote Strasse, 2000. Следует упомянуть один
ошеломляющий факт: до сих пор не существует научной биографии Рейн-
харда Гейдриха.
167

полиции, играли гораздо большую роль в политике экстерминации,
чем считалось ранее, независимо от того являлись они представи¬
телями гражданской администрации, министерской бюрократии,
вооруженных сил или академической интеллигенции. Больше всего
впечатляет не доминирование или значение какой-либо конкретной
группы, а различие в происхождении, опыте, образовании и возрасте
их представителей.
Среди тем, которым уделено наибольшее внимание, — концентра¬
ционные лагеря, оккупационная политика, вооруженные силы Гер¬
мании и экспроприация или так называемая ариизация еврейской
собственности. Несмотря на использование разнообразных подхо¬
дов, примечательно, что в целом эти исследования являются скорее
взаимно дополняющими, а не противоречащими, Прежние исследо¬
вания являются предметом горячие полемик о прошлом. Историки
пытались спорить «вне [теоретических школ] интенционализма и
функционализма», говоря словами Кристофера Браунинга5. В но¬
вых исследованиях речь идет не о проникновении в суть единствен¬
но «правильной» трактовки, а об основных ее характеристиках. Это
свидетельствует о понимании сложности в оценке этих событий, а
не о путанице в головах ученых. Учитывая, что среди исполнителей
было много не-нацистов, прежние выводы о существовании разно¬
гласий между идеологами и прагматиками в фашистской Германии,
являются устаревшими. В то же самое время разногласия не были
постоянными, и решающее значение имело сотрудничество различ¬
ных органов власти, а не конфликт между ними. Все больше ученых
признают, что идеология и экономика часто были синергическими, а
не противостоящими силами. Таким образом, германская политика
уничтожения может рассматриваться только как многофакторная.
Признано, что совокупность альтернативных факторов — усиливаю¬
щих и конкурентных и противоречий стала причиной деструктив¬
ной динамики; длительный поиск приоритетного фактора сегодня
представляется лишенным смысла даже и приводящим к обратному
результату. Кроме того, сочетание политических, экономических, во¬
енных и других «прагматических» мотиваций является еще одной
причиной подвергнуть разделение — довольно распространенное сре¬
ди исследователей геноцида — понятий «идеологического» и «ути¬
литарного» массового уничтожения6. Начав с анализа нацистской
5 Browning С. Beyond Intentionalism and Functionalism: The Decision for
the Final Solution Reconsidered // Browning C. The Path to Genocide: Essays on
Launching the Final Solution. Cambridge and New York: Cambridge University
Press, 1992. P. 86-121.
6 Например, это признает Роджер Смит. См.: Smith R. Pluralismus und Hu-
manismus in der Genozidforschung // Genozid und Modern: Strukturen kollek-
168

системы, историки, изучающие фашистскую Германию, приходят к
пониманию природы общества чрезвычайного насилия.
То же самое можно сказать об историках, изучающих стали¬
низм, хотя по-прежнему очень мало исследований о преступниках,
сторонниках и свидетелях. Со времени «архивной революции» со¬
ветские историки обрели цельное понимание категорий, методов и
масштабов насилия в СССР. Всеохватность репрессий и их размах
больше не подвергаются сомнению учеными7. Анализ массива став¬
ших доступными документальных источников позволил более тон¬
ко понять феномен сталинских репрессий. Так, выяснилось, что это
было не отдельное явление, не одна унифицированная политика,
обусловленная исключительно идеологией, репрессии представля¬
ли собой довольно большое количество взаимосвязанных репрес¬
сивных действий и политик, различных по масштабу, характеру и
интенсивности, осуществляемых законными и незаконными сред¬
ствами, и нацеленных на различные категории «врагов». Например,
событие, называемое историками сталинизма «Большой террор»
1937-1938 годов, теперь лучше понимается как совмещение не¬
скольких явлений: результат напряженности, существовавшей как
внутри сталинской элиты, так и в отношениях между центром и
периферией. Это была кульминация десятилетней радикализации
политики, направленной против маргинальных и «социально вред¬
ных» элементов, результат растущей, особенно «советской ксено¬
фобии», по отношению к «диаспорным народам»8.
Эмпирический и более глубокий подход в сочетании с необхо¬
димой, а теперь и возможной концептуализацией событий приведет
tiver Gewalt im 20. Jahrhundert / M. Dabag, К. Platt (eds.). Opladen: Leske +
Budrich, 1998. S. 309-319. В данной книге см.: С. 310-311, 313-314. Различ¬
ные статьи см. в: Der Volkermord an den Armeniern und die Shoah = The Arme¬
nian Genocide and the Shoah / H.-L. Kieser, D. J. Schaller (eds.). Chronos, 2002.
См. также более ранние попытки создания типологии, подобные Роджеру
Смиту: Smith R. Human Destructiveness and Politics: The Twentieth Century
as an Age of Genocide // Genocide and the Modern Age: Etiology and Case Stu¬
dies of Mass Death / I. Wallimann, M. N. Dobkowski (eds). New York: Green¬
wood Press, 1987. P. 21-41; Chalk F., Jonassohn K. The History and Sociology
of Genocide: Analyses and Case Studies. New Haven, CT: Yale University Press,
1990. P. 12-32.
7 Давайте вспомним, насколько важной была эта тема — чрезвычайно
уязвимая в политических страстях и неподатливая — всего лишь несколько
лет назад.
8 Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). New York: Routledge,
2000.
169

историков, исследующих размах репрессий и насилия в сталинском
государстве и обществе, к вопросам, которые уже были изучены их
коллегами, исследующими историю фашистской Германии. Эти во¬
просы касаются таких проблем как:
— процессы принятия решений, (проблемы, которые обсуждались в
1970-х и 1980-х годах без соответствующей документальной основы);
— способ реализации решений, включая сложное взаимодействие
между центральными и местными уровнями; «эксцессы» и прово¬
лочки — если не открытое сопротивление; операции плановые и
импровизации (история раскулачивания является прекрасной иллю¬
страцией таких операций)9;
— публичное и тайное в осуществлении репрессивной политики
и массового насилия. К публичной стороне относятся: инструмен¬
тализация социальной и этнической напряженности; «мобилиза¬
ционные методы»; «политический театр»; публичные кампании по
поиску «козлов отпущения» и участие общества. К тайной стороне
относятся операции, проводимые милицией, и «скрываемые записи»,
(например протоколы, относящиеся к секретным операциям НКВД в
1937-1938 годах, не предназначенные для партийных руководителей
среднего уровня и даже не обсуждавшиеся среди них).
Сравнительный анализ позволяет нам выявить параллельные
или/и противоречивые события в аналогичных ситуациях, чтобы
объяснить сходство и дать более широкие исторические примеры или
определить альтернативы. Таким образом историки пытаются избе¬
жать цеховщины; они стремятся расширить свои горизонты для того,
чтобы облегчить обобщение. Однако, несмотря на многочисленные
призывы к историческому компаративизму, продолжает сохранять¬
ся несоответствие между большими амбициями, двигавшими такими
учеными, и результатом работы, — как следствие нехватки недоста¬
точной концептуализации в рассуждениях. В целом сравнительные
исследования часто сосредоточены на нескольких выбранных пара¬
метрах и фактах, ученые стремятся дать «макрокаузальные» объясне¬
ния, спрашивают «почему?» вместо «как?», ограничивают контекст,
чтобы выявить впечатляющий парадокс10. Именно сложность, муль¬
9 См. значительные коллекции недавно опубликованных документов:
Трагедия советской деревни (1927-1939) / Ред. В. П. Данилов, Л. Виола.
М.: РОССПЭН, 1998-2003. Т. 5; Советская деревня глазами ВЧК, ОГПУ,
НКВД, 1918-1939 гг. / Ред. В. П. Данилов, А. Берелович. М: РОССПЭН,
1998-2004.
10 Cohen С. D. Comparative History: Buyer Beware // Bulletin of the German
Historical Institute Washington. 2001. № 29. P. 23-33; критические размыш¬
ления см. в: Welskopp Т. Stolper-steine auf dem Konigsweg: Methodenkritische
170

тикаузальный характер мышления и широкая контекстуализация
не являются — по структурным соображениям — сильной стороной
исторических сравнений. Другими словами, при сравнении многие
достижения в исследовании проблем, являющихся предметом на¬
ших научных интересов, могут затеряться. Исследование в узкой
области, что означает возможность лишиться эмпирической базы,
или чрезмерное обобщение и излишнее упрощение предполагают,
что мы воздерживаемся от общего сравнения феномена нацистского
и советского насилия и концентрируемся на изучении конкретных
примеров. Учитывая перечисленные выше сложности, мы должны
констатировать, что для целей нашего исследования модель тотали¬
таризма не подходит.
Принимая во внимание степень народного участия в гонениях на
разные группы «врагов», связанных с разорением, публичными обви¬
нениями, профессиональной карьерой или использованием принуди¬
тельного труда, — мы не считаем необходимым сосредоточиться лишь
на изучении «государственного насилия». К примеру, последние ис¬
следования доказывают, что большинство немцев, которые органи¬
зовывали массовое насилие или активно в нем участвовали, были не
только представителями различных государственных и полугосудар-
ственных органов, но фактически являлись должностными лицами
государства* 11. С другой стороны, в нацистской системе чиновникам
намеренно была предоставлена значительная самостоятельность.
Следовательно, чтобы правильно понять, почему такое большое ко¬
личество немцев участвовало в насилии, мы должны выйти за рам¬
ки действий государственных структур, а также не концентрировать
внимание исключительно на репрессиях.
Словом, мы пытаемся понять нацистскую Германию и Советский
Союз как общества чрезвычайного насилия12. Они являются экстре¬
Anmerkungen zum internationalen Vergleich in der Gesellschaftsgeschichte //
Archiv fur Sozialgeschichte. 1995. № 35. S. 339-367, особенно C. 341, 348;
о состоянии искусства см.: Haupt H.-G., Kocka J. Historischer Vergleich: Me-
thoden, Aufgaben, Probleme // Geschichte und Vergleich: Ansatze und Ergeb-
nisse international vergleichender Geschichtsschreibung / H.-G. Haupt, J. Kocka
(eds.). Frankfurt, New York: Campus, 1996. S. 9-45. ~
11 Например, это отличается от германского насилия против племен ге-
реро и нама в 1904-1907 гг. О том, что представляет собой современная На¬
мибия, где многие немцы, не являвшиеся официальными лицами, играли
важную роль, см.: Zimmerer J. Holocaust und Kolonialismus: Beitrag zu einer
Archaologie des genozidalen Gedankens // Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft.
2003. Vol.51.No 12. S. 1098-1119.
12 Cm.: Gerlach C. Extremely Violent Societies: An Alternative to the Concept
of Genocide //Journal of Genocide Research. 2006. Vol. 8. № 4. P. 455-471.
171

мальными случаями в группе, которая включает немало современных
и колониальных обществ: Оттоманская империя позднего времени
(1908-1923), ряд восточно-европейских стран, находившихся в сфере
влияния фашистской Германии13, Камбоджа в 1970-е годы, Индоне¬
зия с 1965 года14, Колумбия на протяжении большей части двадца¬
того века и Соединенные Штаты Америки в течение девятнадцатого
века. Несмотря на то что в каждом случае суммарные уровни насилия
могли быть высокими, они во многих отношениях являются различ¬
ными. Однако в любом из этих примеров мы можем обнаружить, что
существовала не отдельная, а единая система гонений и репрессий,
многообразие тактик и форм массового насилия против различных
групп — объектов гонений. Борьба классов в гражданской войне и ча¬
сто внешние конфликты были тесно переплетены с этнической борь¬
бой и селективной социальной политикой.
Все это побуждает нас поставить вопрос об участии общества.
Здесь наше внимание концентрируется на идентификации политики,
направленной против определенных групп, — как в германской, так и
в советской системах, — а также на часто являющихся существенны¬
ми различиях в типе и интенсивности насилия, совершаемого по от¬
ношению к группам, о которых идет речь. Надеемся, что такой анализ
поможет нам понять, каким образом обе политические системы и оба
общества порождали насилие.
Наши основные вопросы к каждой группе, участвовавшей в
репрессиях: какие интересы и установки привели к насилию? Ка¬
кие институциональные структуры были в это вовлечены? Какие
методы насилия были задействованы и в какой степени? Какую
13 Например, в 1941 -1945 годах в Хорватии массовое уничтожение населе¬
ния было главным образом направлено на сербов, евреев и цыган; в «Великой
Венгрии» помимо евреев, репресии, лишение прав, угнетение и гигантские
планы переселения были нацелены на румын, сербов и цыган.
14 Что касается Камбоджи, последнее исследование показывает (несмо¬
тря на некоторые разногласия), что за исключением некоторых социальных
групп этнические различия были важны при определении целевых групп.
См.: Kiernan В. The Pol Pot Regime: Race, Power and Genocide in Cambodia
under the Khmer Rouge, 1975-1979. New Haven, CT: Yale University Press,
1996. В отношении Индонезии можно указать на антикоммунистические
гонения и погромы в 1965 году, оккупацию Западного Тимора (1975-1999),
массовое переселение с плотно заселенных на менее населенные острова и
насильственную борьбу за независимость в таких регионах как Асех и За¬
падное Папуа (Ириан Джайа). Исследователи указывают на давнюю и глу¬
боко укоренившуюся традицию насилия. См.: Roots of Violence in Indonesia /
F. Colombijn, T. J. Lindblad (eds.). Leiden: KILTV, 2002.
172

роль играло участие, согласие или несогласие общественности?
Насколько важной была «инициатива снизу» или импульс, иду¬
щий из регионов? И наконец, как наилучшим образом может быть
охарактеризована роль государства? Пытаясь ответить на эти во¬
просы, мы сравниваем массовое насилие против следующих групп:
«асоциалов», жертв национальных операций и пленных во время и
после Второй мировой войны.
Поскольку локусом нашего исследования являются группы,
которые подвергались насилию различного типа и уровня, «срав¬
нительное изучение геноцида» не дает полезной концептуальной
структуры. К тому же создание типологии или применение особой
социологической, психологической и политической модели не ка¬
жется многообещающим в качестве отправной точки. В большин¬
стве обсуждаемых здесь случаев термин «геноцид» редко, если
когда-либо вообще, использовался независимо от того, имеет он
отношение к массовой гибели военнопленных, насильственному эт¬
ническому переселению или преследованию «асоциалов». Вообще
говоря, не существует общего, согласованного научного опреде¬
ления понятия «геноцид», и эта произвольность не удивительна,
учитывая, что «геноцид», по сути, является инструментальным тер¬
мином, созданным и используемым в политических целях для того,
чтобы вызвать единодушное моральное осуждение и, если это воз¬
можно, предотвратить вооруженное вмешательство и юридическое
преследование после отстранения от власти. Кроме того, концепция
«геноцида», (в которой главными являются намерения), подразу¬
мевает, что на государственном уровне существуют долгосрочные,
мастерски и тщательно подготовленные планы уничтожения, — по¬
сылка, которая кажется слишком простой, хотя не совсем ошибоч¬
ной в свете последнего исследования динамики государственного
массового насилия15. Часто сравнение «геноцидов» сопровождает¬
ся бесконечными полемиками вокруг формулировок, приведением
новых примеров, отказом от старых, соревнованием в поиске более
интенционального, более оригинального или более общего случая.
Понятие «массовое насилие», используемое в данной работе, явля¬
ется более общим и включает насильственное переселение, наме¬
ренно недостаточное снабжение, стерилизацию, принудительный
труд и непомерные сроки лишения свободы.
15 Подробнее см. в: Gerlach С. Nationsbildung im Krieg: Wirtschaftliche
Factoren bei der Vernichtung der Armenier und beim Mord an den ungarischen
Juden // The Armenian Genocide and the Shoah / H.-L. Kieser, D. J. Schaller
(eds.). Zurich: Chronos, 2002. S. 348-352.
173

Исследование конкретных примеров
«Социально вредные элементы» в Советском Союзе; «асоциалы»
в нацистской Германии
Категории «социально опасные» и «социально вредные» элемен¬
ты появились в Советском Союзе в начале 1930-х годов в контексте
ускоренной индустриализации, принудительной коллективизации
и раскулачивания. В то время представители власти были особенно
заинтересованы в: а) очищении городов, переполненных крестьяна¬
ми, спасавшихся от коллективизации, от «ненадежных» и «парази¬
тирующих элементов»; б) усилении государственного контроля над
потоками населения и в) восстановлении «порядка» в условиях со¬
циального хаоса, в обществе, подобном «зыбучему песку». В конце
1932 года был принят ряд постановлений о «паспортизации»16 го¬
родского населения. В особой секретной инструкции от 14 января
1933 года17 содержалось определение категорий населения, которым
было отказано в праве на получение паспорта и регистрацию и, та¬
ким образом, лишенных права жить в крупных городах, в частности:
лица, «не участвующие в производстве или в работе учреждений или
школ и не занятые любой иной формой общественно-полезного тру¬
да»; кулаки и раскулаченные крестьяне, бежавшие из деревень или
«спецпоселений», куда они были высланы; приехавшие в города без¬
работные из сельской местности, не имевшие официального пригла¬
шения на работу; «уклоняющиеся от работы или дезорганизаторы
производства»; лишенцы (люди, лишенные избирательных прав)18;
лица с криминальным прошлым и члены семей лиц, подпадающих
под одну из этих категорий. Все эти люди должны были быть изгнаны
из городов, где был введен паспортный режим («режимные города»).
За ними еще не закрепилось клеймо «социально опасных». Однако
16 В последующие два года органы милиции выдали более 12 миллионов
паспортов жителям так называемых «режимных мест» (крупные города, та¬
кие как Москва, Ленинград, Харьков, а также пограничные и внутренние
области, имевшие стратегическое значение) в дополнение к 15 миллионам
паспортов для других городских «нережимных» областей.
17 ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 15а. Д. 1096. Л. 67-75; Kessler G. The Passport
System and State Control over Populatioin Flows in the Soviet Union, 1932—
1940 // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2-4. P. 477-504.
18 В соответствии с Конституцией РСФСР 1918 года 7 категорий людей
были лишены избирательных прав. В эти категории были включены: «быв¬
шие землевладельцы», «бывшие дворяне», «бывшие царские служащие»,
«бывшие царские полицейские» и лица, жившие на нетрудовые доходы (тор¬
говцы, владельцы магазинов, ремесленники). В 1929 году было около 3,7 млн
лишенцев.
174

в последующие годы органы милиции стремились использовать не¬
давно созданную паспортную систему для проведения набиравших
обороты неофициальных репрессивных кампаний против расширяю¬
щихся рядов «изгоев». Эти последние теперь не просто изгонялись
из «режимных» городов, во все возрастающем количестве их ссы¬
лали в «спецпоселения» и приговаривали к лагерному заключению.
Социальная чистка крупных городов и ужесточение милицейского
преследования подобных маргинальных элементов, которых органы
милиции как представляли как «социально вредных» (соцвредные),
послужила прологом к еще более чрезвычайным мерам, таким как
секретные квоты на смертную казнь, введенные во время Большого
террора 1937-1938 годов. Эти крайние меры применялись против
раскулаченных крестьян, сбежавших из «спецпоселений»; бывших
осужденных; преступников; бродяг; лишенцев и прочих «декласси¬
рованных элементов».
Однако фактически категория «социально опасные» элементы по¬
явилась задолго до социально-политических потрясений 1930-х годов.
Например, о них было подробно упомянуто в секретной резолюции
Центрального Исполнительного комитета (ЦИК) СССР от 24 марта
1924 года. Согласно этому документу Особому Совещанию при ОГПУ
было предоставлено право изгонять, ссылать или высылать за преде¬
лы СССР или заключать в концентрационный лагерь19 сроком до
трех лет некоторые категории «социально опасных лиц»: виновных в
«государственных преступлениях», бандитов, фальшивомонетчиков,
торговцев наркотиками, «злостных спекулянтов»*, а также «лиц,
социально опасных по своей прошлой деятельности, а именно:
имеющих в прошлом не менее двух обвинительных приговоров или
четырех приводов по подозрению в имущественных преступлениях
или посягательствах против личности и ее достоинств...»20
Сфера применения этого документа оставалась ограниченной в
течение 1920-х годов, несмотря на ряд показательных милицейских
рейдов в Москве и Ленинграде, которые были направлены против
19 В 1920-е годы термин «концентрационный лагерь» использовался для
лагерей, находившихся в подчинении ОГПУ (Соловки и Суздальский спец-
лагерь). Термин «исправительно-трудовой лагерь» вошел в употребление
только после 1929-1930 года.
* Определение авторов. См.: п. 5. Постановления Президиума ЦИК
Союза ССР № 5 от 24 марта 1924 г.: «спекулянтов черной биржи, в отноше¬
нии коих имеются данные об их особой злостности или связи с социально¬
преступной средой». (Прим. пер.).
20Кокурин А. И., Петров Н. В. Лубянка, 1917-1960. Справочник. М.:
Международный фонд «Демократия», 1997. С. 179-181.
175

«спекулянтов» и «воров-рецидивистов»21. Например, в 1937 году на¬
казание в виде ссылки по внесудебным решениям отбывали не более
11 тыс. «социально опасных элементов», в то время как тысячи дру¬
гих отправлены в Соловецкий концентрационный лагерь22.
Ситуация в корне изменилась после 1930 года. В 1930-1932 годах
в Советском Союзе, особенно в сельской местности, беспрецедентная
волна репрессий и ссылок обрушилась на предполагаемых «врагов
общества». Свыше 2 млн «кулаков» были депортированы в Сибирь,
на Дальний Север, на Урал и в другие «непригодные для жизни ча¬
сти»* страны. Однако не все молчаливо смирились со своей судьбой,
и в 1936 году свыше 600 тыс. «кулаков» бежали из спецпоселений, к
которым были приписаны. Представители власти считали эти непо¬
корные массы социально маргинальных элементов главными рассад¬
никами преступлений и девиаций.
Принудительная коллективизация и раскулачивание в сочетании
с экономической разрухой в результате голода в 1932-1933 годах
только способствовали приумножению рядов тех, кого считали мар¬
гиналами в социальной структуре общества. Бедность, голод и смерть
породили армию бродяг и нищих, брошенных детей и сирот, которые
толпами устремлялись в крупные города Советского Союза. Имея
небольшой выбор способов выживания, они часто присоединялись к
уличным бандам, занимались мелким воровством и совершали пре¬
ступления. «Антикапиталистическая» революция 1929-1930 годов,
революция, которая была нацелена на искоренение частной торговли
и предпринимательства, с таким же «успехом» послужила обостре¬
нию проблемы маргинализации общества. В конце концов бывшие
торговцы и коммерсанты не умели ничего, кроме как «спекулиро¬
вать» (т. е. покупать и перепродавать скудные товары народного
потребления), и эта деятельность также вскоре будет считаться «со¬
циально вредной» и подлежать судебному преследованию.
214 мая 1926 года Ф. Э. Дзержинский направил Г. Г. Ягоде амбициозную
программу, нацеленную на «зачистку» Москвы от всех «спекулятивных и
паразитических элементов», воров. Эти люди подлежали высылке в «небла¬
гополучные в климатическом отношении зоны» СССР // РГАСПИ. Ф. 76.
Он. 3. Д. 390. Л. 3-4.
22Hagenloh Р. М. «Socially Harmful Elements» and the Great Terror //
Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). London, New York: Routledge,
2000. P. 289; Красильников С. А. На изломах социальной структуры: марги¬
налы в постреволюционном российском обществе. Новосибирск: Новоси¬
бирский государственный университет, 1998. С. 49.
* Определение авторов. В письме Ф. Э. Дзержинского: «неблагополуч¬
ные в климатическом отношении зоны». (Прим. пер.).
176

В 1933 году власть отреагировала на то, что считалось социальным
хаосом в городах и сельской местности, приказав милиции провести
многочисленные чистки и крупномасштабные операции против це¬
левых групп, результатом которых стала немедленная депортация
сомнительных и маргинальных элементов. В апреле 1933 года орга¬
ны милиции в Москве и в Ленинграде арестовали более 6 тыс. «со¬
циально вредных элементов» и вывезли в Томск. По прибытии в
Томск их погрузили на баржи и высадили без продовольствия и ору¬
дий труда на пустынном острове, расположенном на стыке рек Обь и
Назина. В течение нескольких недель от голода и истощения умерло
более 4 тыс. человек23. В июле 1933 года в ходе милицейских рейдов
в Москве было арестовано более 5 тыс. цыган, которых отправили на
«спецпоселение» в Западную Сибирь24. В декабре того же года По¬
литбюро ЦК ВКП(б) дало указание ОГПУ отправить «попрошаек»
и представителей «деклассированных элементов» в «спецпоселения»
и трудовые лагеря25. Спустя несколько месяцев Политбюро иниции¬
ровало кампанию против «спекулянтов» и «безработных, собирав¬
шихся на рынках», что привело к арестам, депортации или ссылке
более ИЗ тыс. человек только 1934 году26. Крупномасштабные опе¬
рации против «спекулянтов» продолжались в течение последующих
лет. В директивах, подписанных руководителями высшего ранга
(И. В. Сталиным, В. М. Молотовым), давались указания, какое коли¬
чество «спекулянтов» должно быть арестовано и подвергнуто пресле¬
дованию во внесудебном порядке27. Начиная с 1935 года, хулиганы
также идентифицировались как «социально вредные элементы», и
тройки, специально созданные для ведения дел соцвредных, выноси¬
ли им приговоры без суда. В 1935 году в результате милицейских опе¬
23Спецпереселенцы в Западной Сибири 1933-1938 / Ред. С. А. Красиль¬
ников, В. П. Данилов. Новосибирск: ЭКОР, 1994. Т. 3. С. 89-99.
21 ГА РФ. Ф. 9479. On. 1. Д. 19. Л. 7. Кажется, что эта операция была луч¬
ше организована: депортированные по прибытии были размещены в бараках,
им выдали некоторые орудия труда и продовольствие, чтобы начать «работу
в полях».
25РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 15. Л. 161. В 1934 году свыше 13 тыс. «про¬
фессиональных попрошаек» были высланы из Москвы.
26Hagenloh Р. М. «Socially Harmful Elements» and the Great Terror //
Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). London, New York: Routledge,
2000. P. 294.
27 См., например: правительственно-партийная директива от 19 июля
1936 г., дающая указание арестовать 5 тыс. «социально вредных спекулян¬
тов» в Москве, Ленинграде, Киеве и Минске; Shearer D. Social Disorder, Mass
Repression and the NKVD during the 1930s // Cahiers du monde russe. 2001.
Vol. 42. № 2-4. P. 526.
177

раций было арестовано 160 тыс. бездомных и несовершеннолетних
преступников, многих из которых затем отправили в молодежные
трудовые колонии НКВД28. В середине 1930-х годов многие из этих
«социально вредных элементов» были приговорены к тюремному за¬
ключению в лагерях на срок до 5 лет. В 1935 году тройки приговори¬
ли 120 тыс. «социально вредных элементов», а в 1936 году — 140 тыс.
В 1939 году соцвредные представляли собой вторую крупнейшую
группу среди заключенных ГУЛАГа (285 тыс. человек или при¬
близительно 22 % от общего числа его «обитателей»), вторую — по
отношению к «контрреволюционерам» (445 тыс. человек или при¬
близительно 35 % заключенных ГУЛАГа)29.
В результате мероприятий власти по восстановлению порядка в
крупных городах возникла остаточная прослойка бездомных и изго¬
ев общества. Однако руководители НКВД сетовали на то, что даже
несмотря на бдительное око милиции, только небольшое количество
этих «социально вредных» элементов были «изолированы должным
образом»; большинство из них, временно изгнанных или сосланных,
постоянно оставались причинами возникновения общественных
беспорядков. Так, в 1937 году те, кого раньше называли «социально
вредными», были переведены в категорию потенциально опасных
элементов — лишь на основе голословных утверждений о том, что они
скрывают свои «антисоветские» «контрреволюционные» настроения
и являются источником «всякого рода диверсионных преступлений».
«Массовые операции» лета 1937 года, начатые в соответствии с при¬
казом № 00447 НКВД («Об операции по репрессированию бывших
кулаков, уголовников и других антисоветских элементов») были
окончательным и наиболее радикальным этапом кампании против
«социально вредных элементов». Существенно, что некоторые ре¬
гионы, на которые специально был нацелен приказ № 00447, то есть
те, которым были наиболее высокие «лимиты по первой и второй
категориям»30, такие как Западная Сибирь, Южный Урал, Дальний
28 Shearer D. Social Disorder, Mass Repression and the NKVD during the
1930s // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. N° 2-4. P. 526.
29 Getty J. A., Rittersporn G. T., Zemskov V. N. Les victimes de la repression
penale dans l’URSS d’avant-guerre // Revue des etudes slaves. 1993 (IV). N2 65.
P. 631-643.
30Люди из «первой категории» подлежали «немедленному аресту и по¬
сле рассмотрения их дел тройками — расстрелу». Люди, отнесенные к «вто¬
рой категории», «подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до
10 лет». Многие «бывшие кулаки» и «уголовники», подлежащие расстрелу
или высылке в лагеря, были представлены региональными и органами пар¬
тии и НКВД и одобрены Политбюро. Приказ N2 00447 впервые был опубли¬
178

Восток и Азовско-Черноморский край, являлись именно теми регио¬
нами, где было сконцентрировано наибольшее количество сослан¬
ных, изгнанных и исключенных из общества, ранее выселенных из
«паспортизированных местностей».
На настоящей стадии исследования наши знания о 767 тыс. ре¬
прессированных в ходе операций по приказу № 0044731 (из которых
половина была казнена), остаются фрагментарными. Кем именно
были эти оказавшиеся мишенью преследований «социально вред¬
ные элементы», которые были маргинализированы, внесены мили¬
цией в реестр тех, кому отказывали в выдаче паспорта и зачастую
просто арестованы на рынках и железнодорожных станциях, потому
что местные органы НКВД стремились выполнить и перевыполнить
свои лимиты32? Первая и самая большая группа включала так на¬
зываемых «“бывших кулаков”, [вернувшихся] домой, [сбежавших]
из трудпоселков [и продолжавших вести] антисоветскую деятель¬
ность». Вторая группа состояла из «преступников: бандитов, гра¬
бителей, воров-рецидивистов, профессиональных контрабандистов
и угонщиков скота, которые [вели] незаконную деятельность или
[были] связаны с преступным миром»*. Третья группа включала
широкий круг изгоев общества и политических изгоев, таких как
«членов антисоветских партий <...>, бывших белых, [царских. —
Прим, авт.] жандармов и чиновников <...>, реэмигрантов <...>, сек¬
тантских активистов, церковников и прочих <...>, скрывшихся от
репрессий или бежавших из мест заключения и продолжавших ве¬
сти активную антисоветскую деятельность». Начавшие появляться
только сейчас региональные и местные исследования на тему при¬
каза НКВД № 00447 подтверждают, что большинство жертв репрес¬
сий принадлежало к категории изгоев общества33.
кован в газете «Труд». 4 июня 1992 года. № 88. Пер. на английский язык см.
в: The Road to Terror. / J. A. Getty, О. V. Naumov (eds.). London, New Haven.
CT. Yale University Press, 2000. P. 473-480.
31 Операции по приказу N2 00447, продолжавшиеся с августа 1937 года по
ноябрь 1938 года, были самыми крупными из десятков секретных «массовых
операций» периода Большого террора.
32 Р. Hagenloh. Op. cit.; D. Shearer. Op. cit.; Werth N. Repenser la Grande
Terreur en URSS, 1937-1938 // Le Debat. Novembre — decembre. 2002. N2 122.
P. 118-139.
* Текст авторов. (Прим. пер.).
33 Например, о Смоленске см. в: Маннинг Р. Массовая операция против
кулаков и преступных элементов // Сталинизм в русской провинции: Смо¬
ленские архивные документы в прочтении зарубежных историков / Ред.
Е. В. Кодин. Смоленск: СГПУ, 1999. С. 230-254; о Татарской АССР см. в:
179

После относительного спада волны насилия начатые по приказу
№ 00447 репрессии против изгоев общества и маргиналов продол¬
жались, но на более умеренном уровне. Однако в крупных городах
проводились крупномасштабные милицейские чистки даже во время
войны. Тем не менее в милицейских отчетах отмечалось, что изъятие
«социально вредных элементов», становилось все более затрудни¬
тельным, поскольку маргиналы и изгои общества затерялись в массах
сосланных и эвакуированных34.
В послевоенные годы власти, обеспокоенные учащением случаев
нарушения общественного порядка и высоким уровнем мелкой пре¬
ступности, систематически проводили в «режимных городах» чистку
от «антисоциальных и паразитических элементов» (к тому времени
эти термины заменили клеймо «социально вредные»). Используя
широко распространенное ощущение тревоги и общую жажду «по¬
рядка», милицейское руководство все в большей мере полагалось на
ночные патрули, состоявшие из демобилизованных солдат, отрядов
добровольных «помощников милиции», инспекторов и комендан¬
тов, чтобы устраивать облавы на «нарушителей паспортного режи¬
ма», бродяг, попрошаек, бездомных и прочих маргиналов. В конце
1946 года паспортные отделы милиции сообщали, что получили «по¬
мощь» от более 560 тыс. добровольцев и помощников. Однако уча¬
стие таких помощников определенно считалось «неэффективным»
и «непрофессиональным». В 1946 году они отчитались о менее чем
15 % всех якобы наличествующих «нарушителях паспортного режи¬
ма» (эти 15 % означали ни много ни мало 230 тыс. предполагаемых
нарушителей)35. В течение 1947 года, по мере того как бедность и го¬
лод распространялись на большей части территории страны, стреми¬
тельно росло число бродяг, нищих, бездомных и прочих маргиналов36.
В тот год более 500 тыс. «нарушителей паспортного режима» были
высланы из «режимных городов», и свыше 50 тыс. человек были при¬
говорены к принудительному труду как «злостные нарушители па¬
спортного режима», как «антиобщественные элементы», «паразиты»
и «лица, не занятые общественно-полезным трудом»37.
Степанов А. Проведение кулацкой операции в Татарии // Как террор стал
«Большим» / Ред. М. Юнге, Р. М. Биннер. М: Айро-ХХ, 2003. С. 260-321.
34 См., например: приказ НКВД N° 001693 от 17 декабря 1941 г. «О чистке
гор. Куйбышев от сомнительных элементов».
35 ГА РФ. Ф. 9415. Оп. 3. Д. 1419.
36 Согласно милицейским источникам, в 1947 году было около 2 млн по¬
прошаек. См.: Зима В. Ф. Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и
последствия. М.: Институт российской истории РАН, 1996. С. 217.
37 ГА РФ. Ф. 9415. Оп. 3. Д. 1429.
180

Государственные чиновники самого высокого уровня активно под¬
держивали эти действия: в феврале 1947 года, секретная правитель¬
ственная резолюция «санкционировала» арест силами МВД 5 тыс.
«антиобщественных элементов» в Москве в течение двух месяцев.
После прохождения процедуры рассмотрения дел во внесудебном
порядке они были приговорены к ссылке или отправлены в лагеря. В
1948, 1949 и в 1951 году ряд секретных правительственных резолю¬
ций предусматривал дальнейшее усиление милицейских мер против
попрошаек и бродяг, многие из которых были инвалидами войны38.
Так же и в Германии довольно нечетко определенная совокуп¬
ность людей, представлявших социальные подгруппы, подверга¬
лась обвинениям в девиантном поведении и преследовалась как
«асоциалы». После 1939 года они были отнесены к категориям
«Gemeinschaftsfremde» и «Gemeinschaftsunfahige — «чуждые обще¬
ству» и «социально непригодные» соответственно. Однако специа¬
листы органов власти критиковали отсутствие общего определения
понятия «асоциал». Для того чтобы провести различие между «чуж¬
дыми» обществу и теми, кто только временно «отвернулся» от него
по причине неблагоприятных условий жизни, они сформулировали
понятие «асоциальность» как биологически обусловленный крите¬
рий. Однако этот термин оставался довольно спорным. Среди групп
людей, включенных в категорию «асоциалы» были попрошайки, бо¬
сяки и бродяги; бездомные; «тунеядцы»; люди, жившие на пособие в
течение длительного времени; «бездельники» — те, кто уклонялись
от работы, а в годы Второй мировой войны — также лица, о которых
имелись данные как о плохо работающих; алкоголики, не способные
работать; закоренелые преступники; «хулиганы»; «жалобщики»;
«психопаты»; проститутки, сутенеры и лица с нетрадиционной сек¬
суальной ориентацией; злостные нарушители дорожного движения;
мужчины, не платившие алименты или пособие на ребенка; лица, не
способные достойно вести домашнее хозяйство или воспитывать сво¬
их детей; а также асоциальные многодетные семьи (большие семьи из
низших слоев общества)39.
38 Значительное число (свыше 40%) арестованных «нищих» в 1951 —
1952 годах были инвалидами войны // Зима В. Ф. С. 220-222.
39АуаВ W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995.
S. 105-106, 106-113; Pine L. Nazi Family Policy, 1933-1945. Oxford, New
York: Berg, 1997. P. 117-123; AyaB W. «Asoziale»: die verachteten Verfolgten //
Verfolgung als Gruppenschicksal / W. Benz, B. Distel (eds.). Dachau:
Verlag Dachauer Hefte, 1998. S. 51-53; Broszat M. Nationalsozialistische
Konzentrationslager 1933-1945 // Anatomie des SS-Staates / H. Bocheim (ed.)
Miinchen: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1984. Vol. 2. Ed. 4. S. 9-135, здесь
181

Понятийное различие между «асоциалами» и другими группами,
подвергавшимися гонениям, такими как цыгане, уголовники, гомо-
сексуалы и умственно неполноценные часто было незначительным.
Кроме того, термин «асоциал» нередко использовался просто как
усиливающий эпитет для классификации групп людей, уже ставших
мишенью по другим основаниям. Например, можно найти ссылку на
определение «асоциальный цыган» или «асоциальный еврей» — до¬
вольно сомнительное, поскольку из-за него практически невозмож¬
но понять, подвергался ли человек гонениям или был лишен жизни
как «асоциал» или как представитель какой-то другой категории. Это
остается фактом, несмотря на то, что в концентрационных лагерях
«асоциалов» заставляли носить на спецодежде отличительный знак
(черный треугольник), чтобы отличать их от уголовников, (кото¬
рые носили треугольники зеленого цвета), гомоксексуалов (розовые
треугольники), цыган (коричневые или часто также черные треу¬
гольники) и евреев, (имевших знак с дополнительным треугольни¬
ком желтого цвета). В лагерях существовала некоторая солидарность
между разными в социальном отношении группами «асоциалов», ко¬
торые не пользовались уважением у других групп заключенных40.
Интересно, что требование ужесточения политики в отношении
вышеупомянутых групп, включая стерилизацию интернированных,
выдвигалось задолго до прихода нацистов к власти в 1933 году. Со¬
хранившиеся архивные документы свидетельствуют, что чиновники,
занимавшиеся социальным обеспечением, врачи и представители
политических партий обсуждали именно такую репрессивную по¬
литику и правила еще в девятнадцатом веке. А после Первой миро¬
вой войны Германское государство начало активно влиять на рынки
труда при помощи системы социального обеспечения, требуя при
этом жесткого контроля41. В свете этого новые шаги, такие как по¬
c. 70-71,76-77; Klee Е. Euthanasie im NS-Staat: die Vernichtunglebensunwerten
Lebens. Frankfurt am Main: Fischer, 1986. S. 356-357; Scherer K. «Asozial»
im Dritten Reich: die vergessenen Verfolgten MiinstenVOTUM Verlag, 1990.
S. 48-56.
4()AyaB W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995.
S. 20-32.
41 Kahrs H. Die ordnende Hand der Arbeitsamter: Zur deutschen Ar-
beitsverwaltung 1933 bis 1939 // Arbeitsmarkt und SondererlaB: Menschen-
verwertung, Rassenpolitik und Arbeitsamt / W. Gruner (ed.). Berlin: Rotbuch
Verlag, 1990. S. 9-61, особенно C. 11-19, 41-43; Klee E. Euthanasie im
NS-Staat: die Vernichtung lebensunwerten Lebens. Frankfurt am Main:
Fischer, 1986. S. 29-33, 36-43; Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher:
Konzeption und Praxis der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Re-
publik und des Nationalsozialismus. Hamburg: Christians, 1996. S. 19-189;
182

лицейский рейд в сентябре 1933 года по отлову попрошаек, в резуль¬
тате которого было поймано более 10 тыс. человек, только развили
и укоренили прежние тенденции. Однако на протяжении большей
части 1930-х годов ежедневные меры против «асоциалов» оставались
относительно умеренными и в основном ограничивались угрозами,
регистрацией, принудительным трудом, отказом в выплате пособий,
заключением в социальные работные дома (Arbeitshauseг), в лагеря
принудительного труда (Pflichtarbeitslager) или приюты для бродяг
( Wanderhofe)42.
Однако начиная с 1938 года эти относительно умеренные формы
принуждения были заменены массовыми заключениями в концен¬
трационные лагеря. Операция «Уклоняющиеся от работы в Рейхе»,
нацеленная против безработных, считавшихся трудоспособными
мужчин и приведшая к аресту более 12 тыс. человек, положила на¬
чало радикализации политики по отношению к «асоциалам».
Реструктуризация системы концентрационных лагерей (до
1940 года «асоциалы» составляли наиболее многочисленную группу
заключенных) и связанная с этим вербовка с целью принудительного
труда в лагерях для выполнения строительных работ были основны¬
ми факторами радикализации политики, особенно принимая во вни¬
мание, что удалось обеспечить полную занятость в экономике.
И хотя среди арестованных действительно было много больных
и нетрудоспособных, возможно, эти аресты служили для запугива¬
ния оставшихся, которые представляли собой главную цель, — и не
только этой конкретной операции43. Это предположение подкрепля- * S.Вгиппег С. Frauenarbeit im Mannerstaat: Wohifahrtspflegerinnen im Span-
nungsfeld kommunaler Sozialpolitik in Miinchen 1918-1938. Pfaffenweiler:
Centaurus, 1994.
^AyaB W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995.
S. 20-32, 41-104, 118-123. В 1940 году только в Баварии 16 тыс. чело¬
век в разное время содержались в приютах для бродяг. См также: Gotz А.,
Roth К. Н. Die restlose Erfassung: Volkszahlen, Identifizieren, Aussondern im
Nationalsozialismus. Berlin: Rotbuch Verlag, 1984. Особенно C. 105-109.
4}AyaB W. Ein Gebot der nationalen Arbeirsdisziplin: Die Aktion
«Arbeitsscheu Reich» 1938 // Feinderklarung und Prevention: Kriminalbiologie,
Zigeunerforschung und Asozialenpolitik. Berlin: Rotbuch, 1988. Особенно
C. 63, 67-70; idem. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta,
1995. S. 139-165; Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption
und Praxis der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des
Nationalsozialismus. Hamburg: Christians, 1996. S. 279-292; Orth K. Das
System der nationalsozialistischen Konzentrationslager. Hamburg: Hamburger
Edition, 1999. S. 48-53; Broszat M. Nationalsozialistische Konzentrationslager
1933-1945 // Anatomie des SS-Staates / H. Bocheim (ed.). Miinchen: Deutscher
183

ется следующими параллельными событиями. Когда в 1935-1936 го¬
дах* 44 нацистские органы трудовой администрации превратили свою
организацию в централизованную структуру, сотрудники служб за¬
нятости одновременно активизировали регистрацию и ограничения,
распространявшиеся на безработных. Аналогичным образом, когда в
1937-1938 годах нацистская благотворительная организация «Зим¬
няя помощь немецкому народу» (Winterhilfswerk) стала постоянно
действующей, она сократила объем услуг и стала более тщательно
подходить к вопросу оказания помощи, предоставляя ее только тем,
кто мог доказать, что действительно в ней нуждается, — и все это, не¬
смотря на то, что финансирование организации фактически увеличи¬
лось. Облегчение страданий всех граждан, которым они подверглись
во время Великой депрессии, больше не являлось единственной зада¬
чей организации. Биологический фактор также имел значение. Дей¬
ствительно, начиная с 1933 года, люди могли получать материальную
поддержку, только имея приемлемый генетический паспорт45 46.
В период между 1935 и 1938 годом был принят новый подход в
политике, подход, основанный на расистском убеждении, что опреде¬
ленные лица и семьи являются биологически дефективными и, таким
образом, их девиантное поведение, в том числе уклонение от работы,
предопределено. В соответствии с этой точкой зрения политическая
работа переключилась с «борьбы против врагов» на «расовый кон¬
троль» (generelle RassenpraventionY6. Однако продолжались и аресты
Taschenbuch Verlag, 1984. Vol. 2. Ed. 4. S. 77-78, 93; см.: Mason T. Social
Policy in the Third Reich: The Working Class and the «National Community».
Tr. J. Broadwin. Providence, RI: Berg, 1993. P. 185-195.
44 Kahrs H. Die ordnende Hand der Arbeitsamter: Zur deutschen Arbeitsver-
waltung 1933 bis 1939 // Arbeitsmarkt und SondererlaB: Menschenverwertung,
Rassenpolitik und Arbeitsamt / W. Gruner (ed.). Berlin: Rotbuch Verlag, 1990.
Особенно см.: C. 36-37; Kranig A. Lockung und Zwang: Zur Arbeirsverfassung
im Dritten Reich / Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1983. S. 153-157.
15Vorlander H. Die NSV: Darstellung und Dokumentation einer national-
sozialistischen Organisation. Boppard am Rhein: H. Boldt, 1988. S. 54, 60-61;
Hammerschmidt P. Die Wohlfahrtsverbande im NS-Staat: Die NSV und die kon-
fessionellen Verbande (Caritas und Innere Mission) // Gefiige der Wohlfahrtsp-
flege des Nationalsozialismus. Opladen: Leske + Budrich, 1999. S. 397-407.
46 Herbert U. Von der Gegnerbekampung zur rassischen Generalpravention:
«Schutzhaft» und Konzentrationslager in der Konzeption der Gestapo-Fiihrung
1933-1939 // Die nationalsozialistischen Konzentrationslager: Entwicklung
und Struktur / U. Herbert, K. Orth, C. Dieckmann (eds.). Gottingen: Wallstein,
1998. S. 60-86; Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption
und Praxis der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des
Nationalsozialismus. Hamburg: Christians, 1996. S. 254-298.
184

«асоциалов». В 1942 и 1943 году в результате крупных операций
12 тыс. заключенных «асоциалов» были переведены из германских
тюрем в концентрационные лагеря, арестовали также польских «асо¬
циалов», проживавших в Генеральном Губернаторстве47. «Асоциалы»
погибали не только в лагерях с их высоким уровнем смертности, в
дальнейшем они стали жертвами «Операции № 14ф13» (эвтаназия),
проводившейся в течение 1941 года, что привело к убийству больных
лагерных заключенных и реализации общей программы эвтаназии.
Другие «асоциалы» погибли во время массовых убийств цыган и пре¬
ступников48. Необходимо заметить тем не менее, что в наших знаниях
о практике репрессий в период между 1940 и 1945 годом все же име¬
ются пробелы.
В 1940 году в Германии появились лагеря еще одного типа —
«воспитательно-трудовые». В общей сложности было построено двести
таких лагерей, находившихся под командованием гестапо, насчиты¬
вавших приблизительно 40 тыс. заключенных. Именно в этих лагерях
отбывали свой срок «уклонявшиеся от работы» и те, кто не выполнял
установленные трудовые нормы. Интернирование продолжалось до
восьми недель (хотя впоследствии заключенных часто отправляли в
концентрационные лагеря), и подавить заключенных бесчеловечными
условиями труда и жизни. Тем временем работодатели знали, что суще¬
ствовала большая вероятность того, что их работники вернутся после
сравнительно короткого периода отсутствия. Несмотря на то что эти
лагеря служили дополнительным элементом кампании борьбы против
лиц с девиантным поведением, их главной целью были имеющие рабо¬
ту промышленные рабочие, а не бродяги, бездомные или безработные.
Основную ответственность за последних по-прежнему несла крими¬
нальная полиция — по крайней мере официально49.
47Broszat М. Nationalsozialistische Konzentrationslager 1933-1945 //
Anatomie des SS-Staates / H. Bocheim (ed.). Miinchen: Deutscher Taschenbuch
Verlag, 1984. Vol. 2. Ed. 4. S. 125; Krausnick H. Judenverfolgung // Anatomie des
SS-Staates. Miinchen: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1984. S. 233-366. Здесь
C. 320, 358; Klee E. Euthanasie im NS-Staat: die Vernichtung lebensunwerten
Lebens. Frankfurt am Main: Fischer, 1986. S. 358-363.
48Дискуссию о том, сколько «асоциалов» было намечено в «операции
14ф13» между В. Гроде и К. Ортом см. в: Grode-W. Die Sonderbehandlung
14fl3 // Konzentrationslagern des Dritten Reiches. Frankfurt am Main:
P. Lang, 1987, особенно C. 87; Orth K. Das System der nationalsozialistischen
Konzentrationslager. Hamburg: Hamburger, 1999. S. 114-121; см. также:
Aly G. Medizin gegen Unbrauchbare // Aussonderung und Tod: Die klinische
Hinrichtung der Unbrauchbaren. Berlin: Rotbuch, 1987. S. 34-56.
49Lotfi G. KZ der Gestapo: Arbeitserziehungslager im Dritten Reich.Stutt-
gart: Deutsche Verlags-Anstalt, 2000. Особенно см.: С. 89, 117, 216; AyaB W.
«Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995. S. 177-179.
185

Фактически преследование «асоциалов», вряд ли ограничивались
полицией; скорее насилие против этой категории населения фашист¬
ской Германии было организовано посредством обмена информацией
между общественными и частными благотворительными учрежде¬
ниями, чиновниками трудового ведомства, врачами, криминальной
полицией и гестапо. Несмотря на то что основные полномочия были
возложены на криминальную полицию, гестапо, в частности, часто
вмешивалось в полицейские операции. Руководители благотвори¬
тельных организаций и приютов для бродяг (Wander) давали свои
собственные рекомендации и предложения касательно ареста опреде¬
ленных лиц и групп, и нередко советовали заключение в концентра¬
ционный лагерь и стерилизацию. Некоторые трудовые организации
и благотворительные учреждения зашли так далеко, что даже вели
свою картотеку и имели под своим началом собственные лагеря для
интернированных. Члены национал-социалистической организации
народной благотворительности (Nationalsozialistische Volkswohlfahrt,
NSV) также занимались доносительством. На местном уровне город¬
ские власти прилагали огромные усилия к очищению своих городов
от «асоциалов»50. Действительно, побуждение власти к принятию
все более радикальных мер против «асоциалов» было в основном ре¬
зультатом давления местных и региональных властей. Без всех этих
конкурирующих сил отдельные аресты и массовые рейды полиции
в большинстве случаев, несомненно, дали бы более скромные ре¬
зультаты. Однако в настоящее время мы не имеем достаточных до- * 6350АуаВ W. Ein Gebot der nationalen Arbeirsdisziplin: Die Aktion
«Arbeitsscheu Reich» 1938 // Feinderklarung und Prevention: Kriminalbiologie,
Zigeunerforschungund Asozialenpolitik. Berlin: Rotbuch, 1988. S. 45,49-51,62-
63, 65; AyaB W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995.
S. 57-104 (о лагерях, управляемых организациями коммунального хозяй¬
ства, см.: С. 100-102,123-137); Pine L. Nazi Family Policy, 1933-1945. Oxford,
New York: Berg, 1997. P. 128-146; о руководителях других уровней в благо¬
творительном бюро в Мюнхене см.: Brunner С. Fiirsorgeempfanger wurden
ausgemerzt: Die Sozialpolitik des Miinchner Wohlfahrtsamtes am Ende der
Weimarer Republik und in der friihen NS-Zeit // Durchschnittstater / C. Gerlach
(ed.). Berlin: Assoziation Schwarze Risse Rote Strasse, 2000. S. 53-72; Kahrs H.
Die ordnende Hand der Arbeitsamter: Zur deutschen Arbeitsverwaltung 1933 bis
1939//Arbeitsmarkt und SondererlaB: Menschenverwertung, Rassenpolitik
und Arbeitsamt / W. Gruner (ed.). Berlin: Rotbuch Verlag, 1990. S. 31; много
впечатляющих примеров см.: Klee Е. Euthanasie NS-Staat: die Vernichtung
lebensunwerten Lebens. Frankfurt am Main: Fischer, 1986. S. 30-33, 54-56,
345-356; cm.: Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption
und Praxis der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des
Nationalsozialismus. Hamburg: Christians, 1996.
186

казательств, чтобы адекватно зафиксировать тот предел, до которого
германское общество — в широком смысле — соглашалось с подоб¬
ным насилием. Настоящее исследование показывает, что большин¬
ство доносов исходило из официальных, а не частных источников.
Из-за расплывчатой формулировки термина, невозможно точ¬
но определить, сколько человек, являвшихся «асоциалами», было
арестовано или убито, и какое их количество было выпущено из
концентрационных лагерей51. Наиболее вероятные оценки на сегод¬
няшний день таковы: в концентрационные лагеря в период между
1933 и 1945 годом было заключено от 63 тыс. до 82 тыс. «преступ¬
ников» или «асоциалов». Из них от 26 тыс. до 34 тыс. человек не
пережили войны. В это число входило приблизительно две трети из
20 тыс. «преступников», интернированных в концлагерях, которые
не вернулись живыми. Оказывается, что сравнительно небольшое
количество цыган вошли в число «асоциалов»52. Однако эти цифры
не отражают других форм гонений. Следовательно, представляет¬
ся разумным считать, что около 100 тыс. «асоциалов» и преступни¬
ков были отправлены в концлагеря или приговорены к смертной
казни, и что из них 50 тыс. человек не пережили эпохи нацизма.
Большинство из последних стали жертвой программы эвтаназии,
погибли в концентрационных лагерях или умерли в гестаповских
«воспитательно-трудовых лагерях».
Как уже было сказано, общий уровень насилия по отношению к
«асоциалам» в нацистской Германии был гораздо ниже, чем в Совет¬
51 Об освобождении см.: АуаВ W. Ein Gebot der nationalen Arbeirsdiszip-
lin: Die Aktion «Arbeitsscheu Reich» 1938 // Feinderklarung und Prevention:
Kriminalbiologie, Zigeunerforschung und Asozialenpolitik. Berlin: Rotbuch, 1988.
S. 61-66.
52 Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption und Praxis der
Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des Nationalsozialismus.
Hamburg: Christians, 1996. S. 9, 333, 343. (Согласно речи Гиммлера, произне¬
сенной в октябре 1943 года, в концентрационных лагерях 70 тыс. из 100 тыс.
германских неевреев, арестованных в разное время, были «асоциалами» и
преступниками, остальные 40 тыс. — политическими противниками.) См.:
Wachsmann N. Annihilation through Labor: The Falling of State Prisoners in
the Third Reich //Journal of Modern History. 199JL Vol. 71. № 3. P. 624-659.
Здесь: C. 649-650. M. Циммерман предполагает, что в концентрационных ла¬
герях 10 % «асоциалов» или меньше были цыганами. В отношении рабочих-
иностранцев, выполнявших принудительную работу на территории Рейха,
и обитателей районов, оккупированных немцами, данные не доступны даже
для построения догадок на их основе. См.: Zimmermann М. Rassenutopie
und Genozid: Die nationalsozialistische «Losung der Zigeunerfrag». Hamburg:
Christians, 1996. S. 118-119.
187

ском Союзе. На основе многочисленных фактических данных можно
предположить, что в Германии запугивание и устрашение были столь
же эффективны, как и сами аресты. Но именно неопределенность
формулировки категории «асоциалы» показалась такой полезной в
условиях роста тенденций к достижению национального единства.
В немецкой прессе часто сообщалось о полицейских мерах против
«асоциалов». Криминальная полиция публиковала новеллы и бро¬
шюры, причем некоторые из них были очень популярны, в них из¬
лагался евгенический взгляд на сотрудников полиции как «докторов
тела общества»53. Если абсолютный уровень насилия, направленного
на восстановление общественного порядка после Великой депрессии
и создание нового нацистского порядка, можно рассматривать как
достаточный, но относительно низкий по сравнению с советскими
критериями, это было результатом нацистской логики интеграции и
исключения. Эксперты и официальные лица считали, что только от¬
носительно небольшое количество людей не могут быть эффективно
реинтегрированы в общество. Следует заметить, что большинство из
10 млн человек, которые в 1933 году жили на социальные пособия,
вернулись на рынок труда через несколько месяцев или лет, лично
не подвергаясь репрессиям. Сотрудники бюро труда и Имперская
служба труда вмешивались только тогда, когда чувствовали необ¬
ходимость в перевоспитании людей или когда надо было заставить
их привыкнуть к тяжелой работе. В 1933 году лишь небольшая часть
бродяг считалась «асоциальными», а в 1937 году из 215 тыс. человек,
ограниченно пригодных к работе, только 6,6 % были квалифицирова¬
ны как люди, имеющие «изъяны в личности» и только 2,4 % отнесены
к категории «уклонявшихся от работы»54.
53АуаВ W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta,
1995. S. 30, 10; AyaB W. Ein Gebot der nationalen Arbeirsdisziplin: Die Aktion
«Arbeitsscheu Reich» 1938 // Feinderklarung und Prevention: Kriminalbiologie,
Zigeunerforschung und Asozialenpolitik. Berlin: Rotbuch, 1988. S. 51; Kahrs H.
Die ordnende Hand der Arbeitsamter: Zur deutschen Arbeitsverwaltung
1933 bis 1939 // Arbeitsmarkt und SondererlaB: Menschenverwertung,
Rassenpolitik und Arbeitsamt / W. Gruner (ed.). Berlin: Rotbuch Verlag, 1990.
S. 51; Gellately R. Hingeschaut und weggesehen: Hitler und sein Volk. Ub.
H. Fliessbach. Stuttgart und Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2002. S. 60,
108, 132-138; о сообщениях в печати см: там же. S. 94-98, 114-115; о романах
см.: Wagner Р. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption und Praxis der
Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des Nationalsozialismus.
Hamburg: Christians, 1996. S. 9, 409 (Прим. 5).
51 Brunner C. Fiirsorgeempfanger S. 55-56; Klee E. Euthanasie im NS-Staat:
die Vernichtunglebensunwerten Lebens. Frankfurt am Main: Fischer, 1986. S. 39;
Kahrs H. Die ordnende Hand der Arbeitsamter: Zur deutschen Arbeitsverwaltung
188

Тот факт, что многолетние усилия, потраченные на то, чтобы
принять «закон против тех, кто враждебен по отношению к госу¬
дарству» (Gemeinschaftsfremdengesetz) оказались безуспешными,
означает, что власти были осторожны в определении предельного
количества тех, кого подлежало преследовать как «асоциалов». За¬
кон привел бы к регламентированию политики против «асоциалов»,
легализации и расширению мер, уже предпринятых полицией. Со¬
гласно закону возможность принимать решение об отправке «асо¬
циалов» в концентрационные лагеря получила бы криминальная
полиция. Многие «асоциалы», несомненно, были бы стерилизова¬
ны. В планы входили даже регулярные смертные казни закорене¬
лых преступников. По существу, возражения, высказанные в разное
время представителями имперских министерств юстиции и сель¬
ского хозяйства, руководителем юридического управления нацист¬
ской партии Гансом Франком, министром пропаганды Геббельсом
и Гитлером, были обусловлены опасениями перед беззаконием,
страхом, что среди немецкого населения могут начаться волнения,
они боялись что СС и полиция получат слишком много власти в
сфере социальной политики55. Прежние попытки принять закон о
попечении (Bewahrungsgesetz), по которому можно было бы интер¬
нировать людей, отобранных полномочными органами по вопросам
общественного благосостояния, — о необходимости такого закона
еще с 1920 года говорили эксперты по вопросам социального обе¬
спечения, — оказались также тщетными. Несмотря на то что нор¬
мы, которые предлагали сторонники закона, в конечном счете были
превзойдены в нацистской Германии после 1938 года56, можно было
допустить, что принятие закона «против тех, кто враждебен по от¬
ношению к государству» привело бы к гораздо более, серьезным
последствиям, чем просто легализации существующей практики,
1933 bis 1939 // Arbeitsmarkt und SondererlaB: Menschenverwertung,
Rassenpolitik und Arbeitsamt / W. Gruner (ed.). Berlin: Rotbuch Verlag, 1990.
S. 43-46, 49; Patel K. Soldaten der Arbeit: Arbeitsdienste in Deutschland und in
den USA, 1933 bis 1945. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003.
55Wagner P. «Gesetz». S. 75-99; AyaB W. Ein Gebot der nationalen Ar-
beirsdisziplin: Die Aktion «Arbeitsscheu Reich» 1938 // Feinderklarung und
Prevention: Kriminalbiologie, Zigeunerforschung und Asozialenpolitik. Berlin:
Rotbuch, 1988. S. 75-99; AyaB W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stutt¬
gart: Klett-Cotta, 1995. S. 202-209; Gellately R. Hingeschaut und weggesehen:
Hitler und sein Volk. Ub. H. Fliessbach. Stuttgart, Miinchen: Deutsche Verlags-
Anstalt, 2002. S. 148.
56AyaB W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995.
S. 14-18, 88-100.
189

поскольку законодательное санкционирование могло придать но¬
вый импульс динамике насилия57.
В некотором смысле преследование «асоциалов» в нацистской
Германии можно рассматривать как другой пример огромного раз¬
рыва между намерениями и практикой нацистского насилия, особен¬
но если принять во внимание оценки сотрудников полиции и других
специалистов, что в Германии было от 1,0 до 1,6 млн «асоциалов»58.
Оказывается, многие политики считали, что было достаточно фак¬
тического уровня репрессий, существующих органов управления и
правовой структуры, по крайней мере во время войны, — несмотря
на их уверенность в том, что «асоциал» — это расово-биологическое
состояние59. Другое объяснение заключается в том, что для не¬
которых, — например, криминалистов — общество, очищенное от
«генетически обусловленных преступников и немецких граждан де¬
виантного поведения», оставалось «образом будущего»60. Во всяком
случае, официально единый план преследования «асоциалов» так и
не был принят61. Централизация репрессивного аппарата, которая за¬
вершилась к 1938 году, оставалась ограниченной, и распространялась
только на некоторые регионы — там, где были слишком «рьяные» ру¬
ководители, пополнялась картотека «асоциальных» лиц62.
Возможно, в большей степени, чем в Советском Союзе, насилие
против «асоциалов» в Германии было нацелено на установление
общественного порядка и основывалось на иных критериях социаль¬
57 Этот вопрос обсуждался там же. С. 208. См. также: Giordano R. When
Hitler den Krieg gewonnen hatte: Die Plane der Nazis nach dem Endsieg.
Hamburg: Rasch & Rohring, 1989. S. 200-213.
58 Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption und Praxis der
Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des Nationalsozialismus.
Hamburg: Christians, 1996. S. 375. Цитата из доклада профессора X. В. Кранца
(Н. W. Kranz) из университета г. Гессен — специалиста по культивированию
рас, сделанного в 1940 году, см.: Klee Е. Euthanasie NS-Staat: die Vernichtung
lebensunwerten Lebens. Frankfurt am Main: Fischer, 1986. S. 177.
59 О последнем вопросе см.: Herbert U. Von der Gegnerbekampung zur
rassischen Generalpravention: «Schutzhaft» und Konzentrationslager in der
Konzeption der Gestapo-Fiihrung 1933-1939 // Die nationalsozialistischen
Konzentrationslager: Entwicklung und Struktur / U. Herbert, K. Orth (eds.).
C. Dieckmann. Gottingen: Wallstein, 1998. S. 74.
60 Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption und Praxis der
Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des Nationalsozialismus.
Hamburg: Christians, 1996. S. 375.
61Aya6 W. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995.
S. 219-220.
62 Ibid. C. 110-112,224-225.
190

ных ценностей в отношении труда, преступности, семьи и различия
полов63. Контроль над рынком труда также был критическим факто¬
ром в Германии, особенно когда принимаются во внимание массовые
рейды против людей, считавшихся «асоциалами». Многие «асоциа-
лы» были арестованы за «проступки», относящиеся к их трудовой
деятельности. Однако основной задачей нацистов, по крайней мере
внутри страны, была не трудовая мобилизация посредством отправ¬
ки как можно большего количества «асоциалов» в лагеря. Скорее
целью было улучшить трудовую дисциплину среди «свободных» не¬
мецких рабочих, оказывая на них давление для того, чтобы заставить
соответствовать (требованиям дисциплины. — Прим. пер.). Конечно,
это не касалось иностранцев, которых так или иначе принуждали к
работе. Абсолютно насильственные действия в ответ на «нарушения
трудовых контрактов» (в 1943 году таких нарушений было 30 тыс.)
включали интернирование в концентрационные или воспитательно¬
трудовые лагеря).
Принципиальная разница между «асоциалами» в Германии и со¬
ветскими «социально-вредными элементами», которую мы видим
при сравнении случаев проявления насилия против этих групп на¬
селения, заключается в степени насилия, которая, в свою очередь,
предполагает, что насилие служило разным целям. Обе политиче¬
ские системы реагировали на глубокий социально-экономический
кризис усилением репрессий. В Советском Союзе общественная
дисциплина была восстановлена путем использования самых жест¬
ких методов: репрессии против ссыльных, деклассированных элемен¬
тов и маргиналов. Это имело место и в Германии, хотя здесь после
1929 года количество посягательств на собственность было гораздо
меньше, чем утверждали нацисты (и с их подачи — общество)64. Мно¬
гие из групп, преследуемых в обеих странах, также были идентичны¬
ми: бездомные, преступники, проститутки и так далее. Регистрация
таких групп играла важную роль в обоих государствах. В Германии
также существовали квоты на арест «асоциалов», по крайней мере
в отдельных случаях65. Принудительный труд также был общим
63 На это обратил внимание Детлев Пойкерт. См.: Peukert D. Volksgenos-
sen und Gemeinschaftsfremde: Anpassung, Ausmerze und Aufbegehren unter dem
Nationalsozialismus. Koln: Bund-Verlag, 1982.
64 Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeption und Praxis der
Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des Nationalsozialismus.
Hamburg: Chritians, 1996. S. 30-38, 214-219.
65 Об операции по «уклоняющимся от работы в Рейхе» см.: Gellately R.
Hingeschaut und weggesehen: Hitler und sein Volk. Ub. H. Fliessbach. Stuttgart,
Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2002. S. 142.
191

средством наказания. И в определенные моменты «асоциалы», или
«социально вредные элементы», составляли значительную, если не
большую часть заключенных концентрационных лагерей и ГУЛАГа
(например, в 1938-1939 годах).
В обоих случаях насилие против «асоциалов» было связано как с
восстановлением общественного порядка, так и с созданием нового
социального порядка. Но, несмотря на то, что в нацистской Герма¬
нии последний аспект имел второстепенное значение, в Советском
обществе перемены* были ключевым вопросом. У нацистского госу¬
дарства было больше возможностей реализовать меры социальной
политики — в отличие от Советского Союза, поскольку в Германии
уже существовало развитое индустриального общество, способное
к реинтеграции, что предопределяло более низкий уровень факти¬
чески применяемого насилия. СССР, с его стремительно развиваю¬
щейся экономикой, ускоренной индустриализацией, столкнувшийся
с массовой внутренней миграцией, оказался не способным объеди¬
нить миллионы людей, изгнанных с насиженных мест и доведенных
до нищеты, иначе, чем путем чрезвычайного насилия. Учитывая, что
репрессии в отношении «социально вредных элементов» представля¬
ли собой значительный элемент политики насилия внутри советской
системы (в отличие от Германии), как представляется, можно согла¬
ситься с теми, кто относит этот вид массового насилия к категории
насилия, «связанного с развитием».
Переселения по этническому признаку
Установление нового этнического порядка в Восточной Европе
было главным в нацистской идеологии. В книге «Моя борьба» (Mein
Kampf) А. Гитлер категорически отказался признать законность уста¬
новленных до 1919 года границ Восточной Европы, особенно в том,
что касалось территории Советского Союза. В своем воображении он
видел Германскую империю на востоке, поскольку только там можно
было найти достаточное «жизненное пространство». Завоевание это¬
го пространства и заселение его немцами, в основном земледельцами,
обеспечило бы расовое, социальное и моральное совершенствова¬
ние — все это было необходимо для Германии для того, чтобы одер¬
жать победу в «борьбе за выживание» между нациями66. Дальнейшее
расширение территории Германии на восток (и подчинение Восточ¬
ной Европы экономическим интересам Германии) было одной из
ключевых целей Германии во время Первой мировой войны — поли-
* Имеются в виду социальные перемены. Уточнение автора. (Прим. пер.).
66 Hitler A. Mein Kampf. Boston and New York: Houghton Mifflin, 1999.
S. 641-667.
192

такой, поддерживаемой многими влиятельными фигурами. Хотя во
время Второй мировой войны главной задачей практически каждого
немецкого плана переселения немцев — за примечательным исключе¬
нием тех, кто относился к евреям67, — было поселить немцев в местах,
населенных не-немцами. В начале существования Третьего Рейха по¬
литикой колонизации руководило Министерство продовольствия и
сельского хозяйства Рейха и ряд связанных с ним полугосударствен-
ных организаций, таких как государственные сельскохозяйственные
организации и Управление по развитию региональной инфраструкту¬
ры Рейха (Reichsstelle fur Raumordnung). Эти учреждения стремились
решить проблему перенаселенности и бедности в сельской местности
и приостановить миграцию сельского населения в города. Военные,
со своей стороны, хотели поселить ветеранов, включая искалеченных
войной, в сельской местности в Германии68. В период между 1938 и
1941 годом СС взял на себя ответственность за решение вопросов,
большей частью относящихся к политике колонизации. Однако вме¬
сто расширения прежнего Главного управления СС по делам рас и
поселений были созданы новые органы и организации, такие как
Управление штаба рейхскомиссара по консолидации германского на¬
рода (RKF), Центральное бюро по эмиграции, а также Центральное
бюро по иммиграции ( Umwandererzentralstelle и Einwandererzentralstelle
соответственно*). Существовавшие до этого службы, занимавшие¬
ся политикой колонизации, такие как организация «Фольксдойче
67 Другим исключением был обмен населением с Советским Союзом в
1939 году, когда 35 тыс. украинцев и белорусов предпочли переехать в СССР,
тогда как 15 тыс. поляков выехали оттуда в оккупированную немцами Поль¬
шу. К тому же от 40 тыс. до 60 тыс. украинцев выехало из аннексированных
Германией территорий Западной Польши на восток в Генеральное Губерна¬
торство для оккупированных Германией польских территорий. См.: Madaj-
czyk С., Puchert В. Die Okkupationspolitik Nazideutschlands in Polen 1939—
1945. Koeln: Pahl-Rugenstein, 1988. S. 244.
68 О первом факте см.: Esch М. G. Gesunde Verhaltnisse: Deutsche und pol-
nische Bevolkerungspolitik in Ostmitteleuropa 1939-1950. Marburg: Herder-
Institut, 1998. S. 88-92. (M. Г. Эш дает интересное сравнение германской и
польской политики перестройки и переселения);-роль армии подчеркнул
Р.-Д. Мюллер. См.: Mliller R.-D. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlung-
spolitik. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1991. Особенно
C. 25-39.
* Бюро по вопросам переселения в основном занималось перемещением
и депортацией поляков из Западной Польши в Генеральное Губернаторство
Польши. Бюро по вопросам иммиграции наряду с другими органами отвеча¬
ло за переселение немцев на места, из которых были депортированы поляки.
Уточнение автора. (Прим. пер.).
193

миттельштелле» (Volksdeutsche Mittelstelle*), занимавшаяся этниче¬
скими немцами ( Volksdeutsche) зарубежья, подчинялись СС69. Одна¬
ко подорганизации СС все еще должны были взаимодействовать, а
часто и бороться против региональных властей.
С 1939 по 1942 год нацистские планы по поселению и переселению
степени становились все более радикальными, — тенденция, которая
достигла кульминации между летом 1942 года и концом этого же
года при составлении Генерального плана «Ост» (Generalplan Ost) и
Генерального плана колонизации (Generalsiedlungsplan) на большей
части территории Польши и в некоторых регионах Советского
Союза. Генеральный план колонизации включал также Словению,
Богемию и Моравию, Эльзас, Лотарингию, и Люксембург. Планы,
представленные RKF и Главным управлением безопасности Рейха
(Reichssicherheitshauptamt, RSHA), которые были сосредоточены на
Польше, предполагали поселение в этих регионах 12,4 млн немцев в
течение тридцати лет. Считалось, что для того, чтобы обеспечить для
этих поселенцев жизненное пространство, необходимо переселить —
наиболее вероятно вглубь России и в Сибирь — от 31 до 51 млн
человек, в основном славян, однозначно исключая евреев70. Из
наиболее широко известных нацистских планов колонизации были
проекты Научного института труда Германского трудового фронта
(Arbeitswissenschaftliches Institut), который рассчитывал, что 100 млн
немцев необходимо будет поселить на Востоке в течение последующих
ста лет. В соответствии с положениями этого плана к концу века,
население, проживающее на территории всей Восточной Европы
* Управление СС по связям с этническими немцами. (Прим. пер.).
69 О другой точке зрения, подчеркивающей важность Главного управле¬
ния (СС — прим, пер.) по делам расы и поселений см.: Heinemann I. Rasse,
Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und Siedlungshauptamt der SS und die
rassenpolitische Neuordnung Europas. Gottingen: Wallstein, 2003. О «RKF» cm.:
Koehl R. L. R.K.F.D.V.: German Resettlement and Population Policy 1939-1945.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 1957.
70 Dispositionen und Berechnungsgrundlagen fur einen Generalsiedlungsplan,
29 October and 23 December 1942 // Der Generalplan Ost: Hauptlinien
der nationalsozialistischen Planungs- und Vernichtungspolitik / M. Rossler,
S. Schleiermacher (eds.). Berlin: Akademie Verlag. 1993. S. 96-117; Generalplan
Ost / Cz. Madajczyk (ed.). Polish Western Affairs, 1962. Vol. 3. № 3. P. 391 —
442; Heiber H. Der Generalplan Ost. // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte.
1958. Vol. 6. S. 281-325; Madajczyk C., Biernacki S. Vom Generalplan Ost
zum Generalsiedlungsplan. Munchen: Saur, 1994. Наиболее полный обзор,
хотя иногда с вызывающими вопросы выводами см.: Roth К. Н. Generalplan
Ost — Gesamtplan Ost: Forschungsstand, Quellenprobleme, neue Ergebnisse //
M. Rossler, S. Schleiermacher, C. Tollmien (eds.). Berlin: Akademie Verlag,
1993. S. 25-95.
194

вплоть до Уральских гор, были бы немецким71. Планы по расселению
в Советском Союзе (в основном в пограничной зоне, проходящей
по реке Припять) от 1 до 3 млн голландцев никогда не были
претворены в жизнь72. Но, с другой стороны, отсутствие связи между
планами и реальностью не являлось чем-то необычным в политике
колонизации. В действительности фактические переселения только
в общих чертах основывались на планах, выдвинутых RKF —
главным органом по планированию переселения. Причина состояла
в том, что межрегиональные переселения и политика колонизации
находились под сильным влиянием могущественных региональных
руководителей; таким образом, колонизация только частично была
связана с планами центральной власти.
Расхождения между планом и реальностью сохранялись. Для осу¬
ществления уже обнародованных планов колонизации требовалось
гораздо больше немцев, чем население Германии. Планировщики пред¬
полагали решить эту задачу расширением числа тех, кто был способен
к «германизиации» (Eindeutschungsfahige) путем «обнаружения» у по¬
ляков, чехов и у других якобы «немецкой крови». В 1939 году Гит¬
лер запретил RKF переселять немцев из великого Германского Рейха
(Reichsdeutsche) на восточные территории во время войны с тем, что¬
бы не отвлекать немецких солдат от их непосредственных задач73.
Единственной группой, которой разрешалось переселение, были
этнические немцы из-за границы, фактически все — из Восточной
и Юго-Восточной Европы. Однако в обстановке военного времени
организовать обработку данных и переселение сотен тысяч этниче¬
ских немцев из зарубежья оказалось слишком громоздкой и сложной
задачей для бюрократического аппарата СС, Управления по связям с
этническими немцами ( Volksdeutsche Mittelstelle) и для представите¬
лей местной власти.
В период между октябрем 1939 года и концом 1942 года 629 тыс.
этнических немцев были переселены на оккупированные немцами
71 Нерр М. Die Durchdringung des Ostens in Rohstoff- und Landwirtschaft:
Vorschlage des Arbeitswissenschaftlichen Instituts der Deutschen Arbeitsfront
zur Ausbeutung der UdSSR aus dem Jahre 1941 // Sozial Geschichte. 1987.
Vol. 2. N° 4. S. 96-134.
72Bosma K. Verbindungen zwischen Ost- und Westkolonisation // Der Gen-
eralplan Ost / M. Rossler, S. Schleiermacher, C. Tollmien (eds.). Berlin: Akad-
emie Verlag, 1993. S. 198-214. Около 1 тыс. голландцев были перевезены на
оккупированные немцами советские территории. Они работали управляю¬
щими в образцовых хозяйствах, агентами торговых компаний, рыбаками и
ремесленниками в Белоруссии и Украине.
73 Muller R.-D. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik. Frankfurt
am Main 1991. S. 87.
195

территории, большинство из них ( 465 тыс. человек) — до декабря
1940 года. В соответствии с рядом германо-советских соглашений
большая часть из 629 тыс. немцев (429 тыс. человек) были жителями
территорий, аннексированных СССР в 1939-1940 годах (восточные
регионы Польши, северная часть Румынии и Прибалтика).
Остальные были из Южного Тироля (Италия) — (79 тыс. человек),
Румынии (77 тыс. человек) и Югославии (34 тыс. человек). Однако
фактически на конец 1942 года на Восток были «переселены»
не более 445 тыс. человек, из них 332 тыс. — на оккупированные
Германией территории западной Польши, 70 тыс. — на земли
«старой империи» (Германии в границах до 1937 года) и в Австрию,
а 13,5 тыс. человек — в аннексированные районы Словении. Кроме
того, многие из этих поселенцев получили только временное жилье71.
Учитывая, что это был организованный государством и чрезвычайно
бюрократический процесс, сотни тысяч людей на долгие годы
застряли во временных лагерях У правления по связям с этническими
немцами (Volksdeutsche Mittelstelle) — неудовлетворенные,
разочарованные и раздраженные74 75. Там их разделили на четыре
разные группы на основе «Реестра немецкой национальности» и
тщательно отбирали в соответствии с культурно-политическими
критериями. Большинство из них подвергались «расовому
отбору» со стороны СС, где их распределяли по категориям: «Z»
(подлежащие переселению на новые территории), «А» (пригодные
только для «старого Рейха» или «S» («особые случаи», из которых
многие были отправлены в концентрационные лагеря).
Ситуация, сложившаяся в этих лагерях, вынудила региональных
руководителей искать жизненное пространство для поселенцев.
В конце 1942 года 365 тыс. поляков и евреев были изгнаны из
родных мест в аннексированной Западной Польше и переселены в
Генерал-губернаторство*. Из объединенных территорий Эльзаса,
Лотарингии и Люксембурга 100 тыс. человек были переселены
либо во Францию, либо в Германию. После аннексии Словении
54 тыс. словенцев были насильственно депортировны в Сербию
74 Приведенные в этом абзаце цифры см. в: Einleitung // Der Dienstkalen-
der Heinrich Himmlers 1941-1942 / P. Witte (ed.). Hamburg: Christians, 1999.
S. 81-82.
75 Об этом см. новаторскую кн.: Aly G. Final Solution: Nazi Population Poli¬
cy and the Murder of European Jews. Ub. B. Cooper, A. Brown. London and New
York: Oxford University Press, 1999.
* Генерал-губернаторство, или Генеральное Губернаторство (польск.
Generalne Gubematorstwo) (1939-1945) — административно-территориальное
образование на территории оккупированной в 1939 году нацистской Герма¬
нией Польши. (Прим. ред.).
196

или Хорватию или отправлены в принудительные трудовые лагеря.
Сотни тысяч поляков, помимо вышеприведенных цифр, разделили
судьбу последних или были изгнаны из мест их проживания, чтобы
освободить жизненное пространство для этнических немцев, — более
194 тыс. были перемещены только в Вартеланде* (Wartheland) в
Западной Польше* 76.
В общем и целом окончательное поселение этнических немцев
ограничивалось аннексированными Германией территориями Поль¬
ши, Франции, Югославии и в некоторых случаях — Чехословакии.
За исключением трех заслуживающих внимания случаев этнические
немцы-переселенцы были предназначены для других оккупирован¬
ных зон. (1) Некоторые из 20 тыс. этнических немцев были пересе¬
лены в округа Замость и Люблин в Генерал-губернаторстве, для чего
108 тыс. поляков были депортированы (из предполагаемых к пересе¬
лению 400 тыс. человек). В процессе того, что считалось образцовой
операцией, последние были распределены по трем группам: одну от¬
правили в Германию на принудительные работы, другая была пересе¬
лена в другие районы Генерал-губернаторства, а последняя группа — в
концлагерь Освенцим. Из 30 тыс. детей, депортированных в ходе этой
операции из области Замость, 10 тыс. умерло. (2) Примерно 20 тыс.
этнических немцев, переселенных из Литвы в 1939-1940 годах, были
возвращены в Литву в 1942 и в 1943 году. (3) Из 200 тыс. советских
немцев, которых германская армия обнаружила в завоеванных ча¬
стях Украины и южной России в 1943 году, по крайней мере 43 тыс.
человек были переселены, хотя и предварительно, в новые деревни на
севере Украины77. Примерно от 50 тыс. до 70 тыс. украинцев должны
* Reichsgau Wartheland (Райхеray Вартеланд) — историческая область
Великая Польша (польск. Wielkopolska) на западе Польши в бассейне реки
Варта, после оккупации включенная Гитлером в состав Третьего Рейха.
(Прим.ред.).
76Der Dienstkalender Heinrich Himmlers 1941-1942/ P. Witte (ed.).
Hamburg: Christians, 1999. S. 82; Madajczyk Cz., Puchert B. Die Okkupations-
politik Nazideutschlands in Polen 1939-1945. Koeln: Pahl-Rugenstein, 1988.
S. 405-421; Report Stapoleitstelle Litzmannstadt^ILodz] for October 1944,
1 November 1944 // Polozenie ludnosci Polskiej w tzw. Kraju Warty w okresie
hitlerowskiej okupaeji / C. Luczak (ed.). Poznan: Instytyt Zachodni, 1990.
S. 158-160.
77 Wasser B. Himmlers Raumplanung im Osten: Der Generalplan Ost in Polen
1940-1944. Basel and Boston: Birkhauser, 1993; Madajczyk Cz., Cieselak F.
Zamojszczyzna — Sonderlaboratorium SS. Warsaw: Ludowa Spoldzielnia
Wydawnicza, DSP, 1977; Dieckmann C. Deutsche Besatzungspolitik und
Massenverbrechen in Litauen 1941-1944: Tater, Zuschauer, Opfer (кандидатская
197

были освободить для них место. Однако, вероятно, это было впер¬
вые, когда переселяли самих иностранных крестьян в новые, хотя и
скромные крестьянские хозяйства на юге Украины78.
Большая часть германской программы переселения по расо¬
вым признакам реализовалась в аннексированных районах За¬
падной Польши. В качестве примера может служить территория,
на которой должно было поселиться большинство прибывающих
этнических немцев, — Райхсгау Вартеланд (Reichsgau Wartheland)
вокруг городов Познань и Лодзь79. В соседних областях, таких как
Данциг-Западная Пруссия и район города Белосток, часто воз¬
никали конфликты между должностными лицами СС и местного
гражданского органа управления — гауляйтерами А. Форстером
и Э. Кохом, и, надо сказать, последний оказался победителем. На¬
пример, сотрудники А. Форстера, несмотря на принадлежность к
СС, без многочисленных бюрократических проволочек или расо¬
вого отбора просто заявили о том, что большая часть местного на¬
селения является немцами. В отличие от этого, гауляйтер Грейзер
округа Райхсгау Вартеланд тесно сотрудничал с СС. Практически
это означало, что ряд учреждений, гражданских и находящихся в
ведении СС, работали совместно с «Фольксдойче миттельштелле»
и координировали свои усилия по переселению, учитывая потреб¬
ности и интересы нацистской партии, ведомств по делам женщин и
диссертация, университет Фрайбурга, 2003); Lower W. Nazi Empire-Building
and the Holocaust in Ukraine. Chapel Hill: University of North Carolina Press,
2005; в отношении округа Люблин упомянуто почти о 50 тыс. немецких посе¬
ленцев. Число поляков, насчитывающее 400 тыс. человек, которые подлежа¬
ли переселению, было упомянуто в письме Глобочника О. Л. — руководителя
СС и полиции в Люблине от 15 августа 1942 года. См.: Esch М. G. Gesunde
Verhaltnisse: Deutsche und polnische Bevolkerungspolitik in Ostmitteleuropa
1939-1950. Marburg: Herder-Institut, 1998. S. 357.
78Gerlach C. Die deutsche Agrarreform in den besetzten sowjetischen
Gebieten // Besatzung und Biindnis: Deutsche Herrschaftsstrategien in Ost- und
Siidosteuropa. Berlin: Verlag der Buchladen, 1995. S. 35.
79 Последующее описание в основном базируется на кн.: Madajczyk С.,
Puchert В. Die OkkupationspolitikNazideutschlands in Polen 1939-1945. Koeln:
Pahl-Rugenstein, 1988. S. 405-421; Biuletyn Glownej Komisji Badania zbrodni
Hitlerowskich w Polsce. Vol. 21. Warsaw: Ministerstwa Sprawiedliwosci, 1970.
P. 24-43. Также см.: См.: Schenk D. Hitlers Mann in Danzig: Albert Forster
und die NS-Verbrechen in Danzig-WestpreuBen. Bonn: J. H. W. Dietz, 2000;
Steinbacher S. Musterstadt Auschwitz: Germanisierungspolitik und Judenmord
in Ostoberschlesien. Munchen: K. G. Saur, 2000; Polozenie ludnosci Polskiej
w rejencji Katowickiej w latach 1939-1945/ W. Dlugoborski (ed.). Poznan:
Instytut Zachodni, 1983.
198

молодежи, и частного бизнеса80. Прямое насилие, включая побои и
убийство переселяемых совершали главным образом представите¬
ли местной полиции и военизированных формирований Германии.
Например, организация «Немецкая самозащита» (Фольксдойче
Зельбстшутц, Volksdeutsche Selbstschutz) насчитывала более 100 тыс.
членов и была ответственна за несколько случаев массовых убийств
в 1939 и 1940 году81. Этнические немцы-поселенцы также были втя¬
нуты в насильственную конфронтацию с теми, на чьей земле они
должны были поселиться.
Подобный конфликт не вызывает удивления, учитывая, что внача¬
ле поляков ставили в известность о переселении лишь за 20 минут -
1 час до депортации, и им разрешалось взять с собой только от 10 до
30 килограммов личных вещей и от 20 до 200 злотых. Они вынужде¬
ны были оставлять большую часть своего личного имущества и того,
что относилось к их профессиональной деятельности. В большинстве
случае поляков увозили поздно ночью или рано утром. Этнические
немцы-переселенцы занимали их дома в течение нескольких часов — в
конце концов покинутый домашний скот требовал заботы. Транспорт¬
ные проблемы, неизбежные при столь массовых переселениях, разре¬
шались довольно быстро, однако их следствием была неразбериха и
задержки, которые способствовали расширению масштабов пассив¬
ного сопротивления со стороны польских граждан, скрывавшихся от
депортации, тем более что для половины (и даже больше) из них это
было привычным делом. В дальнейшем новые поселенцы — этниче¬
ские немцы — предпочитали использовать таких нелегалов в качестве
сельскохозяйственных рабочих, а не доносить на них властям, незави¬
симо от того, поступали они так потому, что хотели использовать де¬
шевую рабочую силу или потому, что боялись репрессалий82.
Нацисткая политика колонизации была шире, чем просто пересе¬
ление этнических немцев на новую территорию. Поселенцам оказы¬
вала содействие — и одновременно контролировала их — небольшая
80 Подобная практика наилучшим образом описана в кн.: Wasser В.
Himmlers Raumplanung im Osten: Der Generalplan Ost in Polen 1940-1944.
Basel and Boston: Birkhauser, 1993. S. 72-132.
81 Cm.: Jansen C., WeiBbecker A. Der «Volksdeutsche Selbstschutz» in Polen
1939/40. Munchen: Oldenbourg, 1992.
82 Cm.: Madajczyk Cz., Puchert B. Die Okkupationspolitik Nazideutschlands in
Polen 1939-1945. Koeln: Pahl-Rugenstein, 1988. S. 405-421; Esch M. G. Gesunde
Verhaltnisse: Deutsche und polnische Bevolkerungspolitik in Ostmitteleuropa
1939-1950. Marburg: Herder-Institut, 1998. S. 341-42; Wysiedlenia ludnosci
Polskiej na tzw. ziemiach wsielomych do Rzeszy 1939-1945 / C. Luczak (ed.).
Poznan: Instytut Zachodni, 1969 и Polozenie. Vol. XIII. / C. Luczak (ed.). P. 17-
18, 63-64, 105-160.
199

армия планировщиков, функционеров и чиновников социальной
службы. В основном они намеревались реструктуризировать целые
регионы, покончить с проблемой «перенаселения» путем распреде¬
ления населения «здоровым» и современным способом и создать но¬
вые социально-экономические инфраструктуры. Там, где это было
возможно, немецкие хозяйства должны были быть крупнее тех, ко¬
торыми владели поляки. Даже архитектура и ландшафт деревень,
небольших и крупных городов должны были подвергнуться «гер¬
манизации». В процессе «германизации» все местные этнические
немцы и многие поляки подлежали расовому отбору. Таким отборам
подверглось в общей сложности 4 млн человек по всей Европе, боль¬
шинство из которых были этническими немцами83.
Этнических поляков (крестьян, а также представителей так на¬
зываемой «элиты») и евреев, которых затронули программы пере¬
селения, всех вместе без задержек депортировали из Вартеланда в
Генерал-губернаторство. Однако с конца 1940 года поляков больше
не высылали непосредственно в Генерал-губернаторство; сначала
их размещали в лагерях для переселенцев. Там их распределяли по
разным группам: квалифицированные рабочие — в качестве рабочей
силы на принудительных работах; те, кто были способны «германи¬
зироваться»; подлежащие депортации. Позже некоторые лагеря были
реорганизованы в трудовые, где беженцев держали в течение долго¬
го времени. Жизненные условия в этих лагерях были суровыми, по
косвенным данным, в каждом из лагерей погибло не менее 1 тыс. за¬
ключенных. Немного известно о судьбе депортированных — за ис¬
ключением тех, кто был направлен на принудительные работы. Их
размещали в домах у соотечественников-поляков или, по возмож¬
ности, у родственников в Генерал-губернаторстве. Многие из них
полностью зависели от предоставляемого там скудного социального
обеспечения. В конце концов дальнейшая депортация поляков и евре¬
ев на эту территорию была прекращена в 1941 году по распоряжению
германской администрации Генерал-губернаторства. Ее представи¬
тели утверждали, что перенаселенность территории стала причиной
83 См.: Der Generalplan Ost: Hauptlinien der nationalsozialistischen Pla¬
ntings- und Vernichtungspolitik / M. Rossler, S. Schleiermacher, C. Tollmien
(eds.). Berlin: Akademie Verlag,1993; Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung:
Auschwitz und die Plane fur eine neue europaische Ordnung. Hamburg: Hoffmann
und Campe, 1991; Esch M. G. Gesunde Verhaltnisse: Deutsche und polnische
Bevolkerungspolitik in Ostmitteleuropa 1939-1950. Marburg: Herder-Institut,
1998. S. 79-102, 128-165. О расовых отборах см.: Heinemann I. Rasse, Siedlung,
deutsches Blut: Das Rasse- und Siedlungshauptamt der SS und die rassenpolitische
Neuordnung Europas. Gottingen: Wallstein, 2003.
200

экономических трудностей и социальных беспорядков и благоприят¬
ствовала расширению польского сопротивления. И хотя к этому со¬
противлению можно было бы относиться терпимо (или подавлять со
всей жестокостью), несмотря на то, что основной целью германской
политики в регионе было завоевание и разграбление, это не отвечало
политическим установкам нацистов, придававшим особое значение
систематической эксплуатации рабочей силы и ресурсов, — полити¬
ке, для реализации которой Германия нуждалась в покорном и кон¬
тролируемом населении.
Окончательное понимание, что невозможно депортировать опре¬
деленные группы населения, сыграло решающую роль в эволюции
нацистской политики уничтожения. В то время как без депортаций —
в качестве наиболее эффективного долгосрочного инструмента — по¬
литическое давление с целью освободить жизненное пространство
для этнических немцев в аннексированной части западной Польши
вскоре привело к еще более радикальным действиям, включая мас¬
совые убийства. Когда, например, в период между 1939 и 1941 годом
потребовались госпитали для прибывающих этнических немцев и для
германской армии, около 20 тыс. обитателей домов для инвалидов на
аннексированных территориях Польши были просто уничтожены.
Также важно отметить, что первый немецкий лагерь уничтожения
находился в Хелмно (Вартеланд) и был открыт 8 декабря 1941 года;
Освенцим, расположенный в присоединенной к Германии восточной
Верхней Силезии, стал лагерем уничтожения в начале 1942 года84.
В то же время не все переселения были этническими. Во многих
регионах немецкая администрация вынуждала население к чрезвы¬
чайной территориальной мобильности, ее причины были самыми
различными: депортация рабочей силы на принудительные работы,
геттоизация евреев, вынужденная эвакуация населения во время от¬
ступления, переселение жителей в ходе антипартизанской войны,
создание тренировочных зон для военных, эвакуация жителей из
84 Aly G. Final Solution: Nazi Population Policy and the Murder of European
Jews. Trans. B. Cooper and A. Brown. London and New York: Oxford University
Press, 1999. S. 70-76; RieB V. Die Anfange der Vernichtung «lebensunwerten
Lebens» in den Reichsgauen Danzig-WestpreuBen und Wartheland 1939/1940.
Frankfurt am Main and New York: Lang, 1995; Esch M. G. Gesunde Verhaltnisse:
Deutsche und polnische Bevolkerungspolitik in Ostmitteleuropa 1939-1950.
Marburg: Herder-Institut, 1998. S. 324-365; о связи немецкой полиции по пе¬
реселению с историей Освенцима см.: Steinbacher S. Musterstadt Auschwitz:
Germanisierungspolitik und Judenmord in Ostoberschlesien. Munchen:
K. G. Saur, 2000; Van Pelt R. J., Dwork D. Auschwitz: 1270 to the Present. New
York and London: Norton, 1996.
201

крупных и мелких городов для облегчения ситуации с продовольстви¬
ем и жильем или же в связи с расквартированием немецкой армии85.
Большая часть этих переселений являлась чрезвычайно насильствен¬
ным вариантом территориальной мобильности в войне — и ради во¬
енной экономики, эти мероприятия имели отношение к условиям, с
которыми столкнулись другие представители европейских обществ,
такие как британцы и граждане СССР86.
Как показали последние исследования, основанные на архивных
свидетельствах87, этнические депортации были главным элементом
сталинской репрессивной политики. На протяжении двадцати лет —
с 1930-х до начала 1950-х годов — приблизительно 3 млн советских
граждан подверглись переселению по этническому признаку. Однако
масштаб, методы, контекст и причины этих депортаций сильно отли¬
чались.
Как убедительно показал Терри Мартин, в декабре 1932 — январе
1933 года депортация 60 тыс. кубанских казаков, которых обвинили
не только в сопротивлении социализму, но и в украинском нацио¬
нализме, отметила «переход от депортации по классовому признаку,
которая преобладала до 1933 года, к депортациям по этническому
признаку, которые доминировали с 1933 по 1953 год»88. Первые эт¬
нические депортации (1935-1936) были направлены против на¬
циональных диаспор, заклейменных как «враждебные» на основе их
предполагаемых связей с соотечественниками по этническому при¬
знаку, живущими за пределами СССР: против советских граждан
польского и немецкого происхождения, проживавших в западных
районах Украины, и советских граждан финского происхождения,
живших на приграничной территории Ленинградской области. Эти
85 В оккупированной Белоруссии 2 из 9 млн жителей стали жертвами подоб¬
ной принудительной мобильности. См.: Gerlach С. Umsiedlungen und gelenk-
te Bevolkerungsbewegung in WeiBruBland 1941-1944 // Lager / Dahlmann,
Hirschfelds (eds.). S. 553-565; Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche
Wirtschafts- und Vernichtungspolititik in WeiBruBland 1941-1944. Hamburg:
Hamburger Edition, 1999. S. 1160-1161.
86 Об этом см.: Mazower M. Dark Continent: Europe’s Twentieth Century
New York: Vintage Books, 2000. P. 185.
87 Среди многочисленных исследований последнего времени по данной
теме см.: Martin Т. The Affirmative Action Empire. Ithaca, NY, and London:
Cornell University Press, 2001; ibid.: Origins of Soviet Ethnic Cleansing //
Journal of Modern History. 1998 Vol. 70. P. 813-861; Бугай H. Ф. Л. Берия —
И. Сталину: Согласно вашему указанию. М.: АИРО XX, 1995); Бугай Н. Ф.,
Гонов А. М. Кавказ — народы в эшелонах. М.: ИНСАН, 1998.
88 Martin Т. The Affirmative Action Empire. Ithaca, NY, and London: Cornell
University Press, 2001. P. 847.
202

частичные депортации, изменившие судьбы десятков тысяч семей89,
отражали особый тип «советской ксенофобии»90: скорее идеологиче¬
скую, а не этническую концепцию, основанную на страхе перед капи¬
талистическим влиянием из-за рубежа и возрождающемся русском
национализме.
Депортация корейского меньшинства с Дальнего Востока (сен¬
тябрь — октябрь 1937 года) свидетельствовала о новом, существен¬
ном сдвиге в политике переселений: впервые вся этническая группа
была депортирована целиком («административно переселенные»)
под предлогом того, что корейская община является «плодородной
почвой для возделывания японцами»91. В отличие от имевшей клас¬
совую подоплеку депортации «кулаков» шесть или семь лет назад
(конец 1920-х — начало 1930-х годов. — Прим.ред.), во время которой
депортированных часто оставляли в безлюдных местах, переселение
более 170 тыс. корейцев в отдаленные части Средней Азии и Казах¬
стана, казалось, было осуществлено относительно «эффективным»
способом, сфера применения насильственных методов была ограни¬
ченной92 93 * *. Депортированные даже могли иметь собственные колхозы
и культурные учреждения, несмотря на то, что каждый отдельно взя¬
тый кореец был объявлен потенциальным шпионом и предателем!
Следующие крупномасштабные операции по переселению, на¬
целенные на целые этнические группы, имели место во время Вели¬
кой Отечественной войны. В первую очередь, что было достаточно
логично, переселяли советских немцев98. В период между сентябрем
1941 и февралем 1942 года свыше 900 тыс. человек, составлявших бо¬
лее 70 % всей советской немецкой диаспоры, были депортированы в
различные области Казахстана и Сибири в результате ряда массовых
милицейских операций, для проведения которых были мобилизова¬
ны десятки тысяч специальных отрядов НКВД. За этой первой вол¬
89 Около 30 тыс. финнов были депортированы из приграничной терри¬
тории Ленинградской области в Казахстан (в 1935 г.); 80 тыс. советских
граждан польского и немецкого происхождения из западных районов Украи¬
ны — в Казахстан и Узбекистан в 1935 и в 1936 году.
90 По словам Терри Мартина.
91 Martin Т. The Affirmative Action Empire. Ithaca, NY and London: Cornell
University Press, 2001. P.334. Фактически в районе Владивостока суще¬
ствовала сильная напряженность между русскими и корейцами. План по
депортации 10 тыс. корейцев был подготовлен в 1930 году, но так и не был
осуществлен.
92 См. предшествующее исследование о «социально вредных элементах».
93 В заявлении Третьего Рейха говорилось, что он имел право вмешиваться
в дела «этнических немцев» в Советском Союзе; см.: Hirsch F. Race without
the Practice of Racial Politics // Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1. P. 37.
203

ной депортаций последовала вторая: в период между ноябрем 1943 и
маем 1944 года шесть этнических групп (карачевцы, калмыки, чечен¬
цы, ингуши, балкарцы и крымские татары) были полностью депорти¬
рованы — в общей сложности около 900 тыс. человек9"1 под предлогом
того, что они «сотрудничали с нацистскими оккупантами». Одновре¬
менно с этими тотальными депортациями продолжалась этническая
чистка представителей диаспорных меньшинств в связи с подозре¬
нием в лояльности к их компатриотам за рубежом как во время, так
и после войны. В этих более мелких операциях десятки тысяч греков,
крымских болгар, турок-месхетинцев, курдов, иранцев и хемшилов
были депортированы из территории Черноморского побережья и по¬
граничных округов Закавказья.
В отличие от диаспорного меньшинства, подозреваемого в воз¬
можных связях с иностранными государствами, чеченцы и ингуши
подпадали в единственную в своем роде категорию тех, кто не вполне
вписывался в советскую систему ценностей, к этой категории были
причислены представители национальностей, сопротивлявшихся по¬
пыткам власти заставить отказаться от своих традиций, культуры и
образа жизни94 95. В 1926, 1930 и 1932 годах карательные экспедиции —
в том числе и при помощи оружия — тщетно пытались искоренить
чеченский «бандитизм» в неспокойных пограничных областях Кав¬
каза (эту проблему большевики унаследовали от царской России).
Расстроенные этими неудачами, в 1944 году советские руководители
пытались «раз и навсегда» решить «чеченскую проблему» и помочь
русскому национальному меньшинству (30 % населения автономной
республики), проживавшему в Чечено-Ингушской АССР, путем мас¬
сированной этнической чистки.
Подготовка к этой грандиозной операции заняла более четырех
месяцев. Первоначальные планы менялись множество раз, так как
региональные партийные руководители в Новосибирской, Крас¬
ноярской, Омской областях и на Алтае отказывались принять на
своей территории такую массу переселенцев, в особенности чечен¬
цев! Однако ни у Киргизии, ни у Казахстана не было иного выбора,
кроме как согласиться с планами Москвы. Еще несколько месяцев
94 Среди многочисленных последних исследований об этнических депор¬
тациях военного времени в Советском Союзе см.: Бугай Н. Ф., Гонов А. М.
Кавказ — народы в эшелонах. М.: ПИСАН, 1998; Полян П. Не по своей
воле. М.: Мемориал, 2001; Naimark N. М. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in
Twentieth-century Europe .Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001.
Особенно C. 85-107.
95Hirsch F. Race without the Practice of Racial Politics // Slavic Review.
2002. Vol. 61. № 1. P. 38.
204

органы внутренних дел занимались выявлением лиц, подлежащих
депортации, поскольку люди часто жили в разрозненных земляче¬
ствах за пределами Чечено-Ингушской республики или служили
в советской армии96. Материально-техническая подготовка опера¬
ции шла тщательно, за ее разработкой следили сам Л. П. Берия и
двое из его заместителей — И. А. Серов и Б. 3. Кобулов. Все трое
ездили в Грозный, чтобы контролировать операцию на месте. При¬
мечательно, что несколько основных параметров этой операции —
«иерархия в структуре власти, закрытый театр действий и культура
безнаказанности»97 — являются характерными и для других этниче¬
ских чисток двадцатого века.
В конечном итоге в 1944 году в течение шести дней (с 23 по 28 фев¬
раля) силами 119 тыс. солдат и офицеров НКВД было арестовано
более 500 тыс. мужчин, женщин и детей98, которых насильственно
вывезли из отчих домов. В распоряжении депортируемых было око¬
ло одного часа, чтобы собрать пожитки (не более 100 килограммов
на одну семью), перед тем как их плотной кучей посадили на гру¬
зовики и затем заперли в неотапливаемых грузовых вагонах. Из-за
плохих погодных условий в горных и изолированных областях Чеч¬
ни конвоиры НКВД вместе со своими жертвами на какое-то время
оказались в затруднительном положении. Тысячи людей были сразу
же безжалостно убиты99. Через 3-4 недели пути, во время которого
многие умерли от голода и изнеможения, депортированных достави¬
ли в Казахстан или Среднюю Азию, где они были распределены по
колхозам и заводам. Выселенные из родных мест, они не только стра¬
дали от ужасающих условий жизни, но и столкнулись с огромными
трудностями, связанными с необходимостью адаптации к совершен¬
но новой, в целом очень тяжелой социальной и рабочей среде. Вслед
за этой депортацией коренного населения Чечено-Ингушскую АССР
постарались вычеркнуть из коллективной памяти народа: топоними¬
ческие названия были изменены, здания разрушены, кладбища раз¬
ровнены бульдозерами, а имена чеченских национальных деятелей
удалены из Большой советской энциклопедии. В октябре 1948 года
Администрация специальных поселений в своем отчете сообщала,
96 Полян П. Не по своей воле. М.: Мемориал, 2001. С. 122-124.
97Semelin J. Analysis of a Mass Crime: Ethnic Cleansing in the Former
Yugoslavia, 1991-1999 // The Specters of Genocide: Mass Murder in Historical
Perspective / B. Kiernan, R. Gellately (eds.). Cambridge: Cambridge University
Press, 2003. P. 353-373.
98 Бугай H. Ф. Л. Берия — И. Сталину: Согласно вашему указанию. М.:
АИРОХХ, 1995. С. 153-158.
"Полян П. Не по своей воле. М.: Мемориал, 2001.
205

что из депортированных в 1943-1944 годах жителей Кавказа и Кры¬
ма, почти каждый четвертый, то есть 200 тыс. человек умерли к сере¬
дине 1948 года100.
26 ноября 1948 года в указе Президиума Верховного Совета СССР
было заявлено, что статус всех депортированных в период между
1941 и 1945 годом является «бессрочным», подразумевалось, таким
образом, что оскорбительное клеймо «наказанных» «неизбежно пе¬
реносилось на следующее поколение»101. Анализируя этот специфи¬
ческий аспект сталинских этнических чисток, можно ли оспаривать,
что «срабатывала расовая логика», заключавшаяся в том, что «ра¬
систские принципы проникли в советскую политику по националь¬
ному вопросу»102? В последних дискуссиях на эту тему103 104 Франсин
Хирш напомнила, что советская власть не занималась гонениями на
национальности по причине их «биологической слабости», что она
не стремилась уничтожать расы, генотипы или расовые признаки. Ее
целью было контролировать и искоренять все формы национального
партикуляризма, которые не соответствовали глобальному плану со¬
ветской империи или замедляли реализацию коммунистической уто¬
пии. Основываясь на убеждении, что национальности, как и классы,
являются общественно-историческими группами с общим сознани¬
ем, а не расово-биологическими общностями, репрессивную поли¬
тику советской власти по отношению к отдельным национальным
группам можно квалифицировать как «форму этно-исторической
экстерминации»1(М. Органы власти стремились уничтожить нацио¬
100Werth N. A State against Its People: Violence, Repression and Terror in
the Soviet Union // The Black Book of Communism / S. Courtois et al. (eds.).
Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. P. 223.
101 Weitz E. D. Racial Politics without the Concept of Race // Slavic Review.
2002. Vol. 61. № 1. P. 18. Анализируя эту проблему, Ф. Хирш отметила, что
депортированные женщины, вышедшие замуж за представителей других на¬
циональностей в регионе переселения и отказавшиеся от своей прежней на¬
циональной культуры, могли быть восстановлены в своих правах в качестве
советских граждан. См.: Hirsch F. Race without the Practice of Racial Politics //
Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1. P. 41.
102 Weitz E. D. Racial Politics without the Concept of Race // Slavic Review.
2002. Vol. 61. № 1. P. 3.
105 Weitz E. D. Racial Politics without the Concept of Race // Slavic Review.
2002. Vol. 61. №1. P.1-29; Hirsch F. Race without the Practice of Racial
Politicos // Slavic Review. 2002. Vol. 61, № 1. P. 30-43; Weiner A. Nothing by
Certainty // Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1. P. 44-53; Lemon A. Without a
«Concept»? Race as Discursive Practice // Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1.
P. 54-61.
104 Hirsch F. Race without the Practice of Racial Politics // Slavic Review.
2002. Vol. 61. № 1.
206

нальную, культурную и историческую самобытность, а не прекратить
физическое существование каждого из членов сообщества, против
которого осуществлялось насилие. Это объясняет, почему власти,
оказавшиеся способными начать и проводить кампании геноцида,
не задействовали лагеря смерти и не истребляли целые этнические
группы.
Казалось бы, переселения по этническому признаку, осуществляв¬
шиеся в Советском Союзе и Германии, были разного типа: немецкая
политика состояла в заселении немцами захваченных территорий;
цель советской политики состояла в депортации национальных мень¬
шинств из стратегически важных областей. Действительно, можно
было бы сказать, что нацистская Германия и Советский Союз пред¬
ставляют два типа государственного строительства: первый — стремя¬
щееся к территориальной экспансии мононациональное государство,;
другой — многонациональное государство, жестоко карающее нацио¬
нальные меньшинства105.
Советский Союз проводил политику, в которой соображения
безопасности, перевоспитания и ассимиляции являлись решающи¬
ми при принятии решений о переселении целых этнических групп.
Многие национальные меньшинства страны подозревались в том,
что являются потенциальными шпионами, агентами, приверженца¬
ми иностранных держав или препятствием на пути к прогрессу и со¬
циализму — или же неприкрытый расизм, национализм и этнические
стереотипы, которые, как представляется, играли значительную роль,
особенно в отношении к народам Кавказа и крымским татарам. В от¬
личие от Советов, депортация населения в Германии была элементом
имперской экспансиии; география переселений по национальному
признаку ограничивалась аннексированными территориями. Эти
меры были нацелены на поглощение, развитие и более рациональную
интеграцию оккупированных территорий. Даже те политические
гонения в СССР, которые имели наиболее тесное сходство с гитле¬
ровской Германией, такие как политика на аннексированных терри¬
ториях (например, Балтийские республики или Восточная Польша)
и отношение к представителям политической, экономической и ин¬
теллектуальной элиты имели разные основания. В целом в намерения
советских властей никогда не входило массовое перемещение и пере¬
селение коренного населения. Однако и Германия, и Советский Союз
боролись против местного национализма и подавляли его проявления
на аннексированных территориях, особенно в Польше. В конечном
105 Эта разница имеет тенденцию к исчезновению, если оба случая при¬
нудительного переселения относятся к понятию «этническая чистка». См.:
Norman М., Naimark N. М. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-
Century Europe. Cambridge, MA; London, 2001. P. 104-106.
207

счете политическое, индивидуальное и вооруженное сопротивление
коренного населения аннексированных территорий ограничивало
возможность Германии осуществить планы по колонизации. Вместо
этого военное поражение вынудило ее эвакуировать сотни тысяч эт¬
нических немцев из Восточной и Юго-Восточной Европы.
Военнопленные
Еще до нападения на Советский Союз гражданское и военное ру¬
ководство Германии предусмотрело создание механизма для отбора
и уничтожения отдельных категорий советских военнопленных и
обеспечения снабжения оставшихся весьма скудными припасами и
продовольствием. Хотя со временем эта политика претерпела ряд из¬
менений, она никогда не была полностью пересмотрена. В конечном
счете из 3,3 млн красноармейцев, взятых в плен до конца 1941 года,
около 2 млн погибли в немецких застенках. Из 5,7 млн советских вои¬
нов, захваченных в плен на протяжении всей войны, погибло от 2,5 до
3,3 млн человек106. К 1945 году массовые захоронения советских во¬
еннопленных заполонили разрушенный войной ландшафт; братские
могилы были обнаружены в Норвегии и Франции, в Германии и
Польше, хотя большая часть погибших советских военнопленных по¬
коится в советской земле.
Недопоставки продовольствия для советских военнопленных — в
рамках реализации общей политики голода, направленной против на¬
селения советских территорий, оккупированных немецкой армией, —
были запланированы еще в начале 1941 года. Эти планы, имевшие
106 До сих пор наиболее убедительный подсчет числа жертв см. у Кристиа¬
на Страйта (выше) и у Альфреда Страйма (ниже): Streit С. Keine Kameraden:
Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941-1945. 4 ed. Bonn:
Verlag J. H. W. Dietz Nachf., 1991; Streim A. Die Behandlung sowjetischer
Kriegsgefangener im Fall Barbarossa Heidelberg and Karlsruhe: Muller, 1981. Ha
основании новых документальных источников — российских и германских
(были обнаружены многие из немецких личных архивов о советских воен¬
нопленных) позволяет сделать заключение, что потери были меньшими, чем
предполагалось в лагерях на территории Германского Рейха. См.: Otto R.
Sowjetische Kriegsgefangene: Neue Quellen und Erkenntnisse // Wir sind die
Herren dieses Landes: Ursachen, Verlauf und Folgen des deutschen Uberfalls
auf die Sowjetunion / B. Quinkert (ed.). Hamburg: VSA Verlag, 2002. S. 124—
135; Keller R., Otto R. Das Massensterben der sowjetischen Kriegsgefangenen
und die Wehrmachtburokratie: Unterlagen zur Registrierung der sowjetischen
Kriegsgefangenen 1941-1945 in deutschen und russischen Institutionen //
Militargeschichtliche Mitteilungen, 1998. № 7. S. 49-80. До сих пор также не
ясно, будут ли общие оценки числа жертв подлежать пересмотру в сторону
уменьшения.
208

двойную цель - улучшение критической ситуации с продоволь¬
ствием на Восточном фронте и поддержка внутренних, достаточно
ограниченных возможностей продовольственного снабжения в Гер¬
мании, — первоначально были нацелены на население, проживавшее
в северной и центральной части России, Белоруссии и горожан107. Ко¬
нечно же, крайне наивно было полагать, что люди будут тихо умирать
от голода. Одними только силами исхудавших до скелетообразного
состояния оккупационых войск, патрулировавших эти территории,
практически невозможно было помешать советским гражданам «не¬
легально» добывать пищу (за исключением осажденного Ленин¬
града, где умерло приблизительно 600 тыс. человек гражданского
населения). В конечном счете давление со стороны региональных
оккупационных властей, нуждавшихся в покорной рабочей силе и
действующей инфраструктуре и желавших избежать эпидемий и на¬
родных волнений, заставило отказаться от задуманного ранее плана
организации голода. Однако, учитывая огромные и постоянно расту¬
щие поставки для германской армии на Восточном фронте, факти¬
чески политика сознательного голодомора реализовалась, пусть и не
в полном объеме. Поставки продовольствия, распределяемого среди
гражданского населения, оставались весьма недостаточными. Имен¬
но в этом контексте, начиная с сентября 1941 года, появилась поли¬
тика селективного уничтожения. Самой многочисленной социальной
группой, которых она затронула, были военнопленные. Советских
военнопленных, которых рассматривали как «непригодных для ра¬
боты», просто-напросто оставили умирать от голода. Изолировав их
от других военнопленных, им установили сильно урезанный рацион
питания. Почти совершенно не имея возможности добыть еду по¬
мимо положенной нормы, они практически не имели шанса выжить.
Уровень смертности среди заключенных стремительно повышался;
и, начиная с октября 1941 года, по информации из многочисленных
лагерей для военнопленных, случаи смерти становились массовы¬
ми — вплоть до 4 тыс. человек ежедневно, почти такой же высокий
уровень, который был достигнут в результате карательных операций
оперативных групп специального назначения (Einsatzgruppen* *) за тот
107 Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung: Auschwitz und die Plane
fur eine neue europaische Ordnung. Hamburg: Hoffmann und Campe, 1991.
S. 365-393; Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und
Vernichtungspolititikin WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition,
1999. S. 46-76.
* Einsatzgruppen (Einsatzgruppe, нем., буквально рабочая бригада) — опе¬
ративные карательные группы специального назначения СД, созданные и
используемые в целях массовых казней гражданских лиц на захваченных
Германией территориях. (Прим.ред.).
209

же период. Согласно многочисленным отчетам, в сентябре-декабре
1941 года умирали ежедневно в среднем 15 тыс. советских военно¬
пленных, главным образом из-за недоедания, болезни были далеко
не основной причиной столь высокой смертности108. Только весной
1942 года, когда возникла крайняя необходимость в использовании
принудительного труда, ситуация в немного улучшилась. Однако
даже тогда советские военнопленные не получали достаточного пи¬
тания.
Только незначительная часть из общего числа убитых советских
военнопленных, погибла во время крупномасштабных казней. В соот¬
ветствии с секретным «Приказом о комиссарах» от 6 июня 1941 года
политработники из числа военнопленных Красной армии подлежа¬
ли ликвидации. Фактически это означало, что политработники были
либо расстреляны захватившими их войсками, либо убиты охранни¬
ками лагерей для военнопленных, либо переданы в распоряжение
полицейских властей, которые или сами их расстреливали, или от¬
правляли в концентрационные лагеря. Концентрационный лагерь, в
сущности, также означал смертный приговор. Большинство заклю¬
ченных погибали в течение нескольких месяцев пребывания в чрез¬
вычайно жестоких условиях, в которых содержались политические
военнопленные, или сразу по прибытии умерщвлялись в газовых ка¬
мерах или в газовых автофургонах либо другими способами. Соглас¬
но некоторым оценкам, 120 тыс. советских военнопленных побывали
в руках СС и полиции во время Второй мировой войны109. Однако по¬
скольку сведения слишком фрагментарны, нет достоверных данных
об общем количестве убитых советских политработников. Наряду с
комиссарами нацисты пытались отделять и уничтожать евреев, а до
сентября 1941 года — также советских военнопленных-«азиатов».
В разное время и в разных местах другие группы военнопленных
также стали целью политики истребления, в особенности советские
офицеры и женщины-военные, служившие в Красной армии110.
108 Streit С. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegs-
gefangenen 1941-1945. S. 128-190.
1()9Streim A. Die Behandlung sowjetischer Kriegsgefangener im Fall
Barbarossa Heidelberg and Karlsruhe: Muller, 1981. S. 244; Otto R. Wehrmacht.
Gestapo und sowjetischeKriegsgefangeneimdeutschen Reichsgebiet 1941/1942.
Munchen: Oldenbourg, 1998. Количественная оценка от 580 тыс. до 600 тыс.
человек, данная А. Страйтом, кажется явно преувеличенной. См.: Streit С.
Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen
1941-1945. S. 354.
110 О женщинах см. Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts-
und Vernichtungspolititik in WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger
210

В то время как в мае 1942 года от выполнения «Приказа о комис¬
сарах» практически отказались, поскольку он являлся фактором,
способствующим усилению боеспособности солдат-красноармейцев
всякий раз, когда они узнавали о его содержании, то убийства со¬
ветских военнопленных в целом продолжались. До нескольких со¬
тен тысяч советских военнопленных было расстреляно немецкими
конвоирами во время изнурительных пеших маршей на улицах ок¬
купированных советских городов, а также при посадке и высадке на
железнодорожных станциях. В этих случаях убийцами являлись сол¬
даты немецкой армии — часто по приказам, исходившим от офицеров
низшего или среднего ранга. Во время обычного принудительного
марша, не обеспеченного достаточным количеством провизии, воды
и транспортных средств, сопровождение заключенных состояло все¬
го лишь из нескольких офицеров и рядовых солдат-конвоиров. Так
как обычно эти марши планировались старшими офицерами, млад¬
шие по званию офицеры и приписанные к ним рядовые охранники
находились в довольно незавидном положении. При жестком графи¬
ке и скудных запасах продовольствия многие военнопленные неиз¬
бежно оказались бы не в состоянии завершить переход, а учитывая
малочисленность конвоиров, некоторые попытались бы убежать. Во
всяком случае, ситуация развивалась таким образом, что конвоиры
часто предпочитали убить тех военнопленных, кто был больше не в
состоянии идти. Возможно, это была намеренная стратегия для того,
чтобы принудить к движению вперед и предотвратить вероятность
сопротивления. На оккупированной Украине действовали армей¬
ские приказы расстреливать военнопленных, которые не могли про¬
должать поход111. Принимая во внимание эту практику, мы должны
сделать заключение, что непосредственную ответственность за убий¬
ство большинства советских военнопленных несут германские воен¬
ные, а не СС или полиция.
Несмотря на то что общепринято считать, что существовала при¬
нятая на высшем уровне политика уничтожения определенных групп
советских военнопленных в германском плену112, важно помнить, что
Edition, 1999. S. 777-778; компиляцию устной истории о 800 тыс. жешцинах-
солдатах Красной армии см: Alexijewitsch S. Der Krieg hat kein weibliches
Gesicht. Berlin: Henschelverl. Kunst und Gesellschaft, 1987.
111 Streit C. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegs-
gefangenen 1941-1945. S. 162-171.
‘^Противоположные утверждения, кажущиеся нам неубедительными,
выдвигает Страйм, который пытался возложить вину главным образом на
СС, и Хартман: Streim A. Sowjetische Kriegsgefangene in Hitlers Vernichtung-
skrieg. Heidelberg: Muller, 1982. S. 14; Hartmann C. Massensterben oder Massen-
211

те, кто погиб, были жертвами не какой-то неизвестной силы или без¬
ликой системы. Приказы, исходившие от высших органов власти,
реально совпадали с действиями офицеров и солдат германской ар¬
мии на местах. Немецкие войска, особенно в первые дни войны, по¬
всеместно демонстрировали чрезмерное насилие, придерживаясь
политики «не брать в плен», следуя приказам, исходящим от коман¬
дования армейских корпусов вплоть до взводных командиров. Ино¬
гда приказы офицеров не стрелять в слабых и раненых советских
пленных во время вынужденных маршей намеренно игнорировались
приписанными к ним войсками, особенно охранными дивизионами
и стрелковыми батальонами — подразделениями которые в основ¬
ном состояли из резервистов старшего возраста. Советских военно¬
пленных, находившихся в лагерях с октября 1941 года, делили на две
группы: «пригодные к работе» и, таким образом, отобранные для вы¬
живания, и «негодные к работе», предназначенные, следовательно, к
ликвидации. В то время как эти считавшиеся «пригодными к работе»
люди весьма относительно были отделены от своих менее удачливых
товарищей, они тем не менее подвергались непомерно тяжелым на¬
грузкам и жестокому обращению в лагерях и на рабочем месте, из чего
следует, что отношение к насилию имели различные виды немецких
войск. Уровень смертности среди «годных к работе» был чрезвычай¬
но высоким. Даже после того, как весной 1942 года по инициативе
высшего гражданского и военного руководства парадигма политики в
отношении отдельных категорий военнопленных несколько измени¬
лась — была дана установка оставлять работающих советских воен¬
нопленных в живых — их продолжали чрезмерно загружать работой,
недокармливали, с ними по-прежнему крайне жестоко обращались,
все это приводило к непрерывному повышению уровня смертно¬
сти среди заключенных113. Как представляется, менталитет многих
охранников и командиров низшего ранга был недостаточно гибким,
чтобы приспособиться к столь быстрой смене политики. Данные
первоисточника — личных заявлений и свидетельств выживших со¬
ветских военнопленных, базового источника, до последнего времени
не слишком жалуемого западными исследователями, считающих его
«необъективным», — в то время как при исследовании судьбы немец¬
vernichtung? Sowjetische Kriegsgefangene im «Unternehmen Barbarossa» — Aus
dem Tagebuch eines Lagerkommandanten // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschicht.
2001. Bd. 49. S. 97-158.
mStreit C. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen
Kriegsgefangenen 1941-1945. Bonn: Verlag J. H. W. Dietz Nachf., 1991;
Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und Vernichtungspolitik
in WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition, 1999. S. 796-829.
212

ких военнопленных они вполне доверяют устным свидетельствам, —
наиболее полно доказывают степень и полную непредсказуемость
насилия германских войск по отношению к советским военноплен¬
ным. В то же время следует помнить, что многие охранники не уча¬
ствовали в побоях, пытках и убийствах1 и.
Ряд факторов предопределил степень насилия против совет¬
ских военнопленных. Частично, это было результатом воздействия
расистской идеологии, глубоко проникшей в сознание немцев, в
том числе и армии, идеологии, которая давала возможность почув¬
ствовать абсолютное превосходство. Интересно, что за исключени¬
ем выделения этнических немцев и евреев, других различий между
разными этническими группами среди военнопленных проводилось
относительно мало114 115. Антикоммунизм представлял собой другой
фактор, обусловливавший жестокое обращение с советскими во¬
еннопленными. Поскольку советское руководство эвакуировалось
или бежало из завоеванных немцами территорий, советские военно¬
пленные оставались в основном единственными представителями
советского государства, когда-либо попавшими в руки немцев. Сле¬
довательно, германские вооруженные силы стремились относиться к
ним, как если бы те были ответственны за все «преступления» Сове¬
тов116. Такие умонастроения способствовало тому, что уровень смерт¬
ности среди советских военнопленных оставался значительно выше,
чем среди советских гражданских лиц, которых угоняли в Германию
на принудительные работы, начиная с 1942 года. Сочетание расист¬
ских и антибольшевистских установок имело своим следствием то,
что советских военнопленных отправляли на самые изнурительные
и опасные работы, например, в каменоломни. Наконец местные чрез¬
вычайные обстоятельства, независимо от того, касались ли они по¬
ставок продовольствия для немецкой армии и транспортировки или
страха бунта и сопротивления со стороны гражданского населения,
часто приводили к тому, что и в дальнейшем оккупационные власти
не обеспечивали советских военнопленных, достаточным питани¬
114 На последний момент обращают внимание Йенс Нагель и Йорг Остер-
лох. См.: Nagel J., Osterloh J. Wachmannschaften in Lagern fur sowjetischen
Kriegsgefangene: Eine Annaherung // Durchschnittstater / C. Gerlach (ed.).
Berlin: Verlag der Buchladen, 2000. S. 73-93.
115Тем не менее большинство из 269 тыс. советских военнопленных, осво¬
божденных в конце 1941 года, были украинцами. См.: Kriegsgefangenenlage
im Operationsgebiet, 1 января 1942 г. ВА-МА RH 3/Т. 150. В1. 4. // ОКН/
GenStdH/GenQu. Abt.K.Verw. Qu4/Kgf.
"^Докладная записка адмирала В. Канариса начальнику ОКВ генерал-
фельдмаршалу В. Кейтелю. 15 сентября 1941г.: Memo Canaris to Keitel.
15 September 1941 // Anatomie des SS-Staates. S. 208-210.
213

ем — политика, которая только повышала и так уже высокий уровень
смертности. Например, в конце 1941 года уровень смертности на
территории Генерал-губернаторства в Польше и в районах, контро¬
лируемых группой армий «Центр» ежемесячно превышался на 30 %.
Анализ причин подобных чрезвычайных обстоятельств помогает
объяснить существенные различия в уровнях смертности в различ¬
ных регионах в любое данное время117.
И хотя экономические, военные и политические соображения
определялись не только идеологическими установками, все же они
играли ключевую роль в эскалации насилия по отношению к совет¬
ским военнопленным. Действительно, именно сочетание яростного
расизма, антикоммунизма и переломных аспектов смертельного во¬
енного противостояния создали условия, при которых чрезвычай¬
ные политические и военные действия оказывались оправданными,
а массовые смерти — неизбежными.
И тем не менее, вопреки советской политике в отношении немец¬
ких военнопленных118, до 1 млн советских военнопленных стали пособ¬
никами германских вооруженных сил в качестве (добровольных или
принудительных) помощников (Hilfswillige, Hiwis*) или, как в случае с
мусульманами и украинцами, — в вооруженных вспомогательных ча¬
стях немецкой армии или в войсках СС ( Waffen-SS). Здесь отношение
военных к советским военнопленным было результатом воинствующе¬
го антикоммунизма в Германии, бескомпромиссного стремления вый¬
ти победителем в войне против СССР и желанием «спасти немецкую
кровь»119. Интересно то, что немецкие войска использовали советских
военнопленных, несмотря на сильное и постоянное сопротивление
Гитлера этой идее. История «Hiwis» — иностранной рабочей силы в
немецкой армии — еще ждет своего исследователя.
117Gerlach С. Krieg, Ernarung, Volkermord: Forschungen zur deutschen Ver-
nichtungspolitik im Zweiten Weltkrieg. Hamburg: Hamburger Edition, 1998.
S. 45-46.
118 О советских попытках политического перевоспитания немецких воен¬
нопленных см.: Hilger A. Deutsche Kriegsgefangene in der Sowjetunion: Kriegs-
fangenenpolitik, Lageralltag und Erinnerung. Essen: Klartext, 2000. S. 220-254;
Robel G. Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion. Antifa. Munchen
und Bielefeld: Giesekind, 1973. Vol. 4.
* Hilfswillige (нем.) — вспомогательный служащий Вермахта (представи¬
тель местного населения оккупированной страны). (Прим. ред.).
119 Stein G. Н. The Waffen-SS: Hitler’s Elite Guard at War, 1939-1945. Ithaca,
NY: Cornell University Press, 1966; Wegner B. Hitlers politische Soldaten.
Die Waffen-SS 1933-1945. Paderborn: F. Schoningh, 1990; Neulen H.-W. An
deutscher Seite: Internationale Freiwillige von Wehrmacht und Waffen-SS.
Munchen: Universitas, 1985.
214

В то время как германское руководство уже до вторжения в
СССР имело планы, касающиеся обращения с советскими воен¬
нослужащими, советское правительство ничего специального в
том, что касается отношении к немецким военнопленным в случае
германо-советской войны, не предусмотрело. Отказавшись ратифи¬
цировать Женевскую конвенцию 1929 года, советское правитель¬
ство не соблюдало международные правила обращения с польскими
и финскими военнопленными, захваченными во время кампаний
1939-1940 годов. Советское правительство не только отказалось
сообщить в Международный Красный Крест подробности относи¬
тельно судьбы этих военнопленных, И. В. Сталин и Л. П. Берия за¬
планировали и осуществили в условиях строжайшей секретности
казнь более 25 тыс. польских заключенных — офицеров, должност¬
ных лиц и представителей социально-политической элиты в тече¬
ние марта и апреля 1940 года*120.
Через несколько недель после нападения Германии, во время про¬
рыва оборонительных рубежей Красной армии и сдачи в плен сотен ты¬
сяч советских войск советское правительство направило ноту в Берлин
(через посольство Швеции), в которой говорилось, что СССР готов —
при обоюдном согласии — применить к немецким военнопленным
положения Гаагской конвенции 1907 года121. Конечно же, германское
правительство отказалось принять во внимание эту «большевистскую
пропаганду». До конца 1942 года в советский плен попало весьма не¬
большое количество немцев. Действительно, в ноябре 1942 года в ла¬
герях для военнопленных и интернированных (УПВИ НКВД) было
зарегистрировано менее 20 тыс. немецких военнопленных122. Понятно,
что немецких военнопленных было гораздо больше. Документы из со¬
ветских военных источников свидетельствуют, что массовые казни
(«ликвидация») пленных на поле боя не являлись редкостью, особен¬
но на ранних этапах войны123. Например, в конце августа 1941 года ко¬
* Одной из последних публикаций, посвященных Катыни, является ра¬
бота И. Яжборовской, А. Яблокова и В. Парсадановой «Катынский синдром
в советско-польских и российско-польских отношениях» (М.: РОССПЭН,
2009). (Прим, ред.)
120 Одно из последних и наиболее полное исследование о «катынском
деле» см.: Катынь / Ред. Р. Г. Пихоя, В. П. Козлов. М.: Международный фонд
«Демократия», 1997.
121 Об этом эпизоде см.: Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных
в СССР. Вологда: Издательство Вологодского института повышения квали¬
фикации и переподготовки педагогических кадров, 1996. С. 27-36.
122 Die Tragodie der Gefangenschaft in Deutschland und in der Sowjetunion
1941-1956 / K. D Muller, K. Nikischkin, G. Wagenlehner (eds.). Koln: Bohlau,
1998.
121 Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР. С. 26.; Яку-
шевский А. С. Расстрел в клеверном поле // Новое время. 1993. № 25. С. 42;
215

мандующий одного из армейских корпусов издал приказы, в которых
осуждалась «практика казни заключенных, противоречащая междуна¬
родным правилам», военным — офицерам и солдатам, виновным в мас¬
совых казнях военнопленных, грозило тюремное заключение* 124.
Однако после капитуляции 6-й немецкой армии под Сталингра¬
дом советские военачальники и органы НКВД впервые столкнулись
с необходимостью распорядиться большим количеством немецких
военнопленных, значительная часть которых находились в тяжелом
физическом состоянии: оголодавшие, больные, замершие. Многие из
них умерли от истощения или боевых ран в период между захватом в
плен и регистрацией в ряде спешно организованных лагерей; немало
других, тех, кто был не способен продолжать марши, просто было рас¬
стреляно конвоирами в пути. Из 110 тыс. военнопленных, переведен¬
ных по приказу НКВД № 00398 от 01 марта 1943 года из фронтовых
приемно-пересылочных лагерей в тыловые лагеря, живыми прибыло
менее 35 тыс. человек. Все остальные умерли125. Из имеющейся скуд¬
ной информации о конвоирах, сопровождавших этот перевод, и о ла¬
герях для военнопленных, следует, что 20-25 % всех эвакуированных
в тыловые лагеря для военнопленных умерли в процессе перевода;
другие 30-50 % умерли в течение двух месяцев после их перемеще¬
ния126. За два с половиной месяца — с февраля до середины апреля
1943 года — умерло 100 тыс. немецких военнопленных. Из 291 тыс.
856 немецких военнопленных, зарегистрированных во время войны
до того момента, погибло 171 тыс. 774 человека (59 %)127.
По мере того как неуклонно рос поток немецких военнопленных,
зеркально отражая положение на фронтах в пользу Красной армии,
система лагерей У ПВИ была реорганизована с целью «задействовать
на работах и более эффективно использовать рабочую силу воен¬
нопленных». В течение лета 1943 года был увеличен, хотя и незна¬
чительно, ежедневный рацион питания, создана сеть специальных
госпиталей для раненых и больных военнопленных128. Тем не менее
на протяжении всего 1943 года уровень смертности среди военно¬
пленных оставался высоким. Ряд приказов НКВД и армии, осуж¬
Военнопленные в СССР 1939-1956 / Ред. М. М. Загорулько. М.: Логос, 2000.
С. 16-17.
124 Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР. С. 26.
125 Военнопленные в СССР. 1939-1956: Документы и материалы / Науч.-
исслед. ин-т проблем экон. истории XX века и др. / Под ред. М. М. Загоруль¬
ко. М.: Логос, 2000. С. 30.
т См. примеры в кн.: Загорулько М. М. С. 31-32. Более чем в 90 % случа¬
ев смерть была вызвана дистрофией.
127 Там же.
128 Военнопленные в СССР 1939-1956. С. 33.
216

давших «самочинное изъятие у военнопленных личных вещей, таких
как одежды и обуви»129 или «чрезмерная и беспорядочная жестокость
по отношению к военнопленным»130, проливают свет на ежедневное
физическое насилие над немецкими военнопленными, совершаемое
«снизу». Однако оно не основывалось ни на расистской идеологии,
ни на политике антинацизма. Просто насилие считалось оправдан¬
ным возмездием за жестокость врага, не уважавшего законы войны.
На Тегеранской конференции в 1943 году Сталин обрисовал Черчил¬
лю будущую послевоенную политику Советского Союза по отноше¬
нию к немецким военнопленным и гражданским интернированным:
в течение нескольких лет после окончания войны до 4 млн немцев
должны были остаться в СССР для помощи в восстановлении того,
что было разрушено немцами131.
Быстрое продвижение советских войск в 1944 году пополнило
лагеря УПВИ новыми сотнями тысяч военнопленных. Система, в
которой не хватало продовольствия почти для всех, не была готова
справиться с таким притоком людей. Тем не менее администрация
УПВИ заявила, что в течение лета 1944 года 80 % всех военноплен¬
ных были определены на работу (50 % — зимой)132. Но самый большой
приток военнопленных и арестованных гражданских (в основном не¬
мецких мужчин в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет)133 имел
место в последние месяцы войны. С января до начала мая 1945 года
число военнопленных, зарегистрированных в лагерях ГУПВИ, воз¬
росло с 700 тыс. до более 2 млн134. После капитуляции германских
129Karner S. GUPVI: The Soviet Main Administration for Prisoners of War
and Internees during World War II // Bulletin du Соткё international d’histoire
de la deuxieme guerre mondiale. 1995. № 27/28. P. 183; Конасов В. Б. Судьбы
немецких военнопленных в СССР. С. 57.
130Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР. С. 58.
131 Churchill W. The Second World War. Vol. 2. London: Cassell, 1949. P. 187.
И. В. Сталин добавил, что 50 000 офицеров должны быть просто расстреля¬
ны. Только после негативной реакции Черчилля на это заявление он неохот¬
но признался, что «пошутил».
,32Karner S., Marx В. World War II Prisoners of War in the Soviet Union
Economy // Bulletin du Соткё international d’histoire de la deuxieme guerre
mondiale. 1995. № 27-28. P. 194.
133 Это относилось также к женщинам в возрасте от 18 до 30 лет. Согласно
советским источникам, в январе-апреле 1945 года более 208 тыс. взрослых
немцев (157 тыс. мужчин и 51 тыс. женщин) были перевезены из Восточной
Пруссии и Силезии в Советский Союз и направлены в «восстановительные
батальоны». См.: Военнопленные в СССР. 1939-1956: Документы и материа¬
лы. С. 33-34.
13/1 Отчет Л. П. Берия И. В. Сталину. 11 мая 1945 года // ГА РФ. Ф. 9401.
Оп. 2. Д. 96, Л. 10-11; Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных в
СССР. С. 126.

вооруженных сил советские прифронтовые лагеря приняли допол¬
нительно 1,3 млн военнопленных. Регистрация такого большого ко¬
личества заключенных и их перевод в постоянные тыловые лагеря
были огромной задачей, на решение которой ушло более полугода;
в течение этого времени многие тысячи пленных умерли от голо¬
да, изнеможения и болезней. Однако советское руководство было
одержимо одной заботой: «рационально» использовать всех военно¬
пленных в качестве рабочей силы для восстановления разрушенного
в годы войны и вернуть на родину всех нетрудопособных (в основном
инвалидов и больных)135. Согласно двум планам, представленным
Л. П. Берия и И. В. Сталиным (от 4 июня и от 10 августа 1945 года
соответственно) более 930 тыс. военнопленных различных нацио¬
нальностей (среди них свыше 600 тыс. немцев) подлежали репатриа¬
ции до 15 октября 1945 года136, согласно источникам ГУПВИ, более
1 млн военнопленных разных национальностей были отправлены на
родину в течение всего 1945 года. Большинство репатриированных
составляли инвалиды137.
В начале 1946 года, когда первая волна репатриаций закончилась,
около 2 млн военнопленных (в том числе 500 тыс. японцев и более
1,2 млн немцев) были вынуждены участвовать в восстановлении Со¬
ветского Союза как в лагерях ГУПВИ, так и в качестве «отдельных
трудовых батальонов» под контролем Министерства вооруженных
сил СССР. В 1946 году примерно 49 % военнопленных работало в
строительном секторе и областях промышленности, связанных со
строительством. Другие 22 % были заняты в энергетическом секто¬
ре138. В отличие от немецких в СССР, советские военнопленные в
Германии были заняты ручным трудом в основном на немецких во¬
енных (в качестве «персональных рабов для армии», как говорилось в
одном отчете) — на фронте или в прифронтовой полосе, — хотя часть
135 Многочисленные приказы ПКО и НКВД по этим вопросам за июнь-
август 1945 года см.: Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных в
СССР. С. 125-126.
136Там же; Военнопленные в СССР. 1939-1956: Документы и материалы.
С. 36-37.
137 Конасов В. Б. С. 128-129.
138 Hilger A. Deutsche Kriegsgefangene in der Sowjetunion: Kriegs-
fangenenpolitik, Lageralltag und Erinnerung. Essen: Klartext, 2000. S. 173-219;
Karner S. Im Archipel GUPVI: Kriegsgefangenschaft und Internierung in der
Sowjetunion 1941-1956. Wien, Munchen: R. Oldenbourg, 1995. S. 136-159. Осо¬
бенно см.: C. 142; Ratza W. Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion:
Der Faktor Arbeit, zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten
Weltkrieges. Munchen und Bielefeld: Giesekind, 1973. Vol. 4.
218

советских пленных также работали в шахтах, в строительной про¬
мышленности и сельском хозяйстве139.
Судьба немецких военнопленных в послевоенном Советском Сою¬
зе, несомненно, оказалась суровой, но была ли она более тяжелой, чем
у заключенных ГУЛАГа? И те и другие были страдали от советской
системы норм — «системы, где количество значило гораздо больше,
чем качество, иллюзии — больше, чем реальность»140. Аналогичным
образом еда и, соответственно, выживание зависели от выполнения
нормы, которая существенно изменялась в соответствии с местными
условиями. Например, при проверке одного из «отдельных трудовых
батальонов» в октябре 1945 года было обнаружено, что приказам и
правилам намеренно не придавали значения. Пленные работали по
четырнадцать часов в день с минимальным рационом питания. В ре¬
зультате, не более 27 % заключенных были способны работать в тече¬
ние всего рабочего дня.
Военнопленные часто работали фактически бок о бок с заключен¬
ными ГУЛАГа — советскими репатриантами и бывшими советскими
военнопленными, назначенными в «трудовые батальоны». По словам
некоторых респондентов141, этот совместный опыт, сочетавшийся с
возросшим контактом с советскими гражданами, помог обеим сторо¬
нам исправить предвзятый образ бывшего врага, на котором их вос¬
питывали.
Помимо суровых условий повседневной жизни главной причиной
фрустрации у германских военнопленных была постоянная отсрочка
возвращения на родину. Согласно официальным советским данным
за 1956 год, в конце 1945 года почти 1,5 млн (1 448 654) немецких
военнопленных оставалось в плену. В конце 1947 года в Совет¬
ском Союзе находилось 833 449 немецких военнопленных; в конце
1948 года — 495 855. Большинство заключенных были освобожде¬
ны только в 1949 году, в конце того же года число немецких военно¬
пленных в Советском заключении уменьшилось до 83 260 человек.
В 1950 году их количество сократилось — до 28 711 человек, боль¬
139 Streit С. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen
Kriegsgefangenen 1941-1945. Bonn: Verlag J. H. W. Dietz Nachf., 1991.
S. 268-288; цитата из: Wirtschaftsinspektion Mitte, Aktenvermerk uber die
Dienstbesprechung am 31.5.1943 bei Heeresgruppe Mitte, O.Qu //Bundesarchiv.
Militarisches Zwischenarchiv. Potsdam. F. 42859. S. 1071.
140Karner S., Marx B. World War II Prisoners of War in the Soviet Union
Economy // Bulletin du Сотйё international d’histoire de la deuxieme guerre
mondiale. 1995. № 27-28. P. 198.
1410 последствиях войны см.: Архив Института имени Людвига Больцма¬
на по исследованию последствий войны.
219

шинство их которых оставались в заключении до 1955 года. Таким
образом, можно говорить о двух крупных волнах освобождений: одна
в конце 1945 года (главным образом инвалиды) и вторая — начиная
со второй половины 1948 года до конца 1949 года.
Однако эти цифры, в особенности данные о смерти 356 687 не¬
мецких военнопленных (исключая австрийцев), остаются очень
спорными. В. Б. Конасов и другие авторы показали, что советские
руководители, особенно в послевоенный период, постоянно манипу¬
лировали цифрами и вносили правки в данные о количестве удер¬
живаемых военнопленных, репатриированных, пропавших, убитых
и/или умерших. В 1947 году Совинформбюро сообщило о 3,15 млн
немецких военнопленных142 — огромная, ощутимая разница с при¬
веденной выше цифрой 833 449 военнопленных. Другим фактором
в пользу критического отношения к этим сведениям является коли¬
чество неучтенных смертей среди захваченных, но не зарегистриро¬
ванных советских и немецких солдат — неисчислимое количество
советских военнопленных и, возможно, от 275 тыс. до 550 тыс. не¬
мецких военнопленных142. Во всяком случае, в то время как среди со¬
ветских военнопленных, безусловно, были отмечены самые высокие
показатели смертности по сравнению с другими заключенными, на¬
ходящимся в германском плену, официальный уровень смертности
среди военнопленных немцев в СССР (15 %) был значительно ниже,
чем у итальянских (57 %) и румынских (29 %) военнопленных144. * 141142 См.: Karner S. Im Archipel GUPVI: Kriegsgefangenschaft und Internierung
in der Sowjetunion 1941-1956. Wien, Munchen: R. Oldenbourg, 1995. S. 204 и
подробное статистическое приложение: Hilger A. Deutsche Kriegsgefangene in
der Sowjetunion: Kriegsfangenenpolitik, Lageralltag und Erinnerung. Essen: Klar-
text, 2000. S. 380-428.
141Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und
Vernichtungspolititikin WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition,
1999. S. 774-779; Hilger A. Deutsche Kriegsgefangene in der Sowjetunion:
Kriegsfangenenpolitik, Lageralltag und Erinnerung. Essen: Klartext, 2000.
S. 56-62, 371-2, 389; Karner S. Im Archipel GUPVI: Kriegsgefangenschaft und
Internierung in der Sowjetunion 1941-1956. Wien, Munchen: R. Oldenbourg,
1995. S. 14, 58, 178. Карнер оценивает, что от 500 тыс. до 1 млн военноплен¬
ных «в советских руках» умерли до регистрации, из них 55 % составляли
немцы и 3 % — австрийцы. Об опыте насилия в первые дни плена, например,
см. доклады о немецких военнопленных: Tappert К. Merck Н., Zacharias К.
Kriegsgefangene im Osten: Briefe, Bilder, Berichte/ E. Berthold (ed.). Konigstein /
Ts: Athenaum, 1981. S. 34-39, 51-60, 154-157.
H4 Karner S. Im Archipel GUPVI: Kriegsgefangenschaft und Internierung
in der Sowjetunion 1941-1956. Vienna, Munchen: R. Oldenbourg, 1995. S. 79.
Однако следует помнить, что большинство итальянских военных попали в
220

«Война за цифры», давно начатая немецкими историками, оспа¬
ривающими официальные советские данные1"15, еще не окончена. В
предисловии к последнему и самому большому из когда-либо опу¬
бликованных изданий документов о военнопленных Второй мировой
войны в Советском Союзе1"15, книге, которая подробно иллюстрирует
поставленный В. Б. Конасовом вопрос, читаем: «В СССР умерло 15 %
(приблизительно 357 тыс.) из всех военнопленных; в Германии —
57 % (приблизительно 3 млн). Эта разница математически доказы¬
вает существенное различие между двумя системами и показывает,
на чьей стороне была справедливость и закон»1"17. Действительно ли с
обеих сторон ценности закона и справедливости имели силу, особен¬
но, когда это касалось военнопленных?
Имеется ряд параллелей в отношении к военнопленным в Совет¬
ском Союзе и нацистской Германии1"18. Голод, принудительный труд,
несоблюдение международного права и насилие привели к высоким
показателям смертности среди обеих групп пленных. И с той, и с дру¬
гой стороны снабжение военнопленных было недостаточным и плохо
организованным. С обеих сторон коррупция и хищения дополнительно
сокращали объем того, что в конечном итоге доходило до военноплен¬
ных. Также были схожи тенденции в показателях смертности: от очень
высоких уровней на ранних этапах войны коэффициенты смертности
в целом понизились во время плена. Очевидно также, что в обоих слу¬
чаях — как в Германии, так и в Советском Союзе — стихийные инициа¬
тивы играли важную роль в эскалации насилия и убийстве пленных.
Трудно представить условия, при которых граждане обеих стран, осно¬
ванных на насилии, могли бы находиться под меньшим политическим 145 146 147 148советский плен зимой 1942-1943 года, когда показатели смертности воен¬
нослужащих были в общем смысле самыми высокими.
145 См: ВбЬше К. Die deutschen Kriegsgefangenen in Sowjetischer Hand:
Eine Bilanz. Bielefeld: E. und W. Giesekind, 1966. S. 3-50, 106-126; Smith A. L.
Die vermiBte Million: Zum Schicksal der deutschen Kriegsgefangenen nach dem
Zweiten Weltkrieg. Miinchen, 1992. Особенно C. 75-81, 87.
146 Военнопленные в СССР, 1939-1956: Документы и материалы / Ред.
М. М. Загорулько. М.: Логос, 2000.
147Там же. С. 11.
148 Сравнение Штефана Карпера кажется довольно схематичным. См.:
Karner S. Konzentrations-und Kriegsgefangenenlager in Deutschland und in der
Sowjetunion: Ansatze zu einem Vergleich von Lagern in totalitaten Regimen //
In der Hand des Feindes: Kriegsgefangenschaft von der Antike bis zum Zweiten
Weltkrieg / R. Overmans (ed.). Koeln: Bohlau, 1999. S. 387-411. См. также:
Streit C. Deutsche und sowjetische Kriegsgefangene // Kriegsverbrechen im 20.
Jahrhundert / W. Wette, G. R. Ueberschar (eds.). Darmstadt: Wissenschaft
Buchgesellschaft, 2001. S. 178-192.
221

контролем. Массовое изнасилование женщин в Восточной Германии,
Австрии и Венгрии свидетельствует о низком уровне дисциплины сре¬
ди советских войск и их готовности к насилию149.
В обоих случаях основное различие, касающееся обращения с во¬
еннопленными, имеет отношение к роли, которую играли политиче¬
ские и военные руководители. Только в Германии на высшем уровне
власти существовали планы уничтожить большое число советских
военнопленных и программа реализации этих планов. На уровне по¬
литики советские власти чаще стремились усовершенствовать лагер¬
ную систему и улучшить условия содержания пленных, производя
реорганизации и наказывая советских солдат, которые нарушали
свои обязанности. Приказы с запретом плохого обращения с плен¬
ными, которые имели место и на немецкой стороне, как представля¬
ется, чаще издавались советской стороной. Не будем забывать, что
голод для советских и немецких военнопленных имел другой смысл,
чем голод в Германии. Недостаточное снабжение немецких лагерей
для военнопленных и, как результат, голодание заключенных, объ¬
яснялось желанием сохранить удовлетворительный уровень обе¬
спечения продуктами питания населения Германии, в то время как
в Советском Союзе в результате немецкого нападения и оккупации
значительных территорий продовольствия не хватало как для граж¬
данских, так и для военных, что стало причиной голода в 1942 году и
в 1946-1947 годах150.
Заключение
Учитывая сложность каждого отдельного случая, трудно делать
общие выводы или обобщения об отдельных видах массовых престу¬
плений, не говоря уже обо всех вместе взятых. По этой причине мы
149Keiderling G. Als Befreier unsere Herzen brachen: Zu den Ubergriffen
der Sowjetarmee in Berlin 1945 // Deutschland Archiv 28, 1995. S. 234-243;
Peto A. Stimmen desSchweigens: Erinnerungen an Vergewaltigungen in den
Hauptstadten des «ersten Opfers» (Wien) und des «letzten Verbundeten Hitlers»
(Budapest) 1945 // Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft 1999. №47. S. 892-
913. Также см.: Naimark N. The Russians in Germany: A History of the Soviet
Zone of Occupation 1945-1949. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard
University Press, 1995.
150 Об этом см.: Maschke E. Einleitung // Die deutschen Kriegsgefangenen
in der Sowjetunion: Der Faktor Hunger / H. Fleischhacker (ed.). Munchen:
Kommission fur deutsche Kriegsgefangenen Geschichte, 1965. VII-XXXVIII; о
военном периоде см.: Moskoff W. The Bread of Affliction: The Food Supply in
the USSR during World War II. Cambridge and New York: Cambridge Univer¬
sity Press, 1990.
222

ограничиваемся высказыванием нескольких ключевых замечаний, а
не пытаемся дать общую сравнительную характеристику феномена
советского и германского насилия.
Массовое насилие является не только вопросом государственной
политики или деятельности репрессивных органов. Как следует из
анализа примеров насилия по отношению к представленным выше
группам («асоциалы», жертвы переселений по этническому призна¬
ку и военнопленные), «инициатива снизу» и общественное участие
или поддержка были важными факторами такого насилия. Однако
действовали и другие факторы, например, как то, что можно было
бы назвать «адапатацией к насилию» со стороны государства, порож¬
денной предыдущим опытом страны — будь то война, революция или
контрреволюциия. В обоих случаях мы выбрали относительно мало
изученные и не до конца признанные в качестве жертв группы, в от¬
ношении которых почти не выказывалось раскаяние ни в Германии,
ни в СССР, не говоря уж о тех, кто непосредственно совершал пре¬
ступления. Мы выбрали группы, которые не были предметом посто¬
янного интереса историков. Наш выбор этой темы объясняется также
относительно небольшой изученностью данной проблемы. Эти груп¬
пы остаются маргинальными применительно к коллективной памяти
о войне, если они вообще отражаются в ней, к ним проявляется мало
сочувственного внимания со стороны общества или профессиональ¬
ных историков. Можно было бы рассмотреть большее число таких
групп, например, 5 млн гражданских лиц, насильственно отправлен¬
ных на принудительные работы в нацистской Германии, и несколько
сотен тысяч иностранных граждан, вывезенных в Советский Союз
для работы.
Начать с того, что в этой работе мы подвергаем сомнению утверж¬
дение, будто массовое насилие было тайной для широкой обще¬
ственности; наш вывод подтверждается результатами последнего
исследования истории Холокоста и политических притеснений в обе¬
их странах. Во-первых участие в насилии и массовых убийствах было
гораздо более распространенным, чем считали прежде. Во-вторых,
мы считаем необходимым пересмотреть наши воззрения на обстоя¬
тельства насилия: где и как оно совершалось; где расстреливали нем¬
цев; где военнопленных заставляли голодать, избивали, принуждали
работать и так далее. Работая на строительстве^ в шахтах и на заводах,
жертвы насилия часто находились в тесном контакте с местным на¬
селением. В Советском Союзе «особые поселенцы» жили и работали
вместе с «обычными» гражданами. В-третьих, шла внутренняя поле¬
мика относительно такой политики. В-четвертых, многие получали
выгоду от репрессий и насилия: граждане, притязавшие на имущество
евреев; солдаты, обворовывавшие военнопленных; те, кто получал
хорошую работу вместо арестованных, депортированных или убитых
223

людей, занимая их место; рабочие, в профессиональном плане извле¬
кавшие выгоду из ареста, депортации или убийства их коллег; семьи,
поселившиеся в квартирах и домах депортированных. В-пятых, суще¬
ствовало много различных аргументов для применения насилия про¬
тив вышеупомянутых групп. Кроме того, каждый аргумент — будь то
военная необходимость, национальная безопасность, трудовые ресур¬
сы, продукты питания, бедность или преступность — был сформули¬
рован таким языком, который возбуждал в обществе неподдельный
страх и беспокойство. В силу подобной контекстуализации аргумен¬
тов насилие предстает почти как приказ. Следует добавить, что в со¬
четании с расистской идеологией и более традиционными формами
антисемитизма многие из этих аргументов также использовались для
оправдания уничтожения европейских евреев.
Исследование судьбы советских и немецких военнопленных по¬
зволяет узнать многое о природе жестокости, безразличия широких
масс населения по отношению к жертвам насилия и убийств. Даже
прямые приказы вышестоящих лиц остановить такое насилие — это
случалось гораздо чаще на советской стороне — оказывались совер¬
шенно несостоятельными. Однако существование таких приказов
ясно показывает, что насилие по отношению к немецким военно¬
пленным, было не просто следствием приказов, исходящих от цен¬
трализованной, созданной государством системы. Факты массового
изнасилования немецких женщин и девушек в 1945 году подтвержда¬
ют этот вывод. Что касается преследования «асоциалов» и «социально
вредных элементов», немногочисленная армия полицейских и муни¬
ципальных властей; должностных лиц, занимающихся вопросами
социального обеспечения; работников служб занятости, социологов,
педагогов и журналистов поддерживали политику режима: массовые
аресты; программы перевоспитания; трудовые лагеря; рестриктив¬
ное трудовое законодательство и различные меры, направленные на
ограничение нежелательной миграции; «использование» системы со¬
циального обеспечения; правонарушения. Такое соучастие являлось
благодатной почвой для насилия и способствовало формированию
атмосферы, в которой переход от репрессий к массовым убийствам
выглядел закономерным и естественным. Среди анализируемых в
данной работе проявлений насилия, депортация отдельных этни¬
ческих сообществ, осуществленная в Советским Союзом в военное
время, в наименьшей степени является примером участия обще¬
ства; однако нам слишком мало известно о тех, кто воспользовался
ситуацией151. Конечно, осведомленность о массовой депортации по¬
151 Об этом см.: Naimark N. М. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twen¬
tieth-century Europe. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001. P. 108.
224

ляков и представителей других национальностей, осуществленной
нацистской Германией, и последующее заселение этих территорий
этническими немцами — процесс, приведший к многим тысячам
смертей, — утверждает нас в мнении, что определенная часть госу¬
дарственной бюрократии и многие простые граждане поддерживали
эти действия властей.
Поскольку доводы в пользу сепараций, лишения свободы, пере¬
селения отдельных групп, ставших жертвой насилия — в той или
иной форме, — часто шли от низов, мы предполагаем, что более ши¬
рокие слои населения были неплохо осведомлены о таких гонениях.
Однако одно дело мириться с сепарацией, лишением свободы или
переселениями этнических сообществ и труп, и совсем другое — под¬
держка массовых убийств. И в отношении последних гораздо труднее
точно установить, сколько простых граждан знало о массовых убий¬
ствах или о применяемых методах. В высокоорганизованных и бю¬
рократических обществах сам акт лишения жизни оставался делом
официальных лиц и государства, партийных и политических функ¬
ционеров. В обеих системах предпринимались попытки — по край¬
ней мере частичные — скрыть от населения информацию о массовых
убийствах. Никакие цифры о количестве смертей не были когда-либо
опубликованы современными средствами информации. Речи рейхс¬
фюрера СС Г. Гиммлера, обращенные в 1941 году к карательным от¬
рядам на оккупированных Германией советских территориях, и одна
общеизвестная речь перед руководителям СС на собрании в Позна¬
ни в 1943 году указывают на то, что работа, связанная с лишением
жизни и в особенности с массовыми расстрелами, рассматривалась
как «тяжелое», грязное и опасное для психики занятие, о котором не
стоит говорить или хвастаться. Гиммлер заявил своим слушателям,
что «порядочные» люди имеют «обязательство» и «моральное право»
взять на себя задачу по выполнению этих жестоких, но необходимых
действий для того, чтобы спасти следующее поколение немцев от не¬
обходимости сделать это152. Действительно, использование газовых
камер частично имело целью ослабить стресс от убийств, который ис¬
пытывали каратели.
Аналогичным образом в Советском Союзе существовала заметная
тенденция к «профессионализации» насилия^ Инструментализация
152 О 1941 г. см.: Witte Р. et al. Der Dienstkalender Heinrich Himmlers 1941 —
1942 / P. Witte (ed.). Hamburg: Christians, 1999. S. 195, 225; цитаты из речи
Гиммлера в Познани 4 октября 1943 г. // The Trial of the Major War Criminals
before the International Military Tribunal. Nuremberg, 1948. Vol. 29. P. 145-146.
Выдержки из видеозаписи: http://www.nationalsozialismus.de/dokumente/
tondokumente/heinrich-himmler-posener-rede-vom-04101943-auszug-5-min-mp3,
дата доступа к информации 7 сентября 2007 г.
225

социальной напряженности в деревне и использование в процессе
раскулачивания (1930-1932) насилия снизу впоследствии были рас¬
ценены как «контрпродуктивные» меры. Однако этот опыт позволил
партийному руководству и органам безопасности извлечь главный
урок: надежнее было бы полагаться на милицейские отчеты, нежели
на доносы или спонтанные инициативы «активистов». С этого вре¬
мени масштабные аресты и депортации не подлежали оглашению и
организовывались «профессионалами». Что касается массовых каз¬
ней, из которых от 700 до 800 тыс. были приведены в исполнение во
время Большого террора, они должны были осуществляться сотруд¬
никами НКВД «эффективным способом» и в полной секретности.
Однако более поздний анализ случаев так называемых «злоупотре¬
блений» и «эксцессов» в период ежовщины показал, что кажущаяся
произвольность «квот на казнь», выделяемых региональным органи¬
зациям НКВД, создала обстановку, которая провоцировала насилие
среди рядового состава милиции: заключенных пытали, забивали до
смерти, топили и обезглавливали153.
Одним из аспектов проблемы, заслуживающим дальнейше¬
го изучения, является роль, которую играли прошения, жалобы и
«публичные обвинения». До настоящего времени исследователи в
значительной степени ограничивались анализом политических до¬
носов, особенно что касается нацистской Германии154. Относительно
СССР, однако, было показано, что «советские доносы не направля¬
лись исключительно или почти в основном в органы тайной поли¬
ции (НКВД)». Доносы отправляли в партийные организации и госу¬
дарственные органы: в Народный комиссариат рабоче-крестьянской
инспекции, политическим деятелям высшего ранга, в прокуратуру
153 ГА РФ. Ф. 8131. On. 37. Д. 145. Л. 184; Werth N. Repenser la Grande
Terreur // Le Debat. November-december 2002. № 122. P. 116-143.
154 Cm.: Gellately R. Denunciations in Twentieth-Century Germany: Aspects
of Self-Policing in the Third Reich and in the German Democratic Republic //
Accusatory Practices: Denunciation in Modern European History, 1789-1989 /
Sh. Fitzpatrick, R. Gellately (eds.). Chicago, London: University of Chicago
Press, 1997. P. 185-221; ibid. The Gestapo and German Society: Enforcing
Racial Policy 1933-1945. Oxford: Clarendon Press, 1990. P. 129-158; Diewald-
Kerkmann G. Politische Denunziation im NS-Regime oder Die kleine Macht der
«Volksgenossen». Bonn: Dietz, 1995; Dorner B. Heimtucke: Das Gesetzals Waffe.
Kontrolle, Abschreckung und Verfolgung in Deutschland 1933-1945. Paderborn:
Schoningh, 1998; Dordelmann K. Die Macht der Worte: Denunziation im
nationalsozialitischen Koln. Koln: Emons Verlag, 1997; Wolters R. Verrat fur die
olksgemeinschaft: Denunziantinnen im Dritten Reich. Pfaffenweiler: Centaurus,
1996; Joshi V. Genderand Power in the Third Reich: Female Denouncers and the
Gestapo, 1933-1945. Basingstoke:Macmillan Palgrave, 2003.
226

и, что важно, в редакции газет. Степень влияния таких «сигналов
снизу» на выработку политических решений требует более полного
исследования*. Даже в доносах, направленных непосредственно в
НКВД (с 1954 года — КГБ), главными темами были не политическая
оппозиция, а злоупотребление властью, пренебрежение обязанностя¬
ми, финансовые нарушения, коррупция и «моральное разложение»155.
Вообще говоря, если доносы были действительно обычным явлением,
и политические обвинения (в особенности) были частью культуры
обращений к власти с просьбами и жалобами, это предполагает, что
общественно-политическое участие и государственное насилие тесно
переплетались, что они не были взаимоисключающими категориями,
даже если государство и оставалось главной действующей силой в
организации и осуществлении насилия.
Однако два режима сильно отличались в том, что касалось стра¬
тегического применения наиболее брутальных форм гонения и
насилия. Например, в нацистской Германии «асоциалы» сурово
преследовались, однако по количеству арестов, сопровождавшихся
последующей отправкой в лагеря и связанных с этим смертей, эти
преследования никогда не достигали такого масштаба, как в СССР.
Это же является правдой в отношении политических противников
режима. Несмотря на жестокую дисциплину и весьма реальное на¬
силие, чинимое нацистами, их подход внутри страны был менее
конфронтационным и более интегративным, чем советский. Если к
«ассоциалам» причислить преступников, политических оппонентов,
евреев, цыган, «неизлечимо больных», а к концу войны — дезерти¬
ров, то нацистский режим лишил жизни примерно от 500 до 600 тыс.
собственных граждан (0,6-0,8 процентов от всего населения). Одна¬
ко на оккупированных территориях скорее практиковалось изгнание,
а не интеграция. Особенно чрезмерным германское насилие было в
Восточной Европе. По грубым подсчетам, от 12 до 14 млн человек,
не участвовавших в боевых действиях, были убиты в оккупирован¬
ной Европе во время войны (5-6 процентов из всех, находившихся
в немецкой оккупации)156. Самыми многочисленными группами
* Подробно о доносительстве в Советском Союзе см.: Нерар Ф.-К. Пять
процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР
(1928-1941). М.: РОССПЭН, 2011. (Прим.ред.). -
155 См.: Fitzpatrick Sh. Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation
of the 1930s, а также Kozlov V. A. Denunciation and its Functions in Soviet
Governance: A Study of Denunciations and their Bureaucratic Handling from
Soviet Police Archives, 1944-1953 // Accusatory Practices / Sh. Fitzpatrick,
R. Gellately. (eds.). P. 85-120, 121-52. Цитаты на С. 88, 125.
156Аналогичную, оценку — на основе несколько отличных предположе¬
ний — дал Дитер Пол. См.: Pohl D. Verfolgung und Massenmord in der NS-Zeit
1933-1945. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2003. S. 153.
227

пострадавших были европейские евреи, советские военнопленные,
крестьяне, схваченные во время антипартизанских операций в Вос¬
точной и Южной Европе, и жители оккупированных территорий,
угнанные в Германию на принудительные работы. Таким образом,
судя по составу этих групп, можно утверждать, что 96 % всех жертв
нацистского насилия не являлись немцами.
В противоположность нацистской Германии, в сталинском СССР
массовое насилие было в значительной степени направлено вовнутрь,
нежели вовне. Частично можно было бы доказать, что советское на¬
силие было «эволюционным» — в том смысле, в каком Марк Левин
характеризует эволюционный процесс, постепенно приводящий к
«геноциду»157. В СССР насилие было связано с коллективизацией
и индустриализацией. Конечно, были и массовые депортации с тер¬
риторий, аннексированных Советских Союзом, — в первую очередь
представителей элиты (1939-1941), а позднее — сотен тысяч людей
для принудительных работ (к концу Второй мировой войны). Мно¬
гие из депортированных погибли или были казнены, особенно во
время первой волны депортаций. Однако насилие по отношению к
«несоветским» было не грубее того, что было уготовлено для совет¬
ских граждан. И осуществлялось оно не с таким размахом. По имею¬
щимся на сегодня оценкам, в период между началом 1930-х годов и
1953 годом было казнено от 1 до 2 млн советских граждан, большин¬
ство из них — на основе внесудебных приговоров (75 % этих казней
были осуществлены в течение восемнадцати месяцев — между ию¬
лем 1937 года и концом 1938 года). Из 6 млн депортированных со¬
ветских граждан погибло приблизительно 1,5 млн человек. От 16 до
17 млн советских граждан было подвергнуто тюремному заключению
или принудительному труду; 10 % из них умерло в лагерях158. Толь¬
ко меньшая их часть, в общей сложности около 3 млн человек, была
осуждена по сфабрикованным обвинениям в «контрреволюционной»
деятельности. Большинство из заключенных лагерей — почти 80 %
было осуждено за незначительные проступки и социальное непови¬
новение, степень их вины чрезвычайно преувеличивалась режимом,
который таким образом «восстанавливал порядок» в неустроенном,
157 См.: Levene М. Creating a Modern Zone of Genocide: The Impact of
Nation- and State Formation on Eastern Anatolia, 1878-1923 // Holocaust and
Genocide Studies. 1998. № 3. Vol. 12. P. 419-420. Можно было бы утверждать,
что насилие в нацистской Германии также имело «эволюционный» аспект: в
значительной степени оно связано с попыткой превратить оккупированные
страны в более производительные или прибыльные зоны.
158 Поляков Ю. А., Жиромская В. Б. Население России в XX веке. Ч. 1.
С. 320; Ч. 2. С. 195. М.: РОССПЭН, 2000, 2001.
228

недисциплинированном и необузданном «обществе зыбучих песков».
Самые многочисленные контингенты заключенных обвинялись в
мелких кражах, «спекуляции», «отказе выполнять работу», «хулиган¬
стве» и других формах «социально опасного поведения». Наконец не
следует забывать об одной наиболее чрезвычайной форме массового
насилия, которое было направлено против значительной части кол¬
лективизированного колхозного крестьянства в 1932 и в 1933 году.
Последствием этого насилия был последний великий голод в мирное
время в Европе и миллионы людей, погибших от голода.
Немецкое и советское насилие существенно отличалось и в другом.
Для всех вышеупомянутых случаев, так же как и для многих других, в
Германии существовали обширные планы репрессий — намерения, ко¬
торые были широко распространены и разделяемы многими, масштабы
которых намного превосходили реальные возможности их конкретно¬
го претворения в жизнь. Несмотря на то что около 50 тыс. «асоциалов»
предположительно убиты в нацистской Германии, в конечном счете,
по оценкам экспертов, нацистские планы предполагали уничтожение
от 1 до 1,6 млн «асоциалов». Аналогичным образом, несмотря на то, что
более 1 млн человек были переселены на ранних этапах германизации
Восточной Европы и других аннексированных Германией территорий,
согласно планам колонизации переселению подлежало еще по край¬
ней мере 30 млн человек. Кроме того, в немецком плену погибло 3 млн
советских военнопленных, однако планы нацистов предусматривали
смерть от голода десятков миллионов советских граждан, включая во¬
еннопленных, в течение года после нападения Германии на СССР. И
эти случаи не являются единственными: в Холокосте должны были по¬
гибнуть 11 млн евреев (было убито 6 млн человек). Если бы позволили
условия, миллионы дополнительных иностранных рабочих были бы
депортированы в Германию, и реализация утопических планов воен¬
ных кампаний способствовала бы более широкому применению наси¬
лия. Запланированный масштаб абсолютного насилия, превышавший
фактический уровень насилия и смерти в Европе, превращали нацист¬
скую Германию в исключительную угрозу.
Это не означает, что нацистское насилие было исключительно
плодом осуществления совокупности детальных долгосрочных пла¬
нов, имевших прямое отношение к реализации арийской утопии. Сам
факт того, что ряд нацистских амбициозных планов уничтожения на¬
селения оккупированных территорий не пошел дальше теоретической
разработки, демонстрирует, что существовали обстоятельства и/или
противодействие их реализации. Во-вторых, необходимо помнить,
что насилие часто оказывалось невозможным в силу того, что события
развивались не так, как они планировались нацистскими идеологами.
Например, пассивное сопротивление советских граждан и их одухо¬
229

творенная решимость выжить расстроили первоначальные планы на¬
цистской Германии заставить большую часть этого населения умирать
от голода. В свою очередь, всенародное сопротивление стало причиной
непродуманных и поспешно спланированных действий с целью умо¬
рить голодом или же уничтожить отдельные, наиболее уязвимые груп¬
пы населения, прежде всего советских военнопленных «негодных к
работе». «Ближайшие планы» (Nahplane) поселить этнических немцев
в западной части Польши и переселить более 1 млн выселенных по¬
ляков в Генерал-губернаторство, также большей частью провалились.
Несомненно, срыв планов по созданию таких ограниченных поселений
не благоприятствовал реализации более долгосрочного плана «Ост»
(Generalplan Ost). Эти неудачи и стали сигналом к началу массовых
убийств евреев и пациентов-инвалидов, находившихся в госпиталях
на территории этих регионов. И только провал кампании на Восточ¬
ном фронте предопределил переход к трудовой политике, полностью
противоречившей догмам нацистского расизма: использованию мил¬
лионов иностранных рабочих в Рейхе, основную часть которых состав¬
ляли поляки и советские граждане.
Другими словами, в нацистской Германии внутреннее и внешнее
сопротивление также ограничивало способность режима реализовать
свои смертоносные планы. Иногда было достаточно одной угрозы по¬
тенциального сопротивления, чтобы ограничить насилие, как было в
случае с реализацией программы «эвтаназии» и акциями против так
называемых «полуевреев» и «четвертьевреев». До последнего време¬
ни исследователи недооценивали эти факторы, однако, возможно,
это станет заметной чертой в будущих исследованиях, когда иссле¬
дователи истории нацистского насилия будут иметь более солидную
аналитическую и документальную базу. Некоторые из немецких ме¬
роприятий по уничтожению были отсрочены или ограничены из-за
ситуации на фронтах, в то время как масштаб других расширялся.
В Советском Союзе руководители также разработали большое
количество планов арестов, депортаций или казни «кулаков», «со¬
циально вредных элементов», «антисоветских элементов» и людей,
принадлежавших к «враждебным нациям». Например, приказом
ОГПУ № 44/21 (от 2 февраля 1930 года) каждому региону выделя¬
лось определенное количество квот по кулакам первой категории,
подлежавших аресту и высылке в лагеря, и второй категории — для
депортации. Увеличение квот, предусмотренное приказом НКВД
N2 00447 (от 30 июля 1937 года)159, является признаком «цифрома¬
нии», которая в 1930-е годы поразила каждый сектор советской эко¬
номики, политическую и общественную жизнь. Эти цифры отражают

иллюзорность советского планирования и одержимость идеей соци¬
альной инженерии.
С самого начала «планирование» массового насилия обнаружило
свою ограниченность. Например, раскулачивание, которое далеко не
было «запланированной» операцией, основанной на «фиксирован¬
ных квотах», как надеялись руководители ОГПУ, превратилось в
хаотичный и в значительной степени неконтролируемый процесс. В
операциях по депортации полностью отсутствовала согласованность
между властями, которые организовывали саму депортацию и теми,
кто принимал депортируемых, что часто заканчивалось беспреце¬
дентной и гибельной «депортацией в никуда»160. Прошло больше года,
прежде чем специальная комиссия, непосредственно связанная с По¬
литбюро, издала приказ «прекратить чудовищную неразбериху в де¬
портации людских ресурсов». К тому моменту первоначальные квоты
на раскулачивание уже были перевыполнены троекратно, и власти
были вынуждены решать, что делать с более чем 1,5 млн депорти¬
рованных. Тенденция к «перевыполнению квот» является одним из
наиболее заслуживающих внимания признаков «запланированных»
репрессивных операций, таких как раскулачивание и кампании по
искоренению «социально вредных элементов». Что касается послед¬
ней, недавно рассекреченная переписка между членами Политбюро
и представителями местной власти пугающе детально показывает
динамику и механику этого массового преступления. Централизо¬
ванное планирование в сочетании с бюрократическими рефлексами
побуждало местных руководителей, многие из которых только недав¬
но были выдвинуты на должность, ожидать и упреждать директивы
из Москвы в попытке угодить вышестоящим должностным лицам.
«Запланированные» операции должны были закончиться в течение
четырех месяцев, однако кампания 1937 года по искоренению «со¬
циально вредных элементов» продолжалась пятнадцать месяцев.
Количество жертв массовых репрессий, проходящих по «первой ка¬
тегории» (подлежащих расстрелу) было превышено на 325 %, по вто¬
рой (подлежащих высылке в лагеря) — на 140 %161.
160Werth N. «Эёр1асё5 Брёааих» et «colons cle travail» dans la 50с1ё1ё
stalinienne // XXeme Siecle. Revue d’Histoire. Avril-juin 1997. N2 54. P. 34-50.
Примером такой депортации служит Назинская трагедия 1933 года, когда в
ходе депортации «деклассированных и социально вредных элементов» эти
люди были оставлены на небольшом пустынном острове посередине реки
Оби без продовольствия, крыши над головой и каких-либо инструментов,
что неизбежно привело к их массовой гибели.
161 Binner R., Junge М. Wie der Terror gross wurde: Massenmord und Lagerhaft
nach Befehl 00447 // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2-4. P. 557-614;
Werth N. Repenser la Grande Terreur // Le ЭёЬаГ 2002. N2 122.
231

Внешне эта тенденция имеет сходство с весьма известной харак¬
теристикой нацистского режима, то есть склонностью представите¬
лей власти и функционеров, часто не имевших подробных указаний,
предугадывать намерения вышестоящих руководителей и опреде¬
лять, какой линии держаться в отношении политики на местах. Од¬
нако фраза «работать на фюрера»162, обычно ассоциируемая с таким
умонастроением, не в полной мере выражает сложность системы. Она
передает чувство самонадеянности германских функционеров, но не
отражает внутренние движущие силы системы, межведомственное
соперничество в системе с многочисленными центрами власти и по¬
стоянным обсуждением и координированием, необходимым для того,
чтобы что-то сделать.
В обоих случаях — в нацистской Германии и в Советском Союзе
сталинского периода массовое насилие вышло за рамки предусмо¬
тренного для реализации детальных долгосрочных планов. В на¬
цистской Германии уровень насилия в целом оказался ниже, чем это
предполагалось согласно утопическим планам Гитлера, тогда как в
Советском Союзе планы репрессий — насилия, изначально направ¬
ленного на советских граждан, как правило, перевыполнялись. Как
показывает хронология репрессий, официальная цель социального
насилия также различалась в обоих случаях. В германском обществе
массовое насилие, главным образом направленное против внешних
«врагов» и, по существу, являвшееся формой «империалистическо¬
го» насилия, не только достигло своей кульминации во время войны,
но и в корне изменилось по характеру и масштабу. Советское мас¬
совое насилие, которое частично можно охарактеризовать как «эво¬
люционное» насилие, достигло высшей точки во время чудовищных
репрессий 1930-х годов, задолго до начала войны с Германией.
162 Из выступления Госсекретаря Германии Вернера Вилликенса. Эти
слова неоднократно цитирует в своей книге И. Кершоу. См.: Kershaw I. Hit¬
ler. Vol. 1, 2. London: W. W. Norton, 1998, 2000.

ГЛАВА 5. К порядку через террор. Многонациональные
империи: национал-социалистическая Германия
и сталинский Советский Союз*
Й. Баберовски, А. Дёринг-Мантойффель
Национал-социализм и сталинизм систематически стремились
структурировать и систематизировать казавшийся им хаотичным со¬
временный мир. Однако классификацию, о которой пойдет речь ниже,
не следует понимать исключительно как стремление к категоризации
с целью понять действительное положение вещей, но также для ха¬
рактеристики инклюзии и эксклюзии. Насильственное действие вы¬
нуждает других подчиниться его аскрипции. И все же, несмотря на
то, что классификация является средством упорядочения хаоса, она
способствует той самой анархии и неопределенности, которые при¬
звана преодолеть.
Везде и во все времена стремление к порядку является челове¬
ческой потребностью. Однако в современном мире доминирует по¬
требность в однозначности и исключительности, а в более широком
смысле — в способности проводить различие между допустимым и
недопустимым порядком. То, что исключено из упорядоченного об¬
щества, теряет все права на паритетность и должно самоустраниться
(например, путем ассимиляции, переселения и так далее) или должно
быть устранено насильственно. Таким образом, современный поиск
порядка не только порождает неопределенность, но и требует появ¬
ления на исторической сцене именно тех категорий людей, которые
затем должны быть исключены во имя того же порядка. Так Зигмунд
Бауман оценивал характер современной диктатуры* 1. Таким образом,
террор и геноцид были обратными сторонами попыток создать луч¬
ший мир, мир без исключенных2.
* Перевод с немецкого языка на английский Барри Ханеберга.
1 Bauman Z. Moderne und Ambivalenz: Das Ende der Eindeutigkeit. Frankfurt
am Main: Fischer, 1995. S. 29-30.
2Bauman Z. Moderne und Ambivalenz: Das Ende der Eindeutigkeit. S. 61;
Bartov O. Utopie und Gewalt: Neugeburt und Vernichtung des Menschen //
233

Империя выступала как пространство, где реализовывались и
по мере необходимости пересматривались утопические фантазии о
безупречности. Советский Союз уже был многонациональной импе¬
рией, когда большевики начали перестраивать ее в соответствии со
своими собственными представлениями, империей, которая бросила
вызов центральной власти и, таким образом, подлежала разрушению
изнутри. В противоположность этому нацистская Германия была
государством-нацией, которое стало многонациональной империей
посредством военной экспансии и в результате превратилась в эт¬
нически и культурно разнородную, что политические руководители
страны считали недопустимым. В конце концов оба режима усугуби¬
ли тот хаос, который стремились ликвидировать. В тот момент, когда
они перешли границы знакомого им мира, чтобы завоевывать и уни¬
чтожать, они открыли для себя не только чуждую для них обстанов¬
ку, но и экзистенциальную угрозу запланированному ими обществу.
Это объясняет, почему завоеватели восприняли этот другой мир как
враждебный контр-план*.
Хотя как могло случиться, что национал-социалисты и больше¬
вики восприняли это несходство как угрозу, и почему они проводи¬
ли кампании по уничтожению для искоренения этого несходства?
Прежде всего они действительно верили в возможность навсегда
исключить то, что они считали дезориентирующим и вызывающим
беспокойство — разнообразие культур и сообществ. Сама эта вера
происходила из эсхатологической идеологии избавления — мировоз¬
зрения, согласно которому будущая жизнь представлялась неизменно
упорядоченной, социально, этнически и расово однородной. Для того
чтобы создать такой порядок, «враги» в лице определенных социаль¬
ных, национальных или расовых групп, должны были быть уничто- 3Wege in die Gewalt: Die modernen politischen Religionen / B. Baczko, H. Maier
(eds.). Frankfurt am Main: Fischer, 2000. S. 92-120. Также см: Hoffmann D. L.
Stalinist Values: The Cultural Norms of Soviet Modernity 1917-1941. Ithaca,
NY: Cornell University Press, 2003.
3Weitz E. A Century of Genocide: Utopias of Race and Nation. Princeton,
NJ: Princeton University Press, 2003. P.8-15, 53-101; Holquist P. To Count,
to Extract, and to Exterminate: Population Statistics and Population Politics
in Late Imperial and Soviet Russia // A State of Nations: Empire and Nation-
Making in the Age of Lenin and Stalin / R. Suny, T. Martin (eds.). New York,
Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 111-144; Baberowski J. Der Feind
ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. M nchen: Deutsche Verlags-Anstalt,
2003; Burrin P. Totalitare Gewalt als historische Moglichkeit // Utopie und
Gewalt / Baczko and Maier (eds.). P. 83-201; Browning C. Die Entfesselung der
«Endlosung» Nationalsozialistische Judenpolitik 1939-1942. Ub. K.-D. Schmidt.
Berlin: Propylaen, 2003. P. 604-617.
234

жены. Эта идеология, конечно же, возникла не просто так, она была
обусловлена специфическим культурным контекстом и принималась
на вооружение, когда обстоятельства, казалось, выходили из-под
контроля. В некотором смысле утопии являются техникой «самооб¬
мана» (Карл Шлёгель). С помощью утопии национал-социалисты и
большевики одинаково были способны пережить чрезвычайные си¬
туации, которые они сами создали. Им необходим был хаос и образ
врага, олицетворявший этот хаос, чтобы защитить себя и оправдать
необходимость постоянных чисток4.
Не только существование парадигмы «друг-враг» как способ
устранения неопределенности в социальных отношениях объединяло
теоретиков и практиков обоих режимов. Национал-социалисты, как
и большевики, имели опыт Первой мировой войны и последующей
гражданской войны, сопровождавшихся в том числе и межнацио¬
нальными, чрезвычайно жестокими столкновениями. В то время как
одни рисовали в своем воображении «варваров» и «недочеловеков»,
другие обнаруживали «предателей» и «врагов» — и все они были
представителями определенных рас и национальностей. Этот опыт не
только предшествовал соответствующим программам установления
порядка, но также способствовали их созданию. Где бы ни действо¬
вали вооруженные силы, чиновники в зонах оккупации, этнологи и
антропологи, направленные для выполнения конкретных приказов,
полиэтничность рассматривалась как зло, подлежащее искоренению.
Благодаря опыту, приобретенному немецкими и русскими офицера¬
ми во время Первой мировой войны, фрайкорами (Freikorps) и боль¬
4Schlogel К. Utopie als Notstandsdenken — einige Uberlegungen zur
Diskussion liber Utopie und Sowjetkommunismus // Utopie und politische
Herrschaft im Europa der Zwischenkriegszeit / W. Hardtwig (ed.). Munchen:
Oldenbourg, 2003. S. 77-96; Ryklin M. K. Raume des Jubels: Totalitarismus und
Differenz. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2003. S. 19; Weitz E. Racial Politics
without the Concept of Race: Reevaluating Soviet Ethnic and National Purges //
Slavic Review. 2001. Vol. 61. P. 1-29; Koenen G. Utopie der Sauberung: Was
war der Kommunismus. Berlin: Fest-Verlag, 1998; Baberowski J. Der rote Terror:
Die Geschichte des Stalinismus. Munchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2004.
(2-е изд.); Kershaw I. Adolf Hitler unddie Realisierung der nationalsozialisti-
schen Rassenutopie // Utopie und politische HerrscRaft. P. 133-44; Aly G.
Judenumsiedlung: Uberlegungen zur politischen Vorgeschichte des Holocaust //
Nationalsozialistische Vernichtungspolitik 1939-1945: Neue Forschungen und
Kontroversen / U. Herbert (ed.). Frankfurt am Main: Fischer, 2001. S. 67-
97 (4-е изд.); Dieckmann C. Der Krieg und die Ermordung der litauischen
Juden // in Nationalsozialistische Vernichtungspolitik S. 329; Herbst L. Das
nationalsozialistische Deutschland 1933-1945: Die Entfesselung der Gewalt:
Rassismus und Krieg. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1996. S. 374-88.
235

шевистскими функционерами, во время последующих гражданских
войн этнические конфликты становились наиболее жестокими из
всех конфликтов. То, что эти иллюзии в конечном итоге оказались
реальностью, можно объяснить «предвидением», с которым преступ¬
ники шли на бой5.
Национал-социалистическая Германия
Среди необходимых предпосылок национал-социалистической
экспансии были определенные культурные традиции и идеологи¬
ческие убеждения, которые сформировались задолго до войны на
Востоке. Эти традиции и идеологии были неотрывны от нацио¬
нально-расовой концепции «жизненного пространства» (Leben-
sraum). Эта концепция возникла в контексте анализа опыта Первой
мировой войны, когда немецкие солдаты вступили в противоборство
с людьми, им совершенно чуждыми, жившими в относительно «при¬
митивных» условиях в чужой, кажущейся бесконечной стране. Война
на Востоке усилила конфронтацию с этой иной культурной реально¬
стью, реальностью, которую армия и оккупационная администрация
воспринимали как «некультурную»6.
С самого начала немецкие оккупационные власти в Польше и на
прибалтийских территориях проводили политику, нацеленную не
только на установление экономического и политического контроля,
но и на модернизацию структуры общества в этих странах согласно
немецким представлениям о «культуре» и «порядке». Это сводилось
к принудительной трансформации социальной действительности
в соответствии с установками германской администрации. В годы
войны практика решения этих задач часто обусловливалась стары¬
ми, традиционными предубеждениями пруссаков, имевших соб¬
ственное представление о «Востоке», который будет доминировать в
национально-расовом дискурсе послевоенного периода,
5Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National Identity,
and German Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge University
Press, 2000; Weindling P. J. Epidemics and Genocide in Eastern Europe: 1890-
1945. Oxford: Oxford University Press, 2000; Lohr E. The Russian Army and the
Jews: Mass Deportations, Hostages, and Violence during World War I // Russian
Review. 2001. N2 60. P. 404-419; Holquist P. Making War, Forging Revolution:
Russia’s Continuum of Crisis, 1914-1921. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 2002; Sanborn J. A. Drafting the Russian Nation: Military Conscription,
Total War, and Mass Politics 1905-1925. DeKalb: Northern Illinois University
Press. 2003. P. 74-94.
6 Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National Identity,
and German Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge University
Press, 2000. P. 151-175.
236

Экономическая эксплуатация стала причиной социо-экономи-
ческого дисбаланса на оккупированных территориях, способствуя
расширению масштабов массовой бедности и распространению бо¬
лезней. Несомненно, это только укрепило представление о населении
этих территорий на Востоке как о «нечистых» и стало дополнитель¬
ным аргументом в пользу требований «очистить» регион. В ответ во¬
енное руководство предприняло целый ряд бюрократических мер,
нацеленных на улучшение и контролирование санитарного состоя¬
ния. Эти меры включали регистрацию, подсчет и фотографирование
местного населения. Наряду с регулированием контроль и подчине¬
ние стали функцией бюрократов. В результате чистота и обществен¬
ная дисциплина обрели причинную взаимосвязь, — связь, созданную
немецкой бюрократией на основе ее представлений о «порядке»7.
Этническая разнородность «подвластного» населения в оккупиро¬
ванной Германией Польше и военного руководства «Обер Ост» (Ober
Ost) в Прибалтике8 в дальнейшем стала фактором, оказавшим влия¬
ние на взгляды немцев, поскольку чиновники на оккупированных
территориях считали, что в такой сложной ситуации трудно отдавать
приказы9. Попытки «германизировать» отдельные группы населения
в конечном счете привели к ответному формированию этнических
сообществ. Однако в процессе установления различий между собой
и враждебными немцами внутри этих сообществ одновременно так¬
же происходила дифференциация10.
После знакомства в годы войны с этническим разнообразием, неу¬
строенностью, запущенностью и антисанитарией Востока германские
представления о нем радикально изменились. В то время как такие
понятия как «страна», «народ» — каждый со своими специфическими
особенностями — преобладали в начале оккупации, в 1915-1916 го¬
дах произошел сдвиг к абстрактным и коллективным концепциям
7 Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National Identity,
and German Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge University
Press, 2000. P. 54-88.
8«Обер Ост» — сокращенное название «Oberbefehlshaber der gesamten
deutschen StreitkrAfte im Osten» — «Верховное командованЩ всех герман¬
ских вооруженных сил на Востоке», территория, охватывающая Эстонию,
Латвию, Литву и части России, занятые белогвардейцами. См.: Strazhas
A. Deutsche Ostpolitik im Ersten Weltkrieg: Der Fall Ober Ost, 1915-1917.
Wiesbaden: Harrassowitz, 1993.
9 Cm.: Volker-Verteilung in West-RuBland / Oberbefehlshaber Ost (ed.).
Hamburg: L. Friederichsen, 1917.
10 Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National Iden¬
tity, and German Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge University
Press, 2000. P. 118-129.
237

«пространство» (Raum) и «нация» (Volk)". Эти новые концепции дали
немцам возможность выйти — семантически — за пределы политико¬
географической и этнической сложности региона11 12. Территория и на¬
род рассматривались в их взаимосвязи, поэтому было гораздо легче
понять идею чужой страны и чужого народа. Вскоре получили раз¬
витие прямо противоположные идеи о «Германии» и «немцах» здесь,
и о «пространстве» и «расе» — там. Таким образом, концепция Цен¬
тральной Европы была полностью модифицирована. Ученые продол¬
жали свои попытки конкретно определить политико-географическое
«пространство», показать его разнородность, установить место для
немецких «этнических групп» и «языковых островов», целью этих
изысканий было установление «порядка», формирование нацио¬
нальной гомогенности и определение территорий, подходящих для
заселения немцами13. Этот семантический сдвиг от понятий «страна
и народ» к понятиям «пространство и раса» и составлял суть концеп¬
ции этнических чисток14.
11 См.: Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National
Identity, and German Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge Uni¬
versity Press, 200. P. 106-107.
12K6ster W. Die Rede liber den «Raum»: Zur semantischen Karriere eines
deutschen Konzepts. Heidelberg: Synchron, 2002; Breuer S. Ordnungen der
Ungleichheit: Die deutsche Rechte im Widerstreit ihrer Ideen 1871-1945.
Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2001. S. 77-104; Puschner U.
Die volkische Bewegung im wilhelminischen Kaiserreich: Sprache-Rasse-
Religion. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2001.
13 Herb G. H. Under the Map of Germany: Nationalism and Propaganda,
1918-1945. London: Routledge, 1997.
14 Председатель Пангерманского союза «Alldeutschen Verband» Хайн¬
рих Класс использовал этот термин, а также концепцию «nationaler
Flurbereinigung» (иерераспределения/очистки территории и народа) в сво¬
ей пропаганде захватнической внешней политики во время Первой мировой
войны. Для него понятия «нация» и «народ» были взаимозаменяемыми. См.:
Hering R. KonstruierteNation: Der Alldeutsche Verband 1890 bis 1939. Hamburg:
Christians, 2003. S. 135. Там же: Mommsen H. Der «Ostraum» in Ideologic und
Praxis des Nationalsozialismus und der Holocaus // Von Weimar nach Auschwitz:
Zur Geschichte Deutschlands in der Weltkriegsepoche. Stuttgart: Deutsche
Verlags-Anstalt, 1999. S. 283-294, 285. Идея новой войны и этнического пере¬
распределения «Flurbereinigung» в качестве программы была сформулиро¬
вана Эвальдом Бансе. См.: Banse Е. Raum und Volk im Weltkriege: Gedanken
liber eine nationale Wehrlehre. Oldenburg: Gerhard Stalling, 1932. P. 15-178,
401-403. Значение изгнания и массовых убийств в процессе «этнической
чистки» является темой в дальнейшем развитой Норманом М. Наймарком.
См.: Naimark Н. М. / Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth Century
Europe. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001.
238

Во время Первой мировой войны немецкие оккупационные власти
действовали в правовых рамках. В той степени, до какой отдельные
меры могли быть диктаторскими, они поддерживали ощущение за¬
конности и реально создавали правовое пространство. Структура не¬
мецкой администрации на оккупированных землях была организована
в соответствии с германским административным законом, и, что важ¬
но, его положения распространялись на этнических немцев. Это одно
из отличий германской оккупационной политики во время Первой ми¬
ровой войны от оккупационного террора при национал-социалистах15.
Нужно напомнить, что на Восточном фронте немецкие солдаты
ни разу не потерпели поражения; в марте 1918 года Германия факти¬
чески навязала кабальный договор революционному правительству
большевиков. И хотя вскоре Германская империя разрушилась и в
ноябре 1918 года капитулировала, эти факты просто не признавались
на Востоке. Положение России, Прибалтийских стран и Германии
оставалась неопределенными, что вкупе с вторжением частей Крас¬
ной армии в Прибалтику стало причиной формирования доброволь¬
ческих корпусов — частей, целью которых изначально было лишь
оказание поддержки в выводе регулярных немецких войск16.
Эти добровольческие соединения, фрайкоры*, имели решающее
значение в качестве связующего звена между реалиями Первой ми¬
ровой войны на Восточном фронте и национал-социалистической
политикой экспансии в Центральной и Восточной Европе после
1939 года17.
Созданные как антибольшевистские боевые части, они долж¬
ны были защитить территорию Прибалтики от дальнейшего про¬
никновения большевиков, а кроме того предотвратить расширение
социальной революции в Германии. Однако в то время как в Гер¬
15Basler W. Deutschlands Annexionspolitik in Polen und im Baltikum
1914-1918. Berlin (East): Riitten & Loening, 1962. Fenske H. Die Verwaltung
im Ersten Weltkrieg. §7: Die Verwaltung der besetzten Gebiete // Deutsche
Verwaltungsgeschichte. Vol. 3/ G. Kurt, A. Jeserich et. al. (Hg.). Stuttgart:
Deutsche Verlags-Anstalt, 1984. S. 902-904.
16 Schulze H. Freikorps und Republik 1918-1920. Boppard am Rhein: Harald
Boldt, 1969.
* Freikorps (нем.) — фрайкор, свободный корпус, добровольческий кор¬
пус, наименование целого ряда полувоенных патриотических формирова¬
ний, существовавших в Германии и Австрии в XVIII-XX вв. После Первой
мировой войны также возникло несколько реваншистских организаций под
названием «фрайкор»; многие из них позднее примкнули к нацистскому дви¬
жению. (Прим.ред.).
17 Waite R. G. L. Vanguard of Nazism: The Free Corps Movement in Post War
Germany, 1918-1923. Cambridge, MA: Harvard University Press 1952.
239

мании фрайкоры сотрудничали с революционным правительством
(Volksbeauftragte), помогали упрочить положение сформированной
правительством Национальной (конституционной) ассамблеи и та¬
ким образом обеспечивали установление нового демократического
порядка, добровольческие войска на Востоке не служили никакой
видимой конструктивной цели. Вооруженная борьба, по сути, не под¬
разумевала никакой политической потенциально упорядочивающей
системы и не имела никакой связи с законностью. Добровольческие
корпуса на Востоке представляли собой смешанные гражданско-
военные части, чрезвычайно жестокие и склонные к насилию; они
ожидали, что эта борьба даст им свою собственную территорию18.
Отождествление понятий «борьба» и «заселение» определило их ори¬
ентацию. Они использовали понятия «пространство» и «раса» для
того, чтобы максимально учесть свои интересы. Они не действовали
в соответствии с социально-политическими нормами того общества,
из которого пришли, более того, они от них отказались. Это отноше¬
ние в корне отличало их действия от имперской армии, гражданской
администрации и предвосхитило практику СС во время Второй ми¬
ровой войны19.
Фрайкоры объединяли военных, которые представляли свой груп¬
повой опыт как борцы, как боевое содружество (Kampfgemeinschaft),
как модель социального порядка и поддерживали идею лидерства
(Fuhrerherrschaft). Таким образом, образ их действий служил точкой
отсчета для тех, кого не устраивал демократический и общественно¬
гражданский порядок Веймарской республики. Формирование до¬
бровольческих частей в период между окончанием Первой мировой
войны и 1920-м годом также стало «моментом социализации» для
когорты молодежи, которая не участвовала в сражениях во время
войны. Большинство этих молодых людей служили не в размещав¬
шихся на Востоке — в Прибалтике или Силезии — добровольческих
корпусах, а в тех из них, что находились в собственно Германии. По
существу, этот опыт не дал им практических знаний о людях, насе¬
лявших Восточную Европу. Они не были лично знакомы с литовца¬
ми, латышами, поляками или белорусами. Так же мало они знали о
евреях на Востоке, многие из которых служили в германской военной
администрации с 1915 года20. Однако участие в добровольческих кор¬
18 Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National Identity,
and German Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge University
Press, 2000. P. 238-240.
,9Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Flihrungskorps des
Reichssicherheitshauptamts. Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 601-606.
2()Aschheim S. E. Brothers and Strangers: The East European Jew in German
and German Jewish Consciousness, 1800-1923. Madison: University of Wiscon¬
240

пусах воспитало в них склонность к насилию и научило пренебрегать
законом и законностью.
Игнорируя реальные культурные реалии Восточной Европы, мо¬
лодые члены добровольческих корпусов, не вдаваясь в подробности,
восприняли идеологизированный образ «Востока». Только по расска¬
зам фрайкоровцев, принадлежавших к старшему поколению, — тех,
кто служил в армии, они узнавали об отсталой цивилизации, которая
занималась пустяками на широких просторах Востока. Они слышали
о «беспорядке», который относили на счет непонятного для них эт¬
нического многообразия Востока и образа жизни, культурные нормы
которой немцы просто не могли разгадать. Этому образу «беспоряд¬
ка» сопутствовали выдумки об антисанитарии и «грязи». Кроме того,
они слышали рассказы о большевистских комиссарах, которые часто
оказывались евреями. На этой сумятице идей и наблюдений, заме¬
шанной на националистической расистской идеологии, базировались
агрессивные антисемистские и антибольшевистские установки до¬
бровольческих корпусов, которые в начале 1920-х годов слились с
идеями национал-социализма.
Опыт войны на Востоке и сложившееся впоследствии коллек¬
тивное представление о «Востоке» оказали существенное влияние
на германское общество межвоенного периода, в особенности на на¬
учную элиту. Ученые сконструировали идеологические концепции
народного духа (Volkstum) и жизненного пространства (Lebensraum)
и способствовали распространению этих идей в сфере образования21.
Действительно, в 1920-е годы академический трактат о расе сыграл
важную роль в принятии идей национал-социализма интеллектуала¬
ми — выходцами из среднего класса22.
Эта среда была особенно важна для развития двух тенденций.
Во-первых, это изучение Востока (Ostforschung) и основанное на
расовых и националистическх принципах направление «исследова¬
ний коренных народов и культур» ( Volks- und Kulturbodenforschung).
В сущности, эти инициативы родились из стремления снова завое¬
вать Восток — после того как Германия потеряла большие территории
sin Press, 1982. Р. 139-214; Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front:
Culture, National Identity, and German Occupation in World War I. Cambridge:
Cambridge University Press, 2000. P. 117-120, 180-182.
21 Smith W. D. Politics and the Sciences of Culture in Germany 1840-1920.
Oxford: Oxford University Press, 1991.
22 Herbert U. Generation der Sachlichkeit: Die volkische Studentenbewegung
der friihen zwanziger Jahre in Deutschland // Zivilisation und Barbarei: Die
widerspriichlichen Potentiale der Moderne / F. Bajohr et al. (Hg.). Hamburg:
Christians 1991. S. 115-44.
241

и была вынуждена уступить свои собственные земли на востоке по
условиям мирного договора23. Во-вторых, эта среда была определяю¬
щей для умственного и интеллектуального развития молодых людей,
студентов, которые позже станут основными действующими лица¬
ми национал-социалистического империализма24. Среди последних
было много бойцов добровольческих корпусов 1918-1919 годов.
Первая тенденция была результатом империалистической экс¬
пансии, развернутой на востоке после заключения Брест-Литовского
мирного договора, последующего военно-политического краха, кото¬
рый сопровождался существенными территориальными потерями и
чувством национального унижения. Общественные и академические
дебаты высвободили потоки компенсаторной энергии, направленной
на превращение Центрально-Восточных территорий Европы в гер¬
манские25. Эта тенденция способствовала появлению академической
дисциплины «восточные исследования» и новой области науки — из¬
учение коренных народов и культур.
Восточные исследования (Ostforschung) базировались на идеоло¬
гической посылке, что в Центральной и Восточной Европе повсюду
имеются не только территории компактного проживания германских
народов, но и что немецкий язык остается разговорным языком в этих
местностях — «языковых островах», как их называли ученые.
Обширные пространства земли, окружавшие эти поселения,
считались немецкой «культурной территорией» и служили идео¬
логическим оправданием проникновения на восток26. Но именно
23 Burleigh М. Germany Turns Eastwards: A Study of Ostforschung in the
Third Reich. Cambridge: Cambridge University Press, 1988; German Scholars
and Ethnic Cleansing, 1919-1945 / I. Haar, M. Fahlbusch (eds.). New York:
Berghahn Books, 2005; Fahlbusch M. «Wo der deutsche ist, ist Deutschland!»:
Die Stiftung fur deutsche Volks- und Kulturbodenforschung in Leipzig 1920—
1933. Bochum: Brockmeyer, 1994.
24 Herbert U. Generation der Sachlichkeit: Die volkische Studentenbewegung
der friihen zwanziger Jahre in Deutschland // Zivilisation und Barbarei:
Die widerspriichlichen Potentiale der Moderne / Frank Bajohr et al. (Hg.).
Hamburg: Christians 1991; см. там же: Best: Biographische Studien tiber
Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft, 1903-1989. Bonn: Dietz, 1996.
S. 42-130; Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Fiihrungskorps des
Reichssicherheitshauptamts. Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 72-142.
25 Hillgruber A. «Revisionismus»: Kontinuitat und Wandel in der AuBenpolitik
der Weimarer Republik // Historische Zeitschrift. 1983. N9 237. S. 597-621;
Daniel T. Murphy, The Heroic Earth: Geopolitical Thought in Weimar Germany,
1918-1933. Kent, OH: Kent State University Press, 1997.
26 Herb G. H. Under the Map of Germany: Nationalism and Propaganda,
1918-1945. London: Routledge, 1997. P. 49-94, 95.
242

сам национал-социализм создавал реальные условия для восточной
экспансии: война не только планировалась, но и с самого начала
предполагала осуществление «этнических чисток» как элемента вос¬
точной политики. Это была одна из набирающих силу тенденций,
которая свидетельствовала о том, что опыт войны на востоке ока¬
зал непосредственное влияние на формирование реалий национал-
социалистической системы.
Вторая тенденция повлияла на менталитет и научную квалифи¬
кацию тех, кто позже стали ключевыми акторами национал-социали¬
стического империализма. Сначала это были по преимуществу люди
военного поколения, которые родились около 1890 года, и так на¬
зываемые дети войны, рожденные после 1900 года27. Эти две когор¬
ты различались тем, что мировоззрение старших членов во многом
определялось их участием в войне и фронтовым опытом, в то время
как их более молодые товарищи пережили войну в тылу. Не имея
опыта фронтовой жизни, они компенсировали его своим участием
в добровольческих корпусах. Что объединяло представителей обеих
групп так это концентрация на идее окончания войны, — зациклен-
ность, сильно повлиявшая на их восприятие настоящего и представ¬
ления о будущем. Они воспринимали итоги Первой мировой войны
как полное крушение их мира. Взгляды на жизнь и социальные нор¬
мы, присущие Германии конца девятнадцатого века уже были не
актуальны. Общество изменилось радикально вследствие разру¬
шения классовых границ и массового обнищания; социальная ста¬
бильность попросту рухнула. Снова с неожиданной остротой встал
вопрос о месте человека в обществе и о смысле его собственного су¬
ществования. Соответственно, в послевоенные годы сформировалась
культурная ориентация, для которой было характерно искаженное
восприятие реальности. Традиция и культурное наследие больше не
являлись определяющими категориями для этой ориентации; точ¬
нее, они повсюду формировали стремление к новому долгосрочному
устойчивому миропорядку28. Там, где построено будущее, прошлое
не имеет значения. «Пространство» (Raum) и «народ» {Volk) могли
пониматься как вечные ценности без присущего эпохе смысла, как
«земля», «раса» и «искусство». Из идеи, что на этом базисе можно
построить совершенно новый порядок, дала-жизнь представлению,
27Peukert D. Die Weimarer Republik: Krisenjahre der Klassischen Moderne.
Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1987. S. 91-111.
28 Raphael L. Sozialexperten in Deutschland zwischen konservativem
Ordnungsdenken und rassistischer Utopie (1918-1945) // Utopie als
Notstandsdenken. P. 327-346; Kletzin B. Europa aus Rasse und Raum: Die
nationalsozialistische Idee der neuen Ordnung. Munster: LIT, 2002. S. 54-109.
243

будто возможно создать будущее, отказавшись от балласта прошло¬
го. Эта картина мира возникла как следствие разрушения культуры
войной и оказывала существенное влияние на моральный климат в
1920-е годы. Особенно сильно ее влияние чувствовалось в универси¬
тетах, где ею была увлечена молодежь военного поколения, студен¬
ты, которые родились после 1900 года29. Студенты, прибывавшие со
службы в добровольческих корпусах, представляли собой интерес¬
ный пример. Они уже мыслили категориями народа, «пространства»
и «расы» и объединили эти категории в идее всеобъемлющего нового
порядка. После прихода к власти национал-социалистов многие из них
вступили в политическую полицию и С С30. Разрушение германского
правового государства (Rechtstaat) и общественной морали в нацист¬
ском государстве в сочетании с маниакальным стремлением Гитлера к
войне дало этим людям огромную свободу действий. После 1939 года
эта свобода дала им возможность осуществить все — от «этнических
чисток» до геноцида еврейского народа в Европе. Их место в системе
национал-социалистического управления, их отношение к Вермахту и
принципы, которыми они руководствовались в своих действиях, пред¬
определили захватническую войну в Восточной Европе.
Вместе с этим опыт Первой мировой войны и последствия Вер¬
сальского договора, националистической и расовой идеологии, а
также неожиданно возникшие перед этим поколением перспекти¬
вы стали почвой для формирования идеологических предпосылок
экспансионистской политики национал-социализма. Материаль¬
ные предпосылки были созданы после прихода нацистов к власти в
1933 году. Прежде всего это превращение армии в орудие для реше¬
ния политических задач и ее подчинение Гитлеру, что в результате
сделало ее зависимой от его политической воли. Только при таких
условиях завоевательная война — такая, какой ее планировал Гит¬
лер, — могла вестись ради «германизации»31 большей части Восточ¬
ной Европы. Эти условия были созданы в 1938 году.
Лишение армии реальной власти было продуманным и логиче¬
ским шагом. Гитлер взял на себя номинальное управление вооружен¬
29Doering-Manteuffel A. Mensch, Maschine, Zeit: FortschrittsbewuBtsein
und Kulturkritik im ersten Drittel des 20. Jahrhunderts // in Jahrbuch des
Historischen Kollegs 2003. Munchen: Oldenbourg, 2004. S. 91-119.
30 Banach J. Heydrichs Elite: Das Fuhrerkorps der Sicherheitspolizei und des
SD 1936-1945. Paderborn: Schoningh, 1998. S. 35-86.
310 «германизации» и ее применении Гитлером среди прочих см.:
Wirsching A. «Man kann nur Boden germanisieren»: Eine neue Quelle zu Hitlers
Rede vor den Spitzen der Reichswehr am 3. Februar 1933 // Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. 2001. Vol. 49. S. 517-50.
244

ными силами (Reichswehr) после смерти рейхспрезидента Пауля фон
Гинденбурга в августе 1934 года. Он добился эффективного контро¬
ля над армией в 1938 году после устранения генерала Вернера фон
Фритча — главнокомандующего сухопутными войсками (ОКН)32.
В июне 1934 года, еще до этих двух событий, было убито руковод¬
ство штурмовых отрядов (SA), так как в этой организации отпала
нужда, как только НСДАП консолидировала в своих всю власть в
государстве. Военное руководство восприняло этот акт террора как
знак того, что впредь армия останется единственной вооруженной
силой в национал-социалистическом государстве33. Однако уже в
сентябре 1934 года Гитлер дал указание военному рейхсминистру
увеличить количество милитаризованных подразделений СС (Ver-
fiigungstmppen* *) и тотчас начал создание того, что станет воински¬
ми формированиями СС ( Waffen-SS)M. Войска СС действовали как
политическая армия национал-социализма, в то время как Вермахт
(Wehrmacht) стремился сохранить свою традиционную роль армии
как государственного института35. Политическая армия выработала
способ ведения идеологически мотивированной расовой захватниче¬
ской войны — войны на уничтожение целых этносов. В противопо¬
ложность этому Вермахт, или собственно традиционная армия — как
она сама понимала свои задачи — являлась инструментом полити¬
ческой борьбы между государствами и, как таковая, не годилась для
операций по этнической чистке на завоеванных территориях. До
1939 года функции политической армии выполняли исключительно
вооруженные формирования СС. Однако вынужденный подчинить¬
ся политической воле Гитлера Вермахт поспешно признал, что ему
также придется взять на себя некоторые политические обязанности.
В результате возник острый конфликт между Германским высшим
командованием, с одной стороны, и Гитлером и руководством ваф-
фен СС — с другой. Хотя, если быть совсем точными, надо отметить,
32 Muller K.-J. Das Heer und Hitler: Armee und nationalsozialistisches Regime
1933-1940. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1969.
** Muller K.-J. Armee und Drittes Reich 1933-1939: Darstellung und
Dokumentation. Paderborn: Schoningh, 1987.
* Verfugungstruppen (нем.) — войска второго эшелона; войска, выделен¬
ные в резерв. (Прим. ред.).
й Muller K.-J. Armee und Drittes Reich 1933-1939: Darstellung und
Dokumentation. Paderborn: Schoningh, 1987. S. 71-78, 209-210; Wegner
B. Hitlers Politische Soldaten. Die Waffen-SS 1933-1945: Leitbild, Struktur
und Funktion einer nationalsozialistischen Elite. Paderborn: Schoningh, 1997.
S. 84-95. 5-е изд.
^O’Neill R. J. The German Army and the Nazi Party, 1933-1939. New York:
James H. Heineman, 1966. P. 62-83.
245

что нацистские политические чиновники были внедрены в Вермахт
только после попытки покушения (на Гитлера. — Прим, пер.) 20 июля
1944 года, а реформы в Вермахте для превращения его в нацистскую
военную машину, предназначенную для выполнения политических
задач режима, началось осенью 1939 года.
В течение нескольких недель после вторжения в Польшу многие
военачальники, хотя, конечно же, не все, признали, что эта война не
будет ограничиваться линией фронта, а скорее всего распростра¬
нится на всю территорию страны и будет сопровождаться массовым
убийствам гражданского населения силами оперативных команд
(Einsatzgruppen*) полиции безопасности и службой безопасности СД
(SD)* 36. Таким образом, уже в 1939 году генералы Вермахта были го¬
товы принять идеологически обоснованное насилие против граждан¬
ского населения как характерную черту этой войны.
Эта война началась как традиционная вооруженная борьба между
государствами. Однако кроме армии в нападении на Польшу участво¬
вали подразделения полиции безопасности и службы безопасности,
готовые выступить по приказу рейхсфюрера СС и шефа германской
полиции Генриха Гиммлера. Эти формирования действовали в со¬
ответствии с нацистской доктриной расовой селекции. Их деятель¬
ность способствовала превращению традиционной захватнической
войны в войну на истребление, главной задачей в которой было уни¬
чтожение населения по национальному и расовому признаку, депор¬
тации или «германизация» жителей оккупированных территорий.
В соответствии с руководящими указаниями от июля 1939 года их
задачей было «бороться со всеми элементами, враждебными к рей¬
ху и немцам» в Польше37. С самого начала подразделения СС и СД
действовали независимо от приказов немецкой военной администра¬
ции или полиции. 17 октября 1939 года Гитлер распустил военную
администрацию на территории оккупированной Польши, заявив, что
это избавит Вермахт от решения вопросов, касающихся местного на¬
селения. Одновременно он издал указ об освобождении служащих
ваффен СС, частей СС «Мертвая голова» (SS-Totenkopfverbande) и
подразделений немецкой полиции по «особым поручениям» от не¬
обходимости соблюдать нормы военного права38. Учитывая, что
Гиммлер принял меры к тому, чтобы действие законов германского
* Einsatzgruppe (нем.) — букв, рабочая бригада. (Прим. ред.).
36 Muller K.-J. Das Heer und Hitler: Armee und nationalsozialistisches Regime
1933-1940. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1969. S. 422-470.
37Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Fiihrungskorps des
Reichssicherheitshauptamts. Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 426.
38 Muller K.-J. Das Heer und Hitler: Armee und nationalsozialistisches Regime
1933-1940. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1969. S. 435-436; Wildt M.
246

Рейха заканчивалось у границ Рейха, на завоеванных территориях
фактически была создана зона, находившаяся вне какого бы то ни
было правового поля. Именно по этим территориям шли маршем
оперативные команды (Einsatzkommandos) полиции безопасности и
СД, уничтожая еврейское население, претворяя в жизнь нацистский
проект масштабной этнической чистки (volkische Flurbereinigung), ко¬
торый реакционное ультранационалистическое правительство вына¬
шивало с 1916 года39.
Первоначально командование Вермахта пыталось отстраниться
от этих действий, но довольно скоро армия стала соучастником этой
операции — так же как в 1914 году в Бельгии армейское руководство
считало завоеванное население ни на что не способным40. Эффектив¬
ное вооруженное сопротивление германским вооруженным силам
никогда не обсуждалось и даже не допускалась его возможность. Та¬
кая позиция была обусловлена не только прусской ментальностью и
самонадеянностью; она также отражала опыт сражений на Восточном
фронте в годы Первой мировой войны. К этому добавлялось прене¬
брежительное отношение к полякам как людям «второго сорта». По¬
добная политика по отношению к местному населению базировалась
на националистической, расистской, преимущественно антисемит¬
ской, идеологии, которая возникла в германском обществе в период
между двумя войнами. После 1939 года эти взгляды все большей сте¬
пени определяли поведенческую модель подразделений Вермахта, це¬
лью которых было лишить «польских недочеловеков»41 возможности
и способности противостоять оккупации. Однако тот факт, что вопре¬
ки всему сопротивление развивалось, вызывал особую нервозность у
немцев и страх перед «вольными стрелками»* (Franktireurs).
Шеф полиции безопасности и СД Рейнхард Гейдрих восполь¬
зовался ситуацией для того, чтобы внедрить в сознание немецких
Generation des U nbedingten: Das Fiihrungskorps des Reichssicherheitshauptamts.
Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 474-476.
39 А. Гитлер использовал термин «этническая чистка» («volkische
Flurbereinigung») во время дискуссии с генералом В. фон Браухичем
(Brauchitsch ) — фельдмаршалом армии 07 сентября 1939 года. См.: Herbert,
Best: Biographische Studien tiber Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft,
1903-1989. Bonn: Dietz, 1996. S. 241.
4()Horne J., Kramer A. German Atrocities, 1914: A History of Denial. New
Haven, CT: Yale University Press, 2001. P. 89-174.
^Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Fiihrungskorps des
Reichssicherheitshauptamts. Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 437.
* Franktireur (фр. franc-tireur) — вольный стрелок, франтирёр, название
партизан, сражавшихся против немцев в период франко-прусской и Первой
мировой войн. (Прим. ред.).
247

солдат взаимосвязь партизанской войны и еврейства. Эта стратегия
восходит к опыту Первой мировой войны, но в этом случае смеше¬
ние наций, культурная отсталость и «грязь» объяснялись исклю¬
чительно с использованием антисемитской аргументации. Евреев
объявили главной причиной беспорядка и хаоса, так что для того,
чтобы установить «порядок» на польской территории, немцы долж¬
ны были уничтожить евреев. Гейдрих заклеймил евреев как врагов
«порядка». В свою очередь, немецкая пропаганда распространяла эти
идеи среди рядового состава и подвергала Вермахт идеологической
обработке в соответствии с нацистскими установками. В канцелярии
Гейдриха утверждали, что евреи являются активными участниками
партизанской войны42. Таким образом Гейдрих обосновывал мотиви¬
рованное — с расовой и идеологической точек зрения — преследова¬
ние еврейского населения в Польше и запустил механизм массового
убийства еврейского народа. Вермахт не протестовал и все в большей
степени становился соучастником.
Скорость уничтожения определялась формированиями СС Глав¬
ного управления имперской безопасности (RSHA*), но именно Гит¬
лер предоставил им необходимую свободу действий. Прямые приказы
Гитлер отдавал весьма редко, чаще он предлагал свободу выбора в бо¬
евых действиях и определял зоны, не подпадавшие под действие за¬
кона. Таким образом, были нарушены традиционные запреты и табу, а
защитники государства и военных законов изолировались. Подразде¬
ления СС немедленно оккупировало эти «свободные зоны» — свобода
рук нужна была руководству СС для того, чтобы в своих действиях не
быть связанными традиционным нормами этики, морали и законно¬
сти, которые являются элементами системы ценностей государства-
нации и гражданского общества43.
Уже во время Первой мировой войны лексика оккупационных вла¬
стей «Обер-Оста» свидетельствовала о происходящем сдвиге от куль¬
турного к структурному восприятию оккупированных территорий.
Эта тенденция была формирующей для элиты СС. Она представляла
собой отказ от понимания общественных условий как исторически
обусловленных структур, и что развитие и распад, перемены и про¬
гресс являются характерными свойствами человеческих поступков.
Менталитет элиты СС формировался на базе категорий этнической
принадлежности, расы, пространства и вечности. Сам срок «веч¬
42 Wildt М. Generation des Unbedingten: Das Fiihrungskorps des
Reichssicherheitshauptamts. Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 438.
* RSHA — Reichssicherheitshauptamt. (Прим. пер.).
43 Kershaw I. Hitler, 1936-1945. Ub. K. Kochmann. Stuttgart: Deutsche
Verlags-Anstalt, 2000. S. 325-359.
248

ность», или тысячелетний промежуток времени, предполагал скорее
воображаемую «историю», основанную на мифическом понимании
прошлого, которое имело очень мало общего (или не имело вовсе) с
представлением о фактическом историческом развитии44. Эта точка
зрения содержала революционный потенциал, заключавшийся в том,
что она отрицала историю. Тот, кто не признает закон, государство и
нацию в качестве норм, регулирующих отношения между общества¬
ми, а свободу и самоопределение — как упорядочивающие принципы
в обществе, ставит себя в положение, когда приходится создавать об¬
раз совершенно особого порядка, несмотря на всю его утопичность45.
Таким образом, культурно-ценностные установки могли быть изме¬
нены, в свою очередь, давая возможность изменить и человеческие
отношения.
Для того чтобы показать в развитии схему войны на Востоке, в
которой особое значение придавалось эскалации конфликта и раз¬
дел сфер деятельности между Вермахтом и СС, мы разделили пе¬
риод войны на три фазы, которые характеризуются возрастающей
динамикой уничтожения и террора, а первая и вторая особенно ярко
иллюстрируют «сумасшествие упорядочения». Первая фаза про¬
должалась с момента нападения на Польшу осенью 1939 года до
вторжения в Советский Союз в июне 1941 года. Эта фаза — захват
и покорение Польши показала практическую невозможность уста¬
новить новый порядок исключительно на расовой основе. С одной
стороны — массовые убийства, депортации и переселение коренных
жителей, с другой — значительные усилия по заселению этих терри¬
торий немцами, или то, что определялось как «германский расовый
резерв». С самого начала немецкое правление было властью терро¬
ра. Расистская идеология Volkstum (народного духа) и Lebensraum
(жизненного пространства) не учитывала существующие социально-
экономические условия; нацисты полностью игнорировали сложный
мультикультурный и многонацональный характер обществ, не гово¬
ря уже о реальной экономике. Провал операции по массовому пере¬
мещению групп населения способствовал развалу сетей снабжения
и производства и создал административный хаос. Желание герма¬
44Hardtwig W. Die Krise des GeschichtsbewuBtseins in Kaiserreich und
Weimarer Republik und der Aufstieg des Nationalsozialismus // Jahrbuch des
Historischen Kollegs 2001. Miinchen: Oldenbourg, 2002. P.47-75; Doering-
Manteuffel A. Mensch, Maschine, Zeit: FortschrittsbewuBtsein und Kulturkritik
im ersten Drittel des 20. Jahrhunderts // Jahrbuch des Historischen Kollegs
2003. Miinchen: Oldenbourg, 2004. S. 115-17.
45Kroll F.-L. Utopie als Ideologic: Geschichtsdenken und politisches Handeln
im Dritten Reich. Paderborn: Schoningh, 1998.
249

низировать оккупированную Польшу в результате привело к непро¬
думанной демографической политике, не имевшей четких конечных
целей46. Депортации и массовые убийства с самого начала были тесно
переплетены. Даже если еще и не было намерения убивать всех ев¬
реев подряд, а лишь насильственно переселять их на удаленные изо¬
лированные территории, тем не менее жестокость мер установления
нового порядка наводила на мысль о существовании планов «окон¬
чательного решения еврейского вопроса»47. Даже намерение отпра¬
вить всех евреев на Мадагаскар означало ни что иное как геноцид48.
Эта фаза была временем экспериментирования с геноцидом. Осенью
1941 года произошла решительная радикализация политики.
В этих условиях способность вести войну исключительно тра¬
диционными средствами была маловероятной. Требование верхов¬
ного командования армии передать оккупированные территории в
подчинение военной администрации означает, что в целом только
сейчас стал ясен истинный характер войны на Востоке и серьезная
опасность, которую представлял расизм Гитлера. Конечно, расши¬
рение военных операций против гражданского населения вызывало
протесты. Однако к концу 1939 года высшее армейское командова¬
ние согласилось с тем, чтобы в сфере ответственности Вермахта вхо¬
дили только военные вопросы49. Управление польской территорией,
иными словами, германизация как программа массового убийства
и этнического реорганизации была поручено исполнителям поли¬
тической воли. Интересно, что стремление многих военачальников
оказаться в стороне от реалий такого вида оккупации привело их не
к дистанцированию от расовой войны, а к одобрению инспириро¬
ванного политиками сверху фактического устранения военных из
состава оккупационных административных органов50. Таким обра¬
зом, расизм становился главным руководящим принципом админи¬
46Esch М. G. Ohne Riicksicht auf historisch Gewordenes: Raumplanung
und Raumordnung im besetzten Polen 1939-1944 // Modelle fur ein deutsches
Europa: Okonomie und Herrschaft im GroBwirtschaftsraum / H. Kahrs (Hg.).
Berlin: Rotbuch-Verlag, 1992. S. 77-123.
47Aly G. Endlosung: Volkerverschiebung und der Mord an den europaischen
Juden. Frankfurt am Main: Fischer, 1995; Longerich P. Politik der Vernichtung:
Eine Gesamtdarstellung der nationalsozialistischen Judenverfolgung. Miinchen:
Piper, 1998. S. 273-292.
48Brechtken M. Madagaskar fur die Juden: Antisemitische Idee und politische
Praxis 1885-1945. Miinchen: Oldenbourg, 1997.
49 Muller K.-J. Das Heer und Hitler: Armee und nationalsozialistisches Regime
1933-1940. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1969. S. 429-438.
50Umbreit H. Auf dem Weg zur Kontinentalherrschaft // Das Deutsche
Reich und der Zweite Weltkrieg. Organisation und Mobilisierung des deutschen
250

страции на оккупированных территориях и в течение полутора лет
получил широкое распространение51.
Оперативные команды полиции безопасности и СД шли вслед за
Вермахтом, и вместе с ними также маршировали оперативные коман¬
ды центрального управления СС по вопросам расы и переселения
(Rasse-und Siedlungshauptamts derSS [RuS-Einsatzgruppen])52 53 54. В то вре¬
мя как полиция безопасности начала уничтожать политическую эли¬
ту, профсоюзных лидеров, церковных старейшин и представителей
польской интеллигенции — не говоря уже о еврейском населении —
оперативные команды по вопросам расы и переселения регистрирова¬
ли и захватывали все пригодные сельскохозяйственные территории.
Они депортировали местных жителей и стремились заменить их эт¬
ническими немцами. Эти последние чаще всего были переселенцами
из Прибалтики и довольно часто говорили, что сами себя немцами не
считают51. По приказу Гитлера были немедленно созданы все необ¬
ходимые условия для организации переселения. 7 октября 1939 года
он назначил Генриха Гиммлера на пост «рейхкомиссара по укрепле¬
нию германской расы» (Reichskommissar fur die Festingung deutschen
Volkstum [RKF])5\ Гиммлеру были предоставлены полномочия при¬
нимать решения по вопросам политики переселения, распределения
земель и новых поселений, иными словами, депортаций и этниче¬
ских чисток. В областях, предназначенных к аннексии: Данциг, За¬
падная Пруссия, Познань, Восточная Верхняя Силезия, в органы
Гражданской администрации — наряду с представителями военной
администрации — вошли так называемые руководители гражданской
администрации. Персонал этой Гражданской администрации пред¬
ставлял собой выходцев из СС и довольно скоро сконцентрировал в
своих руках всю власть. Управление на этих территориях сводилось
к конфискациям, репрессиям, террору против поляков и организации
массовых убийств евреев. 12 октября 1939 года Гитлер подписал указ
об учреждении «Генерал-губернаторства для оккупированных поль¬
Machtbereichs. Bd. V/l / Militargeschichte Forschungsamt (Hg.). Stuttgart:
Deutsche Verlags-Anstalt, 1988. S. 41.
51Wette W. Die Wehrmacht: Feindbilder, Vernichtungskrieg, Legenden.
Frankfurt am Main: Fischer, 2001. S. 95-104.
52Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und Siedlung-
shauptamt der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas. Gottingen:
Wallstein, 2003.
53Aly G. Endlosung: Volkerverschiebung und der Mord an den europaischen
Juden. Frankfurt am Main: Fischer, 1995. S. 25.
54Koehl R. L. RKFVD: German Resettlement und Population Policy 1939—
1945: A History of the Commission for Strengthening of Germandom. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 1957.
251

ских территорий». 26 октября военная администрация здесь офици¬
ально прекратила свое существование.
Генерал-губернаторство включало центральные польские тер¬
ритории: Краков, Радом, Варшаву и Люблин и служило экспе¬
риментальной лабораторией для национал-социалистической
демографической политики. Именно здесь были проведены са¬
мые крупные депортации, и именно здесь осуществлялся самый
страшный геноцид. До 1941 года пересылочные лагеря в Западной
Галиции (Люблинский округ Генерал-губернаторства) служили
пунктом назначения для жертв политики германизации (преиму¬
щественно поляков, евреев и цыган) на аннексированных террито¬
риях и оккупированных частях Польши55. До нападения Германии
на Советский Союз восточная граница Люблинского округа служи¬
ла линией, разграничивающей сферы интересов Германии и Совет¬
ского Союза в соответствии с пактом между Гитлером и Сталиным,
заключенным 23 августа 1939 года. Красная армия оккупировала
восточную часть Галиции, включая Львов и Тарнополь в сентябре
1939 года, но осенью 1941 года они также были включены в состав
Генерал-губернаторство как округ Галиции.
В течение всего нескольких недель 1939 года оккупированная
Польша была превращена в территорию, где практически не существо¬
вало право. Губернаторы аннексированных регионов Данциг-Западная
Пруссия и Познань (после 1940 года Вартеланд), а также губернатор
Генерал-губернаторства не были связаны германским законами56. Не¬
посредственно от Гитлера они получали приказы германизировать
территории, выселяя живших там поляков в Генерал-губернаторство,
уничтожая евреев и заселяя эти земли подходящим «германским ре¬
зервом». Концентрация на идее расового порядка основывалась на
концепциях «пространства» (Raum) и «нации» (Volk), эта идеология
игнорировала все юридические нормы и полностью снимала все огра¬
ничения, свойственные традиционной бюрократии.
55Jan Т. Gross, Polish Society under German Occupation: The General-
gouvernement, 1939-1944. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1979;
Pohl D. Von der «Judenpolitik» zum Judenmord: Der Distrikt Lublin des
Generalgouvernements 1939-1944. Frankfurt am Main: Peter Lang, 1993; Aly G.
Endlosung: Volkerverschiebung und der Mord an den europaischen Juden.
Frankfurt am Main: Fischer, 1995. S. 29-55.
56 Banach J. Heydrichs Elite: Das Fiihrerkorps der Sicherheitspolizei und des
SD 1936-1945. Paderborn: Schoningh, 1998. S. 222. Krausnick H., Wilhelm H.-H.
Die Truppe des Weltanschauungskrieges: Die Einsatzgruppen der Sicherheitspo¬
lizei und des SD 1938-1942. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1981. S. 84-
85; Birn R.-B. Die Hoheren SS- und Polizeifiihrer: Himmlers Vertreter im Reich
und in den besetzten Gebieten. Diisseldorf: Droste, 1986. S. 186-206.
252

Лозунг интеллектуалов в рядах СС «кровь — наш отличительный
признак»57 выражал их требование установить политические грани¬
цы в соответствии с этническими, а не политическими критериями.
Война предоставила физическое, концептуальное и — с моральной
точки зрения — неограниченное пространство для действий58, необ¬
ходимых для реализации антиисторических национально-расовых
воззрений СС. И в соответствии с их собственной оценкой проблемы
они уничтожали огромное количество людей ради «этнической чист¬
ки» и расширения границ «германской крови» как можно дальше.
Оккупационный террор практиковался как оперативными коман¬
дами полиции безопасности, так и подразделениями «Айнзацком-
мандос» (RuS-Einsatzkommandos). Оперативные команды полиции
безопасности немедленно начали арестовывать и убивать представи¬
телей польской элиты и депортировать евреев в возрасте от пятнад¬
цати до шестидесяти лет, часто депортация заканчивалась массовым
убийством59. В больших городах были созданы гетто для того, чтобы
лучше координировать переселение и депортацию евреев. В конце
сентября 1939 года в Берлине было принято решение германизиро¬
вать существующие немецкие провинции в Польше и создать новый
«округ для иноязычного населения, сосредоточенного в Кракове»60.
Евреи из аннексированных территорий, а также евреи из самого Рей¬
ха подлежали депортации в эту ничейную землю. Одновременно с
созданием Главного управления имперской безопасности (RSHA,
РСХА) в качестве организационного центра по расовому переселе¬
нию и депортации евреев его начальник Рейнхард Гейдрих и Адольф
Эйхман, ставший затем главой Центрального бюро по вопросам ев¬
рейской эмиграции в Праге, предложил создать имперское гетто на
границе между Западной и Восточной Галицией, на демаркационной
линии, разделявшей сферы влияния Германии и Советского Союза.
57 Schnabel R. Ewig ist das Blut // SS-Leitheft 2. 25 Marz 1936. S. 13.
58 О европейском размахе национал-социалистического империализма
см.: Mommsen Н. Umvolkungsplane und der Holocaust. Он же: Von Weimar
nach Auschwitz. S. 295-308; Schottler P. Eine Art «Generalplan West»: Die
Stuckart-Denkschrift vom 14. Juni 1940 und die Planungen fur eine neue
deutsch-franzosische Grenze im Zweiten Weltkrieg Ц Sozialngschichte. 2003.
№ 18. S. 83-131.
59Krausnick H., Wilhelm H.-H. Die Truppe des Weltanschauungskrieges:
Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD 1938-1942. Stuttgart:
Deutsche Verlags-Anstalt, 1981. S. 41-55.
60 Из обращения Гейдриха к руководству РСХА (RSHA) и оперативных
команд 21 сентября 1939 года. Цит. но: Wildt М. Generation des Unbedingten:
Das Fiihrungskorps des Reichssicherheitshauptamts. Hamburg: Hamburger
Edition, 2002. S. 457.
253

Несомненно, РСХА хотело доказать осуществимость массовой де¬
портации евреев из рейха, и что еврейская резервация может быть
создана в оккупированной Польше (или на острове Мадагаскар). Од¬
нако нереальность этого плана стала явной уже в феврале 1940 года,
когда германская администрация в Генерал-губернаторстве оказалась
просто не в состоянии — с точки зрения материально-технического
обеспечения — за такой короткий срок разместить сотни тысяч пере¬
селенцев в поспешно созданных лагерях и обеспечить их предметами
первой необходимости61. Проблема переселенцев продолжала усу¬
губляться вплоть до второй фазы войны в 1941 году. После «окон¬
чательного решения еврейского вопроса» оккупационные власти
предприняли окончательный невероятный шаг и положили начало
уничтожению человечества в масштабах, сопоставимых с промыш¬
ленным производством.
Контроль над территорией осуществлялся оперативными под¬
разделениями «Айнзацкоммандос». К концу октября 1939 года
Г. Гиммлер ввел в действие программу переселения и выселения на
аннексированных территориях, направленную на германизацию этих
территорий в соответствии с расовыми критериями. В ходе подго¬
товки к окончательному заселению немцев все евреи и значитель¬
ная часть польского населения подлежали депортации62. Экспертов
Управления по вопросам расы и переселения (RuS) просили не толь¬
ко распределить местное население по группам согласно расовому
признаку, но и по категориям, а также конфисковать лучшие земли,
находившиеся «в польских и еврейских руках»63. Из специалистов
RuS были сформированы службы, занимавшиеся распределением
земли, вопросами поселения СС и разъяснением деятельности СС
для того, чтобы регистрировать и классифицировать все подходящие
для колонизации территории и планировать перераспределение при¬
годных для сельского хозяйства земель. Регистрация завершилась в
1941 году. Конфискация собственности у поляков и евреев продол¬
жалась до конца 1942 года.
На аннексированных территориях Данциг-Западная Пруссия,
Позен*/Вартегау (Warthegau) и Восточной Верхней Силезии было
конфисковано более 80 % зарегистрированных сельскохозяйствен¬
61 Longerich Р. Politik der Vernichtung: Eine Gesamtdarstellung der
nationalsozialistischen Judenverfolgung. Miinchen: Piper, 1998. S. 251-272.
62Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und
Siedlungshauptamt der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas.
Gottingen: Wallstein, 2003. S. 192-193.
63 Ibid. S. 201.
* Немецкое название города Познань. (Прим.ред.).
254

ных предприятий. Экономическая собственность — промышленные
предприятия, а также малая и частная предпринимательская дея¬
тельность — были зарегистрированы ведомством, подчинявшимся
Герману Герингу, уполномоченному по четырехлетнему плану*.
В результате такого разделения труда между Главным попечитель¬
ским ведомством «Восток» (Haupttreuhandstelle Ost**) Г. Геринга и
имперским Комиссариатом Г. Гиммлера по консолидации герман¬
ской нации, германские мероприятия, касавшиеся колонизации и
демографической политики, приобрели преимущественно аграрный
и внешне антимодернистский характер64. Однако это впечатление
является обманчивым. Модернизм СС заключался в пристрастии к
конкретному порядку, порядку, основанному на политике народона¬
селения, поскольку она давала СС возможность четко спланировать
«пространство», заселить его только определенным типом людей и
разработать план создания мира, прообразом которого станут «в выс¬
шей степени» германские деревни и города. «Беспорядок» местной
культуры должен был быть преобразован посредством современной
рациональности в гомогенный «порядок», и для достижения этой
цели, местное население исключалось и уничтожалось. Здесь мы мо¬
жем увидеть, до какой степени национал-социалистическая утопия
была современной и террористической.
Становится также понятным характер нацистской политики на¬
родонаселения. Идеология национал-социализма создала образ ев¬
рея как особого типа врага, которого нацисты упорно преследовали
в каждом уголке Европы65. С этой идеологией была связана вера в
* Четырехлетний план — программа перевода Германии на военные рель¬
сы. (Прим. пер.).
** Задачами «Haupttreuhandstelle Ost» являлось взятие под свой кон¬
троль конфискованных, оставленных или отобранных производственных
мощностей, а также руководство и оказание поддержки комиссарам Вермах¬
та, взявшимся за управление предприятиями, оказавшимися во владении ок¬
купантов. (Прим. пер.).
64 См.: Muller R.-D. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik:
Die Zusammenarbeit von Wehrmacht, Wirtschaft und SS. Frankfurt am Main:
Fischer, 1991. S. 103-104.
65 Об увеличении масштабов преследования евреев с целью полного уни¬
чтожения — процессе, который начался с евреев Восточной Европы, а по¬
сле 1942 года распространился на немецких евреев и, в конечном счете, на
всех евреев Европы см.: Gerlach С. Die Wannsee-Konferenz, das Schicksal
der deutschen Juden und Hitlers politische Grundsatzentscheidung, alle Juden
Europas zu ermorden // Krieg, Erniihrung, Volkermord: Forschungen zur
deutschen Vernichtungspolitik im Zweiten Weltkrieg. Hamburg: Hamburger
Edition, 1998. S. 85-166. Тезис Герлаха, что Ванзейская конференция пред¬
ставила качественный скачок к полному истреблению, не противоречит
255

чрезвычайно важное место расы в иерархии ценностей — иерархии, в
которой евреи и цыгане находились в самом низу, в то время как сла¬
вяне ранжировались вверх по шкале: от русских — к полякам, от по¬
ляков — к слегка возвышавшимся над ними литовцам. Собственный
немецкий антисиметизм и враждебность поляков по отношению к ев¬
реям и большевикам, казалось, только подтверждали обоснованность
этой иерархии в глазах многих национал-социалистов66. Взаимосвязь
между идеологическими конструкциями, такими как образ «врага»,
расово-биологические иерархии и подтверждение связанных с этим
идеологических постулатов современным зарубежным опытом помо¬
гает объяснить природу политики народонаселения СС. В то время
как нацистская политика насилия, депортаций и убийств по отноше¬
нию к полякам была избирательной, практика уничтожения евреев
была тотальной и не имела исключений. На основании опыта пере¬
селения евреев в гетто вскоре возникла концепция решения еврей¬
ского вопроса путем физического уничтожения. Претворение этой
концепции в жизнь оказало влияние на позицию экспертов СС по во¬
просам колонизации, и в 1941 году депортация населения в Генерал-
губернаторство была прекращена.
Поскольку национал-социалистическая политика народонаселе¬
ния была нацелена на то, чтобы привести пространство и народ в
соответствие с схематически концептуализированным порядком при
котором доминируют немцы, власти стремились координировать
процессы выселения и переселения. Изгнание коренного населения
и заселение освободившейся территории подходящим в расовом от¬
ношении «германским резервом» являлись двумя сторонами одной
медали. Во время первой фазы войны новые поселенцы прибывали
в основном из Прибалтики и Восточной Польши. Однако до натура¬
лизации на одной из аннексированных территорий эти люди должны
были пройти проверку у расовых специалистов СС. Их регистриро¬
вали как немцев для того, чтобы обеспечить точную расовую клас¬
сификацию, оценивали в соответствии со способностью к языку и с
происхождением. В «утопии “расово-чистого”» общества поселенцев
«раса» и «немецкость» были определяющими условиями членства и
гарантировали, что завоеванное «пространство» управляется только
«организованным» порядком67.
«резонному антисемситизму» этнических студентов 1920-х годов. Смерто¬
носные идеи предшествовали смертоносному действию.
66 См.: Baberowski J. Der rote Terror: Die Geschichte des Stalinismus.
Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2004. 2 ed.
67Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und Siedlung-
shauptamt der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas. Gottingen:
Wallstein, 2003. S. 260-282.
256

Вторая фаза завоевания и экспансии относится к началу лета
1941 года и продолжается до лета 1943 года, когда контрнаступле¬
ние Красной армии разрушило последнюю возможность установить
долговременный контроль Рейха над территориями на Востоке. В
течение этого периода масштаб разрушений и террора продолжал
расширяться. За два года — с 1941 по 1943-й — под руководством
Г. Гиммлера СС сумели создать и обеспечить монопольный кон¬
троль над расовой политикой в условиях нового порядка в Восточ¬
ной Европе и внедрили свои правила подчинения представителей
национальных меньшинств на оккупированных территориях. В то же
время сотрудничество между СС, Вермахтом, военной и гражданской
администрациями в оккупированной Белоруссии и на Украине стало
еще более тесным. В конечном счете различие между СС и другими
инстанциями оккупационного режима были почти незаметным. Од¬
нако, несмотря на внешнее сотрудничество между структурами госу¬
дарства, армии и партии, требование руководства СС самостоятельно
определять природу и форму этого нового расового порядка предо¬
ставляло СС исключительное право контроля.
До вторжения в Советский Союз министерства в Берлине раз¬
работали ряд планов экономического использования завоеванных
территорий. Белоруссия и частично Украина должны были служить
зонами тотальной эксплуатации. Только определенные «простран¬
ства» на Украине были выбраны для германизации; остальная укра¬
инская территория должна была быть освобождена под добычу сырья.
В мае 1941 года рабочая группа, относящаяся к рейхсминистерству
продовольствия и сельского хозяйства, внесла предложение органи¬
зовать массовый голод, фактически геноцид, в качестве легальной
экономической программы68. В обоснование «плана голодной смер¬
ти» приводились те же самые аргументы, которыми оправдывали ан¬
тиисторическую идею нового порядка, изложенную в академическом
трактате 1920-х годов: «Ни при каких обстоятельствах не могут со¬
храниться условия прошлого; скорее возникнет вопрос об отрешении
от прошлого». Более того, этот план пошел дальше обычной ритори¬
ки — в нем содержались вполне реальные и обоснованные суждения.
Отказ от прошлого подразумевал «включение сельского хозяйства
России в европейскую сферу»69. Для тех, кто читал эту формулиров¬
68Gerlach С. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und
Vernichtungspolitik in WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition,
1999. S 46-59, 47ff.; и сноска 62 о Герберте Баке (Herbert Васке) 1896 г.р., ко¬
торая содержит краткую справку о «детях войны» (Kriegsjugend). Однако,
как отмечает К. Герлах, там нет его биографии.
69Wirtschaftliche Richtlinien fur Wirtschaftsorganisation Ost, Gruppe
Landwirtschaft vom 23. Mai 1941 // Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher
257

ку, зная, что произойдет позже, было не трудно признать, что она от¬
ражает совершенно конкретную идеологическую установку. «Отказ
от прошлого» вел к уничтожению России; он вел к разрушению про¬
странства и народа как исторической реальности и делал возмож¬
ным их трансформацию вне исторического контекста. Чудовищность
идеи, что 30 млн человек могли заставить голодать, в равной степени
соответствует ужасной концепции, что страна — пространство с его
собственным историческим развитием на протяжении столетий —
могла быть бесследно уничтожена. Действительно, это была убий¬
ственная утопия.
Даже в Вермахте были высказаны некоторые замечания относи¬
тельно намерения Гитлера вести войну против Советского Союза
как политико-идеологическую и расово-идеологическую, разруши¬
тельную. Армия санкционировала «Приказ о комиссарах» (Kommis-
sarbefehl), который предписывал, что политработники — в форме и
без формы — должны были быть немедленно расстреляны; таким
образом Вермахт продемонстрировал, что в дальнейшем разногла¬
сий касательно ведения войны, таких, как те, которые возникали во
время польской кампании, не будет70. Правда, отдельные командиры
игнорировали этот приказ, но единичные случаи не влияли на обще¬
политический консенсус. Более того, готовность начать антибольше¬
вистский крестовый поход подразумевала согласие вести войну как
расовое сражение против «еврейского большевизма».
Уже зимой 1939-1941 годов А. Гитлер приказал экспертам по во¬
просам колонизации и другим специалистам по изучению Востока
составить план (ре)конструкции Восточных территорий71. После напа¬
дения на Советский Союз планирование ускорилось, и в период между
ноябрем 1941 года и маем 1942 года Генеральный план «Ост» (General-
plan Ost) был подготовлен. Затем, в 1942-1943 годах план «Ост» пре¬
вратился в «Генеральный план колонизации» (Generalsiedlungsplan)72,
vor dem Internationalen Militargerichtshof, Niirnberg 1947-1949. Vol. 36/
P. A. Steiniger (ed.). Berlin: Riitten & Loening, I960. S. 135-157.
70Streit C. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen
Kriegsgefangenen 1941-1945 [1978]. Переизд. Bonn: Dietz, 1997; Streit C.
Ostkrieg. Antibolschewismus und «Endlosung» // Geschicnte und Gesellschaft.
1991. № 17. S. 242-255.
71 Muller R.-D. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik: Die
Zusammenarbeit von Wehrmacht, Wirtschaft und SS. Frankfurt am Main:
Fischer, 1991. S. 88, 130-138.
72Eichholtz D. Der «Generalplan Ost»: Uber eine Ausgeburt imperialistischer
Denkart und Politik //Jahrbuch fur Geschichte. 1982. №26. S. 217-274; Der
«Generalplan Ost»: Hauptlinien der nationalsozialistischen Planungs- und
Vernichtungspolitik / M. Rossler, S. Schleiermacher, C. Tollmien (eds.). Berlin:
258

который распространялся на Генерал-губернаторство73, на оккупиро¬
ванные территории Советского Союза, особенно Украину74, а также
на часть Белоруссии75 — на всем этом пространстве предполагалось
установить новый расово-политический порядок. Как мы уже отме¬
чали, на аннексировнных польских территориях этническая чистка
была тесно связана с уничтожением евреев, которых подозревали в
участии в сопротивлении и преследовали как партизан силами опе¬
ративных команд СС и воинскими частями Вермахта в армейском
тылу. В этом немцам помогали местные жители, которые участвова¬
ли в размещении евреев и организации их в бригадах принудительно¬
го труда или же в транспортировке их в гетто76.
Исходной посылкой плана «Ост» было предположение, что евреев
сразу же придется учитывать при планировании переселения местно¬
го населения77. Независимо от того, что в 1941 году был установлен
точный день для «окончательного решения еврейского вопроса»78,
результаты Ванзейской конференции 20 января 1942 года и мер, под¬
Akademie, 1993; Vom Generalplan Ostzum Generalsiedlungsplan / Madajczyk Cz.
(ed.). Miinchen: Saur, 1994.
73Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien 1941-1944:
Organisation und Durchfiihrung eines staatlichen Massenverbrechens. Miinchen:
Oldenbourg, 1997. 2-е изд.; Sandkiihler T. «Endlosung» in Galizien: Der
Judenmord in Ostpolen und die Rettungsinitiativen von Berthold Beitz 1941 —
1944. Bonn: Dietz, 1996.
74Berkhoff К. C. Harvest of Despair: Life and Death in Ukraine under
Nazi Rule. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004.; Lower W. A New
Ordering of Space and Race: Nazi Colonial Dreams in Zhytomir, Ukraine, 1941 —
1944 // German Studies Review. 2002. № 25. P. 227-254; Lower W. Nazi Empire-
Building and the Holocaust in Ukraine. Chapel Hill: North Carolina University
Press, 2005.
75Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und
Vernichtungspolitik in WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition,
1999; Chiari B. Alltag hinter der Front: Besatzung, Kollaboration und Widerstand
in WeiBruBland 1941-1944. Diisseldorf: Droste, 1998.
76Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und
Vernichtungspolitik in WeiBruBland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition,
1999. S. 503-774; Chiari B. Alltag hinter der Front: Besatzung, Kollaboration und
Widerstand in WeiBruBland 1941-1944. Diisseldorf: Droste, 1998. S. 96-159.
77Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und
Siedlungshauptamt der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas.
Gottingen: Wallstein, 2003. S. 382.
78 Browning C. Fateful Months: Essays on the Emergence of the Final Solution.
New York: Holmes & Meier, 1991; Gerlach C. Die Wannsee-Konferenz, das
Schicksal der deutschen Juden und Hitlers politische Grundsatzentscheidung,
alle Juden Europas zu ermorden // Krieg, Erniihrung, Volkermord: Forschungen
259

готовленных в период между маем и июлем 1942 года79, хронологиче¬
ски и объективно соответствовали расовым и этнико-политическим
установкам руководства СС в РСХА, Главного управления по во¬
просам расы и переселения и рейхкомиссариата по укреплению гер¬
манского населения. Систематическое уничтожение евреев в лагерях
смерти с целью искоренения всех живущих в Европе евреев, началось
летом 1942 года.
Нелепость и практическая неуместность политики национал-
социалистов по колонизации и германизации проявляется в их попыт¬
ке зарегистрировать «немецкую кровь», включая тех людей, которых
специалисты по расам и колонизации классифицировали как этниче¬
ских немцев или лиц, имевших немецкое происхождение, и поселить
их в деревнях, без достаточных оснований получивших название «не¬
мецкие». Команды СС по переселению (SS-Ansiedlungsstabe) из РКФ
(RKF) и сельские власти первоначально состояли из мужчин, но в
духе национал-социалистической семейной политики с ее культом
героического материнства, женщины из штабов СС по переселению
также входили в их состав. Они упражнялись в материнстве, как если
бы были солдатами расовой войны80. Деспотический характер расо¬
вой и переселенческой политики оказался слишком сложным для не¬
мецких поселенцев, так как многих из них заставили переселиться и
строить новую жизнь на чужой земле вместо того, чтобы оставаться
в своем родном доме. Этот произвол по отношению к немцам по на¬
циональности существовал наряду с насильственным выселением
коренных жителей, и часто там, где отмечались случаи сопротивле¬
ния против переселения, насилие перерастало в открытый террор.
Однако применение насилия было запланировано, поскольку в дей¬
ствительности предполагалсь уничтожение еврейского населения.
Зимой 1942-1943 года уездный город Замостье (Zamoscie) в Лю¬
блинском округе пережил подобное перемещение населения. Пример
этого города демонстрирует жестокость системы: чтобы разместить
10 тыс. этнических немцев ( Volksdeutsche), 50 тыс. поляков были из¬
гнаны из своих домов. Извращенность подобных планов заключает¬
ся в том, что специалисты по вопросам расы и переселения были не
в состоянии найти достаточное количество этнических немцев, или
zur deutschen Vernichtungspolitik im Zweiten Weltkrieg. Hamburg: Hamburger
Edition, 1998.
79Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien 1941-1944:
Organisation und Durchfiihrung eines staatlichen Massenverbrechens. Miinchen:
Oldenbourg, 1997. Ed. 2. S. 203-205.
80 Harvey E. Die deutsche Frau im Osten: «Rasse», Geschlecht und offentlicher
Raum im besetzten Polen 1940-1944 // Archiv fur Sozialgeschichte. 1998. № 38.
S. 191-214.
260

иначе — подходящего «германского резерва» для переселения. Было
недостаточно, чтобы всего лишь 10 тысяч переселились в Замостье;
план подразумевал в 10 раз больше колонистов. Осенью 1942 года —
одновременно с Замостьем — были предприняты попытки герма¬
низировать Украину путем создания колоний этнических немцев.
В сентябре 1942 года Г. Гиммлер приказал поселить 43 тыс. этниче¬
ских немцев в Генералкомиссариате Житомир*. Это была колония
«Хегевальд» (Hegewald) — поселение, к которому Гиммлер проявлял
особый интерес. Однако в отличие от Замостья, предполагалось, что
«Хегевальд» обеспечит окружающему региону защиту от нападений
партизан81. Во всяком случае, «Хегевальд» был таким же бедствием
как Замостье. Даже там поселенцев было меньше, чем ожидалось. Ад¬
министраторы не могли обеспечить их необходимым для жизнеспо¬
собного, самодостаточного фермерского сообщества. В дополнение к
этим напастям они подвергались нападениям партизан из ранее из¬
гнанных отсюда украинцев, должны были спасаться бегством перед
стремительным натиском Красной армии в ноябре 1943 года и в конце
концов оказались в пересылочных центрах в Вартегау ( Warthegau).
Бегство и хаос были важными чертами третьей фазы войны —
времени отступления. Первоначальный этап заслуживает внимания
тем, что он сильно противопоставлялся хаосу, то есть был непре¬
рывным и упорядоченным расовым уничтожением. Период между
летом 1943 года и зимой 1944-1945 годов, когда Красная армия
перешла границу Германии, отмечен массовым уничтожением евре¬
ев, убийство которых было поставлено практически на поток и осу¬
ществлялось в промышленных масштабах в лагерях смерти, а также
транспортировкой рабочих из восточных территорий для принуди¬
тельного труда в сельском хозяйстве и промышленности Германии.
С точки зрения специалистов по вопросам расы и переселения, плани¬
ровавших будущее оккупированных территорий, 1943 год стал годом
неопределенности. Было совершенно ясно, что предыдущие попытки
германизировать «пространство» на востоке провалились. В самой
Германии ощущалась значительная нехватка рабочих рук. Острая
* Большая часть оккупированной Украины входила в состав Рейхс¬
комиссариата Украина (Reichskommissariat Ukraine), административный
Центр которого находился в Ровно. Рейхскомиссариат состоял из шести
Генерал-комиссариатов (Generalkommissariat): Житомир, Луцк, Киев, Ни¬
колаев, Днепропетровск, Крым (Таврия).
81 Lower W. A New Ordering of Space and Race: Nazi Colonial Dreams
in Zhytomir, Ukraine, 1941-1944// German Studies Review. 2002. №25;
Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und Siedlungshauptamt
der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas. Gottingen: Wallstein, 2003.
S. 453-464.
261

потребность в трудовых ресурсах привела к использованию рабочих
из оккупированных территорий, в результате чего общепринятая
расово-политическая практика биологических проверок, классифи¬
кации и отбора уже не применялась так строго82. Однако сексуальные
отношения между этими рабочими-рабами и немецкими женщинами
были строжайшим образом запрещены, и смерть грозила каждому из
рабочих, кто осмелится нарушить этот запрет83. В то же время экспер¬
ты по вопросам расы и поселений были сосредоточены на, возмож¬
но, наиболее презренной форме торговли людьми. Они в буквальном
смысле похищали при случае польских детей, которые оказывались
подходящими с расовой точки зрения, прямо на глазах родителей с
целью их усыновления супружескими парами в Рейхе84.
Если рассматривать эти события в контексте долговременных
исторических процессов, то семантический сдвиг периода Первой
мировой войны — постепенный переход от понятий «страна» и «на¬
род» к антиисторическим категориям «раса» (Volk) и «пространство»
(Raum) — положил начало процессу, который закончился тем, что
идея стала центральной в идеологии нацизма. Национал-социализм
сочетал в себе витализм, антисемитизм и антибольшевизм, но это
был националистический и расистский антисемитизм, который под¬
питывал его самые деструктивные тенденции.
Сталинский Советский Союз
Национал-социалистический террор стал неконтролируемым, рас¬
пространился за пределы границ Германского Рейха на территории,
которые — судя по нацистским картам — были заселены «варварски¬
ми» расами и «недочеловеками». В отличие от гитлеровской Герма¬
нии, сталинский террор ограничивался пределами страны и только в
последние мгновения войны выплеснулся за границы Советского Со¬
юза. Тем не менее сталинский террор был не меньшим актом насилия,
чем война, которую нацисты развязали на востоке, поскольку больше¬
вики стремились силой навязать свое представление о порядке всем
группам населения разнородной по составу империи и искоренить
неопределенность, порождаемую подобным многообразием.
82Gerlach С. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und Ver-
nichtungspolitik in WeiGruGland 1941-1944. Hamburg: Hamburger Edition,
1999. S. 1091.
83Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und Siedlung-
shauptamt der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas. Gottingen:
Wallstein, 2003. S. 475-507, 495.
84Sereny G. Stolen Children in The German Trauma: Experiences and
Reflections 1938-2000. London: Penguin, 2000. P. 25-52.
262

Именно большевики стали истинными исполнителями совре¬
менного проекта гомогенизации, приведения страны в состояние
однозначности (Eindeutigkeit), истоки которого относятся к началу
девятнадцатого века, когда царские чиновники инспектировали и
систематизировали территорию и население своей столь многооб¬
разной империи. Суть проекта заключалась в сортировке населения
по расовому критерию и создании своего рода иерархии народов,
населявших многонациональную Российскую империю. Таким
образом, царские модернизаторы следовали европейскому приме¬
ру создания государства-нации. Домодернистские общества были
аграрными, клерикальными, основанными на собственности и мно¬
гонациональными. Общество современное — урбанистское, светское
и мононациональное. Поскольку чиновники уже систематизирова¬
ли общества ушедших исторических эпох, они просто использовали
те же самые традиционные иерархические схемы применительно
к современному им обществу. Соответственно, если мусульмане
жили в прошлом, то христиане — в настоящем. Государство-нация
олицетворяло собой прогресс, многонациональная империя — от¬
сталость. Таким образом, «модернизация» подразумевала ликви¬
дацию всех признаков отсталости и беспорядка, и в соответствии с
тем, как это происходило, менялись царские чиновники. Это также
является причиной их поспешности в стремлении сделать империю
единообразной структурой.
Поскольку модернизаторы из числа царской бюрократии остава¬
лись одержимы идеей национальности и гомогенности, столь неудоб¬
ная разнородность империи воспринималась ими как потенциально
опасная. Этнические различия теперь воспринимались как угроза,
особенно в кавказском и среднеазиатском регионах, где «варвар¬
ский» образ жизни был наиболее очевиден. Если население этих ре¬
гионов не принимало европейский стиль жизни или сопротивлялось
«модернизации», кочевников и мусульман называли «дикарями» и
«прокаженными»85. Именно так воспринимали проблему государ¬
ственные чиновники в Петербурге. Так, генерал-губернатор Кавказа
говорил о «криминальных тенденциях», «диких обычаях» и о «рас¬
пространении болезней», когда описывал министру внутренних дел
в Санкт-Петербурге жизнь мусульман и кочевников. Более того, эти
болезни считались присущими именно этим этносам. По существу,
85Holquist Р. То Count, to Extract, and to Exterminate: Population Statistics
and Population Politics in Late Imperial and Soviet Russia // A State of Nations:
Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / R. Suny, T. Martin
(eds.). P. 111-144.
263

непокоренные и неассимилированные этнические группы рассма¬
тривали как вирус в больном теле86.
Такой подход был обусловлен колониальным характером Рос¬
сийской империи; аналогичным образом европейские специалисты
по колониальной политике — этнографы, юристы-антропологи, вос¬
токоведы и врачи изучали этнические различия с точки зрения био¬
логии87. В таком ракурсе даже царские генералы были в состоянии
оправдать этническую чистку, что они и делали в период кавказских
войн середины девятнадцатого века, в ходе которых царские войска
изгнали из родных домов более 500 тыс. черкесов и чеченцев, разру¬
шили аулы и переселили на их место казаков. Специалисты по пере¬
селению оправдывали это действие, помещая его в более широкий ев¬
ропейский контекст, ссылаясь на изгнание арабов из Испании в нача¬
ле семнадцатого века88. Однако только в годы Первой мировой войны
86Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 932.
Он. 1. Д. 319. Л. 43; РГИА. Библиотека (1894-1917). Он. 1. Д. 25. Л. 75; РГИА.
Ф. 396. Оп. 5. Д. 719. Л. 3-6; Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus im
Kaukasus. Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2003. P. 42-43, 72-74.
87Holquist P. To Count, to Extract, and to Exterminate: Population Statistics
and Population Politics in Late Imperial and Soviet Russia // A State of Nations:
Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / R. Suny, T. Martin
(eds.). New York, Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 122-124; Weindling P.
Epidemics and Genocide in Eastern Europe, 1890-1945. Oxford: Oxford
University Press, 2000. P.73-108; Пегушев A. M. Первая мировая война и
колониальный мир: Ретроспектива с учетом этнофактора // Первая миро¬
вая война: Пролог XX века / Ред. В. Л. Мальков. М.: Наука, 1998. С. 408-
419; Strazhas A. Deutsche Ostpolitik im Ersten Weltkrieg: Der Fall Ober Ost,
1915-1917. Wiesbaden: Harrassowitz, 1993; Kruger G. Kriegsbewaltigung und
GeschichtsbewuBtsein: Realitat, Deutung und Verarbeitung des deutschen
Kolonialkrieges in Namibia 1904 bis 1907. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht,
1999; Dedering T. A Certain Rigorous Treatment of All Parts of the Nation: The
Annihilation of the Herero in German South-West Africa 1904 // The Massacre
in History/ M. Levene, P. Roberts (eds.). New York: Berghahn, 1999. P. 205-222;
Spies S. B. Methods of Barbarism? Roberts and Kitchener and Civilians in the Boer
Republics, January 1900-May 1902. Cape Town: Human & Rousseau, 1977.
88Берже А. П. Выселение горцев с Кавказа// Русская старина. 1882. № 1.
С. 161-176, 337-363; Ольшевский М. Я. Кавказ и покорение восточной его
части 1858-1861 // Русская старина. 1894. № 9. С. 22-43; 1895. № 4. С. 179—
189; 1895. №6. С. 171-184; 1895. №9. С. 105-117; 1895. № 10. С. 129-166;
Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алек¬
сеевича Милютина 1816-1843. М.: Студия ТРИТЭ 1997. С. 306-314; Пере¬
селение туземцев Кубанской области в Турцию и на указанные им места в
пределах области // Кумыков Т. X. Выселение адыгов в Турцию — послед¬
ствие Кавказской войны. Нальчик: Эльбрус, 1994. С. 88-112; Переселение
264

стратеги по вопросам населения получили возможность осуществить
свои фантазии о переустройстве империи. Когда, например, в 1915 году
казахские и киргизские роды поднялись против колониального подчи¬
нения, русские поселенцы и солдаты организовали тщательно сплани¬
рованную кампанию уничтожения, направленную против кочевников
с тем, чтобы изгнать их из степей и превратить эту территорию в эт¬
нически однородное пространство. Несколько сотен тысяч мужчин и
женщин были убиты или выселены с родной земли89.
Хотя методы изгнания вначале развивались в контексте колони¬
альной политики, они не ограничивались ее рамками. В годы Пер¬
вой мировой войны, царская армия разорила и отдельные регионы
в европейской части империи. В 1915 году начальник Генерального
штаба царской армии Н. Н. Янушкевич отдал приказ отступающим
войскам разорять приграничные территории, вывозить местное на¬
селение и полностью очищать местность от всех «враждебных» этни¬
ческих групп. К «враждебным» нациям относились евреи и немцы, а
также турки-мусульмане на Кавказе. В Москве и некоторых других
крупных городах устраивали погромы против живущих там немцев.
Во многих небольших городах и деревнях русские и украинские сол¬
даты устраивали резню евреев и изгоняли тысячи людей из родных
мест, отправляя их вглубь России. На Кавказе армянские солдаты
открыто терроризировали мусульманское гражданское население90.
горцев в Турцию / Ред. Дзагуров Г. А. Ростов-на-Дону, 1925. С. 36-37; О вы¬
селении татаров из Крыма в 1860 году: записка генерал-адъютанта Е. И. Тот-
лебена // Русская старина. 1893. № 6. С. 531-550; Переселение татаров из
Крыма в Турцию; из записок Г. П. Левицкого // Вестник Европы. 1882. № 5.
С. 596-639.
89 Brower D. R. Kyrgyz Nomads and Russian Pioneers. Colonization and
Ethnic Conflict in the Turkestan Revolt of 1916//Jahrbiicher fur Geschichte
Osteuropas. 1996. № 44. P. 41-53; Sokol E. The Revolt of 1916 in Russian Central
Asia. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1954; Усенбаев К. Восстание
1916 года в Киргизии. Фрунзе: Илим, 1967; Восстание 1916 года в Средней
Азии и Казахстане / Ред. А. В. Пясковский М.: Издательство АН СССР, 1960;
Бройдо Г. И. Материалы к истории восстания киргизов в 1916 году. Новый
Восток. 1924. № 6. С. 407-434.
90Lohr Е. The Russian Army and the Jews: Mass Deportations, Hostages, and
Violence during World War I // Russian Review. 2001. № 60. P 404-419; Lohr E.
Nationalizing the Russian Empire: The Campaign against Enemy Aliens during
World War I. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003; Sanborn J. A.
Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Politics
1905-1925. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2003. P. 119-122;
Hagen M., von. The Great War and the Mobilization of Ethnicity in the Russian
Empire // Post-Soviet Political Order: Conflict and State-Building / B. R. Rubin,
265

Царские генералы относились к мусульманам, полякам и немцам как
к шпионами потенциальным предателям; евреев считали политиче¬
ски неблагонадежными. Война фактически легализовала убийство и
депортацию этих воображаемых врагов империи.
Царские генералы были абсолютно уверены в том, что многона-
циональность России является ее величайшей слабостью. Крупные
военные державы Европы того времени были этнически однородны¬
ми государствами-нациями с национальными армиями. Именно этим
царские генералы объясняли военное превосходство Германии91. Ми¬
литаризированные нации превосходили неоднородные в националь¬
ном отношении общества. Это считалось законом природы. Россия
могла бы противостоять внешним угрозам, только после того как очи¬
стила бы пограничные территории от «ненадежных» национальных
меньшинств, разделила этнические группы и реорганизовала армию
в по национальному признаку. В действительности это и произошло
во время Первой мировой войны, когда Генеральный штаб создал и
развернул исключительно украинские и армянские военные форми¬
рования92.
Этнические чистки опровергали сам смысл существования мно¬
гонациональной империи; они разрушали ее основу, само чувство
J. Snyder (eds.). London: Routledge, 1998. P. 34-57; Holquist P. To Count, to
Extract, and to Exterminate: Population Statistics and Population Politics
in Late Imperial and Soviet Russia // A State of Nations: Empire and Nation-
Making in the Age of Lenin and Stalin / R. Suny, T. Martin (eds.). New York,
Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 124-125; Нелипович С. Г. Немецкую
пакость уволить, и без нежностей // Военно-исторический журнал. 1997.
№ 1. С. 42-52; Donninghaus V. Die Deutschen in der Moskauer Gesellschaft:
Symbiose und Konflikte 1494-1941. Miinchen: Oldenbourg, 2002. S. 367-516;
Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Miinchen: Deutsche
Verlags-Anstalt, 2003. S. 84-96; Weinerman E. Racism, Racial Prejudice and the
Jews in Late Imperial Russia // Ethnic and Racial Studies. 1994. № 17. P. 442-495;
Цфасман А. Б. Первая мировая война и евреи России 1914-1917 // Человек и
война: Война как явление культуры / Ред. И. В. Нарский, О. Ю. Никонова. М.:
АИРО-ХХ, 2001. С. 171-180; Mommsen W. J. Die Anfangedes Ethnic Cleansing
und die Umsiedlungspolitik im Ersten Weltkrieg // Mentalitaten — Nationen —
Spannungsfelder / E. Mtihle (ed.). Marburg: Herder, 2001. S. 147-162.
91 Среди других русских генералов генерал А. А. Брусилов видел это та¬
ким образом. См.: Брусилов А. А. Мои воспоминания. М.: РОССПЭН, 2001.
С. 73, 77.
92 Sanborn J. A. Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total
War, and Mass Politics 1905-1925. DeKalb: Northern Illinois University Press,
2003. P. 74—82; Hagen M., von. The Great War and the Mobilization of Eth¬
nicity in the Russian Empire // Post-Soviet Political Order: Conflict and State-
Building/ B. R. Rubin, J. Snyder (eds.). London: Routledge, 1998. P. 34-57.
266

государственности. Царские министры из гражданских и многие гу¬
бернаторы, как минимум, признавали эту дилемму, но они слишком
мало могли сделать против рвения офицеров и националистов, ко¬
торые, прикрываясь условиями войны, стремились превратить свои
мечты в реальность. Во время Первой мировой войны изменился не
только этнический состав России. Миллионы людей были изгнаны
из своих домов, сотни тысяч умерли во время погромов и этнических
чисток. Эти погромы и принудительные перемещения населения по¬
ставили далекие друг от друга группы населения в такие обстоятель¬
ства, которые неизбежно превратили их во врагов93 94.
Депортации и межэтнические конфликты продолжались во время
революции и Гражданской войны. Более 100 тыс. евреев было убито
во время погромов, устроенных обеими воюющими сторонами — как
красными, так и белыми. На Кавказе и в Средней Азии революция
привела к кровавому конфликту между мусульманами и христиана¬
ми, кочевниками и русскими поселенцами, местными жителями и бе¬
женцами. В 1918 году только в Баку более 10 тыс. жителей погибло в
результате вооруженных столкновений между армянами и турками.
Контакт с чужаками — солдатами, беженцами или переселенцами те¬
перь регулярно заканчивался насилием. И там, где социальный статус
определялся национальной иерархией, социальный конфликт сопро¬
вождался национальными погромами9"1. Добавить к этому «массовое
насилие» большевиков против их реальных и воображаемых врагов,
таких как казаки на Дону, и тотальный характер насилия становит¬
ся вопиющим. Масштаб межэтнического насилия и разрушений,
произведенных Великой войной в царской империи, были ошелом¬
ляющими. В условиях многонациональной империи поиск порядка,
основанного на единообразии, вел к полной катастрофе.
Большевики мечтали о всеобъемлющем и вполне определенном
порядке. Социализм они понимали как реализацию современных им
стремлений преобразовать неопределенность в уверенность. В этом
93Gatrell Р. A Whole Empire Walking: Refugees during Russia in World
War I. Bloomington: Indiana University Press, 1999. P. 15-32.
94Steinwedel C. To Make a Difference: The Category of Ethnicity in Late
Imperial Russian Politics 1861-1917 // Russian Modernity / D. L. Hoffmann,
Y. Kotsonis (eds.). New York: St. Martin Press, 2000. P. 79-81; Gatrell P.
A Whole Empire Walking: Refugees during Russia in World War I. Bloomington:
Indiana University Press, 1999. P. 128-140, 171-96; Holquist P. Making War,
Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis, 1914-1921. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 2002; Байков Б. Воспоминания о революции в За¬
кавказье 1917-1920 гг. // Архив русской революции. 1923. № 9. С. 120-136;
Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Miinchen: Deutsche
Verlags-Anstalt, 2003. S. 133-136, 148-149.
267

смысле многонациональная империя была источником раздражения
для В. И. Ленина и его сторонников, который нужно было искоре¬
нить. Но большевики хотели сделать больше, чем просто системати¬
зировать, разделять на категории и контролировать население. Они
стремились изменить саму суть своих подданных, изменить их образ
жизни и излечить от отсталости. Это отличало их от царских чинов¬
ников и генералов. Согласно большевистской идеологии человек
принадлежал к какому-либо классу, и поэтому большевики система¬
тизировали многонациональное население России в соответствии с
социальными категориями. Отдельные люди превращались в пред¬
ставителей определенного класса, и поскольку марксисты верили, что
классы ведут борьбу друг против друга, они без колебаний разделяли
людей на группы, представлявшие, по их мнению, друзей и врагов93 * 95.
Однако люди осознают себя в культурном контексте и описывают
условия, в которых живут, разными способами и на разных языках.
Они устанавливают связь посредством языка и культуры, а не в ка¬
тегориях классовой структуры. Иначе говоря, классы существовали
внутри наций, и любой, кто стремился изменить классовую структу¬
ру общества, должен был знать, как управлять культурами и языками,
которые хотел уничтожить. Акт преодоления национального много¬
образия предполагал его существование. Таким образом, социализм
стал имперским проектом. Большевики превратили Советский Союз
в государство наций, в многонациональное сообщество, в котором
каждая нация жила независимо. На каждой из территорий, где про¬
живало население определенной национальности, использовались
национальные языки, и местные этнические группы пользовались
привилегиями, которые не были применимыми к другим нациям и
национальным меньшинствам. Таким образом в большевистском го¬
сударстве появились передовые и отсталые, новые и старые нации.
Отсталые нации находились в преимущественном положении отно¬
сительно продвинутых наций в том, что сохраняли свою культурную
автономию. Это происходило из веры, что большевистский порядок
станет преобладающим, как только будет установлена связь с отста¬
лыми нациями на их родном языке и в области культуры96.
93 Fitzpatrick Sh. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in
Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. № 4. P. 745-768.
Stalinism: New Directions / Idem (ed.). London: Routledge, 2000. P. 20-46;
Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts: Aliens, Citizens, and the Soviet State, 1926-
1936. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003. P. 1-11.
96Slezkine Y. The USSR as a Communal Appartment, or How a Socialist
State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. № 54. P. 415-452;
Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet
268

Практические соображения были не единственными, что опре¬
деляло национальную политику в СССР. В. И. Ленин и его по¬
следователи считали, что государство-нация является признаком
современности. По сравнению с государствами-нациями Западной
Европы многонациональные империи были анахронизмом и про¬
явлением отсталости. Империи возникали только для того, что¬
бы в ходе истории быть разрушенными национальным вирусом.
Даже те из большевиков, кто не был согласен с таким подходом к
национальному вопросу, разделяли эту веру в исторический детер¬
минизм97. Для И. В. Сталина, Г. К. Орджоникидзе, А. И. Микояна,
Л. М. Кагановича и других большевиков, занимавших менее видное
положение, знавших, что означает принадлежать к национальному
меньшинству, «нация» была чем-то гораздо большим, нежели про¬
сто переходным этапом к социализму. Они считали нации сообще¬
ствами, разделявшими одну судьбу. Люди принадлежали к нациям
так же, как они принадлежали к своим классам. Это сообщество
нельзя было покинуть по собственному усмотрению.
Сталинские функционеры, в отличие от Ленина и европейских со¬
циалистов, не были чужды романтических эссенциалистских идей о
нации, которые были обусловлены их опытом насилия на периферии
империи во время революции 1905 года, Первой мировой и Граждан¬
ской войн. На окраине империи социальные конфликты также всегда
оказывались этническими конфликтами, и где бы ни поднимались
местные жители-кочевники против поселенцев, неквалифицирован¬
ные рабочие-мусульмане против квалифицированных рабочих или
украинские крестьяне против еврейских ремесленников, классовые
противоречия не имели значения. Сталинские функционеры, как пра¬
вило, были выходцами с периферии России и первые навыки поли¬
тической деятельности получили в имперских многонациональных
зонах насилия, где друзья и враги оказывались членами самоопреде¬
лившихся социальных и этнических коллективов. Власти в центре
знали: для того, чтобы эти коллективы действительно инкорпориро¬
Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001; Baberowski J. Der
Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt,
2003. S. 184-214,314-322.
97 Lenin V. I. Uber das Selbstbestimmungsrecht der Nationen // Lenin V. I.
Ausgewahlte Werke. Vol. 1. Berlin [East]: Dietz Verlag, 1978. S. 688; Smith J.
The Bolsheviks and theNational Question, 1917-1923. London: Macmillan, 1999.
P. 7-28. Также см.: Дебаты VIII съезда партии и XII съезда партии РКП(б)
в 1919 г. и в 1923 г. соответственно // Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 г.
Протоколы. М., 1959; Двенадцатый съезд РКП(б) 17-25 апреля 1923 года.
Стенографический отчет. М., 1968.
269

вать в новый строй, они должны быть способны признать себя и свой
мир частью этого нового порядка98.
Однако критерии определения себя как представителя опреде¬
ленной нации часто были неоднозначными и сбивающими с толку.
Следовательно, никто из представителей центральной власти фак¬
тически не мог ответить на вопрос, кто такой узбек, казах, чеченец
или еврей, живущий в горах Кавказа? Как можно было узнать узбе¬
ка? По языку? По его принадлежности к определенному клану?
По его особым традициям и манерам? Никто в правительстве не
мог дать удовлетворительного ответа. Для украинского национал-
социалиста М. Скрипника все мусульмане в империи были «тур¬
ками»; Л. Д. Троцкий считал узбеков «сартами»; когда на Кавказе
произошел кровавый конфликт, пришлось показывать Ленину кар¬
ты с указанием этнического состава местного населения99. По этой
причине правительство поручило специалистам — востоковедам, эт¬
нографам, лингвистам и «буржуазным ученым» — заново провести
обследование страны. На протяжении 1920-х годов племена, кланы
и языковые группы, существовавшие в СССР, были заново опреде¬
лены как нации с соответствующими территориями. Сельские диа¬
лекты были подняты до уровня иерархии национальных языков, а
там, где не было письменного языка, его изобретали лингвисты. Та¬
кие разграничения были также произведены в западных регионах
империи, например, в 1920-годы был произведен взаимообмен тер¬
риториями между Украиной, Белоруссией и Российской Федераци¬
ей. В середине 1920-х годов систематизация населения Советского
Союза и классификация этнических признаков были завершены100.
98 Микоян А. И. Так было. М.: Вагриус,1999; Khrushchev N. S. Khrushchev
Remembers: The Glasnost Tapes. Boston: Little, Brown and Co., 1990.; Кага¬
нович Л. M. Памятные записки. M.: Вагриус, 1997; Rieber A. J. Stalin: Man
of the Borderlands // American Historical Review. 2001. №53. P. 1651-1691;
Baberowski J. Der rote Terror: Die Geschichte des Stalinismus. Miinchen:
Deutsche Verlags-Anstalt, 2004. S. 196-198. 2-е изд.
99 Тайны национальной политики ЦК РКП: Стенографический отчет
секретного IV совещания ЦК РКП 1923 года / Ред. Я. Н. Гибадулин. М.:
ПИСАН, 1992. С. 79-80; Государственный архив Российской Федерации
(ГА РФ). Ф. 3316. Он. 509. Л. 64-69; Микоян А. И. Так было. М.: Вагриус, 1999;
Khrushchev N. S. Khrushchev Remembers: The Glasnost Tapes. Boston: Little,
Brown and Co., 1990. P. 151-153; Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus
im Kaukasus. Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2003. S. 237.
100 Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the
Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P.31-
55; Martin T. Modernization or Neo-Traditionalism? Ascribed Nationality
and Soviet Primordialism // Stalinism: New Directions / S. Fitzpatrick, (ed.)
270

Как писал С. М. Диманштейн*, советская национальная политика
превратила «расплывчатую аморфную массу» в отдельные нации101.
С этого времени говорящий по-турецки мусульманин на Кавказе
становился азербайджанцем. Теперь он говорил на национальном
языке, у него была родина со столицей, и по причине его «куль¬
турной отсталости», он пользовался большими привилегиями, чем
христиане, жившие на «его» земле. Большевики создали мир в со¬
ответствии с их собственными представлениями. Люди, о которых
идет речь, способствовали строительству этого нового миропоряд¬
ка, потому что вели себя по отношению друг к другу именно таким
образом, который власть понимала как свидетельство восприятия
большевистского мировоззрения102 103.
«Этнизация» жизни в СССР сопровождалась введением нацио¬
нальных квот, которые — кроме всего прочего — определяли, какая
национальность имеет преимущество при приеме на работу, посту¬
плении в ВУЗ и в занятиях наукой.
«Индигенизация»** партии и государственного аппарата обусло¬
вила подъем активности тех, кого до революции не пускали даже на
порог государственных учреждений. Большевики придали отстало¬
сти национальный характер; они вынудили своих подданых принять
не только своим социальные, но и национальные воззрения101. Уже в
London: Routledge, 2000. Р. 348-367; Hirsch F. The Soviet Union as a Work-
in-Progress. Ethnographers and the Category Nationality in the 1926, 1937, and
1939 Censuses // Slavic Review. 1997. №56. P.251-278; Hirsch F. Toward
an Empire of Nations: Border-Making and the Formation of Soviet National
Identities // Russian Review. 2000. №59. P.201-226; Hirsch F. Empire of
Nations: Colonial Technologies and the Making of the Soviet Union, 1917-1939.
Ph. D. diss. Princeton University. 1998; Slezkine Yu. N. Ia. Marr and the National
Origins of Ethnogenesis // Slavic Review. 1996. № 55. P. 826-862.
* Семен Михайлович Диманштейн (1888-1938) — советский государ¬
ственный и партийный деятель. (Прим. пер.).
101 Диманштейн С. Сталин — творец советской государственности наро¬
дов СССР // Революция и национальности. 1937. № 1. С. 23.
102 Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts: Aliens, Citizens, and the Soviet State,
1926-1936. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003; Cm.: Baberowski J. Der
Feind ist iiberall: Stalinismus im Kaukasus. Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt,
2003. S. 314-349.
** Индигенизация (от англ indigenous — аборигенный, местный, корен¬
ной, туземный), букв, «отуземливание» — термин теоретической антропо¬
логии, обозначающий локальные тенденции на культурное обособление и
Цивилизационную независимость. (Прим.ред.).
103 Northrop D. Nationalizing Backwardness: Gender, Empire and Uzbek
Identity //A State of Nations / R. G. Suny, R. Grigor, T. Martin (eds.). P. 191-220;
271

конце 1920-х годов жители всех регионов Советского Союза опреде¬
лили, кем они являются, именно в такой форме, которая соответство¬
вала социальным и национальным установкам большевиков. Даже в
том случае, когда принадлежность к социальной или национальной
группе, имевшей «плохую» репутацию, оспаривалась, существование
этой группы подтверждалось самим актом отрицания. Таким образом,
статус человека в советском обществе зависел от того, как он действо¬
вал относительно приписываемых ему социальных и национальных
признаков, и как он использовал эти признаки в своих собственных
интересах. Турецкие или татарские рабочие в Баку или Казани пред¬
почитали быть представителями «отсталых» народностей, в то время
как русские рабочие говорили типичным языком с позиции «класса»
при любых обстоятельствах, когда они хотели продемонстрировать
свое превосходство над привилегированными «варварами»104.
Таким образом, нации представляли собой не только сообщества,
имевшие общий язык. Они были культурными сообществами, узна¬
ваемыми по их традициям и образу жизни. Однако это эссенциалист-
ское романтическое понимание нации противоречило самому проекту
социальной и культурной гомогенизации, о которой большевики пи¬
сали на своих знаменах. Ибо там, где социальные отношения базиро¬
вались на принадлежности (либо нет) к коренной нации, возрастало
значение и влияние националистов-коммунистов, для которых куль¬
турная автономия и национальная идентичность означали больше,
чем социализм большевиков105. Уже в середине 1920-х годов руковод¬
Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet
Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P. 125-181.
104 Baberowski J. Der Feind ist iiberall: Stalinismus im Kaukasus. Munchen:
Deutsche Verlags-Anstalt, 2003. S. 349-368; Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts:
Aliens, Citizens, and the Soviet State, 1926-1936. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 2003. P. 13-43; Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and
Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 2001. P.348-367; Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror,
Propaganda, and Dissent, 1934-1941. Cambridge: Cambridge University Press,
1997. P. 82-90.
105Rorlich A.-A. Sultangaliev and Islam // Ethnic and National Issues in
Russian and Eastern European History: Select Papers from the Fifth World
Congress of Eastern European Studies, Warsaw, 1995 / J. Morison (ed.). New
York: St. Martin Press, 2000. P. 64-73; Khaled A. Nationalizing the Revolution
in Central Asia: The Transformation of Jadidism 1917-1920 // A State of
Nations: Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / R. Suny,
T. Martin (eds.). New York, Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 145—
162; Bennigsen A., Wimbush S. E. Muslim National Communism in the Soviet
Union: A Revolutionary Strategy for the Colonial World. Chicago: University
272

ство ГПУ предупреждало о деятельности украинских националистов,
азербайджанских кемалистов, татарских и узбекских религиозных
реформаторов с целью предполагаемого подрыва коммунистической
партии. В марте 1927 года органы ГПУ в Азербайджане обнаружили
«значительную группу антисоветских элементов», которые использо¬
вали тюркификацию школ, университетов и государственного аппа¬
рата для популяризации на Кавказе, националистической программы
турецких кемалистов. Первый секретарь коммунистической партии
Азербайджана Алигейдар Караев заявил на пленуме местного Цен¬
трального комитета, что пришло время вести «беспощадную борьбу»
против националистов. Он доказывал, что национализм несовместим
с социализмом, является его опровержением. В этом заключалось
противоречие. В тех случаях, когда «буржуазные» профессора и пре¬
подаватели обучали студентов в духе национального освобождения,
когда исламские духовные реформаторы говорили о секуляризации,
но имели в виду национальное самоопределение, и когда рабочие
признавали приоритет национальных привилегий, большевики были
безмолвны. Эта дилемма признавалась также защитниками советской
национальной политики в Политбюро. В ответ на это летом 1926 года
Сталин и Каганович дали распоряжение ГПУ применить силу против
украинских националистов. В 1927 году в азиатских регионах Совет¬
ского Союза началась кампания против исламских ученых, предпо¬
ложительно «пантуркистов» и представителей духовенства106.
Этот террор был продолжением культурной революции конца
1920-х годов, и это не случайно, поскольку большевики рассматри¬
вали национальную элиту не только как представителей определен¬
ной нации, но как носителей культуры, противоречившей советскому
строю, — каким они его себе представляли. Таким образом, когда
большевики начали закрывать церкви и мечети, запрещать нацио¬
нальные праздники и ритуалы, изымать книги из библиотек, «циви-
лизовывать» людей, занятых сельским хозяйством, и «освобождать»
женщин, власть была вынуждена запретить представителям элиты
of Chicago Press, 1979. P.8-19; Bennigsen A., Lemercier-Quelquejay C. Les
mouvements nationaux chez les musulmans de Russie: Le «Sultangalievisme» au
Tatarstan. Paris: Mouton, 1960; Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus
im Kaukasus. Munchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2003. S. 223-241; Martin T.
The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union,
1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P. 211-272.
1(ШРГАСПИ. Ф. 17. On. 67. Д. 410. Л. 1, 45; Там же. On. 17. Д. 12. Л. 153;
Там же. Д. 20. Л. 80; Shapoval Ju. The GPU-NKVD as an Instrument of
Counter-Ukrainization in the 1920s and the 1930s // Culture, Nation and
Identity: The Ukrainian-Russian Encounter, 1600-1945 / A. Kappeleretal (eds.).
Toronto: Canadian Institute of Ukrainian Studies Press, 2003. P. 329-331.
273

давать собственную, не совпадавшую с большевистской, трактовку
событий. Большевики стремились утвердиться в сердцах и умах сво¬
их подданых. Для этого они должны были не только уничтожить их
культурную память, но из их жизни убрать хранителей и интерпре¬
таторов этой культуры. По этой причине классовая борьба на нацио¬
нальных территориях Советского Союза прежде всего была борьбой
за содержание и интерпретацию. Большевики уничтожали своих
идеологических оппонентов: они арестовывали, депортировали, уби¬
вали коммунистов-националистов, «буржуазных» националистов,
учителей и профессоров, священников, мулл, шаманов и националь¬
ных лидеров. Террор был больше, чем «социальной профилактикой»:
он был культурно-революционной атакой на существующий образ
жизни. Однако такой подход противоречил эссенциалистской кон¬
цепции культурной нации. Иначе, как татары или узбеки могли не
быть мусульманами, если их принадлежность к исламу формировала
их нацию? В результате во всех регионах Советского Союза нараста¬
ло сопротивление культурно-революционным кампаниям централь¬
ной власти. Фактически в каждом небольшом городе или деревне,
оппозиционность проявлялась в национальных формах; традиции, о
значении которых никто никогда не спрашивал, стали фактором со¬
противления. Первые случаи насилия против власти были отмечены
в исламских регионах Советского Союза во время крестового похода
против религии и разоблачительных кампаний107.
На окраинах государства сторонники культурной революции
были явно в меньшинстве. Слишком мало было истинных больше¬
виков даже в рядах национальных партийных организаций, для того
чтобы сделать идеи коммунизма элементом местного культурного
контекста. Во многих регионах противниками коммунистов — наря¬
ду с представителями местной элиты — были крестьяне и рабочие.
Весной и летом 1930 года власть потеряла контроль над несколькими
регионами, в частности, в Азербайджане и Дагестане. В Чечне и Ин¬
гушетии советская власть потерпела поражение в борьбе против воо¬
руженных крестьянских отрядов. Власть вела войну против местного
107 Northrop D. Veiled Empire: Gender and Power in Stalinist Central Asia.
Ithaca, NY: Cornell University Press, 2004. P. 69-101; Northrop D. Subaltern
Dialogues. Subversion and Resistance in Stalin’s Russia // Contending with
Stalinism: Soviet Power and Popular Resistance in the 1930s / L. Viola (ed.).
Ithaca, NY: Cornell University Press, 2002. P. 109-138; Baberowski J. Der
Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Munchen: Deutsche Verlags-
Anstalt, 2003. P. 561-586, 599-661; Kamp M. R. Unveiling Uzbek Women:
Liberation, Representation and Discourse 1906-1929. Ph. D. diss. University
of Chicago, 1998.
274

населения на Украине и в Крыму и регулярно использовала армей¬
ские подразделения для подавления сопротивления108. В деревнях
Западной Украины крестьяне распространяли слух о неизбежной
войне между Польшей и Советским Союзом; также ожидалось, что
турецкие и иранские войска захватят Кавказ. И там, где условия жиз¬
ни были невыносимыми, крестьяне просто искали убежища в сосед¬
них странах: Китае, Иране, Турции или Польше. По той же причине в
Германии и Польше крестьяне польского и немецкого происхождения
не только массово спасались бегством, они также подавали докумен¬
ты на эмиграцию или просили помощи у иностранных консульств109.
Уже не классовые враги, кулаки и «социально враждебные эле¬
менты», которых нужно было депортировать или разместить в ла¬
герях, представляли проблему. События на периферии укрепили
веру власти в то, что враги повсюду, и что они скрываются в гуще
этнических групп. Такие идеи были особенно распространены там,
где социальная стигматизация соответствовала национальным при¬
знакам. В приграничных районах Белоруссии и Украины выявление
кулаков одновременно было средством дискриминации националь¬
ных меньшинств. Крестьяне немецкого и польского происхождения
являлись не только представителями этнических групп, но и нацией
кулаков. То же самое относилось к казакам на Кубани, к чеченцам и
курдам, которые становились членами наций «белогвардейцев» или
«бандитов», первые — потому что имели репутацию сторонников
царизма, вторые — из-за коллективного сопротивления культурной
революции. Во время коллективизации нередко арестовывали и де¬
портировали не только «зажиточных крестьян», но и все население
непокорных деревень. Во многих регионах, например, на Кубани,
раскулачивание было ни чем иным как этнической чисткой, слово
«коллективизация» использовалось там как местный эвфемизм для
чисток110.
108 Трагедия советской деревни: коллективизация. Документы и ма¬
териалы / Ред. В. П. Данилов и др. Т. 1. Ноябрь 1929. — декабрь 1939. М.:
РОССПЭН, 2000. С. 239, 240-241, 260, 430-432.
109Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 236; Трагедия советской дерев¬
ни. Т. 3. С. 318; Ивницкий Н. А. Сталинская революция «сверху» и кре¬
стьянство // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.) / Ред.
В. П. Данилов, Л. В. Милов. М.: РОССПЭН, 1996. С. 247-259; Baberowski J.
Stalinismus «von oben»: Kulakendeportationen inder Sowjetunion 1929-1933 //
Jahrbucher for Geschichte Osteuropas. 1998. № 46. S. 572-595; Baberowski J.
Der Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Munchen: Deutsche Verlags-
Anstalt, 2003; ibid. S. 691-721.
110Трагедия советской деревни: коллективизация. Документы и материа¬
лы / Ред. В. П. Данилов и др. М.: РОССПЭН, 2000. Т. 3. С. 146, 529-531;
275

Этнические сообщества в приграничных регионах подозревались
в измене и потенциальной преданности соседним государствам. До
середины 1920-х годов власти все еще верили, что, представляя себя
защитниками национальных меньшинств, проживавших по обеим
сторонам советской границы, они могут дестабилизировать соседние
государства. Однако в условиях массового обнищания крестьянства
и открытого террора, явившихся следствием советской политики, эта
стратегия привела к обратному результату. Никто не хотел, чтобы
нищета пересекла их границы. В результате Польша, Финляндия, ре¬
спублики Прибалтики, Турция и Иран стали соперниками в борьбе
за политический порядок. В конце 1920-х годов в Москве больше не
было сомнений в том, что Советский Союз одержит победу. Однако
теперь советское руководство считало, что угроза режиму существу¬
ет не только внутри страны, но также за ее пределами. Враги извне
поощряли беспорядки и подстрекали своих «соотечественников» в
СССР поднять восстание против центрального правительства. По
существу, национальные меньшинства стали нациями-предателями,
отравлявшими советское общество ядом сепаратизма111.
В начале 1930-х годов, когда власть оказалась в трудном положе¬
нии, навязчивые идеи превратилась в ложные представления. В мар¬
те 1930 года на X съезде Коммунистической партии Азербайджана
Н. Ф. Гикало* — сталинский ставленник в Азербайджане — заявил,
что крестьянское восстание, расшатывавшее кавказские республики,
было спровоцировано «польской контрразведкой». «И, как нам из¬
вестно, англичане контролируют польскую разведку»112. Даже в Мо¬
скве политики говорили об опасности национальной дезинтеграции:
от чеченских и курдских бандитов до польских, немецких, иранских
и корейских шпионов, которых необходимо было удалить из пригра-
Avtorkhanov A. The Chechens and Ingush during the Soviet Period and its
Antecedents // The North Caucasus Barrier: The Russian Advance towards the
Muslim World / M. В Broxup, A. Avtorkhanov (eds.). New York: St. Martin’s
Press, 1992. P. 157-166; Dunlop J. B. Russia Confronts Chechnya: Roots of a
Separatist Conflict. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. P. 40-55;
Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet
Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P. 291-308.
111 Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Munchen:
Deutsche Verlags-Anstalt, 2003. S. 396-410,713-718; Martin T. The Affirmative
Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca,
NY: Cornell University Press, 2001. P. 319-328.
* H. Ф. Гикало (1897-1938) — советский государственный и партийный
деятель, первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана (5 августа 1929 — август
1930 года). (Прим. ред.).
112РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 17. Д. 190. Л. 74-75.
276

личных регионов. На совещании секретарей районных партийных
организаций РСФСР 21 февраля 1930 года Сталин и Молотов пред¬
упредили об опасности, угрожающей советскому строю в европей¬
ских и азиатских приграничных регионах. Молотов подчеркнул, что
осуществить коллективизацию сельского хозяйства и подчинить на¬
селение можно только в том случае, если опасность будет устранена.
Для него даже Крым, населенный татарами-мусульманами, не являл¬
ся безопасной территорией. По его словам, несмотря на то, что Крым
отделен от иностранных территорий Черным морем, в хороший теле¬
скоп с самолета можно увидеть Константинополь. По существу, даже
в Крыму нужно было поставить вопрос о границах113.
Коммунистические лидеры изолировали Советский Союз. Никто
не мог покинуть страну или въехать в СССР без разрешения. Гра¬
ницы были закрыты; крестьянам и кочевникам под угрозой приме¬
нения оружия был запрещен переход через них. На Кавказе власти
переписали всех иранских и турецких граждан и выслали их из стра¬
ны. Одновременно началась депортация национальных меньшинств
из приграничных зон. 20 февраля 1930 года решением Политбюро
в приграничных регионах Кавказа и Средней Азии был установлен
военный контроль, а все «кулацкие семьи не местной националь¬
ности» оттуда выселены114. В марте 1930 года Политбюро отдало
приказ ГПУ арестовать и депортировать «бандитов» и «семьи лиц,
обвиняемых в бандитизме, шпионаже, активной контрреволюцион¬
ной деятельности и в профессиональной контрабанде» в западных
приграничных регионах Советского Союза. Из приграничных зон
Белоруссии должно были быть вывезено от 3 до 3,5 тыс. семей и
от 10 до 15 тыс. — из приграничных территорий Украины. Уже в
1927 году центральное правительство одобрило переселение курдов
из армянского анклава Нахичевань в Северный Азербайджан для
того, чтобы полностью отделить армянских христиан от мусульман115.
В 1928 году, по мере того как развивались этнические конфликты
между китайцами, корейцами и русскими поселенцами на Дальнем
Востоке, местные большевики переходили к подобной практике. Все
корейцы, проживавшие в стратегически важном районе Владивосто¬
113 Трагедия советской деревни: коллективизация. Документы и материа¬
лы / Ред. В. П. Данилов и др. М.: РОССПЭН, 2000. Т. 2. С. 215.
114РГАСПИ. Ф. 17. On. 162. Особая папка. Д. 8. Л. 99; Baberowski J. Der
Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. S. 715-719.
115 Государственный архив новейшей истории Азербайджанской респуб¬
лики (ГАНИ). Ф. 27. Он. 1. Д. 190. Л. 3-6, 42, 82, 99, 119. Martin Т. The
Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923—
1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P. 322.
277

ка, подлежали высылке. В 1928 году партийное руководство решило,
что к концу 1930-х годов приграничные территории должны быть
«очищены» от всех потенциально ненадежных этнических групп116.
Эта паранойя усилилась в 1930-е годы, в том числе и под воз¬
действием событий в других странах. Приход к власти национал-
социалистов в Германии; установление авторитарных фашистских
режимов в Восточной части Центральной Европы и на южных флан¬
гах Советского Союза; гражданская война в Испании доказали совет¬
ским руководителям, что враги повсюду — как за границами страны,
так и внутри нее. Шпиономания, боязнь иностранцев и ксенофобия —
все базировалось на убежденности, что целью иностранных держав
является уничтожение Советского Союза.
Контрмеры начались с депортации кубанских казаков в 1933 году.
14 декабря 1932 года И. В. Сталин приказал ГПУ депортировать «всех
жителей» казацкой станицы Полтавская «в северные районы СССР»,
а их дома заселить «преданными красноармейцами-колхозниками».
Спустя две недели начальник Секретно-политического отдела ГПУ
Г. А. Молчанов телеграфировал в Москву, что восемьдесят шесть ка¬
зацких семей погружены в железнодорожные вагоны и отправлены
на север. Вскоре последовали аресты и депортация казаков в других
городах и деревнях Кубани. В конечном счете было депортировано
более 60 тыс. человек117. На самом деле казаки не являлись этниче¬
ским меньшинством, а скорее сословием, представители которого
протестовали против коллективизации, и большевики таким образом
пытались им отомстить. Как заявил Каганович: «Каждый должен от¬
вечать за своего соседа»118. Депортация кубанских казаков стала мо¬
делью для последующих этнических чисток.
После убийства руководителя Ленинградской партийной органи¬
зации С. М. Кирова в декабре 1934 года власть заявила о необходи¬
мости отомстить воображаемым врагам. В Ленинграде и окрестных
областей более 22 тыс. немцев, латышей, эстонцев и финнов были
объявлены врагами и высланы в Среднюю Азию. В начале 1935 года
в Винницкой и Киевской областях Украины органы ГПУ арестова¬
116 Martin Т. Op. cit.P. 322-324. Также см.: Gelb М. An Early Soviet Ethnic-
Deportation: The Far-Eastern Koreans // Russian Review. 1995. № 54. P. 389-
411; Zakir А. Земельная политика в колхозном движении среди корейцев //
Революция и национальности. 1931. № 2-3. С. 76-81.
117 Трагедия советской деревни: коллективизация. Документы и материа¬
лы. Т. 3. С. 577, 584,611.
118 Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in
the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001.
P. 326-327.
278

ли более 45 тыс. человек как «социально чуждых» и «ненадежных
элементов». Среди арестованных 57 % были поляками и немцами.
В январе 1936 года продолжались депортации из Украины. В ходе
этой операции более половины всех оставшихся на Украине немцев
и поляков были изгнаны из своих домов. Согласно отчету НКВД о
проведенных операциях от октября 1936 года, из Украины было де¬
портировано и переселено в Казахстан 69 тыс. человек119.
Через несколько месяцев в июле 1936 года региональные комите¬
ты по Дальнему Востоку запросили у Москвы разрешение на прове¬
дение операции по очистке приграничных территорий от японских
шпионов и саботажников. В августе 1937 года Сталин и Молотов
представили план, предусматривавший депортацию всего корейско¬
го населения Дальнего Востока. Когда в октябре 1937 года эта опера¬
ция завершилась, ее жертвой стало более 172 тыс. корейцев. На пике
Большого террора власть проводила аналогичную политику во всех
приграничных областях Советского Союза. Там, где большевики ви¬
дели своих врагов, власти просто депортировали всех представителей
якобы ненадежных этнических групп — как это было с курдами, про¬
живавшими в приграничных областях Азербайджана и Армении120.
Большевики оправдывали эти депортации как акты националь¬
ной самозащиты. Вот почему потенциально изменнические группы
были только депортированы из приграничных областей. Немцы,
финны, эстонцы, латыши, курды и поляки находились под подо¬
зрением, но поскольку они не жили на приграничных территориях,
с ними обращались неплохо. Именно это больше всего отличало
раннюю большевистскую концепцию этнических чисток от расовой
паранойи национал-социализма. Однако об этом, возложенном на са¬
мих себя ограничении, забыли в период массовых репрессий летом
1937 года, когда Сталин и его сторонники отказались от всех остат¬
119Трагедия советской деревни: коллективизация. Документы и материа¬
лы. Т. 4. С. 550-551; Земсков В. Н. Спецпоселенцы в СССР 1930-1960. М.:
Наука, 2003. С. 78-79.
120 Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the
Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. C. 328-
335; Бугай H. Ф. Выселение советских корейцев с Дальнего Востока // Во¬
просы истории. 1994. №5. С. 141-148; Земсков В. Н. Цит. соч. С. 80-82;
Gelb М. An Early Soviet Ethnic Deportation: The Far-Eastern Koreans // Russian
Review. 1995. №54. P.389-411; idem. Ethnicity during the Ezhovshchina:
A Historiography // Morison J. Ethnic and National Issues in Russian and East
European History, New York 2000, S. 192-213; Baberowski J. Stalinismusan
der Peripherie: Das Beispiel Azerbaidzhan 1920-1941 // Stalinismus vor dem
Zweiten Weltkrieg: Neue Wege der Forschung / M. Hildermeier, E. Muller-
Luckner (eds.). Munchen: Oldenbourg, 1998. S. 307-335.
279

ков моральных сомнений. Врагов режима предстояло определить по
объективным характеристикам и свойствам, которые приписывали
им большевики, и которых они не могли изменить. Таким образом,
в 1937 году уже было не важно, проживало национальное меньшин¬
ство в приграничном регионе или же в самом центре Советского
Союза. Любой, кого называли врагом режима, становился объектом
насилия121 122.
Почему произошел этот сдвиг? Число опороченных социальных и
этнических групп, превращенных в изгоев, при большевиках посто¬
янно росло, так как новый порядок, установленный ими, превратил
крестьян в нищих, воров и бродяг и объявил врагами всех тех, кто
не соответствовал большевистской модели социалистического обще¬
ства. Фактически, чем более определенным и конкретным становился
порядок — каким он представлялся большевикам тем значительнее
становилось число тех, кто был из него насильственно исключен. По
существу, советское руководство создало мир, состоящий из врагов, и
в конечном итоге не было иного способа защитить этот мир от угрозы,
которую несли с собой эти воображаемые враги, иначе как их полное
физическое уничтожение.
Что касается высших сталинских руководителей, массовый террор
против населения они рассматривали лишь как социальную профи¬
лактику. Посредством репрессий они очищали общество от шпио¬
нов, предателей, врагов советской власти, «паразитов» и «социально
чуждых элементов» — от всех злокачественных элементов, которые
разрушали общество изнутри. Массовый террор был советским ва¬
риантом «окончательного решения» (EndlosungY22. Он не оставлял
121 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate
of the Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
P. 138-149.
122РГАСПИ. Ф. 82. On.2. Д. 884. Л. 14-15; там же. Д. 537. Л. 96-155;
там же. Ф. 81. Оп. 3. Д. 229. Л. 73-74; там же. Д. 228. Л. 50-52; Материалы
февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года / Ред. Л. П. Коше¬
лева, О. В. Наумов, Л. А. Рогова // Вопросы истории. 1993. №5. С. 14-15;
1993. №6. С. 5-6, 21-5; Shearer D. R. Modernity and Backwardness on the
Soviet Frontier: Western Siberia in the 1930s // Provincial Landscapes: Local
Dimensions of Soviet Power, 1917-1953/ D. J. Raleigh (ed.). Pittsburgh:
University of Pittsburgh Press, 2001. P. 203-206; Hagenloh P. «Socially Harmful
Elements» and the Great Terror // Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick
(ed.). London: Routledge, 2000. P. 286-308; Shearer D. R. Crime and Social
Disorder in Stalin’s Russia: A Reassessment of the Great Retreat and the Origins
of Mass Repression // Cahiers du monde russe. 1998. № 39. P. 119-148; Scott J.
Behind the Urals: An American Worker in Russia’s City of Steel. Bloomington:
Indiana University Press, 1989. P. 186-187 ( Переизд. 1942 г.); Папков С. А.
280

гражданам страны альтернативы. В 1937 году больше никто не мог
верить в то, что предоставляя «доказательство» невиновности, можно
сохранить жизнь. Любой, кто был объявлен членом вражеского кол¬
лектива, погибал вместе с этим коллективом. Этот террор отличался
от нацистской войны на уничтожение только тем, что преступники
имели свободу выбора: убить свои жертвы или выслать в Среднюю
Азию, где их бросали на произвол судьбы.
Однако в период между августом 1937 года и ноябрем 1938 года
были убиты или размещены в лагерях не только бывшие кулаки,
преступники или «антисоветские» элементы. Большевики были на¬
целены на разрушение враждебных наций, гомогенизацию этниче¬
ского ландшафта Советского Союза — природной среды, в которой
большинство будет освобождено от меньшинства. 20 июля 1927 года
Сталин поручил наркому внутренних дел Н. И. Ежову арестовать
и депортировать всех немцев, занятых в оборонной промышленно¬
сти. Совершенно не имело значения, являлись ли они гражданами
Германского Рейха или членами Коммунистической партии Герма¬
нии. Любой человек, попадавший под подозрение, мог быть аресто¬
ван, депортирован или расстрелян. Во время «немецкой операции»
более 40 тыс. человек были отправлены на смерть тройками и на
основании так называемых заочных процедур, при которых состав¬
ленные на местах списки подозреваемых подписывались централь¬
ным руководством в Москве. Во время операции кроме немцев были
схвачены люди, имевшие контакты с немецкими дипломатами или
бывшими солдатами-военнопленными в Германии во время Первой
мировой войны12'*. Точно так же органы НКВД провели «польскую
операцию», которая началась в августе 1937 года. Первым делом
Сталин и Ежов начали террор против членов Польской военной ор¬
ганизации (Polska organizacija wojskowa, POW) — бывших польских
военнопленных, которые остались в Советском Союзе, польских
эмигрантов, членов польских политических партий и польского на¬
селения в западных приграничных зонах Советского Союза. Однако
в течение нескольких недель после начала операции Ежов приказал 123Сталинский террор в Сибири 1928-1941 / Отв. ред. В. А. Исупов. Новоси¬
бирск: Издательство Сибирского отделения Российской Академии наук, 1997.
С. 174; Stalinism as a Way of Life: A Narrative in Documents / L. H. Siegelbaum,
A. K. Sokolov (eds.). New Haven, CT: Yale University Press, 2001. P.390;
Binner R. Junge M. Wie der Terror «grol3» wurde: Massenmord und Lagerhaft
nach Befehl 00447 // Cahiers du monde russe. 2001. № 42. P. 559.
123Ochotin N., Roginski A. Zur Geschichte der «Deutschen Operation»
des NKWD 1937-1938//Jahrbuch fur Historische Kommunismusforschung.
2000/2001. S. 89-125.
281

местным органам НКВД расширить ее и арестовывать «всех поля¬
ков». «Поляки должны быть полностью уничтожены». Любой, в ком
НКВД подозревал польского агента, терял свободу или жизнь. Тер¬
рор не щадил никого. Были убиты почти все члены польской секции
Коминтерна. В августе 1938 года пришлось распустить Польскую
коммунистическую партию, так как все ее члены были арестова¬
ны или убиты. Более 35 тыс. поляков депортировали из польско-
украинского приграничного региона124.
Там, где присутствие национальных меньшинств угрожало эт¬
нической гомогенности городов, округов или территорий, больше¬
вики рассматривали их как заклятых врагов. Поскольку латыши,
эстонцы, корейцы, финны, курды, греки, армяне, турки и болгары
жили за пределами своей «родины», считалось, что они представ¬
ляют собой угрозу социалистическому строю. Австрийский ученый
Александр Вайсберг-Цыбульский, попавший в застенки харьков¬
ского НКВД вспоминал, как осенью 1937 года отправляли в тюрьму
представителей национальных меньшинств: «В сентябре начал рас¬
пространяться слух, что арестовывают латышей, затем армян. Мы
не понимали, что это значило. Мы не верили в возможность того,
чтобы ГПУ использовало такой незначительный признак как эт¬
ническая идентичность [как степень политического убеждения че¬
ловека] в качестве оправдания репрессий. Однако мы не могли не
признать, что в один день все арестованные оказались латышами; в
другой день — армянами. В обоих случаях мы имеем дело с сотнями
людей». Вскоре после этого органы НКВД арестовали греков, по¬
ляков, болгар, немцев и латышей, живших в Харькове. Были закры¬
ты их клубы, газеты. Даже деревни немецких колонистов в районах
вокруг Харькова, были опустошены. В Ленинградской области кре¬
стьян эстонского и финского происхождения переписали и вывезли
из родных деревень. В Сибири сотрудники НКВД «прочесывали»
армейские подразделения в поисках немцев и поляков, арестовы¬
вали всех солдат и офицеров, принадлежавших к этим националь¬
ностям. Однако нигде террор против национальных меньшинств и
групп не свирепствовал более жестоко, чем в промышленных и при¬
124 GULAG. Р. 104-106; Петров Н. В., Рогинский А. Б. «Польская опера¬
ция» НКВД 1937-1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граж¬
дан / Ред. А. Е. Гурьянов. М.: Звенья, 1997. С. 22-43; Пятницкий В. Заговор
против Сталина. М.: Современник, 1998. С. 72-73; Jansen М., Petrov N. V.
Stalin’s Loyal Executioner: People’s Commissar Nikolai Ezhov, 1895-1940.
Stanford, CA: Hoover Institution Press, 2002. P. 98-99; Gelb M. Ethnicity during
the Ezhovshchina: A Historiography // Morison J. Ethnic and National Issues in
Russian and East European History. New York, 2000. P. 192-194.
282

граничных областях Советского Союза. Например, в Донбасской
области в ходе национальных операций были расстреляны почти
все немцы, поляки и латыши125.
«Национальные операции» 1937-1938 годов не имели четко уста¬
новленного плана; органы НКВД не получали даже приблизительных
указаний относительно количества людей, подлежащих репрессиям.
Так называемые двойки (комиссии из двух человек), состоявшие из
местных начальников — НКВД и прокурора, должны были решить,
какие именно группы относятся к национальному контингенту и, та¬
ким образом, подлежат уничтожению. Во многих регионах граница
между социальными и национальными критериями была расплыв¬
чатой. Тысячи поляков, немцев и латышей погибли, потому что го¬
сударственные органы присвоили им категорию «социально чуждых
элементов». Кочевников, живших на афганской и китайской при¬
граничных территориях, по приказу Сталина классифицировали как
«бандитов» и кулаков, впоследствии они были депортированы и рас¬
стреляны. В 1938 году Сталин отдал приказ партийному руководи¬
телю Таджикистана арестовать 30 тыс. кочевников, проживавших на
приграничной территории и отправить их в лагеря. Таким образом
власть намеревалась предотвратить объединение кочевников с му¬
сульманскими военными командирами, действовавшими по другую
сторону границы в Афганистане126.
В ходе репрессий каратели теряли самообладание. Они использо¬
вали возможность уничтожить национальные меньшинства и убить
«чужеземцев». Однако центральное правительство никогда не вы¬
пускало из своих рук контроля над национальными операциями — в
немалой степени за счет заочных процедур. Последней инстанцией
были Ежов и Главный прокурор Советского Союза А. Я. Вышинский,
они решали, сколько человек будет депортировано и убито, и были
теми, кто ежедневно подписывал списки, предоставляемые местны¬
ми властями. Национальные операции, продолжавшиеся и как ре¬
прессии против членов партии и «социально чуждых элементов»,
125 РГАСПИ.Ф.558,Оп. 11.Д.57.Л. l-3;Weissberg-CybulskiA.Hexensabbat.
Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1977. S. 276-277,286-287; Gelb M. The Western
Finnic Minorities and the Origins of the Stalinist Nationalities Deportations //
Nationalities Papers. 1996. № 24. P. 237-268; Gelb M. Ethnicity during the
Ezhovshchina: A Historiography // Ethnic and National Issues in Russian and
East European History / J. Morison (Hg.). New York 2000. P. 196-197; Пан¬
ков С. А. Сталинский террор в Сибири 1928-1941. С. 199; Kuromiya Н.
Freedom and Terror in the Donbas: A Ukrainian-Russian Borderland, 1870s-
1990s. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 231-234.
126РГАСПИ. Ф. 558. On. И. Д. 57. Л. 72; там же. Ф. 82. On. 2.
Д. 671. Л. 53.
283

достигли своей кульминации. В конце января 1938 года И. В. Ста¬
лин приказал НКВД продлить национальные операции до 15 апре¬
ля с тем, чтобы окончательно искоренить всех вражеских шпионов
и саботажников. Можно сказать, что 1937 год был годом социальных
чисток, 1938-й — годом чисток этнических. Более 350 тыс. человек
пали жертвой национальных операций, которые продолжались до
ноября 1938 года. Только во время польской операции было аресто¬
вано 144 тыс. человек. Около 250 тыс. человек были убиты каратель¬
ными отрядами НКВД, из них более 70 % — во время национальных
операций. Этническая чистка не была маргинальным элементом ста¬
линской политики террора. Скорее она была его сутью127. Социально
«очищенная» среда могла выжить только как этнически однородное
окружение. Классы существовали внутри наций. Это проистекало из
самой логики такого рода мышления, люди должны были страдать
из-за своей национальной принадлежности, только когда они явля¬
лись представителями меньшинства. Поэтому типично, что армяне
были удалены из Харькова и Одессы, но не из республики Армения.
Этнические чистки не изменили многонациональной природы им¬
перии. Они были стратегиями насильственной гомогенизации го¬
сударства, в процессе которой были депортированы представители
национальных меньшинств из приграничных территорий и больших
городов — чтобы устранить потенциальную угрозу, а также освобо¬
дить пространство для представителей большинства на этих террито¬
риях. В многонациональной империи большевиков народы жили не в
сообществе, не вместе друг с другом, а около друг друга128.
После Большого террора сталинская изобиловала все более новы¬
ми планами, сталинизм выискивал все больше жертв. Большевики
127McLoughlin В. Die Massenoperationen des NKVD. Dynamik des Terrors
1937/1938 //Stalinscher Terror 1934-1941: Eine Forschungsbilanz / W. Hedeler
(ed.). Berlin: Basis-Druck 2002. P. 42; Jansen M., Petrov N. V. Stalin’s Loyal
Executioner: People’s Commissar Nikolai Ezhov, 1895-1940. Stanford, CA:
Hoover Institution Press, 2002. P. 99, 103. Небольшое количество ошибочных
данных см. в: Binner R., Junge М. «С этой публикой церемониться не следу¬
ет»: Die Zielgruppen des Befehls Nr. 00447 und der GroBe Terror aus der Sicht
des Befehls Nr. 00447 // Cahiers du monde russe. 2002. № 43. S. 207-208.
128 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the
Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001. P. 138—
149. Дискуссию о корнях большевистского насилия против представителей
этнических групп см. в: Weitz Е. Racial Politics without the Concept of Race:
Reevaluating Soviet Ethnic and National Purges // Slavic Review. 2001. Vol. 61.
P. 1-29; Weitz E. A Century of Genocide: Utopias of Race and Nation. Princeton,
NJ: Princeton University Press, 2003. P.53-101; Hirsch F. Race without the
Practice of Racial Politics // Slavic Review. 2002. № 61. P. 30-43.
284

продолжали клеймить и наказывать сообщества вплоть до 1940-х го¬
дов. Но теперь существовали только «объективно» определяемые
враги, от которых более не требовалось признаний. При таком разви¬
тии событий враг более не был соучастником своего (его или ее) соб¬
ственного уничтожения. Кроме того, большевики больше не говорили
о кулаках и «бывших», когда разделяли людей на враждебные катего¬
рии; скорее они говорили о «немцах», «поляках» и «асоциалах» или
«преступниках». Асоциальные элементы в целом становились чуж¬
дыми. Этот страх перед «другими» процветал в обстановке советской
изоляции, когда жизнь за пределами Советского Союза была отрезана
и становилась невообразимой129. То, что большевики не признавали
принадлежащим к их собственному проверенному окружению, они
истолковывали как угрозу. А так как большевики заражали советское
общество отравляющей «ненавистью к чужеземцу», советские граж¬
дане получали только такую информацию, которая соответствовала
их ксенофобным ожиданиям. Когда после заключения пакта между
Гитлером и Сталиным* * большевики распространили свою деятель¬
ность на иностранную территорию, они перенесли это культивирова¬
ние ненависти и ксенофобии за пределы Советского Союза.
Нигде это не является более очевидным, чем в Восточной Поль¬
ше, которая рассматривалась как сфера советского влияния согласно
условиям договора между Гитлером и Сталиным пакта в сентябре
1939 года. Здесь так же, как в Советском Союзе, большевики орга¬
низовали беспощадную кампанию репрессий против священников,
землевладельцев, представителей аристократии. Однако этот террор
больше не считался социально-профилактическим. С самого нача¬
ла он был нацелен на уничтожение польской элиты в регионах, ан¬
нексированных Советским Союзом. В начале 1940 года большевики
приступили к арестам представителей польских государственных ор¬
ганов, аристократии и польских поселенцев, которые в 1930-е годы
переселились в этот регион из Западной Польши, всех их отправля¬
ли в Казахстан. Всего было несколько волн таких депортаций. Они
начались в феврале с выселения польских поселенцев и их семей и
закончились в июне депортацией более 60 тыс. евреев, которые спа¬
сались бегством из оккупированных Германией территорий Польши.
Чекисты удивили своих жертв: всего за несколько дней они арестова¬
129 Замечание американского посла в Москве во время беседы со Стали¬
ным и сопровождавшими его лицами. См.: Smith W. В. Meine drei Jahre in
Moskau. Ub. Krug W. G. Hamburg: Hoffmann and Campe, 1950. S. 66-67.
* Договор о ненападении, заключенный между СССР и Германией
23 августа 1939 года, известный также как пакт Молотова-Риббентропа.
(Прим.ред.).
285

ли более 10 тыс. человек, перевезли на железнодорожные станции и
загрузили в неотапливаемые вагоны, предназначенные для перевоз¬
ки скота. Никто не считал количество жертв, умерших от холода и
голода по пути в ссылку130.
Большевистское руководство не оставляло сомнений в том, что его
целью является уничтожение польской элиты. В начале марта 1940 года
Берия предложил Сталину казнить 14 700 польских офицеров и
11 000 землевладельцев, промышленников и государственных служа¬
щих, оказавшихся в советских лагерях для военнопленных и тюрьмах.
В своем отчете Сталину Берия утверждал, что польские офицеры и
землевладельцы представляли собой «заклятых врагов советской вла¬
сти, полных ненависти к советскому строю». По существу, польских
офицеров ни при каких обстоятельствах не собирались освобождать из
тюремного заключения. «Каждый из них только и ждет освобождения,
чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против со¬
ветской власти». Берия видел только один выход: эти «неисправимые
враги» должны быть расстреляны в массовом порядке. Он не забыл
добавить, что «более 97 %» заключенных являлись лицами польского
происхождения. Сталин сразу же согласился, и в марте 1940 года По¬
литбюро санкционировало казнь польских офицеров и государствен¬
ных служащих. Из них 45 тыс.* человек были убиты в Катынском
130 Gross J. Т. Revolution from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s
Western Ukraine and Western Belorussia. Ed. 2. Princeton, NJ: Princeton
University Press, 2002. P. 187-224; Филиппов С. Г. Деятельность органов
ВКП(б) в западных областях Украины и Белоруссии в 1939-1941 гг. // Ре¬
прессии против поляков и польских граждан / Ред. А. Е. Гурьянов. М.: Зве¬
нья, 1997. С. 44-76; Голанов О. А., Рогинский А. Б. Об арестах в западных
областях Белоруссии и Украины в 1939-1941 гг. // Репрессии против поля¬
ков и польских граждан. С. 77-113; Гурьянов А. Е. Масштабы депортации
населения вглубь СССР в мае-июне 1941 г. // Репрессии против поляков
и польских граждан С. 137-175; Парсаданова В. Депортация населения из
Западной Украины и Западной Белоруссии // Новая и новейшая история.
1989. № 2. С. 26-44; Roman W. К. Die sowjetische Okkupation der polnischen
Ostgebiete 1939 bis 1941 // Die polnische Heimatarmee: Geschichte und Mythos
der Armia Krajowa seit dem Zweiten Weltkrieg / B. Chiari (ed.). Munchen:
Oldenbourg, 2003. S. 104-106; Sword K. Deportation and Exile: Poles in the
Soviet Union, 1939-1948. London: Macmillan, 1994; Werth N. Ein Staat gegen
sein Volk: Das Schwarzbuch des Kommunismus. Munchen: Piper, 2002. P. 232-
235; Slowes S. W. Der Weg nach Katyn: Bericht eines polnischen Offiziers.
Hamburg: Europaische Verlags-Anstalt, 2000.
* По данным общества «Мемориал», в лесу близ Катыни (Смоленская
область) было расстреляно 21 257 польских офицеров («Катынь: хроника
событий». Справка Международного общества «Мемориал» // Полит.ру.
19 марта 2008). (Прим. ред.).
286

лесу131. Депортация семей военнопленных и заключенных в тюрьму
государственных служащих началась двумя неделями позже — в об¬
щей сложности более 26 тыс. семей132.
Сразу же после оккупации Польши* советские силы безопасно¬
сти начали заново перераспределять этнический состав населения
оккупированных территорий. Все польские граждане, проживавшие
вдоль демаркационной линии, разделявшей советскую и германскую
зоны оккупации, были также депортированы. Для того чтобы подо¬
рвать традиционную на этих территориях власть землевладельцев
и государственных польских чиновников большевики настраивали
украинцев, белорусов и евреев против их польских соседей. Во мно¬
гих регионах пропаганда ненависти провоцировала евреев и бело¬
русов устраивать самосуд над бывшими польскими чиновниками
и землевладельцами. В октябре 1939 года по решению Политбюро
польские военнопленные еврейского, украинского и белорусского
происхождения были отделены от офицеров-поляков и отпущены
по домам133. Большевики публично представляли себя защитника¬
ми украинских и белорусских крестьян, которых они освободили от
ярма угнетения. С этой точки зрения присоединение оккупирован¬
ных территорий к республикам Белоруссия и Украина было чем-то
большим, нежели простая формальность. Оно отражало изменение в
подходе большевиков к иерархии структур этнических систем. Идея
создания Польской республики никогда всерьез не рассматривалась.
В результате оккупации изменилось также положение бывших
польских граждан — евреев. Для многих из них вхождение этих зе¬
мель в состав СССР означал конец дискриминации, которой они
подвергались при польском правлении. Вначале они рассматривали
большевиков как силу, которая защитит спасет их от нападок украин¬
ских крестьян и польских властей. Большевики также предоставили
«секуляризованным» евреям новые возможности социальной мо-
131 Катынь: Пленники необъявленной войны / Ред. Р. Г. Пихоя, А. Гейш-
тор. М.: Международный фонд «Демократия», 1997. С. 384-392.
132 Там же. С. 526-527.
* В сентябре 1939 года Красная армия оккупировала Восточные терри¬
тории (т. н. «восточные кресы» Польши — западные части Украины и Бело¬
руссии). (Прим. ред.).
133 Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 118-119; Roman W. К.
Die sowjetische Okkupation der polnischen Ostgebiete 1939 bis 1941 // Die
polnische Heimatarmee: Geschichte und Mythos der Armia Krajowa seit dem
Zweiten Weltkrieg. S. 93; Gross J. T. Revolution from Abroad: The Soviet
Conquest of Poland’s Western Ukraine and Western Belorussia. Ed. 2. Princeton,
NJ: Princeton University Press, 2002. P. 35-70, 114-122.
287

бильности. Во многих деревнях евреи фактически заняли должности
изгнанных польских функционеров134.
Однако в то же время большевистский террор никоим образом не
ограничивался польским населением. Вскоре после оккупации все
иностранные граждане, включая евреев, которые избежали герман¬
ской оккупации, были зарегистрированы и депортированы в Сред¬
нюю Азию. Действительно, почти все евреи, депортированные из
оккупированной Советским Союзом зоны в течение 1940 года, при¬
были сюда из оккупированной Германией Польши. Все «иностран¬
цы» на контролируемой Советами территории подозревались в том,
что они были потенциальными смутьянами или шпионами, независи¬
мо от причин их бегства с родины. В конечном итоге приблизитель¬
но 60 тыс. евреев и 200 тыс. поляков — около 10 % всего польского
населения в оккупированной Советами Польше пали жертвой этих
депортаций135.
В мае-июне 1941 года депортации распространились на терри¬
тории аннексированных Прибалтийских государств, Бессарабию и
финско-советскую приграничную область. И снова большевики стре¬
мились очистить эти регионы от представителей местной интеллекту¬
альной элиты. С началом массового сопротивления принудительной
коллективизации в Западных Украине и Белоруссии представители
элиты этих республик также оказались под прицелом. А поскольку
элита была типичным представителем титульной нации, террор всегда
являлся формой этнической чистки. В совокупности более 85 тыс. че¬
ловек, главным образом украинцы, латыши, эстонцы, литовцы и румы¬
ны, были депортированы в Среднюю Азию в мае - июне 1941 года136.
Как сталинский, так и нацистский режимы вели войны на уни¬
чтожение против внутренних и внешних врагов — врагов, которых
134 Benecke W. Die Ostgebiete der Zweiten Polnischen Republik: Staatsmacht
und offentliche Ordnung in einer Minderheitenregion 1918-1939. Koeln: Bohlau,
1999; Gross J. T. Revolution from Abroad: P. 263, 267-268.
135 ГА РФ. Ф. 9479. On. 1. Д. 89. Л. 221; Земсков В. H. Спецпоселенцы в
СССР 1930-1960. М.: Наука, 2003. С. 84-89.
136 Земсков В. Н. Спецпоселенцы в СССР. С. 89-91; Roman W. К. Die
sowjetische Okkupation der polnischen Ostgebiete 1939 bis 1941// Die
polnische Heimatarmee: Geschichte und Mythos der Armia Krajowa seit dem
Zweiten Weltkrieg. S. 105; Pohl D. Die Ukraine im Zweiten Weltkrieg //
Ukraine: Geographie, ethnische Struktur, Geschichte, Sprache und Literatur,
Kultur, Politik, Bildung, Wirtschaft, Recht / P. Jordan (ed.). Frankfurt am Main:
Lang, 2001. S. 340-342; Iwanou M. Terror, Deportation, Genozid: Demogra-
phische Veranderungen in WeiBruBland im 20. Jahrhundert // in Handbuch der
Geschichte WeiBruBlands / D. Beyrau, R. Lindner (eds.). Gottingen:
Vandenhoeck & Ruprecht, 2001. S. 433.
288

они определяли, используя понятия «класс», «раса», «нация». Та¬
ким образом, когда 22 июня 1941 года германские армии (Wehr-
macht) напали на Советский Союз, на поле боя столкнулись не
только вооруженные силы, но и соответствующие идеологические
заблуждения, поскольку кровожадное поведение одних только под¬
тверждало фантазии других: что за разрушение порядка несут от¬
ветственность расы и нации. Вот почему Вторая мировая война не
привела к десталинизации Советского Союза, как это следует из
мифа о Великой Отечественной войне. Война лишь подтвердила
ожидания большевиков и укрепила их, потому что оккупационная
политика нацистов поставила их в зависимость от своего правления
и не оставила иного выбора, кроме как принять те национальные и
расовые категории, которые национал-социалисты им приписыва¬
ли. Иными словами, национал-социалисты, не желая того способ¬
ствовали сталинской объективации врага1*7.
Начало войны означало возобновление массового террора в укра¬
инских и литовско-белорусских приграничных районах. Уже 24 июня
1941 года Берия приказал оперативным сотрудникам на Украине и в
Прибалтике убивать всех заключенных «контрреволюционеров». От¬
ступавшие солдаты Красной армии разрушали деревни, убивали или
депортировали их жителей. Если у чекистов оставалось время до при¬
бытия германских войск, они расстреливали заключенных. Западно¬
украинский город Львов испытал особенно жестокую резню: более
12 тыс. человек были расстреляны или замучены до смерти. Многие
заключенные не могли быть эвакуированы до прибытия немецких
войск, а множество другие погибли во время смертельных маршей
вглубь Советского Союза. В городе Луцке чекисты сначала раздели¬
ли польских и украинских заключенных и затем убили. Больше не
было никакой возможности спастись от насилия. Как только Красная
армия покинула приграничные районы, украинцы и литовцы обру¬
шили сдерживаемую ими ярость на местных евреев, известных сво¬
ей симпатией к коммунистам. Взбешенные литовские и украинские
вооруженные гражданские отряды организовали погромы, и теперь
никто не стоял на их пути. Германские солдаты были свидетелями
именно того, что они ожидали и того, что рассказывала пропаганда.
Эти погромы, которые устраивали украинцы, поляки и литовцы про¬
тив коммунистов и евреев в первые недели войны, казалось, только * * * S. *137 О значении этнической принадлежности как враждебной категории
со времен Второй мировой войны см.: Baberowski J. Der rote Terror: Die
Geschichte des Stalinismus. Ed. 2. Munchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2004.
S. 209-240; Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the
Fate of the Bolshevik Revolution. P. 239-297.
289

подтверждали существование симбиоза между коммунизмом и иуда¬
измом. Для членов СС это было оправданием их расовой войны на
уничтожение138.
Национал-социалисты заставили тех, кто был под их контролем,
принять их систему деления на расы. Они составляли списки ев¬
реев, русских, поляков, белорусов, украинцев, латышей и литовцев
по принципу иерархии рас. Было невозможно остаться не причис¬
ленным к той или иной категории, поскольку национал-социалисты
распоряжались не только своим собственным, но также и миром
«других» в соответствии с расовыми критериями. Любой, кто хотел
выжить, должен был или принять или противостоять установлен¬
ным для него признакам соответствующей категории, независимо
от того, противоречили они или нет его вере или природе. Для еврея
шансы выжить были невелики. В иерархии рас украинцы и поля¬
ки стояли выше русских, в то время как латыши и эстонцы стоя¬
ли выше украинцев и поляков. Даже в лагерях для военнопленных
лагерный социум был структурирован в соответствии с этнической
принадлежностью. Украинцы могли рассчитывать на лучшее об¬
ращение, чем русские и евреи. Вот почему пленные украинские
солдаты всегда настаивали на том, что они являются украинцами.
Украинцев даже использовали для охраны русских заключенных.
В Белоруссии, Латвии, Эстонии и Литве немецкие оккупацион¬
ные силы нанимали местные вспомогательные полицейские силы
исключительно из представителей соответствующей титульной
нации. Тысячи украинцев, а также казаков, калмыков, крымских
татар, азербайджанцев и грузинских военнопленных поступали на
службу в Вермахт, СС и в органы нацистской гражданской адми¬
нистрации — их с целью было разрушить сталинскую империю. Ха¬
рактерно, что в первый год войны на Востоке немцы расстреливали
русских и еврейских заложников в качестве возмездия за партизан¬
ские нападения на германских солдат, но не трогали украинцев139.
138Kempowski W. Das Echolot: Barbarossa ‘41: Ein kollektives Tagebuch.
Miinchen: Knaus. 2002. S. 216; Petersen R. D. Understanding Ethnic Violence:
Fear, Hatred, and Resentment in Twentieth-Century Eastern Europe. Cambridge:
Cambridge University Press, 2002. P.96-99; Musial B. Konterrevolutionare
Elemente sind zu erschieBen: Die Brutalisierungdes deutsch-sowjetischen Krieges
im Sommer 1941. Berlin: Propylaen, 2000. S. 172-199, 249-255. Golczewski F.
Die Ukraine im Zweiten Weltkrieg // Geschichte der Ukraine / F. Golczewski
(ed.). Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1993. S. 246-252.
139 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate
of the Bolshevik Revolution. P. 156-157; Chiari B. Alltag hinter der Front:
Besatzung, Kollaboration und Widerstand in WeiBruBland 1941-1944. Dussel-
290

Германский оккупационный режим был не только чрезвычайно
террористическим; он также усилил напряженность на оккупиро¬
ванных территориях. Украинские партизаны националистической
организации ОУН* *, Польская армия Крайова** (Armia Krajowa, АК),
латышское и литовское движения сопротивления и советские парти¬
заны не только боролись с немецкой оккупацией, они сражались друг
с другом. В течение весны 1944 года Польская армия Крайова в Во¬
лыни разрушила десятки украинских деревень и убила более 1 тыс.
украинцев якобы в результате боевых операций. Подсчитано, что в
период между 1942 и 1944 годами 100 тыс. поляков и 20 тыс. укра¬
инцев были убиты в регионе в ходе межэтнических конфликтов140.
dorf: Droste, 1998. S. 270-279; Dean M. Collaboration in the Holocaust: Crimes
of the Local Police in Belorussia and Ukraine, 1941-1944. New York: St. Martin’s
Press, 2000. P.21; Waite R. G. Kollaboration und deutsche Besatzungspolitik
in Lettland 1941 bis 1945// Okkupation und Kollaboration (1938-1945):
Beitrage zu Konzepten und Praxis der Kollaboration in der deutschen
Okkupationspolitik / W. Rohr (ed.). Berlin: Hiithig, 1994. S. 217-237; Penter T.
Die lokale Gesellschaft im Donbass unter deutscher Okkupation 1941-1943 //
Kooperation und Verbrechen: Formen der «Kollaboration» im ostlichen Europa
1939-1945/ C. Dieckmann, B. Quinkert, T. Tonsmeyer (eds.). Gottingen:
Wallstein, 2003. S. 201; Golczewski F. Die Ukraine im Zweiten Weltkrieg //
Geschichte der Ukraine. S. 251-260; Schiiddekopf C. Krieg: Erzahlungen aus
dem Schweigen: Deutsche Soldaten tiber den Zweiten Weltkrieg. Reinbek bei
Hamburg: Rowohlt, 1997. S. 232; Pohl D. Russian, Ukrainians, and German
Occupational Policy, 1941-43 // Kappeler A. Culture, Nation and Identity.
P. 277-297. Об изменении расовых иерархий см.: Petersen R. D. Under¬
standing Ethnic Violence: Fear, Hatred, and Resentment in Twentieth-Century
Eastern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 135.
* Организация украинских националистов, действовавшая в западных
регионах Украины с 1929 до начала 1950-х годов. (Прим. пер.).
** Armia Krajowa (польск.) — букв. Отечественная армия, вооружен¬
ные формирования польского подполья во время Второй мировой войны,
действовавшие в пределах довоенной территории Польского государства.
СПрим.ред.).
140 Chiari В. Alltag hinter der Front: Besatzung, Kollaboration und Widerstand
in WeiBruBland 1941-1944. Diisseldorf: Droste, 1998; Bednarski W. Das Gesicht
des Krieges in der Gemeinde Kotlice (Kreis Zamosc) 1939-1945 // Chiari B.
Die polnische Heimatarmee. S. 421-423; Golczewski F. Die Heimatarmee und
die Juden // Chiari B. Die polnische Heimatarmee. S. 635-676; Niwinski P.
Die nationale Frage im Wilnagebiet // Chiari B. Die polnische Heimatarmee.
S. 617-664; Motyka G. Der polnisch-ukrainische Gegensatz in Wolhynien und
Ostgalizien // Chiari B. Die polnische Heimatarmee. S. 531-547; Zarubinsky O. A.
The «Red» Partisan Movement in Ukraine during World War II. A Contemporary
Assessment //Journal of Slavic Military Studies. 1996. № 9. P. 399-416.
291

На Украине насилие против евреев продолжалось даже после вывода
отсюда немецких войск. Фактически ожесточенные межнациональ¬
ные столкновения продолжались на Украине, в Восточной Польше и
прибалтийских республиках до конца 1940-х годов141.
В этой войне концепция социальной идентичности человека поте¬
ряла всякое значение. Учитывались только «раса» и «национальная
принадлежность». Поскольку люди стали определять себя и других
в соответствии с категориями, предусмотренными немецкими окку¬
пантами, большевистские лидеры рассматривали оккупированные
Германией территории в качестве арены межэтнических конфликтов.
Таким образом, когда в 1941 году Красная армия ненадолго отвоевала
Ростов, органы НКВД арестовали всех этнических немцев и армян, а
когда немцы снова заняли город в начале 1942 года, оперативные ко¬
манды СС (SS-Einsatzgruppen) убили всех оставшихся евреев142.
Большевики вели войну не только против внешнего врага, но
также против врагов внутренних: дезертиров, коллаборационистов,
партизан-националистов и представителей враждебных националь¬
ностей, — всех, кто якобы сотрудничал с немцами, участвуя в войне
против Советского Союза. В этой войне эссенциалистский национа¬
лизм торжествовал победу над идеей социальной революции, кото¬
рую отстаивали большевики.
Как только немецкие войска вторглись в Советский Союз, боль¬
шевистские руководители стали мстить проживавшим там немцам.
В конце лета 1941 года Республика немцев Поволжья была ликви¬
дирована. Всех немцев, живших в Республике, переписали и вскоре
депортировали в Казахстан. В указе Президиума Верховного Совета
СССР, узаконивавшем это действие, говорилось о необходимости
уничтожить «саботажников и шпионов» до того, как у них появит¬
ся возможность сотрудничать с немецкими захватчиками. В ноябре
1943 — декабре 1944 года, когда германский Вермахт больше не пред¬
ставлял значительной угрозы региону, по приказу Сталина и Берии
были депортированы в Среднюю Азию крымские татары и пред¬
ставители различных национальностей Кавказа: чеченцы, ингуши,
карачаевцы, балкарцы, и месхетинцы, а также калмыки. Весной и
летом 1942 года остававшиеся в Ленинграде финны и немцы (всего
141РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 897. Л. 106-123, 135-139, 143-145; Laasi Е. Der
Untergrundkrieg in Estland, 1945-1953 // Auch wir sind Europa: zur jimgeren
Geschichte und aktuellen Entwicklung des Baltikums: baltische Pressestimmen
und Dokumente / R. Kibelka (ed.). Berlin: Aufbau-Verlag, 1991. S. 70-82.
142Angrick A. Besatzungspolitik und Massenmord: Die Einsatzgruppe in
der siidlichen Sowjetunion 1941-1943. Hamburg: Hamburger Edition, 2003.
S. 640-641.
292

60 тыс. человек) были также арестованы и вывезены в Среднюю
Азию. Во второй половине 1944 года дополнительно были депорти¬
рованы «подозрительные» народы: греки, болгары и армяне из Кры¬
ма; турки-месхетинцы и курды — с Кавказа. Таким образом, более
3 млн человек было изгнано с родной земли, среди них — более 1 млн
немцев и 470 тыс. чеченцев и ингушей143. Для большевиков эти де¬
портации не являлись чем-то второстепенным. Как оказалось, пере¬
селение представителей этнических групп было делом более важным,
чем победа в сражении. В конце концов, как можно объяснить, по¬
чему власть направила 10 тыс. грузовиков и вагонов, 100 тыс. солдат
НКВД и целых три армии на Кавказ, когда в них так отчаянно нуж¬
дались на фронте144?
Спустя годы Молотов признался в беседе с журналистом Ф. И. Чу¬
евым, что ни он, ни Сталин не испытывали чувства личной вины
или ответственности за судьбу депортированных. Он утверждал, что
люди, принадлежавшие к враждебным нациям, представляли потен¬
143Ganzenmiiller J. Das belagerte Leningrad 1941-1944: Eine GroBstadt in
den Strategien der Angreifer und der Angegriffenen. Diss. Universitat Freiburg
2003. S. 289-300; Земсков В. H. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопосе¬
ленцы, ссыльные и высланные: Статистико-географический аспект / Исто¬
рия СССР. 1991. № 5. С. 151-165. Особенно см.: С. 162; Naimark Н. М. Fires
of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth Century Europe. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 2001. P.85-107; Weitz E. A Century of Genocide:
Utopias of Race and Nation. Princeton, NJ: Princeton University Press,
2003. P. 79-82; Pinkus B. Die Deportation der deutschen Minderheit in der
Sowjetunion 1941-1945 // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-Pakt
bis zum «Unternehmen Barbarossa» / B. Wegner (ed.). Mtinchen: Piper, 1991.
S. 464-479; Бугай H. Ф. К вопросу о депортации народов СССР в 30-40-х го¬
дах // История СССР. 1989. №6. С. 135-144; Бугай Н. Ф., Гонов А. М.
Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е годы). М.: ИНСАН, 1998. С. 118-222;
Наказанный народ: репрессии против российских немцев. М.: Звенья, 1999;
Nekrich А. М. Punished Peoples: The Deportation and Fate of Soviet Minorities
at the End of the Second World War. New York: Norton, 1978; Tolz V. New
Information about the Deportation of Ethnic Groups in the USSR during World
War 2 // World War 2 and the Soviet People / J. Garrard, C. Garrard (eds.). New
York: St. Martin’s Press, 1993. P. 161-179; «Погружены в-эшелоны и отправ¬
лены к местам поселений...» Л. Берия — И. Сталину // История СССР. 1991.
№ 1. С. 143-160; Бугай Н. Ф. Л. Берия — И. Сталину: «Согласно вашему ука¬
занию...» М.: АИРО, 1995. С. 104-105, 128; Conquest R. Stalins Volkermord:
Wolgadeutsche, Krimtataren, Kaukasier. Wien: Europa-Verlag, 1970.
144 Nekrich A. M. Punished Peoples: The Deportation and Fate of Soviet
Minorities at the End of the Second World War. New York: Norton, 1978. P. 108—
109; Бугай H. Ф. Иосиф Сталин — Лаврентию Берия: «их надо депортиро¬
вать» //Документы, факты, комментарии. М.: Дружба народов, 1992. С. 106.
293

циальную угрозу советскому строю. Как таковые они должны были
быть депортированы. «Во время войны мы столкнулись с массовой
изменой. Батальоны кавказцев стояли против нас вдоль линий фрон¬
та, они были в нашем тылу. Конечно, также пострадали невинные.
Но я думаю, что в то время все делалось правильно»145. Молотов про¬
сто выразил то, во что верило большевистское руководство, то есть,
что их окружали враги. Немцы и крымские татары были врагами, от
которых нужно избавить мир: предшествующих — потому что они
принадлежали нации агрессоров, последних — потому что многие
из них служили немецким оккупантам. Чеченцы, ингуши и балка¬
ры представляли собой вооруженных бандитов и врагов колхозного
строя. С 1920-х годов власть постоянно вела борьбу с бунтующим на¬
родонаселением на Кавказе146. С вторжением Германии в Советский
Союз пробил час мести потенциальным врагам советской власти.
Следственная комиссия НКВД, отправившаяся в регион в октябре
1932 года, определила, что чеченцы и ингуши являлись религиозны¬
ми фанатами и бандитами — постоянной угрозой советского строя.
Соответственно, Л. П. Берия телеграфировал это донесение своим
подчиненным, ответственным за депортации с Кавказа в феврале
1944 года: «Ни один не должен сбежать»147.
Депортации чеченцев и ингушей начались 23 февраля 1944 года.
Уже 29 февраля Сталин получил от Берии заключительное доне¬
сение о положении на Кавказе: 478 479 человек были «погру¬
жены в железнодорожные вагоны», 91 250 ингушей и 387 229 че¬
ченцев148. Это действие вызвало изумление у жертв. Всего за не¬
сколько недель до этой акции части Красной армии и НКВД были
подтянуты в регион. Даже солдаты не знали цели дислоцирования
на Кавказе. В ночь перед началом депортаций Берия сообщил главе
145 Чуев Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. М.: Терра, 1991. С. 277.
В 1960-е годы Л. М. Каганович также выразил это мнение. См.: Парфенов С.
«Железный Лазарь»: конец карьеры // Родина. 1990. № 2. С. 74.
146 Второе покорение Кавказа: большевики и чеченские повстанцы //
Родина. 1995. № 6. С. 43-48; John В. Dunlop, Russia Confronts Chechnya:
Roots of a Separatist Conflict. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
P. 40-55; Martin T. The Affirmative Action Empire. P. 44-58; Avtorkhanov A.
The Chechens and Ingush during the Soviet Period and its Antecedents //
M. Bennigsen-Broxup (ed.). London, 1982. P. 83; Nekrich A. M. Punished
Peoples: The Deportation and Fate of Soviet Minorities at the End of the
Second World War. New York: Norton, 1978. P. 43-50.
147 ГА РФ. Ф. 9401. On. 2. Д. 64. Л. 161. John B. Dunlop. Russia Confronts
Chechnya: Roots of a Separatist Conflict. Cambridge: Cambridge University
Press, 1998. P. 40-55; Martin T. The Affirmative Action Empire. P. 62.
148 ГА РФ. Ф. 9401. On. 2. Д. 64. Л. 161.
294

местного правительства Моллаеву*, что будет происходить в после¬
дующие дни. Берия сообщил Сталину, что Моллаев «прослезился».
Затем он «взял себя в руки» и выполнил все приказы безо всякого
сопротивления. Затем Берия созвал членов местной партийной орга¬
низации, видных мусульманских деятелей и суфийских шейхов и под
угрозой насилия принудил их к сотрудничеству с органами НКВД.
Они должны были обеспечить, чтобы депортации, начавшиеся ночью
22 февраля, прошли спокойно. Не оставалось никаких шансов. Танки
заблокировали боковые улицы, солдаты захватили чеченские и ин¬
гушские деревни. Перед тем как деревенских жителей погрузили в
грузовики и отвезли на железнодорожные станции, муллы и местные
коммунисты сообщили им о содержании сталинского приказа о вы¬
селении. А вместе с последним эшелоном муллы и местные коммуни¬
сты отправились со своими соотечественниками в ссылку149.
Очевидно, что сопротивление этим депортациям было весьма
ограниченным. Там, где возникало сопротивление, приспешники
Л. П. Берии казнили зачинщиков. В одной деревне все население — в
общей сложности более 700 человек — были заперты в сарае и сожже¬
ны заживо. Конечно же, подобные события не упоминались Берия в
докладе Сталину. Он телеграфировал в Москву, указывая, что депор¬
тации проходили «нормально», что сопротивление было зарублено
на корню, и что было конфисковано более 20 тыс. единиц оружия150.
После этого не осталось никого. Даже местные коммунисты не су¬
мели избежать репрессий. Абсолютно ничего не осталось, что могло
бы напомнить об изгнанных. Автономные республики Чечня и Ин¬
гушетия исчезли так же, как республики Крымских татар и немцев
Поволжья. Русские переселенцы переехали в дома депортированных
людей. Деревни и поселки получили славянские названия. Чеченские
символы были заменены на русские. Сам Сталин отдал приказ разру¬
шить места богослужения, памятники и кладбища, которые служили
напоминанием об изгнанных. Казалось, будто чеченцы, крымские та¬
тары и немцы никогда не жили на своей собственной родине. Власть
увековечила эту стигматизацию в конце 1940-х годов, когда издала
указ о том, что сосланные никогда не вернутся на свою прежнюю ро¬
дину. Немцы, чеченцы и крымские татары несли на себе «печать Каи¬
* Председатель СНК Чечено-Ингушской АССР. (Прим. пер.).
149 ГА РФ. Ф. 9401. Он. 2. Д. 64. Л. 166; ГА РФ. Ф. 9470. Он. 1. Д. 183. Л. 41.
150 ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 64. Л. 161; Кровавый пепел Карабаха // Так
это было: Национальные репрессии в СССР SSSR 1919-1952 годы / Ред.
С. Алиева. М.: ПИСАН, 1993. Т. 2. С. 170-179; Naimark Н. М. Fires of Hatred:
Ethnic Cleansing in Twentieth Century Europe. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 2001. P. 96-97.
295

на»; они были людьми второсортными и такими оставались в течение
десятилетий151.
Почти четверть всех чеченцев и ингушей умерли в период между
1944-м и 1948-м годами. Многие молодые и старые насмерть замерз¬
ли во время переселения на место ссылки. В Казахстане несколько
тысяч людей умерло от голода, холода и тифа. В местах, предназначе¬
ния для депортированных, не было условий ни для жилья, ни для их
обслуживания. Доведенное до бедности местное население отказы¬
валось принять чеченцев в свои колхозы. В декабре 1944 года управ¬
ляющий трестом «Череповецлес» Д. М. Ольховиков доложил, что
ссыльные чеченцы не в состоянии выполнять свои принудительные
трудовые обязанности. Без одежды и обуви, достаточного питания
они умирали как мухи. Тот, кто выживал, был слишком слаб, чтобы
работать152. Тот факт, что Советы никогда не могли преодолеть не¬
покорность депортированных, иллюстрирует абсурдность советских
планов переселения. Уже в июле 1944 года Берия докладывал Стали¬
ну, что в Казахстане разразились беспорядки среди чеченских «спец-
поселенцев». Чтобы призвать к ответу «саботажников, уклонистов
и симулянтов», части войск НКВД были высланы в регион, и более
2 тыс. «бандитских элементов» и жуликов были арестованы153.
151 Бугай Н. Ф. К вопросу о депортации народов СССР в 30-40-х годах //
История СССР. 1989. №6. С. 135-144. John В. Dunlop, Russia Confronts
Chechnya: Roots of a Separatist Conflict. Cambridge: Cambridge University
Press, 1998. P. 40-55; Martin T. The Affirmative Action Empire. P. 73-74;
Naimark H. M. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth Century Europe.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001. P.98-99; Leonhard W. Die
Revolution entlaBt ihre Kinder. Ed. 3. Koeln: Kiepenheuer und Witsch, 1981.
S. 125-130.
152 ГА РФ. Ф. 9479. On. 1. Д. 177. Л. 1-6; ГА РФ. Ф. 9479. On. 1. Д. 153.
Л. 42-43; John B. Dunlop, Russia Confronts Chechnya: Roots of a Separatist
Conflict. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. P. 40-55; Martin T.
The Affirmative Action Empire. P. 70-71; Naimark H. M. Fires of Hatred: Ethnic
Cleansing in Twentieth Century Europe. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 2001. P.97; Tolz V. New Information about the Deportation of Ethnic
Groups in the USSR during World War 2 // World War 2 and the Soviet
People / J. Garrard, C. Garrard (eds.). NewYork: St. Martin’s Press, 1993.
P. 165-169; Nekrich A. M. Punished Peoples: The Deportation and Fate of
Soviet Minorities at the End of the Second World War. New York: Norton,
1978. P. 124-126; Земсков В. H. Спецпоселенцы (по документации НКВД-
МВД СССР) // Социологические исследования. 1990. № 11. С. 3-17; Зем¬
сков В. Н. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и
высланные: Статистико-географический аспект / История СССР. 1991. № 5.
С. 151-165.
153 ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 65. Л. 311-314.
296

Большевики подняли ксенофобию до уровня государственной
идеологии; они заражали свою собственную многонациональную
империю отравляющей ненавистью к иностранцам и ко всему ино¬
родному. И по этой причине этническая чистка не прекратилась с
окончанием Второй мировой войны. До конца 1940-х годов межна¬
циональные войны бушевали на Украине: большевистский режим
провоцировал беспрецедентную кампанию ненависти против немцев
и украинцев. Почти во всех регионах украинцы были устранены из
руководящих государственных и партийных аппаратов и заменены
русскими из центрального правительства. Более 150 тыс. украин¬
ских бунтарей были убиты; тысячи немцев и румын пали жертвами
суммарных казней в последующие месяцы после окончания войны.
В общей сложности с 1940 по 1953 год из Украины было депортиро¬
вано более полумиллиона человек151 * * 154. В Прибалтийских республиках,
вновь обретенных Советским Союзом в 1944 году, большевистские
руководители проводили «кампанию на уничтожение» против наци¬
ональной элиты155. В коллективной памяти прибалтийских народов
сталинизм является синонимом неудавшегося геноцида.
Тот факт, что советские евреи были заклеймены как «агенты»
сионизма и также содержались в плену, только соответствует и под¬
тверждает извращенную логику сталинской ксенофобии. Все, что
имело значение для большевистского руководства страны, так это
основание государства Израиль, которое создало родину для евре¬
ев вне пределов Советского Союза. В результате евреи в Советском
Союзе попадали под подозрение, независимо от того, признавали они
151РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 897. Л. 106-123, 135-139, 143-145;
Golczewski F. Ukraine — Biirgerkrieg und Resowjetisierung // Kriegsende
in Europa: Vom Beginn des deutschen Machtzerfalls bis zur Stabilisierung der
Nachkriegsordnung, 1944-1948 / U. Herbert, A. Schildt (eds.). Essen: Klartext,
1998. S. 89-99; Fitzpatrick Sh. Postwar Soviet Society: The «Return to Normalcy»
1945-1953 // The Impact of World War II on the Soviet Union / S. J. Linz (ed.).
Totowa, NJ: Rowman & Allanheld, 1985. P. 134; Weiner A. Making Sense of War:
The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution. Princeton, NJ:
Princeton University Press, 2001. P. 59, 163-90; Pohl D. Russian, Ukrainians,
and German Occupational Policy, 1941-43 // Kappeler A. Culture, Nation and
Identity. P. 295-297.
155РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 897. Л. 143-145; Raun T. U. Estonia and the
Estonians Stanford, CA: Hoover Institution Press, 1991. P. 181-183; Laasi E. Der
Untergrundkrieg in Estland, 1945-1953 // Auch wir sind Europa: zur jungeren
Geschichte und aktuellen Entwicklung des Baltikums: baltische Pressestimmen
und Dokumente / R. Kibelka (ed.). Berlin: Aufbau-Verlag, 1991. S. 70-82; Зем¬
сков В. H. Спецпоселенцы в СССР: 1930-1960. М.: Наука, 2003. С. 155-156;
Baberowski J. Der rote Terror: Die Geschichte des Stalinismus. Ed. 2. Mtinchen:
Deutsche Verlags-Anstalt, 2004. S. 248.
297

себя евреями или нет. После 1947 года санкционированный государ¬
ством антисемитизм приобрел масштабы истерии и существенным
образом смешался с антиеврейской настроенностью многих русских
и украинцев. Не позднее начала 1953 года Сталин рассматривал во¬
прос об изгнании всех евреев из городов европейской части Совет¬
ского Союза. Только смерть диктатора в марте 1953 года уберегла
советских евреев от судьбы немцев и чеченцев156. Смерть Сталина
одновременно стала смертью сталинизма. С его кончиной также на¬
ступил конец утопии постоянной чистки и желания уничтожить все
враждебные коллективы. Однако ксенофобия сохранялась, и всякий
раз, когда возникал кризис, снова расцветало возмущение. Однако в
1960-е или 1970-е годы больше никто серьезно не рассматривал фи¬
зическое уничтожение воображаемых врагов.
Сталинизм был попыткой установить порядок, свободный от ам¬
бивалентности и неопределенности. Таким образом, он был похож на
утопию расовой чистоты национал-социалистов. Однако большевики
не были расистами. У них была концепция расы; они понимали, что
есть люди с разными биологическими признаками; но это понимание
не имело для них практического значения. Расы не были предопреде¬
лением судьбы. Русские не принадлежали к сообществу, стоявшему
156 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate
of the Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
P. 191-235; 287-90; РГАСПИ. Ф. 558. On. И. Д. 904. Л. 27-35, 39; РГАСПИ.
Ф. 82. On. 2. Д. 148. Л. 126-131; Sacharow A. D. Mein Leben. Munchen: Piper,
1991. S. 177-178; Redlich S. War, Holocaust and Stalinism: A Documented
History of the Jewish Anti-Fascist Commitee in the USSR Luxembourg:
Harwood Academic Publishers, 1995; Naumov V. Die Vernichtung des Jiidischen
Antifaschistischen Komitees // Der Spatstalinismus und die «judische Frage»:
Zur antisemitischen Wende des Kommunismus / L. Luks (ed.). Koeln: Bohlau,
1998. S. 123-126; Неправедный суд: последний сталинский расстрел: Сте¬
нограмма судебного процесса над членами Еврейского антифашистского
комитета / Ред. В. П. Наумов. М.: Наука, 1994; Etinger I. The Doctor’s Plot:
Stalin’s Solution to the Jewish Question //Jews and Jewish Life in Russia and
the Soviet Union / Y. Ro’i (ed.). Ilford: Cass, 1995. P. 103-24; Lokshin A. The
Doctors’ Plot: The Non-Jewish Response //Jews and Jewish Life in Russia and
the Soviet Union / Y. Ro’i. Ilford: Cass, 1995. P. 157-167; Медведев Ж. A.
Сталин и дело врачей: новые материалы // Вопросы истории. 2003. № 1.
С. 78-103; Kostyrchenko G. Out of the Red Shadows: Anti-Semitism in Stalin’s
Russia. Amherst, NY: Prometheus Books, 1995; Lustiger A. Rotbuch: Stalin und
die Juden. Berlin: Aufbau-Verlag, 1998. S. 108-122; Borschtschagowski A.
Orden fiir einen Mord: Die Judenverfolgung unter Stalin. Berlin: Propylaen,
1997; Rapoport Y. The Doctors’ Plot. London, 1991; Brent J., Naumov V.
Stalin’s Last Crime: The Plot against the Jewish Doctors, 1948-1953. New York:
HarperCollins, 2003. P. 283-311.
298

выше других в расовом отношении157. Большевистское руководство
считало попытку разведения сверхчеловеков неправильным путем.
Действительно, в 1937 году Сталин казнил всех видных ученых-
генетиков и распустил их институт. В. Н. Старовский — главный
статистик Центрального управления народнохозяйственного учета
Госплана (СССР. — Прим, пер.) резюмировал свои мысли об идее на¬
цистской биологии следующим образом: «Если человек, являющий¬
ся негром по крови, воспитан в таком обществе и с таким языком и
культурой, что называет себя русским, в этом нет ничего неправиль¬
ного, даже если у него черный цвет кожи»158.
Согласно точке зрения большевиков, нации представляют собой
культурную общность на основе родословной. Любой, кто принадле¬
жал к такой нации, просто не мог отказаться от членства в ней. Че¬
ловеку некуда деться от своей генеалогии. Но можно работать над
тем, чтобы преодолеть себя и, таким образом, стать другим. Напри¬
мер, примечательно, что Л. М. Каганович был евреем, которому при¬
шлось осуществлять антисемитскую стратегию позднего сталинизма.
Большевистская утопия этнической чистки существовала за счет
идеи этнически гомогенных территорий. Они хотели изолировать
врагов и отделить нации друг от друга. Сталинский план обустрой¬
ства предусматривал достижение этнической гомогенности, но это
никогда не было достигнуто, поскольку этнический партикуляризм
всегда создавал новые различия в культуре. В этом противоречии
лежит происхождение сталинского массового террора159. Впрочем,
почему сталинская спираль насилия никогда не опускалась до мас¬
совых убийств, сопоставимых с промышленным масштабом? Потому
что у большевиков было альтернативное решение. Они могли и по¬
157 Сравните с инициированной Э. Вайц полемикой по вопросу
«расизма» большевиков: Weitz Е. Racial Politics without the Concept of Race:
Reevaluating Soviet Ethnic and National Purges // Slavic Review. 2001. Vol. 61.
P. 1-29. О критике Вайц см.: Hirsch F. Race without the Practice of Racial
Politics // Slavic Review. 2002. № 61. P. 30-43.
158 Adams M. B. Eugenics in Russia, 1900-1940// The Wellborn Science:
Eugenics in Germany, France, Brazil, and Russia / M. B. Adams (ed.). New York:
Oxford University Press, 1990. P. 194-195; Schmuhl H.-W. Rassenhygiene in
Deutschland — Eugenik in der Sowjetunion: Ein VergleiclT// Im Dschungel der
Macht: Intellektuelle Professionen unter Stalin und Hitler / D. Beyrau (ed.).
Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000. S. 360-377.
159 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the
Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001. P. 138,
207. Цит. no: Hirsch F. The Soviet Union as a Work-in-Progress. Ethnographers
and the Category Nationality in the 1926, 1937, and 1939 Censuses // Slavic
Review. 1997. № 56. P. 274-275.
299

сылали заклейменные коллективы в Среднюю Азию и таким образом
освобождали их из «опасной зоны». Однако этническое и социаль¬
ное «переустройство» советского общества было возможно только
потому, что те, кто стояли у власти, создали новые пространства ам¬
бивалентности в Азиатских частях Советского Союза. Средняя Азия
стала резервацией для изгоев. Она стала гетто для враждебных наций
и «социально чуждых элементов». Таким образом, большевики смог¬
ли удержаться от полного физического уничтожения своих вообра¬
жаемых врагов.
Война национал-социалистов на уничтожение и сталинская кам¬
пания этнической чистки праздновали свои величайшие триумфы,
когда и где их соответствующие концепции порядка сталкивались
с гораздо более сложной реальностью, когда однозначный порядок
сталкивался с обстановкой, вызывающей двоякое толкование160.
Таким образом, преступления сталинизма и национал-социализма
должны осуществляться внутри имперского пространства. Только в
империи большевики и национал-социалисты могли постоянно рабо¬
тать над созданием и уничтожением все новых коллективных врагов.
Можно спорить с тезисом, что их устраивала империя. Если бы им¬
перии не существовало, национал-социалистам и большевикам при¬
шлось бы ее изобрести.
160Weitz Е. Racial Politics without the Concept of Race: Reevaluating
Soviet Ethnic and National Purges // Slavic Review. 2001. Vol. 61. P.26-29;
Baberowski J. Der rote Terror: Die Geschichte des Stalinismus. S. 12-16, 257.

ЧАСТЬ III. СОЦИАЛИЗАЦИЯ
ГЛАВА 6. Социальная инженерия.
Сталинский план создания «нового человека»
и нацистское «народное сообщество»
К. Р. Браунинг, Л. X. Сигельбаум
Все современные государства занимаются установлением лич¬
ности своих граждан и классификацией населения. Эта организа¬
ционная работа кажется им крайне необходимой для обеспечения
и поддержания авторитета государства. Показателем, или «иденти¬
фикатором», мощи государства считается его обладание «материаль¬
ными и символическими ресурсами, требуемыми для установления
категорий, схем классификации, а также способов социального ана¬
лиза и учета, по которым должны работать чиновники, судьи, учи¬
теля и врачи и которыми должны руководствоваться все остальные,
не относящиеся к государству субъекты»1. Так, различные в других
отношениях, СССР при Сталине и нацистская Германия пережили
процессы радикальной насильственной социальной идентификации.
В этом исследовании мы хотим внести ясность в природу взаимо¬
связи между методами идентификации, использованными каждым
из этих государств и последовательностью их применения для целей
массовой социальной инженерии.
И сталинский план идентификации, и нацистский идеал народно¬
го сообщества ( Volksgemeinschaft) приводились в действие желанием
превратить общество в некую совокупность тех или иных приписыва¬
емых ему качеств. В случае Советской России вся такая деятельность
была сосредоточена вокруг понятия «класс», которое позже было до¬
полнено и даже вытеснено понятием национальности. Для нацистов
же первостепенной задачей социальной политики стали чистки по
расовому признаку. Идентификация в этом смысле была необходи¬
1 Brubaker R., Cooper F. Beyond «Identity» // Theory and Society 29. 2000.
№ l.P. 15-17.
301

мым (однако недостаточным) видом деятельности по созданию новой
социальной идентичности, которая лежала в основе как сталинского,
так и нацистского планов преобразования общества. Та степень, в
которой каждая из этих стран преуспела в реализации своих планов,
в высшей степени спорна, тем не менее мало кто сомневается в том,
что эти «нелиберальные» режимы действительно осуществляли та¬
кие преобразования и узаконили свои «достижения»2. В дальнейшем
мы обратим особое внимание на идеологические обоснования соци¬
альной идентификации, на особые методы, разработанные для того,
чтобы сделать ее более избирательной и таким образом способство¬
вать дискриминации отдельных социальных групп, а также их мар¬
гинализации, а также покажем, что испытали обычные германские и
советские граждане в результате реализации этих методов.
Определение критериев
Классовый анализ, лежащий в основе марксистского понимания
законов истории был центральным пунктом попыток большевист¬
ских лидеров осмыслить и преобразовать общество, над которым они
господствовали. В этом им мешало то, что революция и Гражданская
война способствовали деклассированию российского общества3. Экс¬
проприация капиталистов и помещиков оставила пролетариат без его
классового антагониста. Более того, в результате развала промыш¬
ленности, призыва в вооруженные силы и бегства из городов в село
2 Berezin М. Political Belonging: Emotion, Nation, and Identity in Fascist
Italy // State/Culture: State Formation after the Cultural Turn / G. Steinmetz
(ed.). Ithaca, NY: Cornell University Press, 1999. P. 357-363; Krylova A. The
Tenacious Liberal Subject in Soviet Studies // Kritika. 2000. Vol. 1. P. 119-146.
В советских исследованиях впервые исследовал «духовную природу стали¬
нистов» Йохен Хельбек, см.: Hellbeck J. Fashioning the Stalinist Soul: The Diary
of Stepan Podlubnyi (1931-1939) // Jahrbucher flir Geschichte Osteuropas.
Bd. 44. 1996. №3. S. 344-373.
3Cm.: Fitzpatrick Sh. The Bolsheviks’ Dilemma: Class, Culture and Politics in
the Early Soviet Years // Slavic Review. 1988. Vol. 47. N2 4. P. 599-613, переиз¬
дано в: Fitzpatrick Sh. The Cultural Front. Ithaca, NY: Cornell University Press,
1992. P. 16-36; idem. The Problem of Class Identity in NEP Society // Russia
in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture / Sh. Fitzpatrick,
A. Rabinpwitch, R. Stites (eds.). Bloomington: Indiana University Press,
1991. P. 12-33. И особенно работа того же автора, см.: Ascribing Class: The
Construction of Social Identity in Soviet Russia //Journal of Modern History.
1993. Vol. 65. № 4. P. 745-768. Данные статьи представляют собой vade
mecum (путеводитель. — Прим.ред.) по истории проблемы классов после ре¬
волюции 1917 года.
302

промышленный пролетариат превратился в почти пустую оболочку
своего бывшего «Я». Крестьянство, составлявшее огромное большин¬
ство населения, осталось более или менее нетронутым (в том числе
скотоводы Средней Азии, горные племена Кавказа, и те, которые при¬
нято именовать «малыми народами Севера»), однако крестьяне плохо
вписывались в большевистское понятие «диктатура пролетариата», не
говоря уже о послереволюционном будущем Советской России.
Тем не менее по идеологическим и практическим соображениям
были приняты соответствующие классовые критерии. В Конститу¬
ции РСФСР 1918 года в качестве основного принципа советского
государства провозглашалась диктатура «городского и сельского
пролетариата, а также беднейшего крестьянства <...> и полное по¬
давление буржуазии» как класса, по закону ограниченного в правах.
В то время как «трудящимся массам» были дарованы все граждан¬
ские права, «паразитическому слою» было отказано в праве голосо¬
вать на выборах или же баллотироваться на выборные должности
(отсюда распространенное название лишенцы, т. е. лица, лишенные
гражданских прав)4. К последним относились, в числе прочих, лица,
использующие наемный труд, частные предприниматели, священ¬
нослужители всех конфессий, а также бывшие царские полицейские,
жандармы, служащие охранки и члены правящей династии, которые
в целом квалифицировались как «бывшие люди»5.
Класс не только имел свой правовой статус. Так, во время Граждан¬
ской войны и некоторое время после ее окончания, от классовой при¬
надлежности зависели нормы выдачи продовольствия, обеспечение
жильем и решение других житейских проблем. Понятие «класс» было
предметом широкого обсуждения и неизбежной частью социальной
идентификации. Из всех доступных классовых идентификаций самой
передовой была категория пролетариата. Из-за того, что государство
создавалось в спешке и было с помпой объявлено пролетарским, а
также ввиду шаткости его социальной основы, статус пролетария был
доступен для гораздо большей части населения, нежели только для
промышленных рабочих. По выражению Моше Левина, в состав про¬
летариата входили также и «скрытые» и «скрывающиеся классы»6.
4 The Triumph of Bolshevism, 1917-1919. Vol. 1: Documents of Soviet
History / R. Wade (ed.). Gulf Breeze, FL: Academic International Press, 1991.
P. 192-200.
5 См., соответственно: Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts: Aliens, Citizens and
the Soviet State, 1926-1936. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003; Смир¬
нова T. M. «Бывшие люди» Советской России: стратегии выживания и пути
интеграции. 1917-1936 годы. Москва: Мир истории, 2003.
6Lewin М. Concluding Remarks // Making Workers Soviet: Power, Class and
Identity / L. H. Siegelbaum, R. G. Suny (eds). Ithaca, NY: Cornell University
Press, 1994. P. 381-383.
303

Большевики без особых разногласий относили к пролетариату
безземельных (батраков) и бедных крестьян (бедняков) даже в том
случае, если многие из них вовсе не считали себе таковыми. Слу¬
жащие из числа сотрудников быстро размножающихся советских
административных органов, мелкие торговцы и многие работники
свободных профессий также претендовали на статус пролетария.
Время от времени подобные попытки пресекались большевист¬
скими властями, обеспокоенными тем, что такие группы «заража¬
ют» рабочий класс своими «мелкобуржуазными» взглядами7. В ко¬
нечном счете большевики, состоящие в основном из промышлен¬
ных рабочих, безземельных крестьян, солдат Красной армии и ин¬
теллигенции (особенно на руководящих должностях), стали считать
себя авангардом пролетариата. В качестве таковых они спроеци¬
ровали на себя такие идеализированные (мужские) качества про¬
летариата как «твердость», единение с коллективом и передовое,
научное мировоззрение8.
В других случаях и обстоятельствах получение статуса пролета¬
рия оказалось более проблематичным. В большинстве случаев в нем
было отказано крестьянам со средним достатком, «середнякам». Не¬
смотря на то что и они являлись трудящимися, середняки в лучшем
случае (по суждению большевиков) не были убежденными пролета¬
риями, а в худшем — находились под воздействием идеологии своих
состоятельных «соседей», кулаков9. Интеллигенция также представ¬
ляла собой проблему для классовых критериев. Ей было разрешено
(и это даже поощрялось) служение делу пролетариата в качестве
«специалистов», однако интеллигенты относились к категории бур¬
жуев: частично из-за их преимущественно непролетарского социаль¬
ного происхождения и дореволюционного опыта, а также из-за того,
что Ленин именовал «вытекающим из всех привычек жизни, из обста¬
новки их труда, из <...> ненормального отделения умственного труда
7 См.: Orlovsky D. Т. State Building in the Civil War Era: The Role of the
Lower-Middle Strata // Party, State, and Society in the Russian Civil War:
Explorations in Social History / D. P. Koenker, W. G. Rosenberg, R. G. Suny
(eds.). Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 180-209.
8 Об интерпретации самоидентификации большевиков до и по¬
сле Октябрьской революции см.: Halfin I. From Darkness to Light: Class,
Consciousness, and Salvation in Revolutionary Russia. Pittsburgh: University
of Pittsburgh Press, 2000.
9 Подробнее об этом см.: Lewin М. Russian Peasants and Soviet Power:
A Study of Collectivization. Trans. I. Nove and John Biggart. London: Allen &
Unwin, 1968; Shanin T. The Awkward Class: Political Sociology of Peasantry in
a Developing Society: Russia 1910-1925. Oxford: Clarendon Press, 1972.
304

от физического»10. Когда же дело доходило до классовой сознатель¬
ности (в отличие от интереса или расположения), то даже рабочие
считались недостаточно сознательными, особенно в тех случаях, ког¬
да они настаивали на своих классовых привилегиях и квалификации,
участвовали в забастовках или каким-либо иным образом нарушали
трудовую дисциплину, «разочаровывая» большевиков11.
Тем не менее рабочие, как мифологизированные герои Октябрь¬
ской революции и основные субъекты истории, имели вполне оче¬
видные преимущества перед другими официально признанными
социальными группами в плане доступа к материальным и культур¬
ным ресурсам, а также при вступлении в коммунистическую партию.
Кандидаты в члены партии тщательно изучались на предмет их клас¬
совой принадлежности, при этом прежде всего имело значение про¬
летарское происхождение или отсутствие земельной собственности
(в случае с крестьянами), что служило гарантией большей надежно¬
сти партийных кадров. Чем больше лет было проведено «у станка»,
тем лучше. Факт службы добровольцем в Красной армии во время
Гражданской войны также помогал не только при приеме в партию,
в том числе и тем, у кого не хватало подлинно пролетарских качеств
для поступления в подготовительную школу для рабочих (рабфак),
чтобы продолжить образование12.
Такой же принцип предпочтений при приеме в партию существо¬
вал и для представителей нерусских национальностей. Начиная с
1923 года большевики установили обширную и многостороннюю
систему позитивной дискриминации в пользу нерусских для частич¬
ного возмещения ущерба, причиненного им русским «великодержав¬
ным шовинизмом» и частично — для предупреждения возможного
национализма. В этой «империи позитивного воздействия», состоя¬
щей из этническо-территориальных единиц, начиная от союзных и
автономных республик и до национальных округов и сельсоветов,
предписывалось использовать в образовании, печати и служебной
корреспонденции местные языки; были введены национальные кво¬
1()Ленин В. И. Как организовать соревнование // Ленин В. И. ПСС, 5-е
изд. Т. 34. М.: Партиздат, 1959-1965. С 126.
11 См.: Hatch J. Labor Conflict in Moscow, 1921-1925 и Kuromiya H.
Workers’ Artels and Soviet Production Relations в кн.: Russia in the Era of NEP:
Explorations in Soviet Society and Culture / Sh.Fitzpatrick, A. Rabinowitch,
R. Stites (eds.). Bloomington: Indiana University Press, 1991. P. 58-71, 72-88;
а также: Chase W. J. Workers, Society and the Soviet State: Labor and Life in
Moscow. 1918-1929. Urbanaand Chicago: University of Illinois Press, 1987.
12 Fitzpatrick Sh. Education and Social Mobility in the Soviet Union. 1921 —
1934. Cambridge: Cambridge University Press, 1979.
305

ты при поступлении в образовательные и государственные учрежде¬
ния и т. д. Подобными способами формировалось то, что Сталин в
1930 году назвал «расцветом национальной культуры, социалистиче¬
ской по содержанию и национальной по форме»13.
Это означало, что в 1920-х годах русские и русская националь¬
ная культура были субъектом «дискриминации наоборот». Так, в
Горской и Казахской автономных республиках русские поселенцы
изгонялись, а занимаемые ими земли были возвращены местному
населению. В других местах им было разрешено, как национальному
меньшинству, формировать свои национальные советы на районном
и сельском уровнях. Особенно внимательно местные власти следили
за ними в Украинской республике, где «русский вопрос» оставался
чрезвычайно чувствительной темой. В сфере «политики символов
национальной принадлежности» реформа алфавита, то есть перевод
на латинский алфавит более чем шестидесяти (на 1932 год) языков
представляла собой проявление русофобии, поскольку кирилли¬
ца ассоциировалась с «самодержавным угнетением, миссионерской
пропагандой и великорусским шовинизмом»14 15.
В рамках существующих параметров привилегий и запретов со¬
ветские граждане все же имели некоторую свободу действий (или же
могли проявлять изобретательность) в формировании желаемой со¬
циальной идентификации. Выходцы из национально или социально
разнородных семей могли апеллировать к той идентификации роди¬
теля, которая давала им наибольшие преимущества, тогда как дети
лишенцев могли публично объявить, что они отрекаются от своих
родителей («разрывают все связи»). Такие лишенцы могли ходатай¬
ствовать о восстановлении в правах, демонстрируя свою «советскую»
сущность (занятие общественно-полезным трудом, служба в Красной
армии и т. д.) или взывая к чувству сострадания властей; крестьяне,
имевшие наемных работников или владевшие более чем одной тягло¬
вой лошадью, могли сами идти в наем или сдавать свой скот, перехо¬
дя тем самым в категорию бедняков, и т. д.11
Учитывая все сказанное выше, можно констатировать, что прове¬
дение социальной идентификации не было простой задачей. Мест¬
ные советы имели списки избирателей, из которых были исключены
13Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the
Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P. 155.
14 Ibid. P. 184, 197.
15 Alexopoulos G. The Ritual Lament: A Narrative of Appeal in the 1920s and
1930s// Russian History. 1997. Vol. 24. № 1 -2. P. 117-130; Fitzpatrick Sh. Stalin’s
Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization.
Oxford: Oxford University Press, 1994. P. 28-33.
306

социально чуждые элементы, что не мешало, однако, кулакам, свя¬
щенникам и муллам голосовать и избираться в сельские советы в
середине 1920-х годов16. Как уже отмечалось, партия проявляла
большую жесткость в отношении анкетных данных кандидатов в
члены партии, а комсомол был активно задействован в чистке обра¬
зовательных учреждений от социально чуждых элементов — через
«рейды легкой кавалерии» и используя другие методы. Следует, од¬
нако, отметить, что не существовало точных, общепринятых правил
относительно значимости ранее занимаемой должности, социаль¬
ного положения до революции или социального статуса родителей
того или иного лица, так что имелись определенные возможности
затаиться, подать ходатайство или же как-то иначе перехитрить
надзирающие органы.
Иногда это было не какой-то уловкой, а лишь искренним непо¬
ниманием, что является политически верным, а что нет, и это мешало
различать принятые и неприемлемые критерии социальной идентич¬
ности. В Узбекистане, например, из-за противоречивых партийных
указаний в части того, считать ли чадру (паранджу) символом при¬
надлежности к национальности или же осуждать ее как негигиенич¬
ную часть одежды и признак отсталости, стало почти невозможно
быть одновременно и «узбеком», и «советским человеком», и еще в
меньшей степени — лояльным членом партии17. В середине 1920-х го¬
дов во время партийной кампании «лицом к деревне» Н. И. Бухарин
страстно призывал крестьян «обогащаться», в то время как другие
члены партии, особенно не занимающие высоких должностей, про¬
должали преследовать крестьян, которые следовали призывам Буха¬
рина. В случае Донского казачества партия отказалась признавать их
какие-либо этнические отличия от остального населения, власть от¬
носилась к казачьим массам так же, как и к крестьянам-поселенцам
неказакам (иногородним). Но это было именно то, чего казаки не же¬
лали больше всего, и потому они в подавляющем большинстве случа¬
ев изначально противостояли большевикам.
В отличие от Советского Союза 1920-х годов, социальная иден¬
тификация в Веймарской Германии была в первую очередь делом
личного толкования, а не государственных предписаний. В отли¬
16Сагг Е. Н. Socialism in One Country. 1924-1926. Vol. 2. New York:
Macmillan, 1960. P. 344-351.
17 Northrop D. Subaltern Dialogues: Subversion and Resistance in Soviet
Uzbek Family Law // Slavic Review. 2001. Vol. 60. № 1. P. 115-139; idem.
Nationalizing Backwardness: Gender, Empire, and Uzbek Identity // A State of
Nations: Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / R. Grigor
Suny, T. Martin (eds.). Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 191-220.
307

чие от «деклассированного» общества Советского Союза, которое
большевики пытались осмыслить и формировать в соответствии с
основанной на классовой теории идеологией марксизма, нацисты
появились в обществе, которое страдало от классового разделения и
политической напряженности, обостренной всеобщим чувством на¬
ционального унижения и экономической катастрофой, и они искали
возможность преодолеть это чувство, руководствуясь расовой идео¬
логией. Миф о трансцендентном единстве и идеал народного сообще¬
ства стали факторами формирования идеологии, на основе которой
немцы в конечном счете пришли к отождествлению себя с Адольфом
Гитлером, нацистской партией и Третьим Рейхом.
В первые годы Веймарской республики немецкое чувство иден¬
тичности проистекало из понятия нации, вероисповедания, класса,
политической партии и социальной среды18. Если чувство нацио¬
нальной принадлежности объединяло немцев, то другие факторы их
разделяли. В имперский период (Kaiserreich) существовала по край¬
ней мере относительная внутренняя устойчивость и стабильность
(хотя и не без напряженности), которая являлась результатом до¬
статочно последовательного взаимного переплетения конфессио¬
нальных, классовых, партийных и микросоциальных факторов.
Так, в конфессионально влиятельной католической среде католики
из всех классов и социальных групп поддерживали центристскую
партию. В то же время большая часть протестантской либеральной
буржуазии солидаризовалась с национал-либералами и прогрессив¬
ной партией, тогда как большинство протестантских консерваторов
было солидарно с партией консерваторов. Социалистическая сре¬
да, состоявшая в основном из городских промышленных рабочих,
по преимуществу протестантов, обеспечивала основную поддержку
Социал-демократической партии Германии (SPD). В Веймарской
республике эта относительно стабильная политическая конструкция
рухнула. Сохранили свое влияние только католические круги и их
политический эквивалент — партия Центра. В лево ориентирован¬
ной среде соперниками Социал-демократической партии Германии
были коммунисты и, в течение короткого периода времени, независи¬
мые социалисты. Однако диаметрально противоположные взгляды
на парламентскую демократию препятствовали достижению ком¬
промисса в лагере левых, в то время как риторика классовой войны, * S.18 Первые изыскания о связях между социальной средой и подъе¬
мом нацизма см. в кн.: Saldern A., von. Sozialmilieus und der Aufstieg des
Nationalsozialismus in Norddeutschland (1930-1933) // Norddeutschland
im Nationalsozialismus / F. Bajohjr (hg.). Hamburg: Ergebnisse Verlag, 1993.
S. 20-53.
308

призрак большевистской революции и позорное клеймо обвинений
в недостаточной приверженности национальному делу препятство¬
вали расширению влияния этих партий за пределы традиционного
круга их сторонников. Либеральные парии среднего класса (Немец¬
кая Демократическая партия и Немецкая Народная партия) не толь¬
ко не сумели объединиться, но и подвергались постоянной эрозии.
Их совокупная доля голосов, составлявшая в 1923 году 23 %, упала
до 16,4 % в 1924, 13,6 % в 1928, 8,3 % в 1930, и до 2,2 % вг 193219. Не¬
мецкая Национальная Народная партия (DNVP) попыталась занять
эту нишу как партия национального и буржуазного единства, ее выс¬
шим достижением было 20,5 % голосов избирателей, поданных за нее
в 1924 году. Тем не менее, не проявив гибкости в проведении эконо¬
мической политики, связанной с интересами богатого меньшинства,
как и партия Центра и социалистические партии, невзирая на свою
националистическую риторику, также не смогла расширить свою со¬
циальную базу20. Разочарованные аграрии и избиратели из средней
буржуазии отдали свои голоса многочисленным мелким партиям и
«протестным» группам (отколовшимся от более крупных партий),
каждая из которых оказалась одинаково неэффективной в защи¬
те интересов своих избирателей. При этом они контрпродуктивно
способствовали той самой политической нестабильности на нацио¬
нальном уровне, против которой сами же и выступали. Короче гово¬
ря, к 1928 году среда социалистов была раздроблена междоусобной
войной, а согласованное политическое представительство аграриев и
буржуазии почти развалилось.
Как ни парадоксально это звучит, — несмотря на введение права
голоса для женщин в новой Веймарской конституции и того факта,
что обещанное равноправие было далеко от своего практического
воплощения, — пол как фактор идентификации оказался не столь
решающим, нежели класс, вероисповедание и социальная среда, по¬
скольку «женщины сомкнули ряды с мужчинами, которые разделяли
их политические взгляды и игнорировали призывы к объединению
женщин по всему политическому спектру»21. Невзирая на опасения
традиционалистов, партии, находящиеся на консервативном фланге
политического спектра, выигрывали от голосования женщин больше,
19 Подробнее о крахе либеральных партий среднего класса см.: Jones L. Е.
German Liberalism and the Dissolution of the Weimar Party System. 1918-1933.
Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1988.
20Fritzsche P. Germans into Nazis. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 1998. P. 199-200.
21 Koonz C. Mothers in the Fatherland: Women, the Family, and Nazi Politics.
New York: St. Martin’s Press, 1987. P. 34.
309

чем партии, которые находились на его левом фланге22. При этом по
всему политическому спектру страны, включая левые партии, «ши¬
рокие слои населения Веймарской республики» были едины в том,
что женщины — благодаря «природным отличиям» — должны сосре¬
доточиться на своих «естественных» сферах деятельности23.
Германия не была аморфным, неустойчивым обществом с одно¬
партийным революционным режимом, каким был Советский Союз24.
Скорее она представляла собой современное общество с неустояв-
шейся политической системой, в которой политические альтернативы
одна за другой или буксовали, или же оказывались мертворожден¬
ными. При наступлении Великой депрессии парламентская система
рухнула, поскольку в парламенте не нашлось большинства для выра¬
ботки какого-либо последовательного экономического курса и даже
для сохранения самой демократии. На парламентских выборах в сен¬
тябре 1930 года общее число голосов, поданных за нацистов, резко
возросло — с 2,6 % до 18,3 %, тогда как в июле 1932 года их поддержи¬
вало уже значительное число избирателей: партия Гитлера получила
37,4 % голосов.
Что же стало первопричиной успеха нацистов на выборах, и о чем
это свидетельствует в плане самовосприятия и идентификации тех,
кто примкнул к ним или же голосовал за них? Нацистский электо¬
рат увеличился практически в три раза. Нацисты почти полностью
поглотили бывший электорат основных некатолических, несоциа¬
листических партий — DNVP, DVP, и DDP, а также группы, отко¬
ловшиеся от консервативных и либеральных партий. Во-вторых, они
получили огромное число голосов новых избирателей, т. е. тех людей,
которые раньше воздерживались от голосования из-за недостатка эн¬
тузиазма и тех, которые только что достигли возраста, позволяющего
участвовать в выборах.
В-третьих, за ними пошло значительное число избирателей го¬
лосовавших раньше за Социал-демократическую партию. Только
партия Центра и коммунисты сумели сохранить влияние на своих
22Frevert U. Women in German History: From Bourgeois Emancipation
to Sexual Liberation. New York and Oxford: Berg, 1989. P. 172; Reagin N. R.
A German Women’s Movement: Class and Gender in Hanover, 1880-1933.
Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1995. P. 205, 219.
23Hagemann K. Men’s Demonstrations and Women’s Protest: Gender in
Collective Action in the Urban Working-Class Milieu during the Weimar
Republic// Gender & History. 1993. Vol. 5. № 1. P. 110-111.
24 Об этой характеристике советского общества см.: Lewin М. The Making
of the Soviet System: Essays in the Social History of Interwar Russia. New York:
Pantheon Books, 1985. P. 265.
310

избирателей25. Это произошло только потому, что основное ядро как
католиков, так и социальных групп левой ориентации осталось от¬
носительно невосприимчивым к нацизму, поэтому католики и го¬
родской пролетариат были «недостаточно представлены» среди
нацистских избирателей и членов партии. В нацистской партии со¬
стояли преимущественно протестанты (40 % которых голосовали за
нацистов — по сравнению с 16 % католиков) и несколько большее
число представителей класса буржуазии, чем выходцев из рабочего
класса (60-40 % избирателей и членов партии)26. Основной костяк
нацистской партии представляли выходцы из небольших городков с
населением до пяти тысяч человек и реже — из городов с населением
свыше ста тысяч человек; среди нацистов было гораздо больше моло¬
дежи чем в рядах их политических противников27.
В прошлом резко непримиримое отношение нацистов к марксиз¬
му, тенденция и побежденных соперников нацистов — социалистов,
и академических аналитиков подчеркивать значение класса как по¬
яснительного фактора, и все более заметная среди членов нацистской
партии и нацистского электората доля представителей зажиточной
буржуазии по сравнению с числом представителей рабочего класса,
а также склонность пропускать мимо ушей нацистскую болтовню на
темы, не касающиеся расовых теорий и войны, как бездоказательный
плод сознательной лжи и конъюнктуры, — все это привело к тому,
что нацисты стали восприниматься обществом как инструмент мо¬
билизации зажиточной и мелкой буржуазии на борьбу против «крас¬
ной» угрозы, орудие для подавления выступлений рабочего класса28.
Вместо понятия класс, которое было центральным в объяснении
феномена национал-социализма, во внимание все больше принима¬
25 Falter J. War die NSDAP die erste deutsche Volkspartei? //
Nationalsozialismus und Modernisierung / M. Prinz, R. Zittelman (eds.).
Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1994. P. 32-33; idem. The
National Socialist Mobilization of New Voters: 1928-1933 // The Formation of
the Nazi Constituency, 1919-1933 / Th. Childers (ed.). Totowa, NJ: Barnes and
Noble, 1986. P. 217-219. Fischer C. The Rise of the Nazis. 2nd ed. Manchester
and New York: Manchester University Press and Palgrave, 2002. P. 100, 121.
26 Falter. War die NSDAP die erste Deutsche Volkspartei, P. 33-34, 38,
41-42,44. Fischer. The Rise of the Nazis, 108-109, 118-119, 122.
27 Falter J. The Young Membership of the NSDAP between 1925 and 1933 //
The Rise of National Socialism and the Working Classes in Weimar Germany /
C. Fischer (ed.). Providence, RI and Oxford: Berghahn Books, 1996. P. 81-88.
28 Классический пример такого подхода на микроисторическом уровне см.
в работе: Allen W. Sh. The Nazi Seizure of Power: The Experience of a Single
German Town, 1930-1935. Chicago: Quadrangle, 1965; rev. ed.: New York:
F. Watts, 1984.
311

лись другие факторы. Недавние исследования позволили уточнить
масштаб участия рабочего класса (или же иного «низшего класса»,
используя менее идеологически и эмоционально окрашенную тер¬
минологию Детлефа Мюльбергера)29 30 31 в нацистском движении, что
обусловило изменение в исторической интерпретации причин попу¬
лярности нацистов. Они стали народной партией ( Volkspartei)ю, т. е.
массовым движением, широко представляющим германское обще¬
ство и связанным чем-то иным, отличным от классовых интересов.
Нацисты были антимарксистами, антилибералами, антидемокра¬
тами и антисемитами, и в меньшей степени — антикапиталистами и
анти-«реакционерами». При этом они умело и точно апеллировали
к различным социальным и конфессиональным группам. Но что же
именно, в общих чертах, привлекало рабочих в нацизме? Что послу¬
жило «связующим элементом» и объединяло столь разнородных чле¬
нов партии и их избирателей? Что, короче говоря, позволило такому
большому числу немцев идентифицировать себя с одним политиче¬
ским движением в обществе, ранее сильно политически фрагменти¬
рованном, в обществе, где социальные группы часто были разделены
непреодолимыми барьерами? В этом смысле ключом был идеал на¬
родного сообщества ( Volksgemeinschafty\ Его огромную энергию, ко¬
торой оказалось достаточно для того, чтобы соединить нацистское
движение и немецкий народ, следует понимать в контексте двух рази¬
тельно контрастных событий, которые пережила Германия.
Первое — это народная память об эйфории единства в августе
1914 года, которая контрастировала с предвоенной политической и
конфессиональной напряженностью. Разобщенность народов кай¬
зеровской империи будто в один миг была преодолена мифическим
чувством превосходства. Согласно народной памяти, немцы — в не
столь уж далеком прошлом — сумели объединиться в один народ
благодаря самопожертвованию, безусловной верности, дисциплине,
твердости и воинской доблести. Это позволило им завоевать обшир¬
ные территории на Востоке и сделало такой близкой победу на За¬
паде32. Вторым запоминающимся событием в народной памяти стало
29Mlihlberger D. Hitler’s Followers: Studies in the Sociology of the Nazi
Movement. London and New York: Routledge, 1991.
30 При значительном участии Юргена Фальтера как, например, в работе:
Falter J. War die NSDAP die erste Deutsche Volkspartei?
31 Другие недавние исследования, в которых подчеркивается принципи¬
альное значение идеи Народного сообщества, см.: Fritzsche Р. Germans into
Nazis; Szejnmann C.-Ch. W. Nazism in Central Germany: The Brownshirts in
«Red» Saxony. New York: Berghahn Books, 1999; Fischer, The Rise of the Nazis.
32 VerheyJ. The Spirit of 1914: Militarism, Myth andMobilization in Germany.
Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
312

неожиданное поражение, революция, гиперинфляция и экономиче¬
ский коллапс. Национальное унижение, политический тупик, эко¬
номическая слабость и чрезвычайно высокий уровень безработицы,
упадок морали и культуры, распад общества и маячащая угроза боль¬
шевизма определили состояние новой Германии, которую можно
было исцелить только апелляцией к мифическому единству народа,
продемонстрированному в августе 1914 года.
Центральным пунктом нацистского вызова было представление
себя как олицетворения идеи народного сообщества™. И это не было
фиговым листком в виде оппортунистической и неискренней пред¬
выборной риторики для маскировки претензии на представительство
определенного классового интереса, а неотъемлемым элементом на¬
цистской идеологии. Для Гитлера и национал-социализма (в идео¬
логическом плане их трудно разделить) раса была определяющим
элементом реальности и движущей силой истории. И культура кол¬
лектива, и поведение личности были всего лишь простыми отраже¬
ниями и сопутствующими явлениями расовой и биологической сути.
Таким образом, класс, так же, как и другие факторы общности и иден¬
тификации, и главным образом, политические партии, основанные
на экономических интересах, рассматривались нацистами как формы
«ложного сознания», которые угрожали разделить братьев по расе и
объединяли расовых соперников теми или иными способами, угро¬
жающими, по сути, благополучию расового общества, или народного
сообщества, и противоречащими законам природы.
Нападки нацистов на «партийную систему» были такими же злоб¬
ными, как и их нападки на марксизм. При этом относительно второй
части этой констатации следует отметить, что нацисты могли «нена¬
видеть грех» (марксизм) и все же «любить грешников» (т. е. обману¬
тых им немецких рабочих). Они не воспринимали свою победу как
триумф среднего класса над рабочим классом, но скорее как победу
ради единства немецкого народа над порождающей рознь «партий¬
ной системой» и сеющим распри «марксизмом». Триумф нацистов
выглядел не как победа в классовой войне, а как победа над войной
классов. Как мы теперь можем понимать, это была победа, которую
многие немцы любого общественного положения на самом деле жда¬
ли, и с которой они себя отождествляли. И они действительно от¬
бросили свои прежние политические пристрастия и в своей массе 3333 Нацисты значительно больше, чем их соперники преуспели в при¬
своении себе политического клише народное сообщество — см.: Wildt М.
«Volksgemeinschaft» als politischer Topos in der Weimarer Republik //
NS-Gewaltschaft: Beitrage zur historischen Forschung und juristisichen
Aufarbeitung / A. Gottwaldt, N. Kampe, P. Klein (eds.). Berlin: Edition Hentrich,
2005. S. 23-39.
313

присоединились к нацистам, поставив общее благо выше собствен¬
ных интересов и проявив тем самым свой «идеализм».
Представляется также, что подобная концепция нацистского
«идеализма» и широкий резонанс идеи народного сообщества яви¬
лись причиной того, почему постоянное нацистское утверждение о
мужском превосходстве и их противостояние эмансипации женщин
не имели каких-либо серьезных электоральных последствий, и число
отданных за них голосов избирателей-женщин лишь слегка отста¬
вало от голосов избирателей мужского пола. Буржуазные женские
организации в частности, все в большей степени отождествлялись с
оппозицией к Веймарской парламентской демократии и к Социал-
демократической партии и поддерживали ярый национализм. Такие
группы давно уже отказались от защиты общих женских интересов и
приняли концепцию «природного назначения» женщины для восста¬
новления традиционных семейных ценностей перед мнимой угрозой
«вырождения» Веймарской системы. Они были особенно уязвимы в
плане отождествления своего собственного идеалистического виде¬
ния народного сообщества с представлениями нацистов34.
Проблема классов и рас
Практическое применение в политике большевиков идеи классо¬
вой борьбы и применение ими принципов социальной идентификации
достигли своего апогея во время «социалистического наступления» в
конце 1920-х и начале 1930-х годов. Главной целью этого наступле¬
ния являлись кулаки, нэпманы (новая буржуазия, порожденная ле¬
гальным возрождением торговли и небольших частных предприятий
во времена НЭПа) и ремесленники, использующие труд наемных
работников, а также остатки прочих «чуждых классовых элементов»,
от которых должны были быть очищены все советские учреждения.
Основное внимание уделялось раскулачиванию, самой крупной из
операций подобного рода. После того как были открыты архивы, ока¬
залось, что она документирована лучше всех остальных.
Раскулачивание было самым грубым инструментом из тех, кото¬
рые использовались большевиками при проведении коллективиза¬
ции. Подобная грубость и жесткость была отражена в директивах,
содержащихся в резолюции Политбюро от 30 января 1930 года, где
предусматривалось «заданное» количество (в тысячах) семей от
каждого региона, которые должны быть отправлены в «концентра¬
ционные лагеря» и депортированы в отдаленные части страны. «Ко¬
34Frevert. Women in German History. P. 198-199, 203-204, 207-216;
Reagin. A German Women’s Movement. P. 221-257.
314

личество ликвидируемых по каждой из трех категорий кулацких
хозяйств», гласит резолюция, «должно строго дифференцироваться
по районам в зависимости от фактического числа кулацких хозяйств
в районе с тем, чтобы общее число ликвидируемых хозяйств по всем
основным районам составляло в среднем примерно от трех до пяти
процентов». Таким образом, ОГПУ (политическая полиция), которая
была уполномочена выполнять эти указания, должна была обращать
внимание на «фактическое количество кулацких хозяйств» и в то же
время обеспечивать выполнение поставленной партией задачи: чтобы
было ликвидировано «в среднем» от 3 до 5 процентов таких хозяйств,
не допуская при этом распространения практики экспроприации на
«какую-либо часть хозяйств середняков»35. Противоречивость этих
указаний довольно-таки ошеломительна.
Выявление кулаков в ходе коллективизации каждой деревни, вхо¬
дило в обязанности комиссий сельских советов, в которые входили
представители от районных исполнительных комитетов, партийных
организаций, беднейшего крестьянства и ОГПУ. Такие комиссии
обычно использовали списки лиц, лишенных гражданских прав, ко¬
торые имелись в местных избирательных участках. Однако зачастую
это была только начальная стадия их деятельности. Оказалось, что
почти каждый мог стать законной добычей при проведении инвен¬
таризации и конфискации: родственники (иногда дальние) лиц,
квалифицированных как кулаки; те крестьяне, которые вышли из
общины, воспользовавшись возможностью, предоставленной кре¬
стьянам благодаря реформам Столыпина, или же воевали против
«красных» во время Гражданской войны; ветераны Красной армии,
вернувшиеся в родные деревни; временно зажиточные семьи, дере¬
венские нарушители порядка или же посторонние для деревни лица,
например, школьные учителя и т. д.36 Эта взрывчатая смесь планов
и решений, которые выполнялись согласно партийной разнарядке,
при существовавших личных антипатиях фактически гарантировала
35 Трагедия советской деревни, коллективизация и раскулачивание: доку¬
менты и материалы. В 5 тт. 1927-1939 / Под ред. В. Данилова и др. Т. 2. М:
РОССПЭН, 2000. С. 127.
36 Fitzpatrick. Stalin’s Peasants. Р. 54-59; Соколов А. К. Голос народа:
письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М.:
РОССПЭН, 1998 г. С. 289-296. Равным образом заявления от колхозников
в середине 1930-х годов о восстановлении их гражданских прав свидетель¬
ствуют о том, что имелась возможность избежать раскулачивания даже в
том случае, если человек был занесен в список лиц, лишенных гражданских
прав — см.: Славко Т. И. Кулацкая ссылка на Урале. 1930-1936. М.: Мосгор-
архив, 1995. С. 24-25, 37-38.
315

«искажения», «перегибы» и «произвол», которые обычно отража¬
лись в отчетах с мест. Такие явления были, как известно, осуждены
Сталиным в марте 1930 года, однако продолжали существовать и в
дальнейшем37. В то же время, как предзнаменование того, что слу¬
чится позже, через десять лет, произошло слияние национальных и
классовых критериев (особенно в отношении таких национальных
меньшинств как поляки и немцы), что привело к «первым примерам
этнических депортаций» в сталинскую эпоху, которые имели место
в западных приграничных регионах38.
Как и их городской эквивалент буржуй, кулак стал универсальным
термином, применяемым для разоблачений и обличений. Колхозники
без труда научились использовать его для смещения председателей
колхозов и других чиновников, которые допускали злоупотребления,
или же как оружие против тех, с кем они враждовали. Школьники,
вдохновленные культом Павлика Морозова, делали то же самое даже
в городских районах. Слово «кулак» использовалось как символ
преступности и враждебности к социализму. Данный термин даже
принял форму прилагательного, как, например, в случае с рапортом
сержанта НКВД из Ростовской области который охарактеризовал
преследование колхозницы бригадиром как «кулацкие нападки»39.
Кто-то может вообразить, что зеркальным отражением кулака
был колхозник, однако в большинстве случаев обнаруживается, что
данный термин использовался в нейтральном смысле. Возможно, это
происходило потому, что в идеологических терминах «колхозник»
представлял промежуточную форму собственности между личной
собственностью (в лице единоличников, которые в 1936 году все еще
составляли от 10 до 15 % всех крестьянских хозяйств) и полностью
обобществленным сектором, то есть государственной собственно¬
стью. Тот факт, что колхозники часто были представлены иконогра¬
фически в образе женщин, которые, как это ни парадоксально, взяли
на себя основную тяжесть труда на приусадебных участках, предпо¬
лагает не только сохранение фольклорной связи с плодовитостью, но
37Статья Сталина «Головокружение от успехов» была опубликова¬
на в газете «Правда» в марте 1930 г. Отчеты но перегибам см.: Graziosi А.
Collectivisation, revoltes paysannes et politiques gouvernementales a travers les
rapports du GPU d’Ukraine de fevrier — mars 1930 // Cahiers du monde russe.
1994. Vol. 35. № 3. P. 437-632; Трагедия советской деревни. С. 322-324, 333-
334, 545-358.
38 Martin. Affirmative Action Empire. P. 322.
39Siegelbaum L. H., Sokolov A. Stalinism as a Way of Life: A Narrative in
Documents. New Haven, CT: Yale University Press, 2000. P. 317-318, 325, 378;
Fitzpatrick. Stalin’s Peasants. P. 260.
316

и, возможно, наличие трудностей для мужской части общества видеть
в женщине полноправного члена социалистического государства40.
В противоположной от кулака и буржуя части идеологическо¬
го спектра находился пролетарий. Как уже отмечалось, это понятие
всегда было для большевиков термином скорее идеологическим,
нежели социологическим. Тем не менее одной из характерных черт
культурной революции времен первой пятилетки была чрезвычай¬
ная популярность рабочих профессий среди молодых активистов-
коммунистов, которым принадлежность к пролетариату давала
возможность выделиться и превзойти своих «буржуазных» предше¬
ственников41. Именно так — вне зависимости от своего фактическо¬
го классового происхождения — воинствующие писатели и критики
вошли в Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП);
аналогично настроенные музыканты учредили Российскую ассоциа¬
цию пролетарских музыкантов (РАПМ), в то время как архитекто¬
ры образовали Всесоюзное объединение пролетарских архитекторов
(ВОПРА). На Украине художники учредили Всеукраинскую ас¬
социацию пролетарских художников (ВУАПМИТ), а Ассоциация
работников революционной кинематографии (АРРК) продвигала
«пролетарское кино» в своем журнале «Кино и жизнь», который в
январе 1931 года был переименован в «Пролетарское кино».
Эпопея с идентификацией себя как пролетария сопровождалась
изменениями в одежде, внешнем обличии и формах развлечения.
Мода на бриджи в оксфордском стиле и ботинки на шнурках —
«Джимми», которые стали популярными в городах в 1920-е годы, к
концу десятилетия исчезла из-за политически важного требования о
соблюдении аскетизма в одежде, а также в связи с возросшими эко¬
номическими трудностями: стало проблематичным купить обнов¬
ку — не хватало и средств, и значительно сократился ассортимент
одежды в магазинах. Враждебность по отношению к интеллигенции
в эти годы была такой сильной, что даже Сергей Киров, партийный
руководитель Ленинграда, опасался появляться на публике в очках.
Такие развлечения эпохи НЭПа как игра в карты или фокстрот были
40 Matt F. Oja. From krestianka to udarnitsa: rural women and the
Vydvizhenie campaign, 1933-1941. Pittsburgh: Center for Russian and Eastern
European Studies, University of Pittsburgh, 1996; Manning R. Women in the
Soviet Countryside on the Eve of World War II // Russian Peasant Women /
B. Farnsworth, L. Viola (eds.). New York: Oxford University Press, 1992. P. 206-
235; Fitzpatrick. Stalin’s Peasants. P. 181-182.
41 Fitzpatrick Sh.Cultural Revolution as Class War // Cultural Revolution
in Russia, 1928-1931 / Sh. Fitzpatrick (ed.). Bloomington: Indiana University
Press, 1978. P. 8-40.
317

загнаны в подполье, в то время как любительский театр — «агитпроп»
и гимнастика для всех сделались особенно модными, особенно в сре¬
де городской молодежи42 43.
Настоящие, с дореволюционным опытом работы рабочие тем
временем переживали «кризис пролетарской идентификации»: их
материальное благосостояние серьезно ухудшилось, их профессио¬
нальная квалификация могла пострадать из-за резко увеличенных
норм выработки, а лидерство этих рабочих в цехе и статус «рабочей
аристократии» оспаривались их относительно недавно работающи¬
ми коллегами и партийными работниками42. В быстро меняющихся
обстоятельствах значение таких избитых лозунгов ленинской эпохи
как рабочая дисциплина и классовое сознание стало в значительной
степени спорным. От кого же в конце концов должен был получать
рабочий инструкции и распоряжения на своем предприятии — от
инженерно-технического персонала, который благодаря своему бур¬
жуазному происхождению мог быть заподозрен во «вредительстве»,
от профсоюзных функционеров, которым еще предстояло научиться
быть «обращенными лицом к производству», или же от тех, кто не¬
давно получил повышение по службе (т. е. от выдвиженцев), не имев¬
ших достаточной профессиональной подготовки?
Исходя из принципа, что опыт работы {стаж) соответствую¬
щим образом соотносится с классовым сознанием, в экономико¬
статистическом справочнике «Труд в СССР», который время от
времени выходил в 1930-х годах, была применена следующая неза¬
тейливая методика определения минимально необходимого стажа
работы в промышленности: три года для потомственных рабочих,
не имеющих связей с селом, пять лет — для других социальных
групп, не связанных с селом, пять лет — для колхозников и бедных
крестьян, и десять лет — для крестьян-середняков44. Как бы ни был
груб и абсурден данный критерий, он все же предполагает, что пар¬
тия оставила свои попытки повышения классовой сознательности
рабочего класса: к 1933 году, согласно профсоюзной переписи, про¬
веденной в этом же году, более половины рабочих имели менее трех
лет работы на производстве45.
42Лебина Н. Повседневная жизнь советского города: нормы и анома¬
лии: 1920-1930 годы // Нева. 1999. С. 211-220; Mally L. Revolutionary Acts:
Amateur Theater and the Soviet State, 1917-1938. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 2000. P.146-180.
43 Kuromiya H. The Crisis of Proletarian Identity in the Soviet Factory, 1928—
1929 // Slavic Review. 1985. Vol. 44. № 2. P. 280-297.
44 Труд в СССР, Экономико-статистический справочник / Под ред.
3. Л. Миндлина и С. А. Хейнмана. М.: Экономгиз, 1932. С. 26.
45 Профсоюзная перепись 1932-1933 гг. М.: Профиздат, 1934. С. 16.
318

Все это предполагает, что в том случае, когда дело касалось классо¬
вого подхода в контексте доступа к правам и товарам, этот критерий
не был неизменным. Имелось достаточно много возможностей для
«бывших людей» «лишенцев» и тех, кто попадал в другие «заклей¬
менные» категории, реабилитировать себя — прежде всего, занимаясь
«общественно полезным трудом». Количество реабилитированных
возрастало^ вплоть до середины 1930-х годов, достигнув приблизи¬
тельно половины от числа всех соискателей. Разумеется, решение о
предоставлении или возвращении прав было зачастую произволь¬
ным и зависело от личных связей, капризов местных чиновников или
же от политической ситуации, например, проводилась ли в данное
время кампания против «симулянтов»46. Однако то, что подобный
механизм все же существовал, представляется важным: фактиче¬
ски подвергалась сомнению классовая основа существовавшего на
тот момент в стране политического сообщества. Это четко отделяло
СССР от биолого-политического критерия, который применялся в
нацистской Германии.
Исцеляющая ценность труда была неотъемлемой частью мер,
применяемых к представителям буржуазии с их «паразитическими»
привычками. Каторжные работы, к которым принуждали заключен¬
ных, таких как бывшие буржуазные вредители, кулаки-саботажники
и другие преступники, посланные на строительство Беломорско-
Балтийского канала, предоставляли им возможность искупить
свою вину, — конечно, если им удастся пережить эти тяготы47. На
Беломорско-Балтийском канале, как и во всех исправительно-
трудовых лагерях и колониях, куда в качестве «спецпереселенцев»
высылались кулаки и их семьи, существовала возможность стать
ударником труда, принимая участие в социалистическом соревнова¬
нии, стать членом ударной бригады и перевыполнять нормы выра¬
ботки48. Что же касается того, что существовало «внутри системы»,
то в советском обществе в целом звание ударника труда являлся
свидетельством классовой сознательности, показателя, определение
которого вынуждало профсоюзы, администрацию предприятия и
партийных функционеров заниматься самыми разными расчетами
46Alexopoulos. Stalin’s Outcasts. Р. 34-37, 90-94, 165-166.
47 Беломорско-Балтийский канал имени Сталина, история строитель¬
ства / Под ред. М. Горького, Л. Л. Авербаха, С. Г. Фирина М.: Государствен¬
ное издательство «История фабрик и заводов». 1934.
48 Во многих случаях на кону стояло само физическое существование. От¬
носительно крестьян, арестованных как кулаки и депортированных в каче¬
стве специальных поселенцев, см. работу Л. Виола «Крестьянский ГУЛАГ:
мир сталинских спецпоселений» (РОССПЭН, 2010).
319

и составлять уйму документов. Но поскольку количество ударников
также было само по себе показателем успеха агитационной работы
партии и профсоюзных активистов, то завышение статистики было в
таких случаях неизбежным. Так, к 1931 году в ударниках числилось
свыше половины промышленных рабочих, поэтому возникла необ¬
ходимость использовать по отношению к ним такие дополнительные
определения как «выдающийся», «лучший», «знатный», — чтобы от¬
личать наиболее заслуженных из них от просто ударников или же
псевдоударников'19.
Такое отличие могло стать жизненно важным, особенно в годы
наиболее острой нехватки продовольствия, когда режим разработал
и применял к обычному населению свою «иерархию потребления»* 50.
Она была основана на существовании пайков различных категорий и
геополитических различиях, грубо отражала приоритеты режима, со¬
гласно которым рабочие, занятые в промышленности, должны были
получать больше, чем занятые в сфере услуг или на канцелярской ра¬
боте. Кроме того, городские жители имели преимущества перед жи¬
телями села, при этом среди городов самыми привилегированными
были Москва и Ленинград, следующими в списке «приоритетных»
шли другие «режимные» города, в которых проживание было разре¬
шено только тем, кто имел паспорт. Понятно, что будучи буквально
вопросом жизни и смерти, паспорта и продовольственные талоны
подделывались и использовались в широком масштабе, таким об¬
разом вовлекая огромное число советских граждан в то, что было по
существу мошенничеством51.
Нацисты пришли к власти в немалой степени благодаря тому,
что они сумели присвоить себе и персонифицировать идеал восста¬
новленного народного сообщества, что вызвало огромный резонанс
в немецком обществе. При этом для немцев была характерна такая
высокая степень самообольщения, что в реальности мало кто полно¬
^Kuromiya Н. Stalin’s Industrial Revolution: Politics and Workers,
1928-1932. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 319-323;
Siegelbaum L. H. Stakhanovism and the Politics of Productivity in the USSR.
1935-1941. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 40-45.
50Этот термин был придуман Еленой Осокиной. См. ее работу «Иерар¬
хия потребления: о жизни людей в условиях сталинского снабжения 1928—
1935 гг.» (М.: МГОУ, 1993). Подробнее о привилегиях для ударников см. в
кн.: Hessler J. Culture of Shortages: A Social History of Soviet Trade. Ph. D. diss.
University of Chicago, 1996. P. 121-126.
51 Осокина E. За фасадом сталинского изобилия: распределение и рынок в
снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. М.: РОССПЭН,
1998. С. 141-160.
320

стью это осознавал или же беспокоился о том, во что трансформи¬
ровался данный идеал в руках нацистов. В 1914 году этот термин
означал единство немецкого народа (как органичного национального
образования, не искусственного сообщества или какой-либо корпо¬
рации — Gesellschaft), в рамках которого все предыдущие политиче¬
ские, социальные и конфессиональные различия среди немцев были
преодолены. Упор делался на объединении посредством приобще¬
ния. При нацистах термин народное сообщество приобрел совершен¬
но буквальное значение — «принадлежность к одной расе». Единство
теперь определялось главным образом исключением из него прежде
всего тех, кого считали чужеродными элементами, ответственными
как за предательство и раздробление народного сообщества в конце
Первой мировой войны, так и за последующее поражение и револю¬
цию; из этой общности исключались также и те, кого полагали био¬
логически неполноценными52 53.
Как и в Советском Союзе, диктаторский режим теперь начал про¬
ектировать создание своего однородного утопического общества,
однако определяющим принципом здесь была расовая, а не классо¬
вая чистота. Центральным пунктом навязчивой идеи нацистов были
не гибкие советские идеологические понятия, такие как кулак или
нэпман, а точное определение понятия еврей™. Согласно нацистской
идеологии, евреи представляли собой двойную угрозу для народного
сообщества. Во-первых, как субъекты, якобы по своей природе не
имеющие корней и государственности; евреи, по понятиям нацистов,
являлись по своей сущности паразитирующим народом, который не
только жил за счет своих хозяев, но одновременно загрязнял чистоту
хозяйской «крови» в процессе смешения рас. В основе таких поня¬
тий лежала, конечно, та идея, что «чистая кровь» является непремен¬
ным условием силы, энергии и творческих способностей народного
сообщества, в то время как «смешанная кровь» представлялась об¬
реченной на дегенерацию, бесплодие и слабость. Во-вторых, евреи
воспринимались как носители губительных идей, которые больше
всего угрожали подорвать волю народного сообщества к ведению без¬
жалостной войны и, не стесняясь в средствах, сражаться за жизненное
52 Подробнее о потенциале «приобщения» и «дискриминации» в «идеях
1914 года» см.: Bruendel S. Volksgemeinschaft oder Volksstaat: Die «Ideen von
1914» und die Neuordung Deutschlands im Ersten Weltkrieg. Berlin: Akademie
Verlag, 2003.
53 Подробнее о более широком — социальном, а не узко-юридическом про¬
цессе определения евреев см.: Bartov О. Defining Enemies, Making Victims:
Germans, Jews, and the Holocaust //American Historical Review. 1998. Vol. 103.
№3. P. 258-371.
321

пространство (Lebensraum) против других народов, что было необхо¬
димым условием выживания немецкой нации. Эти идеи представля¬
лись как продуманный чудовищный «еврейский заговор», которому
не противодействовали и христианство с его заповедями люби ближ¬
него своего и подставь другую щеку, и либерализм с его пропагандой
равенства перед законом, личной свободой и эгоистичной погоней за
собственными экономическими интересами, и марксизм с его вер¬
ховенством идеи международной солидарности рабочего класса над
идеей нации. Если законом природы была расовая борьба, то тогда
евреи представляли, по сути, антиприроду и никогда не прекращали
свои губительные попытки убедить человечество сознательно дей¬
ствовать противоестественным образом. Непокорные немцы могли
бы вернуть себе народное сообщество, однако с еврейским врагом ни¬
какого компромисса быть не могло.
Нацистский режим в 1933 году быстро прогрессировал. Демон¬
таж многопартийной системы и профсоюзов, а также уничтожение
руководящих кадров Социал-демократической и Коммунистиче¬
ской партий Германии было представлено нацистами как триум¬
фальная победа над основными орудиями еврейского раскола и
подрывной деятельности. При этом евреи подвергались атакам не
только на символическом, но и на личном уровне. Режим отменил
эмансипацию евреев, основанную на равенстве перед законом, и об¬
народовал дискриминационные законы, имеющие целью покончить
с чрезмерным якобы влиянием евреев на немецкое общество путем
вытеснения их с государственной службы, из определенных про¬
фессий и из культурной жизни. За «гражданской смертью» немец¬
кого еврейства в 1933 году последовала его «социальная смерть» в
1935 году. Нюрнбергские законы и последовательное воплощение
их в жизнь не только ввели юридическое понятие «полного» еврея
(лицо с тремя или четырьмя родителями родителей, которые явля¬
лись членами еврейской религиозной общины, или же лицо с двумя
родителями родителей, состоявшими в браке с евреем), но также за¬
претили браки и сексуальные отношения между евреями и «арий¬
цами». Страх быть обвиненным в осквернении расы (Rassenschande)
стал причиной разрыва почти всех сохранившихся к тому времени
социальных связей между евреями и другими немцами. В качестве
практической уступки, которая в неявном виде признавала степень
ассимиляции евреев и межнациональные браки в немецком обще¬
стве, нацистский режим разрешил существование нескольких ме¬
нее преследуемых категорий, так называемых метисов (Mischlinge)
первой и второй степеней (т. е. людей, соответственно, с двумя или
одним прародителем-евреем), а также «полных» евреев, живущих
в смешанных браках. В условиях нацистского режима быть менее
преследуемым уже являлось «привилегией».
322

Политические репрессии и юридическая дискриминация, имею¬
щие целью покончить с влиянием евреев на народное сообщество,
были всего лишь начальной, однако ни в коем случае не конечной
целью нацистского режима. Само физическое присутствие евреев
также должно было прекратиться — это была цель, которую Гитлер
четко сформулировал еще в 1919 году, когда призывал к «полному
удалению евреев» (Entfemung derjuden iuberhaupt)5\ Делая жизнь ев¬
реев в Германии все более невыносимой и разъясняя им, что у них нет
здесь никакого будущего, нацисты намеревались вынудить евреев к
эмиграции, при этом конечной целью было превратить Германию в
страну, «свободную от евреев» (judenfrei)54 55.
Однако угроза для народного сообщества существовала не только
вовне, в виде расово чуждых элементов, но также исходила и изну¬
три, от биологически дефективных или «дегенеративных» челове¬
ческих особей, чье размножение могло «обескровить» и «ослабить»
жизнеспособность, силу и чистоту немецкой расы и тем самым подо¬
рвать способность немцев успешно вести безжалостную и продолжи¬
тельную борьбу. Они являлись также и экономическим «бременем»
(Belastung), истощая ресурсы страны вместо того, чтобы вносить по¬
сильный вклад в народное сообщество. Таким образом, в дополнение
к юридической и социальной маргинализации и предполагаемому
изгнанию из страны евреев, режим вполне реально преследовал — на
основании медицинских диагнозов — лиц, которые считались на¬
следственно дефективными. На основании закона, принятого в июле
1933 года их подвергали обязательной стерилизации56.
В отличие от понятия «еврей», однако, немцы, считающиеся био¬
логически (наследственно) дефективными, в своей массе не могли
быть классифицированы на основании какого-либо юридического
определения. Категории болезней, предписывающие обязательную
стерилизацию, включали в себя как наследственные физические
дефекты (слепоту, глухоту, эпилепсию), так и некоторые расплыв¬
чатые психические и поведенческие категории отклонений, считаю¬
щиеся наследственными, такие как умственная неполноценность,
54 Kershaw I. Hitler, 1889-1936: Hubris. New York: Norton, 1999. P. 125.
55 Более подробно о преследовании евреев в нацистской Германии см.:
Schleunes К. The Twisted Road to Auschwitz. Urbana: University of Illinois
Press, 1970; Adam U. Judenpolitik im Dritten Reich. Dusseldorf: Droste, 1972;
Wildt M. Judenpolitik des SD 1935 bis 1938: Eine Dokumentation. Munchen:
Oldenbourg, 1995; Friedlander S. The Years of Persecution. Vol. 1. Nazi Germany
and the Jews. New York: HarperCollins, 1997.
56 Bock G. Zwangssterilisation im Nationalsozialismus: Studien zur Rassen-
politik und Frauenpolitik. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1986.
323

маниакально-депрессивный психоз, шизофрения и хронический
алкоголизм. «Ходатайства»-обоснования обязательности стери¬
лизации могли подаваться докторами, директорами институтов и
работниками учреждений здравоохранения, по ним — на индиви¬
дуальной основе — выносили свои решения «суды по наследствен¬
ному здоровью» (Erbgesundheitsgerichte). Врожденная умственная
неполноценность являлась самым неопределенным диагнозом, наи¬
более часто требующим обоснования (приблизительно 50 %), вслед
за которым шла шизофрения (25 % таких случаев). Всего в пред¬
военные годы было стерилизовано свыше 300 тыс. немцев57. Целый
арсенал антинатальных и пронатальных мер (например, обязатель¬
ный аборт для беременных женщин, подлежащих стерилизации
и суровые штрафы за аборты, налагаемые на лиц, считающихся
здоровыми) дополнил в 1933 году «Закон о предотвращении рож¬
дения наследственно больных потомков», в котором, совершенно
независимо от расового антисемитизма и изгнания евреев, было до¬
сконально рассмотрено с точки зрения биологии понятие народного
сообщества как расовой общности58.
В то время, когда режим разрабатывал постулаты, которые исклю¬
чали отдельные меньшинства немцев из народного сообщества, изо¬
бретались ритуалы, символы и риторика этого сообщества, которое
должно было объединить большинство нации. Основным структур¬
ным элементом общества стали консолидированные нацистские ас¬
социации — начиная от местных клубов пения в маленьких городках
и вплоть до общенациональных организаций, таких как Германский
трудовой фронт. Многие женские организации были ассимилирова¬
ны в Национал-социалистический женский союз (NS-Frauenschaft);
были созданы отдельные организации, в которые входили женщины
разного возраста — от юного до зрелого. Такие программы как «Сила
через радость» (Kraft durch Freude*) предоставляли низшему классу
немцев благоприятную возможность провести отпуск, который ранее
был доступен только для имущих классов. Различные программы
работ, в свою очередь, предусматривали, чтобы привилегированные
немцы также были обязаны выполнять в общине определенные фи¬
зические работы. С введением в 1935 году обязательного призыва в
армию, все годные к военной службе немцы (за исключением, разу¬
57Friedlander Н. The Origins of Nazi Genocide. Chapel Hill: University of
North Carolina Press, 1995. P. 23-38.
58 Bock. Zwangssterilisation im Nationalsozialismus. P. 94-103.
* Kraft durch Freude (нем.) — Сила через радость (КДФ) — нацистская
организация, занимавшаяся вопросами организации и контроля досуга на¬
селения Рейха в соответствии с идеологическими установками национал-
социализма. (Прим. ред.).
324

меется, евреев), были в очередной раз одеты в ту же самую унифор¬
му и проходили боевую подготовку под патриотическими лозунгами
«окопного социализма» времен Первой мировой войны. Такие ритуа¬
лы, символы и риторика вряд ли имели бы эффект, если бы они были
просто циничными манипуляциями, продиктованными сверху. При
этом надо отметить, что и из нацистских, и социал-демократических
кругов поступала информация о многочисленных жалобах и широ¬
ко распространенном среди различных групп населения, таких как
промышленные рабочие и крестьяне, недовольстве экономическим
положением. Однако это недовольство не переросло в массовую не¬
лояльность и тем более в оппозицию режиму. По мнению И. Кершоу,
нацизм «скорее затушевал, чем уничтожил различия, существо¬
вавшие в немецком обществе», и вера в миф народного сообщества
основывалась скорее на «интерпретируемых», а не на «объективных»
условиях59. Считается, что это стало возможным частично из-за «го¬
товности к согласию» (Konsensbereitschaft), основанному на повсе¬
местном страстном желании обрести наконец чувство безопасности
и вести нормальную жизнь после экономического кризиса, травми¬
ровавшего общество60.
Дополнением к мифу народного сообщества был все в большей
степени распространяющийся миф о Гитлере. Харизматическое ото¬
ждествление немцев с Гитлером как олицетворением германского
возрождения было важнее суетных, незначительных проблем, забот
повседневных, укрепило веру в народное сообщество и способствова¬
ло сплоченности немецкого общества. Точно так же как «готовность
к согласию» лежала в основе веры в то, что Третий Рейх восстановил
народное сообщество, в харизме Гитлера подобным образом нашли
свое отражение абстрактные стремления и надежды немцев61.
59 Kershaw I. Popular Opinion and Political Dissent in the Third Reich,
Bavaria 1933-1945. Oxford: Clarendon Press, 1983. P. 2, 384.
60Данный термин появился в книге Бернда Стёвера. См.: Stover В.
Volksgemeinschaft im Dritten Reich: Die Konsensbereitschaft der Deutschen aus
der Sicht sozialistischer Exilberichte. Dusseldorf: Droste, 1993. Подробно о при¬
влекательности понятия народное сообщество для рабочих и молодежи см. в:
Welch D. Nazi Propaganda and the Volksgemeinschaft: Constructing a People’s
Community //Journal of Contemporary History. 2004. Vol. 39. № 2. P. 213-238.
Другим привлекательным аспектом понятия Volksgemeinschaft был способ,
которым немцы могли его применять и обращаться с ним в своих перегово¬
рах с партией и государством. См.: Connelly J. The Uses of Volksgemeinschaft:
Letters to the NSDAP Kreisleitung Eisenach, 1939-1940//Journal of Modern
History. 1996. Vol. 68. № 4. P. 899-930.
61 Kershaw I. The «Hitler Myth»: Image and Reality in the Third Reich.
Oxford: Oxford University Press, 1987; Broszat M. Soziale Motivation und
Fiihrerbindung des National Sozialismus // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte.
325

Если нацистский режим базировался на принуждении и согласии,
то в равной степени он представлял собой смешение реставрации и
революции. Так как политическая эффективность и статус великой
державы были восстановлены, безработица сократилась, и верну¬
лась надежда на развитие экономики, революция режима в направ¬
лении расизма сначала осторожная, постепенно нарастая, получала
одобрение — скрытое и явное — среди громадного большинства на¬
селения Германии. Что касается принуждения, то оно было припа¬
сено для жертв режима. К середине 1930-х годов оставалось мало
сомнений в том, что нацисты завоевали поддержку «подавляющего
большинства»62 — в том числе и среди тех, кто не голосовал за них до
1933 года. В отличие от политики приобщения, политика дискрими¬
нации фактически ничего не стоила. По сравнению с устрашающим
количеством жизней, уничтоженных при проведении сталинским ре¬
жимом своей принудительной коллективизации, форсированной ин¬
дустриализации и от сопутствующего им голода, нацистский режим
все же мог похвастаться относительно «бескровной» революцией.
Расширение практики исключения: враги народа,
враги государства и асоциальные элементы
К концу первой пятилетки навязчивая идея режима относительно
чистоты пролетарского происхождения заметно ослабла. Предвест¬
ником этого стала речь Сталина 23 июня 1931 года, в которой он осу¬
дил «травлю специалистов» и призвал к восстановлению в прежней
должности тех буржуазных специалистов, которые доказали свою
приверженность делу строительства социализма63. В статистических
отчетах и других публикациях новые выдвиженцы и старая техни¬
ческая интеллигенция все чаще учитывались как единая катего¬
рия — «инженерно-технические работники» (ИТР), одновременно
повышался их статус и росли привилегии. В апреле 1932 года боль¬
шинство из вышеупомянутых «пролетарских» ассоциаций были рас¬
пущены по приказу Центрального Комитета64. Пролетариат, казалось
1970. Bd. 18. S. 395-409; Stover. Volksgemeinschaft im Dritten Reich.
S. 295-306.
62Haffner S. Anmerkungen zu Hitler. Munchen: Kindler, 1978. S. 43. См. так¬
же: Herbert U. Good Times, Bad Times: Memories of the Third Reich // Life in
the Third Reich / R. Bessel (ed.). Oxford: Oxford University Press, 1987. P. 97-
113.
63 Сталин И. В. Сочинения. Т. 13. М.: Государственное издательство по¬
литической литературы, 1946-1951. С. 69-73.
64 Резолюция Центрального Комитета «О перестройке литературно¬
художественных организаций от 23 апреля 1932 г. // КПСС в резолюциях
326

бы, был освобожден от своей миссии вершителя истории, а к середи¬
не десятилетия Сталин объявил, что «кадры решают все»65.
Это не означало, конечно, что «командиры производства» получат
полную свободу действий. Одной из целей стахановского движения
было пресечение практики ограничения выпуска продукции, которая
существовала и в промышленности, и в сельском хозяйстве — необ¬
ходимо было приучить управленцев к мысли, что подобная практика
недопустима. Другой целью стахановского движения было выделить
рабочих и колхозников, дающих самую высокую выработку, и награ¬
дить их более щедро, чем раньше66. При этом статус «стахановец»,
хотя и предназначался в значительной степени для этих двух социаль¬
ных групп, с точки зрения классовых критериев был сформулирован
достаточно расплывчато. Скорее этот феномен являлся подтверж¬
дением факта появления «нового советского человека», уверенного
в своем мастерстве и отличающегося своей «культурой», или же, по
крайней мере, заинтересованного в том, чтобы стать таковым в дру¬
гих сферах повседневной жизни67.
Другим, более широким показателем коррекции предыдущих
искажений в отношении классовой политики был демонтаж право¬
вых и организационных институтов классовой дискриминации.
Этот процесс, который вначале проходил осторожно и неформально
в отношении кулаков и их потомства, достиг своей кульминации в
Конституции СССР 1936 года, которая декларировала гражданские
права для всех граждан Советского Союза. Логическим следстви¬
ем этого шага стало заявление, что бывшие классы эксплуататоров
окончательно разгромлены, и СССР превратился в социалистиче¬
ское общество, состоящее, как утверждал Сталин на VIII Чрезвычай¬
и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. Т. 5. М.: Поли¬
тиздат, 1982-1989. С. 407-408. Более широкий термин «советский» заменил
«пролетарский», как это имело место в случае с названием журнала АРРК.
65Stalin I. V. Sochineniia. 3 vols. (numbered 1 [XIV]—3[XVI] // Stalin’s
Sochineniia published in 13 vols.) / R. H. McNeal (ed.). Stanford, CA: The
Hoover Institute on War Revolution and Peace, Stanford University, 1967. XIV.
P. 56-64.
^Siegelbaum. Stakhanovism, особенно глава 3 «Управленцы и специали¬
сты в стахановский год». Р. 99-144 и глава 4 «Как становились стахановца¬
ми». Р. 145-178.
67 Ibid. Р. 223-36; Volkov V. The Concept of kul’turnost’: Notes on the
Stalinist Civilizing Process // Stalinism, New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.).
London: Routledge, 2000. P. 226-228. Стахановцы упоминаются здесь не в
классовых понятиях, а скорее в биологических («сталинское племя»), или
же в мифологически-историческом контексте («советские богатыри»).
327

ном съезде Советов СССР в ноябре 1936 года, «исключительно из
рабочих, крестьян и интеллигенции»68. В ходе переписи населения в
1937 и 1939 году при заполнении анкеты необходимо было указать
свою социальную принадлежность, для этого предлагалось выбрать
одну из следующих «общественных групп»: рабочие, служащие, кол¬
хозники, единоличники, ремесленники, люди свободных профессий
или же служители культа и нетрудовые элементы69. Хотя порядок
категорий приблизительно соответствовал их идеологически уста¬
новленной значимости, ни одна из этих категорий не была связана с
ограничением гражданских прав.
Уменьшение степени важности классового критерия как основы
для правовой дискриминации (не случайно сопровождающееся отме¬
ной нормирования продуктов в 1935 году) не означало, что понятие
«класс» утратило свое значение как основа для идентификации. Ис¬
пользование таких терминов как «интеллигент» или, коли на то уж
пошло, мужик оставалось вполне пригодным для целей идентифика¬
ции с родственными сообществами. Среди широких масс населения
существовали и определенные «классовые» обиды. «Открывается
дорога для кулаков и попов, — жаловался один колхозник во время
обсуждения проекта конституции, — но для нас ничего не меняется».
Это было одно из многих замечаний, которые регистрировались в
сводках НКВД о подобных дискуссиях, в ходе которых их участники
выражали свое опасение в связи с тем, что лишенные собственности
кулаки, вернувшись из ссылки, потребуют обратно свое имущество,
а также в ходе дискуссий относительно возвращения священникам
избирательных прав70.
В то же время высказывались обиды на тех, кто хорошо устроил¬
ся, не выполняя при этом никакой работы. Как написал относитель¬
но проекта конституции другой колхозник из Азово-Черноморского
края, «Нужно включить специальный пункт <...> гласящий, что
все физически годные мужчины и женщины, не выполняющие аб¬
68Сталин И. В. О проекте конституции Союза ССР. Доклад на VIII Все¬
союзном чрезвычайном съезде Советов. М.: Партиздат, 1936. С. 10.
69Жиромская В. Б., Киселев И. Н., Поляков Ю. А. Полвека под грифом
секретно. Всесоюзная перепись населения 1937 года. М.: Наука, 1996. С. 12-
13. При переписи не были учтены иждивенцы (они регистрировались по ка¬
тегории того человека, у кого находились на иждивении, или же, в случае с
пенсионерами, по той группе, к которой они принадлежали ранее), а также
более 2 млн заключенных и гражданских служащих тюрем, трудовых лагерей
и колоний, которые были включены в отдельные «специальные» переписи
(С. 104-123).
70 Цит. по: Siegelbaum and Sokolov. Stalinism as a Way of Life. P 184; см. так¬
же: Fitzpatrick. Stalin’s Peasants. P. 241.
328

солютно никакой работы и не занятые в какой-либо деятельно¬
сти, направленной на общее благосостояние, должны быть лише¬
ны политических прав. Дело в том, что появляется новая советская
буржуазия — бездельники». В то же время еще один колхозник, опи¬
сывающий бюрократов как «потомков класса капиталистов», просил
включить в конституцию статью, которая защитит трудовой люд от
их эксплуатации, а красноармеец из Читы выбрал мишенью критики
«жен многих директоров, управленцев, инженеров и техников», ко¬
торые «не работают и имеют прислугу», что он полагал «безусловной
эксплуатацией»71.
Во время Большого террора 1937-1938 годов Политбюро выб¬
рало в качестве объектов репрессий политически влиятельных лич¬
ностей и группы, тем самым получали определенное моральное удо¬
влетворение многие из тех, кто затаил обиду на «верхи». Подчиненные
и соперники, воодушевленные кампанией по повышению бдительно¬
сти, инициированной в феврале 1937 года пленумом Центрального
Комитета, обличали тем временем мелкую рыбешку, то есть руково¬
дителей партии, администраторов и начальников на местах. В обоих
случаях обвиняемые обычно характеризовались как контрреволю¬
ционеры, вредители, троцкисты, предатели, шпионы, паразиты и,
согласно общему определению, как «враги народа». Последнее поня¬
тие появилось в статье 131 конституции («Лица, покушающиеся на
общественную социалистическую собственность, являются врагами
народа»); данное определение можно найти и в переписке конститу¬
ционной комиссии72. Хотя авторы доносов и продолжали обличать
чуждое социальное происхождение обвиняемых и многие годы спу¬
стя, понятие «враг народа» в официальном языке, по сути дела, за¬
менило собой прежнее определение «классовый враг»73.
Недавно пристальное внимание исследователей привлекли два
другие аспекта Большого террора, каждый из которых непосред¬
ственно основывался на расширенной идентификации государством
своих врагов: массовые операции лета и осени 1937 года, а также про¬
ходившие в то же время, но продлившиеся несколько дольше «наци¬
ональные операции». Массовые операции проводились по решению
Политбюро и на основании приказа НКВД № 00447, по методам про¬
71 Цит. по: Siegelbaum and Sokolov, Stalinism as a Way of Life. P. 195-196.
72 Конституция (Основной закон) Союза Советских Социалистических
Республик. М.: Государственное издательство юридической литературы,
1963. С. 105; Siegelbaum and Sokolov. Stalinism as a Way of Life. P. 197.
73 Kozlov V. A. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance: From
the Archive of the Soviet Ministry of Internal Affairs. 1944-1953 // Stalinism,
New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). London: Routledge. P. 132.
329

ведения эти операции повторяли кампанию раскулачивания. На каж¬
дый регион выделялись свои квоты; категории подлежащих высылке
варьировались: от «самые враждебные» до «менее активные» — в за¬
висимости от категории определялась тяжесть наказания74. К этому
времени относится и кульминация нараставшего в течение несколь¬
ких лет массового недовольства, связанного с провалом внутреннего
паспортного режима, введенного в 1933 году для того, чтобы воспре¬
пятствовать наплыву в города «паразитических» элементов, а также
для борьбы с преступностью.
Кулаки, или скорее бывшие кулаки, снова стали главной целью
репрессий, хотя их объектом были и другие «социально вредные» и
«антисоветские элементы», такие как беглые и бывшие преступники,
принимавшие участие в антисоветских бунтах и бандитских высту¬
плениях, преступники-рецидивисты, политические беженцы, нищие
и прочие деклассированные группы, которые также попали под при¬
цел75. Все возрастающее использование такого понятия как «враг
народа» свидетельствовало не только о снижении «популярности»
классовых формулировок, но также указывало на концептуальную
трудность объяснения отклонений от норм поведения при помощи
каких-либо других идеологических клише.
Подобные лингвистические изменения хорошо проиллюстриро¬
ваны в случае с сельскими общинами в Западной Сибири. Будучи
раскулаченными и высланными из своих деревень в Европейской
России, они были классифицированы как спецпереселенцы (после
1934 года — трудовые поселенцы). Многие умерли или сбежали,
скрыв по возможности свое «классово чуждое» происхождение, од¬
нако другие оставались на месте ссылки. В мае 1934 года их граждан¬
ские права были восстановлены, и в январе 1935 года они получили
право голоса. Образцовый колхозный устав от марта 1935 года раз¬
решил им вступать в уже существующие или же создавать новые
коллективные хозяйства в местах их новых поселений. Сколько из
них на деле воспользовалось этим разрешением, неизвестно, но, оче¬
видно, достаточно для того, чтобы побудить полномочных предста¬
74Труд. 2 июня 1991.
75 См.: Shearer D. Crime and Social Disorder in Stalin’s Russia: A Reassessment
of the Great Retreat and theOrigins of Mass Repression // Cahiers du monde
russe. 1998. №39. P. 119-148; idem. To Count and Cleanse: Passportization
and the Reconstruction of the Soviet Population during the 1930s, — неопу¬
бликованные документы, представленные на ежегодный съезд Американ¬
ской ассоциации содействия развитию славистики (2001 год); Hagenloh Р.
Socially Harmful Elements’ and the Great Terror // Stalinism, New Directions.
P. 286-308 (в этом же издании см. также доклад Николя Верта и Кристиана
Герлаха).
330

вителей партии прекратить обращаться к проживающим в колхозах
и совхозах людям как к колхозникам и совхозникам и вместо этого
использовать менее любимое властями слово «крестьяне»76. В новой
ситуации значительное число таких «крестьян» снова было причис¬
лено к «кулакам». Наименование этих людей, таким образом, про¬
шло через следующую лингвистическую трансформацию: кулак —>
специальный/трудовой поселенец —> колхозник/совхозник —> кре¬
стьянин —> кулак.
«Национальные операции», формально направленные против
«шпионов и саботажников» в национальных диаспорах, осущест¬
влялись на основании тезиса, что почти каждый человек, имеющий
те или иные связи за границей, является шпионом (или же, по край¬
ней мере, потенциально может им стать); фактически они представ¬
ляли собой этнические чистки77. Даже находившиеся на хорошем
счету члены партии, ветераны Красной армии и люди, предки ко¬
торых веками проживали в пределах Российской империи, подвер¬
гались репрессиям: аресту, депортации или казни. Национальность,
казалось бы, абсолютизировалась, превосходя собой любую другую
идентификацию.
Неотъемлемой частью концепции «враждебной нации» был не
столько русский народ, а скорее «дружба народов», т. е. формули¬
ровка, которую Сталин применил в декабре 1935 года и которая
оставалась краеугольным камнем понятий «советский патриотизм»
и «советский народ»78. Если и существовала какая-либо советская па¬
раллель нацистскому понятию народного сообщества, то именно эта
сталинская концепция: советский народ, состоящий из гармонично
развитых «социалистических наций», каждая из которой имела соб¬
ственную территорию, национальный язык и культуру. Каждая из на¬
ций представляла себя выступлениями фольклорных танцевальных
групп, хоров и музыкальных ансамблей, а также канонизированными
произведениями «народных поэтов», публиковавшихся в переводе
на русский язык. Посредством подобных благостных представлений
культивировались банальные национальные стереотипы: грузины
76 Shearer D. Policing the Soviet Frontier: Social JDisorder and Repression in
Western Siberia during the 1930s — неопубликованные документы, представ¬
ленные на ежегодный съезд Американской ассоциации содействия развитию
славистики (1997 год). Ширер, цитируя документы из архивов Восточно-
Сибирского края, приводит цифру в 14 886 кулаков, арестованных и приго¬
воренных специальным судом НКВД к октябрю 1937 года (С. 41).
77 Martin Т. The Origins of Soviet Ethnic Cleansing //Journal of Modern
History. 1998. № 70. P. 847-851; idem. Affirmative Action Empir. P. 328-341.
78 Idem. Affirmative Action Empire. P. 451-460.
331

были неизменно «солнечными», украинцы отличались «широкой ду¬
шой» и т. д. Эта сталинская схема помогла проделать большую идео¬
логическую работу: формировать нации и воспитать национальные
элиты. Это была, как съязвил в свое время Терри Мартин, «высшая
форма империализма»79.
Имперский характер СССР выражался в политическом подчине¬
нии наций, входящих в состав союза, Москве или, выражаясь более
точно, надгосударственной Всесоюзной Коммунистической партии
(большевиков). Тем не менее с конца 1930-х годов и позднее русским
была отведена четко определенная роль: «первые среди равных», «са¬
мая советская и самая революционная» нация — согласно Сталину80.
Государственная власть регулярно превозносила русскую культуру
как «самую прогрессивную», изучение русского языка, согласно ре¬
золюции Центрального Комитета от марта 1938 года, было обяза¬
тельным во всех нерусских школах, а латинизированный алфавит
среднеазиатских языков был переведен на кириллицу. Государствен¬
ный централизм (этатизм) провозглашенный Сталиным, становил¬
ся во все в большей степени русскоцентричным81.
Надо отметить, что национальная идентификация никогда офи¬
циально не имела каких-либо биологических или расовых характе¬
ристик. Начиная с 1920-х годов от советских граждан требовалось
указывать в анкетах свою национальность (с 1932 года — также и в
паспортах); при этом им было разрешено самим выбирать свою на¬
циональность. В апреле 1938 года вышел указ НКВД, гласивший, что
с этого времени для целей паспортной регистрации национальность
будет определяться на основе установленного потомственного состо¬
яния, то есть по национальности родителей. Данный указ почти на¬
верняка был продиктован опасениями, что члены враждебных наций
попытаются скрыть свою «подлинную» национальность, идентифи¬
цируя себя каким-либо иным образом82. Тем не менее при переписи
1939 года данный указ не действовал: как и в ходе предыдущих пере¬
писей, полагались на самоопределение83.
79 Martin Т. Affirmative Action Empire: The Soviet Union as the Highest
Form of Imperialism // Suny, Martin. State of Nations. P. 67-90.
80 Idem. Affirmative Action Empire. P. 453.
81 Brandenberger D. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the
Formation of Modern Russian National Identity, 1931-1956. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 2002. Особенно C. 43-112.
82 Martin. Affirmative Action Empire. P. 451.
83Hirsch F. The Soviet Union as a Work-in-Progress: Ethnographers and the
Category Nationality in the 1926, 1937, and 1939 Censuses // Slavic Review.
1997. Vol. 56. № 2. P. 274; idem. Race without the Practice of Racial Politics //
Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1. P. 39-41.
332

Словно в подтверждение закона Троцкого «о комбинированном
и неравномерном развитии» советизация территорий, аннексиро¬
ванных в 1939-1940 годах, фактически включила в себя все этапы,
через которые прошла в 1930-е годы вся остальная часть Советского
Союза. На западных территориях Украины и Белоруссии этнические
поляки стали объектом депортаций и казней — как на классовом (по¬
мещик, кулак), так и на этническом основании (как «враждебная»
нация). Украинцы и белорусы теперь именовались «великими» на¬
родами; это был «курьезный эпизод сталинской семантики», которая
поместила эти народы на уровень с русским, чей статус «великого»
был провозглашен только в 1937 году81. В прибалтийских республи¬
ках этнические немцы были «репатриированы» на запад, в то время
как «фашистов» и других «врагов народа», которые в подавляющем
большинстве случаев принадлежали к прибалтийской этнической
группе, лишали свободы, казнили или же высылали в противополож¬
ном направлении84 85.
Все эти меры были предприняты из соображений государствен¬
ной безопасности, а также для усиления бдительности (если такая
вещь вообще возможна); представляется, однако, что они только
усугубляли ощущение опасности. Так, из Кустанайской области в
Казахстане в августе 1940 года пришло донесение, что «кулаки и
представители буржуазии, высланные из бывшей Польши», совер¬
шают «всевозможные акты саботажа» и оказывают «деморализую¬
щее влияние» на трудовую дисциплину в колхозе. Оказалось, что
«фашистские книги» (на финском языке), «которые давно следова¬
ло изъять», были обнаружены в январе 1941 года в кабинете дирек¬
тора профессионально-технического училища в Выборге; из города
Пшемысл на Западной Украине поступило письмо, обличающее на¬
чальника городского отдела НКВД, который якобы выдал «посто¬
84Yekelchyk S. Stalinist Patriotism as Imperial Discourse: Reconciling the
Ukrainian and Russian «Heroic Pasts», 1939-1945. P. 14 — неопубликованные
материалы, представленные на среднезападном симпозиуме по русской исто¬
рии (Чикагский университет, 2000 год). См. также работу того же автора:
Stalin’s Empire of Memory: Russian-Ukrainian Relations in the Soviet Historical
Imagination. Toronto: University of Toronto Press, 2004. P. 24-32,351-352. Дан¬
ные о репрессиях против поляков см. в кн.: Gross J. Т. Revolution from Abroad:
The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine and Western Belorussia.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1988 и Мироненко С. В., Верт Н.
История сталинского ГУЛАГа: конец 1920-х первая половина 1950-х годов.
Т. 1. Массовые репрессии в СССР. М.: РОССПЭН, 2004. С. 389-407.
85Hiden J., Salmon Р. The Baltic Nations and Europe: Estonia, Latvia
and Lithuania in the Twentieth Century. Rev. ed. London: Longman, 1994.
P. 114-115.
333

янный пропуск» торговцу по имени Унгер, «человеку, враждебному
к Советскому строю, который имел контакты с польской полици¬
ей» и выступал посредником от имени «немецкого агента разведки»
Плишке, находившегося под арестом86.
В конце 1930-х годов основной упор в советской практике дис¬
криминации сместился с классовых врагов на «врагов народа» и
«враждебные нации», в то время как подобная нацистская практи¬
ка дискриминации оставалась безусловно основанной на расовых
критериях и реализовывалась по многим направлениям. Так, анти¬
семитские преследования усилились с началом систематической
и тотальной (в отличие от ранее проводимой неофициальной и де¬
централизованной) практики конфискации имущества евреев в
1938 году, которая привела к «экономической смерти» германского
еврейства87. Насилие, убийства, поджог синагог и бессмысленное
разрушение бизнеса евреев во время ноябрьских погромов не нашли
позитивного отклика у большинства немецкого населения, которое
хотя и было безразлично к судьбе евреев, однако осуждало публичное
попрание глубоко укоренившихся ценностей, имеющих отношение к
сохранению порядка, приличий и права собственности88. Однако при
этом широкомасштабные акции распределения «ариизированной»
еврейской собственности означали, что значительное число немцев
получило в 1938 году большую выгоду от санкционированного го¬
сударством грабежа, чем от изгнания евреев из профессий, универ¬
ситетов и с государственной службы в 1933 году. Подобное широкое
соучастие немцев в таких акциях более чем компенсировало их чув¬
ство неловкости, вызванное ноябрьскими погромами89.
86Цит. по: Siegelbaum, Sokolov. Stalinism as a Way of Life. P. 264-265,
279-281.
87Barkai A. From Boycott to Annihilation: The Economic Struggle of
German Jews, 1933-1943. Hanover, NH: University Press of New England, 1989;
Bajohr F. «Aryanisation» in Hamburg: The Economic Exclusion of Jews and the
Confiscation of Their Property in Nazi Germany. New York: Berghahn Books,
2002.
88 Подробнее о реакции на погромы см.: Kershaw I. The Persecution of the
Jews and German Popular Opinion in the Third Reich // Leo Baeck Institute
Yearbook. 1981. №26. P. 275-281; Bankier D. The Germans and the Final
Solution: Public Opinion under Nazism. New York: Oxford University Press,
1992. P. 85-88; Friedlander S. Nazi Germany and the Jews. Vol. 1. The Years of
Persecution, 1933-1939. P. 294-298.
89Данные по широкому принятию экономических мер против евреев
см. в: Stover, Volksgemeinschaft im Dritten Reich. 246-55, 420-1. Данные по
широкому диапазону бенефициариев в германском обществе см. в: Bajohr.
«Aryanisation» in Hamburg. 222-72, 277-82. По самым современным иссле¬
334

Масштабы обязательной стерилизации с целью ликвидации
наследственных дефектов здоровья в немецком генофонде путем
предотвращения размножения тех, кто считался наследственно
больными, в 1937 году были радикальным образом расширены. Дети
немецких матерей и служивших во французской армии африканских
отцов из Марокко, Алжира, Туниса и Мадагаскара, которые прини¬
мали участие в послевоенной оккупации Германии, уничижительно
именовались «рейнландские ублюдки», и Геринг распорядился вве¬
сти учет этих детей сразу после того, как нацисты пришли к власти.
Как только старший из этих афро-германских детей достиг возраста
зрелости, нацистский режим принял соответствующие меры. Летом
1937 года сотни таких детей предстали перед комиссиями докторов
и антропологов, которые официально засвидетельствовали, что они
являются носителями «чуждых расовых признаков». Вследствие
этого их матерей (и, если таковые имелись, отчимов) «убеждали»
согласиться на «добровольную» стерилизацию, которая выполня¬
лась секретно, без передачи дела на рассмотрение «суда по наслед¬
ственному здоровью»90. С этой маленькой и заклейменной позором
группой афро-германцев можно было обращаться бесцеремонно,
однако с гораздо более многочисленными и имеющими обширные
социальные связи еврейскими метисами (Mischlinge) так поступать
было уже нельзя.
Между политическими оппонентами режиму, т. е. такими людь¬
ми, которые могли быть реабилитированы для расового общества,
изменив свое поведение через наказание, принуждение или пере¬
воспитание, с одной стороны, и расово чуждыми и биологически
дефективными индивидуумами, которые были обречены на уничто¬
жение через изгнание или стерилизацию, с другой, находилась некая
неопределенная общность людей, идентифицированных и зареги¬
стрированных как «асоциальные» или «чуждые обществу» элемен¬
ты (Gemeinschaftsfremde). По указу, изданному в ноябре 1933 года
(«против опасных преступников-рецидивистов»), полиция была на¬
делена правом отправлять на неопределенный срок на «превентивное
заключение» любого человека, имеющего две или более судимости.
Указ, вышедший в декабре 1937 года, расширил возможности при¬
менения превентивного заключения, включив-б него «асоциальных»
дованиям системных отношений между нацистской политикой расового
преследования, завоевания, и геноцида, с одной стороны, и материальной
пользы для немцев, с другой, см.: Gotz A. Hitler’s Beneficiaries: Plunder, Racial
War, and the Nazi Welfare State. New York: Metropolitan Books, 2006.
90Pommerin R. «Sterilisierung der Rheinlandbastarde»: Das Schicksal einer
farbigen deustchen Minderheit 1918-1927. Diisseldorf: Droste, 1979.
335

лиц, то есть тех, «кто демонстрирует своим поведением по отноше¬
нию к обществу, — что само по себе может и не быть преступлени¬
ем, — что они не желают адаптироваться в обществе». Под действие
данного указа, подпадали, в частности, нищие, бродяги, проститутки
и алкоголики; лица с заразными заболеваниями, особенно передаю¬
щимися половым путем, отказывающиеся от лечения в учреждениях
общественного здравоохранения, а также уклоняющиеся от работы и
хронически безработные. Эти люди рассматривались не только как
эстетически портящие имидж нацистского расового общества, но
также и как упрямые нонконформисты, диссиденты, представляю¬
щие угрозу планам нацистов установить единообразный для всех об¬
раз жизни91. Стало тенденцией всегда считать «асоциальными» тех,
кому выносился приговор «неисправим» по причине их физической
неполноценности. Изгонялись из народного сообщества и преследо¬
вались по различным юридическим основаниям и гомосексуалисты.
Они воспринимались как оскорбление общественной морали, сим¬
вол сексуальной распущенности Веймарского режима, губительной
для нацистских представлений о мужском товариществе, людьми,
предательски скрывающими свою созидательную силу от общества92.
Таким образом, те кто считались закоренелыми преступниками или
неисправимыми гомосексуалистами («совратителями»), подверга¬
лись не только бессрочному заключению, но также стерилизации,
кастрации или казни93. О силе этой тенденции, направленной на то,
чтобы репрессиями и насилием ликвидировать все, что считалось
неэстетичным, отклоняющимся от нормы и неисправимым, можно
судить по рекомендациям государственного прокурора Бамберга от
91 Burleigh М., Wippermann W. The Racial State: Germany 1933-1945.
New York: Cambridge University Press, 1991. P. 167-197; AyaB W. «Ein
Gebot der nationalen Arbeitsdisziplin»: Die Aktion «Arbeitsscheu Reich» 1938.
Feinderklarung und Prevention: Kriminalbiologie, Zigeunerforschung und
Asozialpolitik. Berlin: Rotbuch Verlag, 1988; Beitrage zur nationalsozialistischen
Gesundheits- und Sozialpolitik. В. VI. S. 43-74; Scherer K. «Asozial» im Dritten
Reich: Die vergessenen Verfolgten. Miinchen: VOTUM Verlag, 1990.
92 Giles G. The Institutionalization of Homosexual Panic in the Third Reich //
Social Outsiders in Nazi Germany / R. Gellately, N. Stoltzfuss (eds.). Princeton,
NJ: Princeton University Press, 2001. P. 233-255; «Mannerbund mit Homo-
Panik: Die Angst der Nazis vor der Rolle der Erotik», Nationalsozialistischer
Terror gegen Homosexuelle: Verdrangt und ungesiinht / B. Jellonnek, R. Laut-
mann (eds.). Paderborn: Ferdinand Schonigh, 2002. S. 105-118.
"Wachsmann N. From Indefinite Confinement to Extermination:
«Habitual Criminals» in the Third Reich. Social Outsiders in Nazi Germany /
R. Gellately, N. Stoltzfuss (eds.). Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
P. 165-191.
336

ноября 1944 года: по его мнению, особо опасных асоциальных заклю¬
ченных следует уничтожать94.
Нигде невозможно более четко проследить тенденцию нацистско¬
го режима смешивать воедино категории закоренелых преступников,
слабоумных, асоциальных и расово чуждых, как в его отношении к на¬
родностям синти и рома*, уничижительно именовавшимся Zigeuner
(цыгане** f5. Жертвы широко распространенных предубеждений и
дискриминации еще до 1933 года, синти и рома стереотипно счита¬
лись паразитическим, преступным, ленивым и не имеющим корней на¬
родом. После 1933 года в нацистской Германии они — в числе других
«асоциальных» закоренелых преступников, бродяг и нищих — жестоко
преследовались. Более того, одна из категорий асоциального поведе¬
ния, которое наказывалось «превентивным заключением», была про¬
сто квалифицирована как «цыганский образ жизни» и применялась
даже к тем, кто не являлся цыганами. Синти и рома также подверга¬
лись обязательной стерилизации на основании их якобы умственной
неполноценности. Для случаев, когда жертвы оказывались слишком
сообразительными для такого подхода, чиновники от здравоохра¬
нения разработали концепцию «скрытой умственной отсталости», в
рамках которой безразличие или несоблюдение социальных норм по¬
ведения, с одной стороны, и ум и хитрость — с другой, являлись теми
самыми симптомами, которые подтверждали предполагаемую наслед¬
ственную умственную отсталость, оправдывающую стерилизацию96.
94 Hilberg R. The Destruction of the European Jews. Chicago: Quadrangle
Press, 1961. P. 642-643.
* Синти и рома — две из трех европейских ветвей цыган (рома, кале,
синти). (Прим. ред.).
** Zigeuner, m. (нем.) — 1) цыган 2) беспечный бродяга; человек, склон¬
ный к кочевому (беспорядочному) образу жизни. (Прим. ред.).
95 Два наиболее подробных и бесценных исследования проблемы пресле¬
дования нацистами цыган см.: Lewy G. The Nazi Persecution of the Gypsies.
New York: Oxford University Press, 2000; Zimmerman M. Rassenutopie und
Genozid: Die nationalsozialistische «Losung der Zigeunerfrage». Hamburg:
Christians, 1996. На эту тему см. также: Milton S. Gypsies’ as Social Outsiders
in Germany: Social Outsiders in Nazi Germany / R.^Gellately, N. Stoltzfuss
(eds.). Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001. P. 212-232. Три дру¬
гие исследования, в которых описываются преследования и уничтожение
цыган в более широком контексте нацистской расовой политики и геноци¬
да, см. в кн.: Friedlander.The Origins of Nazi Genocide; Burleigh, Wippermann.
The Racial State: Germany 1933-1945; Wippermann W. «Wie Die Zigeuner»:
Antisemitismus und Antiziganismus im Vergleich.Berlin: Elefanten Press, 1997.
96 Friedlander. The Origins of Nazi Genocide. P. 254-245; Lewy. The Nazi
Persecution of the Gypsies. P. 20-23.
337

В Нюрнбергских законодательных актах цыгане не упоминались, од¬
нако в последующих комментариях разъяснялось, что они являются
носителями «чуждой крови» и подвергаются тем же санкциям, что и
подпадающие под действие данных законов евреи. Гиммлер, в свою
очередь, создал Центр по борьбе против распространения цыган и
объявил, что «цыганская проблема» является «делом расы». С этого
момента народности синти и рома были неумолимо втянуты в водо¬
ворот гонений, отработанных режимом на модели антиеврейских ме¬
роприятий.
Как показал Роберт Джеллатли, нацисты провозгласили, и нем¬
цы признали, что война режима с преступностью была одним из са¬
мых успешных его достижений97. Евреям не было никакой пощады
и в этом отношении. Например, в июне 1938 года Гейдрих приказал
арестовать всех евреев мужского пола, осужденных когда-либо в
прошлом за уголовные преступления, что вылилось в по меньшей
мере месячное заключение в рамках одной из самых масштабных
кампании задержаний «асоциальных элементов», в особенности
«уклоняющихся от работы». (Подобная специальная массовая об¬
лава имела разительное сходство с двумя пресловутыми акциями
из сталинской практики, когда каждому полицейскому округу была
выделена квота в две сотни арестов, а очевидной целью таких ме¬
роприятий было увеличение количества рабочей силы в концен¬
трационных лагерях98.) В популярной «превентивной войне» с
преступностью нашла применение разработанная еще до нацистов
концепция биологических факторов, определяющих закоренелых
преступников, что придало режиму дополнительный глянец, спо¬
собствовавший формированию нацистской концепции народного
сообщества, а также, соответственно, идея изгнания и преследова¬
ния маргинальных, заклейменных групп99.
Даже с учетом расширения нацистами списка объектов преследо¬
ваний за счет включения в него и «асоциальных элементов», потен¬
циальное число жертв в Германии было все еще незначительным по
сравнению с «массовыми» и «национальными операциями», прово¬
дившимися в Советском Союзе. Подавляющее большинство немцев
не имело особенных причин бояться полиции, которую люди воспри¬
нимали как «друзей и помощников», и которой общество оказывало
97 Gellately R. Backing Hitler: Consent and Coercion in Nazi Germany. New
York: Oxford University Press, 2001.
98 AyaB. «Ein Gebot der nationalen Arbeitsdisziplin». P. 53-55.
"Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeptionen und Praxis
der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des National-
sozialismus. Hamburg: Christians, 1996.
338

содействие в виде самоорганизации с целью охраны порядка, особенно
в форме открытого обличения правонарушителей100. Это, конечно же,
не удерживало немцев от недовольного ворчания или расхождения
с режимом по отдельным вопросам. Как утверждает Эрик Джонсон,
казалось, что существовало молчаливое согласие, в силу чего немцы
могли свободно выражать свое недовольство и критиковать незначи¬
тельные проблемы до тех пор, пока они предоставляли режиму свобо¬
ду жестко следовать его расовой программе101. Такое поведение никак
не ослабляло поддержки, оказываемой режиму населением; напро¬
тив, учитывая, какое количество граждан страны было исключено из
народного сообщества, оно его только укрепляло.
Война как апофеоз идентификации
После нацистского вторжения, когда советские территории попа¬
дали под оккупацию, освобождались, после чего вновь захватывались
противником и снова освобождались, содержание советского патрио¬
тизма и критерии идентификации коренным образом изменились.
Классовый принцип мало что значил, так как те, кто прошел испы¬
тание на преданность, были зачислены в «славные сыны и дочери»
народов, входящих в состав СССР. Сталин имел все основания бла¬
годарить «русский народ» в мае 1945 года за то, что тот не сбросил
свое правительство во время войны, и «великий русский народ» про¬
должал играть центральную объединяющую роль в дружбе народов и
после войны. Одним из условий этой дружбы было предоставление
некоторого пространства другим советским народам (большинству,
но не всем) с тем, чтобы разделить в ретроспективе проявленный во
время войны героизм и перенесенные страдания102.
Служба в Красной армии в военное время стирала довоенное клей¬
мо. Во время войны бывшие кулаки подлежали призыву наряду со
всеми, и, если они зачислялись на службу, их супруги и дети получа¬
ли паспорта, что позволяло им покинуть спецпоселения. В 1946 году
все ограничения для тех, кто служил или имел детей, служивших в
Красной армии, были отменены103. Возвращение этих «бывших» в их
родные деревни должно было бы возродить былое напряжение, од¬
1()() Gellately R. Backing Hitler and The Gestapo and German Society:
Enforcing Racial Policy, 1933-1945.
101 Johnson E. Nazi Terror: The Gestapo, Jews, and Ordinary German.s. New
York: Basic Books, 1999.
102 Мы пользуемся здесь формулировками и аргументам из кн.: Weiner А.
Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the Bolshevik
Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
103 Weiner. Making Sense of War. P. 325.
339

нако война и мифы вокруг нее, поддерживаемые официальной про¬
пагандой, позволили им и другим людям, имевшим до войны «пятна»
на биографии, фактически начать жизнь заново. Теперь они могли
«переписать» свои биографии — перестать именоваться кулаками —
и таким образом стать полноправными советскими гражданами. Го¬
воря о ветеранах Советской армии, бывших партизанах и их семьях
из Винницкой области (Украина), Амир Вейнер отметил, что это
были те «сотни тысяч крестьян, которые определили свою полити¬
ческую и социальную идентификацию на основе жертв, понесенных
ими в борьбе за Советскую Родину и противопоставляли себя тем,
кто не прошел через такие же суровые испытания войной, или же не
отождествлял себя с советской властью». Это утверждение, без со¬
мнения, справедливо и для многих других регионов СССР.
Однако для тех, кто пассивно проживал на оккупированной наци¬
стами территории или же от греха подальше эвакуировался в глубо¬
кий тыл, реабилитация не была столь же простым делом. Еще меньше
могли ожидать каких-либо благ от победы или избежать наказания
после возвращения на родину те, кого немцы угнали на работу в Гер¬
манию (Ostarbeiter), а также бывшие военнопленные, пережившие
ужасы нацистских лагерей104. Те же, кто сотрудничал с врагом на
оккупированной территории, не имели права на политическую и со¬
циальную реабилитации даже в том случае, если впоследствии они
были зачислены на службу в Красную армию и совершили подвиг.
Более того, как и во времена эпохи коллективизации в отношении
кулаков, так и эпохи чистки в отношении врагов народа, карательные
санкции распространялись также на кровных родственников. Депор¬
тации в Казахстан и Сибирь ожидали «кулаков» вместе с членами их
семей из Западной Украины и прибалтийских республик; согласно
приказу от апреля 1949 года, относящегося к проживающим на тер¬
ритории вновь включенной в состав СССР Молдавской республи¬
ки, депортированные представляли собой фактически все категории
«врагов», существовавших на всем протяжении советской истории:
бывшие землевладельцы, крупные торговцы, члены профашистских
партий, бывшие белогвардейцы, члены религиозных сект, а также по¬
собники нацистских оккупантов105.
И наконец тем, кто активно сражался против советской власти и
продолжал эту борьбу во имя «национального дела» и после разгрома
1(М Thurston R. W. Cauldrons of Loyalty and Betrayal: Soviet Soldiers’
Behavior, 1941 and 1945 // The People’s War: Responses to World War II in the
Soviet Union / Robert W. Thurston and Bernd Bonwetsch (eds.). Urbana and
Chicago: University of Illinois Press, 2000. P. 245-250.
105 Мироненко, Верт. Массовые репрессии. С. 515-511, 522-524.
340

нацистов, угрожала гибель от рук бойцов Красной армии или смерть
в застенках НКВД. Это было не только актом коллективного возмез¬
дия за жестокость по отношению к лояльным советским гражданам,
их преследовали еще и потому, что такие образования как Организа¬
ция украинских националистов (ОУН), Украинская повстанческая
армия (УПА) и различные прибалтийские вооруженные формиро¬
вания были своего рода воплощением антисоветского национализма,
против которого была выстроена вся советская нацйональная поли¬
тика начиная с 1920-х годов. Вейнер утверждает, что порожденная
идеологией мания «чистки» политических и социальных структур
породила как послевоенные кампании проверок в коммунистической
партии, так и войну против остатков националистических парти¬
занских групп. Возможно, в целом так и было, но, как минимум, на
местах — «в хорошо знакомой деревенской обстановке» и в городах —
также имеется достаточно много свидетельств о сведении личных
счетов и неутоленной жажде мести106. Скорее всего советские схемы
идентификации военного и послевоенного времени происходили не
из одного источника, они сложились в результате сочетания многих
факторов: глубоко укоренившихся предубеждений и страхов, диф¬
ференцированного отношения нацистских оккупационных войск
к советским гражданам в соответствии с их национальностью или
«расой», беспокойства советского государства относительно его по¬
ложения на международной арене в послевоенное время, а также его
склонности к интерпретации рисков для внутренней безопасности в
этнически-национальном контексте. Там, где это было удобно или
возможно, коллективному наказанию подвергались все члены таких
национальных групп.
Все эти факторы, похоже, были задействованы при депортации в
Казахстан, Узбекистан и Киргизию фактически всех чеченцев, ин¬
гушей, крымских татар, калмыков и других кавказских и закавказ¬
ских национальных групп в 1944 году107. Целью этих депортаций,
очевидно, было искоренение территориальной, если не этнически-
культурной идентичности данных народов. То, что на самом деле
эти народы не сделали ничего из им приписываемого, должно быть
признано одной из наиболее очевидных неудач Сталина. Независи¬
мо от того, разрешено или не разрешено им было влсонце концов
вернуться на свою родную землю, подавляющее большинство этих
106 Weiner. Making Sense of War. P. 171-182.
1(,7Nekrich A. M. The Punished Peoples: The Deportation and Fate of Soviet
Minorities at the End of the Second World War. New York: W. W. Norton, 1978;
Naimark N. M. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-Century Europe.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001. P. 89-107.
341

«наказанных народов» едва ли было ли менее советскими в своей
самоидентификации, чем те, чье место в сообществе героизма и
страдания было уже обеспечено.
Это приводит нас наконец к проблеме идентификации евреев и
опасности их положения в послевоенную эпоху. Евреи, казалось бы,
представляли обратную сторону медали по сравнению с наказанны¬
ми народами Северного Кавказа и Закавказья. Их «преступлением»
было не сотрудничество с врагом (хотя некоторые послевоенные опи¬
сания евреев в популярной литературе и намекали на это), но скорее
попытки некоторых известных евреев подчеркивать исключитель¬
ность страданий евреев, соединенную с демонстративным и несанк¬
ционированным празднованием евреями независимости Израиля
в 1948 году. Несмотря на то что многие евреи были награждены за
военные подвиги и достигли известности в различных сферах дея¬
тельности в послевоенное время, еврейский народ в целом был «ис¬
ключен» из содружества народов, составляющих СССР108. Согласно
другой интерпретации, евреи стали уязвимыми после войны (или
по крайней мере после 1948 года) в силу обвинений в нелояльности.
Обвинения были двоякого рода. Во-первых, после образования Из¬
раиля и начала холодной войны евреи стали диаспорой, националь¬
но аналогичной тем, которые подверглись национальным операциям
во времена Большого террора. Еврейская «национальная форма»,
таким образом, «стала проявлением враждебного буржуазного со¬
держания». Во-вторых, сама «этническая непрозрачность» тех, кто
доминировал в науке, образовании, медицине и других профессиях
означала, что «каждый русский, занимающий высокое положение,
был потенциальным евреем, и каждый еврей без исключения был
потенциальным врагом»109. Аналогия (если только не вариант) с рас¬
пространенной нацистской практикой «исследовательский генеало¬
гии» здесь вполне очевидна.
В нацистской Германии война способствовала не перетасовке
старой идентичности с новыми приоритетами, дарованными за пре¬
данность, военную службу и жертвы, но скорее к экспоненциальному
увеличению количества жертв (теперь счет шел на миллионы евреев,
славян и других народов на завоеванных территориях), и к усилению
степени жестокости репрессий (теперь в ходу были «этнические чист¬
ки», порабощение и искоренение)110. Для Гитлера народное сообще¬
108 Weiner. Making Sense of War. P. 191-235, 375-377.
1()9Slezkine Yu. The Jewish Century. Princeton, NJ: Princeton University
Press, 2004. P. 297-312. См. также: Костырченко Г. Тайная политика Стали¬
на: Власть и антисемитизм. М.: Международные отношения, 2001.
110 Подробнее о политике истребления евреев см. в кн.: Browning Ch. R.
(with contributions by J. Matthaus). The Origins of the Final Solution: The
342

ство как расовое общество было и средством, и конечной целью его
политики. Стремление к созданию единого расового общества, в кото¬
ром чужеродные и низшие элементы будут уничтожены, а отдельные
граждане отрекутся от других связей и привязанностей и будут го¬
товы к самопожертвованию во имя общества, породило неодолимую
тягу к экспансии, завоеванию новых территорий и покорению. При¬
обретение жизненного пространства (Lebensraum) представлялось, в
свою очередь, необходимым условием сохранения и развития расово¬
го общества. Сталин мог размышлять о «социализме в одной стране»,
однако Гитлер никогда не думал о выживании и процветании единого
германского расового сообщества, заключенного в государственные
границы, установленные Версальским договором, или же вообще в
любых закрепленных границах.
Наряду с политикой дискриминации и разрушения, политика
приобщения представляла собой основу адаптации народного сооб¬
щества и расширения его жизненного пространства. В самой Герма¬
нии и среди немецкоязычных народов Австрии, Судетской области,
Люксембурга и Эльзаса и Лотарингии членство в народном сообще¬
стве было открыто для всех тех, кто не считался расово чуждым или
же биологически дефективным. Требование подтверждения чистоты
расового происхождения было встроено в несколько обычных бюро¬
кратических процедур, которые проходили все немцы. Это угрожало
очень немногим, так что неоднократные проверки на соответствие
стали обычной нормой жизни; это был ритуал, благодаря которому
немцы приняли и усвоили понятие «расы» как некую заданную ре¬
альность. Однако при завоевании гитлеровцами земель на востоке
политика приобщения стала намного более сложной и спорной. Бы¬
стро возник большой парадокс. Покорение империи оправдывались
представлением немцев о себе как народе без земли ( Volk ohne Raum).
Теперь же перед Германией возникала реальная перспектива полу¬
чить землю без народа (Raum ohne Volk), т. е. завоеванные обширные
территории без населяющих их немцев.
Гиммлер заявлял, что «человек только тогда владеет землей, ког¬
да даже самый последний обитатель этой территории принадлежит
Evolution of Nazi Jewish Policy, September 1939 — March 1942. Lincoln: The
University of Nebraska Press, 2004; Longerich P. Politik der Vernichtung: Eine
Gesamtdarstellung der nationalsozialistischen Judenverfolgung. Munchen:
Piper, 1998. Материалы по реализации «окончательного решения» см. в
кн.: Hilberg R. The Destruction of the European Jews. New Haven, CT: Yale
University Press, 2004. О политике экстерминации см. в: Friedlander S. The
Years of Extermination. Vol. 2: Nazi Germany and the Jews, 1933-1945. New
York: HarperCollins, 2007.
343

к его народу»111. Однако ни включение в народное сообщество этниче¬
ских немцев, проживающих на оккупированных территориях, ни репа¬
триация этнических немцев с советских территорий и юго-восточной
Европы, ни даже безжалостное похищение детей, признанных расово
пригодными для последующего воспитания немецкими родителями, не
могло заполнить этот вакуум. В генеральном плане экспансии на вос¬
ток «Ост» предусматривались и «германизация» избранных восточно-
европейцев (вопрос, вызвавший жаркую дискуссию среди нацистских
расовых экспертов и специалистов по демографии), и рекрутирование
голландских, скандинавских, английских и заморских этнических
немцев-колонистов для заселения завоеванного Германией жизнен¬
ного пространства^1. Тем временем немцы использовали местных по¬
собников, которых они именовали «аскари», применяя к ним термин,
использовавшийся в отношении туземных войск, которые служили в
германских колониальных армиях в Африке до 1918 года.
Уделом покоренных народов Восточной Европы, которые не
подлежали включению в народное сообщество, было или их систе¬
матическое уничтожение в пределах жизненного пространства (по¬
всеместное для евреев, для умственно и физически неполноценных,
а также для народностей рома и синти), или же — для многих мил¬
лионов — вначале порабощение и затем голод и изгнание в Сибирь,
для того чтобы расчистить место германским поселенцам113. Под по¬
рабощением нацисты подразумевали, с одной стороны, низведение
до «положения раба» или собственно порабощение, а с другой — де¬
национализацию или культурный геноцид. Нацистские притязания
на идентификацию немцев как «расы господ» означали отрицание
свободы и идентификации для тех, кем они правили.
Если в 1930-е годы целостность народного сообщества основыва¬
лась в немалой части на иллюзии восстановления мифического един¬
ства народа посредством подавления политического плюрализма и
изгнания заклейменных меньшинств, то в военные годы появились
111 Himmler memorandum. June 24, 1940// National Archives microfilm.
T175/122/266598ff.
112Heiber H. Der Generalplan Ost, // Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte.
1958. № 3. S. 283-325, особенно C. 288.
113 Образцовыми региональными исследованиями разрушительной окку¬
пационной политики нацистов в Восточной Европе являются работы Дите¬
ра Поля и Кристиана Герлаха: Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgung
in Ostgalizien 1941-1944: Organisation und Durchfiihrung eines staatlichen
Massenverbrechens. Munchen: Oldenbourg, 1996; Gerlach Ch. Kalkulierte
Morde: Die deutsche Wirtschafts- und Vernichtungspolitik in Weissrussland
1941 bis 1944. Hamburg: Hamburger Edition, 1999.
344

новые задачи, что развязывало руки режиму, который демонстриро¬
вал огромный размах и радикальную природу своей расовой револю¬
ции. Для рядовых немцев участие в оккупации и покорении Европы,
особенно «на Востоке», было совсем другим опытом, отличным от
относительного внутреннего спокойствия предвоенных лет114. По¬
ляризующий эффект самой войны, связавшей воедино немцев с их
режимом, был усилен стремительным и развращающим эффектом
господства над покоренными территориями в роли «расы господ».
Победа и империя завершили переход народного сообщества от иллю¬
зорного единого общества немецкого народа к нацистскому видению
расового общества, ведущего вечную борьбу, к боевому содружеству
(Kampfgemeinschaft). Сплачивающая жизненная сила «товарище¬
ства» (Kameradschaft), столь эффективно приспособленная нацист¬
ским режимом в качестве понятия, дополняющего идею народного
сообщества, помогала сохранять боеспособность армии115. При этом
даже представители промышленного рабочего класса, чьего недо¬
вольства режим столь опасался, оказались верными солдатами, кото¬
рые стойко сражались до самого конца116. Узы идентификации между
режимом и народом сохранились, и обычные немцы, служившие
опорой режиму, стали теперь добровольными пособниками его пре¬
ступлений. В своих пространных речах Гиммлер пытался замаскиро¬
вать суть этих преступлений, апеллируя к традиционным немецким
ценностям, таким как идеализм, героическая стойкость, трезвость
и бескорыстная неподкупность. Действительный же опыт тех, кто
практиковал германский расовый империализм, был совершенно
противоположным: разнузданный садизм и жестокость, трусливый
конформизм, широко распространенное пьянство и всеобъемлющее
самообогащение и коррупция. Если германская экспансия преврати¬
ла немецких солдат и оккупационных чиновников в «расу господ» за
рубежом, то ввоз в страну миллионов иностранных рабочих дал нем¬
цам и внутри страны конкретный опыт расового господства, правда,
значительно меньшего масштаба117. При этом немецкие женщины не
1Н Browning Ch. R. Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final
Solution in Poland. New York: HarperCollins, 1992.
115 Kiihne Th. Kameradschaft: Die Soldaten des nationalsozialistischen Krieges
und das 20. Jahrhundert. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
116Bartov O. The Missing Years: German Workers, German Soldiers //
German History. 1990. Vol. 8. № 1. S 46-65; Mason T. Social Policy in the Third
Reich: The Working Class and the «National Community». Providence, RI: Berg,
1993. P. 276-278, 331-369.
117 Herbert U. «Der Auslander-Einsatz» in der deutschen Kriegswirtschaft.
Arbeit, Volkstum, Weltanschauung. Frankfurt am Main: Fischer, 1995. S. 135;
345

только обеспечили моральную поддержку своим мужчинам, но и не¬
посредственно участвовали в реализации расовой имперской поли¬
тики как пионеры «германизации» завоеванных территорий118.
После того как ситуация на фронтах изменилась, и военное по¬
ражение Третьего Рейха все приближалось, понятие народного сооб¬
щества снова трансформировалось: теперь из расового сообщества,
устанавливающего имперское господство над Европой, оно преврати¬
лось в Schicksalgemeinschaft у или «сообщество людей, объединенных
тяжелой судьбой». Немцы снова стали жертвами, страдающими от
опустошительных вражеских бомбардировок, изгнания миллионов
человек из своих родных домов на востоке, от грабежей и насилия
мстительных бойцов Красной армии, а также вследствие территори¬
ального раздела и расчленения страны. Все вместе они были также
жертвами Гитлера и нацистов, которые оставили их переживать по¬
следствия поражения и обременили немецкую нацию чувством вины
и стыда за преступления нацистского режима. На индивидуальном
уровне, как личности в рамках Schicksalgemeinschaft они были жерт¬
вами злоключений или невезенья в тех случаях, когда их направляли
в части, воюющие с партизанами на Балканах, в полицейские бата¬
льоны в Польше, в рабочую бригаду (Einsatzgruppe) в России или же,
когда они несли караульную службу в одном из множества концлаге¬
рей по всей Европе. С окончанием войны такое Schicksalgemeinschaft
стало для немцев также и сообществом жалости к самим себе. При
всех разрушениях 1945 года, по крайней мере одна такая преем¬
ственность выстояла. Как заметил Роберт Мёллер, немецкие жерт¬
вы войны все еще воспринимаются, как часть нового послевоенного
общества, тогда как жертвы нацистского режима в этом качестве не
воспринимаются119.
Заключение: погоня за смертельными утопиями
Пути социальной идентификации в Советском Союзе при Ста¬
лине и в нацистской Германии были совершенно разными, и мы не
пытаемся отстаивать их существенное сходство или же втискивать
Hitler’s Foreign Workers: Enforced Foreign Labor in Germany under the Third
Reich. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 395-396.
118Koonz C. Mothers in the Fatherland // Women, the Family and Nazi
Politics. New York: St. Martin’s Press, 1987; Harvey E. Women and the Nazi
East: Agents and Witnesses of Germanization. New Haven: Yale University Press,
2003. Участие женщин в CC также документировано в многочисленных пу¬
бликациях Гудрун Шварц.
119 Moeller R. War Stories: The Search for a Usable Past in the Federal Republic
of Germany. Berkeley: University of California Press, 2001. P. 7.
346

их в единые интерпретативные рамки. Тем не менее представляет¬
ся неоспоримым, что эти режимы присвоили себе право определять
критерии идентификации и вводить категории в целях социальной
инженерии методами изгнания или террора, и они делали это, не огра¬
ничивая себя ничем в применением средств принуждения и насилия.
В отсутствие любых сдерживающих факторов, что касается приме¬
нения насилия, оба режима решили, что им не только следует, но что
они вполне в состоянии реализовать амбициозные проекты социаль¬
ной инженерии в силу того, что локусом их идеологий было творение
истории, основываясь на таких всеобъемлющих принципах как класс
или раса. В отличие от многих европейцев, которых катастрофа Пер¬
вой мировой войны отрезвила, сталинисты и нацисты полагали, что
«реализация утопии»120 в их власти. В обоих случаях также просле¬
живается непреклонное, если только не хилиастическое, стремление
к идеальному обществу посредством уничтожения классовых врагов
и изоляции врагов народа — в случае Советского Союза, и к уничто¬
жению расово и биологически «дефектных» элементов в нацистской
Германии. Подобные стремления поглотили огромные ресурсы и ока¬
зались контрпродуктивными в контексте достижения других провоз¬
глашенных ими целей. На уровне государственной практики такой
итог является основным сходством между двумя этими странами.
Различия между ними представляются не менее разительными.
Во-первых, в СССР официальная идентификация населения со¬
гласно классовому критерию была особенно заметна в конце 1920-х
и начале 1930-х годов. Однако к середине 1930-х годов эти критерии
уступили место другим, более сложным и многосторонним формам
идентификации, в которой национальные факторы играли особенно
важную роль. Во время Отечественной войны советским гражданам
впервые со времен Гражданской войны представилась возможность
выбора: сражаться ли на стороне режима или же сотрудничать с его
открытым врагом, нацистскими захватчиками, и таким образом опре¬
делить свою собственную идентификацию. В Германии в 1920-е годы
ключевым фактором было чувство национальной самоидентифика¬
ции и жажда освобождения от конфликтующих между собой иден¬
тификаций в рамках народного сообщества. После 1933 года все
расширяющаяся практика установления правящим-режимом кри¬
териев идентификации и классификации его врагов становилась все
более заметной и зловещей и в конце концов распространилась также
на оккупированные территории.
120 Мы заимствовали эту фразу из книги Ханса Моммзена. См.:
Mommsen Н. Die Realisierung des Utopischen: Die «Endlosung» im Dritten
Reich // Geschichte und Gesellschaft. 1983. N° 9. S. 381-420.
347

Во-вторых, советская политика установления определенных не¬
гативных идентификаций, которая осуществлялась путем пресле¬
дования и изгнания, затрагивала значительные части населения. В
Германии же эти изгои были относительно небольшим меньшинством,
что обеспечило режиму восторженную поддержку большинства насе¬
ления и внушило немцам прочное чувство собственной безопасности
и благополучия; это также предопределило и относительное безраз¬
личие большинства населения страны к судьбе меньшинств. Коли¬
чество жертв нацизма стало экспоненциально возрастать только по
мере завоевания негерманских территорий. В Советском Союзе, на¬
против, война позволила ранее заклейменным группам изгоев «пере¬
писать заново» свои биографии благодаря службе в Красной армии
или же участию в партизанских отрядах, которые боролись против
нацистской оккупации. В более общем смысле можно отметить се¬
мантическую близость советских лозунгов периода войны с более
традиционными патриотическими призывами, что расширило народ¬
ную поддержку правящего режима.
Наконец, так долго следуя разными направлениям развития, со¬
ветское и германское общества парадоксальным образом слились
между собой: советская победа и поражение Германии создали си¬
туацию, в которой жертвы и страдания войны стали определяющим
опытом для обеих стран — даже если для общего признания подоб¬
ного равенства им необходимо было ждать до окончания холодной
войны.

ГЛАВА 7. Заряжая энергией повседневность.
Социальные связи при нацизме и сталинизме
Ш. Фицпатрик, А. Людтке
Идея Ханны Арендт, что социальная «атомизация» является фун¬
даментальным фактором тоталитарного господства, было со внима¬
нием воспринято многими исследователями и интеллектуалами1.
Несмотря на это (или же, вероятно, ввиду этого обстоятельства) это
предположение оставалось всего лишь гипотезой, ее применимость
к обществам, которые она, как мыслилось, должна была описывать,
никогда серьезно не изучалась. Мы берем ее в качестве отправной
точки нашего сравнительного исследования повседневной действи¬
тельности двух стран — нацистской Германии и сталинской России,
где произошел определенный распад (но, возможно, также и рекон¬
фигурация) социальных связей.
В своем анализе Ханна Арендт сосредоточилась не только на соб¬
ственно аппарате господства и его тактике манипулирования и репрес¬
сий. По ее мнению, более существенную роль играют такие факторы
как «движение» «масс одиночек», ищущих убежища от мира, который
они воспринимают как «пустыню». Таким образом, Арендт пришла к
выводу, что привлекательность тоталитарных движений и режимов —
это не миф, созданный правителями. Скорее всего, утверждает Арендт,
власть «уверена, что мы сами склонны подчиняться насилию». Недав¬
ние исследования показали, что именно подобные побуждения и при¬
водят людей к активному участию в «великих делах» своих режимов,
и именно здесь проявлялось «истинное лицо» многих из тех, которые
1 Arendt Н. The Origins of Totalitarianism. 2nd ed. San Diego, New York:
Harvest/Harcourt, 1966 (1st ed. 1951). P. 14. Если Арендт лишь упоминает
о процессах, который готовят почву для тоталитарных движений, то дру¬
гие исследователи принимают ее тезис об «атомизации» в качестве четкой
характеристики нацистской и сталинской политики; см.: Peukert D. Inside
Nazi Germany: Conformity, Opposition, and Racism in Everyday Life. Ttrans.
R. Deveson. New Haven, CT and London: Yale University Press, 1987. P. 241,
cf. 240 and 248.
349

приняли (а может, и поддерживали) такие режимы. По нашему мне¬
нию, подобные побуждения представляют собой центральный момент
понимания как производительного, так и, в еще большей степени, раз¬
рушительного потенциала данных режимов, что необходимо, соот¬
ветственно, для понимания того эмоционального подъема, который
определял их внутреннюю динамику. Итак, каковы же были способы
и методы воодушевления и (само воодушевления, которые применялись
или поощрялись в рамках этих режимов?
Этот тезис Арендт необходимо рассмотреть и под другим углом
зрения. Говоря о «спасительной роли товарищества»2, она считает,
что дружеские связи могут удерживать людей от насилия, которое
является наиболее характерной чертой тоталитарных режимов. Пред¬
ставляется, что здесь ее собственные моральные принципы могут в
определенной степени ограничивать исследовательскую продуктив¬
ность ее подхода. Тщательный анализ форм и значения социальных
связей подтверждает присущую им амбивалентность. Семейные свя¬
зи или, в данном случае, товарищеские отношения на работе или в
армии обеспечивали не только поддержку, но и давали последнюю
надежду в трудные времена. Таким образом, сама интенсивность
подобных связей обусловливала возможность применения насилия
против «других».
В этом исследовании наш подход базируется на концепции
Арендт: с одной стороны, это взаимосвязи между людьми, с другой —
связь людей с нацистским и сталинским социополитическими про¬
ектами. Сначала мы рассмотрим практику включения', каким образом
люди приобщаются к реализации планов режима, какие методы поо¬
щрения своих сторонников он применяет, после чего выделим связи,
ассоциирующиеся с исключением. Мы также проанализируем семей¬
ные связи и практику общения за пределами места работы и, наконец,
сосредоточим наше внимание на процессе создания или возобновле¬
ния связей, которые, сообразуясь с государственным проектом, явля¬
ются также средством социальных и эмоциональных проявлений в
пределах собственной социальной среды.
Поскольку обобщения в такой области как повседневная деятель¬
ность людей представляются весьма сомнительными, мы приложим
все усилия к тому, чтобы очертить диапазон их возможностей. Для
этой цели мы включили в текст — через более или менее равные ин¬
тервалы — краткие биографии отдельных людей, причем не столько
как иллюстрацию к написанному, но для того, чтобы подчеркнуть,
насколько сложными и порой противоречивыми могут быть индиви¬
дуальные судьбы и взаимоотношения между людьми.
2 Arendt. Р. 174.
350

Прежде всего, разумеется, необходимо отметить некоторые прин¬
ципиальные характеристики социально-исторического контекста на¬
шего исследования.
Общество в Германии и России/СССР в период между двумя
мировыми войнами
В период между 1914 и 1933 годом немцы пережили два на¬
циональных бедствия3. Первым из них была Первая мировая война
(1914-1918), которая дала германскому обществу новый ужасающий
опыт тотальной войны. В условиях мобилизации всех людских и
материальных ресурсов (особенно после 1916 года) в значительной
степени были стерты границы между гражданскими и военными,
повседневная жизнь людей — как в городах, так и в сельской мест¬
ности — изменилась. При этом война влияла на мужчин и женщин
совершенно по-разному. Если мужчины, служившие в армии, непо¬
средственно испытывали на себе все ужасы насилия и кровопроли¬
тия, то остававшиеся дома женщины страдали от переутомления и
лишений, вызванных нехваткой продовольствия.
Вторым бедствием был развал экономики, что в разное время и
разными путями воздействовало на различные группы населения.
Владельцы собственности, особенно люди скромного достатка, не
располагавшие земельной собственностью, обнаружили, что они
потеряли большую часть своих сбережений в результате гиперин¬
фляции, достигшей своего пика осенью 1923 года, а семьи среднего
класса были больше не в состоянии нанимать домашнюю прислу¬
гу. В первой половине 1920-х годов рабочие выживали сравнитель¬
но легче, чем средний класс, чей черед разоряться пришел осенью
1929 года — с резким ростом безработицы, когда каждый третий жи¬
вущий на зарплату рабочий был уволен и зачастую оставался безра¬
ботным в течение двух или трех лет, а срок выплаты его социального
пособия уже истек.
Острый экономический кризис осложнил противоречия между
поколениями. Во времена Великой депрессии 1930-х годов детей сол¬
дат 1914-1918 годов не принимали на работу, и им оставалось толь¬
ко ждать, пока поколение их отцов не выйдет на пенсию. Некоторые
представители поколения «сыновей», особенно те из них, у кого не
3 Bessel R. Germany after the First World War. Oxford: Clarendon, 1995;
Peukert D. The Weimar Republic: The Crisis of Classical Modernity. Trans.
R. Deveson. New York: Hill & Wang, 2002; Usborne C. The Politics of the Body
in Weimar Germany: Women’s Reproductive Rights and Duties. Basingstoke:
Macmillan, 1992.
351

было шансов получить профессионально-техническое образование,
расхаживали по улицам в штурмовых отрядах, создаваемых нациста¬
ми (СА) и Коммунистической партией4.
Гендерные различия обострялись по мере того, как безработные
мужчины лишались возможности заниматься какой-либо осмыслен¬
ной деятельностью и теряли самоуважение, а женщины (включая
тех из них, кто ранее работал) были вынуждены практически полно¬
стью посвящать себя домашним заботам. С другой стороны, корот¬
кие стрижки молодых незамужних женщин, зарабатывающих себе на
жизнь службой в магазинах и офисах, постоянно мелькали не толь¬
ко на улицах Берлина, но также и малых городов, наводя уныние на
тех, кто ностальгировал по старому доброму довоенному времени5.
Другим источником фрустрации была «американизация», особенно
в культурной сфере, вместе с ее джазом и черными в массе своей му¬
зыкантами, которые стали излюбленной мишенью нападок во всех
сегментах немецкого общества6.
В России (с 1924 года — Советский Союз) раскол в обществе был
еще сильнее. Его причиной была революция, которая радикальным
образом изменила все политические и государственные учреждения
и экономические структуры страны7. На ранней, антиавторитарной,
стадии своей истории большевики отрицали иерархию и поклоне¬
ние в любых формах. Они намеревались уничтожить (буквально —
в соответствии с принципом «диктатуры пролетариата») классовую
иерархическую структуру дореволюционной России. Они также
способствовали эмансипации женщин, и не только словом — лекци¬
ями об угнетении в семье патриархального типа, но и делом — путем
4 Schumann D. Politische Gewalt in der Weimarer Republik 1918-1933:
Kampf um die Strasse und Furcht vor dem Burgerkrieg. Essen: Klartext, 2001;
Swett P. Neighbors and Enemies: The Culture of Radicalism in Berlin, 1929—
1933. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.
5 Cm.: Grossmann A. Reforming Sex: The German Movement for Birth Control
and Abortion Reform, 1920-1950. New York: Oxford University Press, 1995.
6Saldern A., von. The Challenge of Modernity: German Social and Cultural
Studies, 1890-1960. Trans. B.Little. Ann Arbor: University of Michigan Press,
2002. P. 299-347.
7 О социальной истории Советского Союза в межвоенный период см.:
Andrle V. A Social History of Twentieth-Century Russia. London: Edward
Arnold, 1994; Siegelbaum L. H. Soviet State and Society between Revolutions,
1918-1929. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1992;
Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet
Russia in the 1930s. New York: Oxford University Press, 1999; Siegelbaum L.,
Sokolov A. Stalinism as a Way of Life: A Narrative in Documents. New Haven:
Yale University Press, 2000.
352

широкомасштабного привлечения женщин на производство в ряды
рабочего класса.
Владимир Кабо*родился в Москве в 1925 году в интеллигентной
еврейской семье с революционными заслугами. Описывая историю,
своей жизни Кабо постоянно упоминает о своей близости к родите¬
лям, особенно к матери Елене, работавшей экономистом. Рассказы¬
вая о годах до Великого перелома, который произошел незадолго до
войны, он проводит резкую границу между своим счастливым дет¬
ством и отрочеством и «мрачными настроениями», господство¬
вавшими в конце 1930-х годов в период Большого террора, которые
совпали с его ранней юностью. В детстве он испытывал «огцущение
блаженства, полноты бытия», «радостное ожидание счастья, ко¬
торое совсем рядом, стоит руку протянуть». Дом, школа, дача под
Москвой и сам город наполняли его чувством благополучия и сча¬
стья. Он вспоминает нетерпеливое ожидание больших праздников
(Первого мая, 7-го ноября и т. д.). «Ну вот, наконец, праздничное
утро, за высокой стеной, отделяющей наш двор от швейной фабри¬
ки 11 Большевичка", — звуки духового оркестра: работницы собира¬
ются на демонстрацию. А вечером мама поведет меня смотреть
праздничную иллюминацию, — тоже одно из ярких впечатлений
детства — сверкающие разноцветными электрическими огнями
здания, мосты, площади, освещенный прожекторами огромный, —
едва ли не выше Большого театра, — портрет Сталина в полный
рост. И лишь много лет спустя я узнаю, что эти прогулки по вечер¬
ней праздничной Москве, доставлявшие мне столько радости, были
для моей мамы тяжелым бременем».
«Лет тринадцати мое светлое настроение внезапно сменилось
тяжелым, мрачным состоянием духа. Я начал внимательно при¬
сматриваться к темным сторонам жизни, а их было немало, и хо¬
тел писать только о них. Меня преследовали мысли о самоубийстве.
Такое состояние нередко свойственно подросткам этого возраста,
оно сопровождает их созревание, не только половое, но и духовное.
Все это совпало с тяжелым настроением, царившим дома — и от
всего, что происходило за стенами его, и от несчастья с Любой.
Папа в это время быстро поседел, голова его стала совсем белой.
Его тяжелое молчание порою прерывалось резким гортанным зву¬
ком, который сопровождался ударом кулака по столу, как будто
он вспоминал вдруг о чем-то непоправимом. Только мама сохраняла
спокойствие и присутствие духа». 88 Kabo V. The Road to Australia, Trans. P. Rosh Ireland and K. McNeill
Windle. Canberra: Aboriginal Studies Press, 1998. Воспоминания В. Кабо были
записаны после его эмиграции в Австралию в 1990-е годы.
353

Большевистская революция прошла два этапа: первым был захват
власти в 1917 году, а вторым — экономическая «революция сверху»,
набиравшая обороты с конца 1920-х годов: частный сектор в городах
был объявлен вне закона, началась ускоренная индустриализация, а
также принудительная коллективизация сельского хозяйства. О раз¬
махе этих мероприятий можно судить по таким фактам: в период меж¬
ду 1926 и 1939 годом городское население Советского Союза более
чем удвоилось, при этом количество людей, получающих зарплату, за
тот же период увеличилось почти в три раза9. Связанные с этими из¬
менениями территориальные перемещения и социальные подвижки,
разделение общества и переселение людей происходили в огромных
масштабах. К этому следует отметить эмиграцию: из России к концу
Гражданской войны выехало не менее миллиона русских, в основном
представители тонкого слоя ее образованной элиты.
Когда большевики пришли к власти, они пользовались сильной
поддержкой в больших промышленных городах. Что касается кре¬
стьян, которые до коллективизации составляли четыре пятых всего
населения страны, то в целом в 1920-е годы они, хоть и не поддер¬
живали новый режим, но и не являлись его активными противника¬
ми. После коллективизации популярность режима в деревнях резко
упала; ослабла поддержка власти и в городах — из-за значительного
снижения уровня жизни.
В своей «революции сверху» режим полагался главным образом
на политику репрессий и на протяжении 1930-х годов продолжал ис¬
пользовать террор как против различных групп населения, так и всей
страны. Нельзя сказать, конечно, что сталинский режим и — в более
широком контексте — советский проект не имели своих сторонников;
к последним относилось большинство «старого» рабочего класса, ко¬
торый поддержал революцию и защищал ее во время Гражданской
войны, и особенно тех, довольно многочисленных, представителей
этой группы населения, кто отличался восходящей мобильностью и за¬
нял свое место в новой административной и профессиональной элите.
Присоединение к государственному проекту
Включение
Как в Советском Союзе, так и в Германии, идеалистическая
устремленность10 к «новому началу» общества, равно как и ожидания
9 Цифры взяты из кн.: Поляков А. Всесоюзная перепись населения
1939 года: основные итоги. М., Наука, 1992. С. 20; Труд в СССР: статистиче¬
ский сборник. Москва: Статистика, 1968. С. 22.
10 Основное внимание здесь уделялось поведению людей, и в меньшей
степени — их «настроению»; при этом в исследованиях настроения общества
354

формирования из отдельного гражданина «нового человека» произ¬
водили глубокое впечатление на современников как в этих странах,
так и за их пределами. Как в одном, так и в другом случае массовые
митинги на площадях или стадионах собирали десятки и даже сотни
тысяч сторонников. Не менее важны были и впечатляющие зрелищ¬
ные мероприятия, которые власть организовывала даже в маленьких
городках и деревнях, с их морем флагов (в обоих случаях красных),
шумной музыкой, аплодисментами, лозунгами и пением песен как до,
во время так и после пламенных речей, произносимых партийными
или государственными функционерами. Все это многократно усили¬
валось в тех случаях, когда на таких спектаклях присутствовал сам
национальный лидер — Сталин или Гитлер. Подобные мероприя¬
тия — как на национальном, так и на региональном и местном уров¬
нях — проводили по новому календарю, в котором присутствовали, в
частности, новые праздники: в СССР — день Октябрьской револю¬
ции (7 ноября), в Германии — День прихода к власти (30 января*),
а также различные политически окрашенные мероприятия (напри¬
мер, майские праздники). Почти в каждой советской изустной исто¬
рии, ставшей достоянием историков в 1990-е годы, в которой идет
речь о сталинских временах (независимо от политических убежде¬
ний респондента), присутствует по крайней мере одно воспоминание
об испытанной когда-то гордости и чувстве отождествления себя с
коллективом и властью: во время получения награды, от признания
результатов каких-либо работ, после выигранных соревнований,
присутствия на торжественных церемониях, при виде советских са-
критические характеристики зачастую отсутствовали. Так, например, просле¬
живалась тенденция к усреднению многих разнообразных форм восприятия/
одобрения реальности и сотрудничества, или же ухода и дистанцирования от
них. Во-вторых, подобный подход пренебрегал различиями между мотивами,
которыми руководствуются люди, а также результатами их действий и по¬
ступков. В частности, это относится к формам восприятия действительности
в процессе выполнения различных работ и, в более общем контексте, в целом
в процессе их профессиональной деятельности. При этом люди зачастую ру¬
ководствовались таким мотивами как «просто хорошо делать свою работу»,
соответствовать установленным стандартам, или же стремление воспользо¬
ваться новыми, ранее немыслимыми возможностями, которые открыл перед
ними новый режим. Так или иначе тем или иным образом все подобные фор¬
мы отношения к действительности в целом обеспечивали функционирова¬
ние режима и, соответственно, поддерживали его политику, включая ведение
тотальной войны против своего народа, депортации населения в Советском
Союзе и войну на уничтожение и геноцид во имя германского дела.
* 30 января 1933 года состоялось назначение Гитлера на пост рейхскан¬
цлера Германии. (Прим. ред.).
355

молетов на авиационных парадах, в ходе встреч с вернувшимися из
экспедиции полярниками и т. д.11
Что касается Германии, историки полагали, что переход в лагерь
сторонников нового режима является характерной чертой тех, кто по
разным причинам (зачастую по причине разрыва социальных отно¬
шений и связей вследствие Первой мировой войны или же экономи¬
ческой депрессии 1929 года) ощущал себя «неустроенными в жизни»;
люди, будущее которых совсем недавно виделось им исключительно
в мрачных тонах, теперь с энтузиазмом принимали открывавшиеся
перед ними новые перспективы12.
В обоих обществах общее настроение молодежной среды опреде¬
лялось в основном чувством энтузиазма. В Германии в 1920-е годы
получило широкое распространение такое явление (главным об¬
разом среди городских жителей) как членство в разного рода
молодежных объединениях. Молодежные объединения на конфес¬
сиональной основе, куда входило приблизительно 40 % всех пред¬
ставителей соответствующей возрастной когорты, были исключе¬
нием, так как они создавались под покровительством местных па¬
сторов или священников в деревнях и малых городах, и объединяли
они исключительно христиан. Такие организации были созданы в
самых различных сферах, даже в конфессиональных и политиче¬
ских (социал-демократических и коммунистических) молодежных
объединениях их деятельность в значительной степени строилась
вокруг спорта (в основном вокруг футбола) и привлекала главным
образом юношей. Когда в начале 1934 года нацисты запретили спор¬
11 Интересные публикации по таким устным историям с привлечением
значительных материалов 1930-х годов содержатся в кн.: A Revolution of
Their Own: Voices of Women in Soviet History / B. A. Engel, A. Posadskaya-
Vanderbeck (eds.). Trans. S. Hoisington. Boulder, CO: Westview Press, 1997.
Дневники см. в работах: Intimacy and Terror: Soviet Diaries of the 1930s /
V. Garros, N. Korenevskaya, T. Lahusen (eds). New York: The New Press, 1995,
Hellbeck J. Revolution on My Mind: Writing a Diary under Stalin. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 2006.
12 Подробный пересказ таких провинциальных историй см в кн.: Bessel R.
Political Violence and the RiseofNazism: The Stromtroopers in Eastern Germany,
1925- 1934i New Haven: Yale University Press, 1984. Различные аспекты жиз¬
ни в Германии описываются в работах: Die Reihen fast geschlossen: Beitrage
zur Geschichte des Alltags unter dem Nationalsozialismus / D. Peukert et al.
(eds.). Wuppertal: Hammer, 1981; Merkl P. H. Political Violence under the
Swastika: 581 Early Nazis. Princeton, NJ: University Press, 1985). Написанные
в изгнании автобиографии (примерно в 1939-1940 годах) см. в: Haffner S.
Geschichte eines Deutschen: die Erinnerungen 1914-1933. Stuttgart: Deutsche
Verlagsanstalt, 2000.
356

тивную деятельность в рамках конфессиональных молодежных
объединений, количество их членов резко сократилось.
В начале 1920-х и в 1930-х годах спорт был основным средством
привлечения молодежи из всех социальных групп (правда, почти ис¬
ключительно юношей)13. До 1933 года, однако, усилия активистов из
рабочих, направленные на то, чтобы удержать детей из рабочих семей
в пределах своего класса и его социальных связей, оказывались по
большей части тщетными. Призывы вступать в «рабочие спортивные
объединения» также не находили отклика: многие дети из рабочих
семей, особенно футболисты (в то время в футбол играли исклю¬
чительно мужчины), успешно подавали заявления на вступление в
«буржуазные» клубы. Другие молодежные объединения, типа дви¬
жения скаутов или более закрытые группы молодежного движения,
привлекали главным образом молодых людей из семей владельцев
магазинов, чиновников, учителей, ученых, врачей и прочих профес¬
сионалов, то есть из числа представителей среднего класса.
Что касается поддержания старых связей и создания новых, то
здесь следует отметить два направления. В «буржуазных» семьях,
симпатизировавших политике и идеологии Третьего Рейха, молодые
люди, вступающие в официальные юношеские организации, делали
это с благословения своих родителей. Однако были и другие случаи,
когда родители не соглашались с их выбором (например, случай Ме-
литы Маннесман, которой родители строго запретили вступать в по¬
добную организацию); вступление в нацистские организации часто
означало разрыв семейных связей. При этом подобный родительский
запрет только побуждал многих молодых людей присоединяться к
нацистам или, по крайней мере, проявлять активность в этом направ¬
лении. Для такой молодежи нацистские организации были местом
для саморазвития и продвижения, а также возможностью дистанци¬
роваться от прежних связей или пристрастий. Тем не менее подоб¬
ную эмансипацию вряд ли следует переоценивать. Стимулировало
ли членство в этих организациях — и если да, то в какой степени —
13 Одним из популярных видов мужского спорта был футбол; см.:
Havemann N. Fussball unterm Hakenkreuz: Der DFB zwischen Politik, Sport
und Kommerz. Frankfurt am Main: Campus, 2005; о спорте на местном уровне
см.: Herzog М. Der «Betze» unterm Hakenkreuz: Der 1. FC Kaiserslautern in der
Zeit des Nationalsozialismus. Gottingen: Werkstatt, 2006; Oswald R. «Ein Gift,
mit echt jiidischer Geschicklichkeit ins Volk gespritzt»: Nationalsozialistische
Judenverfolgung und das Ende des mitteleuropaischen ProfifuBballes, 1938-
1941 // Emanzipation durch Muskelkraft: Juden und Sport in Europa /
M. Brenner, G. Reuveni (eds.). Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
S. 159-172.
357

создание новых связей? Это уже другой вопрос. Воспоминания о том
времени дают основания полагать, что молодые активисты — члены
нацистских молодежных организаций уделяли больше внимания
своим верховным лидерам и в целом «великому делу», чем взаимоот¬
ношениям со своими ровесниками14.
Нам хорошо знакомо такое, характерное для мужских и даже жен¬
ских молодежных культур, явление как образование тесно сплоченных
неформальных групп, действующих иногда на улицах и в других обще¬
ственных местах подобно банде. Такие неформальные объединения,
каждое из которых строго соблюдало свои классовые, религиозные и
микросоциальные границы, были широко распространены в немецком
обществе. В отличие от них нацистские молодежные организации соз¬
давались в том числе и для того, чтобы в конце концов стереть границы,
интегрировать эти объединения, включить в свою сферу деятельности.
Их цель, для достижения которой они зачастую использовали гру¬
бую и неуклюжую тактику, заключалась исключительно в этом, и она
дискредитировала нацистские молодежные организации (по крайней
мере, в глазах некоторых молодых людей). При этом молодежные бан¬
ды продолжали существовать или, точнее, создавались снова, привле¬
кая часть сяпарней и девушек, достигших определенного возраста. В
качестве примера можно упомянуть неформальные группы, объеди¬
нявшие молодежь пролетарского происхождения: «Киттельбахские
пираты» и «Эдельвейские пираты», действовавшие во время войны в
прирейнском регионе и Рурской области, а также «Свингюгенды» в та¬
ких городских центрах как Гамбург или Берлин. Члены этих организа¬
ций открыто носили «буржуазную» одежду, а также демонстрировали
такие же вкусы и привычки. Преследования неформалов, в частности
патрулирование подозрительных районов членами «Гитлерюгенда» и
полицией, способствовало только расширению масштабов этого дви¬
жения и побуждало некоторых молодых людей переходить к реальным
действиям против режима15. 11 * 1311 Об этом явлении в целом и в качестве конкретного примера по админи¬
стративному округу Дюссельдорф см.: Kenkmann A. Wilde Jugend: Lebenswelt
groBstadtischer Jugendlicher zwischen Weltwirtschaftskrise, Nationalsozialismus
und Wahrungsreform. Essen: Klartext, 1996. S. 55-59,83-98,164-167,228-231;
об индивидуальной деятельности и ее возможных долговременных послед¬
ствиях (после 1945 года) см.: Moding N. «Ich muss irgendwo engagiert sein —
fragen Sie mich bloss nicht, warum», Uberlegungen zu Sozialisationserfahrungen
von Madchen irn NS-Organisationen «Wir kriegen jetzt andere Zeiten»: Auf der
Suche nach der Erfahrung des Volkes in nachfaschistischen Landern. Berlin:
Verlag J. H. W. Dietz, 1985. S. 291-295.
13 Kenkmann. Wilde Jugend. Part B. S. 129-205; Part C. S. 208-341.
358

В Советском Союзе временем острого конфликта поколений были
1920-е годы16. Комсомол (юношеская организация) и юные пионе¬
ры (детская организация для детей от десяти до четырнадцати лет)
были тогда еще молодыми организациями, действовали под лозун¬
гом освобождения, в них принимали избирательно (детям и юношам
«враждебного» социального происхождения вступление туда было
заказано). В идеологии комсомола содержался прямой вызов роди¬
тельской власти, а также другим представителям старшего поколе¬
ния (особенно страдали от этого школьные учителя). Существенным
элементом этого комсомольского фрондерства, что в определенной
степени тревожило высшие партийные органы, было сексуальное
освобождение. Комсомол повел атаку на религию и часто возглав¬
лял разного рода «хулиганские» (по определению их старших пар¬
тийных товарищей) акции, такие как оскорбление священников на
улицах или же марши вокруг церквей во время церковных служб с
пением революционных песен. Комсомольцы стремились отличаться
от других «несознательных» молодых людей своей внешностью: так,
девушки носили короткие прически, не пользовались косметикой,
презирали женственность и одевались по возможности так же, как
мужчины, тогда как юноши предпочитали военизированную одежду.
Браком и домашними заботами пренебрегали как буржуазными за¬
нятиями. Если у двух молодых активистов рождался ребенок, то для
того, чтобы не прерывать своей учебы, работы или комсомольской
деятельности, они или оставляли его на попечении у своих матерей
или же нанимали няню из деревни17.
Советские юношеские организации никоим образом не являлись
исключительно спортивными клубами, которыми иногда были их не¬
мецкие аналоги. В дореволюционной России юношеские спортивные
клубы не получили достаточного развития и поэтому не являлись
частью какого-либо признанного или непризнанного фундамента
новой организации (такой как бойскауты, которая в течение отно¬
16 О советской молодежи см.: Soviet Youth: Twelve Komsomol Histories /
N. К. Novak-Deker (ed.). Trans. O. J. Frederiksen. Munchen: Institut zur
Erforschung der UdSSR, 1959; Gorsuch A. E. Youth in Revolutionary Russia:
Enthusiasts, Bohemians, Delinquents. Bloomington: Indiana University
Press, 2000.
17 См., например, автобиографию Софии Никандровны Павловой:
Pavlova S. N. Taking Advantage of New Opportunities // A Revolution of
Their Own. P. 47-84; см. также воспоминания Джона Скотта о том, как
ответила его русская жена-активистка на предложение завести ребенка:
Scott J. Behind the Urals: An American Worker in Russia’s City of Steel.
Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 128-133.
359

сительно короткого времени функционировала в России в начале
двадцатого столетия, комсомол сразу же заклеймил бойскаутов как
«буржуазную» организацию). В комсомоле высоко ценился спорт,
однако нехватка даже простейшего спортивного инвентаря и соору¬
жений (спортивных площадок, футбольных и волейбольных мячей)
ограничивала в предвоенный период это направление его деятельно¬
сти. Некоторые молодые горожане проходили подготовку в Осоавиа-
химе (Общество содействия обороне, авиационному и химическому
строительству) — добровольном обществе, в котором молодежь по¬
лучала военные навыки.
В 1920-е годы комсомол был прежде всего политической организа¬
цией, гордо объявившей себя молодежным крылом коммунистической
партии. Вступление юношей и девушек в комсомол в то время (осо¬
бенно в деревнях, где комсомольские ячейки были редкостью) часто
приводило к столкновениям с родителями, иногда вплоть до разрыва
с ними всех связей. При этом иногда наиболее радикальные и неуго¬
монные молодые люди демонстрировали истинно «комсомольское»
поведение, даже не имея возможности вступить в официальную орга¬
низацию, т. е. являлись «комсомольцами по убеждению». Связь моло¬
дых людей с организацией была достаточно прочной. Как следует из
позднейшей мифологии, такие связи простирались за пределы комсо¬
мольских и пионерских организаций и распространялись на всю моло¬
дежь, которую средства массовой информации объявили избранным
поколением, строителями социалистического будущего, свободными
от привычек дореволюционных буржуазных обывателей и «пережит¬
ков прошлого», людьми с новым образом мышления, отличающим их
от «несознательных» представителей старшего поколения. Позднее
первые комсомольцы будут с ностальгией вспоминать свою наполнен¬
ную идеалами и активностью юность 1920-х и начала 1930-х годов. Вос¬
поминания о комсомольской молодости и связанном с ней идеализме
были настолько сильными, что находили свое отражение даже в свиде¬
тельствах перебежчиков военного времени, собранных радиостанцие1
«Свободная Европа» в Мюнхене в 1950-е годы18.
Комсомольская активность достигла своего пика во время
культурной революции конца 1920-х и начала 1930-х годов, когда
ВЛКСМ возглавил широкую кампанию против «бюрократии» и ру¬
тины в государственных учреждениях, из рядов комсомола вышло
много добровольцев, участвововавших в коллективизации сельско¬
го хозяйства19. Радикализм комсомола, его бескомпромиссная вера в
18 См.: Soviet Youth: Twelve Komsomol Histories / N. К. Novak-Deker (ed.).
19 Cm.: Fitzpatrick Sh. Cultural Revolution as Class War // The Cultural
Front. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992. P. 132-136; см. там же: Stalin’s
360

то, что молодежь — это «авангард», а также политические амбиции
ЦК ВЛКСМ привели к конфликту с руководством коммунистичес¬
кой партии. В середине 1930-х годов, в результате давления со сторо¬
ны Сталина и других партийных лидеров, комсомол неохотно провел
реорганизацию, которая превратила его в более «массовую» (без клас¬
совой дискриминации при приеме) и, к сожалению старой гвардии
комсомола и к пущему спокойствию партийной верхушки, в менее
революционную организацию. Свой энтузиазм большинство комсо¬
мольцев тем не менее сохранили вплоть до Великой Отечественной
войны. Они вызывались добровольцами, чтобы ехать «строить со¬
циализм» (возводить новые города и промышленные центры, такие
как знаменитый Магнитогорск или Комсомольск-на-Амуре) в отда¬
ленные и опасные районы страны, сохраняя приключенческий дух,
который так сильно привлекал молодых людей после революции. Во
время войны легендарные подвиги молодых партизан в борьбе про¬
тив врага20 продолжили эту традицию.
В обеих странах начало войны, каким бы различным оно для них
ни было, ознаменовало собой радикальные изменения и усиление
чувства причастности к национальному проекту у большей части их
граждан. Что касается Советского Союза, следует уточнить: чувство
общности с режимом среди различных групп населения (члены пар¬
тии, городская молодежь) уже было достаточно прочным особенно в
связи с кампаниями первой пятилетки, которые по своим лозунгам и
риторике (а также до некоторой степени и фактически) напоминали
войну. Тем не менее, когда началась настоящая война, это ощущение
общности значительно усилилось, становилось все более массовым.
После стресса, пережитого в годы Большого террора люди испыты¬
вали своего рода чувство облегчения: с началом войны им противо¬
стоял уже реальный иностранный захватчик, с которым предстояло
бороться. Теперь в умах людей доминировало понятие «родины»,
которая находилась в опасности: в Германии это был «фатерланд»
(слово исключительно в мужском роде), а в России — «отечество»
(слово мужского рода), а также «родина» и «родина-мать» (оба слова
Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization.
New York: Oxford University Press, 1994. P. 60-61.
20См., например, произведение Александра Фадеева «Молодая гвардия».
(М.: Изд. ЦК ВЛКСМ, 1946) — послевоенный роман о молодых партизанах,
который ему пришлось переписать в силу изначальной недооценки ведущей
роли партии. Можно упомянуть также и невероятно популярное произведе¬
ние Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» (М.: Изд. ЦК ВЛКСМ, Изд-во
Детской литературы, 1941) об отважных юных пионерах, которое еще лучше
передает такой дух.
361

женского рода). Хотя средства массовой информации, кинофильмы
и другие формы искусства и соответствующие органы партии и го¬
сударственного аппарата активно культивировали патриотические
чувства, это был не только результат пропаганды. Свою пропаганду
правящий в СССР режим строил на давнем чувстве неприятия «За¬
пада» (что не исключало, впрочем, присутствия не менее сильных
чувств тяготения к Западу и зависти), тогда как в Германии объектом
пропаганды был «Восток» и населяющие его якобы варварские наро¬
ды — т. е. прививалось отношение, легко формулируемое в терминах
расистской идеологии.
Настроение народных масс в обеих странах изменялось вместе с
ходом военных действий: от триумфаторского в Германии в июне-
июле 1940 года (хотя и несколько подорванного скептицизмом) и
весной-летом 1941 года; в Советском Союзе — от паники в начале
германского вторжения в 1941 году и фаталистически-пессимисти-
ческого настроения в результате поражений 1942 года до более опти¬
мистического — после победы в Сталинградской битве в начале фев¬
раля 1943 года. На основании поведения населения на советских
территориях, оккупированных немецкой армией, можно сделать вы¬
вод, что там общее настроение умов людей (по крайней мере многих
украинцев) было в пользу пассивного «принятия» немецкой (как и
раньше — советской) власти. Тем не менее на оккупированных тер¬
риториях было также достаточно много советских граждан, готовых
защищать родину от врага и даже погибнуть в борьбе с ним. Каким
бы ни было конкретное сочетание мер принуждения, отчаяния и вер¬
ности присяге, Красная армия так или иначе смогла преодолеть по¬
следствия постыдного и беспорядочного массового отступления лета
1941 года и еще восемнадцати месяцев отступления, хоть и менее
драматичных. Что касается немцев, следует отметить, что военные
поражения почти не повлияли на степень народной поддержки или
же восприятие немцами нацистского режима. На самом деле долгое
отступление армии в пределы Рейха только усиливало решимость
народа продолжать борьбу — как на поле сражений, так и в тылу.
Исключение
Базовым принципом как нацистского, так и советского режимов
было исключение: дискриминация лиц неарийского происхождения
нацистов Германии и «классовых врагов» в СССР. В контексте на¬
шего исследования можно констатировать, что это имело разнона¬
правленные последствия. С одной стороны, такие «отверженные»,
исключенные из социума люди испытывали чрезвычайно острое
чувство разрыва социальных связей. С другой стороны, подобный
362

процесс исключения неизбежно был фактором сплочения тех, кто
принадлежал к народному сообществу ( Volksgemeinschaft) в Герма¬
нии или его советскому эквиваленту (сообщество строителей со¬
циализма).
В каждой из стран власть установила свои законодательные и
административные правила исключения, успешная реализация
которых зависела от степени их поддержки населением и, разуме¬
ется, от народных инициатив, ожидаемых в этом плане в обоих об¬
ществах. Скорее всего они отражали как негативное отношение к
таким «отверженным» группам, так и динамику их формирования
посредством поощрения одних и исключения из общества других,
особенно во времена общей нестабильности и быстрой социальной
трансформации. При этом в обеих странах широко практиковались
добровольные доносы21. В Германии основными мишенями таких
обличений были евреи; при этом другие люди также могли стать
жертвой доноса, например, за такие правонарушения как слушание
передач иностранного радио22. Что касается Советского Союза, там
мишенью доносов были политические и классовые враги; при этом
зачастую оказывалось так, что жертвами доносчиков были их лич¬
ные враги, которым приклеивали ярлык «троцкиста» или «кулака».
Лейтмотивом советских доносов было обвинение в сокрытии ис¬
тинного социального присхождения, как это имело место и в ходе
публичных ритуалов чистки коммунистической партии и государ¬
ственных учреждений от «чуждых элементов», которые регулярно
проводились в 1920-х и начале 1930-х годов.
Если в Германии приход нацистов к власти в целом не повлиял
напрямую на то, каким образом люди зарабатывают себе на жизнь
или же, как они общаются между собой, то положение исключенных
из проекта «национальной революции» было совершенно иным. Ис¬
ключению подлежали «политические враги», особенно коммунисты
и социал-демократы, профсоюзные активисты, а также католики и,
210 доносах см.: Accusatory Practices: Denunciation in Modern European
History 1789-1989 / Sh. Fitzpatrick, R. Gellately (eds.). Chicago: University of
Chicago Press, 1997.
22 Cm.: Gellately R. The Gestapo and German Society: Enforcing Racial
Policy, 1933-1945. Oxford: Clarendon, 1990. Джеллатли показывает мас¬
совую готовность нееврейского населения Германии доносить на «евреев»,
однако Эрик Джонсон подчеркивает, что количество подобных доносов не
подтверждает того, что большинство населения писало такие доносы — см.:
Johnson Е. Nazi Terror: The Gestapo, Jews, and Ordinary Germans. London: John
Murray, 2000. Об участии женщин в доносительстве см.: Joshi V. Gender and
Power in the Third Reich: Female Denouncers and the Gestapo (1933-1945).
Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2003.
363

в меньшей степени, протестанты. Прежде всего, разумеется, новый
режим безжалостно преследовал и терроризировал тех, на которых
стояло клеймо «неарийцев». Их унижали, они были объектом физи¬
ческого насилия (удары кулаком, плевки); для многих «отвержен¬
ных» это было еще более мучительно, так как соседи, добрые коллеги
и даже близкие друзья моментально забывали о своих прежних отно¬
шениях с ними. День за днем большинство из них предпочитали «не
знать» или же «не узнавать» своих бывших знакомых или коллег (по
крайней мере публично).
С момента прихода нацистов к власти подавляющее большин¬
ство немцев проявляло свое согласие (даже если не поддерживало
прямо) с практикой дискриминации тех, кого признавали евреями.
Так, бойкот принадлежавших евреям магазинов начался еще до его
«официального» объявления 1 апреля 1933 года. Закон от 7 апреля*
допускал изгнание из общенационального и земельных парламентов,
а также из органов местного самоуправления тех, кто согласно на¬
цистским расовым критериям был признан евреем; к такой практике
подключились и многие частные организации и компании. Критиче¬
ские замечания по поводу «излишней суровости мер» против евреев
или же «бессмысленной траты ресурсов» были немногочисленными
и высказывались только в частных беседах или в разговорах в пив¬
ной23. Таким образом, эти меры не имели более или менее заметных
последствий; тем не менее, в позднейших воспоминаниях об этом
периоде приводится много примеров несоблюдения бойкота евреев,
или же случаев обмена приветствиями с соседями и бывшими колле¬
гами. Хотя такие символические жесты солидарности и могли многое
означать для жертв бойкота, однако они никогда не имели характера
демонстративного неприятия подобной практики.
Виктор Клемперер24, еврей по национальности и профессор ро¬
манской литературы, женатый на немке-нееврейке, описал в своей
книге «Язык Третьего Рейха» «один рядовой рабочий день». С вес¬
ны 1939 года люди, которых нацисты квалифицировали как евреев,
* Речь идет о законе «Об унификации земель с Рейхом» (Zweites Gesetzzur
Gleichschaltung der Lander mit dem Reich), которым вводился институт импер¬
ских наместников в федеральных землях. В их задачу входило наблюдение за
деятельностью местных органов, для чего им были предоставлены фактиче¬
ски чрезвычайные полномочия. (Прим.ред.).
23Bankier D. The Germans and the Final Solution: Public Opinion under
Nazism. Oxford: Blackwell, 1993.
24 Klemperer V. LTI: Notizbuch eines Philologen. 3rd ed. Halle: M. Niemeyer,
1957. S. 101-106.
364

были обязаны заниматься принудительным трудом, и Клемперера
отправили работать на дрезденскую фабрику, которая выпускала
бумажные конверты. Как он вспоминает, общая атмосфера в этой
компании была «не очень-то пронацистской». «Шеф числился в
СС», однако, утверждал Клемперер, «для своих рабочих-евреев он
делал все, что было в его силах;разговаривал с ними вежливо, не воз¬
ражал, чтобы им кое-что перепадало из фабричной столовой» (что
по закону было запрещено). По словам Клемперера, он не был уверен,
что было для него большим утешением: «кусок конской колбасы из
арийской столовой» или же обращение к нему не только по имени, но
и «герр Клемперер» или даже «герр профессор».
По его воспоминаниям, коллеги-рабочие никоим образом не были
«нацистами», по крайней мере никто из них не остался нацистом
зимой 1943/1944 года, т.е. через год после Сталинграда. Один из
рабочих был мужчина по имени Альберт, который скептически от¬
носился к нацистскому правительству, и которому не нравилась
война. Брат его погиб на фронте, самого же его пока признавали
негодным к военной службе из-за серьезной болезни желудка; он
волновался, чтобы его снова не призвали в армию, «пока не кончит¬
ся эта вонючая война». Клемперер услышал следующий разговор о
войне между своими коллегами, один из которых сказал «Как же за¬
кончится эта война? Ведь никто друг другу не уступает!» Альберт
ответил на это следующим образом: «Ну, это же ясно: должны же
они в конце концов понять, что мы непобедимы; им-то с нами не
сладить, ведь у нас классная организация/»
Клемперер описывает также и другого своего коллегу по фабри¬
ке. Эта была женщина по имени Фрида, которая время от времени
спрашивала о его жене и даже как-то дала ему яблоко. Она много
раз нарушала строгий запрет на разговоры с «евреями». Однаж¬
ды она подошла к нему и сказала: ««Альберт говорит, что ваша
жена — немка. Это правда?» Как вспоминает Клемперер, радость
«от гостинца улетучилась. Даже эта добрая душа, далекая от на¬
цизма и вполне человечная, получила свою дозу нацистского яда. В ее
сознании немецкое отождествлялось с магическим понятием арий¬
ского. Для нее было непостижимо, что немка могла выйти замуж за
меня, чужака».
Многие люди испытывали неловкость в связи с неоднократ¬
ными актами уничтожения еврейской собственности, от улично¬
го насилия, происходивших еще до событий Хрустальной ночи
(Reichskristallnacht) 9-10 ноября 1938 года25. Однако это не было со¬
25 Wildt М. Gewalt gegen Juden in Deutschland 1933 bis 1939 // Werkstatt
Geschichte. 1997. Bd. 8. № 18. S. 59-80.
365

жалением об утратах прежних владельцев, а скорее огорчением от
потери «общего достояния немецкого народа»26. Те же самые люди
предпочитали «не вмешиваться», когда штурмовики и нацистские
активисты доносили на людей, которые якобы допускали «осквер¬
нение расы» (Rassenschande), т. е. имели половые связи с евреем
или еврейкой27. Подавляющее большинство «имперских немцев»
(Reichsdeutsche) этого не делали, но были и такие, кто без всяких
колебаний доносил на «неарийцев». Более того, после депортации
евреев их бывшие соседи зачастую присваивали их добро или же
раскупали такое «конфискованное имущество» по бросовым ценам
в ходе регулярных аукционов, проходивших по всей стране (т. е.
фактически крали его). Так, в 1942 и в начале 1943 года официаль¬
ные учреждения были завалены претензиями на дома и квартиры
депортированных евреев (весной 1943 года, однако, после распоря¬
жения сверху рассмотрение подобных претензий было отложено
вплоть до «окончательной победы»).
Во многих местах чиновники и служащие местной администра¬
ции, распределяющие социальные пособия, использовали законы,
регулирующие брачные и половые отношения между «арийцами» и
«евреями», в качестве предлога для того, чтобы исключить евреев из
таких программ или же уменьшить их пособия. Такой же произвол по
отношению к евреям допускали органы здравоохранения и санитар¬
ные службы, а также органы охраны порядка. Так, например, муници¬
пальные или региональные чиновники были вправе запретить евреям
садиться на скамейки в парке, посещать общественные бани и ездить
на трамвае. На основе расовых критериев принимались также меры
против тех родителей и/или детей, которые были признаны местными
органами здравоохранения страдающими наследственными болезнями
(erbkrank), или же наследственно неполноценными (erbunwert). В пе¬
риод между 1935 и 1937 годами по этим основаниям было отказано
приблизительно 15 % всех лиц, которые обращались за финансовыми
пособиями согласно закону о многодетных семьях (имевших четырех
и более детей), таким образом в общей сложности пособий лишись по¬
рядка ста тысяч семей и более четырехсот тысяч детей28.
Fried lander S. The Years of Persecution, 1933-1939. Vol. 1. Nazi Germany
and the Jews. New York: HarperCollins, 1997; idem. The Years of Extermination,
1939-1945. Vol. 2. Nazi Germany and the Jews. New York: HarperCollins, 2007.
27Przyrembel A. Rassenschande: Reinheitsmythos und Vernichtungs-
legitimation im Nationalsozialismus. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003.
S. 185-227.
28Nitschke A. Die «Erbpolizei» im Nationalsozialismus: zur Alltagsgeschichte
der Gesundheitsamter im Dritten Reich: Das Beispiel Bremen. Opladen:
Westdeutscher Verlag, 1999. S. 130-137.
366

В дополнение к уже описанным выше мерам по изгнанию евреев
из государственного и частного секторов рынка труда немецкая на¬
логовая служба и таможня официально изымали значительную часть
средств и прочих активов, переводимых евреями в иностранные госу¬
дарства; кроме того, на границе должностные лица и служащие погра¬
ничной охраны отбирали у легально эмигрирующих все, что только
можно. С начала 1934 года административными распоряжениями все
более сокращались суммы, которые можно было легально вывозить
из страны, доведя ее к концу этого года до 10 рейхсмарок на одного
человека. После выплаты т. н. налога на бегство (Reichsfluchtsteuer),
величина которого часто была произвольной и исключительно вы¬
сокой, изгнанники нередко оставались практически без средств. Еще
меньше ограничивали себя в отношении тех, кто, получив предупре¬
ждение или под действием слухов, пытались нелегально выехать из
страны, местные налоговые чиновники. Независимо от того, были
пойманы беглецы или нет, власти немедленно конфисковывали всю
их собственность (когда таковая еще имелась), и, если такие случаи
доходили до суда, то судьи одобряли подобные действия29.
Особенно сильно практика исключения повлияла на повсед¬
невность немцев в сфере домашней и личной жизни, в связи с
брачными и внебрачными (гетеро- или гомосексуальными, слу¬
чайными или постоянными) отношениями, Местные функционеры
нацистской партии или руководители «Гитлерюгенда» устраивали
буквально публичную охоту за теми, кого их соседи или коллеги по¬
дозревали в отношениях с партнерами — евреями (Rassenschande).
После того как в сентябре 1935 года нюрнбергские законы отнесли
Rassenschande к разряду уголовных правонарушений, государствен¬
ные прокуроры и судьи, а также криминальная полиция и гестапо
усердно принялись за всех подозреваемых. За «осквернение расы»
осудили тысячи людей, тогда как другие были вынуждены эмигри¬
ровать или совершили самоубийство. Основными жертвами в этом
плане были «евреи-мужчины», которых приговаривали к несколь¬
ким годам тюрьмы, по отбытии которых их зачастую отправляли в
концентрационные лагеря30.
В целом можно сказать, что те, кто был избран мишенью все более
ужесточавшихся мер расовой дискриминации, активно стремились к
созданию или даже расширению круга поддержки. При этом даже по-
29Verfolgung und Verwaltung: die wirtschaftliche Auspliinderung der Juden
und die westfalischen Finanzbehorden. Exhibiton catalogue Villa ten Hompel /
A. Kenkmann, B.-A. Rusinek (eds.). Munster: Oberfinanzdirektion Munster,
1999.
3°przyrembel. Rassenschande. S. 389-443.
367

еле издания нюрнбергских законов 1935 года многие из тех, кто был
заклеймен как «еврей», рассматривали эти гонения как временное яв¬
ление. В особенности это относилось к тем, кто родился до 1900 года
и не был членом иудейской религиозной общины. Те евреи, которые
были ярыми сторонниками немецкого национализма или же воева¬
ли в Первую мировую войну, несмотря на повсеместное насилие, ча¬
сто игнорировали или преуменьшали нависшую над ними опасность
(Клемперер, который не испытывал никаких сомнений в смертельном
характере такой угрозы, был скорее исключением). Как постоянное
явление и как вопрос жизни и смерти воспринимали дискримина¬
цию — любого рода — только более молодые люди, именно они и со¬
ставили основную массу тех, кто предпочел эмиграцию. Оставшиеся
же оказались в ловушке и превратились в «отверженных»; они всеми
силами старались поддерживать отношения с семьей и еврейскими
соседями. Однако установление или же восстановление таких связей
не могло, конечно же, способствовать преодолению глубоких клас¬
совых или политических разногласий. Таким образом, сообщества
отверженных с неизбежностью были очень уязвимыми и нестабиль¬
ными. Жесткая, а часто и жестокая борьба за выживание проникала
в повседневную жизнь и еще более сужала и без того ограниченное
пространство, в котором эти изгои общества могли укрыться от на¬
цистских преследований.
В СССР дискриминация осуществлялась не по расовым, а по
классовым критериям. Начиная с 1918 и по 1936 год существовала
такая юридическая категория как лишенцы, т. е. лица, лишенные из¬
бирательных прав (в основном по классовым признакам)31. Если вы
были лишенцем — или даже если и не были, но вас подозревали в
«неправильном» классовом происхождении или несоответствующих
взглядах — вас лишали не только права голоса, но также доступа к
высшему образованию, вас не принимали в партию и комсомол, вы не
могли претендовать на государственное жилье. Вас обязывали пла¬
тить специальные повышенные/дополнительные налоги, вас ущемля¬
ли в правах в суде, который руководствовался принципом «классовой
справедливости», и над вами постоянно висела угроза увольнения с
работы (особенно если вы относились к числу конторских служа¬
щих) во время одной из очередных чисток, которые регулярно прово¬
дились в конце 1920-х и начале 1930-х годов. Люди, принадлежащие
к определенным категориям (включая семьи священников и прочих
церковных служителей), «бывшие» и раскулаченные часто пытались
310 лишенцах подробнее см.: Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts: Aliens,
Citizens, and the Soviet State. 1926-1936. Ithaca, NY: Cornell University Press,
2003.
368

скрыть свое происхождение, что, в свою очередь, превращало процесс
«срывания масок» с тех, кто «прятал свое классовое лицо», в люби¬
мое занятие правоверных коммунистов и комсомольцев.
Если в случае с нацистской Германием было в общем-то ясно, от¬
носится ли тот либо другой человек к какой-либо дискриминируе¬
мой категории (евреи, гомосексуалисты, психически или умственно
неполноценные, «асоциальные» элементы и др.), то в Советском
Союзе ситуация представлялась более запутанной: если там практи¬
ка исключения из общества и получила более широкое распростра¬
нение, чем в Германии, то ее объекты были менее определенными.
В СССР основным объектом дискриминации (наряду с бывшими
членами распущенных и запрещенных политических партий, при¬
верженцами различных конфессий, родственниками «врагов народа»
и т. д.) являлись «классовые враги», то есть люди, принадлежавшие
к тому или иному классу, который официально читался враждебным
по отношению к советскому государству (буржуазия, дворянство,
духовенство, кулаки). Однако в быстро модернизирующемся, в выс¬
шей степени мобильном и незрелом обществе, каким была Россия в
первой половине двадцатого столетия, определить классовую при¬
надлежность было не так-то просто. К какому классу, скажем, мог от¬
носиться человек, который родился в крестьянской семье, в юности
обучился ремеслу кузнеца, занимался частной торговлей во времена
НЭПа и перешел на работу поваром в государственную столовую?
А как насчет женщины-библиотекаря, вышедшей замуж за рабочего,
чей отец до 1917 года принадлежал к дворянскому сословию и позд¬
нее работал бухгалтером на государственном предприятии? Или же
колхозника, чьи родители были «бедняками», однако его дядя под¬
вергся раскулачиванию? В биографии почти каждого человека — в
отношении его классового происхождения — присутствовали те или
иные элементы неопределенности, соответственно, дискриминация
угрожала многим людям, на которых, как это часто случалось, писа¬
ли доносы, обвиняя в принадлежности «кулакам» или «дворянам».
В силу этих причин существовали свои особые способы редактиро¬
вания собственной биографии с тем, чтобы не указывать в ней каких-
либо компрометирующих обстоятельств вроде раскулаченного дяди,
а также способы нейтрализовать недоброжелателей, которые могли
бы обвинить вас в сокрытии подобных фактов32.
В периоды усиления политической напряженности или же просто
по невезению отец-священник, дядя-кулак или тетя-эмигрантка мог
вернуться и нарушить покой любого добропорядочного советского
32 См.: Фицпатрик Ш. Срывайте маски! Идентичность и самозванство в
России XX века. М: РОССПЭН, 2011.
369

гражданина, вслед за чем могли последовать репрессии — начиная с
выговора за сокрытие таких родственников и вплоть до исключения
из университета или из партии и ссылки (как это случилось, напри¬
мер, с бывшими дворянами в Ленинграде после убийства Кирова)
или же ареста как «врага народа». Тем не менее в другие времена о
таких «черных пятнах» не вспоминали (иногда подобная забывчи¬
вость принимала даже форму государственной политики, как это
произошло в 1935 году, когда Сталин обронил фразу «сын за отца
не отвечает» и таким образом на время снял клеймо с кулацких де¬
тей). Конечно же, эти черные пятна никогда не забывались теми,
кто постоянно ощущал угрозу разоблачения. Более половины всех
женщин-респондентов, участвовавших в небольшом устном опросе в
1990-е годы, вспоминали о таком «дамокловом мече», висящем над
их головами в 1920-1930-х годах33 34 35.
Могло случиться и так, что те, кто скрывал какие-либо действи¬
тельно темные пятна в своих биографиях, выглядели как самые ре¬
чистые и убежденные советские энтузиасты. Степан Подлубный, сын
репрессированного кулака, был всего лишь одним из многих, кто до¬
стиг своего положения сознательно яростно воспринимая советские
ценности и пытаясь «выдавить из себя кулака» й. Раиса Орлова при¬
надлежала к сомнительному классу «буржуазной интеллигенции»
и поэтому даже не могла вступить в комсомол, она испытывала по¬
добные чувства, чтобы преодолеть свой «позор», ей приходилось
работать на себя в два раза больше. Она, как и Подлубный, прочно
и довольно долго идентифицировала себя с советским проектом35.
Собранные после войны в Мюнхене — на основании устных расска¬
зов эмигрантов из СССР — истории бывших комсомольских акти¬
вистов передают такое же чувство принадлежности к общему делу и
их стремление преодолеть противодействие коллектива, чтобы стать
его частью. Эти воспоминания свидетельствуют о распространенно¬
сти советского мифа «перековки», хотя на практике очиститься от
таких «пятен» в биографии из-за «неправильного» социального про¬
исхождения было достаточно трудно. Здесь мы видим разительный
контраст с ситуацией в Германии, где «исключенные» не имели ни¬
каких реальных надежд рассчитывать на то, что они когда-либо будут
приближены к режиму, который их отверг.
33 A Revolution... / Engel, Posadskaya-Vanderbeck (eds.). По данным, при¬
веденным в этом издании, в данную категорию вошли четыре из восьми
респондентов (Дубова, Фляйшер, Бережная и Долгих).
34 История Подлубного пересказана Йохеном Хельбеком — см.: Hellbeck J.
Revolution on Му Mind. Р. 165-221.
55 Orlova R. Memoirs. Trans. S. Cioran. New York: Random House, 1983.
P. 12-13.
370

Семейные связи
Существуют различные методы исследования семейных связей.
Один из них состоит в том, чтобы узнать, что именно говорят люди об
их значимости, например, в письмах с фронта и в ответах на вопросы
анкет. Однако подобный подход не учитывает возможные противоре¬
чия между внешним выражением позитивного отношения к тесным
семейным связям и фактическим существованием/отсутствием та¬
ких отношений или же к их формой. Кроме того, людей не слишком
часто просят изложить свое мнение о такого рода отношениях, и, если
все же просят, они могут и не ответить на поставленный вопрос, так
как сочтут его самоочевидным либо, наоборот, слишком личным.
Другой метод заключается в проверке прочности семейных связей
в процессе наблюдения за поведением людей и их социальной сре¬
дой. Если, например, выявится, что в нацистском и/или советском
обществе люди имели обыкновение доносить властям на своих бли¬
жайших родственников (как это предполагает Арендт и другие ис¬
следователи), то это, разумеется, будет свидетельствовать о слабости
данных связей. Социальное окружение, имеющее в некоторых обсто¬
ятельствах отношение к семейным связям, вряд ли способно созда¬
вать какие-либо практические препятствия для их поддержания: это
относится, в частности, к меняющимся обществам с высокой степе¬
нью территориальной и социальной мобильности.
Третий метод сводится к отслеживании жизненных путей и ци¬
клов, так как даже в пределах одной семьи понятие «семейные свя¬
зи» может иметь совершенно иное значение для разных ее членов; то
же самое может относиться и к одному и тому же человеку на раз¬
личных этапах его жизни. Тем более это относится к неформальным
связям, таким как дружба или товарищеские отношения на работе.
При этом невозможно вообразить себе какие-либо обобщенные ха¬
рактеристики, которые удовлетворительно описывали бы, например,
дочку-школьницу, неработающую мать, работающего отца и бабушку,
являющихся членами одной и той же семьи. Сочетая данные методы
при исследовании семейных связей в нацистской Германии и сталин¬
ском Советском Союзе, мы получили довольно смешанную картину.
В Германии на протяжении всего периода нацистского правления,
а также до и после него, тесные внутрисемейные отношения были
само собой разумеющимся понятием36. Поэтому людям не было осо¬
бой нужды заявлять об их значимости. Другое дело в военное время,
}6Czarnowski G. Das kontrollierte Paar: Ehe- und Sexualpolitik im
Nationalsozialismus. Weinheim: Deutscher Studien Verlag, 1991; Sexuality and
German Fascism / D. Herzog (ed.). New York: Berghahn Books, 2004.
371

когда солдатские письма (не только немецких, но и советских солдат,
и, наверное, солдат всяких аоюющих наций) становились свидетель¬
ствами исключительной важности семейных связей. Большинство
простых людей полагало, что нацистский режим поощряет семью или
же по крайней мере ее репродуктивный потенциал. Респонденты из
семей рабочего класса подчеркивали, что брак и семейная жизнь сно¬
ва стали для них доступными, начиная с середины 1930-х годов, т. е. в
то время, когда все больше как мужчин, так и женщин находили себе
работу и, соответственно, заработок. Их нанимали впервые после
мрачных времен безработицы и депрессии; не в последнюю очередь
их принимали на работу на новые или же обновленные предприятия,
занимающиеся выпуском самолетов, грузовиков, танков и судов, ко¬
торые в огромной степени зависели от программы перевооружения
нацистского правительства. Статистические данные подтверждают
подобные выводы: так, в середине 1930-х годов количество состоя¬
щих в браке людей достигло уровня довоенного периода и конца
1920-х годов37.
Политика социального обеспечения также имела целью поддержку
семьи. Нацистская пропаганда настоятельно подчеркивала важность
семьи для немецкого народа и, таким образом, для предположительно
грандиозного будущего Германской империи Что же касается браков
и рождаемости, то результатом этой пропаганды, сопровождавшей¬
ся предоставлением материальной помощи молодым семьям, явился
лишь возврат к «нормальной ситуации», по крайней мере в краткос¬
рочной перспективе38. В то же время разводы стали довольно обы¬
денным явлением, хотя их количество начало расти еще до 1933 года.
В 1928-1938 годы наблюдалось постепенное увеличение количества
разводов с 58 до 72 на тысячу браков, однако в 1939 году эта цифра
резко выросла до 89. В сельских районах страны темпы роста этого
показателя были еще выше, причем независимо от конфессиональ¬
ной принадлежности: в этом отношении протестантский Мекленбург
и католическая Бавария, например, мало чем отличались. В любом
37 См. интервью, взятые в Рурской области — центре тяжелой промыш¬
ленности Германии: «Die Jahre weiss man nicht, wo man die heute hinsetzen
soil»: Faschismuserfahrungen im Ruhrgebiet: Lebensgeschichte und Sozialkultur
im Ruhrgebiet 1930 bis 1960/ L. Niethammer (ed.). Berlin and Bonn: Dietz
Verlag, 1983; Statistisches Handbuch von Deutschland, 1928-1944 / Landerrat
des Amerikanischen Besatzungsgebietes (ed.). Munchen: F. Ehrenwirth, 1949.
S. 47-55.
38 Cm.: Statistisches Handbuch von Deutschland, 1928-1944 / Landerrat des
Amerikanischen Besatzungsgebietes (ed.). Munchen: F. Ehrenwirth, 1949. S. 47,
63; Bevolkerung und Wirtschaft. 1872-1972/ Statistisches Bundesamt (ed.).
Stuttgart: Kohlhammer, 1972. S. 96; cf. 102-103.
372

случае, увеличение числа разводов нельзя рассматривать в качестве
индикатора уменьшения желания иметь семью, старания ее завести
или расширения практики внебрачного сожительства.
Вера Фляйшер39 выросла в маленьком уральском городке в се¬
мье священника. «Я была очень хорошей ученицей, однако у меня не
было никакой возможности продолжать свое образование на ме¬
сте. Социальное происхождение лежало на мне, моих братьях и се¬
страх, как клеймо позора. Все они друг за другом покинули Оханск.
У нас были родственники в Перми, и мы как смогли пристроились
в этом городе. Мой старший брат учился в педагогическом ин¬
ституте. Он работал в детском доме и писал мне: «Приезжай.
Ты сможешь закончить здесь среднюю школу, после чего сможешь
продолжить образование». «Итак, в декабре 1924 года я выехала
из Оханска в Пермь».
Вера закончила школу и педучилище, стала учительницей и вы¬
шла замуж за врача. Поддерживать отношения со своими роди¬
телями ей было трудно — это считалось связью с «враждебными
элементами». Однако она продолжала с ними переписываться. Не¬
сколько лет спустя после замужества «я заставила себя пойти на
риск и приехать к родителям с тем, чтобы у них погостить. Я за¬
стала очень печальную картину — мама была серьезно больна. Она
была парализована... В то время моей младшей сестре еще не было
и десяти лет. Когда она родилась, маме было пятьдесят. Так что
моя сестра, конечно же, была лишена внимания. Вы можете хоро¬
шо представить себе, каким неухоженным ребенком она была — она
росла вместе с крестьянскими ребятами».
По просьбе отца Вера забрала с собой домой свою сестру Леноч¬
ку. «Помню, когда мы ехали в поезде, другие пассажиры спрашивали
меня: “Это девочка из детского дома?” ...вы знаете, она была так
плохо одета... Когда мы прибыли на место, то первое, что я сделала,
это отвела ее в парикмахерскую, где ее привели в порядок. После
этого мы пошли в магазин, где я купила ей платье, пальто и туфли.
Девочка полностью преобразилась, и я могла показать ее своим род¬
ственникам».
Отец Веры был арестован в 1937 году и вскоре после этого умер,
так и не повидавшись с семьей. «Мамина жизнь закончилась еще бо¬
лее трагически. Мы не могли находиться с ней, так как я ждала в то
время своего второго ребенка... В декабре 1937 года я получила те¬
леграмму: “Мама умерла”. Случилось так, что она умерла на руках 3939 Fleisher V. К. Daughter of a Village Priest // A Revolution of Their Own.
P. 85-100, passim.
373

у женщины, которая за ней ухаживала. Она родила и воспитала,
как смогла, нас, своих семерых детей, а умерла на руках посторон¬
него человека».
В Советском Союзе вопрос ценности семейных связей был более
проблематичным, учитывая риторику раннего советского периода,
направленную против «буржуазной патриархальной семьи» (что
означало в принципе любую семью вообще) с ее угнетением женщин
и детей40. Хотя подобная риторика к середине 1930-х годов уже была
прочно забыта и в любом случае противоречила советской законо¬
дательной и административной практике (которая обязывала семью
нести финансовую ответственность за благополучие всех своих чле¬
нов до тех далеких будущих времен, пока государство не возьмет
эту заботу на себя), все же повсеместно сохранялось понимание, что
чересчур очевидное подчеркивание важности семьи может быть ис¬
толковано как антисоветское проявление. Приняв в 1936 году закон
о запрете абортов* *, режим существенно усилил значение семьи как
репродуктивной единицы; также были законодательно ограничены
разводы, поощрялось деторождение. В то же время режим придавал
большое пропагандистское значение истории о Павлике Морозове,
которая в своей мифологизированной версии была нравоучительной
сказкой о сыне, который понимал, что его долг перед государством
выше его долга перед его заблуждающимся отцом, и который поэто¬
му донес на него. Во времена Большого террора 1937-1938 годов41
жен и детей арестованных «врагов народа» официально поощряли к
публичному отречению от своих родных.
Если из всего вышесказанного и можно сделать вывод, что се¬
мейные связи в нацистской Германии ослабли, то такой вывод будет
справедлив и для сталинской России. Тем не менее можно привести
дополнительные доказательства в части вопроса отношения к семье:
это результаты Гарвардского проекта, в котором респондентам зада¬
ло советской семье см.: Geiger К. The Family in Soviet Russia. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 1968; Goldman W. Z. Women, the State, and
Revolution: Soviet Family Policy and Social Life. 1917-1936. Cambridge:
Cambridge University Press, 1993.
* 27 июня 1936 года ЦИК и СНК приняли постановление «О запрещении
абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении госу¬
дарственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов,
детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за непла¬
теж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах».
(Прим, ред.)
41 О мифе о Павлике Морозове см.: Kelly С. Comrade Pavlik: The Rise and
Fall of a Soviet Boy Hero. London: Granta Books, 2005.
374

вался следующий вопрос: «Как вы считаете, семейные связи после
революции стали сильнее или слабее?» Большинство респондентов
из всех социальных групп, не считая крестьянства, ответили, что они
стали сильнее (ссылаясь на важность взаимопомощи в трудных усло¬
виях). При этом гораздо больше половины крестьян ответили, что
семейные связи ослабли, но объяснили это такими объективными
обстоятельствами как географическая удаленность от членов семьи
после коллективизации12.
В советском случае все не так-то просто, потому что в 1920-х и
начале 1930-х годов государственное одобрение гражданских браков
и простота получения развода, безусловно, ослабили институт брака,
хотя государственная политика по отношению к семье и изменилась
в середине 1930-х годов. Так, многие пары с детьми, в течение долгого
времени жившие гражданским браком, официально оформили свои
отношения только в начале войны с тем, чтобы прояснить правовую
ситуацию с пособиями, когда мужчина уходил на фронт. Советская
пресса 1930-х годов пестрила историями об отцах, которые бросили
свои семьи и скрывались от жен, требовавших алиментов (представ¬
ляется, что целью публикации таких историй было пристыдить укло¬
няющихся от уплаты алиментов мужчин). В то же самое время мы
имеем и обратные свидетельства из советской переписи 1937 года,
которая показала, что очень существенная доля мужчин считала себя
женатыми (сюда, предположительно, входят также и гражданские
браки). Доля замужних женщин в их общем числе была немного ниже
в результате гендерного дисбаланса, вызванного войной и революци¬
ей, особенно в ключевых возрастных когортах. Тем не менее в абсо¬
лютных цифрах количество женщин, считавших себя состоящими в
браке, было больше, чем количество женатых мужчин, что указывает
на то, что женщины были более склонны интерпретировать свое со¬
жительство как брак12.
Разумеется, подобные показатели отражают всего лишь внеш¬
нюю сторону отношения к семейной жизни в СССР. Одним из сви¬
детельств ослабления семейных связей внутри семьи может служить
склонность членов семьи доносить друг на друга властям. Следует
отметить, что такого рода «доносы» практиковались в Германии не
только при диктатуре нацистов. Так, в 1920-е годы требования роди¬
телей к государству взять под надзор их неуправляемого сына или * 442 Inkeles A., Bauer R. The Soviet Citizen: Daily Life in a Totalitarian Society.
New York: Athenaeum, 1968. P. 211-216.
4 5 Всесоюзная перепись населения 1937 года: Краткие итоги / Под ред.
Ю. А. Полякова. М.: Институт истории СССР АН СССР, 1991. С. 82.
375

дочь постоянно поступали в берлинскую полицию и органы опеки41.
В начале 1920-х годов в зонах оккупации союзников «хорошие нем¬
цы» доносили на «коллаборационистов» и временами преследовали
их. Так, коммунистов вынуждали докладывать партии о «товари¬
щах», которые могли оказаться «предателями» — независимо от того,
состоят они в родстве или нет44 45. Люди, возмущались подобными слу¬
чаями, — когда они становились известными; встречаясь за кружкой
пива или чашечкой кофе, они обсуждали такое поведение, считая его
позорным, нарушением правил приличия, принятых в обществе46.
Опубликованные мемуары и устные воспоминания подтверждают
как прочность связей, сложившихся вокруг домашних хозяйств и
семей, так и их определенное влияние на взгляды и поведение; до¬
вольно распространенным сюжетом были истории о супругах или
близнецах, которые оказались по разные стороны политических бар¬
рикад (например, один сын был до 1933 года активистом Рот Фронта,
тогда как второй — членом местной ячейки СА)47.
В Советском Союзе, несмотря на миф о Павлике Морозове, до¬
носы на близких членов семьи были в 1930-е годы достаточно редким
явлением, хотя практика доносительства в целом процветала48. Мы
можем только гадать, почему, но одной из причин, несомненно, явля¬
ется политика режима: когда власти подвергали репрессиям одного
из членов семьи — как кулака, врага народа и т. д., обычно наказыва¬
ли и его семью (домохозяйство), при этом косвенному риску наказа¬
ния подвергалась более широкая семейная группа (включая бывших
супругов, а также детей, проживающих отдельно от репрессирован¬
44 Kohtz К. Vater und Mutter im Dialog mit der Berliner Jugendfursorge in den
1920erjahren // Sozialwissenschaftliche Informationen. 1998. 27. S. 113-118.
45 Ruck M. Die freien Gewerkschaften im Ruhrkampf 1923. Koeln: Bund
Verlag, 1986; Kruger G. Straffreie Selbstjustiz: Offentliche Denunzierungen im
Ruhrgebiet 1923-1926// Sozialwissenschaftliche Informationen. 1998. №27.
S. 119-125.
46Swett. Neighbors and Enemies. P. 214-231.
47 См. воспоминания Teo Пиркера (род. в 1922 г. в Мюнхене) о его бра¬
тьях в кн.: Theo Pirker iiber Theo Pirker / M. Jander (ed.). Marburg: SP-Verlag
N. Schuren, 1988. S. 25-27; cp. с воспоминаниями из Рурской области, осо¬
бенно Александра фон Плато (Alexander von Plato): Ich bin mit alien gut
ausgekommen // «Die Jahre weiss man nicht, wo man die heute hinsetzen soil»:
Faschismuserfahrungen im Ruhrgebiet / Lutz Niethammer (ed.). Berlin and
Bonn: Dietz, 1983. S. 31-65.
48 Cm.: Fitzpatrick. Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation in
the 1930s // Accusatory Practices: Denunciation in Modern European History
1789-1989 / Sh. Fitzpatrick, R. Gellately (eds.). Chicago: University of Chicago
Press, 1997. P. 103-105.
376

ного), т. е. тех лиц, кого можно было считать виновными в близости
к нему. (В настоящей истории Павлика Морозова семья уже не была
одним домохозяйством из-за развода родителей, который настроил
Павлика и его мать против его отца.) Однако даже разводы или раз¬
дельное проживание супругов не породили слишком уж большого
количества доносов в 1930-е годы. Положение изменилось после
войны, когда закон 1944 года, ограничивающий разводы, фактиче¬
ски вынуждал супругов, стремящихся получить развод, очернять
друг друга49.
В годы Большого террора жен «врагов народа» иногда застав¬
ляли публично отрекаться от своих супругов, а детей в некоторых
школах — от отцов или матерей. В то же самое время можно было
наблюдать диаметрально противоположную картину (и таких случа¬
ев было куда больше, чем доносов на члена семьи): супругов и детей
(а также родителей и других родственников), выстаивающих длин¬
ные очереди, чтобы узнать новости об арестованном и послать ему
(или ей) вещи и деньги; жен, добивающихся от властей освобожде¬
ния мужей и свидетельствующих об их безупречном поведении. По¬
добная практика являлась стандартной процедурой для жен, и власти
это понимали и не предпринимали в ответ каких-либо карательных
действий, а рассматривали просьбы с должным уважением, хотя удо¬
влетворялись они очень редко50. Главное здесь, что ответ властей на
прошения жен (матерей, детей, иногда и мужей) ясно выражал пони¬
мание того, что наличие таких семейных связей является естествен¬
ным и вполне ожидаемым.
Следует отметить, что основное допущение всего данного исследо¬
вания — это предположение, что семейные связи представляют собой
источник взаимной поддержки людей, и что любое их ослабление де¬
лает индивидуума психологически уязвимым, заставляет чувствовать
себя одиноким. При этом семьи не всегда живут в полном согласии,
а семейные отношения часто являются источником боли, страданий,
лишений и раздражения до такой степени, что они уже не в состоя¬
нии обеспечивать поддержку своим членам, и уход из них может ока¬
заться крайне желательным. Подобные трудные семейные ситуации
часто обсуждаются в тех обществах, где социальные и культурные от¬
ношения подвержены коммерциализации и индивидуализации (см.,
например, романы и мемуары из жизни буржуазии, а также научные
49 Fitzpatrick. Tear Off the Masks! P. 254-261.
50 В архиве Совнаркома хранилось много таких писем, написанных на
имя А. Я. Вышинского, в то время Прокурора СССР. См.: ГА РФ. Ф. 5446.
Оп. 81а. Письма за 1939 год.
377

описания «нервного состояния» и психологический анализ личности
в девятнадцатом и начале двадцатого столетий в Великобритании,
Франции и Германии). Во времена политических потрясений такие
случаи более редки. Тема «авторитарной, подавляющей семьи» не
так уж распространена в советских мемуарах и литературе; что каса¬
ется Германии, то в нацистский период она также встречалась реже,
чем в прежние времена.
В тех случаях, когда в нацистской Германии или в Советском Союзе
в семьях возникал конфликт поколений, он разрешался сравнительно
легко: принимая во внимание существование внешних сил, поддержи¬
вающих свободный выбор детей, им совсем не обязательно было оста¬
ваться под властью отца-тирана или чрезмерно заботливой мамаши
либо под гнетом деспотичной семьи. Другой вариант семейного кон¬
фликта был типичным для Советского Союза: клеймо отверженных,
которое носили родители (обычно из-за их классового происхожде¬
ния), снижало шансы на успех в жизни у их детей, которым прихо¬
дилось публично отказываться от своих родителей, или каким-либо
иным образом отмежевываться от них. Тем не менее в той мере, в кото¬
рой мы можем судить об этом из имеющихся у нас разрозненных фак¬
тов, такие более или менее достойные сожаления «разводы», зачастую
инициируемые самими родителями ради блага своих детей, обычно не
имели характера яростных семейных конфликтов.
Взаимоотношения в трудовых коллективах
Отношения между коллегами внутри трудового коллектива, безу¬
словно, существовали и развивались в обоих обществах. Вопрос: как
и в каких направлениях? В немецкой промышленности с 1920-х годов
существовали различные механизмы оплаты труда для стимулирова¬
ния «сотрудничества по необходимости», в основном среди сотруд¬
ников со схожими знаниями и опытом, задействованных в решении
общей задачи. Работники были склонны рассматривать такое со¬
трудничество как неотъемлемую часть «хорошего выполнения зада¬
ния» и «качественной немецкой работы». Взаимная поддержка была,
однако, достаточно локальным явлением и не выходила за пределы
конкретного цеха или отдельной группы рабочих; таким образом,
«солидарность» чаще всего означала лишь предоставление помощи
в случае личной нужды51. Сотрудничество оставалось ограниченным
51 Ludtke A. «Deutsche Qualitatsarbeit», «Spielereien» am Arbeitsplatz und
«Fliehen» aus der Fabrik: Industrielle Arbeitsprozesse und Arbeiterverhalten
in den 1920er Jahren // Arbeiterkulturen zwischen Alltag und Politik / F. Boll
(ed.). Wien: Europa Verlag 1986. S. 155-197; Ludtke A. Hunger in der GroBen
378

и обусловливалось необходимостью: избежать травм и поддерживать
технологический процесс, обеспечивая и заработок, и моральное удо¬
влетворение от хорошо сделанной работы. Неформальные правила
привязывали обычных людей к коллективным стандартам ритмич¬
ного и интенсивного труда, отвечая, таким образом, и требованиям
начальства, и ожиданиям коллег. При этом необходимо отметить, что
социальная сфера, т. е. круг общения квалифицированных рабочих
редко пересекалась с социальной сферой полуквалифицированных
или неквалифицированных рабочих; то же самое наблюдалось и в
отношении общения между работниками мужчинами и женщинами,
между «синими» и «белыми воротничками», не говоря уж о новичках
в рядах рабочего класса и пролетариях во втором или третьем поко¬
лении. Уровень членства или участия в тех или иных формальных
объединениях, таких как социал-демократические, коммунистиче¬
ские или христианские (главным образом католические) союзы и
политические партии очень сильно отличался между различными
регионами и отраслями промышленности. Существовала суровая
конкуренция, которая постоянно проявлялась в стычках и даже актах
физического насилия.
Связи среди широких масс конторских служащих в государствен¬
ных и общественных учреждениях и администрации предприятий,
равно как и в коммерческих предприятиях и универмагах, также име¬
ли отраслевой характер. Это является одной из первопричин того, что
стремительная атака штурмовиков и других нацистских группировок
в апреле и мае 1933 года на социалистическое, коммунистическое и
христианское рабочие движения встретила довольно вялую и порой
даже поощряющую реакцию за пределом собственного круга этих
организаций. К этому времени идея объединенного рабочего класса
(столь популярная в начале 1920-х) превратилась в пустой звук для
большинства рабочих. После 1933 года попытки нацистов создать
свои организации среди рабочих, служащих и работников сельских
и помещичьих хозяйств нашли особый отклик в сельской местности,
а также за пределами крупных промышленных центров (следует от¬
метить, что это было более характерно для протестантских, чем для
католических регионов). Нацистская программа «Красота труда»
(Schonheit der Arbeit) означала ощутимые улучшения, которые вхо¬
дили в список требований мужского и женского персонала: туалеты,
водоснабжение, чистые кофейные столы, лучшее освещение и окна
большего размера в цехах. В воспоминаниях о том времени постоян¬
но и живо упоминаются подобные нововведения в качестве свиде¬
Depression: Hungererfahrungen und Hungerpolitik am Ende der Weimarer
Republik // Archiv fur Sozialgeschichte 1987. № 27. S. 145-176.
379

тельств наступления «новой эры», особенно для тех рабочих, которые
никогда не были связаны с профсоюзами.
Связи между работниками развивались в процессе участия в тех
или иных проектах, например, таких как сдельная работа, предложен¬
ная нескольким людям с одной или близкой квалификацией (хотя
случалось, что работники сами просили такие задания, которые они
могли выполнить в команде по два, три, четыре или восемь человек).
В отличие от Советского Союза, такие бригады никогда не организо¬
вывались формально. По сути дела, система оплаты труда стимули¬
ровала индивидуальные показатели, таким образом, без них можно
было вполне обойтись, когда нужды производственного потока тре¬
бовали бригадной работы. В 1930-е годы тем не менее в германской
промышленности получил распространение новый механизм оплаты
труда —коллективная (бригадная) сдельная оплата (Gruppenakkord).
Эта система базировалась на выполнении определенной работы со¬
ответствующей бригадой, гарантируя, таким образом, каждому члену
бригады его долю от общей суммы, положенной группе после выпол¬
нения задания52.
Личная гордость, возможность реализации своего рабочего по¬
тенциала и удовлетворенность результатами труда были важны в
Германии как до, так и после нацистского периода. И действитель¬
но, привязанность к своей работе или своим рабочим обязанностям
среди немецких рабочих казалась более прочной, чем привязан¬
ность к товарищам по цеху или бригаде. После Первой мировой вой¬
ны профсоюзные лидеры, представители руководства, инженеры
и политики объединились в горячем призыве к «качественной не¬
мецкой работе» как предпосылке для восстановления германского
государства и нации. Эти призывы отвечали стремлению рабочих
к общественному признанию их труда, — что не имело отношения
к его оплате, — которое до 1933 года игнорировалось политически¬
52Sachse С. Angst, Belohnung, Zucht und Ordnung: Herrschaftsmechanismen
im Nationalsozialismus. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1982; Hacht-
mann R. Industriearbeit im «Dritten Reich»: Untersuchungen zu den
Lohn- und Arbeitsbedingungen in Deutschland 1933-1945. Gottingen:
Vandenhoeck&Ruprecht, 1989; Sachse C. Siemens, der Nationalsozialismus
und die moderne Familie: Eine Untersuchung zur sozialen Rationalisierung in
Deutschland im 20. Jahrhundert. Hamburg: Rasch und Rohring, 1990; Schafer W.
Die Fabrik auf dem Dorf: Studien zum betrieblichen Sozialverhalten landlicher
Industriearbeiter. Gottingen: Werkstatt Verlag, 1991; Werner W. F. Bleibiibrig!
Deutsche Arbeiter in der nationalsozialistischen Kriegswirtschaft. Diisseldorf:
Schwann Verlag, 1983; о повседневной обстановке и жизненных реалиях тру¬
дящихся см.: Liidtke A. People Working: Everyday Life and German Fascism //
History Workshop Journal. 2000. № 50. P. 74-92.
380

ми партиями и профсоюзами. Политика и практика нацистского
режима, направленная на установление контроля над рабочими,
манипулирование рабочими организациями, в некоторой степени
отвечала этому стремлению рабочих: нацисты пытались стимули¬
ровать в каждом работнике старательность и чувство преданности
своим рабочим обязанностям — будь то производство стандартных
болтов или же самолетов. Таким образом, нацистская пропаганда
«трудовой чести» легко сочеталась с концепцией «достоинства тру¬
женика», которую разделяли многие рабочие.
Анонимный инженер из Смоленска, русский по национальности,
родившийся примерно в 1913 году, был проинтервьюирован в рам¬
ках послевоенного проекта по исследованию советского общества,
предпринятого Гарвардским университетом53. Человек из простой
семьи, выросший и получивший образование при советской власти,
он был охарактеризован интервьюером как «человек, настроенный
исключительно просоветски». Представленная этим инженером
картина своей рабочей жизни в Советском Союзе была достаточ¬
но яркой. «Я не помню никаких трений на заводе... Инженеры на¬
зывали старых токарей по имени и отчеству: они действительно
советовались с ними и серьезно обсуждали совместные дела». Что
касается продвижения по службе, то «на своем жизненном пути я
не встречал никаких препятствий». «Можно сказать, что для нас,
идеалистов, горевших жаждой деятельности и не утративших ро¬
мантики самостоятельных свершений, были открыты огромные
возможности и широкие перспективы... Многие геологи, в основном
молодые люди, добровольно уходили в Сибирь, на Памир и Алтай».
Ни он сам, ни какие-либо члены его семьи никогда не были арестова¬
ны (хотя некоторые из его друзей были).
Во время войны он воевал на фронте, а после ее окончания рабо¬
тал в Германии, где занимался демонтажом заводского оборудова¬
ния. Именно там он испытал неожиданные всплески симпатии по
отношению к побежденным немцам и чувство отвращения к же¬
стокому поведению Советской армии в Восточной Пруссии. Эмо¬
циональный переворот случился с ним в 1947 году, когда он приехал
в отпуск в Москву. «Каким-то образом вид Москвы особенно затро¬
нул мои патриотические чувства. Наблюдая ее, все мои прежние
идеалы испарились. На одной из центральных площадей под усилен-
53 Davis Center, Harvard University. Project on the Soviet Social System.
Interview Records. «А’ Schedule Protocols». Vol. 26. №. 517. P. 2ff. Henceforth
cited as Harvard Project. В настоящее время материалы Гарвардского проек¬
та доступны в сети по адресу: http://hcl.harvard.edu/collections/hpsss/index.
html
381

ной охраной работала группа интернированных женщин (очевид¬
но, с Балкан); они что-то ремонтировали и были одеты в тряпье.
Я приехал домой в отпуск, как герой, а тут чувствую себя неловко...
У себя во дворе я увидел работающих женщин с очевидными физиче¬
скими признаками недоедания. Когда я спросил об этом моего друга,
он сказал мне, что таких здесь много — это вдовы солдат, погибших
на войне. Дома во время отпуска я провел бессонные ночи, размыш¬
ляя об этом. Все это произвело на меня очень сильное впечатление.
Так во имя чего же мы выиграли эту войну?» Свое окончательное
решение о бегстве на Запад он объяснил следующим образом: «Нор¬
мальному человеку очень трудно понять, почему я перешел на дру¬
гую сторону. Иногда я размышляю про себя: что именно заставляет
человека так изменить своему государству? Европейцы — это хо¬
лодные рациональные люди, тогда как мы, русские (да и, возможно,
все славяне), являемся более впечатлительными и темпераментны¬
ми натурами». [Следует отметить, что ничто больше в его интер¬
вью не предполагает наличия у него таких свойств].
Чувство единства рабочего класса и его значимость (широко об¬
суждаемое «пролетарское сознание») в России/Советском Союзе
обострила революция, под ее влиянием несколько расширилась
сфера его интересов, перестав ограничиваться исключительно ра¬
бочим местом; но все-таки остается неясным, как именно это по¬
влияло на связи между рабочими в отдельных цехах, профсоюзах и
на рабочих местах54. Найти работу в 1920-е годы было нелегко, про¬
фсоюзы, где доминировали мужчины в основном с довоенным опы¬
том работы, пытались установить правила, ограничивающие прием
на предприятия женщин, крестьян и молодых горожан, ищущих
работу. Ситуация последних осложнялась тем, что социальный ста¬
тус «рабочего» высоко ценился, он давал множество преимуществ,
в том числе возможность получить высшее образование. В конце
1920-х годов, когда в СССР началась реализация крупномасштаб¬
но труде в 1930-е годы см.: Filtzer D. Soviet Workers and Stalinist
Industrialization: The Formation of Modern Soviet Production Relations,
1928-1941. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 1986; Kuromiya H. Stalin’s Industrial
Revolution: Politics and Workers, 1928-1932. Cambridge: Cambridge University
Press, 1988; Hoffman D. L. Peasant Metropolis: Social Identities in Moscow, 1929-
1941. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1994; Siegelbaum L. R. Stakhanovism
and the Politics of Productivity in the USSR, 1935-1941. Cambridge: Cambridge
University Press, 1988; Making Workers Soviet: Power, Class and Identity /
L. H. Siegelbaum, R. G. Suny (eds.). Ithaca, NY: Cornell University Press, 1994;
Goldman W. Z. Women at the Gates: Gender and Industry in Stalin’s Russia.
Cambridge: Cambridge University Press, 2002; Rossman J. J. Worker Resistance
under Stalin: Class and Revolution on the Shop Floor. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 2005.
382

ных проектов — пятилетнего плана индустриализации и крайне
непопулярная массовая коллективизация сельского хозяйства, мил¬
лионы крестьян влились в ряды городского промышленного про¬
летариата, проблема городской безработицы исчезла. Тем не менее
конфликты между «старыми» и «новыми» рабочими, а также между
рабочими разных национальностей в некоторых регионах страны,
были частым явлением в тот период. Забастовки были запрещены
(хотя иногда они все равно случались), функции коллективных со¬
глашений по заработной плате были существенно сужены, а роль
профсоюзов изменена с тем, чтобы они занимались в основном рас¬
пределением социальных пособий. Массовые кампании середины
1930-х годов — «социалистическое соревнование» между бригадами
и стахановское движение, мотивирующее высокие индивидуальные
показатели, — по мнению части рабочих, подрывали солидарность
рабочих, толкали их на перевыполнение норм. В то же время и для
рабочих, и для служащих рабочее место становилось все более важ¬
ным местом общения55. Вероятно, в некоторой степени это было
следствием уменьшения других обычных мест общения, о чем бу¬
дет сказано далее. Вместе с тем место работы в СССР становилось
основным источником всяческих благ, начиная с пайков и горячей
пищи в голодное время начала 1930-х годов.
Рабочая солидарность и тесные связи в трудовых коллекти¬
вах по месту работы так сильно распропагандированы советским
агитпропом, что теперь трудно понять, как это было на самом деле.
Множество мемуаров и устных историй сталинского периода (пред¬
положительно сочиненных по типичной схеме) свидетельствуют о
значении тесных связей между рабочими на предприятиях; суще¬
ствуют также некоторые постсоветские подтверждения (в основном,
от женщин) фактов существования таких связей в учреждениях так
же, как и на промышленных предприятиях56. В интервью 1990-х го¬
дов одна женщина-инженер с нежностью вспоминала о дружбе, ко¬
торая у нее сложилась со «своими девчонками» в фабричном цехе57, а
мужчина-инженер, опрошенный как эмигрант в рамках Гарвардского
проекта, красноречиво рассказывал о своих дружеских связях как с
молодыми инженерами, так как и со старыми рабочими его завода58.
55Яркая картина конторского сообщества конца 1930-х годов изображена
в повести Лидии Чуковской «Софья Петровна».
56 Мы находим много таких примеров в интервью с ленинградцами: На
корме времени: интервью с ленинградцами 1930-х годов // Под ред. М. Ви¬
тухновской. Санкт-Петербург: Нева, 2000.
57Энгель, Посадская. Революция. С. 108 (Бережная).
58Harvard Project. Vol. 26. № 517. Р. И.
383

Мелита Машманн59 родилась в 1918 году в Берлине в зажиточ¬
ной семье, принадлежащей к среднему классу. Еще школьницей она
была свидетелем факельного шествия 30 января 1933 года, которым
члены НСДАП и штурмовых отрядов СА праздновали назначение
А. Гитлера канщером Германии. Подобное сочетание неистово¬
сти и торжественности произвело на нее глубокое впечатление:
«Я была переполнена горячим желанием принадлежать к этим
людям, для которых данное событие было делом жизни и смерти»,
которые выражали свои чувства одновременно и «агрессивно и сен¬
тиментально». Она была членом нацистской организации и видела,
как ее идеалы воплощались в жизнь, «во что-то великое и фунда¬
ментальное», и оставляли далеко позади проблемы «одежды, пищи
или же школьные дела», а также прочие «смешные банальности».
Как нацизм в целом, так и, более конкретно, Союз немецких девушек
(BDM) означали для нее прежде всего противостояние «буржуаз¬
ным ценностям», символом которых были ее родители, их пред¬
ставление о том, что девушка должна беспрекословно подчиняться
их воле, а также шофер ее отца. Не спросясь родителей, она всту¬
пила в BDM, но быстро поняла, что там она все равно остается
парией среди остальных девушек «скромного происхождения» и с
грубыми манерами. Тем не менее она «нашла себя в фанатизме, в
работе, который поддерживал меня <...> вплоть до самого конца
Третьего Рейха». После окончания школы в 1937 году она прошла
обязательную полугодовую службу в BDM, после чего ее приняли
на постоянную работу в эту организацию в качестве профессио¬
нального функционера-руководителя. Во время своей обязательной
службы, когда ее и других девушек послали помогать мелким ферме¬
рам и их семьям в одной из восточных провинций, она целыми днями
(а иногда и ночами) занималась тяжелым физическим трудом. Она
хорошо помнит, как «физическая усталость <...> неожиданно сме¬
нилась ощущением полной радости»; она почувствовала «глубокое
уважение ко всем тем, кто выполняет тяжелую физическую рабо¬
ту». Не менее важным для нее стал и опыт работы в коллективе
среди людей различного социального происхождения в лагере Союза
немецких девушек. Воодушевленная этим опытом, она записалась
добровольцем на работы в оккупированной Польше, где в 1942 году
была назначена на должность начальницы рабочего лагеря. Как она
сама признает, ее «фанатизм в работе» помогал ей организовать
молодых немецких женщин. Однако, по ее словам, этот фанатизм 5959 Информация взята из кн.: Maschmann М. Fazit: Mein Weg in der Hitler-
Jugend. Miinchen: DTV, 1963
384

стал причиной «холодного презрения» к ней со стороны местных
поляков, который особенно проявился во время встречи с ними во
время опустошительного пожара в соседней польской деревне.
Ради справедливости следует сказать, что существуют и дру¬
гие свидетельства отсутствия согласия в коллективе, например, о
конфликтах между «старыми» и «новыми» рабочими или же между
стахановцами и рядовыми рабочими. В мемуарах стахановца Ивана
Гудова показано, каково это быть изгоем на своем предприятии, и как
негодование, кипящее в нем, может способствовать стахановскому
перевыполнению норм60. Враждебное отношение к трудягам вроде
Гудова является своеобразным свидетельством солидарности среди
рабочих. Немецкий фактор индивидуальной «качественной работы»
в СССР отсутствует: там упор делается либо на коллективное прео¬
доление трудностей в выполнении плана, или же на индивидуальные
рекорды (как в стахановском движении).
Нет почти никаких сомнений в глубине и значимости товарище¬
ских уз, возникающих между солдатами (как немецкими, так и со¬
ветскими), особенно на фронте и в зонах боевых действий во время
Второй мировой войны. Тем не менее это связи совершенно особого
рода из-за полностью другого уровня доверия, которое при этом ис¬
пытывают люди. Обычно члены рабочей бригады не доверяют друг
другу свои жизни, также они вряд ли делятся друг с другом опреде¬
ленными переживаниями и мнениями — из осмотрительности, или
же просто из соображений уместности. В то время как фронтовое
братство61, или товарищество, часто описывается как отношения без¬
условного доверия, когда ты доверяешь своему фронтовому брату не
только жизнь, но и такие мысли и чувства, которыми обычно ни с
кем не делишься. Это оставляет открытым вопрос, отличалось ли по
типу такое фронтовое товарищество в немецкой и советской армиях
во время Второй мировой войны от того, которое царило, например, в
британских или американских войсках в то же время, или же в немец¬
кой и русской армиях во времена Первой мировой войны. Более того,
основной упор на товарищество в военной пропаганде с обеих сторон
усложняет оценку истинного масштаба и контуров, да и самого фак¬
та существования доверительных отношений как между простыми
людьми, так и их доверия к своим командирам62. Питательной средой
60 Гудов И. Судьба рабочего. М.: Политиздат, 1970.
61 Этот термин был характерен для Красной армии, тогда как в немецких
вооруженных силах он не играл никакой роли и даже не упоминался.
62 О советских солдатах см.: Merridale С. Ivan’s War: Life and Death in the
Red Army, 1939-1945. New York: Henry Holt, 2006. О немецких солдатах см.:
385

различных форм товарищества во все большей степени становились
боевые действия и убийства, особенно на театрах боевых действий на
территории Советского Союза. Близость с друзьями подталкивала к
безжалостным действиям в отношении «врага»63.
Общение в нерабочей обстановке
В этой области наблюдения в Германии и Советским Союзе ко¬
ренным образом различаются между собой. Причиной этого главным
образом являлись жесткие ограничения в общественной жизни в Рос¬
сии в сталинский период (за пределами рабочего места и таких орга¬
низаций как комсомол и пионеры). В отличие от Советского Союза, в
Германии существовавшие на то время формы общественной жизни
сохранились, хотя зачастую они принимали, по крайней мере внеш¬
не, нацистское обличье, а новые формы такого общения создавались
(особенно в области регионального туризма) под эгидой организации
«Сила через радость».
В Германии реорганизация стрелковых ассоциаций, спортивных
и атлетических клубов, танцевальных кружков или же любительских
хоров в контексте унификации, или приобщения к господствующей
идеологии (Gleichschaltung), в 1933-1934 годы зачастую представля¬
ла собой не более чем смену названия и включение в их герб знака
свастики, а также слова volkisch (народный) в устав организации. Ча¬
стью процесса было также исключение из этих организаций евреев
или же их выход из них (по большей части молчаливый). Другими
словами, попытки реорганизации не оказывали какого-либо заметно¬
го воздействия на содержание деятельности этих ассоциаций. Здесь
пельзя не заметить параллели с процессом самоунификации (Selbst-
Schulte Th. The German Army and Nazi Policies in Occupied Russia. Oxford: Berg,
1989; KiihneTh. Kameradschaft — «das Beste im Leben des Mannes»: Diedeutschen
Soldaten des Zweiten Weltkriegs in erfahrungsund geschlechtergeschichtlicher
Perspektive // Geschichte und Gesellschaft. 1996. № 22. P. 504-529; Kiihne Th.
Kameradschaft: Die Soldaten des nationalsozialistischen Krieges und das 20.
Jahrhundert. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006. S. 140-171.
63 Browning Ch. German Killers: Behavior and Motivation in the Light of
New Evidence//Nazi Policies, Jewish Workers, German Killers / Ch. Browning
(ed.). Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2000. P. 143-169;
Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941-1944 /
Hamburger Institut fur Sozialforschung (ed.). Hamburg: Hamburger Edition,
2002; Shepherd B. War in the Wild East: The German Army and Soviet Partisans.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004. О советской стороне см.:
Merridale С. Ivan’s War: Life and Death in the Red Army, 1939-1945. New York:
Metropolitan Books, 2006. P. 78, 230-231,308, 357 и далее.
386

Gleichschaltung), имевшем место в различных профессиональных
организациях, когда люди просто переходили из одной в другую, за¬
частую не понимая при этом, насколько важные изменения там про¬
исходят. Что касается немедленного закрытия — по распоряжению
правительства — всех левых политических объединений, включая
Социал-демократическую и Коммунистическую партии Германии,
то это уже другая история, так же, как стремление поставить под свой
контроль деятельность организаций, связанных с церковью, особен¬
но в тех случаях, когда они работали с детьми и молодежью (т. е. в
тех сферах, которые национал-социалисты полагали своей полной
монополией), впоследствии большая часть этих ассоциаций была
запрещена. Тем не менее во многих сферах бывшие члены «левых»
организаций и приходских церковных групп приходов сумели без
особого труда приспособиться к переменам: во многих случаях они
хорошо знали своих новых товарищей или коллег, живя с ними по
соседству или благодаря родственным связям, которые сохранялись
даже в условиях жесткого политического противостояния между ка¬
толиками и коммунистами.
Еще одной областью общения немцев в донацистский период
были мужские компании завсегдатаев (Stammtisch*), собиравшиеся в
местных пивных, женские посиделки в кафе (Kaffeeklatsch**), или же
общение в местных ресторанах, на которые приход нацистов к власти
не повлияло напрямую. В то же время распространение радио, особое
пристрастие нового режима к радиопередачам и быстрое возникно¬
вение «арийского народного сообщества» все же воздействовало на
подобные публичные заведения, и люди быстро привыкли к соседям,
«слушающим вместе с ними радио» и, соответственно, ожидали от
них, что они также будут «подслушать их»64.
В России, напротив, общественная жизнь была гораздо более
скудной и развивалась позднее, чем в Германии. С окончанием
НЭПа в конце 1920-х годов частные пивные, кафе и рестораны были
закрыты, и пройдут десятилетия прежде, чем государство создаст
им замену (власть организовывала в основном столовые на пред¬
приятиях, где большинство городских рабочих питались один раз
в день, однако условия в этих столовых были-шастолько ужасными,
что они вряд ли способствовали приятному общению). Социаль¬
ная жизнь вокруг православной церкви была серьезно ограничена
* Stammtisch (нем.) — букв, столик для завсегдатаев. (Прим. ред.).
** Kaffeeklatsch (нем.) — букв, сплетни. (Прим. ред.).
64Bergerson A. S. Listening to the Radio in Hildesheim, 1923-1953//
German Studies Review. 2001. № 24. P 83-113, 102.
387

после 1929 года (после массовых закрытий церквей и арестов свя¬
щенников). Люди иногда проводили религиозные обряды дома —
со священником или без него; часто отдельные группы верующих
уходили из православной церкви в секты, такая деятельность всегда
расценивалась как антисоветская, и все рисковали оказаться под
арестом. Таким образом, для незначительного меньшинства населе¬
ния, преимущественно сельского, общение и незаконные собрания
приобрели особую ценность.
Фриц Кин65 неофициально считался новым «королем» Троссин-
гена, промышленного центра в населенной протестантами части
Верхней Швабии. Кин был предпринимателем и владел компанией,
выпускающей бумагу для сигарет под маркой Efka (т. е. под его
инициалами — F. К.), и занимал множество постов в нацистской
партии. Он сменил бывшего «короля» Хонера, чья семья на про¬
тяжении многих лет управляла главной компанией города. Когда
Кин в возрасте 23-х лет впервые попал в Троссинген в 1908 году в
качестве коммивояжера, он был практически никем. Однако в на¬
чале 1920-х годов он удачно сыграл на гиперинфляции, производя
пользующуюся огромным спросом бумагу для сигарет. При этом
местная элита, возглавлявшаяся семьей Хонера, на протяжении
всех 1920-х годов игнорировала Кина, несмотря на его женитьбу на
дочери из местной состоятельной семьи.
Представляется, что нацистское движение обеспечило этому
социальному изгою обширное поле деятельности. Кин воспользовал¬
ся этими возможностями и стал активным партийным функцио¬
нером как в своем городе, так и в округе и даже победил на выборах в
рейхстаг в июле 1932 года. Таким образом, в 1933 году этот владелец
компании числился среди «старых борцов» нацистского движения,
быстро сосредоточивая в своих руках новые посты и налаживая
соответствующие связи. Он использовал их для расширения своего
влияния и могущества, особенно в промышленности юго-западной
Германии; при этом он безжалостно использовал свое положение и
связей, сколотив себе состояние на спекуляциях с ценными бумага¬
ми, и не в последнюю очередь благодаря «ариизации», проходившей
в конце 1930-х годов.
65 Биографическая информация взята из кн.: Berghoff Н., Rauh-Kiihne С.,
Fritz К.: Ein deutsches Leben in zwangzigsten Jahrhundert. Stuttgart:
Deutsche Verlags-Anstalt, 2000.
388

Он получил офицерское звание в С С и в 1938 году был кооптиро¬
ван в личный штаб министра внутренних дел и главы СС Генриха
Гиммлера. Кин регулярно появлялся на публике в эсэсовской унифор -
ме, эмблема С С имелась даже на его автомобиле. Он организовывал
местные митинги и парады, на которых были вынуждены присут¬
ствовать члены старой городской элиты, включая и семью Хонера.
Следует все же отметить, что его шумное самовозвеличивание и
жажда денег не остались незамеченными, и в 1939 году партийный
суд в конечном итоге осудил его по обвинению в нарушении «пар¬
тийной этики», поскольку он поддерживал деловые отношения с ев¬
реями и ставил личные интересы выше партийных.
Как владелец предприятия Кин заботился о благосостоянии сво¬
их работников, в том числе и бывших социал-демократов, а так¬
же, как поговаривали, и отдельных евреев. После 1945 года Хонер не
пытался отомстить ему, и Кин продолжал возглавлять свою ком¬
панию. На протяжении 1950-х годов местные политики считали
Кина самым уважаемым членом местной общины и даже называли
его именем площади и общественные здания.
Многие объединения по интересам, такие как клубы эсперанти¬
стов, были закрыты в начале 1930-х годов: режим опасался, что их мо¬
гут использовать в качестве прикрытия политической деятельности.
Государство взяло под контроль и некоторые из старых объединений
(например, шахматные клубы), хотя теоретически они оставались
«свободными», или же, как в случае со спортивными клубами, нахо¬
дились под патронажем профсоюзов. Что касается некоторых профес¬
сиональных объединений — писателей, композиторов, художников и
архитекторов, то можно даже предположить что в 1930-е годы про¬
изошло известное расширение сферы их деятельности, увеличение
возможностей и значимости, даже несмотря на то, что организаци¬
онное многообразие 1920-х годов сменилось одним профсоюзом на
каждую профессию.
Что же касается организации досуга в СССР, риторика здесь не
сильно отличалась от нацистской с их КДФ, однако достижения со¬
ветского государства в этом плане были более скромными.
Было бы ошибочным полагать, что закрытие некоторых публич¬
ных заведений препятствовало дополнительному общению на ра¬
боте; скорее всего оно просто изменило свою форму. Лишившись
организованных, официально одобренных мест общения, советские
люди могли общаться друг с другом на городских и колхозных рын¬
ках месте как теневых сделок, так и разрешенной колхозной тор¬
389

говли66, в очередях, на автобусных и трамвайных остановках, на же¬
лезнодорожных станциях в ожидании поезда и/или за бутылкой вод¬
ки. (За всеми общественными местами, в том числе и за столовыми
на работе, обычно бдительно следил НКВД, который составлял до¬
клады о «настроениях».) Из-за нехватки распивочных мужчины ча¬
сто выпивали на лестничных площадках или прямо на улице, деля
на троих бутылку водки, купленную в государственных магазинах —
гастрономах. (Если раньше среди руководства большевиков преоб¬
ладали антиалкогольные настроения, то уже в середине 1920-х годов
власти отменили временный запрет царского правительства на про¬
изводство в военное время водки — государственной монополии, а к
концу десятилетия Сталин был уже твердо убежден в необходимости
увеличения производства и продажи водки как способа повысить до¬
ходы, необходимые для индустриализации67.)
Другим фактором сближения людей был поиск товаров, которых
не было в магазинах. Чтобы достать товары повседневного спроса,
такие, например, как обувь, одежду и кухонную утварь, а также при¬
обрести услуги вроде места в школе, домашний телефон и билеты на
балет, городским жителям необходимо было иметь сеть неформаль¬
ных контактов с людьми, у которых был к ним доступ или «связи».
Для обозначения подобных контактов использовался термин блат,
пришедший в повседневный язык из уголовного жаргона 1930-х го¬
дов. Такие неформальные сети функционировали по принципу от¬
ветных услуг и воспринимались их членами как проявление дружбы
и взаимного уважения. Сети покровительства, которые несли схожие
функции, а также функцию защиты, были другим важным компонен¬
том социального взаимодействия людей. В СССР они были не менее,
а может, даже более распространенным явлением, чем в дореволюци¬
онный период68.
Отношения вне народного сообщества
В изменившихся обстоятельствах новые потребности и новая мо¬
тивация обусловливали появление новых социальных связей или же
по крайней мере делали их возможными. Так было и в Советском Со¬
66 О базарах подробнее см.: Hessler J. A Social History of Soviet Trade.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 2004. P. 252-273.
67 О ранней политике большевиков см.: Phillips L. L. Bolsheviks and the
Bottle: Drink and Worker Culture in St. Petersburg, 1900-1929. De Kalb:
Northern Illinois Press, 2000. P. 17-26.
68 О блате и покровительстве см.: Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism. New
York: Oxford University Press, 1999. P. 62-66, 109-114.
390

юзе, и в нацистской Германии. В то же время перемены в социальной
и государственной практике (например, в отношении общественных
организаций, института брака и полицейского контроля) ослабили
или даже разрушили те связи, на которые люди привыкли полагаться
(или же такие связи, по поводу которых они иногда возмущались).
Таким образом, влияние тоталитарного правления на общество было
куда более сложным, чем это часто считается.
Интересным неожиданным примером создания новых социаль¬
ных связей в СССР можно считать опыт ГУЛАГа. Так, почти во всех
воспоминаниях интеллигенции о лагере говорится о поддержке со
стороны новых, стихийно формировавшихся среди осужденных кол¬
лективов политзаключенных; есть также и более яркие свидетельст¬
ва сильного чувства товарищества, возникавшего среди «преступ¬
ников» в ГУЛАГе. В послесталинский период различные варианты
ГУЛАГовских сообществ (солженицынские зэки, воры в законе)
стали заметной частью сложной социальной материи в СССР.
В Германии, напротив, в мемуарах узников концентрационных или
трудовых лагерей подчеркивается, что там «каждый был сам за себя».
Кроме активистов коммунистической партии и некоторых пред¬
ставителей религиозных групп или сект, таких как католические
священники или приверженцы Свидетелей Иеговы, узники не при¬
поминают никаких связей, которые бы объединяли заключенных так,
как это отмечается в воспоминаниях советских узников. И даже в
этих случаях такие связи объединяли исключительно членов той или
иной определенной группы. Никогда в них не входило большинство
заключенных69.
Однако ГУЛАГ не является единственным советским примером
создания новых связей. Большинство городского населения жило в
коммунальных квартирах (по семье в комнате, соседей не выбирали),
общежитиях или бараках. Коммунальные квартиры очень редко яв¬
ляли собой пример коллектива с взаимной поддержкой, чаще всего
они «бурлили» от перебранок и ссор из-за общих помещений или
жадности. Но взаимоотношения и взаимная зависимость в них все
же формировалась: дети зачастую воспринимали соседей как членов
своей семьи даже в тех случаях, когда родители тех ненавидели. По
всей вероятности, советскую коммунальную квартиру 1930-х годов
по удушающей тесноте и неудобству можно сравнить с деспотичной
немецкой буржуазной семьей, часто описываемой в литературе и ме¬
муарах. В советском случае место работы также выполняло функции
нового или же обновленного места налаживания социальных связей.
69Der «gesauberte» Antifaschismus: Die SED und die roten Kapos von
Buchenwald: Dokumente / L. Niethammer et al. (eds.). Berlin: Akademie Verlag,
1994.
391

При этом такие связи не обязательно напрямую относились к вы¬
полняемой работе, но обеспечивали и множество других функций
(распределение продуктов питания и товаров, партийные собрания,
культурные мероприятия и т. д.), которые стали приметой советской
жизни в сталинский период.
Практика исключения укрепляла сообщества социальных изгоев
и стимулировала формирование новых. В немецком случае преследо¬
вание усилило (среди евреев, а также другими средствами — среди го¬
мосексуалистов, цыган и Свидетелей Иеговы) чувство общей судьбы
и осведомленности о рисках публичного объединения с другими из¬
гоями. Тому, кто раньше воспринимал себя как немца, теперь прихо¬
дилось думать о себе как о еврее. В советском случае лишенцы были
слишком большой и неоднородной группой, чтобы стать каким-либо
единым сообществом. Тем не менее можно предполагать, что бывшие
(т. е. ранее принадлежавшие к привилегированным классам и соци¬
альным группам люди) распознавали друг друга; это же относится и
к тем, кого преследовали за связь с духовенством. Эти «вражеские
сети», которых так опасался сталинский режим, не всегда были вы¬
мышленными: их возникновению способствовала дискриминацион¬
ная политика режима.
В обеих странах религия оказывала значительное влияние на
формирование или же реорганизацию каких-либо объединений за
пределами народного сообщества70. В Советском Союзе государство
было демонстративно атеистическим, и все сторонники всех конфес¬
сий подвергались преследованиям (уровень которых то ослаблялся,
то усиливался) вплоть до момента частичного примирения режима
70 Информацию о религии в Советском Союзе в 1930-е годы см.: Ros-
lof Е. Е. Red Priests: Renovationism, Russian Orthodoxy, and Revolution,
1905-1946. Bloomington: Indiana University Press, 2002; Peris D. Storming the
Heavens: The Soviet League of the Militant Godless. Ithaca, NY: Cornell Univer¬
sity Press, 1998. Информацию о религии и повседневности см.: Fitzpatrick Sh.
Stalin’s Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collecti¬
vization. New York: Oxford University Press, 1994. P. 204-214. Повсед¬
невность столичного Берлина описана как центральный пункт в книге:
Gailus М. Protestantismus und Nationalsozialismus: Studien zur national-
sozialistischen Durchdringung des protestanischen Sozialmilieus in Berlin.
Koeln: Bohlau, 2001; данные о «другой стороне» конфессионального раз¬
деления, которое имело огромное значение в Германии вплоть до конца
1950-х годов см. исследование: Spicer К. Р. Resisting the Third Reich: The
Catholic Clergy in Hitler’s Berlin. DeKalb: Northern Illinois University Press,
2004; данные по «Германскому христианскому движению» и его повсед¬
невным аспектам см. в: Bergen D. L. Twisted Cross: The German Christian
Movement in the Third Reich. Chapel Hill: University of North Carolina
Press, 1966.
392

с Русской православной церковью во время войны. Особенно же¬
стокими были нападки на Русскую православную церковь во время
«культурной революции» в конце 1920-х и начале 1930-х годов, когда
священников в массовом порядке арестовывали, с храмов снимали
колокола, многие церкви были закрыты, а по деревням распростра¬
нялись слухи о конце света и приходе в мир Антихриста. Кампания
против Православной церкви вынудила многих христиан уйти в сек¬
ты, которые тайно проводили свои молебны в обычных домах (как
правило, без священников). Однако в годы Большого террора при¬
шел черед страдать и для таких сектантов: власти не без оснований
считали секты — в силу самого факта их существования — антисо¬
ветскими организациями.
В Германии нацистские лидеры и идеологи, такие как Генрих
Гиммлер и Альфред Розенберг, настоятельно призывали привержен¬
цев религии (верующих, Gottglaubigkeit) порвать связи с христиан¬
ской церковью, преследовали Церковь как институт. Параллельно
с усилиями исключить Церковь из общественной жизни активисты
нацистской партии стремились распространить влияние государства
(и партии, разумеется) на начальные школы. Следует отметить, од¬
нако, что запрет уроков религии в школах встречал решительное не¬
приятие со стороны многих родителей (пока государство не приняло
против них крутые меры в 1937 и 1938 году). В других сферах формы
и интенсивность подобной конфронтации значительно разнились в
зависимости от уровня активности того или иного храма. Так, зна¬
чительное число пасторов и прихожан протестантской церкви под¬
держали создание пронацистского движения «Немецкие христиане»
{Deutsche Christen, DC) и его призывы к возрождению нации, которая
преодолеет натиск «еврейского материализма». В Берлине одна чет¬
верть всех протестантских приходов немедленно перешла под эгиду
DC, тогда как половину приходов разделяли между собой как сто¬
ронники, так и противники DC71.
Католическая церковь демонстрировала аналогичную сдержан¬
ность в отношении преследования евреев. При этом местные священ¬
ники зачастую откровенно критиковали «новое язычество» нацистов,
не обращая внимания на угрозы гестапо и риск оказаться в тюрьме.
В целом надо отметить, что преследование католических священни¬
ков имело более жесткий характер, так как их католические иерархи
старались защитить свою сферу деятельности (особенно в школьном
образовании)72 от нацистского вторжения намного более активно,
71 Gailus М. Protestantismus und Nationalsozialismus. S. 637-666.
72 В 1937-1938 годах церковь все-таки была вынуждена отступить перед
Давлением нацистов и согласиться на отмену конфессионального обучения.
393

чем их протестантские коллеги. Конкретно, это означало борьбу за
души людей в стенах школы. Вплоть до конца 1930-х годов усилия
нацистов запретить молодежные католические организации не име¬
ли большого успеха, после чего объединения оставшиеся были про¬
сто закрыты. При этом священники, которые их возглавляли, имели
возможность обойти подобный запрет путем реорганизации их дея¬
тельности и превращения в чисто приходские ассоциации, что обе¬
спечивало многим группам католической молодежи возможность
продолжать свои встречи и проводить церковные службы. По край¬
ней мере в провинции им время от времени удавалось переиграть
как «Гитлерюгенд» (HJ), так и Союз немецких девушек (ВDM). По¬
добные действия, однако, ограничивались исключительно местными
масштабами и не распространялись на «общенациональные» и «па¬
триотические» чувства, которые в равной степени испытывали как
ревностные христиане (и католики, и протестанты), так и активисты
нацистского движения.
Считается, что в Советском Союзе на фоне активного противо¬
действия коллективизации деревенские общины зачастую пассивно
сопротивлялись нападкам на религию, особенно в первой полови¬
не 1930-х годов, т. е. имело место явление, немецкий аналог кото¬
рого отсутствует. Если судить по настойчиво циркулировавшим в
предвоенные годы в российской и украинской глубинке слухам о
близком избавлении, которое принесут с собой вторгшиеся в стра¬
ну иностранные армии, представляется, что обиженные крестьяне
осознавали свою разобщенность с «советизированным» городским
образованным населением. Если признание советских ценностей в
деревне все-таки существовало (их пропагандировали в основном
школьные учителя и иногда — председатели колхозов), их вос¬
приятие молодежью зачастую способствовало принятию решения
покинуть деревню и искать счастья в городе73. До войны никакого
реального процесса «советизации» крестьян не наблюдалось, в во¬
енные годы он был наиболее заметен среди крестьянских парней,
воевавших в Красной армии.
Заключение. Связи и побуждение к действию
Данное сравнительное исследование повседневной практики
общения между людьми и их взаимоотношений свидетельствует о
том, что люди в обоих обществах были связаны между собой и уста¬
Об этом см.: Sonnenberger F. «Der neue Kulturkampf»: Die Gemeinschaftsschule
und ihre historischen Voraussetzungen // Bayern in der NS-Zeit. Vol. 3 //
M. Broszat et al. (eds.). Miinchen: Oldenbourg, 1981. S. 235-327, 306-324.
73 Разработку этих аспектов см. в кн.: Fitzpatrick. Stalin’s Peasants.
394

навливали связи самыми различными способами. Как утверждает
Ханна Арендт, «массовое общество», в особенности «тоталитарное
правление», может искажать, обесценивать или даже разрушать
определенные социальные связи, такие, например, как родственные
и классовые, или же микросоциальное окружение. К этому следует
добавить, что в обоих обществах люди как создавали новые взаимо¬
отношения, так и трансформировали уже налаженные старые связи.
Груз традиций становился менее ощутимым, и молодое поколение, в
отличие от старших, освобождалось от них. Как в сталинской России,
так и в нацистской Германии оба режима вдохновлялись своими гло¬
бальными планами мобилизации «масс», что предусматривало или в
крайнем случае допускало реструктуризацию существующих связей.
В то же время стремление к самомобилизации ознаменовало их ре¬
шительный поворот к практике включения (приобщения) и исклю¬
чения (дискриминации).
Тот исключительный динамизм, который демонстрировали
адепты как нацистского, так и советского режимов, означал, что их
меньшинства-изгои были вынуждены так или иначе порывать свои
связи с народным сообществом (в случае нацистской Германии), и
это был весьма болезненный, если только не смертельный, шаг, по¬
рождавший в них чувство отчаяния и безысходности, зачастую при¬
водящие к их фактическому отчуждению от других исключаемых из
общества групп населения. Что касается немецких евреев, то у них,
особенно среди жен и матерей, такое чувство горечи и гнева отвер¬
женных порождало стремление противостоять нападкам74. Несмотря
ни на что у людей, существовавших в реалиях народного сообщества
и его советского эквивалента, процесс исключения скорее усиливал
чувства, цементирующие связи в своей среде. Как об этом неоднократ¬
но свидетельствовал немецкий и советский опыт, изгнание «чужих»
является эффективным средством генерирования чувства общности
у оставшихся.
Хотя в советском случае для этого и имелись определенные пред¬
посылки, учитывая антисемейную риторику и пропаганду примера
Павлика Морозова, ни в нацистской Германии, ни в Советском Сою¬
зе семейные связи существенно не ослабли. Следует отметить, что в
СССР слова и дела в этом плане зачастую расходились, так что перед
лицом репрессий, сталкиваясь с суровыми жизненными обстоятель¬
ствами, семьи старались держаться вместе. Что касается Германии,
то там социальные связи вне семьи в мирное время практически ни¬
как не изменились — в отличие от Советского Союза, где закрытие
74 Kaplan М. Between Dignity and Despair: Jewish Women in the Aftermath
of November 1938. New York: Leo Baeck Institute, 1996.
395

различных независимых ассоциаций оказало очевидное отрицатель¬
ное воздействие на определенные виды социальных связей. В ходе
войны, однако, внесемейные социальные связи заметно окрепли;
особенно это можно отнести к чувству фронтового товарищества, а
также, в меньшей степени, к товариществу в тылу. В целом же вой¬
на имела чрезвычайно большое значение для обоих режимов. Если
для нацистов она вообще была смыслом его существования, то для
Советского Союза она стала долгожданным и ужасным испытанием
легитимности строя и стабильности страны. По всей видимости, по¬
добные испытания для него имели не случайный, а скорее системный
характер.
В контексте предположения Арендт о том, что в «тоталитарных»
обществах не могут возникать новые связи и их новые типы, ее тезис
об атомизации представляется недостаточно убедительным. Вполне
очевидно, что такие типы связей на самом деле возникали; удачными
примерами таких связей служат те из них, которые ассоциируются
с новым советским рабочим местом и блатом. Как в долгосрочном,
так и в краткосрочном плане среди молодых активистов в Германии
и Советском Союзе развивалось одно и то же чувство собственной
значимости, т. е. принадлежности к особой когорте, призванной обе¬
спечивать и поддерживать величие своей страны. В армии во время
войны между людьми возникали новые, особенно прочные связи.
В дополнение к этому следует отметить, что практика обоих режимов
неизбежно способствовала появлению и нового вида связей — обра¬
зования групп или сетей сопротивления (особенно среди привержен¬
цев тех или иных религий).
Это возвращает нас к основному недостатку тоталитаризма как
модели для исторического анализа, к представлению о том, что тота¬
литаризм — это такое состояние, в которое можно войти, а выйти из
которого уже нельзя, как это утверждали Фридрих и Бржезинский
в своей социально-научной версии тоталитаризма; по их мнению,
данная модель является самовоспроизводящейся и самоцементи-
рующейся; при этом в ее рамках отсутствуют какие-либо возмож¬
ности внутреннего генерирования тех или иных изменений или же
эволюции, кроме как приближения к своему идеальному состоянию.
Вероятно, данное мнение более легко применить к нацистской Гер¬
мании, которую часто считают носителем настолько динамичного
радикализма, который неизбежно выливается в самоуничтожение
(тем не менее, если все же допустить возможность победы Германии
во Второй мировой войне, то насколько неизбежной будет выглядеть
возможность подобного самоуничтожения и связанного с ним утраты
будущего?), тогда как в случае с Советским Союзом случилось так, что
после 1953 года он получил возможность выхода из тоталитаризма.
396

Другими словами, предположения историков, что положение вещей
в таких системах со временем всегда изменяется и ухудшается (исто¬
рический эквивалент физического принципа энтропии), в данном
случае не следует отвергать. Мы можем даже пойти дальше и снова
подтвердить трюизм историков, что процесс старения всегда сопро¬
вождается процессом омоложения, так как оказалось, что наиболее
интересные вопросы по социальным связям в этих двух обществах
относятся не к эрозии связей, а скорее к формам их регенерации.
В данном контексте было бы полезно вернуться к теме зарядки
энергией повседневности, о которой мы неоднократно упоминали в
настоящей работе. Как в риторике того времени, так и в позднейших
исследованиях по Германии и Советскому Союзу подчеркивалась
значение, которое оба режима придавали стимулированию сильных
эмоций и побуждению к каким-либо энергичным действиям. Активи¬
сты, которые зачастую были молодыми людьми, с энтузиазмом вос¬
принимали планы своих режимов и вкладывали в их реализацию всю
свою энергию. В процессе активного сотрудничества и, соответствен¬
но, осуществления великих дел, подобная динамика воодушевления
себя и других обеспечивала сильный эмоциональный подъем, сказы¬
вающийся и на повседневной деятельности людей.
Стремление к участию в таких проектах принимало различные
формы и проявлялось на разных уровнях. Как в Германии, так и в Со¬
ветском Союзе некоторая часть работников всех отраслей промыш¬
ленности и групп общества были охвачены энтузиазмом активного
вовлечения в процесс коренной перестройки как в большом, так и в
малом75. Соответственно, усилия по улучшению и повышению произ¬
водительности труда в сельском хозяйстве и промышленности невоз¬
можно было отделить от желания индивидуумов или общественных
групп обеспечить себе, например, какие-либо социальные префе¬
ренции или материальные преимущества. То же самое относится к
профессиональных группам и женщинам (как дома, так и — во все
возрастающем масштабе в обоих обществах — на работе). В Совет¬
ском Союзе такой энтузиазм был особенно распространен в начале
1930-х годов во время индустриализации и культурной революции;
в Германии — на протяжении всего предвоенного нацистского пе¬
75В Германии, например (особенно в 1934-1935 годах), электроэ¬
нергия достаточно успешно пропагандировалась среди женщин в ка¬
честве источника энергии, как средство ускорения их домашней и
прочей работы (Elektroangriff). Об этом см.: Berghoff Н. Methoden der
Verbrauchslenkung im Nationalsozialismus // Wirtschaftskontrolle und Recht in
der nationalsozialistischen Diktatur / D. Gosewinkel (ed.). Frankfurt am Main:
Klostermann, 2005. S. 281-316, 306-309.
397

риода — массовый энтузиазм также влиял на многие сферы жизни,
начиная с экономики и перевооружения, заканчивая спортом, кине¬
матографией и модой. Во время войны он приобрел первостепенное
значение как в Советском Союзе, так и в нацистской Германии.
Даже в самые драматические моменты кульминации насилия —
в Советском Союзе это было освобождение Красной армией испе¬
пеленных войной территорий в 1944 году, в Германии — последнее
наступление Красной армии в конце января 1945 года, а также масси¬
рованные бомбардировки Германии союзной авиацией в последую¬
щие недели, которые не только не истощали потенциал самовооду-
шевления, а скорее способствовали его укреплению. И действи¬
тельно, то, что определяется наиболее ярко парадигмой «зарядка
энергией», это именно повседневность активистов: народного сооб¬
щества в случае Гермении и участников социалистического строи¬
тельства, как их называли в СССР. Те же, кто был исключен из обще¬
ства и находился в состоянии социального небытия, были от этого
ощущения массового подъема фактически «отключены».

ГЛАВА 8. «Новый человек» в сталинской России
и нацистской Германии
П. Фрицгие, Й. Хельбек
В данной работе мы исследуем антропологические идеалы и прак¬
тики, существовавшие в сталинской России и нацистской Германии.
Оба эти режима проявляли одно и то же фундаментальное стремле¬
ние к формированию людей высшего типа, и оба они поощряли раз¬
личные амбициозные инициативы, направленные на трансформацию,
переделку и усовершенствование своего населения. Тем не менее их
идеологические схемы, лежащие в основе создания «нового челове¬
ка», существенно различались между собой. Так, если советская си¬
стема задумывала не менее чем освобождение всего человечества, то
нацисты стремились к созданию господствующей расы, которая уста¬
новила бы новую расовую иерархию в Европе. При этом оба режима
формировали эту политику как ответ на кризис, охвативший совре¬
менный им мир. Как для нацистов, так и коммунистов «буржуазный»
мир был «старым», отжившим свое миропорядком, в противовес ко¬
торому они и разрабатывали свои концепции «нового человека». Со¬
ответственно, оба режима вели своего рода диалог (когда косвенно,
а когда и напрямую). В целом же концепции и политика обоих ре¬
жимов представляли собой радикальное и полное отрицание либера¬
лизма с его приверженностью свободе и правам личности. При этом
в Советском Союзе «новый человек» формировался как безусловно
коллективный субъект бесклассового коммунистического общества,
тогда как в Третьем Рейхе он был членом расового объединения
арийцев. Хотя оба режима и проявляли нетерпимость к либерализму,
по своей сути, они были современными обществами именно в силу
приверженности идее переделки и перевоспитания человека, т. е. их
проект представлял собой альтернативный, нелиберальный вариант
модернизации.
Новый человек был альтернативной, однако не такой уж совер¬
шенно неизвестной личностью; его формирование происходило с
применением научного рационального инструментария, а также в со¬
399

ответствии с западными представлениями о прогрессе. При изучении
концепции такого человека нам придется полностью переосмыслить
все еще господствующую в умах идею, что либерализм по умолчанию
является базовой ценностью западного мира. Мы попытаемся по¬
казать, что либерализм — это идея в высшей степени нестабильная,
идея, которая подвергалась серьезному сомнению на протяжении
большей части двадцатого века1. Равным образом мы будем анализи¬
ровать альтернативные идеалы бытия и методы их изучения, которые
хотя и покажутся читателям непривычными, однако являются впол¬
не соответствующими таким идеалам и такими же современными,
как и методы изучения либеральных идей.
Наша работа имеет две цели. Основная — это исследование ста¬
линских и национал-социалистических методов переделки человека,
тогда как другая — это изучение собственно феномена создания но¬
вого человека. Хотя такая цель ставилась обоими режимами, одна¬
ко она никогда не была их исключительной собственностью. Изучая
феномен нового человека в более широком контексте, мы старались
избежать тоталитарной системы понятий, в которой представления
о новом человеке увязываются с радикальными утопическими идея¬
ми и предполагается, что данное явление связано исключительно с
нацизмом и сталинизмом. Напротив, мы полагаем, что новый чело¬
век — это определенная разновидность современного человека, суще¬
ствовавшая как в Третьем Рейхе, так и в Советском Союзе и связанная
своими корнями с системой воззрений буржуазно-либерального об¬
щества девятнадцатого и двадцатого столетий. Чтобы доказать это,
мы обратимся к предыстории сталинизма и нацизма. Так, в России
образ «нового человека» активно обсуждался в обществе задолго
до Октябрьской революции; это же можно сказать и о Германии до
1933 года. Этот подход позволяет выявить как идеологические посту¬
латы, лежавшие в основе сталинизма и нацизма, так и более глубокие
взаимоотношения, существовавшие между новым человеком и его
временем.
Основное внимание в нашем исследовании мы уделяем проекту
под названием «новый человек» и процессу трансформации человека.
Описывая нового человека или рассуждая о нем, его идеологи прежде
всего и главным образом имели в виду физическую трансформацию
человеческого существа, происходящую с течением времени. При
этом подобная физическая повседневная трансформация в большин¬
стве исследований феномена нового человека опускается; он изуча¬
ется в основном как некий риторический или эстетический образ, без
1 Mazower М. Dark Continent: Europe’s Twentieth Century. New York:
Vintage Books, 1999.
400

углубления в конкретные методы его формирования. Равным образом
большинство исследователей воспринимают эту проблему как обыч¬
ное изложение фактов, в рамках которого художественные представ¬
ления или характер политического режима определяют или же иным
образом очерчивают границы повседневной жизни и поведения но¬
вого человека. Мы же уделяем внимание самому процессу, а также
стимулам, увлечениям, вкусам и устремлениям людей, вовлеченных
в самотрансформацию. Другими словами, мы изучаем и субъект (ска¬
зуемое), и объект трансформации. С учетом реальных факторов, мы
попытались тщательно проанализировать линии пересечения между
вербальными или художественными представлениями о новом чело¬
веке и реальной жизнью, а также между политическими и культур¬
ными предписаниями и индивидуальными предпочтениями людей.
Парадигма нелибральной модернизации не только предполагает
пристальное внимание к заслуживающей особого внимания истори¬
ографии и расположению России и Германии, но и обнаруживает ис¬
ключительно интересные совпадения во времени и пространстве. В
России источником ранних концепций нового человека было острое
ощущение цивилизационной отсталости; формируя такого человека,
Советская Россия пыталась взять на себя роль авангарда всего чело¬
вечества. По большому счету, именно концепция нового человека по¬
служила в то время для обоснования скачка от отсталости к полной
современности. В отличие от России, Германия противопоставляла
себя остальной, расово неполноценной Европе. Так, после Первой
мировой войны она рассматривала европейское пространство как об¬
ширную зону опасностей и рисков, с которой необходимо вести дела
таким образом, чтобы воссоздать в будущем великую Германскую
империю. Хотя немецкий новый человек для всего остального чело¬
вечества или же для будущего не существовал, однако для извечного
«Тысячелетнего Рейха» он оставался вполне реальным.
Появление «нового человека» было связано с познавательным
разрывом с привычными идеями о природе и ее возможностях. Оно
предполагало легкость бытия, а также удивительное воплощение
представления о том, что мужчины и женщины не обязательно фор¬
мируются природой или разумом, и, таким образом, что они в целом
не одинаковы. Здесь новый человек представлялся демонстративно
мирским существом, более никак не связанным с религией или же с
моральным очищением, но тем не менее подлежащим трансформации
своей души и тела в рамках мирских проектов преобразования. «Но¬
вый человек» стал мыслимым только после того, как вера Просвеще¬
ния в обнаружение «человека» пошатнулась, и появилось сомнение в
цельности социального существования. Феномен «нового человека»,
таким образом, тесно связан с Французской революцией, которая
401

дала исследователям основания сомневаться относительно преде¬
лов человеческого поведения, а также общего направления развития
истории. Бёрк*, например, пришел к выводу, что революция — это
«наиболее удивительное явление, которое до сего времени происхо¬
дило в мире», именно потому, что она шла вопреки «общим правилам
поведения» и «общим понятиям». По словам Робеспьера, «теория
революционного правительства так же нова, как и сама революция,
его породившая: эту теорию нельзя найти в книгах политических пи¬
сателей, которые ее не предвидели»* 2. Энтузиасты революции, так же
как ее очернители постоянно ссылались на «новую эпоху» в истории
человечества, которая означала дерзкий отказ от общих «правил по¬
ведения» прошлого во имя некоего неопределенного будущего.
Концепция нового человека пережила Французскую революцию,
обретая новый размах в контексте промышленного развития девят¬
надцатого века. Промышленная революция выявила как потенциал,
так и хрупкость мира. Европейцы девятнадцатого века занимались
развитием науки, исследовали дикую природу, вырубали леса, осуша¬
ли болота, копали шахты; но они также были одержимы идеей неиз¬
бежности революции, уязвимости социального порядка; они боялись
болезней и нищеты, господствовавших в новых промышленных го¬
родах, и они наблюдали за биологической деградацией современного
человека.
На рубеже двадцатого столетия общество было увлечено скорее
технологическим и научным прогрессом, а не революционным энту¬
зиазмом. Инженеры, ученые и интеллектуалы объединялись в раз¬
личные, в том числе и евгенические общества, чтобы решить проблему
вырождения. Социальные патологии и социальные эксперименты раз¬
вивались параллельно. Тем не менее, как свидетельствует история пси¬
хиатрии, социального обеспечения, общественного здравоохранения и
системы образования, подобные усилия были направлены в основном
на обновление, а не на трансформацию, упорядочение существующего
общества, а не на выход его за пределы установленных понятий. В то
же время новое поколение виталистов и группы молодых энтузиастов
стремились к тому, чтобы сломать барьеры буржуазного общества и
построить новое, постлиберальное общество, основанное не на взаим¬
ных интересах или гражданской ответственности, а на вере и чувствах.
* Эдмунд Бёрк (1729-1797) — английский парламентарий, политический
деятель, публицист эпохи Просвещения, идейный родоначальник британско¬
го консерватизма. (Прим. ред.).
2Цит. по: Hunt L. A. Politics, Culture and Class in the French Revolution.
Berkeley: University of California Press, 1984. P. 54.
402

Хотя подобные настроения и ограничивались членами мелких разроз¬
ненных групп, они сохраняли в себе трансформационную идею нового
человека, от которой социалисты в своей основной части уже отказа¬
лись. Так, к 1914-му году Второй Интернационал, прямой наследник
французской революционной традиции, больше уже не задумывался
о постапокалиптическом «новом времени» и перестал лелеять идею
«нового мужчины» и «новой женщины», которые будут в нем жить.
Таким образом, девятнадцатый век закончился на совершенно другой
ноте, отличной от той, с которой начинался: с большим вниманием к
современным для этого времени и подтвердившим свою надежность
«общим правилам поведения» и «общим понятиям». При этом идее
революции, способной коренным образом переделать весь мир, уделя¬
лось намного меньше внимания.
Тем не менее на окраине Европы, в России, где лозунг строитель¬
ства нового общества приобретал все большую актуальность, идея
нового человека продолжала процветать. Русские на протяжении
девятнадцатого столетия уделяли самое серьезное внимание кон¬
цепции нового человека, как прототипа нового человечества. Как
уже упоминалось, впервые эта идея возникла во время Француз¬
ской революции и была позднее реанимирована большевиками. Так
или иначе, но тогда идея нового человека занимала воображение
лишь литераторов, а ее распространение было ограничено незна¬
чительными утопическими организациями. Новая, авторитарная
версия концепции нового человека возникла в Германии только во
время Первой мировой войны; она была задумана для того, чтобы
обеспечить выживание отдельного расового сообщества и в после¬
дующем была реализована национал-социалистами. Следует отме¬
тить, что она коренным образом отличалась от вселенских амбиций
коммунистического нового человека. Понятие коллективной от¬
ветственности было заложено как в советскую, так и в нацистскую
концепцию нового человека, однако это были совершенно разные
концепции. Так, если советская концепция основывалась на гума¬
нистической традиции и, как представлялось, новый человек будет
образцом для Запада, то нацистский новый человек формировался
как ответ на бедствия, которые якобы угрожают немецкой нации, и
рассматривался в качестве гарантии ее сохранения. Западу такой че¬
ловек ничего предложить не мог. Основанная на культе физической
силы эта концепция означала, что новый человек в Германии — это
скорее воитель и должен развивать свое тело, тогда как новый чело¬
век в Советском Союзе воплощал в себе более универсальный идеал
человека, совершенствующего как тело, так и душу.
В Советской России уделялось больше внимания индивидуаль¬
ному процессу формирования нового человека, тогда как в Герма¬
403

нии всегда превалировала идея повышенных требований к расовому
сообществу. Тем не менее работа над своей личностью и служение
значительным социальным группам и в одном, и в другом случае пред¬
усматривала возможность выхода за границы либерализма. В России
новый человек воплощал реализацию своего общего потенциала и
предлагался в качестве примера для всего остального мира. В отли¬
чие от него, немецкий новый человек должен был следовать импера¬
тивам арийской расы и представлял только самого себя. Ни в России,
ни в Германии не предполагалось, что новый человек будет какой-
либо специально созданной особью. В данном контексте немецкое
«Mensch» и русское «человек» означает одно и то же и относится к
общим признакам человеческого существа. Понятие «человек» исто¬
рически является более точным переводом, чем другие его варианты,
например, «новые мужчина и женщина», которые привносят в это по¬
нятие гендерный аспект, который в нем отсутствует, или же «новая
личность», который индивидуализирует его трансформационную
сущность и упускает основной объект и субъект трансформации, т. е.
коллектив3.
Образ нового человека был традиционным для России еще с сере¬
дины девятнадцатого столетия. Его происхождение связано главным
образом с радикальными идеями, возникшими в российских социаль¬
ных и политических структурах, подверженных особенно сильному
угнетению, результатом чего была отсталость в развитии личности
и общества в целом. Новый человек был связан с представлениями
об индивидуальном и социальном освобождении, которое восстано¬
вило бы человеческое достоинство россиян и повело Россию по пути
исторического прогресса. Новому человеку были свойственны также
и более радикальные проявления, такие как страстное стремление к
революции и созданию нового мира, способного перенести Россию
в прекрасное будущее. Подобные представления и этические прин¬
ципы, необходимые для их реализации, были центральным пунктом
самолегитимации и устремлений радикальной интеллигенции, кото¬
рая представляла собой профессионально и социально униженную
группу людей, объединенных чувством глубокого разочарования в
существующем социальном порядке, а также общим желание его из¬
менить. В интеллектуальном же отношении радикальная интелли¬
генция ориентировалась на традиции немецкого идеализма, а более
конкретно — левого гегельянства, из которого его адепты вывели
3См.: Attwood L., Kelly С. Programmes for Identity: the «New Man» and the
«New Woman» // Constructing Russian Culture in the Age of Revolution, 1881 —
1940 / C. Kelly, D. Shepherd (eds.). Oxford and New York: Oxford University
Press, 1998. P. 256-290.
404

свое твердое убеждение в поступательном развитии истории соглас¬
но концепциям прогрессивного рационализма, самосознания и осво¬
бождения человека. Свою основную задачу интеллигенция видела в
образовании и просвещении народа с тем, чтобы возвысить индиви¬
дуума до уровня «Человека с большой буквы», а также критически
мыслящей «личности», который поднялся бы затем против своих
угнетателей и, соответственно, направил бы историю по предназна¬
ченному ей пути освобождения России.
Сетования по поводу «отсталости», выраженные в данном диагно¬
зе, не являлись препятствием для нового человека. Наоборот, с точки
зрения диалектики, восприятие России как недоразвитой страны по¬
могало расчистить путь к совершенно другому будущему. Аналогич¬
ным образом маргинальное положение интеллигенции в российском
обществе («лишние люди» в рамках существующего порядка) не
могло помешать росту ее самооценки по мере того, как представите¬
ли интеллигенции будут представлять себя образцами нового чело¬
века и авангардом будущего. В частности, русская литература была
в значительно степени посвящена описанию примеров социальной
трансформации и путей движения к прогрессу и освобождению и в
относительно меньшей степени — эстетическому совершенствованию
человека. Конечным критерием эстетической оценки того или иного
художественного произведения была сама История. Как писал зна¬
менитый русский критик Виссарион Белинский, «только результаты
исторического развития общества» способны подтвердить, истинно
или ложно, полезно или бесполезно, хорошее или плохое какое-либо
литературное произведение. Так же считал и современник Белинско¬
го писатель Николай Чернышевский, который подходил с такими же
критериями к своей книге «Что делать?» (1861), которая являлась
одной из самых первых российских публикаций, посвященных про¬
блеме нового человека4.
Чернышевский позиционировал себя, как «просветителя и благо¬
детеля» человечества. Его роман представляет картину рационального
механизированного мира, строго следующего предписаниям, которые
были сформулированы французскими социалистами-утопистами
Сен-Симоном и Шарлем Фурье. Центральным пунктом его романа
является описание нового человека, т. е. группы морально чистых,
4 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. Т. 7. М.: Издательство
«Наука», 1955. С. 101. Роман «Что делать?» имеет подзаголовок «Из расска¬
зов о новых людях». Для того чтобы попытаться передать смысл, который
вкладывали Чернышевский и прочие русские прародители нового человека
(многие из которых придерживались гегельянской традиции), мы пишем в
Данном случае термин «История» с прописной буквы.
405

рационально гармоничных людей, почти не отличимых друг от друга
именно в силу того, они представляют собой аллегорическое пред¬
ставление освобожденного человечества. Новый человек, пропове¬
дуемый Чернышевским и другими представителями его поколения,
представлял собой абстрактную фигуру освобожденного человека
будущего. Идеи Чернышевского оказали сильное влияние на форми¬
рование мировоззрении первого поколения российских марксистов,
их идеала человечества и имевшей такие последствия субъективно¬
сти. Роман «Что делать?» был в полном смысле этого слова библией
для старшего брата Ленина Александра Ульянова — вплоть до того
момента, когда он был казнен за участие в неудавшейся попытке по¬
кушения на царя. После этого и Ленин заинтересовался этим рома¬
ном и позднее объявил, что он «перевернул» его жизнь. По мнению
Ленина, величайшая заслуга Чернышевского заключалась как раз
в том, что его роман показал особый тип человека, каким должен
быть революционер, а также указал пути достижения этого идеала5.
Неустанная деятельность, культ рационального сознания и овладе¬
ние «стихийными» силами человеческого тела, а также склонность к
интерпретации человеческой психологии в физиологических терми¬
нах, столь любимые советскими писателями — все эти постулаты уже
были ранее сформулированы Чернышевским. Чувство признатель¬
ности, испытываемое Лениным к Чернышевскому, наиболее полно
проявилось по отношению к его книге, которую он воспринимал
как программу политических действий в его духе. В ленинской ра¬
боте «Что делать?» (1902) сформулирована идея партии-авангарда,
партийных кадров, которые благодаря своей сознательности и воле
должны были вести пролетариат к самопознанию и революции.
Несмотря на это, как Ленин, так и другие русские марксисты по¬
стоянно подчеркивали свою приверженность учению Маркса, а не
каким-либо другим интеллектуальным влияниям. Как объявил Ле¬
нин, марксизм полностью превосходит все более ранние теории «уто¬
пического» социализма, включая и идеи Чернышевского, так как он
содержит в себе подлинно «научную» интерпретацию исторических
судеб человечества, а также предлагает историческую диалектику,
необходимую для построения идеального будущего6. Историческая
’ Paperno I. Chernyshevsky and the Age of Realism: A Study in the Semiotics
of Behavior. Stanford, CA: Stanford University Press 1988. P. 30-33; см. так¬
же: Pietrow-Ennker B. Russlands «neue Menschen»: Die Entwicklung der
Frauenbewegung von den Anfangen bis zur Oktoberrevolution. Frankfurt:
Campus, 1999.
6Ломакин А. Ленин о Чернышевском // Революция и культура. 1928.
№ 22. С. 5-12, особенно С. 12.
406

природа нового человека получила отныне свое новое «научное» обо¬
снование. Более того, ни один русский марксист не мыслил себе пути
к созданию нового человека, не связанного с пролетариатом. Заводы
и фабрики, рабочие, коллективы и коллективный труд — в качестве
среды формирования нового человека — со временем заменили со¬
бой ранние интеллигентские кружки и университетских студентов7.
Наконец, марксизм обогатил эмоционально обособленное понятие
рационально мыслящего индивидуума, спокойно переходящего в
идеальное будущее, историческим содержанием, насыщенным па¬
фосом борьбы и страстным мифическим стремлением к самоот¬
рицанию8. Если, согласно Марксу, пролетариат возглавляет борьбу
человечества за свободу и самореализацию, судьба не предоставила
ему возможности воплотить идею нового человека коммунистическо¬
го общества. Пролетариат являл собой отрицание Истории, так как
он боролся за «синтез». Такой «синтетический» новый человек — это
трансформированный рабочий с богатым интеллектуальным и худо¬
жественным потенциалом. Марксова эстетическая утопия была впол¬
не романтической и идеалистической по своему духу и решительно
отвергала прежние, более ранние влияния девятнадцатого века. Эко¬
номическая деятельность во всепланетном масштабе должна была
бы превратиться в художественное творчество. При этом капитали¬
стическое отчуждение и страдания людей уступили бы место «сво¬
бодной сознательной активности», в процессе которой человечество
приступило к переделке человека и мира «в соответствии с законами
красоты»9. Подобный романтический образ, точно сформулирован¬
ный в сталинскую эпоху спустя почти столетие, и представлял собой
идеал нового человека.
В Советском Союзе при Сталине Чернышевский, Маркс и Ленин
упоминались в качестве интеллектуальных прародителей нового че¬
ловека. Свой вклад, более значительный, чем какой-либо другой от¬
дельный мыслитель, в образ и понятие сталинского нового человека
7 Переключение внимания на пролетариат в значительной степени повли¬
ял на представления о новом человеке, который до того зачастую представал
в женском образе. Пролетарий воспринимался как универсальный тип чело¬
века, выражающего всеобщее стремление к освобождению и таким образом
включал в себя как мужчин, так и женщин.
8Tucker R. Philosophy and Myth in Karl Marx. Rev. ed. Cambridge:
Cambridge University Press, 1972. Halfin I. From Darkness to Light: Class,
Consciousness, and Salvation in Revolutionary Russia. Pittsburgh, University
of Pittsburgh Press, 2000.
9Marx K., Engels F. Historisch-Kritische Gesamtausgabe, erste Abteilung.
Vol. 3. Frankfurt am Main: Marx-Engels-Archiv, Verl.-Ges, 1932. P. 88; Tucker.
P. 158, 234, 236.
407

внес писатель Максим Горький. Так, если Чернышевский и Ленин
подчеркивали его рациональность и историчность, то Горький наде¬
лил нового человека двумя дополнительными чертами: героизмом и
коллективизмом. Каждый человек у него был потенциальным геро¬
ем, обладал прирожденным чувством полноты жизни, силой и красо¬
той, которые реализовывались за счет мобилизации воли и благодаря
служению какому-либо большому общему делу — обществу, челове¬
честву или истории. Жизнь, воспринимаемая Горьким в виталистиче¬
ских ницшеанских понятиях, проходила экспрессивно и динамично,
что толкало человека «вперед и выше» и возносило его на уровень
«Человека с большой буквы». Те, кто не стремился к этому идеалу,
по-настоящему не жил. Горький испытывал искреннее презрение к
«буржуазному» индивидуализму и ограниченным, жадным до вещей
«мещанам», которые жили за счет других людей10.
Из множества соперничающих образов нового человека, предло¬
женных до большевистской революции, в сталинском представле¬
нии об идеальном человеке соединились только те их них, что могли
подтвердить свой исторический характер и соответствовали той
Истории, которая продолжала развиваться в направлении коммуни¬
стического будущего11. При этом двумя неотъемлемыми качествами
нового советского человека должны были быть разум — для пони¬
мания хода развития истории и воля, необходимая для проведения
революционной политики. Ввиду некоторых специфических осо¬
бенностей российской истории девятнадцатого столетия толкование
законов истории было исключительной сферой деятельности писате¬
лей и критиков, и именно эти писатели и критики и стали главными
«инженерами» — творцами нового человека. Наличие разума и воли
и писателей, выступающих в роли их основных распространителей,
объясняет то обстоятельство, почему тексты (литература) — как от¬
ражающее реальность зеркало и одновременно рабочий инструмент
создания нового человека — приобрели такую важность. История и
литература формировали сложное целое, необходимое для создания
концепции нового человека в СССР.
10 См., в частности, Gunther Н. Der sozialistische Ubermensch: М. Gor’kij
und der sowjetische Heldenmythos. Stuttgart: J. B. Metzler, 1993.
11 Описание дебатов в России относительно нового человека в начале
двадцатого века см.: Rosenthal В. G. New Myth, New World: From Nietzsche to
Stalinism. University Park: Pennsylvania State University Press, 2002; Gutkin I.
The Cultural Origins of the Socialist Realist Aesthetic, 1890-1934. Evanston, IL:
Northwestern University Press, 1999; Muller D. Der Topos des Neuen Menschen
in der russischen und sowjetrussischen Geistesgeschichte. Bern: P. Lang, 1998.
408

Что касается Германии, то сочетание массового опыта участия в
тотальной войне и бедствия военного поражения способствовало ин¬
тенсивному поиску новых методов ведения боевых действий, нового
типа солдата и в целом — новых форм гражданской ответственности.
Более чем что-либо другое, война породила совершенно новые зоны
опасности и продемонстрировала необходимость срочной разработки
новых социальных, политических и психологических «фортифика¬
ционных сооружений» (средств защиты личности). Это соответство¬
вало концепции Карла Шмитта, согласно которому мир делится на
друзей и врагов, и его требованию, чтобы политики создали такую
страну, в которой новый человек мог благоденствовать. Были снова
возвращены к жизни старые понятия генеалогии молодости и ниц¬
шеанской жизненной силы, при этом воображение стимулировалось
опытом войны; срочно потребовались новые идеи, появилось, хотя
и немногочисленное, но политически активное поколение людей,
взявших на себя задачу национальной реконструкции. Это был ис¬
ключительно немецкий проект. В этом случае новый человек рассма¬
тривался не как образец для всего мира, а скорее как необходимое
условие национального спасения. Так, еще перед началом войны экс¬
перты детально определили тип солдата двадцатого века, функции
которого соответствуют задачам технологической войны. Физиче¬
ские характеристики немецкого человека-воителя во все большей
степени определялись не национальным делом, а необходимостью
жестко сражаться на фронтах. Их твердые, решительные и лишенные
индивидуальности лица соответствовали стальным шлемам, которые
их почти полностью закрывали: это были люди из стали12. Суровые
реалии и беспрецедентные ужасы войны поражали воображение
журналистов, пишущих в своих военных репортажах об этой новой
элите двадцатого века. В особенности их удивляли авиаторы, пред¬
стававшие в образе проницательных исследователей нового мира,
мира опасности и смерти; они возвращались на землю полностью
преображенными — «...со стальными нервами и спокойными глазами,
способными мгновенно принимать решения». Воображение рисова¬
ло их людьми с железной волей и крепкими нервами, воспитавшими
в себе качества, необходимые в этой жестокой борьбе за выживание.
Будучи новой породой людей-машин, суровым порождением совре¬
менной войны, воздушные асы поражали воображение13. К слову ска¬
зать, подобные военные наблюдения были представлены писателями
12Huppauf В. Langemarck, Verdun and the Myth of a New Man in Germany
after the First World War// War and Society. 1988. № 6. P. 70-103.
13 Cm.: Fritzsche P. A Nation of Fliers: German Aviation and the Popular
Imagination. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992. P. 96-97.
409

уже послевоенного времени, такими как Эрнст Юнгер*, который
объявил о создании новой породы людей-машин, т. е. «бесстрашной
и легендарной, не щадящей своей крови и беспощадной расы, которая
строит машины и полагается на них, для которой машины — это не
бездушное железо, а могучие создания, которыми она вдохновенно и
хладнокровно управляет. Таково новое лицо мира»14.
По оценке Юнгера, поля сражений были основной темой обще¬
национальных изданий Германии, Франции и Британии, о которых
он вскользь упоминает в своих произведениях — «В стальных гро¬
зах», «Перелесок 125» или же позднее в книге «Рабочий». В войне
Юнгера восхищала сама мобилизация материальных, физических и
психологических ресурсов, которая привела его к мысли о том, что
Европа вступила в новую, более опасную и значительно более могу¬
щественную эпоху. Война, как он писал, «уже постоянно в нас уко¬
ренилась»: «Возьмите этот суровый и безжалостный пейзаж войны
<...> он ставит клеймо на тех, кто оказался достаточно сильным для
того, чтобы не быть навсегда раздавленными своими впечатления¬
ми, которые никогда не сотрутся из памяти»15. Именно благодаря
силе и достоверности созданного им образа нового человека кни¬
ги Юнгера стали бестселлером и были переведены на английский
язык уже в 1920-х годах, а сам Юнгер, не имевший литературной
«родословной», стал наиболее видным представителем поколения
писателей-фронтовиков. В Европе двадцатого века технологические
императивы и аспекты массового поведения ясно прослеживаются у
всех диагностиков «новой эпохи», начиная от Шпенглера и до Орте¬
ги и Гассета. Наиболее популярная работа о послевоенной истории —
книга Герберта Уэллса «Наброски истории» — не оставляет никаких
сомнений в том, что Европа вступила в совершенно новую эпоху.
Писатель предсказывает будущий военный конфликт, при котором
континент будет подвергаться таким воздушным атакам, по срав¬
нению с которыми 1914-1918 годы покажутся «детской игрой»16.
Часто забывают о том, что страх перед массированными воздуш¬
ными атаками глубоко укоренился в жителях Европы еще в 1920-х
* Эрнст Юнгер (1895-1998) — немецкий писатель, мыслитель, создатель
политико-идеологической концепции «тотальной мобилизации», один из
главных теоретиков консервативной революции. (Прим.ред.).
,4Junger Е. Copse 125: A Chronicle from the Trench Warfare of 1918. New
York: Howard Fertig, 1988. P. 21.
15 Ibid. P. viii, 58.
16 Wells H. G. The Outline of History: Being a Plain History of Life and
Mankind. New York: Macmillan, 1920. P. 1084-1085, quoting the Royal United
Service Institution’s Sir Louis Jackson.
410

и 1930-х годах так же, как страх всеобщей ядерной войны во время
холодной войны. В свою очередь, ужас перед воздушной войной
(такой, какой она виделась в то время) породил растущий интерес
к проблеме психологической мобилизации гражданского населения.
Например, на страницах «Берлинер иллюстрирте цайтунг» публи¬
ковались рисунки, изображавшие стихийную, уязвимую толпу лю¬
дей и дисциплинированные группы в противогазах, которые учили
людей надлежащему поведению в условиях беспощадных реалий но¬
вой войны. Сомнительно, однако, что технологии 1920-х годов сами
по себе являлись воплощением войны. Постоянное использование
определения «новый человек» или же «новый тип» применительно
к спортсменам, автогонщикам и авиаторам, о которых писали по¬
пулярные журналы, можно рассматривать как демонстрацию граж¬
данским людям образа нового воителя. При этом поток дорожного
движения в больших городах, его рациональная упорядоченность
и точное разделение на категории всех больших и мощных машин
снова и снова напоминала обывателю как об основных достижениях
военной промышленности, так и в целом о вызовах времени.
Те женоподобные или гермафродитные фигуры, которые зачастую
представляли как новый тип человека, также должны были показать,
каким именно образом умозрительные технологические факторы се¬
годняшнего дня способны видоизменять даже знакомые всем катего¬
рии пола и смещать границы между публичным и частным, а также
семейным и государственным17. Хотя в большинстве своем отличи¬
тельные черты немецкого нового человека не отличались от таких
же черт, которыми предположительно были наделены их русские
аналоги: стальные нервы, сложный внутренний мир, абсолютная вы¬
носливость, немецкий проект был в своей основе биологическим,
или биотехнологическим, и реализовывался с целью создания ново¬
го типа солдата. Таким образом, областью формирования немецкого
нового человека становилось его тело, а его коллективное сознание
должно было служить нации, которой угрожала опасность.
К началу 1930-х годов характеристики отдельного «стального
человека» уже проецировались в целом на немецкий народ (Volk).
В контексте коллективных занятий спортом, массовых развлечений
и политических мероприятий народ представлялся здесь в качестве
субъекта национальной трансформации. Это был именно тот кол¬
лективный идеал, воспетый Эрнстом Юнгером в книге «Рабочий»,
и который в конечном счете нацисты объявили идеалом истинного
арийца. Как писал Юнгер, «стратегия выживания тех, кто пережил
17 Hoskins Frame. L.-M. Forming and Reforming the New Woman in Wei¬
mar Germany. Ph. D. Diss. University of California, Berkeley, 1997.
411

войну, заключается в уходе в равнодушие и индивидуальную защиту,
а также в “национальные грезы”, которые были анимированы вслед¬
ствие политической активности и коллективных мечтаний многих
тысяч немцев в годы до момента прихода Гитлера к власти»18. Новый
человек становился средством создания нового народа.
Если советские идеологи нового человека трудились над его ду¬
шой, то их немецкие коллеги работали над его телом во имя служе¬
ния нации. При этом семья и семейные ценности ни для советского,
ни для немецкого нового человека не являлись приоритетными. Как
в Советском Союзе, так и в Германии новый человек воспринимал
свою работу в эпохально-историческом контексте. Перенос интере¬
сов из безопасных и хорошо знакомых реалий семьи во все еще нео¬
пределенную область национальных интересов ускорялся чувством
полного разрыва с прошлым: юнгеровские «крестьянские ребята»
врываются в «мировую историю». В этом отношении весьма пока¬
зательны автобиографические воспоминания «старых бойцов», со¬
бранные американским социологом Теодором Абелем в Германии в
1936 году. В них активисты нацистского движения пытаются обозна¬
чить исторические перемены, произошедшие в жизни страны после
1918 года, а также описывают глубокую неустроенность своей лич¬
ной жизни в свете новых социальных отношений и новых коллектив¬
ных обязательств. Они фиксируют рефлексию как из-за разрыва со
своим прошлым, а также ввиду переходного, непрочного характера
переживаемого ими настоящего. Описывая свой приход к национал-
социализму, фермер из Восточной Пруссии начинает воспоминания
с одного дня: «...точно двадцать лет назад, когда мне было всего пять
лет. Сначала я увидел одетых в серую униформу солдат с саблями и
ружьями, и моего собственного отца, одетого в такую же униформу.
На него смотрела серьезная и обеспокоенная мать. Тогда-то я и услы¬
шал впервые в жизни слово “война” и скоро хорошо понял, что это
такое»19. Общим для подобных рассказов было ощущение, что ста¬
рый мир безвозвратно ушел. По словам одного из нацистов, католи¬
ка, во время войны «мой старый мир не имел ничего общего с моим
теперешним опытом»20. Многие респонденты-нацисты рассказывали,
что они очень любили читать и начали изучать историю еще в школе;
18Heer Н., Naumann К. Introduction // War of Extermination: The German
Military in World War II, 1941-1944 / H. Heer, K. Naumann (eds.). New York:
Berghahn Books, 2000. P. 4.
19 The Story of a Farmer // Abel T. The Nazi Movement: Why Hitler Came
to Power. New York: Atherton Press, 1966. P. 289.
20Merkl P. H. Political Violence under the Swastika: 581 Early Nazis.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1975. P. 53.
412

позднее при чтении газет им в руки попадалось какое-либо нацист¬
ское издание, или же они ходили на разного рода политические ми¬
тинги до тех пор, пока не обнаруживали, что согласны с тем или дру¬
гим нацистским оратором. «Изучение, чтение, сравнение» — именно
таким путем один будущий нацист, учитель из Форсфельде, объяс¬
нял свой путь к нацизму: в 1920-е годы на его столе лежали две книги:
«“Майн Кампф” Адольфа Гитлера и Карл Маркс. Конечно же, снача¬
ла я читал Маркса». Со временем, однако, «Карл Маркс исчез, а Гит¬
лер остался»21. Подобные истории — от «Майн Кампф» и до Эрнста
фон Саломона с его беллетризованными мемуарами «Проклятые» —
эхом звучат во многих биографиях тех лет и наглядно визуализируют
еще неуловимые, но в то же время уже заметно ощутимые силы ново¬
го времени.
Нацистские активисты (по крайней мере те из них, мемуары кото¬
рых вошли в сборник автобиографий) вспоминают тот момент, когда
они поняли, что являются частью нации. Вспоминает один старый
боец: «Почти каждый день я проходил по пять миль по плохой дороге
для того, чтобы послушать в городе нацистские речи, после чего в оди¬
ночку возвращался домой»22. В конце 1920-х и начале 1930-х годов
«каждый вечер и каждые выходные, под ветром и дождем» активисты
разъезжали по округе с нацистскими лозунгами, прикрепленными к
велосипедах или грузовикам»23. На своем или попутном транспор¬
те — велосипедах, автомобилях они отправлялись в ближайшую де¬
ревню, а бывало и до регионального центра на массовые митинги,
добирались и до больших городов на общенациональные мероприя¬
тия: такие пассажи постоянно встречаются в автобиографиях наци¬
стов; это свидетельствует о том, какой размах приняла в стране эта
новая политическая сила. Респонденты Абеля в своих воспоминани¬
ях говорят о таких не знакомых им прежде понятиях как территории
политического влияния. Вспоминает одни молодой представитель
среднего класса: «Я шел по городу и проходил через коммунистиче¬
ский район. Я много раз разговаривал там с людьми»24. Что пытались
внушить своим адептам нацистские агитаторы, так это миф об око¬
пах, в которых солдаты самого разного социального происхождения
якобы осознали свою общую принадлежность к немецкой нации, или
21 Rudolf Kahn. Folder 31. Box 1. Theodore Abel Papers. Hoover Institution
Archives, Stanford, CA. См. также: Fritz Junghanss. Folder 526. Box 7. Theodore
Abel Papers. Hoover Institution Archives, Stanford, CA.
22Merkl. Political Violence. P. 132.
23Kurz F. Meine Erlebnisse in der Kampfzeit. 25 Dec. 1936. Bundesarchiv.
NS26/529.
24 The Story of a Middle-Class Youth // Abel. Nazi Movement. P. 269.
413

такой же опыт студента-вечерника времен Веймарской республики,
либо аналогичный опыт впавших в бедность студентов из среднего
класса, которые на летних каникулах работали на заводах и жили
среди рабочих25. Подобные незатейливые свидетельства, конечно же,
выгладят достаточно сентиментально; тем не менее они показывают
то место, какое занимало в процессе политического пробуждения в
Германии общение представителей разных классов.
Рассказывая о причинах, повлиявших на выбор именно этой по¬
литической партии, респонденты-нацисты не используют расовых
терминов, а если все же упоминают о расовой проблеме, то высказы¬
ваются достаточно неопределенно. Разумеется, после того как Гитлер
пришел к власти в 1933 году, одна из обязанностей нацистских рево¬
люционеров и их симпатизантов заключалась в том, чтобы научить¬
ся мыслить расовыми категориями, поступать расово «правильно» и
таким образом стать идейным нацистом и настоящим арийцем.
Однако в 1920-е годы, чтобы быть полезным нации, при опреде¬
лении политических симпатий требовалось соблюдать новые строгие
правила; эпистемологическая открытость парадигмы, присущая на¬
цизму до 1933 года, подготовила почву для последующего перехода
к расистскому мировоззрению. Превалирование в Веймарскую эпо¬
ху физиогномической практики объяснялось стремлением обеспе¬
чить правильное функционирование вещей. «Это как если бы кто-то
старался рассмотреть эпоху, стоя перед зеркалом и разыскивая там
ее лицо», — писали об этом периоде Клаудиа Шмолдерс и Сандер
Л. Гилман. «Левая и правая политическая элита искала (пусть даже
и напрасно) какую-либо единственную фигуру, или же образ настоя¬
щего политика» — большевика, центриста или же германофила26. Уче¬
ные пытались разработать методы применения физиогномической
типологии как инструмента структурирования «дезорганизованного
общества»27. При этом чтение физиогномической литературы также
следует рассматривать как свидетельство стремления к упорядоче¬
нию, к возвращению прежнего порядка вещей, желание понять суть
и выявить подоплеку явлений с тем, чтобы сформулировать новый
порядок и новую субъективность. По словам пишущего о расовых
проблемах публициста Гюнтера Грюнделя, «новое представление»
25Goebbels J. Michael: A Novel. Trans. J. Neugroschel. New York: Amok
Press, 1987. О Геббельсовской пропаганде среди рабочих-студентов см. так¬
же: Kater М. The Work Student: A Socio-Economic Phenomenon of Early
Weimar Germany //Journal of Contemporary History. 1975. № 10. P. 71-94.
26Gesichter der Weimarer Republik: Eine physiognomische Kultur-
geschichte / C. Schmolders, S. L. Gilman (eds.). Koeln: DuMont, 2000. S. 8.
27 Frame, 3.
414

(idie neue Schau) как иллюзорный мысленный образ существующего
порядка помогало определить границы другого, нового простран¬
ства, «нового субъекта истории [Aktionseinheit*] в самом начале но¬
вой эры». Хотя Грюндель и упоминал о все чаще заявляющем о себе
расовом эгоизме, его концепции «социальной биологии» и «расовой
гигиены» были достаточно туманными. Из них следовало, однако,
подтверждение того обстоятельства, что судьба нации зависит от по¬
нимания истинных, глубинных движущих сил истории. Акцент на
глубине и «вертикальном мышлении» показывает, насколько все же
неполным оставался переход Германии к политической самоиденти¬
фикации, в какой степени он был обусловлен поверхностными, фи¬
зиогномическими факторами, и какие большие усилия понадобились
немцам для трансформации своего «Я», чтобы стать полезным новой
общности28.
Как в Германии, так и в России концепция нового человека соз¬
давалась в условиях интенсивной «подгонки» под историю. Однако
с понимание того, что именно составляет эту историю, было раз¬
личным. Русские, а позднее советские идеологи отличались твер¬
дой верой в законы истории, которые, как они полагали, обеспечили
реализацию их революционного проекта. Они не тратили время на
поиск возможных альтернатив развития общества, вместо этого они
немедленно приступили к построению своего нового мира. Их зада¬
чей было преодолеть отставание России от передовых промышленно
развитых стран, т. е. «догнать и перегнать» буржуазный Запад. В от¬
личие от России, в Германии инициаторы модернисткой атаки пре¬
небрегали этими факторами еще с середины девятнадцатого века,
а их останки покоились в траншеях Первой мировой войны. После
ее окончания Германия находилась в процессе выработки для себя
нового пути развития, тогда как современная ей Россия продолжала
неуклонно двигаться в выбранном ею направлении, истоки которого
восходили еще к традициям Просвещения. Подобные расходящиеся
траектории развития и обусловили разные представления о новом
человеке, существовавшие в этих странах. Российские идеологи, все
надежды которых были связаны с потенциалом поступательного
исторического развития, страстно желали превратить своих сограж¬
дан в акторов истории, которые понимали бы ее-законы и действо¬
вали от ее имени. Поэтому основной сферой, в которой должен был
проявиться новый человек, была личная «сознательность» и «энтузи¬
азм». С другой стороны, в Германии осознание факта исторического
* Aktionseinheit (нем.) — единство действий. (Прим. ред.).
28Grimdel. Die Sendung der jungen Generation: Versuch einer umfassenden
revolutionaren Sinndeutung der Krise. Miinchen: Beck, 1932. P. 305, 327.
415

поражения вылилось в необходимость вооружить нацию и каждого
отдельного человека против превратностей современной эпохи, в ко¬
торой сама история была источником ее бед. Именно в период столь
опасного сочетания беспрецедентного беспокойства и возможностей
Германия задумывала и создавала своего нового человека. Он должен
был воплощать в себе идеалы физической мощи, атлетизма и бес¬
пощадности, призванные оградить немецкую нацию от внушающих
страх процессов ее размывания и дегенерации.
Советский режим, который был установлен в России в 1917 году,
объявил свою революцию поворотным пунктом мировой истории.
Говоря языком марксизма, революция должна была знаменовать со¬
бой конец предшествующей истории человечества и стать началом
нового мира. Это был курс на реализацию собственного мифа, под¬
тверждением факта, что концепция нового человека существовала
еще до 1917 года; соответственно, большинство советских проектов
программы построения нового мира были основаны на уже имевших¬
ся разработках. Так или иначе, но в политическом смысле революция
действительно являлась поворотным пунктом истории: она привела
к власти политическую партию, поставившую перед собой цель соз¬
дать «улучшенный вариант человечества» (Троцкий). Марксизм из
проекта мировой революции и самореализации превратился в обяза¬
тельную общегосударственную программу политических действий.
Таким образом, 1917 год воистину стал водоразделом, однако не в
эмпирическом смысле — как начало создания нового человека, а в
концептуальном плане, как точка отсчета исторического времени. В
этом качестве революция действительно была моментом рождения
политической системы, поставившей своей целью преобразовать мир
в соответствии с «научными законами исторического прогресса».
Большевистское государство проповедовало утилитарную мораль,
которая узаконила и фактически требовала насильственного устране¬
ния остатков старой жизни с тем, чтобы расчистить путь построению
нового мира. В атмосфере Гражданской войны призывы большевист¬
ских лидеров «выбить зубы старым традициям» или же «бить в мор¬
ду каждого буржуя», наносящего вред советской власти (Бухарин),
воспринимались вполне реально, а не только метафорически29. Как
следует из слов Бухарина, организованное насилие большевистско¬
го режима было направлено по преимуществу против «буржуазии»;
этот ярлык навешивался на каждого, кто не происходил из рабочих
или бедных крестьян или был связан каким-либо образом с полити¬
29 Бухарин цитируется по: Koenen G. Utopie der Sauberung: Was war der
Kommunismus? Berlin: A. Fast, 1998. P. 129-130.
416

ческими, экономическими либо социальными структурами царского
времени. В отличие от России, в Германии для того, чтобы двигать¬
ся вперед, основные усилия направлялись не на расчистку обломков
прежнего режима, а на расовое перевоспитание немцев.
Первое десятилетие советской власти было богато теоретически¬
ми разработками и экспериментами по созданию нового человека.
Такая фаза экспериментов определялась поисками идеального про¬
летарского субъекта. Большинство тогдашних концепций нового че¬
ловека в той или иной форме включали в себя атрибуты пролетария.
В них, в частности, превалировали представления о человеке как ма¬
шине. Пролетарские поэты Владимир Кириллов, Михаил Герасимов
и Алексей Гастев воспевали фабрику и заявляли о появлении нового
типа пролетария-сверхчеловека, «железного мессии», слившегося со
своими машинами, «железного демона века с человеческой душой,
со стальными нервами и мускулами, подобным рельсам»30. Надо
сказать, что подобные образы человека-машины лишь отдаленно на¬
поминали покрытого броней рабочего-солдата Эрнста Юнгера, ко¬
торый появился примерно в это же время. Металлическая оболочка
пролетария не предназначалась для его защиты от непредсказуемой
внешней среды. Она скорее символизировала полностью индустриа¬
лизированный мир, который производит человеческие существа по
подобию своего собственного механизированного облика. В основе
такого представления лежали материалистические положения, вы¬
веденные из марксистской доктрины (а позднее — из бихевиоризма),
которые предполагали, что человеческая природа целиком опреде¬
ляется внешней средой, на которую он соответственно реагирует. Из
этого следовало, что решая технологические проблемы, можно ре¬
шить проблемы социальные. Чистота металла и четкая дисциплина
эры технологии должны были сформировать из неупорядоченных
человеческих индивидуумов некую гигантскую коллективную ма¬
шину. В свою очередь, коллективный человек-машина был призван
соответствующим образом упорядочить хаотическую психологиче¬
скую натуру каждого отдельного рабочего. Такой человек-машина
был особым предметом внимания Пролеткульта, идеологическим от¬
цом которого являлся Богданов; его цель состояла в создании сугубо
пролетарской культуры как опоры диктатуры пролетариата. Такая
пролетарская культура осуществит духовную революцию и обновит
30 Rosenthal. Р. 159; см. также: Hellebust R. Flesh to Metal: Soviet Literature
and the Alchemy of Revolution. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003;
Steinberg M. Proletarian Imagination: Self, Modernity, and the Sacred in Russia,
1910-1925. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2002.
417

сознание рабочего класса. До своего закрытия большевикам, опа¬
савшимися его гегемонии, ряды Пролеткульта насчитывали более
полумиллиона рабочих31.
Один из наиболее радикальных и влиятельных сторонников
Пролеткульта Алексей Гастев организовал «Центральный инсти¬
тут труда», в котором исследовал способность ритмических и ме¬
ханически точных заводских трудовых процессов «воспитывать»
мускулы и нервы пролетариата32. Учение Гастева распространилось
достаточно широко: так, к 1938 году в институте и его отделениях
прошли подготовку более 1 миллиона рабочих. Основатель Пролет¬
культа Богданов проводил среди рабочих опыты взаимного перели¬
вания отфильтрованной крови с тем, чтобы создать коллективное
тело пролетария; это была, по сути, попытка обосновать идею увели¬
чения работоспособности человека, которую он и другие «создатели
богов» проповедовали еще до революции. Кроме деятелей Пролет¬
культа, были и другие советские активисты, которые воспринимали
идеал человека в механистическом и технологическом аспекте. Сре¬
ди них можно назвать театрального режиссера Всеволода Мейер¬
хольда и его «биомеханические» репетиции, которые он проводил со
своими актерами, а также кинематографиста-документалиста Дзигу
Вертова, мечтавшего о «совершенном электрическом человеке33, чья
душа больше не была бы подвержена хаотическим и бесплодным
психологическим импульсам, а целенаправленно функционировала
с точностью механизма: «Мы родним людей с машинами, мы воспи¬
тываем новых людей. Новый Человек, освобожденный от грузно¬
31 Rosenthal. Р. 156; Mally L. Culture of the Future: The Proletkult Movement
in Revolutionary Russia. Berkeley: University of California Press, 1990.
32 Clark T. «The ‘New Man’s» Body: A Motif in Early Soviet Culture //
Art of the Soviets: Painting, Sculpture and Architecture in a One-Party State,
1917-1992/М. Cullerne Bown, B. Taylor (eds.). Manchester: Manchester
University Press, 1993. P. 37; Todorov V. Red Square, Black Square: Organon for
Revolutionary Imagination Albany: State University of New York Press, 1995.
P. 69-70; Plaggenborg St. Revolutionskultur: Menschenbilder und kulturelle
Praxis in Sowjetrussland zwischen Oktoberrevolution und Stalinismus. Koeln:
Bohlau, 1998. P. 35-45.
33 Данное определение дал сам кинорежиссер Дзига Вертов. Представи¬
тели советского авангарда связывали социальное сознание индивидуумов с
электричеством и считали слабое самосознание результатом низковольтной
активности внутри тела. Они проповедовали коммунальное жилье, так на¬
зываемые «социальные конденсаторы», которые должны были выступать в
роли катализаторов тока высокого напряжения как в телах индивидуумов,
так и в целом в социальном организме. См.: Clark К. Petersburg: Crucible of
Cultural Revolution. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1995. P. 251.
418

сти и неуклюжести, будет обладать точными и легкими движениями
машины»34.
Буквальный смысл таких высказываний состоит в том, что ра¬
нее человеческая психология была хаотической или пассивной и,
следовательно, требовала рационального вмешательства с целью ее
активации и правильного направления; этот тезис разделяли все ре¬
волюционеры того времени, он был применим как в нацистской Гер¬
мании, так и в Советской России. Подобный консенсус относился
и к пренебрежению, с которым Вертов относился к «современному
человеку»: его пассивности, «неспособности контролировать само¬
го себя» и «неумению граждан» выходить из состояния «беспоря¬
дочной спешки»35. Человек был сделан из «старого человеческого
материала» и нуждался в переделке, которая представляла собой со¬
циалистический строительный проект36. В этом плане современный
человек Вертова не так уж отличался от тех расовых типов, которые
в 1933 году достались в наследство таким идеологам Третьего Рей¬
ха как Вальтер Гросс и Генрих Гиммлер. Они тоже плохо организо¬
вывали свою жизнь; однако в Германии это был вопрос параметров
человеческого тела, брака и расового происхождения. Как они счита¬
ли, без национал-социалистического расового учения и самодисци¬
плины, которые насаждало их государство, Германия была обречена.
Посредством государственного регулирования и, что более важно,
расового сознания, необходимо было переделать старые тела опреде¬
ленной части населения в новые. Объединяло оба проекта — при всех
их отличиях — отрицание либерализма и присущей ему множествен¬
ности индивидуальных точек зрения.
В Советском Союзе эти механистические концепции человека все
чаще подвергались критике за их неспособность учитывать челове¬
ческую душу как средоточие самосознания. И действительно, Гастев
выступал против «радикально объективной демонстрации вещей, ме¬
ханизированных человеческих масс, которые достигали гигантских
34 Из манифеста «The New Man» (1922) // Kino-Eye: The Writings
of Dziga Vertov / A. Michelson (ed.). Trans. K. O’Brien Berkeley: University
of California Press, 1984. P. 7-8.
35 Ibidem.
36 Ленин и воспитание нового человека // Революция и культура. 1928.
№ 1. С. 5-10, в данном случае 5-я. Следует отметить, что даже педагог Ан¬
тон Макаренко, который считал, что он работает в традициях Горького и его
концепции человеческой личности, сетовал на отсутствие «науки о челове¬
ческом материале», которая предоставила бы ему возможность отбирать из
«мусора» «ценный материал». См.: Макаренко А. Педагогическая поэма. М.:
Издательство «Художественная литература», 1964.
419

размеров, и не имели никаких личных, интимных или же лирических
черт»37. Нападки Гастева на буржуазный индивидуализм некоторые
критики воспринимали как атаку против собственно индивидуаль¬
ности и духовной природы человека. Как отмечал один из них, Га¬
стев пытается «трансформировать живых людей в нерассуждающие
и тупые инструменты безо всякого общего уровня подготовки или же
достаточного общего развития»38. Идея комплексного развития была
ключевым моментом марксистского гуманизма, многие из критиков
культа машины и исключительно пролетарской культуры ее под¬
держивали как соответствующую представлениям о новом человеке.
Конструктивистам и прочим сторонникам человека-машины было
довольно трудно обосновать свой проект в марксистских терминах,
так как для Маркса душа, т. е. духовная природа человека, была не¬
отъемлемой частью процесса его становления. Для марксистов субъ¬
ективность нового человека являлась центральным пунктом его
исторического развития от нечеловека к человеку.
Акцент на человеке, его духовной природе и воле не противоречи¬
ли догматам сталинизма. Наступление эпохи сталинизма в советской
истории обычно связывается с концом 1920-х годов, когда возглав¬
ляемое Сталиным партийное большинство порвало с компромисса¬
ми НЭПа и приняло решение начать ускоренную индустриализацию
страны, коллективизацию крестьянства и резко усилить борьбу с
классовыми врагами — все это во имя строительства социалисти¬
ческого общества. Этот «Великий перелом» потребовал создания
новой, относительно более гуманной концепции нового человека.
Антропологический идеал сталинского государства имел волюнта¬
ристский характер и был обращен скорее к отдельному человеку, а
не коллективу. Он формулировал основные критерии человеческого
поведения, а также реабилитировал человеческую душу как носите¬
ля сознательной воли. Сталинские идеологи подчеркивали ценность
индивидуальной биографии, каждая отдельная личность была важ¬
нее действий неодушевленной машины. Теперь советские активисты
объявляли, что новый человек пришел в мир как объективная ре¬
альность и связывали его появление с решающим этапом историче¬
ского развития, через который в данное время проходило советское
государство. В течение этого периода они разработали свою телеоло¬
гию нового человека, которая отказывалась от концепции человека-
машины 1920-х годов и радикальных идей Чернышевского и его
единомышленников — первых провозвестников прекрасного социа¬
листического настоящего.
37 Plaggenborg. Р. 35-45.
38 Clark Т. Р. 38.
420

Начало сталинской эры совпало с принятием фантастического ре¬
шения о реальном строительстве утопии, совершенного государства.
Таким образом, уже в начале 1930-х годов современники разглядели
эпохальный размах сталинской эры как особого этапа в советской
истории, когда начали осуществляться сокровенные, казавшиеся
неосуществимыми мечты большевиков о социальной инженерии.
Ускорение хода общественного развития наблюдалось и в Германии;
однако там оно было инициировано не новым лидером вроде Ста¬
лина или новыми стимулами, такими как обновление итальянского
фашизма после 1935 года. Скорее всего идея нового человека стала
набирать силу после того, как разразилась война. Кардинальные пе¬
ремены в стране, произошедшие после смерти Ленина, обусловили
и изменение исторического диагноза. Сталин и его сторонники со¬
знательно стремились к ускорению хода истории. В одной из своих
речей 1931 года Сталин, анализируя процесс исторического развития
Советского Союза, признал, что он на пятьдесят — сто лет отстает от
передовых капиталистических государств: «Мы должны пробежать
это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»39.
Сталинская культура была полна призывами граждан к активности,
чтобы ускорить строительство социализма. Сталинские лозунги со¬
ответствовали настроениям коммунистов, жаждавших революцион¬
ных действий и отказа от компромиссов НЭПа. Широко распростра¬
ненным было убеждение, что в ближайшем будущем мировая рево¬
люция не произойдет, и у советской власти нет иного выбора, кроме
мобилизации собственных ресурсов. Новаторство сталинизма заклю¬
чалась в упоре на индивидуальную сознательность и силу воли, что
решительно расходилось с механистическими идеями 1920-х годов.
Важную роль в осознании необходимости самомобилизации рево¬
люционеров играл писатель Максим Горький; он также сформулиро¬
вал одно из самых первых определений сталинского нового человека.
Горький покинул Советскую Россию в начале 1920-х годов; находясь
за границей, он вел активную переписку с советскими писателями
и другими общественными деятелями, среди которых был педагог
Макаренко, известный своей колонией молодых правонарушителей.
Перед тем, как навсегда вернуться в СССР, он дважды приезжал на
родину — в 1928 и 1929 году, эти визиты широко освещались в со¬
ветской прессе. В своих красочных репортажах о путешествиях «по
Союзу Советов» Горький восхищался изменениями в облике народа,
произошедших за годы советской власти. Он писал о политически
идейных людях, для которых «политическая сознательность» стала
39 Сталин И. В. Полное собрание сочинений. Т. 13. М.: Государственное
издательство полититической литературы, 1951. С. 39.
421

«повседневным явлением». «Все стали молодыми по натуре». Такой
образ советского человека резко контрастировал с его воспоминани¬
ями о посещении тех самых мест до революции, когда он наблюдал
«русское бессилие и духовную скорбь», а также «особенное русское
пристрастие к печали»40. Свои впечатления о поездке Горький из¬
ложил в редакционной статье, опубликованной в 1932 году в газетах
«Правда» и «Известия» под заголовком «О старом и новом челове¬
ке». Если старый человек описывался им как буржуазное, сумбурное
и враждебно настроенное к прогрессу создание, существующее глав¬
ным образом в капиталистических обществах, то Советский Союз
был у него местом обитания энергичного и творческого нового чело¬
века, черпающего свою уверенность из знания своей роли и будущего
места в истории: «В Союзе Советов растет новый человек... <...> Он
молод не только биологически, но исторически. Он — сила, которая
только что осознала свой путь, свое значение в истории»41.
Для того чтобы этот новый человек мог полностью осознать себя,
ему была нужна направляющая, поддерживающая рука. Снова это
был Горький, который в значительной степени определил средство,
способное исподволь воспитать в человеке сознательность: литера¬
тура. Именно в литературе интеллектуалы впервые представили пу¬
блике нового человека веком раньше. И именно в доме Горького в
Москве в октябре 1932 года Сталин призвал ведущих советских пи¬
сателей стать «инженерами человеческих душ»42. Следует отметить,
что сталинский режим вкладывал в литературу больше средств, чем
в любую другую область искусства. Цель этих инвестиций состояла
в пропаганде отличительных черт нового человека; литература стала
также излюбленным средством художественного воздействия сталин¬
ского режима на народ. Литературные произведения как «отражали»
достижения нового советского человека, так и формировали биогра¬
фический шаблон, по которому читатели должны были оценивать
свой собственный жизненный опыт. Подобный упор на героические
биографии был именно тем, чем, скажем, писатель Алексей Толстой
40 Правда. 13 июня 1928. С. 5.
41 Горький М. О старом и новом человеке. 1932. Собр. соч. в 30 тт. Т. 26. М.:
Государственное издательство художественной литературы, 1953. С. 289.
42 Хотя сам термин «инженеры душ» был сформулирован писателями-
экспериментаторами еще в 1920-х годах, однако он получил известность
только тогда, когда его употребил Сталин применительно к полностью раз¬
витому индивидууму, т. е. к писателю, творящему под руководством партии
и использующему технологию как инструмент социальной трансформации.
См.: Ронен О. Инженеры человеческих душ: к истории изречения //Лотма-
новский сборник. 1997. № 2. С. 393-400.
422

отличал советскую литературу от упаднической литературы буржу¬
азного Запада: «С этой точки зрения пути русской и европейской ли¬
тератур расходятся... Герой! Нам нужен герой нашего времени»43.
Подобные литературные шаблоны стали материальной силой и
даже использовались применительно к репрессивной практике ста¬
линского режима. Так, строительство Беломорканала, соединяющего
Балтийское и Белое моря, а также другие стройки, где широко ис¬
пользовался труд заключенных ГУЛАГа, пропагандировались, как
инициативы по «перековке» преступников в сознательных советских
граждан. Пропагандистский сборник из писаний тридцати писателей,
среди которых были самые знаменитые литераторы того времени,
представлял истории отдельных людей, чьи судьбы были сломлены
капиталистической эксплуатацией, и которых впоследствии испра¬
вил целенаправленный коллективный труд. Беломорканал предста¬
вал в этой книге в образе сурового и в то же время воспитывающего
места; его описание полностью противоречило фактам истощения,
смерти и жестокого принуждения, которые в первую очередь харак¬
теризовали социальные реалии Беломорканала, и которым, однако,
не нашлось места на страницах этого пропагандистского сборника.
Хотя та степень, в которой идеология «перековки» реально опреде¬
ляла субъективные результаты применения принудительного труда
остается достаточно неопределенной, некоторые из представителей
творческой интеллигенции, принимавших участие в составлении
данного сборника, вполне осознанно связывали свое участие в разра¬
ботке сталинского мифа возрождения посредством принудительного
труда с программами преобразования личности44.
В течение 1930-х годов новый человек неоднократно объявляли
современной социальной реалией. Похоже, что необыкновенные под¬
виги шахтеров-стахановцев и летчиков-полярников убедили Стали¬
на в том, что социалистический человек действительно появился на
свет. Если в ранний период существования советской системы «тех¬
ника решала все» (отсылка к механистическому этосу 1920-х годов),
то теперь уже «кадры решали все». Рост производительности труда,
43 Цитата из Гуткиной. С. 77.
44 Это относилось, в частности, к писателю Михаилу Зощенко и фотогра¬
фу Родченко. См.: Papazian Е. A. Reconstructing the (Authentic Proletarian)
Reader: Mikhail Zoshchenko’s Changing Model of Authorship, 1929-1934 //
Kritika. 2003. Vol. 4. №4. P. 816-848; Dickerman L. The Propagandizing of
Things // A. Rodchenko, M. Dabrowski et al. (eds.). New York: Museum of
Modern Art, 1998. P. 96; см. также: Lahusen Th. How Life Writes the Book: Real
Socialism and Socialist Realism in Stalin’s Russia. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 1997.
423

который столь убедительно продемонстрировали стахановцы, озна¬
меновал тем самым качественный скачок в историческом развитии,
что означало появление на советской почве качественно нового чело¬
века. Как отмечал Сталин, новый человек 1930-х годов заменил собой
прежний идеал человека-машины. Как утверждал в своей автобио¬
графии Алексей Стаханов, машина угрожала поработить человека,
поэтому ею следовало овладеть45. Что касается общего представления
о социалистическом обществе, то здесь идеалы недавнего прошлого
казались несовершенными, порожденными в историческом контек¬
сте диалектического отрицания. Образ идеального коммуниста, за
который Ленин ратовал всю свою жизнь, т. е. образ аскетического
пуританина и святого, воспринимался сейчас как неполноценный,
жертвующий собой человек, отказавшийся от личной жизни. Беспо¬
лый идеал раннего большевистского режима уступил место четким
гендерным представлениям о социалистическом мужчине и социали¬
стической женщине. Эти эстетические перемены следует понимать
как переход от периода всеобщей борьбы и самопожертвования, во¬
площенной в образе безликого коллектива рабочих-пролетариев, к
социалистической цивилизации, которая культивировала образы
освобожденных мужчин и женщин46.
45 Стаханов А. Рассказ о моей жизни. М.: Государственное издательство
социально-экономический литературы, 1937. О мифическом образе стаха¬
новцев как первом жизненном примере Нового Человека см.: Siegelbaum L.
Stakhanovism and the Politics of Productivity in the USSR, 1935-1941.
Cambridge: Cambridge University Press, 1988; Maier R. Die Stachanov-
Bewegung 1935-1938: Der Stachanovismus als tragendes und verscharfendes
Moment der Stalinisierung der sowjetischen Gesellschaft. Stuttgart: F. Steiner,
1990. P. 182-183.
46 Hoffmann D. L. Stalinist Values: the Cultural Norms of Soviet Modernity,
1917-1941. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003. Что примечательно,
программа создания «новой женщины» в течение сталинской эпохи исчезла.
Данный термин, возникший в европейском женском движении в конце де¬
вятнадцатого столетия и активно использовавшийся советским режимом на
протяжении 1920-х годов (особенно в Средней Азии), апеллировал к женщи¬
не как к суррогату понятия «пролетарий» и призывал ее овладеть грамотой,
сбросить чадру и бороться с мужчинами-угнетателями. Хотя термин «но¬
вая женщина» и означал движение к прогрессу, он, однако, никогда не во¬
площал в себе утопические идеалы, заложенные в понятие «новый человек».
В 1930-е годы, когда борьбу с отсталостью объявили законченной, и совет¬
ское общество вошло в социалистическую эпоху, образы мужчины и женщи¬
ны слились в единый образ социалистического человека. Wood Е. The Baba
and the Comrade: Gender and Politics in Revolutionary Russia. Bloomington:
Indiana University Press, 1997; Northrop D. Veiled Empire: Gender and Power
in Stalinist Central Asia. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2004.
424

В конечном счете принимался во внимание не пол человека, а
его или ее приверженность социалистическим ценностям, которая и
определяла, является ли он «старым» или «новым» человеком, реак¬
ционером, обывателем, или же передовым гражданином своего госу¬
дарства. Как считалось, гражданин социалистического государства
должен быть физически здоровым и сочетать пролетарские муску¬
лы с культурными интересами. Тренированные тела, выстроенных
в шеренги одетых в белое гимнастов, марширующих во время пара¬
дов по Красной площади, представляли собой хотя и важную, одна¬
ко полностью вторичную составную часть идеала личности, который
определялся исключительно в терминах самообладания и борьбы.
Такие качества были способны вернуть к жизни даже парализован¬
ного человека (пример — образ Павла Корчагина в романе Николая
Островского «Как закалялась сталь»)47. В целом можно отметить,
что символические мужчины и женщины сталинской эпохи (будь
то шахтеры, трактористы или авиаторы) были людьми, ведущими
диалог с техникой. Их чудесные рекорды объяснялись тем обстоя¬
тельством, что своей технике они отдавали энергию освобожденно¬
го социалистического сознания. Этим они качественно отличались
от западных пилотов и рабочих, которых представляли лишенными
«классовой сознательности», людьми, которые не могут «думать сами
за себя» и, соответственно, не способны к таким добровольным свер¬
шениям48. По всей видимости, подобные сравнения предполагают,
47 Petrone К. Life Has Become More Joyous, Comrades: Celebrations in the
Time of Stalin (Bloomington: Indiana University Press, 2000; Kaganovsky L.
How the Soviet Man Was (Un)Made // Slavic review. 2004. Vol. 63. № 3.
P. 557-596.
48 Советские идеологи очень интересовались фашистской субъективно¬
стью. Они признавали, что фашизм напоминает советскую систему в своем
упоре на мобилизацию масс; тем не менее он стремился к мобилизации масс
в коллективную машину (Vedenov А. Цит. по: Bauer R. A. The New Man in
Soviet Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1952. P. 98); cm.
также дневник Всеволода Вишневского, записи от 31.12.1940 и 3.3.1942 гг.
в той же книге: Собрание сочинений в 5 тт. (дополнительный том): Высту¬
пления и радиоречи. Записные книжки. Письма. Т. 6. М.: Государственное
издательство художественной литературы, 1961. Эта точка зрения основана
на самоидентификации советского и фашистского государств того времени.
В советском фотомонтаже 1930-х годов (Густава Клусиса) для представле¬
ния активного участия индивидуума в политической системе использова¬
на синекдоха человеческого тела, тогда как в фотомонтаже того же периода
из фашистской Италии изображена машина, которая подчиняет себе массу
индивидуумов. Надпись на этом плакате гласит: «Смотри, как пламенные
слова Муссолини привлекают итальянцев с неистовой силой турбин и об¬
425

что советский новый человек мог формироваться только с опреде¬
ленным учетом опыта развитых стран Запада, тогда как нацистский
новый человек полностью отвергал Запад во имя исключительной
приверженности своим немецким ценностям. Значительная часть
понятий сталинской «перековки» человека была заимствована из
упаднического капиталистического мира, на который сильно повли¬
ял биржевой крах 1929 года, а также появление альтернативной мо¬
дели фашистского субъективизма. В своем письме Горькому Алексей
Толстой так отзывался о решении советского правительства о ком¬
плексном переустройстве реки Волга: «...открывается новая страница
мировой истории. Так и будет когда-нибудь написано: в то время как
на Западе гибли цивилизации, и миллионы людей выкидывались на
улицу, когда Восток заливался кровью, и страны искали спасения в
войне и истреблении, Союз, поднявшись над временем, издал декрет
о барраже <...> Волги»49. Переходные измерения критерия «нового
советского человека» были также проиллюстрированы во многих пу¬
бликациях западных обозревателей, посещавших Советский Союз в
конце 1920-х и в 1930-е годы, их восхищенные оценки широко публи¬
ковались в советской прессе50.
Как идеологический конструкт новый человек был важным ком¬
понентом советского революционного проекта, а также средством
самолегитимации существующего в России режима. Эта фигура ка¬
залась привлекательной не только для верхушки коммунистической
партии, но и тем, кого советский режим идентифицировал как образ¬
цовых обитателей нового мира. Побудительные мотивы к самотранс-
формации, которые входили в понятие «новый человек», разделяли
советские граждане самого разного возраста и происхождения. Поми¬
ращают их в фашистов», см.: Buchloh В. From Faktura to Factography. Octo¬
ber 30. Fall 1984. P. 113-114; см. также: Falasca-Zamponi S. Fascist Spectacle:
The Aesthetics of Power in Mussolini’s Italy. Berkeley: University of Califor¬
nia Press, 1997.
49 Горький M. Горький и советские писатели: неизданная переписка. М.:
Издательство АН СССР, 1963. С. 410 (письмо от 23 мая 1932).
50 См., в частности: Mehnert К. Youth in Soviet Russia. Trans. M. Davidson.
New York: Harcourt, Brace, 1933. Морис Хиндус, который путешествовал по
только что коллективизированным русским деревням, верил в то, что перед
ним будущее мира: «Человек, захваченный движением новых перемен, дол¬
жен получить целый комплекс мотивов, задач и взаимоотношений, которые
с течением времени резко выделят Россию среди других государств, и это
будет настоящая планета Марс на земле. Социальная трансформация, за¬
ложенная в коллективизации, бесконечна и фантастична». См.: Hindus М.
Red Bread. New York: J. Cape & H. Smith, 1931. .P. 8-9; см. также: Coeure S.
La grande lueur va l’Est: Les Fran^ais et l’Union sovietique, 1917-1939. Paris:
Seuil, 1999.
426

мо всего прочего, они стремились к обретению исторического само¬
сознания, к работе над собой, чтобы не оставаться в стороне от хода
истории. При этом такой труд давал также и моральное вознаграж¬
дение, которое выражалось в уверенности в том, что они вносят свой
вклад в строительство лучшего будущего. В конечном счете, прини¬
мая обязательство переделать себя, люди обретали ощущение преем¬
ственности своей биографии и цель, которые очень много значили в
современной им реальности разрушительных войн и революций.
Поворот Сталина к воплощению в реальность идеи нового мира
начался с полномасштабной атаки на все остатки старого мира. Соот¬
ветственно, новому человеку как положительному идеалу, который
появился в начале 1930-х годов, предшествовала борьба против пере¬
житков старого человека, существовавших в каждом человеке. Развя¬
занная режимом официальная кампания борьбы против социальных
групп, так или иначе связанных со старым миром, — кулаков, частных
ремесленников, торговцев, спекулянтов и «буржуазной» интеллиген¬
ции была стремительной и массовой. Эта борьба не ограничивалась
уничтожением соответствующих социально-экономических струк¬
тур (деревень, торговых сетей, профессиональных ассоциаций), в
которых функционировали такие группы; власть требовала, чтобы
все, кто относится к этим социальным группам, отказались от свое¬
го прошлого, а также словом и делом подтвердили свою преданность
делу строительства социализма51. Именно в контексте данной кам¬
пании люди, каким-либо образом связанные со старым порядком,
начинали бороться с врагом внутри самих себя. Резкий рост числа
признаний и самопокаяний в этот период ознаменовал наступление
сталинской эпохи и преддверие утопии, когда все граждане, как по¬
лагалось, должны были перестроиться под требования создающегося
на их глазах нового мира, а каждый человек должен был лично про¬
демонстрировать переход от старого к новому человеку52.
Представители интеллигенции наиболее четко сформулировали
постепенное разрушение внутри себя старого человека. Частично
причиной этого была их постоянная потребность в самовыражении;
но не менее важно было то, что они, в отличие от других, менее об¬
51В течение этого периода многие люди, лишенные гражданских прав и
советского гражданства из-за своего «буржуазного» классового происхожде¬
ния, обращались за восстановлением своих прав, подтверждая свое полное
согласие с курсом революции. См.: Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts: Aliens,
Citizens, and the Soviet State, 1926-1936. Ithaca, NY: Cornell University Press,
2003.
52 Halfin I. Terror in My Soul: Communist Autobiographies on Trial.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003.
427

разованных групп советского общества, продолжали жить в своем
внутреннем мире, сформированном дореволюционной культурой.
Чтобы идти в ногу со временем, рабочие и крестьяне также не отста¬
вали в борьбе между старым и новым образом мышления и образа
жизни: при этом они нередко объясняли свои прегрешения «стары¬
ми» привычками, такими как запойное пьянство, ругань или же пло¬
хое обращение с женами, т. е. с полномасштабным образом «старого
человека», который должен был умереть для того, чтобы дать дорогу
новому человеку. Для интеллектуалов подобные привычки пред¬
ставляли собой воплощение отсталости, они считали их следстви¬
ем феодально-капиталистического порабощения души трудящегося
человека, доведения его до пределов человеческого существования.
Интеллектуал, прежде чем присоединиться к «боевой армии проле¬
тариата», должен был, по словам Йоганнеса Бехера, «сжечь большую
часть своей буржуазной родословной», в особенности «все свои свое¬
нравные и капризные привычки»53. Именно интеллигенция позволяла
себе эмоции «старого человека» и в то же время активно участвовала
в создании нового человека. При этом не будет преувеличением ска¬
зать, что тщательно нарисованный образ нового человека чаще всего
пропагандировался людьми, происхождение которых представлялось
весьма сомнительным, теми, кого называли «классовые попутчики»,
бывшими оппозиционерами сталинскому режиму, или же людьми,
продолжительное время жившими на капиталистическом Западе54.
В экстремальных ситуациях, когда тот или иной человек стано¬
вился мишенью для обвинений в отсталости, необходимость связать
свою жизнь с мифологией нового человека становилась особенно на¬
стоятельной. Примером такой ситуации является история Николая
Устрялова, некогда белого офицера, который эмигрировал в Харбин
после Гражданской войны. Еще во время Гражданской войны он
признался своему товарищу-офицеру, что советский революцион¬
ный проект нравится ему своим «историческим пафосом». Он по¬
лагал, что будущее за «красными», тогда как белый лагерь состоит
исключительно из «людей прошлого»55. Применение Устряловым к
53BecherJ. R. Der gespaltene Dichter: Johannes R. Becher: Gedichte, Briefe,
Dokumente. Berlin: Aufbau Taschenbuch Verlag, 1991; см. также: Furet F. The
Passing of an Illusion: The Idea of Communism in the Twentieth Century. Trans.
D. Furet. Chicago: University of Chicago Press, 1999.
54 См., например, оды социалистическому человеку, сочиненные Никола¬
ем Бухариным в тюрьме, где он ожидал суда (Бухарин Н. И. Тюремные руко¬
писи. В 2 тт. М.: АИРО-ХХ, 1996).
55Устрялов Н. Под знаком революции. 2-е пересмотренное издание. Хар¬
бин: Полиграф, 1927. С. 87.
428

себе и другим участникам Белого движения этого уничижительно¬
го советского термина показывает, насколько большое впечатление
произвели на него советские идеи революции и исторического про¬
гресса. Пафос истории, который в его глазах оправдывал существова¬
ние Советского государства, преследовал его в течение многих лет, и
в конечном счете стал причиной его возвращения в Советскую Рос¬
сию в 1935 году, именно в том момент, когда там было объявлено о
появлении «социалистической личности». Дневник Н. Устрялова, в
котором он описывает свое возвращение в СССР, свидетельствует о
его горячем желании участвовать в строительстве нового мира. Так,
он постоянно пишет о своем положительном отношении к советской
системе. Без сомнения, его искренне вдохновляли энтузиазм и вера,
которыми характеризовался идеальный советский гражданин, и он
действительно желал «заслужить себе советскую биографию». Он
пережил много моментов сомнения и отчаяния, так как все его по¬
пытки найти достойную работу и обрести веру в себя ни к чему не
привели. Он полагал, что причиной этого была его «старая», «ерети¬
ческая» натура, с которой следует беспощадно бороться.
В дневнике Устрялова особенно поражает сознательность автора.
Ему было хорошо известно о том историческом выборе, к которому
пришел Советский Союз в год его возвращения на родину. Проходя
по улицам Москвы во время празднования Международного юноше¬
ского дня*, он наблюдал «...здесь и там когорты и легионы молодежи,
отличное ранне-осеннее солнце, оркестровый клекот громкоговори¬
телей, — звуки все боевые, бравурные, мажорные. <...> Экзистенци¬
альный пафос. Да, как ясно, что наша революция — подъем, начало,
тезис нового диалектического цикла!» Согласно своей вере в истори¬
ческий прогресс, Устрялов воспринимал молодых атлетов — участни¬
ков праздника как образ нового человека в миниатюре. Конечно же,
в его наблюдениях присутствует значительный элемент саморефлек-
сии; для Устрялова способность увидеть и поверить в существование
нового человека являлось подтверждением чистоты его собственного
сознания как советского гражданина. При этом Устрялов отлично
знал, что сам он уж никак не может воплощать в себе данный идеал,
который он ревниво наблюдал со стороны. Еще хуже было то, что вид
совершенных молодых людей только усиливал его собственное ощу¬
щение старости и исторической обреченности: «Мы — отмирающее
* Международный юношеский день был установлен в 1915 году реше¬
нием Бернской международной конференции социалистической молодежи.
В России впервые проведен в сентябре 1917 года. С 1945 года — Всемирный
день молодежи. (Прим.ред.).
429

племя. Советская эпоха для нас, в нашей жизни — вечерняя заря».
Несмотря на это, он считает своей обязанностью, «насколько это в
наших силах, перевоспитать себя», так как в этом акте борьбы в са¬
мом себе со старым человеком он также мог почувствовать пафос «ве¬
ликого государства, потенциального человечества». Неспособность
влиться в коллектив и превратиться в хваленого нового человека
была равносильна тому, чтобы быть отправленным в мусорный ящик
истории. Рассматривая индивидуальные проекты самоорганизации и
трансформации в этом контексте, можно сказать, что в революцион¬
ном государстве они имели такие последствия, которые могли отра¬
зить только автобиографические повествования и то лишь частично.
Попытки Николая Устрялова «встроить» себя в советские реалии
никак не убедили правящий режим. Осенью 1937 года его арестовали
по обвинению в заговоре и затем расстреляли56.
Новый человек 1930-х годов был идеалом того времени; при этом
он был полностью реализован только в нескольких выдающихся лич¬
ностях своего времени и так и не стал, по мнению многих современни¬
ков, более или менее массовым явлением57. То же самое справедливо
и для нацистской Германии, где СС рассматривались как авангард¬
ные подразделения. Молодые люди, которых представляли в каче¬
стве примера нового и, как считалось, чистого поколения, зачастую
утверждали, что им недостает концентрации силы воли и сознатель¬
ности, которые необходимы, чтобы быть полноценной социалисти¬
ческой личностью. Такое иерархическое разделение между массой
простых людей и небольшим, но растущим числом выдающихся со¬
ветских граждан отражено в литературе 1930-х и 1940-х годов. Такие
романы как «Два капитана» Вениамина Каверина (1936-1944) или
«Молодая гвардия» Александра Фадеева (1946) предполагали, что
все советские граждане — уже в силу своего проживания в благопри¬
ятной социалистической среде — несут в себе зародыш нового чело¬
века. При этом далеко не все из них в полной мере используют свой
потенциал для того, чтобы стать живым примером нового человека.
Большинство добропорядочных советских граждан остаются смерт¬
56См.: «Служить родине приходится костями...»: Дневник Н. В. Устря¬
лова, 1935-1937 гг. // Источник. 1998. № 5-6. С. 3-100. Записи от 20 июня
1935 г., 3 сентября 1935 г. и 5 июля 1936 г.
57 В своем романе «Счастливая Москва» Андрей Платонов с помощью ме¬
тафоры («отрезанные конечности») описывает неспособность человека жить
в соответствии с утопическими идеалами. О значение такой ампутации в со¬
ветской реальности 1930-х годов см.: Кагановский. Как сделан советский че¬
ловек.
430

ными существами со своими недостатками и слабостями. И только
немногие выдающиеся личности обладают достаточной энергией и
настолько преданы делу, что отказываются от новых материальных
возможностей, которые им предоставляет жизнь в стране Советов
(высокая зарплата, собственная квартира и семья) и стремятся к но¬
вым свершениям, часто в форме одиночного путешествия, навстречу
идеальному будущему58.
Исключительно интересное описание воплощения этого соци¬
ального идеала в реальной жизни можно найти в биографии Леони¬
да Потемкина (род. в 1914), одного из бесчисленных выдвиженцев
сталинского периода. Окончив с отличием в 1939 году Свердловский
горный институт, Потемкин начал впечатляющую карьеру, которая
привела его в 1950-е годы на пост секретаря Ленинского райкома
партии в Москве; спустя десять лет он стал заместителем министра
геологии РСФСР. В своем дневнике и личных письмах сталинского
периода он предстает как образцовый новый человек. Фоном к рас¬
сказу о том, как из бедного крестьянского парня он собственными
усилиями превратился в культурного и эстетически обогащенно¬
го социалистического гражданина, является мифологизированная
история марксистского пролетариата, который в ходе историческо¬
го развития из ничего становится всем59. Как отмечает Потемкин в
своем дневнике, чтобы быть «достойным» своего «времени и роли в
истории», нужно быть «более великим, чем великие люди прошло¬
го». К этим последним он относит Пушкина и Гете, которые «изучали
иностранные языки в течение нескольких месяцев, знали 30 языков,
тогда как мы тратим на их изучение годы и не можем толком овла¬
деть даже одним». Один из его товарищей-студентов, с которым он
поделился своими амбициями, был ими впечатлен, тогда как другие
смеялись над ним или же называли мечтателем.
Преданный коммунист, Потемкин старался не только сам стать
примером нового человека, но и переделать других молодых людей.
Он выполнял данную миссию и как коммунистический агитатор, и
как частное лицо — в своих любовных отношениях с девушками. В
1936 году во время летней практики у него был роман с некоей Люд¬
милой, он характеризует ее как холодное и циничное существо, из ко¬
торой он пытался воспитать «товарища». Леонид читал ей лекции о
«природе нового человека — творца новой жизни, о его сильных и но¬
58 См.: Гуткина. С. 146.
59 Дневник и письма Потемкина находятся в его личном архиве в Москве.
Выдержки из этого дневника были опубликованы в кн.: Intimacy and Terror:
Soviet Diaries of the 1930s, Trans. Carol C. A. Flath / V. Garros, N. Korenevskaya,
Th. Lahusen (eds.). New York: New Press, 1995.
431

вых чувствах». По его мнению, каждый гражданин социалистическо¬
го государства может стать новым человеком, однако для реализации
этого потенциала требуется продолжительный процесс воспитания
сознательности и воли. Пытаясь «заставить ее задуматься о своей жиз¬
ни», Потемкин использовал биографию как своеобразное средство
понять себя. При чтении этого места дневника возникают аналогии
с литературными предшественниками нового человека девятнадца¬
того века, особенно с мужчинами — героями романа Чернышевского,
для которых любовь к женщине переплеталась с обязанностью про¬
светить и образовать ее.
Не ясно, знал ли Потемкин о такой преемственности; представля¬
ется, что он скорее знал об этом, описывая свои отношения с Людми¬
лой. В любом случае, его поведение более чем напоминает поведение
литературных героев. Записки Потемкина — его дневник, частные
письма и автобиографии сталинского периода, а также мемуары, на¬
писанные в пожилом возрасте, представляют собой одно целое, по¬
ражающее своей логичностью и согласованностью. За годы своей
карьеры он работал в самых различных местах Советского Союза, был
исследователем крупнейших в Европе залежей никелевых руд, позд¬
нее занимал министерский пост, что дополнительно подтверждает
его претензии считать себя незаурядным человеком советской эпохи.
Мало кто из советских граждан сумел подняться так высоко, как Лео¬
нид Потемкин и сформировать всю свою жизнь по лекалам нового
человека. Но даже Потемкин в своем дневнике и адресованных дру¬
зьям личных письмах, говорит о своих ошибках, о приступах депрес¬
сии, которые порой одолевали его на пути к идеалу; эти признания
только подчеркивают утопичность сталинских антропологических
стандартов, так как никто не в состоянии жить в предписанном свы¬
ше состоянии непрерывного энтузиазма, трудовой активности, а так¬
же гиперсознательности, которые должны сделать самодостаточную
личность субъектом истории — частью большого коллектива. Тем не
менее подобные стандарты действительно являлись критериями са¬
моидентификации людей в реалиях СССР. Если под «новым челове¬
ком» понимать не определенный комплекс заданных эмпирических
параметров, а воплощение качеств, к которым следует стремиться,
он, бесспорно, является социальной реальностью сталинского перио¬
да. Названные выше его качества были широко распространенным
способом отречения от прошлого, отрицания индивидуалистских и
эгоистических форм «буржуазного» существования — экономически
неэффективного и достойного морального порицания, а также пере¬
хода к новым, коллективным формам труда и жизни.
Как и в советском случае, создание немецкого нового человека
требовало напряженной работы и дисциплины. Нацистские идеологи
432

полагали, что превращение народа (Volk) в расово совершенную общ¬
ность арийцев не может произойти в течение нескольких поколений.
Для того чтобы частично ускорить этот процесс, нацисты выпестова¬
ли и подготовили в качестве расового авангарда свою элиту, СС. Они
полагали, что среди этих 800 тыс. немцев действительно есть истинно
новый человек. При этом нацисты, в целях реализации проекта вос¬
питания себе подобных, не обходили своими стараниями и простых
немцев. Как считалось, полный успех нацистского расового проекта
зависит от расовой дисциплины и расовой сознательности всех нем¬
цев в целом.
Когда в 1933 году Гитлер пришел к власти, нацистская революция
только началась. Нацисты верили, что они стоят на передовом рубе¬
же истории и стремились привести нацию к воображаемому арийско¬
му будущему. Вся предшествующая история Германии с ее развитым
либеральным компонентом, страны, где политические партии и за¬
интересованные группы, включая различные этнические группы, по¬
литические организации и религиозные общины, взаимодействовали
и выдвигали свои требования, внезапно закончилась. С точки зре¬
ния нацистов, 1933 год ознаменовал собой радикальные перемены в
историческом развитии страны. Вместо грызни партий, конкуренции
интересов и разделения общества на классы, которые ослабляли спо¬
собность нации к действию, нацисты предложили построить унифи¬
цированное расовое сообщество, направляемое современной наукой.
Биологическая расовая политика, приверженцами которой были на¬
цисты, обеспечивала единство действий (Aktionseinheit), которое, как
они полагали, необходимо для выживания и процветания нации в
опасных условиях двадцатого столетия.
Однако нацисты никак не идентифицировали того «старого чело¬
века», с которым следовало бороться, как это имело место в Совет¬
ском Союзе. Они полагали, что немцы-арийцы представляют собой
качественный исходный рабочий материал для создания нового че¬
ловека. Хотя нацистские бонзы временами и отмечали, что от 20 до
30 процентов немецкого населения имеют те или иные физические
недостатки, основной целью нацистской политики в области евгени¬
ки было в целом исправление, а не уничтожение населения. Массовое
уничтожение было уделом лишь тех немцев, ксУгорые считались ум¬
ственно или физически неполноценными и не должны были воспро¬
изводить себе подобных, а также евреев.
Цель состояла в превращении всех немцев в арийцев. Хотя это и
было трудной задачей, которая никогда так и не была в полной мере
реализована, нацистский расовый проект не следует рассматривать
исключительно в контексте предписаний и насилия. Он основывался
на растущем доверии населения к нацистским идеям и на усилиях
433

миллионов немцев осознать себя как арийцев, так же как и на вос¬
питании себя как члена расового сообщества. При этом тот факт, что
такая самотрансформация осуществлялась в значительных масшта¬
бах, вовсе не означал, что простые немцы целиком принимали или
вполне понимали расовую доктрину режима. Тем не менее они под¬
твердили свое стремление их принять и с течением времени все боль¬
ше склонялись к тому, чтобы изменить свою жизнь в соответствии
с расистскими принципам. Степень их включенности в нацистские
мероприятия действительно впечатляла. Так, в последние годы перед
войной ежегодно более миллиона добровольцев участвовали в бла¬
готворительных акциях «Зимней помощи» — общественного фонда,
содействовавшего государству в оказании помощи безработным и
бедноте; еще несколько миллионов молодых людей стали членами
«Гитлерюгенда»; более двух миллионов немцев вступили в нацист¬
скую профсоюзную организацию Немецкий рабочий фронт; порядка
восьми миллионов немцев вступили в местные организации граж¬
данской обороны, а 54 (!) миллиона человек только в одном 1938 году
так или иначе участвовали в деятельности политической организации
«Сила через радость», которая занималась вопросами организации
и контроля досуга населения Рейха в соответствии с нацистскими
идеологическими установками60. Трудности военного времени лишь
повысили роль нацистских организаций и способствовали росту вли¬
яния расистского мировоззрения на повседневную жизнь немцев61.
Не отказываясь от семейных связей, от общения с друзьями по работе
и соседями, немцы относительно свободно перемещались из одного
мира в другой, люди усваивали терминологию национальной инте¬
грации, расовой исключительности и постоянной расовой борьбы62 63.
Однако тот факт, что нацизм пал уже в 1945 году, а первые после¬
военные выборы 1949 года возродили электоральное местничество,
характерное для Веймарской эпохи, со всей очевидностью иллюстри¬
рует ограниченность нацистских представлений о мире будущего61.
60Smelser R., Ley R. Hitler’s Labor Front Leader. New York: St Martin’s
Press, 1988. P. 191-216; Vorlander H. DieNSV: Darstellung und Dokumentation
einer nationalsozialistischen Organisation. Boppard am Main: H. Boldt, 1988.
61 Bartov O. Hitler’s Army: Soldiers, Nazis, and War in the Third Reich. New
York: Oxford University Press, 1991.
62Smelser. P. 302-303; Kershaw I. The «Hitler Myth»: Image and Reality in
the Third Reich. Oxford: Oxford University Press, 1987; Peukert D. Inside Nazi
Germany: Conformity, Opposition and Racism in Everyday Life, trans. Richard
Deveson. New Haven, CT, and London: Yale University Press, 1987. P. 125-155;
Bartov. Hitler’s Army. P. 144-178.
63 Falter J. Kontinuitat und Neubeginn: Die Bundestagswahl 1949zwischen
Weimar und Bonn // Politische Vierteljahresschrift. 1981. Bd. 22. № 3.
S. 236-263.
434

Но было бы ошибкой воспринимать нацистский мир — в силу его не¬
завершенности — как нечто наносное. Та быстрота, с которой немцы
сначала стали воспринимать себя «арийцами», а затем отказались от
этой ипостаси, свидетельствует о том, что природа — ни либеральная,
ни антилиберальная — не была достаточно устойчивой; это также
предполагает, что оба эти опыта, длиной примерно в половину жиз¬
ни, продолжали сосуществовать, даже несмотря на то, что ни тот, ни
другой официально не одобрялся.
Как писал посвященный вопросам евгеники журнал «Neues Volk»
в июле 1933 года, «Национал-социалистом делает вас не партийный
значок или коричневая рубашка, а ваш характер и ваш образ жизни»64.
Вальтер Гросс, директор Расово-политического управления НСДАП,
утверждал в 1934 году, что вслед за политической революцией долж¬
на произойти «духовная революция», которая призвана «коренным
образом переделать и реформировать даже то, что сегодня выглядит
вполне прочным»65. Что для этого было необходимо, так это «осознать
самого себя» (erkennen dich selbst), что в нацистской терминологии
означало следование принципам биологической наследственности,
подбирая для женитьбы/замужества партнера с подходящими па¬
раметрами, и сочетаясь узами брака исключительно по любви с тем,
чтобы обеспечить здоровое потомство, а также соблюдение «преде¬
лов допустимого», так как в возрожденной Германии избавлялись от
«расово неполноценных» субъектов66. И то, и другое было частью на¬
цистских проектов расового возрождения и расового уничтожения.
Посредством энергичных мероприятий в области евгеники не только
предполагалось защищать арийскую составляющую населения, но и
сами арийцы должны публично признавать свою личную ответствен¬
ность за чистоту расы в целом. Так как немецкий народ представлял
собой смесь различных рас, то, как полагали нацистские биополити¬
ки, уроки расовой гигиены должны быть усвоены быстро и в полной
мере, иначе процесс осквернения расы может выйти из-под контроля.
Основная роль в борьбе за «чистоту расы» отводилась простым, расо¬
во полноценным немцам, которые должны были следовать принци¬
пам расовой доктрины.
Нацисты развернули широкую кампанию по пропаганде нового
расового языка. Начиная с августа 1933 года выходившее большим
64 Редакционная статья первого номера журнала: Neues Volk. July 1933.
№ 1.
65 Gross W. Von der ausseren zur inneren Revolution // Neues Volk. August
1934. № 2.
66 Gunther H. F. K. Was ist Rasse? // Illustrierter Beobachter. 12 Aug. 1933.
№ 8. P. 32; Grenzen des Mitleids//Neues Volk. July 1933. № 1.
435

тиражом партийное издание «Illustrierter Beobachter»* (Иллю¬
стрированное обозрение) — (с 302 тыс. экз. в январе 1933 года до
840 тыс. экз. в декабре того же года) опубликовало (до конца года) се¬
рию статей под заголовком «Что такое раса?» Темы расового здоровья
или дегенерации были постоянно на слуху, стали составной частью
облика новой Германии; эти сюжеты присутствовали в календарях,
школьных учебниках, газетах, в сотнях тысяч брошюр, распростра¬
няемых Расово-политическим управлением НСДАП. К 1938 году
тираж журнала «Neues Volk», издаваемого специалистами по биопо¬
литике, достиг 300 тыс. экз.67 В ноябре 1935 года, после вступления
в силу Нюрнбергских законов, в Германии была развернута кампа¬
ния под девизом «скажи, кто есть кто», в рамках которой все немцы
должны были знать четкие ответы на вопросы «Кто такие евреи?»,
«Что такое смешанная раса?» «Кто может быть гражданином Герма¬
нии, а кто нет?»68 Эти законы не только регламентировали, кто с кем
может вступать в брак, но и как именно они должны это делать, до¬
бавляя тем самым к определениям расы еще и правила надлежащего
поведения. Требования правильного «арийского» поведения стали
еще более строгими, когда осенью 1941 года публика внезапно нача¬
ла безошибочно «распознавать» евреев, которые отныне были обяза¬
ны носить на своей одежде желтую звезду. «Кто из нас когда-нибудь
подозревал, насколько близко от нас может находиться враг <...> на
улице, на шоссе, или же в очереди перед табачной лавкой», — пугал
сограждан Геббельс в редакционной статье на первой странице еже¬
недельника «Das Reich» (Империя)69. Ее смысл был вполне очеви¬
ден: расовую бдительность следует проявлять даже в самых обычных
ситуациях и самыми обычными способами. Как вспоминала Нелли
(персонаж одного из произведений писательницы Кристы Вольф),
жизнь в Германии все больше напоминала «непрерывный специаль¬
ный бюллетень новостей»70. Для оставшихся в стране евреев все это
означало «социальную смерть».
Быть истинным немцем, хотя этот вопрос почти не обсуждался
нацистскими учеными, означало воспринимать себя как некую объ¬
ективную биологическую субстанцию, что предполагало наличие
* «Illustrierter Beobachter» — иллюстрированное приложение к нацист¬
ской официальной ежедневной газете «Volkischer Beobachter» (Народное
обозрение). (Прим.ред.).
67 Illustrierter Beobachter. 6 Jan. 1934. № 1. Р. 19; Gross W. Drei Jahre
rassenpolitische Aufklarungsarbeit. Volk und Rasse. 1936. S. 331-337; Neues
Volk. Okt. 1938. No 6.
^Berliner Morgenpost. 16 November 1935.
69Goebbels. «Die Juden sind schuld!» // Das Reich. 16 November 1941.
70 Wolf. P. 172.
436

достаточно разработанного перформативного аспекта национал-
социализма. Интересно проследить, как именно воспринимали сами
себя активисты нацистской партии и их сторонники в период после
1933 года. Так, нацистский проект нового человека предусматривал
выдачу указаний по желательной косметике, фасонам одежды и при¬
ческам, вольным спортивным упражнениям, а также надлежащему
питанию. Одним из критериев расового превосходства было также
тонкое чувство стиля, Последний включал в себя и различные аспек¬
ты стиля жизни, которые в полной мере проявились в борьбе наци¬
стов с раком71. Есть волнующие описания того, как это на самом деле
происходило. Как мы знаем, немцы научились соотносить свой сло¬
варь со своим биологическим мировоззрением. Имеются свидетель¬
ства того, что мода/манеры отражали в себе некоторые сознательно
привносимые в них аспекты, подчеркнуто деловое или спортивное
поведение, что можно было наблюдать среди более сознательных
членов народного сообщества. Действительно ли многие девушки
носили «толстые длинные косы», как утверждает Криста Вольф?
Разумеется, достижения моды были ориентированы на блондинок,
«всегда самых красивых»72. Страницы рекламных изданий свидетель¬
ствовали о том, что частью повседневного облика как мужчин, так и
юношей стал полувоенный стиль73. Растущая популярность мягких
фетровых шляп была символом унифицированного и менее социаль¬
но окрашенного рекламного посыла; равным образом, все больше и
больше мужчин старались вписаться в современную, социально не¬
дифференцированную национальную общность. У себя дома немцы
зачастую устраивали «коричневые уголки» (Braunecke), где выстав¬
лялись фотографии фюрера и другие нацистские реликвии, однако
нам не известно, насколько широко было распространено это явление.
К 1945 году вышло более 10 миллионов экземпляров книги Гитлера
«Майн Кампф». Опять же здесь не ясно, насколько этот достаточно
трудный (по Грюнделю, «к сожалению, пока еще не сокращенный»)
текст действительно читался и изучался немцами74. Большинство
материальных свидетельств того, что немцы жаждали стать арийца¬
ми, были сознательно уничтожены, что само по себе также говорит
о многом. Это относится прежде всего к накопленным за 12-летний
71 Robert N. Proctor, The Nazi War on Cancer. Princeton, NJ: Princeton
University, 1999.
72Wolf. P. 98; Schwarzkopf Extra-Blond // Illustrierter Beobachter. 8 July
1933; Roberts Nur-Blond // Illustrierter Beobachter. 29 July 1933.
73 См., например: Illustrierter Beobachter. 6 May 1933 (приложение к
Quaker Oats); 20 May 1933 (Quaker oats); 16 Dec. 1933 (Saba radio).
74 Grtindel. S. 271.
437

период семейным фотографиям, которые изображали мужчин в
рабочих лагерях, одетых в нацистскую униформу несущую со сва¬
стикой и прочими символами расовой принадлежности. Как писала
одна женщина в осажденном Гляйвице, которая перед прибытием в
город русских, в конце января 1945 года рвала инкриминирующие
фотографии: «Когда у вас двое братьев-военных и настроенный та¬
ким же образом деверь, то можете себе представить, какие предме¬
ты будут собраны в вашем доме»75. Такие воспоминания дополняют
образ той дезориентации в расовых категориях нацизма, которую
переживали люди.
Точка зрения жертв является, по всей видимости, наиболее по¬
лезным критерием оценки распространенности расовых категорий
в повседневном общении людей. В дневниках Виктора Клемперера
описывается та легкость, с которой немцы разрывали отношения с
евреями и быстрота, с которой они привыкали к своей арийской
идентичности. Себастьян Хаффнер был не евреем, а либералом, од¬
нако он был изумлен, как много людей всего через несколько недель
«перестали себя сдерживать и стали считать вполне допустимым»
обсуждать «еврейский вопрос»; при этом еврейское происхождение
значительного числа врачей, юристов, журналистов и т. д. стало вос¬
приниматься даже бывшими «образованными» людьми, как весомый
аргумент в подобных обсуждениях76.
С принятием Нюрнбергских законов наиболее важные аспекты
повседневной жизни людей, такие, в частности, как выдача разреше¬
ний на вступление в брак, а также регистрация рождений и смертей
стали регулироваться на основе расовых принципов. При этом не со¬
всем ясно, насколько охотно воспринималась в обществе немецкая,
арийская или же еврейская идентичности; очевидно, однако, что они
стали частью повседневного существования. В обществе параллель¬
но с обязательным требованием иметь документ, подтверждающий
арийское происхождение, — генеалогический паспорт (Ahnenpafi),
наблюдался значительный рост интереса к генеалогии; получила
широкое распространение идея кровного немецкого родства, а так¬
же понятие членов и не членов расы. Популярное издание «Иллю¬
стрированное обозрение» советовало немцам искать на «чердаках» и
в «пыльных сундуках»: «...именно в этих местах вы сможете найти
старые пожелтевшие письма <...> паспорта, свидетельства о прожи¬
вании, разрешения на брак <...> большой кожаный альбом стихов
75Цит. по: Kempowski W. Das Echolot: Fuga furiosa: Ein Kollektives
Tagebuch. Winter 1945. Vol. 2. Munchen: A. Knaus, 1999. S. 650.
76Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Fuhrungskorps des
Reichssicherheitshauptamtes.Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 156.
438

вашей бабушки. Таким образом скоро вы разыщите своих предков».
В своей «Генеалогической беседе» (Genealogische Plauderei) Оскар
Роберт Ахенбах советовал читателям посещать с этой же целью мест¬
ные церковные архивы, в которых до 1874 года регистрировались
все рождения, свадьбы и смерти. Большинству немцев было знакомо
понятие «фамильного древа», на котором отображались все их род¬
ственники, начиная с самых далеких предков; обычно это были муж
и жена, а далее следовали группы семей из ранее живших поколений.
Ахенбах же предлагал нацистам составлять нечто иное, родословную
(Ahnentafel), которая точно отображала бы происхождение того или
иного человека и всех его кровных родственников. Как писал Ахен¬
бах, «если фамильное древо, в зависимости от количества детей и
структуры семьи, представляется красочным и многосторонним, то
родословная представляет собой строго разграниченную, математи¬
чески единообразную архитектурную схему». Такая родословная
«выявляет направления всех родственных связей по материнской
и отцовской линии» с тем, чтобы удостоверить чистоту его крови и,
соответственно, его принадлежность к народному сообществу11. Это
была непростая задача. Для того чтобы найти все данные и отследить
свою родословную, немцам требовался «нюх настоящего сыщика».
«Приходится просматривать государственные архивы и библиоте¬
ки <...>, а также ранговые списки, списки личного состава, судовые
роли, телефонные книги, коносаменты, регистрационные записи
гильдий. Нам даже приходится приходить на старые кладбища, где
полуразрушенные могилы могут выявить какие-либо новые факты
о твоем происхождении»77 78. «Полуразрушенные могилы», неудобное
сходство между стремлением задокументировать арийское проис¬
хождение до 1945 года и восстановлением следов еврейской жизни в
Германии и Польше после этого времени.
После того как Нюрнбергские законы обязали всех немцев под¬
тверждать «арийское» происхождение всех своих дедушек и бабу¬
шек, подобная неустанная работа стала для них вопросом жизни и
смерти. Для такого подтверждения от каждого требовались большие
усилия. Сейчас это были уже не тысячи любителей истории, сидящие
в архивах, а миллионы кандидатов в «арийцы», которым требовалось
официальное подтверждение своего арийского рождения и брака. За
минимальную плату (от 10 до 60 пфеннигов) это делали в Церковном
управлении (Pfarramter) и Бюро записи актов гражданского состоя¬
77Achenbach О. R. Eine Viertelstunde Familienforschung // Illustrierter
Beobachter. 19 May 1934. № 9. S. 812, 814.
78 Fischer U. R. Familienforschung; ein Gebot der Stunde //Neues Volk. July
1933. № l.S. 20-21.
439

ния (Standesamter); обычно плата вносилась почтовыми марками. Для
тех, кому было затруднительно установить всех четырех своих бабу¬
шек и дедушек, сбор соответствующей документации занимал больше
времени и обходился довольно дорого. Так, однажды местный пастор
не подтвердил фамилию и отправил некоего Герберта Фухста на
поиски, которые продолжались полтора года и стоили ему примерно
150-200 марок79. Не удивительно, что среди новых профессий в Тре¬
тьем Рейхе появились исследователи генеалогии. Следует отметить,
однако, что практически каждый немец должен был заниматься гене¬
алогическими изысканиями самостоятельно. Для получения личных
документов нужно было представить сведения об обоих родителях,
а также о каждом из дедушек и бабушек. После 1936 года для того,
чтобы официально считаться немцем, требовалось подтвердить свое
расовое происхождение документами из архивов. Поиск таких доку¬
ментов был настолько распространенным явлением, что стал темой
повседневных шуток. Во множестве ходили анекдоты о преданных
членах партии, которым пастор выдавал дословные выписки из цер¬
ковных книг, в которых он находил старомодные и зачастую морали¬
стические записи о внебрачном происхождении любимого дедушки80.
Конечно же, такие шутки высмеивали важность генеалогических
учреждений, так же как и «арийского» происхождения. «Я аграрного
происхождения», — начинал свой запрос один из просителей. Дру¬
гой настаивал: «Я прочитал об арийцах в энциклопедии. Они жили в
Азии. У нас нет там родственников, мы из Пренцлау». «Слава Богу,
моя бабушка была незаконнорожденной, — замечал этот доморощен¬
ный специалист по генеалогии, — и мне не придется разыскивать ее
свидетельство о браке»81.
Начиная с 1936 года любой вступающий в брак также должен
был иметь «арийское» происхождение. Будущие муж и жена были
обязаны документально подтвердить свою принадлежность к арий¬
ской расе с нотариальным подтверждением факта регистрации
рождения, брака и смерти каждого из своих родителей и бабушек/
дедушек. Более того, потенциальные новобрачные должны были
подтверждать свое генетическое здоровье, что зачастую означало
посещение местного управления здравоохранения и получение там
дополнительных документов. Новобрачным вручали экземпляр
«Майн Кампф», в бюро записи актов гражданского состояния пара
79 Herbert Fuhst to Reichsstelle fur Sippenforschung. 8 Jan. 1937 // BA-B.
Reichssippenamt. R 1509/565a.
80См. статьи в: Schwarzes Korps. 3 Mar. 1939 and 16 Feb. 1939// BA-B.
Reichssippenamt. R 1509/565.
81 Anfragen beim Kusteramt // Neues Volk. July 1936. № 4. S. 47.
440

получала брошюру по вопросам воспроизводства правильного в
расовом отношении потомства под названием «Немцы! Думайте о
собственном здоровье и здоровье ваших детей: настольная книга
немецкой семьи и советы матерям», а также инструкции по надле¬
жащему ведению генеалогических записей. Кроме того, немецкие
новобрачные получали купон на одномесячную пробную подписку
на какую-либо газету, предпочтительно на ежедневную нацистскую
газету «Фёлькишер Беобахтер»82. Все это было частью широкой
программы мер, направленных на то, чтобы немцы документиро¬
вали свое арийское происхождение и вели себя как арийцы. Даже
обычные немцы по крупицам собирали свои частные архивы, так
они становились арийцами в глазах Гитлера и в своих собственных.
При этом особое внимание уделялось расовой ответственности жен¬
щин, которые занимались воспитанием детей, отвечали за здоровье
семьи и ведали домашними расходами. Между 1934 и 1937 годом
1 139 945 женщин прошли учебные курсы для матерей, организо¬
ванные Национал-социалистическим женским союзом83.
Формирование новой арийской элиты — СС было гигантским
предприятием. Члены С С вполне серьезно считали себя новой по¬
родой лидеров, политически и морально передовых людей, расово
более чистых, чем в целом все население Германии; однако и на них
распространялись усилия режима, направленные на привитие арий¬
ского самосознания. Основной упор в СС делался на подготовку без¬
жалостных политических бойцов, в первую очередь ответственных
за создание расово однородного сообщества. В частности, члены СС
надеялись разрушить существующую в немецком обществе традици¬
онную связь с религиозными общинами с их проповедями христиан¬
ской любви и милосердия, которым следовало большинство немцев.
Более того, руководство СС решительно требовало от своих членов
придерживаться новых, расово окрашенных принципов частного по¬
ведения. От неженатых членов СС требовалось не только найти себе
соответствующую супругу, завести детей и хранить верность своим
женам после женитьбы; считалось, что их будущие жены должны
проходить продолжительную проверку и подтвердить свое арийское
происхождение и истинно немецкое поведение. Как сказал Гиммлер,
«В старые дни часто говорили: “Вы должны жениться на такой-то де¬
82 Reichsministerium des Innern. Dienstleistungen fiir die Standesbeamten
und ihre Aufsichtsbehorden (1938) // BA-B. R1501/127452.
83Schnurr S. Die nationalsozialistische Funktionalisierung sozialer Arbeit:
Zur Kontinuitat und Diskontinuitat der Praxis sozialer Berufe // Politische
Formierung und soziale Erziehung im Nationalsozialismus / H.-U. Otto and
H. Stinker (eds.). Frankfurt: Suhrkamp, 1991. S. 121-122.
441

вушке”; мы же говорим: “Вам разрешается жениться на этой, а не на
какой-либо другой девушке”». Другими словами, «влюбиться, обру¬
читься и потом жениться — это больше не личное дело»84. Даже по¬
сле начала войны, ослабившей расовые предписания, продолжали
отвергаться сотни, если не тысячи потенциальных невест. Жесткий
процесс отбора находил свое отражение в сугубо гендерном разделе¬
нии домашних обязанностей: муж служил расовому сообществу как
солдат партии, а жена — как мать и боевая подруга; при этом под¬
черкивалась чрезвычайно важная роль женщины в формировании
новой расы. Как свидетельствует Гудрун Шварц, будучи привиле¬
гированными членами избранного «генеалогического сообщества»,
жены эсесовцев искренне считали себя представителями высшей
расы и служили активными проводниками идей расового превос¬
ходства, особенно на оккупированных территориях — как до, так и
во время войны.
Однако водораздел между корпорацией СС и населением Герма¬
нии в целом не был таким уж глубоким. В ряды СС между 1931 и
1945 годом в общей сложности вступили почти 800 тыс. немцев, более
одного процента всего населения «Великой Германии»; в течение того
же периода времени за эсесовцев вышли замуж более 240 тыс. жен¬
щин. Члены СС общались с местным немецким населением, когда
они служили в концентрационных и рабочих лагерях, разбросанных
по всей Германии и оккупированным территориям. Важно отметить,
что этический принцип беспощадности СС соответствовал более
широкому (хотя и менее радикальному) понятию «пределов сочув¬
ствия», которое сопровождало широкие кампании в средствах массо¬
вой информации в поддержку стерилизации и эвтаназии. Массовая
культура, особенно кинофильмы, школьные учебники и руководства
по ведению домашнего хозяйства, были полны примерами непро¬
изводительного или же бесполезного существования. Более того, к
1936 году все, кого официально признали в качестве немцев, были
обязаны упорядочить свою жизнь, чтобы соответствовать расовым
директивам. Требования к членам СС от этих директив существенно
не отличались, однако были более жесткими. Наконец, большинство
немцев принимало практическое участие в мероприятиях расового
сообщества. По имеющимся оценкам, между 1933 и 1945 годом, прак¬
тически каждый немец проводил какое-то время на общественных
работах или в воспитательных лагерях. Чаще и на более долгий срок
направляли в различные лагеря молодых людей. Введение в июне
1935 года обязательных полуторогодичных общественных работ —
84 Schwarz G. Eine Frau an seiner Seite: Ehefrauen in der «SS-
Sippengemeinschaft». Hamburg: Hamburg Edition, 1997. S. 26.
442

имперской трудовой повинности (Reichsarbeitsdienst) для всех моло¬
дых людей в возрасте от 18 до 25 лет и предписание молодым людям
вступать в гитлерюгенд означало создание системы промывания
мозгов всему молодому поколению. По окончании учебного года мо¬
лодежь принимала участие в мероприятиях «Гитлерюгенда» и обще¬
ственных работах, после чего следовал призыв в Вермахт. В сентябре
1939 года общественные работы были распространены и на девушек,
которых призывали вступать в Союз немецких девушек. «Результа¬
том всего этого была структурная координация биографий молодых
людей в нацистской Германии», — так оценивал молодежную поли¬
тику нацистов Клаус Латцель85.
Лагерный опыт не ограничивался только молодежью, но по¬
нятно, что представители поколения, родившегося между 1925 и
1935 годом, были в наибольшей степени подвержены национал-
социалистическим идеям. По данным пионера «лагерной педаго¬
гики» Адольфа Мертенса, «сеть лагерей покрывала нашу страну от
моря до гор, от пустошей и лесов на востоке до западных промыш¬
ленных районов. Лагеря для партийных функционеров, для чле¬
нов СС, СА и ГЮ, для юристов, художников, врачей, гражданских
служащих, директоров корпораций, мужчин и женщин, для совсем
молодых людей и людей в возрасте»86. «Есть лагеря с палатками и
домами, лагеря на тридцать человек, на несколько сотен и даже ты¬
сячу человек». «Когда солнце заходит, — писал один удивленный
очевидец, — обитатели лагерей по всей Германии проходят по ним
парадами с флагами»87. Не удивительно, что «начальники лагерей»
и «воспитатели на сельских работах» сделали в Третьем Рейхе впе¬
чатляющую карьеру. Центральным моментом подготовки в лагерях
было постоянное повторение принципов расовой доктрины. С их ду¬
хом товарищества, солдатской дисциплиной и полувоенной унифор¬
мой, лагеря были именно тем местом, где можно было наиболее полно
ощутить дух национал-социализма. Там поощрялось «преображение
в простого человека», отношения товарищества, которые культиви¬
ровались в лагерях, должны были заменить буржуазные социальные
отношения. Как писал впоследствии один из прошедших через такие
лагеря, «звания и должности отменялись. Здесь признавалась толь¬
85Latzel К. Deutsche Soldaten — nationalsozialistischer Krieg? Kriegser-
lebnis-Kriegserfahrung 1939-1945. Paderborn: Schoningh, 1998. S. 86.
86Мертенс цитируется no: Schiedeck J., Stahlmann M. Die Inzenierung
«totalen Erlebens»: Lagererziehung im Nationalsozialismus // Politische
Formierung und soziale Erziehung im Nationalsozialismus / H.-U. Otto,
H. Stinker (eds.). Frankfurt: Suhrkamp, 1991. S. 173.
87 Гюнтер цитируется no: Schiedeck and Stahlmann. S. 173.
443

ко одна форма обращения — “товарищ” и на “ты”»88. Лагеря совер¬
шенно верно описываются, как «тоталитарные учреждения» — даже
если они и не трансформировали сходу существующие социальные
отношения и не превращали немецких граждан в сообщников раси¬
стов. Тем не менее лагеря реально представляли собой «второй мир»
национал-социализма, где немцев побуждали говорить и вести себя
как бдительных членов расового сообщества.
Это были скорее не лагеря, а поля сражений, на которых форми¬
ровался новый человек Третьего Рейха. Все более жестокие сраже¬
ния на Восточном фронте в особенности способствовали тому, чтобы
окружающий мир еще больше соответствовал нацистскому мировоз¬
зрению. Титаническое расовое сражение между Германией и Россией
представлялось нацистской пропагандой то, что происходило рядом,
дома, не только на фронтах, и было тем делом, за которое, как думали
миллионы солдат, они воюют. В страшных реалиях военных дейст¬
вий и на основании полученных приказов было не всегда просто по¬
нять, во что же действительно верят простые солдаты. Современное
поколение военных историков изучает степень воздействия расовых
факторов на боевой дух немецких солдат, а также на их чрезвычайно
жестокое поведение по отношению как к носящему военную форму
противнику, так и к мирному населению: полякам, русским и укра¬
инцам и, конечно же, к европейским евреям. Чувство расового пре¬
восходства среди эсесовцев и их жен было более очевидным; тем не
менее, оно характеризовало также поведение солдат и офицеров Вер¬
махта. Заслуживают внимания не только общий результат расовой
войны, который с точки зрения ее жертв представляется достаточно
закономерным, тогда как для немецких солдат это не так очевидно, но
и успехи в достижении расовой идентичности «бойцов-арийцев».
В Советском Союзе война также ознаменовала собой поворот¬
ную точку в формировании нового человека. Постоянные призывы
к перековке и самопожертвованию, которые превалировали в поли¬
тической культуре 1930-х годов и влияли на личную жизнь многих
тысяч коммунистов, в условиях военной мобилизации становились
еще более действенной силой. Указания доказать свой высокий мо¬
ральный дух в борьбе теперь распространялись на большие группы
населения, включая бойцов Красной армии и работников тыла. Пе¬
ред войной лихорадочные кампании по строительству нового мира
основывались на неясном образе «врага» — представителях «старой
буржуазии», «контрреволюционерах-вредителях» и «иностранных
шпионах», которые якобы препятствуют строительству коммунисти¬
88Schiedeck and Stahlmann. S. 194,172.
444

ческого рая. Подобные образы не всегда воодушевляли на борьбу89.
После вторжения Германии в Советский Союз мифическая борьба
между «умирающим старым мировым порядком» и новым миром
приняла для миллионов советских граждан форму реальной жесто¬
кой войны90. В отличие от нацистской Германии, сами по себе воен¬
ные действия не способствовали созданию нового человека. В СССР
новый человек формировался в процессе советского политического
и морального воспитания, принципы которого, сформулированные
еще до войны, были перенесены на поле боя и применялись в реалиях
военного времени.
Многие из участников войны — политкомиссары при частях Крас¬
ной армии, разведчики за линией фронта, военные корреспонденты,
отдельные офицеры и солдаты — оценивали эффективность совет¬
ских солдат во время войны в контексте укрепления их боевого духа
под огнем врага. Офицеры НКВД читали солдатские письма и со¬
ртировали их в соответствии с силой или слабостью морального духа
автора письма. Политкомиссары вели беседы с солдатами, стараясь
поднять их дух, применяли меры дисциплинарного воздействия к
тем, у кого он падал91. Военные историки отмечают безжалостное на¬
силие, которое царило в Красной армии во время войны; при этом
они уделяют меньше внимания моральным аспектам, в рамках ко¬
торых применялись подобные дисциплинарные меры. Стандарты,
в соответствии с которыми подлежали наказанию солдаты Красной
армии и оценивалось их поведение, были на самом деле стандартами
поведения во время войны рабочего-стахановца, человека, движи¬
мого неистощимой силой воли и горевшего желанием пожертвовать
собой во имя дела. В годы войны эту миссию выполняли профессио¬
нальные писатели и критики, которые до этого в течение десятиле¬
тий играли огромную роль в пропаганде нового социалистического
мира и нового человека. Многие из них добровольно пошли на фронт
в качестве военных корреспондентов. Созданные ими образы герои¬
ческого советского солдата оказывали большое влияние на красно¬
армейцев, стали частью их личного военного опыта. Так, писатель
и критик Илья Эренбург ежедневно писал колонки в газету «Крас¬
89 Intimacy and Terror: Soviet Diaries of the 1930s / V. Garros, N. Korenev-
skaya, Th. Lahusen ( eds.).
90 Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of
the Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
91 Погоний Я. Ф. и др. Сталинградская эпопея: впервые публикуемые до¬
кументы, рассекреченные ФСБ РФ. Москва: Звонница-МГ, 2000; Чекалов В.
Военный дневник: 1941, 1942, 1943. М.: Российское гуманистическое обще¬
ство, 2003.
445

ная Звезда», читал советским солдатам лекции о том, кто они, какую
битву ведут, с каким чудовищем они сражаются. На фронте статьи
Эренбурга были настолько популярными, что даже издавались при¬
казы, запрещавшие использовать на самокрутки газеты, в которых
они были опубликованы: его статьи следовало вырезать и передавать
для прочтения другим92. Когда Эренбург описывал войну, его больше
всего интересовала оценка того преобразующего воздействия, кото¬
рое она оказывала на советского человека. В 1943 году он написал:
«Мы понесли во время войны огромные потери, и получили нового
человека, его высший тип. Войну с нами начал жестокий и амораль¬
ный враг. Это тяжелая ноша. Мы никогда не идеализировали войну,
и мы ее не идеализируем. Мы не фашисты, для которых война — это
вершина цивилизации»93. Война, особенно война, ведущаяся против
врага, который попрал все универсальные ценности западного гума¬
низма, являлась могучей моральной силой. В то же время внутри себя
Эренбург чуждался войны. Особое внимание к моральному совер¬
шенствованию и трансформации человека в воюющей России было
продолжением поразительной советской коммунистической веры в
гибкость и способность к совершенствованию человеческой натуры.
Что касается нацистской Германии, то там война имела совсем дру¬
гие последствия, так как именно на поле боя были материализованы
расистские свойства и имперские амбиции ее нового человека.
Быстрые победы немцев весной 1940 года сначала над Норвеги¬
ей, Голландией, Бельгией и Францией, а потом, годом позднее, над
Югославией, а также первые пять месяцев с момента вторжения Гер¬
мании в июне 1941 года в Советский Союз показали миру необычай¬
но ярко имперские принципы, которые проявлялись в повседневной
деятельности. Черты такой новой имперской идентичности наиболее
отчетливо проявились в самонадеянном геополитическом анализе,
представленном в геббельсовском еженедельнике «Дас Рейх», кото¬
рый начал публиковаться победным летом 1940 года. В нем немец¬
ким читателям представлялись глобальные перспективы Германии;
немцам предлагалось оценить степень блокады Британии, а также
ресурсы германской мощи и ее союзников. Одни журналисты Тре¬
тьего Рейха, такие как Карл Шмитт, представляли Германию в ка¬
честв «основы европейского порядка», тогда как другие описывали
колониальную администрацию в Польше, представляя это Генерал-
губернаторство как «поле для экспериментов в области имперской
92 Rubenstein J. Tangled Loyalties: the Life and Times of Ilya Ehrenburg. New
York: Basic Books, 1996. P. 193.
93 Эренбург И. Сто писем. Пер. А. Рудникова. М.: Издательство иностран¬
ной литературы, 1944. С. 12.
446

структуризации» и место новых поселений немецких колонистов, пе¬
реселявшихся из Лицманнштадта94. Немецкие солдаты завоевывали
имперское пространство для Германии с поразительной легкостью, и
боевые действия за границей им казались туристическими приклю¬
чениями. Как рассказывал в одном из своих ранних репортажей Ханс
Хёшен (Hans Hoeschen), получая новые приказы о перемещении
своих частей весной 1941 года, солдаты гадали: «Ну и куда на этот
раз? На юг Франции? В Голландию или Польшу? Через Италию в
Африку? А может быть, все же домой? Но в это, однако, никто не ве¬
рил». «И что же мы будем делать дома?»95 Об аванпостах империи
принимались рассуждать даже штатские. Как писал журнал «Ди
Моде», даже мода начала приспосабливаться к новым политическим
границам: так, новая берлинская коллекция 1942 года отличалась
«красочными вышивками в стиле юго-восточного костюма: корот¬
кие просторные шерстяные куртки типа тех, что носят венгерские
пастухи; шляпки, напоминающие головные уборы сицилийских
рыбаков, или белые голландские колпаки. Вокруг головы оборачи¬
вают узкие черные платки; носят многослойные юбки в испанском
стиле»96. А как насчет берлинских домохозяек, готовящих обед? Как
писал ежемесячный журнал «Дас Рейх» в статье «Берлин осенью
1941», в этот год «...на немецких кухнях впервые появился зеленый
перец, баклажаны и цикорий. Соусы или приправы из паприки стали
даже любимой темой бесед между соседями, больше, чем последний
кинофильм»97.
Драматическая перекройка европейского пространства также при¬
вела к значительному интересу к проблемам расовой антропологии
соответствующих народов. Тарнополь, например, был известен Хан¬
су Хёшену как «город двух рас. Некоторые его реалии были сформи¬
рованы немецким духом, выражавшимся в богемских или франкских
формах. Когда-то это был аванпост отважного германского бюргер¬
ства, чьи колониальные устремления на протяжении столетий при¬
давали городам на Востоке свой особый характер». Остальная часть
этого города, однако, «выглядела восточной, чужой и мрачной»98. Не¬
мецкие солдаты во время обеих мировых войн придерживались ие¬
рархических категорий, по которым они разделяли других людей на
своих друзей и противников, исходя из степени их физической чисто-
94 Schmitt С. Das Meergegen das Land // Das Reich. 9 Mar. 1941; Das Reich.
5 Jan. 1941.
95 Hoeschen H. Zwischen Weichsel und Wolga. Giitersloh: C. Bertelsmann,
1943. S. 8.
96 Aus den Kollektionen // Die Mode. Jan. — Feb. 1942. № 2.
97 Schiiddekopf J. Berlin im Herbst 1941 // Das Reich. 26 Okt. 1941.
98 Hoeschen H. S. 46-47.
447

ты и неопрятности. В письмах с Восточного фронта во время Второй
мировой войны прослеживается большая склонность к физиогноми¬
ческим характеристикам местного населения, нежели к оценке окру¬
жающего ландшафта. Мнения солдат, которые они высказывали о
людях, были расово окрашенными; они также негативно оценивали
их гигиену и постоянно характеризовали такими уничижительными
эпитетами как «тупые», «глупые», «бестолковые», «испорченные» и
«мало похожие на людей». К этому Клаус Латцель добавлял, что в
этом плане «словарь Первой мировой войны выглядит почти безо¬
бидным». Латцель приходит к заключению:
«Все предшествующие поколения солдат “знали”, что французы
надменные, евреи жадные до денег, поляки ленивые и грязные, рус¬
ские тупые, а сербы настоящие разбойники, и никакими уроками
их уже не исправишь. Однако теперь эти традиционные стереотипы
не только в целом характеризовали людей, к которым они применя¬
лись, но и распределяли их по иерархическим рангам, биологически
оправдывали их дегуманизацию, а в исключительных случаях и обо¬
сновывали их уничтожение. Именно такому отношению к людям их
успешно научили нацисты»99.
Новые знания, полученные простыми солдатами на фронте, слу¬
жили предметом особой гордости Геббельса. Он подчеркивал: «Их
суждение о противнике было трезвым, объективным, без малейшего
следа высокомерия, однако постоянно с позиции превосходства. Они
высказывали такие мнения о ментальности большевиков или англи¬
чан, которые заставили бы устыдиться практикующих социальных
психологов»100.
Новое знание о расовой войне не всегда доставалось легко. Так,
военный историк Ханнес Хеер (Hannes Неег) отмечал момент
«шока» у солдат и последующий процесс «восстановления нормаль¬
ного состояния». «Те небылицы и истории, которые описываются в
письмах большинства солдат, вторгшихся в Советский Союз летом
1941 года», он объясняет «опытом, который превратил их в других
людей, произошедшими в них внутренними изменениями, тем, что
они были вынуждены полностью перестроиться, а также выбросить
за борт некоторые принципы, которым они следовали в прошлом».
Хотя Хеер допускает, что «такую “перестройку”, мучительный про¬
цесс “раздвоения сознания”, который заканчивался для них вынуж¬
"Latzel К. S. 177, 181. См. также: Loffler К. Aufgehoben: Soldatenbriefe aus
dem Zweiten Weltkrieg: Eine Studie zur subjektiven Wirklichkeit des Krieges.
Bamberg: WVB, 1992. P. 122.
100Goebbels J. Gesprache mit Frontsoldaten // Das Reich. 26 July 1942.
448

денным уходом в мир индивидуальных переживаний <...> испытало
меньшинство солдат, однако большинству солдат удавалось все же
без больших усилий преодолеть подобный шок, и они становились
твердыми, равнодушными и безжалостными»101.
Новый человек становился все более и более узнаваемым. Журна¬
лист Клео Плейер, писал о Восточном фронте:
«Одетого в защитные цвета немецкого солдата в Советском Союзе
ничто не оберегает. Он не идет здесь в сокрушительные победоносные
наступления, как во Франции; вместо этого ему приходится беречь
здесь свою голову от обстрелов вражеской артиллерии, которые мо¬
гут длиться часами, днями и неделями. Он видит, как его товарищи
один за другим падают на окровавленную землю, он видел разорван¬
ные на части тела своих друзей. Он месяцами живет в аду. Бесчис¬
ленными ночами от заката до рассвета он бессменно стоит на посту в
окопе со своим пулеметом, дрожа от холода и промокая под дождем...
Но от всего этого он становится только сильнее и тверже»102.
Из всего этого возник новый вид героизма, выращенный в идео¬
логических инкубаторах 1920-х годов, однако претворенный в жизнь
лишь через пол поколения. Солдаты-фронтовики все чаще прояв¬
ляли такие качества как беспощадная и безжалостная твердость, и
их жестокость отныне обусловливалась и оправдывалась не обще¬
христианским долгом служения своей стране, а значительно более
точно сформулированным идеологическим обязательством перед
Фюрером или «народом, отечеством и судьбой»103. Как писал один
солдат в июле 1941 года, «Здесь война ведется в ее чистом виде; по¬
хоже, что любые признаки гуманности из наших поступков, сердец
и умов уже исчезли». «С обостренным чувством хищника мы пони¬
маем, как остальной мир будет перемалываться между жерновами
этой войны»104. После Сталинграда сражения на Восточном фронте
в целом приняли еще более решительный и ожесточенный характер,
покольку в свете новой оборонительной ситуации, в которой оказа¬
лось нацистское расистское государство в начале 1943 года, речь уже
101 Неег Н. How Amorality Became Normality: Reflections on the Mentality
of German Soldiers on the Eastern Front // War of Extermination: The German
Military in World War II, 1941-1944 / H. Heer, K. Naumann feds.). New York:
Berghahn Books, 2000. P. 331-332. См. также: Bartov O. Hitler’s Army: Soldiers,
Nazis, and the War in Third Reich. New York: Berghahn Books, 1991. P. 26;
Wiedmann H. Landser, Tod, und Teufel: Aufzeichnungen aus dem Feldzug im
Osten. Miinchen: Piper, 1943. S. 11.
102Pleyer K. Volk im Feld. Hamburg: Hanseatische Verlaganstalt, 1943.
S. 227.
103Latzel. S. 367-368.
104 Цит. no: Bartov. S. 26.
449

шла о спасении Германии. Огромные потери, с которыми было связа¬
но это продолжительное военное поражение, воспроизводили нового
человека во все увеличивающихся масштабах: солдаты, только что
произведенные в офицеры, представляли собой все более необуздан¬
ную, наводящую страх военную элиту, чья неукротимость воспева¬
лась средствами массовой информации вплоть до самых последних
дней войны. Эти новые профессионалы также занимались на терри¬
тории Рейха и «этническими акциями», в ходе которых сотни тысяч
предположительно этнических немцев были перевоспитаны и пере¬
селены, расово нежелательных поляков отселяли и отправляли на
принудительные работы, ну а расово неприемлемых евреев свозили
в концентрационные лагеря и впоследствии уничтожали. Немецкий
новый человек был вполне реальным и конкретным, он реализовывал
свои функции в многочисленных лагерях уничтожения, которые соз¬
дал за годы войны.
Война нацистской Германии против Советского Союза породила
нового человека Третьего Рейха. Вовлеченный в кровавые сражения,
которые нацисты называли жестокой расовой войной против недо¬
человеков, немецкий солдат все больше идентифицировался с этим
жестоким и безжалостным нацистским идеалом. При этом надо от¬
метить, что этот новый человек полностью отличался от своего совет¬
ского аналога. В Советском Союзе новый человек формировал себя
в соответствии со строгим, но закономерным ходом исторического
прогресса, и представлялся в качестве примера для подражания всему
миру. Если старый человек перестал отвечать требованиям истори¬
ческого прогресса и был обречен на смерть, то перспективы истории
также породили и новую социалистическую личность. В отличие от
советского, новый человек в Германии не доверял истории. Его появ¬
ление стало возможным и необходимым в силу ощущения опасности,
сохранившегося после Первой мировой войны, внушающего страх
потенциала скрытой технологической мобилизации, а также между¬
народных рисков, в атмосфере которых жила послевоенная Герма¬
ния. Вместо исторических критериев в ней были мобилизованы идеи
нацистского расового превосходства, тогда как граждане Советского
Союза верили, что они сами являются воплощением исторического
прогресса. Не удивительно, что при всех различиях между новым и
старым человеком в Советском Союзе, процесс его формирования со¬
ответствовал универсальным принципам эпохи Просвещения. В Гер¬
мании же новый человек в первую очередь и прежде всего являлся
арийцем и был призван служить конкретным интересам Германии, а
не общим идеалам революции и освобождения всего мира. Социали¬
стические новые люди могли находить друг друга по всему земному
шару, тогда как арийские новые люди признавали только друг дру¬
450

га. В этом плане концепция нового советского человека была более
оптимистичной, тогда как новый человек в нацистской Германии мог
полагаться исключительно на кровные связи/родословные своего
собственного народа, а также воспитывать арийцев из немцев и их эт¬
нически «разобщенных» собратьев, совершенно не интересуясь при
этом делами остального мира. Если эфемерные враги Советского Со¬
юза происходили из прошлого, были лишены ауры современности и
в целом бессильны, то враги Третьего Рейха были вполне реальными:
они окружали немцев и угрожали осквернением их расы. Подобная
поглощеность проблемами расовой общности означала, что в нацист¬
ской Германии не существовало четкой концепции старого человека:
немцы уже были арийцами, которым нужно только научиться осо¬
знавать свою расовую сущность. При этом те политические группы,
которые до нацистской революции в течение десятилетий вели стра¬
ну не по тому пути, не считались совсем уж неисправимыми, как это
зачастую имело место в Советском Союзе. Такое самопоглощение во¬
просами арийской сущности также означало фанатическую борьбу с
осквернением расы. Ее источником прежде всего были евреи, а также
люди, страдающие разного рода наследственными и психическими
заболеваниями.
Что касается советского нового человека, то он совершенствовал
свою личность как физически, так и интеллектуально, а также ра¬
ционально и критически осознавал ее. Особое внимание при этом
уделялось духовной природе человека, процессу самопознания и из¬
бавлению от буржуазных привычек, а также осознанию и восприя¬
тию социалистических ценностей. Каждый человек отвечал за свою
собственную интеллектуальную перестройку; это был труд, который
состоял в изучении текстов, дневников, автобиографий и прочих ин¬
струментов самоанализа. Особое внимание к текстам составляло раз¬
ительный контраст с той подозрительностью, с которой в нацистской
Германии относились к книгам и письменным материалам. По сло¬
вам Гитлера, кровь должна уничтожать бумагу105. Немецкий новый
человек работал над своим телом и своими отношениями с другими
людьми, будь то арийские супруги и немецкий народ или же русские
«недочеловеки» и еврейские «паразиты». Хотя ранние нацисты и пи¬
сали свои автобиографические тексты, первым и самым главным из
них была «Майн Кампф»; при этом в нацистской Германии интел¬
лектуальный самоанализ особо не культивировался. Цель огромных
архивов, которые оставили после себя нацисты, состояла в регистра¬
ции физических лиц, их технических и физических характеристик,
архивы также должны были помочь отделению здоровых арийцев от
105 См. статью Катарины Кларк и Карла Шлёгеля в этой книге.
451

всех прочих опасных особей. Новый человек в Советском Союзе и
новый человек в нацистской Германии не воспринимали друг друга в
качестве элиты, хотя каждый из них и указывал на изъяны другого с
тем, чтобы ускорить процесс своего само-преобразования.
Сталинский и нацистский новый человек разделяли общую при¬
верженность к дисциплине, как интеллектуальной, так и физической,
таким образом, они были способны оставаться за пределами либе¬
рального мира. Оба они также предпочитали быть членами организо¬
ванных коллективов; в одном случае их походный порядок воплощал
в себе могучий марш истории, в другом — силу и красоту господ¬
ствующей расы. По советским понятиям, историю можно было тво¬
рить только коллективными усилиями; немцы же полагали, что не
устраивающий их ход истории вполне возможно повернуть вспять.
Оба режима презирали либерализм за его слабость и неспособность
справиться с вызовами современного им мира. Равным образом, их
стремление к систематическому и всеобщему преобразованию мира
обосновывалось их претензиями на главенствующее положение в
двух различных проектах антилиберальной модернизации мира.
СССР либеральный мир представлялся устаревшим, и он стремился
к лучшему будущему; для нацистской Германии более фундаменталь¬
ные расовые факторы идентичности превосходили либеральный мир.
Предположение, что в двадцатом веке должна возникнуть некая но¬
вая коллективная идентичность представляется крайне дерзким. Од¬
нако подобная дерзость проявлялась и в гигантской деструктивной
энергии, которую породило создание нового человека. В Советском
Союзе новому человеку противостоял покинутый историей старый
человек, от которого необходимо избавиться. В нацистской Герма¬
нии новый человек характеризовался готовностью устранить любые
расовые риски. Само допущение возможности новой идентичности
представляло собой серьезное наступление на либеральную совре¬
менность, было ее пугающей альтернативой, возможным вариантом
развития событий, требующим тщательного изучения.

ЧАСТЬ IV. ВЗАИМОСОПРЯЖЕННЫЕ
ОТНОШЕНИЯ
ГЛАВА 9. Война между нацистской Германией и СССР
как система насилия, 1939-1945
М. Эделе, М. Гейер
Выйди вперед: Говорят, ты хороший человек.
...А знаешь, ведь ты — наш враг. Поэтому мы поставим
тебя к стене. Но, учитывая твои достоинства и заслуги,
мы поставим тебя к хорошей стене, и расстреляем тебя
из хорошего карабина хорошими пулями, и закопаем
тебя хорошими лопатами в хорошей земле.
Бертольт Брехт. Допрос добра
Но вы, когда наступит такое время, что человека
станет человеку другом, подумайте о нас снисходи¬
тельно.
Бертольт Брехт. К потомкам1
1 Tritt vor: Wir horen / DaB Du ein guter Mann bist... So hore: Wir wissen /
Du bist unser Feind. «Deshalb wollen wir Dich» / Jetzt an eine Wand stellen.
Aber in Anbetracht deiner Verdienste / Und guten Eigenschaften / An eine gute
Wand und dich erschieBen mit / Guten Kugeln guter Gewehre und dich begraben
mit / Einer guten Schaufel in guter Erde. Bertolt Brecht. «Verh or Des Guten
[Me-Ti / Buch Der Wendungen]» // Brecht B. Gesammelte Werke. Frankfurt
am Main: Suhrkamp Verlag, 1967. S. 462-463. Ihr aber, wenn es so weit sein
wird / DaB der Mensch dem Menschen ein Heifer ist / Gedenkt unserer / Mit
Nachsicht; idem. An die Nachgeborenen [Svedenborger Gedichte] // Gesammelte
Werke. Vol. 9. S. 725.
Подбор материалов для данного эссе явился возможным (для Марка
Эделе) частично благодаря гранту на проведение исследовательских работ
Университета штата Западная Австралия (UWARG) (2006) и (для Майк¬
ла Гейера) благодаря стипендии на проведение научных изысканий Аме¬
риканской академии в Берлине (2004) и Humboldt Forschungspreis (2007).
Приносим благодарность Джошу Санборну и Елене Шульман за любезное
453

Вся беда в том, что ни Вермахт, ни Красная армия не считались
ни с заслугами, ни с достоинствами, и не хоронили погибших солдат,
как того требовала традиция. Да и те, кто родился после войны, не
проявляли к предкам снисходительность, пытаясь выжить в трудные,
темные послевоенные времена или не замечая свершенного зла в лу¬
чах сияющей победы. Во время войны между Советским Союзом и
германским Рейхом не существовало никакого уважения к чести и
достоинству солдат противника, и в этом смертельном противостоя¬
нии сошлись не только армии, но и все население обеих стран. Не за¬
будем о том, что данная война не была созидательной, как, впрочем, и
все войны, всегда направленные только на разрушение* 2.
В наступившем веке появились некоторые признаки того, что,
возможно, со временем люди станут снисходительнее или по край¬
ней мере будут чтить память всех погибших, независимо от стороны
фронта, на которой они сражались3. Думается, что пришло время для
того, чтобы заново обратиться к истории наиболее разрушительной
войны двадцатого столетия — войны между нацистской Германией и
Советским Союзом. Мы рассматриваем эту войну не с позиции Гер¬
мании или СССР, а как событие, отмеченное беспощадным и жесто¬
ким антагонизмом, ареной для которого служили бескрайние поля
сражений европейской и глобальной войны4.
Смертельную схватку между милитаризированными режимами
Германии и Советского Союза, произошедшую в пространственно-
временном континууме, который немцы называют «Восточный
фронт» (Ostfront), а Советы — «Великая Отечественная война», мож¬
но анализировать только в буквальном смысле; то есть как экспе¬
римент или, по одному определению Оксфордского словаря англий¬
ского языка, как «первую предварительную попытку в познании»5.
разрешение использовать цитаты из их неопубликованной работы. Особен¬
ная благодарность Питеру Холквисту за его вклад на начальной стадии об¬
суждения данного эссе.
2Kluften der Erinnerung: RuBland und Deutschland sechzig Jahre nach dem
Krieg // Osteuropa. 2005. Vol. 55. № 4-6.
3 Beutestucke: Kriegsgefangene in der deutschen und sowjetischen Fotografie.
1941-1945. Katalog zur Ausstellung im deutsch-russischen Museum / M. Blank
(ed.). Berlin: Ch. Links, 2003; Der Zweite Weltkrieg im deutschen und russischen
Gedachtnis / О. V. Kurilo (ed.). Berlin: Avinus, 2006.
4 Weinberg G. L. A World at Arms: A Global History of World War II.
Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1994; Mawdsley E.
Thunder in the East: The Nazi-Soviet War 1941-1945. London: Hodder, 2005;
Davies N. No Simple Victory: World War II in Europe, 1939-1945. New York:
Viking, 2007.
5 Cm.: Baberowski J., Doering-Manteufel A. Ordnung durch Terror:
Gewaltexzesse und Vernichtung im nationalsozialistischen und stalinistischen
454

Причины этого разные. Проще говоря, наши знания о советской сто¬
роне, по мнению одного из ведущих военных историков, «остаются
ужасающе неполными»6. Несмотря на призывы к ученым, изучаю¬
щим историю России, наконец-то сосредоточить внимание на войне7,
на сегодняшний день только несколько появившихся за последнее
время публикаций превосходят блестящие исследования военной
истории Джона Эриксона, Дэвида Гланца и Джонатана Хауса8. Как
недавно заметила Кэтрин Мерридейл, работа которой является при¬
мером небольшого числа исключений из этого правила, мы все еще
очень мало знаем «о жизни, биографиях и мотивации самих [совет¬
ских] солдат»9. Основная трудность — поиск документальных свиде¬
тельств, подтверждающих многочисленные заявления популярных
Imperium. Bonn: Dietz, 2006. S. 71-90; Overy R. The Dictators: Hitler’s
Germany, Stalin’s Russia. New York: Norton, 2006. S. 512-525; Kershaw I. Fateful
Choices: Ten Decisions that Changed the World, 1940-1941. New York: Penguin
Press, 2007.
6Glantz D. M. Colossus Reborn: The Red Army at War, 1941-1943. Law¬
rence: University Press of Kansas, 2005. P. 611.
7 Weiner A. Saving Private Ivan: From What, Why, and How? Kritika:
Explorations // Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. N2 2. P. 305-336.
Он повторяет обвинение в кн.: In the Long Shadow of War: The Second World
War and the Soviet and Post-Soviet World // Diplomatic Historys 25. 2001.
№ 3. P. 443-456.
8Glantz D. M., House J. When Titans Clashed: How the Red Army Stopped
Hitler. Lawrence: University Press of Kansas, 1995; idem. Barbarossa: Hitler’s
Invasion of Russia, 1941. Stroud: Tempus, 2001; idem. The Battle for Leningrad:
1941-1944. Lawrence: University Press of Kansas, 2002; Erickson J. The Road
to Stalingrad: Stalin’s War with Germany. Vol. 1. New Haven, CT, London: Yale
University Press, 1975; idem. The Road to Berlin: Stalin’s War with Germany.
Vol. 2. New Haven, CT, London: Yale University Press, 1983. Последние изда¬
ния в этом жанре: Mawdsley Е. Thunder in the East: the Nazi-Soviet War, 1941 —
1945. London 2005; Bellamy Ch. Absolute War: Soviet Russia in the Second
World War. New York: Alfred A. Knopf, 2007.
9Merridale C. Culture, Ideology and Combat in the Red Army, 1939-1945 //
Journal of Contemporary History. 2006. Vol. 41. № 2. P. 305. См также ее увле¬
кательную книгу: Ivan’s War: Life and Death in the Red Army, 1939-1945. New
York: Metropolitan Books, 2006; Slepyan K. Stalin’s Guerrillas: Soviet Partisans
in World War II. Lawrence: University Press of Kansas, 2006; Weiner A.
Something to Die For, a Lot to Kill For: The Soviet System and the Barbarisation
of Warfare, 1939-1945 // The Barbarization of Warfare / G. Kassimeris (ed.).
New York: New York University Press, 2006. P. 101-125. Важные публика¬
ции на эту тему на русском языке: Великая Отечественная война 1941-1945.
Кн. 4: Народ и война. М.: Наука, 1999; Сенявская Е. Фронтовое поколение
1941-1945. Историко-психологическое исследование. М.: Институт россий¬
ской истории РАН, 1995.
455

историков о Сталине и Советском Союзе, относящихся к периоду
войны10. Напротив, о германской стороне мы знаем намного больше.
В самом деле, количество исторических исследований на тему «Вос¬
точного фронта», оккупации и сотрудничества местного населения
с оккупационными властями, а также о фактах уничтожения и ис¬
требления людей и ценностей, просто потрясает11. Более того, война
между СССР и нацистской Германией стала темой множества до¬
кументальных и художественных фильмов, выставок, часто сопро¬
вождающихся демонстрацией многочисленных российских фото- и
кино материалов и исторических документов, вызывающих ожив¬
ленные общественные дискуссии12. Теперь немцы знают или имеют
возможность знать, какую войну они вели на Восточном фронте. Но
полное и глубокое знание о войне со стороны Германии может быть
всеобъемлющим, только и если оно действительно взаимосвязано с
равнозначной информацией о другой стороне. Ведь феномен войны,
особенно войны такого масштаба, можно объяснить, только тогда,
когда во время этого смертельного поединка обе стороны видят друг
10 В этом смысле телевидение опередило историографию. Д. Эриксон до¬
статочно профессионально компенсирует нехватку источников в фильме
«The Russian Front, 1941-1945» — на четырех видеокассетах (182 мин.), реж.
Д. Эриксон и М. Лайтон. Lamancha Productions; Cromwell Productions, 1998.
Более поздние западные телевизионные произведения довольно слабые.
Есть замечательные фильмы на российском ТВ: «Штрафбат», реж. Н. До-
сталь, в ролях: А. Серебряков, Ю. Степанов и А. Баширов (525 мин.). DVD,
Россия 2004; фильм «Свой», реж. Д. Месхиев, в ролях: Б. Ступка, К. Хабен¬
ский, С. Гармаш (105 мин.). DVD. М.: ORT Video 2004.
11 Hitlers Krieg im Osten 1941-1945: Ein Forschungsbericht / R.-D. Muller,
G. R. Ueberschar (eds.). Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2000.
За последнее время список публикаций значительно расширился. См.: Die
Wehrmacht: Mythos und Realitat / R.-D. Muller, H. E. Volkmann (eds.). Munchen:
Oldenbourg, 1999; Erster Weltkrieg — Zweiter Weltkrieg, ein Vergleich: Krieg,
Kriegserlebnis, Kriegserfahrung in Deutschland / B. ThoB, H.-E. Volkmann (eds.).
Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2002. См. также исчерпывающие серии:
Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1-10 / Militargeschichtliches
Forschungsamt (ed.). Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1979-2008. Также
см.: Герлах и Верт, Баберовски и Дёринг-Мантойфель, Браунинг и Зигельба-
ум а также Фицпатрик и Людтке в этом сборнике.
12Kansteiner W. In Pursuit of German Memory: History, Television, and
Politics after Auschwitz. Athens: Ohio University Press, 2006; Wenzel E.
Gedachtnisraum Film: Die Arbeit an der deutschen Geschichte in Filmen seit den
sechziger Jahren. Stuttgart: Metzler, 2000; Heer H. Vom Verschwinden der Tater:
Der Vernichtungskrieg fand statt, aber keiner war dabei. 2 Ed. Berlin: Aufbau
Verlag, 2004; Verbrechen der Wehrmacht: Bilanz einer Debatte / Ch. Hartmann,
J. Hiirter, U. Jureit (eds.). Munchen : С. H. Beck, 2005.
456

друга и самих себя как отражение противной стороны. Можно со¬
мневаться — в практическом и философском планах — видят ли они
одно и то же, но если обе стороны воспринимают и, таким образом,
признают друг друга, они по крайней мере могут начать восстанав¬
ливать ход событий и писать историю, к которой можно применить
мудрость Брехта: вглядываться в прошлое не без снисхождения. Дру¬
гой вопрос, станет ли такая история подходящим инструментом для
восстановления прерванных отношений между двумя нациями13?
Учитывая разную степень развития историографии, цель настоя¬
щего эссе может показаться довольно глупой: не только дать набросок
истории ведения войны противниками, но и порассуждать о своео¬
бразной масштабной и чрезвычайно действенной системе насилия,
превратившей немецкое и советское общества в субъекты и объекты
разрушения. То есть нам придется выяснить, каким образом война,
перестроив соответствующие воюющие общества изнутри, превра¬
тилась в войну на уничтожение этих обществ и, одновременно, как
эта же самая война, выйдя за пределы этого общества, стала войной с
целью подчинить и, более того, уничтожить и истребить врага. При¬
чем все это время на гигантских полях сражения между армиями обе¬
их сторон шли яростные кровопролитные бои. Мы назовем первую
«гражданской войной», т. е. войной, направленной на преобразова¬
ние (полное уничтожение) всего населения, а вторую — «войной на
истребление», направленной на тотальное уничтожение. Но даже это
еще не объясняет влияния внутреннего и внешнего аспектов этой
войны на людей, оказавшихся на затронутых войной территориях и
ставшими пешками в руках руководителей враждующих сторон14.
Наши аргументы таковы. Во-первых, никогда не виданная прежде
летальность военных действий на этом театре войны обусловлена
не только идеологией разрушения той или иной стороны или уни¬
13 Boll Н., Kopelev L., Bednarz К. Warum haben wir aufeinander geschossen?
Bornheim-Merten: Lamuv-Verlag, 1981.
14 Германо-советская оккупация Польши — один из пунктов данной
дискуссии. См.: Chodakiewicz М. J. Between Nazis and Soviets: Occupation
Politics in Poland. 1939-1947. Lanham, MD: Lexington Books, 2004; Szonert-
Binienda M. World War II through Polish Eyes: In the Nazi-Soviet Grip. Boulder,
CO, and New York: Columbia University Press, 2002. Другим пунктом дебатов
является наболевший вопрос, могла ли Красная армия своевременно вме¬
шаться для предотвращения разрушения Варшавы в 1944 году? См. послед¬
нее исследование Д. М. Гланца: The Red Army’s Lublin-Brest Offensive and
Advance on Warsaw (18 July — 30 September 1944) //Journal of Slavic Military
Studies. 2006. Vol. 19. № 2. P. 401-444. По вопросу об абсолютной войне см.:
Kramer A. Dynamic of Destruction: Culture and Mass Killing in the First World
War. Oxford, New York: Oxford University Press, 2007.
457

версальной динамикой тотальной войны. Предположительно разру¬
шительный характер этой войны в значительной степени является
следствием враждебных взаимоотношений между нацистской Герма¬
нией и Советским Союзом. С самого начала эта война велась безо вся¬
ких ограничений — результат оценки противника как вероломного и
гнусного врага. С самого начала это была не «война по правилам», но
война, чтобы победить любыми средствами или, в случае поражения,
исчезнуть с лица земли.
Военные институты и милитаризированные общества являются
в высшей степени автономными и самодостаточными системами, не
говоря уже об этих двух, чрезвычайно замкнутых на самих себе ре¬
жимах15. Для экстремального насилия хватило взаимной ненависти.
Кроме того, они всегда использовали противную сторону для того, что¬
бы научиться уничтожать врага как можно эффективнее. В этом слу¬
чае обе стороны нуждались друг в друге (образ и, как оказалось, боевая
и оккупационная практика) для того, чтобы ввести в повседневную
практику и закрепить соответствующие навыки ведения «войны на
разоружение» или, по выражению некоторых ученых, «войны на вы¬
рождение», иными словами, прежде всего — экстремальное и ничем
не ограниченное насилие16. Происходил постепенный отказ от нрав¬
ственных ограничений — как на нижнем уровне, начиная с рядовых,
15 О германском аутизме см.: Geyer М. Restaurative Elites, German Society
and the Nazi Pursuit of War // Fascist Italy and Nazi Germany: Comparison
and Contrast / R. Bessel (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
P. 134-164; Koenen G. Zwischen Antibolschewismus und «Ostorientierung»:
Kontinuitaten und Diskontinuitaten // Strukturmerkmale der deutschen
Geschichte des 20. Jahrhunderts / A. Doering-Manteuffel (ed.). Munchen:
R. Oldenbourg Verlag, 2006. P. 241-252. О параллельном, но отдельном во¬
енном развитии см.: Habeck М. R. Storm of Steel: The Development of Armor
Doctrine in Germany and the Soviet Union, 1919-1939. Ithaca, NY: Cornell
University Press, 2003. О советском изоляционизме см.: Bauer R. A., Inkeles A.,
Kluckhohn C. How the Soviet System Works: Cultural, Psychological, and Social
Themes. Cambridge: Harvard University Press, 1956. P. 26; Kotkin S. Magnetic
Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley, Los Angeles, and London:
University of California Press, 1995. P. 225; Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism:
Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s. New York and
Oxford: Oxford University Press, 1999. P. 5.
16 Первый, очень полезный термин и концепция были созданы в контексте
американской гражданской и индейской войн Ч. Ройстером, см.: Royster Ch.
The Destructive War: William Tecumseh Sherman, Stonewall Jackson, and the
Americans. New York: Random House, 1991. Последнее, более спорное опре¬
деление принадлежит М. Шоу. См.: Shaw М. War and Genocide: Organized
Killing // Modern Society. Cambridge: Polity Press in association with Black-
well, 2003.
458

так и в верхах. Таким образом, сознательно устраняя все ограничения,
оба участниках всех боевых действий, каждый в свое время, запустили
механизм эскалации насилия, который было почти невозможно оста¬
новить даже тогда и там, где стратегически или политически это было
необходимо. Многие исследователи не замечают, что в ходе войны бое¬
вые действия становились все более ожесточенными, намеренно более
ожесточенными, особенно на фоне зверств 1941 года.
Во-вторых, война между нацистской Германией и СССР была
войной на уничтожение между двумя милитаризированными
общественно-политическими формациями. В ходе этой войны на
внутреннем и внешнем фронтах происходила преднамеренная ломка
устоявшихся военных традиций (и в этом смысле она буквально яви¬
лась революцией в теории ведения войны)17. С самого начала война
между двумя вооруженными лагерями явилась, по сути, войной по¬
средством общества и против общества. Подчеркнем: военные дей¬
ствия имели свою логику развития. В кульминационной точке они
приобрели крайние формы войны на тотальное уничтожение: угро¬
жающие стать таковыми в советском случае и уже применяемые на
практике в германском. Мы утверждаем, что Холокост был главным
аспектом этой, по сути, гражданской войны на тотальное уничтоже¬
ние. Принимая во внимание, что радикализация методов ведения
войны превратила эту борьбу не на жизнь, а на смерть в сражение не
между армиями, но между целыми народами и нациями, можно было
бы характеризовать происходившее как «варваризация»18. «Варва¬
ризация» в данном случае означает скорее абсолютную летальность
(эскалация) нежели уничтожение (радикализация), свидетельствует
о «варварском» понимании войны, ставшей исключением из правил,
в которой каждая сторона сражается (или настаивает на продолже¬
нии войны) до тех пор, пока полностью не уничтожит противника, и
этот противник в дальнейшем не будет в состоянии восстановиться
собственными силами. Победитель сражается «до последнего чело¬
века»; побежденный не только мертв, но и изнасилован. Кстати, мы
должны заметить, что подобная варварская «идеология» является не¬
изменным потенциалом современной западной войны19.
17 Подобный случай аргументирован, хотя он относился к октябрю 1942 г.
См.: Knox М. 1 October 1942: Adolf Hitler, Wehrmacht Officer Policy, and So¬
cial Revolution // The Historical Journal. 2000. Vol. 43. № 3. P. 801-825.
18 The Barbarization of Warfare / G. Kassimeris (ed.). New York: New York
University Press, 2006.
19 Bell D. A. The First Total War: Napoleon’s Europe and the Birth of Warfare
as We Know It. Boston: Houghton Mifflin, 2007. Автор книги называет этот
феномен «тотальная война».
459

В-третьих. Возможно, эти различия и важны, но они не отражают
основного: ассиметричного характера ведения войны между двумя
воюющими сторонами. Война на «Востоке» началась с эскалации не¬
ограниченного скорострельного огня на немецкой стороне, в чем прак¬
тика далеко обогнала идеологию. На это советская сторона ответила
откровенно радикальными и варварскими защитными мерами, что, в
свою очередь, привело к еще большей радикализации и «варвариза¬
ции» действий агрессора. Развернутые Советами в ответ на германское
вторжение оборонительные действия тотального характера мобилизо¬
вали все население на защиту отечества как на фронте, так и в тылу.
Война велась как гражданская или, в свете французского прецедента
1792/1793 годов, как национально-революционная война, когда в еди¬
ном порыве вся нация пыталась уничтожить внутренних и внешних
врагов. Германский эквивалент обрел окончательную форму в 1941—
1942 годах, когда со стороны Германии война приобрела характер
войны на искоренение внутренних и внешних врагов, но с единствен¬
ной целью — уничтожить их. При этом Холокост стал проявлением ее
агрессивного направления, а тотальное разграбление населения и тер¬
ритории Советского Союза — регрессивного или «смягченного». Как
в германском, так и в советском случае следует помнить, что 1941 год
был лишь началом. Война достигла своего апогея в 1943-1944 годах.
В-четвертых. Эскалация и радикализация на субъективном и пси¬
хологическом уровне обусловили процесс «озверения». Этот термин
более всего подходит при описании и анализе, по выражению Клау¬
зевица, «страстей войны». Солдаты обеих армий совершали акты чу¬
довищной жестокости, зная о своей безнаказанности и, что кажется
весьма правдоподобным, будучи уверенными, что, мстя врагу, они
сражаются за правое дело. Помимо значительного количества тех,
кого мы называем кадрами тоталитарного насилия, идеологически
преданных и готовых к жестокой войне, большинство солдат и офи¬
церов привлекались к противоправным акциям, в основном в зависи¬
мости от времени и места. Пропаганда ненависти, сарафанное радио
и опыт взаимно стимулировали бойню и жестокость, принуждая раз¬
рушать, насиловать и убивать.
И опять же здесь мы имеем дело с асимметричными действиями.
С германской стороны даже вспышки жестокости были в основном
обдуманными, «страсти войны» являлись результатом холодного
расчета и использовались взвешенно и эффективно. Гнев, страх и
ярость каждого солдата были лишь дополнительными факторами в
этих расчетах20. В условиях тотального истребления господствовала
20Любопытный пример германского самовосприятия см. в: Gumz J. Е.
Wehrmacht Perceptions of Mass Violence in Croatia, 1941-1942 // Historical
Journal. 2001. Vol. 44. № 4. P. 1015-1038.
460

и требовалась исключительная дисциплина — безусловно, чтобы по¬
казать себя, но также и на практике. В отличие от немцев, в СССР ре¬
альные бедствия войны использовались для оправдания жестокости
по отношению к захватчикам, так как этот метод оказался наиболее
действенным для принуждения солдат-крестьян сражаться и уми¬
рать за режим, который всего десятилетие назад объявил тотальную
войну против этого самого населения. Увы, когда в 1944-1945 годах
возникла политическая необходимость укротить эту жестокость, ока¬
залось невозможным обуздать эти однажды выпущенные на свободу
страсти. Советские солдаты продолжали неистовствовать даже тогда,
когда благоразумие требовало от победителя прекратить бесчинства.
Победителя, который уже давно отказался от первоначального ир¬
рационального и крайне панического призыва к тотальной войне на
уничтожение.
Когда практика превосходит ожидание: операция
«Барбаросса»
Подготовка к войне против Советского Союза началась 31 июля
1940 года, когда в разгар разработки более масштабных стратегиче¬
ских планов по развитию военных действий, Гитлер приказал «по¬
кончить с Россией»21. Директивой 21 от 18 декабря 1940 года была
определена цель военной операции: «в короткие сроки» окружить
и уничтожить большую часть советских вооруженных сил и за счет
прорывов в глубокие тылы противника предотвратить возможность
отступления. После уничтожения Красной армии планировалось
создать против «азиатской России» новый оборонительный рубеж
по линии Архангельск — Волга22. Несмотря на отдельные осторож¬
ные голоса, цель казалась достижимой ввиду слабой вооружен¬
21 Нижесказанное в большой степени удалось благодаря Юргену Фор¬
стеру, чья работа о «Барбароссе» может считаться одной из лучших на эту
тему. Несмотря на то что английский перевод 10-томной серии является
надежным, мы предпочитаем немецкое издание. См.: Forster J. Unterneh-
men «Barbarossa» als Eroberungs- und Vernichtungskrieg // Das Deutsche Re¬
ich und der Zweite Weltkrieg. Vol. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion / Horst
Boog et al. (eds.). Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1983. S. 498-538; idem.
Die Sicherung des «Lebensraumes» // Der Angriff auf die Sowjetunion; idem.
«Verbrecherische Befehle» // Kriegsverbrechen im 20. Jahrhundert / W. Wette,
G. R. Ueberschar (eds.). Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2001.
P. 137-151.
22 Ueberschar G. R., Wette W. Unternehmen Barbarossa: Der deutsche Uber-
fall auf die Sowjetunion, 1941: Berichte, Analysen, Dokumente. Paderborn:
F. Schoningh, 1984. S. 18-22; Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Ver-
nichtungskrieges 1941-1944, Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fur Soz-
ialforschung. Hamburg: Hamburger Edition, 2002. S. 39-41.
461

ности и плохой подготовки советской армии и уверенности, что
Советский Союз развалится сам собой после падения коммунисти¬
ческого режима23.
Планы агрессии имели стратегическую подоплеку: контроль над
российской территорией и ресурсами делал Германию «неуязвимой»
в век глобального могущества24. Целью войны была не оккупация и,
конечно же, не освобождение, но имперское и колониальное завоева¬
ние: «обеспечение условий для безжалостной эксплуатации земли»
и заселение лучших территорий25. Ожидания диктовали способы ве¬
дения войны: без уважения к противнику, вместо мира — порабоще¬
ние. Используя тот же критерий, нацисты и армейское командование
пришли к единому мнению: реализация плана «Барбаросса» предусма¬
тривает войну нового типа26. Это должна быть война против режима
фанатиков, уповавших на подрывную деятельность и предательство
и заключивших общество в стальные объятия. Такие войны в течение
долгого времени являлись основой националистического мифа, пре¬
вратившего войну в героическую борьбу между расами не на жизнь, а
на смерть27. Именно во время Первой мировой войны была отработа¬
на модель ведения боевых действий, этот опыт мешал нацистам и ко¬
мандованию Вермахта во время подготовки нападения на Советский
Союз. По их мнению, план «Барбаросса» был также в высшей степени
чуждой условностям «справедливой войной», войной которая уста¬
новит германский суверенитет и обеспечит немцам благополучие во
враждебном мире28. Многому можно научиться у прошлого, да и само
германское военное руководство не могло так легко изменить традици¬
ям. Однако все понимали, что эта война будет вестись не по шаблону.
23 Forster J. Hitlers Wendung nach Osten: Die deutsche Kriegspolitik 1940-
1941 // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-Pakt zum «Unternehmen
Barbarossa» / B. Wegner (ed.). Munchen; Zurich: Piper, 1991. P. 113-132.
24Hillgruber A. Hitlers Strategic; Politik und Kriegfiihrung, 1940-1941.
Frankfurt am Main: Bernard & Graefe Verlag fur Wehrwesen, 1965.
25 Idem. Die «Endlosung» und das deutsche Ostimperium als Kernstuck des
rassenideologischen Programms des Nationalsozialismus // Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. 1972. № 20. S. 133-153.
26 Как упоминалось ранее, Польша явилась прецедентом. Rossino А. В.
Hitler Strikes Poland: Blitzkrieg, Ideology, and Atrocity. Lawrence: University
Press of Kansas, 2003.
27 Bessel R. Nazism and War. New York: Modern Library, 2004; Kroll F.-L.
Utopie als Ideologic: Geschichtsdenken und politisches Handeln im Dritten Re¬
ich. Paderborn: Schoningh Verlag, 1998.
28 Kletzin B. Europa aus Rasse und Raum: Die nationalsozialistische Idee der
neuen Ordnung. Munster: Lit, 2000; Forster J. Hitlers Entscheidung fur den Krieg
gegen die Sowjetunion // Der Angriff auf Die Sowjetunion. S. 27-68.
462

Три инициативы определяют в основном правила ведения войны.
Во-первых, война должна представлять собой комбинированную
стратегическую операцию, включающую военный и экономический
компоненты, а также компонент безопасности. С этой целью между
Вермахтом, силами безопасности Гиммлера и экономическими ве¬
домствами (к которым следует отнести и гражданские оккупаци¬
онные учреждения) произошло разделение функций, как обычно
бессистемное, но в целом эффективное. Однако решающее значение
имеет не распределение обязанностей между военными, политиче¬
скими, экономическими институтами власти и органами безопас¬
ности, а совместная подготовка к уничтожению советского режима
и разрушению его опоры в обществе, а также к немедленному мас¬
совому грабежу населения и территории. Стороны согласовали не
только принципиальные вопросы (враждебные группы среди граж¬
данского населения должны быть уничтожены), но и договорились
по существу (евреи и большевики как агенты этого режима должны
быть уничтожены)29. Более того, была достигнута договоренность о
том, что германские войска будут обеспечиваться прежде, чем окку¬
пированное население30.
До сих пор идут споры об этих приготовлениях, но главное за¬
ключается в том, что германское руководство приготовилось к войне
против всего общества, намереваясь уничтожить режим и его сторон¬
ников с целью эксплуатации недоразвитых, как считалось, масс —
людских и природных ресурсов на советской территории. Полное
неуважение к жизням советских людей было частью операции по за¬
воеванию Советского Союза.
Вторым главным элементом подготовки к войне стало воспитание
чувства «беспощадности», необходимое в борьбе с вероломным вра¬
гом. Солдат следовало готовить воевать не только против вражеской
армии и общества, но и с так называемыми фанатиками и преступ¬
ным элементом в рядах противника. Пропагандистская кампания ри¬
совала еврейско-большевистское руководство страны в гротескном
виде, тем самым поощряя армию на повседневное проявление жесто¬
29 Forster J. Wehrmacht, Krieg und Holocaust // Die Wehrmacht: My-
thos und Realitat / R.-D. Muller, E. Volkmann (eds.). Mimchen: Beck, 1999.
S. 948-963.
30Gerlach Ch. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts-und Vernich-
tungspolitik in Weissrussland 1941 bis 1944.2 Ed. Hamburg: Hamburger Edition,
2000; Arnold K. J. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten
Gebieten der Sowjetunion: Kriegfuhrung und Radikalisierung im «Unternehmen
Barbarossa». Berlin: Duncker & Humblot, 2004.
463

кости во время войны31. Но германские военные никогда особенно
не рассчитывали на образы и мотивации, не сделали они этого и в
данном случае32. Вместо этого они гарантировали безнаказанность за
совершение военных преступлений, и поскольку от войны страдало
и гражданское население, эта безнаказанность распространялась и
на «обхождение» военнослужащих «с местным населением»33. Со¬
гласно закону об отправлении военного правосудия, «военная необ¬
ходимость превалирует над законом»34. Право на трактовку закона
предоставлялось исключительно командиру, от которого также тре¬
бовалось поддерживать военную дисциплину. Цель состояла в том,
чтобы создать вооруженные силы, которые не были бы связаны ника¬
кими условностями при выполнении поставленной задачи и одновре¬
менно являлись уникальным дисциплинированным исполнителем.
Сочетание абсолютной склонности к тотальному разрушению и ис¬
ключительной дисциплинированности не очень четко прослеживает¬
ся. Но как бы мы не старались подчеркнуть жажду крови или тягу к
убийству («Убивайте каждого подозрительного русского», призывал
Гитлер)35, холодная ярость запланированного истребления стояла в
повестке дня и являлась отличительной чертой германской военной
машины36. Вне всякого сомнения, последнее также послужило при¬
крытием индивидуального и группового озверения.
Третьим компонентом военных приготовлений было официаль¬
ное разрешение на целенаправленное убийство: директива по об¬
31 Forster J. Unternehmen «Barbarossa» als Eroberungs- und Vernichtung-
skrieg. S. 440-447.
32Geyer M. Vom massenhaften Totungshandeln, oder: Wie die Deutschen
das Krieg-Machen lernten // Massenhaftes Toten: Kriege und Genozide im 20.
Jahrhundert / P. Gleichman, T. Kiihne (eds.). Essen: Klartext Verlag, 2004.
S. 105-142.
33 Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941—
1944. Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fur Sozialforschung. S. 49.
34 Ibid. S. 46-48. Forster J. Unternehmen «Barbarossa» als Eroberungs- und
Vernichtungskrieg. S. 435: «Возврат к старым военным традициям. Один из
противников должен погибнуть; не следуйте традиционному отношению к
врагу, а просто уничтожайте его» (ген. Мюллер).
35 Гитлер А. Цит по: Aktenvermerk. 16 July 1941, International Military Tri¬
bunal, Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribu¬
nal, Nuremberg: 14 November 1945-1 October 1946. Nuremberg: Secretariat of
the Tribunal, 1947. S. 92.
36 Дисциплина как ключевой элемент развязывания исключительного на¬
силия не достаточно изучена. Но см. впечатляющее исследование Beck В.
Wehrmacht und sexuelle Gewalt: Sexualverbrechen vor deutschen Militargerich-
ten 1939-1945. Paderborn: Schoningh, 2007.
464

ращению с политическими комиссарами, знаменитый «Приказ о ко¬
миссарах», согласно которому советские политработники и прочие
нежелательные элементы, в частности евреи, подлежали выявле¬
нию и уничтожению37. В «Приказе о комиссарах» были перечислены
определенные группы, а «Руководство по поведению войск в России»
расширило этот список. Оно предписывало «жестокие и энергичные
меры против большевиков, агитаторов, партизан, саботажников, ев¬
реев, и полное подавление любых проявлений активного или пас¬
сивного сопротивления»38. В конечном счете перечень подлежащих
уничтожению лиц и групп так и остался неконкретным. Но главный
враг определялся по расовому признаку: ввиду того, что беспощадная
и вероломная война была спровоцирована еврейско-большевистским
режимом и его представителями, уничтожение евреев и комиссаров
стало главной задачей. Прочие — женщины-военнослужащие, пред¬
ставители азиатских национальных меньшинств, «асоциальные
типы» — совпадали с основной целевой группой; считалось, что с во¬
енной точки зрения им чуждо понятие чести, и по своей природе они
склонны к предательству. Таким образом, запланированное убийство
являлось непременным условием ликвидации советского режима и
средством восстановления (установления) более естественного по¬
рядка вещей. Для ускорения этого процесса были созданы группы
особого назначения (Einsatzgruppen). В основном именно они осво¬
бодили регулярную армию от бремени убийств и предназначались
для того, чтобы минимизировать возможность совершать «зверства»
(Metzeleien)39. Что касается военного командования, единственным
ограничением для преднамеренного убийства было соблюдение во¬
инской дисциплины и, при возможности, расстояния, в остальном
такие акции получали полную поддержку.
Тот пыл, с которым армию готовили к молниеносной и решаю¬
щей кампании на востоке, в сочетании с яростным стремлением взять
реванш за недавнее поражение и революцию превратили Вермахт в
школу экстремального насилия. Многое из запланированного бази¬
ровалось на прецедентах прошлого; опыт Первой мировой войны
37Jacobsen Н.-А. Kommissarbefehl und Massenexekutionen sowjetischer
Kriegsgefangener // Anatomie des SS-Staates: Gutachten des Instituts fur Zeit-
geschichte / H. Buchheim (ed.) Olten: Walter-Verlag, 1965. S. 161-278. См. так¬
же: Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941—
1944, Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fur Sozialforschung. S. 52-53.
38 Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 —
1944. Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fur Sozialforschung. S. 54-55.
39 Forster. Unternehmen «Barbarossa» als Eroberungs-und Vernichtuns-
krieg. S. 438.
465

и послевоенных гражданских войн послужили хорошим уроком40,
но основной план состоял в революционной перестройке военной
машины. Во-первых, план молниеносной победы, основанный на
военном превосходстве, соответствовал германским военным тра¬
дициям41. Но теперь ради достижения целей этой войны были сняты
все ограничения на применение силы, в том числе чрезвычайной же¬
стокости. Во-вторых, в прошлом быстрая и сокрушительная победа
(как в Бельгии) привела к большим потерям гражданского населе¬
ния и разрушениям42. Но теперь убийство целых вражеских групп,
прежде всего большевиков и евреев, было предрешено и считалось
важным и необходимым условием победы. Новый немецкий способ
ведения войны, объединив военный и гражданский аспекты, был
отмечен беспрецедентной, убийственной тотальностью. В-третьих,
еще в 1914 году в оккупированной Бельгии немецкие войска в целях
обеспечения своей безопасности, а особенно из-за боязни партизан,
практиковали захват и расстрел заложников43. Планы по умиротво¬
рению оккупированных территорий еще раз отошли от шаблона,
превратив террор в оперативный принцип — в краткосрочной пер¬
спективе — в расчете на применение насилия в будущем, для этого
после победы планировалось подготовить и иметь сорок — пятьдесят
дивизий. Влияние колониального прошлого сильно44, но террор как
средство умиротворения явился новшеством. При подготовке плана
«Барбаросса» были разрушены стереотипы прошлого опыта веде¬
ния войны. Причиной этой трансформации стали образ мышления
Гитлера и его вмешательство, открывшие все пути для достижения
скорой победы всеми доступными способами. Таким образом, в то
время как военные приготовления носили чисто прикладной харак¬
тер (как можно быстрее достичь победы), обращение к абсолютному,
40 О жестокости немецких правых см.: Bessel R. Political Violence and
the Rise of Nazism: The Storm Troopers in Eastern Germany, 1925-1934. New
Haven, CT: Yale University Press, 1984; Schumann D. Politische Gewalt in
der Weimarer Republik 1918-1933: Kampf um die StraBe und Furcht vor dem
Burgerkrieg. Essen: Klartext, 2001.
41 Hull I. V. Absolute Destruction: Military Culture and the Practice of War in
Imperial Germany. Ithaca, NY, London: Cornell University Press, 2005.
42 Schivelbusch W. Die Bibliothek von Lowen: Eine Episode aus der Zeit der
Weltkriege. Munchen: C. Hanser, 1988.
43 Horne J. N., Kramer A. German Atrocities, 1914: A History of Denial. New
Haven, CT: Yale University Press, 2001.
44 Zimmerer J. Die Geburt des «Ostlandes» aus dem Geiste des Kolonialismus:
Die nationalsozialistische Eroberungs- und Beherrschungspolitik in (post)kolo-
nialer Perspektive // Sozial Geschichte: Zeitschrift fur die historische Analyse des
20. und 21. Jahrhunderts 19. 2004. № 1. S. 19-43.
466

ничем не ограниченному насилию было идейно обосновано. Not kennt
kein Gebot* — это, конечно, старая максима. Теперь же командование
Вермахта было готово к применению исключительного насилия, по¬
тому что считало, что для порабощения придется истребить врага, а
не просто разгромить его и оккупировать вражескую территорию.
Если общее правило гласит, что теория всегда более экстремальна,
чем практика, то это правило было нарушено 22 июня 1941 года, когда
началась операция «Барбаросса». Историки совершенно справедливо
предупреждали нас о том, что война на востоке имела много различных
аспектов, и что умение приспосабливаться к изменяющимся обстоя¬
тельствам было такой же ее характеристикой, что и ужесточение45. Во
время операции «Барбаросса» присущие войне противоречия не сгла¬
дились, но скорее развязали и увеличили масштабы экстремального
насилия. Массовые убийства сопровождали аккомодацию в каждом
удобном случае, и она рано или поздно уступила место разрушитель¬
ной войне. Последние исследования показывают, насколько неуве¬
ренно себя чувствовал средний полевой командный состав в услови¬
ях неумолимой жестокости, особенно по отношению к гражданскому
населению, и насколько непродуктивными многие офицеры считали
такие меры46. Но в 1941 году ни на фронте, ни в тылу эти соображения
никак не влияли на эскалацию насилия47.
Следует отметить два момента. Первое, на что мы хотим обратить
внимание, это то, что мероприятия, предусмотренные планом «Бар¬
баросса», вышли за намеченные рамки. За считанные месяцы после
начала войны запланированные меры по обеспечению безопасности
привели к тотальным разрушениям, полному пренебрежению к чело¬
веческой жизни и всеобщему истреблению48. С первых же дней кам¬
* Нужда заставит пойти на все (нем.). (Прим, ред.)
45 Один из первых и важнейших вкладов в разработку проблемы принад¬
лежит Т. Шульте. См.: Schulte Th. J. The German Army and Nazi Policies in Oc¬
cupied Russia. Oxford and New York: Berg, 1989.
46 Hartmann Ch. Verbrecherischer Krieg — Verbrecherische Wehrmacht?
Uberlegungen zur Struktur des deutschen Ostheeres 1941-1944 // Viertel-
jahrshefte fur Zeitgeschichte. 2004. Bd. 52. № 1. S. 1-75; Hiirter J. Die Wehr¬
macht vor Leningrad: Krieg und Besatzungspolitik der 18^Armee im Herbst
und Winter 1941/42 // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 2001. Bd. 49. № 3.
S. 377-440.
47 Chiari B. Alltag hinter der Front: Besatzung, Kollaboration und Widerstand
in WeiBruBland 1941-1944. Diisseldorf: Droste Verlag, 1998; Oldenburg M. Ide¬
ologic und militarisches Kalkiil: Die Besatzungspolitik der Wehrmacht in der
Sowjetunion 1942. Koeln: Bohlau, 2004.
48 Angrick A. Das Beispiel Charkow: Massenmord unter deutscher Besatzung /
Ch. Hartmann, J. Hiirter, U. Jureit (eds.). MOnchen: Verlag С. H. Beck, 2005.
467

пании начало расти число уничтоженных целевых групп противни¬
ка. Стремительное наступление германских войск и оккупация круп¬
ных городов создали условия для локального голода — выходящего
за рамки «плана организованного голода» для советских городов,
предусмотренного в контексте экономического компонента операции
«Барбаросса»49. До сих пор идут горячие споры о том, существовал
ли такой «план» вообще, однако практика ведения войны реализова¬
ла то, что, возможно, было упущено при ее подготовке. Второе — это
количество погибших вреди военных и гражданского населения
(а процент потерь среди гражданского населения превышал процент
потерь среди военных) в течение первых шести месяцев войны, кото¬
рое оказалось таким огромным, что весь последующий период войны
многие историки рассматривают как время сплошного насилия. Но
горькая правда состоит в том, что в промежуток между 1942 и 1944 го¬
дом и в 1944-1945 годах эскалация насилия только усиливалась50.
В то время как ход войны редко развивается по прямой, кривая этой
войны — и с этим согласны и германские и советские солдаты51 —
вела прямо в ад.
До сих пор спорят о причинах такой эскалации насилия, — назван¬
ной историками в качестве альтернативы «варваризацией» или «ра¬
дикализацией», — во время боев летом и осенью 1941 года. Винить
ли за это упреждающие, идеологически мотивированные директивы
преступать пределы допустимого, преступные приказы и инструк¬
S. 117-124. Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges
1941-1944. Ausstellungskatalog / Hamburger Institut fur Sozialforschung (ed.).
S. 179-185.
49Kunz N. Das Beispiel Charkow: Eine Stadtbevolkerung als Opfer der
deutschen Hungerstrategie 1941/42 / Ch. Hartmann, J. Hiirter, U. Jureit (eds.).
Mimchen: Verlag С. H. Beck, 2005. S. 136-144. Verbrechen der Wehrmacht: Di¬
mensionen des Vernichtungskrieges 1941-1944. Ausstellungskatalog. Hamburg¬
er Institut fur Sozialforschung. S. 328-346.
50 Касательно обзора и полемики по вопросу советских военных и граждан¬
ских потерь, см.: Ellman М., Maksudov S. Soviet Deaths in the Great Patriotic
War: A Note // Europe-Asia Studies. 1994. Vol. 46. № 4. S. 671-680. Подробные
данные о потерях среди военных см. в кн.: Гриф секретности снят: Потери
вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфлик¬
тах: Статистическое исследование / Ред. Г. Ф. Кривошеев. М.: Военное из¬
дательство, 1993; Кривошеев Г. Ф., Филимошин М. Ф. Потери вооруженных
сил СССР в Великой Отечественной войне // Население России в XX веке.
Исторические очерки. 1940-1959. Т. 2 / Ред. Ю. А. Поляков, В. Б. Жиром-
ская. М.: РОССПЭН, 2001. С. 19-39.
51 Fritz S. G. Frontsoldaten: The German Soldier in World War II. Lexington:
University Press of Kentucky, 1995; Merridale, Ivan’s War.
468

ции52? Или виной всему ситуация на самом нижнем уровне и тре¬
бования вести жестокую войну против безжалостного врага, которые
способствовали переходу от запланированных перегибов к звериной
жестокости53? На сегодня все согласны с тем, что одно время домини¬
рующая интерпретация Омера Бартова более не выдерживает ника¬
кой критики, ибо описанная им «варваризация» войны происходила
до того, как созрели им установленные для этого поворота событий
условия (истребление небольших групп и уничтожение материально-
технической базы)54. Как представляется, можно скорее говорить о
сознательной, набирающей силу тенденции к эскалации жестокости.
Спираль насилия становилась все явственнее на фоне бытующих
среди немецкого руководства мнения относительно полезности и, в
меньшей степени, моральной правомерности такой жестокости, осо¬
бенно в тылу и особенно без возможности ее остановить55. По нашему
мнению, в течение первых месяцев проведения операции «Барбарос¬
са» такая эскалация насилия, распространявшегося равным образом
на всех, была вызвана прежде всего приказом любыми способами до¬
биться решающей победы и снятием всех ограничений во имя дости¬
52 Heer Н. The Logic of the War of Extermination: The Wehrmacht and the
Anti-Partisan War // War of Extermination: The German Military in World War
II 1941-1944 / H. Heer, K. Naumann (eds.). New York and Oxford: Berghahn
Books, 2000. P. 92-126.
53 Arnold K. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten Gebi-
eten der Sowjetunion: Kriegfiihrung und Radikalisierung im «Unternehmen Bar-
barossa».
54 Bartov O. The Eastern Front, 1941-45: German Troops and the Barbarisa-
tion of Warfare, 2nd ed. New York: Palgrave, 2001; Rass C. Menschenmaterial:
Deutsche Soldaten an der Ostfront — Innenansichten einer Infanteriedivision
1939-1945. Paderborn: Schoningh, 2003; Gerlach Ch. Verbrechen deutscher
Fronttruppen in WeiBruBland 1941-1944: Eine Annaherung // Wehrmacht und
Vernichtungspolitik; Militar im nationalsozialistischen System / К. H. Pohl (ed.).
Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1999. S. 89-114.
55«Handlungsspielraume» in Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des
Vernichtungskrieges 1941-1944. Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fur
Sozialforschung. S. 579-627. Сравните c: Boll B., Safrian H. On the Way to Stal¬
ingrad: The 6th Army in 1941-42 //War of Extermination: The German Military
in World War II 1941-1944 / H. Heer, K. Naumann (eds.). New York and Ox¬
ford: Berghahn Books, 2000. P. 237-271; Hiirter J. Auf dem Weg zur Militarop-
position: Treskow, Gersdorff, der Vernichtungskrieg und der Judenmord: Neue
Dokumente liber das Verhaltnis der Heeresgruppe Mitte zur Einsatzgruppe В im
Jahre 1941 //Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 2004. Bd. 52. № 3. S. 527-562;
Richter T. C. Handlungsspielraume am Beispiel der 6. Armee // Verbrechen der
Wehrmacht: Bilanz einer Debatte / Ch. Hartmann, J. Hiirter, U. Jureit (eds.).
Munchen: Verlag С. H. Beck, 2005. S. 60-68.
469

жения этой цели. Этот приказ спровоцировал шквал насилия снизу
доверху. Причем степень насилия увеличивалась по мере роста опас¬
ности для войск из-за быстрого продвижения вглубь территории про¬
тивника. Эта ситуация напоминает нам 1914 год. Но опять разница
огромная. Германское командование извлекло уроки из потерпевше¬
го крах плана Шлиффена. Они сводились к убеждению, что только
заранее продуманные чрезвычайные, ничем не ограниченные меры
могут привести к быстрой победе и, следовательно, установка на
эскалацию насилия предшествовала трениям, а не явилась их резуль¬
татом. Однако следует принять во внимание, что последствия этой
эскалации были гораздо хуже: превращение насилия в постоянный
атрибут ведения войны — в постоянном ожидании победы, зная, что
война будет продолжена за рамками плана «Барбаросса».
В 1941 году даже победоносное наступление германских армий на
востоке имело свою обратную сторону. Вермахт казался непобедимым,
а советский враг бежал. Наступление войск замедлилось под Смолен¬
ском, хотя казалось, ничто не в силах остановить его. Чувство эйфории
захватило не только Гитлера и военное командование, но даже рядовых
солдат и весь народ. Летом 1941 года эйфория породила самые смелые
мечты: превратить Россию в истинный райский сад — рай, откуда на¬
вечно изгнано зло. В риторике Гитлера счастье по-германски состояло
в том числе и в искоренении зла, что подразумевало уничтожение ев¬
реев и большевиков56. Можно проследить стремительный рост смерто¬
носного фактора в действиях немецких войск снизу доверху и сверху
вниз. В течение короткого времени погромы и расстрелы мужчин-
евреев переросли в сентябре — октябре 1941 года в истребление муж¬
чин, женщин и детей, целых еврейских общин, что положило начало
систематической и полной практике истребления57.
Этим смертоносным демонстрациям несокрушимости всегда со¬
путствовало осознание полной беззащитности. Вопреки ожиданиям
немецкие войска не расчленяли советские вооруженные силы, а со¬
ветский режим все не рушился. Несмотря на потерю почти 4 млн сол¬
дат во время своего отступления, Красная армия сражалась отчаянно.
Сопротивление не прекращалось ни на минуту, а его радикализация
56 Hitler's Secret Conversations, 1941-1944/ Н. Trevor-Roper (ed.). New
York: Farrar Straus and Young, 1953. P. 4; Browning Ch. R., Matthaus J. The
Origins of the Final Solution: The Evolution of Nazi Jewish Policy, September
1939 - March 1942. Lincoln and Jerusalem: University of Nebraska Press and Yad
Vashem, 2004; Longerich P. Politikder Vernichtung: Eine Gesamtdarstellung der
nationalsozialistischen Judenverfolgung. Munchen: Piper, 1998.P. 352-410.
57 Browning and Matthaus, The Origins of the Final Solution: The Evolution
of Nazi Jewish Policy, September 1939 — March 1942.
470

довела самооборону до степени полного самоуничтожения. Передовые
части воевали крайне жестоко. Несмотря на пленение более 3 млн во¬
еннослужащих, на оккупированной части СССР все еще оставались
много солдат и офицеров — особенно после октябрьских и ноябрьских
боев, — избежавших пленения и составивших ядро партизанских от¬
рядов, вернее, действовавших в немецком тылу групп вооруженных
молодых людей, что усугубляло опасную обстановку на оккупиро¬
ванной территории58. В немецкой армии не было достаточных сил
для того, чтобы контролировать глубокий тыл {Hinterland). Войск не
хватало даже для охраны пленных. Армия была не в состоянии снаб¬
жать ни себя, ни население. И, что не менее важно, армия противника
превосходила ее числом и вооружением в ноябре и особенно в декабре
1941 года. Все нехватки и упущения компенсировались ожесточением
боевых действий, массовым голодом и ухудшением условий маршей
смерти военнопленных, организацией голода для городского населения
и усилением террора на оккупированной территории. На все пробле¬
мы был один ответ — ничем не ограниченная жестокость. В последнем
квартале 1941 года практика шла впереди идеологии, но эскалация
всегда имеет идеологическую подоплеку. Недоработки «Барбароссы»
стали особенно очевидны, когда призрак победы скрылся за горизон¬
том59. Шагая от победы к победе, немецкая армия все глубже и глубже
рыла себе могилу. Фронтовым частям приказывали активнее воевать,
органам снабжения — беззастенчиво грабить, а службам безопасно¬
сти — незамедлительно наращивать темпы массовых расстрелов. Эта
эскалация насилия не была какой-то там анонимной «динамикой», она
приводилась в движение, базируясь на предписаниях, установленных
самим Вермахтом и нацистским руководством: война без жалости,
пренебрежительное отношение к завоеванному населению, уничтоже¬
ние евреев и большевиков как подстрекателей к сопротивлению. В на¬
чальный период, особенно между сентябрем и ноябрем 1941 года, был
задействован весь диапазон насилия60.
58 Slepyan. Stalin’s Guerrillas.
59Kroener В. R. Der ‘Erfrorene Blitzkrieg’: Strategische Planungen der
deutschen Fiihrung gegen die Sowjetunion und die Ursachenihres Scheiterns //
Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-Pakt zum «Unternehmen Barbaros-
sa» / B. Wegner (ed.). Miinchen; Zurich: Piper, 1991. S. 133-148; Frieser K.-H.
Die deutschen Blitzkriege: Operativer Triumph — Strategische Tragodie // Er-
ster Weltkrieg — Zweiter Weltkrieg: Krieg, Kriegserlebnis, Kriegserfahrung in
Deutschland / B. ThoG, H.-E. Volkmann (eds.). Paderborn: Ferdinand Scho-
ningh, 2002. S. 182-196.
“Megargee G. P. War of Annihilation: Combat and Genocide on the Eastern
Front, 1941. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2006. P. 73-128.
471

Разрушительная реальность войны превосходила даже самое из¬
вращенное воображение61. Задолго до того как положение стало
действительно критическим, в период зимнего контрнаступления
1941/1942 года, немецкие солдаты, подразделения безопасности и
прочие оккупанты были готовы считать войну борьбой не на жизнь, а
на смерть. И они действовали соответственно: «Победа и жизнь или
поражение и смерть»62. Такое настроение соответствует немецкому
слову Verbitterung (озлобленность). Вопреки призывам к благоразу¬
мию и милосердию немецкие войска сражались со «все возрастаю¬
щим ожесточением»63. В ряде приказов командного состава среднего
звена (самый известный — приказ генерала Райхенау), выражено это
общее настроение, правда, на более или менее нацифицированном
языке. Тем не менее во всех этих документах выражается уверенность
в том, что лишь с помощью предельной степени жестокости можно
одержать победу64. Солдаты же по-своему выполняли приказы наци¬
стов и искали свои собственные пути закончить войну.
Было бы легкомысленно предполагать, что наносивший ответные
удары Советский Союз явился причиной эскалации насилия со сто¬
роны немцев65. Красная армия ответственна за то, что противостоя¬
ла натиску германских армий. Она виновата в том, что расстроила
немецкие военные планы и разрушила надежды на скорую победу.
Безусловно, она способствовала росту чувства неуверенности в про¬
тивнике и усилению озлобленности, но, во всяком случае, жестокость
немцев укрепила идеологию. Немецкие солдаты столкнулись с ис¬
ключительным врагом — и они получили противника, который им
не мог присниться даже в самом страшном сне. Поэтому обратимся к
61 См.: Latzel К. Deutsche Soldaten-Nationalsozialistischer Krieg?: Krieg-
serlebnis, Kriegserfahrung 1939-1945. Paderborn: Schoningh, 1998; Kempow-
ski W. Das Echolot: Barbarossa ‘41: Ein kollektives Tagebuch. Miinchen: Knaus,
2002; Arnold K. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten
Gebieten der Sowjetunion: Kriegfiihrung und Radikalisierung im «Unterneh-
men Barbarossa».
62Bartov O. Von unten betrachtet: Uberleben, Zusammenhalt und Brutal-
itat an der Ostfront // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hoitler-Stalin-Pakt zum
«Unternehmen Barbarossa» / B. Wegner (ed.). Miinchen, Zurich: Piper, 1991.
S. 326-344.
63 Arnold K. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten Gebi¬
eten der Sowjetunion: KriegfUhrung und Radikalisierung im «Unternehmen Bar¬
barossa». S. 180.
64 Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941-
1944. Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fUr Sozialforschung. S. 331.
65 Stalins Vernichtungskrieg 1941 -1945.3rd rev. /J. Hoffmann (ed.). MUnchen:
Verlag fur Wehrwissenschaften, 1996.
472

советской стороне с тем, чтобы читатель не делал преждевременных
выводов об ужесточении немецкого насилия после краха мифа о гер¬
манской несокрушимости.
Война любыми средствами
22 июня 1941 года Третий Рейх превосходящими силами напал
на Советский Союз. Немецкая армия смяла оборону советских во¬
йск, расположенных вдоль западных границ недавно оккупирован¬
ных территорий и по трем направлениям вклинилась вглубь страны.
Советские потери были огромны. Часто казалось, что Красная армия
находится на краю пропасти. Советские военно-воздушные силы
были почти полностью уничтожены. Несмотря на продвижение про¬
тивника все дальше вглубь страны, советские воины, стойко отражая
атаки, замедлили продвижение вражеских войск и в конце концов
разрушили его план молниеносной войны. Многие историки считают
сражение под Смоленском ключевым поворотным моментом в этом
отношении. Справедливо и то, что, несмотря на огромные потери,
Красная армия и советский режим сумели наладить организованное
отступление. Ни армия, ни режим, не развалились, как того ожидал
Гитлер. Они оказались гораздо крепче, чем предполагалось, и это обо¬
стрило противоречия внутри германского военного командования и
политического руководства по вопросу о том, каким образом, если во¬
обще это возможно, разгромить СССР. Советская армия и советский
режим оборонялись стойко и эффективно. Воевали с противником
всем, что оказывалось под рукой («пиками, саблями, самодельным
оружием, всем, что можно изготовить в заводских условиях»)66, и до¬
мой, в тыл летел посыл о том, что тот, кто не поступает подобным об¬
разом, — враг67.
Реакция советского военного командования была незамедлитель¬
ной: не организовывать оборонительные бои или отходить на под¬
готовленные рубежи обороны, а наступать. Целью наступления, что,
кстати, предусматривалось и немецкой военной доктриной, был пол¬
ный разгром врага. 22 июня 1941 года в 7 часов 15 минут появился
приказ наркома обороны: «Советским войскам вступить в бой с про¬
тивником и всеми имеющимися в наличии силами и средствами раз¬
66 Ответ Москвы на просьбу поставить оружие, упомянутый Хрущевым
в его мемуарах, цит. по: Hosking G. A. History of the Soviet Union 1917-1991.
London: Fontana Press, 1992. P. 271.
67 Наиболее глубокое исследование о первой фазе войны дал Д. Гланц.
См.: Glantz. Colossus Reborn: The Red Army at War, 1941-1943.
473

громить его»68. Как показало сражение за Москву 1941/1942 года,
а затем операция «Марс» 1942 года, битва за Сталинград в 1942-м
и Курская битва 1943 года, эта стратегия постоянных контрнасту¬
плений никогда не отменялась и со временем только совершенство¬
валась. Несмотря на то что, спасая свою жизнь, многие рядовые
сдавались в плен, все равно достаточное количество солдат не слага¬
ли оружия и оказывали упорное сопротивление69. Небольшое чис¬
ло гражданских лиц (в основном коммунисты), сотрудники НКВД
и некоторые оставшиеся в окружении армейские части уходили в
леса и вели партизанскую войну за линией фронта. Конечно же, для
того периода это были тщетные попытки, но они все же принесли
желаемый эффект и спровоцировали несоразмерные репрессалии
со стороны немецких войск70.
В стандартных отчетах за начальный период войны подчеркивает¬
ся отсутствие подготовки советских войск, хаос и некомпетентность71.
Это утверждение верно относительно готовности войск с военной и
стратегической точек зрения. Советские вооруженные силы были
растянуты по всей линии фронта и находились в состоянии частич¬
ной передислокации на новые позиции. Материальная часть еще
не поступила, а имевшаяся в их распоряжении техника не соответ¬
68Chor’kov A. The Red Army during the Initial Phase of the Great Patriotic
War // From Peace to War: Germany, Soviet Russia and the World, 1939-1941 /
B. Wegner (ed.). Oxford: Berghan Books, 1997. P. 417.
69 О немецкой реакции см.: Arnold К. Die Wehrmacht und die Besatzung-
spolitik in den besetzten Gebieten der Sowjetunion: Kriegfuhrung und Radikal-
isierung im «Unternehmen Barbarossa».
70 О партизанской войне написано очень много, но в основном о немецкой
стороне. Чтобы познакомиться с позднейшей, основанной на архивных дан¬
ных, точкой зрения о советской стороне см.: Slepyan. Stalin’s Guerrillas. Так¬
же см.: Berkhoff К. С. Harvest of Despair: Life and Death in Ukraine under Nazi
Rule. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004. P. 275-285. Shepherd B.
War in the Wild East: The German Army and Soviet Partisans. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 2004. О деятельности НКВД за линией фронта см.:
В. Н. Хаустов и др. (ред.). Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГККР «Смерш».
1939 — март 1946. Москва: Демократия, 2006. С. 330-334; 345-347.
71 Некрич А. М. 1941, 22 июня. 2-е перераб. изд. М.: Памятники историче¬
ской мысли, 1995. Тема снова возникла во время дискуссии о том, существо¬
вал ли советский план нападения на Германию. Последний английский обзор
дан в кн.: Bellamy. Absolute War. Р. 99-135. Показательным примером проти¬
воположного мнения является работа (ред. Ю. Н. Афанасьев) «Другая война
1939-1945» (М.: РГГУ, 1996. С. 32-224). Также см.: Gorodetsky G. Grand De¬
lusion: Stalin and the German Invasion of Russia. New Haven, CT, London: Yale
University Press, 1999.
474

ствовала стандартам. Не хватало обученного персонала и необходи¬
мых техники и инфраструктуры для того, чтобы танки двигались, а
самолеты летали. Поскольку радиосвязью были обеспечены не все
части, связь во время боя между частями одного подразделения, но
и между родами войск была ненадежной или просто невозможной.
Офицерский корпус был запуган и безынициативен (и частично обе¬
скровлен) в годы Большого террора; сказывалось нехватка квали¬
фицированных кадров на всех уровнях, некоторые офицеры были
малограмотными и не могли читать карту; а власть политработников
(вскоре после германского нападения в армии был снова введен ин¬
ститут комиссаров) превалировала над властью военных специали¬
стов. Другими словами, в армии творился полный кавардак72.
Однако, судя по другим выигрышным позициям, Советский Союз
был хорошо подготовлен к войне. Это была страна, во многом напо¬
минавшая общество с военной экономикой в мирное время. Во время
«кризисного континуума», по словам Питера Холквиста, Советский
Союз воспринимался как растянувшийся по времени от Первой ми¬
ровой войны до окончания Гражданской войны в России в 1921 году.
Это монолитно организованное общество, рожденное в атмосфере на¬
силия, по своей институциональной структуре и всему спектру прак¬
тики было продуктом тотальной войны. Лексика и идеи большевизма
в значительной степени также были милитаристскими. Коммунисты
любили говорить о «фронтах» и «наступлениях», даже рассуждая о
простых мирных вещах. И сама партия говорила военным языком,
называя себя «авангардом» пролетариата. Сталинская революция
сверху явилась реакцией на предполагаемую военную угрозу. Перед
страной была поставлена конкретная задача: создать индустриальное
общество, способное выстоять в современной войне. Результатом
этого явилось сверхцентрализованное государство, мобилизованное
уже в мирное время и, таким образом, вполне готовое к войне73.
72Печенкин А. А. Была ли возможность наступать? // Отечественная
история. 1995. № 3. С. 44-59; Overy R. Russia’s War: A History of the Soviet
War Effort: 1941-1945. New York: Penguin, 1997. P. 30-33, 89-90; Reese R.
Stalin’s Reluctant Soldiers: A Social History of the Red Army 1925-1941. Law¬
rence: University Press of Kansas, 1996); idem. Red Commanders: A Social His¬
tory of the Soviet Army Officer Corps, 1918-1991. Lawrence: University Press
of Kansas, 2005. P. 134-157; Glantz. Colossus Reborn. P. 466-471; Glantz and
House. When Titans Clashed. P. 5-45.
73 Pethybridge R. The Social Prelude to Stalinism. London and Basingstoke:
Macmillan, 1974. P. 73—131; Fitzpatrick Sh. War and Society in Soviet Context:
Soviet Labor before, during, and after World War II // International Labor and
Working-Class History. Spring 1989. Vol. 35. P. 37-52; Barber J., Harrison M.
The Soviet Home Front, 1941-1945: A Social and Economic History of the USSR
475

Большая часть советского общества была мобилизована также
и в психологическом плане. За прошедшие с начала века сорок лет
войны превратились в регулярно повторяющийся феномен. И эти
войны становились все более и более тотальными. Русско-японская
война 1904-1905 годов была еще сравнительно традиционной, хотя
в нее уже была втянута значительная часть гражданского населения,
что привело к революции 1905 года. Первая мировая война потребо¬
вала мобилизации всех ресурсов, и имперская политическая система
перенапряглась; в 1917 году Россия была взорвана двумя революция¬
ми, которые спровоцировали Гражданскую войну 1918-1921 годов.
Для этой, действительно тотальной, если не тоталитарной войны
не только потребовалась полная мобилизация ресурсов враждую¬
щих сторон, Гражданская война уничтожила различие между регу¬
лярными войсками и гражданским населением. Целью этой войны
было не добиться силой от противника уступок («политика другими
средствами»), а полностью разгромить врага и всех его союзников.
В психологии, рожденной этим конфликтом, которая в дальнейшем
частично составила основу сталинизма, политика явилась продолже¬
нием войны, а не наоборот74.
in World War II. London and New York: Longman, 1991. P. 13-18; von Hagen
M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: The Red Army and the Soviet So¬
cialist State, 1917-1930. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1990; Holquist P.
Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis, 1914-1921.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002; Sanborn J. Drafting the Rus¬
sian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Politics 1905-1925.
DeKalb: Northern Illinois University Press, 2003.
74 О влиянии Гражданской войны на психологию большевизма и стали¬
низма см., например: Tucker R. С. Stalinism as Revolution from Above // Stalin¬
ism: Essays in Historical Interpretation / R. C. Tucker (ed.). New York: Norton,
1977. P. 77-108, особенно P. 103; Fitzpatrick Sh. The Legacy of the Civil War //
Party, State, and Society in the Russian Civil War: Explorations in Social His¬
tory / W. Rosenberg, D. P. Koenker, R. G. Suny (eds.). Bloomington and India¬
napolis: Indiana University Press, 1989. P. 385-398; idem. The Civil War as a
Formative Experience // Bolshevik Culture / A. Gleason, P. Kenez, R. Stites
(eds.). Bloomington: Indiana University Press, 1985. P. 57-76. О воспроизве¬
дении традиций Гражданской войны — часто теми, кто сам не воевал, см.:
Cultual Revolution as Class War. Cultural Revolution in Russia, 1928-1931 /
Sh. Fitzpatrick (ed.). Bloomington: Indiana University Press, 1978. P. 8-40, осо¬
бенно C. 18, 25. Более подробно об истории насилия и менталитете насилия
см.: Plaggenborg S. Weltkrieg, Biirgerkrieg, Klassenkrieg: Mentalitatsgeschich-
tliche Versuch liber die Gewalt in SowjetruBland // Historische Anthropologie.
1995. № 3. S. 493-505; idem. Gewalt und Militanz in Sowjetrussland 1917—
1930 //Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. 1996. Bd. 44. №3. S. 409-430;
Сенявская E. С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России.
476

Опыт ничем не ограниченного насилия стал психологической
основой типично советской реакции на немецкое вторжение. Это не
было общество, которое стремилось избегать войн, а мир являлся бы
нормальным состоянием. Это была политическая система, «чья при¬
родная жесткость во многом напоминала жизнь в военном лагере»75.
В принципе война считалась неизбежной, и ее ожидали десятиле¬
тиями. Автор одной детской повести не только предсказывал победу
коммунизма на всей земле к концу 1950-х годов, но и объяснял юным
читателям, чего им ожидать между полным лишений настоящим и
счастливым будущим: всемирную революционную войну76. Граждан¬
ская война в Испании была одной из главных тем массовой культуры
тридцатых годов, и в фильмах вроде «Если завтра война» (1938) про¬
славлялся надвигающийся конфликт77. Судя по записям в личных
дневниках, советские граждане мечтали об «Испании»; иногда по но¬
чам им снились кровопролитные бои, и они действовали в реальности
более героически, чем могли себе позволить в приземленной и зача¬
стую отупляющей повседневности. Вскоре они смогли осуществить
свои мечты наяву78. Писатель Александр Афиногенов явил собой осо¬
бенно впечатляющий пример такой психологической и культурной
подготовки к надвигающемуся конфликту и к собственной, возмож¬
но, жестокой смерти. В 1940 году он начал писать пьесу под названи¬
ем «Накануне». Он документально обосновал «канун и первые дни
великой войны, которая, по его убеждению, была неотвратима». В
первые дни войны пьеса была поставлена, и автору «пришлось лишь
придать абстрактным вражеским героям первоначального варианта
характерные черты напавших на страну нацистов»79.
Таким образом, символические средства приведения в действие
механизма надвигающего насилия уже были подготовлены, осталось
М: РОССПЭН, 1999. О важности этого для войны см.: Weiner. Something to
Die For.
75 Glantz. Colossus Reborn. P. 589.
76 Zhukov I. Voyage of the Red Star Pioneer Troop to Wonderland (1924) //
Mass Culture in Soviet Russia: Tales, Poems, Songs, Movies, Plays, and Folklore,
1917-1953 / J. von Geldern, R. Stites (eds.). Bloomington and Indianapolis: In¬
diana University Press, 1995. P. 90-112.
77Сенявская. Фронтовое поколениее. С. 75—76; Зубов А. Б. Победа, кото¬
рую мы потеряли // Другая война. С. 384-345; Mass Culture in Soviet Russia.
P. 316-318; Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism. P. 10, 69, 171; Broekmeyer M.
Stalin, the Russians, and Their War, trans. Rosalind Buck. Madison: The Univer¬
sity of Wisconsin Press, 1999. P. 3-5.
78Hellbeck J. Revolution on My Mind: Writing a Diary under Stalin. Cam¬
bridge, MA, London: Harvard University Press, 2006. P. 92-93.
79Hellbeck Revolution on My Mind. P. 340.
477

только руку протянуть80. На всем протяжении 1930-х годов в сознание
общества активно внедрялась идея русского национализма, что объ¬
ясняет, почему с самого начала конфликт стал называться (Великая)
Отечественная война81. Следовательно, репрессии, депортации и рас¬
стрелы представителей вражеских народов явились не результатом
войны, а эскалацией практики последних десятилетий82. Сдача в плен
считалась уголовным преступлением. Уголовный кодекс 1926 года
уже классифицировал «сдачу в плен» как измену, если это не было
вызвано «боевой обстановкой». В 1930-е годы органы безопасности
проявляли пристальный интерес к бывшим военнопленным Первой
мировой и советско-польской войн*, а к вернувшимся из плена во¬
еннослужащим после зимней войны с Финляндией 1939/1940 года
относились как к предателям83. Уже 24 июня 1941 года пропаган¬
де) подготовке к войне пропагандистского аппарата см.: Невеждин В. А.
Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной войны // Отече¬
ственная история. 1995. № 2. С. 54-69.
81 Поляков Ю. А. Истоки народного подвига // Народ и война. С. 13;
Brandenberger D. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Forma¬
tion of Modern Russian National Identity, 1931-1956. Cambridge, MA, Lon¬
don: Harvard University Press, 2002. Сравнение с «патриотической войной»
(Отечественной войной) против Наполеона прозвучало уже в радиообра¬
щении Молотова 22 июня 1941 года // Известия. 24 июня 1941. Цит. по:
1941 год. В 2-х кн. Т. 2 / Ред. В. П. Наумов. М.: Демократия, 1998. С. 435.
Вскоре после начала войны (некоторые историки с этим, впрочем, не соглас¬
ны) средства массовой советской пропаганды стали называть войну «Вели¬
кой». Термины «Великая Отечественная война» и «Отечественная война»
использовались как взаимозаменяемые. Ср. использование этого термина в
документах 1941 и 1943 года в книгах: Главные политические органы воору¬
женных сил СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. // Рус¬
ский архив: Великая Отечественная. Документы и материалы. Т. 17-16/
Ред. В. А. Золотарев. М.: Терра, 1996. С. 20,39,45,69,235; Mawdsley. Thunder.
Р. 460 fn. 3; Bellamy. Absolute War. P. 3.
82 Martin T. The Origins of Soviet Ethnic Cleansing // The Journal of Modern
History. 1998. Vol. 70. N2 4. P. 813-861; Полян П. He по своей воле... история
и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ, 2001; Brown К.
A Biography of No Place: From Ethnic Borderland to Soviet Heartland. Cam¬
bridge, MA: Harvard University Press, 2003; Сталинские депортации 1928—
1953 гг. Россия XX век. Документы / Ред. Н. Л. Поболь, П. М. Полян. М.:
Демократия, 2005; Burds J. The Soviet War against «Fifth Columnists»:
The Case of Chechnya, 1942-1944 //Journal of Contemporary History. 2007.
Vol. 42. №2. P.267-314.
* 1919-1921 годов. (Прим. ред.).
83 Ивашов Л. Г., Емелин А. С. Нравственные и правовые проблемы плена в
отечественной истории // Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 47-48;
478

дистский аппарат Красной армии угрожал солдатам «высшей ме¬
рой наказания за «измену и предательство при добровольной сдаче
в плен»84. Таким образом, репрессивные меры по отношению к во¬
еннопленным, предусмотренные сталинским приказом № 270 от
16 августа 1941 года*, всего лишь ужесточали и радикализировали
существующую репрессивную практику85. Не менее жестоким было
отношение и к собственным солдатам, что в целом являлось отличи¬
тельной чертой Красной армии военного времени, символом которо¬
го стали знаменитые заградительные отряды. Принятый 12 октября
1940 года новый дисциплинарный устав давал командирам широкие
полномочия при наказаниях подчиненных, включая «применение
силы или оружия»86.
И наконец пропаганда ненависти, которая стала чуть ли не глав¬
ным элементом в ходе подготовки Советов, уходила своими корнями
по крайней мере к временам Первой мировой и Гражданской войн87.
Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание: Докумен¬
ты и материалы. В 5 тт. 1927-1939. Т. 5. Кн. 2. 1938-1939 / Ред. В. Данилов,
Р. Маннинг, Л. Виола. М.: РОССПЭН, 2006. С. 53-55; Лужеренко В. К. Плен:
трагедия миллионов // Народ и война. С. 188.
84 Главные политические органы вооруженных сил СССР. С. 24.
* Приказ Ставки Верховного Главного Командования Красной Ар¬
мии № 270 от 16 августа 1941 года «О случаях трусости и сдаче в плен и ме¬
рах по пресечению таких действий». (Прим. ред.).
85 Много написано на тему советских военнопленных во время и после
войны. См., в частности: Osterloh J. Sowjetische Kriegsgefangene 1941-1945 //
Spiegel nationaler und internationaler Untersuchungen: Forschungsiiberblick
und Bibliographie. 2nd rev. ed. Dresden: Hannah-Arendt-Institut fur Totalita-
rismusforschung e.V. and der TU Dresden, 1996. Среди основной литературы
на русском языке см.: Полян П. Жертвы двух диктатур: Остарбайторы и
военнопленные в Третьем Рейхе и их репатриация. М.: Ваш Выбор ЦИРЗ,
1996; Наумов В. П. Судьба военнопленных и депортированных граждан
СССР. Материалы комиссии по реабилитации жертв политических репрес¬
сий // Новая и новейшая история. 1996. № 2. С. 91-112; Лужеренко. Плен:
трагедия миллионов; Шнеер А. Плен: советские военнопленные в Германии,
1941-1945. М.: Мосты культуры, 2005. Немецкой классикой считается ра¬
бота К. Штрайта: Streit Ch. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sow-
jetischen Kriegsgefangenen 1941-1945. Bonn: Dietz, 1997.
86Печенкин, Была ли возможность наступать? С. 48-49; Главные полити¬
ческие органы вооруженных сил СССР. С. 325. № 11.
87Kampfer F. Der rote Keil: Das politische Plakat: Theorie und Geschich-
te. Berlin: Gebr. Mann Verlag, 1985; Jahn H. Patriotic Culture in Russia du¬
ring World War I / R. Stites (ed.). Ithaca, NY, and London: Cornell University
Press, 1995; Culture and Entertainment in Wartime Russia. Bloomington and
Indianapolis: Indiana University Press, 1995; Bonnell V. Iconography of Power:
479

Образ звероподобного немецкого солдата на плакатах времен вой¬
ны был не просто символом действительной чудовищной сущности
врага. Это, конечно, так, но он также был частью пропагандистских
клише: фашистский монстр 1930-х88. Таким образом, советский по-
литаппарат был готов к войне, а пропаганда творимых фашиста¬
ми зверств достигла своего апогея задолго до того, как практика
подтвердила эти ожидания89. Более того, имеющие политический
вес группы советских граждан — те, кого мы назвали бы кадрами
тоталитарного насилия, — не только психологически, но и практи¬
чески были готовы к этой войне. Прореженная в результате чисток,
но тем не менее влиятельная верхушка офицерского корпуса еще до
войны получила закалку в жестоких гражданских войнах — русской
и испанской90. И действительно, в высшие эшелоны власти периода
войны входили многие, на мировоззрение которых сильно повлия¬
ли жестокие бои 1918-1921 годов: Тимошенко, Ворошилов, Кулик,
Буденный, Жуков и, конечно же, сам Сталин91. В поведении послед¬
него во время Гражданской войны уже угадывалось то, что придет
позже: предпочтение строгой дисциплины и силы перед убеждением,
Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. Berkeley, Los Angeles, and Lon¬
don: University of California Press, 1997; Edele M. Paper Soldiers: The World
of the Soldier Hero According to Soviet Wartime Posters // Jahrbiicher fur Ge-
schichte Osteuropas. 1999. Bd. 47. № 1. S. 89-108; Brooks J. Thank You, Com¬
rade Stalin! Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton, NJ:
Princeton University Press, 2000; Norris S. M. A War of Images: Russian Popular
Prints, Wartime Culture, and National Identity 1812-1945. DeKalb: Northern
Illinois University Press, 2006; Сенявская E. С. Противники России в вой¬
нах XX века: эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М.:
РОССПЭН, 2006; Youngblood D. J. Russian War Films: On the Cinema Front,
1914-2005. Lawrence: University Press of Kansas, 2007.
88 См., например, следующие плакаты: В. Дени и Н. Долгоруков «Фа¬
шизм — это война» (1936) (публикация. Т. Г. Колосковой в кн.: Символы
эпохи в советском плакате. М.: Государственный исторический музей, 2001.
С. 81) или И. Долгополов и Ю. Узбеков «Долой фашистских поджигателей
войны!» (1938); переизданы в кн.: Плакаты первых лет советский власти и
социалистического сотрудничества (1918-1941). Каталог / Ред. И. П. Авдей-
чик, Г. К. Юхнович. Минск: Полымя», 1985. С. 112.
89См„ например: Красная звезда. 26 июня 1941. № 1,3.
90 Reese. Red Commanders. Р. 150.
91Торчинов В. А., Леонтюк А. М. Вокруг Сталина. Историко-био¬
графический справочник. СПб: Филологический факультет Санкт-Петер¬
бургского государственного университета, 2000. С. 479; McDermott К. Stalin:
Revolutionary in an Era of War. Basingtoke and New York: Palgrave Macmillan,
2006. P. 34-40; Service R. Stalin: A Biography. Cambridge, MA: Belknap Press of
Harvard University Press, 2005. P. 163-175, 337.
480

равнодушие к гибели солдат и пренебрежительное отношение к не¬
прилично огромным цифрам людских потерь92.
Или, например, такие представители гражданского населения как
Иосиф Прут — абсолютно мирный сценарист, который двадцать лет
назад участвуя в подавлении антисоветского мятежа в Средней Азии,
принес своему командиру голову одного из «бандитов» в доказатель¬
ство того, что задание выполнено93. Такие люди привнесли с собой
в армию опыт боевых действий с применением всех сил и средств.
Они объединили усилия тех тысяч молодых коммунистов — участ¬
ников гражданской войны против крестьянства начала 1930-х годов,
которые достаточно хорошо знали диалектику, чтобы воспринимать
жестокость коллективизации и организацию последующего массово¬
го голода как историческую необходимость и, соответственно, при¬
знак прогресса94. Наконец во время Большого террора большинство
сотрудников НКВД научились тому, что физическое устранение вра¬
гов — даже потенциальных — является частью революционного про¬
цесса. И, конечно, сам Сталин рассматривал насилие как естественный
инструмент политической борьбы95. Как только его империя вышла
из существующих границ (Восточные территории Польши, 1939 год;
республики Прибалтики и Бессарабия — 1940 год), в отношении на¬
селения покоренных народов начались репрессии и террор, иногда
граничащие с геноцидом. Символом жестокости сталинской «рево¬
люции из-за рубежа» стал Катынский лес, где в 1940 году по прямому
указанию из Политбюро были расстреляны и захоронены несколь¬
ко тысяч польских офицеров96. В то время как нацистские фантазии
92 Service. Stalin. Р. 170. О наследии Гражданской войны и сталинском
процессе обучения см. также: Mawdsley. Thunder. Р. 207.
93 Прут И. Неподдающийся о многих других и кое-что о себе. М. Вагриус,
2000 (об истории с головой «бандита» — см. С. 117-118).
94 Замечательный пример — диссидент Лев Копелев. См. его мемуары: The
Education of a True Believer. Trans. G. Kern.London: Wildwood House, 1981; No
Jail for Thought. Trans. A. Austin. London: Seeker & Warburg, 1977. Об органи¬
заторах колхозов также см. Viola L. The Best Sons of the Fatherland: Workers
in the Vanguard of Soviet Collectivization. New York and Oxford: Oxford Uni¬
versity Press, 1987.
95 Service. Stalin. P. 336-356.
96Madajczyk C. Katyn; Лебедева H. С. Четвертый раздел Польши и катын¬
ская трагедия — обе в кн.: Другая война. С. 225-295; Gross J. Т. Revolution
from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine and Western
Belorussia. Princeton, NJ, and Oxford: Princeton University Press, 2002. P. 228-
229; Davies R. W. Soviet History in the Yeltsin Era. New York: St. Martin’s Press
in association with Centre for Russian and East European Studies, University of
Birmingham, 1997. P. 18-19, 45.
481

о смертельной схватке между арийским миром света и кровожадны¬
ми еврейско-большевистскими недочеловеками из мира тьмы мало
что давали для характеристики реальности, немцам не приходилось
много выдумывать при описании жестокостей сталинского режима.
Самыми печальными примерами этому служат массовые расстрелы
в Катыни, а также бойня 1941 года, в которой были убиты по край¬
ней мере 8789 и, может быть, даже 100 000 заключенных, чьи трупы
были обнаружены после отступления войск НКВД97.
Эти страшные эпизоды, за которые быстро ухватились немецкие
пропагандисты, а Советы немедленно стали отрицать, мало чем от¬
личались от массовых операций 1937 и 1938 года против «антисовет¬
ских элементов», когда были уничтожены различные нежелательные
группы и сообщества. Основное отличие заключалось лишь в том,
что в конце 1930-х годов расстрельные квоты заранее планировались,
а в 1941 году резня проходила в обстановке хаотичного отступле¬
ния98. О Большом терроре напоминает и поиск козлов отпущения,
виновных в катастрофе первых дней войны: генералы, командующие
передовыми соединениями, были обвинены в предательстве и рас¬
стреляны99.
В этом поспешном превращении самообороны в гражданскую
войну против врага — внутреннего и внешнего — советское руковод¬
ство могло рассчитывать на лояльность небольшого по численности
ядра, готового защищать «революцию» любой ценой. Но для побе¬
ды этой поддержки было недостаточно. Было ясно, что болыыин-
97 Conquest R. The Great Terror: A Reassessment. Oxford and New York: Ox¬
ford University Press, 1990. P. 456-457; Gross. Revolution from Abroad. P. 228;
Berkhoff. Harvest of Despair. P. 14-17 (с меньшим числом экзекуций, чем
считается в советских архивных документах, см. С. 14). Наиболее глубокое
исследование этих эпизодов содержится в кн.: Musial В. Konterrevolutionare
Elemente sind zu erschieBen: Die Brutalisierung des deutsch-sowjetischen Krie-
ges im Sommer 1941, 2nd ed. Berlin and MUnchen: Propylaen, 2001.
98 Cm.: Hagenloh P. «Socially Harmful Elements» and the Great Terror //
Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). London and New York: Rout-
ledge, 2000. P. 286-308; The Road to Terror: Stalin and the Self-Destruction of
the Bolsheviks, 1932-1939 / J. A Getty, О. V. Naumov (eds.). New Haven, CT,
London: Yale University Press, 1999. P. 470-480. Примеры немецкой пропа¬
ганды о жестокостях советских войск см.: Леснов М. Документы одного сра¬
жения // Красная звезда. 22 октября 1941. № 3.
99 См.: Протокол допроса генерала Д. Г. Павлова и резолюцию от 16 июля
1941 года Государственного Комитета Обороны. Документы опубликованы
в кн.: 1941 год. Документы. В 2 кн. Т. 2 / Ред. Л. Е. Решин и др. М.: Демокра¬
тия, 1998. С. 455-468; 472-473; Merridale. Ivan’s War. Р. 85-88.
482

ство советских граждан — крестьяне и бывшие крестьяне, против
которых режим вел войну со времен коллективизации — вряд ли
будут защищать большевистский строй100. Еще в 1928 году Сталин
предсказывал, что в случае нападения режим должен быть готов
продержаться шесть месяцев, так как такое время необходимо «кре¬
стьянству» «чтобы очухаться, освоиться с опасностями, разобрать¬
ся в событиях и подтянуться ради общего дела обороны страны»101.
Как только стало ясно, что Красная армия не в состоянии остано¬
вить германскую Джаггернаутову колесницу* на границе, режим
немедленно ужесточил характер войны для того, чтобы помочь му¬
жикам самим осознать всю опасность войны. В Кремле надеялись,
что война с использованием всех сил и средств замедлит немецкое
наступление на срок, достаточный для того, чтобы «крестьянин»
«пришел в себя». 29 июня правительство отдало приказ о полной
эвакуации или уничтожении «всего ценного имущества» и немед¬
ленной организации партизанской войны в регионе в случае отсту¬
пления советских войск102. Вскоре после этого в своем выступлении
по радио Верховный Главнокомандующий назвал войну с немцами
«делом о жизни и смерти Советского государства, жизни и смерти
народов СССР». «Ее нельзя считать войной обычной», и она будет
вестись всеми необходимыми средствами. Все общество немедлен¬
но должно быть мобилизовано для войны; солдатам и гражданским
лицам было приказано «отстаивать каждую пядь советской земли,
драться до последней капли крови за наши города и села». А тем,
кто отказывается выполнить этот приказ — «нытикам и трусам,
паникерам и дезертирам» не место «в наших рядах». При неизбеж¬
ном отступлении все ценное имущество — транспортные средства и
горючее, коровы и зерно подлежало эвакуации или уничтожению.
Созданные на оккупированных территориях с целью уничтожения
инфраструктуры, немецких войск и их пособников партизанские
100 Согласно последним исследованиям, это было действительный факт.
См.: Berkhoff. Harvest of Despair. P. 12-13. О войне против крестьянства см.:
The War against the Peasantry. 1927-1930. The Tragedy of the Soviet Country¬
side / L. Viola et al. (eds.). New Haven, CT: Yale University Press, 2005; Trage-
diia sovetskoi derevni / V. Danilov, R. Manning, L. Viola (eds.).
101 Речь Сталина на июльском пленуме ЦК, вечер 9 июля 1928 года. Опу¬
бликована в: Трагедия советской деревни. Т. 1. С. 319-331, 326-327.
* Колесница, в которой в Индии возят «Джаггернаут» (изображение бога
Вишну) во время праздника в честь Вишну; фанатики бросались под колеса
этой колесницы и погибали. (Прим.ред.).
102 Директива СНК и ЦК за подписью Молотова и Сталина, 29 июня
1941 года //1941 год. Документы. Т. 2. С. 446-448, здесь: 447.
483

отряды должны были убивать их, где только возможно и таким об¬
разом «создавать невыносимые условия» для врага103.
Это была программа тотальной войны и коренной трансформации
первоначального плана обороны, сформулированного Молотовым сра¬
зу же после начала германского нашествия. Надеясь на то, что Красная
армия вскоре сможет остановить агрессора, Молотов в своем высту¬
плении сделал акцент на «кровожадных фашистских правителях» как
главных врагах, которые втянули «германский народ» в эту войну. Он
взывал к дисциплине и патриотизму, но не говорил о том, что войну не¬
обходимо вести всеми доступными силами и средствами104. Это было
24 июня 1941 года. К началу июля Советы уже вели ожесточенную
войну всеми возможными способами. Но это еще не была программа
войны на истребление агрессора. Это стало следующим шагом, про¬
должением процесса радикализации, обусловленной опытом первых
столкновений с германской военной тактикой. Четыре месяца спустя
после своего первого обращения к советскому народу в речи от 6 ноя¬
бря 1941 года Сталин, процитировал отрывки из захваченных доку¬
ментов Вермахта и принял немецкие условия ведения войны:
«Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с наро¬
дами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну,
они ее получат. (Бурные, продолжительные аплодисменты).
Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, коман¬
диров и политработников нашей армии и нашего флота будет состо¬
ять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на
территорию нашей родины в качестве оккупантов. (Бурные аплодис¬
менты; возгласы “Правильно!”, крики “Ура!”).
Нет пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупан¬
там! (Бурные аплодисменты)»105.
Вокруг этой речи была проведена громадная пропагандистская
работа, сопровождаемая беседами на тему «Зверства фашистских
людоедов над пленными и раненым красноармейцами, командира¬
ми и политработниками»106. В процессе некоторые детали послания
быстро потерялись: в тщательно подобранных выражениях. Сталин
103 Радиообращение Сталина от 3 июля 1941 года // Сталин И. В. О Ве¬
ликой Отечественной войне Советского Союза. М.: Изд-во «Крафт», 2002.
С. 11-16.
104 Радиообращение Молотова, 22 июня 194Иода // Известия. 24 июня
1941.
105 Правда. 7 ноября 1941. С. 1-2; там же. С. 2.
106Директива ГлавПУРККА № 0178 (14 ноября 1941 г.) // Главные по¬
литические органы вооруженных сил СССР. С. 83-84; также см.: Директива
ГлавПУРККА № 268 (7 декабря 1941 г.) // Там же. С. 87-90.
484

сформулировал программу истребления не «всех немцев», а «всех
немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей страны в
качестве оккупантов». Последующие «эксцессы» можно списать на
подчиненных, но главная цель была достигнута. При конфронта¬
ции с врагом, который обещает не просто победить большевиков, но
истребить их и поработить остальных советских людей, ответ был
один: тотальная война на истребление врага любыми средствами и
любой ценой. 13 ноября 1941 года Верховный Главнокомандующий
советовал военачальникам, как лучше поступать с окруженными
немцами: «...поставить себе задачу разрушить до основания насе¬
ленные пункты и сжечь их, похоронив под ними укрывающиеся не¬
мецкие штабы и части»107.
Такая радикализация методов ведения войны стала одним из
способов воздействовать на «крестьянина». Другими аспектами про¬
граммы тотальной войны являлись суровая дисциплина, угроза на¬
силия (и фактическое его применение) по отношению к тем, кто не
хотел или не был в состоянии воевать, а также систематическое — по¬
средством пропаганды зверств и жестокости противника — высво¬
бождение страстей войны. Порой результаты оказывались настолько
контрпродуктивными, что в начале 1942 года Сталин попытался
слегка притормозить. В приказе Верховного Главнокомандующего
по случаю очередной годовщины создания Красной армии подчерки¬
валось, что Советский Союз ведет оборонительную освободительную
войну, а не выступает в роли империалиста-захватчика:
«...Иногда болтают в иностранной печати, что Красная Армия име¬
ет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское
государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Крас¬
ную Армию. У Красной Армии нет и не может быть таких идиотских
целей. Но было бы смешно отождествлять клику Гитлера с герман¬
ским народом, с германским государством. Опыт истории говорит,
что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство
германское остается.
...Красная Армия берет в плен немецких солдат и офицеров и со¬
храняет им жизнь, если они сдаются. Красная Армия уничтожает не¬
мецких солдат и офицеров, если они отказываются сложить оружие и
пытаются с оружием в руках поработить нашу Родину... “Если враг не
сдается, его уничтожают”»108.
Казалось, это означало отказ от войны на истребление, а не просто
призыв к союзникам или вражеским солдатам. В декабре 1942 годагер-
107 Цит. по: Другая война. С. 154.
108 Приказ наркома обороны № 55 (23 февраля 1942 г.) // Сталин И. В.
О Великой Отечественной войне Советского Союза. С. 40-44, здесь: 43, 44.
485

майской военной разведке стало известно, что командиры запретили
расстреливать пленных109. Тем не менее многое оставалось неясным.
Одновременно с ноябрьским призывом вести войну на истребление в
войска поступило и это новое заявление. В речах и лекциях, беседах
и статьях передовым частям разъясняли, что Красная армия «уничто¬
жает немецких солдат и офицеров, если они отказываются сложить
оружие и с оружием в руках пытаются поработить нашу Родину».
Опять же упор делали на уничтожении, а альтернативу скрывали, об¬
резая цитату: «Если враг не сдается, его уничтожают». (В обращени¬
ях к противнику посыл становился прямолинейнее: «Красная Армия
берет в плен немецких солдат и офицеров и сохранят им жизнь, если
они сдаются»110.) Все же это была частичная деэскалация курса на
тотальное истребление врага, сопровождаемая попытками избежать
бессмысленной гибели людей. Спустя месяц после выступления
Сталина директивой Военного совета Западного фронта командному
составу предлагалось прекратить «легкомысленный» подход к поте¬
рям в пехоте и назвать виновных111. В мае 1942 года Сталин пореко¬
мендовал командованию Юго-Западного фронта научиться «воевать
малой кровью, как это делают немцы»112.
Тем временем после месяцев ожесточенных боев Сталин и со¬
ветский режим в целом сумели восстановить контроль над ситуа¬
цией и дисциплину. Теперь все ресурсы страны работали только на
победу в войне, второстепенные секторы экономики находились в
полном упадке. Обеспечение жильем и снабжение гражданского
населения был переданы на местный, а иногда на ведомственный
уровень, в сфере культурной политики наметились послабления,
для нужд войны были привлечены даже ресурсы православной
Церкви. 9 октября 1942 года был ликвидирован восстановленный
16 июля 1941 года институт военных комиссаров в армии, таким об¬
разом, было окончательно введено единоначалие113. В довершение
109 Friedrich J. Das Gesetz des Krieges: Das deutsche Heer in Russland,
1941 bis 1945: Der Prozess gegen der Oberkommando der Wehrmacht. Munchen:
Piper, 1993. S. 586.
110Директива ГлавПУРККА № 30 и Директива ГлавПУРККА № 31 (обе
от 26 февраля 1942 г.) // Главные политические органы вооруженных сил
СССР. С. 115-117. «Пропуски» для германских солдат с обещанием гуман¬
ного обращения в плену — см.: Директива ГлавПУРККА №58 (18 апреля
1942 г.)//Тамже. С. 129.
11130 мая 1942 г. Опубликовано в: Скрытая правда войны: 1941 год. Неиз¬
вестные документы. М.: Русская книга, 1992. С. 228-229.
112 27 мая 1942 г. Цит. по: Другая война. С. 154.
113 О передаче контроля во время войны см.: Hachten Р. Ch. Property Rela¬
tions and the Economic Organization of Soviet Russia, 1941-1948. Ph. D. diss.
486

было централизовано партийно-государственное руководство стра¬
ной: создан Государственный Комитет Обороны (ГКО) во главе со
Сталиным, его членам, наделенным чрезвычайными полномочия¬
ми, была предоставлена большая свобода действия по сравнению с
тридцатыми годами. Они стали «полуавтономными руководителя¬
ми». Для высокопоставленных военных и гражданских руководите¬
лей доступ к высшему руководству стал сравнительно свободным,
и, если требовала обстановка, они могли появляться в Кремле по
своей инициативе. С целью оказания помощи в решении возника¬
ющих проблем и для выполнения производственных планов было
также усилено республиканское и региональное руководство. Ста¬
лин действительно вникал в военные вопросы, но в целом выполнял
функции генерального координатора, предоставляя профессиона¬
лам выполнять свою работу114.
Теперь все ресурсы, в том числе и поставки по ленд-лизу, были
направлены на превращение Красной армии в более эффективную,
более моторизированную, технически лучше оснащенную и более
смертоносную силу — все остальное не имело значения115. В конце
концов в 1943-1944 годах Сталин получил то, о чем он говорил в
The University of Chicago, 2005. Об организации фронта см.: Barber J., Har¬
rison М. The Soviet Home Front, 1941-1945: A Social and Economic History
of the USSR in World War II. London and New York: Longman, 1991. О про¬
довольственном снабжении см.: Moskoff W. The Bread of Affiction: The Food
Supply in the USSR during World War II. Cambridge: Cambridge University
Press, 1990. О послаблениях в области культуры см.: Stites. Culture and En¬
tertainment in Wartime Russia; о политике по отношению к религии см.: Pe¬
ris D. «God Is Now on Our Side»: The Religious Revival on Unoccupied Soviet
Territory during World War II // Kritika. Explorations in Russian and Eurasian
History. 2000. Vol. 1. № 1. P. 97-118; Chumachenko T. A. Church and State in
Soviet Russia: Russian Orthodoxy from World War II to the Khrushchev Years.
Trans. E. E. Roslof. Armonk, NY, and London: M. E. Sharpe, 2002. О комиссарах
и единоначалии в армии см.: Главные политические органы вооруженных
сил СССР. С. 326, п. 17, С. 331 п. 48; Merridale. Ivan’s War. Р. 107-108; Glantz.
Colossus Reborn. P. 475.
114 О ГКО см.: Gorlizki Y., Khlevniuk O. Cold Peace: Stalin and the Soviet
Ruling Circle, 1945-1953. Oxford and New York: Oxford University Press, 2004.
P. 17,46-47; Mawdsley. Thunder. P. 206-209; Bellamy. Absolute War. 228-230.
О Сталине во время войны см.: Service. Stalin. Р. 410-487. Об управлении во¬
енной экономикой см.: Куманев Г. Говорят сталинские наркомы. Смоленск:
«Русич», 2005.
115Якушевский А. С. Арсенал победы // Народ и война. С. 73-114; Ор¬
лов А. С. Мои союзники // Там же. С. 205-217; Mawdsley. Thunder. Р. 185—
223; Harrison М. The USSR and Total War: Why Didn’t the Soviet Economy
Collapse in 1942? // A World at Total War: Global Conflict and the Politics
487

1941-м: массовую, армию с технически развитой основой. Нельзя
переоценить уровень механизации: «качественная армия» состав¬
ляла примерно 20 % от всех вооруженных сил; кавалерия до кон¬
ца войны играла важную роль; а для того, чтобы пехота поспевала
за танками, чаще использовались реквизированные крестьянские
телеги, чем студебеккеры. Так что наряду с танком эту войну вы¬
играла и лошадь116. Итак, эта новая армия (с учетом потерь) теперь
была в состоянии «эффективно» использовать танки и воплотить
в жизнь довоенные теории «глубоких прорывов» — советский ва¬
риант «блицкрига»117. Это была, если и не лучше обученная, то, во
всяком случае, лучше экипированная, более мобильная и вполне
боеспособная армия. Это была армия, которая в 1944 году, одержав
самую блестящую победу за время Второй мировой войны, про¬
рвала оборону армий группы Центр и в январе 1945 года начала
наступление на Берлин, сокрушив остатки германской Восточной
армии118. Восстановление боевого потенциала армии способствова¬
ло отказу от тотальной войны против внутренних и внешних вра¬
гов. Теперь наиболее дальновидные военные стали рассматривать
гражданских лиц и военнослужащих, находящихся за линией фрон¬
та на оккупированной территории, не как возможных предателей,
а в качестве потенциальных партизан119. Кроме того, советский ре¬
жим начал проводить более активную политику по привлечению
на свою сторону немцев, находящихся в плену, на фронте и даже в
самой Германии (посредством писем от имени известных немецких
of Destruction, 1937-1945 / R. Chickering, S. Forster, B. Greiner (eds.). Cam¬
bridge: Cambridge University Press, 2005. P. 137-156.
116См. подробные мемуары Г. Темкина о жизни пехоты «Моя справедли¬
вая война»: The Memoirs of a Jewish Red Army Soldier in World War II. No¬
vato, CA: Presidio Press, 1998. О двух армиях — 80 % «под дубинкой» и 20 %
мобильные силы, составляющие «карательный меч» — см.: Glantz. Colossus
Reborn. Р. 618-619. Термины «army of quality» и «army of quantity» принад¬
лежат Джону Эриксону. См.: Stalin’s War with Germany. Vol. 2: The Road to
Berlin. P. 84. О важности дальнейшего использования кавалерии и лошадей
см.: Bellamy. Absolute War. Р. 169, 249, 283, 333-334, 602, 603, 678-679, 680;
Mawdsley. Thunder. XVII. P. 26,64,122,127,217-218,303. О жизни кавалери¬
стов см.: Родин А. Три тысячи километров в седле. М.: Профиздат, 2000.
117 Glantz D. М. Developing Offensive Success: The Soviet Conduct of Opera¬
tional Maneuver // Soviet Military Doctrine from Lenin to Gorbachev, 1915—
1991 / W. Frank, P. Gillette (eds.). Westport, CT, London: Greenwood Press,
1992. P. 133-173; Mawdsley. Thunder. P.22, 175, 221-223; Bellamy. Absolute
War. P. 490-491,602-603.
118Beevor A. The Fall of Berlin, 1945.New York: Viking, 2002.
l19Slepyan. Stalin’s Guerillas. Hill A. The War behind the Eastern Front: The
Soviet Partisan Movement in North-West Russia, 1941-1944. London and New
York: Frank Cass, 2005.
488

военнопленных)120, забыв об интернационалистском порыве пер¬
вых дней после германского вторжения121. Советский режим оказал¬
ся также первой крупной воюющей державой, которая в попытке
отделить преступников (военных и гражданских) от большинства
воевавших немецких военнослужащих, ввела институт военных
трибуналов за свершенные военные преступления122.
Мы рассматриваем в деталях весь процесс реорганизации Крас¬
ной армии, поскольку нас более интересует вопрос, каким образом
и почему по прошествии долгого времени с момента отказа от идеи
войны на истребление агрессора армия, ставшая более совершенной
в военном плане, имевшая лучше подготовленные новые кадры, во
время своего победного марша по странам Центральной Европы и са¬
мой Германии вступила на путь массовых зверств, насилия, грабежей
и садистских убийств? И это шло вразрез с систематической реали¬
зации стратегии, направленной на обеспечение советского контроля
над освобожденными и оккупированными территориями. Еще раз
просим читателя не торопиться с выводами, поскольку неотъемле¬
мой частью данного повествования является вопрос, каким образом
немецкий способ ведения войны видоизменялся, во-первых, в ответ
на упорство советских войск при отступлении, что превратило поня¬
тие «быстрой войны» в иллюзию, а, во-вторых, в связи с неумолимым
преследованием советскими войсками отступающих частей Вермах¬
та после 1942-1943 годов.
Экстремальное насилие
Характер отступления советских войск обострил у немцев ощу¬
щение собственной уязвимости даже тогда, когда они одерживали
победы123. Это подтверждало сложившееся у многих офицеров и сол¬
120Biess F. Homecomings: Returning POWs and the Legacies of Defeat in
Postwar Germany. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2006.
121 Arnold S. R., Ueberschar G. R. Das Nationalkommittee «Freies
Deutschland» und der Bund deutscher Offiziere. Frankfurt am Main: Fischer
Taschenbuch Verlag, 1995.
122Ziemke E. F. Stalingrad to Berlin: The German Defeat in the East. Wa¬
shington, DC: Office of the Chief of Military History, 1968.
123 Arnold K. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten Ge-
bieten der Sowjetunion: Kriegfuhrung und Radikalisierung im «Unternehmen
Barbarossa». Автор прав, настаивая на том, что реакция Советского Союза
произвела глубокое впечатление на немецких солдат. См. доказательства
этому в: Latzel. Deutsche Soldaten — Nationalsozialistischer Krieg?: Kriegser-
lebnis, Kriegserfahrung 1939-1945; Humburg M. Das Gesicht des Krieges: Feld-
postbriefe von Wehrmachtssoldaten aus der Sowjetunion 1941-1944. Opladen:
Westdeutscher Verlag, 1998.
489

дат предвзятое мнение и играло на руку нацистской пропаганде. Как
и раньше, по мере эскалации немецкого насилия действительность
(безжалостность советских солдат) потрясала воображение. Конеч¬
но, здесь присутствовал элемент самозащиты, но немецкие солдаты
и офицеры сами признавались, и говорили об этом все чаще поздней
осенью и зимой 1941-1942 годов, что они выступали против усиления
мер жестокости, когда им приходилось сталкиваться с голодающими
и замерзающими женщинами, детьми и истощенными советскими во¬
еннопленными124. В таких случаях, так же как и во время Первой миро¬
вой войны, во время боя бывали моменты, когда солдатам приходилось
полагаться только на себя и свои субъективные суждения125. В подоб¬
ных ситуациях громадное значение имел тот факт, что ни чем не огра¬
ниченная жестокость ради достижения победы была единственной
«добродетелью», вдолбленной солдатам на плацу во время муштры и
повторяемая пропагандой. Иначе — полное поражение.
Брутализация способов ведения войны явилась немедленной ре¬
акцией на зверства советских солдат. Под «брутализацией» обычно
понимаются массовые убийства и преступный образ мыслей126. Но
массовые убийства, к которым части Вермахта часто привлекались,
хотя и не на первых ролях, совершались в контексте широко распро¬
страненных актов военной жестокости. Одним из типичных случаев
явилось использование живых щитов, как, например, при попытках
подавить отчаянное сопротивление с целью овладения Брестом127.
Еще одним типичным примером служили случаи убийства военно¬
пленных, представляющих для наступающих войск либо охраны опас¬
ность (или балласт)128. Часто упоминались бездумные разрушения и
непрекращающиеся грабежи под предлогом снабжения частей129.
Обычным делом стал захват и расстрел заложников, задержа¬
ние, интернирование и убийства подозреваемых гражданских лиц,
124 Н inter. Die Wehrmacht vor Leningrad: Krieg und Besatzungspolitik der 18.
Armee im Herbst und Winter 1941/42.
125Kiihne T. Kameradschaft: Die Soldaten des nationalsozialistischen Krieges
und das 20. Jahrhundert. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
126 Browning C. R. Ordinary Men: Reserve Police Batallion 101 and the Fi¬
nal Solution in Poland. New York: HarperCollins, 1993; idem. German Killers:
Behavior and Motivation in the Light of New Evidence // Nazi Policy: Jewish
Workers, German Killers / C. Browning (ed.). Cambridge and New York: Cam¬
bridge University Press, 2000. P. 143-69.
127Gerlach. Verbrechen deutscher Fronttruppen in WeiBruBland 1941-1944:
Eine Annaherung.
128 Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 —
1944. Ausstellungskatalog. Hamburger Institut for Sozialforschung. S. 218-226.
129 Ibid. S. 298-299.
490

а также бомбардировки колонн гражданских беженцев с воздуха130.
Нам известно много таких случаев только потому, что командиры
воспринимали их как угрозу, способную подорвать дисциплину во
вверенных им частях. Прежде всего такие акты жестокости свиде¬
тельствуют о повседневной реальности «преступных приказов» в
передовых частях. Они превратили жестокость в рутину.
Причинение физических мучений оправдывалось зверствами со¬
ветских солдат. Жестокость немцев служила оправданием творимых
советскими солдатами зверств. Ответ немецких солдат на расстрелы
раненых и особенно (на реальные факты и слухи) расчленения их
трупов был адекватным131. Они платили той же монетой и из страха
попасть в руки врага сплачивали ряды. Подпитываемые слухами пред¬
положения о потенциальном вероломстве со стороны гражданского
населения, также заставляли находиться в постоянной готовности
разрушать и убивать. Реакция немецких солдат на вооруженное от¬
ступление советских войск, применявших тактику выжженной зем¬
ли, была жестокой. В городах солдаты привыкли опасаться зданий,
где могли быть спрятаны мины-ловушки или мины с замедленным
механизмом; с жуткой регулярностью они наблюдали разложившие¬
ся тела жертв советских политических убийств; им противостояла
эффективная система эвакуации людей и ценностей и следы систе¬
матического разрушения того, что не могло быть вывезено за линию
фронта; они стали ненавидеть саму разрушительную суть советско¬
го отступления132. Шокирующая реальность отступления советских
войск поражала воображение133. Она приводила к жестокости, готов¬
130 См.: Grosste Harte: Verbrechen der Wehrmacht in Polen September — Ok-
tober 1939: Ausstellungskatalog. Niemiecki Instytut Historyczny w Warszawie.
Osnabriick: Fibre, 2005.
131 Примеры см. в: Latzel. Deutsche Soldaten-Nationalsozialistischer Krieg?
Kriegserlebnis, Kriegserfahrung 1939-1945; Heer. Vom Verschwinden derTater.
S. 118.
132Berkhoff. Harvest of Despair. P. 17-34; Manley R. The Evacuation and
Survival of Soviet Civilians, 1941-1946. PhD. diss. University of California,
Berkeley, 2004; Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtung-
skrieges 1941-1944. Ausstellungskatalog. Hamburger Institut fur Sozialforsc-
hung. S. 91-185. Arnold K. J. Die Eroberung und Behandlung der Stadt Kiew
durch die Wehrmacht im September 1941: Zur Radikalisierung der Besatzung-
spolitik // Militargeschichtliche Mitteilungen. 1999. Bd. 58. № 1. S. 23-63.
133 Cm.: Latzel. Deutsche Soldaten — Nationalsozialistischer Krieg?: Kriegser¬
lebnis, Kriegserfahrung 1939-1945; Humburg. Das Gesicht des Krieges: Feldpost-
briefe von Wehrmachtssoldaten aus der Sowjetunion 1941-1944; Schroder H. J.
Die gestohlenen Jahre: Erzahlgeschichten und Geschichtserzahlung im Interview:
Der Zweite Weltkrieg aus der Sicht ehemaliger Mannschaftssoldaten. Tubingen:
491

ности к чрезмерному насилию, а призывы к эскалации жестокости
сплачивали их ряды. Независимо от принадлежности к нацистской
партии в немецких солдатах — в ответ оборонительные действия со¬
ветских войск — выработалась твердая решимость раздавить жесто¬
кого врага, это был именно тот образ советского человека, который
и стремилась создать нацистская пропаганда плана «Барбаросса».
Такой общий настрой помогал, сильно помогал массе самых разных
людей, воевавших на Восточном фронте, представлять войну против
Советского Союза каким-то «другим местом», где выжить дано толь¬
ко безжалостным, где о вежливости можно и нужно забыть. Между
солдатами возникла своего рода солидарность, которая со временем
должна была превратить Вермархт в народную армию — спаянный
опытом войны на выживание сражающийся организм134.
Как бы там ни было, именно страх, неприкрытый террор в борьбе
за выживание превратили воюющую на Восточном фронте армию в
«сообщество судьбы», готовое прибегнуть к экстраординарному на¬
силию как к чему-то самой собой разумеющемуся. С волками жить,
по-волчьи выть:
«Мы — сообщество судьбы, вместе мы знаем, как умирать <...> Не
моргнув глазом (besinnungslos), я приказываю расстрелять столько-то
и столько-то комиссаров и партизан; или я или они — это все чертов¬
ски просто <...> [Мы] сражаемся здесь за свою собственную жизнь,
каждый день и каждый час, против врага, намного превосходящего
нас по всем статьям»135.
Это не cri du coeur* простого солдата, а письмо домой генерал-
лейтенанта Штиффа от 7 декабря 1941 года. Советское контрнасту¬
пление убило в нем чувство непобедимости; для того, чтобы выжить
он вел беспощадную войну. Вместо чувства уверенности в превосход¬
стве немецкой армии, преобладавшего в нем всего несколько месяцев
назад, в его душе царила паника и истерия136. «Какая там победа?
Niemeyer, 1992; Stenzel Т. Das RuBlandbild des «kleinen Mannes»: Gesell-
schaftliche Pragung und Fremdwahrnehmung in Feldpostbriefen aus dem
Ostfeldzug (1941-1944/45). Munchen: Osteuropa-Institut, 1998.
134 Кгоепег B. R. Auf dem Weg zu einer «nationalsozialistischen Volksarmee»:
Die soziale Ordnung des Heeresoffizierkorps im Zweiten Weltkrieg // Von Stalin¬
grad zur Wahrunsgreform: Zur Sozialgeschichte des Umbruchs in Deutschland /
Martin Broszat (ed.). Miinchen: Oldenbourg, 1988. S. 651-682; Kiihne. Kamerad-
schaft: Die Soldaten des nationalsozialistischen Krieges und das 20. Jahrhundert.
135Hellmuth Stieff. Briefe / H. Miihleisen (ed.). Berlin: Siedler, 1991. S. 140.
* Крик души (фр.). (Прим. ред.).
136HiirterJ. Hitlers Heerfuhrer: Die deutschen Oberbefehlshaber im Kriegge-
gen die Sowjetunion 1941/42. Miinchen: Oldenbourg, 2006. S. 318-350.
492

Главное выжить!»137 Реакция Штиффа примечательным образом
свидетельствует о завершении процесса, в котором опыт и ожидания
корректировались в рамках общего предубеждения по мере эскала¬
ции насилия в ходе операции «Барбаросса». Его мнение стало одним
из первых признаков надвигающихся перемен. Немецкие солдаты-
продолжали воевать, но уже без надежды на будущее — и почти без
шанса вырваться из этого пекла. Главным правилом игры было вы¬
живание, а теперь вступило в силу и старое правило: «Нужда заста¬
вит пойти на все» (Not kennt kein Gebot). Увы, вопрос, кто определяет,
что является исключением, все еще оставался открытым.
Паника, вызванная событиями той зимы, хоть и сыграла важную
роль в перетасовке высшего командного состава и поставила Гитлера
во главе армии, была недолгой. Гораздо важнее было заменить праг¬
матические перегибы плана «Барбаросса». Под этим исправлением
многие историки совершенно справедливо понимают более прагма¬
тичное ведение войны138. Единственной проблемой было то, что в
противоположность самому понятию прагматизма новый «прагма¬
тичный» подход оказался намного радикальнее139. В 1941-1942 годах
нацистская Германия на Восточном фронте начала войну на ис¬
требление. Следует обратить внимание на три аспекта этой войны:
война против евреев, достигшая апогея в 1942-1943 годах, война с
советским народом и против советского народа, кульминация ко¬
торой пришлась на эти же два года, и систематическое применение
тактики выжженной земли в 1943-1944 годах. За этот период война
радикализовалась — фактически ее уже радикализовали — об этом
свидетельствовали ряд решений немецкого командования, в которых
война определялась как «исключение», то есть смертельная борьба
не на жизнь, а на смерть на всей территории Советского Союза140. Ра¬
137 Записки рядового. Цит. по: Hartmann С. Haider: Generalstabschef
Hitlers 1938-1942. Paderborn: Ferdinand Schoningh, 1991. S. 294.
138 Oldenburg. Ideologic und militarisches Kalkiil: Die Besatzungspolitik der
Wehrmacht in der Sowjetunion 1942.
139 О немецких потерях см.: Overmans R. Deutsche militarische Verluste im
Zweiten Weltkrieg. Miinchen: R. Oldenbourg, 1999. О советских потерях см.
выше.
140 Подробную аргументацию см. в: Strachan Н. Time, Space and Barbarisa-
tion: The German Army and the Eastern Front in Two World Wars // The Barba-
rization of Warfare / G. Kassimeris (ed.). New York: New York University Press,
2006. P. 58-82. Также см.: Bartov О. From Blitzkrieg to Total War: Controver¬
sial Links between Image and Reality // Stalinism and Nazism: Dictatorship in
Comparison /1. Kershaw, M. Levin (eds.). Cambridge and New York: Cambridge
University Press, 1997. P. 158-184; Gerlach C. La Wehrmacht et la radicalisation
de la lutte contre les partisans en Union Soviёtique // Occupation et repression
493

дикализация по трем направлениям предопределила способ ведения
боевых действий. Когда наконец летом 1944 года военная инициати¬
ва перешла к Красной армии, объектом чрезмерной жестокости стало
немецкое население. Для немецких войск наступило самое тяжелое
время, но война не на жизнь, а на смерть была закончена. Вопреки
предсказаниям нацистских идеологов, Германия и немцы выживут,
хотя жить под советским контролем будет тяжело141.
Стратегической подоплекой этих изменений было понимание, что
Советский Союз не падет, и война между СССР и нацистской Гер¬
манией продолжится. Это в равной степени подтверждалось фактом,
что с декабря 1941 года Третий Рейх вел мировую войну, что для
Германии означало вынужденную мобилизацию гражданского насе¬
ления142. Армия нуждалась в солдатах, поэтому на военную службу
все чаще призывались те категории рабочих, которые раньше имели
право на бронь; вопреки своим прежним установкам приходилось ме¬
нять отношение — с точки зрения полезности для военных целей — к
населению восточных стран, включая военнопленных143. На смену
нежеланию использовать подобные категории населения по идеоло¬
гическим соображениям, о чем на начальном этапе войны говорил
Гитлер, пришли жесткие эффективные методы. Призывались жен¬
щины; в армии на вспомогательных должностях служили славяне.
Их силой заставляли работать в тылу (Organisation Todt*)} на произ¬
водстве и сельском хозяйстве Рейха144.
militaire allemandes: La politique de «maintien de Pordre» en Europe оссирёе,
1939-1945 / G. Eismann, S. Martens (eds.). Paris: Institut historique allemand,
2007. P.71-88.
141Naimark N. M. The Russians in Germany: A History of the Soviet Zone of
Occupation, 1945-1949. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University
Press, 1995.
142Tooze A. The Wages of Destruction: The Making and Breaking of the Nazi
Economy. New York: Viking, 2006.
143 Herbert U. Hitler’s Foreign Workers: Enforced Foreign Labor in Germany
under the Third Reich. Cambridge and New York: Cambridge University Press,
1997.
* Организация Тодта — военно-строительная организация, действовав¬
шая в Германии во времена Третьего Рейха. (Прим. ред.).
144Кгоепег В. R. «Menschenbewirtschaftung», Bevolkerungsverteilung und
personelle Riistung in der zweiten Kriegshalfte (1942-1944) // Das Deutsche
Reich und der Zweite Weltkrieg. Vol. 5/2. Kriegsverwaltung, Wirtschaft und
personelle Ressourcen 1942-1944/45 / Militargeschichtliches Forschungsamt
(ed.). Munchen: Deutsche Verlagsanstalt, 1999. S. 777-995; Seidler F. W. Die
Organisation Todt: Bauen fur Staat und Wehrmacht, 1938-1945. Koblenz: Ber¬
nard & Graefe, 1987.
494

Одновременно менялись и способы ведения войны — от переги¬
бов плана «Барбаросса» до систематического уничтожения всех тех,
кого нацистское (и военное) руководство считало своими смертель¬
ными врагами. В результате изменения стандартов войны возникло
насквозь пропитанное расизмом и мобилизованное нацистское «со¬
общество судьбы». Война на истребление разбивалась на множество
микротеатров. Систематические разрушения диктовались обстоя¬
тельствами на местах. Но наиболее эффективно армия, а в конечном
итоге — немецкое «сообщество судьбы» вело тотальную войну не на
жизнь, а на смерть, войну за самую жизнь — как на внешнем, так и
на внутреннем фронтах145. Эту войну Германии никто не навязывал.
Как и ранее, войну выбрало военное и политическое руководство — и
выбрало именно в тот момент, когда больше не обладало полным кон¬
тролем над своим будущим, хотя до поражения было еще далеко.
Главной целью таких перемен стало истребление всех до едино¬
го евреев» в зоне германского контроля146. Признаки радикализации
войны против евреев встречались повсеместно в октябре/ноябре
1941 года: массовые расстрелы евреев в качестве заложников в Сер¬
бии, массовые экзекуции целых общин (мужчин, женщин и детей)
в Галиции, начало депортации немецких евреев в гетто Восточной
Европы и не в последнюю очередь — организация лагерей массово¬
го уничтожения147. В декабре 1941 года новый курс был подкреплен
подробной ссылкой на стратегическое положение и впоследствии, на
Ваннзейской конференции в январе 1942 года, был включен в бюро¬
кратический modus operandi под руководством Гиммлера и его аппа¬
рата безопасности148. Главным в этих размышлениях было понимание
145 Dean М. The German Gendarmerie, the Ukrainian Schutzmannschaft and
the «Second Wave» of Jewish Killings in Occupied Ukraine: German Policing at
the Local Level in the Zhitomir Region, 1941-1944 // German History. 1996.
Vol. 14. №2. P. 168-192.
146 Browning C. R. The Euphoria of Victory and the Final Solution: Summer-
Fall 1941 // German Studies Review. 1994. Vol. 17. № 3. P. 473-481; Jersak T.
Die Interaktion von Kriegsverlauf und Judenvernichtung: Ein Blick auf Hitlers
Strategie im Spatsommer 1941 // Historische Zeitschrift. 1999. Bd. 268. № 2.
S. 311-374; Arnold K. J. Hitlers Wandel im August 1941: EinJCommentar zu den
Thesen Tobias Jersaks // Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft. 2000. Bd. 48.
№ 3. S. 239-250.
147 Longerich / Politik der Vernichtung: Eine Gesamtdarstellung der national-
sozialistischen Judenverfolgung. S. 352-400, 441-460.
148Gerlach C. The Wannsee Conference, the Fate of German Jews, and Hit¬
ler’s Decision in Principle to Exterminate All European Jews //Journal of Mo¬
dern History. 1998. Vol. 70. № 4. P. 759-812. Несколько иное толкование дают
Маттеус (Matthaus) и Браунинг (Browning) (The Origins of the Final Solu-
495

нацистским руководством, что «окончательное решение» «еврейско¬
го вопроса» не могло быть отложено на после победы. «В конечном
счете», разъяснял Герман Геринг, «война сводится к тому, кто здесь
будет править — немцы и арийцы или евреи»149. Таким образом, то¬
тальная и систематическая кампания против еврейского населения
в Европе представляла собой войну на внутреннем фронте, войну на
уничтожение, убийство всех и вся. Она достигла наивысшей точки
в 1942 году, когда была убита почти половина всех уничтоженных
в годы войны евреев, и этот смертоносный конвейер не останавливал¬
ся вплоть до окончательного поражения Третьего Рейха150. Это было
ни уничтожением под предлогом военных действий, ни экстремаль¬
ным насилием в процессе «этнических чисток». Скорее евреи были
отнесены к категории «самых опасных врагов» в нацистской войне на
истребление151. Ликвидация еврейского населения стала самой смер¬
тоносной кампанией за всю войну.
Не случайно политически ненадежные советские военноплен¬
ные стали первыми жертвами нового концентрационного лагеря в
Освенциме. Еще начала планом военной кампании против Советско¬
го Союза было предусмотрено уничтожение социальных институтов
и функционеров советского режима. С конца 1941 года война начала
выходить за пределы фронтов. В то время как составители военных
планов имели сильно развитое чувство (расовых, политических, этни¬
ческих и религиозных) различий, и в то время как театры войны ин¬
ституционально подчинялись различным ведомствам — армейским
и органами безопасности, все враги Третьего Рейха и любая мысли¬
мая форма явной или тайной оппозиции преследовались в условиях
войны, которая становилась все более яростной и смертоносной про¬
катилась по всем фронтам, распространилась на зону «совместной»
(военные и безопасность) оперативной деятельности и вернулась
назад в Германию с ее миллионами порабощенных работяг. В этой
войне «прагматизм», сосредоточение на военной функциональности,
вели извилистой дорогой прямо в ад, поскольку прагматизм всег¬
да был «фронтальной тактикой»152. Ад был местом, где небольшие
tion: The Evolution of Nazi Jewish Policy, September 1939 — March 1942) и
П. Лонгерих (P. Longerich) (The Unwritten Order: Hitler’s Role in the Final
Solution. Stroud and Charleston, SC: Tempus, 2001).
1/19 Цит. no: Fritzsche P. Life and Death in the Third Reich. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 2008. P. 187.
150 Cm: Longerich. Politik der Vernichtung: Eine Gesamtdarstellung der na-
tionalsozialistischen Judenverfolgung.
151 Ibid. S. 221.
152 Эта дилемма породила военную оппозицию. См.: Hiirter. Auf dem Weg
zur Militaropposition: Treskow, Gersdorff, der Vernichtungskrieg und der Juden-
496

«группы людей, объединенных судьбой», были боеспособнее передо¬
вых частей, а в тылу, на оккупированных территориях недоукомплек¬
тованные и действующие все более жестоко силы безопасности — так
же, как и многочисленные полицейские в Германии — прилагали все
усилия к тому, чтобы посредством террора заставить непокорное на¬
селение подчиниться и держать Красную армию в напряжении всеми
доступными способами.
Оккупационных властей постоянно беспокоил тот факт, что рост
насилия и даже более ожесточенный характер сражений усугубляет
положение, поскольку в ответ нарастает сопротивление153. Планы по
организации голода были скорректированы; поощрялось сотрудни¬
чество (населения оккупированных территорий. — Прим, ред.) с ок¬
купационными властями. К большому неудовольствию руководства
(прежде всего Гитлера), над которыми все еще довлела идеология, не¬
мецкие призывы к сотрудничеству находили заметный отклик даже
в 1943-1944 годах. Опасения Сталина относительно неблагонадеж¬
ности советских народов получило достаточно оснований, так как по¬
собники из местного населения оказывали значительную поддержку
немецкой армии (этот феномен изучен еще недостаточно). Только на
воевавшую на Восточном фронте армию работало боле полумиллиона
(а, возможно, гораздо больше) советских людей, не считая тех, кого за¬
ставили обслуживать части за линией фронта и вывезли в тыл154. Но
все это не повлияло на характер войны. Напротив, на фронте и в тылу
она стала еще более разрушительной. Действительно, она преврати¬
лась в настоящую войну на истребление. Идеологически обоснованное
порабощение населения оккупированных территорий и применение
селективного террора для подавления сопротивления превратилось в
тотальный режим резни, массового голода и грабежей.
mord: Neue Dokumente iiber das Verhaltnis der Heeresgruppe Mitte zur Ein-
satzgruppe В im Jahre 1941. S. 527-562.
153 Shepherd B. Hawks, Doves and Tote Zonen: A Wehrmacht Security Divi¬
sion in Central Russia, 1943 //Journal of Contemporary History. 2002. Vol. 37.
№ 3. P. 349-369; Lieb P. Tater aus Uberzeugung? Oberst Carl von Andrian und
diejudenmorde der 707: Infanteriedivision 1941/42 // Viertaljahrshefte far Zeit-
geschichte. 2002. Bd. 50. № 3. S. 523-57.
154Seidler F.W. Die Kollaboration, 1939-1945. Miinchen: Herbig, 1995;.
Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 —
1944. Ausstellungskatalog. S. 398-409. Дробязко С. И. Под знаменами врага.
Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил,
1941-1945 гг. М.: Эксмо, 2005. Некоторые авторы считают, что войска Вер¬
махта не оставляли после себя «хвосты». В действительности за ними тянул¬
ся невидимый след, который не учитывается, т. к. он состоял из «славян¬
ских» вспомогательных частей.
497

По многим причинам Вермахт и тыловая администрация были
обязаны вести себя весьма осторожно при обращении с местным на¬
селением — и это как раз то, что многие передовые и тыловые части
делали, только все глубже погружаясь в яму, которую сами себе и
вырыли155. Продовольствия на всех никогда не хватало. Ввиду того,
что местные жители не соглашались на вербовку, а спрос на рабочие
руки рос в геометрической прогрессии, германские власти все чаще
прибегали к насильственным мерам156. Вдобавок ко всему — допол¬
нительные реквизиции, добавочные налоги и масса ограничений,
характеризующих положение на низовом уровне: расточительная
небрежность колониальных фантазий 1941 года уступила место
откровенно-порочному беспределу, который сопровождался безу¬
держной эксплуатацией и грабежами, превращая в насмешку любое
проявление благоразумия. К 1942-1943 годам повсеместный харак¬
тер и жестокость эксплуатации превзошли все возможные пределы —
кроме представлений наиболее упорной в отстаивании своих взглядов
группы идеологов — опять же не везде и не всегда, но этого было доста¬
точно для того, чтобы навсегда запятнать немецкое правление157.
Систематическое и жестокое принуждение стало всепроникаю¬
щей, отличительной чертой эксплуатации. Если грабежи и выжи¬
мание всех соков из оккупированных территорий соответствовали
политическим и экономическим целям насилия, в войне против пар¬
тизан они все больше сводились к физическому уничтожению людей
и среды их обитания. Войне с партизанами уделялось большое вни¬
мание, и стоит сосредоточиться на градации жестокости158. Как стало
известно позднее, во время антипартизанских акций даже самые без¬
жалостные командиры не были лишены сомнений, и подразделения
действовали с большей или меньшей степенью жестокости в зависи¬
155 Chiari В. Grenzen deutscher Herrschaft: Voraussetzungen und Folgen der
Besatzung der Sowjetunion // Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg,
Vol. 9/2, Ausbeutung, Deutungen, Ausgrenzungen, ed. Militargeschichtliches
Forschungsamt. Miinchen: Deutsche Verlagsanstalt, 2005. S. 877-976.
156Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 —
1944. Ausstellungskatalog. S. 361-428.
157 Chiari. Alltag hinter der Front: Besatzung, Kollaboration und Widerstand
in WeiBruBland 1941-1944; Berkhoff. Harvest of Despair: Life and Death in
Ukraine under Nazi Rule.
158 Shepherd. War in the Wild East; Richter T. C. Die Wehrmacht und der Par-
tisanenkrieg in den besetzten Gebieten der Sowjetunion // Erster Weltkrieg —
Zweiter Weltkrieg: Krieg, Kriegserlebnis, Kriegserfahrung in Deutschland /
B. ThoB, H.-E. Volkmann (eds.). Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2002.
S. 837-857.
498

мости от своей субъективной оценки обстановки159. Но дифференци¬
ал жестокости играл роль только в случаях, если она проявлялась в
спектре насилия, который в целом далеко не был величиной постоян¬
ной. В контексте войны против партизан мы выяснили, что существо¬
вали четкие «принципы» применения экстремального насилия.
Нам опять придется вернуться к ситуации 1941 года. Даже угроза
партизанской войны не была на сто процентов вымыслом германских
захватчиков160. Играла роль и значительная недоукомплектованность
германских сил безопасности, основной задачей которых было вы¬
слеживать и обезвреживать расового врага; им противостояло огром¬
ное количество вооруженных людей в ситуациях, когда они были не
в состоянии контролировать захваченную территорию. Известное за¬
мечание Гиммлера от 18 декабря 1941 года: «Еврейский вопрос/ис-
треблять, как партизан» иллюстрирует расистскую цель партизанской
войны161. Гиммлер и такие, как Гейдрих, что довольно типично для
берлинского руководства, действительно думали, что могут исполь¬
зовать войну как прикрытие для окончательного решения еврейского
вопроса. Но эти идеи тоже были пронизаны чувством превосходства
и ощущением контроля над ситуацией, казавшимся фантастическим
даже в 1941 году, постепенно испарявшиеся в 1941-1942 годах и пол¬
ностью исчезнувшие в 1943 году. Как мы выяснили, «еврейский во¬
прос» — независимо от комментария Гиммлера по этому поводу, — не
был решен в ходе антипартизанской войны.
В свою очередь, назрела срочная необходимость заняться парти¬
занами как таковыми — эту проблему решали посредством тоталь¬
ной войны против партизан, со временем переросшей в тотальную
войну против всего гражданского населения в контролируемых пар¬
тизанами местностях или на территориях, где действовали парти¬
заны. В целом командиры тыловых сил безопасности были хорошо
осведомлены о стоявшей перед ними дилемме. Они рассчитывали на
добрую волю местного населения. Ту самую добрую волю, которая
подверглась испытаниям в ходе реквизиций, принудительных работ
и барщины; ту добрую волю, которая была подорвана жестокой анти¬
159Lieb. Tater aus Uberzeugung? Oberst Carl von Andrian und die Juden-
morde der 707. Infanteriedivision 1941/42. Sheperd. Hawks, Doves and Tote
Zonen: A Wehrmacht Security Division in Central Russia, 1943.
160 Hill, The War behind the Eastern Front: The Soviet Partisan Movement
in North-West Russia, 1941-1944; Slepyan. Stalin’s Guerillas. P. 5-59.
161 Richter. Die Wehrmacht und der Partisanenkrieg in den besetzten
Gebieten der Sowjetunion.S. 845.
499

партизанской тактикой162. Более благоразумные командиры решали
проблему, запрещая произвол и прибегая к дисплинарным наказани¬
ям за самоуправство и жестокость. Но все равно процесс развивал¬
ся — под воздействием директив и приказа фюрера от 1942 года — в
направлении ужесточения антипартизанских действий. В директи¬
ве № 46 от 28 октября 1942 года недвусмысленно говорилось: «На
всей восточной территории против партизан ведется война на пол¬
ное уничтожение». Следовательно, она должна вестись с «крайней
жестокостью», что стало возможным ввиду полного освобождения от
ответственности всех ее участников163 164.
В 1942-1943 годах война против партизан стала квинтэссенцией
всего того, что мы понимаем под «радикализацией» войны. Жест¬
кость, определяемая как «полное истребление» является, конечно,
одной чертой. Но есть и другие. Во-первых, всех немцев на местах
(и пособников, хотя использование работников из числа местного
населения осталось спорным вопросом) — независимо от должно¬
стей и положения — призывали участвовать в войне против партизан.
Во-вторых, контролируемые партизанами территории и все тамошнее
население становились мишенями для немецких атак с применением
всех сил и средств. Партизан убивали, население депортировалось,
домашние животные и продукты питания реквизировались, а дерев¬
ни, города и вся инфраструктура разрушались. Конечным результа¬
том, особенно в подконтрольных партизанам белорусских районах,
стали так называемые мертвые зоны {Tote Zonen), разграбленные до
нитки и превращенные в голую пустыню. Для подобных действий
имелся яркий и абсолютно подходящий по смыслу термин: опусты¬
нивание ( Verwustung)m. В таких условиях миротворчество было не¬
возможным и даже больше не планировалось. Это было тотальное
насилие, когда победитель получал все: всю мужскую и женскую ра¬
бочую силу, все продовольствие, весь скот, все строения — и воевал с
врагом, включая женщин и детей, «без ограничений (ohne Einschran-
kung) любыми средствами»165.
162Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 —
1944. Ausstellungskatalog. S. 461-505; Birn R. B. «Zaunkonig» an «Uhrmacher»:
GroBe Partisanenaktionen 1942/43 am Beispiel des «Unternehmens Winterzau-
ber» // Militargeschichtliche Zeitschrift. 2001. Bd. 60. № 1. S. 99-118.
163Hubatsch W. Hitlers Weisungen fur die Kriegfuhrung 1939-1945: Doku-
mente des Oberkommandos der Wehrmacht, unabridged. Munchen: Deutscher
Taschenbuch Verlag, 1965. S. 207-209.
164 Verbrechen der Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 —
1944. Ausstellungskatalog. S. 386-395, 421-428.
165 Цит. no: Richter. Die Wehrmacht und der Partisanenkrieg in den besetzten
Gebieten der Sowjetunion. S. 854.
500

В феврале 1943 года Гиммлер предложил, чтобы все мужчины, ко¬
торых подозревали в участии в партизанском движении, насильно от¬
правлялись на работу в Германию; летом 1943 года Гитлер приказал
провести полномасштабную эвакуацию с «зараженной партизанами»
территории на севере Украины166. Подобные «эвакуации» целых тер¬
риторий проводились отступающей Красной армией в 1941 году, а в
период первого советского контрнаступления зимой 1941-1942 го¬
дов они стали немецкой тактикой. И опять перед нами типичные
предупреждения по поводу отсутствия дисциплины, безудержного
воровства и грабежа «уже привычных пепелищ»167. Но практика го¬
ворила о противоположной тенденции: тактика выжженной земли,
направленная на полное разграбление и опустынивание территории
после отступления, становилась все более масштабной и повсемест¬
ной. Насильственная эвакуация в сентябре 1943 года 900 тыс. чело¬
век в районе действий армии группы Центр и страшные разрушения
сделали территорию непригодной для жилья, там остались только са¬
мые слабые и не способные к трудовой деятельности, которых отпра¬
вили навстречу наступающему противнику, и которым повезло, что
их не использовали в качестве живого щита. В 1943 году сочетание
жестоких антипартизанских мероприятий и фактора вынужденного
отступления по выжженной земле обусловили такой способ ведения
войны, в которой остались либо выжившие, либо завоеванные.
1943-й был кульминационным моментом войны, которая началась
как претворение в жизнь идеологической фантазии колониального
захвата, а закончилась взрывом экстремального насилия, борьбой не
на жизнь, а на смерть. Любая война, как бы она ни велась, направлена
против всей страны и всего народа. Именно в такой ситуации исчезло
различие между зверством и крайностями войны (точно так же эта
разница не существовала и в Холокосте). Зверства стали одной из
главных характеристик войны. Мало места (как и возможностей со¬
блюсти) оставалось и для приличий. Это было делом рук немцев и их
пособников, воевавших против остального населения и против совет¬
ского режима — и именно германская сторона задумала искоренить
жизнь на оставляемой территории. Эту войну выиграл советский ре¬
жим — и не просто в метафорическом смысле. Когда наконец 22 июня
1944 года (операция «Багратион»), через три года после начала вой¬
ны с немецкими захватчиками советские войска разгромили армии
166 Цит. по: Richter. Die Wehrmacht und der Partisanenkrieg in den besetzten
Gebieten der Sowjetunion. S 856.
167 Wegner B. Die Aporie des Krieges // Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg. Vol. 8. Die Ostfront 1943/44, ed. Militargeschichtliches Forschun-
gsamt. Munchen: Deutsche Verlagsanstalt, 2007. S. 211-276, здесь S. 259.
501

группы Центр в величайшей в истории советских вооруженных сил
битве, почва для этого была подготовлена партизанами. Партизаны
успешно разрушали коммуникации и транспортную инфраструктуру
и таким образом способствовали освобождению советской земли от
немецкого ига. До Берлина было еще далеко, но теперь русским пред¬
стояло решить проблему исключения. Следовательно, вопрос стоял
так: выживут ли побежденные немцы. Жизнь, в которой немцы от¬
казывали своему врагу, сначала в приступе озлобления под влияни¬
ем крайностей нацистской идеологии и впоследствии — в процессе
«прагматической» радикализации способов ведения войны, ставшей
сражением не на жизнь, а на смерть. Нацистское руководство было
твердо уверено, что такая война может закончиться только полным
уничтожением одной либо другой стороны и, таким образом, подго¬
товилось к самоуничтожению168.
Страсти войны
Выше мы отмечали, что советское руководство незамедлительно
объявило, что начавшаяся война является войной оборонительной,
для победы в которой необходимо использовать все возможные силы
и средства; пропагандистский аппарат вместе с кадровым военным
составом был готов к такого рода войне и начал ее. Тем не менее это
еще не объясняет, каким образом большинство населения было вы¬
нуждено сражаться: государственный подход — это одно дело; со¬
гласие на сотрудничество большинства советских граждан в этом
проекте — совершенно другое. В конце концов аппарат тотального
насилия представлял собой только внутреннее ядро приверженцев
жестокости, которому приходилось привлекать менее радикально на¬
строенные слои общества, включая многие жертвы сталинизма. Про¬
паганда, даже хорошая пропаганда, не приносит результатов сама по
себе. Пропаганде нужен объект, которому необходимо на нее реаги¬
ровать. И большинство населения ответило на призыв; большинство
действительно сражалось, и сражалось самоотверженно и жестоко, в
конце концов сломав хребет Вермахту. Почему? Одни делают упор на
политическую сакральность169. «Сегодня модно, — писал в 2001 году
бывший десантник Григорий Наумович Чухрай, — вспоминать, что
168 Bessel. Nazism and War. P. 170-981; Geyer M. Endkampf 1918 and 1945:
German Nationalism, Annihilation, and Self-Destruction // No Man’s Land of
Violence: Extreme Wars in the 20th Century / A. Llidtke, B. Weisbrod (eds.).
Gottingen: Wallstein, 2006. P. 35-68.
169Thurston R. W. Cauldrons of Loyalty and Betrayal: Soviet Soldiers’ Be¬
havior, 1941 and 1945 // The People’s War: Responses to World War II in the
Soviet Union / R. W. Thurston, B. Bonwetsch (eds.). Urbana and Chicago:
502

идя в бой, мы кричали “За Родину, за Сталина!” Я прошел всю войну
и что-то не помню этого клича. Мат помню. Но суть не в том, что мы
кричали, многие из нас были действительно сталинистами»170. Сын
коммуниста, сам член партии, воевавший в элитных частях, он в це¬
лом pars pro toto перенес свой опыт на всех советских солдат. В то же
время, его воспоминания — о дезертирах171, самострелах, чтобы из¬
бежать боя172, и людях, которые, дабы убраться подальше от герои¬
ческой передовой, старались попасть в «ансамбль красноармейской
песни и пляски воздушно-десантных войск»173, — заставляют усо¬
мниться в универсальности личного опыта. Он встречает солдата —
тяжелораненого сына кулака, который большую часть своей жизни
прожил под чужой фамилией, ненавидел колхозы, и считал Стали¬
на чертом, чуть ли не самим антихристом («у него на ноге пальцы
срослись — копыта»)174. Этот эпизод является иллюстрацией стол¬
кновения двух культур — городской большевистской и ненавидимой
большевиками сельской. Он иллюстрирует громадное разнообразие,
существовавшее между советскими военнослужащими, «разделен¬
ными всем, начиная от принадлежности к разным поколениям и раз¬
ным классам, этнической принадлежности и даже по отношению к
политике»175. Молодежь сражалась бок о бок с людьми старшего по¬
коления, жертвы сталинизма — рядом с облагодетельствованными
им, женщины рядом с мужчинами, полуграмотные крестьяне вместе
с интеллигентами, антисемиты совместно с евреями, казахи рядом
с русскими. Перечень отличий можно продолжать, учитывая, в том
числе, и различия в званиях, фронтах и родах войск, на что обычно
накладывает отпечаток боевой опыт и мотивация в любой современ¬
ной армии. Как же могли советские солдаты при таких немыслимых
University of Illinois Press, 2000. P. 235-257; Weiner. Saving Private Ivan; idem.
Something to Die For.
170 Чухрай Г. Моя война. М.: Алгоритм, 2001. С. 281. Подобные воспоми¬
нания других ветеранов также см.: Merridale. Culture, Ideology and Combat.
P.317.
171 Чухрай. Моя война. С. 170-172.
172 О «немногочисленных случаях самострелов» см.: Чухрай. Моя война.
С. 284.
173 Об ансамбле песни и пляски воздушно-десантных войск см.: Чухрай.
Моя война. С. 228-229.
174 Чухрай. Моя война. С. 194-196.
173Merridale. Ivan’s War. 211; idem. Culture, Ideology and Combat. P.307;
Glantz. Colossus Reborn. P. 620; von Hagen M. Soviet Soldiers and Officers on
the Eve of the German Invasion: Toward a Description of Social Psychology and
Political Attitudes //The People’s War. P. 186-210.
503

различиях руководствоваться единым мотивом? Как мы можем рас¬
сматривать их как единый коллектив176?
Во-первых, нам надо несколько отступить от предположения, что
«советский солдат» в первую очередь — воин. На войне воевать —
только одна из многих возможностей, причем, не самая вероятная.
С учетом психологических травм вследствие смерти однополчан и
угрозы собственной жизни, этот вариант влечет за собой разные по¬
следствия. Действительно, прочие основные варианты — бегство,
плен являлись настоящей проблемой для советских передовых ча¬
стей177. В начале войны миллионы предпочли плен. Число советских
военнопленных было действительно ошеломляющим. «Никогда еще
в современной истории европейских войн воюющая армия не теряла
такой высокий процент своего состава без особого сопротивления»178.
Независимо от того, интерпретируют ли этот феномен как безвыход¬
ное положение войск, как результат антисталинизма или как соче¬
тание обоих факторов — факт остается фактом179. По мере того как
продолжалась война, сдаться в плен становилось все сложнее. Боль¬
шинство советских военнопленных попало в плен в катастрофиче¬
ский 1941 год. После побед под Сталинградом и Курском в 1943 году
в плен сдавалась лишь ничтожная доля (4 % из общего числа воен¬
нослужащих). Тем не менее мы все еще говорим о массовом феноме¬
не: 181 тыс. солдат сдавшихся в плен в 1944 и 1945 году180.
176 О различном социальном статусе военнослужащих Красной армии см.:
Сенявская. Фронтовое поколение. С. 76-77; 93-125; Glantz. Colossus Reborn.
Ch.13. P. 588; Edele M. Soviet Veterans as an Entitlement Group, 1945-1955 //
Slavic Review. 2006. Vol. 65. № 1. P. 111-137, 113-121; см. также простран¬
ные библиографические ссылки на литературу о женщинах на войне (там же,
сноски 27,29). Образцовым произведением на эту тему продолжает оставать¬
ся книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» (М.: Советский
писатель, 1987. Переизд. в 1988 и 1998 гг.), в англ, переводе — War’s Unwom¬
anly Face (М.: Прогресс, 1988). О наборе в охрану и механизированные части
см.: Erickson J. Red Army Battlefield Performance, 1941-1945: The System and
the Soldier // Time to Kill: The Soldier’s Experience of War in the West, 1939—
1945 / P. Addison, A. Calder (eds.) London: Pimlico, 1997. P. 234.
177 Grossman D. On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War
and Society. Boston: Little, Brown, 1995. P. 5-16.
178 Malia M. The Soviet Tragedy: A History of Socialism in Russia, 1917-1991.
New York: The Free Press, 1994. P. 284.
179 Cm.: Thurston. Cauldrons of Loyalty and Betrayal. P. 239 («...высказывет-
ся мнение, что сдаваясь в плен солдаты таким образом демонстрируют свою
нелояльность».). Более подробную дискуссию см.: Shneer. Plen. Р. 93-172.
180 Calculated from Alexander Dallin. German Rule in Russia: 1941-1945:
A Study of Occupation Policies. New York: St. Martin’s Press, 1957. P. 427 (fn. 2).
504

Те, кто говорит только о «большевике Иване» должны обратить
внимание хотя бы на цифры: в 1944 году в плен сдавалось более
400 человек в день — это сложно объяснить. Возможно, сыграло
свою роль негативное отношение к режиму. Есть примеры, когда не¬
которые солдаты неоднократно отказывались воевать. Кстати, такие
солдаты заносились в списки недовольных советскими порядками.
Возьмем хотя бы того военнопленного, который объяснил, что «ро¬
дина перестала быть моей сразу после Октябрьской революции»181.
Или крестьянина из Винницкой области на Украине, который не¬
навидел колхозы, жаловался на нелегкую службу в Красной армии,
плохую еду и плохое обмундирование (ему большее нравились их
немецкие эквиваленты). Он также считал, что лучше всего, если
бы политические руководители дрались между собой и не трогали
«народ» — ему было плевать, кто правит государством, Сталин или
Гитлер. Он сдался в плен в сентябре 1941 года — и то только для
того, чтобы сбежать из лагеря. Он вернулся домой и жил на оккупи¬
рованной территории до 1944 года. В апреле 1944-го его опять при¬
звали в Красную армию, из которой он дезертировал в том же году,
был пойман, направлен в штрафбат, где воевал, пока не был ранен и
комиссован в январе 1945 года182.
Во всяком случае, в своей массе у пленных не было стимула вое¬
вать. Как заметил Мартин Малиа, «их бы не брали в плен в таком ко¬
личестве, если бы у них был стимул сражаться»183. Тем не менее при
попытке объяснить экзистенциальный выбор на поле боя, было бы
неверно делать упор только на фактор мотивации и, следовательно,
идеологии. «Сражение и военная служба, — отмечает Мерридейл, —
зависят не только от эмоционального импульса»184. В 1941 году мно¬
жество факторов «подталкивали» солдат к решению сдаться в плен,
включая непривлекательность для некоторых советской системы. На
всех влияла безнадежность военного положения, многие не доверя¬
ли собственной пропаганде, рассказывающей о жестокостях немцев.
Кроме этого, все видели истинное военное и техническое превосход¬
ство немецких войск. Большинство советских граждан научилось
каким-то образом приспосабливаться к советской системе — системе,
которая только немногим разрешала «принадлежать» себе и жить без
В литературе существует множество данных, но различие небольшое и не ме¬
няет приведенные здесь цифры. См., например: Streit. Keine Kameraden. S. 83,
244. Самая недавня работа, в которой используются данные А. Даллина, —
Shneer. Plen. Р. 96.
181 цИт. по; Thurston Cauldrons of Loyalty and Betrayal. P. 242.
182 ГА РФ. Ф. A-461. On. 1. Д. 1820. Л. 11.
183Malia. The Soviet Tragedy. P. 283-234.
184 Merridale. Culture, Ideology and Combat. P. 312.
505

осложнений185. Почему бы не предположить, что и при другом дикта¬
торе не удастся так же приспособиться? Такие резоны были отлично
известны и режиму и его пропагандистам — и на это у них был пря¬
мой ответ186. Один из потенциальных пособников немцев в фильме
«Она защищает Родину»*, (1943) в диалоге с героиней говорит, что
он и ему подобные уже привыкли жить под «немцем», что он больше
не хочет слышать о «прогнившем советском рае». Таким предатель¬
ским настроениям противопоставляется героиня фильма, которая
выражает свою преданность Родине, готовность до конца сражаться
с врагами и убивает его, тем самым призывая зрителя расправляться
с предателями187.
Уже к концу 1941 года случаев сдачи в плен стало меньше, а в
1943 году, после побед под Сталинградом и Курском, сдаваться в
плен стали еще реже. Одной из причин были угрозы с советской сто¬
роны. Второй — восстановление Красной армии. Сдача в плен стала
непривлекательной и потому, что информация о плохом отношении
немцев к военнопленным вскоре распространилась в войсках, где
слухи, а также рассказы бежавших из плена шли рука об руку с офи¬
циальной пропагандой188. «Когда немцы плохо обращаются и морят
голодом наших военнопленных, они помогают нам», заметил один
командир в 1942 году189.
Советы добавили и свои побудительные мотивы. В 1941 году,
основываясь на рассказах тех, кто сбежал из этого ада, военная прес¬
са много писала о том, что ожидает советских солдат в плену190. С са¬
мого начала войны — как само собой разумеющееся — командиры
открывали ожесточенный «дружественный огонь» по «дезертирам»
185 Fitzpatrick Sh. Stalin’s Peasants; idem. Everyday Stalinism; Hellbeck. Rev¬
olution on My Mind.
186 Brandenberger. National Bolshevism. P. 117.
* Художественный фильм о партизанах, режиссер Ф. Эрмлер, сценарий
А. Каплера и И. Бондина. (Прим. ред.).
187 Цит. по: Youngblood D. J. Russian War Films: On the Cinema Front,
1914-2005. Lawrence: University Press of Kansas, 2007. P. 63-64.
188Pisiotis A. K. Images of Hate in the Art of War // Culture and Entertain¬
ment in Wartime Russia / R. Stites (ed.). Bloomington and Indianapolis: Indiana
University Press, 1995. P. 141-156; Edele M. Paper Soldiers: The World of the
Soldier Hero According to Soviet Wartime Posters. P. 89-108; Merridale. Cul¬
ture, Ideology and Combat. P. 319.
189Werth A. Russia at War, 1941-1945. 2nd ed. New York: Carroll & Graf,
2000. P. 422.
190 На основе систематического чтения репортажей в «Красной звезде» за
период между июнем и концом октября 1941 г. Как отметила Мерридейл в
книге «Война Ивана» (С. 109), не все солдаты читали эту центральную газе¬
ту. Агитаторы часто зачитывали ее небольшим группам.
506

и «предателям»191. Приказ № 270 от 16 августа 1941 года еще более
усилил давление на военнослужащих. Командиры и политработни¬
ки, «сдавшихся в плен» считались дезертирами, «чьи семьи подле¬
жали аресту как семьи дезертиров, нарушивших [военную] присягу
и предавших страну». При обнаружении такие «предатели» должны
быть расстреляны на месте. Всем прочим солдатам приказывалось
сражаться даже находясь в окружении и требовать того же от своих
командиров, при необходимости применяя оружие. Семьям солдат,
«сдавшихся в плен», отказывалось в государственной помощи и они
лишались государственных пособий192. В дальнейшем законодатель¬
но устанавливалось, что взрослые члены приговоренных к смертной
казни военнопленных подлежали депортации сроком на пять лет193.
Побег был еще одним из вариантов, и к нему нередко прибегали.
Отступавшие через родные донские края советские солдаты пользо¬
вались такой возможностью и самовольно сбегали в свои деревни или
такие крупные города как Харьков, Белгород или Богодухов*194. При
освобождении Красной армией какого-либо региона, войска НКВД
начинали прочесывать территорию в поисках беглецов. В 1943 году
органы НКВД временно арестовали 582 515 солдат, из них —
43 000 самовольно покинувших поле боя, 158 585 —находящихся в
самовольной отлучке и 254 922 — те, чьи документы были не в по¬
рядке. Еще 23 418 человек были арестованы как дезертиры195. В ходе
подобных операций за первые три месяца 1944 года НКВД арестовал
8407 дезертиров196, а в июле и августе — еще 87 823197. Тоненький ру¬
чеек дезертиров за первые военные месяцы после сдачи Курска, воз¬
можно, насчитывал всего «несколько сотен человек в месяц», но тем
191 Glantz. Colossus Reborn. Р. 580.
192 Приказ Ставки Верховного Главного Командующего Красной ар¬
мии №270 (16 августа 1941г.) // Военно-исторический журнал. 1988. №9.
С. 26-28.
193 Ивашов, Емелин. Нравственные и правовые проблемы плена в отече¬
ственной истории. С. 47-48.
* Город в Харьковской области Украины, административный центр Бо-
годуховского района, население около 16 тыс. (данные 2008 года). (Прим,
ред.).
194 Донесение военного корреспондента А. Гутмана в Отдел пропаганды
ЦК (без даты, возможно, в 1943 г.) // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 130. Л. 33-
36, здесь: 33.
195 Из доклада Сталину 8 января 1944. Спец, архив Сталина // ГА РФ.
Ф. р-9541. Оп. 2. Д. 64. Л. 9-13, здесь Л. 9-10.
196 Из доклада Сталину. 19 апреля 1944 г. Спец, архив Сталина // ГА РФ.
Ф. р-9541. Оп. 2. Д. 64. Л. 289-290, здесь Л. 289.
197 Из доклада Сталину. Осень 1944 г. Спец, архив Сталина // ГА РФ.
Ф. р-9541. Оп. 2. Д. 67. Л. 381-2, здесь Л. 382.
507

не менее и эти несколько сотен увеличивали и без того значительные
показатели198.
Многие перебегали на захваченную немцами территорию потому,
что буквально с первых дней войны отступление без приказа «обхо¬
дилось» все дороже. В июле 1941 года Главное управление полити¬
ческой пропаганды Красной армии обязало командиров «ежедневно
разъяснять» подчиненным, что «оставление позиции без приказа —
преступление». Для укрепления воинской дисциплины офицерам
предлагалось применять «крутые меры» — им вернули права, ко¬
торые они имели до 1940 года199. Спустя два дня особые отделы по¬
лучили право в необходимых случаях расстреливать дезертиров на
месте200. Не удивительно, что такие меры вели к оскорблениям и «са¬
мочинным расстрелам»201. К октябрю 1941 года только органы НКВД
расстреляли 10 201 дезертиров, 3321 из которых — перед строем202.
Приблизительно в то же время Сталин приказал смягчить репрессив¬
ные меры, обвинив исполнителей своих распоряжений в «подмене
воспитательной работы репрессиями»203. Однако вскоре выяснилось
что «воспитание» не очень-то влияло на стойкость бойцов, сражаю¬
щихся против Вермахта. Таким образом, год спустя режим вернулся
к насилию как средству повышения боевого духа. Теперь беспорядоч¬
ное отступление без приказа каралось незамедлительным расстрелом
силами так называемых заградительных отрядов, по сталинскому
приказу № 227 от 28 июля 1942 года восстановленных со времен
Гражданской войны. («Паникеры и трусы должны истребляться на
месте!»204) Это может объяснить, почему некоторые командиры соз¬
давали такие отряды ad hoc, еще до этого приказа: эти отряды были
198 См.: Merridale. Culture, Ideology and Combat. P. 318.
199Директива ГУПП KA №081 (15 июля 1941 г.) // Главные политиче¬
ские органы вооруженных сил СССР. С. 42-44, здесь С. 43. Также см.: Резо¬
люция ГКО № 169сс от 16 июля 1941 г., подписанная Сталиным //1941 год.
Документы. Т. 2. С. 472-473.
200 Резолюция ГКО № 187сс от 17 июля 1941 г., подписанная Сталиным //
1941 год. Документы. Т. 2. С. 473-474, здесь С. 474.
201 Главные политические органы вооруженных сил СССР. С. 328. п. 28.
202 Доклад Берии, октябрь 1941 г. // Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-
ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946 / Сост. В. П. Хаустов и др. М., 2006.
С. 317-318.
203 Приказ Сталина № 248,4 октября 1941 г. // Главные политические ор¬
ганы вооруженных сил СССР. С. 77.
204 Цит. по: Сталин. О Великой Отечественной войне. С. 51-54; сноска
53. Подробнее см.: Glantz. Colossus Reborn. Р. 571-572; Erickson. Red Army
Battlefield Performance. P. 244. О заградотрядах см.: Merridale. Ivan’s War.
P. 55-56; Glantz. Colossus Reborn. P. 570-582. Заградительные отряды суще¬
ствовали до октября 1944 г. (См.: Mawdsley. Thunder. Р. 215).
508

частью их тактики205. Однако и заградительные отряды, и штрафные
роты, учрежденные согласно этому же приказу, были немецким изо¬
бретением, которое Сталин посчитал достойным копирования, так
как это заставляло солдат «драться лучше»206.
Тактика жестоких контратак также основывалась на насилии
против своих. Не было ничего необычного в том, что молодые, не¬
опытные, преисполненные чувства ответственности командиры с
руганью выпихивали в атаку прячущихся в окопах от вражеского
огня подчиненных207. Другие использовали более весомый аргумент
в виде пистолета: «Быстро, комроты предупредил, что перестреляет
всех нас, если мы будем лежать, и он действительно нескольких за¬
стрелил. После этого мы больше не пытались ложиться»208. Для того
чтобы комиссары (институт комиссаров был восстановлен 20 июля
1941 года), призванные «железной рукой <...> насаждать революци¬
онный порядок» среди «паникеров, трусов, пораженцев и дезерти¬
ров», более эффективно выполняли свои обязанности, Сталин и его
заместитель Лев Мехлис использовали угрозу насилия. «Помнить,
что военные комиссары наряду с командирами несут всю полноту от¬
ветственности за случаи измены и предательства в части»209. В одном
немецком отчете о приобретенном «на Востоке» опыте говорилось:
«При атаке пехота оставляет позиции компактными группами <...>
с криками “Ура!” За ними следуют командиры и комиссары, при¬
стреливая отстающих»210. Нет ничего удивительного в соотношении
потерь между воюющими сторонами: на одного убитого немца при¬
ходилось от двух до четырех мертвых красноармейцев211.
205 Об истоках Гражданской войны см.: Erickson. Red Army Battlefield
Performance. P. 242; Maslov A. A. How Were Soviet Blocking Detachments
Employed? // The Journal of Slavic Military Studies. 1996. Vol. 9. № 2. P. 427-
435, здесь 427. Об их применении до сталинского приказа см.: Ibid. Р. 428;
Glantz. Colossus Reborn. Р. 580-581; Merridale. Culture, Ideology and Com¬
bat. P. 318. НКВД тоже организовывал заградотряды с начала войны. Под¬
робнее об этом см.: Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш».
1939 - март 1946. С. 317.
206 Сталин. О Великой Отечественной войне. С. 53.
207 Чухрай. Моя война. С. 50-51.
208 Цит. по: Glantz. Colossus Reborn. Р. 585.
209 Директива наркома обороны СССР и зам. наркома обороны — началь¬
ника ГлавПУ РРККА № 090 (20 июля 1941 г.) // Главные политические ор¬
ганы вооруженных сил СССР. С. 48-51, здесь 50.
210 Немецкий отчет от 14 января 1942 г. // Скрытая правда войны.
С. 226-227.
211 Ср. Personelle blutige Verluste des Feldheeres [im Osten] vom 22. Juni
1941 bis 20. Marz 1945// «Unternehmen Barbarossa»: Der deutsche Uberfall
509

Однако стремление сражаться было гораздо более повсемест¬
ным, чем неприкрытое принуждение. Советские солдаты воевали по
разным причинам — в зависимости от широкого спектра типов лю¬
дей, составляющих Красную армию. Эти мотивы часто сосущество¬
вали и взаимоусиливались, либо сами солдаты меняли мотивацию.
Некоторые из них не обязательно были советскими. В немецкой
армии — а позже также и в американской — продолжили эту рабо¬
ту и даже разработали тактическую доктрину, основанную на том,
что люди убивают с большей охотой, если они мотивированы кон¬
кретной социальной группой — знаменитая «первичная группа»212.
Красная армия не составляла исключения, и эмоциональная связь
между фронтовыми товарищами явилась лейтмотивом мемуаров,
повестей, фильмов и стихов, написанных фронтовиками и для
фронтовиков. Советская система пополнения частей — по крайней
мере при отводе на запасные позиции, где происходило переформи¬
рование армейских подразделений — была благоприятным факто¬
ром для зарождения крепкой дружбы, которая легко переходила в
ненависть [к врагу], если объект дружеских чувств погибал, полу¬
чал ранение или попадал в плен213.
Потери советской стороны были ужасающими. В 1941 году мно¬
гие из приграничных частей были уничтожены — только 8 % воен¬
нослужащих смогли пережить этот кошмар. После мобилизации
и огромных потерь, понесенных в оборонительных боях, зимой
auf die Sowjetunion 1941. Berichte, Analysen, Dokumente / G. R Ueberschar,
W. Wette (eds.). Paderborn: Ferdinand Schonigh, 1984. S. 402) и Krivosheev
G. F. Soviet Casualties and Combat Losses in the Twentieth Century. Trans.
C. Barnard. London: Greenhill Books, 1997. P. 85; Ellman, Maksudov. Soviet
Deaths in the Great Patriotic War: A Note.
212 О немецкой традиции см.: Bartov О. Hitler’s Army: Soldiers, Nazis, and
War in the Third Reich. New York and Oxford: Oxford University Press, 1992.
P. 30-31; Kuhne T. Der Soldat // Der Mensch des 20. Jahrhunderts / U. Frevert,
H. -G. Haupt (eds.). Frankfurt am Main and New York: Campus, 1999. P. 344-
383; Kuhne. Kameradschaft: Die Soldaten des nationalsozialistischen Krieges und
das 20. Jahrhundert. Также см.: Shils E. A., Janowitz M. Cohesion and Disinte¬
gration in the Wehrmacht in World War II // The Public Opinion Quarterly.
1948. Vol. 12. № 2. P. 280-315; Bartov O. The Eastern Front 1941-1945, Ger¬
man Troops and the Barbarization of Warfare, 2nd ed. London: Palgrave, 2001.
213 Sanborn J. A. Brothers under Fire: The Development of a Front-Line Cul¬
ture in the Red Army 1941-1943. M.A. thesis. The University of Chicago, 1993;
Сенявская. Фронтовое поколение. С. 85-86. О скептическом взгляде на зна¬
чение связи в небольших группах см.: Merridale. Ivan’s War. Р. 15-16, 78,134.
О кино см.: Youngblood. Russian War Films. О системе пополнения личного
состава см.: Erickson. Red Army Battlefield Performance. P. 239.
510

1941/1942 года Красная армия перешла в наступление, опять же неся
крупные потери, возросшие в ходе очередного отступлении летом
1942 года. Новый рост численности вооруженных сил пришелся на
1943 год. К этому времени была создана армия, которая разобьет,
опять же ценой многих жизней, войска Вермахта и с боями дойдет
до Берлина214. Информация о «безвозвратных потерях» (убитые или
пропавшие без вести, умершие от ран или болезней, военнопленные,
нестроевые потери) сверх того скрывала гораздо большую флуктуа¬
цию персонала вооруженных сил. В то время как в 1941-1942 годах
почти 57 % военнослужащих составляли «безвозратные потери», по¬
давляющее большинство «больных и раненых» (70 %) пришлось на
1943, 1944 и 1945 год, что примерно равнялось числу потерь за все
полные военные годы (1942, 1943, 1944)215. Советские офицеры, осо¬
бенно из пехотных частей и штрафных батальонов, рапортовали, «что
при каждом прорыве во все годы войны их батальоны обычно несли
потери до 50 процентов личного состава»216.
Необычайно высокий уровень потерь не только не нарушал эмо¬
циональные отношения между товарищами по оружию, а — так же,
как и в приведенном выше примере немецкого «сообщества судь¬
бы», — укреплял их. В условиях войны не на жизнь, а на смерть, дру¬
жеские отношения между товарищами по оружию возникали быстро,
а его или ее смерть или ранение наносили душевную травму и вы¬
зывали гнев и горечь. По словам одного солдата, «фронтовая жизнь
сближает людей очень быстро». Постоянное уничтожение близких и
дорогих людей превращали первичную группу в «воображаемое» бо¬
евое братство: некоторые еще живы, большинство уже в могиле, же¬
стоко убитые озверевшим врагом. Моменты сильной духовной связи
перед боем — ожидание утра, совместная еда и питье, подготовка к
сражению — напоминают квазирелигиозный опыт группового воз¬
буждения между мужчинами и женщинами, многие из которых вско¬
ре умрут. Но даже если кого-то и убивали, память об этих минутах
долго жила, оставляя у выживших чувство единения, стремления к
борьбе, побуждая их сражаться, убивать и умирать. Именно при та¬
ких обстоятельствах и раскрывался символический образ Родины217.
214 Erickson. Red Army Battlefield Performance. P. 237; Сенявская. Фронто¬
вое поколение. С. 77.
215 Calculated from Krivosheev: Soviet Casualties and Combat Losses. P. 94.
216 Giantz. Colossus Reborn. P. 621.
217Rass. Menschenmaterial: Deutsche Soldaten an Der Ostfront — Innenansi-
chten einer Infanteriedivision 1939-1945; Sanborn. Brothers under Fire. P. 51-
52; Сенявская, Фронтовое поколение. С. 85; Merridale. Culture, Ideology and
Combat. P. 322; idem. Ivan’s War. P. 134; Симонов К. Дом в Вязьме (1943) //
www.simonov.co.uk/domvvyazme.htm, доступен с 7 июня 2007. Стихи цити-
511

Мощным стимулом убивать была ярость — и на поле сражения,
и между боями. Месть за павших товарищей шла рука об руку с от¬
мщением от имени своих близких, тех, кто ждал дома. «Вы просили
“укокошить” за вас двух немцев», писал один солдат домой. «Сооб¬
щаю, что ваша просьба выполнена». Пропаганда ненависти способ¬
ствовала углублению таких эмоций, распространению этих чувств
не только на друзей и любимых, но и в целом на всю страну. «Мою
душу переполняет ненависть к фашистским извергам, и я клянусь
отомстить за зверства, творимые по отношению к нашему народу»218.
Такая ненависть может долго дремать и внезапно вырваться наружу,
разбуженная видом вражеских зверств. Владимир Тендряков расска¬
зывает о возмутительном эпизоде, иллюстрирующем, каким образом
великодушие по отношению к пленному молодому немцу внезап¬
но трансформируется в агрессию и жестокость, когда его подразде¬
ление вдруг случайно обнаруживает останки двух облитых водой
и замерзших разведчиков. Те же самые солдаты, которые накануне
накормили и напоили немца — в духе сцены о солдатском братстве,
так часто воспеваемом в военной литературе — решают отплатить
той же монетой представителю иностранных «извергов»219. Под воз¬
действием шквала непрекращающейся пропаганды, рассказывающей
о немецких зверствах против гражданского населения и варварской
природе бесчеловечного врага такие случаи взрыва ярости и горя по
павшим товарищам служили мощным импульсом, толкавшим крас¬
ноармейцев с еще большим ожесточением защищать своих близких
от неминуемой беды, и который, в свою очередь, повсеместно форми¬
ровал стремление защищать женщин и детей, домашний и семейный
очаг220. Подобный эмоциональный заряд испытывал не только узкий
руются и анализируются — немного в ином ракурсе, чем приводится здесь —
Еленой Шульман в кн.: Ночь, когда мы приготовились умирать. Военные
журналисты и русская национальная идентичность в ВОВ (см.: The Nation¬
al Convention 2006 of the American Association for the Advancement of Slavic
Studies.Washington, DC, 2006).
218 Arnold S. R. «Ich bin bisher noch lebendig und gesund»: Briefe von den
Fronten des sowjetischen «Grossen Vaterlandischen Krieges» // Andere Helme —
Andere Menschen? Heimaterfahrung und Frontalltag im Zweiten Weltkrieg, ein
internationaler Vergleich / D. Vogel, W. Wette (eds.). Essen: Klartext, 1995.
S. 148-149.
219Тендряков В. Люди или нелюди // Дружба народов. 1989. № 2. С. 114-
144; Edele М. Totalitarian War and Atrocity Process: Reconsidering Violence
at the German-Soviet Front, 1941-1945// The Biannual Conference of the
Australasian Association for European History (AAEH). Sydney: University of
Sydney, 2007.
220 Pisiotis A. K. Images of Hate in the Art of War // Culture and Entertain¬
ment in Wartime Russia / R. Stites (ed). Bloomington and Indianapolis: Indiana
University Press, 1995. P. 141-156; Kirschenbaum L. A. «Our City, Our Hearths,
512

круг боевых друзей. Такие же эмоции царили и на собраниях, где пе¬
чаль по замученным жертвам фашизма сочеталась с прославлением
мести221. И такие собрания были не просто «культурными» или «во¬
ображаемыми» явлениями — солдаты своими собственными глазами
могли видеть, что творилось на только что освобожденных от немец¬
ких оккупантов территориях. «Сколько бы газеты ни писали о звер¬
ствах, — писал один офицер жене, — действительность оказывается
куда хуже». Беды местного населения становились определяющим
мотивом для мщения. «Они забрали моих корову и утку, забрали всех
кур, вычистили все сундуки. Проклятые грабители!», — жаловалась
шестидесятишестилетняя женщина освободившим ее город солдатам
и добавила: «Сынки, поубивайте их всех!»222
Благодаря существованию столь различных каналов получения
информации о враге — и от самого врага — советские солдаты быстро
осознали, что имеют «...дело не с людьми, а с опьяневшими от крови
дикими зверьми»223. Офицер штаба, занимавшйся пропагандистской
работой, направленной против немецких войск, вспоминает эту смесь
пропаганды и реальных событий. Сначала он по наивности ожидал,
что немецкий рабочий класс восстанет против фашизма «в защиту
первого в мире государства рабочих и крестьян». Небольшое коли¬
чество немецких дезертиров и военнопленных на начальной стадии
войны стало большим разочарованием, за которым последовало все
возрастающее чувство ярости в ответ на информацию о поведении
немцев на захваченных территориях. Как только Красная армия пе¬
решла в наступление, по мере знакомства с истинными масштабами
варварства и разрушений основание для гнева только многократно
усилилось. Этот офицер вспоминал глубокий след, который оставило
в его душе письма угнанных на принудительные работы в Германию
людей (Ostarbeiter), которые просили отомстить за них224.
Our Families»: Local Loyalties and Private Life in Soviet World War II Propa¬
ganda // Slavic Review. 2000. Vol. 59. № 4. P. 825-847. О стремлении защи¬
тить свою семью как факторе первичной мотивации см.: Merridale. Culture,
Ideology and Combat. P. 312.
221 Директива ГлавПУ РККА № 16 (30 марта 1943 г.) // Главные полити¬
ческие органы вооруженных сил СССР. С. 211-212.
222 Сенявская. Фронтовое поколение. С. 79, 86-87; Merridale. Culture, Ide¬
ology and Combat. P. 319; Дженалаев И. Под гвардейским знаменем. Алма-
Ата: Казахстан, 1970. С. 51. Цит. по: Sanborn. Brothers under Fire. P. 59.
223 Шолохов M. Школа ненависти // Мы продолжаем. М.: Издательство
иностранной литературы, 1942. С. 24. Цит. по: Sanborn. Brothers under Fire.
P. 16.
224 Semirjaga M. Die Rote Armee in Deutschland im Jahre 1945// Erobern
und Vernichten: Der Krieggegen die Sowjetunion 1941-1945 / P. Jahn, R. Riirup
(eds.) Berlin: Aragon, 1991. S. 202-204.
513

Были и другие письма. Уже в 1941 году не прекращающиеся кон¬
тратаки Красной армии приводили к победам местного масштаба,
в результате которых советским бойцам доставались не только вра¬
жеские трупы, но также личные письма и дневники225. Пропаган¬
дистский аппарат отбирал демонстрирующие слабости противника
примеры отчаяния или отчеты о голодающих и замерзающих немец¬
ких солдатах или о военных преступлениях, которые ярко демон¬
стрировали высокомерное, бессердечное и расистское мировоззрение
нацистов226. Эта работа продолжалась на протяжении всей войны и
считалась основным средством «поднять ненависть личного состава
Красной армии и населения <...> к врагу»227. Она стала важным ин¬
струментом превращения разнородного контингента военнослужа¬
щих Красной армии в спаянный чувством ожесточения коллектив.
Пропаганда военных лет профессионально формировала аллюзии,
используя отдельные примеры замученных женщин (со всеми
оттенками скрытого смысла в патриархальном обществе) для форми¬
рования обобщающего образа «России — Матери» (Родина-Мать) —
символа, созвучного с национализмом и религиозной иконографией
(Богородица так же, как и Родина-Мать по традиции одета в красное)228.
Эта пропагандистская стратегия на удивление схожа с немецкой во¬
енной пропагандой: апеллируя к высшим ценностям и убеждениям, к
цивилизации и защите женщин и детей, обе стороны прикладывали
все усилия для мобилизации армии на борьбу с врагом229. Представ¬
ляется, срабатывали схожие резоны, а именно — осознание факта,
что приверженность рядовых солдат идеалам (национал) социализма
была неустойчивой и зачастую сомнительной. Однажды Сталин при¬
знался одному западному дипломату: «Народ не будет воевать за нас
коммунистов, но он будет сражаться за Родину-Мать»230. Несмотря
на все усилия, большевикам не удалось привлечь в свои ряды боль¬
шинство солдат. В 1944 году только около одной четверти всех воен¬
225 Об интересе пропагандистского аппарата к немецким личным доку¬
ментам в начале войны см.: Директива ГУППКА № 056 (24 июня 1941 г.) и
№ 077 (14 июля 1941 г.) // Главные политические органы вооруженных сил
СССР. С. 26, 40.
226 См., например: Документы о кровожадности фашистских мерзавцев //
Красная звезда. 29 октября 1941. С. 3.
227 Директива ГлавПУ РККА № 107 (12 июля 1942 г.) // Главные полити¬
ческие органы вооруженных сил СССР. С. 151. О пропаганде ненависти и ее
организации также см.: Поляков. Истоки народного подвига. С. 15-18.
228 Edele. Paper Soldiers. Р. 89-108.
229 Streit. Keine Kameraden. S. 86-87.
230Malia. The Soviet Tragedy. P.288. См. также: Brandenberger. National
Bolshevism.
514

нослужащих были «коммунистами», т. е. членами или кандидатами в
члены ВКП(б) — около 30 процентов личного состава на конец войны.
Чем специализированнее был род войск и выше звание, тем выше был
процент членства в партии. 80 % офицеров были коммунистами или
комсомольцами; до 40 % коммунистов насчитывалось в артиллерии,
танковых и инженерных войсках и военно-воздушных силах. Боль¬
ше всего, 56 % членов партии было среди экипажей подводных лодок.
В противоположность этому большинство пехотинцев — 90 % по со¬
стоянию на 1944 год — были беспартийными231.
Истинная приверженность многих «молодых коммунистов»
коммунистической идеологии во время приема в партию в боевых
условиях была под вопросом, если принимать понятие «боевой дух»
за «политическую зрелость»232. Даже для доморощенных активи¬
стов от идеологии в элитных частях сталинизм означал многое, и
большая часть из этого не была связана с самим Верховным Главно¬
командующим:
«Суть заключалась в том, что всем нам была дорога наша много-
циональная родина, дороги честь и достоинство наши и наших ро¬
дителей, наших девушек, наших друзей, не желающих быть рабами
немцев. Мы знали, каких усилий, какого энтузиазма и жертв стоила
нашим родителям индустриализация. И нам было больно, когда все
это уничтожалось»233.
Но чистая идеология была вторичным фактором. После перво¬
начальной неразберихи 1941 года страх и ненависть, злость и месть
образовали разнородную, но взрывоопасную смесь, в которой сое¬
динились и культ лидера, и социализм, и национализм, и религия, и
любовь к близким и дорогим, вовлекавшие все более широкие слои
советского общества в этот смертоубийственный процесс. Руко¬
водящие кадры тоталитарного насилия, постоянно готовые к этой
войне, больше не были одинокими. Эти чувства разделялись широ¬
231Т. Н. Rigby, Communist Party Membership in the USSR 1917-1967.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1968. P. 253-236; Great Patrio¬
tic War of the Soviet Union 1941-1945: A General Outline / M. M. Minasian
(ed.). Пер. Д. Сквирского и В. Шнейерсон. М.: Прогресс, 1974. С. 464-465;
Erickson. Stalin’s War with German. T. 2. The Road to Berlin. P. 401; Морехи-
на Г. Г. Партийное строительство в период Великой Отечественной войны
Советского Союза 1941-1945. М.: Изд-во политической литературы, 1986.
С. 372-373; Boeckh К. Stalinismus in der Ukraine: Die Rekonstruktion des so-
wjetischen Systems nach dem Zweiten Weltkrieg.Wiesbaden: Harrassowitz Ver-
lag, 2007. S. 130,179.
232 Директива ГлавПУ РККА № 010 (7 сентября 1943 г.) // Главные поли¬
тические органы вооруженных сил СССР. С. 233-236, здесь С. 234.
233 Чухрай. Моя война. С. 281-282.
515

кими слоями во время «глубинной войны» (Илья Эренбург), ког¬
да, после Сталинградской битвы, мир «сошел с ума <...> и был <...>
невообразимым»234. Как только советские войска вошли на враже¬
скую территорию, эти чувства стали перехлестывать через край.
Попытки военного руководства оградить гражданское население от
агрессии со стороны советских войск и направить всю энергию на
борьбу с противником (в основном для поддержания дисциплины
и оперативного порядка) были обречены на провал. «Сказать по
правде, — писал один штабной офицер, — многие бойцы с большим
трудом воспринимают такое тактичное обращение с населением,
особенно те, чьи семьи пострадали от гитлеровцев во время окку¬
пации». Стойкое сопротивление войск Вермахта только усугубля¬
ло положение. Собрания на тему «Как я буду мстить немецким
захватчикам» или «Око за око, зуб за зуб» вносили свою лепту в
дальнейшую психологическую подготовку войск. В сложившейся в
этих обстоятельствах атмосфере разгула сопротивление некоторых
не могло остановить жестокость многих235. И в то время как Сталин
пытался умалить и оправдать жестокость советских солдат, наибо¬
лее дальновидные советские наблюдатели четко понимали, что эти
страсти войны могут только подорвать значение победы236.
Чрезвычайные положения
«Надо понимать солдат. Красная Армия не идеальна. Главное — она
бьет немцев — и бьет их хорошо, а остальное не имеет значения»237.
Вопреки мнению Сталина, остальное все же имело значение.
Сталин не принимал в расчет характера войны, которую вели Вер¬
махт и Красная армия. Ненависть и месть, чувство непобедимости
и превосходства и обвинение врага в бесчеловечности — вот эмо¬
ции, обычно характерные для войны. Однако исключением являет¬
ся то, что эти страсти войны выигрывают не единичное сражение, а
234 Ehrenburg I. The War: 1941-1945. Cleveland: World Publishing, 1964.
P. 107. Цит. no: Sanborn. Brothers under Fire. P. 5.
235 Сенявская. Фронтовое поколение. С. 197, 196-215; Зубов. Победа, ко¬
торую мы потеряли. С. 388; Naimark. The Russians in Germany. P. 69-140; Zei-
dler M. Kriegsende im Osten: Die rote Armee und die Besetzung Deutschlands
ostlich von Oder und Neisse 1944/45. Mimchen: Oldenbourg, 1996. S. 135-154;
Beevor A. The Fall of Berlin 1945; Merridale Ivan’s War. P. 299-335; Mawdsley.
Thunder. P. 215-217. О тщетности индивидуального сопротивления см.: Ко-
pelev. No Jail for Thought. P. 15-58.
236Naimark, The Russians in Germany: A History of the Soviet Zone of Oc¬
cupation, 1945-1949.
237 Djilas M. Conversations with Stalin. Trans. M. B. Petrovich. New York:
Harcourt, Brace & World, 1962. P. 110-111.
516

войну в целом, эти чувства командуют не отдельным подразделе¬
нием и даже не целой армией, а верховодят народами — и стано¬
вятся главными причинами войн. Спорность вопроса заключался в
том, что исключительной чертой этих армий и этих режимов являл¬
ся не переизбыток таких страстей, а пребывание в таком состоянии
или наличие такого условия.
На протяжении всего нашего исследования мы пытались оспо¬
рить это поистине базисное наблюдение. Нам пришлось преодо¬
леть немало трудностей, чтобы наилучшим способом описать и дать
объяснение этому феномену, поскольку нам казалось, что гораздо
продуктивнее показать способы ведения войны, нежели описывать
изобилующее деталями «идеологии» или, в качестве альтернативы,
военную практику, которыми полна историография. В этой связи мы
попытались тщательно исследовать различные социальные функции
страстей войны и место, которое они занимают. Более подробное опи¬
сание таких эмоций и их лексики, вне всякого сомнения, оказалось
бы полезным. Но нам представлялось более важным продемонстри¬
ровать, что страсти войны стали фактором формирования очень раз¬
ных военизированных обществ. Здесь кажется уместным довольно
простое наблюдение. Самым удивительным в Красной армии была
та необыкновенная энергия, с которой проходила мобилизация все
новых солдат во все новые армии (и роль в этом процессе огромных
усилий пропагандистского аппарата), а также пламенные, властные,
отрицающие смерть призывы и абсолютные непреклонность и без¬
рассудство и, чтобы не забыть, террор, ставший частью этих усилий.
С германской стороны тоже хватало и пропаганды, и идеологической
обработки, и террора. Все это убедительно подтверждается докумен¬
тами. Но если страсти войны управляли армиями Вермахта на Вос¬
точном фронте (Ostarmee), то это была страсть «держаться вместе
при любых обстоятельствах», как говорится в пословице, в победе
и поражении. Их страсть оставалась крайне дисциплинированной,
если хотите, «холодной» независимо от периодически повторяющих¬
ся периодов паники и актов бессмысленной безрассудной и садист¬
ской жестокости. Эта дисциплина была одной из основных причин,
почему действия немецких солдат и органов безопасности были
чрезвычайно смертоносными, и почему у них было гораздо больше
шансов выжить по сравнению с их советскими противниками, и по¬
чему при отступлении и даже при поражении (пока они не увидели
воочию или точнее не могли вынести вида своих жен дома), даже,
когда они считали, что достигли предела, они были лучше. Их отли¬
чало чувство «сообщества судьбы», сформировавшееся в победах над
неизвестным обществом в чужой стране, которое солдаты познали, да
и пропаганда приучила их, если не ненавидеть, то быть всегда наче¬
ку и смыкать свои ряды при отступлении и поражении. Компактная
517

природа немецкого военного сообщества и его самоцентрирующаяся
эмоциональная структура разительно отличаются от аморфной со¬
ветской мобилизационной системы и лихорадочной идеологической
деятельности ее пропагандистов.
Предыстория обоих режимов полна фактов насилия; оба воспри¬
нимали выходящую за рамки законов войны жестокость как нормаль¬
ное положение дел в мире классовой борьбы или, соответственно, как
фактор выживания наиболее расово приспособленных; оба режима
сформировались в условиях враждебного окружения и выстроили
свою структуру как его проекцию; равным образом обе диктатуры не
могли рассчитывать на своих поданных, которых не удалось ни как
следует «офашистить», ни окончательно «оболыпевичить». Война
была «опытным пространством» для воспитания солдат в духе ради¬
кализма. Как бы то ни было, обязательным условием воспитательно¬
го процесса являлось неприкрытое насилие, и оно было неразрывно
связано с пониманием войны как гражданской или, если угодно, со¬
циальной238. Эта война наглядно продемонстрировала, что происхо¬
дит, когда снимаются юридические и моральные ограничения и более
того, когда необузданность ставится в повестку дня. Необузданность
порождает жестокость, а слухи об актах жестокости, даже если она
не имеет системного характера, в свою очередь, распространяются
подобно пожару и способствуют раскручиванию спирали насилия,
которое, если не ограничивать, прекращается только с полным пора¬
жением. Как выяснилось, необузданность сродни учебному процес¬
су — в плане реакции на вымышленные или достоверные (но во всех
случаях распространяемые через средства массовой информации и
изустно) действия врага. Кроме того, сами формы такого необуздан¬
ного поведения разрабатываются, совершенствуются и преподаются
в качестве учебной дисциплины. Жестокости можно научиться и, к
сожалению, даже преуспеть. И, еще раз, методы распространения ин¬
формации и учебные методики двух разных режимов разнятся.
По нашему мнению, такой подход к анализу «варваризации» очень
продуктивен, потому что процесс распространения информации,
значение инноваций и методы превращения необузданности в спо¬
соб ведения войны различались между Вермахтом и Красной армией,
возможно, даже между армиями или фронтами и уж наверное между
военными и силами безопасности. Общеизвестно, что даже в обще¬
ствах или политических движениях, где жестокость «традиционно»
поставлена во главу угла, необузданные действия ломают стереоти¬
пы и разрушают традиции. Мы видим, что война между нацистской
238Koselleck R. «Erfahrungsraum» und «Erwartungshorizon» — Zwei histo-
rische Begriffe // Vergangene Zukunft: Zur Semantik geschichtlicher Zeiten /
R. Koselleck (ed.). Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1987. S. 349-375.
518

Германией и Советским Союзом высвободила насилие и в результате
жестокость приобрела такую беспощадную динамику, что даже сами
солдаты с изумлением это замечали239. Но и здесь мы также должны
проанализировать различия. Только как к этому подойти? Что это —
благие или дурные намерения, ухудшение условий или ставшая
привычной ненависть? При рассмотрении вопроса о различиях нам
придется в последний раз вернуться к теме радикализации войны.
Уровень ожиданий — вот элемент, питающий эту движущую силу,
и здесь мы не можем согласиться с мнением тех, кто считает все дик¬
татуры или, по сути, тоталитарные режимы совершенно одинаковы¬
ми, ибо их основа — чрезвычайное, небывалое насилие. Наши пути
расходятся также и с историками, которые считают, что геноцид —
это атрибут армии или культуры войны. При чрезвычайном положе¬
нии возникает вопрос: «кто решает» и к чему приведет это решение.
Во время войны этот вопрос сводится к одному: какой мир хотели бы
заключить воюющие стороны. Короче говоря, национал-социализм
никогда не предусматривал мира со своими врагами и для своих вра¬
гов, и уж точно не для большевиков и евреев, и не для русских и по¬
ляков. Нацистский режим осуществлял политику их порабощения
или истребления, доводя борьбу с ними в прямом смысле до край¬
ности, превратив ее в войну не на жизнь, а на смерть, как будто вер¬
нулись доисторические времена. Во всем этом с самого начала — как
фатальная картина мира — существовала альтернатива уничтожения
или саморазрушения, но она стала ключевой идеей немецкого пла¬
на войны. Вот почему мы считаем Холокост неотъемлемой частью
войны, которую развязал Третий Рейх, и вот почему его нельзя ис¬
кусственно отделять от политики ликвидации социальных институ¬
тов сталинизма и преднамеренного уничтожения Советского Союза
или, если уже на то пошло, разрушения социальной структуры поль¬
ского общества. Холокост и война на истребление не идентичны, но
они из одного спектра радикального насилия. Ни до, ни после войны
Советский Союз не заключал мира с фашистами, хотя и попался на
их удочку, пойдя на весьма странные компромиссы. Но он, конечно,
был готов заключить мир с Германией и с немцами. Что Сталин и
большинство коммунистов не могли постичь — и это сказывалось
на их способе ведения войны и, конечно же, было одной из тайн их
миротворчества — почему именно немцы были такневосприимчивы
к (их) революции. Ведь в конце концов именно немцы были родона¬
чальниками этой идеи.
239 См. два особенно выдающихся труда на эту тему: Reese W. Р. Mir sel-
ber seltsamfremd: Die Unmenschlichkeit des Krieges: Russsland 1941-44,1st ed.
Berlin: List, 2004; Feyerabend P. Killing Time: The Autobiography of Paul Fey-
erabend. Chicago and London: University of Chicago Press, 1995.

ГЛАВА 10. Взаимные образы. Сталинская Россия
и нацистская Германия — какими они видели друг друга?
К. Кларк, К. Шлёгель
Встреча в Париже, 1937
Центром внимания посетителей Международной выставки в
Париже 1937 года, вне всякого сомнения, были германский и совет¬
ский павильоны и в меньшей степени — павильон Италии. Они вос¬
принимались соответственно задумке их создателей: как добротно
спроектированные символические конструкции, достойные пред¬
ставители своих «систем»1. Оба символизировали различные, даже
противостоящие друг другу и соперничающие между собой миро¬
воззрения (Weltanschauungen), политические порядки и системы.
И в то же время сами павильоны не соперничали друг с другом, ско¬
рее они были похожи на близнецов — благодаря своей монументаль¬
ности и эстетике. Один итальянский посетитель даже использовал
термин «тоталитарный». Обозреватель из «Арт дайджест» {Art Di¬
gest) писал из Парижа:
«У Японии и небольших стран, которые не претендуют на пер¬
вые места, самые изящные павильоны. По контрасту с ними здание
германского павильона с пугающе огромной башней можно рассма-
1 Подробный анализ выставки дается в работе Игоря Голомстока, см.:
Golomstok I. Totalitarian Art in the Soviet Union, the Third Reich, Fascist Italy
and the People’s Republic of China. New York: HarperCollins, 1990. P. 132-138;
«Die Axt hat geblliht»: Europaische Konflikte der 30er Jahre in Erinnerung an
die friihe Avantgarde / J. Harten, H.-W. Schmidt, M. L. Syring (eds.). Diissel-
dorf: Stadtische Kunsthalle Diisseldorf, Diisseldorf 1987, особенно Dieter Bar-
tetzko (Todliches Lacheln: Der deutsche Ausstellungspavillon von Albert Speer.
S. 336-343) и Maria Christina Zopff (Ein Rundgang im sowjetischen Pavilion
der Weltausstellung 1937 in Paris: Architektur, Bauplastik, Wandmalerei in ihrer
Aussage und Bedeutung. S. 426-429); Annees 30 en Europe: Le temps menasant
1929-1939 / S. Page et al. (eds.). Paris: Musee d’Art de la Ville de Paris, Flam-
marion, 1997.
520

тривать только как выражение фашистской брутальности. Россия
представлена другой конструкцией в том же духе, итальянский пави¬
льон производит на удивление похожее впечатление, но достигнутое
более современными средствами»2.
Казалось, что даже топографическое расположение выставочных
залов побуждало к сравнению. Каждому посетителю Парижской
выставки приходилось проходить мимо строений, расположенных
напротив друг друга вдоль аллеи, протянувшейся от Эйфелевой
башни до Марсового поля. Оба доминировали над своим окружени¬
ем. Германский павильон был спроектирован Альбертом Шпеером,
главным планировщиком и архитектором Гитлера, отвечавшим за ре¬
конструкцию Берлина — столицы Третьего Рейха. Выигравший кон¬
курс на возведение 470-метрового Дворца Советов в центре Москвы
Борис Иофан спроектировал московский павильон. Оба получили
классическое образование, первый — в Германии до 1933 года и вто¬
рой — в дореволюционной России. Им не нравились соперники — мо¬
дернисты двадцатых годов. Павильон Шпеера был прямым ответом
на эстетику авангардистского павильона Мииза ван дер Рое, постро¬
енного для Международной выставки в Барселоне в 1929 году. Пави¬
льон Иофана отвергал все эстетические принципы функциональной
и конструктивистской школ Советской России. За свои парижские
павильоны оба архитектора были награждены золотыми медалями.
Но параллели между симметрично расположенными павильонами
шли еще дальше: у входа в германский павильон стояли две мону¬
ментальные скульптуры — «Дружба» и «Семья» работы Иосифа
Торака, в то время как советский павильон был увенчан не менее мо¬
нументальной скульптурой «Рабочий и колхозница», созданной по
проекту Веры Мухиной. Символ власти каждой державы был отчет¬
ливо виден: имперский орел со свастикой украшал фасад германско¬
го здания, серп и молот сверкал на крыше советского. В интерьерах
обоих выставочных залов были использованы элементы модернизма
и все великолепие неоклассицизма. Организаторам выставки хоте¬
лось продемонстрировать достижения своих современных и циви¬
лизованных стран. Например, в советском павильоне главное место
отводилось Советской конституции 1936 года, а также пятиметровой
гипсовой модели Дворца Советов; на стенах были развешаны карти¬
ны с изображениями «лучшей и светлой советской жизни» (художни¬
ки — Дейнека, Пахомов и Самохвалов). Но внимательный посетитель
и эксперт могли также заметить отличия и противоречия. Иногда о
германском павильоне говорили как о «статичном», в то время как
советский павильон воспринимался как «динамичный». Символизм
2Цит. по: Golomstok I. S. 135.
521

германских скульптур считался «традиционным», а советская скуль¬
птурная группа характеризовалась как «классовое и гендерное осво¬
бождение». Из воспоминаний Альберта Шпеера мы знаем, что между
германским и советским пасильонами шел «молчаливый диалог»:
«Рассматривая парижскую площадку, я случайно наткнулся на
комнату с секретным эскизом советского павильона. На высокой
платформе была установлена тридцатитрехфутовая скульптурная
пара, как бы шествовавшая с триумфом в направлении германского
павильона. Тогда я спроектировал массивный куб и тоже установил
его на прочных колоннах, а на карнизе моей башни орел, держащий в
когтях свастику, смотрел сверху вниз на русские скульптуры. За свое
здание я, как и мой советский коллега, получил золотую медаль»3.
Четко прослеживается символичность этого «столкновения»,
но символические образы (и конфронтация) между национал-
социалистической Германии и Советского Союза на Международной
парижской выставке 1937 года указывали на реальность, имевшую
множество слоев и бывшую во много раз сложнее. 1937-й был годом
Большого террора в СССР, масштабной выставки «Дегенеративного
искусства» в Мюнхене и гражданской войны в Испании. Через год
состоялась Мюнхенская конференция и раздел Чехословакии. В ре¬
троспективе сходства и различия между двумя выставочными кон¬
струкциями оказались символом пролога будущих взаимоотношений
и взаимного восприятия, анализ которых представлен ниже.
Когда мы начали совместно писать главу о восприятии немцами
сталинской России и русскими — гитлеровской Германии, задача ка¬
залась довольно простой. Мы задались вопросами: как воспринимали
немцы и русские друг друга при Сталине и Гитлере? Какие основные
черты присущи образам этих стран? Каковы исторические и культур¬
ные корни этих образов? Кто их создал и дал им четкое определение?
Какое влияние эти взаимные представления оказали на российско-
германские отношения в тридцатые и сороковые годы?
Но когда мы с головой погрузились в эту работу, ставшую резуль¬
татом самостоятельного направления наших исследований, мы рас¬
сматривали эти вопросы уже под совершенно другим углом зрения.
Шлёгель сосредоточился на разнообразии образов и восприятий Со¬
ветского Союза, сосуществовавших в немецком обществе, их истоках
и эволюции за весь период нацистского режима. В свою очередь,
Кларк сравнивала наиболее распространенные в Советском Союзе
текстовые образцы — вкупе с наиболее распространенными в нацист¬
3 Speer A. Inside the Third Reich: Memoirs. Trans. R. Winston and C. Winston.
New York: Macmillan, 1970. P. 130.
522

ской Германии наглядными и устными культурными примерами, —
которые характеризовали роль как антинацистски настроенных
немецких интеллектуалов, так и и представителей космополитиче¬
ской советской интеллигенции в формировании образа СССР в на¬
цистской Германии. В результате вместо сравнительного анализа
представлений о нацистской Германии в глазах советских людей и о
Советском Союзе в нацистской Германии, в этой главе предлагаются
вниманию две уникальные темы, два различных подхода к понима¬
нию немецкой и советской истории и, в частности, к представлению
друг о друге — за рамками концепции тоталитаризма.
40 лет назад в своей книге «Россия и Германия» (1965), содержа¬
щей много плодотворных идей, Уолтер Лакёр отметил, что взаимное
восприятие нацистской Германии и сталинской России было полно
недоразумений. Это проницательное суждение актуально и сегодня4.
Но стало ясно, что «война титанов» — столкновение между Германи¬
ей и Советским Союзом — на тот момент крупнейшее военное проти¬
востояние в мировой истории, была бы невозможна без мобилизации
и «инструментализации» выдуманного «другого», которого следова¬
ло победить и уничтожить. При столкновениях такого характера и
масштаба задействуются не только вооруженные силы, но целиком
экономики и общества — с их промышленным, организационным и
логистическим потенциалами и, конечно, с их страстями, идеями, об¬
разами и представлениями. Сегодня центральным вопросом является
не то, что «идеи движут массами», а как именно образы и представле¬
ния связаны с определенными интересами, и как политика представ¬
лена в риторике и иконографии данной системы.
В серьезных конструктивистских/деконструктивистских дискус¬
сиях последнего десятилетия мы растеряли всю наивную веру в идеи
и программы. Мы больше не доверяем им; в каждом отдельном слу¬
чае нам приходится анализировать и выяснять, являются ли эти идеи
и программы отражением существующей реальности, или они лишь
инструмент для создания социальной реальности. В данном конкрет¬
ном случае напрашивается вопрос: действительно ли нацистская
пропаганда, направленная против Советского Союза и своей сопер¬
ницы — советской пропаганды, работающей против нацистской Гер¬
мании, отражала советскую реальность? Другими словами, есть ли в
этих чисто идеологических построениях хоть «крупица правды», или
они a priori являются чистейшей воды «инструментами для марки¬
ровки» и «сотворения» противника, врага, цели? Очевидно, образы
не только отражают реальность, но и порождают желания и амбиции.
4 Laqueur W. Deutschland und Russland. Frankfurt am Main and Berlin: Pro-
pylaen Verlag, 1965. S. 10.
523

Поэтому они скорее указывают на интересы и амбиции стоящего за
ними «создателя», нежели являются признаками отраженной в них
реальности5.
Признавая инструментальную связь между представлением и ре¬
альностью, мы оба, хотя и разными способами, подчеркиваем разноо¬
бразие и сложность образа: как он создается и распространяется, его
историческое происхождение и эволюция, его разнообразных авто¬
ров, различные способы его популяризации и связь между центром и
периферией, бюрократией и гражданами. Итак, поскольку в данном
эссе не дается зеркального сравнения представлений в нацистской
Германии и в Советском Союзе друг о друге, в нем показан потенци¬
ал этих новых направлений в истории Германии и Советского Союза,
мы отказались от анализа, основанного на традиционной бинарной
схеме противостояния времен холодной войны, в пользу единой ма¬
трицы, где германская и советская история двадцатого века поме¬
щены в контекст более широкой проблемы — кризиса европейской
цивилизации.
Сравнительный подход
Как только мы начали работу над данным исследованием, нам
стало ясно, что в нацистской Германии существовал не один образ
сталинской России. В любой исторический период идеи и обра¬
зы претерпевают эволюционную трансформацию, а у образов есть
своя история взлетов и падений. Даже в контролируемой подцен¬
зурной социальной среде вроде нацистской Германии сосуществу¬
ет масса различных, даже противоположных взглядов, перспектив
и образов.
Когда мы размышляем об эффективности компаративного подхо¬
да, становится очевидным, что исследование взаимных восприятий
является дополнительным и сравнительным6. Конечно, не стоит аб¬
солютизировать сравнение как исследовательский метод. Мы про¬
водим анализ имплицитно и expressis verbis*. Все же в обсуждении
5 О пределах конструктивистских подходов, цит. по: Evans R. J. Fakten
und Fiktionen: Uber die Grundlagen historischer Erkenntnis. Frankfurt/Main:
Campus, 1998.
6 Cm.: Kershaw I., Lewin M, eds. Stalinism and Nazism: Dictatorships in
Comparison (Cambridge: Cambridge University Press, 1997), особенно вве¬
дение: Introduction: The Regimes and Their Dictators: Perspectives of Com¬
parison. P. 1-25. Ранее опубликованное исследование в виде параллельных
биографий, см.: Bullock A. Hitler and Stalin: Parallel Lives . London: Harper-
Collins, 1991.
* Дословно (лат.). (Прим.ред.)
524

сравнительных методов следует уделять больше внимания истори¬
ческому обоснованию причин, по которым мы выделяли одну тему
и оставляли в стороне другую. Мы сравниваем Германию и Россию
в конкретный период времени, поскольку — с определенной точ¬
ки зрения — нацистская Германия и сталинская Россия имеют по¬
разительно сходные черты. Обе отличались от того, что мы называем
«открытое общество», «либеральная система» или «демократиче¬
ское общество» — в плане наличия адекватных институтов свободы
и гражданского представительства. В этом смысле можно говорить
о том, что в Европе двадцатого века столкнулись две политические
культуры. Между открытым и закрытым типами общества суще¬
ствовал водораздел. История этого противостояния берет начало в
1917 году, закончилось оно в 1989. История этого противоборства
систем нашла свое отражение в историографии с самого начала, хотя
и на различных его стадиях: большевизм против антибольшевизма,
фашизм против антифашистской коалиции, противостояния между
Востоком и Западом в период холодной войны7.
Мы сравниваем Германию и Россию, так как отдельные государ¬
ства, народы и социальные группы одновременно или последова¬
тельно пережили оба режима. Нации и государства «буферной зоны»
прошли через оккупацию и великие страдания — включая оккупаци¬
онный режим, террор, изгнания, депортацию, насильственную мигра¬
цию, иногда с признаками геноцида. Типичным примером является
опыт народов, проживающих в «буферной зоне» — в Восточной и
Центральной Европе и западной части СССР. Историография Рос¬
сии и Германии XX века в основном отражает такой двусторонний
опыт принуждения, насилия и «импорта революции»8. Мы сравни¬
ваем Германию и Россию еще и потому, что оба общества развязали
и — в аналогичной степени — подверглись насилию. Важно не только
количество проявлений зверства, но также их специфическая форма,
7 Из огромного списка литературы о тоталитаризме здесь можно упомя¬
нуть только Arendt Н. Elemente und Urspriinge totaler Herrschaft. Mimchen
und Zurich: Piper Verlag, 1986. Анализ полемики см. в кн: Gleason A. Totalita¬
rianism: The Inner History of the Cold War. New York and Oxford: Oxford Uni¬
versity Press, 1995; Totalitarismus: Eine Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts /
A. Sollner, R. Walkenhaus, K. Wieland (eds.). Berlin: Akademie Verlag, 1997; cm.
также: Wege der Totalitarismusforschung / B. Seidel, S. Jenkner (eds.). Darm¬
stadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1968; Stalinism: New Directions /
Sh. Fitzpatrick (ed.). London & New York: Routledge, 2000. P. 1-14.
8Цит. no: Gross J. T. The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine and
Western Belorussia. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1988. См. также:
Полян П. He по своей воле... История и география принудительных мигра¬
ций в СССР. М.: Мемориал, 2001.
525

беспрецедентная жестокость и выход насилия за рамки «традици¬
онной» войны9. Мы сравниваем Германию и Россию, поскольку оба
общества в то время участвовали — наряду с другими европейски¬
ми странами — в полемике вокруг современности и модернизации,
не важно, промодернистской или антимодернистской. Рассуждения
немецких и советских специалистов на эту тему действительно явля¬
ются частью европейского интеллектуального ландшафта — от идеи
нового человека и преобразования жизненного уклада (Lebensreform)
до переустройства природы и государства10.
И все же, несмотря на неоспоримость эффективности компаратив¬
ного подхода, остаются некоторые сомнения в том, что мы получим
или не получим в результате этих сравнений. Ниже мы предлагаем
некоторые аргументы «за», так сказать, с точки зрения обеих «си¬
стем». Сравнительный подход к России и Германии традиционно
определялся совокупностью исторических и политических факторов,
позволяющих в какой-то степени разобраться в сути проблемы, но в
то же время отвлекающих от более уместных вопросов и подходов.
Данный взгляд на Германию и Россию является взглядом со стороны,
с позиции рядового иностранного наблюдателя. Параметрами служат
универсалии современного либерального общества: категории, разра¬
ботанные в одном регионе мира, претендуют на статус единственно
верной методы для анализа и интерпретации культур и традиций во
всем мире. Это — иллюзия.
Необходимо вернуться на два или три шага назад, к различным
схемам анализа. Применение шаблона типа «открытое» сравнительно
9 См. исследования на тему специфической формы и функции жестокости
и зверств в кн: Naimark N. М. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-
Century Europe. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001; Bougai N.
The Deportation of Peoples in the Soviet Union. New York: Nova Science,
1996; Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und Deportation: Dimensionen der Mas-
senverbrechen in der Sowjetunion und in Deutschland 1933 bis 1945 / D. Dahl-
mann, G. Hirschfeld (eds.). Essen: Klartext, 1999.
10 Существует масса новой литературы о полемике на тему современно¬
сти, эстетики, спорта, тела, здоровья, гигиены, репродуктивной медицины,
свободного времени, архитектуры, планирования, природы и т. д. О дискус¬
сиях раннего периода см.: Die Lebensreform: Entwiirfe zur Neugestaltung von
Leben und Kunst um 1900. 2 vols / K. Buchholz (ed.). Darmstadt: Hausser, 2001.
О позднем периоде см. каталоги двух выставок: Paris — Moscow 1900-1930.
Paris: Centre Georges Pompidou, 1979; Berlin-Moskau, Ausstellungskatalog /
I. Antonowa, J. Merkert (eds.). Munchen und New York: Prestel, 1995. Также
см.: Der neue Mensch: Obsessionen des 20: Jahrhunderts. Katalog der Ausstel-
lung im Deutschen Hygiene-Museum vom 2. August bis 8. August 1999 /N. Lepp,
M. Roth (eds.). Ostfildern-Ruit: Crantz, 1999.
526

с «закрытым» обществом мешает поставить более фундаментальные
вопросы: империя — нация-государство; доиндустриальное обще¬
ство — индустриальное общество; доурбанистическое общество —
урбанизированное общество; полуколониальный — имперский;
саморазрушающее насилие изнутри самого общества — внешняя
агрессия и насилие извне; слабые и «слабеющие» государства — су¬
пердержавы; Россия в период становления — устроенная Германия;
неорганизованное пространство России — хорошо организованное
полицейское государство в Третьем Рейхе; «столица Фауста» —
«крестьянская столица»; социальная революция и восходящая мо¬
бильность — захват власти «движениями»; de longue duree* период
советской революции — двенадцатилетний период существования
нацистской Германии и т. д.11 Другими словами, приходится не
поддаваться гипнотической силе типов сравнений, в основном ис¬
пользуемых для понимания мира в период холодной войны, но ко¬
торые не так уж подходят для выходящего за эти рамки анализа.
Нам стоит разработать другие критерии для histoire evenementielle**.
Существуют убедительные аргументы в пользу перестановки при¬
оритетов: от сравнения до восстановления контекстов, взаимодей¬
ствий «национальных» историй в рамках европейской цивилизации.
Есть что-то неестественное и излишне амбициозное в сравнении
нацизма и сталинизма. Существует тенденция в направлении сим¬
метрии и симметричного анализа, который не совпадает с суще¬
ствовавшей асимметрией предпосылок, обнаруженных в этих двух
странах и обществах.
Сталинизм и нацизм в европейском контексте
Конечно, национал-социализм — это германский феномен, а ста¬
линизм — российский/советский, и каждый представляет собой пред¬
мет изучения своей национальной историографии. Но в то же время
оба феномена — неотъемлемая часть кризиса европейской цивилиза¬
ции и в силу этого выходят за границы национальной историографии.
Суть не в том, чтобы избежать «национальной ответственности» за
террор и насилие, а понять и объяснить ее. Возможно, нацизм и ста¬
линизм были наиболее радикальными движениями, но они отражали
* Продолжительный (фр.) — (Прим. ред.).
11 Термины взяты из кн.: Richie A. Faust’s Metropolis: A History of Berlin.
London: Harper Collins, 1998, Hoffmann D. L. Peasant Metropolis: Social Identi¬
ties in Moscow, 1929-1941. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1994.
** histoire evenementielle (фр.) — букв, перечень исторических событий.
(Прим. ред.).
527

характерные европейские тенденции. Нельзя говорить о Советской
России и нацистской Германии, не упомянув, например, фашистскую
Италию12. Международная выставка 1937 года в Париже была эсте¬
тическим поединком не только между скульптурой Веры Мухиной
и германским павильоном Альберта Шпеера, но и с павильоном Ита¬
лии13. Во избежание двусторонности, присущей сравнению между
Германией и Россией, было бы полезно в определенной степени «де¬
национализировать» историографические рамки и европеизировать
географические координаты анализа. При сравнении Германии с Рос¬
сией мы имеем дело не со статичными, никак не зависящими друг от
друга образованиями, а с врагами и странами-союзниками, схватив¬
шимися не на жизнь, а на смерть, что является самыми интенсивны¬
ми отношениями, какие только можно себе представить. Это можно
назвать «особыми отношениями», как прежде делали многие исто¬
рики и писатели: «сообщество судьбы»; «несовместимые союзники»;
«дьявольский союз» (Das Teufelsbundnis); «крестовый поход Европы
против большевизма» (Europaischer Kreuzzug gegen den Bolschewis-
mus); «идеологическая война» (Weltanschauungskrieg); «истребитель¬
ная война» ( Vemichtungskrieg) или «европейская гражданская война»
(der europaische Btirgerkrieg). Все эти понятия отражают тот факт, что
национал-социализм и сталинизм были актерами одного театра14.
12Koenen G. Der Russland-Komplex: Die Deutschen und der Osten 1900-
1945. Mimchen: Beck Verlag, 2005; См. также: «Kunst und Macht im Europa
der Diktatoren 1930 bis 1945: XXIII. Kunstausstellung des Europarates» с пре¬
дисловием Эрика Хобсбаума (Eric Hobsbawm) и заключением Нила Аскер-
сона (Neal Ascherson) / D. Ades et al. (eds.). Trans. B. Opstelten and M. Moses.
London: Hayward Gallery, 1996.
13 Скульптура Джорджио Гори перед итальянским павильоном стояла
прямо напротив павильона Германии Альберта Шпеера и скульптуры Веры
Мухиной. См.: Kunst und Macht im Europa der Diktatoren 1930 bis 1945.
Обозрения с парижской выставки 1937 года играли важную роль в том, как
Европа воспринимала немецкую и российскую эстетику тридцатых годов,
об этом см.: Zopf. Р. 427-449; Bartetzko. Р. 337-343.
14 Некоторые названия взяты из основных публикаций на эту тему, см.:
Carr Е. Н. German-Soviet Relations between the Two World Wars, 1919-1939.
Baltimore: John Hopkins University Press, 1951; Freund G. Unholy Alliance:
Russian-German Relations from the Treaty of Brest-Litovsk to the Treaty of
Berlin. London: Harcourt, Brace, 1957; Haffner S. Der Teufelspakt: Die deutsch-
russischen Beziehungen vom Ersten zum Zweiten Weltkrieg. Zurich: Manesse,
1988; Frieden mit der Sowjetunion — eine unerledigte Aufgabe D. Goldschmidt
(ed.). Giitersloh: Gutersloher Verlags-Haus Mohn, 1989; Krummacher F. A.,
Lange H. Krieg und Frieden: Geschichte der deutsch-sowjetischen Beziehungen:
Von Brest-Litowsk zum Unternehmen Barbarossa. Munchen-Esslingen: Bechtle,
528

Нам необходимо изменить схему анализа: перейти (1) от «прави¬
ло и система» к цивилизационному пространству; (2) от националь¬
ных или отдельных государств к анализу в общеевропейских рамках;
(3) от статистики к динамике в отношениях между европейскими го¬
сударствами и обществами. Назовем это «Россия и Германия в век
войн и революций». С такой точки зрения (правильнее ее назвать
«история цивилизации»), так называемый Historikerstreit* * Германии
1980-х годов не имеет почти ничего общего с пересмотром немецкой
и российской истории или их взаимоотношений в эмпирическом и
материалистическом смысле. Споры об истории были скорее симпто¬
мом перемен в интеллектуальном ландшафте Германии конца после¬
военного периода, нежели процессом формирования новой системы
взглядов на европейскую историю, особенно на отношения между
двумя ведущими тоталитарными державами. Эти дискуссии говорят
нам гораздо больше об интеллектуальном климате Западной Герма¬
нии второй половины восьмидесятых годов, чем о сталинской Рос¬
сии и гитлеровской Германии15. Таким образом, задача по включению
германского и российского опыта в европейскую историю остается
нерешенной.
Германское видение и германские образы Советской России
в 1930-е годы
В тридцатые годы двадцатого столетия в Германии не сложилось
единого, логически последовательного образа Советской России.
В таком полицейском государстве как Германия скорее существова¬
ло множество основанных на частном опыте впечатлений и особен¬
ностей личных биографий — ведь даже при таком режиме общество
было многокластерным, состояло из различных социальных групп.
Как показывает вся история Веймарской республики, начиная с
1917 года влияние русской революции сказывалось на немецкой
обиходной лексике, например, в существовании таких понятий как
1970; Nolte Е. Der europaische Burgerkrieg, 1917-1945: Nationalsozialismus und
Bolschewismus. Frankfurt am Main and Berlin: Propylaen, 1987.
* Спор историков (нем.). (Прим. ред.).
15 Der Historikerstreit: Die Dokumentation der Kontroverse um die Ein-
zigartigkeit der nationalsozialistischen Judenvernichtung / R. Augstein (ed.).
Mimchen und Zurich: Piper, 1987; Wehler H.-U. Entsorgung der deutschen Ver-
gangenheit: Ein polemischer Essay zum «Historikerstreit». Mimchen: Beck, 1988;
Fleischer H. Zu einer Historik fur die Geschichte des 20. Jahrhunderts: Pralimi-
narien, Perspektiven, Paradigmen // Das 20. Jahrhundert: Zeitalter der tragis-
chen Verkehrungen: Forum zum 80. Geburtstag von Ernst Nolte / H. Fleischer,
P. Azzaro (eds.). Mimchen: Herbig, 2003. S. 506-558.
529

«культурболыиевизм» (Kulturbolschewismus) или в названии прояв¬
лений открытого физического насилия (например, уличная война;
гражданская война). Таким образом, при любом тщательном анализе
или серьезном исследовании на эту тему приходится изучать различ¬
ные сферы и эпохи, где чувствовалось влияние «русского вопроса».
Наше первое поразительное открытие — это тот факт, что со времени
выхода книги о российско-германских отношениях в девятнадцатом
и двадцатом веках Уолтера Лакёра было проведено множество иссле¬
дований, но лишь очень немногие из них имели отношение к теме об¬
раза России в Германии тридцатых годов.
Однако эту лакуну заполнили научные труды об образах и пред¬
ставлениях о Советской России в национал-социалистической
пропаганде, германских вооруженных силах, среди дипломатов и со¬
трудников министерства иностранных дел, в военном руководстве, а
также в СС, у специалистов по Восточной Европе и России, в научно-
исследовательских институтах, среди протестантов и католиков и
даже среди школьных учителей, писателей и немецких врачей. Тру¬
ды касаются проблемы, не исследованной годами. Это говорит о том,
что даже «открытым обществам» со свободным доступом к архивам
требуется время для того, чтобы взглянуть на прошлое16. Эта область
историографии интересна еще и тем, что в Восточной Германии и
Западной Германии существовали две соперничающие между собой
школы историографии на одну и ту же тему. В Восточной Германии
германо-российским, германо-советским отношениям было отведено
особо привилегированное место. Но даже там локусом исследований
был в основном Веймарский период, особенно Брест-Литовский и
Рапалльский17. Это означает, что историки занимались в основном
изучением донацистского периода.
16 На мой взгляд, самой серьезной опубликованной работой в которой
рассматриваются представления о России, существовавшие в Германии в пе¬
риод нацизма, является кн. «Das RuBlandbild im Dritten Reich» / H.-E. Volk-
mann (ed.). Koln; Weimar; and Wien: Bohlau, 1994.
17Rosenfeld G. SowjetruBland und Deutschland 1917-1922.Berlin: Akademie
Verlag, 1960; idem. Sowjetunion und Deutschland, 1922-1933. Berlin: Akademie
Verlag, 1984; Voigt G. RuBland in der deutschen Geschichtsschreibung. Berlin:
Akademie Verlag, 1994; Sowjetische Forschungen (1917 bis 1991): Zur Geschich-
te der deutsch-russischen Beziehungen von den Anfangen bis 1949 / K. Borck
(ed.). Berlin: Akademie, 1993 (библиография). Самую исчерпывающую и ан¬
нотированную библиографию можно найти в «West-ostliche Spiegelungen».
См. также: Deutschland und die Russische Revolution, 1917-1924 / G. Koenen,
L. Kopelew (eds.). Munchen: W. Fink Verlag, 1998. S. 827-934 (библиогра¬
фия). См.более общие работы: Unsere Russen — Unsere Deutschen: Bilder vom
Anderen 1800 bis 2000. Deutsch-Russisches Museum Berlin-Karlshorst. Berlin:
530

Новая волна исследований, посвященных немецкому восприятию
сталинской России, связана со Второй мировой войной и германским
господстве на востоке. На этот раз речь идет о публикации фронто¬
вой корреспонденции и писем домой, включая множество фотогра¬
фий18. Это означает, что научные изыскания в этой области являются
довольно односторонними, фрагментарными и некоординирован¬
ными19. Нет также систематического анализа обзоров новостей из
СССР, которые публиковались в немецких газетах и журналах20.
До сих пор не обнаружены или недостаточно использованы такие
очень важные — не только для реконструкции немецкого видения,
но и для собственно изучения сталинского общества — источни¬
ки информации как репортажи журналистов, отчеты дипломатов
и представителей торговых или коммерческих фирм. В ГДР были
опубликованы материалы, документы и письма немецких полити¬
ческих эмигрантов (рядовых рабочих, инженеров и технических
экспертов), работавших в СССР в 1930-е годы, в некоторой степени
повлиявшие на формирование более положительного образа с точ¬
ки зрения меньшинства21.
Christoph Links Verlag, 2007); Macht und Freundschaft 1800-1860. Stiftung
PreuBische Schlosser und Garten Berlin-Brandenburg. Berlin: Koehler & Ame-
lang, 2007.
18Zeidler M. Das Bild derWehrmacht von RuBland und der Roten Armee
zwischen 1933 und 1939 // Das Russlandbild im Dritten Reich / H.-E.Volk-
mann (ed.). Koln: Bohlau, 1994. S. 105-124; Buchbender O., Sterz R. Das an-
dere Gesicht des Krieges: Deutsche Feldpostbriefe 1939-1945. Miinchen: Beck,
1982; Der Krieg hier ist hart und grausam!: Feldpostbriefe an den Osnabriick-
er Regierungsprasidenten, 1941-1944/ W. D. Mohrmann (ed.). Osnabriick:
H. Th. Wenner, 1984; «Ich will raus aus diesem Wahnsinn»: Deutsche Briefe von
der Ostfront, 1941-1945: Aus sowjetischen Archiven, with a preface by Willy
Brandt / A. Golovchansky et al. (eds.). Wuppertal: P. Hammer, 1991.
19 Основной проект — West-ostliche Spiegelungen: Russen und RuBland aus
deutscher Sicht und Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht von den An-
fangen bis zum 20. Jahrhundert: Wuppertaler Projekt zur Erforschung der Ge-
schichte deutsch-russischer Fremdenbilder. Series A: Russen und RuBland aus
deutscher Sicht. 4 vols, Series B: Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht.
2 vols / G. Koenen, L. Kopelew (eds.). Miinchen: Fink, 1985.
20 Исключением являются Вольфрам Ветте: Wette*W. Das RuBlandbild in
der NS-Propaganda: Ein Problemaufriss // Das Russlandbild im Dritten Reich /
H.-E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau, 1994. S. 55-780; Pietrow-Ennker B. Das
Feindbild im Wandel: Die Sowjetunion in den nationalsozialistischen Wochen-
schauen, 1935-1941 // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht. 1990. Bd. 41.
S. 337-351.
210 немецких инженерах и архитекторах в СССР см.: Borngraber С.
Auslandische Architekten in der UdSSR: Bruno Taut, die Brigaden Ernst May,
Hannes Meyer und Hans Schmidt // Wem gehort die Welt: Kunst und Gesell-
531

Положение в сфере научных изысканий на тему образа России в
донацистской Германии обстоит намного лучше. Восприятие России в
1930-е годы во многом сформировалось задолго до прихода нацистов к
власти в 1933 году, особенно в годы Первой мировой войны и в пери¬
од Веймарской республики. Характерные черты образа России после
1917 года сложились к двадцатым годам. У нас на руках анализ образа
России, составленный на основе материалов из немецкой консерватив¬
ной и правой прессы двадцатых годов22 и из социал-демократических
газет23, но не из влиятельных национал-социалистических газет,
журналов и прочих средств массовой информации, как то выставки
и атласы. Есть научные работы о том, какие представления о России
существовали в политических партиях в среде партийных активистов
(Социал-демократическая партия германии, SPD и Партия центра,
Zentrum), а также у интеллектуалов и сочувствующих24. Имеется так¬
же ряд работ о русских политических эмигрантах в Германии25 и не¬
мецких политэмигрантах в России26, о таких политических партиях
schaft in der Weimarer Republik. Berlin: Neue Gesellschaft fur Bildende Kunst,
1977). S. 109-142.
22Merz K.-U. Das Schreckbild: Deutschland und die Idee des Bolschewismus,
1917 bis 1921. Berlin and Frankfurt am Main: Propylaen, 1995; Doser U. Das
bolschewistische RuBland in der deutschen Rechtspresse, 1918-1925. Diss. Free
University Berlin, 1961.
23Zarusky J. Die deutschen Sozialdemokraten und das sowjetische Modell:
Ideologische Auseinandersetzung und auBenpolitische Konzeptionen, 1917-1933.
Miinchen: R. Oldenbourg, 1992.
24 Подробнее см.: Caute D. The Fellow-Travellers: Intellectual Friends of
Communism. New Haven, CT: Yale University Press, 1988; Furler B. Augen-
Schein: Deutschsprachige Reisereportagen liber SowjetruBland, 1917-1939.
Frankfurt am Main: Athenaum, 1987; Rohrwasser M. Der Stalinismus und die
Renegaten: Die Literatur der Exkommunisten. Stuttgart: J. B. Metzler, 1991.
25Volkmann H.-E. Die russische Emigration in Deutschland 1919-1929.
Wurzburg: Holzer, 1966; Williams R. Ch. Culture in Exile: Russian Emigres in
Germany, 1881-1941. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1972; Russkii Berlin,
1921 -1923: Po materialam arkhiva В. I. Nikolaevskogo v Guverovskom Institute /
L. Fleishman, R. P. Hughes, O. Raevskaia-Kh’iuz (eds.). Paris: YMCA-Press,
1983; Russen in Berlin, 1918-1933: Eine kulturelle Begegnung / F. Mierau (ed.).
Weinheim-Berlin: Quadriga, 1988; Russische Emigration in Deutschland, 1918—
1941: Leben im europaischen Burgerkrieg / K. Schlogel (ed.). Berlin: Akademie
Verlag, 1995; Chronik russischen Lebens in Deutschland, 1918-1941 / K. Schlo¬
gel et al. (eds.). Berlin: Akademie Verlag, 1999; Dodenhoeft B. «LaBt mich nach
RuBland heim»: Russische Emigranten in Deutschland von 1918 bis 1945. Frank¬
furt am Main: P. Lang, 1993.
26 О немецких эмигрантах в СССР см.: Muller R. Die Akte Wehner. Rein-
bek bei Hamburg: Rowohlt, 1993; Tischler C. Flucht in die Verfolgung: Deutsche
532

как меньшевики, о сотрудничестве русских и германских правых в
эмиграции27. Германский экономический комитет по Восточной Ев¬
ропе (Ostausschuss der Deutschen Wirtschaft)28 и Российский департа¬
мент МИД Германии (Russlandabteilung des Answartigen Amtes) издали
работы о результатах экспертизы немецких специалистов по России29.
Опубликованы научные работы о русских военнопленных и рабском
труде советских граждан в Германии; о военных пособниках30; о при¬
балтийских связях31 32; об изучении России (Russlandkunde)22 и о науч¬
Emigranten im sowjetischen Exil, 1933 bis 1945. Munster: Lit, 1996; Pike D. Ger¬
man Writers in Soviet Exile, 1933-1945. Chapel Hill: University of North Caro¬
lina Press, 1982.
27 О русских правых политэмигрантах см.: Laqueur W. Deutschland und
RuBland. Berlin: Propylaen, 1965; см. также статьи: Ganelin R. Das Leben des
Gregor Schwartz-Bostunitsch (Grigorij V. Svarc-Bostunic). Teil 1 // Russische
Emigration in Deutschland 1918-1941/ K. Schlogel (ed.). Berlin: Akademie,
1995. S. 201-208; Hagemeister M. Das Leben des Gregor Schwartz-Bostunitsch
(Grigorij V. Svarc-Bostunic). Teil 2 //ibid. S. 209-218; о меньшевиках в Герма¬
нии см.: Liebich A. From the Other Shore: Russian Social Democracy after 1921.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 1997.
28 Schwendemann H. Die wirtschaftliche Zusammenarbeit zwischen dem
Deutschen Reich und der Sowjetunion von 1939 bis 1941: Alternative zu Hit¬
lers Ostprogramm? Berlin: Akademie Verlag, 1993; Perrey H.-J. Der RuBlandaus-
schluB der Deutschen Wirtschaft: Die deutsch-sowjetischen Wirtschaftsbezie-
hungen der Zwischenkriegszeit: Ein Beitrag zur Geschichte des Ost-West-Han-
dels. Munchen: Oldenbourg, 1985.
29Helbig H. Die Trager der Rapallo-Politik. Gottingen: Vandenhoeck & Ru-
precht, 1958; Sutterlin I. Die «Russische Abteilung» des Auswartigen Amtes in
der Weimarer Republik. Berlin: Duncker & Humblot, 1994; Rosenfeld G. So-
wjetruBland und Deutschland, 1918-1922. Berlin: Akademie-Verlag, 1960; idem.
Sowjetunion und Deutschland, 1922-1933. Berlin: Akademie-Verlag, 1984;
idem. Kultur und Wissenschaft in den Beziehungen zwischen Deutschland und
der Sowjetunion von 1933 bis 1941 // Berliner Jahrbuch fur osteuropaische Ge¬
schichte. 1995. № 1. S. 99-129.
30Zeidler M. Reichswehr und Rote Armee 1920-1933: Wege und Stationen
einer ungewohnlichen Zusammenarbeit. Munchen: Oldenbourg, 1993; Pietrow-
Ennker B. Die Sowjetunion in der Propaganda des Dritten Reiches: Das Beispiel
der Wochenschauen // Militargeschichtliche Mitteilungen. 1989. № 2. S. 79-
120; Groehler O. Selbstmorderische Allianz: Deutsch-russische Militarbeziehun-
gen, 1920-1941. Berlin: Vision Verlag, 1992.
31 Deutschbalten G. M. Weimarer Republik und Drittes Reich. Vols. 1-3.
Koln: Bohlau, 2001.
32Burkert M. Die Ostwissenschaften im Dritten Reich. Part I: Zwischen Ver-
bot und Duldung. Die schwierige Gratwanderung der Ostwissenschaften zwischen
1933 und 1939. Wiesbaden: Harrassowitz, 2000; Camphausen G. Die wissenschaft-
liche historische RuBlandforschung im Dritten Reich, 1933-1935. Frankfurt
533

ных и академических связях и обмене. Также в нашем распоряжении
имеется много работ о культурных связях: Баухаус* (Bauhaus), Вхуте¬
мас, журналы, посвященные театру, кино и литературные журналы33.
Недостаточно исследована роль дипломатического корпуса и жур¬
налистского сообщества в обеих странах34. В целом эти группы зани¬
мали привилегированное положение в социальной и политической
структуре страны, стояли у истоков информации, имели все возмож¬
ности для исследования и наблюдения и, таким образом, находились
почти в исключительной ситуации для формирования представлений
о других государствах. Также очень мало работ о нацистском образе
России или об одной из центральных тем нацистской пропаганды —
комплексе «жидоболыневизма»35. Потребуется изучить массу мате¬
am Main: Р. Lang, 1990; idem. Das RuBlandbild in der deutschen Geschichtswis-
senschaft 1933 bis 1945 // Das RuBlandbild im Dritten Reich / H.-E. Volkmann
(ed.). Koln: Bohlau, 1994. S. 257-283; Liszkowski U. Osteuropaforschung und
Politik: Ein Beitrag zum historisch-politischen Denken und Wirken von Otto
Hoetzsch. 2 vols. Berlin: Verlag A. Spitz, 1988; Voigt G. Otto Hoetzsch, 1876-
1946: Wissenschaft und Politik im Leben eines deutschen Historikers. Berlin:
Akademie, 1978; idem. RuBland in der deutschen Geschichtswissensschaft. 1843-
1945. Berlin: Akademie, 1994; Burleigh M. Germany Turns Eastwards: A Study
of Ostforschung. Cambridge: Cambridge Univeristy Press, 1988; Oberlander E.
Historische Osteuropaforschung im Dritten Reich // Geschichte Osteuropas:
Zur Entwicklung einer historischen Disziplin in Deutschland, Osterreich und der
Schweiz, 1945-1990 / E. Oberlander (ed.). Stuttgart: Franz Steiner, 1992. S. 12-30.
* Высшая школа строительства и художественного конструирования
(Staatliches Bauhaus) — учебное заведение, существовавшее в Германии с
1919 по 1933 год, а также художественное объединение. (Прим. ред.).
33 О Высшей школе строительства и ВХУТЕМАСе см. каталоги выстав¬
ки «Берлин-Москва»; Begegnungen: Auslandische Kunstler in Berlin 1918 bis
1933: Aufsatze, Bilder, Dokumente / K. Kandler, H. Karolewski (eds.). Berliner.
Berlin: Dietz, 1987; Muller D. Der Topos des Neuen Menschen in der russischen
und sowjetrussischen Geistesgeschichte. Bern: P. Lang, 1998.
34Herwarth H., von. Zwischen Hitler und Stalin, Erlebte Zeitgeschichte
1931 bis 1945. Berlin and Frankfurt am Main: Propylaen, 1982; Hilger G. Wir und
der Kreml: Deutschsowjetische Beziehungen, 1918-1941. Erinnerungen eines
deutschen Diplomaten. Frankfurt am Main: A. Metzner, 1955; Nadolny R., Mein
Beitrag: Erinnerungen eines Botschafters des Deutschen Reiches. Koln: DME
Verlag, 1985; Longerich P. Propagandisten im Krieg: Die Presseabteilung des
Auswartigen Amtes unter Ribbentrop. Miinchen: R. Oldenbourg, 1987. О жур¬
налистике см.: Just A. W. Die Sowjetunion: Staat, Wirtschaft, Heer. Berlin: Junk¬
er and Diinnhaupt, 1940; idem. RuBland in Europa: Gedanken zum Ostproblem
der abendlandischen Welt. Stuttgart: Union Deutsche Verlaggesellschaft, 1949.
35Rogalla von Bieberstein J. «Jtidischer Bolschewismus»: Mythos und Reali-
tat. With a preface by Ernst Nolte. Dresden: Edition Antaios, 2002.
534

риалов: литературу; брошюры массового распространения; памфлеты;
анализы нацистских экспертов по России и большевизму; содержание
организованных нацистской партией бесед и публичных дискуссий;
деятельность многочисленных отделений Антикоминтерна (Anti-Ko-
mintem); школьные учебники; атласы и тому подобное36. Удивительно,
но у нас нет анализа главных тем нацистской пропаганды касательно
Советского Союза. Не имеют ничего похожего на Orientalism Эдварда
Саида* — в хорошем смысле — работы «Образы Востока» или «Обра¬
зы России в Германии 20-го века»37. Есть подробные исследования (на¬
пример, Россия глазами врачей или католических священников), но у
нас нет всеобъемлющего исследования по этому вопросу. Где же место
России или Советского Союза на воображаемой карте немцев?
Где живут россияне
Вниманию читателя предлагается небольшая выборка централь¬
ных образов России и россиян. Стоит представить наиболее важные
понятия, даже если это можно сделать очень схематично и довольно
простым способом.
Русское пространство. По многим причинам, которые в данной
работе не обсуждаются, немцы просто одержимы манией нехватки
земель38. Русское пространство — как клише или идиосинкразиче¬
36 Об Эдвине-Ерихе Двингере и его работе почти нет литературы. См.:
Schlogel К. Die russische Obsession: Edwin Erich Dwinger // Traumland Osten.
Deutsche Bilder vom ostlichen Europa im 20. Jahrhundert / G. Thum (ed.). Got¬
tingen: Vandenhoek & Ruprecht, 2006. S. 66-87. Об Ильине см.: Лисица Ю. Т.
Иван Ильин и Россия. М.: Русская книга, 1999; Albrecht К. Der verratene So-
zialismus: Zehn Jahre als hoher Staatsbeamter in der Sowjetunion. Berlin: Nibe-
lungen-Verlag, 1939; Klinsky E. Vierzig Donkosaken erobern die Welt: S. Jaroff
und seine Donkosakenchor. Leipzig: Matthes-Verlag, 1933. О связях русских с
нацистской партией см.: Kellogg М. The Russian Roots of Nazism: White Emi¬
gres and the Making of National Socialism 1917-1945. Cambridge: Cambridge
University Press 2005.
* Said E. Orientalism. L., 1978. Издание на русском языке: Саид Э. В. Ори¬
ентализм. Западные концепции Востока. СПб., 2006. (Прим. ред.).
37Nolte Н.-Н. «Drang nach Osten»: Sowjetische Geschichtsschreibung der
deutschen Ostexpansion. Stuttgart: Europaische Verlaganstalt, 1976; Muller
R.-D. Von Brest-Litowsk bis zum «Unternehmen Barbarossa» — Wandlungen
und Kontinuitat des deutschen «Drangs nach Osten» // Frieden mit der So¬
wjetunion / D. Goldschmidt (ed.). Giitersloh: Giitersloher Verlaghaus G. Mohn,
1989. S. 70-86; Traumland Osten: Deutsche Bilder vom ostlichen Europa im 20.
Jahrhundert / G. Thum (ed.). Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
38 О немецкой мании простраства см.: Herb G. Н. Under the Map of Germa¬
ny: Nationalism and Propaganda, 1918-1945. London and New York: Routledge,
535

ский комплекс — бесконечно, неизмеримо и грандиозно. Этот фактор
оказывает сильное влияние на психологию, менталитет и характер.
Россия невероятно богата полезными ископаемыми, но живущий
там народ не способен ими правильно распоряжаться. Россия это —
«пространство без людей»; другими словами, она является полной
противоположностью «людям без пространства» «перенаселенной»
Германии. Русское пространство безгранично и не имеет четко очер¬
ченных контуров; оно аморфно и бесформенно. Оно не изучено, бес¬
хозно и не освоено (nicht bewaltigt). Территория России — место, где
живет страх, место, источающее угрозу, но в то же время и огромного
технического и экономического потенциала — «если там живут пра¬
вильные люди», как писала газета «Немецкое обозрение» ( Volkischer
Beobachter)39. Это вызывающее опасения место, колония («наша Ин¬
дия», по словам Гитлера), место, где очень легко затеряться, подобно
Карлу XII и Наполеону Бонапарту40. Русские просторы противопо¬
ложны тому, чем обладают немцы. Не сумевшие взять Москву не¬
мецкие генералы не говорят о подъеме народного патриотизма или
о советской военной мощи. Они твердят о «Генерале Морозе» как
о своем главном сопернике и противнике. После 22 июня 1941 года
и еще раз после Сталинграда произошла удивительная перемена в
оценке русских просторов. Сначала они представлялись громадными
и бескрайними, жаждущими приложения опытной руки земледель¬
ца или агронома. Потом, «после Сталинграда», они превратились в
место, где махровым цветом расцветают болезни и эпидемии, в один
сплошной карантин. Они стали местом, где грязь и вши. Колониаль¬
ные просторы, захваченные за несколько недель или месяцев блиц¬
крига, оказались гиблым местом разочарований и отчаяния41.
Русские. Начиная с конца девятнадцатого века и по 1945 год,
о клише под названием «русская душа» исписаны тонны бумаги.
«Русская душа» добродушна, спокойна, терпелива, надежна, непо¬
средственна и не испорчена образованием. В то же время русские —
1997; Schlogel К. Im Raume lesen wir die Zeit: Uber Zivilisationsgeschichte und
Geopolitik. Miinchen: Carl Hanser, 2003. S. 52-60.
39 Cm.: WeiBbecker M. «Wenn hier Deutsche wohnten...»: Beharrung und
Veranderung im RuBlandbild Hitlers und der NSDAP // Das Russlandbild im
Dritten Reich / H. E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau, 1994. S. 9-54.
40 Muller R.-D. Das Tor zur Weltmacht: Die Bedeutung der Sowjetunion fur
die deutsche Wirtschafts- und Rustungspolitik zwischen den Kriegen. Boppard
am Rhein: H. Boldt, 1984; idem. Hitlers Krieg im Osten, 1941-1945: Ein Forsc-
hungsbericht. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2000.
41 Необъяснимое очарование просторами анализируется в кн.: Liulevi-
cius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National Identity, and German
Occupation in World War I. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
536

жестокие, грубые, физически сильные люди, способные без жалоб
преодолевать трудности. Их антиподом, конечно же, является дис¬
циплинированный немец или хитроумный еврей. Образ «русского»
двойственен. С одной стороны, он близок к «благородному дикарю»
Руссо, прекраснодушному варвару, который являет собой полную
противоположность коррумпированному городскому жителю. Он
источник обновления и культурного возрождения. Раньше в Тре¬
тьем Рейхе русских называли хорошим «человеческим материалом»
(gutes Menschenmaterial). Русские любят свою родину и для защи¬
ты своей страны готовы к самопожертвованию. Русский — самоот¬
верженный патриот и очень хороший воин. В этом прослеживается
смесь презрения и уважения, страха и восхищения. В Германии та¬
кое традиционное, сентиментальное отношение к России и к русским
сложилось давно. Положила ему начало национальная психология
(Volkerpsychologie) еще в девятнадцатом веке. Все началось едва ли
не с восхищения Лейбница и Гердера той блестящей перспективой,
которая открывалась перед молодыми славянскими народами. Такая
традиция достигла своей кульминации на смене веков, чему способ¬
ствовало паломничество в Россию Рильке и других, что в результае
обусловило русофилию с ее культом Достоевского Томаса Манна и
т. д.42 Эта традиция все еще была жива и в нацистской Германии, и
только после всех ужасов войны на востоке давняя традиция симпа¬
тий к России умерла, и, вероятно, навсегда43.
Россия за пределами Европы. Россия — не Европа, это азиатская
или полуазиатская страна. Российская мощь и культура не являеся
частью некоторых европейских традиций. Этот тезис не бесспорен,
существует множество разных мнений. Это и сугубо расистская дис¬
криминация Азии и России, но также и более утонченные культур¬
ные теории таких личностей как Чаадаев, Киреевский и идеологов
евразийства. Вместе с тем существовало и позитивное понимание
«русской души», как, например, широко известная в те времена анти-
нацистская книга Вальтера Шубарта Europa und die Seele des Ostens*
(1938)44. В разные периоды истории делался акцент на различных точ¬
42 Более подробно см.: West-ostliche Spiegelungen / G. Koenen, L. Kopelew
(eds.). О молодом Йозефе Геббельсе, его восхищении Россией, русской ре¬
волюцией и идеями «света с Востока» см.: Koenen G. Der Russland-Komplex:
Die Deutschen und der Osten 1900-1945. Miinchen: С. H. Beck Verlag, 2006.
S. 398-401.
43 Stammler H. Wandlungen des deutschen Bildes vom russischen Menschen //
Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. Neue Folge. 1957. № 5. S. 271-305.
* Европа и душа Востока. (Прим. ред.).
44 Schubart W. Europa und die Seele des Ostens. Luzern: Vita nova Verlag,
1938.
537

ках зрения. Когда нацистская Германия делала вид, что «защищает
Европу в решающей битве», превалировала «азиатская» концепция45.
Часто пренебрегают фактом, что война на востоке сопровождалась
риторикой сторонников интеграции Западной Европы: Вермахт за¬
щищает Запад от варварских орд гуннов, монголов и славян46.
Колосс на глиняных ногах. Согласно германским представлениям,
Россия обладала колоссальными ресурсами, прежде всего сырьевы¬
ми и людскими. Но ее мощь основывалась на физической силе и ко¬
личестве, в то время как сила Германии, Европы и вообще Запада
покоилась на рациональной организации, интеллекте и профессио¬
нализме. Поэтому можно опрокинуть этого колосса одним быстрым,
стратегически продуманным ударом либо «блицем». Образ слабого
колосса возник в период длительной оккупации восточных земель
(Land Oberost) в годы Первой мировой войны. Конечно, использо¬
вать этот образ нужно сообразно обстоятельствам. В последние дни
войны, находясь в Рейхканцелярии, Гитлер признал, что «его народ»
оказался низшим по сравнению с «более сильными народами»47.
«Массы». Согласно нацистской идеологии, «русские» никогда
не имели индивидуальности, только коллективные черты. Больше¬
вистская революция способствовала усилению этого качества, лик¬
видировав старые элиты и оторвав миллионы крестьян от земли и
собственного хозяйства. Будучи частичкой пролетаризированных
масс, русский оказался жертвой демагогии и манипуляций. Русские
потеряли элиту общества и были, так сказать, обезглавлены. Сло¬
жился новый стереотип образа русского — человека без воли. «Мас¬
сы» лишены четко определенных национальных черт, потеряли всю
физиогномику, и представляют собой смесь народов ( Volkergemisch),
сообщество, состоящее из различных национальностей и рас. Во
многом Советская Россия, подобно Соединенным Штатам, воспри¬
нимается эдаким плавильным котлом, в котором в результате «пере¬
45 О противоречиях в нацистком лагере в отношении России/СССР см.:
Dallin A. Deutsche Herrschaft in RuBland, 1941-1945: Eine Studie liber Besat-
zungspolitik. Diisseldorf: Droste, 1958; Klug E. Das «asiatische» RuBland: Uber
die Entstehung eines europaischen Vorurteils // Historische Zeitschrift. 1987.
№ 245. S. 265-289; Luks L. «Eurasier» und «Konservative Revolution»: Zur an-
tiwestlichen Versuchung in RuBland und in Deutschland // Deutschland und die
russische Revolution. S. 219-39.
46 Иконография ранних антибольшевистских штампов была возрождена в
предвыборной кампании в Западной Германии времен холодной войны по¬
сле 1945.
47 Характеристика такого смешанного отношения содержится в кн.: Not-
zel К. Die Grundlagen des geistigen Russland: Versuch einer Psychologie des rus-
sischen Geisteslebens. Jena: Diederich, 1917.
538

плавки» создается более или менее однородное этнически общество.
Советский человек это — mixtum composition*48.
«Еврейское лицо» большевистской России. По мнению Гитлера и
его окружения, и об этом твердила нацистская пропаганда, постре¬
волюционной Россией управляли евреи. Нацистские пропагандисты
изо всех сил старались это доказать: «раскрывали» подлинные имена
«скрытые» за русскими именами (так, они всегда называли Литвино¬
ва Финкелынтейном49, Троцкого —Бронштейном и т. д.). Всех видных
общественных деятелей они объявили евреями или, когда не могли
обнаружить у них еврейских корней, заявляли, что русские попали
под влияние евреев. У нацистов были целые отделения, институты и
эксперты, проводившие подобные исследования50. В нацистской про¬
паганде важное значение имел процесс разработки замысла и внеш¬
нее оформление. Они использовали каждую возможность и средство
(карикатуры, фотографии, выставки) для того, чтобы обвинить евре¬
ев в проникновении в партию, государственный аппарат и другие ор¬
ганизации. В огромных количествах в Германии распространялись
книги и брошюры, в которых говорилось, насколько оторвалась так
называемая еврейская правящая элита СССР от широких народных
масс51. В коллекции карикатур нацистского журнала «Штюрмер»
(Sturmer) есть карикатуры на Троцкого, Каменева, Зиновьева и сно¬
ва, и снова — на Кагановича, «человека, стоящего за Сталиным»52.
Мы уверены, что массовое распространение таких портретов и ка¬
рикатур оказывало огромное влияние на постепенное формиро¬
вание образа «еврейского большевизма» и отождествление евреев
с революцией. Для понимания происходящей в России радикаль¬
* Сложная смесь (лат.). (Прим.ред.).
48 О представительских выставках 1934 и 1943 годов см.: Das Sowjet-
paradies: Ausstellung der Reichspropagandaleitung der NSDAP: Ein Bericht
in Wort und Bild. Berlin: Zentralverlag der NSDAP, Franz Eher Nachf., 1943.
49 Один из большевистских руководителей и дипломат, известный как
Максим Максимович Литвинов (1876-1951), урожденный Меер Енох Мои¬
сеевич Валлах-Финкелынтейн.
50 Об Антикоминтерне см.: Laqueur W. S. 209-236; Camphausen G. Op. cit.
510 понимании нацистами «еврейского правления» в России см.: Baur J.
Die Revolution und «Die Weisen von Zion»: Zur Entwicklung des RuBland-
bildes in der friihen NSDAP // Koenen, Kopelew. S. 165-190; Rogalla von Bie-
berstein J. «Jiidischer Bolschewismus»: Mythos und Realitat. Dresden: Antaios,
2002; Koenen G. Hitlers Russland: Ambivalenzen im deutschen «Drang nach Os-
ten» // Kommune: Forum Politik, Okonomie, Kultur. 2003. № 1. S. 65-79.
52Kommoss R. Juden hinter Stalin: Die judische Vormachtstellung in der
Sowjetunion auf Grund amtlicher sowjetischer Quellen dargestellt. Berlin: Nibe-
lungen, 1944.
539

ной реорганизации элит и тотальных разногласий снутри властных
структур нацистские пропагандисты использовали также большое
количество материалов и комментариев, исходящих от русских
эмигрантских кругов53. Согласно этой риторике, даже начавшееся
в Москве строительство Дворца Советов представлялось как воз¬
рождение дворца царя Соломона54.
Кулыпурболыиевпзм — угроза для Европы. Дореволюционная Рос¬
сия имела многочисленные связи с Западом. В условиях тяжелого
экономического кризиса и нестабильности в Веймарской респуб¬
лике с целью посеять страх и негодование в различных группах немец¬
кого общества, в основном у среднего класса, нацисты использовали
традиционный стереотип России, заостряя внимание на жестокости
Советов: экспроприация буржуазии и обязательная трудовая по¬
винность для ее представителей, закрытие или разрушение церквей,
преследование священнослужителей, ликвидация библиотек, раз¬
рушение дворцов, зверства периода Первой мировой войны и т. п.55
Личности многих нацистских функционеров, занимающих ведущее
положение в тридцатые годы (в партийном и государственном руко¬
водстве) сформировались в ходе жестокой войны на восточных тер¬
риториях и в процессе работы в добровольческих корпусах (Freicorps)
непосредственно после окончания Первой мировой войны56.
Ни один из этих стереотипных образов не был чисто нацистским
изобретением, поскольку они сформировались гораздо раньше. Эти
клише — продукт сложившихся за довольно продолжительное время
и глубоко укоренившихся взглядов и мировоззрения.
Такое восприятие России и россиян стало своеобразным мостом,
соединившим в одно целое предубеждения и психологию мелкой
буржуазии с агрессивным расизмом. Многих теоретиков и идеологов
притягивало «русское пространство», которое во многом напоминало
сложившийся в Еропе образ Америки: такие же просторы, отсутствие
классовых ограничений, отсутствие аристократической элиты. Эти
53Pietrow-Ennker В. Das Feindbild im Wandel: Die Sowjetunion in den na-
tionalsozialistischen Wochenschauen 1935-1941 // Geschichte in Wissenschaft
und Unterricht. 1990. № 41. S. 337-51.
54 О строительстве Дворца Советов, считавшегося «храмом международ¬
ного еврейства», см.: Kommoss R. Juden hinter Stalin. S. 135-7.
55 Об «опасности большевизма», хаосе и пр. см.: O’ Sullivan D. Furcht und
Faszination: Deutsche und britische RuBlandbilder, 1921-1933. Koln and Wei¬
mar: Bohlau, 1996; о культурбольшевизме см.: John E. Musikbolschewismus:
Die Politisierung der Musik in Deutschland, 1918-1938. Stuttgart: J. B. Metzler,
1994; Notzel K. Gegen den Kultur-Bolschewismus. Miinchen: Paul Miiller, 1930.
56 Например, начальник Освенцима Рудольф Гёсс был членом фрайкоров
в Прибалтике. См.: Ljulevicius. Kriegsland im Osten. S. 297.
540

представления оказывали влияние не только на немногочисленные
и маргинальные группы, но и на более широкие слои населения. Не¬
которые суждения о России были отражением определенного опыта
и страха перед модернизацией: пролетаризация населения, мигра¬
ция, урбанизация и разрушение традиционных связей. Такой страх
был обычным явлением среди экспертов и эмигрантов и не зависел
от того, каких — правых или правоэкстремистских — взглядов они
придерживались. «Русский эмигрант» — это противоречивая и мно¬
гогранная фигура: он представлял «Святую Русь», «обычного чело¬
века», «благородного дикаря». То же самое можно сказать и о месте
России как о «срединной» стране и культуре. Эта двусмысленность
позволяла каждому создавать свою собственную Россию, «другую
Россию». «Другая» Россия всегда и святая, и азиатская, и варварская,
простая и загадочная в одно и то же время. Эксплуатируя многооб¬
разие образов России, нацистские идеологи немало выгадали от не¬
определенности многих представлений о ней. Оказалось возможным
развивать этот образ в направлении расизма, что и произошло позд¬
нее. Этот образ эволюционировал до такой степени брутализации и
дегуманизации, о чем до 1933 года самые консервативные политиче¬
ские круги и думать не могли.
Российско-германские связи: предыстория, генеалогия
и представители
Чтобы понять, каким образом формировался идеологический
фон для осмысления, осознания и создания образов Советской Рос¬
сии тридцатых годов необходимо вернуться ко времени их форми¬
рования, временник периоду до 1914-1917 годов и, уж конечно, до
1933 года.
Илья Эренбург, часто совершавший поездки между Москвой и
Берлином, как-то обронил фразу, что Берлин и Москва принадлежат
к eine Zeitheimat: то есть берлинцы и москвичи получили один и тот
же жизненный опыт — в разных городах, но в «похожее» время57. Эта
«общая почва» — важное условия для всех последующих анализов.
Для более точной характеристики высокой степени и интенсивности
сотрудничества и соперничества подошел бы более сильный по значе¬
нию термин: «отрицательная тесная связь» из европейской системы
взглядов на «войну и революцию». Ниже приводится сокращенный
перечень причин, почему германо-российские отношения, возможно,
были наиболее тесными по сравнению с другими европейскими дер¬
жавами в период 1914-1945 годов.
57Erenburg I. Visum der Zeit. Leipzig: P. List, 1929. S. 70.
541

Связи и их совокупность при прежних режимах — предыстория
(1914-1917). В течение столетий как экономические, так и куль¬
турные «германские связи» были очень интенсивными, даже в по¬
следние десятилетия перед Первой мировой войной. Крупные
германские компании (Siemens, Schuckert, AEG, Orenstein, Koppel и
другие) очень активно участвовали в модернизации и индустриали¬
зации российской империи58. Долговременное сотрудничество между
двумя странами предопределило масштаб влияния немецкого языка
и немецкой культуры в России, мало с каким народом у русских и
германцев столько духовной близости. В определенных профессиях
четко и узнаваемо прослеживалась «немецкая линия»: фармацевты,
инженеры, ремесленники, пивовары и издатели. Царскими поддан¬
ными являлись немецкие сообщества и многочисленные выходцы из
Германии, игравшие важную роль в жизни России. Многие из них
учились в Германии; другие ездили отдыхать на немецкие курор¬
ты. В Поволжье, Причерноморье, Крыму и на Кавказе существовали
крепкие и влиятельные немецкие колонии. Российские демократиче¬
ские движения ориентировались на немецких социал-демократов. И
вот такая налаженная система взаимосвязей разрушилась с началом
Первой мировой войны и затем русской революцией. Можно приве¬
сти массу примеров сложившейся системы личных отношений, орга¬
низационных и интеллектуальных связей. (Хорошим примером тому
является восхищение Ленина работой германской почтовой службы
как образцом передовых организационных и логистических меропри¬
ятий.) Можно сделать вывод, что представление о Советской России
межвоенного периода формировалось в предвоенное время, и все об¬
разы России укоренились в дореволюционную, имперскую эпоху.
Все акторы межвоенного периода — слева или справа — сформиро¬
вались в предшествующую историческую эпоху. Это очень важный
момент. И в послевоенной Германии, и в России над старой элитой
нависла угроза со стороны поднимающихся лидеров новых «движе¬
ний»: в Германии рвались к власти группировки, воодушевленные
национал революционными идеями, а в Советском Союзе — когор¬
ты выдвиженцев. В тридцатые годы в сфере дипломатии, партийного
строительства и науки произошел элитарный переворот59.
58 О немецких предпринимателях и их привилегированном положении в
России см. каталог Дитмара Дальманна и др.: «Eine grosse Zukunft»: Deutsche
in Russlands Wirtschaft. Berlin: Reschke & Steffens, 2000.
59Schlogel K. Nikolai Krestinski, and Graf von der Schulenburg: Diplomatic
als Verrat // Berlin, Ostbahnhof Europas: Russen und Deutsche in ihrem Jahr-
hundert. Berlin: Siedler, 1998. S. 177-199.
542

Первая мировая война — хаос и революция. Германия и Россия
совместно и параллельно приобрели опыт войны, революции и
гражданской войны. Немцы и русские — кто месяцами, а кто года¬
ми — сражались на фронтах войны. Миллионам довелось побывать
во вражеской стране и узнать ее народ — служа в оккупационных
войсках или оказавшись в лагере для военнопленных. Десяткам ты¬
сяч пришлось участвовать в боях местного значения и в сражениях
гражданской войны. Первую мировую войну называли Германской
войной, оккупированную зону называли Land Oberost. Land Oberost
это что-то вроде немецкого lieu de memoire (памятное место. — Прим,
ред.). Война на восточных территориях стала важнейшим событием
в жизни всего поколения молодых, да и не только молодых людей.
Война превратила тысячи молодых людей в пацифистов и рево¬
люционеров — не из-за привлекательности теории, а в результате
крушения иллюзий. Целое поколение выдающихся коммунистов
центрально-европейских стран вышли из русских лагерей для воен¬
нопленных: Ярослав Гашек, Эрнст Ройтер (мэр Западного Берлина
после Второй мировой войны), Иосиф Броз Тито, Бела Кун и множе¬
ство других. Восточный фронт и Гражданская война в России стали
школой радикализации и военной подготовки для обеих сторон: для
коммунистов и сочувствующих Советской России, для убежденных
белогвардейцев и членов фрайкоров (Freicorps), «балтикумеров»*
(Baltikumer) и прочих. Для многих немцев события германской граж¬
данской войны 1918-1923 годов был почти напрямую связаны с важ¬
нейшим театром революционных действий того времени, с Россией.
Действующие лица российского Октября переместились на сцену
германского Октября и наоборот. В период между 1914 и 1923 года¬
ми выросло целое поколение, получившее военное и революционное
образование. Их опыт и переживания нашли свое отражение в об¬
ширной литературе двадцатых и тридцатых годов60.
Комплекс униженных и изгоев — антипольский и антизападный
ревизионизм. Крах обеих империй произошел после Первой миро¬
вой войны. И это вызывает ряд вопросов: как жить, когда потерпел
крушение порядок, существовавший веками? как жить с сознанием
глубокого национального унижения, усугубленного экономическим
кризисом и развалом страны? Брест-Литовск и Версаль, новые гра¬
ницы, распад государства, гибель старых элит, чувство ответственно-
* «Балтикумеры» или «балтикумкемпферы» (нем. Baltikumer, Baltikum-
kaempfer) — балтийские бойцы, военнослужащие Балтийского ландесвера,
сформированного главным образом из прибалтийских немцев — подданных
России. (Прим. ред.).
60 Stone N. The Eastern Front, 1914-1917; Ljulevicius V. G. Op. cit.
543

сти и вины, теории заговоров, фобии окружения, страх перед «пятой
колонной», международная дискриминация... Как России и Герма¬
нии выйти из этого безнадежного положения? Многие представите¬
ли межвоенного поколения знали только один отрицательный опыт:
Брест-Литовск и Версаль и только один положительный вариант ре¬
шения: Рапалло* и пакт между Молотовым и Риббентропом от 23 ав¬
густа 1939 года. И Рапалльский договор, и пакт основываются на
глубокой неприязни к Западу. На Парижских мирных конференциях
сосуществовали две разновидности рессентимента (ressentiment), во¬
площенные в победоносном союзе по отношению к Западу: немецкая
«Kultur» против французской и британской «цивилизации», и рус¬
ский «революционный дух» против коммерциализации и прагматич¬
ного материализма «Запада»61.
Романтизм и ностальгия левых и в особенности правых. Обще¬
принято считать, что в Германии только крайние левые с восторгом
относились к идее «фатерлянда для рабочего класса». Но теперь мы
знаем, что пророссйские и просоветские настроения среди немецких
консерваторов были, если не основной тенденцией, то во всяком слу¬
чае довольно распространены, причем даже на реакционном фланге
политического спектра. Германия и Россия были «крепостями» на
пути современности, западничества и либерализма. «Левые спра¬
ва» (Отто Эрнст Шюдекопф) — представители консервативной и
национал-болыневистской революции были во многом более просо¬
ветскими, чем их политические коллеги слева62. Для людей с крайне
левыми до крайне правых взглядами, от коммунистов до национал-
большевиков Советская Россия во многом была проекционным экра¬
ном для фантазий о новой Германии63.
Между современностью и антимодернизмом, открытые про¬
странства, переходный период. С окончанием Первой мировой вой¬
* Рапалльский договор между РСФСР и Германией, заключенный во
время Генузской конференции в местечке Рапалло 16 апреля 1922 года.
(Прим, ред.)
610 ревизионизме см.: Koenen G. Der Russland-Komplex: Die Deutschen
und der Osten 1900-1945. MOnchen: Beck, 2005. S. 277-300.
62 Schiiddekopf О. E. Linke Leute von rechts: Die national-revolutionaren
Minderheiten und der Kommunismus in der Weimarer Republik. Stuttgart:
Kohlhammer, I960.
63 См. также: Hecker H. Die Tat und ihr Osteuropa-Bild, 1909-1939. Koln:
Wissenschaft und Politik, 1974; Notzel K. Die Grundlagen desgeistigen RuBland:
Versuch einer Psychologie des russischen Geisteslebens. Jena: E. Diederichs,
1917; Gurian W. Der Bolschewismus. Freiburg I. Br., Herder, 1931; Renner R. G.
Grundziige und Voraussetzungen deutscher literarischer RuBlandbilder wahrend
des Dritten Reiches // Das RuBlandbild im Dritten Reich. S. 387-419.
544

ны началась эпоха развития, импровизации, распада и одновремен¬
но рождения новых традиций. Этот процесс касается как стран, осо¬
бенно городских центров, так и столичных культур. Это было время
радикального ускорения социальных лифтов и в то же время дро¬
бления сложившихся старых элит. Действительно, несмотря на все
различия, между двумя странами существовало удивительно много
сходства. Веймарская Германия и Россия периода НЭПа были своего
площадками, где начиналось изменение мира. Здесь разворачивались
великие дискуссии о начале нового века, искали новые выходы из
кризиса: шли дебаты о рациональной организации рабочего процес¬
са (за и против фордизма), о производстве и отдыхе, о работе и обе¬
спечении жильем, о новых формах городской жизни, о городах-садах
и деурбанизации. Это было время начала социологии (в основном в
форме марксизма), новых принципов организации науки и рассмо¬
трения всех вопросов с точки зрения науки. В обоих обществах мы
находим элементы радикализации рациональности: идея нового че¬
ловека (здоровье, гигиена и рациональная организация жизни); культ
тренированного красивого тела; идея конца беллетристики и рожде¬
ние литературы факта, т. е. факты и информация вместо буржуаз¬
ных романов; рационалистская и функционалистская мечта «формы,
следующей из функции». Короче говоря, на руинах старого порядка
родилась напористая и рефлексирующая современность, правда, в
основном ограниченная немногочисленным кругом интеллектуалов,
но не только ими64. Ее предпосылки сложились задолго до Первой
мировой войны, но современность вырвалась на поверхность благо¬
даря полному краху старого порядка. Проект создания нового мира
вышел за пределы национальных границ. Это была новая концепция
мировосприятия: интернациональная, космополитическая, рациона¬
листская, антитрадиционалистская. Даже последователям и врагам
этой современности — фашизму, национал-социализму и сталиниз¬
му, если они хотели преуспеть, приходилось отдавать должное этой
основной тенденции.
Европа как поле для вмешательства. Мы говорим не только о ра¬
финированных идеях отдельных интеллектуалов. Ведь еще были
очень влиятельные социальные группы, ассоциирующие себя с эти¬
ми событиями и экспериментами. Существовал образ мышления,
стиль, образ жизни, дух времени (Zeitgeist)65. Основными действую¬
щими лицами в период между войнами были дети предвоенного вре¬
64 О современности см.: Berman М. All That Is Solid Melts into Air: The
Experience of Modernity. New York: Penguin Books, 1988.
65John E. Musikbolschewismus: Die Politisierung der Musik in Deutschland.
1918-1938.
545

мени — революционеры и контрреволюционеры. К ним относились
немцы из бывшей Российской империи; прибалтийские немцы — в
роли посредников и специалистов по России; солдаты и военно¬
служащие; военнопленные с крайними взглядами; члены фрайко-
ров; большое количество русских агентов во время столкновений
в Рурской области, Гамбурге и Берлине; радикально настроенные
рабочие, особенно среди молодежи; члены довоенной дипломатиче¬
ской, политической и культурной элиты. Локальные и международ¬
ные конфликты переплетались. Неприятие Версальской Европы,
территориальный ревизионизм, стремление к пересмотру границ и
классовая война связали узами Россию и Германию тесными узами.
Все местные партии и их сторонники, власть — все были завяза¬
ны на решении внешнеполитических вопросов. Это имело значение
повсюду (в Великобритании и Соединенных Штатах существовала
«красная опасность»), но нигде это не пустило такие глубокие кор¬
ни, как в Германии. Для немецких коммунистов деятельность Со¬
ветского Союза заменила революцию, потерпевшую неудачу дома.
Для «сообщества отчаяния» (Р. С. Уильямс) «родина трудящихся
масс» была чем-то вроде прилегающей территории. Не удивитель¬
но, что Коммунистическая партия Германии была обвинена в ор¬
ганизации социальных беспорядков, управляемых из-за рубежа.
Немецким коммунистам не удалось устроить свою революцию,
хотя они и организовали «немецкий октябрь» в 1923 году. Много
говорилось о «большевизации» политических партий и «советиза¬
ции» работы; дублировались даже конфликты и фракции советской
партии. В Германии были «свой» Троцкий, свой Бухарин и свой
Сталин. По сути, происходила «сталинизация» Коммунистической
партии Германии, но в основном изнутри, а не извне66. Немецкие
коммунисты лелеяли надежду, проводя аналогии и параллели. Так,
правительству Папена была уготована судьба Временного прави¬
тельства Керенского. Образ Советского Союза в большей степени
предназначался для внутренних коллизий и годился для борьбы с
внутренним классовым врагом. Фотографии и кадры кинохроники
о коллективизации, со строительства Беломорканала, из Соловков,
эпизоды деятельности ОГПУ и пр. занимали прочное место в не¬
мецких средствах массовой информации. Интересно бы знать, а как,
с советской стороны, помогал ли образ Германии в разрешении рус¬
ских внутренних конфликтов (например, диалог между Вышинским
66 Weber Н. Die Wandlung des deutschen Kommunismus: Die Stalinisierung
der KPD in der Weimarer Republik. Frankfurt am Main: Europaische
Verlagsanstalt, 1969.
546

и Бухариным на суде в Москве о тонкостях немецкого языка — о зна¬
чение глагола «sollen»*)67?
Важно помнить, что все это произошло за чрезвычайно короткий
промежуток времени, скажем, за тридцать — сорок лет, короче одной
человеческой жизни. Это значит, что людям, служившим в армии во
время Первой мировой войны, пришлось воевать еще раз во Вторую
мировую войну. (Книга Двингера о вторжении 22 июня 1941 г. назы¬
вается «Wiedersehen mit Russland» — «Свидание с Россией»68.)
Ковка образов: Берлин — Россия
Берлин — место, где все сводится воедино, место, где мы можем
изучить процесс формирования образа Советской России, превра¬
тившийся в смертоносное оружие идеологического и вооруженного
противостояния69. В двадцатые годы многое все еще находилось в
стадии развития, в движении, не ограничено временными рамками,
не определено.
Берлин — место суперинтенсивного культурного обмена. Здесь
находились все действующие лица, здесь они действовали, здесь про¬
исходили все важные процессы. Среди основных акторов были ди¬
пломаты, военные — офицеры и рядовые, партийные руководители
и простые партийцы, известные артисты, тайные агенты, интеллек¬
туалы, эмигранты, специалисты по России, прибалтийские немцы,
бывшие вольные стрелки (Franktireurs), члены фрайкоров, бывшие
красногвардейцы, правые террористы, партаппаратчики, органы
безопасности и институты репрессий, вся городская структура, тесно
сплетенная в единый живой организм — Берлин70.
Путаница сюжетов и образов. Образ России присутствовал
здесь во всем своем разнообразии: потерянное и ставшее недоступ¬
* Быть должным, быть обязанным (нем.). (Прим.ред.).
67 Семантику немецкого слова «sollen» обсуждали Вышинский и Бухарин
на московском процессе 1938 года. См.: Prozessbericht iiber die Strafsache des
antisowjetischen «Blocks der Rechten und Trotzkisten», verhandelt vor dem Mi-
litarkollegium des Obersten Gerichtshofes der UdSSR vom 2. Bis 13. Marz 1938.
Moskau: Volkskommissariat fur Justizwesen der UdSSR, 1938). S. 474.
^Dwinger E. E. Wiedersehen mit SowjetruBland: Tagebuch vom Ostfeldzug.
Jena: E. Diederichs, 1943.
69 Berlin-Moskau 1900-1950, Ausstellungskatalog / I. Antonowa,J. Merkert
(eds.). Miinchen und New York: Prestel, 1995.
70 О связях между Берлином и Россией см.: Schlogel К. Berlin, Ostbahn-
hof Europas. Berlin: Siedler, 1998. Второе, расширенное изд.: Das russische Ber¬
lin: Ostbahnhof Europas. Miinchen: Hanser, 2007; Faure U. Im Knotenpunkt des
Weltverkehrs: Herzfelde, Heartfield, Grosz und der Malik-Verlag, 1916-1947.
Berlin: Aufbau Verlag, 1992.
547

ным экономическое пространство; Россия — то, чем она была для
вынужденных эмигрантов; официальное представительство СССР
как авангард мировой революции; подрывная и шпионская Рос¬
сия; Россия Владимира Набокова и князя Юсупова; Россия как
основной помощник в борьбе против Версальской системы; Рос¬
сия — партнер, страна великих экономических перспектив (Russen-
geschafte, сделки с Россией); Россия еврейских беженцев; Россия
князей-самозванцев и будущей голливудской знаменитости Ана¬
стасии; Россия серьезных ученых и Россия одержимых и даже об¬
скурантов — экспертов по России, наводнивших Германию потоком
антисоветских брошюр и листовок; Россия, как место приложения
сил для передовых и талантливых художников и архитекторов; Рос¬
сия как центр и вдохновляющий стимул к переустройству городов
и реформированию пенитенциарной системы, к выработке новых
методов организации жизни и работы, к установлению истинно¬
го равенства между мужчинами и женщинами, к созданию нового
театра, нового образования и новой эстетики. Россия представляла
собой источник вдохновения не только для многих талантливых ин¬
теллектуалов, но и для более широких кругов, особенно для моло¬
дежи — и не только для коммунистической молодежи (молодежные
движения типа Перелетные птицы, где балалайка к русская рубаш¬
ка были популярными атрибутами). В первой половине двадцатого
века этот «русский Берлин» был одним из самых известных и наи¬
более контроверсийных очагов европейской культуры.
Берлин как город антагонизмов, поляризации и гражданской
войны. Весь антагонизм в Германии, особенно в столице страны,
был про- или антисоветским, про- или антирусским, ибо Советская
Россия была не просто рядовой страной, а представляла собой аль¬
тернативу, другой образ жизни, вызывающий либо симпатию, либо
неприятие. При обсуждении почти всех жизненно важных вопросов
подспудно решалось — «за» или «против» России: правые против
левых, фрайкоры против коммунистов, русские эмигранты против
советских дипломатов и русские монархисты против российских
евреев. (Было бы интересно сравнить эту довольно странную си¬
туацию с положением в таких странах как Франция, Соединенные
Штаты цли Англия.) Обстоятельства складывались таким обра¬
зом, что антагонисты вступали в контакты: рейхсвер сотрудничал
с Красной армией; русские эмигранты работали в советском по¬
сольстве; монархисты, поддерживал и своих советских союзников с
целью разгромить Вторую Польскую республику. Именно Андрей
Белый озвучил свои ощущения от Берлина как вот-вот грядущее
548

«бум-бум»** 71. Это было предчувствие будущих событий, но тогда
никто не мог всерьез представить 9 мая 1945 года в Берлине-
Карлхорсте, день, когда немецкие генералы подписали акт о
безоговорочной капитуляции Германии.
Непрерывность и дискретность: Россия глазами нацистов
Представления о России в нацистской Германии отражают ради¬
кализацию нацистского движения в стране и ход событий в СССР.
События в России освещались в Германии хорошо. До 1933 года
в газетах печатались отчеты о судах над инженерами компании
«Метро-Викерс», о проишествии на «Волынт-Киндерман», о су¬
дах над меньшевиками и о Шахтинскком деле, о репрессиях против
буржуазных специалистов. Блестящий анализ происходящего в Со¬
ветском Союзе можно было прочесть печатном органе эмигрантов-
меныневиков «Социалистический вестник», меньшевики писали и
для немецких газет. Среди немецких журналистов тоже были отлич¬
ные специалисты (Артур Фейлер, Пауль Шеффер и др.). Свою лепту
вносили и живые свидетели, побывавшие в России в служебных ко¬
мандировках. Их впечатления отличались от того, что можно было
прочесть в изданиях КП Г или прокоммунистического информацион¬
ного агентства «Музенберг». Все заметные события освещались и в
массовых популярных изданиях:
— это были репортажи — даже с фотографиями, — которые расска¬
зывали о принудительной коллективизации. Эксперты германского
посольства в Москве, сотрудники германских консульств пользова¬
лись достаточной свободой передвижения по стране и внимательно
следили за ходом событий72;
— на формирование образа России сильное влияние оказала также
информация о преследовании верующих и религиозных групп, кото¬
рые в конце двадцатых и начале тридцатых годов фатически пресле¬
довались воинствующей коммунистической молодежью. Реакция на
* Очевидно, авторы ссылаются на стихотворение А. Белого 1922 года
«Маленький балаган на маленькой планете “Земля”»Г
«Выкрикивается в берлинскую форточку без перерыва
Бум-бум:
Началось!» (Прим.ред.)
71 Belyj A. Im Reich der Schatten: Berlin 1921 bis 1923. Frankfurt am Main:
Insel, 1987. S. 40.
72 Cm.: Ammende E. MuB RuBland hungern?: Menschen-und Volkerschicksale
in der Sowjetunion. Wien: Braumiiller, 1935; Herwarth H., von. Zwischen Hitler
und Stalin, Erlebte Zeitgeschichte 1931 bis 1945.
549

эти события со стороны религиозных изданий имела явно полити¬
ческий характер. В газетах печатались многочисленные бюллетени
новостей, свидетельства очевидцев и заявления о солидарности с
жертвами репрессий73;
— со всей серьезностью отнеслись к информации о преследовании
и репрессиям против «буржуазных» ученых и специалистов их не¬
мецкие коллеги74;
— громкие московские судебные процессы имели значительное
влияние, хотя не всегда удавалось дать им правильную интерпре¬
тацию. Кто кого обвиняет и за что? Но эти трудности не касались
нацистской прессы. Здесь царила атмосфера раздраженности, запу¬
гиваний и таинственности, особенно если это касалось расстрелов
военачальников летом 1937 года. Многих из тех, кто ранее посещал
Германию, обвинили в шпионаже в ее пользу. Такое освещение со¬
бытий имело множество последствий, в частности, дезориентация и
деморализация коммунистов и тех, кто еще продолжал испытывать
симпатию к Советской России75;
— важным событием, о котором у историков нет однозначного
мнения, стало подписание пакта о ненападении между Германией и
Советским Союзом в августе 1939 года, буквально за неделю до гер¬
манского нападения на Польшу. Это требует отдельного глубокого
изучения — кроме общеизвестных и эффектных высказываний, в
которых восхваляются Сталин и СССР или, напротив, порицают¬
ся. Из других памятных событий можно отметить две постановки:
оперы «Иван Сусанин» Глинки в Берлине и «Валькирии» Вагнера
в Москве (постановка С. Эйзенштейна). Для многих, возможно, для
большинства, этот пакт означал возвращение к рациональной и про-
российской политике, проводимой когда-то Бисмарком.
Подконтрольная нацистам пресса писала о Большом терроре и о
происходящем в сталинском СССР как о «здоровом национализме»,
направленном против «еврейского руководства» периода раннего
73 См.: Meier К. SowjetruBland im Urteil der evangelischen Kirche (1917—
1945) и Smolinsky H. Das katholische RuBlandbild in Deutschland nach dem Er-
sten Weltkrieg und im Dritten Reich в кн.: Das Russlandbild im Dritten Reich.
Соответственно C. 285-322 и 323-356.
74 О Хётче, Платонове, Тарле и др. см.: Академическое дело, 1929-1931 гг.:
документы и материалы следственного отдела, сфабрикованного ОГПУ /
Ред. кол.: В. П. Леонов (отв. ред.), Ж. И. Алферов, Б. В. Ананьич и др. В 2 тт.
Спб.: Библиотека Российской академии наук, 1998.
75 Zeidler М. Das Bild der Wehrmacht von RuBland und der Roten Armee
zwischen 1933 und 1939 // Volkmann H.-E. Das Russlandbild im Dritten Reich.
S. 105-123.
550

большевизма, поскольку троцкистов сталинское руководство обви¬
няло как агентов фашизма. «Еврейскому вопросу» были посвящены
брошюры для массового чтения и распространения на выставках.
Эти массовые издания занимались выискиванием евреев среди со¬
ветского руководства и называли их настоящие имена (например,
«Литвинов — Валах»), очень часто там появлялись карикатуры, де¬
монстрировавшие «еврейскую физиономию русской элиты»76.
Менее понятно, как в нацистской Германии оценивались другие
аспекты советской действительности, особенно что касается «вели¬
кого скачка», например, огромные стройки, великие планы по развед¬
ке и использованию полезных ископаемых, реконструкция Москвы и
других крупных городов и перепланировка общественных мест. Есть
еще масса других открытых вопросов, например, как Арно Брекер
оценивал скульптуры своей коллеги и соперницы Веры Мухиной,
что думал Альбер Шпеер о проекте Дворца Советов Бориса Иофана,
и какое влияние Дворец Советов оказал на планировку столицы Гер¬
манского Рейха?
Поставим вопрос шире: чем связаны образы Советской России
до 1933 и после 1933 года? Другими словами, можно ли говорить о
влиянии на типично немецкие образы и предубеждения нацистских
идей о «славянском недочеловеке» (Untermensch)? По отношению
к России существует поразительная непрерывность в немецкой ри¬
торике культуртрегерства (Kulturtragertum), но риторик нацистской
партии на тему «недочеловеков» не связана с немецким или европей¬
ским дискурсом о превосходстве. Среди немцев, даже образованных,
сложились определенные стереотипы русских: русские — нецивили¬
зованные (Naturmenschen), коллективные существа (Kollektivwesen) и
лишены индивидуальности (vermasst); немцы говорили о радикаль¬
ных перестановках в революционных верхах; непропорционально
высокой степени участия нерусских национальностей в революцион¬
ном движение, их роли в захвате власти большевиками и т. п.
В нацистский период не прослеживалось прямой связи между
явно выраженным чувством превосходства и подсознательным ев¬
роцентризмом (это касается Западной и Центральной Европы), не¬
мецких элитарных групп и особенно мелкой буржуазии и рабочих
масс и расистским презрением и ненавистью ко всем русским. Между
«обычным» презрением к русским и расовой ненавистью, включая
бесчеловечную риторику и практику геноцида против так называе¬
мых недочеловеков, существовало различие. Нацисты эксплуатиро¬
вали глубокие антироссийские и антиславянские чувства широких
масс, но их расистская идея превосходства перед славянами — это
76 О роли Кагановича см.: Kommoss. S. 34.
551

совсем другое. Расистские идеи в сочетании с отношением к людям
как к «сырому материалу» (Rohmaterial) служили для легитимации
нацистской политики истребления. При форсировании Буга расовая
и расистская доктрина сыграла свою роль. Надо понимать, что война
на уничтожение, истребление голодом сотен тысяч военнопленных,
запланированная смерть миллионов за короткое время и система¬
тическое убийство советских евреев были сторонами одной и той
же медали77. Начавшаяся 22 июня 1941 года война открыла новую
и беспрецедентную главу не только в истории современной войны
и преступлений против человечества, но также в отношениях между
Германией и Россией78.
Чем более распространенной была такая практика, тем чаще вы-
сплывала на поверхность идея «другой» России: например, в мемо¬
рандумах протеста и вмешательствах во внутреннюю и внешнюю
деятельность Вермахта. Это стало особенно заметно, когда населе¬
нию Германии стало известно об ожесточенном сопротивлении Крас¬
ной армии, и когда рухнули планы «молниеносной войны» в России.
77 Об отношении к этому военнослужащих см.: Ich sah den Bolschewismus:
Dokumente der Wahrheit gegen die bolschewistische Luge: Thuringer Soldaten
schreiben an ihren Gauleiter und Reichsstatthalter. Weimar: Der Nationalsozial-
ist, 1942; Schroder H. J. Erfahrungen deutscher Mannschaftssoldaten wahrend
der ersten Phase des RuBlandkrieges / B. Wegner (ed.). Zwei Wege nach Moskau:
Vom Hitler-Stalin-Pakt zum «Unternehmen Barbarossa». Mimchen und Zurich:
Piper, 1991. S. 309-325; Meldungen aus dem Reich 1938-1945: Die geheimen
Lageberichte des Sicherheitsdienstes der SS / H. Boberach (ed.). Herrsching:
Pawlak, 1984; Erobern und Vernichten: Der Krieg gegen die Sowjetunion /
P. Jahn, R. Riirup (eds.). Berlin: Argon, 1991; Hillgruber A. Das RuBland-Bild der
fuhrenden deutschen Militars vor Beginn des Angriffs auf die Sowjetunion / Das
RuBlandbild im Dritten Reich. S. 125-163; Forster J. Zum RuBlandbild der Mi¬
litars 1941-1945 // Das RuBlandbild im Dritten Reich. S. 141-163; Knoch P. P.
Das Bild des russischen Feinds // Stalingrad: Mythos und Wirklichkeit einer
Schlacht / W. Wette, G. R. Ueberschar (eds.). Frankfurt am Main: Fischer
Taschenbuch Verlag, 1992; «Unternehmen Barbarossa»: Zum historischen Ort
der deutsch-sowjetischen Beziehungen von 1933 bis Herbst 1941 / R. Foerster
(ed.). Paderborn: F. Schoningh, 1993; Buchbender O. Das tonende Erz: Deutsche
Propaganda gegen die Rote Armee im Zweiten Weltkrieg. Stuttgart: Seewald
Verlag, 1978; «Gott mit uns»: Der deutsche Vernichtungskrieg im Osten, 1939-
1945 / E. Klee, W. DreBen, V. RieB (eds.). Frankfurt am Main: S. Fischer, 1989;
Wette W. Die propagandistische Begleitmusik zum Uberfall auf die Sowjet¬
union 1941 // Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion: «Unternehmen Bar¬
barossa» 1941 / G. R. Ueberschar, W. Wette (eds.). Frankfurt am Main: Fischer
Taschenbuch Verlag, 1991.
78Bartov O. The Eastern Front, 1941-1945: German Troops and the Barbari-
sation of Warfare. Basingstoke: Palgrave, 2001.
552

В очередной раз было пущено в ход сентиментальное клише бравого
и патриотически настроенного рядового — «Ивана». Но, насколько
нам известно, существавали различные планы победы над Россией:
с помощью самих русских и при поддержке нерусских национально¬
стей, при помощи коллаборационистов, формирования военных сое¬
динений (например, армия Власова) и т. п.79 Представления Гитлера
о России имели не только маниакальный, расистский и ретроградный
характер. Эксплуатируя такой противоречивый образ России, Гит¬
лер старался удержаться у власти любой ценой. Истребление было
не только результатом взрывной радикализации способов ведения
войны, но и сутью тщательно взвешенной политики с целью подве¬
сти нацию к точке невозврата, сжечь за собой все мосты, превратив
Европу в руины, а свой народ — в заложника.
Россия глазами немцев
Образ России в нацистской Германии был сложным и много¬
гранным. Этот образ являлся производной немецких политических
баталий и в таком качестве — конструкцией, созданной со всей тща¬
тельностью, она состояла из набора фактов и событий, связанных
с российской действительностью и была готова к использованию.
Процесс формирования такого образа был весьма драматичным,
учитывая, что внутренние и внешние конфликты все больше пере¬
плетались. Ни с кем из других стран не было у России более тесных
и интенсивных отношений, как с предвоенной Германией. Представ¬
ления о России в нацистской Германии уходили своими корнями в
предвоенный мир, до 1914 года, сильное влияние оказал также опыте
послевоенного и постреволюционного хаоса. Образы России и Гер¬
мании имели единую основу: Первая мировая, революция и граждан¬
ская война. А это значит, что в дальнейшем мы должны учитывать
европейский контекст того времени, который можно охарактеризо¬
вать как европейская катастрофа (KatastrophenzusammenhangEuropa).
Есть места, где этот контекст можно исследовать с большим успехом,
чем где бы то ни было. Берлин — одно из таких мест; другое, конеч¬
но, Москва (или Будапешт, или Вена). И, естественно, говоря о том,
что связывало Москву и Берлин, нельзя забывать о Риме, так же, как
нет истории российско-немецкого диалога без итальянского фашиз¬
ма. В этих точках синхронизировался европейский опыт целой эпо¬
хи (Synchronisierung von Epochenerfahrung). Образ России, созданный
национал-социалистами, не являлся логическим следствием преду¬
79 Об армии Власова см.: Andreyev С. Vlasov and the Russian Liberation
Movement. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
553

беждений девятнадцатого века, это был новый образ, необходимый
для становления расистского государства нового типа.
Оставим на время наш анализ и попытки реконструкции истории
взамодействия всех акторов на европейском театре войны и револю¬
ции в этот исторический период с 1914 по 1945 год; наверное, стоит
оставить в стороне или хотя бы ограничить, и сравненияе России и
Германии. Все аспекты интересующей нас проблемы являются одно¬
временно европейскими и имеют, европейское измерение. И хотя в
качестве своеобразных эпицентров Германия и Россия будут оста¬
ваться в фокусе нашего анализа, тем не менее такие сюжеты как крах
империй; установление новых границ; ирредентизм и ревизионизм;
нестабильность новых порядков; поиски современности или путей
бегства от нее; социальная революция; восходящая мобильность;
депортации и вынужденая миграция; глобализация классовых кон¬
фликтов (роль Коминтерна); межэтнические конфликты (проблема
национальных меньшинств в Лиге Наций) — выходят за границы на¬
циональной историографии. Воздавая должное результатам, которые
мы надеемся получить при сравнении стран, нам пора переходить к
методу контекстуализации, исследовать под новым углом зрения ев¬
ропейских ландшафт войн и революций. Это не обязательно означает,
что мы будем сравнивать государства, но нам придется реконструи¬
ровать — в европейском масштабе — почти все события того времени,
особенно коммунизм и фашизм.
Советский образ нацистской Германии
Советская Россия и нацистская Германия рассматривали друг
друга и формировали взаимное представление в контексте предпо¬
лагаемого эпохального сражения за «Европу». Анализируя ситуацию
в нацистской Германии, советские аналитки, как правило, избегали
говорить о проблеме национализма. Советские специалисты предпо¬
читали объяснять временную слабость Германии нацизмом, хотя по
другим ключевых параметрам образ нацистской Германии был сопо¬
ставим с представлениями нацистов о Советском Союзе.
Обычно советская риторика функционировала в манихейской
двоичной системе (мы/они) с преувеличенно положительной оцен¬
кой «себя» и гиперболизированно отрицательной оценкой «их», и
для этого нацистский режим давал политикам и журналистам до¬
статочный материал. В тридцатые годы почти в любом советском
сообщении о нацистской Германии содержалось — прямое или кос¬
венное — противопоставление Германии и СССР. Но в этом случае
дихотомия мы/они (советский/нацистский) примерно соответство¬
вала одному из ключевых нацистских контрастов между болыне-
554

винами и ими самими, хотя, конечно, позитивная и негативная окра¬
ска двух полюсов нацистской дихотомичности была изменена на пря¬
мо противоположную. На самом деле, каждая сторона создала модель
другой страны, фактически являющуюся зеркальным отражением
противника. Положительно коннотированным был образ собственной
страны, а как контраст, гиперболически отрицательной моделью явля¬
лось государство-противник, и наоборот. Таким образом, оба режима
низводили один другого до статуса примитивного, отсталого и чуть ли
не «варварского» общества80, при этом претендуя на свое превосходство
как стороны более рациональной и организованной. Другими словами,
дискуссии на тему, которая из двух стран имела право на лидерство в
Европе, отчасти были спором о том, кто из них был современнее, но —
только отчасти. О многом говорит специфический способ, посредством
которого каждый режим выражал свою отстал ость/прогрессивность.
Используя эту двоичность, представители обоих режимов подчерки¬
вали заслуживающие (по их мнению) внимания различия в системе
ценностей и культурных традиций своих стран.
Стоит отметить, что не все стороны германской действительно¬
сти освещались в СССР по такой двоичной схеме. Более того, дихо-
томичность совсем не обязательно отражает действительность; это
был один из эвристических методов, к которым оба режима прибе¬
гали в пропагандистских целях. Тем не менее советская двоичная
система, которую я привожу здесь в качестве доказательства, сыгра¬
ла фундаментальную роль в создании образа нацистской Германии.
В тридцатые годы, почти вплоть до начала Второй мировой войны,
нацистская Германия не являлась главной темой (темой редактор¬
ских статей, передовиц и т. п.) большинства советских газет. Круг сю¬
жетов, освещаемых центральной прессой, был довольно ограничен:
в основном писали о посевной или сборе урожая, о героях производ¬
ства, о стройках, а также о судебных процессах и чистках. Конечно
же, печатались новости из-за рубежа и комментарии к ним. И те и
другие рассказывали читателям о нарастании фашистской угрозы,
эта тема стала стандартным пунктом речей большевистских руко¬
водителей. Кроме того, во время показательных судов обвиняемым
вменяли участие в сговоре с фашистскими агентами, но по большей
части об этом писали «в общем», казенными фразами.
В прессе, если речь шла о нацистской Германии, использовались
три основных приема. Во-первых, в новостях было принято миними¬
80 Например, Геббельс говорил об «ужаснейшем варварстве» (Jurchtbarste
Barbarei) большевиков-«недочеловеков» (Die Rede von Goebbels in Niirn-
berg // Ausgewahlte Reden des Flihrers und seiner Mitarbeiten, 1937 [Mimchen
und Berlin: Zentralverlag der NSDAP, 1937]. S. 122).
555

зировать влияние и силу нацистов, постоянно говорилось о тяжелых
последствиях экономического кризиса для нацизма, а также о расту¬
щем недовольстве рабочих таким положением вещей81. О репрес¬
сивном характере нацистского режима писали в таких постоянных
рубриках как «в Германии» или «Фашистский террор в Германии».
Один за другим публиковались репортажи о массовых арестах, кон¬
фискации собственности левых, избиениях, пытках и отправках дис¬
сидентов в концентрационные лагери (в частности, коммунистов),
при этом Советский Союз имплицитно дистанцировался от такой
практики82. В этих репортажах периодически с триумфом сообща¬
лось, что вопреки всему Коммунистическая партия Германии жива
и ведет подпольную борьбу83. Так же как и на Западе, много яда при¬
берегалось для другого способа обличения нацистов — карикатур, пу¬
бликуемых в основном в журнале «Крокодил», но нередко и в таких
изданиях как «Правда». Типичная картинка в «Правде»: жирный на¬
цист в крагах, шерсть торчит из-под униформы — предполагается, что
он не может полностью скрыть свою звериную сущность84.
Карикатурный образ нациста, изображенного в зловещем виде
или, что более вероятно, как полузверя, является более-менее пред¬
сказуемым. Следовательно, в нашем эссе не идет речь о негативном
варианте изображения нацистов, которые можно было найти в «Кро¬
кодиле». Мы говорим о достаточно серьезном, теоритически обосно¬
ванном анализе нацистского режима в прессе или представленном
средствами культуры. Критические публикации на тему немецкого
фашизма, который все более настойчиво и методично претендовал
на лидерство в Европе, в основном были написаны довольно немно¬
гочисленной группой высокообразованных большевиков и сочув¬
ствующих интеллектуалов, большинство из которых были связаны
с Коминтерном, знали немецкий язык и были знакомы с немецкой
культурой: Карл Радек одно время занимал должность начальника от¬
дела пропаганды в Коминтерне и часто публиковал свои статьи на эту
тему в «Правде» или «Известиях»; Михаил Кольцов, корреспондент
81 Например, «Голод и нищета в фашистской Германии» // Правда. 6 июля
1935.
82Эти две рубрики были в «Известиях». В 1933 г. в Советском Союзе
была издана книга Ганса Беймлера «В лагере смерти Дахау: Четыре недели в
руках коричневых бандитов». М.: Коперативное издательство иностранных
рабочих в СССР, 1933.
83Например, «Говорит “Красная волна”... Эпизод из германского подпо¬
лья» // Вечерняя Москва. 27 июля 1935.
84Ефимов Б. «Что написано пером, то можно вырубить топором!» //
Правда. 4 марта 1935.
556

«Правды», советский издательский магнат, председатель Иностран¬
ной комиссии Союза писателей (после его создания в 1935 году)85;
советский эмиссар при международном антифашистском движении;
осевший в Париже писатель Илья Эренбург, одновременно совет¬
ский представитель в международном антифашистском движении
и корреспондент «Известий»; Николай Бухарин, один из руководи¬
телей партии, с 1934 года — главный редактор «Известий». Как лег¬
ко догадаться, все из этой группы, за исключением Эренбурга, были
репрессированы между 1936 и 1938 годом. После 1937-1938 годов,
когда связи между Советским Союзом и Коммунистическим Интер¬
националом стали ослабевать, фокус внимания прессы сдвинулся и
стал менее утонченным (факты, говорящие о таком сдвиге, включают
в себя крах идеи народного фронта и сокращение поддержки респу¬
бликанцев в гражданской войне в Испании).
Но не советские официальные лица являлись источником ин¬
формации о нацистской Германии для прессы. Эту роль играли
бежавшие от фашизма интеллектуалы-германофоны, Некоторые
из них приехали в Советскую Россию, другие перебрались к со¬
отечественникам во Францию, Швейцарию, США и другие страны.
После марта 1933 года избранная (в основном просоветски настро¬
енная) часть таких изгнанников снабжала центральные печатные
органы: «Правду», «Известия», «Литературную газету» и кольцов-
ский «Огонек» множеством статей и литературных произведений.
Эти беженцы имели выходы на имеющие свои представительства
в Москве немецкие периодические издания — газету «Deutsche
Zentral-Zeitung» (Немецкая центральная газета) и журналы «Inter¬
nationale Literatur (Deutsche Blatter)» (Мировая литература (Не¬
мецкие листки))» и «Das Wort» (Слово) (основан в 1936 году), где
они публиковали много критических материалов и очерков о на¬
цистской Германии. Их статьи в советской периодике были в основ¬
ном сокращенными переводами этих материалов86. В дополнение к
этому, многие книги — художественные и публицистические, — на¬
писанные немецкоязычными политическими беженцами в СССР,
печатались огромными тиражами; некоторые из них пользовались
большой популярностью у советских читателей.
Не удивительно, что образы Советского Союза в произведениях
немецких и советских литераторов зачастую накладывались друг на
друга. Книги немецких авторов по преимуществу содержали более
85 Следует отметить, что предшественник Иностранной комиссии —
МОРП (Международное общество революционных писателей) — отчиты¬
вался перед Коминтерном.
86 Internationale Literatur выходила и на русском языке, а также на фран¬
цузском, английском, а позже — на испанском и китайском языках.
557

специфический материал о нацистской Германии, но общая линия
прослеживалась во всех работах.
Советское представление о нацистской Германии в значительной
степени создавалось немецкими интеллектуалами-антифашистами и
связанными с ними представителями высокообразованной и космо¬
политичной советской интеллигенции. При этом и те и другие поль¬
зовались набором одних и тех же клише так, что было трудно понять,
что же советского было в том или ином образе. Две вышеуказанные
группы авторов объединяло еще и то, что почти все немецкие бежен¬
цы в Советской России были коммунистами (только членам партии,
да и то не всем, представлялось политическое убежище в СССР).
Более того, до нацистского переворота немецкие левые интеллектуа¬
лы, особенно те, кто был связан с Коминтерном, принимали актив¬
ное участие в той же полемике, что и их советские контрпартнеры.
В конце концов марксизм изобрели немцы. А немецкие и русские
марксисты всегда считали себя частью международного марксист¬
ского движения или соперниками, претендующими на руководство в
нем. В конце Веймарского периода хаос на этом дискуссионном поле
явился поводом для очень важных заявлений в области идеологии
и культуры — вплоть до канонического письма Сталина в журнал
«Пролетарская революция» в декабре 1931 года87. В то время многие
левые интеллектуалы в обеих странах не рассматривали советскую
культуру как самостоятельную категорию и считали себя частью
транснациональной, космополитической культуры с левым уклоном.
Как показал Карл Шлёгель в книге «Берлин, Восточный вокзал Евро¬
пы» {Berlin, Ostbahnhof Europas), к началу тридцатых годов «Красный
Берлин» был городом в городе — отдельным, совершенно коммуни¬
стическим миром, имеющим даже свои школы. Миром, граждане
которого часто курсировали между Москвой и Берлином88. Один из
видных большевистских экспертов по нацизму Карл Радек бегло го¬
ворил по-немецки и в начале двадцатых годов жил в Берлине.
Однако не только в коммунистическом Коминтерновском мире
создавался образ нацистской Германии; некоторые жившие в изгнании
в других странах влиятельные беспартийные немцы-интеллектуалы
тоже внесли свою лепту в создание ее образа, бытовавшего в Совет¬
ской России. Таким образом, советское представление о Германии
было в некоторой степени сформировано немецкой антифашистской
средой, только «советский» вариант этого образа имел ярко выра¬
женную большевистскую коннотацию.
87 Сталин И. В. О некоторых вопросах истории большевизма: Письмо в ре¬
дакцию журнала «Пролетарская революция». М.: Московский рабочий, 1931.
88 Schlogel К. Berlin, Ostbahnhof Europas.
558

От классовой войны до войны культур: имидж Германии после
прихода нацистов к власти
Первой реакцией советских коммунистов и сочувствующих им
немецких товарищей на приход нацистов к власти было считать это
новой фазой развития классовой борьбы. Нацизм представлялся как
неизбежный результат эволюции капитализма; к тому же перед ли¬
цом поднимающегося пролетариата напуганная буржуазия была вы¬
нуждена прибегнуть к националистической демагогии и еще более
суровым репрессивным мерам (использование головорезов)89. Наци¬
сты, следовательно, были агентами крупного капитала. Стремление
буржуазии к классовой мести — как ответ на усиление политических
позиций пролетариата — рассматривалось как основной мотив при¬
хода нацистов к власти. Эта точка зрения периодически становилась
преобладающей в партийной риторике и средствах массовой инфор¬
мации вроде «Правды», но существовали и более продуманные вер¬
сии, которые принадлежали немецким коммунистам90.
В эпоху народного фронта (приблизительно с 1935 года), когда
была предпринята попытка создать единый оппозиционный блок, в
котором бы объединились все антифашистские силы — независимо
от национальной, классовой и партийной принадлежности, — от борь¬
бы за народный фронт отказались по классовым мотивам. Критика в
адрес нацистской Германии — предмет нашего исследования — ста¬
новилась все более острой и превращалась в доминирующий фактор
формирования образа нацистской Германии как в произведениях
немецких изгнанников, так и в официальной риторике и культуре
Советского Союза. По иронии судьбы этот клишированный контраст
между нацистской Германией и СССР, к которому прибегало боль¬
шинство советских экспертов и эмигрантов-антифашистов был, по
существу, заимствован из нацистских текстов и их собственной са¬
мооценки. В частности, положения и выдержки из «Майн кампф»
Гитлера и его многочисленных речей до и после прихода к власти.
И в своей книге, и в речах он исступленно доказывает, что
главным препятствием на пути «германского духа» являются
«еврейско-большевистские интернационалисты». Как бы в под¬
тверждение этого тезиса, почти все советские-авторы, к которым об¬
89 Например, Фриц Геккерт, член ЦК коммунистической партии Герма¬
нии (Что происходит в Германии? // Правда. 12 апреля 1933).
90 Например, Georg Lukacs, Die Zerstorung der Vernunft. Der Weg des Irra-
tionalismus von Schelling zu Hitler (Berlin: Aufbau Verlag, 1954); Hans Gunther,
Der Herren eigener Geist: Die Ideologic des Nationalsozialismus (Moscow, Len¬
ingrad: Verlagsgenossenschaft auslandischer Arbeiter in der UdSSR, 1935).
559

ращается пресса за интеллектуально обоснованными возражениями
нацистам, были евреями, что справедливо по отношению к уже упо¬
мянутым выше лицам; кроме того, большинство из них — за исклю¬
чением Эренбурга — были членами партии. Большая часть немецких
интеллектуалов-антифашистов, публиковавшихся в субсидируемых
СССР периодических изданиях, тоже были евреями и, как уже от¬
мечалось, коммунистами.
Когда Гитлер осуждал «еврейских большевистских интернацио¬
налистов», он обычно связывал их деятельность с губительным, по
его мнению, воздействием на прессу и издательское дело. Он счи¬
тал, что слишком много интеллектуалов в целом и, в частности, пи¬
сателей, были евреями и левыми, их издавали и публиковали также
евреи и левые, или что пресса заражена космополитизмом евреев и
левых. В результате подавляется немецкий дух. Гитлер утверждал,
что немецкой культуре необходимо стать «здоровее» и даже «при¬
митивнее», и поэтому необходимо очистить всю сферу их деятель¬
ности — мир печатного текста.
Но диатрибы Гитлера против печатных текстов объясня¬
лись не только тем, что они выходили из-под пера «еврейско-
большевистских интернационалистов». В «Майн кампф» и везде,
где только было возможно, он выступал против письменных текстов
как потенциального воплощения германского духа, утверждая, что
устные высказывания всегда безупречнее и эффективнее, чем за¬
фиксированные на бумаге91.
Помимо устных высказываний, по сравнению с основанной на
текстах культурой устной речи, Гитлер поощрял визуальные средства
культуры (в основном архитектуру и в меньшей степени скульптуру,
живопись и кино)92. Например, в его речи на съезде, посвященном во¬
просам культуры (Kultur-Tagung) в Нюрнберге 6 сентября 1938 года,
он выделил архитектуру как вид искусства, наиболее точно «выра¬
жающий общую энергетику эпохи». Он утверждал, что «немецкая ар¬
хитектура, скульптура, изобразительное искусство, драма и прочее»
являются «документальным подтверждением нашей культурной жиз¬
91 См., например: Hitler A. Mein Kampf. S. 525-534.
92 Здесь стоит сделать оговорку. Как показали два последних исследова¬
ния Л. Шальте-Сассе (Schulte-Sasse L. Entertaining the Third Reich: Illusions
of Wholdness in Nazi Cinema. Durham, NC: Duke University Press, 1996) и Эри¬
ка Рентшлера (Rentschler E. The Ministry of Illusion: Nazi Cinema and Its Af¬
terlife. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1996), маленькое нацистское
кино, по сравнению с известными фильмами Лени Рифеншталь, было чисто
пропагандистским, и большая часть фильмов была в основном снята в лег¬
ком развлекательном жанре.
560

ни», «пробуждением нашей культурной жизни», и противопоставлял
их тому, что он презрительно назвал просто «литературной фразой»93.
Гитлер часто противопоставлял культуру настоящего немецкого духа
(который можно обнаружить в архитектуре, скульптурах и пр.) куль¬
туре текста, которую считал не только коррумпированной (на тот
период), но и весьма бессодержательной. Возможно, в нацистской
культуре письменным текстам не предполагалось придавать большо¬
го значения даже в отдаленном будущем по сравнению с тем значени¬
ем, которое они имели в России в сталинские тридцатые.
Гитлер воспринимал культуру как подчиненную функцию этниче¬
ской принадлежности или, как он выражался, «крови». (В своих ста¬
тьях о нацистской Германии эти взгляды особенно уничижительно
критиковал Бухарин.) Кровь ценилась выше слова, особенно печат¬
ного слова. Хорошая (немецкая) кровь придавала человеку «вну¬
треннюю ценность», которая, в свою очередь, «говорила» средствами
музыки и изобразительного искусства94. Более того, в своей речи в
Саарбрюккене в марте 1935 года Гитлер настаивал: «Кровь сильнее,
чем все бумажные документы. Что написано чернилами будет залито
кровью»95. Конечно же, это относилось к договорам, которые Гитлер
собирался нарушить, но эта посылка являлась и общим принципом.
Таким же образом Гитлер характеризовал германцев с точки зре¬
ния крови или, другими словами, как предполагаемую этническую
идентичность. В противоположность этому критики нацистов — и это
была также и советская позиция — рассматривали германцев с точ¬
ки зрения владения немецким языком и как носителей определенной
культуры, особенно письменной. Такая радикально противополож¬
ная точка зрения на письменные тексты и литературу была одним из
аспектов советского образа нацистской Германии.
В 1930-е годы Германия и Советский Союз заявили о себе как о
представителях цивилизации высшего порядка, которые имеют ман¬
дат на господство над миром. Но «мир», к господству над которым
они стремились, был явно европоцентричным. Необходимо заметить,
что соперничество между двумя державами разыгрывалось на наибо¬
93 Die grosse Kulturrede des Fiihrers: Die grosse KultUrtagung // Volkischer
Beobachter. 7 September 1938. Также см. речь Гитлера от 1935 г. на конферен¬
ции, посвященной вопросам культуры, где он поставил на первое место опе¬
ру и архитектуру (Der Fiihrer stiftet die Ehrenpreise der Bewegung fiir Kunst
und Wissenschaft // Volkischer Beobachter. 13 September 1935).
94 Выступление Гитлера 27 января 1932 г. перед Дюссельдорфским про¬
мышленным клубом (Dtisseldorf Industry Club).
93Schenkt Eure Treue dem neuen Reich! Die grosse Rede des Fiihrers an die
Deutschen der Saar // Volkischer Beobachter. 3-4 Marz. 1935.
561

лее уязвимом поле — в сфере культуры. Правда, на деле культура ока¬
залась не такой уж уязвимой. Оба режима нуждались в легитимации
и, таким образом, в этих государствах культуре придавалось гораздо
больше значения, чем в других развитых странах. В последние годы,
по мере того как российские архивы все шире раскрывали свои две¬
ри для ученых, одним из самых удивительных открытий явилась та
активность, с которой в 1930-е годы занималось законотворчеством
в отношении культуры Политбюро, особенно Сталин, оставивший за
собой вопросы культуры при распределении между членами Полит¬
бюро руководящих функций в различных сферах жизни страны96.
Поскольку Советский Союз не мог претендовать на первенство в
технологии и военной промышленности, упор был сделан на идео¬
логическое и культурное превосходство как основу своего преиму¬
щества. Согласно этому определяющему критерию, СССР являлся
«частью мировой культуры», в то время как нацистская Германия
находилась где-то далеко сзади; и на самом деле, немецкая культу¬
ра увядала97. Несмотря на достижения Германии в развитии техно¬
логии и военной промышленности, советские лидеры критиковали
ее за провалы в развитии передовой общественной науки (читай,
марксизма-ленинизма) и значит, по словам Бухарина, не сумев про¬
читать «книгу истории», тянули страну скорее назад в средневековье,
чем вперед к прогрессу98. Итак, история была на стороне Советов, и
большевики могли с уверенностью идти вперед, в то время как над
нацистами нависло проклятье страха провала их программы и рас¬
кола партии99.
Представление о нацистской Германии как стране «средневеко¬
вого варварства и террора»100, стало удобной мишенью для критики
в государстве, наращивающем свой собственный террор и вступаю¬
щем в период собственных показательных судов. Однако обвинение
нацистов в варварстве делались не для того, чтобы представить их
варварами. Хотя термин «варварский» использовался в смысле «же¬
стокие репрессии», он был нужен, чтобы определить место нацистов
на большевистской карте исторического прогресса. И критерием в
данном случае служила не собственно жестокость нацисткою режи¬
ма, а скорее его отношение к культуре печатного слова. Для Советов
96 Максименков Л. Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная рево¬
люция 1936-1938. М.: Юридическая книга, 1997. С. 52-53.
97 См., например: Рыкин Г. Здравствуйте, тридцать пятый // Огонек.
1935. № 1. С. 4-5.
98 Бухарин Н. Почему мы победили? // Известия. 1 мая 1934.
"Радек К. Куда идет Германия? // Известия. 22 марта 1933.
100 Правда. 3 марта 1935.
562

в понятие «культура» входили все написанные тексты, а среди них
(наряду с классиками марксизма-ленинизма-сталинизма) — прежде
всего литература.
Согласно советской риторике, культура, или как ее представля¬
ли, «гуманизм» («изм», в частности, ассоциировался с письменной
культурой), являлась одной стороной всеохватывающей дихотомии
(«варварство» является второй стороной). На основании этого кри¬
терия структурировался наиболее разительный контраст между на¬
цистской Германией и — в зависимости от ситуации — Советским
Союзом, истинной Европой, или истинным представителем челове¬
чества (в смысловом отношении эти три категории были тесно связа¬
ны). В этой системе в основном учитывалось относительное владение
родным языком и ответственное отношение к нему и родной куль¬
туре (в конце концов называем же мы отклонения от нормы речи
«варваризмами»). На основе этой главной двоичной схемы «они»
(нацисты), которым противостояли «мы» (советские/европейцы/
человеческие существа) в советской риторике тридцатых годов су¬
ществовали другие конструкции: безумие/разум, иррациональный
(садистский, истеричный)/рациональный (спокойный), разрушите¬
ли культуры/поборники и спасители культуры, Темные века/Про-
свещение. Главным критерием этой бинарности было печатное слово,
которое ipso facto развивало и пронесло «гуманизм» сквозь века.
То, что эта система в целом была разработана не только боль¬
шевиками, затрудняет поиски ответа на вопрос о происхождении
базового образа нацистской Германии. Одну из наиболее четких и
саркастических формулировок нацизма можно найти в романе Ли¬
она Фейхтвангера «Семья Опперманов» {The Oppermanns) (в ори¬
гинале «Сестры Оппенхайм» — Die Geschwister Oppenheim; после
переработки в эмиграции «Сестры Опперман» — Die Geschwister
Oppermann)m, впервые опубликованном в 1933 году и ставшем эта¬
лонным изображением нацистского режима. Фейхтвангер не был
коммунистом, но в какой-то степени мог считаться учеником Мо¬
сквы101 102. Он жил в эмиграции на юге Франции, а позднее перебрался
в Соединенные Штаты. Как он объяснял в предисловии к книге, его
роман — исключительно художественный ответ нацистской теории
101 Первое издание называлось «Сестры Оппенгейм» (Die Geschwister Op¬
penheim. Amsterdam: Querido Verlag, 1933)
102 Позже, в тридцатые годы, Фейхтвангер сблизился с Советским куль¬
турным фронтом. Он стал редактором немецкоязычного эмигрантского
журнала «Ворт» {Das Wort, Слово) который издавался в Москве в 1936-
1939 годах. В 1937 году он написал книгу «Москва 1937» — как ответ на на¬
падки на СССР А. Жида в его книге «Возвращение из СССР».
563

и практике, особенно на «Майн кампф» Гитлера. После того как
русский перевод вышел тиражом в сотни тысяч экземпляров, «Се¬
мья Опперманов» стала самым популярным романом в Советском
Союзе, и по нему даже сняли фильм103. Таким образом, эта книга
сыграла важную роль в создании образа нацистской Германии.
«Семья Опперманов» — что-то вроде еврейской версии романа
Томаса Манна «Будденброки» в том смысле, что в нем описывается
закат и полное крушение некогда процветавшей семьи коммерсантов
(в данном случае благополучного еврея-берлинца, владеющего сетью
мебельных магазинов), в конечном счете особо чувствительный и
воспитанный наследник погибает. В отличие от Манна, Фейхтвангер
уделяет больше внимания процессу резкого ухудшения положения
семьи в 1933-1933 годы, нежели описанию всей ее истории. Как вид¬
но из хронологии событий, описываемых в романе, еще одно отличие
заключается в том, что разорение семьи связано с приходом к власти
в Германии нацистов и преследованием евреев; молодой наследник,
Бертольд, не умирает естественной смертью, как его аналог в «Буд-
денброках», а совершает самоубийство, так как не может выдержать
нацистского преследования104.
Этот роман, по сути, представляет собой социологическое исследо¬
вание о судьбах немецких евреев. У каждого члена семьи различные
профессии, каждый придерживается своей политической ориентации.
Основная цель романа показать, как, по словам Фейхтвангера105, на¬
цистские «варвары» разрушают настоящую культуру и профессиона¬
лизм. В основе конфликта — столкновение между Бертольдом и его
новым преподавателем в гимназии — нацистом д-ром Фогельзангом.
Бертольд собирается писать сочинение на тему «Гуманизм в двадца¬
том веке», а вместо этого Фогельзанг рекомендует написать о пред¬
полагаемых победах Арминия над римлянами. Бертольду не удается
достаточно убедительно показать героические подвиги Арминия как
победоносного германского воителя. Из-за этого (и в придачу из-за ев¬
рейского происхождения Бертольда) Фогельзанг клеймит мальчика.
103 «Семья Оппенгейм» (сценарий С. Рошаль, реж. Григорий Рошаль,
Мосфильм, январь 1939 г.); Финк В. Семья Оппенгейм» на экране // Лите¬
ратурная газета. 1 декабря 1938.
104 Положение образованных евреев в нацистской Германии и пренебре¬
жение интеллектуальными ценностями со стороны нацистов описыватся в
пьесе Фридриха Вольфа «Д-р Маммлок» (1933), которая была переведена на
русский язык и много раз ставилась в советских театрах.
105 Feuchtwanger L. Die Geschwister Oppenheim. Amsterdam: Querido Ver-
lag, 1933. S. 144; idem. The Oppermanns. Trans. J. Cleugh. London: Martin Seek¬
er, 1933. S. 180-181.
564

Конфликт между гуманизмом и нацизмом разворачивается также
в серии внешне вежливых диалогов между Фогельзангом и рафини¬
рованным директором гимназии, другом семьи Опперманнов, анти¬
фашистом. Директор критикует Гитлера за ужасную грамматику его
книги «Майн кампф» и за надругательство над немецким языком в
целом. Фогельзанг в душе признает этот недостаток и шокирован
этим. Но вместо того, чтобы согласиться с мнением оппонента, он
резко возражает и говорит, что в своей книге сам Гитлер высказывает
мысль насчет того, что устная речь важнее письменной106. Самоубий¬
ство Бертольда происходит в середине романа, но в киносценарии эта
сцена является кульминацией фильма. В конце романа один из его
дядей возвращается в нацистскую Германию, присоединяется к ком¬
мунистическому подполью и погибает. Этот эпизод в романе можно
было бы считать самым важным, но из фильма он был вырезан.
Тот факт, что советские лидеры в своем представлении о насто¬
ящей культуре ставили на первое место письменные тексты, а на¬
цисты, в частности Гитлер, настаивали на том, что культура устной
речи более достоверна, можно объяснить следующим образом. Гит¬
леру речи удавались лучше (несколько немецких современников
Гитлера отмечали, что они уходили с его выступлений вполне им
убежденные, но в напечатанном виде эти же самые речи не производи¬
ли на них совершенно никакого впечатления), чем Сталину, который,
в отличие от Ленина или Троцкого, не был прирожденным оратором.
Простой народ часто не слышал его выступлений, а мог только про¬
читать их в «Правде» или в других печатных источниках.
Вероятно, эта разница не имела особого отношения к сильным или
слабым сторонам двух национальных лидеров, но зато она указывает
на существовавшую между ними фундаментальную ценностную раз¬
ницу. Нацисты относились к печатному слову с недоверием, а Сове¬
ты — с благоговением107.
Публикации о нацистской Германии: эпизоды и пункты
разногласий
Контраст между двумя соперничающими режимами советские ис¬
точники информации 1930-х годов подчеркивали описанием двух ги¬
106 Feuchtwanger L. Die Geschwister Oppenheim. S. 111-113; idem. The Op-
permanns. S. 112-114.
107 Очевидно, эта оппозиция на практике не была абсолютной, так как
«Mein Kampf» Гитлера в нацистской культуре почиталась, как библия. Как
Петер Фрицше и Йохен Хельбек пишут в своем эссе, нацистов, так же как и
советских граждан, обязывали писать «автобиографии».
565

гантских костров первого года правления нацистов: сожжение книг и
пожар в Рейхстаге в 1933 году. В эту тему хорошо вписались репор¬
тажи о событиях, имевших большой международный резонанс: Лейп¬
цигский суд над Димитровым и другими, обвиняемыми в поджоге
Рейхстага (1933), Парижский конгресс в защиту культуры (1935),
его продолжение в Мадриде и Валенсии (1937) и Международная
выставка в Париже в том же году, где советский и германский пави¬
льоны были намеренно расположены напротив друг друга.
Книги швыряли в костер на площади перед Берлинским уни¬
верситетом в печально известный день 10 мая 1933 года (в акции
участвовали многие студенты университета). Факт тем более печаль¬
ный, учитывая заслуги основателя университета Александра фон
Гумбольдта, стремившегося развивать гуманитарное образование в
германских университетах (на что Радек не преминул указать в сво¬
ем комментарии, когда он также сослался на обращение Фихте из
Берлина к немецкой нации)108. Это стало самым драматическим со¬
бытием в нацистской кампании по систематическому искоренению
произведений литературы и искусства, которые, по их мнению, были
«вредными», либо просто их уничтожая (как в данном случае), либо
запрещая или же выхолащивая тексты. К тому времени многие из¬
вестные деятели литературы и искусства уже эмигрировали из Гер¬
мании, но этот акт вандализма еще больше отвратил их от родины.
Советский Союз поддержал их и выступил в роли покровителя это¬
го транснационального товарищества, которое советский писатель
Сергей Третьяков назвал «Люди одного костра» — так же, как назы¬
валась его книга. Некоторые главы из нее посвящены членам этого
товарищества. Для многих антифашистов факт сожжения их книг
даже стал предметом гордости. Писатель Оскар Мария Граф очень
расстроился из-за того, что только несколько его книг сожгли, и в от¬
крытом письме, озаглавленном «Сожгите меня», умолял нацистов
предать огню остальные его книги109. Название книги Третьякова
довольно двусмысленно. С одной стороны, оно предполагает брат¬
ство, влекомое к свету/теплу/огню великого дела, возможно, дела
революции. А с другой, наводит на мысль о тупой тяге нацистов к
разрушению, таким образом, мы имеем две противоположности, на
которых выстроилось главное противопоставление Советов нацизму:
культура/варварство.
Тема дихотомии получила самое широкое обсуждение на круп¬
номасштабной встрече антифашистов в июне 1935 года в Париже на
108 Радек К. Выше знамя социалистической культуры // Известия.
13 мая 1933.
109Caute D. 53.
566

Конгрессе в защиту культуры. Под словом «культура» подразумева¬
лась литература, так как в конгрессе участвовали в основном писа¬
тели. На этой встрече литература характеризовалась как носитель
«гуманизма», «цивилизации» и других подобных трансцендентных
ценностей, попранных нацистами в их «варварских» деяниях, как то
сжигание книг.
В антифашистской среде литература играла главную роль в укре¬
плении ощущения единой цели и консолидации политиков и интел¬
лектуалов различной политической и классовой принадлежности
в народный фронт против фашизма. Советский Союз, который в
основном финансировал и организовывал это мероприятие (осо¬
бенно активную роль играли Эренбург и Кольцов), воспользовался
случаем для поднятия своего статуса на международной арене110. Для
того чтобы объединить такие различные по взглядам фракции было
решено не афишировать факт инициативы созыва этого конгресса
со стороны Советского Союза и даже не принимать резолюции в его
поддержку111. В выступлениях и решениях конгресса предполагалось
отдать дань уважения как «буржуазной», так и пролетарской и ре¬
волюционной культурным традициям112. Соответственно, для кон¬
гресса были выбраны такие лозунги как «культура», «гуманизм» и
«мировая литература» — лозунги, грандиозные по масштабам и в рав¬
ной степени неопределенные по смыслу.
Позже, в 1937 году, на Парижской международной выставке меж¬
ду двумя странами возникло весьма заметное противостояние. Обыч¬
но советско-нацистское соперничество на выставке рассматривается
в контексте архитектуры, т. е. имеются в виду расположенные на¬
против друг друга выставочные павильоны с бросающимися в глаза
высокими башнями. К сожалению, немецкая башня оказалась выше.
110Фрезинский Б. Великая иллюзия — Париж, 1935 г. Материалы к исто¬
рии Международного конгресса писателей в защиту культуры // Минувшее:
Исторический альманах. 1998. № 24. С. 166-239.
111 Характерно, что Йоханес Бехер доложил на совещании секретариата
МОРП (финансово поддерживаемое Коминтерном Международное обще¬
ство революционных писателей) о некоторых предложениях по лозунгам для
Парижской конференции: «В защиту Советского Союза», «Борьба против
капиталистической войны» и «Борьба с фашизмом», но эти лозунги походи¬
ли на те, что были предложены для Харьковской писательской конференции
1930 года, и поэтому он выступил против. После долгого обсуждения было
решено провести конференцию в защиту культуры (См.: Доклад тов. Й. Бе-
хера. Секретариат МОП Ра // Российский государственный архив социаль¬
ной и политической истории (РГАСПИ). Ф. 495. Оп. 30. Д. 1076. Л. 12, 15).
112Stellungnahme zu einigen Frage der Schriftsteller Arbeit in Paris //
РГАСПИ. Ф. 495. On. 30. Д. 1076. Л. 77.
567

Однако советские официальные лица это совершенно не смутило, по¬
скольку в их павильоне была выставлена более полная коллекция не¬
мецких книг, чем в павильоне Третьего Рейха. Мир мог убедиться в
том, что СССР оказался большим почитателем немецкой культуры: с
1933 года советские издательства выпустили десятки книг немецких
писателей, некоторые на немецком, а остальные — в переводе на рус¬
ский или на украинский языки113. Они также гордились изданиями
произведений немецкой классики — в отличие от нацистов без вся¬
ких сокращений.
Советы дйствительно вызывали нацистов на дуэль из-за текстов,
поединок, в котором они хотели отстоять свое право на титул храни¬
теля истинной культуры, поединок, в котором решалось, какие тек¬
сты представляют собой «истинную» культуру, а какие — «ложную»,
а также, кто имеет право это решать. Таким образом, их режим полу¬
чал право вести Европу за собой.
Однако вызов Советов не мог остановить нацистов, ибо те сравни¬
тельно низко ценили книжную культуру, расценивая ее как помеху на
пути зрелой нации к победам. В репортаже о книжном костре в Бер¬
лине, чему был свидетелем специальный корреспондент «Известий»,
говорилось о том, «как некий профессор “политолог”, обращаясь к
толпе, привел сравнение между “интеллектуалом”, воспитанным на
существующих философиях и “простым солдатом”, которого до это¬
го момента считали “некультурным”». «В сражениях мировой войны
побеждала не идеалистическо-гуманистическая философия, — про¬
должал, он, — а молчаливая философия простого солдата»114.
Тем не менее советские эксперты, ни в коем случае не склонные
к милитаризму, расценивали этот контраст по-другому115. Например,
Радек в статье, опубликованной в «Правде» 21 ноября 1935 года и
озаглавленной «Разговор с иностранцем», сравнивает — не в пользу
последних — советских военачальников с немецкими и в подтверж¬
дение этому заявляет, что немцы с недоверием отнеслись к тому, что
советским командирам преподают философию. Далее он утверждает,
что немецкие офицеры уже очень давно увлечены понятием интуи¬
ции, частично взятым из извращенного присвоения Бергсона, а в по¬
следнее время отказались даже от этого и докатились до страстного
увлечения Вотаном, «устаревшим богом» германской мифологии;
113 Exil in der UdSSR, Band I/I / Barck S.et al. (ed.). Leipzig: Phillipp
Reclam jun., 1989. S. 274-302.
114Кайт Л. Публичное сожжение книг. Германское Средневековье // Из¬
вестия. 12 мая 1933.
115 Также см. характеристику, которую Радек дал нацистской Германии в
обращении к Первому конгрессу писателей в августе 1934 года.
568

«трудно свыкнуться с верой в танки, которые, кстати говоря, — до¬
бавляет Радек с оптимизмом, — им не помогут»116.
В этих нападках формулируется еще один аспект характеристики
нациста: он предстает как существо чрезвычайно иррациональное, с
отсталыми взглядами (со своей стороны, нацисты таким же образом
часто клеймили русских). Кроме того, Радек в качестве очередного
доказательства упадка Германии, ссылается на Клаузевица, который
при разработке теории военной стратегии брал за основу Француз¬
скую революцию. Подобные приемы советских обозревателей, пишу¬
щих о Германии, были типичными в годы народного фронта. Вместо
того чтобы выдвигать русскую революцию в качестве модели для
просвещенного общества, они делали особый акцент на француз¬
скую, которая очень удачно была не только первой великой вехой
канонического движения к Октябрю (Французская революция —
Парижская коммуна — русская революция 1905-1917 годов), но яви¬
лась центральной темой для писателей публицистов, близких идее
народного фронта. В том же духе Кольцов сравнивал участников Па¬
рижской конференции в защиту культуры с французскими энцикло¬
педистами117.
Продолжающая тему Парижского конгресса 1935 года мысль
Радека о необходимости побеждать меч словом, красной нитью про¬
ходящая через всю его статью, получила дальнейшее развитие на
конференциях в Мадриде и Валенсии в 1937-м. Участники ма¬
дридской конференции под вой пролетающих над их головами фа¬
шистских снарядов заявили по-донкихотски, что «самое опасное
оружие против фашизма не солдаты или военная техника, но печат¬
ное Слово»118. Как выразился Кольцов: «Что должен делать писа¬
тель во время Гражданской войны в Испании? Он должен сражаться
своим оружием — словом. Поэзия Байрона сделала больше для
освобождения человечества, чем его смерть для освобождения
одной единственной страны»119.
Второй гигантский костер 1933 года, пожар в Рейхстаге и последо¬
вавшим за этим суд над Димитровым и его товарищами, сыграл более
заметную роль в развитии советской (в противоположность немецкой
116 Радек К. Разговор с иностранцем // Правда. 21 ноября 1935.
117 Кольцов М. Отчет советской делегации на конгрессе в защиту куль¬
туры в Париже. Расширенное заседание правления СП СССР от 21 июня
1935 г. // Российский государственный архив литературы и искусства
(РГАЛИ). Ф. 631. Он. 15. Д. 47. Л. 24.
118 Это цитата из Горького и курсив тоже его. Цит. по Bredel W. Vorwort //
Das Wort. 1937. № 9. S. 6.
119 Кольцов M. [обращение к] Zweiter internationaler Schriftsteller Kon-
gress // Das Wort. 193. №10. S. 70.
569

антифашистской) контрмифологии. Даже большую роль, чем сожже¬
ние книг, — несомненно, так же, как тот факт, что руководитель Комин¬
терна в Берлине Димитров и большинство обвиняемых (двое болгар и
голландец ван дер Люббе, член группы, отколовшейся от компартии
Голландии) не были немцами, а значит, их поведение на суде не могло
служить примером выражения истинно германского духа.
Пожар в здании Рейхстага случился 27 февраля 1933 года, вско¬
ре после прихода нацистов к власти, но обвиняемые в поджоге пред¬
стали перед судом только в конце сентября 1933. К этому времени
среди международной интеллигенции нашлись многие, принявшие
это дело близко к сердцу. Они издали «Коричневую книгу»* (от
Парижа до Лондона), в которой были показаны слабые стороны
обвинения120, и инсценировали собственный судебный процесс в
Лондоне121. «Коричневая книга» вышла в свет на день раньше суда и
подорвала к нему доверие.
В течение всего процесса «Правда» на первой полосе ежеднев¬
но печатала по нескольку отчетов. Многие из них были написаны
Кольцовым, который от имени Дмитрова и его предполагаемых
соучастников принимал активное участие в организации междуна¬
родного резонанса. В этих статьях суд в Лейпциге нередко называли
«театром» (кстати, это же обвинение часто выдвигалось против ор¬
ганизаторов показательных судебных процессов в Советском Союзе
1936-1938 годах), фарсом или комедией122. Будущий нацистский
процесс на руководителем немецких коммунистов Эрнстом Тельма¬
ном впоследствии был представлен в том же свете123.
Сами нацисты много сделали для того, чтобы судебный процесс
соответствовал этой характеристике. Временами суд был на гра¬
ни превращения в фарсовую мелодраму. Взять хотя бы знаменитое
противостояние между Димитровым и Герингом, который старался
превратить процесс в крестовый поход против коммунизма. Все ядо¬
витые высказывания Геринга были направлены в адрес Димитрова,
* Коричневая книга о поджоге Рейхстага и гитлеровском терроре. 1933.
Опубликована Международным комитетом помощи жертвам гитлеровского
фашизма. (Прим. ред.).
120 О подробностях советского вмешательства в деятельность комитета по
защите обвиняемых по делу пожара в здании Рейхстага см. РГАСПИ. Ф. 538.
Он. 3. Д. 154.
121Kond. Показания свидетелей на лондонском процессе // Правда.
17 сентября 1933.
122 См., напимер: Кольцов М. Беспримерное зрелище // Правда. 24 сентя¬
бря 1933.
123 Правда. 28 ноября 1935.
570

который в действительности являлся центром внимания. 4 ноября
Геринг явился в суд одетый в коричневый френч, бриджи для вер¬
ховой езды и вычищенные до блеска сапоги. Во время перепалки с
Герингом, да и в ходе всего процесса Димитров проявил себя спокой¬
ным, рассудительным и уверенным в правоте своего дела оппонен¬
том. Геринг, напротив, в ходе дискуссии впадал в истерику, краснел,
как свекла, выкрикивал угрозы в адрес Димитрова. Процесс закон¬
чился оправданием всех обвиняемых (за исключением ван Люббе,
которого казнили в январе 1934 года). Димитрова не выпускали из
тюрьмы до февраля 1934 года, когда он принял советское граждан¬
ство. Он с триумфом вернулся в Советский Союз, где ему оказали
высокое доверие, назначив руководителем Коминтерна*. В совет¬
ских газетах звучало много экстравагантных заявлений о значении
победы на судебном процессе, который часто называли поворотным
моментом в истории нацизма, «фиаско», которое явилось толчком к
их (предполагаемому) уходу из власти124. Некоторые заявляли, что
народный фронт возник в результате защиты Димитрова на судебном
процессе125. Вне всякого сомнения, это была пропагандистская побе¬
да Советского Союза. Советский фильм о сопротивлении в Герма¬
нии, фильм Густава фон Вангенхайма «Бойцы», в котором показана
защита Димитрова на суде, демонстрировался по всему миру якобы с
огромным успехом, особенно в Нью-Йорке126.
В советской риторике поведение Димитрова на суде стало пара¬
дигмой поведения настоящего большевика, фигуру которого часто
изображала пресса, к нему обращались в речах, этот образ незримо
присутствовал на торжествах и его использовали в педагогических
целях. Центральной фигурой фильма был контраст между спо¬
койным Димитровым и иррациональным, истеричным нацистом
(Геринг). Фотограф Джон Хартфилд (в то время находившийся в
эмиграции в Праге) сделал специальный фотомонтаж (опубликован¬
ный в «Правде»): маленький Геринг (вид сзади) спорит с гигантской
фигурой Димитрова (лицом к читателю) — синекдоха конфронтации
между гигантским Советским Союзом и крошечной нацистской Гер¬
манией127. Истеричный германский наци стал стандартным образом
в произведениях советской культуры. Этот образ был показан в по¬
* Г. Димитров был генеральным секретарем Исполкома Коминтерна
(ИККИ). (Прим, ред.)
т Браун Р. Рот Фронт, товарищ Тельман // Правда. 3 марта 1935.
125 Пик В. Лейпцигский сигнал // Правда. 10 декабря 1936.
126Erfolg des Dimitrov Films in New York // Deutsche Zentral-Zeitung.
3 October 1936.
127 Хартфилд Д. Геринг и Димитров — класс против класса // Правда.
13 декабря 1933.
571

пулярном фильме Григория Александрова «Цирк» (1936), в котором
сознательно обыгрывался контраст между темным и светлым (чер¬
ным и белым). В фильме злодей — немецкий хозяин американской
цирковой актрисы показан как заурядный нацистский садист, пара¬
ноик, расист и истерик128.
Димитров был представлен в образе человека начитанного, пи¬
шущего статьи против нацистов, как первый христианин, хранив¬
ший свою веру в катакомбах. Представитель Коминтерна посетил
ожидавшего суда Димитрова в тюрьме Моабит в Берлине 1 мая
1933 года. Позже он рассказал, что окруженный книгами заключен¬
ный пишет дневник и, невзирая на пошатнувшееся здоровье, полон
решимости не поддаваться мрачным мыслям129. После освобождения,
в 1935 году, выступая в Москве перед писателями-антифашистами,
Димитров подтвердил «исключительную роль литературы в воспи¬
тании поколения революционеров». «Дон Кихот» оказался мощней¬
шим оружием в борьбе против феодализма и автократии», заявил он,
добавив, что роман Николая Чернышевского «Что делать?» оказы¬
вал ему сильную поддержку в его испытаниях во время заключения в
Болгарии и особенно в ожидании суда в Лейпциге130.
Власть пера: Советский Союз как письменная культура
Почему уделяется столько внимания культуре при описании
нацистов и их оппонентов? Это станет понятнее при взгляде на не¬
мецких эмигрантов, стремившихся создать свою нацию в изгнании.
У них больше не было ни экономической, ни политической, ни во¬
енной власти. Их разбросало по разным странам. Таким образом,
откровенно говоря, все, что у них осталось, — это язык и культура.
Они напоминали русских эмигрантов из Советского Союза, которые
в 1925 году, когда границы закрылись, и выезд из страны был запре¬
щен, объявили себя единственными истинными хранителями русско¬
го культурного наследия и объединились под символом Пушкина131.
Но советские русские находились в другом положении.
128 В этом смысле он представляет собой полный контраст с немецким во¬
еннопленным, героем фильма Бориса Барнета «Окраина» (1933). Созданный
в СССР образ истеричного наци не являлся чем-то необычным. Он выведен
во многих западных произведениях, включая фильм Чарли Чаплина «Вели¬
кий диктатор» (1940).
129 РГАСПИ. Ф. 538. Он. 3. Д. 163. Л. 139.
130Dimitroff G. Die revolutionare Literatur im Kampfe gegen den Faschis-
mus // Internationale Literatur. 1935. N° 5. S. 10-11.
131 Slobin G. The Homecoming of the First Wave: Diaspora and Its Cultural
Legacy // Slavic Review. 2001. Vol. 60. N° 3. P. 515-516.
572

Пиетет, с которым в Советском Союзе относились к письменной
культуре, пренебрежение к нацистам как к «некультурным «варва¬
рам» были не только позаимствованы у писателей типа Фейхтван¬
гера, они были обусловлены присущими тому времени советскими
ценностями и отражали мнение советского народа о нацистах. При¬
ход нацистов к власти совпал — более или менее — по времени со зна¬
чительными переменами в советской политической культуре.
Письменная культура приобрела огромную важность для со¬
ветской формы правления в 1932-1934 годах, но в основном в
1933 году, году нацистского переворота, костра из книг и лейпциг¬
ского судебного процесса. Возможно, 1930-е в советской истории
были временем, когда письменные тексты играли критическую роль
в системе культуры. Так же как и во времена Реформации, когда
произошел поворот к основополагающим текстам христианства, и
появились всяческие толкования библии, тридцатые годы стали пе¬
риодом страстного увлечения писательством и стремлением, обойдя
конкурентов, добиться права толковать работы основоположников
марксизма-ленинизма. Институт Маркса-Энгельса-Ленина (ИМЭЛ)
издал большое количество трудов Маркса и Ленина и комментари¬
ев к ним. Немецкие интеллектуалы, которые впоследствии сыграют
значительную роль в антифашистском движении, также работали
над этим проектом. 1933 год был также юбилейным годом Маркса,
на это время пришелся самый интенсивный поток публикаций на
страницах «Правды» и «Известий» об ИМЭЛ и последних изданиях
института.
В СССР сложилась иерархия, построенная на принципе владения
текстом. Положение в этой иерархии зависело от наличия или от¬
сутствия доступа к письменным документам — в смысле обладания
правом контролировать их содержание (начиная от простых клер¬
ков, находящихся на самом нижнем уровне и поднимаясь все выше,
к более высоким уровням, дающим право на авторство, затем — на
«редакторство» и наконец на «цензорство»). Сталин тратил чрезвы¬
чайно много времени, накладывая вето на романы, фильмы и пьесы;
он стал цензором в последней инстанции. Но в каждой работе, кото¬
рую он просматривал, главным для него был текст (вЪпере — либрет¬
то; в фильме или пьесе — сценарий)132.
Не только марксистская литература и партийные документы по¬
лучили специальный статус в партийной и государственной культуре
тридцатых годов. Большим уважением и влиянием стала пользовать¬
132Артизов А., Наумов О. Власть и художественная интеллигенция: До¬
кументы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике
1917-1953 гг. М: Международный фонд «Демократия», 1999.
573

ся и литература как элемент культуры, в основном связанная с тек¬
стом. В любом случае, начиная — с апреля-мая 1932 года, когда был
учрежден Союз писателей в качестве флагмана советской культуры,
и появился термин «социалистический реализм» как изобразитель¬
ный метод советского искусства, литература предоставила органи¬
зационную (единственный писательский союз) и текстовую модель
для советской культуры. Писатели стали чрезвычайно привиллеги-
рованными членами советского общества, но и со стороны государ¬
ства началась поддержка литературной деятельности в масштабах
всей страны. Среди членов партии, комсомола и в армии организо¬
вывались читательские кружки, члены которых читали подобранные
по спискам произведения. В этот период прочие виды искусства (жи¬
вопись и даже архитектура) отошли на второй план. Они служили
скорее в качестве иллюстраций к тому, что было написано в полити¬
ческой или художественной литературе.
Отводя литературе привилегированное место, власти отнюдь не
отказывались от использования писателей в пропагандистских целях.
В отношении к литературе ни у руководства страны, ни у населения
не сквозило даже намека на потребительство. В стране сложилось та¬
кое почтительное отношение к литературе, что впору было говорить
о культе литературы.
В тридцатые годы широкие слои населения — и сторонники режи¬
ма, и даже диссиденты — литературу воспринимали почти сакрально.
Вспоминаются самые известные строки из романа Михаила Булгако¬
ва «Мастер и Маргарита», написанного на протяжении годов тридца¬
тые годы: «Рукописи не горят». (Сравните с высказыванием Гитлера:
«...то, что на бумаге, можно залить кровью».) Но, как мы теперь знаем,
особенно после открытия незначительной части архивов КГБ, руко¬
писи очень даже «горели» (уничтожались), но вера в бессмертие на¬
писанного была очень характерна для советской культуры 1930-х.
В 1930-е годы литературные образы играли исключительную роль
в формировании индивидуальности людей самых разных статусов и
социалных слоев. Из недавно опубликованных личных дневников
того времени видно, что многие русские 1930-х годов старались быть
похожими на литературных героев или строить свою жизнь в это
сложное время согласно их высказываниям133.
Кстати говоря, в то время такое удивительное благоговение перед
литературой было довольно распространено по всей Европе (хотя
133 Можно найти несколько примеров этому, см., например: Intimacy and
Terror: Soviet Diaries of the 1930s // V. Garros, N. Korenevskaia, T. Lahusen
(eds.). New York: The New Press, 1995.
574

и не доходило до культа, как в Советском Союзе)134. В 1934-1935 го¬
дах одновременно с созданием антифашистского блока — народно¬
го фронта усиливалась и вера в литературу. Таким образом, культ
литературы в Советском Союзе достиг кульминации одновременно
с культом «Европы» как оплота против «варварского» фашизма. Во
второй половине тридцатых годов считалось, что каждый образован¬
ный человек должен хорошо знать европейскую литературу — клас¬
сическую и современную. Европейская литература была включена в
программу старших классов школы, в русском переводе вышло зна¬
чительное число литературных произведений, в основном француз¬
ских и немецких авторов. Переводилась и английская, итальянская,
испанская литература.
Акцент на французскую и немецкую литературу был сделан от¬
части потому, что антифашистское движение действительно форми¬
ровало новую европейскую культурную идентичность и помогало
преодолевать прежние антагонизмы. На русский язык, в частности,
были переведены два романа. Первый — «Жан Кристоф», француз¬
ского писателя Ромена Роллана, эпическая новелла в десяти кни¬
гах написана между 1904 и 1912 годом. Главный герой — немецкий
музыкант — находится то в Германии, то во Франции. Второй ро¬
ман — «Генрих IV» немецкого писателя Генриха Манна» (часть I —
1935 год, часть II — 1938), в котором автор превозносит достоинства
французского короля шестнадцатого века, выступившего в защиту
гуманистических ценностей. Оба романа были напечатаны большим
тиражом и использовались советскими литераторами в качестве об¬
разца для своих произведений (возможно, не случайно, оба писа¬
теля занимали также видные места в антифашистском движении).
Другим фактором стало превращение Парижа того времени в центр
антифашистского движения, где сосредоточилось эмигрантское не¬
мецкоязычное интеллектуальное сообщество. Но ясные сигналы
усиления европоцентризма наблюдались не только во Франции.
Например, в своих отчетах о гражданской войне в Испании их авто¬
ры на передний план выдвигали не действительных врагов — испан¬
ских фалангистов, а солдат-неевропейцев, привезенных из Африки
Франко и Муссолини и немецких летчиков-«варваров», бомбивших
мирных жителей.
134 Например, в работе Пола Фаззелла о британских солдатах в Великой
войне отмечается, насколько «неистово начитаны» они были (The Great War
and Modern Memory. London and New York: Oxford University Press, 1975.
P. 157-158). См. также: Fumaroli M. La Coupole // Realms of Memory: Re¬
thinking the French Past, Vol. 2. Traditions. New York: Columbia University,
1997. P. 300-304.
575

В конце 1930-х годов результаты бинарной системы противопо¬
ставления, о которой здесь идет речь, были не столь ощутимыми. Во-
первых, как уже говорилось выше, большинство известных советских
создателей образа нацизма погибли во время чисток или по пригово¬
ру показательных судов (например, Карл Радек, Николай Бухарин,
Михаил Кольцов). Как следствие, образ нацистской Германии в со¬
ветских газетах стал грубее и карикатурнее. Вдобавок к этому, за¬
долго до падения республиканской Испании в конце марта 1939 года
(что ожидалось за несколько месяцев до того), развалился народной
фронт, и советское правительство стало все меньше инвестировать в
«Европу». Количество переводов европейских авторов значительно
сократилось, и такие журналы как «Архитектура за рубежом», в кото¬
рой давался обзор последних западных достижений, прекратил свое
существование в 1937-1938 годах. Одновременно к концу 1930-х
большинство лидеров интеллектуального сообщества антифашист¬
ских эмигрантских кругов перебрались из Европы в Нью-Йорк или
Голливуд. В советской прессе стали больше уделять внимания собы¬
тиям в Америке и меньше — Европе.
Формирование советско-нацистских образов после подписания
пакта Риббентропа-Молотова 1939 года
Пакт был подписан в августе 1939 года, после этого из советских
газет почти полностью исчезли репортажи, в которых бы давалась
негативная оценка происходящего в нацистской Германии. Удиви¬
тельно, но фактически отсутствовал и позитивный образ, с газетных
полос исчезли также и ностальгические статьи советских интеллек¬
туалов о недавней гражданской войне в Испании. Хотя тоска по
тому времени еще была ощутимой во время траурной торжествен¬
ной церемонии, посвященной годовщине гибели венгерского писа¬
теля Мате Залки — легендарного генерала Лукача, погибшего в бою
командира интернациональной бригады, сражавшейся на стороне
республиканцев в Испании. Но уже появилось новое, молодое поко¬
ление писателей (например, Павел Коган и Константин Симонов),
вскоре после подписания пакта практически занявшее место бардов
советского экспансионизма. Они поддержали военные действия
против Японии на Дальнем Востоке, в Западной Украине и балтий¬
ских странах, и прежде всего войну с Финляндией, а этос испанских
республиканцев времен гражданской войны связали с грядущими
вооруженными конфликтами.
Однако до конца 1930-х годов тема территориальной экспан¬
сии оставалась одним из ведущих параметров противопоставления,
для которого была характерна асимметрия между сформированным
576

в Советском Союзе образом нацистской Германии и представлением
нацистов о Советском Союзе. Как уже отмечал Карл Шлёгель, тема
«пространства» занимала центральное место в нацистских публика¬
циях о Советском Союзе. Как явствовало из «Mein Kampf» Гитлера,
нацисты постоянно делали акцент на советской/российской топогра¬
фии (огромные пространства с потенциалом жизненного простран¬
ства) и климате, в то время действительная нацистская Германия
и все происходящее там не находили почти никакого отражения в
советской периодике. Та Германия, которая, как отмечалось ранее,
делала ставку на террор, угнетение, на поддержку классов. Та Гер¬
мания, которая, помимо всего, угрожала «культуре» и «Европе». Но
Европа воспринималась не как физическая реальность, а как некое
образование со своим духом и культурой, которую она создала.
В конце 1930-х годов, особенно после нападения 22 июня
1941 года, в советской прессе эта тенденция пошла на спад. Страстное
стремление нацистов к территориальным захватам стало их отличи¬
тельной чертой, о них стали писать как о «людоедах и каннибалах»,
тем самым подчеркивая их манеру жадно «заглатывать» советскую
территорию и их отношение к населению оккупированных терри¬
торий, которое сегодня мы бы определили как этнические чистки
«славян» (на расистское отношение нацистов к евреям обращалось
меньше внимания)135. Уже к 1938 году в текстах, подобных сцена¬
рию фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский», вышед¬
шего на экраны в том же году к очередной годовщине Октябрьской
революциии, немцы (русский князь Александр, чьим именем назван
фильм, в тринадцатом веке не дал тевтонским рыцарям захватить
северо-западную часть Руси) в образе тевтонских рыцарей были по¬
казаны как потенциальные грабители и захватчики русских земель.
В фильме Эйзенштейна искаженные фигуры тевтонов и ужасная
сцена убийства белокурых русских детишек должны были показать
их патологически извращенную сущность. После германского на¬
падения заключенная в фильме идея о многовековой жажде немцев
захватить русские земли и их надругательство над живущим там
народом многократно повторялась в советской прессе, часто со
ссылками на этот исторический прецедент136.
135 См., например: Толстой А. Кто такой Гитлер, и чего он добивается //
Известия. 7 июля 1941; Гроссман В. Коричневые клопы // Известия. 13 июля
1941; Осипов М. Фашистские выродки - заклятые враги русского народа //
Известия. 18 июля 1941; Бахелис И. Канибалы // Известия. 19 июля 1941;
Густинич Д. Фашистские изверги истребляют славянские народы // Изве¬
стия. 30 июля 1941.
136 См., например: Демидов К. Германский фашизм — в страхе перед сла¬
вянством // Известия. 15 июля 1941.
577

Не все оценки нацистской Германии и немцев отражали этот уси¬
ливающийся русоцентризм, о котором говорили многие деятели со¬
ветской культуры конца 1930-х годов. В реакции интеллигенции на
нападение Германии, особенно в работах Ильи Эренбурга, одного из
очень немногих уцелевших первых создателей советского образа на¬
цистской Германии, пережившего период чисток и ставшего во вре¬
мя войны ведущим автором антифашистских официальных статей
для советских газет, все еще звучали ностальгия по той «Европе» и
ярость по поводу творимых там нацистами насилий. Во всех его эссе
и беллетристике звучала тема падениия Парижа — центра европей¬
ской культуры и колыбели революционных ценностей под сапожи¬
щами невежд, отрицающих культуру137.
Заключение
На первый взгляд, противопоставление на Парижской между¬
народной выставке двух выставочных павильонов — нацистской
Германии и сталинской России, в каждом из которых ярко выраже¬
на эстетика силы, предполагает некую симметрию между проекта¬
ми и, как следствие, — между культурными системами двух стран.
Но присущие обоим павильонам характерные черты того времени,
особенно монументализм и пропаганда, были использованы и при
строительстве павильонов других стран, в частности при сооруже¬
нии павильона принимающей стороны — правительства народного
фронта Франции* *. Надеемся, мы достаточно ясно показали, что для
объяснения всей сложности и даже асимметрии сложившихся об¬
разов недостаточно принять симметрию изображения силы, присут¬
ствующую в этих двух павильонах, за отправную точку при анализе
видения каждой страной собственной системы и системы соперника.
Итак, культура каждой страны выработала разнообразие образов или
интерпретаций — начиная от сентиментальных и ностальгических
представлений соответственно о России и Германии и заканчивая ра¬
дикальными и примитивными образами, основанными на идеологии
культурного и даже расового превосходства. Некоторые из этих об¬
разов были противоречивыми. Например, навязчивый образ другого
государства как враждебной системы вкупе с романтической идеей
«другого»’ — «русской душе» и «германской культуре» — в качестве
якобы угнетаемой во вражеском государстве. Еще одной порази¬
137 См., например: Эренбург И. Час нации // Труд. 25 апреля 1941. См.
также его роман «Падение Парижа» (начат в 1940 и закончен в 1941 году).
* Правительство социалиста Л. Блюма (июнь 1936 — июнь 1937). (Прим,
ред.).
578

тельной особенностью является влияние эмигрантских сообществ,
оказываемое (посредством предоставляемой и интерпретируемой
самими эмигрантами информацией) на формирование образа соб¬
ственной страны, созданного ее «врагами». Совершенно ясно, что
образы и представления нацистской Германии и сталинской России
друг о друге в значительнойстепени основаны на культурных шабло¬
нах и клише, появившихся задолго до прихода нацистов к власти,
задолго до сталинской диктатуры и глубоко уходящих корнями в
донацистскую германскую и досталинскую российскую культуры.
Однако некоторые определяющие черты нацизма и сталинизма на¬
ложили свой отпечаток на традиционно сложившиеся образы. Это
заметно по бросающейся в глаза разнице между националистической
и расистской идеологией и риторикой нацистской Германии по отно¬
шению к России и универсалистской риторикой сталинской России,
направленной против нацистской Германии. Для первой характерна
концентрация на идеологии расы и крови, вторую отличает ритори¬
ка (книгоцентристской) культуры. Но сущность обеих — в борьбе не
только за свои системы, но и в защиту Запада (Abendland) и евро¬
пейской цивилизации: нацистская Германия со своим видением Ев¬
ропы как пространства расового чистого с границами, закрытыми от
большевизма, и сталинская Россия — как защитник цивилизации от
нацистских варваров. Обе системы были вовлечены в борьбу за геге¬
монию в Европе — культурную и военную. Продуктивным направ¬
лением для последующего анализа могли бы стать не различия или
контрасты между двумя культурными системами и их восприятие
друг друга, а скорее взаимный обмен культурным наследием и идея¬
ми, имевший место в контексте кризиса в межвоенной Европе.

БИБЛИОГРАФИЯ
Архивы
Государственный архив новейшей истории Азербайджанской
Республики (ГАНИ)
Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ)
Российский государственный архив литературы и искусства
(РГАЛИ)
Российский государственный архив социальной и политической
истории (РГАСПИ)
Российский государственный архив экономики (РГАЭ)
Российский государственный исторический архив (РГИА)
Центральный архив города Москвы (ЦАГМ)
Archive of the Ludwig Boltzmann Institute for Research on War Con¬
sequences, Vienna
Bundesarchiv Berlin (BA-B)
Bundesarchiv (Militarisches Zwischenarchiv) Potsdam
Bundesarchiv — Militararchiv, Freiburg (BAMA)
Harvard Interview Project on the Soviet Social System, Cambridge, MA
Hoover Institution Archive, Stanford, CA
Landesarchiv Berlin (LAB)
National Archive, Washington, DC
Public Record Office, London (PRO)
Пресса и периодические издания
Вечерняя Москва
Гигиена и здоровье
Источник
Известия
Красная звезда
Мартеновка
Огонек
Правда
Работница и крестьянка
Родина
580

Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского прави¬
тельства СССР
Советская юстиция
Труд
Фронт науки и техники
AGfV Mitteilungen
Berliner Morgenpost
Berliner Tageblatt
Deutsche Zentral-Zeitung
Illustrierter Beobachter
Internationale Literatur
Die Mode
Neues Volk
Das Reich
Schwarzes Korps
SS Leithefte
Volkischer Beobachter
Volk und Rasse
Vossische Zeitung
Das Wort
Литература
Сравнительные международные и транснациональные исследо¬
вания проблем тоталитаризма и фашизма
Беймлер Г. В лагере смерти — четыре недели в руках коричне¬
вых. М.: Кооперативное издательство иностранных рабочих в СССР,
1933.
Тоталитаризм как исторический феномен / Под ред. А. А. Кара-
Мурзы, А. К. Воскресенского и др. М.: Философское об-во СССР,
Всесоюзная ассоциация молодых философов, 1989.
Ades D. et al., eds. Kunst und Macht im Europa der Diktatoren
1930 bis 1945. Stuttgart: Oktagon, 1996.
Adorno T. W. et al. The Authoritarian Personality. New York: Har¬
per & Row, 1950.
Antonowa I., Merkert J., eds. Berhn-Moskau 1900-1950.
Ausstellungskatalog. Mtinchen and New York: Prestel, 1995.
Arendt H. Elemente und Urspriinge totaler Herrschaft. Mtinchen:
Piper, 1986.
Idem. The Origins of Totalitarianism. New York: Harcourt, Brace, and
World, 1966.
Idem. Understanding and Politics (the Difficulties of Under¬
standing) // Essays in Understanding 1930-1954 / H. Arendt (ed.).
New York: Harcourt, Brace, 1994.
581

Armanski G. Maschinen des Terrors: Das Lager (KZ und GULAG) in
der Moderne. Munster: Westfalisches Dampfboot, 1993.
Aron R. L’avenir des religions seculieres // Commentaire. 1985.
Vol. 8. № 28-29.
Aschheim S. E. Hannah Arendt in Jerusalem. Berkeley and Los
Angeles: University of California Press, 2001.
Baberowski J., Doering-Manteuffel A. Ordnung durch Terror:
Gewaltexzesse und Vernichtung im nationalsozialistischen und im
stalinistischen Imperium. Bonn: Dietz, 2006.
Baehr P., M. Richter, eds. Dictatorships in History and Theory:
Bonapartism, Caesarism, and Totalitarianism. Cambridge and New
York: Cambridge University Press and German Historical Institute,
Washington, DC, 2004.
Barber B. Fear’s Empire: War, Terrorism and Democracy. New York
and London: W. W. Norton, 2003.
Bartov O. Mirrors of Destruction: War, Genocide and Modern
Identity. Oxford and New York: Oxford University Press, 2000.
Bauman Z. Moderne und Ambivalenz: Das Ende der Eindeutigkeit.
Trans, by M. Suhr. Frankfurt am Main: Fischer-Taschenbuch-Verl.,
1995.
Idem. Modernity and the Holocaust. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 1989.
Idem. Utopie und Gewalt: Neugeburt und Vernichtung des
Menschen // Wege in die Gewalt: Die modernen politischen Religionen /
B. Baczko, H. Maier (eds.). Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch
Verlag, 2000.
Bell D. A. The First Total War: Napoleon’s Europe and the Birth of
Warfare as We Know It. Boston: Houghton Mifflin, 2007.
Berman M. All That Is Solid Melts into Air: The Experience of
Modernity. New York: Penguin Books, 1988.
Berman P. Terror and Liberalism. New York and London: W. W.
Norton, 2003.
Beyrau D., ed. Im Dschungel der Macht: Intellektuelle Professionen
unter Stalin und Hitler. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000.
Idem. Nationalsozialistisches Regime und Stalin System: Ein riskan-
ter Vergleich // Osteuropa: Zeitschrift fur Gegenwartsfragen des Ostens.
2000. Vol. 50. № 6.
Blank M., ed. Beutestticke: Kriegsgefangene in der deutschen und
sowjetischen Fotografie 1941-1945. Berlin: Ch. Links, 2003.
Bloch M. Toward a Comparative History of European Societies //
Enterprise and Secular Change: Readings in Economic History /
F. C. Lane, J. C. Rimersma (eds.). Homewood, IL: R. D. Irwin, 1953.
Boll H., Kopelev L., Bednarz K. Warum haben wir aufeinander
geschossen? Bornheim-Merten: Lamuv-Verlag, 1981.
582

Borck К., ed. Sowjetische Forschungen (1917 bis 1991) zur Geschich-
te der deutschrussischen Beziehungen von den Anfangen bis 1949:
Bibliographie, Publikationen der Historischen Kommission zu Berlin.
Berlin: Akademie Verlag, 1993.
Borejsza J. W., Ziemer K., Hulas M., eds. Totalitarian and Authori¬
tarian Regimes in Europe: Legacies and Lessons from the Twentieth
Century. New York: Berghahn Books, 2006.
Borngrandische C. Auslandische Architekten in der UdSSR: Bruno
Taut, die Brigaden Ernst May, Hannes Meyer und Hans Schmidt // Wem
gehort die Welt: Kunst und Gesellschaft in der Weimarer Republik /
J. Kleindienst (ed.). Berlin: Neue Gesellschaft fur Bildende Kunst, 1977.
Bracher K. D. The Age of Ideologies: A History of Political Thought
in the Twentieth Century. Trans, by E. Osers. New York: St. Martin’s
Press, 1984.
Brubaker R., Cooper F. Beyond «Identity» // Theory and Society.
2000. Vol. 29. № 1.
Brzezinski Z. The Permanent Purge: Politics in Soviet Totalitarianism,
Russian Research Center Studies. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 1956.
Buchloh B. From Faktura to Factography. October 30 (Fall 1984).
Bullock A. Hitler and Stalin: Parallel Lives. London: HarperCollins,
1991.
Burleigh M. Sacred Causes: The Clash of Religion and Politics, from
the Great War to the War on Terror. New York: HarperCollins, 2007.
Burrin Ph. Totalitare Gewalt als historische Moglichkeit // Utopie
und Gewalt: Neugeburt und Vernichtung des Menschen / B. Baczko,
H. Maier (eds.). Frankfurt am Main: Fischer, 2000.
Canovan M. Hannah Arendt: A Reinterpretation of Her Political
Thought. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.
Carr E. H. German-Soviet Relations between the Two World Wars,
1919-1939. The Albert Shaw Lectures on Diplomatic History. Baltimore:
Johns Hopkins Press, 1951.
Castoriadis C. The Castoriadis Reader. Oxford and Malden, MA:
Blackwell, 1997.
Caute D. The Fellow-Travellers: Intellectual Friends of Communism.
Rev. ed. New Haven, CT: Yale University Press, 1988.
Chalk F. R., Jonassohn K. The History and Sociology of Genocide:
Analyses and Case Studies. New Haven, CT: Yale University Press in
cooperation with the Institut montrealais des Etudes sur le Genocide,
1990.
Chaumont J.-M. Autour d’Auschwitz: De la critique de la modernite
a l’assomption de la responsabilite historique: Une lecture de Hannah
583

Arendt, Memoires de la classe des lettres. Bruxelles: Academie Royale
des sciences, des lettres et des beaux-arts, 1991.
Christofferson M. S. French Intellectuals against the Left: The
Antitotalitarian Moment of the 1970’s. Berghahn Monographs in French
Studies. New York: Berghahn Books, 2004.
Churchill W. The Second World War. 2 vols. Vol. 2. London, 1949.
Clermont P. De Lenine a Ben Laden: La grande revolte antimoder-
niste du XXe siecle. Democratic ou totalitarisme. Monaco: Rocher, 2004.
Cohen D. Comparative History: Buyer Beware // Bulletin of the
German Historical Institute. Washington. Fall 2001. № 29.
Cohen D., M. O’Connor, eds. Comparison and History: Europe in
Cross-National Perspective. New York: Routledge, 2004.
Colombijn F. J., Thomas Lindblad, eds. Roots of Violence in Indo¬
nesia: Contemporary Violence in Historical Perspective, Verhandelingen
van het Koninklijk Instituut voor Taal-, Land- en Volkenkunde. Lei¬
den: KITLV, 2002.
Conrad S. Globalisierung und Nation im deutschen Kaiserreich.
Mtinchen: Beck, 2006.
Courtois S., ed. Les logiques totalitaires en Europe. Monaco: Rocher,
2006.
Idem. Quand tombe la nuit: Origines et emergence des regimes
totalitaires en Europe, 1900-1934. Mobiles geopolitiques. Lausanne,
Switzerland: L’Age d’homme, 2001.
Idem. The Black Book of Communism: Crime, Terror, Repression.
Trans, by J. Murphy and M. Kramer. Cambridge, MA: Harvard Univer¬
sity Press, 1999.
Idem. Une si longue nuit: L’apogee des regimes totalitaires en Europe,
1935-1953. Democratic ou totalitarisme. Monaco: Rocher, 2003.
Dahlmann D., G. Hirschfeld, eds. Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung
und Deportation: Dimensionen der Massenverbrechen in der Sowjet-
union und in Deutschland 1933 bis 1945. Schriften der Bibliothek fur
Zeitgeschichte. Essen: Klartext, 1999.
Davies N. No Simple Victory: World War II in Europe, 1939-1945.
New York: Viking, 2007.
Deutsch-Russisches Museum Berlin-Karlshorst, ed. Unsere Russen —
Unsere Deutschen: Bilder vom Anderen 1800 bis 2000. Berlin: Christoph
Links Verlag, 2007.
Dickinson E. R. Biopolitics, Fascism, Democracy: Some Reflections
on Our Discourse about «Modernity» // Central European History.
2004. Vol. 37. № 1.
Diner D. Das Jahrhundert verstehen: Eine universalhistorische
Deutung. Mtinchen: Luchterhand, 1999.
584

Dtugoborski W. Das Problem des Vergleichs von Nationalsozialismus
und Stalinismus // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und Deportation:
Dimensionen der Massenverbrechen in der Sowjetunion und in
Deutschland 1933 bis 1945 / D. Dahlmann, G. Hirschfeld (eds.). Essen:
Klartext, 1999.
Dodenhoeft B. Lasst mich nach Russland heim: Russische Emigranten
in Deutschland von 1918 bis 1945. Studien zur Technik-, Wirtschafts-
und Sozialgeschichte. Frankfurt am Main: P. Lang, 1993.
Doering-Man teuffel, A. Mensch, Maschine, Zeit: Fortschritts-
bewusstsein und Kulturkritik im ersten Drittel des 20. Jahrhunderts //
Jahrbuch des Historischen Kollegs. 2003. Mtinchen: Oldenbourg, 2004.
Doser U. Das bolschewistische Russland in der deutschen Rechts-
presse, 1918-1925: Eine Studie zum publizistischen Kampf in der
Weimarer Republik. Diss. Freie Universitat, Berlin, 1961.
Durkheim E. The Elementary Forms of Religious Life. Trans, by
К. E. Fields. New York: Free Press, 1995.
Edele M. Totalitarian War and Atrocity Process: Reconsidering
Violenceatthe German-Soviet Front, 1941-1945 //Biannual Conference
of the Australasian Association for European History (AAEH). Univer¬
sity of Sydney, 2007.
Eimermacher K., A. Volpert, eds. Verfuhrungen der Gewalt: Russen
und Deutsche im Ersten und Zweiten Weltkrieg, West-ostliche
Spiegelungen. Mtinchen: Fink, 2005.
Eimermacher K., A. Volpert, G. A. Bordiugov, eds. Sttirmische
Aufbriiche und enttauschte Hoffnungen: Russen und Deutsche in der
Zwischenkriegszeit, Westostliche Spiegelungen. Mtinchen: W. Fink,
2006.
Evans R. J. Fakten und Fiktionen: Uber die Grundlagen historischer
Erkenntnis. Trans, by U. Speck. Frankfurt Campus, 1998.
Evtuhov C., S. Kotkin, eds. The Cultural Gradient: The Transmission
of Ideas in Europe, 1789-1991. Lanham, MD: Rowman & Littlefield,
2003.
Feher F., Heller A. Eastern Left, Western Left: Totalitarianism,
Freedom, and Democracy. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press
International, 1987.
Ferguson N. The War of the World: History’s Age of Hatred. London
and New York: Allen Lane, 2006.
Fildes V. A., L. Marks, H. Marland, eds. Women and Children First:
International Maternal and Infant Welfare, 1870-1945. The Wellcome
Institute Series in the History of Medicine. London and New York:
Routledge, 1992.
Fitzpatrick Sh., R. Gellately, eds. Accusatory Practices: Denunciation
in Modern European History, 1789-1989 // Studies in European History
585

from the Journal of Modern History. Chicago: University of Chicago
Press, 1997.
Fleischer H. Zur einer Historik fur die Geschichte des 20. Jahrhun-
derts: Praliminarien, Perspektiven, Paradigmen // Das 20. Jahrhun-
dert: Zeitalter der tragischen Verkehrungen: Forum zum 80.
Geburtstag von Ernst Nolte / H. Fleischer, P. Azzaro (Hg.). Mtinchen:
F. A. Herbig, 2003.
Fraenkel E. et al. The Dual State: A Contribution to the Theory of
Dictatorship. New York and London: Oxford University Press, 1941.
Frank B., W. Johe, U. Lohalm, eds. Zivilisation und Barbarei: Die
widerspriichlichen Potentiale der Moderne, Hamburger Beitrage zur
Sozial- und Zeitgeschichte. Hamburg: Christians, 1991.
Freund G. Unholy Alliance: Russian-German Relations from the
Treaty of Brest-Litovsk to the Treaty of Berlin. New York: Harcourt,
Brace, 1957.
Friedrich C. J., Brzezinski Z. Totalitarian Dictatorship and Auto¬
cracy. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1956.
Funke M., ed. Totalitarismus: Ein Studien-Reader zur Herrschafts-
analyse moderner Diktaturen, Bonner Schriften zur Politik und
Zeitgeschichte. Diisseldorf: Droste, 1978.
Furet F. Le passe d’une illusion: Essai sur l’idee communiste au XXе
siecle. Paris: R. Laffont: Calmann-Levy, 1995.
Idem. The Passing of an Illusion: The Idea of Communism in the
Twentieth Century. Trans, by D. Furet. Chicago: University of Chicago
Press, 1999.
Furet F., Nolte E. Fascism and Communism. Trans, by K. Golsan.
European Horizons. Lincoln: University of Nebraska Press, 2001.
Idem. «Feindliche Nahe»: Kommunismus und Faschismus im 20. Jahr-
hundert: Ein Briefwechsel. Trans, by K. Joken and K. Dietzfelbinger.
Mtinchen: Herbig, 1998.
Furler B. Augen-Schein: Deutschsprachige Reportagen liber
Sowjetrussland, 1917-1939. Frankfurt am Main: Athenaum, 1987.
Fussell P. The Great War and Modern Memory. New York: Oxford
University Press, 1975.
Galtung J. Hitlerismus, Stalinismus, Reaganismus: Drei Variationen
zu einem Thema von Orwell, Militar, Rtistung, Sicherheit. Baden-Baden:
Nomos, 1987.
Gellately R. Lenin, Stalin, and Hitler: The Age of Social Catastrophe.
New York: Alfred A. Knopf, 2007.
Gellately R., B. Kiernan, eds. The Specter of Genocide: Mass Murder
in Historical Perspective. Cambridge: Cambridge University Press,
2003.
Gerlach C. Extremely Violent Societies: An Alternative to the
Concept of Genocide//Journal of Genocide. 2006. Vol. 8. №4.
586

Idem. Nationsbildung im Krieg: Wirtschaftliche Faktoren bei der
Vernichtung der Armenier und beim Mord an den ungarischen Juden //
Der Volkermord an den Armeniern und die Shoah - The Armenian
Genocide and the Shoah / H.-L. Kieser, D. J. Schaller (eds.). Zurich:
Chronos, 2002.
Gleason A. Totalitarianism: The Inner History of the Cold War. New
York: Oxford University Press, 1995.
Goldschmidt D., ed. Frieden mit der Sowjetunion — eine unerledigte
Aufgabe. Gtitersloh: Gtitersloher Verlags-Haus Mohn, 1989.
Golomshtok I. Totalitarian Art in the Soviet Union, the Third Reich,
Fascist Italy and the People’s Republic of China. Trans, by R. Chandler.
New York: Icon Editions, 1990.
Gourevitch P. The Second Image Reversed: The International Sources
of Domestic Politics // International Organization. 1978. № 32.
Graham L. R. Science and Values: The Eugenics Movement in
Germany and Russia in the 1920s // American Historical Review. 1977.
Vol. 82. № 5.
Griffin R. Modernism and Fascism: The Sense of a Beginning under
Mussolini and Hitler. Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan,
2007.
Griffin R., W. Loh, A. Umland, eds. Fascism Past and Present, West
and East: An International Debate on Concepts and Cases in the
Comparative Study of the Extreme Right, Soviet and Post-Soviet Poli¬
tics and Society. Stuttgart: Ibidem-Verlag, 2006.
Groehler O. Selbstmorderische Allianz: Deutsch-Russische Mili-
tarbeziehungen 1920-1941. Berlin: Vision Verlag, 1992.
Groh D. Casarismus, Napoleonismus, Bonapartismus: Ftihrer, Chef,
Imperialismus // Geschichtliche Grundbegriffe / O. Brunner, C. Werner
and R. Koselleck (eds.). Stuttgart: Ernst Klett, 1972.
Grossman D. On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill
in War and Society. Boston: Little, Brown, 1995.
Guardini R. Der Heilbringer in Mythos, Offenbarung und Politik:
Eine theologisch-politische Besinnung, Der Deutschenspiegel, Schriften
zur Erkenntnis und Erneuerung. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt,
1946.
Gunther H. F. K. Der Herren eigner Geist: Die Ideologic des National-
sozialismus. Moscow, Leningrad: Verlagsgenossenschaft auslandischer
Arbeiter in der UdSSR, 1935.
Gurian W. Der Bolschewismus. Freiburg i. Br., Herder 1931.
Haffner S. Die Teufelspakt: Die deutsch-russischen Beziehungen
vom Ersten zum Zweiten Weltkrieg. 3rd ed. Manesse Bticherei. Zurich:
Manesse, 1988.
587

Hagemeister M. Das Leben des Gregor-Schwartz-Botunitsch (Gri-
gorij V. Svarc-Bostunic) // Russische Emigration in Deutschland 1918
bis 1941 / K. Schlogel (ed.). Berlin: Akademie Verlag, 1995.
Halberstam M. Totalitarianism and the Modern Conception of Poli¬
tics. New Haven, CT: Yale University Press, 1999.
Halfin I., ed. Language and Revolution: Making of Modern Political
Identities. The Cummings Center Series. London and Portland, OR:
F. Cass, 2002.
Harrison M. The Economics of World War II: An Overview //
The Economics of World War II: Six Great Powers in International
Comparison / M. Harrison (ed.). Cambridge: Cambridge University
Press, 1998.
Harten J., H.-W. Schmidt, M. L. Syring, eds. «Die Axt hat gebltiht»:
Europaische Konflikte der 30er Jahre in Erinnerung an die friihe
Avantgarde. Dtisseldorf: Stadtische Kunsthalle Dtisseldorf, 1987.
Haupt H.-G., Коска J. Historischer Vergleich: Methoden, Aufgaben,
Probleme // Geschichteund Vergleich: Ansatze und Ergebnisse
international vergleichender Geschichtsschreibung / H.-G. Haupt,
J. Коска (eds.). Frankfurt and New York: Campus, 1996.
Helbig H. Die Trager der Rapallo-Politik, Veroffentlichungen des
Max-Planck-Instituts fur Geschichte. Gottingen: Vandenhoeck & Rup-
recht, 1958.
Hermet G., P. Hassner, J. Rupnik, eds. Totalitarismes. Paris: Eco¬
nomics, 1984.
Herwarth H., von. Zwischen Hitler und Stalin: Erlebte Zeit-
geschichte 1931 bis 1945. Frankfurt am Main and Berlin: Propylaen,
1982.
Heydemann G., E. Jesse, eds. Diktaturvergleich als Herausforderung:
Theorie und Praxis, Schriftenreihe der Gesellschaft fur Deutschland-
forschung. Berlin: Duncker & Humblot, 1998.
Hilger G. Wir und der Kreml: Deutsch-Sowjetische Beziehungen
1918-1941: Erinnerungen eines deutschen Diplomaten. Trans, by
R. Schacht. Frankfurt am Main: A. Metzner, 1955.
Hobsbawm E. J. The Age of Extremes: A History of the World, 1914—
1991. New York: Pantheon Books, 1994.
Horkheimer M., Adorno T. W. Dialectic of Enlightenment: Philo¬
sophic Fragments. Translated by John Cumming. New York: Continuum,
2002.
Horn D. G. Social Bodies: Science, Reproduction and Italian
Modernity, Princeton Studies in Culture/Power/History. Princeton, NJ:
Princeton University Press, 1994.
Institut fur Zeitgeschichte, ed. Totalitarismus und Faschismus: Eine
wissenschaftliche und politische Begriffskontroverse: Kolloquium im
588

Institut for Zeitgeschichte am 24. November 1978. Mtinchen und Wien:
Oldenbourg, 1980.
International Military Tribunal. Trial of the Major War Criminals
before the International Military Tribunal, Nuremberg, 14 November
1945 - 1 October 1946. 42 vols. Vol. 38. Nuremberg, Germany:
Secretariat of the Tribunal, 1947.
Jarvie I. C., Pralong S. Popper’s Open Society after Fifty Years: The
Continuing Relevance of Karl Popper. London: Routledge, 1999.
Jesse E., C. Schroder, T. Grosse-Gehling, eds. Totalitarismus im 20.
Jahrhundert: Eine Bilanz der internationalen Forschung. 2nd enlarged
ed. Baden-Baden: Nomos, 1999.
Jones W. D. The Lost Debate: German Socialist Intellectuals and
Totalitarianism. Urbana: University of Illinois Press, 1999.
Juergensmeyer M., ed. Violence and the Sacred in the Modern World.
London: Frank Cass, 1991.
Kampfer F. Der rote Keil: Das politische Plakat: Theorie und
Geschichte. Gebr. Mann Studio-Reihe. Berlin: Mann, 1985.
Kaplan E. A. Trauma Culture: The Politics of Violence and Loss in
Media and Literature. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press,
2005.
Karner S. Konzentrations- und Kriegsgefangenenlager in Deutsch¬
land und in der Sowjetunion: Ansatze zu einem Vergleich von Lagern in
totalitaten Regimen // In der Hand des Feindes: Kriegsgefangenschaft
von der Antike bis zum Zweiten Weltkrieg / R. Overmans (ed.). Koln:
Bohlau, 1999.
Kassimeris G., ed. The Barbarization of Warfare. New York: New York
University Press, 2006.
Katznelson I. Desolation and Enlightenment: Political Knowledge
after Total War, Totalitarianism, and the Holocaust, Leonard Hastings
Schoff Memorial Lectures. New York: Columbia University Press, 2003.
Kershaw I. Fateful Choices: Ten Decisions that Changed the World,
1940-1941. New York: Penguin Press, 2007.
Idem. Totalitarianism Revisited: Nazism and Stalinism in Comparative
Perspective // Tel Aviver Jahrbuch for deutsche Geschichte. 1994.
№33.
Kershaw I., M. Lewin, eds. Stalinism and Nazism: Dictatorships in
Comparison. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.
Kiernan B. The Pol Pot Regime: Race, Power, and Genocide in
Cambodia under the Khmer Rouge, 1975-1979. New Haven, CT: Yale
University Press, 1996.
Kieser H.-L., D. J. Schaller, eds. Der Volkermord an den Armeniern
und die Shoah: The Armenian Genocide and the Shoah. Zurich: Chronos,
2002.
589

Коска J. Asymmetrical Historical Comparison: The Case of the
German Sonderweg // History and Theory. 1999. Vol. 38. № 1.
Koenen G. Utopie der Sauberung: Was war der Kommunismus?
Berlin: A. Fast, 1998.
Koenen G., L. Kopelew, eds. Deutschland und die Russische
Revolution, 1917-1924. West-ostliche Spiegelungen. Vol. 5. Miinchen:
W. Fink Verlag, 1998.
Koenen G., L. Kopelew, eds. West-ostliche Spiegelungen: Russen
und Rutland aus deutscher Sicht und Deutsche und Deutschland
aus russischer Sicht von den Anfangen bis zum 20. Jahrhundert.
Wuppertaler Projekt zur Erforschung der Geschichte deutsch-russischer
Fremdenbilder. Series A: Russen und Rutland aus deutscher Sicht.
4 vols. Series B: Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht. 2 vols.
Miinchen: Fink, 1985.
Koestler A. Darkness at Noon. New York: Random House, 1941.
Koselleck R. Erfahrungsraum und «Erwartungshorizont» —
Zwei Historische Begriffe // In Vergangene Zukunft: Zur Semantik
geschichtlicher Zeiten / R. Koselleck (ed.). Frankfurt am Main: Suhr-
kamp, 1987.
Kramer A. Dynamic of Destruction: Culture and Mass Killing in the
First World War. Oxford and New York: Oxford University Press, 2007.
Kraushaar W. Sich aufs Eis wagen: Pladoyer fur eine Auseinander-
setzung mit der Totalitarismustheorie // Mittelweg 36. 1993. № 2.
Kroll F.-L. Endzeitvorstellungen im Kommunismus und im National-
sozialismus // Der Engel und die siebte Posaune... Endzeitvorstellungen
in Geschichte und Literatur / S. Krimm and U. Triller (eds.). Miinchen:
Bayerischer Schulbuch Verlag, 2000.
Krummacher F. A., and H. Lange. Krieg und Frieden: Geschichte der
deutschsowjetischen Beziehungen. Miinchen: Bechtle, 1970.
Kurilo О. V., ed. Der Zweite Weltkrieg im deutschen und russischen
Gedachtnis. Berlin: Avinus, 2006.
Laqueur W. Deutschland und Russland. Trans, by К. H. Abshagen.
Berlin: Propylaen, 1965.
Lefort C. Complications: Communism and the Dilemmas of Demo¬
cracy. Trans, by J. Bourg, Columbia Studies in Political Thought /
Political History. New York: Columbia University Press, 2007.
Idem. The Political Forms of Modern Society: Bureaucracy,
Democracy, Totalitarianism. Cambridge, MA: MIT Press, 1986.
Lepp N., M. Roth, eds. Der Neue Mensch: Obsessionen des 20.
Jahrhunderts. Ostfildern-Ruit: Cantz, 1999.
Levene M. Creating a Modern «Zone of Genocide»: The Impact of
Nation- and State Formation on Anatolia, 1878-1923 // Holocaust and
Genocide Studies. 1998. Vol. 12. № 3.
590

Lietzmann H. J. Politikwissenschaft im «Zeitalter der Diktaturen»:
Die Entwicklung der Totalitarismustheorie Carl Joachim Friedrichs.
Opladen: Leske + Budrich, 1999.
Linz J. Some Notes Toward a Comparative Study of Fascism in
Sociological Historical Perspective // Fascism: A Reader’s Guide:
Analyses, Interpretations, Bibliography / W. Laqueur (ed.). Har-
mondsworth, England: Penguin Books, 1979.
Lukacs G. Die Zerstorung der Vernunft: Der Weg des Irrationalismus
von Schelling zu Hitler. Berlin: Aufbau-Verlag, 1955.
Linz J. J., Stepan A. C. Problems of Democratic Transition and
Consolidation: Southern Europe, South America, and Post-Communist
Europe. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1996.
Liibbe H., W. Bartoszewski, eds. Heilserwartung und Terror: Poli-
tische Religionen des 20. Jahrhunderts. Schriften der Katholischen
Akademie in Bayern. Diisseldorf: Patmos, 1995.
Luks L. Bolschewismus, Faschismus, Nationalsozialismus — Verwandte
Gegner // Geschichte und Gesellschaft. 1988. Vol. 14. № 2.
Idem. «Eurasier» und «^Conservative Revolution»: Zur antiwestlichen
Versuchung in Russland und in Deutschland // Deutschland und die
russische Revolution. Miinchen: W. Fink Verlag, 1998.
Maier H. Politische Religionen: Die totalitaren Regime und das
Christentum, Herder Spektrum. Freiburg im Breisgau: Herder, 1995.
Idem, ed. Totalitarismus und politische Religionen: Konzepte des
Diktaturvergleichs. 3 vols. Politik- und kommunikationswissenschaft-
liche Veroffentlichungen der Gorres-Gesellschaft. Paderborn: Ferdinand
Schoningh, 1996.
Idem. Totalitarianism and Political Religions: Concepts for the
Comparison of Dictatorships. Trans, by J. Bruhn. London and New York:
Routledge, 2004.
Mandt H. Casarismus, Napoleonismus, Bonapartismus: Fiihrer, Chef,
Imperialismus // Geschichtliche Grundbegriffe / O. Brunner, W. Conze.
R. Koselleck (eds.). Stuttgart: Ernst Klett, 1990.
Mann M. The Contradiction of Continuous Revolution // Stalinism
and Nazism: Dictatorship in Comparison. / I. Kershaw, M. Lewin (eds.).
Cambridge: Cambridge University Press, 1997.
Idem. The Dark Side of Democracy: Explaining Ethnic Cleansing.
Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2005.
Mannheim K. Man and Society in the Age of Reconstruction: Studies
in Modern Social Structure. London: Routledge and Kegan Paul, 1951.
Marcuse H., ed. Feindanalyse: Uber die Deutschen / J. Peter-Erwin
(ed.). Liineburg: zu Klampen, 1998.
Idem. One Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced
Society. Boston: Beacon Press, 1964.
591

Marx К. Historisch-kritische Gesamtausgabe. 8 vols. Vol. 3. Frankfurt
am Main: Marx-Engels-Archiv, Verl.-Ges,1932.
Matard-Bonucci M.-A., P. Milza, eds. L’homme nouveau dans PEurope
fasciste (1922-1945): Entre dictature et totalitarisme. Nouvelles etudes
contemporaines. Paris: Fayard, 2004.
Mawdsley E. Thunder in the East: The Nazi-Soviet War, 1941-1945.
London: Hodder Arnold, 2005.
Mayer A. J. The Furies: Violence and Terror in the French and Russian
Revolutions. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000.
Mazower M. Dark Continent: Europe’s Twentieth Century. New
York: Vintage Books, 2000.
Middell M. Kulturtransfer und Historische Komparatistik — Thesen
zur ihren Verhaltnis // Comparativ. 2000. № 10.
Moll M.-P. Gesellschaft und totalitare Ordnung: Eine theorie-
geschichtliche Auseinandersetzung mit dem Totalitarismus, Nomos
Universitatsschriften. Politik. Baden-Baden: Nomos, 1998.
Moller H. Der rote Holocaust und die Deutschen: Die Debatte um das
«Schwarzbuch des Kommunismus». Miinchen: Piper, 1999.
Mommsen H. The Concept of Totalitarian Dictatorship vs. the
Comparative Theory of Fascism // Totalitarianism Reconsidered /
A. Menze (ed.). Port Washington, NY: Kennikat Press, 1981.
Idem. Das Ressentiment als Wissenschaft: Anmerkungen zu Ernst
Noltes «Der europaische Biirgerkrieg» // Geschichte und Gesellschaft.
1988. Vol. 14. № 4.
Mommsen W. J. Die Anfange des Ethnic Cleansing und die
Umsiedlungspolitik im Ersten Weltkrieg // Mentalitaten — Nationen —
Spannungsfelder: Studien zu Mittel- und Osteuropa im 19. und 20.
Jahrhundert: Beitrage eines Kolloquiums zum 65. Geburtstag von Hans
Lemburg / E. Lemberg, H. Miihle (eds.). Marburg: Verlag Herder-
Institut, 2001.
Mosse G. L. Nationalism and Sexuality: Respectability and Abnormal
Sexuality in Modern Europe. New York: H. Fertig, 1985.
Moyn S. Of Savagery and Civil Society: Pierre Clastres and the
Transformation of French Political Thought // Modern Intellectual
History. 2004. Vol. 1. № 1.
Muller J.-W. A Dangerous Mind: Carl Schmitt in Post-War European
Thought. New Haven, CT: Yale University Press, 2003.
Muller K.-D., K. Nikischkin, G. Wagenlehner, eds. Die Tragodie der
Gefangenschaft in Deutschland und in der Sowjetunion 1941-1956.
Koln: Bohlau, 1998.
Naimark N. M. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-
Century Europe. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001.
592

Nelles D. Jan Valtins «Tagebuch der Holle»: Legende und Wirklichkeit
eines Schliisselromans der Totalitarismustheorie // 1999: Zeitschrift fur
Sozialgeschichte des 20. und 21. Jahrhunderts. 1994. Vol. 9. № 1.
Nelson D. Political Convergence // World Politics. 1978. Vol. 30. № 3.
Neumann F. L. Behemoth: The Structure and Practice of National
Socialism. Toronto and New York: Oxford University Press, 1942.
Nolte E. Die historisch-genetische Version der Totalitarismustheorie:
Argernis oder Einsicht? // Zeitschrift fur Politik. 1996. Vol. 43. № 2.
Idem. Der europaische Biirgerkrieg, 1917-1945: Nationalsozialismus
und Bolschewismus. Berlin: Propylaen Verlag, 1987.
Idem. Marxism, Fascism, Cold War. Atlantic Highlands, NJ:
Humanities Press, 1982.
Idem. Marxismus und Nationalsozialismus // Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. 1983. № 31.
O’Donnell G. A., Ph. C. Schmitter, L. Whitehead, eds. Transitions
from Authoritarian Rule: Comparative Perspectives. Baltimore: Johns
Hopkins University Press, 1986.
Orwell G. 1984: A Novel. London: Seeker & Warburg, 1949.
Osterhammel J. Die Wiederkehr des Raumes: Geopolitik, Geohistorie
und historische Geographic //Neue politische Literatur. 1998. № 43.
O’Sullivan D. Furcht und Faszination: Deutsche und britische
RuGlandbilder, 1921-1933. Koln und Weimar: Bohlau, 1996.
Overmans R., ed. In der Hand des Feindes: Kriegsgefangenschaft von
der Antike bis zum Zweiten Weltkrieg. Koln: Bohlau, 1999.
Overy R. The Dictators: Hitler’s Germany and Stalin’s Russia. London:
Penguin Books, 2005.
Page S., ed. 'Annees 30 en Europe: Le temp mena^ant 1929-1939:
Exposition du 20 fevrier au 25 mai 1997. Musee d’art moderne de la ville
de Paris. Paris: Flammarion, 1997.
Petersen R. D. Understanding Ethnic Violence: Fear, Hatred, and
Resentment in Twentieth-Century Eastern Europe. Cambridge Studies
in Comparative Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 2002.
Pietrow-Ennker B. Das Feindbild im Wandel: Die Sowjetunion in
den nationalsozialistischen Wochenschauen 1935-1941 // Geschichte in
Wissenschaft und Unterricht. 1990. № 41.
Pike D. German Writers in Soviet Exile, 1933-1945. Chapel Hill:
University of North Carolina Press, 1982.
Pipes R. Vixi: Memoirs of a Non-Belonger. New Haven, CT: Yale
University Press, 2003.
Poliakov L., Cabestan J.-P. Les totalitarismes du XXe siecle: Un
phenomene historique depasse? Paris: Fayard, 1987.
Pompidou Georges Centre National d’Art et de Culture. Paris-
Moscow, 1900-1930: Catalogue de l’exposition Paris - Moscow. 2nd ed.
Paris: The Centre, 1979.
593

Popper К. R. The Open Society and Its Enemies. 2 vols. London:
G. Routledge & Sons, 1945.
Postone M., E. L. Santner, eds. Catastrophe and Meaning: The
Holocaust and the Twentieth Century. Chicago: University of Chicago
Press, 2003.
Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe: Fascist
Dictatorships and Liberal Democracies, Historical Connections. London
and New York: Routledge, 1996.
Rabinbach A. Moments of Totalitarianism // History and Theory.
2006. № 45.
Reichardt S. Was mit dem Faschismus passiert ist: Ein Literaturbe-
richt zur internationalen Faschismusforschung seit 1990. Teil I // Neue
Politische Literatur. 2004. Vol. 49. № 3.
Reichardt S., A. Nolzen, eds. Faschismus in Italien und Deutschland:
Studien zu Transfer und Vergleich, Beitrage zur Geschichte des
Nationalsozialismus. Gottingen: Wallstein, 2005.
Roberts D. D. The Totalitarian Experiment in Twentieth-Century
Europe: Understanding the Poverty of Great Politics. London and New
York: Routledge, 2006.
Rosanvallon P. Democracy Past and Future, Columbia Studies in
Political Thought/Political History. New York: Columbia University
Press, 2006.
Rosenfeld G. Kultur und Wissenschaft in den Beziehungen zwischen
Deutschland und der Sowjetunion von 1933 bis 1941 // Berliner Jahr-
buch fur osteuropaische Geschichte. 1995. № 1.
Idem. Sowjetrussland und Deutschland, 1917-1922. 2nd ed. Cologne:
Pahl-Rugenstein, 1984.
Idem. Sowjetunion und Deutschland, 1922-1933. Berlin: Akademie,
1984.
Rousso H., R. J. Golsan, eds. Stalinism and Nazism: History and
Memory Compared, European Horizons. Lincoln: University of Nebraska
Press, 2004.
Rousso H., N. Werth, eds. Stalinisme et Nazisme: Histoire et memoire
comparees. Collection «Histoire du temps present». Bruxelles: Complexe,
1999.
Royster Ch. The Destructive War: William Tecumseh Sherman,
Stonewall Jackson, and the Americans. New York: Random House, 1991.
Russie France Allemagne Italie. Transferts quadrangulaires du
neoclassicisme aux avant-gardes. Paris: Du Lerot, 2005.
Ryklin M. K. Raume des Jubels: Totalitarismus und Differenz:
Essays. Trans, by D. Uffelmann. Edition Suhrkamp. Frankfurt am Main:
Suhrkamp, 2003.
Schieder W. Der Nationalsozialismus im Fehlurteil philosophischer
Geschichtsschreibung: Zur Methode von Ernst Noltes «Europaische
Biirgerkrieg» // Geschichte und Gesellschaft. 1989. Vol. 15. № 1.
594

Schivelbusch W. Three New Deals: Reflections on Roosevelt’s
America, Mussolini’s Italy, and Hitler’s Germany, 1933-1939. Trans, by
J. Chase. New York: Metropolitan Books, 2006.
Schlogel K. Im Raume lesen wir die Zeit: Uber Zivilisationsgeschichte
und Geopolitik. Miinchen: Carl Hanser, 2003.
Schmeitzner M., ed. Totalitarismuskritik von links: Deutsche
Diskurse im 20. Jahrhundert. Schriften des Hannah-Arendt-Instituts
fur Totalitarismusforschung. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2007.
Schmitt C. Die Diktatur: Von den Anfangen des modernen
Souveranitatsgedankens bis zum proletarischen Klassenkampf. 2nd ed.
Miinchen und Leipzig: Duncker & Hum-blot, 1928.
Schmuhl H.-W. Rassenhygiene in Deutschland — Eugenik in der
Sowjetunion: Ein Vergleich // Im Dschungel der Macht: Intellektuelle
Professionen unter Stalin und Hitler / D. Beyrau (ed.). Gottingen:
Vandenhoeck & Ruprecht, 2000.
Scholer U. Friihe totalitarismustheoretische Ansatze der Mensche-
wiki im Exil // Beitrage zur Geschichte der Arbeiterbewegung. 1996.
Vol. 38. № 2.
Schonpflug D. Histoires Croisees: Francois Furet, Ernst Nolte and a
Comparative History of Totalitarian Movements // European History
Quarterly. 2007. Vol. 37. № 2.
Schottler P. Henri Pirennes Kritik an der deutschen Geschicht-
wissenschaft und seine Neubegrundung des Komparatismus im Ersten
Weltkrieg // Sozialgeschichte. 2004. Vol. 19. № 2.
Schubart W. Europa und die Seele des Ostens. Lucerne: Vita nova
Verlag, 1938.
Schulin E. Der Erste Weltkrieg und das Ende des alten Europas //
Jahrhundertwende: Der Aufbruch in die Moderne 1880-1930 / August
Nitschke et al. (ed.). Reinbek: Rowolt, 1990.
Schwendemann H. Die wirtschaftliche Zusammenarbeit zwischen dem
Deutschen Reich und der Sowjetunion von 1939 bis 1941: Alternative zu
Hitlers Ostprogramm? Quellen und Studien zur Geschichte Osteuropas.
Berlin: Akademie Verlag, 1993.
Seidel B. S. Jenkner, eds. Wege der Totalitarismus-Forschung, Wege
der Forschung. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1968.
Seidler F. W. Die Kollaboration, 1939-1945Г Miinchen: Herbig,
1995.
Semelin J. Analysis of a Mass Crime: Ethnic Cleansing in the Former
Yugoslavia, 1991-1999// The Specters of Genocide: Mass Murder
in Historical Perspective / B. Kiernan, R. Gellately (eds.). Cambridge:
Cambridge University Press, 2003.
Shaw M. War and Genocide: Organized Killing in Modern Society.
Cambridge: Polity Press in Association with Blackwell, 2003.
595

Shlapentokh V. American Sovietology from 1917-1991: An Attempt
at Diagnosis // Russian History. 1995. Vol. 22. № 4.
Shorten R. Europe’s Twentieth Century in Retrospect? A
Cautious Note on the Furet/Nolte Debate // European Legacy. 2004.
Vol. 9. № 3.
Siegel A., ed. The Totalitarian Paradigm after the End of Communism:
Towards a Theoretical Reassessment. Poznan Studies in the Philosophy
of the Sciences and the Humanisties. Amsterdam: Allen Lane, 1998.
Siegel A., ed. Totalitarismustheorien nach dem Ende des Kommu-
nismus, Schriften des Hannah-Arendt-Instituts fur Totalitarismus-
forschung. Koln: Bohlau, 1998.
Slezkine Y. The Jewish Century. Princeton, NJ: Princeton University
Press, 2004.
Smith R. Human Destructiveness and Politics: The Twentieth Cen¬
tury as an Age of Genocide // Genocide and the Modern Age: Etiology
and Case Studies of Mass Death /1. Wallimann, M. N. Dobkowski (eds.).
New York: Greenwood Press, 1987.
Idem. Pluralismus und Humanismus in der Genozidforschung //
Genozid und Moderne / M. Dabag, K. Platt (eds.). Opladen: Leske +
Budrich, 1998.
Sollner A. Totalitarismus: Eine notwendige Denkfigur des 20.
Jahrhunderts // Mittelweg 36. 1993. № 2.
Sollner A., R. Walkenhaus, K. Wieland, eds. Totalitarismus, eine
Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts. Berlin: Akademie Verlag, 1997.
Spies S. B. Methods of Barbarism?: Roberts and Kitchener and
Civilians in the Boer Republics, January 1900 — May 1902. Cape Town:
Human & Rousseau, 1977.
Stiftung Preufiische Schlosser und Garten Berlin-Brandenburg, ed.
Macht und Freundschaft 1800-1860. Berlin: Koehler & Amelang, 2007.
Strauss L., Voegelin E. Faith and Political Philosophy: The
Correspondence between Leo Strauss and Eric Voegelin, 1934-1964.
Trans, by P. Emberley and B. Cooper. University Park: Pennsylvania
State University Press, 1993.
Streit C. Deutsche und sowjetische Kriegsgefangene // Kriegsver-
brechen im 20. Jahrhundert / W. Wette, G. R. Uberschar (Hrsg.).
Darmstadt: Wissenschaft Buchgesellschaft, 2001.
Szporluk R. Communism and Nationalism: Karl Marx versus Friedrich
List. New York: Oxford University Press, 1988.
Tischler C. Flucht in die Verfolgung: Deutsche Emigranten im
sowjetischen Exil, 1933 bis 1945. Arbeiten zur Geschichte Osteuropas.
Munster: Lit, 1996.
Tucker R. C. Philosophy and Myth in Karl Marx. 2nd ed. Cambridge:
Cambridge University Press, 1972.
596

Vahlefeld H. W. Deutschlands totalitare Tradition: Nationalsozialis-
mus und SED-Sozialismus als politische Religionen. Stuttgart: Klett-
Cotta, 2002.
Van Der Linden M. Socialisme ou Barbarie: A French Revolutionary
Group (1949-1965) // Left History. 1997. Vol. 5. № 1.
Voegelin E. Die politischen Religionen, Schriftenreihe «Ausblicke».
Stockholm: Bermann-Fischer Verlag, 1939.
Voegelin E. et al., eds. Politische Religion? Politik, Religion und
Anthropologie im Werk von Eric Voegelin, Periagoge. Miinchen: Fink,
2003.
Wasserstein B. Barbarism and Civilization: A History of Europe in
Our Time. Oxford and New York: Oxford University Press, 2007.
Weinberg G. L. A World at Arms: A Global History of World War II.
New York: Cambridge University Press, 1994.
Weindling P. Epidemics and Genocide in Eastern Europe, 1890-
1945. Oxford: Oxford University Press, 2000.
Weisbrod B. Fundamental Violence: Political Violence and Political
Religion in Modern Conflict // International Social Science Journal.
2002. № 174.
Weitz E. D. A Century of Genocide: Utopias of Race and Nation.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003.
Wells H. G. The Outline of History: Being a Plain History of Life and
Mankind. 2 vols. New York: Macmillan Co., 1920.
Welskopp T. Stolpersteine auf dem Konigsweg: Methodenkritische
Anmerkung zum internationalen Vergleich in der Gesellschaft-
geschichte // Archiv fur Sozialgeschichte. 1995. № 35.
Wette W., G. R. Uberschar, eds. Kriegsverbrechen im 20. Jahrhun-
dert. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2001.
Wheatcroft S. Ausmass und Wesen der deutschen und sowjetischen
Massentotungen und Repressionen // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung
und Deportation: Dimensionen der Massenverbrechen in der Sowjet-
union und in Deutschland 1933 bis 1945 / D. Dahlmann, G. Hirschfeld
(eds.). Essen: Klartext, 1999.
Wippermann W. Faschismustheorien: Zum Stand der gegenwartigen
Diskussion. 5th rev. ed. Ertrage der ForschungT Darmstadt: Wissen¬
schaftliche Buchgesellschaft, 1976.
Idem. Totalitarismustheorien: Die Entwicklung der Diskussion von
den Anfangen bis heute. Darmstadt: Primus, 1997.
Wolff R. P., Barrington M. Jr., Marcuse H. A Critique of Pure
Tolerance. Boston: Beacon Press, 1965.
Young-Bruehl E. Hannah Arendt: For Love of the World. New Haven,
CT: Yale University Press, 1982.
597

Zeidler M. Reichswehr und Rote Armee, 1920-1933: Wege und
Stationen einer ungewohnlichen Zusammenarbeit, Beitrage zur
Militargeschichte. Miinchen: R. Oldenbourg, 1993.
Zernack K. Polen und Russland: Zwei Wege in der europaischen
Geschichte. Berlin: Propylaen Verlag, 1994.
Zimmerer J. Die Geburt des «Ostlandes» aus dem Geiste
des Kolonialismus: Die nationalsozialistische Eroberungs- und
Beherrschungspolitik in (post)kolonialer Perspektive // Sozial-
geschichte: Zeitschrift fur historische Analyse des 20. und 21. Jahrhun-
derts. 2004. Vol. 19. № 1.
Idem. Holocaust und Kolonialismus: Beitrag zu einer Archaologie des
genozidalen Gedankens // Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft. 2003.
Vol. 51. № 12.
Zimmermann В., C. Didry, P. Wagner, eds. Le travail et la nation:
Histoire croisee de la France et de 1’Allemagne. Paris: Maison des sciences
de l’homme, 1999.
Zizek S. Did Somebody Say Totalitarianism? London and New York:
Verso, 2001.
Европа
Bednarski W. Das Gesicht des Krieges in der Gemeinde Kotlice
(Kreis Zamosc) 1939-1945 // Die polnische Heimatarmee: Geschichte
und Mythos der Armia Krajowa seit dem Zweiten Weltkrieg / B. Chiari
(ed.). Miinchen: Oldenbourg, 2003.
Benecke W. Die Ostgebiete der Zweiten Polnischen Republik:
Staatsmacht und offentliche Ordnung in einer Minderheitenregion
1918-1939. Beitrage zur Geschichte Osteuropas. Koln: Bohlau, 1999.
Berezen M. Political Belonging: Emotion, Nation, and Identity in
Fascist Italy // State/Culture: State Formation after the Cultural Turn /
G. Steinmetz (ed.). Ithaca, NY: Cornell University Press, 1999.
Biuletyn Glownej Komisji Badania Zbrodni Hitlerowskich w Polsce.
Vol. 21. Krakow: Wydawnictwo Ministerstwa Sprawiedliwosci, 1970.
Bourg J., ed. After the Deluge: New Perspectives on the Intellectual
and Cultural History of Postwar France, After the Empire. Lanham, MD:
Lexington Books, 2004.
Bucur M. Eugenics and Modernization in Interwar Romania. Pitt
Series in Russian and East European Studies. Pittsburgh, PA: University
of Pittsburgh Press, 2002.
Chodakiewicz M. J. Between Nazis and Soviets: A Case Study of
Occupation Politics in Poland, 1939-1947. Lanham, MD: Lexington
Books, 2004.
Coeure S. La grande lueur a PEst: Les Fran^ais et PUnion sovietique,
1917-1939. Archives du communisme. Paris: Seuil, 1999.
598

Comacchio C. R. «The Infant Soldier»: Early Child Welfare Efforts
in Ontario // Women and Children First: International Maternal and
Infant Welfare, 1870- 1945 / V. Fildes et al. (eds.). New York: Routledge,
1993.
Dlugoborski W., ed. Polozenie ludnosci w Rejencji Katowickiej w
latach 1939-1945. Vol. 1. Documenta occupationis. Poznan: Instytut
Zachodni, 1983.
Falasca-Zamponi S. Fascist Spectacle: The Aesthetics of Power in
Mussolini’s Italy. Studies on the History of Society and Culture. Ber¬
keley: University of California Press, 1997.
Fumaroli M. La Coupole // Realms of Memory: Rethinking the
French Past / P. Nora (ed.). New York: Columbia University Press,
1997.
Golczewski F. Die Heimatarmee und die Juden // Die polnische
Heimatarmee: Geschichte und Mythos der Armia Krajowa seit dem
Zweiten Weltkrieg / B. Chiari (ed.). Miinchen: Oldenbourg, 2003.
Gross J. T. Polish Society under German Occupation: The
Generalgouvernement, 1939-1944. Princeton, NJ: Princeton University
Press, 1979.
Havel V. The Power of the Powerless: Citizens against the State in
Central-Eastern Europe, Contemporary Politics / J. Keane (ed.). London:
Hutchinson, 1985.
Hunt L. A. Politics, Culture, and Class in the French Revolution.
Studies on the History of Society and Culture. Berkeley: University of
California Press, 1984.
Ipsen C. Dictating Demography: The Problem of Population in
Fascist Italy. New York: Cambridge University Press, 1996.
Johannisson K. The People’s Health: Public Health Policies in
Sweden // The History of Public Health and the Modern State /
D. Porter (ed.). Amsterdam: Editions Rodopi В. V., 1994.
Judt T. Past Perfect: French Intellectuals, 1944-1956. Berkeley:
University of California Press, 1992.
Laasi E. Der Untergrundkrieg in Estland, 1945-1953// Auch wir
sind Europa: Zur jiingeren Geschichte und aktuellen Entwicklung des
Baltikums: Baltische Pressestimmen und Dokumente/ R. Kibelka (ed.).
Berlin: Aufbau Taschenbuch Verlag, 1991.
Luczak Cz., ed. Polozenie ludnosci polskiej w tzw. Kraju Warty w
okresie hitlerowskiej okupacji. Documenta occupationis. Poznan: Insty¬
tut Zachodni, 1990.
Idem, ed. Wysiedlenia ludnosci polskiej na tzw. ziemiach wcielonych
do Rzeszy 1939-1945. Documenta Occupationis. Poznan: Instytut
Zachodni, 1969.
Michnik A., Erard Z. Penser la Pologne: Morale et politique de la
resistance. Cahiers libres. Paris: Decouverte/Maspero, 1983.
599

Motyka G. Der polnisch — ukrainische Gegensatz in Wolhynien und
Ostgalizien // Die polnische Heimatarmee: Geschichte und Mythos der
Armia Krajowa seit dem Zweiten Weltkrieg / B. Chiari (ed.). Munchen:
Oldenbourg, 2003.
Nash M. Protonatalism and Motherhood in Franco’s Spain //
Maternity and Gender Policies: Women and the Rise of the European
Welfare States, 1880s-1950s / G. Bock, P. Thane (eds.). London:
Routledge, 1991.
Niwinski P. Die nationale Frage im Wilnagebiet // Die polnische
Heimatarmee: Geschichte und Mythos der Armia Krajowa seit dem
Zweiten Weltkrieg / B. Chiari (ed.). Munchen: Oldenbourg, 2003.
Oberlander E., ed. Geschichte Osteuropas: Zur Entwicklung einer
historischen Disziplin in Deutschland, Osterreich und der Schweiz
1945-1990, Quellen und Studien zur Geschichte des ostlichen Europa.
Stuttgart: Franz Steiner, 1992.
Oberlander E., R. Ahmann, eds. Autoritare Regime in Ostmittel- und
Sudosteuropa, 1919-1944. Paderborn: F. Schoningh, 2001.
Raun T. U. Estonia and the Estonians. 2nd ed. Studies of Nationali¬
ties in the USSR. ^Stanford, CA: Hoover Institution Press, Stanford
University, 1991.
Rowe M. Collaboration and Resistance in Napoleonic Europe: State
Formation in an Age of Upheaval, c. 1800-1815. Basingstoke and New
York: Palgrave Macmillan, 2003.
Schivelbusch W. Die Bibliothek von Lowen: Eine Episode aus der Zeit
der Weltkriege. Munchen: C. Hanser, 1988.
Szonert M. B. World War II through Polish Eyes: In the Nazi-Soviet
Grip. East European Monographs. Boulder, CO and New York: Colum¬
bia University Press, 2002.
Thane P. Visions of Gender in the Making of the British Welfare
State: The Case of Women in the British Labour Party and Social Policy,
1906-1945 // Maternity and Gender Policies: Women and the Rise of
the European Welfare States 1880s-1950s / G. Bock, P.Thane (eds.).
London: Routledge, 1991.
Национал-социализм, Третий Рейх, Германия
Ausgewahlte Reden des Fuhrers und seiner Mitarbeiter, 1937.
Sonderausgabe fur die Wehrmacht. ed. Munchen: Zentralverlag der
NSDAP, 1937.
Das Sowjetparadies: Ausstellung der Reichspropagandaleitung
der NSDAP: Ein Bericht in Wort und Bild. Berlin: Zentralverlag der
NSDAP, Franz EherNachf., 1942.
Ich sah den Bolschewismus: Dokumente der Wahrheit gegen die
bolschewistische Luge: Thuringer Soldaten schreiben an ihren Gauleiter
und Reichsstatthalter. Weimar: Der Nationalsozialist, 1942.
600

Forever in the Shadow of Hitler? Original Documents of the
Historikerstreit, the Controversy concerning the Singularity of the
Holocaust. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1993.
Kluften der Erinnerung: RuBland und Deutschland 60 sechzig
Jahre nach dem Krieg // Osteuropa 55. 2005. № 4-6.
Abel T. F. The Nazi Movement: Why Hitler Came to Power. New
York: Atherton Press, 1966.
Abelshauser W. Germany: Guns, Butter and Economic Miracles //
The Economics of World War II: Six Great Powers in International
Comparison / M. Harrison (ed.). Cambridge: Cambridge University
Press, 1998.
Adam U. D. Judenpolitik im Dritten Reich. Tubinger Schriften
zur Sozial-und Zeitgeschichte. Dusseldorf: Droste Verlag, 1972.
Allen W. Sh. The Nazi Seizure of Power: The Experience of a Single
German Town, 1922-1945. Rev. ed. New York: F. Watts, 1984.
Aly G. Endlosung: Volkerverschiebung und der Mord an den
europaischen Juden. Frankfurt am Main: S. Fischer, 1995.
Idem. «Final solution»: Nazi Population Policy and the Murder of
the European Jews. Trans, by B. Cooper and A. Brown. London and New
York: Oxford University Press, 1999.
Idem. Hitler’s Beneficiaries: Plunder, Racial War, and the Nazi Welfare
State. Trans, by J. Chase. New York: Metropolitan, 2007.
Idem. «Judenumsiedlung»: Uberlegungen zur politischen Vor-
geschichte des Holocaust // Nationalsozialistische Vernichtungspolitik,
1939-1945: Neue Forschungen und Kontroversen. Frankfurt am Main:
Fischer, 1998.
Idem, ed. Aussonderung und Tod: Die klinische Hinrichtung der
Unbrauchbaren. 2nd ed. Vol. 1. Beitrage zur nationalsozialistischen
Gesundheits- und Sozialpolitik. Berlin: Rotbuch, 1987.
Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung: Auschwitz und die
deutschen Plane fur eine neue europaische Ordnung. Hamburg: Hoffmann
und Campe, 1991.
Aly G., Roth К. H. Die restlose Erfassung: Volkszahlen, Identifizieren,
Aussondern im Nationalsozialismus. Berlin: Rotbuch Verlag, 1984.
Angrick A. Besatzungspolitik und Massenmord: Die Einsatzgruppe D
in der sudlichen Sowjetunion 1941-1943. Hamburg: Hamburger, 2003.
Arnold K. J. Das Beispiel Charkow: Massenmord unter deutscher
Besatzung // Verbrechen der Wehrmacht: Bilanz einer Debatte /
C. Hartmann, J. Hurter, U. Jureit (eds.). Munchen: Beck, 2002.
Idem. Die Eroberung und Behandlung der Stadt Kiew durch
die Wehrmacht im September 1941: Zur Radikalisierung der
Besatzungspolitik // Militargeschichtliche Mitteilungen. 1999. Vol. 58.
№ 1.
601

Idem. Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzten
Gebieten der Sowjetunion: Kriegfuhrung und Radikalisierung im
«Unternehmen Barbarossa» // Zeitgeschichtliche Forschungen. Berlin:
Duncker & Humblot, 2005.
Idem. Hitlers Wandel im August 1941: Ein Kommentar zu den Thesen
Tobias Jersaks // Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft. 2000. Vol. 48.
№3.
Arnold S. R., Ueberschar G. R. Das Nationalkommittee «Freies
Deutschland» und der Bund Deutscher Offiziere. Die Zeit des
Nationalsozialismus. Geschichte Fischer. Frankfurt am Main: Fischer
Taschenbuch Verlag, 1995.
Aschheim S. E. Brothers and Strangers: The East European Jew
in German and German Jewish Consciousness, 1800-1923. Madison:
University of Wisconsin Press, 1982.
Augstein R., ed. Historikerstreit: Die Dokumentation der Kontroverse
um die Einzigartigkeit der nationalsozialistischen Judenvernichtung.
Munchen: R. Piper, 1987.
AyaB W. «Asoziale»: Die verachteten Verfolgten // Verfolgung als
Gruppenschicksal / W. Benz, B. Distel (eds.). Dachau: Verlag Dachauer
Hefte, 1998.
Idem. «Asoziale» im Nationalsozialismus. Stuttgart: Klett-Cotta,
1995.
AyaB W. et al., eds. Feinderklarung und Prevention: Kriminalbio-
logie, Zigeunerforschung und Asozialenpolitik, Beitrage Nationalsozialis¬
tischen zur Gesundheits- und Sozialpolitik. Berlin: Rotbuch Verlag,
1988.
Backes U., Jesse E. Totalitarismus, Extremismus, Terrorismus:
Ein Literaturfuhrer und Wegweiser zur Extremismusforschung in der
Bundesrepublik Deutschland. 2nd rev. and expanded ed. Analysen.
Opladen: Leske + Budrich, 1985.
Backes U., E. Jesse, R. Zitelmann, eds. Die Schatten der Vergangenheit:
Impulse zur Historisierung des Nationalsozialismus. Berlin: Propylaen,
1990.
Balke F. Der Staat nach seinem Ende: Die Versuchung Carl Schmitts.
Munchen: W. Fink, 1996.
Banach J. Heydrichs Elite: Das Fuhrerkorps der Sicherheitspolizei und
des SD 1936-1945, Sammlung Schoningh zur Geschichte und Gegen-
wart. Paderborn: F. Schoningh 1998.
Bankier D. The Germans and the Final Solution: Public Opinion
under Nazism, Jewish Society and Culture. New York: Oxford University
Press, 1992.
Banse E. Raum und Volk im Weltkriege: Gedanken uber eine nationale
Wehrlehre. Oldenburg: G. Stalling, 1932.
602

Barkai A. Das Wirtschaftssystem des Nationalsozialismus: Ideologic,
Theorie, Politik, 1933-1945. 2nd ed. Frankfurt am Main: Fischer
Taschenbuch, 1988.
Idem. From Boycott to Annihilation: The Economic Struggle of
German Jews, 1933-1943. Trans, by W. Templer. The Tauber Institute
for the Study of European Jewry Series. Hanover, NH: University Press
of New England, 1989.
Bartov O. Eastern Front, 1941-1945: German Troops and the
Barbarisation of Warfare. 2nd ed. St Antony’s Series. Basingstoke:
Palgrave, 2001.
Idem. Defining Enemies, Making Victims: Germans, Jews, and the
Holocaust // American Historical Review. 1998. Vol. 103. № 3.
Idem. From Blitzkrieg to Total War: Controversial Links between
Image and Reality // Stalinism and Nazism: Dictatorships in Comparison /
I. Kershaw, M. Levin (eds.). Cambridge and New York: Cambridge
University Press, 1997.
Idem. Hitler’s Army: Soldiers, Nazis, and War in the Third Reich. New
York: Oxford University Press, 1991.
Idem. The Missing Years: German Workers, German Soldiers //
German History. 1990. № 8.
Idem. Von unten betrachtet: Uberleben, Zusammenhalt und Brutalitat
an der Ostfront // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-Pakt zum
«Unternehmen Barbarossa» / B. Wegner (ed.). Munchen und Zurich:
Piper, 1991.
Basler W. Deutschlands Annexionspolitik in Polen und im Baltikum,
1914-1918, Veroffentlichungen des Instituts fur Geschichte der Volker
der UdSSR an der Martin Luther-Uni versitat Halle-Wittenberg. Ber¬
lin: Rutten & Loening, 1962.
Baur J. Die Revolution und «Die Weisen von Zion»: Zur Entwicklung
des Russlandbildes in der fruhen NSDAP // «Judischer Bolschewismus»:
Mythos und Realitat / J. Rogalla von Bieberstein (ed.). Dresden: Antaios,
2002.
Beck B. Wehrmacht und sexuelle Gewalt: Sexualverbrechen vor
deutschen Militargerichten 1939-1945, Krieg in der Geschichte.
Paderborn: Schoningh, 2004.
Beevor A. The Fall of Berlin, 1945. New York: Vikihg, 2002.
Belyi A., Schlogel K. Im Reich der Schatten: Berlin 1921 bis 1923.
Frankfurt am Main: Insel, 1987.
Berendse G.-J. Schreiben im Terrordrom: Gewaltkodierung, kul-
turelle Erinnerung und das Bedingungsverhaltnis zwischen Literatur
und RAF-Terrorismus. Munchen: text + kritik, 2005.
Bergen D. L. Twisted Cross: The German Christian Movement in the
Third Reich. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1966.
603

Bergerson A. S. Listening to the Radio in Hildesheim, 1923-53 //
German Studies Review. 2001. № 24.
Berghoff H. Methoden der Verbrauchslenkung im
Nationalsozialismus // Wirtschaftskontrolle und Recht in der
nationalsozialistischen Diktatur / D. Gosewinkel (ed.). Frankfurt am
Main: Klostermann, 2005.
Berkhoff К. C. Harvest of Despair: Life and Death in Ukraine under
Nazi Rule. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press,
2004.
Berlitz E. Ehestandsdarlehen, Bucherei des Steuerrechts. Berlin and
Wien: Industrieverlag Spaeth und Linde, 1940.
Bernbaum S., John A. The New Elite: Nazi Leadership in Austria,
1938-1945 // Austrian History Yearbook. 1978. № 14.
Berthold E., ed. Kriegsgefangene im Osten: Bilder, Briefe, Berichte.
Konigstein: Athenaum, 1981.
Bessel R. Nazism and War, Modern Library Chronicles. New York:
Modern Library, 2004.
Idem. Germany after the First World War. Oxford: Clarendon Press,
1993.
Idem. Political Violence and the Rise of Nazism: The Storm Troopers
in Eastern Germany, 1925-1934. New Haven, CT: Yale University Press,
1984.
Biess F. Homecomings: Returning POWs and the Legacies of Defeat
in Postwar Germany. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2006.
Birn R. B. «Zaunkonig» an «Uhrmacher»: Grosse Partisanenaktionen
1942/43 am Beispiel des «Unternehmens Winterzauber» // Militar-
geschichtliche Zeitschrift. 2001. Vol. 60. N2 1.
Idem. Die hoheren SS- und Polizeifuhrer: Himmlers Vertreter im
Reich und in den besetzten Gebieten. Dusseldorf: Droste, 1986.
Bleuel H. P. Sex and Society in Nazi Germany. Trans, by J. M. Brown-
john. Philadelphia: Lippincott, 1973.
Boberach H., ed. Meldungen aus dem Reich, 1938-1945: Diegeheimen
Lageberichte des Sicherheitsdienstes der SS. Herrsching: Pawlak, 1984.
Bock G. Zwangssterilisation im Nationalsozialismus: Studien zur
Rassenpolitik und Frauenpolitik, Schriften des Zentralinstituts fur
Sozialwissenschaftliche Forschung der Freien Universitat Berlin.
Opladen: Westdeutscher Verlag, 1986.
Bohme, K. W. Die deutschen Kriegsgefangenen in sowjetischer
Hand: Eine Bilanz / E. von Maschke (ed.). Zur Geschichte der
deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges. Bielefeld: E. und
W. Gieseking, 1966.
Boll B., Safrian H. On the Way to Stalingrad: The 6th Army in
1941-1942 // War of Extermination: The German Military in World
604

War II, 1941-1944 / H. Неег, К. Naumann (eds.). New York and Oxford:
Berghahn Books, 2000.
Bosma K. Verbindungen zwischen Ost- und Westkolonisation // Der
«Generalplan Ost»: Hauptlinien der nationalsozialistischen Planungs-
und Vernichtungspolitik / M. Rossler, S. Schleiermacher, C. Tollmien
(ed.). Berlin: Akademie Verlag, 1993.
Bracher K. D. The German Dictatorship: The Origins, Structure, and
Effects of National Socialism. Trans, by J. Steinberg. New York: Praeger
Publishers, 1970.
Idem. Zeitgeschichtliche Kontroversen: Um Faschismus, Totali-
tarismus, Demokratie. Serie Piper. Munchen: Piper, 1976.
Bracher K. D., Sauer W., Schulz G. Die nationalsozialistische
Machtergreifung: Studien zur Errichtung des totalitaren
Herrschaftssystems in Deutschland 1933/34. Schriften des Instituts
fur Politische Wissenschaft. Koln and Opladen: Westdeutscher Verlag,
1960.
Brecht B. Gesammelte Werke. 20 vols. Vol. 12. Werkausgabe Edition
Suhrkamp. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1967.
Idem. Gesammelte Werke. 20 vols. Vol. 9. Werkausgabe Edition
Suhrkamp. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1967.
Brechtken M. Madagaskar fur die Juden: Antisemitische Idee und
politische Praxis 1885-1945, Studien zur Zeitgeschichte. Munchen:
Oldenbourg, 1997.
Breuer S. Ordnungen der Ungleichheit: Die deutsche Rechte im
Widerstreit ihrer Ideen 1871-1945. Darmstadt: Wissenschaftliche
Buchgesellschaft, 2001.
Broszat M. Der Nationalsozialismus: Weltanschauung, Programm und
Wirklichkeit. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1960.
Idem. Der Staat Hitlers: Grundlegung und Entwicklung seiner inne-
ren Verfassung, DTV-Weltgeschichte des 20. Jahrhunderts. Munchen:
Deutscher Taschenbuch Verlag, 1969.
Idem. «Konzentrationslager» // Anatomie des SS-Staates. Munchen:
Deutschen Taschenbuch Verlag, 1984.
Idem. Soziale Motivation und Fuhrerbindung des National
Sozialismus // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 1970. № 18.
Idem. The Hitler State: The Foundation and Development of the
Internal Structure of the Third Reich. Trans, by John W. Hiden. London
and New York: Longman, 1981.
Browning C. R. Fateful Months: Essays on the Emergence of the Final
Solution. Rev. ed. New York: Holmes & Meier, 1991.
Idem. German Killers: Behavior and Motivation in the Light of
New Evidence // Nazi Policies, Jewish Workers, German Killers /
605

C. R. Browning (ed.). Cambridge and New York: Cambridge University
Press, 2000.
Idem. Ideology, Culture, Situation, and Disposition: Holocaust
Perpetrators and the Group Dynamic of Mass Killing // NS-
Gewaltherrschaft: Beitrage zur historischen Forschung und juristischen
Aufarbeitung / A. Gottwaldt, N. Kampe, P. Klein (eds). Berlin: Edition
Hentrich, 2005.
Idem. Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final
Solution in Poland. New York: HarperCollins, 1992.
Idem. The Euphoria of Victory and the Final Solution: Summer — Fall
1941 // German Studies Review. 1994. Vol. 17. № 3.
Idem. The Path to Genocide: Essays on Launching the Final Solution.
Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1992.
Browning C. R., Matthaus J. Die Entfesselung der «Endlosung»:
Nationalsozialistische Judenpolitik 1939-1942. Trans, by K.-D. Schmidt.
Berlin: Propylaen, 2003.
Idem. The Origins of the Final Solution: The Evolution of Nazi Jewish
Policy. Lincoln, NE and Jerusalem: The University of Nebraska Press and
Yad Vashem, 2004.
Bruendel S. Volksgemeinschaft oder Volksstaat: Die «Ideen von
1914» und die Neuordnung Deutschlands im Ersten Weltkrieg. Berlin:
Akademie Verlag, 2003.
Brunner C. Frauenarbeit im Mannerstaat: Wohlfahrtspflegerinnen
im Spannungsfeld kommunaler Sozialpolitik in Munchen 1918-1938.
Forum Frauengeschichte. Pfaffenweiler: Centaurus, 1994.
Idem. Fursorgeempfanger wurden ausgemerzt: Die Sozialpolitik des
Munchner Wohlfahrtsamtes am Ende der Weimarer Republik und in
der friihen NS-Zeit // Durchschnittstater: Handeln und Motivation /
C. Gerlach (ed.). Berlin: Verlag der Buchladen, 2000.
Buchbender O. Das tonende Erz: Deutsche Propaganda gegen die
Rote Armee in zweiten Weltkrieg, Militarpolitische Schriftenreihe.
Stuttgart: Seewald Verlag, 1978.
Buchbender O., R. Sterz, eds. Das andere Gesicht des Krieges:
Deutsche Feldpostbriefe, 1939-1945. Munchen: Beck, 1982.
Buchheim H. Die SS — Das Herrschaftsimperium // Anatomie des
SS-Staates. Munchen: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1999.
Buchholz K., ed. Die Lebensreform: Entwurfe zur Neugestaltung
von Leben und Kunst um 1900. Darmstadt: Institut Mathildenhohe;
Hausser, 2001.
Burkert M. Die Ostwissenschaften im Dritten Reich: Zwischen Verbot
und Duldung: Die schwierige Gratwanderung der Ostwissenschaften
zwischen 1933 und 1939. Wiesbaden: Harrassowitz, 2000.
606

Burleigh M. Death and Deliverance: «Euthanasia» in Germany c.
1900-1945. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.
Idem. Germany Turns Eastwards: A Study of Ostforschung in the
Third Reich. Cambridge: Cambridge University Press, 1988.
Idem. The Third Reich: A New History. New York: Hill & Wang,
2001.
Burleigh M., Wippermann W. The Racial State: Germany, 1933-1945.
Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1991.
Camphausen G. Das Russlandbild in der deutschen Geschicht-
swissenschaft 1933 bis 1945// Das Russlandbild im Dritten Reich /
H. E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau, 1994.
Idem. Die wissenschaftliche historische Russlandforschung im
Dritten Reich 1933-1945, Europaische Hochschulschriften. Series III.
Geschichte und ihre Hilfswissenschaften. Frankfurt am Main: P. Lang,
1990.
Caplan J. Government without Administration: State and Civil
Service in Weimar and Nazi Germany, Oxford Historical Monographs.
Oxford: Clarendon Press, 1988.
Cesarani D. Eichmann: His Life, Crimes and Legacy. London:
Heinemann, 2003.
Chiari B. Grenzen deutscher Herrschaft: Voraussetzungen und
Folgen der Besatzung der Sowjetunion // Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. Vol. 9/2. Ausbeutung, Deutungen, Ausgrenzungen /
Militargeschichtliches Forschungsamt (ed.). Munchen: Deutsche
Verlagsanstalt, 2005.
Connelly J. The Uses of Volksgemeinschaft: Letters to the NSDAP
Kreisleitung Eisenach, 1939-1940 //Journal of Modern History. 1996.
Vol. 68. № 4.
Czarnowski G. Frauen — Staat — Medizin: Aspekte der Korperpolitik
im Nationalsozialismus // Beitrage zur feministischen Theorie und
Praxis. 1985. H. 8.
Idem. Das kontrollierte Paar: Ehe- und Sexualpolitik im
Nationalsozialismus, Ergebnisse der Frauenforschung. Weinheim:
Deutscher Studien Verlag, 1991.
Dallin A. Deutsche Herrschaft in Russland, 1941-1945. Dusseldorf:
Droste, 1958.
Dean M. Collaboration in the Holocaust: Crimes ofthe Local Police in
Belorussia and Ukraine, 1941-44. New York: St. Martin’s Press published
in association with the United States Holocaust Memorial Museum,
2000.
Idem. The German Gendarmerie, the Ukrainian Schutzmannschaft
and the «Second Wave» of Jewish Killings in Occupied Ukraine: German
Policing at the Local Level in the Zhitomir Region, 1941-1944 // German
History. 1996. Vol. 14. № 2.
607

Dedering T. «А Certain Rigorous Treatment of All Parts of the
Nation»: The Annihilation of the Herero in German South-West Africa
1904 // The Massacre in History / M. Levene, P. Roberts (ed.). New
York: Berghahn Books, 1999.
Didier F. Ich sah den Bolschewismus: Dokumente der Wahrheit
gegen die bolschewistische Luge [Thuringer Soldaten schreiben an ihren
Gauleiter und Reichsstatthalter]. 2nd ed. Weimar: Der Nationalsozalist,
1942.
Dieckmann C. Der Krieg und die Ermordnung der litauischen
Juden // Nationalsozialistische Vernichtungspolitik: Neue Forschungen
und Kontroversen / U. Herbert (ed.). Frankfurt am Main: Fischer
Taschenbuch Verlag, 2001.
Idem. Deutsche Besatzungspolitik und Massenverbrechen in Litauen
1941-1944: Tater, Zuschauer, Opfer. Ph.D. thesis University of Freiburg,
2003.
Diehl-Thiele P. Partei und Staat im Dritten Reich: Untersuchungen
zum Verhaltnis von NSDAP und allgemeiner innerer Staatsverwaltung
1933-1945. Munchener Studien zur Politik. Munchen: Beck, 1969.
Dietrich O. 12 Jahre mit Hitler. Munchen: Isar Verlag, 1955.
Diewald-Kerkmann G. Politische Denunziation im NS-Regime oder
die kleine Macht der «Volksgenossen». Bonn: Dietz, 1995.
Diner D. Rassistisches Volkerrecht: Elemente der nationalsozialis-
tischen Weltordnung // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte 1989.
H. 37.
Dordelmann K. Die Macht der Worte: Denunziationen im
nationalsozialistischen Koln. Schriften des NS-Dokumentations-
zentrums der Stadt Koln. Koln: Emons Verlag, 1997.
Dorner B. «Heimtucke»: Das Gesetz als Waffe: Kontrolle, Abschrec-
kung und Verfolgung in Deutschland 1933-1945, Sammlung Schoningh
zur Geschichte und Gegenwart. Paderborn: Schoningh, 1998.
Domarus M., ed. Hitler: Reden und Proklamationen 1932-1945:
Kommentiert von einem deutschen Zeitgenossen. 2 vols. Vol. 1. Wurz¬
burg: Domarus [self-published], 1963.
Dwinger E. E. Wiedersehen mit Sowjetrussland: Tagebuch vom
Ostfeldzug. Jena: E. Diederichs, 1943.
Dwork D., van Pelt R. J. Auschwitz, 1270 to the Present. New York:
Norton, 1996.
Eichholtz Dietrich. «Der Generalplan Ost»: Uber eine Ausgeburt
imperialistischer «Denkart und Politik» // Jahrbuch fur Geschichte.
1982. № 26.
Esch M. G. Gesunde Verhaltnisse: Deutsche und polnische
Bevolkerungspolitik in Ostmitteleuropa 1939-1950. Materialien und
Studien zur Ostmitteleuropa-Forschung. Marburg: Herder-Institut,
1998.
608

Fahlbusch M. «Wo der deutsche... ist, ist Deutschland»: Die Stiftung
fur Deutsche Volks- und Kulturbodenforschung in Leipzig 1920-1933.
Abhandlungen zur Geschichte der Geowissenschaften und Religion/
Umwelt-Forschung. Bochum: Universitatsverlag Dr. N. Brockmeyer,
1994.
Falter J. Hitlers Wahler. Munchen: Beck, 1991.
Idem. Kontinuitat und Neubeginn: Die Bundestagswahl 1949 zwi-
schen Weimar und Bonn // Politische Vierteljahresschrift. 1981. Vol. 22.
№3.
Idem. The National Socialist Mobilization of New Voters, 1928—
1933// The Formation of the Nazi Constituency, 1919-1933//
T. Childers (ed.). Totowa, NJ: Barnes & Noble, 1986.
Idem. The Young Membership of the NSDAP between 1925 and 1933:
A Demographic and Social Profile // The Rise of National Socialism and
the Working Classes in Weimar Germany / C. Fischer (ed.) Providence,
RI: Berghahn Books, 1996.
Idem. War die NSDAP die erste deutsche Volkspartei? //
Nationalsozialismus und Modernisierung / M. Prinz, R Zitelmann (eds.).
Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1994.
Faure U. Im Knotenpunkt des Weltverkehrs: Herzfelde, Heartfield,
Grosz und der Malik-Verlag, 1916-1947, Aufbau Sachbuch. Berlin:
Aufbau-Verlag, 1992.
Fenske H. Die Verwaltung im Ersten Weltkrieg // Deutsche
Verwaltungsgeschichte / K. G. A. Jeserich, D. Pohl, G.-C. von Unruh
(eds.). Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1983.
Feuchtwanger L. Die Geschwister Oppenheim: Roman. Gesammelte
Werke. Amsterdam: Querido Verlag, 1933.
Idem. The Oppermanns: A Novel. Translated by Jane Cleugh. London:
M. Seeker, 1933.
Fischer C. The Rise of the Nazis. 2nd ed. New Frontiers in History.
Manchester and New York: Manchester University Press and Palgrave,
2002.
Fleischhacker H., ed. Die deutschen Kriegsgefangen in der Sowjet-
union: Der Faktor Hunger, Zur Geschichte der deutschen
Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges. Munchen: Kommission fur
deutsche Kriegsgefangenengeschichte, 1965.
Follmer M., ed. Sehnsucht nach Nahe: Interpersonal Kommunika-
tion in Deutschland seit dem 19. Jahrhundert. Stuttgart: Steiner, 2004.
Forster J. Die Sicherung des «Lebensraumes» // Der Angriff auf die
Sowjetunion. Vol. 4. Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg /
Horst Boog et al. (eds.). Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1983.
Idem. From Blitzkrieg to «Total War»: Germany’s War in Europe //
A World at Total War: Global Conflict and the Politics of Destruction,
609

1937-1945 / R. Chickering, S. Forster, B. Greiner (eds.). Washington,
DC, and Cambridge: German Historical Institute and Cambridge
University Press, 2005.
Idem. Hitlers Entscheidung fur den Krieg gegen die Sowjetunion //
Der Angriff auf die Sowjetunion. Vol. 4. Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg / H. Boog et al. (eds.). Stuttgart: Deutsche Verlags-
Anstalt, 1983.
Idem. Hitlers Wendung nach Osten: Die deutsche Kriegspolitik,
1940-1941 // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-Pakt zum
Unternehmen «Barbarossa» / B. Wegner (ed.). MUnchen und Zlirich:
Piper, 1991.
Idem. Unternehmen «Barbarossa» als Eroberungs- und
Vernichtungskrieg // Der Angriff auf die Sowjetunion. Vol. 4. Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg / Horst Boog et al. (eds.).
Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1983.
Idem. Verbrecherische Befehle // Kriegsverbrechen im 20.
Jahrhundert / W. Wette, G. R. Ueberschar (eds.). Darmstadt:
Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2001.
Idem. Wehrmacht, Krieg und Holocaust // Die Wehrmacht: Mythos
und Realitat / R.-D. Muller, H. E. Volkmann (eds.). MUnchen: Beck,
1999.
Idem. Zum Russlandbild der Militars 1941-1945 // Das Russlandbild
im Dritten Reich / H. E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau, 1994.
Foerster R., ed. «Unternehmen Barbarossa»: Zum historischen Ort der
deutschsowjetischen Beziehungen von 1933 bis Herbst 1941. Paderborn:
F. Schoningh, 1993.
Frame L.-M. H. Forming and Reforming the New Woman in Weimar
Germany. Ph. D. diss. University of California, Berkeley, 1997.
Frank B. «Aryanisation» in Hamburg: The Economic Exclusion of Jews
and the Confiscation of their Property in Nazi Germany, Monographs in
German History. New York: Berghahn Books, 2002.
Frei N., ed. Medizin und Gesundheitspolitik in der NS-Zeit,
Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. MUnchen:
R. Oldenbourg, 1991.
Frevert U. Die kasernierte Nation: Militardienst und Zivilgesell-
schaft in Deutschland. MUnchen: С. H. Beck, 2001.
Idem. Women in German History: From Bourgeois Emancipation to
Sexual Liberation. Trans, by S. McKinnon-Evans, T. Bond and B. Nor-
den. New York and Oxford: Berg, 1989.
Friedlander H. The Origins of Nazi Genocide: From Euthanasia to the
Final Solution. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1995.
Friedlander S. Nazi Germany and the Jews: The Years of Extermina¬
tion, 1939-45. 2 vols. Vol. 2. New York: HarperCollins, 2007.
610

Idem. Nazi Germany and the Jews: The Years of Persecution, 1933-
1939. 2 vols. Vol. 1. New York: HarperCollins, 1997.
Friedrich J. Das Gesetz des Krieges: Das deutsche Heer in Russland,
1941 bis 1945: der Prozess gegen das Oberkommando der Wehrmacht.
Miinchen: Piper, 1993.
Frieser K.-H. Die deutschen Blitzkriege: Operativer Triumph —
Strategische Tragodie // Erster Weltkrieg — Zweiter Weltkrieg: Krieg,
Kriegserlebnis, Kriegserfahrung in Deutschland / B. Thoss, H. Erich
Volkmann (eds.). Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2002.
Fritz S. G. Frontsoldaten: The German Soldier in World War II.
Lexington: University Press of Kentucky, 1995.
Fritzsche P. A Nation of Fliers: German Aviation and the Popular
Imagination. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992.
Idem. Germans into Nazis. Cambridge, MA: Harvard University Press,
1998.
Idem. Life and Death in the Third Reich. Cambridge, M A: The Belknap
Press of Harvard University Press, 2008.
Fuhrmann M. Volksvermehrung als Staatsaufgabe?: Bevolkerungs-
und Ehepolitik in der deutschen politischen und okonomischen Theorie
des 18. und 19. Jahrhunderts, Rechts- und staatswissenschaftliche
Veroffentlichungen der Gorres-Gesellschaft. Paderborn: Schoningh,
2002.
Gailus M. Protestantismus und Nationalsozialismus: Studien zur
nationalsozialistischen Durchdringung des protestantischen Sozial-
milieus in Berlin, Industrielle Welt. Koln: Bohlau, 2001.
Gansel C., ed. Der gespaltene Dichter: Johannes R. Becher. Gedichte,
Briefe, Dokumente 1945-1958. ATV Dokument und Essay. Berlin:
Aufbau Taschenbuch Verlag, 1991.
Garleff M., ed. Deutschbalten, Weimarer Republik und Drittes
Reich. 3 vols. Vol. 1. Das Baltikum in Geschichte und Gegen wart. Koeln:
Bohlau, 2001.
Gellately R. Backing Hitler: Consent and Coercion in Nazi Germany.
New York: Oxford University Press, 2001.
Idem. Denunciations in Twentieth-Century Germany: Aspects of Self-
Policing in the Third Reich and in the German Democratic Republic //
Accusatory Practices: Denunciation in Modern Eureopean History,
1889-1989 / Sh. Fitzpatrick, R. Gellately (eds.). Chicago and London:
University of Chicago Press, 1997.
Idem. Hingeschaut und weggesehen: Hitler und sein Volk. Trans, by
H. Fliessbach. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 2002.
Idem. The Gestapo and German Society: Enforcing Racial Policy,
1933-1945. Oxford: Clarendon Press, 1990.
611

Genschel H. Die Verdrangung der Juden aus der Wirtschaft im
Dritten Reich. Gottinger Bausteine zur Geschichtswissenschaft.
Gottingen: Musterschmidt-Verlag, 1966.
Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und
Vernichtungspolitik in Weissrussland 1941 bis 1944. Hamburg:
Hamburger Edition, 1999.
Idem. La Wehrmacht et la radicalisation de la lutte contre les partisans
en Union Sovietique // Occupation et repression militaire allemandes:
La politique de «maintien de l’ordre» en Europe occupee, 1939-1945 /
G. Eismann, M. Stefan (eds.). Paris: Institut historique allemand, 2007.
Idem. Krieg, Ernahrung, Volkermord: Forschungen zur deutschen
Vernichtungspolitik im Zweiten Weltkrieg. Hamburg: Hamburger,
1998.
Idem. The Wannsee Conference, the Fate of German Jews, and Hitler’s
Decision in Principle to Exterminate All European Jews // Journal of
Modern History. 1998. Vol. 70. № 4.
Idem. Umsiedlungen und gelenkte Bevolkerungsbewegung in
Weifirufiland 1941-1944 // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und
Deportation: Dimensionen der Massenverbrechen in der Sowjetunion
und in Deutschland 1933 bis 1945 / D. Dahlmann, G. Hirschfeld (eds.).
Essen: Klartext, 1999.
Idem. Verbrechen deutscher Fronttruppen in Weissrussland 1941—
1944: Eine Annaherung // Vernichtungspolitik: Militar im national-
sozialistischen System, Karl Heinrich Pohl. Gottingen: Vandenhoeck &
Ruprecht, 1999.
Idem, ed. Besatzung und Biindnis: Deutsche Herrschaftsstrategien in
Ost- und Siidosteuropa, Beitrage zur nationalsozialistischen Gesundheits-
und Sozialpolitik. Berlin: Verlagder Buchladen, 1995.
Idem, ed. Durchschnittstater: Handeln und Motivation, Beitrage zur
Geschichte des Nationalsozialismus. Berlin: Verlag der Buchladen, 2000.
Geyer M. Endkampf 1918 and 1945 // No Man’s Land of Violence:
Extreme Wars in the 20th Century, edited by Alf Liidtke and Bernd
Weisbrod. Gottingen: Wallstein, 2006.
Idem. German Strategy in the Age of Machine Warfare, 1914-1945 //
Makers of Modern Strategy from Machiavelli to the Nuclear Age / Peter
Paret (ed.). Princeton, NJ: Princeton University Press, 1985.
Idem. Restaurative Elites, German Society and the Nazi Pursuit of
War // Fascist Italy and Nazi Germany: Comparison and Contrast /
R. Bessel (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
Idem. VommassenhaftenTotungshandeln, oder: Wie die Deutschen
das Krieg-Machen lernten // Massenhaftes Toten: Krieg und Genozide
im 20. Jahrhundert / P. Gleichmann, T. Kiihne (eds.). Essen: Klartext
Verlag, 2004.
612

Giles G. Mannerbund mit Homo-Panik: Die Angst der Nazis vor der
Rolle der Erotik // Nationalsozialistischer Terror gegen Homosexuelle:
Verdrangt und ungesiihnt / B. Jellonnek, R. Lautmann (eds.). Paderborn:
Schoningh, 2002.
Idem. The Denial of Homosexuality: Same-Sex Incidents in Himmler’s
SS and Police // Journal of the History of Sexuality. 2002. Vol. 11.
№ 1-2.
Idem. The Institutionalization of Homosexual Panic in the Third
Reich // Social Outsiders in Nazi Germany / R. Gellately, N. Stoltzfuss
(eds.). Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
Idem. «The Most Unkindest Cut of all»: Castration, Homosexuality,
and Nazi Justice // Journal of Contemporary History. 1992. Vol. 27.
№ 1.
Giordano R. Wenn Hitler den Krieg gewonnen hatte: Die Plane der
Nazis nach dem Endsieg. Hamburg: Rasch & Rohring, 1989.
Goebbels J. M. A Novel. Trans, by J. Neugroschel. New York: Amok
Press, 1987.
Golovchansky A., ed. «Ich will raus aus diesem Wahnsinn»: Deutsche
Briefe von der Ostfront 1941-1945: Aus sowjetischen Archiven.
Wuppertal P. Hammer, 1991.
Grell U. Aufgaben der Gesundheitsamter im Dritten Reich //
Totgeschwiegen, 1933-1945: Zur Geschichte der Wittenauer Heilstatten,
seit 1957 Karl-Bonhoeffer-Nervenklinik. Arbeitsgruppe zur Erforschung
der Geschichte der KarlBonhoeffer-Nervenklinik. Berlin: Hentrich,
1989.
Grode W. Die «Sonderbehandlung 14fl3» in den Konzentrations-
lagern des Dritten Reiches: Ein Beitrag zur Dynamik faschistischer
Vernichtungspolitik, Europaische Hochschulschriften, Politikwissen-
schaft. Frankfurt am Main: P. Lang, 1987.
Grossmann A. Reforming Sex: The German Movement for Birth
Control and Abortion Reform, 1920-1950. New York: Oxford University
Press, 1995.
Idem. The Debate That Will Not End: The Politics of Abortion
in Germany from Weimar to National Socialism and the Postwar
Period // Medicine and Modernity: Public Health and Medical Care
in Nineteenth- and Twentieth-Century Germany / M. Berg, G. Cocks
(eds.). Washington, DC, and Cambridge: German Historical Institute
and Cambridge University Press, 1997.
Grotjahn A. Differential Birth Rate in Germany // Proceedings of the
World Population Conference held at the Salle Centrale, Geneva, August
29th to September 3rd, 1927 / M. Sanger (ed.). London: E. Arnold, 1927.
Gruchmann L. Die «Reichsregierung» im Fiihrerstaat: Stellung und
Funktion des Kabinetts im nationalsozialistischen Herrschaftssystem //
613

Klassenjustiz und Pluralismus: Festschrift fur Ernst Fraenkels 75.
Geburtstag am 26. Dezember 1978 / W. Steffani, F. Esche (eds.).
Hamburg: Hoffmann und Campe, 1973.
Grtindel E. G. Die Sendung der jungen Generation: Versuch einer
umfassenden revolutionaren Sinndeutung der Krise. Mlinchen: Beck,
1932.
Gumz J. E. Wehrmacht Perceptions of Mass Violence in Croatia,
1941-1942 // Historical Journal. 2001. Vol. 44. № 4.
Giitt A. Bevolkerungs- und Rassenpolitik. Berlin: Industrieverlag
Spaeth & Linde, 1936.
Idem. Der Aufbau des Gesundheitswesens im Dritten Reich. 4th rev.
ed. Schriften der Deutschen Hochschule fur Politik. Berlin: Junker und
Dlinnhaupt, 1938.
Idem. Die Rassenpflege im Dritten Reich, Schriften des Reichsinstituts
fur Geschichte des neuen Deutschlands. Hamburg: Hanseatische
Verlagsanstalt, 1940.
Idem. Gesetz zur Verhiitung erbkranken Nachwuchses vom 14. Juli
1933: Mit Auszug aus dem Gesetz gegen gefahrliche Gewohnheitsver-
brecher und liber Massregeln der Sicherung und Besserung vom 24.
Nov. 1933. Mlinchen: J. F. Lehmanns Verlag, 1934.
Haar I., M. Fahlbusch, eds. German Scholars and Ethnic Cleansing,
1919-1945. New York: Berghahn Books, 2005.
Hachtmann R. Industriearbeit im «Dritten Reich»: Untersuchungen
zu den Lohn- und Arbeitsbedingungen in Deutschland, 1933-1945,
Kritische Studien zur Geschichtswissenschaft. Gottingen: Vandenhoeck
& Ruprecht, 1989.
Haeberle E. J. Swastika, Pink Triangle, and Yellow Star: The
Destruction of Sexology and the Persecution of Homosexuals in Nazi
Germany // Hidden from History: Reclaiming the Gay and Lesbian Past /
Martin Duberman et al. (eds.). New York: New American Library, 1989.
Haffner S. Anmerkungen zu Hitler. Mlinchen: Kindler, 1978.
Idem. Geschichte eines Deutschen: Die Erinnerungen 1914-1933.
Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 2000.
Hagemann K. Men’s Demonstrations and Women’s Protest: Gender in
Collective Action in the Urban Working-Class Milieu during the Weimar
Republic // Gender & History. 1993. Vol. 5. № 1.
Hamburger Institut fur Sozialforschung, ed. Verbrechen der
Wehrmacht: Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941-1944:
Ausstellungskatalog. Hamburg: Hamburger Edition, 2002.
Hammerschmidt P. Die Wohlfahrtsverbande im NS-Staat: Die
NSV und die konfessionellen Verbande Caritas und innere Mission im
Gefiige der Wohlfahrtspflege des Nationalsozialismus. Opladen: Leske +
Budrich, 1999.
614

Hancock E. «Only the Real, the True, the Masculine Held Its Value»:
Ernst Rohn, Masculinity, and Male Homosexuality // Journal of the
History of Sexuality. 1998. Vol. 8. № 4.
Hardtwig W. Der Krise des Geschichtsbewusstseins in Kaiserreich
und Weimarer Republik und der Aufstieg des Nationalsozialismus //
Jahrbuch des Historischen Kollegs 2001. Miinchen: Oldenbourg, 2002.
Idem, ed. Politische Kulturgeschichte der Zwischenkriegszeit
1918-1939. Geschichte und Gesellschaft: Zeitschrift fur historische
Sozialwissenschaft. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2005.
Hartmann C. Haider, Generalstabschef Hitlers, 1938-1942. Sammlung
Schoningh zur Geschichte und Gegenwart. Paderborn: F. Schoningh,
1991.
Idem. «Massensterben oder Massenvernichtung? Sowjetische
Kriegsgefangene im Unternehmen Barbarossa» — Aus dem Tagebuch
eines Lagerkommandanten // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 2001.
№ 49.
Idem. Verbrecherischer Krieg — Verbrecherische Wehrmacht?
Uberlegungen zur Struktur des deutschen Ostheeres 1941-1944 //
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 2004. Vol. 52. № 1.
Hartmann C., J. Hiirter, U. Jureit, eds. Verbrechen der Wehrmacht:
Bilanz einer Debatte. Miinchen: Beck, 2005.
Harvey E. «Die deutsche Frau im Osten»: «Rasse», Geschlecht,
und offentlicher Raum im besetzten Polen 1940-1944// Archiv fur
Sozialgeschichte. 1998. N2 38.
Idem. Women and the Nazi East: Agents and Witnesses of
Germanization. New Haven, CT: Yale University Press, 2003.
Havemann N. Fussball unterm Hakenkreuz: Der DFB zwischen
Sport, Politik und Kommerz. Frankfurt: Campus, 2005.
Hecker H. Die Tat und ihr Osteuropa-Bild, 1909-1939. Koln:
Wissenschaft und Politik, 1974.
Heer H. How Amorality Became Normality: Reflections on
the Mentality of German Soldiers on the Eastern Front // War of
Extermination: The German Military in World War II, 1941-44 /
H. Heer, K. Naumann (eds.). New York: Berghahn Books, 2000.
Idem. The Logic of War Extermination: The Wehrmacht and the Anti-
Partisan War // War of Extermination: The German Military in World
War II, 1941-1944 / H. Heer, K. Naumann (eds.). New York and Oxford:
Berghahn Books, 2000.
Idem. Tote Zonen: die deutsche Wehrmacht an der Ostfront. Ham¬
burg: Hamburger Edition, 1999.
Idem. Vom Verschwinden der Tater: Der Vernichtungskrieg fand
statt, aber keiner war dabei. 2nd ed. Berlin: Aufbau-Verlag, 2004.
615

Неег Н., К. Naumann, eds. War of Extermination: The German
Military in World War II, 1941-1944. Studies on War and Genocide.
New York: Berghahn Books, 1999.
Heiber H. Der Generalplan Ost // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte.
1958. № 3.
Heinemann I. Rasse, Siedlung, deutsches Blut: Das Rasse- und
Siedlungshauptamt der SS und die rassenpolitische Neuordnung Europas,
Moderne Zeit. Gottingen: Wallstein, 2003.
Henke J. England in Hitlers politischem Kalkiil 1935-1939. Schriften
des Bundesarchivs. Boppard am Rhein: H. Boldt, 1973.
Hepp M. «Die Durchdringung des Ostens in Rohstoff- und
Landwirtschaft»: Vorschlage des Arbeitswissenschaftlichen Instituts
der Deutschen Arbeitsfront zur Ausbeutung der UdSSR aus dem Jahre
1941 // Sozialgeschichte. 1987. Vol. 2. № 4.
Herb G. H. Under the Map of Germany: Nationalism and Propaganda,
1918-1945. London and New York: Routledge, 1997.
Herbert U. Arbeit, Volkstum, Weltanschauung: Uber Fremde und
Deutsche im 20. Jahrhundert, Geschichte Fischer. Frankfurt am Main:
Fischer Taschenbuch, 1995.
Idem. Best: Biographische Studien liber Radikalismus, Weltan¬
schauung und Vernunft, 1903-1989. Bonn: J. H. W. Dietz, 1996.
Idem. «Generation der Sachlichkeit»: Die volkische Studentenbewe-
gung der friihen zwanziger Jahre in Deutschland // Zivilisation und
Barbarei: Die widerspriichlichen Potentiate der Moderne / F. Bajohr et
al. (eds.). Hamburg: Christians 1991.
Idem. Good Times, Bad Times: Memories of the Third Reich // Life
in the Third Reich / R. Bessel (ed.). Oxford: Oxford University Press,
1987.
Idem. Hitter’s Foreign Workers: Enforced Foreign Labor in Germany
under the Third Reich. Trans, by W. Tempter. Cambridge and New York:
Cambridge University Press, 1997.
Idem. Von der Gegnerbekampfung zur rassischen Generalpravention:
«Schutzhaft» und Konzentrationslager in der Konzeption der Gestapo-
Fiihrung 1933-1939 // Die nationalsozialistischen Konzentrationslager:
Entwicklung und Struktur / U. Herbert, K.Orth, C. Dieckmann (eds.).
Gottingen: Wallstein, 1998.
Herbst L. Das nationalsozialistische Deutschland 1933-1945: Die
Entfesselung der Gewalt — Rassimus und Krieg. Neue historische
Bibliothek. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1996.
Herf J. The Jewish Enemy: Nazi Propaganda during World War II
and the Holocaust. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University
Press, 2006.
616

Hering R. Konstruierte Nation: Der Alldeutsche Verband, 1890 bis
1939. Hamburger Beitrage zur Sozial- und Zeitgeschichte Darstellungen.
Hamburg: Christians, 2003.
Herzog D. «Pleasure, Sex and Politics Belong Together»: Post-
Holocaust Memory and the Sexual Revolution in West Germany //
Critical Inquiry. 1998. Vol. 24, № 2.
Idem. Sex After Fascism: Memory and Morality in Twentieth-Century
Germany. Princeton, NJ and Oxford: Princeton University Press, 2005.
Idem, ed. Sexuality and German Fascism. New York: Berghahn Books,
2004.
Herzog M. Der «Betze» unterm Hakenkreuz: Der 1. FC Kaiserslautern
in der Zeit des Nationalsozialismus.Gottingen: Werkstatt, 2006.
Hilberg R. The Destruction of the European Jews. Chicago: Quad¬
rangle Press, 1961.
Hildebrand K. Deutsche Aussenpolitik, 1933-1945: Kalkiil oder
Dogma? 4th ed. Stuttgart [u.a.]: Kohlhammer, 1980.
Hilger A. Deutsche Kriegsgefangene in der Sowjetunion, 1941-1956:
Kriegsgefangenenpolitik, Lageralltag und Erinnerung, Schriften der
Bibliothek fur Zeitgeschichte. Essen: Klartext, 2000.
Hillgruber A. Das Russland-Bild der fuhrenden deutschen Militars
vor Beginn des Angriffs auf die Sowjetunion // Das Russlandbild im
Dritten Reich / H. E.Volkmann (ed.). Koln: Bohlau, 1994.
Idem. Die «Endlosung» und das Deutsche Ostimperium als Kern-
stiick des rassenideologischen Programms des Nationalsozialismus //
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 1972. № 20.
Idem. Hitlers Strategie: Politik und Kriegfuhrung, 1940-1941.
Frankfurt am Main: Bernard & Graefe Verlag fur Wehrwesen, 1965.
Idem. «Revisionisms»: Kontinuitat und Wandel in der Aussen¬
politik der Weimarer Republik. Historische Zeitschrift. 1983. N2 237.
Hoeschen H. Zwischen Weichsel und Wolga. Giitersloh: C. Bertels¬
mann, 1943.
Hohne H. Der Orden unter dem Totenkopf: Die Geschichte der SS.
Miinchen: C. Bertelsmann, 1983.
Idem. Mordsache Rohm: Hitlers Durchbruch zur Alleinherrschaft,
1933-1934. Hamburg: Rowohlt, 1984.
Horne J. N., Kramer A. German Atrocities, 1914: A History of Denial.
New Haven, CT: Yale University Press, 2001.
Hubatsch W., ed. Hitlers Weisungen fur die Kriegfuhrung, 1939-
1945: Dokumente des Oberkommandos der Wehrmacht / Unabridged
(ed.). Miinchen: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1965.
Hull I. V. Absolute Destruction: Military Culture and the Practice of
War in Imperial Germany. Ithaca, NY and London: Cornell University
Press, 2005.
617

Idem. Sexuality, State, and Civil Society in Germany, 1700-1815.
Ithaca, NY: Cornell University Press, 1996.
Humburg M. Das Gesicht des Krieges: Feldpostbriefe von
Wehrmachtssoldaten aus der Sowjetunion 1941-1944. Kultur-
wissenschaftliche Studien zur deutschen Literatur. Opladen: West-
deutscher, 1998.
Hlippauf B. Langemarck, Verdun, and the Myth of a New Man in
Germany after the First World War // War and Society. 1988. № 6.
Hlirter J. Auf dem Weg zur Militaropposition: Treskow, Gersdorff,
der Vernichtungskrieg und der Judenmord: Neue Dokumente liber
das Verhaltnis der Heeresgruppe Mitte zur Einsatzgruppe В im Jahre
1941 // Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 2004. Vol. 52. № 3.
Idem. Die Wehrmacht vor Leningrad: Krieg und Besatzungspolitik
der 18. Armee im Herbst und Winter 1941/42 // Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. 2001. Vol. 49. № 3.
Idem. Hitlers Heerfuhrer: Die deutschen Oberbefehlshaber im
Krieg gegen die Sowjetunion 1941/42, Quellen und Darstellungen zur
Zeitgeschichte. Miinchen: Oldenbourg, 2006.
Hiittenberger P. Die Gauleiter: Studie zum Wandel des Macht-
gefuges in der NSDAP. 3rd ed. Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1969.
Jackel E. Hitler’s Weltanschauung: A Blueprint for Power. Trans, by
H. Arnold. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 1972.
Jacobsen H.-A. Komissarbefehl und Massenexekutionen sowjetischer
Kriegsgefangener // Anatomie des SS-Staates: Gutachten des Instituts
fur Zeitgeschichte / H. Buchheim (ed.). Olten: Walter-Verlag, 1965.
Idem. Zur Struktur der NS — Aussenpolitik, 1933-45 // Hitler,
Deutschland und die Machte: Materialien zur Aussenpolitik des Dritten
Reiches / M. Funke (ed.). Diisseldorf: Droste, 1978.
Jahn P., R. Riirup, eds. Erobern und Vernichten: Der Krieg gegen die
Sowjetunion 1941-1945: Essays. Berlin: Argon, 1991.
Jander M. Theo Pirker liber «Pirker»: Ein Gesprach. Marburg: SP-
VerlagN. Schiiren, 1988.
Jansen C., Weckbecker A. Der «Volksdeutsche Selbstschutz» in
Polen 1939/40. Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte.
Miinchen: Oldenbourg, 1992.
Janssen K.-H., Tobias F. Der Sturz der Generate: Hitler und die
Blomberg-Fritsch-Krise 1938. Miinchen: Beck, 1994.
Jarausch К. H., Geyer M. Shattered Past: Reconstructing German
Histories. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003.
Jersak T. Die Interaktion von Kriegsverlauf und Judenvernichtung:
Ein Blick auf Hitlers Strategie im Spatsommer 1941 // Historische
Zeitschrift. 1999. Vol. 268. № 2.
618

John E. Musikbolschewismus: Die Politisierung der Musik in
Deutschland, 1918-1938. Metzler Musik. Stuttgart: J. B. Metzler, 1994.
Johnson E. Nazi Terror: The Gestapo, Jews, and Ordinary Germans.
New York: Basic Books, 1999.
Jones L. E. German Liberalism and the Dissolution of the Weimar
Party System, 1918-1933. Chapel Hill: University of North Carolina
Press, 1988.
Joshi V. Gender and Power in the Third Reich: Female Denouncers
and the Gestapo (1933-45). Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2003.
Jiinger E. Copse 125: A Chronicle from the Trench Warfare of 1918.
New York: Howard Fertig, 1988.
Kahrs H. Die ordnende Hand der Arbeitsamter: Zur deutschen
Arbeitsverwaltung 1933 bis 1939 // Arbeitsmarkt und Sondererlass:
Menschenverwertung, Rassenpolitik und Arbeitsamt / W. Gruner (ed.).
Berlin: Rotbuch Verlag, 1990.
Idem. Modelle fur ein deutsches Europa: Okonomie und Herrschaft
im Grosswirtschaftsraum. Beitrage zur nationalsozialistischen Gesund-
heits- und Sozialpolitik. Berlin: Rotbuch, 1992.
Kandler К., H. Karolewski, I. Siebert, eds. Berliner Begegnungen:
Auslandische Kiinstler in Berlin 1918 bis 1933: Aufsatze, Bilder,
Dokumente, Veroffentlichung der Nationalen Forschungs- und
Gedenkstatten der DDR fur Deutsche Kunst und Literatur des 20.
Jahrhunderts. Berlin: Dietz, 1987.
Kansteiner W. In Pursuit of German Memory: History, Television,
and Politics after Auschwitz. Athens: Ohio University Press, 2006.
Kaplan M. Between Dignity and Despair: Jewish Women in the
Aftermath of November 1938. New York: Leo Baeck Institute, 1996.
Kappeler M. Der schreckliche Traum vom vollkommenen Menschen:
Rassenhygiene und Eugenik in der Sozialen Arbeit. Marburg: Schiiren,
2000.
Kater M. H. The Nazi Party: A Social Profile of Members and Leaders,
1919-1945. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1983.
Idem. The Work Student: A Socio-Economic Phenomenon of Early
Weimar Germany //Journal of Contemporary History. 1975. № 10.
Keiderling G. «Als Befreier unsere Herzen brachen»: Zu den Uber-
griffen der Sowjetarmee in Berlin 1945 // Deutschland Archiv. 1995.
№ 28.
Keller R., Otto R. Das Massensterben der sowjetischen Kriegsgefan-
genen und die Wehrmachtbiirokratie: Unterlagen zur Registrierung der
sowjetischen Kriegsgefangenen 1941-1945 in deutschen und russischen
Institutionen // Militargeschichtliche Mitteilungen. 1998. № 57.
Kellogg M. The Russian Roots of Nazism: White Emigres and the
Making of National Socialism, 1917-1945. New Studies in European
History. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2004.
619

Kempowski W. Das Echolot: Barbarossa ‘41: Ein kollekti ves T agebuch.
Munchen: Knaus, 2002.
Idem. Das Echolot: Fuga furiosa: Ein kollektives Tagebuch, Winter
1945. 4 vols. Munchen: A. Knaus, 1999.
Kenkmann A. Wilde Jugend: Lebenswelt grossstadtischer
Jugendlicher zwischen Weltwirtschaftskrise, Nationalsozialismus, und
Wahrungsreform, Dusseldorfer Schriften zur neueren Landesgeschichte
und zur Geschichte Nordrhein-Westfalens. Essen: Klartext, 1996.
Kenkmann A., B.-A. Rusinek, eds. Verfolgung und Verwaltung:
Die wirtschaftliche Ausplunderung der Juden und die westfalischen
Finanzbehorden. Munster: Munster, Oberfinanzdirektion, 1999.
Kershaw I. Adolf Hitler und die Realisierung der nationalsozialisti-
schen Rassenutopie // Utopie und politische Herrschaft im Europa der
Zwischenkriegszeit / W. Hardtwig (ed.). Munchen: Oldenbourg, 2003.
Idem. Der Hitler-Mythos: Volksmeinung und Propaganda im
Dritten Reich, Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte.
Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1980.
Idem. Hitler, 1936-1945: Nemesis. 2 vols. Vol. 2. New York: W. W.
Norton, 2000.
Idem. Hitler, 1889-1936: Hubris. 2 vols. Vol. 1. New York: W. W.
Norton, 1999.
Idem. Popular Opinion and Political Dissent in the Third Reich,
Bavaria 1933-1945. Oxford: Clarendon Press 1983.
Idem. The «Hitler Myth»: Image and Reality in the Third Reich.
Oxford: Oxford University Press, 1987.
Idem. The Nazi Dictatorship: Problems and Perspectives of
Interpretation. 4th ed. London: Arnold, 2000.
Idem. The Persecution of the Jews and German Popular Opinion in
the Third Reich // Leo Baeck Institute Yearbook. 1981. № 26.
Klee E. «Euthanasie» im NS-Staat: die «Vernichtung lebensunwer-
ten Lebens». Frankfurt am Main: Fischer, 1985.
Klee E., W. Dressen, eds. «Gott mit uns»: Der deutsche
Vernichtungskrieg im Osten 1939-1945. Frankfurt am Main: S. Fischer,
1989.
Klemperer V. LTI: Notizbuch eines Philologen. 3rd ed. Halle/Suale:
M. Niemeyer, 1957.
Kletzin B. Europa aus Rasse und Raum: Die nationalsozialistische
Idee der Neuen Ordnung, Region, Nation, Europa. Munster: Lit, 2000.
Knoch P. P. Das Bild des russischen Feindes // Stalingrad: Mythos
und Wirklichkeit einer Schlacht / W. Wette, G. R. Ueberschar, S. R.
Arnold (eds.). Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1992.
Knox M. 1 October 1942: Adolf Hitler, Wehrmacht Officer Policy and
Social Revolution // The Historical Journal. 2000. Vol. 43. № 3.
620

Koehl R. L. The Black Corps: The Structure and Power Struggles of
the Nazi SS. Madison: University of Wisconsin Press, 1983.
Idem. RKFDV: German Resettlement and Population Policy, 1939-
1945: A History of the Reich Commission for the Strengthening of
Germandom. Harvard Historical Monographs. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 1957.
Koenen G. Der Russland-Komplex: Die Deutschen und der Osten,
1900-1945. Munchen: Beck, 2005.
Idem. Hitlers Russland: Ambivalenzen im deutschen «Drang nach
Osten» // Kommune: Forum Politik, Okonomie, Kultur. 2003. № 1.
Idem. Zwischen Antibolschewismus und «Ostorientierung»:
Kontinuitaten and Diskontinuitaten // Strukturmerkmale der deutschen
Geschichte des 20. Jahrhunderts / A. Doering-Manteuffel (ed.). Munchen:
R. Oldenbourg Verlag, 2006.
Kohtz K. Vater und Mutter im Dialog mit der Berliner Jugendfursorge
in den 1920er Jahren // SOWI Sozialwissenschaftliche Informationen.
1998. № 27.
Koonz C. Mothers in the Fatherland: Woman, the Family, and Nazi
Politics. New York: St. Martin’s Press, 1981.
Idem. The Nazi Conscience. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard
University Press, 2003.
Koster W. Die Rede liber den «Raum»: Zur semantischen
Karriere eines deutschen Konzepts, Studien zur Wissenschafts- und
Universitatsgeschichte. Heidelberg: Synchron Wissenschafts verlag der
Autoren, 2002.
Kranig A. Lockung und Zwang: zur Arbeitsverfassung im Dritten
Reich, Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. Stuttgart:
Deutsche Verlags-Anstalt, 1983.
Kraushaar W. Linke Geisterfahrer: Denkanstosse fur eine antitotali-
tare Linke. Frankfurt am Main: Verlag Neue Kritik, 2001.
Krausnick H. Judenverfolgung // Anatomie des SS-Staates. Munchen:
Taschenbuch Verlag, 1999.
Krausnick H., Wilhelm H.-H. Die Truppe des Weltanschauungskrie-
ges: Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD 1938-1942.
Quellen und Darstellungen zur Zeitgeschichte. Stuttgart: Deutsche
Verlags-Anstalt, 1981.
Kroener Bernard R. Auf dem Weg zu einer «nationalsozialistischen
Volksarmee»: Die soziale Ordnung des Heeresoffizierkorps im Zweiten
Weltkrieg // Von Stalingrad zur Wahrungsreform: Zur Sozialgeschichte
des Umbruchs in Deutschland / M. Broszat (ed.). Munchen: Oldenbourg,
1988.
Idem. Der «Erfrorene Blitzkrieg»: Strategische Planungen der
Deutsche Fuhrung geggen die Sowjetunion und die Ursachen ihres
621

Scheiterns // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-Pakt zum
«Unternehmen Barbarossa» / B. Wegner (ed.). Mtinchen und Zurich:
Piper, 1991.
Idem. «Menschenbewirtschaftung», Bevolkerungsverteilung und
personelle Rtistung in der zweiten Kriegshalfte (1941-1944) // Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Vol. 5/2. Kriegsverwaltung,
Wirtschaft und personelle Ressourcen 1942-1944/45 / Militarge-
schichtliches Forschungsamt (ed.). Munchen: Deutsche Verlagsanstalt,
1999.
Kroll F.-L. Utopie als Ideologic: Geschichtsdenken und politische
Handeln im Dritten Reich. Paderborn: Schoningh, 1998.
Kruger G. Straffreie Selbstjustiz: Offentliche Denunzierungen im
Ruhrgebiet 1923-1926 // SOWI Sozialwissenschaftliche Informationen.
1998. № 27.
Kruger G. Kriegsbewaltigung und Geschichtsbewusstsein: Realitat,
Deutung und Verarbeitung des deutschen Kolonialkriegs in Namibia
1904 bis 1907. Kritische Studien zur Geschichtswissenschaft. Gottingen:
Vandenhoeck & Ruprecht, 1999.
Ktihne T. «Aus diesem Krieg werden nicht nur harte Manner
heimkehren»: Kriegskameradschaft und Mannlichkeit im 20.
Jahrhundert //Mannergeschichte, Geschlechtergeschichte: Mannlichkeit
im Wandel der Moderne / T. Ktihne (ed.). Frankfurt am Main: Campus,
1996.
Idem. Der Soldat // Der Mensch des 20. Jahrhunderts / U. Frevert,
H.-G. Haupt (ed.). Frankfurt am Main and New York: Campus, 1999.
Idem. Kameradschaft — «das Beste im Leben des Mannes»: Die
deutschen Soldaten des Zweiten Weltkriegs in erfahrungs- und
geschlechtlicher Perspektive // Geschichte und Gesellschaft. 1996.
H. 22.
Idem. Kameradschaft: Die Soldaten des nationalsozialistischen
Krieges und das 20. Jahrhundert, Kritische Studien zur Geschicht¬
swissenschaft. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
Idem. Zwischen Mannerbund und Volksgemeinschaft: Hitlers Solda¬
ten und der Mythos der Kameradschaft // Archiv fur Sozialgeschichte.
1998. № 38.
Labisch A., Tennstedt F. Der Weg zum «Gesetz liber die
Vereinheitlichung des Gesundheitswesens» vom 3. Juli 1934: Entwick-
lungslinien und- momente des staatlichen und kommunalen Gesund¬
heitswesens in Deutschland. 2 vols. Schriftenreihe der Akademie fur
offentliches Gesundheitswesen in Diisseldorf. Dtisseldorf: Akademie fur
offentliches Gesundheitswesen, 1985.
Landerrat des Amerikanischen Besatzungsgebiets, ed. Statistisches
Handbuch von Deutschland, 1928-1944. Munchen: F. Ehrenwirth,
1949.
622

Latzel К. Deutsche Soldaten — Nationalsozialistischer Krieg?:
Kriegserlebnis, Kriegserfahrung 1939-1945. Krieg in der Geschichte.
Paderborn: Schoningh, 1998.
Leibfried S., Tennstedt F. Health-Insurance Policy and Berufsverbote
in the Nazi Takeover // Political Values and Health Care: The German
Experience / D. Light, A, Schuller (eds.). Cambridge, MA: MIT Press,
1986.
Leonhard W. Die Revolution entlasst ihre Kinder. Koeln: Kiepen-
heuer & Witsch, 1990.
Lewy G. The Nazi Persecution of the Gypsies. New York: Oxford
University Press, 2000.
Lieb P. Tater aus Uberzeugung? Oberst Carl von Andrian und die
Judenmorde der 707. Infanteriedivision 1941/42 // Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. 2002. Vol. 50. № 3.
Light D. W. State, Profession, and Political Values // Political Values
and Health Care: The German Experience / D. W. Light, A. Schuller
(eds.). Cambridge, MAand London: MIT University Press, 1986.
Lilienthal G. Der «Lebensborn e. V.»: Ein Instrument
nationalsozialistischer Rassenpolitik, Forschungen zur neueren Medi-
zin- und Biologiegeschichte. Stuttgart: Fischer, 1985.
Liszkowski U. Osteuropaforschung und Politik: Ein Beitrag
zum historischpolitischen Denken und Wirken von Otto Hoetzsch,
Osteuropaforschung Berlin. Berlin: Verlag A. Spitz, 1988.
Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front: Culture, National
Identity and German Occupation in World War I. Studies in the Social
and Cultural History of Modern Warfare. Cambridge and New York:
Cambridge University Press, 2000.
Loffler K. Aufgehoben: Soldatenbriefe aus dem Zweiten Weltkrieg:
Eine Studie zur subjektiven Wirklichkeit des Krieges, Regensburger
Schriften zur Volkskunde. Bamberg: WVB, 1992.
Longerich P. Die braunen Bataillone: Geschichte der SA. Munchen:
Beck, 1989.
Idem. Hitlers Stellvertreter: Fuhrung der Partei und Kontrolle des
Staatsapparates durch den Stab Hess und die Partei-Kanzlei Bormann.
Munchen: K. G. Saur, 1992.
Idem. Politik der Vernichtung: Eine Gesamtdarstellung der
nationalsozialistischen Judenverfolgung. Munchen: Piper, 1998.
Idem. Propagandisten im Krieg: Die Presseabteilung des Auswartigen
Amtes unter Ribbentrop, Studien zur Zeitgeschichte. Munchen: R.
Oldenbourg, 1987.
Idem. The Unwritten Order: Hitler’s Role in the Final Solution.
Stroud and Charleston, SC: Tempus, 2001.
623

Lotfi G. KZ der Gestapo: Arbeitserziehungslager im Dritten Reich.
Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 2000.
Lower W. A New Ordering of Space and Race: Nazi Colonial Dreams
in Zhytomir, Ukraine, 1941-1944 // German Studies Review. 2002.
№25.
Idem. Nazi Empire-Building and the Holocaust in Ukraine. Chapel
Hill: University of North Carolina Press, 2005.
Ludendorff E. The General Staff and Its Problems: The History of
the Relations between the High Command and the German Imperial
Government as Revealed by Official Documents. Trans, by F. A. Holt.
2 vols. New York: E. P. Dutton, 1920.
Ltidtke A. «Deutsche Qualitatsarbeit», «Spielereien» am Arbeitsplatz
und «Fliehen» aus der Fabrik: Industrielle Arbeitsprozesse und
Arbeiterverhalten in den 1920er Jahren // Arbeiterkulturen zwischen
Alltag und Politik: Beitrage zum europaischen Vergleich in der
Zwischenkriegszeit / F. Boll (ed.). Wien: Europa-Verlag, 1986.
Idem. Hunger in der Grossen Depression: Hungererfahrungen
und Hungerpolitik am Ende der Weimarer Republik // Archiv fur
Sozialgeschichte. 1987. № 27.
Idem. People Working: Everyday Life and German Fascism // History
Workshop Journal. 2000. № 50.
Madajczyk Cz. «Generalplan Ost». Polish Western Affairs. 1962.
Vol. 3. № 2.
Madajczyk Cz., S. Biernacki, eds. Vom Generalplan Ost zum
Generalsiedlungsplan, Einzelveroffentlichungen der Historischen
Kommission zu Berlin. Munchen: Saur, 1994.
Madajczyk Cz., F. Cieselak, eds. Zamojszczyzna — Sonderlaboratorium
SS: Zbior dokumentow polskich i niemieckich z okresu okupacji
hitlerowskiej. 2 vols. Warszawa: Ludowa Spoldzielnia Wydawnicza, DSP,
1977.
Madajczyk Cz., Puchert B. Die Okkupationspolitik Nazideutsch-
lands in Polen 1939-1945. Trans, by B. Puchert. Koln: Pahl-Rugenstein,
1988.
Maschmann M. Fazit: Mein Weg in der Hitler- Jugend. Mhnchen:
DTV, 1963.
Mason T. W. Intention and Explanation: A Current Controversy
about the Interpretation of National Socialism // Der «Fuhrerstaat»,
Mythos und Realitat: Studien zur Struktur und Politik des Dritten
Reiches = The «Fuhrerstaat», Myth and Reality: Studies on the Structure
and Politics of the Third Reich / L. Kettenacker, G. Hirschfeld (eds.).
Stuttgart: Klett-Cotta, 1981.
624

Idem. Social Policy in the Third Reich: The Working Class and the
National Community. Trans, by J. Broadwin. Providence, RI: Berg,
1993.
Matzerath H. Nationalsozialismus und kommunale Selbstverwal-
tung, Schriftenreihe des Vereins fur Kommunalwissenschaften e. V.
Berlin. Stuttgart [u.a.]: Kohlhammer, 1970.
Meier K. Sowjetrussland im Urteil der evangelischen Kirche // Das
Russlandbild im Dritten Reich / H. E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau,
1994.
Merkl P. H. Political Violence under the Swastika: 581 Early Nazis.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1975.
Merz K.-U. Das Schreckbild: Deutschland und der Bolschewismus,
1917-1921. Berlin: Propylaen, 1995.
Michalka W. Ribbentrop und die deutsche Weltpolitik, 1933-1940:
Aussenpolitische Konzeptionen und Entscheidungsprozesse im Dritten
Reich. Veroffentlichungen des Historischen Instituts der Universitat
Mannheim. Munchen: W. Fink, 1980.
Mierau F., ed. Russen in Berlin 1918-1933. Eine kulturelle Begegnung.
Weinheim, Berlin: Quadriga-Verlag, 1988.
Militargeschichtlichen Forschungsamt, ed. Deutsche und Zweite Das
Reich der Weltkrieg. 10 vols. Beitrage zur Militar- und Kriegsgeschichte.
Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1979-2008.
Milton S. «Gypsies» as Social Outsiders in Germany // Social
Outsiders in Nazi Germany / R. Gellately, N. Stoltzfuss (eds.). Princeton,
NJ: Princeton University Press, 2001.
Moding N. «Ich muss irgendwo engagiert sein — fragen Sie mich
bloss nicht, warum», Uberlegungen zu Sozialisationserfahrungen von
Madchen im NS-Organisationen // «Wir kriegen jetzt andere Zeiten».
Auf der Suche nach der Erfahrung des Volkes in nachfaschistischen
Landern. Lebensgeschichte und Sozialkultur im Ruhrgebiet 1930-1960 /
L. Niethammer, A. von Plato (eds.). Berlin: J. H. W. Dietz, 1985.
Moeller R. G. Protecting Motherhood: Women and the Family in the
Politics of Postwar West Germany. Berkeley: University of California
Press, 1993.
Idem. War Stories: The Search for a Usable East in the Federal
Republic of Germany. Berkeley: University of California Press, 2001.
Mohrmann W.-D., ed. Der Krieg hier ist hart und grausam!
Feldpostbriefe an den Osnabrucker Regierungsprasidenten, 1941-1944.
Osnabriick: H. Th. Wenner, 1984.
Mommsen H. Die Realisierung des Utopischen: Die «Endlosung» im
Dritten Reich // Geschichte und Gesellschaft. 1983. № 9.
Idem. From Weimar to Auschwitz: Essays in German History. Trans,
by Ph. O’Connor. Cambridge: Polity, 1991.
625

Idem. [Introduction] Hannah Arendt und der Prozess gegen Adolf
Eichmann // Eichmann in Jerusalem: Ein Bericht von der Banalitat der
Bose / H. Arendt (ed.). Munchen and Zurich: Piper, 1986.
Idem. The Dissolution of the Third Reich: Crisis, Management and
Collapse, 1943- 1945 // Bulletin of the German Historical Institute. Fall
2000. № 27.
Idem. Von Weimar nach Auschwitz: Zur Geschichte Deutschlands
in der Weltkriegsepoche: ausgewahlte Aufsatze. Stuttgart: Deutsche
Verlags-Anstalt, 1999.
Muhl-Benninghaus S. Das Beamtentum in der NS-Diktatur bis
zum Ausbruch des Zweiten Weitkrieges: Zu Entstehung, Inhalt
und Durchfuhrung der einschlagigen Beamtengesetze, Schriften des
Bundesarchivs. Dusseldorf: Droste, 1996.
Muhlberger D. Hitler’s Followers: Studies in the Sociology of the Nazi
Movement. London and New York: Routledge, 1991.
Muller J.-W. German Ideologies since 1945: Studies in the Political
Thought and Culture of the Bonn Republic. New York: Palgrave
Macmillan, 2003.
Muller K. J. Das Heer und Hitler: Armee und nationalsozialistisches
Regime 1933-1940. Beitrage zur Militar- und Kriegsgeschichte.
Stuttgart: Deutsche Verlags Anstalt, 1969.
Muller K. J., E. W. Hansen, eds. Armee und Drittes Reich, 1933-1939:
Darstellung und Dokumentation. Sammlung Schoningh zur Geschichte
und Gegenwart. Paderborn: F. Schoningh, 1987.
Muller R.-D. Das Tor zur Weltmacht: Die Bedeutung der
Sowjetunion fur die deutsche Wirtschafts- und Rustungspolitik zwischen
den Weltkriegen, Wehrwissenschaftliche Forschungen, Abteilung
Militargeschichtliche Studien. Boppard am Rhein: H. Boldt, 1984.
Idem. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik: Die
Zusammenarbeit von Wehrmacht, Wirtschaft und SS, Geschichte
Fischer. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1991.
Idem. «Von Brest-Litowsk bis zum ‘Unternehmen Barbarossa» —
Wandlungen und Kontinuitat des deutschen «Drangs nach Ostland» //
Frieden mit der Sowjetunion: Eine unerledigte Aufgabe / D. Goldschmidt
(ed.). Gutersloh: Gutersloher Verlagshaus G. Mohn, 1989.
Muller R.-D., Ueberschar G. R. Hitlers Krieg im Osten 1941-1945: Ein
Forschungsbericht. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2000.
Muller R.-D., H. E. Volkmann, eds. Die Wehrmacht: Mythos und
Realitat. Munchen: Oldenbourg, 1999.
Murphy D. T. The Heroic Earth: Geopolitical Thought in Weimar
Germany, 1918-1933. Kent, OH: Kent State University Press, 1997.
Nadolny R. Mein Beitrag: Erinnerungen eines Botschafters des
Deutschen Reiches. Koln: DME-Verlag, 1985.
626

Neliba G. Wilhelm Frick: Der Legalist des Unrechtsstaates: Eine
politische Biographie. Sammlung Schoningh zur Geschichte und
Gegenwart. Paderborn: Schoningh, 1992.
Neulen H. W. An deutscher Seite: Internationale Freiwillige von
Wehrmacht und Waffen-SS. Munchen: Universitas, 1985.
Niemiecki Instytut Historyczny w Warszawie, ed. «Grosste Harte-»:
Verbrechen der Wehrmacht in Polen September — Oktober 1939:
Ausstellungskatalog. Osnabriick: Fibre, 2005.
Niethammer L. et al., eds. Der «gesauberte» Antifaschismus: Die SED
und die roten Kapos von Buchenwald: Dokumente. Berlin: Akademie
Verlag, 1994.
Idem. «Die Jahre weiss man nicht, wo man die heute hinsetzen
soil»: Faschismuserfahrungen im Ruhrgebiet: Lebensgeschichte und
Sozialkultur im Ruhrgebiet 1930 bis 1960. Berlin: Dietz, 1983.
Nitschke A. Die «Erbpolizei» im Nationalsozialismus: Zur
Alltagsgeschichte der Gesundheitsamter im Dritten Reich: Das Beispiel
Bremen. Wiesbaden: Westdeutscher Verlag, 1999.
Noakes J., G. Pridham, eds. Nazism, 1919-1945: A Documentary
Reader: State, Economy and Society, 1933-1939. Rev. ed. 2 vols. Exeter
Studies in History. Exeter: University of Exeter Press, 2000.
Notzel K. Gegen den Kultur-Bolschewismus, Christliche Wehrkraft.
Mmichen: Paul Muller, 1930.
Nyomarkay J. Charisma and Factionalism in the Nazi Party.
Minneapolis: University of Minnesota Press, 1967.
Oberlander E. Historische Osteuropaforschung im Dritten Reich //
Geschichte Osteuropas: Zur Entwicklung einer historischen Disziplin in
Deutschland, Osterreich und der Schweiz, 1945-1990 / E. Oberlander
(ed.). Stuttgart: Franz Steiner, 1992.
Oldenburg M. Ideologic und militarisches Kalktil: Die Besatzungs-
politik der Wehrmacht in der Sowjetunion 1942. Koln: Bohlau, 2004.
O’Neill R. J. The German Army and the Nazi Party, 1933-1939. New
York: J. H. Heineman, 1967.
Orlow D. The History of the Nazi Party: 1933-1945. 2 vols. Vol. 2.
Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1973. -
Orth K. Das System der nationalsozialistischen Konzentrations-
lager: Eine politische Organisationsgeschichte. Hamburg: Hamburger
Edition, 1999.
Oswald R. «Ein Gift, mit echt judischer Geschicklichkeit ins Volk
gespritzt»: Nationalsozialistische Judenverfolgung und das Ende des
mitteleuropaischen Profifussballs, 1938-1941 // Emanzipation durch
Muskelkraft: Juden und Sport in Europa / M. Brenner, G. Reuveni (eds.).
Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
627

Otto R. Wehrmacht, Gestapo und sowjetische Kriegsgefangene im
deutschen Reichsgebiet 1941/42, Schriftenreihe der Vierteljahrshefte
fur Zeitgeschichte. Mimchen: Oldenbourg, 1998.
Overmans R. Deutsche militarische Verluste im Zweiten Weltkrieg,
Beitrage zur Militargeschichte. Mimchen: R. Oldenbourg, 1999.
Overy R. J. The Nazi Economic Recovery, 1932-1938. Reprinted ed.
Studies in Economic and Social History. London [u.a.]: Macmillan, 1984.
Patel К. K. «Soldaten der Arbeit»: Arbeitsdienste in Deutschland
und den USA 1933-1945, Kritische Studien zur Geschichtswissen-
schaft. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003.
Paul C. Zwangsprostitution: Staatlich errichtete Bordelle im
Nationalsozialismus, Reihe deutsche Vergangenheit. Berlin: Edition
Hentrich, 1994.
Paul G., ed. Die Tater der Shoah: Fanatische Nationalsozialisten
oder ganz nor-male Deutsche? Dachauer Symposien zur Zeitgeschichte.
Gottingen: Wallstein, 2002.
Penter T. Die lokale Gesellschaft im Donbass unter deutscher
Okkupation 1941-1943 // Kooperation und Verbrechen: Formen der
«Kollaboration» im ostlichen Europa 1939-1945 / C. Dieckmann (ed.).
Gottingen: Wallstein, 2003.
Perrey H.-J. Der Russlandausschuss der deutschen Wirtschaft: Die
deutschsowjetischen Wirtschaftsbeziehungen der Zwischenkriegszeit:
Ein Beitrag zur Geschichte des Ost-West-Handels, Studien zur modernen
Geschichte. Munchen: Oldenbourg, 1985.
Peto A. Stimmen des Schweigens: Erinnerungen an Vergewal-
tigungen in den Hauptstadten des «ersten Opfers» (Wien) und des
«letzten Verbundeten Hitlers» (Budapest) 1945 / Zeitschrift fur
Geschichtswissenschaft. 1999. № 47.
Petzina D. Autarkiepolitik im Dritten Reich, Schriftenreihe der
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. Stuttgart: Deutsche Verlagsanstalt,
1968.
Peukert D. Die Weimarer Republik: Krisenjahre der klassischen
Moderne. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1987.
Idem. Inside Nazi Germany: Conformity, Opposition, and Racism in
Everyday Life. Trans, by R. Deveson. New Haven, CT and London: Yale
University Press, 1987.
Idem. The Genesis of the «Final Solution» from the Spirit of
Science // Reevaluating the Third Reich, / T. Childers, J. Caplan (ed.).
New York and London: Homes & Meier, 1993.
Idem. The Weimar Republic: The Crisis of Classical Modernity. Trans,
by R. Deveson. New York: Hill & Wang, 2002.
Idem. Volksgenossen und Gemeinschaftsfremde: Anpassung,
Ausmerze und Aufbegehren unter dem Nationalsozialismus. Koln:
Bund-Verlag, 1982.
628

Peukert D. et al., eds. Die Reihen fast geschlossen: Beitrage zur
Geschichte des Alltags unterm Nationalsozialismus. Wuppertal: Hammer,
1981.
Pietrow-Ennker B. Das Feinbild im Wandel: Die Sowjetunion in den
nationalsozialistischen Wochenschauen, 1935-1941 // Geschichte in
Wissenschaft und Unterricht. 1990. № 41.
Idem. Die Sowjetunion in der Propaganda des Dritten Reiches //
Militargeschichtliche Mitteilungen. 1989. № 2.
Pine L. Nazi Family Policy, 1933-1945. Oxford and New York: Berg,
1997.
Pleyer K. Volk im Feld. 2nd ed. Schriften des Reichsinstituts
fur Geschichte des neuen Deutschlands. Hamburg: Hanseatische
Verlagsanstalt, 1943.
Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien
1941-1944: Organisation und Durchfuhrung eines staatlichen
Massenverbrechens. 2nd ed. Studien zur Zeitgeschichte. Munchen:
Oldenbourg, 1997.
Idem. Russian, Ukrainians, and German Occupational Policy,
1941-1943// Culture, Nation, and Identity: The Ukrainian-Russian
Encounter, 1600-1945 / A. Kappeler (ed.). Toronto: Canadian Institute
of Ukrainian Studies Press, 2003.
Idem. Verfolgung und Massenmord in der NS-Zeit 1933-1945.
Geschichte kompakt Neuzeit. Darmstadt: Wissenschaftliche
Buchgesellschaft, 2003.
Idem. Von der «Judenpolitik» zum Judenmord: Der Distrikt Lublin
des Generalgouvernements, 1934-1944. Munchner Studien zur neueren
und neuesten Geschichte. Frankfurt am Main: P. Lang, 1993.
Pommerin R. Sterilisierung der Rheinlandbastarde: Das Schicksal
einer farbigen deutschen Minderheit 1918-1937. Dusseldorf: Droste,
1979.
Proctor R. Racial Hygiene: Medicine under the Nazis. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 1988.
Idem. The Nazi War on Cancer. Princeton, NJ: Princeton University
Press, 1999.
Przyrembel A. Rassenschande: Reinheitsmythos und
Vernichtungslegitimation im Nationalsozialismus, Veroffentlichungen
des Max-Planck-Instituts fur Geschichte. Gottingen: Vandenhoeck &
Ruprecht, 2003.
Puschner U. Die volkische Bewegung im wilhelminischen Kaiserreich:
SpracheRasse-Religion. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft,
2001.
Quinkert B., ed. «Wir sind die Herren dieses Landes»: Ursachen,
Verlauf und Folgen des deutschen Uberfalls auf die Sowjetunion.
Hamburg: VSA-Verlag, 2002.
629

Rabinbach A. In the Shadow of Catastrophe: German Intellectuals
between Apocalypse and Enlightenment. Berkeley and Los Angeles:
University of California Press, 1997.
Raphael L. Sozialexperten in Deutschland zwischen konservativem
Ordnungsdenken und rassistischer Utopie (1918-1945) // Utopie als
Notstandsdenken — Einige Uberlegunge zur Diskussion iiber Utopie und
Sowjetkommunismus / W. Hardtwig (ed.). Munchen: Oldenbourg, 2003.
Rass C. «Menschenmaterial»: Deutsche Soldaten an der Ostfront:
Innenansichten einer Infanteriedivision, 1939-1945, Krieg in der
Geschichte. Paderborn: Schoningh, 2003.
Ratza W. Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion: Der
Faktor Arbeit, Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des
Zweiten Weltkrieges. Bielefeld: Gieseking, 1973.
Reagin N. R. A German Women’s Movement: Class and Gender in
Hanover, 1880-1933. Chapel Hill: University of North Carolina Press,
1995.
Rebentisch D. Fiihrerstaat und Verwaltung im Zweiten Weltkrieg:
Verfassungsentwicklung und Verwaltungspolitik 1939-1945. Frank¬
furter historische Abhandlungen. Stuttgart: F. Steiner Verlag Wies¬
baden, 1989.
Reese W. P. Mir selber seltsam fremd: Die Unmenschlichkeit des
Krieges, Russland 1941-44. Berlin: List, 2004.
Reibel C.-W. Das Fundament der Diktatur: Die NSDAP-Ortsgrup-
pen 1932-1945. Paderborn, Schoningh, 2002
Renner G. R. Grundziige und Voraussetzungen deutscher literari-
scher Russlandbilder wahrend des Dritten Reiches // Das Russlandbild
im Dritten Reich / H. E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau, 1994.
Rentschler E. The Ministry of Illusion: Nazi Cinema and Its Afterlife.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 1996.
Richie A. Faust’s Metropolis: A History of Berlin. London:
Harper Collins, 1998.
Richter T. C. Die Wehrmacht und der Partisanenkrieg in den be-
setzten Gebieten der Sowjetunion // Erster Weltkrieg — Zweiter Welt¬
krieg: Krieg, Kriegserlebnis, Kriegserfahrung in Deutschland / B. Thoss,
H. E. Volkmann (eds.). Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2002.
Idem. Handlungsspielraume am Beispiel der 6. Armee // Verbrechen
der Wehrmacht: Bilanz einer Debatte / C. Hartmann, J. Hiirter, U. Jureit
(eds.). Munchen: Beck, 2005.
Idem. Krieg und Verbrechen: Situation und Intention: Fallbeispiele,
Villa Ten Hompel Aktuell; 9. Munchen: Meidenbauer, 2006.
Riess V. Die Anfange der Vernichtung «lebensunwerten Lebens»
in den Reichsgauen Danzig-Westpreussen und Wartheland, 1939/40.
Frankfurt am Main: P. Lang, 1995.
630

Robel G. Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion: Antifa.
Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges.
Vol. 8. Munchen, Gieseking: 1974.
Rohm E. Die Geschichte eines Hochverraters. Munchen: F. Eher
Nachf., 1928.
Rosenberg P. The Origin and the Development of Compulsory Health
Insurance in Germany // Political Values and Health Care: The German
Experience / D. W. Light, A. Schuller (eds.). Cambridge, MA and Lon¬
don: MIT University Press, 1986.
Rossino A. B. Hitler Strikes Poland: Blitzkrieg, Ideology, and Atrocity,
Modern Warfare Series. Lawrence: University Press of Kansas, 2003.
Rossler M., S. Schleiermacher, C. Tollmien, eds. Der «Generalplan
Ost»: Hauptlinien der nationalsozialistischen Planungs- und
Vernichtungspolitik. Berlin: Akademie Verlag, 1993.
Roth К. H. «Generalplan Ost» — «Gesamtplan Ost»: Forschungsstand,
Quellenprobleme, neue Ergebnisse// Der «Generalplan Ost»: Hauptlinien
der nationalsozialistischen Planungs- und Vernichtungspolitik /
M. Rossler, S. Schleiermacher, C. Tollmien (eds.). Berlin: Akademie
Verlag, 1993.
Idem. Scheinalternativen im Gesundheitswesen: Alfred Grotjahn
(1869-1931) — Integrationsfigur etablierter Sozialmedizin und
nationalsozialistischer Rassenhygiene // Erfassung zur Vernichtung:
Von der Sozialhygiene zum «Gesetziiber Sterbehilfe» / К. H. Roth (ed.).
Berlin: Verlagsgesellschaft Gesundheit, 1984.
Ruck M. Die freien Gewerkschaften im Ruhrkampf 1923. Koln: Bund
Verlag, 1986.
Sachse C. Angst, Belohnung, Zucht und Ordnung: Herrschaft-
smechanismus im Nationalsozialismus. Opladen: Westdeutscher Verlag,
1982.
Idem. Siemens, der Nationalsozialismus und die moderne Familie:
Eine Untersuchung zur sozialen Rationalisierung in Deutschland im 20.
Jahrhundert. Hamburg: Rasch und Rohring, 1990.
Saldern A., von. Sozialmilieus und der Aufstieg des Nationalsozialis¬
mus in Norddeutschland // Norddeutschland im Nationalsozialismus /
F. Bajohr (ed.). Hamburg: Ergebnisse Verlag, 1993. ^
Idem. The Challenge of Modernity: German Social and Cultural
Studies, 1890-1960. Trans, by B. Little. Social History, Popular Culture,
and Politics in Germany. Ann Arbor: University of Michigan Press,
2002.
Sandkiihler T. «Endlosung» in Galizien: Der Judenmord in Ostpolen
und die Rettungsinitiativen von Berthold Beitz, 1941-1944. Bonn: Dietz,
1996.
631

Schafer W. Die Fabrik auf dem Dorf: Studien zum betrieblichen
Sozialverhalten landlicher Industriearbeiter, Andere Perspektiven.
Gottingen: Davids Drucke, 1991.
Schenk D. Hitlers Mann in Danzig: Albert Forster und die NS-
Verbrechen in Danzig- Westpreussen. Bonn: J. H. W. Dietz, 2000.
Scherer K. «Asozial» im Dritten Reich: Die vergessenen Verfolgten.
Munster: VOTUM Verlag, 1990.
Schiedeck J., Stahlmann M. Die Inzenierung «totalen Erlebens»:
Lagererziehung im Nationalsozialismus // Politische Formierung und
soziale Erziehung im Nationalsozialismus / H.-U. Otto, H. Siinker (eds.).
Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1991.
Schleunes K. The Twisted Road to Auschwitz. Urbana: University of
Illinois Press, 1970.
Schlogel K. Archaologie totaler Herrschaft // Deutschland und
die Russische Revolution, 1917-1924 / G. Koenen, L. Kopelev (eds.).
Miinchen: W. Fink Verlag, 1998.
Idem. Berlin, Ostbahnhof Europas: Russen und Deutsche in ihrem
Jahrhundert. Berlin: Siedler, 1998.
Idem. Das russische Berlin: Ostbahnhof Europas. Munchen: Hanser,
2007.
Idem. Die russische Obsession: Edwin Erich Dwinger // Traumland
Osten: Deutsche Bilder vom ostlichen Europa im 20. Jahrhundert /
G. Thum (ed.). Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
Idem, ed. Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941: Leben
im europaischen Biirgerkrieg. Berlin: Akademie Verlag, 1995.
Schlogel K. et al., eds. Chronik russischen Lebens in Deutschland
1918-1941. Berlin: Akademie Verlag, 1999.
Schmiechen-Ackermann D. Der «Blockwart» // Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte. 2000. № 48.
Schmolders C., S. L. Gilman, eds. Gesichter der Weimarer Republik:
Eine physiognomische Kulturgeschichte. Koln: DuMont, 2000.
Schnurr S. Die nationalsozialistische Funktionalisierung sozialer
Arbeit: Zur Kontinuitat und Diskontinuitat der Praxis sozialer Berufe //
Politische Formierung und soziale Erziehung im Nationalsozialismus /
H. -U. Otto, H. Siinker (eds.). Koln, Frankfurt: Suhrkamp, 1991.
Schottler P. «Eine Art “Generalplan West”»: Die Stuckart-Denks-
chrift vom 14. Juni 1940 und die Planungen fur eine neue deutsch-
franzosische Grenze im Zweiten Weltkrieg // Sozialgeschichte. 2003.
№ 18.
Schroder H. J. Die gestohlenen Jahre: Erzahlgeschichten und
Geschichtserzahlung im Interview: Der Zweite Weltkrieg aus der Sicht
ehemaliger Mannschaftssoldaten. Studien und Texte zur Sozialgeschichte
der Literatur. Tubingen: Niemeyer, 1992.
632

Idem. Erfahrungen deutscher Mannschaftssoldaten wahrend der
ersten Phase des Russlandkrieges // Zwei Wege nach Moskau: Vom
Hitler-Stalin-Pakt zum «Unternehmen Barbarossa» / B. Wegner (ed.).
Munchen: Piper, 1991.
Schiiddekopf C. Krieg: Erzahlungen aus dem Schweigen: Deutsche
Soldateniiber den Zweiten Weltkrieg. Hamburg: Rowohlt, 1997.
Schiiddekopf О. E. Linke Leute von rechts: Die national-revolutiona-
ren Minderheiten und der Kommunismus in der Weimarer Republik.
Stuttgart: Kohlhammer, 1960.
Schulte T. J. The German Army and Nazi Policies in Occupied Russia.
Oxford and New York: Berg, 1989.
Schulte-Sasse L. Entertaining the Third Reich: Illusions of Wholeness
in Nazi Cinema, Post-Contemporary Interventions. Durham, NC: Duke
University Press, 1996.
Schulze H. Freikorps und Republik, 1918-1920. Wehrwissenschaft-
liche Forschungen, Abteilung Militargeschichtliche Studien. Boppard
am Rhein: H. Boldt, 1969.
Schumann D. Politische Gewalt in der Weimarer Republik 1918—
1933: Kampf um die Strasse und Furcht vor dem Biirgerkrieg, Geschichte
und Gesellschaft, Zeitschrift fur historische Sozialwissenschaft. Essen:
Klartext, 2001.
Schwartz M. Sozialistische Eugenik: Eugenische Sozialtechnologien in
Debatten und Politik der deutschen Sozialdemokratie 1890-1933. Reihe
Politik- und Gesellschaftsgeschichte. Bonn: J. H. W. Dietz, 1995.
Schwarz G. Eine Frau an seiner Seite: Ehefrauen in der «SS-
Sippengemeinschaft». Hamburg: Hamburger Edition, 1997.
Seidler F. W. Die Organisation Todt: Bauen fur Staat und Wehrmacht,
1938-1945. Koblenz: Bernard & Graefe, 1987.
Sereny G. The German Trauma: Experiences and Reflections, 1938-
2001. London: Penguin, 2001.
Shepherd B. Hawks, Doves and Tote Zonen: A Wehrmacht Security
Division in Central Russia 1943 //Journal of Contemporary History 37.
№ 3 (2002). P. 349-369.
Idem. War in the Wild East: The German Army and Soviet Partisans.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004.
Shils E., Janowitz M. Cohesion and Disintegration in the Wehrmacht
in World War II // The Public Opinion Quarterly. 1948. Vol. 12. № 2 .
Siegel T. Leistung und Lohn in der nationalsozialistischen «Ordnung
der Arbeit». Schriften des Zentralinstituts fur Sozialwissenschaftliche
Forschung der Freien Universitat Berlin. Opladen: Westdeutscher
Verlag, 1989.
Smelser R. M. Robert Ley: Hitler’s Labor Front Leader. New York:
St. Martin’s Press, 1988.
633

Idem. Robert Ley: Hitlers Mann an der «Arbeitsfront»: Eine
Biographie. Trans, by K. Nicolai and H. Nicolai, Sammlung Schoningh
zur Geschichte und Gegenwart. Paderborn: Ferdinand Schoningh, 1989.
Smith A. L. Die «vermisste Million»: Zum Schicksal deutscher
Kriegsgefangener nach dem Zweiten Weltkrieg, Schriftenreihe der
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. Miinchen: Oldenbourg, 1992.
Smith W. D. Politics and the Sciences of Culture in Germany, 1840-
1920. New York: Oxford University Press, 1991.
Smolinsky H. Das katholische Russlandbild in Deutschland nach dem
Ersten Weltkrieg und im Dritten Reich // Das Russlandbild im Dritten
Reich / H. E. Volkmann (ed.) Koln: Bohlau, 1994.
Sonnenberger F. «Der neue Kulturkampf»: Die Gemeinschaftsschule
und ihre historischen Voraussetzungen // Bayern in der NS-Zeit /
M. Broszat (ed.). Miinchen: Oldenbourg, 1981.
Speer A. Inside the Third Reich: Memoirs. Trans, by R. Winston and
C. Winston. New York: Macmillan, 1970.
Spicer К. P. Resisting the Third Reich: The Catholic Clergy in Hitler’s
Berlin. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2004.
Spiethoff B. Die Geschlechtskrankheiten im Lichte der Bevol-
kerungspolitik, Erbgesundheits- und Rassenpflege. Berlin, 1934.
Stachura P. D. «Der Fall Strasser»: Gregor Strasser, Hitler and
National Socialism // The Shaping of the Nazi State / P. D. Stachura
(ed.). London: Croom Helm, 1978.
Stammler H. Wandlungen des deutschen Bildes vom russischen
Menschen //Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. 1957. № 5.
Statistisches Bundesamt, ed. Bevolkerung und Wirtschaft 1872—
1972. Stuttgart, Kohlhammer, 1972.
Stein G. H. The Waffen SS: Hitler’s Elite Guard at War, 1939-1945.
Ithaca, NY: Cornell University Press, 1966.
Steinbacher S. «Musterstadt» Auschwitz: Germanisierungspolitik
und Judenmord in Ostoberschlesien, Darstellungen und Quellen zur
Geschichte von Auschwitz. Munchen: Saur, 2000.
Steiniger P. A., ed. Der Niirnberger Prozess: Aus den Protokollen,
Dokumenten und Materialien des Prozesses gegen die Hauptkrieg-
sverbrecher vor dem International Militargerichtshof. 4 ed. Berlin:
Riitten & Loening, 1960.
Stenzel T. Das Russlandbild des «kleinen Mannes»: Gesellschaftliche
Pragung und Fremdwahrnehmung in Feldpostbriefen aus dem Ostfeld-
zug, 1941-1944/45. Miinchen: Mitteilungen Osteuropa-Institut, 1998.
Stieff H. Briefe. Horst Miihleisen ed. Berlin: Siedler, 1991.
Stokes P. R. Contested Conceptions: Experiences and Discourses of
Pregnancy and Childbirth in Germany, 1914-1933. Ph.D. diss., Cornell
University, 2003.
634

Stover В. Volksgemeinschaft im Dritten Reich: Die Konsensbereitschaft
der Deutschen aus der Sicht sozialistischer Exilberichte. Diisseldorf:
Droste, 1993.
Strachan H. Time, Space and Barbarisation: The German Army and
the Eastern Front in Two World Wars // The Barbarization of Warfare /
G. Kassimeris (ed.). New York: New York University Press, 2006.
Strazhas A. Deutsche Ostpolitik im Ersten Weltkrieg: der Fall Ober
Ost 1915-1917. Veroffentlichungen des Osteuropa-Institutes Miinchen.
Wiesbaden: Harrassowitz, 1993.
Streim A. Die Behandlung sowjetischer Kriegsgefangener im
«Fall Barbarossa»: Eine Dokumentation unter Beriicksichtigung der
Unterlagen deutscher Strafverfolgungsbeh orden und der Materialien
der Zentralen Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Aufklarung von
NS- Verbrechen, Motive, Texte, Materialien. Heidelberg und Karlsruhe:
Muller, Juristischer Verlag, 1981.
Streit C. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen
Kriegsgefangenen 1941-1945. Bonn: Verlag J. H. W. Dietz Nachf., 1991.
Idem. Ostkrieg, Antibolschewismus und «Endlosung» // Geschichte
und Gesellschaft. 1991. № 17.
Suss W. Gesundheitspolitik // Drei Wege deutscher Sozialstaatlich-
keit / H. G. Hockerts (ed.). Munchen: R. Oldenbourg, 1998.
Siitterlin I. Die «Russische Abteilung» des Auswartigen Amtes in
der Weimarer Republik. Historische Forschungen. Berlin: Duncker &
Humblot, 1994.
Swett P. E. Neighbors and Enemies: The Culture of Radicalism in
Berlin, 1929-1933. Cambridge and New York: Cambridge University
Press, 2004.
Szejnmann C.-C. W. Nazism in Central Germany: The Brownshirts
in «Red» Saxony. Monographs in German History. New York: Berghahn
Books, 1999.
Tabs E., E. Hanisch, W. Neugebauer, eds. NS — Herrschaft in
Osterreich, 1938-1945. Osterreichische Texte zur Gesellschaftskritik.
Vienna: Verlag fur Gesellschaftskritik, 1988.
Thoss В., H. E. Volkmann, eds. Erster Weltkrieg, .Zweiter Weltkrieg,
Ein Vergleich: Krieg, Kriegserlebnis, Kriegserfahrung in Deutschland.
Paderborn: F. Schoningh, 2002.
Thum G., ed. Traumland Osten: Deutsche Bilder vomostlichen Europa
im 20. Jahrhundert. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
Timm A. F. Sex with a Purpose: Prostitution, Venereal Disease and
Militarized Masculinity in the Third Reich //Journal of the History of
Sexuality. 2002. Vol. 11. № 1/2.
Idem. The Politics of Fertility: Population Politics and Health Care in
Berlin, 1919-1972. Ph. D. diss. University of Chicago, 1999.
635

Tooze A. The Wages of Destruction: The Making and Breaking of the
Nazi Economy. New York: Viking, 2006.
Trevor-Roper H., ed. Hitler’s Secret Conversations, 1941-1944. New
York: Farrar, Straus and Young, 1953.
Ueberschar G. R., W. Wette, eds. «Unternehmen Barbarossa»:
Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion, 1941: Berichte, Analysen,
Dokumente, Sammlung Schoningh zur Geschichte und Gegenwart.
Paderborn: F. Schoningh, 1984.
Uhlig H. Die Warenhauser im Dritten Reich. Koeln: Westdeutscher
Verlag, 1956.
Umbreit H. Auf dem Weg zur Kontinentalherrschaft // Das Deutsche
Reich und der Zweite Weltkrieg V/l. Stuttgart: Deutsche Verlags-
Anstalt, 1988.
Usborne C. The Politics of Body in Weimar Germany: Women’s
Reproductive Rights and Duties, Studies in Gender History. Basing¬
stoke: Macmillan, 1992.
Verhey J. The Spirit of 1914: Militarism, Myth and Mobilization in
Germany, Studies in the Social and Cultural History of Modern Warfare.
Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
Voigt G. Otto Hoetzsch, 1876-1946: Wissenschaft und Politik im
Leben eines deutschen Historikers, Quellen und Studien zur Geschichte
Osteuropas. Berlin: Akademie-Verlag, 1978.
Idem. Russland in der deutschen Geschichtsschreibung 1843-1945.
Quellen und Studien zur Geschichte Osteuropas. Berlin: Akademie
Verlag, 1994.
Volkmann H. E., ed. Das Russlandbild im Dritten Reich. Koln:
Bohlau, 1994.
Idem. Die russische Emigration in Deutschland 1919-1929. Marbur-
ger Ostforschungen, Johann Gottfried Herder Forschungsrat. Wurzburg:
Holzner, 1966.
Vorlander H. Die NSV: Darstellung und Dokumentation einer
nationalsozialistischen Organisation, Schriften des Bundesarchivs.
Boppard am Rhein: H. Boldt, 1988.
Wachsmann N. «Annihilation through Labor»: The Killing of State
Prisoners in the Third Reich //Journal of Modern History. 1999. Vol. 71.
№3.
Idem. From Indefinite Confinement to Extermination: «Habitual
Criminals» in'the Third Reich // Social Outsiders in Nazi Germany /
R. Gellately, N. Stoltzfuss (eds.). Princeton, NJ: Princeton University
Press, 2001.
Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher: Konzeptionen und
Praxis der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des
Nationalsozialismus. Hamburger Beitrage zur Sozial- und Zeitgeschichte.
Hamburg: Christians, 1996.
636

Waite R. G. L. Kollaboration und deutsche Besatzungspolitik in
Lettland 1941 bis 1945 // Okkupation und Kollaboration (1938-1945):
Beitrage zu Konzepten und Praxis der Kollaboration in der deutschen
Okkupationspolitik / W. Rohr (ed.). Berlin: Hiithig, 1994.
Idem. Teenage Sexuality in Nazi Germany //Journal of the History of
Sexuality. 1998. Vol. 8. № 3.
Idem. Vanguard of Nazism: The Free Corps Movement in Post- War
Germany, 1918-1923. Harvard Historical Studies. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 1952.
Wasser B. Himmlers Raumplanung im Osten: Der Generalplan Ost
in Polen, 1940-1944: Stadt, Planung, Geschichte. Basel and Boston:
Birkhauser, 1993.
Weber H. Die Wandlung des deutschen Kommunismus: Die
Stalinisierung der KPD in der Weimarer Republik. 2 vols. Frankfurt am
Main: Europaische Verlagsanstalt, 1969.
Wegner B. Die Aporie des Krieges // Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg, Vol. 8: Die Ostfront 1943/44 / Militargeschichtliches
Forschungsamt (ed.). Munchen: Deutsche Verlagsanstalt, 2007.
Idem. Hitlers politische Soldaten, die Waffen-SS 1933-1945: Leit-
bild, Struktur und Funktion einer nationalsozialistischen Elite. 4 ed.
Sammlung Schoningh zur Geschichte und Gegenwart. Paderborn:
F. Schoningh, 1990.
Wehler H. U. Deutsche Gesellschaftsgeschichte. Vol. 4: Vom Beginn
des Ersten Weltkriegs bis zur Griindung der beiden deutschen Staaten.
Munchen: С. H. Beck, 2003.
Idem. Entsorgung der deutschen Vergangenheit? Ein polemischer
Essay zum «Historikerstreit». Munchen: Beck, 1988.
Weinberg G. The Foreign Policy of Hitler’s Germany: Diplomatic
Revolution in Europe, 1933-36. Chicago: University of Chicago Press,
1970.
Weindling P. Health, Race, and German Politics between National
Unification and Nazism, 1870-1945. Cambridge History of Medicine.
Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1989.
Weingart P., Kroll J., Bayertz K. Rasse, Blut und Gene: Geschichte
der Eugenik und Rassenhygiene in Deutschland. Frankfurt am Main:
Suhrkamp, 1988.
Weiss Sh. F. The Race Hygiene Movement in Germany 1904-1945 //
The Wellborn Science: Eugenics in Germany, France, Brazil, and Russia /
M. B. Adams (ed.). New York: Oxford University Press, 1990.
Weissbecker M. «Wenn hier Deutsche wohnten...»: Beharrung
und Veranderung im Russlandbild Hitlers und der NSDAP // Das
Russlandbild im Dritten Reich / H. E. Volkmann (ed.). Koln: Bohlau,
1994.
637

Welch D. Nazi Propaganda and the Volksgemeinschaft: Construc¬
ting a People’s Community //Journal of Contemporary History. 2004.
Vol. 39. № 2.
Wenzel E. Gedachtnisraum Film: Die Arbeit an der deutschen
Geschichte in Filmen seit den 60cr Jahren, M & P Schriftenreihe fur
Wissenschaft und Forschung. Stuttgart: Metzler, 2000.
Werner W. F. «Bleib tibrig!» Deutsche Arbeiter in der national-
sozialistischen Kriegswirtschaft. Diisseldorfer Schriften zur Neueren
Landesgeschichte und zur Geschichte Nordrhein-Westfalens. Diisseldorf:
Schwann, 1983.
Wette W. Das Russlandbild in der NS-Propaganda: Ein Prob-
lemaufriss // Das Russlandbild im Dritten Reich / H.-E. Volkmann (ed.).
Koln: Bohlau, 1994.
Idem. Die propagandistische Begleitmusik zum Uberfall auf die
Sowjetunion 1941 // Der Deutsche Uberfall auf die Sowjetunion:
«Unternehmen Barbarossa» 1941 / G. R. Ueberschar, W. Wette (eds.).
Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1991.
Weyrather I. Muttertag und Mutterkreuz: Der Kult um die «deutsche
Mutter» im Nationalsozialismus, Die Zeit des Nationalsozialismus.
Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1993.
Wiedemann F. Der Mann, der Feldherr werden wollte: Erlebnisse und
Erfahrungen des Vorgesetzten Hitlers im 1. Weltkrieg undseinesspate-
ren personlichen Adjutanten: Velbert: Kettwig, 1964.
Wiedmann H. Landser, Tod und Teufel: Aufzeichngn aus dem Feld-
zug im Osten. Munchen: Piper, 1943.
Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Fiihrungskorps des
Reichssicherheitshauptamtes. Hamburg: Hamburger Edition, 2002.
Idem. Gewalt gegen Judenin Deutschland 1933 bis 1939 // Werk-
statt Geschichte. 1997. Vol. 8. № 18.
Idem. Judenpolitik des SD 1935 bis 1938: Eine Dokumentation,
Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. Munchen:
Oldenbourg, 1995.
Idem. «Volksgemeinschaft» als politischer Topos in der Weimar // NS-
Gewaltherrschaft. Beitrage zur historischen Forschungund juristischen
Aufarbeitung/ A. B. Gottwaldt, N. Kampe, P. Klein (eds.). Berlin: Edition
Hentrich, 2005.
Williams R. Ch. Culture in Exile: Russian Emigres in Germany, 1881 —
1941. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1972.
Wippermann W. «Wie Die Zigeuner»: Antisemitismus und Anti-
ziganismus im Vergleich. Berlin: Elefanten Press, 1997.
Wirsching A. «Man kann nur Boden germanisieren»: Eine neue Quelle
zu Hitlers Rede vor den Spitzen der Reichswehr am 3. Februar 1933 //
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. 2001. № 49.
638

Witte P., ed. Der Dienstkalender Heinrich Himmlers 1941/42.
Hamburger Beitrage zur Sozial- und Zeitgeschichte, Quellen. Hamburg:
Christians, 1999.
Woltereck H., ed. Erbkunde, Rassenpflege, Bevolkerungspolitik:
Schicksals Fragen des deutschen Volkes. 2nd ed. Leipzig: Quelle & Meyer,
1935.
Wolters R. Verrat fur die Volkswirtschaft [i. e. Volksgemeinschaft]:
Denunziantinnen im Dritten Reich, Forum Frauengeschichte.
Pfaffenweiler: Centaurus, 1996.
Zarusky J. Die deutschen Sozialdemokraten und das sowjetische Mo-
dell: Ideologische Auseinandersetzung und aussenpolitische Konzep-
tionen, 1917-1933, Studien zur Zeitgeschichte. Miinchen: R. Olden-
bourg, 1992.
Zeidler M. Das Bild der Wehrmacht von Russland und der Roten
Armee zwischen 1933 und 1939 // Das Russlandbild im Dritten Rreich /
H.-E. Volkmann (ed.) Koln: Bohlau, 1994.
Ziemke E. F. Stalingrad to Berlin: The German Defeat in the East.
Army Historical Series. Washington D.C.: Office of the Chief of Military
History, U.S. Army, 1968.
Zimmermann M. Rassenutopie und Genozid: Die nationalsozialistische
«Losung der Zigeunerfrage». Hamburger Beitrage zur Sozial- und
Zeitgeschichte. Hamburg: Christians, 1996.
Сталинизм, Советский Союз, Россия
Аврамов В. Жертвы империалистической войны в России // Из¬
вестия народного комиссариата здравоохранения. 1920. № 1-2.
Академическое дело 1929-1931 гг. В 2 тт. / Под ред. Ж. И. Ал¬
ферова, В. П. Леонова и др. Спб: Библиотека Российской академии
наук, 1998.
Алексиевич С. У войны не женское лицо. М.: Советский писатель,
1988.
Байков Б. Воспоминания о революции в Закавказье 1917—
1920 гг. // Архив Русской революции. Т. IX. 1923.
Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 тт. / В. Г. Бе¬
линский. М.: Академия наук, 1953.
Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: история строи¬
тельства / Под ред. М. Горького, Л. Л. Авербаха, Г."Фирина. М.: Госу¬
дарственное издательство «История фабрик и заводов», 1934.
Берже А. П. Выселение горцев с Кавказа // Русская старина. 1882.
№ 1.С. 161-176, 337-363.
Берхин И. Б. К истории разработки конституции СССР в
1936 г. // Строительство советского государства: Сборник статей:
К 70-летию доктора исторических наук, проф. Е. Б. Генкиной / Под
ред. Ю. А. Полякова. М.: Наука, 1972.
639

Большевистское руководство: Переписка 1912-1927 / Под ред.
А. В. Квашонкина и др. М: РОССПЭН, 1996.
Бройдо Г. И. Материалы к истории восстания киргизов в 1916 г. //
Новый Восток. 1924. № 6. С. 407-434.
Брусилов А. А. Мои воспоминания. М.: РОССПЭН, 2001.
Он же. К вопросу о депортации народа СССР в 30-40-х гг. //
История СССР. 1989. № 6. С. 135-144.
Он же. Л. Берия — И. Сталину: «Согласно Вашему указанию — ».
М., 1995.
Он же. Выселение советских корейцев с Дальнего Востока // Во¬
просы истории. 1994. № 5. С. 141-148.
Бухарин Н. И. Тюремные рукописи Н. И. Бухарина. В 2 тт. М.:
АИРО-ХХ1, 1996.
Великая Отечественная война 1941-1945. Книга 4: Народ и война.
М., 1999.
Венедиктов А. В. Организация государственной промышленности
в СССР. В 2 тт. Т. 2. 1921-1934. Ленинград, 1961.
Вишневский Вс. Собрание сочинений в 5 томах + дополнитель¬
ный том. Выступления и радиоречи: Записные книжки, письма. М.,
1961.
Власть и художественная интеллигенция: документы ЦК РКП(б)-
ВКП (б)-ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике, 1917-1953 гг. /
Ред. О. Наумов, А. Артизов. М., 1999.
Военнопленные в СССР 1939-1956: Документы и материалы /
Под ред. М. М. Загорулько. М., 2000.
Восстание 1916 года в Киргизии / Под ред. К. Усенбаева. Фрунзе,
1967.
Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане: Сборник доку¬
ментов / Под ред. А. В. Пясковского, С. Г. Агаджанова. М., 1960.
Всесоюзная перепись населения, 1937 г.: Краткие итоги / Под ред.
Ю. А. Полякова и др. М.: Наука, 1991.
Всесоюзная перепись населения 1939 года: Основные итоги / Под
ред. Ю. А. Полякова и др. М.: Наука, 1992.
Выселение адыгов в Турцию — последствие Кавказской войны /
Ред. Т. X. Кумыков. Нальчик, 1994.
Гайдар А. Тимур и его команда. М., 1941.
Главные политические органы вооруженных сил СССР в Вели¬
кой Отечественной войне 1941-1945 гг. / Под ред. В. А. Золотарева.
В 17 тт. Т. 6. Русский архив. Великая Отечественная. М., 1996.
Голос народа: Письма и отклики рядовых советских граждан о
событиях 1918-1932 гг. / Отв. ред. А. К. Соколов. М.: РОССПЭН,
1998.
Горбунов А. В. Влияние мировой войны на движение населения в
Европу // Русский евгенический журнал. 1922. № 1.
640

Горький М. Собрание сочинений в 30 тт. Т. 26. М.: ГИХЛ, 1953.
Горьков Ю. А. Государственный комитет обороны постановля¬
ет: 1941-1945: Цифры, документы. М.: Издательство: Олма-Пресс,
2002.
Гриф секретности снят: Потери вооруженных сил СССР в войнах,
боевых действиях и военных конфликтах / Под ред. Г. Ф. Кривошее¬
ва. М.: Воениздат, 1993.
Гудов И. И. Судьба рабочего, о жизни о себе. М., 1970.
Гурьянов А. Е. Масштабы депортации населения вглубь СССР в
мае-июне 1941 г. // Репрессии против поляков и польских граждан.
Вып. 1. М.: Звенья, 1997.
Дени В., Долгоруков Н. Фашизм — это война. 1936. // Символы
эпохи в советском плакате / Под ред. Т. Г. Колосковой. М.: Государ¬
ственный исторический музей, 2001.
Дзагуров Г. А. Переселение горцев в Турцию: материалы по исто¬
рии горских народов. Ростов-на-Дону, 1925.
Диманштейн С. Сталин — творец советской государственности
народов СССР // Революция и национальности. 1937. № 1.
Долгоруков И., Узбеков Ю. Долой фашистских поджигателей
войны! // Плакаты первых лет советской власти и социалистическо¬
го строительства: Каталог. 1918-1941 / Под ред. И. П. Авдейчука,
Г. К. Юхновича.1938. Минск, 1985. № 112.
Дробижев В. 3. У истоков советской демографии. М.: Мысль,
1987.
Жиромская В. Н. Полвека под грифом «секретно»: Всесоюзная
перепись населения 1937 года / Ред. В. Н. Жиромская, И. Н. Киселев,
Ю. А. Поляков. М., 1996.
Закир А. Земельная политика в колхозном движении среди ко¬
рейцев / Революция и национальновости. 1931. № 2-3.
Земсков В. Н. Спецпоселенцы (по документации НКВД — МВД
СССР) // Социологические исследования. 1990. № 11.
Он же. Спецпоселенцы в СССР, 1930-1960. М., 2003.
Он же. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльпоселенцы, ссыльные
и высланные: Статистико-географический аспект // История СССР.
1991. №5.
Зима В. Ф. Голод СССР 1946-1947 годов: Происхождение и по¬
следствия. М., 1996.
Ивашов Л. Г., Емелин А. С. Нравственные и правовые проблемы
плена в Отечественной истории // Военно-исторический журнал.
1992. № 1.
Ивницкий Н. А. Сталинская революция «сверху» и крестьян¬
ство // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.) / Под
ред. В. П. Данилова, Л. В. Милова. М.: РОССПЭН, 1996.
641

Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать...»:
Документы, факты, комментарии / Сост. Н. Ф. Бугай. М.: Дружба на¬
родов, 1992.
Кавказ — народы в эшелонах: 20-60-е гг. / Ред. Н. Ф. Бугай,
A. М. Гонов. М., 1998.
Каганович Л. М. Памятные записки. М: Вагриус, 1997.
Как ломали НЭП. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б) 1928—
1929 гг. В 5 тт. / Ред. В. П. Данилов, О. В. Хлевнюк, А. Ю. Ватлин и
др. М.: РОССПЭН, 2000.
Конасов В. Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР: Дипло¬
матические, правовые и политические аспекты проблемы: Очерки и
документы. Вологда, 1996.
Конституция (Основной закон) Союза Советских Социалистиче¬
ских Республик. М., 1963.
Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина: Власть и антисеми¬
тизм. М.: Международные отношения, 2001.
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и плену¬
мов ЦК. В 15 тт. 9-е изд. М., 1982-1989.
Красильников С. А. На изломах социальной структуры: Марги¬
налы в послереволюционном российском обществе (1917— конец
1930-х гг.). Новосибирск, 1998.
Кривошеев Г. Ф., Филимошин М. Ф. Потери вооруженных сил
СССР в Великой Отечественной войне // Население России в XX в.:
Исторические очерки 1940-1959. В 2 тт. / Под ред. Ю. А. Полякова,
B. Б. Жиромской. М.: РОССПЭН, 2001.
Куманев Г. Говорят сталинские наркомы. Смоленск: Русич, 2005.
Лаврентий Берия, 1953: Стенограмма июльского пленума ЦК
КПСС и другие документы / Ред. В. Наймов, Ю. Сигачев. М., 1999.
Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и
аномалии, 1920-1930 гг. Спб.: ИД «Летний Сад», 1999.
Ленин В. И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. В 55 тт. Т. 34.
М., 1959-1965.
Ленин и воспитание нового человека // Революция и культура.
1928. № 1.
Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество: Диалог в письмах.
М.: РОССПЭН, 2002.
Лисица Ю. Т. Иван Ильин и Россия: Неопубликованные фотогра¬
фии и архивные материалы. М.: Русская книга, 1999.
Ломакин А. Ленин о Чернышевском // Революция и культура.
1928. № 22.
Лубянка: ВЧК-ЛГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ: 1917-
1960. Справочник / Ред. А. И. Кокурин, Н. В. Петров, Р. Г. Пихоя. М.:
Международный фонд «Демократия», 1997.
642

Лубянка: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД,
1937-1938 / Сост. В. Н. Хаустов, В. П. Наумов, Н. С. Плотникова. М.:
Международный фонд «Демократия», 2004.
Лубянка: Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш», 1939 — март
1946 / Сост. В. Н. Хаустов, В П. Наумов, Н. С. Плотникова. М.: Меж¬
дународный фонд «Демократия», 2006.
Макаренко А. С. Педагогическая поэма. М., 1964.
Максименков Л. Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная
революция 1936-1938. М., 1997.
Маннинг Р. Т. Массовая операция кулаков и преступных элемен¬
тов // Сталинизм в российской провинции: Смоленские архивные
документы в прочтении зарубежных и российских историков / Под
ред. Е. В. Кодина. Смоленск, 1999.
Массовые репрессии в СССР / Под ред. Н. Верта, С. В. Миронен¬
ко. Т. 1. История сталинского ГУЛАГа. М.: РОССПЭН, 2004.
Материалы февральского пленума ЦК ВКП (б) 1937 г. // Вопро¬
сы истории / Публ.: Л. П. Кошелев, О. В. Наумов, Л. А. Роговая. 1993.
№ 5-6.
М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. Серия:
Литературное наследство. М.: Издательство АН СССР. 1963.
Медведев 3. А. Сталин и дело врачей: Новые материалы // Вопро¬
сы истории. 2003. № 1.
Менталитет и аграрное развитие России XIX-XX вв. Материа¬
лы международной конференции, Москва, 14-15 июня 1994 г. / Ред.
В. П. Данилов, Л. В. Милов. М.: РОССПЭН, 1996.
Микоян А. Так было. М., 1999.
Милютин Д. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дми¬
трия Алексеевича Милютина. 1816-1843. М., 1997.
Морехина Г. Г. Партийное строительство в период Великой Оте¬
чественной войны Советского Союза, 1941-1945. М., 1986.
На корме времени: Интервью с ленинградцами 1930-х годов / Под
ред. М. Витухновской. СПб., 2000.
Население России в XX веке: Исторические очерки. В 3 тт. / Под
ред. Ю. А. Полякова, В. Б. Жиромской. М.: РОССПЭН, 2000.
Наумов В. П. Судьба военнопленных и депортированных граждан
СССР. Материалы комиссии по реабилитации жертв политических
репрессий // Новая и новейшая история. 1996. № Т. С. 91-112.
Некрич А. М. 1941, 22 июня. 2-е изд. М., 1995.
Нелипович С. Г. Немецкую пакость уволить и без нежностей //
Военно-истоический журнал. 1997. № 1.
Неправедный суд: Последний сталинский расстрел: стенограмма
судебного протеста над членами еврейского антифашистского ко¬
митета / Под ред. В. П. Наумова, А. А. Краюшкина, Н. В. Тепцова.
М., 1994.
643

Общество и власть: Российская провинция, 1917-1980-е гг. / Под
ред Е. А. Садвокасовой. В 3 тт. Т. 2. М, 2002
Ольшевский М. Кавказ и поколение восточной его части, 1858—
1861 // Русская старина. 1894. № 9.
Осокина Е. А. Иерархия потребления: О жизни людей в условиях
сталинского снабжения, 1928-1935 гг. М., 1993.
Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределе¬
ние и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927—
1941. М: РОССПЭН 1998. [In English as Our Daily Bread. Socialist
Distribution and the Art of Survival in Stalin’s Russia, 1927-1941. Trans,
and ed. K. Transchel and G.Bucher. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 2001.]
Папков С. А., Юсупов В. А. Сталинский террор в Сибири: 1928—
1941. Новосибирск, 1997.
Парсаданова В. Депортация населения из Западной Украины и
Западной Белоруссии // Новая и новейшая история. 1989. № 2.
Павлюченков С. А. Россия Нэповская. М., 2002.
Первая мировая война: пролог XX века / Под ред. В. Л. Малькова.
М., 1998.
Печенкин А. А. Государственный Комитет Обороны в 1941 г. //
Отечественная история. 1994. № 3-5.
Плакаты первых лет Советской власти и социалистического со¬
трудничества (1918-1941). Каталог / И. П. Авдейчук, Г. К. Юхнович
и др. Минск, 1985.
Политбюро: Механизмы политической власти в 1930-е гг. М.:
РОССПЭН, 1996. (Англ, пер.: Master of the House: Stalin and His
Inner Circle. Trans. By N. S. Favorov. New Haven: Yale University Press,
2008).
Полян П. M. Жертвы двух диктатур: Остарбайтеры и военно¬
пленные в Третьем Рейхе и их репатриация / Ин-т географии РАН,
Ин-т по изуч. последствий войн им. Л. Больцмана. М.: Ваш выбор
ЦИРЗ, 1996.
Петров Н. В., Рогинский А. Б. Польская операция НКВД 1937-
1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граждан / Ред.
А. Е. Гурьянов. М., 1997.
Петров П. КПСС — Организатор и руководитель победы совет¬
ского народа в Великой Отечественной войне // Вопросы истории.
1970. № 5.
Платонов А. Счастливая Москва. М., 1999.
Пихоя Р. Г., Гейштор А. Катынь. Пленники необъявленной вой¬
ны. Документы и материалы. М., 1997.
Полян П. М. Не по своей воле: история и география принудитель¬
ных миграций в СССР. М., 2001.
Потери вооруженных сил СССР в Великой Отечественной вой¬
не // Население России в XX веке: Исторические очерки, 1939. М.:
РОССПЭН, 2001.
644

Профсоюзная перепись 1932-1933 г. М, 1934.
Прут И. Неподдающиеся: О многих других и кое-что о себе. М.,
2000.
Пятницкий В. И. Заговор против Сталина, Жестокий век. Крем¬
левские тайны. М.: Современник, 1998.
Садвокасова Е. А. Социально-гигиенические аспекты регулирова¬
ния размеров семьи. М., 1969.
Сенявская Е. С. Фронтовое поколение. 1941-1945. Историко¬
психологическое исследование. М., 1995.
Она же. Противники России в войнах XX века: эволюция «образа
врага» в сознании армии и общества. М.: РОССПЭН, 2006.
Она же. Психология войны в XX веке: исторический опыт Рос¬
сии. М.: РОССПЭН, 1999.
Стаханов А. Г. Рассказ о моей жизни. М., 1937.
Сталин И. В. О некоторых вопросах истории большевизма: Пись¬
мо в редакцию журнала «Пролетарская революция». М., 1931.
Сталин И. В. О проекте конституции Союза ССР: Доклад на чрез¬
вычайном VIII всесоюзном съезде Советов, 25 ноября 1936 г. М.,
1936.
Он же. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М.,
2002.
Он же. Сочинения. В 13 тт. М., 1946.
Сталинградская эпопея: Впервые публикуемые документы, рассе¬
креченные ФСБ РФ / Ред. Я. Ф. Погоний. М.: Звонница-МГ, 2000.
Строительство Советского государства. Сборник статей: К 70-
летию доктора исторических наук, проф. Е. Б. Генкиной / Под ред.
Ю. А. Полякова. М., 1972.
Родин А. Три тысячи километров в седле. М., 2000.
Ронен О. «Инженеры человеческих душ»: К истории изречения /
Лотмановский сборник. 1997. № 2.
Русский Берлин 1921-1923: По материалам архива Б. И. Нико¬
лаевского в Гуверовском институте / Сост. Л. Флейшман, Р. Хьюз,
О. Раевская-Хьюз. Париж, 1983. (Литературное наследие русской
эмиграции).
Рыклин Г. Здравствуйте, тридцать пятый // Огонек. 1935. № 1.
Симонов К. М. Глазами человека моего поколения: Размышления
о И. В. Сталине. М., 1989.
Система центр-регионов в 1930-1950-е гг.: Предпосылки по¬
литизации номенклатуры // Cahiers du monde russe. 2003. Вып. 44.
№ 2-3.
Скрытая правда войны: 1941 год. Неизвестные документы. М.:
1992.
Славко Т. И. Кулацкая ссылка на Урале 1930-1936. М.: Мосгосар-
хив, 1995.
645

Служить родине приходится костями. Дневник Н. В. Устрялова
1935-1937 гг. // Источник. 1998. № 5-6.
Смирнова Т. М. «Бывшие люди» Советской России: Стратегии
выживания и пути интеграции 1917-1936 годы. М., 2003.
Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД, 1918-1939. До¬
кументы и материалы / Под ред. А. Береловича, В. А. Данилова и др.
В 4 тт. Т. 3. М.: РОССПЭН, 1988-2003.
Советское руководство: Переписка, 1928-1941. М.: РОССПЭН,
1999.
Спецпереселенцы в Западной Сибири, 1933-1938/ Под ред.
B. П. Данилова, С. А. Красильникова. В 4 тт. Т. 3. Новосибирск:
«ЭКОР», 1994.
Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник документов / Сост.
О. В. Хлевнюк, А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая. М.,
АИРО-ХХ, 1995.
Сталин и Каганович: Переписка 1931-1936 гг. // Анналы комму¬
низма / Под ред. О. В. Хлевнюка и др. М: РОССПЭН, 2001. [Англ,
пер.: The Stalin-Kaganovich Correspondence 1931-36. Compiled and
edited by R. W. Davies, Oleg V. Khlevniuk, E. A. Rees et al. Trans, by
S. Shabad. Annals of Communism. New Haven & London, Yale University
Press, 2003.]
Струмилин С. Г. Проблемы экономики труда. M., 1957.
Тендряков В. Люди или нелюди // Дружба народов. 1989. № 2.
Тайны национальной политики ЦК РКП. Стенографический от¬
чет секретного 4-го совещания ЦК РКП, 1923 г./ Ред. Я. Н. Гибаду-
лин. М.: ИНСАН, 1992.
Так это было: Национальные репрессии в СССР 1919-1952 / Ред.
C. Алиев. В 3 тт. Т. 2. М., 1993.
Торчинов В. А., Леонтюк А. М. Вокруг Сталина: Историко¬
биографический справочник. Спб., 2000.
Труд в СССР. Статистический сборник. М., 1968.
Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание.
Документы и материалы. В 5 тт. 1927-1939 / Ред. В. Данилов и др.
М.: РОССПЭН, 1999.
1941 год. Россия XX век. Документы. В 2 тт. Т. 2 / Под ред.
В. П. Наумова. М.: Международный фонд «Демократия», 1998.
Устинкин С. В. Аппарат власти и механизм упрвления обще¬
ства // Общество и власть: Российская провинция, 1930 г. — июнь
1941 г. В 2 тт. / Под ред. А. Н. Сахарова и др. М., 2002.
Устрялов Н. Под знаком революции. 2-е изд. Харбин, 1927.
Фадеев А. Молодая гвардия. М.: Издательство «Молодая гвар¬
дия», 1946.
Филиппов С. Г. Деятельность органов ВКП(б) в западных обла¬
стях Украины и Белоруссии в 1939-1941 гг. // Репрессии против
646

поляков и польских граждан. Вып. 1-12 / Ред. А. Э. Гурьянов. М.:
Звенья, 1997.
Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова, А. В. Адо. Изд.
6-е, перераб. и доп. М., 1991.
Финк В. Семья Оппенгейм на экране // Литературная газета.
1 декабря 1938.
Фрезинский Б. Великая иллюзия — Париж 1935 (Материалы к
истории Международного конгресса писателей в защиту культу¬
ры) // Минувшее: Исторический альманах. 1998. № 24.
Цфасман А. Б. Первая мировая война и евреи в России 1914—
1917 // Человек и война: Война как явление культуры / Под ред.
Л. В. Нарского, О. Ю. Никоновой. М., 2001.
Чекалов В. Военный дневник 1941,1942,1943 //Библиотека жур¬
нала «Здравый смысл». М., 2003.
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М.:
Терра, 1991.
Чухрай Г. Н. Моя война. Библиотека «О времени и себе». М.,
2001.
Шнеер А. Плен: Советские военнопленные в германии, 1941-1945.
М., 2005.
Юнге М., Виннер Р. Как террор стал «большим»: Секретный при¬
каз № 00447 и технология его исполнения. М.: АИРО-ХХ, 2003.
Якушевский А. С. Расстрел в клеверном поле // Новое время.
1993. № 25.
Adams М. В. Eugenics as Social Medicine in Revolutionary Russia:
Prophets, Patrons, and the Dialectics of Discipline-Building // Health
and Society in Revolutionary Russia / S. G. Solomon, J. F. Hutchinson
(eds.). Bloomington: Indiana University Press, 1981.
Idem. Eugenics in Russia, 1900-1940// The Wellborn Sciences:
Eugenics in Germany, France, Brazil and Russia / M. B. Adams (ed.).
Oxford: Oxford University Press, 1989.
Albrecht К. I. Der verratene Sozialismus: Zehn Jahre als hoher
Staatsbeamter in der Sowjetunion. Berlin: Nibelungen-Verlag, 1939.
Alexijewitsch S. War’s Unwomanly Face. ~ Moscow: Progress
Publishers, 1988.
Idem. Der Krieg hat kein weibliches Gesicht. Trans, by J. Warkentin.
Dialog. Berlin: Henschelverl. Kunst u. Gesellschaft, 1987.
Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts: Aliens, Citizens, and the Soviet
State, 1926-1936. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003.
Idem. The Ritual Lament: A Narrative of Appeal in the 1920s and
1930s // Russian History/Histoire Russe. 1997. Vol. 24. № 1-2.
647

Ammende E., Wienerberger A. Muss Russland hungern? Menschen
und Volkerschicksale in der Sowjetunion. Wien: W. Braumiiller
Universitats-Verlagsbuchhandlung, 1935.
Andreyev C. Vlasov and the Russian Liberation Movement: Soviet
Reality and Emigre Theories, Soviet and East European Studies.
Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
Andrle V. A Social History of Twentieth-Century Russia. London:
Edward Arnold, 1994.
Annette M., ed. Kino-Eye: The Writings of Dziga Vertov. Berkeley:
University Of California Press, 1984.
Arnold S. R. «Ich bin bisher noch lebendig und gesund»: Briefe von
den Fronten des sowjetischen «Grossen Vaterlandische Krieges» //
Andere Helme — Andere Menschen? Heimaterfahrung und Frontalltag
im Zweiten Weltkrieg, ein internationaler Vergleich / D. Vogel,
W. Wette (eds.) Essen: Klartext, 1995.
Attwood L., Kelly C. Programmmes for Identity: The «New Man»
and the «New Woman» // Constructing Russian Culture in the Age of
Revolution, 1881-1940 / C. Kelly, D. Shepherd (eds.). New York and
Oxford: Oxford University Press, 1998.
Avtorkhanov A. The Chechens and Ingush during the Soviet Period
and Its Antecedents //TheNorth Caucasus Barrier: The Russian Advance
towards the Muslim World / A. Avtorkhanov, M, Broxup (eds.). New
York: St. Martin’s Press, 1992.
Baberowski J. Der Feind ist iiberall: Stalinismus im Kaukasus.
Miinchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2003.
Idem. Der rote Terror: Die Geschichte des Stalinismus. Miinchen:
Deutsche Verlags-Anstalt, 2003.
Idem. Stalinismus an der Peripherie: Das Beispiel Azerbaidzhan
1920-1941 // Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg: Neue Wege
der Forschung / M. Hildermeier, E. Muller-Luckner (eds.). Miinchen:
Oldenbourg, 1998.
Idem. Stalinismus «von oben»: Kulakendeportationen in der Sowjet¬
union 1929-1933 //Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. 1998. № 46.
Bagotzky S. Les perts de la Russie pendant la guerre mondiale //
Revue internationale de la Croix Rouge. 1924. № 61.
Barber J. Harrison M. The Soviet Home Front, 1941-1945: A Social
and Economic History of the USSR in World War II. London: New York,
1991.
Barck S. Exil in der UdSSR. 2nd rev. ed. 2 vols. Kunst und Literatur
im antifaschistischen Exil 1933-1945. Leipzig: Reclam, 1989.
Bauer R. A. The New Man in Soviet Psychology. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 1952.
648

Bauer R. A., Inkeles A., Kluckhohn C. How the Soviet System Works:
Cultural, Psychological, and Social Themes, Russian Research Center
Study. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1956.
Bellamy C. Absolute War: Soviet Russia in the Second World War: A
Modern History. London: Macmillan, 2007.
Bennigsen A., Lemercier-Quelquejay Ch. Les Mouvements nationaux
chez les Musulmans de Russie. Societe et ideologic. Paris: Mouton, 1960.
Bennigsen A., Wimbush S. E. Muslim National Communism in
the Soviet Union: A Revolutionary Strategy for the Colonial World.
Publications of the Center for Middle Eastern Studies. Chicago:
University of Chicago Press, 1979.
Bernstein F. L. The Dictatorship of Sex: Lifestyle Advice for the Soviet
Masses, Studies of the Harriman Institute. DeKalb: Northern Illinois
University Press, 2007.
Beyrau D. Der Erste Weltkriegals Bewahrungsprobe: Bolschewistische
Lernprozesse aus dem ‘imperialistischen’ Krieg // Journal of Modern
History. 2003. Vol. 1. № 1.
Binner R., Junge M. «S etoj publikoj ceremonit’sja ne sleduet»: Die
Zielgruppen des Befehls Nr. 00447 und der Grosse Terror aus der Sicht
des Befehls Nr. 00447 // Cahiers du monde russe. 2002. № 43. № 1.
Idem. Wie der Terror «gross» wurde: Massenmord und Lagerhaft
nach Befehl Nr. 00447 // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2-4.
Bonnell V. E. Iconography of Power: Soviet Political Posters under
Lenin and Stalin, Studies on the History of Society and Culture. Berke¬
ley: University of California Press, 1997.
Borshchagovskii A. Orden fur einen Mord: Die Judenverfolgung
unter Stalin. Trans, by A. Frank. Berlin: Propylaen, 1997.
Brandenberger D. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and
the Formation of Modern Russian National Identity, 1931-1956.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002.
Brent J., Naumov V. P. Stalin’s Last Crime: The Plot against the
Jewish Doctors, 1948-1953. New York: HarperCollins, 2003.
Brooks J. Thank You, Comrade Stalin! Soviet Public Culture from
Revolution to Cold War. Princeton, NJ: Princeton University Press,
2000.
Brower D. Kyrgyz Nomads and Russian Pioneers: Colonization and
Ethnic Conflct in the «Turkestan Revolt of 1916» // Jahrbiicher fur
Geschichte Osteuropas. 1996. № 44.
Bucher G. L. The Impact of World War II on Moscow Women: Gender
Consciousness and Relationships in the Immediate Postwar Period,
1945-1953. Ph. D. diss. Ohio State University, 1995.
Bougai N. [Bugai N. F.]. The Deportation of Peoples in the Soviet
Union. New York: Nova Science, 1996.
649

Bukharin N., Iagoda G. Prozessbericht liber die Strafsache des
antisowjetischen «Blocks der Rechten und Trotzkisten», verhandelt vor
dem Militarkollegium des Obersten Gerichtshofes der UdSSR vom 2. —
13. Moscow: Volkskommissariat fur Justizwesen der UdSSR, 1938.
Burton C. Medical Welfare during Late Stalinism: A Study of Doctors
and the Soviet Health System, 1945-1953. Ph. D. diss. University of
Chicago, 2000.
Carr E. H. Socialism in One Country, 1924-1926. 3 vols. Vol. 2. New
York: Macmillan, 1960.
Chase W. J. Workers, Society and the Soviet State: Labor and Life in
Moscow, 1918-1929. Urbana and Chicago: University of Illinois Press,
1987.
Chiari B. Alltag hinter der Front: Besatzung, Kollaboration und
Widerstand in Weissrussland 1941-1944, Schriften des Bundesarchivs.
Dtisseldorf: Droste Verlag, 1998.
Idem. Geschichte als Gewalttat: Weissrussland als Kind zweier
Weltkriege // Wehrmacht, Verbrechen, Widerstand: Vier Beitrage
zum nationalsozialistischen Weltanschauungskrieg / C. Vollnhals (ed.).
Dresden: Hannah Arendt Institut fur Totalitarismusforschung, 2003.
Chor’kov A. The Red Army during the Initial Phase of the Great
Patriotic War // From Peace to War: Germany, Soviet Russia and the
World, 1939-1941 / B. Wegner (ed.). Oxford: Berghahn Books, 1997.
Chukovskaia L. Sofia Petrovna. Trans, by A. Worth. Evanston, IL:
Northwestern University Press, 1988.
Chumachenko T. Church and State in Soviet Russia: Russian
Orthodoxy from World War II to the Khrushchev Years. Trans, by
E. E. Roslof. The New Russian History. Armonk, NY: M. E. Sharpe,
2002.
Clark K. Petersburg, Crucible of Cultural Revolution. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 1995.
Clark T. The «New Man’s» Body: A Motif in Early Soviet Culture //
Art of the Soviets: Painting, Sculpture, and Archictecture in a One-Party
State, 1917-1992 / M. Cullerne Bown, B. Taylor (eds.). Manchester:
Manchester University Press, 1993.
Coale A. J., Anderson B. A., Harm E. Human Fertility in Russia since
the Nineteenth Century. Princeton, NJ: Princeton University Press,
1979.
Conquest R. Stalins Volkermord Wolgadeutsche, Krimtataren,
Kaukasier. Vienna: Europaverlag, 1970.
Dahlmann D., ed. «Eine grofte Zukunft»: Deutsche in Russlands
Wirtschaft: Begleitband zur Ausstellung «Eine grofte Zukunft. Deutsche
in Russlands Wirtschaft». Berlin: Reschke & Steffens, 2000.
650

Daniels R. V. The Secretariat and the Local Organizations in the
Russian Communist Party, 1921-1923// American Slavic and East
European Review. 1957. Vol. 16. № 1.
Davies R. W. Soviet History in the Yeltsin Era. Studies in Russian
and East European History and Society. New York: St. Martin’s Press
in association with Centre for Russian and East European Studies,
University of Birmingham, 1997.
Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror, Propaganda, and
Dissent, 1934-1941. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.
Deker-Novak N. K., ed. Soviet Youth: Twelve Komsomol Histories.
Vol. 51. Issledovaniia i materialy (Institut zur Erforschung der UdSSR).
Series 1. Munchen: Institut zur Erforschung der UdSSR, 1959.
Dickerman L. The Propagandizing of Things // Aleksandr Rodchen¬
ko / M. Dabrowski, L. Dickerman, P. Galassi (eds.). New York: Museum
of Modern Art, 1998.
Djilas M. Conversations with Stalin. Trans, by M. B. Petrovich. New
York: Harcourt, Brace & World, 1962.
Donninghaus V. Die Deutschen in der Moskauer Gesellschaft:
Symbiose und Konflikte (1494-1941). Schriften des Bundesinstituts fur
Kultur und Geschichte der Deutschen im ostlichen Europa. Munchen: R.
Oldenbourg, 2002.
Dunlop J. B. Russia Confronts Chechnya: Roots of a Separatist
Conflict. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
Edele M. Paper Soldiers: The World of the Soldier Hero According
to Soviet Wartime Posters //Jahrbuch fur Geschichte Osteuropas. 1999.
Vol. 47. № 1.
Idem. Soviet Veterans as an Entitlement Group // Slavic Review 65.
2006. №1.
Ehrenburg I. Cent lettres. Trans, by A. Roudnikov. Moscow: Editions
en langues etrangeres, 1944.
Idem. The Fall of Paris. Trans, by G. Shelley. London: Hutchinson,
1942.
Idem. Visum der Zeit. Trans, by H. Ruoff. Leipzig: P. List, 1929.
Ellman M., Maksudov S. Soviet Deaths in the Great Patriotic War:
A Note // Europe-Asia Studies. 1994. Vol. 46. № 4.
Engel B. A., A. Posadskaya-Vanderbeck, eds. A Revolution of Their
Own: Voices of Women in Soviet History. Boulder, CO: Westview Press,
1998.
Engelstein L. Soviet Policy toward Male Homosexuality: Its Origins
and Historical Roots //Journal of Homosexuality. 1994. Vol. 29. № 2-3.
Erickson J. Red Army Battlefield Performance, 1941-1945: The
System and the Soldier // Time to Kill: The Soldier’s Experience of War
in the West, 1939-1945 / P. Addison, A. Calder (eds.). London: Pimlico,
1997.
651

Idem. Stalin’s War with Germany. 2 vols. V. 1. The Road to Stalin¬
grad. V. 2. The Road to Berlin. New Haven, CT and London: Yale
University Press, 1999.
Etinger I. «The Doctors» Plot: Stalin’s Solution to the Jewish
Question // Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union /
Y. Ro’i (ed.). Ilford, England: Frank Cass, 1995.
Fainsod M. Smolensk under Soviet Rule. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 1958.
Feyerabend P. Killing Time: The Autobiography of Paul Feyerabend.
Chicago and London: University of Chicago Press, 1995.
Filtzer D. Soviet Workers and Stalinist Industrialization: The
Formation of Modern Soviet Production Relations, 1928-1941. Armonk,
NY: M. E. Sharpe, 1986.
Fitzpatrick Sh. Ascribing Class: The Construction of Social Identity
in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. № 4.
Reprinted in: Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). London
and New York: Rout-ledge, 2000.
Idem. Cultural Revolution as Class War // Cultural Revolution
in Russia, 1928-1931 / Sh. Fitzpatrick (ed.). Bloomington: Indiana
University Press, 1978. 8-40.
Idem. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921-1934.
Cambridge: Cambridge University Press, 1979.
Idem. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times:
Soviet Russia in the 1930s. New York: Oxford University Press, 1999.
Idem. Postwar Soviet Society: The «Return to Normalcy», 1945-
1953 // The Impact of World War II on the Soviet Union / S. J. Linz
(ed.). Totowa, NJ: Rowman & Allanheld, 1985.
Idem. Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation in the
1930s // Accusatory Practices: Denunciation in Modern European
History, 1789-1989 / R. Gellately, Sh. Fitzpatrick (eds.). Chicago and
London: University of Chicago Press, 1997.
Idem. Stalin’s Peasants: Resistance and Survival in the Russian
Village after Collectivizaton. New York: Oxford University Press, 1994.
Idem. Tear off the Masks! Identity and Imposture in Twentieth-
Century Russia. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005.
Idem. The Bolsheviks’ Dilemma: Class, Culture and Politics in the
Early Soviet Years // Slavic Review. 1988. Vol. 47. № 4.
Idem. The Civil War as a Formative Experience // Bolshevik Cul¬
ture / A. Gleason, P. Kenez, R. Stites (eds.). Bloomington: Indiana
University Press, 1985.
Idem. The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary Rus¬
sia, Studies in Soviet History and Society. Ithaca, NY: Cornell University
Press, 1992.
652

Idem. The Problem of Class Identity in NEP Society // Russia in the
Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture / Sh. Fitzpatrick,
A. Rabinowitch, R. Stites (eds.). Bloomington: Indiana University Press,
1991.
Idem. The Legacy of the Civil War // Party, State, and Society in the
Russian Civil War: Explorations in Social History / W. G. Rosenberg,
D. Koenker, R. Grigor Suny (eds.). Bloomington and Indianapolis:
Indiana University Press, 1989.
Idem. War and Society in Soviet Context: Soviet Labor before,
durirng, and after World War II // International Labor and Working
Class History. Spring 1989. № 35.
Idem, ed. Cultural Revolution in Russia, 1928-1931. Bloomington,
IN: Indiana University Press, 1978.
Idem. Stalinism: New Directions, New York and London: Routledge,
2000.
Fitzpatrick Sh., A. Rabinowitch, R. Stites, eds. Russian in the Era
of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture, Bloomington, IN:
Indiana University Press, 1991.
Ganelin R. Das Leben des Gregor-Schwartz-Botunitsch (Grigorij V.
Svarc Bostunic) Teil 1 // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis
1941 / K. Schlogel (ed.). Berlin: Akademie Verlag, 1995.
Ganzenmtiller J. Das belagerte Leningrad 1941-1942: Die Stadt in
den Strategien von Angreifern und Verteidigern. Paderborn: Schoningh,
2005.
Garros V., N. Korenevskaya, T. Lahusen, eds. Intimacy and Terror:
Soviet Diaries of the 1930s. New York: New Press, 1995.
Gatrell P. A Whole Empire Walking: Refugees in Russia during World
War I. Indiana-Michigan Series in Russian and East European Studies.
Bloomington: Indiana University Press, 1999.
Geiger K. The Family in Soviet Russia. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 1968.
Gelb M. An Early Soviet Ethnic Deportation: The Far-Eastern
Koreans // Russian Review. 1995. № 54.
Idem. Ethnicity during the Ezhovshchina: A Historiography //
Ethnic and National Issues in Russian and Eastern European History:
Selected Papers from the Fifth World Congress of Central and Eastern
European Studies. Warsaw, 1995 / J. Morison (ed.). New York: St.
Martin’s Press, 2000.
Idem. The Western Finnic Minorities and the Origins of the Stalinist
Nationalities Deportations //Nationalities Papers. 1996. № 24.
Geldern J., von, R. Stites, eds. Mass Culture in Soviet Russia: Tales,
Poems, Songs, Movies, Plays, and Folklore, 1917-1953. Bloomington:
Indiana University Press, 1995.
653

Getty J. Arch, and Oleg Naumov. The Road to Terror: Stalin and the
Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932-1939. New Haven, CT: Yale
University Press, 1999.
Getty J. A., Rittersporn G. T., Zemskov V. Les victimes de la repression
penale dans l’USSR d’Avant-Guerre // Revue des etudes Slaves. 1993.
Vol. 65, № 4.
Glantz D. M. Barbarossa: Hitler’s Invasion of Russia, 1941, Battles &
Campaigns. Stroud and Gloucestershire: Tempus, 2001.
Idem. Colossus Reborn: The Red Army at War: 1941-1943. Modern
War Studies. Lawrence: University Press of Kansas, 2005.
Idem. The Battle for Leningrad, 1941-1944. Modern War Studies.
Lawrence: University Press of Kansas, 2002.
Idem. The Red Army’s Lublin-Brest Offensive and Advance on
Warsaw (18 July — 30 September 1944) // Journal of Slavic Military
Studies. 2006. Vol. 19. № 2.
Glantz D. M., House J. M. When Titans Clashed: How the Red Army
Stopped Hitler. Modern War Studies. Lawrence: University Press of
Kansas, 1995.
Golczewski, F., ed. Die Ukraine im Zweiten Weltkrieg, Geschichte der
Ukraine. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1993.
Idem. Ukraine — Btirgerkrieg und Resowjetisierung // Kriegsende in
Europa: Vom Beginn des deutschen Machtzerfalls bis zur Stabilisierung
der Nachkriegsordnung 1944-1948 / U. Herbert, A. Schildt (eds.). Essen:
Klartext, 1998.
Goldman W. Z. Women at the Gates: Gender and Industry in Stalin’s
Russia. Cambridge: Cambridge University Press, 2002.
Idem. Women, the State, and Revolution: Soviet Family Policy and
Social Life, 1917-1936. Cambridge Russian, Soviet, and Post-Soviet
Studies. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1993.
Gorlizki Y. Ordinary Stalinism: The Council of Ministers and the
Soviet Neo-Patrimonial State, 1945-1953 //Journal of Modern History.
2002. Vol. 74. № 4.
Gorlizki Y., Khlevniuk O. Cold Peace: Stalin and the Soviet Ruling
Circle, 1945-1953. Oxford: Oxford University Press, 2004.
Idem. Stalin and His Circle // The Cambridge History of Russia,
Vol. 3 / R. G. Suny (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 2006.
Gorsuch A. E. Youth in Revolutionary Russia: Enthusiasts, Bohemians,
Delinquents, Indiana — Michigan Series in Russian and East European
Studies. Bloomington: Indiana University Press, 2000.
Graham L. Between Science and Values. New York: Columbia
University Press, 1981.
Graziosi A. Collectivisation, revoltes paysanne et politiques
gouvernementales a travers les rapports du GPU d’Ukraine de fevrier —
mars 1930 // Cahiers du monde russe. 1994. Vol. 35. № 3.
654

Gross J. T. Revolution from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s
Western Ukraine and Western Belorussia. Expanded ed. with a new
preface by the author. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2002.
Grossman V. S. The Years of War (1941-1945). Trans, by E. Donnelly
and R. Prokofiev. Moscow: Foreign Languages Publishing House, 1946.
Gunther H. Der sozialistische Ubermensch: M. Gor’kij und der
sowjetische Heldenmythos. Stuttgart: J. B. Metzler, 1993.
Gutkin I. The Cultural Origins of the Socialist Realist Aesthetic,
1890-1934. Studies in Russian Literature and Theory. Evanston, IL:
Northwestern University Press, 1999.
Habeck R. M. Storm of Steel: The Development of Armor Doctrine
in Germany and the Soviet Union, 1919-1939. Ithaca, NY: Cornell
University Press, 2003.
Hachten P. Ch. Property Relations and the Economic Organization of
Soviet Russia: 1941-1948. Ph. D. diss. University of Chicago, 2005.
Hagen M., von. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: The Red
Army and the Soviet Socialist State, 1917-1930. Studies in Soviet
History and Society. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1990.
Idem. Soviet Soldiers and Officers on the Eve of the German Invasion:
Toward a Description of Social Psychology and Political Attitudes //
The People’s War: Responses to World War II in the Soviet Union /
R. W. Thurston, B. Bonwetsch (eds.). Urbana and Chicago: University
of Illinois Press, 2000.
Idem. The Great War and the Mobilization of Ethnicity in the Russian
Empire // Post-Soviet political Order: Conflict and State Building /
B. R. Rubin, J. L. Synder (eds.). London and New York: Routledge, 1998.
Hagenloh Paul. «Socially Harmful Elements» and the Great Terror //
Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.). New York and London:
Routledge, 2000.
Halfin I. From Darkness to Light: Class, Consciousness, and Salvation
in Revolutionary Russia. Pitt Series in Russian and Eastern European
Studies. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2000.
Idem. Terror in My Soul: Communist Autobiographies on Trial.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003.
Harris J. Stalin as General Secretary: The Appointment Process
and the Nature of Stalin’s Power // Stalin: A New History / S. Davies,
J. Harris (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2005.
Harrison M. The Soviet Union: The Defeated Victor // The Economics
of World War II: Six Great Powers in International Comparison /
M. Harrison (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
Idem. The USSR and Total War: Why Didn’t the Soviet Economy
Collapse in 1942? // A World at Total War: Global Conflict and the
Politics of Destruction, 1937-1945 / R. Chickering, S. Forster, B. Greiner
655

(eds.) Washington D. C. and Cambridge: German Historical Institute
and Cambridge University Press, 2005.
Hatch J. Labor Conflict in Moscow, 1921-25 // Russian in the Era
of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture / Sh. Fitzpatrick,
A. Rabinowitch, R. Stites (eds.). Bloomington: Indiana University Press,
1991.
Hauslohner P. Politics before Gorbachev: Destalinization and the
Roots of Reform // Politics, Society, and Nationality inside Gorbachev’s
Russia / S. Bialer (ed.). Boulder, CO: Westview Press, 1989.
Healey D. Homosexual Desire in Revolutionary Russia: The Regulation
of Sexual and Gender Dissent. Chicago: University of Chicago Press,
2001.
Hellbeck J. Fashioning the Stalinist Soul: The Diary of Stepan
Podlubnyi (1931-1939) // Jahrbticher fur Geschichte Osteuropas. 1996.
Bd. 44. № 3; см. также: Fitzpatrick, ed. Stalinism: New Directions.
Idem. Revolution on My Mind: Writing a Diary under Stalin.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006.
Hellebust R. Flesh to Metal: Soviet Literature and the Alchemy of
Revolution. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003.
Hessler J. A Social History of Soviet Trade: Trade Policy, Retail
Practices and Consumption, 1917-1953. Princeton, NJ: Princeton
University Press, 2004.
Idem. Culture of Shortages: A Social History of Soviet Trade.
Ph. D. diss. University of Chicago, 1996.
Hiden J., Salmon P. The Baltic Nations and Europe: Estonia, Latvia
and Lithuania in the Twentieth Century. Rev. ed. London: Longman,
1994.
Hill A. The War Behind the Eastern Front: The Soviet Partisan
Movement in North-West Russia, 1941-1944. Cass Series on the Soviet
(Russian) Study of War. London and New York: Frank Cass, 2005.
Hindus M. G. Red Bread. New York: J. Cape & H. Smith, 1931.
Hirsch F. Empire of Nations: Colonial Technologies and the Making of
the Soviet Union, 1917-1939. Ph. D. diss. Princeton University, 1998.
Idem. Race without the Practice of Racial Politics // Slavic Review.
2002. Vol. 61. № 1.
Idem. The Soviet Union as a Work-in-Progress. Ethnographers and
the Category Nationality in the 1926, 1937, and 1939 Censuses // Slavic
Review. 1997. № 57.
Idem. Toward an Empire of Nations: Border-Making and the Forma¬
tion of Soviet National Identities // Russian Review. 2000. № 59.
Hoffmann D. L. Peasant Metropolis: Social Identities in Moscow,
1929-1941. Studies of the Harriman Institute. Ithaca, NY: Cornell
University Press, 1994.
656

Idem. Stalinist Values: The Cultural Norms of Soviet Modernity,
1917-1941. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003.
Idem, ed. Stalinism: The Essential Readings, Blackwell Essential
Readings in History. Malden, MA: Blackwell, 2003.
Hoffmann J. Stalins Vernichtungskrieg 1941-1945. 3rd rev. ed.
Mtinchen: Verlag fur Wehrwissenschaften, 1996.
Holquist P. To Count, to Extract, and to Exterminate: Population
Statistics and Population Politics in Late Imperial and Soviet Russia //
A State of Nations: Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and
Stalin / R. G. Suny, T. Martin (eds.). New York and Oxford: Oxford
University Press, 2001.
Idem. Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis,
1914-1921. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002.
Hooper C. Shifting Stalinism: The «Normalization» of Repression,
1939-41 // BASEES Annual Conference. Cambridge, England, 2004.
Idem. Terror From Within: Participation and Coercion in Soviet
Power, 1924- 1964. Ph. D. diss. Princeton University, 2003.
Idem. Terror of Intimacy: Family Politics in the 1930s Soviet Union //
Everyday Life in Early Soviet Russia: Taking the Revolution Inside /
C. Kiaer, E. Naiman (eds.) Bloomington: Indiana University Press, 2006.
Hosking G. A History of the Soviet Union, 1917-1991. London:
Fontana Press, 1992.
Hough J. F. The Soviet Union and Social Science Theory. Russian
Research Center Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press,
1977.
Hughes J. Patrimonialism and the Stalinist System: The Case of
S. I. Syrtsov // Europe-Asia Studies. 1996. Vol. 48. № 4.
Hutchinson J. F. Politics and Public Health in Revolutionary Russia,
1890-1918. Henry E. Sigerist Series in the History of Medicine. Balti¬
more: Johns Hopkins University Press, 1990.
Idem. Who Killed Cock Robin? An Inquiry into the Death of
Zemstvo Medicine // Health and Society in Revolutionary Russia /
S. Gross Solomon, J. F. Hutchinson (eds.). Bloomington: Indiana
University Press, 1990.
Hyer J. Managing the Female Organism: Doctors and the Medicaliza-
tion of Women’s Paid Work in Soviet Russia during the 1920s //
Women in Russia and Ukraine / R. J. Marsh (ed.). New York: Cambridge
University Press, 1996.
Ilic M. Women Workers in the Soviet Interwar Economy: From
«Protection» to «Equality» // Studies in Russian and East European
History and Society. New York: St. Martin’s Press in association with the
Centre for Russian and East European Studies, University of Birmingham,
1999.
657

Inkeles A., Bauer R. The Soviet Citizen: Daily Life in a Totalitarian
Society, Russian Research Center Studies. New York: Athenaeum, 1968.
Iwanou M. Terror, Deportation, Genozid, Demographische Veran-
derungen Weissrussland im 20. Jahrhundert // Handbuch der Geschich-
te Weissrusslands / D. Beyrau, R. Lindner (eds.). Gottingen: Vanden-
hoeck & Ruprecht, 2001.
Jahn H. Patriotic Culture in Russia during World War I. Ithaca, NY:
Cornell University Press, 1995.
Jansen M., Petrov N. V. Stalin’s Loyal Executioner: People’s
Commissar Nikolai Ezhov, 1895-1940. Stanford, CA: Hoover Institution
Press, 2002.
Jowitt K. New World Disorder: The Leninist Extinction. Berkeley:
University of California Press, 1992.
Just A. W. Die Sowjetunion, Staat, Wirtschaft, Heer. Berlin: Junker
und Dtinnhaupt, 1940.
Idem. Russland in Europa: Gedanken zum Ostproblem der
abendlandischen Welt. Stuttgart: Union Deutsche Verlagsgesellschaft,
1949.
Kabo V. R. The Road to Australia: Memoirs. Trans, by R. Ireland and
K. Windle. Canberra: Aboriginal Studies Press, 1998.
Kaganovsky L. How the Soviet Man Was (Un)Made // Slavic Review.
2004. Vol. 63. № 3.
Kiaer С., E. Naiman, eds. Everyday Life in Early Soviet Russia: Taking
the Revolution Inside, Bloomington, IN: Indiana University Press, 2006.
Kamp M. R. Unveiling Uzbek Women: Liberation, Representation
and Discourse, 1906-1929. Ph. D. diss. University of Chicago, 1997.
Karner S. Im Archipel GUPVI: Kriegsgefangenschaft und Internie-
rung in der Sowjetunion 1941-1956, Kriegsfolgen-Forschung. Wien und
Mtinchen: R. Oldenbourg, 1995.
Idem. GUPVI: The Soviet Main Administration for Prisoners of War
and Internees during World War II // Bulletin du Comite international
d’histoire de la deuxieme guerre mondiale. 1995. № 27/28.
Karner S., Marx B. World War II Prisoners of War in the Soviet
Economy // Bulletindu Comite international d’histoire de la deuxieme
guerre mondiale. 1995. № 27/28.
Kelly C. Comrade Pavlik: The Rise and Fall of a Soviet Boy Hero.
London: Granta Books, 2005.
Kessler (J. The Passport System and State Control over Population
Flows in the Soviet Union, 1932-1940 // Cahiers du monde russe. 2001.
Vol. 42. № 2-4.
Khaleed A. Nationalizing the Revolution in Central Asia: The
Transformation ofjadidism 1917-1920 //A State of Nations: Empire and
Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / R. G. Suny, T. Martin,
(eds.). Oxford, 2001.
658

Khlevniuk О. V. In Stalin’s Shadow: The Career of «Sergo»
Ordzhonikidze. Edited with an introduction by D. J. Raleigh. Trans, by
D. J. Nordlander. The New Russian History. Armonk, NY: M. E. Sharpe,
1995.
Idem. Party and NKVD: Power Relationships in the Years of the
Great Terror // Stalin’s Terror: High Politics and Mass Repression in
the Soviet Union / B. McLoughlin, K. McDermott (eds.). New York:
Palgrave Macmillan, 2003.
Idem. The First Generation of Stalinist «Party Generals» // Centre —
Local Relations in the Stalinist State 1928-1941 / E. A. Rees (ed.).
Basingstoke: Palgrave, 2002.
Idem. The Objectives of the Great Terror, 1937-1938// Soviet
History, 1917-53: Essays in Honour of R. W. Davies / J. Cooper,
M. Perrie, E. A. Rees (eds.). New York: St. Martin’s Press, 1995.
Idem. The Reasons for the Great Terror: The Foreign Political
Aspects // Russia in the Age of Wars, 1914-1945 / S. Pons, A. Romano
(eds.) Milan: Feltrinelli, 2000.
Khlevniuk О. V., Kirschenbaum L. A. «Our City, Our Hearths, Our
Families»: Local Loyalties and Private Life in Soviet World War II
Propaganda // Slavic Review. 2000. Vol. 59. № 4.
Klinsky E., ed. Vierzig Donkosaken erobern die Welt: S. Jaroff und
sein Donkosakenchor. Leipzig: Matthes-Verlag, 1933.
Klug E. Das «asiatische» Russland: Uber die Entstehung eines
europaischen Vorurteils // Historische Zeitschrift. 1987. Bd. 245.
Koenen G. Alte Reiche, neue Reiche: Der Maoismus auf der Folie
des Stalinismus — eine Gedankenskizze // Moderne Zeiten? Krieg,
Revolution, und Gewalt im 20. Jahrhundert / J. Baberowski (ed.).
Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006.
Kommoss R. Juden hinter Stalin: Die judische Vormachtstellung in
der Sowjetunion, auf Grund amtlicher Sowjetquellen dargestellt. 4th rev.
ed. Berlin-Leipzig: Nibelungen-verlag, 1944.
Коп I. Sexual Minorities // Sex and Russian Society / I. Kon,
J. Riordan (eds.). Bloomington: Indiana University Press, 1993.
Kopelev L. No Jail for Thought. Translated by Anthony Austin.
London: Seeker & Warburg, 1977.
Idem. The Education of a True Believer. Trans, by G. Kern. London:
Wildwood House, 1981.
Kostyrchenko G. Out of the Red Shadows: Anti-Semitism in Stalin’s
Russia. Russian Studies Series. Amherst, NY: Prometheus Books, 1995.
Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley:
University of California Press, 1997.
Kozlov V. A. Denunciation and its Functitons in Soviet Governance:
A Study of Denunciations and their Bureaucratic Handling from Soviet
Archives, 1944-1953 // Accusatory Practices: Denunciation in Modern
659

European History, 1789-1989/ Sh. Fitzpatrick, R. Gellately (eds.).
Chicago and London: University of Chicago Press, 1997.
Krivosheev G. F. Soviet Casualties and Combat Losses in the
Twentieth Century. Trans, by C. Barnard. London: Greenhill Books,
1997.
Khrushchev N. S. Remembers: The Glasnost Tapes. Trans, and ed. by
J. L. Schechter with V. V. Luchkov. Boston: Little, Brown, 1990.
Krylova A. The Tenacious Liberal Subject in Soviet Studies // Kritika:
Explorations in Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. № 1.
Kuromiya H. Accounting for the Great Terror // Jahrbiicher fur
Geschichte Osteuropas. 2005. Vol. 53. № 1.
Idem. Freedom and Terror in the Donbas: A Ukrainian-Russian
Borderland, 1870s — 1990s. Cambridge: Cambridge University Press,
2002.
Idem. Stalin’s Industrial Revolution: Politics and Workers, 1928-
1932, Soviet and East European Studies. Cambridge: Cambridge
University Press, 1988.
Idem. The Crisis of Proletarian Identity in the Soviet Factory, 1928-
1929 // Slavic Review. 1985. Vol. 44. № 2.
Idem. Workers’ Artels and Soviet Production Relations // Russia in the
Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture / Sh. Fitzpatrick,
A. Rabinowitch, R. Stites (eds.). Bloomington: Indiana University Press,
1991.
Lahusen T. How Life Writes the Book: Real Socialism and Socialist
Realism in Stalin’s Russia. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1997.
Lemon A. Without a «Concept»? Race as Discursive Practice //
Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1.
Lenin V. I. Ausgewahlte Werke.Vol. 1. East Berlin: Dietz, 1978.
Idem. Collected Works. 55 vols. Vol. 26. London: Lawrence and
Wishart, 1964.
Idem. The Years of Reaction and of the New Revival (1908-1914) /
J. Fineberg (ed.). 4 vols. Vol. 4. Selected works (Vladimir Ilich Lenin).
London: Lawrence and Wishart, 1936.
Lewin M. Concluding Remarks // Making Workers Soviet: Power,
Class and Identity / L. H. Siegelbaum, R. G. Suny (eds.) Ithaca, NY:
Cornell University Press, 1994.
Idem. Russia — USSR — Russia: The Drive and Drift of a Superstate.
New York: New Press 1995.
Idem. Russian Peasants and Soviet Power: A Study of Collectiviza¬
tion. Trans, by I. Nove and J. Biggart. London: Allen & Unwin, 1968.
Idem. The Civil War: Dynamics and Legacy // Party, State, and
Society in the Russian Civil War: Explorations in Social History /
D. Koenker, W. G. Rosenberg, R. G. Suny (eds.). Bloomington: Indiana
University Press, 1989.
660

Idem. The Making of the Soviet System: Essays in the Social History
of Interwar Russia. New York: Pantheon Books, 1985.
Lieberman S. R. Crisis Management in the USSR: Wartime System
of Administrations and Control // The Impact of World War II on the
Soviet Union / S. J. Linz (ed.). Totowa, NJ: Rowman & Allanheld, 1985.
Idem. The Re-Sovietization of Formerly Occupied Areas of the USSR
during WW II // The Soviet Empire Reconsidered: Essays in Honor of
Adam B. Ulam / S. R. Lieberman et al. (eds.). Boulder, CO: Westview
Press, 1994.
Liebich A. From the Other Shore: Russian Social Democracy after
1921. Harvard Historical Studies. Cambridge, MA: Harvard University
Press, 1997.
Lih L. T., et al., eds. Stalin’s Letters to Molotov, 1925-1936. Annals of
Communism. New Haven, CT: Yale University Press, 1995.
Lohr E. Nationalizing the Russian Empire: The Campaign against
Enemy Aliens during World War I. Russian Research Center Studies.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003.
Idem. The Russian Army and the Jews: Mass Deportations, Hostages,
and Violence during World War I // Russian Review. 2001. N° 60.
Lokshin A. «The Doctors» Plot: The Non-Jewish Response //Jews
and Jewish Life in Russia and the Soviet Union / Y. Ro’i (ed.). Ilford,
England: F. Cass, 1995.
Lorimer F. The Population of the Soviet Union: History and Prospects,
Series of League of Nations Publications. Geneva: League of Nations,
1946.
Lustiger A. Rotbuch: Stalin und die Juden: Die tragische Geschichte
des Jiidischen Antifaschistischen Komitees und der sowjetischen Juden.
Berlin: Aufbau-Verlag, 1998.
Maier R. Die Stachanov-Bewegung 1935-1938: Der Stachanovismus
als tragendes und verscharfendes Moment der Stalinisierung der
sowjetischen Gesellschaft. Quellen und Studien zur Geschichte des
ostlichen Europa. Stuttgart: F. Steiner, 1990.
Malia M. E. The Soviet Tragedy: A History of Socialism in Russia,
1917-1991. New York: Free Press, 1996.
Mally L. Culture of the Future: The Proletkult Movement in
Revolutionary Russia. Studies on the History and Society of Culture.
Berkeley: University of California Press, 1990.
Idem. Revolutionary Acts: Amateur Theater and the Soviet State,
1917-1938. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2000.
Manley R. The Evacuation and Survival of Soviet Civilians, 1941 —
1946. Ph. D. diss. University of California, Berkeley, 2004.
Manning R. Women in the Soviet Countryside on the Eve of World
War II, 1935-1940// Russian Peasant Women / B. Farnsworth, L. Viola
(eds.). New York: Oxford University Press, 1992.
661

Martin T. Modernization or Neo-Traditionalism? Ascribed Na¬
tionality and Soviet Primordialism // Stalinism: New Directions /
Sh. Fitzpatrick (ed). London and New York: Routledge, 2000.
Idem. Origins of Soviet Ethnic Cleansing // Journal of Modern
History. 1998. № 70.
Idem. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the
Soviet Union, 1923-1939. The Wilder House Series in Politics, History,
and Culture. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001.
Maslov A. A. How Were Soviet Blocking Detachments Employed? //
The Journal of Slavic Military Studies. 1996. Vol. 9. № 2.
Mawdsley E. Thunder in the East: The Nazi-Soviet War, 1941-1945.
London; New York: Hodder Arnold; Oxford University Press, 2005.
McDermott K. Stalin: Revolutionary in an Era of War. Basingstoke
and New York: Palgrave Macmillian, 2006.
McLoughlin B. Die Massenoperationen des NKVD: Dynamik des
Terrors 1937/1938 // Stalinscher Terror 1934-41: Eine Forschung-
sbilanz / W. Hedeler (ed.). Berlin: Basis Druck, 2002.
Idem. Mass Operations of the NKVD: A Survey // Stalin’s Terror:
High Politics and Mass Repression in the Soviet Union / B. McLoughlin,
K. McDermott (ed.). New York: Palgrave McMillan, 2003.
Megargee G. P. War of Annihilation: Combat and Genocide on the
Eastern Front, 1941, Total War. Lanham, MD: Rowman & Littlefield,
2006.
Mehnert K. Youth in Soviet Russia. Trans, by M. Davidson. New
York: Harcourt, Brace, 1933.
Merridale C. Culture, Ideology and Combat in the Red Army, 1939-
1945 //Journal of Contemporary History. 2006. Vol. 41, № 2.
Idem. Ivan’s War: Life and Death in the Red Army, 1939-1945. New
York: Henry Holt, 2006.
Meyer A. G. Theories of Convergence // Change in Communist
Systems / Ch. Johnson (ed.). Stanford, CA: Stanford University Press,
1970.
Minasian M. M., ed. Great Patriotic War of the Soviet Union, 1941 —
1945: A General Outline [abridged translation of Velikaia Otechest-
vennaia voina Sovetskogo Soiuza, 1941-1945]. Trans, by D. Skvirsky and
V. Schneierson. Moscow: Progress, 1974.
Moskoff W. The Bread of Affliction: The Food Supply in the USSR
during World War II. Soviet and East European Studies. Cambridge:
Cambridge University Press, 1990.
Muller D. Der Topos des neuen Menschen in der russischen und
sowjetrussischen Geistesgeschichte. Geist und Werk der Zeiten. Bern:
P. Lang, 1998.
Muller R. Die Akte Wehner: Moskau 1937 bis 1941. Hamburg:
Rowohlt, 1994.
662

Musial В. «Konterrevolutionare Elemente sind zu erschiessen»: Die
Brutalisierung des deutsch-sowjetischen Krieges im Sommer 1941. Berlin
und Mtinchen: Propylaen, 2000.
Nagel J., Osterloh J. Wachmannschaften in Lagern fur sowjetischen
Kriegs gefangene: Eine Annaherung // Durchschnittstater: Handeln
und Motivation / C. Gerlach (ed.). Berlin: Verlag der Biichladen, 2000.
Naiman E. Sex in Public: The Incarnation of Early Soviet Ideology.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1997.
Naimark N. M. The Russians in Germany: A History of the Soviet Zone
of Occupation, 1945-1949. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard
University Press, 1995.
Naumov V. P. Die Vernichtung des Jiidischen Antifaschistischen
Komitees // Der Spatstalinismus und die «jiidische Frage»: Zur
antisemitischen Wendung des Kommunismus / L. Luks (ed.). Koln:
Bohlau Verlag, 1998.
Nekrich A. M. The Punished Peoples: The Deportation and Fate
of Soviet Minorities at the End of the Second World War. Trans, by
G. Saunders. New York: Norton, 1978.
Nolte H.-H. «Drang nach Osten»: Sowjetische Geschichtsschreibung
der deutschen Ostexpansion, Studien zur Gesellschaftstheorie. Koln:
Europaische Verlagsanstalt, 1976.
Norris S. M. A War of Images: Russian Popular Prints, Wartime
Culture and National Identity, 1812-1945. Dekalb: Northern Illinois
University Press, 2006.
Northrop D. Nationalizing Backwardness: Gender, Empire, and Uzbek
Identity // A State of Nations: Empire and Nation-Making in the Age of
Lenin and Stalin / R. G. Suny, T. Martin (eds.). New York and Oxford:
Oxford University Press, 2001.
Idem. Nationalizing the Revolution in Central Asia: The Transforma¬
tion of Jadidism 1917-1920// State of Nations: Empire and Nation-
Making in the Age of Lenin and Stalin / R. G. Suny, T. Martin (eds.).
New York and Oxford: Oxford University Press, 2001.
Idem. Subaltern Dialogues: Subversion and Resistance in Soviet
Uzbek Family Law // Slavic Review. 2001. Vol. 60. № 1.
Idem. Veiled Empire: Gender and Power in Stalinist Central Asia.
Ithaca, NY: Cornell University Press, 2004.
Notzel K. Die Grundlagen des geistigen Russlands: Versuch einer
Psychologie des russischen Geisteslebens, Politische Bibliothek. Jena:
E. Diederichs, 1917.
Oberbefehlshaber Ost, ed. Volker-Verteilung in West-Russland. 2 ed.
Hamburg: Friederichsen, 1917.
Ochotin N., Roginski A. Zur Geschichte der «Deutschen Operation»
des NKWD 1937-1938 // Jahrbuch fur Historische Kommunismus
forschung. 2000/2001. Berlin, 2001.
663

Oja M. F. From Krestianka to Udarnitsa: Rural Women and the
Vydvizhenie Campaign, 1933-1941. Carl Beck Papers in Russian & East
European Studies. Pittsburgh, PA: Center for Russian and East European
Studies, University of Pittsburgh, 1996.
Orlova R. D. Memoirs [Vospominaniia о neproshedshem vremeni].
Trans, by S. Cioran. New York: Random House, 1983.
Orlovsky D. T. State Building in the Civil War Era: The Role of the
Lower — Middle Strata // Party, State, and Society in the Russian Civil
War: Explorations in Social History / D. P. Koenker, W. G. Rosenberg,
R. G. Suny (eds.). Bloomington: Indiana University Press, 1989.
Otto R. Sowjetische Kriegsgefangene: Neue Quellen und Erkennt-
nisse // «Wir sind die Herren dieses Landes»: Ursachen, Verlauf und
Folgen des deutschen Uberfalls auf die Sowjetunion / B. Quinkert (ed.).
Hamburg: VS A Verlag, 2002.
Overy R. Russia’s War: A History of the Soviet War Effort: 1941 —
1945. New York: Penguin, 1997.
Papazian E. A. Reconstructing the (Authentic Proletarian) Reader:
Mikhail Zoschenko’s Changing Model of Authorship, 1929-1934 //
Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2003. Vol. 4.
№4.
Paperno I. Chernyshevsky and the Age of Realism: A Study in the
Semiotics of Behavior. Stanford, CA: Stanford University Press, 1988.
Peris D. «God Is Now on Our Side»: The Religious Revival
on Unoccupied Soviet Territory during World War II // Kritika:
Explorations in Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. № 1.
Idem. Storming the Heavens: The Soviet League of the Militant
Godless. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1998.
Pethybridge R. W. The Social Prelude to Stalinism. London and
Basingstoke: Macmillan, 1974.
Petrone K. «Life Has Become More Joyous, Comrades»: Celebrations
in the Time of Stalin. Indiana-Michigan Series in Russian and East
European Studies. Blooming-ton: Indiana University Press, 2000.
Phillips L. J. Bolsheviks and the Bottle: Drink and Worker Culture
in St Petersburg, 1900-1929. DeKalb: Northern Illinois Press, 2000.
Pietrow-Ennker B. Russlands «neue Menschen»: Die Entwicklung
der Frauenbewegung von den Anfangen bis zur Oktoberrevolution. Reihe
«Geschichte und Geschlechter». Frankfurt: Campus, 1999.
Pinkus B. Die Deportation der deutschen Minderheit in der
Sowjetunion 1941-1945 // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin-
Pakt bis zum «Unternehmen Barbarossa» / B. Wegner (ed.). Miinchen:
Piper, 1991.
Pisiotis A. K. Images of Hate in the Art of War // Culture and
Entertainment in Wartime Russia / R. Stites (ed.). Bloomington and
Indianapolis: Indiana University Press, 1995.
664

Plaggenborg S. Gewalt und Militanz in Sowjetrussland // Jahrbuch
fur Geschichte Osteuropas. 1996. Vol. 44. № 3.
Idem. Revolutionskultur: Menschenbilder und kulturelle Praxis in
Sowjetrussland zwischen Oktoberrevolution und Stalinismus. Beitrage
zur Geschichte Osteuropas. Koln: Bohlau, 1996.
Idem. Weltkrieg, Biirgerkrieg, Klassenkrieg, Mentalitatsgeschicht-
liche Versuch iiber die Gewalt in Sowjetrussland // Historische
Anthropologie. 1995. № 3.
Pohl D. Die Ukraine im Zweiten Weltkrieg // Ukraine: Geographie,
ethnische Struktur, Geschichte, Sprache und Literatur, Kultur, Politik,
Bildung, Wirtschaft, Recht / P. Jordan (ed.). Frankfurt am Main: Lang,
2001.
Rapoport la. L. The Doctors’ Plot. London: Fourth Estate, 1991.
Redlich S., Anderson К. M., I. Altman, eds. War, Holocaust, and
Stalinism: A Documented Study of the Jewish Anti-Fascist Committee
in the USSR. New History of Russia. Luxembourg: Harwood Academic,
1995.
Rees E. A. The Changing Nature of Centre-Local Relations in the
USSR, 1928-36 // Centre-Local Relations in the Stalinist State 1928-
1941 / E. A. Rees (ed.). Basingstoke: Palgrave, 2002.
Idem. The Great Purges and the XVIII Party Congress of 1939 //
Centre-Local Relations in the Stalinist State 1928-1941 / E. A. Rees
(ed.). Basingstoke: Palgrave, 2002.
Reese R. R. Red Commanders: A Social History of the Soviet Army
Officer Corps, 1918-1991. Modern War Series. Lawrence: University
Press of Kansas, 2005.
Idem. Stalin’s Reluctant Soldiers: A Social History of the Red Army,
1925-1941. Modern War Series. Lawrence: University Press of Kansas,
1996.
Rieber A. J. Stalin, Man of the Borderlands // The American Historical
Review. 2001. Vol. 106. № 5.
Rigby T. H. Communist Party Membership in the U.S.S.R., 1917—
1967. Studies of the Russian Institute, Columbia University. Princeton,
NJ: Princeton University Press, 1968.
Idem. Political Elites in the USSR: Central Leaders and Local Cadres
from Lenin to Gorbachev. Aldershot: Elgar, 1990.
Riordan J. Sexual Minorities: The Status of Gay and Lesbians in
Russian-Soviet-Russian Society // Women in Russia and Ukraine /
R. J. Marsh (ed.). New York: Cambridge University Press, 1996.
Rohrwasser M. Der Stalinismus und die Renegaten: die Literatur der
Exkommunisten, Metzler Studienausgabe. Stuttgart: J. B. Metzler, 1991.
Roman W. K. Die sowjetische Okkupation der polnischen Ostgebiete
1939 bis 1941// Die polnische Heimatarmee: Geschichte und Mythos der
665

Armia Krajowa seit dem Zweiten Weltkrieg / B. Chiari (ed.). Mtinchen:
R. Oldenbourg, 2003.
Rorlich A.-A. Sultangaliev and Islam // Ethnic and National Issues
in Russian and East European History: Selected Papers from the Fifth
World Congress of Central and East European Studies, Warsaw, 1995 /
J. Morison (ed.). New York: St. Martin’s Press, 2000.
Rosenthal B. G. New Myth, New World: From Nietzsche to Stalinism.
University Park: Pennsylvania State University Press, 2002.
Roslof E. E. Red Priests: Renovationism, Russian Orthodoxy, and
Revolution, 1905-1946. Indiana-Michigan Series in Russian and East
European Studies. Bloomington, IN: Indiana University Press, 2002.
Rossman J. J. Worker Resistance under Stalin: Class and Revolution
on the Shop Floor. Russian Research Center Studies. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 2005.
Rubenstein J. Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Ehren-
burg. New York: Basic Books, 1996.
Sakharov A. N. Mein Leben. Trans, by A. Nitschke, A. Manzella and
W. von Timroth. 2nd ed. Miinchen: Piper, 1991.
Sanborn J. A. Brothers under Fire: The Development of A Front-Line
Culture in the Red Army 1941-1943. M. A. thesis. University of Chicago,
1993.
Idem. Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War,
and Mass Politics, 1905-1925. Dekalb: Northern Illinois University
Press, 2003.
Schlogel K. Jenseits des grossen Oktober: Das Laboratorium der
Moderne, Petersburg 1909-1921. Berlin: Siedler, 1988.
Idem. Utopie als Notstandsdenken: Einige Uberlegunge zur Diskus-
sion iiber Utopie und Sowjetkommunismus // Utopie und politische
Herrschaft im Europa der Zwischenkriegszei / W. Hardtwig (ed.).
Miinchen: Oldenbourg, 2003.
Schrand T. G. Industrialization and the Stalinist Gender System:
Women Workers in the Soviet Economy, 1928-1941. Ph. D. diss.
University of Michigan, 1994.
Schulman E. «That Night as We Prepared to Die»: Frontline Journa¬
lists and Russian National Identity during WWII // National Conven¬
tion 2006 of the American Association for the Advancement of Slavic
Studies. Washington, DC, 2006.
Scott J. Behind the Urals: An American Worker in Russia’s City of
Steel. Bloomington: Indiana University Press, 1989.
Semirjaga M. Die Rote Armee in Deutschland im Jahre 1945 //
Erobern und Vernichten: Der Krieg gegen die Sowjetunion 1941-1945 /
P. Jahn, R. Riirup (eds.). Berlin: Aragon, 1991.
Service R. Comrades!: A History of World Communism. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 2007.
666

Idem. Stalin: A Biography. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard
University Press, 2005.
Idem. The Bolshevik Party in Revolution: A Study in Organisational
Change, 1917-1923. London: New York, 1979.
Shanin T. The Awkward Class: Political Sociology of Peasantry in a
Developing Society: Russia 1910-1925. Oxford: Clarendon Press, 1972.
Shapoval Yu. The GPU-NKVD as an Instrument of Counter-
Ukrainization in the 1920s and 1930s // Culture, Nation, and Identity:
The Ukrainian-Russian Encounter, 1600-1945/ A. Kappeler (ed.).
Toronto: Canadian Institute of Ukrainian Studies Press, 2003.
Shearer D. Crime and Social Disorder in Stalin’s Russia: A Reassess¬
ment of the Great Retreat and the Origins of Mass Repression // Cahiers
du monde russe. 1998. № 39.
Idem. Modernity and Backwardness on the Soviet Frontier: Western
Siberia in the 1930s // Provincial Landscapes: Local Dimensions of
Soviet Power, 1917-1953 / D. J. Raleigh (ed.). University of Pittsburgh
Press, 2001.
Idem. Policing the Soviet Frontier: Social Disorder and Repression
in Western Siberia during the 1930s // Annual Convention of the
American Association for the Advancement of Slavic Studies. Boca
Raton, FL, 1997.
Idem. Social Disorder, Mass Repression and the NKVD during the
1930s // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2-4. (Also in Stalin’s
Terror: High Politics and Mass Repression in the Soviet Union / edited
by B. McLoughlin and K.McDermott. New York: Palgrave Macmillan,
2003.)
Idem. To Count and Cleanse: Passportization and the Reconstruc¬
tion of the Soviet Population during the 1930s // Annual Convention
of the American Association for the Advancement of Slavic Studies.
Crystal City (Arlington), VA, 2001.
Siegelbaum L. H. Soviet State and Society between Revolutions,
1918-1929. Cambridge Soviet Paperbacks. Cambridge and New York:
Cambridge University Press, 1992.
Idem. Stakhanovism and the Politics of Productivity in the USSR,
1935-1941. Cambridge: Cambridge University Press,4988.
Siegelbaum L. H., R. G. Suny, eds. Making Workers Soviet: Power,
Class, and Identity. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1994.
Slepyan K. Stalin’s Guerrillas: Soviet Partisans in World War II.
Modern War Studies. Lawrence: University Press of Kansas, 2006.
Slezkine Yu. N. Ia. Marr and the National Origins of Ethnogenesis //
Slavic Review. 1996. № 55.
Idem. The USSR as a Communal Apartment or How a Socialist State
Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1992. Vol. 51. № 1.
667

Slobin G. The Homecoming of the First Wave: Diaspora and Its
Cultural Legacy // Slavic Review. 2001. Vol. 60. № 3.
Slowes S. W., ed. Der Weg nach Katyn: Bericht eines polnischen
Offiziers. Hamburg: Europaische Verlagsanstalt, 2000.
Smith J. The Bolsheviks and the National Question, 1917-23. Studies
in Russia and East Europe. Basingstoke: MacMillan in association with
the School of Slavonic and East European Studies, University of London,
1999.
Smith W. B. Meine drei Jahre in Moskau. Trans, by W. G. Krug.
Hamburg: Hoffmann und Campe, 1950.
Sokol E. D. The Revolt of 1916 in Russian Central Asia. Baltimore:
Johns Hopkins Press, 1954.
Sokolov A., L. H. Siegelbaum, eds. Stalinism as a Way of Life:
A Narrative in Documents. New Haven, CT and London: Yale University
Press, 2001.
Solomon P. H. Soviet Criminal Justice under Stalin, Cambridge
Russian, Soviet and Post-Soviet Studies. New York: Cambridge University
Press, 1996.
Solomon S. G. The Demographic Argument in Soviet Debates over
the Legalization of Abortion in the 1920s // Cahiers du monde russe et
sovietique. 1992. № 33.
Idem. The Soviet Legalization of Abortion in German Medical
Discourse: A Study of the Use of Selective Perceptions in Cross-Cultural
Scientific Relations // Social Studies of Science. 1992. № 2.
Solzhenitsyn A. I., Ericson E. E., Mahoney D. J. The Solzhenitsyn
Reader: New and Essential Writings, 1947-2005. Wilmington, DE: ISI
Books, 2006.
Stalin I. V. Collected works. 3 vols. Hoover Institution Foreign
Language Publications. Stanford, CA: The Hoover Institution on War,
Revolution, and Peace, Stanford University, 1967.
Steinberg M. D. Proletarian Imagination: Self, Modernity, and the
Sacred in Russia, 1910-1925. Ithaca, NY: Cornell University Press,
2002.
Steinwedel Ch. To Make a Difference: The Category of Ethnicity in
Late Imperial Russian Politics 1861-1917 // Russian Modernity: Poli¬
tics, Knowledge, Practices / D. L. Hoffmann, Y. Kotsonis (eds.). New
York: St. Martin’s Press, 2000.
Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental
Life in the Russian Revolution. New York: Oxford University Press,
1989.
Stites R., ed. Culture and Entertainment in Wartime Russia.
Bloomington: Indiana University Press, 1995.
Stone N. The Eastern Front, 1914-1917. London: Penguin, 1998.
668

Streim A. Sowjetische Gefangene in Hitlers Vernichtungskrieg:
Berichte und Dokumente, 1941-1945, Recht, Justiz, Zeitgeschehen.
Heidelberg: Muller, 1982.
Sword K. Deportation and Exile: Poles in the Soviet Union, 1939-48.
Studies in Russia & East Europe. London: Macmillan Press, 1994.
Temkin G. My Just War: The Memoir of a Jewish Red Army Soldier
in World War II. Novato, CA: Presidio, 1998.
Thurston R. W. Cauldrons of Loyalty and Betrayal: Soviet Soldiers’
Behavior, 1941 and 1945 // The People’s War: Responses to World
War II in the Soviet Union / R. Thurston, B. Bonwetsch (eds.). Urbana
and Chicago: University of Illinois Press, 2000.
Thurston R. W., B. Bonwetsch, eds. The People’s War: Responses to
World War II in the Soviet Union. Urbana and Chicago: University of
Illinois Press, 2000.
Todes D. Ph. Darwin without Malthus: The Struggle for Existence
in Russian Evolutionary Thought, Monographs on the History and
Philosophy of Biology. Oxford: Oxford University Press, 1989.
Todorov V. Red Square, Black Square: Organon for Revolutionary
Imagination, SUNY Series, The Margins of Literature. Albany, NY: State
University of New York Press, 1995.
Tolz V. New Information about the Deportation of Ethnic Groups
in the USSR during World War 2 // World War 2 and the Soviet
People / J. G. Garrard, C. Garrard (eds.). New York: St. Martin’s Press,
1993.
Tucker R. C. The Soviet Political Mind: Stalinism and Post-Stalin
Change. Rev. ed. New York: Norton, 1971.
Idem. Stalinism as Revolution from Above // Stalinism: Essays in
Historical Interpretation / R. C. Tucker (ed.). New York: Norton, 1977.
Vasil’iev V. Vinnitsa Oblast’ // Centre-Local Relations in the Stalinist
State 1928-1941 / E. A. Rees (ed.). Basingstoke: Palgrave, 2002.
Viola L. The Best Sons of the Fatherland: Workers in the Vanguard of
Soviet Collectivization. New York: Oxford University Press, 1987.
Idem. The Unknown Gulag: The Lost World of Stalin’s Special
Settlements. Oxford and New York: Oxford University Press, 2007.
Volkov V. The Concept of Kul’turnost’: Notes on the Stalinist
Civilizing Process // Stalinism: New Directions / Sh. Fitzpatrick (ed.).
London: Routledge, 2000.
Wade R. A., ed. The Triumph of Bolshevism, 1917-1919. Vol. 1.
Documents of Soviet History. Gulf Breeze, FL: Academic International
Press, 1991.
Weiner A. In the Long Shadow of War: The Second World War
and the Soviet and Post-Soviet World // Diplomatic History. 2001.
Vol. 25. № 3.
669

Idem. Making Sense of War: The Second World War and the Fate
of the Bolshevik Revolution. Princeton, NJ: Princeton University Press,
2001.
Idem. Nature, Nurture, and Memory in a Socialist Utopia: Delineating
the Soviet Socio-Ethnic Body in the Age of Socialism // American
Historical Review. 1999. Vol. 104. № 4.
Idem. Nothing by Certainty // Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 1.
Idem. Saving Private Ivan: From What, Why, and How? // Kritika:
Explorations in Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. № 2.
Idem. Something to Die for, A Lot to Kill for: The Soviet System
and the Brutalization of Warfarre // The Barbarization of Warfare /
G. Kassimeris (ed.). New York: New York University Press, 2004.
Weinerman E. Racism, Racial Prejudice and the Jews in Late Impe¬
rial Russia // Ethnic and Racial Studies. 1994. № 17.
Weisenberg A. Hexensabbat: Russland im Schmelztiegel der
Sauberungern. Frankfurt am Main: Verlag der Frankfurter Hefte, 1951.
Weitz E. D. Racial Politics without the Concept of Race // Slavic
Review. 2002. Vol. 61. № 1.
Werth A. Russia at War, 1941-1945. 2nd ed. New York: Carroll &
Graf, 2000.
Werth N. A State against Its People: Violence, Repression, and
Terror in the Soviet Union // The Black Book of Communism: Crime,
Terror, Repression / S. Courtois (ed.). Trans. J. Murphy and M. Kramer.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.
Idem. Cannibal Island: Death in a Siberian Gulag. Trans, by S. Rendall.
Human Rights and Crimes against Humanity. Princeton, NJ: Princeton
University Press, 2007.
Idem. Deseplaces speciaux et colons de travail dans la societe
stalinienne // ХХёте Siecle. Revue d’Histoire. 2001. № 54.
Idem. Ein Staat gegen sein Volk: Das Schwarzbuch des Kommunis-
mus — Sowjetunion. Trans, by B. Galli. Serie Piper. Miinchen: Piper,
2002.
Idem. Repenser la Grande Terreur // Le Debat. 2002. № 122.
Willerton J. Patronage and Politics in the USSR. Soviet and East
European Studies. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.
Wood E. A. The Baba and the Comrade: Gender and Politics in
Revolutionary Russia. Indiana-Michigan Series in Russian and East
European Studies. Bloomington: Indiana University Press, 1997.
Yekelchyk S. Stalin’s Empire of Memory: Russian-Ukrainian Relations
in the Soviet Historical Imagination. Toronto: University of Toronto
Press, 2004.
Idem. Stalinist Patriotism as Imperial Discourse: Reconciling the
Ukrainian and Russian «Heroic’ Pasts», 1939-1945 // Paper to Midwest
Russian History Workshop, University of Chicago, 2000.
670

Youngblood D. J. Russian War Films: On the Cinema Front, 1914—
2005. Modern War Series. Lawrence: University Press of Kansas, 2007.
Zarubinsky, Oleg A. «The “Red” Partisan Movement in Ukraine
during World War II: A Contemporary Assessment.» Journal of Slavic
Military Studies 9. 1996. P. 399-416.
Zeidler, Manfred. Kriegsende im Osten: Die Rote Armee und die
Besetzung Deutschlands ostlich von Oder und Neisse 1944/45. Miinchen:
Oldenbourg, 1996.
Zhukov I. Voyage of the Red Star Pioneer Troop to Wonderland
(1924) // Mass Culture in Soviet Russia: Tales, Poems, Songs, Movies,
Plays, and Folklore, 1917-53 / J. von Geldern, R. Stites (eds.).
Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1995.
Фильмография
Семья Оппенгейм [The Oppenheim Family]. По роману Л. Фейхт¬
вангера. Сценарий С. Рошаль. Реж. Г. Рошаль. (99 мин.) VHS.
Москва: Мосфильм, 2002.
Штрафбат [Penal Battalion]. Реж. Н. Досталь. В ролях: А. Серебря¬
ков, Ю. Степанов, А. Баширов. (525 мин.). Россия: DVD, 2004.
Свои [Our Own]. Реж. Д. Месхиев. В ролях: В. Черных, Б. Ступ¬
ка, К. Хабенский, С. Гармаш, М. Евланов, А. Михалкова, Н. Суркова,
Ф. Бондарчук (105 мин.), DVD. Москва: ОРТ Видео, 2004.
The Great Dictator. Ch. Chaplin , P. Goddard, J. Oakie, R. Gardiner,
H. Daniell. (126 min.) VHS. New York: CBS Fox Video, 1992.
Okraina (The Outskirts). Directed by P. Lutsik. Performances by
A. Samoriadov, I. Dubrovin, N. Olialin, A. Vanin. (95 min.), DVD.
Chicago: Facets Video, 2004.
The Russian Front. Directed byj. Erikson and M. Leighton. (182 min.).
4 videocassettes. Lamancha and Cromwell Productions, 1998.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Александров Г. — 572
Андреев А. — 61
Арендт X. - 10, 11, 20, 22, 23, 29,
30,32,35,36,43,46,58,349,350,
371,395,396
Афиногенов А. — 477
Ахенбах О. Р. — 479
Баберовски Й. — 44, 49, 233, 456,
676
Байрау Д. — 31
Байрон Дж. Г. — 569
Бартов О. — 469
Бауман 3. — 44, 233
Бауман К. — 62
Бек Л — 99
Белый А.— 548
Бергсон А.— 568
Берия Л. - 101, 107, 108, 202, 205,
215, 217, 219, 286, 292-293, 294,
295, 296, 508, 640, 642
Бехер И.- 428, 567
Бжезинский 3.— 13, 14
Бломберг Б., фон — 93
Богданов А. — 417,418
Бонапарт Н.— 536
Борман М. — 66, 95,102,103
Браунинг К. — 46, 56, 168, 301, 456,
495
Брекер А. — 551
Брехт Б. — 453,457
Брошат М. — 11, 75,107
Буденный С. — 480
Бухарин Н. - 78, 79, 307, 416, 428,
546, 547, 557, 561, 562, 576, 640
Ван дер Люббе М. — 570, 571
Ван дер Рое М. — 521
Варейкис И. — 61
Вагнер Р. — 550
Вангенхайм Г., фон —571
Вассерштейн Б. — 21
Вейнер А. — 49, 340, 341
Верт Н. - 43, 44, 4, 51, 52, 166, 330,
333, 340, 456, 643
Вертов Д. — 418,419
Вейратер И. — 152,158
Вилликенс В. — 232
Випперман В. — 75
Вольф К.— 436, 437
Вольф Ф. — 564
Ворошилов К. — 480
Вышинский А. — 283, 547
Гастев А. - 417,418,419,420
Гашек Я. — 543
Геббельс Й. - 72,103,107,189,436,
448, 537, 555
Гейдрих Р. - 167,247,248,253,338,
499
Гейер М. - 5, 6,43,45,49, 51,453
Герасимов М. — 417
Гердер Й. Г. — 537
Геринг Г. - 71, 82, 90-91, 93, 96,
100, 255, 335,496, 570-571
Герлах К. - 43, 44, 49, 52, 166, 255,
257, 330, 334,456
Гесс Р. — 82
Гёсс Р. — 540
Гёте И. В., фон — 431
Гикало Н. — 276
Гилман С. Л. — 414
Гиммлер Г. — 72, 73, 82, 93, 94, 104,
134, 135, 136, 137, 139, 187, 225,
246, 251,254, 255, 257, 261,338,
343, 345, 389, 393, 419, 441, 463,
495,499,501
Гинденбург ГГ, фон — 69, 81, 245
Гитлер А. - 52, 59, 65-77, 80-84,
90-96, 98-99, 102-104, 107,
120-121,128,133-134,138,141,
152,189,129,197,214,232,244-
248, 250-252, 258, 285, 308, 310,
313, 323, 325, 342, 343, 346, 355,
384, 412-414, 433, 437, 441, 451,
461,464,466,470,473,485,493-
494, 497, 501, 505, 521-522, 536,
538,539, 553,559-561,564-565,
574, 577, 677
Гланц Д. - 455,457, 473
Горький М. - 408, 421-422, 426,
641,643
672

Горлицкий Й. — 41, 51, 677
Гофштейн А. — 142
Граф О. М. - 566
Грейзер А. К. — 198
Гриффин Р. — 21
Гросс В. — 419,435
Гротьян А. — 120
Грюндель Е. Г. — 415
Гугенберг А. — 91
Гудов И. - 385, 641
Гумбольдт В., фон — 566, 676
Гуревич П. — 37
Гютт А. - 125-127
Дарре Р. У.-67, 71
Двингер Э. — 535, 547
Дейнека А. — 521
Дёринг-Мантойффель А. — 49,233,
676
Джеллатли Р. — 5, 338, 363
Джонсон Э. — 339, 363
Джоуитт К.-57, 75, 76,108
Диманштейн С.— 271, 641
Димитров Г. — 566, 569-572
Дитрих О.— 81
Достоевский Ф. — 537
Ежов Н.-281,283
Жданов А. — 90
Жуков Г. — 480
Залка М. — 576
Зельдте Ф. — 71, 124
Зиновьев Г. — 539
Зоммер В. — 66
Иофан Б.-521,551
Кабо В. - 353
Каверин В. — 430
Каганович Л. — 60-61, 77, 79-80,
83, 107, 269, 273, 278, 294, 299,
539, 551
Каменев Л. — 539
Караев А. — 273
Карл XII - 536
Касториадис К. — 30
Кейтель В. — 213
Кершоу И.-51, 232, 325
Кин Ф. - 388, 389
Киреевский И. — 537
Кириллов В. — 417
Киров С. - 56, 61, 278, 317, 370
Кларк К. - 49-50, 451, 520, 522,
676
Клаузевиц К., фон — 569
Клемперер В. — 364-365, 368, 438
Кобулов Б. — 205
Ковалев И. — 83
Коган П. — 576
Коллонтай А. — 135
Кольцов М. — 556, 567, 569-570,
576
Конасов В. - 215-218, 220-221,
642
Кох Э. - 198
Краваль И. — 121
Крупп Ф. — 91
Крыленко Н. — 141
Кулик Г. — 480
Кун Б. - 543
Ламмерс X. — 81, 102,139
Латцель К. — 441, 448
Левен М. — 228
Левин М. — 60, 303
Лейбниц Г. — 537
Лей Р. - 103
Ленин В. - 53, 70, 75, 78, 108, 136,
268, 270, 304, 305, 406-408, 419,
421,424, 542, 565, 573, 642
Лефорт К. — 26, 30
Литвинов М. — 539, 551
Лысенко Т. — 130
Людтке А. - 46, 56, 349,456, 677
Макаренко А. — 419,421, 643
Майер А. — 35
Маленков Г. — 89, 101,102
Малиа М. — 505
Мальтус Т. — 114
Манн Г. — 575
Манн М. — 33, 52
Манн Т. - 537, 564
Маркузе Г. — 136
Маркс К. - 406, 407, 413, 420, 573
673

Мартин Т. - 5, 51, 63,202, 203,332,
505
Мейерхольд В. — 418
Мерридейл К. — 455, 505, 506
Мертенс А. — 443
Мехлис Л. — 509
Мёллер Р. — 346
Микоян А. - 101, 269, 270, 643
Молотов В. — 63, 64, 77-79, 83, 88,
101, 107, 177, 277, 279, 285, 293,
294, 478, 483, 484, 544, 576, 647
Молчанов Г. — 278
Моммзен X. - 11,41, 51,347, 676
Морозов П- 316, 374, 376, 377,
395
Мур Б. — 14, 46
Муссолини Б. — 118, 425, 575
Мухина В. — 521, 528, 551
Мюллер Р.-Д. — 193
Мюллер (В.?) — 464
Мюрдаль А. — 119
М юр даль Г. — 119
Набоков В. — 548
Назаретян А. — 77
Нокс Д. - 74
Нольте Э. — 32, 33, 35,39,49
Орджоникидзе Г. — 77, 79, 83, 269
Орлов Б. — 20, 21
Орлова Р. — 370
Островский Н. — 425
Папен Ф., фон — 93, 546
Пахомов А. — 521
Пиренн А. — 36
Плейер К. — 449
Плётц А. — 119
Подлубный С. — 370
Пойкерт Д. — 153,191
Потемкин Л. — 431,432
Придам Дж. — 74
Пушкин А. — 431, 572
Радек К. - 556, 558, 562, 566, 568,
569, 576
Рау-Рюне К. — 5
Рём Э. — 56
Риббентроп И., фон — 71, 285, 544,
576
Рильке Р. М. — 537
Розанваллон П. — 21
Розенберг А. — 69,393
Ройтер Э. — 543
Роллан Р. — 575
Руссо Ж.-Ж. - 537
Рыков А. — 6-64, 78, 79
Саид Э. — 535
Саломон Э., фон — 413
Самохвалов А. — 521
Семашко Н. — 143,144
Серов И. — 205
Сигельбаум Л. — 46, 51, 56, 678
Симонов К. — 83, 511, 576, 645
Смилга И. — 63
Солженицын А. — 22, 23
Соломон, царь — 540
Соломон С. Г. — 129
Сталин И. — 6, 24, 51, 52, 55, 56,
60, 62-64, 69, 70, 75-84, 86-90,
93, 96, 98, 99, 101, 106-108, 121,
140, 159, 161, 177, 179, 202, 205,
215,217-218, 252, 269, 271,273,
277-279, 281-283, 285, 286,
292-295,297-299,301,306,316,
319, 326-328, 331, 332, 339, 341,
343, 353, 355, 361, 370, 390, 407,
420, 421-422, 424, 427, 456, 474,
478, 480, 481, 483-484, 497, 503,
505, 507-509, 514, 516, 519, 522,
539, 546, 550, 588, 562, 565, 573,
639-643, 645, 646, 676, 678
Старовский В. — 299
Стаханов А. — 424, 645
Струмилин С. — 63, 117, 118, 646
Суни Р. Г. — 5
Сырцов С. — 61-62
Тельман Э. — 571
Тендряков В. — 512, 646
Тимм А.-41,42,109, 678
Тимошенко С. — 480
Тиссен Ф. — 91
Тито И. Б. — 543
Тодт Ф. — 71, 494
Толстой А. — 422,426, 577
674

Томский М. — 78, 79
Торак И. — 521
Троцкий Л. — 270,416, 546
Угланов Н. — 62
Уильямс Р. С. — 546
Фадеев А. — 361, 430, 646
Фейлер А. — 549
Фейхтвангер Л. — 563, 564
Фергюсон Н. — 21
Фихте Й. Г. — 566
Фицпатрик Ш. — 5, 6, 46, 51, 56,
135,349, 369, 356
Фляйшер В. — 370, 373
Фогельзанг Т. — 564, 565
Форстер А. — 198
Франк Г. — 68, 189
Франко Ф. — 118, 575
Фридрих К. — 11-14, 29, 30, 32, 35,
396
Фридрих X. — 66
Фрик В. - 59, 67-69, 72,104
Фритш В., фон — 93, 99
Фрицше П. — 399, 565, 676
Фуко М. — 24
Функ В. — 100
Фухст Г. — 440
Фюре Ф. — 35
Хальдер Ф. — 99
Харрисон М. — 52, 101
Хартфилд Д. — 571
Хаус Дж. — 455
Хаффнер С. — 438
Хеер X. - 448
Хельбек Й. - 42, 47, 56, 302, 370,
399, 565
Хесслер Д. — 5
Хёшен X. — 447
Хили Д. — 140, 141
Хирш Ф. — 206
Холквист П. — 5,454, 475
Хоффманн Д. — 42
Хлевнюк О. — 5, 51, 52, 61, 62, 64,
78-80, 86,88, 89, 642, 646, 677
Хрущев Н. — 107,108,473
Чаадаев П. — 537
Чарновски Г. — 149,150
Чернышевский Н. — 405, 407, 408
Чухрай Г. - 502, 503, 509, 515, 647
Шахт X. — 91, 93
Шеффер П. - 549
Шлейхер К., фон — 93
Шлёгель К. — 49, 50, 235, 520, 522,
558, 577
Шлиффен П. — 470
Шмитт К. - 10, 26, 409, 446
Шмолдерс К. — 414
Ширер Д. - 65,85, 86, 331
Шпеер А. - 95, 102, 521, 522, 528,
551
Штифф Г. - 492, 493
Штрассер Г. — 66
Шубарт В. - 537
Шюдекопф О. Э. — 544
Эделе М. - 5,43, 45,49, 453, 676
Эйзенштейн С. — 550, 577
Эйхман А. — 253
Эренбург И. — 445, 446, 516, 541,
557, 560, 567, 578
Эриксон Д. — 456
Эриксон Дж. — 455,488
Юнгер Э. — 410, 411, 417
Юсупов Ф., князь — 548
Ягода Г. — 140
Янушкевич Н. — 265

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Йорг Баберовски — специалист по восточно-европейской исто¬
рии, профессор университета им. Гумбольдта (Берлин, Германия).
В настоящее время работает над книгой «Сталин: Карьера преступ¬
ника» («Stalin: Karriere eines Gewalttaters»).
Кристофер P. Браунинг — почетный профессор истории
им. Фрэнка Портера Грэма в Университете Северной Каролины в Че-
пел Хилле. Среди последних публикаций: «Истоки Страшного суда:
Развитие нацистской еврейской политики, сентябрь 1939 — март
1942» («The Origins of the Final Solution: The Evolution of Nazi Jewish
Policy, September 1939 — March 1942») (2004).
Катарина Кларк — профессор сравнительного литературоведения
и славянских языков и литератур. Работает над книгой, которая ори¬
ентировочно будет называться «Москва: Четвертый Рим» («Moscow:
The Fourth Rome»).
Ансельм Дёринг-Мантойффель — профессор современной исто¬
рии, преподает в университете г. Тюбингена (Германия). Работает
над книгой «Немецкая история XX века» («Deutsche Geschichte des
20. Jahrhunderts»).
Марк Эделе — историк, старший преподаватель в Университете
Западной Австралии. Его книга о советских ветеранах Второй миро¬
вой войны готовится к печати в Издательстве Оксфордского универ¬
ситета.
Шейла Фицпатрик — почетный профессор им. Бернадотт
Е. Шмитт по русской истории Нового времени в Чикагском универ¬
ситете. Среди ее последних публикаций: «Сорвите маски! Идентич¬
ность и ложь в России XX века» В настоящее время работает в рамках
проекта о перемещенных лицах в Германии после Второй мировой
войны.
Питер Фрицше — профессор истории в Университете штата Ил¬
линойс. Недавно опубликовал книгу «Жизнь и смерть в Третьем
Рейхе» («Life and Death in the Third Reich») (2008).
Кристиан Герлах — адъюнкт-профессор истории в Питсбургском
университете и готовится возглавить кафедру современной истории в
Бернском университете. В настоящее время работает над проектами:
«Общества экстремального насилия: Массовое насилие в XX веке»
(«Extremely Violent Societies: Mass Violence in the Twentieth Centu-
676

гу») и «Создание глобальной деревни: Изменение международных
политик развития во время продовольственного кризиса, 1972-1975»
(«Making the Village Global: The Change of International Development
Policies during the World Food Crisis, 1972-1975»).
Майкл Гейер — почетный профессор им. Самюэля Н. Харпера
по немецкой и европейской истории в Чикагском университете. За¬
вершает работу над книгой «Катастрофический национализм: По¬
ражение и саморазрушение в Германии, 1918 и 1945» («Catastrophic
Nationalism: Defeat and Self-destruction in Germany, 1918 and 1945»).
Йорам Горлицкий — политолог, профессор университета в
г. Манчестере (Великобритания). В настоящее время завершает ра¬
боту над двумя монографиями: о советской правовой системе с 1948
по 1964 гг. и о советской региональной политике с 1945 по 1970 гг.
(в соавторстве с Олегом Хлевнюком).
Йохен Хельбек — историк, адъюнкт-профессор Рутгерском уни¬
верситете. В настоящее время изучает историю Сталинградской бит¬
вы на основе воспоминаний советских и немецких военнослужащих.
Дэвид Л. Хоффман — профессор истории университета шта¬
та Огайо. В настоящее время завершает работы над монографией
«Воспитание масс: Советский социальный интервенционизм в меж¬
дународном контексте» («Cultivating the Masses: Soviet Social Inter¬
ventionism in Its International Context, 1914-1939»).
Альф Людтке — профессор исторической антропологии в Эр¬
фуртском университете (Германия) и научный сотрудник Института
религиозного и этнического разнообразия общества Макса План¬
ка (Гёттинген). В настоящее время завершает работу над проектом
«Труд: Производство и разрушение» («Work: Production and destruc¬
tion. Vignettes on the 20th Century»).
Ханс Моммзен — историк, заслуженный профессор в отставке
Рурскогго университета (Бохум, Германия). Среди его многочислен¬
ных публикаций книги о Веймарской республике, Третьем рейхе и
демократическом социализме: «Подъем и упадок Веймарской демо¬
кратии» («The Rise and Fall of the Weimar Democracy»); «Альтернати¬
вы Гитлеру» («Alternatives to Hitler»); «От Веймара до Освенцима»
(«From Weimar to Auschwitz»).
Карл Шлёгель — профессор по восточно-европейской истории
в Европейском университете Виадрина (Франкфурт-на-Одере, Гер¬
мания). Среди последних публикаций — книги: «Санкт-Петербург:
Достопримечательности городской истории» («Sankt Petersburg:
Schauplatze eine Stadtgeschichte»); «Одер — Одра: взгляд на одну из
рек Европы» («Oder — Odra: Blicke auf einen europaischen Strom») и
«Берлин — восточный вокзал Европы: Русские и немцы в своем сто¬
677

летии» («Berlin Ostbahnhof Europas: Russen und Deutsche in Ihrem
Jahrhundert») (все 2007).
Льюис X. Сигельбаум — профессор истории в Университете шта¬
та Мичиган. Его последняя публикация — «Машины для товарищей:
Биография советского автомобиля» («Cars for Comrades: The Life of
the Soviet Automobile»).
Аннет Ф. Тимм — адъюнкт-профессор истории в Университе¬
те Калгари (Алберта, Канада). В настоящее время готовит к печати
монографию с предполагаемым названием «Политика фертильности
в Берлине XX века» («The Politics of Fertility in Twentieth-Century
Berlin: Sexual Citizenship in Marriage Counseling and Venereal Disease
Control»).
Николя Верт — руководитель исследований в Национальном цен¬
тре научных исследований (CNRS) в Институте истории современ¬
ности (Париж, Франция). Автор книг: «Остров каннибалов: Смерть
в сибирском Гулаге» («Cannibal Island: Death in a Siberian Gulag»);
«Террор и разруха: Сталин и его система» («La Terreur et le Desarroi:
Staline et son systeme»); «Годы при Сталине» («Les Annees Staline»).

ОГЛАВЛЕНИЕ
Благодарность 5
Глава 1. Введение. После тоталитаризма. Сравнительный
анализ сталинизма и нацизма (М. Гейер, при участии
Ш. Фицпатрик) 6
Часть I. Власть 51
Глава 2. Политические (бес)порядки сталинизма и национал-
социализма (Я. Горлицкий, X. Моммзен) 51
Глава 3. Биополитическая утопия. Репродуктивная политика,
гендер и сексуальность в нацистской Германии и Советском
Союзе (Д. Л. Хоффман, А. Ф. Тимм) 109
Часть II. Насилие 166
Глава 4. Государственное насилие - общество насилия
(К. Герлах, Я. Верт) 166
Глава 5. К порядку через террор. Многонациональные
империи: национал-социалистическая Германия и сталинский
Советский Союз (Я. Бабероески, А. Дёринг-Мантойффелъ) .. 233
Часть III. Социализация 301
Глава 6. Социальная инженерия. Сталинский план создания
«нового человека» и нацистское «народное сообщество»
(К. Р. Браунинг, Л. X. Сигельбаум) 301
Глава 7. Заряжая энергией повседневность. Социальные связи
при нацизме и сталинизме (Ш. Фицпатрик, А. Людтке) 349
Глава 8. «Новый человек» в сталинской России и нацистской
Германии (Я. Фрицше, Я. Хельбек) 399
Часть IV. Взаимосопряженные отношения 453
Глава 9. Война между нацистской Германией и СССР как
система насилия, 1939-1945 (М. Эделе, М. Гейер) 453
Глава 10. Взаимные образы. Сталинская Россия и нацистская
Германия — какими они видели друг друга? (К. Кларк,
К. Шлёгель) 520
Библиография 580
Указатель имен 672
Сведения об авторах 676

Научное издание
История сталинизма
ЗА РАМКАМИ ТОТАЛИТАРИЗМА
Сравнительные исследования
сталинизма и нацизма
Перевод с английского языка
Веры Ивановны Матузовой,
Ларисы Евгеньевны Сидиковой,
Григория Ивановича Германенко,
Сергея Витальевича Шулятьева
Ведущий редактор Е. Ю. Кандрагиина
Редактор В. Т. Веденеева
Художественный редактор Л. К. Сорокин
Художественное оформление П. П. Ефремов
Технический редактор М. М. Ветрова
Выпускающий редактор Е. Д. Щепалова
Компьютерная верстка Е. Н. Мартемьянова
Л Р № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 30.08.2011.
Формат 60x90 / 16. Бумага офсетная № 1. Печать офсетная.
Уел. печ. л. 42,5. Тираж 2000 экз. Заказ № 2226
Издательство «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН)
117393, Москва, ул. Профсоюзная, д. 82
Тел. 334-81-67 (дирекция)
Тел./Факс 334-82-42 (отдел реализации)
Отпечатано с готовых файлов заказчика
в ОАО «Первая Образцовая типография»,
филиал «УЛЬЯНОВСКИЙ ДОМ ПЕЧАТИ»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14

Ий РАМКАМИ
□ТАЛ ЙТАРИЗМ А
кое
ЗАВИСИТ
ОТ ВАШИХ МШИВ1
flilrlOioliiMiiiid
В статьях, собранных в этой книге,
специалисты по советской и немецкой истории
не только вновь размышляют над природой
сталинизма и нацизма, но и вырабатывают новые
подходы к исследованию истории СССР и Германии.
Эта методология позволяет выйти далеко за рамки
устаревших моделей тоталитаризма, идеологии
и личности, созданных в XX веке.
Сравнительный анализ позволяет выявить историческую
сущность двух необычных режимов и показать их
наследие. После окончания холодной войны и краха
Советского Союза над европейскими учеными уже
не довлеет груз политики, они получили доступ к ранее
закрытым архивам.
Настало время по-новому взглянуть на две масштабные
диктатуры XX века и обратиться к подлинной задаче
осмысления тоталитарных режимов:
пониманию взаимосвязанных путей развития социализма
и национализма в европейской и всемирной истории.
л"
с
/ .
РОССПЭН
'°® : „м*
Библио-Глобу с
ООО “Беркут”
г. Челябинск, Молдавская, 16. Тел.(315)799-22-05.
КТК:
„ м 035
I9 785824"315691
За рамками тоталитаризма.
Цена: М^ЛЮ