/
Author: Люкс Л.
Tags: всеобщая история биологические науки в целом история бывшего ссср ссср история россии история ссср история советского союза исторические личности
ISBN: 978-5-8243-1100-6
Year: 2009
Text
4 Lcoi 1И i
ИСТОРМИ
росвм
И СОВЕТСКОГО
со1вяИ
УДК 94(470+571)
ББК 63.3(2)6
Л94
Редакционный совет серии:
Й. Баберовски (Jorg), Л. Виола (Lynn Viola)
А. Грациози (Andrea Graziosi), А. А. Дроздов,
Э. Карре Д’Анкосс (Helene Carrere D’Encausse),
В. П. Лукин, С. В. Мироненко, Ю. С. Пивоваров,
А. Б. Рогинский, Р. Сервис (Robert Service),
Л. Самуэльсон (Lennard Samuelson), А. К. Сорокин,
Ш. Фитцпатрик (Sheila Fitzpatrick), О. В. Хлевнюк
Научный редактор русского издания
А. Ю. Ватлин
Люкс Л.
Л94 История России и Советского Союза: От Ленина до Ельцина /
Л. Люкс; [пер. с нем. яз. Б. Хавкин]. - М. Российская политичес-
кая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России
Б. Н. Ельцина, 2009. - 527 с. - (История сталинизма).
ISBN 978-5-8243-1100-6
Книга Леонида Люкса «История России и Советского Союза: От
Ленина до Ельцина» - одно из наиболее глубоких зарубежных исследо-
ваний по истории СССР. Опираясь как на источники, недоступные преж-
де российским историкам, так и на новые материалы из открывшихся
российских архивов, автор объективно воспроизводит и анализирует
сложный путь советского государства в XX веке. Ценность книги в том,
что история СССР предстает в широком международном контексте,
включая подробную оценку внешней политики страны. Особое внимание
уделено анализу идейных и идеологических течений.
Рекомендуется преподавателям истории средней и высшей школы,
студентам вузов, абитуриентам и ученикам старших классов.
УДК 94(470+571)
ББК 63.3(2)6
ISBN 978-5-8243-1100-6
© Leonid Luks, 2000
© Хавкин Б. Л., перевод с немец., 2006
© ООО «Издательство ДиректМедиа-
Паблишинг», 2007
© Российская политическая энциклопедия,
2009
К ЧИТАТЕЛЮ
Написать историю России XX столетия, вне всякого сомнения,
тяжелый труд. Невозможно сохранить беспристрастное видение
событий и необходимую для исследователя объективную отстра-
ненность от предмета анализа. Как не впасть в обличительство,
морализаторство, как унять гнев, боль, как не дать состраданию
затопить слезами эту драму. И как при всем этом остаться трез-
вым историком и суметь адекватно понять русскую жизнь недав-
но ушедшего века.
Скажу сразу: Леонид Люкс справился со всем этим. Он напи-
сал удивительно взвешенную и в хорошем смысле спокойную
книгу. Которая говорит нам, свидетелям и участникам этой исто-
рии: вот что с вами было, вот что вы делали и вот что делали
с вами. Все это, несколько повторюсь, без лживой патетики и нра-
воучения. Но с состраданием (слава Богу, благородно сдержан-
ным) и сочувствием. Впрочем, иного, наверное, и не могло быть.
Хотя бы в силу биографических обстоятельств автора.
Ведь он — дитя трех культур. Немецкой, польской, русской (не
знаю, в каком порядке назвал бы их сам Леонид Люкс; или может
быть что-то убрал, добавил?). А три этих народа в полной мере
хлебнули и заставили других хлебать горе в XX столетии (поляки,
конечно, «виноваты» меньше русских и немцев). Эти культуры
одновременно жертвы и насильники. И принадлежность к ним,
с одной стороны, в высшей степени болезненна, а с другой — от-
крывает глаза на то, что представителям, так сказать, более благо-
получных культур и не увидеть.
Леонид Люкс — немецкий историк. Это значит, что он запад-
ный ученый, вооруженный всеми современными методологиями
и знаниями; это значит, что он работает в рамках определенной
гносеологической и — уже — сайентистской традиции. Для нас,
российских исследователей, это, помимо прочего, значит, что кни-
га Леонида Люкса есть результат, продукт целостного мировоз-
зренческого и научного полагания. Это не «сумбур вместо музы-
ки», не огрызки случайного знания, не хаотическое и безвкусное
смешение разнопородных концепций, что является чуть ли не от-
личительной чертой многих — даже талантливых — отечественных
работ по социальным наукам.
Иными словами, текст Леонида Люкса свидетельствует о при-
надлежности его к высокой и надежной аналитической школе.
5
Поэтому его монография имеет большое педагогическое значение
для российских историков. «Учитесь думать и писать» — говорю
я коллегам (и себе, безусловно) после прочтения книги. Думать —
глубоко, писать — экономно. И еще у Леонида Люкса важен кон-
текст, в который помещена наша история XX века. Вообще, с моей
точки зрения, именно контекст во многих отношениях определяет
масштаб произведения. Контекст смысловой, культурный, собы-
тийный и т. д. Порою случается так, что сам этот контекст, в ко-
торый автор исторического труда помещает изучаемые им события
и который он привносит в эти события с целью их более объем-
ного видения и тонкого понимания, становится для читателя не
менее важен, чем объект анализа.
Здесь это так. Россия «берется» Леонидом Люксом в глубочай-
шей связи с мировой, европейской, немецкой историей. Русское
«хождение по мукам» вплетено им в общечеловеческую ткань и по-
казано как особый и вместе с тем типичный путь социальной
эволюции. Леонид Люкс не смотрит на Россию свысока (это бывает
даже у очень сильных западных авторов, причем, они и сами этого
не желают, но прорывается стилистически, из какой-то глубокой,
неотрефлектированной «интенции»), однако и не умиляется ее
«особости». Это взрослый человек говорит о взрослых людях. Без
унижающего снисхождения и снисходительного неуважения.
Эту книгу будет полезно прочесть и профессорам и студентам.
Она в доступной форме говорит нам о нашей судьбе.
Юрий Пивоваров
академик РАН
6
Жене и сыну посвящается
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Структура и главные сюжеты этой книги уже описаны в пре-
дисловии к ее немецкому изданию. Ее русскую версию я хотел бы
дополнить еще некоторыми предварительными замечаниями.
История России рассматривается в этой книге как часть обще-
европейской истории. Судьбы России и Запада, начиная с петров-
ских реформ, неразрывно связаны друг с другом, и это правило
подтвердилось и в XX столетии. Гибель российской демократии
в 1917 году всего лишь на несколько лет предвосхитила гибель де-
мократии в Италии, Германии и во многих других странах Европы.
Но связь России с Европой подтвердил и судьбоносный 1989 год,
пролог которого был написан в Москве. Россия «есть европейская
держава», говорила уже Екатерина И. Когда на Западе, да и на Во-
стоке утверждают, что Россия лишь в географическом, но не в куль-
турном смысле является частью Европы, забывают, что Европа —
это двуликий Янус, у которого есть и свой Запад и свой Восток,
которые в сущности не могут существовать друг без друга. Ведь
нельзя же себе представить западную культуру без Достоевского,
Толстого, Чехова или Кандинского, а русскую без Шекспира, Сер-
вантеса, Гете или Гегеля. Попытки изолировать эти взаимопрони-
кающие сосуды приводят к увяданию обеих культур.
Однако надо добавить, что несмотря на то, что Россия — это
часть Европы, ее европеизм особый, он во многом отличается от
западного, и вот этому своеобразию исторических путей России
в книге уделено немало внимания. Одной из этих особенностей
является то значение, которое в России придают идеям. Тот факт,
что Россия была первой страной, в которой начертанный Марксом
и Энгельсом утопический проект стал идейной основой государ-
ственности весьма примечателен. Он показывает, что идеи в Рос-
сии принимают всерьез. Характерная для Запада «игра в идеи»
России почти неведома. Поэтому и политические системы, кото-
рые здесь возникали, были, как правило, идеократиями.
Возникшее на обломках «Золотой Орды» московское царство
было заворожено идеей «государства правды», верой в то, что
Москва и есть непреходящий Третий Рим, олицетворяющий пра-
вославный идеал на земле.
Петр I, в свою очередь, повернул взор русского человека с неба
на землю, сверг богоизбранный Третий Рим с пьедестала и «зара-
зил» высший слой страны идеей европеизма. Основная драма бу-
7
душей России таким образом была предопределена. Византийско-
монгольское наследие и петровский замысел обречены были на
противоборство и на сосуществование. Превратить Россию в «нор-
мальную» европейскую страну не удалось ни Петру, ни его преем-
никам. Но и путь к допетровской старине был окончательно за-
крыт. Большевики пытались продолжить петровский замысел.
Они ставили своей целью превратить отсталую, «полуазиатскую»
Россию в передовое, промышленное, европейское государство.
Однако, в отличие от петровской революции, большевистская
привела не к преодолению раскола между Западом и Востоком,
а наоборот. Новый режим беспощадно боролся при помощи «крас-
ного», а потом сталинского террора, против русского европеизма,
изгнал сотни тысяч его приверженцев за пределы страны и закрыл
открытое Петром окно в Европу. Результатом этого процесса был
«упадок творчества». Так один из основоположников возникшего
в 1921 году в эмиграции евразийского движения, князь Николай
Трубецкой назвал свою опубликованную в судьбоносном 1937 году
статью. Хотя статья не содержит ни единого слова о терроре, она
являет собой уничтожающую критику сталинизма. Согласно авто-
ру, репрессивная политика режима привела к параличу творчества
в стране: «Люди, вынужденные долго молчать, в конце концов
разучиваются говорить». В этой порожденной партией культур-
ной стагнации Трубецкой видит причину неспособности стали-
низма создать свой собственный культурный стиль.
Еще в середине двадцатых годов евразийцы характеризовали
советскую политику как политику большого стиля. Все, что про-
тивостояло большевикам в России, было, по их мнению, провин-
циальным и малозначительным. Тот факт, что Трубецкой десятью
годами позже упрекает сталинизм в полном отсутствии стиля, по-
казывает, насколько низко упал большевизм за это время в глазах
основателей евразийского движения. Трубецкой утверждал, что
коммунизм осужден на угасание, поскольку он полностью истощил
свой творческий потенциал. Но в действительности этой системе,
скорый развал которой он предсказывал, предстояло еще полстоле-
тия решающим образом определять ход мировых событий.
Что же обеспечивало советскому режиму относительную устой-
чивость в течение многих десятилетий. Это была, конечно, вера
в непогрешимость компартии. Разогнав в январе 1918 года Учре-
дительное собрание с его небольшевистским большинством, боль-
шевики легитимировали свою власть идеологически, утверждая,
что их партия осуществляет законы исторического и общественно-
го развития, открытые классиками марксизма. Никита Хрущев
был в сущности последним советским правителем, свято верив-
шим в такого рода аргументы. Его преемники, как правило, всего
8
лишь имитировали веру в «светлое коммунистическое будущее».
Эрозия веры в коммунизм лишила советский режим, по сути дела,
и его идеократической легитимации. В книге прослеживаются по-
следствия этого процесса, которые в конечном итоге привели и к
распаду СССР. Здесь проводятся также и аналогии с процессами,
проходившими в 1917 году. Ведь крушение царского режима тоже
было связано с эрозией тех идеократических основ, на которых
зиждилась российская государственность того времени.
Когда рухнула берлинская стена и противостояние западного
и восточного блока завершилось, у Европы вновь появился шанс
обрести единство, как и в петербургские времена. Но единства
пока не получилось, так как по обеим сторонам уже не существу-
ющего «железного занавеса» изоляционисты всех мастей пытают-
ся доказать, что пути Запада и России несовместимы. Но не иначе
ведь обстояли дела и в петербургский период. Путешествуя по
николаевской империи 14 лет после восстания декабристов и 2 года
после смерти Пушкина, А. Кюстин назвал Россию страной рабов,
а Пушкина всего-навсего ловким подражателем западным образ-
цам без самостоятельного творческого таланта. В России, в свою
очередь, националистически настроенные круги постоянно хоро-
нили «гнилой Запад». Однако ни российские, ни западные изоля-
ционисты не смогли помешать все более и более интенсивному
взаимодействию обеих культур. Это тогда Хомяков и Достоев-
ский говорили о «священных камнях» Запада, а Томас Манн, в свою
очередь, о «священной русской литературе». Апогеем этого взаи-
мопроникновения был «серебряный век», эпоха религиозно-фи-
лософского ренессанса в России, который опирался и на западные,
и на русские традиции, на европейский рационализм и на право-
славную духовность. Культура «серебряного века» показывает, что
Запад и Восток не обречены на вечное противоборство, что синтез
между ними возможен.
Хотя большевистская революция насильственно прервала даль-
нейшее углубление этого синтеза, идеи религиозно-философского
ренессанса продолжали развиваться в эмиграции и после падения
железного занавеса начали постепенно возвращаться на родину —
также как и евразийские идеи и идеи националистически настро-
енных эмигрантских кругов. Все они вливаются в основные идей-
ные потоки сегодняшней России, и пока все еще неясно в какую
сторону качнется российский «маятник». А может быть прошли те
времена, когда Россия подчинялась единой «идее-правительнице»
(Н. Трубецкой) и все вышеназванные течения будут сосущество-
вать друг с другом? Не входит ли страна постепенно в постидео-
кратическую фазу своего развития? Этот вопрос затрагивается
в последней части книги.
9
ПРЕДИСЛОВИЕ К НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ
В XX веке Россия дважды пережила распад государственности
и крах доктрины, лежавшей в основе правящего режима. В 1917 го-
ду один за другим развалились как старый царский, так и новый
демократический режим России. В 1991 году потерпело крах боль-
шевистское государство, созданное на руинах царизма и непроч-
ной русской демократии.
Путь к событиям 1917 года прокладывался на протяжении
жизни нескольких поколений: «Сто лет русское общество грозило
монархии революцией, — писал в 1927 году русский писатель Марк
Алданов. — Быть может, Николай и не верил предупреждениям
оттого, что их было так много».
Распад же советской империи, в отличие от царской, обошелся
без долгого пролога. СССР без видимого внешнего принуждения
распался в один миг. Это произошло в то время, когда в глазах
большинства наблюдателей советская мировая империя все еще
казалась прочной.
Другие великие европейские революции, английская и фран-
цузская, через поколение закончились реставрацией, только в Рос-
сии свидетелями революционного цикла стало несколько поколе-
ний. Через пятьдесят лет после большевистской революции один
из глубочайших знатоков советской системы Исаак Дейчер считал
абсурдным мнение, что в СССР когда-нибудь возможна реставра-
ция. Ни одна из европейских революций так долго, как больше-
вистская, не удержалась у власти. В отличие от английской или
французской, русская революция пережила всех сторонников ре-
ставрации.
Советской империи не стало двадцать четыре года спустя, и ее
внезапный распад до сих пор вызывает удивление.
Причины обоих распадов империи — 1917 года и 1991 года —
обсуждаются в этой книге. Она рассматривает вопрос, почему
именно в России в 1917 году смог возникнуть первый тоталитар-
ный режим в новейшей истории. Поиски ответа ведут к анализу
русского «особого пути», о котором часто говорят знатоки России.
Однако следует избегать слишком частого употребления этого
понятия — оно ведет к его обесцениванию. В историческом разви-
тии России отразились не только специфически русские, но и об-
щеевропейские черты. Так, парламентарно-демократические ин-
ституты, уничтоженные в России в 1917 году, через несколько лет
10
и в других частях Европы начали переживать глубочайший в их
истории кризис. В ЗО-е годы тоталитаризм в Европе из исклю-
чения все больше и больше превращался в норму, а к началу 40-х го-
дов почти весь континент за небольшими исключениями был,
прямо или косвенно, под властью тоталитарных режимов. В этом
отношении события 1917 года в России опередили развитие Евро-
пы лишь на несколько лет. Вопреки этому параллельному разви-
тию Востока и Запада, должны быть поставлены вопросы о том,
почему разрушение демократических учреждений в России, с од-
ной стороны, и на Западе (в Италии, Германии) — с другой, про-
ходило по различным сценариям, почему в России победило тота-
литарное движение левого толка, а на Западе — правого?
В заключение следует указать на то, что большевистская Рос-
сия не только как революционный, но и как тоталитарный режим,
взорвала ранее существовавшие представления аналитиков. После
разгрома Третьего Рейха у историков и политологов сложилось
мнение, что уже укрепившиеся тоталитарные режимы можно унич-
тожить лишь путем насилия внешнего (войны) или внутреннего
(гражданской войны). Смену системы с помощью реформ экспер-
ты считали в принципе невозможной, в особенности после подав-
ления пражских реформ в 1968 году и движения «Солидарность»
в Польше в 1981 году. Коммунистические режимы считались с тех
пор нереформируемыми и, в то же время, непобедимыми. Так что
начатая горбачевской перестройкой и, за исключением Румынии,
мирная революция 1989 года в Восточной Европе, а также обошед-
шееся малой кровью свержение КПСС в августе 1991 года стали
новым явлением в истории тоталитарных государств.
Анализу прошедшего почти бесшумно процесса самороспуска
режима, который до тех пор всеми силами защищал свою монопо-
лию на власть, уделяется в этой работе большое внимание.
Большевистский режим не только существовал значительно
дольше, чем другие революционные режимы современности, но
и пережил почти на два поколения тоталитарные системы, воз-
никшие в Европе в XX веке и уничтоженные в 1945 году. Боль-
шевистское государство за свою семидесятичетырехлетнюю исто-
рию должно было, в отличие от просуществовавшего лишь
двенадцать лет Третьего Рейха, приспосабливаться к полностью
изменившимся историческим условиям, иногда до неузнаваемос-
ти менять свой характер.
Однако, несмотря на происходившие перемены, большевистс-
кий режим во многом оставался верен себе. Анализ сложных со-
отношений между противоположными тенденциями: преемствен-
ностью режима с одной стороны и радикальными изменениями
с другой — образует круг проблем, рассматриваемых в книге.
И
Отличительной чертой российской истории с начала Нового
времени являлось всевластие государства и безвластие общества.
Лишь в редчайших случаях, во времена глубочайших кризисов
государства, это соотношение частично или даже полностью меня-
лось. В эти краткие моменты, как правило, и решалась судьба
страны, судьба грядущих поколений. Именно в эти периоды ос-
вобождения и закладывались краеугольные камни в фундамент
грядущих изменений структур российской государственности.
Весной 1917 года В. И. Ленин назвал Россию «самой свободной
страной в мире из всех воюющих стран». Однако в то время, не
в последнюю очередь под влиянием ленинской демагогии, нема-
лая часть населения предпочла свободе равенство, для достижения
которого нужна была революционная диктатура.
В 1991 году, во второй раз за XX век, Россия получила шанс
самой определить свое будущее. Характер системы, начавшей скла-
дываться в России после двойного распада — советской империи
и коммунистической диктатуры, рассматривается в заключитель-
ной части книги.
Разумеется, многие проблемы в нашей монографии лишь обо-
значены. Рассмотреть все невозможно, ибо нельзя объять необъят-
ное. Автор книги преследовал цель прежде всего представить ос-
новные тенденции российской советской истории после 1917 года
и осветить ее международный контекст. Подробную библиогра-
фию читатель найдет в конце книги.
Во время работы над книгой я получил много ценных советов
от друзей и коллег, в особенности от Фридриха фон Халема, До-
нала О’Салливана и Петра Крупникова, за что выражаю им свою
сердечную благодарность. Сердечно благодарю также Элизабет
Майер, которая тщательно перепечатала текст немецкого оригина-
ла книги, и Кьяру Савольделли, оказывавшую техническую по-
мощь в работе.
Особой благодарности заслуживает мой друг и коллега, мос-
ковский историк Борис Хавкин, который перевел эту книгу на
русский язык.
12
I. РОССИЯ МЕЖДУ ФЕВРАЛЬСКОЙ и
ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИЯМИ 1917 ГОДА.
ПОЧЕМУ БОЛЬШЕВИКИ ПРИШЛИ
К ВЛАСТИ?
Эрозия веры в царя
Свержение последнего царя почти не вызвало в России сожа-
ления. Страшная пустота, которая возникла вокруг трона на рубе-
же XIX и XX веков, привела к так называемой неудавшейся рево-
люции 1905 года. Через двенадцать лет, во время «победоносной»
февральской революции, эта пустота стала очевидной для всех.
У монархии не нашлось больше защитников, и она развалилась
в один миг. Это произошло в стране, где вера в царя столетиями
определяла мировоззрение широких слоев населения. При этом
следует отметить, что неприятие автократии частью политической
элиты России, проявившееся, прежде всего, во время деспотичес-
кого правления царя Николая! (1825—1855), никоим образом не
затронуло народные массы. Народ был верен царю и видел в само-
держце воплощение православия и социальной справедливости.
И это несмотря на тот факт, что существующий социальный строй,
который русское крестьянство считало крайне несправедливым, был
узаконен царским режимом. Лишь на рубеже XIX и XX веков,
вследствие начавшейся модернизации страны, началась постепен-
ная эрозия патриархальной веры в царя. Не в последнюю очередь
по этой причине начала уменьшаться пропасть между революцион-
но настроенными представителями образованной части общества
и теми слоями народа, которые были недовольны своим положением.
Петербургская бюрократия была совершенно не готова к тако-
му повороту дел. Еще в 1905 году определенная ее часть верила
в царистские настроения сельского населения России. В соответ-
ствии с этим была разработана концепция избирательного закона,
по которому проводились выборы в Первую Государственную
Думу. Избирательный закон создавал преимущества для крестьян,
считавшихся особенно верными и преданными царю. Но кресть-
яне избрали такой парламент, в котором существенное большин-
ство получили революционные партии. «Таков на самом деле пре-
словутый консерватизм русских крестьян», — саркастически
заметил тогдашний российский премьер-министр Сергей Витте,
который, в отличие от своих разочарованных коллег по кабинету,
13
никогда не питал иллюзий относительно верности царю российс-
ких социальных низов. Из важнейшей опоры самодержавия соци-
альные низы превратились в его опаснейшего противника. Свои
надежды на социальную справедливость, на обладание землею
помещиков, которых они считали праздными бездельниками,
крестьяне все в большей степени связывали не с царем, а с рево-
люционными партиями.
Многие сторонники существовавшего строя, и не в последнюю
очередь сам царь, пытались бороться с революционной угрозой
при помощи шовинистических идей. Сергей Витте обвинял после-
днего русского монарха в слишком больших симпатиях к правым
экстремистам. Николай II призывал своих подданных собраться
под знаменем черной сотни, со стороны царя не последовало ре-
шительного осуждения еврейских погромов, организованных пра-
выми группировками. Этот курс Витте считал роковым для само-
державия. В действительности флирт с шовинистами не привел
монархию к желаемой «близости к народу». Российское крестьян-
ство, составлявшее подавляющее большинство населения страны,
почти не воспринимало националистические идеи. Нерешенному,
с их точки зрения, аграрному вопросу крестьяне уделяли значи-
тельно больше внимания, чем национальному величию России.
Не иначе дело обстояло и с российскими промышленными рабо-
чими, которые, с момента своего появления в конце XIX века,
стали одними из самых радикальных противников режима. Осно-
воположник русского марксизма Георгий Плеханов писал
в 1891 году, что промышленный пролетариат является первой ре-
волюционной силой в русской истории, которая в состоянии свер-
гнуть самодержавие и ввести Россию в сообщество цивилизован-
ных народов. Надежды, которые русские марксисты связывали
с промышленным пролетариатом, не были беспочвенными. Эро-
зия веры в царя, представлявшая собой у российского крестьян-
ства медленный, продолжительный процесс, у русских пролетари-
ев шла с молниеносной быстротой. Робкие попытки самодержавия
интегрировать рабочий класс в существовавшую систему окончи-
лись неудачей. «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года - рас-
стрел мирной демонстрации рабочих Санкт-Петербурга, которые
шли с петицией к царю, — стало символом окончательной утраты
веры в царя (даты в этой и следующих главах приводятся по юли-
анскому календарю, существовавшему в России до 1 февраля
1918 года). Произошедшие вследствие революции 1905 года поли-
тические преобразования в стране (в Манифесте от 17 октября
1905 года царь обещал своим подданным гражданские права и со-
зыв парламента) и постепенная легализация рабочего движения
почти не повлияли на отношение рабочих к режиму.
14
Таким образом националистический угар, после начала Первой
мировой войны с особой силой охвативший народы Европы, в Рос-
сии коснулся лишь образованной части общества и мало затронул
социальные низы, но в феврале 1917 года они эйфорически при-
ветствовали революцию. Воинствующие русские националисты не
играли в событиях 1917 года почти никакой роли. «Февральская
революция стала катастрофой для русских правых», — писал Вик-
тор Чернов, председатель партии социалистов-революционеров
(эсеров). Почти никто не осмеливался в ту пору открыто поддер-
живать правые идеи.
Военные поражения царизма
В поисках причин Февральской революции, первой успешной
революции в новейшей истории России, многие авторы прежде
всего называют военные поражения русской армии в Первой ми-
ровой войне. Американский советолог Бертрам Вольф ставит под
сомнение этот тезис. В 1812 и в 1941 годах, во время похода На-
полеона в Россию и в начале германо-советской войны, России
были нанесены катастрофические поражения, намного большие,
чем в Первую мировую войну. Однако существовавшая система
выдержала эти удары. На самом деле катастрофы 1812 и 1941 года
никоим образом не разрушили основ существования империи.
Напротив, они вызвали в стране подъем патриотизма, на волне
которого произошла дополнительная легитимация существовав-
шего режима всеми слоями населения. Ничего подобного не про-
изошло в 1914—1917 годах.
В отличие от образованных слоев и политической элиты, рос-
сийские рабочие и крестьяне не считали Первую мировую войну
«Отечественной». До тех пор, пока социальные низы России при-
держивались традиционных взглядов, православный царь был для
них олицетворением государства. Став солдатами, они сражались
за «Веру, Царя и Отечество». Русский историк и философ Георгий
Федотов считал не случайным, что понятие «Отечество» стояло
в этой триаде на последнем месте. Отход социальных низов Рос-
сии от веры в царя, который наблюдался в конце XIX и в начале
XX века, с неизбежностью вел к ослаблению их связей с государ-
ством. Современная национальная идея, усматривавшая в собст-
венном государстве, независимо от религиозной легитимации,
своего рода венец творения, существовала в России лишь у части
образованного слоя. Таким образом, широкие народные массы
России расстались с традиционными представлениями о государ-
стве, не усвоив, однако, современной национальной идеи. Массы
находились в состоянии крайней мировоззренческой неустойчи-
15
вости, но именно в этой ситуации от них с началом Первой миро-
вой войны требовали максимального самопожертвования. Без су-
щественной самоидентификации широких народных масс с целя-
ми войны и с господствующей государственной идеей, такие
жертвы в течение продолжительного времени были невозможны.
Неудивительно, что царизм оказался самым слабым звеном в цепи
принимавших участие в войне режимов и первым рухнул, не спра-
вившись с поставленными войной проблемами.
Положение на фронте, несмотря на некоторые чувствительные
неудачи, тогда еще не было катастрофическим. Распад армии на-
чался лишь после свержения царя. То обстоятельство, что одна из
старейших монархий Европы сразу же развалилась в результате
всего лишь трехдневной революционной борьбы в ее столице,
связано прежде всего с тем, что царский режим потерял всякую
опору в стране, как у социальных «низов», так и у «верхов». В то
время как российские «низы» отошли от правившего режима преж-
де всего потому, что они «больше не понимали свое собственное
государство, его политические цели и идеи» (Г. Федотов), нацио-
нально настроенные круги политического класса России выступи-
ли против царя по совсем иным причинам. Они подозревали цар-
скую семью в недостаточном патриотизме. Так как романовская
монархия, в отличие от многих вступивших в войну наций, была
не в состоянии развить общенациональную, объединяющую все
народы и сословия империи идею, «верхи» без промедления по-
зволили пасть власти непопулярного царя и ставшей непредсказу-
емой в своем поведении «придворной камарильи» вокруг царицы.
Тот факт, что убитый в декабре 1916 года шарлатан и фаворит
царицы Григорий Распутин практически был соправителем стра-
ны, также способствовал дискредитации царской семьи.
«Парадокс» Февральской революции
Л. Д. Троцкий считал наибольшей проблемой Февральской ре-
волюции, ее «парадоксом», тот факт, что она состояла из двух
совершенно противоположных по целям революций. Во-первых,
из революции образованных слоев общества, которые хотели пре-
вратить страну в парламентскую демократию западного типа, за-
вершить начавшееся в 1905 году развитие России в направлении
правового государства. Во-вторых, из революции нижних слоев
российского общества, связывавших с ней совсем иные чаяния.
«Низы» ждали от Февраля осуществления своих давних идеалов
социальной справедливости, которые, как указывали многие ав-
торы, прежде всего основывались на представлениях о равенстве:
революцию российские «низы» связывали с отказом от иерархи-
16
ческого принципа как такового. Партии, ставившие под вопрос
принцип социального равенства, имели в 1917 году в обстановке
угара эгалитаризма мало шансов на успех.
Пропасть между «низами» и «верхами», которая в России уг-
лублялась из поколения в поколение, достигла размеров, немыс-
лимых в тогдашней Европе. Причем разные интересы «верхов»
и «низов» были оформлены и «институционально» в первые же
дни революции. Буржуазно-либеральные круги были представле-
ны в учрежденном 27 февраля 1917 года Временном комитете Го-
сударственной Думы и в созданном этим комитетом 2 марта
1917 года Временном правительстве. Интересы нижних слоев об-
щества отражал возникший в то же время на основе «базисной
демократии» Петроградский Совет рабочих и солдатских депута-
тов (Петросовет). Движение за создание Советов необычайно
быстро распространилось по всей стране и захватило даже русское
крестьянство. Советы были организациями социальных низов,
стремившихся отделить свои интересы и структуры от буржуаз-
ных учреждений.
Лишь социалистические партии или партии, отстаивавшие прин-
цип так называемой «революционной демократии», были пред-
ставлены в Советах. В первую очередь это были эсеры, меньше-
вики и большевики. Кроме того, в Советах были представлены
анархисты и различные мелкие левые группировки. Так как Со-
веты представляли подавляющее большинство населения, которое
однозначно сделало «социалистический выбор», многие исследо-
ватели вновь и вновь задаются вопросом: почему руководство
Петросовета не стремилось с самого начала взять на себя всю пол-
ноту власти в стране, почему оно вначале было готово поддержать
Временное правительство, не имевшее в своих руках почти ника-
ких инструментов власти? Часто выдвигается тезис, что умерен-
ные социалисты (меньшевики и эсеры), до лета 1917 года имевшие
большинство в Петросовете, не были готовы взять на себя веду-
щую роль в «буржуазной революции», каковой они считали Фев-
ральскую революцию.
Страх перед «крестьянином в солдатской шинели»
Боязнь взять на себя ответственность за «буржуазную револю-
цию» действительно играла важную роль прежде всего в политике
меньшевиков. Однако не меньшим был страх, испытываемый
умеренными социалистами перед волной анархии, грозившей за-
хлестнуть Россию после роспуска прежних механизмов контроля,
страх перед беспощадным крестьянским бунтом, который мог
уничтожить достижения Февральской революции. Россия была
17
классической страной мощных крестьянских восстаний, время от
времени угрожавших разрушением основ русского государства.
Подавление крестьянских бунтов требовало от российского пра-
вительства чрезвычайного напряжения военных сил. В итоге регу-
лярные правительственные войска всегда побеждали плохо орга-
низованные массы доведенного до отчаяния народа.
В 1917 году намечалась совершенно иная форма Жакерии (кре-
стьянского бунта). Недовольное русское крестьянство, стремив-
шееся к радикальному решению аграрного вопроса, после начала
Первой мировой войны получило в руки оружие. До конца
1916 года в армию было призвано около пятнадцати миллионов
человек, в большинстве своем сельских жителей. К началу Фев-
ральской революции вооруженные силы России насчитывали око-
ло девяти миллионов солдат, в основном вчерашних крестьян.
Неповиновение Петроградского гарнизона (около 180 000 сол-
дат), их братание с взбунтовавшимися рабочими столицы, опре-
делило судьбу русской монархии. Это привело к необычайному
росту самосознания «крестьян в солдатских шинелях». Под их
давлением Петросовет 1 марта 1917 года принял ставший знаме-
нитым приказ № 1, содержавший среди прочих, следующие по-
стулаты: по всем политическим вопросам каждая воинская часть
подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и его коми-
тету; приказы военной комиссии Государственной Думы следует
выполнять лишь в тех случаях, когда они не противоречат при-
казам и решениям Совета рабочих и солдатских депутатов; все
виды вооружения должны находиться в руках и под контролем
ротных и батальонных комитетов и ни при каких обстоятель-
ствах не предоставляться в распоряжение офицеров, даже по их
требованию.
Несмотря на то, что этот приказ распространялся только на
Петроградский гарнизон и вследствие мощных протестов военно-
го руководства 5 марта 1917 года приказом Совета № 2 был немно-
го смягчен, процесс революционизации всей армии и разрыхления
ее командных структур уже нельзя было остановить. С этих пор
судьба Февральской революции все в большей степени зависела от
отношения к ней солдат. Многие лидеры Советов из лагеря уме-
ренных социалистов считали такое положение чрезвычайно опас-
ным. Н. Н. Суханов, принадлежавший к левому крылу меньшеви-
ков-интернационалистов, писал: «Непосредственное участие
в революции армии было ни что иное, как форма вмешательства
крестьянства, форма его проникновения в недра революционного
процесса. С моей точки зрения марксиста и интернационалиста
это было совершенно неуместное вмешательство, глубоко вредное
проникновение [... Над] самой колыбелью, у самого кормила ре-
18
волюции неотступно, всей тяжкой массой стояло крестьянство, да
еще с винтовкой в руках. Оно заявляло: я хозяин не только стра-
ны, не только российского государства, не только ближайшего
периода русской истории, я хозяин революции, которая не могла
быть совершена без меня... Это было совершенно неуместно
и крайне вредно».
Меньшевик Ираклий Церетели, принадлежавший к централь-
ным фигурам Совета, писал по этому же поводу: «Вездесущие
солдатские массы придавали революции особый отпечаток. Сво-
им отношением к революции солдатские массы обеспечили ей
победу в Феврале 1917 года. Участие масс в революции вытекало
не из их социалистических идеалов, а из элементарной ненависти
к старому режиму. Недовольные солдаты смели старый режим,
но не имели ясного представления о том, что, собственно, проис-
ходит. Задачей вождей революции было просветить этих людей,
не имевших элементарного политического образования, объяс-
нить им механизмы свободного демократического общества.
Только таким образом можно было преодолеть ту чрезвычайную
опасность, которую эти анархистские массы представляли для
революции».
Уже однажды в XX веке часть революционной русской интел-
лигенции в ужасе отшатнулась от революционной действительно-
сти. Это было в 1905 году, когда восстания в городах и селах
с полной очевидностью показали, какой интенсивности достигли
социальные конфликты в империи. Реакция части образованных
людей на эти процессы некоторым образом напоминает позицию
европейских либералов в 1848 году. И у них эйфория начала ре-
волюции очень быстро сменилась «большим страхом». Своим глав-
ным противником они считали теперь не столько критикуемый
ими старый режим, сколько «четвертое сословие» - промышлен-
ных рабочих, не признававших основы основ общества — частной
собственности. В России ставшая после 1905 года умеренной часть
интеллигенции беспокоилась не столько о частной собственности,
сколько о существовании культурного слоя как такового. Михаил
Гершензон, один из авторов сборника «Вехи» (1909), который
сурово осудил революционное кредо русской интеллигенции,
писал, что после 1905 года возникла парадоксальная ситуация:
низы, за которые интеллигенция боролась, презирали образован-
ный слой как таковой, а государство, против которого интелли-
генция боролась, защищало ее «своими штыками и тюрьмами от
народной ярости».
В Февральскую революцию этот государственный аппарат, за-
щищающий образованный слой от народного гнева — чиновниче-
ство, полиция — рухнул за несколько дней.
19
Временное правительство и Советы:
поиск взаимопонимания
Манифестом от 3 марта 1917 года Временное правительство
объявило о замене полиции народной милицией и проведении
всеобщих прямых и равных выборов при тайном голосовании.
Однако в стране, одновременно находившейся и в состоянии
революционного брожения и войны с превосходящими силами
внешних врагов, претворить в жизнь эти принципы, а также най-
ти замену гигантской государственной машине царизма, было
весьма не просто. Чтобы предотвратить полный развал государства
и общества и тем самым избегнуть цивилизационной катастрофы
в стране, Временное правительство нуждалось в решительной под-
держке Советов. Руководство Советов, сначала Петросовета, а после
первого Всероссийского съезда Советов в июне 1917 года - на
всероссийском уровне, было готово предоставить такую поддерж-
ку. При этом речь шла, однако, о поддержке на определенных
условиях. Советы представляли собой своего рода наблюдатель-
ный орган «революционной демократии». Главной задачей этого
органа была «борьба с остатками старого режима и происками кон-
трреволюции». Манифест Временного правительства от 3 марта
1917 года появился под давлением вождей Советов. Манифестом,
среди прочего, объявлялась полная немедленная амнистия по всем
политическим и религиозным делам, включая террористические
покушения и военные восстания. К этому добавлялось провозгла-
шение свобод — слова, печати, собраний. Все сословные, конфес-
сиональные и национальные ограничения отменялись. Манифест
обещал также «немедленную подготовку к созыву Учредительного
собрания».
Несмотря на свою радикальность, этот каталог прав и свобод не
выходил за рамки буржуазно-демократической системы. В осталь-
ном вожди Советов не хотели предопределять будущий государ-
ственный строй России. Этот вопрос следовало решить Учреди-
тельному собранию, которое должно было быть избрано не на базе
революционного классового, а на основе всеобщего демократичес-
кого избирательного права.
Руководство Советов одобрило не только программу, но и со-
став Временного правительства. В правительстве доминировали
либералы — партии конституционных демократов (кадетов) и ок-
тябристов, которые были немного правее кадетов. Лидер кадетов
П. Н. Милюков возглавил Министерство иностранных дел; руко-
водитель октябристов А. И. Гучков стал военным министром.
Милюков, самый влиятельный политик в новом кабинете, хотел
также пригласить в правительство некоторых вождей Советов.
20
Единственный из них, кто принял это приглашение, был
А. Ф. Керенский, один из заместителей председателя Петросовета.
Он занял пост министра юстиции. Это решение Керенского не
вызвало принципиальных возражений со стороны Совета. Хотя
часть фракции большевиков в Совете голосовала против достиже-
ния договоренности с буржуазным правительством и призвала
к созданию временного революционного правительства, однако это
предложение было отклонено подавляющим большинством депу-
татов Совета, в том числе многими большевиками.
Складывалось впечатление, что даже большевики — самое ра-
дикальное направление российского рабочего движения — вместе
с умеренными социалистами, вошли в ряды единого фронта «ре-
волюционной демократии», особенно после возвращения из ссыл-
ки таких видных деятелей партии как Л. Б. Каменев и И. В. Ста-
лин. Курс большевиков и их центрального органа газеты «Правда»
начинал все больше сближаться с меньшевиками. Обсуждалась
даже возможность объединения обоих враждовавших с 1903 года
течений российской социал-демократии.
Однако этот процесс был прерван после возвращения 3 апреля
1917 года из швейцарской эмиграции основателя и вождя партии
большевиков В. И. Ленина.
Возвращение Ленина в Россию
и раскол в лагере революции
На следующий день после возвращения в Россию Ленин огла-
сил свои ставшие знаменитыми «Апрельские тезисы», которые,
как писали авторы изданного в Москве в 1991 году исторического
труда «Наше Отечество», «примерно через полгода поистине пере-
вернули Россию». Ленин сказал: «Своеобразие текущего момента
в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего
власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и органи-
зованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен
дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства.
Этот переход характеризуется, с одной стороны, максимумом ле-
гальности (Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех
воюющих стран), с другой стороны, отсутствием насилия над мас-
сами и, наконец, доверчиво-бессознательным отношением их к пра-
вительству капиталистов, худших врагов мира и социализма». Затем
вождь большевиков объявил следующие лозунги: «3. Никакой
поддержки Временному правительству... 4. [...] Разъяснение мас-
сам, что Советы рабочих депутатов есть единственно возможная
форма революционного правительства... 5. Не парламентская рес-
публика, — возвращение к ней от Советов рабочих депутатов было
21
бы шагом назад, — а республика Советов рабочих, батрацких
и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху... 6. [...]
Конфискация всех помещичьих земель. Национализация всех зе-
мель в стране...».
Не только у умеренных русских социалистов, но и у большин-
ства большевистских вождей, ленинские тезисы вызвали настоя-
щий шок. Многие наблюдатели, в том числе и некоторые больше-
вики, обвиняли Ленина в том, что он не знает о происходящем
в стране, что он, много лет прожив в эмиграции, потерял всякую
связь с русской реальностью. Сталин тогда критиковал тезисы
Ленина за схематизм и абстрактность. Каменев был против ленин-
ского тезиса, что буржуазно-демократическая революция в Рос-
сии уже закончена.
Несмотря на многочисленную критику из собственных рядов,
Ленин очень быстро добился своей цели в партии. В середине
апреля ленинский курс был одобрен на петроградской, а в конце
апреля - на всероссийской конференции большевиков. Это была,
вероятно, одна из самых больших побед Ленина за всю его поли-
тическую карьеру. То, что Ленин сумел с такой легкостью преодо-
леть внутрипартийную оппозицию, очевидец этих событий Суха-
нов объяснял так: «Ленин на практике, исторически, был
монопольным, единым и нераздельным главою партии в течение
долгих лет со дня ее возникновения. Большевистская партия - это
дело рук Ленина, и притом его одного. Мимо него на ответствен-
ных постах проходили десятки и сотни людей, сменялись одно за
другим поколения революционеров, а Ленин незыблемо оставался
на своем посту, целиком определял физиономию партии и ни с кем
не делил власти. [...Кроме] Ленина в партии не было никого и ни-
чего. Несколько крупных «генералов» без Ленина — ничто как
несколько необъятных планет без солнца (я сейчас оставляю Троц-
кого, бывшего тогда еще вне рядов ордена [...]). [...] О замене
Ленина отдельными лицами или комбинациями не могло быть
речи. Ни самостоятельного идейного содержания, ни организаци-
онной базы, то есть ни целей, ни возможностей существования,
у большевистской партии без Ленина быть не могло».
Блок «революционной демократии», более или менее консоли-
дированный, дал трещину, углублявшуюся на протяжении
1917 года. В конце концов, произошел раскол этого блока, имев-
ший роковые последствия для всех его участников.
Вновь и вновь в исследованиях ставится вопрос о причинах
захватывающего дух триумфа большевиков. Их восхождение к вла-
сти за восемь месяцев, прошедших после Февральской револю-
ции, когда большевики с обочины политической жизни подня-
лись к вершинам господства в одном из самых больших государств
мира, принадлежит к самым удивительным феноменам новейшей
истории.
В «Апрельских тезисах» Ленин требовал «всей власти Сове-
там», однако в то же время он был вынужден признать, что
«в большинстве Советов рабочих депутатов наша партия (партия
большевиков. - Л. Л,) в меньшинстве, и пока в слабом мень-
шинстве».
На первом Всероссийском съезде рабочих и солдатских депута-
тов в июне 1917 года подавляющее большинство принадлежало
умеренным социалистам. Из 822 делегатов 285 были из фракции
эсеров и 248 — меньшевиков. Большевики имели лишь 105 ман-
датов. Соотношение сил на первом Всероссийском съезде кресть-
янских депутатов в мае 1917 года было еще более невыгодным для
большевиков: из 1115 делегатов большевиков представляли лишь
14, в то время как эсеров — 573. Казалось, что умеренные соци-
алисты, по крайней мере, до середины 1917 года, контролировали
развитие страны.
Радикализация масс
Как справедливо отмечал Ленин в «Апрельских тезисах», после
Февральской революции Россия стала самой свободной страной
в мире из всех воюющих стран. Если иметь в виду, что перед
свержением самодержавия страна управлялась строгой рукой, ста-
новится понятным значение Февраля 1917 года. В стране веял
свежий ветер свободы. «Свободы» в западном смысле — имеющей
определенные границы и уважающей права других людей. Но был
и дух русской «воли» — анархии, разгульной и безграничной. На-
сколько широко этот дух распространился по стране после краха
царской власти и власти разного рода «начальства»? Среди наблю-
дателей нет единства в ответе на этот вопрос. Однако ясно одно:
к голосу «разумных» социалистов, призывавших население к уме-
ренным и ответственным действиям, прислушивались все меньше
и меньше. Почему до созыва Учредительного собрания крестьяне
должны ждать с разделом помещичьей земли, а рабочие — с уста-
новлением рабочего контроля на производстве, если их «классо-
вые враги» 'безоружны и слабы как никогда ранее? Статистика
крестьянских волнений показывает, что их число в марте — июле
1917 года неудержимо росло.
Март Апрель Май Июнь Июль
16 193 253 562 1100
Показателен также и тот факт, что форма аграрных беспоряд-
ков со временем радикально менялась. Если в марте в основном
жгли помещичьи усадьбы, то в дальнейшем эта форма насилия
сокращалась. Все чаще самочинно захватывалась земельная соб-
ственность помещиков, а их самих изгоняли. Это видно на следу-
ющей таблице, показывающей число зарегистрированных в сель-
ской местности правонарушений:
1917 г. Март Апрель Май Июнь Июль
Разрушения 51,3% 8% 6,7% 3,6% 4,3%
Захват земли 2,6% 24,9% 34,3% 37% 34,5%
Вместо того, чтобы ждать обещанную сверху аграрную рефор-
му, крестьяне на практике начали осуществление своей давней
мечты о «черном переделе» земли, то есть полном захвате помещи-
чьих владений.
Настроения рабочих также становились все радикальнее. Впе-
реди здесь шли фабричные и заводские комитеты (фабзавкомы),
которые при решении спорных вопросов с хозяевами и руководи-
телями предприятий были особенно воинственными. Они боро-
лись не только за повышение зарплаты и улучшение условий жизни
и труда, но и пытались установить контроль над предприятиями.
На многих из них, особенно на государственных военных заводах,
им на время удалось достичь этой цели. Фабзавкомы Петрограда
были среди тех организаций страны, куда раньше всего сумели
проникнуть большевики. На первой конференции фабзавкомов,
состоявшейся в конце мая 1917 года, на большевистских позициях
стояли 2/3 делегатов этих комитетов.
Не только рабочие и крестьяне, но и солдаты становились все
более нетерпеливыми. Об их настроениях Керенский писал: «Пос-
ле трех лет суровых испытаний миллионы уставших от войны
солдат спрашивают: почему я должен умереть именно теперь, когда
на родине начинается новая, свободная жизнь?»
То, что русские солдаты были больше не готовы защищать от
внешних врагов плоды вновь завоеванной свободы, стало для
представителей национально ориентированных либеральных кру-
гов полной неожиданностью. Они были убеждены в том, что от-
ношение населения к войне после свержения непопулярной рома-
новской династии в корне изменится. Они ждали взрыва
революционного воодушевления в стране, сравнимого с тем, что
был в революционной Франции после начала войны с коалицией
«старого порядка». Но ничего подобного не произошло. Февраль-
24
ская революция не смогла заполнить мировоззренческий вакуум,
образовавшийся в сознании «низов» вследствие эрозии веры в царя.
В связи с этим следует добавить следующее: отказ русских «низов»
от царистского идеала никоим образом не вел к тому, что они
полностью изменили свои традиционные представления о стиле
политического руководства. По этой традиции государственная
власть должна быть сильной, независимой и неделимой. Двоевла-
стие, установившееся вследствие Февральской революции, не об-
ладало ни одним из этих качеств. Поэтому в народе считали, что
новое государство не настоящее, а какое-то временное. Это на-
строение отразилось в некоторых высказываниях русских кресть-
ян, приводимых в воспоминаниях Милюкова. Так крестьяне, на-
пример, уклонялись от уплаты налогов, аргументируя это тем, что
они не знают, кому теперь надо платить. Не было ни настоящего
правительства, ни настоящих законов. И меньше всего крестьяне
и их сыновья были готовы отдавать свои жизни за ту власть,
которая в их глазах ничего собой не представляла. Совет, который
выражал интересы этих людей, должен был учитывать их стрем-
ление к миру. 14 марта 1917 года Петросовет направил воззвание
«Народам всего мира», в котором говорилось: «В сознании своей
революционной силы российская демократия заявляет, что она
будет всеми мерами противодействовать захватнической политике
своих господствующих классов и призывает народы Европы к со-
вместным решительным выступлениям в пользу мира».
Западные союзники, начавшие сомневаться в том, что Россия
имеет волю продолжать сопротивление, требовали от Временного
правительства, прежде всего от его министра иностранных дел
Милюкова, однозначного заявления о войне. Когда Милюков
пытался объяснить французскому послу Морису Палеологу слож-
ное положение Временного правительства, зависимого от благо-
склонности Советов, он не встретил понимания со стороны фран-
цузского дипломата. Французское правительство не было готово
терпеть никакой двусмысленности в вопросе о продолжении вой-
ны Россией. И британский посол в Петрограде, Джордж Бьюке-
нен был возмущен тем, что Временное правительство не выступает
решительно против распространения пацифистских настроений
в России. Однако не давление союзников было самой важной
причиной появления 27 марта ноты Милюкова, в которой речь
шла о намерении России продолжать войну до победного конца.
Милюков действовал и по внутреннему убеждению. Продолже-
ние войны на стороне Антанты он, как и национально мыслящие
либеральные круги России, считал делом чести нации. Для него
вообще, ни по каким причинам, не мог встать вопрос о том,
бросать ли союзников в беде. Однако революция постепенно
25
формировала новый кодекс чести, в котором понятия о нацио-
нальном достоинстве считались устаревшими. Лишь радикальная
переоценка ценностей, новый революционный кодекс чести сде-
лали возможным ту ситуацию, в которой политик, доказательно
обвиненный в сотрудничестве с врагом, не только не понес в этой
связи почти никакого урона, но и в итоге стал единоличным пра-
вителем страны.
Сотрудничество Ленина с немцами
Факт сотрудничества Ленина с германскими властями и вер-
ховным командованием кайзеровских сухопутных сил (ОХЛ) все-
гда ставил советских историков в весьма щекотливое положение.
Даже в ранее упомянутом нами изданном в 1991 году обстоятель-
ном труде «Наше отечество», в создании которого участвовала элита
советской исторической науки, тезис о сотрудничестве Ленина
и большевиков с немцами представляется как сомнительный и не
вполне доказанный. При этом авторы самокритично признавали,
что этот вопрос еще не изучен в советской историографии.
После распада СССР сомнения многих российских авторов
рассеялись. Наряду с немецкими источниками, историками были
дополнительно оценены разные документы из российских архи-
вов, которые предоставляли доказательства сотрудничества боль-
шевиков с внешнеполитическими и военными противниками
России. На этом основании биограф Ленина Дмитрий Волкогонов
говорил о беспримерной государственной измене Ленина и назы-
вает его «историческим преступником».
Особенно много разговоров, как известно, возникло вокруг
начала сотрудничества Ленина с германскими властями — его по-
ездки из швейцарской эмиграции в Россию через Германию. Но
и до этого случая были эпизодические контакты между больше-
виками и немцами. Посредником между сторонами был, в первую
очередь русско-германский социал-демократ Александр Парвус
(Гельфанд). Парвус, одна из самых спорных фигур русского и не-
мецкого рабочего движения, был в марте 1915 года даже назначен
советником германского правительства по вопросам русской рево-
люции.
Когда весть о свержении царя достигла Швейцарии, Ленин
изъявил желание немедленно вернуться на Родину. Но выполнить
это желание было не так-то просто. Правительства стран Антанты
и Временное правительство стремились не допустить возвращения
Ленина в Россию: они понимали, какую опасность может иметь
ленинская пораженческая и революционная пропаганда для бое-
готовности России. 17 марта 1917 года Ленин писал своему това-
26
рищу по партии Ганецкому: «Вы можете себе представить, какая
пытка для всех нас сидеть здесь в такое время».
Троцкий в «Истории русской революции» отмечал, что Ленин
неистово стремился выбраться из своей швейцарской клетки. Так
что Ленин, в конце концов, решил прямо договориться с немцами
о проезде через германскую территорию. Этого ждали в Берлине.
Германское правительство и ОХЛ дали свое согласие. 23 марта
1917 года младший государственный статс-секретарь Министер-
ства иностранных дел Циммерман телеграфировал представителю
Министерства иностранных дел в ОХЛ Лерснеру: «Так как мы
заинтересованы в росте влияния радикального крыла русских ре-
волюционеров, мне представляется возможным разрешить их про-
езд через Германию. Я бы ходатайствовал об исполнении этого».
Лерснер ответил: «ОХЛ телеграфирует: Против проезда русских
революционеров возражений нет».
27 марта 1917 года поезд с Лениным и его приближенными
отправился в путь из Берна. «Даже среди военных грузов это был
груз особой взрывной силы», — писал позже Троцкий. Ленин без
всяких колебаний принял предложение немцев о сотрудничестве.
Но обвинения, предъявленные ему политическими противниками
в том, что он немецкий агент, были в высшей степени наивными.
Ленин не был ничьим агентом. Он работал только на себя и для
достижения своей цели — мировой пролетарской революции. Он
хотел разрушить господствующий строй как в России, так и в Гер-
мании. Но неуверенное в себе и слабое послереволюционное пра-
вительство России свалить было намного легче, чем германский
военный режим. Верный своему девизу «разорвать цепь импери-
ализма в ее самом слабом звене», Ленин хотел сосредоточить все
свои усилия на России.
Троцкий так резюмировал суть соглашения между Лениным
и Людендорфом, самым влиятельным человеком в ОХЛ, а значит
и в Германской империи: «Людендорф надеялся, что революция
в России деморализует царскую армию... Со стороны Людендорфа
это была авантюра, вызванная тяжелым военным положением Гер-
мании. Ленин использовал расчет Людендорфа, но при этом он
имел и свой расчет. Людендорф сказал себе: Ленин свергнет пат-
риотов, а потом приду я и задушу его и его друзей. Ленин сказал
себе: я поеду в его железнодорожном вагоне... и по-своему отплачу
ему за эту службу».
Поездка Ленина через Германию была лишь началом сотрудни-
чества большевиков с германским руководством. Последнее, пос-
ле свержения царя, стремилось заключить сепаратный мир с Вре-
менным правительством, а также пыталось установить контакты
с антивоенно настроенными членами Петросовета. Но все эти по-
27
пытки провалились. Временное правительство хотело продолжать
войну, и поэтому немцы решили его устранить. В этом решении
они были едины с Лениным. Широкая антивоенная пропаганда,
которую Ленин вел после возвращения в Россию, была бы невоз-
можна без немецких денег. Многие документы однозначно указы-
вают на то, что сотрудничество Ленина с германским правитель-
ством было до Октябрьской революции очень интенсивным. Так
германский посол в Берне Ромберг в письме канцлеру Бетман-
Гольвегу 30 апреля 1917 года сообщал о своем разговоре с ближай-
шим соратником Ленина швейцарским социал-демократом Фрид-
рихом Платтеном: «Господин Платен, [...] сопровождавший Ленина
в его поездке через Германию, сегодня посетил меня, чтобы от
имени русских поблагодарить за оказанное содействие. Путеше-
ствие прошло превосходно... Ленину был его сторонниками оказан
блестящий прием. Можно сказать, что за него 3/4 рабочих Санкт-
Петербурга... Из замечаний Платгена следовало, что эмигрантам
очень не хватает средств на пропаганду, в то время как их против-
ники, естественно, располагают неограниченными средствами».
Чтобы, по крайней мере, частично устранить это неравновесие,
германское руководство нашло множество каналов финансирова-
ния большевиков. Этот факт полностью доказывается многими
немецкими и русскими документами.
Большевикам было ясно, что дальнейшая судьба революции
зависит от позиции армии. Они также знали, каким лозунгом
можно было привлечь уставшие от войны солдатские массы. Это
был призыв к «немедленному окончанию разбойничьей импери-
алистической войны». Аргумент умеренных руководителей Сове-
тов, считавших, что Февральскую революцию нужно защищать от
внешних врагов, вызывал возмущение Ленина. В «Апрельских
тезисах» он объявлял недопустимыми малейшие уступки «револю-
ционному оборончеству».
Даже учитывая широко распространившуюся в России жажду
мира, Ленин с его открыто пораженческим курсом зашел, как
тогда казалось, слишком далеко. Поэтому Милюков и заверял
британского посла Бьюкенена, что Ленина в народе презирают,
что солдаты ждут первого же сигнала правительства, чтобы схва-
тить вождя большевиков.
На самом же деле не Ленину, а Милюкову пришлось уступить
взрыву народного гнева. Заявление Милюкова от 27 марта
1917 года о войне до победного конца 20 апреля стало известно
общественности и вызвало возмущение левых. 20 и 21 апреля в Пет-
рограде прошли антиправительственные демонстрации. Но и сто-
ронники правительства осмелились в те дни выйти на улицы.
В результате уличных столкновений погибли три человека. Пра-
28
вительство непременно нуждалось в поддержке руководства Сове-
тов, чтобы успокоить страсти. Но за эту поддержку ему пришлось
заплатить очень высокую цену. Политики, которые однозначно
выступали за продолжение войны — Милюков и военный министр
Гучков — должны были покинуть кабинет. Так были созданы
предпосылки для создания коалиционного правительства предста-
вителей «буржуазного» лагеря с одной стороны и Советов с дру-
гой. 1 мая 1917 года большинство членов руководящего органа
Петросовета — Центрального исполнительного комитета (ЦИК) —
высказалось (44 голоса — за, 19 — против, 2 — воздержались) за
вхождение своих членов во Временное правительство.
Первое коалиционное правительство:
конец двоевластия?
Некоторые авторы считают, что с созданием коалиционного
«буржуазно-социалистического» правительства, когда Петросовет
из органа революционного контроля превратился в часть правя-
щей системы, завершился период двоевластия, существовавшего
с февраля 1917 года. «Низы», становившиеся все радикальнее, уже
не видели в центральных советских учреждениях своих предста-
вителей.
Стиль работы Советов также очень изменился. Их заседания
проходили не столь беспорядочно, как в первые дни революции.
Но, выиграв в эффективности, центральные органы Советов про-
играли в популярности. Русский философ и участник тех событий
Федор Степун писал: «Душою революции был хаос, оттого и ав-
торитетом для революционных масс мог быть только хаотический
Совет. Подтверждением этого предположения служит то, что по
мере организации Совета, массы начали заметно отходить от него.
В момент, когда Исполнительный комитет обрел власть над самим
собою и Советом, он потерял всякую власть над массами». Наблю-
дение Степуна подтверждают многие историки.
Тем не менее было бы неверно рассматривать образование коа-
лиционного «буржуазно-социалистического» правительства как знак
окончания двоевластия. Министры-социалисты Временного прави-
тельства продолжали ощущать себя связанными обязательствами по
отношению к рабочим и крестьянам и считать себя представителя-
ми солидарного социалистического сообщества, включавшего так-
же и большевиков. Это обстоятельство имело решающее значение
для дальнейшей судьбы Февральской революции.
Несмотря на то, что сторонники Ленина клеймили умеренных
социалистов как «приспешников буржуазии» и «предателей трудя-
щихся», большевики взывали к социалистическому сознанию
29
и чувству солидарности министров-социалистов, когда Временное
правительство пыталось более решительно выступить против их
антиправительственных акций. Когда буржуазная пресса обвини-
ла Ленина, вскоре после его проезда через Германию, в сотрудни-
честве с немцами, что соответствовало фактам, Ленин появился
в Совете и попросил о помощи. Социалисты — противники Лени-
на были готовы положительно отнестись к этой просьбе. ЦИК
Советов взял Ленина под защиту. Суханов, принадлежавший тог-
да к ведущим критикам большевиков внутри Совета, в своих вос-
поминаниях отмечал, что этот шаг был самим собой разумеющим-
ся: долгом социалиста было защитить Ленина от «дикой травли
буржуазии».
К немногим сторонникам жесткой линии в отношении боль-
шевиков принадлежал меньшевик Церетели. Когда 9 июня руко-
водство Совета узнало, что большевики без консультации с боль-
шинством Совета планируют на следующий день крупную
антиправительственную демонстрацию, Церетели потребовал ра-
зоружения большевиков. «То, чем теперь занимаются большеви-
ки — это не распространение идей, а конспирация. Вместо оружия
критики — критика с оружием в руках. Пусть большевики нас
простят, но с этого момента мы будем применять другие методы
борьбы. Революционеры, недостойные носить оружие, должны
его сдать. Большевиков следует разоружить».
По мнению Церетели, самая большая опасность для русской
революции исходила не справа, как считали многие представители
большинства в Совете, а слева: «Контрреволюция может проник-
нуть только через одни двери - через большевиков».
Эти слова были для умеренных социалистов святотатством. Они
рассматривали большевиков как неотъемлемую составную часть
«революционно-демократического фронта». Поэтому разоружение
большевиков казалось им ослаблением своего собственного лаге-
ря, изменой делу революции. Ю. О. Мартов, один из вождей мень-
шевиков, сказал, что в том случае, если руководители Советов
применят против большевиков силу, они, по примеру генерала
Кавеньяка, превратятся в «преторианцев» буржуазии. (В 1848 году
Кавеньяк был военным министром революционного правитель-
ства Франции и в июне 1848 года жестоко подавил восстание
парижских рабочих.)
Церетели беспощадно критиковал эту позицию Мартова и дру-
гих левых социалистов. В своих воспоминаниях он писал, что
небольшевистское большинство Совета не желало власти, чтобы
не быть вынужденным не на словах, а на деле применять ее против
большевиков. Небольшевистские левые считали аксиомой, что «ре-
волюция не знает врагов слева». Призрак генерала Кавеньяка
удерживал социалистов - противников большевиков от энергич-
ной борьбы против левого экстремизма, ставшего главной угрозой
для Февральской революции.
Тезисы Церетели все же требуют некоторого уточнения. В те-
чение 1917 года были ситуации, когда русская демократия пыта-
лась противостоять вызову левого экстремизма, и не без успеха.
Так было прежде всего во время попытки леворадикального путча
3-5 июля 1917 года.
«Июльские дни»: поражение большевиков
События 3—5 июля 1917 года были вызваны активизацией
боевых действий на русско-австрийском фронте в Галиции, где
16 июня русская армия начала крупное наступление, которое преж-
де всего служило достижению не военных, а внутриполитических
целей. Керенский, ставший в мае 1917 года военным министром
и центральной фигурой Временного правительства, пытался с по-
мощью наступления на фронте вызвать патриотические настро-
ения в стране, чтобы таким образом придать правительству до-
полнительную легитимацию. За несколько недель до начала
наступления Керенский отправился на фронт и пламенными реча-
ми пытался поднять боевой дух уставших от войны солдат и при-
звать их к защите революционного отечества. Так как старые ко-
мандные структуры армии разваливались, у правительства было
мало способов воздействовать на армию. Оно пыталось теперь
убедить солдат с помощью аргументов, уговорить их. Поэтому
Керенский и получил среди офицеров прозвище «главноуговари-
вающий».
Керенский, используя все свое красноречие, пытался воодуше-
вить солдат, но этого воодушевления надолго не хватило. Наступ-
ление на австрийском фронте после первых успехов захлебнулось.
В начале июля развернулось германо-австрийское контрнаступле-
ние, закончившееся разгромом русских войск. Русские «крестьяне
в солдатских шинелях», которые в основном так и не смогли по-
нять, ради чего они воюют, не хотели больше сражаться и в мас-
совом порядке покидали фронт. Об этом Керенский позже писал:
«Разъяренные толпы вооруженных людей бросились с фронта в глу-
бокий тыл, сметая на своем пути всякую государственность и вся-
кую культуру».
После начала большого наступления правительство намерева-
лось отправить на фронт некоторые полки Петроградского гарни-
зона. Это прежде всего должен был быть Первый пулеметный
полк, который из-за своей радикальной проболыпевистской по-
зиции все время доставлял проблемы правительству. Когда но-
31
вость об отправке на фронт достигла соответствующих воинских
частей, солдаты отреагировали на нее с беспримерным возмущени-
ем, которое дополнительно подогревалось большевистскими про-
пагандистами. Так, 3 июля 1917 года начались антиправитель-
ственные демонстрации вооруженных солдат, которых поддержали
радикально настроенные рабочие Петрограда. Это был опасней-
ший вызов, брошенный молодой демократии за все время ее су-
ществования. Тот факт, что она с этим вызовом первоначально
справилась, показывает, что тогда в России имелись зачатки «за-
щищающей себя демократии».
В событиях 3—5 июля особенно четко отразился вышеназван-
ный «парадокс» Февральской революции. Взбунтовавшиеся сол-
даты и рабочие, которые через день после начала восстания пол-
ностью контролировали столицу, выступали под лозунгом «Вся
власть Советам!». Они шли к Таврическому дворцу — резиденции
как Петроградского, так и Всероссийского Совета, чтобы заста-
вить руководителей Советов взять всю власть в стране в свои
руки. Умеренные социалисты, которые тогда доминировали в Со-
ветах, отклонили это требование. Их позиция не изменилась с на-
чала Февральской революции. Они не были готовы взять на себя
всю ответственность за судьбы воюющей и мятежной страны
и считали свой союз с буржуазными демократами необходимым
и обязательным.
Поведение большевиков во время июльских событий было
двойственным. Они выступили и как ведущие, и как ведомые,
приспосабливающиеся к настроениям взбушевавшейся радикаль-
ной массы. Большевики тогда еще не отваживались требовать
полноты власти для одной своей партии и выступили вместе с вос-
ставшими солдатами и рабочими под лозунгом «Вся власть Сове-
там!». Хотя Ленин, за несколько недель до этого выступая на
I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов,
объявил, что большевистская партия в любой момент готова взять
в свои руки всю власть в России, это заявление лишь вызвало
смех большинства депутатов.
Но и Ленин во время событий 3—5 июля испугался собственной
отваги. Он объявил, что цель восстания против Временного пра-
вительства — «передача всей власти Советам рабочих и солдатских
депутатов», то есть тому учреждению, которое ни в коем случае не
хотело брать эту власть. Противоречия и колебания большевиков
обеспечили правительству и демократически настроенному боль-
шинству Советов определенную паузу, дали перевести дыхание.
Эта пауза была использована для мобилизации верных правитель-
ству сил. Уже при первом их появлении повстанцы были обраще-
ны в бегство. Июльские события показали, что молодая русская
32
демократия была в состоянии защитить себя от радикальных про-
тивников, и что ее решительные действия против экстремистов
действовали на них парализующе. В этой связи Церетели сообщает
о своем разговоре со Сталиным, который предупреждал прави-
тельство от занятия штаба большевиков, так как это могло бы
привести к кровопролитию. Церетели ответил, что кровопроли-
тия не будет. «Итак, правительство не будет занимать штаб боль-
шевиков?», — радостно отреагировал Сталин. «Нет, оно займет
его, но кровопролития все равно не будет», — ответил Церетели.
И в самом деле, большевики не оказали никакого сопротивления
захватившим их штаб правительственным войскам. Лидеры по-
встанцев были арестованы, среди них — многие большевики. Про-
большевистски настроенные воинские части были разоружены.
Чтобы избежать ареста, Ленин тайно покинул столицу и прятался
на финской территории до момента захвата власти в октябре
1917 года.
Дискредитации большевиков дополнительно способствовал тот
факт, что правительство сделало доступными общественности не-
которые документы об их сотрудничестве с немцами. Ленину уг-
рожал суд: его обвиняли в государственной измене.
Почему же, несмотря на сокрушительный удар, полученный
в июле 1917 года, большевикам примерно через четыре месяца
удалось захватить власть? Чтобы ответить на этот вопрос, сначала
следует рассмотреть позицию, занимаемую небольшевистскими
левыми силами после июльских событий 1917 года.
То обстоятельство, что большевики во время июльских собы-
тий пытались свергнуть существовавший порядок, не привело к их
исключению из лагеря так называемой «революционной демокра-
тии». Социалистические противники большевиков и в дальней-
шем рассматривали их в качестве неотъемлемой составной части
солидарного социалистического сообщества. Не в последнюю оче-
редь именно поэтому представители большинства в Советах отка-
зывались от слишком жесткого обращения с большевиками. Так
как Временное правительство и в дальнейшем нуждалось в под-
держке Советов, его буржуазные министры были вынуждены учи-
тывать соображения социалистов — своих партнеров по коалиции.
ЦИК Советов непрерывно клеймил позором кампанию травли,
развязанную буржуазной прессой против большевиков, и высту-
пал против утверждений об их сотрудничестве с немцами. Многие
арестованные большевики уже через несколько недель были осво-
бождены. Несмотря на их участие в попытке путча в июле
1917 года, они не были обвинены в антигосударственной дея-
тельности. Относительную терпимость демократического госу-
дарства по отношению к его радикальным врагам большевики
33
воспринимали как проявление его слабости. Позже Ленин ска-
зал, что в июле 1917 года большевики сделали ряд ошибок. Их
противники вполне могли бы использовать эти ошибки в своей
борьбе, но они «тогда не имели для этого ни последовательности,
ни решительности».
Судьба большевиков после их неудачной попытки в июле
1917 года совершить государственный переворот поразительным
образом напоминает судьбу Адольфа Гитлера после провала Мюн-
хенского путча в ноябре 1923 года. Вожди национал-социалистов
также были удивлены мягкостью, проявленной к ним со стороны
победителей.
Большевики, также как и национал-социалисты, использовали
в своих интересах то обстоятельство, что политические силы, оп-
ределявшие политическую жизнь как в революционной России
1917 года, так и в Веймарской республике, считали их заблужда-
ющимися братьями и идейными товарищами. В то время как уме-
ренные социалисты рассматривали большевиков в качестве свое-
образного резерва революционного фронта, национал-социалисты
и их боевые отряды были для немецких консерваторов, контроли-
ровавших ключевые позиции в Веймарской республике, своего
рода резервом национального фронта, дополнением к стотысяч-
ной армии, иметь которую побежденной Германии было разреше-
но Версальским договором. Кроме того Национал-социалистичес-
кой германской рабочей партии (НСДАП) пошел на пользу
преувеличенный страх, испытываемый немецкими консерватора-
ми перед коммунистической революцией. Здесь также прослежи-
вается поразительная параллель с развитием России в 1917 году.
Так же как русские меньшевики и эсеры видели в большевиках
своих союзников против так называемой «контрреволюции», вей-
марские консерваторы рассматривали национал-социалистов как
возможных партнеров в борьбе против коммунистов. То, что ком-
мунисты были не в состоянии нанести серьезный урон существо-
вавшему в Германии порядку, показал послевоенный кризис 1918—
1923 годов. Коммунистическая угроза свелась тогда к нескольким
плохо подготовленным попыткам восстания, которые потерпели
полную неудачу (январь 1919 года, март 1921 года, октябрь
1923 года).
А как обстояли дела в революционной России 1917 года с так
называемой контрреволюционной «правой опасностью»? Действи-
тельно ли для ее преодоления требовалась мобилизация всех ле-
вых сил, даже таких агрессивных антидемократов, как больше-
вики?
Каким на самом деле было соотношение сил, можно проследить
на примере так называемого «дела генерала Корнилова».
34
Корниловский мятеж: крушение «правых»
Генерал Л. Г. Корнилов, один из популярнейших и энергич-
нейших военачальников России, в июле 1917 года был назначен
Керенским Верховным главнокомандующим русской армии.
9 июля Керенский, наряду с должностями военного и военно-
морского министра, возложил на себя и обязанности премьер-
министра, сменив на этом посту ушедшего в отставку князя
Г. Львова. В результате такой концентрации сил Временное пра-
вительство все больше превращалось в правительство одного
человека и приобретало некоторые авторитарные черты. При этом
многие умеренные социалисты были готовы согласиться с таким
положением дел. В образованное Керенским коалиционное пра-
вительство, в котором он доминировал, 21 июля вошли восемь
социалистов. Федор Дан, один из самых влиятельных руководи-
телей меньшевиков, сказал: «Мы не должны закрывать глаза на
то, что Россия стоит на пороге военной диктатуры. Наш долг
вырвать оружие из ее рук... Временное правительство [...] должно
получить от нас чрезвычайные полномочия, чтобы оно могло ис-
коренить как левую анархию, так и правую контрреволюцию...
Спасение России — лишь в единстве действий революционной де-
мократии и правительства».
В отличие от умеренных социалистов, буржуазные защитники
принципов «законности и порядка» связывали свои надежды не
с Керенским, а с генералом Корниловым. Последний хотел вновь
подчинить армию железной дисциплине, прекратить вмешатель-
ство Советов в военные дела и возобновить смертную казнь, при-
чем не только на фронте, но и в тылу. Для Керенского, связанного
необходимостью опираться на поддержку Советов, эти требова-
ния Корнилова, открыто отклоненные Советом 18 августа, были
неприемлемы.
Растущая популярность Корнилова в буржуазных кругах стала
для Керенского источником раздражения. Так, Корнилов в сере-
дине августа стал по существу героем созванного в Москве Госу-
дарственного совещания, в котором участвовали более двух тысяч
представителей политической, экономической и культурной эли-
ты России. Государственное совещание было созвано правитель-
ством за неимением лучшего выхода, так как последнее было не
в состоянии быстро организовать выборы в Учредительное собра-
ние, уже обещанные в начале марта 1917 года. Срок выборов снова
и снова переносился; в итоге выборы были назначены на 12 нояб-
ря 1917 года. Однако это означало, что Временное правительство
на оставшийся до созыва Учредительного собрания срок не имело
достаточной демократической легитимности. Церетели считал од-
35
ной из самых больших ошибок Февральской революции «запозда-
ние с созывом Учредительного собрания».
Созванное Керенским московское Государственное совещание
должно было стать своего рода временной заменой Учредительного
собрания. Однако Государственное совещание не было достаточно
представительным, кроме того его работа ясно продемонстрировала,
что Временное правительство, а значит и Керенский, уже утратили
поддержку значительной части состоятельных и привилегирован-
ных слоев общества.
Корнилов, новая надежда буржуазных группировок, исходил
из того, что Керенский согласится с его программой наведения
порядка в стране и установления строгой дисциплины в армии.
Однако Керенский чувствовал себя связанным не только принци-
пом «закона и порядка», но и революционными установками. Рес-
таврация дореволюционных механизмов власти в прежних фор-
мах была для него немыслима. Так как Керенский и Корнилов
говорили на разных политических языках, между ними постоянно
возникали недоразумения и взаимные подозрения. 27 августа
1917 года Керенский, вероятно безосновательно, обвинил Корни-
лова в мятеже и снял его с должности Верховного главнокоманду-
ющего. Корнилов отказался подчиниться этому решению, так как
считал, что премьер-министр более не владеет ситуацией и дей-
ствует под влиянием радикальных сил Советов. В «Манифесте
к русскому народу» Корнилов заявил: «Русские люди! Великая
родина наша умирает. Близок час кончины. Вынужденный высту-
пить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное пра-
вительство под давлением большевистского большинства Советов
действует в полном согласии с планами германского генерального
штаба. Тяжелое сознание неминуемой гибели повелевает мне при-
звать всех русских людей к спасению умирающей родины... Я, ге-
нерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждо-
му, что мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России,
и клянусь привести народ — путем победы над врагами — до Уч-
редительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы
и выберет уклад своей новой государственной жизни».
3-й конный корпус, две казачьих и одна кавказская дивизия
под командованием генерала А. Крымова уже двигались на Пет-
роград. Катастрофа, которую с момента свержения царя предрека-
ли русские социалисты, казалось, наступила. «Контрреволюция»
подняла голову и угрожала занять революционную столицу.
Т1 августа 1917 года ЦИК Советов создал чрезвычайный орган —
«Комитет борьбы с контрреволюцией». В него вошли члены всех
партий, представленных в Совете, в том числе и большевики.
Вместо того, чтобы вести борьбу на два фронта — и против правых,
36
и против левых экстремистов, — русские демократы прекратили
военные действия на одном из них и попросили крайних против-
ников демократии о помощи. Правительство раздало сорок тысяч
винтовок рабочим, среди которых преобладали сторонники боль-
шевиков.
Мнимая контрреволюционная опасность в итоге обернулась
фарсом. Войска 3-го конного корпуса «растаяли» по дороге или же
начали брататься с петроградскими рабочими, выступившими им
на встречу. Генерал Крымов, которого Керенский хотел отдать
под трибунал, застрелился.
Таков был итог «корниловского мятежа», который никогда не
являлся угрозой для русской демократии. Провал путча однознач-
но подтвердил тезис, что армия больше не годится для борьбы
против собственного народа. Так что русская демократия никоим
образом не нуждалась в помощи левых экстремистов, чтобы ус-
пешно отразить опасность справа. Однако страх умеренных соци-
алистов перед контрреволюцией был так велик, что они совершен-
но недооценивали свои силы и переоценивали силы противника.
Не в последнюю очередь, поэтому они и вернули оружие больше-
викам, разоруженным после провала июльского путча. Это, веро-
ятно, было самое значительное и роковое последствие «корнилов-
ского мятежа».
Октябрьский путч 1917 года, или Искусство восстания
После «корниловского мятежа» Временное правительство
и связанные с ним умеренные социалисты почти полностью утра-
тили политическую инициативу. Они, будто парализованные, на-
блюдали за решительными и целеустремленными действиями боль-
шевиков, которые мастерски показали, как следует использовать
демократические свободы для устранения демократии. Большеви-
стская партия получила возможность диктовать правила игры.
Британский посол в Петербурге Бьюкенен в сентябре 1917 года
писал: «Одни лишь большевики, составляющее компактное мень-
шинство, имели определенную политическую программу. Они
деятельны и организованы лучше других групп... Если правитель-
ство не окажется достаточно сильным, чтобы подавить большеви-
ков силой, остается только одна возможность — приход большеви-
ков к власти».
Большевики выигрывали от того, что Временное правительст-
во не имело мужества быстро разрешить такие срочные полити-
ческие, экономические и социальные вопросы, как окончание
войны, аграрная реформа, рабочий контроль, право национальных
меньшинств на самоопределение и многие другие. С решением
37
всех этих вопросов правительство намеревалось подождать до
созыва Учредительного собрания, а социальные «низы» России
становились тем временем все нетерпеливее и радикальнее.
Многие политические мыслители, к примеру, Жозеф де Местр
(1753—1821), отмечали, что большие революции неизбежным об-
разом радикализируются. Милюков писал об этом: «У масс суще-
ствует род инстинктивного опасения, что революция окончится
слишком рано. У них есть чувство, что революция закончится
поражением, если победа достанется одним лишь умеренным эле-
ментам. Какими бы ни были имена политиков, или программы
политических партий, находящиеся в состоянии революции массы
избирали из них лишь тех, что выступали с экстремистскими
лозунгами. Напротив, такие группы, которые пытались направить
революцию в умеренное русло [...] обвинялись в контрреволюци-
онных устремлениях и отбрасывались в сторону устремляющимся
вперед революционным движением».
Так что процесс радикализации и углубления русской револю-
ции наверняка состоялся бы и без содействия большевиков. Однако
большевики были единственной значительной политической силой
России, которую этот процесс радикализации не беспокоил, кото-
рая даже пыталась подстегнуть его. Степун писал: «Быть может
Ленин был на Съезде [Советов] единственным человеком, не бояв-
шимся никаких последствий революции и ничего не требовавшим
от нее, кроме дальнейшего углубления. Этою открытостью души
навстречу всем вихрям революции, Ленин до конца сливался с са-
мыми темными, разрушительными инстинктами народных масс».
Растущая популярность большевиков проявилась уже накану-
не «корниловского мятежа». На выборах в городскую думу Пет-
рограда 20 августа 1917 года число поданных за них голосов воз-
росло с 20,4% (май 1917 года) до 33,3%. После мятежа процесс
«большевизации масс» ускорился. На московских коммунальных
выборах в сентябре 1917 г. число полученных большевиками мест
увеличилось с 11,5% (июнь) до 50,9%. Драматические потери на
этих выборах понесли умеренные социалисты. Так, число мест,
полученных эсерами, сократилось с 56,2% до 14,4 %, а меньшеви-
ков — с 12,6% до 4,1%.
И в Советах политических центров страны, Петрограда и Мос-
квы, большевики шли от успеха к успеху. Так, 1 сентября 1917 года
в Петросовете большинство голосов получила большевистская
резолюция, требовавшая, среди прочего, ликвидировать частную
собственность, опубликовать все секретные договоры с западны-
ми державами и немедленно созвать Учредительное собрание.
В Московском Совете с сентября 1917 года большевики также вы-
игрывали все больше голосований.
38
25 сентября Троцкий, лишь в июле вступивший в партию боль-
шевиков, был избран председателем Петросовета. С момента рас-
кола русской социал-демократии в 1903 году он принадлежал к са-
мым острым критикам большевиков. Троцкий разоблачал
олигархическую структуру ленинской партии, в которой мень-
шинство — Центральный Комитет — почти диктаторски пыталось
управлять большинством. Для Ленина же была неприемлема рево-
люционная теория Троцкого, в которой недооценивалась роль
русского крестьянства. Но в 1917 году оба политика прекратили
свой многолетний спор. Они, как считает американский советолог
Бертрам Вольф, как бы реабилитировали друг друга. Ленин
и Троцкий в революционном 1917 году просто не могли обойтись
друг без друга. Троцкий, ярко выраженный индивидуалист, в споре
между двумя ветвями русской социал-демократии представлял
свою собственную точку зрения и сначала не хотел идентифици-
ровать себя ни с меньшевиками, ни с большевиками. С 1913—
1914 года он был членом маленькой леворадикальной группы, так
называемых «межрайонцев» Отсутствие собственной организаци-
онной базы Троцкий компенсировал необычным ораторским и пуб-
лицистическим талантом. Уже в революции 1905 года он, тогда
двадцатишестилетний молодой человек, приобрел широкую попу-
лярность как один из центральных деятелей Петербургского Со-
вета рабочих депутатов. Еще больших успехов он достиг в 1917 го-
ду. Не только поклонники Троцкого, но и многие его противники
считали его, пожалуй, самым влиятельным оратором революции.
Но одного лишь ораторского таланта было недостаточно, чтобы
играть в тогдашних событиях значительную роль. Для этого нуж-
на была дисциплинированная партия профессиональных револю-
ционеров, которой располагал лишь Ленин. Не в последнюю оче-
редь поэтому Троцкий, вернувшись в Россию из американской
эмиграции в мае 1917 года, сразу же объявил о своей готовности
сотрудничать с большевиками.
Но и для Ленина было в высшей степени важно иметь Троцко-
го в качестве своего союзника. Руководство большевистской партии
в основном состояло из ленинских учеников, мало известных за
пределами партии. Хотя это были своевольные ученики, которые
не раз бунтовали против своего учителя, без Ленина они мало что
собой представляли. Троцкий же, напротив, был самостоятельной
политической фигурой сравнимой с Лениным величины. Троцкий
сам многократно указывал на то, что он — не ученик, а равноправ-
ный партнер Ленина. В равноправном партнере, имевшем значи-
тельное влияние на небольшевистские революционные круги, Ле-
нин и нуждался, в особенности после поражения 3—5 июля, когда
вождь большевиков, чтобы избежать ареста, отказался от публич-
39
ных выступлений и вплоть до большевистского государственного
переворота в октябре 1917 года находился в подполье. Троцкий
же, напротив, стал, несмотря на свое столь позднее вступление
в большевистскую партию, публичным символом ее стремления
к захвату власти.
Николай Суханов, обычно не сентиментальный, с пафосом
пишет о характере союза Троцкого с Лениным: «В этой монумен-
тальной игре (Ленина. — Л. Л.) Троцкий был монументальным
партнером».
Троцкий, который, как и многие вожди большевиков, был
арестован после июльских событий, сразу же после «корниловско-
го мятежа» был освобожден. Это произошло 3 сентября 1917 года.
Он возглавил руководство большевистской фракцией Совета и стал
наряду с Лениным движущей силой готовившегося большевистс-
кого переворота.
Несмотря на легкость, с которой Временному правительству
удалось подавить «корниловский мятеж», положение правитель-
ства становилось все более сложным. Представители «высшего
общества» отвернулись от Керенского, так как он, по их мнению,
не хотел спасать Россию от анархии. Но и в Совете правительство
утратило прежнюю опору. Число сторонников альянса буржуазии
с социалистами начало драматическим образом сокращаться. Не-
большевистские левые также переживали процесс радикализации,
который вел к тому, что сила противников компромисса с «буржу-
азией» росла. В партии меньшевиков это были «интернационали-
сты» во главе с Мартовым, в партии эсеров — ее леворадикальное
крыло во главе с М. А. Спиридоновой и Борисом Камковым.
Во время «корниловского мятежа» в России начался новый
правительственный кризис. Все министры ушли в отставку. Была
образована временная «Директория», собрание из пяти человек —
аналог Директории Великой Французской революции. Во главе
этого органа встал Керенский, получивший особые полномочия
и возглавивший вооруженные силы в качестве Верховного глав-
нокомандующего. Официально провозгласив 1 сентября 1917 года
Россию республикой, Керенский хотел подчеркнуть, что русская
революция движется влево. Этим решением правительство поте-
ряло оставшиеся симпатии правых, но и не стало более популяр-
ным в глазах левых. То, что лагерю революционной демократии
надоели компромиссы с «буржуазией», отразилось на работе Де-
мократической конференции, созванной правительством 14 сен-
тября в Петрограде. На этой конференции, представлявшей левый
спектр российской общественности, большевики никоим образом
не доминировали. Из 1582 ее делегатов лишь 134 принадлежали
к фракции большевиков. Несмотря на это, большинство делегатов
40
проголосовало против продолжения союза социалистов с кадета-
ми. Умеренным социалистам, в первую очередь Церетели, в конце
концов все же удалось убедить конференцию передать решение
вопроса о коалиции новому собранию — Демократическому сове-
щанию, или же предпарламенту, который должны были избрать
из своих рядов делегаты Демократической конференции. Пред-
парламент должен был быть дополнен представителями «буржуаз-
ного лагеря».
25 сентября 1917 года Керенский образовал третье коалицион-
ное буржуазно-социалистическое правительство, которое, несмот-
ря на его признание предпарламентом, находилось в подвешенном
состоянии. Социальные и политические противоречия обостря-
лись, страна шла к кризису, а правительство больше не было в со-
стоянии контролировать его развитие. Ввиду происходившего
в стране сдвига влево и возрастающей опасности гражданской вой-
ны, некоторые левые социалисты, такие, как меньшевик Мартов
и вождь эсеров Чернов, выступали за образование чисто социали-
стического правительства, которое должно было опираться на
Советы и другие органы так называемой «революционной демок-
ратии». Эта концепция имела много сторонников и внутри боль-
шевистской партии. К ним принадлежали ближайшие соратники
Ленина: Каменев, Г. Е. Зиновьев, А. И. Рыков и В. П. Ногин. Эти
умеренные большевики выступили против жесткого и неуклонно-
го ленинского курса на взятие всей власти в стране. 14 сентября
Ленин писал в ЦК партии: «Получив большинство в обоих сто-
личных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут
и должны взять государственную власть в свои руки».
Ленин насмехался теперь над противниками немедленного вос-
стания внутри своей партии. Аргумент оппонентов, что большеви-
ки еще не имеют поддержки большинства населения, он назвал
наивным, «ни одна революция этого не ждет». Революция не может
ждать, пока за нее выскажется ровно 51% населения. Такого рода
голосования в момент революционной ситуации ничего не значат.
Победа в революции принадлежит не тем партиям, которые имеют
парламентское большинство, а тем, кто действует решительнее
других и имеет сильные позиции в важнейших центрах страны. На
аргумент своих противников внутри партии, прежде всего Зино-
вьева и Каменева, что марксистская партия не должна превращать
революцию в военный заговор, Ленин отвечал, что марксизм —
это многослойное учение, и теория восстания является составной
его частью. В ситуации, когда революционная активность масс
достигает кульминации, а защитники существующего строя демо-
рализованы и нерешительны, отказ от восстания означает преда-
тельство марксизма.
41
10 октября 1917 года в Петрограде состоялось конспиративное
заседание ЦК большевиков, в котором участвовал Ленин. После
острых споров собрание высшего руководства партии приняло по
его настоянию следующую резолюцию: «Признавая таким обра-
зом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК
предлагает всем организациям партии руководствоваться этим».
Из двенадцати присутствовавших членов ЦК десять заявило
о своем согласии с этой резолюцией. Лишь Зиновьев и Каменев
голосовали против. На следующий день они направили большеви-
стским организациям доверительное письмо, в котором пытались
предостеречь партию от авантюрного курса. Они были убеждены
в том, что восстание, начатое в назначенный для него срок, закон-
чится поражением, аналогичным тому, которое партия потерпела
в июле 1917 года. Партия потеряет все свои позиции, завоеванные
со времени разгрома корниловщины. Восстание ставит под удар не
только судьбу большевиков, но и будущее всей русской и мировой
революции.
Каменев нарушил запрет, налагаемый большевистской дисцип-
линой, и обратился к общественности. 18 октября 1917 года в из-
даваемой Максимом Горьким левой газете «Новая жизнь» он во
всех подробностях представил свою и Зиновьева точку зрения.
Его вывод гласил: захват власти вооруженным путем будет иметь
роковые последствия для революции.
Тот факт, что Каменев выдал тайные планы партии, чрезвы-
чайно возмутил Ленина. Он назвал поведение Каменева и Зино-
вьева «штрейкбрехерством».
Но противникам большевиков мало помогли действия Камене-
ва и Зиновьева. Подготовка к государственному перевороту шла
почти открыто. Не только Каменев, но и многие противники
большевиков предостерегали от большевистского путча, однако —
без ощутимых последствий. 7 октября 1917 года большевистская
фракция демонстративно вышла из предпарламента, состав кото-
рого отражал компромисс, достигнутый к началу Февральской
революции. Здесь были представлены как буржуазные, так и со-
циалистические группировки. Этот компромисс большевики счи-
тали полностью себя изжившим. Центром их деятельности был
Петросовет, в котором они доминировали с сентября 1917 года.
В этой связи все большее значение приобретал Военно-револю-
ционный комитет (ВРК), созданный 9 октября 1917 года по пред-
ложению одного депутата-меньшевика. Целью его создания пер-
воначально была защита Петрограда от внешнего врага — немецких
войск, которые после захвата Риги (21 августа 1917 года) и эстон-
ских островов Сааремаа (Эзель) и Хийумаа (Даго) (8 октября
1917 года) все ближе подходили к столице России. Но большевики
превратили ВРК в инструмент захвата власти. 22 октября 1917 года
ВРК предъявил командующему войсками Петроградского воен-
ного округа Георгию Полковникову своего рода ультиматум, со-
гласно которому все приказы Петроградского военного округа
должны были выполняться лишь после их утверждения ВРК.
Полковников отклонил это требование. Таким образом, гарнизон
Петрограда одновременно был подчинен двум разным центрам —
командующему округом и ВРК, которые не признавали друг дру-
га. Двоевластие проявляло теперь полностью свою сущность, со-
стоявшую в разрушении монополии государства на власть, в со-
здании двух различных военных и управленческих структур,
которые парализовали друг друга. Этот паралич всех механизмов
государства однозначно шел на пользу большевикам. Действуя
практически в одиночку, наперекор воле важнейших политичес-
ких группировок страны и даже против воли части собственной
партии, они смогли захватить единоличное господство в стране.
Ленин, ссылаясь на Карла Маркса, многократно повторял, что
пролетарской революции должен предшествовать слом буржуаз-
ной государственной машины, прежде всего — военного аппарата
государства. Позже, в ноябре 1918 года, он писал: «Без “дезорга-
низации” армии ни одна великая революция не обходилась и обой-
тись не может. Ибо армия есть самый закостенелый инструмент
поддержки старого строя, наиболее отвердевший оплот буржуаз-
ной дисциплины».
Ликвидация русской государственной машины представляла
собой процесс, имевший собственную динамику. Большевики
ускорили этот процесс, но не послужили его причиной. В итоге
этот процесс привел к тому, что власть в России «валялась на
улице». Но ни одна партия в России, кроме большевиков, не от-
важилась поднять ее, взять в свои руки всю тяжесть ответствен-
ности за судьбу разваливающейся страны.
Когда Ленин в июне 1917 года, выступая на I Всероссийском
съезде Советов, объявил, что «наша партия... в любой момент го-
това взять на себя всю власть», эти слова, как было сказано, лишь
вызвали смех большинства депутатов. Через четыре с половиной
месяца раскрылось их роковое значение.
Поначалу Ленин возражал даже против предложенного Троц-
ким маскировочного маневра — отложить государственный пере-
ворот до созыва II Всероссийского съезда Советов, назначенного
на 25 октября. Этим маневром Троцкий хотел придать путчу вид
легитимности: захват власти должен был произойти от имени Со-
ветов, а не только от имени большевиков. Ленин считал это пу-
стой тратой времени. 29 сентября 1917 года он писал: «Ждать съез-
да Советов — полный идиотизм, так как это значит пропустить
43
недели... Это значит трусливо отречься от взятия власти». Ленин
даже угрожал ЦК своей отставкой, если партия согласится с пози-
цией Троцкого.
В конце концов действия большевиков явили собой своего рода
синтез представлений Троцкого и Ленина. Государственный пере-
ворот состоялся в день созыва II Всероссийского съезда Советов,
как того хотел Троцкий. Но съезд, в полном соответствии с ленин-
ской тактикой, был поставлен перед свершившимся фактом. Ког-
да он, незадолго до полуночи 25 октября, открылся, русская сто-
лица в основном находилась под контролем большевиков.
Исключением был Зимний дворец, в котором укрылось Времен-
ное правительство. 26 октября 1917 года примерно в два часа ночи
пал и этот последний бастион Февральской революции. Штурм
Зимнего дворца происходил на самом деле совсем не так, как это
изображалось в многочисленных произведениях советских худож-
ников, поэтов и кинорежиссеров. Временное правительство сда-
лось практически без боя, так как почти не имело в своем распо-
ряжении верных ему войск. Так, почти бескровно, совершился
большевистский государственный переворот, ознаменовавший
одну из самых радикальных революций в истории, переворот, с ко-
торого началось становление первого тоталитарного режима совре-
менности.
Бегство от ответственности
Свидетели тех событий, такие как Суханов, полагают, что во-
енный комендант Петрограда Полковников, имея в распоряжении
примерно полтысячи солдат и юнкеров, был в состоянии занять
Петросовет и ВРК, где доминировали большевики, и тем самым
парализовать центр планируемого восстания. Другие авторы так-
же считают, что одного или двух дисциплинированных и верных
правительству полков было бы достаточно для того, чтобы сорвать
путч. Троцкий, наряду с Лениным важнейший организатор госу-
дарственного переворота, тоже был согласен с этим утверждением.
То, что полков так и не нашлось, до сих пор представляет загадку
для исследователей тех событий. Керенский в день большевист-
ского переворота тайно покинул Петроград и направился в Псков —
в штаб войск русского Северного фронта. Здесь он безуспешно
пытался уговорить командующего фронтом генерала Черемисова
направить войска в Петроград. Лишь небольшая воинская часть,
около шестисот казаков под командой атамана Краснова, была
готова следовать за ним. 30 октября казаки Краснова достигли
пригорода Петрограда Пулково. На Пулковских высотах их встре-
тили и заставили отступить плохо организованные, но численно
44
превосходящие силы большевиков. Это было практически после-
днее сражение Временного правительства, вынужденного оконча-
тельно покинуть политическую сцену.
Почему же большевистский государственный переворот в Пет-
рограде, против которого выступал почти весь политический класс
России и даже многие большевики, прошел беспрепятственно?
Чтобы нам было легче ответить на этот вопрос, следует провести
параллель с другим событием, также имевшим необратимые по-
следствия, а именно захватом власти национал-социалистами в Гер-
мании в 1933 году. Он тоже прошел почти беспрепятственно,
пожалуй, даже еще более гладко, чем захват власти в России боль-
шевиками. Национал-социалисты, в отличие от большевиков,
имели сильных союзников — немецких консерваторов, которые
контролировали многие важнейшие ключевые позиции в Веймар-
ской республике и практически передали власть в руки НСДАП.
Консерваторы предали государство, которое они же и должны были
защищать, его непримиримым врагам. Это беспримерное «преда-
тельство элит» Эрнст Никиш, один из острейших критиков наци-
онал-социалистической диктатуры, который в Веймарские време-
на принадлежал к лагерю так называемой «консервативной
революции», объясняет так: «[Немецкие буржуазные слои] были
сыты по горло господством безличного закона и презирали сво-
боду, которую он гарантировал; они хотели служить человеку,
авторитету личности, диктатору, вождю... Они предпочитали ко-
лебания настроения и взрывы произвола вождя строгой предска-
зуемости и установленным правилам неприкосновенного закон-
ного порядка».
Социал-демократ Конрад Хейден говорит в связи с триумфом
национал-социализма о бегстве политического класса Германии от
ответственности, о «веке безответственности». Но и в связи с три-
умфом большевиков в России можно говорить о бегстве от поли-
тической ответственности, своего рода дезертирстве, на сей раз —
российской политической элиты. Тщетный поиск войск, которые
были бы готовы защищать русскую демократию от ее смертель-
ных врагов, последним демократическим премьер-министром стра-
ны, наглядно свидетельствует об этом дезертирстве.
Как же обстояло дело с теми социалистами в Советах, что были
против большевиков? На открывшемся 25 октября 1917 года
II Всероссийском съезде Советов, в отличие от прошедшего в июне
1917 года I Всероссийского съезда Советов, они были в меньшин-
стве. На II съезде, в работе которого принимали участие около
670 депутатов, однозначно доминировали большевики; их фрак-
ция насчитывала более 300 членов. Левые эсеры, по своим поли-
тическим взглядам ближе всех стоявшие к большевикам, были
45
представлены более чем 90 депутатами. 505 депутатов поддержи-
вали лозунг «Вся власть Советам», т. е. выступали за свержение
Временного правительства.
Противостоявшие им умеренные социалисты — меньшевики
и правые эсеры — осудили большевистский государственный пе-
реворот как акт крайнего произвола, который ввергнет страну
в гражданскую войну, и после этого заявления покинули зал за-
седаний. Когда противники большевиков покидали зал и, тем са-
мым, политическую сцену, Троцкий прокричал им вдогонку: «Вос-
стание народных масс не нуждается в оправдании. То, что
произошло — это восстание, а не заговор... Народные массы шли
под нашим знаменем, и наше восстание победило. И теперь нам
предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, за-
ключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны
заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли
отсюда или которые делают это предложение. Но ведь мы видели
их целиком. Больше за ними нет никого в России... Нет, тут со-
глашение не годится. Тем, кто отсюда ушел [...], мы должны
сказать: Вы — жалкие единицы, вы — банкроты, ваша роль сыг-
рана и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в му-
сорную корзину истории».
Протест противников путча являлся, без сомнения, лишь кра-
сивым символическим жестом, призванным показать привержен-
ность демократическим ценностям, над которыми совершившие
государственный переворот большевики публично надругались.
Этот жест напоминает отказ фракции Социал-демократической
партии Германии в рейхстаге одобрить Закон о чрезвычайных
полномочиях от 23 марта 1933 года, когда германский парламент
передал свои прерогативы в руки Гитлера. Оба эти жеста никак не
могли предотвратить диктатуру; они явно запоздали. Такого рода
протесты не в состоянии поколебать тоталитарные режимы, ко-
торые стремятся достичь своих целей, прежде всего с помощью
безграничного насилия. Они отказываются от политики в клас-
сическом смысле этого слова как «искусства возможного» и лик-
видируют своих политических противников.
Национальный вопрос в многонациональном
государстве
В 1917 году в России обострились не только социальные и по-
литические, но и национальные противоречия. Паралич механиз-
мов государственной власти России, наступивший вследствие дво-
евластия и радикализации масс, дал национальным меньшинствам
страны шанс добиться равноправия по отношению к центру. Ста-
46
новящиеся все сильнее национальные движения были, не в пос-
леднюю очередь, реакцией на усиленную русификацию, проводи-
мую в стране со времени Александра III (1881 — 1894).
Несмотря на то, что доля русского населения империи на ру-
беже XIX—XX веков составляла около 44%, русские консервато-
ры считали русский народ, в сущности, единым фундаментом
империи. Влиятельный советник двух последних русских царей,
Александра III и Николая II, Константин Победоносцев, стре-
мившийся к гармонии между самодержавием и народом, рассмат-
ривал национальные меньшинства империи, составлявшие более
половины ее населения, как угрозу государству. Он считал не-
мыслимым ставить на одну доску с русскими, или же с право-
славной верой, другие народы, религии и конфессии империи,
так как эти народы или религиозные сообщества не имели тех
идеальных представлений о царе, которые якобы были присущи
русскому народу.
Несмотря на то, что Победоносцев был воинственным против-
ником модернизации, его крайне националистический курс соот-
ветствовал тогдашнему европейскому духу времени. Другие евро-
пейские великие державы нередко крайне неблагосклонно
относились к своим национальным меньшинствам. Особенно на-
глядный пример тому — достигшие своей кульминации на рубеже
XIX—XX веков попытки Берлина германизировать польское на-
циональное меньшинство в Германской империи. Разумеется, на-
ционалистический курс был чреват особой опасностью для Рос-
сийской империи, которая, в отличие от Германии, с самого своего
основания была многонациональным государством. На протяже-
нии веков русское самодержавие пыталось интегрировать в суще-
ствовавшую систему высшие слои населения завоеванных им не-
русских или же неправославных земель. К началу Нового времени
это были мусульмане-татары, затем прибалтийские немцы — по-
чти полностью протестанты, и поляки-католики. Так, например,
русский генералитет в 1862 году состоял на 28% из протестантов
и примерно на 9% — из католиков. Усилившаяся в восьмидесятые
годы русификация начала постепенно влиять и на национальный
состав правящей элиты царизма. Так число протестантов среди
русских генералов сократилось с 1862 по 1903 год с 28% до 10%,
а католиков — с 9% до 4%.
И после тех глубоких преобразований, которые происходили
в России вследствие революции 1905 года, русский народ и право-
славная церковь сохранили свое особое положение. Статья 3 «Ос-
новных законов Российской империи» 1906 года гласила, что «рус-
ский язык есть язык общегосударственный и обязателен в армии,
во флоте и во всех государственных и общественных установлени-
47
ях». Статья 62 закрепляла господствующую роль православия в Рос-
сийской империи; статья 1 определяла государство Российское
как «единое и неделимое».
В разные периоды истории некоторые территории империи
имели определенную автономию, которая в отдельных случаях
приближалась к суверенитету: королевство польское в 1815—
1831 годах, великое княжество Финляндское в 1809—1899 годах.
Но эти исключения лишь подтверждали правило. В основном же
российское многонациональное государство было унитарным,
принцип федерализма до 1917 года здесь не осуществлялся. В ко-
нечном итоге многие народы империи не желали мириться с опе-
кой имперского центра. Революция 1905 года уже содержала, на-
ряду с социальным и политическим, национальный компонент.
Конфликт с существовавшей системой был особенно острым на
периферии империи, где жили нерусские народы — в Польше,
Прибалтике, Финляндии, Закавказье. Однако судьба империи
решалась в итоге не на ее национальных окраинах, а в центре.
Когда революционное движение в сердце империи — центральной
России - было подавлено, регионы не имели шансов на успешное
продолжение своего противостояния режиму.
Революция 1905 года выявила определенную закономерность,
которой суждено было не раз повториться в XX веке. Вопреки
взрывной силе национальных движений, которые дважды,
в 1917 году и в 1991 году, способствовали развалу империи, одни
нерусские ее народы едва ли были в состоянии довести ее до рас-
пада. Им был нужен сильный союзник, которым мог быть лишь
тот народ, на ком, в сущности, и держалась империя — сами рус-
ские. Без отхода наиболее активной части русского общества от
собственного государства и господствовавшей в нем доктрины ос-
вобождение нерусских окраин от центра было бы невозможным
ни в году 1917, ни в 1991 году.
Непосредственно после свержения царя Временное правитель-
ство обратилось к тем двум народам России, чье национальное
самосознание и стремление к независимости были особенно ярко
выражены — к полякам и финнам. В манифесте по польскому
вопросу от 16 марта 1917 года правительство призвало «братский
польский народ» к тому, чтобы совместно бороться против «воин-
ственного германства» и обещало создание независимого польско-
го государства в составе всех тех областей, где поляки составляют
большинство населения. Это государство должен был связывать
с Россией свободный союз. Петросовет пошел еще дальше и зая-
вил, что Польша имеет право быть полностью независимой в го-
сударственных и международных отношениях. Финскому народу
Временное правительство 7 марта 1917 года обещало осуществле-
48
ние его внутренней независимости и учет его языковых, нацио-
нальных, культурных и законодательных прав.
Эти заявления Временного правительства соответствовали духу
времени, царившему в тогдашней Европе. Право на самоопреде-
ление народов представляло своего рода фетиш мировой войны.
Так, попытка империи Габсбургов покорить маленький самосто-
ятельный народ — сербов, стала непосредственным поводом к ее
развязыванию. Вступление Великобритании в войну, превратив-
шее европейский конфликт в настоящую мировую схватку, было
официально мотивировано нарушением суверенитета другой не-
большой страны — Бельгии. Но и Германская империя стреми-
лась произвести впечатление борца за освобождение народов —
народов России от ига царизма. Историк Людвиг Дехио указы-
вал на то, что Германия пыталась «свое стремление к распрос-
транению влияния на Востоке представить как выполнение
своей защитной функции бастиона Запада против восточного
варварства».
Конечно, державам германского блока, чьи войска оккупиро-
вали Бельгию, Сербию, Польшу, Румынию и часть Прибалтики,
было непросто убедить мировую общественность в том, что они
борются за право наций на самоопределение. Положение стран
Антанты в этом плане выглядело лучше. Антанта отступала по всей
Европе, так что лозунг, что она ведет войну за свободу малых
народов, выглядел правдоподобнее.
Однако не только кайзеровская Германия, но и либеральная
Россия имела существенные проблемы с толкованием права наций
на самоопределение. Буквальное выполнение этого права означа-
ло отказ от большей части земель, присоединенных к основной
территории России с начала нового времени, отказ от империи.
Временное правительство было готово сделать далеко идущие ус-
тупки лишь в отношении Польши и Финляндии. Но даже и здесь
высказывалась надежда, что эти народы останутся связанными
с Россией «свободным союзом». При этом другие народы импе-
рии, хотя и наделенные значительными правами автономии, дол-
жны были остаться в составе Российского государства. В этой
связи показательно отношение Петрограда к проявившемуся
с особой силой в 1917 году стремлению украинцев к независимо-
сти. 4 марта 1917 года в столице Украины Киеве был образован
Украинский Центральный Совет — Рада, состоявшая из предста-
вителей либеральных и умеренно социалистических кругов укра-
инской общественности. Рада пыталась осуществить право на не-
зависимость Украины. Причем, чем слабее была центральная власть
в Петрограде, тем радикальнее были требования Рады. Ее мани-
фест от 10 июня 1917 года, означавший своего рода объявление
49
независимости Украины, вызвал в Петрограде настоящий шок.
Временное правительство и Петросовет направили в Киев совме-
стную делегацию, которая должна была найти компромиссное
решение. Компромисс был найден, но он не устраивал национали-
стов ни в России, ни в Украине. В знак протеста против киевских
договоренностей в Петрограде национально настроенные кадеты
вначале июля 1917 года вышли из Временного правительства. Но
и умеренные русские социалисты в своем большинстве являлись
сторонниками государственного единства и хотели отложить окон-
чательное решение национального вопроса до созыва Учредитель-
ного собрания.
Ленин принадлежал к тем немногим русским политикам, ко-
торые в 1917 году со всей решительностью требовали осуществ-
ления права национальных меньшинств на самоопределение.
Ленин призывал национальные меньшинства страны к немед-
ленному выходу из российского государства, так же, как он
призывал крестьян к самовольному переделу помещичьих зе-
мель, рабочих — к захвату собственности предпринимателей,
солдат — к немедленному окончанию боевых действий на фрон-
те. VII Всероссийская конференция большевиков, проходившая
в апреле—мае 1917 года, приняла «Резолюцию по национальному
вопросу», в которой говорилось: «За всеми нациями, входящими
в состав России, должно быть признано право на свободное от-
деление и на образование самостоятельного государства. Отрица-
ние такого права и непринятие мер, гарантирующих его практи-
ческую осуществимость, равносильно поддержке политики
захватов или аннексий».
Учитывая эти лозунги, большевики в глазах многих сепарати-
стов с окраин империи выглядели как единственные в полити-
ческих кругах России последовательные сторонники права на-
ций на самоопределение. Не в последнюю очередь поэтому
некоторые сепаратистские движения приветствовали свержение
большевиками Временного правительства. Украинская Рада даже
помогла большевикам изгнать из Киева войска Временного пра-
вительства. Тот факт, что имперский центр в Петрограде больше
не контролировался готовыми к компромиссам демократами,
а был захвачен воинствующими противниками демократии, в пер-
вые дни после большевистского переворота не вызывал у непри-
миримых противников «русского империализма» особых опасе-
ний. Однако более внимательное чтение ленинских текстов,
написанных до захвата власти большевиками, должно было за-
ставить противников «русского империализма» задуматься. Так,
в 1916 году Ленин писал, что цель социализма — не только уп-
разднение малых государств и всякого обособления наций, но
50
и их полное объединение. А в упоминавшейся нами майской
1917 года «Резолюции по национальному вопросу» есть и такие
слова: «Вопрос о праве наций на свободное отделение непозволи-
тельно смешивать с вопросом о целесообразности отделения той
или другой нации в тот или иной момент. Этот последний вопрос
партия пролетариата должна решать в каждом отдельном случае
совершенно самостоятельно, с точки зрения интересов всего об-
щественного развития и интересов классовой борьбы пролетари-
ата за социализм».
51
II. ГРАЖДАНСКАЯ ВОИНА В РОССИИ.
ПОЧЕМУ БОЛЬШЕВИКИ ОСТАЛИСЬ
У ВЛАСТИ?
Большевистская партия и Советы:
новое «двоевластие»
Свержение Временного правительства 25—26 октября 1917 года
положило конец двоевластию, установившемуся в России сразу
же после падения самодержавия. «Вся власть [принадлежала те-
перь] Советам» — той структуре, которую Ленин публично объя-
вил высшей формой народовластия и к которой он, в то же время,
испытывал величайшее недоверие. Советы были учреждением,
олицетворявшим общественное неповиновение, стремление рос-
сийских «низов» к эмансипации, к восстанию против установив-
шихся отношений власти и собственности. Советы были весьма
эффективным орудием разрушения «буржуазного» государства, но,
вследствие своей аморфной структуры, они едва ли были предна-
значены для того, чтобы создать аппарат власти нового, на сей раз
«пролетарского» государства.
Эта гигантская задача, по мнению Ленина, была по плечу лишь
партии большевиков. Уже в своем программном труде «Что де-
лать?», опубликованном в 1902 году, то есть за год до основания
большевистской партии, Ленин писал: «Дайте нам организацию
революционеров — и мы перевернем Россию!». Большевистская
партия сознательно создавалась Лениным как партия нового типа,
то есть как централизованный, строго дисциплинированный аван-
гард рабочего класса. Свойственная Марксу и Энгельсу идеализа-
ция пролетариата была Ленину, в общем, чужда. Социал-демокра-
тическое сознание могло быть привнесено в рабочий класс лишь
извне, его авангардом, теоретически и политически подготовлен-
ными профессиональными революционерами, — отмечал Ленин
в книге «Что делать?». Пролетарская масса самостоятельно может
лишь подняться до уровня тред-юнионистского сознания. Таким
образом, собственно субъектом истории, демиургом, призванным
создать новый мир, Ленин считал не пролетариат, а партию.
При такой смене парадигм вопрос о производственных и клас-
совых отношениях, очень важный для ортодоксальных марксис-
тов, отступал на второй план. Решения партии получали абсолют-
ный приоритет. Партия решала, созрела ли та или иная страна для
52
пролетарской революции. Здесь, однако, следует заметить, что Ле-
нину ни перед Октябрьской революцией, ни сразу же после нее,
не удалось претворить в жизнь свой идеал партии. Развитие боль-
шевистской партии с момента ее создания сопровождалось беспре-
рывными разногласиями и расколами. Характерная для револю-
ционной русской интеллигенции склонность к политической
полемике, причем в самой острой форме, была свойственна и «пар-
тии нового типа». И во время переломных событий 1917—1918 го-
дов большевики являли собой отнюдь не организационный моно-
лит, как это зачастую представлялось в советской историографии.
Расколотыми были не только региональные парторганизации, но
и руководящие органы большевиков. Наглядный пример тому —
острые разногласия в ЦК партии накануне большевистского пере-
ворота 25 октября 1917 года, ставшие еще острее после его успеха.
Однако, несмотря на свою внутреннюю разрозненность, больше-
вики были все же организованы лучше, чем другие политические
группировки тогдашней России. Не в последнюю очередь поэто-
му все попытки их противников (а к ним принадлежал почти весь
политический класс страны) остановить победное шествие боль-
шевиков, потерпели крах как до, так и после октября 1917 года.
Перед лицом далеко зашедших процессов распада, охвативших
почти все политические, социальные и экономические структуры
страны, большевистская партия, вопреки своей неоднородности,
стала кристаллизатором процесса создания новой государственно-
сти. В тот момент, когда большевики, как они считали, полностью
порвали с дореволюционной Россией, они неосознанно снова ста-
ли ориентироваться на определенные тенденции русского истори-
ческого развития, не в последнюю очередь на традицию неограни-
ченной царской автократии. Николай Бердяев объяснял ленинские
успехи прежде всего тем, что Ленин олицетворял собой как глу-
боко укоренившиеся в русской истории традиции революционно-
го антигосударственного максимализма, так и традиции государ-
ственной деспотии. На самом деле ленинская концепция партии,
считавшая массы незрелыми и нуждающимися в опеке «зрелого»
авангарда, который должен поднять их к «правильному» созна-
нию, напоминает патерналистские концепции сторонников царс-
кого самодержавия, делавших ставку на политическую «незрелость»
подданных. Ленин, впрочем, соединял в себе презрение к массам
со способностью при необходимости подчиниться их воле. Имен-
но эта способность чрезвычайно облегчила ему как захват власти,
так и утверждение своего господства.
Степун пишет, что Ленин в 1917 году понял, что вождь, чтобы
победить, в определенной ситуации должен подчиняться воле масс.
Несмотря на то, что Ленин был человеком необычайной силы воли,
53
он послушно двигался в направлении, избранном массами. Пер-
вые декреты Советской власти, принятые сразу же после государ-
ственного переворота, наглядно свидетельствуют об этой способ-
ности Ленина. Уже 26 октября 1917 года на II Всероссийском съезде
Советов, объявившем об установлении в России Советской влас-
ти, были приняты «Декрет о мире» и «Декрет о земле». Первым
декретом большевики пошли навстречу радикальному стремле-
нию российских народных масс к миру и предложили всем вою-
ющим странам заключить мир без аннексий и контрибуций; вто-
рой декрет объявил о конфискации всей помещичьей земли без
выкупа, отвечая мечтам многих поколений русского крестьянства
о справедливом разделе земли, о ее «черном переделе».
2 ноября 1917 года новое правительство подписало «Деклара-
цию прав народов России», провозглашавшую право народов Рос-
сии на свободное самоопределение вплоть до полного отделения
и образования самостоятельных государств.
И, наконец, большевики пошли навстречу пожеланиям про-
мышленных рабочих: 14 ноября 1917 года было издано «Положе-
ние о рабочем контроле». На всех предприятиях, где трудились
наемные рабочие, создавались избираемые самими рабочими орга-
ны контроля — фабричные и заводские комитеты, фабзавкомы.
С первоначальной программой большевистской партии все эти
декреты имели мало общего, например, «Декрет о мире». В дей-
ствительности целью Ленина никоим образом не являлось окон-
чание мировой войны — он стремился превратить ее во всемирную
гражданскую войну. Ленин многократно повторял, что только
таким образом может быть устранена главная причина всех войн —
агрессивный и экспансионистский мировой капитал. Вскоре пос-
ле начала мировой войны Ленин назвал ее «величайшим режиссе-
ром мировой истории». Через несколько месяцев он писал, что
наступила эпоха штыка; значит надо бороться с помощью этого
оружия. Все это показывает, что пацифистские лозунги, с чрезвы-
чайным успехом распространяемые большевиками в 1917 году,
противоречили долговременным целям партии. Но они отвечали
ожиданиям народных масс России, в конечном итоге определяв-
ших политическое будущее страны. Поэтому Ленин считал нуж-
ным до поры до времени приспосабливаться к этим ожиданиям.
Радикальная земельная реформа, отменявшая право собствен-
ности помещиков на землю и укреплявшая мелкое крестьянское
хозяйство, решительно противоречила представлениям ортодок-
сальных марксистов, в том числе и большевиков, мечтавших об
обобществлении, то есть национализации сельского хозяйства.
Роза Люксембург, которая с особым пылом отстаивала марксист-
скую веру, в сентябре 1918 года критиковала аграрную политику
54
большевиков как предательство марксизма: «Захват земли кресть-
янами привел всего лишь [...] к внезапному, хаотичному переходу
крупной помещичьей земельной собственности в крестьянское зем-
лепользование. То, что было создано — это не общественная, а но-
вая частная собственность, возникшая путем раздробления [...]
относительно передовых крупных предприятий, на маленькие
и примитивные, применяющие ту же технику, что и во времена
фараонов».
Ленин неоднократно признавал, что большевики в «Декрете
о земле» осуществили не свою программу, а программу своих по-
литических противников — эсеров. Эсеры, в отличие от русских
марксистов, связывали свои революционные надежды прежде все-
го с крестьянством, а не с промышленным пролетариатом, и с о-
собой страстью защищали интересы и чаяния сельских жителей
России. Но, в отличие от большевиков, они хотели подождать
с осуществлением радикальной земельной реформы до созыва Уч-
редительного собрания. У Ленина же не было таких соображений;
не заботясь об одобрении «Декрета о земле» будущим конституцион-
ным органом, он поставил общество перед свершившимся фактом.
Поэтому российское крестьянство, составляющее подавляющее
большинство населения страны, связывало осуществление своих
долгожданных желаний с Советской властью, и, косвенно, с силь-
нейшей тогда партией в Советах - большевиками. Тем самым
Ленин отнял у эсеров, которые, вследствие своего влияния среди
крестьян, могли стать чрезвычайно опасным конкурентом боль-
шевиков, их самый главный козырь.
«Декларация прав народов России» от 2 ноября 1917 года также
никоим образом не соответствовала ортодоксальным марксист-
ским или же большевистским постулатам. Мы уже упоминали
высказывание Ленина о том, что цель социализма — не только
упразднение малых государств и всякого обособления наций, но
и их полное объединение. Так что большевики отошли от принци-
пов классического марксизма, когда сразу же после захвата власти
гарантировали народам России право на свободное самоопределе-
ние. Роза Люксембург с ортодоксально-марксистских позиций
критиковала этот шаг: «В то время, как Ленин и товарищи, оче-
видно, ожидали, что они, как сторонники национальной свободы,
вплоть до полного отделения и образования самостоятельных го-
сударств, превратят Финляндию, Украину, Польшу, Литву и т. д.
[...] в верных союзников русской революции, мы видим противо-
положное развитие событий: только что подаренную им свободу
эти нации используют для того, чтобы объединиться со смертель-
ным врагом русской революции — германским империализмом,
и, под его защитой, нести знамя контрреволюции в Россию».
55
Также остро, хотя и по совсем иным причинам, националисти-
ческие группировки — сторонники единой и неделимой России,
выступали против национальной политики большевиков. В то
время, как Роза Люксембург обвиняла Ленина в предательстве
марксизма, представители национального русского лагеря обви-
няли его в измене родине. Действительно, для Ленина интересы
России никоим образом не стояли на первом плане. Вскоре после
большевистского переворота Ленин в беседе с советским диплома-
том Г. Соломоном сказал, что Россия для него лишь своего рода
«трамплин» к мировой пролетарской революции. Как считали его
критики, ленинская национальная политика практически вела
к распаду создаваемого веками российского государства. При этом
они оставляли без внимания ленинский тезис, с которым он вы-
ступал как до, так и сразу же после захвата власти: право наций на
самоопределение следует рассматривать в неразрывной связи с ин-
тересами классовой борьбы пролетариата. Уже через несколько не-
дель после государственного переворота некоторые малые народы
России получили возможность лучше понять смысл этого тезиса.
Декрет о рабочем контроле, также как и другие прокламации
большевиков, не соответствовал классическим постулатам марк-
сизма. Так, в начале 1918 года один из видных большевистских
теоретиков Н. И. Бухарин опубликовал работу под названием «Про-
грамма коммунистов (большевиков)». Здесь в первую очередь речь
шла о центральном плановом хозяйстве, об огосударствлении бан-
ков и промышленности, о трудовой повинности. О самоуправле-
нии предприятий, о контроле за их деятельностью со стороны
избранных рабочими фабрично-заводских комитетов, было сказа-
но очень мало. В действительности рабочий контроль был одним
из основных требований не большевиков, а синдикалистов, кото-
рые не придавали большого значения марксистской теории. Но
и здесь Ленин был готов временно пойти навстречу ожиданиям
масс, на сей раз пролетариата, если это служило укреплению его
власти. Так что большевики никоим образом не являлись лишь
доктринерами, оторванными от мира сего, в чем их часто упрекали
их противники. Если бы это было так, то они бы не достигли тех
поразительных успехов, которых достигли. Секрет их успеха со-
стоял в том, что они были в состоянии соединять догматическую
непреклонность с удивительным чувством реальности. Они также
были способны к радикальному изменению своего курса, если
того требовали обстоятельства, тем более если от этого зависело их
выживание. Не в последнюю очередь поэтому многие авторы не
перестают удивляться прагматизму большевиков. Но и эти на-
блюдатели зачастую заблуждаются. Они недооценивают догмати-
ческую сторону большевизма. Даже в то время, когда партия сле-
56
довала прагматическим курсом, она никогда не отказывалась от
своей цели — осуществить марксистскую утопию, разумеется, в ее
большевистской интерпретации.
Чтобы иметь возможность в связи с изменением политической
ситуации быстро менять свой курс, партии нужна была широкая
свобода действий, то есть единовластие. Компромиссы с возмож-
ными партнерами по коалиции, имеющими иную программу, могли
бы привести к существенным ограничениям этой свободы. Не
в последнюю очередь поэтому Ленин сразу же после государствен-
ного переворота выступал за формирование чисто большевистско-
го правительства. Первое советское правительство, по предложе-
нию Троцкого названное Совет Народных Комиссаров (СНК или
Совнарком) и утвержденное II Всероссийским съездом Советов,
на деле и было таковым. Однако некоторые из ближайших сорат-
ников Ленина считали, что единоличное правление большевиков
неизбежно приведет страну к гражданской войне, и хотели суще-
ственно расширить политическую базу правительства. Они явля-
лись сторонниками социалистического многопартийного прави-
тельства и представляли точку зрения, очень популярную в лагере
социалистов — критиков большевиков. За многопартийное соци-
алистическое правительство выступал также влиятельный проф-
союз железнодорожников, Всероссийский исполнительный коми-
тет которого (Викжель) угрожал большевикам всеобщей стачкой,
в случае, если в Совнарком войдут одни лишь большевики. В ко-
нечном итоге, однако, 1 ноября 1917 года, после острых разногла-
сий, в большевистском ЦК одержали верх сторонники проводи-
мой Лениным и Троцким «твердой» линии.
Партийные вожди - последователи «мягкого» курса: Зиновьев,
Каменев, Рыков, Милютин, Ногин и другие вышли из ЦК боль-
шевиков или из СНК. Побежденная оппозиция сделала следую-
щее заявление: «По нашему мнению, необходимо образовать со-
циалистическое правительство, представляющее все входящие
в Совет партии... Мы считаем, что теперь есть лишь одна альтер-
натива: сохранение чисто большевистского правительства на осно-
ве политического террора. На этот путь согласен Совнарком. Но
мы не можем и не хотим идти по этому пути. Мы считаем, что он
приведет к исключению пролетарских массовых организаций из
руководства политической жизнью, к установлению режима, ко-
торый ни перед кем не несет ответственности, к гибели революции
и страны. Мы не можем взять на себя ответственность за эту по-
литику и, поэтому, просим ЦИК (Центральный исполнительный
комитет Советов) о нашей отставке как Народных Комиссаров».
Но нельзя забывать, что наряду с Совнаркомом существовали
и Советы, от имени которых он действовал и под контролем ко-
57
торых находился. Со времени II Всероссийского съезда Советов,
состоявшегося 25-26 октября 1917 года, большевики в ЦИК Со-
ветов имели большинство — 58%. Но и представители других со-
циалистических партий активно участвовали в работе этого офи-
циального высшего органа власти в стране, компетенцию которого
II Всероссийский съезд Советов определил следующим образом:
«Контроль над деятельностью Народных Комиссаров, а также
право их отставки принадлежит Всероссийскому съезду Советов
[...] и его ЦИК».
При анализе отношений, существовавших между Советами
и СНК, первоначально складывается впечатление, что они были
основаны на разделении властей: Советы олицетворяли законода-
тельную власть, а Совнарком — исполнительную. Но это впечат-
ление обманчиво. Большевики считали принцип разделения вла-
стей пережитком буржуазного прошлого. В 7 главе Конституции
Российской Советской Федеративной Социалистической Респуб-
лики (РСФСР), принятой 10 июля 1918 года, Всероссийский ЦИК
Советов определялся «как высший законодательный, распоряди-
тельный и контрольный орган» РСФСР. Такая формулировка
напоминает власть русского самодержавия до революции 1905 года.
Так, русский правовед Михаил Сперанский в 1832 году в Своде
Законов Российской Империи определил Россию как абсолютную
и неограниченную монархию. Царь был назван единоличным,
самодержавным носителем высшей власти. Ему одному принадле-
жала высшая законодательная, исполнительная и судебная власть.
Но было и решающее различие между царским самодержавием
и советской властью. До революции 1905 года царь действительно
являлся единоличным правителем, что же касается единовластия
Советов, то здесь речь шла лишь о конституционной теории, бес-
конечно далекой от реальности. Напряженные отношения между
большевистской партией и Советами проходят красной нитью че-
рез всю начальную стадию развития советского государства. Эти
конфликты, как правило, разрешались в пользу большевиков, ко-
торые, несмотря на свои внутренние разногласия, имели сильное
организационное преимущество перед Советами, хаотичными
и аморфными в своей основе. Однако Советам была уготована
совсем иная судьба, чем другим побежденным контрагентам боль-
шевиков. Они не были ликвидированы, но, напротив, сохранены
и официально объявлены высшей властью в государстве. Партия,
которая неограниченно контролировала советское государство,
в двух первых советских конституциях (1918 и 1924 года) даже не
упоминалась.
Почему большевики уклонялись от конституционного закреп-
ления единовластия партии? Это было намеренной маскировкой
58
истинной структуры власти. Произвол власть имущих тем самым
не ограничивался никакими формальными рамками. Таким обра-
зом, большевики прокладывали путь к первому в новейшей исто-
рии тоталитарному государству, суть которого состоит в том, что
оно не имеет никаких законодательных ограничений власти, но
открыто не признает этого. На этом основано предрасположение
тоталитарных режимов к декоративным учреждениям, которые
хотя и узаконивают их власть, но никоим образом не ограничива-
ют ее. Так, например, национал-социалистическое руководство
Германии после прихода к власти в 1933 году не считало необхо-
димым формально отменять Веймарскую конституцию. Нацио-
нал-социалисты правили, не в последнюю очередь с помощью
чрезвычайного распоряжения рейхспрезидента «О защите народа
и государства» от 28 февраля 1933 года; они основывались также на
принятом рейхстагом 23 марта 1933 года «Законе о чрезвычайных
полномочиях», который рейхстаг, ставший марионеткой режима, со
всеми церемониями подтверждал в 1937 году, а затем и в 1939 году.
Это придавало новому господству произвола, по крайней мере внеш-
не, видимость легальности. Большевики использовали фасад совет-
ской легальности в аналогичных целях. Этот образ действий боль-
шевистского режима подвергался особенно острой критике многими
левыми, например, немецким коммунистом Артуром Розенбергом,
который в книге «История большевизма» писал: «Ленин в 1917 году
использовал Советы для того, чтобы развалить империалистичес-
кий государственный аппарат. Потом он в истинно большевист-
ском стиле создал свой государственный аппарат, то есть аппарат
господства небольшого дисциплинированного меньшинства про-
фессиональных революционеров над большой бунтующей массой.
Но большевики не только не упразднили Советы, что было техни-
чески очень даже возможно в России, но и сохранили и использо-
вали их как декоративный символ своего господства».
Отдельные этапы этого процесса будут далее рассмотрены бо-
лее подробно. Но сначала следует остановиться на разногласиях
большевиков с другим учреждением, которое, казалось, представ-
ляло еще большую угрозу для диктатуры большевиков, чем Сове-
ты — это Всероссийское Учредительное собрание.
Разгон Учредительного собрания -
последний бой русского парламентаризма
Одним из самых больших упущений русских демократов был
тот факт, что давно предусмотренные выборы в Учредительное
собрание России состоялись лишь после большевистского госу-
дарственного переворота. Начавшиеся 12 ноября 1917 года выбо-
59
ры, несмотря на все маневры большевиков с целью помешать им,
выглядели в глазах наблюдателей относительно достоверными. Они
завершились оглушительной победой эсеров. Это было не удиви-
тельно, так как в аграрной стране партия, выступавшая за интере-
сы крестьян, конечно, должна была получить большинство голо-
сов. Эсеры и близкие к ним группировки получили почти 60%
мандатов — 419 из 715. Почти 24% мест выиграли большевики: за
них в основном голосовали обе столицы — Петроград и Москва,
а также армия; здесь почти половина избирателей проголосовали
за правящую партию. Но этого никоим образом не было доста-
точно для того, чтобы придать парламентскую легитимацию боль-
шевистскому господству. Подавляющее большинство избирате-
лей высказалось за социалистические партии, получившие
в общей сложности 88% голосов. За буржуазно-либеральные груп-
пировки, в особенности за партию кадетов, голосовали жители
городских центров, прежде всего крупных городов. В Петрограде
и Москве кадеты были на втором месте после большевиков -
около 26% и соответственно 35%. Однако русские города пред-
ставляли собой лишь острова в крестьянском море. В соответ-
ствии с этим, общий результат кадетов был весьма скромным —
лишь 4,7% голосов.
Но и этот весьма скромный успех своих «буржуазных» против-
ников большевики рассматривали как чрезвычайную опасность.
Чтобы ее уничтожить в зародыше, правительство решило полно-
стью удалить кадетов с политической сцены. 28 ноября 1917 года
Совнарком заявил, что партия кадетов готовила путч против со-
ветской власти, и в связи с этим видные члены кадетской партии,
в том числе и члены Учредительного собрания, подлежат «аресту
и преданию суду революционных трибуналов». Итак, только что
избранным депутатам от партии кадетов даже не было позволено
принять участие в созванном 5 января 1918 года Учредительном
собрании. Аналогичная судьба ждала через пятнадцать лет избран-
ных на выборах в рейхстаг 5 марта 1933 года депутатов от Комму-
нистической партии Германии (КПГ). 23 марта они не были допу-
щены к голосованию о «Законе о чрезвычайных полномочиях» по
причине обвинения в поджоге рейхстага. Так что в обоих случаях
тоталитарные победители применяли по отношению к побежден-
ным ими противникам аналогичную аргументацию.
Соотношение сил в Учредительном собрании России в 1917—
1918 годах было иным, чем в германском рейхстаге в 1933 году.
Даже после «исключения» кадетов, большевики, несмотря на сим-
патии к ним левых эсеров, имевших более 40 мандатов, оставались
в безнадежном меньшинстве. В отличие от левых эсеров, анти-
большевистски настроенная умеренная часть партии эсеров имела
60
более 370 мандатов и располагала абсолютным большинством в Уч-
редительном собрании. Таким образом, уничтоженные в результа-
те государственного переворота 25 октября 1917 года буржуазно-
демократические институты возвращались на политическую арену.
Но допустить их победу для большевиков означало «повернуть
колесо истории вспять», что, разумеется, не входило в намерения
новых властителей. Когда результат выборов в Учредительное
собрание стал ясен, большевистская пресса начала пропагандист-
скую кампанию против этого органа, призванного учредить Кон-
ституцию. Снова и снова повторялось, что Учредительное собра-
ние олицетворяет совсем иные принципы, чем власть Советов, что
оба эти учреждения не смогут сосуществовать. Один из ближай-
ших соратников Ленина, Зиновьев, 22 декабря 1917 года выска-
зался по этому вопросу так: «Мы очень хорошо знаем, что за пре-
возносимым лозунгом 44Вся власть — Учредительному собранию!”
скрывается... лозунг “Долой Советы!”».
Учредительному собранию угрожала судьба Временного прави-
тельства. Последнее было устранено большевиками с тем аргумен-
том, что его существование несовместимо с существованием Сове-
тов. Однако между этими двумя учреждениями существовало
существенное различие: Временное правительство никогда не опи-
ралось на вотум доверия избирателей, поэтому его легитимность
очень легко было поставить под вопрос. Однако Учредительное
собрание, в отличие от Временного правительства, было первым
в русской истории собранием, избранным на основе всеобщих, пря-
мых, равных и тайных выборов. Выборы в Государственную Думу
в предреволюционной России после 1905 года были неравными,
существовали избирательные курии крестьян, рабочих, городских
собственников и помещиков. Такая система позволяла помещи-
кам, составлявшим незначительное меньшинство в стране, изби-
рать сначала 30%, а с 1907 года 51% депутатов. Выборы в возник-
шие в 1917 году Советы также не были всеобщими: право
участвовать в них имели лишь российские «низы». Лишь выборы
в Учредительное собрание были и равными и всеобщими. Женщи-
ны также получили избирательное право, что в тогдашней Европе
отнюдь не являлось само собой разумеющимся. Из 90 миллионов
человек, имевших право участвовать в выборах, пришли на выбо-
ры более половины (более точных данных привести нельзя, так
как сведения по некоторым избирательным округам отсутствуют).
Так что большевики с их неприятием Учредительного собрания
стояли перед сложной дилеммой. Ее сложность возрастала, так как
они, со времени свержения царя, непрерывно требовали созыва
Учредительного собрания. Устранение Временного правительства
Ленин не в последнюю очередь обосновывал тем аргументом, что
61
лишь таким образом можно обеспечить честные выборы в Учреди-
тельное собрание. Критикой самих основ Конституанты больше-
вики коренным образом противоречили своему прежнему тезису
и могли тем самым лишиться доверия населения. Так, через не-
сколько недель после своего установления, большевистский ре-
жим столкнулся с испытанием на прочность, которое угрожало его
существованию. Чтобы выдержать это испытание, Ленин был даже
готов отказаться от монополии на власть, которую он берег как
зеницу ока. В конце ноября 1917 года он после некоторых коле-
баний одобрил коалицию с левыми эсерами, которые, как и боль-
шевики, критически относились к так называемым буржуазным
учреждениям, то есть к конституционному органу. В этой связи
большевики использовали левых эсеров как посредников в отно-
шениях с сельским населением. Несмотря на «Декрет о земле»,
принятый большевиками в первый же день после захвата власти,
подавляющее большинство русских крестьян все еще рассматри-
вало эсеров как настоящих защитников своих интересов. На
II Всероссийском съезде крестьянских депутатов, открывшемся
26 ноября 1917 года, в котором участвовало 796 депутатов, эсеры
имели подавляющее большинство мандатов. Большевистская фрак-
ция на съезде состояла лишь из 91 депутата. Это соотношение сил
еще раз наглядно показало большевикам, как сильно они нужда-
ются в сотрудничестве с левыми эсерами.
10 декабря 1917 года возникла коалиция между этими парти-
ями. Левые эсеры возглавили руководство некоторых народных
комиссариатов, в частности юстиции и сельского хозяйства. Ре-
шительность, с которой они отрицали буржуазный порядок, была
сродни большевистской. Один из вождей левых эсеров, Камков,
позже сказал: «Вся агитация и пропаганда, которая велась левыми
эсерами (в 1917 году — Л. Л.) нимало не отличалась от агитации,
которую вели большевики».
Некоторые левые эсеры участвовали в руководстве Военно-
революционного комитета, организовавшего свержение Времен-
ного правительства. Левые эсеры принадлежали к тем немногим
политическим группировкам России, которые и после государ-
ственного переворота были солидарны с большевиками. Во время
тяжелых боев, сопровождавших захват власти большевиками
в Москве в конце октября 1917 года, левые эсеры сражались на
стороне большевиков. «Я не разделяю программы большевиков,
но я умру вместе с вами, потому что я социалист», — заявил в кон-
це октября 1917 года, в канун боев с расквартированными в Мос-
кве верными Временному правительству войсками, левый эсер
Черепанов. Это высказывание в основном отражает позицию ле-
вых эсеров, которые в конце 1917 года образовали самостоятель-
62
ную партию. Левые эсеры были согласны и с применением терро-
ра против политических противников. Многие из них активно
участвовали в деятельности «Чрезвычайной комиссии по борьбе
с контрреволюцией и саботажем» (ЧК), основанной в начале де-
кабря 1917 года. Заместителем руководителя этого органа террора,
позже названного большевиками «щитом и мечом революции»,
был назначен левый эсер Дмитриевский.
По всем этим причинам большевики считали левых эсеров
своими партнерами в развернувшейся в конце 1917 — начале
1918 года борьбе против «буржуазного парламентаризма», то есть
против Учредительного собрания. М. Спиридонова, принадлежав-
шая к самым известным вождям левых эсеров, 21 декабря
1917 года сказала: «Революция перед этим препятствием не оста-
новится». Под «этим препятствием» имелось в виду Учредитель-
ное собрание.
Но не следует обольщаться этим словесным радикализмом ле-
вых эсеров: сами себя они отнюдь не считали двойниками боль-
шевиков. Они остро критиковали некоторые проявления произ-
вола со стороны Совнаркома, например, декрет о печати от
27 октября 1917 года, формально направленный против так назы-
ваемой контрреволюционной прессы, на практике же в целом су-
щественно ограничивший свободу печати в стране. Запрет боль-
шевиками партии кадетов и арест ведущих деятелей кадетской
партии также вызвал протесты левых эсеров. Они не были прин-
ципиально против запрета «контрреволюционных» партий, но
выступали против самоуправства большевиков, не обсудивших этот
вопрос с другими партиями, представленными в Совете. Один из
вождей левых эсеров В. Карелин определил свою партию как
«регулятор уменьшения чрезмерного [радикализма] большевиков».
При этом левые эсеры существенно переоценивали свои возмож-
ности. В качестве младших партнеров большевиков они едва ли
были в состоянии продолжительное время оказывать влияние на
политический курс своих сверхсильных союзников. Так что воз-
никшая 10 декабря 1917 года коалиция была очень непрочной.
Пока же это внутреннее напряжение в отношениях между партне-
рами было отодвинуто на задний план их общим неприятием «бур-
жуазного парламентаризма».
Учредительное собрание, созыва которого так опасались боль-
шевики, открылось 5 января 1918 года. Из 707 поименно извес-
тных депутатов этого конституционного органа на первом его за-
седании в Таврическом дворце в Петрограде присутствовали более
400 человек. Точное число делегатов установить очень трудно. Но
ясно одно: в Учредительном собрании преобладали противники
большевиков, в первую очередь эсеры, чья фракция насчитывала
63
около 240 делегатов. Все попытки большевиков и левых эсеров
определить ход дебатов провалились. Председателем Учредитель-
ного собрания была избрана не Спиридонова, которой отдавали
предпочтение большевики, а умеренный эсер Виктор Чернов.
Конституционный орган большинством голосов отверг требова-
ние большевиков и левых эсеров одобрить все декреты советской
власти и разойтись. Созданное большевиками советское государ-
ство, лишившее прав так называемые эксплуататорские классы, не
соответствовало представлением большинства Учредительного со-
брания, которое высказалось за парламентское демократическое
государство всех граждан России. В то же время Учредительное
собрание, насколько было возможно, поддержало требования «ни-
зов» и выступило за радикальную земельную реформу, за мир
(впрочем, без сепаратных мирных переговоров с Центральными
державами), за существенное улучшение условий жизни промыш-
ленных рабочих. Но при этом оно отклонило призыв большеви-
ков мстить свергнутым «верхам».
Таким образом, Учредительное собрание с его программными
представлениями, несмотря на то, что оно представляло волю боль-
шинства населения страны, явилось чужеродным телом в создан-
ной большевиками системе. Но судьбу страны после того, как
были расшатаны или же разрушены государственные, экономи-
ческие, политические и социальные структуры России, решало не
абстрактное большинство, а более или менее организованные мень-
шинства, к которым, в первую очередь, принадлежали большевики.
Когда на следующий день, 6 января, делегаты Учредительного
собрания после перерыва первого заседания хотели продолжить
совещания, Таврический дворец был оцеплен охраной, а вход в него
для представителей единственного в России органа власти, имев-
шего данную народом легитимность, был закрыт.
В тот же день ЦИК Советов, в котором преобладали большеви-
ки, решил распустить Учредительное собрание. Обоснование рос-
пуска было следующим: «Российская революция с самого начала
своего выдвинула Советы рабочих, солдатских и крестьянских де-
путатов как массовую организацию всех трудящихся и эксплуати-
руемых классов за их полное политическое и экономическое осво-
бождение... Всякий отказ от полноты власти Советов, от завоеванной
народом Советской республики в пользу буржуазного парламен-
таризма и Учредительного собрания был бы теперь шагом назад
и крахом всей Октябрьской рабоче-крестьянской революции».
8 января 1918 года открылся III Всероссийский съезд Советов
рабочих и солдатских депутатов, объединенный со съездом крес-
тьянских депутатов. Этот съезд окончательно установил государ-
ственную структуру России. Россия объявлялась Российской Со-
64
ветской Социалистической Республикой. Всероссийский съезд
Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов провозг-
лашался с этого момента единственным высшим органом власти
в государстве. Совнарком, имевший сначала временный характер
(он должен был действовать до созыва Учредительного собрания),
был объявлен единственным законным правительством страны.
Это было окончательное прощание России с демократией в ее
классическом смысле. Демократия для всех была заменена на со-
ветскую демократию лишь для трудящихся слоев. Классовая борь-
ба представляла собой своего рода «raison d’etre» — рациональное
обоснование нового государства. По отношению к так называе-
мым эксплуататорским классам оно имело лишь одно средство —
вооруженное подавление. Противники большевистской классовой
диктатуры не могли больше легальными средствами бороться с но-
вым режимом. Судьба Учредительного собрания наглядно про-
демонстрировала это. Тот факт, что большевики прогнали с поли-
тической сцены Учредительное собрание с еще большей легкостью,
чем незадолго до этого свергли Временное правительство, предо-
ставил радикальным противникам режима дополнительный аргу-
мент в пользу того, что насилие, применяемое большевиками как
политическое средство, может быть преодолено лишь с помощью
ответного насилия. Таким образом, сложились все предпосылки
для начала гражданской войны.
Мирные переговоры в Брест-Литовске -
немецкий «победный мир» на Востоке
Наряду с Учредительным собранием, грозившим лишить боль-
шевистский режим основ легитимности, большевики сразу же
после захвата власти столкнулись с другими проблемами, чрезвы-
чайно угрожавшими новому режиму: они вынуждены были про-
тивостоять самой сильной в то время военной державе на конти-
ненте — Германской империи, а также ее союзникам.
Неприятие войны среди российских низов достигло осенью
1917 года таких масштабов, что любое правительство России, хо-
тевшее продолжать войну, было обречено на неудачу. Ленин знал
это. Обещания мира и привели его к власти. Он, если хотел сохра-
нить свою власть, вынужден был без колебаний согласиться на
мир. В своей речи о задачах советской власти, с которой он высту-
пил 25 октября 1917 года, в день прихода к власти большевиков, он
сказал: «Одной из очередных задач наших является необходимость
немедленно закончить войну. Но для того, чтобы кончить эту вой-
ну, тесно связанную с нынешним капиталистическим строем, —
ясно всем, что для этого необходимо побороть самый капитал».
65
Речь о мире, с которой он выступил на следующий день, была
адресована не столько правительствам, сколько народам и трудя-
щимся всего мира. Она содержала, однако, и примирительные тона.
Так что уже через день после захвата власти Ленин начал вести
себя не только как революционер, но и как государственный де-
ятель: «[Советское] правительство заявляет, что оно отнюдь не
считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т. е. со-
глашается рассмотреть и всякие другие условия мира [...] Наше
обращение должно быть направлено и к правительствам, и к на-
родам. Мы не можем игнорировать правительства, ибо тогда затя-
гивается возможность заключения мира».
Ленин предложил заключить всеобщее перемирие на три меся-
ца, но сразу же добавил, что встречные предложения о более крат-
ком сроке перемирия будут приняты большевиками. Вопреки де-
магогическому характеру этой речи о мире, из нее однозначно
следовало, что Ленин готов к большим компромиссам и уступкам.
Большевистская революция, окончательно выведшая Россию
из войны, в корне изменила соотношение сил на континенте. В пер-
вый раз после битвы на Марне, то есть более чем через три года
после начала войны, германский генеральный штаб снова получил
основания надеяться на победу. Мюнхенский историк Томас
Ниппердей в этой связи писал: «Всемирно-историческим резуль-
татом русской революции чуть было не стало изменение судьбы
войны в пользу рейха — окончилось то, чего со времен Бисмарка
опасалась германская политика, то, что с 1914 года делало ситуа-
цию столь сложной - война на два фронта».
Теперь немецкие дивизии с восточного фронта беспрерывным
потоком текли во Францию, а положение западных держав стано-
вилось все более опасным. В декабре 1917 года тогдашний мор-
ской министр Британского кабинета Уинстон Черчилль писал:
«Страна [Англия] стоит перед опасностью, которой не было со
времени спасения Парижа в битве на Марне. Дело Союзников под
угрозой. Судьба Британской мировой империи, судьба демокра-
тии и цивилизации поставлены на карту... Россия полностью раз-
бита немцами. Ее большое сердце разорвано не только германской
силой, но и с помощью германских интриг, германского золота.
Россия потрясена и повержена в смертельной борьбе».
Британский посол в Петрограде Бьюкенен советовал своему
правительству не принуждать Россию продолжать войну. Он счи-
тал, что Россия не в состоянии продолжать борьбу, а непреклонная
позиция стран Антанты по отношению к стремлению России к миру
еще более обострит ситуацию. 30 ноября 1917 года на конферен-
ции стран Антанты британский премьер-министр Ллойд Джордж
и советник президента США Вудро Вильсона полковник Хоуз
66
хотели освободить Россию от ее союзнических обязательств, но
главы правительств Франции и Италии — Жорж Клемансо и Сон-
нино — выступили решительно против. Большевистское прави-
тельство не было признано странами Антанты, так как оно предало
общее дело. Так что Советская Россия была вынуждена в одиноч-
ку вести переговоры с немцами — развалившееся государство без
армии против сильнейшей военной силы Европы! Прежние союз-
ники России стали ее врагами, гражданская война в стране уже
началась. Лишь так называемая мировая пролетарская революция
- революционно настроенные трудящиеся мира - представляли
собой гипотетических союзников большевизма. И большевики
связывали все свои надежды именно с ними.
Непосредственно перед большевистским государственным пе-
реворотом Ленин пытался побудить к большей решительности
своих соратников, используя для этого такой аргумент: «Мы сто-
им в преддверии всемирной пролетарской революции. И так как
мы, русские большевики, одни только из всех пролетарских ин-
тернационалистов всех стран, пользуемся сравнительно громадной
свободой, [...] то к нам поистине можно и должно применить
слова: кому много дано, с того много и спросится». А Троцкий
сразу же после прихода к власти большевиков добавлял: «Или
русская революция вызовет движение в Европе, или остальные
западные государства нас раздавят».
В январе 1918 года по Австро-Венгрии и Германии прокати-
лись беспорядки, которые, как считали большевики, предвещали
пролетарскую революцию. 14 января начались стачки в Будапеш-
те. Через три дня забастовка достигла Вены; демонстрации голо-
дающих и беспорядки распространились и на другие части Дунай-
ской монархии. 28 января в Берлине была объявлена всеобщая
стачка. Однако все эти протесты были в начале февраля подавле-
ны железной рукой армии. Когда Ленин увидел, как быстро было
подавлено пролетарское движение в Германии, он потерял всякую
надежду на немедленное начало мировой революции. Теперь для
него было ясно, что большевики оказались полностью изолирова-
ны и могут рассчитывать лишь на свою силу и ловкость.
14 ноября 1917 года немцы официально объявили, что соглас-
ны пойти на предложенные Россией мирные переговоры. 20 но-
ября русская делегация, руководимая советским дипломатом
Иоффе, прибыла в Брест-Литовск, где находилась ставка герман-
ского Верховного командования на Восточном фронте. Немецкую
делегацию возглавлял принц Леопольд Баварский и начальник
генштаба Восточного фронта генерал Гофман. Было заключено
перемирие до 4 декабря 1917 года, а начало переговоров отложи-
ли до 13 декабря, чтобы дать странам Антанты возможность при-
соединиться к ним. Но правительства Запада официально никак
не прореагировали на предложение Советского руководства. По-
этому Троцкий 29 ноября заявил, что Россия заключит с Герма-
нией сепаратное перемирие, которое может превратиться в сепа-
ратный мир.
Вначале у большевиков не было ясного представления о планах
германского командования в отношении России. Многие мечтали
о «мире без аннексий». Но это было лишь наивным пожеланием
новых властителей России, переоценивших дальновидность гер-
манских генералов. Чем слабее и беспомощнее была Россия, тем
смелее становились аннексионистские планы германского Верхов-
ного командования (ОХЛ). 19 декабря 1917 года в Кройцнахе
состоялась совместная конференция ОХЛ и имперского прави-
тельства. Людендорф и Гинденбург требовали присоединения
к Германии Польши и прибалтийских провинций России. Когда
статс-секретарь по иностранным делам Кюльман спросил Гинден-
бурга, зачем ему эти территории, фельдмаршал ответил: «Для ма-
неврирования войск в следующей войне».
13 декабря генерал Гофман в беседе с Иоффе объявил, что
Германия не рассматривает как аннексию присоединение к ней
областей бывшей Российской империи, население которых хочет
присоединиться к Германии. Наконец большевики поняли, что
они, чтобы иметь возможность заключить мир, вынуждены будут
отдать Центральным державам огромные территории. Так как
большевики причисляли себя к страстным сторонникам «немед-
ленного мира без аннексий и контрибуций», эти требования нем-
цев возмутили их. Противники аннексионистского мира, которые
хотели ответить на ультиматум Центральных держав революцион-
ной войной, вначале доминировали в партии. Так, подавляющее
большинство большевистской фракции в Московском Совете
высказалось против предложенного Лениным сепаратного мира
с Германией. Предложение Ленина поддержали лишь 13 делега-
тов, а 387 были против. 28 декабря большинство членов как Мо-
сковского, так и Петроградского партийных комитетов большеви-
ков отклонило условия мира, предложенные Центральными
державами. Готовность Ленина к капитуляции перед Германией
ставила под угрозу его авторитет в партии. Он по сути дела утратил
контроль над партией. В Брест-Литовске решался не только воп-
рос о мире, но и вопрос о власти в самой большевистской партии.
27 декабря мирные переговоры в Брест-Литовске возобнови-
лись. С этого момента советскую делегацию возглавил народный
комиссар иностранных дел Троцкий, который пытался затянуть
переговоры. Он вынуждал представителей Центральных держав
вести бесконечные диспуты о праве народов на самоопределение,
68
о социальной справедливости, о преступлениях капиталистичес-
кой системы и т. д. Немецкие генералы становились все нетерпе-
ливее. 5 января 1918 года генерал Гофман показал Троцкому на
карте те области, которые Россия должна передать Центральным
державам. Ленину стало ясно, что дальнейшее затягивание мир-
ных переговоров может стать роковым для большевиков. 7 января
он представил ЦК 21 тезис о «Немедленном заключении сепарат-
ного и аннексионистского мира». Смысл тезисов состоял в следу-
ющем: советскому правительству необходимо много времени для
консолидации и организации новой системы в России. Нужно
также считаться с возможностью гражданской войны. Для реше-
ния всех этих задач мир нужен большевикам немедленно. В Гер-
мании победила экстремистская партия. Поэтому опасно дальше
затягивать переговоры. Русская армия не в состоянии оказать
немцам сопротивление. Русские крестьяне больше не хотят сра-
жаться. Если советское правительство попытается принудить их
продолжать войну, оно будет свергнуто. Советское правитель-
ство может спасти лишь мировая революция. Если же она не
начнется, то продолжение войны для большевиков равнозначно
самоубийству.
До тех пор, пока немцы требовали лишь аннексий, а не свер-
жения правительства большевиков, Ленин был готов к отторже-
нию почти всех областей, требуемых Германией. Но возглавляе-
мое Бухариным левое большинство в большевистском руководстве
было против «империалистического» мира с аннексиями и конт-
рибуциями.
На заседании ЦК большевиков 8 января 1918 года Ленин по-
требовал немедленного принятия немецких условий мира. Однако
большинство не поддержало Ленина. Было принято предложение
Троцкого о дальнейшем затягивании переговоров. Троцкий пре-
дложил, в случае немецкого ультиматума сделать следующее заяв-
ление: советское правительство прекращает войну, но не подпи-
сывает аннексионистского мира.
Ленин с этим согласен не был. Он считал, что такое заявление
есть политическая демонстрация, а большевики, находящиеся в столь
сложном положении, на такую демонстрацию права не имеют.
13 января Троцкий вернулся в Брест-Литовск с поручением
и дальше затягивать переговоры. Ленин считал такое решение бес-
смысленным. Он сконцентрировал всю силу полемики, весь свой
авторитет в партии для того, чтобы подчинить себе противников
немедленного заключения мира.
Тем временем немецкое давление на большевиков усиливалось
с помощью украинцев: делегация «буржуазного» украинского
правительства, «Украинской Рады», с 17 декабря 1917 года прини-
69
мала участие в мирных переговорах в Брест-Литовске. Троцкий
сначала признал ее в качестве легитимного представителя украин-
ского народа. Между тем большевики захватили почти всю Укра-
ину и 13 января 1918 года Троцкий прибыл в Брест-Литовск вместе
с делегацией так называемого «Советского правительства Украи-
ны». 18 января Троцкий заявил, что Рада больше никого не пред-
ставляет; с этого момента законным представителем Украины яв-
ляется ее советское правительство. Однако Центральные державы
продолжали вести переговоры с Радой и 27 января заключили
с ней сепаратный мир. Рада была признана единственным закон-
ным правительством Украины. Германская империя обещала Ук-
раине военную и политическую помощь для стабилизации режима
Рады. В качестве ответной меры Рада согласилась поставить Цен-
тральным державам миллион тонн зерна и другое продовольствие.
Так называемый «хлебный мир» с Украиной, по крайней мере
теоретически, обещал Центральным державам сильнейшие эко-
номические и политические выгоды. На сепаратный мир Цент-
ральных держав с Украиной Троцкий ответил прекращением пе-
реговоров. Он сказал, что советское правительство заявляет
о прекращении состояния войны, демобилизует армию, но не под-
писывает «империалистического» аннексионистского мира.
Политическая демонстрация, которой опасался Ленин, состоя-
лась. В это время Троцкий все еще питал иллюзии, что немцы
нападать не станут. Но Ленин лучше знал психологию германских
генералов. Некоторые немецкие политики, прежде всего статс-
секретарь министерства иностранных дел Кюльман, не хотели
насилием принуждать большевиков к миру. Кюльман считал, что
возобновление войны против России не имеет смысла; он хотел
продолжить оккупацию восточных областей. Для этого требова-
лось мало войск, так как большевики в военном отношении ни-
какой роли не играли. Но Людендорф не был согласен с этой
концепцией. Он придерживался противоположного мнения и ут-
верждал, что большевики - люди действия, они могут в любой
момент увеличить свои военные ресурсы. Немцам нужны, считал
Людендорф, украинское продовольствие и сырье, которые можно
получить, лишь насильственно изгнав из Украины большевиков.
18 февраля 1918 года началось германское наступление на во-
стоке и северо-востоке. Оно почти не встречало сопротивления.
Остатки деморализованной русской армии сразу же развалились,
а немецкое продвижение вперед замедляли лишь плохие дороги.
Теперь Ленин был готов полностью удовлетворить немецкие
требования. Но для этого он должен был привлечь на свою сторо-
ну большинство ЦК большевиков. Его первоочередной задачей
теперь было согласие Троцкого на немедленное заключение мира.
70
Авторитет и позиции Ленина и Троцкого в партии были столь
высоки, что в случае их совместного выступления оппозиция ли-
шалась всяких шансов на успех. «Выяснялось, — говорил впослед-
ствии Троцкий, — что по одному вопросу мы придерживаемся
общего мнения: ни я, ни Ленин не сомневались в том, что необ-
ходимое решение [...] будет проведено. В случае нашего согласия
обсуждение всегда было очень кратким».
Троцкий колебался. По своим воззрениям он был намного
ближе не к точке зрения Ленина, а к позиции фракции, требовав-
шей революционной войны. Но в то же время он знал, что партия
не переживет его разногласий с Лениным, который угрожал своей
отставкой в случае, если партия выступит против заключения мира.
Так что Троцкий решил поддержать Ленина, несмотря на то, что
последний, по его мнению, был не прав. С Троцким на своей
стороне Ленин был теперь уверен в победе. 18 февраля по новому
стилю, выступая на заседании ЦК большевиков, он говорил о ка-
тастрофическом положении армии, не имевшей никакой возмож-
ности обороняться от немцев. Он повторил слова о том, что кре-
стьяне никогда не будут вести революционную войну и что любое
правительство, призвавшее крестьян к этой войне, будет ими свер-
гнуто.
При голосовании в ЦК 18 февраля 1918 года ленинское пред-
ложение о немедленном принятии немецких условий мира было
принято семью голосами против шести. Троцкий голосовал за.
19 февраля большевики официально заявили, что они согласны на
все германские условия, поставленные в Брест-Литовске. Немец-
кий ответ последовал лишь 23 февраля. Он имел форму ультима-
тума, на принятие которого отводилось 48 часов. Условия были
еще более жесткими, чем в Брест-Литовске, но Ленин выступил за
их немедленное принятие. «Ответ германцев [...] ставит нам усло-
вия еще более тяжкие, чем в Брест-Литовске. И тем не менее
я абсолютно убежден в том, что только полное опьянение револю-
ционной фразой способно толкать кое-кого на отказ подписать
эти условия [...Кто] против немедленного, хотя и архитяжкого
мира, тот губит Советскую власть». Ленин грозил немедленно
выйти из правительства, если немецкий ультиматум не будет
выполнен. Ему вновь удалось добиться большинства в ЦК, преж-
де всего потому, что Троцкий не выступил против него. Левые
коммунисты обвинили Ленина в измене делу революции, он дол-
жен был еще остро спорить с ними, но вследствие поддержки
Троцкого победа Ленина была обеспечена.
Левые эсеры, партнеры большевиков по коалиции в советском
правительстве, также осудили капитуляцию Ленина. На заседании
ЦИК Советов в ночь с 23 на 24 февраля 116 членов ЦИК выска-
71
зались за мир, 85 (часть левых эсеров, левые коммунисты, анар-
хисты, меньшевики, умеренные эсеры) - против. Часть левых
эсеров воздержалась от голосования. 3 марта 1918 года советская
делегация в Брест-Литовске подписала мир.
Россия отказалась от всех территориальных приобретений, по-
лученных ею с середины XVII в. — Украины, Эстонии, Ливонии,
Курляндии, Польши, Финляндии — всего 780 000 кв. км. Россия
потеряла более 30% своего населения (56 млн.), 27% обрабатыва-
емой земли, 89% угледобывающих предприятий, 73% железодела-
тельной промышленности, 26% железнодорожной сети. Не в пос-
леднюю очередь именно поэтому в 1994 году известный русский
историк генерал Дмитрий Волкогонов охарактеризовал Брест-
Литовский мир как «первый раздел России».
В России, несмотря на усталость страны от войны и отсутствие
сил ее продолжать, мир вызвал беспримерный шок. Левые эсеры,
партнеры большевиков по коалиции, после IV Чрезвычайного съезда
Советов (14—16 марта 1918 года), который ратифицировал Брест-
Литовский мирный договор, вышли из Совнаркома. С тех пор боль-
шевики правили Россией одни; их единоличное правление продол-
жалось вплоть до лишения власти КПСС 21 августа 1991 года.
Но и так называемые левые коммунисты были возмущены
условиями Брест-Литовского мира. Они отказались от всех своих
постов в партии и правительстве и вступили в беспощадную борь-
бу против ленинского внешнеполитического курса. Острые про-
тиворечия, вызванные переговорами в Брест-Литовске, показали,
что большевистская партия сразу же после захвата ею власти от-
нюдь не являлась монолитом. Она была дискутирующей партией.
По отношению к своим политическим противникам большевики
прибегали к жесточайшим методам политического подавления. За-
хватив власть, большевики сразу же развязали «революционный
террор», который постепенно приобретал систематический харак-
тер. Совсем иной стиль поведения, однако, господствовал в самой
большевистской партии. Здесь контрагенты, как правило, ограни-
чивались словесными баталиями. Так называемый кодекс чести
большевика в целом соблюдался на ленинской стадии развития
советского государства. Ленин должен был убедить партию с по-
мощью логических аргументов. Эти аргументы он, однако, снова
и снова сочетал с угрозой своей отставки, причем этот последний
довод зачастую был более эффективным, чем его железная логика
и красноречие. Само существование партии без ее основателя ка-
залось подавляющему числу большевиков немыслимым.
Во время разногласий по вопросу о Брест-Литовском мире Ле-
нин одержал, без сомнения, свою важнейшую после завоевания
власти победу. Если бы противники мира одержали верх, то дни
72
большевистского режима были бы сочтены. Троцкий позже писал,
что Ленин призывал большевиков к капитуляции перед немцами
с той же революционной энергией, с какой он незадолго до Ок-
тябрьской революции призывал их к большей решимости в борьбе.
К острейшим критикам Брест-Литовского мира внутри боль-
шевистской партии принадлежал Бухарин. На VII съезде партии
в марте 1918 года, на котором обсуждались условия мира, Бухарин
утверждал, что для того, чтобы продолжать войну, Германия дол-
жна будет посвятить себя расхищению России в самой неприкры-
той форме. Но для разграбления, для экономической эксплуата-
ции, требуется буржуазная Россия. Эти причины принуждают
Германию настаивать на свержении советской власти, а не на
политике мирного сосуществования с ней.
Ленин знал, что германские генералы, безусловно, были в со-
стоянии в любой момент свергнуть большевиков. Но их исчезно-
вение с политической арены не соответствовало интересам немцев.
Ведь в лице большевиков Германия имела дело с единственной
политической партией России, которая была готова по ее требова-
нию подписать столь позорный для России мир. Другие полити-
ческие группы, в том числе и самые радикальные в обществе,
были в это время настроены патриотически. Поэтому для них не
могло быть и речи об отказе от практически всех территориальных
приобретений России за последние три века. В мировоззрении же
Ленина патриотические соображения играли лишь второстепен-
ную роль. Так, например, в мае 1918 года он сказал: «Мы защи-
щаем не великодержавность: от России ничего не осталось кроме
Великороссии [...Мы] утверждаем, что интересы социализма [...]
выше интересов национальных, выше интересов государства».
По всем этим причинам Ленину было легче, чем его критикам,
частично раздробить Российскую империю. Ленин также, в отли-
чие от Бухарина, понимал, сколь ожесточен конфликт между обе-
ими воюющими коалициями, которые намного больше заинтере-
сованы во взаимном уничтожении, чем в свержении большевиков.
Этот непримиримый конфликт давал Ленину надежду на то, что
его партия получит шанс на выживание, если она заключит мир
с сильнейшей военной силой континента.
Лавирование Ленина между германским блоком
и Антантой
Использование конфликтов между «империалистическими»
государствами стало лейтмотивом внешней политики Ленина. Во
время переговоров с немцами в Брест-Литовске Ленин и Троцкий
вели беседы с представителями стран Антанты о возможности со-
вместных действий против Германии. Британский дипломат Ро-
берт Локкарт позже писал, что, прибыв в Россию в январе 1918 года,
он сразу же понял, что партия большевиков более или менее от-
крыто стремится использовать вражду между обеими коалициями.
15 февраля 1918 года состоялся разговор между Локкартом и Троц-
ким. Тогда большевики с большой озабоченностью и напряжени-
ем ожидали реакции Германии на демонстративный разрыв пере-
говоров в Брест-Литовске. Это были, так сказать, «рамочные
условия» встречи, во время которой Троцкий сказал, что он не-
примиримый противник Англии, но теперь Германия для больше-
виков значительно опаснее и поэтому они готовы сотрудничать
с державами Антанты. В конце февраля 1918 года Локкарт беседо-
вал с Лениным. Британский дипломат так передает его слова:
«Англо-американский капитализм так же достоин ненависти, как
и германский милитаризм, но непосредственная опасность исхо-
дит от последнего. Поэтому его радует, что я остался в России. Он
хотел бы всячески облегчить мою работу... Но у него есть большие
сомнения по поводу совместной работы с союзниками. “Наш
путь — это не ваш путь. Но мы могли бы время от времени сотруд-
ничать с капитализмом. Мы даже вынуждены делать это, так как
капитал сегодня еще достаточно силен, чтобы нас уничтожить,
если он будет един. По счастью, единство противоречит природе
мирового капитализма. До тех пор, пока существует германская
опасность, я хочу взять на себя риск сотрудничества с союзника-
ми. От этого сотрудничества обе стороны могли бы извлечь для
себя пользу. Если же немцы нападут на нас, я приму и военную
помощь. Но я убежден, что ваше правительство думает об этом
иначе, чем мы. Ваше правительство реакционно и встанет на сто-
рону русских реакционеров”».
Отношение правительств стран Антанты к большевикам нико-
им образом не было единым. Антибольшевистские настроения были
особенно сильны во Франции, которая тогда боролась за выжива-
ние и несла на себе наибольшую тяжесть войны. И в этой ситу-
ации русский союзник бросил ее на произвол судьбы. Не в пос-
леднюю очередь поэтому ни Клемансо, ни главнокомандующий
французскими вооруженными силами маршал Фош не хотели идти
ни на какие компромиссы с большевиками. Британская и амери-
канская позиции были немного мягче. 10 марта 1918 года амери-
канский президент Вильсон направил советскому правительству
телеграмму соболезнования в связи с подписанием Брест-Литов-
ского мира.
Троцкий тогда вел переговоры с американскими и француз-
скими офицерами о направлении в Россию западных военных
инструкторов для обучения красноармейцев. При содействии фран-
74
цузского генерала Вертело была создана группа советников, кото-
рые должны были помогать создавать Красную Армию. Однако
французское правительство решительно отклонило этот проект.
На этом и окончилось военное сотрудничество Антанты с больше-
виками. Когда германский посол граф Вильгельм Мирбах через
несколько недель после подписания Брест-Литовского мира при-
был в Москву, куда 10—11 марта 1918 года большевистское пра-
вительство переехало из Петрограда, большевики пытались не толь-
ко использовать в своих интересах Антанту, но и разыграть против
нее германскую карту. Локкарт так описывает эту тактику: «При-
сутствие немцев в Москве вызывало у нас постоянные затрудне-
ния. Большевикам доставляло невероятную радость все время стал-
кивать нас с немцами. И как ловко они это делали! Они заставляли
нас и немцев вместе ждать в приемной комиссариата иностранных
дел. Если они хотели разозлить меня, они принимали передо мной
Мирбаха. Если они хотели рассердить Мирбаха, то сначала на
очереди был я».
Брест-Литовский мир никоим образом не снял напряжение
в германо-советских отношениях. Переезд советского правитель-
ства из Петрограда в Москву в марте 1918 года не в последнюю
очередь произошел потому, что германские войска, оккупировав-
шие Прибалтику, могли в любой момент взять и русскую столицу.
Так как большевики сначала были еще не в состоянии полно-
стью контролировать периферию империи, прежде всего ее юж-
ный фланг, здесь возник вакуум власти, который обладал огром-
ной притягательной силой для германских генералов. Германские
войска, контролировавшие Украину, все глубже проникали внутрь
Российской империи - вплоть до Кавказа.
Советское правительство неоднократно апеллировало к Берли-
ну, призывая соблюдать определенную в Брест-Литовске демар-
кационную линию между Украиной и Советской Россией. Народ-
ный комиссар по иностранным делам Г В. Чичерин писал
в министерство иностранных дел в Берлин, что он повторяет свою
просьбу к Германскому правительству — точнее высказаться о том,
где, по его мнению, проходит граница Украинской республики.
Но советские протесты оставались без ответа. В этой связи
боннский историк Клаус Хильдебранд в 1994 году отметил, что
«в угаре завоеваний поистине наполеоновских масштабов, генерал
Людендорф основал на территории побежденной Советской Рос-
сии великую континентальную империю, следы которой вводили
в соблазн и шли далеко в мрачное будущее».
В германской правящей элите тогда была распространена точка
зрения, что советский режим - это лишь временное явление. По-
этому руководство рейха пыталось проводить на Востоке полити-
75
ку свершившихся фактов, чтобы быть в достаточной степени под-
готовленным к непредсказуемому развитию событий на этих тер-
риториях. Граф Мирбах в конце июня 1918 года поставил больше-
визму неутешительный диагноз: «Мы, бесспорно, находимся
у постели тяжело больного; и хотя возможны моменты кажущего-
ся улучшения, но в конечном счете он обречен».
Через несколько дней после того, как были написаны эти сло-
ва, 6 июля 1918 года, их автор граф Мирбах пал жертвой покуше-
ния. Его убийцами были левые эсеры, которые таким образом
протестовали против Брест-Литовского мира и одновременно стре-
мились спровоцировать конфликт в германо-советских отноше-
ниях. В самом деле, после убийства Мирбаха эти отношения были
близки к разрыву. Через два часа после покушения в германском
посольстве в Москве появился Ленин и выразил свое возмущение
содеянным. Советскому послу в Берлине Иоффе Ленин направил
телеграмму: «Посетите германского министра иностранных дел
и выразите германскому правительству возмущение русского пра-
вительства... Убийцы будут преданы чрезвычайному революцион-
ному трибуналу».
Когда же немцы потребовали от советского руководства разре-
шить размещение германского батальона в Москве для охраны
своего посольства, Ленин, несмотря на свой панический страх перед
немецкими генералами, решительно выступил против этого тре-
бования. Чем же была вызвана такая решительность Ленина, столь
неожиданная после его готовности капитулировать перед немца-
ми, проявленной в Брест-Литовске? Конечно же, сложившимся
положением на Западном фронте.
С 21 марта 1918 года - начала германского весеннего наступ-
ления во Франции — обе воюющие коалиции сосредоточили все
свое внимание исключительно на борьбе за взаимное уничтоже-
ние и были не в состоянии интенсивно заниматься решением рус-
ского вопроса. Это укрепило убежденность Ленина, переросшую
в уверенность, в том, что передышка, которую большевики полу-
чили благодаря Брест-Литовскому миру, может продлиться доль-
ше, чем предполагалось сначала. На V съезде Советов (5 июля
1918 года) он сказал: «[Державы] Запада сделали громадный шаг
вперед к той пропасти, в которую империализм падает тем быст-
рее, чем идет дальше каждая неделя этой войны».
С середины 1918 года гражданская война в России обострилась.
Государства Антанты стали все в больших масштабах поддер-
живать противников большевиков. Это сделало невозможным
любое сотрудничество большевиков с державами Запада, направ-
ленное против германского экспансионизма, поэтому Ленин пы-
тался сохранить поддержку Германии против Антанты. Он пред-
76
ложил немцам подписать выгодное для них экономическое согла-
шение. В июне 1918 года советский эксперт по хозяйственным
вопросам Красин прибыл в Германию, чтобы договориться об
условиях такого соглашения. 27 августа было подписано дополни-
тельное соглашение к Брест-Литовскому мирному договору, со-
гласно которому Россия брала на себя обязательства поставлять
в Германию значительные объемы нефти, а также заплатить ей
контрибуцию в 6 миллиардов золотых марок. Германия, со своей
стороны, обязывалась не поддерживать «белых» противников боль-
шевиков.
1 августа 1918 года Чичерин предложил германскому послу
в России Гельфериху ввести в Россию германские войска. Немцы
должны были совместно с Красной Армией бороться против ин-
тервенции Антанты в северной России и против прозападной «бе-
лой» армии генерала Алексеева на юге России. Гельферих и Лю-
дендорф высказались против этого плана. Лишь после неудачи
немецкого наступления на западе Людендорф был готов принять
предложение большевиков. Секретная часть дополнительного со-
глашения о мире между Москвой и Берлином от 27 августа
1918 года содержит обещание немцев поддержать большевиков в их
борьбе против Антанты.
Еще 20 августа Ленин заявил о своей готовности в союзе с нем-
цами противостоять агрессии Антанты. Тогда ему еще не было
ясно, что Германия находится на грани военного поражения. Но
спустя месяц он уже был в этом убежден. Одна из двух коалиций,
взаимная борьба которых сделала возможным выживание больше-
вистского режима, была накануне своего падения. Поле для так-
тических маневров большевиков сильно сузилось. Ленин пребы-
вал в панике: он был убежден в том, что Антанта, разгромившая
мощную германскую военную машину, направит все свои силы
против большевиков. «[Мы] никогда не были в столь опасном
положении, как теперь. Налицо нет уже двух, взаимно друг друга
пожирающих и обессиливающих, приблизительно одинаково силь-
ных групп империалистских хищников. Остается одна группа
победителей, англо-французских империалистов; она собирается
делить между капиталистами весь мир; она ставит своей задачей во
что бы то ни стало свергнуть Советскую власть в России».
Ленин вновь, как и сразу же после захвата власти большеви-
ками, связывал все свои надежды с мировой пролетарской рево-
люцией. Эта вера большевиков в спасительную силу мировой
революции напоминает ожидания первых христиан, веривших
в скорое установление Царства Господня. В обоих случаях эта
вера, превратившаяся в уверенность, помогла выстоять в почти
безвыходных ситуациях. Так, на VII съезде партии большевиков
77
(6 марта 1918 года) Ленин провозгласил: «[Совершенно] бесспор-
но, что все наши трудности будут превзойдены лишь тогда, когда
созреет мировая социалистическая революция, которая теперь
везде зреет».
Через несколько дней, на IV съезде Советов, Ленин утешал
большевичку из города Екатеринослава, который должен был по
Брест-Литовскому мирному договору перейти под немецкий кон-
троль: «В Германии революция неизбежна. Она [...] отбросит Брест-
ский мир». Эти слова не были предназначены для общественнос-
ти. Они были опубликованы лишь недавно.
После первых поражений германской армии на Западе больше-
вистская пропаганда становилась все заметнее. Учрежденное в ап-
реле 1918 года советское посольство в Берлине превратилось в центр
революционной агитации. Советские дипломаты установили кон-
такт с представителями левого крыла немецкой социал-демокра-
тии — спартаковцами и членами Независимой социал-демократи-
ческой партии. Большевистское влияние росло прежде всего среди
германских воинских частей, расквартированных на Востоке. Это
дало повод Ленину иронизировать, что «четырехлетняя война
вызвала разложение армии» не только в «отсталой России», но
и «в хвастающейся своим порядком Германии».
Однако случаи разложения войск вследствие большевистской
пропаганды представляли собой для германской армии лишь вто-
ростепенную проблему, также, как и для вооруженных сил других
воевавших государств. Попытка большевиков перенести на другие
армии столь успешную в России пораженческую пропаганду была
во время войны малоэффективной. Война была окончена не вос-
станием солдат против правительств своих государств, а победой
армий стран Антанты. Ослабленный гражданской войной боль-
шевистский режим находился в весьма затруднительной внутри-
и внешнеполитической ситуации: «Теперь весь мировой капитал
выступит против нас», — сказал тогда Ленин Чичерину.
«Учиться у немцев!»: «военный коммунизм»
Так же, как Маркс и Энгельс, Ленин восторгался эффективно-
стью капиталистической системы. Некоторые созданные этой
системой структуры (Ленин называл их аппаратами) основатель
партии большевиков считал своего рода нейтральными величина-
ми, которые были бы в состоянии функционировать в рамках
«социалистического государства». Непосредственно перед захва-
том власти большевиками, в сентябре 1917 года, Ленин писал:
«[Этот аппарат] надо вырвать из подчинения капиталистам [...]
Его надо подчинить пролетарским Советам... Крупные банки —
есть тот “государственный аппарат”, который нам нужен для осу-
ществления социализма и который мы берем готовым у капита-
лизма, причем нашей задачей является здесь лишь отсечь то, что
капиталистически уродует этот превосходный аппарат». Спустя
несколько недель после захвата власти, 14 декабря 1917 года, дек-
ретом о национализации банков и учреждении единого нацио-
нального банка, большевики начали осуществлять эту ленинскую
программу.
Однако банки были для большевиков лишь вершиной «капи-
талистического айсберга»; большевики мечтали о том, чтобы уста-
новить свой контроль над всеми частями «капиталистического
аппарата». С этой целью 2 декабря 1917 года при Совнаркоме был
создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), задачей кото-
рого было управление и координация деятельности всей россий-
ской индустрии. В это же время большевистское руководство
поддержало так называемую «красногвардейскую атаку на капи-
тал». Целью этого наступления была экспроприация и национали-
зация промышленных предприятий. Большевики стремились еще
больше обострить и без того острые социальные противоречия
в стране и разжигали социальную ненависть: «Ни один вопрос
классовой борьбы в истории не решался иначе, как путем наси-
лия, — утверждал Ленин на III Всероссийском съезде Советов 11 ян-
варя 1918 года. — Насилие, когда оно происходит со стороны тру-
дящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров — да, мы за
такое насилие!.. Да, мы начали и ведем войну против эксплуатато-
ров. Чем прямее мы это скажем, тем скорее эта война кончится».
Так называемый рабочий контроль на предприятиях все чаще
превращался в экспроприацию или огосударствление собственно-
сти. С ноября 1917 года по март 1918 года были более или менее
стихийно экспроприированы около 830 промышленных предпри-
ятий. Ленин, который со времени создания своего программного
труда «Что делать?» скептически высказывался по поводу стихий-
ных порывов масс, в частности пролетарских, сразу же после боль-
шевистской революции расхваливал революционное давление сни-
зу: «Вводя рабочий контроль [...] мы хотели показать, что признаем
только один путь — преобразований снизу, чтобы рабочие сами
выработали снизу новые основы экономических условий».
При этом Ленин иронизировал над теми, кто полагал, что тру-
дящиеся недостаточно квалифицированы, чтобы поставить под
свой контроль все государство: «[Мы] убеждены в том, что с каж-
дым шагом Советской власти будет выделяться все большее и боль-
шее количество людей, освободившихся до конца от старого бур-
жуазного предрассудка, будто не может управлять государством
простой рабочий и крестьянин».
Ленин тогда был уверен в том, что, в принципе, возможно
в один миг создать новый мир, войти в «золотую» социалистиче-
скую эпоху. И это можно осуществить в стране, чьи обществен-
ные, экономические и политические структуры после трех с поло-
виной лет войны были почти полностью разрушены.
Троцкий писал в воспоминаниях, что очень хорошо помнит,
как Ленин в первый период после захвата власти большевиками
на заседаниях Совнаркома вновь и вновь повторял: «Через полго-
да у нас будет социализм и мы станем сильнейшим государством
на земле».
Эти представления, напоминающие чуть ли ни религиозный
хилиазм, связаны с той легкостью, с которой большевикам с Ок-
тября 1917 года удавалось подавлять своих внутриполитических
конкурентов. Партия большевиков пребывала в победном угаре,
и лишь германские генералы вернули ее на почву реальности. Этот
факт Ленин самокритично признавал, когда говорил о жестоком,
но необходимом уроке, который был преподан большевикам
в Брест-Литовске. «Капиталистический» мир проявил булыпую
способность к сопротивлению, чем ранее могли предположить боль-
шевики. Его не удалось победить одним штурмом — «мировой
революцией». Этот урок Ленин хотел использовать во внутренней
политике.
Немецкая военная экономика была объявлена им образцом для
подражания, которому должны были следовать большевики при
строительстве советской экономической системы. Незадолго до
IV Всероссийского съезда Советов (март 1918 года), который дол-
жен был одобрить унизительные условия Брест-Литовского мира,
Ленин провозгласил: «Учитесь у немца! [...] Вышло так, что имен-
но немец воплощает теперь, наряду с зверским империализмом,
начало дисциплины, организации, стройного сотрудничества на
основе новейшей машинной индустрии, строжайшего учета и кон-
троля [...] Это как раз то, чему нам надо научиться. Это как раз то,
чего не хватает нашей великой революции». «Работа, дисциплина
и порядок спасут социалистическую Советскую республику», —
добавил Троцкий почти в то же время.
Участие фабричных и заводских комитетов, советов предприя-
тий и других органов самоуправления в управлении предприятиями
руководство партии — за исключением «левых большевиков» —
считало теперь неэффективным. Чтобы сохранить выпуск продук-
ции, оно стало опираться в первую очередь на специалистов, а не на
революционных энтузиастов. Коллегиальный принцип руковод-
ства следовало заменить иерархически-централистским.
Вопреки этому смещению акцентов сохранялась прежняя цель —
создание нового мира и нового человека. Изменялись лишь мето-
ды достижения этого рая на земле. Они теперь назывались не
«революционное давление снизу», «классовый инстинкт масс»,
«стихийность», а «контроль», «организация», «приказ».
Эта эволюция в некоторой степени напоминает судьбу другой
утопии, созданной героем романа Ф. М. Достоевского «Бесы»
Шигалевым. Шигалев также исходил в своем проекте из неогра-
ниченной свободы, чтобы затем прийти к абсолютной тирании.
Стали ли большевики жертвой своей собственной утопии? Этого
мнения придерживался русский философ Семен Франк, рассмат-
ривавший утопизм как классическую ересь, как попытку спасти
мир при помощи одной лишь человеческой воли. Так как утопист
вторгается в структуру творения и человеческую природу, его
намерения изначально обречены на провал; он объявляет войну
как творению, так и природе человека и превращается из мнимого
спасителя в озлобленного врага рода человеческого.
Тайна успеха большевиков, однако, состояла в том, что они,
если того требовали обстоятельства, были в состоянии вопреки
своему утопизму в угоду реальности пожертвовать частью доктри-
ны. Этой способностью к гибкости, к радикальной смене курса,
они и обязаны своим выживанием. Но и тогда, когда большевики,
казалось, действовали прагматически и проявляли тактическую
гибкость, они никогда не отказывались от осуществления своих
конечных идеологических целей. Фазы, когда в их действиях
преобладала прагматическая позиция, оценивались ими лишь как
«паузы для того, чтобы перевести дыхание», как периоды собира-
ния сил перед новой попыткой перестроить действительность в со-
ответствии с доктриной. Напряжение, существовавшее между дву-
мя полюсами — доктринерским и прагматическим — было
характерно для политики большевиков практически до самого рас-
пада СССР в 1991 году.
Своего рода смесью этих обоих компонентов являлась система
«военного коммунизма», создавать которую большевики начали
примерно с середины 1918 года. Первоначально эта система дол-
жна была служить достижению одной практической цели — пре-
дотвратить катастрофу снабжения, которая угрожала стране не
в последнюю очередь из-за растущего отчуждения между городом
и деревней.
Больше всего от Октябрьской революции выиграли крестьяне,
получившие 26 октября 1917 года «Декрет о земле». Захват поме-
щичьей собственности, нелегально происходивший во многих
регионах еще до большевистского переворота, был в результате его
лишь легализирован. При этом лишены собственности были не
только помещики, но и самые богатые крестьяне — владельцы
сельскохозяйственных предприятий, производивших продукцию
81
не только для собственного потребления, но и на рынок. Имев-
ший далеко идущие последствия передел собственности привел
к нивелировке деревни. Бедные крестьяне стали немного зажи-
точнее, богатые — несколько беднее. Так, число крупных кресть-
янских дворов (более четырех десятин) вследствие передела земли
уменьшилось на рубеже 1917—1918 года с 31% до 21%, а число
дворов так называемых «середняков», имевших менее четырех
десятин земли, увеличилось с 57% до 72%.
Подавляющее большинство русских крестьян производили
продукты лишь для собственного потребления и были едва ли
заинтересованы в интеграции в общегосударственную экономи-
ческую систему. Тем более что разрушенная промышленность
России производила все меньше товаров и не могла предложить
крестьянам за их продукцию соответствующий эквивалент. При-
ближалась катастрофа со снабжением городов. Не в последнюю
очередь именно поэтому большевики 13 мая 1918 года обновили
принятый еще Временным правительством 25 марта 1917 года закон
о государственной хлебной монополии. Этот закон предусматри-
вал, что все свои излишки и запасы зерна крестьяне должны про-
давать государству по твердой цене, после чего уполномоченные
государством органы снабжения брали распределение продуктов
питания на себя. Между тем, падение авторитета Временного пра-
вительства распространилось и на органы снабжения, поэтому они
фактически были неспособны решить свои задачи. Готовность
сельского населения поставлять зерно в требуемых объемах в те-
чение 1917 года беспрерывно снижалась. Эту тактику пассивного
сопротивления крестьяне пытались осуществлять и после прихода
к власти большевиков. Так как государство уже осуществило со-
кровенную мечту крестьян — «черный передел», крестьяне больше
не хотели, чтобы оно и впредь вмешивалось в их дела. Отношение
крестьян к государству было, очевидно, связано со старой тради-
цией, которую историк Владимир Вейдле характеризовал так: «На
Западе общество пыталось овладеть государством, в России, на-
против, — бежать от него». Каждую такую попытку к бегству
русское государство наказывало тем, что становилось еще более
репрессивным.
Это наблюдение, касающееся русского самодержавия, было
верным и по отношению к большевистскому режиму. За короткое
время большевики переняли старую модель господства в России.
При этом они приспособили ее к потребностям времени, модерни-
зировали ее и, тем самым, сделали ее еще более эффективной, чем
при царизме.
Чем меньше крестьянская Россия желала иметь дело с больше-
вистским государством, тем более угрожающим становилось его
82
присутствие в деревне. 29 апреля 1918 года Ленин обвинил «мел-
ких собственников», то есть большую часть крестьянства, в «нео-
бузданном эгоизме» и объявил их решительными врагами «соци-
алистического строительства»: «Да, мелкие хозяйчики, мелкие
собственники готовы нам, пролетариям, помочь скинуть помещи-
ков и капиталистов. Но дальше пути у нас с ними разные. Они не
любят организации, дисциплины, они — враги ее».
Режим готовил крупномасштабное наступление против кресть-
ян, чтобы отнять у них «излишки». Народный комиссар Цюрупа,
ответственный за продовольственное снабжение (наркомпрод),
9 мая 1918 года открыто признал: «Я желаю с совершенной ответ-
ственностью заявить, что здесь речь идет о войне, только с оружи-
ем в руках можно получить хлеб».
Декретом от 27 мая региональные органы снабжения были
прямо подчинены наркомпроду. В это же время партийное руко-
водство начало апеллировать к «классовому сознанию» пролетари-
ев, призывая их вступать в продовольственные отряды. Продотря-
ды направлялись в села и деревни для того, чтобы силой отнимать
продовольствие у крестьян. Сельских «мелких собственников»,
прятавших зерно и якобы заставлявших голодать горожан, пропа-
ганда, в духе выше приведенных ленинских высказываний, пред-
ставляла как новых классовых врагов пролетариата, которые в раз-
ворачивающейся новой фазе гражданской войны стоят по другую
сторону баррикад.
Не только в городе среди промышленного пролетариата, но
и в деревне большевики пытались теперь популяризировать свою
идею новой гражданской войны. 20 мая 1918 года председатель
ЦИК Советов Я. М. Свердлов объявил: «Только в том случае, если
мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных
лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну,
которая шла не так давно в городах, [...] только в том случае мы
сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что
смогли сделать для городов».
Расколу деревни должны были способствовать созданные по
декрету от 11 июня 1918 года «Комитеты деревенской бедноты» —
комбеды. Члены комбедов должны были оказывать давление на
более богатых крестьян, чтобы те сдавали свои «излишки» госу-
дарству; иными словами, они должны были доносить на соседей.
В качестве платы за донос комбеды получали часть конфискован-
ного зерна.
Разжигая таким образом социальную зависть и вражду, боль-
шевики пытались использовать давно известные методы, кото-
рые в недавнем прошлом помогли им избавляться от традицион-
ного верхнего слоя общества. Когда вскоре после свержения царя
83
большевики призывали крестьян и рабочих «грабить награблен-
ное», то есть самовластно экспроприировать собственность поме-
щиков и фабрикантов, их призыв получил значительный отклик.
Они использовали в своих интересах углублявшуюся из поколе-
ния в поколение пропасть между «верхами» и «низами» в россий-
ском обществе. Эту пропасть дополнительно увеличивал и кон-
фликт культур: европеизированных «верхов» и традиционно
мыслящих «низов». Бердяев писал, что «мир господствующих
привилегированных классов, преимущественно дворянства, их
культура, их нравы [...], даже их язык был совершенно чужд
народу-крестьянству, воспринимался как мир чужой расы, ино-
странцев».
Между русским промышленным пролетариатом и крестьянством
не было такой пропасти; не было ее и между крестьянами-«бога-
чами» и «сельской беднотой». Не в последнюю очередь поэтому
большевики не смогли своими призывами к классовой борьбе
против «сельской буржуазии» достичь ожидаемых успехов. Лишь
немногие промышленные рабочие были готовы вступить в прод-
отряды, поэтому режим был вынужден прибегнуть к помощи
других социальных элементов — тех, кого марксисты называли
«люмпен-пролетариат». Поведение этой разношерстной «продар-
мии», насчитывавшей в конце 1918 года около 40 тысяч человек,
никоим образом не устраивало большевистское руководство. Мос-
ковский ЦК был завален жалобами из регионов, в которых дейст-
вия продотрядов подвергались острой критике. Продотряды обви-
нялись в том, что во время походов против сельского населения
они прежде всего заботились о своем снабжении, а не о продоволь-
ственном обеспечении государства. В середине 1918 года Ленин
был вынужден призвать рабочих, которые шли в продотряды, брать
в эти отряды не грабителей, а надежных людей, тех, кто «будет
служить общему делу спасения от голода всех голодающих, а не
лишь себя самого».
Репутация комбедов была не лучше. Так как крестьянство от-
носительно сплоченно оборонялось от террористического похода
большевиков, в комбеды вступали, как правило, лишь представи-
тели маргинальных групп, не пользующиеся авторитетом в сель-
ских общинах. Вместо того чтобы укреплять новый режим на селе,
они лишь дискредитировали его. Известный русский специалист
по аграрной политике А. Устинов писал о поведении комбедов:
«Они становятся в деревне источником величайшей неразберихи
[...], в комитеты входит голытьба, деклассированные бесхозяй-
ственные элементы деревни... Эта теплая компания, ничего за
душой не имеющая, кроме сознания полноты власти, отправляется
походом на хозяйственные элементы деревни, на всех тех, у кого
хоть что-нибудь есть. При этом не щадятся и трудовые хозяйства:
расхищаются скот, мертвый инвентарь всех видов. [...] Идет не
созидание ценностей, а их уничтожение».
Власти должны были самокритично признать, что комбеды не
принесли пользы большевистскому делу. Вот отзыв наркомпрода
о деятельности комбедов в Пензенской губернии: «Комитеты бед-
ноты всюду, положительно везде, оставили уже совсем безотрад-
ные воспоминания о таких их делах, которые иначе как уголовны-
ми преступлениями назвать нельзя». В конце 1918 года комбеды
были распущены.
Вместо призывов к самостоятельной инициативе «классово
сознательных» рабочих и крестьян, большевики начали все в боль-
шем масштабе проводить политику «огосударствления» граждан-
ской войны. Для войны против собственного сельского населения
они стали использовать государственные органы террора, а также
регулярные части созданной в феврале 1918 года Красной Армии.
Со времени Октябрьской революции большевики реагировали
на глубокие внутриполитические кризисы, как правило, ужесто-
чением своего и без того жесткого политического курса, дополни-
тельной централизацией своих и без того централизованных струк-
тур власти и растущим огосударствлением важнейших сфер
экономической и общественной жизни. Не иначе они реагировали
на ужесточение кризиса снабжения в течение 1918 года. Через
шесть недель после огосударствления хлебной торговли прави-
тельство взяло в свои руки контроль над большей частью про-
мышленного производства.
28 июня 1918 года все крупные предприятия были переданы
государству. Распределение продовольствия и производство про-
мышленной продукции в огромной стране теперь, по крайней мере
теоретически, были сосредоточены в двух сверхучреждениях, чис-
ло работников которых беспрерывно росло, и которые получали
все больше особых полномочий — в народном комиссариате про-
довольствия и в ВСНХ.
Полномочия наркомпрода дополнительно расширились, когда
правительство 21 ноября подвергло огосударствлению всю внут-
реннюю торговлю, за немногими исключениями. Контролируе-
мое государством распределение товаров должно было заменить
рынок, который для ортодоксальных марксистов всегда был бель-
мом в глазу. Специалист по проблемам экономики, левый боль-
шевик Н. Осинский осенью 1918 года писал о рынке: «Рынок -
это очаг инфекции, постоянно порождающий возбудителей капи-
тализма. Контроль над аппаратом общественного обмена сделает
невозможным спекуляцию, накопление капитала, появление но-
вых частных собственников».
85
В марте 1919 года в проекте партийной программы большевики
объявили своей целью замену торговли плановым, организован-
ным в государственном масштабе распределением продуктов. Уси-
ливающаяся с середины 1918 года продовольственная диктатура
была не только вынужденной мерой. Партия не просто реагирова-
ла на развал механизмов снабжения, но и действовала по собствен-
ной инициативе. Распад старых структур снабжения она исполь-
зовала как шанс создать новые структуры, соответствующие ее
идеологическим представлениям.
Наряду с рынком, деньги были тем явлением, которое особен-
но раздражало ортодоксальных марксистов. Мечта об отмене денег
была тесно связана с мечтой об отмене рынка. На самом деле,
в системе, в которой государство брало на себя распределение то-
варов, деньги теряли свое первоначальное значение. К началу
1921 года реальная стоимость находящихся в обороте российских
денег упала по сравнению с ноябрем 1917 года с 1919 миллиардов
рублей до 70 миллиардов рублей. В середине 1921 года советская
банкнота 50 000 рублей имела покупательную силу в одну довоен-
ную копейку. Имевшее далеко идущие последствия обесценива-
ние рубля сначала едва ли заботило советское руководство: оно
мечтало о «пролетарском натуральном хозяйстве», в котором день-
ги не будут играть никакой роли. Все больше продуктов должно
было предлагаться государством бесплатно, как, например, с кон-
ца 1920 года газ, вода, электроэнергия и другие коммунальные
услуги. Квартплата в государственных коммунальных квартирах
была также отменена, как и плата за почтовые услуги.
Наряду с рынком и деньгами большевики пытались ликвиди-
ровать и третью основу старого «буржуазного» порядка - частную
собственность. Государство должно было не только распределять
товары, но и производить их. Контроль за огосударствленными
промышленными предприятиями осуществлял ВСНХ. Сначала это
были крупные предприятия, перешедшие в собственность госу-
дарства с 28 июня 1918 года, затем, с ноября 1920 года — все
промышленные предприятия с числом работающих более 5—10 че-
ловек. Так что единственное учреждение должно было управлять
производством и координировать работу десятков отраслей и ты-
сяч предприятий (осенью 1920 года их было более 37 тысяч). Это
вело к чрезвычайному раздуванию штатов этого ведомства: в марте
1918 в ВСНХ трудилось 318 чиновников — совслужащих, а в начале
1921 года их, в центре и на местах, было уже тридцать тысяч.
Четвертой основой системы «военного коммунизма», создавае-
мой большевиками с середины 1918 года, была, наряду с отменой
рынка, частной собственности и значительным обесцениванием
денег, всеобщая трудовая повинность.
86
Об установлении всеобщей трудовой повинности Ленин мечтал
еще до захвата коммунистами власти. В октябре 1917 года в работе
«Удержат ли большевики государственную власть?» он писал: «Кто
не работает, тот не должен есть, — вот основное, первейшее и глав-
нейшее правило, которое [...] введут Советы рабочих депутатов,
когда они станут властью». Ленин знал, какими средствами можно
заставить работать на «пролетарское» государство все слои населе-
ния, в том числе и состоятельные. Эти средства — «монополия на
зерно и хлебная карточка».
Такой постулат большевики начали претворять в жизнь сразу
же после захвата власти. Конституция Российской Социалисти-
ческой Федеративной Советской Республики (РСФСР), принятая
в июле 1918 года, провозглашала, что с целью уничтожения пара-
зитических слоев общества и организации хозяйства вводится
всеобщая трудовая повинность. В «Законе о труде» от 10 декабря
1918 года все граждане и гражданки в возрасте от 16 до 50 лет были
обязаны нести «трудовую службу».
Военный коммунизм означал расширение государственного
контроля на все сферы экономической, социальной и политичес-
кой жизни страны. Общество, которое вследствие революций 1905
и 1917 года сначала частично, затем полностью освободилось от
государственной опеки, было снова лишено самостоятельности
и стало несвободно еще в большей степени, чем до отмены крепо-
стного права.
Многие наблюдатели видят в «военном коммунизме» опреде-
ленное сходство с немецкой военной экономикой времен Первой
мировой войны. Сами большевики многократно утверждали, что,
создавая систему «военного коммунизма», они вдохновлялись
примером Германии. В действительности же между обеими систе-
мами существовали принципиальные различия: немецкая военная
экономика была «экономикой чрезвычайного положения», дей-
ствовавшего в рамках существовавшей капиталистической систе-
мы. «Военный коммунизм», напротив, взорвал капиталистичес-
кую систему и создал новую, ей альтернативную. В немецкой
военной экономике речь шла о контроле над рынком и частной
собственностью; при «военном коммунизме» — об их разрушении:
важнейшие стимулы хозяйственной жизни были уничтожены.
Большевики, как истинные марксисты, непрерывно говорили
о примате экономики. В действительности же в системе военного
коммунизма экономика полностью зависела от государства, т. е.
от политики; экономика стала лишь придатком политики. Этой
сменой приоритетов большевики начали один из глубочайших пе-
реворотов в новейшей истории.
87
Государственный террор и общественная изоляция
режима
Происшедшее в период военного коммунизма лишение русско-
го общества свободы и его огосударствление, имевшие далеко
идущее последствия, вызвали упорное противодействие населе-
ния. Опьянение свободой, свойственное периоду между февраль-
ской и октябрьской революцией, сказывалось еще долго и многие
годы доставляло большевикам большие проблемы. В отличие от
Германии после прихода национал-социалистов к власти, тотали-
тарный режим в России был установлен не сразу, а после трехлет-
ней гражданской войны. То обстоятельство, что захват большеви-
ками власти 25 октября 1917 года прошел так благополучно для
них, мало говорило о действительном внутреннем состоянии рос-
сийского общества. Его стремление к свободе тогда еще не было
сломлено, существовал большой потенциал сопротивления. Не
в последнюю очередь по этой причине в уставшей от войны Рос-
сии сразу же после ее выхода из Первой мировой войны могла
начаться гражданская война, еще более жестокая, принесшая стра-
не еще больше жертв, чем мировая. Подавляющее большинство
населения было во время гражданской войны настроено против
большевиков, боролось с ними или оказывало им пассивное со-
противление. Учитывая это обстоятельство, выживание режима
кажется настоящим чудом. Тем более, что среди противников боль-
шевиков были и те слои населения, от имени которых они прави-
ли. Колыбель Октябрьской революции — Петроград — через не-
сколько месяцев после захвата большевиками власти угрожал стать
центром пролетарского сопротивления большевистской диктатуре
и лишить ее единственной основы легитимности. Большую актив-
ность на петроградских фабриках и заводах развил независимый
«Совет уполномоченных», организованный в феврале—марте
1918 года и снискавший значительную популярность в столице.
«Уполномоченные» критиковали курс большевиков — разгон
Учредительного собрания, внешнеполитическую капитуляцию
в Брест-Литовске. Они протестовали также против катастрофы со
снабжением. Переезд Совнаркома из Петрограда в Москву 10 марта
1918 года был вызван не в последнюю очередь оппозиционными
настроениями петроградских промышленных рабочих. Огосудар-
ствление хлебной торговли, объявленное большевиками 13 мая
1918 года, также вызвало протесты рабочих — в первую очередь,
Путиловских заводов. 1 июня 1918 года «Совет уполномоченных»
попытался организовать в Петрограде всеобщую забастовку
и обратился к рабочим с такими словами: «Совет уполномоченных
призывает рабочих Петрограда широко готовить рабочие массы
88
к политической стачке против нынешнего режима, который име-
нем рабочего класса казнит рабочих, [...] не соблюдает свободу
слова, печати, забастовок... Однако не только в Петрограде, но
и во многих других промышленных центрах, прежде бывших оп-
лотом большевиков, рабочий класс все больше отдалялся от ре-
жима. Это отразилось весной 1918 года на выборах городских
Советов во многих областях России. Выборы, как правило, за-
канчивались поражением большевиков, которых опережали их
противники-социалисты — эсеры и меньшевики.
Успехи бывших союзников, левых эсеров, становились все
большим вызовом режиму. С апреля по сентябрь 1918 года этой
партии удалось увеличить число своих членов с 62 тысяч до 100 ты-
сяч человек. В то же время число членов большевистской партии
не росло и оставалось на уровне около 300 тысяч человек.
В начале июля 1918 года должен был состояться V Всероссий-
ский съезд Советов, который формально был высшим органом
власти в стране. Однако в преддверие съезда большевики были
вынуждены констатировать, что им угрожает поражение, анало-
гичное провалу на выборах в Учредительное собрание. Чтобы не
дать политическим соперникам подчинить себя, ЦИК Советов,
в котором преобладали большевики, 14 июня 1918 года постано-
вил исключить из Советов эсеров и меньшевиков. Это решение
было основано на утверждении, что обе эти партии якобы участво-
вали в «организации вооруженных восстаний против рабочих
и крестьян в союзе с открытыми контрреволюционерами».
Большевики снова, как при насильственном роспуске Учреди-
тельного собрания, доказали, что они не собираются считаться
с волей большинства. Они чувствовали себя ответственными не
перед «колеблющимся» и «нерешительным» большинством, а пе-
ред историей — «единственно верной» марксистской интерпрета-
цией исторических процессов. Силам, которые угрожали причи-
нить вред их исторической миссии, даже если это были трудящиеся
массы, от имени которых они правили, большевики объявляли
непримиримую борьбу. «Революционный террор» они считали ле-
гитимным средством создания нового справедливого мира, «без
эксплуататоров и угнетателей».
Бухарин в работе «Программа коммунистов» (1918) писал, что
большевики — не пацифисты, их целью никоим образом не явля-
ется всеобщее разоружение. Они стремятся к разоружению буржу-
азии и вооружению пролетариата. Большевики неоднократно ссы-
лались на тезис Маркса, что бесклассовое коммунистическое
общество не может быть установлено сразу после свержения капи-
талистической системы. Смена одной общественной формации дру-
гой представляет собой длительный процесс. Временную форму
89
государственности, которая должна была контролировать этот
переход, Маркс определил как «революционную диктатуру проле-
тариата». Именно к ней стремились большевики после Октябрь-
ской революции. Согласно Бухарину, диктатура пролетариата
лишает классовых врагов гражданских свобод, так как буржуазия
злоупотребляет этими свободами, используя их в контрреволюци-
онных целях.
Открытое признание большевиками террора, неуважение ими
элементарных правил парламентаризма было камнем преткнове-
ния для демократически настроенных социалистических сил в Рос-
сии и во всем мире. Раскол международного рабочего движения,
начавшийся летом 1914 года с одобрения военных кредитов веду-
щими партиями Второго Интернационала, стал еще более глубо-
ким после установления террористической власти большевиков.
Особенно остро их систему критиковал Карл Каутский, один из
ведущих теоретиков Второго Интернационала. В работе «Терро-
ризм и коммунизм» он писал: «Только то обстоятельство, что
большевизм чувствует себя среди народа в меньшинстве, объясня-
ет, почему он так жестко не приемлет демократию... Большевики
готовы, чтобы удержаться, сделать все возможные уступки бюро-
кратии, милитаризму, капитализму. Но уступка демократии ка-
жется им самоубийством».
На упрек Каутского в том, что большевизм все в большей сте-
пени приобретает милитаристские черты, большевики вовсе не
возражали. Да, утверждал Троцкий, рабочие должны учиться об-
ращаться с оружием, если они хотят утвердить свою власть. Ленин
резко выступал против критики Каутского и оправдывал действия
большевиков. Он представлял диктатуру пролетариата в качестве
чуть ли не главного средства избавления человечества от «ига ка-
питализма», единственного пути, который ведет к «отмиранию
государства».
Официальная советская историография, считавшая Ленина
олицетворением совершенства, старалась смягчить и придать от-
носительный характер ленинскому признанию необходимости
беспощадного террора. Культ Ленина, в особенности после смерти
основателя советского государства в январе 1924 года, превратился
в составную часть советской государственной доктрины. В соот-
ветствии с ней Ленин был воплощением всех мыслимых доброде-
телей, источником вдохновения. Даже многие критически мысля-
щие советские интеллектуалы при упоминании имени Ленина
впадали в восторг. Однако тот факт, что крайняя жестокость со-
ветской политики, систематический террор как основа режима,
были непосредственно связаны с именем Ленина, плохо сочетался
с приукрашенным образом большевистского вождя. Источники,
в особенности документы, недавно ставшие доступными, не остав-
ляют, однако, места сомнениям.
Когда II Всероссийский съезд Советов отменил вновь введен-
ную Временным правительством смертную казнь, Ленин был воз-
мущен этим. В воспоминаниях Троцкого содержатся такие ленин-
ские слова: «Это безумие. Как же можно осуществить революцию
без расстрелов? [...] Какие же еще репрессивные меры остаются?
Тюрьма? Но кто на нее обращает внимание во время революции,
когда каждый надеется победить?».
1 ноября 1917 года Ленин добавил к сказанному, что «больше-
вики были чересчур добродушны. А если бы буржуазия была по-
бедительницей, она бы поступила как в 1848 году (когда было
подавлено июньское восстание рабочих в Париже. - Л. Л.) или
как в 1871 году (когда была разгромлена Парижская Коммуна. —
Л. Л.)».
22 ноября 1917 года в России были учреждены революционные
трибуналы, которые должны были судить «контрреволюционные»
преступления. С 16 июня 1918 года эти трибуналы получили пра-
во выносить смертные приговоры. Так что настойчивое стремле-
ние Ленина возобновить смертную казнь не осталось безрезуль-
татным. С другой стороны, для диктатуры пролетариата, как ее
понимал Ленин, закон о смертной казни вовсе не был необходим,
чтобы расстреливать «контрреволюционеров»: ведь согласно Ле-
нину, диктатура революционного народа — это власть, не ограни-
ченная никакими законами. Волкогонов в 1994 году писал: «Ле-
нин является не просто вдохновителем революционного террора,
но и инициатором придания ему масштабного государственного
характера».
Вновь и вновь Ленин критиковал отношение большевиков
к своим противникам как нерешительное и слишком мягкое. Ког-
да 20 июня 1918 года в Петрограде нарком печати Володарский
пал жертвой покушения, Ленин упрекнул членов Петроградского
партийного комитета в нерешительной реакции на его смерть:
«Тов. Зиновьев! (Г. Е. Зиновьев был председателем Петроградско-
го комитета большевиков. — Л. Л.) Только сегодня мы услыхали
в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володар-
ского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские
цекисты [...]) удержали. Протестую решительно! Мы компромети-
руем себя [...] Террористы будут считать нас тряпками. Время
архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора
против контрреволюционеров».
Ленин постоянно призывал большевиков к более жесткому
обращению с богатыми крестьянами — «кулаками». Так, в августе
1918 года, он предлагал наркомпроду Цюрупе: «[Взять] в каждой
91
хлебной волости 25—30 заложников из богачей, отвечающих жиз-
нью за сбор и ссыпку всех излишков». Аналогичное распоряжение
он дал 20 августа 1918 года местным советским властям округа
Ливны: «Необходимо!...] конфисковать весь хлеб и все имущество
у восставших кулаков, повесить зачинщиков из кулаков, [...] аре-
стовать заложников из богачей».
Убийство царской семьи в Екатеринбурге, где она находилась
в ссылке с апреля 1918 года, было организовано по инициативе
московского центра, не в последнюю очередь Ленина. Руководи-
тель екатеринбургских органов Чека Яков Юровский сразу же
после расстрела царской семьи составил протокол, содержание
которого недавно стало достоянием общественности. Юровский
пишет, что 16 июля 1918 года он получил телеграмму председателя
Уральского Совета Голощекина, содержавшую приказ ликвиди-
ровать царскую семью. После чего Юровский собрал расстрель-
ную команду из двенадцати человек, которую возглавил лично.
Все члены этой команды, расстрелявшей в ночь с 16 на 17 июля
1918 года царя, царицу, их пятерых детей и четырех сопровождав-
ших их лиц, известны поименно. Решение о ликвидации царской
семьи было принято в Москве. Сведения об этом содержатся в днев-
нике Троцкого. 9 апреля 1935 года Троцкий сделал в нем запись
о том, что в антибольшевистской прессе в настоящее время обсуж-
дается вопрос об убийстве царской семьи. Выдвигается тезис, что
Уральский Совет принял это решение самостоятельно. В действи-
тельности же дела обстояли совсем по-другому. Ленин считал, что
«белые» не должны получить в свои руки столь важный козырь
как Николая II. Далее Троцкий писал: «Казнь царя и его семьи
была необходима не только для того, чтобы внушить страх врагам,
[...] но и для того, чтобы встряхнуть людей в своих рядах и пока-
зать им, что пути назад нет».
Эта аргументация никоим образом не убеждает. В 1918 году
царь уже не являлся символом. Опасность реставрации царизма
была незначительной. Из-за всеобщего неприятия монархии даже
«белые» противники большевиков редко имели мужество открыто
защищать монархические идеи. Это обстоятельство не осознается
сегодняшними русскими монархистами. Они предаются мечтам
о якобы глубоко укоренившейся в русском народе верности царю
и тем самым становятся жертвой своей собственной легенды.
Большевистский террор приобрел систематический характер
после неудачного покушения на Ленина, совершенного эсеркой
Фанни Каплан 30 августа 1918 года. Ленин был ранен двумя пу-
лями. Когда Каплан на допросе спросили о мотивах ее действий,
она ответила: «Я считаю что [Ленин] предатель. Чем дольше он
живет, тем дальше удаляет идею социализма. На десятки лет».
92
В тот же день в Петрограде был застрелен глава Петроградской
чека Моисей Урицкий. Покушение на него, так же, как и поку-
шение на Ленина, было делом рук эсера.
Оба эти покушения были использованы большевистским ру-
ководством как повод к принятию 5 сентября 1918 года декрета
«О красном терроре», который снискал печальную славу в истории
советской системы. Так как раненый Ленин очень быстро по-
правлялся, некоторые авторы предполагают, что этот декрет по-
явился не без помощи председателя Совнаркома. Декрет содержит
следующие пассажи: «[При] данной ситуации обеспечение тыла
путем террора является прямой необходимостью. [... Необходимо]
обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем
изолирования их в концентрационных лагерях. [... Подлежат]
расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организа-
циям, заговорам и мятежам».
«Ответственная» за революционный террор Всероссийская Чрез-
вычайная Комиссия (ЧК или ВЧК) превратилась в огромного
молоха, монополизировавшего защиту режима от «внутренних
врагов». Ленинское определение диктатуры «революционного на-
рода» как власти, не ограниченной никакими законами, в отноше-
нии ВЧК особенно точно. О полноте власти ВЧК один из ее ру-
ководителей Я. Петерс писал: «ЧК полностью независима в своей
деятельности; она проводит следствие, осуществляет аресты и каз-
ни, и подотчетна Совнаркому и ВЦП К».
Попытки поставить ЧК под контроль советских органов юсти-
ции были решительно отвергнуты председателем ВЧК Ф. Э. Дзер-
жинским: «Отдача ВЧК под надзор НКюста роняет наш престиж,
умаляет наш авторитет в борьбе с преступлениями, подтверждает
все белогвардейские россказни о наших “беззакониях”».
Ленин неоднократно брал ВЧК под защиту от становящейся все
более острой критики. На собрании чекистов по поводу первой
годовщины Октябрьской революции он сказал: «Обывательская
интеллигенция [говорит об ошибках ЧК], не желая вникнуть глуб-
же в сущность дела. Что удивляет меня в воплях об ошибках ЧК —
это неумение поставить вопрос в большом масштабе [...] Вполне
понятно примазывание к ЧК чуждых элементов. Самокритикой
мы их отшибем. Для нас важно, что ЧК осуществляет непосред-
ственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении ее роль не-
оценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления
путем насилия эксплуататоров, — нет».
Однако не только «обывательская интеллигенция», но и мно-
гие старые большевики часто жаловались на скандальное поведе-
ние органов госбезопасности. Д. Гопнер, член Российской социал-
демократической рабочей партии с 1900 года, в письме Ленину от
93
22 марта 1919 года писал об «отчаянно преступной атмосфере,
которая царит» в ЧК Украины. Гопнера возмущала «диктатура
этого официально подчиненного учреждения», и проявляемое че-
кистами «полное игнорирование всех законов и распоряжений
Правительства».
Хотя Ленин и принимал к сведению эти жалобы — время от
времени следовало наказание наиболее скомпрометированных че-
кистов — его в основном положительное отношение к чекистам
оставалось неизменным. Ленин даже заявлял: «Хороший комму-
нист в то же время и хороший чекист».
«Красный террор» охватывал все слои российского населения.
Но с особой жестокостью террор обрушился на представителей
бывших «верхов» общества. После лишения их политической вла-
сти и экспроприации собственности дело доходило порой до фи-
зической ликвидации. Советская конституция 1918 года лишила
представителей так называемых «эксплуататорских классов» из-
бирательного права, как активного, так и пассивного. Во время
гражданской войны их снабжали хуже всех: они, как правило,
получали продуктовые карточки низшей категории. Власти нео-
днократно облагали «представителей буржуазии» особым налогом —
так называемой «контрибуцией». Так, в октябре 1918 года они
должны были выплатить государству 10 миллиардов рублей. В рам-
ках трудовой повинности они часто привлекались к самым тяже-
лым и черным работам.
Среди важнейших составных частей «красного террора» было
взятие заложников — произвольный арест людей, которых орга-
ны террора считали своего рода «человеческим залогом». В ответ
на сопротивление режим нередко проводил массовые расстрелы
заложников. К категории заложников, подлежавших казни
в первую очередь, принадлежали представители ранее имущих
классов.
Судьба свергнутых «верхов» на первый взгляд напоминает судь-
бу евреев в Третьем Рейхе. И здесь прослеживается последова-
тельное ужесточение мер преследования: лишение имущества, прав
и достоинства, изоляция и, наконец, физическое устранение.
Однако между этими двумя видами преследования существовало
основополагающее различие. Конечной целью национал-социа-
листов, по крайней мере, после начала советско-германской вой-
ны, был тотальный геноцид, полное физическое уничтожение
евреев, вне зависимости от их возраста, пола, религиозной или
профессиональной принадлежности. Поход большевиков против
буржуазии и дворянства России был иного рода. Большевики
пытались «расколоть» своих классовых врагов. Часть из них была
уничтожена, другая же, напротив, использовалась режимом в сво-
94
их целях. Сотни тысяч «буржуазных» специалистов работали в со-
ветских учреждениях и на предприятиях. Красная Армия без «во-
енспецов» — бывших офицеров царской армии — была бы небое-
способна. Их число в Красной Армии в 1919 году составило 35 000,
а в 1920 году — уже 48 000. Кроме того, в Красную Армию из
бывшей царской армии были призваны более 10 000 военных чи-
новников и около 14 000 военных врачей. Корпус командиров
Красной Армии в 1918 году на 75% состоял из бывших царских
офицеров, а в 1921 году их все еще было 34%. Даже два первых
верховных главнокомандующих Красной Армии — Йоахим Ваце-
тис (1918—1919 годы) и Сергей Каменев (1919—1924 годы) были
в царские времена старшими офицерами. Нельзя забывать и о том,
что многие большевистские вожди, в том числе и сам Ленин, были
буржуазного или дворянского происхождения. Так что политика
большевиков по отношению к так называемым «классовым вра-
гам» была более дифференцированной, чем политика национал-
социалистов по отношению к евреям. Многие авторы, которые
пытаются отождествлять большевизм с национал-социализмом, не
учитывают это обстоятельство.
Среди тех групп населения, против которых с особенной жес-
ткостью боролись большевики, были наряду с дворянами и бур-
жуазией донские и кубанские казаки. Казаки, имевшие в царские
времена многочисленные привилегии и служившие в элитных
частях, весьма скептически отреагировали на установление боль-
шевистского режима. Большевики со своей стороны пытались
расколоть казаков и апеллировали к «трудящемуся» казачеству
с призывом признать советскую власть и выступить против контр-
революционных сил внутри казачества. Весной 1918 года в каза-
чьих областях Дона и Кубани были учреждены советские респуб-
лики. В мае 1918 года началась мобилизация казаков в Красную
Армию. Но в этом деле большевики больших успехов не достигли.
Сталин, в то время возглавлявший наркомат по делам националь-
ностей (Наркомнац), в середине 1918 года находился на юге Рос-
сии. 22 июня 1918 года он писал в Москву: «Знаете ли вы, что
мобилизация казаков, объявленная нами, сыграла с нами злую
шутку, вооружив несколько тысяч казаков, взявших у штаба ар-
тиллерию и прочее снаряжение, ушедших потом от нас и теперь
лупящих наши отряды нашими же снарядами?».
В сентябре 1918 года советское руководство упразднило Дон-
скую республику. Казачество как таковое все чаще объявлялось
врагом советской власти. Этот непримиримый курс, который в пер-
вую очередь представлял Сталин, подвергался острой критике со
стороны некоторых большевистских вождей. Так, один из воен-
ных руководителей большевиков Антонов-Овсеенко 17 октября
95
1918 года призвал Ленина продолжать бороться за привлечение
трудящейся части казачества на свою сторону.
Но так как казаки во все более ужесточавшейся гражданской
войне в массовом порядке поддерживали противников большеви-
ков, последние стали проводить непримиримый антиказачий курс.
24 января 1919 года ЦК большевиков решил «провести массовый
террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести
беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще
казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное [!] уча-
стие в борьбе с Советской властью».
В марте 1919 года, после начала большого восстания казаков,
направленного против большевиков, советские органы террора
с особой последовательностью начали выполнять январское реше-
ние. Карательный поход большевиков против казаков был пре-
рван наступлением «белой» армии генерала А. И. Деникина, кото-
рая временно поставила под свой контроль почти все казачьи
области юга России. После поражения Деникина в октябре
1919 года массовое убийство казаков возобновилось. Французский
советолог Николай Верт считает, что в 1919—1920 годах на Дону
и на Кубани было уничтожено или депортировано от 300 000 до
500 000 казаков при общей численности этой группы населения
около 3 миллионов человек.
Особенно опасным вызовом большевикам во время гражданс-
кой войны была позиция самой большой группы населения стра-
ны — крестьянства. Большевистская политика «окружения дерев-
ни» после относительно хаотичной стадии, начавшейся в середине
1918 года провозглашением продовольственной диктатуры и со-
зданием «комбедов», в начале 1919 года приняла систематический
характер. 11 января 1919 года был принят декрет о продразверст-
ке — обязательных крестьянских поставках зерна государству. По
этому декрету государство точно определяло свои потребности
в хлебе. Каждый район должен был поставить государству опреде-
ленное количество зерна и другого продовольствия. За срыв по-
ставок крестьян жестоко наказывали. Возмущение сельского на-
селения этой политикой было неизбежно. В марте 1919 года
в Поволжье, в районе Самары и Симбирска, началось большое
крестьянское восстание, в котором участвовало от 100 000 до
150 000 человек.
Другим крупным центром крестьянских восстаний была Укра-
ина. Наибольшую опасность для большевиков здесь представляла
крестьянская армия анархиста Нестора Махно. Но и в других
регионах России вспыхивали многочисленные более мелкие кре-
стьянские восстания. Конечно же, в военном отношении плохо
организованные и недостаточно вооруженные крестьяне (за иск-
лючением войска Махно) не имели шансов на успех в борьбе
против органов террора и частей регулярной Красной Армии. Со-
противление крестьян режиму было прежде всего моральным уда-
ром для большевиков, за короткое время потерявших поддержку
именно той группы населения, которая больше всего выиграла от
Октябрьской революции («Декрет о земле»).
Не меньшей угрозой для режима была утрата доверия к боль-
шевикам той социальной группы, от имени которой они прави-
ли — промышленных рабочих. Протесты рабочих против диктатор-
ских методов правления большевиков и против недостатков
снабжения, проявившихся в первой половине 1918 года, и о кото-
рых уже говорилось, после официального провозглашения «крас-
ного террора» не уменьшились. Ряд промышленных центров,
в особенности весной 1919 года, был объят забастовками. Бастова-
ли рабочие Петрограда, Тулы, Астрахани и других городов. Про-
тесты подавлялись большевиками с крайней жестокостью. В Пет-
рограде были арестованы около 900 забастовщиков, из них 200
были казнены. В Туле 26 руководителей стачки были расстреля-
ны. В особенности свирепо большевики расправились с рабочи-
ми Астрахани. Нижнее Поволжье имело для большевиков осо-
бенно важное стратегическое значение: оно отделяло друг от друга
две Белые Армии, угрожавшие большевикам — с юга (Деникин)
и с востока (А. В. Колчак). Не в последнюю очередь поэтому, боль-
шевистские органы террора столь жестоко подавили восстание
в Астрахани: число казненных повстанцев колеблется, по разным
данным, от 3000 до 5000 человек.
Таким образом, во время «красного террора» большевистский
режим в принципе не принимали все слои населения России; он
находился в глубокой социальной изоляции. Что же позволило
большевикам выдержать эту изоляцию и, в конце концов, побе-
дить в гражданской войне? Одного лишь массового террора для
этого было бы явно недостаточно. Успеху большевиков способст-
вовали и другие важные факторы. Например, их уже отмеченная
способность соединять строгую приверженность доктрине с пора-
зительным чувством реальности. В этой связи характерно их от-
ношение к частной торговле после ее огосударствления по декрету
от 21 ноября 1918 года. Буквальное осуществление этого декрета
наверняка привело бы к голодной смерти большинства населения.
Так, в июле — сентябре 1918 года свободная торговля покрывала
91% потребностей населения Москвы в хлебе. По разным оцен-
кам, доля свободного, в принципе нелегального, «черного» рынка
в снабжении горожан во время всей гражданской войны составила
более 50%. Выживание городов было в первую очередь гарантиро-
вано тем, что большевики, неохотно, скрепя сердце, но все же
97
допустили своего рода рынок. Тем самым они, по крайней мере
частично, ослабили социальное напряжение в городах, что облег-
чило им утверждение у власти. Итак, здесь большевикам помогла
не их последовательность, а скорее их непоследовательность.
Так же дело обстояло и в аграрной политике большевиков.
Отмена частной собственности была одной из важнейших основ
«военного коммунизма». Лишь в одной области большевики за-
тормозили свой натиск, направленный на тотальное огосударств-
ление средств производства — в области крестьянского землевла-
дения. По «Декрету о земле» от 26 октября 1917 года вся земля
была объявлена общенародной собственностью и передана кресть-
янам в «пользование». Первоначально, однако, эта национализа-
ция земельной собственности была лишь теорией, которая почти
не касалась реальных отношений в аграрном секторе. Так в 1919 го-
ду, когда система «военного коммунизма» полностью утвердилась,
около 97% всех используемых в сельском хозяйстве площадей
находились в руках крестьян. Это положение было неприемлемо
для ортодоксальных коммунистов. Обобществление земли они
рассматривали в качестве неотъемлемой составной части новой
экономической системы. Этой точки зрения придерживались тог-
да левые коммунисты, руководимые Н. Бухариным и Н. Осин-
ским. (В середине 20-х годов Бухарин в корне изменил свои взгляды
и превратился в главного защитника интересов крестьян в боль-
шевистской партии.)
Влиятельные силы внутри советского руководства, не в после-
днюю очередь сам Ленин, во время гражданской войны отклони-
ли требования левых. Ленин и его единомышленники хотели от-
нять у крестьян так называемые «излишки», но не землю; тем
самым они показали, что крестьянская психология была им зна-
кома лучше, чем их левым критикам. Они знали, что любые по-
пытки поставить под вопрос «Декрет о земле» — а именно это
собирались сделать левые коммунисты — многократно усилят со-
противление крестьян политике большевиков. Поэтому Ленин не
хотел пока затрагивать этот слишком болезненный аспект аграр-
ной политики.
«Красные» против «белых»
Когда большевики в январе 1918 года разогнали Учредительное
собрание с его небольшевистским большинством, они ясно дали
понять своим противникам, что власть у них можно вырвать лишь
силой. Тем самым гражданская война была уже запрограммирова-
на. Так как большевики бросили вызов всем политическим силам
страны, в конечном итоге и своим бывшим союзникам — левым
98
эсерам, их противники выступали под самыми разными знамена-
ми. Так, партия эсеров, имевшая сильнейшую фракцию в разо-
гнанном большевиками Учредительном собрании, пыталась вер-
нуть этот орган на политическую сцену. Эту цель преследовал
Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), учрежденный
8 июня 1918 года в поволжском городе Самаре. Создание здесь
антибольшевистского правительства было связано с одной из са-
мых причудливых страниц истории гражданской войны в Рос-
сии — с антибольшевистским восстанием чехословацкого легиона.
Этот легион подчинялся чехословацкому национальному совету,
стремившемуся к отделению Богемии, Моравии и Словакии от
империи Габсбургов. Легион должен был сражаться на стороне
России против Центральных держав. В 1914—1917 годах чехосло-
вацкий легион был значительно усилен военнопленными чехами
и словаками, попавшими на Восточном фронте в русский плен,
и насчитывал, по разным оценкам, от 30 000 до 45 000 человек.
Когда Россия вышла из войны, чехословацкий легион должен
был проследовать во Францию, на Западный фронт. Чтобы по-
пасть туда, легион должен был сначала пересечь всю Сибирь в на-
правлении Владивостока. При этом постоянно возникали конф-
ликты с советскими властями, приведшие в конце мая 1918 года
к восстанию чехословаков. За короткое время чехословацкий ле-
гион, имевший около 9000 солдат и офицеров на Урале и 19 000 бой-
цов в Сибири и на Дальнем Востоке, взял под свой контроль
огромные территории от Пензы и Казани в Поволжье до Владиво-
стока. Здесь же возникли под защитой чехословацких штыков
антибольшевистские правительства, в которых сначала преоблада-
ли демократически настроенные силы, в первую очередь эсеры.
Кроме уже упоминавшегося Комуча в Самаре, речь идет о Времен-
ном правительстве Сибири в Томске, а также о Временном прави-
тельстве Урала в Екатеринбурге. Эти правительства пытались про-
должить демократическую фазу развития российской революции,
насильственно прерванную большевиками. Реставрация старого,
дореволюционного режима никоим образом не являлась их це-
лью. Эти правительства аннулировали многие мероприятия боль-
шевистского режима, такие, как огосударствление промышлен-
ности, банков и частной торговли, однако они в основном
придерживались «Декрета о земле». Даже «государственное знамя»
Комуча было красным; тем самым Комуч хотел дополнительно
подчеркнуть свою верность идеалам революции.
Тем не менее, сторонники демократических идеалов, так назы-
ваемого «третьего пути», находились в тогдашней России в проиг-
рышном положении. Радикализации большевиков соответствова-
ла радикализация их противников. Последние, с презрением
99
смотревшие на «мягкотелых» и «нерешительных» демократов,
с осени 1918 года стали все более доминировать в антибольшеви-
стском лагере. «Красным» идеям они противопоставляли «белые».
Главной целью «белых» было возрождение былого величия Рос-
сии, восстановление территориальной целостности великой Рос-
сийской державы. Их девизом была «единая и неделимая Россия».
Большевистскому интернационализму они противопоставляли
национальную патриотическую идею, а пропагандируемой боль-
шевиками классовой ненависти — идеал солидарности и сотрудни-
чества всех социальных слоев для достижения общенациональных
целей. «Белые» весьма скептически относились к демократичес-
ким экспериментам, которые, по их мнению, лишь разрушали
страну. На вызов, брошенный большевиками России, могло, по их
мнению, ответить только сильное государство, только военная
диктатура.
«Белые» идеи были особенно притягательны для офицеров
бывшей царской армии, но ими увлекались и многие интеллекту-
алы и политики, причем не только из лагеря правых, но и из
либеральной партии кадетов. Из рядов кадетов вышли многие
идеологи «белого» движения.
Демократические группировки, только что проигравшие боль-
шевикам, столь же мало были способны противостоять «белым».
Поправение в этом лагере наблюдалось уже во время Всероссий-
ского государственного совещания, состоявшегося в Уфе в сентяб-
ре 1918 года, в котором приняли участие представители всех наз-
ванных правительств, а также других антибольшевистских
группировок. Совещание избрало Всероссийское временное пра-
вительство — директорию из пяти человек. Директория же все
больше и больше попадала в зависимость от войск самого влия-
тельного «белого» военачальника адмирала Колчака. 18 ноября
1918 года Колчак совершил государственный переворот, сверг ди-
ректорию и провозгласил себя «Верховным правителем России».
Между тем гражданская война приобрела новые масштабы.
Времена, когда небольшой чехословацкий легион был в состоянии
легко, как бы играючи, побеждать войска большевиков, к осени
1918 года уже прошли. Созданная 23 февраля 1918 года Красная
рабоче-крестьянская армия, как она официально называлась, пос-
ле примерно шестимесячного организационного периода превра-
тилась в грозное оружие.
Первоначально большевики мечтали о создании вооруженных
сил нового типа, на демократической основе — с выборными ко-
мандирами, с участием бойцов в принятии военных решений и т. д.
От этих идеалистических представлений, как и от многих других
утопий в политике и экономике, большевики отказались весной
100
1918 года. При создании вооруженных сил они также сделали
ставку на специалистов, а не на революционных мечтателей. Струк-
туры базисной демократии были заменены на централистские
и иерархические. В марте 1918 года в Красной Армии были отме-
нены выборы командиров. Правительство начало привлекать в ко-
мандные структуры бывших царских офицеров. Горячим сторон-
ником нового военного курса был Троцкий, ставший в марте
1918 года председателем Высшего военного совета, а в апреле -
народным комиссаром по военным и морским делам. Курс Троц-
кого остро критиковала «военная оппозиция» внутри Красной
Армии.
Деятели этой оппозиции, имевшей влиятельного покровителя
в партийном руководстве, а именно Сталина, считали, что Троц-
кий недооценивает антибольшевистские настроения царских офи-
церов, лояльность которых по отношению к советской власти якобы
была весьма сомнительна. В письме Троцкому и Ленину от 22 июня
1918 года Сталин говорил о военных специалистах — «военспе-
цах», как официально назывались бывшие царские офицеры, что
они «люди мертвые и кабинетные, совершенно не приспособлен-
ные к гражданской войне». В письме Ленину от 3 октября 1918 года
Сталин называл «военспецов» «контрреволюционерами», которые
«губят фронт». Предрасположение Троцкого к бывшим офицерам
царской армии Сталин объяснял тем, что Троцкий не был старым
большевиком и недостаточно усвоил основные положения боль-
шевизма о «классовых интересах пролетариата».
Обращение Сталина к классовому инстинкту большевиков ос-
талось тогда не услышанным. Троцкий мог праздновать триумф,
так как его расчет в основном оправдался: мобилизованные «воен-
спецы», как правило, верно служили новой власти. Перебежчиков
было мало. Но большевики продолжали сомневаться в лояльности
служивших им бывших царских офицеров. Партия хотела допол-
нительно подстраховать себя. Не в последнюю очередь для этого
8 апреля 1918 года был создан институт военных комиссаров.
Комиссары определялись как «политический орган советской вла-
сти в армии»; к их главным задачам относилось осуществление
политического контроля за деятельностью «военспецов».
Весной 1918 года, во время восстания чехословацкого легиона,
в Красной Армии насчитывалось около 300 000 солдат, из которых
были вооружены лишь около 200 000. 29 мая была введена воин-
ская повинность. В начале сентября был образован «Революцион-
ный военный совет республики» (Реввоенсовет), председателем
которого был Троцкий. Реввоенсовет превратился в такое же ги-
гантское учреждение, как и наркомпрод, ВСНХ или ВЧК. Все
вопросы ведения войны были переданы в его ведение. В декабре
101
1918 года Красная Армия насчитывала 800 000 бойцов, в начале
1919 года — уже в два раза больше (1 630 000), а в конце граждан-
ской войны - 5,5 миллионов, и это несмотря на то, что сотни
тысяч призывников пытались уклониться от военной службы. Так,
например, в 1919 году число дезертиров составило 870 000 — 25%
всех военнообязанных.
Осенью 1918 года большевистское государство, до сих пор одер-
живавшее победы лишь в борьбе с собственным населением, стало
побеждать и на внешних фронтах. В сентябре—октябре Поволжье,
захваченное войсками чехословацкого легиона, было отвоевано
Красной Армией. 13 ноября 1918 года, через два дня после пере-
мирия в Компьене, большевистское правительство аннулировало
Брест-Литовский мирный договор и начало занимать территории
западных окраин бывшей Российской империи, ранее контроли-
руемые немцами. Летом 1918 года большевистский режим контро-
лировал лишь четверть территории бывшей Российской империи.
Осенью 1918 года начался процесс, который некоторые авторы
называют «новым собиранием русских земель», на этот раз под
властью большевиков. (Понятие «собирание русских земель» ис-
торически связано с политикой Великих князей Московских,
которые с XIV века начали распространять свою власть на русские
земли, раздробленные на многие княжества. Этот процесс завер-
шился в начале XVI века).
Лишь в начале марта 1919 года натиск большевиков был оста-
новлен начавшимся в Сибири наступлением «белой» армии адми-
рала Колчака. Через несколько недель Колчак достиг Поволжья.
В мае 1919 года с юга России в направлении на Москву началось
наступление армии генерала Деникина. В это же время войска
другой «белой» армии — генерала Н. Н. Юденича — наступали на
Петроград. 24 мая адмирал Колчак, считавшийся высшим автори-
тетом «белого» движения, назначил генерала Юденича командую-
щим вновь образованного Северо-западного фронта. 12 июня
генерал Деникин вошел в подчинение «Верховного правителя Рос-
сии» адмирала Колчака.
Положение большевиков вновь стало критическим. Но и внеш-
неполитическая ситуация режима была не намного лучше. Госу-
дарства Антанты, только что победившие мощную германскую
военную машину, не желали идти ни на какие компромиссы
с большевистской системой, представлявшей радикальную угро-
зу всему «капиталистическому» порядку. Победители в мировой
войне были непримиримы по отношению к Москве еще и по той
причине, что большевики, заключив сепаратный мир с Цент-
ральными державами, бросили западных союзников по Антанте
на произвол судьбы. Так как казалось, что Антанта тогда конт-
102
ролировала весь мир, кроме России, ее силовой потенциал вну-
шал большевикам еще большее уважение, чем в свое время мо-
гущество немецких генералов.
Подвергаясь внешне- и внутриполитической угрозе, больше-
вики в середине 1919 года находились, как тогда казалось, в чуть
ли не безвыходной ситуации. Но через несколько месяцев, в ок-
тябре 1919 года, они сумели разгромить армии «белых» — Деники-
на под Орлом, примерно 350 км южнее Москвы, а Юденича —
у ворот Петрограда. Еще в мае 1919 года началось контрнаступле-
ние Красной Армии на Восточном фронте, которое в начале
1920 года привело к полному уничтожению армии Колчака. Боль-
шевики практически выиграли гражданскую войну.
Лишь на Крымском полуострове укрепилась последняя боль-
шая армия «белых» — армия генерала П. Н. Врангеля. Но в конце
1920 года и этот последний бастион был взят большевиками.
Остатки армии Врангеля вынуждены были покинуть Крым и эва-
куироваться в Турцию. Те противники большевиков, которые не
смогли бежать, пали их жертвами. Крымская трагедия являет со-
бой одну из самых кровавых глав «красного террора». Историк-
эмигрант С. Мельгунов, написавший в 20-е годы классический
труд по «красному террору», оценивает число казненных в конце
1920-го года в 50 000 чел. При этом историк добавляет, что по
другим оценкам число жертв еще больше. Высокопоставленный
большевистский функционер Султан Галиев, инспектировавший
Крым весной 1921 года, в отчете, направленном Сталину, писал:
«По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных
врангелевских офицеров достигает по всему Крыму от 20 000 до
25 000. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно
до 12 000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма
до 70 000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось».
И большевики, и «белогвардейцы» были воинствующими ан-
тидемократами, сторонниками диктатуры, действовавшими или
от имени революции, или от имени России. Обе группировки
в подвластных им областях силой подавляли своих противников
и жестко пресекали любого рода политическое сопротивление. Мы
уже подробно говорили о «красном терроре». Но был еще и «белый
террор», направленный против большевиков и им сочувствую-
щих. В занятых «белыми» областях имели место и еврейские по-
громы, жертвами которых пали тысячи человек. Однако надо
сказать, во-первых, что эти погромы проводились больше по «соб-
ственной инициативе» мародерствующих «белых» частей, чем по
инициативе командования; во-вторых, что масштабы «белого тер-
рора» не могут сравниться с масштабами «красного». Он не носил
систематического характера большевистских террористических
103
мероприятий. При «белых» режимах речь, как правило, шла о во-
енной диктатуре в традиционном смысле слова, о чрезвычайном
положении в рамках традиционного государства, при «белом тер-
роре» речь не шла о создании с помощью насилия нового человека,
а о возврате к старому порядку, о воссоздании ранее существовав-
шей, но временно распавшейся империи. Большевистский террор,
напротив, выходил за рамки традиционной диктатуры, он был не
авторитарным, а тоталитарным. Его целью было не преодоление
анархии, не восстановление порядка, а создание новой, ранее не
существовавшей реальности. В обоих движениях речь шла о не-
больших, но «политически сознательных» группировках. Так,
большевистская партия во время своего VIII съезда в марте 1919 года
насчитывала 314 000 членов, а через год их было 612 000. Эти
цифры соответствуют примерной численности бойцов «белых»
армий. Весной 1919 года в армии Колчака насчитывалось
400 000 солдат, у Деникина было около 100 000, а у Юденича —
18 000 (иногда называются и другие цифры, характеризующие силу
«белых» армий).
Как большевики, так и белогвардейцы были каплей в челове-
ческом море России, состоявшем из 150 миллионов человек. По
этой причине исход противостояния в первую очередь зависел не
от эффективности террористических мероприятий, а от отноше-
ния большинства населения к «красным» и «белым», то есть от
позиции крестьянства.
В этой связи следует отметить, что сначала часть крестьянства,
разочаровавшись в большевиках, была готова поддержать «белых».
Успех начавшегося в марте 1919 года наступления Колчака был не
в последнюю очередь связан с бегством солдат из Красной Армии,
состоявшей в основном из крестьян. Многих из этих крестьян
удалось привлечь в армию Колчака.
Успехи Деникина весной и летом 1919 года были связаны как
с низкой боевой моралью солдат Красной Армии, так и с анти-
большевистскими настроениями крестьян. То, что дело в действи-
тельности обстояло именно так, представляли себе и некоторые
большевики. Главный редактор правительственной газеты «Изве-
стия» Стеклов, выступая в середине 1919 года на пленуме ЦК
большевиков, заявил, что в чисто крестьянских губерниях совет-
ская власть «не имеет какой-либо социальной базы. [...] Среднюю
массу и бедняков мы умудрились от себя отпугнуть, и сколько бы
мы не старались убедить крестьян, что только благодаря советской
власти они получили раскрепощение и политическое и экономи-
ческое, это не действует. [...] Мобилизация и реквизиции произ-
водятся ежедневно, забирается все. Никогда, даже в злейшие вре-
мена царского режима не было такого бесправия на Руси, которое
104
господствует в коммунистической Советской России, такого за-
битого положения масс не было. Основное зло заключается в том,
что никто из нас не знает, что можно и чего нельзя... Террор
господствует, мы держимся только террором». Тезисы Стеклова
встретили решительный отпор, однако это столкновение мнений
показывает, что во времена Ленина, даже на пике гражданской
войны, в большевистской партии еще можно было свободно дис-
кутировать.
Везде, где «белые» изгоняли большевиков и устанавливали свой
порядок, сразу же начиналась их жесткая конфронтация с кресть-
янами: прежде всего потому, что «белые» не признавали больше-
вистскую земельную реформу. Они зачастую пытались восстано-
вить прежние отношения собственности в аграрной сфере и тем
самым бросали крестьянам беспрецедентный вызов. С этого мо-
мента «белые» были обречены на поражение: неприятие крестья-
нами большевиков ни коим образом не означало, что они переста-
ли верить в революцию, в революционный миф. Чувство
ненависти к старому режиму во всех его формах оставалось самой
главной эмоцией народных масс России. Все те политические груп-
пировки, на которые падало подозрение в намерении реставрации
порядков, существовавших в стране до февраля, или даже до ок-
тября 1917 года, не имели шансов на победу в гражданской войне.
Один из лидеров меньшевиков Федор Дан говорил в 1920 году,
что крестьяне, несмотря на свое недовольство советской властью,
любой ценой стремятся не допустить восстановления старого ре-
жима, который олицетворяли «белые». Это обстоятельство и пре-
допределило победу большевиков.
Еще одной причиной победы большевиков в гражданской вой-
не был тот факт, что людские ресурсы, на которые они могли
рассчитывать, во много раз превосходили те, которыми располага-
ли «белые» генералы. Британский историк Ивен Моудсли отмеча-
ет, что на территории, контролируемой постоянно большевиками,
проживали около 60 миллионов человек, т. е. в несколько раз
больше чем в регионах, находившихся длительное время под кон-
тролем «белых».
В заключение следует указать на то, что своим успехом в граж-
данской войне большевики были не в последнюю очередь обяза-
ны тому, что индустриально развитый центр России остался под
их контролем. Они в итоге превзошли своих противников в об-
ласти производства вооружений, несмотря на то, что «белые» армии
имели значительную материальную поддержку со стороны Ан-
танты.
В связи с этим большевики имели стратегическое преимущест-
во «по внутренней линии». Так как большевики контролировали
105
центр страны, они смогли по отдельности разбить армии Колчака,
Деникина и Юденича, действовавшие изолированно друг от друга
на расстоянии тысяч километров.
Большевики и Антанта - новый «брестский мир»?
В своей автобиографии Троцкий пишет, что Ленин часто был
склонен переоценивать силы своих противников. В самом деле, за
несколько недель до свержения царя Ленин сказал, что его поко-
ление не доживет до решительных революционных боев. Анало-
гичным образом он переоценивал силы Временного правитель-
ства. После провала путча 3 июля 1917 года он считал, что
большевики все проиграли. Еще больший страх внушала Ленину
мощь вильгельмовского рейха, который до лета 1918 года казался
ему непобедимым. Даже в октябре 1918 года, когда уже четко
обозначилось германское поражение на Западе, Ленин избегал даже
в мелочах нарушать Брест-Литовский мир, чтобы не давать нем-
цам повода для акций возмездия, направленных против больше-
виков. 3 октября он писал: «[Разумеется], Советская власть не
подумает помогать немецким империалистам попытками нарушить
Брестский мир». Лишь через два дня после капитуляции Германии
на Западе Ленин объявил Брест-Литовский мирный договор не
имеющим силы.
Не удивительно, что державы Антанты, разгромившие герман-
скую военную машину, представлялись Ленину несокрушимым
колоссом. Страх перед мощью Антанты вынудил его проявлять
поистине безграничную готовность к компромиссам. Ленин
в принципе был готов заключить с западными державами мир на
основе капитуляции, аналогичный Брест-Литовскому. В марте
1919 года он сказал: «[По] отношению к Западной Европе, к стра-
нам Антанты нам приходится или придется повторить многое из
того, что мы совершили во время Брестского мира. После брест-
ского опыта нам будет гораздо легче это сделать».
Как же собиралась Антанта, которая после победы над Цент-
ральными державами контролировала почти весь мир, за исклю-
чением России, решить русский вопрос?
1 ноября 1918 года британский дипломат и глубокий знаток
России Локкарт сказал, что Антанта должна или предпринять се-
рьезную военную акцию против большевиков, или немедленно
заключить с ними мир. Среднего пути здесь нет. Лишь большая
армия может изгнать большевиков. Если же западные державы не
намерены направлять такую армию в Россию, то они должны не-
медленно прекратить помогать войскам «белых» и пойти на согла-
шение с большевиками. Главнокомандующий союзными армиями
во Франции маршал Фош и британский министр вооружений
Черчилль были решительными сторонниками крупной интервен-
ции, направленной против большевиков. 23 декабря 1918 года
Черчилль сказал, что маленьким армиям нечего делать в России.
Антанта или должна предоставить Россию своей судьбе, или по-
слать туда большую армию, чтобы свергнуть большевиков. Но
президент США Вудро Вильсон и британский премьер-министр
Ллойд Джордж решительно воспротивились этому намерению.
Армии Антанты таяли тогда с огромной скоростью. После че-
тырех с половиной лет войны от нее устали не только побежден-
ные, но и победители. Так что требовать от народов стран Запада
дальнейших жертв ради того, чтобы облегчить образование попу-
лярного и демократического правительства в России, было нелег-
ко. Вместо больших армий, создания которых требовал Черчилль,
державы Антанты послали в Россию лишь маленькие экспедици-
онные отряды, которые не могли представлять серьезной угрозы
для Красной Армии, превратившейся в ходе гражданской войны
в массовую. Войска интервентов смогли лишь поставить под свой
контроль некоторые окраинные районы России — Мурманск, Крым
и юг Украины, Закавказье, Дальний Восток. Боевая мораль этих
войск не была на особой высоте. Время от времени происходили
бунты, как, например, в апреле 1919 года на французском флоте,
стоявшем в гавани Одессы.
Все это вело к тому, что державы-победительницы все меньше
были склонны посылать своих солдат в Россию; поля сражений
они предоставили армиям «белых». Лишь на российском Дальнем
Востоке дела обстояли несколько иначе. Здесь войска стран Ан-
танты, прежде всего японцы, являлись серьезным военным фак-
тором. Советские историки называют число примерно в сто двад-
цать тысяч японских солдат, оккупировавших Дальний Восток
России в конце 1919 года. Общая численность войск интервентов
на дальневосточных окраинах страны оценивается ими примерно
в сто пятьдесят тысяч человек. Западные оценки немного ниже.
Разумеется, после окончательного поражения «белой» армии ад-
мирала Колчака в начале 1920 года войска Антанты были вынуж-
дены покинуть большую часть контролируемых ими областей.
Лишь район Владивостока и северная часть острова Сахалин оста-
вались до 1922 года и, соответственно, до 1925 года, под японским
контролем.
Государства Антанты пытались решить русский вопрос не толь-
ко путем интервенции, но и с помощью переговоров. В декабре
1918 года британские и американские дипломаты установили кон-
такт с Литвиновым, заместителем Чичерина. Ллойд Джордж даже
хотел пригласить на мирную конференцию в Париж большевиков
107
вместе с представителями антибольшевистских сил России, но
Франция воспротивилась этому.
21 января 1919 года Вильсон сообщил о своем новом плане: он
предложил пригласить большевиков и представителей всех анти-
большевистских сил на мирную конференцию на Принцевы Ос-
трова неподалеку от Константинополя. Ленин, со своей стороны,
стремился достичь компромисса с западными державами. Для дос-
тижения мира с ними он был готов, как уже было сказано, на
неограниченные уступки. Сначала он попытался привлечь на свою
сторону американского президента: позиция США по отношению
к большевикам была наименее агрессивна, поэтому Ленин сначала
обратился к Вильсону. 4 февраля 1919 года Чичерин заявил, что
большевики готовы очень дорого заплатить за мир. Они готовы
оплатить все финансовые обязательства царского правительства
державам Запада, а также предоставить им крупные экономичес-
кие концессии в России.
Однако конференция на Принцевых Островах не состоялась.
Антибольшевистские силы России и Франция ни при каких усло-
виях не хотели идти на официальные переговоры с большевика-
ми. Они опасались, что такие переговоры могут быть восприняты
как окончательное признание большевистского правительства, как
своего рода капитуляция перед большевиками. Статус кво был для
«белых» правительств неприемлем. К началу 1919 года значитель-
ная часть территории европейской и азиатской России была в руках
большевиков. Антибольшевистские силы контролировали лишь
окраинные районы страны. Поэтому признание принципа сохра-
нения статус кво означало для них отказ от еще имевшихся шансов
устранить правительство большевиков.
План «Принцевы Острова» провалился. Но Вильсон и Ллойд
Джордж не оставили попыток разрешить русскую проблему мир-
ным путем. В начале марта 1919 года американский дипломат
Буллит был направлен в Москву, чтобы обсудить с большевист-
ским руководством возможность мирного урегулирования. Ленин,
казалось, был опять готов к компромиссам. Он объявил о готов-
ности выплатить западным державам все долги России, которые
большевистское правительство ранее аннулировало. Все прави-
тельства, образовавшиеся на территории бывшей Российской им-
перии, должны были сохранить власть над контролируемыми ими
областями. Он также был готов пойти на территориальные уступ-
ки такого же масштаба, как в Брест-Литовске. На VIII съезде партии
большевиков в марте 1919 года Ленин готовил свою партию, как
уже было сказано, к новому «Бресту», на сей раз — с Антантой.
В марте 1919 года в Сибири началось успешное наступление
войск адмирала Колчака. Правительства Антанты лелеяли новые
108
надежды на самостоятельную, без прямого вмешательства запад-
ных держав, победу антибольшевистских сил России. Даже Ллойд
Джордж, как правило, весьма скептически оценивавший «белых»
генералов, начал верить, что русская оппозиция будет в состоянии
самостоятельно устранить большевиков. Все надежды правительств
Антанты были связаны теперь с «белыми» армиями. Они оставили
попытки достичь компромисс с большевиками.
5 октября 1919 года, в самый критический для большевиков
момент, когда Деникин угрожал Москве, а Юденич — Петрограду,
Ленин вновь объявил о своей готовности к миру с Антантой: «Наша
политика мира — прежняя, то есть мы приняли мирное предложе-
ние г. Буллита. Мы никогда не изменяли наших мирных условий,
которые сформулированы вместе с г. Буллитом». Но державы
Антанты не реагировали на подобные заявления.
Через месяц армии Юденича больше не существовало, а армия
Деникина была разбита. Большевики практически выиграли граж-
данскую войну. 7 ноября 1919 года Ленин заявил: «Мы видим, что
империализм, который казался таким непреодолимым колоссом,
оказался на глазах у всех колоссом на глиняных ногах, и те два
года, которые мы пережили и боролись, они знаменуют все яснее
и яснее победу не только русского, но и международного проле-
тариата».
Времена, когда большевики были готовы пойти на капитулянт-
ский мир с неограниченными уступками, окончательно прошли.
Больше никто не мог принудить их к новому Брест-Литовску.
Право наций на самоопределение в трактовке лагерей
гражданской войны
При поисках ответа на вопрос о причинах победы большевиков
в гражданской войне исключительное значение следует признать
за той позицией, которую занимали в гражданской войне нерус-
ские народы, составлявшие более половины населения бывшей
царской империи. В отношении нерусских народов к большевист-
скому режиму можно наблюдать эволюцию, аналогичную той, что
происходила у социальных «низов» России. Эйфория по поводу
вновь обретенной свободы постепенно сменилась разочарованием,
когда выяснилось, что большевики понимают свободу иначе, чем
говорят о ней в своих обещаниях. Сначала национальные мень-
шинства рассматривали большевистскую «Декларацию прав наро-
дов России» от 2 ноября 1917 года как свободу выхода из россий-
ского государства. На территории бывшей Российской империи
возникло около сорока национально-территориальных образова-
ний. Казалось, что империи, столетиями создававшейся русскими
109
царями, пришел конец. Но вскоре выяснилось, что большевики
понимают право наций на самоопределение не в «буржуазном»,
а в «пролетарском» смысле: они предлагали трудящимся формаль-
но ставших равноправными народов революционный союз для
борьбы против эксплуататорских классов своих стран. Так, на-
пример, 18 декабря 1917 года советское правительство признало
независимость Финляндии. Но уже через несколько дней, 22 де-
кабря, нарком по делам национальностей Сталин высказал свое
сожаление о том, что Совнарком предоставил свободу не предста-
вителям пролетариата Финляндии, а финской буржуазии. 15 ян-
варя 1918 года Сталин дополнил свое высказывание тезисом о том,
что нужно учиться понимать право наций на самоопределение не
как право буржуазии, а как право пролетариата.
В это же время Ленин обратился к украинцам: «Как украинцы
вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протя-
гиваем братскую руку украинским рабочим и скажем им: вместе
с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии.
Только социалистический союз трудящихся всех стран устранит
всякую почву для национальной травли и грызни». Когда Ленин
сделал это предложение украинским трудящимся, войска больше-
виков готовились силой установить советскую власть на Украине.
По Брест-Литовскому миру Красная Армия должна была очис-
тить территорию Украины, но сразу же после поражения Герма-
нии в Первой мировой войне большевики «вновь протянули брат-
скую руку украинским рабочим» и за короткое время завоевали
соседнюю страну.
Национально настроенные силы среди нерусских народов стали
рассматривать большевиков как наследников русского царизма
и упорно защищать свою вновь обретенную свободу от их попы-
ток вновь «собрать русскую землю».
Эти расхождения между большевистским режимом и нерусски-
ми национальностями, которые все более углублялись, могли ис-
пользовать в своих интересах «белые». Тем более что их армии
действовали прежде всего на окраинах бывшей Российской импе-
рии, то есть именно там, где в основном и жили национальные
меньшинства. Но «белые» не использовали свой шанс. Напротив,
как сторонники «единой и неделимой России», они в области
национальной политики были большими догматиками, чем боль-
шевики. Даже частичное, половинчатое и непоследовательное
признание права наций на самоопределение, как это делали боль-
шевики, как правило, отвергалось ими. 5 июня 1919 года Колчак
дал отрицательный ответ на требование Антанты признать незави-
симость Финляндии и народов Прибалтики и Закавказья. Лишь
в качестве исключения «белые» признали ограниченный сувере-
110
нитет Польши, да и то после колебаний. Это открытое признание
«белыми» их имперских замыслов так разочаровало народы наци-
ональных окраин России, настроенные в основном антибольше-
вистски, что они в итоге стали рассматривать большевиков в ка-
честве «меньшего зла». Аналогия с позицией русского крестьянства
во время гражданской войны несомненна: они также считали боль-
шевиков «меньшим злом», так как последние, в отличие от «бе-
лых», не хотели восстановления порядков, существовавших до
революции, на сей раз в аграрном секторе.
В отличие от своих «белых» противников, большевики высту-
пали не за унитарное, а за федеративное государство. В этом они
противоречили своей собственной программе, в которой речь шла
об исчезновении наций и создании единой всемирной республики
Советов. Однако, по мнению Ленина, этой цели можно было до-
стичь поэтапно. Пока же большевики должны были начать с со-
здания федеративного государства. Большевистские «пуритане»,
такие, как Бухарин, критиковавшие Ленина слева, считали такого
рода уступку национальным устремлениям малых народов преда-
тельством марксизма. Национально ориентированные группиров-
ки «белых» также, со своей стороны, рассматривали превращение
унитарной империи в федерацию как деградацию России.
Обе эти стороны, в отличие от Ленина, не распознали знака
времени. Право наций на самоопределение, провозглашение кото-
рого во время Первой мировой войны играло скорее пропаганди-
стскую роль, после распада таких многонациональных империй
как Российская, Австро-Венгерская и Османская, стало одним из
важнейших факторов, определявших новый европейский поря-
док. Это произошло не в последнюю очередь под влиянием пре-
зидента США Вудро Вильсона, последовательно отстаивавшего
принцип национального самоопределения. Уинстон Черчилль, не
разделявший восторги Вильсона в отношении малых народов,
утверждал, что право народов на самоопределение сыграло в Вер-
сальской системе, созданной после Первой мировой войны, цен-
тральную роль, аналогичную той, которую за сто лет до того играл
принцип легитимизма для Венской системы международных от-
ношений, учрежденной в 1815 году державами, победившими На-
полеона.
Стремление к большей самостоятельности охватило, конечно
же, и народы бывшей Российской империи: восстановить импе-
рию в дореволюционном виде после ее распада в 1917—1918 годах
было невозможно. Для того, чтобы выжить, центральная власть
должна была учитывать новые тенденции к эмансипации. Уступ-
ки, в той или иной мере, национальным устремлениям малых
народов России сделались неотвратимыми. Историческим пара-
111
доксом является тот факт, что большевики, строго дисциплини-
рованная и централизованная партия «нового типа», впервые
в новейшей истории России в известной мере поспособствовали
осуществлению принципов федерализма. Уступка, сделанная
большевиками в отношении малых народов империи, была, не
в последнюю очередь, связана с их политическим кредо — интер-
национализмом. Прославление России и российского пролетариа-
та было относительно чуждо большевикам на ранней стадии их
развития. В мае 1919 года Троцкий говорил, что в российском
пролетариате нет ничего необычного и мессианского. В случае
возможной победы социалистической революции в какой-либо
высокоразвитой промышленной стране Запада, руководство ми-
ровой революцией, само собой разумеется, перейдет к рабочему
классу этой страны. Идею национального величия России и тер-
риториальной целостности Российской империи отстаивали во
время гражданской войны противники большевиков — «белые»,
что и сыграло для них роковую роль. Лозунг белых «За единую
и неделимую Россию», превращенный в догму, не допускал воз-
можности создания широкого антибольшевистского союза наро-
дов бывшей Российской империи.
Такой союз мог бы иметь для большевиков роковые послед-
ствия, особенно на западных окраинах бывшей царской империи.
Сформированные здесь армии прибалтийских государств, но преж-
де всего — вооруженные силы Финляндии и Польши, преврати-
лись в важный военный фактор. Тесное сотрудничество этих го-
сударств с «белыми» армиями могло бы существенно повлиять на
исход гражданской войны в России.
Когда осенью 1919 года генерал Деникин после молниеносных
побед приближался к Москве, польская армия, насчитывающая
400 000 солдат, могла бы закрепить его успех и обеспечить пора-
жение большевиков. Русский военный эксперт Какурин, а также
М. Н. Тухачевский были единодушны во мнении, что при поддер-
жке поляков Деникин наверняка бы взял Москву. Деникин на-
стоятельно просил основателя польского государства Пилсудского
о помощи. Но Деникин никоим образом не был готов смириться
с великодержавными планами Пилсудского. Притязания Польши
на Литву Деникин считал психопатологической манией величия;
он также не хотел отдавать полякам ни пяди украинской земли.
Так что Пилсудский не собирался поддерживать «белых», которые
в его глазах олицетворяли ненавидимую им царскую империю
в еще большей степени, чем большевики. Он просто выжидал, чем
закончится в России гражданская война. Финны и прибалты так-
же заняли выжидательную позицию. А между тем их активное
вмешательство в гражданскую войну, прежде всего осенью
112
1919 года, когда «белые» войска под командованием Юденича на-
ступали на Петроград, могло бы решительно повлиять на соотно-
шение сил на севере России. Позже Ленин сказал об этом: «Было
время, когда войска Юденича стояли в нескольких верстах от Пет-
рограда, а Деникин стоял к северу от Орла, когда малейшая по-
мощь им решила бы судьбу Петрограда в пользу наших врагов [...]
Все давление Антанты обрушилось на Финляндию, [...но] Фин-
ляндия в войну не вошла, и Юденич оказался разбитым, и Дени-
кин оказался разбитым в такой момент, когда их совместная борь-
ба, самым быстрым образом привела бы к решению всей борьбы
в пользу международного капитализма».
Так что политическая негибкость «белых» пошла большевикам
на пользу. Большевики, в отличие от своих политических против-
ников, были готовы на время признать независимость тех провин-
ций бывшей царской империи, завоевать которые у них пока не
было сил. 31 августа 1919 года большевики предложили Эстонии
начать мирные переговоры. 11 сентября аналогичные предложе-
ния были направлены Финляндии, Латвии и Литве. С 9 октября
начались переговоры с Польшей. 2 февраля 1920 года большеви-
стское правительство подписало мирный договор с Эстонией.
Совсем иначе большевики «решали» национальный вопрос в ре-
гионах, не находившихся в центре внимания мировой обществен-
ности, например, в Закавказье. Здесь советский режим отказался
от видимости уважения им определенных «правил игры» в между-
народных отношениях и с откровенным цинизмом не соблюдал
права наций на самоопределение. Первой жертвой этой политики
стал Азербайджан, имевший из-за своих нефтяных богатств особое
значение для большевиков. Азербайджанская республика, кото-
рой с ее основания 27 мая 1918 года управляла партия «Мусават»
(равенство), с весны 1920 года попала под все возраставшее давле-
ние со стороны большевиков. После победы над войсками Дени-
кина на юге России Красная Армия продолжила наступление в
направлении на Кавказ. Ответственный за Кавказ представитель
советского руководства Г. К. Орджоникидзе в письме наркому ино-
странных дел Чичерину от 23 апреля 1920 года отмечал, что бес-
кровная советизация Азербайджана весьма вероятна. 26 апреля
1920 года советские войска (11-я Красная Армия) перешли азер-
байджанскую границу, а 28 апреля азербайджанские коммунисты,
захватившие власть в столице страны Баку, обратились к Москве
с призывом о помощи. Так как советские войска уже находились
в стране, то эту просьбу несложно было выполнить. Орджоникид-
зе хотел аналогичным образом поступить с Грузией и Арменией,
которые, как и Азербайджан, в мае 1918 года объявили о своей
независимости. В Грузии управляли социал-демократы (меныпе-
113
вики), а в Армении — национально ориентированная партия «Даш-
накцутюн» (союз). 3 мая 1920 года Орджоникидзе писал Ленину
и Сталину: «События развиваются так, что не позже 15 мая наде-
емся быть в Тифлисе». Советизацию или «подрыв» Армении Ор-
джоникидзе также считал вполне выполнимой задачей.
Между тем кремлевское руководство должно было изменить
свою политику в связи с начавшейся в конце апреля 1920 года
польско-советской войной, о которой нам еще предстоит вести
речь. Сложности международного характера вынудили больше-
виков в большей степени учитывать общественное мнение Запа-
да. Не в последнюю очередь поэтому Москва подписала 7 мая
1920 года мирный договор с Грузией, по которому официально
признавалась независимость Грузии. Большевики, действовав-
шие на Кавказе, были недовольны этим новым курсом, так как
перспективы установления советской власти на всем Кавказе
казались им весьма реальными. Они поддерживали пробольше-
вистские, антиправительственные выступления в Грузии и Арме-
нии, за что и подвергались резкой критике со стороны наркома
по иностранным делам Чичерина. 22 июня 1920 года Чичерин
писал в политбюро: «Недисциплинированность бакинских това-
рищей и вопиющее противоречие между их действиями и уста-
новленной ЦК политической линией, заставляют принять меры
для их обуздания... В то время, как ЦК постановил вести с бур-
жуазными правительствами Грузии и Армении политику комп-
ромиссов, [...] бакинские товарищи своими действиями срывают
компромиссы».
Через несколько месяцев, когда боевые действия в Польше
завершились, Москва возобновила политику «собирания кавказ-
ских земель». В ноябре 1920 года в Армении, а в феврале 1921 года
в Грузии, власть перешла к Советам. События разворачивались по
тому же сценарию, что был за несколько месяцев до того опробо-
ван в Азербайджане. Так большевики сумели в течение трех лет
вернуть под контроль имперского центра отпавшие от России
кавказские провинции. Аналогичная ситуация сложилась и в
Центральной Азии. В апреле 1918 года здесь была образована
Туркестанская Советская республика, в состав которой вошла
большая часть центрально-азиатских владений бывшей Россий-
ской империи. В феврале 1920 года большевики завоевали Хивин-
ское ханство и в сентябре 1920 года Бухарский эмират - бывшие
вассальные государства царской империи. Наконец, на Дальнем
Востоке в апреле 1920 года советским руководством было основа-
но полностью зависимое от Москвы марионеточное государство
Дальневосточная республика, которая 15 ноября 1922 года вошла
в состав РСФСР. Таким образом, большевики сумели поставить
114
под контроль почти все территории бывшей Российской империи.
В итоге лишь государства Балтии, Финляндия, Польша, Бессара-
бия и Северный Сахалин (до 1925 года) смогли избежать «нового
собирания русских земель» советским руководством.
В октябре 1917 года большевики взяли власть в России — «са-
мом слабом звене в цепи мирового империализма» с тем, чтобы
посредством мировой революции уничтожить всю эту цепь. Свою
борьбу за власть в России они сначала рассматривали не как само-
цель, а как средство достижения мировой революции. Они были
убеждены в том, что без помощи революций в промышленно раз-
витых странах большевистский режим в России не устоит в борьбе
против «мирового капитала». Фактическое развитие событий
в 1918—1920 годах опровергло эти прогнозы и ожидания больше-
виков. Они смогли утвердить свою власть в России без прямой
революционной поддержки с Запада, однако их власть ограничи-
валась страной, которую они сначала рассматривали лишь как трам-
плин для мировой революции. Так что большевики должны были
во все большей степени приспособляться к внешнеполитическим
и геополитическим обстоятельствам, сложившимся в управляемой
ими стране. Поэтому внешняя политика советского государства
приобрела в высшей степени амбивалентный характер. С одной
стороны, Москва была столицей великой державы, а в то же время
с другой - центром мирового коммунистического движения и по-
бедившей пролетарской революции.
Конечно же, акценты в советской внешней политике с течени-
ем времени смещались. Постепенно страна стала возвращаться
к традиционной великодержавной политике и подчинять страте-
гию мирового коммунистического движения интересам советско-
го государства. Однако элемент мировой революции никогда пол-
ностью не исчезал из советской внешней политики. Напряжение
между этими двумя полюсами, наличие двух линий в советской
внешней политике сохранялось практически до распада СССР.
Именно эта биполярность советской политики часто затрудняла
внешним наблюдателям ее объективную оценку. Это обстоятель-
ство не в последнюю очередь характеризовало отношение к боль-
шевикам некоторых национально настроенных кругов из анти-
большевистского лагеря, которые после поражения «белых»
в гражданской войне были готовы капитулировать перед больше-
виками из «благодарности» за почти полное восстановление совет-
ским руководством территориальной целостности российского го-
сударства. Тем самым, считали представители этих кругов, «белые
идеалы» по крайней мере, косвенно, победили.
Большевики начали свою политическую карьеру как воинству-
ющие противники русского государства, как сторонники его де-
115
зинтеграции. Но в итоге они оказались его спасителями. Так что
большевистское государство по форме было «красным» — револю-
ционным и интернациональным. Внутренне же, по содержанию,
оно являлось «белым» — патриотическим и национальным. С осо-
бой настойчивостью этот тезис представляло движение «Смена
вех», возникшее в начале 20-х годов в русской эмиграции. Нико-
лай Устрялов, самый значительный представитель этого движе-
ния, которое позже получило название «национал-болыпевизма»,
в феврале 1920 года писал, что как это ни парадоксально звучит,
но объединение России свершается под знаком большевизма. «Ре-
волюция из фактора, вызвавшего распад империи, превратилась
в созидательную национальную силу, объединяющую Россию».
Произошла парадоксальная смена ролей большевиков и их
«белых» противников. «Белые», борясь против большевиков,
стремились с помощью иностранных держав восстановить вели-
кую и могучую Россию в ее прежних границах. Большевики же,
допустившие беспримерное унижение страны Брест-Литовским
миром, опирались в своей борьбе против «белых» армий и иност-
ранных интервентов почти исключительно на силовые резервы
России. Так что большевики казались не только защитниками
«завоеваний революции», но и защитниками интересов русской
нации. В опубликованной в 1926 году программе возникшего
в эмиграции (1921 год) движения «евразийцев» высказывалось мне-
ние, что русский народ использовал большевизм для спасения тер-
риториальной целостности России и восстановления ее державно-
го величия.
Все эти высказывания свидетельствуют о глубоком непонима-
нии большевизма, его двуликости и биполярности. Большевизм
был в одно и то же время национальным и интернациональным,
партикулярным и универсальным, но ни с одним из этих полюсов
он не идентифицировал себя полностью. Большевизм склонялся
к тому, чтобы использовать как национальные, так и революци-
онные течения. Поэтому он разочаровывал своих союзников, с од-
ной стороны, упрекавших его в предательстве интересов нации,
а с другой — в измене целям мировой революции. Наглядным при-
мером биполярности большевизма является политика московско-
го руководства во время польско-советской войны.
Польско-советская война - национальная
или революционная?
Что побудило относительно небольшое, насчитывавшее 27 мил-
лионов жителей, польское государство напасть в апреле 1920 года
на русского колосса? В первую очередь, в высшей степени затруд-
116
нительное геополитическое положение Польши. Для обоих своих
могущественных соседей — Германии и России — Польша олице-
творяла Версальскую систему, которую они решительно отверга-
ли. Свои наибольшие территориальные потери после поражения
в Первой мировой войне Германия понесла именно на Востоке, то
есть как раз там, где она выиграла войну. В наибольшем выигры-
ше от этого оказалось вновь возникшее польское государство,
которому германский рейх должен был отдать около 46 000 кв. км
своих прежних территорий. Стремление к пересмотру германских
границ на Востоке было аксиомой внешней политики Веймарской
республики. Американский историк Харальд фон Рикхоф счита-
ет, что это стремление приняло почти мистические черты. Выс-
казывание командующего рейхсвером (вооруженными силами
Веймарской республики) Ганса фон Секта дает наглядное пред-
ставление о том, какой остроты достигли антипольские настрое-
ния прусской элиты. В 1922 году Сект в письме тогдашнему рейхс-
канцлеру Вирту писал: «Существование Польши невыносимо.
Оно несовместимо с жизненными потребностями Германии.
Польша должна исчезнуть и исчезнет вследствие внутренней сла-
бости и при посредстве России — с нашей помощью... Польша
никогда не сможет предоставить Германии никаких преимуществ,
ни экономических, так как она недееспособна, ни политических,
так как она является вассалом Франции».
Для большевистской России существование Польши было та-
кой же помехой, как и для Германии, так как существование
Польши препятствовало прямым связям между Россией и Герма-
нией. В большевистских планах мировой революции Германия
сначала имела абсолютный приоритет. В связи с этим большеви-
стское руководство рассматривало Германию в качестве своего
важного союзника в борьбе против существовавшего в послевоен-
ной Европе порядка: Советская Россия и Веймарская республика
казались непримиримыми врагами держав-победительниц.
Все эти планы большевиков упирались в отсутствие общей
границы с Германией: на их пути стояла Польша. Тот факт, что
Польша имела лишь немногих союзников, которые могли бы
оказать ей действенную помощь в борьбе за выживание, дополни-
тельно осложнял ситуацию. Единственной державой, безусловно
поддерживавшей Польшу, была Франция. Но географически Фран-
ция была от Польши слишком отдалена, да и силовые резервы
Франции были ограничены. Так что о немедленной и действенной
помощи Польше в сложившейся ситуации не могло быть и речи.
Таким образом, в борьбе за существование Польша должна была
в основном полагаться на свои собственные силы. Из этого и ис-
ходил Пилсудский, который сразу же после восстановления госу-
117
дарственности Польши сконцентрировал усилия на создании соб-
ственных вооруженных сил.
Позиция польского лидера во время гражданской войны в Рос-
сии, когда Пилсудский уклонился от помощи «белым» генералам,
свидетельствует о том, что традиционных имперских устремлений
России он боялся больше, чем большевиков. Большевики лишь
тогда стали для Пилсудского главными противниками на Востоке,
когда они победили в гражданской войне и в основном восстано-
вили Российское государство в его прежних границах. Пилсуд-
ский не хотел давать время большевикам для внутренней консо-
лидации и прорыва внешнеполитической изоляции. Сразу после
гражданской войны Советское государство было еще относитель-
но слабым и изолированным от внешнего мира. Но Пилсудскому
было ясно, что каждый год мира внутренне усиливает большеви-
ков и приближает их договоренность с Западом.
Первые признаки грядущего признания большевиков Антан-
той были уже заметны. 16 января 1920 года державы-победитель-
ницы прекратили блокаду большевиков. 27 февраля 1920 года
страны Антанты заявили, что они не будут больше поддерживать
войны государств-соседей России, ведущиеся против большеви-
ков. Началось развитие политических и экономических отноше-
ний Советского государства с внешним миром. Стабилизация
большевистской власти, которой столь опасалась Польша, быстро
прогрессировала. Пилсудский осознавал, что он должен или на-
пасть на большевиков сейчас же, или же никогда. Целью Пилсуд-
ского было создание сильной федерации тех народов, которые
могли бы составить противовес германской и российской гегемо-
нии в Восточной Европе. В этот руководимый Польшей союз
должны были войти украинцы, белорусы, литовцы и, возможно,
другие народы бывшей Российской империи. Но план Пилсудско-
го имел недостаток, обрекший все мероприятие на поражение:
народы, которые польский лидер стремился освободить от боль-
шевиков и объединить на федеральных основах с Польшей, не
желали как русской гегемонии, так и польской.
26 апреля 1920 года войска Пилсудского начали наступление.
7 мая 1920 года поляки заняли Киев. Но эти успехи были кратко-
временными: Пилсудскому не удалось поднять антибольшевист-
ское восстание на Украине.
Нападение Польши вызвало общенациональное возмущение по
всей России. Даже монархические круги теперь поддерживали
большевиков, так как они боролись за неделимую Россию против
традиционного национального врага. Эти чувства большевики
умело использовали. Бывшие царские генералы Брусилов и Поли-
ванов призвали всех русских офицеров вступать в Красную Ар-
мию. Польские аннексионистские планы на Востоке были непри-
емлемы даже для непримиримых врагов большевиков. Борьбу за
неделимую Россию, даже под руководством большевиков, они
считали своим долгом. Война вызвала крайние националистичес-
кие эмоции с обеих сторон.
13 июня 1920 года поляки оставили Киев. Началось советское
контрнаступление, продолжавшееся без перерыва до середины
августа и остановившееся у Варшавы. С июля положение Польши
казалось безвыходным. Красная Армия под командованием Туха-
чевского приближалась к Варшаве. Другая армия большевиков
под командованием Егорова и Буденного и политическим руко-
водством Сталина осадила Львов. Запад, за исключением Фран-
ции, не беспокоила судьба Польши. Положение Польши отягоща-
лось и пробольшевистскими симпатиями западноевропейских
рабочих. Эти симпатии связывали руки правительствам Антанты,
даже если эти правительства и решились бы для спасения Польши
пойти на войну с Советской Россией. Так что Польша была вы-
нуждена в полном одиночестве отражать контрнаступление боль-
шевиков.
Красная Армия, наступавшая на Варшаву, представлялась боль-
шевиками как армия-освободительница, призванная помочь
польским рабочим и крестьянам свергнуть националистически
настроенный господствующий класс. Большевики взывали к клас-
совым инстинктам польских трудящихся.
Ответ был однозначным: вместо того, чтобы приветствовать
большевиков как своих освободителей, польские трудящиеся под-
держали вооруженные силы своей страны. Солидарность польско-
го народа с новым национальным государством и стала главной
предпосылкой выживания этого государства. 24 июля 1920 года
в Варшаве было создано «Правительство национальной обороны»
под руководством крестьянского вождя В. Витоса. В это прави-
тельство вошли все важнейшие политические партии Польши, за
исключением коммунистов. «Правительство национальной обо-
роны» дополнительно мобилизовало на войну более 200 000 бой-
цов, среди которых были и добровольцы из крестьянских баталь-
онов. Этот национальный подъем спас Польшу от судьбы Украины
или народов Закавказья, которые потеряли свой суверенитет и во-
шли в состав советского государства. Пилсудский писал в воспо-
минаниях, что во время всего большевистского наступления он не
испытывал страха за польский тыл. Везде, где только это было
возможно, польские крестьяне разоружали большевиков. Поляки,
отмечал далее Пилсудский, были бы последними, кто решился на
русский эксперимент. Они были чересчур близки России, чтобы
разрешить себе это.
119
Ленина предупреждали со всех сторон. Прежде всего -
польские коммунисты, знавшие настроения широких слоев
польского населения, предупреждали его о недопустимости дале-
кого проникновения в польские этнические области. Большеви-
стский эксперт по Германии Карл Радек, который был родом из
Галиции и хорошо знал положение дел в Польше, объяснял Лени-
ну, что поляки никогда не будут считать русских своими освобо-
дителями. Но Ленина нельзя было переубедить. Он видел в этом
наступлении уникальную возможность одним ударом разрушить
весь буржуазный строй в Европе. Он надеялся после завоевания
Польши войти в непосредственный контакт с Германией и развя-
зать там революцию. Во всех его революционных планах Герма-
ния была главной целью.
Сталин, во время наступления Красной Армии в направлении
Варшавы находившийся в штабе советского юго-западного фрон-
та в Харькове, с большим оптимизмом судил о военном положе-
нии большевиков. 13 июля 1920 года он телеграфировал Ленину:
«Польские армии совершенно разваливаются. Поляки потеряли
связь, управление... Я думаю, что никогда империализм не был
так слаб как теперь, поэтому чем тверже будем вести себя, тем
лучше будет и для России и для международной революции».
Эта недооценка противника, его политических и военных сил,
тотчас же отомстила за себя. Между советскими армиями — север-
ной, наступавшей на Варшаву, и южной, осаждавшей Львов, —
образовалось все расширявшееся пространство. В этот промежуток
Пилсудский и бросил все свои резервы и тем самым сделал соеди-
нение обеих армий большевиков невозможным. Красные Армии
оказались изолированными друг от друга и польские войска смог-
ли их разбить по частям или вынудить отступить.
Руководитель дипломатической миссии западных держав в Вар-
шаве британский политик лорд Д’Абернон назвал так называемое
«чудо на Висле» — польскую победу в августе 1920 года — одной
из решающих битв в мировой истории. Действительно, этой по-
бедой Польша не только отстояла свою формальную независи-
мость, но и сорвала план большевиков «принести на штыках Крас-
ной Армии мировую революцию в сердце Европы».
Ленин признал, что он не оценил остроту антирусских чувств
поляков. Немецкая коммунистка Клара Цеткин вспоминала та-
кие слова Ленина: «В Польше случилось то, [...] что, наверное,
и должно было случиться. Вы знаете все обстоятельства, которые
повлияли на то, что наш замечательно смелый авангард не полу-
чал [...] снабжения ни амуницией, ни даже хлебом. Наш авангард
вынужден был реквизировать хлеб и другие необходимые припа-
сы у польских крестьян и мелкой буржуазии. И они увидели
120
в красноармейцах врагов, а не братьев и освободителей. Они чув-
ствовали, думали и действовали не социально и революционно,
а национально и империалистически... Крестьяне и рабочие [...],
обманутые людьми Пилсудского, защищали своих классовых
врагов».
На третьем заседании 9-й партконференции большевиков 23 сен-
тября 1920 года вожди партии, в особенности Сталин, были под-
вергнуты критике за слишком оптимистическую оценку перспек-
тив победы Красной Армии в Польше. Наиболее острые нападки
на Сталина были со стороны Троцкого. За эту открытую критику,
которая в начале 20-х годов еще казалась допустимой в большеви-
стском руководстве, многие оппоненты Сталина позже дорого
заплатили.
В октябре 1920 года в Риге Советская Россия и Польша подпи-
сали перемирие, а в марте 1921 года — мирный договор, который
окончательно зафиксировал линию советско-польской границы.
Польша сохранила большую часть областей, которые она контро-
лировала до начала польско-советской войны.
Создание Коммунистического Интернационала
и мечта о мировой революции
После поражения Центральных держав осенью 1918 года прак-
тически единственной не контролируемой странами Антанты тер-
риторией мира оставалась большевистская Россия. Страна, потря-
сенная гражданской войной, была полностью изолирована от
внешнего мира и в принципе не имела союзников кроме мировой
революции, скорую победу которой большевики в первые годы
после Октябрьской революции считали неизбежной. Особенные
надежды питали большевики на победу пролетарской революции
в Германии.
Отношение большевиков, в других вопросах людей далеко не
сентиментальных, к Германии определялось в высшей степени
сильными эмоциями и чувствами, которые они не питали ни
к одной другой стране мира. Германия была родиной создателей
марксизма, классические марксистские труды были написаны по-
немецки, в Германии было самое сильное и наилучшим образом
организованное рабочее движение, в конце концов, Германия -
крупнейшая промышленная держава Европы. Когда большевики
говорили об электрификации, индустриализации и модерниза-
ции России, перед их глазами, прежде всего стоял пример Герма-
нии. Не в последнюю очередь поэтому в Москве с большим
волнением следили за первыми солдатскими выступлениями,
начавшимися в Германии в конце октября 1918 года. ВЦИК
121
Советов принял решение предоставить все ресурсы России для
возможной революции в Германии. Большевистское правитель-
ство с энтузиазмом восприняло известие о бегстве германского
кайзера и создании в Берлине Совета народных уполномоченных
(СНУ). Этот Совет, взявший 10 ноября 1918 года власть в Гер-
мании в свои руки, состоял из трех представителей Социал-де-
мократической партии Германии (СДПГ) и трех представителей
левой Независимой социал-демократической партии (НСДПГ),
отколовшейся в 1917 году от СДПГ. СНУ имел почти диктатор-
ские полномочия. Сразу же после создания этого нового герман-
ского правительства Карлу Радеку удалось связаться по телегра-
фу с одним из его членов Гуго Гаазе. Гаазе принадлежал к НСДПГ,
то есть к левому крылу СНУ Радек сообщил Гаазе о готовности
советского правительства направить продовольствие в Германию.
Гаазе отреагировал холодно: он сказал, что, по его мнению, было
бы лучше, если бы большевики предоставили это продовольствие
голодающим русским рабочим.
Так что новое социалистическое правительство Германии не
очень стремилось к контактам с советской Россией. Почти все
члены СНУ, за исключением представителя левого крыла НСДПГ
Эмиля Барта, выступали за сохранение парламентарного строя
и против системы Советов. Это было не только их частное мнение
или точка зрения руководства обеих партий — СДПГ и НСДПГ.
Это была позиция большинства избирателей, о чем ясно свиде-
тельствовали выборы делегатов на съезд Советов, состоявшийся
в середине декабря 1918 года в Берлине. Партии и группировки,
которые были против революции в Германии по большевистскому
образцу, получили на этих выборах около 80% голосов. Из 500 де-
легатов съезда 300 принадлежали к СДПГ, 100 - к НСДПГ, а 26 -
даже к буржуазно-либеральной Германской демократической
партии. Таким образом, большинство немецких рабочих высказа-
лось за реформы, а не за коренное революционное изменение су-
ществующего строя. Запрос левого делегата съезда Эрнста Деймига
о предоставлении Советам высшей законодательной и исполни-
тельной власти был отклонен 344 голосами против 98. Историк
Конрад Хейден, придерживающийся социал-демократических
взглядов, в этой связи позже отметил, что провал германской
революции никоим образом не являлся следствием измены ее
вождей, а был в значительной степени вызван стремлением боль-
шинства немецких рабочих к покою и стабильности. Революции
«по русскому образцу» в Германии дополнительно препятствовала
высокая степень индустриализации страны. Политолог Рихард Ле-
венталь говорил о «рефлексе против хаоса», выработанном в инду-
стриальных обществах. Один из руководителей НСДПГ Генрих
Штребель в 1920 году писал в этой связи: «Диктатура Советов,
немедленная и полная социализация были в Германии полнос-
тью исключены. Радикально левые группировки вообразили, что
можно просто скопировать русский опыт в Германии, что озна-
чало роковую недооценку экономических и политических воз-
можностей. Аграрная Россия, лишь 1/10 часть населения которой
занята в промышленности, могла позволить себе долговремен-
ный паралич и расстройство своего индустриального производ-
ства без того, чтобы это привело к катастрофе (Штребель явно
недооценивает катастрофические последствия политики «воен-
ного коммунизма» в России. — Л. Л.). Безработные пролетарии
нашли себе применение на земле или в Красной Армии. В Гер-
мании же 2/3 населения заняты в промышленности и торговле.
Чем же должны зарабатывать на жизнь эти более 40 миллионов
человек, если ускоренная и бесплановая социализация разрушит
всю промышленность?»
Еще более бурно, чем немецкие промышленные рабочие, рево-
люцию «по русскому образцу» отвергли крестьяне и средний класс
Германии, то есть именно те слои общества, которые в России
либо поддержали революцию (крестьянство), либо очень слабо
были в ней представлены (средний класс). Значительная часть
среднего класса Германии вследствие послевоенного кризиса была
разорена, но никоим образом не желала солидаризироваться с про-
летариатом и идеей мировой революции. Израильский историк
Яков Тальмон писал об идеологических предпочтениях разорив-
шегося среднего класса Германии, общественный статус которого
лишь незначительно отличался от пролетариата, что представители
этой социальной группы предпочитали причислять себя к избран-
ной нации, чем к неимущему классу. Победу революции в Герма-
нии «по русскому образцу» осложнял и тот факт, что ее сторонни-
ки, в отличие от России, ничего не могли выиграть от стремления
населения к миру — через два дня после начала Ноябрьской рево-
люции было подписано перемирие в Компьене.
Так что перспективы успеха пролетарской революции в Герма-
нии сразу после окончания войны были минимальны. Несмотря
на это, боязнь пролетарской революции в стране была чрезвычай-
но велика, в том числе и в рядах СДПГ. Первая мировая война,
превратившаяся в мероприятие по массовому уничтожению людей,
не вызывала у руководящих партий Германии такой панической
реакции, как действия маленьких левых группировок, стремив-
шихся в конце 1918 — начале 1919 года свергнуть существующий
строй. Первой кульминацией хаотических попыток левых выз-
вать революцию «по русскому образцу» было восстание в Берлине,
начавшееся 5 января 1919 года. Густав Носке, имевший задание
123
подавить это восстание, применил для этого не только регулярные
войска, но и праворадикальные корпуса добровольцев («фрайко-
ровцев»), тогда как раз формировавшихся. Как отмечал в середине
30-х годов хронист Веймарской республики Розенберг, использо-
вание крайних противников демократии для защиты республики
было непростительной ошибкой правительства. Розенберг считал,
что панический страх СДПГ перед активностью леворадикальных
группировок был значительно преувеличен. Не иначе оценивают
тогдашнюю ситуацию и некоторые современные авторы. Берлин-
ский историк Генрих Август Винклер в 1990 году писал: «[Соци-
ал-демократы]... прежде всего стремились предотвратить эконо-
мический и политический хаос; они переоценивали опасность слева
и недооценивали опасность справа».
На самом деле, восстание в Берлине было подавлено уже через
несколько дней, 12 января 1919 года. Но социал-демократическое
правительство утратило контроль над военщиной, которая теперь
своими силами стала вершить самосуд. Жертвами расправ стали
также и вожди созданной 31 декабря 1918 года Коммунистической
партии Германии Карл Либкнехт и Роза Люксембург, которые
были убиты 16 января 1919 года.
Острая реакция социал-демократов на действия бывшего лево-
го крыла их собственной партии была вызвана не только преуве-
личенным страхом перед анархией, но и тем, что социал-демокра-
тическое правительство Германии хотело продемонстрировать свой
патриотизм, тождество своих интересов с внутренними и внешни-
ми интересами германского государства. Германские социал-де-
мократы, которых правые годами обвиняли в том, что они совер-
шенно не привязаны к своему отечеству, хотели доказать, что
судьба отечества им не безразлична.
Убийство Розы Люксембург и Карла Либкнехта имело далеко
идущие последствия для дальнейшего развития коммунистичес-
кого движения: западные коммунисты потеряли единственных
партийных лидеров, имевших престиж и авторитет, необходимый
для противостояния чрезмерной зависимости мирового коммуни-
стического движения от большевистского руководства. Роза Люк-
сембург принадлежала к наиболее острым критикам партии боль-
шевиков со времени ее основания. После прихода большевиков
к власти Роза Люксембург решительно осуждала диктаторские за-
машки Ленина и его соратников, например, разгон ими Учреди-
тельного собрания в январе 1918 года. 16 января 1919 года голос
Розы Люксембург умолк навсегда. Большевики получили воз-
можность на основе собственных представлений формировать
политику мирового коммунистического движения, прежде все-
го — в Третьем Интернационале, в котором они доминировали.
124
Об основании Третьего Интернационала Ленин мечтал еще с на-
чала Первой мировой войны. Так как большинство партий Второ-
го Интернационала одобрили предоставление военных кредитов
правительствам своих стран, Ленин назвал Второй Интернационал
разлагающимся трупом. Он выступил за создание Третьего Ин-
тернационала, основанного на наследии классиков марксизма. Но
реализовать это ленинское положение удалось лишь после захвата
большевиками власти в России.
Тогда же большевики начали готовить созыв международной
конференции левых социалистов, необходимой для создания нового
Интернационала. Рассчитывая на скорую победу революции на
Западе, они хотели провести эту конференцию не в Петрограде
или в Москве, а в одной из западных столиц. С декабря 1918 года
советское руководство стало работать над учреждением нового
Интернационала независимо от победы революции на Западе.
Нетерпеливость большевиков объяснялась тем, что они стреми-
лись опередить возобновление деятельности Второго Интернаци-
онала, попытки возрождения которого предпринимались с сере-
дины декабря 1918 года. Роза Люксембург возражала против
немедленного основания Коммунистического Интернационала
(Коминтерна): она хотела выждать, пока начнется спонтанный рост
революционного движения. Когда же в начале марта 1919 года
был основан Третий, коммунистический Интернационал, Розы
Люксембург уже не было в живых.
Учредительный конгресс Коминтерна нельзя было назвать пред-
ставительным. Лишь немногие коммунистические делегаты из-за
границы смогли попасть в Россию, изолированную гражданской
войной от внешнего мира. Большинство из пятидесяти участни-
ков конгресса были те иностранные коммунисты, которые уже по
каким-то причинам продолжительное время находились в России.
Они не имели связи со своими партиями на родине и, соответ-
ственно, не имели полномочий. Одним из немногих делегатов,
выступавших в Москве по заданию своих партий, был немецкий
коммунист Гуго Эберлейн. Но именно он от имени убитой Розы
Люксембург сначала возражал против создания Коминтерна, но
его удалось переубедить.
21 марта 1919 года - через две недели после основания Комин-
терна — была провозглашена Венгерская Советская республика,
которую Коминтерн тут же как бы «адоптировал». Еще накануне
этого события вождь венгерских коммунистов Бела Кун сидел
в будапештской тюрьме. Советская власть в Венгрии была уста-
новлена без революционных боев, практически в одночасье. 20 мар-
та 1919 года Антанта предъявила предшественнику Куна, буржу-
азно-либеральному премьер-министру графу Кароли, ультиматум
125
с требованием признания новых границ: Венгрия должна была
отказаться от 2/3 своих прежних территорий. Правительство Ка-
роли ушло в отставку; важнейшей политической силой, оставав-
шейся в Венгрии, были социал-демократы. Так как социал-демо-
краты не желали признать ультиматум Антанты, они решили
заключить союз с коммунистами, и, тем самым, с Советской Рос-
сией — крупнейшим противником держав-победительниц. Таким
образом, дело дошло до объединения массовой партии венгерских
социал-демократов с маленькой группой коммунистов и провоз-
глашения Венгерской Советской республики.
В Москве после победы коммунистов в Венгрии царила эйфо-
рия. Ленин назвал создание Венгерской Советской республики
крупной моральной победой советской власти. Тезис противни-
ков большевиков, что советская система может развиваться лишь
в специфически русских условиях и в других странах не приме-
нима, опровергнут событиями в Венгрии, утверждал он. Буржу-
азия страны более высоко развитой, чем Россия, отныне призна-
ла, что лишь советская власть может вывести страну из глубокого
кризиса.
Провозглашение Баварской Советской республики 7 апреля
1919 г. произошло под влиянием венгерских событий. КПГ и ее
официальный представитель в Баварии Евгений Левине сначала
противились такому развитию событий. Однако 13 апреля
1919 года коммунисты взяли на себя руководство Баварской Со-
ветской республикой, чтобы более энергично защищать ее от пра-
вительственных сил. Этот шаг коммунистов не был одобрен вож-
дем КПГ Паулем Леви. Леви считал баварскую затею полностью
безнадежной и был убежден в том, что правительственные войска
без труда раздавят Баварскую Советскую республику. Большеви-
ки, которые тогда были полностью изолированы от внешнего мира,
рассматривали Баварскую Советскую республику, так же как
и Венгерскую, как крупнейший успех идеи Советов. Ленин сказал
об этом: «Венгерская пролетарская революция помогает даже слеп-
цам прозреть... Сущность Советской власти выступает теперь тем
яснее... Никакая иная власть, поддерживаемая трудящимися
и пролетариатом во главе их, теперь невозможна нигде в мире,
кроме как Советская власть, кроме как диктатура пролетариата».
Еще большей эйфорией были проникнуты слова председателя
Коминтерна Зиновьева, который 1 мая 1919 года писал: «Когда
пишутся эти строки, базой Третьего Интернационала являются
три советских республики — Россия, Венгрия и Бавария. Но никто
не удивится, если в го время, когда эти строки будут напечатаны,
советских республик будет не три, а уже шесть или больше... Те-
перь совсем ясно, что движение вперед идет намного быстрее, чем
126
на московском конгрессе Третьего Интернационала мог ожидать
самый большой оптимист».
Одно время Ленин даже думал о том, чтобы установить воен-
ную связь с Венгрией через Румынию или Польшу. 1 апреля
1919 года Красная Армия получила приказ двигаться на Будапешт.
22 апреля Ленин писал главкому Красной Армии Вацетису: «Про-
движение в часть Галиции и Буковины необходимо для связи
с Советской Венгрией. Эту задачу надо решить быстрее и проч-
нее». Комиссар украинской Красной Армии Антонов-Овсеенко
позже писал также о намерении советского руководства направить
значительные силы на помощь советской Венгрии.
Но трудности гражданской войны вынудили Ленина отказаться
от плана оказания военной помощи Венгерской Советской рес-
публике. Победа в гражданской войне в России имела для Лени-
на безусловный приоритет над поддержкой венгерских комму-
нистов. В июле 1919 года Ленин писал Куну: «Дорогой товарищ
Бела Кун! Прошу Вас не волноваться чересчур и не поддаваться
отчаянию... Мы знаем тяжелое и опасное положение Венгрии
и делаем все, что можем. Но быстрая помощь иногда физически
невозможна. Старайтесь продержаться как можно дольше. Вся-
кая неделя дорога. Запасайте припасы в Будапеште, укрепляйте
город. Надеюсь, что Вы принимаете меры, рекомендованные мною
баварцам. Лучшие приветы и крепкое рукопожатие. Держитесь
изо всех сил, победа будет за нами». Но уже в начале августа
1919 года изолированная Венгерская республика была побеждена
превосходящими силами Антанты. Французские, румынские и ан-
тикоммунистические венгерские войска адмирала Хорти окку-
пировали страну.
Уже 1 мая 1919 года Баварская Советская республика была
побеждена правительственными силами, а 16 июня 1919 года в Ве-
не было разгромлено коммунистическое восстание, инспириро-
ванное венгерским эмиссаром Беттельгеймом.
Оптимизм, которому предавалось большевистское руководство
весной 1919 года, в значительной мере померк. В своем письме
в ЦК РКП(б) от 5 августа 1919 года Троцкий требовал, вследствие
поражения Венгерской Советской республики, переориентировать
тактику большевиков, нацеленную на достижение мировой рево-
люции. На скорую победу революции на Западе рассчитывать
больше не приходится, писал он. Западные державы представляют
собой в политическом и военном отношении непреодолимый ба-
стион. Однако в Азии позиции Запада значительно слабее. Геогра-
фически Россия, в отличие от западных держав, имеет непосред-
ственный доступ к азиатским странам. Путь в Индию может стать
для Красной Армии значительно короче дороги в Венгрию.
127
Троцкий основывался на ленинской концепции революцион-
ного процесса в Азии, концепции, которую Ленин создал уже на
рубеже XX века. Ленин был одним из первых марксистов, кто
распознал чрезвычайное значение освободительной борьбы наро-
дов Азии для дестабилизации существовавшего мирового порядка.
Еще во время подавления «боксерского» восстания в 1900 году
Ленин острейшим образом критиковал действия европейцев в Ки-
тае. Он писал, что это была не война между китайским народом
и европейским пролетариатом. Китайцы ненавидят не народы Ев-
ропы, а их правительства. Правители Европы и, прежде всего,
царский режим подавляют своих подданных точно также, как
и народы Азии. У азиатских народов и европейского рабочего клас-
са один и тот же враг — мировой капитал.
Ленин также приветствовал победу Японии над Россией в рус-
ско-японской войне 1904—1905 годов, во-первых, потому, что
поражение царизма ускорило революционный процесс в России,
а во-вторых, поражение России означало поражение существую-
щего мирового порядка. Россия принадлежала к великим миро-
вым державам, поделившим между собой мир. Но проснувшаяся
Азия нанесла удар монопольному господству европейской буржу-
азии. Для Ленина это потрясение европейского порядка было
в высшей степени желанно. Но это не означало, что Ленин верил
в особый азиатский путь, отличавшийся от европейского. Неза-
долго до начала Первой мировой войны Ленин писал об осво-
бодительной борьбе в Азии, ставшей более интенсивной после
русско-японской войны: «Не значит ли это, что сгнил матери-
алистический Запад и что свет светит только с мистического, ре-
лигиозного Востока? Нет, как раз наоборот. Это значит, что Вос-
ток окончательно встал на дорожку Запада, что новые сотни
и сотни миллионов людей примут отныне участие в борьбе за иде-
алы, до которых доработался Запад. Сгнила западная буржуазия,
перед которой стоит уже ее могильщик - пролетариат».
Как же Ленин представлял себе роль России в противостоянии
Европы и Азии, в особенности после победы большевиков в Ок-
тябрьской революции? В статье «Наша революция», опубликован-
ной в начале 1923 года, он писал, что Россия находится на границе
между «цивилизованным» миром и странами Востока, в которые
«цивилизация» проникает лишь теперь. Поэтому Россия сформи-
ровала новую революционную модель, которая отличается от пре-
жних, западных типов революции, но может служить примером
для стран Востока.
Однако попытки большевиков экспортировать свою модель
революции на Восток были поначалу столь же безуспешны, как
и на Западе.
128
Кризис 1919 года был, без сомнения, одним из самых глубоких
революционных кризисов в послевоенной Европе. Он развивался
стихийно и без прямого участия России, где в то время была в раз-
гаре гражданская война. Так что большевики не могли оказать
западным коммунистам существенной помощи. В конце 1919 года,
когда большевики практически выиграли гражданскую войну,
революционный кризис на Западе в своей острой форме был уже
преодолен. Это обстоятельство имело решающее значение как для
внутреннего развития мирового коммунистического движения, так
и для соотношения сил внутри Коминтерна. Зависимость партий
Третьего Интернационала от единственной страны, в которой
победила «пролетарская революция» постоянно росла.
Важной причиной поражения коммунистов Запада большин-
ство большевистских вождей единодушно считало отсутствие на
Западе дисциплинированной и централизованной коммунистичес-
кой партии, то есть партии большевистского типа. Уже в апреле
1919 года Троцкий, анализируя ход революции в Германии, писал,
что десятилетиями германский пролетариат работал над созданием
сильного организационного аппарата. Но именно в момент пере-
хода к революционной борьбе за власть стала очевидна организа-
ционная беспомощность германского рабочего класса. В России
же пролетариат еще до начала революции создал централизован-
ную революционную партию. В Германии до 1918 года ничего
подобного не было, здесь следовало, прежде всего, создать такую
партию. Поэтому революция в Германии имела до сих пор столь
неорганизованный характер.
Вожди большевиков настаивали на том, что развитие событий
в России является примером для коммунистов Запада. Они все
чаще прибегали к аналогиям с Россией. В упоминавшейся статье
Троцкого, написанной в апреле 1919 года, Ноябрьская револю-
ция 1918 года в Германии сравнивается с Февральской револю-
цией 1917 года в России. Поражение левых сил в Берлине в январе
1919 года Троцкий сравнивал с поражением большевиков в июле
1917 года. Но все развитие событий в Германии должно было,
разумеется, - для этого и делались эти аналогии - привести к ко-
нечной цели — немецкому Октябрю. В апреле 1920 года Ленин
в этой связи сказа т: «В данный исторический момент дело обсто-
ит именно так, что русский образец показывает всем странам
кое-что и весьма существенное из их неизбежного и недалекого
будущего... Отсюда и международное “значение” [...] Советской
власти, а также основ большевистской теории и тактики».
Несмотря на наличие в этом высказывании признаков нацио-
нальной гордости, большевики тогда еще были далеки от самовос-
хваления, которое ярко проявилось во времена Сталина. Свою
129
победу в России они объясняли не только своей правильной так-
тикой, но и слабостью русской буржуазии. «Победа русской рево-
люции показала, — писал Троцкий в мае 1919 года, — что истори-
ческое развитие часто идет по пути наименьшего сопротивления.
Пролетарская революция взломала ту дверь, которая была забар-
рикадирована слабее всего». Высказывания большевистских вож-
дей противоречили друг другу: с одной стороны, они говорили
о том, что развитие событий в России и тактика большевиков яв-
ляются примером для стран Запада, с другой — указывали на уни-
кальность российской ситуации и подчеркивали, что именно эта
уникальность облегчила им захват власти.
Как бы то ни было, создание централизованных и дисциплини-
рованных партий по большевистскому образцу должно было те-
перь произойти и на Западе. В 1919 году сделать это было невоз-
можно. Второй конгресс Коминтерна, состоявшийся в июле —
августе 1920 года, был важным этапом на этом пути. Второй кон-
гресс внешне сильно отличался от первого, проходившего очень
скромно. Второй Конгресс имел совсем иной характер. В Москву
прибыло более 200 делегатов из 35 стран. Тот факт, что больше-
вики, которые, казалось, находясь в почти безвыходном положе-
нии, сумели одержать победу в гражданской войне, способствовал
существенному поднятию престижа Коминтерна среди рабочих
Запада. Популярности Коминтерна способствовал тот факт, что на
Западе углублялся экономический и социальный кризис. Все боль-
ше партий и организаций стремились вступить в Коминтерн. Все
партии, которые желали быть принятыми в Коминтерн, должны
были изменить свою структуру и приспособить ее к структуре
партии большевиков. Руководством Коминтерна было выдвинуто
21 условие приема в эту организацию. Среди этих условий были
такие, как окончательный разрыв вступивших в Коминтерн пар-
тий с социал-демократическими или с «реформистскими» силами.
От партий — членов Коминтерна требовалось создание, наряду
с легальными организациями, и нелегального аппарата, потому что
«буржуазной правовой системе» доверять нельзя, как утверждало
руководство Коминтерна. Коммунисты должны были работать
внутри профсоюзов и парламентов, проводя в них последователь-
но коммунистическую линию. Руководство Коминтерна высту-
пило против лево-коммунистических сил, отказывавшихся от вся-
кой работы внутри профсоюзов и парламентов. Устав Коминтерна
был почти копией устава партии большевиков. Высшим органом
Коминтерна был конгресс, созываемый ежегодно. Конгресс вы-
бирал из своих рядов Исполнительный Комитет Коммунисти-
ческого Интернационала (ИККИ). ИККИ был аналогом ЦК
большевиков: в период между конгрессами он обладал всеми пол-
130
номочиями. Официальным местом нахождения Коминтерна была
объявлена Москва. Все партии, принятые в Коминтерн, должны
были называться коммунистическими. Чтобы было ясно, что речь
идет не просто о союзе автономных партий, а о единой органи-
зации, коммунистические партии официально именовались «сек-
циями» Коминтерна.
Однако «перенести» большевистские структуры на нероссий-
ские партии, которые действовали в совершенно иных обстоя-
тельствах, оказалось делом чрезвычайно трудным. Вступить
в Коминтерн стремились группировки различных политичес-
ких направлений. Среди них были не только некоторые социал-
демократические партии, стоявшие несколько левее от «офици-
альной» социал-демократии, но и левоэкстремистские или
анархистские группы, отклонявшие любую работу в легальных
учреждениях, в парламентах или в профсоюзах. К последним
принадлежали леворадикальная Коммунистическая рабочая партия
Германии (КРПГ), отколовшаяся в 1919 году от КПГ, или италь-
янские левые социалисты, руководимые Амадео Бордигой. Было
нелегко собрать все эти группировки и партии в единую органи-
зацию, приучить их к большевистской дисциплине. Эту задачу
нельзя было решить без многочисленных расколов партий и ис-
ключений из Коминтерна. При этом большевики вели войну на
два фронта — против левых радикалов и анархистов с одной сто-
роны, и против умеренных группировок с другой. Во время Вто-
рого конгресса Коминтерна в 1920 году Ленин не считал левора-
дикальные тенденции внутри Коммунистического Интернационала
особенно опасными. Поэтому, несмотря на то, что в полемике со
своими противниками он отнюдь не был склонен щадить их, дал
левому радикализму сравнительно безобидное определение «дет-
ской болезни левизны в коммунизме». По мнению Ленина, во
вновь создающихся партиях или движениях всегда есть силы, стре-
мящиеся добиться своей конечной цели — без обходных путей
и компромиссов. Но это невнимание к реальности, требующей мно-
жества компромиссов, есть явление преходящее. Политическая
борьба постепенно подвигнет этих абстрактно мыслящих макси-
малистов к необходимости учета сложившейся реальности.
Совсем иначе Ленин оценивал «реформистов». Им не было места
в Третьем Интернационале. Руководство Коминтерна рассматри-
вало «реформистов» как ненужный балласт на пути к революции.
В ноябре 1920 года Ленин утверждал, что пролетарская партия,
которая однозначно не отмежуется от умеренных и нерешитель-
ных элементов, не сможет осуществить успешную революцию.
Наличие колебаний внутри партии, прежде всего внутри ее руко-
водства, может быть для партии смертельно, в особенности в ка-
131
нун революции. Если большевики в течение своей истории сумели
устоять в многочисленных, иногда безвыходных кризисах, то это
лишь потому, что они заранее избавились от всех колеблющихся
и нерешительных элементов, говорил Ленин.
«Военный коммунизм»: крах эксперимента
Крайне жестокая система военного коммунизма помогла боль-
шевикам одержать победу в гражданской войне. Но сразу после
этой победы появились новые, не менее опасные для власти про-
блемы. Продолжение прежнего, в высшей степени репрессивного
курса нельзя было уже ничем оправдать. Назревающий новый
кризис партия сначала попыталась предотвратить с помощью
ужесточения старых военно-коммунистических методов. К их
числу принадлежала концепция милитаризации труда, развитая
Троцким. Армии гражданской войны должны были после победы
над внутриполитическими врагами превратиться в трудовые ар-
мии. Таким путем большевики стремились остановить развал
транспорта, экономики и механизмов снабжения. В январе
1920 года на Урале из частей Красной Армии была создана «Первая
революционная трудовая армия». Весной 1921 года почти четверть
красноармейцев была занята восстановлением разрушенного хо-
зяйства и транспорта. На заседании ВЦИК Советов в феврале
1920 года Троцкий назвал «разговоры о свободном труде» релик-
том буржуазных времен и открыто признал, что советское госу-
дарство базируется на принуждении к труду.
Но превращение солдат в рабочих представляло собой лишь
одну сторону ужесточавшегося военно-коммунистического курса,
так как в то же время и рабочие, с которыми обращались как
с солдатами, должны были подчиняться военной дисциплине. Троц-
кий в апреле 1920 года на Третьем съезде профсоюзов поучал
критиков этих новых тенденций, которые заявляли о непроизво-
дительности принудительного труда: «Говорят, принудительный
труд непродуктивен. Это означает, что вся социалистическая эко-
номика приговорена к тому, чтобы выбросить ее за борт, так как
иного пути осуществления социализма, как с помощью использо-
вания всей рабочей силы по команде из единого хозяйствующего
центра, использования рабочей силы в соответствии с требовани-
ями национального хозяйственного плана, нет».
Это представление о принуждении как об универсальном сред-
стве решения всех проблем было не личным мнением Троцкого,
а позицией влиятельных сил в партии, не в последнюю очередь
и точкой зрения Ленина. Эти силы и после победы в гражданской
войне не хотели расставаться с политикой «военного коммуниз-
132
ма». Если они и говорили о реформах, то лишь внутри этой сис-
темы. Проекты, исходившие из необходимости ослабления продо-
вольственной диктатуры и хотя бы частичного восстановления
рынка, Ленин громил со всей присущей ему страстью. Парадок-
сальным образом один из проектов ослабления режима военного
коммунизма принадлежал Троцкому, несмотря на то, что он был
апологетом принуждения. В марте 1920 года Троцкий направил
записку в ЦК, в которой он рекомендовал восстановить рыночные
механизмы, по меньшей мере, в тех районах, где производится
зерно. Этот документ отражает сложность и противоречивость
личности Троцкого и его политической программы. Ленин и боль-
шинство ЦК категорически отклонили эти предложения Троцко-
го, так как они содержали неприемлемые для них «рыночные»
установки.
Между тем протесты населения против политики военного
коммунизма становились все интенсивнее. Крестьянские восста-
ния, прежде всего в Сибири, в центре России и на Украине дос-
тигали размаха новой гражданской войны. Количество повстанцев
в Сибири во много раз превосходило число красноармейцев, бро-
шенных на их подавление. Секретарь Сибирского бюро ЦК партии
большевиков Данишевский вспоминал, что делегаты X съезда
РКП(б), проходившего в Москве в марте 1921 года, ехали через
всю страну вооруженными до зубов, чтобы быть в состоянии от-
разить возможные нападения восставших крестьян. Особым вызо-
вом режиму явилось крестьянское восстание в Тамбовской губер-
нии под руководством Александра Антонова, который с 1906 года
был членом партии эсеров. К началу 1921 года крестьянская армия
Антонова насчитывала почти 40 000 бойцов. Главнокомандующий
советскими вооруженными силами Каменев 17 февраля 1921 года
писал, что крестьянские волнения (на официальном языке назы-
ваемые «бандитскими восстаниями») в январе 1921 года достигли
угрожающих существованию советского государства размеров.
Требуется применение регулярных армейских частей, сконцент-
рированных для подавления восстаний. Местные вооруженные
силы не пригодны для решения этой задачи.
Упрямая реальность начала все сильнее сотрясать доктриналь-
ное здание государства большевиков. В начале февраля 1921 года
партийное руководство было готово заменить продразверстку на-
туральным продналогом, то есть частично восстановить рыночные
механизмы, прежде всего — в Тамбовской губернии, больше всего
пострадавшей от восстания. Но эта вынужденная ревизия прежне-
го курса была недостаточна для преодоления глубочайшего кризи-
са в истории большевистского режима. Последнее предупрежде-
ние пришло 1 марта 1921 года из морской крепости Кронштадт
133
под Петроградом, которая с 1917 года считалась самым прочным
бастионом революции. Однако после победы большевиков в граж-
данской войне этот «самый прочный бастион революции» под
лозунгами советской демократии поднялся против диктатуры боль-
шевиков. В воззвании повстанцев к населению можно было про-
читать такие слова: «Товарищи! [...] Неужели вы будете терпеть
и гибнуть под гнетом насильников. Долой комиссародержавие! [...]
Когда... кронштадтцы потребовали переизбрания Советов, сво-
бодных от партийного давления, новоявленный Трепов — Троц-
кий отдал приказ «патронов не жалеть». [...] Труженик, разве для
того ты свергнул царизм, сбросил керенщину, чтоб посадить себе
на шею Малют Скуратовых с фельдмаршалом Троцким во главе.
Нет! Тысячу раз нет! [...] Да будет проклято ненавистное иго ком-
мунистов! Долой партийный гнет! Да здравствует власть рабочих
и крестьян! Да здравствуют свободно избранные Советы!».
Еще во время восстания в Кронштадте, выступая на X съезде
РКП(б), Ленин заявил, что диктаторские меры в экономике были
оправданы лишь во время гражданской войны. Но гражданская
война закончилась и, следовательно, продолжение этой политики
более не приемлемо. Эта политика не принимается большинством
населения России — крестьянством. В речи были обозначены ос-
новы новой экономической политики (НЭПа), ядром которой было
освобождение крестьян от системы государственного принужде-
ния. Ленин выразился так: «Мы должны понять те экономические
формы возмущения мелкой сельскохозяйственной стихии против
пролетариата, которые обнаружили себя и которые обостряются
при настоящем кризисе [...] Пока мы [крестьянство] не передела-
ли, пока крупная машина его не переделала, надо обеспечить ему
возможность свободы хозяйничать».
134
III. НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
И БОРЬБА ЗА ЛЕНИНСКОЕ НАСЛЕДИЕ
(1921-1929)
Террор продолжается
Радикальная смена курса, совершенная большевиками весной
1921 года, никоим образом не означала готовности идти навстречу
критикам их политики из левого или революционного лагеря.
Напротив, Ленин исходил из того, что лишь его партия имеет
право исправлять допущенные ею ошибки. Восстание матросов
Кронштадта, боровшихся с большевистской диктатурой во имя
идеалов революции, было подавлено с особенной жестокостью.
Штурм крепости Кронштадт, которую обороняли около восем-
надцати тысяч защитников, возглавил Михаил Тухачевский, не-
сколькими месяцами ранее безуспешно пытавшийся завоевать
Варшаву. В Кронштадте он был более успешен: 18 марта 1921 года,
после больших потерь с обеих сторон (войска Тухачевского поте-
ряли более трех тысяч солдат), крепость была взята. Тысячам вос-
ставших удалось бежать в соседнюю Финляндию. Те же, кто по-
пал в руки победителей, стали жертвами террора. Только
Петроградская ЧК, реввоентрибунал Петроградского военного
округа и другие областные органы юстиции приговорили к смерти
2103, а к различным срокам заключения — 6459 кронштадтских
повстанцев.
С аналогичной жестокостью, причем опять же Тухачевским,
было подавлено восстание тамбовских крестьян под предводи-
тельством Александра Антонова. Целые деревни были сожжены,
сотни заложников — расстреляны. Число крестьян, захваченных
в плен в ходе карательных операций, составляло около пятидесяти
тысяч. Антонов был расстрелян 24 июля 1921 года.
Но большевики боролись не только с теми оппонентами из
лагеря левых, которые с оружием в руках пытались изменить их
политику, (причем именно ту политику, которую сами же боль-
шевики с марта 1921 года считали ошибочной). Словесная кри-
тика, если она не исходила из рядов правящей партии, тоже на-
казывалась репрессиями. Прежде всего, это касалось партии
меньшевиков, которая не вела вооруженной борьбы против пра-
вящей партии. 30 ноября 1918 года большевики оценили лояль-
ную оппозицию меньшевиков: им было позволено вновь работать
135
в Советах, откуда они были исключены 14 июня 1918 года. Мень-
шевики открыто критиковали в Советах систему «военного ком-
мунизма». Это и стало для них роковым обстоятельством, посколь-
ку в критике использовались марксистские аргументы, что могло
еще сильнее подорвать доверие к большевикам в глазах револю-
ционно настроенных масс. Уже в конце февраля 1921 года, то есть
незадолго до объявления нэпа, были арестованы наиболее влия-
тельные лидеры меньшевиков — Ф. Дан и Н. Рожков. Политбюро
ЦКРКП(б) приняло 8 декабря 1921 года следующее решение:
«Политической деятельности [меньшевиков] не допускать [...],
самых активных членов [партии меньшевиков] выслать в админи-
стративном порядке в непролетарские центры, лишив их права
занимать выборные должности, связанные с общением с массами».
С 1923 года меньшевики могли действовать практически лишь
в подполье.
Еще жестче преследовалась другая левая партия, также способ-
ная составить альтернативу большевизму — партия эсеров. Их
преследовали не в последнюю очередь из-за того, что они значи-
тельно активнее меньшевиков боролись против большевизма и бы-
ли готовы применять силу в этой борьбе. Привлекшей всеобщее
внимание кульминацией похода против эсеров явился процесс над
сорока семью ведущими членами этой партии, проходивший
в июне — августе 1922 года. Четырнадцать обвиняемых были при-
говорены к смерти, но приговор не был сразу приведен в испол-
нение: следовало учитывать общественное мнение Запада.
Церковная политика большевиков также ужесточилась после
провозглашения нэпа. Еще в феврале 1918 года большевики изда-
ли декрет «Об отделении церкви от государства», который, по
существу, отстранял церковь от жизни общества. Одновременно
режим пытался расколоть церковь с помощью создания верных
ему марионеточных организаций, таких как «Живая церковь» или
«Обновленчество». Большевики унаследовали от классиков марк-
сизма враждебное отношение к религии как таковой. Свое мате-
риалистическое и атеистическое мировоззрение, веру в «чудеса»
индустрии и техники они считали последним словом европейской
культуры. На Западе, так же как и среди интеллектуальной элиты
России, пропагандируемая большевиками наивная вера во всеси-
лие науки уже на рубеже XIX и XX столетий считалась устарев-
шей. Так что большевики даже не замечали, как «несовременно»
выглядит их восхищение модернизацией и оптимистическая вера
в прогресс.
В 1922 году борьба большевиков против церкви достигла новой
кульминации. В феврале ЦИК Советов по указанию Политбюро,
то есть Ленина, принял декрет об изъятии церковных ценностей.
136
С какой целью? Ленин объяснил это в письме, направленном
19 марта 1922 года секретарю ЦК Молотову: «[Мы] можем обеспе-
чить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо
вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр).
Без этого фонда никакая государственная работа, никакое хозяй-
ственное строительство [...] совершенно немыслимы. Взять в свои
руки этот фонд в несколько сот миллионов (а может быть, и в не-
сколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало».
Официально большевики обосновывали эту акцию заботой
о жертвах катастрофического голода, охватившего в то время мно-
гие районы России (речь о нем пойдет далее). Конфискованные
церковные богатства должны были пойти якобы на помощь го-
лодающим. Однако истинные мотивы были названы самим Ле-
ниным в упоминавшемся письме Молотову: «...Данный момент
представляет из себя не только исключительно благоприятный,
но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из
100 шансов на полный успех разбить неприятеля [церковь] наго-
лову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на
много десятилетий».
Церковь с ее притязаниями чрезвычайно раздражала больше-
виков. Так как у большевистского режима отсутствовала демокра-
тическая легитимация власти, он пытался идеологически обосно-
вать свое господство. Это в свою очередь предполагало, что партии
Ленина принадлежит «монополия на истину». Мировоззренческие
ценности большевиков должны были стать обязательными для
всего общества. Отсюда и попытка большевиков исключить рели-
гию и церковь из сознания людей и жизни общества. Глава Рус-
ской Православной Церкви патриарх Тихон ответил на ужесточе-
ние борьбы против церкви решительными протестами. 28 февраля
1922 года он назвал конфискацию освященной церковной утвари
богохульством. 9 мая 1922 года патриарх был арестован и лишь
в июне 1923 года, не в последнюю очередь под давлением запад-
ной общественности, освобожден. Перед освобождением его заста-
вили подписать документ, содержавший признание своей вины.
Волкогонов полагает, что этот текст был продиктован патриарху
сотрудниками органов госбезопасности. Признание главы Русской
православной церкви завершалось такими словами: «Все мои ан-
тисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в об-
винительном заключении Верховного суда... Раскаиваюсь в этих
поступках против государственного строя и прошу Верховный суд
[...] освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верхов-
ному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно
и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутрен-
ней монархической белогвардейской контрреволюции».
137
Несмотря на это вынужденное признание вины, патриарх пы-
тался защищать остатки церковной автономии. Он продолжал
вести полемику с «обновленцами» — «троянским конем» режима
внутри Русской Православной Церкви. В апреле 1924 года патри-
арх объявил все совершаемые «обновленцами» церковные обряды,
за исключением крещения, недействительными.
Режим постоянно усиливал давление на церковь. Так как боль-
шинство верующих испытывало к «обновленцам» стойкую анти-
патию, большевики дали обновленческому движению постепенно
угаснуть; они теперь пытались превратить в марионетку церковь
как таковую. Эта цель была в значительной степени достигнута,
когда преемник умершего в 1925 года патриарха Тихона митропо-
лит Сергий в июле 1927 года был вынужден заявить о лояльности
Церкви и призвать верующих к «подчинению законному прави-
тельству».
Несмотря на капитуляцию церковного руководства, режим
продолжал свой поход против церкви. Подавляющий успех боль-
шевиков в этой борьбе обычно объясняется традиционной близо-
стью православного духовенства государству и верностью ему.
Утверждается, что церковная система, заимствованная Россией из
Византии, на практике вела к подчинению церкви светской вла-
стью, к превращению церкви в часть системы государственного
управления. Может быть, Русская Православная Церковь столь
беспомощно реагировала на начатую сверху борьбу против нее,
поскольку, в отличие от западных церквей, не имела опыта посто-
янных разногласий со светской властью? Если дела и в самом деле
обстояли так, почему же тогда коммунистам после 1945 года уда-
лось распространить свою борьбу против церкви на всю Восточную
Европу, причем, за исключением Польши, с таким же успехом, как
в свое время в России? Почему почти все конфессиональные общи-
ны в зоне власти коммунистов реагировали на брошенный им то-
талитарный вызов так же беспомощно, как и Русская Православная
Церковь? Эти вопросы еще ждут своего ответа.
Запрет фракций на X съезде большевиков
(март 1921 года) - попытка дисциплинировать
партию
С самого основания партия большевиков была дискутирую-
щей. Тем самым «партия нового типа» следовала традиции ради-
кальной русской интеллигенции; последняя примерно с 30-х го-
дов XIX века развивалась как своеобразная социальная группа.
Термин «интеллигенция» не переводится на западные языки: рус-
ская интеллигенция — не то же самое, что западные интеллекту-
138
алы. Русская интеллигенция — это представители образованного
слоя общества, люди дворянского или мещанского происхожде-
ния. Объединяющим этих людей началом было бескомпромиссное
неприятие самодержавия, которое рассматривалось как воплоще-
ние зла, а также социальная роль «страдальца за народ». Являясь
частью верхних и средних слоев общества, представители ради-
кальной интеллигенции чувствовали свою ответственность за тя-
желое положение народа. Они были готовы пожертвовать собой
ради достижения социальной справедливости и равноправия, ра-
дикальная интеллигенция являлась олицетворением решительно-
го политического неповиновения и социального, а также миро-
воззренческого нонконформизма. Верноподданичество по
отношению к начальству, некритическое преклонение перед авто-
ритетами, в том числе и в собственных рядах, были ей, в общем,
чужды. К этой традиции принадлежали и большевики, которые,
несмотря на преклонение перед партийной дисциплиной, ощуща-
ли себя нонконформистами, резко критикующими начальство.
В этом, так же как и во многих других отношениях, большевизм
был «двуликим Янусом».
С самого основания партии большевиков, но особенно после
установления советского режима, руководство пыталось ее «обуз-
дать». Сначала эти попытки не имели успеха: у нас уже шла речь
об острых внутрипартийных противоречиях, сопровождавших
мирные переговоры в Брест-Литовске в конце 1917 — начале
1918 года. И в 1919 году, на пике гражданской войны, большеви-
ки не прекращали внутрипартийных дискуссий. Все усиливавша-
яся централизация и бюрократизация партии вела к тому, что един-
ственная правящая и вездесущая партия подменяла государство со
всем его аппаратом, что вызывало решительный протест партий-
ных масс, с которыми была солидарна часть руководителей партии.
Так возникла внутрипартийная оппозиционная группировка сто-
ронников демократического централизма — «децистов», главными
представителями которой были экономист (председатель ВСНХ
до марта 1918 года) Н. Осинский и председатель Моссовета Т. Сап-
ронов. Оппозиция остро критиковала подавление партийным на-
чальством инициативы партийных масс и подмену Советов госап-
паратом. «Децисты» выступали как на страницах центрального
органа партии газеты «Правда», так и на партсъездах — VIII (март
1919 года) и IX (март 1920 года). На IX съезде РКП(б) Сапронов
говорил о диктатуре партбюрократии, которая подменила собой
диктатуру пролетариата и диктатуру партии. Ленин в пылу поле-
мики пытался представить эти и аналогичные высказывания как
проявление своего рода «детской болезни». В мае 1920 года в ра-
боте «Детская болезнь левизны в коммунизме» Ленин выступил
139
как против русских, так и против западных коммунистов, кото-
рые говорили о «диктатуре партийных вождей» и партийной оли-
гархии. Упреки такого рода свидетельствовали, по мнению Лени-
на, «о самой невероятной и безысходной путанице мысли». Затем
Ленин добавил: «Всем известно, что массы делятся на классы; [...]
что классами руководят обычно [...] политические партии, [...] что
политические партии в виде общего правила управляются [...]
группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных [...] лиц,
называемых вождями. Все это азбука. Все это просто и ясно».
Тем не менее, Ленин не смог с помощью этих «простых» и «яс-
ных» аргументов переубедить внутрипартийных оппозиционеров,
которых он называл фракцией «левых доктринеров». В конце
1920 года усилилось недовольство не только народа, но и в партии.
Наряду с «децистами» возникли и новые оппозиционные группы,
в первую очередь, «рабочая оппозиция» во главе со старым боль-
шевиком Шляпниковым. Она требовала для профсоюзов бульших
прав в государстве, считавшем себя «государством трудящихся».
В то время как весной 1921 года режим покинул знакомую ему
на протяжении ряда лет гавань «военного коммунизма» и напра-
вился в опасное плавание по волнам нэпа, Ленин считал брожение
внутри партии, являвшейся важнейшей опорой системы, беспри-
мерной угрозой для советской власти. Учитывая тот факт, что
большевики оставались каплей в море преимущественно кресть-
янского населения России, которому были чужды марксистские
идеалы, Ленин видел в единстве партии важнейшую гарантию
большевистского господства. По этой причине Ленин провел на
X съезде РКП(б), том самом, на котором он провозгласил нэп,
резолюцию, запрещавшую образование фракций внутри партии,
то есть организованных объединений критиков генеральной ли-
нии. Резолюция «О единстве партии» предписывала немедленно
распустить «все без исключения группы, образовавшиеся на той
или иной платформе», и поручала всем организациям строжайше
следить за недопущением каких-либо фракционных выступле-
ний. Резолюция содержала особый пункт, в котором ЦК партии
давалось «полномочие применять в случаях нарушения дисципли-
ны или возрождения, или допущения фракционности все меры
партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по от-
ношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как край-
нюю меру, исключение из партии».
Таким образом, большевикам отныне дозволялось критиковать
генеральную линию партии лишь в индивидуальном, но ни в коем
случае не в групповом порядке. Ленин считал, что только дисцип-
линированная партия в состоянии пережить время идеологическо-
го отступления. Он надеялся, что с дисциплинированной партией
140
сможет в подходящий момент вновь перейти в революционное
наступление. Однако в 20-е годы ни Ленину, ни его преемникам
не удалось дисциплинировать партию и пресечь образование фрак-
ций. Запрет фракций представлял собой тот постулат, который
в досталинской фазе истории большевизма — приблизительно до
конца 20-х годов — мог быть выполнен лишь частично. И после
1921 года партию потрясали внутренние противоречия, причем
еще в большем масштабе, чем до провозглашения запрета на фрак-
ционную деятельность.
Катастрофический голод 1921-1922 годов
как последствие «военного коммунизма»
Отход большевистского режима от системы «военного комму-
низма» произошел слишком поздно. Количество реквизированно-
го у крестьян зерна росло из года в год и достигло в 1920—1921 го-
дах своей максимальной величины. Если в 1918—1919 годах
крестьяне должны были поставлять государству зерна на 121 мил-
лионов золотых рублей, то в 1920—1921 годах эти поставки воз-
росли до суммы 480 миллионов золотых рублей. При этом нату-
ральное налогообложение крестьянских дворов выросло в среднем
почти в два раза по сравнению с дооктябрьским периодом. Еже-
годное потребление зерна в расчете на одного человека, составляв-
шее в русской деревне до 1914 года около 18 пудов (1 пуд равен
16,4 кг), упало в 1920 году до 6-8 пудов. Конфискации подлежали
не только «излишки» зерна, но и продовольствие, необходимое
крестьянам для собственного потребления, а также посевной фонд.
Беспощадная эксплуатация крестьян привела в итоге к самому
крупному в истории страны голоду, жертвами которого стали около
пяти миллионов человек. Тем, что это число не стало еще больше,
Россия была обязана деятельности западных организаций, при-
шедших на помощь голодающим.
Советская власть вынуждена была превозмочь себя и просить
«капиталистических классовых врагов» о помощи: собственными
силами прокормить тридцать (по некоторым оценкам — сорок)
миллионов голодающих она была не в состоянии. Режим даже дал
возможность представителям независимой русской общественно-
сти участвовать в ликвидации этого бедствия. 21 июня 1921 года
правительство одобрило основание Всероссийского комитета по-
мощи голодающим (ВКПГ) — «Помгола», центральную роль в ко-
тором играли ведущие деятели запрещенной большевиками партии
кадетов — Е. Кускова, С. Прокопович и Н. Кишкин. ВКПГ был
основан как раз тогда, когда власть собиралась полностью унич-
тожить остатки еще существовавших небольшевистских организа-
141
ций, так что был чужеродным элементом тогдашнего политичес-
кого ландшафта России. Власти к нему соответственно и относи-
лись. Лишь учитывая общественное мнение Запада, уважением
которого «Помгол» пользовался из-за своего состава, этому коми-
тету было позволено существовать некоторое время. Нарком по
иностранным делам Чичерин 27 августа 1921 года писал Молото-
ву, что западные партнеры обусловливают свою помощь участием
членов «независимого комитета» в совместных мероприятиях по
оказанию помощи: «Положение таково: или отказ от займов и от
помощи, или упоминание о Комитете в указанных пределах».
В конце августа 1921 года Москва подписала несколько согла-
шений о программах помощи для России с западными гуманитар-
ными организациями, прежде всего с «Американской администра-
цией помощи» (АРА) и с Верховным комиссаром Лиги Наций по
делам беженцев Ф. Нансеном. Это был своего рода смертный при-
говор для независимого комитета: режим больше не нуждался в нем.
Уже 27 августа 1921 года ВКПГ был ликвидирован, а его ведущие
деятели — арестованы. Однако после этого готовность «капитали-
стов» помочь голодающей России едва ли уменьшилась. Так, ле-
том 1922 года западные организации по оказанию помощи, преж-
де всего АРА, снабдили продовольствием более десяти миллионов
человек, чем, вероятно, и спасли их от голодной смерти.
«Диктатура пролетариата» в крестьянской стране
Несмотря на тот факт, что большевики своим приходом к вла-
сти и победой в гражданской войне были обязаны поддержке
крестьян, для партии Ленина было характерно в высшей степени
скептическое отношение к крестьянству. Недоверие к «мелким
сельским хозяйчикам» сопровождало политику правительства и во
время нэпа, когда большевики временно ослабили механизмы
контроля на селе. Как в партийных низах, так и в руководящих
верхах партии большевиков новый курс встретил решительных
противников, сравнивавших сделанную режимом уступку кресть-
янам с Брест-Литовским миром, к заключению которого Цент-
ральные державы принудили большевиков в марте 1918 года. «Нэп
надо рассматривать как наше поражение, — заявил большевист-
ский экономист Ларин, — как нашу уступку, но отнюдь не как
какое-то радостное завоевание».
Почему многие большевики были решительно против замены
существовавшей во время «военного коммунизма» продразверстки
натуральным продовольственным налогом? Ведь продналог, раз-
мер которого был очень велик, ложился тяжелым бременем на
плечи крестьян. Избежать его было почти невозможно: должни-
142
ков ждало драконовское наказание. Несмотря на это, перемены
1921 года стали принципиально важным рубежом в истории режи-
ма: власть реабилитировала, сначала лишь частично, свободный
рынок и частную собственность, то есть главные объекты ненави-
сти ортодоксальных марксистов. Отныне крестьяне имели право
свободно продавать свои «излишки». Ослабление государствен-
ных контрольных механизмов привело к быстрому подъему сель-
ского хозяйства. Если в 1920 году Россия производила зерна в два
раза меньше, чем до войны, то уже в 1925 году достигла довоен-
ного уровня его производства.
В других областях были также сняты ограничения, стеснявшие
развитие частной экономической инициативы. В июне 1921 года
было разрешено открывать частные промышленные предприятия
с числом работников до двадцати человек. Торговля также была
частично передана в частные руки. В 1923 году 87% мелкого про-
мышленного производства было сосредоточено в частном секторе,
а 83% розничной торговли было в частных руках. Разумеется,
государство контролировало 77% крупной торговли и подавляю-
щее большинство крупных предприятий. Совсем иначе обстояли
дела в сельском хозяйстве. В нем полностью доминировали «мел-
кие собственники», как их называли большевики. В 1923 году их
совокупная доля в аграрной продукции составляла 98,6%.
Так что «пролетарское» государство и «пролетарская» партия
в значительной части содержались и финансировались «непроле-
тарским» сектором. Это обстоятельство дало основание Иосифу
Сталину, с апреля 1922 года занимавшему должность Генерально-
го секретаря ЦК партии, весной 1924 года заявить без обиняков:
«Не было на земле еще такого государства, в котором господству-
ющий класс содержал себя и государство за свой собственный
счет. Тем меньше это может рабочий класс, который у нас пребы-
вает в меньшинстве и в бедноте. За чей счет прежде всего живет
наше государство? Прежде всего за счет крестьянства... Это, воз-
можно, печально, но это факт. Наше государство может удержать-
ся лишь при условии, что оно на 9/10 берет [средства на свое
существование] у крестьян».
Чтобы не допустить превращение экономической зависимости
от сельских «мелких капиталистов» в политическую, большевики
пытались сохранить пролетарский характер своей партии - един-
ственного субъекта политики в стране — и затруднить крестьянам
вступление в партию. «Наша партия — это рабочая, а не рабоче-
крестьянская партия, — заявлял Сталин весной 1924 года, - у нас
существует рабоче-крестьянское государство, но между государ-
ством и партией есть разница. В этом, среди прочего, и состоит
руководство государством со стороны рабочего класса, что партия
143
остается рабочей партией». В 1927 году около 27% членов партии
происходили из крестьян, а 55% — из рабочих, в то время как
население СССР состояло на 12% из рабочих и почти на 80% из
крестьян.
Самостоятельное политическое представительство крестьян
партийное руководство считало неприемлемым. Так, в мае
1921 года заместитель наркома земледелия Осинский предложил
основать «Советский крестьянский союз». Союз должен был вы-
полнять двойную функцию: с одной стороны, помочь сельскому
населению выразить свои интересы, с другой стороны - канали-
зировать крестьянский протест, служить своего рода громоотво-
дом. Однако Ленин был против этой концепции. «По-моему, рано
еще», — так прокомментировал он предложения Осинского.
Особенно бурно против идеи «Советского крестьянского со-
юза» выступали представители «рабочей оппозиции» внутри боль-
шевистской партии, которые, со своей стороны, непрестанно жа-
ловались на то, что партбюрократия не допускает независимости
рабочих организаций. Шляпников, один из руководителей «рабо-
чей оппозиции», считал предложение Осинского вредным и выра-
жающим мелкобуржуазные устремления в партии. Такая органи-
зация лишь дополнительно ухудшила бы положение городских
рабочих, которых и без того «грабит деревня».
Вопреки активным протестам «рабочей оппозиции» против
эксплуатации советского пролетариата отечественным капиталом,
экономическое положение промышленных рабочих не было таким
тяжелым, как его изображали критики нэпа. И это несмотря на
относительно высокую безработицу, охватывавшую в 1928 году
12% рабочих. Если среднедушевой доход крестьянина составлял
в 1923-1924 годах 50 рублей, то рабочего - 127 рублей. Даже
самые богатые крестьяне, так называемые кулаки, после уплаты
налогов имели средний доход 120 рублей на человека. Кроме того,
город снабжался значительно лучше деревни. Если, например, в го-
роде в середине 20-х годов снабжение текстильными товарами
составляло 79% от довоенного уровня, то в деревне — лишь 41%.
Особенно унизительным для крестьян было «двухклассное из-
бирательное право» — составная часть как первой Конституции
РСФСР 1918 года, так и Конституции Союза ССР 1924 года —
основного закона созданного в 1922 году Советского Союза
(СССР). Если в городе один депутат Съезда Советов избирался от
25 000 граждан, имевших право голоса, то в деревне — от числа
избирателей, в пять раз большего, чем в городе.
Однако в партии большевиков были силы, выступавшие про-
тив прежде всего экономической, но еще и политической эксплу-
атации крестьянства. К защитникам интересов крестьян принад-
144
лежал Алексей Рыков, который после смерти Ленина в январе
1924 года стал главой советского правительства. В начале 1924 года
Рыков сказал, что политическая диктатура пяти миллионов рабо-
чих в стране со ста миллионами крестьян не должна означать
экономическую диктатуру фабрики.
Английский советолог Исаак Дейчер, комментируя споры между
критиками и защитниками крестьянства внутри большевистской
партии, отмечал, что ни советские рабочие, ни крестьяне не рас-
полагали инструментами, позволявшими им прямо выражать свои
требования: легальное выражение конфликта интересов было в со-
ветском государстве невозможно. Поэтому эти конфликты могли
быть выражены лишь косвенно — как борьба течений внутри един-
ственной правящей партии.
Так что запрет других политических партий не только стаби-
лизировал, но и дестабилизировал большевистский режим. С од-
ной стороны, чтобы выжить, он должен был сохранять свою зак-
рытость, а с другой — на него постоянно влияло социальное
напряжение, которое выражалось в форме все более обостряв-
шейся борьбы течений внутри партии, правившей диктаторски-
ми методами. При этом защитники интересов крестьянства вы-
нуждены были постоянно оправдываться, несмотря на тот факт,
что они, в сущности, представляли официальный курс режима
в 1921-1928 годах.
Идеализация крестьянства, чрезвычайно широко распростра-
ненная как среди консервативной, так и среди революционной
части политического класса России, была чужда русским маркси-
стам. Последние считали крестьян не носителями традиционных
добродетелей и идеалов справедливости, а нецивилизованной тем-
ной массой, которую следует просветить и приобщить к новым
идеалам.
Крестьянское сословие надлежало вовсе не сохранить как тако-
вое, а «пролетаризировать» и тем самым преодолеть «отсталое»,
«мелкобуржуазное» сознание крестьянства. На этом основании те
большевики, которые идентифицировали себя с интересами кре-
стьян, сразу же обвинялись в «мелкобуржуазном», «народничес-
ком» или «эсеровском» уклоне. Отстаивая свою точку зрения,
защитники интересов крестьянства могли отчасти сослаться на
Ленина. Однако и тот давал понять, что политика уступок крес-
тьянам имеет лишь временный характер. В марте 1922 года Ленин
писал: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец тер-
рору. Мы еще вернемся к террору, и к террору экономическому».
Вопреки таким угрозам, Ленин, который ранее пытался волюн-
таристски ускорить ход истории, после провозглашения нэпа,
выступал как сторонник постепенности. Попытка большевиков
145
в одночасье приспособить русскую действительность к социалис-
тическим представлениям с первого раза провалилась. Ленин счи-
тал, что продолжение прежней наступательной тактики было бы
самоубийственно для партии. Она должна была отдать часть уже
завоеванной территории для того, чтобы сохранить под контролем
оставшиеся позиции. Наступательную тактику теперь следовало
заменить на осадную. К ней Ленин относил массовую просвети-
тельскую работу, пропаганду коммунистических идей среди ши-
роких слоев населения, прежде всего сельского, для усиления его
«политического сознания».
В некотором смысле Ленин примкнул к понятию революции,
данному Розой Люксембург, которая понимала под революцией
не одновременный акт, а длительный процесс со многими отступ-
лениями и поражениями. Эта концепция напоминает также поня-
тие гегемонии, развитое позже руководителем коммунистической
партии Италии Антонио Грамши. Впрочем, согласно Грамши, об-
ширная просветительная работа должна распространяться не толь-
ко на рабочих и крестьян, но и на интеллектуалов. Культурная
элита соответствующей страны должна постепенно усваивать ком-
мунистические понятия и идеи и тем самым создавать предпосыл-
ки для перелома. Концепция гегемонии Грамши походила на по-
литическую концепцию Ленина в 1921 году прежде всего тем, что
в обоих случаях речь шла о долговременных программах, связан-
ных с активной работой в массах.
Крах наступления мировой революции на Западе:
от «мартовской акции» в Германии до провозглашения
III Конгрессом Коминтерна политики единого фронта
(июнь 1921 года)
Несмотря на тот факт, что западные коммунисты не смогли
прийти на помощь большевикам во время гражданской войны,
вера в мировую революцию по-прежнему вдохновляла партию
Ленина. При этом Коминтерн сумел добиться некоторых успехов.
В октябре 1920 года на съезде НСДПГ в городе Галле произошел
раскол. Большинство делегатов высказалось за объединение с КПГ
и вступление в Коминтерн. В декабре 1920 года состоялось объе-
динение КПГ и левого крыла НСДПГ. Так возникла первая на
Западе массовая коммунистическая партия. Число членов КПГ
выросло с 50 000 до 350 000 человек. В декабре 1920 года Комин-
терн также одержал большую победу во Франции: на съезде Соци-
алистической партии в городе Туре абсолютное большинство де-
легатов высказалось за вступление в Коминтерн. Это большинство
затем и основало Коммунистическую партию Франции. Итак, на
146
Западе появились крупные партии, которые, по крайней мере
внешне, переняли структуру и программу партии большевиков.
Казалось, что теперь сложились предпосылки для нового револю-
ционного наступления.
В начале 1921 года Зиновьев, Бухарин, Радек и другие больше-
вистские вожди выступили с критикой компартий стран Запада за
их чрезмерную пассивность. Они требовали от этих партий, преж-
де всего от КПГ, перехода к революционным действиям. Руково-
дитель КПГ Пауль Леви, выступавший за осторожную политику
и решительно отклонявший стратегию восстания, выступил с кри-
тикой требований Коминтерна. По этой причине ИККИ обвинил
его в оппортунизме. В конце февраля 1921 года Леви лишился
своего руководящего поста. Руководство КПГ перешло к Генриху
Брандлеру и Августу Тальгеймеру, которые с большей готовно-
стью, чем Леви, учитывали указания Москвы.
Почему московское руководство настаивало на немедленном
коммунистическом восстании в Германии? Это было связано, не
в последнюю очередь, со сложной внутриполитической ситуацией
в России: по стране прокатились, как уже было сказано, кресть-
янские волнения (на Тамбовщине, в Сибири и на Украине), вспых-
нуло восстание матросов Кронштадта. Чтобы облегчить свое поло-
жение, в такой момент большевики и призвали коммунистов
Запада к революционному выступлению. Оно началось 16 марта
1921 года в центральной Германии. Акция была организована
эмиссарами Коминтерна в Германии Бела Куном и Абрамом Гу-
ральским (Августом Клейне). Тогда не было никаких признаков
революционной готовности внутри немецкого рабочего класса, на
призывы КПГ к всеобщей стачке и борьбе против правитель-
ственных войск рабочие почти не реагировали. Лишь в угольном
районе Мансфельд в Саксонии и на химических заводах «Лейна»
около Галле дело дошло до ожесточенных боев. Вся акция завер-
шилась через две недели поражением КПГ. Партия потеряла более
половины своих членов: после мартовского выступления в рядах
КПГ из 350 000 человек осталось едва лишь 150 000. Мартовское
выступление показало, как плохо могли иностранные коммунис-
ты организовывать самостоятельные действия, направленные про-
тив «капиталистического госаппарата». Руководство Коминтерна
считало теперь прорыв изоляции коммунистов внутри рабочего
движения своей важнейшей целью, достижению которой оно при-
давало такое же значение, как и попытке выхода партии больше-
виков из изоляции внутри России.
Новая тактика Коммунистического Интернационала получила
официальное подтверждение на III Конгрессе Коминтерна в июне
1921 года. «Мы должны привлечь на свою сторону большинство
147
пролетариата», — объявил Ленин. «Теперь наша главная задача —
завоевание большинства пролетарских масс», — добавил Радек.
Аналогично тому, как в России большевики боролись за популяр-
ность среди крестьянства, на Западе они пытались привлечь к себе
симпатии пролетарских масс. Правда, эту задачу легче было ре-
шить не на Западе, а в России, где большевики объявили деятель-
ность своих политических противников нелегальной. На Западе
же мощным конкурентом коммунистов была социал-демократия,
весьма успешно соперничавшая с ними за влияние на рабочий
класс. Конкурентная борьба с этим противником должна была
вестись совсем другими методами, чем внутриполитическая борь-
ба в самой России. В борьбе с европейской социал-демократией
Коминтерн с самого своего основания колебался между тотальной
конфронтацией и тактикой Единого фронта, поскольку их отно-
шения были в межвоенное время важнейшим показателем того,
проводил ли Коминтерн в данный момент умеренную или же уто-
пически-экстремистскую политику в Европе.
К удивлению коммунистов, социал-демократический Второй
Интернационал пережил и мировую войну, и революционный
послевоенный кризис. Большая часть европейского рабочего клас-
са оставалась, вопреки якобы «предательской» политике Второго
Интернационала, верна «реформистским иллюзиям». Если ком-
мунисты хотели преодолеть изоляцию внутри рабочего движения,
они должны были в какой-либо форме сотрудничать с социал-
демократией. Это состояние дел вынуждено было учитывать руко-
водство Коммунистического Интернационала, когда на III Конг-
рессе Коминтерна оно провозгласило политику единого фронта.
Однако руководство Коминтерна соединяло внешнюю либера-
лизацию с усилением дисциплины в собственных рядах. В этом
случае Ленин действовал аналогично тому, как поступал с соб-
ственной партией, где вследствие введения нэпа была установлена
более жесткая дисциплина. Самым значительным примером таких
действий явилось исключение из рядов КП Г Пауля Леви из-за его
критики леворадикальной и авантюристической тактики руко-
водства Коминтерна. Ленин требовал временного исключения Леви
из КПГ вовсе не потому, что не был согласен с его критикой
прежней тактики Коминтерна, в первую очередь — мартовской
акции. Ленин много раз объяснял, что критика Леви была по сути
правильной, но что Леви прежде всего нарушил революционную
дисциплину.
Не менее сурово, чем с Леви, руководство Коминтерна посту-
пало с теми коммунистами, которые критиковали его политику
слева. Речь здесь прежде всего шла о голландских коммунистах,
выразителем взглядов которых был Гортер, о левых немецких
148
коммунистах и о руководстве компартии Италии, возглавляемой
Амадео Бордига. В своей статье, опубликованной уже в октябре
1920 года, Гортер писал, что руководство Коминтерна неправиль-
но оценивает ситуацию на Западе, когда требует от коммунистов
западных стран работы в профсоюзах и в парламентах. Работа
внутри этих учреждений и совместно с ними имеет смысл лишь
для осуществления реформ, проводимых эволюционным путем,
а не для развертывания революции.
Эти тезисы Гортера, отражавшие представления левых комму-
нистических группировок Запада, были подвергнуты резкой кри-
тике со стороны большевистского руководства. Большевики счи-
тали, что левые коммунисты своей радикальной политикой осудили
себя на полную изоляцию и утрату значения внутри европейского
рабочего движения. Коминтерн же не может позволить себе про-
водить такую политику, ведущую к изоляции от масс.
На упреки Гортера и других западных коммунистов в том, что
большевики не понимают западноевропейских условий и пыта-
ются смотреть на все через «русские очки», те отвечали не менее
весомым встречным упреком: большевистская партия — это един-
ственная секция Коминтерна, опирающаяся на опыт победы в ре-
волюции и в гражданской войне. Критикующие же большевиков
западные коммунисты оторваны от жизни, в основе их критики
лежит абстрактная точка зрения.
В этой полемике большевики имели больше козырей в руках,
чем их западные критики. Во-первых, Коминтерн после провала
революции на Западе в гораздо большей степени зависел от боль-
шевиков, чем наоборот. Во-вторых, миф о большевистской рево-
люции обладал огромной притягательной силой для массы комму-
нистов Запада, что делало всякое сомнение в авторитете русской
партии почти невозможным. И, наконец, коммунисты были гор-
ды тем, что Третий Интернационал, в отличие от своего пред-
шественника, представлял собой централизованную и дисцип-
линированную всемирную партию, а не простое объединение
автономных национальных партий. Заповедь соблюдать револю-
ционную дисциплину внутри Коммунистического Интернацио-
нала была столь важна, что оппоненты большевиков, если они не
хотели рисковать своим исключением из Коминтерна, должны
были придерживаться в своей критике определенных границ.
Сформулированное на II Конгрессе Коминтерна двадцать одно
условие приема рабочих партий в Коминтерн, выполнение кото-
рых должно было превратить Третий Интернационал в строго
дисциплинированную организацию, сохраняли свою силу.
Однако следует отметить, что эти условия приема в Комин-
терн, как и мартовская резолюция 1921 года о запрете фракций
149
внутри большевистской партии, представляли собой такой посту-
лат, который на ленинском этапе истории коммунистического
движения в полной мере не выполнялся. Несмотря на случаи ис-
ключения и некоторые дисциплинарные наказания, свобода слова
сразу же не могла быть уничтожена. Так же, как и в партии боль-
шевиков, тотальной дисциплины в Коминтерне удалось достичь
лишь после ряда лет ожесточенной борьбы за власть.
Конфликтное сосуществование -
постепенная нормализация отношений
с «капиталистическим миром»
1921 год стал вехой не только в политике Коминтерна и во
внутренней политике Советской России, но и во внешней поли-
тике Москвы. Большевики убедились в том, что «мир капитала»
более стабилен, чем предполагалось вначале. Он, хотя и понес
значительный урон, все же выдержал глубочайшие потрясения —
мировую войну и послевоенный кризис. Крах «господства миро-
вого капитала» в обозримом будущем не предвиделся. Советская
Россия оставалась единственной страной «диктатуры пролетари-
ата». Лев Каменев заявил на X съезде РКП(б) в марте 1921 года,
что если бы пролетариат получил власть, по крайней мере, в еще
одной крупной капиталистической стране, то большевики не го-
ворили бы о «капиталистическом окружении» и о предоставлении
концессий капиталистам. Но Советская Россия осталась в изоля-
ции, поэтому она вынуждена завершить военное противостояние
«капиталистическому миру» и пойти на заключение соглашений
с ним.
Со своей стороны западные державы в конце 1920 года, после
окончательной победы большевиков в гражданской войне, оста-
вили надежды на скорое крушение большевистского режима. За-
мена их другой политической силой была в ближайшем будущем
едва ли возможна. Желание правительств стран Запада включить
Россию в общемировую экономическую и политическую систе-
му после окончания гражданской войны становилось все более
ощутимым.
Большевики не верили в длительный мир между «пролетар-
ским» государством и капиталистическими державами, да и не
желали его. Мировая революция продолжала оставаться первосте-
пенной целью их политики. Они хотели всего лишь заключения
перемирия между двумя лагерями и полагали, что это служит
интересам обеих сторон. «Советской России необходима помощь
индустриальных стран, чтобы восстановить разрушенное граждан-
ской войной хозяйство», — заявляли многие большевистские вож-
150
ди. Одновременно они апеллировали к разумному расчету капита-
листов Запада, аргументируя, что восстановление экономики пос-
ле мировой войны без участия России немыслимо. Ленин был
убежден в том, что у капиталистов жажда наживы сильнее, чем их
неприятие большевиков. Он хотел привлечь «классовых врагов»
перспективой получения беспримерных прибылей. Составной ча-
стью нэпа была сдача госпредприятий в аренду частным лицам,
в том числе и иностранным предпринимателям. Особенно боль-
шие надежды Ленин питал на заключение соглашений с США,
экономический потенциал которых его восхищал. Ленин считал,
что для американских капиталистов идеология не имеет значения,
если речь идет о прибыли. В соответствии с избранной им такти-
кой, он пытался, теперь уже в сфере экономики, использовать
конфликты между капиталистами, для того, чтобы ослабить их
совместный экономический фронт против Советской России. Так,
он дал понять своим американским партнерам, что, заключив со-
глашения с Россией, они могли бы добиться преимуществ над
Великобританией.
Ленинские предложения иностранным капиталистам вызвали
острые дебаты внутри партии. Партийный теоретик Рязанов в марте
1921 года на X съезде РКП(б) сравнил их с тогдашними уступка-
ми Ленина в пользу крестьян и сказал, что после «крестьянского
Брест-Литовска» (капитуляции на «крестьянском фронте») руко-
водство партии предлагает большевикам подписать «капиталисти-
ческий Брест-Литовск» — пораженческий мир с капиталистами.
Несмотря на эти критические слова, Рязанов считал уступки ино-
странному капиталу горькой необходимостью. Намного более
критично оценили новый курс ведущие представители левого
крыла партии, такие, как Г. Пятаков. 8 апреля 1921 года Пятаков
писал Ленину, что создание островов капитализма на советской
земле будет разлагающе действовать на советский рабочий класс.
Руководимые американцами предприятия будут, естественно, луч-
ше работать, чем советские, у них будет лучшее техническое осна-
щение, их персонал, главным образом — по политическим причи-
нам, будет лучше снабжаться и оплачиваться, чем работники
советских предприятий. Все это приведет к массовому бегству
рабочих из социалистического сектора в капиталистический. Раз-
битая советская промышленность не выдержит конкуренции та-
кого рода. Лев Каменев, выступая на X съезде партии большеви-
ков в марте 1921 года, попытался успокоить возмущенных
критиков. Он выразил уверенность, что иностранные капиталис-
ты, которые будут вынуждены работать на предложенных больше-
виками условиях, в конечном счете сами окажутся в проигрыше.
Каждой лопатой угля, каждым дополнительным грузом нефти,
151
добытой с помощью иностранной техники, капитал будет рыть
свою собственную могилу.
Однако внутренние разногласия большевиков по вопросу пре-
доставления концессий иностранному капиталу были бурей
в стакане воды. Готовность западных предпринимателей при-
нять предложение Москвы не была столь велика, как вначале
предполагалось. Не в последнюю очередь это объяснялось харак-
тером большевистского режима, отрицавшего принципы право-
вого государства как такового и тем самым вселявшего неуверен-
ность в предпринимателей. Это было ясно Л. Красину, одному из
ведущих большевистских специалистов по экономике. В письме
Ленину от 8 ноября 1921 года он предостерегал: «Пока некомпе-
тентные и даже попросту невежественные в вопросах производ-
ства техники и т. д. органы и следователи будут гноить по тюрь-
мам техников и инженеров по обвинениям в каких-то нелепых,
невежественными же людьми изобретенных преступлениях —
«техническом саботаже», или «экономическом шпионаже» — ни
на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не
пойдет, хотя бы Вы 100 раз клялись отказаться от коммунизма
и реставрировать частную собственность». Защита от произвола
ЧК являлась для Красина неотъемлемой и важнейшей предпо-
сылкой успеха планов советского правительства по предоставле-
нию концессий. Второй предпосылкой к этому была «гарантия
неприкосновенности собственности, имущества и всяких приоб-
ретенных прав».
Так как советский режим не мог предоставить таких правовых
гарантий, далеко идущие планы Ленина привлечь иностранный
капитал в Россию были обречены на неудачу. Концессионные
предприятия остались мелкой и незначительной деталью совет-
ского индустриального ландшафта, их доля в основных промыш-
ленных фондах страны в 1926—1927 годах составляла менее 1%.
Вопреки срыву ленинских планов предоставления концессий,
начиная с 1921 года, быстро стали восстанавливаться экономичес-
кие отношения Советской России с Западом — прежде всего тор-
говые связи. 16 марта 1921 года Россия заключила торговое согла-
шение с Великобританией. Этот договор большевистские вожди
восприняли как чрезвычайный успех советской политики: тем
самым их режим был, если не де-юре, то де-факто признан одной
из ведущих держав-победительниц. Договор с Великобританией
послужил своего рода сигналом для других капиталистических
государств. Действительно, дальнейшие торговые соглашения с ни-
ми не заставили себя долго ждать. Началась постепенная нормали-
зация отношений между обоими лагерями, которые все больше
убеждались в том, что их конечная цель — полное уничтожение
152
противоборствующей стороны, недостижима. Идеологические
противники должны были отказаться от политики чистых прин-
ципов и примириться с неудобным и непривычным, но неизбеж-
ным соседством.
СССР и становление фашизма в Италии
Как раз в то время, когда большевики и западные демократии
отказались от политики тотальной конфронтации и решились на
сосуществование, на политическую сцену вышла совершенно но-
вая сила. Эта сила не была готова соблюдать перемирие между
коммунистическим и капиталистическим лагерями и стремилась
к полному уничтожению политического противника. Эта сила —
антимарксистские правоэкстремистские массовые движения.
Сначала в Италии, а затем в Германии они бросили беспример-
ный вызов коммунистам, во много раз превосходя по своей опас-
ности всех прежних противников Коммунистического Интерна-
ционала.
Когда большевики в марте 1919 года в Москве учредили Ко-
минтерн, они были убеждены в том, что создали основу будущего
всемирного коммунистического государства. На самом деле исто-
рия коммунистического движения в Европе представляла собой
ряд катастрофических поражений. Не коммунисты, а их ради-
кальные противники, фашисты и национал-социалисты, опреде-
лили характер эпохи между двумя мировыми войнами.
Победа итальянских фашистов вынудила большевиков пере-
смотреть свои представления. Непосредственно перед подъемом
фашистского движения Италия считалась страной, которая была
наиболее близка к пролетарской революции. На парламентских
выборах в ноябре 1919 года Социалистическая партия Италии
(СПИ) получила 32% голосов и стала сильнейшей силой в стране.
СПИ принадлежала к тем массовым марксистским партиям стран
Запада, которые одними из первых были приняты в Коминтерн,
она была одной из самых радикальных во Втором Интернациона-
ле. В отличие от других европейских социал-демократических
партий, СПИ во время Первой мировой войны не пошла на за-
ключение мира с господствующими классами и после войны не
изменила своей бескомпромиссной позиции по отношению к бур-
жуазному государству. Политика союза с буржуазными силами,
проводимая СДПГ после 1918 года, была для СПИ неприемлема.
Для абсолютного большинства итальянских социалистов консер-
вативные и буржуазные партии стояли по другую сторону барри-
кады. По этим причинам большевики поначалу не колебались,
принимая СПИ в Третий Интернационал.
153
Представители итальянских «верхов» попали в трудное положе-
ние: государство, которое до сих пор всегда было в состоянии сохра-
нить существовавшее соотношение сил, теперь все реже и реже могло
прийти им на помощь. На либеральное итальянское государство
шли постоянные нападки и слева и справа: крайние итальянские
националисты находились в оппозиции к существовавшему госу-
дарству — они были недовольны итогами войны. Италия получила
лишь часть тех территорий, которые ей обещали Великобритания и
Франция весной 1915 года при вступлении в войну. Поэтому ита-
льянские националисты называли победу Италии в Первой миро-
вой войне «испорченной», «изуродованной» победой. Правитель-
ство обвинялось в слабости, так как оно недостаточно решительно
защищало интересы Италии. Однако националисты на первой ста-
дии послевоенного кризиса не имели большого влияния на широ-
кие слои населения. Партией, которая тогда пользовалась наиболь-
шей популярностью среди населения, была СПИ. Большевистская
революция имела огромную притягательную силу для итальянских
социалистов. И в этом существовало отличие СПИ от СДПГ, кото-
рая решительно не принимала большевистскую революцию.
Революционный кризис в Италии достиг своей кульминации
в сентябре 1920 года. На протяжении месяца сотни фабрик были
заняты рабочими. Правительственные войска не вмешивались
в конфликт. Через месяц рабочие прервали свою акцию, не добив-
шись существенных успехов. Выяснилось, что итальянские соци-
алисты не имеют революционного плана захвата государственной
власти. Этим они существенно отличались от большевиков. Исто-
рик Артур Розенберг в статье «Фашизм как массовое движение»
отмечал, что итальянские социалисты выглядели революционера-
ми, не будучи ими. Они были достаточно радикальны, чтобы
вызвать панику среди власть имущих, но недостаточно радикаль-
ны для того, чтобы бороться за власть.
СПИ представляла собой в 1919—1920 годах конгломерат раз-
личных идеологических течений. Здесь были как умеренные со-
циалисты, такие как Филиппо Турати и Модильяни, решительно
отклонявшие большевистское понятие диктатуры пролетариата,
так и радикалы, такие как группа Амадео Бордига, критиковавше-
го большевизм слева. Вождь СПИ Серрати настойчиво отказывал-
ся выполнять требования Коминтерна и очистить партию от «не-
революционных элементов». Поэтому в январе 1921 года на съезде
в Ливорно произошел раскол СПИ. Меньшинство под руковод-
ством Амадео Бордига провозгласило себя Коммунистической
партией Италии (КПИ).
Социалисты, которые во время наибольших успехов 1919—
1920 годов были упоены собственными успехами, существенно не-
154
дооценивали силу своих противников. Итальянское правитель-
ство в 1919—1920 годах было отнюдь не так беззащитно, как Вре-
менное правительство России в 1917 году. Мы уже приводили
высказывание Троцкого о том, что хватило бы одного или двух
дисциплинированных и верных Временному правительству пол-
ков для срыва большевистского государственного переворота 25 ок-
тября 1917 года. Итальянский монарх располагал дисциплиниро-
ванной и верной ему армией, насчитывавшей триста тысяч человек.
До тех пор, пока армия была верна правительству, она была непре-
одолимым препятствием для любой попытки переворота, с какой
бы стороны она ни исходила. После занятия фабрик в сентябре
1920 года, окончившегося безрезультатно, итальянское рабочее дви-
жение утратило свой прежний размах. Положение в Италии посте-
пенно нормализовалось, революционный кризис был практически
преодолен. И именно в этой ситуации произошел стремительный
взлет фашизма. До тех пор фашистское движение представляло
собой периферийное явление в политической жизни Италии. Это
движение было основано в марте 1919 года Бенито Муссолини,
в прошлом одним из вождей СПИ. В ноябре 1914 года Муссолини,
тогда главный редактор центрального органа социалистической
партии газеты «Аванти», вышел из рядов СПИ, так как не разде-
лял пацифистское отношение партии к войне.
Фашистское движение, состоявшее из пришедших к крайнему
национализму бывших социалистов и синдикалистов, а также из
других шовинистических элементов, сначала имело весьма запу-
танную и противоречивую программу. С одной стороны, оно иде-
ализировало войну и стремилось создать путем экспансии силь-
ную «Великую Италию», с другой — выдвигало радикальные
социальные и политические требования. Сначала фашисты высту-
пали за ликвидацию монархии, поддерживали различного рода
протесты рабочих, выступали за глубокие социальные реформы.
Однако их важнейшей целью было увлечь рабочих идеей нацио-
нального величия Италии, освободить их от так называемых «марк-
систских заблуждений». Но эта программа сначала не принесла
фашистам больших успехов. Подавляющее большинство итальян-
ских рабочих и после провала акции по захвату фабрик продолжа-
ло рассматривать СПИ в качестве единственного представителя их
интересов. Этот факт очень беспокоил представителей итальян-
ских «верхов».
До тех пор, пока социалисты сохраняли свою внутреннюю
организационную структуру и популярность в массах, возобнов-
ление революционного наступления все еще было возможно. По-
этому опасения итальянских «верхов» давали фашистам шанс на
успех. Организационную инфраструктуру итальянского рабочего
155
движения нельзя было разрушить, действуя только лишь полити-
ческим средствами. Поэтому фашизм изменил свой характер и стал
бороться с политическими противниками с помощью так называ-
емой «прямой силы» — то есть террора. Первый привлекший все-
общее внимание теракт состоялся 21 ноября 1920 года в Болонье.
Здесь фашисты разогнали собрание городского правительства,
в большинстве своем состоявшем из социалистов, при этом не-
сколько из них были убиты. Этот теракт стал своего рода сигналом
к фашистскому насилию в других городах. Вскоре террор принял
систематический характер и вылился в так называемые каратель-
ные экспедиции. Фашистская партия изменила свою прежнюю
структуру: наряду с политическими организациями она создала
военизированные боевые отряды, так называемых «сквадристи»,
которые вели настоящую войну против социалистов. Большин-
ство «сквадристи» имели боевой опыт и состояли из ветеранов
войны. Их карательные экспедиции были по-военному хорошо
организованы и подготовлены. Организационная инфраструкту-
ра, созданная в стране социалистами на протяжении десятилетий,
была молниеносно разрушена. Социалисты были совершенно оше-
ломлены беспринципностью и жестокостью нового противника
и не смогли организовать ему действенный отпор. Они неуверен-
но оборонялись, однако при прямых столкновениях обычно по-
беждали «сквадристи», как более опытные в военном деле.
Но не превосходство боевой тактики фашистов стало в даль-
нейшем важнейшей предпосылкой их успеха. Решающую роль
сыграла позиция итальянских верхов, то есть тех сил, которые
занимали ключевые позиции в итальянском государстве и в эко-
номике страны. Фашисты были сразу же «усыновлены» хозяевами
крупных земельных владений, так называемыми аграриями, кото-
рые очень хорошо финансировали их, как и некоторые предпри-
ниматели. Армия и полиция, как правило, вели себя нейтрально
в отношении фашистских карательных экспедиций, вмешиваясь
в конфликты очень редко. Все эти факторы вели к тому, что со-
циалисты везде были вынуждены отступать и очень быстро теряли
почву под ногами.
Положение дел в итальянском рабочем движении было допол-
нительно отягощено расколом 1921 года. Через несколько месяцев
после съезда в Ливорно, на котором произошел раскол СПИ, в Мос-
кве стали понимать, перед какой пропастью стояло рабочее дви-
жение Италии. Поэтому руководство Коминтерна пыталось побу-
дить компартию Италии к совместным действиям с социалистами.
Но КПИ решительно отклоняла эти требования. Радек подверг
непримиримую и изоляционистскую тактику КПИ язвительной
критике: «Если... [итальянские] коммунисты хотят быть малень-
156
кой и ортодоксальной партией, то я могу им сказать, что ортодок-
сальная и маленькая партия очень легко найдет место в тюрьме.
Там она сможет позаботиться о своем духе и чистоте».
В Италии сложилась ситуация, напоминавшая гражданскую
войну, и некоторые либеральные политики, чтобы получить воз-
можность энергично противостоять фашизму, требовали от коро-
ля введения чрезвычайного положения. Но король отклонил эти
требования. Вместо этого он 28 октября 1922 года назначил Мус-
солини премьер-министром. Передачей власти фашистам либераль-
ное итальянское государство легализовало фашистский террор и тем
самым пошло на самоубийство, — так комментирует это решение
короля Италии бывший коммунист Анжело Таска, автор класси-
ческого труда по истории итальянского фашизма.
Сразу же после этого решения короля фашисты инсценировали
так называемый «поход на Рим». Фашистам удалось прийти к вла-
сти не вследствие завоевания ими государства, а в результате ком-
промисса, заключенного с власть имущими. Через несколько дней
после этих событий в Москве открылся IV Конгресс Коминтерна,
который уделил большое внимание анализу ситуации в Италии.
Карл Радек в своем докладе определил триумф фашистов как са-
мое большое поражение международного рабочего движения с на-
чала эпохи мировой революции. Рабочим партиям Италии не хва-
тило, по его словам, решительности и энергичности, то есть именно
тех качеств, которыми обладали фашисты. Пассивность рабочих
партий, прежде всего — социалистов, привела к тому, что многие
их сторонники разочаровались и отвернулись от них. Фашисты
привлекали бывших сторонников социалистов своей энергией.
Они, по словам Радека, «продемонстрировали свою непоколеби-
мую волю к власти», утверждали, что социализм обанкротился,
так как он не в состоянии привнести что-либо новое в политичес-
кую жизнь Италии. «Если теперь фашизм без малейшего сопро-
тивления рабочих одержал победу, то это, — продолжал Радек, —
означает, что итальянское рабочее движение находится на нижней
точке своего развития».
Радек, как и многие другие наблюдатели, заблуждался. «Непо-
колебимая воля к власти» играла в успехах фашистов скорее вто-
ростепенную роль. Большинство современных исследователей
фашизма едины в том, что не «энергия» фашистов, а их поддержка
итальянскими консерваторами сделали возможным события 28 ок-
тября 1922 года.
Больше всего руководство Коминтерна беспокоили возможные
международные последствия успеха итальянских фашистов. Имен-
но на IV Конгрессе лидерам Коминтерна стало ясно, насколько
притягательным станет это событие для всех антимарксистских
157
сил Европы. Председатель Коминтерна Зиновьев сказал, что для
него не существует сомнений в том, что пример итальянских фа-
шистов вызовет аналогичные явления в Германии и, возможно, во
всей Центральной Европе. В середине ноября 1922 года немецкий
коммунист Якобсен в теоретическом органе КПГ «Интернациона-
ле» писал о том, что, несмотря на специфические итальянские
черты, сущность фашизма интернациональна. Якобсен был осо-
бенно озабочен растущей популярностью национал-социализма
в Германии. По мнению Якобсена, предостережением должно по-
служить то, что национал-социалист Гитлер смог собрать под свои
знамена тысячи рабочих и мелких буржуа. «Если КПГ не заметит
этого предостерегающего сигнала, свидетельствующего об изме-
нении идеологии рабочих и мелких буржуа, то компартия останет-
ся неподготовленной к противостоянию фашистскому движению,
опасность которого постоянно растет».
Союз стран, проигравших Первую мировую войну:
путь в Рапалло
К самым большим недостаткам созданной после Первой миро-
вой войны Версальской системы принадлежал тот факт, что Рос-
сии и Германии — потенциально сильнейшим державам конти-
нента — не было позволено участвовать в ее создании; они стали
ее непримиримыми противниками. Советская Россия так и не
была приглашена в Версаль. Германскую делегацию державы-по-
бедительницы пригласили в Версаль лишь для того, чтобы сооб-
щить ей об уже принятых условиях мира.
Если бы Германия победила в Первой мировой войне, то навер-
няка ее «победный мир» имел бы аналогичный Версалю характер.
Ведущие германские политики и генералы имели такие же экс-
пансионистские планы и в отношении Запада — этот факт отражен
во многих памятных записках времен Первой мировой войны.
Почти все эти документы содержали требование обеспечения бе-
зопасности Германии на основе аннексии Бельгии и части Север-
ной Франции. Но так как Германия проиграла войну, этим планам
не суждено было сбыться. «Стряхнуть оковы Версаля» — таков
был абсолютный приоритет германской внешней политики после
войны. Для достижения этой цели годились все средства, даже
союз с советским режимом, бросившим беспримерный вызов су-
ществующему миропорядку.
Особенно активным сторонником германо-советского альянса
был шеф рейхсвера генерал Ганс фон Сект. Он считал, что Фран-
ция проводит в отношении Германии настоящую «политику унич-
тожения». «Политика примирения с Францией и достижения вза-
158
имопонимания с ней не имеет перспектив», — писал он осенью
1922 года рейхсканцлеру Вирту. Сект находил, что единственной
возможностью проводить активную внешнюю политику, которая
осталась у стесненной ограничениями Версаля Германии, было
сближение с Советской Россией. «Наша цель двояка: во-первых,
усиление России в экономической и политической области и, тем
самым, косвенно, и наше усиление, которое будет способствовать
усилению нашего возможного будущего союзника. Мы хотим так-
же непосредственно собственного усиления, чему поможет созда-
ние в России военной промышленности, которая, в случае необ-
ходимости, служила бы и нам».
Образ мыслей Секта напоминает идеи Эриха Людендорфа,
который так мотивировал поддержку, оказанную германским рей-
хом партии большевиков во время Первой мировой войны: «в во-
енном отношении... [отправка Ленина в Россию] была оправдан-
на», так как, писал Людендорф в своих военных воспоминаниях,
«Россия должна была пасть». Для Людендорфа, так же, как и для
Секта, цель (тогда этой целью была «военная победа в мировой
войне») оправдывала все средства.
Стесненное положение, в которое попала Германия в результа-
те Версальского диктата, было на руку большевикам. Ведь таким
образом сохранялись «непреодолимые противоречия» внутри «ка-
питалистического лагеря», существование которых уже во время
Первой мировой войны обеспечило выживание советского режи-
ма. Москва считала противоречия между Германией и державами-
победительницами постоянно действующим фактором европей-
ской политики; эта предпосылка в значительной мере определяла
внешнюю политику Москвы в первые послевоенные годы. Боль-
шевикам было непросто определить политическое место Германии
в послевоенном мире. С одной стороны, она была капиталистичес-
кой страной, и поэтому принадлежала к враждебному большеви-
кам лагерю. В то же время, она была страной, угнетенной победи-
телями, а значит, потенциальной союзницей Советской России.
Парадоксальное положение Германии Ленин в декабре
1920 года описывал таким образом: Германия — вторая после США
экономическая держава мира. И именно это государство страны-
победители принудили к подписанию мирного договора, разруша-
ющего основы существования германского государства. По Лени-
ну, несмотря на то, что Германия является «империалистической»
страной, она должна искать себе такого союзника, с помощью
которого смогла бы избавиться от гнета империалистов-победи-
телей. Это обстоятельство принуждало Германию к союзу с Со-
ветской Россией. Несмотря на то, что германские националисты
были непримиримыми врагами коммунизма, их интересы вы-
159
нуждали к союзу со столь нелюбимыми ими большевиками.
Ленин так же, как и генерал Сект, был горячим сторонником
германо-советского союза.
В начале 20-х годов из-за непримиримой позиции стран-побе-
дительниц по отношению к Германии противники прорусской
ориентации внутри политического класса Веймарской республи-
ки, не желавшие слишком сильно провоцировать Запад (такие,
как министр иностранных дел Вальтер Ратенау) имели мало шан-
сов на успех. Александр Гельфанд-Парвус, который, как уже было
сказано, во время Первой мировой войны являлся посредником
между германским рейхом и большевиками, настойчиво предосте-
регал державы Запада от непрерывного унижения Германии. Пос-
ле победы большевиков Парвус превратился в страстного критика
большевизма — он стал бороться с теми призраками, которых он
же и вызвал. В 1921 году Парвус писал: «Еще один шаг — и Гер-
мания будет разорвана на куски. Если промышленные области
Верхней Силезии будут отданы Польше, если отпадет Рурская
область, то германский рейх перестанет существовать... Русский
народ, насчитывающий 150 миллионов человек, народ, веками
находящийся в сознательном противостоянии Западной Европе,
[...] сможет создать большую армию и сильную промышленность
и, в конце концов, расширить свое господство до берегов Атлан-
тики и Средиземного моря, чтобы властвовать на развалинах Ев-
ропы. [...] Если вы уничтожите рейх, вы вызовете в немецком
народе чувство реванша такой силы, какой еще не видел мир.
И тем самым вы бросите немецкий народ в объятия России».
Предостережения Парвуса и других не были услышаны. В мае
1921 года после Лондонской конференции страны-победительни-
цы предъявили Германии ультиматум, в котором требовали не-
медленного выполнения условий Версальского мира. Устанавли-
валась общая сумма репараций — 132 миллиарда золотых марок.
Во Франции, исключительно сильно пострадавшей от послед-
ствий мировой войны, было распространено мнение, что Германия
должна возместить весь нанесенный войной ущерб. Сколь иллю-
зорно было это представление, уже в 1921 году отмечал француз-
ский историк Бенвиль. Предположение, что Германия будет со-
блюдать условия своего разоружения, просто смешно, писал он.
На протяжении пятидесяти лет шестьдесят миллионов немцев
должны платить репарации сорока миллионам французов. Невоз-
можно себе представить, чтобы немцы долго стали терпеть такое
положение дел.
В то время, когда Бенвиль писал эти строки, тайные перегово-
ры между рейхсвером и Красной Армией уже шли полным ходом.
Так как на Россию не распространялись ограничения, наложен-
160
ные Версальским договором, военное руководство Германии хоте-
ло производить здесь тяжелое оружие и обучать немецких солдат
владению им. Экономические отношения между Германией и Рос-
сией после подписания торгового соглашения в мае 1921 года ста-
новились все интенсивнее. Однако в начале 1922 года этот процесс
германо-советского сближения был прерван на некоторое время.
Причиной тому были решения конференции стран Антанты в Кан-
нах. Казалось, что эти решения на практике означали начало из-
менения позиции держав-победительниц, как в отношении Гер-
мании, так и в отношении России. Британский премьер-министр
Ллойд Джордж и французский премьер Аристид Бриан решили
созвать в Генуе всеевропейскую конференцию, в которой должны
были принять участие в качестве равноправных партнеров Герма-
ния и Россия. Эта была первая послевоенная конференция такого
рода. Приглашение в Геную, конечно же, усилило позиции сто-
ронников прозападной ориентации в берлинском руководстве. Они
отклоняли линию на слишком тесное сближение с Советской
Россией, чтобы не повредить созыву Генуэзской конференции.
Но и большевики связывали с Генуей немалые ожидания. Они
надеялись, что Запад согласится аннулировать внешний долг до-
революционной России. Они рассчитывали также на западные
кредиты для восстановления российской экономики. Уже перед
началом Генуэзской конференции стало ясно, что как Москва, так
и Берлин переоценили готовность западных держав к компромис-
су. Во Франции сразу же после конференции в Каннах правитель-
ство Бриана вынуждено было уйти в отставку, причем именно
вследствие его курса на примирение с Германией; преемником
Бриана стал неуступчивый Пуанкаре.
Это отрезвило берлинские круги. Но и советское руководство
очень быстро осознало, что его надежды на перелом в Генуе были
необоснованны. В тогдашних декларациях правительств стран-
победительниц не было и речи о том, что Запад намерен согласить-
ся на аннулирование долгов дореволюционной России. Учитывая
такое положение дел, Ленин все решительнее настаивал на немед-
ленном заключении формального союза с немцами. Он хотел прий-
ти к соглашению с ними еще до Генуэзской конференции, чтобы
улучшить позиции большевиков на переговорах в Генуе.
Чтобы надавить на немцев, большевистская делегация в Генуе
распространяла слухи, что при определенных обстоятельствах Рос-
сия готова признать Версальский договор, прежде всего его ста-
тью 116. Эта статья предоставляла России право требовать от Гер-
мании репараций. Если бы большевики признали Версальский
договор, то это привело бы к полной внешнеполитической изоля-
ции Германии. Поэтому германская делегация восприняла ночной
161
телефонный звонок советского дипломата Иоффе, состоявшийся
15 апреля 1922 года, как спасение. Иоффе предложил члену гер-
манской делегации фон Мальцану немедленно подписать договор.
Лишь Ратенау колебался. Он опасался, что западные державы
используют советско-германское соглашение как повод для уси-
ления санкций, но большинством голосов членов германской де-
легации он был побежден. 16 апреля 1922 года в Рапалло был
подписан советско-германский договор.
Этим договором обе стороны возобновляли дипломатические
отношения. Немцы отказывались от требования возврата больше-
виками долгов царской России, а большевики — от репараций,
которые они могли бы требовать по Версальскому договору. Кро-
ме того, немцы обещали большевикам свою экономическую под-
держку. Как Ленин, так и Сект были в высшей степени удовлет-
ворены Рапалльским договором. Сект писал 17 мая 1922 года:
«Я вижу... [Рапалльский договор] не в его материальном содержа-
нии, а в его моральном воздействии. Это первое, но очень суще-
ственное проявление роста уважения к немцам в мире».
Ленин прокомментировал заключение союза в Рапалло такими
словами: «Учитывая значение русско-германского договора... мы
приходим к выводу, что всего правильнее для нас построить те-
перь всю международную политику на том, чтобы в течение изве-
стного периода нескольких месяцев строить все и вся только на
базе русско-немецкого договора, объявив его единственным об-
разцом, от коего мы отступим лишь исключительно из-за боль-
ших выгод».
Разумеется, советско-германское сотрудничество, вопреки мно-
гим общим интересам, не было стабильным. Преобладало взаим-
ное недоверие. В Германии это недоверие являлось следствием
страха перед революционными планами большевиков; те же, со
своей стороны, опасались, что в Германии прозападная ориента-
ция все же одержит верх.
«Борьба за Рур» и «Германский Октябрь» (1923 год) -
амбивалентность советской политики в отношении
Германии
Рапалльский договор вызвал у держав-победительниц шок.
Возмущение в западных столицах было столь велико, что некото-
рые сторонники прозападной ориентации в политической элите
Веймарской республики ударились в панику. В январе 1923 года
французские и бельгийские войска оккупировали Рурскую об-
ласть, так как Германия не выплатила определенные репарацион-
ной комиссией суммы. Эту акцию некоторые немецкие политики,
например, Густав Штреземан, восприняли как своего рода наказа-
ние за Рапалло. Франко-бельгийская оккупация Рура беспокоила
советское руководство не меньше, чем приход фашистов к власти
в Италии: это дестабилизировало положение в Европе сильнее,
чем марш фашистов на Рим. События в Германии, в отличие от
ситуации в Италии, могли представлять собой прямую опасность
для Советского государства. Центральный орган партии «Правда»
характеризовал тогда Германию как единственный бастион, защи-
щающий Россию от французского вторжения.
Рурский кризис дал правоэкстремистским силам Германии
дополнительный импульс. Эти силы пытались теперь, как ранее
итальянские фашисты, мобилизовать массы на борьбу против «сла-
бого» парламентского государства и против «марксистов». Так что
и в Германии возникла опасная для рабочих партий конкуренция
справа.
Непосредственно после оккупации Рура в передовой статье
теоретического органа ЦК КПГ «Интернационале» была предпри-
нята попытка проанализировать структуру и идеологию герман-
ского правого экстремизма в сравнении с итальянским фашиз-
мом. В этой статье германский фашизм определялся как
брат-близнец итальянского фашизма, но автор статьи предостере-
гал от того, чтобы видеть в нем механическую копию итальянско-
го. Мелкая буржуазия является главным носителем германского
фашизма; она мечтает о гармонии классов, о том, что она будет
играть роль посредника между «капиталом» и пролетариатом.
Мелкая буржуазия относится к пролетариату патриархально, она
хочет защитить «хороших» рабочих от «плохих» рабочих-маркси-
стов. Мелкий буржуа хочет устранить интернационализм и, тем
самым, усилить нацию. Как посредник между классами, мелкий
буржуа ощущает себя бесклассовым и, тем самым, истинным пред-
ставителем нации.
Этой характеристикой эгоизма мелкой буржуазии — эгоизма,
выдающего себя за бескорыстие, — автор статьи предвосхитил
тезисы многих позднейших исследователей фашизма. В своем
анализе он указал на характерные черты немецкого правого экс-
тремизма, которых не было у итальянского фашизма, по крайней
мере, на начальной стадии его развития, а именно на антисеми-
тизм. По мнению автора статьи в «Интернационале», антисеми-
тизм был не в последнюю очередь проявлением двойственного
отношения немецкой мелкой буржуазии к капиталу. С одной
стороны, мелкая буржуазия ощущала исходившую от крупного
капитала угрозу своему существованию, с другой — она хотела
сохранить буржуазный строй. Чтобы разрешить для себя это про-
тиворечие, мелкобуржуазные сторонники фашизма поделили ка-
163
питалистов на «хороших» капиталистов-христиан и «плохих» ка-
питалистов-евреев. «Хорошие» предприниматели должны быть
защищены от «плохих», тем самым должна быть устранена экс-
плуатация и спасена гармония между классами.
В этом раннем анализе германского нацизма его автор открыл
один из важнейших компонентов, придававших немецкому пра-
вому экстремизму несравненно большую динамику, чем итальян-
скому фашизму. Итальянский фашизм знал, в общем, лишь одно-
го врага, который препятствовал классовой гармонии и изнутри
«разъедал» нацию — это был марксизм. Тем, что национал-соци-
ализм наряду с «марксистской опасностью» заговорил еще об од-
ной — «еврейской угрозе», он смог существенно расширить фронт
своей борьбы как против внутренних, так и против внешних вра-
гов. В то же время, включив в свою идеологию антисемитизм, он
апеллировал к страхам, которые были значительно древнее и на-
ходились в более глубоких слоях подсознания, чем страх перед
марксизмом. Тем самым сила воздействия национал-социалисти-
ческой идеологии увеличивалась во много раз.
При этом следует отметить, что автор «Интернационале» все-
таки недооценивал суть характерного для национал-социалистов
антисемитизма. Эта недооценка имела богатые традиции внутри
рабочего движения. Враждебное отношение к евреям многие со-
циалисты и коммунисты объясняли, прежде всего, экономически-
ми причинами: они считали антисемитизм отсталой непросвещен-
ной формой антикапитализма. Тот факт, что антисемитизм имеет
корни и во внеэкономической области и что эта идеология обла-
дает собственной динамикой, большинство марксистских теорети-
ков не учитывало.
В другом анализе национал-социализма, появившемся в «Ин-
тернационале» 1 февраля 1923 года, рассматривается вопрос о том,
почему национальная идея столь привлекательна для мелкобур-
жуазных последователей национал-социализма. Автор этой ста-
тьи считает, что мелкобуржуазные круги, в отличие от рабочего
класса, не имеют традиционных организаций, отстаивающих их
интересы. Национальная идея является единственной, способной
объединить эти трудно организуемые группы как против дер-
жав-победительниц, так и против революционной опасности.
Однако автор считал иллюзией, будто мобилизация нации смо-
жет освободить Германию от бремени Версальского договора.
Этой цели можно достичь лишь свержением своей «буржуазии»
и революционной войной в союзе с СССР.
Такая точка зрения была официальной позицией КПГ в пер-
вые недели после оккупации Рура. Несмотря на внешнюю опас-
ность, угрожавшую германскому государству, она сначала высту-
164
пила против компромиссов с буржуазией своей страны. КПГ хо-
тела бороться как против немецкой, так и против французской
«буржуазии». Компартия выступила против провозглашенной пра-
вительством Куно политики пассивного сопротивления. 23 янва-
ря 1923 года центральный орган ЦК КПГ газета «Роте Фане» опуб-
ликовала позже часто упоминавшийся лозунг: «Будем бить Куно
на Шпрее, а в Руре — бить Пуанкаре!».
Эта первая спонтанная реакция КПГ не соответствовала тем
тактическим соображениям, которые постепенно формировались
в Москве. Они были прямо связаны с горьким опытом, незадол-
го до этого полученным Коминтерном в Италии. Его вожди
хотели извлечь урок из ошибок итальянских коммунистов, что-
бы в Германии предотвратить поражение, аналогичное итальян-
скому. Многие теоретики Коминтерна полагали, что итальян-
ские коммунисты с их радикальной и изоляционистской тактикой
сами отчасти виновны в том, что фашисты сумели использовать
революционный кризис в Италии в своих интересах. Отныне
КПГ следовало применять принципиально иную тактику, чем та,
которую использовала КПИ в 1921 — 1922 годах. В чем же должна
была состоять эта иная тактика? Не в последнюю очередь в том,
чтобы попытаться привлечь к себе те слои немецкой мелкой
буржуазии, которые поддерживали правоэкстремистские груп-
пировки. Только таким образом, как полагали в Москве, прекра-
тится внутриполитическая изоляция КПГ и, соответственно,
немецкого пролетариата.
В руководстве Коминтерна мелкобуржуазных сторонников
правоэкстремистских партий считали потенциальными союзни-
ками, которые лишь вследствие недостаточной разъяснительной
работы со стороны коммунистов поддерживают не те партии.
Протест мелкобуржуазных слоев против существующего порядка
был, по мнению руководства Коминтерна, положительным явле-
нием. Коммунистам следует направить этот революционный по-
тенциал на «правильный» путь. Они должны убедить мелкую
буржуазию в том, что борются не только за освобождение проле-
тариата, но и за свободу всей нации. В своей программе они дол-
жны уделять место не только классовой борьбе, но и общенацио-
нальным вопросам.
Именно в Германии, по мнению некоторых лидеров Комин-
терна, поддержка национальной борьбы была полностью законна
с революционной точки зрения. Германию, несмотря на ее высо-
коразвитую экономическую структуру, они рассматривали как
страну, угнетаемую капиталом Антанты, своего рода колонию.
Некоторые теоретики Коминтерна опирались при этом на ленин-
ский тезис, согласно которому национальная борьба имеет в уг-
165
нетаемых странах прогрессивный, даже революционный харак-
тер. Так как Германия является угнетенной страной, говорил
тогда Бухарин, немецкие коммунисты должны иметь мужество
высказаться за защиту германской нации. Важнейшим предста-
вителем этого нового курса Москвы был Радек. На III пленуме
ИККИ в июне 1923 года он заявил, что в коммунистической
пропаганде не следует пренебрегать националистическими идеа-
лами и целями. КПГ должна превратиться в общенациональную
организацию.
Кульминацией этого нового курса Коминтерна и одновремен-
но его самой курьезной главой стала так называемая «речь памяти
Шлагетера», которую произнес Радек на том же III пленуме ИККИ.
Это был своего рода панегирик правому экстремисту Лео Шлаге -
теру, приговоренному французским военным трибуналом к смер-
ти. Радек назвал Шлагетера «мучеником, отдавшим жизнь за иде-
алы германского национализма». Эта речь содержала прямое
предложение союза с немецкими правыми экстремистами. Радек
заявлял, что товарищи Шлагетера по партии не достигнут своей
цели — освобождения Германии от Версальского договора — до тех
пор, пока не начнут рассматривать немецкий пролетариат в каче-
стве своего союзника, а не в качестве врага.
Новая тактика Коминтерна встретила сильное сопротивление
внутри КПГ. В отличие от некоторых большевистских вождей,
разработавших основы этой тактики, многие немецкие коммуни-
сты понимали, сколь велика идеологическая пропасть между ними
и крайними националистическими группировками. Они сознава-
ли, что этот якобы реалистический курс, призванный вывести
КПГ из изоляции, был полностью оторван от действительности
и обречен на поражение. Однако поначалу у критиков нового кур-
са не было шансов на успех. Многие немецкие коммунисты по
указанию Москвы принимали участие в различных мероприятиях
национал-социалистов. Под градом оскорблений и ругани они
пытались убедить национал-социалистов в том, что борьбы про-
тив «еврейского капитала» никоим образом не достаточно для ос-
вобождения немецкого народа от эксплуатации, что нужно бо-
роться против капитализма в целом.
Реакция немецких правых экстремистов на предложенный
коммунистами союз была, как и следовало ожидать, отрицатель-
ной. Сотрудничество с КПГ, к физическому уничтожению кото-
рой они стремились, было для них невозможно. Единственным
исключением стали так называемые национал-болыпевистские
группы. Их представители, среди которых были Меллер ван ден
Брук и граф Ревентлов, были готовы вступить в диалог с комму-
нистами. Однако и эти группировки выражали готовность к со-
166
трудничеству с КПГ лишь в том случае, если коммунисты полно-
стью откажутся от интернационализма и классовой борьбы, то
есть от самих себя. До тех пор, пока КПГ придерживалась идео-
логии классовой борьбы, для Меллера ван ден Брука и многих
других представителей национал-болыпевизма коммунистическая
партия не имела права на существование. Она являлась тем внут-
ренним врагом, которого следовало устранить.
Прогнозы немецких коммунистов, остро осуждавших так назы-
ваемый курс Шлагетера, полностью подтвердились. Этот курс
Коминтерна сразу же провалился, так как не учитывал существо-
вавшую в Германии реальность и бескомпромиссный антимарк-
сизм правых экстремистов. Однако он оказался лишь кратким
эпизодом в истории борьбы коммунистов с правым экстремизмом.
Уже в середине августа 1923 года руководство Коминтерна ра-
дикально изменило свою политику в отношении Германии. До тех
пор Москва, чтобы действенно противостоять давлению западных
держав на Германию, пыталась включить КПГ в национальный
немецкий фронт. Руководители Коминтерна тогда отклоняли тре-
бование левых сил внутри КПГ использовать Рурский кризис для
революционной борьбы против существующей системы. Однако
12 августа 1923 года правительство канцлера Вильгельма Куно,
проводившее политику пассивного сопротивления Антанте, ушло
в отставку. Преемник Куно на посту главы германского прави-
тельства Густав Штреземан считал, что эта политика поставит
Германию на грань распада и попытался договориться с Западом.
26 сентября новый рейхсканцлер прекратил политику пассивного
сопротивления. Советское руководство рассматривало этот шаг
как полную капитуляцию Германии перед Западом. Радек сказал
тогда: «Германия проиграла вторую войну. Версальского мира
больше нет. Есть мир, который еще хуже, чем Версальский, есть
мир, который отдает в руки Франции главную базу германской
промышленности — Рурскую область».
В Москве более не видели оснований поддерживать Германию
против Запада. Это обстоятельство, а также все более углубляю-
щийся социально-экономический кризис в Германии, дали боль-
шевистскому руководству повод для того, чтобы отважиться на
новую попытку революции. В то время инфляция в Германии
достигла таких масштабов, что казалось, будто страна стоит на
грани полного экономического краха. Популярность КПГ значи-
тельно возросла. Немецкий историк и политик Розенберг, быв-
ший в 1920—1927 годах членом КПГ, позже считал, что в это
время она впервые в своей истории обогнала СДПГ по влиянию на
немецких рабочих. Аналогичный процесс радикализации прохо-
дил среди среднего класса. Потерявшие все свое состояние мелкие
167
вкладчики все больше уходили от буржуазного центра в сторону
правого экстремизма. Казалось, что экстремистские силы, укреп-
лявшиеся и слева и справа, задушат Веймарскую республику.
В первые недели сентября 1923 года в Москве возникла напря-
женная атмосфера, полная революционных надежд и осознания
того, что грядет канун исторических перемен. Казалось, что ги-
бель капитализма близка. В этот момент, когда Москва с нетерпе-
нием ждала революцию, туда приехали Генрих Брандлер и другие
ведущие деятели КПГ. Большевистское руководство предъявило
Брандлеру требование немедленно начать подготовку переворота.
Хотя КПГ и не верила в возможность победы коммунистов в Гер-
мании, она находилась под двойным давлением, исходившим как
от большевистского Политбюро, так и от левой оппозиции. Аргу-
менты Брандлера были отброшены. По мнению многих наблюда-
телей, он был совершенно не пригоден для роли революционного
вождя. Представители левого крыла КПГ Розенберг и Рут Фишер
считали, что у него нет никакого революционного темперамента.
Но это не смущало большевистскую верхушку: фактическое ру-
ководство революцией должно было быть в руках Москвы. Ре-
волюция в Германии являлась для большевиков делом слишком
серьезным, чтобы доверить его одной лишь КПГ, не имевшей
революционного опыта.
Московское Политбюро создало специальный комитет, кото-
рому доверило возглавить германскую революцию. В него вошли
такие опытные большевистские вожди, как Пятаков, Радек и со-
ветский полпред в Берлине Крестинский. Военную подготовку
возглавил один из ведущих командиров Красной Армии Скоблев-
ский. Согласно разработанному Москвой плану, земли Саксония
и Тюрингия должны были стать базой германской революции.
В начале октября 1923 года переговоры о создании коалиции меж-
ду лево-социалистическими правительствами этих земель и ком-
мунистами привели к положительному результату. Коммунисты
согласились войти в саксонское правительство Цейгнера и тюринг-
ский кабинет Фрелиха. Этот шаг должен был ознаменовать начало
революционного переворота во всей Германии.
26 сентября 1923 года Троцкий опубликовал в коминтернов-
ском журнале «Инпрекорр» статью под названием «Можно ли
назначать контрреволюцию или революцию на определенное вре-
мя?». В ней Троцкий развил свою теорию успешного государ-
ственного переворота: революционные и пролетарские государ-
ственные перевороты требуют еще более точного планирования,
чем контрреволюционные перевороты. Рабочий класс, который не
располагает ни государственным аппаратом, ни капиталом, дол-
жен возместить этот недостаток своими решительными действия-
168
ми и точным их планированием. Коммунисты не должны следо-
вать социал-демократическому тезису о стихийном созревании ре-
волюционного процесса: такая выжидательная позиция нерево-
люционна. Сознательное вмешательство в революционный
процесс — это долг коммунистов. Требуется также установить точ-
ную дату переворота. Для того, чтобы вызвать восстание, комму-
нистической партии не требуется гарантия того, что за ней уже
стоит большинство населения или даже большинство рабочих.
Действуя решительно, коммунисты получат шанс привлечь на свою
сторону большинство пролетариата всей страны или, по меньшей
мере, важнейших ее центров.
Заметно поразительное сходство этих слов Троцкого с некото-
рыми ленинскими тезисами, выдвинутыми им во многих письмах
и статьях незадолго до Октябрьской революции. Тогда Ленин
полемизировал с противниками немедленного восстания внутри
большевистской партии. Он говорил, что победа в революции
достается не тем партиям, которые имеют парламентское боль-
шинство, а тем, которые проявляют большую решительность, чем
другие. В ситуации наибольшей революционной активности масс,
когда сторонники существующего строя деморализованы и прояв-
ляют нерешительность, отказ от восстания означает предательство
марксизма.
Троцкий последовательно повторял многие ленинские тезисы
1917 года об искусстве восстания. Но если тезисы Ленина находи-
лись в реальном контексте тогдашней ситуации России, то поло-
жения Троцкого развивались им как бы в безвоздушном про-
странстве. Они были очень мало связаны с ситуацией в Германии
в 1923 году. Вопреки глубокому экономическому и социальному
кризису, армия и государственный аппарат Германии оставались
дееспособными и функционировали более или менее исправно.
Их ни в коем случае нельзя было назвать деморализованными
и нерешительными. Даже если упоминавшееся нами высказыва-
ние Розенберга о том, что половина германского пролетариата
в 1923 году симпатизировала КПГ, соответствовало истине, то этого
никоим образом не было достаточно для победы пролетарской ре-
волюции в Германии. Конфронтация почти безоружных масс ра-
бочих с относительно стабильным германским государственным
аппаратом не имела никаких шансов на успех. Дальнейшее пре-
пятствие, конечно же, состояло в том, что руководящий штаб,
призванный принять последнее решение о проведении этого вос-
стания, находился за тысячи километров от места событий. В силу
того, что руководство Коминтерна командовало германской рево-
люцией из Москвы, оно, в отличие от большевиков в 1917 году,
не имело прямого контакта с массами, которыми должно было
169
руководить. Оно или отставало от развития событий в Германии,
или же отдавало совершенно нереалистические и невыполнимые
приказы.
Правительство Германии и рейхсвер отреагировали на воз-
никновение коммунистическо-социалистической коалиции в
Саксонии уже 13 октября 1923 года: они запретили так называ-
емые пролетарские «сотни» и через три дня потребовали подчи-
нить саксонскую полицию непосредственно рейхсверу. Когда
правительство Саксонии отклонило это требование, командую-
щий силами рейхсвера в Центральной Германии генерал Мюллер
пригрозил оккупацией Саксонии. На следующий день в городе
Хемниц состоялась совместная конференция коммунистических
и социал-демократических производственных советов, которая
должна была принять решение об ответных мерах. От результа-
тов этой конференции зависело решение КПГ - начинать всеоб-
щее восстание по всей Германии, или нет. После того, как пред-
ложение Брандлера ответить на ультиматум Мюллера всеобщей
стачкой было отклонено социал-демократами, и Брандлеру, и Ра-
деку, принимавшему участие в конференции, стало ясно, что
всеобщее восстание в Германии в назначенное время едва ли
возможно. Поэтому они оба отменили приказ Коминтерна о не-
медленном начале восстания. 27 октября силы рейхсвера, не встре-
тив существенного сопротивления, заняли Саксонию, а 15 нояб-
ря — Тюрингию.
Одним из первых на эти события отреагировал председатель
Коминтерна Зиновьев, обвинивший в этом поражении левых со-
циал-демократов, которые якобы окончательно раскрыли свой
«предательский» характер. Выдвинув свои обвинения, Зиновьев
как бы не замечал того, с какой неохотой восприняли идею вос-
стания немецкие коммунисты. Позже Розенберг писал, что Бран-
длер поставил начало восстания в зависимость от позиции СДПГ,
хотя с самого начала было ясно, что социал-демократы выступят
против вооруженной борьбы.
Позиция Брандлера и других вождей КПГ показывает, как мало
они верили в успех «германской революции»: они знали соотно-
шение сил в Германии значительно лучше московского руковод-
ства. Несмотря на это, руководство КПГ позволило Москве навя-
зать нереальный план действий. Лишь накануне последнего шага
по выполнению этого плана оно испугалось и отступило. Руко-
водство Коминтерна видело главную причину октябрьского пора-
жения не в невыполнимости своих приказов, а в предательстве
социал-демократов.
Через несколько недель после того, как коммунисты разочаро-
вались в левых социал-демократах, Гитлер также удостоверился
170
в ненадежности своих союзников — консерваторов. Начатый
в Мюнхене 9 ноября 1923 года марш немецких правых экстреми-
стов на Берлин, то есть попытка государственного переворота,
провалилась с таким же треском, как и «германский Октябрь».
В связи с этим провалом попытки вооруженного восстания Гитлер
понял, что его консервативные партнеры не хотят прямой воору-
женной конфронтации с государством. Консерваторы опасались
бороться против государства точно так же, как незадолго до того
боялись этой борьбы союзники коммунистов — левые социалис-
ты. Опыт, который осенью 1923 года коммунисты и национал-
социалисты вынесли в отношении характера их тогдашних союз-
ников, был схожим. Однако выводы, которые обе группировки
сделали применительно к будущему большому кризису, отлича-
лись принципиально. В отличие от коммунистов, не сомневав-
шихся в правильности своей тактики, Гитлер пришел к выводу,
что бесполезно ожидать от политических сил, отклонявших при-
менение революционного насилия, того, что они изменят эту ус-
тановку. Поэтому Гитлер решил изменить не характер своих со-
юзников, а собственную тактику. Его революция должна быть
направлена не против господствующего государственного аппара-
та, а проводиться с его помощью. Вместо того, чтобы бросить вызов
тем, кто осуществляет государственную власть, он начал привле-
кать их на свою сторону, втираться к ним в доверие. Так родилась
концепция «легальной революции», еще более опасная для демок-
ратического государства, чем фронтальные атаки на него. Посред-
ством так называемой «легальной тактики» демократия была по-
беждена при помощи своего собственного оружия, прежде всего —
выборов.
Централизм против федерализма -
образование СССР
После того как в 1918—1920 годах большевики в основном
восстановили территориальный состав бывшей царской империи,
партия начала активную дискуссию о новой структуре страны.
Советское государство состояло из многих как бы независимых
советских республик, важнейшей из которых была Российская
Социалистическая Федеративная Советская Республика (РСФСР).
Она составляла 92% контролируемых большевиками территорий
и в ней проживало 70% всего населения России. Отношения меж-
ду РСФСР и другими советскими республиками регулировались
на основе двусторонних договоров, лишавших младших партнеров
РСФСР многих суверенных прав в военной, экономической,
финансовой и внешнеполитической области. Эта система догово-
171
ров была временной, и большевики стремились как можно быст-
рее положить ей конец. При этом остро обсуждались два различ-
ных пути решения этой проблемы. Сталин, бывший до 1924 года
наркомом по делам национальностей, выступал за так называемый
план автономизации: все советские республики должны были войти
в РСФСР и иметь лишь территориальную автономию. Против
этого плана активно протестовали многие нерусские коммунисты,
которые в своей борьбе получили сильного союзника — самого
Ленина. Для него план автономизации был проявлением «велико-
русского шовинизма», не желавшего и слышать о равноправии
малых наций. При этом Ленин указывал, что обрусевшие нерус-
ские, такие как грузины Сталин и Орджоникидзе или поляк Дзер-
жинский, еще более склонны к русскому шовинизму. Несмотря на
то, что Ленин вел борьбу против «великорусского шовинизма»
с больничной койки — в декабре 1922 года у вождя случился вто-
рой апоплексический удар, который его частично парализовал, он
сумел в основном провести свою линию. Основанный в декабре
1922 года Советский Союз был построен как федерация, за кото-
рую ратовал Ленин. В своей внутренней структуре советская фе-
дерация в общем и целом воспроизводила РСФСР. Роль Всерос-
сийского Съезда Советов как высшего органа государственной
власти играл теперь Всесоюзный Съезд Советов, избиравший Все-
союзный Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК) и Пре-
зидиум ВЦИК. ВЦИК состоял из Совета Союза и Совета Нацио-
нальностей - это было нововведением по сравнению со структурой
РСФСР. В июле 1923 года ВЦИК избрал первое всесоюзное пра-
вительство — Совнарком СССР.
Отдельные советские республики, по крайней мере на бумаге,
сохранили свои суверенные права, например, «право свободного
выхода из СССР». Но оно было лишь пустой формальностью,
так как коммунистическая партия — единственная инстанция
СССР, имевшая свойства политического субъекта, была, в отли-
чие от советского государства, построена не по принципу феде-
рации, а централизованно. До тех пор, пока большевистская
партия являлась важнейшей силой, скрепляющей советскую
федерацию, все попытки сторонников самостоятельности отдель-
ных республик превратить формальное право на суверенитет в ре-
альность, были обречены на провал. Тем не менее, превращение
ранее унитарной Российской империи в федерацию, пусть лишь
формальную, имело большое значение. Это значение в полной
мере проявилось лишь через семь десятилетий после подписания
договора об образовании Союза ССР — во время горбачевской
перестройки. Тогда произошло ослабление важнейшей объединя-
ющей СССР силы — единовластия коммунистической партии.
172
Это предопределило распад советской федерации, происшедший
именно по границам псевдосуверенных советских республик. Так
теоретическое положение Конституции превратилось в реаль-
ность.
Борьба за ленинское наследство, акт первый:
лишение власти Троцкого
Борьба за ленинское наследство началась еще при его жизни.
В декабре 1922 года у Ленина случился второй апоплексический
удар, который вынудил его надолго отойти от государственных
дел; от третьего удара, поразившего его в марте 1923 года, Ленин
не смог оправиться до самой смерти в январе 1924 года. Первые
признаки борьбы за роль ленинского преемника наблюдались уже
в конце 1922 года. Однако в чем могла выразиться такая преем-
ственность? Ленин не занимал никакой партийной должности,
которую мог унаследовать его преемник. В Политбюро, в которое
сначала входило пять, а затем семь членов, Ленин был лишь
первым среди равных. В то же время Ленин занимал пост пред-
седателя Совнаркома, но это не давало ему особых прав внутри
партийного руководства: советский госаппарат был сильно зави-
сим от партии. Важнейшие политические решения принимались
не правительством, а партийным руководством. В этом отноше-
нии показателен тот факт, что Сталин, с 1930-х годов диктатор-
ски правивший страной, долгое время не занимал никаких пра-
вительственных должностей. Лишь в мае 1941 года он занял пост
председателя Совнаркома.
Иными словами, ни в большевистской партии, ни в государ-
ственном аппарате не было такой должности, которая обеспечива-
ла бы ее обладателю абсолютную власть. Особая роль Ленина внутри
партии, которая не ставилась под сомнение никем, даже его ради-
кальными внутриполитическими оппонентами, была связана не
с выполняемыми им функциями, а с его личностью. Его преемник
в качестве партийно-государственного руководителя должен был
обладать популярностью в большевистской партии и внутри ми-
рового коммунистического движения, которую можно было бы
сравнить с ленинской. Как в РКП(б), так и в Коминтерне в основ-
ном ожидали появления новой харизматической личности, и в
связи с этим большинство простых большевиков, как и многие
иностранные коммунисты, не сомневались в том, что преемником
Ленина может стать только Троцкий.
Наряду с Лениным, Троцкий был популярнейшим героем рево-
люции и гражданской войны. Он объединял в себе качества на-
родного трибуна, блистательного публициста и организатора. По
173
единодушному мнению многих наблюдателей, Троцкий внес ре-
шающий вклад в успех большевиков во время государственного
переворота в октябре 1917 года и в их победу в гражданской войне.
Так что, если многие русские и иностранные коммунисты и отва-
живались думать о том, кто мог бы принять на себя наследие
Ленина, то не называли никакого иного имени, кроме Троцкого.
Это всеобщее убеждение совершенно неожиданно было подтверж-
дено высказыванием Сталина, на протяжении ряда лет принадле-
жавшего к острейшим соперникам Троцкого. Когда в апреле
1923 года, незадолго до ХП съезда партии большевиков, обсуждал-
ся вопрос о том, кто вместо больного Ленина выступит на съезде
с главным докладом, Сталин сказал, что это должен быть Троц-
кий. Доклад должен делать самый влиятельный и популярный
после Ленина член ЦК. Партия ничего иного не ожидает. Но
Троцкий не принял это предложение. Он наслаждался своей ог-
ромной популярностью, но не предпринимал никаких шагов, что-
бы обратить ее в политическую власть внутри партии. Троцкий
считал, что эти шаги лишь подтвердят опасения некоторых боль-
шевистских вождей, боявшихся его единовластия в партии. По-
этому он и не пытался создать внутри партии свой аппарат, как
это сделал Сталин и некоторые другие большевистские вожди.
Американский историк Роберт Такер пишет, что после четырех
лет революции и гражданской войны Троцкий имел большую
популярность и мало власти. Когда началась борьба за ленинское
наследие, добавляет Дейчер, Троцкий вступил в эту борьбу прак-
тически с пустыми руками.
Но сразу же заметим, что, хотя Троцкий был весьма популярен
среди простых коммунистов, большинство большевистских вождей
оценивало его совершенно иначе. В отличие от партийных масс, они
считали лидерство Троцкого в партии угрозой, которую следовало
предотвратить любой ценой. Троцкий, в отличие от Ленина, слыл
в руководстве партии лидером авторитарным, даже деспотическим.
Были опасения, что он попытается установить внутри партии дик-
таторское правление бонапартистского характера. В связи с этим
для старой большевистской гвардии вопрос о передаче Троцкому
наследия Ленина даже не стоял. Троцкий считался индивидуалис-
том, своего рода выскочкой. Он не был старым большевиком, дол-
гие годы боролся с Лениным, называя его фальсификатором мар-
ксизма, якобинским диктатором и т. д. В письме, написанном в марте
1913 года, он отмечал: «Дрянная склока, которую систематически
разжигает сих дел мастер Ленин, этот профессиональный эксплуа-
татор всякой отсталости в русском рабочем движении... Все здание
ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации
и несет в себе ядовитое начало разложения».
174
С такой же остротой Ленин критиковал Троцкого. Троцкий
вступил в большевистскую партию лишь летом 1917 года, за не-
сколько месяцев до Октябрьской революции. Старая большевист-
ская гвардия с завистью и недоверием наблюдала за его карьер-
ным взлетом. После того, как Ленин отошел от активной
политической деятельности, постепенно выяснилось, что положе-
ние Троцкого внутри партии основывалось, прежде всего, на ле-
нинской поддержке. В Политбюро Троцкий был в полной изоля-
ции. Предотвращение диктатуры Троцкого и было содержанием
первого акта борьбы за ленинское наследие. Ленин предвидел эту
борьбу. В декабре 1922 года в своем политическом завещании он
предостерегал руководство партии от раскола. В конфликте между
Троцким и Сталиным (а их обоих Ленин считал наиболее значи-
тельными фигурами в партии) он видел самую большую опас-
ность для будущего большевиков. Можно лишь отдать должное
его тонкому психологическому и политическому чутью. В конце
1922 года, когда Ленин писал свое политическое завещание, нико-
му из представителей большевистской элиты не пришло бы в го-
лову ставить Сталина на одну ступень с Троцким. Властолюбие
Троцкого тогда вообще переоценивалось, а стремление к власти
Сталина недооценивалось. Британский историк Е. X. Карр отме-
чает, что постоянные параллели со временем Великой француз-
ской революции, проводимые большевиками, стали роковыми для
них самих. Из всех большевистских вождей на потенциального
«бонапартистского» диктатора больше всего походил Троцкий
и меньше всего — Сталин. Поэтому усилия большевистского ру-
ководства были, прежде всего, направлены на предотвращение еди-
новластного правления Троцкого.
Политическое завещание, которое сразу же после смерти Ле-
нина его вдова Надежда Крупская передала руководству партии,
не внесло ясности в вопрос о его преемнике. Характеризуя своих
ближайших соратников по партии, Ленин указывал на их недо-
статки и допущенные ими политические ошибки. Ленин писал
о Троцком, что он человек, «чрезмерно хватающий самоуверен-
ностью и чрезмерным увлечением чисто административной сто-
роной дела». О позиции Зиновьева и Каменева в октябре
1917 года, когда они выступили против большевистского перево-
рота, Ленин писал, что, по его мнению, этот «октябрьский эпи-
зод» не является случайностью. Николая Бухарина, слывшего
самым значительным после Ленина партийным теоретиком, Ле-
нин характеризовал как схоласта, который «никогда не учился
и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики... [Его] теоре-
тические воззрения очень с большим сомнением могут быть от-
несены к вполне марксистским». Особенно острой критике осно-
175
ватель советского государства подверг Генерального секретаря
ЦК партии Сталина. Ленин писал: «Тов. Сталин, сделавшись
генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не
уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться
этой властью». Он отмечал, что Сталин слишком груб, а этот
недостаток непозволителен на посту генсека. Ленин предлагал
«обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назна-
чить на это место другого человека».
Ленин полагал, что раскол в партии можно предотвратить лишь
созданием в партийном руководстве дополнительной контрольной
инстанции. В своих последних письмах он предлагал создать Цент-
ральную контрольную комиссию (ЦКК), члены которой должны
были участвовать в заседаниях ЦК. ЦКК должна была бороться
против бюрократизма и коррупции в партаппарате. ЦКК была
действительно создана, но на деле она стала лишь еще одним
бюрократическим учреждением, которое не смогло предотвратить
ни раскола партии, ни разрастания бюрократии. Предписанная
Лениным борьба против бюрократии бюрократическими метода-
ми была обречена на неудачу.
После отхода Ленина от политической жизни главным борцом
против бюрократии в партийном руководстве стал Троцкий, что
привело к острому внутрипартийному конфликту. На протяжении
ряда лет Троцкий принадлежал к сторонникам железной дисцип-
лины в партии, но с 1923 года он все сильнее симпатизировал тем
силам, которые не одобряли авторитарное руководство и выступа-
ли за сохранение внутрипартийной демократии. Эта перемена
позиции Троцкого была, конечно же, связана с его изоляцией
внутри Политбюро, которая стала очевидна сразу же после отхода
Ленина от активной политической деятельности.
Троцкий пытался улучшить свою исходную позицию во внут-
рипартийной конкурентной борьбе с помощью укрепления связи
с партийными массами. Однако кампания Троцкого против бю-
рократии, за усиление партийной демократии имела иные, не толь-
ко имеющие отношение к внутриполитической борьбе причины.
Они были связаны с событиями на Западе, не в последнюю оче-
редь в Германии. Провал «германского Октября» 1923 года разру-
шил представление о скором приходе коммунистов на Западе к вла-
сти и привел к усилению изоляционистских тенденций внутри
партии. Большевики уже не считали своей первостепенной целью
немедленное осуществление мировой революции, как это было
принято ранее. Они скорее хотели сосредоточиться на решении
внутренних российских задач.
Такая позиция означала для Троцкого предательство первона-
чальных идеалов большевизма. Он предостерегал партию от по-
176
гружения в рутину и повседневность. Если партия большевиков
не будет ставить на первый план цели мировой революции, то она
переродится в реформистскую партию, своего рода СДПГ. В марте
1923 года Троцкий писал: «Перерождение революционной партии
идет незаметно, но ведет ее к катастрофе. Немецкая социал-де-
мократия, руководимая Вильгельмом Либкнехтом и Августом
Бебелем, вступала в жизнь не с теми чувствами и мыслями, с ко-
торыми она через 50 лет под руководством Шейдемана и Эберта
вошла в мировую войну».
Такая же опасность перерождения угрожала, по мнению Троц-
кого, и большевикам, если они откажутся от своих задач по дос-
тижению мировой революции. В первой половине октября Троц-
кий направил ряд писем в ЦК, в которых он протестовал против
бюрократического режима, душащего партию. 15 октября 1923 года
сорок шесть единомышленников Троцкого направили в Политбю-
ро письмо, в котором, используя аналогичные аргументы, крити-
ковали существующие в партии порядки: «Режим, сложившийся
внутри партии, совершенно невыносим; он убивает собственную
инициативу партии и подменяет партию избранным чиновничьим
аппаратом». Еще более решительными были предостережения Троц-
кого после провала «германского Октября». Особенно ярко они
были выражены в его открытом письме от 8 декабря 1923 года,
напечатанном в «Правде». В нем Троцкий предостерегал старую
партийную гвардию от окостенения и бюрократического вырож-
дения, неизбежного, если она и дальше будет ставить палки в ко-
леса партийной демократии.
В основном аргументы Троцкого были аналогичны ленинс-
ким, выдвинутым им в последние годы жизни. Ленин также
остро клеймил партбюрократию. Однако партийное руковод-
ство реагировало на критику Троцкого совсем иначе, чем на
критику Ленина. Когда Ленин говорил о тягчайших недостат-
ках в партии, никому из большевистских вождей и в голову не
приходило считать это нарушением партдисциплины. Троцкий
же не мог рассчитывать на сравнимое с отношением к Ленину
уважение. На его атаки партруководство ответило массовой
кампанией борьбы против «троцкизма», начавшейся во всей
коммунистической прессе в середине декабря 1923 года. Самое
активное участие в этой кампании приняли три члена Политбю-
ро, так называемый триумвират — Зиновьев, Каменев и Ста-
лин — которому после отхода Ленина от дел практически при-
надлежала власть в партии. Но эту тройку поддержали все другие
члены Политбюро, а именно председатель Совнаркома Рыков
(этот пост он занял после Ленина), глава советских профсоюзов
Томский и Бухарин, который после смерти Ленина в январе
177
1924 года занял ставшее вакантным место в Политбюро. Несмот-
ря на то, что зачастую члены Политбюро имели различные, иногда
даже противоположные точки зрения по политическим вопро-
сам, страх перед возможной диктатурой Троцкого объединил их
всех. Троцкий вспоминал о своем разговоре с Бухариным, состо-
явшемся в 1925 году, когда Бухарин сказал ему, что в партии нет
демократии прежде всего потому, что большинство партийных
вождей боится его, Троцкого.
Троцкого упрекали в том, что, требуя демократии в партии,
он хочет сделать возможным создание внутрипартийных фрак-
ций, что нарушало резолюцию X партсъезда, принятую в марте
1921 года. Оппоненты Троцкого подчеркивали, что свобода груп-
пировок внутри правящей партии означала бы конец господства
большевиков. Особое возмущение критиков Троцкого вызыва-
ли его утверждения о деградации старой гвардии и о необходи-
мости пополнения партийного руководства новыми силами из
рядов партийной молодежи. Они восприняли это как адресован-
ный молодым партийцам призыв к восстанию против нынешних
вождей.
Ошибки Троцкого объяснялись его противниками в первую
очередь его небольшевистским прошлым. Зиновьев писал, что
«Троцкий ярко выраженный индивидуалист... [Его] неспособность
к коллективной работе делает невозможной установление [...]
дружественных отношений между Троцким и старыми большеви-
ками, которые были бы желательны. К этому следует прибавить
все наше прошлое, охватывающее двадцатилетний период, то вре-
мя, когда мы, старые большевики, прошли сквозь огонь, воду
и медные трубы... Троцкому следовало бы глубже погрузиться
в суть нашей большевистской партии».
Как реагировали иностранные коммунисты на кампанию про-
тив троцкизма? Так как Троцкий принадлежал к самым попу-
лярным личностям в мировом коммунистическом движении,
большевистское руководство сначала было озабочено тем, как
другие секции Коминтерна воспримут эту кампанию. Неуверен-
ность большевистского Политбюро усилилась после заявления
близкого соратника Троцкого Радека, сделанного 13 декабря
1923 года. Вернувшись из Германии, Радек погрузился во внут-
риполитические дебаты. Он заявил, что если большинство боль-
шевистских вождей выступит против Троцкого, то не только он,
но и руководство коммунистических партий Германии и Фран-
ции — ведущих компартий Запада — выступит против этого кур-
са. Вмешательство иностранных секций Коминтерна во внутри-
партийные дела большевиков Радек считал вполне легитимным.
Уже 16 октября 1923 года он писал в Политбюро, что Русский
ЦК лишится своей ведущей роли в Коминтерне, если не сумеет
на основе внутрипартийной дисциплины и политики вынужден-
ных уступок предотвратить фатальный конфликт. Если же это
так, то братские партии западной Европы имеют право и обязан-
ность вмешаться в этот конфликт так же, как и русская партия
вмешивается в их дела.
Выступления Радека с угрозами вмешательства западных ком-
мунистов во внутрироссийские дела для окончания «этого безу-
мия» были в тогдашней ситуации ни чем иным, как донкихот-
ством. Какие средства имели столь зависимые от Москвы
коммунисты стран Запада для оказания влияния на события в Рос-
сии? Сам Радек в качестве уполномоченного ИККИ по Германии
во многом способствовал превращению наиболее значительной
иностранной секции Коминтерна (КПГ) в придаток Москвы. Когда
Радек во время «германского Октября» пытался обратить вспять
этот уже далеко зашедший процесс, правившая в Москве тройка
восприняла его намерение как призыв к бунту.
Коммунисты Запада, как правило, не хотели вмешиваться во
внутрипартийную борьбу большевиков. Они слишком мало знают
о фактах, лежавших в основе этой борьбы, заявил один из руко-
водителей КПГ Август Тальгеймер. Осуждение Троцкого больше-
вистским руководством, официально последовавшее на XIII парт-
конференции в январе 1924 года и на XIII съезде партии в мае
1924 года, не вызвало волны возмущения в Коминтерне. Лишь
немногие коммунистические вожди были солидарны с Троцким.
Так как официальные органы большевистской партии осудили
Троцкого подавляющим большинством голосов, иностранные ком-
мунисты, за исключением небольших ультралевых группировок,
согласились с его осуждением. Падение Троцкого было столь же
стремительным, как и его взлет. Троцкий сам закрепил свое по-
ражение патетической речью на XIII съезде РКП(б) о непогреши-
мости партии. Он говорил о том, что никто из большевиков не
может быть правым против своей партии. Партия в конечном итоге
всегда права, так как партия есть единственный исторический
инструмент, данный пролетариату для решения его основных за-
дач. Правым можно быть только с партией. Этой аксиомой о не-
погрешимости партии Троцкий разоружил себя и своих едино-
мышленников, считавших линию партии ошибочной. К какой
инстанции могли они апеллировать для того, чтобы оказать дав-
ление на господствующую в партии группировку? Ведь больше-
вики лишили общество права голоса, а Коминтерн находился в пол-
ной зависимости от Москвы. Так что курс советского государства
определяла та политическая группировка, которая контролирова-
ла партию.
179
Борьба за ленинское наследство, акт второй:
лишение власти «левых»
Во время борьбы против «троцкизма» центр власти в партии
переместился в так называемую «семерку», куда входили все чле-
ны Политбюро кроме Троцкого: Зиновьев, Каменев, Сталин, Бу-
харин, Рыков, Томский, а также председатель ЦКК Куйбышев.
Заседания Политбюро на какое-то время утратили свою роль
и превратились почти что в фарс. На Политбюро лишь утвержда-
лись решения, ранее выработанные «семеркой». Сразу же после
устранения угрозы «бонапартистской диктатуры» Троцкого, в дей-
ствительности никогда не существовавшей, внутри «семерки» ста-
ли проявляться разногласия. Эта группа разделила судьбу всех
ранее побеждавших коалиций, которые распадались сразу же пос-
ле устранения общей для их членов опасности.
Так, например, ведущие члены победившей группы, предсе-
датель Коминтерна и Петроградского (Ленинградского) комите-
та партии Зиновьев и председатель Моссовета Каменев обнару-
жили, что в программных вопросах они имеют больше общего
с Троцким, чем со своими бывшими союзниками. Каменев и Зи-
новьев, как и Троцкий, принадлежали к интернационалистскому
крылу большевистской партии, более укорененному в Германии,
чем в России. Интернационалисты рассматривали революцию
в России не как автономный процесс, а, прежде всего, как пролог
к революции на Западе. Поэтому они выступали против склон-
ности к «русоцентризму», характерной, в первую очередь, для
Сталина, заявившего в 1924 году о том, что Россия может пре-
одолеть свою отсталость самостоятельно, без поддержки пролета-
риата Запада.
Этот тезис о «строительстве социализма в одной стране» пред-
ставители интернационалистического крыла большевиков счита-
ли утопией. Еще острее они выступали против аграрной политики
партии, которая, с точки зрения левых, была слишком либераль-
ной по отношению к крестьянам. В самом деле, в 1924—1925 годах
власть пошла на еще большие уступки крестьянам. Так как про-
летариат Запада был не в состоянии освободить советское государ-
ство от капиталистического окружения, некоторые вожди боль-
шевиков хотели усилить поддержку власти со стороны советских
крестьян. В марте 1925 года высший орган советского парламен-
та - ЦИК — назвал развитие крестьянского хозяйства «основопо-
лагающим условием дальнейших успехов всего социалистическо-
го строительства».
Основным проводником этого «прокрестьянского» курса в «се-
мерке» был Николай Бухарин, весной 1925 года обратившийся
180
к крестьянам с лозунгом «Обогащайтесь!». Благосостояние рус-
ских крестьян, с точки зрения Бухарина, было важнейшей пред-
посылкой стабильности советского государства и роста промыш-
ленности в России, которая в российских условиях могла быть
построена лишь на основе развитого сельского хозяйства. Эта
в высшей степени «прокрестьянская» политическая линия, также
называемая «новым нэпом», вызвала острые противоречия внут-
ри большевистского руководства. До 1925 года нэп подвергался
критике прежде всего со стороны фракции Троцкого, требовав-
шего форсированной индустриализации страны за счет крестьян.
Еще радикальнее звучали требования одного из ведущих членов
троцкистской оппозиции Преображенского, который в 1924 году
заявлял, что лишь на основе снижения жизненного уровня всего
русского крестьянства может быть осуществлено финансирова-
ние индустриализации России. Крестьянство играло для Преоб-
раженского роль своего рода внутренней колонии советского го-
сударства.
В 1924 году троцкистская оппозиция подвергалась нападкам со
стороны партийного руководства также за ее критику нэпа и ан-
тикрестьянские тенденции. Однако, когда Бухарин в 1925 году
обещал крестьянам новые уступки, его за это критиковали не
только троцкисты, но и, вопреки ожиданиям, бывшие члены ан-
титроцкистской коалиции — Зиновьев и Каменев. В сентябре
1925 года в своей книге «Философия эпохи» Зиновьев клеймил
позором растущую зависимость советских городов от деревни. По
Зиновьеву, бухаринская политика «нового нэпа» ведет к реставра-
ции капитализма в СССР. В этом с ним были согласны Каменев
и Ленинградский комитет партии, председателем которого был
Зиновьев.
Зиновьев и Каменев осуждали не только крестьянскую про-
грамму Бухарина, но и тезис Сталина о строительстве социализма
в одной стране. В своей аргументации они в основном повторяли
тезисы Троцкого, которые годом ранее клеймили как «антиболь-
шевистские».
Второй акт борьбы за ленинское наследие, начавшийся весной
1925 года, вызвал озабоченность многих большевистских вождей:
«Никогда наша партия не находилась в столь опасном положении
как сейчас, — писал 12 марта 1925 года член ЦК Орджоникидзе, —
несомненно, обе стороны готовятся к взаимному истреблению.
Надо во что бы то ни стало помешать обоим. Но как это сделать,
вот вопрос». Дзержинский также предостерегал партийное руко-
водство от самоубийственной борьбы за власть. Он считал, что эта
борьба сделает неизбежным «термидор» — победу противников
«диктатуры пролетариата». Вопреки апокалиптическим предосте-
181
режениям, Зиновьев и Каменев, поддерживаемые вдовой Ленина
Крупской, были лишены власти так же быстро, как и Троцкий.
Это произошло несмотря на тот факт, что они оба на протяжении
десятилетий были ближайшими соратниками Ленина, так что их,
в отличие от Троцкого, нельзя было упрекнуть в «антибольшеви-
стском» прошлом.
На XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 года из более 600 деле-
гатов лишь 65 поддержали курс оппозиции. Это, прежде всего,
была руководимая Зиновьевым ленинградская делегация. Такое
соотношение сил сложилось не в последнюю очередь из-за умело-
го использования партаппарата, уже в основном контролируемого
Сталиным. Пост генерального секретаря, занимаемый Сталиным
с апреля 1922 года, превратился за это время в важнейшую долж-
ность в партии. Назначение на партийные должности всех уров-
ней, отбор новых кадров и т. д. — все эти задачи другие вожди
считали неинтересными и нетворческими, Сталин же имел иное
мнение на этот счет. Он лучше других старых большевиков про-
ник в суть тоталитарного государства. В качестве революционного
вождя и теоретика Сталин не мог соперничать с большинством
соратников Ленина, но как «технолог власти» он однозначно пре-
восходил их. Каменев и Зиновьев стали жертвой этой сталинской
«технологии власти».
Но объяснялось ли это поражение только лишь манипуляция-
ми Сталина в духе Макиавелли? Конечно же, нет. Осуждение
оппозиции, вероятно, отражало волю большинства членов партии.
Сталин обращался к чувству русской национальной гордости, когда
выдвигал тезис о построении социализма в России собственными
силами. Напротив, представители интернационалистического кры-
ла, долгое время говорившие об отсталости России, ущемляли
национальную гордость большевиков. В этой связи Дейчер отме-
чал, что ни одна нация, ни один класс, ни одна партия не может
долго жить с чувством собственной неполноценности.
Троцкий во время борьбы партийного большинства против
оппозиции Зиновьева и Каменева оставался пассивным. Он не
мог простить им их прежние нападки. Многие историки считают
эту сдержанность Троцкого его большой тактической ошибкой.
Программа Зиновьева и Каменева почти не отличалась от про-
граммы Троцкого, но совместным действиям всех левых больше-
виков мешала их враждебность по отношению друг к другу. Союз
между ними сложился лишь весной 1926 года, когда группа Зино-
вьева - Каменева уже лишилась власти. Тем не менее, эта коали-
ция разбитых, лишенных всех своих партийных и государствен-
ных постов политиков развила на протяжении почти двух лет
высочайшую активность. Этот союз поддержало большинство ста-
182
рой большевистской гвардии, в него вошли многие герои револю-
ции и гражданской войны.
В Коминтерне борьба объединенной левой оппозиции, как ее
называли, получила совсем иной резонанс, чем в свое время дея-
тельность троцкистской оппозиции. Не в последнюю очередь из
чувства страха перед совместным выступлением русских и ино-
странных левых, господствующая в руководстве ВКП(б) группа
отказалась от ежегодного проведения конгрессов Коминтерна.
После V конгресса Коминтерна, состоявшегося в июне 1924 года,
очередной конгресс не созывался в течение четырех лет. Это были
годы ожесточенной борьбы партийного большинства против ле-
вой оппозиции.
В отличие от времен разногласий партруководства с так назы-
ваемым троцкизмом в 1923—1924 годах, многие члены Коминтер-
на во время борьбы против объединенной левой оппозиции не
удовлетворились заявлениями о том, что эта борьба — внутреннее
дело России. В октябре 1926 года вождь КПИ Антонио Грамши
в письме в ЦК ВКП(б) предостерегал большевиков от опустоши-
тельных последствий внутрипартийной борьбы: «Сегодня мы ви-
дим, что в центральной ленинской группе происходит и углубля-
ется раскол, в той самой группе, которая всегда была руководящим
ядром партии и Интернационала. Такой раскол может [...] иметь
самые тяжелые последствия... Сегодня вы сами разрушаете создан-
ное вами дело. Вы создаете угрозу утраты ВКП(б) своих ведущих
позиций».
Внутрипартийная большевистская оппозиция во многих важ-
нейших секциях Коминтерна имела множество сторонников, вос-
принявших аргументы русских левых. Так же как Троцкий, Зино-
вьев и Каменев они критиковали «русоцентризм» большевистского
руководства и тезис о строительстве социализма в одной стране.
Однако они подвергали критике и «прокрестьянскую» политику,
представленную прежде всего бухаринской фракцией. Лишение
власти левых в ВКП(б) имело также свои последствия и для ком-
мунистических партий Германии и Италии. В конце 1925 года
левое руководство КПГ в лице Рут Фишер и Аркадия Маслова
было заменено на верную «генеральной линии» группу Эрнста
Тельмана, Германа Реммеле и Хайнца Неймана. В КПИ в январе
1926 года на лионском съезде левое руководство Бордиги было
низложено; КПИ возглавили «умеренные» — Грамши, Тольятти
и Таска.
Сопротивление объединенной левой оппозиции внутри боль-
шевистской партии продолжалось намного дольше. Тот факт, что
левые большевики смогли так долго сохранить свои позиции,
объясняется не в последнюю очередь тем, что у них был лидер
183
чрезвычайного формата — Троцкий. Словно парализованный, он
наблюдал за тем, как в 1924 году старая гвардия большевиков
лишала его власти. Небольшевистское прошлое, в котором упре-
кали Троцкого его противники, он сам рассматривал как своего
рода позорное пятно. Он принял свое поражение в борьбе за ле-
нинское наследие практически чуть ли не сразу после ее начала.
Однако в 1926—1927 годах Троцкий находился в том же оппози-
ционном лагере, что и большинство старых большевиков. Из аут-
сайдера он превратился в выразителя мнения старых товарищей
Ленина по партии. Это новое обстоятельство и объясняет ту осо-
бую боевую энергию, которую Троцкий не раз проявлял в 1926—
1927 годах.
Несмотря на то, что Троцкий в 1924 году сдался почти без
сопротивления, притягательная сила, с которой его личность воз-
действовала на всю партию, еще не иссякла. С этим и была связана
переоценка его решимости в борьбе за власть. Опасность троцки-
стского государственного переворота считалась в высшей степени
актуальной. Рут Фишер сообщает, что Сталин панически боялся
этого. В письме Молотову от 23 сентября 1926 года Сталин писал:
«Если Троцкий в «бешенстве» и он думает «открыто ставить ва-
банк», тем хуже для него. [...] Вопрос стоит так: либо они должны
подчиниться партии, либо партия должна подчиниться им. Ясно,
что партия перестанет существовать как партия, если она допустит
последнюю (вторую) возможность».
Не только противники Троцкого, но и его союзники считали
его способным насильственным путем устранить существовавшее
партийное руководство. Рут Фишер сообщает о своем разговоре
с Зиновьевым, в котором Зиновьев так обосновывал союз своей
фракции с Троцким: он нужен оппозиции не только вследствие
его интеллектуальных способностей, но и потому, что партии не-
обходима твердая рука, чтобы вернуться на путь социализма. Ста-
лин борется не словом, а силой, а значит, против него нужна еще
большая сила.
В 1927 году внешнеполитическое положение СССР ухудши-
лось. Руководство партии заговорило о «военной опасности» и в
этой связи апеллировало к оппозиции с призывом прекратить
борьбу. На этот призыв Троцкий ответил письмом от 11 июля
1927 года, адресованным одному из ведущих членов сталинской
фракции Серго Орджоникидзе. Это послание вошло в историю
как «письмо Клемансо». Троцкий считал, что именно из-за угрозы
капиталистической интервенции против советского государства
оппозиция должна продолжать свои усилия по свержению суще-
ствующего режима, неспособного к действию. Если же и в самом
деле случится война, то слабость власти станет очевидна всем.
184
Таким образом, смещение существующего руководства окажется
важной предпосылкой улучшения организации обороны страны.
Тогда оппозиция могла бы поступить аналогично тому, как дей-
ствовал французский государственный деятель Жорж Клемансо
осенью 1917 года, когда он добился отставки тогдашнего прави-
тельства Франции: «Во главе французской буржуазии к началу
империалистической войны стояло такое правительство, которое
не держало в своих руках ни весел, ни штурвала государственной
власти. Группа Клемансо находилась в оппозиции к этому прави-
тельству... Невзирая на войну, [...] вопреки тому факту, что немцы
тогда стояли в 80 км от Парижа, Клемансо вел решительную борь-
бу против мелкобуржуазной слабости и нерешительности... Кле-
мансо не совершал предательства в отношении своего класса —
буржуазии... Это подтвердил дальнейший ход событий. Группа
Клемансо взяла штурвал власти в свои руки и обеспечила своей
последовательной [...] империалистической политикой победу
французской буржуазии».
В своей речи в августе 1927 года Бухарин охарактеризовал этот
тезис Троцкого как пролог к государственному перевороту. По
мнению многих наблюдателей, в ближайшее время предстоял,
подобно маршу Муссолини на Рим, марш левых большевистских
сил на Москву. Но наблюдатели оставили без внимания то обсто-
ятельство, что Муссолини отстранил от власти парламентский
режим, который предоставлял намного больше возможностей для
действия оппозиции, чем большевистская диктатура. Представи-
тели левой оппозиции сами ранее во многом способствовали тому,
чтобы чрезвычайно усложнить противникам режима условия борь-
бы за власть в СССР. Теперь они пожинали плоды своей прежней
политики. В течение 1926 года оппозиционеры утратили почти все
ответственные посты, как в партии, так и в правительстве, и бо-
ролись против своих противников почти голыми руками.
Кроме того, левая оппозиция, несмотря на ее воинственные
речи, отказалась от любых силовых действий против господству-
ющей партийной группировки. Троцкий в 1926—1927 годах был
не уверен в том, должен ли он в борьбе с партийным большин-
ством использовать насилие. Оппозиция вновь и вновь повторя-
ла, что она не является новой партией, а представляет собой луч-
шую часть большевистской партии. Так что для оппозиции все
еще действовали известные правила игры. Поэтому большинство
оппозиционеров отклонило предложение одного из самых ради-
кальных своих вождей, Мрачковского, арестовать Сталина. Эмиг-
рировавший из СССР историк А. Авторханов критиковал эту ус-
тановку противников Сталина, прежде всего Троцкого, которые
в 20-е годы пытались вести борьбу против Сталина на основе
185
большевистского «кодекса чести». По мнению Авторханова, Троц-
кий как революционный вождь был гигантом, однако как техно-
лог власти он был карликом. В отношении Сталина все было
наоборот.
Вместо того чтобы готовить государственный переворот, Троц-
кий в десятую годовщину Октябрьской революции организовал
контрдемонстрацию, направленную против официальной демонст-
рации партийного руководства. В принципе, Троцкий хорошо
знал, что Сталин без колебаний разгонит его приверженцев, по-
этому сторонники Троцкого собирались совершить 7 ноября
1927 года скорее романтический жест, чем продуманную боевую
акцию. В самом деле, милиция без особого труда силой прекратила
оппозиционную демонстрацию. Через три дня Троцкий и Зиновь-
ев, обвиненные в нарушении партийной дисциплины, были ис-
ключены из партии. В 1927 году Троцкий оставался таким же
революционным романтиком, каким он был в 1917 году, но боль-
шевистская партия за это время принципиально изменила свою
структуру. Для большинства членов партии, вступивших в нее
лишь после гражданской войны, программа Троцкого выглядела
анахронизмом. Тезис Сталина о строительстве социализма в одной
стране был для них значительно ближе идеи Троцкого о перманен-
тной революции или же о зависимости Советской России от раз-
вития революционных процессов на Западе. Не в последнюю оче-
редь это обстоятельство привело к поражению Троцкого и левых
большевиков, окончательно побежденных на XV съезде ВКП(б)
в декабре 1927 года. Подавляющее большинство делегатов этого
съезда осудило оппозицию, большинство ее членов были исклю-
чены из партии.
Реакция участников левой оппозиции на решения XV съезда
ВКП(б) была различна. Зиновьев, Каменев и их сторонники ка-
питулировали перед партийным большинством. Они заявили
о своем согласии с критикой их программы на XV съезде и проси-
ли вновь принять их в партию. В отличие от них троцкисты ос-
тались непреклонными. Они продолжали свои нападки на гене-
ральную линию партии. Не в последнюю очередь поэтому
троцкисты подверглись более жестким преследованиям. Некото-
рые из них были осуждены, многие сосланы. Они жили теперь
в Сибири или в Центральной Азии, за тысячи километров друг от
друга, и по сути дела более не представляли никакой угрозы для
партийного большинства. Своими письмами протеста они пыта-
лись повлиять на Коминтерн, все еще являвшийся официально
высшей инстанцией мирового коммунистического движения. Они
хотели, чтобы VI Конгресс Коминтерна, проходивший в Москве
в июле 1928 года, осудил применение полицейского насилия для
186
расправы с ведущими деятелями троцкистской оппозиции. В сво-
ем письме VI Конгрессу Коминтерна троцкисты объясняли, что
они как большевики никоим образом не являются противниками
террора. Они сами использовали революционный террор против
буржуазии или же против небольшевистских партий. Однако тер-
рор лишь тогда имеет смысл, когда служит правильной политике.
Осуждение или же ссылка старых ленинцев свидетельствует о том,
что в партии большевиков одержало победу оппортунистическое
течение.
В своих жалобах Троцкий и его сторонники оставляли без вни-
мания то обстоятельство, что преследование партийным большин-
ством оппозиции внутри партии и преследование большевиками
небольшевистских партий были тесно связаны между собой. На
эту связь указывает, например, Дейчер, которого едва ли можно
назвать критиком Троцкого. Дейчер пишет, что запрет оппозиции
внутри партии большевиков был следствием запрета большевика-
ми всех других партий.
Борьба за ленинское наследство, акт третий:
лишение власти «правой оппозиции»
Казалось, что после окончательного поражения левой оппози-
ции, разгромленной на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 года,
партия вновь обрела единство. Раскол, который с конца 1923 года
наблюдался в высшем партийном руководстве, несмотря на все
призывы к укреплению партийной дисциплины и объявленный
Лениным в марте 1921 года запрет фракционной деятельности, не
удавалось преодолеть в течение четырех лет. За эти годы режим,
не раз переживавший испытание на прочность, оказывался у края
пропасти. С другой стороны, партия, одолеваемая внутрипартий-
ными противоречиями, предоставила обществу определенную па-
узу, дала ему возможность перевести дыхание. До тех пор, пока
партия не восстановила своего единства, она была не в состоянии
возобновить приостановленное в 1921 году «революционное на-
ступление» на общество. Она лишь вела бесконечные дискуссии
о том, какой путь к социализму является правильным, но не могла
следовать по этому пути. Так как партия запретила любую поли-
тическую деятельность вне своих рядов, эта внутрипартийная
ситуация представляла собой своего рода замену плюрализму в об-
ществе и в определенной степени защищала покоренных от про-
извола покорителей, так как иные контрольные механизмы ре-
жимом более не допускались. Так что судьбы всех слоев общества
почти полностью зависели от соотношения сил внутри единовла-
стно правящей партии. До тех пор, пока это соотношение сил
187
окончательно не выяснилось, различные слои населения еще име-
ли шанс на то, что режим так или иначе будет учитывать их
интересы.
Сразу же после подавления левой оппозиции выяснилось, что
разноголосица в ВКП(б) так и не прекратилась. После окончания
второго акта борьбы за ленинское наследие, после поражения ле-
вых, партия так же, как и после лишения власти Троцкого, пред-
ставляла собой не «монолитное» образование, а лишь объединение
различных фракций, сразу же распавшееся после избавления от
общего врага. Левые были побеждены самой противоречивой и не-
естественной коалицией за всю историю большевистской фракци-
онной борьбы — дуумвиратом Сталина и Бухарина.
Бухарин, который во время гражданской войны был одним из
самых нетерпеливых коммунистов-утопистов, пережил, не в пос-
леднюю очередь под впечатлением крестьянского восстания на
Тамбовщине (в начале 1921 года он находился в Тамбове, где
полыхал крестьянский бунт), своего рода катарсис и стал, подобно
Ленину после 1921 года, сторонником постепенности. Он, разуме-
ется, высказывался за построение социализма в России, однако
считал, что преимущественно крестьянский характер страны вы-
нуждает большевиков осторожно приближаться к этой цели. «Мы
будем строить социализм даже на нашей нищенской базе, мы бу-
дем плестись черепашьим шагом, а все-таки социализм постро-
им», — сказал Бухарин на XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 года.
Во время гражданской войны Бухарин принадлежал к страст-
ным сторонникам «красного террора». Но в 20-е годы он превра-
тился в решительного критика так называемых «чрезвычайных
мер», то есть террористических методов военного коммунизма.
В конце 1924 года он писал Дзержинскому: «Я считаю, что мы
должны скорее переходить к более «либеральной» форме Соввла-
сти: меньше репрессий, больше законности, больше обсуждений,
самоуправления (под руководством партии naturaliter)».
Примерно в то же время Сталин высказал, по сути, противопо-
ложную точку зрения. На заседании Политбюро 3 января 1925 года
он заявил: «Мы еще не достигли полной ликвидации гражданской
войны (т. е. отказа от методов «военного коммунизма». — Л. Л.)
и, вероятно, не скоро еще достигнем».
На том же XIV съезде В КП (б), на котором Бухарин высказался
за строительство социализма «черепашьими темпами», Сталин
сказал: «Есть две генеральные линии: одна исходит из того, что
наша страна еще долго останется аграрной страной, [...] это не
наша линия. Есть другая генеральная линия, исходящая из того,
что мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу
страну экономически самостоятельной. [...] Эта линия требует
188
максимального развертывания нашей промышленности. [...] Она
решительно отрицает политику превращения нашей страны в при-
даток мировой системы капитализма».
В своих разногласиях с партийным большинством левая оппо-
зиция рассматривала в качестве своего главного противника не
Сталина, а Бухарина. Бухарин, а не Сталин, символизировал для
левых политику уступок «мелким сельским хозяйчикам», с кото-
рой они столь страстно боролись. Сталина же левые считали чис-
тым технократом, неспособным создать свою собственную идео-
логическую концепцию. То обстоятельство, что Сталин, невзирая
на свой тезис о построении социализма в одной стране, поддержал
якобы прокапиталистическую программу Бухарина, некоторые
представители левой оппозиции объясняли теоретической несос-
тоятельностью Сталина. По их мнению, он был не в состоянии
додумать свои собственные мысли до конца. На XIV съезде В КП (б)
в декабре 1925 года Каменев, один из лидеров левых, сказал, что
Сталин, собственно, не согласен с линией, разработанной школой
Бухарина.
С течением времени Сталин создал мощный бюрократический
аппарат, которому было суждено играть все возраставшую роль во
внутрипартийных разногласиях. Однако левые считали этот аппа-
рат своего рода бездушной машиной, которой управляет имеющий
конкретную теоретическую программу водитель, а водителем они
считали Бухарина. Возможность того, что Сталин решит восполь-
зоваться этим аппаратом для того, чтобы осуществить свою соб-
ственную программу, левая оппозиция сначала не учитывала. В дей-
ствительности же Сталин не собирался навсегда отказываться от
собственных замыслов. Таким образом, сразу же после разгрома
левой оппозиции развернулся следующий этап борьбы за ленин-
ское наследие: борьба между сталинской и бухаринской фракци-
ями. При этом Бухарин проявил себя еще менее способным про-
тивостоять «технологу власти» Сталину, чем это было в случае
с Троцким. И это несмотря на то, что из девяти новых членов
Политбюро, избранных декабрьским пленумом ЦК 1927 года сра-
зу же после XV съезда ВКП(б), четверо отклонили или же лишь
частично поддержали сталинский курс на возобновление так на-
зываемого «социалистического наступления» на селе. Наряду с Бу-
хариным, это были председатель Совнаркома Рыков и председа-
тель советских профсоюзов Томский — ведущие члены так
называемой фракции «правых». Им симпатизировал и председа-
тель В ЦИК Калинин — формально первый человек в стране. Бу-
харинскую фракцию поддерживал и глава московского комитета
ВКП(б) Угланов. Бухарин, после низложения Зиновьева в 1926 го-
ду, взял на себя руководство Коминтерном, он был главным ре-
189
диктором «Правды» и после смерти Ленина считался ведущим
партийным теоретиком. Под сильным влиянием Бухарина нахо-
дился московский Институт красной профессуры — кузница ин-
теллектуальных кадров партии.
Однако все эти властные позиции практически не были ис-
пользованы Бухариным для оказания эффективного отпора все
более агрессивным действиям сталинской фракции. Еще в июне
1925 года Сталин дистанцировался от адресованного крестьянам
лозунга Бухарина «Обогащайтесь!», провозглашенного незадолго
до этого. «Это не наш лозунг, — писал Сталин в газету “Комсо-
мольская правда”, — этот лозунг неверный, он дает повод для
целого ряда сомнений и недоразумений».
Нападки партийной прессы на состоятельных крестьян стано-
вились все острее; кулаки буквально демонизировались. (При этом
партийным органам было не так просто объяснить, кто такой «ку-
лак». Комиссия, возглавляемая одним из большевистских специ-
алистов по экономике Лариным, в мае 1927 года выработала такие
критерии этого понятия: кулаком является хозяин трех тягловых
животных, торгового предприятия или дорогой сельскохозяйствен-
ной машины. Крестьянин, на которого работали два батрака, так-
же причислялся к кулакам. По мнению комиссии, 3,9 % советских
крестьянских хозяйств соответствовали этим критериям.) Кулаки
были лишены избирательных прав, облагались более высокими
налогами, чем другие крестьяне, не могли получать кредиты
и вступать в крестьянские кооперативы. Эту дискриминацию кре-
стьянской элиты один из ведущих сотрудников наркомата сель-
ского хозяйства Савченко в середине 1927 года определил как
«низкую и бессовестную травлю самых способных сил в сельском
хозяйстве». Другой критик этого курса, старый большевик Пар-
фенов, в сентябре 1927 года добавил к сказанному: «сотни тысяч
культурных, целеустремленных и даже лояльных по отношению
к советской власти крестьян... получили такой урок, который они
забудут не скоро».
Обострение «классовой борьбы» в деревне сначала не вызвало
никакого сопротивления со стороны бухаринской фракции, так
как Бухарин и его сторонники панически боялись прослыть «за-
щитниками кулаков». Сопротивление началось лишь в 1928 году,
когда сталинская фракция стала готовить генеральное наступле-
ние не только против крестьянской элиты, но и против совет-
ской деревни как таковой. Предвестником тех событий, которые
еще предстояло пережить крестьянству, стала кампания по заго-
товке зерна, развернувшаяся в начале 1928 года. Тем самым партия
реагировала на уменьшение готовности крестьян продавать зерно
государству.
190
Это уменьшение было вызвано многими факторами, не после-
днюю роль среди которых играла раздуваемая партийным руко-
водством военная истерия 1927 года. Крестьяне, боясь возможной
войны, придерживали продовольствие. Одни лишь разговоры
о войне обернулись для государства, по оценкам одного украин-
ского партфункционера, «недостачей 15 миллионов пудов зерна».
Однако и определенные государством низкие цены на сельхозпро-
дукцию также удерживали многих крестьян от продажи зерна го-
сударству. По данным советской статистики, в 1927 году про-
изошло сокращение хлебозаготовок на 28% по сравнению
с предыдущим годом.
Вместо того чтобы реагировать на кризис с помощью экономи-
ческих средств, партия начала новое генеральное наступление на
деревню с целью насильственного изъятия у крестьян продоволь-
ственных «излишков». При этом власти обосновывали свои дей-
ствия ссылками на параграф 107 Уголовного кодекса РСФСР,
согласно которому советские граждане за «злостное повышение
цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на
рынок» подлежали наказанию в виде «лишения свободы на срок
до одного года с конфискацией всего или части имущества». Этот
параграф был применен к тысячам крестьян.
Сталинская фракция начала разжигать в стране атмосферу граж-
данской войны и предостерегать партию от «правых уклонис-
тов», недооценивающих «кулацкую опасность». Правительство
стало все интенсивнее пропагандировать идею коллективизации
сельского хозяйства. Колхозы, производившие в 1927 году лишь
0,8 % сельхозпродукции страны и игравшие в аграрном секторе
совершенно незначительную роль, представлялись партийному
руководству своего рода панацеей для преодоления «российской
отсталости». Колхозы должны были поставлять государству ре-
сурсы, необходимые для строительства социализма (то есть для
индустриализации). Сталин считал главной слабостью сельского
хозяйства тот факт, что в нем господствовало мелкое крестьян-
ское производство. На это он указал в своей речи в Институте
красной профессуры в мае 1928 года. Он сказал, что Октябрьская
революция уничтожила крупное сельское хозяйство, произво-
дившее продукцию не только для собственного потребления, но
и на рынок. Число мелких крестьянских хозяйств в 1927 году
по сравнению с 1917 годом возросло с 16 миллионов до 25 мил-
лионов. Эти хозяйства не могли применять машины и исполь-
зовать научно-технические достижения. Единственный выход
из создавшегося положения Сталин видел в переходе от мелких,
отсталых, раздробленных крестьянских хозяйств к крупным
коллективным.
В июле 1928 года Сталин подхватил идею троцкиста Преобра-
женского, который считал крестьянство своего рода внутренним
колониальным ресурсом России. Согласно Сталину, индустриали-
зацию России можно было финансировать лишь за счет крестьян,
возложив на них «нечто вроде “дани”, нечто вроде сверхналога,
который мы вынуждены брать временно». Это, конечно же, встре-
тит сопротивление «антипролетарских» элементов в деревне, про-
должал Сталин: «Из всего этого вытекает, что по мере нашего
продвижения вперед сопротивление капиталистического элемента
будет возрастать, классовая борьба будет обостряться».
Бухарин с возмущением отверг эти тезисы. Он обвинил Стали-
на в том, что тот хочет ввергнуть Россию в новую гражданскую
войну. И июля 1928 года Бухарин сообщил Льву Каменеву, что
пропасть между ним, Бухариным, и Сталиным намного глубже,
чем была между ним и левой оппозицией. Сталинский курс на
беспримерную эксплуатацию русского крестьянства станет для
революции смертельным. Но большинство левых даже и не стави-
ло перед собой вопрос о сотрудничестве с бухаринской фракцией.
Оно с удовлетворением констатировало тот факт, что Сталин,
казалось, был готов претворить в жизнь многие постулаты левой
оппозиции. Левые в основном считали такое политическое разви-
тие своей победой и полагали, что Сталин, в конце концов, не
выдержал давления оппозиции. Многолетняя борьба левых про-
тив партийного большинства выглядела ненапрасной.
Среди тех немногих политиков из лагеря левых, кто не хотел
игнорировать предложение Бухарина, был Троцкий. Троцкий счи-
тал, что при всех программных различиях, левые и группа Буха-
рина все же имеют одну общую политическую цель: борьбу про-
тив всевластия бюрократического аппарата, за сохранение
внутрипартийной демократии. Однако Троцкий со своими дово-
дами остался в одиночестве. Для большинства троцкистов тот факт,
что Сталин хотел осуществить, по крайней мере, часть их програм-
мы, был намного важнее того, что Сталин представлял собой опас-
ность для партийной демократии. Троцкисты непременно хотели
участвовать в новом социальном и экономическом переустрой-
стве, которое разворачивалось в России. По этой причине многие
видные троцкисты в течение 1928 года капитулировали перед Ста-
линым. Капитуляция, то есть раскаяние, признание собственных
ошибок и публичное отмежевание от Троцкого, была условием
возвращения его бывших соратников из ссылки и их восстановле-
ния в партии. Сталину нужна была поддержка левых, как для
осуществления планов индустриализации, так и для борьбы про-
тив Бухарина. Значительное число одаренных и энергичных
партийных вождей из рядов левых капитулировало перед Стали-
192
ным. Среди них были Пятаков, Серебряков, Преображенский,
Радек. Вокруг Троцкого образовалась все увеличивавшаяся пустота.
Но и позиции бухаринцев внутри партии в течение 1928 года
становились все более слабыми. С начала года как в большевист-
ской прессе, так и в изданиях Коминтерна можно было прочесть,
что после устранения левой оппозиции коммунистическому дви-
жению стала угрожать еще большая опасность — правый уклон.
В каких же ошибках упрекали «правых»? Вот высказывание Ста-
лина от 19 ноября 1928 года на эту тему: «Правый уклон в ком-
мунизме в условиях советского развития, где капитализм уже свер-
гнут, но где еще не вырваны его корни, означает тенденцию [...]
к отходу от генеральной линии нашей партии в сторону буржуаз-
ной идеологии. Когда некоторые круги наших коммунистов... [от-
рицают] необходимость наступления на капиталистические эле-
менты деревни; или требуют свертывания нашей индустрии, считая
нынешний темп ее развития гибельным для страны... Победа пра-
вого уклона в нашей партии означала бы громадное усиление ка-
питалистических элементов в нашей стране».
Хотя конфликт между сталинской и бухаринской фракциями
все более обострялся, он протекал в совсем иной форме, чем кон-
фликты на ранних этапах борьбы за ленинское наследие. Троцки-
стская, а позже и «объединенная левая оппозиция» в своей поле-
мике с партийным большинством апеллировали к общественности,
прежде всего к партийной. Они хотели «встряхнуть» эти массы
и не давали запугать себя обвинениями в нарушении партийной
дисциплины и порицаниями в свой адрес, раздававшимися со сто-
роны партийного большинства. На такую открытую борьбу Буха-
рин не отважился. Спор между ним и Сталиным происходил в ос-
новном за кулисами, в высших сферах партийного руководства.
Партийная общественность узнала о существовании некой ано-
нимной правой опасности, представлявшей угрозу для большевиз-
ма и коммунистического движения как такового, однако предста-
вители обеих соперничающих фракций при этом уверяли, что
руководство ВКП(б) сохраняет единство в оценке положения.
Слухи о расколе опровергали как Сталин, так и Бухарин. Публич-
ное отрицание внутрипартийных разногласий было выгодно лишь
Сталину, так как его главенство в партии уже нельзя было поко-
лебать без активного привлечения масс.
Так как Бухарин отказался обращаться к населению, он прак-
тически проиграл борьбу еще до ее начала. В те месяцы, когда
решался исход борьбы, Бухарин вел себя в высшей степени пас-
сивно. Американский историк Стивен Коэн указывал на то, что
в октябре 1928 года, когда внутрипартийная борьба достигла выс-
шей точки, Бухарин на несколько недель уехал в санаторий и пол-
193
ностью передал инициативу во фракционной борьбе в руки Ста-
лина. Поведение Бухарина в этой ситуации поразительно напоми-
нало поведение Троцкого, который в момент кульминации фрак-
ционных противоречий в январе 1924 года также покинул Москву
и на несколько месяцев уехал отдыхать на Кавказ. Тем самым
внутрипартийная борьба превратилась в монолог противников
Троцкого. Он наблюдал за своим низвержением издалека; когда
борьба вступила в решающую стадию, он ничего не предпринимал
против триумвирата Сталин-Зиновьев—Каменев.
Пассивное приятие обоими этими политиками собственного
отлучения от власти напоминает низвержение Робеспьером Дан-
тона во время Великой французской революции. Дантон так же
в решающие месяцы борьбы ушел в частную жизнь и упустил
инициативу, которая перешла к Робеспьеру. Многие наблюдатели
говорили тогда о вдруг охватившем Дантона параличе воли, кото-
рый ему удалось преодолеть лишь во время суда. Эта параллель
в поведении трех революционных вождей, возможно, объясняется
тем, что все они, прежде всего Дантон и Троцкий, были в первую
очередь народными трибунами, а не технологами власти. Как ре-
волюционные вожди, они достигли невероятных успехов. Однако
ни Дантон, ни Троцкий не были в состоянии успешно вести борь-
бу за единовластие внутри уже упрочившегося революционного
режима. Эта борьба требовала совсем иных политических, полити-
ко-технологических и психологических качеств. На этом новом
поле брани их полностью превосходили такие деятели, как Робес-
пьер или Сталин.
Среди немногих публичных выступлений Бухарина в связи
с внутрипартийным конфликтом была статья в «Правде», в кото-
рой он очень осторожно, лишь между строк, критиковал Сталина.
30 сентября 1928 года Бухарин предостерегал троцкистов от экс-
плуатации городом деревни (конечно же, это предостережение было
адресовано не троцкистам, к тому времени уже побежденным, а Ста-
лину). 21 января 1929 года, в пятую годовщину смерти Ленина,
Бухарин опубликовал статью под названием «Политическое заве-
щание Ленина», в которой он выступал за продолжение нэпа и за
союз с крестьянством. При этом он основывался на высказывании
Ленина, предостерегавшего от всякого нарушения этого союза:
измена союзу рабочих и крестьян могла бы иметь роковые послед-
ствия для советской власти. Но с помощью таких аргументов
Бухарин не смог поколебать веру в сталинскую программу уско-
ренной индустриализации России и построения социализма
в СССР.
Сталин также обосновывал свою позицию с помощью ссылок
на Ленина. Впрочем, аналогично действовал и Троцкий со своей
программой распространения пролетарской революции на весь
мир — «перманентной революции». Причем все трое были в опре-
деленной степени правы. В ленинском наследии уже содержались
все те мысли, на основе которых Троцкий, Сталин и Бухарин
позже сформулировали свои программы, за реализацию которых
и шла внутрипартийная борьба в 1923—1929 годах. После смерти
Ленина разные части его теоретического наследия были взяты на
вооружение различными фракциями, считавшими только себя ис-
полнителями его политического завещания. По этой причине уси-
лия различных большевистских группировок, направленные на
доказательство того, что лишь они продолжают идеи Ленина, иг-
рали второстепенную роль. Решающее значение здесь имели прежде
всего основы власти той или иной фракции внутри партии.
На вопрос о том, почему Бухарин не решился на открытую
борьбу против Сталина и, в противоположность Троцкому, отка-
зался от какого бы то ни было обращения к общественности, нельзя
дать однозначного ответа. Можно предположить, что Бухарин
опасался, что открытая полемика по проблеме коллективизации
может вызвать крестьянские волнения. Поэтому он, чтобы не
принести вред режиму как таковому, подчинился партийной дис-
циплине. Однако такое объяснение вряд ли можно считать удов-
летворительным. Бухарин предсказывал, что коллективизация
сельского хозяйства приведет Россию к новой гражданской войне;
он знал, что такая война, направленная против абсолютного боль-
шинства населения, будет иметь катастрофические последствия
для режима. Вопреки всем своим предсказаниям, которые частич-
но оказались верны, Бухарин капитулировал перед Сталиным, не
использовав всех средств борьбы, находившихся в его распоряже-
нии. Официально общественность узнала о разногласиях между
сталинской и «правой» фракциями лишь весной 1929 года. На
XVI партконференции в апреле 1929 года бухаринская фракция
была официально осуждена подавляющим большинством делега-
тов за «правые ошибки».
Поначалу «правые» сохраняли свои должности, в том числе
и членство в Политбюро. При этом на них смотрели как на про-
каженных, подвергали унижениям и оскорблениям. Однако они,
как в свое время Троцкий, придерживались самоубийственного
тезиса «партия всегда права». Так, Бухарин в июле 1929 года ска-
зал: «Решения партии и ее ЦК для всех обязательны. О фракци-
онной борьбе не может быть и речи. Я обязан и буду везде защи-
щать партийные решения... Что касается приемов борьбы против
меня, то политика — вещь жестокая, с этим надо смириться».
Безразличие и фатализм — такова была линия поведения Буха-
рина, самого известного защитника интересов русского крестьян-
195
ства, то есть 80% населения СССР, внутри правящей партии.
Британский советолог Е. Карр, нередко склонный к категорично-
сти суждений, охарактеризовал судьбу Бухарина как трагедию, но
не крупного политика, а слабого человека. Размышляя о катастро-
фических последствиях, которые имела для страны капитуляция
Бухарина, можно лишь согласиться с суждением Карра. Недавно
ставшее известным историкам заявление Бухарина, Рыкова и Том-
ского от 9 февраля 1929 года, адресованное руководству партии,
лишь подтверждает это его суждение. В своем письме вожди «пра-
вых» резко критикуют курс сталинской фракции и в то же время
заявляют о том, что они оставляют некоторые находившиеся в их
распоряжении посты, так как работа «страшно затруднена практи-
куемыми организационными методами (проработка, окружение,
дискредитация, подозрительность)». Это была почти полная капи-
туляция, причем в кульминационный момент борьбы.
Относительно легкая победа сталинской фракции над ее оппо-
нентами справа была, среди прочего, связана с тем, что Сталин,
в отличие от Бухарина, считался продолжателем ленинской тради-
ции в партии. Большевики с гордостью называли себя величай-
шими революционерами в истории. Они мечтали изменить весь
мир, а не приспосабливаться к политической реальности. Эта во-
люнтаристско-утопическая энергия большевизма, разумеется,
никуда не исчезла во время нэпа. К этой энергии апеллировал
Сталин. Программа Бухарина не пользовалась популярностью
у членов партии. Многие большевики были недовольны пассив-
ностью партии, тем, что она приспосабливается к элементарным
потребностям русского общества. Это противоречило ленинской
концепции партии большевиков как революционного авангарда,
призванного навязывать массам свою волю, даже используя при-
нуждение. Тот факт, что программа Бухарина могла вызвать по-
ложительный отклик подавляющего большинства русского насе-
ления, оказывался ее слабой, а не сильной стороной.
Несмотря на провал первой попытки большевиков во время
«военного коммунизма» осуществить свою социальную утопию,
они не отказались от своих идей. Победив в гражданской войне,
большевики выполнили лишь политическую часть своей програм-
мы — партия отныне имела неограниченную монополию на власть.
Однако единовластно правящая партия не имела социального слоя,
на который она могла бы опереться. Поэтому большевики мечтали
об усилении того общественного класса, от имени которого они
правили. Слабый пролетариат на время подменялся партией, ко-
торая как бы играла роль класса в миниатюре. Но такое положение
дел большевики хотели изменить, в особенности после провала
своих планов мировой революции. Партии срочно были нужны
196
новые масштабные задачи. Тогда и настал час Сталина. Недости-
жимой утопии мировой революции Сталин противопоставил яко-
бы реалистическую концепцию форсированного строительства
«социализма в одной стране».
После поражения бухаринской фракции партия принципиаль-
но изменила свой характер: она перестала быть конгломератом
различных течений и групп. Открытые дискуссии и публичная
критика генеральной линии партии или Коминтерна, которые до
тех пор вопреки всем запретам и дисциплинарным наказаниям так
и не были искоренены, стали после победы сталинской фракции
более невозможны. Сталин знал, что его намерение насильственно
лишить собственности более ста миллионов советских крестьян
можно осуществить лишь с помощью строго дисциплинированной
и полностью построенной по принципам иерархии партии. Чтобы
закрыть свободные пространства, созданные новой экономичес-
кой политикой 1921 года в русском обществе, сталинская фракция
должна была сначала ликвидировать зоны свободы внутри партии
большевиков. После подавления «правых» она представляла себя
как сплоченный монолит, демонстрируя свое единство даже тогда,
когда острые разногласия потрясали ее руководство.
В декабре 1929 года, к празднику своего пятидесятилетия,
Сталин был удостоен таких почестей, которых ранее не получал ни
один вождь большевиков. Это никоим образом не означало, что
Сталина чествовали лишь его креатуры, полностью зависимые от
него. Такие партийные вожди как Киров, Орджоникидзе или
Куйбышев принадлежали к старой гвардии большевиков и своим
восхождением к вершинам власти не были обязаны Сталину. Но
и они считали, что новая фаза классовой борьбы требует новых
вождей и новых методов руководства. На этой стадии не нужны
народные трибуны и блестящие теоретики — требуются люди дей-
ствия. Таким человеком действия они считали Сталина. Поэтому
они, как правило, безоговорочно поддерживали сталинскую во-
люнтаристскую программу индустриализации и коллективизации.
Применение террора против противящихся коллективизации кре-
стьян коммунистические вожди считали делом полностью леги-
тимным, так как крестьяне отстаивали, по мнению большевиков,
уже изживший себя «мелкобуржуазный строй» в экономике.
Москва и Запад во время стабилизации в Европе
(1924-1929 годы): между Рапалло и Локарно
До тех пор, пока потенциально самые сильные государства
Европы — Германия и Советский Союз — решительно отклоняли
послевоенный порядок в Европе, восстановление политической
197
стабильности континента было немыслимо. К началу 20-х годов
западные державы все еще пытались оказывать давление на оба
эти государства, чтобы заставить их признать Версальскую систе-
му. Уже в 1921 году были установлены экономические отношения
между некоторыми западными державами и Москвой, но в то же
время советскому режиму было отказано в дипломатическом при-
знании. Под еще большим давлением западных держав оказалась
Германия, которую жестко наказывали за невыполнение некото-
рых положений Версальского договора или позднейших решений
стран-победительниц. Кульминацией непримиримой политики
Запада в отношении Германии стала оккупация Рура. Но именно
она показала, сколь непродуктивна была политика прямого давле-
ния. Она разрушила финансы Германии и ввергла ее в революци-
онную ситуацию, но при этом западные державы едва ли что-
нибудь от этого выиграли. Во Франции росли силы, стремившиеся
проводить в отношении Германии примиренческую политику. Это
новое настроение проявилось во время парламентских выборов во
Франции, состоявшихся в мае 1924 года. Победу одержал так на-
зываемый Левый блок, выступавший против прежней, крайне
националистической политики. Пуанкаре был вынужден подать
в отставку. Его преемником стал либерал и сторонник примире-
ния Эдуард Эррио. В Германии также росла готовность к компро-
миссу с Западом. Это развитие было не в последнюю очередь свя-
зано с осознанием Германией своего бессилия во время оккупации
Рура. Английский историк А. Тейлор считает, что лишь в этот
момент в Германии поняли, что страна проиграла войну. Это на
самом деле стало очевидно. Важнейшая промышленная область
страны была оккупирована войсками стран Запада, а германское
правительство было не в состоянии предпринять против этого
какие-либо действенные шаги.
Важной предпосылкой разрядки в Европе было оздоровление
европейской, прежде всего немецкой экономики. Эта предпосыл-
ка была реализована в 1924 году. Артур Розенберг пишет, что
в декабре 1923 года критический наблюдатель не поставил бы и пя-
ти марок за дальнейшее существование Веймарской республики.
Но когда пришла весна, военное положение было без особого шума
отменено, валюта оставалась стабильной, без излишней суеты
и борьбы демократия вновь восторжествовала. Это чудо свершила
Нью-Йоркская биржа.
В самом деле, в 1924 году США снова повернулись лицом к Ев-
ропе. Экономический и политический хаос в европейских госу-
дарствах, которые принадлежали к важнейшим торговым партне-
рам США, не мог оставить равнодушными США, тогда уже
важнейшую промышленно-экономическую державу мира, несмот-
198
ря на их склонность к изоляционизму. В этой связи было важно,
что Франция и Великобритания не могли выплатить США свои
значительные задолженности по военным кредитам: эти долги они
хотели возместить за счет репараций с Германии. Все эти факторы
привели к американскому вмешательству — появлению плана Да-
уэса — в основе которого лежала щедрая кредитная политика США.
Американские кредиты в кратчайший срок способствовали эконо-
мической стабилизации Германии и европейского континента.
Преодоление капиталистическим миром послевоенного кризи-
са постепенно стали отмечать и в Москве. В марте 1925 года Ста-
лин в этой связи сказал: «Без сомнения, капиталу удалось выйти
из потрясений послевоенного кризиса... Также нет сомнений в том,
что в центре Европы, в Германии, период революционного подъе-
ма уже завершился... Из периода штурма рабочее движение в Гер-
мании вступило в период собирания сил».
Неожиданная экономическая стабилизация не могла быть
прочной без снятия политического напряжения на европейском
континенте. Всеобщее желание устранить последствия войны все
сильнее проявлялось в Европе, прежде всего в Великобритании,
во Франции и в Германии. К отцам тогдашней разрядки отноше-
ний между Германией и Западом принадлежали министры ино-
странных дел трех этих государств: сэр Джозеф Остин Чембер-
лен, Аристид Бриан и Густав Штреземан. В июне 1925 года
Рурская область была освобождена, в октябре 1925 года был
подписан договор в Локарно, который окончательно урегулиро-
вал вопрос о западной границе Германии. В сентябре 1926 года
Германия вступила в Лигу Наций. Как же Советский Союз реа-
гировал на эти процессы?
Примирение между Западом и Веймарской республикой беспо-
коило Москву, но одновременно СССР сам стремился нормализи-
ровать свои отношения с Западом. Так что Германия и СССР
более не были так сильно ориентированы друг на друга, как неза-
долго до того. Первой страной из лагеря держав-победительниц,
объявившей о готовности установить дипломатические отноше-
ния с СССР, стала, к изумлению мировой общественности, фаши-
стская Италия. 30 ноября 1923 года Бенито Муссолини заявил
в итальянском парламенте, что готов признать Советский Союз,
если Италия получит определенные экономические концессии.
Ранее ни одна держава-победительница не признавала СССР дип-
ломатически. Так что раскол единства Антанты по этому вопросу
был весьма благоприятен для советского руководства. Тот факт,
что именно Муссолини, «вдохновитель мировой контрреволюции»,
первым разорвал единый фронт Антанты, едва ли мешал Москве.
Как сказал Радек в феврале 1924 года, фашистской диктатуре было
199
проще преодолеть антисоветские предрассудки, чем демократи-
ческим державам стран Антанты. Фашисты, открыто стоявшие на
почве насилия, даже и не хотят скрывать того, что капиталисти-
ческая политика руководствуется интересами, а не сантиментами.
Поэтому для них не составляло проблемы отбросить любые сомне-
ния по поводу признания СССР.
Заявление Муссолини ускорило процесс признания СССР дер-
жавами Антанты. Когда в начале декабря 1923 года лейбористская
партия, требовавшая признания СССР, выиграла выборы в Вели-
кобритании, дело дошло до настоящей конкурентной борьбы меж-
ду Лондоном и Римом за то, кто из них первым признает Совет-
ский Союз. Это соревнование выиграла Великобритания,
юридически признавшая советское правительство 4 февраля
1924 года — на несколько дней раньше Италии. 7 февраля 1924 года
последовало дипломатическое признание СССР фашистской Ита-
лией; в октябре 1924 года Советский Союз признало либеральное
французское правительство Эррио.
Несмотря на это, в Москве испытывали весьма неприятные
чувства в отношении духа Локарно, который начал вытеснять дух
Рапалло. Так, Москва подвергла критике намерение Германии
вступить в Лигу Наций. «Лига Наций — это клуб победителей», —
заметил нарком иностранных дел Чичерин в разговоре с герман-
ским послом в Москве графом Брокдорф-Ранцау. Однако вопре-
ки этим опасениям Штреземан никоим образом не игнорировал
«русский фактор» в германской внешней политике. Чтобы разве-
ять опасения советской стороны, он заключил в апреле 1926 года
в Берлине договор с СССР. Берлинский договор, закрепивший
все пункты договора в Рапалло, должен был служить своего рода
противовесом договору в Локарно.
Внешнеполитическая концепция Штреземана до некоторой
степени напоминает линию правительства ФРГ Брандта — Шееля,
однако приоритеты были расставлены иначе. В обоих случаях
политики исходили из того, что Германия должна добиться при-
мирения как на Западе, так и на Востоке. Социал-либеральная
коалиция 1969 года стремилась к достижению примирения на
Востоке, после того, как на Западе интеграция ФРГ завершилась.
Штреземан, напротив, стремился к разрядке в отношениях Герма-
нии с Западом, после того, как по рапалльскому договору были
нормализованы отношения Веймарской республики с Советской
Россией. Но между двумя этими концепциями было существенное
различие. Штреземан, нормализуя отношения на Востоке, думал,
в отличие от правительства Брандта — Шееля, лишь о Советском
Союзе, не о Польше. Он ни в коем случае не собирался отказы-
ваться от пересмотра германо-польской границы и даже надеялся,
200
что со временем западные державы одобрят ревизию восточной
границы Германии. Не в последнюю очередь поэтому, политика
Штреземана подвергается острейшей критике со стороны многих
польских авторов.
И в Москве 20-х годов примирение Германии с Западом оце-
нивалось весьма критически. Несмотря на Берлинский договор,
Штреземану не удалось успокоить советское руководство, опа-
савшееся попасть в глубокую внешнеполитическую изоляцию.
В этой связи Бухарин в январе 1927 года высказался так: «Если
на предшествовавшей фазе развития Германия представляла со-
бой по отношению к государствам Запада изолированную вели-
чину и изо всех сил склонялась к нам, то современное положение
радикально изменилось. Германия совершила довольно реши-
тельный поворот на Запад [...] Германия теперь присоединилась
к концерну “полностью равноправных” империалистических
государств, она “отворачивается” от Востока и прокладывает курс
на Запад».
Опасения советского руководства дополнительно усилились
после двух серьезных поражений, которые мировое коммунисти-
ческое движение понесло в конце 1926 года и весной 1927 года.
В декабре 1926 года закончилась стачка английских горняков, ко-
торую Коминтерн активно поддерживал и от которой ожидалось
ускорение революционного процесса в Великобритании. Из-за
вмешательства Москвы во внутренние дела Англии британо-со-
ветские отношения дошли до своей низшей точки. В мае 1927 года
Лондон разорвал дипломатические отношения с СССР. Лишь в ок-
тябре 1929 года они были восстановлены.
В это же время не менее чувствительный удар получил Комин-
терн в Китае. Весной 1927 года здесь потерпела неудачу политика
Единого фронта коммунистов с буржуазно-националистическим
движением гоминьдан, проводившаяся с 1925 года. В марте
1927 года руководство гоминьдана под началом Чан Кайши выс-
тупило против коммунистов и жестоко расправилось с ними.
Внешнеполитические поражения Москвы способствовали тому,
что в советском руководстве усилилось ощущение внешней опас-
ности. Господствующая группировка в партии начала муссировать
тезис о «военной угрозе», с помощью нагнетания которой она
пыталась подвигнуть руководимую Троцким левую оппозицию
к отказу от борьбы против партийного большинства. Однако этот
тезис был не только сталинской конструкцией, предназначенной
Для «дисциплинирования» оппозиции, как это утверждают неко-
торые советологи, например, Луис Фишер. Представители левой
оппозиции, в частности Троцкий, в 1927—1929 годах также мно-
гократно указывали на опасность войны против СССР.
201
Совсем по-иному дело обстояло с другим тезисом Сталина,
который он сформулировал примерно в то же время — на XV съезде
партии в декабре 1927 года. Этот тезис действительно представлял
собой своеобразную конструкцию генерального секретаря, снача-
ла вызвавшую недоумение как большинства русских, так и ино-
странных коммунистов. Сталин объявил, что период стабилиза-
ции европейского капитализма, продолжавшийся с 1924 по
1927 год, уже подходит к концу. Европейский пролетариат ради-
кализируется и возобновляет свое революционное наступление на
капиталистическую систему. Причем новый период является про-
должением революционного наступления 1918—1923 годов. Но-
вый революционный натиск все больше подрывает стабилизацию
мира капитала.
Этот тезис Сталина был ни на чем не основан. Когда Сталин
огласил его, на Западе не было никаких признаков революцион-
ного кризиса или дестабилизации капиталистической экономи-
ческой системы. Почему же Сталин сделал такое заявление, кото-
рое очевидно противоречило реальному состоянию дел? Можно
предположить, что таким образом он хотел приспособить тактику
всего коммунистического движения к тогдашней тактике партии
большевиков. Сталин часто прибегал к упрощению и унификации
сложных и многогранных явлений и процессов. Вероятно, так дело
обстояло и в данном случае. Поэтому весь Коминтерн, а не одна
лишь ВКП(б), должен был включиться в борьбу против так назы-
ваемых правых.
Готовность некоторых западных коммунистов к компромиссам
с социал-демократами и готовность так называемых правых боль-
шевиков к компромиссам с состоятельными русскими крестьяна-
ми рассматривались сталинистами как явления одного порядка.
В этой связи сталинское руководство создало теорию, которая че-
рез несколько лет стала роковой для Германии. Речь идет о так
называемой теории «социал-фашизма». Этот тезис, прежде всего,
служил для дискредитации так называемых правых коммунистов,
не отказывавшихся от сотрудничества с социал-демократами. Ста-
линисты представляли социал-демократов как силу, которая, так-
же как и фашизм, помогает капитализму преодолевать его кризи-
сы, говоря о сотрудничестве классов и отказываясь от классовой
борьбы. (Первые сочинения по теории «социал-фашизма» были
созданы в Коминтерне уже в конце 1923 года, после тогдашнего
поражения КПГ. Уже тогда социал-демократию клеймили как
«левое крыло фашизма». Но в середине 20-х годов эти обвинения
были временно сняты.)
До тех пор, пока Бухарин играл видную роль в Коминтерне,
теория «социал-фашизма» не могла окончательно укорениться
202
внутри Коминтерна. На VI Конгрессе Коминтерна в июле—августе
1928 года, на котором главный доклад делал Бухарин, он выступил
против тезиса о «социал-фашизме» в его утрированной форме. Он
сказал, что, вероятно, в социал-демократии можно обнаружить
ростки фашизма, но это никоим образом не является основанием
для ее идентификации с фашизмом. При определенных обстоя-
тельствах коммунисты могут обращаться к социал-демократичес-
ким организациям, чтобы проводить с ними совместные акции,
однако такое сотрудничество с фашистскими организациями пол-
ностью исключено.
Несмотря на то, что позиция Бухарина ко времени VI Конгрес-
са Коминтерна уже находилась под ударом, ему все же удалось
включить свои положения в резолюцию о социал-демократии,
принятую на этом Конгрессе. В этой резолюции социал-демокра-
тия подвергалась острой критике, однако бухаринский тезис о том,
что социал-демократия не идентична фашизму, был утвержден
официально. В сущности, это стало последней победой Бухарина.
После окончательного поражения бухаринской фракции ставить
под вопрос правильность теории «социал-фашизма» в Коминтерне
было уже невозможно. Эта теория теперь на многие годы стала
определять политику Коминтерна.
Когда социал-демократическое правительство Пруссии приме-
нило силу для разгона коммунистической демонстрации в Берли-
не 1 мая 1929 года и около тридцати демонстрантов было убито,
сталинисты считали, что это поведение СДПГ полностью подтвер-
дило их тезис о «фашистском характере» социал-демократии. Со-
циал-демократия отныне определялась как самый опасный враг
революционного пролетариата. Правых коммунистов критикова-
ли за то, что они закрывают глаза на вырождение социал-демо-
кратии в «социал-фашизм». На X пленуме ИККИ в июле 1929 года
один из руководителей Коминтерна Дмитрий Мануильский на-
звал тех, кто ставил под вопрос факт фашизации социал-демокра-
тии, слепыми соглашателями. Отказ от теории «социал-фашиз-
ма» — это отказ от марксизма. Другой сталинист, Мартынов, осудил
резолюции VI Конгресса Коминтерна, поставившие под вопрос
идентичность фашизма и социал-демократии. В высокоразвитых
индустриальных странах с сильным рабочим движением «социал-
фашизм» играет роль «классического фашизма», утверждал Мар-
тынов. В таких странах, как Германия, революционная борьба
пролетариата не может быть подавлена лишь с помощью прямого
насилия. Для этого нужны более гибкие средства. Эти средства
дают в распоряжение капитализма социал-демократические партии.
В то время как Коминтерн сосредоточился на борьбе против
так называемого «социал-фашизма», в конце 1929 года совершен-
203
но неожиданно для коммунистов произошел новый взлет НСДАП.
Хайнц Шюрер, в то время член КПГ, позже писал, что Коминтерн
не заметил подъема фашистской волны, так как КПГ была слиш-
ком занята выискиванием черт фашизма там, где их не было —
в СДПГ
«Зарубежная Россия» - идеологические разногласия
в русской эмиграции
До начала горбачевской перестройки в середине 80-х годов
история русской антибольшевистской эмиграции была для совет-
ской историографии одной из наиболее закрытых тем. Работы по
этой тематике отличались такой идеологической предвзятостью,
что, как правило, были непригодны для научного использования.
Но и в западных исследованиях по российской истории до недав-
него времени были чрезвычайно распространены клишированные
представления о русской эмиграции. Даже немецкий историк Ханс
фон Римша, в трудах которого содержится дифференцированный
анализ истории этой проблемы, писал, например, о «духовной
стерильности» эмиграции, которой не удалось создать ничего су-
щественного в области философии, истории, или же других гума-
нитарных наук. У историка отсутствовала временная дистанция,
чтобы понять, сколь необоснован был его упрек. Это смягчающее
обстоятельство неприменимо, однако, в отношении более поздних
авторов, которые даже в 80-е годы выносили всей русской эмиг-
рации подобные огульные приговоры.
Идейно-историческое развитие русской эмиграции определя-
лось напряжением, возникшим между двумя полюсами: разрывом
и преемственностью. С одной стороны, эмиграция как политичес-
кий, социальный и культурный слой была своего рода связующим
звеном, соединяющим Россию с ее дореволюционным прошлым.
В эмиграции сохранялось и развивалось русское культурное на-
следие. Ведущие небольшевистские политические партии (монар-
хисты, кадеты, эсеры, меньшевики и др.), которые после победы
большевиков не могли больше легально существовать в России,
продолжили свою деятельность в эмиграции. С другой стороны,
на основе опыта 1917—1920 годов русская эмиграция переживала
радикальные мировоззренческие перемены. При этом речь шла не
о первом процессе такого рода. Уже в начале XX века внутри
образованного сословия России возник идеологический перелом,
выраженный в неприятии некоторых традиционных представле-
ний радикальной русской интеллигенции. Этот перелом особенно
четко отразился в опубликованном в 1909 году сборнике «Вехи»,
в котором подвергалась острой критике распространенная среди
204
русской интеллигенции вера в спасительную силу революции.
После переломных событий 1917—1920 годов среди образованного
слоя России усилились нападки на радикальную интеллигенцию,
на которую многие авторы возложили главную ответственность за
революционную катастрофу. Римша в 1927 году писал, что всеоб-
щий сдвиг вправо разрушил русский либерализм. Отныне боль-
шая часть русской интеллигенции примирилась с монархистами,
чем была преодолена пропасть, поколениями разделявшая русское
общество.
Антилиберальные, антидемократические установки были осо-
бенно характерны для молодого поколения эмиграции. Конфликт
отцов и детей, сопровождавший все развитие русской интелли-
генции с самого ее появления, имел решающее значение и для
идейно-исторического развития русской эмиграции. В эмигра-
ции возник ряд политических организаций, не имевших дорево-
люционных корней и рекрутировавших своих членов прежде все-
го из рядов эмигрантской молодежи — евразийцы, младороссы
или национально-трудовой союз молодого поколения. Речь идет
о поколении, которое до 1914 года не приобрело сколько-нибудь
значительного жизненного опыта, сформировавшемся под влия-
нием Первой мировой войны, революции 1917 года и граждан-
ской войны в России. Поэтому оно по своему языку и поведе-
нию принципиально отличалось от поколения отцов. Оно
использовало радикальные, чрезвычайно резкие выражения и под-
водило сомнению устоявшийся образ мыслей. Как известно,
аналогичные процессы происходили тогда и на Западе, где также
имел место бунт военного поколения против отцов, принимав-
ший иногда своеобразные формы. Этот бунт особенно четко от-
разился в немецкой «консервативной революции». Характерный
для «консервативной революции» синтез идеологических компо-
нентов, казавшихся несовместимыми до 1914 года, был свойстве-
нен и для послереволюционной русской эмиграции. Также как
и представители «консервативной революции», эти эмигрантские
группы олицетворяли и разрыв, и преемственность в одно и то
же время.
Чрезвычайное распространение антидемократических взглядов
и идей антипарламентаризма среди русской эмиграции тем более
удивительно, что эмигранты в своей критике не могли основы-
ваться на русском опыте. Кризис парламентаризма со всеми со-
путствующими ему проявлениями затронул Россию лишь в незна-
чительной степени, так как парламентские структуры в стране не
достигли полного развития. Так что в эмиграции отразились не-
которые тенденции, в большей мере характерные для Запада, чем
Для России.
205
Послереволюционные русские эмигрантские группировки, как
правило, очень критически относились к Западу. Эта их черта
ясно просматривается в программных положениях движения евра-
зийцев, возникшего в начале 20-х годов. Евразийцы считали, что
Россия лишь по ошибке вошла в европейское сообщество. На са-
мом деле ей нечего делать в Европе. Россия должна повернуться
лицом к Востоку и закрыть окно в Европу, прорубленное в начале
XVIII века Петром I. Реакция русской эмиграции на объявленную
евразийцами борьбу против Запада была очень разной. Многие
представители старой русской интеллигенции, считавшие начав-
шуюся еще в 30-е годы XIX века полемику между сторонниками
и критиками Запада — западниками и славянофилами — делом
давно прошедшим, подвергали евразийцев острой критике. Федор
Степун в 1924 году писал, что нельзя рассматривать Европу и Азию
как две комнаты, в которых Россия жила бы поочередно. Сущ-
ность России в единстве европейского и азиатского начал. Ни от
одного из них Россия не может отказаться, ни одного из них она
не может избежать. Николай Бердяев отмечал, в свою очередь,
что маловероятно, чтобы какая-нибудь культура, например, за-
падная, являлась бы исключительно носителем зла, как это утвер-
ждают евразийцы. Христианство не допускает такого географи-
ческого разделения добра и зла.
Однако радикальное антизападничество евразийцев вызывало
не только негативную реакцию. Евразийцы объявили войну за-
падной культуре сразу же после того, как противники большеви-
ков потерпели поражение в гражданской войне. Это поражение
многие эмигранты связывали с недостаточной поддержкой и непо-
следовательной позицией Запада. К этому прибавлялась удруча-
ющая нужда эмигрантского существования и трудности приспо-
собления к чужому, не всегда дружелюбному окружению.
Эмигранты были, как правило, представителями русской европе-
изированной элиты, для которых Запад не был terra incognita. Но
теперь они находились в специфическом положении обездолен-
ных людей, что, разумеется, существенно влияло на их воспри-
ятие действительности. Так что евразийцы, с их радикальной
критикой западной культуры, были не одиноки в лагере эмигра-
ции. Так же думали и представители других национально ориен-
тированных группировок — «сменовеховцев», младороссов, на-
ционал-максималистов. Они тоже говорили о непреодолимом
противоречии между Востоком и Западом и об особой миссии
русских — освободить мир, в том числе и сам Запад, от «прогнив-
ших» западных принципов.
Однако эта ярко выраженная антизападная направленность
имела не только русские корни: она также была вызвана влиянием
206
«культурно-пессимистических» настроений, в то время весьма
распространенных на Западе. При этом нужно отметить такой
парадокс: «культурный пессимизм» некоторых послереволюцион-
ных русских эмигрантских группировок с их антизападным ак-
центом никоим образом не отражал тенденций развития, харак-
терных для тогдашнего СССР В отличие от большинства
эмигрантов, советская интеллигенция в основном была полна веры
в науку и прогресс. «Догоним Запад!» — этот большевистский ло-
зунг чрезвычайно увлек советскую интеллигенцию. Распростра-
ненный среди эмигрантов «культурный пессимизм» отражал те
тенденции, которые не проникали в Россию, закрытую от внеш-
него мира. Это была, таким образом, их непреднамеренная иден-
тификация со столь неприемлемым для них Западом.
Наряду с дебатами о месте России в Европе, в центре идеоло-
гических споров эмиграции стоял вопрос о происхождении и ха-
рактере русской революции. Ханс фон Римша в 1927 году утвер-
ждал, что эмиграция оказалась не в состоянии анализировать
процессы, происходившие в СССР, по существу. Все, что эми-
гранты писали о России, было якобы в высшей степени субъек-
тивно и поэтому недостоверно. Даже в трудах по советологии,
изданных значительно позже, вплоть до конца 80-х годов, можно
было найти подобные клише. Например, был распространен тезис
об идеализации эмигрантами предреволюционной России. На са-
мом же деле многим группам эмиграции, определявшим ее лицо,
был присущ беспощадный анализ прошлого. Они много сделали
для переоценки русской революции и тех процессов, которые к ней
привели, поставив под вопрос многие стереотипы мышления,
против чего решительно возражали их контрагенты. Они высту-
пили против распространенных в консервативных кругах эмигра-
ции представлений о революции как о результате заговора ино-
странных держав и «чужеродных элементов» в самой России.
Николай Устрялов, один из основателей движения «Смена вех»,
писал, что ни образованный слой, ни народ не могут снять с себя
прямой ответственности за революционный кризис. «Он наш, он
подлинно русский, он весь в нашей психологии, в нашем прошлом
[...] И если даже окажется математически доказанным, как это
ныне не совсем удачно доказывается подчас, что девяносто про-
центов русских революционеров — инородцы, главным образом
евреи, это отнюдь не опровергает чисто русского характера движе-
ния. Если к нему и прикладывались чужие руки, душа его, “нут-
ро” его, худо ли, хорошо ли, все же истинно русское, интеллигент-
ское, преломленное сквозь психику народа».
По мысли евразийцев, революция представляла собой протест
народа против дела Петра I, то есть против европеизации России.
207
Один из идеологов движения, Петр Сувчинский сказал, что рус-
ские крестьяне с готовностью восприняли призывы большевиков
к классовой борьбе не только потому, что стремились захватить
собственность помещиков. Другая причина состояла в стремлении
крестьян освободиться от чуждой и непонятной им европеизиро-
ванной культурной элиты. Парадоксальным образом это народное
восстание оказалось связано с движением, которое, согласно воз-
зрениям евразийцев, имело своей целью не отстранение России
от Европы, а, напротив, более интенсивную европеизацию стра-
ны. Большевики, которые в конечном итоге выиграли от этого
народного восстания, считали, как и Петр I, Россию варварской
и отсталой страной, которую следует цивилизовать, то есть евро-
пеизировать.
С этими тезисами евразийцев были согласны и некоторые их
критики. Николай Бердяев в 1924 году писал, что пропасть между
«верхами» и простым народом была в России глубока как нигде.
Со времен Петра Великого русские «низы» перестали понимать
свое собственное государство, его политические цели, его идеи, —
отмечал в 1929 году Георгий Федотов. Несмотря на частичное
совпадение своих мыслей с положениями евразийцев, Бердяев,
Федотов и их единомышленники полагали, что открытие страны
Западу спасло русскую культуру от полного застоя. Без западных
влияний выдающиеся культурные достижения России XIX века
были бы просто немыслимы.
208
IV. СТАЛИНСКИЕ «ПОБЕДЫ»
И ПОРАЖЕНИЯ (1930-1938)
Порабощение «мелких сельских собственников»
и «ликвидация кулачества как класса»
Легкость, с которой сталинская фракция смогла победить груп-
пу Бухарина — своих последних влиятельных соперников внутри
партии, привела к росту самоуверенности и агрессивности победи-
телей. На апрельском пленуме ЦК 1929 года Сталин сделал под-
робнейший разбор так называемых «ошибок» правой оппозиции.
По его словам, оппозиция была не в состоянии понять того, что
классовая борьба в Советском Союзе обостряется. Группа Бухари-
на считала, что капиталистические слои, все еще существовавшие
в СССР, мирно «врастут» в социализм. Тем самым, утверждал
Сталин, бухаринцы расписались в своем полном непонимании
ситуации. «Не бывало еще в истории таких случаев, чтобы умира-
ющие классы добровольно уходили со сцены, [...] чтобы умираю-
щая буржуазия не испробовала всех остатков своих сил для того,
чтобы отстоять свое существование... Умирающие классы будут
сопротивляться несмотря ни на что. Вот в чем основа обострения
классовой борьбы в нашей стране».
Сталин опирался на свои тезисы, которые он уже высказывал
на пленуме ЦК в июле 1928 года. Но тогда он еще находился
в эпицентре борьбы против фракции Бухарина и не мог осуще-
ствить свои положения. Теперь же Сталин формулировал эти те-
зисы как победитель, поэтому они приобрели характер руковод-
ства к действию. Через девять лет после победы в гражданской
войне, в мирное время советское руководство начало раздувать
в стране новую военную истерию, пытаясь создать впечатление,
что вот-вот грядет тот последний и решительный бой, от которого
зависит вся судьба режима. Опаснейший враг, которого следовало
победить в предстоящей войне, был определен однозначно: этот
враг — крестьянская элита, «кулаки», составлявшие по официаль-
ным данным около 4% всех крестьянских хозяйств. Речь шла
примерно об 1 миллионе крестьянских семей, то есть о 5—6 мил-
лионах человек.
Экономически самой эффективной части советского крестьян-
ства была объявлена непримиримая война. «Кулаки» должны были
окончательно исчезнуть из советской реальности. Сталин считал,
209
что намерение партии ликвидировать «кулачество как класс» дол-
жно было вызвать упорное сопротивление «кулаков». Однако ге-
неральный секретарь был убежден, что советское государство рас-
полагает достаточными силами, чтобы сломить это сопротивление.
Почему же Сталин представлял начинающуюся войну против за-
житочного крестьянства как своего рада апокалипсис, как небы-
валую последнюю схватку? Не в последнюю очередь это связано
с тем, что партия преследовала цель не только устранить аграрную
элиту страны, но и уничтожить индивидуальное крестьянское
хозяйство как таковое. При этом Сталин ссылался на высказыва-
ние Ленина, который назвал крестьян-единоличников последним
«капиталистическим классом». «Верно ли это?», — спрашивал Ста-
лин в апреле 1929 года, чтобы самому же и ответить: «Да. Безус-
ловно, верно... Потому что из двух основных классов, из которых
состоит наше общество, крестьянство является тем классом, хо-
зяйство которого базируется на частной собственности и мелком
товарном производстве».
Такое капиталистическое товарное производство, по мнению
Сталина, было в длительной перспективе несовместимо с социали-
стическим характером советского государства. Кроме того, частное
крестьянское хозяйство было крайне неэффективным. Единствен-
ный выход из положения Сталин видел в переходе к коллективно-
му способу ведения хозяйства. Этот тезис Сталин высказывал не
в первый раз. Он выдвинул его уже в 1928 году во время борьбы
против Бухарина. Однако тогда этот тезис имел характер рекомен-
дации, а весной 1929 года он уже стал директивой.
Ссылаясь на уничижительное высказывание Ленина о «мелких
сельских хозяйчиках», Сталин забывал упомянуть о том, как ос-
торожно Ленин относился к крестьянскому землевладению. Хотя
во времена военного коммунизма большевистское руководство
изымало значительную часть аграрной продукции, оно, в сущно-
сти, не покушалось на крестьянские наделы. И это обстоятель-
ство, как уже было сказано, в значительной степени предопреде-
лило победу большевиков в гражданской войне. Теперь же
советское руководство решило посягнуть на важнейшее, с точки
зрения крестьянства, завоевание Октябрьской революции — зе-
мельную реформу. Тем самым оно бросало вызов не только зажи-
точной сельской верхушке, но и всему крестьянству в целом.
Сталин, который был едва заметен во время революции
1917 года (летописец русской революции Суханов называл его
ничего не говорящим «серым пятном»), планировал теперь пере-
ворот, в котором он должен был сыграть главную роль. Планы
Сталина становились все грандиознее и радикальнее. Еще в апреле
1929 года он говорил: «Индивидуальное бедняцко-середняцкое хо-
210
зяйство в деле снабжения промышленности продовольствием и сы-
рьем играет и будет еще играть в ближайшем будущем преоблада-
ющую роль. Именно поэтому необходимо поддерживать индиви-
дуальное, не объединенное еще в колхозы бедняцко-середняцкое
хозяйство».
XVI партконференция, состоявшаяся в апреле 1929 года и одоб-
рившая первый пятилетний план развития народного хозяйства
СССР на 1928/1929—1932/1933 годы, исходила из того, что к концу
первой пятилетки 23% крестьянских хозяйств (из 25 миллионов)
будут коллективизированы: «Маленький двор еще далеко не ис-
черпал все свои возможности», — таков был один из выводов,
сделанных на конференции. Но через полгода, в статье с характер-
ным заголовком «Год великого перелома», написанной к двенад-
цатой годовщине Октябрьской революции, Сталин стал намного
более категоричен. Он утверждал, что «пропагандистам колхозно-
го движения» уже удалось убедить крестьян в преимуществах
крупного коллективного хозяйства: «В чем состоит новое в ны-
нешнем колхозном движении? Новое и решающее в нынешнем
колхозном движении состоит в том, что в колхозы идут крестьяне
не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми
селами, волостями, районами, даже округами. А что это значит?
Это означает, что в колхозы пошел середняк... Рушится и превраща-
ется в прах последняя надежда капиталистов всех стран, мечтаю-
щих о восстановлении капитализма в СССР».
Сталинские слова создают впечатление, что подавляющее боль-
шинство русских крестьян уже отказалось от своих единоличных
хозяйств. В действительности же, несмотря на значительное ад-
министративное и пропагандистское давление, колхозы объеди-
няли в то время всего лишь 7,6% крестьянских хозяйств. При
этом следует подчеркнуть, что эти 7,6% коллективных крестьян-
ских хозяйств располагали только 3,6% возделываемой земли.
Этот факт однозначно свидетельствовал о том, что в колхозы
вступали беднейшие крестьяне, которым и так было практически
нечего терять.
Таким образом, Сталин сконструировал в своей статье псевдо-
действительность, которая не имела практически ничего общего
с реальным положением дел. Это было одним из первых примеров
сталинского «фикционализма», который стал определять основ-
ные черты новой системы.
В конце 1929 года цели первой пятилетки, одобренные в апре-
ле, считались уже слишком скромными. Теперь, как заявляли
некоторые советские руководители, речь уже шла не о частичной,
а о полной коллективизации, которая должна была завершиться
не в течение нескольких лет, а в считанные месяцы. Так, Молотов
211
говорил: «В отношении особо значимых сельскохозяйственных [...]
регионов с их различными ступенями коллективизации мы долж-
ны теперь думать не в масштабах пятилетки, а в задачах следую-
щего года». 5 января 1930 года ЦК ВКП(б) постановил до осени
1930 года, самое позднее — до осени 1931 года провести всеобщую
коллективизацию важнейших районов страны.
Без использования всего аппарата принуждения, находящегося
в распоряжении государства, эту задачу осуществить было невоз-
можно. Практически всему сельскому населению — примерно ста
тридцати миллионам человек — была объявлена война. Георгий
Федотов писал тогда, что в России осуществляется новая револю-
ция, которая намерена упразднить важнейший результат Октябрь-
ской — освобождение крестьян. Теперь решается судьба России на
следующие столетия. Если народ проиграет эту битву, он переста-
нет быть субъектом истории.
Другие авторы также определяют сталинскую революцию сверху
как еще более мощный перелом, чем Октябрьская революция
1917 года. Лишь Сталину удалось создать такую ситуацию в Рос-
сии, при которой возврат к дореволюционному укладу стал невоз-
можен, писал советолог Дейчер.
Когда Сталин в середине 20-х годов совершил поворот в боль-
шевистской политике и противопоставил идее Троцкого о «перма-
нентной революции» идею о «построении социализма в одной
отдельно взятой стране», многие западные наблюдатели вздохнули
с облегчением. В их глазах Сталин, в противоположность револю-
ционному романтику Троцкому, казался законченным прагмати-
ком. Троцкий же, со своей стороны, называл Сталина «могильщи-
ком революции» и «термидорианцем» (по аналогии с мятежом
1794 года во Франции, положившим конец правлению Робеспье-
ра). В действительности же Троцкий, как и многие западные по-
клонники сталинского «прагматизма», не распознал суть сталин-
ской системы. В отличие от «термидора», сталинизм вовсе не был
отходом от революционного утопизма, наоборот — именно Сталин
довел эту тенденцию русской революции до ее высшей точки. До
1930 года кульминацией революции считалась фаза «военного ком-
мунизма» (1918—1920 годы). Однако в результате сталинского
«большого скачка» русская действительность была подчинена боль-
шевистской доктрине в еще большей степени, чем в период «во-
енного коммунизма».
Подобно политике военного коммунизма, сталинская «револю-
ция сверху» вызвала резкое сопротивление широких слоев населе-
ния, на что власть предержащие отреагировали применением же-
стокого террора, действуя так же, как и во времена первой
гражданской войны в России. Скорость, с которой режим подвер-
212
гал коллективизации крестьянские хозяйства с конца 1929 до
начала 1930 года, захватывала дух. Уже 1 января 1930 года коли-
чество коллективных крестьянских хозяйств выросло с 7,6% до
18,1% по сравнению с ноябрем 1929 года, 1 февраля их стало уже
31,7%, а месяц спустя — 57,2%.
Крестьяне отчаянно сопротивлялись. С января до середины
марта 1930 года органы ОГПУ зарегистрировали более двух тысяч
случаев беспорядков и волнений различного характера. Однако
наибольшее распространение получило пассивное сопротивление.
Вместо того чтобы передавать имущество колхозам, крестьяне
ломали свой инвентарь и забивали скотину. Поголовье крупного
рогатого скота в стране сократилось с 70,5 миллионов голов
в 1928 году до 40,7 миллионов в 1932 году, число лошадей упало
с 33,5 миллионов до 19,6 миллионов. В общей сложности до
1934 года было забито 150 миллионов голов скота. На это сопро-
тивление крестьян режим ответил кампанией устрашения, кото-
рая, несмотря не некоторую схожесть с «красным террором» вре-
мен гражданской войны, существенно отличалась от него. Позже
Бухарин заметил, что во время гражданской войны большевики
боролись за свое выживание, а их противник прибегал к не менее
жестоким методам. Сталин же организовал свою гражданскую
войну в то время, когда власти большевиков ничто не угрожало,
а противник не располагал никакими средствами защиты.
Особенно жестоко режим проявил себя в отношении «кула-
ков». 27 декабря 1929 года Сталин провозгласил лозунг «ликвида-
ции кулачества как класса» и тем самым начал новую стадию
преследований крестьянской элиты. «Кулаки» должны были быть
лишены собственности, при этом они не имели права вступать
в колхозы, так как, по определению Сталина, являлись заклятыми
врагами коллективизации. Какая же судьба ждала их после раску-
лачивания? Власть разделила всех «кулаков» на три категории.
Якобы самые ожесточенные противники советской власти (при-
мерно 60 000 семей) подверглись аресту, многие были казнены.
Менее активные противники советской власти составляли вто-
рую категорию. После полного раскулачивания их депортирова-
ли в отдаленные необжитые регионы страны. Несколько мягче
обошлись с третьей категорией. Люди, отнесенные к ней, под-
верглись лишь частичному раскулачиванию, им было разрешено
селиться в окрестностях родных деревень или даже в самих де-
ревнях. Русские историки сельского хозяйства считают, что жер-
твами раскулачивания стали около миллиона семей (примерно
пять миллионов человек). Около двух миллионов «кулаков» были
сосланы в необжитые районы Севера, в Сибирь или в Казахстан.
Примерно 300 000 крестьян погибли во время депортации, и де-
213
сятки тысяч, особенно во время начальной фазы коллективиза-
ции, были убиты.
Сопротивление крестьян «новому крепостному праву», как часто
называли коллективизацию, заставило правительство временно
снизить ее темпы. 2 марта 1930 года в «Правде» появилась статья
Сталина под названием «Головокружение от успехов. К вопросам
колхозного движения». Эта статья давала сигнал к кардинальному
изменению курса советской политики по крестьянскому вопросу.
Сталин критиковал чрезмерно рьяных приверженцев коллективи-
зации, насильно загонявших крестьян в колхозы, то есть испол-
нителей его собственных директив, и утверждал: «Нельзя насаж-
дать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно. Колхозное
движение должно опираться на активную поддержку со стороны
основных масс крестьянства».
Казалось, что Сталин и его соратники, после своей утопичес-
кой попытки в одночасье кардинально изменить складывавшуюся
в течение долгого времени структуру сельского хозяйства, поняли,
наконец, тщетность своих намерений. Постановление ЦК от 14 мар-
та 1930 года утвердило тезисы Сталина от 2 марта.
Таким образом, Сталин показал, что он был достойным учени-
ком Ленина. Так же, как и Ленин, он оказался способен на не-
ожиданные тактические повороты, на пересмотр своего полити-
ческого курса. Однако в действиях Сталина уже в 1930 году
наблюдались не только сходства, но и отличия от политического
стиля Ленина. Сталин был практически не способен к самокрити-
ке. За совершенные ошибки он критиковал не партийное руко-
водство в целом, а только своих подчиненных — «послушных ис-
полнителей», которые неукоснительно выполняли предписания
руководства. Авторханов писал, что Сталин никогда не признавал
собственных ошибок, но и не отстаивал своих заблуждений во что
бы то ни стало: он просто исправлял их на практике. Биограф
Сталина Волкогонов также считает одной из основных черт харак-
тера Сталина то, что он никогда не сознавался в своих ошибках.
Претензии сталинского руководства на непогрешимость соче-
тались с запретом критики генеральной линии партии снизу. С это-
го момента критика стала возможна только в одном направле-
нии — сверху вниз. Во время общественных «дискуссий»,
проходивших в партии с начала 30-х годов, речь, в сущности, шла
лишь о ролевых играх, инициированных и контролируемых
партийным руководством. Публичные прения, еще возможные
в партии в 20-е годы, в 30-е годы оказались под запретом. Вынос
внутрипартийных конфликтов на суд общественности стал пре-
ступлением. Внешне партия производила впечатление сплоченно-
сти и выступала единым фронтом, тем самым лишая себя возмож-
ности влиять на свое руководство, которое становилось все более
непредсказуемым.
Критика Сталиным «зарвавшихся партийных функционеров»,
пытавшихся насильно создать колхозы, была с облегчением вос-
принята на селе. Миллионы крестьян тут же вышли из колхозов.
Число крестьянских хозяйств, объединенных в колхозы, в июле
1930 года по сравнению с мартом того же года уменьшилось с 57,2%
до 22%.
В действительности же временное замедление темпов коллек-
тивизации было ни чем иным, как «военной хитростью» советско-
го руководства. На XVI съезде В КП (б) в июне 1930 года Сталин,
в сущности, открыто признался в этом. Он критиковал тех ком-
мунистов, которые расценивали замедление «наступления социа-
лизма» на селе как поражение колхозного движения в целом: «Это,
конечно, неверно... Ни одно наступление, будь оно самое успеш-
ное, не обходится без прорывов и заскоков на некоторых участках
фронта... Во-вторых, не бывало и не может быть успешного на-
ступления [...] без перегруппировки сил в ходе самого наступле-
ния, без закрепления захваченных позиций... При огульном про-
движении, то есть без соблюдения этих условий, наступление
должно неминуемо выдохнуться... Об этом говорит богатый опыт
нашей гражданской войны».
После кратковременного отступления режим продолжил наступ-
ление, точно следуя описанной методике. В конце 1930 года снова
началась фронтальная атака на крестьянство. В июле 1931 года
число крестьянских хозяйств, объединенных в колхозы, составило
уже 55%, почти столько же, сколько перед прекращением наступ-
ления в марте 1930 года. В 1932 году это число выросло до 65%,
в 1934 году — до 75%. В конце 1930-х годов коллективизация
сельского хозяйства была практически завершена. Вместо двадца-
ти пяти миллионов единоличных крестьянских хозяйств в стране
появилось 240 000 колхозов. Этот процесс представлял собой,
вероятно, важнейший переворот в новейшей истории России.
Нерешенный аграрный вопрос в течение поколений создавал
в стране опаснейший социальный взрывчатый материал. Не по-
следней причиной краха царского режима было то, что от него
отвернулось сельское население. На рубеже XIX и XX веков кре-
стьянство потеряло веру в справедливого «крестьянского царя»,
который отберет землю у помещиков и осуществит «черный пере-
дел». Большевикам удалось прийти к власти отчасти потому, что
они призывали крестьян «грабить награбленное», то есть самосто-
ятельно захватывать земли помещиков. Свой надел земли кресть-
яне берегли как самое дорогое сокровище. Лишь сталинскому
руководству удалось укротить крестьянство, упразднить его как
215
класс вследствие своей политики почти полного отчуждения кре-
стьянской собственности.
Пошел процесс, который в России иногда называют «раскре-
стьяниванием» сельских жителей. Действительными крестьяна-
ми с эмоциональной привязанностью к земле русское сельское
население отныне оставалось лишь на крошечных личных зе-
мельных наделах размером примерно в 0,5 га — такие клочки
сталинское руководство оставило крестьянам в качестве компен-
сации за отобранную у них землю. Эти личные земельные наде-
лы составляли примерно 5% всей полезной земельной площади
в СССР. Однако до 50-х годов именно эти наделы давали
70% урожая картофеля и 70% молочной продукции страны. Эф-
фективность коллективных хозяйств намного отставала от пред-
ставлений авторов идеи коллективизации. Производство зерна
понизилось в 1931 — 1932 годах по сравнению с 1928 годом с 73 до
69 миллионов тонн. Однако государству удалось удвоить коли-
чество покупаемого или отбираемого у крестьян зерна. Жесто-
чайшая эксплуатация крестьянства послужила причиной беспри-
мерного голода зимой 1932—1933 года, по своему размаху даже
превзошедшего голод 1921 — 1922 годов.
Массовая смертность населения вновь была обусловлена не
природными катастрофами или неурожаем, а человеконенавист-
нической утопической политикой режима. Жертвами голода стали
около шести миллионов человек. Власть почти ничего не сделала
для преодоления катастрофы. Напротив, органы террора всячески
препятствовали переселению крестьян, пытавшихся спастись от
голода в городах, которые лучше снабжались. В открытом письме
партийно-государственного руководства СССР от января 1933 года
говорилось: «ЦК и правительство располагают доказательствами,
что массовое бегство крестьян [...] организовано врагами советс-
кой власти. Органам госбезопасности дано указание: “Контррево-
люционные элементы должны быть арестованы, а прочие бежен-
цы возвращены на прежнее место жительства”».
В декабре 1932 года в Советском Союзе была введена новая
паспортная система, преследовавшая конкретную цель — очистить
города от «скрывающихся в них кулаков, преступников и прочих
асоциальных элементов». Только обладатели нового паспорта имели
право проживать в городах. Так как колхозники, как правило, не
получали паспорта, их сделали гражданами второго класса, прак-
тически государственными крепостными.
Однако не только изоляция городов и попытки прекратить
бегство крестьян из сельских районов указывают на то, что ста-
линское руководство мало было заинтересовано в преодолении
голода на селе. Советский Союз, несмотря на драматическое ухуд-
216
шение снабжения продуктами питания, продолжал экспортиро-
вать зерно по демпинговым ценам. В 1930 и 1931 годах экспорт
зерна составлял около 5 миллионов тонн в год, а в 1932 году, когда
голод достиг своего апогея — 1,7 миллионов тонн.
В заключение следует подчеркнуть, что голод 1932-1933 годов,
в отличие от голода 1921—1922 годов, был своего рода государ-
ственной тайной. Официальные органы печати, а в Советском
Союзе других не было, не имели права писать о трагическом по-
ложении на селе. Совсем по-другому вело себя большевистское
правительство десятью годами ранее: оно обращалось ко всему
мировому сообществу с просьбой о помощи. Но при сталинском
руководстве подобные призывы были немыслимы. Тот факт, что
в СССР разразилась беспримерная катастрофа, попросту отрицал-
ся советским правительством. Когда секретарь ЦК компартии
Украины Терехов докладывал в Москве о царящем на Восточной
Украине голоде, Сталин грубо прервал его такими словами: «Ока-
зывается, вы хороший рассказчик - сочинили такую сказку о го-
лоде и думаете нас запугать, но не выйдет!»
Эти слова снова демонстрируют одну из важнейших черт ста-
линской системы — «фикционализм», то есть создание псевдоре-
альности, в которой истинное положение дел буквально перевер-
нуто с ног на голову.
Катастрофа голода ослабила сопротивление крестьян гораздо
эффективнее, чем прямые террористические действия режима. Был
ли голод использован сталинской группировкой в качестве ору-
жия, чтобы наказать крестьян? Такие предположения то и дело
высказываются на Востоке и на Западе. Как бы там ни было,
у большинства специалистов, знакомых с этой тематикой, не вы-
зывает сомнения прямая связь между коллективизацией сельско-
го хозяйства, непомерно высокими нормами сдачи сельхозпро-
дукции и голодной катастрофой. Советский историк Виктор
Данилов писал в 1988 году во времена перестройки: «Этот голод
является самым страшным преступлением Сталина, той катастро-
фой, последствия которой сказываются во всей последующей ис-
тории советской деревни».
В то время как советское крестьянство решительно противи-
лось коллективизации сельского хозяйства, в партии большеви-
ков была совсем иная ситуация. Внутри ВКП(б) преобладали сто-
ронники «революционного наступления» на селе, призванного
раз и навсегда положить конец непопулярному нэпу. Подъем
охватил широкие слои членов партии, которые рассматривали
коллективизацию и тесно связанную с ней амбициозную про-
грамму индустриализации как возвращение к временам револю-
ционных экспериментов и социальных утопий — ко временам
217
«военного коммунизма». Частная собственность и свободная
рыночная торговля — главные объекты ненависти ортодоксаль-
ных марксистов — были практически упразднены сверху в ре-
зультате сталинской революции. Теперь режим мог контролиро-
вать весь экономический потенциал страны и управлять всеми
его материальными и человеческими ресурсами. Именно это, а не
подъем сельского хозяйства, как поначалу надеялись, стало важ-
нейшим результатом коллективизации. Только теперь сторонни-
ки централизованного планового хозяйства в Москве смогли
полностью развернуться. Было покончено с чрезвычайно слож-
ным сосуществованием государственного и частного сектора
в экономике, служившим поводом для постоянно вспыхиваю-
щих конфликтов и противоречий. На смену свободному разви-
тию хозяйства, выглядевшему в глазах ортодоксальных маркси-
стов как олицетворение хаоса, пришел государственный диктат.
Казалось, в экономике наступила новая эпоха, заворожившая не
только одних сталинистов.
Следует помнить, что примерно в это же время разразился
мировой экономический кризис, который в значительной степени
поколебал уверенность многих людей в том, что либеральная эко-
номическая модель способна к саморегуляции. Даже на Западе
заметно выросло число сторонников системы жесткого государ-
ственного управления экономикой.
Многие русские эмигранты были также зачарованы размахом
сталинской революции. Хотя они и критиковали жестокие формы
этого процесса, но проведение индустриализации России считали
делом неизбежным. В. Пейль, один из представителей уже упоми-
навшегося нами движения евразийцев, говорил в 1933 году об
эпохе централизованного планового хозяйства, призванного уп-
разднить царящий в экономике хаос. Для другого евразийца, Петра
Савицкого, это означало конец подражания Западу. По его сло-
вам, в России возникла грандиозная модель, которая постепенно
будет скопирована Западом.
Эта частичная идентификация со сталинизмом еще сильнее
проявлялась в лагере марксистских критиков Сталина. Тот факт,
что почти все средства производства в СССР были сосредоточены
в руках государства, всячески ими приветствовался. В этой связи
характерно высказывание Троцкого, являвшегося самым беспо-
щадным критиком сталинской системы, который в 1936 году
писал: «Крушение советского режима неминуемо привело бы
к крушению планового хозяйства и, тем самым, к упразднению
государственной собственности. [...] Падение нынешней бюрок-
ратической диктатуры без замены ее новой социалистической
властью, означало бы, таким образом, возврат к капиталистичес-
218
ким отношениям, при катастрофическом упадке хозяйства
и культуры».
Сосредоточение средств производства в руках государственной
власти и коллективизация сельского хозяйства приветствовались
также и другими марксистскими критиками Сталина. Бывший
немецкий коммунист Розенберг писал в своей книге «История
большевизма» (1933): «Когда ГПУ выступило против кулачества,
многие крестьяне-середняки полагали, что теперь начнется пре-
следование всего сельского населения. Но Сталин и советское
правительство никогда даже и не помышляли о развязывании
войны против русских крестьян». Или другая цитата из Розенбер-
га: «Ухудшилось снабжение продуктами питания. Но прямой уг-
розы голода не существует».
Можно ли объяснить появление подобных заявлений тем, что
Розенберг не имел доступа к информации о тогдашнем положении
в Советском Союзе? Вряд ли. В начале 30-х годов западные и рус-
ские социал-демократы подробно описывали в различных издани-
ях ужасы коллективизации. Можно полагать, что хотя бы часть
этих сообщений была известна автору, считавшемуся глубоким
знатоком рабочего движения. То, что Розенберг воспринимал эти
сведения селективно, свидетельствует о его идеологической пред-
взятости, которая и легла в основу его анализа советской действи-
тельности.
Бесчеловечная практика коллективизации не могла ограничить-
ся только лишь крестьянами - она почти неизбежно должна была
распространиться и на другие слои населения. Ее следующими
жертвами стали те, кто наиболее активно участвовал в проведении
коллективизации, то есть большевистское руководство.
Частичная идентификация троцкистов и других коммунисти-
ческих оппозиционеров со сталинизмом напоминает о похожем
недоразумении того времени, а именно о частичной идентифика-
ции немецких консерваторов с целями политики Гитлера при
одновременном скепсисе по отношению к методам реализации этих
целей. Устранение Веймарской демократии и освобождение Гер-
мании от ограничений Версальского договора расценивались не-
мецкими консерваторами как блестящие достижения Гитлера. Зато
приходилось мириться с концлагерями для инакомыслящих, с по-
литическими убийствами (в том числе и представителей консерва-
тивной элиты — например, генералов фон Шляйхера и фон Бре-
дова), с низведением евреев до положения людей второго сорта.
Тот факт, что тоталитарные режимы неизбежно становятся все
более радикальными и в конце концов выступают против своих
же союзников и даже основателей, был вначале недооценен как
в Германии, так и в России.
219
Индустриализация по невыполненному плану
В ноябре 1929 года Сталин высказал такую идею: «Мы идем на
всех парах по пути индустриализации — к социализму, оставляя
позади нашу вековую “рассейскую” отсталость. Мы становимся
страной металлической, страной автомобилизации, страной трак-
торизации. И, когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на
трактор — пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты,
кичащиеся своей “цивилизацией”, мы еще посмотрим, какие из
стран можно будет тогда “определить” в отсталые и какие — в пе-
редовые».
Как уже упоминалось, с середины 20-х годов Сталин был ярым
приверженцем идеи форсированной индустриализации СССР
и критиковал Бухарина за его теорию постепенного движения «че-
репашьим шагом» в направлении социализма. Отстранив Бухари-
на от власти, Сталин преодолел последний внутрипартийный ба-
рьер, стоявший на пути осуществления его честолюбивого проекта
модернизации страны. Россия снова оказалась на пути, знакомом
ей со времен реформ Петра I — опять пыталась догнать быстро
уходящий вперед Запад и преодолеть свою отсталость. Поэтому не
удивителен тот факт, что многие наблюдатели пытались провести
параллели между Сталиным и Петром I. К ним относился, напри-
мер, немецкий писатель Эмиль Людвиг, который в декабре
1931 года в интервью со Сталиным задал ему вопрос: «Считаете ли
Вы себя продолжателем дела Петра Великого?» Сталин ответил:
«Ни в коем роде. Исторические параллели всегда рискованны,
данная параллель бессмысленна». Эмиль Людвиг настаивал: «Но
ведь Петр Великий сделал много для развития своей страны, для
того, чтобы перенести в Россию западную культуру». Сталин воз-
ражал: «Да, конечно, Петр Великий сделал много для возвышения
класса помещиков и развития нарождающегося купеческого клас-
са... Что касается меня, то я только ученик Ленина, и цель моей
жизни — быть достойным его учеником. Задача, которой я посвя-
щаю свою жизнь, состоит в возвышении другого класса, а именно —
рабочего класса... Вы видите, что Ваша параллель не подходит».
Сталин лукавил. В действительности, он считал параллель меж-
ду своей программой модернизации и петровскими реформами
вполне оправданной. Об этом сообщал популярный писатель
и сталинский придворный А. Н. Толстой, который во время рабо-
ты над романом о Петре I постоянно получал директивы от гене-
рального секретаря. Толстой никогда не сомневался, что Сталин
считал Петра Великого своим предтечей.
В феврале 1931 года Сталин заявил, что отставание России от
высокоразвитых стран Запада составляет от пятидесяти до ста лет.
220
Но это отставание необходимо преодолеть в течение десяти лет,
так как больше времени капиталистические соседи, стремящиеся
уничтожить Советскую Россию, ей не дадут.
Отчасти и по этой причине Сталин требовал выполнить первый
пятилетний план, решение о котором было принято в 1927 году
и одобрено в 1929 году, за четыре года, а в некоторых областях
и еще быстрее. Постановка целей становилась все более грандиоз-
ной. Вначале партийное руководство исходило из того, что за время
первой пятилетки валовая продукция возрастет на 135%. Вскоре
ожидаемый рост валовой продукции был поднят до 180%. Сталин-
ское руководство отдавало себе отчет в том, что для совершения
запланированной промышленной революции можно использовать
только внутренние ресурсы. Рассчитывать на западные кредиты,
как это было в начале XX века, когда министр финансов России
Витте стимулировал индустриализацию царской империи, сталин-
ская диктатура не могла. Поэтому, начиная с 1928 года, Сталин,
следуя в этом за троцкистом Преображенским, постоянно заявлял
о необходимости «дани», которую русское крестьянство должно
платить для модернизации страны. Еще в ноябре 1929 года Сталин
был убежден в том, что Советский Союз благодаря коллективиза-
ции станет одной из самых богатых зерном стран мира. Доходы от
экспорта зерна должны были стать одним из важнейших источни-
ков финансирования индустриализации СССР. В 1930 году экс-
порт зерна действительно значительно вырос и составил 4,8 мил-
лиона тонн (в 1929 году — только 1,3 миллиона тонн).
Сталин надеялся, что СССР, как и царская Россия, будет иг-
рать важную роль на мировом рынке зерна. Когда народный ко-
миссар торговли А. И. Микоян сообщил, что СССР экспортирует
1 миллион пудов (16 000 тонн) зерна в день, Сталин, крайне не-
довольный, 24 августа 1930 года написал Молотову: «Надо бы
поднять норму ежедневного вывоза [зерна] до 3-4 миллионов
пудов минимум... Найдутся мудрецы, которые предложат подож-
дать с вывозом, пока цены на международном рынке не поднимут-
ся до «высшей точки». Этих мудрецов надо гнать в шею, ибо они
тянут нас в капкан. Чтобы ждать, надо иметь валютные резервы.
А у нас их нет. Чтобы ждать, надо иметь обеспеченные позиции на
международном хлебном рынке. А у нас нет уже там никаких
позиций — мы их только завоевываем». Желание генерального
секретаря стало приказом. 30 августа 1930 года Политбюро обяза-
ло министерство торговли повысить экспорт зерна до 3—4 милли-
онов пудов ежедневно.
Однако надежды, которые партийное руководство связывало
с аграрным сектором экономики, не оправдали себя. Коллекти-
визация не превратила Россию в одну из самых богатых зерном
221
стран мира, как надеялся Сталин в ноябре 1929 года. Цели совет-
ских плановиков в области промышленности также не были до-
стигнуты, несмотря на заверения Сталина в противоположном.
В 1930 году промышленное производство выросло не на 32%, как
было запланировано, а «только» на 22%. Год спустя рост про-
мышленного производства составил лишь 20%, а не запланиро-
ванные 45%. В конце первой пятилетки было выплавлено не
10 миллионов тонн чугуна (по скорректированному плану речь
шла даже о 17 млн. тонн), а всего 6,16 миллионов тонн, а вместо
запланированных 22 миллионов киловатт-часов электроэнергии
было произведено всего 13,5 миллионов и т. д. Несмотря на то,
что все эти абсолютно нереальные цели не были достигнуты, не
подлежит сомнению, что Сталину удалось значительно продви-
нуть вперед начатое Витте на рубеже XIX-XX веков дело инду-
стриализации России. В конце 30-х годов Россия стала одной из
самых развитых индустриальных держав мира (разумеется, инду-
стриальная мощь СССР основывалась на тяжелой и оборонной
промышленности; в области производства товаров народного
потребления Советский Союз безнадежно отставал от высокораз-
витых стран Запада).
Какие факторы обусловили этот поистине беспримерный «боль-
шой скачок», каким образом он финансировался? Главным обра-
зом, и в этом сходится большинство специалистов, «большой ска-
чок» произошел за счет беспримерного понижения жизненного
уровня населения СССР. По сравнению с 1928 годом, в 1933 году
у сельских жителей оставалось лишь 25% произведенной ими
мясной и 23% молочной продукции. Даже потребление хлеба сни-
зилось больше чем на 25%. Реальная зарплата промышленных
рабочих в этот же промежуток времени существенно сократилась,
по некоторым расчетам, примерно наполовину.
Наряду с понижением жизненного уровня трудящихся, источ-
ником индустриализации был дешевый принудительный труд,
широко используемый советским руководством. Число заключен-
ных в трудовых лагерях (ГУЛАГе) и депортированных, прежде
всего «кулаков», выросло в 1931 году по сравнению с 1928 годом
с тридцати тысяч до двух миллионов человек. Органы госбезопас-
ности стали своего рода государством в государстве, гигантским
хозяйственным предприятием с миллионами рабочих, содержание
которых практически ничего не стоило, и которые в массовом
порядке умирали от недоедания и чрезмерных физических на-
грузок. В 1931 году в Москве была организована комиссия по
раскулачиванию под руководством заместителя председателя
СНК А. Андреева. Эта комиссия снабжала органы госбезопасно-
сти и промышленные предприятия, находившиеся в их ведении,
222
депортированными «кулаками» в качестве бесплатной рабочей
силы. Так, например, 30 июля 1931 года эта комиссия приняла
решение предоставить промышленному комплексу Восток-Сталь
для принудительных работ 14 000 семей «кулаков», а промыш-
ленному комплексу Восток-Уголь — 7000 семей.
Однако одно лишь насилие и вынужденное ограничение по-
требления не смогли бы обеспечить успех столь стремительной
индустриализации страны. Дополнительным условием проведе-
ния сталинской «революции сверху» были жертвенность и энтузи-
азм множества промышленных рабочих, прежде всего представи-
телей молодого поколения. Многие из этих рабочих, зачастую
выходцев из сел и деревень, переселившиеся в города, были бес-
конечно горды своим участием в таком грандиозном начинании
как преодоление отсталости России. Среди них были строители
Магнитогорска, электростанции Днепрогэс, тракторного завода
в Сталинграде или метро в Москве.
Для поднятия трудового духа рабочих советская пропаганда
использовала соответствующую лексику и чествовала «Героев тру-
да» наравне с героями боев. Эта идеологическая обработка не про-
шла бесследно. Клише сталинской пропаганды прочно вошли в со-
знание многих советских людей. Именно это обстоятельство можно
считать одним из самых больших успехов режима, основанного на
подавлении и эксплуатации собственного народа.
«Героям труда» были предоставлены режимом различные при-
вилегии, в особенности, после возникновения стахановского дви-
жения (31 августа 1935 года шахтер Алексей Стаханов перевыпол-
нил норму добычи угля на 1300%). С этого момента «стахановцы»
стали представителями новой рабочей аристократии, которая все
сильнее отдалялась от основной массы рабочих.
Сталинский проект модернизации приводил в восторг не толь-
ко идеологически обработанных и отгороженных от внешнего мира
советских граждан. Многие русские эмигранты, в первую очередь
молодежь, были тоже им очарованы и желали принять участие
в создании новой, современной России. Г. Федотов предупреждал
потенциальных реэмигрантов о фатальных последствиях их реше-
ния: «[Возвращенец] должен помнить, что едет не в свободную
страну, а в тюрьму. Никакая лояльность, никакая законопослуш-
ность не спасут его от неожиданного ареста, ссылки, каторжных
работ — без всякой вины, даже видимого основания... Кроме жер-
твы и чистых страданий ему придется пройти через унижения. [...]
Он должен будет отказаться от своих убеждений, подписывать
заявления и анкеты, за которые ему придется краснеть». По мне-
нию Федотова, добровольный отказ от свободы нельзя оправдать
ничем. «Никакое служение родине не оправдывает предательства.
223
Никакая родина не стоит такой жертвы», — продолжал он. Трудно
ответить на вопрос, оказался ли действенным страстный призыв
Федотова к свободе, но одно можно сказать точно: у эмигрантов
еще был выбор, они могли сами решать, ехать ли им в царство
тотальной пропаганды или нет. А вот у советских граждан этой
свободы не было. Они были беззащитны против идеологической
обработки.
Однако аппарат пропаганды сталинского государства был тоже
не всемогущ. Трудовой энтузиазм и жертвенность борцов против
отсталости России невозможно было поддерживать слишком дол-
го. Ошибки советских руководителей, неопытность и отсутствие
профессиональных навыков молодого поколения советских рабо-
чих то и дело приводили к остановке производства, к бесконеч-
ным авариям, что оказывало чрезвычайно негативное воздействие
на трудовую мораль. Помимо этого, не следует забывать о кош-
марных жизненных условиях и постоянных перебоях в снабже-
нии, что не в последнюю очередь объяснялось развалом частного
сектора в торговле и производстве товаров широкого потребления
в конце 20-х — начале 30-х годов. Эти факторы также гасили
первоначальный трудовой энтузиазм и приводили к протестам
в самых различных формах.
Так как сталинское руководство рассматривало любую крити-
ку снизу как святотатство, ему постоянно был необходим, по точ-
ному определению Эдуарда Гольдштюкера, «запас врагов», чтобы
возложить на них ответственность за ошибки режима. Этими вра-
гами были «саботажники», «вредители», «агенты империализма»
и, наконец, «враги народа», без которых сталинская система прак-
тически не могла существовать. Во время создания сталинской
«командной системы» в конце 20-х — начале 30-х годов, роль
козлов отпущения наряду с «кулаками» играли «буржуазные спе-
циалисты» — инженеры, ученые, офицеры, получившие образова-
ние еще до революции. К ним Сталин относился скептически еще
со времен гражданской войны, несмотря на то, что присутствие
«буржуазных специалистов», особенно в Красной Армии, суще-
ственно облегчило победу большевиков, и многие из «бывших»
относились к советскому режиму весьма лояльно.
Недоверие Сталина к «старым» образованным сословиям рас-
пространялось также на некоторых «старых большевиков», кото-
рые, как правило, происходили из этой среды. Уже в середине
20-х годов Сталин выступил за замену большевистских руководи-
телей прежней формации представителями нового поколения
партийцев. В 1925 году Сталин писал одному из руководителей
КПГ Аркадию Маслову: «У нас в России продолжается процесс
отмирания целого ряда “старых вождей” из рядов литераторов...
224
Это необходимый процесс обновления руководящих кадров жи-
вой [...] партии».
Попытки Сталина стать теоретиком революционного процесса,
начиная с середины 20-х годов, нередко наталкивались на ирони-
ческую реакцию со стороны «старых большевиков». Некоторые
современники предполагают, что Сталин сильно страдал от их
насмешек. Его недоверие к интеллигенции получило дополни-
тельный импульс. Ярким примером этому служит речь Сталина на
VI пленуме ИККИ весной 1926 года, в которой он призывал
вывести из руководства КПГ некоторых представителей интелли-
генции — Рут Фишер, Розенберга, Карла Корша и других. Сталин
сказал: «Со стороны некоторых интеллигентов раздаются голоса
о том, [...] что отсутствие интеллигентских сил внутри ЦК сказы-
вается на работе отрицательно... Такие разговоры я считаю выход-
кой интеллигентов, недостойной коммунистов... Говорят, что те-
оретическими знаниями не блещет нынешний ЦК. Так что ж, —
была бы правильная политика, за теоретическими знаниями дело
не станет... По мнению некоторых товарищей, достаточно иному
интеллигенту прочесть лишних две-три книги, [...] чтобы претен-
довать на право руководства партией. Это неправильно, товари-
щи... Тов. Тельман! Берите этих интеллигентов на службу, если
они в самом деле хотят служить рабочему делу, или вы можете
гнать их ко всем чертям, если они хотят командовать во что бы то
ни стало».
«Крестовый поход» Сталина против «буржуазных специалис-
тов», начатый им в конце 20-х годов, был обусловлен не только
поисками козла отпущения, но и, вне всякого сомнения, затаен-
ной завистью генерального секретаря к интеллектуалам. Этот
крестовый поход начался с «Шахтинского дела» — процесса про-
тив инженеров и техников (в том числе иностранцев) из восточно-
украинского промышленного города Шахты, обвиненных в сабо-
таже (в мае — июне 1928 года). В результате было вынесено пять
смертных приговоров.
Летом 1930 года, когда коллективизация привела страну на
грань катастрофы, органы госбезопасности арестовали ряд веду-
щих русских специалистов по сельскому хозяйству, среди кото-
рых были Николай Кондратьев и Александр Чаянов. Их обвиняли
в создании подпольной организации под названием «Трудовая кре-
стьянская партия» с количеством последователей от 100 000 до
200 000 человек. Эта мифическая организация якобы имела цель
свергнуть советскую власть и выступала за интервенцию капита-
листических держав. Во время судебного разбирательства Сталин
находился в постоянном контакте с руководителем органов ОГПУ
В. Р. Менжинским и давал ему указания. Осенью 1930 года Ста-
225
лин писал: «Провести сквозь строй гг. Кондратьева, Юровского,
Чаянова и т. д., хитро увиливающих от “тенденции к интервен-
ции”, но являющихся (бесспорно!) интервенционистами и стро-
жайше допросить их о сроках». В одном из писем Молотову от
2 сентября 1930 года генеральный секретарь добавил: «Между про-
чим: не думают ли господа обвиняемые [в том числе и Кондратьев]
признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически,
признав одновременно прочность Советской власти и правильность
методов коллективизации? Было бы недурно».
В конце концов мнимые лидеры «Трудовой крестьянской
партии» были осуждены тайно. Зато процессы против так называ-
емой «Промпартии» (ноябрь - декабрь 1930 года) и против так
называемого «Союзного бюро меньшевиков» (март 1931 года)
проходили открыто. Это были показательные процессы, в кото-
рых обвиняемые (как правило, ведущие советские ученые, инже-
неры и техники) признавали свою мнимую вину — «вредитель-
ство, саботаж и шпионскую деятельность». Каким образом
следователи добивались этих признаний, сообщил много позже
(в 1967 году) один из обвиняемых по делу «Союзного бюро мень-
шевиков» М. Якубович: «Началось [...] вымогательство “призна-
ний” Некоторые [...] ловились на обещания будущих благ, дру-
гих, пытавшихся держаться, “вразумляли” при помощи физической
силы. Их избивали, [...] бросали на пол, топтали, душили и т. д.
Им не давали спать, [...] запирали в “карцер” (босиком и полуоде-
тыми бросали в холодную или невыносимо жаркую непроветрива-
емую камеру без окон) и т. д.».
Несмотря на всю свою абсурдность, показательные процессы
1928—1931 годов не представляли собой ничего качественно ново-
го в истории советского государства. Еще во времена Ленина боль-
шевики с такой же жестокостью боролись с «социально чуждыми»
или «политически чуждыми» слоями населения и группировками.
А показательный процесс против эсеров, организованный боль-
шевиками под руководством Ленина в 1922 году, вполне можно
рассматривать как предтечу показательных процессов начала
30-х годов. Таким образом, скромное заявление Сталина о том,
что он является всего лишь учеником Ленина, можно считать
вполне оправданным. Те авторы, которые утверждают, что между
ленинизмом и сталинизмом существует непреодолимая пропасть,
скорее склоняются к идеализации основателя советского государ-
ства. В другую крайность впадают те аналитики, которые пытают-
ся уравнять ленинскую и сталинскую системы. В действительно-
сти же сталинизм олицетворял в своем отношении к ленинизму
и то, и другое — с одной стороны, отход, с другой стороны, про-
должение.
226
Существовала ли альтернатива сталинской программе «револю-
ции сверху»? На этот вопрос исследователи отвечают по-разному.
Так, например, Дейчер хоть и осуждал жестокие методы сталинской
принудительной коллективизации, все же считал, что без устране-
ния частного крестьянского хозяйства и без драконовских трудо-
вых законов вряд ли можно было бы достичь модернизации Рос-
сии. Другие авторы, как, например, Коэн, Джеймс Р. Миллар,
Холланд Хантер и Рихард Лоренц, видят в поддерживающей крес-
тьянство программе Бухарина, направленной на продолжение НЭПа,
реалистичную альтернативу сталинизму. Хотя эта программа суще-
ственно замедлила бы индустриализацию России, зато она больше
соответствовала действительным интересам страны и общества.
Впрочем, по мнению мюнхенской экономистки Анне-Ютте
Пич, шансы на реализацию программы Бухарина были невелики.
Для ее осуществления России потребовался бы длительный пери-
од мира, который «капиталистическое окружение» ей никогда бы
не предоставило. Капиталистическая система, утверждает Пич,
в силу своих экономических законов обнаруживает тенденцию
к экспансии. Любая попытка избежать этого вызывает повы-
шенное давление извне. Чтобы выдержать конфронтацию с ка-
питалистической системой, Советский Союз был вынужден
в кратчайшие сроки максимально приблизить свой экономичес-
кий и военный потенциал к уровню высокоразвитых индустри-
альных стран. Для выполнения этой задачи, по мнению исследо-
вательницы, годился только проект Сталина, а не Бухарина.
Однако эта точка зрения неубедительна. Против нее можно
привести те же аргументы, которые использовал сам Бухарин
в 1928—1929 годах в критике сталинского плана коллективизации:
для обеспечения безопасности от внешнего врага, говорил он, со-
ветское государство нуждается в доверии крестьян больше, чем
в развитии тяжелой промышленности. Бухарин считал, что в слу-
чае войны пассивность или даже враждебность народных масс по
отношению к большевистскому правительству может иметь очень
серьезные последствия. Летом 1941 года, в первые месяцы совет-
ско-германской войны, стало понятно, насколько оправданы были
предупреждения Бухарина.
Москва и новый подъем национал-социализма -
примат внутренней политики
Политика Москвы в отношении Германии после начала осенью
1929 года мирового экономического кризиса была настолько са-
моразрушительной, что в ней, несмотря на частичное открытие
российских архивов, до сих пор еще остается много загадочного
227
для исследователей. Уже в декабре 1927 года Сталин заявил об
окончании периода капиталистической стабилизации и о росте
радикальных настроений народных масс в странах Запада. В тот
момент это заявление не имело ничего общего с действительнос-
тью. Однако в 1929 году мировой экономический кризис на са-
мом деле привел к беспримерному потрясению политических и эко-
номических устоев индустриальных государств Запада. Но
сталинистское руководство Коминтерна оказалось совершенно не
готово к новой ситуации.
Сначала казалось, что радикальная тактика Коминтерна на
Западе, в первую очередь в Германии, приносит свои плоды. Ар-
тур Розенберг писал, что разразившийся в 1929—1930 годах кризис
вызвал всенародный гнев против германского капитализма. Мас-
сы возлагали ответственность за ухудшение своего положения на
действовавшие в стране политические партии и существовавшую
политическую систему; выход из кризиса они видели в револю-
ции. Но, в отличие от НСДАП, которая с осени 1929 года шла от
успеха к успеху, КПГ не смогла извлечь существенной выгоды из
роста революционных настроений населения Германии.
Рост влияния НСДАП заставил руководство Коминтерна час-
тично пересмотреть свою теорию «социал-фашизма». С 1928 года
представители сталинской фракции утверждали, что функцию
«чистого» фашизма, который развивается, главным образом, в от-
сталых капиталистических странах, в высокоразвитых капитали-
стических государствах выполняет социал-демократия. После воз-
рождения «чистого» фашистского движения в высокоразвитой
Германии стало невозможным отстаивать этот тезис в прежней
форме. Руководство Коминтерна должно было дать теоретическое
и тактическое объяснение существующему положению дел. С фев-
раля 1930 года ИККИ предостерегал от «перегибов» в борьбе про-
тив «социал-фашизма». Эти предостережения относились, в пер-
вую очередь, к радикальным группировкам внутри КПГ, главным
представителем которых был профсоюзный деятель Пауль Мер-
кер. Он хотел и после возрождения НСДАП продолжить «кресто-
вый поход» против СДПГ, который Москва же предписывала вес-
ной 1929 года. В мае 1930 года Меркер писал в теоретическом
печатном органе КПГ журнале «Интернационале»: «Социал-фа-
шистское движение является инструментом для подготовки и про-
ведения фашистской диктатуры финансовых олигархов, так же
как и национал-фашистское движение [НСДАП]. Социал-фашизм
является старшим и сильнейшим братом национал-фашистского
движения, [...] его роль в защите господства финансового капита-
ла [...] гораздо более значительна, чем роль национал-фашизма...
Таким образом, социал-фашистское движение ни в коем случае не
228
может быть лучшим или более мирным движением, чем национал-
фашистское».
Даже для сталинского руководства Коминтерна, создавшего
теорию «социал-фашизма», подобные высказывания заходили
слишком далеко. В июле 1930 года Молотов критиковал «левых
сектантов» в Коминтерне, не хотевших видеть разницу между
социал-демократическими лидерами и «соблазненными» ими мас-
сами. Однако в том же выступлении Молотов критиковал и тех
коммунистов, которые не хотели замечать превращения социал-
демократии в «социал-фашизм».
В принципе, раздвоенность выступления Молотова была ти-
пичной для политической линии Москвы с момента возрожде-
ния НСДАП. Так как теория «социал-фашизма» считалась в Ко-
минтерне неприкасаемой, все предостережения от преувеличений
в борьбе против социал-демократии не могли иметь никаких
практических последствий. Все попытки приспособить тактику
Коминтерна к реальности неизбежно были обречены на провал
до тех пор, пока официально было запрещено критиковать эту
теорию. Беспримерный успех НСДАП на выборах в рейхстаг
14 сентября 1930 года стал для коммунистов полной неожиданно-
стью. Коммунисты, конечно же, замечали, что национал-социа-
листы снова набирают силу, но действительной мощи НСДАП не
могли себе представить. Радек, который к тому времени порвал
с троцкистской оппозицией и капитулировал перед Сталиным,
писал 26 сентября 1930 года в органе мирового коммунистичес-
кого движения «Инпрекорр»: «История политической борьбы еще
не знала подобного, особенно в такой стране как Германия, где
каждая новая партия неизбежно сталкивается с трудностями,
чтобы завоевать равное положение по сравнению с уже существу-
ющими партиями. Взлет НСДАП можно сравнить с появлением
острова в море, который возник в результате действия вулкани-
ческих сил».
Тот факт, что не только коммунисты были потрясены резуль-
татом выборов в рейхстаг, подтверждается высказыванием одного
из ведущих немецких социал-демократов Рудольфа Гильфердин-
га. Сразу же после выборов Гильфердинг писал в теоретическом
печатном органе СДПГ «Общество», что столь быстрое превраще-
ние маленькой группки в сильную партию, превращение, произо-
шедшее всего за два года, не имеет, наверное, аналогов в истории
парламентских государств. То, что это превращение произошло
совершенно неожиданно, указывает на недостаточную осведом-
ленность политиков относительно настроений народных масс.
Реакция Гильфердинга на успех национал-социалистов очень
похожа на реакцию Радека на это же событие. Однако тактика,
229
с которой коммунисты с одной стороны и социал-демократы с дру-
гой собирались противостоять новой опасности, была, по сути,
противоположной. Обе тактики оказались абсолютно бесплодны-
ми, что для марксистски ориентированного немецкого рабочего
движения имело трагические последствия.
СДПГ считала главными своими врагами те партии, которые
решительно отказывались от парламентского строя - НСДАП
и КПГ. Таким образом, антипарламентаризм был, по мнению мно-
гих социал-демократов, общим знаменателем для НСДАП и КПГ.
В связи с этим социал-демократы создали своего рода эквивалент
теории «социал-фашизма». Социал-демократические теоретики
обвиняли коммунистов в том, что вследствие их борьбы против
немецкой демократии они косвенно поддержали национал-соци-
алистов. Немецко-русский социал-демократ Александр Шифрин
писал в июне 1931 года, что вес немецкого фашизма был чрезвы-
чайно усилен деятельностью на крайне левом фланге массовой
партии, чуждой духу демократии. Непосредственно перед захва-
том власти национал-социалистами Гильфердинг говорил, что
авторитарное президентское правление (с весны 1930 года) было
только потому возможно в Германии, что парламент был не в со-
стоянии нормально работать из-за диктаторских партий (НСДАП,
Немецкой национально-народной партии и КПГ). Революцион-
ная политика КПГ была на руку только НСДАП, подчеркивал
Гильфердинг.
Перед лицом роста могущества радикальных партий слева
и справа СДПГ считала единственно возможным шагом поддерж-
ку консервативного президентского правительства. Социал-демо-
краты решились на эту непопулярную политику «меньшего зла»,
считая, что этого от их партии требуют интересы государства и что
только таким образом можно предотвратить захват власти нацио-
нал-социалистами. Ошибка руководства социал-демократической
партии в оценке ситуации заключалась в том, что оно ожидало от
немецких консерваторов аналогичного понимания государствен-
ных интересов страны.
Для коммунистов, в отличие от социал-демократов, потрясение
основ германского парламентаризма не было причиной для беспо-
койства. Напротив, они считали, что в тот момент, когда рейхстаг
парализован, а основная политическая борьба в стране перемеща-
ется на внепарламентское поле, они могут с успехом использовать
свой шанс. Коммунисты полагали, что КПГ хорошо подготовлена
именно для ведения внепарламентских битв. Большинство руко-
водителей Коминтерна было убеждено в том, что в этой области
КПГ обладает неоспоримыми преимуществами над НСДАП. Опыт
Италии 1920—1922 годов, когда рабочие партии потерпели сокру-
230
шительное поражение от фашистов именно на внепарламентском
поле, в начале 30-х годов практически не принимался в расчет.
Успех КПГ на выборах, когда число полученных партией го-
лосов выросло по сравнению с предыдущими выборами в рейх-
стаг на 1,5 миллионов до 4,6 миллионов, расценивался большин-
ством коммунистических теоретиков значительно выше, чем
победа НСДАП. Несмотря на успехи нацистов, официальная
пресса Коминтерна писала о КПГ как о единственном победителе
в выборах.
Анализируя результаты выборов в рейхстаг, руководитель КПГ
Эрнст Тельман определил НСДАП как хрупкое и противоречивое
образование, уже несущее в себе ростки разложения. Другие руко-
водители КПГ и Коминтерна также полагали, что НСДАП слиш-
ком нестабильна и неопытна, так что распадется при первом же
серьезном потрясении. Франц Боркенау, один из представителей
немецких нонкоформистских левых, позже прокомментировал
подобные высказывания так: «Коминтерн полагал, что каждый
голос, отданный за КПГ, стоит нескольких голосов, отданных за
НСДАП, но действительное положение вещей было как раз про-
тивоположным».
Почему же руководство Коминтерна в начале 30-х годов требо-
вало от компартии Германии проведения политики, противореча-
щей интересам самой КПГ? На этот вопрос можно ответить, про-
следив взаимозависимость тогдашней внутренней политики СССР
и большевистской политики Коминтерна. Как уже отмечалось,
Советский Союз находился в центре интересов сталинской фрак-
ции. К началу 30-х годов усилилась тенденция проецирования
процессов, проходивших внутри СССР, на развитие ситуации во
всем мире. В этот период ВКП(б) была вынуждена напрячь все
силы для проведения коллективизации сельского хозяйства. Для
того чтобы сломить сопротивление крестьян, руководство партии
требовало от ее рядовых членов особой твердости и дисциплины.
Но такой же твердости и дисциплины Москва требовала и от всех
остальных секций Коминтерна, хотя положение коммунистичес-
ких партий в других странах коренным образом отличалось от
положения большевиков. В этом опять же прослеживается склон-
ность Сталина упрощать сложные процессы. По мнению Борке-
нау, атмосфера гражданской войны, возникшая в России вслед-
ствие проведения коллективизации, была распространена на весь
Коминтерн.
Сталинская фракция отделила себя от других политических
группировок, провела «чистку» партии от всех других фракций
и начала создавать предпосылки для «революционного наступле-
ния» в целях построения социализма в СССР. Такие же предпо-
231
сылки должны были создать и все остальные коммунистические
партии, в первую очередь КПГ. Политические группировки, не
являвшиеся просталинскими, были исключены из коммунисти-
ческих партий, а всем некоммунистическим партиям была объяв-
лена непримиримая война. После «чистки» своих рядов зарубеж-
ные коммунисты, по примеру большевиков в России, стали
претендовать на то, что только лишь они могут представлять ис-
тинные интересы своих наций. Эта провозглашенная Коминтер-
ном тактика самоизоляции могла оказаться действенной лишь в том
случае, когда компартия имела монополию на власть (а это было
только в советской России). Только правящая партия, имевшая
в своем распоряжении все средства принуждения государственно-
го аппарата, могла реализовать свои радикальные декреты в усло-
виях политической самоизоляции. Не находившиеся у власти ком-
мунистические партии, следовавшие в 1930—1933 годах тактике
Коминтерна, заключили себя в своего рода политическое гетто,
потеряв при этом всякую связь с политической реальностью сво-
их стран.
Троцкий прокомментировал тогдашнее поведение КПГ следу-
ющим образом: она пытается во всем подражать партии больше-
виков и ведет себя как единственная правящая партия. Но, в от-
личие от руководства ВКП(б), КПГ не имеет возможности
арестовывать своих критиков и противников. Радикализм КПГ
осуществляется только на словах и направлен на то, чтобы скрыть
собственное бессилие.
Чтобы еще сильнее подчеркнуть разницу между коммунистами
и некоммунистическими силами, определение «фашизм» было
распространено почти на все некоммунистические партии. Такая
установка автоматически вела к недооценке нацистской угрозы.
Вряд ли можно найти другое понятие, с которым бы так легко-
мысленно обращались, как это происходило с понятием «фашизм».
Многие немецкие коммунисты отлично понимали, что перед
лицом постоянно возрастающей национал-социалистической уг-
розы тактика самоизоляции смертельно опасна для КПГ Их опа-
сения нашли свое выражение в многочисленных спонтанных ак-
циях, в которых коммунисты совместно с социал-демократами
выступали против национал-социалистов. Такое «недисциплини-
рованное» поведение неизбежно вызывало неприятие и запрет со
стороны руководства Коминтерна. В декабре 1931 года Тельман
говорил о предложении коммунистических профсоюзов Рурской
области сотрудничать с социал-демократами. Тельман считал, что
подобное ошибочное поведение коммунистов доказывает, что КПГ
ведет борьбу против социал-демократов недостаточно решитель-
но. Вождь КПГ обвинил многих коммунистов в том, что они «за
232
национал-социалистическими деревьями не хотят видеть социал-
демократического леса».
Открытая критика этой абсурдной политики сталинского ру-
ководства внутри сталинского Коминтерна была невозможна.
Критиковать самоубийственный курс можно было только извне.
И это делали с особой остротой Троцкий, изгнанный в 1929 году
из СССР, и Август Тальхаймер, исключенный в это же время из
КПГ.
В отличие от руководства Коминтерна, которое с оптимизмом
восприняло кризис 1930—1933 годов в Германии, считая его ре-
петицией социалистической революции, Тальхаймер видел в нем
предвестника будущего катастрофического поражения немецко-
го рабочего движения. Развал немецкого парламентаризма и эко-
номики пошел на пользу не СДПГ и не КПГ, а только нацистам.
На первый взгляд, победа фашизма в Германии кажется неверо-
ятной, писал он в мае 1930 года. В Германии существуют сильное
рабочее движение и сильные буржуазные партии. Но это означа-
ет только то, что фашизму в Германии предстоит большая работа
по уничтожению сил противника. И эта работа уже началась.
Президентский кабинет является первым шагом на этом пути.
Парламент будет выведен из игры, что ослабит парламентские
партии и усилит антипарламентскую НСДАП. По определению
Тальхаймера, фашизм возникает из бессилия буржуазной демок-
ратии, поэтому коммунисты должны критиковать не саму де-
мократию, а ее бессилие.
Тальхаймер относился к числу немногих политиков, которых
нисколько не удивил успех национал-социалистов на выборах
в сентябре 1930 года. Тальхаймер осуждал КПГ, когда та заявила
о своей победе на выборах в рейхстаг. Успех КПГ по сравнению
с победой НСДАП не значит ровным счетом ничего, утверждал он.
Если КПГ будет продолжать свою экстремистскую политику,
НСДАП раздавит ее. Последствия мирового экономического кри-
зиса и массовой безработицы сыграли свою роль на выборах, но
в пользу не КПГ, а НСДАП. КПГ утешает себя тем, что привер-
женцы НСДАП не обладают ясным классовым сознанием, но это,
продолжает Тальхаймер, не имеет значения. Победа фашизма
вызвана не сознательностью, а именно бессознательностью широ-
ких масс.
Троцкий в 1930—1933 годах также выступал против политики
сталинского Коминтерна, не видевшего реальной угрозы в наци-
онал-социализме, неоднократно указывая на то, что бессмыслен-
ное перенесение понятия «фашизм» на практически все некомму-
нистические силы в Германии автоматически приведет Коминтерн
к недооценке нацистской угрозы. Огромные различия между бур-
233
жуазной демократией и фашистской диктатурой, имевшие для
рабочего движения жизненно важное значение, воспринимались
Коминтерном как нечто несущественное. Бесчисленные рабочие
организации, легально существующие в Германии, пишет Троц-
кий, будут запрещены и уничтожены после прихода к власти
фашистов. Для сталинистов, однако, это не является достаточным
доказательством существования той пропасти, которая разделяет
парламентскую демократию и фашистский режим. По мнению
Троцкого, массовое фашистское движение только тогда откроет
свое истинное лицо, когда захватит власть над государственным
аппаратом. Необходимо всеми силами препятствовать этому про-
цессу, хотя сталинисты вряд ли окажутся в состоянии противосто-
ять этому действенными методами.
Особенно резко Троцкий критиковал теорию «социал-фашиз-
ма». Знак равенства между социал-демократией и фашизмом яв-
лялся, по мнению Троцкого, типичным для сталинского «вульгар-
ного радикализма». Социал-демократия не может существовать
без пролетарских организаций, для фашизма же основной целью
является их уничтожение. Как полагал Троцкий, единственным
способом для предотвращения захвата власти фашистами было
выступление единым фронтом КПГ и СДПГ. Но сталинское руко-
водство, писал он, признает только один вид Единого фронта —
когда все остальные партии беспрекословно выполняют приказы
лидеров Коминтерна.
Троцкий подверг беспощадной критике не только тактику
Коминтерна, но и СДПГ. Он обвинил немецких социал-демокра-
тов в преувеличенной государственной лояльности. В январе
1932 года он писал, что СДПГ никогда не верила в то, что фаши-
сты когда-нибудь отважатся перейти от слов к делу. Свою тактику
СДПГ автоматически переносила на методы фашистов. СДПГ
всегда боялась решительных действий и полагала, что такая же
нерешительность свойственна и фашистам. Троцкий осуждал не-
способность немецких социал-демократов во время тяжелого кри-
зиса оказать действенное сопротивление экстремистскому про-
тивнику.
Однако тут надо добавить, что это качество было свойственно
и русским социал-демократам и социал-революционерам, что и по-
могло большевикам в 1917 году захватить власть. Троцкий в пол-
ной презрения к социал-демократам речи, произнесенной сразу же
после большевистского переворота, отправил социал-демократи-
ческих противников большевиков в «мусорную корзину истории».
Но тринадцать лет спустя Троцкий видел единственный путь для
предотвращения победы национал-социализма в объединении с тем
движением, которое он сам когда-то так высокомерно сбросил
234
с политической сцены России. На этот раз беспомощность социал-
демократов в столкновении с беспощадным противником сыграла
на руку не коммунистам, а национал-социалистам. После захвата
власти в Германии Гитлер почти дословно повторил слова Троц-
кого о том, что историческая роль социал-демократов уже сыгра-
на. Но то же самое Гитлер заявлял и о роли коммунистов.
Сталинистское руководство начало замечать угрозу национал-
социализма лишь после победы нацистов на выборах в ландтаг
Пруссии в апреле 1932 года. Только после этого КПГ выступила
с предложением к СДПГ о совместной борьбе против нацистской
опасности. Но это предложение вовсе не означало, что Коминтерн
прекратил свою полемику с СДПГ и отказался от теории «социал-
фашизма». Реакция большинства социал-демократических лиде-
ров на это предложение коммунистов была скорее отрицательной.
Особенно четко это проявилось непосредственно после смещения
социал-демократического правительства Пруссии рейхсканцлером
Францем фон Папеном 20 июля 1932 года, что очень напоминало
государственный переворот. В тот же день Тельман предложил
ответить на переворот Папена всеобщей забастовкой, но руковод-
ство СДПГ отклонило этот призыв, аргументируя свою позицию
тем, что никогда не пойдет на непарламентские действия.
Спустя несколько недель после переворота в Пруссии, в сен-
тябре 1932 года в Москве состоялся XII пленум ИККИ. Те ком-
мунисты, которые ожидали, что после последних событий в Гер-
мании руководство Коминтерна пересмотрит свою тактику, были
крайне разочарованы. Изоляционистский и экстремистский курс
был по существу одобрен пленумом ИККИ, даже несмотря на то,
что руководство Коминтерна вынуждено было признать слабость
КПГ в противоборстве с НСДАП. Поэтому разработанная на пле-
нуме антифашистская тактика вряд ли была в состоянии привлечь
на сторону КПГ большинство рабочего класса Германии. Борьбу
против фашизма руководство Коминтерна понимало в первую
очередь как борьбу против СДПГ. И хотя СДПГ уже утратила
свою важнейшую политическую позицию — правительственный
аппарат Пруссии — руководство Коминтерна по-прежнему назы-
вало социал-демократическую партию «предтечей фашизма»
и «важнейшей социальной опорой буржуазии». Большинство ру-
ководителей Коминтерна единодушно заявило, что действенное
средство борьбы против фашизма будет найдено только после
разгрома СДПГ.
Итак, руководство Коминтерна и в дальнейшем решительно
препятствовало попыткам немецких коммунистов преодолеть изо-
ляцию КПГ и оказывать большее влияние на внутреннюю поли-
тику Германии. По всей вероятности, такое положение дел свиде-
235
тельствует о том, что лидеры ВКП(б) не видели прямой угрозы для
себя в тогдашней политической ситуации Германии, по крайней
мере, угрозы для советского государства, интересы которого все-
гда стояли для них на первом месте. С 1919 года большевики не
видели в немецком национализме силы, которая могла бы пред-
ставлять опасность для Советской России. В Москве тогда счита-
лось аксиомой, что немецкий национализм направлен только про-
тив Запада, против Версальской системы. Но так как большевики
и себя считали ее противниками, то ничего не имели против уже-
сточившихся с 1929—1930 годов выступлений немцев против «оков
Версаля». Нацистов только изредка подвергали критике за то, что
они недостаточно радикально выступают против Версальской си-
стемы. Отто Куусинен, один из лидеров Коминтерна, на XII пле-
нуме ИККИ упрекал нацистов в том, что у них не хватает муже-
ства потребовать от государств-победителей присоединения
к Германскому рейху Австрии и областей, отошедших в 1918 году
к Польше. Агрессивную риторику нацистов большевистские ли-
деры воспринимали как фасад, призванный скрыть военное и по-
литическое бессилие Германии. Советское руководство не только
считало, что немецкий национализм направлен исключительно
против Запада, оно было также уверено, что военная мощь Герма-
нии сломлена на поколения.
Это убеждение оставалось незыблемым до захвата власти наци-
онал-социалистами. Хотя большевики восхищались мощью не-
мецкой промышленности, они не понимали, что именно благодаря
ее потенциалу Германия имеет все предпосылки для возрождения
военной машины. Советские руководители не замечали, что вся
инфраструктура, которая в России только создавалась путем ин-
дустриализации, чтобы снова сделать страну ведущей военной
державой, уже давно существовала в Германии.
В Москве, даже накануне прихода Гитлера к власти, никто не
верил в возможность такого развития событий. Д. Мануильский,
один из лидеров Коминтерна, в сентябре 1932 года на XII пленуме
ИККИ сказал, что правительство Гитлера не сможет вывести не-
мецкий капитализм из тупика. Чтобы избежать компрометации
своих последних резервов, умная немецкая буржуазия не допустит
прихода Гитлера к власти. Поэтому руководство Коминтерна было
убеждено, что НСДАП в ближайшее время распадется. Результаты
выборов в рейхстаг 6 ноября 1932 года были восприняты Москвой
как подтверждение этого тезиса. Потеря голосов НСДАП по срав-
нению с выборами в рейхстаг 31 июля 1932 года (с 37,3% до
33,1%) была воспринята коммунистами как начало конца наци-
онал-социалистов. КПГ же, набравшая почти 17% голосов (в июле
1932 их было всего 14,3%), была провозглашена Коминтерном
236
единственным победителем на выборах. В действительности же
успех немецких коммунистов на выборах, так обрадовавший Ко-
минтерн, просто ускорил уничтожение КПГ, равно как и всего
остального марксистски ориентированного рабочего движения
Германии.
Внутри консервативной элиты Веймарской республики, конт-
ролировавшей все ключевые посты в государстве, стала прояв-
ляться тенденция к заключению союза с НСДАП, особенно после
успеха коммунистов на выборах. Так как государственный аппа-
рат Германии к началу 30-х годов был еще дееспособен (в отличие
от России в 1917 году), национал-социалисты не могли захватить
власть в одиночку, действуя по примеру большевиков. Им нужны
были союзники — в этом сходится большинство исследователей
фашизма. Таким образом, за счет компромисса с правящими груп-
пировками были созданы необходимые предпосылки для «захва-
та власти». Чтобы ускорить осуществление этого компромисса,
национал-социалистическое руководство постоянно указывало на
якобы вездесущую «коммунистическую угрозу». 27 января
1932 года в своем выступлении в клубе промышленников в Дюс-
сельдорфе Гитлер под громкие аплодисменты заявил, что своим
спасением от большевизма Германия обязана исключительно
НСДАП: «Если бы не было нас, в Германии уже сегодня не было
бы буржуазии, и вопрос — большевизм или не большевизм — уже
давно был бы решен».
Подобно большевикам в 1917 году, успешно использовавшим
преувеличенный страх русских демократических партий перед
«контрреволюционным» государственным переворотом, национал-
социалисты воспользовались гипертрофированным страхом кон-
сервативных слоев немецкого общества перед коммунистической
революцией. На вопрос, существовала ли в Германии опасность
коммунистической революции к началу 30-х годов, консерватив-
ный политик Герман Раушнинг, порвавший с Гитлером после
прихода национал-социалистов к власти, ответил: «Никакая дру-
гая опасность не была столь далека от Германского рейха, как
большевистская революция и любые беспорядки, организованные
слева! Именно те круги, которые сегодня распространяют легенды
о якобы неизбежном большевистском перевороте, знают лучше
всех и доказали это своей тактикой, что путч в Германии был
возможен только при помощи легальной власти, обеспечивавшей
его прикрытие с тыла». Таким образом, вопрос о власти в Герма-
нии был в конечном счете решен консервативными группировка-
ми, представлявшими незначительную часть общества. В этой связи
Генрих Август Винклер в 1993 году писал, что ни в каком другом
высокоразвитом индустриальном обществе доиндустриальная элита
237
не смогла сохранить так много власти, как юнкерство и военщина
в Германии во времена Веймарской республики.
Назначение Гитлера рейхсканцлером не вызвало беспокойства
у руководства СССР. Тот факт, что его правительство представля-
ло коалицию между НСДАП, Германской национальной народной
партией и беспартийными консерваторами, действовал скорее
умиротворяюще. В этом правительстве было много политиков,
которые на протяжении ряда лет были хорошо знакомы Москве
и служили гарантами продолжения Рапалльской политики, напри-
мер, министр иностранных дел Константин фон Нейрат или ми-
нистр обороны Вернер фон Бломберг. От этих прусских консер-
ваторов, представлявших большинство в правительстве, Москва
ожидала сдерживающего влияния на Гитлера. Да и сами немецкие
консерваторы чувствовали свое явное превосходство в коалицион-
ном правительстве по отношению к НСДАП. Фон Папен, сыграв-
ший заметную роль при утверждении нового правительства, ска-
зал тогда: «Через два месяца мы загоним Гитлера в угол».
Даже Троцкий, как правило, очень четко оценивавший поло-
жение дел в Германии, писал в одном из первых комментариев по
поводу прихода к власти национал-социалистов, что Гитлер нахо-
дится в руках Гутенберга (руководителя национал-консерваторов).
По мнению Троцкого, не выскочка Гитлер, а представители не-
мецкого капитала и немецкого государственного аппарата имели
последнее слово в политике Германии.
К немногим исключениям в лагере левых, адекватно оценивав-
шим положение в Германии, принадлежал Тальхаймер. Сразу пос-
ле 30 января 1933 года он определил консервативные группировки
как слабейшего партнера в альянсе. По его словам, Гитлер распо-
лагал одновременно и массовой организацией, и исполнительной
властью, которую использует против всех своих противников вне
правительства, чьи организации он распустит и уничтожит. Свою
массовую организацию и свою связь с массами Гитлер использует
для оказания давления на консервативных партнеров по коали-
ции. Ситуация складывается таким образом, предсказывал Таль-
хаймер, что для завоевания единоличной власти национал-социа-
листам понадобятся месяцы, тогда как Муссолини потребовались
годы для достижения той же цели в Италии.
В том, что национал-социалисты пришли к власти, не уничто-
жив предварительно рабочие партии в гражданской войне, руко-
водство Коминтерна видело еще одну причину для оптимизма.
В Италии, во время так называемого марша фашистов на Рим,
ситуация складывалась совсем по-другому. Муссолини пришел
к власти после двухлетней гражданской войны, в ходе которой
фашистам удалось почти полностью разрушить инфраструктуру
238
итальянского рабочего движения. Организации же германского
рабочего движения к моменту прихода к власти национал-социа-
листов продолжали существовать. 13 миллионов избирателей от-
дали свои голоса на последних (перед 30 января 1933 года) выбо-
рах обеим немецким рабочим партиям, 6 миллионов из них
голосовали за КПГ. Разрушение этих мощных массовых органи-
заций сверху в Москве считали невозможным. Когда сразу после
поджога рейхстага КПГ была запрещена, многие лидеры Комин-
терна были убеждены, что она сможет успешно бороться против
режима и в подполье. Кнорин, один из лидеров Коминтерна, писал
в марте 1933 года, что даже десятилетний террор Муссолини не
смог уничтожить Итальянскую коммунистическую партию. «Тем
более никакие меры подавления не смогут уничтожить [...] Ком-
мунистическую Партию Германии, [...] сломить волю 6 милли-
онов трудящихся Германии, готовых бороться за уничтожение
капиталистической системы».
Троцкий сначала думал так же. В отличие от сталинистов, при-
ход Гитлера к власти не был для него неожиданностью: Троцкий
уже на протяжении нескольких лет считал это возможным. Даже
форма прихода к власти — добровольная передача власти со сторо-
ны правящих группировок Гитлеру - была предсказана Троцким
как политическая возможность. И все же он был убежден, что
такой приход национал-социалистов к власти неизбежно развяжет
в Германии гражданскую войну. В его комментариях по поводу
назначения Гитлера рейхсканцлером не чувствовалось поражен-
ческих настроений. Вплоть до поджога рейхстага Троцкий считал
революционную силу немецкого пролетариата несломленной и по-
лагал, что решающие сражения в Германии еще предстоят. Пас-
сивная капитуляция немецких рабочих партий перед национал-
социалистическим террором совершенно потрясла Троцкого.
В июне 1933 года он расценивал это катастрофическое поражение
как самое сокрушительное за всю историю рабочего движения.
Теперь Троцкий осуждал сталинистов за неспособность правильно
оценить реальные размеры их собственного поражения в Герма-
нии. Он писал, что скрытое за иллюзиями поражение означает
гибель. Обещание КПГ продолжать революционную борьбу про-
тив фашизма и в подполье, Троцкий прокомментировал следую-
щим образом: сталинская КПГ, оказавшаяся полностью несосто-
ятельной на свободе, точно так же окажется несостоятельной
и в подполье.
Постепенно сталинисты тоже начали понимать, насколько не-
дооценили опасность национал-социализма. В августе 1933 года
в печатном органе Коминтерна газете «Рундшау» можно было про-
честь такие слова: «Путь, который итальянский фашизм прошел
239
за пять лет, прибегая к сложнейшим маневрам, немецкий фашизм
одолел за пять месяцев».
Несмотря на это, сталинское руководство Коминтерна не было
готовым признать даже небольшие ошибки в тактике КПГ и са-
мого Коминтерна в 1930—1933 годах. По мнению Москвы, эта
тактика была абсолютно верной, вплоть до мельчайших деталей.
КПГ предвидела развитие событий и предприняла все возможное,
чтобы предотвратить приход к власти национал-социалистов.
Партией, больше всех виновной в захвате Гитлером власти и по-
терпевшей наибольшее поражение в результате этого захвата, была,
по мнению Москвы, СДПГ. Уже запрещенная СДПГ, руководи-
тели которой находились в концлагерях или в эмиграции, по-
прежнему оставалась в глазах сталинистов главной опорой немец-
кой буржуазии. Даже спустя год после прихода Гитлера,
сотрудничество с социал-демократами было для руководства Ко-
минтерна неприемлемо. До начала 1934 года теория «социал-фа-
шизма» оставалась неприкосновенной.
Партсъезд «победителей» (1934 год)
и убийство Кирова - «провокация столетия»?
Несмотря на то, что Коминтерн потерпел в Германии фиаско,
настроение в Москве не было подавленным. Наоборот, потерю
КПГ удалось пережить относительно легко, так как в это время
большевистская партия праздновала окончательную победу над
крестьянством, отмечая это как «беспримерный успех социализ-
ма». Режим выиграл вторую гражданскую войну. Так как больше-
вики часто искали параллели в истории, то в партии, как и во всей
стране, ожидалось некое политическое послабление, своего рода
«новый нэп». Казалось, XVII съезд ВКП(б), состоявшийся в янва-
ре 1934 года, оправдал эти ожидания, в первую очередь в отноше-
нии внутрипартийного климата. На этом съезде разрешено было
выступить многочисленным представителям разбитой «левой»
и «правой» оппозиций: Зиновьеву, Каменеву, Бухарину, Рыкову,
Томскому, Преображенскому, Радеку. Некоторые из них были
снова приняты в партию накануне съезда. Бухарин, так часто
критикуемый Сталиным, был даже назначен 20 февраля 1934 года
главным редактором центрального правительственного печатного
органа — газеты «Известия».
И хотя речи бывших лидеров оппозиции состояли преимуще-
ственно из признаний собственных ошибок и покаянных слов,
одно то, что им было позволено выступить на съезде — высшем
форуме единственной правящей партии — было воспринято как
знак примирения победивших сталинистов и побежденных оппо-
240
зиционеров. И так как ВКП(б) представляла собой единственный
политический субъект в Советском Союзе, атмосфера, царившая
здесь, неизбежно должна была распространиться на всю страну.
Московский историк Олег Хлевнюк пишет, что XVII съезд пробу-
дил надежду, что примирение внутри партии является первым
шагом на пути к примирению режима с обществом.
«Основные трудности уже остались позади», — заявил на съезде
Сергей Киров. Официозной пропагандой XVII съезд ВКП(б) был
назван «Съездом победителей» (то есть победителей крестьянства).
А победители, как показывает опыт, нередко склонны делать
широкие жесты.
Однако не только сообщения о победах и жесты примирения по
отношению к побежденным были характерны для XVII съезда.
Одним из существенных моментов были также дифирамбы в адрес
Сталина. Культ его личности перешел в новое измерение: в этом
процессе принимали активное участие не только верные члены
сталинской фракции, но и прежние критики из рядов повержен-
ной оппозиции. Бухарин, который еще в 1929 году называл Ста-
лина могильщиком русской революции, заявил на съезде: «Сталин
был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя марксо-
ленинскую диалектику, целый ряд теоретических предпосылок
правого уклона, сформулированных прежде всего мною... Обязан-
ностью каждого члена партии является [...] сплочение вокруг то-
варища Сталина, как персонального воплощения ума и воли
партии». Каменев к этому добавил: «Та эпоха, в которую мы живем,
[...] есть новая эпоха [...] она войдет в историю — это несомнен-
но — как эпоха Сталина. [...] На каждом из нас, особенно на нас,
лежит обязанность всеми мерами, всеми силами, всей энергией
противодействовать малейшему колебанию этого авторитета». Эти
верноподданнические слова были произнесены политиком, кото-
рый еще в декабре 1925 года, на XIV съезде партии большевиков,
заявил, что Сталин не подходит на роль центра, способного спло-
тить вокруг себя когорту «старых большевиков».
Члены сталинской фракции пытались превзойти льстивые при-
знания в любви бывших противников генерального секретаря.
Киров называл Сталина величайшим стратегом в освободительной
борьбе трудящихся СССР и всего мира. Другие ораторы, напри-
мер, Хрущев и Жданов, называли Сталина «гениальным вождем».
К певшему дифирамбы Сталину хору большевиков присоеди-
нились иностранные коммунисты, роль которых в создании куль-
та вождя внутри мирового коммунистического движения ничуть
не меньше той, которую сыграли их русские единомышленники.
Руководитель компартии Италии Тольятти, на родине беспощад-
но осуждавший культ вождя (дуче), направил Сталину в июле
241
1935 года от имени делегатов VII Конгресса Коминтерна следу-
ющее приветствие: «От имени [...] трудящихся всех стран мы
обращаемся к тебе, товарищ Сталин, к нашему вождю, верному
продолжателю дела Маркса, Энгельса и Ленина... Тебе, товарищ
Сталин, выпала роль выполнить гигантскую задачу и заменить
Ленина у руля борьбы за освобождение всего трудящегося чело-
вечества».
Первоначально большевизм представлял собой идеократичес-
кое движение. Марксистская доктрина являлась для него истиной
в последней инстанции. В этом и заключалось основное отличие
большевизма от правоэкстремистских тоталитарных движений,
которые с начала своего возникновения были фиксированы на
личность того или иного вождя. При Сталине большевизм начал
превращаться в вождистскую партию.
Однако за роскошным византийским фасадом «раннего стали-
низма» (примерно до середины 30-х годов) далеко не все было
блестяще. С начала сталинской «революции сверху» в партии про-
исходило брожение, хотя окружающим демонстрировалась абсо-
лютная сплоченность партийных рядов. Многие партийные функ-
ционеры были шокированы бесчеловечностью, с которой режим
боролся против беззащитного крестьянства. Многие чувствовали
себя подавленными авторитарным стилем правления Сталина
и стремились вернуть былую внутрипартийную демократию, ко-
торая, по их мнению, еще существовала в партии в 20-е годы.
Так, в октябре 1930 года по доносу была раскрыта группа партий-
ных функционеров, которые критиковали политический курс
и стиль руководства Сталина. К ним, среди прочих, относились
глава правительства РСФСР и кандидат в члены Политбюро
Сырцов, член ЦК Ломинадзе и член Центральной Контрольной
комиссии Шацкин. Сырцов подвергал критике прежде всего ут-
рату полномочий официальными партийными инстанциями, даже
Политбюро. По его мнению, все важные решения принимались
неформальными группками, а Политбюро оказывалось перед свер-
шившимися фактами. Доносчики обвиняли Сырцова, Ломинадзе
и Шацкина в попытке лишить Сталина власти.
Любую критику в свой адрес, еще даже до официального ус-
тановления культа личности, Сталин считал своего рода богохуль-
ством: «Невообразимая гнусность, — писал он 23 октября 1930 года
Молотову по поводу раскрытой группы Сырцова—Ломинадзе. —
Играли в переворот, играли в Политбюро и дошли до полного
падения».
Похожее возмущение вызвали два года спустя у Сталина дей-
ствия другой критически настроенной группы представителей
высшего партийного руководства (А. Смирнов, Н. Эйсмонт, В. Тол-
242
мачев), которые вели внутри партии разговоры о смещении Ста-
лина с поста Генерального секретаря: «Только враги партии могут
сказать, что можно сместить Сталина и ничего не случится», —
говорил Сталин на заседании ЦК в январе 1933 года.
Особенно последовательно против диктатуры Сталина внутри
партии выступала московская группа «старых большевиков» во
главе с Мартемьяном Рютиным, написавшим к началу 30-х годов
ряд воззваний, в которых новый политический курс подвергался
резкой критике. Рютин требовал лишения власти Сталина и вос-
становления внутрипартийной демократии. В одном из обраще-
ний к членам партии (в 1932 году) он писал: «Сталин за последние
пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, под-
линно большевистские кадры, установил в ВКП(б) и всей стране
свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь не-
обузданного авантюризма и дикого личного произвола и поставил
Советский Союз на край пропасти». В другом обращении к партии
Рютин назвал Сталина злым духом русской революции и предате-
лем дела Ленина.
Когда в сентябре 1932 года группа Рютина, так называемый
«Союз марксистов-ленинцев», была раскрыта органами госбезо-
пасности, возмущению Сталина не было предела. Ходили слухи,
что он требовал от других членов Политбюро немедленной казни
Рютина. Так утверждалось в «Письме старого большевика», опуб-
ликованном эмигрантским журналом «Социалистический вестник»
в 1936 году. И хотя это письмо было написано русским социал-
демократом Борисом Николаевским, содержание его базируется
в основном на разговорах, которые Николаевский вел в 1936 году
с Бухариным. В письме речь идет также и о том, что большинство
членов Политбюро, в первую очередь Киров, посчитали смертную
казнь коммуниста за оппозиционную деятельность нарушением
неписаного «кодекса чести большевика». Сталину не удалось на-
стоять на своем. Примерно так же «дело Рютина» описывают
и другие авторы (Р. Медведев, Роберт Конквест, Волкогонов,
Р. Такер). Но в своей книге о Политбюро, вышедшей в 1996 году,
Хлевнюк пишет, что не смог найти ни одного документального
подтверждения требований Сталина немедленно казнить Рютина.
11 октября 1932 года Рютин был приговорен Чрезвычайным три-
буналом ОГПУ к 10 годам лишения свободы, и, судя по всему,
Сталин не имел ничего против этого приговора.
Как бы там ни было, к началу 30-х годов партия еще не стала
безвольным инструментом в руках сталинской верхушки. Это
проявилось даже во время «съезда победителей», который внешне
демонстрировал беспримерный триумф Сталина. На выборах в ЦК
Сталин при тайном голосовании совершенно неожиданно получил
243
гораздо меньше голосов, чем другие популярные лидеры партии.
Микоян, принадлежавший в 1934 году к самой верхушке партий-
ного руководства, вспоминал, что из 1225 участников съезда,
имевших право голоса, около 300 проголосовало против Сталина
и 3 против Кирова. Эта версия подтверждается заместителем пред-
седателя счетной комиссии XVII съезда ВКП(б) Верховых. Правда,
Верховых полагал, что против Сталина проголосовало только
125 участников съезда.
Когда председатель счетной комиссии Затонский в панике со-
общил о результатах голосования Сталину, тот якобы приказал
уничтожить все бюллетени, за исключением трех, в которых было
зачеркнуто его имя. Он не должен был получить больше отрица-
тельных бюллетеней, чем Киров. Тот факт, что в партийном архи-
ве, где содержатся материалы XVII съезда, отсутствуют 166 бюлле-
теней, подтверждает данные Микояна и Верховых. При этом нельзя
забывать, что большинство делегатов съезда являлось членами
фракции Сталина. Бывшим представителям уничтоженной правой
и левой оппозиции было предоставлено ограниченное право уча-
стия в съезде. И все же даже приверженцы Сталина оставались
верны определенным партийным принципам, разработанным еще
во времена Ленина. Они, как писал Авторханов, были готовы
принять Сталина как вождя партии, но не как диктатора. Их
мышление, с точки зрения Сталина, было устаревшим, не отвечав-
шим новому духу времени.
Эта приверженность большинства делегатов съезда старым
большевистским образцам мышления и поведения вполне объяс-
нима, если внимательно рассмотреть состав его участников.
80% делегатов вступили в партию до революции или во время
гражданской войны (до 1921 года). В партии же в целом эти
ветераны составляли 10%. И пока «старые большевики», даже
если они были приверженцами Сталина, контролировали ключе-
вые посты в стране, было почти невозможно полностью прибрать
партию к рукам и лишить ее последних остатков самостоятель-
ности. Сталин прекрасно это понимал. После порабощения рус-
ского крестьянства и «решения» векового аграрного вопроса пе-
ред сталинской группировкой встала новая, не менее сложная
задача — полное подчинение себе правящей партии. Новая фаза
сталинской «революции сверху» началась 1 декабря 1934 года
после убийства Кирова, причины и обстоятельства которого до
сих пор представляют загадку.
Был ли Киров соперником Сталина, сторонником умеренного
политического курса, стремившимся положить конец «крестовому
походу» против собственного народа, объявленному режимом
в 1930 году? Эта точка зрения была представлена в уже упоминав-
244
шемся «Письме старого большевика», а также поддерживалась
многими историками. Подтвердить ее документально практичес-
ки невозможно. Судя по действиям Кирова и его выступлениям
перед общественностью, он почти не отклонялся от сталинской
линии. Кроме того, он был одним из самых рьяных пропаганди-
стов культа Сталина. Правда, он пытался, будучи главой партий-
ной организации Ленинграда, защищать интересы своего региона
активнее, чем это нравилось Сталину. Однако подобным же обра-
зом вели себя и другие советские региональные вожди или руко-
водители отдельных ведомств. Региональный или ведомственный
эгоизм был типичным явлением советской политики и постоянно
способствовал возникновению трений и разногласий, не имевших
под собой идеологической подоплеки.
С другой стороны, нельзя не отметить, что Киров пользовался
чрезвычайной популярностью в партии благодаря своему оратор-
скому таланту и организаторским способностям. Его выступление
на XVII съезде ВКП(б) сопровождалось почти такой же бурной
овацией, какой удостоился сам Сталин. Многие очевидцы сооб-
щают о следующем событии, случившемся на съезде. Ряд членов
ЦК (И. Варейкис, Б. Шеболдаев, М. Орахешвили, С. Косиор,
Г Петровский и Р. Эйхе) якобы предложили Кирову в довери-
тельном разговоре выдвинуть свою кандидатуру на пост Генераль-
ного секретаря партии. Через несколько лет после смерти Сталина,
когда московское руководство начало кампанию по разоблачению
культа личности, эти события были косвенно подтверждены.
В «официальной» «Истории Коммунистической Партии Советского
Союза», вышедшей в 1962 году, можно было прочитать, что воз-
никшая в партии ненормальная ситуация обеспокоила некоторых
коммунистов, особенно старые ленинские кадры. Многие делега-
ты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием
Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста
генсека на другую работу.
Как отреагировал Киров на это предложение? Об этом пишет
Микоян в своих воспоминаниях: «Получив наибольшее число
голосов делегатов съезда при выборах в ЦК и предложение от
группы делегатов съезда стать Генеральным секретарем, Киров
отказался, проявил тем самым лояльность, принципиальность,
свойственные этому честнейшему человеку. Он рассказал обо всем
Сталину, но встретил с его стороны лишь враждебность и мсти-
тельность ко всему съезду и, конечно, к самому Кирову».
Примерно в это же время (30 июня 1934 года) в Германии
произошел так называемый «путч Рема». Жестокость, с которой
Гитлер уничтожил Рема — своего ближайшего соратника, понра-
вилась Сталину. Об этом сообщал сотрудник советских органов
245
госбезопасности Вальтер Кривицкий, порвавший с режимом в кон-
це 30-х годов.
1 декабря 1934 года Киров был убит. Его убийца, Леонид
Николаев, был молодым человеком с нестабильной психикой,
которому необъяснимым образом удалось проникнуть в строго
охраняемые служебные помещения в Смольном и выстрелить в Ки-
рова в упор. О том, что обстоятельства убийства Кирова были
весьма загадочны, упоминал в феврале 1956 года Н. С. Хрущев
в своем докладе «О культе личности и его последствиях» на зак-
рытом заседании XX съезда КПСС: «Есть основания думать, что
убийце Кирова — Николаеву — кто-то помогал из людей, обязан-
ных охранять Кирова. За полтора месяца до убийства Николаев
был арестован за подозрительное поведение, но был выпущен и да-
же не обыскан... После убийства Кирова руководящие работники
ленинградского НКВД были сняты с работы и подвергнуты очень
мягким наказаниям, но в 1937 году были расстреляны. Можно
думать, что их расстреляли затем, чтобы замести следы организа-
торов убийства Кирова».
Волкогонов, имевший доступ к некоторым закрытым архивам,
также не нашел однозначного ответа на вопрос об организаторах
убийства Кирова. Но Волкогонов считает вполне вероятным, что
это было «дело рук Сталина». «Одно из косвенных свидетельств —
устранение двух-трех “слоев” потенциальных свидетелей, а это
уже “почерк Сталина”», — пишет историк.
Сразу после покушения Сталин начал большую охоту на тех,
кто был якобы причастен к убийству Кирова. Не исключено, что
эта охота должна была отвлечь внимание партии и общества от
истинных организаторов убийства.
Уже 1 декабря 1934 года, в день покушения, ЦИК СССР при-
нял изменения к указу «Об уголовном наказании за террористи-
ческие акты против советских руководителей». Новый закон вклю-
чал следующие постановления: «1. Следственным властям — вести
дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических
актов ускоренным порядком 2. Судебным органам — не задержи-
вать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за хо-
датайств преступников данной категории о помиловании...
3. Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговоры
о высшей мере наказания в отношении преступников названных
выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров».
По мнению английского советолога Конквеста, этот закон «станет
на все последующие годы хартией террора».
29 декабря 1934 года Николаев и его предполагаемые соучаст-
ники (всего четырнадцать человек) были приговорены в Ленин-
граде к смерти и казнены. Только в декабре 1934 года на основа-
246
нии указа от 1 декабря было осуждено 6500 человек. Охота на
мнимых организаторов убийства Кирова была направлена, в пер-
вую очередь, против членов бывших оппозиционных внутрипар-
тийных группировок, которые, за небольшим исключением, дав-
но капитулировали перед сталинистами и не представляли для них
абсолютно никакой опасности. Мнимое примирение с ними, со-
стоявшееся на XVII съезде ВКП(б), было для сталинской группи-
ровки небольшим интермеццо. Бывшие соратники Ленина были
подвергнуты новым унижениям. С этого момента они больше не
считались политическими противниками, а были объявлены обык-
новенными уголовниками.
В январе 1935 года состоялись процессы против десятков быв-
ших оппозиционеров, в том числе против Зиновьева и Каменева.
Их обвинили в организации покушений и приговорили к много-
летнему тюремному заключению. Сразу же после процесса над
Зиновьевым и Каменевым ЦК ВКП(б) опубликовал письмо «Уро-
ки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова»,
в котором бывшие партийные оппозиционеры сравнивались с бе-
логвардейцами.
С этого момента внутрипартийные оппозиционеры перешли
в категорию классовых врагов. Это означало, что прошло время
словесных баталий с оппозицией. Теперь против них можно было
применять другие способы борьбы. В июне 1935 года, в беседе
с французским писателем Роменом Ролланом, который симпати-
зировал большевикам, Сталин сказал, что в Советском Союзе тре-
буют большей строгости по отношению к преступникам: «Требу-
ют, например, расстрела Зиновьева и Каменева, вдохновителей
убийства т. Кирова. Этого тоже нельзя не учитывать».
В середине 1935 года «по собственному желанию» были распу-
щены «Общество старых большевиков» и «Общество бывших по-
литкаторжан». «По какой-то причине Сталин терпеть не мог вете-
ранов революции — старых большевиков, он все время относился
к нам с недоверием», — говорил в этой связи руководитель укра-
инской секции «Общества старых большевиков» Г. Петровский.
7 апреля 1935 года ЦИК и СНК СССР был принят закон
о «Борьбе с преступностью среди несовершеннолетних», который
разрешал применение к детям многих наказаний, в том числе
смертную казнь с двенадцатилетнего возраста. Это вызвало возму-
щение во всем мире. Уже упомянутый нами Роллан жаловался
Сталину, что этот факт существенно ослабляет позиции друзей
Советского Союза. Сталин попытался успокоить писателя и зая-
вил, что этот закон служит лишь средством устрашения: «До сих
пор не было ни одного случая применения наиболее острых статей
этого декрета к преступникам-детям и, надеемся, не будет».
247
Бывший высокопоставленный сотрудник разведки НКВД
А. Орлов, который в 1938 году решил остаться на Западе, был
убежден в том, что этот закон был направлен, в первую очередь,
не против детской преступности. Во времена коллективизации, по
его сведениям, органы госбезопасности тысячами расстреливали
беспризорных детей, не обращая внимания ни на какие законы.
В 1935 году проблема детской преступности больше не играла
в стране значительной роли. Этот закон был нужен Сталину преж-
де всего для того, чтобы оказывать давление на своих арестован-
ных противников внутри партии, чтобы вынудить их признать
свою вину. Предположение Орлова не лишено оснований. Хотя
Сталин в 1935 году лицемерно заявил, что «сын за отца не отве-
чает», бесчисленные сыновья и дочери понесли наказание за мни-
мые преступления своих отцов — «врагов народа».
Несмотря на ужесточившиеся преследования оппозиционеров
внутри партии, а также представителей других групп населения
(например, в марте 1935 года были высланы из Ленинграда в Сибирь
более тысячи человек, до революции входивших в высшее обще-
ство), 1934 и 1935 годы остались в памяти многих советских граж-
дан как время относительных послаблений со стороны большеви-
стского режима. 1 января 1935 года были отменены продуктовые
карточки на хлеб и муку, введенные в 1931 году. Несколько улуч-
шилось положение со снабжением. 5 февраля 1935 года было за-
явлено о внесении изменений в Конституцию, которые обещали
некоторую демократизацию избирательного права. Существовав-
шее до сих пор неравное «классовое избирательное право», отда-
вавшее предпочтение городскому населению, должно было быть
упразднено.
Один из современников с тоской вспоминал о 1934—1935 го-
дах: «Это была весна! Весна писательского съезда и отмены карто-
чек, [...] снижения темпов индустриализации и упора на благосо-
стояние, [...] весна готовящейся новой конституции».
Это полное эйфории описание тогдашнего деспотического ре-
жима, конечно же, многого не учитывает: здесь нет лагерей ГУЛАГа,
беспримерной экономической эксплуатации населения, скорого
и неправедного суда, часто заканчивавшегося казнями. И все-таки,
оглядываясь назад, на пороге «Большого террора», начавшегося
в 1936 году, 1934 и 1935 годы кажутся действительно некоторой
передышкой между двумя фазами репрессий. Ожесточившаяся
внутрипартийная борьба 1934—1935 годов осталась практически
не замеченной населением. Но вскоре народ поймет, что судьба
широких слоев населения в условиях однопартийной диктатуры
напрямую зависит от положения дел внутри единственной правя-
щей партии.
248
Расправа над «победителями» -
«Большой террор» 1936-1938 годов
Развернутая сталинской группировкой в 1936 году борьба про-
тив своей главной политической опоры — советской элиты, стояв-
шей у власти, уничтожение немалой части этой элиты — удивитель-
нейший феномен новейшей истории. Как мотивы организаторов
«Большого террора», так и поведение его жертв остаются загадкой
для исследователей, тем более что границы между жертвами и па-
лачами зачастую стирались.
Относительно безобидным прологом к «Большому террору»
явилась «чистка» в партии. Против каких сил была направлена
эта акция? Об этом Сталин сообщил на пленуме ЦК в январе
1933 года. В первую очередь, против тех коммунистов, которые
полагали, что, успешно завершив «социалистическое наступле-
ние» в деревне, Советский Союз находится на пути к бесклассо-
вому обществу и классовая борьба должна стихать. По мнению
Сталина, сторонникам подобных взглядов нечего делать в партии.
Он охарактеризовал их как «перерожденцев, [...] двурушников,
которых надо гнать вон из партии. Уничтожение классов дости-
гается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиле-
ния». Это было абсурдное, но типичное для «сталинской логики»
положение.
Год спустя, на XVII съезде ВКП(б), Сталин обвинил некоторых
коммунистов в «ошибочном самосознании», в пережитках оппо-
зиционного «антиленинского» мышления. В качестве примера пу-
таницы в головах иных коммунистов Сталин назвал тезис о спон-
танном врастании Советского Союза в бесклассовое общество:
«[Они приходят] в телячий восторг в ожидании того, что скоро не
будет никаких классов, — значит, не будет классовой борьбы, —
значит, не будет забот и треволнений, - значит, можно сложить
оружие и пойти на боковую, — спать в ожидании пришествия
бесклассового общества».
Сначала было не совсем ясно, какими методами Сталин соби-
рается бороться с «путаницей в головах» некоторых коммунистов.
И лишь в 1936 году ответ на этот вопрос начал постепенно про-
ясняться - преодоление «неправильного сознания» достигалось,
главным образом, физическим устранением большинства его но-
сителей.
Вследствие «чистки» 1932—1933 годов из партии, насчитыва-
ющей к январю 1933 года примерно три с половиной миллиона
членов и кандидатов, было исключено 450 000 человек. После
убийства Кирова прошла новая волна чисток, направленная,
в первую очередь, против тех коммунистов, которые обвинялись
249
в симпатиях к бывшей партийной оппозиции. Количество ис-
ключенных из партии с мая по декабрь 1935 года оценивается
в 190 000 человек.
В январе 1936 года руководство ВКП(б) применило новую
дисциплинарную меру для очистки партии от «нежелательных
элементов» — обмен партбилетов, завершившийся для многих
коммунистов исключением из рядов партии. Хотя «чистки» в пар-
тии могли иметь для исключенных неприятные последствия, они
не представляли ничего нового в истории партии большевиков.
Так, например, Ленин потребовал в 1921 году, после выигранной
гражданской войны, исключения из партии «оппортунистов»
и «карьеристов». Вследствие этого количество членов партии со-
кратилось с 730 000 в 1921 году до 410 000 (плюс 118 000 канди-
датов) в 1922 году.
Окончательным разрывом с ленинскими традициями явился
показательный процесс против так называемого «террористичес-
кого троцкистско-зиновьевского центра» 19—24 августа 1936 года,
по которому проходили шестнадцать обвиняемых. Некоторые из
них были ближайшими соратниками Ленина: Зиновьев, Каменев,
И. Смирнов, Мрачковский. Все шестнадцать были приговорены
к смерти и казнены. Этот процесс показал наконец истинное лицо
сталинизма. Созданная Лениным машина террора, используемая
до сих пор большевиками только против «классовых врагов» и по-
литических противников (с небольшими исключениями), была
теперь обращена вовнутрь — для решения внутрипартийных кон-
фликтов. Неписаный кодекс чести большевиков был попран. Этот
разрыв с прошлым готовился Сталиным постепенно: последнего
нередко называли мастером «дозировки», постепенного продви-
жения вперед. Уже в январе 1935 года в упомянутом выше откры-
том письме ЦК Зиновьев, Каменев и их соратники сравнивались
с «белогвардейцами», то есть с классовыми врагами. Это означало,
что и обходиться с ними следовало как с классовыми врагами —
уничтожать физически.
Особо важную роль в подготовке этого радикального поворота
сыграл ближайший помощник Сталина Н. И. Ежов. Этот понача-
лу незаметный партийный функционер с начала 30-х годов сделал
блестящую карьеру. На XVII съезде ВКП(б) Ежов был избран в ЦК
и стал заместителем председателя только что созданной комиссии
партийного контроля. После убийства Кирова властные полномо-
чия Ежова стали еще шире: он получил задание Сталина найти
тайных организаторов покушения. Как позже рассказывал сам
Ежов, Сталин сказал: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Ежов
также добавил, что многие сотрудники органов НКВД считали
подозрения Сталина необоснованными.
250
Полностью зависимый от Сталина аппарат Ежова начал состав-
лять конкуренцию возглавляемым Генрихом Ягодой (наркомом
внутренних дел в 1934—1936 годах) органам госбезопасности и да-
же контролировать их. В феврале 1935 года Ежов стал председате-
лем комиссии партийного контроля и секретарем ЦК. С весны
1935 года он по заказу Сталина занимался разработкой «теорети-
ческого труда» на тему «От фракционной борьбы к контрреволю-
ции». Этот труд должен был доказать, что бывшие партийные
оппозиционеры больше не принадлежат лагерю большевиков. Они
являются не «заблудшими братьями», а классовыми врагами и дол-
жны беспощадно уничтожаться партией.
Этот тезис был положен в основу начавшегося в августе 1936 года
показательного процесса, а также последовавших за ним процес-
сов. Обвиняемым вменялась в вину организация террористичес-
ких групп при поддержке Троцкого, действующего из-за грани-
цы, с целью убийства самых значительных руководителей партии.
Были якобы запланированы убийства Сталина, Ворошилова, Ка-
гановича, Ежова, Жданова и др. Мнимые «террористы», как утвер-
ждалось, добились успеха только в случае с Кировым. Возмуще-
нию генерального прокурора СССР и главного обвинителя на
показательных процессах А. Я. Вышинского не было предела. Он
называл обвиняемых цепными псами капитализма, которые по-
пытались растерзать лучших из лучших в советской стране.
Однако не только обвинения оказались настоящей сенсацией
на процессе, но и тот факт, что обвиняемые их признали. Так же,
как и генеральный прокурор, они считали свои преступления
настолько вопиющими, что были согласны на любое мыслимое
наказание. Их судьба должна стать предупреждением для других
коммунистов и убедить их в том, что любое сомнение в генераль-
ной линии партии, в мудрости Сталина неминуемо ведет к гибели.
В этом же смысле высказался в своем последнем слове Каменев,
подчеркнув, что ему совершенно безразлично, каким будет приго-
вор, он заранее считает его справедливым. Зиновьев добавил, что
его несовершенный большевизм превратился в антибольшевизм,
и через троцкизм он оказался в лагере фашизма.
У суда не было практически никаких доказательств виновнос-
ти обвиняемых. Предъявляемые документы и высказывания оче-
видцев, как правило, оказывались фальшивками, что безогово-
рочно доказал Троцкий перед независимой экспертной комиссией,
возглавляемой американским философом Джоном Дьюи. Приго-
вор, вынесенный этой комиссией 21 сентября 1937 года, гласил:
«Невиновны».
Таким образом, единственным «доказательством» вины были,
по существу, «признания» самих обвиняемых. Главный обвини-
251
тель Вышинский создал «теорию судебных доказательств в совет-
ском праве», по которой признание обвиняемых рассматривалось
как юридическое основание для осуждения.
Некоторые западные обозреватели находились под сильным
впечатлением такого рода доказательств и считали инсценирован-
ные сталинским руководством пропагандистские спектакли «чест-
ными процессами». Знаменитый британский адвокат Д. Н. Притт
был убежден в правомочности следствия и доказательности вины
обвиняемых. Аналогичным было мнение известного французско-
го адвоката Раймонда Розенмарка, для которого «московский
приговор был выражением самой справедливости».
Хотя подобная точка зрения не была широко распространена
на Западе, она все же показательна для того замешательства,
в котором оказались независимые наблюдатели пред лицом по-
ставленной в Москве инсценировки. Заблуждение же многих
советских граждан, отрезанных от внешнего мира и находящих-
ся под постоянным идеологическим воздействием, было еще
больше. Недавно опубликованные отрывки из дневников того
времени указывают на то, что их авторы действительно верили
в вину осужденных и в искренность их признаний. Об этом,
например, говорит известный историк Дружинин или жена аре-
стованного как «врага народа» и казненного старого большеви-
ка Пятницкого.
Почему же основатели советского государства обвиняли себя
в чудовищных преступлениях против своего же детища? Одно-
значного ответа на этот вопрос пока нет. Из документов, кото-
рые сегодня уже стали доступными, следует, что все эти призна-
ния, как правило, делались вследствие чудовищных пыток и угроз
в адрес членов семей обвиняемых. То, что Сталин лично одобрил
применение пыток по отношению к арестованным коммунистам,
подтвердил Хрущев в своей разоблачительной речи на XX съезде
КПСС. Он процитировал написанную 10 января 1939 года шиф-
рованную телеграмму, адресованную всем местным партийным
комитетам и руководителям органов госбезопасности, в которой
содержались следующие положения: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что
применение физического воздействия в практике НКВД было
допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б) [...] Известно,
что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие
в отношении представителей социалистического пролетариата
и притом применяют его в самых безобразных формах. Спраши-
вается, почему социалистическая разведка должна быть более гу-
манна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов
рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП(б) считает, что метод
физического воздействия должен обязательно применяться
252
и впредь, в виде исключения, в отношении явных и ^разоружа-
ющихся врагов народа, как совершенно правильный и целесооб-
разный метод».
Лишь немногие коммунисты, попавшие в сети сталинского
террора, смогли противостоять пыткам и не дали себя сломать.
Как правило, таких людей просто ликвидировали без лишнего
шума.
Жалкое поведение на показательных процессах жертв, посто-
янно подвергавшихся физическому и психическому давлению со
стороны органов террора, в какой-то степени можно понять. Но
как можно объяснить поведение их бывших единомышленников,
которые еще находились на свободе и тем не менее полностью
смирились со сталинской аргументацией? Во время процесса в ав-
густе 1936 года многие бывшие оппозиционеры — Радек, Раков-
ский, Антонов-Овсеенко, Пятаков, Рыков и другие — требовали
беспощадной расправы над обвиняемыми. Пятаков писал в «Прав-
де» 21 августа 1936 года, что нельзя найти слов, чтобы выразить
негодование и отвращение. А в письме Г. Орджоникидзе от 7 ав-
густа 1936 года Пятаков возмущался: «Подлость и гнусность этих
людей совершенно неслыханны».
Из страха за собственную жизнь многие «старые большевики»
предавали своих многолетних товарищей, иногда ближайших дру-
зей и даже членов семей. Это были те же самые люди, которые
несколько лет назад рисковали своей жизнью, чтобы создать, по
их мнению, совершенно новый и справедливый мир, где не суще-
ствует эксплуатации, «буржуазной» лжи и лицемерия. Теперь же
они утратили не только «буржуазную» мораль, но и элементарную
порядочность, попали в этический вакуум, в котором перестали
действовать универсальные нормы поведения, принятые во всем
мире.
Георгий Федотов так комментировал унизительные выступле-
ния бывших героев большевистской революции на показательных
процессах: «Я не радуюсь их унижению. Я унижен вместе с ними.
Ибо их позор — тоже, в конце концов, позор России. Ведь эти
люди когда-то победили Россию. Они оказались сильнее всех ее
вождей. Они кичились своей несокрушимой “большевистской”
волей. И эта сила, и эта воля оказались мнимыми. Когда воздух
революции вышел из этих пустых резиновых шаров, они сверну-
лись в жалкие тряпочки».
Тот факт, что обвиняемые так жалко вели себя на суде, застав-
ляет Федотова обратиться к Ленину, «который воспитал это поко-
ление, который своим принципиальным, циничным аморализмом,
своим отрицанием личной чести, правдивости и достоинства убил
в зародыше возможность большевистского благородства. Растил
253
палачей, но не героев. И по образу этих растленных, на все гото-
вых слуг творил новую Россию — рабыню Сталина».
Троцкий оценивал поведение обвиняемых — своих бывших
соратников — несколько мягче. В речи в Нью-Йорке в феврале
1937 года он сказал о московских показательных процессах: «Про-
цессы ГПУ носят абсолютно инквизиторский характер, в этом
и заключается простая тайна признаний! [...] Может быть, на свете
есть много героев, которые могут вынести любые пытки [...] в от-
ношении себя, своих жен и детей... Я не знаю... Мои личные на-
блюдения говорят мне, что способность человеческих нервов со-
противляться ограничена... Московские процессы не лишают чести
поколение старых большевиков, они просто показывают, что боль-
шевики состоят из плоти и крови и что они не могут бесконечно
выносить маятник смерти, раскачивающийся над их головами в те-
чение лет. Московские процессы лишают чести политический
режим, их породивший».
Объяснения Троцкого, однако, применимы только к тем «ста-
рым большевикам», которые, после того, как к ним было приме-
нено невыносимое физическое воздействие, смирились с ролью
марионеток в сталинском театре. Поведение тех коммунистов,
которые, не будучи арестованными, своим «предупредительным
послушанием» способствовали сталинским палачам, должно быть
оценено по другим меркам.
Некоторые из них — Бухарин, Рыков, Радек и другие, — кото-
рых обвиняемые на показательных процессах называли своими
сообщниками, с возмущением реагировали на подобную «клеве-
ту». Эти имена назывались обвиняемыми не по их собственной
инициативе. Как известно, во время показательных процессов речь
шла о гигантских инсценировках со специально написанными сце-
нариями, автором которых был лично Сталин. Обвиняемые дол-
жны были учить свои роли наизусть. И тот факт, что обвиняемые
называли определенные фамилии в качестве своих сообщников,
был следствием режиссуры сверху. Бывший член Политбюро и ру-
ководитель профсоюзов Томский сразу же покончил с собой, уз-
нав, что некоторые из обвиняемых назвали его своим соратником.
Бухарин отреагировал на «чудовищно подлые обвинения Камене-
ва» письмом, адресованным некоторым членам Политбюро, в том
числе и наркому обороны Ворошилову. В этом письме, которое
Бухарин написал через несколько дней после казни своих бывших
соратников, он снимал с себя всякую вину: «Что расстреляли со-
бак — страшно рад. Троцкий процессом убит политически».
Выражения лояльности по отношению к Сталину и предатель-
ство бывших товарищей не смогли, однако, смягчить тирана. 23 ян-
варя 1937 года в Москве начался второй показательный процесс,
254
на этот раз против семнадцати обвиняемых так называемого «па-
раллельного антисоветского троцкистского центра». Как и в авгу-
сте 1936 года, на скамье подсудимых оказались многие известные
представители левой оппозиции, разбитой еще в конце 20-х годов:
Пятаков, Радек, Муралов, Сокольников. В центре обвинения были,
помимо планов покушений на ведущих политиков СССР, акты
саботажа и попытки остановить производство и снабжение продо-
вольствием. Снова — как в начале 30-х годов — советскому пра-
вительству понадобились козлы отпущения, на которых можно
было переложить вину за экономически неэффективную систему.
Раньше это были «буржуазные специалисты», теперь бывшие оп-
позиционеры, которые по заданию Троцкого якобы стремились
уничтожить «отечество трудящихся всех стран». Троцкий, неуяз-
вимый для советских органов террора, стал в официальной пропа-
ганде олицетворением всех зол. На всех показательных процессах
он невидимо сидел на скамье подсудимых и обвинялся в органи-
зации всех заговоров, направленных против Советского Союза.
Но за Троцким стояли, согласно сценарию, который лежал в ос-
нове всех показательных процессов, и другие подстрекатели,
а именно «немецкие фашисты». Таким образом, Сталин создал сво-
его рода «теорию двух врагов»: опаснейший внутриполитический
враг — троцкизм и опаснейший внешний враг — фашизм были
приведены к общему знаменателю.
Постановкой троцкизма и фашизма на одну доску сталинский
фикционализм показал свою способность к эволюции. Когда
сталинская клика сразу же после убийства Кирова поставила внут-
рипартийную оппозицию на одну доску с «белогвардейцами»,
это было уже не очень актуально. В середине 30-х годов «бело-
гвардейцы» не представляли опасности для советского режима.
С момента возникновения итальянского фашизма в начале 20-х го-
дов самым радикальным воплощением контрреволюции в глазах
коммунистов были уже фашисты. Именно поэтому, начиная
с 20-х годов, многим врагам Москвы был навешен ярлык «фаши-
стов», чтобы еще сильнее подчеркнуть их порочность. Теория
«социал-фашизма» стала наглядным примером того, насколько
губительным и обесценивающим смысл явления было повсемест-
ное употребление понятия «фашизм». Это понятие поначалу не
распространялось на внутрипартийных врагов Сталина. Уравняв
троцкизм с фашизмом, сталинская клика показала, что после-
дние сдерживающие мотивы в борьбе с внутрипартийной оппози-
цией преодолены. Борьба с ней окончательно приняла теперь ха-
рактер ее уничтожения. Уже на первом московском показательном
процессе Зиновьев назвал троцкизм «разновидностью фашизма».
Во время второго показательного процесса в Москве его сценарий
255
был обогащен новыми деталями. Троцкистов вместе с «фашист-
скими захватническими государствами» (Германией и Японией)
обвиняли в вынашивании планов по развалу СССР. Вывод Вы-
шинского гласил, что предсказания Сталина полностью оправда-
лись. Троцкизм, продолжал Вышинский, действительно стал глав-
ным прибежищем для всех враждебных социализму сил, бандой
шпионов и убийц, поставивших себя на службу тайной полиции
зарубежных стран.
И снова, как и на первом показательном процессе, бывшие
герои большевистской революции и гражданской войны посыпа-
ли головы пеплом и признавали несуществующую вину. Пятаков
в своем последнем слове сказал, что через несколько часов прозву-
чит приговор. И вот он стоит перед судом в грязи, уничтоженный
своими же преступлениями, утративший все по собственной вине,
потерявший партию, лишившийся друзей, семьи и собственной
личности.
Пятаков и еще двенадцать осужденных были приговорены
к смерти и казнены. На обоих показательных процессах многие
обвиняемые называли бывших лидеров правой оппозиции — Бу-
харина, Рыкова и Томского — своими сообщниками, несмотря на
то, что в начале 20-х годов сами критиковали генеральную линию
партии слева. Собственно, утверждение, что между критикой ге-
неральной линии партии «слева» и «справа» не существует прин-
ципиальной разницы, было одной из любимых идей Сталина. Уже
на XVII съезде ВКП(б) он заявлял, что левые — это то же, что
и правые, просто они маскируют свою правую политику левыми
фразами.
В конце 1936 года, накануне второго показательного процес-
са, Сталин, каковы бы ни были его мотивы, считал, что время
для ареста «правых» еще не пришло. Хотя он и цитировал на
созванном тогда пленуме ЦК высказывания некоторых аресто-
ванных коммунистов, утверждавших, что Бухарин говорил о не-
обходимости террора и о свержении Сталина, однако, заявил он,
эти обвинения не могут быть однозначно доказаны. Сталин
пытался создать впечатление, что его на самом деле интересуют
доказательства: «Мы ничего кроме правды не хотим». На отчаян-
ные заверения Бухарина в собственной невиновности он реаги-
ровал холодно: опыт показывает, что «нельзя на слово верить ни
одному бывшему оппозиционеру».
Таким образом, судьбу Бухарина и «правых» решало не нали-
чие доказательств, а планы Сталина. Только на февральско-мар-
товском пленуме ЦК 1937 года Сталин решил, что время для унич-
тожения «правых» уже настало. И, хотя Бухарин на этом пленуме
отчаянно пытался защищаться и всячески дистанцироваться от
256
«главного бандита Троцкого и его сообщников», Микоян прирав-
нял его к Троцкому, Каменеву и Зиновьеву и охарактеризовал
следующим образом: «Троцкий, Зиновьев и Бухарин [...] создали
новый тип людей, извергов, а не людей, зверей, которые высту-
пают открыто за линию партии, а на деле ведут беспринципную
подрывную работу против партии».
Подобные пассажи в речи бывшего соратника глубоко потряс-
ли Бухарина: «Если, конечно, я не человек, то тогда нечего пони-
мать, — выкрикнул он после речи Микояна. — Но я считаю, что
я человек, и я считаю, что я имею право на то, чтобы мое психо-
логическое состояние в чрезвычайно трудный, тяжелый для меня
жизненный момент [было понято]».
Дегуманизация противника была испытанным средством боль-
шевистской пропаганды, как и любой тоталитарной пропаганды
вообще. С ее помощью устранялись психологические барьеры
в борьбе против политических, социальных, а в случае национал-
социалистов — национальных или «расовых» противников. Их
уничтожение представлялось освобождением здорового народно-
го тела от паразитов, своего рода гигиеническим мероприятием.
Партийные оппозиционеры, против которых боролся Сталин,
раньше нередко заявляли о том, что «кулаки» или представители
дореволюционных высших классов — это паразиты и кровопий-
цы, а не люди. Теперь они на собственном опыте почувствовали,
какие болезненные последствия могут иметь подобные высказы-
вания.
В марте 1938 года состоялся третий и последний показательный
процесс, окончательно завершивший разгром старой большевист-
ской гвардии. На скамье подсудимых оказались такие ближайшие
соратники Ленина, как Бухарин, Рыков, Раковский и Крестин-
ский. Двое последних принадлежали к числу известнейших совет-
ских дипломатов и в свое время симпатизировали левой оппози-
ции. И эти основатели советского государства, так же как и их
товарищи по несчастью на первом и втором показательных про-
цессах, оказались в роли вызывающих отвращение преступников,
которым удалось путем обмана, лицемерия и двурушничества до
последнего оттягивать час своего разоблачения. Но этот час про-
бил, и преступники полностью и до конца разоблачены, утверж-
дал Вышинский.
И снова, как и на предыдущих процессах, обвиняемые были,
по сути, согласны с аргументами главного обвинителя. Так, Бу-
харин обвинял себя в предательстве социалистической родины,
в тяжелейшем преступлении, какое только возможно. Однако
между строк Бухарин намекал, что этот процесс является чистой
воды фарсом, поставив под сомнение теорию Вышинского о том,
257
что «признание — царица доказательств». Он утверждал, что та-
кого рода аргументация является средневековым юридическим
принципом.
Тем самым Бухарин нарушил запланированный ход показа-
тельного процесса. И еще одно непредвиденное обстоятельство
грозило нарушить гладкий ход спектакля. Это было упорное не-
желание Крестинского — бывшего советского полпреда в Берлине
и заместителя наркома иностранных дел — признать свою вину.
Но на следующий день, видимо, после соответствующей обработ-
ки, капитулировал и он. Свое строптивое поведение Крестинский
объяснил тем, что у него якобы не хватило сил сказать правду
перед лицом мировой общественности. Восемнадцать из двадцати
одного обвиняемого, в том числе Бухарин, Рыков и Крестинский,
были приговорены к смертной казни и расстреляны.
Сразу после третьего показательного процесса Георгий Федо-
тов высказал мнение, что уничтожение старой большевистской
гвардии в завуалированной форме должно было устранить партию
Ленина. Это явилось своего рода запоздавшей казнью Ленина:
«[Будь] жив сейчас Ленин и окажись он в руках Сталина, без
всякого сомнения, он признал бы себя германским шпионом —
и, быть может, с несколько большим на это правом».
Но «Большой террор» не исчерпывался только уничтожением
старой ленинской гвардии и бывших критиков Сталина «справа»
и «слева». Напротив, это был лишь побочный аспект тогдашних
событий. Сталинская группировка планировала в то время бес-
примерную операцию совсем иного масштаба, которая в случае
неудачи вполне могла бы стоить ее авторам головы. Суть второй
сталинской «революции сверху», начатой в 1936—1937 годах, со-
стояла не в устранении партийных оппозиционеров, чья роль в по-
литической жизни с конца 20-х годов была незначительна, а в обез-
главливании правящей властной элиты. Для этого Сталину было
необходимо иметь в своих руках послушное ему оружие. Этим
оружием должны были стать обновленные, то есть «очищенные»
с применением силы органы госбезопасности. Чистка органов гос-
безопасности началась с телеграммы в Политбюро, отправленной
Сталиным и Ждановым, новым руководителем партийной органи-
зации Ленинграда, 25 сентября 1936 года из Сочи, где Сталин
проводил отпуск: «Считаем абсолютно необходимым и срочным
делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным
образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения
троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на
4 года. Об этом говорят все партработники и большинство област-
ных представителей НКВД». Эта инструкция, которую член По-
литбюро Каганович определил как «замечательное и мудрое реше-
258
ние нашего родителя», была на следующий же день воплощена в
жизнь.
Теперь в Советском Союзе начался двухлетний период террора,
связанный с именем Ежова и под этим именем — «ежовщина» —
вошедший в советскую историю. В действительности же Ежов
был просто марионеткой в руках Сталина — документы из еще
недавно секретных архивов полностью подтверждают это. Поэто-
му можно сказать, что определение «ежовщина» скорее скрывает
истинное положение дел.
В своих выступлениях на февральско-мартовском пленуме ЦК
1937 года ведущие представители сталинского окружения не огра-
ничивались нападками на уже казненных, арестованных или на
тех, кого должны были вот-вот арестовать. Сталинцы распростра-
няли свою критику на их «покровителей и сообщников» в высших
партийно-правительственных эшелонах власти и в руководстве
армии. Об этом говорили, например, председатель совнаркома
Молотов и нарком обороны Ворошилов.
К членам партии и к так называемым «беспартийным больше-
викам» — простым советским людям — обратились с призывом
критиковать высокомерных партийных руководителей и доносить
на них. Эти «неустрашимые маленькие люди» — доносчики — счи-
тались теперь героями. Сталин утверждал, что неприкасаемых ав-
торитетов нет и быть не может. Выступая на февральско-мартов-
ском пленуме 1937 года, Сталин подчеркивал, что руководители
должны понимать: то, что они являются членами ЦК или народ-
ными комиссарами еще не означает, что они обладают всей пол-
нотой знаний, необходимых для правильного руководства. Слу-
жебное положение, как таковое, не дает ни знаний, ни опыта.
В действительности же эти псевдодемократические рассужде-
ния явились призывом к беспощадному террору. Была развязана
кровавая расправа Сталина не только с его политическими сопер-
никами, но и с его ближайшими соратниками, убежденными ста-
линистами, занимавшими руководящие должности в партии, в го-
сударственном, хозяйственном и военном аппарате. И хотя эта
трагедия внешне очень напоминает события, происходившие во
Франции во времена якобинского террора, однако, тогда предста-
вители якобинской правящей элиты объединились против тира-
нии и 9 термидора 1794 года положили конец террористическому
правлению Робеспьера. В СССР же термидор — расплата с тира-
ном — наступил значительно позже, на XX съезде КПСС в феврале
1956 года, через три года после смерти Сталина.
Суть сталинской системы заключалась в том, что ее создатели
не доверяли не только тем, кого контролировали — полностью
подчиненному им обществу, но и тем, кто контролировал — все-
259
могущему партийному аппарату. Здесь, видимо, и следует искать
истоки репрессий против коммунистической элиты, составлявшей
основу этой системы. Вероятно, Сталин только тогда считал свой
режим стабильным и надежным, когда никто из правящей вер-
хушки, включая его ближайших соратников, не чувствовал себя
защищенным.
В секретном докладе на XX съезде КПСС Хрущев рассказал
о судьбе делегатов XVII съезда партии, состоявшегося в январе
1934 года. По словам Хрущева, «установлено, что из 139 членов
и кандидатов в члены Центрального Комитета партии, избранных
на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным
образом в 1937—1938 годах) 98 человек, то есть 70 процентов [...]
Такая судьба постигла... и большинство делегатов XVII съезда
партии. Из 1966 [...] делегатов было арестовано по обвинению
в контрреволюционных преступлениях значительно больше поло-
вины — 1108 человек». XVII съезд ВКП(б) советская пропаганда,
как известно, называла «съездом победителей». Учитывая даль-
нейшую судьбу делегатов этого съезда, московский историк Ми-
хаил Гефтер переименовал его в «съезд самоубийц».
Однако не только партийный аппарат, но и органы госбезопас-
ности — второй столп советской системы — понесли большие по-
тери в 1936—1938 годах. После смещения Ягоды в сентябре
1936 года большая часть его команды была отстранена от власти
и уничтожена. Через два года то же самое произошло с его преем-
ником Ежовым. Вероятно, Сталин полагал, что карательные орга-
ны — «меч партии» — с годами теряет остроту, что для проведения
массовых убийств постоянно требуются новые исполнители. Ста-
лин также хотел, чтобы его послушные исполнители, наводившие
ужас на всю страну, сами жили в постоянном страхе: так было
легче ими управлять.
Составной частью «Большого террора» было, как известно, унич-
тожение немалой части высшего командного состава Красной Ар-
мии как раз накануне советско-германской войны. Уже на первых
двух показательных процессах были названы имена ряда видных
военных руководителей, которых обвиняемые называли своими
сообщниками, например, маршала М. Н. Тухачевского и некоторых
командармов (В. Пугну и В. Примакова). Так как главный режис-
сер московских судебных спектаклей ничего не делал случайно,
было ясно, что эти имена названы обвиняемыми по приказу следо-
вателей. Как и многие другие операции, массовый террор против
командиров Красной Армии, начатый в середине 1937 года, был
тщательно и последовательно спланирован Сталиным.
Какую роль в обезглавливании Красной Армии сыграло сфаб-
рикованное германскими спецслужбами весной 1937 года досье
260
на маршала Тухачевского, в котором шла речь о его тайных
контактах с немецким генеральным штабом? До последнего
времени многие авторы придавали большое значение этой фаль-
шивке. Однако при этом они переоценивали роль доказательств
во время «Большого террора». Сталинской клике, чтобы устра-
нить ставших «неудобными» руководителей, военачальников или
даже целые социальные группы, не требовались доказательства
их «антигосударственной» деятельности. В своей работе они
прибегали к совсем другим методам: если доказательства нуж-
ны, то их можно и изготовить. Сфабрикованное германскими
спецслужбами досье было, кстати, изготовлено «с подачи» со-
ветского агента — белого генерала Скоблина, жившего в эмиг-
рации в Париже.
С весны 1937 года органы госбезопасности начали работу по
подготовке очередного спектакля, на сей раз — о «крупном заго-
воре в рядах Красной Армии». В мае Сталин направил всем членам
ЦК письмо, в котором шла речь о том, что Тухачевский является
агентом германской разведки и ведет работу в пользу Германии.
Сталиным было предложено исключить Тухачевского из рядов
ВКП(б) и передать его дело органам госбезопасности. Все члены
ЦК поддержали это предложение. Кстати, резолюция об аресте
Бухарина и Рыкова, принятая на февральско-мартовском пленуме
ЦК в 1937 году, была также одобрена единогласно. Некоторые
члены ЦК были даже более категоричны, чем Сталин, и требовали
немедленного расстрела Бухарина и Рыкова. Сам Сталин говорил
на пленуме «только» об исключении обоих из ЦК и партии и о пе-
редаче дела на расследование в НКВД.
Сталин решил провести быстрый процесс против военной вер-
хушки без привлечения общественности и приказал: «всех рас-
стрелять». Что и произошло 11 июня 1937 года. Помимо Тухачев-
ского были расстреляны еще восемь видных военачальников
(И. Якир, И. Уборевич, Примаков, Путна и др.). За несколько
дней до этого начальник Главного политического управления
Красной Армии Я. Гамарник покончил жизнь самоубийством.
К одной из особо мрачных страниц этого судебного процесса
относится тот факт, что среди судей было много военных — това-
рищей обвиняемых по оружию (Блюхер, Алкснис, Белов, Воро-
шилов, Буденный и др.). Лишь двоим из них удалось пережить
сталинский террор. В военной элите, как и в партийной, узы слу-
жебной солидарности практически отсутствовали. Будущие жерт-
вы террора участвовали в травле своих товарищей почти с таким
же рвением, что и главные исполнители. Около сорока тысяч
командиров Красной Армии попали под жернова сталинской ма-
шины террора.
261
Защищалась ли советская правящая элита хоть как-то от этого
всплеска репрессий, направленного против нее? После частичного
открытия советских архивов историки отправились на поиски
следов внутрипартийного сопротивления организаторам «Большо-
го террора». Особо интересных находок, однако, они так и не
сделали. Попытки советской олигархии остановить направленный
против них «крестовый поход» имели робкий и абсолютно беспо-
мощный характер. Так, например, на пленуме ЦК в июне 1937 года
некоторые члены ЦК пытались протестовать против требований
Ежова ужесточить борьбу с «врагами народа». Министр здравоох-
ранения Каминский якобы заявил: «Так нам придется расстрелять
всю партию!». Каминского поддержал один из руководителей
Коминтерна Пятницкий. Однако этот протест остался без послед-
ствий. Вскоре после пленума Каминский и Пятницкий были аре-
стованы, приговорены к смертной казни и расстреляны. Террор
безостановочно шагал вперед и достиг своего апогея после июнь-
ского пленума ЦК 1937 года.
Одной из распространенных форм протеста против произвола
режима стали самоубийства ряда видных партийных руководите-
лей. Добровольно ушли из жизни Томский, Орджоникидзе, Га-
марник. Однако такие акты отчаяния со стороны ближайших со-
ратников не могли смягчить Сталина. На пленуме ЦК в декабре
1936 года он назвал самоубийц особенно изощренными врагами
партии, которые своей добровольной смертью бросают на нее тень
и хотят в «последний раз обмануть [партию]».
В то время, когда русское крестьянство отчаянно сопротивля-
лось экспроприации, большевистская правящая элита встретила
свое физическое уничтожение почти без сопротивления. Столь
различное поведение не в последнюю очередь объясняется тем, что
большевистские олигархи гораздо больше идентифицировали себя
с государством, которое развязало против них беспощадную войну
на уничтожение, чем русские крестьяне.
В феврале 1937 года в речи о московских процессах Троцкий
сказал: «Все расстрелянные умирали с проклятиями на устах, об-
ращенными против этого режима». Но достоверность этого выска-
зывания нельзя подтвердить документально. О каком-либо систе-
матическом сопротивлении тирану со стороны советской правящей
элиты не может быть и речи. Даже в рядах Красной Армии иссле-
дователям не удалось найти никаких следов организованного со-
противления. Более того, многие военачальники, как уже упоми-
налось, принимали активное участие в сталинских репрессиях
против своих многолетних соратников и друзей. Поведение совет-
ских военных российские историки В. Рапопорт и И. Алексеев
комментировали так: «У них были на выбор разные линии пове-
262 - . _
дения: пассивное неприятие, открытый протест и даже физичес-
кая расправа со Сталиным и Ворошиловым. Они предпочли хо-
лопское одобрение. Через год-полтора почти никого из них в жи-
вых не было».
Как правило, большевики, ставшие жертвами Сталина, руко-
водствовались «кодексом чести», который появился еще во време-
на Ленина и запрещал применение силы в отношении оппонентов
внутри партии. Большинство сохранило верность этой традиции
даже во времена «Большого террора». Однако для Сталина, боров-
шегося против своих же соратников по партии, не существовало
абсолютно никаких табу. Троцкистка Сафонова, чудом пережив-
шая террор 30-х годов, позже сказала: «Мы отрицали террор как
принцип, не предпринимали ни единой попытки [террора в борь-
бе против Сталина]».
При этом нельзя забывать, что ««старые большевики»» не были
пацифистами, которые относятся с отвращением к любым прояв-
лениям насилия. Они без тени сомнения прибегали к жесточай-
шим террористическим методам, когда это касалось «классовых
врагов». Но они были не в состоянии причислить к «классовым
врагам» Сталина. Революционная схема, заложниками которой они
стали, не позволяла этого сделать. Биограф Сталина А. Антонов-
Овсеенко писал: «Часто спрашивают, неужели на Сталина не было
ни одного покушения? Да, ни одного... Да, их не было у нас,
заговорщиков, ибо уже к началу 30-х годов с именем Сталина
связывали все победы социалистического строительства. В спорах,
затеваемых оппозицией, в ее планах никогда не заходила речь
о физическом устранении Сталина».
Такое поведение удивительным образом напоминает поведение
старой германской элиты по отношению к Гитлеру. Большинство
немецких консерваторов категорически отклоняло возможность
насильственной борьбы с гитлеровской тиранией и ссылалось при
этом, как и «старые большевики» в России, на «кодекс чести» —
в их случае это была присяга, которую они принесли «вождю
немецкого рейха и народа». Лишь немногие считали эту присягу,
принесенную тирану, виновному в преступлениях апокалиптичес-
кого масштаба, недействительной и призывали к активному со-
противлению. Они оставались изолированными внутри своей со-
циальной среды, что особенно ярко проявилось во время событий
20 июля 1944 года.
Но не только присяга «фюреру» удерживала многих представи-
телей консервативной элиты от активного сопротивления. Также
и из страха перед анархией и коммунистами они отказывались от
насильственного свержения существующей системы. В свою оче-
редь, большевистские критики Сталина не помышляли о насиль-
263
ственном свержении существующей в их стране системы не
в последнюю очередь из страха перед реставрацией капитализма.
Даже Троцкий высказывался за осторожные методы борьбы со
сталинским режимом, так как этот режим, несмотря на свой дес-
потический характер, был «более прогрессивным», чем капитали-
стический строй, потому что упразднил частную собственность.
Эти мнимые достижения Сталина Троцкий ни в коем случае не
хотел подвергать опасности. Сталин и Гитлер прекрасно знали
о существовании мировоззренческих и моральных табу у своих
оппонентов. Биограф Гитлера Конрад Хайден сказал в 1936 году,
что тот знает своих противников лучше, чем они сами себя знают,
так как он пристально наблюдает за ними, а способность исполь-
зовать слабости других является его сильной стороной. Эти слова
можно применить и к Сталину.
Борьба против Сталина и Гитлера осложнялась еще и существо-
ванием мифа о личности вождя, который начал постепенно скла-
дываться вокруг обоих деспотов. Не последнюю роль в мифоло-
гизации образов советского и немецкого вождей сыграли будущие
жертвы обоих тиранов в России и Германии. Так, например, по-
мимо убежденных сталинистов, в создании культа личности Ста-
лина принимали участие, как уже упоминалось, многие ««старые
большевики»», считавшиеся когда-то его непримиримыми крити-
ками (Бухарин, Радек и др.). А в Германии в создании культа
личности фюрера участвовали не только единомышленники Гит-
лера, но и представители старой элиты, бывшие приверженцами
совсем других традиций. С НСДАП их связывало неприятие де-
мократии. Веймарская республика олицетворяла для них раскол
общества, упадок и прежде всего «порочный» компромисс с поли-
тическим противником — с социал-демократией. Они воспевали
старый патриархальный порядок и одновременно понимали, что
обращенная в прошлое программа его восстановления не имеет ни
малейших шансов в современном политизированном обществе.
В этом отношении фигура фюрера являлась идеальным выходом
из положения. С одной стороны, она сплачивала политизирован-
ные массы, а с другой стороны означала прекращение компромис-
сов с так называемым «классовым врагом», то есть с социал-де-
мократически ориентированным рабочим движением. Расчет в духе
Макиавелли во многом определил события января 1933 года. То,
что он не сработал, выяснилось позже. Подобным же образом про-
считались и «старые большевики», с помощью которых был со-
здан культ личности Сталина. Сначала казалось, что этот культ
поможет стабилизировать ситуацию в партии, которую в 20-х годах
сотрясали бесконечные фракционные схватки. Но ни в Германии,
ни в СССР не заметили, что система, построенная на культе лич-
264
ности, по определению означает неограниченный произвол, кото-
рый неизбежно обратится против ее создателей, поскольку любая
критика безгрешного вождя считается святотатством. Благодаря
этим обстоятельствам борьба против обоих деспотов чрезвычайно
осложнялось.
Только в конце 1938 года, после того, как руководителя НКВД
Ежова сменил на этом посту не менее печально известный Л. П. Бе-
рия, террор начал постепенно ослабевать. Но это не было связано
с каким-либо сопротивлением со стороны жертв. Просто правя-
щая верхушка посчитала продолжение безграничного террора, гро-
зившего дестабилизировать все устои партийного и государствен-
ного аппарата, неподходящим для текущего момента.
Судьба Ежова была столь же безрадостной, как и судьбы его
жертв. 23 ноября 1938 года он направил Сталину прошение об
отставке, мотивируя ее тем, что не справился со своими обязанно-
стями на посту руководителя органов госбезопасности. 10 апреля
1939 года Ежов был арестован и обвинен в шпионаже в пользу
Польши, Германии, Японии и Англии. 3 февраля 1940 года он был
приговорен к смертной казни и на следующий день расстрелян. Во
время судебного процесса он сокрушался, что недостаточно тща-
тельно очистил ряды сотрудников органов госбезопасности. Всего
только четырнадцать тысяч чекистов стали жертвами репрессий,
что, конечно, с точки зрения Ежова, было явно недостаточно.
«Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах», —
это были последние слова Ежова. Как и во всех других похожих
случаях, Сталина не смягчили такого рода признания. Известный
советский авиаконструктор А. Яковлев цитирует следующие слова
Сталина об этом человеке, ставшем символом «Большого террора»:
«Ежов — мерзавец, в 1938 году погубил много невиновных людей.
Мы его за это расстреляли».
В середине 30-х годов, после порабощения советского кресть-
янства, большевистская партия ощущала себя всесильным деми-
ургом, который может в одночасье создать новый мир и нового
человека. Однако в «обществе равных» такая всемогущая партия
представляла собой инородное тело. Через несколько лет, вслед-
ствие «Большого террора», это инородное тело было интегриро-
вано в общий социальный организм. Мнимый демиург превра-
тился в послушный инструмент в руках правящей верхушки. На
беспощадный террор сталинского режима когда-то всемогущая
партия реагировала столь же беспомощно, как и остальное насе-
ление.
Несмотря на трагичность их судьбы, с большевиков, ставших
жертвами террора, нельзя снять ответственность за сталинский
деспотизм. Они стремились построить социалистический рай на
265
земле при помощи необузданного насилия. И вместо рая они со-
здали такую систему, которую советский философ Бутенко во
время горбачевской перестройки назвал «адом на земле». Подоб-
ное развитие было в какой-то степени предсказуемым. Террор
порождал террор, так что «революция пожирала своих детей».
«Крестовый поход» сталинского режима в 1936—1938 годах
затронул не только правящую элиту. Еще сильнее он коснулся
широких слоев населения, что было в недостаточной степени оце-
нено мировой общественностью, пристально следившей за пока-
зательными процессами в Москве. В начале 60-х годов специально
созданная по поручению руководства КПСС комиссия расследо-
вала сталинские преступления, совершенные в 1934—1938 годах.
Ее отчет, подготовленный в 1963 году, был опубликован только
через несколько лет после распада Советского Союза. В 1937—
1938 годах, говорилось в этом отчете, 1 372 392 человек были аре-
стованы, 682 692 из них были казнены. Число членов партии или
кандидатов в члены партии, ставших жертвами репрессий, соста-
вило 116 885 человек. Подавляющее большинство жертв террора
не имели к партии никакого отношения. В первую очередь это
были бывшие «кулаки», которые уже к началу 30-х годов были
лишены собственности, депортированы и большей частью репрес-
сированы.
2 июля 1937 году Политбюро ЦК разослало руководящим орга-
нам на местах следующее распоряжение: «Взять на учет всех возвра-
тившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее
враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны...».
Судьбу этих людей решали комиссии из трех человек (тройки),
состоящие из первого секретаря местной партийной организации,
прокурора и руководителя местного органа НКВД. Опираясь на это
распоряжение, 30 июля 1937 года Ежов издал приказ № 00447, в ко-
тором были приведены уже конкретные цифры. 72 950 человек
должны были быть расстреляны, 259 450 человек — депортированы.
Уже 31 июля 1937 года этот приказ был одобрен Политбюро.
Некоторые авторы полагают, что реальное число жертв намного
превзошло первоначально запланированное — примерно на
300 000 человек.
Следующую большую группу жертв «Большого террора» со-
ставили представители так называемых «враждебных националь-
ностей», то есть выходцев из стран, проводящих враждебную
Советскому Союзу политику: немцы, поляки, финны, народы
Прибалтики, румыны, японцы, корейцы (Корея входила тогда
в состав Японской империи). Бесчисленные представители этих
народов были обвинены в шпионаже и саботаже. В изданной
в 2000 году в Москве книге «Реабилитация: Как это было», сказа-
266
но по этому поводу: «По отчетным данным только на 10 сентября
1938 года, в результате... приказов, объявляющих по существу
массовый террор по национальному признаку, было осуждено
к расстрелу 172 830 человек — Поляков 84 471, Немцев 24 858,
«Харбинцев» 19 312, Латышей 13 944, Греков 9450, Румын 4021,
Финнов 5224, Эстонцев 4672...». Сотни тысяч представителей
национальных меньшинств были депортированы, в первую оче-
редь, из пограничных территорий. Так, например, в 1937 году сто
семьдесят тысяч корейцев были высланы с Дальнего Востока
в Центральную Азию.
Во времена «Большого террора» заметно выросло и количество
заключенных в советских лагерях, которые, сидя на голодном
пайке, должны были построить «социализм в одной отдельно взя-
той стране». В начале 1935 года «Архипелаг ГУЛАГ» насчитывал
965 000 заключенных, в конце 1939 года их стало уже 1 670 000.
Эти данные, однако, не являются окончательными. Точное число
жертв до сих пор не подсчитано, по этому вопросу в научной
литературе ведутся оживленные дискуссии.
Коллективная безопасность и стратегия
народного фронта против политики умиротворения -
новые акценты советской внешней политики
(1934-1938 годы)
Повлияла ли непредсказуемая и саморазрушительная внутрен-
няя политика московского руководства во времена «Большого
террора» на политику внешнюю? На этот вопрос следует дать от-
рицательный ответ. В отличие от начала 30-х годов, периода кол-
лективизации сельского хозяйства, во времена «Большого терро-
ра» советское руководство пыталось в значительной степени
отделить свой внешнеполитический курс от внутриполитическо-
го. Это обстоятельство вызвало на Западе большое замешатель-
ство. Двойственной политике Сталина в 1934—1938 годах сложно
дать объективную оценку, так как иррациональность и неприми-
римость его политики внутри страны сочеталась с готовностью
к компромиссам и гибкостью по отношению к зарубежным стра-
нам. Двойственность, в целом характерная для большевиков, была
в еще большей степени свойственна Сталину.
В отношении Гитлера он также пытался поначалу демонстриро-
вать готовность идти на компромиссы. Весной 1933 года Сталин
объявил Берлину, что готов считать уничтожение национал-соци-
алистами КПГ исключительно внутренним делом Германии. В этом
смысле в беседе с Гитлером 28 апреля 1933 года высказался совет-
ский полпред в Берлине Хинчук, сказавший, что советское прави-
267
тельство считает невмешательство во внутренние дела Германии
делом само собой разумеющимся.
На XVII съезде ВКП(б) в январе 1934 года Сталин заявил:
«Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским
режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы пото-
му, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР устано-
вить наилучшие отношения с этой страной... Нет, не в этом дело.
Дело в изменении политики Германии. Дело в том, что [...] в Гер-
мании началась борьба между двумя политическими линиями,
между политикой старой, получившей отражение в известных
договорах СССР с Германией, и политикой “новой”, напоминаю-
щей в основном политику бывшего германского кайзера...
Таким образом, Сталин призывал Гитлера к тому, чтобы вести
себя с одной стороны как Муссолини, с другой — как сами боль-
шевики, то есть, несмотря на ярко выраженную идеологическую
окраску своего режима, проводить гибкую прагматичную вне-
шнюю политику. В этом смысле он недооценил идеологические
императивы, которым была подчинена политика Гитлера, то место
в его внешнеполитической программе, которое заняла враждеб-
ность по отношению к большевикам и России. Троцкий, в отли-
чие от Сталина, распознал это очень рано. Сразу же после созда-
ния в Германии национал-социалистического режима он
настойчиво предупреждал советское руководство о грядущей зах-
ватнической войне Гитлера против Советского Союза. Считая
эту войну неизбежной, Троцкий советовал нанести упреждаю-
щий удар по национал-социалистам и напасть на Третий Рейх,
пока тот еще не окреп. Эти советы Троцкого в Москве считали
«провокацией».
Сталинские поиски взаимопонимания с Гитлером были поддер-
жаны не всеми членами советского руководства. Так, например,
нарком иностранных дел М. Литвинов уже в 1933 году высказывал
мнение о том, что политика умиротворения по отношению к Тре-
тьему Рейху бессмысленна для СССР. В своей чрезвычайно ост-
рой речи от 29 декабря 1933 года Литвинов назвал Германию и
Японию основными источниками опасности в мире.
Литвинов все сильнее противился пересмотру Версальского
договора. Он подчеркивал, что ревизия Версаля в сложившейся
ситуации означает войну и выступал за улучшение отношений
между СССР и Лигой Наций. 5 января 1934 года он заявил не-
мецкому послу в Москве Надольному, что Лига Наций, после
выхода из нее Японии (в мае 1933 года) и Германии (в октябре
1933 года) стала полезным инструментом поддержания мира.
Литвинов также отмечал позитивную роль Франции в деле со-
хранения мира.
268
Надольный объяснял антигерманскую позицию Литвинова
прежде всего его еврейским происхождением. 9 января 1934 года
Надольный сообщал в министерство иностранных дел рейха: «Са-
мым существенным мотивом его [Литвинова] позиции является
[...] сильно выраженное отрицательное отношение к Берлину...
Это, вероятно, возникшее из ненависти и страха, неприятие гит-
леризма, который [...] предал анафеме евреев, а Литвинов, как
известно, — на самом деле г-н Валлах из Белостока».
23 января 1934 года Надольный добавил: «Хотя Литвинов, со
своей стороны, уже принял решение поддерживать курс Франции,
даже если это приведет к ухудшению отношений с Германией, но
Литвинов не единственный, кто принимает решения. Основные
положения внешней политики СССР определяются Сталиным
и Политбюро, в которое Литвинов не входит. В Политбюро же
сохраняется основная линия: “Не примыкать ни к каким европей-
ским группировкам, которые могут втянуть Советский Союз в ев-
ропейские конфликты против его воли”».
Разумеется, Литвинов отвергал политику Третьего Рейха не
по личным, а по идеологическим мотивам. Однако Надольный
верно распознал отсутствие единого мнения в советской поли-
тике по отношению к Германии. Правительство Третьего Рейха
должно было, как полагал немецкий дипломат, использовать
это обстоятельство: «Наши друзья [...] несмотря на все неудоб-
ства, причиняемые им германским режимом, готовы работать
над улучшением германо-советских отношений, если мы предо-
ставим им убедительные доводы, лишающие силы аргументы
Литвинова».
Эти слова Надольного доказывают, что он, так же как и дру-
гие представители дипломатического корпуса Германии, равно
как и сам Сталин, недооценивал идеологические императивы
Гитлера, определявшие его политику по отношению к России.
Гитлер не собирался отделять политику от своих идеологических
принципов, как это делал Муссолини или же сами большевики.
Все попытки немецких дипломатов при помощи рациональных
аргументов убедить Гитлера в том, что поддержание хороших
отношений с СССР является жизненно важным делом для Гер-
мании, были обречены: он с раздражением отклонял эти аргу-
менты. Госсекретарь министерства иностранных дел фон Бюлов
рассказывал о своем разговоре с Гитлером, в котором последний
высказался по поводу германо-советских отношений: «Рейхсканц-
лер подробно объяснил, что восстановление германо-русских
отношений невозможно, потому что новый общественный поря-
док в Германии уничтожил все надежды русских на возможность
осуществления мировой революции. Острый антагонизм между
269
Германией и Россией, естественно, сохранится... Мы не имеем
права [...] предаваться иллюзиям. Русские нас всегда обманыва-
ют и однажды бросят в беде».
Чрезвычайно интенсивные экономические отношения между
Берлином и Москвой, существовавшие во времена Веймарской
республики, сократились до минимума. Доля Германии в совет-
ском экспорте сократилась в 1938 году по сравнению с 1932 годом
с 17,5% до 6,6% , а в импорте — с 46,5% до 4,7%. Военное сотруд-
ничество между двумя противниками Версальской системы было
прекращено вскоре после прихода национал-социалистов к влас-
ти. В книге «Рейхсвер и Красная Армия в 1920—1933 годах» Ман-
фред Цайдлер пишет: «Если рассматривать XX век как век идео-
логизированный, то сотрудничество рейхсвера и Красной Армии
относилось к реально-политической, [...] свободной от идеологии
странице этого века. Массированное проникновение идеологичес-
кого начала во внешнюю политику, начавшееся при Гитлере, [...]
означало окончание целой эпохи в немецкой, русской и европей-
ской истории».
Основные положения своей восточной политики Гитлер сфор-
мулировал еще задолго до прихода к власти. В так называемой
«Второй книге», написанной в 1928 году, но опубликованной лишь
в начале 60-х годов, он писал, что любой витальный (обладающий
жизненной силой) народ неизбежно склонен к экспансии за счет
других. Отказ от экспансии означает стагнацию. Народ, пребыва-
ющий в состоянии стагнации, будет завоеван более витальными
нациями. В этой борьбе разрешены все средства. Экспансия впол-
не оправдана для немецкого народа, так как он не может прокор-
мить себя на своей небольшой территории. Самым подходящим
объектом для немецкой экспансии является Россия. Границы
1914 года стали для Германии совершенно неприемлемыми. Снова
достичь этих границ значило бы, что Первая мировая война была
для Германии напрасной. Границы 1914 года не смогут вместить
и прокормить всех немцев. Единственно разумная внешнеполити-
ческая цель для Германии — это завоевание жизненного простран-
ства на Востоке за счет России. Гитлер понял, что, как это ни
парадоксально звучит, протест западных держав против неудер-
жимой экспансии немцев на Восток будет значительно слабее
протеста против попытки восстановления Германии в границах
1914 года. Гитлер в 1928 году писал, что «русский хаос» откроет
дорогу немецкой внешней политике к ее единственной цели —
завоеванию жизненного пространства на Востоке. Сразу же после
прихода к власти Гитлер с захватывающей дух последовательнос-
тью стал осуществлять свои внешнеполитические цели, сформу-
лированные еще в 1928 году.
270
Внешняя политика Германии приобретает с этого момента двой-
ственный характер, что некоторым образом напоминает внешнюю
политику СССР. С одной стороны, Гитлер и другие идеологи
национал-социализма говорили о своем намерении уничтожить
мировое коммунистическое движение; такими же радикальными
были заявления многих идеологов Коминтерна в отношении «ми-
рового капитала». С другой стороны, несмотря на подобные прин-
ципиальные заявления, советские и немецкие дипломаты пытались
поддерживать нормальные отношения со своими идеологическими
противниками. В Советском Союзе эти споры между привержен-
цами умеренной, прагматичной политической линии и сторонни-
ками проведения непримиримой политики происходили внутри
руководства ВКП(б), потому что только здесь разрабатывалась
генеральная политическая линия как для СССР, так и для Комин-
терна. В Третьем Рейхе подобные столкновения проходили на
другом уровне. Здесь речь шла о борьбе между представлениями
традиционной консервативной политической элиты Германии
и сторонниками революционной внешнеполитической концепции
национал-социалистического руководства.
В отличие от большевиков, национал-социалисты пришли
к власти не вследствие устранения правящей элиты, а благодаря
заключенному с ней компромиссу. Поначалу этот компромисс
явился для национал-социалистов, стремившихся к революцион-
ному преобразованию общества, почти непреодолимым препят-
ствием. В этом смысле национал-социалистический режим на ста-
дии зарождения очень напоминал фашистский режим в Италии,
действия которого были существенно ограничены сильной пози-
цией его консервативных союзников.
В отличие от СССР, в Третьем Рейхе, по определению немец-
ко-американского политолога Эрнста Френкеля, речь шла о «двой-
ном государстве», в котором одновременно сосуществовали так
называемое «прерогативное» и «нормативное» государство. Френ-
кель пишет: «Под “прерогативным государством” я имею в виду
систему господства абсолютного произвола и насилия, не ограни-
ченного никакими правовыми гарантиями. Под “нормативным
государством” я понимаю систему правления, имеющую широкие
полномочия для поддержания правопорядка, выраженного в зако-
нах, судебных решениях и административных актах исполнитель-
ной власти».
Национал-социалистическому руководству довольно быстро
удалось ослабить «нормативное государство» и освободиться от
«консервативных оков». Нацисты создали систему, которая еще
более радикально, чем большевистская, отмежевалась от ценност-
ных представлений не только их консервативных партнеров по
271
коалиции, но и от вековых представлений европейцев. Эрнст
Нольте, которого никоим образом нельзя заподозрить в симпати-
ях к коммунистическому режиму, писал в 1966 году: «Картина
[национал-социалистического] “нового порядка” позволяет ясно
увидеть проявляющиеся контуры [...] великой германской миро-
вой империи, [...] имеющей гораздо меньше общего с многообраз-
ной действительностью европейского мира, чем даже мечта Лени-
на о Европе, объединенной в союз советских республик».
НСДАП создала, таким образом, фашистский режим «нового
типа», который отличался от итальянского фашизма не менее ра-
дикально, чем тот, в свою очередь, отличался от традиционных
буржуазных режимов. И это несмотря на то, что итальянский
фашизм явно имел тоталитарные черты и создал понятие «тотали-
таризм». Однако лишь национал-социализму удалось применить
на практике некоторые теоретические постулаты итальянского
фашизма. Как отметил в 1941 году немецко-американский поли-
толог Зигмунд Нейманн, итальянскому фашизму, несмотря на его
манию величия, не удалось начать мировую революцию, это смог-
ли сделать только национал-социалисты. В полемике с их союзни-
ками-консерваторами инициатива однозначно принадлежала на-
ционал-социалистам.
Бескомпромиссный антисоветский курс Гитлера проявился
достаточно быстро. То, что Гитлер в значительной степени навя-
зал консерваторам свою внешнеполитическую концепцию, было,
среди прочего, подтверждено подписанием 26 января 1934 года
германо-польского договора о ненападении. Непримиримость
в отношениях с Польшей считалась немецкими консерваторами
времен Веймарской республики нерушимым принципом. Стрем-
ление к пересмотру восточных границ Германии, по замечанию
историка Мартина Бросцата, было аксиомой Веймарской внеш-
ней политики.
Несмотря на ярко выраженный антипольский настрой, свой-
ственный, в первую очередь, немецким консерваторам, они не
смогли препятствовать подписанию германо-польского соглаше-
ния о ненападении. Как пишет политолог Ханс Буххайм, любое
германское демократическое правительство было бы сметено под-
писанием такого соглашения, однако власть Гитлера нисколько не
пострадала.
Подписанием договора с Польшей Гитлер хотел сделать попу-
лярным в Европе принцип национального «sacro egoismo» (свя-
щенного эгоизма) и таким образом постепенно расколоть союз
держав, которые гарантировали соблюдение Версальского догово-
ра. Гитлеру было хорошо известно, что польское руководство ис-
пытывает страх перед Советским Союзом. Он воспользовался этим
272
страхом, предлагая Польше сближение с Германией. Польское
руководство оказалось одним из первых европейских правительств,
поверивших, что гитлеровская политика направлена в первую
очередь против коммунизма и СССР, а не против «буржуазных»
стран. С течением времени эта вера превратилась для многих за-
падноевропейских политических кругов в аксиому.
Третий Рейх постепенно стал центром антисоветской активно-
сти в Европе. Победа национал-социалистов в Германии дала тол-
чок правоэкстремистским силам в других европейских странах.
Советский Союз оказался перед перспективой окружения агрес-
сивными антикоммунистическими диктатурами.
С весны 1934 года Сталин начал понимать то, что Троцкий
и Литвинов увидели сразу же после установления гитлеровской
диктатуры, а именно, что уступки нацистам бессмысленны, и что
Третий Рейх можно остановить лишь с помощью еще большей,
чем Германия, силы. В разговоре с английским писателем Гер-
бертом Уэллсом 23 июня 1934 года Сталин заявил, что отвечать
на агрессивность фашистов нужно не компромиссами, а только
силой. В связи с этой новой внешнеполитической ориентацией
Сталина очень важным является его письмо в Политбюро от
23 июля 1934 года, в котором Сталин негативно высказался о на-
мерении редакции партийного журнала «Большевик» опублико-
вать сочинение Энгельса о внешней политике царской империи.
По мнению Сталина, Энгельс ошибался, считая царскую импе-
рию величайшей опасностью для существования мира в Европе
и называя царизм сильнейшим бастионом реакционных сил. Эн-
гельс недооценил опасность для европейского мира, возникшую
в результате аннексии Германией Эльзаса и Лотарингии. В конце
XIX века самую большую опасность для мира во всем мире, как
полагал Сталин, представляла Германия, а не царская империя.
Косвенно он хотел указать на то, что тогдашняя ситуация повто-
ряется и теперь. Германия становится самым агрессивным госу-
дарством в Европе. Этой агрессивности Сталин так же, как и Рос-
сийская империя в конце XIX века, намеревался противостоять
при помощи союза с Францией, которая также находилась под
угрозой Германии.
Сначала Сталин все же не решался опубликовать свои крити-
ческие замечания об Энгельсе — классике марксизма. В одном из
писем своему ближайшему соратнику Л. М. Кагановичу от 16 ав-
густа 1934 года генсек высказал сомнения, можно ли подвергать
Энгельса столь острой критике. Сталинская статья была опубли-
кована лишь в мае 1941 года, то есть накануне советско-герман-
ской войны. Однако это обстоятельство не изменило намерений
Сталина форсировать создание советско-французского альянса,
273
направленного против Гитлера. В этот союз позже должна была
вступить и Чехословакия, так же ощущавшая угрозу со стороны
Третьего Рейха. Москва, Париж и Прага, объединенные договора-
ми о взаимопомощи, должны были стать важнейшим оплотом так
называемой политики коллективной безопасности, обращенной
против агрессивных действий Берлина.
Тогдашний министр иностранных дел Франции Луи Барту так-
же активно выступал за франко-советское сближение. Эрнст Ни-
кит, непримиримый критик Гитлера из лагеря консервативной
революции, в написанной им в 1936 году книге «Империя низших
демонов» назвал Барту последним французским политиком, про-
должающим традиции Клемансо и пытающимся остановить не-
мецкую агрессию. Для Барту главной темой европейской полити-
ки был Версаль, а не большевизм, писал Никиш. Барту и советское
руководство видели в Гитлере серьезнейшего общего врага. Фран-
цузское и советское правительства пропагандировали идею созда-
ния системы коллективной безопасности в Европе, направленной
против Третьего Рейха. В октябре 1934 года СССР вступил в Лигу
Наций.
Для обуздания агрессии Германии в Европе московское руко-
водство искало союзников не только на межгосударственном уров-
не. Изоляции правого экстремизма, в первую очередь немецкого,
следовало добиваться путем сотрудничества с другими политичес-
кими течениями и группировками, антифашистские настроения
которых были хорошо известны Москве. Однако эта цель была
недостижима без принципиального пересмотра теории «социал-
фашизма», которая все еще господствовала в Коминтерне. Пово-
рот в политике Коминтерна должен был начаться с Франции. В на-
чале 1934 года она казалась очередной европейской страной,
в которой нарастала угроза прихода к власти фашистов. По приме-
ру нацистов французские правые стремились ликвидировать пар-
ламентскую систему в своей стране. Парламентаризм они называ-
ли коррумпированным и враждебным народу строем. 6 февраля
1934 года в Париже состоялась массовая демонстрация правых сил,
пытавшихся взять штурмом здание парламента. Эти события по-
вергли французских левых в состояние шока. Ввиду растущей
правоэкстремистской опасности, во Франции набирало силу стрем-
ление к преодолению раскола в рабочем движении. 12 февраля
в Париже прошла массовая ответная демонстрация представителей
левых сил, организованная социалистами, в которой также приня-
ли участие многие коммунисты. Чтобы избежать нареканий со
стороны Коминтерна за эту совместную с социал-демократами
акцию, руководство Коммунистической партии Франции (КПФ)
подчеркнуло, что его позиция по отношению к социал-демокра-
274
тии в принципе не изменилась. Ж. Дюкло, один из руководителей
КПФ, сразу после окончания демонстрации сказал, что социал-
демократия имеет фашистский характер и является главным опло-
том буржуазии. В мае 1934 года лидер КПФ Морис Торез заявил,
что создание единого фронта коммунистов и социал-демократов
исключено, так как огонь и вода никогда не могут соединиться.
Коммунисты, выступающие за союз с социал-демократами, были
объявлены руководством КПФ предателями и исключены из
партии.
Совместная демонстрация, состоявшаяся 12 февраля, казалась
лишь эпизодом. Представлялось, что правы те наблюдатели, кото-
рые считали, что сталинисты неспособны ничему научиться и что
руководство Коминтерна не в состоянии изменить свой леворади-
кальный курс. Этим наблюдателям скоро пришлось убедиться
в своей ошибке. 23 июня руководство КПФ предложило Социа-
листической партии Франции организовать единый антифашист-
ский фронт. Обе партии должны были заключить пакт о ненапа-
дении и взять на себя обязательства воздерживаться от всяческих
нападок, оскорблений и взаимной критики.
Этот тактический поворот, совершенный КПФ, послужил для
всего Коминтерна своего рода сигналом. В то время, когда КПФ
готовила подписание пакта о ненападении с французскими соци-
алистами, в Москве заседала комиссия, которая должна была под-
готовить VII Конгресс Коминтерна. Генеральный секретарь ИККИ
Димитров 1 июля 1934 года направил в адрес этой комиссии пись-
мо, в котором обосновывал необходимость поворота в политике
Коминтерна. По мнению Димитрова, коммунисты совершили
большую ошибку, определив всю социал-демократию как «соци-
ал-фашистскую» силу. В рамках тактики единого фронта комму-
нисты должны апеллировать не только к социал-демократически
настроенным рабочим, но и к руководителям социал-демократи-
ческих партий. Политика единого фронта должна стать не просто
маневром для разоблачения социал-демократии, а серьезной по-
пыткой создать действительное единство рабочих в общей борьбе
против наступления фашизма.
После пяти лет оскорблений по адресу социал-демократов, когда
коммунисты не называли их иначе как «социал-фашисты», эти
слова лидера Коминтерна были своего рода революцией. Конечно,
такой переворот в мышлении дался большинству коммунистичес-
ких руководителей непросто. Не все смогли прибегнуть к само-
критике, которая так явно звучала в письме Димитрова (тогда еще
не опубликованном). Главным мотивом высказываний большин-
ства коммунистов в то время было самооправдание. Но, несмотря
на робкие попытки со стороны некоторых коммунистических
275
руководителей отстоять прежний курс, не возникало никаких
сомнений в том, что тактика Коминтерна находится на пороге
решительных изменений. VII Конгресс Коминтерна, проходив-
ший в июле—августе 1935 года, оформил этот тактический пово-
рот. И хотя в своем докладе на VII Конгрессе Димитров основы-
вался на принципе непогрешимости высшего руководства
Коминтерна, которое в 1928—1934 годах избрало леворадикаль-
ную тактику, и формально нападал на «левых сектантов» в Ко-
минтерне, его речь содержала скрытую самокритику руководства
Коминтерна. Прежняя «левосектантская» деятельность, по словам
Димитрова, практически не учитывала политическую реальность
и предлагала упрощенные варианты решений сложнейших поли-
тических проблем.
Призыв Димитрова к совместным действиям был обращен не
только к социал-демократам. Генеральный секретарь ИККИ пи-
сал, что главным врагом коммунизма является фашизм, поэтому
Коминтерн должен быть готов немедленно и без каких-либо пред-
варительных условий заключить союз со всеми силами, стремя-
щимися остановить наступление фашизма. Для организации тако-
го широкого антифашистского фронта, продолжал Димитров,
коммунисты должны отказаться от бессмысленного использова-
ния понятия «фашизм», которое часто распространялось на все
некоммунистические силы. Исходя из опыта немецких коммуни-
стов в Германии в 1930—1933 годах, претерпело изменения отно-
шение Коминтерна к «буржуазной» демократии. Ее идентифика-
ция с фашизмом, утверждал Димитров, привела коммунистов
к недооценке значения демократических свобод для развития ра-
бочего движения. Коммунисты не являются анархистами, поэто-
му им не может быть безразлично, какой режим в стране: «буржу-
азная» демократия или фашистская диктатура.
Уступки сталинского руководства Коминтерна по отношению
к социал-демократам и «буржуазной» демократии намного пре-
восходили требования Троцкого и других критиков Сталина, ко-
торые были выдвинуты ими незадолго до этого. Франц Боркенау
в 1938 году характеризовал новую тактику Коминтерна как са-
мый резкий поворот, происшедший за всю историю III Интерна-
ционала.
Троцкий скептически относился к столь резкому тактическо-
му маневру. Как ортодоксальный марксист, он не мог преодолеть
определенные доктринерские барьеры. То, что это смог сделать
Сталин, доказывает, что он был более способным учеником Ле-
нина. (Справедливости ради нужно все же отметить, что Троцкий
всегда считал себя не учеником Ленина, а его соратником по
борьбе).
276
Своими предложениями создать Единый фронт французские
коммунисты хотели привлечь симпатии широких слоев населения
к политике французско-русского сближения. Отметим что, начи-
ная с 1934 года, КПФ в определенной степени взяла на себя ту
роль, которую до 1933 года в Коминтерне играла КПГ, став важ-
нейшей секцией Коминтерна за пределами СССР. До 1933 года
КПГ была той партией, которая первой начинала проводить
в жизнь тактические новации Коминтерна. С 1934 года эту роль
стала играть КПФ. Таким образом, Сталин довольно быстро на-
шел КПГ замену.
Как реагировали французские социалисты на неожиданное
предложение со стороны КПФ? Руководитель Социалистической
партии Франции Леон Блюм отмечал, что призыв КПФ вызвал
у социалистов смешанное чувство: восторг, неуверенность и бес-
покойство. Тем не менее, 15 июля 1934 года абсолютное большин-
ство делегатов партийной конференции социалистов высказалось
за создание единого фронта с коммунистами. Блюм заявил, что
пролетарский Единый фронт является лучшей гарантией против
победы фашизма. 14 июля 1935 года в Париже состоялась совме-
стная манифестация коммунистов, социалистов и представителей
«буржуазных радикалов» левого толка. Таким образом было осно-
вано движение Народного фронта. В январе 1936 года эти три
партии заключили предвыборный союз, в апреле 1936 года на
парламентских выборах получивший абсолютное большинство
голосов. 4 июня 1936 года было сформировано первое французское
правительство Народного фронта во главе с Блюмом. Казалось, что
атака правых экстремистов во Франции отбита. Правоэкстремист-
ские союзы были распущены правительством; сопротивления они
не оказали.
В Испании движение Народного фронта также действовало
весьма успешно. Уже в феврале 1936 года, после победы левых на
выборах, было сформировано правительство Народного фронта.
В июле 1936 года в стране началась гражданская война, которая
оказала мобилизующее влияние как на правые, так и на левые
силы Европы. Войска генерала Франко, боровшегося против На-
родного фронта, получали широкую поддержку от фашистской
Италии и Германии, а правительство Народного фронта — от СССР.
Пропагандистская «холодная война», которая годами велась меж-
ду правыми радикалами и мировым коммунистическим движени-
ем, превратилась в Испании в «горячую» войну. Эта война стала
предвестником идеологической войны на уничтожение, которая
началась в июне 1941 года нападением Гитлера на Советский Союз.
Испанское правительство Народного фронта вскоре после начала
в стране гражданской войны попало в зависимость от Советского
277
Союза, так как СССР был в сущности единственным государ-
ством, помогавшим испанским республиканцам оружием и воен-
ными специалистами. Эта зависимость еще больше усилилась после
того, как под давлением Москвы энергичный левый социалист
Ларго Кабальеро был вынужден уйти в отставку с поста председа-
теля правительства. При его преемнике — умеренном социалисте
Негрине — испанское правительство Народного фронта, по суще-
ству, превратилось в марионетку Москвы.
Преодоление раскола в рабочем движении вызвало определен-
ный подъем в левом лагере. Чувство отчаяния и безнадежности,
характерное для европейских левых после немецкой катастрофы
1933 года, было частично преодолено в результате успехов во
Франции и Испании. Благодаря этому новому развитию, побед-
ный марш правоэкстремистских сил по Европе был временно ос-
тановлен, правда, ненадолго.
Антифашистской активности Москвы Гитлер противопоставил
«крестовый поход» против коммунизма и СССР. Несмотря на
франко-советское сближение и успехи движения Народного фрон-
та, тактика Гитлера оказалась более эффективной, чем политика
Сталина. В сущности, Гитлер перенес на международную арену
некоторые тактические приемы, оказавшиеся весьма действенны-
ми во время его борьбы за власть в Веймарской республике. Страх
стран Западной Европы перед коммунистической угрозой оказал
Гитлеру неоценимую услугу — так же, как в свое время страх
немецких консерваторов перед большевизмом. Гитлер не без успе-
ха пытался представить Третий Рейх главным защитником евро-
пейской цивилизации от «угрозы с Востока». В своей речи от 7 марта
1936 года на заседании рейхстага он заявил: «Меня бросает в дрожь
от страха за Европу при мысли о том, что будет с нашим старым
перенаселенным континентом, когда здесь воцарится хаос боль-
шевистской революции, вызванный проникновением этого дест-
руктивного азиатского мировоззрения, которое уничтожает на
своем пути все ранее существовавшие ценности. Может быть,
многие европейские государственные деятели видят во мне фан-
тазера или, во всяком случае, очень неудобного пророка. Но то,
что в глазах мировых угнетателей из большевистского Интерна-
ционала я слыву одним из опаснейших врагов, является для меня
честью и оправданием моих действий перед потомками».
Эту выбранную Гитлером роль защитника Западной Европы от
большевистской угрозы Никиш в 1936 году прокомментировал
так: «Инстинкт подсказал Гитлеру, что социальный страх евро-
пейского бюргера является ахиллесовой пятой политического уст-
ройства Европы. Здесь была точка приложения его сил, отсюда
пошли трещины по всему зданию».
278
В этом заключена причина безграничной уступчивости Гитлеру
государств Запада, позволившей ему за пять лет избавиться почти
ото всех экономических, политических и военных ограничений
Версальского договора. Однако Гитлер играл не только на чувстве
страха, но и на понятиях западных европейцев о справедливости.
7 марта 1936 года он заявил: «Невозможно [...] в течение долгого
времени [...] относиться к народу, исполненному чести и муже-
ства, [...] как к илоту».
Тем самым он сетовал на санкционированную Версальским
договором дискриминацию Германии в военной области, аргу-
ментируя свою позицию тем, что он хочет лишь добиться справед-
ливости. Этот аргумент был признан законным в столицах госу-
дарств Запада. Требуя якобы для того, чтобы осуществить право на
самоопределение немецкой нации, аннексии Австрии и Судетской
области, Гитлер играл, в свою очередь, на угрызениях совести
стран-победительниц, которые объявили право народов на само-
определение основой послевоенного устройства. Так же, как Гит-
лер ранее уничтожил Веймарскую демократию при помощи де-
мократического избирательного права, он попытался разрушить
Версальский порядок при помощи его собственных основ.
В Москве очень рано появились сомнения в готовности Запада
оказать сопротивление национал-социалистической агрессии. Эти
сомнения еще больше усилились после убийства непримиримого
противника Третьего Рейха — министра иностранных дел Фран-
ции Барту, который в октябре 1934 года вместе с югославским
королем Александром стал жертвой покушения. Преемник Барту
Лаваль с неудовольствием взирал на союз с СССР. И хотя Лаваль
в мае 1935 года подписал подготовленный Барту франко-совет-
ский договор о взаимопомощи, но сделал это без особого восторга.
В Лондоне также не слишком активно выражали готовность
остановить агрессивный натиск Гитлера. Во время визита англий-
ского министра иностранных дел Идена в Москву в марте 1935 года
Сталин и Литвинов пытались убедить его в существовании опас-
ности, исходящей как от Германии, так и от Японии. На это Иден
ответил, что Великобритания далеко не так сильно убеждена в аг-
рессивности Германии, как правительство СССР. К числу немно-
гих видных критиков политики умиротворения в политических
кругах Англии принадлежал бывший жесткий противник совет-
ского государства Черчилль. В конце 1935 года в разговоре с со-
ветским полпредом в Лондоне И. М. Майским, Черчилль сказал,
что в Англии существуют политические круги, не имеющие ниче-
го против предоставления Гитлеру свободы действий. Черчилль
считал это большой ошибкой. Он не верил в возможность комп-
ромиссов с Гитлером и советовал русским как можно быстрее во-
279
Союза, так как СССР был в сущности единственным государ-
ством, помогавшим испанским республиканцам оружием и воен-
ными специалистами. Эта зависимость еще больше усилилась после
того, как под давлением Москвы энергичный левый социалист
Ларго Кабальеро был вынужден уйти в отставку с поста председа-
теля правительства. При его преемнике — умеренном социалисте
Негрине — испанское правительство Народного фронта, по суще-
ству, превратилось в марионетку Москвы.
Преодоление раскола в рабочем движении вызвало определен-
ный подъем в левом лагере. Чувство отчаяния и безнадежности,
характерное для европейских левых после немецкой катастрофы
1933 года, было частично преодолено в результате успехов во
Франции и Испании. Благодаря этому новому развитию, побед-
ный марш правоэкстремистских сил по Европе был временно ос-
тановлен, правда, ненадолго.
Антифашистской активности Москвы Гитлер противопоставил
«крестовый поход» против коммунизма и СССР. Несмотря на
франко-советское сближение и успехи движения Народного фрон-
та, тактика Гитлера оказалась более эффективной, чем политика
Сталина. В сущности, Гитлер перенес на международную арену
некоторые тактические приемы, оказавшиеся весьма действенны-
ми во время его борьбы за власть в Веймарской республике. Страх
стран Западной Европы перед коммунистической угрозой оказал
Гитлеру неоценимую услугу — так же, как в свое время страх
немецких консерваторов перед большевизмом. Гитлер не без успе-
ха пытался представить Третий Рейх главным защитником евро-
пейской цивилизации от «угрозы с Востока». В своей речи от 7 марта
1936 года на заседании рейхстага он заявил: «Меня бросает в дрожь
от страха за Европу при мысли о том, что будет с нашим старым
перенаселенным континентом, когда здесь воцарится хаос боль-
шевистской революции, вызванный проникновением этого дест-
руктивного азиатского мировоззрения, которое уничтожает на
своем пути все ранее существовавшие ценности. Может быть,
многие европейские государственные деятели видят во мне фан-
тазера или, во всяком случае, очень неудобного пророка. Но то,
что в глазах мировых угнетателей из большевистского Интерна-
ционала я слыву одним из опаснейших врагов, является для меня
честью и оправданием моих действий перед потомками».
Эту выбранную Гитлером роль защитника Западной Европы от
большевистской угрозы Никиш в 1936 году прокомментировал
так: «Инстинкт подсказал Гитлеру, что социальный страх евро-
пейского бюргера является ахиллесовой пятой политического уст-
ройства Европы. Здесь была точка приложения его сил, отсюда
пошли трещины по всему зданию».
278
В этом заключена причина безграничной уступчивости Гитлеру
государств Запада, позволившей ему за пять лет избавиться почти
ото всех экономических, политических и военных ограничений
Версальского договора. Однако Гитлер играл не только на чувстве
страха, но и на понятиях западных европейцев о справедливости.
7 марта 1936 года он заявил: «Невозможно [...] в течение долгого
времени [...] относиться к народу, исполненному чести и муже-
ства, [...] как к илоту».
Тем самым он сетовал на санкционированную Версальским
договором дискриминацию Германии в военной области, аргу-
ментируя свою позицию тем, что он хочет лишь добиться справед-
ливости. Этот аргумент был признан законным в столицах госу-
дарств Запада. Требуя якобы для того, чтобы осуществить право на
самоопределение немецкой нации, аннексии Австрии и Судетской
области, Гитлер играл, в свою очередь, на угрызениях совести
стран-победительниц, которые объявили право народов на само-
определение основой послевоенного устройства. Так же, как Гит-
лер ранее уничтожил Веймарскую демократию при помощи де-
мократического избирательного права, он попытался разрушить
Версальский порядок при помощи его собственных основ.
В Москве очень рано появились сомнения в готовности Запада
оказать сопротивление национал-социалистической агрессии. Эти
сомнения еще больше усилились после убийства непримиримого
противника Третьего Рейха - министра иностранных дел Фран-
ции Барту, который в октябре 1934 года вместе с югославским
королем Александром стал жертвой покушения. Преемник Барту
Лаваль с неудовольствием взирал на союз с СССР. И хотя Лаваль
в мае 1935 года подписал подготовленный Барту франко-совет-
ский договор о взаимопомощи, но сделал это без особого восторга.
В Лондоне также не слишком активно выражали готовность
остановить агрессивный натиск Гитлера. Во время визита англий-
ского министра иностранных дел Идена в Москву в марте 1935 года
Сталин и Литвинов пытались убедить его в существовании опас-
ности, исходящей как от Германии, так и от Японии. На это Иден
ответил, что Великобритания далеко не так сильно убеждена в аг-
рессивности Германии, как правительство СССР. К числу немно-
гих видных критиков политики умиротворения в политических
кругах Англии принадлежал бывший жесткий противник совет-
ского государства Черчилль. В конце 1935 года в разговоре с со-
ветским полпредом в Лондоне И. М. Майским, Черчилль сказал,
что в Англии существуют политические круги, не имеющие ниче-
го против предоставления Гитлеру свободы действий. Черчилль
считал это большой ошибкой. Он не верил в возможность комп-
ромиссов с Гитлером и советовал русским как можно быстрее во-
279
оружаться, так как общий враг уже стоит на пороге. Однако по-
добные взгляды Черчилля не нашли тогда поддержки со стороны
политического истеблишмента Англии.
Успехи Народного фронта в Испании и во Франции в середине
30-х годов только усилили готовность многих консервативно на-
строенных политиков Запада капитулировать перед Третьим Рей-
хом. Эти успехи сыграли такую же роль, что и успехи КПГ на
выборах в германский рейхстаг в начале 30-х годов. Они лишь
консолидировали антикоммунистический лагерь и подготовили
почву для ошеломляющих побед национал-социалистов. «Единый»
фронт западных консерваторов и правых радикалов оказался го-
раздо более эффективным, чем Единый фронт левых сил. Движе-
ние Народного фронта, основные успехи которого пришлись на
1934—1937 годы, в 1938 году оказалось на пороге краха. Готов-
ность к капитуляции со стороны западных консерваторов и стрем-
ление к миру широких слоев населения на Западе постепенно
создали такую ситуацию, которая позволила праворадикальным
диктаторам совершать один акт агрессии за другим. Вместо того,
чтобы изолировать Третий Рейх и его союзников при помощи
стратегии Народного фронта и политики коллективной безопас-
ности, Советский Союз в 1938 году сам оказался в чрезвычайно
опасной изоляции. Наглядной иллюстрацией этого стала Мюн-
хенская конференция в сентябре 1938 года, где было принято
решение о частичном разделе территории Чехословакии — самого
верного союзника западных демократий в Восточной Европе.
Несмотря на то, что Советский Союз был официальным союзни-
ком Чехословакии, его даже не пригласили на конференцию.
Примерно в это же время движение Народного фронта на Западе
терпело одно поражение за другим. В апреле 1938 года было рас-
пущено последнее французское правительство Народного фронта
во главе с Блюмом. В конце 1938 года началось решающее наступ-
ление войск Франко в Испании. В марте 1939 года пал Мадрид,
и гражданская война в Испании была окончена.
Однако развалу движения Народного фронта способствовали
не только его противники, но и его создатели — то есть сталинское
руководство. «Большой террор» постепенно распространился не
только на партию большевиков, но и на весь Коминтерн. Зару-
бежные коммунисты, находившиеся на территории СССР, счита-
лись особенно «подозрительными элементами» в глазах сотрудни-
ков органов террора. Подобно тому, как это было в ВКП(б),
в Коминтерне 1936 года началась охота на бывших «троцкистов»,
«зиновьевцев», «бухаринцев», на их друзей, знакомых и членов
семей. «Все вы в Коминтерне работаете на руку врагу», - эти слова
Сталина генеральный секретарь ИККИ Димитров И февраля
280
1937 года записал в своем дневнике. 26 мая 1937 года подобным же
образом высказался и Ежов: «В Коммунистическом Интернацио-
нале [свили себе гнездо] крупнейшие шпионы».
Началась волна арестов и казней иностранных коммунистов,
в результате которой погибли тысячи людей. Особенно трагичным
было положение тех эмигрантов, которые не могли вернуться на
родину, так как там правили антикоммунистические диктатуры.
Они были отданы на милость (или немилость) советских органов
террора, которые беспощадно использовали беспомощность своих
жертв. В таком положении оказались немецкие, итальянские, эс-
тонские, латвийские, литовские, румынские, венгерские и юго-
славские коммунисты. Некоторые секции Коминтерна были пол-
ностью распущены, как, например, компартия Польши (КПП), по
указанию Сталина от 2 декабря 1937 года. Руководство КПП было
большей частью уничтожено. О настроениях, царивших среди
иностранных членов Коминтерна, писал Сталину 28 марта 1938 года
венгерский коммунист Варга: «Многие иностранцы каждый вечер
собирают свои вещи в ожидании возможного ареста. Многие вслед-
ствие постоянной боязни полусумасшедшие, неспособны к работе».
Осенью 1938 года Димитров даже обдумывал возможность со-
здания на Западе альтернативного руководящего органа Комин-
терна. Но из этой затеи ничего не вышло. Димитров, как и другие
руководящие деятели Коминтерна, пытался иногда спасти своих
арестованных товарищей. Изредка это удавалось. Но в целом
можно сказать, что ИККИ так же, как и ЦК ВКП(б), был не
в состоянии защитить коммунистов - жертв террора. Так же, как
и многие члены ЦК ВКП(б), руководящие деятели Коминтерна
принимали активное участие в преследовании своих товарищей,
доносили на них и даже благодарили органы НКВД за помощь
«в поимке и искоренении смертельных врагов, троцкистов и шпи-
онов, которые обманом заняли посты в аппарате штаба мировой
революции и хитро притворились друзьями».
Сталинский террор распространился даже на зависимую от
Москвы Испанию, где его жертвами стали анархисты, троцкисты
и члены леворадикальной Каталонской партии (ПОУМ), лидер
которой Андре Нин был убит спецслужбами. Испанским комму-
нистам были рекомендованы «основательные чистки» по совет-
скому образцу, разоблачение «троцкистских агентов фашизма»,
шпионов и саботажников в своих рядах.
И хотя сталинский террор в 1936—1938 годах был направлен,
в первую очередь, против населения СССР и против коммунис-
тов, социал-демократические партнеры Коминтерна по движению
Народного фронта не могли молча наблюдать за этими преступле-
ниями. Как отдельные социал-демократические партии, так
281
и Второй Интернационал в целом категорически осудили «кресто-
вый поход» Сталина против его собственных соратников. Руко-
водство Коминтерна ответило на это новыми нападками на соци-
ал-демократов. В ноябре 1937 года Димитров утверждал, что лишь
трусость социал-демократов позволяет фашистам побеждать.
Сталинский «Большой террор» придал западной политике уми-
ротворения дополнительную мотивацию. Национал-социалисти-
ческий режим Германии казался многим политикам Запада на-
много стабильнее и надежнее, чем сталинский режим СССР.
Отсюда их готовность почти без сопротивления принимать агрес-
сивные действия Третьего Рейха.
История России и большевизма пишется заново
Ориентация СССР на возможную войну против «стран-агрес-
соров» (Германии и Японии) способствовала глубоким идеологи-
ческим изменениям в стране. Начался процесс интенсивной «на-
ционализации» или «русификации» большевизма. Режим пытался
глубже укорениться на российской почве, сильнее идентифициро-
вать себя с историей своей страны. До сих пор идея национального
величия России была свойственна, в первую очередь, «белым»
противниками большевиков. Даже после проигранной ими граж-
данской войны антибольшевистские группировки, действующие
в эмиграции, олицетворяли имперскую преемственность. Больше-
вики же поначалу боролись с имперскими традициями, равно как
и с так называемым великорусским шовинизмом, причем гораздо
решительнее, чем с национализмом малых народов империи.
В советской историографии тогда доминировала школа Миха-
ила Покровского, которая рассматривала дореволюционную Рос-
сию как воплощение национального угнетения — «тюрьму наро-
дов». Школа Покровского интерпретировала русскую историю
прежде всего с революционной, классовой точки зрения и не была
готова идентифицировать себя с былым величием России. Уже
в 20-е годы Сталин относился к такой интерпретации весьма скеп-
тически. Он был тем большевистским лидером, который рано
понял, что полный разрыв с прошлым России, с одной стороны,
невозможен, а с другой стороны, невыгоден для советского режи-
ма. После прихода к власти в Германии национал-социалистов,
когда угроза войны становилась все более актуальной, процесс
национализации большевизма ускорился. С 1934 года участились
нападки на школу Покровского со стороны официальных орга-
нов: ее обвиняли в схематизме и упрощенчестве. Отныне можно
было официально пропагандировать идею национального вели-
чия России.
282
Реабилитация национальной идеи служила, главным образом,
пропагандистским целям, но одновременно Сталин реагировал на
подлинные эмоциональные потребности русского населения. Ре-
шительный отказ от русской истории и традиций, совершенный
большевиками после 1917 года, разумеется, не мог достичь своей
конечной цели — полного разрыва с прошлым. Со временем стрем-
ление народа к восстановлению исторической преемственности
становилось все сильнее. Поэтому в России был с готовностью
принят даже сталинский национализм, несмотря на его очевидный
официозный характер. Как писал в 1935 году Г. Федотов, откры-
тие для себя заново до сих пор запрещенного в России слова «Ро-
дина» не могло случиться только по приказу. Власть имущим нужно
было только дать возможность выражения никуда не девшемуся
национальному чувству.
Сталинское руководство начало теперь «осваивать» и «присва-
ивать» русскую историю так же, как это до него сделали итальян-
ские фашисты и германские национал-социалисты с историей
своих стран. Опора на национальные традиции должна была обес-
печить сталинскому режиму дополнительную легитимацию, осо-
бенно перед лицом все возрастающей угрозы из-за границы.
Но сталинский режим «присвоил» не только историю России,
но и историю большевизма. После физической казни виднейших
деятелей старой большевистской гвардии над ними была соверше-
на расправа и в анналах истории партии. Их роль в истории боль-
шевизма либо замалчивали, либо их обвиняли в страшных пре-
ступлениях против ими же созданного государства. Теперь вдруг
выяснилось, что ближайшее окружение Ленина состояло, практи-
чески без исключений, из предателей и заговорщиков, желавших
его смерти. Этим предателям и заговорщикам был противопостав-
лен светлый образ разоблачителя всех врагов, скрывавшихся под
личиной доброжелательности. Разумеется, враги понесли заслу-
женное наказание. По этой схеме был написан в 1938 году «Крат-
кий курс истории ВКП(б)», лично отредактированный Сталиным
и ставший своего рода Библией сталинизма. Общий тираж «Крат-
кого курса» составил более сорока двух миллионов экземпляров.
Эта книга должна была служить прославлению Сталина, для чего
в ней конструировалось «фиктивное прошлое», и она получила от
него самого высокую оценку на собрании партийных пропаганди-
стов. «История должна быть правдивой, — заявил Сталин. — Ее
нужно писать такой, какой она есть, ничего не прибавляя».
Несмотря на этот девиз, Сталин неустанно трудился над «акту-
ализацией» предначертанного сверху образа прошлого. Так, на-
пример, 6 ноября 1918 года, в связи с первой годовщиной Ок-
тябрьской революции, он писал, что организация восстания
283
7 ноября 1917 года проходила под непосредственным руководством
Троцкого. «Краткий курс» предлагал по этому вопросу другое
мнение — авторы учебника теперь доверили практическую орга-
низацию восстания избранному Центральным Комитетом партий-
ному центру под руководством Сталина.
Но особенно тщательно Сталин редактировал биографические
сочинения о себе самом и никоим образом не стремился при этом
уменьшить культ, создаваемый вокруг своей личности. Напротив,
исправления, сделанные его рукой, по большей части говорят о сов-
сем другом. Так, например, редактируя в 1939 году рукопись сво-
ей биографии, он обратил внимание на следующее место: «Ста-
лин — это Ленин сегодня». После правки Сталина это предложение
выглядело несколько иначе: «Сталин — достойный продолжатель
дела Ленина или, как говорят у нас в партии, Сталин — это Ленин
сегодня». Другое дополнение, собственноручно внесенное Стали-
ным, звучит: «Мастерски выполняя задачи вождя партии и народа
и имея полную поддержку всего советского народа, Сталин, одна-
ко, никогда не допускал в своей деятельности и тени самомнения,
зазнайства и самолюбования».
Объясняется ли этот культ, раздутый Сталиным вокруг своей
личности, только манией величия и тщеславием? Наверное, нет.
Другие моменты здесь также играют немаловажную роль. Так,
например, в 1934 году в разговоре со своим родственником Алек-
сеем Сванидзе Сталин утверждал, что русскому народу необходи-
ма вера в царя, что он по натуре «верен царю».
Хотел ли Сталин, создавая культ вождя, удовлетворить потреб-
ность русского народа в строгом царе? Это не исключено. Много-
кратно повторяемые советской пропагандой дифирамбы в честь
Сталина сыграли свою роль. Большинство населения, отгорожен-
ного от внешнего мира и находившегося под постоянным идеоло-
гическим воздействием, постепенно начинало проникаться спу-
щенным сверху образом Сталина.
Русский литературовед Натан Эйдельман говорит в этой связи
о «сталинском гипнозе», который охватил советских людей в се-
редине 30-х годов и продолжался по сути дела до смерти диктато-
ра. Это иллюзорное состояние привело, по мнению ученого, к со-
вершенно искаженному восприятию действительности. Лишь
поэтому многие видели в этом деспоте, ответственном за убийство
миллионов людей, воплощение совершенства.
Этот «гипноз» многие авторы объясняют русским менталите-
том или сохранением в России патриархальных, доиндустриаль-
ных структур. Однако такие объяснения неубедительны. В это же
время, самая, пожалуй, развитая в индустриальном отношении
страна Европы — Германия, располагающая современными соци-
284
альными и экономическими структурами, точно так же была ох-
вачена манией вождя. Несомненно, что в Германии она возникла
в силу иных причин, чем в России. В Германии культ личности
фюрера возник вследствие глубокого кризиса парламентской си-
стемы и широко распространенной ностальгии по харизматичес-
кому герою — «Цезарю», который призван заменить правление
безличных структур господством личной воли. В России же воз-
никновение культа личности объясняется кризисом однопартий-
ной диктатуры, которая не смогла выполнить свое обещание не-
медленно построить «социалистический рай», причем на всей земле,
совершив мировую революцию.
Экономические и социальные функции обеих систем, основан-
ных на культе личности, также принципиально отличались. В Гер-
мании эта система должна была защищать существующий эконо-
мический и социальный строй, якобы подвергавшийся угрозе
слева, а в СССР — предотвратить «реставрацию капитализма».
Список различий можно продолжать до бесконечности. Но есть
также и поразительно схожие моменты. Безграничная и беспри-
мерная вера масс в вождя, возникшая в, казалось бы, просвещен-
ном XX веке, свидетельствовала о взрыве иррационального и мас-
совых патологиях. Эта вера в вождя имела чудовищные последствия
для всех, кого она коснулась.
285
V. СССР во второй мировой воине
Пакт Гитлера-Сталина: непрочный союз
Состоявшаяся в сентябре 1938 года Мюнхенская конференция,
позволившая Гитлеру «мирным путем» аннексировать более
28 000 кв. км чехословацкой территории, нанесла смертельный удар
по политике коллективной безопасности. Внешнеполитическая
изоляция Москвы была после Мюнхена столь же велика, что и в
первые годы советской власти, когда капиталистические государ-
ства воздвигли вокруг советской России так называемый санитар-
ный кордон. В 1938 году сложилась похожая ситуация. С Запада
СССР угрожал Третий Рейх, вожди которого призывали к «унич-
тожению большевизма», за что, не в последнюю очередь и были
поддержаны многими европейскими государствами. На Дальнем
Востоке (в Монголии и Маньчжурии) развивался советско-япон-
ский конфликт, принявший форму локальной войны. Противоре-
чия внутри «капиталистического лагеря», позволившие Советско-
му Союзу выжить, отошли, казалось, на второй план. Однако эта
ситуация вскоре начала меняться.
Уже через несколько месяцев после «Мюнхенского сговора»
внешнеполитическое положение СССР стало заметно улучшаться,
и помог в этом Москве ее заклятый враг — Адольф Гитлер. Он
начал наносить авторам политики умиротворения, которые счита-
ли возможными компромиссы с Третьим Рейхом, один удар за
другим. До Мюнхена Гитлер искал международно-правовые обо-
снования для своих актов агрессии, его мнимая цель заключалась
в обеспечении равноправия немцев, которые, как он говорил,
деградировали до состояния «илотов». После Мюнхена эти жало-
бы прекратились. Аргументы слабости были теперь заменены ар-
гументами силы. 10 ноября 1938 года Гитлер заявил в секретной
речи перед представителями германской прессы: «Обстоятельства
заставили меня десятилетиями говорить почти только о мире...
Само собой разумеется, что такая пропаганда мира, проповедуемая
десятилетиями, имеет свои опасные стороны, так как это легко
может привести к тому, что в умах многих людей закрепится
представление об идентичности сегодняшнего режима со стремле-
нием и волей сохранять мир при любых обстоятельствах». Аппарат
пропаганды должен был, по словам Гитлера, «изменить психоло-
гический настрой немецкого народа и постепенно дать понять
286
нации, что существуют цели, осуществление которых не всегда
достигается мирным путем. Тогда приходится применять средства
насилия».
15 марта 1939 года германские войска заняли Прагу. Тем самым
Гитлер, по сути дела, впервые с 1933 года осуществил однозначно
агрессивный акт, не заботясь при этом о его международно-пра-
вовых оправданиях. Политика умиротворения потерпела полный
крах. Как можно объяснить такой шаг Гитлера? Западные демо-
кратии готовы были бы и дальше идти на уступки, если бы гер-
манский диктатор не провоцировал их столь явно. Переход Гит-
лера к открытой агрессии многие авторы объясняют тем, что
нацистский фюрер якобы полагал, что у него нет больше времени.
Свои конечные внешнеполитические цели, включавшие принци-
пиальный передел всего мира, построение нового мирового поряд-
ка, опирающегося на расовые основы, Гитлер собирался осуще-
ствить обязательно при жизни. Коммунисты тоже мечтали
о радикальном изменении мирового порядка, но не устанавливали
никаких конкретных сроков мировой революции. Будучи истори-
ческими детерминистами, коммунисты были убеждены, что побе-
да коммунизма в масштабах всего мира неизбежна. Чтобы побе-
дить, им необязательно было ставить на карту все. С Гитлером
дело обстояло иначе. Он считал себя единственным политиком,
способным на осуществление таких грандиозных задач, как заво-
евание жизненного пространства на Востоке или провозглашенное
им «уничтожение еврейской расы в Европе».
В то время, когда Сталин, несмотря на свою манию величия,
называл себя продолжателем дела Маркса, Энгельса (несмотря на
свое предубеждение против второго классика марксизма) и Лени-
на, Гитлер рассматривал себя как уникальное явление в мировой
истории, не имевшее предшественников. Не верил он и в достой-
ных последователей, способных продолжить его дело. Франк-Ло-
тар Кроль, проанализировавший представления Гитлера об исто-
рии, пишет о его мышлении в категориях «последнего времени»,
имея в виду представление нацистского диктатора о том, что он
должен «вести последнюю битву между арийской и иудейской
расами, битву до победного конца». «Так или иначе, конец всей
предыдущей истории был достигнут, и он представлялся Гитлеру
не как некая абстрактная возможность в туманном будущем. За-
вершение борьбы и конец истории относились к самому непосред-
ственному будущему, достичь их, во всяком случае, необходимо
было еще при жизни [нацистского вождя]».
Поэтому Гитлер постоянно находился в цейтноте. 5 ноября
1937 года, в беседе с ведущими германскими политиками, запро-
токолированной полковником Хосбахом и позже часто упомина-
287
емой, Гитлер объявил о своем «неизменном намерении [...] решить
вопрос о германском жизненном пространстве не позже 1943 —
1945 годов. Достичь этой цели возможно лишь с помощью силы», —
добавил он. В октябре 1937 года, на другом закрытом совещании
с ведущими партийными пропагандистами, нацистский фюрер,
говоря о себе в третьем лице, сказал: «Он, Гитлер, по человеческим
представлениям долго не проживет. В его семье люди не доживали
до старости... Поэтому необходимо как можно быстрее решить те
проблемы, которые должны быть решены (проблема жизненного
пространства), чтобы это случилось еще при его жизни. Грядущие
поколения с этим уже не справятся. Только его личность в состо-
янии сделать это».
Заявления Гитлера вызвали ужас у некоторых представителей
консервативного германского истеблишмента. Британский исто-
рик Тревор-Роупер писал, что немецкие консерваторы в тот мо-
мент достигли своей желанной цели: Гитлер устранил почти все
ограничения Версальского договора и восстановил в мире пози-
ции Германии в качестве равноправной державы. Многие консер-
ваторы стремились теперь к примирению с Западом, до того, как
преступный политик, которому они сами же и дали оружие в руки,
начнет свою безумную гонку, ведущую к войне.
Однако пожелания консервативных союзников Гитлера в от-
ношении внешней политики Третьего Рейха в конце 30-х годов
уже не играли никакой роли. Решающее значение теперь имело то
обстоятельство, что Гитлер находился в цейтноте. Кроме того, такие
сомнения были присущи лишь небольшой части консервативной
элиты. Остальные же идентифицировали себя, пусть иногда отча-
сти, с целями режима, до самого его конца.
После захвата Чехословакии следующим объектом территори-
альных притязаний Гитлера стала Польша, то есть государство,
которое в 1934—1938 годах было своего рода союзником Третьего
Рейха и даже принимало участие в разделе Чехословакии. 1 октяб-
ря 1938 года польские войска оккупировали область с центром
в городе Тешен, на которую Варшава десятилетиями претендовала.
Польско-германское согласие было окончательно разрушено 24 ок-
тября 1938 года. В этот день Гитлер предложил польскому руко-
водству новые правила игры. Он потребовал включения в состав
Третьего Рейха свободного города Гданьска и создания экстерри-
ториального соединительного пути между Восточной Пруссией
и остальным рейхом через так называемый польский коридор. По-
мимо этого Гитлер потребовал вступления Польши в так называ-
емый «Антикоминтерновский пакт» — антикоммунистический
альянс, созданный Германией и Японией в ноябре 1936 года, к ко-
торому в январе 1937 года присоединилась Италия. По сравнению
288
с теми требованиями, которые Гитлер незадолго до этого предъя-
вил Чехословакии, его претензии к Польше были очень скромны-
ми. Несмотря на это, они были категорически отклонены польским
руководством в январе 1939 года. В Варшаве раньше, чем в Пари-
же или Лондоне, поняли, что неспособность к самоограничению
и нарушение договорных обязательств составляют суть внешней
политики национал-социализма. Польше теперь грозила судьба
Чехословакии. Второй «Мюнхен» казался неизбежным.
Однако оккупация Праги 15 марта 1939 года сделала это невоз-
можным: теперь даже в Лондоне и Париже поняли, что компро-
миссы с Третьим Рейхом бессмысленны. На этот раз западным
демократиям не хватило мужества потребовать от Варшавы такой
же уступчивости по отношению к Гитлеру, которую они незадолго
до того требовали от Праги. 31 марта 1939 года британский пре-
мьер Невилл Чемберлен пообещал Польше военную поддержку
в случае угрозы для ее независимости. 28 апреля Гитлер ответил на
это разрывом германо-польского договора о ненападении, подпи-
санного в январе 1934 года, и германо-британского соглашения по
флоту, подписанного в июне 1935 года. Усиливающееся отчужде-
ние между Третьим Рейхом и западными державами дало Сталину
уникальный шанс вывести СССР из внешнеполитической изоля-
ции, в которой он оказался после подписания Мюнхенского со-
глашения. Как западные державы, так и Третий Рейх теперь на-
перегонки бросились завоевывать расположение Москвы.
19 декабря 1938 года Берлин предложил советскому правитель-
ству провести переговоры о продлении советско-германского со-
глашения по торговле и кредитам. Москва ответила согласием.
12 января 1939 года в Берлине, во время новогоднего приема в честь
дипломатического корпуса, Гитлер особенно долго разговаривал
с советским полпредом, что дало западным средствам массовой
информации почву для спекуляций по поводу переориентации
внешней политики Германии на Востоке. 21 января 1939 года По-
литбюро ЦК ВКП(б) дало задание наркоматам отраслей тяжелой
и оборонной промышленности составить список необходимых
станков и прочих видов оборудования, которые могут быть зака-
заны в рамках немецкого кредита.
Отчетный доклад Сталина от 10 марта 1939 года на XVIII съезде
партии также содержал новые акценты. Советский диктатор напа-
дал теперь, в первую очередь, на западные державы, а не на Третий
Рейх. Сталин говорил о том, что необходимо «соблюдать осторож-
ность и не давать втянуть [СССР] в конфликты [...] провокаторам
войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Он обвинял
Запад в том, что тот пытается втянуть Германию в войну против
России.
289
Однако после разгрома Германией остатков Чехословакии и за-
падные демократии начали усиленно добиваться расположения
Москвы. Теперь Сталин стоял перед альтернативой — или возоб-
новление политики коллективной безопасности вместе с западны-
ми державами, или возобновление советско-германского альян-
са — своего рода нового Рапалло, но на сей раз не с почти
безоружной Веймарской республикой, а с вооруженным до зубов
Третьим Рейхом, диктатор которого постоянно заявлял, что реше-
ние германского территориального вопроса может быть достигну-
то только за счет России.
Если проследить развитие событий весной и летом 1939 года, то
складывается впечатление, что Сталин колебался между этими
двумя возможностями. С апреля 1939 года СССР вел переговоры
с западными державами о путях сдерживания нацистской угрозы.
24 июля 1939 года в Москве был подписан трехсторонний договор
между Францией, Англией и Советским Союзом о взаимопомощи
в случае прямой или косвенной агрессии. В это соглашение дол-
жны были войти прибалтийские государства, Польша, Румыния,
Турция, Греция и Бельгия. 11 августа в Москве появились бри-
танские и французские военные миссии, которые должны были
внести уточнения в договор от 24 июля.
Параллельно с этим шли тайные переговоры между Германией
и СССР об экономическом и политическом сотрудничестве. Если
вспомнить, что в 1936—1938 годах по приказу Сталина были рас-
стреляны тысячи коммунистов из-за своих якобы существовав-
ших контактов с Третьим Рейхом, то сталинская политика сбли-
жения с самым радикальным идейным противником коммунизма
предстает в особо зловещем свете.
Из двух возможностей, стоявших перед советским лидером,
Сталин все больше склонялся в пользу сотрудничества с Германи-
ей. Трехсторонние переговоры между Москвой, Лондоном и Па-
рижем шли очень вяло. Бывшим авторам политики умиротворе-
ния новая ориентация на Москву давалась очень тяжело.
Чемберлен в доверительной беседе весной 1939 года сказал, что
Россия со своей политической системой и военной слабостью не
может быть ценным союзником Запада. Переговоры между Мос-
квой и западными демократиями были дополнительно осложнены
отказом польского правительства разрешить в случае войны вой-
скам Красной Армии войти на территорию Польши: Варшава бо-
ялась Сталина не меньше, чем Гитлера.
3 мая 1939 года в Москве состоялась символическая смена кур-
са. Литвинова на посту наркома иностранных дел сменил ближай-
ший соратник Сталина Молотов. В литературе часто утверждается,
что в период сближения Сталина и Гитлера роковую роль в судьбе
290
Литвинова сыграло его еврейское происхождение. Якобы Сталин,
учитывая антисемитизм Гитлера, не мог доверить подписание со-
ветско-германского пакта еврею Литвинову. Косвенно это утвер-
ждение подтверждается Молотовым, который говорит в своих
воспоминаниях, что получил указание Сталина очистить нарко-
миндел от евреев. Несмотря на это свидетельство Молотова,
в 1939 году еще нельзя говорить о широкомасштабных чистках по
расовому принципу в правящей советской элите. Ключевые пози-
ции в советском партийном и государственном аппарате, в том
числе в наркомате иностранных дел, занимали многочисленные
функционеры еврейского происхождения. Во время подписания
советско-германского пакта о ненападении, о котором речь впере-
ди, Сталин демонстративно заставил рейхсминистра иностранных
дел фон Риббентропа выпить за здоровье наркома путей сообще-
ния СССР Кагановича, о еврейском происхождении которого Риб-
бентроп отлично знал. Позже Каганович прокомментировал этот
тост Сталина следующим образом: «Сталин дал понять [Риббент-
ропу], что договор мы подписываем, но идеологию не изменяем».
Общим знаменателем советско-германского альянса, заключен-
ного в 1939 году, стал не антисемитизм, а противостояние силам
демократии и чрезвычайно агрессивная имперская политика. От-
ставка Литвинова была вызвана, разумеется, не его еврейским
происхождением, а в гораздо большей степени тем, что в совет-
ском руководстве он был символом прозападной ориентации и по-
литики коллективной безопасности. Поэтому он не мог представ-
лять новый прогерманский курс Москвы.
19 августа 1939 года был подписан советско-германский дого-
вор по торговле и кредитам, а 23 августа — к ужасу как многих
коммунистов, так и стран Запада, военные миссии которых все
еще находились в Москве, — советско-германский пакт о ненапа-
дении. Этот пакт имел принципиально иное значение, чем в свое
время Рапалльский договор. В период Рапалло Россия и Герма-
ния — две униженные Версалем мировые державы — пытались вос-
становить свое положение, заключив союз друг с другом. Теперь
же они стремились к новому переделу мира. Советско-германский
договор о ненападении от 23 августа 1939 года был заключен сро-
ком на десять лет. Его важнейшие пункты гласили:
«Статья II. В случае, если одна из Договаривающихся Сторон
окажется объектом военных действий со стороны третьей держа-
вы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни
в какой форме эту державу».
«Статья IV. Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет
Участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо
или косвенно направлена против другой стороны».
291
Этот договор, как мы теперь уже знаем, на последующие пять-
десят лет определил судьбу не только Польши, но и всей Восточ-
ной Европы. Полный суверенитет или значительное расширение
территорий небольших государств, находившихся между Герма-
нией и Россией и возникших в результате Первой мировой войны,
представляли собой лишь краткий исторический эпизод. С 1939 го-
да эти небольшие страны снова, как и накануне 1918 года, стали
разменной монетой в руках крупных держав. Наглядным приме-
ром этому служит секретный дополнительный протокол к совет-
ско-германскому пакту о ненападении — не первый и не после-
дний документ такого рода. Существование этого протокола на
протяжении десятилетий отрицалось Советским Союзом. Когда
Молотова, который вместе с Риббентропом 23 августа 1939 года
подписывал секретный протокол, 29 апреля 1983 года спросили
о существовании этого документа, он решительно отрицал его на-
личие: «Никакого [секретного соглашения] [...] не было. [Это]
абсурдно... это, безусловно, выдумка».
Лишь в ходе горбачевской перестройки советское правительство
признало существование секретного дополнительного протокола.
В протоколе обсуждался «вопрос о разграничении сфер интересов
в Восточной Европе». Будущий трофей был поделен обеими дикта-
турами следующим образом: «1. В случае территориально-полити-
ческого переустройства областей, входящих в состав Прибалтий-
ских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная
граница Литвы одновременно является границей сфер интересов
Германии и СССР... 2. В случае территориально-политического пе-
реустройства областей, входящих в состав Польского Государства,
граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно
проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос, является ли
в обоюдных интересах желательным сохранение независимого
Польского Государства [...] может быть окончательно выяснен толь-
ко в течение дальнейшего политического развития... 3. Касательно
юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес
СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной
политической незаинтересованности в этих областях».
Возникла такая констелляция, которую незадолго до этого вряд
ли кто-нибудь счел бы возможной. Гитлер, получивший согласие
западных держав на восстановление германской военной мощи
в первую очередь благодаря своей антикоммунистической агита-
ции, теперь стал союзником большевистской России и, тем са-
мым, выпустил из рук свой главный козырь, который до сих пор
помогал ему добиваться ошеломляющих успехов.
Союз с большевистским режимом, уничтожение которого он
проповедовал годами, дался Гитлеру необычайно тяжело. 11 авгу-
292
ста 1939 года, незадолго до подписания пакта со Сталиным, Гитлер
в беседе с Верховным комиссаром Лиги Наций в вольном городе
Данциг Карлом Буркхардтом сказал: «Все, что я предпринимаю,
направлено против России. Если Запад так глуп и слеп, что не
может это понять, я буду договариваться с русскими. Затем я уда-
рю по Западу и после его поражения объединенными силами вы-
ступлю против Советского Союза».
Гитлер был чрезвычайно разочарован политикой западных дер-
жав, особенно Великобритании, которая сопротивлялась установ-
лению гегемонии Германии на континенте; при помощи шантажа
и насилия он собирался заставить англичан признать господство
рейха в Европе. Однако Гитлер существенно ошибся в оценке
британского менталитета. Британский историк Алан Буллок писал
по этому поводу, что Гитлер знал о нежелании англичан вести
войну, но не рассчитал, до какой степени можно перетягивать
струны.
Поддержка Советского Союза позволила Гитлеру в короткие
сроки добиться беспримерных военных успехов. Польша, на ко-
торую Гитлер напал 1 сентября 1939 года, зажатая в тиски своими
тоталитарными соседями, пала через три недели. 17 сентября
1939 года ведущие деятели правительства Польши пересекли
польско-румынскую границу и отправились в эмиграцию. Одна-
ко перед ее уходом с политической арены польская правящая элита
оказала последнюю услугу Европе. Так как поляки не были гото-
вы капитулировать без борьбы даже перед лицом агрессора, на-
много превосходившего их в военном отношении, они привели
в действие механизм, который, в силу своей собственной динами-
ки, в конечном счете привел к краху Третьего Рейха. 3 сентября
1939 года западные державы были вынуждены отреагировать на
гитлеровское нападение на союзную им Польшу объявлением
войны Германии. Эта война была не слишком популярна на Запа-
де — никто не хотел умирать из-за Гданьска. С другой стороны,
период безграничной уступчивости по отношению к агрессору за-
кончился.
Роль СССР в начатой 1 сентября 1939 года войне была весьма
двусмысленной. Советский Союз не сразу вступил в военные дей-
ствия, а сделал это лишь в тот момент, когда полное поражение
Польши стало очевидным.
Польский посол в Москве Гржибовский получил 17 сентября
1939 года следующую ноту: «Польско-германская война выявила
внутреннюю несостоятельность польского государства. [...]
Польское правительство распалось... Это значит, что польское
государство и его правительство фактически перестали существо-
вать... Советское правительство не может быть [...] безразлично
293
к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживаю-
щие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, ос-
тавались беззащитными. Ввиду такой обстановки Советское пра-
вительство отдало распоряжение Главному командованию Красной
Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою
защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Запад-
ной Белоруссии». Польский посол решительно протестовал про-
тив советского вступления на польскую территорию: «[Если] оно
произойдет, это будет означать четвертый раздел и уничтожение
Польши».
28 сентября 1939 года Риббентроп и Молотов подписали в Мос-
кве советско-германский договор «О дружбе и границе», в текст
которого были внесены определенные уточнения по сравнению
с договором от 23 августа. Четвертый раздел Польши был оконча-
тельно завершен. На заседании Верховного Совета СССР 31 ок-
тября 1939 года Молотов заявил, что оказалось достаточно корот-
кого удара по Польше со стороны сперва германской, а затем
Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого
детища Версальского договора.
Принципиально изменился теперь и пропагандистский словарь
Москвы. Все реже говорилось о солидарности с борющимися за
мир и социальное равенство классами и народами. Все чаще речь
шла о необходимости решения геополитических проблем, которые
стоят перед СССР. Из так называемого «отечества трудящихся
всего мира» Советский Союз превращался в чрезвычайно агрес-
сивную великую державу, расширявшую свои владения за счет
более слабых соседей. 30 июня 1940 года, незадолго до оконча-
тельной аннексии прибалтийских государств и превращения их
в республики в составе СССР, Молотов в разговоре с министром
иностранных дел Литвы Креве-Мицкевичусом сказал: «Вы долж-
ны стать реалистами, вы должны понять, что в будущем малые
народы исчезнут. Вы, литовцы, вместе с другими прибалтийскими
народами, включая Финляндию, [будете] включены в славную
семью советских народов».
Финнам удалось избежать этого только благодаря тому, что
с конца ноября 1939 года они оказывали решительное сопротивле-
ние ультимативным требованиям СССР пойти на территориаль-
ные уступки в пользу Москвы. Поэтому советское руководство
приняло решение основать просоветское «демократическое» пра-
вительство Финляндии вместо «буржуазного», враждебного Со-
ветскому Союзу. Во главе этого правительства стоял видный со-
трудник Коминтерна финн Куусинен. Правительство Куусинена
готово было выполнить все требования СССР в рамках договора
о дружбе между Советским Союзом и Финляндией, подписанного
294
2 декабря 1939 года. Слабость правительства Куусинена заключа-
лась в том, что оно существовало только на бумаге и не имело
никакой поддержки среди населения. «Буржуазное» правитель-
ство Финляндии, которого, по мнению Москвы, больше не суще-
ствовало, оказывало, тем не менее, отчаянное сопротивление со-
ветской агрессии. Финско-советская война (так называемая
«зимняя война»), обернувшаяся для Советского Союза огромными
потерями, закончилась 12 марта 1940 года. Несмотря на значи-
тельный перевес в живой силе и технике (960 000 советских солдат
против 300 000 финских, 3000 советских танков против 100 фин-
ских, примерно 3250 советских боевых самолетов против 500 фин-
ских), Красная Армия в течение нескольких месяцев была не в со-
стоянии сломить сопротивление финнов. Советские потери
превзошли финские во много раз, они составили более чем
290 000 солдат, из них более чем 90 000 убитыми и пропавшими
без вести. Некоторые авторы полагают, что эти потери были еще
выше — 127 000 тысяч погибших.
В «зимней войне» проявились чудовищные последствия ста-
линских чисток командного состава Красной Армии. Тактическая
беспомощность советского военного руководства вызывала недо-
умение многих военных экспертов. В конце концов, финнам при-
шлось отступить перед подавляющим превосходством СССР и от-
казаться от некоторых своих территорий в рамках мирного договора
с Москвой. Но решительность, с которой финны защищали свою
свободу, помогла им отстоять независимость своей страны.
Советско-финская война стала поводом для опасного обостре-
ния отношений между Советским Союзом и западными держава-
ми, которые одно время даже рассматривали возможность разрыва
дипломатических отношений с Москвой и отправки своего экспе-
диционного корпуса в Финляндию. 14 декабря 1939 года Лига
Наций объявила Советский Союз агрессором и исключила его из
этой международной организации.
Несмотря на антисоветские настроения, царившие в конце
1939 года среди британской и французской общественности, ко-
торая была готова оказать Финляндии военную помощь против
СССР, правящие круги Лондона и Парижа приняли в итоге ре-
шение реагировать на советскую агрессию только словесно. Ре-
сурсов Великобритании и Франции недостаточно, чтобы пойти
на риск войны против России, констатировал британский каби-
нет министров.
Итак, в отношении Финляндии Сталин просчитался. Аннексия
же всех остальных территорий, которые согласно секретному до-
полнительному протоколу к пакту Молотова—Риббентропа были
объявлены сферой советского влияния, протекала заметно успеш-
295
нее. В этой связи бросается в глаза своеобразная черта сталинской
внешней политики. Как правило, Сталин пытался подстраховать
свои завоевания заключением договоров с сильными партнерами.
В этом пункте его поведение решительно отличается от поведения
Гитлера, для внешней политики которого нарушение соглашений
было делом совершенно обычным, даже естественным. Первооче-
редной задачей для Сталина было не безграничное расширение
контролируемых им владений, как это было у Гитлера, а установ-
ление тотального контроля над сферой влияния СССР, закреп-
ленного договором с сильными партнерами. Этот контроль Ста-
лин осуществлял при помощи жесточайшего террора.
На аннексированных Советским Союзом территориях (Восточ-
ная Польша, Прибалтика, Бессарабия, Северная Буковина) в 1939—
1940 годах в кратчайшие сроки были разрушены органически сло-
жившиеся экономические, социальные и политические структуры.
Политическая и социальная элита этих стран была в значительной
степени уничтожена, сотни тысяч людей депортированы. Количе-
ство заключенных в сталинских лагерях увеличилось в 1941 году
по сравнению с 1 января 1940 года с 1 670 000 до 1 930 000 человек.
Трагично сложилась судьба польской элиты, оказавшейся в ру-
ках советских органов террора. Чтобы окончательно сломить волю
поляков к сопротивлению и на долгий срок сделать невозможным
восстановление польского государства, советское руководство орга-
низовало террор против государственной элиты покоренной стра-
ны, в первую очередь против польских офицеров и полицейских,
попавших в советский плен. 5 марта 1940 года на заседании По-
литбюро ЦК В КП (б) было принято следующее решение: «1) Дела
о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек быв-
ших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских,
разведчиков, жандармов, посадников и тюремщиков,
2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах
западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 че-
ловек членов различных контрреволюционных шпионских и ди-
версионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов,
бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков — рас-
смотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры
наказания — расстрела».
В рамках организованной Берией акции было казнено более
21 000 человек. Помимо 15 000 пленных офицеров среди них были
бывшие чиновники, помещики и фабриканты. 4400 убитых
польских офицеров были найдены три года спустя в братской
могиле под Катынью, недалеко от Смоленска.
Еще радикальнее, чем в советской части Польши, борьба про-
тив польской элиты велась в оккупированных Германией польских
296
областях. Гитлеровский наместник в Польше Ганс Франк в мае
1940 года обобщил высказывания своего фюрера следующим об-
разом: «Обнаруженные нами в Польше остатки национальных элит
должны быть ликвидированы, вновь появившиеся элементы дол-
жны быть взяты под контроль и через определенное время унич-
тожены». Польша стала своего рода лабораторией расистской по-
литики национал-социалистов. Здесь разрабатывались новые
методы подавления и уничтожения, которые позже были приме-
нены на оккупированных территориях СССР.
Оккупационная политика национал-социалистов, так же, как
и их антисемитские акции, становившиеся все более радикальны-
ми, во времена советско-германской «дружбы» редко критикова-
лись Москвой. Такой отказ от критики фашизма представлял собой
чрезвычайно серьезную проблему для Коммунистического Ин-
тернационала, который должен был приспосабливать тактику к но-
вому внешнеполитическому курсу СССР. С 1933 года борьба про-
тив национал-социалистической Германии являлась высочайшим
долгом для каждого коммуниста. Многие коммунисты, которые
вследствие «Большого террора» 1936—1938 годов помышляли о раз-
рыве со своими партиями, все-таки остались верными делу ком-
мунизма, так как считали Советский Союз важнейшим бастионом
в борьбе против фашизма. Теперь же, после подписания пакта
между Гитлером и Сталиным, для них сложилась совершенно не-
выносимая ситуация. Пожалуй, хуже всего в этом отношении при-
шлось немецким коммунистам. Отношение советского правитель-
ства к войне, которая велась Третьим Рейхом с западными
державами, никоим образом не было нейтральным. Могло даже
сложиться впечатление, что СССР и Третий Рейх выступали как
союзники. Коминтерну было очень непросто перестроиться на
новый лад.
То, что коммунистическим партиям действительно было слож-
но привыкнуть к новой ситуации, доказывает первая реакция
западных секций Коминтерна на начало Второй мировой войны.
Французские и английские коммунисты сначала объявили о соли-
дарности со своими правительствами, говорили о решительной
борьбе против нацизма и призывали рабочих своих стран испол-
нить свой патриотический долг. Но уже в конце сентября 1939 года
стиль коммунистической пропаганды резко изменился. 30 сентяб-
ря 1939 года газета «Правда» писала, что ничто не может оправдать
бессмысленную войну между западными державами и Германией.
И лишь Франция и Англия могут положить конец этой войне,
развязанной против воли их народов. Это новое толкование Мос-
квой вопроса о том, кто виноват в развязывании войны, стало для
Коминтерна полной неожиданностью. Дуглас Хайд, редактор пе-
297
чатного органа коммунистической партии Великобритании газеты
«Дейли уоркер», писал о растерянности, которую вызвало в ЦК
британской компартии новое распоряжение Москвы. ЦК уже
подготовил направленный против «гитлеровского фашизма» при-
зыв к английскому рабочему классу, но тут пришла новая, совер-
шенно невероятная инструкция за подписью Димитрова. 7 октяб-
ря 1939 года в коммунистической газете «Ворд ньюс энд вьюз»
вместо антифашистского призыва можно было прочесть следую-
щее заявление: «Реакционные империалисты Англии и Франции
[...] борются теперь не против фашизма за демократию и не против
агрессии за мир, как они заявляют, а за осуществление своих
империалистических целей».
17 октября 1939 года Димитров писал Сталину о растеряннос-
ти, которую новый курс вызвал в секциях Коминтерна: «Хотя
коммунистические партии в основном уже исправили свою пози-
цию в отношении войны, все же продолжается в их рядах все еще
некоторое замешательство по вопросу о характере и причинах
войны». Даже немецких коммунистов Москва мобилизовала на
участие в протестах против «военных планов французских и анг-
лийских империалистов». Клемент Готвальд, руководитель ком-
мунистической партии Чехословакии, тогда уже оккупированной
национал-социалистами, 28 февраля 1940 года заявил: «Мы при-
держиваемся одинаковой с немецким пролетариатом линии, на-
правленной против западного империализма как агрессора».
В советской прессе новое советско-германское сотрудничество
теперь интерпретировалось как исторический поворотный момент
в восстановлении традиционного русско-германского сотрудниче-
ства. Идеологическое противостояние с нацистским режимом прак-
тически прекратилось. 31 октября 1939 года Молотов заявил, что
западные державы ведут идеологическую войну против Германии,
тем самым возвращаясь ко временам средневековых религиозных
войн. Но идеологию нельзя уничтожить силой, продолжал Моло-
тов, поэтому не только бессмысленно, но преступно вести такую
войну, как война на уничтожение гитлеризма, прикрываемая фаль-
шивым флагом борьбы за демократию. Истинной причиной вой-
ны западных держав против Германии является не стремление
к уничтожению фашизма и не попытка восстановить государствен-
ность Польши, а страх перед тем, что Германия может предъявить
претензии на колонии, за счет эксплуатации которых растет бла-
госостояние западных держав, утверждал Молотов. «[Что] выигра-
ете вы, пролетарии, от этой антинародной, реакционной войны? —
гласил антивоенный манифест ИККИ от 6 ноября 1939 года. — Не
верьте тем, кто тянет вас на войну под фальшивым предлогом
защиты демократии. Рабочему классу нечего защищать в нынеш-
298
ней войне. Защищая буржуазное отечество, он будет защищать
только цепи своего рабства».
Несмотря на пропаганду мира, ведущуюся Москвой, Сталин
ни в коем случае не был заинтересован в скором прекращении
войны внутри «капиталистического лагеря». Ему очень нрави-
лась роль стороннего наблюдателя. Вскоре после начала войны
Сталин в разговоре, в котором участвовал Димитров, сказал: «Мы
ничего не имеем против, если обе противостоящие группы капи-
талистов будут бороться друг с другом и ослабят друг друга. Было
бы неплохо, если бы Германия ослабила позиции богатейших
капиталистических стран. Гитлер, сам того не желая, подрывает ка-
питалистическую систему».
Сталин исходил из того, что война, истощающая силы Запада,
продлится еще долго, так как между обоими враждебными лагеря-
ми сложилось равновесие сил. Быстрое поражение Франции, по-
следовавшее через несколько недель после начавшегося 10 мая
1940 года наступления вермахта на западе, поразило Сталина так
же сильно, как и многих немецких генералов, еще помнивших
четырехлетнюю позиционную войну на Западном фронте в 1914—
1918 годах. Равновесие сил в Европе после поражения Франции
было в значительной степени нарушено. В Берлине полагали, что
изолированная Британская империя не имеет никаких шансов про-
должать войну. Германия собиралась принудить Англию к капи-
туляции. В этой связи в конце мая 1940 года представитель мини-
стерства иностранных дел при генштабе сухопутных сил Германии
Хассо фон Этцдорф отмечал: «Мы ищем контакта с Англией на
базе передела мира».
Статс-секретарь германского министерства иностранных дел
Эрнст фон Вайцзеккер тогда записал: «Дело, наверное, закончится
тем, что мы предложим англичанам, во избежание потерь с их
стороны, навсегда отказаться от притязаний на европейский мате-
рик и предоставить его нам». И снова в Берлине неверно расцени-
ли способность англичан к сопротивлению, в особенности потому,
что во главе британского кабинета министров с 10 мая 1940 года
был уже не Чемберлен, ставший символом политики умиротворе-
ния, а непримиримый противник Третьего Рейха Черчилль. Пос-
ледний, несмотря на критическое положение Британской импе-
рии, был настроен вести решительную борьбу с Германией — до
окончательного устранения Гитлера и его режима.
Однако судьба войны, да и выдавленной с материка Англии,
в значительной степени зависела от вступления в войну СССР.
Британские политики и дипломаты неустанно пытались убедить
Сталина в том, что Гитлер после разрушения равновесия сил в Ев-
ропе представляет смертельную опасность не только для Запада,
299
но и для Востока. Раньше или позже Гитлер выступит против
Советского Союза, так как его окончательной целью является
овладение всем европейским континентом и даже мировое господ-
ство. Эти аргументы британский посол в Москве сэр Стаффорд
Криппс приводил в беседе со Сталиным 1 июля 1940 года. Совет-
ский лидер реагировал скептически: «[Он] не всегда верит тому,
о чем так много кричат, так как по опыту он знает, что если они
кричат, то это лишь военная хитрость [...Он] не исключает, что
среди национал-социалистов есть люди, которые говорят о гос-
подстве Германии во всем мире. Но, говорит тов. Сталин, я знаю,
что есть в Германии неглупые люди, которые понимают, что нет
у Германии сил для господства во всем мире».
Эта вера Сталина в разум нацистского руководства удивитель-
ным образом напоминает веру западных приверженцев политики
умиротворения, которые в 1934—1938 годах исходили из того, что
внешнеполитические цели Третьего Рейха ограничены, и что на
Гитлера можно воздействовать при помощи разумных аргументов.
Так что западная политика умиротворения агрессора 1934—1938 го-
дов получила в 1939—1941 годах свое продолжение на Востоке.
Несмотря на прохладную реакцию Сталина на британские по-
пытки сближения, Лондон не оставлял усилий завоевать располо-
жение Москвы. В меморандуме британского правительства в ок-
тябре 1940 года говорилось о готовности Англии расплатиться
с Советским Союзом за его доброжелательный нейтралитет в вой-
не признанием территориальных завоеваний Москвы в 1939—
1940 годах: «Великобританское правительство [...] обязуется [...до
окончательного урегулирования послевоенного порядка признать]
de facto власть Советского Союза в Эстонии, Латвии, Литве, Бес-
сарабии, Северной Буковине и тех частях бывшего Польского го-
сударства, которые теперь находятся под Советским главенством».
Но и эта попытка Лондона сблизиться с Москвой окончилась
ничем. Сталин не пошел на это отчасти потому, что не хотел про-
воцировать Германию. Однако Гитлер сразу после разгрома Фран-
ции принял решение осуществить свою давнюю мечту — незамед-
лительно решить проблему «жизненного пространства» немцев.
Это решение было непоколебимо. 31 июля 1940 года на горе Обер-
зальцберг состоялась встреча Гитлера с командованием вермахта.
Слова Гитлера были записаны начальником генштаба сухопутных
сил генералом Гальдером: «Англия связывает свои надежды с Рос-
сией и Америкой... Россия является восточноазиатской шпагой
Англии и Америки против Японии... Если Россия будет разбита,
последняя надежда Англии испарится. Хозяином Европы и Бал-
кан станет Германия. Вывод: в ходе войны Россия должна быть
[разгромлена]... Чем быстрее мы разобьем Россию, тем лучше. Опе-
300
рация имеет смысл только если мы покончим [с ней]... Захват
отдельных территорий недостаточен».
18 декабря 1940 года Гитлер подписал «Директиву № 21. План
Барбаросса», в которой говорилось: «Германские вооруженные
силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе
кратковременной кампании еще до того, как будет закончена вой-
на против Англии». Общий замысел операции предусматривал
уничтожение основных сил сухопутных войск Красной Армии,
находившихся на западе СССР. Конечной целью операции явля-
лось «создание заградительного барьера против Азиатской России
по общей линии Волга — Архангельск». Последний остававшийся
у СССР индустриальный район на Урале должна была парализо-
вать германская авиация. Приготовления по плану «Барбаросса»
надлежало завершить к 15 мая 1941 года.
Россия считалась тогда в Германии, да и не только в ней, «ко-
лоссом на глиняных ногах». Это мнение прочно закрепилось на
Западе уже после поражения царской империи в Крымской войне
1853—1856 годов. Сокрушительные поражения России в войнах
с Японией (1904—1905 годы), во время Первой мировой войны
и в боях с вновь появившимся польским государством в 1920 году,
казалось, лишь подтверждали это мнение. Война против малень-
кой Финляндии (1939-1940 годы), несмотря на победу СССР,
добытую большой кровью, выглядела в глазах военных экспертов
как беспримерный позор советских вооруженных сил. Немецкое
же военное командование было опьянено неожиданно легкой и бы-
строй победой над Францией. Сразу же после ее разгрома Третий
Рейх начал готовить поход против России. Начальник генштаба
сухопутных сил Гальдер 28 июня 1940 года заявил: «Здесь, на
Западе, еще долгое время нам некого будет побеждать». За десять
дней до встречи в Оберзальцберге (21 июля 1940 года) главноко-
мандующий сухопутными силами Германии Вальтер фон Браухич
подготовил для Гитлера основные направления плана нападения
на Россию. Браухич полагал, что Красная Армия имеет не более
семидесяти - семидесяти пяти «хороших» дивизий. В Берлине
считали, что война с Россией будет еще короче и разрушительнее,
чем война на Западе, — отмечал военный историк из ФРГ
Р.-Д. Мюллер.
Некоторые представители консервативно настроенного истэб-
лишмента Германии скептически восприняли намерение Гитлера
открыть второй фронт до окончания войны с Англией. Осенью
1940 года британский королевский военно-воздушный флот прак-
тически выиграл воздушную битву за Англию. Советский пол-
пред в Лондоне Майский 3 ноября 1940 года записал, что Гитлер
в битве за Англию, как и в свое время Наполеон, потерпел пора-
301
жение — первое поражение в этой войне, последствия которого
трудно предвидеть.
Именно из этих соображений некоторые консервативные по-
литики призывали к осторожности. Немецкий посол в Москве
Фридрих Вернер граф фон дер Шуленбург пытался убедить Гит-
лера, что продолжение советско-германского сотрудничества бу-
дет полезно для Германии. Статс-секретарь министерства ино-
странных дел Вайцзеккер полагал, что война против России ни
в коем случае не приведет к ускорению завершения британо-гер-
манского военного конфликта. Он считал, что опасаться следует,
скорее, противоположного развития событий.
Однако все эти протесты помогали так же мало, как и предше-
ствующие попытки консервативных союзников Гитлера остано-
вить авантюристское поведение нацистского фюрера. Консерва-
торы в конце концов уступили так же, как они уступали и раньше
во время конфликтных ситуаций, не в последнюю очередь пото-
му, что были согласны со многими пунктами внешнеполитичес-
кой программы Гитлера. Военный историк из ФРГ Манфред
Мессершмидт говорит в этой связи о «частичной идентичности
целей».
За компромисс, на который немецкие консерваторы пошли с на-
цистским руководством, нужно было платить. Его следствием был
отказ Гитлера от радикальных экономических и социальных пре-
образований; он обезвредил социал-радикальное крыло своего
движения, представители которого (Рем и другие), стремились
сразу после прихода к власти устроить «вторую революцию». Так
как путь социальных преобразований был временно закрыт, то
неограниченная территориальная экспансия представляла, в сущ-
ности, единственный путь для выхода накопившегося внутри стра-
ны напряжения. Чтобы не нарушать гарантированное Гитлером
внутриполитическое равновесие, его консервативные партнеры,
как правило, отказывались от решительного сопротивления аван-
тюрным мероприятиям «фюрера» в области внешней политики.
«Частичная идентичность целей» не ограничивалась областью по-
литики. Многие представители консервативной элиты копирова-
ли идеологические постулаты НСДАП и перенимали стиль наци-
стского вождя.
Война против Советского Союза сознательно готовилась Гит-
лером как война нового рода, как мировоззренческая война на
уничтожение. 30 марта 1941 года он рассказал своим генералам
о том, как представляет себе эту войну. Генерал Гальдер записал:
«Борьба двух идеологий: смертный приговор большевизму. [Боль-
шевизм] есть асоциальная преступность... Мы не должны стоять
на точке зрения солдатского товарищества. Коммунист не был
302
и никогда не будет товарищем... Борьба против России: уничтоже-
ние большевистских комиссаров и коммунистической интелли-
генции... Нужно предотвратить появление новой интеллигенции».
Даже эти аргументы нацистского фюрера не вызвали активных
протестов со стороны его консервативных союзников, многие ге-
нералы безропотно приняли их. Так, например, командующий
18-й армией вермахта генерал-полковник фон Кюхлер в апреле
1941 года утверждал: «От России нас отделяет в мировоззренчес-
ком и расовом отношении глубокая пропасть. Россия является
азиатским государством уже по количеству занятой ею земли...
Фюрер не хочет перекладывать ответственность за судьбу Герма-
нии на следующее поколение. Он поставил своей целью еще в этом
году довести дело до военного конфликта с Россией. Если Герма-
ния хочет обезопасить себя на поколения вперед от угрозы с Во-
стока, то Россию [...] следует не просто несколько потеснить,
а уничтожить европейскую часть России, упразднить российское
европейское государство».
В своей книге «Политика уничтожения» (1998) Петер Лонгерих
пишет: «В ходе [...] идеологически мотивированной, страшно
жестокой войны, которая, как и рассчитывало нацистское руко-
водство, велась с нарушением международных правил, внутри
“Третьего Рейха” неизбежно должен был произойти процесс
радикализации, который должен был окончательно сместить рав-
новесие власти за счет консервативной элиты в пользу национал-
социалистического движения. Этот процесс радикализации полу-
чил свое выражение, среди прочего, еще и в том, что во время
подготовки к войне вермахт воспринял идеологию национал-со-
циализма и воспроизводил ее в основных приказах».
С осени 1940 года Москву постоянно предупреждали о пред-
стоящем нападении Гитлера. Уже в сентябре берлинский агент
советской разведки («Корсиканец» — вероятно, А. Харнак) послал
в Москву следующую информацию: «[В] начале будущего года
Германия начнет войну против Советского Союза... Целью войны
является отторжение от Советского Союза части европейской тер-
ритории СССР от Ленинграда до Черного моря и создание на этой
территории государства целиком зависящего от Германии». Поми-
мо многочисленных советских агентов за границей Москву пре-
дупреждали ведущие британские политики и дипломаты. Так,
например, британский посол в Москве Криппс в разговоре с заме-
стителем наркома иностранных дел Вышинским 6 марта 1941 года
сообщил о существовании слухов о предстоящем нападении Гер-
мании на Советский Союз. Как реагировала Москва на все более
активную угрозу советско-германской войны? Преследуемый ею
курс был двойственным. С одной стороны, советское руководство
303
всячески пыталось успокоить Германию, искало компромиссы
в спорных вопросах, надежно и пунктуально выполняло свои обя-
зательства, вытекающие из советско-германского торгового со-
глашения. Так, например, Советский Союз поставлял в Германию
стратегически важное сырье и продовольствие. До начала совет-
ско-германской войны в Германию было отправлено 2,2 миллиона
тонн зерна, кукурузы и бобовых, 1 миллион тонн нефтепродук-
тов, 14 000 тонн хлопка, 18 500 тонн марганцевой руды, 23 тонны
хромовой руды и другое сырье. А на 1942 год было намечено от-
править в Германию пять миллионов тонн зерна. С другой сторо-
ны, Москва пыталась улучшить свои стратегические позиции в над-
вигавшемся военном конфликте с Германией и лихорадочно
вооружалась.
Наглядным примером такой двойной стратегии явилось пове-
дение Молотова во время его переговоров с руководством Третье-
го Рейха в Берлине в ноябре 1940 года. Его переговорная стратегия
была определена Сталиным в директиве, которая недавно стала
доступна общественности. Нарком иностранных дел должен был
обсудить с Гитлером новый передел Восточной Европы. Сталина
больше всего интересовала надежность советских позиций на се-
верном и южном флангах — Финляндия с одной стороны и Бол-
гария с другой. Оба эти государства должны были войти в сферу
влияния Советского Союза. В Болгарии должны были даже разме-
щаться советские войска.
Гитлер ни в коем случае не хотел соглашаться с планами такого
передела сфер влияния. Как Финляндия, так и Болгария находи-
лись тогда в усиливающейся зависимости от Германии, и в отно-
шении этих стран Берлин не собирался идти на уступки. Вместо
этого Гитлер и Риббентроп предложили Советскому Союзу рас-
ширить границы в сторону Персидского залива и Индийского
океана за счет Британской империи, которая, по мнению Риббен-
тропа, уже проиграла войну. Гитлер, со своей стороны, назвал
Британскую империю территорией, которая должна быть поделе-
на между Германией, Японией, Италией и Россией. (27 сентября
1940 года Германия, Япония и Италия подписали направленный
против Англии «тройственный пакт».) Положение Англии, по
мнению Гитлера, было еще и потому столь бесперспективно, что
она потеряла всех своих союзников на материке.
В этой связи следует вспомнить, что за несколько месяцев до
этого (31 июля 1940 года) на совещании с командованием вермах-
та Гитлер высказал совсем иное мнение. Он сказал, что у Англии
остался на материке еще один союзник — Россия. Это обстоятель-
ство ясно показывает, что предложение Гитлера советскому пра-
вительству участвовать вместе с Германией и ее союзниками в раз-
304
деле Британской империи было несерьезно. В тот момент Гитлер
уже не был заинтересован в хороших отношениях с Москвой.
Упорный отказ Молотова заниматься «мировыми политическими
вопросами», его настойчивые попытки перевести разговор на ре-
шение таких «периферийных проблем», как болгарский или фин-
ский вопрос, утвердили Гитлера в его решении как можно скорее
устранить Россию как политический фактор. Молотов писал Ста-
лину из Берлина, что беседы с Гитлером и Риббентропом не дали
положительных результатов, что похвастаться нечем.
Всё новые государства (Венгрия, Румыния, Словакия, Болга-
рия и, наконец, Югославия) присоединялись к «тройственному
пакту», который формально был направлен против Англии,
а в действительности — и против СССР. Это победное шествие
Гитлера по Восточной Европе было прервано только один раз:
27 марта 1941 года в Белграде произошел государственный перево-
рот. Новое руководство Югославии было настроено против Герма-
нии и обратилось за помощью к Москве. 5 апреля 1941 года в Мос-
кве был подписан советско-югославский договор о дружбе,
который был воспринят Берлином как беспримерная провокация.
На следующий день, 6 апреля, начался военный поход Третьего
Рейха против Югославии и Греции. 17 апреля югославские войска
капитулировали.
Советская политика умиротворения Третьего Рейха привела
к таким же результатам, что и ее западный аналог в 1934—1938 го-
дах: она лишь увеличила агрессивность Гитлера. После поражения
Югославии Москва вновь попыталась умиротворить нацистского
диктатора. 8 мая 1941 года СССР разорвал дипломатические отно-
шения с некоторыми оккупированными Германией государства-
ми: Югославией, Бельгией, Норвегией. 13 июня советское инфор-
мационное агентство ТАСС заявило, что слухи о «близости войны
между СССР и Германией [...] являются неуклюже состряпанной
пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересован-
ных в дальнейшем расширении и развязывании войны».
Подобные заверения в дружбе между СССР и Германией не
оказали ни малейшего влияния на Гитлера, зато чудовищно по-
действовали на население самого Советского Союза, которое не
смогло внутренне подготовиться к предстоящей войне с самым
опасным внешнеполитическим врагом России за всю новейшую
историю.
Эти попытки умиротворить Третий Рейх представляли собой
один из аспектов советской политики накануне войны. Но втайне
от общественности советское руководство все интенсивнее отме-
жевывалось от Германии. Одним из наглядных примеров такой
линии была речь Сталина в Кремле перед выпускниками военных
305
академий Красной Армии 5 мая 1941 года. Эта речь, вокруг кото-
рой десятилетиями курсировали всевозможные слухи, была опуб-
ликована только в 1990 году.
В типичном для него стиле «вопрос — ответ» Сталин спраши-
вал, действительно ли германская армия непобедима, и сам себе
отвечал: «Нет, в мире нет и не было непобедимых армий... Герма-
ния начала войну и шла в первый период под лозунгом освобож-
дения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен,
встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сей-
час обстановка изменилась. Сейчас германская армия идет с дру-
гими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля
на захватнические... [Такая] перемена лозунга не приведет к побе-
де... Немцы считают, что их армия — самая идеальная, самая хо-
рошая, самая непобедимая. Это неверно. Армию необходимо изо
дня в день совершенствовать. Любой политик, [...] допускающий
чувство самодовольства, может оказаться перед неожиданностью,
как оказалась Франция перед катастрофой».
Произнося тосты на приеме, Сталин поправил одного генерала,
который хотел поднять бокал за «мирную сталинскую внешнюю
политику»: «Мирная политика обеспечивала мир нашей стране.
Мирная политика — дело хорошее. Мы до поры до времени про-
водили такую линию на оборону — до тех пор, пока не перево-
оружили нашу армию, не снабдили армию современными сред-
ствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали,
насытили техникой для современного боя, когда мы стали силь-
ны — теперь надо перейти от обороны к наступлению... От оборо-
ны перейти к военной политике наступательных действий... Крас-
ная Армия есть современная армия, а современная армия — армия
наступательная».
С осени 1940 года в политике Коминтерна снова появились
антинемецкие и «антифашистские» акценты, как это было до ав-
густа 1939 года. В конце ноября 1940 года Димитров в разговоре
с Молотовым сообщил о новой тактике Коминтерна: «Мы ведем
курс на разложение оккупационных немецких войск в разных
странах и эту работу, не крича об этом, хотим еще больше усилить.
Не помешает ли это советской политике?». Молотов ответил:
«Конечно, это надо делать, мы не были бы коммунистами, если не
вели бы такой курс. Только делать это надо без шума». Отдельным
секциям Коминтерна, особенно в южно-восточной Европе, ИККИ
рекомендовал вести осторожную пропаганду антигерманского
курса. Эта пропаганда, однако, не должна была слишком бросать-
ся в глаза.
Воодушевленный новыми акцентами сталинской политики,
начальник генштаба РККА Г. К. Жуков 15 мая 1941 года разрабо-
306
тал совместно с наркомом обороны Тимошенко «Соображения по
плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского
Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». Жуков
докладывал о том, что Германия уже сосредоточила дивизии на
границе СССР. Описывая немецкое развертывание, Жуков считал
возможным нанесение вермахтом внезапного удара по Красной
Армии и предлагал: «Чтобы предотвратить это, ...считаю необхо-
димым ни в коем случае не давать инициативы действий Герман-
скому командованию, упредить противника в развертывании и ата-
ковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться
в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт
и взаимодействие родов войск».
Перед советско-германской войной в западных военных окру-
гах Советского Союза было размещено около 2,9 миллионов сол-
дат, 14—15 тысяч танков и почти 9 тысяч боевых самолетов. Им
противостояли более 3 миллионов солдат вермахта и около 600 ты-
сяч солдат союзных Германии государств — Румынии, Финлян-
дии, Венгрии. Немцы имели в своем распоряжении около 3600 тан-
ков, более 2500 самолетов, а их союзники — около 900 боевых
самолетов.
Планировал ли Сталин превентивную войну? Хотел ли он опе-
редить Гитлера, чье решение о нападении на СССР было принято
уже в июле 1940 года?
Нападение Германии на Советский Союз преподносилось на-
цистской пропагандой как ответная реакция на агрессивные наме-
рения русских. Сразу же после нападения на СССР Гитлер в воз-
звании к «немецкому народу и национал-социалистам» заявил:
«Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей
границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нару-
шения этой границы... Советские летчики развлекались тем, что
не признавали границ, очевидно, чтобы доказать нам таким обра-
зом, что они считают себя уже хозяевами этих территорий... Те-
перь наступил час, когда нам необходимо выступить против этих
иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощни-
ков, а также евреев из московского большевистского центра».
Было ли нападение Гитлера на Советский Союз своего рода
превентивной войной? Против этого тезиса однозначно говорит
оценка сложившейся ситуации начальником генштаба германских
сухопутных сил Гальдером. Во время совещания с командующими
армий и групп армий 4 июня 1941 года он оценил советское стра-
тегическое развертывание как оборонительное. Крупное наступ-
ление Красной Армии Гальдер считал «маловероятным» и называл
«ерундой». Больше всего Гитлер опасался не мощи Красной Ар-
мии, а того, что Сталин, пойдя на слишком большие компромис-
307
сы, перечеркнет его план нападения на СССР. Гитлер ни в коем
случае не считал Советский Союз равноценным противником гер-
манского рейха, а скорее, как и бывшие потенциальные завоева-
тели России, «колоссом на глиняных ногах». Йозеф Геббельс не-
задолго до нападения на СССР писал о ходе мыслей своего фюрера:
«Это будет широкомасштабное нападение в грандиозном стиле.
Пожалуй, крупнейшее из тех, что когда-либо знала история. При-
мер Наполеона не повторится... Русские сконцентрировали свои
силы на границе, это лучшее из того, что могло случиться... Про-
рыв будет осуществлен на различных направлениях. Русские бу-
дут сметены. Фюрер рассчитывает провести операцию за четыре
месяца. Я думаю, это будет еще быстрее. Большевизм рухнет как
карточный домик. Мы стоим на пороге великой победы».
Несмотря на свое решительное и выдержанное в наступатель-
ном духе выступление перед выпускниками военных академий
РККА 5 мая 1941 года, Сталин и в дальнейшем неустанно пытался
умиротворить Гитлера. Генерал Лященко вспоминал, что Сталин
не сомневался в неизбежности советско-германской войны, но все
же надеялся, что Молотову, может быть, удастся оттянуть начало
войны хотя бы на два — три месяца.
О судьбе разработанных генштабом Красной Армии «Сообра-
жений» от 15 мая 1941 года их автор Жуков рассказал в своих
воспоминаниях. Вместе с наркомом обороны Тимошенко он доло-
жил этот план Сталину. Тот был возмущен: «Вы, что, толкаете нас
на провокацию войны?». План Жукова был помещен в архив. Об
аналогичной реакции Сталина на попытки советских военных
привести расположенные у западной границы войска в состояние
повышенной боевой готовности сообщал также генерал Василев-
ский, который в 1940—1941 годах был заместителем начальника
оперативного отдела генштаба РККА. Сталин очень долго не ве-
рил в скорое начало советско-германской войны и надеялся оття-
нуть сроки ее начала при помощи дипломатических и политичес-
ких мероприятий. Чтобы не провоцировать Гитлера, он отказался
от подготовки расположенных у границы войск к внезапному
нападению. Когда командующие войсками Киевского и Белорус-
ского военных округов попытались в начале июня 1941 года в от-
вет на немецкое стратегическое развертывание осуществить ответ-
ные действия, в Москве их строго отчитали. Одним из немногих
военачальников, которые, несмотря на исходившие из Центра зап-
реты, подготовили свои войска к возможному нападению, был,
как сообщает советский военный историк Солнышков, команду-
ющий Одесским военным округом Н. Сахаров.
15 июня 1941 года знаменитый советский разведчик Рихард
Зорге сообщил из Токио, что нападение Германии на СССР состо-
308
ится 22 июня 1941 года. Сталин не принял и эту информацию
всерьез, расценив ее как немецкую дезинформацию. 21 июня
1941 года Берия написал Сталину, что настаивает на отзыве и на-
казании полпреда в Берлине Деканозова, который продолжает бом-
бардировать его дезинформацией о подготовленном Гитлером на-
падении на СССР. Он сообщает, что это произойдет завтра. В этой
связи Берия напоминал о мудром высказывании Сталина, что
в 1941 году Гитлер на СССР не нападет.
Лишь за несколько дней до немецкого нападения последовал
ряд приказов НКО о повышении боевой готовности, но, как поз-
же писал Жуков, «ограничились полумерами, которые потом тя-
жело отразились в начальном периоде войны».
В связи со «страусиной» политикой Сталина вновь встает воп-
рос о достоверности нацистского пропагандистского тезиса о том,
что нападение Германии на Советский Союз было якобы превен-
тивной мерой. Этот вопрос был в очередной раз поднят бывшим
офицером советской военной разведки и историком-любителем
Виктором Суворовым (В. Резун) в 1985 году. Автор утверждает,
что Сталин планировал нападение на Германию летом 1941 года.
Подавляющее большинство современных немецких военных ис-
ториков считают этот тезис научно не обоснованным. Потсдам-
ский военный историк Юрген Фёрстер в этой связи пишет: «Ис-
ходя из жестокой внутренней политики Сталина, делать выводы
о его агрессивной внешней политике в отношении Третьего Рей-
ха... ненаучно». Историк отмечает, что «для интерпретации плана
«Барбаросса» в качестве плана превентивного удара не хватает не
только объективных фактов — реальной военной опасности, исхо-
дившей от советской стороны, но и необходимых субъективных
предпосылок с немецкой стороны — ощущения непосредственной
угрозы Третьему Рейху со стороны Красной Армии, того ощуще-
ния, которое могло бы послужить для высшего руководства рейха
решающим фактором для принятия решения о нападении на Со-
ветский Союз».
В противоположность Гитлеру Сталин никогда не шел в своей
внешней политике ва-банк. Чтобы свести риск к минимуму, он
всегда нападал только на тех противников, которые были слабее
СССР. Троцкий в июне 1939 года по этому поводу писал: «Осто-
рожность является основной чертой [Сталина], особенно на арене
мировой политики. Смелость ему абсолютно чужда. И хотя он не
останавливается перед насилием в невиданных ранее масштабах,
но только в том случае, если ему гарантирована безнаказанность.
Зато он легко идет на уступки и даже отступает, если не может
предвидеть исхода борьбы». Отчасти из-за подобных непочтитель-
ных, но одновременно метких высказываний о характере москов-
309
ского тирана, Троцкий и стал жертвой инициированной Стали-
ным охоты, которая, в конце концов, привела к желаемому ре-
зультату: в августе 1940 года Троцкий был убит.
Когда германский посол в Москве граф Шуленбург передал
Молотову 22 июня 1941 года официальное заявление рейха об
объявлении войны СССР, Молотов, по словам присутствовавшего
при этом немецкого дипломата Густава Хильгера, якобы сказал:
«Мы этого не заслужили». Основываясь на советской стенограм-
ме, которая была недавно опубликована, последние слова Молото-
ва звучали несколько иначе: «Для чего Германия заключала пакт
о ненападении, когда так легко его порвала?». В ответ Шуленбург
подчеркнул, что в течение шести лет пытался наладить дружеские
отношения между обеими странами, но бороться против судьбы не
в силах.
Первый этап советско-германской войны:
стихийная десталинизация или модификация
сталинского режима?
Сталинский режим, который с начала 30-х годов вел войну
против мнимых врагов народа, 22 июня 1941 года столкнулся с ре-
альными врагами. Многое говорило о том, что он не выдержит
столь тяжелого испытания. Неудачи Красной Армии в первые
месяцы войны стали одной из величайших катастроф во всемир-
ной военной истории.
Советско-германская война состояла как бы из двух войн,
которые принципиально отличались друг от друга. Во время «пер-
вой войны», которая шла летом и осенью 1941 года, Красная
Армия потерпела сокрушительное поражение. В результате про-
ведения целого ряда успешных операций на окружение, так на-
зываемых «котлов», армиям рейха и его сателлитов удалось раз-
громить большую часть советских вооруженных сил, принявших
на себя первый удар. В битве под Минском (в начале июля
1941 года) были взяты в плен 329 000 красноармейцев, под Ума-
нью (в начале августа 1941 года) — 106 000, под Киевом (в 20-х чис-
лах сентября 1941 года) — 656 000, под Брянском и Вязьмой (се-
редина октября 1941 года) — 663 000. В общей сложности, до
конца 1941 года были взяты в плен 3,8 миллионов советских
солдат и офицеров. (Для сравнения: число немецких военнослу-
жащих, попавших в советский плен за все время советско-герман-
ской войны 1941—1945 годов, составило 3,15 миллионов человек).
3 июля 1941 года начальник немецкого генштаба сухопутных сил
генерал Гальдер писал, что война с Россией, в сущности, уже вы-
играна.
310
Волкогонов сообщает, что личный состав Красной Армии через
шесть месяцев после начала войны с Германией составлял всего 6—
7% от первоначального. С конца 1941 года против Германии бо-
ролась совсем другая армия, считает Волкогонов. Помимо того,
Красная Армия потеряла до конца 1941 года примерно 25 000 са-
молетов и 22 000 танков. В 1941—1942 годах Германия заняла почти
2 миллиона кв. км территории СССР, на которой до войны про-
живало более 80 миллионов человек (примерно 40% всего населе-
ния страны). До войны в этих областях производилось около
58% стали, 65% алюминия, 71% чугуна, 38% зерна, добывалось
63% каменного угля. Александр Некрич пишет, что царские гене-
ралы, которых официальные советские историографы так часто
обвиняли в бездарности, никогда не испытывали таких сокруши-
тельных поражений.
Можно ли объяснить эту катастрофу Красной Армии тем, что
Сталин до последнего момента пытался умиротворить Гитлера
и поэтому не разрешал своим генералам проводить ответные воен-
ные мероприятия, на которых они настаивали? Начальник ген-
штаба РККА Жуков сообщал, например, что, узнав о нападении
Германии, Сталин первоначально считал, что это провокация не-
мецких военных. Чтобы избежать эскалации, он требовал «ответ-
ных действий» не предпринимать. Лишь спустя три часа после
начала немецкого наступления Сталин разрешил Красной Армии
открыть ответный огонь.
Исследователи часто спорят, почему в первый день войны не
Сталин, а его заместитель Молотов обратился с речью к народу по
радио. И это несмотря на то, что с 6 мая 1941 года Сталин был не
только руководителем партии, но и правительства. Молотов, ранее
занимавший пост главы правительства, был назначен заместите-
лем председателя Совнаркома. Несмотря на не только фактичес-
кое, но и формальное сосредоточение власти в своих руках, Ста-
лин спрятался в этой, пожалуй, самой опасной для своего режима
ситуации за спину заместителя, который и определил нападение
Германии как беспримерное в истории цивилизованных народов
вероломство: «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело
с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Напо-
леона в Россию наш народ ответил отечественной войной и На-
полеон потерпел поражение... То же будет и с зазнавшимся Гитле-
ром... Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
В литературе часто обсуждается предположение, что в первый
день войны Сталин отказался объявить своему народу о нападе-
нии Германии, потому что его охватила паника, и внутренне он
был парализован. Молотов отрицал это. После войны, в разговоре
с писателем Ф. Чуевым, он сказал, что Сталину была не ясна си-
311
туация, он хотел выждать какое-то время, прежде чем сформули-
ровать определенную позицию в отношении развития событий на
советско-германской границе. Другими словами, даже в день на-
падения на СССР Сталин не хотел сжигать за собой все мосты, он
все еще надеялся на компромисс с Гитлером. Паника охватила
Сталина только несколько дней спустя, когда ему стало оконча-
тельно ясно, что его политика умиротворения не принесла жела-
емых результатов. Многие современники вспоминают, что Сталин
был настолько подавлен, что даже выпустил инициативу из рук.
Он спрятался на своей даче и ничем не интересовался. Настроение
его ближайших соратников было существенно оптимистичнее.
Микоян вспоминал: «У нас была уверенность в том, что мы можем
организовать оборону и можем сражаться по-настоящему. Однако
это пока не так легко будет. Никакого упаднического настроения
у нас не было».
Катастрофические поражения Красной Армии летом и осенью
1941 года объясняются не только запретом Сталина своевременно
предпринять действенные меры для нанесения ответного удара
или эффектом неожиданности. Не менее важным было и то обсто-
ятельство, что в Красной Армии в 1941 году остро чувствовалась
нехватка опытных командных кадров, которые были уничтожены
по приказу Сталина в 1937-1938 годах. То, что советские военные
так беспомощно реагировали на наступление немцев в начале вой-
ны, а также многочисленные «котлы», в которых миллионы совет-
ских солдат гибли и попадали в плен, были следствием отсутствия
опыта «обновленного» офицерского корпуса РККА. Лишь 7% со-
ветских офицеров имели высшее военное образование, 75% — к на-
чалу войны занимали свои посты не дольше одного года. Атмо-
сфера страха, распространившаяся в Красной Армии во времена
«Большого террора», гасила личную инициативу и тех команди-
ров, которые пережили его. Но даже это обстоятельство не явля-
ется достаточным объяснением того, почему вермахту удалось в те-
чение шести месяцев взять в плен 3,8 миллионов солдат противника
и дойти до самой Москвы.
Поражения Красной Армии были, скорее всего, обусловлены
низким боевым духом многих советских солдат к началу войны.
Жестокий террор 30-х годов, направленный против всех слоев
населения, неизбежно должен был оказать разлагающее воздей-
ствие на моральный дух общества. О возможности подобного раз-
вития событий еще в 1929 году накануне коллективизации сель-
ского хозяйства предупреждал Бухарин. Двенадцать лет спустя это
предупреждение оказалось особенно актуальным. Во многих со-
ветских деревнях, причем не только на аннексированных в 1939—
1940 годах территориях, но и в исконно русских регионах, немец-
312
ких солдат нередко встречали доброжелательно, иногда даже при-
ветствовали как освободителей. Американский историк Александр
Даллин полагает, что летом 1941 года у немецких оккупационных
войск был неплохой шанс «умелым поведением [организовать
население], как гражданское, так и военных, поднять их на вос-
стание против советского режима».
Кроме того, что многие советские солдаты сдавались в плен,
были также и перебежчики. Даже в конце войны, в 1944—1945 го-
дах, каждый шестнадцатый советский военнопленный был пере-
бежчиком. Пораженческие настроения, охватившие некоторую
часть советского населения и Красной Армии, были обусловлены
еще и тем, что противники советского режима поначалу не пони-
мали намерений национал-социалистического руководства Герма-
нии. Подобно западным и советским сторонникам политики уми-
ротворения Гитлера, подобно многим немецким консерваторам,
они должны были многому научиться, чтобы понять, что даже
частичная идентификация с нацизмом шла на пользу только Гит-
леру, для его же союзников, активных и пассивных попутчиков,
она имела разрушительные последствия.
Войну против Советского Союза Гитлер воспринял как своего
рода внутреннее освобождение. Наконец-то ему больше не надо
было притворяться и идти на компромиссы с ненавистным идео-
логическим противником: «С тех пор, как я осуществил свое на-
мерение, я чувствую себя внутренне свободным», - писал Гитлер
Муссолини сразу после нападения на СССР.
«Гитлер не искал больше тактических решений, а лишь “окон-
чательные”», — писал его биограф Иоахим Фест. Так называемая
«вторая национал-социалистическая революция», которой Гитлер
не допустил после прихода к власти, развернулась теперь в пол-
ную силу. Ее первыми жертвами стали советские евреи и военно-
пленные.
Мировоззренческая война на уничтожение была подготовлена
рядом приказов и распоряжений фюрера самого различного ха-
рактера. К ним относятся «Указания по обращению с политичес-
кими комиссарами», которые были сформулированы высшим ко-
мандованием вермахта 6 июня 1941 года: «В борьбе против
большевизма нельзя рассчитывать на то, что поведение врага будет
основываться на принципах человечности или международного
права. В особенности от политических комиссаров всех сортов,
которые являются зачинщиками сопротивления, следует ожидать
жестокого, бесчеловечного, исполненного ненависти отношения
к пленным. Поэтому политические комиссары, взятые в плен во
время боя или при оказании сопротивления, должны быть сейчас
же расстреляны».
313
В выпускаемых отделом пропаганды вермахта «Сообщениях для
войск» в июне 1941 года можно прочитать следующее: «Что такое
большевики, знает каждый, кто хоть раз посмотрел в лицо одного
из красных комиссаров... Это было бы оскорблением животных,
назвать черты этих нелюдей, большая часть из которых евреи,
звериными. Они являются олицетворением инфернальной, персо-
нифицированной безумной ненависти против всего благородного
человечества. В образе этих комиссаров мы наблюдаем восстание
недочеловека против благородной крови».
В первые недели войны многие тысячи советских политработ-
ников стали жертвами «приказа о комиссарах». Их отделяли от
других военнопленных и расстреливали. С середины августа
1941 года в рядах вермахта начали расти протесты против этого
приказа. Его называли «одной из причин ожесточенного сопро-
тивления врага». Однако этот приказ был отменен лишь весной
1942 года, чтобы стимулировать советских солдат к переходу на
сторону немцев. Несмотря на отмену «приказа о комиссарах»,
уничтожение политработников и других советских руководящих
деятелей, попавших в плен, продолжалось. Некоторые немецкие
военные историки считают, что от 580 000 до 600 000 советских
военнопленных были переданы органам Главного управления
имперской безопасности, а также другим нацистским органам,
и расстреляны.
Трагичной была судьба не только пленных политруков, но
и простых солдат. 60% красноармейцев, попавших в 1941 году
в плен, примерно два миллиона человек, погибли к 1 февраля
1942 года. Они умерли от голода или сыпного тифа. Потсдамский
военный историк Мюллер пишет: «Большинство из более чем трех
миллионов военнопленных не имело ни малейшего шанса на выжи-
вание. Постоянно возрастающую смертность [...] было бы непра-
вильно объяснять только военными обстоятельствами... Гораздо
более веской причиной массовой гибели советских военнопленных
было стремление германского руководства предоставлять воен-
нопленным, так же как и населению советских городов, как мож-
но меньше продовольствия».
Через несколько недель после начала войны с Россией Гитлер
считал СССР уже почти разгромленным и сообщил своему бли-
жайшему окружению о том, какое будущее ожидает завоеванные
территории: «Образование военной силы западнее Урала больше
нельзя допустить ни при каких обстоятельствах... Железный прин-
цип: [...] никто, кроме немца, не должен носить оружие».
Сразу после начала советско-германской войны рейхскомисса-
риат по укреплению немецкой народности, который был подве-
домственен рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, разработал так
314
называемый «Генеральный план ост» — план «германизации» ок-
купированных советских областей. Этот план предусматривал за-
селение Прибалтики, Восточной Польши, Белоруссии и части Ук-
раины немцами и депортацию более чем тридцати миллионов
«нежелательных с расовой точки зрения» человек из этих областей
в Западную Сибирь. Только четырнадцать миллионов «расово пол-
ноценных» человек имели право остаться на своих территориях.
Помимо завоевания жизненного пространства и искоренения
большевизма Гитлер хотел наконец исполнить свою третью завет-
ную мечту, причем немедленно — речь шла о так называемом «окон-
чательном решении еврейского вопроса». Сразу после нападения
на Советский Союз «эйнзац-команды» и оперативные группы
органов безопасности, полицейские батальоны и другие войско-
вые формирования начали уничтожение евреев, которое принима-
ло все более массовые и жестокие формы. Сотни тысяч евреев на
оккупированных территориях СССР были убиты уже в первые
месяцы войны. В разговоре с хорватским военным министром
Кватерником 21 июля 1941 года Гитлер заявил: «Евреи являются
бичом человечества. Эстонцы, литовцы и латыши осуществляют
теперь свою кровную месть... Если бы евреям была открыта доро-
га, как это было в советском раю, они бы осуществили свои самые
безумные планы... Если какое-нибудь государство по каким-либо
причинам терпит на своей территории всего лишь одну-единствен-
ную еврейскую семью, то она станет очагом нового разложения.
Если бы в Европе не было евреев, то ничто не мешало бы единству
европейских государств. Все равно, куда ссылать евреев — в Си-
бирь или на Мадагаскар».
Решения Ваннзейской конференции, состоявшейся в январе
1942 года под Берлином, в которой приняли участие представите-
ли различных ведомств Третьего Рейха, предусматривали «окон-
чательное решение еврейского вопроса». Ваннзейский протокол
о планах уничтожения евреев гласил: «В ходе окончательного раз-
решения вопроса евреи на Востоке под надлежащим надзором дол-
жны быть соответствующим образом использованы в качестве
рабочей силы. Большими рабочими колоннами, отдельно мужчи-
ны и женщины, трудоспособные евреи будут переведены в эти
области, где их будут использовать на строительстве дорог, при-
чем, несомненно, большая часть их вымрет в результате естествен-
ного отбора. С той частью евреев, которая [...] выживет [...], нужно
будет обращаться соответствующим образом, поскольку это будет,
естественно, наиболее способная к сопротивлению часть».
Мировоззренческая война национал-социализма явно проти-
воречила традиционным представлениям немецких или прусских
консерваторов о войне. И все-таки протест против этой новой
315
формы ведения войны охватил лишь незначительные группы тра-
диционной немецкой правящей элиты. Большинство консерва-
тивных союзников Гитлера приняло этот новый способ ведения
войны, который перевернул все существовавшие до этого этичес-
кие и моральные нормы. Английский историк Алан Буллок ука-
зывал на то, что германский генеральный штаб, который ранее
пользовался большой самостоятельностью, во время Второй миро-
вой войны утратил право голоса. Более того, стиль высказываний
многих немецких генералов после начала этой войны на уничто-
жение практически не отличался от стиля национал-социалисти-
ческого руководства. Так, например, командующий 6-й герман-
ской армией генерал-фельдмаршал фон Райхенау в приказе
«О поведении войск на Востоке» от 10 октября 1941 года заявлял:
«Солдат на Востоке является не только бойцом по всем правилам
военного искусства, но также носителем беспощадной народной
идеи и мстителем за зверства, причиненные немецкому и другим
народам. Поэтому солдат должен сознавать необходимость жесто-
кого, но справедливого наказания еврейских недочеловеков».
А командующий 17-й армией генерал-полковник Хот называл
в своем приказе от 17 ноября 1941 года искоренение «еврейской
категории людей», которую он определил как «духовную опору
большевизма», «заповедью самосохранения».
После того, как полностью проявилась жестокость немецкого
оккупационного режима, пораженческие настроения среди совет-
ского населения заметно пошли на убыль. Все меньше солдат
Красной Армии видело выход в том, чтобы сдаться в плен немцам.
Ни для кого больше не было тайной, что их ожидает в немецком
плену. И этот переворот в общественном сознании сыграл нема-
ловажную роль в позднейшей победе СССР над Третьим Рейхом.
И все-таки некоторые политические и национальные группи-
ровки выражали готовность к сотрудничеству с национал-соци-
алистическим режимом. По подсчетам Александра Некрича, к кон-
цу войны в различных частях вермахта служили около миллиона
советских граждан разных национальностей. 110 000 из них были
кавказцами, от 110 000 до 170 000 — жителями республик Цент-
ральной Азии, 20 000 — крымскими татарами, 5000 — калмыками,
несколько сотен тысяч — русскими.
Генерал А. А. Власов, считавшийся одним из самых одаренных
советских военачальников, после своего пленения в июне 1942 года
на Волховском фронте недалеко от Ленинграда стал символом
сотрудничества русских с Третьим Рейхом. Вскоре после своего
пленения он вместе со своим единомышленником полковником
Боярским направил немецкому командованию письмо, утверж-
давшее, что миллионы людей на оккупированных территориях
316
СССР, как и многочисленные советские военнопленные, катего-
рически не принимают сталинский режим. Эти «людские массы
могут стать ядром той внутренней силы, которая под руководством
германского правительства способна ускорить решение давно на-
зревшей задачи по установлению в России нового политического
порядка, гармонирующего с новым порядком в Европе, который
создается под руководством Германии. Эти силы в настоящее вре-
мя не используются. Исходя из вышеизложенного, мы предлагаем
на Ваше рассмотрение следующее предложение: создание центра
по формированию русской армии и начало ее формирования.
Русская армия, помимо ее чисто военной ценности, позволит при-
дать [антикоммунистическому] движению государственный харак-
тер... Эта мера позволит легализовать борьбу против сегодняшней
России и устранить само понятие предательства, которое пока еще
сдерживает всех военнопленных, а также жителей неоккупиро-
ванных областей».
Готовность Власова к сотрудничеству с внешнеполитическим
врагом России с целью уничтожения существующего строя напо-
минает, в определенной степени, поведение Ленина во время Пер-
вой мировой войны, когда тот заключил союз с империей кайзера
Вильгельма, чтобы прийти к власти в России. Но при этом есть
одно принципиальное различие: в отличие от кайзеровского руко-
водства, Гитлер вел мировоззренческую войну против России,
войну на уничтожение. Его целью было полное и окончательное
уничтожение российской государственности. В разработанном
Гитлером иерархическом мировом порядке, в основе которого
лежала расовая идея, русские и все восточные славяне как «расово
неполноценные недочеловеки» занимали самую нижнюю ступень
иерархической лестницы. Еще ниже стояли лишь евреи, которым
в «новом мире» Гитлера вообще не было места. Они должны были
быть полностью уничтожены.
Власов и его политические советники отлично знали, какие
принципы лежат в основе гитлеровской политики на Востоке.
И все же они мечтали о создании «русской освободительной ар-
мии» в качестве «третьей силы», которая хоть и выступит на сто-
роне вермахта, но будет иметь собственную программу борьбы
против сталинского режима. Сначала Гитлер не был заинтересован
в создании такой военной силы. Он был категорически не согла-
сен с распространяемым некоторыми немецкими военными и по-
литическими кругами тезисом, что «Россию можно победить толь-
ко при помощи самих русских». Организованный немцами
в декабре 1942 года так называемый Русский национальный ко-
митет представлял собой марионеточную структуру, используе-
мую лишь в пропагандистских целях. И только летом 1944 года,
317
незадолго до разгрома Третьего Рейха, национал-социалистичес-
кое руководство начало менять свою политику в отношении кол-
лаборационистов.
16 сентября 1944 года с Власовым встретился Гиммлер. Было
принято решение о создании так называемого Комитета освобож-
дения народов России (КОНР). 14 ноября 1944 года в оккупиро-
ванной Праге КОНР опубликовал манифест, в котором речь шла
об освобождении народов России от тирании Сталина, причем
с помощью Третьего Рейха. «Эта помощь является сейчас един-
ственной реальной возможностью организовать вооруженную борь-
бу против сталинской клики», — подчеркивал Власов в своем ма-
нифесте. КОНР располагал и собственными вооруженными
силами — двумя дивизиями (около пятидесяти тысяч человек). Но
так как эти вооруженные силы формировались в период краха
Третьего Рейха, им уже практически не пришлось сражаться на
фронте. Первая дивизия Русской освободительной армии (РОА)
под командованием генерала Буняченко в начале мая 1945 года
даже принимала участие в антигерманском восстании в Праге. Но
это мало помогло лидерам власовского движения. 6 августа
1946 года Власов и его ближайшие соратники были приговорены
Верховным Судом СССР к смертной казни и повешены.
Так же, как и западные сторонники политики умиротворения
в 1934—1938 годах, как и Сталин в 1939—1941 годах, Власов питал
иллюзии о возможности компромисса с Третьим Рейхом. Подав-
ляющее большинство соотечественников Власова освободилось от
подобных заблуждений уже в конце 1941 года. В этой связи сле-
дует подчеркнуть, что население СССР сделало соответствующие
выводы гораздо быстрее, чем бывшие сторонники компромиссов
с Гитлером. Советским людям, даже многим противникам Стали-
на, потребовались для этого не годы, а месяцы. Война восприни-
малась ими как защита находящегося под беспримерной угрозой
Отечества. Тонко чувствуя это, Сталин апеллировал теперь к рус-
скому патриотизму, то есть к той силе, которая не раз помогала
московским правителям избежать смертельной опасности. Через
одиннадцать дней после нападения Германии на Советский Союз,
3 июля 1941 года, Сталин в первый раз обратился к народу, к об-
ществу, которое он поработил и терроризировал на протяжении
многих лет, со следующими словами: «Товарищи! Граждане! Бра-
тья и сестры!.. К вам обращаюсь я, друзья мои! [...] В силу навя-
занной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со
своим злейшим и коварным врагом — германским фашизмом...
Дело идет [...] о жизни и смерти Советского государства, о жизни
и смерти народов СССР, о том, быть народам Советского Союза
свободными или впасть в порабощение... Войну с фашистской
318
Германией нельзя считать войной обычной. Она является не толь-
ко войной между двумя армиями. Она является, вместе с тем,
великой войной всего советского народа против немецко-фашист-
ских войск. Целью этой всенародной отечественной войны [...]
является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей
страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом
германского фашизма... Все силы народа - на разгром врага! Впе-
ред, за нашу победу!»
30 июня 1941 года в Москве была организована структура,
принявшая на себя все полномочия партийных и государственных
инстанций на время войны — Государственный Комитет Обороны
(ГКО). ГКО сконцентрировал в своих руках всю полноту власти
и отвечал за все вопросы ведения войны, экономической жизни,
внешней и внутренней политики, идеологической работы. В этот
орган, который будет распущен только после окончания войны,
первоначально входили Сталин в качестве председателя, Молотов,
Ворошилов, Берия и Г. М. Маленков. Позже в него были включе-
ны еще четыре члена.
Чтобы не быть уничтоженным Третьим Рейхом, сталинское
руководство, до этого концентрировавшее свои силы на терроре
против собственного населения, должно было изменить полити-
ческую систему, сделать ее более гибкой. Парадоксальным обра-
зом война вызвала определенные послабления режима. Сложился
своего рода компромисс между власть имущими и до сих пор
притесняемым ими обществом. Многие офицеры, инженеры
и ученые были выпущены из тюрем и лагерей, нередко они на-
значались на руководящие должности в армии и промышленно-
сти (некоторые были освобождены сразу после смещения Ежова
в 1939—1940 годах, например, будущий маршал К. К. Рокоссов-
ский). В 1941 году было освобождено 600 000 заключенных, из
них 175 000 были включены в состав армии. До осени 1943 года
в рядах Красной Армии находились уже 900 000 бывших заклю-
ченных.
Стали публиковаться произведения некоторых запрещенных
писателей и поэтов, например, поэтессы А. А. Ахматовой, цензура
была ослаблена. Русская Православная Церковь, жестоко пресле-
дуемая в 20—30-е годы, получила новые возможности деятельно-
сти. Престол Патриарха Московского, пустовавший после смерти
Патриарха Тихона в 1925 году, снова был занят в сентябре
1943 года. Новым Патриархом был избран митрополит Сергий,
заявивший, как уже упоминалось, в 1927 году о своей лояльности
советскому режиму, вследствие чего церковь попала в почти пол-
ную зависимость от атеистического государства. Этот вернопод-
даннический жест не спас тогда церковь от новой волны жестоких
319
преследований. Теперь же можно было говорить о своего рода
сближении государства и церкви.
Михаил Гефтер, рассматривая развитие этой ситуации, говорил
о спонтанной десталинизации, начавшейся в 1941 году. Он указы-
вал на то, что подавляемое сталинской диктатурой население ис-
пользовало момент слабости режима, чтобы добиться большей
независимости от него. Сутью сталинизма, пишет историк, явля-
лось лишение человека суверенных прав. Начавшаяся в 1941 году
борьба режима за свое выживание снова предоставила людям воз-
можность, пусть на короткое время, «распорядиться собой и своею
судьбой».
Много десятилетий спустя, во времена «брежневского застоя»,
о котором речь еще впереди, советский писатель К. М. Симонов
сказал о Великой Отечественной войне, что «она — чуть ли не
единственное по-настоящему светлое пятно в истории последних
десятилетий». Насколько же чудовищной должна была быть со-
ветская действительность до 22 июня 1941 года, если одна из са-
мых страшных войн в истории человечества воспринималась как
светлое пятно, как своего рода внутреннее освобождение!
Не следует забывать, что и после начала войны миллионы людей
оставались в сталинских лагерях. Целые народы были депортиро-
ваны в отдаленные районы страны — их обвинили в сотрудниче-
стве с врагом, при этом тысячи людей были уничтожены органами
госбезопасности. Одним из первых советских народов, которых
постигло коллективное наказание, были немцы Поволжья. 28 ав-
густа 1941 года началась депортация поволжских немцев, распро-
странившаяся затем на немецкие нацменьшинства в других райо-
нах СССР. В общей сложности были депортированы более
800 000 российских немцев. Помимо немцев коллективному нака-
занию подверглись чеченцы и ингуши (496 000 человек), карача-
евцы (68 000 человек), балкарцы (37 000 человек), калмыки
(93 000 человек) и крымские татары (190 000 человек). Все эти
народы были полностью выселены с занимаемых ими территорий.
Кроме того, контингент депортированных или заключенных в ла-
геря ГУЛАГа пополнили сотни тысяч поляков, украинцев, жите-
лей Прибалтики и других народов.
Чрезвычайно жестко обходилось руководство Кремля с соб-
ственными солдатами. В первую очередь это касалось военно-
пленных, которые считались «предателями Родины». Подписан-
ный Сталиным 16 августа 1941 года приказ № 270 гласил:
«Командиров и политработников, [...] дезертирующих в тыл или
сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи
которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и пре-
давших Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих коман-
320
диров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезерти-
ров... Обязать каждого военнослужащего, независимо от его слу-
жебного положения... драться до последней возможности, [...]
если [...] начальник или часть красноармейцев вместо организа-
ции отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их
всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи
сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного по-
собия и помощи».
Из 5,7 миллионов советских солдат, которые во время совет-
ско-германской войны попали в плен, 3,3 миллиона погибли. Судь-
ба выживших была чрезвычайно трагична. На всю жизнь они были
заклеймены как «предатели». Лишь после развала СССР это по-
зорное клеймо было снято. Сотни тысяч освободившихся из не-
мецких концлагерей сразу же были помещены в советские испра-
вительные лагеря. Многие красноармейцы, освободившиеся из
лагерей для военнопленных или вышедшие из немецкого окруже-
ния, подвергались проверке в специальных лагерях НКВД. До
1 октября 1944 года такой проверке были подвергнуты более
350 000 красноармейцев. Из них 250 000 вернулись в ряды армии,
18 000 попали в штрафные батальоны, где шансы на выживание
были минимальные.
Чрезвычайно суровые условия были созданы для советских
рабочих, особенно в отраслях, связанных с оборонной промыш-
ленностью. Уже незадолго до войны, в августе 1940 года, в СССР
был принят драконовский трудовой кодекс, который запрещал
рабочим свободно выбирать рабочие места и сурово карал за лю-
бое, даже самое незначительное нарушение трудовой дисциплины.
После начала войны этот трудовой кодекс был еще более ужесто-
чен. Согласно декрету от 26 декабря 1941 года рабочие оборонных
отраслей промышленности подвергались принудительной моби-
лизации и переводились на казарменное положение. Своевольный
уход с работы считался дезертирством. На время войны отменя-
лись все отпуска, рабочий день удлинялся до 10—12 часов. В го-
родах, находившихся в непосредственной близости от линии фрон-
та, например, в Ленинграде, рабочий день был ненормированным.
Так как за все время войны тридцать один миллион советских
граждан был призван в армию, необходимо было мобилизовать
все имеющиеся трудовые резервы. Трудовой повинности подле-
жало практически все население — инвалиды войны, пенсионе-
ры, молодежь, но в первую очередь женщины. Именно благодаря
женскому труду непрерывно росла производительность оборон-
ной промышленности СССР. Во время войны количество жен-
щин, занятых на промышленных предприятиях, выросло с 41%
До 52%.
321
В первые месяцы войны, несмотря на сокрушительные пораже-
ния Красной Армии на фронтах, советское руководство сумело
эвакуировать в глубь России из прифронтовых областей, находя-
щихся под непосредственной угрозой оккупации, более 1500 про-
мышленных предприятий, из них 1360 крупных оборонных заво-
дов. Во второй половине 1941 года на оставшейся незанятой
немцами части территории Советского Союза производилось в два
раза больше боевых самолетов и более чем в два раза больше тан-
ков, чем на всей территории СССР в первые шесть месяцев
1941 года. В 1942 году производство танков увеличилось по срав-
нению с предыдущим годом с 6500 до более чем 24 000 единиц,
количество боевых самолетов - с примерно 12 000 до более чем
21 000, количество орудий и гранатометов всех видов — с 71 000 до
127 000. Оборонная промышленность СССР по многим показате-
лям обогнала Третий Рейх и его сателлитов.
Подавляющее большинство населения на не занятых немецкими
войсками территориях, как правило, с пониманием отнеслось
к ужесточению трудовой дисциплины и дополнительным обязан-
ностям, возложенным на него советским режимом после начала
войны. Перед лицом смертельной опасности, угрожавшей россий-
ской государственности, необходимость этих чрезвычайных мер не
вызывала возражений. Эти меры были вызваны реальной, а не мни-
мой опасностью, как это было в 30-е годы. В свою очередь, сталин-
ская система — олицетворение абсурда — перед лицом реальной
опасности была вынуждена идти на определенные уступки, и одно
это обстоятельство примиряло население с ее существованием.
Компромисс между режимом и населением явился важнейшей
причиной того, что «первая» советско-германская война закончи-
лась в декабре 1941 года. 5 декабря 1941 года на подступах к Мос-
кве наступление немецких войск было остановлено, а затем диви-
зии вермахта были отброшены от советской столицы. Так началась
«вторая» советско-германская война, которая завершилась в мае
1945 года в поверженном Берлине. После проигранной воздушной
битвы над Англией осенью 1940 года, в декабре 1941 года Гитлер
потерпел второе крупное поражение в своей карьере начиная
с 1930 года, так как после его триумфа на выборах в рейхстаг в сен-
тябре 1930 года он, в сущности, знал только победы. Как правило,
Гитлер имел дело с нерешительным, внутренне деморализованным
противником, который в массовом порядке капитулировал перед
ним. Так было до тех пор, пока он не столкнулся с двумя силами,
которые не пошли на безоговорочную капитуляцию — любовью
к свободе англосаксонских народов и русским патриотизмом.
Именно эти силы привели Гитлера вместе со всем его режимом
к полному и окончательному краху.
322
Москва и западные демократии -
противоречивый союз
Во время своей «дружбы» с Третьим Рейхом Москва приспосо-
била свой внешнеполитический курс к образу действий национал-
социалистов и закрепила мнимое право сильных государств рас-
ширять свои территории за счет более слабых соседей; малым
нациям было практически отказано в праве на самостоятельное
существование. После нападения Гитлера на СССР эта аргумента-
ция обратилась против самого Советского Союза, так как он был
отнесен нацистским фюрером к категории слабых государств.
Сталинское руководство, в 1939 году сдавшее в архив свою псев-
додемократическую риторику, вынуждено было снова прибегнуть
к ней. В радиовыступлении Сталина от 3 июля 1941 года говори-
лось о том, что «война за свободу нашего Отечества сольется с борь-
бой народов Европы и Америки за их независимость, за демокра-
тические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за
свободу против порабощения и угрозы порабощения со стороны
фашистских армий Гитлера».
Западные демократии приветствовали распад союза тоталитар-
ных диктаторов - Гитлера и Сталина - как «истинный дар Бо-
жий». В этом смысле высказался, например, бывший посол США
в Москве Джозеф Девис. По иронии судьбы, спасителем западных
демократий, пусть даже и против своей воли, стал Сталин - их
непримиримый противник. Сталинский Советский Союз был, так
сказать, «облагорожен» западными державами и принят в сообще-
ство цивилизованных наций. В день гитлеровского нападения на
Советский Союз Черчилль заявил: «Никто не был большим про-
тивником коммунизма в течение последних двадцати пяти лет,
чем я. Ни одного слова, сказанного о нем, я не беру назад. Однако
все меркнет перед событиями, которые происходят сейчас... Я вижу
советских солдат, несущих дозор на своей границе, и вижу их
защищающими свои поля, которые с незапамятных времен возде-
лывали их предки... У нас одна цель, одно единое и необратимое
предназначение. Мы твердо решили уничтожить всякий след на-
цистского режима... Человек или государство, борющиеся против
нацизма, могут рассчитывать на нашу поддержку... Поэтому угро-
за для России является и угрозой для нас... Борьба русских [...]
есть часть общей борьбы всех свободных людей и всех свободных
народов во всех частях мира».
Уже 12 июля 1941 года было подписано британо-советское со-
глашение о сотрудничестве, по которому оба государства обяза-
лись не заключать с Германией сепаратного мира или перемирия.
Москве в качестве поддержки был обещан импорт товаров из
323
Англии. Формально нейтральные США также заявили о своей
готовности поддерживать Москву. Это произошло после визита
советника президента США Франклина Д. Рузвельта Гарри Гоп-
кинса в Советский Союз. Гопкинс опроверг бытовавшее тогда
в военных кругах США мнение о военной слабости СССР и вы-
соко оценил его обороноспособность. 2 августа 1941 года прави-
тельство США заявило, что вооруженная борьба Советского Со-
юза находится теперь в сфере интересов национальной обороны
США и пообещало Москве широкую экономическую поддержку.
1 октября между СССР и англосаксонскими державами был под-
писан договор о поставках по ленд-лизу, по которому Советский
Союз должен был ежемесячно получать 400 боевых самолетов,
500 танков, а также другую продукцию и товары, в первую оче-
редь транспортные средства и продовольствие. Военные поставки
по ленд-лизу внесли немалый вклад в победу Советского Союза
над Третьим Рейхом. Однако не они сыграли решающую роль
в войне, так как советская оборонная промышленность вполне
была в состоянии обеспечивать Красную Армию высокоэффек-
тивной военной продукцией в необходимом объеме. Более важ-
ным был вклад Запада в другие области обеспечения обороноспо-
собности СССР. Так, например, за все время войны СССР получил
по ленд-лизу более 400 000 грузовиков, 2000 локомотивов, 4,5 мил-
лиона тонн мясных консервов, 15 миллионов пар обуви и т. д.
В 1991 году подсчитали общую стоимость западных поставок по
ленд-лизу: она составила одиннадцать миллиардов долларов США.
Действия англосаксонских держав и СССР во время войны
были гораздо лучше согласованы, чем действия их противников —
так называемых стран «оси» (Берлин—Рим—Токио). И это несмот-
ря на огромные идеологические и политические противоречия
между Советским Союзом и западными демократиями. Таких
идеологических разногласий внутри «оси» было намного меньше,
и все же страны «оси» координировали свои действия в меньшей
степени, чем их противники. Недостаточная координация дей-
ствий была особенно характерна для отношений между Германией
и Японией. Так, например, министр иностранных дел Японии
подписал с Советским Союзом договор о ненападении буквально
накануне советско-германской войны (13 апреля 1941 года). Не-
смотря на неоднократные требования Берлина, Токио не был го-
тов нарушить этот договор. Всю мощь своей империалистической
агрессии Япония направила на Юго-Восточную Азию и тихооке-
анский регион. Здесь Япония рассматривала англосаксонские дер-
жавы в качестве своего главного конкурента. Как на судьбу совет-
ско-германской войны, так и на исход битвы под Москвой
в декабре 1941 года повлиял тот факт, что советские разведчики
324
в Японии, в первую очередь Рихард Зорге, информировали Мос-
кву о том, что Токио не готовит нападение на СССР, а собирается
атаковать британские и нидерландские колонии. Об этом Зорге
сообщил в октябре 1941 года незадолго до своего ареста.
Несколько лет тому назад в России был опубликован целый
ряд сообщений от советских агентов в Токио лета — осени
1941 года. Эти сообщения чрезвычайно интересны. Информация
от 26 сентября 1941 года передает слова одного влиятельного япон-
ского политика: «За последнюю неделю Германия несколько раз
требовала от Японии выступить против СССР и захватить Си-
бирь. Но Япония не хочет этого делать. Сам император против
войны с СССР... Вы, конечно, спросите меня, почему Япония
провела мобилизацию и сконцентрировала огромные войска на
границе с СССР? Отвечу так: в правительстве существуют два
мнения: одно - за наилучшую концентрацию войск на границе
с СССР, второе - за разрешение всех вопросов мирным путем».
Сообщение от 3 ноября 1941 года дополняет картину: «По данным,
полученным от надежного источника, Япония пока не намерена
наступать на север. Твердо решено в ближайшее же время высту-
пить на юг».
Эти сообщения были для Москвы бесценными. Они позволили
советскому руководству перебросить боеспособные дивизии с Даль-
него Востока и из Сибири на советско-германский фронт. К ним
присоединились многочисленные войска из внутренних военных
округов, из Средней Азии, из кавказского региона. При помощи
этого второго стратегического эшелона резервных армий Москве
удалось 5 декабря 1941 года начать контрнаступление против ар-
мий избалованного победами Третьего Рейха. Двумя днями позже
японская авиация совершила нападение на американскую военно-
морскую базу в Перл-Харборе. 12 декабря 1941 года Гитлер объя-
вил войну США. Теперь уже все государства обеих коалиций
оказались втянутыми в войну. Однако советско-японский дого-
вор о ненападении, подписанный в апреле 1941 года, в принципе,
соблюдался обеими сторонами. Нарушен он был Советским Со-
юзом через три месяца после разгрома Третьего Рейха. По достиг-
нутой в феврале 1945 года в Ялте договоренности «большой трой-
ки» лидеров СССР, США и Великобритании, 9 августа 1945 года
Советский Союз вступил в войну с Японией. Красная Армия ата-
ковала японские вооруженные силы в Маньчжурии и в течение
нескольких дней захватила Южный Сахалин и Курильские остро-
ва. 2 сентября 1945 года Япония капитулировала.
Хотя действия антигитлеровской коалиции были гораздо луч-
ше согласованы, чем действия государств «оси», но и между ними
возникали разногласия. Первый важный спорный вопрос был
325
связан с открытием «второго фронта». Этот вопрос был поднят
московским руководством уже через несколько недель после на-
чала советско-германской войны. 18 июля 1941 года Сталин по-
требовал от Черчилля открытия «второго фронта» в Западной
Европе: он считал, что раз основные силы Германии сконцентри-
рованы на Восточном фронте, то Англия должна использовать это
обстоятельство для вторжения во Францию. Черчилль категори-
чески отказался от этой идеи: Англия целый год в одиночку бо-
ролась против Гитлера, силы ее истощены. Год спустя Черчилль
лично приехал в Москву, чтобы в щадящей форме сообщить Ста-
лину о неготовности западных союзников высадиться во Фран-
ции. Англия, заявил Черчилль, не может позволить себе миллион-
ные жертвы, как Советский Союз; она еще не оправилась после
Первой мировой войны. Сталин, в свою очередь, обвинил союз-
ников в непонимании того, что война всегда требует жертв.
Нельзя отрицать того, что СССР действительно нес на себе
основное бремя Второй мировой войны, что судьба этой войны
решалась, в первую очередь, на Восточном фронте. Цена, которую
советский народ должен был заплатить за победу, была настолько
высока, что советское правительство десятилетиями не решалось
ее назвать. Сталин говорил о семи миллионах жертв с советской
стороны. Хрущев называл более реалистичную цифру — двадцать
миллионов погибших солдат и гражданских лиц. Лишь во времена
горбачевской перестройки эта цифра была исправлена в сторону
увеличения — двадцать семь миллионов погибших. И еще неиз-
вестно, является ли она окончательной. Великобритания и ее
бывшие колонии потеряли во время Второй мировой войны
452 000 солдат и 60 000 гражданского населения, США - пример-
но 295 000 солдат. С 1941 по 1945 год бывали такие сражения,
когда Советский Союз терял больше солдат, чем его западные
союзники за все время войны. По расчетам генерала Волкогонова,
потери Красной Армии в 1942 году составили более 5 880 000 сол-
дат, не считая раненых. Побежденный Третий Рейх потерял за все
годы войны около четырех миллионов солдат и более трех милли-
онов гражданского населения.
После победы под Москвой советское руководство впало в та-
кую эйфорию, что переоценило собственные силы. Сталин пола-
гал, что Красная Армия в состоянии «гнать немцев на Запад без
передышки», заставить их израсходовать свои резервы еще до весны
1942 года и «обеспечить, таким образом, полный разгром гитле-
ровских войск в 1942 году». В действительности же Красная Ар-
мия потерпела целый ряд поражений и в 1942 году — на Волхов-
ском фронте под Ленинградом (весна 1942 года), в Крыму и под
Харьковом (май 1942 года). Так же, как летом и осенью 1941 года,
326
сотни тысяч солдат были окружены и взяты в плен. 17 июля
1942 года началось наступление вермахта на Сталинград, пример-
но в это же время — на Кавказ. И снова советское руководство
пыталось при помощи жесточайших мер остановить процесс раз-
ложения армии. 28 июля 1942 года Сталин подписал приказ № 227,
который во многом напоминает драконовский приказ № 270, под-
писанный им в августе 1941 года. Приказ гласил: «Пора кончить
отступать. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный
призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каж-
дую позицию, каждый метр советской территории». Сталин тре-
бовал восстановления строжайшей дисциплины любой ценой; он
приказывал расстреливать паникеров и дезертиров. В тылу сража-
ющихся войск создавались «заградительные отряды», которые
в случае отступления должны были стрелять по своим.
Одних лишь решительных мер против своих солдат, бегущих от
врага, было недостаточно для обеспечения коренного перелома
в советско-германской войне, произошедшего под Сталинградом.
Готовность защитников города не пустить фашистов к Волге,
чувство, что они вместе со всеми свободолюбивыми народами ведут
борьбу за правое дело, сыграли гораздо более важную роль, чем
«заградительные отряды».
В ноябре 1942 года державы «оси» окончательно утратили стра-
тегическую инициативу в войне. Высадка западных союзников
в Марокко и Алжире, поражение Роммеля под Эль-Аламейном
и, прежде всего, окружение 6-й немецкой армии в Сталинграде
символизировали коренной перелом в ходе Второй мировой вой-
ны. Новую ситуацию Черчилль охарактеризовал с помощью ка-
ламбура: «Было бы ошибочным видеть в событиях последних дней
конец [войны]. Возможно, это начало конца. Но совершенно оп-
ределенно, что это конец начала».
Политолог Ханс Буххайм отмечает, что в 1942 году, когда Тре-
тий Рейх уже почти исчерпал свои резервы, его противники толь-
ко лишь начали мобилизацию своих сил. С конца 1942 года пора-
жение Третьего Рейха было предопределено, и «вождь» нацистского
государства отлично это понимал. Такого мнения придерживают-
ся многие биографы Гитлера, ссылаясь на достоверные свидетель-
ства. Теперь его главная цель состояла в том, чтобы крах империи
оставил после себя как можно больше обломков. Как почитатель
Вагнера он стремился стилизовать крах своего режима под «сумер-
ки богов». Чем безнадежнее было положение дел на фронте, тем
эффективнее действовал нацистский режим в тылу, все более рас-
кручивая маховик уничтожения. Незадолго до начала советско-
германской войны Геббельс записал в своем дневнике следующие
слова Гитлера: «У нас уже [...] столько всего на совести, что мы
327
обязательно должны победить, иначе весь наш народ во главе с на-
ми, со всем, что нам дорого, будет уничтожен». В ноябре 1943 года
в газете «Рейх» Геббельс добавил к сказанному следующее: «Что
касается нас, то мы уже сожгли за собой мосты... Мы вынуждены
идти на крайние меры и потому уже решились сражаться до кон-
ца... Мы войдем в историю или как величайшие государственные
деятели или как величайшие преступники».
Учитывая опыт, приобретенный союзниками за время их отно-
шений с Гитлером с начала 30-х годов, они прекрасно понимали,
что решить вопрос об окончании войны за столом переговоров
невозможно. Уже 30 июня 1942 года Черчилль потребовал безого-
ворочной капитуляции Германии. Это требование было подтвер-
ждено на встрече Рузвельта с Черчиллем в январе 1943 года в Ка-
сабланке. Как заявили оба политика, обеспечение мира возможно
только в результате полного уничтожения военного потенциала
Германии, Японии и Италии. Сталин категорически отказался
принять участие во встрече в Касабланке, так как важнейшим
вопросом, который он хотел бы обсудить с западными державами,
было открытие «второго фронта». А поскольку этот вопрос не
стоял на повестке дня, Сталин решил бойкотировать конферен-
цию в Касабланке. После победы под Сталинградом Советский
Союз продолжал настаивать на открытии «второго фронта» в Ев-
ропе. 22 июня 1943 года Совинформбюро заявило, что победа над
Германией невозможна без открытия «второго фронта».
Дополнительные осложнения между СССР и западными союз-
никами были вызваны заигрыванием Москвы с немецкой нацио-
нальной идеей. В первую очередь это нашло свое выражение в со-
здании в июле 1943 года Национального комитета “Свободная
Германия” (НКСГ), члены которого рекрутировались из немец-
ких коммунистов и военнопленных, а также в организации Союза
немецких офицеров (СНО), вошедшего позднее в состав НКСГ
Решение о создании этих организаций принималось в Москве на
самом высоком уровне. Начальнику Главного политического уп-
равления Красной Армии А. С. Щербакову в июне 1943 года по-
ступило указание Сталина, в котором говорилось, что пришло
время немцам создать свой антифашистский комитет на широкой
демократической основе.
Среди членов НКСГ и СНО были многие национально настро-
енные прусские консерваторы, и национально-немецкие тона яв-
ственно звучали в публикациях Комитета. Убежденные сталини-
сты из КПГ, задававшие тон в НКСГ, постепенно начали по
приказу сверху заменять интернациональную риторику на наци-
ональную. 26 июля 1943 года британский посол в Москве Керр
задал Молотову вопрос о том, какую цель преследовал СССР,
328
создавая этот Комитет. Молотов попытался успокоить своего со-
беседника, заявив, что цель была чисто пропагандистская. Опасе-
ния западных союзников, тем не менее, не были рассеяны. Зам-
наркома иностранных дел Литвинов 9 октября 1943 года писал
Молотову: «В некоторых кругах за границей создалось впечатле-
ние, что мы намерены обращаться с Германией значительно мягче,
чем другие из Объединенных Наций, причем нам приписываются
в этом отношении самые нелепые послевоенные планы».
В 1942 и 1943 годах, когда пререкания об открытии «второго
фронта» продолжались, в Стокгольме прошли даже тайные пере-
говоры между советскими и немецкими дипломатами. Эти кон-
такты не остались незамеченными, о них сообщала шведская прес-
са. Однако их не следует переоценивать, это были совершенно не
обязывающие беседы. Как заявил Сталин 1 мая 1943 года, слухи
о возможном заключении сепаратного мира с Германией распус-
каются, конечно, нацистской пропагандой, пытающейся вбить
клин между союзниками. Какую цель преследовал Сталин на сток-
гольмских переговорах? Хотел ли он оказать дополнительное дав-
ление на западные державы, чтобы они быстрее открыли «второй
фронт»? Как бы то ни было, западные державы в вопросе об от-
крытии «второго фронта» постоянно испытывали неловкость в от-
ношении Москвы. Они отлично понимали, что основной груз
войны лег на плечи СССР, что все зависело, по словам Черчилля,
сказанным в апреле 1942 года, от «гигантской русско-немецкой
схватки». И это чувство неловкости со стороны британского и аме-
риканского руководства обусловило его уступчивость по многим
другим вопросам.
Сначала это касалось послевоенных границ СССР. Сталин
твердо решил навсегда сохранить полученные во времена дружбы
с Гитлером территориальные приобретения в качестве неотъемле-
мой части СССР. Этот вопрос находился в центре обсуждения,
которое проходило в декабре 1941 года между британским мини-
стром иностранных дел Иденом и советским руководством. Не-
мецкие войска находились в тот момент в непосредственной бли-
зости от Москвы, судьба самого советского государства была
поставлена на карту, а Сталин все-таки считал чрезвычайно важ-
ным определить точное прохождение советско-польской грани-
цы. Польша должна была отказаться от своих восточных облас-
тей, которые с сентября 1939 года были оккупированы Советским
Союзом. В качестве компенсации ей предлагалось расширить свои
границы за счет немецкой территории до Одера, а также за счет
Восточной Пруссии. Иден не мог пойти на это: все же защита
Польши явилась прямой причиной вступления Великобритании
в войну.
329
Тема советско-польских границ обсуждалась в начале декабря
1941 года на переговорах Сталина с главой польского эмигрант-
ского правительства генералом Сикорским. Сталин предложил
Сикорскому «крошечные изменения» советско-польской границы.
Сикорский же не был готов в тот момент к дискуссиям на эту тему.
Польско-советские отношения, официально восстановленные
30 июля 1941 года, заметно ухудшились после того, как на окку-
пированной немцами территории Смоленской области под Каты-
нью было обнаружено массовое захоронение 4400 расстрелянных
польских военнопленных. Когда польское эмигрантское прави-
тельство потребовало объяснений от СССР, Москва тут же, 25 ап-
реля 1943 года, разорвала с Польшей дипломатические отношения.
И хотя это правительство в глазах западных союзников было един-
ственным законным представителем Польши, для Сталина оно
перестало существовать. Теперь он делал ставку на те польские
силы, которые оставались верными Москве — на немногочислен-
ных польских коммунистов, чудом переживших чистки 1937—
1938 годов.
В июне 1943 года в Советском Союзе появилась просталинская
марионеточная организация - так называемый Союз польских
патриотов - зародыш будущего коммунистического правитель-
ства Польши. Находившееся в Лондоне законное правительство
Польши практически утратило свое влияние на процесс формиро-
вания будущего своей страны. Его судьбу разделили все другие
восточноевропейские группировки, претендовавшие на независи-
мость от Кремля и не согласные с ролью вассалов Москвы. Они
были брошены Западом на произвол судьбы. После того, как за-
падные страны в результате политики умиротворения 30-х годов
выпестовали гитлеровскую военную машину, им стало ясно, что
без участия сталинского Советского Союза с нацистским режимом
уже не справиться. Ценой союза Запада с СССР должны были
стать прежде всего уступки Сталину в Восточной Европе. Уже
в марте 1942 года Черчилль писал Рузвельту, что, вероятно, при-
дется признать Россию в тех границах, «которые фактически су-
ществовали в момент нападения Гитлера».
Чем дальше советско-германский фронт продвигался на Запад,
тем уступчивее становились союзники по антигитлеровской коа-
лиции. Теперь они были согласны не только на признание дово-
енных границ СССР, но и на включение в сферу его влияния
восточной части Европы. 3 сентября 1943 года Рузвельт заявил
в разговоре с нью-йоркским кардиналом Френсисом Спельманом,
что «европейцам придется потерпеть советское господство в на-
дежде, что через десять или двадцать лет в силу европейского
влияния политика СССР станет более цивилизованной».
330
Во время своего визита в Москву в октябре 1944 года Черчилль
предложил Сталину разделить сферы влияния в Юго-Восточной
Европе. В соответствии с этим планом Болгария и Румыния дол-
жны были отойти в сферу советских интересов, Греция — британ-
ских, а Венгрия и Югославия - поделены на паритетных началах.
Этот язык Сталин очень хорошо понимал. Он немедленно согла-
сился с планом передела Европы, который фатальным образом
напоминал секретный дополнительный протокол к пакту между
Гитлером и Сталиным от 23 августа 1939 года. Одновременно
Сталин высказал пожелание, чтобы Советскому Союзу была пре-
доставлена возможность образовать ряд независимых антинацист-
ских, прорусских государств. Это пожелание западные державы
посчитали вполне законным.
На первый взгляд казалось, что «прорусские» и «антинацист-
ские» государства не имеют ничего общего с советскими и комму-
нистическими режимами. Сталин пытался убедить своих запад-
ных партнеров, что экспорт коммунизма больше не является для
Москвы первостепенной задачей. В конце 1943 года на первой
встрече «большой тройки» в Тегеране Сталин заявил, что не так
просто навязать миру коммунистические идеалы, как кажется.
Чтобы уменьшить страх западных держав перед коммунистичес-
кой угрозой, в 1943 году Москва даже пошла на роспуск Комин-
терна, что у многих убежденных коммунистов вызвало настоящий
шок. После начала советско-германской войны мировое комму-
нистическое движение переживало новый расцвет. В отличие от
времен альянса между Гитлером и Сталиным, коммунисты теперь
могли с полным основанием войти в ряды антифашистского фронта
на территории оккупированных стран и активно участвовать
в Сопротивлении.
Руководитель Коминтерна Димитров в день начала советско-
германской войны предупреждал коммунистов о несвоевременно-
сти призывов к немедленному свержению капиталистической си-
стемы и мировой революции: «Речь идет теперь в отдельных странах
о борьбе против национального угнетения, против режима пора-
бощения оккупантами, о борьбе за национальную свободу». Так,
например, британские коммунисты получили от руководства Ко-
минтерна предупреждение: «Не надо изображать вероломное напа-
дение германского фашизма на СССР как войну между двумя
системами — капиталистической и социалистической. Так харак-
теризовать германо-советскую войну — это значит помогать Гит-
леру в деле сплочения вокруг себя антисоветских элементов в ка-
питалистических странах».
Исполком Коминтерна писал 25 июня 1941 года в адрес ком-
мунистической партии Франции: «Болтовня о мировой револю-
331
ции оказывает услугу Гитлеру и мешает международному объе-
динению всех антигитлеровских сил». Когда кремлевское руко-
водство сразу же после начала советско-германской войны разду-
мывало о воссоздании коммунистической партии Польши,
распущенной в результате «Большого террора» в 1937—1938 годах,
Сталин высказал мнение, что в названии этой партии следует
отказаться от определения «коммунистическая». «Лучше создать
Рабочую партию Польши с коммунистической программой», —
заявил он в разговоре с Димитровым. Сталин считал, что название
«коммунистическая» отпугнет не только противников, но и сто-
ронников Москвы.
Югославские коммунисты, под руководством Иосипа Броз Тито
успешно боровшиеся против оккупационного режима, в очеред-
ной раз получили предостережение открыто не именовать себя
коммунистами. 8 августа 1942 года они получили от Димитрова
следующий совет: «Называйте ваши пролетарские бригады не
пролетарскими, а ударными бригадами... Вы ведете народно-осво-
бодительную войну, [...] не пролетарскую борьбу».
Коминтерн все более превращался для Сталина в обузу, вызы-
вавшую недоверие у союзников. Еще в апреле 1941 года — то есть
до начала советско-германской войны — ему приходила в голову
мысль о роспуске Коминтерна. Коммунистические партии дол-
жны были превратиться в национальные: «Они должны иметь
коммунистическую программу, опираться на марксистские прин-
ципы, не оглядываясь постоянно на Москву. Они должны само-
стоятельно решать задачи, которые в каждой стране свои».
После начала советско-германской войны этот план был вре-
менно отправлен в архив. И только в середине 1943 года настал
момент его осуществления. 8 мая 1943 года Сталин заявил, что
Коминтерн препятствует своей централизованной структурой са-
мостоятельному развитию отдельных коммунистических партий.
Эти соображения через несколько дней привели к роспуску орга-
низации, все еще представлявшей широко разветвленное мировое
движение. 22 мая 1943 года решение Президиума ИККИ о рос-
пуске Коминтерна было опубликовано в «Правде». Авторы доку-
мента утверждали, что ход событий за последнюю четверть века
и накопленный Коминтерном опыт убедительно показывают, что
форма организации рабочего движения, выбранная на I Конгрессе
Коминтерна, перестала отвечать требованиям времени. Коминтерн
оказался препятствием для дальнейшей консолидации рабочих
партий. Несмотря на роспуск Коминтерна, Президиум ИККИ
обратился ко всем прежним соратникам с призывом сосредоточить
все силы на активной освободительной борьбе против сил гитле-
ровской коалиции.
332
В определенном смысле роспуск Коминтерна представлял со-
бой лишь камуфляж, так как многие его структуры существовали
и далее, но под другими названиями. 19 мая 1943 года на закрытом
заседании Президиума ИККИ Димитров заявил: «Все [...] функ-
ции [Коминтерна] должны быть сохранены под одной или другой
формой. Их урегулирование в новых условиях должно пойти по
линии ЦК ВКП(б)».
Запад с облегчением воспринял роспуск Коминтерна и новый
курс Москвы. Уже упоминавшийся советник Рузвельта Гопкинс
писал в то время, что, разумеется, европейцы, по крайней мере
восточные, вынуждены будут смириться с существованием Совет-
ского Союза как единственной крупной державы на континенте.
Однако им не будет больше угрожать советизация, а Советский
Союз вместе со всеми Объединенными Нациями будет работать
над сохранением мира во всем мире.
Казалось, что СССР из центра всемирной пролетарской рево-
люции превратился в «нормальную» крупную державу, из ради-
кального противника существующей мировой системы стал одной
из ее важнейших опор, сделался гарантом порядка. Москва с боль-
шим интересом реагировала на предложенный Рузвельтом проект
создания «четырех держав-полицейских», определяющих новый
мировой порядок. 29 мая 1942 года Рузвельт изложил этот проект
наркому иностранных дел Молотову: «Чтобы избежать войн, не-
обходимо создать на ближайшие 25—30 лет международные поли-
цейские силы, состоящие из 3—4 сверхдержав». «Мировыми поли-
цейскими» должны были стать США, Великобритания, СССР
и Китай. Они должны были и после войны располагать значитель-
ными вооруженными силами, чтобы в случае необходимости даже
с применением силы поддерживать мировой порядок. Другие го-
сударства, в первую очередь державы «оси» и их союзники, дол-
жны были быть разоружены.
В общих чертах Молотов был согласен с этим проектом, отча-
сти из-за того, что советское руководство само планировало уста-
новление нового послевоенного порядка, в котором мелким госу-
дарствам отводилась второстепенная роль. В этом смысле
высказывались, например, представители так называемой «комис-
сии Литвинова», занимавшейся разработкой проектов нового пос-
левоенного мироустройства. Д. Мануильский, один из ведущих
членов этой комиссии, в 1943 году заявил: «[Война] показала, что
мелкие государства, которые существовали после Версальского
мира, оказались с военной точки зрения нежизненными. Они либо
оккупировались, либо попадали в орбиту других государств. Вой-
на показала необходимость объединения их вокруг крупных госу-
дарств, которые гарантировали бы их от возможной агрессии».
333
В разрабатываемых союзниками проектах послевоенного миро-
вого порядка Германия, разумеется, занимала особое положение.
Уже в декабре 1941 года, через несколько месяцев после начала
войны, в разговоре с британским министром иностранных дел
Иденом Сталин изложил свои представления о новом обустрой-
стве мира и ратовал за последовательное ослабление Германии,
в первую очередь Пруссии. Австрия и, возможно, Бавария должны
были получить статус независимых государств. От Пруссии дол-
жны были быть отделены Восточная Пруссия, Рейнская область
и все территории восточнее Одера. Иден отреагировал на этот план
скептически и высказал опасение, что раздел Германии приведет
к возникновению национального движения, которое впоследствии
может объединить страну. Сталин ответил: «Такого рода рассуж-
дения привели нас к нынешней войне. Желает ли Иден нового
нападения со стороны Германии?»
В разговоре с советским полпредом в Лондоне Майским Чер-
чилль примерно в это же время высказал свои представления о пос-
левоенном мировом порядке, которые удивительным образом на-
поминали сталинские: «[Основная] задача состоит в том, чтобы раз
и навсегда ликвидировать германскую опасность. Для этого необ-
ходимо полное разоружение Германии по крайней мере на целое
поколение, раздробление Германии на части, прежде всего отделе-
ние Пруссии от остальных частей Германии».
Однако Черчилль считал открытые разговоры о разделе Герма-
нии вредными, так как они могут усилить сопротивление немцев
союзникам.
Чем явственнее становилось поражение Третьего Рейха, тем
больше беспокоился Черчилль о том, что после разгрома Германии
в центре Европы образуется вакуум власти, что может привести
к абсолютному единовластию СССР в Европе. Британский пре-
мьер постепенно возвращался к традиционным английским пред-
ставлениям о балансе сил и высказывался против чрезмерного ос-
лабления Германии. Так, Рузвельт и Сталин выступали на
Тегеранской конференции, на которой было принято решение
о территориальном передвижении польского государства на запад,
за раздел Германии. Черчилль же полагал, что раскол Германии на
несколько частей приведет к новому подъему немецкого нацио-
нально-объединительного движения. Сталин согласился с этим
мнением. Поэтому он выступал за создание эффективного между-
народного контрольного механизма, призванного воспрепятство-
вать возникновению великодержавных немецких амбиций и пла-
нов объединения Германии.
Американская администрация одно время поддерживала план
министра финансов США Моргентау, предусматривавшего раздел
334
Германии и превращение ее в аграрное государство. Но все же
Рузвельт отказался от этого плана. Во время конференции в Ка-
наде осенью 1944 года он заявил: «Никто не собирается снова
превращать Германию в аграрную страну».
Некоторые советские историки и дипломаты полагают, что
отношение Сталина к Германии было далеко не столь неприми-
римо, как отношение Вашингтона. Владимир Семенов, впослед-
ствии советский посол в Бонне, рассказывал о заседании Полит-
бюро ЦК ВКП(б) в мае 1945 года, на котором ему было разрешено
присутствовать. На этом заседании Сталин заявил: «Было бы
нереалистичным полагать, что Германию можно разделить или
полностью уничтожить ее промышленность, превратив ее в аг-
рарное государство. Ошибается тот, кто сегодня думает, что су-
меет контролировать мировой рынок в результате раздела Герма-
нии или превращения ее в аграрную страну... Ни покупатели, ни
продавцы не заинтересованы в подорожании товаров на рынке...
Задача состоит не в том, чтобы уничтожить Германию, а в том,
чтобы не дать ей возможности снова выступить в качестве агрес-
сивной силы в Европе».
Поскольку Семенов был склонен к восторженному отношению
к Сталину, нельзя исключить вероятность того, что он несколько
приукрасил свое сообщение, чтобы представить Сталина мудрым,
дальнозорким политиком. (Но следует подчеркнуть, что подобно-
го рода мысли Сталин высказал в январе 1947 года во время встре-
чи с руководством Социалистической единой партии Германии.)
Это свидетельство, во всяком случае, сильно отличается от сооб-
щения другого очевидца, который, в противоположность Семено-
ву, превратится из почитателя Сталина в его непримиримого кри-
тика - югославского коммуниста Милована Джиласа, неоднократно
встречавшегося со Сталиным в Москве. Во время одной из таких
встреч весной 1945 года речь зашла о будущем Германии: «Кое-кто
высказывает предположение, что немцы вряд ли смогут прийти
в себя в течение пятидесяти лет. Но Сталин был другого мнения:
“Нет, они придут в себя очень быстро. Они являются высокораз-
витой индустриальной нацией с чрезвычайно квалифицирован-
ным и многочисленным рабочим классом и технической интелли-
генцией. Дайте им 12-15 лет, и они снова встанут на ноги. Поэтому
так важно единство славян”».
Но в одном западные демократии и московское руководство
были едины - Германия никогда больше не должна стать угрозой
миру. На последней встрече «большой тройки», начавшейся в Потс-
даме 16 июля 1945 года, было принято решение о денацификации,
демилитаризации, декартелизации и демократизации Германии.
Германия рассматривалась как единое экономическое простран-
335
ство, однако, на первых порах, без центрального правительства.
Остальные вопросы — такие, как будущее политическое, эконо-
мическое и территориальное устройство Германии — оставались
открытыми. Однако в результате обострения противоречий между
Востоком и Западом решение общегерманских проблем стало не-
возможным. Раскол Европы и мира на два враждебных лагеря
сделал раздел Германии практически неизбежным. Теперь каждо-
му из блоков, как и обеим частям Германии, предстояло идти
своим собственным путем.
По решению Потсдамской конференции от 2 августа 1945 года
восточные германские территории были переданы под польское
управление. Поляки получили также полномочия по депортации
немецкого населения этих областей. Польша должна была отка-
заться в пользу Советского Союза от 180 000 кв. км своей терри-
тории на востоке. С другой стороны, побежденная Германия усту-
пала Польше 103 000 кв.км. На этой территории до 1945 года
проживало девять миллионов немцев, из них 7,6 млн. были депор-
тированы или бежали в последние месяцы войны. При этом, как
считает известный немецкий знаток польской истории Ганс Роз,
погибло более миллиона человек (включая представителей немец-
кого меньшинства в Польше).
А как обстояло дело с польскими потерями во время германо-
польской войны и оккупации? Доклад польского Бюро по воз-
мещению ущерба при Президиуме совета министров Польши,
представленный в январе 1947 года заместителям министров ино-
странных дел союзников на Лондонской Конференции, говорит
о 6 028 000 погибших. 10,7% или 644 000 явились прямыми жер-
твами военных действий. К ним были причислены погибшие во
время германо-польской войны в сентябре 1939 года и во время
варшавского восстания в августе—октябре 1944 года. Оставшиеся
89%, что составляет более пяти миллионов человек, среди которых
было примерно три миллиона польских евреев, стали жертвами
нацистского террора.
Все это, включая германскую оккупацию и последующую де-
портацию немцев из восточных областей, привело к тому, что
между поляками и немцами возникла еще большая пропасть, чем
та, что существовала во времена Веймарской республики. Проти-
воречия между Германией и Польшей казались непреодолимыми
и представляли своего рода гарантию безопасности для СССР, так
как московское руководство считало Польшу государством с уко-
ренившимися антирусскими (антисоветскими) настроениями. Это
мнение нашло свое отражение во многих закрытых материалах
и экспертизах, относящихся к 1941-1945 годам. В документе со-
ветского наркомата иностранных дел от 3 октября 1943 года под-
336
черкивалось, что у советского правительства нет уверенности в том,
что увеличенное за счет Германии польское государство не будет
в будущем проводить враждебную Советскому Союзу политику.
Поэтому вопрос о границах Польши следовало решать в зависимо-
сти от того курса, который она собирается проводить в будущем.
11 января 1944 года заместитель наркома иностранных дел Май-
ский заявил: «В прошлом Польша почти всегда была врагом Рос-
сии, станет ли будущая Польша действительно другом СССР [...]
никто с определенностью сказать не может. Многие в этом сомне-
ваются, и справедливость требует сказать, что для этих сомнений
имеются достаточные основания».
По этим причинам Москва была заинтересована в углублении
польско-германских противоречий, возникших в результате тра-
гических событий 1939-1945/46 годов. Своим продвижением на
Запад за счет Германии Польша, казалось, попала в длительную
зависимость от СССР - важнейшего гаранта нового территори-
ального устройства в Европе.
Так же и обострение германо-чешских противоречий из-за раз-
грома Гитлером чехословацкого государства и депортации немцев
из Чехословакии укрепляло позиции СССР в качестве гегемона
в Центральной и Восточной Европе. Пражское руководство посто-
янно испытывало страх перед возможным немецким реваншем,
что еще крепче привязывало Чехословакию, где, в отличие от
Польши, прорусские симпатии были глубоко укоренены, к Совет-
скому Союзу. Когда руководитель чехословацкого правительства
в эмиграции Эдуард Бенеш 21 марта 1945 года сообщил советско-
му руководству, что его правительство собирается депортировать
примерно два миллиона немцев, Молотов ответил, что советское
руководство не возражает. В беседе с пражской правительственной
делегацией 28 июня 1945 года Сталин высказался еще определен-
нее: «Мы мешать вам не будем. Прогоняйте их. Пусть испытают
на себе, что значит господство над другими».
Советские органы власти время от времени пытались защитить
немецкое гражданское население от жестоких притеснений. Так,
30 августа 1945 года начальник 7-го отдела Главного политуправ-
ления РККА М. Бурцев отмечал невыносимо тяжелое положение
немецкого гражданского населения на бывших территориях Гер-
мании, вошедших в состав Польши. Многих немцев обворовыва-
ли, арестовывали без причины, избивали, подвергали издеватель-
ствам вплоть до убийства. «Проводившиеся поляками до
последнего времени переселения немецкого населения носили
совершенно не организованный характер и имели своей целью
прежде всего ограбление немецких жителей... Весьма характерно
заявление вице-министра польской промышленности, г-на Ци-
337
щевского, который заявил, что польское правительство хочет до
мирной конференции избавиться от проживающих на территории
Германии, отошедшей к Польше, 2 000 000 немцев любыми спосо-
бами, даже если эту территорию придется превратить в пустыню».
Начальник 3-го европейского отдела в НКИД СССР А. Смир-
нов сообщал в марте 1945 года о паническом страхе немецкого
населения перед Красной Армией, о многочисленных попытках
завоевать расположение победителей любой ценой, а также об
участившихся самоубийствах немцев, испытывающих страх перед
актами насилия.
Сообщения о многочисленных актах насилия и мародерстве
советских военнослужащих, причем не только на территории ок-
купированной Германии, но и в освобожденных Польше и Юго-
славии, не производили на Сталина большого впечатления. Ста-
лин даже оправдывал таких солдат. Так, например, в беседе
с югославской правительственной делегацией в январе 1945 года
он сказал: «Надо понять душу бойца, который прошел с боями три
тысячи километров от Сталинграда до Будапешта. Боец думает: он
герой, ему все можно, сегодня он жив, завтра убит, ему все про-
стят... Не так-то легко побить немца, потом его преследовать.
Нервы изнашиваются. Люди теряют равновесие. Нельзя с обыч-
ной меркой к ним подходить».
338
VI. СССР ВО ВРЕМЕНА «ПОЗДНЕГО
СТАЛИНИЗМА» (1945-1953)
Генезис «холодной войны»
Победоносные коалиции редко сохраняют единство после по-
беды над общим врагом. Распад таких союзов в новейшей евро-
пейской истории - скорее правило, чем исключение. Так, напри-
мер, случилось с коалицией против Наполеона после разгрома
французского императора (1815 год), с антироссийским альянсом
в Крымской войне (1856 год) или с победоносной Антантой вре-
мен Первой мировой войны. В гораздо большей степени, чем рас-
пад названных нами союзов, это правило подтверждает судьба
коалиции западных демократий и сталинского Советского Со-
юза — государств с диаметрально противоположными обществен-
ными системами, политическими целями и идеологическими пре-
дставлениями. В этой связи удивительным является не распад
антигитлеровской коалиции, который был неизбежен, а тот факт,
что трения и конфликты между бывшими союзниками приобрели
форму не «горячей», а «холодной войны» или конфликтов в тре-
тьих странах (таких, например, как война в Корее). Противники
в «холодной войне» располагали более эффективными механизма-
ми взаимного сдерживания, чем право-экстремистские диктату-
ры, мыслившие категориями «все или ничего».
Тот факт, что Сталин — жестокий диктатор, в 1941—1945 годах
был вытеснен из общественного сознания Запада. Но после раз-
грома Третьего Рейха преступления сталинизма снова стали темой
для обсуждения. Красная Армия, воспринимавшаяся во время
советско-германской войны как героическая спасительница чело-
вечества от нацистской чумы, воспринималась теперь как опас-
ность для цивилизации. Критическая тенденция в оценке СССР
особенно усилилась на Западе после смерти президента США
Рузвельта 12 апреля 1945 года. Его преемник Гарри Трумэн отно-
сился к СССР с намного большей долей скепсиса, чем Рузвельт.
Таким образом, Черчилль, который на завершающей стадии Вто-
рой мировой войны постоянно предупреждал Запад о растущей
советской угрозе, получил нового союзника — правящие круги
США.
Помощник госсекретаря в госдепартаменте США Джозеф Грю
в майском меморандуме 1945 года отмечал, что в результате Вто-
339
рой мировой войны произошло «смещение власти тоталитарных
диктатур: от Германии и Японии к Советскому Союзу, который
в будущем станет для нас столь же опасным, как и державы “оси”».
Посол США в Москве Уильям Аверелл Гарриман примерно в то
же время говорил о «нашествии варваров на Европу». Западные
державы особенно резко критиковали нарушение демократичес-
ких правил в контролируемой Советским Союзом части Восточ-
ной Европы. Московское правительство все чаще нарушало при-
нятое на Ялтинской конференции заявление о свободной Европе,
гарантировавшее каждой стране, освобожденной от нацистского
господства, независимое и демократическое правительство. Моло-
тов вспоминал о том, что он выражал сомнение, должен ли СССР
подписывать это заявление. Сталин же не колебался ни минуты:
«Мы можем выполнять потом по-своему [это заявление]. Дело
в соотношении сил».
Советская трактовка этого документа заключалась в том, что
СССР позволял участвовать в процессе принятия решений только
тем политическим силам Восточной Европы, которые, с его точки
зрения, «демократичны» и «не враждебны народу». В категорию
«враждебных народу сил» со временем попадало все большее ко-
личество течений и группировок, пока, наконец, на политической
сцене не остались только коммунисты и их марионетки. Западные
державы систематически протестовали против такой политики, что,
в свою очередь, вызывало ответные протесты СССР. Московское
руководство утверждало, что западные державы разжигают анти-
советские эмоции в Восточной Европе и поддерживают так назы-
ваемую «политическую реакцию».
Чтобы придать своим протестам дополнительный вес, амери-
канское правительство подчеркивало, что США имеют атомную
монополию. То обстоятельство, что последняя конференция «боль-
шой тройки» в Потсдаме началась лишь 16 июля 1945 года, объяс-
няется главным образом тем, что президент США хотел приуро-
чить к этому событию испытание первой американской атомной
бомбы на полигоне в Нью-Мехико. Это испытание прошло во
время Потсдамской конференции. 21 июля 1945 года Трумэн со-
общил Сталину, что США обладают теперь «новым оружием чу-
довищной разрушительной силы». Некоторые авторы полагают,
что этим сообщением Трумэн пытался запугать Сталина, склонить
его к большей уступчивости в намечавшемся конфликте между
Востоком и Западом. Новость, сообщенная Трумэном, не слиш-
ком удивила Сталина. Уже 10 марта 1942 года Берия, составив
подробную справку из донесений многих советских агентов в Ве-
ликобритании и США, передал ее Сталину: «В ряде капиталисти-
ческих стран предпринимаются значительные усилия, чтобы пу-
340
тем расщепления атомного ядра получить доступ к новому источ-
нику энергии и использовать его в военных целях».
Среди американских ученых, работавших над проектом «Ман-
хэттен» (создание атомной бомбы), имелось несколько советских
агентов - Клаус Фукс, Бруно Понтекорво и другие. Ответствен-
ный за международный шпионаж генерал НКВД П. Судоплатов
сообщал, что описание схемы конструкции первой атомной бомбы
оказалось в Москве уже в январе 1945 года. В августе 1945 года
в Москве была создана особая комиссия под руководством Берии,
получившая задачу сконструировать советскую атомную бомбу.
Спустя четыре года она смогла ее выполнить. 29 августа 1949 года
была испытана первая советская атомная бомба. Таким образом,
США были единственным обладателем атомного оружия в течение
четырех лет. Но это им мало помогло, потому что руководство
СССР отдавало себе отчет, что американская администрация ни-
когда не станет применять атомное оружие против бывших союз-
ников. В сентябре 1946 года Сталин в интервью английской газете
«Санди Таймс» сказал: «Атомные бомбы предназначены только
для устрашения слабонервных, но они не могут решать судьбы
войны, так как для этого совершенно недостаточно атомных бомб».
Таким образом, западные державы не располагали действенны-
ми средствами, чтобы вынудить Советский Союз пойти на суще-
ственные уступки. В этой связи американский историк Джон
Геддис говорил о «бессилии всемогущества». Но и Советский Союз
тоже не мог поколебать позиции экономически более развитых
западных держав. Единственным оружием, оставшимся у обоих
противников, были словесные атаки, постоянно набиравшие ост-
роту, то есть психологическая война. В декабре 1945 года Молотов
заявил, что победа над Германией и Японией не привела к разгро-
му империализма.
В начале 1946 года влиятельный американский дипломат и спе-
циалист по России Джордж Ф. Кеннан сформулировал принципы
так называемой политики сдерживания — активного противодей-
ствия советской экспансии. Кеннан писал: «В конце концов, мы
имеем дело с политической силой, которая фанатично верит в не-
возможность долговременного сосуществования с Америкой и для
обеспечения собственной безопасности считает желательным и не-
обходимым разрушить внутреннюю гармонию нашего общества,
наши традиционные жизненные ценности и авторитет нашего го-
сударства в глазах мировой общественности». В марте 1946 года
в Фултоне Черчилль выступил со своей знаменитой речью о «же-
лезном занавесе», распростершемся от Щецина до Триеста.
Советское руководство, со своей стороны, начало пропаганди-
стский поход против Запада, придавая ему все более демоничес-
341
кие черты. При этом советские политики и журналисты постоян-
но сетовали на то, что их пропаганда выглядит, по сравнению
с западной, топорной и неэффективной. Ведущий сотрудник «Сов-
информбюро» С. Ростовский писал в 1946 году: «[В] нашей соб-
ственной печати выработался особый язык — язык социалисти-
ческого гражданина для социалистического гражданина. Язык
этот людям, массе (даже левой массе) в капиталистических стра-
нах непривычен и иногда непонятен. Он проходит мимо ушей,
а такая пропаганда в значительной степени стрельба пустыми пат-
ронами».
Чтобы избавиться от назойливой конкуренции западных и под-
держиваемых Западом печатных изданий, в ходе обострения про-
тиворечий эти издания были в зависимых от СССР странах просто
запрещены. Обострение противоречий между Востоком и Запа-
дом, наблюдавшееся в первые послевоенные годы, было в первую
очередь обусловлено не страхом перед неизбежностью третьей
мировой войны, а стремлением к консолидации собственного
идеологического лагеря.
В то время, когда советская пропаганда говорила о все более
агрессивном «капиталистическом окружении», правительство
СССР сократило советские вооруженные силы с 11,4 миллионов
человек в 1945 году до 2,9 миллионов человек в 1948 году — и это
во время первого берлинского кризиса, когда «холодная война»
обострилась как никогда ранее. Лишь в июне 1950 года, когда
началась война в Корее, личный состав советской армии был снова
увеличен.
В сентябре 1946 года в интервью британскому корреспонденту
Сталин сказал: «Я не верю в реальную опасность “новой войны”
Нужно строго различать между шумихой о “новой войне” [...]
и реальной опасностью новой войны, которая не существует в на-
стоящее время». Через три месяца он добавил: «Народы устали от
войны. Кроме того, нет никаких понятных целей, которые оправ-
дали бы новую войну».
Из документов министерства обороны США следует, что аме-
риканское правительство также не верило в возможность близкой
войны. Предостережения о коммунистической угрозе, по мнению
многих американских авторов, служили сдерживанию изоляцио-
нистских устремлений в США, появившихся здесь так же как
и после Первой мировой войны. Черчилль не случайно выступил
со своей страстной речью в США, в городе Фултоне. Тем самым
он поддержал попытки администрации США убедить американ-
скую общественность в том, что еще слишком рано выводить аме-
риканские войска из Европы, хотя требования «отправьте наших
солдат домой» становились все громче. Западные державы были не
342
слабее Советского Союза в военном отношении, но лишь при
условии военного присутствия США в Европе.
Преодолению американского изоляционизма способствовали
страх перед коммунистической угрозой и сравнения агрессивной
политики Советского Союза с безудержным экспансионизмом
Гитлера. Провозглашенная в марте 1947 года доктрина Трумэна,
гарантировавшая американскую поддержку странам, находящим-
ся под угрозой тоталитаризма (в первую очередь Греции и Тур-
ции), узаконила военное присутствие США на европейском кон-
тиненте.
Американские историки Джон Геддис и Дэниел Ергин в этой
связи указывают на то, что предупреждения о коммунистической
угрозе, служившие поначалу, в первую очередь, преодолению
американского изоляционизма, начали жить самостоятельной
жизнью. Властям США было все труднее справляться со страхами,
которые это вызывало у населения. Госсекретарь США Маршалл
предупреждал 23 марта 1948 года министра обороны Форрестола
о том, что нельзя бесконечно играть на страхе перед военной уг-
розой, иначе можно спровоцировать то, чего стремишься избе-
жать — войну.
Появление «внешней» советской империи
В период между двумя мировыми войнами Советский Союз
был отделен от внешнего мира «санитарным кордоном». В госу-
дарствах, граничивших с СССР, у власти, как правило, находи-
лись антисоветские правительства. Москва рассматривала их как
форпосты «капиталистического классового врага». В 1944—1945 го-
дах практически все эти страны превратились в форпост влияния
Советского Союза, его защитный пояс, который должен был пре-
дохранять СССР от возможного нападения агрессора. Возникла
так называемая «внешняя» советская империя.
Кеннан в 1945 году считал, что СССР вряд ли сможет сохра-
нить сферу своего влияния до Эльбы, и предсказывал скорый
крах советской гегемонии. В действительности же СССР без осо-
бых трудностей контролировал Восточную и Центральную Евро-
пу. И это несмотря на то, что Москва далеко вышла за пределы
традиционной русской сферы влияния. До 1914 года Польша была
единственной страной в регионе, находившейся под контролем
России, и царской империи приходилось прилагать постоянные
усилия, чтобы вновь и вновь завоевывать эту непокорную про-
винцию. Единственным похожим эпизодом за всю историю так
называемого Восточного блока (1945—1989 годы) было венгерское
восстание 1956 года. Конфликты в Берлине и Чехословакии (1953,
343
1968 годы) проходили не так остро. И даже строптивая Польша до
1989 года, несмотря на многочисленные движения протеста, не
имела никаких шансов освободиться от контроля советской вла-
сти. Лишь в Юго-Восточной Европе, стратегически менее болез-
ненном регионе, Москве пришлось испытать несколько внешне-
политических поражений (Югославия, Албания, Румыния). Распад
Восточного блока в 1989 году произошел, в первую очередь, не по
инициативе снизу, а в результате появления новой внешнеполи-
тической концепции советского руководства, отличавшейся от
жесткой линии Брежнева, о которой речь будет дальше.
Сравнительно легко установленный контроль СССР над Вос-
точной и Центральной Европой примечателен еще и потому, что
коммунистические партии в этом регионе, представлявшие важ-
нейший инструмент имперской политики Москвы, до 1945 года
занимали в политическом спектре, за исключением Югославии
и Чехословакии, периферийную позицию. Так, например, ком-
партия Румынии насчитывала в августе 1944 года около тысячи
членов, компартия Болгарии в сентябре 1944 года - 25 000, ком-
партии Польши и Венгрии в январе 1945 года — примерно по
30 000 человек. Несмотря на свою малочисленность, коммунисти-
ческие партии занимали все ключевые посты в коалиционных
правительствах, созданных при сотрудничестве с другими «анти-
фашистскими силами», и определяли (разумеется, вместе с Моск-
вой) судьбу региона. Чтобы завоевать расположение широких слоев
населения, они начали жестокую борьбу против прежней полуфе-
одальной элиты, которая столетиями правила в большинстве этих
стран. Москва же требовала от них еще более жестких мер. В конце
сентября 1944 года Сталин поучал руководителей Польской рабо-
чей партии (ПРП), пребывавших в Москве: «Речь идет об устране-
нии целого класса... Такие революции не совершаются с соблюде-
нием правовых норм, [...] они осуществляются при помощи жестких
революционных методов». Когда Сталин узнал, что польское пра-
вительство не арестовало еще ни одного помещика, он был возму-
щен: «Что вы за коммунисты?». Подобная мягкость по отноше-
нию к классовым врагам не пристала настоящим революционерам.
Димитров, руководитель международного отдела ЦК ВКП(б) —
структуры, ставшей преемником Коминтерна, — в январе 1945 года
призывал одного из лидеров болгарской компартии Трайчо Кос-
това к решительной расправе над «болгарскими фашистами». Ког-
да Костов сообщил о создании трудовых и воспитательных лаге-
рей, Димитров возразил: «Фашистов вы не перевоспитаете. Если
они будут мосты и дороги строить, и это будет хорошо».
Однако кремлевское руководство требовало от своих восточно-
европейских сатрапов не только нетерпимости и революционной
344
твердости. Чтобы избежать критики западных союзников СССР
по антигитлеровской коалиции, восточноевропейские вассалы
Москвы должны были облачиться в демократические одежды,
постоянно подчеркивая, что не собираются копировать советскую
модель и оставляют место в политической системе своих стран для
всех «демократических» и «антифашистских» сил.
Чтобы сохранить «демократическое лицо», председатель
Польского национального совета, в котором доминировали ком-
мунисты, Болеслав Берут, должен был, пусть и с большой неохо-
той, выйти из ПРП. Он пытался возражать против этого приказа
Сталина, но безрезультатно. Сталин настоял на своем, так как
считал эту «жертву» необходимой для признания Берута западны-
ми державами в качестве легитимного председателя Польского
национального совета.
В октябре 1945 года венгерские коммунисты получили выговор
от эмиссара Москвы маршала К. Е. Ворошилова за непримиримую
позицию по отношению к их «буржуазным» партнерам по коали-
ционному правительству. Примерно в это же время Сталин по-
считал нецелесообразным посылать официальную партийную де-
легацию ВКП(б) на съезд ПРП: этим могут воспользоваться
противники ПРП, утверждая, что съезд «проходит под контролем
ВКП(б)». На съезде компартии Чехословакии также не присут-
ствовала партийная делегация В КП (б).
Политика Москвы в отношении Германии также была понача-
лу довольно гибкой. Советское правительство, во время Второй
мировой войны решительно выступавшее за раздел Германии,
в последние месяцы войны изменило свою стратегию и попыта-
лось создать впечатление у мировой общественности, что раздел
Германии не является целью СССР. 9 мая 1945 года, в день По-
беды, Сталин сказал: «Советский Союз [...] не собирается ни рас-
членять, ни уничтожать Германию». Советская оккупационная
зона Германии стала первой, где было разрешено создание поли-
тических партий, что и произошло уже 10 июня 1945 года. Такое
положение дел беспокоило западные державы. В министерстве ино-
странных дел Великобритании в середине июля 1945 года отмеча-
лось, что наличие немецких партий в восточной части Германии
и их отсутствие в западной ее части укрепляет позиции Москвы.
Компартия Германии (КПГ), вновь организованная 11 июня
1945 года в советской оккупационной зоне, подчеркивала, что ее
целью является не «диктатура пролетариата», а завершение «бур-
жуазно-демократической революции». В воззвании, опубликован-
ном в день воссоздания КПГ, партия заявила, «что навязывание
Германии советской модели было бы неверным», и это не соответ-
ствовало бы «современным условиям развития Германии». В нача-
345
ле 1946 года был сформулирован тезис «об особом немецком пути
к социализму», что должно было облегчить немецким социал-де-
мократам в советской оккупационной зоне объединение с КПГ.
Советские власти форсировали это объединение, стремясь преодо-
леть изоляцию КПГ, которая в момент своего воссоздания нахо-
дилась на периферии политической жизни Германии. В первое
время послевоенная КПГ страдала от недостатка руководящих
кадров. Сталин не доверял тем коммунистам, которые в период
господства национал-социалистов находились в эмиграции на
Западе или остались в Германии. Абсолютно надежными счита-
лись только «московские кадры», то есть немецкие коммунисты,
годами жившие в эмиграции в СССР. Число этих коммунистов
значительно сократилось в результате «чисток» 1936—1938 годов.
Так, по подсчетам некоторых историков, в СССР в 1945 году
находилось всего около шестисот членов КПГ, примерно двести
из них вернулись в Германию и заняли там руководящие посты во
вновь созданной КПГ, затем, с апреля 1946 года — в Социалисти-
ческой единой партии Германии (СЕПГ) и, наконец, с октября
1949 года — в ГДР.
В Восточной Европе Сталин проводил сначала двойственную
политику, которая и по сей день озадачивает историков. В этой
связи часто приводятся слова Сталина, сказанные весной 1945 года
в беседе с югославским руководством, которые М. Джилас записал
так: «Эта война отличается от всех прошлых войн; тот, кто заво-
евал определенную территорию, тот и навязывает ей свой поря-
док, причем настолько далеко, насколько продвинулась его ар-
мия. По-другому быть не может».
Восточноевропейские коммунисты, контролировавшие все ры-
чаги власти в своих странах с 1944—1945 годов, были готовы
к немедленному осуществлению этой сталинской программы.
Советские войска представляли в этом регионе главный силовой
фактор и были в состоянии подавить в зародыше любое сопро-
тивление коммунистической революции. И все-таки Сталин ре-
шился на продолжение сложившейся во время войны политики
сотрудничества с «антифашистскими силами». Почему? Только
ли из-за желания не провоцировать западных союзников, или же
он еще не до конца представлял себе будущий образ подконт-
рольной Европы?
На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Но одно очевидно:
тогдашняя политика Москвы в Восточной Европе была амбива-
лентной; она нередко приводила и коммунистов этого региона
в недоумение. Некоторые серьезно воспринимали требования Мос-
квы к сохранению «антифашистского альянса». К таким деятелям
относился, например, генеральный секретарь ПРП Владислав Го-
346
мулка. На пленуме ЦК ПРП в мае 1945 года он заявил: «Мы не
насаждаем советскую власть. Новое польское государство должно
строиться на основах демократии и плюрализма». Поэтому гене-
ральный секретарь ПРП выступил против «сектантства», против
попыток многих польских коммунистов навязывать партнерам по
коалиции свое мнение. Гомулка заявлял, что коалиция только
тогда имеет смысл, когда состоит из равноправных партнеров, а не
из «руководящей партии» и ее марионеток.
«Сектантами» Гомулка называл тех членов ПРП, которые вы-
ступали за коллективизацию сельского хозяйства и за национали-
зацию мелкой частной собственности. Подобные безответствен-
ные высказывания могут полностью подорвать доверие населения
к проводимым правительством реформам, например, к аграрной,
утверждал он. Антисоветские настроения в стране Гомулка также
объяснял происками «сектантов», их попытками превратить
Польшу в советскую республику.
Имелись ли в действительности среди польских коммунистов
сторонники включения Польши в советскую федерацию? Якуб
Берман, принадлежавший к правящей элите страны, отвечал на
этот вопрос утвердительно. В беседе с варшавской журналисткой
Терезой Тораньской в начале 80-х годов он назвал одним из ини-
циаторов этой идеи С. Дзержинскую, вдову основателя ЧК
Ф. Э. Дзержинского. Однако Берман подчеркивал, что Сталин вы-
сказывался за создание суверенной Польши, хотя и под сильным
влиянием СССР. Похожую мысль Берман высказал уже в мае
1945 года на пленуме ЦК ПРП: «Сталин защищает идею польско-
го суверенитета, и он знает, как ПРП понимает эту идею».
Намеревался ли Берман использовать авторитет Сталина, что-
бы запугать противников независимости Польши в рядах ПРП?
Как можно в этой связи интерпретировать высказывание Берма-
на, что «Сталин знает, как ПРП понимает эту идею [суверените-
та]»? Как ограниченный суверенитет? Очень может быть. Комму-
нисты, годами находившиеся в эмиграции в Советском Союзе,
так называемые «московиты», а Берман относился к их числу,
вкладывали в понятие суверенитета совсем другие представления,
чем та группа польских коммунистов, во главе которых стоял
Гомулка. «Московиты» проявляли готовность реагировать на лю-
бой сигнал, на любой намек кремлевского хозяина.
Гомулка как коммунист, остававшийся во время войны в Поль-
ше, не был подвергнут подобной «дрессировке». Именно этим
многие объясняют его упрямое и своевольное поведение. В мае
1945 года Гомулка говорил: «В нынешнем экономическом поло-
жении Польши некоторые товарищи усматривают сходство с си-
туацией в Советской России сразу после [Октябрьской] револю-
347
ции. Они заявляют, что СССР создал промышленность за счет
сельского хозяйства. Но мы не обязаны идти тем же путем... Рос-
сия не являлась [тогда] промышленной страной, поэтому пробле-
ма индустриализации СССР была [столь актуальной]. Положение
Польши совсем другое, — продолжал Гомулка, — промышленную
инфраструктуру Польши не надо создавать заново, нужно только
восстановить разрушенные во время войны предприятия. Выпол-
нение этой задачи требует совсем другой стратегии, чем во время
индустриализации СССР в начале 30-х годов».
Такое решительное неприятие Гомулкой советской модели раз-
дражало руководство СССР. Так как советская политика в отно-
шении восточноевропейских государств отличалась двойственно-
стью и противоречивостью, Москва критиковала тех коммунистов,
которые слишком однозначно высказывались за или против про-
ведения политики советизации в своих странах. Так, например,
были подвергнуты критике югославские коммунисты за их слиш-
ком радикальное поведение и за пренебрежение к демократичес-
ким формам, а польские — за слишком мягкий и осторожный
курс. В сущности, советское руководство испытывало большие
трудности с теоретическим определением режимов, появившихся
в 1944-1945 годах на западных окраинах СССР. Американский
советолог Збигнев Бжезинский писал: «Следуя известным марк-
систско-ленинским догмам, на руинах буржуазных государств
должна быть воздвигнута диктатура пролетариата... Послевоенная
ситуация в Восточной Европе требовала, однако, более гибкого
подхода, ее невозможно было втиснуть в привычные большевист-
ские категории. Созданные при помощи Красной Армии прави-
тельства, конечно, не являлись диктатурой буржуазии. Участие
коммунистов в этих правительствах, а также проводимые ими
земельная реформа и национализация, — все это не укладывалось
в привычный опыт буржуазных стран... Но и диктатурой пролета-
риата они тоже не могли считаться. В некоторых случаях комму-
нисты составляли меньшинство в коалиционных правительствах
[...], и везде “враждебные” политические силы были хорошо орга-
низованы и политически активны».
Сталин также пытался дать оценку созданным в Восточной
Европе «народно-демократическим» режимам. В беседе с польской
правительственной делегацией в мае 1946 года он заявил: «Строй,
установленный в Польше, — это демократия, это новый тип де-
мократии. Он не имеет прецедента. Ни бельгийская, ни англий-
ская, ни французская демократия не могут браться Вами в каче-
стве примера и образца. Ваша демократия особая. У Вас нет класса
крупных капиталистов. Вы провели национализацию промыш-
ленности в 100 дней, а англичане ведут за нее борьбу в течение
348
100 лет. Поэтому не копируйте западные демократии, пусть они
копируют Вас. Демократия, которая установилась у Вас в Польше,
в Югославии и, отчасти, в Чехословакии, — это демократия, ко-
торая приближает Вас к социализму без необходимости установле-
ния диктатуры пролетариата и советского строя». Примерно в это
же время Димитров подчеркнул, что насущной задачей «народных
демократий» является не осуществление социализма и не копиро-
вание советской модели, а консолидация демократических и пар-
ламентских режимов.
Но как можно было сочетать демократический и парламент-
ский режим с концентрацией всех рычагов власти в руках одной
политической силы, которая, за исключением Югославии и Че-
хословакии, представляла лишь незначительные слои общества?
Сокрушительное поражение венгерских коммунистов на парла-
ментских выборах в ноябре 1945 года, когда фактически правящая
партия набрала всего 17% голосов, иллюстрирует сложившееся
положение дел. Только полная ликвидация демократических ме-
ханизмов могла обеспечить власть коммунистов в регионе на про-
должительный срок.
Восточноевропейские коммунисты переняли опыт большеви-
ков в том смысле, что воля большинства населения не заслуживает
внимания, если угрожает власти «трудящихся» и их «авангарду».
В январе 1918 года Ленин разогнал Учредительное собрание, на
котором большевики не имели большинства, именно при помощи
такой аргументации. Следовало ли польским, венгерским, румын-
ским, болгарским или немецким коммунистам быть в этом отно-
шении более щепетильными, чем в свое время были их советские
«старшие товарищи», служившие для них идеалом? Новая власть
в Восточной Европе начала осуществлять тактику «салями» (поня-
тие было введено руководителем венгерских коммунистов М. Ра-
коши), постепенно лишая оппозиционные группировки самосто-
ятельности и превращая их в марионеток режима. Как она при
этом пренебрегала демократическими правилами игры, лучше все-
го показывают парламентские выборы в Польше в январе 1947 го-
да. Самая популярная партия в стране — Крестьянская партия под
руководством Станислава Миколайчика — получила всего 10%
мандатов. Результаты выборов, чему есть доказательства, были
фальсифицированы.
Внешнеполитическая свобода действий народных демократий
была также сведена к минимуму. Особенно ярко это проявилось
в середине 1947 года, когда госсекретарь США Маршалл предло-
жил европейским странам, включая и Восточную Европу, помощь
для восстановления разрушенных во время войны экономических
структур. По его мнению, это должно было способствовать восста-
349
новлению социального мира в Европе. Правительства Варшавы
и Праги, в которых доминировали коммунисты, были готовы при-
нять участие в плане Маршалла. Но для Советского Союза это
было неприемлемо. Так, 8 июля 1947 года московское радио зая-
вило, что польское правительство отказалось принять участие в Па-
рижской конференции, где должен был обсуждаться план Мар-
шалла. Для пресс-секретаря польского правительства Гросса эта
новость явилась полной неожиданностью, так как Варшава еще не
приняла окончательного решения по предложениям американцев.
Только на следующий день польское правительство официально
заявило о своем неучастии в Парижской конференции. Этот при-
мер ясно показывает степень зависимости восточноевропейских
стран от московского центра.
В беседе с чехословацкой делегацией (9 июля 1947 года) Сталин
охарактеризовал готовность Праги участвовать в плане Маршалла
как недружественный акт по отношению к СССР: «Вы объективно
помогаете, хотите ли Вы этого или нет, но помогаете изолировать
Советский Союз... Все страны, которые имеют с нами дружествен-
ные отношения не участвуют на этом совещании, а Чехословакия
участвует... Вам необходимо отменить свое решение... [Чем] ско-
рее. Вы это сделаете, тем будет лучше». Прага так же, как и Вар-
шава, подчинилась советскому ультиматуму. Министр иностран-
ных дел Чехословакии прокомментировал это так: «Теперь мы
уже лишь вассалы [Москвы]».
Последние связи между Восточным и Западным блоками были
разорваны в 1947 году. Коалиционные правительства «народной
демократии» все больше вырождались в фарс. Власти согласны
были признавать только те партии, которые полностью подчини-
лись коммунистам. Инфраструктура оппозиционных партий была
разрушена, их руководители арестованы или изгнаны из страны.
Однако нельзя забывать, что в это же время все сильнее консоли-
дировался и Западный блок. В начале мая 1947 года рухнула ко-
алиция между коммунистами и буржуазными демократами во
Франции. Несколько дней спустя итальянские коммунисты также
вышли из правительства.
Обострение противоречий между Востоком и Западом ускори-
ло процесс раскола Германии. После провозглашения плана Мар-
шалла руководство СССР отдавало себе отчет в том, что восста-
новление западногерманской экономики будет сопровождаться
соответствующими политическими акциями, а именно: созданием
западногерманского государства и интеграцией всего экономичес-
кого потенциала западных оккупационных зон Германии в струк-
туры Западного блока. Москва пыталась приостановить этот про-
цесс различными маневрами. 15 марта 1948 года состоялась встреча
350
Сталина с главой советской военной администрации в Германии
(СВАГ) маршалом В. Д. Соколовским и его политическим совет-
ником В. С. Семеновым. Сталин полагал, что протестовать на сло-
вах против западной политики уже недостаточно. Чтобы оказать
давление на западные державы, надо ограничить сообщение между
восточным и западными секторами Берлина. 20 марта 1948 года
глава СВАГ вышел из Союзного Контрольного Совета, в резуль-
тате чего этот орган практически перестал существовать.
Денежная реформа, начатая в западных зонах оккупации Гер-
мании 20 июня 1948 года, была воспринята Москвой как односто-
ронний акт западных держав и провокация. Она послужила не-
посредственным поводом для блокады Западного Берлина, которая
была запланирована еще в марте 1948 года. 24 июня все сухопут-
ные и водные коммуникации между Западным Берлином и запад-
ными зонами были перекрыты. Главное требование Сталина к за-
падным державам, сформулированное им 2 августа 1948 года,
гласило: они должны отказаться от распространения денежной
реформы на Западный Берлин, восточная марка должна и там иметь
хождение.
Организованный по инициативе американского военного гу-
бернатора генерала Л. Д. Клэя воздушный мост для снабжения
Западного Берлина явился для Москвы, да и для западной обще-
ственности, полной неожиданностью. Вряд ли кто считал возмож-
ным регулярно снабжать двухмиллионный город по воздуху. Но
когда это все-таки произошло, Москва утратила свой самый глав-
ный инструмент давления. В мае 1949 года СССР прекратил бло-
каду Западного Берлина. Надо отметить, что во время этого чрез-
вычайно опасного обострения конфликта между Востоком
и Западом обе стороны стремились избежать прямой конфронта-
ции. Так, например, советская авиация не предпринимала ника-
ких попыток помешать воздушному мосту. Можно сказать, что
обе участвующие в «холодной войне» стороны не играли ва-банк.
В конфликтных ситуациях они придерживались определенных
правил игры, что препятствовало перерастанию «холодной войны»
в «горячую». Берлинский кризис усугубил раскол Германии и ус-
корил процесс создания обоих немецких государств.
Западные державы лишь вербально реагировали на тактику
«салями», практиковавшуюся восточноевропейскими коммунис-
тами, на попрание ими элементарных демократических норм. Это
привело только к усилению агрессивности Москвы. Псевдо-
демократические маневры с целью введения в заблуждение стали
излишними. Это проявилось в создании в сентябре 1947 года
Коммунистического информационного бюро (Коминформа). Ком-
информ должен был служить повышению дисциплины комму-
351
нистических партий и ускорению советизации восточноевропей-
ских вассалов Москвы. Чтобы требования к другим коммунисти-
ческим партиям выглядели более авторитетно, руководство СССР
предпочло выступать не только от своего имени, но и будто бы во
имя общих интересов — от лица международной организации. При
помощи Коминформа, как пишет историк Восточного блока Фран-
суа Фейте, Сталин собирался добиться международного «благосло-
вения» политики СССР. Первый этап приобщения стран народ-
ной демократии к господствующей в Советском Союзе системе
завершился драматическими событиями — государственным пере-
воротом в Праге в феврале 1948 года, который привел к оконча-
тельному выводу более или менее независимых буржуазных парт-
неров из коалиционного правительства.
После этого события началась вторая фаза укрепления Восточ-
ного блока, началом которой послужил советско-югославский
конфликт. Фейте пишет, что государственный переворот в Праге
был неожиданностью, но не сенсацией, так как развитие Чехосло-
вакии в последние годы шло в этом направлении. Сенсацией стал
разрыв Югославии с СССР. Югославские коммунисты были са-
мыми радикальными во всем Восточном блоке. Тито системати-
чески саботировал требования Сталина в 1945—1946 годах пойти
на компромисс с левобуржуазными силами. Уже в конце 1945 года
компартия Югославии (КПЮ) подавила все оппозиционные
партии и начала осуществление радикальных экономических и со-
циальных реформ. Можно сказать, что югославские коммунисты
обгоняли в этом отношении остальные страны Восточного блока
примерно на два года. Но поскольку они действовали самостоя-
тельно и лишь скрепя сердце смирились с вмешательством Со-
ветского Союза в их внутренние дела, Сталин относился к ним
с самого начала с большим недоверием. Он ценил у коммунистов
не политическое рвение, а готовность к безоговорочному послу-
шанию.
В сентябре 1947 года, в закрытом докладе о положении дел
в компартии Югославии, Москва обвинила КПЮ в гегемонист-
ских устремлениях в Юго-Восточной Европе. КПЮ якобы вме-
шивалась во внутренние дела соседних «братских» стран - Бол-
гарии и Албании. Все чаще советские политики, дипломаты
и военные упрекали руководство КПЮ в недооценке роли Крас-
ной Армии в деле освобождения Югославии, в превознесении
военной стратегии Тито и в преуменьшении «военного гения»
Сталина. Москва с возмущением отреагировала на предложенный
Тито и руководителем болгарской компартии Димитровым план
создания Балканской федерации. Газета «Правда» писала в конце
января 1948 года о фантастических федерациях и конфедерациях.
352
Позже Димитров в разговоре с советским руководством каялся:
«Конечно, мы ошибались. Но на ошибках мы учимся выбирать
наш внешнеполитический курс».
Однако руководство Югославии было слишком независимым,
чтобы последовать примеру Димитрова. Для усиления давления на
Тито Москва постоянно поддерживала просоветскую фракцию
в КПЮ и практически требовала от нее устранения Тито. Но Тито
опередил Сталина и приказал арестовать заговорщиков, за что
получил от Москвы строгий выговор. В апреле 1948 года Тито
ответил так: «Как бы мы ни любили страну социализма - Совет-
ский Союз - свою страну мы любим больше, тем более что она
также строит социализм».
Когда Сталин упрекнул югославское руководство в тщеславии
и взял под защиту арестованных заговорщиков, Тито ответил, что
прочитал «Краткий курс истории ВКП(б)» и уяснил из него, что
для победы пролетариата необходимо очищать руководство партии
от капитулянтов, дезертиров и предателей. 20 июня 1948 года
югославское руководство выразило официальный протест против
поддержки Советским Союзом враждебных элементов в КПЮ.
28 июня 1948 года Коминформ осудил КПЮ и призвал «здоровые
силы» в партии либо принудить руководство «открыто и честно»
признать свои ошибки, либо сместить Тито.
Советско-югославский конфликт был своего рода сигналом для
всего Восточного блока. Террор, распространявшийся ранее лишь
на некоммунистов, стал применяться и по отношению к коммуни-
стам. Во всех коммунистических партиях имелись силы, мечтав-
шие о национальном, с теми или иными различиями, пути в со-
циализм. Они завидовали самостоятельному курсу югославских
коммунистов и хотели хотя бы частично освободиться от удуша-
ющих объятий Кремля. Конечно, исходная позиция этих нацио-
нальных коммунистов, по сравнению с положением КПЮ, была
чрезвычайно неблагоприятной. Югославия была единственной
страной Восточной Европы, которая сумела практически самосто-
ятельно сбросить иго нацизма. Военная машина СССР в Югосла-
вии не могла диктовать свои условия.
Все остальные страны Восточного блока находились под мощ-
ным военным и политическим прессом Москвы, поэтому у них
было меньше возможностей для самореализации. В конце 1948 года
Москва начала жестокое наступление на позиции национальных
коммунистов. Их обвинили в «титоистском» уклоне, на показа-
тельных процессах их клеймили как «ренегатов» и «агентов импе-
риализма». Многие из них были приговорены к смерти и казнены,
как, например, бывший министр внутренних дел Венгрии Райк
и один из лидеров болгарских коммунистов Костов. Все эти про-
353
цессы были организованы в назидание Тито, который, к большому
сожалению Сталина, оставался вне сферы досягаемости Кремля.
Параллель с показательными процессами 30-х годов в СССР
очевидна. Те процессы также были организованы для заочного
осуждения — для осуждения Троцкого. Борьба против троцкизма,
закончившаяся смертью для многих коммунистов, в значительной
степени способствовала подчинению большевистской партии
и Коминтерна сталинскому руководству. Через десять лет борьба
против «титоизма» сыграла похожую роль в отношении стран «на-
родной демократии».
Эти государства должны были за короткий срок пройти тот
путь развития, на который Советскому Союзу потребовались де-
сятилетия. Правящие партии превратились, так же как и в СССР,
в движущую силу политической, экономической, социальной
и культурной революции, осуществляемой сверху бюрократичес-
кими методами. Только с этого времени - с 1948-1949 годов —
можно говорить о возникновении тоталитарных режимов в зави-
симых от СССР восточноевропейских государствах. Теперь каж-
дое из этих государств стало как бы Советским Союзом в мини-
атюре, во главе со своим «мини-Сталиным» и карательными
органами, контролирующими все стороны жизни общества. За-
кончился период, когда «народные демократии» претендовали на
роль символа новой демократии и качественно отличались от со-
ветского режима. Димитров, еще в 1946 году заявивший, что их
целью является не осуществление социализма и не копирование
советской системы, спустя два года высказывал совсем другие
мысли: основываясь на учении марксизма-ленинизма, можно ут-
верждать, говорил Димитров, что советская и народно-демократи-
ческая системы являются двумя формами пролетарской диктату-
ры. Теоретический орган ЦК ВКП(б) журнал «Большевик» писал,
что общие законы перехода от капитализма к социализму, откры-
тые Марксом и Энгельсом, испробованные и развитые Лениным
и Сталиным, являются обязательными для всех стран.
Реставрация «позднего сталинизма» - восстановление
механизмов тотального контроля в СССР
Победа над Третьим Рейхом, доставшаяся столь дорогой ценой,
воспринималась советскими людьми как начало новой жизни.
Смелые мечты о будущем овладевали даже такими верными слу-
гами Сталина, как популярный писатель Алексей Толстой. 22 июля
1943 года он записал в своем блокноте: «Народ, вернувшись с вой-
ны, ничего не будет бояться. Он будет требователен и инициати-
вен... Китайская стена довоенной России рухнет». Поэт Н. Асеев
354
в октябре 1944 года отмечал: «Вместе с демобилизацией вернутся
к жизни люди, все видавшие. Эти люди принесут с собой новую
меру вещей».
На селе распространялись слухи о скорой ликвидации колхо-
зов: «Все ждут, что колхозы отменят, когда солдаты вернутся до-
мой». Такие высказывания часто фиксировались партийными
властями и органами госбезопасности. Но многие советские граж-
дане понимали, что «светлое будущее», которое они с таким нетер-
пением ожидали, не может наступить сразу после войны. Они
были готовы переносить лишения, связанные с восстановлением
хозяйства. Во время войны были разрушены 1700 советских горо-
дов, 70 000 деревень, более 30 000 промышленных предприятий.
Количество работоспособных колхозников сократилось с 18,1 мил-
лионов в 1941 году до 11,4 миллионов в конце войны. В 1946 году
в СССР начался голод, вызванный нехваткой рабочей силы и за-
сухой, в результате которого погибли тысячи людей. Все страда-
ния, которые перенес народ, компенсировались эйфорией победы,
царившей в стране. Но она прошла очень быстро. Авторы, которые
исследуют настроения советского общества после войны, отмеча-
ют изменения в общественном сознании, проявившиеся, пример-
но, начиная с 1947 года. Люди внутренне дистанцировались от
войны и думали только о мирной жизни. Все меньше оставалось
тех, кто был готов извинять безысходность своего существования
последствиями войны. Все с большим нетерпением ожидалось улуч-
шение качества жизни, которое, казалось, обещала победа.
Едва ли кто-либо предполагал, что после войны в СССР будет
восстановлена существовавшая в 30-е годы абсурдная система. Но
Сталин был иного мнения. Авторханов отмечал, что «Сталин по-
нимал, что, принеся такие жертвы, народ захочет жить по-челове-
чески, будет ждать перемен. Сталин понимал, что война отучила
людей бояться смерти... Собственных солдат Сталин боялся не
меньше, чем солдат Гитлера в начале войны».
Теперь сталинское руководство рассматривало как свою важ-
нейшую задачу новое дисциплинирование гордого своей победой
народа, превращение его вновь в шестеренки тоталитарного меха-
низма. Один из первых ударов был направлен против армии, ко-
торая после разгрома Германии пользовалась небывалым уваже-
нием в народе. Эта популярность придавала вооруженным силам
дополнительный вес, что было совершенно неприемлемо для ста-
линского аппарата. Любая организация, имеющая авторитет в мас-
сах, с трудом поддавалась контролю. Чтобы изменить ситуацию,
власть начала смещать со своих постов ведущих военачальников.
В начале 1946 года началась кампания против, пожалуй, самого
популярного тогда полководца — маршала Жукова. Жданов, один
355
из ближайших сподвижников Сталина, обвинил Жукова в «бона-
партизме». Сам Жуков сообщал спустя годы о заседании Высшего
военного совета, состоявшемся в марте 1946 года, где дело приняло
для него очень серьезный оборот. Сталин цитировал высказыва-
ния военных, которые были недавно арестованы карательными
органами, например, маршала авиации Новикова. Новиков якобы
утверждал, что Жуков неоднократно критически высказывался
о Сталине, что называл себя, а не вождя главным архитектором
Победы. Сталинские нападки на Жукова были поддержаны и дру-
гими членами Политбюро — Молотовым, Берией и Булганиным.
Однако, к всеобщему удивлению, некоторые из военных, присут-
ствовавших на военном совете, выступили в защиту Жукова. На-
пример, маршал Рыбалко заявил, что надо прекратить верить за-
явлениям, выбитым при помощи насилия.
Разгром Третьего Рейха придал некоторым военачальникам
столько уверенности в себе, что они, в отличие от 1937—1938 го-
дов, даже осмеливались перечить Сталину. Вполне возможно, что
этот робкий протест спас Жукову жизнь, так как в результате он
не был казнен, а просто понижен в должности. Жуков получил
назначение в Одессу на второстепенный пост. Однако другие, менее
известные, чем Жуков, советские генералы попали в сети кара-
тельных органов. В 1947 году была проведена основательная чи-
стка советского офицерского корпуса. Были казнены такие гене-
ралы, как Гордов и Кулик, потому что они якобы готовили
свержение советской власти, а также клеветали на партию и ее
руководство.
Не только вооруженные силы, но и интеллигенция, более всех
выигравшая от ослабления контрольных механизмов во время
войны, была призвана к порядку. Уже в августе 1946 года началась
печально известная кампания в литературе, ассоциирующаяся
с именем Жданова, но истинным вдохновителем которой был, ра-
зумеется, Сталин. Партия объявила войну «чуждым» прозападным
тенденциям в литературе. В феврале 1947 года были запрещены
браки советских граждан с иностранцами. Запад все сильнее демо-
низировался, власти неустанно предупреждали о его «тлетворном
влиянии».
Сталин решительно осудил восходящую еще к временам Петра I
традицию подражания Западу: «Петр I тоже великий государь, но
он слишком либерально относился к иностранцам, слишком от-
крыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустил
онемечивание России», — заявил Сталин в феврале 1947 года ки-
норежиссеру С. М. Эйзенштейну.
Эту мысль три месяца спустя Сталин развил в конфиденциаль-
ной беседе с некоторыми советскими писателями: «Если взять нашу
356
среднюю интеллигенцию, [...] [то] у них недостаточно воспитано
чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклоне-
ние перед заграничной культурой. Всё чувствуют себя еще несо-
вершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на
положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от
Петра... Почему мы хуже? В чем дело? [...] Надо бороться с духом
самоуничижения у многих наших интеллигентов».
Эта борьба против «духа самоуничижения», ростки которой
наблюдались уже за несколько лет до того, вылилась в демонстра-
тивное возвеличивание всего русского, что со временем приняло
гротескные черты. Теперь вдруг выяснилось, что все важнейшие
открытия и изобретения были сделаны русскими. «Россия — роди-
на слонов», — так издевались критически настроенные интелли-
генты над русофилией советского руководства.
Большевистская правящая элита, которая до последнего време-
ни представляла собой конгломерат различных национальностей,
начала заметно русифицироваться. Московский историк и поли-
толог Н. Романовский писал, что для нового курса партии было
характерно продвижение Сталиным на руководящие должности
только славян (за очень небольшими исключениями). Под конец
жизни у Сталина сложился такой русский менталитет, какого не
было у большинства русских, добавляет Романовский
Превозношение «своего» и пренебрежение «чужим» распрост-
ранилось также на некоторые научные дисциплины, зачастую с ка-
тастрофическими последствиями для науки. Особенно глубокие
следы поход против «буржуазных ценностей» оставил в биологии,
отданной на откуп шарлатану, «Распутину сталинской эры», Тро-
фиму Лысенко. Он считал, что наследственные признаки как ра-
стений, так и животных и людей, подвергаются воздействию ок-
ружающей среды и в течение короткого промежутка времени, то
есть в течение нескольких поколений, приспосабливаются к окру-
жающему миру. Сила Лысенко, его непобедимость состояла в том,
что Сталин лично защищал его дилетантские воззрения от крити-
ки. Особенно возмущенно Сталин реагировал на доклад молодого
партийного функционера Ю. А. Жданова (сына тогдашнего глав-
ного партийного идеолога), который в апреле 1948 года остро
критиковал «теории» Лысенко. Этот инцидент разбирался на спе-
циальном заседании Политбюро, где Сталин грозно вопрошал: «Кто
разрешил? [...] Вы что, не знаете, что на Лысенко держится все
наше сельское хозяйство?». Сталин требовал примерно наказать
виновных, причем не сына, «он еще молодой и неопытный», а «от-
цов». Сталин имел в виду А. Жданова. Так дело Лысенко в значи-
тельной степени негативно повлияло на карьеру главного партий-
ного идеолога, казавшегося всесильным.
357
Новый идеологический курс был напрямую связан с усилением
репрессий. Количество заключенных резко возросло, особенно
после Указа Президиума Верховного Совета от 4 июня 1947 года
о «хищении государственной собственности», по которому обви-
ненные могли получить двадцать пять лет лагерей. В течение по-
следующих лет (до смерти Сталина) на основании этого указа было
осуждено более миллиона человек. В 1950 году в ГУЛАГе насчи-
тывалось 2,6 миллиона заключенных, больше, чем в 30-е годы -
во времена «Большого террора». Кроме этого, 200 000 арестован-
ных заполняли тюрьмы, а количество отправленных на спецпосе-
ление выросло до 2 750 000 человек. В феврале 1948 года были
созданы «спецлагеря особого режима», в первую очередь, для по-
литических заключенных. К началу 50-х годов в этих лагерях
находилось 257 000 человек.
Сталинское руководство вновь начало создавать свой вымыш-
ленный мир, населенный мнимыми врагами народа, иностранны-
ми шпионами и заговорщиками. И все это несмотря на то, что
после разгрома Германии и Японии Советский Союз стал силь-
нейшей европейской и азиатской державой, защищенной как в Ев-
ропе, так и в Азии поясом союзных или зависимых государств. Но
для сталинского «фикционализма» это обстоятельство не было
достаточно веским аргументом. Как и в 30-е годы, советских людей
призывали к бдительности, необходимой для разоблачения врагов
и шпионов, скрывающих свое истинное лицо под маской. Сталин
снова чувствовал себя в своей стихии. Старый жупел советской
пропаганды опять был пущен в дело: в скрытых от посторонних
глаз центрах всемогущий «финансовый капитал» якобы вынаши-
вает планы завоевания мира и уничтожения «социалистического
лагеря» — своего единственного достойного противника. Однако,
в отличие от 30-х годов, все эти лозунги обострения классовой
борьбы были уже не столь убедительны.
Во время советско-германской войны борьба велась, в первую
очередь, за защиту Отечества. В поисках угрозы, которая должна
была оправдать реставрацию прежнего курса режима, сталинское
руководство попыталось разыграть национальную карту. Новый
противник должен был угрожать не только основам социализма,
но и «русскому духу», олицетворять все, что якобы чуждо русско-
му человеку — отсутствие национальной гордости, преклонение
перед буржуазными ценностями, двурушничество, трусость и жаж-
ду власти. Под представление о таких противниках постепенно
подгонялись евреи.
Примерно через три года после разгрома Третьего Рейха в СССР
началась антисемитская кампания, лексика которой в немалой
степени напоминала лексику нацистской пропаганды. Тот факт,
358
что власть, распахнувшая в 1944—1945 годах ворота нацистских
лагерей смерти Майданека и Освенцима, через несколько лет пос-
ле войны начала перенимать некоторые пропагандистские клише
побежденного противника, привел мировую общественность в за-
мешательство. Тем более что примерно в это же время Советский
Союз и зависимые от него государства Восточной Европы помо-
гали осуществлению древней еврейской мечты о создании своего
государства. Дипломатическая и политическая поддержка со сто-
роны Советского Союза, а также военная помощь полностью за-
висимой от СССР Чехословакии внесли большой вклад в созда-
ние и защиту государства Израиль. Однако в январе 1948 года
Сталин приказал убить актера и председателя основанного
в 1942 году Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) С. Ми-
хоэлса, считавшегося символом советского еврейства. Антисеми-
тизм, набиравший в стране силу, приобрел почти официальный
характер.
Сталинская антиеврейская кампания достигла ранее не видан-
ных размеров. Начатая после войны борьба с космополитами по-
лучила теперь почти исключительно антиеврейскую направлен-
ность. В передовой статье «Правды» от 28 января 1949 года
«космополиты» сравнивались с паразитами, стремящимися унич-
тожить все здоровое, что есть в мире. Сходство с лексикой наци-
стов было несомненным.
В своей истории большевизм часто перенимал основы идеологии
поверженных противников. Так, например, Ленин сразу после зах-
вата власти большевиками воспользовался аграрной программой
партии эсеров. Во время гражданской войны большевики подхва-
тили «белую» идею единой России и реставрировали развалившую-
ся Российскую империю. В 30-е годы они интегрировали другой
компонент «белой программы» — русский национализм. Наконец,
после победы над Третьим Рейхом советский режим стал заимство-
вать некоторые элементы нацистской идеологии. Так, нацистская
пропаганда сравнивала евреев с «вредителями» и «паразитами»,
поэтому уничтожение евреев представлялось как некое «гигиени-
ческое мероприятие». Правда, сталинская пропаганда не призывала
к уничтожению еврейской расы, а только к искоренению космопо-
литических настроений в обществе. Однако суть сталинизма состо-
яла в том, чтобы ликвидировать не только определенные обще-
ственные настроения, но и немалую часть их носителей.
Характерной чертой сталинизма было его стремление не только
срывать маски с мнимых врагов, но и самому прятаться за маской.
Так, враждебное отношение к евреям было переименовано в «борьбу
С космополитизмом», но те, кто умели читать между строк — а в
Советском Союзе это умели все - прекрасно понимали, против
359
кого направлена эта организованная в начале 1949 года борьба.
Иногда, правда, в ходе этой кампании страдали и нееврейские
почитатели «буржуазных ценностей», но режим моментально да-
вал понять своим верноподданным, что у русских уклонение от
здорового поведения является скорее исключением, а вот у евре-
ев — почти всегда правилом.
Чтобы ясно дать понять, кто является истинным объектом
проводимой с начала 1949 года пропаганды ненависти, советские
органы печати раскрывали русские псевдонимы, под которыми
часто выступали еврейские авторы. Уже само название передовой
статьи в «Правде» от 28 января 1949 года — «Об одной антипатрио-
тической группе театральных критиков» - указывает на то, что
борьба с так называемым космополитизмом достигла теперь каче-
ственно нового измерения. «Антипатриотическое поведение» было
для сталинского режима синонимом «предательства родины», а по-
нятие «антипатриот» - синонимом «врага народа». С точки зрения
сталинской пропаганды театральные критики представляли вер-
шину извращенности. То, что они выступали не поодиночке,
а «группой», делало их поведение особенно порочным.
Несколько удивляет то, что главный печатный орган партии
большевиков начал свой новый идеологический поход на таком
незначительном, периферийном «участке фронта» как театральная
критика. Но это и было сутью сталинской системы — произвольно
определять, какой «участок фронта» считать периферийным, а ка-
кой - главным. Режим отличался склонностью к унификации
и упрощению сложных процессов. Так, новая идеологическая ори-
ентация, не важно, в какой области, — это могла быть театральная
критика, языкознание или экономика, — означала смену курса на
всем идеологическом фронте. Могущественный идеологический
аппарат тоталитарной супердержавы со всей своей силой обратил-
ся против восьми театральных критиков, чтобы таким образом
запугать всех потенциальных «антипатриотов», в числе которых
мог оказаться любой советский гражданин.
Пропагандистский поход против «безродных космополитов»
содержал в себе одно явное противоречие. С одной стороны, со-
ветские средства массовой информации сообщали, что «антипат-
риотические круги» представляют собой маленькие, абсолютно
чуждые народу и народом же ненавидимые группки, с другой
стороны, оказывалось, что они несут смертельную угрозу для
второй по мощи державы в мире. Но поскольку изобретение
«псевдореальности», в которой все действительные события бук-
вально перевернуты с ног на голову, является одной из важней-
ших характеристик сталинизма, это противоречие было совер-
шенно естественным для сталинского «фикциониализма».
360
Лишь немногие советские граждане нашли в себе мужество
протестовать против разжигаемых сверху погромных настроений.
К их числу относился известный ученый Н. Ф. Гамалея, в феврале
1949 года написавший Сталину: «Судя по совершенно бесспорным
и очевидным признакам, вновь появившийся антисемитизм идет
не снизу, не от народных масс, среди которых нет никакой вражды
к еврейскому народу, а он направляется сверху чьей-то невидимой
рукой... Что антисемитизм идет сверху и направляется чьей-то
«высокой рукой» видно хотя бы из того, что за последние годы ни
один еврей не назначается на должности министров, их замести-
телей, начальников главков, директоров институтов и научно-
исследовательских организаций. Лица, занимавшие эти посты,
постепенно снимаются и заменяются русскими».
С осени 1948 года начало меняться и отношение Москвы к го-
сударству Израиль. У советских евреев основание этого государ-
ства в мае 1948 года вызвало небывалое ликование. Даже лояль-
ные партийные функционеры еврейского происхождения были
заражены этим восторгом. В свете произраильской позиции Мос-
квы подобные настроения казались дозволенными. Они восхваля-
ли мудрую политику советского руководства, которая решительно
защищает право еврейского народа на самоопределение. 16 октяб-
ря 1948 года перед московской синагогой прозвучало торжествен-
ное приветствие израильского посла в связи с празднованием ев-
рейского Нового года. Тысячи евреев приняли участие в этой
стихийной демонстрации, тем самым нарушив основной принцип
сталинизма, разрешавший только один вид «стихийности» — конт-
ролируемой и управляемой сверху.
Предшествовавшая этой последняя несанкционированная де-
монстрация состоялась в Москве 7 ноября 1927 года. Эта была
демонстрация протеста в связи с десятой годовщиной Октябрь-
ской революции, организованная троцкистской оппозицией. Од-
нако в то время сталинская система с ее запретами на любую лич-
ную инициативу находилась только в стадии становления, ее
механизмы контроля еще не были так хорошо отлажены, как спу-
стя двадцать лет. Тем большее изумление вызвали у кремлевского
руководства события 16 октября 1948 года, хотя произраильская
демонстрация в Москве и не противоречила официальному курсу
правительства. Но она была спонтанной и поэтому, с точки зрения
власти, опасной.
Чтобы несколько приглушить эйфорию по поводу создания
Израиля, один из виднейших представителей советского еврей-
ства писатель И. Эренбург уже 21 сентября 1948 года опубликовал
в «Правде» статью, в которой доказывал, что с образованием этого
государства положение еврейства существенно не изменилось.
361
Еврейский вопрос может решить только социализм, а не еврей-
ское государство: «Гражданин социалистического общества смот-
рит на людей любой буржуазной страны, в том числе и на людей
государства Израиль, как на путников, еще не выбравшихся из
темного леса».
Члены уже упоминавшегося Еврейского Антифашистского
Комитета также решительно дистанцировались от сионизма. 21 ок-
тября 1948 года член Президиума ЕАК М. Губельман заявил: «Наше
отношение к сионистам никогда не изменялось. К сионизму мы
относимся как к сугубо реакционному движению». Однако эти
заверения в лояльности были бесполезны. 20 ноября 1948 года
ЕАК был распущен, а его руководство арестовано. Начавшуюся
в конце 1948 — начале 1949 года антисемитскую кампанию власти
через несколько месяцев притормозили по непонятным до сих пор
причинам. Писатель А. А. Фадеев сообщал об одном высказыва-
нии Сталина, напоминавшем приказ: «Раскрытие литературных
псевдонимов недопустимо. Это пахнет антисемитизмом».
Вопреки возраставшей русификации большевизм не потерял
характерную для него амбивалентность. Его интернационалист-
ская составляющая оставалась в силе. Большевизм никогда полно-
стью не идентифицировал себя с «русской» идеей. Восхваление
русской нации большевистские идеологи всегда сопровождали
некоторым «но»: они ясно отдавали себе отчет в том, что одной
лишь «русской идеи» ни в коем случае не достаточно для того,
чтобы удержать вместе более сотни народов советской империи.
Да и во многих восточноевропейских государствах, превратив-
шихся теперь во «внешнюю» составную часть советского блока,
«русская идея» была не особенно популярна. Не иначе дело обсто-
яло и со множеством симпатизирующих Советскому Союзу людей
на Западе и в развивающихся странах. Они также поддерживали
Москву в первую очередь потому, что она была центром мировой
революции, а не потому, что она пропагандировала универсальное
значение «русскости». Чтобы соответствовать всем этим идеологи-
ческим требованиям, советские руководители должны были со-
хранять свое интернационалистское лицо.
Ожидавшийся в начале 1949 года процесс против членов ЕАК
состоялся лишь в середине 1952 года. Все это время органы госбе-
зопасности были заняты другими делами: консультанты из МГБ
активно участвовали в подготовке и проведении показательных
процессов против «титоистов» в Венгрии (процесс Райка в октябре
1949 года) и в Болгарии (процесс Костова в декабре 1949 года). Но
особенно интенсивно с начала 1949 года они фабриковали так
называемое «ленинградское дело», которым кремлевское руковод-
ство открывало второй внутриполитический фронт. Теперь в Крем-
362
ле боролись не только против «космополитизма», то есть против
евреев, но и против «русского шовинизма», якобы пропагандиру-
емого «ленинградской фракцией» в партии.
В противоположность яркой и громкой антисемитской кампа-
нии «ленинградское дело» представляло собой «тихую войну».
Открытая борьба против «русского шовинизма» плохо сочеталась
с проповедуемым партией прославлением русской нации. Тем не
менее, эта борьба против ленинградской или великорусской фрак-
ции в очередной раз свидетельствует о двойственности больше-
визма. Несмотря на то, что склонность большевизма к русской
национальной идее в конце 40-х годов стала принимать болезнен-
ные формы, он, как уже было сказано, все еще сохранял по отно-
шению к этой идее определенную дистанцию, никогда полностью
не растворяясь в ней.
Однако истинной причиной конфликта с ленинградской фрак-
цией являлась не только идеология, но, в первую очередь, вопрос
власти. Соперничество в ближайшем окружении Сталина, которое
он намеренно разжигал, было доведено до кульминации обсужде-
нием вопроса о его преемниках. В одном доверительном разговоре
примерно в 1946 году Сталин назвал двух кандидатов, которые
лучше всего, по его мнению, подходили на эту роль. Руководитель
Госплана СССР Н. Вознесенский должен был занять пост главы
правительства, а секретарь ЦК А. Кузнецов — должность генсека
партии.
Если принять во внимание, что оба эти политика были относи-
тельно молоды (сорок с небольшим лет), и что Кузнецов был
допущен в ближайшее окружение Сталина лишь несколькими
месяцами ранее (до марта 1946 года он возглавлял ленинградский
партийный комитет), то легко представить себе разочарование
ближайших соратников Сталина, верно служивших ему на протя-
жении десятилетий.
С этими претендентами на высшие посты в партии и прави-
тельстве был тесно связан главный идеолог партии Жданов, ко-
торый хорошо знал обоих по совместной работе в Ленинграде.
После смерти Жданова в августе 1948 года его противники, в пер-
вую очередь Маленков и Берия, начали борьбу против ленин-
градской фракции. Самыми известными жертвами этой борьбы
стали предложенные Сталиным преемники. 15 февраля 1949 года
Кузнецов должен был оставить должность секретаря ЦК из-за
своей «антипартийной деятельности», а 5 марта 1949 года Возне-
сенский потерял свой пост председателя Госплана. Через несколь-
ко месяцев оба они были арестованы. Весь ленинградский партап-
парат был подвергнут основательной чистке. Началась подготовка
к новому процессу, длившаяся примерно год. Используя тактику
363
30-х годов, обвиняемых принудили дать показания. В это время
в СССР была вновь введена смертная казнь, отмененная в мае
1947 года, «к изменникам Родины, шпионам и подрывникам-
диверсантам», — гласил указ Верховного Совета СССР от 12 ян-
варя 1950 года.
1 октября 1950 года Вознесенский, Кузнецов и четверо других
обвиняемых по «ленинградскому делу» были приговорены к смер-
ти и казнены. Среди прочего их обвиняли в сепаратистских тен-
денциях — якобы они требовали больше прав для РСФСР по
сравнению с другими республиками Советского Союза, высту-
пали за предоставление большей самостоятельности ленинград-
скому партийному комитету и за образование самостоятельной
коммунистической партии России. (Компартия Российской Фе-
дерации была создана лишь в 1990 году, незадолго до распада
СССР.)
Обвинения против ленинградцев были в основном пустой де-
магогией. Но, вероятно, эти обвинения все же содержали зерно
истины: наверняка были такие русские коммунисты, которые
буквально поняли сталинское «объяснение в любви» к русскому
народу и чувствовали себя вдохновленными на то, чтобы отстаи-
вать интересы России в рамках Советского Союза. Однако это
желание большей самостоятельности России было объективно
направлено против абсолютной власти сталинского руководства,
в зародыше душившего каждый независимый порыв в партии и на-
роде. Этим (хотя бы отчасти) можно попытаться объяснить жесто-
кие меры, предпринятые режимом против ленинградцев.
После завершения «ленинградского дела» Сталин смог вновь
заняться еврейским вопросом. Вероятно, начатая в январе 1949 года
антисемитская кампания была для него разновидностью экспери-
мента с целью установить, как советские люди будут реагировать
на частичное приобщение к нацистской идеологии, победа над
которой стоила стране двадцать семь миллионов человеческих
жизней. Трудно сказать, был ли Сталин доволен результатами этого
эксперимента. Кампания борьбы против космополитов 1948—
1949 годов, которая сняла табу с антисемитизма, была лишь сло-
весным прологом ко второму, на сей раз намного более жестокому
сталинскому походу против евреев в 1951—1952 годах.
Этот поход начался после смены руководства органов госбезо-
пасности, истинные причины которой до сих пор не совсем ясны.
В июле 1951 года глава МТБ Абакумов, с 1946 года преданно
служивший Сталину на этом посту, был снят с должности и аре-
стован. В чем же обвиняли Абакумова? В первую очередь в недо-
оценке “еврейской опасности” Это можно установить из недавно
ставшего доступным исследователям письма ЦК ВКП(б) от
364
13 июля 1951 года, которое было направлено в важнейшие регио-
ны страны и органы МГБ. Наибольшую свою ошибку Абакумов,
как утверждалось, совершил при «обработке» арестованного в но-
ябре 1950 года кремлевского врача Я. Г Этингера.
Этингер много лет был известен органам госбезопасности как
критик советской политики в отношении евреев. В частных раз-
говорах он даже сравнивал советский режим с нацистским. Так
как квартира Этингера систематически прослушивалась, органам
МГБ не составило большого труда собрать против него обвини-
тельный материал. Арестованного Этингера допрашивал следова-
тель Рюмин, интересовавшийся не только антисоветскими выска-
зываниями, но и «террористической деятельностью» врача. Этингер
якобы показал, что при лечении больного секретаря ЦК Щерба-
кова сознательно применял неверные методы, приведшие в мае
1945 года к смерти больного. Этой важнейшей информации, как
было сказано в письме ЦК от 13 июля 1951 года, Абакумов не
придал должного значения и не пошел по следу. 2 марта 1951 года
арестованный Этингер умер «вследствие неприемлемых условий
содержания». Возможность выяснить дальнейшие подробности
о террористической деятельности Этингера и его коллег была упу-
щена. В отличие от Абакумова, ЦК считал, что показаниям Этин-
гера следовало уделить самое пристальное внимание: «Среди вра-
чей несомненно существует законспирированная группа лиц,
стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии
и правительства. Нельзя забывать преступления таких известных
врачей, совершенные в недавнем прошлом, как преступления вра-
ча Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной
разведки отравили В. В. Куйбышева и Максима Горького». В пись-
ме упоминались события третьего показательного процесса марта
1938 года, на котором Левин был приговорен к смерти, а Плетнев
осужден к двадцати пяти годам тюремного заключения.
Это напоминание не было случайным. Сталин действительно
планировал повторение сценария 1936—1938 годов — «Большого
террора». Но стать воплощением зла на этот раз должны были не
троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы, а евреи. С другой стороны,
снятие Абакумова напоминает устранение Ягоды, который, как
и Абакумов, в течение долгих лет в сталинским духе руководил
советскими органами госбезопасности. Несмотря на это, Сталин
счел необходимым сменить Ягоду вместе с его командой сразу же
после первого показательного процесса августа 1936 года и затем
устранить его.
В мае 1952 года в Москве состоялся закрытый процесс высшего
военного трибунала против арестованных в 1948—1949 годах чле-
нов ЕАК. Председателю суда А. Чепцову еще до начала слушания
365
дела было сообщено о решении Политбюро: 13 из 14 обвиняемых
следовало приговорить к смерти. В августе 1952 года названные
Политбюро лица были казнены.
В отличие от 1949 года, в 1951—1952 годах Сталин не ограничил
поход против евреев территорией Советского Союза. Он распрост-
ранил его на всю сферу своего влияния. В конце 1952 года в странах
Восточного блока состоялся первый показательный антисемитский
процесс. Он был направлен против бывшего генерального секрета-
ря ЦК Коммунистической партии Чехословакии Р. Сланского
и других представителей пражского руководства. Еврейское проис-
хождение большинства обвиняемых многократно подчеркивалось
во время судебного разбирательства. Сланскому инкриминирова-
лась «поддержка разрушительной деятельности сионистов». Один-
надцать обвиняемых были приговорены к смерти и казнены. Охота
на «агентов сионизма» и «космополитов» прокатилась по ГДР, Вен-
грии, Румынии и Польше. Один из лидеров компартии Чехослова-
кии Копецкий заявил в конце 1951 года, что от сионизма исходит
огромная опасность для народно-демократических режимов, что он
превращается в своего рода «титоизм».
Советская пропаганда постепенно формировала в лице еврей-
ского народа образ врага. Выяснилось, что евреи, как подчеркивал
в начале 1953 года один из партийных идеологов Чесноков, «рав-
нодушны к социалистическим идеям». Накануне «дела Сланско-
го» один из обвиняемых, Лебль, в Праге услышал похожие слова
из уст своего следователя Дрозда: «Партия не против евреев, это
евреи против партии. Поэтому партия должна бороться против
евреев, чтобы защитить социализм». Во время подготовки «дела
Сланского» начались аресты знаменитых кремлевских врачей,
большинство из которых были евреями. Таким образом, весь «со-
циалистический лагерь» представлял собой унифицированный
механизм, каждая из деталей которого по воле кремлевского ру-
левого выполняла свои функции.
Сталин интересовался всеми подробностями как «дела Слан-
ского», так и «дела врачей» и давал указания по их режиссуре.
Пражский историк К. Каплан с полным основанием характеризо-
вал «дело Сланского» как советский процесс, так велика была
в его подготовке роль советских консультантов и Сталина. Из
Москвы пришло распоряжение о придании будущему процессу
почти исключительно «антисионистского» характера.
Сценарий показательного процесса против кремлевских врачей
был в основном также подготовлен Сталиным. Он ежедневно читал
протоколы допросов, требовал больше жесткости, чтобы заставить
арестованных врачей признаться. Об этом Хрущев говорил в сек-
ретном докладе на XX съезде КПСС: «Сталин сам вызывал следо-
366
вателя, инструктировал его, указывал методы следствия, а методы
были единственные - бить, бить и бить».
Планировало ли кремлевское руководство в связи с «делом
врачей» массовую депортацию советских евреев? Даже сегодня,
когда многое стало известным, нелегко однозначно ответить на
этот вопрос. Но ясно одно. В последний год правления Сталина
в кремлевском руководстве наметилась тенденция, направленная
на существенное ужесточение антисемитского курса. Об этом сви-
детельствуют некоторые источники, лишь недавно ставшие до-
ступными. Так, например, член Президиума ЦК В. Малышев за-
писал 1 декабря 1952 года такое высказывание Сталина: «Любой
еврей — националист, это агент американской разведки. Еврей-
ские националисты считают, что их нацию спасли США... Они
считают себя обязанными американцам».
Эта сконструированная Сталиным связь евреев с опаснейшим
внешнеполитическим противником Советского Союза напомина-
ет похожую конструкцию, выстроенную им в 30-е годы. Тогда
Сталин тоже вел войну на два фронта: против фашизма и против
троцкизма. Обоих своих противников сталинская пропаганда на-
зывала союзниками. Несмотря на очевидную абсурдность теории
«двух врагов», она стоила жизни огромному количеству людей во
времена «Большого террора». Трудно сказать, какие последствия
эта теория в модернизированном виде могла бы иметь для евре-
ев — судьба не дала Сталину достаточно времени, чтобы приме-
нить ее на практике.
При нагнетании кампании ненависти по отношению к «вра-
чам-вредителям» давалось понять, что эти заговорщики имели
сообщников в высших партийных сферах. Газета «Известия» 13 ян-
варя 1953 года писала: «Врачи-вредители поэтому и могли в тече-
ние некоторого времени безнаказанно орудовать, что некоторые
наши советские органы и их руководители потеряли бдительность».
Для старых соратников Сталина по партии, переживших чистки
30—40-х годов, смысл этих обвинений тотчас стал ясен. Они долж-
ны были начать новую гигантскую чистку.
Уже в конце 40-х годов Сталин начал дискредитацию ближай-
ших сотрудников, которые верно служили ему десятилетиями. Так,
некоторые из них (Молотов, Микоян и др.) лишились министер-
ских постов. Этот «демонтаж» осуществлялся в обычной сталин-
ской манере - часть за частью. После XIX съезда партии в октябре
1952 года, незадолго до начала запланированного показательного
процесса по «делу кремлевских врачей», сталинский поход против
старых союзников достиг апогея. Особенной ненавистью были
преисполнены нападки на Молотова и Микояна. Даже через два
десятилетия после смерти диктатора Молотов не мог понять при-
367
чину для этой перемены отношения к себе со стороны Сталина:
«До сих пор не могу понять, почему я был отстранен? [...] Все-таки
у него была в конце жизни мания преследования. Да и не могла
не быть. Это удел всех тех, кто там сидит подолгу».
Наряду с Молотовым и Микояном и другие члены Политбюро,
в частности, Андреев и Ворошилов, были в начале 50-х годов на
грани отставки. Но особенно трудным было положение Берии,
которого Сталин хотел скомпрометировать с помощью сфабрико-
ванного им же в конце 1951 года «мингрельского дела».
О планах Сталина в отношении старых соратников сообщил
Хрущев на XX съезде КПСС: «Сталин, видимо имел свои планы
расправы со старыми членами Политбюро. Его предложение после
XIX съезда избрать в Президиум Центрального Комитета 25 чело-
век (вместо 11. — Л. Л.) преследовало цель устранить старых чле-
нов Политбюро, ввести менее опытных, чтобы те всячески восхва-
ляли его».
Было ли «дело врачей» всего лишь явлением, сопровождавшим
борьбу за власть в ближайшем окружении кремлевского деспота,
как это иногда утверждается? Конечно, нет. Сталинский поход
против евреев имел собственную внутреннюю логику, выяснение
которой все еще связано с большими трудностями. Складывается
впечатление, что Сталин в конце жизни стал перенимать не только
ряд элементов нацистской идеологии, но и некоторые качества
характера побежденного им противника. Как отмечает автор био-
графии Гитлера историк из ФРГ Й. Фест, Гитлер после нападения
на Советский Союз стремился не к тактическим, а только к «окон-
чательным решениям». Через десять лет Сталин, как представля-
ется, действовал аналогичным образом. Он потерял характерные
для него осторожность и терпение, практически прекратил манев-
рировать, шел напролом к своей цели. Может быть, как в свое
время Гитлер, он боялся не успеть свершить задуманное? Многие
авторы указывают на то, что Гитлер во что бы то ни стало стремил-
ся достичь конечных политических целей при жизни. Он не хотел
передавать своим «неспособным последователям» осуществление
таких «грандиозных задач», как уничтожение еврейства и комму-
низма, завоевание жизненного пространства на Востоке.
Сталин также был невысокого мнения о своих потенциальных
преемниках. После ареста кремлевских врачей он обратился к чле-
нам Политбюро со следующими словами, цитируемыми Хруще-
вым на XX съезде партии: «Вы слепцы, котята; что же будет без
меня? — погибнет страна, потому что вы не можете распознать
врагов».
Как часто бывало в прошлом, в 1952—1953 годах Сталин одно-
временно сражался на нескольких фронтах. В 30-е годы он сломал
368
хребет не только советскому крестьянству, но и интеллигенции,
партии и армии. Теперь он одновременно боролся как против
евреев, так и против «старой сталинской гвардии». Вероятно, по-
следний противник и стал для него роковым. Он имел дело не
с «беспомощными юнцами», а с опытными подельниками, кото-
рые десятилетиями поддерживали его практику массового терро-
ра. Авторханов называет их «духовными двойниками Сталина».
Этот исследователь придерживается мнения, что Сталин пал жер-
твой заговора Берии. Это предположение подтверждается
Молотовым. «Берия был коварный, ненадежный. Да просто за
свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже дер-
жусь такого мнения, что он умер не своей смертью. Ничем особен-
но не болел. Работал все время... Живой был, и очень».
Обоснованы ли предположения Молотова и Авторханова? На
этот вопрос и сегодня нельзя ответить с уверенностью. Очевидно
другое: смерть Сталина, без сомнения, спасла жизнь многим пред-
ставителям элиты, да и не только им. Ясно, что незадолго до
смерти Сталин разрабатывал новую версию старого сценария 1936—
1938 годов.
369
VII. БОРЬБА ЗА НАСЛЕДИЕ СТАЛИНА
И ОБРАЗОВАНИЕ ХРУЩЕВСКОЙ СИСТЕМЫ
(1953-1964)
Дело Берии
Ближайшие соратники Сталина, которых он годами подвергал
унижениям и преследованиям, уже в день смерти диктатора нача-
ли пересмотр многих решений, принятых в последние годы его
жизни. Сразу же выяснилось, что сталинская система и личность
ее основателя были столь тесно связаны между собой, что у сис-
темы почти не оставалось шансов пережить своего творца.
Принятое Сталиным на XIX съезде КПСС решение увеличить
число членов Политбюро (переименованного на этом съезде в Пре-
зидиум ЦК) с 11 до 25 человек было отменено уже 5 марта
1953 года, то есть в день смерти Сталина. Орган высшей партий-
ной власти насчитывал теперь лишь 10 членов. Молотов и Мико-
ян, отстраненные Сталиным от власти, были возвращены в ряды
высшего политического руководства. Молотов снова вернулся к ру-
ководству Министерством иностранных дел. Берия, который в по-
следние годы правления Сталина был вынужден постоянно боять-
ся за свою жизнь, теперь возглавил Министерство внутренних дел,
объединенное с бывшим Министерством госбезопасности. Таким
образом, Берия получил в свое распоряжение гигантский силовой
аппарат. По инициативе Берии новым главой правительства был
назначен Маленков, его ближайший соратник по «ленинградско-
му делу». Партийный аппарат, и без того ослабленный, получил
еще один, дополнительный удар по своему престижу: власть те-
перь сосредотачивалась, в первую очередь в Совете Министров.
14 марта 1953 года Маленков отказался от поста секретаря ЦК,
курировавшего всю партийную работу, чтобы полностью скон-
центрироваться на своей деятельности в правительстве. После его
ухода в правительство секретариат ЦК, состоявший теперь из че-
тырех человек, перешел под контроль Хрущева, который играл
в нем центральную роль, будучи одним из ближайших доверен-
ных лиц Сталина с середины 30-х годов. Кремлевский диктатор
доверял Хрущеву важнейшие посты — руководителя Московского
комитета партии, Первого секретаря ЦК компартии Украины
и Председателя правительства Украины. С 1939 года Хрущев был
также членом Политбюро. Несмотря на все это, его никогда не
370
считали претендентом на роль преемника Сталина. При перечис-
лении партийных руководителей, принимавших участие в плену-
ме ЦК в день смерти Сталина, Хрущев был в списке пятым —
после Маленкова, Берии, Молотова и Ворошилова, который 5 мар-
та 1953 года возглавил Верховный Совет. Берия был тогда, пожа-
луй, самым могущественным человеком в государстве. Но он не
стремился стать прямым преемником Сталина: ему в какой-то
степени мешала его национальность. Вдова Берии позже говорила,
что ее муж был достаточно реалистичен и прекрасно понимал, что
грузину невозможно занять место Сталина (тоже грузина). Поэто-
му Берия предпочел править не непосредственно, а опосредован-
но — с помощью Маленкова.
И в самом деле, первое время после смерти Сталина судьба
страны зависела, главным образом, от дуумвирата Берия—Мален-
ков, в котором Берия играл ведущую роль. Какой же политичес-
кий курс проводил теперь многолетний руководитель каратель-
ных органов, человек, прямо или косвенно ответственный за смерть
миллионов людей? К всеобщему удивлению, деятельность Берии
теперь была направлена, главным образом, на разрушение той
системы террора, в создании которой он принимал непосредствен-
ное и активное участие. 13 марта Берия приказал пересмотреть
материалы «дела врачей» и многие другие следственные дела. 4 ап-
реля «дело врачей» было закрыто и объявлено провокацией быв-
шего руководства органов госбезопасности.
В конце марта 1953 года по инициативе Берии была объявлена
амнистия, в результате которой было освобождено около милли-
она человек, приговоренных к небольшим срокам лишения свобо-
ды (из 2,5 миллионов узников ГУЛАГа). 28 марта Берия предло-
жил Совету Министров СССР передать ГУЛАГ со всеми его
стройками и местными структурами из системы МВД в ведение
Министерства юстиции. В подчинении МВД должны были остать-
ся лишь специальные лагеря для «особо опасных государственных
преступников» и лагеря «для осужденных военных преступников
из числа бывших военнопленных». Предложение Берии было в тот
же день превращено Председателем Совета Министров в проект
постановления. В постановлении Совет Министров уточнил поня-
тие «особо опасные государственные преступники». К этой кате-
гории были отнесены «шпионы, диверсанты, террористы, троцки-
сты, правые, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты,
белоэмигранты и участники других антисоветских организаций» —
в сущности, все политические заключенные. Они и впредь оста-
вались «под надзором» органов МВД. И все же это постановление
лишило до тех пор всесильные карательные органы части их мо-
гущества.
371
Не менее важным в этом отношении был приказ Министерства
внутренних дел от 4 апреля 1953 года «О запрещении применения
к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воз-
действия». В приказе говорилось о пытках, применяемых органа-
ми госбезопасности: «Такие изуверские “методы допроса” приво-
дили к тому, что многие из невинно арестованных доводились
следователями до состояния упадка физических сил и моральной
депрессии, а отдельные из них — до потери человеческого облика.
Пользуясь таким состоянием арестованных, следователи-фальси-
фикаторы подсовывали им заблаговременно сфабрикованные “при-
знания” об антисоветской и шпионско-террористической работе».
Теперь Берия приказал: «Категорически запретить в органах МВД
применение к арестованным каких-либо мер принуждения и фи-
зического воздействия».
Однако новое руководство занималось не только ограничением
произвола органов террора. Под удар попал и второй столп сталин-
ской системы — культ личности. Уже через несколько недель после
смерти Сталина в «Правде» появилась передовая статья, критико-
вавшая таких руководителей, которые нарушают принципы кол-
лективного руководства, единолично принимая решения по важ-
нейшим вопросам, не прислушиваясь к мнению других членов
партийного руководства. 9 мая 1953 года по инициативе Берии
Президиум ЦК вынес решение, запрещающее носить во время
праздничных демонстраций портреты «ныне действующих вождей».
Берия начал пересматривать и сталинскую национальную по-
литику, особенно в той ее части, которая отдавала предпочтение
русским кадрам по сравнению с представителями нерусских рес-
публик СССР. Начал он со своей вотчины — МВД, где провел
своего рода «дерусификацию» кадров. На Украине и в Белоруссии
Берия заменил многих русских функционеров и офицеров укра-
инцами и белорусами. В письме Президиуму ЦК от 8 июня
1953 года «О национальном составе аппарата МВД БССР» Берия
сообщал: «Произведенной Министерством внутренних дел СССР
проверкой установлено, что аппарат МВД БССР [...] оперативны-
ми работниками-белорусами укомплектован неудовлетворитель-
но... Следует отметить, что примерно такое же положение с ис-
пользованием белорусских кадров имеет место в республиканских,
областных и районных партийных и советских организациях».
Последним замечанием Берия указывал на то, что он планирует
поход против «русоцентризма» не только в сфере своего влия-
ния — в МВД, но и во всем аппарате управления СССР. В начале
июня 1953 года Первый секретарь ЦК компартии Украины
Л. Мельников (русский) был заменен украинцем Кириченко. По-
хожую кадровую перестановку Берия планировал и в Белоруссии.
372
Белорус М. Зимянин должен был сменить на посту руководителя
компартии Белоруссии Н. Патоличева (русского). 25 июня в Мин-
ске состоялось бурное заседание пленума белорусского ЦК, на
котором Патоличев подвергся резкой критике. Спасли его лишь
события, произошедшие день спустя в далекой Москве: 26 июня
Берия был арестован на заседании Президиума ЦК, что очень на-
поминало государственный переворот. Даже Маленков, ближай-
ший союзник Берии, принял участие в этой акции. Для многих
представителей советской правящей элиты Берия зашел слишком
далеко в своем стремлении демонтировать сталинскую систему.
Но в гораздо большей степени их поведение было вызвано страхом
перед возможностью появления нового тирана. Партийные оли-
гархи, которые с середины 30-х годов жили в постоянном страхе
перед органами госбезопасности, не желали опять попасть к ним
в зависимость и позволить руководителю МВД вновь лишить себя
права голоса. То же самое можно сказать и о военном руководстве.
В заговоре против Берии принимали активное участие заместитель
министра обороны маршал Жуков и главнокомандующий Мос-
ковским военным округом генерал К. С. Москаленко.
Несмотря на ставшие доступными историкам документы, пока
не удается точно реконструировать события, связанные с лишени-
ем Берии власти, и прийти к однозначному их пониманию. Мно-
гое говорит о том, что свержение Берии было обусловлено прово-
димой им политикой в германском вопросе. С момента образования
обоих германских государств в 1949 году руководство СССР по-
стоянно сталкивалось с двумя серьезными проблемами, решить
которые оно пыталось разными способами. С одной стороны,
нельзя было допустить интеграции ФРГ в политические, и, глав-
ное, военные структуры Запада. С другой стороны, Москва хотела
оградить ГДР — предмет своих постоянных забот — от ^прекра-
щающегося массового бегства восточных немцев на Запад. Изве-
стные ноты Сталина 1952 года по германскому вопросу были оче-
редной попыткой предотвратить интеграцию ФРГ в западное
сообщество. В ноте от 10 марта 1952 года Москва предложила
проект мирного договора с Германией. Договор предусматривал
объединение Германии при условии, что она откажется от претен-
зий на территории восточнее рек Одер и Нейсе и возьмет на себя
обязательства не входить ни в какие коалиции или военные со-
юзы, направленные против какого-либо государства, вооружен-
ные силы которого принимали участие в войне против нее. Все
оккупационные войска должны были покинуть территорию Гер-
мании в течение года с момента подписания договора, их должны
были заменить немецкие вооруженные силы, необходимые для
защиты страны.
373
До сих пор историки горячо спорят о том, какие планы пресле-
довал Сталин своими предложениями: пытался ли он апеллиро-
вать к национально настроенным немецким группировкам или
собирался, действуя в старой ленинской манере, использовать
противоречия внутри «капиталистического лагеря»? Некоторые
обстоятельства подтверждают оба эти положения. Так, в опубли-
кованной в октябре 1952 года статье «Экономические проблемы
социализма» Сталин заявил о «неизбежности войн между капита-
листическими странами». Германия (ФРГ) и Япония не будут долго
мириться с навязанным им подчиненным положением. «Думать,
что эти страны не попытаются вновь подняться на ноги, сломить
«режим» США и вырваться на путь самостоятельного развития,
значит верить в чудеса [...] Спрашивается, какие имеются гаран-
тии, что Германия и Япония не поднимутся вновь на ноги, что они
не попытаются вырваться из американской неволи и зажить своей
самостоятельной жизнью? Я думаю, что таких гарантий нет».
Сталинские ноты так и остались абстрактными пожеланиями,
так как ни страны Запада, ни ФРГ не были готовы их принять.
Интеграция ФРГ в западное сообщество превратилась в неудер-
жимый процесс, находящийся вне сферы влияния Москвы. Таким
образом, активная немецкая политика советского руководства
ограничилась лишь ГДР. Только здесь Москва могла распоря-
жаться по собственному усмотрению. Серьезнейшей проблемой
Восточной Германии было бегство ее граждан на Запад. На плену-
ме ЦК в июле 1953 года, на котором рассматривалось «дело Бе-
рии», Маленков заявил, что в результате допущенных в ГДР оши-
бок там царит чрезвычайное недовольство. Оно выражается в том,
что население ГДР покидает Восточную Германию и бежит на
Запад. За последние два года страну покинули уже около 500 000 че-
ловек. Советское руководство объяснило немецким товарищам,
что при нынешнем международном положении дел было бы оши-
бочным форсировать построение социализма в ГДР.
Как Берия собирался решать «проблему ГДР»? На июльском
пленуме 1953 года Молотов заявил, что Берия хотел отказаться от
построения социализма в ГДР. Его целью была «буржуазная Гер-
мания». На этом же пленуме Молотов добавил, что Берия выска-
зывал мнение, будто возникновение единого «буржуазного», но
«миролюбивого» немецкого государства вполне будет отвечать
интересам Советского Союза.
Положение дел в ГДР обсуждалось на заседаниях Совета Ми-
нистров СССР в мае 1953 года. Молотов позже рассказывал о яко-
бы высказанном Берией замечании: «ГДР? Что это еще за ГДР?
Она даже не является нормальным государством. Ее существова-
ние обеспечивают только советские войска».
374
Трудно сказать, насколько объективно передают противники
Берии его точку зрения. С другой стороны, очень сложно рекон-
струировать его истинные планы в отношении ГДР. Ясно одно: за
те недолгие месяцы, в течение которых Берия определял политику
Москвы, он пытался оказать давление на окружение Вальтера
Ульбрихта, чтобы заставить его отказаться от форсированного
строительства социализма в ГДР, например, в сельском хозяйстве.
Культ личности, складывавшийся вокруг Ульбрихта, также под-
вергался критике со стороны советского руководства.
В июне 1953 года правительство Ульбрихта под давлением
Москвы было вынуждено отменить некоторые ограничительные
акции в отношении единоличных крестьян и ремесленников.
Однако примерно в это же время нормы выработки для промыш-
ленных рабочих были повышены в среднем на 10%. Столь про-
тиворечивая политика усилила процесс брожения в обществе
и 17 июня 1953 года привела к взрыву — первому массовому про-
тесту населения в странах Восточного блока против существующей
системы. Этот протест создал своего рода сценарий для многих
позднейших аналогичных попыток на западных окраинах совет-
ской империи. Такие восстания, в сущности, не имели никаких
шансов на успех, так как за спиной дискредитировавших себя
режимов, против которых был обращен народный гнев, стоял
сжатый в кулак военный потенциал мировой державы — СССР.
Эта военная мощь всегда приходила на помощь, когда вассальным
государствам Москвы не хватало собственных сил для сохранения
существующей системы. Впервые этот сценарий был разыгран
17 июня 1953 года в Восточном Берлине. Советские танки оказа-
лись непреодолимым препятствием на пути к свободе народов Во-
сточного блока. Опыт ГДР три года спустя повторила строптивая
Венгрия, а еще через пятнадцать лет — обновленная пражской
весной Чехословакия.
События в Восточном Берлине ускорили свержение Берии.
Его противники объясняли восстание восточногерманского насе-
ления, в первую очередь ошибочной политикой Берии в герман-
ском вопросе. В декабре 1953 года Берия был приговорен к смер-
ти и казнен. На этом завершился первый этап борьбы за наследие
Сталина.
Продолжение «нового курса»
Какая же политика проводилась победителями Берии? В сущ-
ности, это было продолжение начатого уже весной 1953 года «но-
вого курса», в основе которого лежал демонтаж сталинской систе-
мы. Характерным было отношение многих высокопоставленных
375
партийных функционеров к культу личности Сталина. Так, неко-
торые из них упрекали Берию на пленуме ЦК в июле 1953 года
в том, что он позволял себе неуважительные высказывания в адрес
Сталина и отказался признать Сталина продолжателем дела Мар-
кса, Энгельса и Ленина. В этом смысле высказался, например,
Каганович, а Андреев добавил: Берия «начал дискредитировать
имя товарища Сталина, наводить тень на величайшего человека
после Ленина».
Однако этот сталинский апофеоз получил на июльском плену-
ме 1953 года решительный отпор, причем от Председателя Совета
Министров СССР Маленкова, официально считавшегося тогда
первым человеком в советской иерархии власти: «Вы должны
знать, товарищи, — сказал Маленков, — что культ личности т. Ста-
лина в повседневной практике руководства принял болезненные
формы и размеры. Методы коллективности в работе были отбро-
шены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства
вовсе отсутствовали. Мы не имеем права скрывать от вас, что
такой уродливый культ личности привел к безапелляционности
единоличных решений и в последние годы стал наносить серьез-
ный ущерб делу руководства партией и страной».
На июльском пленуме Берия обвинялся также и в попытке
наладить отношения с Югославией. Маленков цитировал письмо,
которое Берия направил Ранковичу, одному из ближайших сорат-
ников Тито, с предложением организовать советско-югославскую
встречу на высшем уровне, чтобы обсудить возможности нового
сближения двух государств, отношения между которыми с 1948 го-
да стали враждебными. Этот «предательский» план Берии был ре-
ализован советским руководством в полном объеме два года спус-
тя. В конце мая 1955 года состоялось, неожиданно для всех,
советско-югославское примирение. Советская делегация во главе
с Хрущевым, назначенным в сентябре 1953 года Первым секрета-
рем ЦК КПСС (в отличие от Сталина, который был генсеком),
приехала в Белград, где было подписано совместное советско-
югославское заявление. Оба правительства объявили «верность
принципам взаимного уважения и невмешательства во внутрен-
ние дела [другого государства] [...], так как вопросы внутренней
организации различных социальных систем при разных формах
социалистического развития являются делом каждой отдельной
страны».
Некоторые догматики в советском руководстве решительно
выступали против примирения с Тито. Молотов говорил тогда:
«Тито есть и будет насквозь антисоветчиком. Его взгляды не имеют
ничего общего с коммунизмом». Многие приверженцы Сталина
в странах «народной демократии», которые годами вели борьбу
376
против так называемого «титоистского» уклона, негативно вос-
приняли намерение Хрущева пойти на примирение с Тито. Одна-
ко их протесты не имели успеха.
Подписанием советско-югославского заявления руководство
СССР официально признало, что к социализму можно прийти
разными путями и что полное копирование советской модели не
является единственным критерием для социалистического харак-
тера государства. Разумеется, примирение Советского Союза с Юго-
славией придало сильный импульс развитию национал-коммуни-
стических сил в других странах Восточного блока.
Сразу после смерти Сталина наметилась также и разрядка в от-
ношениях между Востоком и Западом. В последние годы правле-
ния Сталина не только его внутренняя, но и внешняя политика
приобретала все более радикальные черты. Сталин постоянно
пытался убедить свое ближайшее окружение в неизбежности ско-
рой вооруженной конфронтации с западными державами, особен-
но после образования НАТО (апрель 1949 года) и начала войны
в Корее (июнь 1950 года). Руководитель компартии Венгрии Ра-
коши вспоминал о встрече партийного и военного руководства
стран Восточного блока в январе 1951 года, на которой начальник
Генштаба Советской Армии Штеменко сказал, что к концу 1953 го-
да страны НАТО завершат свои военные приготовления. Для под-
держания равновесия сил армии социалистических стран должны
быть соответственно увеличены. Маршал Рокоссовский, тогда
министр обороны Польши, возразил, что польская армия сможет
достичь предусмотренных Штеменко размеров только к концу
1956 года. Это возражение Рокоссовского было сразу же отвергну-
то Сталиным. Сталин поинтересовался, сможет ли Рокоссовский
гарантировать, что война не начнется до 1956 года. Если нет, то
планы Рокоссовского безответственны.
8 октября 1950 года, через несколько месяцев после начала
войны в Корее, Сталин послал китайскому лидеру Мао Цзэдуну
письмо, в котором были высказаны следующие мысли: «Несмотря
на свою неготовность к большой войне, США все же из-за прести-
жа может втянуться в большую войну, [тогда] будет, следователь-
но, втянут в войну Китай, а вместе с тем втянется в войну и СССР,
который связан с Китаем Пактом Взаимопомощи. Следует ли это-
го бояться? По-моему, не следует, так как мы вместе будем силь-
нее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские
государства без Германии, которая не может сейчас оказать США
какой-либо помощи, — не представляют серьезной военной силы.
Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через не-
сколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен как
союзник США». В октябре 1952 года Сталин в газете «Правда»
377
писал: «Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить
империализм».
Здесь снова проявилась двойственность, присущая политике
Сталина. С одной стороны, его внешнеполитический курс приоб-
ретал все более радикальные черты. С другой стороны, он не ре-
шался открыто провоцировать США и вел в Корее «локальную
войну», как бы замещавшую глобальный вооруженный конф-
ликт— главным образом, с помощью «добровольцев» из Китая.
Хотя Волкогонов утверждает, что в этой войне участвовали 10—
15 тысяч советских военных советников и пилотов, но в целях
маскировки им было приказано носить корейское или китайское
обмундирование и не появляться в непосредственной близости от
линии фронта, чтобы не попасть в плен.
Несмотря на амбивалентность своей внешней политики, Ста-
лин, без сомнения, с начала 50-х годов пытался создать в зоне
своего влияния атмосферу последнего и решительного сражения.
Его преемники придерживались в этом вопросе совсем другого
мнения. Уже 9 марта 1953 года Маленков говорил о возможности
продолжительного сосуществования и мирного соревнования двух
общественных систем. В августе 1953 года Предсовмина взял на
вооружение понятие «разрядка» и в марте 1954 года развил этот
тезис: «Советское правительство [...] решительно выступает про-
тив политики “холодной войны”, ибо эта политика есть политика
подготовки новой мировой бойни, которая при современных сред-
ствах войны означает гибель мировой цивилизации».
Гибкость внешней политики Москвы конкретно проявлялась
в ряде случаев. 27 июля 1953 года война в Корее закончилась.
15 мая 1955 года был подписан договор, восстанавливавший госу-
дарственный суверенитет Австрийской республики в границах на
1 января 1938 года. За это Австрия обязывалась соблюдать посто-
янный нейтралитет.
И все же, говоря о разрядке в отношениях между Востоком
и Западом, нельзя утверждать, что этот процесс был прямоли-
нейным. Временная разрядка ни в коем случае не означала окон-
чания «холодной войны» и идеологического противостояния.
Отношения между Востоком и Западом периодически обостря-
лись, например, после вступления ФРГ в НАТО в мае 1955 года.
В качестве ответной меры Москва подписала со своими восточ-
ноевропейскими сателлитами — Польшей, Венгрией, Чехослова-
кией, ГДР, Румынией, Болгарией, Албанией - в мае 1955 года
договор о дружбе и взаимопомощи, так называемый Варшавский
Договор.
В качестве подтверждения гибкости новой внешней политики
СССР нельзя не упомянуть установление дипломатических отно-
378
шений между Москвой и Бонном. Решение об этом было принято
во время визита канцлера ФРГ Конрада Аденауэра в Москву в сен-
тябре 1955 года. Тогда же было достигнуто соглашение о репатри-
ации все еще находившихся в Советском Союзе немецких военно-
пленных. Впрочем, в своем послании от 14 сентября 1955 года
к главе правительства СССР Н. А. Булганину (Маленков был в фев-
рале 1955 года освобожден от этой должности — см. ниже) Адена-
уэр подчеркнул, что возобновление дипломатических отношений
между ФРГ и СССР не означает «признания нынешнего двусто-
роннего территориального положения дел. Окончательное опреде-
ление границ Германии произойдет в рамках мирного договора.
Возобновление дипломатических отношений с правительством
СССР не означает изменения правовой точки зрения правитель-
ства ФРГ в отношении полномочий представительства немецкого
народа в международных делах».
Советское правительство хотело продемонстрировать, что, не-
смотря на сближение с Бонном, оно не отказывается от поддержки
Восточной Германии. Сразу же после отъезда Аденауэра в Москву
приехали представители руководства ГДР. 20 сентября 1955 года
был подписан договор, объявлявший ГДР свободной в принятии
решений по вопросам внутренней и внешней политики, но с со-
хранением положений Договора четырех держав, действительного
для «Германии в целом». Институт Верховного комиссара СССР
в ГДР был упразднен.
В это же время в Бонне была провозглашена «доктрина Халь-
штайна», согласно которой ФРГ не имела права — исключение
составлял только Советский Союз — заключать или поддерживать
дипломатические отношения с государствами, которые устанавли-
вают дипломатические отношения с ГДР.
Теперь Советский Союз неустанно боролся за укрепление меж-
дународного авторитета ГДР. 10 ноября 1958 года Хрущев зая-
вил, что было бы желательно избавиться от остатков оккупаци-
онного режима в Берлине. 27 ноября Москва в ультимативной
форме потребовала от западных держав превращения Берлина
в «демилитаризованный свободный город». Доступ к городу дол-
жен был находиться под контролем органов ГДР. Так начинался
второй берлинский кризис, достигший в августе 1961 года, в мо-
мент строительства берлинской стены, своей кульминации. На-
кануне возведения берлинской стены руководство СЕПГ пожа-
ловалось советским товарищам на катастрофическое положение
экономики в ГДР. Главной причиной этого являлась открытая
граница в Берлине. В январе 1961 года Ульбрихт писал Хрущеву,
что каждый житель ГДР знает об экономическом буме в ФРГ
и «это является главной причиной того, что за десять лет почти
379
2 миллиона человек покинули нашу страну». Далее Ульбрихт под-
черкнул, что для постепенного преодоления отставания жизнен-
ного уровня в ГДР по сравнению с ФРГ в сектор товаров народ-
ного потребления было направлено больше средств, чем это
позволял общий потенциал народного хозяйства ГДР: «Долго так
продолжаться не может».
Для советского руководства экономическая стабильность ГДР
имела чрезвычайное значение. Во-первых, восточногерманское
государство становилось важнейшим торговым партнером СССР.
В 1960 году более 34% всего советского импорта машин и про-
мышленного оборудования принадлежало ГДР. Во-вторых, со-
вершенствование экономики ГДР должно было доказать, что
социалистическая система может успешно функционировать
в высокоразвитом индустриальном государстве. В этом смысле
высказался в мае 1961 года первый заместитель Председателя
Совета Министров СССР Микоян, который заявил, что, являясь
высокоразвитым промышленным государством, ГДР одновремен-
но представляет собой западный форпост социалистического ла-
геря: «Поэтому многие, очень многие смотрят на ГДР. В ГДР
должны найти подтверждение наше мировоззрение, наша марк-
систско-ленинская теория. В ГДР должно подтвердиться, что ка-
питалисты и ренегаты ошибаются. ГДР [...] это страна, в которой
должно решиться, что марксизм-ленинизм является самым луч-
шим и правильным общественным порядком даже для индустри-
альных государств... Если социализм не победит в ГДР, если ком-
мунизм не докажет здесь свое превосходство и способность
к выживанию, значит, мы проиграли. Так принципиально стоит
для нас вопрос».
Через три месяца после этого высказывания Микояна была
сооружена берлинская стена. Западные державы хоть и протесто-
вали, но все их протесты, по большому счету, так и ограничились
лишь словесной формой. Точно так же они вели себя в конце
40-х годов, во время советизации Восточной Европы, в 1953 году
во время подавления восстания в ГДР или в 1956 году во время
расправы с венгерскими повстанцами. Произведенный в 1945 году
раздел Европы на сферы влияния соблюдался, в сущности, обоими
противниками в конфликте Восток—Запад. В этом смысле выска-
зался в конце июля 1961 года американский сенатор Фулбрайт,
заявив, что ГДР имеет право закрыть границы, а русские, в любом
случае, имеют достаточно силы для этого.
Советский Союз тоже соблюдал определенные правила игры по
отношению к сфере влияния западных держав. Так, как уже от-
мечалось, СССР не пытался во время берлинского кризиса 1948—
1949 годов воспрепятствовать воздушному мосту западных союз-
380
ников. СССР смирился с вооружением ФРГ и ее вступлением
в НАТО. Несмотря на периодические осложнения отношений меж-
ду Востоком и Западом, советское руководство перестало поддер-
живать распространенный в сталинское время тезис о «неизбежно-
сти войн», пока не «уничтожен империализм». Этот отход от
разжигавшейся Сталиным военной истерии оказал свое влияние
и на внутреннюю политику СССР. Террор начал ослабевать. В сен-
тябре 1953 года были отменены «особые совещания» — органы
репрессий, созданные в ЗО-е годы, которые выносили приговоры
сотням тысяч людей фактически без судебного разбирательства.
В апреле 1954 года были реабилитированы жертвы «ленинградско-
го дела» 1949—1950 годов, многие — посмертно.
Постепенный отход от сталинских методов управления распро-
странился и на другие области, например, на экономическую и со-
циальную политику. В мае 1953 года было объявлено о повсеме-
стном снижении цен на ряд товаров народного потребления.
В августе Маленков объявил о снижении налогов для крестьян,
а месяц спустя были повышены государственные закупочные цены
на сельскохозяйственную продукцию. Все это должно было сти-
мулировать аграрное производство. Теперь в большей степени
должны были учитываться потребности населения в изделиях лег-
кой промышленности, развитие тяжелой промышленности пере-
стало быть главным приоритетом. Принятые в сталинское время
законы о труде, которые существенно ограничивали свободу пере-
движения рабочих и сурово наказывали даже за самое незначи-
тельное нарушение трудовой дисциплины, были в значительной
степени смягчены. С весны 1956 года рабочие получили право
свободно выбирать место работы, что привело к чрезвычайной
подвижности на советском рынке рабочей силы, так называемой
«текучести кадров».
Конечно, эти реформы не привели к моментальному улучше-
нию условий жизни населения. Однако все это свидетельствовало
о том, что руководство СССР постепенно отходило от политики
безудержной эксплуатации собственного населения, как это было
во времена Сталина. Новый политический курс благотворно по-
влиял как на широкие слои населения, так и на интеллигенцию.
«Реабилитирована» была не только сфера потребления, но и неко-
торые до сих пор запрещенные течения и школы в области науки
и искусства.
Во времена Сталина искусство, гуманитарные и социальные
науки, даже некоторые естественнонаучные школы, должны были
служить только одной цели — восхвалению Сталина и созданной
им системы. Литература и искусство, выдававшие тогдашнюю
систему террора за рай на земле, назывались не «сталинским
381
фикционализмом», а «социалистическим реализмом». Это введен-
ное на I съезде Союза писателей СССР обозначение направления
в литературе, распространившееся затем на все сферы искусства,
было эквивалентно генеральной линии партии. Уклонение от него
сурово каралось, иногда даже смертью. Дискуссии по вопросам
литературы и искусства, чем-то напоминавшие внутрипартийные
дискуссии 20-х годов, были жестоко подавлены Сталиным. Лите-
ратурный и художественный авангард, определявший картину
культуры 20-х годов, должен был уступить место социалистичес-
кому реализму. Авангард с его жаждой экспериментов и лихора-
дочными поисками новых форм выражения плохо сочетался с же-
сткими структурами тоталитарного государства. Типичное для
сталинизма стремление к огосударствлению общества, экономи-
ки и партии распространилось также и на сферу культуры. Таким
образом, сталинскому режиму удалось добиться того, к чему без-
результатно стремились и царское самодержавие, и ленинское
руководство — превратить большинство интеллигенции в кон-
формистов.
В то время в Советском Союзе, аналогично тому, как это ранее
уже было в Третьем Рейхе, развернулась борьба с «абстрактным»,
так называемым «вырожденческим» искусством, которое не отве-
чало «здоровому народному восприятию». Если в Третьем Рейхе
абстракционистов называли «большевиками в культуре», то ста-
линисты клеймили их как «фашистов». Несмотря на различия,
существовавшие между «национал-социалистическим» и «социа-
листическим» реализмом — культ войны в одном случае и воспе-
вание труда в другом — оба эти направления в искусстве служили
еще большему закабалению общества, борьбе против любого ина-
комыслия. После разгрома Третьего Рейха сталинская политика
в сфере культуры, как уже было сказано, начала все заметнее при-
обретать некоторые заимствованные у национал-социализма чер-
ты. Этноцентризм этой политики, ее неприятие чужого и чуждого
достигли почти таких же абсурдных форм, что и в Третьем Рейхе,
где «чуждым» считалось не только абстрактное искусство и психо-
анализ Фрейда, но даже теория относительности Эйнштейна. При
этом, однако, следует отметить, что теоретическая физика в Со-
ветском Союзе перенесла натиск догматиков-сталинистов почти
без потерь. Объяснялось это не в последнюю очередь тем, что
создание советской атомной бомбы было бы невозможно без ис-
пользования новейших достижений мировой физики.
Лишь после смерти Сталина эта непримиримая борьба с совре-
менными течениями, имевшая разрушительные последствия для
советской культуры, хотя бы в некоторых областях была прекра-
щена. Советская интеллигенция восприняла это с благодарностью.
382
Многие ее представители стали горячими сторонниками «нового
курса».
Процесс постепенной либерализации и отхода от сталинских
форм управления уже в 1954 году получил название, введенное
Эренбургом, который в том же году опубликовал роман «Отте-
пель». В этом романе показана атмосфера, царившая в стране пос-
ле смерти Сталина. Заголовок романа очень быстро стал символи-
ческим обозначением для всей эпохи. «Новый курс» СССР
распространился и на другие страны Восточного блока. До сих пор
советская модель рабски копировалась странами «народной де-
мократии». Культу Сталина в Советском Союзе соответствовали
культы личности местных партийных руководителей в странах
Восточной Европы, так называемых «маленьких Сталиных» — Бе-
рута в Польше, Ракоши в Венгрии, Ульбрихта в ГДР и т. д. Орга-
ны госбезопасности в странах Восточного блока обладали такой же
полнотой власти, что и в Советском Союзе. Теперь же, после смерти
Сталина, советское руководство обратилось ко всем партиям Во-
сточного блока с призывом создать новые формы коллективного
руководства. Это, конечно, пришлось не по вкусу «маленьким
Сталиным», которые успели значительно расширить и укрепить
свои позиции в странах «народной демократии». Все же им при-
шлось подчиниться давлению Москвы и согласиться с политичес-
кими переменами, например, с самокритикой. Так, например,
28 июня 1953 года ЦК венгерской компартии с изумлением выс-
лушал самокритичную речь диктатора Ракоши, который признал,
что ему не хватало коммунистической скромности, что он с нетер-
пением и высокомерием отмахивался от критики товарищей по
партии, что он произвольно вмешивался в следственные действия
в ряде политических процессов. Хотя Ракоши после своей само-
критичной речи и сохранил за собой пост генсека партии, но от
должности премьер-министра ему пришлось отказаться в пользу
Имре Надя.
Болгарский диктатор Червенков также выступил с покаянной
речью в начале 1954 года перед ЦК своей партии: «Культ личности
очень вреден, даже если речь идет о сильной и значительной лич-
ности». Червенков остался на посту премьер-министра, но долж-
ность Первого секретаря партии занял Тодор Живков. В других
странах Восточного блока также утвердились режимы «коллектив-
ного руководства», которые в большей или меньшей степени ог-
раничивали власть бывших диктаторов. В некоторых случаях речь,
правда, шла лишь о символичном перераспределении власти. Так
было, например, в Румынии и Албании. Власть диктаторов Геор-
гиу Дежа в Румынии и Энвера Ходжи в Албании осталась прак-
тически неизменной.
383
От своих вассалов Москва требовала не только создания режи-
мов «коллективного руководства», но и провозглашения «нового
курса» в экономической и социальной политике. Эту политику
особенно последовательно проводил венгерский премьер-министр
Надь. В своей парламентской речи от 4 июля 1953 года он объявил
об отказе от форсированной индустриализации, об усиленном
развитии промышленности, производящей товары народного по-
требления, о роспуске колхозов, если за это выскажется большин-
ство крестьян. Надь обещал также демократизацию политической
жизни, больше терпимости в культурной политике и упразднение
лагерей принудительного труда.
Советское руководство позволило венгерскому правительству
пойти на подобные уступки не в последнюю очередь под впечат-
лением волны протеста рабочих, прокатившейся в ГДР и Чехосло-
вакии. Сталин, вероятно, отреагировал бы на такие протесты уси-
лением репрессий. Новое советское руководство попыталось найти
золотую середину между репрессиями и компромиссом. Возмож-
но, поэтому Надю было позволено выступить со своей смелой
речью. Однако программа его реформ была слишком революци-
онной для многих догматиков Восточного блока. Венгерские ста-
линисты решительно отклонили «новый курс» Надя и попытались
всячески его саботировать. В результате, под их давлением он был
вынужден уйти в отставку в марте 1955 года. На его беду, за
несколько недель до этого такая же судьба постигла его покрови-
теля Маленкова. На московском пленуме ЦК в январе 1955 года
Маленков был подвергнут жесткой критике, в первую очередь, со
стороны Хрущева за приоритетное развитие производства товаров
народного потребления за счет тяжелой промышленности и за
слишком уступчивую позицию по отношению к Западу. В февра-
ле 1955 г. его сменил на посту премьер-министра сравнительно
бесцветный Булганин.
После устранения Берии это был второй шаг в борьбе за насле-
дие Сталина. На этот раз победителем, без сомнения, оказался
Хрущев. С этого момента характер «нового курса» определял имен-
но он. Это распространялось и на процесс десталинизации, кото-
рый отличался противоречиями и рецидивами. Отставки Надя
и Маленкова, которые особенно активно выступали за «новый
курс», наилучшим образом иллюстрируют тогдашнее состояние
дел. Процесс постепенного отхода от всевластия органов госбезо-
пасности и карательной машины протекал в странах Восточного
блока так же неравномерно. Так, например, в Польше в сентябре
1953 года был арестован примас католической церкви кардинал
Вышинский, что означало радикализацию политического курса.
А румынский диктатор Деж приказал казнить своего соперника
384
Патрачану, обвинив его в «титоистском» уклоне. Несмотря на
противоречивость и половинчатость политики «нового курса»,
процесс десталинизации приобрел собственную динамику, и оста-
новить его было уже невозможно.
Посмертное свержение тирана - XX съезд КПСС
Парадокс процесса десталинизации заключался в том, что его
организация и проведение осуществлялись теми людьми, которые
на протяжении многих лет были верными прислужниками Стали-
на. Дейчер писал, что все те коммунисты, которые не желали уча-
ствовать в сталинском терроре, были уже давно ликвидированы
Сталиным. Поэтому общественно необходимая задача десталини-
зации выполнялась самими же сталинистами.
Внутри советского руководства не было согласия по вопросу
о размерах десталинизации и прежде всего в вопросе о том, мож-
но ли открыто критиковать Сталина. Хрущев, позиция которого
становилась все сильнее, выступил накануне запланированного
на февраль 1956 года XX съезда партии - первого после смерти
Сталина — за публичное разоблачение преступлений Сталина и за
реабилитацию жертв сталинского террора. Его критики в Прези-
диуме ЦК, главным образом Молотов, не разделяли его пози-
цию. Они боялись, что советский режим не переживет этого.
Молотов требовал, чтобы на съезде была подчеркнута роль Ста-
лина как великого вождя и продолжателя дела Ленина. Молотова
поддержали Ворошилов и в некоторой степени Каганович. Хру-
щев тоже считал, что Сталин был «предан делу социализма, но
вел [политику] варварскими способами. Он партию уничтожил.
Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим
капризам подчинял».
В конце концов, Хрущев настоял на своем предложении: про-
информировать съезд о преступлениях Сталина на закрытом засе-
дании. Активно поддержали предложение Хрущева М. Сабуров
и Д. Шепилов, который так описал свои чувства: «Шевелились
глубокие сомнения по событиям 1937 года. Надо сказать партии
[правду] — иначе нам не простят».
Споры о степени десталинизации и форме ее осуществления
проходили внутри высшего партийного руководства; эти споры
были скрыты от общества. Несмотря на восстание против насле-
дия своего предшественника, Хрущев и его сторонники были
воспитаны Сталиным, они переняли некоторые черты мышле-
ния диктатора и его представления о неприкасаемых догмах.
К таким догмам относилось, например, неприятие любой спон-
танной общественной активности или запрет на открытое об-
385
суждение конфликтов. В итоге десталинизация, как пишет Дей-
чер, была проведена в сталинской манере — сверху и бюрокра-
тическими методами.
Однако все это является лишь частью правды. Нельзя забы-
вать, в каком состоянии находилась страна накануне XX съезда
КПСС. После двух с половиной десятилетий непрерывного терро-
ра население было в своего рода шоковом состоянии и лишено
любой возможности участвовать в политических процессах. Борь-
ба за «новый курс» являлась поначалу предметом внутрипартий-
ного обсуждения. Здесь необходимо вспомнить, что представляла
собой в тот момент партия. После бесчисленных чисток и дисцип-
линарных кампаний, которым ВКП(б)/КПСС была подвергнута
во времена Сталина, она превратилась в послушный орган руко-
водства, передающий приказы сверху вниз. При помощи кара-
тельных органов Сталин так воспитал большевиков, что малейшее
отклонение от генеральной линии партии воспринималось как
серьезное преступление. «Монолитность», единодушие в приня-
тии решений и «чувство глубокой преданности» руководству стали
сутью когда-то революционной партии. Такая партия была абсо-
лютно непригодна для проведения процессов демократизации.
Культ Сталина десятилетиями считался фактором, стабилизирую-
щим систему, хотя многие сторонники Сталина сами стали жерт-
вами построенной при их же участии машины террора. Поэтому
партийные руководители зачастую впадали в панику, узнав о на-
мерении Хрущева открыто выступить против обожаемого ими
идола. Биограф Хрущева Рой Медведев пишет, что у соратников
Сталина, чей взлет был возможен исключительно благодаря дик-
татору, постепенно начали проявляться симптомы усталости, ко-
торые в свое время наблюдались у маршалов Наполеона. После-
дние не желали подвергать себя опасностям в непрекращающихся
войнах, а сталинские сановники устали от постоянного страха перед
чистками. Но открыто выступить против диктатора было для них
также неприемлемо, так как это могло пошатнуть основы их мо-
гущества.
Существовала ли, учитывая такие настроения руководящей
элиты и состояние партии, альтернатива авторитарному, похоже-
му на государственный переворот, поведению Хрущева в его борь-
бе против умершего тирана? Пожалуй, нет. Может быть, разоб-
лачительная речь Хрущева была бы более весомой, если бы она
прозвучала не на закрытом заседании съезда КПСС, а перед меж-
дународным коммунистическим форумом? На подобную крити-
ку, идущую из-за границы, Медведев отвечает так: любая меж-
дународная конференция, на которой присутствовали бы такие
партийные вожди, как Мао Цзэдун, Ракоши или Энвер Ходжа,
386
решительно высказалась бы против подобной характеристики
Сталина.
Что же касается мотивов Хрущева, которые заставили его пой-
ти на такой шаг в феврале 1956 года, то об этом, несмотря на
обилие документов, и по сей день идут споры. Публицист и быв-
ший сотрудник Хрущева Ф. Бурлацкий пишет, что Хрущев отлич-
но знал, что большинство делегатов съезда не поддержит его по-
пытку рассчитаться со Сталиным: «Откуда он почерпнул такое
мужество и такую уверенность в конечном успехе? То был один из
редчайших случаев в истории, когда политический руководитель
поставил на карту свою личную власть и даже жизнь во имя выс-
ших общественных целей».
Медведев добавляет, что личный риск Хрущева накануне
XX съезда КПСС был не меньше, чем когда арестовывали Берию.
Далее историк приводит объяснения, позволяющие понять побу-
дительные причины Хрущева, и говорит, что своим отходом от
сталинской системы произвола он стремился сохранить и укре-
пить власть партийной верхушки. Она не должна была больше
испытывать постоянный страх перед репрессиями. Можно, конеч-
но, возразить, что такие противники Хрущева, как Молотов, стре-
мились к тому же.
Медведев подчеркивает также, что хрущевская речь представ-
ляла собой решающий эпизод в борьбе за наследие Сталина. Вы-
ступая против умершего тирана, Хрущев пытался окончательно
дискредитировать ближайших соратников диктатора — Молотова,
Кагановича, Маленкова и других, прежде всего тех, кто значи-
тельно дольше, чем Хрущев, находились в непосредственной бли-
зости от Сталина.
Однако и это объяснение является неубедительным. Хрущев,
чье восхождение на партийный Олимп началось именно в середи-
не 30-х годов, который во время чисток занимал пост Первого
секретаря партии сначала в Москве, а потом на Украине, был не
меньше своих будущих противников замешан в террористических
преступлениях сталинской машины.
В заключение приводим еще одно объяснение: тот факт, что
Хрущев смог преодолеть страх за свою жизнь, Медведев, как
и другие историки, объясняют его спонтанностью. Соучастие
партийных функционеров из ближайшего окружения Сталина
в непрерывном терроре лишило их элементарных человеческих
чувств. Хрущев представлял собой исключение. Чтобы подтвер-
дить этот тезис, Медведев ссылается на А. И. Солженицына, объяс-
няющего «чудо» ликвидации сталинских лагерей спонтанным «ду-
шевным побуждением» Хрущева, который еще не до конца утратил
способность к сочувствию и раскаянию.
387
Кризис десталинизации Восточного блока
(на примере Польши и Венгрии)
XX съезд КПСС явился одним из важнейших поворотных
моментов в истории Восточного блока. Он спровоцировал целый
ряд потрясений существующей системы, сравнимых по своим
масштабам с теми, которые спустя тридцать лет вызвала пере-
стройка. Решающим для обоих событием явился тот факт, что
импульс обновления системы поступал из центра империи, а не
с периферии, как это было, например, в 1968 году во время «праж-
ской весны» или в 1980—1981 годах во время «революции Соли-
дарности» в Польше.
Перевороты 1956 года, каждый из которых имел свою схему
развития, имели три центра — Москву, Варшаву и Будапешт.
В Москве состоялась революция сверху. Партийное руковод-
ство было ее инициатором и мотором. Давление снизу ощуща-
лось крайне редко. И хотя Архипелаг ГУЛАГ, население которо-
го в апреле 1954 года составляло еще 1 360 000 человек, потрясли
в 1953—1954 годах несколько восстаний, за его границы они не
просочились.
По-другому проходила десталинизация на западной периферии
советской империи, прежде всего в Польше и Венгрии, то есть
в тех странах, которые имели многовековую традицию борьбы
с чужеземным владычеством. Десталинизация была связана в этих
странах с национальным ренессансом, направленным не только
против местных догматиков, но и против самой Москвы.
Правительству в Варшаве, как и правительству в Будапеште,
было все труднее адекватно реагировать на давление снизу, в осо-
бенности потому, что в обеих компартиях Польши и Венгрии
начались серьезные столкновения между догматиками и реформи-
стами (так называемыми ревизионистами), грозившими разорвать
эти партии изнутри. Процесс брожения привел в Польше к пер-
вому взрыву в июне 1956 года — протесту рабочих в Познани,
жестоко подавленному режимом. В результате погибло более пя-
тидесяти человек. События в Познани привели к усилению беспо-
рядков в стране и к углублению внутрипартийных конфликтов,
в первую очередь среди партийного руководства, что мешало ре-
шительному выступлению против оппозиции. Партийные рефор-
маторы и оппозиционно настроенные слои населения связывали
свои надежды с личностью Гомулки, бывшего Генерального сек-
ретаря партии, подвергшегося преследованиям в сталинские вре-
мена и ставшего символом надежды в стране. 4 августа 1956 года
Гомулку снова приняли в партию. Его возвращение на самый
высокий пост в партии казалось неизбежным, что и произошло
388
в октябре 1956 года на VIII пленуме ЦК Польской объединенной
рабочей партии (ПОРП).
Несмотря на неприятие Сталина, Гомулка оставался убежден-
ным коммунистом. Ведущая роль партии в стране и союз Польши
с СССР были для него неприкасаемыми догмами. В своей речи на
VIII пленуме ЦК он заявил: «Мы [...] никому не позволим исполь-
зовать процесс демократизации против социализма. Во главе про-
цесса демократизации стоит наша партия и только она одна... И если
кто-то полагает, что ему удастся раздуть антисоветские настроения
в Польше, то он глубоко ошибается. Мы не допустим, чтобы
жизненным интересам польского государства и делу построения
социализма в Польше был нанесен ущерб».
Программа Гомулки содержала не только популярные поло-
жения, вроде демократизации страны или отказа от коллективи-
зации сельского хозяйства, но и такие спорные моменты, как
верность Советскому Союзу и сохранение ведущей роли партии.
Харизма Гомулки была бы, вероятно, недостаточной, чтобы за-
воевать поддержку населения по всем пунктам его программы.
Возможно, по этой причине Гомулка обратился за поддержкой
в октябре 1956 года к все еще интернированному кардиналу Вы-
шинскому, который немедленно выразил готовность прийти на
помощь находящемуся под угрозой режиму, считая, что этого
требуют от него государственные интересы. 28 октября 1956 года
кардинал Вышинский вернулся в Варшаву и своим призывом
к благоразумию значительно разрядил ситуацию в стране. Так,
компромисс между государством и церковью оказался той необ-
ходимой предпосылкой, которая привела к первой мирной рево-
люции в истории Восточного блока — к польским событиям
октября 1956 года.
Совсем по-другому развивались в это же время события в Вен-
грии. Венгерский переворот происходил по классической револю-
ционной схеме. Действующим субъектом здесь выступало взбун-
товавшееся общество. 23 октября 1956 года в Будапеште состоялась
грандиозная массовая демонстрация, послужившая началом осво-
бодительной борьбы или революции (в Венгрии до сих пор ведут-
ся споры об определении тех событий). Так как сталинский режим
в Венгрии рухнул молниеносно, а беспорядки охватили практи-
чески всю страну, у руководства остались лишь две возможнос-
ти — или солидаризоваться с восставшими, или обратиться за по-
мощью к Советской Армии. Надь, назначенный 24 октября
премьер-министром, попытался сначала вразумить и успокоить
восставших. Однако у него не оставалось никаких реальных ры-
чагов власти, на которые он мог бы опереться, так как практичес-
ки все существовавшие до этого государственные механизмы были
389
разрушены. В распоряжении Надя оставались только вербальные
аргументы. Его симпатии находились, вне всякого сомнения, на
стороне восставших. В своем обращении к венгерскому народу по
радио он заявил: «Правительство отказывается рассматривать это
грандиозное народное движение как контрреволюцию... Не вызы-
вает сомнения, что в этом движении проявился серьезный наци-
ональный и демократический импульс, который охватывает и объ-
единяет весь наш народ. Это движение имеет целью сохранить
национальную независимость и суверенитет, а также продолжить
демократизацию нашей общественной, экономической и полити-
ческой жизни, так как только это может быть основой социализма
в нашей стране».
30 октября в Венгрии была восстановлена многопартийная де-
мократическая система, а 1 ноября 1956 года Венгрия вышла из
Варшавского Договора. Солидарность Надя с населением собствен-
ной страны была воспринята догматическими силами всего Вос-
точного блока как беспрецедентный вызов. Своим поведением
Надь нарушил ленинскую догму о партии как «авангарде трудя-
щихся», который навязывает свою волю «колеблющимся массам»
и ни в коем случае не подстраивается под них.
Положение Венгрии осложнял вспыхнувший в конце октября
суэцкий кризис, который отвлек внимание мировой обществен-
ности от венгерских событий. Р. Пихоя считает: тот факт, что
израильские, французские и английские войска начали боевые
действия против Египта, ускорил советскую интервенцию в Вен-
грию: «Для Хрущева, остро реагировавшего на нарушение баланса,
складывавшегося в мире, это было достаточным основанием, что-
бы ужесточить советскую позицию в Венгрии». На заседании
Президиума ЦК КПСС 31 октября 1956 года Хрущев сказал: «Если
мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан,
французов. Они поймут [это] как нашу слабость и будут насту-
пать... Нас не поймет наша партия. К Египту им тогда прибавим
Венгрию. Выбора у нас другого нет». Другие члены Президиума
также охарактеризовали в те дни события в Венгрии как контрре-
волюционный путч и высказались за силовое «восстановление
порядка».
Не только сталинисты, но и многие бывшие жертвы Сталина
почувствовали себя спровоцированными «уступчивостью» Надя
в отношении стихийных общественных устремлений. Например,
Янош Кадар, который занял 25 октября пост Генерального секре-
таря компартии Венгрии, сменив на нем сталиниста Гере. Кадар
приветствовал десталинизацию венгерского режима, но не его
демократизацию и не восстановление многопартийной системы,
с чем Надь начал постепенно смиряться. Кадар ни в коем случае не
390
хотел допустить возвращения Венгрии в докоммунистические
времена. Поэтому 1 ноября он бежал из столицы под защиту со-
ветских войск, добрался до Москвы и выразил готовность вер-
нуться на родину на острие советского штыка. 4 ноября началась
советская карательная акция, через неделю венгерское народное
восстание было подавлено.
В 1956 году коммунисты все еще чувствовали себя историчес-
кими победителями, в отличие от периода горбачевской перестрой-
ки, и чрезвычайно жестко реагировали на любую попытку оспо-
рить их монополию на власть. Венгрия была единственной страной
Восточного блока, во всяком случае, до начала горбачевских ре-
форм, в которой восставшему обществу удалось свергнуть комму-
нистический режим. Но за этот краткосрочный успех, за несколь-
ко дней свободы, Венгрия должна была заплатить тысячами
погибших и сотнями казненных. Венгерские события послужили
трагическим уроком для противников существующей системы во
всем Восточном блоке на долгие десятилетия. Теперь они знали,
что Москва будет рассматривать любую попытку поставить под
вопрос руководящую роль партии в их стране как повод к началу
военных действий. Поэтому этот вопрос ставился с максимальной
осторожностью во время будущих акций протеста в странах Вос-
точного блока.
Противоречия хрущевского периода
Жестокое подавление венгерского восстания не привело, как тогда
везде опасались, к ресталинизации коммунистических режимов.
Сначала казалось, что эти опасения подтверждаются, когда 17 ян-
варя 1957 года во время приема в китайском посольстве Хрущев
начал защищать Сталина от критиков. Хрущев назвал Сталина
примером для подражания всех коммунистов: «Дай бог, чтобы каж-
дый коммунист умел так бороться, как боролся Сталин». Ошибки
Сталина Хрущев объяснял особенностью его характера, а также
остротой классовой борьбы, которая тогда бушевала в стране.
Несмотря на робкие попытки смягчить взрывное воздействие
своей речи на XX съезде КПСС, Хрущев считался среди предста-
вителей «сталинской гвардии» в партийном руководстве виновни-
ком одного из самых сложных периодов в истории режима. Про-
должение критики сталинизма, которая теперь была неразрывно
связана с именем Хрущева, они считали губительным. Вызывали
неудовольствие и другие политические и экономические шаги,
предпринятые Хрущевым, в частности, начатая в 1954 году и ди-
летантски проведенная «программа освоения целины» — попытка
освоения сорока миллионов гектаров целинных земель, располо-
391
женных в очень ненадежных климатических областях от Казах-
стана до Западной Сибири. Заявление Хрущева, что Советский
Союз скоро перегонит США в сельском хозяйстве, также было
воспринято его критиками как авантюристическое.
Начавшееся 18 июня 1957 года заседание Президиума ЦК при-
няло весьма опасный оборот для Хрущева. Семь из одиннадцати
членов Президиума ЦК (Молотов, Маленков, Каганович, Воро-
шилов, Булганин, Первухин и Сабуров) выступили с критикой
Хрущева. К ним примкнул и кандидат в члены Президиума ЦК
Шепилов. К немногим поддержавшим Хрущева членам Президи-
ума ЦК принадлежали Микоян и Суслов. Чтобы избежать отстав-
ки, Хрущев обратился в ЦК партии — высший партийный орган
между съездами КПСС. Члены ЦК были в срочном порядке со-
званы на пленум в Москву. Министр обороны Жуков и руководи-
тель созданного в 1954 году Комитета Государственной Безопас-
ности (КГБ) Серов предоставили для этого военные самолеты.
На специальном заседании пленума ЦК 22 июня 1957 года
Хрущев получил поддержку подавляющего большинства членов
высшего партийного руководства. Обвинители из Президиума ЦК
сразу же превратились в обвиняемых. Их обвиняли в соучастии
в сталинских преступлениях. Маршал Жуков, решительно высту-
пивший в поддержку Хрущева, напомнил в своей страстной речи
о прямой причастности Молотова, Кагановича и Маленкова к рас-
стрелам тысяч коммунистов и командиров Красной Армии в 1937—
1938 годах. Речь Жукова прерывалась возмущенными восклица-
ниями членов ЦК: «Палачи! Давайте ответ.» Аргументы Жукова
с таким же успехом можно было применить и к Хрущеву. Кагано-
вич прямо спросил Хрущева: «А Вы разве не подписывали бумаги
о расстреле по Украине?» Тот оставил вопрос без ответа. В офи-
циальном коммюнике, посвященном июньскому пленуму ЦК
1957 года, не были упомянуты выдвинутые против Молотова, Ма-
ленкова и Кагановича обвинения в причастности к сталинским
преступлениям, что было весьма характерно для того времени.
Июньский пленум закончился полной победой Хрущева. Три
его противника были исключены из Президиума ЦК (Молотов,
Каганович, Маленков), а примкнувший к ним Шепилов потерял
должность кандидата в члены Президиума. В 1958 году Булганин
был исключен из высшего партийного органа, а в 1960 году за ним
последовал Ворошилов.
Борьба за наследие Сталина была на этом закончена. Она про-
ходила совсем иначе, чем борьба за наследие Ленина — за исклю-
чением Берии, все проигравшие в этом конфликте остались в жи-
вых, в то время как почти все противники Сталина были
ликвидированы. Можно сказать, что преемники Сталина прово-
392
дили более мягкий курс не только в отношении своих подданных,
но и в отношении друг друга.
После устранения так называемой «антипартийной группы»
в июне 1957 года Хрущев получил возможность практически без
помех воплощать в жизнь свои политические представления. Как
можно охарактеризовать систему, которую он пытался создать?
Изменили ли хрущевские реформы или провозглашенные
XX съездом КПСС перемены советскую систему по существу? Мно-
гие наблюдатели сначала отвечали на этот вопрос отрицательно.
Свою точку зрения они обосновывали тем, что политика Хрущева
сохранила в неприкосновенности неограниченную монополию
партии на власть, экономику и информацию. Збигнев Бжезин-
ский писал в 1956 году, что Хрущев мог себе позволить смягчение
террора, так как Сталин уже ликвидировал все независимые груп-
пировки и силы, и население стало настолько прирученным, что
активный протест был просто невозможен.
Тот факт, что новое руководство опровергло сталинский тезис
о постоянно обостряющейся классовой борьбе и в большей степе-
ни стало учитывать потребности населения, не обратил на себя
внимания большинства западных политологов. По мнению Бже-
зинского и Карла Фридриха, изменение политического курса не
сделало Советский Союз менее тоталитарным. Система приобрела,
скорее, новые черты, которые еще больше, чем раньше, сблизили
ее с фашистским режимом. Вывод вышеупомянутых авторов был
таков: о качественных изменениях в Советском Союзе можно будет
говорить лишь тогда, когда руководители государства признают
плюрализм мнений и принцип разделения властей.
Одним из немногих, кто сразу понял масштаб происшедших при
Хрущеве перемен, был Дейчер. Курс Хрущева — это не просто так-
тический маневр, писал он сразу после XX съезда КПСС. Здесь
подвергался критике не только Сталин как человек, а сама система
сталинизма с ее методами правления. Поэтому возвращение к та-
кому способу правления является, в сущности, невозможным.
В 1956 году Дейчер писал, что в Советском Союзе происходит раз-
рушение тоталитарной системы. Укоренившаяся в западной поли-
тологии аксиома о том, что тоталитарные режимы могут быть унич-
тожены только при помощи вмешательства извне, начала терять
свою значимость. С конца 60-х годов позиция Дейчера завоевывала
все больше сторонников среди западных советологов. С этого же
времени в научной дискуссии инициативу перехватили «ревизио-
нисты», считавшие, что после смерти Сталина Советский Союз
вступил в новую, посттоталитарную фазу развития. Это утвержде-
ние, однако, недооценивало все еще тоталитарный характер после -
сталинского режима и противоречия хрущевского правления.
393
В своем закрытом докладе на XX съезде партии Хрущев разделил
карьеру Сталина на два этапа. До 1934 года Сталин действовал
в интересах партии, лишь его поворот против собственной фракции
был изображен Хрущевым как «грехопадение». Даже в своих вос-
поминаниях, еще более открыто и резко бичующих характер ста-
линского режима, Хрущев не упускает случая подчеркнуть заслуги
Сталина и пишет, что считает проводимую Сталиным в 20-е годы
идеологическую кампанию правильной. С точки зрения Хрущева,
роль Сталина в консолидации партии, в мобилизации ее сил в борь-
бе за восстановление промышленности и сельского хозяйства была
решающей [sic!]. Хрущев судорожно пытался защитить ранний ста-
линизм и созданную в начале 30-х годов так называемую «команд-
ную систему». Почему это было так важно для него?
Не в последнюю очередь потому, что для правящей элиты это
открывало неограниченную свободу действий. Это существенно
упрощало ее задачи и позволяло выбрать путь наименьшего со-
противления, так как в стране не существовало больше никаких
самостоятельных политических или общественных институтов. По-
литический плюрализм был устранен еще Лениным, Сталин заду-
шил самостоятельность среди представителей правящей партии
и уничтожил рынок. Теперь уже никто не мог противостоять во-
люнтаризму правительства. И только изредка его утопизм сталки-
вался с жесткими границами реальности. Однако до этого столк-
новения у правительства было достаточно времени, чтобы до
неузнаваемости изменить общество, как это произошло во время
коллективизации сельского хозяйства.
Важнейшее различие между волюнтаризмом Сталина и Хруще-
ва заключалось в том, что первый, как деспотичный тиран, мучил
и эксплуатировал полностью зависимых от него подданных,
а второй, напротив, пытался улучшить условия их жизни. Бурлац-
кий, один из сотрудников Хрущева, цитирует высказывание Пер-
вого секретаря, в котором он сам оценивает свою роль в истории
страны: «Ленин вошел в нее организатором революции, основате-
лем партии и государства, а Сталин, несмотря на свои ошибки
и преступления — человеком, который обеспечил победу в крова-
вой войне с фашизмом. Свое предназначение Хрущев видел в том,
чтобы дать мир и благосостояние советскому народу».
Но благополучие советское общество должно было получить
исключительно сверху. Ему было отказано в праве участвовать
в принятии решений, так как это могло помешать осуществлению
планов правительства. Те, кто восприняли XX съезд КПСС как
начало освобождения общества от государственной опеки, вскоре
смогли убедиться в своем заблуждении. Критика, высказывавша-
яся на различных заседаниях при прочтении закрытой речи Хру-
394
щева, привела к тому, что партийное руководство приняло реше-
ние временно прекратить чтение этого доклада.
Возможно, этим и объясняется тот факт, что у Хрущева не
хватило смелости опубликовать свою речь в открытой печати.
Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация: документ,
послуживший толчком для величайшего переворота в истории
всего Восточного блока, не существовал официально, по крайней
мере, до начала перестройки. Только в марте 1989 года речь Хру-
щева на XX съезде была опубликована в СССР. Занимаясь анали-
зом сталинизма, советские историки в течение тридцати трех лет
не имели возможности официально пользоваться этим докумен-
том. Сам Хрущев объяснял это так: «Этот вопрос [культа лично-
сти] мы не можем вынести за пределы партии, а тем более в пе-
чать... Надо знать меру, не питать врагов, не обнажать перед ними
наших язв».
В действительности же, принимая решение против публикации
своей речи, Хрущев думал не столько о своих противниках на
Западе, которые, кстати, получили текст его речи уже в июне
1956 года, сколько, в первую очередь, о населении СССР. Он со-
мневался в политической зрелости советских людей и поэтому
предпочел обойтись с ними, как с несовершеннолетними, не име-
ющими права голоса. Присущие самостоятельному политическо-
му субъекту качества разрешалось иметь только государственному
руководству.
Хрущев обеспечил безопасность своей позиции не только сни-
зу. Также и со стороны партийного руководства ему не угрожала
больше никакая опасность после нейтрализации в июне 1957 года
так называемой «антипартийной группы». Итак, после почти че-
тырехлетнего подготовительного периода он сконцентрировал
в своих руках такую полноту власти, какую вполне можно было
сравнить со сталинской. Теперь он беспрепятственно мог присту-
пить к осуществлению своих политических амбиций. Гефтер по-
лагал, что у Хрущева было, по меньшей мере, две возможности —
после XX и, особенно, после XXII съезда КПСС (1961 год) —
осуществить абсолютно все, что он хотел. (На XXII съезде, в отли-
чие от XX съезда, Хрущев уже открыто критиковал Сталина.) По
мнению Гефтера, Хрущев был тогда, в принципе, единственным
свободным человеком в стране, и именно это делало его свободу
хрупкой и преходящей.
Чтобы модернизировать советские экономические структуры,
Хрущев пытался бороться с бюрократическими перегибами или
чрезмерной централизацией советской экономической системы.
В мае 1957 года были расформированы многие экономические ми-
нистерства. Правительство разделило Советский Союз на 105 эко-
395
номических административно-территориальных округов, во главе
каждого из которых стояли советы народного хозяйства (совнархо-
зы). Осенью 1962 года была проведена еще одна реформа, которая
должна была ослабить существующие бюрократические структуры.
Партийные организации — от областных и ниже — должны были
быть разделены по отраслевому принципу: на аграрную и промыш-
ленную части. Партийная программа 1961 года предусматривала
ротацию партийных кадров. Как и Ленин, Хрущев пытался бороть-
ся с бюрократией бюрократическими средствами, так как партий-
ный аппарат, контролировавший все общество, представлял собой
единственный фундамент власти Хрущева. Хотя он и стремился
к роли народного вождя, постоянно апеллируя к народу, но все же
не решился уступить обществу часть власти. Популизм Хрущева не
привел к институциональным изменениям системы.
При анализе карьеры Хрущева в глаза бросается такой пара-
докс: несмотря на нейтрализацию своих партийных противников,
он становился все в большей степени зависимым от своего аппа-
рата, состоявшего, главным образом, из его же ставленников. И хо-
тя Хрущев избавил партийную олигархию от вечного страха за
свою жизнь, который при Сталине был обычным явлением, его
импульсивность становилась для аппарата все более тяжким бре-
менем. Кроме того, партийное руководство должно было признать,
что процесс брожения, толчком которому послужили XX и XXII съез-
ды партии, начал постепенно изменять общество. Оно стало осво-
бождаться от шока, вызванного десятилетиями террора, и требо-
вать большей самостоятельности, из-за чего руководящая элита
чувствовала себя в опасности. Будучи единственным правителем
и собственником огромной империи, элита желала, наконец, спо-
койно насладиться плодами своего привилегированного положе-
ния. Однако антисталинские выступления Хрущева, как и его
неугомонный нрав, мешали процессу консолидации системы вла-
сти. Так как Первый секретарь неустанно стремился воспрепят-
ствовать появлению самостоятельных общественных и внутрипар-
тийных механизмов, то ему не у кого было искать поддержки,
когда всесильный аппарат в октябре 1964 года решил избавиться
от человека номер один в партии.
Однако не только партийный аппарат, но и армия чувствовала
себя неуверенно. В октябре 1957 года, способом, напоминавшим
государственный переворот, Хрущев отстранил от власти мини-
стра обороны Жукова, которому был обязан победой во внутри-
партийной борьбе в июне 1957 г. Впавший в немилость Жуков
постоянно критиковал многие военно-политические акции Хру-
щева. Опальный маршал стал неофициальным лидером набирав-
шей силу военной оппозиции, которая выступала против начатого
396
Хрущевым резкого сокращения советских вооруженных сил. Так,
Советская Армия, насчитывавшая в 1953 году около 5,4 милли-
онов солдат и офицеров, должна была к 1958 году быть сокращена
до 3,3 миллионов. В январе 1960 года было принято решение о до-
полнительном сокращении вооруженных сил. Авторитет Хрущева
значительно пострадал и от исхода Карибского кризиса в октябре
1962 года, который поставил весь мир на грань ядерного апока-
липсиса. В самый разгар кризиса на Кубе находились тысячи
советских солдат и ракеты с ядерными боеголовками, число ко-
торых составляло 164 единицы. Решительные действия админи-
страции президента США Дж. Ф. Кеннеди, потребовавшей немед-
ленного вывода советских ракет с Кубы, и готовность Хрущева
к компромиссам способствовали предотвращению ядерной катас-
трофы буквально в последнюю минуту. 1 декабря 1962 года все
ядерное оружие, находившееся на Кубе, было отправлено обратно
в Советский Союз.
То, что Хрущев в последний момент отказался от конфронта-
ции с США, было воспринято догматическими силами коммуни-
стического лагеря как капитуляция. Особенно негативной была
реакция Пекина. Готовность Хрущева к «капитуляции перед за-
падным империализмом» Пекин объяснял последствиями отказа
Москвы от «священных принципов сталинизма». Критика Хруще-
вым Сталина воспринималась Пекином как предательство марк-
сизма. В ноябре 1956 года Мао Цзэдун дал следующую характери-
стику ХХ-му съезду КПСС: «Я думаю, имеются два “меча”: один —
Ленин, другой — Сталин. Теперь русские отбросили Сталина, как
меч». Так называемый «хрущевский ревизионизм» дискредитиро-
вал Москву как центр мирового коммунистического движения в
глазах коммунистов-догматиков во главе с Мао Цзэдуном. Теперь
Пекин претендовал на роль второго центра мирового коммунисти-
ческого движения, а Белград — третьего. Коммунистический по-
лицентризм окончательно восторжествовал. Это значительно уве-
личило свободу действий некоторых стран Восточного блока,
которые давно уже стремились освободиться от диктата Москвы.
Когда просталинистское руководство Албании во главе с Энвером
Ходжей и национал-коммунистическое руководство Румынии во
главе с Дежем в начале 60-х годов стали выходить из-под влияния
Москвы, поддержка со стороны Китая явилась для них гарантией
безопасности, удерживавшей советское руководство от непроду-
манных штрафных санкций.
Свержение Хрущева, осуществленное консервативными сила-
ми партии, не вызвало большого сожаления среди реформаторов.
Так же, как и догматики, они больше не возлагали на него ника-
ких надежд, хотя и по совсем другим причинам.
397
XX съезд КПСС символизировал для реформаторов начало
новой эпохи свободы. Но очень скоро они убедились, что критики
Сталина в партийном руководстве не были готовы отказаться от
монополии на истину, не желали терпеть никаких отклонений от
генеральной линии партии в какой бы то ни было форме. К пер-
вым жертвам «поздних заморозков» во время «оттепели» принад-
лежал писатель В. Дудинцев, опубликовавший летом 1956 года
роман «Не хлебом единым», в котором критиковал советскую
бюрократию. Этот роман поднял волну негодования в официаль-
ной советской прессе. Еще большее возмущение властей вызвал
опубликованный на Западе в 1957 году роман Б. Л. Пастернака
«Доктор Живаго», в котором автор дистанцируется от официаль-
ной лубочной картины большевистской революции. То, что Пас-
тернак был удостоен за свой роман Нобелевской премии, было
воспринято советским руководством как беспримерная провока-
ция. (Пастернак отказался принять Нобелевскую премию из-за
политического давления властей). Борьба с так называемым «де-
кадентским» абстрактным искусством, якобы противоречащим эс-
тетическим идеалам социализма, продолжалась и после 1956 года.
В этой связи весьма характерными являются пренебрежительные
высказывания Хрущева о выставке московских художников в де-
кабре 1962 года, на которой в большом количестве были представ-
лены абстрактные полотна.
Инакомыслящие, отклонявшиеся от генеральной линии партии,
подвергались не только словесным нападкам. Многие из них были
арестованы (например, поэт И. Бродский, ставший затем лауреа-
том Нобелевской премии). Другие, например, генерал П. Григо-
ренко, из-за их направленной против режима деятельности были
объявлены психически больными и изолированы в психиатричес-
ких клиниках.
Но это было только одной стороной медали, так как хрущевский
период ассоциируется не только с репрессиями, но и с либерализа-
цией советской политики в области культуры. Были опубликованы
многие смелые произведения, беспощадно критиковавшие сталин-
ское прошлое, например, повесть Солженицына «Один день Ивана
Денисовича», повествующая о буднях ГУЛАГа, или критические
стихотворения Е. Евтушенко. Рупором критически настроенной
интеллигенции стал возглавляемый А. Твардовским литературный
журнал «Новый мир», символизировавший либеральную сторону
хрущевской системы. Можно сказать, что эпоха Хрущева представ-
ляла собой как бы голову двуликого Януса — время, в котором
антисталинские и сталинские черты образовывали своего рода еди-
ное целое и были практически неотделимы друг от друга.
398
VIII. ПЕРИОД БРЕЖНЕВА, ИЛИ ПОБЕДА
ПАРТБЮРОКРАТИИ
(1964-1982)
«Бюрократическая реставрация»?
Хрущев был отстранен от власти 14 октября 1964 года на спе-
циальном пленуме ЦК. Новым Первым секретарем ЦК был из-
бран Л. И. Брежнев; новым премьер-министром стал А. Н. Косы-
гин. Впервые за всю историю советского государства партийная
олигархия сместила со своего поста действующего руководителя
партии. Это свидетельствовало о возросшей самоуверенности пра-
вящей элиты. Новое руководство жестко критиковало так назы-
ваемый «волюнтаризм» бывшего Первого секретаря, а секретарь
ЦК КПСС Н. В. Подгорный заявил на пленуме ЦК, который со-
стоялся непосредственно после свержения Хрущева: «Успешное
организационное руководство партии несовместимо с субъекти-
визмом, прожектерством и необоснованными импровизациями».
Новое руководство было прагматичнее, чем Хрущев. Оно отка-
залось от сугубо эмоциональных выступлений и не давало хваст-
ливых обещаний. Преемники Хрущева попытались как можно
быстрее вытеснить из памяти народа любое воспоминание о нем.
В типичной оруэлловской манере они стали переписывать исто-
рию. Имя Хрущева — государственного деятеля, более десяти лет
определявшего развитие Советского Союза и всего Восточного
блока, — как правило, не появлялось больше на страницах офици-
альной прессы. Рой Медведев позже написал об этом так: два
поколения московских школьников, изучавшие после 1965 года
историю СССР, могли прийти к выводу, что сразу после Сталина
к власти в стране и партии пришел Брежнев.
Эта тактика замалчивания показывает, сколь принципиально
брежневский стиль правления отличался от хрущевского. Если
Хрущев находился в постоянной конфронтации с режимом своего
предшественника Сталина, то брежневское руководство вынесло
категорию прошедшего времени за рамки своей политики. Амери-
канский политолог Джордж Бреслауер отмечает, что политичес-
кий курс Хрущева имел конфронтационный характер, а у Брежне-
ва доминировало стремление найти консенсус. Отчасти из-за этого
Брежнев выбрал центристский курс и отказался как от реабилита-
ции Сталина, за которую выступали твердокаменные догматики
399
в партийной верхушке во главе с бывшим руководителем КГБ
А.Н. Шелепиным, так и от продолжения начатой Хрущевым кри-
тики сталинского наследия. Между тем, авторитет Сталина среди
правящей элиты был гораздо выше авторитета Хрущева. В этой
связи примечательна дискуссия, состоявшаяся на заседании По-
литбюро 17 декабря 1969 года, накануне 90-летия со дня рождения
Сталина. На этом заседании обсуждался вопрос, должна ли газета
«Правда» опубликовать статью, посвященную этой дате. Предсе-
датель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный был
против: «Я не думаю, что надо как-то отмечать 90-летие со дня
рождения Сталина. Если выступать со статьей в газете, то надо
писать, кто погиб и сколько погибло от его рук. На мой взгляд,
этого делать не нужно, а не делать - это будет неправильно. Сей-
час все успокоились. Никто нас не тянет, чтобы мы выступали со
статьей, никто не просит... Кроме вреда, ничего эта статья не
принесет».
Позиция Подгорного была в основном поддержана двумя чле-
нами Политбюро — Кириленко и Пельше, а также секретарем ЦК
Пономаревым. Большинство же присутствующих высказалось за
публикацию такой статьи. Последнее слово принадлежало генсеку
Брежневу, который подвел итог дискуссии такими словами: «Что
касается публикации статьи, то я скажу вам откровенно, что я вна-
чале занимал отрицательную позицию. Я считал, что не следует
публиковать статью. Причем исходил при этом из того, что у нас
сейчас все спокойно, все успокоились, вопросов нет в том плане,
как они в свое время взбудоражили людей... Но вот, побеседовав
со многими секретарями обкомов партии [...] и послушав ваши
выступления, я думаю, что все-таки действительно больше пользы
в том будет, если мы опубликуем статью. Ведь никто не оспари-
вает и не оспаривал никогда его революционных заслуг. Никто не
сомневался из нас и не сомневается сейчас в его серьезных ошиб-
ках, особенно последнего периода. И, конечно, речь не идет о том,
чтобы перечислять какие-то цифры погибших людей... Не в этом
дело. А в спокойном тоне дать статью, на уровне понимания этого
вопроса ЦК КПСС». Мнение генсека стало решающим, и статья
в «Правде» была опубликована.
Имя Сталина стало все чаще появляться в воспоминаниях
партийных и военных руководителей и на страницах литератур-
ных произведений. Но ничего похожего не происходило в отно-
шении Хрущева. Отношение к нему партийного руководства было
далеко не таким амбивалентным, как к Сталину. Правление Хру-
щева воспринималось почти всеми как несчастье для партии. На
заседании Политбюро 10 ноября 1966 года главный идеолог КПСС
М. А. Суслов заявил, выражая общее мнение: «[Когда] стоял у ру-
400
ководства Хрущев, [был] нанесен нам огромнейший вред, бук-
вально во всех направлениях, в том числе и в идеологической
работе».
В сентябре 1965 года было отменено введенное Хрущевым
в 1957 году деление СССР на экономические административно-
территориальные области (совнархозы), были восстановлены цен-
тральные экономические министерства. Одновременно советские
руководители производства получили несколько больше само-
стоятельности. Вдохновителем экономической реформы стал эко-
номист Е. Либерман, преподаватель Харьковского института на-
родного хозяйства. Либерман хотел облегчить проникновение
в советскую экономику таких факторов, как товарно-денежные
отношения, спрос и предложение, прибыль и рентабельность.
Валовая продукция, так называемая «идеология тонн», не должна
была быть единственным критерием эффективности экономики.
Предприятия должны были думать не только о производстве, но
и о сбыте своей продукции. Рабочие, со своей стороны, должны
были активнее участвовать в процессе принятия решений. Однако
все эти начинания вряд ли можно было осуществить, так как они
очень быстро наталкивались на границы системы, переступать через
которые было запрещено. Хотя правящая бюрократия и была за-
интересована в большей эффективности и рентабельности хозяй-
ства, одновременно она неустанно стремилась к полному контро-
лю над всей экономической и политической жизнью. Она хотела
все регламентировать, все дисциплинировать и душила тем самым
личную инициативу некоторых честолюбивых директоров пред-
приятий. Экономическая реформа 1965 года постепенно сходила
на нет. Она потерпела крах вследствие общей косности системы
и ужесточения внутриполитического климата в стране. С этим уже-
сточением внутриполитического курса было тесно связано воз-
никновение в СССР движения диссидентов.
Возникновение диссидентского движения в СССР
Диссидентское движение в СССР возникло не в последнюю
очередь потому, что для многих представителей независимо мыс-
лящих кругов в стране отход правящей элиты от сталинских ме-
тодов руководства был недостаточно решительным. В то же время
сам факт, что диссидентское движение вообще смогло появиться,
свидетельствовал о масштабах изменений, произошедших в Со-
ветском Союзе после смерти Сталина. Отказ правящих кругов
СССР от массового террора, от разжигания военного психоза яв-
лялся настоящей революцией сверху, которая принципиально
изменила политический климат в стране. И все-таки эти измене-
401
ния не означали возврата к временам, существовавшим в Совет-
ском Союзе до создания сталинской системы. Концепция моно-
литной, борющейся со всеми «уклонами» партии сохранилась
в КПСС и после 1956 года. По всей вероятности, это было одной
из причин того, что ревизионистские или реформистские комму-
нистические течения не смогли приобрести сколько-нибудь боль-
шого размаха в СССР. В Советском Союзе удалось избежать рас-
кола правящей партийной элиты на либеральное и догматическое
крыло, как это было в Польше, Венгрии и позже в Чехословакии,
что обусловило появление в этих странах реформистского вариан-
та коммунизма. Если, однако, учесть, что полностью сложившаяся
сталинская система просуществовала в СССР более двух с полови-
ной десятилетий, а в странах Восточной и Центральной Европы —
лишь четыре или пять лет (1948/1949—1953 годы), это различие
становится понятным.
Так как КПСС была плохо восприимчива к давлению снизу,
советские критики режима с самого начала вынуждены были при-
бегнуть к иным методам действия по сравнению с теми, которыми
пользовались нонконформисты в других странах Восточного бло-
ка. Хотя критически мыслящие советские авторы во время «отте-
пели» могли нередко высказывать свои мысли, в первую очередь,
на страницах уже упоминавшегося журнала «Новый мир», все же
в Советском Союзе не мог появиться эквивалент так называемым
ревизионистским журналам и газетам, как в Польше в 1956 году
или в Чехословакии в 1968 году. Поэтому советские инакомысля-
щие были вынуждены создать свои собственные, неподцензурные
и, с точки зрения властей, «нелегальные» издания — самиздат.
И эта изобретенная в Советском Союзе новая форма борьбы с ин-
формационной монополией режима начала оказывать колоссаль-
ное влияние на развитие независимой политической культуры не
только в СССР, но и во всем Восточном блоке. Многие рукописи
из самиздата попадали на Запад и переиздавались там русскими
эмигрантскими издательствами — «тамиздатом». После этого не-
подцензурное слово разными путями — часто при помощи запад-
ных радиостанций — возвращалось назад в Россию.
Помимо самиздата советские диссиденты разработали и другие
методы борьбы против тоталитарных притязаний правящей бю-
рократии — это касается, в особенности, правозащитного движе-
ния, возникшего во второй половине 60-х годов. Концепции пра-
возащитников явились результатом долгого процесса накопления
опыта. Так как легальная политическая деятельность вне един-
ственной правящей коммунистической партии была в СССР не-
возможна, многочисленные критики режима пытались сначала
создавать подпольные организации. При этом они использовали
402
старые революционные традиции. Однако в советских условиях
такая тактика была обречена на провал. Органы госбезопасности
быстро раскрывали подпольные организации и арестовывали их
членов. Решительный прорыв произошел в 1966 году в связи с су-
дебным процессом по делу оппозиционных писателей А. Синяв-
ского и Ю. Даниэля. Тогда была найдена совершенно новая форма
борьбы за свободу слова. Эта борьба была открытой, велась на
легальной основе и была нацелена не на свержение существующей
системы, а на защиту прав человека и гражданина, формально
гарантированных Конституцией СССР. Если учесть, что тради-
ции правового государства в русской истории даже до революции
не были в достаточной степени развиты, то концептуальное дос-
тижение борцов за права человека в Советском Союзе достойно
самой высокой оценки.
Сначала в правозащитном движении принимали участие пред-
ставители различных направлений, так как это движение созна-
тельно не стремилось к тому, чтобы стать идеологическим моно-
литом наподобие правящей партии. Однако с начала 70-х годов
начали обостряться разногласия внутри движения.
Несмотря на чрезвычайное многообразие мнений, высказан-
ных в процессе политических и идеологических дискуссий в ла-
гере советских диссидентов 60—70-х годов, можно четко выделить
два основных течения. Они перекликаются со старым, возникшим
еще в 30-е годы XIX века, русским спором между «западниками»
и «славянофилами». Когда «неозападники» рассуждали о недо-
статках советского строя, они видели в них, как правило, повто-
рение старых ошибок царского режима. Когда же они возмуща-
лись подавлением духовной свободы в СССР и всесилием цензуры,
то утверждали, что это явление, за редким исключением, всегда
присутствовало в России, также как и политическая эмиграция,
которая не представляла собой ничего нового. И даже тот факт,
что неугодных властям наиболее острых критиков режима объяв-
ляли сумасшедшими, имел место в царской России. Так, напри-
мер, критик «особого пути России» П. Я. Чаадаев после публика-
ции своего «Философического письма» в 1836 году был объявлен
душевнобольным.
По мнению представителей новых западников, подражание
Западу и копирование западной модели развития всегда было
целебным для России. Они считали, что если в России когда-
нибудь возникнет свободный общественный строй, то это про-
изойдет лишь тогда, когда страна встанет на путь западного пар-
ламентаризма.
Противоположную позицию в этой дискуссии занимали те
Диссиденты, которые в своей аргументации опирались, в извест-
403
ной степени, на классические славянофильские идеи. Самым зна-
чительным представителем этого направления являлся Солжени-
цын. Он и его единомышленники не считали Россию отсталой
страной, история которой состояла преимущественно из государ-
ственного деспотизма и несвободы. Особенности развития России,
которые отличались от Запада, не являясь для них отклонением от
«нормального» пути. Напротив, эта особенность представляла со-
бой драгоценное сокровище, определяющее ценность русской ис-
тории. Советская система, по их мнению, не являлась продолже-
нием старой русской традиции, а, наоборот, скорее разрывом с ней,
качественно новым явлением. Большевизм, по сути, представлял
собой в их глазах социальный продукт, импортированный с Запа-
да — определенную форму материалистического и атеистического
направления мысли, чьей родиной является не Россия, а Запад.
Большевизм, на их взгляд, не продолжал русскую традицию, как
полагали «неозападники», а пытался ее разрушить.
Важнейшей задачей для «неославянофилов» было восстановле-
ние русской самобытности. Только она могла бы оздоровить Рос-
сию и восстановить ее внутреннее равновесие, утверждали они.
Импульсы и модели для своего развития Россия должна искать
в собственном прошлом. Суетное, вечно конфликтующее запад-
ное общество не было для «неославянофилов» идеалом.
Во второй половине 70-х годов разногласия между обоими те-
чениями обострились, отчасти и потому, что подавляющее боль-
шинство их идеологов под давлением советского режима вынуж-
дено было эмигрировать и проживало на Западе. Пока диссиденты
жили в СССР, давление государственного аппарата, направленное
в равной степени против обоих течений, создавало эффект соли-
дарности. После исчезновения этого давления пропасть между
идеологическими противниками стала углубляться.
Советским властям практически удалось разрушить и без того
скромную организационную структуру правозащитного движения.
И это несмотря на то, что в августе 1975 года Советский Союз
подписал в Хельсинки заключительный акт Совещания по безо-
пасности и сотрудничеству в Европе, гарантировавший уважение
прав человека, включая свободу слова, совести и убеждений. Со-
ветское руководство вынуждено было смириться с такой неудоб-
ной для себя формулировкой, так как Хельсинская конференция
подтверждала незыблемость послевоенного порядка, то есть совет-
скую гегемонию в Восточной Европе. Советским диссидентам,
в первую очередь, основателям Хельсинской группы во главе
с Ю. Орловым (1976 год), ссылки на заключительный акт помога-
ли мало: они все равно подвергались преследованиям. Ссылка в ян-
варе 1980 году академика А. Сахарова, объединявшего, в сущнос-
404
ти, все диссидентское движение, казалась своего рода символом
завершения времени правозащитников. Вскоре заместитель пред-
седателя КГБ генерал Цвигун объявил, что диссидентское движе-
ние в СССР прекратило свое существование — «проблема решена».
Реформы и контрреформы на западной периферии
Восточного блока
За пределами Советского Союза - на всей подконтрольной ему
территории — брежневское руководство так же жестко боролось
с любыми попытками обновления существующей системы. Пра-
вящая бюрократия испытывала панический страх перед потерей
контроля, перед общественной спонтанностью и жестоко наказы-
вала те силы, которые пытались избежать навязанной сверху рег-
ламентации. Только в экономической области она была готова
терпеть определенные реформы, и то при условии, что они будут
полностью контролироваться партией. Так, например, было с эко-
номическими реформами Кадара в Венгрии после 1968 года и с но-
вым курсом польского партийного руководителя Эдварда Терека,
который пришел к власти после отставки Гомулки в декабре
1970 года.
Ориентированное на реформы руководство Чехословакии во
главе с Александром Дубчеком, попытавшееся перешагнуть эти
границы, было жестоко наказано. Пражские реформаторы хотели
избежать трагической судьбы Венгрии 1956 года. Поэтому, в от-
личие от венгерских событий, КПЧ была инициатором и мотором
процесса обновления. Союзническую верность СССР не ставили
в Праге под вопрос. И все-таки пражские реформаторы понимали
ведущую роль коммунистической партии не так, как московские
догматики. Они хотели часть сконцентрированной в руках КПЧ
власти передать обществу и вместо того, чтобы бороться с обще-
ственной спонтанностью, развивать ее. С точки зрения консерва-
тивных сил всего Восточного блока особенно радикальным вызо-
вом было то, что пражское руководство было готово отказаться от
информационной монополии. В программе КПЧ от апреля
1968 года было записано: «Должна существовать возможность вы-
сказывать в прессе взгляды, отличные от официальных взглядов
государства [и] партийных органов... При помощи юридических
норм необходимо гарантировать свободное выражение мнений,
интересов и взглядов меньшинства населения».
Александр Дубчек и его единомышленники были готовы допу-
стить почти неограниченное свободное соревнование идей, и, по
мнению догматиков, тем самым совершали подрыв основ суще-
ствующей системы. Так как коммунистическим режимам, как
405
правило, не хватало демократической легитимности, свои претен-
зии на власть они обосновывали, в первую очередь, идеологичес-
ки. Однако это обоснование теряло силу, если коммунистическая
идеология утрачивала свой обязательный характер, а правящая
элита вынуждена была мириться с мировоззренческим плюрализ-
мом. Казалось, именно в этом направлении идет развитие Чехо-
словакии после значительного ослабления цензуры. И лишь тан-
кам государств — участников Варшавского Договора, которые
21 августа 1968 года пересекли границу Чехословакии, удалось
восстановить поколебленную монополию компартии на власть.
События 1968 года стали очень важной вехой в истории Вос-
точного блока. С этого момента коммунистические режимы стали
считаться, с точки зрения их критиков, не поддающимися рефор-
мированию. И вместо того, чтобы апеллировать к реформаторам
в партии, как они это делали раньше, критики режима начали все
чаще обращаться к обществу — теперь оно воплощало надежды
оппозиции. С середины 70-х годов эту тенденцию последователь-
но осуществляли польские диссиденты. В 1976 году один из лиде-
ров польской оппозиции Адам Михник писал, что партия только
тогда пойдет на демократическое обновление, когда общество
окажет на нее соответствующее давление. Единомышленник Мих-
ника Яцек Куронь разработал примерно в это же время концеп-
цию самоуправляющегося общества. Он писал: «Тоталитарная
система характеризуется, в первую очередь, раздроблением обще-
ства и разрушением всех социальных связей... Поэтому борьба за
демократизацию должна ориентироваться, прежде всего, на созда-
ние самоуправляющихся, независимых от государства организа-
ций, охватывающих большинство или, по крайней мере, значи-
тельную часть нации».
Для осуществления этой программы польская оппозиция дол-
жна была объединить все общественные силы, преследующие схо-
жие цели. Теперь разделительная линия в стране должна была
проходить не так, как раньше — между правыми и левыми, и не
между марксизмом и католицизмом, а между авторитарными и ан-
тиавторитарными силами. Бывшие идеологические противники,
до последнего времени остро полемизировавшие друг с другом,
были теперь готовы, несмотря на различия в мировоззрении, объе-
диниться на основе так называемого «антитоталитарного консенсу-
са». Важнейшим результатом этого союза стала созданная в августе
1980 года независимая профсоюзная организация «Солидарность»,
членами которой в течение следующих месяцев стали примерно
10 миллионов человек. «Солидарность» стала, пожалуй, крупней-
шим массовым движением за всю историю Восточного блока.
Однако обновленная революцией «Солидарности» Польша стала
406
чужеродным телом в тогдашнем политическом ландшафте Вос-
точной Европы, находившейся под влиянием брежневского за-
стоя. Уступки польского руководства обществу грозили вызвать
цепную реакцию во всем Восточном блоке. Недовольные своим
положением рабочие, представлявшие собой питательную среду
для «Солидарности», имелись в избытке во всех коммунистичес-
ких странах. Польские военные, выступившие против «Солидар-
ности» 13 декабря 1981 года и объявившие в стране военное по-
ложение, были поддержаны всеми догматическими силами
Восточного блока.
Попытка польского общества выступить против существую-
щей системы, в отличие от аналогичных попыток в ГДР (1953 год),
Венгрии (1956 год) или Чехословакии (1968 год), была подавлена
не советскими, а польскими танками. Подобное решение было на
руку руководству СССР, которое с декабря 1979 года увязло в чрез-
вычайно непопулярной войне в Афганистане. В Москве на заседа-
ниях Политбюро ЦК КПСС 29 октября и 10 декабря 1981 года
советское руководство однозначно высказалось против интервен-
ции в Польшу: «Мы не можем вводить наши войска в Польшу», —
заявил Ю. В. Андропов, и его поддержали другие члены Политбюро.
Однако вряд ли можно сомневаться в том, что в случае пораже-
ния польских военных в их столкновении с собственным обще-
ством, Москва не пришла бы им на помощь. С точки зрения мос-
ковских догматиков, а также их польских единомышленников,
территория Польши считалась зоной, имевшей чрезвычайное зна-
чение для безопасности СССР. «Польшу часто использовали как
плацдарм для нападения на Россию, практически все интервенции
в Россию проводились через польскую территорию», — постоянно
подчеркивали критики «Солидарности» в СССР и Польше. Тем
самым они давали понять, что Москва не собиралась выпускать
Польшу из сферы своих интересов.
Между разрядкой и конфронтацией: отношения
Востока и Запада в брежневский период
Подавление свободолюбивых устремлений народов на запад-
ной периферии советской империи, происходившее в брежневс-
кий период, не представляло ничего нового в истории Восточного
блока. Сформулированный осенью 1968 года руководством КПСС
и ее генсеком тезис об ограниченном суверенитете социалистичес-
ких государств в случае угрозы всей социалистической мировой
системе (доктрина Брежнева) был в той или иной степени реали-
зован уже его предшественниками. Хотя эта доктрина весьма раз-
дражала западные государства, но, в конце концов, они снова
407
и снова заявляли о своей готовности признавать сложившуюся пос-
ле окончания Второй мировой войны сферу влияния СССР. Со-
ветский Союз, в свою очередь, полагал, что соблюдение бывшими
западными союзниками Ялтинских и Потсдамских договоренно-
стей представляет собой константу мировой политики. В некото-
рых конфликтных ситуациях СССР недвусмысленно ссылался на
решения «большой тройки» антигитлеровской коалиции.
На одном из заседаний Президиума ЦК КПСС, состоявшемся
накануне подавления восстания в Венгрии (1956 год), некоторые
члены Президиума ЦК сочли необходимым упомянуть в офици-
альном документе Москвы «Потсдамское соглашение». Перед
вступлением государств Варшавского Договора в Чехословакию
Брежнев осведомился у президента США Л. Джонсона, «признает
ли американское правительство и сегодня результаты Ялтинской
и Потсдамской конференций». 18 августа Брежневым был полу-
чен следующий ответ: «В отношении Чехословакии и Румынии
существует безоговорочное признание, а что касается Югославии,
об этом еще следует вести переговоры».
Уже 22 июля 1968 года состоялась встреча советского министра
иностранных дел А. А. Громыко с его американским коллегой гос-
секретарем Дином Раском. Раск якобы заявил, что США не соби-
раются вмешиваться в чехословацкие дела. 26 августа 1968 года
Генеральный секретарь КПСС попытался запугать чехословацкое
руководство, доставленное в Москву. Слова Брежнева передал
в своих воспоминаниях один из главных деятелей пражской весны
Зденек Млынаж: «Вы думаете, случится что-то, что вам поможет?
Не случится вообще ничего». И действительно, пражские события
конца 60-х годов не стали сколько-нибудь значительным препят-
ствием в процессе разрядки между Востоком и Западом.
Возникшая осенью 1969 года в Бонне социально-либеральная
коалиция под руководством Вилли Брандта и Вальтера Шееля была
одним из главных моторов западной политики разрядки. Воздвиг-
нутая в 1961 году берлинская стена завершила процесс разграни-
чения между обоими блоками, начавшийся в 1944—1945 годах.
Раздел Европы ощущался, пожалуй, сильнее всего в расколотой
Германии и разделенном Берлине. Неудивительно, что стремление
сделать берлинскую стену проницаемой достигло в Германии осо-
бой интенсивности. С 1969 года между Бонном и Москвой велись
переговоры. Их результат нашел свое отражение в Московском
договоре от 12 августа 1970 года, особенно в статье 3, которая
гласила, что Федеративная Республика Германии и Союз Совет-
ских Социалистических Республик пришли к соглашению, что
мир в Европе может быть сохранен только в том случае, если
никто не будет посягать на существующие границы.
408
На одной из встреч партийно-правительственного руководства
социалистических стран 20 августа 1970 года Московский договор
был высоко оценен Брежневым, заявившим, что достигнутое в ста-
тье 3 урегулирование вопроса границ «не является абстрактным,
сформулированным в виде скромного пожелания, а носящим чет-
кую формулировку обязательством». Этот договор «является пер-
вым международным документом, в котором правительство ФРГ
признает неприкосновенность границ в Европе», что «ослабляет
позицию авантюристов всех оттенков». В сентябре 1971 года за-
падные державы и Советский Союз подписали Берлинское согла-
шение, облегчавшее транзит и разрядившее положение вокруг
Берлина.
Примирение между Москвой и Бонном иногда пробуждало на
Западе старые страхи - особенно страх перед новым «Рапалло».
Даже Генри Киссинджер, Советник президента США по вопросам
безопасности и будущий госсекретарь, был заражен этим страхом.
16 февраля 1970 года он писал президенту Ричарду Никсону: «Не
следует забывать, что в 50-е годы многие немцы [...] были тради-
ционно очарованы Востоком или пребывали в восторге от пред-
ставления, что Германия может служить мостом между Востоком
и Западом, а свою критику интеграции Бонна в западные струк-
туры объясняли тем, что это может сделать раскол Германии [...]
вечным. Подобные дебаты о принципиальной позиции Германии
могут послужить на пользу тенденции разрыва с Западом». Кис-
синджер порекомендовал Никсону «поддержать Брандта только
в общих чертах по поводу улучшения отношений между Федера-
тивной Республикой Германии и Востоком, не высказывая одно-
значного одобрения отдельным шагам ФРГ».
Опасения Киссинджера и других западных политиков были
чрезвычайно преувеличены, так как интеграция ФРГ в западный
союз являлась важнейшей предпосылкой ее успешной восточной
политики. Ни один ответственный немецкий политик не был го-
тов поставить под вопрос западную интеграцию ФРГ — пожалуй,
самое крупное достижение послевоенной Германии.
Восточная политика социально-либерального правительства
ФРГ была, однако, не в состоянии преодолеть раскол Германии,
она могла сделать его только менее невыносимым. Ключ для вос-
соединения страны находился в Москве. И лишь принципиаль-
ные изменения внешнеполитического курса СССР смогли бы рас-
шатать застывший с 1945 года европейский послевоенный порядок.
Несмотря на свое скептическое отношение к восточной поли-
тике Бонна, руководство США также стремилось к разрядке отно-
шений между Востоком и Западом. Это объяснялось, главным
образом, американской войной во Вьетнаме, грозившей стать круп-
409
нейшим внешнеполитическим поражением США после 1945 года
и затянувшейся в первую очередь из-за массивной поддержки,
которую оказывал СССР своим северовьетнамским союзникам.
Экономическая помощь Советского Союза Северному Вьетнаму
только в 1970 году составила 316 миллионов рублей — 45% совет-
ской экономической помощи для всех «социалистических» стран.
Значительную часть поставок во Вьетнам (примерно 40%) состав-
ляли вооружения. Но и другие коммунистические страны прини-
мали активное участие в поддержке Северного Вьетнама в его
борьбе против ведущей державы Запада. Нагрузка распределялась
следующим образом: в 1970 году Ханой получил экономическую
помощь из Китая в размере 235 миллионов рублей, участие ГДР
составило 42 миллиона, Венгрия отправила 30 миллионов, Поль-
ша — 20, Болгария — 18, Северная Корея — 10, Румыния — 8 и Чехо-
словакия — 5 миллионов рублей.
С середины 60-х годов в Северном Вьетнаме работали при-
мерно 300—500 советских военных консультантов, которые уста-
навливали, помимо прочего, советские системы противовоздуш-
ной обороны (ПВО), а также зачастую и обслуживали их. Большие
потери американской авиации во время войны во Вьетнаме объяс-
нялись, в первую очередь, советской военной техникой. По под-
счетам бывшего руководителя Государственной архивной служ-
бы России Пихои, системы ПВО Северного Вьетнама между
5 августа 1964 года и 1 ноября 1968 года сбили 3243 американ-
ских самолета.
Таким образом, решение вьетнамского вопроса, который ста-
новился все большей травмой для американской общественности,
зависело не только от Ханоя, но и от Москвы и Пекина. Отчасти
из-за этого американское руководство, особенно при президенте
Никсоне (с 1969 года), стремилось к улучшению отношений с цен-
трами мирового коммунизма. Тайная дипломатия Киссинджера
играла в этом процессе чрезвычайно важную роль. Киссинджер,
принадлежавший к лучшим специалистам в вопросах истории ев-
ропейской дипломатии, в особенности периода Меттерниха, пы-
тался перенести идею равновесия и «концерта держав», характери-
зовавшую европейскую историю XIX века, на уровень мировой
политики последней трети XX столетия. Под двумя важнейшими
действующими лицами в запланированном «концерте держав»
имелись в виду коммунистические диктатуры, которые ради-
кально ставили под вопрос существование традиционной «бур-
жуазной» системы и видели свою конечную цель в ее уничтоже-
нии. Не предполагала ли, однако, концепция равновесия сил
определенного консенсуса в вопросе принципов межгосударствен-
ных отношений?
410
СССР, утратив свой революционный пыл, особенно, при пре-
емниках Сталина, в основном смирился с дипломатическими пра-
вилами игры. Именно поэтому Советский Союз подвергался кри-
тике со стороны китайского руководства за оппортунизм и трусость
по отношению к «империалистическому» врагу. Как только руко-
водство СССР предпринимало попытки отдалиться от своих иде-
ологических истоков и проводить великодержавную политику
в традиционном стиле, коммунистические догматики в Пекине об-
виняли Москву в предательстве светлых идеалов марксизма-лени-
низма. Особенно жестко руководство коммунистического Китая
реагировало на антисталинскую кампанию Хрущева.
Свержение Хрущева в 1964 году приветствовалось в Пекине
как «крупная победа марксизма-ленинизма во всем мире». Однако
и при преемниках Хрущева советско-китайские отношения отли-
чались напряженностью, отчасти из-за территориальных претен-
зий. В марте 1969 года напряженность достигла своей кульмина-
ции. 2 и 15 марта 1969 года на реке Уссури произошли ожесточенные
бои. Предметом спора стал пограничный остров Даманский.
Этот, казалось бы, непреодолимый конфликт между двумя
центрами мирового коммунизма развязал руки их «капиталисти-
ческим» противникам, стремившимся использовать борьбу внут-
ри коммунистического лагеря в своих политических интересах.
Таким образом, коммунистический полицентризм, который четко
обозначился в 60-е годы, оказался очень полезен для реализации
созданной Киссинджером концепции равновесия.
Москва на протяжении многих лет считала наличие непреодо-
лимых противоречий между прагматическим «капиталистическим»
миром и непримиримо доктринерским Китаем константой миро-
вой политики, в особенности после начала «культурной револю-
ции» в КНР. «Культурная революция» в Китае вызвала на Западе
ужас, сравнимый, разве что, со сталинскими чистками 30-х годов.
Популярное мнение, что Китай, в силу своей непредсказуемой
политики, был не способен вступать в коалиции, разделялось так-
же и в Москве — будто бы история партии большевиков дала мало
примеров гибкости коммунистической политики!
Распространенное 15 июля 1971 года заявление Никсона о на-
мерениях Вашингтона нормализовать отношения с Пекином яви-
лось полной неожиданностью для всей мировой общественности,
в частности, для Москвы. Киссинджер писал в воспоминаниях:
«Это стало сенсацией не только для средств массовой информа-
ции. В одночасье изменилась структура мировой политической
сцены». Возникла странная треугольная конструкция, в которой
два коммунистических противника — СССР и КНР — вели своего
рода «холодную войну»; но, в то же время, два враждующих между
411
собой «коммунистических брата» проводили политику разрядки
в отношении общего «капиталистического классового противни-
ка» — США.
Кульминацией советско-американской разрядки явилось под-
писание соглашения об ограничении стратегических вооружений
(договор ОСВ), состоявшееся во время встречи на высшем уровне
в Москве. Этот договор зафиксировал стратегическое равновесие
сил между двумя ядерными сверхдержавами. В ноябре 1972 года
в Женеве стартовали переговоры об ограничении стратегических
наступательных вооружений ОСВ-2. С октября 1973 года НАТО
и страны Варшавского Договора вели переговоры о двустороннем
сокращении войск в Центральной Европе. В июле 1973 года в Хель-
синки открылась Конференция по безопасности и сотрудничеству
в Европе, которая должна была способствовать снижению напря-
жения между Востоком и Западом.
Несмотря на все эти проявления разрядки, не могло быть и ре-
чи о преодолении противоречий между Востоком и Западом. Пра-
вительственный кризис в США в результате уотергейтского скан-
дала привел в 1974 году к отставке Никсона, а поражение
американцев в войне в Индокитае (1975 год) СССР использовал
для расширения сферы своего влияния на новые регионы. После
присоединения Южного Вьетнама Ханой предоставил в распоря-
жение Советскому Союзу несколько важных военных баз, напри-
мер, порт Дананг. Вьетнам стал также важнейшим стратегическим
союзником Москвы в Азии, особенно после резкого ухудшения
вьетнамо-китайских отношений из-за свержения диктатуры Пол
Пота в Камбодже вьетнамскими вооруженными силами (начало
1979 года).
В Африке и даже в Латинской Америке, считавшейся «преддве-
рием США», Москва помогла прийти к власти целому ряду «дру-
жественных СССР» режимов: в Анголе (при помощи кубинского
экспедиционного корпуса), Эфиопии, Никарагуа и др. Эта, как
казалось, неудержимая экспансия Москвы, а также неспособность
Запада предотвратить расползающееся по миру коммунистическое
господство, действовали на многих критиков советского режима
угнетающе. Строились мрачные прогнозы на будущее. С середины
70-х годов Солженицын предсказывал скорый «закат Запада», если
он будет пассивно реагировать на имперский натиск Советского
Союза во всем мире.
Ввод советских войск в Афганистан в конце декабря 1979 года,
казалось, подтверждал тезис о стремлении СССР к мировому гос-
подству. Теперь Советский Союз попытался самостоятельно, а не
с помощью своих вассалов (Северной Кореи, Китая, Северного
Вьетнама, Кубы) расширить определенную в Ялте и Потсдаме
412
сферу интересов. В апреле 1978 года в Афганистане произошел
переворот, в результате которого к власти пришла марксистская
Народно-демократическая партия под руководством Н. Тараки.
Советский дипломат, бывший заместитель министра иностранных
дел Г. Корниенко писал в воспоминаниях, что с этого момента
ведущие советские партийные функционеры, такие как Суслов
и Б. Пономарев, рассматривали Афганистан как «социалистичес-
кую — в близкой перспективе — страну». В Афганистане они ви-
дели «вторую Монголию», полагая, что Афганистан сможет сразу
перейти от феодализма к социализму.
Когда в Афганистане начались разногласия между двумя кры-
льями правящей Народно-демократической партии — «хальк»
и «парчам», в Москве было принято решение непосредственно
вмешаться в афганский конфликт. Лидер группировки «хальк»
Хафизулла Амин, разрешивший в сентябре 1979 года внутрипар-
тийный конфликт в свою пользу, считался в Москве плохо под-
дающимся влиянию. Поэтому он был в декабре 1979 года свергнут
в результате инсценированного Москвой путча. Его место занял
более сговорчивый Бабрак Кармаль.
Советское руководство считало свою интервенцию абсолютно
легитимной. Корниенко цитирует высказывание тогдашнего ми-
нистра обороны СССР Д. Устинова, сравнившего поведение Со-
ветского Союза в Афганистане с угрозами США в адрес ислам-
ского революционного режима в Иране: «Если США позволяют
себе такое [поведение в отношении Ирана], за десятки тысяч ки-
лометров от своей территории, [...] то почему мы должны бояться
защитить свои позиции в соседнем нам Афганистане?».
Такие высказывания Устинова, также как и многих других
советских руководителей, показывают, что они недооценили по-
следствия своего решения. Жесткость, с которой вся мировая об-
щественность реагировала на вторжение советских войск в Афга-
нистан, оказалась для Москвы совершенно неожиданной. 5 января
1980 года Сенат США отложил на неопределенный срок ратифи-
кацию договора по ОСВ-2. Вашингтон наложил также торговое
эмбарго на экспорт в Советский Союз высоких технологий, что
стало весьма чувствительным ударом для СССР. Президент США
Дж. Картер, объявивший своей важнейшей задачей защиту прав
человека, призвал бойкотировать Олимпийские игры, которые
должны были состояться в Москве летом 1980 года. Многие стра-
ны откликнулись на этот призыв. Более сорока государств отка-
зались прислать свои спортивные команды в Москву для участия
в Олимпийских играх.
Особенно болезненным для советского руководства обстоятель-
ством было то, что вторжение СССР в Афганистан подверглось
413
жесткому осуждению не только со стороны «западных империали-
стов», но и со стороны неприсоединившихся стран. В январе
1980 года требование Генеральной ассамблеи ООН немедленно
вывести все иностранные войска с территории Афганистана было
поддержано 104 членами ООН (среди них было 50 неприсоеди-
нившихся стран). Лишь 18 делегаций проголосовали против этой
резолюции. Почти все исламские страны на состоявшейся в конце
января 1980 года конференции министров иностранных дел в Ис-
ламабаде осудили советскую интервенцию в Афганистан. Китай-
ское руководство, которое, также как и Москва, стремилось зару-
читься поддержкой со стороны неприсоединившихся государств
и освободительных движений в странах «третьего мира», присое-
динилось к хору критиков политики Советского Союза. «Единый
фронт» западных «капиталистов» и китайских коммунистов при-
вел Москву в замешательство. На заседании Пленума ЦК КПСС
в июне 1980 года Брежнев сказал: «Правящие круги США, а также
Китай, не останавливались ни перед чем, в том числе и перед
вооруженной агрессией, чтобы помешать афганцам строить новую
жизнь... А когда мы помогли нашему соседу Афганистану, по
просьбе его правительства дать отпор агрессии, [...] то Вашингтон
и Пекин подняли неслыханный шум».
Однако сетования генсека ЦК КПСС принесли мало пользы.
На Западе, на Дальнем Востоке и во всем исламском мире пове-
дение Москвы воспринималось как вызов, Советский Союз чув-
ствовал себя все в большей изоляции. Международное положение
СССР в определенной степени напоминало ситуацию с герман-
ской империей в начале XX века, бросившей своей высокомерной
и одновременно неуклюжей политикой вызов почти всем вели-
ким державам; и в то же время ощущавшей себя в окружении
врагов. Внутренняя неуверенность германского руководства вы-
зывала сомнения со стороны других стран в отношении истин-
ных намерений рейха. Страх перед потенциальной угрозой вел
к гонке вооружений, к «сухой войне», как этот процесс назвал
Ханс Дельбрюк.
В результате нового обострения отношений между Востоком
и Западом в конце 70-х — начале 80-х годов начался новый этап
гонки вооружений, особенно с 1981 года, после прихода к власти
президента США Рональда Рейгана, создавшего для советской
экономики, далеко не столь эффективной, как американская,
невыносимые условия. Кельнский эксперт по Восточной Европе
Борис Майснер отметил в этой связи: «Для того, чтобы в полной
мере претендовать на мировое господство [...] экономический ба-
зис Советского Союза недостаточно велик. Отсюда и трудности,
возникшие в результате одновременного проведения и континен-
414
тальной, и глобальной внешней политики; эти трудности стали
особенно заметными в конце брежневской эры».
Таким образом, советское вторжение в Афганистан было обус-
ловлено целым рядом ошибочных расчетов, причем недооценка
потенциала афганского сопротивления имела самые тяжелые по-
следствия. В апреле 1980 года советский посол в Кабуле сообщил,
что боевики контролируют уже около 40% афганской территории.
В течение следующих лет положение правительства Кармаля ста-
ло еще более шатким. Корреспондент «Правды» в Кабуле Щед-
ров сообщал осенью 1981 года в закрытом письме в ЦК КПСС,
что афганские правительственные войска контролируют менее
15% кишлаков страны.
Слабость афганского марионеточного режима вынуждала Мос-
кву усиливать свое военное присутствие в Афганистане, потери
советских войск неуклонно росли. По расчетам Пихои, в Афгани-
стане — «советском Вьетнаме» — погибло примерно 15 000 совет-
ских солдат. Другие специалисты называют еще более высокие
цифры потерь.
То обстоятельство, что сопротивление в Афганистане в значи-
тельной степени было обусловлено религиозными причинами,
создавало дополнительные трудности для руководства СССР. В ка-
честве приверженцев марксизма-ленинизма они считали религию
пережитком мрачной эпохи средневековья, мировоззрением, не
имеющим будущего. В действительности же именно марксизм-
ленинизм в своей застывшей форме, характерной для периода
брежневской власти, превратился в реликт, лишенный какой бы
то ни было связи с современностью; он был не в состоянии ока-
зывать мотивирующее воздействие на население, в то время как
религиозное восприятие мира переживало ренессанс, совершенно
неожиданный для догматического марксизма. Это касалось не
только «средневекового и феодального Афганистана», но и неко-
торых «западных» стран Восточного блока, например, Польши.
В 70-е годы партийное руководство Польши вынуждено было
констатировать печальный для себя факт: борьбу с церковью оно
практически проиграло. Католической церкви Польши удалось
остановить процесс секуляризации, начатый и проводимый атеи-
стическим государством. Количество верующих, временно сни-
зившееся в 60-е годы, в 70-е годы вновь стало расти. Особенно
пикантным в этой связи было большое количество верующих в ря-
дах правящей ПОРП. На основании проведенного в конце
1977 года опроса, верующими признали себя 60% членов ПОРП
и 40% партийных функционеров. Все эти процессы усилились пос-
ле выбора в октябре 1978 года краковского кардинала Кароля Вой-
тылы Папой Римским.
415
Для коммунистического руководства, как в Варшаве, так и в
Москве, эти выборы стали настоящим шоком. Несколько недель
спустя известный советский специалист по Восточной Европе
Олег Богомолов направил в ЦК КПСС экспертизу, содержав-
шую такую информацию: «Избирая К. Войтылу на папский пре-
стол, католическая иерархия преследовала цель с его помощью
добиться усиления влияния церкви в современном мире, а глав-
ное — более эффективно противодействовать распространению
социалистических идей... Сам факт избрания папой римским
гражданина социалистической страны в ближайшее время, по-
видимому, вызовет усиление религиозности в странах социализма,
в первую очередь, в Польше, а также в Венгрии, Югославии, и, воз-
можно, в Литве и западных районах Украины и Белоруссии». В оп-
ределенной степени предсказания Богомолова оправдались очень
быстро. В речи при вступлении на престол новый Папа Римский
заявил: «Распахните двери для Христа! Его искупительной власти
откройте границы государств, экономические и политические си-
стемы. Не бойтесь!».
Эти слова многими были поняты как призыв к ликвидации
раскола Европы и преодолению противоречий между Востоком
и Западом. Папа, выходец из забытой восточной половины конти-
нента, и в самом деле сыграл значительную роль в том, чтобы
привлечь внимание мировой общественности к европейскому
Востоку. Именно поэтому многие наблюдатели считают выборы
Папы Римского в октябре 1978 года своего рода прологом к мир-
ной революции 1989 года.
Сравнение хрущевского и брежневского периодов
Несмотря на неприятие брежневской системой реформ, во вре-
мя правления Брежнева не произошло реставрации сталинского
режима. Важнейшие преобразования системы, которые произош-
ли после смерти Сталина, сохранились и после свержения Хруще-
ва. Так, например, не произошло возвращения к массовому терро-
ру. Партийная олигархия стремилась всячески препятствовать
появлению деспотического произвола, так как понимала, что сама
может стать его жертвой. Бюрократический аппарат, прочно сто-
явший у руля, не нуждался в чрезвычайных методах для укрепле-
ния своей власти. Бурлацкий писал, что теперь людей XX съезда
или просто смелых реформаторов не расстреливали, как в 30-е го-
ды. Их молча смещали, оттесняли, подавляли. Везде царила «по-
средственность».
То обстоятельство, что борьба за власть внутри политичес-
кой элиты приобрела теперь более гуманные формы, оказало
416
определенные последствия на весь политический климат в стра-
не. Сахаров сказал по этому поводу, что хотя в результате хру-
щевских реформ «социализм с человеческим лицом» и не был
построен, но система все-таки утратила свои «хищнические»
черты.
Осуществленное при Хрущеве оживление сферы потребления,
его отход от сталинской идеологии «затягивания поясов» были
также приняты его преемниками. Возвращение к жестокой эксп-
луатации населения, типичной для сталинского режима, стало
невозможным. Принятые весной 1956 года относительно либе-
ральные законы о труде, отменившие драконовский сталинский
трудовой кодекс 1940 года и гарантировавшие рабочим относи-
тельную свободу передвижения, по-прежнему оставались в силе.
Минимальные и средние зарплаты продолжали повышаться, уро-
вень жизни населения вырос с 1950 года по 1981 год примерно
в три раза. Введенное при Хрущеве новшество — ввоза в СССР
зерна — оставалось и в дальнейшем прочной составной частью
советской экономической политики. С одной стороны, это свиде-
тельствовало о чрезвычайной слабости сельского хозяйства СССР,
но с другой — указывало на более мягкий стиль правления руко-
водящей элиты. В 1963 году Хрущев заявил, что импорт пшеницы
должен предотвратить голодные катастрофы, которые его предше-
ственник принимал как данность.
Последователи Хрущева также не собирались чрезмерно об-
ременять население. По этому поводу Млынаж, один из лучших
знатоков Советского Союза, заявил: «Советская система леги-
тимирует себя [со времен Хрущева] перед собственным населе-
нием тем, насколько хорошо она справляется с задачами, кото-
рые ставит перед ней общество потребления... Советская
правящая элита, которая в течение 20 лет боялась даже произ-
носить имя Хрущева, должна была в конце концов [...] измерять
свои удачи и неудачи критериями [потребления], выдвинутыми
[...] Хрущевым».
Важнейшие различия между хрущевским и брежневским пери-
одами лежат, скорее, в идеологической сфере. Вера Хрущева в ком-
мунистические идеалы, в превосходство социалистической систе-
мы над капиталистической до конца оставалась нерушимой. Он
свято верил в то, что светлое будущее действительно скоро насту-
пит. Такими же идеалистами были поколения XX и XXII съездов
партии, так называемые «шестидесятники», которые верили в воз-
можность реформирования «реально существующего социализма».
Для бюрократов, пришедших к власти после «шестидесятников»,
вера в коммунистические идеалы не играла почти никакой роли.
Стремление к светлому будущему они рассматривали как пустую
417
мечтательность. Они только симулировали веру в коммунистичес-
кие идеалы, а убежденные коммунисты воспринимались ими как
нарушители спокойствия.
Эрозия коммунистических идеалов, наблюдавшаяся в эпоху
Брежнева, с точки зрения многих западных наблюдателей, не
представляла реальной угрозы для стабильности режима. Напро-
тив, многие полагали, что под давлением модернизации комму-
низм станет прагматическим и технократическим и, тем самым,
в большей мере будет похож на современные индустриальные об-
щества Запада. Так родилась теория конвергенции. Ее сторонни-
ки, однако, упускали из виду, что коммунистические режимы была
идеократиями, сердцевиной которых являлась изощренная идео-
логическая система, которую надо было все время приспосабли-
вать к новым требованиям времени. Поэтому каждый новый ру-
ководитель партии должен был проявить себя не только как
технический руководитель, но и как теоретик, интерпретатор в по-
следней инстанции трудов классиков марксизма-ленинизма.
Брежневское руководство также не осталось бездеятельным
в области интерпретации марксизма-ленинизма и разработало те-
орию «развитого социалистического общества». В преамбуле к Кон-
ституции СССР 1977 года записано: «В СССР построено развитое
социалистическое общество... Это — общество, в котором [...] по-
стоянно растет благосостояние народа, складываются все более
благоприятные условия для всестороннего развития личности.
Это — общество зрелых социалистических общественных отноше-
ний, в котором на основе сближения всех классов и социальных
слоев, юридического и фактического равноправия всех наций и на-
родностей [...] сложилась новая историческая общность людей —
советский народ. ...Это — общество подлинной демократии... Раз-
витое социалистическое общество — закономерный этап на пути
к коммунизму».
В брежневской конституции на почетном месте, в статье 6, была
закреплена ведущая роль КПСС: «Руководящей и направляющей
силой советского общества, ядром его политической системы, го-
сударственных и общественных организаций является Коммуни-
стическая Партия Советского Союза».
В сталинской конституции 1936 года об этой роли речь шла
в статье 126, причем в связи с правом советских граждан прини-
мать участие в деятельности общественных организаций. В конце
этой статьи было записано, что самые активные и целеустрем-
ленные граждане из рядов рабочего класса и других слоев трудя-
щихся объединяются во Всесоюзной Коммунистической Партии,
которая представляет собой ведущее ядро всех организаций тру-
дящихся.
418
Несмотря на то, что брежневский режим конституционно зак-
репил руководящую роль КПСС в гораздо большей степени, чем
его предшественники, стабильность этого режима была обманчи-
вой. Экономически и технологически Советский Союз начал все
больше отставать от Запада. Сверхцентрализованные структуры
системы планового хозяйства СССР усилили бюрократическую
косность режима, стремление к инновациям было практически
задушено. Все эти обстоятельства привели к резкому замедлению
экономического роста. В 1966—1970 годах средний годовой рост
национального дохода составлял 7,7%, а в 1979—1982 годах — толь-
ко 3,1%. Границы так называемого «экстенсивного роста», то есть
экономического развития без повышения производительности
труда и капитала, были уже достигнуты.
Для сохранения конкурентоспособности в отношениях между
Востоком и Западом советская экономика должна была перейти
к «интенсивному росту». Однако существовавшая система была
не способна совершить такой качественный скачок. У нее оста-
валось все меньше средств, чтобы мобилизовать население на
повышение производительности труда во имя коммунистичес-
ких идеалов, так как в период застоя (как позже назвали прав-
ление Брежнева) практически никто не воспринимал серьезно
коммунистические ценности — ни правители, ни управляемые.
Радикальное изменение системы казалось неизбежным, но пра-
вящая бюрократия испытывала перед ним панический страх. Ни
одно предыдущее правительство Москвы не олицетворяло прин-
цип сохранения status quo в таком объеме, как брежневское. Та-
ким образом, Советский Союз в век электроники и транснаци-
ональных коммуникаций превратился в живой анахронизм —
в бюрократический «рай», базирующийся на регламентировании
и опеке.
Брежнев, здоровье которого с 1974 года пошатнулось, практи-
ковал, как уже было сказано, стиль руководства, основанный на
консенсусе с партийно-государственным аппаратом, что полнос-
тью соответствовало чаяниям правящей элиты. Эта элита нужда-
лась не в руководителе, а в выразителе своих интересов. Им
и был Брежнев. Бурлацкий писал: «Окружавшие его люди жаж-
дали только одного: — чтоб жил этот человек вечно — так хорошо
им было».
Слишком активный генеральный секретарь, каким был
Ю. В. Андропов, принявший партийное руководство в ноябре
1982 года после смерти Брежнева, только мешал правящей элите.
Мероприятия Андропова по укреплению дисциплины, отставка
восемнадцати министров и тридцати семи местных партийных ру-
ководителей, вызывали недовольство правящей бюрократии. По-
419
этому смерть Андропова в марте 1984 года — а он и без того по-
ловину своего правления провел на больничной койке — и выбор
на пост генсека слабовольного и престарелого К. У Черненко
партийная бюрократия восприняла с облегчением.
Символичным показателем страха партийной олигархии перед
принципиальными изменениями брежневской системы было то
обстоятельство, что в первой половине 80-х годов во главе сверх-
державы по очереди находились трое престарелых Генеральных
секретарей, которые больше боролись со своими болезнями, чем
управляли государством. И только с третьей попытки Политбюро
решилось на смену поколений. Генеральным секретарем был из-
бран самый молодой член Политбюро — пятидесятичетырехлетний
М. С. Горбачев.
420
IX. ГОРБАЧЕВСКАЯ ПЕРЕСТРОЙКА
(1985-1991)
От обновления системы к ее смене
Что же, кроме возраста Горбачева, предопределило его роль
в обновлении закостеневшей системы?
На этот вопрос ответить нелегко. Если попытаться реконстру-
ировать его политическую карьеру, то выяснится, что в ней нельзя
найти ничего примечательного. Это карьера типичного партийно-
го функционера. Уже во время учебы на юридическом факультете
Московского Государственного Университета Горбачев проявил
себя в первую очередь как активист комсомола. В 1955 году после
окончания МГУ у Горбачева почти не было случая проявить свои
способности юриста-профессионала. Его карьера состоялась в пер-
вую очередь благодаря работе в партийном аппарате. Непривычно
быстрыми были, пожалуй, темпы его карьерного взлета. В 39 лет
он стал самым молодым в стране Секретарем обкома партии в сво-
ем родном Ставрополе. В 1978 году он был избран в Секретариат
ЦК КПСС, а в 1980 году — в Политбюро, где, опять же, стал
самым молодым членом этого партийного органа. В качестве Сек-
ретаря ЦК Горбачев курировал сельское хозяйство. Это была чрез-
вычайно неблагодарная работа, если учесть, в каком критическом
положении находилась эта отрасль экономики СССР. Для ряда
его предшественников эта должность становилась своего рода «ка-
тапультой», сидя на которой занимавшие ее функционеры «выле-
тали» из органа высшей партийной власти. Деятельность Горбаче-
ва в сельском хозяйстве также не увенчалась особыми успехами.
Однако это удивительным образом не помешало его карьере.
Контуры горбачевской программы проявились довольно рано.
Уже из речи на Пленуме ЦК в апреле 1985 года, через месяц после
прихода к власти, а также из выступлений Горбачева в мае и июне
того же года, можно было понять, что главной его целью была
борьба против брежневского застоя. После многих лет стагнации
Советский Союз далеко отстал от Запада в экономическом и тех-
нологическом отношении. Хотя новый генеральный секретарь
с гордостью подчеркивал достигнутый военно-стратегический па-
ритет с США, но даже это достижение, как признавал Горбачев,
из-за неразвитой инфраструктуры в стране не могло долго сохра-
няться. В связи с этим горбачевское руководство столкнулось со
421
старой русской проблемой: как догнать быстро развивающийся
и уходящий вперед Запад?
С самого начала был заметен технократический характер горба-
чевской программы. Пропагандистский, рассчитанный на внешние
эффекты стиль руководства Брежнева был подвергнут критике; от
партии и общества требовалось теперь больше эффективности,
деловитости и дисциплины. Можно, таким образом, сказать, что
новая линия Горбачева в ее начальной стадии чем-то напоминала
курс Андропова. Речь шла, прежде всего, о попытке модернизации
страны без ее либерализации. КПСС сконцентрировала свое вни-
мание на решении сегодняшних и завтрашних задач, принципи-
альный разбор политических ошибок прошлого интересовал
партию не слишком сильно. Характерными в этой связи были
мысли, высказанные Горбачевым на встрече с писателями в июне
1986 года - то есть уже на новом этапе перестройки, о котором
пойдет еще речь: «Если бы мы начали заниматься прошлым, мы
бы всю энергию убили. Мы бы столкнули лбами народ. А нам
надо идти вперед. Мы разберемся с прошлым. Все поставим на
место. Но сейчас мы всю энергию направили вперед». Критика
системы ограничивалась ее экономическими недостатками и борь-
бой с бюрократией.
Однако подобные заявления едва ли могли произвести впечат-
ление на советских людей: к ним граждане СССР привыкли еще
со времен Ленина. Кампании по укреплению дисциплины в са-
мых разнообразных формах также не представляли ничего нового,
люди быстро научились по-своему реагировать на них, то есть от
них уклоняться. Особенно наглядно это положение иллюстрирует
объявленная Горбачевым в мае 1985 года кампания борьбы против
пьянства. Продажа алкогольных напитков была резко сокращена.
Хотя эта мера не привела к значительному снижению потребления
алкоголя, зато резко, на миллиарды рублей, сократила поступле-
ния в бюджет. В 1988 году эта кампания была свернута без боль-
шого шума, однако от вызванных ею убытков, по мнению экспер-
тов, страна так и не смогла оправиться до конца существования
СССР.
Дисциплинарные кампании, проводимые в старой советской
манере, вряд ли могли существенно реформировать страну. То, что
горбачевское руководство относительно быстро это осознало, сви-
детельствует о его политической гибкости. Катастрофа на атомной
электростанции в Чернобыле в апреле 1986 года сыграла роль
катализатора процесса переосмысления прошлого и настоящего.
Только после этой катастрофы, обнажившей безнадежное состоя-
ние советской системы как таковой, программа перестройки нача-
ла наполняться новым содержанием. Однако и здесь речь шла
422
о ситуативных решениях, последствия и радиус действия которых
не просчитывались до конца. Таким было, в частности, по сути
своей революционное решение Горбачева апеллировать непосред-
ственно к обществу, чтобы оно оказывало постоянное давление на
сопротивляющийся реформам партийный аппарат, контролирова-
ло его. В июне 1986 года генеральный секретарь заявил: «Между
народом, который хочет [...] изменений, который мечтает об этих
изменениях, и руководством есть управленческий слой, [...] кото-
рый не хочет переделок, не хочет лишения некоторых прав, свя-
занных с привилегиями».
В системе, которая до сих пор базировалась на абсолютном
государственном контроле и полном отсутствии гражданской ини-
циативы, Горбачев хотел теперь сделать ставку на новый тип людей.
Это не должны были быть простые исполнители приказов, но
инициативные, думающие, энергичные люди, «которые способны
самокритично оценивать состояние дел, избавляться от формализ-
ма и шаблона в работе, находить новые, неординарные решения».
С существенными противоречиями была связана также и гор-
бачевская кампания против догмы о непогрешимости генеральной
линии партии, — догмы, которую коммунисты хранили как зени-
цу ока. В 1987 году Горбачев заявил, что не должно быть больше
неприкасаемых авторитетов и табу, чем вверг страну, особенно
интеллектуалов, в своеобразную эйфорию. При этом Горбачев
питал наивную надежду на то, что развязанное им иконоборчество
удастся, в конечном счете, подчинить партийному контролю.
К самым решительным сторонникам перестройки принадлежа-
ли те политики и публицисты, которые в свое время активно
участвовали в процессе реформ, провозглашенном на XX съезде
КПСС, и во время брежневской реставрации потеряли свои посты
и влияние.
Некогда лишенная власти группа — «шестидесятники» — теперь
получила новый шанс. Их идеологические и политические пред-
ставления определяли курс перестройки в первые ее годы. Лег-
кость, с которой после свержения Хрущева правящей бюрократии
удалось повернуть вспять процесс перемен и отвоевать утрачен-
ные позиции, нанесла «людям XX съезда» настоящую травму. Они
увидели в этом отсроченную месть Сталина и объяснили победу
партийной бюрократии прежде всего тем, что Хрущев не отважил-
ся полностью разрушить структуры, возникшие в 30-е годы - так
называемую «сталинскую командную систему».
«Шестидесятники» тосковали по ленинским временам, по пер-
вым годам большевизма, когда партия еще не была послушным
органом в руках деспотического руководства, а представляла со-
бой сообщество единомышленников, открытое для полемики и дис-
423
куссий. Да и сам Горбачев, при упоминании Ленина, как правило,
впадал в восторженный тон. «Обращение к Ленину [...] сыграло
большую стимулирующую роль в поисках объяснений и ответов
на возникшие вопросы», — писал он, например, в 1987 году в сво-
ей книге «Перестройка и новое мышление».
Для «людей XX съезда» Ленин, главным образом в его после-
дние годы (после введения нэпа в 1921 году), символизировал
внутрипартийную демократию, борьбу против бюрократизма -
все то, что было отвергнуто позднее аппаратом, упрочившимся
при Сталине. Освобождение общества от удушающих объятий
бюрократии рассматривалось реформаторами в качестве важней-
шей задачи перестройки. Еще Хрущев, чтобы оказать давление на
враждебную реформам властную элиту, пытался через голову ап-
парата обращаться непосредственно к населению. Однако эти об-
ращения были сформулированы очень нерешительно, так как
Хрущев был не только критиком, но и приверженцем сталинской
«командной системы». Хрущев испытывал значительно больший
страх перед проявлением инициативы снизу, чем перед враждеб-
ным отношением партийного аппарата к реформам. Совсем по-
другому складывалась ситуация на новой фазе горбачевской пере-
стройки — примерно с лета 1986 года.
Призывы горбачевской команды к населению - активнее вклю-
чаться в решение общественных и политических задач - были
услышаны. По всей стране лавинообразно начали возникать так
называемые «неформальные» объединения: дискуссионные клу-
бы, экологические группы, гражданские инициативы различного
толка и т. д. Их число к началу 1988 года составляло уже около
30 тысяч. Пресса все отважнее разоблачала сталинское и брежнев-
ское прошлое, а заодно и недостатки настоящего. Бесчисленные
труды запрещенных прежним режимом авторов, не в последнюю
очередь произведения русских эмигрантов, были теперь разреше-
ны к публикации в СССР. Тот факт, что эти авторы с точки
зрения догматиков были «классовыми врагами», теперь не играл
никакой роли.
Провозглашенное Горбачевым «новое мышление» начало все
дальше отходить от учения о классовой борьбе и все ближе под-
ходить к пониманию общечеловеческих ценностей. То же самое
делали в свое время советские диссиденты. Таким образом, пере-
стройка может рассматриваться, в некотором смысле, как победа
вроде бы ликвидированного к концу 70-х — началу 80-х годов
диссидентского движения. В этой связи символичен телефонный
разговор Горбачева с академиком Сахаровым в декабре 1986 года,
в котором Генсек сообщил об окончании ссылки Сахарова — са-
мой популярной фигуры правозащитного движения в СССР. Од-
424
новременно были освобождены около трехсот политических за-
ключенных.
КПСС также была охвачена новым духом перестройки и глас-
ности. XIX партконференция в июне 1988 года стала первым пред-
ставительным партийным собранием с конца 20-х годов, на кото-
ром публично и чрезвычайно остро дискутировали сторонники
различных точек зрения. Все большую роль в этих дискуссиях
начал играть Б. Н. Ельцин, которого Горбачев вызвал из далекого
Свердловска в столицу и поручил ему в начале 1986 года руковод-
ство московским комитетом партии. Ельцин был также избран
кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Если многие догма-
тики в партийном руководстве жаловались на слишком быстрый
и радикальный курс реформ, то, по мнению Ельцина, реформы
были недостаточно решительными. Горбачев попытался призвать
своего соратника к порядку, заявив, что стране нужна перестрой-
ка, а не переворот. Это, однако, не остановило Ельцина. На пле-
нуме ЦК в октябре 1987 года, посвященном подготовке к празд-
нованию 70-летия Октябрьской революции, он открыто выступил
против партийной элиты и критиковал слишком вялый, с его точки
зрения, ход реформ. За это выступление Ельцин поплатился тем,
что был лишен большинства партийных и властных полномочий.
Раньше такие решения были окончательными. Но уже шла
перестройка: теперь судьба всей страны, как и отдельных полити-
ческих лидеров, зависела не только от баланса сил внутри высшей
партийной номенклатуры, но и от настроений общества. Это на-
шло отражение при выборах делегатов на Съезд народных депута-
тов СССР в марте 1989 года, когда Ельцин, избиравшийся в Мос-
кве, получил 89% голосов. Таким образом, московские избиратели
отменили решение ранее всемогущего Политбюро и обеспечили
возвращение Ельцина на политическую сцену.
Съезд народных депутатов должен был реанимировать совет-
ский парламентаризм, задушенный большевистской партией еще
в 1918 году. В речи на XIX партконференции в июне 1988 года
Горбачев говорил о необходимости восстановить былую власть
Советов. Съезд народных депутатов состоял из 2250 представите-
лей, 1500 были избраны, а 750 — делегированы от различных
«общественных» ооганизаций - КПСС, комсомола, профсоюзов
и т. д. Съезд народных депутатов избрал из своих рядов высший
законодательный орган - Верховный Совет (542 парламентария),
который состоял из двух палат: Совета Союза и Совета Нацио-
нальностей.
Горбачев, несмотря на постоянные требования критиков ре-
жима, в первую очередь Сахарова, в то время еще не хотел отка-
зываться от руководящей роли КПСС, зафиксированной в 6 статье
425
Конституции. Одновременно он надеялся, что обновленные Со-
веты, сформированные в результате всеобщих выборов, обеспе-
чат режиму дополнительную легитимность. Кроме того, он хотел
с их помощью оказать давление на враждебную реформам часть
партийного аппарата. Горбачев объединил в своих руках власть
в партии и государстве — на первом Съезде народных депутатов
СССР в конце мая 1989 года он был избран Председателем Вер-
ховного Совета.
Сторонники старого порядка раньше, чем сам Горбачев, увиде-
ли, к каким катастрофическим последствиям для режима приведет
разрушение существующих управленческих структур, отказ от
коммунистической догмы о правильности генеральной линии
партии, а также требование учитывать инициативу снизу. В марте
1988 года писатель Ю. Бондарев возмущался, что советские сред-
ства массовой информации дают возможность высказаться только
агрессивным злопыхателям, и если им не нанести такое же пора-
жение, как под Сталинградом, то они низвергнут страну в про-
пасть. В партии часто высказывалось мнение, что концепция ре-
форм Горбачева оказалась абсолютно ошибочной. Советский посол
в Варшаве В. Бровиков утверждал на Пленуме ЦК весной 1989 года,
что из всеми признанной мировой державы Советский Союз пре-
вратился в предмет насмешек, и злорадный Запад видит в нем
теперь колосса на глиняных ногах.
Как опытный аппаратчик, Горбачев виртуозно владел искусст-
вом внутрипартийной борьбы. Ему удалось отстранить от власти
многих своих противников внутри партии. До августа 1987 года
были смещены с занимаемых должностей 6 из 14 партийных ру-
ководителей союзных республик, 75 из 150 секретарей обкомов
в крупных регионах страны. В 1988 году кадровые перестановки
продолжились. И все-таки, несмотря на все эти акции, Горбачеву
не удалось сломить сопротивление реформам со стороны аппарата.
Ничего не изменило и отстранение от решающих рычагов власти
лидера догматиков Е. Лигачева в октябре 1988 года.
После выборов на Съезд народных депутатов весной 1989 года,
ранее всесильный партийный аппарат впал в панику. До сих пор
профессиональная карьера и политическое благополучие партий-
ных функционеров зависели только от их непосредственного на-
чальства. А тут появился новый фактор - отношение избирателей.
От функционеров требовалось теперь умение убеждать. Пораже-
ние многих представителей номенклатуры на выборах весной
1989 года ясно показало неумение правящей бюрократии приспо-
собиться к новым условиям.
На заседании Политбюро 28 марта 1989 года, посвященном
анализу результатов выборов, Лигачев заявил: «Перестройка выз-
426
вала в обществе противоречивые реакции, именно этим объясня-
ется то обстоятельство, что избиратели проголосовали против
партийных и хозяйственных работников, а также и военных. Глав-
ной причиной этого, с моей точки зрения, послужили средства
массовой информации — людям буквально вдалбливали, что надо
выступать против партии; а это очень опасно. В Венгрии и в Че-
хословакии в 1968 году тоже все начиналось со средств массовой
информации».
Лигачеву возразил горячий сторонник перестройки А. Яков-
лев: «О поражении вообще не может быть и речи. 84% процента
избирателей пришли к урнам, а 85% избранных - коммунисты.
Это стало референдумом перестройки». Однако это вряд ли успо-
коило правящую элиту, утратившую почву под ногами.
Еще большим ударом, чем результаты выборов, явились для
властных структур двухнедельные дебаты на Съезде народных
депутатов в мае-июне 1989 года. Миллионы граждан, неотрывно
следивших за ходом этих дебатов по телевидению, так много уз-
нали о реальной ситуации в государстве и о недостатках существу-
ющей системы, что управлять ими как раньше стало уже невоз-
можно.
Массовый террор, по крайней мере, на поздних стадиях разви-
тия большевистского режима, не был обязательным условием его
сохранения. Классики теории тоталитаризма в этом отношении
ошибались. Тотальный контроль над средствами производства
также не был необходимой предпосылкой для выживания систе-
мы. Наличие сильного частного сектора в экономике во времена
нэпа в 20-е годы не препятствовало единовластию большевиков.
Но с чем система не могла справиться, так это с правдой о самой
себе.
Сопротивление правящей партбюрократии курсу Горбачева
постоянно росло. Реформаторы объясняли это живучестью ста-
линского наследия. Московский историк Гефтер писал в середине
1988 года: «Сталин умер [только] вчера». Однако не только бю-
рократический аппарат препятствовал перестройке. Многие ста-
линские нормы мышления и поведения были распространены не
только среди представителей правящей элиты, но и в широких
кругах населения. Некоторые авторы в связи с этим говорили
о вульгарном или наивном сталинизме. Публицист Л. Карпинский
в середине 1988 года объяснял этот феномен следующими причи-
нами: «Здесь и искреннее отождествление Сталина с идеалами
социализма, [...] здесь и ностальгия по своей боевой молодости,
[...] здесь [...] и потребность в защите, верховной «отеческой» силе,
которая накажет порок, вознаградит добродетель и все расставит
по своим местам».
427
По мнению реформаторов, самым действенным средством
в борьбе со сталинской мифологией была правда о прежних пре-
ступлениях, причем правда в полном объеме, а не осторожно до-
зированная. Литературный критик И. Виноградов писал: «[Прав-
да] о реальности так же неделима и целостна, как и сама реальность.
«Порционная» или «поэтапная» правда о ней — это всего лишь
в лучшем случае полуправда, [...] то есть правда, соединенная с ка-
кой-то дополняющей ее ложью. А правда приправленная ложью,
это уже, простите, что угодно, но только не п р а в д а».
Но из-за этого стремления к «полной правде» те сторонники
перестройки, которые пытались бороться со сталинизмом при
помощи ленинских идей, оказались перед серьезной дилеммой,
так как эйфорические поиски правды, охватившие всю страну,
начали расшатывать и ленинский монумент. Постепенно станови-
лось ясно, что плюрализм и открытое общество несовместимы с ле-
нинскими принципами, поскольку сущностью ленинизма было
пренебрежение элементарными демократическими нормами. Воз-
вращение к Ленину едва ли можно было связать с долгожданной
свободой. Эйфория, связанная с именем Ленина, в публицистике
времен перестройки постепенно сходила на нет. Все чаще создан-
ная Лениным в ходе гражданской войны в России система воен-
ного коммунизма воспринималась как предтеча сталинской ко-
мандной системы. Экономист В. Селюнин писал, например, в мае
1988 года: «Факты неопровержимо доказывают, что ликвидация
кулачества состоялась именно в годы «военного коммунизма», а не
на рубеже 20-30-х годов».
Такого рода высказывания чрезвычайно беспокоили консер-
вативные силы в партии, реакция которых на разоблачение пре-
ступлений большевизма представляла собой смесь возмущения
и паники: «Антиленинские идеи в последнее время широко стали
распространяться в нашей партии и стране, — сетовал директор
института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г. Смирнов на
заседании Идеологической комиссии ЦК от 26 января 1990 года. —
Хождение получила так называемая «доктринальная концепция»,
согласно которой все бедствия, пережитые страной, [...] имеют
общие причины — гипертрофию классовой борьбы и утопический
характер социалистических устремлений Маркса и Ленина».
А председатель Госкомитета СССР по телевидению и радиове-
щанию М. Ненашев на этом же заседании добавил: «[Мы] стоим
сегодня в идейном противостоянии с противниками партии и со-
циализма, по сути, у последней черты, где самый последний ру-
беж- Владимир Ильич Ленин». Поэтому он считал ту «удиви-
тельную идеологическую пассивность и беспомощность», с которой
партия реагировала на критику ленинизма, крайне опасной.
428
Защитники Ленина теперь постоянно вынуждены были оправ-
дываться, тем более что нападки на Ленина становились все ост-
рее. Один из приверженцев перестройки, философ А. Бутенко
писал в «Правде» в феврале 1990 года: «[В большевистском насле-
дии] нет того образца партии, который нам сегодня необходим...
[Ведь] ленинская партия, партия нового типа, была и осталась
инструментом борьбы за политическую власть, [...] других задач
[она] не решала... У советских коммунистов никогда не было не
только опыта демократического управления страной, но и практи-
ки конкурентной борьбы с другими партиями». Через месяц исто-
рик Ю. Афанасьев выступил против Ленина еще более беспощад-
но: «Если наш вождь и основатель действительно заложил основу
чего-то, так это возведение в принцип государственной политики
массового насилия и террора».
Примерно в то же время Горбачев, в конце концов, решил
изменить первоначальную формулировку 6 статьи Конституции,
которая закрепляла руководящую роль КПСС. Сначала это про-
изошло на Пленуме ЦК в феврале 1990 года, а затем, уже оконча-
тельно, на III Съезде народных депутатов в марте 1990 года.
Всеобъемлющая дискредитация КПСС и отрицание партий-
ного господства сопровождались все большей концентрацией
власти в руках Горбачева. В марте 1990 года в Советском Союзе
была введена президентская система. На Съезде народных депу-
татов — не напрямую народом — Горбачев был избран Президен-
том СССР. За него проголосовало только 59% депутатов. Про-
шли те времена, когда сплоченная советская номенклатура под
аплодисменты проводила в жизнь любые решения партийного
руководства. Несмотря на это казалось, что Горбачев, который
сосредоточил в своих руках высшую партийную и государствен-
ную власть во второй по могуществу стране мира, сохранит свои
позиции. Однако его власть становилось все более хрупкой, так
как не только догматики, но и убежденные реформаторы посте-
пенно отходили от Горбачева. На XXVIII съезде КПСС в июле
1990 года Ельцин демонстративно вышел из партии, к нему при-
соединились многие сторонники реформ. Консервативные силы
в партии, со своей стороны, тоже начали консолидироваться,
прежде всего, вокруг созданной в июне 1990 года Российской
коммунистической партии (РКП). Первый председатель РКП
И. Полозков считал непростительной ошибкой Горбачева, что
тот отверг учение о классовой борьбе как анахронизм. Недо-
оценкой классовых противоречий, утверждал Полозков, партий-
ное руководство лишило партию ее важнейшего методологичес-
кого инструмента и политически разоружило широкие массы
коммунистов.
429
Вакуум вокруг Горбачева становился все заметнее, особенно,
когда он разошелся со своими ближайшими соратниками по
партии, олицетворявшими курс реформ, — министром иностран-
ных дел Э. А. Шеварднадзе и Яковлевым. На Съезде народных
депутатов в декабре 1990 года Шеварднадзе демонстративно подал
в отставку и предупредил страну о грядущем реванше догматиков
и приближающейся диктатуре. 18 апреля 1991 года в письме на
имя Горбачева Яковлев заявлял о планировавшемся государствен-
ном перевороте: «Наступит нечто подобное неофашистскому ре-
жиму. Идеи 1985 года будут растоптаны. Вы, да и Ваши соратни-
ки, будете преданы анафеме. Последствия трагедии не поддаются
даже воображению».
Горбачев пытался сохранять центристскую позицию не толь-
ко в политической, но и в экономической области. Здесь он
также оставался верен «социалистическому выбору» и не был
готов решительно отказаться от механизмов плановой экономи-
ки. Закон о предпринимательстве, вступивший в силу 1 января
1988 года, гарантировал государственным предприятиям боль-
шую самостоятельность, а закон о хозяйственных объединениях
(май 1988 года) облегчал создание кооперативов, в которых к кон-
цу 1990 года было занято уже более шести миллионов человек
(примерно 4% трудящихся). Несмотря на то, что Горбачев сми-
рился с этими чертами рыночной экономики, он отверг ради-
кальный экономический прорыв в сторону рыночных отноше-
ний, предложенный С. Шаталиным и Г. Явлинским в программе
«500 дней». В экономическом отношении Советский Союз нахо-
дился в подвешенном состоянии «между прошлым и будущим».
Механизмы планового ведения хозяйства постепенно перестава-
ли функционировать, а рыночные принципы еще не набрали силу.
По сравнению с предыдущим годом, валовой национальный про-
дукт сократился в 1990 году на 2%. Перебои со снабжением прини-
мали драматические формы. Это приводило к непрекращающимся
забастовкам, которые служили дополнительным дестабилизирую-
щим фактором для режима. С другой стороны, бастующим уда-
лось добиться целого ряда уступок, что привело к повышению
самосознания до этого, в принципе, бесправных рабочих - и это
в «пролетарском государстве»! Особенно успешными в этом смыс-
ле были забастовки шахтеров Кузбасса летом 1989 года и весной
1991 года.
Когда Горбачев во время перестройки заявил: «Нам нужна
широкая демократизация всей жизни общества», он вынес, в сущ-
ности, приговор большевизму. Демократические нормы, от кото-
рых большевики отказались в январе 1918 года, разогнав Учреди-
тельное собрание, неизбежно должны были подорвать основы
430
коммунистической системы, запрограммированной на тотальный
контроль.
Поистине граничит с чудом тот факт, что привыкшая к неогра-
ниченной власти партийная бюрократия поначалу допустила, пусть
и сопротивляясь, ростки гражданского общества в стране. Моно-
литная коммунистическая система дала трещину, которая с тече-
нием времени становилась все шире. Обе структуры — утратившая
всемогущество командная система и еще сравнительно слабые
демократические организации — основывались на абсолютно раз-
ных легитимационных фундаментах и не могли сотрудничать друг
с другом, так как, по сути, отрицали друг друга. Они нуждались
в посреднике, коим и стал Горбачев, который обладал качествами
как реформатора, так и аппаратчика. Одно время он служил мо-
стом между двумя лагерями.
Так, созданная им система обнаруживала в первой фазе пере-
стройки заметное сходство с моделью бонапартизма, как ее опи-
сывал Маркс в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта».
Подъем Луи Бонапарта был также обусловлен его ролью посред-
ника, когда он соединял две нейтрализующие друг друга силы -
третье и четвертое (пролетариат) сословия.
Но каждое общество, которое еще не до конца утратило ин-
стинкт самосохранения, стремится к тому, чтобы как можно ско-
рее устранить двоевластие (а именно такое положение сложилось
в ходе перестройки), так как легитимационная неразбериха делает
невозможными не только действенные реформы, но и функцио-
нирование государственного механизма как такового. Таким об-
разом, развитие событий в СССР неизбежно вело к конфронтации
старого и нового. Позиция Горбачева утрачивала бонапартистские
черты. Из третейского судьи он превратился в своего рода буфер
между двумя конфликтующими сторонами. При этом демократы
были в гораздо большей степени заинтересованы в наличии такого
буфера, так как они чувствовали подавляющее превосходство сво-
их противников. Русские демократы привыкли к роли «вечно
побежденных».
Именно так и обстояло дело, когда противники реформ в на-
чале 1991 года нанесли ответный удар. Шансы для реставрации
прежнего режима были в тот момент для противников перестрой-
ки весьма благоприятны. У США и их союзников из-за войны
в Персидском заливе были связаны руки. Поэтому они не могли
решительно отреагировать на жесткое выступление догматиков,
прежде всего, в Прибалтике в январе 1991 года (Вильнюс и Рига).
В лагере советских демократов царили апокалиптические настро-
ения. В середине февраля 1991 года социолог Т. Заславская оха-
рактеризовала реакционный поворот в СССР как процесс, кото-
431
рый будет длиться не годы, а десятилетия. В то же самое время
один из лидеров демократической оппозиции Г. Попов язвил по
поводу тех, кто еще несколько месяцев назад называл «трупом»
центральные органы КПСС. И вот этот якобы уже мертвый партий-
ный аппарат проявляет удивительную жизненную силу и реши-
мость отвоевать обратно утраченные позиции, говорил Попов.
Очевидные изменения в политической культуре страны не
уменьшили пессимизма в лагере демократов. Одним из важней-
ших символов наступивших перемен явилось то обстоятельство,
что сотни тысяч москвичей вышли на демонстрацию протеста
против репрессивных акций в Прибалтике в январе 1991 года.
Двадцати двумя годами ранее — во время разгрома «пражской
весны» — только семь правозащитников вышли на Красную пло-
щадь, чтобы выразить протест против интервенции стран Варшав-
ского Договора. И все-таки сторонники реакционного переворота
потерпели поражение в январе 1991 года не столько в результате
сопротивления демократов, сколько из-за поведения Горбачева.
И это несмотря на то, что лидер КПСС балансировал между де-
мократическим и консервативным лагерем, не желая потерять под-
держку одной из противоборствующих сторон.
Несмотря на все свои колебания, Горбачев не намерен был
уничтожить свое детище — перестройку, к чему стремилась, начи-
ная с осени 1990 года, большая часть его команды: «Судя по всему,
на каком-то этапе М. С. Горбачев понял, — отмечает Яковлев, —
что действия его “команды”, вопреки заверениям в верности “делу
государеву” и ему лично, расходятся со стратегией на преобразо-
вания». Один из основателей консервативной депутатской группы
«Союз» В. Алкснис назвал главного, с его точки зрения, виновни-
ка провала планов путча: «[Дело] бросили на середине. Видимо
и здесь сказалась сущность Горбачева и как человека, и как поли-
тической личности. Остановился, и все рухнуло».
Политическая участь Горбачева как лидера партийной бюрок-
ратии была предрешена. Однако слой номенклатуры, до сих пор
виртуозно владевший технологией власти, к этому моменту утра-
тил никогда не подводивший его властный инстинкт. Столь же
благоприятное стечение обстоятельств, сложившихся к началу года,
когда демократы практически сами сдали позиции, вряд ли когда-
нибудь могло повториться. После быстрого завершения войны
в Персидском заливе события в Советском Союзе снова оказались
в центре внимания западной общественности. Стало невозможно
открыто подавлять ростки молодой советской демократии, как это
было в январе в Прибалтике.
Помимо этого, повсеместные забастовки шахтеров весной
1991 года способствовали частичному преодолению пессимизма
432
среди советских демократов. Но особенно важным в этой связи
было событие 12 июня 1991 года, ставшее решающей датой пере-
стройки. В этот день Ельцин был избран 57% голосов Президен-
том России. Тем самым Россия впервые за всю свою историю
получила демократически легитимированного лидера государства.
Теперь демократы получили преимущество по отношению к пар-
тийным бюрократам, так как после отказа Горбачева от монопо-
лии партии на власть и истину, КПСС осуществляла свою власть
лишь по инерции, без достаточной легитимации. И хотя в мире
есть много диктатур, не имеющих достаточного легитимного ос-
нования, в случае коммунистического режима речь идет, однако,
о диктатуре особого рода — об идеократии, которая не может су-
ществовать без идеологически обоснованных претензий на абсо-
лютное господство.
Несмотря на все это, советские демократы продолжали считать
партийный аппарат практически непобедимым противником. С за-
вистью смотрели они на своих польских единомышленников,
которым удалось создать такую мощную организацию, как «Со-
лидарность». В конце марта 1991 года политолог Л. Шевцова пи-
сала, что весь опыт восточноевропейских стран показал, что толь-
ко массовое антитоталитарное движение может стать барьером на
пути догматических сил.
Однако как раз из польского опыта следовало, что для реши-
тельного и жестко действующего партийного аппарата даже такая
массовая организация не является серьезным препятствием. 13 де-
кабря 1981 года польским военным хватило нескольких часов,
чтобы разгромить «Солидарность», насчитывавшую 10 миллионов
членов. Коммунисты, действуя по-ленински, лишь в редких слу-
чаях считались с «колеблющимися массами». Разгон Учредитель-
ного собрания с его небольшевистским большинством в январе
1918 года служит дополнительным тому примером. Московские
путчисты 19 августа 1991 года хотели, по существу, повторить
опыт 1918 года. Однако в их случае речь шла не об учениках
Ленина или Сталина, а о воспитанниках Брежнева. Идеалом, к ко-
торому они стремились, было не царство страха в ленинско-ста-
линском стиле, а «золотые» 70-е годы, то есть время, когда они
могли спокойно наслаждаться своими привилегиями. Безогово-
рочное употребление массового террора по отношению к полити-
ческим противникам требует несокрушимой веры или в утопию
(Ленин), или в самого себя (Сталин). И то и другое путчисты
19 августа 1991 года давно утратили.
Их слова также походили на фарс. Возвращение к старому
коммунистическому жаргону после шести лет гласности было
полнейшим анахронизмом. Историк Милюков писал, что рево-
433
люции становятся неизбежными тогда, когда деятельность авто-
ритарных правителей вызывает не страх, а насмешки и презре-
ние. И такая революционная ситуация сложилась 19 августа
1991 года. Коммунисты производили почти такое же жалкое впе-
чатление, как когда-то их демократические противники, отправ-
ленные ими в 1917 году «в мусорную корзину истории». И это
несмотря на то, что они все еще контролировали практически все
властные структуры в стране. В состав организованного 19 авгу-
ста 1991 года «Государственного комитета по чрезвычайному
положению» (ГКЧП) вошли среди прочих вице-президент СССР
Г. Янаев, премьер-министр В. Павлов, министр обороны Д. Язов,
министр внутренних дел Б. Пуго и председатель КГБ В. Крючков.
ЦК КПСС также безоговорочно поддержал путчистов. В этот же
день Секретариат ЦК разослал всем партийным руководителям
союзных республик и областей письмо с призывом поддержать
ГКЧП.
Когда Ельцин призвал своих сограждан выступить против пут-
чистов, у него не было практически никаких рычагов власти, на
которые он мог бы опереться. Ему пришлось прибегнуть лишь
к аргументам морального порядка. И тут оказалось, что сила, ли-
шенная веры в свою правоту, не в состоянии противостоять безо-
ружной, но уверенной в своей правоте идее. В указе № 59 от 20 ав-
густа 1991 года Ельцин назвал действия ГКЧП «государственным
преступлением». Дрожащие руки формального главы ГКЧП Яна-
ева во время пресс-конференции в первый день переворота слу-
жили подтверждением того, что путчисты не были уверены в пра-
воте своего дела. В одной из своих работ Троцкий привел
высказывание французского автора Анэ: «Временное правитель-
ство России было свергнуто еще до того, как оно это заметило».
Нечто подобное произошло и с ГКЧП.
То обстоятельство, что Президент России обладал легитимнос-
тью - главным преимуществом над путчистами, которых он зак-
леймил как узурпаторов, оказало ему неоценимую услугу. Не-
сколько воинских подразделений, размещенных в Москве
и Подмосковье, оказались перед конфликтом лояльности и отка-
зались выполнять приказы только что организованного ГКЧП.
Так поступили, например, офицеры специального подразделения
«Альфа», которым было приказано взять штурмом резиденцию
парламента России — «Белый дом» на Краснопресненской набе-
режной и арестовать Ельцина. 21 августа 1991 года путчисты осоз-
нали тщетность своих намерений и сдались на милость победите-
лей. В конфликте между неуверенной в себе силой и моралью
последняя оказалась безоговорочным победителем.
434
Распад советской империи
Многонациональная российская империя, которую после краха
царизма восстановили большевики, существовала не только за счет
насилия. В ее основе лежала идеология «пролетарского интернаци-
онализма». Она была тем важнейшим фактором, который сплачи-
вал советскую империю. Но в результате эрозии коммунистичес-
кой идеологии угасла и идея «пролетарского интернационализма»,
что поставило под сомнение само существование СССР.
Москва столкнулась со все возрастающим стремлением союз-
ных советских республик к независимости, которая была гаранти-
рована статьей 72 Конституции СССР 1977 года, гласившей, что
«за каждой союзной республикой сохраняется право свободного
выхода из СССР».
16 ноября 1988 года Верховный Совет Эстонской ССР объявил
о суверенитете Эстонии и, тем самым, открыл «парад суверените-
тов». 18 мая 1989 года последовало объявление суверенитета Лит-
вы, а 27 июля - Латвии. 11 марта 1990 года парламент Литвы
пошел еще дальше и принял постановление «О восстановлении
литовского государства». Все остальные советские республики
также объявили о своем суверенитете в 1989—1990 годах. Тяжелые
последствия для Союза ССР имела декларация о суверенитете
России, принятая 12 июня 1990 года на I Съезде народных депу-
татов РСФСР. Особенно активно в этом процессе участвовал
Ельцин, незадолго до этого избранный I Съездом народных депу-
татов РСФСР председателем Верховного Совета РСФСР. Горба-
чев позже сказал: «Решающим фактором распада СССР явилось
поведение не Прибалтики, а России».
В результате «парада суверенитетов» Конституции союзных
республик СССР получили на территории этих республик при-
оритет над Конституцией Советского Союза. Значение Союза ССР
постепенно сходило на нет. Одной из последних отчаянных попы-
ток Горбачева сохранить Советский Союз был референдум 17 марта
1991 года о существовании СССР в качестве обновленной федера-
ции. Хотя 76% граждан, принявших участие в референдуме, вы-
сказались за сохранение СССР, процесс его распада уже нельзя
было остановить.
События 1989 года в Восточной Европе в значительной мере
ускорили процесс дезинтеграции Советского Союза. В сущности,
мирная революция 1989 года в Восточной Европе стала возможной
лишь потому, что на это было косвенное согласие Москвы. На
XIX партконференции КПСС в июне 1988 года Горбачев говорил
о свободе народов и государств в выборе социальной системы, что
было воспринято как отказ от доктрины Брежнева, то есть при-
435
своенного Москвой права на военную поддержку социалистичес-
ких режимов «братских стран», если им угрожает опасность.
Под впечатлением революционных преобразований в Восточной
Европе 1989 года многие эксперты склонны переоценивать значе-
ние общественных движений протеста в коммунистических стра-
нах, начавшихся после смерти Сталина. В действительности, ни
одно из этих движений не было в состоянии осуществить смену
политической системы, за исключением Венгрии в 1956 году. Но за
это венгерскому обществу пришлось заплатить невероятно дорогую
цену. Отчасти находясь под впечатлением венгерской трагедии,
бывший в 1955-1956 годах премьер-министром Венгрии Андраш
Хегедуш, который после длительного процесса переоценки ценно-
стей стал диссидентом, в 70-е годы писал, что попытка создать
в странах Восточного блока многопартийную систему неизбежно
приведет к гражданской войне с непредсказуемыми последствиями.
Поэтому он выступал за расширение прав и свобод внутри суще-
ствующей системы, оставляя вопрос о власти за скобками.
Даже польской «Солидарности», пожалуй, самому крупному
движению протеста за всю историю существования Восточного
блока, не удалось свергнуть существующую систему. Поражение,
нанесенное «Солидарности» польскими генералами, рассматрива-
лось мировой общественностью как дополнительное подтвержде-
ние непобедимости коммунистических режимов. Один из извест-
нейших польских публицистов Ежи Турович заявил в конце
1987 года: «Мы никогда не скрывали, что нам не нравится “реаль-
но существующий социализм” Но мы не стремимся к его сверже-
нию, потому что знаем, что это невозможно». Такая точка зрения
была довольно широко представлена в Польше — стране, наиболее
оппозиционно настроенной по отношению к коммунизму.
Распад коммунистических режимов в странах Восточного бло-
ка произошел не за счет давления снизу, а, в первую очередь
вследствие новой внешнеполитической концепции руководства
СССР, считавшего следование доктрине Брежнева более не акту-
альным. В сентябре 1989 года министр иностранных дел СССР
Шеварднадзе заявил на сессии ООН, что каждый народ имеет
право свободно выбирать пути и способы своего развития. След-
ствием этой смены внешнеполитических ориентиров СССР стал
распад Восточного блока, воссоединение Германии и преодоление
раскола Европы.
Критики этого курса в советском обществе считали политику
Горбачева и его единомышленников предательством. Один из са-
мых радикальных сторонников имперской идеи, писатель А. Про-
ханов, весной 1990 года говорил: «Впервые не только в истории
отечества, но и мира мы видим, как государство рушится не в ре-
436
зультате внешних ударов, [...] а в результате целенаправленных
действий вождей». Несмотря на такую резкую критику, Горбачев,
Шеварднадзе и другие сторонники перестройки продолжали осу-
ществлять свой курс. Разумеется, их целью был не развал, а об-
новление существующих режимов в вассальных СССР государ-
ствах. Но когда эти режимы были сметены в результате мирной
революции 1989 года, Москва вмешиваться не стала. Это обстоя-
тельство явилось одной из важнейших предпосылок успеха рево-
люции 1989 года. В своих воспоминаниях Горбачев пишет об этом
так: «Политический курс и официальная пропаганда “братских
партий” ранее основывались на тезисе о ведущей роли КПСС.
Однако проводимые в Советском Союзе реформы означали конец
этой системы. Для сохранения политической власти нельзя было
больше рассчитывать на советские танки».
Мирная революция 1989 года (так же, как и многие предыду-
щие попытки обновления системы в Восточном блоке) началась
в Польше. Освободившись от постоянного страха перед давлением
Москвы, сторонники «мягкого» курса в польском руководстве во
главе с генералом Ярузельским начали поиск нетрадиционных
решений внутриполитических конфликтов. На X Пленуме ЦК
ПОРП в январе 1989 года, на котором шли бурные дискуссии, они
переняли инициативу и настояли на проведении своей линии. Вновь
была разрешена «Солидарность», начались переговоры за «круг-
лым столом». Результатом этих переговоров стало введение огра-
ниченного внутриполитического плюрализма в стране. Оппози-
ции была предоставлена возможность получить треть мандатов
в польском парламенте (сейме). Парламентские выборы 4 июня
1989 года закончились полным поражением коммунистов и их
сторонников. Это стало ясно на выборах в верхнюю палату парла-
мента (сенат); эти выборы, в отличие от выборов в сейм, были
полностью свободными. Оппозиция получила 99 мандатов из 100.
Результатом этих выборов стал крах существующего режима.
Партии, входящие в союз с ПОРП, начали постепенно отходить от
нее, что привело к образованию первого в Восточном блоке коа-
лиционного правительства, в котором доминировали не коммуни-
сты, а оппозиция — «Солидарность» (август 1989 года - прави-
тельство Тадеуша Мазовецкого).
Венгрия также стала одной из первых стран Восточной Европы,
вставшей на путь демократизации. Это было явлением весьма
примечательным, учитывая ее трагический опыт 1956 года. Но
и в революционных событиях в Венгрии отношение Москвы сыг-
рало решающую роль. Так, венгерский премьер-министр Немет
в марте 1989 года получил от Горбачева заверения, что СССР не
будет вмешиваться в процесс демократизации в Венгрии. В сен-
437
тябре 1989 года венгерское правительство приняло сенсационное
решение об открытии венгерско-австрийской границы для жите-
лей ГДР, находившихся на территории Венгрии. Это было бы вряд
ли возможно без отказа Москвы от вмешательства во внутренние
дела государств Восточного блока. Даже самороспуск партии вен-
герских коммунистов (ВСРП) в октябре 1989 года и ПОРП в ян-
варе 1990 года не спровоцировал советскую интервенцию, хотя
это и ожидалось в некоторых кругах.
Наиболее жесткий отпор вызвало горбачевское «новое мышле-
ние» в правящих кругах ГДР, что, собственно, не вызывает удив-
ления. ГДР, являясь частью разделенной Германии, чтобы легити-
мировать свой суверенитет, опиралась, в первую очередь, на
социалистическую идею. Робкие попытки восточногерманского
руководства приобщиться к немецкой национальной традиции
успеха не имели. Любая угроза «реально существующему социа-
лизму» неизбежно становилась угрозой для государственности
ГДР. Видимо, поэтому руководство ГДР так решительно протес-
товало против любых попыток реформирования социалистичес-
кой системы. Эрих Хонекер постоянно жаловался Горбачеву на то,
что «советские средства массовой информации слишком ослабили
вожжи». Во время встречи с Горбачевым в Москве в сентябре
1988 года Хонекер сказал, что проблемы возникают из-за того, что
в Советском Союзе появляются публикации, раздуваемые запад-
ными средствами массовой информации, которые ставят под со-
мнение достижения Октябрьской революции.
Во время очередной встречи с Генсеком ЦК КПСС Хонекер
назвал «распространяемые некоторыми сторонниками перестрой-
ки тезисы о единой немецкой литературе, а также их представле-
ния о единой Германии» провокацией. Горбачев же, со своей сто-
роны, в беседах с руководителем ГДР постоянно подчеркивал
значение демократии для социализма и обосновывал это при по-
мощи ленинских цитат. 7 октября 1989 года — в сороковую годов-
щину ГДР — Горбачев попытался в очередной раз убедить руко-
водство ГДР решительнее проводить курс реформ: «Я считаю
весьма важным не упустить момент, не потерять шанс... Если мы
остановимся, сама жизнь нас сразу же накажет». В тот момент
Горбачев меньше всего думал о «сдаче» ГДР. «Германская Демо-
кратическая Республика является для нас важнейшим партнером
и союзником. Этим мы руководствуемся в нашей политике», —
заявлял он.
9 ноября 1989 года, в день падения берлинской стены, пресс-
секретарь Министерства иностранных дел СССР Герасимов назвал
дискуссии об объединении Германии чисто интеллектуальным
занятием. Месяц спустя Горбачев добавил, что советское руковод-
438
ство со всей решительностью подчеркивает, что оно не оставит
ГДР на произвол судьбы; эта страна является стратегическим со-
юзником СССР и членом Варшавского Договора. Существование
двух суверенных немецких государств является послевоенной ре-
альностью. Отход от этого чреват опасностью дестабилизации
Европы.
Состоявшая из десяти пунктов программа преодоления раскола
Германии, которую канцлер ФРГ Гельмут Коль представил 28 но-
ября 1989 года бундестагу, вызвала резкое недовольство Москвы.
5 декабря 1989 года Горбачев упрекнул министра иностранных дел
ФРГ Ганса Дитриха Геншера в том, что Бонн пытается форсиро-
вать события, не консультируясь со своими партнерами: «Коль
заверял меня, что ФРГ не хочет дестабилизировать обстановки
в ГДР, будет действовать взвешенно. Однако практические шаги
канцлера расходятся с этими заверениями».
В конце января 1990 года Горбачев смирился с тем, что воссо-
единение Германии — это процесс неизбежный. Именно в этом
смысле он высказался в беседе с премьер-министром ГДР Гансом
Модровом, а спустя несколько дней — в беседе с Колем. Уже в конце
января 1990 года ближайший военный советник Горбачева маршал
Ахромеев получил указание начать подготовку вывода советских
войск из ГДР. Через несколько дней после этого начались пере-
говоры между державами-победительницами и обоими герман-
скими государствами (по формуле «два плюс четыре») о преодоле-
нии раскола Германии. Открытым остался вопрос о членстве
объединенной Германии в НАТО. Сначала Горбачев был катего-
рически против этого, о чем сообщал его ближайший помощник
А. Черняев. В этом смысле генсек высказывался, например, на
заседании Политбюро ЦК КПСС в мае 1990 года. Прорыв был
достигнут лишь в конце мая, во время встречи Горбачева с прези-
дентом США Джорджем Бушем в Вашингтоне. 31 мая 1990 года во
время беседы с Бушем Горбачев предложил американскому прези-
денту следующую совместную формулировку, касающуюся при-
надлежности объединенной Германии к военным союзам: «Соеди-
ненные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная
Германия по достижении окончательного урегулирования, учиты-
вающего итоги Второй мировой войны, сама решила, членом ка-
кого союза ей состоять».
В июле 1990 года, во время встречи Горбачева с Колем в Мос-
кве и позже на Кавказе, вопрос о членстве объединенной Герма-
нии в НАТО был окончательно решен. Месяц спустя Горбачев
рассказывал президенту США Бушу, чего ему стоила эта уступка,
и как мало понимания он нашел со стороны своих соотечествен-
ников.
439
Таким образом, группа Горбачева отказалась от западного фор-
поста советской империи, возведение которого его предшествен-
ники считали важнейшим результатом Второй мировой войны.
К этому, в сущности, революционному решению Горбачев при-
шел потому, что напряжение в отношениях Восток-Запад, не в пос-
леднюю очередь благодаря горбачевскому «новому мышлению»,
значительно уменьшилось. И на Востоке, и на Западе чувство
угрозы со стороны «классового врага» начало постепенно исчезать.
Происходила также и нормализация в отношениях между двумя
сверхдержавами после того, как СССР и США подписали согла-
шение о ликвидации ракет среднего радиуса действия (от 500 до
5 500 км). В мае 1988 года начался вывод советских войск из
Афганистана, закончившийся в феврале 1989 года. Лишь в этой
новой атмосфере стало возможным преодоление раскола Германии
и Европы. 28 июня 1991 года был распущен созданный в 1949 году
и контролируемый Москвой Совет экономической взаимопомощи
(СЭВ), а несколько дней спустя — Варшавский Договор.
Отказ от советской гегемонии в Восточной Европе и воссоеди-
нение Германии были восприняты многими критиками перестрой-
ки как предательство интересов Советского Союза. Напрасно сто-
ронники перестройки пытались убедить своих консервативных
оппонентов в том, что новый политический курс отвечает интере-
сам страны. Так, например, в декабре 1990 года Шеварднадзе за-
явил, что Советский Союз стал теперь полноправным членом
цивилизованного сообщества народов. По его мнению, исчезла
существовавшая десятилетиями внешняя угроза для страны, и ни-
какие государства не будут пытаться использовать внутренние
трудности СССР для достижения своей выгоды.
Однако критики перестройки не были убеждены в этом. Уже
упоминавшийся полковник Алкснис, один из основателей импер-
ски настроенной депутатской группы «Союз», заявил: «Наша дер-
жава впервые, наверное, за всю свою историю не имеет союзни-
ков, мы сами по себе. И я не могу отнести это к достижениям
внешней политики».
Конец советского владычества в Восточной Европе имел двой-
ной результат. С одной стороны, он активизировал противников
русской гегемонии в отдельных союзных республиках, а с дру-
гой — сторонников имперской идеи, стремившихся уберечь СССР
от распада при помощи военных средств, в первую очередь, в При-
балтике. Эти попытки оказались безуспешными. Обрушение все
более зыбкого здания остановить было невозможно.
440
X. В ПОИСКАХ СЕБЯ:
ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКАЯ РОССИЯ
ПРИ ЕЛЬЦИНЕ
Тернистый путь к открытому обществу
То обстоятельство, что ЦК КПСС безоговорочно поддержал
путч 19 августа 1991 года, привело после его подавления к полной
дискредитации партии — той самой, которая после удавшегося
путча 7 ноября 1917 года в течение семи десятилетий держала
страну в абсолютном повиновении. Своего последнего генераль-
ного секретаря, Горбачева, она, как в свое время Хрущева, отстра-
нила от власти. Но между отставкой Горбачева и смещением Хру-
щева было одно существенное отличие: после свержения Хрущева
КПСС продолжала управлять страной, а устранение Горбачева
партия пережить не смогла. 22 августа 1991 года Горбачев вернул-
ся в Москву из своей летней резиденции в Форосе, где содержался
под домашним арестом во время путча, и заявил, что он вернулся
в другую страну, и сам стал другим человеком.
24 августа 1991 года Горбачев подал в отставку с поста Гене-
рального Секретаря ЦК КПСС. За день до этого в Верховном
Совете РСФСР перед телевизионными камерами и в присутствии
Горбачева Ельцин подписал декрет о временном приостановлении
деятельности КПСС на территории России. 29 августа Верховный
Совет СССР распространил действие этого декрета на всю терри-
торию Советского Союза. Накануне 74-й годовщины Октябрь-
ской революции — 6 ноября — Ельцин запретил деятельность
КПСС и компартии России на территории РСФСР и аргументи-
ровал этот запрет следующим образом: «КПСС никогда не была
партией. Это был особый механизм формирования и реализации
политической власти путем сращивания с государственными струк-
турами или их прямого подчинения КПСС».
Запрет КПСС стал, в сущности, окончательным приговором
для СССР, так как тем самым был упразднен важнейший органи-
зационный и идеологический фактор, объединявший Советский
Союз. Во время августовского путча 1991 года и сразу же после
него почти все союзные республики подтвердили свои прежние
заявления о суверенитете, то есть объявили о своей независимос-
ти. Одновременно Ельцин начал упразднять союзные структуры.
28 октября 1991 года он заявил, что Россия не будет больше фи-
441
нансировать целый ряд союзных министерств и ведомств (при-
мерно 70).
1 декабря 1991 года состоялся референдум на Украине — круп-
нейшей после России по количеству жителей республике Совет-
ского Союза, которая вместе с Россией, Белоруссией и республи-
ками Закавказья подписала 30 декабря 1922 года Союзный Договор
об образовании СССР. 90% участников референдума подтвердили
сделанное 24 августа 1991 года заявление о независимости Укра-
ины. Украинский референдум ускорил процесс распада СССР.
8 декабря 1991 года под Минском состоялась встреча Президента
России, Президента Украины Л. Кравчука и Председателя Вер-
ховного Совета Белоруссии С. Шушкевича. Результаты этой встре-
чи стали важнейшим этапом в истории России и СССР, так как
высшие представители государств, подписавших в 1922 году Со-
юзный Договор, теперь заявили, что «СССР как субъект между-
народного права и геополитическая реальность прекращает свое
существование». Вместо СССР было решено основать более гиб-
кий союз — Содружество независимых государств (СНГ). 21 де-
кабря 1991 года по алма-атинскому договору бывшие республики
СССР, за исключением прибалтийских государств и Грузии, вош-
ли в состав СНГ. Грузия вступила в СНГ только в 1993 году.
Статья 1 коллективного договора СНГ, подписанного 22 января
1993 года, гласила, что Содружество образуется на основе сувере-
нитета и равенства его членов: государства — участники СНГ яв-
ляются самостоятельными и равноправными субъектами между-
народного права.
25 декабря 1991 года Горбачев ушел в отставку с поста Прези-
дента СССР. РСФСР была переименована в Российскую Федера-
цию, которая стала преемницей СССР в Совете Безопасности ООН
и, фактически, наследницей Советского Союза. Таким образом,
правопреемственность была сохранена.
Многие сторонники имперской идеи в России, да и в других
республиках бывшего Советского Союза расценили встречу под
Минском в декабре 1991 года как коварный заговор отъявленных
врагов российской империи, которые, выполняя заказ Запада,
хотели уничтожить Россию как великую державу. Этот «тезис об
ударе кинжалом в спину» поразительным образом напоминает
ситуацию, сложившуюся в Германии после Первой мировой вой-
ны и оказавшую сильное влияние на политическую культуру
Веймарской республики. Сторонники тезиса об «ударе кинжалом
в спину» не желали принимать во внимание то обстоятельство, что
минское соглашение только закрепило уже свершившийся про-
цесс государственного распада, который был неизбежен в резуль-
тате начавшейся эрозии партийного господства.
442
Следует, однако, подчеркнуть, что роспуск Советского Союза,
несмотря на яростные нападки на российское руководство, проте-
кал на удивление мирно. До сих пор таким геополитическим и со-
циальным переворотам, как правило, предшествовали опустоши-
тельные войны и кровавые революции. Тем больше поражает та
легкость, с которой в 1989 году государства Восточной и Цент-
ральной Европы смогли избавиться от советской опеки, а двумя
годами позже народы Советского Союза - от большевистской
системы и гегемонии Москвы. При этом, как известно, пацифи-
стские тенденции были абсолютно чужды большевикам. Их со-
зданный в 1917 году режим существовал, в немалой степени за
счет силы, которую они, не задумываясь, применяли всякий раз,
когда их монополия на власть оказывалась под угрозой. До самого
конца в их руках был сосредоточен колоссальный потенциал вла-
сти. По расчетам некоторых экспертов, на военно-промышленный
комплекс приходилось более 25% валового внутреннего продукта
Советского Союза — колоссальная сумма для мирного времени.
Несмотря на поражение в идеологической и экономической сфе-
рах, в области технологии власти коммунисты были в прошлом
настоящими виртуозами. Однако к моменту горбачевской пере-
стройки у них уже отмечалось отсутствие «воли к власти». В отли-
чие от прежних кризисов системы (1953, 1956, 1968 годы), они
чувствовали себя не «историческими победителями», а «побежден-
ными». Именно поэтому они почти без борьбы отказались от сво-
ей монополии на власть, которую до сих пор защищали так реши-
тельно и жестко.
Парадоксальным образом распад коммунистических режимов
менее болезненно протекал именно в тех государствах, которые
больше всего зависели от Советского Союза. Правящие круги более
независимых коммунистических государств — Югославии, Румы-
нии, Албании — особенно упорно сопротивлялись либеральным
импульсам, идущим из Москвы.
То, что в странах Восточной и Центральной Европы — в Польше,
Чехословакии, Венгрии, ГДР — удалось сравнительно мирным
путем разрушить «реально существующий социализм», представ-
ляется более или менее понятным. Эти государства освободились
от режимов, навязанных им советской оккупационной властью
в 1945 году. Важнейшим стратегическим резервом этих режимов
были советские танки. Отказ Горбачева от доктрины Брежнева
лишил вассалов Москвы важнейшей опоры их власти. Их режимы
рухнули в одночасье. Аналогичное развитие событий в самой
Москве считалось на Востоке и на Западе практически невозмож-
ным. В конце концов, коммунистическая система в России, в от-
личие от Восточной Европы, возникла в результате революции по
443
классическому образцу и пустила в СССР гораздо более глубокие
корни, чем в Польше, Венгрии или ГДР.
Однако советским коммунистам была уготована почти такая же
судьба, что и их восточноевропейским единомышленникам. У них
тоже отсутствовала воля к власти. СССР также распался почти
бескровно. Произошло это в конце XX столетия, в котором чело-
вечество пережило две мировые войны, жесточайшие гражданские
войны, Освенцим и ГУЛАГ! Но может быть, как раз благодаря
драматическим воспоминаниям об ужасах первой половины XX ве-
ка, закончившихся в Советском Союзе лишь со смертью Сталина
в 1953 году, развитие событий в советской империи в 1989—
1991 годах протекало, в общем и целом, мирно. Эти же воспоми-
нания оказали свое влияние и на поведение тех группировок,
которые боролись против ГКЧП. Многие из них не желали рас-
сматривать августовские события после подавления путча как
революцию, потому что с революцией ассоциировались такие
понятия, как массовый террор и диктатура. Именно поэтому они
отказались от кровавой расправы с побежденными в большевист-
ском духе. С точки зрения одного из ведущих представителей
демократического лагеря, Попова, это решение имело чрезвычай-
ное значение не только для России, но и для всего мира.
Позднее Ельцин вспоминал, что в сентябре — октябре страна
буквально балансировала на краю пропасти. И все же удалось
спасти Россию от революции, а человечество — от ее катастрофи-
ческих последствий. В течение года не стихали призывы к реши-
тельной конфронтации, говорил президент. Но ни один из этих
призывов не нашел отклика в сердцах русских людей. Именно это
Ельцин считал общей победой.
Г. Старовойтова, принадлежащая к самому решительному кры-
лу в демократическом лагере, считала, напротив, непростительной
ошибкой демократов то обстоятельство, что они не в полной мере
использовали свою победу в августе 1991 года. Именно тогда су-
ществовала уникальная возможность радикально обновить аппа-
рат власти, пока он находился в шоке. Но этого не произошло.
Прежние структуры власти получили временную передышку, ко-
торую использовали для консолидации своих рядов.
В России до сих пор идут споры о том, совершили ли в августе
1991 года Ельцин и его сторонники ошибку, встав на путь комп-
ромиссов, а не революционной борьбы. В этой связи, однако,
нельзя забывать, сколь скромной была организационная база Ель-
цина и его команды в момент их победы. Кроме того, надо доба-
вить, что после победы над общим противником большинство
демократических группировок перешло в оппозицию к новому
руководству страны. Чтобы не исчезнуть с политической сцены,
444
правительство Ельцина было вынуждено искать компромисс
с прежними структурами, готовыми смириться с реформами. Здесь
видно определенное сходство с поведением большевиков после
1917 года. Хотя большевики считали свою революцию самым ра-
дикальным переворотом в истории, им через несколько месяцев
после прихода к власти пришлось искать поддержки у «буржуаз-
ных специалистов», то есть у представителей «старого мира», ко-
торый большевики хотели полностью разрушить. Иначе режим
просто не смог бы обеспечить свое существование. Однако у боль-
шевиков было в распоряжении одно чрезвычайно действенное
средство, чтобы заставить «классовых врагов» работать на себя —
«красный террор». Таким средством победители в августе 1991 года
не располагали. Чтобы склонить к сотрудничеству наиболее гиб-
кие элементы прежних структур, им пришлось апеллировать к их
интересам и одновременно убеждать их в том, что реставрация
старого режима не может быть осуществлена ни при каких обсто-
ятельствах.
На первом этапе развития посткоммунистической России по-
литическая инициатива принадлежала радикальным реформато-
рам; они, окрыленные августовской победой, мечтали о быстром
переходе страны к рыночной экономике, к правовому государству
и открытому обществу. 28 октября 1991 года, выступая на Съезде
народных депутатов РСФСР, Ельцин провозгласил ряд основопо-
лагающих реформ. Он говорил, что время мелких шагов прошло.
Поле для проведения реформ свободно. Необходим мощный ре-
форматорский прорыв. После защиты политической свободы надо
обеспечить экономическую свободу и устранить все препятствия
на пути к свободному предпринимательству и предоставить лю-
дям возможность работать и получать за эту работу столько, сколь-
ко они заслуживают. Наиболее болезненной мерой, продолжал Ель-
цин, будет отпуск цен. Но без этой меры все разговоры о реформах
и рынке — пустая болтовня. Хотя за последние годы это всем стало
ясно, никто не решается сделать этот трудный шаг. Отсюда, гово-
рил Ельцин, бесконечные компромиссы, открывающие дорогу
экономическому хаосу. Вторым аспектом экономических реформ,
которые планировало правительство, являлась приватизация, созда-
ние смешанной экономики с сильно развитым частным сектором.
Ельцин не скрывал, что запланированная реформа (по крайней
мере, ее первоначальная стадия) будет чрезвычайно жесткой. В ус-
ловиях острейшего кризиса, который переживает страна, не удас-
тся безболезненно осуществить реформы. Особенно тяжелым,
подчеркнул он, будет первый шаг. Это приведет к некоторому
снижению уровня жизни, но зато исчезнет, наконец, неопределен-
ность, и проявится ясная перспектива.
445
Российские реформаторы, в первую очередь министр финансов
Е. Т. Гайдар, ориентировались в своей политике на так называе-
мую политику «шоковой терапии» в Польше, провозглашенную
1 января 1990 года министром финансов правительства Мазовец-
кого Лешеком Бальцеровичем. Последний, незадолго до начала
«шоковой терапии» в России, в основу которой должен был быть
положен отпуск цен, находился в Москве. Бальцерович рассказал
о разговоре, который состоялся у него с Ельциным. Озабоченный
президент поинтересовался, насколько высоко поднимутся цены:
в два — три раза, как полагали его экономические советники, или
в десять раз, как опасался он сам. Тем не менее, Ельцин твердо
решил пойти этим тернистым путем: «У Горбачева не было шансов
осуществить эти смелые и непопулярные реформы. При [его]
низком авторитете среди населения подобный шаг означал бы
политическое самоубийство».
Переход России от планового хозяйства к рыночной эконо-
мике все же оказался процессом гораздо более сложным, чем
в бывших государствах — союзниках СССР — в Польше, Венгрии
или Чехословакии (теперь Чехии и Словакии). Государственный
контроль, пытавшийся задушить любое проявление экономичес-
кой инициативы, существовал в России с 1918 года, а потом,
после краткого перерыва во время нэпа, с 1929 года; в Восточной
и Центральной Европе он появился на двадцать-тридцать лет
позже. Помимо этого, Россия, как великая держава, располагала,
в отличие от своих бывших вассалов, мощным военно-промыш-
ленным комплексом, зависимым от государства и имевшим мас-
су привилегий. Интеграция ВПК в рыночные структуры была
задачей чрезвычайно сложной. Не в последнюю очередь по этой
причине российские реформаторы не смогли добиться таких же
успехов, каких достигли их единомышленники в Восточной
и Центральной Европе. Если экономическое развитие Польши,
Венгрии или Чехии после определенного сложного этапа снова
начало стабилизироваться, то российская экономика даже через
несколько лет после начала нового экономического курса все
еще была далека от стабильности. По некоторым расчетам,
в 1992 году темпы инфляции составляли 2600%, а в 1993 году —
940%. Хотя правительство и пыталось компенсировать рост ин-
фляции за счет повышения доходов жителей страны, оно не могло
остановить стремительное снижение уровня жизни населения,
который, по мнению некоторых экономистов, понизился почти
наполовину. Валовой промышленный продукт сократился
в 1992 году на 23%, падение производства сохранялось на протя-
жении нескольких последующих лет, хотя и не в таком большом
размере. Число людей, живущих за чертой бедности, составило
446
весной 1995 года, согласно принятым в России нормам, 46 мил-
лиона человек — 31% населения страны.
Только в 1994 году, в какой-то степени благодаря поддержке
Международного валютного фонда, удалось приостановить гипер-
инфляцию. Во второй половине 1990-х годов уровень инфляции
в стране даже начал приближаться к однозначному числу.
С 1996 года начало сокращаться число граждан России, живущих
за чертой бедности. Примерно в 1997 году был приостановлен спад
валового внутреннего продукта. Тогда это называлось «стабилиза-
цией на нижнем уровне». Однако в результате резкого падения
курса рубля в так называемый «черный понедельник» 17 августа
1998 года, уничтожившего сбережения миллионов людей, начав-
шемуся процессу стабилизации был нанесен новый удар.
Как реагировало население России на экономическую шоко-
вую терапию? Явлинский, один из самых непримиримых крити-
ков политики реформ Гайдара, в мае 1992 года писал: «Главным
результатом реформ была потеря привычных ориентиров практи-
чески всеми слоями населения и распад старой системы жизне-
обеспечения». Явлинский считал вполне вероятной реакцией на
подобное развитие событий социальный взрыв невиданного мас-
штаба. Не менее пессимистично были настроены эксперты незави-
симого московского «Института нового мышления». В меморан-
думе, опубликованном в мае 1992 года, они упрекали правительство
Ельцина в отсутствии какой-либо концепции. Они считали нача-
ло «революции голодных» и социальный взрыв лишь вопросом
времени и добавляли, что призрак жакерии (то есть крестьянского
или народного восстания) уже бродит по стране. На Западе поло-
жение в России оценивали в таком же духе. Директор ЦРУ Роберт
Гейтс через несколько месяцев после августовской победы рос-
сийских демократов предсказывал, что зимой 1991 — 1992 годов
в России произойдут крупнейшие волнения и беспорядки.
Российский вице-президент А. В. Руцкой говорил в феврале
1992 года о распространенной в России тоске по брежневским
ценам и добавил, что, судя по всему, эти люди хотят возвращения
прежней политической системы. Сторонники прежнего порядка
действительно почувствовали свой шанс. Неудавшееся в августе
1991 года нападение на московский Белый дом должно было по-
вториться. Но на этот раз противники реформ хотели штурмовать
его не танками, а во главе отчаявшихся народных масс. За неудав-
шейся «реставрацией сверху» должна была последовать попытка
«реставрации снизу». Однако демонстрации протеста, которые сто-
ронники разрушенного Советского Союза постоянно организовы-
вали в российской столице с февраля 1992 года, выглядели не
слишком устрашающими. Призывы к свержению «демократичес-
447
ких эксплуататоров» при помощи силы не находили должного
отклика. Невероятное терпение русского народа, невзирая на чу-
довищно высокие цены и катастрофически недостаточное снабже-
ние, выдержало первую зиму второй русской демократии. Соци-
олог Ю. Левада в марте 1992 года писал, что о долготерпение народа
разбивались до сих пор и «красные» с их призывами к реваншу,
и «черные» с их националистическими лозунгами.
На референдуме, проведенном российским правительством в ап-
реле 1993 года, то есть через полтора года после начала «шоковой
терапии», правительственная политика реформ, к всеобщему изум-
лению, была поддержана большинством голосов. Несмотря на
вошедшее в пословицу долготерпение народа, политическое поло-
жение в России с конца 1992 года все же стало ухудшаться, в пер-
вую очередь из-за обострения конфликтов в верхних эшелонах
власти. Во время августовского путча 1991 года российская испол-
нительная власть (Президент) и законодательная власть (Съезд
народных депутатов и Верховный Совет) действовали сообща. Они
вместе отражали попытки консерваторов повернуть колесо исто-
рии вспять. 1 ноября 1991 года Ельцин был наделен Съездом на-
родных депутатов особыми полномочиями, которые должны были
позволить ему завершить проведение реформ, в результате чего
российский парламент оказался в значительной степени выклю-
ченным из процесса принятия решений. Вице-президент Руцкой,
постоянно критиковавший курс реформ, не принадлежал к числу
ближайших соратников Ельцина. Вокруг Руцкого и председателя
российского парламента Р. И. Хасбулатова начали группироваться
критики курса реформ, опиравшиеся на поддержку большинства
членов парламента. «Шоковую терапию» Гайдара они считали
программой чужеродной, импортированной с Запада, которая в рос-
сийских условиях неизбежно приведет к полному развалу хозяй-
ственных механизмов и социальной катастрофе.
В декабре 1992 года Ельцин под давлением парламента был
вынужден отправить Гайдара в отставку. Его преемником стал
представитель промышленного лобби В. С. Черномырдин, дистан-
цировавшийся от радикальной рыночной концепции Гайдара.
Однако конфронтация между исполнительной и законодательной
властями на этом не закончилась. Напротив, в течение 1993 года
она существенно обострилась. Обе конфликтующие стороны опи-
рались на разные источники легитимности. Ельцин ссылался на
демократическое волеизъявление народа, на президентские выбо-
ры 12 июня 1991 года, которые были первыми свободными выбо-
рами в истории России после выборов в Учредительное собрание
в ноябре 1917 года. Выборы на Съезд народных депутатов России,
состоявшиеся в марте 1990 года, считались, в отличие от президент-
448
ских, наполовину свободными, так как к моменту выдвижения
кандидатов в России, тогда еще в Советском Союзе, формально
существовала монополия КПСС на власть. А Верховный Совет
законодательно опирался, в первую очередь, на еще действовав-
шую в то время брежневскую Конституцию РСФСР, в статье 104
которой было записано, что Верховный Совет является высшим
органом государственной власти; статья 104-я практически отме-
няла принцип разделения властей. Ответственный секретарь Кон-
ституционной комиссии Верховного Совета О. Румянцев в этой
связи отмечал, что на основании действующей Конституции пол-
номочия российского парламента, в сущности, безграничны.
Так, Верховный Совет имел право объявить любое решение
исполнительной власти противоречащим Конституции, и он по-
стоянно этим правом пользовался. Постепенно эта процедура ста-
ла рутиной. Парадокс ситуации, начавшей обостряться с середины
1993 года, московский экономист и политолог Селюнин сформу-
лировал так: «Многое можно поставить в вину Советам, и лишь
один упрек несправедлив: вопреки расхожему мнению, ни съезд
нардепов, ни Верховный Совет не нарушают законов. По нынеш-
ней Конституции все их безумства заранее, априорно легитимны».
Созванное в июне 1993 года Конституционное совещание не
смогло разрешить этот конфликт. Таким образом, созданная после
августа 1991 года «вторая русская демократия» так же, как и «пер-
вая», существовавшая с февраля по октябрь 1917 года, так же, как
и СССР незадолго до своего роспуска, была парализована в ре-
зультате своего рода двоевластия, то есть такой системы, которая
не признавала разделения властей и приводила к расколу государ-
ства на две конкурирующие и не признающие легитимности друг
друга структуры. Казалось, двоевластие было проклятием русской
демократии XX века.
Первое русское двоевластие было упразднено в результате боль-
шевистского переворота 7 ноября 1917 года. Второму двоевластию
положил конец Ельцин, когда своим указом от 21 сентября
1993 года распустил Съезд народных депутатов и Верховный Совет.
Этот указ Ельцина в свою очередь спровоцировал попытку
государственного переворота со стороны консервативно настроен-
ных парламентариев. Впервые за всю историю посткоммунисти-
ческой России во внутриполитической борьбе была применена
сила. Резиденция российского парламента, московский Белый дом,
бывший во время августовского путча 1991 года символом моло-
дой российской демократии, теперь символизировал для сторон-
ников Ельцина враждебность реформам со стороны «вечно вче-
рашних консерваторов». Во время стычек, достигших кульминации
3 и 4 октября 1993 года, по официальным данным погибло 150 че-
449
ловек. И снова, как и в августе 1991 года, вооруженные силы были
охвачены конфликтом лояльности, и снова они выбрали законно
избранного российского Президента. Верховный Совет был обре-
чен. Однако штурм Белого дома, транслировавшийся многими
телевизионными компаниями в прямом эфире, нанес глубокую
травму сознанию общества и в значительной степени способство-
вал дискредитации демократической идеи.
Какой режим был создан командой Ельцина после роспуска
Верховного Совета и устранения «второго» русского двоевластия?
В 1917 году большевики уничтожили не только двоевластие, но
и саму русскую демократию; на ее месте они построили первый
в новейшей истории тоталитарный режим. Режим, созданный пос-
ле государственного переворота Ельцина, конечно, не был тотали-
тарным. Во многом он напоминал систему, сложившуюся в цар-
ской России после революции 1905 года, которую Макс Вебер
назвал «псевдоконституционной». Разработанная Ельциным и его
советниками Конституция, принятая 12 декабря 1993 года, стала
почти копией «Основных законов Российской империи» от апре-
ля 1906 года: «Императору всероссийскому принадлежит верхов-
ная самодержавная власть», записано в статье 4 «Основных зако-
нов» 1906 года. По ельцинской Конституции «Президент
Российской Федерации является гарантом Конституции Россий-
ской Федерации» (статья 80 Конституции РФ). Согласно статье 12
«Основных законов» Император руководил внешними сношени-
ями российского государства с чужеземными державами. «Прези-
дент Российской Федерации осуществляет руководство внешней
политикой Российской Федерации», — записано в статье 86 ель-
цинской Конституции.
Парламенту России отводилась очень скромная роль - как
в «Основных законах» 1906 года, так и в Конституции 1993 года.
В обоих случаях парламент получил название «Государственная
Дума» — эта деталь в очередной раз свидетельствует о сознатель-
ном поиске посткоммунистическими правителями России преем-
ственности по отношению к дореволюционной истории страны.
Русская история почти всегда характеризовалась всемогуществом
государства и бессилием общества. Можно поддаться искушению
и определить политические режимы, созданные в начале и конце
XX века, как незначительные модификации традиционного рус-
ского этатизма. Однако нельзя упускать из виду, сколь важным
для России оказалось введенное в 1905—1906 годах, а также
в 1993 году разделение властей. До 1905 года и после ноября
1917 года в России существовала неограниченная автократия, в ко-
торой общество имело в основном обязанности по отношению
к государству и очень мало прав. Тогда не могло быть и речи
450
о какой-либо легальной оппозиции, о закрепленной законом
свободе слова и собраний. Поэтому возвращение постсоветской
России к так называемому «псевдоконституционализму» 1905—
1906 годов, то есть к единственному периоду в истории страны,
когда разделение властей было законодательно закреплено, нельзя
рассматривать как катастрофу. К началу первой чеченской войны
в декабре 1994 года, о которой речь будет идти дальше, повсеме-
стно царили опасения, что в России в ближайшем будущем будет
создан диктаторский режим. Этим опасением не суждено было
осуществиться.
«Мы говорим сегодня, что хотим... Читаем, между прочим, тоже,
что хотим. А это, поверьте, совсем немало», — заявил в мае
1995 года, то есть через полгода после начала чеченской войны,
правозащитник С. Ковалев, считавшийся на Востоке и на Западе
«совестью России». Начатые так называемой московской «партией
войны» военные действия против мятежной кавказской респуб-
лики не смогли уничтожить, как поначалу опасались, хрупкие
плюралистические структуры в стране. И снова вспоминается
ситуация в России в 1905—1917 годах. В то время созданный
в 1905—1906 годах новый порядок переживал тоже немало ударов,
например, напоминавший государственный переворот роспуск
Думы премьер-министром П. А. Столыпиным 3 июня 1907 года.
Однако основные принципы Конституции остались неприкосно-
венными. Конституция, как писал в то время русский либераль-
ный политик Маклаков, начала оказывать воспитательное воздей-
ствие как на правительство, так и на общество.
Действительно, после 1905 года Россия сделала большой шаг
к плюралистическому государству с многопартийной системой,
свободой печати и собраний. Общество, остававшееся до сих пор
бесправным и практически бессильным, начало освобождаться от
государственного контроля и постепенно становиться самостоя-
тельным партнером правящей бюрократии. И все же находящееся
тогда в процессе становления «гражданское общество» в России
было чрезвычайно хрупким, поскольку ему не хватало прочного
фундамента. Нижние слои русского общества, в первую очередь
крестьяне, были в гораздо меньшей степени заинтересованы в кон-
ституционных свободах и связанных с ними правовых гарантиях,
чем в решении аграрного вопроса. Так, например, гарантирован-
ная Конституцией неприкосновенность собственности (статья 77)
рассматривалась ими скорее как препятствие, поскольку они меч-
тали о полном лишении собственности помещиков — так называ-
емом «черном переделе».
От стремления русского народа к социальной справедливости
выиграли, в конце концов, политические демагоги, которые
451
в 1917 году сумели повернуть колесо истории вспять. Развитие
России в направлении правового государства было жестоко подав-
лено, а общество снова превращено в инструмент в руках автокра-
тического режима. Грозит ли сегодняшней России такое «повторе-
ние истории»? Не появится ли снова искушение заменить
обусловленное свободой социальное и экономическое неравенство
уравнивающим всех авторитарным режимом? Много десятилетий
тому назад Георгий Федотов заметил, что русская этика является
эгалитаристской и коллективистской. Из всех форм справедливо-
сти на первом месте для русских стоит равенство.
Этой особенностью русского характера пытались в 90-е годы
воспользоваться радикальные противники реформ, как справа, так
и слева, например, праворадикальная Либерально-демократичес-
кая партия В. В. Жириновского и возрожденная в феврале 1993 года
Коммунистическая партия Российской Федерации. КПРФ воз-
никла в результате компромиссного решения Конституционного
Суда РФ 1992 года: он хоть и признал законность указа Ельцина
о запрещении компартии, но, в то же время, предоставил отдель-
ным партийным ячейкам коммунистов право на политическую
деятельность. В сущности, это решение предоставило российским
коммунистам возможность заново конституироваться в качестве
партии. Под руководством своего нового председателя, Г. А. Зюга-
нова, КПРФ в кратчайшие сроки выросла в самую крупную партию
страны, насчитывающую более 500 тысяч членов и 20 тысяч пер-
вичных организаций. Парламентские выборы в декабре 1993 года
завершились поражением реформистских партий. Их радикаль-
ным противникам слева и справа (КПРФ, Аграрная партия, ЛДПР,
«Русский путь» и т. д.) удалось получить почти половину мест
в Госдуме. Очень быстро российские реформаторы, которые еще
за полгода до этого, на референдуме 25 апреля 1993 года, праздно-
вали большой успех, растратили свой капитал доверия.
Россия оказалась теперь перед дилеммой, перед которой когда-
то стояла Веймарская Германия, когда радикальные противники
демократии — национал-социалисты и коммунисты — одержали
сокрушительную победу на выборах в рейхстаг в сентябре 1930 года.
Эту дилемму один из руководителей Социал-демократической
партии Германии Рудольф Гильфердинг сформулировал так: «Ут-
верждать демократию против воли большинства, которое отвер-
гает демократию, и причем утверждать ее, действуя на основе
политических средств, предоставленных демократической кон-
ституцией - это почти что решение квадратуры круга».
Дважды в XX веке — в 1917 году и в 1991 году — российское
общество отворачивалось от своего государства и, таким образом,
лишало его легитимной базы. Похожая опасность грозила и воз-
452
никшему на обломках Советского Союза постсоветскому режиму.
В глазах многих этот режим выглядел слабым и коррумпирован-
ным. Считалось, что он не сможет ни спасти общество от нараста-
ющей пауперизации, ни защитить себя от своих радикальных
противников справа и слева — так называемого «красно-коричне-
вого альянса». Этот альянс представлял собой нечто совершенно
новое в истории России, да и во всей истории политических бата-
лий XX века. Раньше «коричневые» и «красные» (или до того —
«белые» и «красные») находились, как правило, по разные сторо-
ны баррикад, несмотря на общий антидемократический настрой.
Лишь изредка «красные» и «коричневые» выступали сообща: вспом-
ним, например, проводимый КПГ во время Рурского кризиса
1923 года «курс Шлагетера» или забастовку на предприятиях Бер-
линского транспортного общества в ноябре 1932 года, а также
недолгий, полный взаимного недоверия союз между Сталиным
и Гитлером в 1939—1941 годах. Однако в посткоммунистической
России «красно-коричневый» альянс стал перманентным. Про-
пасть, которая разверзлась вследствие гражданской войны в Рос-
сии с ее 10 миллионами жертв и вследствие советско-германской
войны, в годы которой погибло 27 миллионов граждан СССР,
начала исчезать. Общая ненависть к демократии теперь объедини-
ла ранее смертельных врагов: они как бы сделали свои выводы из
истории. А что же российские демократы? Научил ли их чему-то
исторический опыт поражений демократий в борьбе с их непри-
миримыми противниками справа и слева? Как можно построить
в России конституционное правовое государство, в то время как
радикальные противники конституционного строя и правового
государства беспрепятственно действуют в стране?
В середине 90-х годов в России выходило около 150 периоди-
ческих изданий правоэкстремистского толка. В 1998 году в стране,
по некоторым оценкам, действовало 90 правоэкстремистских орга-
низаций. Несмотря на эти, казалось бы, внушительные цифры,
речь шла о младших партнерах «красно-коричневого альянса», где
однозначно доминировали коммунисты. Именно они считались
той силой, которая смогла бы задушить формирующееся в России
с 1991 года «открытое общество» и повернуть колесо истории
вспять.
Коммунисты процветали не только из-за глубоко укоренив-
шейся в России традиции равенства, для приверженцев которой
углублявшаяся пропасть между бедными и богатыми была абсо-
лютно неприемлема. «Великая криминальная революция» (термин
кинорежиссера С. Говорухина), состоявшаяся в России в 90-е годы,
лила воду на мельницу коммунистов, обвинявших режим в неспо-
собности действенно бороться с организованной преступностью.
453
Приводящиеся в этой связи цифры действительно пугают. По
оценкам российского Министерства внутренних дел в середине
90-х годов на территории России действовало 8000 криминальных
организаций, а 40% частных и 60% государственных предприятий,
а также более половины всех банков контролировались мафиоз-
ными структурами.
То, что государственный аппарат был настолько беспомощен
в борьбе против мафии, объясняется коррумпированностью мно-
гих государственных служащих. Можно сказать, что коррупция —
это раковая опухоль, разъедающая русское государство с незапа-
мятных времен. Еще Николай! (1825—1855) якобы сказал, что
в России не ворует только император. В большевистский период
жалобы на берущих взятки чиновников также были в порядке
вещей. Взятки брали, несмотря на суровые наказания. Большевист-
ское государство, совершившее беспримерные преступления про-
тив своего же народа, терпело только «послушных» исполнителей,
которые проводили карательные санкции по приказу режима, а не
«своевольных» деятелей, развивших личную инициативу в этой
области. Тем не менее, большевики оказались столь же беспомощ-
ны в борьбе против «коррупции снизу», как и их предшественни-
ки при царизме. Но коммунистические критики коррупции не
желали ничего слышать об этих исторических параллелях. Тесное
переплетение криминальных структур с некоторыми частями го-
сударственного аппарата было для них характерным свойством
постсоветской системы. Они объявили коррупцию и организован-
ную преступность неотъемлемыми свойствами демократии. Таким
образом, они пытались в еще большей степени дискредитировать
постсоветскую систему.
Защитники «открытого общества» были загнаны в середине
90-х годов в угол: у них оставалось очень мало убедительных аргу-
ментов. Так, например, они ссылались на существующую в России
свободу слова, которая являлась, пожалуй, самым большим дости-
жением революции 1991 года. Эта свобода должна была в опреде-
ленной степени компенсировать утраты и лишения во многих дру-
гих областях. Но и этот аргумент начал терять свою убедительность
из-за того, что средства массовой информации в ельцинскую эпоху
попадали во все большую зависимость от отдельных финансовых
магнатов - «олигархов». Ни для кого не было тайной, что такие
влиятельные газеты как «Комсомольская правда» и «Известия»
спонсировались и в известной степени управлялись «Онексим-Бан-
ком» (В. Потанин), газеты «Сегодня» и «Общая газета», телевизион-
ный канал НТВ и радиостанция «Эхо Москвы» - группой «Мост»
(В. Гусинский), а «Независимая газета» и телевизионный канал
ОРТ - группой «ЛогоВАЗ» (Б. Березовский).
454
Такое положение дел позволяло коммунистам утверждать, что
их издания - «последние островки независимой прессы в России».
Об этом в середине 1998 года говорил В. Чикин, главный редактор
«Советской России» — одной из влиятельнейших коммунистичес-
ких газет.
Итак, российские коммунисты считали себя не только сторон-
никами социальной справедливости, но и последними защитника-
ми свободы слова в стране. Несмотря на то, что у коммунистов уже
было 74 года для реализации своих идей, осуществить которые им
так и не удалось, они преподносили себя как нерастраченную силу,
которая надеялась получить еще один шанс. Накануне президент-
ских выборов 1996 года коммунисты казались как никогда близки
к своей цели.
В январе 1996 года рейтинг Ельцина стремительно падал. Во
время проводимых тогда опросов населения Ельцина в качестве
кандидата на пост президента страны опережали не только лидер
КПРФ Зюганов, но и генерал Лебедь, Явлинский и даже Жири-
новский. Разрыв президента с российскими демократами, произо-
шедший в начале чеченской войны, казалось, положил конец эпохе
Ельцина. Совершенно непостижимым образом Ельцину, однако,
удалось, выбраться из этой практически безвыходной ситуации и,
в конце концов, победить на выборах.
Ошеломляющий успех Ельцина на президентских выборах
1996 года многие наблюдатели объясняют механизмом «безгранич-
ных манипуляций общественным мнением» при помощи средств
массовой информации, находившихся под влиянием «олигархов».
И действительно, влиятельные финансовые магнаты России чрез-
вычайно активно участвовали в предвыборной кампании действу-
ющего президента. На время были забыты все распри; «олигархи»
выступили единой сплоченной силой с единственной целью -
спасти страну от коммунистической реставрации.
Однако одними манипуляциями невозможно объяснить победу
Ельцина на выборах. Так, например, в 1991 году коммунисты,
несмотря на то, что они контролировали большинство средств
массовой информации, не смогли помешать Ельцину победить на
первых президентских выборах в России. В декабре 1993 года
российские демократы потерпели болезненное поражение на вы-
борах в Государственную Думу, несмотря на их большое влияние
в средствах массовой информации. Эти примеры показывают, что
выборы в России — и не только в России — лишь частично под-
даются манипуляциям и влиянию со стороны СМИ. Так, резуль-
таты президентских выборов в России, в сущности, отразили ре-
альное соотношение сил в тогдашнем российском обществе.
Подобно российским «олигархам», которые в 1996 году отстаивали
455
свои сказочные богатства, накопленные за несколько лет после
развала СССР, большая часть обнищавшего российского общества
не хотела коммунистического реванша. И это несмотря на общее
неприятие ситуации в стране. Российский аналитик В. Соргин
в этой связи писал, что, выбирая из двух зол - старый или новый
режим — избиратели сделали выбор в пользу меньшего зла — но-
вого режима. Объяснение этому Соргин видит в том, что, с точки
зрения большинства населения, советский режим полностью ис-
черпал свои реформаторские возможности, а новый все еще счи-
тался способным к переменам.
Парадоксом истории, без сомнения, является тот факт, что в та-
ких странах как Польша и Венгрия, в которых коммунистическая
диктатура воспринималась как иноземное владычество, коммуни-
сты, перекрасившиеся в социал-демократов, вновь, по крайней
мере на некоторое время, вернулись к власти, а в России (родине
«диктатуры пролетариата») этого не произошло.
В чем заключается разница между КПРФ и коммунистически-
ми партиями бывших стран-сателлитов Москвы? В первую оче-
редь в том, что преемница КПСС, в отличие от посткоммунисти-
ческих партий в Польше и Венгрии, не готова смириться
с открытым плюралистическим обществом. И, хотя в последние
годы программа КПРФ претерпела значительные изменения, она,
однако, по-прежнему не содержит уступок современности. Напро-
тив, тот идейный резервуар, с помощью которого Зюганов пытал-
ся обновить коммунистическую идеологию, восходит, как прави-
ло, к позициям дореволюционных правых, даже праворадикальных
и эмигрантских сторонников неограниченной царской автокра-
тии. Таким образом, программа КПРФ является синтезом не ста-
рого и нового, а старого и еще более древнего. Большинство же
россиян не собиралось поворачивать колесо истории так сильно
вспять. Своим поведением на президентских выборах 3 июля
1996 года они ясно это показали. Такое поведение избирателей
получило дополнительное объяснение в результате опросов, про-
веденных незадолго до выборов.
Согласно этим опросам, 70% участников требовали «восстанов-
ления порядка любой ценой» и правительства «железной руки».
Одновременно 70% опрошенных выступали против введения цен-
зуры, а для половины опрошенных их личная свобода была выс-
шей ценностью. И еще один результат проведенных опросов пред-
ставляется чрезвычайно знаменательным: если весной 1995 года
более 30% опрошенных выступали за восстановление планового
хозяйства, в конце 1998 года их количество сократилось до 20%.
И это несмотря на обвал курса рубля 17 августа 1998 года. Все это
показывает, что российское общество, несмотря на дискредита-
456
цию демократических идей и рыночного хозяйства как такового,
в немалой степени осознало важность тех свобод, которые появи-
лись после свержения коммунистической диктатуры.
Как можно объяснить в этой связи популярность генерала
А. Лебедя, которая к моменту президентских выборов 1996 года
достигла своей наивысшей точки? Нередко Лебедя называли «рус-
ским Пиночетом». Это, казалось, нисколько не задевало генерала.
Его мнение о бывшем чилийском диктаторе еще в середине
1995 года было вполне положительным: «Так называемый “крова-
вый диктатор” Пиночет за 15 лет своего правления поднял эконо-
мику Чили, спокойно и плавно передал власть гражданскому пра-
вительству и тихо отошел в сторону. Он может быть обвинен
в гибели примерно трех тысяч человек. У нас в день, бывает, уби-
вают больше». Подобные высказывания никоим образом не по-
вредили репутации Лебедя. Многие россияне, даже некоторые пред-
ставители интеллектуальной элиты, видели в построенном на
жесткой дисциплине режиме единственную альтернативу тому
состоянию, которое часто называлось «смутным временем», похо-
жему на события в начале XVII века, которые привели к времен-
ному распаду русского государства.
Программа Лебедя не содержала обещаний всеобщего спасения.
Она ограничивалась лишь двумя понятиями: «Закон и порядок».
Тем не менее, генералу удалось набрать на президентских выборах
летом 1996 года сразу 10 миллионов голосов. Складывалось впе-
чатление, что российское общество, после последовавших друг за
другом крахов двух иллюзий - коммунистической и капиталис-
тической — решило на время отказаться от идеи немедленного
построения рая на земле. Теперь умами и сердцами владело стрем-
ление не к «светлому будущему», а к порядку и скромному достат-
ку. Учитывая глубоко укоренившуюся в обществе идеократичес-
кую традицию, подобная переориентация представляла собой нечто
совершенно новое.
Рост политического авторитета военных, отразившийся в карь-
ерном взлете Лебедя, открыл новую главу в российской истории.
В царской и большевистской России подобная карьера была бы
немыслима. В обеих системах армия была полностью подчинена
политическому руководству. Любая попытка русских военных
добиться политической самостоятельности до и после 1917 года
немедленно пресекалась. В политических системах, легитимность
которых основана на идеологии, высшие ступени иерархии власти
занимают «хранители веры» или «хранители идеологического Гра-
аля», а технократы, к которым относятся военные, довольствуют-
ся более скромной ролью. Крах коммунистической идеократии
освободил армию от идеологического надзора и предоставил гене-
457
ралам, имеющим политические амбиции, новые возможности для
самореализации.
Успехи генерала Лебедя были обусловлены не только распрос-
траненным в России стремлением к порядку, но и, как ни па-
радоксально это звучит, стремлением к миру. В сознании своих
соотечественников он ассоциировался, несмотря на высказанное
им в середине 90-х годов восхищение Пиночетом, не с примене-
нием силы и жестоких репрессий, а с мирным урегулированием
вооруженного конфликта в Приднестровье и с окончанием чечен-
ской войны, о чем мы расскажем далее. В этом смысле политичес-
кий путь Лебедя никоим образом не напоминал биографию чи-
лийского диктатора. В нем можно скорее увидеть определенное
сходство с политической карьерой Бориса Ельцина. Как в свое
время Ельцин, Лебедь из-за своего бунтарского поведения был
выведен из властных структур, но вскоре вернулся на политичес-
кую сцену в сиянии победителя - благодаря сделанному избира-
телями выбору. В обоих случаях демократические механизмы из-
менили приговор, вынесенный правящей бюрократией.
Но в политических кругах России, как уже говорилось, на
протяжении поколений существует глубокое недоверие к полити-
чески активным генералам. Любая попытка русских военных до-
биться политической самостоятельности жестко подавлялась. Осо-
бенно четко это положение иллюстрирует судьба, вероятно, самого
популярного советского полководца — маршала Жукова. В июне
1957 года он внес значительный вклад в победу Хрущева над кон-
сервативным большинством в партийном руководстве. Через че-
тыре месяца после этого Хрущев отстранил Жукова от власти.
Подобная судьба ожидала сорок лет спустя и генерала Лебедя.
Победа Ельцина во втором туре российских президентских выбо-
ров 3 июля 1996 года была в значительной степени обусловлена
вступлением популярного генерала в команду действующего пре-
зидента. Однако Лебедь задержался на российском Олимпе власти
не намного дольше, чем в свое время Жуков. Правящая бюрокра-
тия, обратившаяся к нему за помощью в час опасности, после
выигранной битвы отказалась от его «услуг».
После победы на губернаторских выборах в Красноярском крае
весной 1998 года «политический генерал» снова с надеждой смот-
рел в сторону столицы. Но никаких шансов на то, чтобы въехать
в Москву на «белом коне», у Лебедя не было. Его программы,
исчерпывающейся лозунгами «Закон и порядок», вряд ли было
достаточно для преодоления того кризисного состояния, которое
сотрясало постсоветскую Россию (в апреле 2002 года генерал Ле-
бедь погиб в вертолетной катастрофе). Но и восстановление не-
ограниченной монархии Дома Романовых не является выходом
458
для секуляризованного постмодернистского века. Торжественное
захоронение останков царской семьи в 80-ю годовщину убийства
царя, его жены и детей в июле 1998 года, с одной стороны, частич-
но способствовало примирению России с дореволюционным про-
шлым. Но, с другой стороны, это событие не добавило популяр-
ности идее абсолютной монархии: лишь 9% опрошенных россиян
были в то время ее приверженцами.
В сущности, у страны нет другого выбора, как только продол-
жать прерванное в 1917 году и вновь начатое в начале 90-х годов
движение в направлении правового государства, гражданского
общества и рыночного хозяйства. С другой стороны, этот процесс
не является необратимым, никто не застрахован от падения в про-
пасть, как это было в 1917 году. Чтобы избежать этого, сторонни-
ки «второй российской демократии» должны энергичнее высту-
пать против врагов «открытого общества». Русская катастрофа
1917 года, как и немецкая 1933 года, ясно показывает, что слабо-
вольные и беспомощные демократии не в состоянии пережить
серьезные кризисные моменты. Но одно только создание «оборо-
носпособной демократии» не сможет обеспечить ее выживание.
Для этого необходима еще одна предпосылка: большинство насе-
ления должно убедиться в том, что демократия в состоянии решать
социальные вопросы. Вопиющую социальную несправедливость
невозможно закрепить в стране, где существует всеобщее избира-
тельное право.
Постсоветская Россия: эхо великой державы
Многие сторонники имперской идеи в новой России пережили
крах советской империи как своего рода апокалипсис. Их не уте-
шало то обстоятельство, что и другие европейские державы поте-
ряли свои империи в течение XX века, и что в результате ускоре-
ния освободительных процессов во всем мире советская империя
после Второй мировой войны превратилась в живой анахронизм.
С другой стороны, вполне понятна неуверенность, распростра-
ненная в России в это время: в отличие от Великобритании
и Франции, ей пришлось распрощаться не только с империей, но
и с существовавшей в течение десятилетий политической и эконо-
мической системой, а также с идеологией, лежавшей в основе этой
системы. Поэтому события 1991 года, обусловившие распад Со-
ветского Союза, в меньшей степени сравнимы с распадом запад-
ных империй, они скорее напоминают тот переворот, который
произошел в самой России в 1917—1918 годах, так как в то время
Россия, как и в 1991 году, переживала одновременный крах во
многих сферах. В 1917—1918 годах развалилась не только Россий-
459
ская империя и существовавшая в ней экономическая и полити-
ческая система, но и государственная доктрина, лежавшая на про-
тяжении столетий в основе российской государственности. Когда
философ В. В. Розанов назвал свою написанную в то время работу
«Апокалипсис нашего времени», он тем самым передал чувство,
которое владело его соотечественниками. Очевидно, похожие на-
строения царят и в сегодняшней России, особенно в проимперски
настроенных кругах.
Но почему же эти круги не смогли предотвратить распад совет-
ской империи? Почему этот процесс проходил по совсем другому
сценарию, чем распад Югославии, сопровождавшийся многочис-
ленными войнами? И это несмотря на то, что в час заката совет-
ской империи в Москве существовало немало различных сил, стре-
мившихся силой предотвратить развал Советского Союза.
Однако подавляющее большинство населения категорически
отказало им в своей поддержке. Особенно ясно это проявилось на
президентских выборах 12 июня 1991 года. Нация, считающаяся
по преимуществу имперской, избрала в качестве своего первого
демократически легитимированного лидера Ельцина — политика,
который в то время решительно отмежевался от имперской идеи.
Когда Ельцин и его единомышленники устранили в августе
1991 года коммунистическую диктатуру, а в декабре 1991 года
советскую империю, они выступали не только под демократичес-
кими знаменами, но и под национальными русскими. Настроение
подъема, царившее в Москве сразу после поражения коммунисти-
ческого путча в августе 1991 года, очень напоминает атмосферу
франкфуртской Паульскирхе в 1848 году (там заседало Нацио-
нальное Собрание), когда идея свободы и национальная идея со-
единились в одно целое. Нельзя, однако, забывать, в каком на-
правлении пошло развитие немецкого национального движения,
так как целью, к которой оно стремилось, была не только свобода,
но и великодержавная мощь. Характерным признаком этого пово-
рота в немецком национальном движении была дискуссия в Па-
ульскирхе в июле 1848 года по польскому вопросу. До тех пор
солидарность с угнетенной Польшей была своего рода проверкой
для либерально и революционно настроенных кругов в Европе
и Германии. Однако это чувство солидарности заметно ослабело
после начала революции 1848 года. Поскольку возможное восста-
новление независимости польского государства могло повлечь за
собой территориальные потери для Германии, восторженное отно-
шение немцев к Польше резко изменилось. Во время дискуссии
в Паульскирхе большинство делегатов высказалось за «народный
эгоизм» и против «сентиментального, космополитического идеа-
лизма», то есть против независимой Польши.
460
Похожая ситуация складывалась в России после отстранения
КПСС от власти. Победившие демократы все чаще говорили о на-
циональных интересах России и все реже о солидарности с малы-
ми народами. Многие демократы, выступавшие еще до августа
1991 года за «возвращение России в Европу», после августовских
событий заговорили «об особом пути» России. Сторонники проза-
падной ориентации в российской политике, в первую очередь
министр иностранных дел А. Козырев, представлялись их крити-
ками как политики, лишенные корней, далеко отошедшие от тра-
диций своей страны. Вскоре после победы демократов один из
ближайших соратников Ельцина Е. Кожокин заявил: «Придя к вла-
сти, западники должны перестать быть западниками. Западником
можно быть только в оппозиции».
Национально настроенные группировки демократического ла-
геря упрекали прозападные круги в правительстве в безмерной
уступчивости по отношению к Западу, а также по отношению
к ближайшим соседям России. Так, политический советник Пре-
зидента России С. Станкевич заявил: «Наши соседи зачастую рас-
сматривают Россию не как государство, а как груду, своего рода
реликт, от которого можно отрезать ту или иную часть». Предсе-
датель Комитета по внешней политике Верховного Совета Е. Ам-
барцумов добавил, что понятия национальной гордости, нацио-
нальной принадлежности и национальных интересов являются на
Западе совершенно естественными. Почему же они не должны
распространяться и на Россию?
Бывший посол России в Вашингтоне В. Лукин, один из веду-
щих сторонников национального ренессанса в демократическом
лагере, выступил в начале 90-х годов с критикой некоторых запад-
ных, прежде всего американских, политиков, стремящихся ума-
лить великодержавную роль России. По его мнению, подобное
отношение свидетельствует о политической близорукости: «НАТО
была реакцией США на сильную агрессивную Россию (СССР)
и слабую поверженную Германию. Продолжение той же стратегии
в ситуации все более сильной Германии и слабой России — это уже
не политика, а инерция».
Одним из сложнейших последствий распада Советского Союза
стало положение русского меньшинства в так называемом «ближ-
нем зарубежье», то есть в бывших советских республиках. Позиция
Москвы по отношению к 25 миллионам русских, проживающих за
российскими границами, вызывает серьезную озабоченность на
Востоке и на Западе. Все чаще проводятся параллели с демагоги-
ческим использованием проблемы национальных меньшинств
в Третьем Рейхе, например, по отношению немецкого меньшин-
ства в Судетской области. Американский политолог Френсис
461
Фукуяма сразу после распада СССР посоветовал московским по-
литикам воспользоваться опытом Турции после Первой мировой
войны. Благодаря реформам Кемаля Ататюрка Османская импе-
рия в кратчайшие сроки стала современным национальным госу-
дарством. Новая Турция отказалась от панисламских и пантурец-
ких претензий и предоставила проживавшие за границей тюркские
народы своей собственной судьбе.
Станкевич критически отнесся к совету Фукуямы. Судьба ту-
рок или тюркских народов, проживающих за границей, ни в коем
случае не оставила Анкару равнодушной, заявил он. Об этом сви-
детельствует интервенция на Кипр в 1974 году, предпринятая, по
утверждению правительства Турции, для защиты турецкого мень-
шинства на Кипре. Как полагает Станкевич, нельзя также забы-
вать о том, насколько интенсивными были усилия Турции по
включению в сферу своих интересов ставших независимыми тюрк-
ских государств на территории бывшего Советского Союза. По-
добная позиция, с точки зрения Станкевича, абсолютно естествен-
на: «“Нормальность” Турции проявляется в том, что она имеет
собственные геополитические интересы и стремится их обеспе-
чить». Таких же прав Станкевич добивался и для России.
Как вскоре после роспуска СССР определяли интересы России
сторонники национального ренессанса в правительственном лаге-
ре? В первую очередь, они стремились сохранить территориаль-
ную целостность Российской Федерации. Они постоянно подчер-
кивали, что Россия не должна повторить судьбу Советского Союза.
Председатель Конституционного Суда РФ В. Зорькин считал са-
мой большой опасностью, с которой столкнулась в то время Рос-
сия, сепаратизм, грозивший взорвать ее изнутри. Мэр Петербурга
А. Собчак полагал, что провозглашение права выхода из Россий-
ской Федерации является повторением большевистской демаго-
гии 1917 года, при помощи которой Ленин взорвал Российскую
империю. Собчак считал, что все попытки дезинтеграции Россий-
ской Федерации следует рассматривать как государственное пре-
ступление и преследовать их по всей строгости закона. Бывший
пресс-секретарь российского президента П. Вощанов в конце
1992 года отмечал, что Россия находится на краю пропасти, в ко-
торую годом ранее рухнул СССР.
Были ли обоснованы опасения скорого распада России? Безус-
ловно, нет. В сущности, из всех 89 регионов или субъектов Рос-
сийской Федерации только в одном — Чечне — верховенство
Москвы не было признано. Все остальные были в той или иной
степени готовы смириться с существованием Центра. Эта готов-
ность была обусловлена значительными уступками со стороны
Москвы в отношении регионов, так как, после отстранения КПСС
462
от власти, Россия практически впервые за всю историю преврати-
лась в истинно федеративное государство. Советский Союз был по
сути дела «псевдофедерацией». Превращению СССР в полноцен-
ное федеративное государство препятствовала строго централизо-
ванная структура компартии, представлявшая единственный по-
литический субъект в стране. Когда Горбачев попытался изменить
это положение, его планы вызвали ожесточенное сопротивление
коммунистических догматиков. Его противники предприняли
попытку государственного переворота 19 августа 1991 года еще
и для того, чтобы сорвать намеченное на следующий день подпи-
сание нового федеративного договора.
То, что не удалось сделать Горбачеву, семь месяцев спустя, пусть
и в меньшем масштабе и только в рамках России, сумел осуще-
ствить Ельцин. В марте 1992 года 18 из 20 автономных республик
России подписали новый Федеративный Договор, который фор-
мально закрепил отказ страны от существовавшего в ней сверх-
централизма. Подписать новый Федеративный Договор отказа-
лись только Татарстан и Чечня. Соглашение с Татарской
республикой было, в конце концов, достигнуто. В феврале 1994 года
после длительных переговоров между Москвой и Казанью был
подписан договор, предоставляющий Татарской Республике мно-
гочисленные особые права — например, основание татарского
Национального банка и введение альтернативной гражданской
службы. Республика была провозглашена единственным собствен-
ником земли и полезных ископаемых на своей территории, а так-
же получила право заключения прямых договоров с иностранны-
ми государствами. Добиться аналогичного компромисса с Чечней
Москве не удалось. Чеченский президент, генерал Джохар Дудаев,
ни при каких условиях не соглашался на автономный статус Чечни
в рамках Российской Федерации. Он настаивал на полной незави-
симости своей страны.
Войны в Чечне
На протяжении жизни нескольких поколений Чечня была са-
мой непокорной провинцией Российской империи. Примерно
180 лет назад началась длившаяся около сорока лет освободитель-
ная борьба чеченцев и других кавказских народов под предводи-
тельством легендарного имама Шамиля против царской империи.
После большевистской революции Чечня по-прежнему считалась
самой неспокойной провинцией страны. Во время советско-гер-
манской войны чеченцы и родственные им ингуши были обвине-
ны в сотрудничестве с врагом и депортированы во внутренние
районы СССР. Начавшаяся в феврале 1944 года депортация, в ре-
463
зультате которой многие люди погибли, коснулась около 500 000 че-
ченцев и ингушей. Лишь после смерти Сталина чеченцы были
реабилитированы, и им было разрешено вернуться на родину.
Таким образом, непокорность Чечни по отношению к Москве
была в какой-то степени обусловлена исторически. Кроме этого,
Чечня была единственным субъектом Российской Федерации, рас-
полагавшим боеспособными вооруженными формированиями.
Силу чеченской армии в Москве оценивали совершенно неверно.
Кремль планировал стремительную карательную акцию против
мятежной республики. На практике же эта акция вылилась в же-
стокую войну - с тысячами погибших с обеих сторон, с разрушен-
ными чеченскими городами и аулами. Эта война имела очень тя-
желые моральные, внешне- и внутриполитические последствия
для посткоммунистической России.
Чеченская война явилась для демократического лагеря России,
пожалуй, самым сложным испытанием с момента отстранения
КПСС от власти. Эта война послужила причиной раскола в лагере
демократов, от которого демократы до сих пор, по существу, не
смогли оправиться.
Ввод российских войск в Чечню вызвал протесты не только
в лагере демократов, но и далеко за его пределами. Согласно оп-
росам, проведенным сразу после начала «первой чеченской» вой-
ны, около 70% населения было несогласно с позицией правитель-
ства. Для так называемой «партии войны» в правительстве было,
наверное, не очень приятно узнать, что именно шовинисты во
главе с Жириновским принадлежали к немногим группировкам
в России, которые практически безоговорочно поддержали прави-
тельственный курс. Так, через неделю после начала военных дей-
ствий Жириновский обратился с призывом к российскому парла-
менту предоставить правительству абсолютную свободу действий
в решении чеченской проблемы. Большинство демократически на-
строенных политиков - бывших союзников Ельцина — не могло
пойти на этот шаг. Хотя чеченский сепаратизм и вызывал у боль-
шей части демократов сожаление, они не могли согласиться на
принудительное «возвращение мятежной провинции в лоно импе-
рии». Председатель партии Демократический выбор России Гай-
дар написал Ельцину в конце декабря 1994 года, что захват Гроз-
ного будет ударом по демократическому прогрессу, по всему, что
было достигнуто за последние годы.
Для прекращения войны критики Ельцина обратились в Кон-
ституционный суд. По их мнению, ряд президентских указов,
подписанных накануне войны, противоречил Конституции. На-
пример, указ от 30 ноября 1994 года «О восстановлении консти-
туционного порядка в Чечне» и от 9 декабря 1994 года «О прекра-
464
щении деятельности незаконных вооруженных формирований на
территории Чеченской республики». Однако Конституционный
суд в июле 1995 года признал декрет от 9 декабря 1994 года «пол-
ностью соответствующим Конституции». Неправомерными были
признаны только некоторые действия правительства во время
войны, например, высылка журналистов и депортация жителей из
зоны военных действий.
Этому решению предшествовали трехнедельные бурные пере-
говоры. В зале заседаний Конституционного Суда сложился не-
привычный альянс: действия правительства осуждали и демокра-
ты, и коммунисты. А. Лукьянов, один из главных действующих
лиц коммунистического путча в августе 1991 года, считал недопу-
стимым присутствие регулярных войск в Чечне. Армия не должна
участвовать в урегулировании внутриполитических кризисов.
Конституционный Суд должен ответить на вопрос, что важнее —
право или сила. Похожие аргументы приводил и правозащитник
Ковалев: пытаясь защитить целостность Российской Федерации,
президент нарушил некоторые неприкосновенные принципы
Конституции, например, статью 2, провозглашающую абсолют-
ный приоритет прав человека. Представитель правительства
С. Шахрай со своей стороны настаивал на том, что сохранение
территориальной целостности России является таким же важным
принципом Конституции, что и права человека. Он заявил, что
выход Чечни из состава Российской Федерации мог положить
начало развалу России, чего президент ни в коем случае не должен
был допустить.
В феврале 1995 года в речи о положении в стране Ельцин оп-
равдывал действия правительства следующим образом: в результа-
те вооруженного восстания на территории Чечни был создан дик-
таторский режим, ставший рассадником преступности, своего рода
раковой опухолью. Компромиссы с таким режимом невозможны.
Бывшие союзники Ельцина по демократическому лагерю были
очень разочарованы такими высказываниями президента. Про-
пасть, возникшая в результате начала войны в Чечне между ними
и президентом, стала еще глубже. Разрыв Ельцина с его бывши-
ми единомышленниками стал, без сомнения, самым важным внут-
риполитическим следствием чеченской войны. Был разрушен
союз, создавший условия для осуществления глубочайших пре-
образований в России, союз, сумевший преодолеть две попытки
государственного переворота противников реформ: в августе
1991 года и октябре 1993 года. Ковалев от имени многих заявил
тогда, что на следующих президентских выборах он не станет
голосовать за Ельцина, даже если не будет никакой другой под-
ходящей кандидатуры.
465
До начала чеченской войны многие демократы России были
безоговорочными приверженцами президентской системы. То об-
стоятельство, что принятая в декабре 1993 года Конституция РФ
предоставляет президенту такую полноту власти, какой не имеет
ни один глава государства на Западе, не вызывало у них беспокой-
ства, так как они считали Ельцина, «под которого» и была напи-
сана эта Конституция, важнейшим гарантом неокрепшей русской
демократии. Единственное опасение, возникавшее у них в связи
с новой Конституцией, относилось к возможным преемникам Ель-
цина. Если это будут противники реформ, то та же самая Консти-
туция, призванная спасти демократию в России, могла бы способ-
ствовать ее упразднению. То, что сам Ельцин может стать угрозой
существующему порядку, просто не приходило в голову его быв-
шим союзникам-демократам. Шок, вызванный чеченской вой-
ной, заставил их признать, что стране необходимы более действен-
ные механизмы осуществления контроля над исполнительной
властью. Учитывая беспомощность российского парламента — след-
ствие президентской Конституции, — роль противника исполни-
тельной власти взяла на себя «четвертая власть», то есть средства
массовой информации.
Политика правительства находилась под их непрерывным об-
стрелом. Противники войны имели тогда возможность беспрепят-
ственно высказывать свою критику. Газета «Московские новости»
писала 19 февраля 1995 года: «Чеченская авантюра — позор Рос-
сии». Не менее критически оценивали войну и другие издания,
в особенности газета «Известия» и еженедельник «Новое время»,
а также некоторые телевизионные программы, в том числе НТВ.
Министр обороны П. Грачев называл критиков чеченской вой-
ны, в особенности правозащитника Ковалева, «врагами России,
предателями России». Эти словесные атаки сторонников так на-
зываемой «партии войны» не смогли, однако, заставить замолчать
критиков правительственной политики.
Итак, чеченские события разворачивались совершенно иным
образом, нежели во время войны в Афганистане, с которой чечен-
скую войну постоянно сравнивали. Против начатой в 1979 году
советской интервенции в Афганистан практически никто в СССР
не осмеливался протестовать. Одним из немногих исключений
был Сахаров, которого очень быстро заставили замолчать и отпра-
вили в ссылку в Горький. Таким образом, лишенное режимом
права голоса общество практически не располагало никакими сред-
ствами, чтобы адекватно реагировать на авантюристические дей-
ствия руководителей страны. Совсем по-другому разворачивались
события во время первой чеченской войны. Власти должны были
прислушиваться к общественному мнению, в котором преоблада-
466
ло критическое отношение к войне. Именно под влиянием обще-
ственности правительство искало пути к завершению войны,
пытаясь при этом, однако, сохранить свое лицо.
Выход из тупика смог найти лишь генерал Лебедь — новичок
на политической сцене России, который с самого начала принад-
лежал к решительным критикам чеченской войны. Он постоянно
повторял, что чеченский вопрос может иметь только политическое
решение. Уже в начале 90-х годов, когда Лебедь был командую-
щим 14-й армии в Приднестровье, ему удалось, как уже было
сказано, мирным путем положить конец гражданской войне в этом
регионе. Когда Ельцин назначил его в июне 1996 года секретарем
Совета Безопасности, Лебедь начал действовать похожим образом.
Усилия Лебедя, пользовавшегося большим уважением в Чечне,
после многонедельных жестких переговоров увенчались успехом.
В начале сентября 1996 года в дагестанском городе Хасавюрт было
подписано соглашение, которое хотя и было временным (оконча-
тельное решение вопроса о статусе Чечни было отложено до
2001 года), фактически означало окончание войны.
Надо сказать, что это временное решение не удовлетворило ни
сторонников территориальной целостности Российской Федерации,
ни приверженцев идеи полного суверенитета Чечни и других му-
сульманских регионов Северного Кавказа. В середине 1999 года
чеченские боевики оказали своеобразную «братскую помощь» ис-
ламским сепаратистам в соседнем Дагестане, чтобы вывести эту
территорию из-под контроля Москвы. Российское правительство
отреагировало на это вводом своих войск в Чечню. После трехлет-
ней передышки снова началась война. Чечня до сих пор является
открытой раной постсоветской России, как это было в дореволю-
ционной России с Польшей. Царской России стоило неимоверного
напряжения всех сил снова и снова усмирять эту непокорную стра-
ну. Подавление польского восстания в 1863—1864 годах бросило
несмываемое пятно на грандиозную политику реформ императора
Александра II, вошедшего в русскую историю как «царь-освободи-
тель». Похожим образом сегодня обстоит дело и с чеченской траге-
дией, которая грозит подорвать веру в реформаторский курс пост-
советской России гораздо сильнее, чем многочисленные неудачи
правительства на поприще экономики и социальной политики.
«Восток-Запад»: новая конфронтация?
Несмотря на то, что русские демократы были важнейшими со-
юзниками народов СССР в их борьбе за независимость в 1989—
1991 годах, к новой России относятся с недоверием многие ее
соседи.
467
Весной 1991 года, еще до победы российских демократов, изве-
стный польский публицист Йозеф Кусьмерек написал Ельцину
письмо, в котором содержались такие строки: «Для поляков Вы
первый [русский] политик, говорящий от имени России, а не от
имени Российской империи... Для меня Вы символизируете такую
Россию, которой я как поляк не должен больше бояться». Не-
сколько лет спустя в Варшаве мало что осталось от эйфории тех
времен. Отрицательное отношение Москвы к расширению НАТО
на восток Европы расценивали в Варшаве, да и в других столицах
региона, как своего рода возвращение к прежней советской док-
трине ограниченного суверенитета восточноевропейских госу-
дарств. Бывший министр иностранных дел Польши Анджей Оле-
ховский сказал в этой связи, что Россия унаследовала от СССР
беспредельное имперское честолюбие, которое она не может удов-
летворить из-за ограниченности своих ресурсов. Таким образом,
возникает синдром «осажденной крепости», который может иметь
чрезвычайно опасные последствия для соседей России.
После преодоления Ялтинской системы и окончания «холод-
ной войны» миру грозила новая конфронтация между Востоком
и Западом. В Москве были снова слышны звучащие в прежней
манере высказывания об агрессивности западного альянса; на
Западе вновь казалась актуальной тема русской угрозы. Это по-
вторение прежнего конфликта между Востоком и Западом, по
существу, не обосновывалось идеологически. После краха ком-
мунистической диктатуры в августе 1991 года в России в той или
иной степени нашли распространение многие западные идеи и тен-
денции. Отрицавшиеся в советское время принципы разделения
властей, свободного рыночного хозяйства и открытого общества
в ельцинскую эпоху все сильнее закреплялись в стране. Именно
поэтому борьба национал-коммунистической оппозиции с пост-
советской демократической системой была столь острой.
Таким образом, в основе конфликта между Востоком и Запа-
дом лежали, прежде всего, не идеологические различия, а другие
причины, в первую очередь то обстоятельство, что Россия и Запад
переживают в настоящий момент прямо противоположные поли-
тические процессы. На Западе происходит процесс все более уг-
лубляющейся интеграции, а Россия оказывается во все большей
изоляции. Чудовищный опыт двух мировых войн обусловил на
Западе принципиальные изменения политической культуры. Здесь
наконец-то поняли, что обожествление национального государ-
ства и национальных интересов (типичное для XIX века явление)
ведет в пропасть. Осознание этого легло в основу процесса евро-
пейской интеграции. Для русских демократов с начала горбачев-
ской перестройки идея европейского единства также обладала
468
чрезвычайно притягательной силой. То обстоятельство, что распад
Восточного блока и советской империи прошел, к величайшему
изумлению мировой общественности, относительно мирно, объяс-
няется именно тем, что российские реформаторы ориентировались
в своих действиях на принятые на Западе нормы. Вскоре, однако,
выяснилось, что принятие России в «общеевропейский дом» не
стоит в повестке дня. Россия была лишь частично интегрирована
в экономические и политические структуры континента. Ни к че-
му не обязывающая программа НАТО «Партнерство ради мира»
здесь мало что меняла. В то время, когда Запад стоит на пороге
постнациональной эпохи, изолированная Россия практически
возвращается в XIX век. Именно поэтому Москва так остро реа-
гировала на расширение НАТО на восток. Там боялись вновь
оказаться за санитарным кордоном. На Западе считают, что Рос-
сия не имеет права вето на расширение западного альянса и дол-
жна смириться с расширением НАТО на восток. Многие россий-
ские политики считают эту позицию политически близорукой.
Уже упоминавшийся В. Лукин в этой связи сказал, что с юриди-
ческой точки зрения НАТО имеет право принимать новых членов,
и никто не может этого запретить. Но с политической точки зре-
ния это недопустимо. Это означает, что Россия практически не
может участвовать в решении проблем европейской безопасности.
Еще недавно на Востоке и на Западе постоянно подчеркива-
лось, что в «холодной войне» не было ни победителей, ни побеж-
денных. Теперь же в России бытует мнение, что эта война была
все-таки проиграна Россией.
Если принять все это во внимание, становится понятным появ-
ление в 90-е годы оси Москвы — Белград. Этот союз только на
первый взгляд имел панславянские корни. Распад Югославии и Че-
хословакии, а также размежевание Украины с Россией ясно пока-
зывают, что идея славянской солидарности редко реализуется на
практике. В основе сербско-российского альянса лежит, в первую
очередь, не этническое и религиозное родство, а схожесть полити-
ческих судеб. Практически одновременно Сербия утратила свою
маленькую, а Россия большую империи. Оба народа ощущают
себя в изоляции и под давлением со стороны Запада. Чтобы выр-
ваться из этой изоляции, они вновь лелеют мечту о славянской
солидарности. Нельзя сказать, что успехи этого альянса были ве-
лики. Особенно четко его слабость проявилась во время бомбар-
дировок НАТО боснийских сербов осенью 1995 года. Россия -
вторая по величине ядерная держава мира и член Совета Безопас-
ности ООН — играла в этих событиях роль статиста. Ее решитель-
ные протесты не смогли оказать заметного влияния на Запад.
Неудивительно, что в стране теперь развивается синдром «побеж-
469
денной великой державы», напоминающий «версальский синд-
ром» немцев после проигранной Первой мировой войны.
Однако не следует забывать, что сторонники великодержавной
идеи в московском руководстве до сих пор не были заинтересова-
ны в прекращении отношений с Западом и не хотели сжигать за
собой все мосты. Объяснялось это, не в последнюю очередь, зави-
симостью России от экономического и политического сотрудни-
чества с западными странами. Особенно четко это проявилось во
время косовского кризиса. Несмотря на то, что правящая в Мос-
кве группировка находилась под непрерывным давлением со сто-
роны общественного мнения, практически единодушно осуждав-
шего политику НАТО, ее позиция была весьма умеренной. Если
бы не эта готовность Москвы к диалогу, вряд ли удалось бы осу-
ществить план мирного урегулирования в Косово в июне 1999 года.
За свою уступчивость по отношению к Западу российское прави-
тельство непрерывно подвергалось критике со стороны нацио-
нал-патриотической оппозиции и было обвинено в предательстве
национальных интересов. С. Бабурин, один из лидеров нацио-
нал-патриотов, призвал страну к активным действиям во время
войны в Косово, заявив, что время словесных битв с НАТО про-
шло: «Бомбардировки Белграда означают переворот в мировом по-
рядке. Это не просто полное разрушение Потсдамской системы
европейской безопасности. Это начало заката Европы, это крах
США как мирового морального лидера... 50 лет мира в Европе —
это заслуга Варшавского Договора. Когда он существовал, Европа,
даже несмотря на «холодную войну», была мирной... Пора дей-
ствовать. Ведь сегодня в Югославии происходит то, что будет зав-
тра в России... Если мы не хотим, чтобы натовские ракеты взры-
вались на Кавказе или в Поволжье, нам нужно пресечь их полет
на Балканах».
Газета «Завтра» также считала войну в Косово генеральной
репетицией предстоящего похода НАТО в Россию: «Многим на-
шим обывателям казалось, что, отодвинув Россию из Европы
в Скифию, западные страны о ней забыли. Продырявленная гры-
зунами система социализма рухнула, и началось движение циви-
лизованных гуннов на Восток...[Лишь] Югославия этому движе-
нию мешает».
Эти примеры, приводить которые можно до бесконечности,
прекрасно иллюстрируют, под каким давлением находилось мос-
ковское правительство во время и после войны в Косово. В отли-
чие от правящей с августа 1991 года в Кремле группировки, основ-
ные оппозиционные круги не были заинтересованы в продолжении
диалога с Западом. Напротив, они мечтали о реванше и хотели
отомстить победителям в «холодной войне» за все те унижения,
470
которым подверглась Россия за последние годы. Одним из веду-
щих идеологов российского реванша стал публицист А. Дугин,
главный редактор журнала «Элементы», выходившего в 1992—
1998 годах, и других так называемых «неоевразийских» изданий,
которые пользуются все большей популярностью в лагере нацио-
нал-патриотов.
Ввиду того, что евразийское движение принадлежало к самым
оригинальным течениям русской эмиграции, на славе прежних
«евразийцев» пытался сделать свой капитал и журнал «Элементы»,
издатели которого рассматривали себя как духовных наследников
«классического» евразийства. В действительности же идеологичес-
кое направление журнала существенно отличается от евразийской
программы и во многом напоминает установки праворадикальных
группировок времен Веймарской республики. На страницах «Эле-
ментов» разрабатывались стратегии реванша в особенно четкой
форме, в отличие от других органов оппозиции, где подобные
стратегии имели скорее размытые контуры. «Элементы» не соби-
рались мириться с окончательной победой своего главного врага —
Запада и призывали к нанесению ответного удара, чтобы компен-
сировать позор поражения. Журнал воспевал войну и насилие, он
ссылался на «понятие политического», введенное немецким юри-
стом и радикальным антидемократом Карлом Шмитом, для кото-
рого различие между друзьями и врагами является важнейшим
критерием в политике. Журнал «Элементы» также считает это
различие альфой и омегой политики. По мнению журнала, врагами
являются «новый мировой порядок, открытое общество, мировое
правительство, планетарный рынок, общечеловеческие ценности».
Всех противников этих «врагов» журнал относит к категории
«друзей». Авторы журнала считают примирение между обоими
лагерями невозможным: «Между ними только вражда, ненависть,
жесточайшая борьба по правилам и без правил, на уничтожение,
до последней капли крови. Между ними горы трупов... Кто из нас
подытожит Историю? [...] Кто всадит последнюю пулю в плоть
поверженного врага? Они или мы? [...] Это решит война. “Отец
вещей”».
Однополярному миру по-американски журнал противопостав-
лял биполярную концепцию, которая приведет к возобновлению
конфликта между Востоком и Западом, при этом издатели журна-
ла мыслили в категориях «все или ничего». «Элементы» рекомен-
довали всем противникам англосаксонских морских держав пре-
кратить внутренние конфликты и сконцентрироваться на создании
крупного континентального альянса, так как только таким обра-
зом они могут рассчитывать на победу в предстоящей окончатель-
ной борьбе. Россия находится перед альтернативой — или она
471
превратится в провинцию другой державы, или восстановит свое
бывшее гегемониальное положение.
Однако в отличие от многочисленных ностальгирующих сто-
ронников имперской идеи в сегодняшней России, издатели «Эле-
ментов» не собирались довольствоваться реставрацией прежних
отношений. Восстановление границ бывшей Российской империи
являлось для них только первым этапом их стратегического плана.
Целью восстановленной империи должна стать окончательная
победа в борьбе против американской гегемонии за мировое гос-
подство. Эта концепция очень напоминает взгляды праворади-
кальных сил Веймарской республики. Они считали мировое гос-
подство единственным средством, способным утолить страдания
немцев: «Овладение землей [является] единственной возможнос-
тью [...] создать условия для выживания народа перенаселенной
страны», — писал в 1923 году один из главных идеологов так на-
зываемой «консервативной революции» Меллер ван ден Брук в кни-
ге «Третий Рейх». Через десять лет реально существовавший Тре-
тий Рейх приступил к реализации этой программы. Поэтому
можно сказать, что идеи и представления «Элементов» являются
импортным продуктом, причем продуктом заплесневелым, срок
годности которого уже давно — 30 января 1933 года — истек.
Как реагируют представители политического истэблишмента
в нынешней России на подобные идеи? Понимают ли они их ха-
рактер и происхождение? Некоторые — определенно нет. Так, книгу
Дугина о «Принципах геополитики», содержащую в себе выше-
описанные идеи, «научно курировал» руководитель кафедры Стра-
тегии Военной Академии Генштаба РФ генерал-лейтенант
Н. П. Клокотов. Книга была даже отнесена ее издателями к «учеб-
ным пособиям, [которые являются] незаменимым справочником
для всех тех, кто принимает решения в важнейших сферах россий-
ской политической жизни».
Соседям и партнерам России все сложнее находить различия
между высказываниями правящей элиты и «национал-патриоти-
ческой» оппозиции. Почти все политические группировки в стра-
не делают ставку на национальные интересы России и говорят
о ведущей роли Москвы на территории бывшего Советского Со-
юза. Таким образом, демократы утратили инициативу в полити-
ческом дискурсе и все больше приспосабливаются к стилю и ар-
гументации своих «национал-патриотических» оппонентов. Это
обстоятельство вызывает не меньшие опасения, чем кризис рос-
сийской экономики и поляризация общества.
С другой стороны, нельзя забывать, что политическая группи-
ровка, находящаяся у власти с августа 1991 года, несмотря на свою
антизападную риторику, на практике почти всегда склонялась,
472
как уже было сказано, к прагматическим внешнеполитическим
действиям. Это было доказано также во время войны в Косово.
Но, несмотря на это, пропасть между Востоком и Западом в те-
чение 1999 года заметно увеличилась. Этому способствовала не
только война в Косово, но и вторая чеченская война. Впервые
сначала экономической «шоковой терапии» (январь 1992 года)
и после обстрела здания российского парламента правительствен-
ными войсками (октябрь 1993 года) наметилось некое согласие
между значительной частью населения и правящим классом, еди-
ная оценка многих политических процессов. Бомбардировки Сер-
бии считались во всем российском обществе «нелегальной кара-
тельной акцией» НАТО, направленной против маленькой страны
(поскольку они проводились без санкции ООН), война же в Чеч-
не — рассматривалась многими как антитеррористическая опера-
ция, борьба против тех сил, которые угрожают безопасности стра-
ны и ее территориальной целостности. Согласно проведенному
в конце сентября 1999 года опросу, более 60% россиян одобрили
ввод войск в Чечню. В этой связи следует напомнить, что в начале
первой чеченской кампании около 70% населения выступали про-
тив этой войны. Критика Западом жестких действий российских
войск, в результате которых погибли многие гражданские лица,
рассматривается как вмешательство во внутренние дела России.
В конце января 2000 года пресс-секретарь правительства России
С. Ястржембский заявил, что на Западе до сих пор не могут понять
истинные причины происходящего в Чечне. Кроме этого, в Мос-
кве часто говорят о том, что страны НАТО в результате войны
в Косово не могут больше претендовать на роль защитников прин-
ципов международного права.
Плавный переход: от Ельцина к Путину
В. В. Путин, назначенный Ельциным в августе 1999 года на
должность премьер-министра, завоевал в чрезвычайно короткие
сроки значительную популярность в стране, не в последнюю оче-
редь, как «герой войны». Небывалый взлет Путина публицист
А. Грачев прокомментировал на страницах «Московских новостей»
следующим образом: «Путин — первый [постсоветский] премьер-
министр, обязанный своей популярностью не успехам в экономи-
ке или борьбе с коррупцией и преступностью, а военной кампа-
нии, которая одновременно является и избирательной».
Однако успехи Путина и избирательного блока «Единство»,
получившего на парламентских выборах 19 декабря 1999 года 23,3%
голосов (и это несмотря на то, что блок был создан буквально
накануне выборов, в конце сентября 1999 года) объясняются не
473
только войной в Чечне, но и характером избирательной кампании,
организованной проправительственными средствами массовой
информации. В ходе этой кампании политические противники
«Единства» — в первую очередь, мэр Москвы Ю. Лужков и быв-
ший премьер-министр Е. Примаков, стоявшие во главе умеренно-
го избирательного блока «Отечество — вся Россия» — были пред-
ставлены в самом неприглядном свете. Заставляет задуматься и то
обстоятельство, что в организации этой кампании принимали
активное участие некоторые ведущие органы печати страны. В на-
чале первой чеченской войны главный редактор газеты «Извес-
тия» И. Голембиовский заявил, что средства массовой информа-
ции — это последнее, что осталось от ослабленной российской
демократии. Произошло ли в 1999 году падение и этого последне-
го бастиона «второй» российской демократии? Превратилась ли
Россия в конце эры Ельцина в своего рода диктатуру, при которой
и без того сильный президент мог опираться на преданный прави-
тельству парламент, а у оппозиции не оставалось почти никаких
возможностей, чтобы откорректировать «генеральную линию»?
Такое мнение часто высказывалось и на Востоке и на Западе.
Адекватно ли оно определяло характер поздней ельцинской эпохи?
Ельцинская Россия несомненно существенным образом отли-
чалась от демократий классического типа, но она отличалась и от
классических диктатур. Она находилась в подвешенном состоя-
нии между патернализмом и плюрализмом. Ельцинскую систему
можно определить, по аналогии с «раннекапиталистическими»
отношениями, начало которым положила шоковая терапия
1992 года, как «раннедемократическую». И хотя она не соблюдала
многих гражданских прав, но в основном все-таки придержива-
лась демократических правил игры. Поэтому оппозиция все еще
располагала средствами, чтобы критиковать действия руководите-
лей государства и ставить под сомнение их «мудрость». Эти сред-
ства использовались многими демократически настроенными груп-
пировками и средствами массовой информации. Так, вторая
чеченская война постоянно подвергалась критике со стороны
партии «Яблоко» и ее председателя Явлинского. В середине января
2000 года он заявил, что в Чечне ведется широкомасштабная война
против целого народа. Многие правозащитники, в первую оче-
редь, Ковалев вновь и вновь критиковали действия правитель-
ства. И, хотя эти критики отражали мнение сравнительно неболь-
шой (по сравнению с первой чеченской войной) части населения,
власть имущие не могли их полностью игнорировать.
После того, как 31 декабря 1999 года Ельцин ушел в отставку —
отчасти из-за ухудшавшегося с годами здоровья, но также и для
того, чтобы освободить место своему кандидату и преемнику
474
Путину, — он подвергся острой критике за свои политические
и экономические ошибки. По единодушному мнению большин-
ства комментаторов, самой серьезной ошибкой явились обе чечен-
ские войны, когда президент попрал те самые принципы, которые
так страстно защищал в начале перестройки. Ельцин отдавал себе
отчет в «темных сторонах» своего более чем восьмилетнего прав-
ления. В своем последнем обращении к соотечественникам в ка-
честве Президента России Ельцин просил прощения «[за] то, что
многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что казалось просто,
оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не
оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы
одним рывком [...] сможем перепрыгнуть из серого, застойного,
тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное буду-
щее. Я сам в это верил... Одним рывком не получилось. В чем-то
я оказался слишком наивным».
Однако, подводя итог эре Ельцина, следует говорить не только
об ошибках, но и о заслугах добровольно ушедшего в отставку
первого президента России. По мнению польского публициста
и политика Адама Михника, Ельцин неустанно стремился порвать
с большевистским прошлым, это было главной движущей силой
его политической деятельности. В том же смысле высказался аме-
риканский Президент Билл Клинтон. Мысль, которую он слышал
чаще всего за девятнадцать встреч с Ельциным, была такова: «[Рос-
сия] не должна ни в коем случае вернуться к диктатуре любого
вида, особенно к коммунистической».
475
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
XX век начался для России с революции 1905 года, которая
с точки зрения противников русского самодержавия считалась
«неудавшейся». Однако, именно эта «неудавшаяся революция»,
заставившая правящую бюрократию пойти на компромисс с вос-
ставшими подданными, создала необходимые предпосылки для
постепенного освобождения общества от государственного конт-
роля и для постепенного ослабления до сих пор всесильного ав-
тократического режима. Этот процесс эмансипации, достигший
своей кульминации после свержения династии Романовых в фев-
рале 1917 года, был жестко прерван «успешной» большевистской
революцией, которая свела на нет все результаты «неудавшейся»
революции 1905 года. Народ снова был лишен любой возможно-
сти оказывать влияние на действия правящей элиты, которая,
так же, как и царская бюрократия до 1905 года, возомнила себя
всемогущей. Процесс порабощения населения был завершен в ре-
зультате успешной сталинской «революции сверху» в начале
30-х годов, а правящая партия, в свою очередь, была лишена ка-
кой-либо самостоятельности вследствие «Большого террора»
(1936—1938 годы). Казалось, сталинское руководство задушило
глубоко укоренившееся стремление к свободе в русском обще-
стве, причем как среди интеллектуальной элиты, так и среди
простого народа.
В начале 30-х годов Федотов объяснял успех сталинской «рево-
люции сверху» тем, что после уничтожения большевиками рево-
люционной интеллигенции в России не осталось больше обще-
ственных слоев, которые ценили бы свободу превыше всего.
Однако сталинский террор не смог полностью искоренить из об-
щественного сознания стремление к свободе, что и подтвердилось
во время советско-германской войны. Угнетенное общество ис-
пользовало временное ослабление режима для достижения опреде-
ленных свобод. Эйфория победы, охватившая страну после раз-
грома Третьего Рейха, способствовала, однако, стабилизации
сталинского режима и облегчила правящим кругам новое закаба-
ление общества. Но, несмотря на это, стремление к достойной
жизни, к «жизни как в сказке», все еще продолжало жить в наро-
де. Преемники Сталина пошли навстречу этому стремлению, ког-
да уже через несколько дней после смерти тирана начали демонтаж
созданной им системы.
476
Хотя их реформы были робкими и половинчатыми и проводи-
лись бюрократическими методами — в форме подарка сверху, —
смерть Сталина стала переломным моментом в новейшей истории
России. Это событие положило конец почти сорокалетнему наси-
лию, определившему развитие страны с начала Первой мировой
войны с короткой передышкой в 20-е годы. Правители страны
начали соблюдать определенные правила игры как по отношению
друг к другу, так и по отношению к обществу; их действия стали
предсказуемыми. Наказанию подвергалось лишь критическое от-
ношение к режиму, а лояльное и конформистское, напротив, по-
ощрялось. При Сталине таких правил, по сути, не существовало.
Машина террора уничтожала как непримиримых критиков режи-
ма, так и его убежденных сторонников.
При преемниках Сталина риск для критиков режима можно
было просчитать. Если они выбирали мирные формы протеста, то
риску подвергалась их карьера и свобода, но редко — жизнь. Лишь
в такой политической атмосфере стало возможным появление
правозащитного движения, открыто выступавшего за соблюдение
основных гражданских и личных прав. Правозащитному движе-
нию не удалось завоевать поддержки широких слоев населения,
даже в рядах интеллигенции оно оставалось изолированным. Но,
несмотря на это, ему удалось принципиально изменить полити-
ческую культуру в стране. Как заявил один из ведущих предста-
вителей правозащитного движения А. Амальрик, в несвободной
стране они вели себя как свободные люди; они сняли табу с поня-
тия «оппозиция», считавшегося до сих пор в СССР одиозным,
и ввели плюралистический элемент в политическую культуру стра-
ны. Неравная борьба небольшой кучки советских борцов за права
человека против автократического государства напоминает, на
первый взгляд, борьбу революционной русской интеллигенции
с самодержавием в XIX — начале XX века. Однако многие право-
защитники сознательно дистанцировались от своих предполагае-
мых предшественников, в первую очередь, от их идеологии. Так,
они не принимали типичное для интеллигенции обожествление
революции и отказывались от применения насилия для достиже-
ния высоких целей.
В отличие от революционной интеллигенции XIX — начала
XX века, правозащитники стремились не к построению рая на зем-
ле, а к распространению признанных во всем мире общечеловечес-
ких ценностей. Им не удалось осуществить свои цели, уже в конце
70-х — начале 80-х годов все их организационные структуры были
разгромлены. Однако победой правозащитников можно считать
то обстоятельство, что горбачевское «новое мышление», осознанно
или нет, опиралось на разработанные борцами за права человека
477
позиции. Генсек КПСС, сам того не желая, спровоцировал один
из величайших переворотов в истории XX века, так как «мораль
классовой борьбы», являющаяся сердцевиной коммунистической
идеологии, никоим образом не согласовалась с пропагандировав-
шимся Горбачевым «приоритетом общечеловеческих ценностей».
Существовавшая до тех пор коммунистическая иерархия ценнос-
тей была взорвана, а вместе с ней рухнуло все базировавшееся на
ней политическое здание.
То, что процесс распада не вышел из-под контроля, как и то,
что Россия пережила в августе 1991 года «умеренную революцию»,
а не революцию классического образца, как в 1917 году, объясня-
ется, безусловно, теми изменениями в политической культуре
страны, которые начались со смертью Сталина. Цена, которую
России пришлось заплатить за две победоносные революции XX ве-
ка (большевистскую и сталинскую), была так высока, что обе
стороны, участвовавшие в конфликте в августе 1991 года, стара-
лись всячески избежать тотальной конфронтации. Также и то
обстоятельство, что силы, победившие в августе 1991 года и в ок-
тябре 1993 года, не стремились к полной и окончательной победе,
свидетельствует о принципиальных изменениях в политической
культуре страны. Эти силы не попытались, как в свое время боль-
шевики, полностью устранить своих противников с политической
сцены, а пошли с ними на компромисс. Этот компромисс обусло-
вил предпосылки для создания такой системы, в которой государ-
ство теряет часть своего всемогущества, в которой постепенно
складывается хрупкое равновесие между государством и обществом.
Первый шанс для создания такого общества был упущен в начале
XX века (1905—1917 годы). Будет ли использован второй шанс,
сложившийся в конце минувшего столетия? Вопрос этот, несмот-
ря на усиливающийся процесс свертывания гражданского обще-
ства и плюралистических институтов, который наблюдается в пу-
тинский период, все еще остается открытым.
Авторизованный перевод с немецкого
Бориса Хавкина
478
I
ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
Этот список литературы носит фрагментарный характер. Чтобы
чрезмерно не расширять объем книги, автор включил в библио-
графию небольшую, однако репрезентативную часть литературы,
посвященной истории России в XX столетии. В список книг,
вышедших в России, включены, в первую очередь, работы, опуб-
ликованные в последние два десятилетия, то есть после частичного
открытия российских архивов. Немалую часть библиографии со-
ставляют книги о России, которые вышли на Западе и в течение
многих десятилетий из-за «железного занавеса» были недоступны
российскому читателю. Кроме того, в этот список включены
и книги по истории стран, судьбы которых в XX веке тесно пере-
плетались с судьбами России — в особенности, Германии.
Abramovitch R. Die Sowjetrevolution. Hannover, 1963.
Adomeit H. Die Sowjetunion in internationalen Krisen und Konflikten.
Verhaltensmuster, Handlungsprinzipien, Bestimmungsfaktoren.
Baden-Baden, 1983.
— Imperial Overstretch. Germany in Soviet Policy from Stalin to
Gorbachev. Baden-Baden, 1998.
Afanassjew J. (Hrsg.). Es gibt keine Alternative zur Perestrojka.
Nordlingen, 1988.
Akten zur Deutschen Auswartigen Politik (ADAP). Gottingen, 1971—
1983.
Alexeyewa L. Soviet Dissent. Middletown, 1985.
AllardS. Stalin und Hitler. Die sowjetrussische AuBenpolitik 1930—
1941. Munchen, 1974.
AltrichterH. Staat und Revolution in SowjetruBland 1917-1922/23.
Darmstadt, 1981.
- Kleine Geschichte der Sowjetunion 1917-1991. Munchen, 1993.
— RuBland 1917. Ein Land auf der Suche nach sich selbst. Paderborn
u.a., 1997.
AmalrikA. UdSSR — 1984 und kein Ende. Essays. Frankfurt/Main
u.a., 1981.
— Aufzeichnungen eines Revolutionars. — Berlin, 1983.
479
Andreyev C. Vlasov and the Russian Liberation Movement 1941 — 1945.
Cambridge, 1987.
Angress W. The Communist Bid for Power in Germany 1921 — 1923.
Princeton, N. J., 1963.
AnweilerO. Die Ratebewegung in RuBland 1905-1921. Leiden, 1958.
Arendt H. Elemente und Urspriinge totaler Herrschaft. Munchen, 1991.
Aron R. Opium fur Intellektuelle oder die Sucht nach Weltanschauung.
Koln, Berlin, 1957.
Ash T. G. Ein Jahrhundert wird abgewahlt. Munchen, 1990.
Avtorkhanov A. Stalin and the Soviet Communist Party. A study in the
technology of power. New York, 1959.
Baberowski J. Der rote Terror. Die Geschichte des Stalinismus.
Munchen, 2004.
Bahne S. Die KPD und das Ende von Weimar. Das Scheitern einer
Politik. 1932-1935. Frankfurt/Main, 1976.
Balabanoff A. Lenin. Psychologische Beobachtungen und Betrachtungen.
Hannover, 1961.
Baumgart W. Deutsche Ostpolitik 1918. Von Brest-Litovsk bis zum
Ende des I. Weltkrieges. Wien, 1966.
BeloffM. The Foreign Policy of Soviet Russia 1929—1941. Vol. 1—2.
London, New York, 1949.
Berdjajew N. Das Neue Mittelalter. Betrachtungen uber das Schicksal
RuBlands und Europas. Tubingen, 1950.
— Sinn und Schicksal des Russischen Kommunismus. Luzern, 1937.
— Wahrheit und Luge des Kommunismus. Darmstadt, Genf, 1953.
- Die russische Idee. Sankt Augustin, 1983.
Berg van den G. P. Organisation und Arbeitsweise der sowjetischen
Regierung. Baden-Baden, 1984.
BesansonA. The Rise of the Gulag. Intellectual Origins of Leninism.
New York, 1981.
Beyme K. von. Die Sowjetunion in der Weltpolitik. Munchen, Zurich,
1983.
— Systemwechsel in Osteuropa. Frankfurt/Main, 1994.
Beyrau D. Intelligenz und Dissens. Die russischen Bildungsschichten in
der Sowjetunion 1917 bis 1985. Gottingen, 1993.
BialerS. Stalin’s Successors. Leadership, stability and change in the
Soviet Union. Cambridge, 1980.
480
BialerS., Mandelbaum M. The Global Rivals. London, 1989.
BialerS., Mandelbaum M. (ed.) Gorbachev’s Russia and American
Foreign Policy. London, 1988.
Bochenski J. M. Der Sowjetrussische Dialektische Materialismus, Diamat.
Bern, 1962.
— Marxismus-Leninismus. Wissenschaft Oder Glaube? Munchen,
1975.
Bonwetsch B. Die russische Revolution 1917. Eine Sozialgeschichte von
der Bauembefreiung 1861 bis zum Oktoberumsturz. Darmstadt, 1991.
Boog H, Forster J,, Hoffmann J., Klink E., Muller R.-D., Ueberschaer G. R.
Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt/Main, 1996.
Borkenau F. The Communist International. London, 1938.
— Der Europaische Kommunismus. Seine Geschichte von 1917
bis zur Gegenwart. Munchen, 1952.
Bracher K. D. Zeitgeschichtliche Kontroversen. Um Faschismus,
Totalitarismus, Demokratie. Munchen, 1976.
— Zeit der Ideologien. Eine Geschichte politischen Denkens im 20.
Jahrhundert. Munchen, 1985.
Braunthal J. Geschichte der Internationale: Band 1—2. — Berlin, 1978.
Breslauer G.van den Khrushchev and Breshnev as Leaders. Building
Authority in Soviet Politics. London, 1982.
Broido V. Lenin and the Mensheviks. The Persecution of Socialists
Under Bolshevism. Worcester, 1987.
Brovkin V. Behind the Front Lines of the Civil War. Political Parties
and Social Movements in Russia 1918—1922. Princeton, 1994.
Brown A. The Gorbachev Factor in Soviet Politics. Oxford, 1996.
Brzezinski Z. Der Sowjetblock. Einheit und Konflikt. Koln, Berlin,
1962.
— Das gescheiterte Experiment. Der Untergang des kommunistischen
Systems. Wien, 1989.
Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memories.
Vol. 1-2. London, 1923.
Bucharin N. Das Programm der Kommunisten (Bolschewiki). Wien
1918.
— Gefangnisschriften 1. Der Sozialismus und seine Kultur. Berlin,
1996.
Bucharin N., Preobraschensky E. Das ABC des Kommunismus.
Hamburg, 1921.
481
Buchheim H. Totalitare Herrschaft. Wesen und Merkmale. Munchen,
1962.
Bullock A. Hitler und Stalin. Parallele Leben. Berlin, 1991.
— Hitler. Eine Studie uber die Tyrannei. — Dusseldorf, 1967.
Bunyan J. The Bolshevik Revolution, 1917—1918. Documents and
Materials. Stanford/Calif., 1961.
Carr E. H. History of Soviet Russia. The Bolshevik Revolution. Vol. 1—
3. London, 1960-1961.
— The Interregnum 1923—1924. London, 1960.
- Socialism in One Country. Vol. 1-3. London, 1958ff.
- Foundations of a Planned Economy 1926-1929: vol. 1-2 (with
R. W. Davies). Harmondsworth, 1974, 1976.
— German-Soviet Relations between the two World Wars 1919—
1939. Baltimore, 1951.
- Twilight of the Comintern, 1930-1935. New York, 1982.
Carrure D’Encausse H. The Great Challenge. Nationalities and the
Bolshevik State, 1917-1930. New York, 1992.
— Decline of an Empire: the Soviet Socialist Republics in Revolt.
New York, 1979.
Chamberlin W. H. Die Russische Revolution 1918—1921. Frankfurt/
Main, 1958.
Chavkin B. Verflechtungen der deutschen und russischen Geschichte.
Aufsatze und Archivfunde zu den Beziehungen Deutschlands und
der Sowjetunion von 1917 bis 1991. Stuttgart, 2007.
Chlevnjuk O. Das Politburo. Mechanismen der politischen Macht in
der Sowjetunion der dreiBiger Jahre. Hamburg, 1998.
Chruschtschows historische Rede, in: Ost-Probleme 22.6.1956
Nr. 25/26. S. 867-897.
Chruschtschow erinnert sich — Reinbek bei Hamburg, 1971.
Churchill W. Der Zweite Weltkrieg: 6 Bande. Stuttgart, 1954.
Cohen S. Bukharin and the Bolshevik Revolution. A political biography.
1888-1938. Oxford, 1980.
Conquest R. Am Anfang starb Genosse Kirow. Sauberungen unter Stalin.
Dusseldorf, 1970.
— The harvest of sorrow. Soviet collectivization and the terror
famine. London, 1986.
Courtois S. Werth N,, Panne J.-L., Paczkowski A., Bartosek K.,
482
Margolin J.-L. Das Schwarzbuch des Kommunismus. Unterdriickung,
Verbrechen und Terror. Mit dem Kapitel “Die Aufarbeitung des
Sozialismus in der DDR” von Joachim Gauck und Ehrhart Neubert.
Munchen, 1998.
Curry J. L. (ed.). Dissent in Eastern Europe. — New York, 1983.
DallinA. Deutsche Herrschaft in RuBland 1941-1945. Dusseldorf, 1958.
Daniels R. Das Gewissen der Revolution. Kommunistische Opposition
in SowjetruBland. Koln, 1963.
- The End of the Communist Revolution. New York, 1993.
Danilov V. Rural Russia Under the New Regime. London, 1988.
Davies R. Ж The Industrialisation of Soviet Russia. Vol. 1. The Socialist
Offensive. The Collectivisation of Soviet Agriculture 1929-1930;
Vol. 2. The Soviet Collective Farm, 1929-1930. London, 1980.
Degras J. (ed.) The Communist International 1919—1943. Documents,
3 volumes. London, 1956.
Deutscher I. Der bewaffnete Prophet. Stuttgart, 1962.
— Der unbewaffnete Prophet. Stuttgart, 1962.
— Der verstoBene Prophet. Stuttgart, 1963.
— Stalin. A Political Biography. — New York, 1967.
— Ironies of History. Essays on Contemporary Communism.
London, 1967.
— The Unfinished Revolution. Russia 1917—1967. London, 1967.
Dimitroff G. Ausgewahlte Schriften, 3 Bande. Berlin, 1956.
- Tagebiicher 1933-1943, hrsg.v. В. H. Bayerlein. - Berlin, 2000.
Djilas M. Gesprache mit Stalin. Frankfurt/Main, 1962.
— Die neue Klasse. Eine Analyse des kommunistischen Systems.
Wien, Munchen, 1976.
Domarus M. Hitler. Reden und Proklamationen 1932—1945, 2 Bande.
Wiesbaden, 1973.
Drachkovitch M., Lazitch B, (ed.). The Comintern. Historical Highlights.
Essays, Recollections, Documents. Stanford/Calif., 1966.
Dunlop J. The Faces of Contemporary Russian Nationalism. Princeton,
1983.
- The Rise of Russia and the Fall of Soviet Empire. — Princeton,
1993.
Eimermacher K., VolpertA. (Hrsg.). Verfuhrungen der Gewalt. Russen
und Deutsche im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Munchen, 2005.
483
— Stiirmische Aufbriiche und enttauschte Hoffhungen. Russen und
Deutsche in der Zwischenkriegszeit. Munchen, 2006.
Elleinstein J. Geschichte des “Stalinismus” Hamburg, 1977.
Erickson J. Stalin’s War with Germany. Vol. 1. The Road to Stalingrad.
London, 1975.
— The Road to Berlin. London, 1983.
ErlerG., Walters., (Hrsg.). Stalinismus. Probleme der Sowjetgesellschaft
zwischen Kollektivierung und Weltkrieg. Frankfurt/Main, 1982.
Erlich A. Die Industrialisierungsdebatte in der Sowjetunion 1924—1928.
Frankfurt/Main, 1971.
FainsodM. Smolensk Under Soviet Rule. Harvard, 1958.
FeherF., Heller A., Markus G. The Dictatorship over the Needs. An
Analysis of Soviet Societies. Oxford, 1986.
Fejtd F. Die Geschichte der Volksdemokratien. Band 1—2. Graz, 1972.
Ferro M. The Bolshevik Revolution. A Social History of the Russian
Revolution. London, 1985.
Fest J. C. Hitler. Eine Biographic. Frankfurt/Main, 1973.
Feuchtwanger L. Moskau 1937. Ein Reisebericht fur meine Freunde.
Amsterdam, 1937.
Figes O. J. Peasant Russia, Civil War. The Volga Countryside in
Revolution 1917—1921. Oxford, 1989.
— Die Tragodie eines Volkes. Die Epoche der russischen Revolution
1891 bis 1924. Berlin, 1998.
Fischer A. Die Sowjetische Deutschlandpolitik im Zweiten Weltkrieg
1941-1945. Stuttgart, 1975.
Fischer L. Das Leben Lenins. Koln, 1965.
— The Soviets in World Affairs. A History of the Relations between
the Soviet Union and the Rest of the World 1917-1929.
Princeton, 1951.
Fischer R. Stalin und der deutsche Kommunismus. Frankfurt/Main,
1950.
Fitzpatricks. The Russian Revolution. Oxford, 1984.
- Cultural Revolution in Russia 1928-1931. Bloomington, 1978.
Flechtheim O. Die Kommunistische Partei Deutschlands in der
Weimarer Republik. Frankfurt/Main, 1969.
Fleischhauer I. Der Pakt. Hitler, Stalin und die Initiative der deutschen
Diplomatie 1938-1939. Berlin, Frankfurt/Main, 1990.
484
Forster R. G. (Hrsg.). “Unternehmen Barbarossa” Zum historischen
Ort der deutsch-sowjetischen Beziehungen von 1933 bis Herbst 1941.
Munchen, 1993.
Fraenkel E. Der Doppelstaat. Frankfurt/Main, 1974.
Frank P. Geschichte der Kommunistischen Internationale (1919—1943),
2 Bande. Frankfurt/Main, 1981.
Franks. Die russische Weltanschauung. Berlin, 1926.
— Die Haresie des Utopismus. Stuttgart, 1983.
Freund G. The Unholy Alliance. Russian-German Relations from the
Treaty of Brest-Litovsk to the Treaty of Berlin. London, 1957.
Friedrich C. J., Brzezinski Z. Totalitarian Dictatorship and Autocracy.
Cambridge/Mass., 1965.
Funke M. (Hrsg.). Hitler, Deutschland und die Machte. Materialien zur
AuBenpolitik des Dritten Reiches. Dusseldorf, 1976.
Furet F. Das Ende der Illusion. Der Kommunismus im 20. Jahrhundert
Munchen, 1996.
Fursenko A., Naftali T. “One Hell of a Gamble” Khrushchev, Castro,
Kennedy and the Cuban Missile Crisis 1958—1964. London, 1999.
Gaddis J. L. The United States and the Origins of the Cold War, 1941—
1947. New York, 1972.
— We now know. Rethinking Cold War History. Oxford, 1997.
— Russia, the Soviet Union and the United States. An interpretative
History. New York, 1990.
Galili у Garcia Z. The Menshevik Leaders in the Russian Revolution.
Social Realities and Political Strategies. Princeton, 1989.
GarthoffL.R. Detente and Confrontation. American-Soviet Relations
from Nixon to Reagan. Washington, 1985.
Getty J. A. Origins of the Great Purges. Soviet Communist Party
Reconsidered, 1933-1938. Cambridge, 1985.
Getty J. A., Manning R. T. (ed.). Stalinist Terror. New Perspectives.
Cambridge, 1993.
Getty J. A., Naumov O. The Road to Terror. Stalin and the Self-
Destruction of the Bolsheviks 1932—1939. Yale, 1999.
Getzler I. Kronstadt 1917—1921. The Fate of a Soviet Democracy.
Cambridge, 1983.
— Martov A. Political Biography of a Russian Social democrat.
Cambridge, 1967.
485
Geyer D. Die Russische Revolution. Historische Probleme und
Perspektiven. Gottingen, 1977.
— Osteuropaische Geschichte und das Ende der komunistischen
Zeit. Heidelberg, 1996.
— (Hrsg.). Osteuropa-Handbuch, AuBenpolitik 1917-1955. Koln,
Wien, 1972.
— (Hrsg.). Die Umwertung der sowjetischen Geschichte. Gottingen,
1991.
Gilboa Y. The Black Years of the Soviet Jewry 1939—1953. Boston,
1971.
Gill G. The Origins of the Stalinist Political System. Cambridge, 1990.
Goldbach M. Z. Karl Radek und die deutsch-sowjetischen Beziehungen
1918-1923. Bonn-Bad Godesberg, 1973.
Gorbatschow M. Perestroika. Die zweite russische Revolution. Eine neue
Politik fur Europa und die Welt. Munchen, 1987.
— Gipfelgesprache. Geheime Protokolle aus meiner Amtszeit.
Berlin, 1993.
— Erinnerungen. Berlin, 1995.
Gorodetsky G. Die groBe Tauschung. Hitler, Stalin und das Untemehmen
“Barbarossa” Berlin, 2001.
— Soviet Foreign Policy, 1917—1991. London, 1994.
Gramsci A. Philosophic der Praxis. Eine Auswahl. Frankfurt/Main, 1967.
GrebingH, Kinner K, (Hrsg.). Arbeiterbewegung und Faschismus.
Interpretationen in der europaischen Arbeiterbewegung. Essen, 1990.
Grigorenko P. Erinnerungen. Munchen, 1981.
Gruber H International Communism in the Era of Lenin. Documentary
History. Ithaca; New York, 1967.
— Soviet Russia Masters the Comintern. International Comunism
in the Era of Stalin’s Ascendancy. New York, 1974.
Gunther H Die Verstaatlichung der Literatur. Entstehung und
Funktionsweise des sozialistisch-realistischen Kanons in der
sowjetischen Literatur der dreiBiger Jahre. Stuttgart, 1984.
Gurian W. Der Bolschewismus. Einfuhrung in Geschichte und Lehre.
Freiburg i.Br., 1931.
Hacker J. Der Ostblock. Entstehung, Entwicklung und Struktur 1939—
1980. Baden-Baden, 1983.
Hafner L. Die Partei der Linken Sozialrevolutionare in der russischen
Revolution von 1917/18. Koln, 1994.
486
Hahlweg И< Lenins Riickkehr nach RuBland 1917. Leiden, 1957.
Hahn W. G. Postwar Soviet Politics, The Fall of Zhdanov and the Defeat
of Moderation, 1946-53. Ithaca; London, 1982.
Haimson L. The Mensheviks from the Revolution of 1917 to the Second
World War. Chicago, 1974.
Harrison M. Accounting for war. Soviet production, employment, and
the defence burden 1940—1945. Cambridge Univ. Press, 1996.
Hasegawa T. The February Revolution. Petrograd, 1917. Seattle, 1981.
Haslam J. Soviet Foreign Policy, 1930—1933. London, 1983.
— The Soviet Union and the Struggle for Collective Security in
Europe, 1933-1939. London, 1984.
Hedeler И< (Hrsg). Stalinscher Terror. Eine Forschungsbilanz. Berlin,
2002.
Heiden K. Adolf Hitler, 2 Bande. Zurich, 1936-1937.
Heller A., FeherF. Ungarn 56. Hamburg, 1982.
Heller M., NekrichA. Geschichte der Sowjetunion 1914—1980. Band 1—
2. Konigstein/Ts., 1981f.
Hellmann M., Schramm G., ZernackK., (Hrsg.). Handbuch der
Geschichte RuBlands. Band 3. 1856—1945. Von den autokratischen
Reformen zum Sowjetstaat. Stuttgart, 1983-1992.
Hildebrand K. Deutsche AuBenpolitik 1933-1945. Kalkiil oder Dogma?
Stuttgart, 1971.
Hildermeier M. Die russische Revolution. Frankfurt/Main, 1989.
- Geschichte der Sowjetunion 1917-1991. Munchen, 1998.
— (Hrsg.). Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg. Neue Wege der
Forschung. Munchen, 1998.
Hilger G. Wir und der Kreml. Deutsch-sowjetische Beziehungen 1918—
1941. Erinnerungen eines deutschen Diplomaten. Frankfurt/Main,
1955.
HillgruberA. Hitlers Strategic. Politik und Kriegsfuhrung 1940—41.
Frankfurt/Main, 1965.
Hodos G. H. Schauprozesse. Stalinistische Sauberungen in Osteuropa
1948-1954. Frankfurt/Main, 1988.
Hofmann ИС Stalinismus und Antikommunismus. Zur Soziologie des
Ost-West-Konflikts. Frankfurt/Main, 1967.
Hoensch J. K. Sowjetische Osteuropapolitik 1945-1975. Kronberg, 1977.
487
Hoesch E., Grabmiiller H.-J. Daten der sowjetischen Geschichte von
1917 bis zur Gegenwart. Munchen, 1982.
Holloway D. Stalin and the Bomb. The Soviet Union and Atomic Energy,
1939-1956. New Haven, 1994.
Holzer J. “Solidarity” Die Geschichte einer freien Gewerkschaft in
Polen. Munchen, 1985.
Hosking G. The Awakening of the Soviet Union. Cambridge, 1990
- A History of the Soviet Union 1917-1991. London, 1992.
Hough J. F., Fainsod M. How the Soviet Union is Governed.
Cambridge/Mass., 1979.
Hurter J. Hitlers Heerfuhrer. Die deutschen Oberbefehlshaber im Krieg
gegen die Sowjetunion 1941/42. Munchen, 2007.
Ignatov A. Psychologic des Kommunismus. Munchen, 1985.
Jacket E, Hitlers Weltanschauung. Entwurf einer Herrschaft. Stuttgart,
1983.
Jacobsen H-A. Der Zweite Weltkrieg. Grundziige der Politik und
Strategic in Dokumenten. Frankfurt/Main, 1965.
— Nationalsozialistische AuBenpolitik 1933—1938. Frankfurt/Main,
1968.
Jacobsen H-A., Loser J., Proektor D., Slutsch S. (Hrsg.). Deutsch-
russische Zeitenwende. Krieg und Frieden 1941—1995. Baden-Baden,
1995.
Jakowlew A. Die Abgriinde meines Jahrhunderts. Eine Autobiographic.
Leipzig, 2002.
Jansen M. A Show Trial under Lenin. The Trial of the Socialist
Revolutionaries, Moscow 1922. The Hague u.a., 1982.
Jelzin B. Aufzeichnungen eines Unbequemen. Munchen, 1990.
— Auf der Messers Schneide. Tagebuch des Prasidenten. Berlin,
1994.
Jesse £. (Hrsg.). Totalitarismus im 20. Jahrhundert. Eine Bilanz der
internationalen Forschung. Baden-Baden, 1996.
Kantor V. Willkiir oder Freiheit? Beitrage zur russischen Geschichts-
philosphie. Stuttgart, 2006.
Kaplan K. Die politischen Prozesse in der Tschechoslowakei 1948—
1954. Munchen, 1986.
— Der kurze Marsch. Kommunistische Machtiibernahme in der
Tschechoslowakei 1945-1948. Munchen, 1981.
488
Kappeler A. RuBland als Vielvolkerreich. Entstehung, Geschichte, Zerfall.
Munchen, 1992.
KatzerN. Die weiBe Bewegung in RuBland. Herrschaftsbildung,
praktische Politik und politische Programmatik im Biirgerkrieg. Koln,
1999.
Kautsky K. Terrorismus und Kommunismus. Ein Beitrag zur
Naturgeschichte der Revolution. Berlin, 1919.
Keep J. L. H. The Russian revolution. A Study in Mass Mobilization.
London, 1976.
— The Last of the Empires. A History of the Soviet Union, 1945—
1991. New York, 1995.
Kenez P. The Birth of the Propaganda State. Soviet Methods of Mass
Mobilisation, 1917—1929. Cambridge, 1985.
— A History of the Soviet Union from the Beginning to the End.
Cambridge, 1999.
Kennan G. F. Sowjetische AuBenpolitik unter Lenin und Stalin. Stuttgart,
1961.
— Memoiren eines Diplomaten. Stuttgart, 1968.
Kerenski A. Memoiren. RuBland und der Wendepunkt der Geschichte.
Wien, 1966.
Kershaw I. Hitler, 2 Bande. Stuttgart, 1998—2000.
— Der Hitler-Mythos. Volksmeinung und Propaganda im Dritten
Reich. Stuttgart, 1980.
— Der NS-Staat. Reinbek bei Hamburg, 1994.
Kissinger H. A. Memoiren 1968—1973. Munchen, 1979.
Knight A. Beria. Stalin’s First Lieutenant. Princeton, 1996.
KochanL. Russia in Revolution 1890-1918. London, 1966.
Koenker D. Moscow Workers and the 1917 Revolution. Princeton, 1981.
Koenen G. Utopie der Sauberung. Was war der Kommunismus? Berlin,
1998
— Der RuBland-Komplex. Die Deutschen und der Osten 1900—
1945. Miinchen, 2005.
Koenen G., Kopelew L. (Hrsg.). Deutschland und die russische
Revolution 1917-1924. Munchen, 1998.
Kolakowski L. Die Hauptstromungen des Marxismus. Entstehung,
Entwicklung, Zerfall. Band 1—3. Zurich, 1981.
Kotkin S. Magnetic Mountain. Stalinism as a Civilization. Berkeley/
Calif, u.a., 1995.
489
Krausnick H., Wilhelm H.-H. Die Truppe des Weltanschauungskrieges.
Stuttgart, 1981.
Krammer A. The Forgotten Friendship. Israel and the Soviet Bloc 1947—
1953. Urbana, 1974.
Krivitsky W. I was Stalin’s Agent. London, 1939.
KubinaM., Wilke M. (Hrsg.). “Hart und kompromiBlos durchgreifen”
Die SED contra Polen 1980/81. Geheimakten der SED-Fiihrung
fiber die Unterdriickung der polnischen Demokratiebewegung.
Berlin, 1995.
Kiichenmeister D. (Hrsg.). Honecker-Gorbatschow. Vieraugengesprache.
Berlin, 1993.
Kuromiya H. Stalin’s Industrial Revolution. Politics and Workers, 1928—
1932. Cambridge, 1988.
KuronJ., Modzelewski К Monopolsozialismus. Hamburg, 1969.
Kynin G., Laufer J. (Hrsg.). Die UdSSR und die deutsche Frage 1941 —
1948. Dokumente aus dem Archiv fur AuBenpolitik der Russischen
Federation: 3 Bande. Berlin, 2004.
Leggett G. The Cheka. Lenin’s Political Police. Oxford, 1981.
Lemberg H. u.a. (Hrsg.). Sowjetisches Modell und nationale Pragung.
Kontinuitat und Wandel in Ostmitteleuropa nach dem Zweiten
Weltkrieg. Marburg 1991.
Lenin W. L Werke. Band 1-40. Berlin, 1961 ff.
Leontovitsch V. Geschichte des Liberalismus in RuBland. Frankfurt/
Main, 1957.
Leonhard W. Die Revolution entlaBt ihre Kinder. Koln, 1955.
— Der Schock des Hitler-Stalin-Paktes. Munchen, 1989.
Lewin M. Lenins letzter Kampf. Hamburg, 1970.
— Political Undercurrents in Soviet Economic Debates. From
Bukharin to the Modern Reformers. London, 1975.
— Gorbatschows neue Politik. Die reformierte Realitat und die
Wirklichkeit der Reformen. Frankfurt/Main, 1988.
LieberH.-J., Ruffmann K-H. (Hrsg.). Der Sowjetkommunismus.
Dokumente: Band 1—2. Koln, 1963.
LiebichA. From the Other Shore. Russian Social Democracy after
1921. Cambridge/Mass., 1997.
Lih T. H., Naumov O., Chlevnjuk O. (ed.). Stalin’s Letters to Molotov,
1925-1936. New Haven, 1995.
490
Lindner В. Die demokratische Revolution in der DDR 1989/90. Bonn,
1998.
Linz J. Totalitarian and Authoritarian Regimes, in. Greenstein/Polsby,
N. W. (ed.). Handbook of Political Science. Vol. 3. Macropolitical
Theory, S. 175—411. Reading/Mass., 1975.
Lockhart Sir R. H. Vom Wirbel erfaBt. Bekenntnisse eines britischen
Diplomaten. Stuttgart, 1933.
Lorenz R- Sozialgeschichte der Sowjetunion 1, 1917—1945. Frankfurt/
Main, 1976.
Loth ИС Die Teilung der Welt. Geschichte des Kalten Krieges 1941—
1955. Munchen, 1990.
Lowe H.-D, Stalin. Der entfesselte Revolutionar: 2 Bande. Gottingen-
Zurich, 2002.
Lowenthal R., Meissner B. (Hrsg.). Der Sowjetblock zwischen
Vormachtkontrolle und Autonomie. Koln, 1984.
Luchterhand G. Die politischen Parteien im neuen RuBland. Dokumente
und Kommentare. Bremen, 1993.
Luchterhand O. Der Sowjetstaat und die Russisch-Orthodoxe Kirche.
Eine rechtshistorische und rechtssystematische Untersuchung. Koln,
1976.
Luks L. Entstehung der kommunistischen Faschismustheorie. Die
Auseinandersetzung der Komintern mit Faschismus und National-
sozialismus 1921-1935. Stuttgart, 1985.
— Der russische “Sonderweg”? Aufsatze zur neuesten Geschichte
RuBlands im europaischen Kontext. Stuttgart, 2005.
— Zwei Gesichter des Totalitarismus. Bolschewismus und
Nationalsozialismus im Vergleich. 16 Skizzen. Koln, 2007.
— (Hrsg.). Der Spatstalinismus und die “jiidische Frage” Zur
antisemitischen Wendung des Kommunismus. Koln, 1998.
Luxemburg R. Politische Schriften, hrsg. von Ossip Flechtheim.
Band 1—3. Frankfurt/Main, 1967.
Мажкуы J. Die Konstruktion politischer Stabilitat. Polen und RuBland
in den Umbruchen der achtziger und neunziger Jahre. Baden-Baden,
1998.
Maier H. (Hrsg.) “Totalitarismus” und “Politische Religionen” Konzepte
des Diktaturvergleichs, Bd. 1 u. 2. — Paderborn u.a., 1996/1997.
Maier R. Die Stachanov-Bewegung 1935—1938. Der Stachanovismus
als tragendes und verscharfendes Moment der Stalinisierung der
sowjetischen Gesellschaft. Stuttgart, 1990.
491
Malia M. Vollstreckter Wahn. Stuttgart, 1994.
Markert (Hrsg.). Deutsch-Russische Beziehungen von Bismarck bis
zur Gegenwart. Stuttgart, 1964.
Marx K. und Engels F. Werke. Band 1—39. Berlin, 1959ff.
Mastny V. Moskaus Weg zum Kalten Krieg. Munchen, Wien, 1980.
— The Cold War and Soviet Insecurity. The Stalin Years. — New
York, 1996.
Mawdsley E. The Russian Civil War. London, 1987.
- The Stalin Years. The Soviet Union, 1929-1953. Manchester,
1998.
McCaggW. Stalin Embattled, 1943-1948. Detroit, 1978.
McCauley M. (ed.). Khrushchev and the Khrushchevism. — Bloomington/
Indianapolis, 1987.
— (ed.). The Soviet Union after Brezhnev. London, 1983.
— (ed.). The Soviet Union under Gorbachev. London, 1987.
McDermott K., Agnew J. The Comintern. A history of international
communism from Lenin to Stalin. Basingstoke, 1996.
Medwedew R. Die Wahrheit ist unsere Starke. Geschichte und Folgen
des Stalinismus. Frankfurt/Main, 1973.
— Nikolai Bukharin. The Last Years. New York; London, 1980.
Medwedew R., Medwedew Z. Khrushchev. The Years in Power. Oxford,
1977.
Medvedev Z. Andropov. Oxford, 1983.
Meissner B. Das Parteiprogramm der KPdSU 1903 bis 1961. Koln,
1962.
— Sowjetgesellschaft am Scheideweg. Beitrage zur Sozialstruktur der
Sowjetunion. Koln, 1985.
— Vom Sowjetimperium zum eurasischen Staatensystem. Die
russische AuBenpolitik im Wandel und in der Wechselbeziehung
zur Innenpolitik. Berlin, 1995.
— (Hrsg.). Die AuBenpolitik der GUS-Staaten und ihr Verhaltnis
zu Deutschland und Europa. Koln, 1994.
- (Hrsg.). Die baltischen Nationen. Estland, Lettland, Litauen.
Koln, 1990.
MeissnerB., EisfeldA. (Hrsg.). 50 Jahre sowjetische und russische
Deutschlandpolitik sowie ihre Auswirkungen auf das gegenseitige
Verhaltnis. Berlin, 1999.
492
Melgunov S. The Bolshevik Seizure of Power. Santa Barbara, 1972.
MerlS. Die Anfange der Kollektivierung in der Sowjetunion. Der
Ubergang zur staatlichen Reglementierung der Produktions- und
Marktbeziehungen im Dorf (1928-1930). Wiesbaden, 1985.
— Bauern unter Stalin. Die Formierung des sowjetischen
Kolchossystems 1930—1941. Berlin, 1990.
Meyer A. G. Leninism. Cambridge/Mass., 1957.
— The Soviet Political System. An Interpretation. New York, 1965.
Miljukov P. RuBlands Zusammenbruch. Band 1—2. Stuttgart, 1925—26.
Miller R. F., FeherF. (ed.). Khrushchev and the Communist World.
London, 1984.
MlynarZ. Nachtfrost. Erfahrungen auf dem Weg vom realen zum
menschlichen Sozialismus. Koln, Frankfurt/Main, 1978.
— Krisen und Krisenbewaltigung im Sowjetblock. Koln; Wien,
1983.
Montefiore S. S. Stalin. Am Hof des roten Zaren. Frankfurt/Main, 2005.
Moore B. Soziale Urspriinge von Diktatur und Demokratie. Die Rolle
der Grundbesitzer und Bauern bei der Entstehung der modernen
Welt. Frankfurt/Main, 1969.
Muller R.-D. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik. Die
Zusammenarbeit von Wehrmacht, Wirtschaft und SS. Frankfurt/
Main, 1991.
Myllyniemi S. Die baltische Krise. Stuttgart, 1979.
Naimark N. Die Russen in Deutschland. Die sowjetische Besatzungszone
1945-1949. Berlin, 1997.
NekriA., Grigorenko P. GenickschuB. Die Rote Armee am 22. Juni
1941. Frankfurt/Main, 1969.
Neumann S. Permanent Revolution. Totalitarianism in the age of
International Civil War. New York, 1965.
Niedhart G. (Hrsg.). Der Westen und die Sowjetunion. Einstellungen
und Politik gegeniiber der UdSSR in Europa und in den USA seit
1917. Paderborn, 1983.
Nikolaevsky B. J. Power and the Soviet Elite. “The letter of an old
Bolshevik” and other essays, ed. J. Zagoria. New York, 1965.
Nolte E. Der Faschismus in seiner Epoche. Munchen, 1963.
- Die faschistischen Bewegungen. Die Krise des liberalen Systems und
die Entwicklung der Faschismen. Munchen, 1966.
- Theorien uber den Faschismus. Koln, 1967.
493
- Deutschland und der Kalte Krieg. Munchen, 1974.
— Der europaische Burgerkrieg 1917—1945. Nationalsozialismus
und Bolschewismus. Frankfurt/Main-Berlin, 1987.
Nove A. An Economic History of the USSR, 1917—1991. New York,
1992.
Oberliinder E. Sowjetpatriotismus und Geschichte. Eine Dokumentation.
Koln, 1967.
O'Sullivan D. Furcht und Faszination. Deutsche und britische
RuBlandbilder 1921 bis 1933. Koln, 1996.
— Stalins “cordon sanitaire” die sowjetische Osteuropapolitik und
die Reaktionen des Westens 1939—1949. Paderborn u.a., 2003.
Paleologue M. Am Zarenhof wahrend des Weltkrieges. Tagebiicher und
Betrachtungen. Band 1-2. Munchen, 1926.
Parrish M. The Lesser Terror. Soviet State Security, 1939—1953.
Westport Connecticut; London, 1996.
PauerJ. Prag 1968. Der Einmarsch des Warschaer Paktes. Hintergriinde
— Planung — Durchfuhrung. Bremen, 1995.
Pethybridge R. The social prelude to Stalinism. — London, 1974.
Pietrow B. Stalinismus, Sicherheit, Offensive. Das “Dritte Reich” in
der Konzeption der sowjetischen AuBenpolitik 1933—1941.
Melsungen, 1983.
— (Hrsg.). Praventivkrieg? Der deutsche Angriflf auf die Sowjetunion.
Frankfurt/Main, 2000.
Pinkus B. The Jews of the Soviet Union. The History of a National
Minority. Cambridge, 1988.
Pipes R. Die Russische Revolution. Berlin, 1991—1992.
— Russia under the Bolshevik Regime. New York, 1993.
— (ed.). The Unknown Lenin. From the Secret Archive. New Haven,
1996.
Pivovarov J., Fursov A. Die KPdSU und das kommunistische System:
zum ProzeB uber das Verbot der KPdSU vor dem russischen
Verfassungsgericht. Koln, 1993.
Plaggenborg S. (Hrsg.) Handbuch der Geschichte RuBlands. Band 5.
1945—1991. Vom Ende des Zweiten Weltkrieges bis zum Zusammen-
bruch der Sowjetunion. Stuttgart, 2002-2003.
Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Militarbesatzung und
einheimische Bevolkerung in der Sowjetunion 1941—1944. Munchen,
2008.
494
Pohl J. О. Ethnic cleansing in the USSR 1937-1949. Westport, Conn.,
1999.
Pospelovsky Dmitri. The Russian Church under the Soviet Regime 1917—
1982. Vol. 1-2. Crestwood; New York, 1984.
Raack R. C. Stalin’s Drive to the West 1938—1945. The Origins of the
Cold War. Stanford, 1995.
Rabenau F. von Seeckt. Aus seinem Leben 1918—1936. Leipzig, 1941.
Rabinowitch A. Prelude to Revolution. The Petrograd Bolsheviks and
the July 1917 Uprising. Indiana, 1968.
— The Bolsheviks Come to Power. The Revolution of 1917 in
Petrograd. New York, 1976.
Radkey О. H. The Election to the Russian Constituent Assembly of
1917. Cambridge/Mass., 1950.
— The sickle and the hammer. The Russian Socialist Revolutionaries
in the early months of the Soviet rule. New York, 1963.
RaeffM. Russia abroad. A Cultural History of the Russian Emigration
1919-1939. New York, Oxford, 1990.
Rapoport Louis. Hammer, Sichel, Davidstern. Judenverfolgung in der
Sowjetunion. Berlin, 1992.
Rapoport V., Alexeev Y. High Treason. Essays on the History of the Red
Army 1918-1938. Durham, 1985.
Rauch G. von. Geschichte der Sowjetunion. Stuttgart, 1990.
Redlich S. War, Holocaust and Stalinism. A documented Study of the
Jewish Anti-Fascist Committee in the USSR. Harwood, 1995.
Reed J. S. Zehn Tage, die die Welt erschiitterten. Berlin, 1958.
Reimann M. Die Geburt des Stalinismus. Die UdSSR am Vorabend der
“2. Revolution” Frankfurt/Main, 1979.
Rigby T. H. Lenin’s Government. Sovnarkom, 1917—1922. Cambridge,
1979.
- Communist Party membership in the USSR, 1917-1967. -
Princeton, 1968.
Rigby T. H., Feher, Ferenc (ed.). Political Legitimation in Communist
States. Oxford, 1982.
Rimscha von H. Der russische Biirgerkrieg und die russische Emigration
1917-1921. Jena, 1924.
— RuBland jenseits der Grenzen 1921—1926. Ein Beitrag zur
russischen Nachkriegsgeschichte. Jena, 1927.
495
Rittersporn G. T. Stalinist Simplifications and Soviet Complications.
Social Tensions and Political Conflicts in the USSR 1933—1953.
Chur, 1991.
Roberts G. The Soviet Union and the Origins of the Second World War.
Russo-German Relations and the Road to War, 1933—1941.
Basingstoke, 1995.
RosenbergA. Geschichte des Bolschewismus. Frankfurt/Main, 1966.
Rosenberg W. G. Liberals in the Russian Revolution. The Constitutional
Democratic Party; 1917-1921. Princeton, 1974.
Ruban M. E., GloecknerE., Lodahl M., Scherzinger K.f von Bey me K.
Lebensbedingungen in der Sowjetunion 1955—1980. Planziele und
Ergebnisse im Spiegel sozialer Indikatoren. Frankfurt/Main; New
York, 1983.
Rubinstein A. C. Soviet Foreign Policy Since World War II. Imperial
and Global. Boston; Toronto, 1984.
Sacharow A. Wie ich mir die Zukunft vorstelle. — Zurich, 1969.
— Mein Leben. Munchen, 1991.
Schapiro L. The Origin of the Communist Autocracy. Political
Opposition in the Soviet State. First Phase 1917—1922. London,
1955.
— Die Geschichte der Kommunistischen Partei der Sowjetunion. —
Frankfurt/Main, 1961.
— Totalitarianism. London, 1972.
SchauffF. Der verspielte Sieg. Sowjetunion, Kommunistische
Internationale und Spanischer Biirgerkrieg 1936—1939. — Frankfurt/
New York, 2004.
Schldgel K. Jenseits des GroBen Oktobers. Das Laboratorium der
Moderne. Petersburg 1909-1921. Berlin, 1988.
— (Hrsg.) Der groBe Exodus. Die russische Emigration und ihre
Zentren 1917-1941. Munchen, 1994.
— (Hrsg.) Wegzeichen. Zur Krise der russischen Intelligenz.
Frankfurt/Main, 1990.
— Russische Emigration in Deutschland 1918—1941; Leben im
europaischen Biirgerkrieg. Berlin, 1995.
Schmidt K.-H. Dialog uber Deutschland. Studien zur Deutschlandpolitik
der KPdSU und der SED (1960-1979). Baden-Baden, 1998.
Schmidt-Hartmann E. (Hrsg.) Kommunismus und Osteuropa. Konzepte,
Perspektiven und Interpretationen. Munchen, 1994.
496
Schroder H. H. Arbeiterschaft, Wirtschaftsfuhrung und Parteibiirokratie
wahrend der Neuen Okonomischen Politik. Eine Sozialgeschichte
der bolschewistischen Partei 1920—1928. Berlin; Wiesbaden, 1982.
— Industrialisierung und Parteibiirokratie in der Sowjetunion. Ein
sozialgeschichtlicher Versuch uber die Anfangsphase des
Stalinismus (1928—1934). Berlin; Wiesbaden, 1988.
S^hwendemann H. Die wirtschaftliche Zusammenarbeit zwischen dem
Deutschen Reich und der Sowjetunion von 1939 bis 1941. Alternative
zu Hitlers Ostprogramm? Berlin, 1993.
Seaton A, Der russisch-deutsche Krieg 1941 — 1945. Frankfurt/Main,
1973.
Segbers K. Die Sowjetunion im Zweiten Weltkrieg. Die Mobilisierung
von Bevolkerung, Wirtschaft und Gesellschaft im “GroBen
Vaterlandischen Krieg” 1941—1943. Munchen, 1987.
Seidel B., Jenkner S. (Hrsg.) Wege der Totalitarismus-Forschung.
Darmstadt, 1968.
Selucky R. Reformmodell CSSR. Hamburg, 1969.
Service R. The Bolshevik Party in Revolution. A Study in Organisational
Change 1917-1923. London, 1979.
— Lenin. Eine Biographic. Munchen, 2000.
Shub D. Lenin. Wiesbaden, 1952.
Simon G. Nationalismus und Nationalitatenpolitik der Sowjetunion. Von
der totalitaren Diktatur zur nachstalinschen Gesellschaft. — Baden-
Baden, 1986.
Simon G., Simon, N. Verfall und Untergang des sowjetischen Imperiums.
Munchen, 1993.
Skilling H. G., Griffiths, F. Pressure Groups in der Sowjetunion. Wien,
1974.
SmithS. Red Petrograd. Revolution in the Factories, 1917—18.
Cambridge, 1983.
Solomon P. H. Jr. Soviet Criminal Justice under Stalin. Cambridge,
1996.
Solshenizyn A. Von der Verantwortung des Schriftstellers. Zurich, 1969.
— (Hrsg.) Stimmen aus dem Untergrund. Zur geistigen Situation in
der UdSSR. Darmstadt, 1975.
- Der Archipel Gulag. Bern, 1974.
Stalin J. Werke: Band 1-13. Berlin, 1952ff.
497
— Correspondence with Churchill, Attlee, Roosevelt and Truman
1941-1945. London, 1958.
StaniszkisJ. Poland’s Self-Limiting Revolution. New Jersey, 1984.
Stepun F. Vergangenes und Unvergangliches. Band 1—3. Munchen,
1947ff.
— Der Bolschewismus und die christliche Existenz. Munchen, 1962.
Streit C. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen
Kriegsgefangenen 1941—45. Stuttgart, 1980.
Struve G. Geschichte der Sowjetliteratur 1917—1950. Munchen, 1957.
Suchanov N. 1917. Tagebuch der russischen Revolution. Munchen,
1967.
Sudoplatov P.f Sudoplatov A. Der Handlanger der Macht. Enthiillungen
eines KGB-Generals. Dusseldorf u.a., 1994.
Suvorov И. Der Eisbrecher. Hitler in Stalins Kalkiil. Stuttgart, 1989.
Talmon J. The Myth of the Nation and the Vision of Revolution. The
Origins of Ideological Polarisation in the Twentieth Century. London,
1981.
TascaA. Glauben, Gehorchen, Kampfen. Aufstieg des Faschismus.
Wien, 1969.
Teckenberg W. Gegenwartsgesellschaften. UdSSR. Stuttgart, 1983.
Teltschik H. 329 Tage. Innenansichten der Einigung. Berlin, 1991.
Thamer H.-U. Verfuhrung und Gewalt. Deutschland 1933-1945. Berlin,
1986.
Thurston R. W. Life and Terror in Stalinrs Russia, 1934—1941. Yale,
1996.
Tokes R. F. (ed.) Opposition in Eastern Europe. Oxford, 1979.
Toracska T. Die da oben. Polnische Stalinisten zum Sprechen gebracht.
Wien, 1987.
Trotzki L. Geschichte der russischen Revolution. — Berlin, 1960.
— Schriften 1. Sowjetgesellschaft und stalinistische Diktatur: Band
1-2. Frankfurt/Main, 1988.
— Schriften uber Deutschland, in. Gesammelte Werke I. Bd. 1—2.
Frankfurt/Main, 1971.
— Mein Leben. Versuch einer Autobiographie. Berlin, 1961.
— Uber Lenin. Material fur einen Biographen. Frankfurt/Main,
1964.
— Tagebuch im Exil. Koln, 1979.
498
Trotsky Papers (ed. Meijer, I.M.). Vol. 1—2. - den Haag, 1964—1971.
TschemajewA. Die letzten Jahre einer Weltmacht. Stuttgart, 1993.
Tucker R. C. Stalin as Revolutionary 1879—1929. A Study in History
and Personality. New York, 1973.
— Stalin in Power. The Revolution from Above 1929—1941. New
York, London, 1990.
— The Soviet Political Mind. Stalinism and post-Stalin Change.
New York, 1971.
- (ed.) Stalinism. Essays on Historical Interpretation. New York,
1977.
Tumarkin N. Lenin Lives! The Lenin Cult in Soviet Russia. Cambridge,
1983.
Ueberschar G. R., Wette, W. (Hrsg.) „Unternehmen Barbarossa” Der
deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941. Berichte, Analysen,
Dokumente. Paderborn, 1984.
UlamA. Die Bolschewiki. Koln, 1967.
— Stalin. KoloB der Macht. Esslingen, 1977.
— Expansion and Coexistence. The History of Soviet Foreign Policy.
London, 1968.
Uldricks T. J. Diplomacy and ideology. The origins of Soviet foreign
relations 1917—1930. London, 1979.
Utechin S. V Geschichte der politischen Ideen in RuBland. Stuttgart,
1966.
VaksbergA. Stalin against the Jews. New York, 1994.
VatlinA. Tatort Kunzewo. Opfer und Tater des Stalinschen Terrors
1937/38. Berlin, 2003.
Vetter M. Antisemiten und Bolschewiki. Zum Verhaltnis von
Sowjetsystem und Judenfeindschaft 1917—1939. Berlin, 1939.
Viola L. Peasent Rebels under Stalin. Collectivization and the Culture
of Peasent Resistance. New York, 1996.
Voegelin E. Die politischen Religionen. Wien, 1938.
Voslensky M. Nomenklatura. Die herrschende Klasse der Sowjetunion.
Wien, 1980.
Wat A. Myj wiek. T. 1-2. Warszawa, 1998.
Weber H. Die Wandlungen des deutschen Kommunismus. Die
Stalinisierung der KPD in der Weimarer Republik. 2 Bande. -
Frankfurt/Main, 1969.
499
Weber H. (Hrsg.) Die Kommunistische Internationale. Eine Dokumen-
tation. Hannover, 1966.
Weber H., StaritzD., BahneS., Lorenz R. (Hrsg.) Kommunisten
verfolgen Kommunisten. Berlin, 1993.
Wegner B. (Hrsg.) Zwei Wege nach Moskau. Vom Hitler-Stalin Pakt
bis zum “Unternehmen Barbarossa” Munchen-Zurich, 1991.
Wehner M. Bauernpolitik im proletarischen Staat. Die Bauernfrage als
zentrales Problem der sowjetischen Innenpolitik 1921 — 1928. Koln,
1998.
Weingartner T. Stalin und der Aufstieg Hitlers. Die Deutschlandpolitik
der Sowjetunion und der Kommunistischen Internationale 1929—
1934. Berlin, 1970.
Werth A. RuBland im Krieg 1941—1945. Munchen, 1965.
Westad O. et al. (ed.). The Soviet Union in Eastern Europe 1945—1989.
London, 1994.
Wetter G. Der Dialektische Materialismus. Seine Geschichte und sein
System in der Sowjetunion. Freiburg, 1960.
Wettig G. Die Rolle der russischen Armee im revolutionaren
Machtkampf 1917 in. Forschungen zur osteuropaischen Geschichte,
Band 12. S. 46-389. Berlin, 1967.
— Die Sowjetunion, die DDR und die Deutschland-Frage. — 1965—
1976. Einvernehmen und Konflikt im sozialistischen Lager.
Stuttgart, 1977.
— Bereitschaft zu Einheit in Freiheit? Die sowjetische Deutschland-
Politik 1945-1955. Munchen, 1999.
Wheeler-Bennett J. Brest-Litovsk. The Forgotten Peace, March 1918.
London, 1956.
Wildman A. K. The End of the Russian Imperial Army. Vol. 1—2.
Princeton, 1980, 1987.
Winkler H. A. Von der Revolution zur Stabilisierung. Arbeiter und
Arbeiterbewegung in der Weimarer Republik 1918—1924. Berlin;
Bonn, 1984.
л — Der lange Weg nach Westen. Bd. 1 und 2. Munchen, 2002.
Wolfe B. Three who made a Revolution (Lenin, Trotsky, Stalin).
A biographic history. New York, 1948.
— An Ideology in Power. New York, 1968.
Wolkogonow D. Stalin. Triumph und Tragodie. Dusseldorf, 1989.
— Lenin. Berlin, 1994.
S00
YanovA. The Russian New Right. Berkeley, 1978.
Zarusky J. Die deutschen Sozialdemokraten und das sowjetische Modell.
Ideologische Auseinandersetzung und auBenpolitische Konzeptionen
1917-1933. Munchen, 1992.
— (Hrsg). Die Stalin-Note vom 10. Marz 1952. Neue Quellen und
Analysen. Munchen, 2002.
— (Hrsg.). Stalin und die Deutschen. Neue Beitrage der Forschung
Munchen, 2006.
Zeidler M. Reichswehr und Rote Armee 1920—1933. Wege und Stationen
einer ungewohnlichen Zusammenarbeit. Munchen, 1993.
— Kriegsende im Osten. Die Rote Armee und die Besetzung
Deutschlands ostlich von Oder und NeiBe 1944/45. Munchen,
1996.
Zeman Z., ScharlauW. Freibeuter der Revolution. Parvus-Helphand.
Eine politische Biographic. Koln, 1964.
Zubok W., Pleshakov K, Der Kreml im Kalten Krieg. Hildesheim, 1997.
Книги на русском языке
Авторханов А. Технология власти. Процесс образования КПСС.
Мемуарно-исторические очерки. Мюнхен, 1959.
— Происхождение партократии: В 2 т. Франкфурт, 1973.
— Загадка смерти Сталина (заговор Берии). Франкфурт, 1976.
— Сила и бессилие Брежнева. Франкфурт, 1979.
Агурский М. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.
Адибеков Г. Коминформ и послевоенная Европа 1947—1956 гг. М.,
1994.
Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. Новейший период.
Benson, Vermont, 1984.
Амальрик А. СССР и Запад в одной лодке. Лондон, 1978.
Андреева Е. Генерал Власов и русское освободительное движение.
Лондон, 1990.
Антонов-Овсеенко А. Сталин. Портрет тирана. Нью-Йорк, 1980.
Антонов-Овсеенко В. Записки о гражданской войне: В 4 т. М.,
1924-1932.
БабиченкоД. Писатели и цензоры. М., 1994.
Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955.
501
— Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и
начала XX века. Париж, 1971.
Беседы на Лубянке. Следственное дело Дёрдя Лукача. Материалы
к биографии. М., 1999.
Большевистское руководство. Переписка 1912—1927. М., 1996.
Борщаговский А. Обвиняется кровь. Документальная повесть. М.,
1994.
Буковский В. «И возвращается ветер...». Нью-Йорк, 1978.
Булгакове. От марксизма к идеализму. Сборник статей 1896—
1903. С.-Петербург, 1903.
— Два града. М., 1911.
Булдаков В. Красная смута. Природа и последствия революцион-
ного насилия. — М., 1997.
Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Петро-
граде в феврале 1917 г. М., 1967.
Валентинов Н. (Вольский). Встречи с Лениным. Нью-Йорк, 1979.
Варшавский В. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956.
Ватлин А. Коминтерн. Первые десять лет. М., 1993.
— Германия в XX веке. М., 2002.
Вейдле В. Задача России. Нью-Йорк, 1956.
Верт Н. История советского государства 1900—1991. М., 2001.
Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909.
Война и политика 1939-1941. М., 1999.
ВолкогоновД. Триумф и трагедия. Политический портрет
И. В. Сталина. М.,1989.
— Ленин. Политический портрет в двух книгах. М., 1994.
— Семь вождей. Галерея лидеров СССР в 2-х книгах. М., 1995.
Воспоминания Генерала Барона П. Н. Врангеля / Под ред. А. А. фон
Лампе. Франкфурт, 1969.
Восточная Европа в документах российских архивов 1944—1953 гг.:
В 2 т. М.; Новосибирск, 1997—1998.
В Политбюро ЦК КПСС... По записям Анатолия Черняева, Вади-
ма Медведева, Георгия Шахназарова (1985—1991). М., 2006.
Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в доку-
ментах ВЧК-ГПУ 1921-1923. М., 2005.
Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. История Советского Союза
с 1917 года до наших дней: В 2 т. — Лондон, 1982.
502
Гефтер М. Из тех и этих лет. М., 1991.
Гинзбург Е. Крутой маршрут. Милан, 1979.
Гнедин Е. Выход из лабиринта. Нью-Йорк, 1982.
- Из истории отношений между СССР и фашистской Герма-
нией: Документы и современные комментарии. Нью-Йорк,
1977.
Горбачев М. Перестройка и новое мышление для нашей страны и
для всего мира. М., 1987.
— Избранные речи и статьи. Т. 1—7. М., 1987—1990.
Государственный антисемитизм в СССР. От начала до кульмина-
ции 1938-1953. М., 2005.
Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопе-
дия. М., 1983.
Громов Е. Сталин. Власть и искусство. М., 1998.
Деникин А. Очерки русской смуты: В 5 т. Берлин, 1921 и сл.
Джилас М. Новый класс. Анализ коммунистической системы. Нью-
Йорк, 1957.
Документы внешней политики СССР. Т. 1-23. М., 1957-1995.
Евразийство. Опыт систематического изложения. Париж, 1926.
Еврейский антифашистский комитет в СССР 1941—1948. Доку-
ментированная история. М., 1996.
Ельцин Б. Исповедь на заданную тему. Ленинград, 1990.
— Записки президента. М., 1994.
Жизнь в ленинской России. Лондон, 1991.
Жуков Г Воспоминания и размышления: в 3 т. М., 1990.
Заря советского правосудия. Лондон, 1991.
Зубкова Е. Общество и реформы 1945—1964. М., 1993.
— Послевоенное советское общество: Политика и повседнев-
ность. М., 2000.
Из глубины: Сборник статей о русской революции. Париж, 1967.
Из-под глыб: Сборник статей. Париж, 1974.
Иного не дано. М., 1988.
Историки спорят. Тринадцать бесед. М., 1989.
История России. XX век. М., 2001.
Каганович Л. Памятные записки. М., 1999.
503
Как ломали НЭП. Стенограммы пленумов ЦК ВКП (б) 1928—
1929: В 5 т. М., 2000.
КакуринН. Как сражалась революция. Т. 1: 1917-1918 гг. М.,
1990.
Кантор В. Русский европеец как явление культуры. М., 2001.
— Между произволом и свободой. К вопросу о русской мен-
тальности. М., 2007.
Катынь. Март 1940 - сентябрь 2000. М., 2001.
Коминтерн и Вторая мировая война: В 2 т. М., 1994—1998.
Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1998.
Коминтерн против фашизма: Документы. М., 1990.
Корниенко Г. Холодная война. Свидетельство ее участника. М.,
1995.
Костырченко Г. В плену у красного фараона. Политические пре-
следования евреев в СССР в последнее сталинское десятилетие.
Документальное исследование. М., 1994.
- Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., 2001.
Красный террор в годы гражданской войны. Лондон, 1992.
Кронштадт 1921. М., 1997.
Ларина А. Незабываемое. М., 1989.
Ленин В. Полное собрание сочинений. Т. 1—55. М., 1958—1965.
Ленин В. И. Неизвестные документы 1891—1922. — М., 1999.
Люкс Л. Россия между Западом и Востоком: Сборник статей. —
М., 1993.
— Третий Рим? Третий Рейх? Третий путь? Исторические очер-
ки о России, Германии и Западе. М., 2002.
Майский И. Воспоминания советского посла: В 2 т. — М., 1963.
Маклаков В. Вторая Государственная Дума (воспоминания совре-
менника). Лондон, 1991.
- Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954.
Мельгунов С. Как большевики захватили власть. Лондон, 1988.
- Легенда о сепаратном мире. Канун революции. Париж, 1957.
— Красный террор в России. 1917—1924 гг. М., 1990.
Мировой фашизм: Сборник / Сост. Мещеряков Н. М., 1923.
Микоян А. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999.
Милюков П. Воспоминания (1859—1917): В 2 т. Нью-Йорк, 1955.
504
— История второй русской революции. София, 1921.
— Россия на переломе: В 2 т. Париж, 1927.
Михаил Горбачев и германский вопрос: Сборник документов 1986—
1991 М., 2006
Молотов. Маленков. Каганович. 1957. Стенограмма июньского
пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1998.
Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов
советского типа 1949-1953. Очерки истории. М., 2002.
Наше отечество. Опыт политической истории: В 2 т. М., 1991.
Неправедный суд. Последний сталинский расстрел. Стенограмма
судебного процесса над членами еврейского антифашистского
комитета. М., 1994.
Общество и власть. Повествование в документах. М., 1998.
Оклянский Ю. Роман с тираном. М., 1994.
Они не молчали. М., 1991.
Органы Государственной Безопасности СССР в Великой Отече-
ственной войне: Сборник документов: Т. 1. М., 1995.
Осокина Е. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях
сталинского снабжения. М., 1993.
Осмыслить культ Сталина. М., 1989.
Павлюченков С. Военный коммунизм в России. Власть и массы.
М., 1997.
— Крестьянский Брест или предыстория большевистского
НЭПа. М., 1996.
Память. Исторический сборник. Выпуск первый. Нью-Йорк, 1978.
Петров И., Скоркин К. Кто руководил НКВД 1934-1941: Спра-
вочник. М., 1999.
Пивоваров Ю. История русской общественной мысли XIX - пер-
вой трети XX столетия. М., 1997.
— Полная гибель всерьез. М., 2004.
Письма во власть. 1917—1927. М., 1998.
Письма во власть. 1928—1939. М., 2002.
Письма И. В. Сталина В. М. Молотову 1925—1936: Сборник доку-
ментов. М., 1995.
Пихоя Р. Советский Союз. История власти 1945-1991. М., 1998.
Политбюро ЦК ВКП (б) и Совет Министров СССР 1945—1953.
М., 2002.
505
Политбюро ЦК РКП (б) - ВКП (б) и Европа. Решения «особой
папки» 1923-1939. М., 2001.
Политический дневник 1964-1970. Амстердам, 1972.
Пятницкий В. Голгофа. С.-Пб., 1993.
Рапопорт В., Алексеев Ю. Измена родине. Очерки по истории
Красной Армии. Лондон, 1988.
Реабилитация. Как это было. Документы президиума ЦК КПСС
и другие материалы. Март 1953 — февраль 1956. М., 2000.
Репрессии в Красной Армии (30-е годы): Сборник документов из
фондов Российского государственного военного архива. Neapel,
1996.
Романовский Н. Лики сталинизма. М., 1995.
Сахаров А. О стране и мире. Нью-Йорк, 1975.
- Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и ин-
теллектуальной свободе. Франкфурт, 1968.
Секреты Гитлера на столе у Сталина. М., 1998.
Смена вех. Прага, 1921.
Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945—
1985). Новое прочтение. М., 1995.
Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД 1918-1939: До-
кументы и материалы: В 4 т. М., 1998 и сл.
Советские евреи пишут Илье Эренбургу 1943-1966. Иерусалим,
1993.
Советский фактор в Восточной Европе 1944—1953: В 2 т. М., 1999
и сл.
Советский Союз и венгерский кризис 1956 года: Документы. М.,
1998.
Советское руководство. Переписка 1928—1941. М., 1999.
Советско-израильские отношения. Т. 1: 1941—1953. М., 2000.
Совещания Коминформа 1947, 1948, 1949: Документы и матери-
алы. М., 1998.
Солженицын А. Собрание сочинений. Париж, 1978 и сл.
Соломон Г. Ленин и его семья. Париж, 1931.
— Среди красных вождей. Париж, 1930.
Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998.
СССР. Демократические альтернативы: Сборник документов и
статей. Ахберг ФРГ, 1976.
506
СССР и германский вопрос 1941—1949. Т. 1. М., 1996.
СССР—Польша. Механизмы подчинения 1944—1949 гг. М., 1995.
Сталин И. Сочинения. Т. 1—13. М., 1946-1951.
- Сочинения. Т. 14-16. Stanford/Califomia, 1967.
Сталин и Каганович. Переписка 1931—1936 гг. М., 2001.
Сталин и космополитизм: Документы Агитпропа ЦК КПСС 1948—
1953. М., 2005.
Сталинское политбюро в 30-е годы. М., 1995.
Степун Ф. Бывшее и несбывшееся: В 2 т. Нью-Йорк, 1956.
- Сочинения. М., 2000.
Струве П. Избранные сочинения. М., 1999.
Суханов Н. Записки о революции. Т. 1—3. М., 1991 и сл.
«Счастье литературы». Государство и писатели 1925—1938: Доку-
менты. М., 1997.
ТоркуновА. Загадочная война: корейский конфликт 1950—1953 гг.
М., 2000.
Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание.
Документы и материалы в 5 томах. М., 2002.
Троцкий Л. Пять лет Коминтерна. М., 1924.
— Как вооружалась революция. «На военной работе» (Матери-
алы и документы по истории Красной Армии): В 3 т. М.,
1923-1925.
- О Ленине: Материалы для биографа. М., 1924.
- Моя жизнь: Опыт автобиографии. Нью-Йорк, 1977.
— История русской революции. Нью-Йорк, 1976.
Трубецкой Н. История. Культура. Язык. М., 1995.
Тухачевский М. Избранные произведения: В 2 т. М., 1964.
1941 год: в 2-х книгах. М., 1998.
Устрялов Н. Под знаком революции. Харбин, 1927.
Федотов Г Полное собрание статей: В 6 т. Париж, 1967 и сл.
— Новый Град: Сборник статей. Нью-Йорк, 1952.
Фелыитинский Ю. Крушение мировой революции. Очерк первый.
Брестский мир. Октябрь 1917 — ноябрь 1918. Лондон, 1991.
ФилитовА. Германский вопрос: от раскола к объединению. Новое
прочтение. М., 1993.
507
Франк С. По ту сторону правого и левого: Сборник статей. Париж,
1972.
Хлевнюк О. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в
ЗО-е годы. М., 1993.
- Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы.
М., 1996.
Хрущев Н. Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС//Ла-
зич Б. Исторический очерк. Лондон, 1986.
Церетели И. Воспоминания о февральской революции. Париж,
1963.
Чалидзе В. Права человека и Советский Союз. Нью-Йорк, 1974.
Чернов В. Перед бурей. Нью-Йорк, 1953.
Черняев А. Шесть лет с Горбачевым. М., 1993.
- Моя жизнь и мое время. М., 1995.
Чичерин Г Статьи и речи по вопросам международной политики.
М„ 1961.
ЧуевФ. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991.
— Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М.,
1992.
Шатуновская Л. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982.
Шварц С. Антисемитизм в Советском Союзе. Нью-Йорк, 1952.
Шеварднадзе Э. Мой выбор. В защиту демократии и свободы. М.,
1991.
Штейн Б. Русский вопрос. М., 1958.
Шульгин В. Дни. 1920. М., 1989.
Эренбург И. Люди, годы, жизнь: В 3 т. М., 1990.
Яковлев А. Предисловие. Обвал. Послесловие. М., 1992.
508
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абакумов Виктор 364, 365
Д’Абернон Э. В., лорд 120
Авторханов Абдурахман 185,
186, 214, 244, 355, 369
Аденауэр Конрад 379
Алданов Марк 10
Александр, король
Югославии 279
Александр II 467
Александр III 47
Алексеев, генерал 77
Алексеев И. 262
Алкснис Виктор 432, 440
Алкснис Я. И. 261
Амальрик Андрей 477
Амбарцумов Евгений 461
Амин Хафизулла 413
Андреев Андрей 222, 368, 376
Андропов Юрий 407, 419, 420,
422
Антонов Александр 133, 135
Антонов-Овсеенко
Владимир 95, 127, 253, 263
Асеев Николай 354
Ататюрк Кемаль 462
Афанасьев Юрий 429
Ахматова Анна 319 У
Ахромеев С. Ф. 439 >У
Бабурин Сергей 470
Бальцерович Лешек 446
Барт Эмиль 122
Барту Луи 274, 279
Бебель Август 177
Белов Иван 261
Бенвиль Жак 160
Бенеш Эдуард 337
Бердяев Николай 53, 84, 206,
208
Березовский Борис 454
Берия Лаврентий 265, 296, 309,
319, 340, 341, 356, 363, 368—
376, 384, 387, 392
Берман Якуб 347
Вертело А. 75
Берут Болеслав 345, 383
Бетман-Гольвег Теобальд 28
Беттельгейм Эрнст 127
Бжезинский Збигнев 348, 393
Бисмарк Отто, фон 66
Бломберг Вернер, фон 238
Блюм Леон 277, 280
Блюхер Василий 261
Богомолов Олег 416
I
Бонапарт Луи -
Наполеон III 431
Бондарев, Юрий 426
509
Бордига Амадео 131, 149, 154,
183
Боркенау Франц 231, 276
Боярский В. 316
Брандлер Генрих 147, 168, 170
Брандт Вилли 200, 408, 409
Браухич Вальтер, фон 301
Бредов Фердинанд, фон 219
Брежнев Леонид 344, 399, 400,
407-409, 414, 416, 418, 419,
422, 433, 435, 436, 443
Бреслауер Джордж 399
Бриан Аристид 161, 199
Бровиков Владимир 426
Бродский Иосиф 398
Брокдорф-Рантцау Ульрих,
фон, граф 200
Бросцат Мартин 272
Брусилов Алексей 118
Буденный Семен 119, 261
Булганин Николай 356, 379,
384, 392
Буллит Вильям 108, 109
Буллок Алан 293, 316
Буняченко Сергей 318
Буркхардт Карл Якоб 293
Бурлацкий Федор 387, 394,
416, 419
Бурцев М. 337
Бутенко А. 266, 429
Бухарин Николай 56, 69, 73,
89, 90, 98, 111, 147, 166, 175,
177, 178, 180, 181, 185, 188—
190, 192-196, 201-203, 209,
210, 213, 220, 227, 240, 241,
243, 254, 256-258, 261, 264,
312
Буххайм Ханс 272, 327
Буш Джордж 439
Бьюкенен Джордж Вильям 25,
28, 37, 66
Бюлов Бернгард Вильгельм,
фон 269
Вагнер Рихард 327
Вайцзеккер Эрнст, фон 299, 302
Варга Евгений 281
Варейкис И. 245
Василевский А. М. 308
Вацетис Иоахим 95, 127
Вебер Макс 450
Вейдле Владимир 82
Верховых В. М. 244
Верт Н. 96
Вильсон Вудро 66, 74, 107,
108, 111
Винклер Генрих Август 124,
237
Виноградов Игорь 428
Вирт Юлиус 117, 159
Витое Винценты 119
Витте Сергей 13, 14, 221, 222
Власов Андрей 316-318
Вознесенский Николай 363,
364
510
Войтыла Кароль 415, 416
Волкогонов Дмитрий 26, 72,91,
137, 214, 243, 246, 311, 326,
378
Володарский Моисей 91
Вольф (Вульф) Бертрам 15, 39
Ворошилов Клемент 251, 254,
259, 261, 263, 319, 345, 368,
371, 385, 392
Вощанов Павел 462
Врангель Петр 103
Вышинский Андрей 251, 252,
256, 257, 303
Вышинский Стефан 384, 389
Гайдар Егор 446-448, 464
Гамалея Николай 361
Гамарник Я. Б. 261, 262
Ганецкий Яков 27
Гарриман У. А. 340
Геббельс Йозеф 308, 327, 328
Геддис Джон 341, 343
Гейтс Роберт 447
Гельферих Карл 77
Геншер Ганс-Дитрих 439
Герасимов Геннадий 438
Гере Ерне 390
Герек Едвард 405
Георгиу-Деж Георге 383
Гершенсон Михаил 19
Гефтер Михаил 260, 320, 395,
427
Гильфердинг Рудольф 229,
230, 452
Гиммлер Генрих 314, 318
Гинденбург Пауль, фон 68
Гитлер, Адольф 34,46, 158, 170,
171, 219, 235-240, 245, 263,
264, 267-272, 274, 277-279,
286-293, 296, 297, 299-305,
307-309, 311-318, 322, 323,
325-332, 337, 343, 355, 368,
453
Говорухин Станислав 453
Гольдштюкер Эдуард 224
Голембиовский Игорь 474
Голощекин Филипп 92
Гомулка Владислав 346—347,
348, 388, 389, 465
Гопкинс Гарри 324, 333
Гопнер Д. Ю. 93, 94
Горбачев М. С. 420-427, 429-
433, 435-443, 446, 463, 478
Гордов Василий 356
Гортер Герман 148, 149
Горький Максим 42, 365
Готвальд Клемент 298
Гофман Макс 67—69
Грамши Антонио 146, 183
Грачев Андрей 473
Грачев Павел 466
Гржибовский, В. 293
Григоренко Петр 398
Громыко Андрей 408
Гросс В. 350
511
Грю Джозеф 339 >$>
ГС
Губельман М. 362
Гугенберг Альфред 238 '
Гуральский Абрам 147
Гусинский Владимир 454
Гучков Александр 20, 29
Даллин Александр 313
Дан Федор 35, 105, 136
Данилов Виктор 217
Данишевский Карл 133
Даниэль Юрий 403
Дантон Жорж 194
Деймиг Эрнст 122
Дейчер Исаак 10, 145, 174, 182,
187, 212, 227, 385, 386, 393
Деканозов Владимир 309
Дельбрюк Ханс 414
Деникин Антон 96, 97, 102—104,
106, 109, 112, 113
Дехио Людвиг 49
Джилас Милован 335, 346
Джонсон Линдон Б. 408
Дзержинская София 347
Дзержинский Феликс 93, 172,
181, 188, 347
Димитров Георгий 275, 276,
280-282, 298, 299, 306, 331-
333, 344, 349, 352-354
Дмитриевский Сергей 63
Достоевский Федор 7, 9, 81
Дружинин Николай 252
Дубчек Александр 405
Дудаев Джохар 463
Дудинцев Владимир 398 ;
Дугин Александр 471, 472 ,
Дюкло Жак 275 ।
Дьюи Джон 251
I
Евтушенко Евгений 298
Ежов Николай 250, 251, 258—
260, 262, 265, 266, 281, 319
Ельцин Б. Н. 425, 429, 433-435,
441, 444-450, 452, 455, 458,
460, 461, 463-468, 473-475
Ергин Д. 343
Жданов Андрей 241, 251, 258,
355-357, 363
Жданов Ю. 357
Живков Тодор 383
Жириновский Владимир 452,
455, 464
Жуков Г. К. 306-309, 311, 355,
356, 373, 392, 396, 458
Заславская Татьяна 431
Затонский В. П. 244
Зимянин Михаил 373
Зиновьев Григорий 41, 42, 57,
61,91, 126, 147, 158, 170, 175,
177, 178, 180-184, 186, 189,
194, 240, 247, 250, 251, 255,
257
512
Зорге Рихард 308, 325
Зорькин Валерий 462
Зюганов Геннадий 452, 455, 456
Иден Энтони 279, 329, 334
Иоффе Адольф 67, 68, 76, 162.
Кабальеро Франциско
Ларго 278
Кавиньяк Л.-Э. 30
Кадар Янош 390, 405
Каганович Лазарь 251, 258, 273,
291, 376, 385, 387, 392
Какурин Николай 112
Калинин Михаил 189
Каменев Лев 21, 22, 41, 42, 57,
150, 151, 175, 177, 180-183,
186, 189, 192, 194, 240, 241,
247, 250, 251, 254, 257
Каменев Сергей 95, 133
Каминский Г. Н. 262
Камков Б. 40, 62
Каплан Фанни 92
Карелин Владимир 63
Кармаль Бабрак 413, 415
Кароли, граф 125, 126
Карпинский Лен 427
Карр Е. X. 175, 196
Картер Джимми 413
Каутский Карл 90
Кватерник Славко 315
Кеннан Джордж Ф. 341, 343
Кеннеди Джон Ф. 397
Керенский Александр 21, 24,
31, 35-37, 40, 41, 44
Керр Арчибальд, сэр 328
Кириленко А. П. 400
Кириченко А. И. 372
Киров Сергей 197, 240, 241,
243-247, 249-251, 255
Киссинджер Генри 409—411
Кишкин Н. 141
Клемансо Жорж 67, 74, 184, 185,
274
Клинтон Билл 475
Клокотов Н. П. 472
Кнорин В. Г. 239
Ковалев Сергей 451, 465, 466,
474
Кожокин Евгений 461
Козырев Андрей 461
Коль Гельмут 439
Колчак Александр 97, 100, 102—
104, 106-108, ПО
Кондратьев Николай 225, 226
Конквест Роберт 243, 246
Копецкий Вацлав 366
Корниенко Г. 413
Корнилов Лавр 34—36
Корш Карл 225
Косиор С. В. 245
Костов Трайчо 344, 353, 362
513
Косыгин Алексей 399
Коэн Стивен 193, 227
Кравчук Леонид 442
Красин Леонид 77, 152
Краснов Петр 44
Креве-Мицкевичус 294
Крестинский Николай 168, 257,
258
Кривицкий Вальтер 246
Криппс Р. Стаффорд, сэр 300,
303
Кроль Франк-Лотар 287
Крупская Надежда 175, 182
Крымов А. И. 36, 37
Крючков Виктор 434
Кузнецов Алексей 363, 364
Куйбышев Валериан 180, 197, 365
Кулик Г. И. 356
Кун Бела 125, 127, 147, 165
Куно Вильгельм 167
Куронь Яцек 406
Кускова Е. 141
Кусьмерек Йозеф 468
Куусинен Отто 236, 294, 295
Кюльман Рихард, фон 68, 70
Кюхлер Георг, фон 303
Лаваль Пьер 279
Ларин Юрий 142, 190
Лебедь Александр 455, 457, 458,
467
Лебл Ойген 366
Левада Юрий 448
Левенталь Рихард 122
Леви Пауль 126, 147, 148
Левин Л. 365
Левине Евгений 126
Ленин В. И. 28-30, 33, 34, 38-
44, 50, 52-57, 59, 61, 62, 65-
74, 76-80, 83, 84, 87, 90-96,
98, 101, 105, 106, 108-111,
113, 114, 120, 124-129, 131-
137, 139-142, 144-146, 148,
151, 152, 159-162, 169, 172—
177, 180, 182, 184, 187, 188,
190, 194, 195, 210, 214, 220,
226, 242-245, 247, 250, 253,
257, 258, 263, 272, 276, 283,
284, 287, 317, 349, 354, 359,
376, 385, 392, 394, 396, 397,
422, 424, 428, 429, 433, 462
Леопольд, принц Баварии 67
Лерснер Курт, фон 27
Либерман Евсей 401
Либкнехт Вильгельм 177
Либкнехт Карл 124
Лигачев, Егор 426, 427
Литвинов Максим 107, 268,
269, 273, 279, 290, 291, 329,
333
Ллойд Джордж Дэвид 66, 107—
109, 161
Локкарт Роберт Брюс 74, 75,
106
Ломинадзе В. В. 242
Лонгерих Петер 303
514
Лоренц Рихард 227
Лужков Юрий 474
Лукин Владимир 461, 469
Лукьянов Анатолий 465
Лысенко Трофим 357
Львов Георгий 35
Людвиг Эмиль 220
Людендорф Эрих 27, 68, 70, 75,
77, 159
Люксембург Роза 54-56, 124,
125, 146
Лященко Н. Г. 308
Мазовецкий Тадеуш 437, 446
Майский Иван 279, 301, 334,
337
Майснер Борис 414
Маклаков Василий 451
Маленков Георгий 319, 363,
370, 371, 373, 374, 376, 378,
379, 381, 384, 387, 392
Мальцан А., фон 162
Малышев В. Д. 367
Мануильский Дмитрий 203,
236, 333
Мао Цзэдун 377, 386, 397
Маркс Карл 7, 43, 52, 78, 89,
90, 242, 287, 354, 376, 428,
431
Мартов Юлий 30, 40, 41
Мартынов Александр 203
Маршалл Джордж 343, 349,
350
Маслов Аркадий 183, 224
Махно Нестор 96, 97
Медведев Рой 243, 386, 387, 399
Меллер фан ден Брук
Артур 166, 167, 472
Мельгунов Сергей 103
Мельников Л. Г. 372
Менжинский В. Р. 225
Мерецков К. А.
Меркер Пауль 228
Мессершмидт Манфред 302
Местр Жозеф, де 38
Миколайчик Станислав 349
Микоян Анастас 221, 244, 245,
257, 312, 370, 380, 392
Миллар Джеймс Р. 227
Милюков Павел 20, 25, 28, 29,
38, 433
Милютин В. П. 57
Мирбах Вильгельм, фон,
граф 75, 76
Михник Адам 406, 475
Михоэлс Соломон 359
Млынаж Зденек 408, 417
Модильяни Д. Э. 154
Модров Ганс 439
Молотов Вячеслав 137, 142, 184,
211, 221, 226, 229, 242, 259,
290-292, 294, 295, 298, 304-
306, 308, 310, 311, 319, 328,
329, 333, 337, 340, 341, 356,
367, 369, 370, 371, 374, 376,
385, 387, 392
515
Моргентау Генри 334
Москаленко К. С. 373
Моудсли Ивен 105
Мрачковский С. В. 185, 250
Муралов Матвей 255
Муссолини Бенито 155, 157,
185, 199, 200, 238, 239, 268,
269, 313
Мюллер Рольф-Дитер 170, 301,
314
Надольный Рудольф 268, 269
Надь Имре 383, 384, 389, 390
Нансен Фритьоф 142
Наполеон I 15, 111, 301, 308,
311, 339, 386
Негрин Хуан 278
Нейман Зигмунд 272
Нейман Хайнц 183
Нейрат Константин, фон 238
Некрич Александр 311, 316
Немет Миклош 437
Ненашев, Михаил 428
Никиш Эрнст 45, 274, 278
Николаев Леонид 246
Николаевский Борис 243
Николай I 13, 454
Николай II 10, 14, 47, 92
Никсон Ричард 409—412
Нин А. 281
Ниппердей Томас 66
516
Новиков А. А. 356
Ногин Виктор 41, 57
Нольте Эрнст 272
Носке Густав 123 ,н
Олеховский Анджей 468
Орахешвили М. Д. 245
Орджоникидзе Григорий 113,
114, 172, 181, 184, 197, 253,
262
Орлов А. 248
Орлов Юрий 404
Осинский Н. 85, 98, 139, 144
Павлов Валентин 434
Палеолог Морис 25
Папен Франц, фон 235, 238
Парвус (Гельфанд)
Александр 26, 160
Парфенов П. 190
Пастернак Борис 398
Патоличев Николай 373
Патрачану Лукретиу 385
Пельше Арвид 400
Первухин М. Г. 392
Петерс Яков 93
Петр I 7, 8, 206-208, 220, 356,
357
Петровский, Григорий 245,
247
Пилсудский Юзеф 112, 117—
121
Пихоя Рудольф 390, 410, 415
Пич Анне-Ютте 227
Платтен Фридрих 28
Плетнев В. А. 365
Плеханов Георгий 14
Победоносцев Константин 47
Подгорный Николай 399, 400
Покровский Михаил 282
Поливанов А. А. 118
Полковников Георгий 43, 44
Полозков Иван 429
Пол Пот 412
Пономарев Борис 400, 413
Понтекорво Бруно 341
Попов Гавриил 432, 444
Потанин Владимир 454
Преображенский Евгений 181,
192, 193, 221, 240
Примаков Виталий 260, 261
Примаков Евгений 474
Притт Д. Н. 252
Прокопович Сергей 141
Проханов Александр 436
Пуанкаре Раймонд 161, 165, 198
Пуго Борис 434
Путин Владимир 473, 475
Путна Витовт 260, 261
Пятаков Георгий 151, 168, 193,
253, 255, 256
Пятницкий Иосиф 252, 262
Радек Карл 120, 122, 147, 148,
156, 157, 166-168, 170, 178,
179, 193, 199, 229, 240, 253—
255, 264
Райк Ласло 353, 362
Райхенау Вальтер, фон 316
Раковский Кристиан 253, 257
Ракоши Матиас 349, 377, 383,
386
Ранкович Александар 376
Рапопорт В. 262
Раск Дин 408
Распутин Григорий 16
Ратенау Вальтер 160, 162
Раушнинг Герман 237
Ревентлов, граф 166
Рейган Рональд 414
Рем Эрнст 245, 302
Реммеле Герман 183
Риббентроп Иоахим, фон 291,
292, 294, 295, 304, 305
Рикхоф Харальд, фон 117
Римша Ханс, фон 204, 205, 207
Робеспьер Максимильен, де 194,
212, 259 j
Рожков Н. 136
Роз (Роос) Ганс 336
Розанов Василий 460
Розенберг Артур 59, 124, 154,
167-170, 198, 219
Розенмарк Раймонд 252
517
Рокоссовский, Константин
319, 377
Роллан Р. 247
Романовский Николай 357
Ромберг Г., фон 28
Ростовский С. 342
Рузвельт Франклин Д. 324, 328,
330, 333-335, 339
Румянцев Олег 449
Руцкой Александр 447, 448
Рыбалко П. С. 356
Рыков Алексей 41, 57, 145, 177,
180, 189, 196, 240, 253, 254,
256-258, 261
Рюмин М. Д. 365
Рютин Мартемьян 243
Рязанов Давид 151
Сабуров М. 385, 392
Савицкий Петр 218
Савченко К. Д. 190
Сапронов Т. В. 139
Сахаров А. Д. 404, 417, 424, 425,
466
Сахаров Н. 308
Сванидзе Алексей 284
Свердлов Яков 83
Сект Ганс, фон 117, 158—160,
162
Селюнин Василий 428, 449
Семенов Владимир 335, 351
518
Серебряков Л. 193
Сергий Старогородский,
патриарх 319
Серов Иван 392
Серрати Г. М. 154
Сикорский Владислав 330
Симонов Константин 320
Синявский Андрей 403
Скоблевский В. 168
Скоблин Н. В. 261
Сланский Рудольф 366
Смирнов А. 242, 338
Смирнов Г. 428
Смирнов И. 250
Собчак Анатолий 462
Соколовский Василий 351
Сокольников, Григорий 255
Солженицын Александр 387,
398, 404, 412
Соломон Г. 56
Солнышков Ю. С. 308
Соннино Сидней, барон 67
Соргин В. 456
Спельман Френсис 330
Сперанский Михаил 58
Спиридонова Мария 40, 63, 64
Сталин И. В. 21,22, 33,95, 101,
103, НО, 114, 119-121, 129,
143, 172-177, 180-182, 184—
186, 188-197, 199, 202, 209—
215, 217-222, 224-229, 231,
240-252, 254-265, 267-269,
273, 276-284, 286, 287, 289—
291, 293, 295-300, 304-312,
318-320, 323, 326-332, 334,
336, 337-342, 344-348, 350—
359, 361-378, 381-387, 389—
401, 411, 416, 423, 424, 427,
433, 436, 444, 453, 464, 476-
478
Станкевич Сергей 461, 462
Старовойтова Галина 444
Стаханов Алексей 223
Стеклов Ю. М. 104, 105
Степун Федор 29, 38, 53, 206
Столыпин Петр 451
Суворов Виктор 309
Сувчинский Петр 208
Судоплатов Павел 341
Султан Галиев М. X. 103
Суслов Михаил 392, 400, 413
Суханов Николай 18, 22, 30, 40,
44, 210
Сырцов С. И. 242
Такер Роберт 174, 243
Тальгеймер (Тальхаймер)
Август 147, 179, 233, 238
Тальмон Яков 123
Тараки Н. 413
Таска Анджело 183
Твардовский Александр 398
Тейлор А. Дж. П. 198
Тельман Эрнст 183, 225, 231,
232, 235
Тито Иосиф Броз 332, 352-354,
376, 377
Тихон Белавин, патриарх 137,
138, 319
Тольятти Пальмиро 183, 241
Толмачев В. Н. 242—243
Толстой Алексей 220, 354
Томский Михаил 177, 180, 189,
196, 240, 254, 256, 262
Тораньска Тереза 347
Торез Морис 275
Тревор-Роупер X. 288
Троцкий Лев 16, 22, 27, 39, 40,
43, 44, 46, 57, 67-71, 73, 74,
80, 90-92, 101, 106, 112, 121,
127-130, 132-134, 155, 168,
169, 173-189, 192-195, 201,
212, 218, 232-235, 238, 239,
251, 254-257, 262-264, 268,
273, 276, 284, 309, 310, 354,
434
Трумэн Гарри 339, 340, 343
Турати Филиппо 154
Турович Ежи 436
Тухачевский Михаил 112, 119,
135, 260, 261
Уборевич И. П. 261
Угланов Н. А. 189
Ульбрихт Вальтер 375, 379,
380, 383
Урицкий Моисей 93
Устинов А. 84
Устинов Дмитрий 413
519
Устрялов Николай 116, 207
Уэллс Г. 273
Фадеев Александр 362
Федотов Георгий 15, 16, 208,
212, 223, 224, 253, 258, 283,
452, 476
Фейте Франсуа 352
Ферстер, Юрген 309
Фест Йоахим К. 313, 368
Фишер Луис 201
Фишер Рут 168, 183, 184, 225
Форрестол Джеймс 343
Фош Фердинанд 74, 107
Франко (Баамонде)
Франциско 277, 280
Франк Ганс 297
Франк Семен 81
Фрелих Август 168
Френкель Эрнст 271
Фрейд Зигмунд 382
Фридрих Карл И. 393
Фукс Клаус 341
Фукуяма Френсис 461—462
Фулбрайт Джеймс У. 380
Хайд Д. 297
Хайден (Хейден) Конрад 45,
122, 264
Хантер X. 227
Харнак Арвид, фон 303 7
520
Хасбулатов Руслан 448
Хегедуш Андраш 436
Хильдебранд Клаус 75
Хильгер Густав 310
Хлевнюк Олег 241, 243
Ходжа Энвер 383, 386, 397
Хонекер Эрих 438
Хорти Николаус 127
Хосбах Фридрих 287
Хот Герман 316
Хрущев, Никита 8, 241, 246,
252, 260, 326, 366, 368, 370,
371, 376, 377, 379, 384-387,
390-401, 411, 416, 417, 423,
424, 441, 458
Цайдлер Манфред 270
Цейгнер Эрих 168
Церетели Ираклий 19, 30, 31,
33, 35, 41
Цеткин Клара 120
Цюрупа Александр 83, 91
Цвигун Семен 405
Чаадаев Петр 403
Чан Кайши 201
Чаянов Александр 225, 226
Чемберлен Артур Невиль 289,
290, 299
Чемберлен Джозеф Остин,
сэр 199
Чепцов А. А. 365
Червенков Вилко 383 >4
Черемисов В. А. 44
Черепанов Георгий 62
Черненко Константин 420
Чернов Виктор 15, 41, 64
Черномырдин Виктор 448
Черняев Анатолий 439
Черчилль У. С., сэр 66, 107, 111,
279, 280, 299, 323, 326-331,
334, 339, 341, 342
Чесноков Дмитрий 366
Чикин Валентин 455
Чичерин Георгий 75, 77, 107,
108, 113, 114, 142, 200
Чуев Феликс 311
Шамиль 463
Шаталин С. 430
Шахрай Сергей 465
Шацкин Л. А. 242
Шеболдаев Б. Б. 245
Шеварднадзе Эдуард 430, 436,
437, 440
Шевцова Лилия 433
Шеель Вальтер 200, 408
Шейдеман Филипп 177
Шелепин Александр 400
Шепилов Д. 385, 392
Шифрин Александр 230
Шлагетер Альберт Лео 166, 167,
453
Шляйхер Курт, фон 219
Шляпников Александр 140, 144
Шмит Карл 471
Штеменко С. М. 377
Штреземан Густав 163, 167,
199-201
Штребель Генрих 122—123
Шуленбург Фридрих Вернер,
граф 302, 310
Шушкевич Станислав 442
Шюрер Хайнц 204
Щедров И. 415
Щербаков А. С. 328, 365
Эберлейн Гуго 125
Эберт Фридрих 177
Эйдельман Натан 284
Эйзенштейн Сергей 356
Эйнштейн Альберт 352
Эйсмонт Н. Б. 242
Эйхе Р. И. 245
Энгельс Фридрих 7, 52, 78, 242,
273, 287, 354, 376
Эренбург Илья 361, 383
Эррио Эдуард 198, 200
Этингер Яков 365
Этцдорф Хассо, фон 299
Юденич Николай 102-104, 106,
109, 113
521
Юровский Яков 92, 226
*
Явлинский Григорий 430, 447,
455, 474
Ягода Генрих 251, 258, 260,
365
Язов Дмитрий 434
Якир Иона 261
Яковлев А. 265
Яковлев Александр Н. 427, 430,
432
Якобсен А. 158
Якубович М. 226
Янаев Геннадий 434
Ярузельский Войцех 437
Ястржембский Сергей 473
* г
«9
СОДЕРЖАНИЕ
К читателю.... 5
Предисловие к русскому изданию 7
Предисловие к немецкому изданию.... 10
I. Россия между Февральской и Октябрьской революциями
1917 года. Почему большевики пришли к власти? 13
Эрозия веры в царя 13
Военные поражения царизма 15
«Парадокс» Февральской революции 16
Страх перед «крестьянином в солдатской шинели» 17
Временное правительство и Советы: поиск взаимопонимания 20
Возвращение Ленина в Россию и раскол в лагере революции 21
Радикализация масс 23
Сотрудничество Ленина с немцами 26
Первое коалиционное правительство: конец двоевластия? 29
«Июльские дни»: поражение большевиков. 31
Корниловский мятеж: крушение «правых».. 35
Октябрьский путч 1917 года, или Искусство восстания 37
Бегство от ответственности 44
Национальный вопрос в многонациональном государстве. 46
II. Гражданская война в России. Почему большевики
остались у власти? 52
Большевистская партия и Советы: новое «двоевластие» 52
523
Разгон Учредительного собрания — последний бой русского
парламентаризма 59
Мирные переговоры в Брест-Литовске — немецкий «победный
мир» на Востоке 65
Лавирование Ленина между германским блоком и Антантой. 73
«Учиться у немцев!»: «военный коммунизм».. 78
Государственный террор и общественная изоляция режима 88
«Красные» против «белых» 98
Большевики и Антанта - новый «брестский мир»? 106
Право наций на самоопределение в трактовке лагерей
гражданской войны 109
Польско-советская война — национальная или
революционная? 116
Создание Коммунистического Интернационала и мечта
о мировой революции 121
«Военный коммунизм»: крах эксперимента 132
III. Новая экономическая политика и борьба за ленинское
наследие (1921-1929) 135
Террор продолжается. 135
Запрет фракций на X съезде большевиков (март 1921 года) —
попытка дисциплинировать партию 138
Катастрофический голод 1921 — 1922 годов как последствие
«военного коммунизма» 141
«Диктатура пролетариата» в крестьянской стране. 142
Крах наступления мировой революции на Западе:
от «мартовской акции» в Германии до провозглашения
III Конгрессом Коминтерна политики единого фронта
(июнь 1921 года) 146
Конфликтное сосуществование — постепенная нормализация
отношений с «капиталистическим миром» 150
СССР и становление фашизма в Италии 153
Союз стран, проигравших Первую мировую войну:
путь в Рапалло 158
524
«Борьба за Рур» и «Германский Октябрь» (1923 год) -
амбивалентность советской политики в отношении Германии. 162
Централизм против федерализма - образование СССР 171
Борьба за ленинское наследство, акт первый:
лишение власти Троцкого 173
Борьба за ленинское наследство, акт второй: лишение
власти «левых» 180
Борьба за ленинское наследство, акт третий: лишение власти
«правой оппозиции» 187
Москва и Запад во время стабилизации в Европе
(1924-1929 годы): между Рапалло и Локарно. 197
«Зарубежная Россия» — идеологические разногласия
в русской эмиграции 204
IV. Сталинские «победы» и поражения (1930-1938).. 209
Порабощение «мелких сельских собственников»
и «ликвидация кулачества как класса». 209
Индустриализация по невыполненному плану 220
Москва и новый подъем национал-социализма —
примат внутренней политики 227
Партсъезд «победителей» (1934 год) и убийство Кирова —
«провокация столетия»? 240
Расправа над «победителями» - «Большой террор» 1936—
1938 годов. 249
Коллективная безопасность и стратегия народного фронта
против политики умиротворения — новые акценты советской
внешней политики (1934—1938 годы) 267
История России и большевизма пишется заново 282
V. СССР во Второй мировой войне. 286
Пакт Гитлера—Сталина: непрочный союз. 286
Первый этап советско-германской войны: стихийная
десталинизация или модификация сталинского режима? 310
Москва и западные демократии - противоречивый союз 323
525
VI. СССР во времена «позднего сталинизма» (1945—1953) 339
Генезис «холодной войны»... 339
Появление «внешней» советской империи... 343
Реставрация «позднего сталинизма» - восстановление
механизмов тотального контроля в СССР 354
VIL Борьба за наследие Сталина и образование хрущевской
системы (1953—1964). 370
Дело Берии 370
Продолжение «нового курса» 375
Посмертное «свержение тирана» - XX съезд КПСС 385
Кризис десталинизации Восточного блока (на примере
Польши и Венгрии) 388
Противоречия хрущевского периода 391
VIII. Период Брежнева, или Победа партбюрократии
(1964-1982) 399
«Бюрократическая реставрация»? 399
Возникновение диссидентского движения в СССР 401
Реформы и контрреформы на западной периферии
Восточного блока 405
Между разрядкой и конфронтацией: отношения Востока
и Запада в брежневский период 407
Сравнение хрущевского и брежневского периодов 416
IX. Горбачевская перестройка (1985—1991) 421
От обновления системы к ее смене. 421
Распад советской империи 435
X. В поисках себя: посткоммунистическая Россия при Ельцине.. 441
Тернистый путь к открытому обществу 441
Постсоветская Россия: эхо великой державы .............. 459
526
Войны в Чечне 463
«Восток—Запад»: новая конфронтация? 467
Плавный переход: от Ельцина к Путину...................... 473
Заключение..... 476
Избранная библиография 479
Именной указатель.. 505
527